Читать онлайн След лаванды бесплатно

Глава 1. 22 июня 2025 года

Над городом медленно опускались сумерки, затягивая небо густыми мазками оранжевого и лилового. Последние лучи солнца, словно не желая уступать власть надвигающейся ночи, цеплялись за острые шпили и грани крыш, окрашивая стёкла многоэтажек в оттенки расплавленного золота. Воздух был тяжёлым, пропитанным запахом раскалённого за день асфальта, выхлопных газов и сладковатым душком перезревающей липы из ближайшего сквера. Где-то вдалеке, глухо позванивая на стыках рельсов, брёл почти пустой вечерний трамвай. Его слепые глаза-фары мерцали в дымке, как блуждающие огни в наступающей темноте. Ветер, поднимаясь с пустынных проспектов, шевелил обрывки газет и афиш, прижатых к земле чьими-то небрежными шагами, и нёс с собой какофонию большого города: приглушённый гул машин, заунывный лай собак, обрывки смеха и музыки из открытых окон.

С балконов стандартных девятиэтажек спального района доносились обрывки разговоров, ссоры, смех, звон посуды – непритязательная, бытовая симфония жизни. Где-то за стеной спорили о политике, где-то настойчиво плакал ребёнок, а из открытой форточки третьего этажа лилась заунывная, хриплая мелодия старого шансона о несбывшейся любви. Жизнь текла своим чередом, глухая и слепая к чужой боли, к чужим потерям, поглощённая своими сиюминутными заботами.

В одном из окон, на девятом этаже, вспыхнул жёлтый, болезненный прямоугольник света. Старая люминесцентная лампа на кухне, мигнув раз-другой, с натужным гудением загорелась в полную силу, отбрасывая на стены, заставленные банками с консервацией, дрожащие, нервные тени. Они колыхались на обоях с выцветшим узором, будто пытаясь удержать что-то неуловимое – может быть, ускользающее время, а может, просто последние следы дневного тепла, уступающего ночной прохладе.

Валентина Петровна вошла в маленькую, тесную кухню. Её неспешные шаги едва слышно шуршали по вытертому до дыр линолеуму с безликим геометрическим узором. Её некогда стройная фигура была сгорблена грузом прожитых лет, но в осанке ещё угадывалась былая стать – прямая, негнущаяся спина учительницы старой закалки, привыкшей держать в строгости и страхе целые классы. Седые, тонкие как паутина волосы, собранные в аккуратный, тугой пучок, поблёскивали в мертвенном свете лампы, словно припорошённые утренним инеем. Лицо её, когда-то красивое и властное, было изрезано глубокими морщинами, каждая из которых казалась шрамом от прожитой жизни – глубокие складки у поджатых губ, тонкие лучики у глаз, когда-то живых, смеющихся, а теперь лишь устало щурящихся от слабого, раздражающего света.

Привычным движением она поставила на конфорку закопчённый, старый эмалированный чайник. Металл зашипел под каплями воды, успевшей натечь из тонкой, скулящей струйки крана. Вода здесь всегда была жёсткой, отдававшей лёгким, но упрямым привкусом ржавчины и хлора. Но старая женщина давно, очень давно перестала обращать на это внимание. Пальцы, узловатые от запущенного артрита, с трудом разгибаясь, потянулись к верхней полке – там стояла старая жестяная коробка из-под монпансье с выцветшими розочками. Мята. Единственное, что ещё хоть как-то помогало заглушить тревогу и уснуть в давящей тишине квартиры.

В углу, на краю застеленной клеёнкой стола, тихонько потрескивало и шипело старое радио марки «Спидола», подарок мужа ещё в далёкие, счастливые восьмидесятые. Из его динамиков, затянутых серой тканью, лилась скрипичная соната Бетховена, знакомая до каждой ноты, до каждой вибрации. Когда-то, кажется, в другой жизни, под эту самую мелодию они танцевали с ним в их первой, тесной, но невероятно уютной квартирке… Тогда ей ещё казалось, что впереди целая вечность, дети вырастут счастливыми, а старость будет тёплой, солнечной, окружённой заботой близких.

«Как же давно это было…»

Мысль прозвучала в голове тихо, как эхо в заброшенном колодце. Пенсионерка провела дрожащим пальцем по шершавому краю чашки – белой, с потрескавшейся эмалью и синими, наивными незабудками. Подарок дочери на шестидесятилетие. Теперь Настя жила за тысячу километров, в другом часовом поясе. Звонила раз в месяц, сдержанно, вежливо, словно отчитываясь перед начальством. А сын… Сын, её мальчик, её слабость, просто исчез в серых, бездушных туманах Северной столицы. Словно растворился в них без остатка. Последний раз он звонил три года назад – его голос был чужим, отстранённым, пьяным.

Остались только эти стены, пропитанные запахами одинокой старости – пылью, нафталином, дешёвыми лекарствами и тлением забытых бумаг.

Пар от чая тонкой струйкой поднялся к её лицу, согревая морщинистую, высохшую кожу. Валентина Петровна закрыла глаза, глубоко вдыхая горьковатый аромат мяты, но тут же вздрогнула, всем телом ощутив ледяной укол инстинктивного страха. Ей показалось, что она услышала тихий, но отчётливый скрип входной двери. Сердце ёкнуло, замерло на мгновение – она абсолютно точно помнила, что закрыла дверь на все замки, на все щеколды после ухода назойливой соцработницы. Даже стальную цепочку повесила.

Женщина вгляделась в тёмный прямоугольник дверного проёма, ведущего в прихожую, щуря свои слабые глаза. «Показалось… Старость, нервы…» – попыталась она успокоить себя, но пальцы непроизвольно сжали ручку чашки так, что побелели костяшки.

Тишину, нарушаемую лишь продолжающимся шипением радио, разрезал новый, леденящий душу звук – тихий, но чёткий скрип половицы прямо за её спиной. Не в прихожей. Уже здесь, в кухне. Валентина Петровна, чувствуя, как холодная волна страха подкатывает к горлу, медленно, с трудом обернулась. Свет от кухонной лампы упал на фигуру, застывшую в дверном проёме.

Длинное чёрное кожаное пальто, облегающее стройный силуэт, будто вторая, блестящая кожа. Белоснежные, противоестественно яркие в тусклом свете перчатки без единой складки или морщинки. И маска. Гладкая, фарфоровая, отполированная до зеркального блеска, без единого функционального отверстия. Лишь два зияющих, абсолютно чёрных, бездонных пятна на месте глаз и нарисованная чем-то тёмно-багровым, неестественно широкая, застывшая в вечной усмешке улыбка-гримаса.

– Кто вы? – выдохнула Валентина Петровна, инстинктивно отступая к раковине, чувствуя, как подкашиваются ватные ноги. Её голос дрожал, предательски срывался на шёпот, а сердце колотилось с такой бешеной силой, что боль отдавала в челюсть и виски.

Незнакомец не ответил. Не издал ни звука. Он сделал один плавный, почти невесомый шаг вперёд, и его белая перчатка потянулась в глубокий карман пальто. В желтоватом свете лампы блеснуло что-то тяжёлое, матовое – небольшая, но увесистая свинцовая статуэтка. Она было странно изогнута, словно древний языческий идол, несущий на себе печать тысячелетий.

Валентина Петровна не успела даже вскрикнуть от ужаса. Её мозг лишь успел зафиксировать короткую, молниеносную дугу, которую описала в воздухе зловещая фигурка.

Послышался глухой удар. Тёплая, густая жидкость брызнула на её лицо, затекла за воротник старенького, потёртого халата. Тело, внезапно ставшее непослушным и чужим, безвольно рухнуло на холодный кафель, опрокинув чашку. Мутный чай смешался с чем-то более тёмным, алым и живым, растекаясь по грязному полу причудливыми узорами.

Убийца замер на мгновение, наблюдая, как последние искры жизни покидают остекленевшие глаза старой женщины. Потом, с той же методичной, леденящей спокойностью, аккуратно достал из внутреннего кармана небольшую, свежую веточку ароматной лаванды и положил на грудь трупа, точно по центру, аккуратно расправив соцветия.

– Спокойной ночи… – прошептал он голосом, в котором странным, нечеловеческим образом уживались нежность и ледяная, космическая пустота.

Маска склонилась над жертвой, будто в последнем, саркастическом поклоне, и чёрная фигура бесшумно растворилась в темноте прихожей.

Грохот захлопнувшейся входной двери прозвучал неожиданно громко в мёртвой, опустевшей квартире. На улице окончательно стемнело. Но в том самом окне, на девятом этаже, свет так и не погас. Он продолжал гореть, как немой свидетель. Как будто кто-то всё ещё ждал в гости.

Глава 2. 1 июля 2025 года

Анна замерла у массивной дубовой двери, от которой веяло холодом и серьёзностью. Её пальцы нервно разглаживали несуществующие складки на строгой тёмно-синей блузке – единственной, купленной специально для этого дня. Дверь, тёмная, почти чёрная, с тяжёлой, отполированной до зеркального блеска латунной ручкой, казалась порталом в другой мир. На ней гордо красовалась лаконичная табличка из матового металла: «Песков И.Л. Директор». Анна уже в который раз перечитала эти буквы, пытаясь унять предательскую дрожь в кончиках пальцев и заставить замолчать навязчивую трель сердца, отдававшуюся в висках.

«Соберись, Соколова. Ты не школьница на экзамене», – сурово приказала она себе мысленно, впиваясь взглядом в зарубы на двери.

Но тело не слушалось. В горле стоял тугой, неприятный ком, а ладони, несмотря на прохладу в коридоре, предательски холодели и влажнели. Она не была уверена, что её возьмут. Опыта в оперативно-розыскной деятельности, в настоящей полевой работе – ноль. За плечами было лишь блестящее юридическое образование, три года работы корпоративным юристом в гиганте «Вектор», безупречная аналитическая логика и то самое упрямство, которое не раз выручало её в офисных баталиях и судебных процессах.

Но «Ворон» – это не офис с глянцевыми столами, ортопедическими креслами и фальшивыми улыбками. Здесь, как ей чудилось даже сквозь толстую дверь, пахло совсем иным: остывшим порохом, старой кровью и пылью архивных дел. Здесь не выигрывали дела – здесь искали правду, выковыривая её из-под груд лжи, манипуляций и человеческого равнодушия.

За дверью раздались тяжёлые, уверенные шаги, скрип кожаного кресла, принимающего вес, а затем – низкий, насквозь прокуренный мужской голос, от которого по спине пробежали противные, ледяные мурашки:

– Соколова, зайдите!

Анна сделала глубокий, почти истеричный вдох. В нос ударил терпкий, густой аромат свежесваренного крепкого кофе, смешанный с запахом пожелтевших от времени документов и старой, качественной кожи. Она толкнула тяжёлую дверь.

Кабинет оказался небольшим, но дышащим историей, властью и мужским характером. Центром вселенной был массивный дубовый письменный стол, покрытый паутиной царапин и тёмными кольцами от бесчисленных кофейных кружек. Он был буквально завален папками с кричащими красными пометками «Срочно!» и «Не разгибать!».

По стенам, от пола до потолка, стояли такие же тёмные, дубовые шкафы, доверху забитые архивными делами, корешки которых пестрели номерами и годами. Но больше всего Анну привлекла стеклянная витрина-полка с криминалистическими трофеями: гильза 9мм, залитая в прозрачный акриловый куб; драматичная фотография перевёрнутого, искорёженного автомобиля; старый, с содранной воронкой пистолет Макарова на вещественном учёте. И странный, зловещий предмет, похожий на ржавый, самодельный нож-заточку, с аккуратной биркой: «Орудие убийства. Дело № 47-Б. Признание получено».

