Читать онлайн Разрушитель. Чужая империя бесплатно

Глава 1. Дыхание

– Смотри, дышит! – услышал я возбуждённый голос. – А я думал, он сдох!

– У нас чёрта с два сдохнет, – ответил второй голос, более спокойный и уверенный в себе.

Первое, что я ощутил – дикий холод. Дичайший! Он словно пробирал до костей, до последней клеточки тела. Второе – запах табака. Отвратительный, мерзкий. Терпеть не могу сигареты и табачный дым. Видели бы вы, что происходит с лёгкими курильщика! Я наблюдал один раз, в морге, после чего желание дымить у меня улетучилось. Сочетание было отвратительным – холод и табачный дым.

– А всё равно – сдохнет, – пробурчал первый голос. – Не довезём.

– Я тебе сдохну! – рявкнул второй. – Довезём. Только надоть в чувство привести.

После этого к холоду и табачному дыму добавился третий неприятный компонент. Шлепки по щекам. Деваться было некуда, и я с трудом разодрал глаза. Разблокировал. Прозрел. Врубился. Думаю, усилий было потрачено примерно столько же, сколько расходует качок на жим лёжа. Вот скажите честно, вам нравятся эти безразмерные мышцы-банки? Мне – нет.

Теперь два слова о ситуации, которая предстала перед моим взором. Я снова находился в непонятном месте и в неведомом мне времени. Снова смотрел на мир чужими глазами. Как я это понял – понятия не имею. Но мне это было очевидно. Я вновь занял чужое тело. И в этот раз ситуация была ещё хуже.

– Жив, курилка? – спросил мужчина, тот самый обладатель первого голоса. – Как поплавал, а?

На меня смотрел полицейский в заношенном кителе. Клянусь, я бы удивился, если бы на его месте оказался кто-то другой. Шахтёр, медик или военный. И почему мне так везёт на полицейских? Этот человек не имел никаких особых примет, разве что – аккуратные усы и бородку. Хотя память на форму у меня так себе, но отчего-то я вспомнил Следака из предыдущего пробуждения. Вот только на нём форма лучше сидела.

– Встать! – рявкнул второй.

Тот самый человек, который не хотел отпускать меня в мир иной. Тоже полицейский. Худой, высокий, с несколько приплюснутым лбом. И если первый коп в целом был доброжелательным, то второй – весьма и весьма неприятным. Холод несколько отступил, но меня всё равно продолжало трясти. Понять, какое время года на улице, было невозможно.

– Это из-за тебя я в воду прыгнул, – злобно сказал второй. – Что, решил сам себе приговор вынести? Чёрта с два! Приговор у нас выносит суд, а приводит в исполнение полиция. Усёк?!

Странно было слышать, что он плавал, ведь одежда копа была сухой. Волос на голове у него не было (как и усов), поэтому проверить его утверждение сходу было трудно. А вот моя одежда была мокрой – вне всяких сомнений. Видимо, в этом и была причина нечеловеческого холода, что сковал мои руки и ноги. Как будущий медик я машинально отметил, что больного (то есть меня) нужно срочно согреть.

– Я… Я ничего не помню… – прошептал им, и вновь не узнал свой голос.

Сухой, хриплый, надломленный. По тембру – совсем чужой, не похожий на Семёна. Это лишь укрепило подозрение в том, что я занял чужое тело. Стал копаться в памяти… Не помнил ничего, что было после разговора с Тимофеем. Раз – и я уже лежу здесь. Мокрый, замёрзший и под конвоем.

– Хватит дудку валять! – кричал «пловец». – Я тебе сейчас воспоминания освежу.

Я продолжал лежать, не обращая внимания на его угрозы. Хорошо бы посмотреть на себя в зеркало. Последнее, что я помнил перед пробуждением – это глаза Тимофея. Они светились нездоровым энтузиазмом. И зачем я только сказал ему «да»? Как заведено в этом фантастическом мире, меня ни о чём не предупредили. Ни о переносе в другую часть света, ни о контакте с ледяной водой.

– Вставай! – рявкнул лысый коп. – Ну!

И свои слова он подкрепил увесистым ударом в ягодичную мышцу. Я подумал, что раньше он играл в футбол. Почему? Просто своим ударом он не затронул кость, зато заставил мышцы дрожать. Первый полицейский, с усами, посмотрел на него неодобрительно и попытался поставить меня на ноги. Я весь дрожал от холода, зубы стучали.

– Куда ж ты, в кандалах прыгать решил? – причитал он. – Утопиться удумал? Эх, Гриня…

Ну что ж, по крайней мере, я знал своё новое имя. Гриня. Ну что ж, звучит! Вариантов полного имени было немного: Григорий. Других я и не знал. Второй полицейский тоже взял меня за плечо и помог подняться. Я увидел берег реки, бесконечный осенний пейзаж, простирающийся вдаль. Когда полицейские развернули меня, то взору открылась насыпь, железная дорога и длинный-длинный поезд.

– Холодно… – прошептал я чужим голосом, продолжая отбивать чечётку зубами.

– Ничего, Гриня, сейчас согреешься, – сказал усатый полицейский.

Чувствительность к ногам и рукам постепенно возвращалась. Но сил было недостаточно, чтобы взобраться по насыпи из щебня. На помощь двум полицейским подбежал солдат в зелёной форме. Он схватил меня за шиворот и понёс, словно кота. Втроём мужики кое-как подвели меня к поезду, а затем – помогли забраться внутрь.

– Это всё ты! – ругался лысый полицейский, выговаривая военному. – Ты виноват, дурья твоя башка. Если я заболею и умру, буду к тебе с того света являться.

– Товарищ капитан, виноват-с! – отвечал солдат. – Он сигарету попросил, господин полицейский. И на реку посмотреть. Воздухом подышать. Я только чуть-чуть приоткрыл дверь. На два пальца. А он…

– Тьфу! – плевался усатый коп. – Это же Гриня, рецидивист. Ты хоть ведаешь, куда мы его везём?

– Знамо, в Соликамск, – произнёс солдат. – В «Белого голубя». Не губите, мужики.

– Какие мы тебе мужики! – возмутился лысый. – Я, между прочим, дворянин. Дворянин! Пусть из ссыльных происхожу. Доедем до острога – так и знай, напишу кляузу. Самую гнусную кляузу!

В поезде было не просто тепло, а жарко. Я подполз к печке, от которой шёл красноватый свет, и протянул руки. На запястьях действительно были кандалы. Божественное тепло постепенно проникало внутрь моего тела. Наполняло энергией, силой. Но по мере того, как я согревался, конечности стали нестерпимо болеть. Обморожение! Как же я оказался в воде? И сколько там провёл?

– И кто я теперь? – спросил вслух незнакомым голосом.

Полицейские рассмеялись. Я продолжал рассматривать устройство кандалов. Грубые металлические обручи обхватили запястья, от них вниз уходила цепь. Снизу такие же обручи были на обеих голенях. Как я ни крутился, увидеть замочную скважину не смог. А ведь она должна быть. Одежда оказалась мокрой насквозь. Через некоторое время, когда я согрелся, то смог сесть. На ногах были такие же обручи: именно к ним шла цепь.

– Ты – Гришка Безымянный, – сказал усатый коп. – Что, совсем голову отбил, убивец? Да твоими приговорами можно выложить всю дорогу от Петербурга к Москве. И обратно.

– Ничего не помню, – покачал я головой. – Ничего.

В этом, конечно, была лишь половина правды. Я ничего не знал о судьбе Гришки Безымянного. Да и знать не мог! Мне уже доводилось отвечать за грехи занятого тела. В прошлый раз это едва не закончилось смертью. Но, по всей видимости, долги переходили по наследству.

Память о двух других телах, которые я занимал некоторое время, сохранилась. Это Лёша, московский студент-медик. То время мне вообще казалось сном, несбыточной фантазией. Я ли это был? И Семён Частный, московский бомж, который прятался от злопамятного брата своей бывшей девушки. Я ещё в предыдущей инкарнации перестал понимать, что реально, а что – нет.

– Ничего, в остроге ему быстро мозги вправят, – произнёс лысый полицейский. – Там такая голубятня, что боже упаси. Истинный монастырь покаяния. Тебе же говорили, Петруша, что Гриня наш дважды сбегал. Дважды драпа давал!

– Да куда бы он побежал… – оправдывался солдат. – Кругом – степь и вода. Степь и вода.

– В воду и ушёл, – назидательно сказал усатый. – Кабы не был он таким важным воробьём – хай бы себе и тонул. Но велено ж было – довезти. Довезти целым и подсадить к другим голубям.

– Живым! – рявкнул лысый. – А по твоей милости, Петруша, он чуть богу душу не отдал. Но ты глянь, до чего живучий. И воды нахлебался, и вымерз весь. А на тебе, сидит, лучики ловит. Тьфу! Понять не могу, с какого недосыпа наша Матушка с такими отбросами возится? Пулю в висок – и вся недолга.

От его слов у меня опять холод по коже пробежал. Лысый поставил на металлическую печку чайник, брезгливо обойдя моё новое тело. Что и говорить, дворянин! Я так и сидел, пытаясь согреться. Некоторое время мы ехали молча. От вибрации чайник подскакивал, и я боялся, что он упадёт на меня. Как вдруг…

– Хватай и бей, – услышал я голос. – Хватай и бей.

