Читать онлайн Сделка бесплатно

Пролог

Вселенная, как мне кажется, обходится с нами по принципу «пан или пропал». Одним она подкидывает выигрышный лотерейный билет в карман к пальто, другим – сваливает на голову рояль. Прямо как в тех старых мультфильмах. Только вот смешно это ровно до тех пор, пока ты не понимаешь, что именно ты – тот самый персонаж, который замер в глупой позе под зловещей тенью с разинутым ртом. Моя жизнь до определенного момента напоминала плохой ситком с элементами трагедии. Сиротство – есть. Злой родственник, промотавший наследство, – есть. Мечта сбежать в большой город и начать жизнь с чистого листа – о, да! Я даже завела себе блокнот, где на первой странице было написано: «План побега». Звучало драматично и многообещающе, как будто я готовилась не к поступлению на юрфак, а к ограблению банка. Я свято верила, что главный злодей в моей истории – это дядя Борис с его вечным перегаром и криками о «проклятой крови брата». А нет. Хотя… с него все это и началось. Оказалось, он был всего лишь неудачливым композитором, калякающим на рояле в углу, в то время как сама Вселенная готовила свой грандиозный оркестр с литаврами и медными трубами. И ее дирижерская палочка была сделана из чистого криминального сплава под названием «братья Орловы». Теперь я знаю: бойся своих желаний. А еще больше – долгов своих родственников. Потому что когда судьба приходит выбивать из тебя деньги, которых у тебя нет, она иногда соглашается на бартер. И вот твой диплом с отличием, твои мечты о адвокатской мантии и собственной квартирке с видом на что-то приличное внезапно котируются ниже, чем твоя собственная… ну, скажем так, ликвидность. Раньше я думала, что моё будущее – это прямая дорога от точки «А» – дом дяди, к точке «Б» – успешная независимость. Я даже не подозревала, что где-то посередине меня ждёт резкий поворот на «дуйте к чёрту», и дорога превратится в серпантин с односторонним движением. Прямо в кровавые объятия самых опасных людей города. Так что, если вас когда-нибудь спросят, как из перспективной студентки превратиться в живой залог по долгам родни, я могу прочитать целую лекцию. Первое правило: не теряйте чувство юмора. Второе: никогда не недооценивайте идиотизм собственной семьи. И да, рояль всё-таки упал. Просто оказался с человеческим лицом. Двумя. Двумя чертовски красивыми лицами. Что, конечно, совсем не делает ситуацию смешнее. Ну, почти.

Глава 1

Застегиваю последний чемодан, подпевая под нос знакомый мотив. Сердце трепещет от радости и нетерпения. Всего лишь какой-то месяц, и я наконец стану свободной. От этих чертовых облезлых стен, от запаха перегара, который проник уже в каждую щель этой халупы. Впереди только жизнь. Конспекты, залы библиотек, шумные общежития и Уголовный кодекс вместо пьяного бреда дяди Бориса. Снизу доносится привычный рев. Дядька уже с утра празднует день какой-нибудь поварешки. Не обращаю внимания, перечитываю уже в сто пятый раз письмо о зачислении на факультет юриспруденции. Мечта. Я вырвала её сама, своими силами, наперекор всему. Мой билет на волю. Университет отличный. И мало кому удаётся поступить туда. Даже с огромным состоянием нет гарантии, что тебя примут. Но мне повезло поступить на бюджет. Наверное, судьба наконец решила дать мне шанс за эти тяжёлые испытания моего детства. Невольно смотрю на единственную оставшуюся фотографию на письменном столе. Голубоглазая блондинка в красивом струящемся фиолетовом платье ухватилась за статного высокого брюнета с добрыми глазами. Мои родители. Счастливые, молодые… живые. Мне было пять, когда страшная авария унесла за собой множество жизней. И что самое страшное, это не несчастный случай, а настоящее заказное убийство. А чему удивляться? В городе, где правит мафия, смерть – самый частый гость. Поэтому нужно бежать. Пока не стало слишком поздно. – Лили! – мерзкий, визгливый голос кузины Дианы режет слух еще до того, как дверь распахивается. – Ты оглохла? Отец зовёт. Сестра, скорчив лицо, громко цокает языком. – Хватит уже свои бумажки перебирать! – Отстань, – фыркаю, убирая документы в папку. – Как я должна понять, что он меня зовёт, если он лыка не вяжет? Диана вальяжно облокачивается на косяк, разглядывая свой маникюр с облупившимся лаком. Ее лицо расплывается в самодовольной ухмылке. – А ты быстренько собралась. Бросаешь нас тут с папкой в его… состоянии. Учиться. А кто за ним прибираться будет? Я что, прислуга? – Во-первых, он твой отец, – парирую, с силой защелкивая замок на чемодане. – А во-вторых, я не горничная, чтобы годами вытирать за ним лужи. У меня своя жизнь есть. Или ты уже забыла, что это такое? – Ой, какая важная птица нашлась! – передразнивает она меня. – Юрист! Да кому ты там нужна? – В любом случае, это лучше, чем просто отращивать жир, лёжа на диване сутками! – рычу, кивая на ее выпирающий живот. Диана заливается краской, но ее ответ тонет в новом гуле снизу. Но это не пьяные крики. Это – грохот. Сдавленный вопль. Грубые, чужие голоса, врезающиеся в пьяный визг дяди. Вся наглая самоуверенность слетает с Дианы мгновенно. В её глазах – тот же животный страх, что ледяной змеей сжимает и моё горло. – Это… это кто? – шипит она. Я молча качаю головой, прислушиваясь. Стул грохает об пол. Кто-то тяжело дышит. – Думал, мы про тебя забыли, Борис? – раздается низкий, спокойный голос. В его ровном, ледяном тоне – больше угрозы, чем в любом крике. – Пять лет. Наше терпение кончилось. Сердце колотится в груди, как пойманная птица. Я медленно отхожу от двери, чувствуя, как немеют кончики пальцев. Нужно бежать. Спрятаться. Не попадаться им на глаза. – Что… что происходит? – шепчет Диана, цепляясь за мою руку. – Молчи, – одергиваю ее, стараясь говорить как можно тише. – Это не к добру. Голоса внизу становятся громче. Слышу, как дядя что-то бормочет, захлебываясь словами. «Пять лет… долг… терпение…» Что это значит? Какой долг? Стоп… Неужели это?.. Подкрадываюсь к окну, отодвигаю занавеску. Внизу – несколько черных внедорожников. И куча людей. Много. Все в темном. Холодный пот прошибает спину. Орловы. Это они. Те самые, кому дядя должен был кучу денег. Его пьяные бормотания о «самых опасных людях в городе» всплывают в памяти с кристальной ясностью. – Лили, я боюсь, – пищит Диана, вжимаясь в стену. – Они убьют нас всех! – Заткнись, – шиплю, прилипая к щели в двери. – Я… я отдам! – хрипит дядя. – Дайте срок, у меня скоро будут деньги! – Срок? – насмешливый, жесткий голос. – Ты пять лет просил срок, Борис. Мы больше не верим твоим сказкам. Приглушенный удар. Больной стон. – У меня нет денег! Поймите же! – Тогда ты знаешь правила, – произносит первый, спокойный голос. В нём слышится непоколебимая уверенность. – Деньги были даны из уважения к твоему брату. Но ты всё просрал. Значит, ты нам больше не нужен. Внутри всё обрывается. Воздух перестает поступать в легкие. – Нет! – вопит дядя. – Прошу, пощадите! – Ты сам сделал этот выбор, – ледяной тон не меняется. – Марк… – Стойте! – вдруг визжит Борис, и в его голосе слышится азарт загнанного зверя. – Я… Я могу предложить вам альтернативу! Заберите мою племянницу! Лилию! Она умная, красивая, молодая… чистая! Мир сужается до точки. Ноги подкашиваются. Этот ублюдок… Он предлагает меня? Взамен на свою жалкую жизнь? Лицо Дианы искажается. В глазах – дикий ужас, но сквозь него пробивается мерзкое, гадкое облегчение. Не её. Забирают не её. – Лилия! – истеричный вопль Бориса бьёт по нервам. – Лилия, спустись сюда! Машинально отшатываюсь к окну. Спиной упираюсь в подоконник. Второй этаж. Внизу их люди. Поймают, как только я коснусь земли. – Иди! – шипит Диана, распахивая дверь. – Дура, из-за тебя нас всех убьют! На пороге возникают двое. Высокие, в идеально сидящих костюмах. Глаза пустые, скучающие. Диана тычет на меня пальцем. – Не двигайся, – говорит один, делая шаг вперёд. Инстинкт самосохранения кричит громче разума. Резко разворачиваюсь, с силой откидываю раму и перемахиваю через подоконник. Ветер бьёт в лицо. Прыгаю. Удар о землю отзывается в костях огненной волной. Острая, рвущая боль в ноге вырывает крик. Мир плывет перед глазами. Я пытаюсь подняться, но тело не слушается. Надо мной тут же нависают две тени. Сильные руки грубо хватают меня под мышки и поднимают, как тряпичную куклу. Боль пронзает всё тело. Меня волокут к черному внедорожнику. Вижу на пороге дома мужчину. Артём Орлов. Я видела его фото в газетах – «успешный молодой бизнесмен». Его темные глаза без всякой эмоции скользят по моему лицу, по моментально опухшей лодыжке. – Какая прыткая, – произносит он тем самым леденящим голосом. – Напрасно. Убежать от нас еще никому не удавалось. Сзади к нему подходит другой. Моложе, с тем же гордым профилем, но с диким, хищным блеском в глазах. Огромный. Настоящий шкаф. Он смотрит на меня так, что по коже бегут мурашки. – Ну что ж, – его губы расплываются в ухмылке, полной похабного намека. – С такой я и сам не прочь развлечься. Горячая альтернатива, правда, братец? Шкаф тычет Артёма Орлова в бок и направляется в нашу сторону. С легкостью подхватывает меня на руки. Боль снова пронзает тело, я кусаю губу, чтобы не закричать. Не хочу показывать им свою слабость. Со стороны дома доносится жалобный, дрожащий голос Бориса: – Я… Я больше не должен? Артём медленно поворачивается к нему. Его лицо – каменная маска презрения. – Этим ты покрыл лишь проценты, – его голос тих и страшен. – Основной долг за тобой. Твой брат, Виктор, наверное, в гробу переворачивается, глядя на то, во что ты превратил его наследие. Помни об этом. Я спишу твой долг, только если ты сам сдохнешь от осознания собственной ничтожности. Он поворачивается ко мне. Его взгляд на секунду задерживается на моём лице, и мне кажется, что в глубине этих ледяных глаз мелькает нечто сложное. Не жалость. Скорее… понимание. Но оно гаснет так же быстро, как и появилось. – Поехали. Марк, посади ее в свою машину, – бросает он через плечо и уходит к своей машине, не оглядываясь. Марк… Кажется, это младший Орлов. Он грубо заталкивает меня на заднее сиденье. Дверь захлопывается с глухим стуком, запирая меня в тёмном, пропитанном запахом кожи и дорогого табака салоне. В доме остаётся мой чемодан. Моя папка с зачислением. Моя старая и новая жизни. Вот так они кончились.