За столом, спиной к высокому окну, заливающему кабинет утренним светом, сидел мужчина лет пятидесяти, но выглядевший на все шестьдесят – не от возраста, а от неподъемной тяжести взгляда. Его лицо, изрезанное глубокими морщинами, напоминало рельефную карту местности, где каждая складка, каждая борозда словно отмечала дело, которое оставило на нём свой неизгладимый шрам. Тёмные, густые брови были нахмурены, тонкие губы плотно сжаты. Он не смотрел на Анну, уткнувшись в какую-то бумагу, будто намеренно давая ей эти лишние, томительные секунды, чтобы осознать: здесь она – просительница, и её статус юриста из «Вектора» не значит ровным счетом ничего.

Молчание продлилось несколько вечностей, прежде чем Игорь Леонидович, не поднимая головы, бросил:

– Присаживайтесь, – он ткнул ручкой в сторону простого деревянного стула, стоящего перед его столом.

Анна молча села, машинально поправляя складки юбки. Её взгляд упал на лист, лежащий перед ним – её собственное, тщательно составленное резюме, испещрённое красными пометками и вопросительными знаками на полях. Как школьное сочинение, вернувшееся с пометками «не раскрыто», «сомнительно».

– Анна Игоревна Соколова, – начал он, наконец откидываясь в кресле, которое громко вздохнуло кожей. – Выпускница юридической академии, три года в «Векторе»… Зарплата – весьма и весьма выше средней. Карьерные перспективы – очевидные, вплоть до главы юрдепартамента. Так почему, скажите на милость, детективное агентство? У нас нет бесплатных кофемашин, корпоративов на Бали и золотых парашютов. Только грязь, чужая кровь, враньё и нервный срыв в качестве бонуса к пенсии.

Его взгляд, пронзительный, словно скальпель, впился в неё, пытаясь вскрыть, добраться до сути. Анна не опустила глаз, но сердце всё ещё глухо бухало в груди. Она слегка сжала кулаки, уперев их в колени, чувствуя, как ногти впиваются в ладони.

– Я исчерпала потолок в «Векторе», Игорь Леонидович. Я устала от километров никчёмных бумажек и фальшивых, натянутых улыбок в переговорках. Я хочу чего-то большего, чем быть высокооплачиваемым клерком на побегушках у топ-менеджеров. Я хочу настоящего дела. Смотреть людям в глаза и видеть не позицию по сделке, а душу. Видеть ложь и правду. Не читать унылые договоры, а находить настоящие, живые ответы. Расследовать, докапываться, – её голос звучал ровно, но внутри всё сжималось от напряжения.

Песков усмехнулся коротко, беззвучно, лишь уголки его губ дрогнули.

– Романтично. Очень. Но не поймите меня неправильно, – начал он нарочито аккуратным, почти патерналистским тоном, который он, видимо, по привычке использовал в общении со всеми неопытными кандидатами, особенно женщинами. – Это агентство – не голливудский сериал. Для работы здесь недостаточно диплома с отличием и юношеского желания вершить правосудие. Вам потребуются конкретные, часто неприятные навыки. Внимательность к деталям, которые все пропускают. Холодная, безэмоциональная логика. Способность мыслить как преступник. И крепкие нервы. Как вы считаете, обладаете ли вы хоть чем-то из этого?

Анна вгляделась в его глаза. В них читалось откровенное скептическое любопытство, словно он разглядывал необычный, но вряд ли полезный экспонат. Девушка невольно задумалась, не является ли причиной этого её принадлежность к женскому полу в этой сугубо мужской, пахнущей потом и опасностью среде.

– Я готова доказать это на деле, если вы дадите мне шанс, – парировала она, не отводя взгляда.

Детектив несколько секунд молча, изучающе смотрел на девушку, сидящую перед ним с выпрямленной спиной. Ему вдруг показалось, что за этим хрупким, почти фарфоровым фасадом всё же может скрываться стальной стержень.

– Разумеется… Докажете, – проговорил он, растягивая слово, словно наслаждаясь его звучанием и наблюдая за её реакцией. Игорь Леонидович неспеша нагнулся, скрипнул нижним ящиком стола и выудил оттуда обычный лист бумаги и ручку.

– Базовый тест. Элементарно, – он что-то быстро, размашистым почерком написал на листке и движением, полным скепсиса, толкнул его к Анне. – Перед вами показания трёх фигурантов по вымышленному эпизоду. Определите, кто из них лжёт, и главное – аргументируйте. Без аргумента – не ответ.

Анна взяла листок. Текст был написан крупным, неровным почерком:

«Свидетель 1: Я видел, как подозреваемый вышел из дома в 23:00.

Подозреваемый: В 23:00 я был дома и смотрел по телевизору футбольный матч «Метеор-Динамит», на первом канале.

Свидетель 2: В это время по первому каналу показывали любимый сериал моей жены, а не футбол. Мы смотрели его вместе.»

Девушка внимательно перечитала показания дважды, отключив эмоции и включив чистое, отточенное годами аналитическое мышление. Информации было минимально, контекста – ноль. И тем не менее, её палец уверенно ткнул в строчку с показаниями подозреваемого.

– Он солгал, – произнесла она спокойным, ровным, уверенным тоном, каким когда-то заявляла «Возражаю!» в суде.

Песков приподнял бровь в неподдельном удивлении.

– Обоснуйте.

– Футбольные клубы «Метеор» и «Динамит» базируются в одном городе и выступают в одной лиге. Они принципиальные соперники, но они не могут играть друг против друга в официальном матче, так как это противоречит регламенту турнира. Следовательно, подозреваемый либо грубо ошибся, что маловероятно для фаната, либо намеренно солгал о своём алиби.

Анна оторвала взгляд от бумаги и посмотрела прямо на Пескова. Его пронзительные тёмные глаза выражали редкое для него удивление и, ей показалось, крупицу неподдельного уважения.

– Чёрт возьми… – тихо выругался он. – Что ж, вы абсолютно правы. Подозреваемый солгал. Как я вижу, с логикой и общим кругозором у вас действительно всё в порядке. Ну, или вы просто скрытый футбольный статистик. – детектив хрипло усмехнулся своей собственной шутке, но в глазах уже не было прежней насмешки.

Он откинулся в кресле, размышляя, постукивая пальцами по столу, а затем неожиданно, испытующе спросил:

– А что, если бы второй свидетель подтвердил, что в это время по телевизору действительно шёл футбол? Как бы вы тогда вычислили ложь?

Анна не моргнула глазом.

– Тогда я бы запросила официальное расписание телевизионных трансляций на тот день. Или задала бы подозреваемому уточняющие вопросы по деталям матча – счёт, авторы голов, удаления, тактические схемы. Лжецы, составляющие алиби на ходу, редко погружаются в такие детали, ограничиваясь общими фразами. Их история рассыпается при первом же давлении.

Песков медленно, с одобрением кивнул, оценивая не только ответ, но и ход её мысли.

– Неплохо. Тактически верно. Но в реальной работе, Соколова, вам придётся сталкиваться не только с кабинетными логическими загадками. Бывали ли вы когда-нибудь в морге? Видели ли труп вблизи, не на экране, а вживую? Чувствовали ли этот специфический запах формалина и смерти?

Анна почувствовала, как по спине пробежал знакомый холодок страха, но подавила его.

– Нет, не бывала. Но я готова к этому, – её голос прозвучал чуть тише, но всё так же твёрдо.

– Готовность, особенно моральная, – это ещё не то же самое, что реальная психофизиологическая способность не упасть в обморок при виде вскрытия, – Песков провёл крупной, исчерченной жилами рукой по краю стола, оставляя чёткий след на тонком слое пыли. – Ладно. Проверим и это. Вчера к нам поступило новое дело. Мужчина, владелец небольшого бизнеса, найден мёртвым в своём кабинете. Предварительно – острое отравление. Возможно, суицид. Но есть нюансы, которые меня смущают. Хотите взглянуть? Прямо сейчас.

Не дожидаясь ответа, он достал из стопки «Срочных» дел одну папку и извлёк оттуда крупноформатную фотографию, положив её перед Анной.

Анна заставила себя не отвести взгляд, не моргнуть, не выдать внутренней дрожи. На снимке, сделанном с жестокой, криминалистической чёткостью, был запечатлён мужчина лет сорока пяти, сидящий в кресле за массивным письменным столом, неестественно склонив голову набок. Лицо было искажено предсмертной гримасой боли, рот полуоткрыт, на губах и подбородке – засохшие, тёмные следы рвотных масс или пены.

– Что вы видите? – спросил Песков, внимательно наблюдая за малейшими изменениями в её выражении лица, за движением зрачков.

Анна сделала глубокий вдох, отодвинув в сторону страх, и включила анализ.

– Поза… Она неестественна для человека, который просто умер за столом. Расслабленные мышцы не смогли бы удержать тело в такой позиции. Он бы просто сполз или упал на стол. А здесь создаётся впечатление, что его намеренно подпёрли, придали сидячее положение. Возможно, чтобы создать видимость естественной, не насильственной смерти. Инсценировка.

Песков вдруг ухмыльнулся, но на этот раз в его ухмылке было нечто похожее на одобрение.

– Близко к истине. Очень близко. На самом деле, его действительно подпёрли книгами сзади, чтобы оттянуть время обнаружения. Но вы уловили суть с первого взгляда. Неплохо. Для новичка – более чем неплохо.

Он убрал фотографию обратно в папку, как будто стирая со стола саму память о смерти, и снова сложил руки перед собой. Его выражение лица стало официальным, начальственным.

– Считайте это вашей первой маленькой победой. И началом испытательного срока. Две недели. Я не могу, просто не имею права поручить вам расследовать хоть сколько-то серьёзное дело в одиночку. Это было бы преступно. Но я, так уж и быть, определю вас в напарники к одному из наших лучших детективов. Учитесь, наблюдайте, впитывайте всё, как губка. И ради всего святого, не лезьте под ноги с инициативой. Если справитесь, вольётесь в коллектив и покажете себя – останетесь на постоянной основе. Если нет…

Начальник усмехнулся, и в его глазах снова мелькнул привычный холодный скепсис, давая понять, что на большие успехи с её стороны он всё ещё не рассчитывал.

– …вас вышибут отсюда так быстро, что вы даже не успеете понять, в какой именно момент допустили роковую ошибку. Вам ясен контракт?

Анна внимательно, не перебивая, выслушала и по-деловому кивнула. Она изо всех сил старалась держать абсолютно нейтральное, невозмутимое выражение лица, хотя внутри у неё бушевала буря из страха, азарта и жгучего желания доказать свою состоятельность.

– Абсолютно ясен, Игорь Леонидович. Я справлюсь.

Глава 3

Кабинет Марка Власова тонул в полумраке, словно затянутый пеплом после пожара. Тяжёлые бордовые шторы, пропахшие вековой пылью, табачным дымом и одиночеством, были плотно задвинуты, едва пропуская тусклые лучи хмурого утра. Они окрашивали комнату в грязно-серые, унылые тона, превращая её в подобие камеры. Единственным источником жизни была настольная лампа с потрескавшимся зелёным абажуром, отбрасывавшая желтоватый ореол света на хаотичное нагромождение документов, разбросанных по поверхности стола. Свет подчёркивал пятна от кофе, похожие на континенты на карте, заломы на потрёпанных листах протоколов и тёмные отпечатки пальцев, оставленные в спешке и отчаянии.

