Читать онлайн Сеул: танец отчаяния бесплатно
Глава 1
От автора
ВНИМАНИЕ, ДОРОГОЙ ЧИТАТЕЛЬ!
Перед вами – тяжелый, эмоциональный и психологически напряженный роман. Это история о боли, манипуляциях, предательстве и борьбе за свое «Я».
В книге присутствуют:
Детализированные сцены насилия и психологического абьюза.
Откровенные сексуальные сцены (18+), служащие раскрытию характеров и драмы.
Сложные, глубоко травмированные персонажи и неоднозначные ситуации.
Это НЕ история, где тирана оправдывают или где любовь исцеляет монстра. Это история о том, как жертва находит в себе силы стать охотницей. О том, как, оказавшись на дне, можно оттолкнуться и найти путь к свету – пусть и через боль, ярость и отчаянный танец собственной тени.
Сюжет выстроен как интеллектуальный триллер с загадками и неожиданными поворотами, вдохновленный лучшими традициями психологической прозы.
Если вы ищете легкое чтение о властных «пластилинах», которых любовь исправляет одним махом – это не та книга. Вам точно понравятся другие мои романы, например, "Лед и пепел" или "Проклятие ворона". Там властный мужчина эволюционирует не в диванную собачку, но хотя бы прекращает сразу хватать за подбородок.
Если же вы готовы к сложному путешествию в темные лабиринты души, чтобы в финале увидеть не искру, а настоящий огонь надежды и силы – тогда добро пожаловать в «Сеул: танец отчаяния».
Берегите себя. Вы всегда можете отложить книгу, если почувствуете, что она задевает вас слишком сильно.
С любовью и верой в вашу стойкость, Мила Дуглас.
_________________________________________________
Белый конверт лежал на потертом коврике у двери, на грязном асфальте. Без марок, без адреса. Только её имя, выведенное бездушным шрифтом принтера: Stella Orlova. Он был таким же необъяснимым и чуждым в этом убогой парадной, как лебедь в нефтяной луже.
– Надо было открыть сейчас же, покончить с этим.
Но ноги сами понесли ее прочь, к спасительному кабинету Ки Чхана. Позже. Хотя бы на час позже. Светлана замерла, ключ зажат в потной ладони. Её сердце, отвыкшее от сюрпризов, кроме плохих, отстучало резкую синкопу. Это пахло прошлым. Тем самым, блестящим и ядовитым, от которого она сбежала в эти тридцать пять метров дешевого одиночества, в то время как за запотевшим окном Сеул жил своей лихорадочной, неоновой жизнью. Где-то на соседней улице с шипением жарились хотток со сладкой корицей, а под окном пронеслись звонкие, вызубренные до автоматизма извинения на вежливом ёнда-маль – кто-то опоздал на встречу. Этот город не спал, но его бодрствование было ей так же чуждо, как и ее тишина – ему.
«Лучшие годы позади, дорогуша», – прошипел в голове привычный саркастический шёпот, её главный щит от любой наглой надежды.
Конверт оказался на удивление тяжёлым. Внутри угадывался твёрдый прямоугольник. Не бомба. Хуже. Рука дрогнула, когда она провела ногтем под клапаном. На ладонь выскользнул потёртый серебряный медальон. В форме лебедя.
Света швырнула его на кухонный стол, рядом с одиноким яблоком и счетом за электричество. Позже. Всему своё время. Сначала – сеанс у Ки Чхана. Её личный Сизиф, катящий в гору её разбитую спину.
Кабинет доктора Ки Чхана пах тепло-травяным дыханием земли, которую Светлана никогда не видела. Это был запах далеких гор, древних восточных рецептов и спокойствия, которое он носил как вторую кожу.
– Ну-ка, Светлана Валерьевна, покажите, как сегодня пляшет ваша прекрасная спина, – его голос был бархатным контрабандистом. Он провозил сквозь будни доброту, не вызывая желания огрызнуться.
– Она сегодня в настроении танцевать стрик, доктор, – фыркнула она, утыкаясь лицом в подголовник, пахнущий свежим бельём. Её собственная студия в спальном районе так не пахла. Там пахло потом отчаяния и дешевым лаком для волос.
Его пальцы, тёплые и знающие карту её боли лучше, чем она сама, нашли предательский узел под левой лопаткой. На мгновение его уверенные движения прервались, и Света краем глаза заметила, как он с почти незаметным усилием размял собственную кисть, прежде чем вновь погрузиться в работу. Она вжалась в кушетку, зажмурившись. Боль была ослепительной, как софит в глазах, но за ней шло облегчение. Он был волшебником. Алхимиком, превратившим страдание в легкую тяжесть.
– Слишком много нервничаете, – констатировал он, и его голос приобрёл новую, врачующую твердость. – Произошло что-то?
Белый конверт. Без адреса. Медальон с лебедем. Как приглашение на собственную казнь.
– Призраки прошлого беспокоят. Похоже, у них обострился сезон охоты.
– Призракам не место в настоящем, – сказал он просто, будто говорил о погоде. – Их нужно отпускать. Или хоронить. Окончательно.
В его словах не было её циничной легкости. Была тяжелая, выстраданная уверенность. Он не просто массировал мышцы. Он был экскаватором, который медленно, аккуратно раскапывал её боль, и Света внезапно с ужасом подумала, что он видит слишком много. Социальная пропасть между ними – он, кореец, мигрант-врач из Казахстана, она, бывшая прима из Санкт-Петербурга, ныне учительница для девочек из панельных многоэтажек – в этом кабинете не имела веса. Здесь они были просто двумя сломанными людьми в зазеркальном мире отчаяния.
– До четверга, Светлана Валерьевна. И… будьте осторожнее с призраками, – он проводил её до двери, и его тёмные глаза на миг поймали её взгляд. В них не было ни капли той подобострастной жалости, к которой она привыкла. Было что-то иное. Понимание? Предупреждение? Она поспешно отвернулась.
Конверт ждал её, как обвинительный приговор. Светлана налила себе вина – кислого, как её нынешние мысли.
Внутри не было письма. Ни угроз, ни просьб о помощи, которые она когда-то так ждала и не дождалась.
Кто мог отправить этот идиотский серебряный медальон? В форме лебедя. Того, кто разбил её карьеру с элегантностью, достойной лучшего применения, а сердце – с лёгкостью оперной дивы, роняющей хрустальный бокал.
Это была не ностальгия. Это был шифр. Вызов. Найди. Вспомни. Вернись в игру.
Её хрупкое настоящее, выстроенное из боли и иронии, дало трещину. Сквозь неё сочился ядовитый, ослепительный свет того мира. Мира, где о таких, как тихий доктор Ки Чхан, не говорили иначе как в снисходительном третьем лице, зато очень любили ломать таких, как она.
Она сжала медальон в кулаке, чувствуя, как острый клюв лебедя впивается в кожу ладони. Загадка была только первой ступенью. А внизу, в темноте, её ждала вся пропасть. И тихий голос доктора: «Будьте осторожнее… хоронить… окончательно» – теперь звучал не как совет, а как пророчество.