– Кто говорит?! – вскричал я и оглянулся.

Двое полицейских и военный посмотрели на меня с недоумением. Лысый даже перекрестился, но ничего не ответил. Через некоторое время из носика чайника пошёл пар. Потом я сидел и смотрел, как полицейские вместе с военным пили из кружек отвар. Я тоже протянул свои руки в металлических обручах. Мне по-прежнему было холодно. Вот только лысый полицейский не оценил мою просьбу.

– Кипяточка могу только в ладони плеснуть, – предупредил он. – И ничего мне за это не будет.

Когда полицейские отошли и сели на скамейку, ко мне приблизился солдат. Он вложил в мои ладони свою металлическую кружку и сказал:

– Пей, Гриня. А то точно чахотку подцепишь.

– Спасибо, – ответил я и с жадностью схватил кружку.

Чай пах чабрецом и прогревал до костей. Покалывание в кончиках пальцев усилилось. По всей вероятности, обморожение было существенным. Я вспомнил, что в последнюю свою инкарнацию умел лечить руками. Сосредоточился. На краю периферического зрения по-прежнему было две шкалы: синяя и красная. Подумал, что стоило бы проверить свои магические способности.

Если я так и оставался колдуном, то вырваться на свободу было нетрудно. По мере того, как я согрелся окончательно, мысли прояснились. Итак, Тимофей забросил меня в другое пространство (а может и время) с лишь одному ему известной целью. Мне он не объяснил ничего. Только спросил согласие. И почему я сказал ему «да»? Нужно было остаться в том самом Укрытии, возле Валуна… Там, по крайней мере, я не был злостным рецидивистом.

– Долго нам ещё ехать? – спросил солдата.

– Ты от него отойди! – рявкнул лысый коп. – Он тебя под монастырь подведёт, не сомневайся.

– Ещё пара сотен вёрст, – ответил военный, не слушая опытного коллегу. – Ты зачем выпрыгнул, а? Да ещё так ловко? Это сальто называется, так?

В голосе солдата я слышал восхищение. Да, он неприкрыто завидовал той ловкости, с которой Гриня едва не вырвался на свободу. Возможно, солдатик тоже хотел спрыгнуть с поезда, на ходу. Но смелости ему на это едва ли хватало. На стене я увидел кусок зеркала: кто-то приладил его за металлической скобой.

Я встал и посмотрел на себя. Удивлению не было предела! Передо мной был… Тот самый Семён! Хотя и отличия имелись: отметины от шрамов на лице, хищный оскал. И всё же, глаза, нос, рот – всё это было очень похожим. Просто брат-близнец какой-то! Я думал, таких совпадений не бывает.

– Смотри-ка, в себя пришёл! – рявкнул лысый полицейский. – Любоваться собою начал-с! Сейчас в камеру отведём. А там холодно, как в могиле!

– Не надо, – попросил я. – Правда, ничего не помню. Как вас зовут хоть?

– А нас не надо никуда звать, – ответил вместо своего товарища усатый коп. – Ежели хочешь чего, то и говори: господин полицейский, разрешите обратиться. Также следует называть свою фамилию и имя, дату приговора Её Величества императорского суда. И срок.

– И это, Гриня… – продолжил лысый. – Ты уж прости, но мы тебе не верим. Злобное ты существо. Подонок. Как тебя только земля носит?

– Я тоже вам не верю, – ответил ему. – Если вы, господин полицейский, за мной в воду ныряли, то почему у вас форма сухая?

– Да потому что я её снял, дурья твоя башка, – ответил лысый. – Как бы я тебя со дна поднял в мокром мундире? Это же чистая шерсть, дурья твоя башка! Как водой пропитается, непременно на дно утащит.

– А сапоги? – спросил я.

– Новые, форменные! – рявкнул лысый коп. – Да они дороже стоят, чем ты!

Значит, он разделся на берегу, наблюдая за моим погружением, и лишь после этого бросился в воду. Хитро. Сколько же времени провёл в реке Гриня? И как он вообще выжил после такого заплыва?

– Напрасно ты Старого обижаешь, – покачал головой усатый. – Он, ежели хочешь знать, спортом занимался. На играх Королевских выступал. Это тебе не хухры-мухры. Даже занял почётное второе место. С конца, правда.

– А в воду вошёл, как дельфин, – мечтательно протянул Петруша. – Какая грация…

Лысый полицейский ничего не ответил, а лишь продолжил попивать чай. Должно быть, мне нужно было сказать ему «спасибо». Поблагодарить за чудесное спасение. Но язык в эту сторону отчего-то не поворачивался. Я понимал, что за всеми событиями стоит какой-то план Тимофея. Вот уж, где актёр! Как он искусно выдавал себя за бездомного! Даже Григорий Бесстужев ему поверил.

– Я… Я прошу прощения, – выдавил из себя. – Наверно, хотел утонуть. Умереть. Теперь ничего не помню. Спасибо, что не дали мне утонуть, господин полицейский.

Люди в форме отчего-то засмеялись. Даже спокойный Пловец (так я решил звать лысого) хохотал, словно я сказал нечто очень смешное. Петруша лишь улыбался. Я прямо чувствовал, что он меня жалеет и сочувствует. Да уж, добрейшей души человек.

– Ты смотри, головой приложился, – произнёс Старый. – Об дно, что ли? Ты ж не достал до него, пакостник. Надо будет в его личное дело черкануть. Гриня извинился! И спасибо сказал.

– Да, событие, – согласился Пловец. – Может, он ещё и на путь выправления встанет?

– Ну не встанет, так ляжет, – резюмировал Старый. – В «Голубятне» и не таких ломают.

Плотная роба, которую я носил, никак не хотела сохнуть. Должно быть, её нужно было снять и куда-нибудь повесить. Но как это сделать в кандалах? Хорошо хоть, что мне не хотелось в туалет. И как только узники справляют свои физиологические потребности? Вопросов было много. А главный из них: что теперь делать? Положение заключённого меня категорически не устраивало.

– А какой у меня срок? – спросил своих сопровождающих.

– Поэна Капиталис, – ехидно сказал Пловец. – Или, как принято говорить у юристов: высшая мера.

Ноги подогнулись. Тело, которое только недавно мёрзло, бросило в жар. Глаза мои полезли на лоб, а дыхание перехватило. Наблюдая за охватившим меня ужасом, солдатик вздохнул. По всей вероятности, суровый приговор был известен всем, кроме меня. Пловец, заметив мой неподдельный страх, широко улыбнулся.

– И что же я такое совершил? – спросил дрожащим голосом. Умирать мне отчаянно не хотелось.

– Ты лучше скажи, Гриня, чего ты не совершал, – назидательно произнёс Пловец. – Банки грабил? Грабил. Дворян пытал? Пытал. А одного даже забил. До смерти! Ты, выродок разночинный, настоящего аристократа умертвил в муках. Да я бы за такое…

– Матушка подобные приговоры выносить не велит-с, да ты вынудил. Вынудил! – поддакнул ему Старый. – И Её же милостию будешь ходить по земле своими грязными ногами. Покуда она не решит…

– Что не решит? – прошептал я.

– Что время пришло, – закончил мысль Старый. – А что ты думал, всё так просто? Так гладко? Пулю в лоб – и вуаля? Нет, дорогой Гриня. Будешь ты жить и бояться. Бояться и жить! А Матушка всё помнит. У ней мозг – нечеловеческий. Аки компьютер американский. Макшинтож, слышал про такое чудо?

– Угу, – буркнул я и машинально поправил. – Только «Макинтош».

– Никак и такое похищал? – восхитился Старый. – Расскажи, как ента штуковина работает. Я только в кино видел.

– Не включал, – буркнул я.

После таких новостей разговаривать ни с кем не хотелось. Я не только попал в тело преступника, но и должен был умереть. Что же такого натворил этот настоящий Григорий? Кого он пытал? Кого убивал?

– Всё трендят, – раздался в голове голос. – Кроме того, что смертушка близенько-близенько.

Ну и нравы в этой империи! Если сказанное было правдой, то пытка преступников действительно была изощрённой. Если вдуматься, то один раз умереть легче, чем всё время жить в страхе. Впрочем, гибель в мои планы не входила. И, вероятно, не только в мои. Я внезапно подумал, что вполне мог бы убить их всех. Всех троих. И ещё больше – кто станет на моём пути. И…

– Ты глянь, глянь! – рявкнул Старый, вскакивая с лавки. – Петруша, а-ну, отойди!

– Что случилось? – удивился военный.

– Ты глянь, как у него глаза загорелись! – продолжал полицейский. – Сказано ж тебе: рецидивист. Упырь!

Его слова меня отчего-то не обидели, а развеселили. Я улыбнулся – криво, одним лишь уголком губ. Да уж, должно быть, от этих перемещений пострадала психика. Откуда у меня в голове такая мысль – убить полицейских? И военного? Но стоило только прокрутить её в мозгу, как он стал услужливо предлагать варианты уничтожения противников.