Глава 2

Тишина. Гул двигателя. Резкий, сладковатый запах автомобильного ароматизатора, который не может перебить запах табака и чего-то еще… Металлического. Оружия, что ли? Боль в ноге отзывается нестерпимой волной по всему телу, на каждой кочке. Я зажата между двумя костюмами на заднем сиденье. Их плечи – твердые булыжники – впиваются в меня. Марк сидит спереди, полуразвернувшись, и нагло, без стеснения блуждает по мне взглядом. – Ну что, малышка, – его голос хриплый и насмешливый. – Юрфак, значит. Будешь тыкать нам законами? Статью за незаконное удержание знаешь? Он хрипло хохочет, и его рука с сбитыми костяшками тянется к моему колену. Реагирую автоматически и бью его по пальцам. Слабо, конечно, но ощутимо. – Не тронь. Его ухмылка сползает с лица, сменяясь мгновенной, животной яростью. Он разворачивается молниеносно и бьет мне пощечину со всей дури. Звон в ухе. Искры в глазах, и я отшатываюсь обратно на спинку сиденья, оглушенная. – Сука! – рычит он, все же хватая меня за колено. – Здесь я решаю, что мне трогать, поняла!? Ублюдок отшвыривает мое колено, разворачиваясь вперед. – Тварь, – выплевывает, одергивая пиджак. Сердце колотится где-то в горле, сжимая его так, что не хватает воздуха. В висках стучит. Боюсь шевельнуться, боюсь даже сглотнуть, чтобы не спровоцировать его снова. Тело охватывает крупная дрожь. Все эти чертовы криминальные сводки и школьные страшилки всплывают в памяти. Орловы – звери. Настоящие изверги, которые построили свою империю на крови. Их боятся даже самые отбитые преступники, что уж говорить об обычных людях? Неважно, куда меня везут и зачем. Я уже умерла. Погибла от рук этих скотов. Не выбраться. Не сбежать. Хотя я сама себе уже ограничила свободное передвижение, когда сиганула со второго этажа. Знала же, что тупо. Сейчас у меня был бы хоть какой-то шанс, надежда… Боже, лишь бы не перелом. Напряжение в машине можно ножом резать. Теперь мне действительно страшно. От этого урода можно чего угодно ожидать. Инстинкты у него… Собачьи. Плавный поворот в гору, затем высокие кованные ворота, в которые медленно заезжает внедорожник. Впереди под светом фар показывается огромный светлый особняк, но даже его современная архитектура и роскошь не внушают восторга. Внутри меня все погрязло во мрак. Закроют в подвале? Или, может, у них отведенное место на заднем дворе для пыток? Все как в психологических триллерах: посадят на цепь, без еды и воды и будут издеваться просто потому, что я их «собственность». Я на грани. В любую секунду могу впасть в истерику, поэтому держу над собой контроль изо всех сил. Маньякам будут только на радость мои страдания. Машина останавливается. Дверь со стороны Марка открывается первой. Он выходит, швыряя окурок на идеально подстриженный газон, и кивает охране, чтобы вытаскивали меня. Пальцы одного из них впиваются в мое предплечье, как тиски. – Вылезай, принцесса, приехали, – он дергает меня так, что я чуть не падаю на асфальт, спотыкаясь на поврежденной ноге. Боль, которую на секунду затмила адреналиновая вспышка, снова вернулась, заставляя опереться на машину. Губы горят, во рту привкус меди. Я автоматически провожу по ним языком и чувствую знакомую солоноватость крови. Он разбил мне губу. В этот момент открывается дверь второго внедорожника. Выходит Артем. Его темный силуэт вырисовывается против света фонарей у особняка. Он медленно подходит, его взгляд скользит по Марку, по мне, по охранникам, замершим в ожидании. Его глаза останавливаются на моем лице. На секунду в них мелькает что-то… Раздражение? Нет, скорее, холодное, безразличное разочарование. Как у хозяина, чья собака в очередной раз нагадила в дорогой ковер. Он делает два шага и останавливается прямо перед нами. Тишина становится оглушительной. – Марк. Только имя. Без повышения тона. Но Марк сразу выглядит напряженным. – Что? – бурчит он, но в его голосе уже нет прежней наглости. Слышна оборонительная нота. Артем не смотрит на него. Он смотрит на мою губу. – Это что за херня? – его вопрос повисает в воздухе, тихий и смертельно опасный. Марк фыркает, отводя взгляд. – Сама напросилась. Дал сдачи. А что, нельзя? – «Нельзя»? – Артем повторяет это слово так, будто оно отвратительно на вкус. Он медленно поворачивает голову к брату. – Ты ударил наше имущество, Марк. Его слова леденят душу своей бесчеловечной, меркантильной логикой. Для него я не человек, получивший пощечину. Я – испорченная вещь. – Она меня стукнула первая! – огрызается Марк, но его голос звучит слабо. Он знает, что проиграл в этой странной игре. – И что? – Артем поднимает бровь. – Ты – профессиональный боец. Она – девятнадцатилетняя девчонка с вывихнутой ногой. Ты хочешь сказать, что твои инстинкты уже настолько атрофировались, что ты не можешь контролировать себя? Он говорит с ним, как с непроходимо тупым подчиненным. С презрением. Марк молчит, сжав кулаки. Ярость исходит от него волнами, но он не смеет перечить. И это… странно. Артем снова переводит взгляд на меня. Он изучает повреждение. – Заведи ее внутрь. В мед. комнату. Обработай раны и посмотри, что с ногой. И чтобы больше ни единой царапины на ней не было без моего прямого приказа. Понятно? – Понятно, – глухо бормочет Марк. – Не тебе, – Артем резко обрывает его и смотрит на одного из охранников, того самого, что с лицом бульдога, что тащил меня к машине. – Федор, ты. Мужчина молча кивает. Артем последний раз смотрит на Марка, разворачивается и уходит в особняк. Марк еще секунду стоит, сжимая и разжимая кулаки, потом с силой плюет на землю рядом с моими ногами. – Выполняй, – хрипит он охраннику, бросая на меня взгляд, полный немого обещания расплаты, и следует за братом. Охранник молча берет меня под локоть. Его хватка твердая, но не грубая. Он не тащит, а просто направляет к черному ходу особняка, помогая не наступать на ногу. Дрожь не прекращается. Но теперь ее причина не только в страхе. А в том леденящем осознании, в котором меня убедил Артем. Я не человек. Я – товар. И мое единственное спасение пока – в его качестве. Пока я цела и не испорчена, я представляю ценность. Федор ведет меня по длинным, безликим служебным коридорам. Мы спускаемся на лифте, выходим в подвальное помещение – стерильное, холодное, похожее на медблок или лабораторию. Он усаживает меня на кушетку, молча обрабатывает мою разбитую губу антисептиком. Щиплет. Потом принимается за ногу. Его движения выверенные, профессиональные. Я сижу, смотря в белую стену, и в голове крутится одна-единственная мысль, рождающая не надежду, а новую, холодную решимость. Имущество. Товар. Слова леденят душу. Звучат как приговор. Как полное стирание личности. Но в их бесчеловечной логике вдруг мелькает единственная нить… Значит… Я нужна не для забавы, а для чего-то другого. Я должна быть цела, хоть и не ясно для чего, но это маленькая вероятность того, что меня не убьют. Не сегодня. Но завтра – никто не обещал.

Глава 3

Тишину медблока нарушает только шипение люминесцентных ламп да мое собственное неровное дыхание. Федор работает молча, сосредоточенно. Его большие, неуклюжие на вид руки оказываются на удивление ловкими и точными. Он обрабатывает губу и царапины на руках. Забинтовывает лодыжку тугой, профессиональной повязкой, которая сдавливает боль, превращая ее в глухой, терпимый гул. – Не сломано, – наконец произносит он своим глуховатым голосом. – Растяжение сильное. Наступать нельзя. Держи. Он неожиданно протягивает мне костыль. Старый, деревянный, но прочный, с мягким подмышечным упором, потертым от долгого использования. – От Семеныча, – хмуро поясняет, заметив мой недоуменный взгляд. – Один из наших бойцов. Царство небесное. Сглатываю. Звучит просто как констатация факта. Вещи должны служить. Даже если хозяин умер. Дверь открывается без стука. В проеме стоит женщина. Лет пятидесяти, с жестким, недовольным лицом, собранными в тугой пучок седыми волосами и в безупречно чистом строгом платье и фартуке. Она скользит по мне взглядом, полным такой неприкрытой брезгливости, будто я не человек, а насекомое, которого принесли в ее идеально убранный дом. – Меня прислали за ней, – бросает она Федору, даже не взглянув на него. Ее голос плоский, без интонаций. Федор молча кивает, собирая свои принадлежности. Женщина поворачивается ко мне. – Идем. Не задерживай меня. Опираясь на костыль, я поднимаюсь. Боль в ноге отзывается протестом, но бинты надежно сковывают ее. Покорно следую за женщиной, которая даже не представляется. Обстановка на секунду заставляет меня опешить. Светлый коридор из дикого камня освещен мягкой подсветкой. На стенах висят абстрактные полотна в тонких черных рамах. Под ногами молча пружинит толстый серый ковер. Воздух прохладный и чистый, пахнет дорогим деревом и едва уловимыми духами. Моя спутница идет быстро, не оглядываясь, ее плечи напряжены. Я отстаю, ковыляя, но стараюсь запомнить все. Левое крыло. Длинный коридор. Лифт из матового стекла и стали. Мы поднимаемся на два этажа. Дверь с электронным замком. Она прикладывает карту, дверь бесшумно отъезжает в сторону. Новый коридор. Уже более «жилой». Двери по обеим сторонам. Дорогие паркетные полы. На потолке – изящные светильники. Наконец она останавливается у одной из дверей. Снова карта. Щелчок. – Здесь, – бросает она, отступая и давая мне пройти. – Ужин принесут. Не шуми. Не выходи. Тебя не должны видеть. И… помойся. Она кривится и поворачивается, чтобы уйти. – Как вас зовут? – спрашиваю, прежде чем она успевает скрыться. – Это не имеет значения. Думаю, ты здесь ненадолго. Дверь закрывается. Я слышу, как щелкает замок. Оборачиваюсь и… забываю дышать. Я ожидала подвала. Сырых стен, заплесневевшего воздуха, решеток на окнах, но… Это не сарай. Это номер в дорогом отеле. Огромная кровать с белоснежным бельем и грудой подушек. Панорамное окно во всю стену, закрытое сейчас электрошторкой. Свой собственный санузел с душевой кабиной из матового стекла и столешницей из темного мрамора. Минималистичный диван, телевизор с тонким экраном, встроенный в стену. Ничего лишнего. Дорого. Стерильно. Я облокачиваюсь на костыль, пытаясь осмыслить этот абсурд. Меня избивают в машине, называют вещью, ведут через подвалы, а потом заселяют в люкс? Это какой-то бред. Какая-то изощренная психологическая пытка. Сломать через контраст. Опираясь на костыль, подхожу к окну. Нащупываю кнопку. Штора бесшумно ползет вверх. Сердце падает. Я не на первом и не на втором этаже. Высота приличная. Внизу расстилается ухоженный парк с подсветкой, за ним – высоченный забор с колючкой. И где-то вдалеке – огни города. Так далеко. Так недостижимо. Прыгнуть отсюда – уже стопроцентное самоубийство. Значит, я в одном из тех особняков на холме в элитном поселке. До обычных людей – километры. Элита, живущая здесь, мне не помощники. Отпускаю кнопку, и штора задвигается, снова запирая меня в этом роскошном, безмолвном гробу. Медленно, тяжело добираюсь до кровати и опускаюсь на край. Мягкость матраса кажется издевкой. Я их пленница. Их вещь. Но какая-то очень дорогая и странная вещь, которую прячут от чужих глаз в самой красивой комнате. Зачем? Что Артем Орлов задумал? Почему он тратит на меня такие усилия? Просто чтобы сохранить «товар» в целости? Это кажется нелогичным. В голове снова всплывает его ледяное лицо, его слова: «Ты ударил наше имущество, Марк». Он что-то планирует. Что-то, для чего я должна быть целой, невредимой и… презентабельной? Внутри все сжимается от нового, холодного страха. Страха перед неизвестностью. Перед той игрой, правил которой я не знаю. Остаюсь сидеть на кровати, вцепившись пальцами в дорогое белье, и слушаю тишину. Она – самая громкая вещь в этой комнате. Предательские слезинки все же прорываются наружу. Не сдержалась. Не могу. За какие-то пару часов я потеряла всю свою надежду на счастливое будущее вдали от этого города. Тишина в комнате становится густой, давящей. Я откидываюсь на гору подушек, и взгляд цепляется за узор на потолке – строгие геометрические линии, которые никуда не ведут. Как и я. Мысли путаются, убегая от страшного настоящего в недавнее прошлое, такое простое и светлое. И это светлое прошлое олицетворяло только одно лицо… Денис… Боже, он же ждал меня сегодня в кафе! Перед глазами встает его улыбка – добрая, немного застенчивая. Как он корчит рожицы, когда я пытаюсь серьезно готовиться к учебе. Мы встречаемся уже год. Познакомились в школьной библиотеке и случайно обнаружили, что мечтаем об одном университете. Он – лучик света. Нежный, смешной, с глазами цвета весеннего неба. Он приносил мне шоколадки и писал глупые стихи на обороте конспектов. Мы строили планы, как будем вместе гулять по новому городу, учиться, делить все на двоих. Сейчас он ужасно волнуется. Шлет эсэмэски, на которые я не отвечаю. Думает, я обиделась или занята сборами. А может быть, уже наведался в мой дом и узнал о том, что произошло. Что его Лиля, которая боится даже смотреть триллеры, заперта в особняке мафиози. Что ее продали как… вещь. От этой мысли в горле встает ком. Жгучий, беспомощный. Я зажмуриваюсь, пытаясь удержать его образ, его тепло, но оно ускользает, растворяясь в стерильном холоде этой комнаты. Он не найдет меня. Не сможет меня спасти. Денис – из другого мира, мягкого и доброго, который не сталкивается с такими людьми, как Орловы. Эту горькую мысль прерывает мягкий, но уверенный щелчок электронного замка. Дверь бесшумно отъезжает в сторону, и в проеме возникает Артем. Он уже не в пиджаке. Темные брюки, просторная рубашка с закатанными до локтей рукавами, обнажающая дорогие часы. Выглядит так, будто вернулся с деловой встречи, а не привез в свой дом пленницу. Его взгляд медленно скользит по комнате, будто проверяя, все ли в порядке, а затем останавливается на мне. Поднимаюсь. Сердце начинает колотиться чаще, но я сжимаю пальцы в кулаки и заставляю себя держать его взгляд. Образ Дениса тает, как дым, оставляя лишь щемящую боль где-то глубоко внутри. Он заходит внутрь. Дверь закрывается за ним. – Устроилась? – его голос ровный, безразличный. – Для чего я здесь? – срывается у меня. Я не планировала начинать с этого, но вопрос вырывается сам, продираясь сквозь тоску по тому, что я потеряла. – Что вам от меня нужно? У меня нет денег. Никакой ценности для вас. Мой дядя… он просто пьяный болван, который не понимает, что творит! Артем подходит к мини-бару, берет стеклянный графин с водой, наливает в стакан. Делает небольшой глоток. Все его движения выверены, экономичны. – Ценность – понятие относительное, Лилия. Иногда она не в деньгах. – В чем тогда? – почти срываюсь на крик, но сдерживаюсь. – Вы же видите! Я никто! Я просто студентка, которая хотела уехать отсюда! Он ставит стакан. Поворачивается ко мне. Его выражение лица не меняется. – Если бы ты уехала, с тобой случилось бы кое-что похуже, чем эта комната. Поверь. В его словах нет угрозы. Есть холодная, неоспоримая уверенность. От этого по спине бегут мурашки. – Что? Что могло случиться? – Тебе лучше этого не знать. Считай, что сейчас ты в безопасности. – Он делает паузу, его взгляд становится тяжелее. – При определенных условиях. – Каких? – шепчу я. – Условиях спокойствия и послушания. Не буянь. Не пытайся сделать ничего глупого. И тебе здесь будет вполне комфортно. – Он обводит комнату взглядом. – Условия, как видишь, приемлемые. Это звучит как предложение, от которого нельзя отказаться. Сделка без права на обсуждение. – А если я не буду послушной? – спрашиваю я, уже почти зная ответ. Он медленно подходит ко мне. Останавливается так близко, что я чувствую легкий, холодный запах его одеколона. Он не нависает, не пытается запугать физически. Его присутствие – уже угроза. – Тогда условия изменятся. И тебе это не понравится. Я не сторонник грубых методов, но я – прагматик. Цель оправдывает средства. Он отступает на шаг, и напряжение чуть спадает. – И есть еще один нюанс. Мой брат. При упоминании Марка во мне все сжимается. – У него… своеобразное представление о досуге, – продолжает Артем, и в его голосе впервые проскальзывает что-то похожее на досаду. – И короткое замыкание между желанием и действием. Я не всегда могу быть рядом, чтобы его сдерживать. Так что твоя задача – не провоцировать его. Ни единым взглядом. Ни словом. Поняла? Это не забота. Это инструкция по сохранению целостности имущества. – Почему вы просто не отпустите меня? – вырывается у меня последний, отчаянный аргумент. – Я исчезну. Никто ничего не узнает. Он смотрит на меня так, будто я сказала что-то наивно-глупое. – Сделка произошла. А это значит, что теперь я решаю, что мне с тобой делать. Не будем больше возвращаться к этому разговору. Орлов поворачивается и уходит. Так же бесшумно, как и появился. Дверь закрывается. Щелчок замка звучит громче любого хлопка. Я остаюсь одна. Слова его висят в воздухе. «Сделка произошла». Юридически – я теперь актив. Эмоционально – я теперь ничто. Образ Дениса окончательно размывается, вытесненный ледяной реальностью. Артем не дал ответов. Он дал только новые, более изощренные страхи. И самый главный из них – то, что где-то в этом доме бродит хищник, которого я должна бояться больше, чем холодного хозяина этого роскошного ада. И что моя единственная задача – быть тихой, удобной и целой. Пока он не решит, для чего я нужна на самом деле.

