Читать онлайн Княжна-Изгоя 2: Сердце Стужи бесплатно

Глава 1

Князь Витар Огневой привык управлять реальностью, словно шахматной доской. Его кабинет в Граде-на-Камне был отражением этого подхода: массивный дубовый стол, заваленный свитками и картами, на которых аккуратным почерком были расставлены пометки о дислокации войск, податях и доносах. Воздух густо пах пергаментом, сургучом и влажной шерстью ковра, приглушавшей шаги. За высоким арочным окном медленно садилось багровое солнце, окрашивая каменные громады столицы в цвет старой крови.

Витар стоял над картой Северного удела, его длинные пальцы с нажимом водили по прочерченным дорогам и условным знакам крепостей. Его советник, худой и бледный мужчина по имени Лысков, почтительно замер в нескольких шагах, ожидая, когда хозяин соизволит его заметить.

– Ну? – без предисловий бросил Огневой, не отрывая глаз от карты. – Что еще нашептали его святейшеству ваши крысы?

Лысков сделал осторожный шаг вперед.

– Патриарх, ваша светлость, продолжает свою игру. После бегства… девушки… его проповеди стали куда пламеннее. Он открыто называет нашу политику «слабой и порочной». Говорит, что лишь очищающая длань Храма может спасти Велогорье от скверны, что мы расплодили.

Витар медленно выпрямился. Его лицо, обычно непроницаемое, стало напоминать гранитную маску, на которой гнев высекал все более глубокие трещины.

– Слабой? – тихо, почти ласково переспросил он. – Он называет политику Дома Огневых… слабой?

– Его слова, ваша светлость, не мои, – поспешно отступил Лысков. – Но народ слушает. Стражи Белогорья вербуют все новых фанатиков. Их влияние растет как на дрожжах после этого побега. Они используют его как доказательство нашей… неспособности контролировать магическую угрозу.

Витар резко развернулся и схватил со стола тяжелый серебряный кубок с остатками вина. Мускулы на его руке напряглись, и с тихим свистом кубок полетел в каменную стену. Удар прозвучал глухо и резко. Темное вино брызнуло по светлому камню, словно кровавые слезы.

– Угроза! – прошипел Витар. Его голос сорвался на низкую, опасную октаву. – Единственная угроза здесь – это бородатый старик в рясе, который забыл, кому обязан своим положением! Вельские? Они дикари на задворках. Их князь – упрямый буйвол. А эта его дочка… – Он замолчал, с силой сжимая и разжимая пальцы. – Они все лишь пешки в его игре. Провокации. Всё это – провокации, чтобы выставить нас слабаками!

Он снова подошел к столу, сгреб в охапку несколько свитков и швырнул их на пол Лыскову.

– Пиши указ. Немедленно. Объявляем Горислава Вельского мятежником и предателем Велогорья. Его удел – очаг ереси и смуты. Для наведения порядка и защиты рубежей от мнимых угроз, которые он же и порождает, направляется карательная экспедиция. Пусть князь Храбрый ведет свои лучшие отряды. Приказ – занять ключевые крепости и навести там наш порядок. Жесткий порядок. Чтобы ни у кого больше не возникло соблазна устраивать фокусы со льдом и побегами!

Лысков, подобрав свитки, кивнул и бросился к выходу, чтобы позвать писца. Витар остался один в стремительно темнеющем кабинете. Он тяжело дышал, глядя на подтеки на стене. Он почти убедил себя. Почти. Где-то в глубине, под слоями ярости и циничного расчета, шевелился холодный червяк сомнения. Воспоминание о ледяной руке Трескуна, привезенной в столицу. Но он тут же раздавил его. Сомнения – слабость. А Дом Огневых не бывает слабым.

Дверь распахнулась снова, но вошел не Лысков с писцом. В покои, не докладываясь, вбежал запыхавшийся гонец в запыленном дорожном плаще. Его лицо было бледным, глаза выпучены от страха.

– Ваша светлость! – гонец едва удерживал дыхание, кланяясь в пояс.

Витар, все еще кипя, обернулся к нему.

– Что еще? Вельские уже сдали свои крепости? – язвительно бросил он.

– Нет… нет, ваша светлость! – гонец выпалил, не поднимая головы. – Патриарх! Он… он со своими Стражами Белогорья! Всеми силами! Они прямо сейчас выдвигаются к Волхвоградской Академии! Говорят, что идут… взять под защиту учеников от скверны!

Воздух в кабинете застыл. Ярость на лице Витара Огневого сменилась леденящим, абсолютным недоумением. Его рука непроизвольно сжала край стола, побелели костяшки пальцев. Он смотрел на гонца, но не видел его. Он видел совсем другую карту. Карту, где только что сделанный им ход оказался не просто ошибочным. Он оказался предвосхищенным.

Игра только что началась по-настоящему.

***

Воздух в ельнике был густым и влажным, пах смолой, прелой хвоей и вечным сумраком, что прятался между тесно растущими стволами. Я продрогла до костей. Промокший плащ тяжелым грузом висел на плечах, а каждая ветка, цеплявшаяся за рукава, словно шептала: «Останься здесь, сгинь, нам тебя не нужно». Мы пробирались уже который день, казалось, будто целую вечность. Ноги подкашивались от усталости, а в животе сводило пустотой.

Ярослав, отойдя на несколько шагов в сторону, пытался развести огонь. Он копался в куче собранного хвороста, и по его сжатым плечам и упрямому молчанию я понимала – ничего не выходило. Дрова были сырыми, и каждая попытка высечь искру из огнива заканчивалась тихим проклятием. Он делал это почти беззвучно, с той самой придворной хитростью, которую, видимо, впитывал с молоком матери: не привлекать внимания. Но внимания не нужно было привлекать. Его здесь уже ждали.

Я сидела на замшелом валуне, заботясь о Святополке. Северянин был тяжелый, почти бездыханный. Его рана, которую мы кое-как перевязали порванной рубахой, сочилась сквозь ткань, и от нее пахло не кровью, а чем-то кислым и зловещим. Его лицо пылало жаром. Я пыталась отвлечься, прикрыла глаза, старалась дышать ровно. Но стоило мне расслабиться, как шепот леса обрушился на меня всей своей мощью.

Это не были слова. Скорее, чувства. Тревожная, колючая суета белок где-то наверху. Усталое, тяжелое переступание копыт лося, уходящего глубже, в самую чащу. И… что-то еще. Что-то чужеродное. Металлический скрежет, чуждый этим местам. Тяжелое, учащенное дыхание. И запах пота и стали. Их было много. И шли они по нашему следу, не сбавляя темпа.

– Они близко, – выдохнула я, даже не открывая глаз. Голос сорвался до хриплого шепота.

Ярослав резко обернулся, бросив бесполезное огниво.

– Сколько?

– Не знаю. Много. Чувствуется… злость. Нетерпение. Они знают, что мы где-то здесь.

Он молча подошел, его взгляд скользнул по моему лицу, потом по лицу Святополка. В его глазах читалась та же усталость, что и во мне, но еще – жесткая, холодная решимость. Он был из тех, кто не сдается, даже когда шансов не осталось.

– Встанем и пойдем. Сейчас же, – его слова были короткими, как удары ножом.

– Он не дойдет, – я качнула головой в сторону северянина. – У него жар. Он без сознания.

Ярослав сжал губы. Он посмотрел на темнеющий лес, прикидывая варианты, которых у нас не было. Ни убежища, ни сил для боя, ни возможности бежать быстрее.

– Тогда придется их обмануть, – пробормотал он больше для себя. – Или задержать.

Внезапно Святополк зашевелился. Его веки дрогнули, он пытался что-то сказать. Я наклонилась ниже, стараясь разобрать хриплый, прерывистый шепот.

– Княжна… – его губы едва двигались. – Север… надо… предупредить…

– Мы пытаемся, Святополк, – тихо ответила я, гладя его горячий лоб. – Мы идем домой.

Но он, казалось, не слышал меня. Его сознание боролось с лихорадкой, выталкивая наружу что-то важное, что-то, что не давало ему спокойно уйти в забытье.

– Они… они идут… – его голос стал чуть громче, в нем проступил страх. – Не только Огневы… С востока… С востока, княжна!..

Его глаза внезапно широко открылись, налитые жарким блеском. Он уставился куда-то поверх моей головы, не видя меня, видя что-то свое, страшное. Он с силой вцепился пальцами в мой рукав.

– Они идут с востока! – выкрикнул он уже ясно и отчетливо, и от этого крика по спине у меня побежали ледяные мурашки.

Тишина после слов Святополка повисла густая, звенящая, будто после удара колокола. Даже лес вокруг будто затаил дыхание. Ярослав первым опомнился. Его взгляд, секунду назад полный недоумения, снова стал острым и собранным.

– С востока? – тихо переспросил он, больше сам у себя, чем у меня. – Что он имеет в виду? Кочевники? Но они давно не тревожили границы…

– Он в бреду, Ярослав, – я попыталась отогнать накативший страх, укладывая горячее тело северянина. – Лихорадка говорит его устами. Мы не можем строить планы на основе бреда.

– Нет, – он резко покачал головой. – В бреду говорят то, что сидит глубоко внутри. Страхи, слухи, обрывки разговоров. Если он говорит «с востока» – значит, на Севере об этом говорят. И значит, нам тем более нельзя здесь оставаться.

Он окинул взглядом нашу убогую стоянку, его глаза выхватывали из полумрака детали, которые мне, ослепленной усталостью и тревогой, были невидны.

– Это место никуда не годится. Мы на тропе. Их собаки возьмут наш след за полчаса. Нужно уходить. Сейчас же.

– Куда? – в голосе моем прозвучала откровенная безнадежность. – Он не выдержит быстрой ходьбы.

– Не придется идти далеко. Я знаю одно место. – Ярослав уже наклонялся, чтобы помочь мне поднять Святополка. Его движения были уверенными, без тени сомнения. – Старый старательский лагерь. Отсюда рукой подать. Его забросили, когда жилы иссякли, но землянки еще должны стоять. Там можно разжечь огонь, не опасаясь, что пламя увидят.