– Значит, так, – раздался в голове незнакомый голос. – Вот этого романтика – головой в печь. Со всей одури. Чтобы черепуха треснула. Хватаешь у него штык-нож. И – метким броском в лысого. Он опасный. Только он опасный из троицы ентой. А потом, тут же, врукопашную: на жирдяя. Тот покуда кабуру свою расстегнёт, ты уже в дамки выйдешь. Ну или сдохнешь. А где наша не пропадала?

Я в ужасе крутил головой, пытаясь обнаружить источник шума. Вот это дела! Мало того, что я путешествовал между мирами. Мало того, что занимал чужие тела, будто костюмы или автомобили. Так у меня ещё и крыша отъехала! Начисто! Удивлял говор внутреннего голоса. Например, я прекрасно знал, как говорить и писать слово «кобура». Но он произносил именно так: «кабура», с ударением на первый слог.

– Ну ты гуманист, – продолжал голос. – Ладно. Скоро начнёшь слушать меня. А то оба сгинем. В смысле, я сгину. Тебя-то и не, поди.

– А ты кто? – мысленно спросил я.

– Гриня, – вздохнул он. – Был. Таперича ты – Гриня.

– Ничего не помню и не понимаю, – подумал. – Как я твоё тело занял, бандит?

– А шоб я знал, – ответил настоящий Григорий. – Дело так было. Солдатик дверь открыл – на палец. Я его толкнул, он рухнул. Тут же – сдвинул дверь. Шаг, качусь. Весь сжался. Гляжу – река, но край виден. Бегу. Ну, как бегу? В кандалах побегай, ага. Нырнул – думаю, выплыву куда. А чувствую – тону. Ухожу. И тут – свет. Мужик такой бородатый, с волосами длинными. И спрашивает: жить хочешь? Баю ему – да. Ну он… И всё. И тебе отдал моё туловище, значится…

Эту информацию нужно было переварить. Я задал ещё несколько вопросов по поводу света и бородатого мужика. По всему выходило, что это был Тимофей. Он, вероятно, мог менять своё обличье. Вот только как он перенёсся так далеко от Москвы? Название города, Соликамск, было мне знакомо. И, кажется, он находился в сотнях километров от места моей последней инкарнации.

– Нельзя никого убивать, – пожурил я Гриню. – Я – врач. Доктор!

– Нельзя, но можно, – буркнул предыдущий владелец тела. – Научу. Коли лепила, так знаешь, как кровь выпускать.

Колёса поезда продолжали мерно отстукивать ритм. Я снова уселся у печки и опёрся спиной в стенку. Тепло согрело меня, и я уснул. Лишь одно я мог сказать с уверенностью. Больше я не хотел быть безвольным наблюдателем. Теперь мне хотелось побеждать. Уж не знаю, что так подействовало на меня: новое тело или те унижения, что я перенёс за последние недели в теле бомжа.

Я решил выбраться из тюрьмы и сбежать. И больше никогда не вести дел ни с антимагами Григория Бесстужева, ни с бесноватым Тимофеем. Но как это сделать? Задача выглядела невыполнимой. Скажу больше: уже скоро её стало сильно затруднять одно обстоятельство.

Глава 2. Вечер… в избу

Ритмичный стук колёс убаюкивал, но спать на жёстком полу было жутко неудобно. Вероятно, этот вагон был чем-то вроде комнаты отдыха для конвоиров. Несколько лавок, стол, а ещё – металлическая печка-буржуйка. Если бы не её тепло, то я бы точно умер от переохлаждения. Любопытно, что мой спаситель вообще не демонстрировал никакого дискомфорта. Его погружение в холодную воду не особо выбило из колеи.

Едва я согрелся, едва к ругам и ногам вернулась чувствительность, я тут же провалился в сон. При этом я поймал себя на мысли, что полностью отключиться не могу. Словно что-то мешало провалиться в забытье. Думаю, что спал я совсем недолго, когда ощутил уже знакомый футбольный удар в ягодичную мышцу. Должно быть, Пловцу моё расслабленное состояние показалось слишком вызывающим.

Я сел, насколько позволяли кандалы. Заодно смог рассмотреть их: металлические браслеты цеплялись к ногам и рукам, скреплялись между собой цепями. Внутри было нечто вроде прорезиненного покрытия. Но то ли от старости, то ли от некачественного исполнения оно почти стёрлось. От металла исходил неприятный холод, а края браслетов натирали кожу.

От жара печки я окончательно согрелся и успел просохнуть. И о чём только думал этот рецидивист, когда в воду нырял? Чистое безумие – плавать с таким отягощением. После сна болела голова, но силы ко мне вернулись. Теперь одежда была просто сырой: носить такую неприятно, но терпимо.

– Вставай, падаль! – рявкнул полицейский. – В камеру пошли. А то Кренов мне голову оторвёт, если узнает, что я тебе разрешил возле печки дрыхнуть.

Я решил не спорить с ним и поднялся на ноги. Сделать это в кандалах было нелегко. Но на этот раз мне досталось на удивление тренированное тело. Я прямо ощущал крепость мышц и их упругость. Внезапно поезд начал резко тормозить, полицейские и солдат зашатались, пытаясь удержаться. Я же интуитивно выставил стопу под углом и даже не сдвинулся с места.

– Вперёд! – вновь сказал Пловец. – Акробат чёртовый!

– Как скажешь, господин, – ответил я ему с хищной улыбкой.

Полицейский вздрогнул, а я – удивился собственным словам. Мне хотелось идти твёрдой походкой, но в кандалах это было невозможно. Что за время такое? Вроде бы, в прошлый раз на дворе стоял 1989-й год. Тогда откуда кандалы? Насколько мне было известно, их запретили давным-давно, ещё до революции. Мы проследовали через два вагона, и путь казался мне бесконечным.

Я пытался подобрать темп и ритм, чтобы движения не причиняли мне боль. Но увы. Полицейские словно подгоняли меня, и приходилось делать много мелких шажков, каждый – примерно треть от нормального. Пловец снял амбарный замок с двери, с трудом сдвинул её в сторону. Раздался неприятный скрип.

– Вот твоё купе, сволочь! – сказал лысый полицейский. – Располагайся поудобнее. Скоро придёт проводник и предложит чай.

На этих словах они оба рассмеялись. Я вспомнил, как путешествовал на поездах и действительно любил пить чай из гранёного стакана с металлическим подстаканником. Да с какими-нибудь белорусскими вафлями… Вкуснятина.

– А куда мы едем? – спросил я.

– На курорт! – рявкнул Пловец. – Пошёл, кому говорю!

Вдвоём они втолкнули меня внутрь и сдвинули дверь обратно. Ну что я могу сказать? Условия внутри были отвратительными. Ни табуретки, ни полки – ничего. В углу лежал крошечный плед. А ещё в этой камере оказалось жутко холодно. Когда я дышал, изо рта валил пар. Крошечная полоска окна располагалась под потолком и была наглухо закрыта решёткой. Жуткое место. У меня было ощущение, что я – персонаж книги в дешёвом бульварном романе, а не живой человек.

Сколько тут можно продержаться? Сырая одежда стала тянуть из тела последнюю энергию. Зубы отбивали ритм. Как мне выбраться отсюда. Я внимательно осмотрел обшивку. Нигде не увидел никаких болтов и других видов крепежа. Дверь сдвинуть в сторону изнутри было невозможно – не за что зацепиться. Дотянуться до потолка тоже не получится. Холод, тем временем, пробирал до костей.

– В одеяло вкрутись, – раздался голос Грини в голове. – Околеешь от холода!

Я подумал, что совет был здравым. Поднял плед и попытался укутаться в него. Но как это сделать, если на руках – кандалы? Некоторое время я пытался неуклюже набросить тонкое одеяло на плечи, но ничего не получалось. И тут опять на помощь пришёл голос в моей голове:

– Голову нагни, дурья твоя башка! – ругался он. – Вот, а теперь на голову мотай. О, гляди, справился. Ну, может и не сдохнешь.

– Ты бы лучше помолчал, – подумал я. – Сам в воду полез. Поэтому и одежда теперь сырая.

И внутренний арестант действительно замолчал. У меня появилась мысль сесть в угол и сжаться в комок. Так, в позе эмбриона, тепло бы терялось медленнее всего. И опять настоящий Гриня остался не в восторге от такого решения.

– Сидеть – нельзя, – хрипел он. – Околеешь. Двигаться надо. Двигаться!

– А по ночам как тут выживают? – спросил я.

– Сбрасывают полку, – объяснил Гриня. – Дают одеяльце толще. И печку жарят.

– А почему днём не жарят?

– А хрен его знает, – ответил арестант. – Слышь, залётный. А ты как тело моё увёл?

– Понятия не имею, – подумал я. – Сам бы хотел в этом разобраться. И выбраться отсюда.

– Ну и на чёрта мне такой машинист? – возмущался Гриня. – Который не знает ни черта? Сгубишь ведь меня!

– Я тоже не в восторге, – объяснил ему. – Вообще не подписывался на такие приключения.