Глава 2
Лебедь ждал. Он лежал на крышке её потрёпанного ноутбука, как чёрная таблетка яда. Неделю Светлана носила его с собой, ощущая вес холодного металла медальона в кармане.
Судьба, всегда имевшая над ней скверное чувство юмора, подкинула билет. Коллега из премиального фитнес-клуба «Эдем» умоляла подменить её на вечернем stretching-классе. «Клиенты там… особенные, Свет. Богатые. Капризные. Не опозорь меня». И бросила в руки ключ-карту.
«Эдем» сиял стерильным блеском хрома и мрамора, возвышаясь над округом Каннам, как космический корабль, припаркованный среди смертных. Воздух внутри был отфильтрован от запаха улиц – одори жареных каштанов и выхлопных газов, которые были уделом тех, кто смотрел на эти двери снаружи. Здесь пахло деньгами – не хрустящими банкнотами, а бесшумным движением капитала по безналу.
Воздух был густым коктейлем из дорогих духов, хлора из бассейна и вечных поклонов перед хищниками этого мира. Мир, что теперь стучался к ней в дверь загадочным медальоном.
Её класс прошёл на удивление гладко. Сорок минут она механически руководила телами, одетыми в люкс, думая о спине, о счетах, о молчаливом предостережении Кичхана. Работа была закончена. Остаться здесь значило отсрочить возвращение в свою убогую клетку. Она задержалась в раздевалке для персонала, протирая бесконечные зеркала, в которых её отражение – усталое лицо, простая чёрная майка – выглядело чужим и жалким.
И тогда её поймал звук. Сначала – навязчивый, вибрационный бит, пробивающий стены. Потом к нему присоединились швыряемые, как ножи, ритмы и идеально отточенный, мощный вокал. Это была не фоновая музыка. Это было вторжение.
Любопытство, тот самый порок, что сгубил не одну кошку (и балерину), поволокло её на поводке. Она шла на звук, как героиня старых мифов шла на голос сирены, сулящей и гибель, и откровение. Дверь в основной зал была приоткрыта. Охранник, увидев её бейдж, лениво махнул рукой: «Проходи, нуна. Только на дороге не мешайся».
Зал «Эдема» преобразился. Тренажеры сдвинули, словно игрушки, освободив пространство. В центре, под низким, пульсирующим светом, бушевало море из восторженных тел. Девушки в платьях, стоявших больше ее годовой аренды, визжали. Мужчины в безупречных костюмах наблюдали с холодной оценкой, будто на аукционе.
А на импровизированной сцене горели они.
Пятеро. Их движения были математически выверены и в то же время дико, животно эмоциональны. Синхронность была пугающей. Это был не танец, а демонстрация абсолютной власти над плотью. K-pop в его самой концентрированной, божественной ипостаси.
И среди них был Он.
Тот, кто вёл группу. Его тело не подчинялось законам физики, оно их соблазняло и опровергало. Резкий бросок вниз – и плавное, волнообразное движение, будто удар молнии, растянутый в шелковую нить. Его улыбка, брошенная в зал, была ослепительным оружием. Ли Минхо. Имя выжег в её памяти восторженный шепот стоявшей рядом девушки.
Светлана застыла в тени у служебной колонны. Невидимка. Призрак на пиру богов. Она смотрела на него не как фанатка, а как ремесленник на работу мастера. Видела титанический труд за этой лёгкостью, идеальную работу стоп, которую не оценил бы никто, кроме неё. И это профессиональное любопытство вдруг сжалось в комок под грудью, уступив место чему-то острому, жгучему, забытому.
Он был не просто красив. Он был воплощением той самой силы, молодости, безраздельной власти над пространством, которые она безвозвратно утратила. Это был тот самый софит, что выжигал ей глаза в прошлой жизни, только теперь он светил изнутри.
И в этот момент, на самом пике номера, когда вся его энергия была выплеснута в зал, он резко повернул голову. Его взгляд, тёмный, блестящий от пота и софитов, пронзил полумрак и – нашёл её. Угол, где она стояла, замершая, сжимая руки в замок.
Он не просто скользнул взглядом. смотрел на неё так, будто она была единственной загадкой в этой комнате, полной очевидных вещей. И в этом взгляде, пока он был прикован к ней, его идеальная улыбка дрогнула. Он провел языком по губам, смазывая следы дорогой помады, и Света заметила, как дрожит его рука, сжимающая микрофон – мелкая, предательская вибрация запредельной усталости, которую не скрыть никаким гримом. Светлана почувствовала, как по своей спине пробежал разряд – но на этот раз это была не боль, а странное, осторожное узнавание.
Он увидел. Увидел женщину не в форме обслуги, а сквозь неё. Прямой стан, слишком гордую посадку головы, тень былой изысканности в линии плеч. Его улыбка не погасла, но изменилась. Сценическая маска треснула, и сквозь нее блеснул живой, безудержный интерес.
Светлана почувствовала, как по спине пробежал разряд. Не тот, знакомый, больной, от рук Кичхана, а другой – опасный, электрический, забытый. Она инстинктивно отпрянула в глубь тени, сердце колотилось где-то в горле. Абсурд. Он – айдол, за которым охотятся папарацци. Она – учительница с больной спиной.
Социальная пропасть между ними была такой же огромной, как та, что отделяла её от мира доктора Ки Чхана. Только здесь она была по ту сторону – старой, потрепанной, не принадлежащей.
Музыка смолкла, взорвавшись финальным аккордом. Зал ревел. Ли Минхо застыл в позе, его грудь тяжело вздымалась, но взгляд всё ещё цеплялся за ту точку в темноте, где она только что стояла. Не найдя её, он медленно, с новой, задумчивой улыбкой опустил голову в поклоне.
Светлана, не помня себя, повернулась и почти бежала прочь, в свой мир запаха пота и дезинфекции. Щёки горели. В ушах стоял гул.
В раздевалке она судорожно рылась в вещах, собираясь уходить, когда её взгляд упал на ключ-карту, брошенную на лавку. На её обратной стороне, чьей-то нарочито небрежной рукой, было написано: «После шоу – сбор персонала в лаунж-зоне. Бонусы приветствуются».
Она проигнорировала бы это, как и всё, что происходило не на сцене. Если бы не одно «но».
Почерк. Чёткий, бездушный, компьютерный. Он был точь-в-точь таким же, как на том самом конверте.
Кто-то знал, что она будет здесь. Кто-то её привёл. И этот кто-то наблюдал за ней прямо сейчас.
Глава 3
Сообщение пришло глубокой ночью, когда город за окном превратился в россыпь тусклых огней, а её больная спина напоминала о себе тупым, назойливым гулом. Уведомление в KakaoTalk от аккаунта с именем ____minho____ и аватаром – размытым кадром неба из окна самолета.