Мы понесли Святополка между собой, почти волоча его бесчувственное тело. Ярослав вел нас безошибочно, сворачивая с едва заметной тропы, продираясь через густой папоротник, обходя подъемы, выбирая самые пологие спуски. Он действительно знал эту местность. Знать бы еще, с какой стати княжич дома Огневых так хорошо изучил приграничные леса Златогорья. Но задавать вопросы сейчас не было ни сил, ни желания.

Через полчаса, показавшиеся вечностью, мы вышли на небольшую поляну, скрытую в складках холмов. Сюда почти не проникал свет, и воздух был неподвижным и спертым. Пахло влажной землей и гнилью. И правда, в дальнем конце, почти сросшись со склоном, чернели несколько полуразвалившихся землянок. Крыши провалились, стены подперли подгнившие бревна, но одна из них выглядела еще более-менее целой.

Мы втащили Святополка внутрь. В землянке было темно, сыро и тесно, но зато это было укрытие. Четыре стены и потолок, скрывавшие нас от враждебного мира. Ярослав, тяжело дыша, принялся сгребать в угол прошлогодние листья и валежник, снесенные ветром через дверной проем.

– Разведи тут небольшой костерок, – распорядился он. – Я завалю вход ветками. Дым будет выходить через щели в крыше, но его не будет видно снаружи.

Пока он занимался маскировкой, я опустилась на колени рядом со Святополком. Его дыхание стало еще более хриплым и прерывистым. Положила руку ему на лоб – он горел, как горн в кузнице. Под повязкой рана воспалилась, это было ясно даже сквозь ткань. Без помощи он бы не дожил до утра.

И тогда мною поступило то самое безрассудное, глупое решение, которое диктует не разум, а отчаяние. Закрыла глаза, отбросив все мысли о патрулях, о погоне, о таинственной угрозе «с востока». Я искала внутри себя тот тихий, прохладный ручеек силы, что всегда жил во мне. Материнское наследие, как шептала старая нянька. Дар, который отец велел скрывать.

Я нашла его. Он отозвался на мой зов легко, будто ждал этого. Прохлада разлилась по жилам, смывая на мгновение усталость. Представила себе чистый, целительный холод, снимающий жар. Морозец, укрощающий воспаление. Ледяную воду горного ручья, омывающую рану.

Положила ладонь на повязку и выпустила силу.

И тут же все пошло не так.

Сила хлынула из меня не ручейком, а бурным, неконтролируемым потоком. Ее било конвульсиями, сметая мои слабые попытки ее обуздать. Вместо целительной прохлады из-под моей ладони пополз густой, колкий иней. Он с треском расползался по мокрой ткани повязки, превращая ее в ледяной панцирь. Белый, мертвенный наледь пополз по коже Святополка, затягивая его горячее тело ледяной коркой. Он застонал во сне, дернулся, но не проснулся – его сознание было слишком далеко.

– Что ты делаешь?!

Грубый толчок отшвырнул меня от северянина. Ярослав, закончив с входом, увидел происходящее и в ужасе бросился ко мне. Он с силой оттащил меня за руку, его лицо исказилось гневом и страхом.

– Ты его убиваешь! – прошипел он, заслоняя собой тело Святополка. – Я видел, что твоя магия делает! Она же ледяная! Ты хочешь заморозить его заживо?!

От шока и стремительного отлива силы у меня потемнело в глазах. Я едва устояла на ногах, опираясь о гнилую стену.

– Я… я пыталась помочь… – мои слова прозвучали слабо и глупо. – Снять жар…

– Снять жар? – он фыркнул с издевкой, в которой сквозила настоящая паника. Он указывал на побелевшую кожу Святополка. – Это похоже на снятие жара? Это похоже на пытку! Я не знаю, что это за дьявольское колдовство у тебя в крови, но…

И тут во мне что-то надломилось. Весь накопленный страх, усталость, беспомощность и ярость вырвались наружу. Я выпрямилась, с трудом переводя дыхание.

– Мое колдовство? – мой голос зазвучал громче, срываясь на крик. – А кто устроил эту охоту на людей, Ярослав? Кто объявил нас преступниками? Кто выслал патрули, из-за которых мы тут прячемся в гнилой землянке, пока воин моего отца умирает от заражения? Это мое колдовство? Или все-таки твоя семья? Твой брат, который так боится всего, что не влезает в его указы, что готов перебить половину Велогорья!

Он отшатнулся, будто я его ударила. По его лицу пробежала тень боли, но тут же сменилась холодной яростью.

– Не смей говорить о моем брате! Ты ничего не понимаешь в политике! Он пытается сохранить мир!

– Какой мир? – я заломила руки, чувствуя, как слезы подступают к глазам от бессилия. – Мир, построенный на страхе? На доносах? На карательных экспедициях? Это тот мир, ради которого ты готов оправдывать любое зло? Ради которого моя магия, мой дар – это «дьявольское колдовство», а приказы твоего брата – священная истина?

Мы стояли друг напротив друга в тесной, вонючей землянке, два врага, связанные общим несчастьем. Воздух между нами трещал от ненависти и взаимных упреков. В его глазах я видела не просто злость – я видела отвращение. И это ранило больнее любого оружия.

Он смотрел на меня как на чудовище. А я смотрела на него как на слепого, самовлюбленного тирана, готового ради власти на все.

– Я пытался тебе помочь, – наконец произнес он тихо, и в его голосе не было ничего, кроме ледяного презрения. – Я рисковал всем, чтобы вытащить тебя из дворца. А ты… ты не лучше тех фанатиков из Храма. Вы все ищете силу, не думая о последствиях.

Прежде чем я нашлась, что ответить, снаружи, с самого края поляны, донесся протяжный, леденящий душу звук.

Волчий вой.

Но не тот, знакомый с детства, тоскливый и дикий зов леса. Этот был иным. В нем слышались странные, неестественные ноты. Это был вой, в котором не было жизни – только холодная, бездушная угроза.

Мы замерли, разом забыв про ссору. Ярослав медленно, почти машинально, потянулся за мечом. Я инстинктивно прижалась к стене, сердце бешено заколотилось в груди.

Вой повторился. Ближе. Теперь в нем явственно слышался тот самый ледяной скрежет, что я чувствовала духом раньше. И он шел не откуда-то издалека.

Он шел прямо на нашу землянку.

Глава 2

Тот ледяной вой, прозвучавший буквально в паре десятков шагов от землянки, вогнал нас в ступор. Мы замерли, не дыша, вжимаясь в гнилые стены, будто пытаясь стать их частью. Даже Святополк в своем бреду словно почувствовал неладное – его хриплое дыхание на мгновение прервалось. Сердце колотилось где-то в горле, отчаянно и громко, и мне казалось, что этот стук слышно на всю округу.

Ярослав первым опомнился. Он жестом, не терпящим возражений, приказал мне молчать и краем глаза выглянул в щель между бревнами, загораживавшую вход. Его спина напряглась.

– Не волки, – прошептал он, не оборачиваясь. Его голос был до предела собранным, но я уловила в нем тончайшую нить облегчения, смешанную с новой тревогой. – Люди. Наши… то есть, огневские. Патруль.

Проклятье. С одной стороны, ледяные твари из кошмаров, с другой – солдаты, которые по приказу своего князя должны были доставить нас с Ярославом в столицу, а Святополка, скорее всего, прикончить на месте. Выбор был между ужасным и смертельным.

– Их пятеро, – продолжал докладывать Ярослав, все еще следя за происходящим снаружи. – Идут осторожно, озираются. Видимо, тот вой и их напугал. Но идут прямо сюда. Учуяли дым или еще что.

Он отшатнулся от стены и резко повернулся ко мне. В его глазах горел быстрый, холодный расчет. Вся наша недавняя ссора будто испарилась, уступив место необходимости выживать.

– Слушай меня внимательно, – его слова были тихими, но чеканными, как удары молота. – Я выйду к ним. Попробую отвлечь, сказать, что я знатный охотник из столицы, заблудился, а вы – мои слуги. Ты в это время… – его взгляд упал на Святополка, – должна будешь сделать все, чтобы утащить его глубже в лес. Не смотри назад. Беги.

– Я не смогу его одна… – начала я, но он грубо перебил меня.

– Сможешь! Или умрешь. Выбора нет. Как только я отвлеку их внимание, у тебя будет несколько мгновений. Используй их.

Он даже не стал дожидаться моего ответа. Выпрямился, отряхнул с камзола хвою и грязь, поправил волосы – одним движением превратившись из загнанного беглеца в надменного столичного аристократа. И без оглядки шагнул за завал, прикрывавший вход.

– Эй, вы! – услышала я его голос, внезапно ставший громким, уверенным и полным снисходительного раздражения. – Очень кстати! Черт знает, куда меня занесло!

Я, затаив дыхание, прильнула к щели. Пятеро солдат в синих с золотом плащах – цветов Огневых – резко обернулись, хватая оружие. Их командир, коренастый мужчина с обветренным лицом, выступил вперед.

– Кто такой? – прорычал он, не опуская меча.

– Княжич Всеволод из рода Месяцевых, – без тени сомнения соврал Ярослав. Я поразилась, как легко липла к нему эта ложь. – Охотился на оленя, отстал от своей свиты. А вы кто такие и что делаете в этих угодьях без моего ведома?

Он говорил с ними так, будто они были придворными лакеями, а не вооруженными до зубов бойцами. И это сработало. Солдаты переглянулись, неуверенно опуская оружие. Имя вымышленного рода прозвучало достаточно знатно, чтобы вызвать сомнение.

– Мы… патруль князя Витара Огневого, ваша милость, – уже не так уверенно произнес командир. – Ищем беглецов. Ведьму и предателя.

– Ведьму? – Ярослав фыркнул, изобразив презрительное веселье. – Нашли время для сказок! Я тут чуть не замерз, мой конь сбежал, а вы про ведьм… Ладно, раз уж вы здесь, проводите меня до ближайшей заставы. Мой отец щедро отблагодарит тех, кто вернет меня целым и невредимым.