Воздух был спёртым и густым. В нём витал терпкий, горьковатый аромат пережаренных зёрен – кофе в потрескавшейся керамической кружке с надписью «Лучшему коллеге» давно остыл, превратившись в непригодную для питья горькую жижу. В кабинете стоял едва уловимый, но въедливый запах бумажной пыли, химических чернил от принтера и слабый, металлический привкус крови, оставшейся в порах кожи после вчерашнего детального осмотра чёрт знает какого по счёту трупа.

Марк сидел, ссутулившись. Его широкие, мощные плечи были напряжены до предела, будто он нёс на себе невидимый, неподъёмный груз всех нераскрытых дел города. Пальцы с коротко, почти под корень остриженными ногтями нервно перебирали фотографии, на которых были изображены застывшие в последнем ужасе лица. Три убийства. Три абсолютно не связанных между собой человека. Разные социальные слои, возрасты и районы проживания. И одна зловещая, абсурдная деталь, сводившая детектива с ума, – свежая ветка лаванды, аккуратно, почти с благоговением положенная на месте каждого преступления. Словно насмешка, таинственная подпись художника на готовой картине смерти.

«Почему лаванда?» – мысль сверлила мозг, как раскалённая дрель, не давая покоя. «Символ? Послание? Или просто извращённая причуда маньяка-перфекциониста, который наслаждается своей игрой в кошки-мышки со следствием?»

Он сжал кулаки до хруста, чувствуя, как под кожей пульсирует знакомая, глухая, беспомощная ярость. Дело, которое свалилось на него всего три дня назад, уже начало казаться безнадёжным. Ни вменяемых зацепок, ни логичных мотивов, ни даже намёка на системность в выборе жертв. Только расчётливый, отточенный почерк профессионала или одержимого, который словно растворялся в воздухе, не оставляя после себя ни пылинки.

Лигирование ДНК по базам – нулевые совпадения. Дактилоскопическая экспертиза – чисто, как после уборки. Камеры наблюдения на всех подступах – либо слепые зоны, либо убийца знал их расположение с точностью до сантиметра, двигаясь словно тень.

Когда в дверь постучали, Марк даже не поднял глаз, буркнув хриплое, пропитанное усталостью и раздражением:

– Войдите, чёрт возьми! Дверь открыта!

В кабинет, нарушая его вязкое уединение, вошёл начальник детективного агентства Игорь Леонидович Песков и – следом за ним – девушка, лицо которой Марку было абсолютно не знакомо. Он медленно, с трудом оторвав взгляд от фотографий, поднял взгляд. Он оценивающе осмотрел незваную гостью, словно моментально проверяя её на профпригодность.

На вид ей было около двадцати пяти-семи. Каштановые волосы, собранные в тугой, идеально гладкий пучок у затылка – явная попытка выглядеть строже и старше своих лет. Серые, широко посаженные глаза – холодные, аналитические, сканирующие. Но в самой их глубине, за слоем профессионального любопытства, читалась робость, неуверенность новичка, ещё не привыкшего к ежедневному соседству с насильственной смертью.

Её руки, сложенные перед собой, слегка дрожали, но взгляд был цепким, изучающим. Она бегло, но очень внимательно осматривала кабинет, будто сканировала его на предмет улик. Потрёпанные папки с засекреченными делами, заляпанные кофе сводки, пятно плесени в углу у потолка, даже глубокую царапину на кожаном подлокотнике его кресла. Взгляд охотника за деталями.

– Марк, знакомься, это Анна Соколова, – представил её Песков, тяжело опускаясь на стул, который жалобно заскрипел под его весом. – Твоя новая напарница по делу.

Марк ощутил, как в висках застучала знакомая, разрывающая голову боль. Он резко откинулся на спинку кресла, скрестив мощные руки на груди. Его голос прозвучал низко и резко, как лезвие, рассекающее воздух:

– Я в няньки для стажёров не нанимался. У меня тут трупы, а не детский утренник.

Песков не дрогнул, его лицо оставалось каменным. Он уже давно привык к крутому нраву и упрямству Власова.

– Анна окончила юридическую академию с красным дипломом. У неё аналитический склад ума, – начальник потянулся к столу, взял почти пустую пачку сигарет, оставшуюся с утра. Не спрашивая разрешения, он закурил, выпуская струйки едкого дыма. – Три года в «Векторе» корпоративным юристом. Но, увы, совсем без практики в настоящих расследованиях. Ты же понимаешь, что пускать её одну на дело я не могу. Это против всех правил.

– Отлично! – с сарказмом бросил Марк. – Тогда дай ей разобрать архив, – он резко ткнул пальцем в сторону огромного, заваленного бумагами и папками шкафа. – Там три года неразобранных и неоцифрованных заявлений. Пусть копается, ищет связи. Это безопасно и полезно.

– Её испытательный срок длится две недели, – Песков выдохнул густое облако дыма, глядя на Марка через сизую, колышущуюся пелену. – Если за это время она не справится, не впишется в коллектив – уйдёт. Но если покажет себя… – Он многозначительно замолчал, давая словам повиснуть в воздухе.

Глаза Марка вспыхнули холодным огнём. Он так резко вскочил, что Анна невольно отпрянула, едва не задев хлипкую стопку папок с допросами.

– Ты вообще видел, чем я сейчас занят?! – его кулак с силой обрушился на стол, заставив подпрыгнуть всё его содержимое и звякнуть ложку в кружке. – Три трупа! Ноль зацепок, ноль свидетелей, ноль идей! Я даже не знаю, с какой чёртовой стороны подступиться к этому делу, а ты подсовываешь мне… – его взгляд, полный презрения и усталости, скользнул по Анне, – …девчонку, которая, я почти уверен, даже настоящую кровь видела только в стерильных пробирках на лабораторных работах и в сериалах!

Песков лишь устало, почти по-отечески вздохнул, будто наблюдая привычный, изматывающий спектакль.

– Две недели, Марк. Ради бога. Всего две недели, – он потушил недокуренную сигарету, с силой раздавив окурок в переполненной пепельнице. – Если она окажется абсолютно бесполезной – заберу. Отправлю работать с бумагами к Ларисе в бухгалтерию. Но если её свежий взгляд и юридическая смекалка окажутся хоть как-то полезны… – начальник тяжело поднялся и поправил пиджак. – В нашем деле, как ты сам знаешь, лишних глаз не бывает. Особенно незамыленных.

Марк с глухим стоном раздражения плюхнулся обратно на своё место, потирая переносицу. Головная боль нарастала, пульсируя в висках синкопами ярости и бессилия.

– Ладно, – он резко выдохнул. – Чёрт с тобой. Возможно, мне и правда уже начинает изменять профессионализм. Помешала парадигма. Свежий взгляд действительно не помешает, – но по его горькому, саркастичному тону было ясно: он вовсе не жаждал компании и считал это даже оскорбительным. – Как там тебя? Соколова? Садись вон на тот стул и начинай изучать материалы дела. С самого начала.

Песков с лёгким, едва заметным кивком одобрения развернулся и вышел, плотно прикрыв за собой дверь, оставляя их в напряжённой тишине. Анна осторожно опустилась на указанное ей место. Её пальцы потянулись к ближайшей папке с фотографиями, но тут же замерли в сантиметре от неё, будто боялись осквернить прикосновением саму смерть, запечатлённую на них.

– Может быть, вы расскажете мне об этом деле подробнее? Структурированно? – спросила она тихо, но чётко, выдерживая его взгляд.

Марк едва заметно закатил глаза, но, стиснув зубы, начал сухо, по-военному чётко излагать:

– Три жертвы. Разных социальных групп, возрастов, районов проживания. Они не были знакомы между собой и, по предварительным данным, никак не пересекались. – Марк повернул три основные фотографии так, чтобы девушке было удобнее их рассмотреть. Его пальцы легли на снимки с отстранённостью патологоанатома. – Первая: Семёнова Валентина Петровна, пенсионерка, семьдесят один год. Бывшая учительница. Проживала одна в хрущёвке на проспекте Науки. Ближайшие родственники – дочь в Нижнем Новгороде и сын в Питере. Конфликтов, по словам соседей, ни с кем не имела, вела достаточно замкнутый образ жизни. Тело было обнаружено двадцать четвёртого июня соседкой, которая почувствовала неприятный запах. Смерть наступила от удара тяжёлым тупым предметом с узкой ударной поверхностью по голове. Предположительно, слесарным молотком или томагавком. По оценкам наших экспертов, смерть наступила между десятью вечера и полуночью.

Он ткнул пальцем в жуткий снимок: пожилая женщина лежала на кухонном полу в луже запёкшейся крови. Голова неестественно вывернута, глаза остекленели. Анна медленно, с усилием кивнула, подавляя рвотный рефлекс и давая знак, что он может продолжить.

– Вторая жертва: Смирнов Алексей Иванович, рабочий-наладчик на заводе «Прогресс», сорок семь лет. Разведён, есть взрослый сын. Бывшая жена умерла пять лет назад. Тело мужчины было обнаружено его сыном двадцать шестого июня в собственной квартире в спальном районе. – На фото – мужчина в растянутой майке и спортивных штанах, упавший лицом в потёртый ковер. – Тот же метод: единственный точный удар по голове, смерть мгновенная. Без признаков борьбы, без следов ограбления. И никаких следов взлома на входной двери. Либо у убийцы был ключ, либо жертва сама впустила его. Альтернатива – преступник проник в квартиру через балкон, это был первый этаж.

Анна внимательно вгляделась в фотографию, стараясь абстрагироваться от ужаса и переварить сухую информацию. Марк тем временем продолжал:

– Третья жертва: Веселова Дарья Николаевна, девятнадцать лет. Студентка экономического факультета. Находилась в отношениях с однокурсником, парнем из обеспеченной семьи, около года. Пара собиралась пожениться. Со слов друзей, Дарья имела незначительный конфликт с будущей свекровью на почве ревности, но открытой вражды не было. Труп был найден тридцатого июня женихом девушки. – На фотографии была изображена молодая, очень красивая девушка в летнем розовом платье. Её светлые волосы слиплись от тёмной, уже бурой крови, залившей половину лица. – Удар нанесён спереди, в лобную долю. Значит, она видела убийцу, смотрела ему в лицо. Но, опять же, никаких признаков обороны, следов борьбы на руках. Под ногтями – чисто. Как будто она замерла в ступоре от страха или знала его и не ожидала удара.

Марк остановился и пристально посмотрел на Анну, словно проверяя, не потеряла ли она сознание или достаточно ли внимательно она его слушает. Девушка глубоко вздохнула. Её взгляд скользил по фотографиям, останавливаясь на деталях: позах тел, выражении застывших лиц, пустых глазах, запечатлевших последний миг абсолютного ужаса.

– Вы точно уверены, что эти преступления связаны? Что это один и тот же убийца? – переспросила она, поднимая на него серьёзный, выдержанный взгляд.

– Абсолютно. На сто десять процентов.

– Как вы можете быть так уверены, если у них нет видимых пересечений? У убийцы есть устойчивый почерк? Помимо удара по голове?

– Да. Есть один крайне навязчивый элемент, – Марк пододвинул фотографии жертв ещё ближе к Анне. Он криво ухмыльнулся, заметив, как она чуть заметно побледнела. Но девушка быстро взяла себя в руки. – Рядом с каждым телом, а точнее, на теле каждой жертвы, была обнаружена вот эта штука.

Он швырнул на стол три отдельных, увеличенных фотоснимка. На каждом из них была запечатлена аккуратная, свежая веточка цветущей лаванды.