Глава 4

Свет первых лучей солнца, пробивающийся сквозь щель в шторах, кажется издевкой. Я не спала. Всю ночь пролежала, вглядываясь в потолок, ловя каждый шорох за дверью. Тело ломит от усталости и напряжения, веки налиты свинцом, но мозг продолжает лихорадочно метаться, как пойманная в клетку птица. Щелчок замка заставляет меня вздрогнуть и мгновенно сесть на кровати. Входит та же женщина с каменным лицом. Сегодня на ее тележке с завтраком, кроме омлета и тостов, лежит еще и тонкий серебристый ноутбук. Она ставит поднос на стол, ноутбук кладет рядом, ее пальцы, одетые в безупречно чистые перчатки, едва касаются поверхности. – От Артема Альбертовича, – бросает она, и в ее голосе слышится та же брезгливая нота, что и вчера. – Интернет есть, но социальные сети и мессенджеры заблокированы. Никакого общения. Она разворачивается и уходит, оставляя меня наедине с этим неожиданным «подарком». Я сначала просто смотрю на ноутбук, почти не веря своим глазам. Потом осторожно, будто он может взорваться, двигаю его к себе. Открываю. Не запаролен. Рабочий стол чист. Минимум иконок. Я сразу же открываю браузер. Первый порыв – написать Денису. Хоть что-нибудь. Хоть крик о помощи в какой-нибудь анонимный чат. Но все социальные сети и почтовые сервисы действительно заблокированы. Браузер выдает ошибку «Доступ запрещен». Горькая усмешка сама вырывается у меня. Конечно. Иллюзия свободы. Подачка, чтобы я не скучала и не буянила. Цифровая резиновая комната. Мои пальцы замирают над клавишами. Если нельзя писать, можно искать. Я открываю поисковик и с замиранием сердца ввожу в строку: «Орлов Артем». Система на секунду задумывается, а затем выдает результаты. Десятки, сотни ссылок, но не то, что я ожидала увидеть. «Бизнес-омбудсмен Альберт Орлов выступил на инвестиционном форуме…» «Орлов контролирует новые тендеры в сфере госзакупок…» «Благотворительный фонд семьи Орловых помогает детским домам…» Альберт… Мужчина лет пятидесяти с темными седеющими висками и пронзительными темными глазами, которые словно видят тебя насквозь даже с экрана. Отец Орловых. Глава клана. Во всей его осанке, в каждом жесте – неоспоримая власть. Власть, которую не нужно доказывать. Она просто есть. Я листаю страницу за страницей. Старший сын – его тень. Присутствует везде. На открытиях бизнес-центров, на светских раутах, жертвует деньги на больницы. Ни слова о криминале. Ни намека на темное прошлое. Чистый, успешный, респектабельный бизнесмен и его наследник. Чувство безысходности накатывает с новой силой. Они неприкосновенны. Облекли свою империю в легальные одежды. С почти истеричной надеждой вбиваю: «Марк Орлов». Результатов меньше. Пара упоминаний в светской хронике о его скандальных выходках в ночных клубах, пара фотографий с размытыми лицами, где он с кем-то дерется. Остальное – те же благотворительные мероприятия, где он стоит на заднем плане с угрюмым видом. Очевидно, его стараются не выпячивать. Стыдливый, неуправляемый младший сын. Снова просматриваю информацию об их отце. Статьи все такие же благостные: «Видный меценат», «Старейшина бизнес-сообщества», «Почетный гражданин города». Углубляюсь в архивные новости, пролистываю страницы с десятками. И вот оно. Старая, зернистая черно-белая фотография. Какой-то благотворительный вечер лет пятнадцать назад. На ней – несколько мужчин в смокингах. В центре – Альберт Орлов, заметно моложе, но с теми же ледяными глазами. И он обнимает за плечо другого мужчину – высокого, статного, с открытым смеющимся лицом и темными волосами. Моего отца. Они выглядят как старые друзья. Как партнеры. Как братья. Кровь стучит в висках. Я лихорадочно пытаюсь открыть статью, но ссылка нерабочая. Я начинаю искать другие источники, другие упоминания, но… На экране высвечивается: «Нет подключения». Лихорадочно тыкаю клавиши, перезагружаю интернет. Ничего. Пытаюсь включить браузер снова – не реагирует. Леденящий ужас медленно подползает к горлу. Они видят. Они все видят. Не успевает эта мысль полностью оформиться, за дверью, как гром среди ясного неба, слышится громкий, уверенный голос Марка, обращенный к кому-то невидимому: – Я сказал, открой и убирайся! Щелчок замка звучит как выстрел. Дверь распахивается, и он входит. Не такой, как вчера – злой и импульсивный. Сегодня медленно, с напускной небрежностью осматривает мою комнату, как свой личный зоопарк. На нем дорогой спортивный костюм, волосы слегка влажные, будто он только что с тренировки. – Ну что, пленница, – начинает он, его голос глухой и довольный. – Скучаешь? Брат укатил к отцу, дел накопилось. А я… Я решил проведать тебя. Узнать, как ты тут устроилась. Он подходит ближе. Я не двигаюсь, стараясь дышать ровно. Как учил Артем – не провоцировать. – Молчишь? – Марк усмехается. – Умно. Очень умно. Но мне скучно. И когда мне скучно, я сам начинаю искать развлечения. Его рука протягивается и поднимает прядь моих волос. Я замираю, внутри все сжимается в ледяной ком. Он перебирает ее между пальцами, изучающе, будто проверяя качество товара. – Мягкие, – произносит он задумчиво. – Артем всегда знает толк в… сделках. Но он не знает толк в веселье. Его пальцы отпускают волосы и скользят по моей щеке. Прикосновение грубое, властное, оставляющее за собой мурашки и волну тошноты. Я отшатываюсь, прижимаюсь к изголовью кровати. – Не трогайте меня… Пожалуйста. – «Не трогайте», – передразнивает он, его глаза вспыхивают азартом. – А что ты сделаешь? Пожалуешься своему дядюшке? Он наклоняется ко мне, его лицо совсем близко. Я чувствую его дыхание, пахнущее мятной жвачкой. Во рту пересыхает. – Тёмыч думает, что может меня контролировать. Диктовать правила. Но есть правила, а есть… инстинкты. И мои инстинкты говорят мне, что ты здесь не для того, чтобы сидеть в этой комнате и пялиться в стену. Его рука опускается ниже, на мое плечо, сжимая его с такой силой, что я вздрагиваю от боли. – Тебе же тоже скучно, я уверен. Так давай развлечемся вместе? Его другая рука тянется к моему подбородку, чтобы принудительно поднять мое лицо. В глазах темнеет. Я готовлюсь к худшему, к борьбе, к укусу, к чему угодно… И вдруг в тишине комнаты раздается вибрация. Громкая, навязчивая. Идет от кармана его спортивных штанов. Орлов замирает. Его пальцы все еще впиваются в мое плечо. Хватка не ослабевает, но его внимание полностью переключается на звонок. На лице появляется гримаса досады и раздражения. – Блять, – тихо шипит. Телефон продолжает вибрировать. Настойчиво. Требуя ответа. С еще одним ругательством он, наконец, отпускает меня, с силой швыряя мое плечо прочь, и вытаскивает телефон. Взглянув на экран, он закатывает глаза, но его поза меняется – в ней появляется что-то деловое? – Внимательно… – бормочет он в трубку, отворачиваясь от меня. – Нет… У меня нет времени… Слушает еще несколько секунд, лицо его мрачнеет. – Ладно, ладно, понял. Через пятнадцать минут буду. Бросает телефон в карман и поворачивается ко мне. В его глазах уже нет того игрового азарта. Теперь там чистая, неподдельная злоба. – Везет тебе, – рычит. – Дела. Но это ненадолго. Мы с тобой еще поиграем. Обязательно. Поворачивается и уходит, хлопая дверью так, что стеклянная дверь душевой кабины звенит. Проходит несколько секунд, прежде чем я осмеливаюсь выдохнуть. Тело сотрясает мелкая неконтролируемая дрожь. Там, где он касался меня, кожа горит. От его слов в ушах стоит звон. Он приходил не просто запугать. Явился показать, что правила старшего брата для него – пустой звук, когда того нет рядом. И этот телефонный звонок… Единственное спасение на сегодня. Медленно поднимаю дрожащие руки и обхватываю себя за плечи. Страх сменяется леденящим осознанием. Я не в безопасности. Никогда. Пока Марк здесь, моя жизнь – это пауза между его визитами. И следующая пауза может закончиться гораздо хуже.

