Читать онлайн Алое пламя бесплатно

Послание от автора.

Для тех, кто не боится смотреть в бездну.

Говорят, если долго вглядываться в бездну, она начнёт вглядываться в тебя. А что, если в самой глубине этой тьмы можно разглядеть проблеск света? Удержите ли вы на нём взгляд?

Здесь, за гранью реальности, скрываются миры, недоступные взгляду.

Здесь таятся силы, что не должны оказаться в чужих руках.

И здесь бьются сердца, готовые ради любви сжечь дотла всё на своём пути.

Это – не просто история. Это путешествие сквозь разломы времени, сквозь пепел прошлого и хаос настоящего. Испытание, где одна ошибка может стать роковой. Путь, где боль и предательство рождают всепоглощающее пламя.

В этом мире за правду придётся заплатить забвением.

Решитесь ли вы сделать первый шаг?

Если готовы перелистнуть страницу…

Добро пожаловать в Сакурай!

Dante OUR

«Этот мир стёр меня из твоей памяти?

Он скоро будет стёрт с лица!»

Огромное багровое солнце, словно оплавленный слиток драгоценного металла, медленно скатывалось за зубчатый горизонт города Сакурай. Его последние невероятно длинные лучи цеплялись за шпили башен, заглядывая в узкие улочки, заливали тёплым, угасающим светом всё, что лежало внизу, у подножия Тихого холма.

Этот холм, как древний и молчаливый страж, возвышался на окраине, отделённый от суеты города полосой чахлого леса и каменистых пустошей. Он был немым свидетелем веков, хранителем тишины и особого, почти священного покоя.

На самой его вершине, там, где начиналась ровная площадка, словно специально выметенная невидимой рукой, раскинулась небольшая поляна. Трава здесь изумрудно-зелёная и мягкая, как бархат, несмотря на каменистую почву вокруг. А вид… Вид, открывающийся с этой поляны, был тем сокровищем, ради которого сюда поднимались.

Здесь, весь Сакурай лежал как на ладони – мозаика крыш от выцветшей черепицы трущоб до сияющей слюды элитных кварталов, петляющие ленты рек, тёмные пятна парков, и бесконечные, уходящие в дымку линии стен и дорог.

Вечер преображал этот вид, окрашивая его в меланхоличные тона заката, зажигая первые огоньки, превращая город в гигантский, дышащий организм, засыпающий под нежным покрывалом сумерек. Особенно красив, он был в этот час, когда день сдавал свои права ночи, и мир замирал в мгновении перехода.

Именно в этот час, когда тени начали удлиняться, сливаясь в единую массу у подножия холма, на поляну поднялись двое.

Они шли легко, несмотря на крутизну склона, их шаги не оставляли глубоких следов в траве – привычка, отточенная годами опасных вылазок.

Данте и Хэ Ин.

Имена, которые в городе произносили с трепетом и уважением, а в иных местах – со страхом и ненавистью. Охотники S-ранга. Не обычные люди, а стихия, они, как последние арбитры в спорах с существами из миров за гранью понимания.

Их боевая форма, обычно сияющая или мрачная в зависимости от задачи, сейчас была заменена на практичную, но удобную одежду – прочные тёмные брюки, мягкие туники, тёплые плащи: чёрный у Данте и белоснежный у Хэ Ин. На случай вечерней прохлады. Здесь, на вершине, они сбрасывали с себя бремя рангов и ожиданий.

Это было их место.

Они всегда приходили сюда, когда мир за стенами гильдии становился слишком громким, слишком жестоким, слишком сложным. Когда душам, привыкшим к рёву битвы и шёпоту заклинаний, требовалась тишина и присутствие друг друга.

Данте, высокий, широкоплечий, с чёрными, всегда чуть растрёпанными волосами и острым, как клинок, взглядом серых глаз, сейчас казался спокойным, почти безмятежным.

Хэ Ин, стройная и гибкая, как ивовый прут, с каскадом серебристых волос, спадавших на плечи, и глазами того же цвета, излучала тихую, сосредоточенную умиротворённость. Она шла чуть позади, её пальцы невольно тянулись к небольшому предмету, скрытому в складках её плаща.

Они подошли к знакомому месту у края поляны, где возвышался приземистый, покрытый лишайником валун. На его относительно гладкой стороне, обращённой к городу, были вырезаны две буквы – угловатая «D» и изящная «H», переплетённые вязью неуклюжих, но искренних сердец. Работа Данте, выполненная много лет назад, в порыве юношеского чувства, которое тогда ещё он стеснялся назвать любовью.

Возле валуна, будто специально выросшее для завершения композиции, стояло дерево. Оно не было гигантом, но его стройный ствол, тёмный, почти чёрный, уходил вверх с грацией и силой. Это была вишня. Но не простая. Её ветви, раскинутые широким шатром, были усыпаны алыми цветами. Глубокого, насыщенного, почти пугающего кровавого оттенка. Они густо покрывали ветви, словно дерево было обрызгано или даже омыто живой кровью.

Этот цвет, контрастируя с тёмным стволом и синевой наступающих сумерек, создавал ощущение одновременно прекрасное и жуткое. Лепестки иногда опадали, медленно кружась в почти безветренном воздухе, ложась на траву кровавыми каплями.

Данте, не говоря ни слова, принялся за привычное дело. Он собрал сухие ветки, валявшиеся под сенью алой вишни – удивительно, но под ней всегда находилось достаточно хвороста, сухого и готового к костру.

Он сложил их аккуратным шалашиком в небольшом углублении у подножия валуна, подальше от корней дерева. Его движения были точными, выверенными годами выживания в диких местах. Затем, он высек искру кремнем и кресалом – магия здесь казалась неуместной, оскверняющей их тихий ритуал.

Первая искра упала на сухой мох, затлела, затем робкий язычок пламени лизнул тонкую веточку, потом другую. Костёр разгорался медленно, но, верно. Его оранжево-золотистые языки начали танцевать, отбрасывая длинные, пляшущие тени на валун с инициалами и на лицо Хэ Ин.

Хэ Ин тем временем устроилась на своём привычном месте – на небольшом лоскуте плотной ткани, расстеленном на траве у самого валуна, спиной к вырезанным буквам. Она подтянула колени к груди, обхватив их руками, и устремила взгляд на Данте, наблюдавшего за рождением огня.

В её тонких, ловких пальцах, обычно сжимавших рукоять знаменитого меча «Астрал», вертелся амулет. Он был небольшим, тёплым на ощупь, словно живым. Он был сделан из тёмного, почти чёрного дерева, в котором были инкрустированы тончайшие серебряные нити, образующие сложный, гипнотизирующий узор, напоминающий то ли замкнутую спираль, то ли глаз. В самом центре, в месте схождения линий, мерцала крошечная точка рубина.

Хэ Ин перебирала его пальцами, гладила поверхность, словно успокаивая тревожное чувство, таившееся глубоко внутри. Её глаза отражали пламя костра, но в их глубине было что-то отстранённое, задумчивое, будто она прислушивалась к тишине холма, пытаясь уловить в ней что-то важное, невысказанное.

Данте, убедившись, что костёр устойчив и не потухнет, отряхнул руки и уселся рядом с Хэ Ин, плечом к плечу. Тепло от огня и от его тела было осязаемым в наступающей вечерней прохладе. Он вздохнул, и его взгляд, обычно такой острый и оценивающий, смягчился, стал тёплым, обращённым в прошлое.

– Помнишь, – его голос, обычно звучный и командный, сейчас звучал тихо, почти задушевно, сливаясь с потрескиванием дров, – когда мы пришли сюда в первый раз? Кажется, мы тогда только выполнили тот дурацкий контракт с гоблинами в канализации. Пахли потом, гнилью и триумфом новичков. – Уголки его губ дрогнули в полуулыбке. – А я, такой важный, разложил здесь жалкие сухари и объявил это «романтическим пикником с огоньком». Тогда ещё мы были просто друзьями…

Хэ Ин ответила не сразу. Она всё так же вертела амулет, её взгляд скользнул по его лицу, затем вернулся к танцующему пламени. В её серебристых глазах мелькнула тень иронии, смешанной с нежностью.

– А я тогда назвала тебя дураком, – её голос был тихим, но отчётливым, как звон хрусталя. – Полным… Безнадёжным… Дураком. – Она сделала паузу, и на её губах появилась едва заметная, печальная улыбка. – Как всегда была права…

Данте ухмыльнулся шире, глубокая складка легла у рта. Он не стал спорить, лишь потянулся к своей походной сумке из прочной, потёртой кожи, стоявшей у другого бока валуна. Покопался внутри минуту, с шумом передвигая содержимое – свёрток с едой, запасные ремни, маленький свёрток с целебными травами.

Наконец, с лёгким победным кряхтеньем, он извлёк два простых, но изящных бокала и плоскую фляжку из тёмного металла, украшенную тонкой гравировкой в виде виноградной лозы.

Пробка была туго заткнута воском. Данте ловко сковырнул его ногтем, вытащил пробку, и в воздухе тут же повис густой, терпкий аромат выдержанного вина, смешавшийся с дымком костра. Он налил тёмно-рубиновую жидкость в бокалы почти до краев и протянул один Хэ Ин.

Она на мгновение остановила верчение амулета, взяла бокал, чувствуя его прохладу пальцами. Их взгляды встретились над пламенем костра – в его серых глазах было тепло и приглашение к моменту покоя, в её – глубокая, не всегда читаемая задумчивость.

Она поднесла бокал к губам и отпила небольшой, элегантный глоток. Вино было насыщенным, с нотами ягод, дуба и едва уловимой горчинкой, идеальным для прохладного вечера. Данте тоже отпил, его взгляд блуждал по огням засыпающего города внизу.

И вдруг Хэ Ин застыла. Бокал замер у её губ. Её пальцы сжали ножку бокала так, что побелели костяшки. Взгляд, секунду назад задумчивый, стал остекленевшим, уставившимся не на город, не на костёр, а в отражение вина в её бокале. В искривлённой поверхности жидкости, в игре бликов от костра, что-то мелькнуло. Не отсвет, не случайную тень. Что-то иное. Что-то зловещее.

Она медленно, очень медленно опустила бокал. Глаза, широко раскрытые, были полны первобытного, животного ужаса, который предшествует осознанию. Она не кричала. Она даже не шевельнулась. Просто прошептала, и её шепот был громче любого крика во внезапно сгустившейся тишине, заглушившей даже треск костра:

– Данте… – Она повернула к нему голову, движение было неестественно медленным, как в кошмаре. – Тут что-то не так… Не просто не так… Здесь…

Она не успела договорить. Воздух над поляной содрогнулся. Не гром, не взрыв – это был звук трескавшейся ткани самой реальности. Звук, от которого заложило уши и сжалось сердце, звук первозданного разрушения.

И в небе, прямо над ними разверзлась трещина.

Она была подобна удару гигантского, невидимого топора по хрустальному куполу мира. Длинная, зигзагообразная, она рванула лазурь неба снизу вверх. Её края извивались, как живые, изрыгая пульсирующую, сгущающуюся тьму. И из этой тьмы, из самой сердцевины разлома, вырывались чёрные искры. Густо-чёрные, как угольная пыль, но при этом ослепительно яркими в своём мраке.

Они выстреливали во все стороны, пожирая свет вокруг себя, оставляя за собой короткие шлейфы сгустившейся тени. Это было похоже на то, как ночь метала молнии, отрицая само существование дня. Воздух вокруг трещины дрожал и плавился от невыносимой концентрации чужой энергии.

Одна из таких искр, размером с кулак, сорвалась с неистового потока и, описав короткую, смертоносную дугу, понеслась вниз, к вершине холма. Цель её казалась случайной, но зловеще точной. Она ударила в центр валуна с вырезанными инициалами «D» и «H».

Глухой хруст, как будто ломалась не скала, а гигантская кость. Валун, простоявший здесь века, символ их связи, их прошлого, развалился пополам. Ровно по линии, разделившей сплетённые буквы.

Камни, еще тёплые от дневного солнца, рухнули на траву, раздавив цветы алой вишни, обнажив грубый, свежий излом. Чёрная искра, исполнив свое дело, с шипением погасла, оставив после себя лишь стойкий запах озона и горячего камня.

Трещина в небе в ответ на это действие расширилась. Она не просто стала больше – она распахнулась, как пасть чудовища. Края её закручивались внутрь, в бездонную черноту, из которой теперь не просто сыпались искры, а лился поток тьмы, как чёрный дым. И из этого дыма, из самой сердцевины разлома, шагнула фигура.

Воин.

Он был облачён в доспехи, но они не были похожи на обычные, из стали. Они казались отлитыми из самой ночи, из первозданного мрака доисторических пещер. Чёрные. Нет. Не просто тёмные, а абсолютно чёрные, поглощающие любой намёк на свет, который ещё оставался в умирающем дне.

Доспехи были массивными, угловатыми, покрытыми шипами и лезвиеобразными выступами, но при этом двигались как единое целое, без скрипа, без стука, лишь с тихим шелестящим звуком, похожим на шорох крыльев гигантской летучей мыши.

На голове – шлем, увенчанный огромными, изогнутыми рогами, похожими на рога исполинского, адского быка. Лица не было видно – лишь глубокая, непроглядная тьма за узкой прорезью в шлеме. И всё его облачение было покрыто рунами. Сотнями, тысячами крошечных, светящихся рун. Свет их был тускло-багровым, как запёкшаяся кровь, как тлеющие угли в пепле. Они пульсировали, перетекали по поверхности чёрного металла, как живые паразиты, создавая жуткую, постоянно меняющуюся картину.

Эти руны не защищали – они связывали, они питались, они призывали что-то из глубин разлома. От воина исходило не просто присутствие – исходила тяжесть. Тяжесть, давящая на разум, на душу, на само пространство вокруг.

Воздух вокруг него колыхался, как над раскалённой пустыней, но вместо тепла он источал леденящий холод небытия. Это было воплощение древнего, абсолютного зла, пришедшего не завоёвывать, а уничтожать.

Инстинкт сработал быстрее мысли. Данте, забыв про вино, про разбитый камень, про весь мир, одним молниеносным движением оказался на ногах. Его тело, ещё секунду назад расслабленное, превратилось в сжатую пружину, готовую к удару.

Он бросился вперёд, не раздумывая, не оценивая шансы – его единственной мыслью было встать между этим кошмаром и Хэ Ин. Он заслонил её собой, широко расставив ноги, руки сжаты в кулаки, хотя оружия при нём не было. Его ярость, ярость защитника, сверкала в глазах ярче любого пламени. Он был готов рвать, бить, умирать, лишь бы этот некто не коснулся её.

Воин, казалось, не обратил на него никакого внимания. Его шлем едва повернулся, тёмная прорезь шлема обратилась на Данте, как по ничтожному насекомому. И он просто… Махнул рукой. Словно отмахнулся от назойливой мухи. Движение было плавным, почти небрежным.

Но эффект был сокрушительным. Невидимый, но абсолютно физический удар чудовищной силы обрушился на Данте. Он не успел даже вскрикнуть. Его отбросило, как тряпичную куклу, через всю поляну. Он пролетел по воздуху несколько метров и с глухим стуком врезался в одну из половин расколотого валуна. Боль пронзила спину, сбило дыхание, в глазах потемнело.

Он рухнул на землю, заваленный обломками камня, сдавленный невыносимой тяжестью – это был гнёт бессилия перед абсолютным превосходством.

Воин неспешно, с той же ледяной невозмутимостью, повернулся к Хэ Ин. Она сидела всё там же, на своём лоскуте ткани.

Амулет всё ещё был зажат в её руке, но теперь он светился. Тот самый крошечный рубин в центре излучал тревожный, пульсирующий багровый свет, отражаясь в её широких, полных ужаса глазах. Она не пыталась встать. Она не пыталась бежать. Она была парализована не страхом, а самой сущностью приближающегося кошмара.