«Нашел вас. Тень у колонны. Та, что смотрела не как все».
Светлана выронила телефон, будто он ударил её током. Он не просто нашел. Он узнал. В море из тысяч подписчиков, ботов и случайных знакомых он выловил ее убогий аккаунт с тремя фотографиями: балетные пуанты на подоконнике, чашка кофе, вид из её окна на панельную серость.
«Вы кто? Охранник?» – она выдавила ответ, пытаясь играть в свою же игру, пряча дрожь в пальцах за маской сарказма.
Ответ пришел мгновенно. Голосовое сообщение. Она прижала телефон к уху, и в тишину её комнаты ворвался его смех – низкий, чуть хриплый, совершенно не связавшийся с идеальным сценическим образом.
«Охранник? Нет. Я тот, кого охраняют. А вы… вы похожи на того охранника, который уснул на посту и впустил в райское место самого интересного гостя».
Так началось. Их диалог превратился в бесконечную ленту уведомлений, в наркотик, который она проверяла каждые пять минут. Он засыпал ее вопросами.
Не «ты фанатка?», а «почему в твоих глазах столько тишины?».
Не «сколько тебе лет?», а «какая музыка звучит у тебя в голове, когда ты одна?».
Он был молнией в её серой реальности. Он говорил о танце не как о работе, а как о единственном способе остаться в живых. Он был полной противоположностью её прошлому – тому, что сломал ее с холодной, расчетливой элегантностью. Минхо был огнем, взрывом, искренним и ненасытным.
Он смеялся, но в конце смех оборвался, и послышался усталый вздох. «Прости. Сегодня семь часов репетиций. Иногда кажется, я сейчас развалюсь на запчасти, и мистер Хан соберет из них нового, более послушного Ли Минхо».
Он произнес это шутливо, но Света почувствовала ледяную струйку настоящей усталости и… страха?»
Он видел в ней не бывшую балерину, не несчастную разведёнку, а музу. Загадку. Женщину.
Однажды он прямо спросил: «Ты получила мой подарок?»
Сердце Светы упало. «Какой подарок?»
«Медальон. С лебедем. Я увидел тебя тогда, и он лежал у меня в кармане – реквизит для нового клипа. Решил, что он должен быть у тебя. Случай – это знак. Но я не знал, как передать… Попросил одного из наших продюсеров помочь. Он сказал, что знает, где ты живешь. Не испугалась?»
Ложь была такой гладкой, такой обтекаемой, что на ней не за что было зацепиться: наш главный, мистер Хан, вечно за мной прибирает такие сюрпризы. Говорит, я как ребенок несмышленый.
«Случай». «Продюсер». «Знает, где ты живешь».
Это объясняло почерк на конверте и на ключ-карте – безличная рука какого-то менеджера. Red herring – «Красная селедка», брошенная так искусно, что её тревога утонула в волне облегчения и пьянящего внимания. Он не маньяк. Он просто… импульсивный романтик.
Она перестала спать. Перестала замечать, что ест. Её мир сузился до экрана телефона. Даже на сеансе у Ки Чхана она лежала, уткнувшись в него, пытаясь скрыть глупую улыбку.
– Вы сегодня словно на иголках, Светлана Валерьевна. Или, может, наоборот, летаете где-то очень высоко? – его пальцы нащупали знакомый мышечный зажим на шее, но на этот раз он был другим – не от боли, а от сдерживаемого возбуждения.
– Просто не выспалась, доктор, – буркнула она, не отрываясь от нового сообщения. Минхо прислал песню, которую написал для нее.
Ки Чхан замолчал. Его пальцы, обычно такие уверенные, стали осторожнее, почти нерешительными.
– Иногда кажется, что мы бежим от боли куда угодно, лишь бы не оставаться с ней наедине, – произнес он тихо, работая с напряжением у неё на плечах. – Даже в огонь. Особенно в огонь. Он ведь так красиво горит поначалу.
Она замерла. Его слова были точным выстрелом.
– Это профессиональное мнение, доктор? – съехидничала она, наконец поднимая на него глаза.
Его взгляд был тёмным и непроницаемым, как глубокая вода.
– Нет, – он отвел глаза. – Это мнение человека, который однажды уже обжёгся. Будьте осторожны с быстрыми побегами, Светлана. Они часто приводят в тупики, из которых нет выхода.
Но она его уже не слышала. Телефон в её руке завибрировал, и на экране всплыло новое сообщение от Минхо: «Скучаю. Выезжаем на гастроли. Хочу увидеть тебя перед отъездом. Сегодня. Только скажи где».
Мир доктора Ки Чхана с его тихими предостережениями, запахом лечебных трав и размеренной заботой вдруг показался ей удушающе тесным и скучным. Он предлагал ей терпеть. Минхо предлагал ей – жить.
Она быстро соскользнула с кушетки, не глядя на врача.
– Спасибо, доктор. Мне уже гораздо лучше. Прямо-таки новое дыхание.
Она почти выбежала из кабинета, не оборачиваясь, оставив его одного с его тишиной и непроизнесёнными предупреждениями. Она бежала навстречу огню. И он уже обжигал её своим ослепительным, опасным теплом.
Глава 4
Запах его кожи – дорогой одеколон, пот и что-то сладковато-пряное, наркотическое – заполнил её лёгкие, как дым после пожара. Сквозь стекла гримерки, словно сквозь сон, доносился вечный гул Сеула: гудки машин на Тансан-гиль – кольцевой дороге, опоясывающей город как , и пронзительные сирены скорой, куда-то мчавшейся в этом гигантском человеческом муравейнике. Этот город никогда не молчал. Он либо кричал, либо шептал. Сейчас он шептал, и его шепот был сладким ядом.
Его пальцы, длинные и уверенные, впились в её бёдра, оставляя на бледной коже отметины, которые завтра будут напоминать о случившемся синяками-вопросами. Он двигался внутри неё с яростной, почти отчаянной нежностью, будто хотел не просто обладать, а врезаться в саму её память, выжечь всё прошлое, оставив только своё имя, свой ритм, свой стон, слившийся с её стоном в удушающей тишине его гримёрки.
Света впилась ногтями в его спину, в упругие мышцы, работающие под гладкой горячей кожей. Каждый нерв пел, плавился, рвался наружу. Это не было похоже на ласковые, предсказуемые ласки её бывшего мужа. Это был шторм. Пожар. Танец на краю пропасти, где партнер знал все движения, но играл с ней, то поднимая до головокружения, то едва не роняя. Его губы нашли её шею, и он прижался к пульсирующей вене так, будто хотел пить именно её, её жизнь, её боль.
– Ты видишь? – прошептал он хрипло, и его голос гудел у неё в костях. – Ты видишь, какая ты? Не учительница. Богиня. Разрушающая всё вокруг. Меня. Меня ты разрушаешь.
И в его голосе прозвучала не просто страсть, а детская обида на этот мир, который заставлял его быть идеальным. И Света на миг почувствовала не силу, а груз, который он на нее перекладывал. Ему нужна была не просто любовница, а сообщник по побегу от самого себя.