Глава 5

Проходит еще один день. День, который я провожу в ожидании нового визита Марка. Каждый скрип за дверью, каждый отдаленный голос заставляет мое сердце бешено колотиться. Я почти не сплю, почти не ем. Страх съедает меня изнутри. В обед дверь открывается не женщиной с едой, а Федором. Он стоит в дверном проеме, его лицо непроницаемо. – Собирайся, – говорит он коротко. – Пятнадцать минут. – Куда? – мой голос звучит хрипло от неиспользования. – Погуляешь. Подышишь воздухом. Приказ. Он отступает, давая мне пройти. Мои ладони моментально становятся влажными. Это ловушка. Это должна быть ловушка. Идея выйти за пределы этой комнаты одновременно манит и ужасает. Я медленно встаю, опираясь на костыль. Федор не предлагает помощи, просто наблюдает, как я ковыляю в коридор. За дверью стоят еще двое охранников. Они облепляют меня с обеих сторон, и мы движемся. Идем не к главному выходу, а через лабиринт коридоров. Я пытаюсь запомнить путь, но голова идет кругом. Вот здесь поворот налево, вот лифт, который ведет вниз, в медблок… А вот и тяжелая дверь, ведущая наружу. Когда один из охранников толкает ее, меня слепит настоящий, живой солнечный свет. Я на секунду закрываю глаза, и меня окутывает волна густого, сладковатого воздуха, пахнущего нагретой хвоей, пылью и зрелой, почти переспелой листвой. Открываю глаза и теряю дар речи. Я в раю. В самом настоящем, ухоженном аду, замаскированном под рай. Передо мной раскинулся огромный парк. Идеально подстриженные газоны, дорожки, посыпанные гравием, фонтаны и скульптуры. Воздух над газонами колышется от жары, и в его мареве пляшут мошки. Кроны вековых дубов и кленов – густые, почти черные от зелени, но кое-где на них уже проступают первые рыжие и лимонные пятна – первые вестники осени. В цветниках пылают последние, самые яркие краски: бархатно-бордовые георгины, оранжевые лилии, золотые рудбекии. Их аромат тяжелый, медовый, приторный, смешивается с запахом скошенной травы, которую куда-то увозят на тележке. И вокруг всего этого – высокий, в несколько метров забор, увенчанный колючей проволокой под током. По периметру я вижу камеры и фигуры других охранников. Это безупречно, богато и… абсолютно бездушно. Как картинка из журнала. Меня ведут по центральной аллее. Я стараюсь идти медленнее, жадно глотая воздух и пытаясь все запомнить. Ландшафтный дизайн создает иллюзию уединения, но искусственные холмы и группы деревьев лишь маскируют прямые линии обзора. Здесь нет ни одного слепого пятна. И тогда я вижу его. В дальней беседке из кованого железа, увитой плющом, сидит Артем Орлов. Он просто сидит, смотрит вдаль, на город, живущий где-то далеко за забором. В его руке – чашка с дымящимся напитком. Выглядит… спокойным. Почти обычным. Охранники приводят меня к беседке и отступают на почтительное расстояние. Артем медленно поворачивает голову. Его взгляд скользит по мне, по моему лицу, по костылю, по тому, как я стараюсь держаться прямо. – Нравится? – его голос звучит тихо, не нарушая дневной тишины парка. Я молчу. Что я могу ответить? Что этот парк – самая красивая тюрьма в мире? – Свежий воздух прочищает мысли, – продолжает он, как бы про себя. – Присаживайся. Он отставляет чашку и наконец смотрит на меня прямо. Его глаза снова становятся острыми, аналитическими. Неуверенно сажусь чуть поодаль на лавочку. Создаю метровое расстояние, как преграду. – Мой брат причинил тебе беспокойство. Это не вопрос. И не извинение. Это констатация факта, произнесенная с легкой досадой, как о надоедливом насекомом. Я снова молчу. Правило номер один: не провоцировать. Но внутри все закипает от этой фразы. «Беспокойство». Он называет это «беспокойством». – Я не всегда способен повлиять на него, – вздыхает он. – Но тебе не стоит бояться. Марк действительно не причинит тебе настоящего вреда больше. Как говорится: «Лает, но не кусает». Он делает паузу, давая этим словам повиснуть в воздухе. А я пытаюсь удержаться от едких замечаний. Неужели он и правда думает, что я должна поверить в его слова? Марк уже не раз доказал, что ему плевать на все. – Ты здесь не для его развлечений, – его голос становится тише, но от этого только весомее. – У тебя другая роль. И чтобы ее исполнить, тебе нужно прийти в себя. Перестать дрожать от каждого шороха. Этот парк… эта прогулка – часть процесса. Воспользуйся этим. Он снова берет чашку, делает глоток, слегка повернувшись ко мне, будто колеблется. Я смотрю на него, и в груди всё сжимается от невыносимого чувства одиночества. Он – единственный, кто может дать хоть какой-то ответ. Хоть крупицу смысла. – Вы знали моего отца? – спрашиваю тихо, почти шепотом. Артем медленно поворачивается. Его взгляд становится другим. Не холодным, не отстраненным. В нём появляется тень воспоминания. – Да, – отвечает он после паузы. – Я был ребенком, когда он часто бывал у нас. Они с моим отцом были близки. Настолько, насколько это возможно в нашем мире. Его поза расслаблена, голос – ниже, тише. – Виктор Шестаков… – произносит он, будто пробует имя на вкус. – Он был… светлым. Не в смысле наивным – он прекрасно понимал, где живёт и с кем имеет дело. Но он умел оставаться человеком. Даже среди хищников. Я не двигаюсь. Слушаю, затаив дыхание. – Он смеялся громко, – продолжает Орлов. – Всегда находил повод для шутки, даже в самых мрачных ситуациях. И при этом был невероятно умен. Мой отец уважал его. Не просто как союзника, а как друга. И… больше у него таких друзей не было. Артем замолкает. В его взгляде – что-то далекое, почти тёплое. – Я помню, как Виктор однажды принес мне книгу. Сказал, что если я хочу быть сильным, то должен сначала научиться быть справедливым. Мне тогда было девять. Я не понял. А теперь… – он качает головой. – Теперь понимаю, что он был слишком хорош для этого мира. И потому – слишком уязвим. Молчание между нами становится другим. Не гнетущим, а наполненным. – Борис говорил мне, что это было заказное убийство… – сглатываю. – Это правда? Лицо Артема тут же меняется. В его темных, бездонных глазах появляется отголосок чего-то болезненного, чтоли… Но он быстро отводит взгляд. – Можно и так сказать. В той аварии погиб ни один хороший человек. Он произносит это как приговор, но в его голосе – трещина. Как будто он говорит не только о моих родителях. Так, как будто потерял кого-то ещё. Поворачивается, снова смотрит на меня долго. В его глазах снова появляется тот ледяной блеск, но теперь он кажется защитным, а не холодным, как обычно. – Я забрал тебя, потому что ты – его дочь. А это значит, что ты не должна исчезнуть. Не здесь. Не сейчас. Он встает, но уже не отстраняется. Его голос – твёрдый, но не жестокий. – Ты многое узнаешь, Лилия. Но не всё сразу. Пока я и сам не полностью уверен в том, что будет дальше. Но… я точно знаю, что я не должен оставить тебя на произвол судьбы в смутное время. Он уходит не спеша. Его темная фигура медленно растворяется в золотистой дымке парка, оставляя меня наедине с гулкой, оглушительной тишиной. Я остаюсь на скамье с сердцем, которое впервые за долгое время бьется не в такт страху. Оно сжимается от чего-то другого. Острой, свежей боли – как от прикосновения к давно забытой ране. От щемящей нежности к призраку отца, которого я почти не помню. И от крошечного, дрожащего уголька надежды, такого хрупкого, что я боюсь до него дотронуться, чтобы не погасить. Он не мой спаситель. Он – мой тюремщик. Но теперь я знаю, что у этой тюрьмы есть причина. И ключ от нее, возможно, спрятан в прошлом, которое мы невольно разделяем. Солнце припекает кожу, но внутри меня все еще холодно. Я закрываю глаза и впервые вижу не черную пустоту, а его лицо. Отца. Смеющегося. С книгой в руках. И понимаю, что моя тюрьма стала чуть больше. Теперь в ней помещается не только страх. Теперь в ней есть память.

Глава 6

Вечером, вместе с ужином, та же суровая экономка молча ставит на стол не только тарелку, но и стопку пожелтевших газетных вырезок и несколько фотографий в простой картонной папке. Рядом она кладет небольшую потрепанную книгу в темном переплете. Она делает это с таким же выражением брезгливости, будто принесла не исторические артефакты, а пауков в банке. Не говоря ни слова, она разворачивается и уходит. Я еще секунду просто смотрю на папку, сердце замирает. Потом, почти не дыша, протягиваю руку. Это не случайность. Первое, что я вижу – фотографии. Их отец и мой. Они не на официальных мероприятиях, а где-то на природе, улыбаются, обнявшись. На одной из них они молоды, стоят у только что построенного какого-то здания – завода, может быть? На другой – они с нашими матерями. Моя мама, светловолосая и хрупкая, смеется, запрокинув голову. Рядом с ней – темноволосая, статная женщина с пронзительными, даже на фото, умными глазами и мягкой улыбкой. Жена Орлова. Мать Артема и Марка. Тут по генам всё понятно. Я долго смотрю на нее. В ее взгляде столько тепла и силы, что кажется, она излучает женскую энергию даже через фото. Затем – статьи:

«Дуэт Шестакова и Орлова открывает новый завод».

«Бизнес-партнеры вкладывают миллионы в развитие города».