Он подошёл к ней. Не шагами – скорее скольжением, будто пространство подчинялось его воле, сокращая дистанцию. Он навис над ней, багровые руны на его доспехах вспыхнули ярче, окрашивая её бледное лицо в зловещие тона. Его рука в чёрной, шипастой перчатке протянулась. Он схватил Хэ Ин за горло.

И в момент прикосновения пространство исказилось. Не просто дрогнуло – оно взвыло. Казалось, две несовместимые, враждебные друг другу реальности столкнулись в одной точке. Вокруг руки воина и шеи Хэ Ин воздух закипел вихрями невидимой энергии. Появились блики, как от раскалённого металла, но холодные, высасывающие тепло.

Звук был невыносимым – высокий, режущий визг, смешанный с низким, давящим гудением, как будто сама ткань мироздания рвалась, сопротивляясь противоестественному контакту.

Багровый свет амулета в руке Хэ Ин вспыхнул ослепительно ярко, болезненно, словно пытаясь защитить свою хозяйку, но под напором чужеродной мощи он лишь трепетал, как пламя на ветру.

Энергии, абсолютно чуждые, не предназначенные для сосуществования, яростно противясь собственной природе, сталкивались в микроскопической точке соприкосновения чёрной перчатки и нежной кожи.

Из-под шлема воина донёсся голос. Он не был громким. Он был поглощающим. Он звучал не в ушах, а прямо в сознании, в самой глубине души. Голос, лишённый эмоций, как скрежет камней под ледником, холодный и безжалостный, как пустота между звёздами.

– Ты ключ, – прозвучало в их головах, заставляя мозг сжиматься от боли. – Ключ к его будущей силе. Твоя сущность… Ваша связь с ним… Питает его потенциал. – Взгляд невидимых глаз скользнул в сторону Данте, который, превозмогая боль и давление, пытался подняться из-под обломков, его лицо было искажено яростью и ужасом. – Не будет тебя… Не будет его силы. Цепь разорвётся. Он станет… Никем. Ничем.

Хэ Ин не кричала. Она не могла. Рука, сжимавшая её горло, перекрывала жизнь, энергию, саму возможность сопротивления. Её глаза, полные страха и понимания, встретились со взглядом Данте. В них была не мольба о спасении, а отчаянная, предсмертная тоска. Прощание.

– НЕТ! – Рёв Данте сорвался с губ, хриплый, раздирающий горло, полный такой ярости и отчаяния, что даже костёр, казалось, отпрянул. Он рванул вперёд, спотыкаясь о камни, забыв про боль, про невозможность, про всё на свете. – ТЫ НЕ ЗАБЕРЁШЬ ЕЁ! Я НЕ ПОЗВОЛЮ! Я… – Он бежал, протягивая руки, готовый вцепиться в чёрные доспехи, вырвать, разорвать, уничтожить…

Но воин не ждал. Его свободная рука описала в воздухе короткий, сложный жест. Багровые руны на его доспехах вспыхнули ослепительно от напряжения. И прямо перед ним, в метре от того места, где он стоял, держа Хэ Ин, разверзлась новая трещина. Это была локальная аномалия. Небольшая, около двух метров в диаметре, она возникла с резким, хлопающим звуком лопнувшей плёнки. И мгновенно превратилась не просто в дыру, а в воронку. Воронку из искажённого, мерцающего всеми цветами хаоса пространства.

Она закручивалась с бешеной скоростью, издавая свист, затягивающий саму реальность вокруг. Трава под ней вырвалась с корнем и исчезла в вихре, лепестки алой вишни понеслись к ней смерчем, пламя костра наклонилось, вытягиваясь длинными языками в эту пожирающую бездну.

С тем же леденящим безразличием он бросил Хэ Ин в эту воронку. Не толкнул, не отправил – именно бросил, как ненужную, изношенную тряпичную куклу. Её лёгкое тело понеслось к вращающейся черноте.

Она успела. В последний миг, когда её уже затягивало неумолимой силой, когда багровый свет амулета в её сжатой руке погас, поглощённый хаосом, она открыла рот. Одно слово, сорвавшееся с губ, полное такого невыразимого страха, любви и отчаяния, что оно пронзило рёв воронки и гул разлома, достигнув Данте как ледяной кинжал:

– Данте…

Их взгляды встретились в последний раз. В её серебристых глазах, уже наполовину поглощённых мерцающим хаосом воронки, не было надежды. Только чистый, первозданный страх. Страх перед неведомым, перед исчезновением, перед вечной разлукой. Последний взгляд.

И она исчезла.

С резким, сухим, окончательным хлопком, как будто лопнул огромный мыльный пузырь реальности. Воронка схлопнулась мгновенно, как будто её и не было. На месте, где только что была Хэ Ин, осталось лишь лёгкое дрожание воздуха, да несколько алых лепестков, медленно опускающихся на пустую ткань, пропитанную вином.

Воин не оглянулся. Не взглянул на Данте, который замер в нескольких шагах, его рывок оборвался, лицо покрыла маска невыразимого ужаса. Чёрная фигура просто шагнула вперёд, туда, где секунду назад была воронка. Пространство перед ним снова дрогнуло, открыв крошечный, мгновенный разлом – как дверь. Он шагнул в него – и исчез. Разлом схлопнулся с тем же безжизненным хлопком. Исчез, как и воронка, как и Хэ Ин.

Тишина.

Гнетущая, абсолютная, звенящая тишина.

Даже костёр перестал трещать. Воздух больше не дрожал. Трещина в небе начала сжиматься. Чёрные искры погасли. Разлом медленно, неохотно стягивался, как заживающая рана, оставляя после себя лишь мёртвую полосу на небе, где не было видно звёзд.

Зловещие руны на доспехах воина, багровый свет амулета – всё исчезло. Остался только ветер, внезапно поднявшийся и завывающий в ветвях алой вишни, да потрескивание огня, казавшегося теперь жалким и ненужным.

Данте стоял неподвижно. Потом медленно, очень медленно, обернулся, оглядывая поляну. Его взгляд скользил по разбитому валуну, по пустому месту, где сидела Хэ Ин, по алому лепестку, упавшему на пролитое вино, по костру, по дереву… Он шагнул. Ещё шаг. Он метался из стороны в сторону, как загнанный зверь, его глаза дико оглядывали пространство.

Руки, сжатые в кулаки, тряслись. Он подбежал к тому месту, где исчезла Хэ Ин, встал на колени, вцепился пальцами в землю, в траву, словно пытаясь нащупать порог, дверь, хоть что-то. Он водил руками по воздуху, где была воронка, ища малейшую рябь, малейший след магии, тепла, присутствия.

Ничего. Абсолютно ничего. Воздух был холодным и пустым. Земля – просто землёй. Ни запаха озона, ни остатков энергии, ни шёпота портала. Даже следов борьбы – только помятая трава и пролитое вино.

Он встал. Снова огляделся. Его грудь тяжело вздымалась, но звука не было – дыхания не хватало. Он поднял голову к небу, к той тёмной полосе, где был разлом. Ничего. Только первые, холодные звёзды, выглянувшие сквозь пелену ужаса. Он повернулся к городу – огни горели, как ни в чём не бывало. Жизнь шла своим чередом. Никто внизу не знал, что только что случилось. Никто не знал, что Хэ Ин больше нет.

И тогда силы оставили его. Колени подкосились. Он упал на них, как подкошенный. Голова бессильно упала вперёд. Плечи затряслись. Сначала тихо, почти беззвучно. Потом громче. Тело содрогалось в безмолвных рыданиях, которые не находили выхода в крике.

А потом пришли слёзы. Не тихие капли, а поток. Горячий, солёный, неудержимый. Они текли по его лицу, падали на траву, на его сжатые в бессильной ярости кулаки, смешиваясь с землёй и пеплом угасающего костра.

Он потерял. Он потерял всё. Смысл. Свет. Половину своей души. Тихое место, где можно было просто быть. Будущее, которое они, пусть тайком, но строили. Всё рухнуло в один миг, расколотое, как тот валун с их инициалами.

Он потерял всё в этот день. И тишина холма, нарушаемая лишь завыванием ветра и его сдавленными рыданиями, была громче любого рёва апокалипсиса. Над поляной, укрытой мраком ночи, кружились лишь алые лепестки вишни, падая на пустоту, где ещё недавно сидела девушка с серебристыми глазами, в белоснежном плаще, вертевшая в руках свой амулет.

То, что было до…

Воздух над Академией Гильдии Охотников загустел от пыли, смешанной с запахом раскалённого металла из кузниц, сладковатым дымком священных благовоний из главного зала и потом сотен человек, собравшихся во внутреннем дворе. В этот день солнце особенно пекло.

Сегодня был день испытаний для новобранцев – нескончаемый, шумный, и нервный поток. Юноши и девушки, мечтавшие вступить в ряды элитных охотников на нечисть и чудовищ, толпились у тренировочных площадок.

Их лица напряжены, глаза горят смесью страха и надежды. Звон стали, крики инструкторов, одобрительные или насмешливые возгласы наблюдателей – всё сливалось в оглушительный гул, бивший по ушам.

В тени высокой каменной стены, прислонившись к просмоленной бочке с водой, стоял шестнадцатилетний Данте. Высокий для своих лет, широкоплечий, с вечно растрёпанными, как воронье гнездо, чёрными волосами, он наблюдал за суетой с видом пресыщенного зрителя. Серые глаза, обычно острые и насмешливые, сегодня были едва открыты из-за усталости и скуки.

На его простой холщовой рубахе и штанах проступали тёмные мокрые пятна – следы недавней «вахты». Наказание. За «небольшой инцидент» в библиотеке Академии, который, конечно же, был совершенно случайным.

Всего лишь неудачно брошенная спичка рядом с полкой древних свитков… И теперь вместо изучения техник боя или оттачивания магических навыков, которые он, впрочем, предпочитал осваивать интуитивно, а не по учебникам, он был обречён таскать тяжеленные вёдра воды из колодца к кузнечным горнам на краю двора два месяца. Ощущение унизительной рутины не покидало его ни на секунду.

Он лениво переводил взгляд с группы юнцов, тщетно пытавшихся синхронно выполнить базовый блок, на другую, где инструктор с лицом, напоминавшим разъярённого бульдога, мастер Чжоу, орал на кого-то, заставляя повторять удар снова и снова.

Данте зевнул, сунул руку в карман и достал завёрнутый в тонкую бумагу ванильный леденец. Развернул, сунул в рот. Сладость, тающая на языке, хоть как-то скрашивала тяготы трудового дня и монотонность зрелища.

Он уже подумывал, не улизнуть ли к конюшням, где было прохладнее и куда редко заглядывали мастера, как внимание его привлекло движение у самого входа на плац.

Толпа кандидатов слегка расступилась, пропуская фигуру. Невысокую, очень худую девчонку. Лицо было перепачкано сажей так, что трудно было разобрать черты, виднелись только огромные, широко распахнутые глаза светлого оттенка, ярко горевшие внутренним светом.

Волосы, заправленные под грубую шапку угольщика, торчали непослушными прядями. Одежда – заплатанная куртка и штаны из плотного холста – была явно не по размеру, висела мешком, но не скрывала неожиданной для такого тщедушного вида гибкости движений.

Она пробиралась к стойке с тренировочным оружием, стараясь слиться с толпой, но её грязная внешность и явная попытка быть незаметной действовали как маяк.

Мастер Чжоу, чей нюх на несоответствия был легендарным, заметил её мгновенно. Он резко оборвал свою тираду и тяжело зашагал через площадку. Толпа затихла, чувствуя приближение беды.

Данте, причмокивая леденцом, выпрямился, в его глазах мелькнул знакомый огонёк любопытства. «Вот это уже интереснее, чем воду таскать», – промелькнула мысль в его голове.

– Так, так, так… – голос Чжоу, низкий и хриплый, прокатился по двору, заглушая даже звон металла. – Да у нас тут незваные гости пожаловали. Прямо как тараканы из щелей.

Он оказался перед ней в два счета. Его огромная, покрытая шрамами рука молниеносно впилась в ворот её куртки. Девчонку приподняли над землей, как котёнка.

Она замерла, лишь её глаза сузились до щёлочек, но не от страха – в них вспыхнул холодный, яростный блеск. Данте замер с леденцом во рту. Такой взгляд он видел у загнанных волков.

– Думала, пробраться сюда так просто, чернушка? – прошипел Чжоу, приближая своё багровеющее от гнева лицо к её перепачканному. – Академия Гильдии – не помойка для всякого сброда! Кто ты? Откуда?

Данте ожидал слёз, мольбы, попытки вырваться. Но не того, что последовало. Девчонка резко дёрнулась и укусила мастера Чжоу за ту руку, что держала её. Зубы впились в толстую кожу. Раздался громкий крик. Рука инстинктивно разжалась, а лицо выражало смесь боли, ярости и полнейшего изумления.

Используя это мгновение, девчонка рванула к ближайшей стойке с тренировочным оружием. Её тонкие пальцы схватили первый попавшийся клинок – старый, ржавый, с кривым лезвием, явно списанный на металлолом.

Она выставила его перед собой, приняв шаткую, но решительную стойку. Её голос, когда она закричала, был высоким, чистым и поразительно уверенным для её положения, звенел, как удар стали о камень, перекрывая гул толпы и яростное бормотание мастера Чжоу:

– Меня пропустили гильдейцы у ворот! Я записана! Они сказали – иди, попробуй! Вы обязаны дать мне шанс! Хотя бы показать, на что я способна! По правилам Академии!

Последняя фраза повисла в воздухе. Наступила секунда ошеломлённой тишины. А потом двор взорвался хохотом. Кандидаты тыкали пальцами в грязную фигурку с кривым мечом.

Даже самые серьёзные не могли сдержать улыбок. «Записана»! «Гильдейцы сказали»! Это была ложь, сочинённая на ходу, такая наглая, такая очевидная, что вызывала не злость, а почти восхищение своей дерзостью.

Данте фыркнул, леденец закатился за щеку. Его взгляд скользнул по её рукам, тонким, как прутики, но крепко сжимающим эфес, по её ногам, босым и чёрным от грязи, твёрдо стоящими на каменных плитах.

В её глазах не было и тени сомнения. Только эта ледяная ярость и расчёт. Она уже разглядывала Чжоу, мысленно прокладывая траектории. «Интересно, сколько она продержится», – подумал Данте, неосознанно прикусив сладкий леденец. «Минуту? Меньше?»

Мастер Чжоу стоял, побагровевший, как спелый помидор. Он дышал тяжело, с присвистом, растирая укушенное предплечье, на котором отчётливо виднелись красные точки от зубов.

Его маленькие глазки, вдавленные в мясистое лицо, сверлили девчонку, излучая такую ненависть, что смех вокруг постепенно стих, сменившись напряженным ожиданием. Никто не смел так издеваться над мастером Чжоу. Никто.

– Шанс? – прохрипел он наконец, и в его голосе зазвенела сталь. – Хочешь шанс, чернушка? Хорошо. – Он медленно, с устрашающей театральностью, протянул руку к стойке и взял тренировочную алебарду с тупым, обмотанным кожей наконечником. Оружие в его руках выглядело естественным продолжением руки. – Продержись три минуты. Три минуты в кругу. Не вылетай за камни. Не падай. Не выпускай меч. Если устоишь… Поговорим о твоём «шансе». Если нет… – Он не договорил, но его взгляд скользнул в сторону кузниц, где пыхтели горны, намекая на незавидную участь.

Девчонка лишь кивнула, резко, как птица. Её пальцы ещё крепче сжали эфес кривого меча. Данте замер, забыв про леденец. Три минуты против Чжоу? Это было самоубийство. Даже опытные ученики старались не связываться с ним в спаррингах без крайней нужды.

Мастер Чжоу не стал церемониться. Он не дал ей ни секунды на подготовку. Алебарда взметнулась в воздух коротким, хлёстким ударом, словно жало змеи, прямо в центр её защиты.