Такое отношение к заключённым в этом мире не могло вдохновлять. Кандалы, холодные вагоны, пинки. И почему я всё время попадаю в такие неприятности? Времени поразмышлять на эту тему было предостаточно. Должно быть, я действовал слишком импульсивно. Торопился там, где не нужно было. И на тебе – приплыл.

По настоянию своего провожатого из головы я двигался. Это действительно работало. Через некоторое время мне стало почти совсем тепло. А ещё – я приноровился передвигаться так, чтобы кандалы не мешали. Для этого нужно было выставлять вперёд оба колена – шаг становился шире. Насколько это возможно.

– Почти доехали, – сказал Гриня. – В голубятню, значит.

– А почему в голубятню? – спросил я.

В голове тут же возникли образы тюрем, которые я почерпнул из своего детства и юности. Голуби (или петухи) – это заключённые с низким социальным статусом. Даже вспомнить не могу, откуда я это знаю. Ну а кто в России с подобным не знаком? А тут таких, выходит, целая тюрьма? Да уж, занимать подобное тело было, что называется, брезгливо, о чём я тут же сообщил рецидивисту.

– Дурья твоя башка, – ругался Гриня. – Ты такой базар из головы отфильтруй. Что может быть краше бабы, а?

– Ничего, – согласился я.

– Так причём тут… Тьфу! – продолжал рецидивист. – Голубятня – это острог. Так вечно было.

– А почему выбрали именно такую птицу? – напирал я на Гриню.

– Почём мне знать? Ты лучше ходи, чтоб тело моё не сгубить. Обормотина!

Вот так, даже мой внутренний голос на меня ругался. В скором времени поезд замедлил ход. Важное дело, о котором я совершенно не подумал возле печки – это снять и высушить сапоги. Теперь ступни пробирал просто могильный холод. Снимать сапоги теперь, в холодном вагоне, я не решился: в камере было и без того холодно. Сырая одежда причиняла жуткий дискомфорт.

– О чём ты только думал, когда в воду нырял? – спросил я Гриню, но он молчал.

Наконец, поезд остановился. Не знаю, как вам, а мне такой вид транспорта нравился всегда. Если ты едешь на автобусе или в маршрутке, то на какое-то время ты превращаешься в груз. Встать во время движения нельзя. Заняться нечем – только смотреть в окно или пялиться экран смартфона. Поезд, особенно дальнего следования – другое дело.

Можно пить чай или кофе. Можно ходить в туалет или бродить по вагонам. В ресторан сходить, наконец (были бы деньги!). В поездах всегда царит романтика. Но здесь, в мрачном вагоне, ничего подобного не было. От тишины, которая воцарилась после остановки, душу пробирал страх. Прошло минут тридцать, но ничего не происходило. Может, про меня забыли? Или хуже того: оставили здесь медленно подыхать?

– Движься, – сказал Гриня. – А то тело моё загубишь!

Я продолжил ходить туда-сюда по купе-камере. До чего же опасным был рецидивист, если его определили в отдельное помещение? Прошло ещё минут тридцать, а может и больше – часов у меня всё равно не было. Ничего не происходило. Наконец, я не выдержал и принялся молотить по двери плечом. Всё же, колодки не давали мне сделать это нормально, но звук получался громким. Тишина. Молчание.

– Ты что творишь? – возмутился внутренний Гриня. – Терпи, твою бабушку! А то зачумазят!

Мне очень хотелось позвать переводчика с имперской фени на нормальный русский язык. Но проблема холода встала передо мной в полный рост. Теперь меня стала колотить мелкая дрожь, а зубы принялись стучать. Чтобы хоть как-то согреться, я стал прыгать и приседать – насколько позволяли колодки. Помогало это слабо. Прошло ещё неизвестно сколько времени, прежде чем дверь со скрипом съехала вбок.

– Гришка! – воскликнул Пловец. – Живой. А мы-то надеялись… Ну, коли так, выползай.

В узком проходе вагона находилось сразу пять полицейских. Пловца я узнал лишь благодаря характерному говору, потому как теперь все полицейские носили защитную экипировку. Шлемы, куртки со вставками (я почему-то подумал, что с кевларовыми), высокие сапоги. А противостоял им я – озябший узник в кандалах. Перемена была тем более разительной, ведь буквально пару часов назад мы мирно сидели в одном вагоне с печкой и пили чай.

– Шагай быстрее! – рявкнул один из полицейских и попытался ударить меня дубинкой.

Но я сделал молниеносное движение – и увернулся. Тело словно само отреагировало на возникшую опасность. Это было интересно. Резина дубинки ударила о металлическую обшивку, оставив на ней вмятину.

– Отставить, Артёмов! – рявкнул один из полицейских, и голос его напоминал лай собаки. – Без моей команды – никакого рукоприкладства.

С трудом, подпрыгивающей походкой, я доковылял до выхода из вагона. И тут вскрылась ещё одна проблема. Я оказался примерно в метре над деревянным перроном. Вниз вела почти отвесная лестница – как и во всех поездах. И никто из полицейских не собирался мне помогать. Как спуститься по ней и ничего себе не сломать?

– Вниз! – рявкнул собачьим голосом коп. – Прыгай.

– Высоко, – возмутился я. – Снимите кандалы.

– Ща сниму! – прорычал полицейский.

А дальше произошла трагикомичная ситуация. Я обратил внимание, что штанина робы задралась – а меня и без того пробирал холод. Нагнулся, чтобы опустить её – и надо мной просвистела дубинка. А потом – пролетел тот самый полицейский, что не велел без его команды применять насилие. Со стороны всё выглядело так, будто я увернулся от удара в самый подходящий момент. Конвоир рухнул на перрон, ударившись ногой.

– Мать твою, арестант! – простонал полицейский. – Бедро! Нога…

При падении он неудачно приземлился, и теперь корчился на земле. Не помогла даже броня и вставки. Мой внутренний собеседник буквально рыдал от восторга. Воспользовавшись всеобщим замешательством, я развернулся спиной к перрону и аккуратно сполз вниз. Полицейский-неудачник от боли бил кулаками в деревянный перрон и извергал проклятья.

– Сам виноват, – сказал Пловец. – Неча было палкой махать, коли не умеешь. Ищи теперь тут врача!

– Ага, до острога – десять километров, – поддакнул второй полицейский.

– Я могу осмотреть, – подал голос. – Я… Это… В больничке санитаром работал. Кое-чего умею.

В десятке метров от безлюдной станции стояло несколько грузовиков. Они напоминали современные автомобили из Москвы 2022-го года, но при этом в деталях отличались от них. Например, кабины были гораздо выше, а лобовые стёкла выгибались дугой. Интересно, какие грузы в этих машинах собирались везти?

– Ага, осмотреть он собрался! – рявкнул один из конвоиров. – Добить хочешь, Гриня? Пошёл в бус. Быстро! Шагай!

Некоторое время я высматривал автобус, пока не догадался, что мне нужно идти к грузовику. Делать это арестантской походкой в кандалах было делом непростым. Автомобиль был заведён, на водительском месте сидел мужчина в тёмно-синем мундире. Мотор рычал, как беременный медведь, которому вот-вот предстоит разродиться. Цвет кузова напоминал хаки, созданный пьяными прапорщиками. Абсурдную картину дополняла надпись: «Боже, храни Императрицу!»

Грузовой отсек одного из автомобилей был закрыт на хитрый замок. Полицейский помог мне взобраться на импровизированную лестницу из автомобильных покрышек. Потом он отпер замок – и втолкнул меня внутрь. Закрыл. Вся эта операция в умелых руках заняла около двух секунд. Мне оставалось довольствоваться лишь тем, что передвигаться в броне копу тоже было нелегко.

Внутри горел призрачный свет. После яркой улицы я ничего не видел – только зелёные пятна. Постепенно они уменьшились. Вдоль кузова тянулась длинная металлическая труба. К ней были прикреплены цепи десяти узников. Даже в тусклом свете их рожи вызвали у меня страх. Про таких говорят – ничего святого. Должно быть, всё время, что я мёрз в камере-купе, арестантов заводили в грузовик.

– Ктой-то там пожаловал? – раздался хриплый голос. – А ну, братва, пошевелись.

Все десять узников стали двигаться вдоль трубы на своих цепях. У меня тут же возникла ассоциация с десятью псами. Арестанты приближались с двух сторон, а я так и застыл. Что им сказать? От страха у меня все блатные заходы вылетели из головы. Да и работают ли они тут, в этом странном мире?

– Тут вся братва перед тобой! Молчишь чё? – произнёс визгливым голосом один из узников.

– Штифт тебе в плечо! – ответил я.

«Ну, ты попал, – раздался внутренний голос. – Кто ж так в избу заходит?»

«А как надо? – спросил я».

«Сам заварил тюрю – сам и жри, – ответил настоящий Гриня».

Все десять узников подошли ко мне вплотную. Впрочем, поскольку труба начиналась примерно в двух метрах от ворот, я был в безопасности. На меня смотрели перекошенные лица с татуировками, шрамами и клеймами. Ну и рожи! Угораздило же меня оказаться в таком теле.

– Чё, проблемы? – импровизировал я. – Не рады? Ну так и я вам не царский червонец!