Мирная, почти скучная хроника деловой жизни, за которой я теперь могу разглядеть нечто большее. Дружбу. Общее дело. И потом мои пальцы натыкаются на ту самую статью. Небольшой столбец текста на самой дешевой газетной бумаге. «Страшная авария унесла жизнь известного бизнесмена». Я проглатываю сухой комок в горле и начинаю читать, сердце колотится так, будто хочет вырваться из груди. Сообщение скупое, без подробностей. Упоминаются имена моих родителей. Упоминается, что в машине были и другие пассажиры. И тут мой взгляд цепляется за рваный, неровный край. Кто-то… вырвал кусок статьи. Аккуратно, по абзацу. Я лихорадочно перебираю другие вырезки – нет, этой части нет. Почему? Что там было? Я почти физически чувствую эту дыру, эту недосказанность. И тогда меня осеняет. Когда я искала свежую информацию об Орловых, нигде не видела их мать. Ни на светских мероприятиях, ни в упоминаниях новостей. Я бросаюсь к ноутбуку, чтобы погуглить ее имя, найти полную версию статьи. Но экран беспомощно мигает: «Нет подключения к интернету». Конечно. Артем все контролирует. Даже мои знания. Дал мне ровно столько, сколько считал нужным. Не больше. И он… вырвал ту часть. Скорее всего, своими руками. Потому что это его боль. Его незаживающая рана. Он потерял в той аварии не просто друга отца. Он потерял мать. Внезапно его слова в саду обретают новый, жуткий смысл. «В той аварии погиб не один хороший человек». «Он был слишком хорош для этого мира». Он говорил и о ней. И о своем горе, которое странным, извращенным образом зеркалит мое собственное. Я подхожу к окну, опираюсь лбом о прохладное стекло. Город внизу – море огней, живая, дышащая вселенная, до которой мне никогда не дотянуться. Но сейчас мне не до него. Внутри меня бушует ураган из обретенной памяти и новой, сострадательной боли. Я ненавижу их. Я боюсь их. Но сейчас… сейчас я почти понимаю. И тут движение внизу привлекает мое внимание. К главным воротам подъехала темная, незнакомая машина без опознавательных знаков. Из нее вышли трое мужчин в простой, неброской одежде, но по их осанке, по резким, уверенным движениям видно – они не курьеры. Из особняка им навстречу выходят двое. Артем и Марк. Артем – в темной кожаной куртке, руки в карманах, его поза выражает холодную настороженность. Марк – без куртки, в одной футболке, его мышцы напряжены, как у зверя, готового к прыжку. Он стоит чуть позади брата, но его энергия, его готовность к взрыву ощущается даже отсюда, с третьего этажа. Я замираю, затаив дыхание. Не слышу слов, но вижу язык тела. Незнакомец в центре что-то говорит, его жесты резкие, требовательные. Он тычет пальцем в сторону особняка. Артем не двигается. Он слушает, его голова слегка наклонена, но в его неподвижности – стальная воля. Он качает головой. «Нет». Тогда незнакомец делает шаг вперед, его лицо искажается злой гримасой. И в этот момент Марк сходит с ума. Он делает один стремительный шаг, встает между братом и незнакомцем, и его рука со сбитыми костяшками тычет тому в грудь. Даже отсюда видно, как его плечи напряжены, шея налита кровью. Он что-то кричит. Какое-то одно, короткое, хлесткое слово. Его аура дикой, неконтролируемой агрессии почти материальна. Незнакомцы отступают на шаг. Их наглость куда-то испаряется перед этой первобытной яростью. Артем не шевелится, он лишь слегка поворачивает голову к брату, и в этом движении – не упрек, а… молчаливое одобрение. Через мгновение незнакомцы, пробурчав что-то себе под нос, отступают к своей машине и уезжают. Братья еще секунду стоят неподвижно. Артем что-то тихо говорит Марку. Тот молча кивает, все еще напряженный, как струна. Потом они оба поворачиваются и идут к дому. Я отскакиваю от окна, как обожженная. Руки дрожат. Урок окончен. Артем дал мне прочитать одну главу нашей общей истории – о дружбе и потере. А жизнь только что показала мне другую – о жестокой реальности, которая стучится в ворота. Этот момент – показатель того, что Артем не лукавил насчет того, что что-то происходит. Что-то страшное. И я, к своему сожалению, явно не просто свидетель.

Глава 7

Проходит день. Другой. Третий. Тишина. Никто не приходит. Ни Марк с его похабными ухмылками и грязными намеками, ни Артем с его ледяными недосказанностями. Даже экономка, кажется, стала появляться реже, оставляя поднос с едой у двери с таким видом, будто оставляет миску с объедками для бродячей собаки, чтобы лишний раз не заразиться. Первые сутки я провела в напряжении, вздрагивая от каждого звука. Потом стало скучно. Адски скучно. Когда от страха слегка отпускает, его место занимает тоска, разъедающая изнутри. Я изучила каждый сантиметр этой роскошной клетки. Выявила недочеты в ремонте. Прошла миллиард уровней в пасьянс на ноутбуке и уже с уверенностью могу заявляться на соревнования. Телевизор тоже надоел. Новости не особо интересуют человека в клетке, а смотреть развлекательные шоу в моем положении кажется каким-то извращением. Так что мое главное развлечение теперь – окно. Я превратилась в настоящего подглядывателя. Наблюдаю за жизнью особняка, как документальный фильм снимаю. Братьев почти не видно. Артема мельком заметила вчера – он стремительно шел к главному входу, уткнувшись в телефон, лицо напряженное, почти серое от усталости. Марка не видела с той самой ночи у ворот. Его отсутствие беспокоит больше всего. Куда девался этот сгусток нерастраченной агрессии? Тушит пожары на периферии? Или готовит мне новый «сюрприз»? К слову, охраны стало значительно больше. Если раньше патрули были размеренными и почти незаметными, то теперь они маршируют по периметру четкими, слаженными группами. Новые лица, больше стволов на виду. Особняк превратился в крепость, готовящуюся к осаде. И это… пугающе бодрит. Значит, все по-настоящему. Значит, Орлов не просто запугивал меня. Сегодня днем разглядывала садовника, который с совершенно убитым видом подстригал уже и так идеальные кусты. Интересно, он в курсе, что помимо фигурной стрижки самшита, его фактурное лицо неплохо подошло бы для обложки глянцевого журнала? Вряд ли. Он явно влюблен в самшит. Я уже начала придумывать им всем истории. Молчаливый Федор – бывший циркач, сбежавший от жестокого дрессировщика. Экономка – на самом деле законспирированный агент МИ-6, и ее брезгливость – это просто прикрытие. А тот суровый охранник у ворот – несчастный влюбленный поэт, который в перерывах между сменами пишет сонеты о моем заточении. Сегодня утром он, кажется, подобрал рифму к слову «апартеид». Думаю, он пишет поэму о несправедливости мироустройства и абсолютно точно подобрал ей название «Лилиада». Вчера он, кажется, целых десять минут смотрел на мое окно. Я почти была уверена, что он вот-вот сейчас достанет из-за пазухи свисток и начнет декламировать. Но он лишь зевнул и пошел курить за угол. Похоже, муза в тот момент его покинула. От нечего делать я наконец-то взяла в руки ту самую книгу. «Преступление и наказание». Достоевский. Ирония судьбы, конечно, потрясающая. На форзаце аккуратным, знакомым по фотографиям почерком выведено: «Артему. Сила – ничто без справедливости. Помни об этом. Виктор Шестаков». Я ждала какого-то напутствия, цитаты о добре и зле. Вот оно. Не просто слова Артема. Факт. Мой отец пытался вложить в этого мальчика свои принципы. Интересно, Артем его прочел? Или это просто пыльный сувенир из прошлого, который он с легкой руки решил переправить мне, как музейный экспонат? Мои философские изыскания прерывает тот самый знакомый щелчок замка. Входит она. Моя личная тюремная фурия с подносом. Она ставит тарелку с таким видом, будто это последняя трапеза приговоренной. Я делаю сладчайшее, ядовитое лицо. – Скажите, а вас специально обучали такому выражению лица? – начинаю я, сверкая натянутой улыбкой. – Или это бонусный навык, который приходит с годами службы в особняке социопатов? Она замирает. Медленно-медленно поворачивается. Ее взгляд – не взгляд, а ледяная сталь. Но не злость. Презрение. Глубокое, всепоглощающее. – Меня обучали делать свою работу и не задавать глупых вопросов, – ее голос плоский, без единой эмоциональной волны. – Вам бы стоило перенять этот опыт. – О, я вижу, как вы им прониклись! – не сдаюсь я, чувствуя, как азарт наконец-то прогоняет скуку. – Прямо скатертью написано: «Я добровольно и с песней жру это дерьмо каждый день». Что, хозяин с утра читает вам лекции о том, как криво заправлены подушки? Уголок ее тонких губ дергается. Это не улыбка. Это оскал загнанного, но все еще ядовитого зверя. – Господин Орлов обладает куда более изысканными методами воспитания, – шипит она. – В отличие от некоторых невоспитанных девок, которых берут на содержание из милости. Вам бы лучше молиться, чтобы милости Артема Альбертовича хватило надолго. А то следующие «благодетели»… – ее взгляд скользит по моей комнате, по книгам, по виду из окна, наполняясь едким торжеством, – …вряд ли будут обеспечивать вас книгами и видами на закат. И, развернувшись, она выходит, оставив меня в легком ступоре с открытым ртом. Ну что ж. Похоже, я только что получила свое первое официальное прозвище от персонала. «Содержанка по милости». Отлично. Кажется, слуги не уведомлены о том, что у меня здесь есть никому неизвестное «спецзадание». И моя саркастическая атака была парирована с убийственной эффективностью. Неожиданно… весело. Страшно, непонятно, но чертовски весело. Похоже, адаптация к аду идет полным ходом. Это и есть выживание. Не героическое, как я планировала изначально, а тихое, повседневное, по капле. Я мечтала сражаться в суде с законами. Теперь сражаюсь с призраками прошлого и собственной скукой. И пока что счёт не в мою пользу.

Глава 8

Щелчок замка звучит ровно в одиннадцать утра. В дверях – Федор, с лицом, как будто он всю ночь перетаскивал трупы, а теперь вынужден заниматься чем-то совсем уж бессмысленным – вроде меня. – Артем Альбертович просит вас к себе в кабинет. Сердце на мгновение опустилось в пятки, оставив в груди ледяную пустоту. Всё. Месть за экономку. Наверное, заставят мыть полы в коридоре зубной щеткой. Или слушать двухчасовую лекцию о правилах этикета для содержанок. Наконец, спокойно оставляю костыль возле тумбочки и почти не хромая выхожу из комнаты. Нога уже не так сильно болит, как в первые дни. Это один из малочисленных плюсов. Кабинет Артема оказался таким же, как и он сам: холодный, минималистичный, безупречно чистый и насквозь пропитанный запахом денег и превосходства. Ни одной лишней бумажки. Как будто он здесь не работает, а просто изображает бизнесмена для фотосессии в «Форбс». Он сидит за огромным столом, печатая что-то с таким видом, будто от его слов зависит судьба вселенной. Возможно, так и есть. – Присаживайся, – бросает он, не глядя. Я осторожно опускаюсь в кожаное кресло-монолит напротив. Жду, что сейчас из-под сиденья выскочат шипы для непослушных пленниц, но нет – оказалось на удивление удобно. Видимо, пытки здесь изощреннее – психологические. – Как дела? – его голос ровный, как линолеум в операционной. – О, лучше всех! – киваю я с фальшивой бодростью. – Просто не могу нарадоваться. Между утренней медитацией «Прислушайся к шагам охранника или злого брата» и вечерним сеансом «Сколько узоров на потолке» выдается минутка на пасьянс. Жизнь бьет ключом. Прямо в голову. Он игнорирует мой сарказм, как бактерию под микроскопом. – Ты поступила на юрфак. На бюджет. Это впечатляет. Почему юриспруденция? Вопрос застает врасплох. Я ожидала чего угодно: угроз, пыток, предложения выйти замуж за Марка, чтобы испортить ему жизнь… Но не светской беседы. – Ну… – чувствую себя на собеседовании в ад. – Показалось, это сильная позиция. Всегда есть правила. Их можно изучить, понять, как они работают. Как играть по ним. Или… как их обходить, если очень нужно. – «Очень нужно», – он повторяет мои слова, и на его губах появляется едва заметная, холодная тень улыбки. – А тебе часто было «очень нужно»? – Я жила с дядей-алкашом, который пропивал последние деньги. Да. Иногда приходилось… находить способы выжить. Закон в таких ситуациях – не враг и не друг. Это просто инструмент. Как молоток. Можно им и гвоздь забить, и череп проломить. Смотря в чьих он руках. Я сама удивляюсь своей откровенности. Но что мне терять? Артем молча кивает, его пальцы медленно барабанят по столу. – Инструмент, – соглашается он. – Правильное слово. А насколько хорошо ты умеешь им пользоваться? Не на уровне уличной смекалки. На уровне… теории. – Я еще не училась, только поступала, – пожимаю плечами. – Так что мои познания – это учебники для абитуриентов и удача. – Удачи в законе не бывает. Бывает расчет, – он отодвигает от себя планшет и поворачивает его ко мне. – Я дам тебе возможность потренироваться. Зарядка для ума. Чтобы не отупела в четырех стенах. На экране – сканы нескольких документов. Договоры какие-то. – Здесь три контракта. Два – абсолютно легальные. В одном – допущена ошибка. Юридическая неточность, которая меняет смысл одного из пунктов и делает его кабальным для одной из сторон. Не умышленно. По недосмотру. Твоя задача – найти ее. И объяснить мне, почему это ошибка, а не злой умысел. Здесь есть доступ в браузер, для справки. Справишься? Он смотрит на меня с холодным, почти лабораторным интересом. Он не ждет от меня гениальности. Он проверяет мою базовую сообразительность, логику, усидчивость. Как проверяют новый, незнакомый инструмент – насколько он вообще пригоден к работе. Азарт шевельнулся внутри меня, заглушая страх. Это вызов. Глупый, маленький, но вызов. – А что, если не найду? – спрашиваю на всякий случай. – Тогда ты подтвердишь, что твое место – в запертой комнате за пасьянсом, – он откидывается на спинку кресла. – Время пошло. Погружаюсь в чтение. Статьи Гражданского кодекса, пункты, подпункты… Мозг, заросший паутиной от безделья, заскрипел и задымился, но потихоньку запустился. Я забыла, где я. Забыла про охранников за дверью, про колючую проволоку за окном. Есть только задача. И этот невыносимый, давящий взгляд темных глаз на себе. И я нашла. В третьем договоре. Проклятая запятая, стоящая не там. Такая мелочь, а меняет всё. – Вот, – мой голос звучит хрипло. Я тычу в экран пальцем, чувствуя странный триумф. – Пункт четыре, точка семь. Запятая здесь делает уведомление о форс-мажоре отдельным обязательством. Штрафуют за неуведомление, даже если самого форс-мажора нет. Полная чушь. Юрист, который это составлял, вероятно, заказывал документы через интернет-услуги с пятизвездочным рейтингом и комментарием «все супер быстро». Я замолкаю, внезапно осознавая, что только что прочитала лекцию по договорному праву криминальному авторитету. Сердце заколотилось где-то в горле. Артем молчит секунду, другую. Потом кивает. – Не идеально, но для начала сойдет. На его лице нет ни улыбки, ни одобрения. Только констатация факта: инструмент не совсем бесполезен. – А теперь, – его голос снова становится острым, как скальпель, – следующее задание. Допустим, ты – не студентка, а моя правая рука. И мы не ищем ошибки. Мы их используем. Я хочу прижать эту сторону Б. Припугнуть их штрафами по этому дурацкому пункту. Как ты построишь аргументацию? Сделаешь из мухи слона? Он говорит это с той же интонацией, с какой люди говорят «передай соль». Будто предлагает мне не нарушить этические нормы профессии, до которой я ещё не доросла, а выбрать обои для спальни. Чувствую, как по спине пробегает холодок. Это уже не тест на знание законов. Это проверка на… цинизм. – Нужно… делать вид, что мы свято верим в эту нашу дурацкую трактовку, – выдавливаю я. – Давить на то, что они сами подписали. Ссылаться на букву договора, делать большие глаза и говорить «ой, а что вы хотели?». Это блеф. Но формально… мы будем правы. Артем смотрит на меня долго. В его глазах что-то вспыхнуло. Не тепло. Холодный, хищный азарт. И в этот самый момент волна непонятного возбуждения прокатилась по моему телу. Не только от страха, но и от странного, запретного любопытства. Как будто я заглянула в бездну и увидела, что она смотрит на меня с интересом. – Хорошо, – произносит он наконец. – Думай всегда на два шага вперед. Не только «что нарушено», но и «как это можно использовать». Завтра будет новое задание. Посложнее. Он поворачивается к ноутбуку, явно давая понять, что аудиенция окончена. Федор возникает у двери, как джинн из бутылки. Я только что прошла первый раунд отбора. Из скучающей пленницы я превратилась… в стажера. В подручного для темных дел. И самое ужасное, что мне… понравилось. Адреналин от решения задачи, удовлетворение от найденной ошибки, смутный трепет от его холодного, безэмоционального одобрения и обещания продолжения. Возвращаясь в свою комнату, я понимаю: он только что дал мне не просто «зарядку для ума». Он дал мне первый вкус власти. Игры. Той самой игры, в которой играют по-крупному. И это оказалось гораздо страшнее, чем любая угроза Марка. Потому что это затягивает. Очень.