– Это наша единственная вещественная улика. Что-то вроде визитной карточки преступника. Больше ничего. Ни следов обуви, ни отпечатков пальцев, ни волокон, ни биологических следов на местах преступления. Ублюдок – призрак. Он чертовски осторожен, аккуратен и продумал всё до мелочей. Тщательно спланировал каждое движение. Скорее всего, жертв он выбирал не случайно и не спонтанно. Возможно, был с ними заочно знаком, или долго следил за ними, изучал режим и привычки. Это мне пока неизвестно. Всё понятно или есть вопросы?

– Был ли проведён детальный опрос свидетелей и родственников? Дополнительный осмотр мест преступления с металлоискателями, кинологами и ультрафиолетовыми лампами? – спросила Анна, выжидающе глядя на Марка. Её юридический ум уже искал процессуальные ошибки.

– Первым же делом, – Марк усмехнулся её книжной наивности. – Как я уже сказал, на местах преступления наши криминалисты с собаками и весь арсенал техники не нашли ровным счётом ничего полезного. Со свидетельскими показаниями – полный провал. Никто ничего не видел и не слышал. Так что мы могли только составить список ближайшего окружения и выявить потенциальных подозреваемых.

Детектив достал из папки лист А4 с аккуратным списком и бросил его на стол перед Анной. Она взяла листок в руки. На нём было напечатано:

«1. Ульянова Людмила Викторовна – соседка Семёновой В.П. (69 лет, пенсионерка, вдова). Давала показания, алиби подтверждено соседями.

2. Семёнова Анастасия Дмитриевна – дочь Семёновой В.П. (43 года, бухгалтер, Нижний Новгород). Замужем, детей нет. Алиби подтверждено (стационар, подготовка к операции).

3. Семёнов Дмитрий Дмитриевич – сын Семёновой В.П. (32 года, официально безработный, Санкт-Петербург). Стоит на учёте в ОВД за мелкие кражи. На связь не выходит, точное местонахождение неизвестно.

4. Смирнов Николай Алексеевич – сын Смирнова А.И. (22 года, IT-специалист). Находится на учёте у психолога, тяжело перенёс смерть отца. Алиби подтверждено (работа, коллеги).

5. Зуев Александр Андреевич – жених Веселовой Д.Н. (20 лет, студент). Алиби подтверждено (продлёнка в университете, однокурсники).

6. Зуева Лариса Владимировна – мать Зуева А.А. (51 год, предприниматель, разведена). Имела напряжённые отношения с несостоявшейся невесткой, хотя сейчас искренне горюет о её смерти. Алиби подтверждено частично (была одна дома).»

Анна перечитала список несколько раз, стараясь запомнить все имена, связи и статусы.

– Разумеется, это не исчерпывающий список. Только самые близкие из окружения жертв. Те, у кого теоретически мог быть мотив, – пояснил Марк, наблюдая, как она впитывает информацию. – Мы детально опросили тех, с кем смогли связаться: Ульянову, Смирнова-младшего и семью Зуевых. С Дмитрием Семёновым – главным подозреваемым по первой жертве – нам пока не удалось выйти на контакт, объявлен розыск. Его сестра, Анастасия, уже исключена – железное алиби было подтверждено в больнице. Она числится там с двадцатого июня и до сих пор.

– Подождите… – Анна подняла на него глаза, полные искреннего недоумения. – То есть, у вас по трём жестоким убийствам нет абсолютно ничего? Ни показаний, ни вещественных доказательств, ни явных подозреваемых? Только… этот ботанический сувенир? – она нерешительно ткнула пальцем в фотографию лаванды.

– Да, – Марк горько усмехнулся. – Только лаванда. Наша единственная зацепка, которая ведёт в никуда. Преступник – призрак. Гений или сумасшедший.

Анна глубоко нахмурилась. Её пальцы сжали край стола так крепко, что побелели костяшки.

– Вы думали о том, что лаванда – это не просто подпись, а полноценное сообщение? Какой-то символ? Может, это отсылка к чему-то глубоко личному, важному для самого убийцы? К травме, к месту, к человеку? Или это просто насмешка над нами?

– Это нам с тобой и предстоит выяснить, Соколова, – он отхлебнул из кружки ледяной, горький кофе и скривился. – И переходи наконец на «ты». Я не настолько древний, чтобы церемонии строить. Здесь все на «ты». Даже со смертью.

Глава 4. 24 июня 2025 года

Алексей Иванович переступил порог своей квартиры, ощущая на сгорбленных плечах невидимый, давящий груз – тягучий, липкий, как свежая смола, высасывающий последние капли сил. Воздух в прихожей был густым, пропитанным запахом остывшей пыли, старой древесины паркета и чем-то ещё – чем-то неуловимо горьким, затхлым, словно сама атмосфера здесь пропиталась годами молчаливого отчаяния и безысходности.

Дверь захлопнулась за ним с глухим, завершающим стуком, будто навсегда отрезав его от внешнего мира. Где-то там далеко остались оглушительный грохот цеховых станков, едкий, въедливый запах машинного масла и металлической стружки, и пронзительные крики вечно раздражённого сменного мастера. Он не стал включать свет, позволив сумеркам поглотить себя. В полумраке виднелись знакомые до боли очертания мебели – этажерка, платяной шкаф с просевшей дверцей. Сейчас они казались чужими, искажёнными, даже зловещими.

Пальцы, загрубевшие и плохо слушающиеся от усталости, на автомате расшнуровали старые потрескавшиеся ботинки, оставив их у порога, как два немых, верных свидетеля ежедневного изнурения. Кожаные края были стёрты до белёсой бахромы, подошвы истончены до просвета. На левом ботинке, у мизинца, темнело неопрятное пятно – то ли въевшаяся грязь, то ли засохшая кровь от старой мозоли, которая никак не хотела заживать, вечно напоминая о себе тупой болью.

Алексей, почти не чувствуя ног, опустился в своё любимое кресло у окна – то самое, с просевшими пружинами, издающими при каждом движении жалобный скрип, и потёртой до дыр коричневой обивкой. За долгие годы оно стало его личной, убогой цитаделью. Здесь, в этом углу спокойствия, он мог хоть ненадолго забыть о монотонной рутине. О том, что его жизнь давно и необратимо превратилась в замкнутый, беспросветный круг.

За окном медленно гасли последние багровые отблески заката, окрашивая скудную комнату в сизые, холодные сумерки. Ветер, забившийся в щели рамы, шевелил желтоватую, потёртую занавеску, оставляя на подоконнике тонкие наплывы уличной пыли. Где-то вдалеке, словно из другого измерения, доносился отрывистый, тревожный лай собаки, чьи-то торопливые шаги по асфальту, приглушённый, беззаботный девичий смех – обрывки чужой, нормальной жизни, которая шла своим чередом, не обращая ни малейшего внимания на его никчёмное существование.

Коля не звонил уже долгое время. Алексей очень тосковал по сыну, но понимал, что тот сейчас с головой погружён в работу. Несколько недель назад Коля рассказывал о каком-то большом проекте, который ему поручили. Говорил, что это точно принесёт долгожданное повышение до старшего программиста и увеличение зарплаты. Но с тех пор никаких новостей от сына Алексей не получал.

Веки налились тяжестью и сомкнулись сами собой. В ушах, помимо звона тишины, стоял навязчивый, низкочастотный гул – отголосок восьмичасового цехового грохота, смешанный с собственной пульсацией в висках. Где-то на кухне монотонно тикали старые настенные часы, отсчитывая секунды его жизни, словно насмехаясь над его бесконечной усталостью.

«Хоть бы сегодня обошлось без дебоша этих алкашей сверху…» – мелькнула единственная, обрывочная мысль в его тяжёлой голове.

Но тишина, такая редкая и хрупкая, длилась недолго. Её нарушило нечто.

Сначала это был едва уловимый шорох. Словно кто-то провёл сухим пальцем по бархату или просыпал песок на пол. Алексей даже не открыл глаз, списав шум на ветер, сквозняк или бродячего кота на балконе. Но звук повторился. Ближе, чётче. Осознаннее.

«Неужели опять крыса завелась? С соседями говорил уже тысячу раз, постоянно мусорят…» – попытался он убедить себя.

Алексей медленно, с трудом приподнял отяжелевшие веки. Комната была почти полностью погружена в темноту, но что-то – то ли древний инстинкт самосохранения, то ли лёгкое, едва заметное движение воздуха, сквозняк не оттуда – заставило его мышцы напрячься, а сердце сделать тревожный удар.

Звук раздался снова – на этот раз явно изнутри. Мягко закрылась балконная дверь, а затем послышалось тихое, металлическое шарканье.

«Не может быть… Я и окно, и балконную дверь всегда плотно закрываю…»

Он жил на первом этаже, но за все годы ни разу не сталкивался ни с ворами, ни с хулиганами. Да и брать здесь особо было нечего – разве что допотопный телевизор да стопка потрёпанных советских книг в фанерном шкафу, оставшихся с тех далёких времён, когда жизнь ещё казалась чем-то большим, чем бесконечная, серая рутина.

Алексей, превозмогая одеревенение в ногах, медленно поднялся, стараясь не издавать ни звука, и потянулся к клавише выключателя на стене. Громкий, одинокий щелчок раздался в тишине – но свет не зажёгся. Лампочка даже не моргнула. Либо снова выбило пробки в щитке, либо… Либо кто-то намеренно перерезал провода снаружи… Ледяная волна страха пробежала по его спине.

В прихожей, прямо за его спиной, раздался новый звук – осторожный, но абсолютно чёткий шаг. Не скрип пола, а приглушённый стук обутой во что-то мягкое ноги, ступившей на паркет. Кровь резко, горячей волной ударила в виски, мгновенно сжигая остатки усталости и превращая её в животный адреналин. Алексей инстинктивно отпрянул назад, к столу, его ладонь нащупала его край. В полной темноте пальцы скользнули по холодному, ребристому металлу – канцелярский нож, забытый вчера после вскрытия почтовой коробки. Он сжал пластиковую рукоять, больно впившуюся в ладонь, и выставил короткое, но острое лезвие в пустоту перед собой.

– Кто здесь? – его голос прозвучал хрипло, неестественно громко и гулко в мёртвой тишине квартиры. Ответа не последовало. Только тишина, ставшая ещё гуще, ещё враждебнее.

И тогда в дверном проёме, ведущем из прихожей в комнату, словно материализовавшись из самой густой тьмы, возник неясный силуэт. Сначала Алексей подумал, что ему померещилось. Игра теней от фар проезжающей машины. Но фигура не исчезала, была плотной и реальной. Очертания были размыты в темноте, но он смог различить длинную, чёрную одежду и контрастные, страшные белые пятна. Перчатки. И маска на лице. Гладкая, фарфорово-белая, без единой морщинки, словно лицо куклы. Пустые, бездонные глазницы, смотрящие прямо на него, и нарисованная тонкой кистью, неестественно широкая, довольная улыбка.

Алексей замер, парализованный внезапным, леденящим душу страхом. Сердце колотилось с такой бешеной силой, что ему казалось – этот неподвижный человек в маске должен слышать его стук. Пальцы судорожно, до боли сжали рукоять ножа, но всё тело отказывалось слушаться, будто скованное невидимыми ледяными цепями. Ноги стали ватными.

Фигура не двигалась, лишь наблюдала со своего места. Как опытный, голодный хищник, оценивающий жертву перед молниеносным прыжком. Алексей не мог понять, сколько времени прошло. Может, полчаса, а может, всего несколько секунд. Время потеряло всякий смысл, спрессовалось в один момент чистого, неописуемого ужаса.

И вдруг – резкое, смазанное движение в темноте, короткий свист рассекаемого воздуха.