Он ловко вел свою партию, отводя их внимание от землянки, заставляя думать о награде. Но я видела, как взгляд одного из молодых солдат скользнул мимо Ярослава, к клочьям дыма, все еще тянувшимся из-под крыши нашего укрытия. Его глаза сузились.

– А там что, ваша милость? – он указал пальцем. – Землянка? И дымок…

Ярослав не растерялся.

– А, это… Я своих слуг там оставил. Один простудился, греется у огня. Ничего интересного.

Но сомнение было посеяно. Командир нахмурился.

– Слуг? Можно взглянуть?

Это был момент. Секунда, и они пойдут проверять. Время истекло.

Адреналин ударил в голову. Страх за Святополка, за себя, за Ярослава, который вот-вот будет разоблачен, смешался в единый клубок. Мне не нужно было искать силу, не нужно было ее вызывать. Она хлынула из самой глубины, из самого сердца того ужаса, что сжимал мое горло. Это был чистый, животный инстинкт – спрятаться, исчезнуть, скрыться.

Я не думала. Просто захотела, чтобы нас не было видно. Чтобы между нами и солдатами опустилась стена. Густая, непроницаемая, скрывающая все.

Воздух вокруг землянки вдруг застыл. Влажное марево над болотцем и испарения от нагретой за день земли вдруг сгустились, послушавшись какого-то неведомого приказа. Белесые клочья пара потянулись из-под деревьев, с поверхности земли, из моего собственного рта, вырывающегося короткими, частыми вздохами.

За секунду легкая дымка превратилась в плотную, молочно-белую пелену. Она заволокла поляну, скрыв от меня солдат и Ярослава. Стало тихо, глухо, будто мир надел ватную шапку. Было слышно только учащенное биение моего сердца и хриплое дыхание Святополка.

Чей-то удивленный возглас, приглушенный туманом: «Что это?!»

Голос Ярослава, нарочито громкий: «С ума сойти! Какой густой туман с болота потянуло! Ни зги не видно!»

И потом другой голос, командира, но уже не громкий и уверенный, а сдавленный, полный первобытного, леденящего ужаса. Он прошептал что-то, но шепот этот, странным образом, был слышен абсолютно четко, будто смерть сама наклонилась к нам и прошипела на ухо:

– Ведьма… Огневой не соврал…

Эти слова прозвучали как приговор. Как клеймо.

«Ведьма… Огневой не соврал…» Они звенели в ушах, смешиваясь с треском веток под ногами и тяжёлым, хриплым дыханием Святополка. Я тащила его, почти не чувствуя своих рук, спотыкаясь о корни и скользя по влажной хвое. Сознание мутилось от усталости и страха, но одна мысль билась, как птица в стекло: они видели. Они видели мою магию и назвали меня ведьмой. И теперь за нами будет охота не только как за беглецами, но как за исчадием тьмы.

Сколько я бежала, не знаю. Лес сливался в сплошную тёмную стену. В глазах стояли слёзы от напряжения, и я уже почти готова была рухнуть на землю, когда впереди, в нависшем склоне оврага, заметила чёрный провал. Небольшой грот, почти пещера, прикрытый козырьком из сплетённых корней и свисающего плюща. Без раздумий, почти падая, я вползла внутрь, затягивая за собой Святополка.

Тишина и мрак поглотили нас. Воздух пах сыростью, грибами и старой листвой. Но здесь было сухо и, что важнее всего, безопасно. Никакие случайные взгляды не могли нас здесь увидеть. Я отпустила рукав Святополка и отползла в угол, обхватив колени дрожащими руками. Тело ломило, будто меня переехали телегой. А в груди была пустота, холодная и бездонная. Ведьма. Они сказали это с таким ужасом и отвращением.

Шаги послышались снаружи не сразу. Сперва это был лишь треск сучка, потом – сдержанное, тяжёлое дыхание. Сердце ушло в пятки. Они нашли нас. Я вжалась в стену, зажмурилась, готовясь к худшему.

– Алиса?

Голос был хриплым от бега, но я узнала его сразу. Ярослав. Он стоял у входа, его силуэт вырисовывался на фоне серого света.

– Ты здесь? – спросил он тише.

Я не ответила. Не могла. Словно комок колючей проволоки застрял у меня в горле. Он сделал шаг внутрь, ослепший после дневного света, и почти наступил на Святополка.

– Чёрт, – выругался он тихо, опускаясь на колени рядом с северянином. – Жив?

Я лишь кивнула, не в силах вымолвить слово. Он потрогал лоб Святополка, и на его лице появилась мрачная складка.

– Хуже. Надо перевязать, иначе…

Он не договорил, но я поняла. Иначе он умрёт. Здесь и сейчас. Ярослав порылся в своей походной сумке, достал почти пустую флягу с водой и последний, смятый лоскут относительно чистой ткани.

– Помоги, – бросил он коротко, не глядя на меня. В его голосе не было прежней ярости, лишь усталая необходимость. – Держи его.

Я поползла к ним, мои пальцы не слушались, но я заставила их обхватить плечо Святополка, пока Ярослав осторожно, с усилием отдирал старую, пропитанную кровью и гноем повязку. Зрелище под ней заставило меня сглотнуть ком тошноты. Рана была воспалённой, края почернели.

Ярослав, сморщившись, принялся промывать её водой из фляги. Вода мгновенно становилась розовой, потом мутно-красной. Он работал молча, сосредоточенно, его движения были резкими, но точными. Видно было, что он не новичок в этом. Аристократ умеющий перевязывать раны. Ещё одно противоречие в нём, которое я не могла понять.

Молчание между нами висело тяжёлое, густое, как смола. Наша недавняя ссора, его слова о «дьявольском колдовстве» – всё это было здесь, в воздухе, между его руками, промывающими рану, и моими, что держали умирающего человека.

– Они… ушли? – наконец прошептала я, не выдержав этой тишины.

– На время, – не отрываясь от работы, пробурчал он. – Туман твой их здорово напугал. Разбежались, как зайцы. Но они доложат. Теперь… теперь всё стало сложнее.

В его голосе не было упрёка. Была лишь констатация факта. Сухая, безрадостная правда.

– Я не хотела, – сорвалось у меня. – Это… вышло само.

Он на мгновение замер, потом с силой выжал тряпку.

– Знаю, – коротко кивнул он.

И в этих словах, неожиданно, прозвучало что-то похожее на понимание. Крошечное, с горошину, но оно было. Напряжение, сжимавшее мне грудь, чуть ослабло.

Мы закончили перевязку. Новый лоскут ткани быстро пропитывается кровью, но хотя бы выглядел чище. Святополк застонал, но не проснулся. Мы отползли от него, прислонившись к противоположным стенам пещеры. Тишина снова окутала нас, но теперь она была не такой враждебной. Была усталой. Как после драки.

– Он говорил о своём отце, – вдруг сказал Ярослав. Он сидел, обхватив колени, и смотрел куда-то в темноту перед собой. – Святополк. В бреду. Говорил, что тот был ковалём. Сильные руки, говорил. Мог подковать любую лошадь, даже самую строптивую.

Я смотрела на него, удивлённая этим внезапным доверием.

– А твой брат? – спросила я тихо. – Что он говорил тебе? Перед тем как… отправить на Север.

Ярослав горько усмехнулся в темноте.

– Он говорил о долге. О том, что могущество нашего рода построено на железной воле и единстве. Что нельзя показывать слабость. Никогда. – Он помолчал. – А ещё он сказал, что брак с тобой – это необходимость. Ход на доске. Я был пешкой. Ты была пешкой. И все мы должны были делать то, что велит игрок.

В его словах не было злости. Была усталая горечь. Та самая, что копится годами. И впервые я увидела не надменного княжича, а такого же заложника этой ситуации, как и я. Заложника своего имени, своего долга, своей семьи.

– Мой отец… – я начала неуверенно, сама не знаю, зачем говорю это. – Он никогда не говорил о долге. Он говорил, что главное – защищать своих. Всех, кто тебе доверяет. Даже если весь мир против. – Я обхватила колени покрепче. – Он сказал, что сила даётся не для власти, а для защиты. Но я… я не знаю, правда ли это. Сегодня я чуть не убила человека этой силой.

Мы смолкли. Снаружи доносился лишь шелест листьев и далёкий крик птицы. Враги, погоня, страх – всё это ненадолго отступило, оставив нас в этом сыром каменном мешке всего лишь двумя уставшими, запутавшимися людьми с грузом ожиданий, которые они не могли оправдать.

Ярослав порылся в своей сумке и достал оттуда последнюю, сильно помятую краюху хлеба. Он разломил её пополам. Потом протянул одну половину через узкое пространство пещеры мне.

– На, – сказал он просто. – Есть надо.

Я посмотрела на его руку, на тёмный хлеб на его ладони. Это был не дружеский жест. Не жест примирения. Это было что-то более простое и древнее: разделить скудную еду с тем, кто рядом, потому что иначе можно не выжить.

Медленно протянула руку. Мои пальцы дрогнули. Кончики моих пальцев едва коснулись его ладони, шершавой от грязи и рукояти меча.

Это мимолётное прикосновение было страшнее любой схватки. Оно было настоящим. Слишком настоящим после всех слов, обвинений и страхов.

Я первая нарушила это тягостное молчание. Медленно, будто против своей воли, потянулась и взяла свою половину хлеба. Мы ели молча, и хлеб был чёрствым и безвкусным, словно пепел.

Снаружи начинало смеркаться. Серые сумерки заползали в наше убежище, удлиняя тени, превращая углы в чёрные, непроглядные ловушки. Святополк метался в бреду, его рана снова воспалилась, и мы оба знали – без помощи он не дотянет до утра. Без помощи моей магии.

Мысль об этом заставляла меня сжиматься внутри. Я боялась. Боялась этой силы, что жила во мне, дикой и непредсказуемой. Боялась того взгляда, что бросил на меня Ярослав, когда иней пополз по телу северянина. Боялась стать той самой «ведьмой», что мерещилась солдатам в тумане.

Но смотреть, как умирает человек, который рисковал всем ради нас, было ещё страшнее.