Глава 9

Вечером того же дня Федор снова наведывается ко мне. На этот раз катит перед собой огромную тележку, доверху заставленную аккуратными стопками новеньких, пахнущих типографской краской учебников. И молча, с привычной эффективностью, он переносит их на письменный стол. Тяжелые, солидные тома. «Теория государства и права». «Римское право». «История политических и правовых учений». «Гражданское право». Учебники, о которых я так мечтала, которые выписывала поштучно по заоблачным ценам в интернет-магазинах. Он складывает их в идеальную башню. Кирпич за кирпичом. Возводя новую, интеллектуальную стену вокруг меня. – От Артема Альбертовича, – бурчит охранник, закончив и отступая к двери. – Сказал, чтобы к завтрашнему утру разобралась с основаниями приобретательной давности и понятием виндикационного иска. Для начала. Дверь закрылась. Я остаюсь сидеть и смотреть на эту груду знаний. Она кажется монументальной. Подавляющей. С насмешкой «содержанки» покончено. Теперь я – «стажер». И мой новый начальник, очевидно, верит в интенсивное обучение с погружением. Сначала я просто смотрю на них. Затем, почти машинально, подхожу и провожу пальцами по гладким корешкам. Мечта, обернутая в кошмар. Я получила всё, что хотела. Билет в мир права. Только этот мир оказался кривым зеркалом, а билет – пожизненным заключением в нем. Беру первый том – «Гражданское право». Открываю его на случайной странице. Сухие, четкие формулировки. Статьи, параграфы, комментарии. Язык силы. Язык порядка. Язык, на котором Артем говорил со мной сегодня. И в этом есть дьявольская гениальность его хода. Он не просто дал мне работу. Он дал мне мою мечту. Но дал её в такой упаковке, что от нее становится не по себе. Каждая прочитанная страница, каждая выученная теория отныне будет работать на него. Мой ум, отточенный на этих учебниках, будет заточен для его целей. Он купил меня не деньгами и не угрозами. Он купил меня моим же собственным стремлением, моей серьезностью и жаждой знаний. Это самая изощренная сделка в моей жизни. Сжав зубы, усаживаюсь за стол, отодвинув в сторону холодный ужин. Открываю учебник на нужной главе. «Приобретательная давность». «Виндикационный иск». И начинаю читать. Не потому, что Орлов приказал. А потому, что мне нужна эта маленькая частичка моей потерянной жизни. *** Голова гудит от бессонной ночи, проведенной за учебниками, но я чувствую странную уверенность – как боксер перед боем, отточивший движения. Кабинет Артема встречает меня все той же стерильной тишиной, пахнущей кожей, деревом и дорогим кофе. Он сидит за столом, на этот раз перед ним лежит не стильный планшет, а одна-единственная тонкая папка. Орлов молча кивает на стул напротив. Солнечный луч падает на его руку, лежащую на столе, и на секунду я замечаю тонкие белые шрамы на его костяшках. Следы другой, неофисной жизни. – Ну что, разобралась с исками? – его голос ровный, без приветствия. – Виндикационный требует доказательств права собственности. Негаторный – устранения препятствий, – выдаю скороговоркой. – Приобретательная давность – пятнадцать лет для недвижимости. Уголок его губ дрогнул – нечто максимально приближенное к одобрению. – Перейдем сразу к практике. – Он толкает папку в мою сторону. – Изучи. Договор о залоге между «Вектором» и «Финанс-Капиталом». Открываю папку. Бумага пахнет пылью и чужими чернилами. Юридический язык, цифры, условия. Но на этот раз это пахнет не теорией, а настоящими деньгами, настоящим риском. Мои пальцы слегка дрожат. – Моя задача? – спрашиваю, уже чувствуя знакомый вчерашний азарт. – Найти слабое место. Не опечатку. Юридическую лазейку, чтобы оспорить сделку. Я погружаюсь в чтение. Минут пятнадцать в комнате тишина. И я нахожу. Не лазейку, а открытую наглость. – Здесь нет лазейки, – говорю я, поднимая взгляд. – Здесь – пренебрежение. Смотрите, процедура обращения взыскания противоречит их же уставу. Они даже не маскируют схему. Артем смотрит на документ, потом на меня. В его глазах – все тот же холодный интерес. – Верно. «Вектор» – это Вяземские. Так сказать, наши конкуренты. Банк – их карманный. Они привыкли, что им все сходит с рук. Вяземские… Фамилия отскакивает где-то на задворках памяти. Смутно, как эхо из детства. То ли дядя Борис бормотал ее в пьяном бреду, то ли в новостях мелькала… – Вяземские… – невольно повторяю вслух. – Почему эта фамилия кажется знакомой? Артем медленно отодвигает от себя чашку с кофе. Его движение слишком плавное, слишком контролируемое. – Это не удивительно. Они давно в городе. Меньше нас, но амбициознее. – Он делает паузу, его взгляд становится тяжелым, пронизывающим. – Любят претендовать на то, что им не принадлежит. Не знаю почему, но по спине пробегает холодок. Орлов очень многозначительно скользит по мне взглядом. – Что вы хотите сказать? – Я говорю, что у той аварии, в которой погибли твои родители, были… заинтересованные лица. Вяземские получили несколько лакомых контрактов после того, как машина твоего отца разбилась в хлам. Слова – резкие и острые как лезвия – забиваются мне в уши с оглушающей силой. Не похоже, что он шутит. – А теперь они снова активизировались. И очень вовремя вспомнили о твоем существовании. – Он откидывается на спинку кресла. – Они считают, что раз Борис в белой горячке отдал им пол наследия твоего отца, то и ты принадлежишь им. Замираю, ощущая, как пол уходит из-под ног. Не просто долг. Не просто плен. Теперь я – разменная монета в войне кланов. Часть наследия, которую можно отдать. – Так я что, теперь вещь, которую вы делите? – голос срывается, становясь громче, чем я планировала. – Мой дядя, этот конченный алкаш, всем пообещал меня в счёт долгов, и теперь вы все решили, что я – собственность? Артем не моргает. Его спокойствие выбешивает еще сильнее. – Не повышай голос, – его тон не меняется. – Это не криком решается. Да, Борис попытался отдать тебя Вяземским в счет долга. Они согласились. Но мы пришли раньше. – О, так вы мои спасители? – я вскакиваю с кресла, дрожа от ярости. – Вы вломились в мой дом, вытащили меня силой, сломали мне ногу, а теперь хотите, чтобы я сказала «спасибо»? – Сядь, Лилия. – В его голосе впервые появляется сталь. – Твоя нога – результат твоей же глупости. А что касается спасения… Да. Именно так. Он делает паузу, давая мне осознать его слова. – Дмитрий Вяземский. Сын главы их клана. Отец сейчас в коме, и Дмитрий рвется к власти. Он отморозок, Лилия. Поверь мне, мой… импульсивный брат с ним даже рядом не стоял. Вяземский не собирался ждать, пока ты добровольно согласишься стать его… активом. Я медленно опускаюсь обратно в кресло. – Что… что он собирался сделать? – Что делают люди, наделенные властью, с непокорными? – Артем смотрит на меня без тени эмоций. – Ломают. У него свои методы. Они… эффективны. Но необратимы. Мы забрали тебя, чтобы не допустить этого. Пока что мы – меньшее из зол, Лилия. Запомни это. Меня словно обдают ледяной водой. Ярость, еще секунду назад клокочущая во мне, мгновенно гаснет, сменяясь животным, первобытным страхом. Он не врет. Я вижу это по его глазам. Вижу по тому, как напряглись его плечи, когда он произнес это имя. И этот страх… Он знаком. Это тот самый страх, что я почувствовала в первую ночь, когда поняла, что не могу отсюда сбежать. Только теперь он стал конкретным. И получил имя. Дмитрий Вяземский. – Так кто я для вас? – мой голос снова становится шепотом. – Стратегический актив? Инструмент против Вяземских? – Ты маленькая девочка, которая невольно стала частью очень темных дел, – он снова откидывается на спинку кресла. – Дмитрий не оставит своих притязаний. И когда он придет – а он придет – тебе понадобятся не только учебники по гражданскому праву. Тебе понадобится холодный ум и стальные нервы. Начинай тренировать их сейчас. Замолкаю, уставившись на блестящую поверхность стола. Я ничего не понимаю. Абсолютно ничего. А страшнее всего то, что у меня нет сил бороться. В какой момент я стала просто предметом? Без своей собственной жизни. Как так быстро свыклась с ролью пленницы и просто опустила руки, позволяя себе плыть по течению? Я никогда не была такой. Всегда старалась бороться за свое будущее. За себя саму. С дядькой нередко доходило до побоев, потому что я никогда не молчала. В школе я тоже отстаивала свою позицию. Что с учениками, что учителями. А теперь… Теперь я не могу даже слова сказать, потому что заведомо понимаю, что исход один – я в этом криминальном мире ничто. – Я правильно поняла намёк на то, что Вяземские убили моих родителей? – выдавливаю, поднимая взгляд на Орлова. Артем отводит взгляд в сторону, бесцельно двигая кружку на край стола. – Доказать это невозможно, – наконец говорит он, и в его голосе впервые слышится не холодность, а усталое раздражение. – Улик нет. Свидетели… исчезли. Он замолкает, и в тишине кабинета я слышу собственное сердцебиение. Смотрю на его сжатые кулаки, на напряженные плечи. И вдруг понимаю: он не просто прагматичный бизнесмен. Он тоже жертва. Такая же, как и я в этой истории. – Они убили не только моих родителей, да? – тихо говорю, и мой голос звучит почти нежно в гробовой тишине кабинета. – Ваша мать… Она тоже была в той машине. Артем замирает. Его взгляд, острый и опасный, впивается в меня. Но я не отвожу глаз. Впервые за все время я не чувствую страха перед ним. Только странную, щемящую жалость. – Кто тебе сказал? – его голос низкий, почти змеиный шепот. – Никто. Я… Видела старую статью. Там был вырван кусок. Я просто сложила два и два. Вы потеряли их обоих в тот день. И Вяземские забрали у вас не только бизнес-партнера. Они забрали часть вас. Орлов молчит так долго, что я начинаю думать, что совершила ужасную ошибку. Что сейчас прикажет Федору выбросить меня из окна. Но вместо этого он медленно поворачивается к окну, и его плечи опускаются. Впервые я вижу его без этой брони безупречного контроля. – Вяземские сделали все так, чтобы все были уверены в том, что это случайность. Но мой отец знал, что это не так… Но не стал рисковать, чтобы ещё и нас потерять. Он сильно изменился. Стал жестче. Холоднее. Марк стал неуправляемым. А я понял, что справедливость – это иллюзия. Есть только сила и те, кто ею пользуется. Он оборачивается, и в его глазах я вижу не боль, а нечто худшее – холодную, вымороженную пустоту. Я смотрю на него, на этого человека, который в девять лет получил в подарок книгу о справедливости, а вскоре потерял всех, кто в нее верил. И внезапно все встает на свои места. – Вы забрали меня, потому что я – последнее, что осталось от того мира, – шепчу я. – От мира, где ваш отец и мой были друзьями. Где ваша мать была жива. Где существовала справедливость. Он не отвечает. Но в его молчании – подтверждение. – Так давайте не будем делать вид, что это просто сделка или война кланов, – мой голос крепнет. Я встаю и подхожу к нему. – Это месть. И я теперь часть этой мести. Но я не буду пешкой, Артем. Если я и буду играть в эту игру, то буду знать все правила. Все карты на столе. Он медленно поворачивается ко мне. В его глазах больше нет пустоты. Теперь там – решимость. И что-то еще… Уважение? – Карты уже на столе, – произносит он. – Вяземский-младший не остановится. Он считает тебя своей собственностью. И он превратит твою жизнь в ад. Не потому что ты ему мешаешь, а потому что не выносит, когда у него отбирают то, что он считает своим. – А что считаете своим вы? – спрашиваю я, глядя ему прямо в глаза. Впервые за все время его губы растягиваются в чем-то, отдаленно напоминающем улыбку. Безрадостной, опасной. – Я ничем не владею, Лилия. Я всем управляю. И сейчас я управляю выживанием своих людей. Он поднимается, делает шаг ко мне, и теперь мы стоим так близко, что я чувствую запах его одеколона и чего-то еще – металлический привкус опасности. – Так что да, это месть. Но это и война. И тебе придется выбрать сторону. Даже если все стороны тебе противны. Я держу его взгляд, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Но впервые за долгое время я не чувствую себя беспомощной. Я чувствую себя… Живой. Опасной. Готовой к бою. – Я уже выбрала, – говорю я тихо. – Я выбрала выживание. А вы… Вы просто меньшее из зол. На его лице снова появляется эта странная, безрадостная улыбка. – На сегодняшний день – да. Не разочаровывай меня, Лилия Шестакова. Моя фамилия звучит как вызов. Приглашение к танцу, в котором партнеры могут в любой момент пустить друг другу пулю в лоб. Но это мой танец. Я, наконец, сделала первый шаг. Я в деле.