Раздался ропот. Голос в голове хихикал над моими навыками тюремной дипломатии. Я, сказать по правде, был в растерянности.

– Ты чё, забыл? – визжал тот самый арестант. – Ты чё, недокумекал? Ты на кого крошки сыплешь, а?

– На кого сыплю, тем прощаю! – рявкнул я. – И вообще. Стойте, как псы, на своих цепях. Потом поговорим. В колонии.

Ропот недовольных узников стал ещё громче. Раздалось несколько крепких выражений: клянусь, в нашем мире я таких не слышал. Воспроизводить их не буду, чтобы этой книге не присвоили маркер «18+». Но поверьте на слово: игра слов была весьма занятной.

– Ты где тут псов увидел? – спокойно спросил один из пассажиров.

Он был крупным, с абсолютно лысой головой и лёгкой небритостью на лице. Добавь ему бороду – получился бы викинг. Кожа на черепе была испещрена шрамами. Спокойный голос и глубокая уверенность в его силах пугали сильнее, чем угрозы и маты. И всё же, я был в безопасности.

– Стоите, как собаки, – объяснил я. – Даже не здороваетесь. Это мне как на такое отвечать?

– А, понял базар, – наигранно сказал безбородый викинг. – Понял. Ну здравствуй, Гриня. Дай, гляну на тебя вблизи.

Не знаю почему, но голос здоровяка мне не понравился. А ещё больше мне не понравился звук щелчка – замок, на который была закрыта цепь, разомкнулся. Безопасной дистанции между нами больше не существовало.

Глава 3. Поединок бесчестия

Кузов грузовика был весьма просторным, но явно непредназначенным для людей. Думаю, перевозку заключённых в таких условиях в 2022-м году признали бы негуманной и опасной. Риск травматизма – крайне высок. И мне, как медику, это было очевидно. Арестанты больше напоминали пленных: ни присесть, ни разогнуться. Хотя чего это я? На мне и вовсе были кандалы, которые превращали движение в пытку.

Нравы в империи были просто варварскими. Безбородый викинг приближался медленно: как рок или зима в «Игре престолов». Но движение это было неумолимым. Драматизма добавило и то обстоятельство, что наш грузовик тронулся с места. Узники немного дёрнулись, некоторые даже схватились за трубы. А мой противник не сдвинулся с места ни на сантиметр. Он буквально уничтожал меня взглядом.

– Что, Гриня, – сказал он. – Хотел сдохнуть? Ну, сдохнешь.

– А в чём суть претензий? – спросил я. – И кто ты такой вообще?

Невольные зрители начали перешёптываться между собой. Мои слова они восприняли не буквально. Мол, я ставил вопрос шире: кто ты такой, чтобы мне угрожать? Мне стала понятна медлительность викинга. Он боялся! Видимо, у Грини была такая репутация, что лишний раз к нему не рисковали приближаться.

– Ты что, Серёжу Питерского забыл? – спросил неприятель. – И должок тоже забыл?

– Забыл, – признался я. – Я вообще-то чуть не утонул, Серёжа Питерский.

– Вот об это и будем кумекать, – прорычал противник. – Татским кодексом задницу вытер? Сейчас ответишь.

– Так нечестно, – начал спорить я. – У тебя руки свободны. А я в кандалах. Как мы драться будем?

– Ну так сними, – ответил Серёжа и широко улыбнулся.

Я машинально отметил, что состояние его зубов оставляет желать лучшего. Камень можно сбивать перфоратором, а кариес укоренился… Итак, очередной поединок. Нужно было колдовать, но как? В призрачном свете ламп я искал решение.

– Может, до колонии потерпишь? – предложил я Питерскому. – Там и подерёмся. В нормальных условиях.

– Экой ты болтливый стал, – сморщился Серёжа. – Непонятно только ни черта.

«Башкой ему, – предложил Гриня. – В бубен».

– Он ждёт удара, – вслух сказал я. – Так он точно победит.

– Ты с кем там базар ведёшь? – рыкнул неприятель. – Тронутого изображаешь? Поехавшего?

– Не обращай внимания, – ответил я. – Так в чём суть претензий? Можно мне перед смертью узнать?

– Ты утопиться удумал, – объяснил Серёжа. – Тати так не делают. Тати за воздух зубами хватаются.

– Я и не топился, а сбежать хотел. А кто такие тати? – невинно осведомился я.

Слово показалось смутно знакомым, но значение я вспомнить не мог, как ни пытался. Это «папа» по-белорусски, что ли? У меня в школе был белорус, он некоторые слова знал. Мой вопрос о татях почему-то вызвал гул среди остальных арестантов. Они возмущались, на чём свет стоит. Сильно ругались, рычали! Стало понятно, что я задел какие-то тонкие струны их каторжных душ.

– Сейчас ты сдохнешь, – объявил Серёжа Питерский. – И татский мир чище станет. Хуже пса полицейского, тьфу.

Всё же, перед смертью мне хотелось узнать, чего он так перевозбудился. На помощь пришёл бывший владелец тела. Оказывается, тать – это вор, преступник. А я их, выходит, оскорбил подобным вопросом. Ну что ж, ничего нового. В 2022-м году говорили про воровской закон, а в параллельном 1989-м – про татский кодекс. То же самое, но поэтично. Поскольку я так и стоял, викинг пришёл в лёгкое замешательство. Обдумывал удар.

– Дай мне руки, – потребовал Гриня.

– В смысле? – удивился я. – Как я это сделаю?

– Ты как будто в кругу, – объяснил он. – Выйди. Я стану. Ненадолго, ну!

– Ну нет, – возмутился я. – Ты потом так просто не уйдёшь.

– Уйду.

Ещё ни разу за время своих путешествий по чужим телам я не пытался передать управление кому-то другому. Но всё когда-то бывает впервые. Я сосредоточился и увидел на краю периферического зрения артефакт, про который говорил Гриня. Только не в виде круга, а скорее звёздочки. Подумал о ней, сосредоточился – и сразу ощутил перемену. Тело больше мне не принадлежало. Хотя при этом я наблюдал происходящее глазами каторжника и всё чувствовал.

– Серёня, Серёня! – сказал настоящий Гриня, и тембр неуловимо поменялся. – Ты сёня как, серёнькал?

И заржал гнусным, противным смехом. Удивительно, но он был поддержан как минимум двумя другими арестантами. Они так и катали по своим рецидивистским губам этот каламбур: серёня серёнькал.

– Чё, подойти хошь? – продолжал Гриня. – Так подходь, не дрейфь. Вот он я, стою. В стяжках мои крылья. А ты – вон какой соколик.

– А я не спешу, – улыбнулся Питерский. – Ехать нам долго.

– Продался небось синим? – подначивал его рецидивист. – Они тебе и ключ дали от цепянки?

– Ах ты, паскуда! – рявкнул неприятель. – А ну, возьми слова взад!

– Да ты просто обсерёнькался, Серёжка, – произнёс Гриня мерзким голосом. – И штанишки к жопке липнут.

Оскорбление оказалось последней каплей. После обидных слов противник ринулся в атаку. Он сделал несколько широких шагов, а тело Гриши до последней секунды оставалось расслабленным. Совсем расслабленным. Он только нагнулся и подался вперёд – самую малость. А потом – резко оттолкнулся от земли и совершил умопомрачительный кульбит. Что-то вроде обратного сальто, но с кандалами.

Я не думал, что это возможно. У меня дух перехватило от такой акробатики. Раздался хруст, звон, лязг. Гриня, между тем, спокойно приземлился на ноги. И как только у него получилось прыгнуть через голову в тесном кузове? От удара Питерский отлетел в противоположную часть грузовика. Из раны на его голове обильно текла кровь. Даже в тусклом свете мне было заметно, что череп получил повреждения.

– Ну, кто ещё желает Грине предъявить? – спросил рецидивист. – Кто тут татский кодекс своим поганым ртом мять будет? Предъявляйте. Предъявляйте, черти! Я вас всех запомнил. Я…

Молчание. Я физически ощутил страх, который исходил от остальных узников. Они боялись Грини. Да чего там, я и сам был в ужасе от него. Из последних сил я сконцентрировался на звёздочке – и перехватил управление телом. Пока он тут всех не поубивал. Речь рецидивиста прервалась на полуслове.

– Да чё, Гриня! – сказал один из узников, отодвигаясь по трубе назад. – Это чисто Серя забубнил. Нарушил, продался. Мы без претензий.

– Ага, – поддакнул ему другой. – На твоё место метил, болезный! Претензий нет, слышишь!

Раздался стон. Несмотря на страшные травмы, Серёжа Питерский был жив. Не слушая остальных узников, я приковылял к вору, как мог, нагнулся к нему. Извернувшись, проверил пульс. Да уж, черепно-мозговые травмы такой тяжести нелегко излечить даже в условиях современной медицины. А тут, на краю альтернативной России? Серёжа обречён. Впрочем, я не испытывал ни капельки сочувствия к жертве.

– Значит так, – рявкнул я, отходя от поверженного врага. – Зла я на вас не держу, черти. Моя цель – сбежать из тюрьмы. У кого есть план – готов выслушать. Помогу, чем смогу.