Он кончил с низким стоном, зарывшись лицом в её волосы, и на мгновение весь этот ослепительный, самоуверенный айдол исчез, оставив просто мальчика, потерянного в её объятиях. Света лежала, глядя в потолок, где мерцала одна одинокая светодиодная точка, как звезда-шпионка. Её тело ещё трепетало от спазмов наслаждения, а внутри уже шевелилось холодное, липкое чувство вины. И странное предчувствие. Будто дверь в её старую, серую жизнь захлопнулась навсегда, но новая оказалась не вратами в рай, а входом в позолоченную клетку.
Он улетал через три часа. Суета, сборы, звонки менеджера – всё это вернуло ему маску звезды. Он натянул черные джинсы и футболку, снова став недосягаемым идеалом для миллионов.
– Я пришлю тебе билеты, – сказал он, застегивая массивный серебряный браслет на запястье. – На концерт в Токио. Ты должна приехать. Я буду смотреть в зал и искать только тебя.
Он поцеловал её на прощание – жарко, стремительно, как вор, крадущий последнее яблоко с дерева. И исчез за дверью, оставив её одну среди бардака и запаха секса. Она чувствовала себя как после падения с большой высоты – всё тело ныло, в ушах стоял звон, а мир казался невероятно ярким и острым.
Именно в этот момент, когда она была абсолютно гола, уязвима и пахла другим мужчиной, в дверь постучали. Не как менеджер – вежливо и настойчиво. А твердо, властно, три отмеренных удара, не терпящих возражений.
Сердце Светы ушло в пятки. Она натянула своё чёрное платье, которое теперь казалось ей нищенским на фоне этой роскоши, и открыла.
В проеме стоял Он. Незнакомец, но его власть ощущалась физически, как перепад давления перед грозой. Высокий, в идеально сидящем темно-сером костюме, без галстука. Лицо – некрасивое, но притягательное резкими, словно высеченными из гранита чертами. Взгляд тяжёлый, оценивающий, мгновенно сканирующий её с головы до ног, фиксируя растрепанные волосы, разгоряченную кожу, дрожь в руках. Он видел всё. И её страх был ему очевиден и, казалось, приятен. Взгляд оценщика на аукционе. Он медленно скользнул по ее лицу, остановился на влажных висках, заметил легкое подрагивание века. Перешел на шею, где проступало красное пятно – отпечаток поцелуя. Его глаза сузились на секунду, фиксируя деталь. Он видел не женщину – он видел карту ее физиологических реакций, которую уже начал составлять. Его губы чуть тронула едва заметная гримаса одобрения.
– Мисс Стелла, – произнес он. Голос был низким, бархатным, но без единой ноты тепла. Как звук дорогого автомобиля, заведенного в морозное утро. – Позвольте представиться. Хан Джисон. Я… покровительствую талантам. Таким, как Минхо. Таким ай-ди. И, как я начинаю понимать, таким, как вы.
Он вошел без разрешения, и пространство гримерки внезапно сжалось. Его взгляд скользнул по разбросанной одежде, по дивану, ещё хранившему отпечаток двух тел.
– Неловко выбрал время для визита, – сказал он, и в его глазах мелькнула искорка чего-то холодного, циничного. – Но у сильных мира сего редко бывает удобное расписание. Как, впрочем, и у настоящих талантов.
– Чем я могу вам помочь? – выдавила Света, чувствуя, как под его взглядом она снова становится той самой забитой, испуганной девочкой, которой когда-то внушали, что она ничто.
– Наоборот, – он мягко улыбнулся, и это было страшнее любой угрозы. – Это я могу помочь вам. Я видел ваше выступление. Вернее, то, как вы смотрели на сцену. Это был не взгляд фанатки. Это был взгляд хищницы, попавшей в чужую стаю. Взгляд, полный голода. И боли.
Он сделал паузу, давая словам просочиться внутрь, как яду.
– Минхо – дитя. Яркое, красивое, но недальновидное. Он видит в вас женщину. Я вижу в вас – художественного руководителя. Того, кто сможет выстроить не детский кружок, а академию. Того, кем вы должны были стать, если бы мир был справедливее. Я просто исправлю эту несправедливость
Каждое слово было точным уколом. Он покупал не её талант. Он покупал её уязвимость.
– У меня есть предложение. Деловое. Я полностью финансирую вашу балетную школу. Новое здание, лучшее оборудование, реклама, связи. Вы получаете всё, о чём мечтали. Взамен… – он обвел взглядом комнату, и его взгляд снова задержался на ней, – вы становитесь частью моей… экосистемы. Ваш талант будет принадлежать мне. Ваше время – мне. Ваше присутствие – там, где я скажу. На открытиях, гала-ужинах, в моей ложе на премьерах. Вы будете лицом моей новой культурной инициативы. Это потребует… безупречной лояльности и полной доступности. Для вашей же безопасности, конечно. Чтобы никакие случайные репортеры не потревожили ваш покой. Это защита. И страховка. Для Минхо. Чтобы его… импульсивность не навредила его карьере. И чтобы вы оба были в безопасности. Под моим крылом.
Он говорил о деньгах, о контрактах, но на самом деле он предлагал сделку с дьяволом. Он не покупал её школу. Он покупал её саму. Её свободу. Её душу. Чтобы привязать на золотую цепь Минхо. И чтобы иметь свою собственную прекрасную вещь.
Света смотрела на него, и сердце её бешено колотилось, но уже не только от страха. Где-то в глубине, в самых потайных уголках ее израненной гордости, шевельнулось тёмное, запретное чувство. Искупление. Месть прошлому. Шанс всё вернуть. Ценой себя.
Хан Джисон протянул ей тонкий конверт из плотной, кремовой бумаги.
– Не отвечайте сейчас. Прочтите. Подумайте. Мой личный номер внутри. – Он повернулся к выходу, затем обернулся ещё раз. Его взгляд упал на её губы. – Вы потрясающе выглядите, когда вас только что… любили. В этом есть особая поэзия разрушения. До свидания, Стелла. Или… до скорого.
Дверь закрылась. Света стояла одна, сжимая в дрожащих пальцах конверт. Она поднесла конверт к носу. Пахло не только деньгами. Пахло холодным металлом сейфа, дорогой кожей его кресла и сладковатым, удушающим ароматом экзотических цветов, которые не пахнут, а веют смертью. А может, началом. Самого страшного танца в её жизни.
Глава 5
Воздух в лимузине отдавал запахом богатства – кожаный салон, ультра дорогой мужской парфюмом и… ложь. Света сжимала в руках серебряную ручку, холодный металл обжигал ладонь. Перед ней лежало несколько страниц текста с непонятными юридическими терминами. Это был не контракт, это была карта её нового, роскошного заточения.
Джисон не смотрел на нее, разглядывая свой перстень.