Глава 10

После того взрывоопасного разговора в кабинете я подсознательно жду продолжения. Шага Артема за дверью, нового задания, хоть какого-то знака, что игра продолжается. Но ничего. Особняк снова погружается в гулкую, непроглядную тишину, будто после шторма. Даже экономка стала призраком – оставляет еду у двери и исчезает, не встречаясь со мной взглядом. Я остаюсь наедине с башней учебников. И теперь я не просто учусь – я ищу. Информацию. Зацепки. Любые крохи, которые могли бы сложить хоть какую-то картину этого безумного мира, в который я попала. Мне снова открыли доступ в интернет. Ограниченный, конечно. Соцсети и мессенджеры по-прежнему под замком, но браузер и поисковик работают. И я погружаюсь в него с жадностью утопающего. Вяземские. Вбиваю в поиск эту фамилию. Выскакивают те же умытые, респектабельные лица, что и у Орловых. Деловые новости. Благотворительные гала-ужины. Дмитрий Вяземский – молодой блондин с жестким, не лишенным харизмы лицом и холодными глазами, которые даже с экрана смотрят будто сквозь тебя. Он чаще всего на фотографиях со своим отцом, Алексеем Вяземским, – тоже светловолосым мужчиной с пронзительным взглядом и властной осанкой. Тот самый, который сейчас, по словам Артема и журналистов, в коме. Я листаю страницу за страницей. Нахожу их компанию – «Вектор-Холдинг». Вижу их проекты, партнеров. Но это всё – фасад. Легальная, глянцевая ширма. Ни намека на темные дела, на криминал, на ту самую «войну кланов», о которой говорил Орлов. Я в отчаянии ввожу в поиск: «Вяземские криминал», «Вяземские мафия», «Шестаков Вяземские авария». Результаты либо нулевые, либо ведут на какие-то желтые форумы с анонимными и явно бредовыми комментариями. Все следы тщательно замазаны. Кем-то. Или Орловыми, или самими Вяземскими. Откидываюсь на спинку стула, чувствуя жгучую беспомощность. Я сижу в самом эпицентре войны, о которой знаю лишь по обрывкам фраз. Я – одна из фигур на этой шахматной доске, но мне не дают увидеть ни саму доску, ни другие фигуры, ни правила. Мое заточение обретает новое, изощренное измерение. Меня лишили не только свободы передвижения, но и свободы информации. Я, как слепой щенок, тычусь носом в стены своего вольера. От бессилия хватаюсь за учебники. Хотя бы здесь у меня есть иллюзия контроля. Учу статьи, решаю казусы, строю логические цепочки. Это, конечно, не лекции и семинары в университете, но усваивать материал я умею и самостоятельно. В мире права есть причинно-следственные связи. Если есть состав правонарушения – будет и наказание. Если есть договор – есть и ответственность. Здесь же, в моей реальности, никакой логики нет. Есть лишь тишина, нависшая в воздухе, словно туго натянутая струна. И я жду, когда она лопнет. И сегодня вечером это случается. Дверь открывается ровно в семь вечера. Время ужина. Ожидаю увидеть экономку с подносом, но в дверях стоит он сам – Артем Орлов. На нем темные брюки и простая рубашка с расстегнутым воротом, но в его появлении на пороге моей комнаты есть что-то торжественное и необычное. – Одевайся, – говорит без предисловий он. – Поужинаем внизу. Я замираю с учебником в руках. Не ослышалась? Это новая игра? Проверка? Или что-то ещё? – С… с вами? – не могу скрыть удивления. – Со мной, – подтверждает он. Его взгляд скользит по моей простой футболке и спортивным штанам. Не спорю, мой наряд совершенно не для «светских ужинов», но тут уж, что предоставили. – В столовой, – продолжает Орлов. – Теперь мы партнеры, а партнеры не едят в одиночку, как затворники. У тебя есть десять минут. Он выходит, оставив дверь и мой рот открытыми. Впервые. Это ощущение открытой двери почти пугает сильнее, чем замок. Беру себя в руки. Роюсь в прикроватной тумбочке в поиске одной-единственной приличной кофты и темных джинс. Может, на правах «партнёра» я уже могу потребовать и свои вещи? Раз уж мне по-прежнему не выйти из этого дома. Столовая оказывается огромным помещением с темным дубовым столом, способным уместить два десятка человек. Над ним висит массивная хрустальная люстра, чей свет отражается в полированной поверхности дерева, создавая иллюзию бесконечной глубины. Прямо как в тех американских сериалах про богатых и несчастных. Строгие пейзажи в тяжёлых рамах красуются на светлых стенах. Воздух пахнет дорогой мебельной полировкой и едва уловимым ароматом жареного мяса и специй. Пахнет, черт возьми, вкусно. Желудок предательски урчит. Серебряные приборы, хрустальные бокалы, фарфоровые тарелки с золоченым ободком – всё кричит о деньгах и власти, но в этой стерильной роскоши нет ни капли тепла. Типичный дом Орловых. Накрыто только на две персоны, что одновременно успокаивает и напрягает. Успокоение от того, что младшего брата по-прежнему не видно на горизонте, а напряжение – от скрытых планов старшего. Артем уже сидит во главе стола. Невозмутимо указывает мне на место справа от себя. – Присаживайся. Ужин подает не миссис Гадюка, а молчаливый мужчина в белой униформе. Еда изысканная – томленая телятина с трюфельным пюре, но я почти не чувствую вкуса. Каждый нерв напряжен. Я сижу в самом сердце вражеской крепости, и меня пытаются убедить, что я гостья. Или, на худой конец, ценный кадр. – Расслабься, – говорит Артем, делая вид, что не замечает моего напряжения. Он разрезает мясо с хирургической точностью. – Это просто ужин. Не допрос. – Между кем и кем? – спрашиваю, откладывая вилку. – Между похитителем и жертвой? Или между партнерами, как вы сказали? А может, между тюремщиком и заключенной на прогрессивной реабилитации? – Между людьми, у которых общий враг и, следовательно, общие интересы, – парирует он, отпивая вина. – Ты доказала, что твой ум может быть полезен. Я ценю ресурсы. И теперь ты – не пассивный актив, а… стратегический партнер. На данном этапе. На ум приходит саркастический выпад, но сдерживаюсь, ограничившись слабым фырканьем. «Стратегический партнер». Звучит как название должности в отделе, который скоро расформируют. Несколько минут тишину столовой нарушает лишь постукивание приборов по тарелкам. За эти… недели я уже привыкла есть в одиночестве настолько, что пытаюсь прокручивать в голове правила этикета, чтобы не облажаться и не показаться дикаркой. Вилка справа, нож слева? Или наоборот? Черт, надо было в интернете и это погуглить. – На самом деле, – начинает Орлов, наконец нарушая давящую паузу. – Я вспомнил о нашей договоренности в первую ночь твоего… прибытия сюда. Прищуриваюсь, пытаясь вспомнить что-то кроме поврежденной ноги, побоев Марка и заявления Артема о том, что я – “имущество”. – О послушании, – поясняет Орлов. – О том, что если ты не будешь совершать глупости, то тебе будет вполне комфортно находиться в нашем доме. А, ну да. Что-то припоминаю. Знал бы он, как сильно мне хотелось разнести к чертям свою золотую клетку в первую неделю. Да и до сих пор это желание бьётся где-то глубоко внутри. – То есть ужин с хозяином – это поощрение? – приподнимаю бровь. – Что-то вроде «пряника» после всех тех «кнутований»? А что на десерт? Экскурсия по подвалу с полным описанием инструментария? Он смотрит на меня, и в его глазах на секунду мелькает нечто похожее на усталое раздражение. Словно он пытается приручить дикую кошку, а она то и дело шипит и выпускает когти. – Это попытка установить рабочие отношения, Лилия. Война – это не только пули и договора. Это еще и информационный фронт. И за этим столом мы можем обмениваться данными в более… неформальной обстановке. – Данными? – переспрашиваю, наконец откладывая вилку. – Или вы просто хотите, чтобы я почувствовала себя обязанной? Создать иллюзию нормальности? Извините, но томленая телятина – не лучшая замена свободе. Артем отставляет бокал. Его пальцы медленно обводят край хрусталя. – Свобода – понятие относительное. Ты могла бы сейчас быть у Вяземских. Уверяю, их методы «мотивации» тебе бы не понравились. А здесь… здесь ты можешь даже задавать вопросы. В рамках разумного. В его голосе скользит вызов. Он предлагает сделку. Не на бумаге, а в воздухе, пропитанном запахом дорогого вина и тревоги. И, черт возьми, мне действительно есть о чем спросить. – Хорошо, – говорю, отодвигая тарелку. – Давайте начнем с простого. Вяземские играют в грязные игры. Это я знаю с ваших слов, хотелось бы больше конкретики. Что за фасадом их респектабельности? – Грязь. Шантаж. Запрещённые вещества. Проституция. Все, что приносит быстрые деньги и разлагает город. Мой отец и твой когда-то держали эту грязь под контролем. Не давали ей расползаться. Вяземские же… они эту грязь культивируют. – И вы – светлые рыцари? – не удерживаюсь от язвительности. – Нет. Мы – порядок. Пусть и своеобразный. – Он наконец поднимает на меня взгляд. – Мы не торгуем детьми и не подсаживаем школьников на запрещенку. Это была принципиальная позиция твоего отца. И моего. В его словах звучит убежденность, которая заставляет меня на секунду забыть о сарказме. – Хорошо. Следующий вопрос. Если вы такие всесильные, почему до сих пор не уничтожили их? Артем усмехается, но в усмешке нет веселья. – Равновесие страха. У нас слишком много взаимных компроматов, слишком переплетены интересы. Открытая война уничтожит всех. Но сейчас… равновесие нарушается. Дмитрий молод, амбициозен и глуп. Он хочет всего и сразу. И он не брезгует методами, от которых могут многие пострадать. – Например? – настаиваю я. – Например, он не станет церемониться с девятнадцатилетней девчонкой, которая оказалась на его пути. – Его взгляд становится тяжелым. – Он просто уберет ее. Без разговоров. Без предложений о сотрудничестве. По моей спине пробегает холодок. Он снова напоминает мне, что я – пешка в смертельной игре. – А почему вы до сих пор живы? – не сдаюсь я. – Если он такой безбашенный… – Потому что я предусмотрел все варианты. – Он отпивает вина. – И на самом деле, вся сила не в нас, а в людях, которые верны нам. – Хотите сказать, что прячетесь за подчиненными? Если бы не кривая ухмылка Орлова сейчас, я бы могла подумать, что сказала лишнего. – Я строю систему. – Артем ставит бокал так точно, что хрусталь издает чистый, звенящий звук. – Верность – это не рабская преданность. Это понимание общих интересов. Мои люди знают: пока я жив, их семьи в безопасности, их бизнес под защитой. Это не эмоции. Это расчет. И он надежнее любой клятвы. Он произносит это с ледяной уверенностью, и я почти готова в это поверить. Почти. Но в этот момент дверь в столовую с грохотом распахивается, врезаясь в стену. В проеме стоит Марк. Он весь перепачкан в крови. Не своей, судя по тому, как он уверенно стоит, сжимая окровавленные кулаки. Его одежда порвана, в глазах – дикая, неконтролируемая ярость. Он тяжело дышит, его взгляд сразу выхватывает меня за столом с братом. – Уютно устроились! – его голос – хриплый рык. Он делает несколько шагов внутрь, оставляя кровавые следы на паркете. – Пока ты тут вино распиваешь с этой стервой, трое моих пацанов лежат в подворотне на Восточной! Их вырезали, братец! Как свиней! Артем встает. Медленно. Его движения все так же выверены, но в них появилась стальная пружинистость. – Успокойся, Марк. Что случилось? – Что случилось? – Марк с силой бьет кулаком по стене, и гипс осыпается. – Вяземские! Они ждали нас! Кто-то слил информацию о перемещении груза! И знаешь, о каком грузе речь? Он тычет пальцем в мою сторону. – Они знали, что мы везем ее вещи из той конуры! Это была засада! Они думали, что она в машине! Я замираю, сердце уходит в пятки. Ничего не понимаю… Из-за меня кого-то убили?