«Ты что такое балбочешь? Тут кроты! – раздался недовольный голос Грини. – Половина голубятни такая!»

– Маэстро, – сказал один из узников. – Серёню надобно добить.

– Это ещё зачем? – возмутился я.

– Татский кодекс… – пожал он плечами, насколько это позволяли цепи. – Врага – добивать. Друга – спасать.

«Добей, – посоветовал Гриня. – Я б добил».

– Значит так, слушай мою команду, голуби, – громко произнёс я. – Теперь врага добиваем только если… Только если раны не смертельные. А так-то Серёже Питерскому уже не помочь. У него травмы не совместимы с жизнью. Даже если бы за нами ехал реанимобиль – уже ничего не вышло бы.

Тут я, конечно, кривил душой. Бывают такие люди с богатырским здоровьем, которым крайне трудно умереть. И, видимо, несчастный Серёжа относился к их числу. Несмотря на массивную кровопотерю, он продолжал подавать признаки жизни. Рефлекторно двигал руками, хрипел, стонал. Но мне, как будущему врачу, была ненавистна идея кого-то добивать.

– Как так? – удивился один из арестантов. – Кодекс не мы скумекали! Сказано добивать, значится – добивать.

– Всё течёт, всё меняется, – туманно ответил я. – Сколько нам ещё ехать, братва?

Ответом мне было молчание. Видимо, произнесённое не сочеталось с их воровскими законами, но сказать мне об этом в лицо никто не решался. Дальше мы ехали в атмосфере неловкости. Гриня оказался прав: идею побега никто не развивал.

Странный у них кодекс: если один за всех, то почему никто не захотел мне помочь с побегом? Прошло некоторое время, прежде чем машина остановилась первый раз – довольно резко, из-за чего многие заключённые схватились за трубу. Потом грузовик тронулся, проехал ещё немного и замер снова. «Приехали» – подумал я.

– Ты – точно приехал, – мысленно ответил мне Гриня. – Ты кто такой, а?

В прошлый раз владелец тела не докучал мне своими вопросами. Я бы никогда не выбрал жить бок о бок с преступником. И зачем Тимофей меня так подставил? То, что меня действительно раздражало – это отсутствие какого-либо внятного задания. Миссии. Цели. Зачем я тут? Пребывание в унылой келье для послушников антимагов уже не казалось таким ужасным. Раздался скрип дужки замка. После этого дверь открылась – в проёме показался свет.

– Гриня! – удивился полицейский, увидев меня внутри. – Живой?

– Да, – машинально ответил я. – А что не так?

Свет с улицы слепил. Я будто перенёсся в прошлое, ну или в какую-то туристическую локацию. Мы находились внутри каменного города: позади были разные здания, не очень высокие. Справа возвышалось тюремное здание: на это намекали массивные решётки на окнах. Полицейский носил тёмно-синюю форму и, несмотря на холодную погоду, был одет довольно легко. Без брони и шлема.

– Да, господин Кренов! – рявкнул он. – Устав, слышал про такое? Ты хоть знаешь, кто я?

«Не-а! – предостерег меня Гриня. – Полный отказ. Шли его в преисподню, быстро».

Я решил выбрать нечто среднее, и просто промолчал.

– Выводи! – приказал Кренов.

Грузовик подъехал к высокой рампе, поэтому перейти на неё было нетрудно. Другие полицейские принялись выводить заключённых. В отличие от сопровождавших в поезде, эти парни были максимально спокойны. Полицейский со списком громко произносил фамилии и клички. И когда они дошли до умирающего Серёжи…

– Красный код! – крикнул кто-то изнутри.

Кренов тут же вбежал в кузов. Он появился обратно через пару минут, и лицо его искажала злоба.

– Кто? – рявкнул он. – Как?!

«Точно крыса, – сказал Гриня. – Так я его, о».

– Кто? – продолжал Кренов. – Все пойдёте под суд. Все!

Тут, видимо, заработал тот самый татский кодекс. Заключённые молчали, но не отводили глаз от грозного начальника. Кстати, в кандалах стоял только я, остальные носили наручники. Кренов внимательно обвёл взглядом каждого и остановил взор на мне. Да уж, выдержать его было нелегко. Очень тяжёлый человек!

– Гриня, твоих рук дело? – спросил он.

– Нет, – честно ответил я. – Пальцем его не тронул.

«Вот это правильно, – поддержал меня внутренний рецидивист. – Всегда в отказе сиди. И не вставай».

– Никак, Серёня хотел тебе должок отдать? – продолжал свой допрос Кренов, не слушая моих возражений. – А ты, значит, выжил? И ответил?

– Да он просто за поручень не держался, – беззаботно сказал я. – Вот и ударился.

«Скажи ещё, чтобы кусок замороженного мяса ко лбу приложили!» – потребовал настоящий Гриня.

– Так и было, – поддакнул кто-то из арестантов. – Упал, ударился.

– Угу, – поддержал его второй голос. – Крылья плохо пристегнули!

– Молчать! – крикнул полицейский. – Разговорчики.

Он присел на корточки и проверил целостность моих кандалов. Дёрнул руками так, что я еле удержался на ногах. Посмотрел мне в глаза. Рецидивист внутри головы тут же предложил уступить ему управление телом, чтобы он мог повторить свой удар в прыжке. Я отказался. Этот Кренов, по всей видимости, был крепким орешком. Но тоже, как и арестанты, крайне неприятный человек, с которым мне не хотелось общаться.

– Что, кандалики трут? – спросил он с гаденькой улыбкой, поднимаясь. – Две недели в них путешествуешь.

– Ага, – кивнул я. – Раз уж меня доставили к месту. И раз уж я выжил… Можно ли снять амуницию?

Кренов не оценил мой юмор. Он сощурил глаза, будто пытался заглянуть в мою душу:

– Выжил ты, да жив ненадолго, Гриня, – с постной улыбкой сказал полицейский. – Скоро всё решим, не боись.

Глава 4. Русский характер

Трудно представить себе место более гнетущее, более мрачное, чем русская тюрьма. Даже здесь, в альтернативной империи, атмосфера угнетала. Кандалы мне так и не сняли – пришлось ковылять в них. Железные дужки натёрли запястья, больно бились о наружную и внутреннюю лодыжки (те самые отростки, которыми мы любим биться о края мебели).

Мне очень хотелось осмотреть кожные покровы и убедиться, что раны не инфицированы. Вообще не мешало бы изучить новое тело, но кто бы мне разрешил? Мы все шагали вперёд, выстроившись в цепь. В нашем грузовике было одиннадцать заключённых, теперь их осталось десять. Мрачная процессия угрюмо двигалась по внутренней территории тюрьмы.

Предстояло идти в некий «главный корпус», как его величали заключённые и надзиратели. Я видел, как из двух других автомобилей выгрузили ещё три десятка арестантов. Теперь они все стояли вдоль длинной стены одного из корпусов, упершись ладонями. И это на пронизывающем осеннем ветру! Я смотрел на их лица и руки, скорее со скуки, чем из любопытства.

Отнюдь не только представители титульной нации. Было много арестантов с азиатскими и арабскими чертами лица, смуглой кожей, чёрными волосами. Сопровождавшие нас полицейские объединились с местными надзирателями. И выглядело это странно. «Поездные» – в экипировке, в шлемах, с защитой. А местные – в довольно лёгких кителях и брюках, да ещё и с фуражками.

– Далеко идти? – спросил я одного из конвоиров, намекая на неудобство кандалов.

– Разговорчики, – буркнул он. – Что, нравится Соликамск? Полторы тысячи вёрст от Москвы, а какая глушь. Любишь глушь, Гриня?

– Разговорчики, – передразнил его я, за что получил ощутимый подзатыльник.

Мы прошагали добрых пятьсот метров, и я окончательно выбился из сил. Как Гриня с таким утяжелением сбежал из поезда и собирался переплывать реку? Чистое безумие. Ещё больше меня занимал вопрос, как Пловец извлёк из воды тело рецидивиста. Тем паче, если Гриню так хотели убить…

Под конвоем нас десятерых ввели в административное здание. Я уже не был точно уверен, в каком времени нахожусь. Такое вполне могло существовать и в современной России. Бетонные ступени, деревянный козырёк, какие-то нелепые ковровые дорожки за массивными дверями.

Из забавного: решёток тут не было. Очевидно, корпус был главным из-за людей, что тут обитали. Начальство! Все заключённые бодро вошли внутрь, и только я тянулся в хвосте. Подниматься по ступеням в кандалах – чистая мука. С трудом я преодолел это испытание и присоединился к остальным. Дверь мне заботливо придержал кто-то из полицейских. Я чуть не сказал «спасибо», но вовремя сдержался.

– Становись! – рявкнул один из надзирателей.

Девять арестантов послушно выстроились вдоль стены. Я стал последним. Мимо нас торжественно прошагал Кренов. Что за походка! Можно подумать, он шёл не возле опустившихся преступников, а шагал мимо строя солдат. Нос Кренина был гордо поднят вверх, а плечи – расправлены.