– Это не контракт, Стелла. Это сертификат подлинности. Гарантия того, что мой актив будет защищен от внешних рыночных колебаний и… порчи.
Его палец лег на ее запястье, ощущая пульс.
– Твое сердцебиение участилось. Интересная реакция на передачу прав собственности. Не волнуйся, я обеспечу идеальные условия для хранения. Просто стандартная формальность, – голос Джисона был бархатным и бесстрастным, как поверхность озера в безветренную ночь. – Страховка для всех сторон. Ты же не хочешь, чтобы недоброжелатели Минхо узнали о вашей… дружбе? Исказили всё до неузнаваемости? Мы защищаем вас.
Он сказал «мы», но Света слышала «я». Его взгляд, тяжёлый и оценивающий, скользнул по её дрожащим пальцам. Он играл в игру, правила которой знал досконально, а она только учила алфавит. Загадка была не в самом контракте, а в лёгкой, едва заметной улыбке в уголках его губ. Что он знал такого, чего не знала она?
Минхо сидел напротив, отстраненный, уставившись в ночь за тонированным стеклом. Его нога нервно подрагивала. Он был прекрасен, как греческая статуя, и так же холоден в этот момент.
– Минхо? – Её голос прозвучал слабо, почти детски. – Ты уверен?
Он повернулся, и в его глазах она увидела бурю. Страх, желание, бессилие. Он был не против. Он был в ловушке, как и она.
– Всё будет хорошо, Свет, – он произнес это с такой наигранной легкостью, что у неё сжалось сердце. Его пальцы сжали ее руку, но не для нежности, а словно ища точку опоры, чтобы не упасть. – Джисон-сам знает, что делает. Он… он всех так проверяет. Это плата за вход в этот мир. Но мы будем вместе, хоть и за завесой тайны. Сама понимаешь, нетизены не упустят шанс перемыть кости. Но это же шанс для тебя! Для нас!
Поэзия разрушения, вспомнились ей его же слова. Её балет. Её призрак. Её наживка. Она увидела себя со стороны. Испуганная женщина за тридцать в потрепанном платье, сидящая в позолоченной клетке на колёсах между двумя сильными мужчинами. Один предлагал ей всё, ничего не прося взамен, кроме её самой. Другой обещал всё, но не мог защитить. Архетип изгнанницы, стоящей на пороге подземного мира. Она сделала шаг вперёд, не видя дна.
Рука дрогнула, и на бумаге появились росчерки – «Светлана Валерьевна О.» Клетка захлопнулась с тихим, элегантным щелчком Cartier.
Джисон забрал документ, его пальцы ненадолго коснулись ее кожи. Ледяной ожог. – Поздравляю. Теперь ты под надежной защитой. Минхо, проводи её на съёмку. Пусть все видят, что у нашего айдола появилась новая муза-хореограф. Ничего личного, только бизнес.
Но в его глазах читалось что-то глубоко личное. Потребительское. Он получил то, что ждал. Он наслаждался, как паук, который увидел трепыхание мухи в паутине и ожидал, когда ее агония закончится.
Съёмка была адом и раем одновременно. Софиты били в глаза, ослепляя, делая происходящее нереальным. Фотограф, щелкающий камерой, выкрикивал команды: «Ближе к Минхо! Смотри на него так, будто он твой!» И она смотрела. И он смотрел в ответ. Его рука на её талии из профессиональной поддержки постепенно превращалась в интимную позицию. В обещание.
Толпа фанатов за ограждением ревела. Их взгляды были кинжалами, полными зависти и обожания. Она поймала себя на мысли: какая же она лицемерка. Преподавательница из подвала, которая осуждала гламурный мир, теперь купалась в его лучах, пьянея от этой отравы. Она перешла черту, из наблюдателя превратилась в участницу этого безумного карнавала. И стала соучастницей.
Когда последний кадр был сделан, Минхо резко дёрнул её за руку, уводя в лабиринт служебных помещений. – Быстро, пока никто не увидел, – его дыхание было сбившимся, голосом, хриплым от напряжения.
Он втолкнул её в первую же попавшуюся дверь. Это была гримерка. Яркие лампочки вокруг зеркала, запах косметики, пота и его духов. Он захлопнул дверь и прислонился к ней спиной, словно закрываясь от погони.
– Прости за это… за этот цирк, – он выдохнул, и маска айдола с него упала, обнажив уставшего, напуганного мальчика. – Он купил меня, Минхо. Как вещь, – голос Светы сорвался на шепот.
– Он владеет всем, Света. Моим контрактом, долгами моей семьи… Мой отец взял у него деньги на бизнес, а теперь этот бизнес – залог. Я танцую не для фанатов. Я отрабатываю каждый вздох. Ты думаешь, медальон с лебедем— случайность? Это его способ все контролировать. Даже наш «бунт». Но теперь мы можем быть вместе. Только мы. Тайно. Разве это не того стоит? Разве я не того стою?
Его глаза горели. В них была мольба, страх и та самая животная страсть, перед которой она не могла устоять. Он был её наркотиком, её побегом от реальности. И сейчас ей нужна была доза.
Она кивнула, не в силах вымолвить и слова. Её ответом стал поцелуй – жадный, солёный от слёз, отчаянный. Это был не поцелуй нежности, это была битва. Битва против Джисона, против системы, против ее собственного страха.
Он сорвал с неё блузку, кружевной бюстгальтер полетел на стул с костюмами. Его губы были повсюду: на шее, на груди, на животе. Он опустился на колени перед ней, и его язык погрузился в её влажную плоть, заставляя её вскрикивать и впиваться пальцами в его уложенные стайлером волосы. Зеркала по стенам множили их отражения – десятки обезумевших от страсти Минхо и десятки потерявших стыд Свет. Было неприлично, жарко, до головокружения.
– Я хочу видеть тебя всю, – прошептал он, поднимаясь и ведя её к зеркалу. – Смотри, какая ты красивая. Только моя.
Минхо достал из кармана куртки маленький вибрирующий шарик из чёрного силикона. Современный, технологичный, бездушный и невероятно эффективный. – Доверься мне.
Он приложил игрушку к её клитору, и её тело вздрогнуло от пронзительной, вибрирующей волны наслаждения. Она оперлась руками о холодную поверхность зеркала, пытаясь устоять на ногах. Минхо стоял сзади, одной рукой прижимая её к себе, другой водя этим адским приборчиком по её самой чувствительной точке, то ускоряя, то замедляя темп. Его губы приникли к ее шее, он укусил мочку уха, шепча по-корейски какие-то слова, которые она плохо понимала, но смысл которых был ясен по тону – собственнические, грязные, отчаявшиеся.
Волны удовольствия накатывали одна за другой, не давая опомниться. Она кричала, не стесняясь, ее голос разносился по пустой гримерке, заглушая гул вентиляции. Это был танец отчаяния и восторга, финальный акт её прежней жизни. Он вошел в неё, заполняя собой полностью, и они двигались в унисон, их тела сливались в одном порыве, отраженные в десятках зеркал, под безжалостным светом ламп.