Последнее, что успел почувствовать Алексей Смирнов, прежде чем сознание навсегда погасло, – это страшный, оглушающий удар по темени, дробивший кости черепа. Его окончательно, бесповоротно поглотила абсолютная тьма и навязчивый, сладковато-пряный запах лаванды – удушливый, густой, как предсмертный вздох.

Глава 5. 1 июля 2025 года

Тишина в кабинете Марка была настолько густой, что Анна слышала не только пульсацию крови в собственных висках, но и едва уловимый скрип старого здания, доносящийся из стен. Воздух стоял неподвижный, тяжёлый, пропитанный многослойным запахом пыльной бумаги, остывшего горького кофе и чего-то металлического, острого.

Узкий солнечный луч, пробивавшийся сквозь щели в полузакрытых шторах, как лезвие разрезал полумрак, высвечивая мириады пылинок, медленно и хаотично кружащихся в воздухе.

Анна, затаив дыхание, аккуратно разложила фотографии с мест преступлений на столе, стараясь не задеть их ламинированные края дрожащими, всё ещё не пришедшими в себя пальцами. Снимки лежали перед ней, как зловещие карты Таро, способные предсказать лишь один исход – смерть.

Бледные, восковые лица жертв. Нервно скрюченные, одеревеневшие пальцы, застывшие в последнем отчаянном, беспомощном жесте.

Она заставила себя сосредоточиться не на самой смерти, не на физиологии, а на деталях обстановки – на том, что эту самую смерть окружало. На фоне, на мелочах, которые могли быть частью сценария.

Первая жертва: пожилая женщина с седыми, тонкими, как паутина волосами, уложенными с почти погребальной, неестественной аккуратностью. Лицо относительно спокойное, будто уснувшее, если не считать тёмного, запёкшегося пятна крови на виске и почти воскового, прозрачного оттенка кожи. На груди, точно по центру, поверх потрёпанного халата – аккуратная, свежая веточка лаванды. Её маленькие фиолетовые соцветия казались каплями чернил на блёклой, выцветшей ткани.

Вторая жертва: мужчина средних лет, упавший лицом в ковёр в гостиной. Поза выглядела нарочито неудобной. Лаванда лежала не на виду, а у него под левой рукой, будто забытый, затерявшийся аксессуар, случайно оказавшийся на месте преступления.

Третья жертва: молодая девушка в розовом платье. Голова неестественно запрокинута. Широко открытые, остекленевшие глаза с расширенными зрачками смотрели в пустоту – она видела убийцу в последний миг. Лаванда была снова аккуратно, почти с благоговением уложена на её груди, контрастируя с яркой тканью.

– Лаванда… – Анна размышляла вслух, перебирая фотографии. Её голос прозвучал глухо, отрешённо, словно эхо в пустом, холодном склепе. – Это не случайность. Слишком последовательно, слишком… ритуально. Может быть, это часть какого-то обряда? Подношение богам или дьяволам? Символ?

Марк, откинувшись на спинку стула до предела, так что та жалобно застонала, усмехнулся коротко и сухо. Однако в его уставших глазах не было ни капли настоящего веселья. Лишь глубокая, хроническая усталость.

– Ага. Или наш преступник – просто неудавшийся флорист с очень специфическим чувством юмора. Может, он дарит букеты тем, кого отправляет на тот свет. Со скидкой.

Анна пропустила его колкость мимо ушей, продолжая вглядываться в снимки. Её мозг работал на высоких оборотах, выстраивая и тут же ломая логические цепочки.

– Лаванда исторически символизирует чистоту, умиротворение, защиту или память, – продолжила она, проводя подушечкой пальца по изображению цветка на груди Дарьи. – В Средневековье её жгли, чтобы защититься от чумы или злых духов. А ещё…

Анна замолчала на мгновение, и в воздухе повис неприятный, тягостный подтекст.

– …её часто клали в гробы, чтобы заглушить запах разложения. Чтобы последний образ был… благоухающим.

Марк нахмурился, его пальцы сомкнулись на ручке кресла. Он уже мысленно перебрал все очевидные, стандартные версии: бытовая месть, психическое расстройство, банальная, немотивированная жестокость серийного маньяка. Но этот ритуальный, почти археологический подтекст… Это было свежо. Это пахло нестандартным мышлением.

– Ладно, Шерлок, – он скрестил руки на груди, и стул под ним снова скрипнул. – Допустим, твоя теория имеет право на жизнь. Это извращённый ритуал. Окей. Тогда главный вопрос: почему именно эти три жертвы? Что между ними общего, кроме этого проклятого растения? Что их объединяет в голове у этого ублюдка?

Вопрос повис в прокуренном, спёртом воздухе. Тяжёлый и зловещий, как предгрозовая туча. Анна задумалась, её взгляд устремился в пустоту поверх фотографий. Она машинально перевернула страницу в деле, пробегая глазами сухие строчки протоколов осмотра и первичных допросов.

– Может, они все в какой-то ключевой момент жизни посещали одно и то же место? Клинику, специализированный магазин, церковный приход? Или… – она перевернула ещё одну страницу, ища ответ в биографиях, – совершили нечто, что наш убийца счёл непростительным грехом? Некое коллективное действие, известное только им и ему?

– Хочешь сказать, что все они были лично, напрямую связаны с убийцей? Были знакомы или состояли в какой-то одной, общей для них группе? – переспросил Марк, в его голосе зазвучал скептицизм.

– Это классическая версия, и её нельзя отрицать. Но что, если связь не прямая? Может, он просто долго и методично следил за ними? Выбирал по какому-то извращённому критерию, выжидал идеальный момент, а затем наносил удар? Может, он не мстит знакомым, а собирает коллекцию?

– Звучит сложно и немного по-голливудски, – Марк покачал головой, но спорить уже не стал. Хотя в его глазах всё же мелькнула тень заинтересованности. В кабинете снова воцарилась тишина, прерываемая лишь монотонным, навязчивым тиканьем старых часов на стене.

Внезапно Анна подняла на него глаза, и в её взгляде вспыхнула новая, живая искорка.

– Скажи, как много в нашем городе цветочных магазинов, салонов или лавок? – спросила она, глядя на Марка уже не как стажёр, а как коллега.

Детектив на мгновение отвлёкся и поднял взгляд к потолку, мысленно прокручивая карту города.

– Много. Очень много. От ларьков на рынке до элитных бутиков. Но наверняка не во всех торгуют именно свежей лавандой. Это не самый ходовой товар, – он посмотрел на Анну, и его глаза, наконец, загорелись ответным, профессиональным интересом. – Что ты предлагаешь?

– Мы можем начать с них. Обойти все точки, где есть в продаже лаванда, и запросить у них данные о покупках за последний месяц. Свериться со списком. Может, кто-то покупал её регулярно, в больших количествах, или вёл себя подозрительно. Это может помочь нам сузить круг.

– Это может быть полезно, – согласился Марк. – Но есть один серьёзный нюанс. Наш парень может и не покупать цветы в магазине. Вдруг он сам их выращивает? У себя на даче или на балконе? А может он вообще срывает их где-то в полях? Тогда этот след ведёт в никуда.

– Вполне вероятно, – не сдавалась Анна. – Период цветения лаванды как раз приходится на июнь-август. Сейчас пик. Но я думаю, проверить магазины всё же не будет лишним, если это не было сделано раньше. Это хоть какое-то движение. Системный подход.

– Ладно. Ты займёшься этим? – спросил Марк, и хотя его тон формально предполагал выбор, в нём ясно читался приказ. – Составь список всех флористов и цветочных. Начни с тех, что ближе к местам преступлений. А я пока снова попытаюсь выйти на связь с этим исчезнувшим Дмитрием Семёновым. Если он так и не объявится, придётся официально запрашивать Питерских коллег и подключать их к розыску. У них свои методы.

Анна коротко, деловито кивнула и поднялась со своего стула. Её выражение лица ясно говорило, что она была бесконечно рада наконец-то получить конкретное, пусть и такое рутинное задание. Быть полезной, а не просто наблюдать. Марк порылся в кармане и протянул ей свою визитку, на которой кроме номера агентства был написан его личный мобильный. Анна взяла её, почувствовав под пальцами лёгкий, шершавый след типографской краски и тонкую полоску тиснения.

– Будь на связи. И сразу звони, если что-то всплывёт. Любая мелочь важна. И… смотри там, не нарвись на неприятности, – бросил он ей вдогонку, уже погружаясь в телефон.

Яркий, почти слепящий солнечный свет ударил в глаза, когда Анна вышла из прохладного, кондиционированного здания агентства. Воздух на улице был влажным, обволакивающим, словно мокрая, тёплая простыня. Обещанный с утра ливень так и не пролился, оставив город в напряжённом, душном ожидании, наэлектризованным до предела.

Она развернула свой блокнот с наспех составленным списком из множества адресов. Марк посоветовал ей начать с самых близких к местам преступлений, поэтому первым делом девушка отправилась на проспект Науки.

Лавка «Цветочек», оказалась крошечной, зажатой между душным рыбным ларьком с навязчивым запахом и палаткой с дешёвым китайским трикотажем. Внутри пахло сыростью, землёй и сладковатой, тошнотворной гнилью увядающих роз.

– Лаванда? – отозвалась из-за прилавка пожилая женщина с лицом, изборождённым морщинами. Она нахмурила неестественно чёрные, нарисованные брови. – Нет у нас этой… лаванды. Неходовой товар. Только розы, гвоздики, хризантемы… Вон, смотрите, свежие тюльпаны привезли, голландские.

Анна вежливо покачала головой.

– Спасибо, но меня интересует исключительно лаванда. Не подскажете, где её могут продавать?

– Это вам во «Флориду» на Ленина, – буркнула женщина, уже отворачиваясь. – Там всякую эту… экзотику для богатых держат.

Анна вышла из лавки и сморщила нос, смахнув с тёмно-синей блузки липкую оранжевую пыльцу.

Второй магазин оказался шикарным, стерильным пространством с хрустальными вазами, мраморными стойками и холодным воздухом. Анну встретила не менее холодная, отточенная вежливость менеджера в безупречном костюме и с безупречной улыбкой.

– Данные о покупках? Клиентская база? – он вежливо, но твёрдо покачал головой. – Простите, но это строго конфиденциальная коммерческая информация. Без официального запроса от правоохранительных органов я ничем не могу вам помочь.

– Вы не понимаете. Я из детективного агентства «Ворон». Мы расследуем серию серьёзных убийств, и есть вероятность, что преступник мог посещать ваш магазин и покупать у вас цветы лаванды, – попыталась надавить Анна. Она начала рыться в сумочке в поисках визитки Марка.

– Понимаю, – улыбка мужчины не дрогнула ни на миллиметр. – Но моя позиция неизменна. Я не могу ничего вам предоставить без санкции прокурора или ордера на обыск. Таковы правила компании.

Анна вышла из здания и сжала зубы до боли, чувствуя прилив беспомощной ярости. Ордер, обыск. Ну конечно… Юридические нормы и корпоративные правила. Она не была сотрудником МВД и не располагала такими рычагами давления. Она была всего лишь стажёром частной конторы. И Марк ничего не сказал ей по поводу ордера. Просто забыл или специально поставил её в неловкое положение?

– Вот козёл… – обращение было направлено и на менеджера, и на Марка. Она с силой пнула лежащий на асфальте булыжник и направилась дальше, заглянув в свой список.

Третий, четвёртый магазины… Везде одно и то же: либо лаванды нет в принципе, либо продавцы разводят руками, ссылаясь на политику конфиденциальности. К полудню, стоптав ноги и пропылив туфли, Анна почувствовала, как её первоначальный энтузиазм и надежда тают, как кусок льда в стакане, оставленном на палящем солнце.