Он отпер ключом, который висел на ремне, массивную деревянную дверь. С царственным видом проследовал внутрь, будто его кабинет находился в Кремле. Ну или в Смольном – понятия не имею, где в этом мире сидит верхушка. Я попытался заглянуть внутрь, но один из конвоиров резко развернул меня и ткнул головой в стену. К счастью, я успел подставить плечо.

– Что, доброволец? – крикнул Кренов, не оборачиваясь. – Тяни Гриню сюда, капитан Звон.

Тот самый надзиратель взял меня под руку и в прямом смысле слова потащил в кабинет начальника. Передвигался он быстро, не делая никаких скидок на кандалы у меня на ногах. Я не поспевал за ним, спотыкался и чуть не упал на колени, но крепкому полицейскому было всё равно. Лицо его было непроницаемым.

– Капитан Звон по вашему приказанию доставил Григория Безымянного! – отчеканил конвоир, подводя меня к столу начальника.

– Вольно, – махнул ему Кренов. – Ну, Гриня, жги. Называй нам, как положено. Статью, былые привлечения, срок. Давай, мы ждём.

– Я не помню, – пожал я плечами. – Знаю только, что у меня вышка.

– Ты смотри, как поэтично заговорил, – похвалил меня начальник тюрьмы. – Вышка! Это он так столбняк зовёт.

– Столбняк? – удивился я. – Вроде как повешение на столбе?

«Ну ты болталка, – подал голос Гриня. – Чего с мундирами лапочешь? Не по масти тебе».

К моему удивлению, и Кренов, и Звон принялись хохотать. Смех их был весьма искренним. Уж не знаю, что в моих словах показалось им остроумным. Я осмотрелся. Кабинет начальника тюрьмы был весьма скромен по сравнению с рабочим местом следователя или главврача психиатрической лечебницы.

Там – в каждом штрихе была роскошь. Кренов существовал в куда более сдержанным условиях. Первое, на что я обратил внимание – полное отсутствие ковров. Как мне показалось, в Российской империи был настоящий культ этого предмета. Но и другие предметы выдавали аскетизм.

Например, рабочий стол – узкий и короткий. На нём стоял винтажный (для меня) чёрный телефон, небольшой письменный набор. И всё. Никаких украшений, безразмерных кофе-машин, набора для боулинга… Вдоль стен – стеллажи с папками. Не было даже какой-нибудь гигантской люстры.

Зато всюду – фигуры двуглавого орла, портреты аристократов. Некоторые лица мне показались знакомыми. На окне – графин с водой. Простенький шкаф, хотя и довольно аккуратный. В общем – неприкрытая, кричащая скромность. Всё бы ничего, если бы не кресло. Оно выдавало манию величия Кренова. Потому что это был… Настоящий трон!

При этом табуретки, лавки или стулья для посетителей отсутствовали, как класс.

– Сюда становись, – приказал начальник, показывая на пространство возле своего стола. – Будешь наблюдать.

«Отказ! – подсказывал Гриня. – Полный!»

Но я не стал спорить и занял то место, на которое мне указала длань полицейского. Кренов и Гром тут же переглянулись. Но, вероятно, начальник был тёртым калачом. Проигнорировав моё послушание, он извлёк из ящика стола стопку папок. Очевидно – личные дела осужденных. Эдакие досье. Арестанты по одному подходили к Кренову, чеканили данные о своих приговорах, предыдущие судимости. Всё это тянулось бесконечно. Каждому начальник находил злое слово.

– Так, Даниэлян, – сказал он одному из сидельцев, который говорил с армянским акцентом. – Маньяк-насильник ты наш. Все эти южные штучки выбрось из головы. У нас тут не курорт. Покер, кости, напёрстки – всё под запретом.

– А нарды можно? – с надеждой и лёгким акцентом спросил Даниэлян.

– Пошёл, – буркнул Кренов. – Следующая десятка!

Заключённых сменили. Я стоял, как истукан, и наблюдал за вновь прибывшими. Кренов бросал на меня косые взгляды и ждал какой-то реакции. Но я принципиально решил молчать. Проверка узников продолжалась… Кренов никуда не спешил: задавал вопросы размеренно и находил время на нравоучения.

– Вот ты, Нурлыев, напрасно пытался сбежать в Ярославле, – говорил он назидательно. – Это ж курорт! Нынче ты узнаешь, что такое настоящий режим. Это я тебе гарантирую.

– Так точно, – отвечал арестант.

– А принадлежность к меньшинствам – это отягчающее, – продолжал начальник. – Запомни: приехал в большую Россию – не нарушай.

Острым зрением Грини мне удалось разглядеть название тюрьмы на одной из папок. «Острог для особо опасных преступников Белый Голубь». А где же приставка «Её Величества»? Может, я всё же попал в другое время? Вопросов было много.

Часы на стене совершали медленный, но неумолимый бег. Пятнадцать. Шестнадцать. Семнадцать. Семнадцать тридцать. Сказать, что я устал – значит преуменьшить. Меня душили голод и жажда. Желудок урчал, словно подводная лодка подавала сигналы бедствия. Надо заметить, что и Кренов за эти часы проверки вновь прибывших даже ни разу не выпил воды. Как и его подчинённые.

Постепенно люди разошлись. В кабинете остался только я, начальник острога и капитан Звон. Не знаю, как вас, а меня всегда раздражало обращение по одной лишь фамилии. Хуже может быть только замена имени – отчеством. «Петрович, куда пошёл?» И вновь полицейские никуда не торопились. Начальник посмотрел на меня с улыбкой и заговорил не сразу.

– Ну, наконец, ты, – зевнул Кренов. – Что, сбежать думаешь?

– Все заключённые об этом думают, – ответил я.

– Некуда тебе бежать, Гриня, – сказал начальник. – Прибежал ты.

– Ну, это мы ещё посмотрим.

Кренов неспешно поднялся, аккуратно разложил на стеллажах личные дела. Одна полка была отмечена синим цветом, вторая – зелёным, а третья – красным. И на ней было совсем немного папок.

– «Белый Голубь» – это не просто острог, – начал свою речь Кренов. – Это тупик. Вы – падаль, отбросы общества. Знаешь, что делают с отбросами?

– В Москве их накапливают, – ответил я, вспоминая бескрайнюю свалку. – И делают вид, что перерабатывают.

– Неправильно ты говоришь, – произнёс полицейский. – Запомни: есть сейчас такая тема, как экология. Умные люди с высокими лбами… Они говорят, что отходы нужно сортировать. И утилизировать.

– Умно, – вставил я.

– Здесь, в «Белом Голубе», мы тем и занимаемся, – хищно улыбнулся начальник.

Он посмотрел на меня, и страх почему-то пробрал меня до костей. Улыбка маньяка. Взгляд абсолютно безумного человека. И на этом фоне – капитан Звон, с пустым лицом. Интересно, Звон – это фамилия или позывной? Я подумал, что бояться нечего. Ведь всё это – пустые угрозы. Даже хотел сказать что-нибудь провокационные, до того момента, как…

– Капитан Звон! – неожиданно рявкнул Кренов. – Кувалду. Шагом-марш!

– Есть подать кувалду! – ответил надзиратель и чеканным шагом вышел за дверь.

– Кувалду? – машинально переспросил я.

– Ага, – зевнул начальник. – Ты ж хотел, чтобы твои муки закончились? Я-то думал, что этот Питер Пен Питерский всё решит… Ну, придётся самому.

Голос рецидивиста в моей голове замолчал. Должно быть, он и сам был обескуражен таким поворотом. Мне стало страшно, хоть я и пытался не подавать вида. Кувалда – вещь такая… Ею можно не только сваи забивать.

Глава 5. Живой гвоздь

Кто о чём, Гриня – об убийствах. Он подал голос и яростно призывал разделаться с идеологическим врагом. Сам бы он точно не упустил такой шанс.

«Только двое вас! – возбужденно говорил он. – Куси его в шею. Глотку вырви, да как следует башкой долбани. Ну!»

Я велел душегубу помалкивать. Мне показалось, что начальник настроен если не дружелюбно, то хотя бы не агрессивно. К тому же, у меня появился план… В конце концов, я ведь не обещал Тимофею хранить магическую верность до конца своих дней. Наоборот, я уже понял, что мне с ним не по пути. От него нужно было срочно бежать! Главное – это продержаться некоторое время. И позвонить. Да, в этом странном мире я запомнил всего один телефонный номер, зато какой.

– Намучился в кандалах? – произнёс Кренов, когда его подчинённый вышел за дверь.

– Не то слово! – ответил я. – Жуткий анахронизм.

На миг собеседник завис. Пытался понять, что я ему только что сказал.

– Слово-то какое! Хочешь, облегчу твои страдания? – с издёвкой спросил начальник острога.

– Вопрос с подвохом, – ответил я. – Скажу «да», а вы что-нибудь опять придумаете. Нехорошее.

– Предупреждали меня, что Гриня – тот ещё артист, – произнёс Кренов. – Но о таком разве предупредишь? Императорский театр плачет по тебе. Такое надо вживую видеть! Таких преступников, как ты, мне ране не попадалось. Уникум!

Всё не мог понять, он Гриню хвалил или уничтожал своей пламенной речью.

– Что вы имеете в виду? – спросил я.