Глава 11

Смотрю на старшего Орлова, пытаясь увидеть хоть какой-то отклик в глазах на слова его брата, но тот лишь невозмутимо кладет салфетку на стол. – Марк. Ты не в том состоянии… – В каком, блять, состоянии я должен быть?! – перебивает младший, с силой бьет кулаком по столу. Хрустальный бокал подскакивает и с звоном разбивается об пол. – Мои пацаны истекли кровью в грязном переулке, а ты тут с ней винишко потягиваешь! Ты ей уже рассказал, сколько наших ребят из-за нее полегло? А?! С самого начала, с той ночи у ворот?! Он дёргается в мою сторону, и я машинально сжимаюсь, ожидая удара, но Артем оказывается быстрее. Он не бьет брата, просто встает между нами, заслоняя меня собой. Его спина напряжена. – Ты не тронешь ее. Это приказ. – Твой приказ только что стоил жизни трем нашим людям! – вопит Марк. – Из-за кого? Из-за папиной дочки, которая тебе мозги промыла! – Это не она слила информацию, – Артем говорит тихо, но так, что каждое слово отзывается гулким эхом в тишине столовой. – Это была проверка. Моя. Я знал, что среди наших есть стукач. И сегодня он себя проявил. Твои ребята… – он на секунду замолкает, и в его глазах мелькает что-то тяжелое, – …они стали расходным материалом. Для очистки рядов. Марк застывает с открытым ртом, словно его ударили обухом по голове. Я сама чувствую, как кровь отливает от лица. Он… Он подставил своих же людей? Как пешек в игре? – Ты… Ты знал? – голос Марка срывается на шепот, пылкий от недоверия и боли. – Подозревал. Теперь я уверен. – Артем не отводит взгляда. – Уйди, Марк. Твоя ярость сейчас бесполезна. Иди к семьям погибших. Организуй выплаты по договору. Сделай то, что должен делать лидер. А не то, что хочет сделать зверь. Марк еще секунду стоит, сжимая и разжимая кулаки, его грудь тяжело вздымается. Он смотрит на брата с таким смешением ярости и преданности, что становится почти страшно. Наконец он с силой плюет на пол, прямо на кровавый след, разворачивается и уходит, хлопнув дверью так, что у люстры звонко зазвенели подвески. В столовой воцаряется гробовая тишина. Я сижу, не в силах пошевелиться, все еще чувствуя жгучий взгляд Марка и холодящую душу откровенность Артема. Он медленно поворачивается ко мне. Его лицо – все та же маска, но в уголках губ залегло напряжение. – Вот так и устанавливается порядок, – говорит он тихо. – Жестоко? Да. Но эффективно. Я поднимаюсь с места. Ноги немного дрожат, но я держусь прямо, глядя ему в глаза. – Вы только что рассказали мне о верности ваших людей. О том, что это система. – Мой голос звучит ровно, хотя внутри все обрывается. – А теперь вы только что показали, что легко жертвуете винтиками этой системы. Так где же тут верность, Артем? Или это просто циничный расчет, который работает, пока винтики не понимают, что их могут в любой момент выбросить на свалку? Он смотрит на меня, и в его глазах снова появляется этот странный, безрадостный интерес. Словно он рассматривает редкий, ядовитый цветок. – Верность – это понимание рисков. На самом деле погиб не один предатель, а трое. – Он делает паузу, давая мне осознать вес этих слов. – Именно люди Марка были стукачами, а мои… решили вопрос. Но ему это необязательно знать. Я смотрю на него, и кусок томленой телятины, который я с таким трудом проглотила, подкатывает к горлу. Мозг лихорадочно переваривает услышанное. – Погодите… Вы убрали предателей. Настоящих. – Медленно произношу я, выстраивая логическую цепь. – Но сказали Марку, что это была… проверка? И что его люди стали расходным материалом? Вы специально позволили ему думать, что вы… циничный монстр, пожертвовавший своими ради очистки рядов? Артем смотрит на меня с тем же безразличным видом, будто я только что констатировала погоду за окном. – Но зачем? Зачем ему думать о вас хуже, чем есть на самом деле? Он ваш брат! Он… Он яростно защищает ваши интересы, даже когда ненавидит ваши методы! Вопрос висит в воздухе. Орлов отставляет бокал в сторону, и его взгляд становится тяжелее. – Если бы он узнал правду, его ярость была бы слепой и неуправляемой. Он бы начал резать наших, подозревая каждого. Это ослабило бы клан в тот самый момент, когда Вяземские ждут нашей ошибки. Гораздо эффективнее, чтобы его гнев был направлен на меня. Это контролируемо. А контроль – это всё. Я замираю, наконец понимая весь масштаб его расчета. Это не манипуляция. Это… жертва. Впервые я вижу в Артеме не холодного стратега, а… старшего брата. Жестокого, циничного, но действующего из какой-то своей, исковерканной любви. – Вы… Вы приняли на себя его ненависть, чтобы защитить его от правды, – тихо говорю я. Артем усмехается – коротко, беззвучно. В его глазах нет ни тени тепла, лишь все та же стальная уверенность. – Ненависть – понятие временное. А сдержанность Марка – постоянная ценность. Так что да. Пусть лучше он считает меня монстром, но остается тем, кем является. Ценность его людей, к слову, была сильно переоценена. Все они – бойцы из его подпольного клуба. «Яма». Бои без правил. Там все равно никто долго не живет. Марк это знает. Он просто любит драму. Артем медленно обводит взглядом разгромленную столовую: осколки хрусталя на полу, кровавые следы, мятая скатерть. Его взгляд холодный, но в уголках губ играет едва заметная тень чего-то, отдаленно напоминающего удовлетворение. – Жестокая арифметика, – произносит он наконец, обращаясь ко мне. – Но эффективная. И теперь у нас с тобой есть маленький секрет. Он делает шаг ближе, и воздух в комнате снова сгущается, но теперь по другой причине. Не из-за угрозы, а из-за странной, почти интимной близости, возникшей между нами на руинах этого ужина. – Маленький? – переспрашиваю я, все еще чувствуя дрожь в коленях. – Вы только что манипулировали своим братом, скрыли от него правду о предательстве и заставили его ненавидеть вас ради его же блага. Это как-то больше, чем просто «маленький секрет». – Все относительно, – парирует он, останавливаясь в шаге от меня. Его взгляд скользит по моему лицу, изучая каждую черту, каждую эмоцию. – Для меня это – рядовой управленческий расчет. Для тебя – шокирующее откровение. А для нас обоих – точка, после которой мы уже не можем делать вид, что не знаем, как устроена эта машина. Он наклоняется чуть ближе, и его голос становится тише, почти доверительным. – Ты единственная, кроме меня, кто знает правду о сегодняшнем вечере. Единственная, кто видел не только холодного стратега, но и… старшего брата. Как думаешь, почему я позволил тебе это увидеть? Я замолкаю, чувствуя, как сердце замирает в груди. Он впервые так близко ко мне и… Мне от этого не хочется убежать, но напряжение все равно ощущается кожей. И эти странные покалывания в районе щек мешают собраться с мыслями. – Потому что я для вас все еще инструмент? – пытаюсь парировать, но мой голос звучит слабее, чем хотелось бы. – И вы проверяете, насколько я могу быть полезной в ваших играх? – Нет, – он качает головой, и его губы растягиваются в той самой безрадостной улыбке, которая уже начинает мне казаться почти привычной. – Потому что ты перестала быть просто инструментом. Инструменты не задают вопросов о верности и цинизме. Они просто выполняют свою функцию. Он отступает на шаг, давая мне передохнуть, но его взгляд по-прежнему прикован ко мне. – Сегодня ты увидела механизм изнутри. И не сломалась. Не закричала. Не попыталась убежать. Ты… Поняла. А теперь у нас есть общий секрет. И общие враги. Это делает нас ближе, чем любые договоры или приказы. Я смотрю на него, на этого человека-загадку, который может быть ледяным прагматиком и в то же время жертвовать своей репутацией ради брата. Который держит меня в заточении, но говорит о близости. – Это опасная близость, – тихо говорю я. – Любая близость в нашем мире опасна, – отвечает он. – Но именно поэтому она имеет ценность. А теперь иди отдыхай. Завтра будет новый день. И новые задачи. Он поворачивается к выходу, но на пороге оборачивается. – И, Лилия… Хватит обращаться ко мне как к пенсионеру, я не сильно старше тебя. И спасибо за ужин. И с этими словами он выходит, оставляя меня одну в разгромленной столовой с витающим в воздухе запахом крови, дорогого вина и чего-то нового, незнакомого, что трепещет в груди, словно пойманная бабочка. Общий секрет. Общие враги. Опасная близость. Близость… Чего она мне будет стоить?