Она летала. Выше софитов, выше Сеула, выше самой себя. Она не видела клетку. Она видела только его глаза и своё отражение – желанное, прекрасное, живое.
А потом, когда всё закончилось и они, обессиленные, лежали в груде одежды на полу, её взгляд упал на маленькую черную точку под потолком в углу. Камера наблюдения. Индикатор горел ровным красным светом.
Сердце упало, превратившись в комок ледяного свинца. Не стыд, не злость – сначала абсолютная, парализующая пустота. Джисон видел. Видел, как она кричала, как ее лицо искажалось от наслаждения, как она цеплялась за Минхо, моля о спасении, которое сам же он и организовал. Это была не съемка для шантажа. Это был акт бесконечного владения. Потребления ее самой интимной, постыдной радости.
И тут же раздался стук в дверь – требовательный, властный. Голос Джисона, абсолютно спокойный: – Минхо, через пять минут твой выход на энкор. Приведи себя в порядок. И проводи нашу Стеллу. У неё завтра тяжёлый день – переезд.
Минхо вздрогнул, как от удара током. Его лицо снова стало маской. Маской послушного айдола. – Да, сэр. Сейчас.
Он даже не посмотрел на камеру. Он знал. Он всегда знал.
Света замерла. Загадка была разгадана. Ловушка захлопнулась окончательно. Поэзия закончилась. Началась проза. Проза, написанная Хан Джисоном.
Одеваясь, она поймала свое отражение в зеркале. Лицо было раскрасневшимся, счастливым и абсолютно глупым. Из жертвы обстоятельств она только что официально стала вещью. И самое ужасное было то, что часть её, опьяненная оргазмом и вниманием, всё ещё кричала: «Оно того стоило!»
Дверь закрылась за Минхо, спешившим на сцену, к своим обожаемым фанатам. Она осталась одна. В клетке. С контрактом в сумочке и запахом Минхо на коже. И с новым, острым, как осколок стекла, чувством – ненавистью. Не к Минхо, не к Джисону, а к самой себе за ту долю секунды, когда она подумала: «Оно того стоило!» Эта ненависть была единственным, что согревало ее изнутри. Холодным, ядовитым, но своим огнем.
Глава 6
Пентхаус был стерильным, как в операционная, и такой же холодный. Прошло три недели, а Света всё ещё вздрагивала от тихого щелчка открывающихся дверей лифта – ее персональной клетки.
С высоты птичьего полета Сеул казался игрушечным: извилистая лента Ханган – реки Хан, разделяющей город надвое, и крошечные, как муравьи, люди на мостах. Где-то там, внизу, туристы толкались на Инсадоне, покупая сувениры, а студенты готовились к экзаменам сунын в крошечных комнатках-«госитах». А она парила над всем этим в стеклянной тюрьме, самая одинокая птица в самом дорогом вольере.
На завтрак подали «чон» – идеальные, золотистые оладьи с морепродуктами, и тарелку «кимчи», острое и кислое, от которого слезились глаза. Но пахло оно не домашней закваской и теплом, как у бабушки в Питере, а стерильной остротой, купленной в универмаге за безумные деньги. Это была не еда. Это была еще одна деталь интерьера.
Новый мир состоял из мраморных полов, отражавших ее потерянное лицо, панорамных окон, за которыми кипел чужой город, и немого обслуживающего персонала, чьи взгляды скользили по ней, как по дорогой мебели. Проект «Стелла», как называл её Джисон, стартовал. Проект по шлифовке бывшей балерины в идеальную, молчаливую спутницу. Его тень. Её дни были расписаны по минутам: стилист, визажист, уроки корейского, этикета и… уроки соблазнения. Ирония была горькой, как полынь. Её учили, как быть желанной, для того, чье присутствие вызывало лишь ледяную дрожь.
Ее «благодетель» появлялся редко, но его контроль ощущался в каждом вздохе. Как-то утром на ее туалетном столике лежала шкатулка из черного дерева. Внутри, на бархате, сверкало колье – ослепительный водопад из бриллиантов и сапфиров, холодный и невероятно тяжелый.
К нему прилагалась записка с фирменным лаконичным почерком Джисона:
– Чтобы скрыть пустоту на шее. Наденьте сегодня на ужин.
Она примерила его перед зеркалом. Камни ледяными слезами стекали к ключицам. Это не было украшение. Это был ошейник. Самый дорогой в мире. На мгновение Свете показалось, что в глубине самого крупного сапфира что-то мелькнуло, крошечная искра искусственного света. Паранойя? Или он мог позволить себе вставить в подарок и микрочип, просто чтобы доказать, что может?
Ее пальцы дрогнули, пытаясь расстегнуть хитрую застежку, но поддалась она лишь с третьей попытки. Это было частью игры – Джисон знал, что она не сможет снять его сама.
В этот момент на телефоне, лежавшем рядом, мягко загорелся экран. Уведомление из Kakao Talk.
Ки Чхан: Света, здравствуйте. Давно не виделись. Как вы? Все хорошо?
Сердце её упало и забилось где-то в районе каблуков.Она смотрела на это простое, заботливое сообщение, как на голос из другой, параллельной вселенной. Вселенной, где была просто Светой, а не Стеллой. Где её ценили за стойкость, а не за податливость. Её пальцы привычно потянулись к клавиатуре,отрабатывая новую, выученную роль. Роль счастливой и довольной.
Света: Ки Чхан, привет! Все замечательно. Просто с головой в новых проектах. Извини, что пропала.
Она остановилась,чувствуя, как по спине бегут мурашки лжи. Фраза «с головой в новых проектах» звучала так пошло и фальшиво, что ей стало физически тошно. Но что еще она могла написать?
– Я стала содержанкой могущественного маньяка и ношу бриллиантовый ошейник, но по ночам тайком встречаюсь с айдолом?
Ки Чхан: Рад слышать. А спина? Боль не возвращалась?
Вопрос врача, друга. Единственного человека, который видел её слабой и не отворачивался. Она почувствовала знакомое, почти забытое нытье в пояснице – психосоматический отклик на его слова. Но сейчас оно смешалось с тяжестью камней на шее.
Света: Нет-нет, все отлично! Практически ничего не беспокоит. Скоро обязательно заскочу на сеанс, обещаю!
Она послала сообщение, добавив дурацкий смайлик, и тут же ощутила жгучую пустоту за грудиной. Это была не просто ложь. Это было предательство. Предательство его профессионализма, его тихой заботы, их общих усилий, которые он месяцами вкладывал в ее реабилитацию. Она предавала саму себя – ту Свету, которая боролась с болью, чтобы просто дойти от кровати до туалета. Та Света умерла бы от стыда, увидев её сейчас. А ведь он спросил именно о спине. О самом уязвимом, о самом сокровенном. И она соврала ему в лицо, заявив, что все отлично. Хороший врач всегда знает, когда пациент врет. И она безумно боялась, что он это знает.