Данте ожидал, что она попытается парировать – меч против древка. Но нет. Она ринулась вперёд, под удар, в мёртвую зону алебарды. Ржавый клинок чиркнул по древку, не причинив вреда, но зато она сократила дистанцию, установленную длинным оружием.

Чжоу фыркнул, не ожидая такой наглости, и тут же нанёс короткий, мощный тычок древком в грудь. Девчонка успела подставить локоть, но по ощущениям, удар был огромный силы. Её отбросило на два шага назад, к самому краю очерченного круга. Она закашлялась, лицо исказила гримаса боли, но ноги устояли. Меч остался в руке.

– Полминуты! – кто-то выкрикнул из толпы, но тут же смолк под взглядом Чжоу.

Мастер атаковал снова. Теперь серией быстрых, не дающих опомниться ударов тупым концом алебарды: в голову, в корпус, по ногам. Она отбивалась отчаянно, мечом, предплечьями, отскакивала, падала на колено, но вскакивала, умудряясь оставаться в кругу. Её движения были лишены академического изящества, это была какая-то дикая, инстинктивная смесь уворотов, подножек и отчаянных выпадов.

Она не пыталась бить – она пыталась продержаться. Данте видел, как её глаза бегали, высчитывая ритм атак Чжоу, искали хоть малейшую задержку. Она пыталась снова прорваться внутрь, но мастер был опытен. Он держал дистанцию, его алебарда металась, как разъярённый змей, заставляя её постоянно отступать, тратить силы.

Минута. Она продержалась минуту. Пот лил с неё ручьями, смывая сажу полосами, обнажая бледную кожу. Дыхание стало прерывистым, свистящим. Руки дрожали. Чжоу, видя её истощение, изменил тактику.

Вместо серии ударов он сделал один, но сокрушительный – широкий размах и удар древком по ногам, словно косарь выкашивает траву. Она попыталась прыгнуть, но силы подвели. Дерево алебарды со страшным глухим звуком ударило по её голени.

Раздался сдавленный стон. Кривой меч вырвался из ослабевших пальцев и с лязгом отлетел к краю круга. Сама же она рухнула на каменные плиты, свернувшись калачиком от боли.

Толпа ахнула. Чжоу торжествующе фыркнул. Он поднял алебарду, готовясь к финальному, демонстративному удару – неопасному для жизни, но унизительному, чтобы пригвоздить её к земле древком, поставить точку в этом шоу. Всё было кончено. Глупая, отчаянная затея…

Но в тот самый миг, когда тень алебарды накрыла согнувшуюся фигурку, она сделала нечто невообразимое. Не пытаясь встать на ноги, она резко перекатилась на спину, её пальцы с острыми ногтями, несмотря на грязь под ними, впились в швы между каменных плит. И плюнула. Прямо в приближающееся лицо мастера Чжоу.

Плевок, густой от пыли и, возможно, крови, угодил ему прямо в щёку, под глаз.

– Я еще не закончила! – прохрипела она, и в этом хрипе не было ни капли страха. Только чистая, неразбавленная ярость. Ярость загнанного, но не сломленного зверька. Данте замер. Леденец выпал у него изо рта и с глухим звуком покатился по камням.

Мастер Чжоу замер, как молнией поражённый. Алебарда застыла в воздухе. Его лицо выражало не просто гнев, а абсолютное, немое потрясение. Такого оскорбления, такой немыслимой наглости он, кажется, не испытывал за всю свою долгую службу в Академии.

Казалось, время остановилось.

И она использовала эту маленькую паузу. Не пытаясь встать, она резко подсекла его по ногам тупой, обмотанной кожей стороной меча, который валялся рядом. Удар был слабым, но неожиданным и точным. Чжоу, всё ещё ошеломлённый плевком, пошатнулся, потеряв равновесие.

Девчонка, стиснув зубы от боли, оттолкнулась руками и вскочила. Она стояла, едва удерживаясь на дрожащих ногах, лицо, наполовину очистившееся от сажи, было бледным, как мел, но её глаза пылали. Она смотрела прямо на Чжоу, выпрямившись во весь свой невысокий рост.

– Три минуты прошли? – прошипела она, и её голос, хриплый от усталости, но невероятно твёрдый, прорезал гробовую тишину двора.

Тишина продлилась ещё секунду. Потом взорвалась. Громоподобными, стихийными овациями. Кандидаты, забыв про страх перед Чжоу, кричали, свистели, топали ногами по каменным плитам. Это было невероятно!

Грязнуля, худая, как щепка, не только продержалась против грозы Академии, но и умудрилась его оскорбить, плюнуть ему в лицо, и подсечь! И стояла теперь, еле держась на ногах, но с вызовом в глазах! Это был чистый, неудержимый восторг перед безумной отвагой и дерзостью.

Данте рассмеялся. Громко, искренне, от души. Его смех прорвался сквозь общий гул. Он смеялся над абсурдностью ситуации, над потрясённым лицом Чжоу, над невероятной наглостью этой девчонки.

И в этот момент, сквозь слёзы смеха, он встретился с ней взглядом. Она стояла, опираясь на кривой меч, который подобрала, тяжело дыша, но её светлые глаза, теперь ясно видимые – цвета серебра или бледного лунного камня – были прикованы к нему.

К нему, смеющемуся.

В них не было благодарности за поддержку. Была оценка, любопытство, и просто отражение его собственного веселья.

Она отвернулась от Чжоу, который всё ещё стоял, багровый, с плевком на щеке, явно не зная, как реагировать на бурю оваций и её вызов. Она сделала несколько шагов по направлению к Данте, к бочке с водой, где он стоял. Шатаясь, но с удивительным достоинством.

Остановилась перед ним. Взгляд её серебристых глаз скользнул вниз, к его ногам. Она наклонилась, её тонкие пальцы схватили что-то с пыльного камня. Это был его ванильный леденец, выпавший минуту назад, теперь покрытый пылью и мелкими камушками.

Она подняла его, держа как что-то не совсем чистое. Повертела перед его лицом. На её губах, тонких и чётко очерченных под слоем грязи, неожиданно дрогнуло подобие улыбки, но в глазах не было ни капли веселья.

– Это? – спросила она, её голос, всё ещё хриплый, звучал нарочито громко, так, чтобы слышали ближайшие зрители. – Моя награда за представление? Спасибо, твоя щедрость не знает границ.

И прежде, чем Данте успел что-то сообразить или сказать, она резким движением запястья отшвырнула липкий, перепачканный леденец куда-то в сторону, в пыль у стены.

– Научился бы не транжирить сладкое, хохотун, – добавила она, уже поворачиваясь к Чжоу, который наконец пришёл в себя и жестом призывал к себе двух старших учеников. – Оно пригодится. Когда сил таскать воду не останется.

Она бросила кривой меч на землю с глухим стуком и пошла навстречу стражам, не оглядываясь. Её спина, прямая и узкая в мешковатой куртке, казалось, излучала презрение ко всему двору, ко всей Академии, ко всему миру. Данте стоял с полуоткрытым от изумления ртом, глядя ей вслед.

Ванильный привкус во рту вдруг показался ему пресным. В ушах ещё звенел её голос: «Научился бы не транжирить сладкое». И в груди, вместо привычной скуки или насмешки, зажглась искра нового – чего-то острого, как её взгляд, и такого же необъяснимого.

Прошёл месяц. Тяжёлый, жаркий, наполненный однообразным трудом наказания для Данте. Таскание воды, чистка стойл, помощь кузнецам – дни сливались в монотонную серую ленту.

Он видел ту девчонку мельком пару раз – уже в чистой, пусть и поношенной форме ученика Академии, Чжоу всё же дал ей шанс. Серебристые волосы, теперь чисто вымытые, были коротко острижены, открывая тонкую шею и упрямый подбородок.

Она всегда была одна, шла быстро, смотря прямо перед собой, не замечая никого. Серебристые глаза, казалось, смотрели куда-то далеко, внутрь себя. Данте поймал себя на мысли, что хотел бы снова увидеть в них тот самый яростный огонь, что горел во время боя с Чжоу.

Но она проходила мимо, не узнавая его или делая вид, что не помнит. Он и не пытался заговорить – зачем? Просто странная девчонка с интересной историей.

Их следующая встреча была такой же неожиданной и жёсткой. Первое задание для новобранцев. Не что-то героическое, а рутинная проверка периметра – патрулирование старых лесных троп к северу от Сакурая, где участились случаи нападения мелкой, но агрессивной нечисти на дровосеков.

Данте, на время освобождённый от водоносных обязанностей, рвался на волю, на воздух, подальше от каменных стен. Он получил сектор на границе. Хэ Ин. Так её звали. Он узнал это из списков. Хэ Ин. Имя, как звон тонкого колокольчика, не вязавшееся с образом плюющейся фурии.

Он не собирался с ней пересекаться. Но любопытство – его вечный спутник – взяло верх. Увидев её стройную фигуру в полевой форме, исчезающую в густых зарослях папоротников и колючего кустарника чуть в стороне от его маршрута, Данте не удержался.

Он свернул со своей тропы, двигаясь параллельно ей, скрытый чащей, как тень. Он хотел посмотреть, как она справится. Зачем? Он и сам толком не знал. Он видел, как она двигается – легко, почти бесшумно, с удивительной ловкостью обходя корни и валежник. Она не выглядела напряжённой, но её глаза постоянно вглядывались: в лес, в ветки, в тени. Она чувствовала лес, это было видно.

Тварь появилась из тумана в зарослях, как кошмарный сон. Туман в этом месте был необычным – густым, холодным, цепким, стелющимся по земле. Он скрывал звуки и запахи.

Один момент – тишина, шелест листьев под её ногами. Следующий – из белёсой пелены прямо перед ней выпрыгнуло нечто. Размером с крупного кабана, но на тонких, хищно изогнутых ногах.

Шкура, покрытая слизью и коростой, сливалась с туманом. Морда – сплошная пасть, усеянная клыками, длинными, изогнутыми, как сабли, и острыми, как бритвы. Жёлтые глаза-щёлки светились первобытной злобой. Туманный резчик – опасный своей внезапностью и свирепостью хищник.

Он был уже в прыжке, клыки целились ей в горло. У неё не было времени на раздумья, на принятие стойки. Данте, притаившийся за толстым стволом дуба метрах в десяти, среагировал инстинктивно, крикнул:

– Влево! Резко влево!

Она услышала. Данте видел, как её плечи вздрогнули от неожиданного оклика. Но она не сделала то, что он ожидал. Она не бросилась влево, подальше от клыков. Вместо этого её рука метнулась не к мечу на поясе, а к короткому кинжалу за голенищем.

И в тот же миг она сделала невероятное: развернулась на месте и с силой вонзила кинжал не в зверя, а в ствол старого дерева, торчавшего чуть позади и левее от неё! Клинок глубоко вошел в древесину на уровне её пояса.

Данте ахнул про себя, – «Что она творит»?! Используя вбитый кинжал как точку опоры, она резко оттолкнулась ногами от него и совершила короткий, стремительный прыжок вверх и вперёд, прямо над спиной резчика! Зверь пролетел под ней, клыки впились в пустоту.

Она, как акробат, перевернулась в воздухе и приземлилась ему на спину, точнее, на загривок, одной ногой. Второй рукой, свободной, она уже выхватывала свой меч – недлинный, прямой, практичный. И прежде, чем тварь успела понять, что промахнулась, и взревела от ярости, меч Хэ Ин со всего размаха вонзился ей в основание черепа, туда, где позвоночник соединяется с черепной коробкой. Удар был точным, смертельным. Резчик дёрнулся в последней судороге и рухнул на бок, захрипев.

Всё заняло считанные секунды. От крика Данте до падения твари. Хэ Ин спрыгнула с ещё дергающегося тела, тяжело дыша. На её лбу, чуть выше бровей, зияла неглубокая, но кровоточащая царапина – видимо, коготь или осколок клыка всё же задел её в прыжке. Она вытерла кровь тыльной стороной ладони, оставив красную полосу, и подняла глаза. Не на тушу. На дуб, возле которого был Данте.

– Спасибо за подсказку! – крикнула она, и в её голосе звучало не столько признание, сколько вызов. Лёгкая, едва уловимая усмешка тронула её губы. – Без твоего крика я бы, может, и заметила его на полсекунды позже. А так… Получилось эффектно.

Она подошла к туше резчика, упёрлась ногой в его морду и с хрустом вырвала один из саблевидных клыков. Кровь брызнула на её сапог.

– А теперь иди сюда, – добавила она, бросая клык в небольшой холщовый мешок у пояса. – И помоги разделать тушу. Гильдия не поверит нам на слово, что мы его зарубили. Нужны доказательства. Клык – хорошо, но лучше голова.

Данте, всё ещё немного ошеломлённый скоростью и жестокостью развязки подошёл, стараясь сохранить обычную небрежную ухмылку.

– Ты хоть знаешь меня? – спросил он, разглядывая тушу. Тварь и вправду была мерзкая.

Хэ Ин вытерла меч о траву и вставила его обратно в ножны. Она посмотрела на него. Серебристые глаза оценивающе скользнули по его фигуре, от растрёпанных волос до прочных, но не новых ботинок.

– Ты тот, кто спалил полбиблиотеки Академии и теперь должен два месяца таскать воду, – сказала она ровно, без особой интонации. – Точнее, уже один месяц остался, так? – Она наклонилась, чтобы вытащить свой кинжал из дерева. – Данте, да? Сорвиголова. Ребята в казарме говорят, тебе спокойно не сидится. Всё время в какие-то истории влипаешь.

Данте фыркнул. Он вытащил свой собственный меч – добротный, с удобным эфесом. Подошёл к туше, прикинул, взмахнул. Клинок блеснул на редком здесь, под сенью крон, солнце, и одним точным ударом отделил массивную голову резчика от туловища. Кровь хлынула на лесную подстилку.

– Не люблю рутину, – сказал он, вытирая клинок о мох. – Надоедает.

Хэ Ин взвалила отрубленную голову, с которой ещё капала густая кровь, на плечо, не обращая внимания на грязь и слизь. Её глаза снова встретились с его. В них не было ни восхищения его ударом, ни брезгливости перед кровью. Была лишь спокойная, почти утомлённая уверенность.

– Значит, ты ленивый дурак, – констатировала она просто, как будто говорила о погоде. Повернулась и сделала шаг в сторону тропинки, ведущей обратно к городу, волоча на себе тяжёлую голову твари. – Но, если хочешь выжить в этом мире, Данте-хулиган, нужно трудиться. Даже когда скучно. Особенно когда скучно.

Она пошла, не оглядываясь, растворяясь в зелёном полумраке леса, оставив Данте стоять над тушей вонючего резчика и лужицей крови. В руке он всё ещё сжимал эфес меча. Слова её висели в воздухе: «Ленивый дурак». «Нужно трудиться». Где-то вдали прокричала ворона.

Данте посмотрел на свою руку, на меч, на мёртвого зверя. Потом медленно, очень медленно, убрал клинок в ножны. И почему-то улыбнулся. Не насмешливо, а как-то по-новому. Впервые за долгое время предстоящая дорога обратно в Академию не казалась ему такой уж скучной.

Год пролетел незаметно. Двенадцать месяцев, наполненных пылью дорог, звоном стали, криками тварей в ночи и присутствием друг друга. Случайное распределение в пару на следующие задания, после случая с резчиком, переросло в серию совместных патрулей, затем в сознательный выбор работать вместе, и наконец – в негласное правило.

Данте и Хэ Ин. Их имена в списках заданий теперь стояли рядом так же неразрывно, как их тени, сливавшиеся в долгих переходах. Академия признала: перед ними не просто пара охотников, а дуэт. Отточенный, смертоносный, почти телепатически понимающий друг друга. «Несокрушимые», – шептались в казармах. «Безумцы», – качали головами инструкторы, глядя на отчёты об их, мягко говоря, нетривиальных методах выполнения заданий. Но результаты говорили сами за себя.