– Я… я попробую снова, – прошептала, не смотря на Ярослава. – Но мне нужна тишина. И… не мешай мне.

Он молча кивнул. Его лицо в полумраке было непроницаемым, но в глазах увидела не прежний ужас, а настороженное ожидание. Он отодвинулся к входу в пещеру, заняв позицию часового, спиной ко мне, давая мне пространство и… доверие. Крошечное, зыбкое, но доверие.

Я закрыла глаза, отогнав дрожь в руках. На этот раз не стала сразу хвататься за силу, как утопающий за соломинку. Вспомнила слова отца, сказанные много лет назад, когда он впервые заметил во мне «странности». «Сила – как дикий зверь, Алка. Не пытайся её сломать. Услышь её. Угости её своим спокойствием, и она ответит тебе тем же».

Я начала с дыхания. Глубокий, медленный вдох. Выдох, на котором отпускала весь страх, всю усталость, весь шум в голове. Представила, будто корнями врастаю в каменный пол пещеры, становлюсь его частью. А потом… потом не стала тянуть силу к себе. Просто пригласила её.

Мысленно распахнула двери тому тихому, прохладному ручью, что всегда тек где-то в глубине души. Не требовала, не приказывала. Ждала.

И она пришла. Не буйным, сокрушительным потоком, как тогда, а тонкой, послушной струйкой. Она наполняла меня без боли, без судорог, лёгкой прохладой, ясностью. Я ощущала каждый скол на камне под собой, каждое движение воздуха в пещере, каждую колючку на еловой ветке у входа.

Направила это ощущение на Святополка. Не со словами «исцели!», а с простым, чёткими намерением: почувствовать. Понять.

И лес… откликнулся.

Видения накатили не как сон, а как яркие, резкие вспышки, накладывающиеся на реальность.

**Вспышка.** Солдаты в синих плащах. Они не идут, а копают. Лопаты с глухим стуком вгрызаются в землю на опушке леса. Рытьё окопов? Частокол? Они не преследуют нас. Они готовят укрепления. Обустраивают границу. Как будто ждут нападения… но откуда? С севера?*

**Вспышка.** Чужая боль. Острый, колющий укол в бок. Чей-то голос, незнакомый, полный усталой ярости: «…не пройдут. Не отдадим ни пяди…». Это не мои мысли. Это кто-то другой, совсем рядом, за деревьями. Раненый зверь? Человек?*

**Вспышка.** Двое. Двое в белых, ниспадающих складками одеждах. Их лица скрыты капюшонами. Они идут по нашему вчерашнему следу, тот самый, что вёл к землянке. Их движения плавные, неестественно бесшумные. Они не продираются сквозь чащу – они скользят меж деревьев, как тени. Один наклоняется, касается пальцами земли там, где я споткнулась и упала. Его рука задерживается на мгновение. Он чувствует. Чувствует меня.*

Это было не зрение. Это было знание, мгновенное и неоспоримое, пришедшее через шепот листьев, через дрожь земли под чужими ногами, через само дыхание леса. Духи природы, напуганные и встревоженные, показывали мне то, что видели они.

Открыла глаза. Мир передо мной поплыл, пещера накренилась. Едва не рухнула на бок, но упёрлась ладонями в холодный камень. Дар отступил, оставив после себя пустоту и лёгкий звон в ушах. Но вместе с ними – кристальную, леденящую душу ясность.

Ярослав, услышав моё прерывистое дыхание, обернулся. Его вопрос застыл на губах, когда он увидел моё лицо.

– Алиса? Что? Ты… увидела что-то?

Я с трудом сглотнула, пытаясь найти слова, чтобы облечь в них тот ужас, что поселился у меня внутри. Посмотрела прямо на него, и, кажется, впервые за все наши скитания, в моём взгляде не было ни капли сомнения.

– За нами идут, – выдохнула я, и мой голос прозвучал чужим, плоским и безжизненным. – Двое.

Он нахмурился, рука потянулась к эфесу меча.

– Патруль? Уже нашли?

Я медленно, с трудом, покачала головой.

– Нет. Не солдаты твоего брата. – Я замолчала, прислушиваясь к внутреннему эху, к тому ощущению беззвучной, хищной поступи, что отпечаталось в моём сознании. – Их шаг… Он беззвучен.

Глава 3

Тишина после моих слов повисла в пещере густая, звенящая, как натянутая тетива. «Их шаг… беззвучен». Я видела, как по лицу Ярослава скользнула тень того же самого, животного страха, что сжимал и мое горло. Он не стал спрашивать, как я это узнала. Не стал сомневаться. Просто его взгляд стал острым, собранным, как у волка, почуявшего капкан.

– Стражи Белогорья, – выдохнул он, и в этом слове было столько ненависти и отвращения, что стало понятно – он знал, с кем мы имеем дело, куда лучше меня. – Значит, Патриарх решил поохотиться лично. Ладно. – Он резко вскочил, сгреб в охапку наши тощие сумки. – Сидеть здесь – значит сгнить в их подземельях. Бежим. Сейчас.

Мы снова потащили Святополка между собой, выбравшись из укрытия в холодные, уже почти ночные сумерки. Лес встретил нас враждебной, настороженной тишиной. Даже ветер стих, будто затаившись. Мы бежали, не разбирая дороги, прислушиваясь к каждому шороху, и этот страх быть настигнутыми кем-то незримым, бесшумным, был в тысячу раз хуже, чем громкие крики погони.

Но они нашли нас. Не через звук, не через следы. Они просто… появились.

Двое в белых, струящихся одеждах, вышли из-за стволов двух огромных елей, будто материализовались из самого сумрака. Их лица скрывали глубокие капюшоны, но я чувствовала на себе тяжесть их взглядов. Они не бежали. Они шли нам наперерез неспешной, уверенной походкой, и от этой их неторопливости кровь стыла в жилах.

– Стоять! – крикнул один из них, и его голос был низким, металлическим, лишенным всяких эмоций. – Во имя Единого Белого Бога сложите оружие и отдайте еретичку. Ваши души еще можно очистить.

Ярослав, не разжимая зубов, плавно опустил Святополка на землю и выхватил меч.

– Идите к черту, – бросил он коротко и ясно.

Я же попыталась сделать то, что выходило у меня инстинктивно. Собрала остатки сил, ту самую прохладу, что помогала раньше, и выбросила перед собой барьер, мысленную стену из сгущенного морозного воздуха. Белесая дымка заколебалась между нами и Стражами.

Но они даже не замедлили шаг. Тот, что говорил, просто поднял руку. В его пальцах был зажат небольшой деревянный символ – солнце с расходящимися лучами.

– «Да рассеется тьма пред светом лика Твоего, и да бегут суеверия прочь, как трусливые псы», – произнес он ровным, нараспев голосом.

И его слова обрушились на меня не звуком, а силой. Горячей, давящей, невыносимой. Мой ледяной барьер вздыбился, затрещал и рассыпался с тихим шипением, словно его окатили кипятком. Ударная волна этой молитвы-заклинания ударила меня прямо в грудь. Я вскрикнула, отшатнувшись, и мир поплыл перед глазами. Это было похоже на то, как если бы тебя оглушили ударом колокола по голове. Воля утекала сквозь пальцы, мысли путались, оставался только панический, животный ужас.

– Их молитвы… они жгут! – закричала я Ярославу, с трудом удерживаясь на ногах. – Я не могу…

Ярослав не отвечал. Он уже бросился в атаку, пытаясь отсечь нас от Стражей клинком. Но его меч со звоном отскакивал от внезапно возникшего вокруг белых фигур сияющего, золотистого поля. Он атаковал снова и снова, с яростью и отчаянием, но это было как пытаться разрушить скалу горохом.

А Стражи продолжали идти. Неуязвимые, безмолвные теперь. Их сила давила на меня, сковывая разум, заставляя опустить руки. Я чувствовала, как моя воля, мой дар тают под этим палящим, бездушным светом.

И тогда Ярослав отступил. Но не для того, чтобы бежать. Его взгляд метнулся по сторонам, выискивая что-то. И он нашел. Куча сухой хвои и обломанных веток у подножия старой сосны. Остатки чьего-то старого кострища.

– Закрой глаза! – рявкнул он мне.

Я не поняла, но повиновалась, прикрыв лицо руками. Услышала резкий скрежет огнива о кремень. Еще один. И третий – яростный, отчаянный.

И мир взорвался.

Не огнем, а дымом. Густым, едким, удушающим. Ярослав поджег кучу хвои, и через секунду плотная, черно-серая пелена заволокла все вокруг. Дым бил в глаза, в нос, в горло, выворачивая наизнанку. Я закашлялась, слезы ручьем потекли по лицу.

Но это сработало.

Давящая сила молитв ослабла, дрогнула. Я услышала сдавленные, хриплые вздохи Стражей – их идеальное, безэмоциональное спокойствие было наконец нарушено. Они отступили на шаг, ослепленные, дезориентированные. Их сияющий щит померк, заколебался.

– Бежим! – Ярослав схватил меня за руку и рванул в сторону, прочь от дымовой завесы, прочь от них.

Мы бежали, спотыкаясь, ослепшие, кашляющие, таща за собой почти бездыханного Святополка. Сердце колотилось, выпрыгивая из груди. Мы не видели пути, мы просто бежали оттуда.

Мы не останавливались, пока легкие не стали гореть огнем, а в ушах не застучал набатом собственный кровоток. Ноги подкашивались, и мы рухнули в очередной овражек, скрытый завесом колючего кустарника, едва успев втащить за собой Святополка. Ярослав, тяжело дыша, первым делом прильнул к краю оврага, вглядываясь в сумрак леса – не идёт ли погоня. Я же, обессиленная, скользнула вниз по сыпучему склону, упираясь спиной в холодную землю.

– Никого, – выдохнул наконец Ярослав, отползая от края. Его лицо было бледным, испарина блестела на лбу. – Кажется, отстали. Чёртов дым… это было гениально.