Она отшвырнула телефон, как раскаленный уголь. Он мягко приземлился на бархатный пуфик. Экран погас. Диалог исчез, но чувство стыда осталось, липкое и плотное, как второй слой кожи под холодными сапфирами.
Единственным спасением от этого чувства были Минхо. Их встречи, украденные, полные адреналина, стали глотком чистого кислорода. Он был её бунтом, её ядом и противоядием одновременно.
Сегодня он прислал за ней машину с запиской:
– Жди сигнала. Будет гроза. На крыше.
Сигнал пришел с первыми тяжелыми каплями, забарабанившими по стеклу. Сердце Светы сорвалось в бешеный ритм. Она накинула темный плащ поверх шелкового платья на тонких бретельках и, крадучись, словно вор в собственном доме, прошла к служебному лестнице, ведущей на приватную террасу. Камер здесь не было – Джисон считал это пространство слишком уязвимым, своим слепым пятном. Сегодня это ощущалось не как побег, а как шаг в ловушку. Ее личная лазейка в ад пахла озоном и неизбежностью.
Ее встретил не дождь, а поток, смывающий границы мира. И он. Минхо. Призрак в струях воды, прислонившись к парапету. Мокрая белая рубашка прилипла к торсу, как вторая кожа, вырисовывая каждый мускул, каждую линию – живое воплощение и его силы, и его уязвимости. Взгляд пылал привычным темным огнем.
–Танцуй для меня, – его голос прорвался сквозь шум ливня, не приказ, а страстная мольба. – Только для меня.
И она, сбросив плащ, приняла его взгляд. Шелк платья мгновенно обволок ее тело, став не скрывающей, а обличающей пеленой. Она зажмурилась, отдавшись во власть стихии. Это был не танец освобождения, а шаманская пляска перед битвой – порывистая, отчаянная, полная древней ярости. Она кружилась, закидывала голову, подставляя лицо ударам воды, чувствуя, как тяжесть невидимого ошейника душит ее.
Он не выдержал. Его руки, обжигающе горячие даже сквозь ледяную воду, впились в ее бедра, резко остановив безумие. развернул ее спиной к себе, пригнул к мокрому, шершавому камню парапета. Она уперлась ладонями, подставляя ему свою наготу, свою беззащитность – добровольную жертву на алтаре их общих демонов.
Его пальцы вцепились в ее мокрые волосы, оттянув голову назад. Губы обожгли шею, то самое место, где час назад лежала тяжесть бриллиантов.
– Ты моя, – его хриплый шепот впился в ухо, как жало. – Только моя. Слышишь? Скажи.
В этом «скажи» слышалась не страсть, а почти детская, звериная потребность в подтверждении. Он, которого покупали и продавали, теперь сам пытался что-то присвоить. Не из любви. Из страха потерять последний оплот.
Света открыла рот, чтобы ответить, но он вошел в нее резко, без предупреждения, одним глубоким, почти болезненным толчком, заполнив собой все пространство – физическое, ментальное, вытеснив боль, страх, унижение. Ее стон поглотил грохот ливня.
Их соединение не было любовью. Это было сражение. Битва против дождя, против города, что простерся внизу мерцающим ковром из чужих жизней, против невидимых глаз Джисона. Каждый яростный толчок Минхо был вызовом, попыткой вбить себя в нее, как клятву, отметину, шрам. Она цеплялась за камень, чувствуя, как граница между болью и наслаждением стирается, превращаясь в нечто третье – чистейшую, обжигающую эмоцию, сметающую все на своем пути.
Он одной рукой продолжал держать ее за волосы, а другой обвивал ее талию, прижимая к себе, входя глубже, неистовее. Его дыхание было хриплым стоном у ее уха, смешанным с шумом дождя. Света чувствовала каждое напряжение его тела, каждый мускул, работающий в этом яростном ритме. И сама двинулась навстречу, отзываясь на каждый его толчок ответной волной, уже не зная, где заканчивается он и начинается она, где боль, а где наслаждение.
Света плакала. Рыдала в такт его движениям, смешивая слезы с дождевой водой, чувствуя, как где-то глубоко внутри рвется что-то важное – тот самый невидимый ошейник. И на мгновение ей показалось, что она свободна. Дикая, голая, принадлежащая только стихии и этому мальчику-шторму, который разбивал ее о камни, чтобы, быть может, собрать заново.
Его тело вдруг напряглось до предела. Минхо издал сдавленный, гортанный звук, и его освобождение было не излиянием наслаждения, а судорогой, выворачивающей наизнанку. Он рухнул на ее спину, тяжело дыша, прижимая к холодному камню, и его губы прильнули к ее плечу – уже не в укусе, а в немом, отчаянном вопросе.
Они стояли так, под обжигающим ливнем, два существа, выброшенные бурей на одинокий берег.
Мир казался невероятно ярким и острым. Запах дорогого парфюма Минхо перебил резкий, навязчивый аромат жареного чхмак (цыпленка), доносившийся из уличной забегаловки. Грохот опускаемой стальной роллеты где-то через улицу вернул ее в реальность – обыденную, грубую, пахнущую растительным маслом и соевым соусом. Романтика закончилась. Начался будничный Сеул.
А где-то внизу, в идеально выверенном мире Джисона, тикали часы, отсчитывая время до того момента, когда загадка превратится в разгадку, а страсть – в оружие.
В это самое время на два этажа ниже Хан Джисон стоял у стены из стекла, глядя на залитый дождем ночной Сеул. В руке он держал хрустальный бокал с виски. На столе рядом лежал планшет. На его экране, сделанное с большого расстояния, но удивительно четкое, танцевало в ливне размытое белое пятно – её тело. Без звука. Лишь титрами были молнии, разрывающие небо. К нему бесшумно вошел мужчина в темном костюме и положил на стол конверт.
Джисон кивнул, не отрывая взгляда от окна. В конверте были фотографии. Разные. Света и Минхо в закусочной, она смеется, запрокинув голову, ест рамен и кормит мальчишку пулькоги.* Подставляет ему свои пальцы.
Они в парке, он целует её в висок. И… последние кадры с террасы.
Более откровенные, чем видео.
Джисон медленно выпил виски.На его лице не было ни гнева, ни ревности. Лишь холодная, сосредоточенная усмешка собственника, наблюдающего за игрой своего любимого питомца. Он дал им эту иллюзию тайны, эту щель в заборе. Бунт, который он сам же и санкционировал. Так было интереснее. Он позволил щенку поиграть со своей новой игрушкой. Позволил ей ощутить вкус мнимой свободы. Чтобы слаще был момент, когда он дернет за цепь и вернет её в стойло.
– Принесите мне «Файалку» 45-го года*, – тихо распорядился он, обращаясь в пустоту. – И подготовьте всё для завтрашнего визита в балетную студию. Пора показать Стелле, что её старую жизни пора сносить. Чтобы построить новую.