Они дополняли друг друга: его безрассудная энергия и врождённая интуиция находили противовес в её дисциплине и удивительной способности превращать его безумные идеи в работающие, пусть и рискованные, планы.

Между ними сложился свой язык – взглядов, коротких фраз, шуток, понятных только им двоим. И вечным топливом для их огня была взаимная подначка, острый, как бритва, юмор, который мог расцвести даже посреди самого жуткого кошмара.

Именно такой кошмар и завёл их в недра пещеры «Плачущих Камней». Название было поэтичным, но реальность – мрачной. Своды, покрытые сталактитами, напоминавшими застывшие слёзы, низко нависали над головами. Воздух был густым от сырости и древней пыли, пахнущей плесенью.

Задание было рутинным: проверить слухи о странной активности в пещере, возможно, разогнать гнездо летучих мышей-кровососов или найти источник странных звуков, пугавших местных пастухов. Ничего эпического. Но там, где появлялись Данте и Хэ Ин, рутина имела обыкновение взрываться адским фейерверком.

– Это чистейшей воды безумие! – шипела Хэ Ин, вжимаясь спиной в холодную, мокрую скалу. Её серебристые волосы, обычно аккуратно собранные, слиплись от пота и пещерной влаги.

Над их головами, в густой темноте, разрезаемой лишь тусклым светом их магических фонариков, с шуршанием кожи по камню проносились тени. Крылатые твари размером с крупную собаку, с перепончатыми крыльями и клювами, усеянными игольчатыми зубами. Их писк сливался в леденящий душу хор.

А главная угроза ревела впереди, в просторном зале, куда они так неосторожно забрели. Рёв, от которого дрожали стены и сыпалась с потолка мелкая крошка камня.

– Мы должны были всего лишь проверить, что тут творится, а не будить спящего трёхметрового ящера и не устраивать ему персональный апокалипсис!

Данте, зажатый в узкой расщелине неподалёку, усмехнулся. Боль колотила в висках – его левая рука, от кисти до локтя, была исполосована глубокими царапинами от когтей одной из крылатых тварей, когда он отбивался, прокладывая им путь к укрытию.

Рубаха пропиталась кровью, липкой и тёплой. Но в его сжатом кулаке, несмотря на боль, мерцал трофей – амулет странной формы, вырванный им из груды древних костей у подножия каменного трона, на котором дремал ящер.

Камень в центре амулета был тёмным, почти чёрным, и пересечён глубокой трещиной, словно ударом молота. Он излучал едва уловимое тепло и тихое, навязчивое жужжание, отдававшееся в костях.

– Ты сама настойчиво твердила: «Данте, не упусти возможность. Найди что-нибудь полезное, раз уж полез в эту дыру», – парировал он, стараясь говорить тише рёва ящера, но с привычной дерзостью. Он сунул амулет в поясной мешок, ощущая его тяжесть и странную вибрацию. – Вот я и нашёл. Выглядит ценным. И древним.

– Дурак несусветный! – Хэ Ин бросила на него взгляд, в котором смешались ярость и отчаяние. Её глаза в тусклом свете фонарика казались почти белыми. – Я имела в виду карту! Записи! Что-то, что объяснит эту активность, а не какой-то треснувший булыжник, который ты решил стащить прямо из-под носа у спящей ящерицы! Теперь этот «дракон» проснулся в самом скверном расположении духа, и мы заперты здесь, как крысы!

Рёв ящера обрушился на них с новой силой, заглушая писк крылатых тварей. Казалось, сама пещера содрогается в предсмертных конвульсиях. Где-то впереди, в зале, послышался грохот – ящер сдвинулся с места.

Его тяжёлые шаги отдавались глухими ударами по каменному полу, приближаясь. Холодный пот выступил на лбу Хэ Ин. Она резко выхватила свой меч, привычное движение, заученное до автоматизма. Сталь блеснула тусклым отблеском в свете фонарика. Готовность к бою, к последнему отчаянному рывку, напрягла каждую мышцу её тела.

Но Данте был быстрее. Его окровавленная рука метнулась вперёд, к её запястью. Его пальцы сжали её руку, заставив вздрогнуть. Он притянул её ближе к расщелине, его глаза, обычно насмешливые, сейчас горели странной смесью азарта и абсолютной, почти безумной уверенности.

– Доверься мне, – прошептал он, и в его голосе не было привычной иронии. Он сунул что-то ей в свободную руку. Не оружие. Не лечебный порошок. Ванильный леденец, завёрнутый в слегка помятую бумажку – его вечный талисман. – Всего на минуту. Отвлеки его. Кричи, прыгай, бросай в него камни. Заставь его смотреть только на тебя. А я… – Его взгляд скользнул в сторону узкого прохода, ведущего из зала ящера обратно в лабиринт пещеры, по которому они пришли. – Я взорву ему этот проход. Отрежем ему пути к отступлению. Завалим выход.

Хэ Ин посмотрела на леденец в своей ладони, потом на его лицо, заляпанное сажей и кровью, но освещённое этой безумной искрой. Она знала этот взгляд. Он предвещал либо гениальный ход, либо катастрофу. Чаще – и то, и другое одновременно.

Её губы сжались. Сердце бешено колотилось где-то в горле. План был абсурден, опасен до умопомрачения. Но альтернатива – попытка прорваться мимо разъярённого ящера через рой крылатых тварей – была чистой смертью.

– Это… – она сглотнула ком в горле, – …твой самый идиотский, самый безрассудный, самый худший план за всё время, Данте. – Но пальцы уже разворачивали бумажку. Она сунула липкую сладость в рот. Знакомый ванильный вкус, нелепый и успокаивающий в этом аду. – Но, – добавила она, прикусывая леденец, и в глазах вспыхнул ответный огонь – ярость, принявшая вызов, – если выживем… Я научу тебя меня слушать. Не просто слышать, а именно слушать. До последней запятой. Понял, дурачок?

Он ответил только быстрой, дерзкой ухмылкой. Этого было достаточно. Шаги ящера грохотали уже совсем близко. Тварь вырисовывалась в просвете между камнями – огромная, чешуйчатая, с пастью, полной кинжалообразных зубов, и маленькими, свирепыми глазками, сверкающими в темноте. Запах гнили и серы ударил в нос.

Они выскочили из укрытия одновременно, как две части одного механизма. Хэ Ин рванула вперёд, отчаянно, с воплем, который не был ни боевым кличем, ни криком ужаса. Это был дикий, первобытный рёв, брошенный прямо в морду чудовищу. Она метнулась влево, затем вправо, подбирая с пола острые обломки сталактитов и швыряя их в морду ящеру.

– Эй, урод! Сюда! Я здесь, чешуйчатый мешок с костями! – Её голос звенел, резал тишину, приковывая внимание огромной твари. Ящер рявкнул, развернулся, его тяжёлый хвост, как таран, снёс несколько сталактитов. Его свирепый взгляд прилип к маленькой, шумной фигурке, прыгающей перед ним, как безумная.

Данте, прижимаясь к стене, скользнул вдоль неё, используя хаос, созданный Хэ Ин, как прикрытие. Боль в руке горела огнём, каждое движение отзывалось тупым ударом в висках. Но он смеялся. Тихим, сдавленным смехом, который вырывался сквозь стиснутые зубы. Он смеялся над её неистовым криком, над её отчаянной пляской перед пастью смерти, над абсурдностью всего этого. И в этом смехе была не истерика, а какое-то ликующее бесстрашие.

Он достиг сужения прохода – естественного каменного коридора, по которому они пришли и через который ящер мог уйти или загнать их в угол. Из внутреннего кармана своего прочного, но уже изрядно потрёпанного плаща он вытащил небольшой, плотно закупоренный глиняный горшочек.

Зажигательную смесь. Густую, маслянистую, смертоносную. «Секретный ингредиент» кузнецов Академии для самых жарких работ. Он, конечно, «одолжил» его перед заданием – на всякий случай. «Всякий случай» наступил.

Он выхватил кремень и кресало. Искры посыпались на промасленный фитиль, торчавший из горшочка. И швырнул его с силой под своды прохода, туда, где нависали хрупкие сталактиты и груды камней.

– Эй! – донёсся яростный крик Хэ Ин. – Ты поджёг мой плащ!

Данте бросил взгляд в её сторону. Искры от фитиля долетели до края её серого плаща, вспыхнув маленьким, зловещим огоньком. Она отбивалась от него рукой, не переставая уворачиваться от удара хвоста ящера.

– Он разве не огнеупорный? – крикнул он в ответ, уже видя, как фитиль исчезает внутри горшочка. – Ты же сама говорила, гильдейская экипировка…

Он не договорил. Глухой, сдавленный бум потряс пещеру не тише рёва ящера, последствия были мгновенными. Яркая вспышка ослепила на мгновение. Затем – грохот, подобный обвалу горы. Каменный свод прохода содрогнулся. Сталактиты, как копья, обрушились вниз. Глыбы камня, подорванные взрывом, понеслись вниз, заваливая проход с ревущим грохотом, поднимая тучи пыли и едкого дыма. Ящер, отвлёкшийся на крик Хэ Ин и внезапный грохот позади, взревел от ярости и дезориентации.

– Данте! Путь! – закричала Хэ Ин, указывая мечом в сторону, противоположную завалу – туда, где в темноте угадывался ещё один, более узкий и низкий проход, который они не заметили раньше.

Данте, оглушённый взрывом и осыпаемый камнями, кинулся к ней. Они бросились в тёмный лаз, едва уворачиваясь от слепых ударов ящера, потерявшего их в клубах пыли. Камни сыпались им на головы, пыль забивала горло и глаза. Они бежали, спотыкаясь, падая, поднимаясь, ведомые инстинктом выживания и смутным светом фонарика Хэ Ин, который она чудом не уронила. За спиной рёв ящера сливался с грохотом продолжающегося обвала.

Когда они наконец вывалились из узкого лаза наружу, на склон холма под холодными звёздами, их встретил только шум ветра в траве и далёкий лай собак где-то в долине. Они были покрыты сажей с головы до ног, в крови, в пыли, в рваной одежде.

Данте рухнул на колени, давясь кашлем – в горле стоял вкус пепла и крови, рёбра ныли от удара камня. Хэ Ин, шатаясь, подошла к нему. Её плащ тлел на плече, оставляя чёрную дыру и запах гари. Она не стала тушить его. Вместо этого она толкнула Данте в грудь, и он свалился на спину в высокую траву.

– Ни-ког-да! – Она встала над ним, тыча пальцем ему в грудь. Каждый слог отчеканивала, как удар молота. – Слышишь? Никогда больше! Никаких самодельных взрывов! Никаких краж у спящих монстров! Никаких планов, придуманных за две секунды до гибели! Ни-ког-да! Понял?!

Её голос дрожал, но не от страха. Губы её подрагивали, но уголки рта предательски поднимались вверх, пытаясь сдержать смех. А глаза… Серебристые глаза, залитые лунным светом, сияли таким диким, ликующим, неукротимым весельем, что выдавали её с головой. Адреналин, ярость, облегчение и безумная радость от того, что они выжили – всё это плясало в её взгляде.

– Ты… – она выдохнула, отступив на шаг, поправляя обгоревший край плаща с преувеличенно важным видом. – Абсолютный, безнадёжный, редкостный дурак, Данте. Дурак с большой буквы.

Данте засмеялся, лёжа на спине, глядя на звёзды. Глубокий, хриплый смех, который сотрясал его больные рёбра и переходил в мучительный кашель. Он откашлялся, плюнул чёрной слюной в траву.

– Зато… – он с трудом поднялся на локти, ухмыляясь ей во весь рот, – …зато мы теперь знаем, как пахнет жареная ящерица. И как звучит настоящий пещерный обвал. И… – он кивнул на её плащ, – …что гильдейская экипировка всё-таки не совсем огнеупорна.

Хэ Ин фыркнула, но не смогла сдержать улыбки. Она протянула ему руку, помогая подняться. Они стояли на склоне, над дымящимся входом в пещеру «Плачущих Камней», покрытые грязью, кровью и сажей, но живые. Живые и неразлучные.

Они нашли укрытие недалеко от пещеры, в старой, полуразрушенной сторожке пастухов у подножия соседнего холма. Стены были покосившимися, крыша протекала, но здесь было безопасно и сухо. Они развели небольшой костёр на каменном очаге, используя сухие ветки, натасканные Данте.

Огонь трещал, отбрасывая дрожащие тени на стены, согревая их промёрзшие до костей тела. Запах дыма смешивался с запахом их собственной грязи и пота.

Молча, они достали свой скудный паёк – сухие лепёшки, вяленое мясо, немного сыра и флягу с разбавленным вином. Ели жадно, не глядя друг на друга, восстанавливая силы. Тишину нарушал только треск огня, чавканье и их собственное тяжёлое дыхание. Адреналин отступил, оставив после себя глухую усталость и ноющую боль во всём теле.

После еды Данте снял свой порванный плащ. Один рукав висел лоскутом, на спине зиял длинный разрез от когтя крылатой твари. Он достал из походного мешка иглу и крепкую нить, сел поближе к огню и принялся за кропотливую работу. Его пальцы, обычно такие ловкие в бою, сейчас двигались медленно, неуверенно, усталость и боль смешались в раненой руке.

Хэ Ин сидела напротив, спиной к стене, положив меч на колени. Она методично, с привычной точностью движений, точила клинок небольшим бруском. Скрип стали по камню был монотонным, гипнотизирующим. Но её взгляд не был прикован к оружию.

Она смотрела на Данте. На его сконцентрированное лицо, озарённое огнём, на морщину сосредоточенности между бровей, на то, как он кусал губу, пытаясь вдеть нитку в иголку дрожащими пальцами. В его позе, в его упорстве чинить ненужную в жару вещь здесь и сейчас, было что-то уязвимое. Нечто, что она редко видела в этом вечном хулигане.

Тишина висела между ними, густая, как пещерный туман, но на этот раз не неловкая. Она была наполнена усталым покоем, доверием, накопленным за год, проведённый бок о бок. И вопрос, который она задала, прозвучал неожиданно, но естественно, как продолжение их молчаливого разговора у костра.

– Почему Гильдия? – Её голос был тихим, чуть хриплым от пещерной пыли, но чётким. Скрип бруска по стали замер. – Ты мог бы стать неплохим наёмником. Золота было бы больше, правил – меньше. Или торговцем – язык у тебя подвешен, мог бы продать снег эльфам на Севере. Почему выбрал именно это? Охотником? Рисковать шкурой за гроши и благодарность толпы, которая забудет тебя завтра?

Данте не ответил сразу. Он закончил делать узелок на нитке, откусил её конец зубами. Отложил плащ. Поднял голову. Его серые глаза в свете костра казались тёмными, бездонными. Он взял сухую ветку, подбросил её в огонь. Искры взметнулись вверх, как стая огненных мух, танцуя в холодном воздухе под протекающей крышей, прежде чем погаснуть в темноте. Он следил за ними, словно ища в их короткой жизни ответ.

– Когда мне было десять лет… – начал он так тихо, что Хэ Ин едва расслышала. Его голос потерял всю свою привычную браваду, стал плоским, как лезвие, лишённое заточки. – …у меня был брат. Младше на два года. Его звали… Звали Лиам. Вечно вертелся под ногами, как назойливый щенок. Любил повторять за мной.

Он замолчал, глядя на пламя. Оно отражалось в его глазах, но не согревало их.