«Цветочный рай» оказался последним в её списке на сегодня – небольшим, уютным магазинчиком, расположенным в полуподвале старого, но ухоженного особняка в тихом переулке. Дверь с цветными витражными стёклами, внутри – полки из тёмного, полированного дерева, приглушённый свет. Разнообразные, свежие букеты цветов заполняли всё пространство, создавая ощущение оранжереи. За прилавком стояла молоденькая девушка с ярко-розовыми волосами, заплетёнными в небрежную, но стильную косу. На вид ей было около двадцати лет. На бейджике значилось «Елизавета». Она увлечённо печатала что-то на ноутбуке, но подняла большие, подведённые стрелками глаза, когда над головой Анны звякнул колокольчик.

– Лаванда? Да, конечно, у нас её иногда берут. В основном для букетов в прованском стиле, – она задумалась на секунду, перебирая клиентов в памяти. – Да, был случай… Пару недель назад, кажется, мужчина покупал небольшой букетик. Только лаванду.

Анна заметно оживилась, её сердце учащённо забилось. Она открыла свой блокнот на чистой странице и приготовила ручку для записи.

– Можете ли вы рассказать подробнее? Это очень важно. Часто ли он к вам заходил? Сколько именно цветов покупал, в какое время?

Елизавета отложила ноутбук, облокотившись на прилавок. Её лицо стало сосредоточенным.

– Ну, это был как раз конец рабочего дня. Я уже собиралась закрываться, поэтому была немного уставшей. Но я его хорошо запомнила. Он очень долго и внимательно рассматривал все букеты, принюхивался, трогал бутоны. Я сначала подумала, что он очень щепетильно выбирает цветы для любимой девушки. Или для мамы. В конце концов, он остановился именно на лаванде. Я даже предупредила его, что она имеет очень специфический, на любителя запах, но он настоял. Сказал что-то вроде: «Я точно уверен, что мой подарок оценят по достоинству». Фраза запомнилась.

– Может быть, вы вспомните, как он выглядел? Хотя бы примерно? – Анна старалась не выдать внутреннего напряжения.

– Не уверена в деталях… – девушка зажмурилась, пытаясь визуализировать. – Я помню, что он был одет строго, по-деловому: тёмный пиджак и такие же брюки. Классическая офисная одежда, наверное.

Она замолчала, и вдруг её глаза расширились.

– О! И ещё… На нём были перчатки. Светлые, белые или бежевые, кажется очень тонкие. Я тогда даже удивилась про себя, зачем кому-то носить перчатки летом, тем более в помещении. Подумала, что это, может, стиль у него такой. Или он скрывает проблемы с кожей. Экзему, например.

– Как часто он заходил в магазин? Вы видели его раньше или только в тот раз? И покупал ли он когда-нибудь что-то ещё, кроме лаванды?

– Я лично видела его всего один раз. Но я здесь не одна работаю, у меня есть сменщица, Лена. Правда, она как раз в отпуск уехала… Уже две недели выкладывает фотки с моря, так что я пока одна тут. Если вам очень нужно, я могу позвонить ей и спросить, не помнит ли она такого клиента…

– Нет, нет, спасибо, не стоит пока, – поспешно остановила её Анна. – Нас интересуют именно свежие, недавние покупки. Вы мне очень помогли. Огромное спасибо.

Она оторвала листок из блокнота и быстро написала на нём свой контакт.

– Я оставлю вам свой номер телефона. Пожалуйста, если вы вдруг вспомните что-нибудь ещё, любую мелочь, сразу же позвоните мне. Любая деталь может быть критически важна.

Елизавета взяла листок, рассмотрела его с лёгким любопытством и кивнула.

– Хорошо. Я обязательно позвоню.

Глава 6

Кабинет медленно погружался в вечерние сумерки, словно заполняясь тяжёлым, жидким свинцом. За окном город растворялся в сизой, промозглой дымке, уличные фонари зажигались один за другим. Их слабый желтоватый свет с трудом пробивался сквозь пыльные, заляпанные мухами и давно не мытые стёкла.

Марк сидел за своим столом, сжимая корпус телефона так, что пластик трещал. Суставы его пальцев побелели от напряжения. Каждый гудок в трубке отдавался в висках глухим, назойливым эхом, напоминая ритмичные удары молота по наковальне.

«Абонент временно недоступен…»

Голос автоответчика звучал издевательски спокойно.

– Чёрт! – вырвалось у него хриплым шепотом.

Телефон с глухим, бессильным стуком приземлился на деревянную поверхность стола, подпрыгнул и замер, словно испуганный собственной дерзостью. Марк провёл крупной, исчерченной венами ладонью по лицу, ощущая на коже колючую двухдневную щетину и липкую, жирную плёнку усталости. Сколько он уже не спал? Сорок часов? Пятьдесят? Время слилось в одно сплошное, серое, тягучее месиво, а ответов всё ещё не было. Только бесконечные вопросы, висящие в спёртом воздухе кабинета, как хорошо отточенный нож на тонкой нитке.

Внезапно телефон зазвонил, заливаясь трелью, от которой Марк вздрогнул, будто его ударили током по оголённым нервам. «Олег Гуров» – высветилось на экране. Лейтенант из Питерского уголовного розыска, с которым их связывали годы совместной грязной работы и пара по-настоящему громких, тёмных дел. Голос в трубке звучал сухо, профессионально-отстранённо и совсем без эмоций:

– Семёнов Дмитрий Дмитриевич, гражданин Российской Федерации, тысяча девятьсот девяносто третьего года рождения. Официально зарегистрирован в Санкт-Петербурге. По нашим данным, пропал без вести двадцать седьмого июня текущего года, – сообщил Гуров чётко, будто диктовал протокол для машинистки. – Заявление подавала его сожительница, Ковальчук Екатерина Сергеевна.

Марк схватил первую попавшуюся ручку и торопливо, с сильным нажимом записал имя женщины в потрёпанный блокнот. Буквы выходили угловатыми, резкими – он подчеркнул их дважды, будто вбивая гвозди в собственную память.

– Что она рассказала? – голос Марка звучал низко и хрипло.

– Со слов заявительницы: двадцать шестого числа, вечером, субъект вернулся домой в состоянии сильного алкогольного опьянения. Устроил бытовой скандал, нанёс сожительнице несколько ударов открытой ладонью по лицу. Судя по приложенным медкартам и истории вызовов участкового, для них это вполне обыкновенная ситуация. Утром двадцать седьмого июня он не вернулся домой, как сделал бы это обычно. Екатерина обзвонила всех его друзей-собутыльников и даже несколько больниц, прежде чем обратиться к нам. Никаких вещей Дмитрий с собой не взял, деньги и паспорт – на месте. Телефон отключён.

– И с тех пор его не видели? Совсем никаких следов? – Марк чувствовал, как в груди закипает знакомая, но такая бесполезная ярость.

– Ни единого цифрового следа. Ни банковских операций, ни звонков, ни активности в социальных сетях. Будто в воздухе растворился.

Марк отключил звонок и швырнул телефон на стол, с силой откинувшись на спинку кресла. Голова гудела от бесконечных вопросов, складывающихся в порочный круг. Как этот безработный, опустившийся алкаш мог так бесследно испариться, чтобы потом объявиться за сотни километров и жестоко убить собственную мать и возможно ещё несколько человек? Или он просто отправился в ближайший ларёк за очередной порцией спиртного и банально нарвался на уличных гопников? Ни одна версия не сходилась. Всё рассыпалось, как песок сквозь пальцы.

За окном окончательно догорал летний день. Багровые отсветы скользили по стеклу, оставляя на измождённом лице Марка зыбкие, танцующие тени. Он взглянул на часы с жёлтым циферблатом – стрелки показывали половину восьмого. Время утекало с неумолимой скоростью, а дело, может быть самое важное в его карьере, стояло всё на той же мёртвой точке.

Дверь кабинета с грохотом распахнулась, ударившись о старую, чугунную батарею. Анна ворвалась внутрь, запыхавшаяся, с взъерошенными волосами. Её щёки пылали румянцем от быстрой ходьбы, а каштановые волосы выбились из тугого пучка, обрамляя лицо непослушными прядями.

– Нашла что-то стоящее в цветочных? – Марк поднял на неё потухшие глаза, в которых уже почти не было надежды.

– Да. Ну, то есть… почти, – Анна сделала паузу, ловя ртом воздух. – В общем, есть одно слабое совпадение. Без ордера или хотя бы ксивы из прокуратуры мне почти нигде не выдали никакой конкретики по покупателям. Но в одном месте, в магазинчике «Цветочный рай» на улице Герцена, продавщица Елизавета сама рассказала, что пару недель назад, ближе к вечеру, какой-то мужчина покупал у неё небольшой букетик. Только лаванду.

Анна замолчала, вдруг осознав, насколько зыбкой и ненадёжной была эта информация. Она смотрела на Марка, словно ожидая укора.

Он нахмурился, проводя рукой по подбородку:

– И что? Он как-то выделялся? Вёл себя неадекватно? Говорил что-то странное?

– Скорее нет, – покачала головой Анна. – Со слов девушки, выглядел обычно, одет был строго, во всё тёмное. Как типичный офисный работник после тяжёлого дня. Единственная странная деталь, которая ей запомнилась: светлые перчатки на руках. Ей показался странным такой предмет гардероба летом, тем более в помещении.

– Ты же понимаешь, что это ровным счётом ничего не значит? – Марк посмотрел на неё с плохо скрываемым раздражением. – Мы не сможем найти его по такому слабому описанию, даже если захотим. И мы не можем подозревать каждого второго чудака в перчатках… Мало ли вечером было прохладно. Здесь всё-таки не Сочи.

Анна опустила глаза, сжимая свой блокнот. Она знала, что её информация – капля в море, пылинка в урагане.

– А у тебя есть что-то по Семёнову? – спросила она тихо, всё ещё цепляясь за слабую надежду.

– Кроме того, что он официально пропал без вести после второго убийства – никакой конкретики, – коротко, обрубком, ответил детектив. – Версия о его причастности рассыпается. Хронология не сходится…

Его размышления прервал робкий, неуверенный стук в дверь. Марк замер, его пальцы непроизвольно сжали ручку, оставив на почти чистом листе бумаги жирный след синих чернил.

– Войдите.

Дверь приоткрылась беззвучно, и в проёме показался Максим Гордеев – молодой стажёр-архивариус агентства. Его худощавая, нескладная фигура казалась ещё более хрупкой и потерянной в мешковатом пиджаке, а очки с толстыми линзами делали взгляд расплывчатым, словно он постоянно пребывал в лёгком тумане. В руках он осторожно, почти благоговейно держал небольшую картонную коробку из гофрированного картона – обычную почтовую, размером примерно с книгу. Но что-то в том, как он сжимал её длинными, бледными пальцами, выдавало внутреннее напряжение.

– Марк Романович, извините за беспокойство… – голос Максима дрогнул, сорвался на фальцет. – Это сегодня с утра принесли. Почтальон сказал, что она затерялась на сортировке пару дней назад. Здесь ваше имя и адрес нашего агентства. Больше никаких опознавательных знаков, даже отправитель не указан.

Он сделал неуверенный шаг вперёд, поставил коробку на самый край стола и тут же отдёрнул руку, будто боялся обжечься. Его взгляд скользнул к Анне, задержался на мгновение, словно ища поддержки или одобрения, но, не встретив ничего, кроме любопытства, тут же уставился в потрёпанный линолеум.