Он попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой, вымученной. Его взгляд упал на меня, и он, видимо, прочитал на моем лице всё, что творилось у меня внутри. Он помрачнел, подполз ближе.

– Что это было? – спросил он тихо. – Ты… ты в порядке?

Я лишь молча указала дрожащим пальцем на его пояс, куда он, машинально, сунул пергамент, который обронил один из стражей Белогорья. Ярослав нахмурился, будто забыл о нём, и вытащил его.

Он развязал тонкий шнурок, развернул пергамент. Лист был небольшим, испещренным ровным, каллиграфическим почерком. И внизу – оттиск печати. Не княжеской. Не Огневской. Печать Храма Единого Белого Бога: солнце с расходящимися лучами.

Ярослав начал читать про себя. С каждой секундой его лицо становилось всё мрачнее, губы плотно сжимались, а на переносице залегла резкая складка. Я видела, как белеют его костяшки, сжимающие пергамент.

– Что там? – прошептала, уже зная, что ничего хорошего.

Тогда он зачитал. Голос его был тихим и плоским, когда он зачитал вслух отдельные фразы, будто выплевывая их:

– «…явиться добровольно в лоно Храма для очищения от скверны…», «…милость и прощение кающимся грешникам…», «…единственный путь к спасению ваших душ…», «…еретичка будет взята под стражу для… проведения обряда освобождения от дьявольских чар…».

Он не стал читать дальше. С низким, яростным рыком скомкал пергамент в своем кулаке. Мышцы на его руке напряглись, жилы вздулись на шее.

– Как они смеют?! – его шепот был похож на скрежет камней. – «Очищение»? «Обряды»? Они хотят сжечь тебя на костре, вот что они хотят! Или запереть в своей самой глубокой темнице и выколачивать из тебя свои «истины» до тех пор, пока от тебя ничего не останется!

Он вскочил и швырнул смятый шар пергамента на землю, будто это была ядовитая змея, а потом принялся топтать его ногами, вбивая в грязь с немой, бессильной яростью.

– Ни за что! Слышишь, Алиса? Ни за что! Мы не сдадимся этим фанатикам! Ни тебя, ни меня!

Я смотрела на него, на эту внезапную, яростную вспышку. Он был искренен. В его гневе не было ни капли сомнения. Для него это предложение было оскорблением, ловушкой, смертным приговором. И часть меня, та, что дрожала от страха перед их палящими молитвами, кричала вместе с ним: «Нет! Никогда!».

Но была и другая часть. Тихое, холодное, логичное зерно сомнения, которое его ярость лишь полила водою.

– Почему? – тихо спросила я, сама удивившись своему голосу.

Ярослав замер, тяжело дыша, и уставился на меня.

– Что «почему»? Только что сам видел, что они творят! Их молитвы…

– Не поэтому, – перебила я его, поднимая глаза на него. Внутри всё сжималось от страха перед тем, что я сейчас скажу. – Почему они предлагают? Зачем им это? Твой брат объявил нас преступниками. Его люди должны были бы просто заковать нас и увезти. Или убить на месте. А эти… – я кивнула на смятый у его ног пергамент, – они предлагают сдачу. «Очищение». «Прощение». Почему? Что такого во мне, что им нужно заполучить именно меня живой и… «очищенной»?

Мой вопрос, казалось, остудил его пыл. Он смотрел на меня, всё ещё хмурый, но ярость в его глазах поутихла, уступив место размышлению. Он сам не думал об этом. Для него Храм был просто ещё одним врагом, пусть и более отвратительным.

– Они хотят сделать показательный процесс, – пожал он плечами, но без прежней уверенности. – Прилюдно «очистить» дочь северного князя. Унизить твоего отца. Доказать свою власть.

– Возможно, – согласилась я, но сомнение уже пустило корни. – А возможно… есть что-то ещё. Что-то, что они знают обо мне. О моём даре. Что-то, чего не знаем мы сами.

Тишина повисла между нами, на этот раз тяжёлая не от злости, а от незнания. От осознания, что мы – пешки в игре, правил которой не понимаем.

И в этот момент тишину нарушил слабый, хриплый стон.

Мы оба вздрогнули и обернулись к Святополку. Он шевелился. Его веки дрожали, он пытался их открыть. После долгих часов беспамятства, он приходил в себя.

– Воды… – просипел он, едва слышно.

Ярослав, всё ещё мрачный, налил ему из фляги в сложенную пригоршню, поднёс к губам. Святополк с жадностью сделал несколько глотков, закашлялся. Его глаза, мутные от жара, наконец сфокусировались. Он смотрел на нас, не понимая, где он, что происходит.

Потом его взгляд упал на землю. На смятый, затоптанный, но всё ещё видный комок пергамента. На восковый обломок печати с солнечным символом, отпавший и валявшийся рядом.

И в его глазах вспыхнул настоящий, дикий ужас. Тот, что сильнее лихорадки, сильнее боли от ран. Он попытался приподняться на локте, его рука дрожала.

– Это… это же… печать… – он задыхался, с трудом выталкивая слова. – Храма…

Ярослав кивнул, его лицо снова стало суровым.

– Не бойся. Мы не позволим им тебя тронуть.

Но Святополк бешено замотал головой, словно не слыша его.

– Они… они ведь не просто так… – его глаза, полные неподдельного страха, уставились на меня. – Княжна… я слышал… они ведь только за тобой охотятся…

Он выдохнул это и рухнул на спину, снова теряя сознание, оставив нас в гнетущей, леденящей душу тишине, где его слова висели в воздухе, густые и тяжёлые, как похоронный звон.

*Они ведь только за тобой охотятся.*

Глава 4

Слова Святополка повисли в воздухе холодным, неумолимым приговором. Они ведь охотятся только за тобой. Не «за нами». За мной. Это отличие било под дых, лишая последних сил. Я сидела, обхватив колени, и смотрела в сырую землю оврага, пытаясь осмыслить это. Почему? Что во мне такого, ради чего сам Верховный Патриарх слал в погоню своих безликих стражей с их обжигающими молитвами?

Ярослав молча наблюдал за мной. Его собственная ярость, казалось, угасла, сменившись тяжёлой, сосредоточенной думой. Он понимал то же, что и я: мы бежали, не зная правил игры, не видя всей доски.

– Сидеть здесь и гадать – себя хоронить, – наконец нарушил он молчание, вставая и отряхивая колени. Его взгляд был твёрдым, решимость вернулась в него, кристаллизовавшись из хаоса чувств. – Нужны сведения. Надо понять, что творится в столице. Что затеял мой брат и насколько далеко зашёл этот Патриарх.

Я с недоумением посмотрела на него. Мы были в глухом лесу, загнанные в угол, за нами охотились две могущественные силы. Какие уж тут сведения…

– Как? – спросила я просто.

– Златогорье – моя земля, – ответил он с той самой надменной уверенностью, что так бесила меня раньше, но сейчас звучала почти обнадеживающе. – Даже здесь, на окраинах, есть те, кто помнит долг перед Ярославом Огневых. Или хотя бы помнят звон серебра.

Он порылся в своей походной сумке, потом в карманах, и наконец его пальцы нащупали что-то маленькое. Он вытащил серебряную пряжку от своего плаща – изящную работу в виде стилизованного волка. Поглядел на неё с сожалением, затем спрятал в кулак.

– Я вернусь через пару часов. Не уходи. И… старайся никого не заморозить, пока меня нет, – он бросил это с намёком на былую колкость, но в его глазах уже не было прежней неприязни. Была усталая попытка шутки.

И он ушёл, бесшумно скрывшись в чаще. Я осталась одна с полубессознательным Святополком, с гнетущей тишиной и навязчивыми мыслями. Часы тянулись мучительно медленно. Я прислушивалась к каждому шороху, каждому щебету птицы, ожидая, что вот-вот из-за деревьев появятся белые или синие плащи. Но лес молчал.

Солнце уже клонилось к закату, окрашивая верхушки елей в багрянец, когда послышались осторожные шаги. Я вжалась в землю, затаив дыхание, но через мгновение узнала походку Ярослава. Он шёл не один. Рядом с ним, семеня, бежал мальчишка лет десяти-одиннадцати, тощий, в порванной рубахе, с взъерошенными волосами цвета соломы. Его глаза, круглые от любопытства и страха, бегали по сторонам.

Ярослав спустился в овраг, мальчик нерешительно остался наверху, озираясь.

– Всё спокойно? – тихо спросил Ярослав, его взгляд скользнул по мне и Святополку.

Я кивнула, не сводя глаз с мальчика.

– Кто это?

– Один из множества ушей и глаз, что есть у моего брата, – так же тихо ответил Ярослав. – Его отец – лесник. Он знает все тропы и слушает все сплетни. За вознаграждение, конечно.

Он подозвал мальчика жестом. Тот камнем скатился вниз и замер перед нами, сжимая в руках потрёпанную шапку.

– Ну, давай, – приказал Ярослав без предисловий. – Что слышно в деревне? В округе?

Мальчик, запинаясь и путаясь, выпалил всё разом. Слова текли рекой, перебивая друг друга: о том, что все только и говорят о беглой ведьме и предателе-княжиче, о том, что патрули Огневых получили приказ двигаться к северным границам, но не для поимки, а для укрепления рубежей – «рыть окопы и ставить частоколы, как перед большой войной». О том, что сам князь Витар поссорился с Верховным Патриархом, и теперь Стражи Белогорья и солдаты Огневых смотрят друг на друга волками.

– А ещё… а ещё про Академию, – мальчик понизил голос до доверительного шёпота, хотя вокруг не было ни души. – Говорят, белые жрецы обступили её со всех сторон, никого не выпускают и не впускают. Говорят, хотят выкурить оттуда всех колдунов и сжечь их книги. Бабка у колодца говорила, что видели, как ночью над башнями молнии били, а по утрам находят зайцев… полностью замороженных!

Ярослав слушал, не перебивая, его лицо было каменной маской. Но я видела, как сжимаются его челюсти, как темнеет взгляд. Новости были хуже, чем мы могли предположить. Раскол в стане врагов был не благом, а предвестником ещё большей бури. А карательная экспедиция на Север… Это значило, что мой отец теперь в смертельной опасности.