– Однажды… Жарким летним днём, как этот, только без пещер и ящеров… Мы ушли гулять. Далеко. Забрались в часть города, где никогда не были. Переулки узкие, тёмные, дома покосившиеся. Стоял запах помойки, дешёвого вина и чего-то гнилого. Мы заблудились. И тут… Нам навстречу вышел мужчина. – Данте сглотнул. Его пальцы сжали край плаща, который он только что чинил, бессознательно наминая ткань. – Я… Не помню его лица. Совсем. Как будто стёрлось. Помню только… Как стало холодно. В самый разгар жары. Как будто солнце погасло. И его глаза… Пустые. Как у той рыбы, что долго лежит на рынке. И голос… Сиплый, липкий, как патока. «Мальчишки…» – он сказал. И шагнул к нам.

Хэ Ин не дышала. Брусок лежал неподвижно на клинке. Она видела, как напряглись его плечи, как сжались кулаки.

– Он… Схватил Лиама. Одной рукой. Как… Как тряпку. Приставил что-то блестящее к его горлу. Нож? Осколок? Не знаю. Помню только блеск. И… Тишину. Такую тишину, что в ушах звенело. А потом этот голос: «Где живёте? Говори, старший, или младшему конец. Скажешь – отпущу. Не скажешь…» – Данте резко вдохнул, как будто ему снова не хватало воздуха. – Я сказал. Выпалил адрес. Словно меня кто-то другой дёргал за язык. Он… Он странно посмотрел на меня. Этими пустыми глазами. Ухмыльнулся. Как будто я сказал что-то смешное. И… Отпустил Лиама. Просто отшвырнул его в сторону. И ушёл. Не спеша. Растворился в переулке.

Он замолчал, глядя на свои руки, будто видя на них невидимую кровь.

– Мы… Мы сидели на земле. Лиам плакал. Тихо. И я… Я не мог пошевелиться. Потом стемнело. Совсем. Мы боялись идти домой. Боялись этого человека. Боялись… Что нас накажут за то, что ушли так далеко. Но выбора особо не было. Мы поплелись. Очень медленно. Долго. Когда подошли к нашему дому… Там было полно людей. Гильдейцы. Их плащи… Фонари слепили. Один из них… Старый, со шрамом через глаз… Отвёл нас в сторону. В переулок. Сказал… Чтобы мы не заходили в дом. Не смотрели. – Голос Данте сорвался на шёпот. – Он сказал… Что наших родителей… Убили. Грабители, наверное. Или… Кто ещё. Он не знал. Просто… Нашли. Уже холодных.

Хэ Ин закрыла глаза. Сердце сжалось в ледяной ком.

– Лиам… Он не поверил. Закричал: «Врёшь!» Вырвался у меня из рук. Побежал к дому. К крыльцу… – Данте замер. Казалось, он сейчас задохнётся. – Дверь была открыта. Он… Он подбежал к самому порогу. И… Заглянул внутрь. И закричал. Не закричал… завыл. Как раненый зверь. Навзрыд. Он обернулся… Посмотрел прямо на меня. Его лицо… Искажено было так, что я не узнал. И он закричал… Завопил на весь переулок: «Это ты! Ты виноват! Ты сказал ему! Ты!» – Данте сжал голову руками, будто пытаясь выдавить из себя эти слова, этот крик. – А потом… Он развернулся и побежал. Просто побежал. В темноту. В ночь. Я кинулся за ним… Но гильдейцы схватили меня. Держали. Говорили: «Он вернётся. Просто испугался. Дай ему прийти в себя». Они… Не пошли за ним. Никто не пошёл. – Он поднял голову. В его глазах стояла пустота, глубже и страшнее той, что он приписывал незнакомцу. – Он не вернулся. Никогда больше. Гильдия… Они на следующий день сказали, что не будут тратить ресурсы на поиски одного перепуганного мальчишки. Что он, скорее всего, где-то прибился. Что… Такие случаи… – Последние слова он выплюнул, как яд. – Такие случаи не редкость.

Тишина, наступившая после его слов, была тяжелее любого камня в пещере. Только треск огня нарушал её. Хэ Ин не шевелилась. Она смотрела на него. На этого сильного, дерзкого, вечно ухмыляющегося охотника, который сейчас казался сломленным мальчишкой, застывшим на пороге ужаса.

По её щекам, по смазанным сажей и кровью полосам, медленно, беззвучно потекли слёзы. Они не были истеричными. Они были горячими, тяжёлыми, как расплавленный свинец, и текли сами, вопреки её железной воле.

Данте увидел их. Он оторвал взгляд от огня, встретился с её серебристыми глазами, залитыми влагой. В его взгляде не было удивления. Была только усталая горечь и облегчение от того, что смог с кем-то поделиться своей историей, и больше не нести этот груз в одиночку.

– И ты решил… – её голос сорвался, она сглотнула, заставив себя говорить ровно, но слёзы продолжали течь, – …что сам станешь тем охотником? Тем гильдейцем? Который не бросит? Который будет искать? Даже одного «перепуганного мальчишку»?

Данте медленно покачал головой. Он снова посмотрел на огонь, но теперь его взгляд был сосредоточеннее.

– Решил… Что если стану сильнее… – он произнёс каждое слово с усилием, – …самого сильного охотника в Гильдии… Сильнее любого монстра… То… Мне не придётся больше ни у кого просить помощи. Никогда. Я сам найду. Сам спасу. Сам… – Он не договорил. Вздохнул, глубоко, всем телом, и поднял глаза на Хэ Ин. И в его взгляде, сквозь боль, сквозь старые шрамы души, пробилось что-то новое. Что-то тёплое и хрупкое. – Но теперь… – он тихо сказал, – …теперь я понимаю. Иногда нужна не только сила. Иногда… Нужен кто-то рядом. Кто назовёт тебя дураком в лицо… – он слабо улыбнулся, кивнув в её сторону, – …но при этом не отвернётся. Ни в пещере. Ни где-либо ещё.

Его слова повисли в воздухе, смешавшись с запахом дыма, и горькой соли её слез. Огонь трещал, освещая их лица – её, залитое слезами и сажей, его, искажённое старой болью, но смягчённое этим странным, новым пониманием.

Полгода. Прошло шесть оборотов полной луны над остроконечными крышами Академии Гильдии, шесть раз Данте находил новые, всё более изощрённые способы довести мастеров до белого каления. И не сосчитать сколько раз Хэ Ин оказывалась рядом – то чтобы вытащить его из очередной передряги, то чтобы вручить потаённый свёрток с лечебными травами, то чтобы просто метнуть в него камень с убийственной точностью, выбивая дурь из головы.

Дождь. Он барабанил по черепице конюшни, превращая двор Академии в болото, а струи с крыш – в прозрачные завесы. Данте притаился в глубине стойла, за спиной тёплого, сонного жеребца. Запах конского пота, сена и сырости был знакомым укрытием. Где-то снаружи, сквозь шум ливня, доносились сердитые голоса – мастера Чжоу и ещё пары инструкторов, разыскивающих «неисправимого хулигана» за очередной подвиг.

– Ты специально затоптал саженцы мастера Чжоу? – Голос Хэ Ин прозвучал неожиданно близко, как эхо дождя.

Она появилась из-за угла, сливаясь с полотном ливня в своём практичном плаще. Капли стекали с капюшона, образуя вокруг неё мокрый ореол. В руках она сжимала небольшой холщовый свёрток – пахло ромашкой и чем-то терпким, целебным. Её глаза, обычно такие спокойные, сейчас сверкали знакомой смесью раздражения и снисходительности.

– Он клянётся, что прикуёт тебя к наковальне у всех на глазах. Лично. – Она смахнула струйку воды со щеки. – И я почти верю ему.

Данте, сидевший на перевёрнутом ведре, небрежно швырнул в неё сосновую шишку, подхваченную у входа. Шишка просвистела мимо, шлёпнувшись в лужу. Хэ Ин даже не дрогнула. Её рука метнулась вниз, подобрала с мокрой земли гладкий, размером с кулак, камень. Бросок был молниеносным, точным.

– ЭЙ! Нечестно! – вскрикнул Данте, инстинктивно пригибаясь. Камень просвистел в сантиметре от его уха, гулко стукнув о деревянную перегородку стойла. Жеребец беспокойно фыркнул. – Ты же охотница S-ранга! Где твоё благородство? Рыцарские манеры?

– Благородство оставь для дурацких песен, – парировала Хэ Ин, подходя ближе. Она вытащила из складок плаща слегка помятое, но сочное яблоко, надкушенное с одной стороны. – На. Поешь. Ты бледный, как призрак болотный после рассвета. И пахнешь конюшней. Сильнее обычного.

Данте взял фрукт. Его пальцы скользнули по влажной кожуре. Он надкусил хрустящую мякоть, сладкий сок смешался со вкусом дождя на губах. Его взгляд, скользнув по ней, задержался.

Плащ у её левого плеча был порван, края разрыва темнели от влаги. А на тыльной стороне правой руки, чуть выше запястья, алела свежая, неглубокая, но явная царапина.

– С кем подралась? – спросил он, стараясь, чтобы голос звучал небрежно, как всегда, но внутри что-то неприятно сжалось. Он откусил ещё кусок яблока, не сводя с неё глаз.

Хэ Ин вздохнула, усевшись на старое перевёрнутое корыто напротив него. Она откинула капюшон, открыв коротко остриженные волосы, прилипшие ко лбу. Из сумки достала чистый бинт и небольшую склянку с мутноватой жидкостью – антисептик.

– С парнем из патруля, – ответила она просто, смачивая уголок бинта. Она приложила бинт к царапине, слегка поморщившись. – Он орал во весь двор, что тебя давно пора выгнать из Академии с позором. Что ты позоришь звание охотника. Что из-за таких, как ты…

– А ты? – перебил Данте, глядя, как она туго затягивает повязку вокруг запястья. Её движения были точными, без лишних жестов.

– Сказала, чтобы заткнулся, – она отрезала конец бинта зубами. – Что его мнение интересует всех чуть меньше, чем мнение лошадей. – Она кивнула на жеребца. – Он продолжил вопить. Громче. О гильдейской чести, о дисциплине… – Хэ Ин пожала плечами, пряча склянку обратно. – Поэтому пришлось объяснить «по-другому». Более… Наглядно. Он теперь, наверное, ищет свой зуб в луже.

Данте засмеялся, коротко, резко. Но смех застрял в горле, превратившись в неловкое покашливание, когда она внезапно встала. Она шагнула к нему, сократив расстояние до полуметра. Дождь за стенами конюшни зашумел громче. В полумраке стойла её глаза, цвета серебра, сузились, стали пронзительными, как лезвия.

– Зачем, Данте? – спросила она тихо, но так, что каждый слог резал тишину. – Зачем ты это делаешь? Буянишь, подставляешься, словно нарочно ищешь наказания? Ты же… – Она сделала паузу, будто подбирая слова, что для неё было редкостью. – Ты превосходишь их всех. И по фехтованию, и по истории чудовищ, и по тактике, и по этой твоей чёртовой интуиции в поле. Всех и во всём. Кроме меня, конечно. – В уголке её губ дрогнуло подобие усмешки, но глаза оставались серьёзными. – Но почему ты упорно, настойчиво, с маниакальным упрямством стараешься доказать всем, что ты…

– Что я что? – Он отступил на шаг, почувствовав, как спина упёрлась в холодную деревянную перегородку. Сердце забилось где-то в горле, гулко, неровно. В её взгляде было что-то новое, незнакомое – не гнев, не досада, а разочарование.

– Что тебе это всё и даром не нужно, – она закончила фразу, не отводя взгляда. – Что тебе здесь не место. Что ты здесь чужой. – Её рука метнулась вперёд, не к нему, а к карману его потёртых штанов. Ловким движением она выхватила знакомый свёрток – бумажный кулёк с ванильными леденцами. Она потрясла им перед его лицом. Слабый, сладкий запах ванили смешался с запахами конюшни. – Но ты достоин этого места больше, чем любой из этих напыщенных придурков с их вымученной честью и тупым послушанием! Ты… Ты принадлежишь Гильдии, Данте. Как клинок – ножнам. Как я… – Она запнулась, резко отвернувшись, будто поймав себя на слове. – Просто перестань притворяться, что тебе всё равно!

Он попытался выхватить свёрток обратно, движением быстрым, как удар змеи. Но Хэ Ин была быстрее. Она отпрыгнула назад, спрятав кулёк за спину. В этот момент дождь за стенами внезапно усилился, превратившись в сплошной грохочущий водопад. Потоки воды хлынули с крыши прямо у входа в конюшню, заливая порог и образуя бурлящее озерцо.

Они метнулись глубже, под навес, где было суше. Данте потянулся за свёртком, Хэ Ин сделала шаг в сторону, чтобы увернуться. Их плечи слегка столкнулись. Хэ Ин поскользнулась на мокрой, разбросанной соломе, потеряв равновесие. Данте среагировал инстинктивно, как в бою. Его руки обхватили её талию, подхватив, притянув к себе прежде, чем она упала.

Их лица оказались в сантиметре друг от друга. Дождь ревел за стенами, но здесь, в этом узком пространстве между стойлом и стеной, внезапно воцарилась тишина. Он почувствовал, как её быстрое дыхание смешалось с его собственным. Запах дождя на её коже, лёгкий аромат конфет из свёртка, который она всё ещё сжимала за спиной, и что-то неуловимо своё, только её. Его пальцы впились в ткань её плаща на талии.

– Отпусти, – прошептала она. Голос был тихим, без привычной стали, почти неуверенным. Но она не сделала ни малейшей попытки отстраниться сама. Её глаза, широко раскрытые, смотрели прямо в его серые. В них читалось смятение, неловкость и вопрос.

Данте медленно, будто преодолевая сопротивление невидимых пут, разжал пальцы. Но в тот миг, когда его руки ослабили хватку, её свободная рука вдруг потянулась к его лицу. Тонкие, сильные пальцы смахнули мокрую, чёрную прядь волос, упавшую ему на лоб. Её прикосновение было лёгким, как крыло бабочки, но оно обожгло его кожу. Пальцы дрогнули, когда случайно, на долю секунды, коснулись его щеки, сбегая вниз.

Неловкая пауза повисла между ними, густая, как пещерный туман, растянувшись на вечность. В конюшне было слышно только тяжёлое дыхание жеребца, шум дождя и их собственные сердца, колотящие где-то в висках. Потом она резко, почти грубо, отвернулась, отступив на шаг. Её щёки, обычно бледные, горели румянцем.

– Мастер Чжоу, – начала она, глядя куда-то в сторону, на стоптанные подковы в углу, голос снова стал ровным, деловым, но в нём слышалась лёгкая дрожь. – Он сказал, что прикуёт тебя к наковальне. Но только после того, как мы вернёмся с задания. С «Забытых руин». – Она сунула свёрток с леденцами обратно в его карман, не глядя на него. Её пальцы слегка дрожали. – Так что… Собирайся. Через час у ворот. Не опоздай. И… Надень плащ. Дождь не скоро закончится.

Она развернулась и быстро зашагала к выходу, скрывшись за завесой дождя, оставив Данте стоять в конюшне с бьющимся сердцем, вкусом яблока и ванили на губах и жгучим воспоминанием о прикосновении её пальцев к щеке.

«Забытые Руины» оправдывали своё название. То, что когда-то было могучим форпостом, теперь представляло собой лишь груды опавших камней, поглощённых джунглями. Лианы, как щупальца, обвивали остатки стен. Воздух был густым, влажным, пропитанным запахом гниющих листьев и древнего камня. Они пробирались сквозь заросли, ориентируясь по карте, выцарапанной на обрывке пергамента. Тишина стояла зловещая – ни птиц, ни зверей, лишь шелест листвы под их ногами.

Хэ Ин присела на корточки перед относительно сохранившимся участком стены, покрытой мхом и трещинами времени. Она провела пальцем вдоль почти невидимого шва в каменной кладке, сметая паутину и грязь. Её взгляд стал острым, анализирующим, полностью сосредоточенным на задаче. В этом состоянии она была неотразима – вся энергия сконцентрирована в точке.