– Спасибо, Максим. Свободен, – Марк кивнул, но его голос звучал ровно и совсем безэмоционально – привычная профессиональная маска, за которой скрывалось нарастающее, холодное беспокойство. Он не ждал посылок. Никаких.

Когда дверь за Максимом тихо закрылась, в кабинете повисло тяжёлое, давящее молчание. Анна перевела взгляд с коробки на Марка. Её брови вопросительно приподнялись.

– Ты что-то заказывал?

– Нет, – ответил он коротко. Его взгляд был прикован к коричневому картону.

Марк медленно встал, ощущая, как по спине пробегает знакомая, ледяная волна дурного предчувствия. Он взял коробку в руки – она была подозрительно лёгкой, почти невесомой. На шершавой коричневой поверхности не было ни следов повреждений, ни лишних пометок. Только стандартная печатная этикетка с его именем и адресом агентства. Отправитель – пустое поле.

Марк потянулся к верхнему ящику стола, щелчком открыл замок и достал оттуда тяжёлый канцелярский нож с металлическим корпусом. Ещё один щелчок – и короткое, острое лезвие блеснуло в тусклом свете настольной лампы.

– Ты уверен, что это безопасно? – Анна сделала непроизвольный шаг назад, инстинктивно прижимая свой блокнот к груди, как щит.

– Вряд ли почта пропустила бы в отделение бомбу, – он усмехнулся, но в его глазах не было ни капли веселья – только холодная, хищная настороженность. Лезвие ножа вонзилось в коричневый скотч с сухим, хрустящим звуком, разрезая его одним точным, резким движением.

Заглянув внутрь, детектив сначала подумал, что коробка пуста, но затем его взгляд уловил на самом дне, на белой подложке, маленький, тёмный предмет. Анна, преодолевая страх, подошла ближе и тоже заглянула внутрь. Это была небольшая, аккуратно связанная тонкой ниткой веточка лаванды. Но не свежей, а высушенной, потемневшей от времени.

Марк осторожно поддел хрупкий предмет кончиком лезвия и извлёк его из коробки. Сухая, ломкая ветка почти рассыпалась у него в пальцах, оставляя на коже и на дне коробки горстку мелких, тёмно-фиолетовых, истлевших лепестков. Воздух вокруг тут же наполнился слабым, но отчётливым пыльным ароматом.

– Она была свежей, когда её отправляли, – пробормотал он, всматриваясь в остатки растения. – Но посылка задержалась на почте, и ветка высохла.

– Что за чертовщина? – прошептала Анна, ощущая, как по коже бегут мурашки.

Марк резко выпрямился во весь рост, и яростным, неконтролируемым движением пнул ногой тяжёлую дубовую ножку стола. Дерево глухо стукнуло об пол, а коробка чуть съехала, наполовину свесившись с края.

– Этот сумасшедший урод теперь и со мной пытается играть в свои садистские игры? Шлёт мне свои проклятые гербарии?!

Его телефон зазвонил в тот же момент, словно кто-то невидимый ждал именно этой вспышки ярости. Резкий, пронзительный звук резанул тишину, заставляя вздрогнуть обоих детективов. Марк схватил трубку, стиснув зубы так, что челюсти свело судорогой.

– Детектив Марк Власов слушает…

Голос в трубке был монотонным, ровным, почти механическим – как будто говорил не живой человек, а робот-автоответчик. Марк не перебивал, внимательно слушая собеседника. С каждой секундой его лицо становилось всё более каменным, а пальцы, сжимавшие трубку, белели. Наконец он бросил телефон на стол, экраном вниз, с такой силой, что тот едва не разбился.

– Что-то случилось? – спросила Анна. Её собственный голос прозвучал испуганно и тихо.

– Дмитрия Семёнова только что нашли, – Марк произнёс это с каким-то странным, плоским оттенком. – В открытом канализационном колодце где-то под Питером. Череп пробит по тому же принципу. Тело в состоянии интенсивного разложения, помогла влажная среда. Ориентировочно – он умер пять-семь дней назад.

Его кулак с силой опустился на стол, заставив вздрогнуть всё его содержимое. Тишина в кабинете повисла вновь, на этот раз густая и тяжёлая, как трупный смрад.

– Думаешь, он стал четвёртой жертвой того же убийцы? – выдохнула Анна.

– Не знаю, – честно признался Марк, сжимая переносицу. – Метод – да, тот же. Орудие, скорее всего, аналогичное. Но рядом с трупом, по словам лейтенанта Гурова, не было найдено ровным счётом ничего. Никакой лаванды, никаких других посланий. Ничего. Как будто это убийство – побочный продукт. Или ошибка.

– Но зачем? – Анна нервно провела рукой по своей испорченной причёске. – Настоящему убийце было выгодно, чтобы мы считали Семёнова главным подозреваемым! Он был идеальным козлом отпущения! Алкаш, сбежавший сын, криминальное прошлое… Зачем его устранять? Это же бессмыслица!

– Может быть, он тоже в чём-то провинился перед нашим убийцей. Пересёкся с ним где-то, помешал. Или это какая-то своя, больная, извращённая логика.

Марк задумчиво, почти одержимо уставился на злополучную коробку и рассыпавшиеся лепестки. Сухая ветка лежала на дне, как немой, зловещий артефакт. Тихая, необъяснимая угроза. Послание, которое он пока не мог расшифровать, но которое было адресовано лично ему.

– Или это чистой воды издевательство. Над нами. Лично надо мной, – он схватил посылку, снова бросив туда то, что осталось от рассыпавшихся цветов, и направился к двери. – Отправлю эту штуку на экспертизу. Будем надеяться, что это не очередная бесполезная трата времени.

Глава 7. 29 июня 2025 года

Воздух в небольшой, но уютной квартире-студии был густым и сладким, наполненным теплом и безмятежным спокойствием, словно здесь всегда царила тихая, идеальная гармония. В нём причудливо переплетались терпкий, бодрящий аромат оставшегося в турке кофе, сладковатые, пьянящие ноты жасмина из пышного букета на подоконнике и едва уловимый, тёплый запах воска от недавно зажжённой ароматической свечи с запахом ванили. Дарья Веселова глубоко, с наслаждением вдохнула, закрыв на мгновение глаза, – этот прекрасный вечер казался ей воплощением того самого, хрупкого и такого желанного домашнего счастья, ради которого стоило жить.

Она только что переступила порог, держа в одной руке тяжёлый, набитый продуктами пластиковый пакет с логотипом одной известной сети супермаркетов, впивающийся в пальцы, а в другой – холодные поцарапанные ключи. Телефон, зажатый между ухом и плечом, почти обжигал кожу, но Даша и не думала его убирать. Голос её лучшей подруги Иры звенел в трубке, такой же радостный, взволнованный и немного сумасшедший, как и её собственный.

– Да, мне кажется, это просто идеальное место! – Даша сбросила на пол изящные лаковые туфли на каблуке, небрежно толкнув их ногой в сторону прихожей, и шагнула внутрь, ощущая под босыми ступнями приятную, лакированную прохладу паркета. – Ты видела, какие там огромные окна? Прямо до потолка! И эти шикарные, хрустальные люстры… Будто попадаешь в сказку, правда!

Голос Иры рассмеялся на том конце провода, звонко и заразительно, словно эхо их беззаботных, ещё студенческих лет.

– Ага. И ты будешь в центре этой сказки самой настоящей принцессой! – в словах подруги слышалось неподдельное восхищение. – Я уже представляю тебя в том самом платье, которое ты вчера показывала. Просто шикарно! Уверена, у Саши глаза из орбит вылезут, когда он тебя увидит в полном облачении. Он влюбится в тебя второй раз. С первого взгляда, как в тот вечер в клубе.

Даша рассмеялась. Лёгкий, счастливый румянец разлился по её щекам. Она поставила тяжёлый пакет на пол в коридоре, придерживая его ногой, и прошла в кухню, где последние лучи закатного солнца, пробивавшиеся сквозь кружевной тюль, золотистыми бликами ложились на стол, отражаясь и играя в гранях хрустальной вазы с яблоками и виноградом.

– Он и так уже влюблён по уши. Так что сильнее, кажется, просто некуда, – проворчала она, притворяясь сердитой, но в её голосе звучала такая нежность, что, казалось, даже одно упоминание Саши согревало её изнутри.

– Ну вот и славно. Осталось только окончательно подружиться с его мамочкой, и жизнь удалась, – ехидно усмехнулась Ира.

Даша драматично, хотя никто не видел, закатила глаза к потолку, мысленно представив на мгновение холодный, оценивающий взгляд Ларисы Владимировны, будто бы пронзающий её насквозь на каждой встрече.

– О, если бы это было хоть немного возможно. Эта женщина, кажется, просто инстинктивно ненавидит меня, а я до сих пор даже не понимаю, за что. Скорее всего, её просто бесит тот факт, что я увела её любимого Сашеньку из-под тёплого, удушающего крылышка.

– Звучит как сюжет для мелодрамы, – фыркнула подруга. – Но свадьба всё равно состоится, не смотря ни на что. Это решено, и она ничего не сможет с этим поделать, как ни пыжься.

– Именно так, – Даша хотела добавить что-то ещё, язвительное и смешное, но её прервал едва слышный скрип входной двери в прихожей. Она нахмурила свои идеально выщипанные брови. Странно. Она ведь была уверена, что захлопнула её, повернув ключ. Или это скрип пола? – Ой, кажется, Саша вернулся. Ладно, Ир, я тебе завтра перезвоню, договорились?

Не дождавшись ответа подруги, Даша бросила телефон на кухонный стол, где тот заскользил по гладкой поверхности. Она окликнула жениха. Её голос прозвучал громко и немного неестественно во внезапно наступившей тишине.

– Саш, это ты? Я думала, что ты сегодня у родителей ночуешь, – она обернулась в сторону прихожей, вытянув шею, но в ответ не последовало ни тяжёлых, знакомых шагов, ни его низкого, спокойного голоса.

Даша насторожилась. В кухне вдруг стало непривычно, давяще тихо – даже часы на стене, обычно мерно и успокаивающе тикающие, будто затаились, замерли. Она медленно, на цыпочках, шагнула вперёд, к арочному проёму, ведущему в прихожую. Сердце неожиданно начало биться чуть быстрее, отдаваясь глухим, тревожным стуком в висках.

– Саша?.. Ты что, меня не слышишь? – её голос дрогнул.

Прихожая была погружена в глубокий, почти непроглядный полумрак. Свет из кухни слабым, желтоватым конусом освещал лишь часть пространства, выхватывая из темноты смутные, искажённые силуэты знакомых вещей: вешалку, большое зеркало в массивной резной раме, напольную вазу с давно засохшими цветами. Но этого скупого света было более чем достаточно, чтобы разглядеть неподвижную фигуру, застывшую прямо у входной двери.

Это был не Саша. Человек в длинном, тёмном, почти чёрном пальто и ослепительно белых перчатках стоял, прислонившись спиной к двери, будто ожидая чего-то.

Даша почувствовала, как ледяная, парализующая волна животного страха поднимается от пяток до самого затылка, сковывая мышцы. Её взгляд, против её воли, медленно, мучительно пополз вверх – от чёрных ботинок к складкам пальто, и наконец – к лицу. Она едва не вскрикнула, но звук застрял где-то в горле.

На неё уставилась фарфоровая, идеально гладкая маска. Мертвенно-белая, глянцевая, без единой морщинки или поры. Вместо глаз – два чёрных, бездонных, пустых отверстия, втягивающих в себя свет и надежду. А вместо рта – нарисованная чем-то тёмно-багровым застывшая улыбка.