– Приказ будет передан, господин Хан, – беззвучно отозвалась тень. – Кстати, поступил запрос от того физиотерапевта, Ки Чхана. Интересуется, может ли он навестить мисс Стеллу для планового сеанса. Отказать, как обычно?
Джисон медленно повернулся, и на его губах играла тонкая, заинтересованная улыбка. – Напротив. Найди в ее расписании окно и пригласи. Мне интересно на него посмотреть.
Он снова посмотрел в окно, туда, где на террасе за стеклами потока воды закипали двое его подопечных. Его паутина дрожала, передавая ему каждое их движение. И он, великий паук, был доволен.
Глава 7
Воздух в лифте «Созвездия» был чужим и холодным, словно выточенным из ледяного мрамора. Он пах кожей редкой выделки и едва уловимым ароматом ночных орхидей – не запах, а метка, впитывающаяся в ДНК. Света стояла, вытянувшись в струнку, глядя на свое отражение в матовой латуни. Не Светлана. Стелла. В платье цвета увядающей розы, которое обнимало ее тело с молчаливой, неумолимой настойчивостью самого Джисона. Шелк шелестел при каждом движении, нашептывая о границах. На шее холодным грузом лежало бриллиантовое колье. Не украшение. Ошейник. Его вес был точной мерой ее несвободы.
Двери разъехались беззвучно, открыв не зал, а иную реальность. Оглушающий гул мегаполиса, секунду назад бившийся о бронированные стекла лимузина, умер, поглощенный бархатной, звенящей тишиной luxury пространства ресторана. Здесь царил полумрак, и каждый столик был освещен как драгоценность в музейной витрине. Свет падал от ламп из черного нефрита, а хрустальные бокалы дробили его на тысячи холодных, колющих радуг.
Джисон шел рядом, его присутствие было осязаемым, как давление перед ударом молнии. Его пальцы легко коснулись ее локтя, направляя к столику у окна. Прикосновение жгло кожу даже через шелк, оставляя невидимый шрам.
– «Созвездие» никогда не разочаровывает, – его голос, чуть громче шепота, идеально резал тишину. – Здесь понимают, что истинная роскошь – не в золоте, а в отсутствии необходимости его демонстрировать.
Он придержал для нее стул. Жест был отточенным, рыцарским и абсолютно собственническим. Она села, чувствуя, как холодный шелк сиденья впивается в разгоряченную кожу.
Он не дал ей меню. Все было решено. Официант, человек с лицом из выдержанного самшита, принес первое блюдо. На тарелке из черного фарфора лежало нечто, напоминающее морскую гальку, посыпанную икрой и золотой пыльцой.
– Морской еж с трюфелем. Слезы океана, как говорит мой поставщик. Пафосно, но вкусно, – Джисон отпил минеральной воды. Его бокал с вином оставался нетронутым, как и его взгляд на ней.
Она взяла вилку. Рука дрогнула, металл тихо звякнул о фарфор. Звук показался ей выстрелом в этой гробовой тишине.
– Нервы, Стелла? – он улыбнулся тонко, одними уголками губ, и в этой улыбке не было тепла, только анатомическое движение лицевых мышц. – Расслабьтесь. Вы здесь как моя гостья. Пряник после вчерашнего… кнута.
Ее дыхание перехватило. Он не просто знал о ее тайной встрече с Минхо на террасе под дождем. Он наслаждался ее знанием, что он знает. Он коллекционировал эти мгновения ее унижения.
«Он видел записи с камер, – пронеслось в голове у Светы, – он все видел. Как дождь заливал нас, как Минхо смеялся, как я… улыбалась, забыв обо всем». Стыд и ярость закипели в ней. Появился кислый привкус отчаяния на языке. Но годы дисциплины сделали свое дело – она лишь опустила глаза на свои идеально вымытые руки, превратившись в идеальную статую.
– Я благодарна за вашу… всепоглощающую заботу, – выдавила она, заставляя губы сложиться в улыбку Стеллы. Холодной, безупречной и мертвой куклы.
Он наблюдал за ней, и его взгляд был тяжелее любого бриллианта. Он изучал ее, как коллекционер изучает новое приобретение, выискивая скрытые дефекты, трещины на глазури.
На короткий миг Джисон задумался. – Вот так. Безупречно. Ее выдержка достойна аплодисментов. Но как же мне опостылел этот маскировочный лак. Я хочу видеть не эту вышколенную марионетку, а ту дикарку под дождем, с мокрыми от слез и дождя ресницами, с губами, распухшими от поцелуев того мальчишки. Она воображает, что ведет свою собственную игру. Она не понимает, что вся ее игра – лишь часть моего сценария, написанного для нее. Смотреть, как она ест эту икру, эти крошечные кусочки золота… Я представляю, как это золото тает на ее коже. На сосках. На внутренней стороне бедер. Я свяжу ее шелковыми шарфами из ее же гардероба и прикую к моей кровати. Она будет вырываться. Умолять. А я буду заставлять ее смотреть на себя в зеркала на потолке и повторять: «Я принадлежу тебе, Джисон. Я твоя Стелла». Я научу ее послушанию. Не через боль. Через наслаждение, которое она будет жаждать и принимать только из моих рук. Она будет моей самой прекрасной, самой изощренной вещью в коллекции. Моей собственностью. И ничьей больше. Ее душа – вот мой главный трофей.
– Завтра, – нарушил он задумчивую тишину, откладывая нож и вилку идеально параллельно, как расчехляют инструмент, – важный день. Ваш сеанс у доктора Ки. Я вас отвезу.
Ложка в ее руке замерла, зависла над безвкусной для нее едой.
– Зачем? Я могу сама… Я всегда сама.
– Я ваш… спонсор. Ваше психологическое состояние – моя ключевая инвестиция. К тому же, – он наклонился чуть вперед, понизив голос до интимного, опасного шепота, – мне смертельно интересно взглянуть на человека, который поддерживал вас в те… немыслимо трудные времена.
В его голосе не было ни капли любопытства. Был лишь холодный, выверенный расчет. Инспекция на предмет брака.
На следующее утро его лимузин черной акулой припарковался у скромной клиники в Insadong. Контраст с «Созвездием» был оглушающим: выцветшие стены, въевшийся запах антисептика и старого линолеума – запах обыденного отчаяния. Кабинет доктора Ки Чхана был маленьким, залитым мягким, живым утренним светом. И сам доктор был таким же – теплым, человечным, настоящим. Его улыбка, обращенная к Свете, была искренней, в ней читалась неподдельная радость.
– Светлана, я рад вас видеть. Вы выглядите… – его взгляд, профессиональный и заботливый, скользнул за ее спину к Джисону, и улыбка погасла, сменившись настороженной, вежливой маской.
Джисон вошел в кабинет, как входил в ее жизнь – заполняя собой все пространство, вытесняя воздух, делая его тесным. Его темный костюм от Brioni стоил больше, чем все оборудование в комнате, и был таким же инструментом давления.