– Здесь, – прошептала она. Её палец нажал на неприметный выступ, скрытый под слоем мха. Раздался сухой скрежет. Часть стены, размером с дверь, неожиданно съехала вбок, открывая узкий, тёмный проход. Оттуда потянуло запахом сырости. – Здесь должна быть ловушка. Старинная. Механическая. – Она зажгла маленький факел, бросив свет в черноту. В глубине на мгновение блеснули острые, стальные зубья, торчащие из пола и потолка. – Поэтому пойдём по одному. Минимум риска.

Данте заглянул в темноту, в мерцающий свет факела, выхватывавший ржавые лезвия.

– После тебя, – сказал он, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Но внутри всё сжалось. Мысль о том, что она там одна, перед лицом древней смерти…

Она бросила ему взгляд, полный немого, но красноречивого упрёка. «Дурак», – словно говорили её глаза. Но шагнула первой, исчезнув в чёрном проходе. Данте последовал за ней, стараясь дышать ровно, в такт её шагам, которые он слышал впереди. Темнота сгущалась, давила. Воздух был спёртым. Он видел только её спину в тусклом свете факела, слышал её дыхание.

Внезапно под её ногой что-то щёлкнуло. Глухо, но отчётливо. Каменная плита под ней дрогнула и начала медленно, неумолимо опускаться.

– Осторожно! – её рука инстинктивно метнулась назад, чтобы схватить его за рукав.

Но Данте уже двинулся. Не раздумывая. Не взвешивая риски. Его тело среагировало раньше сознания. Он прыгнул вперёд, на зыбкую плиту, обхватывая её одной рукой за талию и с силой отталкиваясь ногами, увлекая за собой на небольшой, твёрдый участок пола впереди.

Они рухнули на камни грудью друг другу, переплетясь руками и ногами. В тот же миг сзади, там, где только что стояла Хэ Ин, с громким лязгом и шипением взметнулись стальные клинки. Они разрезали воздух, сомкнулись с силой, способной перерубить быка, как раз на том месте, где они были секунду назад. Пыль взметнулась столбом.

– Ты… – Хэ Ин оттолкнула его, вскочила на ноги. Её глаза в свете упавшего факела горели яростью. Она схватила его за плечи, тряхнула. – Дурак? Сумасшедший? Ты мог умереть! Вместо меня!

– Может быть… – он попытался ухмыльнуться, отряхиваясь, но голос предательски дрогнул, выдав остатки адреналина. – Но без меня ты заскучаешь в этих руинах. Так что не надейся.

Она резко отпустила его плечи, вставая. Но когда она отдёргивала руки, их пальцы – его и её – случайно соприкоснулись. Не просто коснулись, а сплелись на долю секунды. Она отдёрнула руку, будто обожглась о раскалённое железо. И вдруг, прежде чем он успел что-то понять или сказать, она стремительно приблизилась к нему.

Тепло. Мягкое прикосновение губ к его щеке. Миг – лёгкий, как падение лепестка, и жгучий, как пламя. И она уже отпрыгнула назад, резко отвернувшись, натягивая капюшон, пряча лицо в тень. Факел лежал на полу, освещая её скулы, пылавшие румянцем.

– Это… – она проговорила в сторону, разглядывая трещину в стене так, будто это была величайшая загадка мира. Голос был глухим, сдавленным. – За спасение. Не думай… Что это повторится. Когда-нибудь.

Он прикоснулся к щеке, к тому месту, где мгновение назад были её губы. Кожа горела. Сердце колотилось, как бешеное. В ушах звенело от лязга ловушки и тишины, наступившей после её слов.

– А если… – он начал, голос звучал чужим, хриплым, – …я снова спасу тебя? Случайно?

Она резко повернулась к нему. Он увидел вспышку чего-то озорного, смущённого. Она пошла вперёд, поднимая факел.

– Тогда получишь! – бросила она через плечо, уже скрываясь за поворотом туннеля. Но он уловил – краешек улыбки, спрятанной в тени. – Догоняй, дурачок! И смотри внимательно под ноги!

Туннель сужался, вынуждая их идти почти вплотную, плечом к плечу. Плечо Данте касалось её плеча при каждом шаге. Касание отзывалось током по всему телу. Факел в руке Хэ Ин бросал гигантские, пляшущие тени на стены, покрытые полустёртыми фресками.

Изображённые на них воины в древних доспехах смотрели на них пустыми глазницами. Их копья, выписанные когда-то с мастерством, теперь казались торчащими из тьмы, готовыми ожить. Давление веков, страх древней ловушки и это странное, новое напряжение между ними висело в воздухе гуще пещерной сырости.

– Ты уверена, что это путь к выходу, а не в желудок какого-нибудь спящего тысячу лет слизняка? – Данте нарочито громко щёлкнул камешком, пущенным в стену. Звук эхом отозвался в темноте. Он пытался разрядить напряжение, вернуть их в привычное русло подначек.

– Нет, – ответила она просто, не оборачиваясь, но её плечо слегка коснулось его снова. Она остановилась, прижав ладонь к холодному, влажному камню стены, словно слушая его. – Но другого пути я тут не вижу. Остаётся идти только вперёд.

Едва она произнесла это, пол под их ногами дрогнул. Не щелчок ловушки, а глубокий, гулкий подземный толчок. Хэ Ин инстинктивно схватила его за руку, крепко, пальцами впиваясь в его запястье. Одновременно она резко оттолкнулась от стены, увлекая его за собой назад.

Каменная плита, на которой они только что стояли, с ужасающим скрежетом и грохотом провалилась вниз, открывая зияющую чёрную яму. Оттуда потянуло ледяным сквозняком и запахом старой ржавчины и сырой земли. Они прислонились к стене, дыша прерывисто, глядя в черноту провала.

– Спасибо, – прошептал Данте, не отпуская её руку. Его пальцы сжали её ладонь. Она не пыталась вырваться сразу. – Теперь мы квиты. Почти.

Она медленно, но твёрдо одёрнула руку. Однако в её глазах, мельком брошенных на него в тусклом свете факела, промелькнуло смущение.

– Не квиты, – возразила она, отворачиваясь и осторожно обходя яму. – Ты все еще должен мне за разбитый горшок с чернилами в архиве. И за испорченную карту на прошлой неделе. Помнишь?

Они продолжили путь, двигаясь медленнее, прощупывая каждый шаг древком стрелы, которое Данте нашёл раньше. Тень поцелуя на щеке и тепло её ладони на запястье витали в воздухе между ними, незримые, но ощутимые. Вскоре туннель начал расширяться, потолок подниматься, и они вышли в круглый зал с высоким куполообразным потолком. В центре, на массивном каменном пьедестале, покоилась цель их визита – небольшая, но тяжело выглядевшая железная шкатулка, покрытая вековым слоем пыли и паутины.

– Ловушка! – выдохнули они хором и переглянулись. Взгляды их встретились – и в этих взглядах, помимо привычной насторожённости, мелькнуло тёплое чувство. Понимание. Они улыбнулись друг другу – коротко, и снова стали серьёзными.

Хэ Ин шагнула первой, осторожно, как кошка. Её взгляд сканировал пол вокруг пьедестала. Она вытащила свой короткий клинок и легонько провела его остриём по камням у основания. Металл нащупал почти неразличимый шов – тонкую линию, огибающую пьедестал.

– Плита, – констатировала она. – Большая. Сдвинется, если поднять шкатулку. Провал. Глубокий. – Она указала клинком на тонкие трещины, расходящиеся от шва. – Нужен противовес. Или очень длинные руки.

Данте уже копался в своём походном мешке. Он достал прочную верёвку и два тяжёлых металлических клина с зазубренными краями – «подарок на память» от дружелюбных, и слегка ограбленных им, гильдейских кузнецов.

– Держи, – он бросил ей один клин. – Если я упаду туда, в эту прелесть… Обещаешь вытащить меня? Хотя бы за ноги?

– Скорее за уши, – парировала она, ловя клин на лету. Она прицелилась взглядом в глубокую щель между стеной и краем подозрительной плиты. – Будь готов. На три. Раз… Два… Три!

Они работали синхронно, без лишних слов, как много раз до этого. Данте вбил свой клин в щель на противоположной стороне. Хэ Ин – в свою. Верёвка, перекинутая через шкатулку и закреплённая петлями на клиньях, натянулась, как тетива лука. Данте ухватился за верёвку, создавая натяжение.

Хэ Ин, используя клинок как рычаг, осторожно приподняла тяжёлую железную шкатулку с пьедестала. Пол под ней дрогнул, заскрежетал, но не провалился – натяжение верёвки и клинья удержали механизм. Она быстрым движением стащила шкатулку на безопасный участок пола. Дело было сделано. Можно было возвращаться в Академию. С добычей. И с целыми костями.

Они не заметили, как их пальцы снова случайно соприкоснулись, когда передавали шкатулку друг другу, пробираясь обратно через завалы в туннеле. Они не сказали ни слова, когда Данте неосознанно прикрыл её собой от небольшого камня, сорвавшегося со свода. И даже когда они наконец выбрались из мрака руин на ослепительный солнечный свет, оба сделали вид, что не замечают, как часто их взгляды ищут друг друга, проверяя, рядом ли другой, цел ли.

Возвращаясь в Гильдию под вечер, они шли молча, но это молчание было уже другим. Наполненным не неловкостью, а новым, тёплым и тревожным чувством одновременно. Что-то незримое, но прочное, протянулось между ними в темноте руин.

Той ночью Данте ворочался на жёсткой казарменной койке. Шум города за окном, храп в соседней комнате – всё казалось далёким и ненужным. Перед глазами стояла тьма туннеля, блеск стальных зубьев и… Её лицо в тусклом свете факела в момент перед поцелуем. Её запах. Тепло её ладони. Он ловил себя на мысли, что прикасается к щеке, к тому месту. И мысль о завтрашнем дне, о неизбежной встрече с мастером Чжоу, уже не пугала, а лишь подстёгивала странное, щемящее ожидание.

А в другом крыле казармы, где были комнаты девушек-охотниц, Хэ Ин сидела в своей комнате, на своей койке. Она не спала. В руках она держала свой боевой кинжал, но не точила его. Она смотрела на отражение лунного света на лезвии. И думала. О его руке на своей талии в конюшне. О его прыжке на зыбкую плиту. О его вопросе: «А если я снова спасу тебя?». И о том, как её собственное сердце бешено заколотилось в ответ. Она думала о его щеке под своими губами. И о том, что «никогда» – это очень долгое слово.

На следующий день Данте взялся за своё. С лихвой. Идея созрела ночью, среди воспоминаний о руинах и её смущённой улыбке. Он знал, что мастер Чжоу назначил показательные учения со стрельбой из сигнальных ракет для новобранцев. И он знал, где хранились эти самые ракеты.

Подмена была делом пятнадцати минут под покровом утренней суматохи. Обычный порох в десятке ракет он аккуратно заменил на мелкодисперсный блестящий пигмент невероятно стойкого розового цвета – побочный продукт опытов гильдейских алхимиков, который он «позаимствовал» неделю назад, предвкушая нечто грандиозное. Пигмент был лёгким, как пыль, и цепким, как репейник.

Когда мастер Чжоу, багровея от важности и желания напугать новичков, запустил первую ракету с учебного полигона во дворе казарм, случилось нечто неописуемое. Вместо привычной алой вспышки и белого дыма, ракета взорвалась высоко в небе над Академией ослепительно розовым фейерверком.

Тысячи мельчайших, переливающихся на солнце розовых частиц рассеялись в воздухе, оседая на крыши, на двор, на безупречно вычищенные доспехи караула, на голову самого мастера Чжоу и на разинутые рты новобранцев. Двор, здания, люди – всё мгновенно покрылось тончайшим слоем не смываемой, кричаще розовой пыльцы. Это было сюрреалистично, нелепо и невероятно красиво в своём безумии.

– БЕЖИМ! – Данте, наблюдавший за этим из-за угла кузницы, схватил Хэ Ин за руку прежде, чем первый вопль ярости мастера Чжоу разорвал розовое затишье. Он потащил её за собой, ныряя в открытую дверь кухни, где повар, увидев свои котлы, покрытые розовой пылью, в ярости замахнулся на них чугунным половником размером с лопату.

– Ты совсем спятил?! – Она вырвала ладонь, но ноги сами несли её за ним. Они сбили по пути бочку с солёной рыбой, которая покатилась по полу, рассыпая селёдку, как розовые снаряды. За спиной нарастал гул возмущения и топот ног. – Они тебя прикончат! Живого сожрут!

– Только если догонят! – крикнул он, выскакивая из кухни в задний двор и прыгая через невысокий забор. Он пригнулся под метлой, запущенной в него взбешённым садовником, чьи любимые розы, иронично, теперь тоже были розовыми.

Погоня была ожесточённой и хаотичной. Гильдейцы, покрытые розовой пылью, похожие на разъярённых фламинго, носились по двору. Данте и Хэ Ин петляли между складами, перепрыгивали через бочки, ныряли под повозки. Их смех – её сдавленный, почти истеричный, его громкий, ликующий – смешивался с воплями преследователей и нарастающим шумом воды.

Погоня невольно привела их к знакомой тропе – той самой, что вела через лес к шумному водопаду, их тайному месту. Ветви хлестали по лицам, корни норовили споткнуться, розовая пыльца осыпалась с их волос и одежды, оставляя за ними призрачный след, но они бежали, пока гневные крики мастеров не растворились в могучем, всепоглощающем грохоте падающей воды.

Данте остановился на небольшой поляне перед самым уступом, опираясь руками о колени, задыхаясь от смеха и бега. Пот заливал глаза, розовая пыльца лежала узорами на его рубахе. Он выпрямился, опёрся о мшистый валун, и вдруг зашипел от боли:

– Чёрт возьми!

– Что? – Хэ Ин обернулась. Её серебристые волосы были в розовых бликах, как и её брови. Она нахмурилась, пока он садился на камень и начал стаскивать сапог. Из сапога вывалился небольшой, острый камешек. А на белом носке расползалось алое пятно крови. Видимо, наступил на него во время бега, и камень впился в пятку.

– Проклятая галька… – Он попытался встать, но споткнулся, схватившись за ногу. Боль была острой, глупой и досадной.

– Сиди. Не дёргайся. – Она присела рядом на корточки, доставая из походной сумки чистый бинт и склянку с прозрачной жидкостью. Её движения были привычно точными, но в прикосновениях, когда она осторожно сняла окровавленный носок, промыла рану, чувствовалась необычная мягкость. – Ты вечно лезешь куда не надо. И вечно что-то ломаешь. Себе. Другим…

Он наблюдал, как её пальцы, сильные и ловкие от фехтования, аккуратно обрабатывают ссадину, накладывают повязку. Как она хмурит брови в момент концентрации, слегка прикусывает губу. Как капли воды с ближайших брызг водопада сверкают у неё на ресницах. И внезапно он понял с ясностью, обжигающей, как солнечный луч: он готов на любую глупость, на любой риск, на любую катастрофу, лишь бы видеть это выражение её лица – сосредоточенное, чуть сердитое, но бесконечно родное. Лишь бы видеть её рядом.

– Спасибо… – пробормотал он, когда она завязала аккуратный узел и откинулась назад, оглядывая свою работу.

– Не благодари, – она швырнула ему сапог. Её голос был ровным, но в уголках губ пряталась тень улыбки. – Теперь ты мне должен новый бинт. И… – она оглядела свой наряд, – …новую одежду. Всю.

Водопад грохотал рядом, как сердце какого-то древнего, каменного гиганта. Брызги висели в воздухе радужной дымкой. Данте вдруг встал, превозмогая боль в ноге. Он заковылял к самому краю уступа, к тому месту, где когда-то они сидели, прячась от дождя, ели яблоки и спорили о чём-то неважном. Он обернулся к ней. Солнце, пробиваясь сквозь туман от водопада, освещало её, сидящую на камне, в ореоле розовых бликов и брызг воды. Она была невероятной.