– Хорошо, – резко оборвал он мальчика, когда тот начал уже фантазировать о летающих над Академией демонах. – Всё. Вот, держи.

Он сунул мальчишке в руку серебряную пряжку. Тот уставился на неё, будто на солнце, упавшее с неба, сжал в ладони и, не сказав больше ни слова, пулей выскочил из оврага и помчался прочь, испуганный и счастливый.

Ярослав стоял, глядя ему вслед, его плечи были напряжены.

– Экспедиция на Север… – прошептал он. – Брат посылает войска против твоего отца. Пока мы тут прячемся, они… – он не договорил, с силой сжав кулаки.

Я чувствовала то же самое. Беспомощность. Ярость. Желание быть там, а не здесь.

И тут Ярослав, словно вспомнив что-то, повернулся ко мне. На его лице было странное, непонятное выражение.

– Он передал кое-что ещё. – Он порылся в своем поясе и достал маленький, туго свёрнутый в трубочку кусочек пергамента, перевязанный простой ниткой. На нём не было ни печати, ни надписи. – Сказал, что какой-то молчаливый студент из города всучил ему это, когда узнал, что он идёт в лес. Сказал: «Для спутницы княжича».

Он протянул свиток мне. Его пальцы едва коснулись моих, и мы оба снова дёрнулись, но на этот раз не отпрянули. Мы просто смотрели на этот маленький, ничем не примечательный свёрток, лежащий у меня на ладони. Он был таким лёгким, но ощущался тяжелее свинца.

Кто? Какой студент? Откуда он знал? И главное – для чего? Это была ловушка? Насмешка? Или…

Сердце заколотилось чаще. Я медленно, почти боясь, потянула за ниточку.

Пергамент был грубым на ощупь, испещренным мелкими, узористыми значками, которые сначала казались просто случайными завитками. Но приглядевшись, узнала систему – один из старых шифров Волхвоградской Академии, основанный на рунической азбуке предков. Отец показывал мне нечто подобное в детстве, называя это «игрой для ума». Теперь эта игра могла стоить нам жизни.

Ярослав наблюдал, как я вожу пальцем по знакам, шепча про себя звуки, которые они обозначали. Он не мешал, его молчаливое присутствие было успокаивающим. Слова складывались медленно, обретая мрачный смысл.

«Дитя Севера, – гласило послание. – Твой побег всколыхнул осиное гнездо. Слепые слуги Солнца видят в тебе угрозу своей догме, ибо твой дар дик и свободен от их оков. Они не успокоятся, пока не сломят тебя или не обратят в прах. Огневы же видят лишь политическую угрозу. Они слепы вдвойне. Ты оказалась меж двух жерновов. У меня нет причин любить твой род, но ненависть Храма к инаковости сильнее любой вражды. Истинный враг у ворот. Ищу союзника, а не слугу. Этот перстень когда-то принадлежал одной из сильнейших ведуний Севера. Он усилит твою связь с миром, но потребует цены. Будь осторожна в его использовании. Решай быстро. Время уходит. – М.»

Я перечитала послание ещё раз, прежде чем передать его Ярославу. Мои пальцы дрожали. Наставник Мороз. Один из самых могущественных и закрытых магов Велогорья. Он предлагал союз. Он признавал во мне силу, а не называл ведьмой.

Ярослав пробежал глазами текст, его лицо стало хмурым.

– Мороз? Это ловушка. Должно быть. Он известный интриган. Он хочет использовать тебя в своей игре против Храма.

– А разве мы не в игре уже? – тихо спросила я. – Разве нами уже не пользуются и твой брат, и Патриарх? Может, лучше иметь союзника, который хотя бы честно называет тебя союзником, а не еретичкой или пешкой?

Он не нашёл, что ответить, лишь с силой скомкал пергамент, но на этот раз не стал его топтать. Сомнение грызло и его.

В свертке, помимо письма, был ещё один предмет, завернутый в мягкую кожу. Я развернула его, и воздух вырвался из моих легких со свистом.

На моей ладони лежал перстень. Он был сделан из бледного, почти белого серебра, и его украшал не драгоценный камень, а граненый кусок чистого льда, который не таял. Внутри льда, словно в ловушке, пойманная навеки, мерцала крошечная зимняя ягода – рубиново-красная, неестественно яркая. Работа была древней, дикой, не похожей на изделия столичных ювелиров. Она дышала силой Севера.

Сердце заколотилось чаще. Это было одновременно и пугающе, и неотвратимо притягательно. Без лишних раздумий, повинуясь внутреннему импульсу, надела его на указательный палец.

И мир перевернулся.

Сначала была лишь волна приятной прохлады, разлившаяся по руке, снимающая усталость и боль. Я вздохнула с облегчением. Но это было только начало. Холод нарастал, проникая в кости, в кровь, в самое сознание. Голова закружилась, потемнело в глазах. Звуки леса – шелест листьев, щебет птиц, дыхание ветра – стихли, заглушенные нарастающим гулом в ушах.

А потом пришли видения.

Неясные образы сменились четкой, пугающей картинкой. Я больше не была в овраге. Я парила высоко над землей, над бескрайними, покрытыми лесом просторами Севера. Видела знакомые очертания холмов, петляющие ленты рек – это были владения моего отца. И видела черную, дымящуюся рану на теле земли – пограничную заставу Вельских. Вокруг нее копошились крошечные, темные фигурки. Солдаты Огневых.

И потом пришло Оно.

Белая стена. Движущаяся, безликая, бездушная. Она надвигалась с Севера, сметая все на своем пути. Это был не туман. Это была сама Стужа, воплощенная в жизнь. Ледяной ветер, что шёл перед ней, достиг заставы.

Увидела, как часовые на вышке замерли на месте в неестественных позах, их крики застывали в воздухе ледяными кристаллами, которые с тихим звоном разбивались о землю. Я видела, как лёд полз по бревнам частокола, с треском раскалывая их. Видела, как люди бежали, и настигавший их холод обращал живую плоть в хрупкие статуи.

Чувствовала их ужас. Их последние, отчаянные мысли о доме, о детях, о жизни, которую у них отнимали. Чувствовала ледяное безразличие той силы, что их убивала. Это не была злоба. Это было… очищение. Стирание всего живого, шумного, теплого с лица земли.

Их последний коллективный крик, крик целого дозора, пронзил меня, как ледяная игла. Это был не звук. Это была чистая боль, чистый ужас, замороженный в едином мгновении.

Я вскрикнула и рванула руку, пытаясь сорвать с пальца перстень, этот портал в ад. Но он будто прирос к коже. Холод жёг плоть. Слёзы брызнули из глаз и тут же заледенели на щеках.

– Алиса! Алиса, что с тобой?!

Голос Ярослава донёсся до меня будто сквозь толстую стену льда. Его руки схватили меня за плечи, он тряс меня, его лицо было искажено паникой.

С последним усилием воли я сжала пальцы и стащила проклятый перстень. Связь оборвалась.

Я рухнула вперед, его руки подхватили меня, не давая упасть. Я вся дрожала, как в лихорадке, зубы стучали. Перед глазами всё ещё стояли те застывшие фигуры, их пустые, ледяные глаза.

– Они… они все… – я пыталась выговорить, но язык не слушался меня.

– Кто? Что ты увидела? – его голос был напряжённым, испуганным.

Смогла лишь поднять на него заплаканные глаза, полные невыразимого ужаса, и прошептать одно-единственное слово, которое всё объясняло:

– Дозор… наш дозор… они все погибли…

Глава 5

Долгое время я не могла вымолвить ни слова. Дрожь пробивала меня крупной, неудержимой дробью, зубы стучали так, что, казалось, вот-вот разлетятся вдребезги. Перед глазами стояли те самые застывшие фигуры, пустые глазницы, обрамленные инеем. Не крик, а именно тишина после него – вот что было самым ужасным. Абсолютная, всепоглощающая тишина смерти.

Ярослав не торопил меня. Он молча сидел рядом, его рука всё ещё лежала на моем плече – тяжёлая, тёплая, единственная точка опоры в этом рушащемся мире. Он не задавал больше вопросов. По моему лицу, по моим глазам он, должно быть, всё понял.

– Они… они все… – я снова попыталась выговорить это, и на этот раз слова подчинились, вырвавшись срывным, хриплым шёпотом. – Дозор на Северной заставе. Их больше нет. Не стало в одно мгновение. Не солдаты твоего брата… что-то другое. Холод… белый, бездушный холод…

Он выслушал, кивнул, лицо его стало жёстким, как высеченное из гранита.

– Мерзлота, – произнёс он без колебаний. – То, о чём всегда твердили твои люди. То, во что мой брат отказывался верить.

Он встал, отряхнулся, его движения снова стали резкими, собранными. Видение, переданное мне перстнем, казалось, не напугало его, а наоборот – дало чёткую цель. Страх сменился решимостью.

– Значит, Мороз сказал правду. Истинный враг у ворот. И мы больше не можем просто бежать. Мы должны предупредить. Добраться до Сердцеграда любой ценой.

– Как? – голос мой всё ещё звучал слабо. – Везде кордоны. И Огневых, и Стражей. Они нас найдут.

Ярослав указал на перстень, что я всё ещё сжимала в дрожащей руке, будто опасаясь снова надеть его.

– Ты сказала, он усиливает твой дар? Значит, должен помочь и найти путь. Не тот, что видят все. А тот, что видишь только ты.

Он был прав. Бежать наугад – верная смерть или плен. У нас был ключ. Страшный, болезненный, но ключ. Я сжала перстень в ладони. Ледяной самоцвет впивался в кожу, напоминая о пережитом ужасе. Но и обещал силу. Силу, которая могла нас спасти.

С глубоким вдохом, словно ныряя в ледяную воду, я снова надела его.

На этот раз была готова. И не позволила видениям захлестнуть себя. Я не искала прошлое или будущее. Искала дорогу. Здесь и сейчас. Закрыла глаза, отдавшись на волю потока. Просила лес, духов, саму землю – покажите мне путь. Безопасный путь.