– Разговорчики! – рявкнул он. – Запомни: начальству вопросов не задают. Зубы ты заговариваешь мастерски. Как будто гипнотизируешь. Веришь ли? Мне на миг показалось, что ты – не легендарный Гриня-прыгун, а простой парень. Обычный такой, свой человечек. А знаешь, что мне ещё говорили? Что ты акробат. Что умеешь так убить, как никто не догадается. Всё жду, когда ты на меня накинешься.

– Врут, – сказал я. – Без необходимости никого не убиваю. Так что насчёт снятия кандалов?

– Ты думаешь, нужно от них избавиться? – переспросил Кренов.

Мне почему-то казалось, что для снятия кандалов требуется кузнец. Начальник острога поднялся со своего трона и прошёл к шкафу. В одной из ручек находилась замочная скважина, что было практически незаметно. Кренов достал ключ из связки, что висела на поясе. Открыл замок и развёл в стороны дверцы. Вот тебе раз, секретный кабинет! Или комната отдыха?

– После тебя, падаль, – сказал начальник, подталкивая меня внутрь. – И никакой ты не убийца, я посмотрю… Даже жалко, что не нападаешь. Что не вырываешься. Вот он я, смотри! Даже без ножа.

С трудом, из последних сил, я засеменил вперёд и вошёл в эту потайную комнату без особого страха. Ну не может ведь это быть всерьёз? На первый взгляд, ничего особенного: пол был отделан плиткой, стены – металлическими панелями. Никакой мебели. Но увиденное внутри заставило меня содрогнуться. В центре помещения на каменном постаменте стояла… Дубовая колода!

И знаете что? Она была подозрительно похожа на плаху.

В этот же момент за спиной раздались шаги. Капитан Звон вернулся, и не один. С ним шёл ещё один надзиратель. И они несли… Настоящую кувалду! Длинная деревянная ручка, огромный набалдашник. У меня в голове возникла страшная догадка. Гриня решил молчать после того, как я отказался нападать на начальника острога. Быть может, он тоже испугался или был озадачен.

– Уложить, – рявкнул Кренов, когда полицейские передали ему орудие.

И прежде, чем я что-то успел предпринять, две пары крепких рук схватили меня, подогнули колени, надавили на плечи и положили на плаху. Всё это было проделано настолько быстро, что я даже пикнуть не успел. Теперь голова и часть туловища лежали на дубовой колоде. Лицо было повёрнуто вбок, в сторону двери. Начальник острога склонился передо мной. Он наслаждался моментом.

– Прекратить твои мучения, падаль? – спросил он.

От страха я не смог даже ответить. Только пропищал что-то нечленораздельное. Да уж, выписал мне Тимофей билет в один конец! Такой развязки приключений я не мог представить даже в страшном сне. Всё, что угодно, было бы лучше. Год в подвалах магической школы, свалка, базар… Этот безумный надзиратель играючи ворочал тяжёлым молотом. Он что, кузнец? Завидев на моём лице искренний ужас, Кренов широко улыбнулся.

– Ну что, Гриня, – произнёс он. – Добро пожаловать в Соликамск. Сейчас мы тебе штамп поставим… О прибытии.

Он взял кувалду двумя руками и закинул на плечо. Набрал полные лёгкие воздуха и стал заносить своё орудие над головой.

– Не имеете права! – прокричал я. – Без суда!

Надзиратели рассмеялись. Кренов тоже нашёл происходящее смешным. Дыхание его сбилось, и ему пришлось вновь положить молот на плечо, чтобы собраться.

– Ой, артист, – выдохнул он. – Ладно.

И вновь стал заносить молот над головой. В этот момент… В дверь постучали. Наверное, комната была не такой уж потайной. Не дожидаясь ответа, в кабинет вошёл Пловец. Тот самый конвоир, что вытащил тело Грини из воды. И поскольку моё лицо было повёрнуто ко входу, я тут же посмотрел на него с молчаливой мольбой.

– Разрешите доложить! Фураж доставлен, – отчитался Пловец. – Пострадавший сотрудник конвоя находится в лазарете, имеет сильный ушиб. Иных происшествий не зафиксировано. Специальный конвой завершает свою миссию.

– Это я решаю, – буркнул начальник острога, ставя кувалду на пол. – Кто тут и что завершает.

Возможно, полицейский нарушил субординацию, потому что он непроизвольно сделал несколько шагов в мою сторону. Осмотрел плаху, надзирателей. Молот возле начальника. Некоторое время на лице полицейского была борьба, и Пловец смотрел на происходящее с неодобрением. Потом он покачал головой и произнёс:

– Разрешите обратиться, Кренов, – произнёс он. – Но зачем поступать столь варварски-с? Есть ведь современные методы…

– Отставить нравоучения! – рявкнул Кренов. Да он просто псих! – Здесь я решаю, усёк?

– Да, но… – начал он.

– Доложите о происшествии, – приказал Кренов. – Отчего нападение совершено на Питерского, а не на эту скотину?

– Не могу знать, – ответил Пловец. – Происшествие выявлено на территории острога. В специальном поезде чрезвычайных ситуаций не имелось, за исключением падения из вагона сотрудника спецконвоя. Перевозка опасных и особо опасных арестантов до острога, равно как их разгрузка, выполнялась вашими подчинёнными.

Не в бровь, а в глаз! Кренов побагровел, аккуратно положил на пол молот. Подошёл к Пловцу вплотную. Тот, нужно отдать ему должное, стоял твёрдо. Даже не пошевелился после приближения этого психа.

– Господин, – рявкнул Кренов. – Отчего не добавляешь – господин начальник острога?

– При всём уважении, – сказал полицейский. – Вы не дворянин. А я – потомственный аристократ. А посему не обязан называть вас господином.

Униженный начальник острога замер, кулаки его сжались. Мне не было видно его лица, но почему-то казалось, что мужчину перекосило от злобы. Быть может, Пловец ещё и меня спасёт? Это было бы весьма кстати. Раз уж он один раз не побоялся нырнуть в ледяную воду…

– Слушай мой приказ, – произнёс Кренов после долгой паузы. – До убытия в Московскую губернию несёте службу наряду со штатными специалистами на территории острога. Все, за исключением военных. Те вне моей юрисдикции, увы.

– Кренов, при всём уважении, – возмутился Пловец. – Нам необходимо привезти в порядок состав. Подготовить к вывозу пятерых заключённых.

– Одного дня – вполне достаточно, – пожал плечами начальник. – И ещё… На, ты делай.

Он показал полицейскому на молот. Тот начал дышать тяжело и возмущённо.

– При всём уважении! Я не являюсь специалистом и мне не достаёт физической силы, – буркнул он.

– Это приказ, – улыбнулся Кренов. – Желаешь, чтобы я оформил рапорт? Доложил о неповиновении?

– Дело не в этом, – оправдывался Пловец. – Я имею тяжкую травму после спортивной карьеры. И подъём подобных тяжестей приведёт к её обострению. Медицинский отвод.

– Тьфу, московские чистоплюи! – рявкнул начальник острога. – Так и знал, что ничего не можете. Да кабы Матушка знала, каков я! Кабы она…

Тут Кренов осёкся. Наверное, он проговорил вслух свои тайные желания. Вот, оказывается, кем он себя видит! Мне почему-то стало смешно. На протяжении всей сцены надзиратели продолжали держать меня на плахе. Шея, туловище, конечности – всё затекло невероятно.

– Посмотри на эту рожу, – продолжал Кренов, показывая на меня. – Вы его везли полторы тысячи вёрст. Кормили. Небось, одеяльце по ночам поправляли… Будь моя воля, я бы их расстреливал. Без суда!

– Сударь, при всём уважении, но вы забываетесь, – произнёс Пловец. – Коли вы Матушку упомянули, так почитайте её наказы. Велено с заключёнными обращаться, как с равными-с.

– Не умеешь ты между строк читать, – осёк его начальник. – Слово Императрицы – оно для равных. А не для этой швали. Ну, коли сам не можешь, так проваливай. И передай мой приказ остальным заезжим москвичам. Предоставить мне список временно прибывших в моё распоряжение.

– Так точно, – сказал, словно сплюнул, Пловец и покинул помещение.

Двери закрылись. По всей вероятности, строптивый полицейский испортил Кренову прекрасное настроение. Так вот, в чём причина его гнева! У него нет благородных кровей. Выглядело это действительно смешно и даже жалко.

– Господин Кренов, – произнёс я. – Имею ли я право на последний звонок?

– Позвонить хочешь?! – удивился начальник острога. – И кому же?

– Дядюшке, – сказал я как можно покорно. – Он живёт в Москве. Работает в амбулатории на Османском базаре.

– У Грини – дядюшка?! – возмутился Кренов. – Ничего подобного в досье не имеется.

– Это мой секрет, – соврал я. – Всего один звонок, господин Кренов.

Некоторое время он размышлял и словно что-то прикидывал в уме. Потом глаза его загорелись хищным огнём. Эта перемена мне не понравилось – если сказать мягко.

– Будет тебе звонок, – ответил начальник. – Слушай мою команду: держать!

С этими словами Кренов резко поднял молот над головой. Последнее, что я видел – его безумные глаза и кувалда, летящая вниз.