– Только дурак красит небо в розовый, – произнесла она, глядя на него. Но в её глазах не было осуждения. Была теплота… Было ожидание…

Данте засмеялся, коротко, но смех быстро стих. Он сделал шаг к ней, забыв про боль, про розовую пыль, про весь мир. Шагнул в пространство, которое вдруг стало огромным и пустым без неё рядом.

– Я… – начал он, и его голос, обычно такой уверенный, дрогнул. Он видел, как она напряглась, как её пальцы сжали край камня. – Я всегда думал, что сила… Это скорость клинка. Умение нанести удар первым. Уйти невредимым из любой драки. Выжить любой ценой.

Он сделал ещё шаг. Теперь они были совсем близко. Она подняла глаза – и в её серебристом, всегда таком сдержанном взгляде, он вдруг увидел то, что пряталось за сотнями колких фраз, за стальной бронёй её воли. Увидел тревогу. Надежду. Страх. И готовность отступить в любой момент, спрятаться за привычной стеной насмешек.

– Но ты… – он запнулся, внезапно осознав, как дрожат его собственные руки. Как бешено бьётся сердце. Как страшно и… Как правильно произнести следующее. – Ты научила меня, что настоящая сила… Это не клинок. И не скорость. – Он сглотнул ком в горле. – Это… Когда кто-то верит в тебя. Даже когда ты сам давно перестал. Когда кто-то стоит рядом. Несмотря ни на что. На твои дурости. На розовое небо. На всё…

– Ты сегодня особенно глуп, Данте, – прервала она его. Но голос её звучал тихо, без привычной колкости. Почти нежно.

– Знаю, – он улыбнулся. И в этот раз в его улыбке не было ни привычной дерзости, ни бравады. Была только обнажённая, хрупкая искренность. – Потому что иначе… Иначе я не смог бы сказать… – Он замолчал. Слова застряли в горле. Страх парализовал язык.

Но она… Она протянула руку. Её пальцы, лёгкие, как пёрышко, коснулись его ладони. Нежно, неуверенно, словно проверяя реальность этого момента, этой близости, этих невысказанных слов, витавших в воздухе, смешанных с грохотом воды и розовой пылью.

– Сказать что? – прошептала она. И это было похоже не на вопрос, а на молитву. На надежду. На разрешение.

Он не нашёл слов. Вместо них он взял её руку. Не схватил, не потянул – взял. Осторожно, как что-то бесконечно ценное и хрупкое. Поднёс к своей груди и прижал ладонью. Он чувствовал, как её пальцы дрожат под его рукой. Как бьется его сердце сквозь ткань рубахи. Как оно готово вырваться из груди.

– Что ради твоей улыбки… – начал он, и голос его окреп, наполнился странной, новой силой, – …я готов стать кем угодно. Хоть придворным шутом. Хоть героем из баллад. Хоть вечным дураком, который красит небо в розовый цвет и топчет саженцы мастера Чжоу. Лишь бы… Лишь бы видеть, как ты хмуришь брови, завязывая мне бинт. Лишь бы слышать, как ты называешь меня дураком. Лишь бы… Знать, что ты рядом.

Капли водопада сверкали в её ресницах, как бриллианты. Она не отвечала. Она потянулась к нему. Не для поцелуя. Их лбы соприкоснулись. Дыхание смешалось – его прерывистое, её ровное, но учащённое. Запах её кожи, воды, розовой пыльцы и чего-то неуловимо своего заполнил всё его существо. Он закрыл глаза, ощущая это тепло, эту близость, эту немую исповедь.

– Ты уже им стал… – прошептала она ему. Голос был тихим, как шелест листьев, но в нём звучала вся вселенная. – Моим дураком. С первого взгляда.

И тогда он понял. Ей не нужны были громкие слова. Не нужны клятвы. Она видела его. Всего. С самого начала. Как он крал ванильные леденцы только для того, чтобы услышать её редкий, сдержанный смех. Как подставлял плечо, когда она спотыкалась на трудной тропе. Как бросался в огонь и в бездну, чтобы вытащить её. Как красил мир в нелепые цвета, лишь бы рассеять тень одиночества в её глазах. Она видела его дураком, героем, сорвиголовой и тем, кто он есть. И принимала. Всего.

И когда далеко-далеко, сквозь грохот водопада, донёсся глухой, яростный звук гильдейских рогов – сигнал продолжающейся погони – Хэ Ин вдруг резко схватила его за руку.

– Бежим, – сказала она просто. В её глазах горел знакомый огонь авантюры, смешанный с чем-то новым, тёплым и бесконечно дорогим.

– Куда? – Он засмеялся, чувствуя, как боль в ноге отступает перед волной счастья. Он позволил ей тянуть себя за собой, вглубь леса, за водопад, туда, где зелень была гуще, а тропы – только их.

– Туда, – она крикнула ему через плечо, продираясь сквозь папоротники, её серебристые волосы мелькали, как маяк в зелени, – где нет дурацких правил! Где небо может быть любым! Где есть только мы!

Их смех смешался с шелестом листьев и грохотом водопада, оставив за собой лишь розоватый след пыльцы на тропинке и безмолвное, нерушимое обещание. Завтра принесёт новую глупость. Возможно, ещё опаснее, чем розовое небо. Возможно, ещё веселее. Но их это не пугало.

Потому что теперь они знали это с абсолютной, каменной твёрдостью сердца: что бы ни случилось, какие бы дурости ни совершил Данте, как бы ни хмурила брови Хэ Ин…

Они всегда будут друг у друга. Неразлучно. Как клинок и ножны. Как две половинки одного безумного и прекрасного целого.

То, что происходит сейчас…

Прошло несколько кровавых и безрадостных дней, сменивших такие же беспросветные ночи. Для Данте время утратило линейность, распавшись на бесконечные, мучительные мгновения.

Оно текло по кругу: боль, ярость, пустота, и снова боль. Как капли воды, падающие в кромешной темноте – каждая новая капля не стирала предыдущую, а лишь углубляла колодец отчаяния.

Он не мог есть. Пища, даже самая простая, вставала в горле комом горечи и пепла – пепла от костра под алой вишней, пепла от его сгоревшего мира. Глоток воды обжигал, словно напоминая о том, что высохли его слёзы.

Сон бежал от него, как тень от пламени. Когда веки всё же слипались от изнеможения, его встречали не объятия забвения, а кошмары. Он снова и снова видел багровые руны на чёрных доспехах, слышал хруст костей под ударом, ощущал ледяной ветер пространственной воронки, засасывающей Хэ Ин.

И самое страшное – последний крик. Имя. Его имя, вырванное у Хэ Ин ужасом и любовью, прежде чем бездна поглотила её навсегда.

Он просыпался с криком на губах, в холодном поту, с сердцем, колотящимся как бешеный зверь в клетке, и снова погружался в бодрствующее кошмарное существование.

Но Данте не сдавался. Не мог сдаться. Он искал. Это стало его дыханием, его пульсом, единственной функцией, которую он мог выполнять. Он рылся в обрывках своих знаний о мире, о магии, о загадочных разломах, о которых слышал лишь смутные легенды в стенах Академии или в пьяных рассказах бывалых охотников.

Он лихорадочно перебирал каждую крупицу информации, каждую байку, каждое упоминание о межмировых пространствах, о существах, способных их преодолевать, об артефактах, открывающих врата.

Он искал способы найти, связаться, дотянуться. Он должен был дать ей знать. Должен был крикнуть в эту бесконечную, беззвучную пустоту: «Я ищу тебя! Я не остановлюсь! Ни на миг!» Мысль о том, что она там, одна, возможно раненая, напуганная, думая, что он бросил её, что он не пришёл…

Эта мысль жгла его изнутри сильнее любой магической силы.

Первой, самой очевидной надеждой стала Гильдия Охотников. Их дом. Их опора. Они отдавали Гильдии кровь, пот, рискуя жизнями на заданиях, защищая город Сакурай и его окрестности от тварей из сумрака.

Разве они не заслужили помощи в ответ? Разве их заслуги ничего не значили? В голове Данте стучал один ритм, одно имя: «Пэк Ин Хёк. Он должен помочь. Он поймёт». Эта мысль была единственным якорем в бушующем море его отчаяния.

Путь до величественного здания Гильдии, некогда вселявшего в него чувство гордости, теперь казался бесконечным. Каждый шаг отдавался болью в раненой душе. Широкие улицы города, обычно такие оживлённые, были для него лишь размытым фоном. Шум толпы – бессмысленным гулом.

Он шёл, не видя ничего, кроме лица Хэ Ин в последний миг, не слыша ничего, кроме её крика. Его собственная тень, падающая на мостовую в предзакатном свете, казалась ему чужим, сломанным силуэтом.

Пэк Ин Хёк. Мужчина сорока пяти лет, но выглядевший старше своего возраста. Седые пряди пробивались в его некогда угольно-чёрных волосах, словно мороз тронул когда-то не только природу, но и его самого. Глубокие морщины – карта прожитых бурь и принятых тяжёлых решений – легли у глаз и на лбу.

В молодости он был легендой, охотником S-ранга, о его подвигах слагали бы баллады ещё при жизни. Но сам Пэк Ин Хёк никогда не искал славы. Для него это была работа, тяжёлая и часто неблагодарная.

Теперь этот долг воплощался в его кабинете главы Гильдии – просторном, строгом, заполненном картами, отчётами и тяжёлым запахом старого дерева и ответственности. Для Данте он всегда был больше, чем начальник.

В годы, когда Пэк Ин Хёк был директором Академии, он видел в сорвиголове Данте не только нарушителя, но и потенциал. Он был суров, но справедлив. Мудр. Данте верил в эту мудрость. Верил, что старик поможет.

Кабинет встретил Данте гулкой тишиной. Пэк Ин Хёк сидел за массивным столом, его взгляд был устремлён в окно, где красовался багровый заказ. В его позе читалась усталость, тяжесть ноши.

Данте, обычно такой шумный, неспособный стоять спокойно, замер на пороге. Он ждал. Ждал немедленного действия, приказа о сборе отряда лучших охотников, о начале поиска, о мобилизации всех ресурсов Гильдии.

Пэк Ин Хёк медленно повернулся. Его глаза, обычно такие проницательные, смотрели на Данте с сожалением. Глубоким, усталым сожалением. Он тяжело вздохнул, звук, похожий на скрип старого дерева.

– Данте… – начал он, и его голос, обычно твёрдый и властный, звучал непривычно мягко, почти отечески. – Я понимаю… Ты… Ты очень сильно любил её. Сильнее, чем многие способны любить вообще. Это видно. Чувствуется. – Он сделал паузу, выбирая слова. – Но то, что ты просишь… Слушай меня. Гильдия провела осмотр места. Тихий Холм. Расколотый валун – да. Следы сильного энергетического воздействия – да. Но… Никакой трещины в небе. Никаких следов чёрного воина. Никаких свидетельств, кроме твоих. – Он поднял руку, видя, как загораются глаза Данте. – Совет Гильдии… Они рассмотрели твой запрос. Твою просьбу о помощи. Данте, ресурсы Гильдии ограничены. Город, окрестности… Они требуют постоянной защиты. Задания накапливаются. А то, что ты просишь… Это трата в ничто. На основании… – он снова запнулся, – …на основании видения, которое могло быть порождено сильнейшим психологическим шоком. Потеря самого дорогого человека… Это страшная травма. Она может искажать восприятие, рождать… Фантомы. Совет решил, что бросать значительные силы на поиски, основанные на… На твоих эмоциях… Нецелесообразно. Неразумно. – Он посмотрел Данте прямо в глаза. – Моё мнение… Оно сходится с мнением Совета. Хотя я выразился бы… Мягче. Я видел, как гибнут хорошие охотники, бросившиеся на поводу своего горя. Не хочу терять и тебя, Данте. Останься. Дай время ране… Затянуться. Хотя бы немного.

Тишина, воцарившаяся после его слов, была громче любого крика. Данте стоял, словно поражённый молнией. Слова… Они покинули его голову. Осталась только ревущая пустота, которая мгновенно наполнилась кипящей яростью. Он ощутил, как кровь ударила в виски, как пальцы сами собой впились в ладони, оставляя глубокие вмятины от ногтей.

Предательство. Вот что это было.

Голая, циничная расчётливость, прикрытая лицемерными словами о заботе и «травме». Всё, что они с Хэ Ин сделали для Гильдии – рисковали, проливали кровь, спасали других – превратилось в ничто. В прах. Их верность, их служба – в глазах этих бюрократов стоила меньше, чем жизнь одного из лучших своих бойцов.

– Мы… с Хэ Ин… – голос Данте сорвался на низкий рык. Он с трудом выталкивал слова сквозь стиснутые зубы. – Мы столько сделали… Для Гильдии… Для этого проклятого города… Сколько раз мы ставили на кон свои жизни?! А когда… Когда нам самим… Понадобилась помощь… – Ярость захлёстывала его, волна за волной, угрожая снести последние заслоны разума.

Он хотел крикнуть, что они трусы, предатели, что их расчётливость – это гниль. Он хотел швырнуть в лицо Пэк Ин Хёку все их заслуги, все шрамы, все моменты, когда они с Хэ Ин вытаскивали Гильдию из сложных ситуаций своим безумным, но эффективным дуэтом. Но мысли путались, накатывая лавиной, сплетаясь на языке в нечленораздельный гневный клубок.

– Вы… Вы просто… отворачиваетесь?! – вырвалось наконец.

– Данте, пойми… – снова начал Пэк Ин Хёк, его голос прозвучал как попытка удержать скалу, готовую сорваться в пропасть.

– Я уже понял, старик! – Данте выпрямился во весь свой рост. Его широкие плечи напряглись. Взгляд, обычно насмешливый или озорной, теперь был холоден и остёр, как заточенный клинок. – Ясно как божий день. Гильдии плевать. Тебе плевать. – Он сделал шаг назад, к двери. – Хорошо. Отлично. Я сам найду Хэ Ин. А после… – Он не договорил. Что «после»? Что он сможет сделать «после»? Разрушить Гильдию? Сжечь город? Бессмысленные угрозы, рождённые болью.

– Остановись! – Голос Пэк Ин Хёка врезался в тишину, властно и резко. – Не говори того, о чём будешь жалеть потом. Не загоняй себя в угол словами, сказанными в гневе.

Данте замер. Не потому, что испугался. А потому что слова потеряли смысл. Все слова. Здесь, в этом кабинете, заваленном бумагами и ложной заботой, ему нечего было больше сказать.

Он резко развернулся, не глядя на главу Гильдии, и вышел. Дверь за ним захлопнулась с таким грохотом, что задрожали стеллажи с документами. Казалось, ещё чуть-чуть – и она слетит с петель, как и его последние надежды на помощь.

Он выскочил на улицу, на вечерний воздух, который не принёс облегчения. Городские огни зажигались, создавая иллюзию жизни, которой для него больше не существовало.

От ярости и боли, смешавшихся в ядовитый коктейль, он схватился за голову. Ему хотелось закричать. Закричать так, чтобы содрогнулись стены домов, чтобы небо услышало его агонию.

Но крик застрял в горле, превратившись в беззвучный стон. Силы, казалось, покинули его. Он стоял, опираясь о холодную каменную стену здания Гильдии, дрожа всем телом, чувствуя, как земля уходит из-под ног.

Он был один.

Совершенно один.

Мир сузился до острой, невыносимой боли в груди.

И тогда, словно луч солнца, пробившийся сквозь грозовые тучи после долгих проливных дождей, он услышал голос. Чистый, знакомый, полный тревоги и участия.

– Данте! Друг! Я только что узнал… Я слышал, что произошло… Ты как?

Данте медленно поднял голову. Перед ним стоял Хен Су. Высокий, стройный, с лицом исследователя, и умными, добрыми глазами, в которых сейчас читался неподдельный ужас и сострадание. Его дорожный плащ был покрыт пылью дальних дорог.