И он открылся.

В сознании вспыхнула карта, но не нарисованная на бумаге, а живая, дышащая. Я видела не тропинки, а потоки энергии. Тёплые, дружелюбные – это были звериные тропы, грибницы, подземные ручьи. Холодные, колючие, неестественные – это были солдаты, их стальные доспехи и оружие, чуждое лесу. А ещё – обжигающе-яркие, агрессивные точки – Стражи, их молитвы метались в воздухе, как раскалённые стрелы.

Я искала брешь. Самый узкий, самый незаметный проход между этими враждебными силами. И нашла. Старую волчью тропу, давно забытую, заросшую молодым ольшаником, петляющую по самым глухим, заболоченным местам, где никто не стал бы ставить кордоны. Путь был долгим, сложным, но он вёл на север, обходя все основные дороги и поселения.

– Я поведу, – выдохнула, открывая глаза. Головокружение почти отступило, осталась лишь лёгкая дымка перед глазами и тонкий, звенящий звук в ушах – цена использования силы. – Я знаю дорогу.

Мы снова двинулись в путь. На этот раз я шла впереди, доверяясь внутреннему компасу, что теперь вел меня. Обходила завалы, сама не зная, как я понимала, что за ними – солдатский патруль. Сворачивала в чащу, чувствуя, как в полуверсте отсюда по дороге движется обоз. Вела нас через топи, где под ногами хлюпала вода, а с ветвей капало, но здесь мы были невидимы.

Ярослав шёл следом, неся на себе Святополка, и безропотно следовал за мной, даже когда путь казался абсурдным или ведущим в тупик. Он видел моё сосредоточенное лицо, слышал моё прерывистое дыхание и доверял. Это молчаливое доверие значило для меня больше любых слов.

Мы шли так несколько часов. Перстень жёг палец, откачивая из меня силы, но я не снимала его, боясь потерять нить. И наконец, лес начал редеть. Сквозь стволы деревьев забрезжил серый свет открытого пространства.

Мы вышли на опушку. Впереди, в ложбине между холмов, ютился убогий посёлок. Два десятка покосившихся изб с заколоченными окнами, дым из одной-единственной трубы да пара тощих коз, жующих жухлую траву у плетня. Заброшенное, нищее место. Но именно сюда, в это забытое богом и князьями место, вела меня тропа.

– Где мы? – тихо спросил Ярослав, опуская Святополка на траву.

– Не знаю, – честно ответила я, наконец снимая перстень. Головная боль накатила сразу, как только связь оборвалась. – Но здесь должен быть человек. Атаман Гром. Говорят, он может провести кого угодно и куда угодно… за соответствующую плату.

Посёлок выглядел вымершим. Ни души на улицах. Тишина стояла гнетущая, неестественная. Но потом до нас донесся звук. Приглушённый, идущий из самого большого дома на окраине, что походил больше на постоялый двор, чем на жилище. Хриплая, бесшабашная песня, грохот кружек, грубый смех. Над дверью висел щит из потёртого дерева, а на нём – грубо выжженное изображение перекрещенных топоров и волчьей головы.

Символ атамана Грома.

Мы переглянулись с Ярославом. В его глазах читалась та же настороженность, что и у меня. Это было слишком просто. Слишком… ожидаемо.

И в этот самый момент, прежде чем мы успели сделать хоть шаг, с другой стороны посёлка, из-за крайних изб, послышался отчётливый, металлический лязг. И затем – ровный, мерный топот копыт.

На дорогу, ведущую к посёлку, выехал отряд всадников. Десять человек. В белых, ниспадающих складками одеждах, с закрытыми капюшонами лицами. Солнечные символы на их нагрудниках отсвечивали тусклым металлом в сером свете дня.

Стражи Белогорья.

Они ехали не спеша, словно уже знали, куда и зачем направляются. Их лошади вышагивали чётко, под стать своим бесстрастным седокам. И они двигались прямо к тому самому постоялому двору, над которым висел волчий щит. Прямо на нас.

***

Воздух в округе Волхвоградской Академии всё ещё горчил гарью и страхом. Ночной пожар, вспыхнувший накануне, удалось потушить, но чёрные, обугленные стены зияли, как шрамы. Во внутреннем дворе, куда обычно доносился лишь мерный гул учёных споров и шелест страниц, теперь царила непривычная, нервная тишина, нарушаемая лишь приглушёнными командами.

Наставник Мороз стоял у подножия главной башни, его неподвижная, худая фигура в тёмных одеждах казалась ещё одним остроконечным шпилем, вросшим в землю. Его бледное, испещрённое морщинами лицо было обращено к главным воротам. За ними, за мощными дубовыми створами, укреплёнными сталью и рунами, уже вторые сутки стоял лагерь Стражей Белогорья. Белые палатки, как струпья, облепили подступы к Академии. Время от времени доносился мерный, гулкий стук – они укрепляли частокол, будто готовясь к долгой осаде.

На башнях и за бойницами виднелись бледные лица учеников. В их глазах читался уже не академический интерес, а животный страх и растерянность. Дом знаний, их убежище от мирской суеты, превращалось в крепость.

Мороз не двигался, но его ум работал с холодной, безжалостной скоростью. Он отдавал тихие, чёткие распоряжения подошедшим к нему старшим студентам, его голос был низким и безразличным, будто он диктовал расписание лекций, а не готовился к войне.

– Усилить дозор у Южных ворот. Руны на библиотеке проверить и подпитать. Все манускрипты из внешнего хранилища перенести в Подземный Свод. Немедленно.

Студенты кивали и бесшумно растворялись в полумраке, чтобы выполнить приказы. Академия замирала, сжималась, готовясь к удару.

Из тени арки бесшумно вышел молодой человек. Лют. Его лицо было невозмутимым маской, но в глазах, быстрых и острых, как у лесной птицы, читалась усталость от долгой дороги и постоянной готовности к опасности. Он остановился в двух шагах от Наставника, склонив голову в почтительном, но не рабском поклоне.

– Наставник.

Мороз медленно перевёл на него свой взгляд, тяжёлый, пронизывающий.

– Ну?

– Послание и артефакт доставлены, – отчётливо, без лишних слов доложил Лют. – Княжна приняла их. Но ситуация сложнее. За ней идут не только солдаты Огневых. Стражи Белогорья бросили на неё свои лучшие силы. Они действуют настойчиво и… целеустремлённо. Словно для них это дело принципа.

Мороз ничем не выдал своих мыслей. Лишь тонкая складка у рта стала чуть заметнее.

– Предсказуемо. Слепые фанатики видят угрозу в любой силе, которую не могут контролировать. А её дар… её дар вне их понимания. – Он помолчал, его взгляд снова упёрся в ворота, за которыми копошились солдаты Веры. – Они нашли её?

– Нет. Пока нет. Но они близко.

– Хорошо, – Мороз снова повернулся к Люту. В его глазах вспыхнул холодный огонь решимости. – Твоя задача меняется. Возвращайся. Найди её снова. Следи за ней. Не вмешивайся без крайней необходимости, но будь готов действовать. Если Стражи настигнут её… обеспечь ей путь к отступлению. Любой ценой. Понятно?

Лют молча кивнул. В его поклоне уже читалась готовность к выполнению приказа. Он уже разворачивался, чтобы исчезнуть так же бесшумно, как и появился, когда к Наставнику приблизился другой человек.

Это был один из старших магократов, член Совета Академии, мужчина с умным, усталым лицом и сединой в тщательно подстриженной бороде. Его мантии были безупречны, но на лбу блестели капельки пота.

– Наставник, мы должны поговорить, – он начал, и в его голосе звучала попытка сохранить достоинство, но под ней явственно проступала нотка паники. – Это безумие. Мы превращаем наш дом, храм знаний, в военный лагерь! Из-за чего? Из-за одной девочки-самоучки с Севера, которая даже не проходила формального посвящения!

Мороз медленно повернулся к нему, и его молчание было страшнее любого крика.

– Она – не «девочка-самоучка», – наконец произнёс Мороз, и его тихий голос прорезал воздух, как лезвие. – Она – ключ. Ключ к силе, которую мы давно забыли. Силе, которая, возможно, единственная может противостоять тому, что грядёт.

– Но посмотри вокруг! – магократ с отчаянием взмахнул рукой, указывая на закопчённые стены, на испуганных учеников. – Храм не отступит! Они сожгут нас дотла! Ради чего? Ради смутной теории? Ради того, чтобы спасти одну еретичку от заслуженной кары? – Он сделал шаг вперёд, и его шёпот стал ядовитым. – Может, стоит быть благоразумными? Выдать её местоположение Патриарху… и сохранить себя? Сохранить Академию?

Его слова повисли в воздухе, густые и предательские. Лют, уже отходивший в тень, замер, готовый в любой момент броситься назад по первому знаку Наставника.

Мороз смотрел на магократа несколько секунд, его лицо не выражало ничего, кроме холодного презрения.

– Мы сохраним Академию, – тихо, но чётко произнёс он. – Но не предав её основы. Не предав знание. А теперь займитесь своими обязанностями. Или я найду того, кто сможет это сделать без трусости в сердце.

Магократ побледнел, отшатнулся и, пробормотав что-то невнятное, поспешил ретироваться. Мороз проводил его взглядом, полным ледяного равнодушия, а затем кивнул Люту, давая знак, что тот может идти.

Студент растворился в темноте, оставив Наставника одного под чёрным, задымлённым небом, в центре крепости, которую он был готов уничтожить, но не сдать.

***

Леденящий ужас сковал меня при виде белых плащей Стражей, появляющихся из-за изб. Десять безликих, молчаливых всадников, движущихся с неумолимой, почти машинной точностью прямо к тому самому дому, где, по слухам, мы могли найти спасение. Сердце бешено заколотилось, в висках застучало. Мы были в ловушке. Сзади – глухая стена леса, впереди – враг, против которого моя едва освоенная магия была почти бесполезна.