Девушка хотела рвануться назад, в кухню. К столешнице, где лежали ножи, чтобы схватить самый большой из них для защиты. Но её ноги предательски отказались слушаться. Они будто вросли в паркет, стали тяжёлыми и ватными.

Фигура сделала один плавный шаг вперёд. И в этот момент луч света из кухни упал на её правую руку. Даша заметила, что незнакомец зажимает в белой перчатке какой-то небольшой, но явно тяжёлый металлический предмет. Что-то блеснуло тусклым, матовым блеском.

Не было времени на крик, на осмысление, на мольбу. Мгновение – и тяжёлая, странной формы железная статуэтка описала в воздухе короткую дугу, обрушившись на девушку.

Удар пришёлся прямо в лицо, в лобную кость, с ужасающей, расчётливой точностью. Всё, что она успела почувствовать, – это ослепляющая, жгучая боль, затмевающая всё на свете, и оглушительный хруст собственного черепа. Мир перевернулся, поплыл, закружился и мгновенно потемнел, как будто кто-то выключил свет. Даша безвольно повалилась на пол, но в тот момент, когда её тело коснулось паркета, сознание уже давно покинуло её.

Тихо, почти бесшумно, на ещё теплую, подрагивающую в последней агонии грудь девушки упала небольшая, аккуратная веточка лаванды. Свежая, сочная, влажная от росы. Будто её только что сорвали в каком-то райском саду. Живая и благоухающая. Обречённая на то, чтобы покоиться на груди уже неживого тела.

Человек в маске наклонился, с холодным, клиническим любопытством рассматривая свою работу, словно проверяя качество исполнения. Затем, не спеша, абсолютно бесшумно развернулся и растворился в темноте коридора. Он вышел в подъезд, оставив за собой лишь густой, сладковато-пряный запах лаванды и абсолютную, гробовую тишину. Тишину, в которой больше не было места ни радости, ни смеху, ни счастливому будущему.

Глава 8. 1 июля 2025 года

Кабинет тонул в глубоком вечернем полумраке, будто сам воздух в нём был густым и тяжёлым, пропитанным свинцовой пылью нераскрытого дела и бессильной яростью. Пылинки медленно, почти мистически кружили в единственном узком луче света, пробивавшемся сквозь щель неплотно сдвинутых тяжёлых бордовых штор, оседая на бесконечных стопках документов и сводок, накопившихся за время расследования.

Тишину нарушил мягкий стук в дверь. Прежде чем Марк успел ответить, дверь приоткрылась, и в проёме показался знакомый фигурант – старший эксперт-криминалист лаборатории агентства, Андрей Лебедев. В руках он бережно нёс ту самую картонную коробку, теперь помещённую в прозрачный полиэтиленовый пакет. Его лицо, обычно выражавшее спокойную уверенность, сейчас было усталым и немного смущённым.

– Марк Романович, – кивнул он, подходя к столу. – По вашей посылке.

Марк молча указал на свободный край стола, жестом приглашая к отчёту. Сердце у него неприятно сжалось; он уже читал ответ в позе и взгляде криминалиста. Анна, стоявшая у окна, обернулась, но не приблизилась.

Андрей аккуратно поставил пакет с коробкой на стол и тяжело вздохнул, снимая очки, чтобы протереть их платком.

– Что я могу сказать… Результаты, к сожалению, отрицательные. Полностью.

Он сделал паузу, глядя на мрачнеющее лицо детектива, и продолжил, перейдя на профессиональный, отстранённый тон:

– Коробка стандартная, производства «Картон-Пром», продаётся в любом почтовом отделении. Этикетка распечатана на самом обычном лазерном принтере, таких тысячи. Никаких уникальных особенностей.

– Отпечатки? – коротко спросил Марк, хотя уже знал ответ.

– Ничего. Поверхность картона пористая, не лучший объект для дактилоскопии, но… Здесь чисто. Обработали парами цианоакрилата, просканировали под разными углами – ни единой пригодной для идентификации папиллярной линии. Отправитель явно работал в перчатках.

Марк молча кивнул, его пальцы сжались в кулаки.

– Само растение – лаванда лекарственная, садовая, – продолжил эксперт. – Никаких редких сортов. Никакой пыльцы, которая могла бы указать на конкретное место, никаких микрочастиц почвы уникального состава. Ниточка – хлопковая, самая распространённая.

– ДНК? – последняя соломинка, за которую хватался Марк, оказалась гнилой.

Андрей лишь развёл руками, и в этом жесте была вся исчерпывающая ясность.

– Ничего. Ни на коробке, ни на скотче, ни на самой ветке. Полная стерильность. Этот человек не просто осторожен. Он педантичен. Он знает все наши методы. Он орудует в перчатках. Вероятно, ещё в бахилах и маске. Тщательно уничтожает все биологические следы.

Он постоял ещё мгновение, глядя на раздавленного детектива и его ничего не понимающую напарницу, а затем тихо сказал:

– Извините, Марк Романович. Если больше ничего не нужно…

Марк лишь молча кивнул, не в силах вымолвить ни слова. Криминалист так же тихо вышел, оставив их наедине с неутешительными результатами и давящей тишиной.

Свет старой настольной лампы дрожал на столе, выхватывая из окружающей темноты хаотично разбросанные папки, увеличенные фотографии с мест преступлений и исписанные неровным почерком листы с пометками. Запах остывшего, горького кофе смешивался с едва уловимым, но навязчивым и зловещим ароматом лаванды – той самой, что их призрачный убийца методично оставлял на местах преступлений, словно свою визитную карточку. Печать, подпись.

На столе, в центре этого хаоса, лежали крупноформатные снимки жертв, выстроенные в строгом хронологическом порядке. Три лица, три судьбы, оборванные одним и тем же холодным, выверенным до миллиметра расчётом. Никаких видимых связей – ни общих знакомых, ни пересечений в ежедневных маршрутах, ни финансовых взаимодействий, ни цифровых следов в социальных сетях. Чистый, девственный лист, на котором убийца рисовал свою кровавую картину.

Длинные, искажённые тени от лампы ползли по стенам, цепляясь за огромную белую доску, испещрённую десятками заметок, фотографий и газетных вырезок. Фотографии мест преступлений с разметкой криминалистов, схемы расположения тел с точными замерами и указанием векторов удара, подробная карта города с отмеченными красными булавками точками – всё это складывалось в жуткую, бессмысленную мозаику, где отчаянно не хватало самого главного элемента – личности убийцы.

Марк стоял перед доской, сжимая в руке чёрный перманентный маркер так, что его костяшки побелели. Каждая мышца в его теле была напряжена до предела, готовая сорваться. Голова гудела от бесконечных, ведущих в тупик версий, от изматывающих попыток найти хоть какую-то закономерность в этом абсурде. Его взгляд, воспалённый и неумолимый, впивался в три фамилии, обведённые в самом центре доски жирным красным кругом.

– Он не случайный убийца, – его голос звучал глухо, будто доносился из какой-то далёкой глубины. – Он не маньяк в классическом понимании. Он выбирает. Целенаправленно. И готовится к каждому визиту. Тщательно, педантично, профессионально.

Он повторил это уже в который раз, будто заклинание, единственную неоспоримую истину, в которой они могли быть уверены среди всей этой неразберихи.

Анна отошла от окна и теперь сидела напротив, в кресле, подперев ладонью подбородок. Кончик её карандаша автоматически выводил на листке блокнота какие-то круги и штрихи, но мысли явно уносили её далеко от четырёх стен кабинета.

Её пальцы нервно постукивали по виску, а взгляд скользил по фотографиям, не видя их по-настоящему, зациклившись на внутреннем диалоге с самой собой. В её глазах отражались не лица, а цифры, психологические профили и статистические выкладки. Тщетные попытки понять извращённую мотивацию того, кто оставлял после себя только смерть. Смерть и цветы.

– Статистика и почерк подтверждают версию о серийном убийце с ярко выраженным ритуальным элементом, – наконец проговорила она вслух, выводя себя из ступора.

Она провела пальцем по одной из самых жутких фотографий, лежащих перед ней на столе, и коснулась изображения той самой маленькой веточки лаванды, аккуратно, почти с нежностью положенной на грудь первой жертвы – пенсионерки Семёновой.

– Но почему именно лаванда? Что это – глубокий личный символ, закодированное послание нам или всему миру, или просто причуда больного, но блестящего ума? – она помолчала несколько секунд, прежде чем продолжить. – Кажется, он не просто кидает её, а кладёт с определённым положением…

Марк молча подошёл, его тень накрыла снимок. Он провёл рукой по изображению разбитого черепа и запёкшейся лужи крови. И эта проклятая веточка – нарочито нежная, живая, почти кощунственная на фоне демонстративной жестокости убийства.

– Это символизм, – выдохнул он, и в его голосе прозвучала усталая убеждённость. – Для него это имеет фундаментальное значение. Это часть ритуала, часть его больной картины мира. Иначе бы он не стал так заморачиваться, рисковать и тратить время на месте преступления.

Марк сделал паузу, переключив внимание на следующую жертву, Алексея Смирнова.

– Или он просто хочет, чтобы о нём говорили. Чтобы его боялись и узнавали. Один назойливый репортёр из редакции «Городского вестника» уже вторую неделю, как коршун, кружит вокруг здания и караулит меня у выхода, пытаясь выцарапать хоть какую-то деталь об этом деле. В своих жёлтых статейках они уже окрестили его Маньяком-флористом. Может, преступнику нравится такая слава?

Анна не ответила сразу. Её пальцы нервно перелистывали страницы распечатанного справочника по символизму растений и архетипам, останавливаясь на нужном абзаце.

– Как я и говорила, лаванда исторически символизирует чистоту, умиротворение, защиту от злых сил и память, – она подняла на него глаза, в которых горел огонь аналитика. – Возможно, он считает, что очищает их от чего-то? Считает их грешниками, носителями скверны, которую он смывает кровью?

– Или это просто его дьявольская, циничная подпись, – Марк щёлкнул автоматической ручкой. – Насмешка над нами, над нашим бессилием. Смотрите, мол, я тут цветочки разбрасываю, а вы меня поймать не можете.

Анна кивнула, делая пометки в блокноте: «Ритуал очищения? Символическое погребение?». Марк переключил внимание на фотографию Дарьи Веселовой и продолжил. Его голос стал жёстче, уходя в чистый, безэмоциональный профайлинг.

– Он методичен до остервенения, хладнокровен как айсберг, – детектив ткнул пальцем в снимок, в точку входа удара. – Удары наносит точечно, с огромной силой – пробивает черепную коробку с первого раза, минимальное количество травм. Значит, либо физически очень крепок, либо хорошо знает анатомию человека. На телах женщин нет ни намёка на следы сексуального насилия, а значит, движущая сила – не либидо. Из квартир жертв ничего не пропало. Видимо, он добивался совершенно других, нематериальных целей.

– Ты уверен, что это мужчина? – Анна подняла на него вопрошающий взгляд. – Сила удара… Это могла бы быть и женщина с подходящим орудием и знанием техники.

– Прямых доказательств нет. Но по мировой статистике, около девяноста двух процентов серийных убийц – мужчины. Да и женщины, за редчайшим исключением, редко действуют с такой индустриальной, физической жестокостью. Хотя… – он задумался, проводя рукой по щетине. – В истории, конечно, были маньячки. Но даже если бы у женщины была подобная мотивация, вряд ли у неё хватило бы физической силы нанести такие сокрушительные травмы даже с помощью хорошего инструмента. А инструмент подобран идеально.