Ярослав среагировал мгновенно. Его рука легла на рукоять меча, а его тело напряглось, как у пантеры, готовящейся к прыжку. Но он не бросился в бой – это было бы самоубийством. Вместо этого он сделал шаг вперед, на открытое пространство, и его голос, внезапно ставший громким, властным и полным презрительной ярости, разрезал напряженную тишину.

– Эй, вы! Слуги Патриарха! – крикнул он, и его слова прозвучали так, будто он отдавал приказ непослушным холопам. – Вы совсем ослепли? Или ваша вера выела вам и глаза, и мозги?

Стражи, уже поравнявшиеся с нами, разом остановили коней. Их лошади, вышколенные и спокойные, лишь фыркнули. Головы в капюшонах повернулись к нам. Я не видела их лиц, но чувствовала на себе тяжесть их взглядов – холодных, оценивающих, лишенных всякой человечности.

– Мы – особый отряд князя Витара Огневого по поимке ведьмы! – продолжал врать Ярослав с такой уверенностью, что у меня и самой на миг возникла в этом иллюзия. Он выпрямился во весь рост, и в его осанке, в каждом жесте читалась привычная власть. – И мы ведём её к месту казни! А вы являетесь со своими нравоучениями? Не мешайте исполнению княжеской воли!

Это была блестящая, отчаянная игра. Он пытался столкнуть двух наших врагов лбами, используя их же взаимную ненависть и подозрительность. Я видела, как несколько Стражей переглянулись. Их абсолютная уверность дала трещину. Имя Огневого и приказ «княжеской воли» заставили их замедлиться.

Но ненадолго. Тот Страж, что ехал впереди, поднял руку в белой перчатке.

– Всякая воля подчинена воле Единого, – прозвучал его безжизненный, металлический голос. – Еретичка должна быть передана в руки Храма для очищения. Таков приказ Патриарха.

Его рука опустилась, и Стражи двинулись вперёд, уже не обращая внимания на слова Ярослава. Их решение было принято. Игра не сработала.

И тогда меня охватила паника. Чистая, животная. Я видела, как Ярослав медленно отступает, прикрывая меня и Святополка, его меч уже наполовину извлечен из ножен. Он был готов принять бой, который не мог выиграть.

Нет. Нет. Не может этого быть.

Моя рука сама потянулась к перстню на пальце. Ледяной самоцвет коснулся кожи, и знакомая волна прохлады хлынула в меня, на этот раз неся не видения, а необузданную силу. Я не думала о последствиях. Просто захотела одного – отвлечь их. Заставить их увидеть то, чего нет.

Сжала перстень и зажмурилась, вложив в него всю свою волю, весь свой страх. Я не создавала туман. Создавала иллюзию. Представила себе отряд солдат Огневых – таких, каких видела раньше. Синие плащи, стальные доспехи, развевающиеся знамёна с золотым горном. Представила, как они выезжают из-за деревьев на опушке, с другой стороны от Стражей, и движутся на них.

Воздух задрожал. Никакого гула, никаких спецэффектов. Просто на опушке, в полумраке сумерек, возникло марево. Десять, а может, двенадцать полупрозрачных, колеблющихся фигур на конях. Они были как мираж, как отражение в воде, но движение их было четким, угрожающим. Один из «всадников» даже поднял руку, будто отдавая приказ к атаке.

Эффект превзошел все ожидания. Кони Стражей, в отличие от своих бесстрастных седоков, сразу же почуяли неладное. Они забеспокоились, зафыркали, забили копытами. Несколько Стражей инстинктивно развернулись к новой угрозе, их идеальный строй нарушился. Даже их предводитель замедлил шаг, его капюшон повернулся в сторону миражного отряда. На мгновение их внимание было отвлечено. На одно драгоценное мгновение.

Этого оказалось достаточно.

И вдруг раздался оглушительный скрежет – это распахнулась массивная, подбитая железом дверь постоялого двора. На пороге, залитом желтым светом изнутри, возникла грузная, могучая фигура. Он был огромен, в засаленной кожанной куртке, с боевыми топорами за широким кожаным поясом. Его лицо, обветренное и покрытое шрамами, скрывала густая, спутанная борода. Но больше всего запоминались его глаза – маленькие, пронзительно-хитрые, которые мгновенно оценили всю ситуацию.

Он обвел взглядом нас, отряд Стражей, мираж на опушке, и медленно, положил руки на боевые топоры.

Глава 6

Это был он – атаман Гром.

Грубый хрип мужчины разрезал напряжённый воздух, как топор мясника.

– Ну что, мальчики, устроили танцы на моём пороге? – он медленно обвёл нас всех своим взглядом, задерживаясь на каждом лице, на каждом знаке отличия. – И кто у нас тут кого ловит? Белые палачи – чёрных колдунов? Или наоборот? А может, все вы тут друг другу давно должны и решили разобраться на моём крыльце?

Его слова подействовали как ушат ледяной воды. Иллюзия, созданная мной, дрогнула и рассыпалась, не в силах конкурировать с грубой реальностью этого человека. Стражи, опомнившись, разом повернули своих вздыбленных коней обратно к нам, но было уже поздно.

Гром, не меняя выражения лица, просто махнул рукой.

Из-за углов ближайших изб, из полуподвальных окон, из-за колодца, словно из-под земли, выросли фигуры. Десять, пятнадцать, двадцать человек. Не солдаты – бандиты. В потрёпанной, но практичной одежде, с лицами, на которых читались жестокость и привычка к насилию. В руках у них были топоры, дубины, тяжелые ножи. Они двигались молча, с мрачной эффективностью.

И они без всякого предупреждения набросились на Стражей с тыла.

Начался не бой, а хаотичная, жестокая резня. Люди Грома не церемонились. Они стаскивали всадников с лошадей, бросались на них скопом, били по спинам, по ногам, по головам. Звенящие молитвы Стражей терялись в громадье криков, ругани и тяжких ударов. Белые одежды моментально покрывались грязью и кровью.

Ярослав оттащил меня и Святополка к стене ближайшей избы, прикрывая своим телом. Он смотрел на эту бойню с ошеломлённым, почти испуганным видом. Он был сыном князя, привыкшим к сражениям, но к сражениям честным, по правилам. То, что творилось здесь, правил не имело.

Гром наблюдал за происходящим, невозмутимо. Казалось, его люди просто выносили мусор.

Через несколько минут всё было кончено. Двое Стражей лежали неподвижно в грязи. Остальные, избитые, оборванные, отступали к лесу, уводя с собой раненых и бросая на нас полные бессильной ненависти взгляды. Люди Грома, тяжело дыша, отходили, вытирая окровавленное оружие об одежду. Никто не праздновал победу. Это была просто работа.

Гром наконец сплюнул и жестом подозвал нас к себе. – Ну, заходите, что ли, нечего на улице торчать. Испугаете местных, – он хрипло рассмеялся своей шутке и, не оглядываясь, скрылся в тёмном проёме двери.

Мы, всё ещё не оправившись от шока, послушно последовали за ним.

Внутри было так же грубо и просто, как и снаружи. Большая комната, пропахшая дешёвым табаком, перегаром, жареным мясом и потом. Длинные скамьи, грубые столы, на которых валялись остатки недавней трапезы. Несколько угрюмых мужчин в дальнем углу тихо перебрасывались костями. Они с любопытством оглядели нас, но одного взгляда Грома хватило, чтобы они тут же отвели глаза.

Атаман уселся на массивное кресло во главе самого большого стола, сгрёб в сторону объедки и указал нам на скамью напротив.

– Ну, давайте познакомимся поближе, – прохрипел он, уставившись на нас своим пронзительным взглядом. – А то как-то неловко получается – я вас от смерти спас, а имён даже не знаю.

Он обвёл нас оценивающим взглядом, циничным и насмешливым. – Итак, у нас тут… – его палец с грязным ногтем ткнул в сторону Святополка, которого мы уложили на ближайшую скамью, – …полумертвый северянин. Добыча или обуза – пока не ясно.

Палец переместился на Ярослава.

– …перепуганный княжич. Очень перепуганный. И очень знатный, судя по выправке. И по тому, как ты кричал там снаружи. Очень уж по-хозяйски.

И наконец, его взгляд упёрся в меня. Он скользнул по моему лицу, по моей простой, испачканной дорогой одежде, и задержался на моей руке, на ледяном перстне.

– …и девка с дорогой безделушкой на пальце. Которая, если я не ослеп, только что устроила на моей опушке неплохое представление с призрачными всадниками. – Он усмехнулся, обнажив жёлтые, кривые зубы. – Неплохо, девица. Бездарно, наивно, видно за версту… но зато с размахом.

Я почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Он всё видел. И он знал.

– Я не… – начала я, но он грубо перебил меня.

– Молчи. – Его взгляд снова вернулся к Ярославу, и в нём вспыхнуло настоящее, живое любопытство. – А ты… ты и есть тот самый братец Огневого, что сбежал с северной ведьмой? Тот, за чью голову твой же брат назначил награду? Да?

Ярослав выпрямился на скамье. Страх куда-то ушёл, осталась лишь холодная, аристократическая надменность, которую он умел включать, как щит.

– Меня зовут Ярослав Огневой, – ответил он чётко, без вызова, но и без страха. – И мы ищем проводника на Север.

Гром громко расхохотался, хлопнув себя по ляжкам.

– Проводника? На Север? Милый мальчик, ты вообще в курсе, что там творится? Твой братец туда целую армию послал, чтобы выкурить оттуда твоего свёкра, а по лесам, говорят, и вовсе нечисть какая-то бродит, что людей в ледышки превращает! Туда сейчас только дурак пойдёт!

– Мы должны предупредить моего отца, – вступила я, не в силах молчать. – Об опасности. Настоящей опасности.

Гром с интересом повернулся ко мне.

– А, значит, говоришь! И даже с пафосом! Ну, предупредишь ты его. И что? Он тебе поверит? Дочке, что сбежала с врагом? – Он снова захохотал, но внезапно смех его оборвался. Его взгляд упал на Святополка, а точнее – на тот свёрток, что тот, даже в полузабытьи, сжимал в своей руке. Тот самый свёрток с рукой Трескуна.