– Хен Су? – Данте протёр глаза, не веря. Голос его был хриплым от недавнего рыка и сдерживаемых слёз. – Ты… Здесь? Я думал, ты всё ещё копаешься в песках, изучая Абсолюта Теней где-нибудь на раскопках…

– Я вернулся только сегодня утром, – Хен Су сделал шаг вперёд, его лицо было бледным от усталости пути и потрясения от услышанных новостей. – Первым делом хотел зайти к тебе… Как только узнал о Хэ Ин. Друг… – Он запнулся. Что можно сказать? Какие слова способны утешить эту бездну полную горя?

Хен Су видел глаза Данте – те самые серые, всегда такие живые, полные озорства или ярости в бою. Они теперь были пустыми, как выжженная земля, и в то же время полными невообразимой боли.

Он не стал искать пустых утешений. Вместо этого он просто шагнул вперёд и обнял друга. Крепко. Молча. Это был простой и искренний жест. Объятие брата по оружию, по Академии, по жизни.

Данте сначала оцепенел. Его тело, напряжённое до предела яростью и отчаянием, не сразу отреагировало. Потом он ощутил тепло этого объятия, эту немую поддержку, и что-то в нём дрогнуло. Он не плакал. Но его плечи слегка задрожали. Он машинально похлопал Хен Су по спине, не в силах выдавить ни слова благодарности.

– Я… Я не могу пойти с тобой куда-то… Совет запретил. – Начал было Хен Су, отстраняясь, но держа руки на плечах Данте, словно боясь, что тот рухнет. – Но я знаю… Возможно, знаю, кто может помочь. Или хотя бы… Указать направление. Куда идти. Где искать.

Глаза Данте, до этого потухшие, вдруг сверкнули. Как угли, в которые резко дунул ветер. Это была не только радость от неожиданной встречи с другом после долгой разлуки, не только глубокая благодарность за то, что Хен Су – единственный пока – не отвернулся от него в этом кромешном аду.

Это была искра. Искра надежды, которую он сам уже почти растоптал в бессилии. И то, что друг тут же, не теряя времени, предложил конкретный путь, когда он сам чувствовал себя загнанным в тупик… Это было как глоток воздуха для утопающего.

– Говори! – вырвалось у Данте, его пальцы впились в рукава плаща Хен Су. – Кто? Где?

– В Гильдии Алхимиков, – быстро зашептал Хен Су, оглядываясь, хотя вокруг никого не было. – Есть там женщина. Ли Хан. Официально – искательница древних артефактов, и в этом она, говорят, весьма преуспела. Находит то, что другие считают мифами. Но… У неё есть… Хобби. Странное. Опасное. – Его голос стал ещё тише. – Она помешана на изучении Теневого Культа. Фанатично. Я слышал, что несколько лет назад, с ней что-то случилось… Какая-то личная история, трагедия, связанная с Культом или его артефактами. Не вникал в детали. С тех пор она как в воду опущенная в эту тему. Рыщет, ищет любые упоминания, любые реликвии. – Хен Су посмотрел Данте прямо в глаза. – Она может знать, где искать… Где могут быть артефакты. Странные. Древние. Может… Может быть, что-то связанное с пространствами, с разломами… Может, что-то, что поможет в поисках… Хотя бы подсказку даст. Шанс. Это всё, что я знаю. Но это хоть что-то.

На лице Данте, измученном и осунувшемся за эти дни, выступили слёзы. Не рыдания, а тихие, горячие струйки, смывающие часть пепла отчаяния. Он снова обнял друга, уже не машинально, а со всей силой благодарности, что он чувствовал.

– Спасибо, Хен Су! – его голос дрожал, но в нём снова был огонь. Цель. – Спасибо! Я сейчас же… Сейчас же пойду к ней!

Он отстранился, кивнул, и уже не пошёл, а побежал. Ноги, казалось, обрели новую силу от этой крохи надежды. Он пробежал несколько шагов, потом резко обернулся. Хен Су стоял на том же месте, смотря ему вслед, его лицо выражало тревогу и надежду.

– Спасибо, ледышка! – крикнул ему Данте. Старое прозвище, со времён Академии, когда Хен Су славился своим хладнокровием по отношению к другим, пока в его жизни не появились Данте и Хэ Ин.

Он и сейчас довольно нелюдим. Но Данте и Хэ Ин стали для него семьёй. Прозвище прозвучало как пароль в прошлое, когда мир был проще, и не было этой всепоглощающей боли.

Путь до Гильдии Алхимиков, расположенной в более тихом, почти учёном квартале города, действительно занял не больше получаса неспешной ходьбы. Данте преодолел его бегом за считанные минуты, не чувствуя усталости, гонимый адреналином надежды.

Здание Гильдии Алхимиков отличалось от брутальной крепости Охотников. Оно было выше, изящнее, с остроконечными башенками и витражами, но в вечерних сумерках казалось не менее неприступным.

У массивных дубовых ворот, украшенных символами стихий и ретортами, стояли двое стражей. Их облачение было не боевым, а скорее церемониальным, но взгляды – цепкими и настороженными.

Данте, запыхавшийся, подбежал к ним.

– Мне нужно к Ли Хан. Срочно. – выпалил он, ещё не отдышавшись.

Стражи обменялись беглыми взглядами. Старший, мужчина с бесстрастным лицом и седыми висками, шагнул вперёд, преграждая путь.

– Гильдия Алхимиков закрыта для посторонних после заката. Приходите завтра утром, подайте прошение о встрече.

– Но это не может ждать! – Данте попытался протиснуться, но стражи сомкнули ряды. – Я говорю о деле жизни и смерти! Она меня ждёт!

– Никто не предупреждал нас о вашем визите, – ответил второй страж, помоложе, но не менее непреклонный. – Без официального пропуска или предварительной договорённости – входа нет. Таковы правила. Приходите утром.

– Но… – попытался было настаивать Данте, но увидел в их глазах каменную решимость. Бюрократия. Правила. Он чуть не зарычал от бессилия. Драться? Проламываться силой? Это отнимет время, навлечёт проблемы, а Ли Хан может испугаться и отказаться говорить.

Ярость снова кольнула его, но он сдержал её. «Не спеши, дурачок…» Как она бы сказала. Он резко выдохнул, отступил на шаг.

«Ладно», – подумал, глядя на неприступные ворота. – «Не хотите пускать по-хорошему… Сам зайду. Лишь дождусь ночи».

Он растворился в сгущающихся сумерках, как тень, сливаясь с тёмными стенами соседних зданий. Ожидание было пыткой. Каждая минута казалась вечностью. Он видел, как стражи сменились, как в окнах Гильдии погасли последние огни, кроме одного – высоко, в одной из башен. Библиотека? Лаборатория? Он не знал, но интуиция подсказывала – там она. Ли Хан. Его последняя надежда.

Когда луна поднялась достаточно высоко, отбрасывая длинные, острые тени, Данте двинулся. Он обошёл здание, отыскал задний служебный вход, прикрытый, но не запертый намертво. Ошибка охраны – запереть выход лишь на один замок.

Щелчок отмычки – навык, приобретённый не для воровства, а для сотни заданий, где нужно было действовать тихо – и он внутри.

Тихо, как призрак, он скользил по тёмным, пахнущим травами, металлом и чем-то кислым коридорам, ориентируясь по слабому свечению в конце одного из проходов на верхнем этаже. Лестницы, ещё один коридор… И вот он – высокий арочный вход в библиотеку. Дверь была приоткрыта.

Библиотека Гильдии Алхимиков была царством полумрака и древнего знания. Высокие сводчатые потолки терялись в темноте. Бесконечные ряды стеллажей, доверху забитые фолиантами, свитками, ящиками с непонятными этикетками, уходили вглубь, как каньоны в мире бумаги и чернил.

Воздух был густым, насыщенным – смесью запаха старой, пыльной бумаги, переплетённой кожей, высохших трав, воска горящих свечей и металлически-горьким запахом порошков редких металлов.

Тишина стояла абсолютная, звенящая, нарушаемая лишь редким потрескиванием пламени в нескольких канделябрах и… Шелестом страниц в дальнем конце зала.

Там, за огромным дубовым столом, буквально утопая в горах раскрытых книг и разложенных свитков, сидела Ли Хан. Свечи в тяжёлых подсвечниках освещали её рабочее место неровным, колеблющимся светом, отбрасывая гигантские, пляшущие тени на стены, уставленные книгами.

Она была погружена в чтение огромного тома с выцветшим кожаным переплётом и потрескавшимся золотым тиснением на корешке: «Хроники Разломов: Свидетельства и Теории». Рядом лежал другой монументальный труд: «Тени и их Последователи: Ритуалы и Артефакты Культа».

Её тонкие, ловкие пальцы с чернильными пятнами быстро перелистывали страницы, иногда останавливаясь, чтобы сделать пометку в небольшом, потёртом блокноте, лежащим рядом.

Над её головой, в высоком стрельчатом окне, сквозь которое лился серебристый свет полной луны, дрожала сложная паутина. И в центре этой ловушки, отчаянно трепеща тончайшими крыльями, билась бабочка.

Свет луны, проходя сквозь крылья пленницы, отбрасывал на каменную стену рядом со столом Ли Хан огромную, пульсирующую тень – тень бессмысленной борьбы. Ли Хан, казалось, не замечала ни паутины, ни бабочки, ни её зловещей тени. Весь её мир сузился до строк древнего текста.

Она провела пальцем по пожелтевшему пергаменту, шепча про себя: «…Глаз Судьбы – артефакт, явленный из Первозданного Мрака. Способен даровать незримую ранее силу тому, кого изберёт. Тому, кто окажется Достоин… Способен приоткрыть Завесу, показать Мир за Миром, Слой за Слоем…»

Она остановилась, её брови сдвинулись в глубокой концентрации. «Но, если тот, кто возомнил себя Избранным или Достойным окажется лишь дерзким глупцом, он заплатит за свою Наглость. Ценой, которая превзойдёт все его страхи…»

Ли Хан задумалась на мгновение, её глаза метнулись к дрожащей тени бабочки на стене. Затем она схватила свой блокнот, быстро открыла его на свежей странице и написала размашистым, нервным почерком: «Неделя расшифровки фрагмента из «Хроник» дала результат. Упоминание подтверждает легенды. Артефакт реален. «Глаз Судьбы». Способен показывать другие миры/слои. Ключ к межпространственным путям. Риск велик, но… Это то, что нужно. ТО, ЧТО НУЖНО.»

Она подчеркнула последние слова дважды. Ли Хан всегда делала пометки. Не потому, что боялась забыть – память у неё была феноменальная. Это был ритуал. Закрепление мысли. Придание идее веса и реальности на бумаге.

Её размышления о «Глазе», о его силе, о рисках, о том, где его искать, были резко прерваны. Не громким звуком, а едва уловимым – скрипом дверной петли в самом дальнем, тёмном конце огромного библиотечного зала.

Скрип был таким тихим, что она могла бы принять его за плод воображения или за звук оседающего здания. Но Ли Хан не была обычным человеком. Годы поисков артефактов в опасных местах отточили её инстинкты до остроты клинка. Она резко, почти с испугом, захлопнула тяжёлый фолиант «Хроник Разломов». Громкий хлопок эхом прокатился по тихому залу.

Паутина над её головой задрожала от внезапного движения воздуха. Бабочка в ней на мгновение замерла, перестав биться. Казалось, даже это маленькое существо почувствовало присутствие чего-то нового, чего-то… Более опасного, чем паук, поджидающий в углу своей сети.

– Кто здесь? – Голос Ли Хан прозвучал громче, резче, чем она планировала. Он сорвался почти на крик, выдавая её внезапный страх. Эхо вернуло ей её же вопрос, многоголосым шёпотом из тёмных углов.

В ответ – только звенящая тишина, внезапно ставшая ещё более гнетущей. Тишина, нарушаемая лишь шелестом страниц. Где-то в глубине библиотеки, далеко от её стола, кто-то или что-то перелистнуло страницу. Шелест был едва слышным, но в абсолютной тишине он прозвучал как выстрел.

Ли Хан медленно поднялась со стула. Её тень, искажённая и огромная в свете свечей, упёрлась в стеллаж, заставленный мрачными томами в чёрных переплетах – гримуарами запретных знаний, доступ к которым имели лишь избранные алхимики высшего ранга.

Её рука, безошибочно знающая каждую склянку, каждый пакетик на её столе, потянулась к небольшому флакону из тёмного стекла, наполненному мелким пепельно-серым порошком – Пылью Мертвеца. Веществом, способным отогнать низших духов и призраков, вызвать у живых приступ удушья и галлюцинаций. Её пальцы сжали холодное стекло.

– Не стоит тратить это на меня, – прозвучал голос. Низкий, хрипловатый, полный невероятной усталости. Он звучал странно – то ли со всех сторон сразу, обволакивая, то ли только в её голове. А может, её охватил такой приступ страха, что ей так показалось. – Я не из тех, на кого бы подействовала эта пыльца.

Сердце Ли Хан бешено заколотилось, ударяя в рёбра. Она резко обернулась, прижимая флакон к груди, как надёжный амулет.

Он стоял в луче лунного света, падавшем из высокого окна прямо напротив её стола. Стоял так, будто был частью этой ночи, этого серебристого сияния. Молодой мужчина. Лет двадцати трёх, не больше. Его плащ был цвета самой глубокой ночи, без единого блика, поглощавший свет. Такими же, неистово чёрными, были его растрёпанные, непослушные волосы, падавшие на высокий лоб.

Но глаза… Глаза были серыми. Не холодными, как сталь, а скорее, как пепел после большого пожара. Они идеально сочетались с лунным светом. Взгляд, который она поймала, источал такую концентрацию боли, отчаяния и усталости, что у Ли Хан перехватило дыхание.

Глядя в эти глаза, казалось, что их владелец слишком долго, слишком пристально вглядывался в бездну. И теперь бездна, наконец, решила посмотреть на него в ответ.

– Ты… Ли Хан? – Он сделал один шаг вперёд. Плавно, бесшумно. Как хищник. Или как призрак, не желающий пугать, но не умеющий иначе.

Она инстинктивно отступила на шаг, спиной к столу. Флакон в её руке был сжат так крепко, что пальцы побелели. Не страх за свою жизнь был главным сейчас – а страх, что этот призрачный посланец ночи пришел за её знаниями. За её находкой. За «Глазом Судьбы», о котором она только что читала. Он казался воплощением той самой «Цены», о которой предупреждал трактат.

– Кто вы? – её голос дрогнул, выдавая внутреннюю дрожь. – Что вам нужно здесь? Ночью?

Лицо мужчины, освещённое лунным лучом и мерцанием свечей, оставалось почти неподвижным. Но на нём не было ни злобы, ни угрозы. Только одна, всепоглощающая эмоция, выжженная в самой его сути: отчаяние. Глухое, вселенское отчаяние.

– Меня зовут Данте, – произнёс он. Имя прозвучало просто, без претензий. – Я охотник. S-ранга. – Он сделал паузу, его глаза неотрывно смотрели на неё, словно пытаясь прочесть её мысли, оценить, стоит ли доверять. – Я в курсе… О твоих поисках. Об артефактах. Древних. Особенно… О тех, что связаны с Теневым Культом. С их… Пространственными ритуалами.

Ли Хан не шелохнулась, но её взгляд стал ещё более настороженным. Откуда он знает? Кто ему сказал? Страх сменился любопытством, острым и опасным.

– Может быть… – продолжил он, и его голос, до этого ровный, дрогнул, выдавая колоссальное внутреннее напряжение, – …может быть, ты могла бы помочь мне? Помочь найти… Некий артефакт. Особый. Тот, что… – он сглотнул, будто слова давались ему с невероятным трудом, – …тот, что способен указать путь. К человеку. Которого… – голос сорвался. Он закрыл глаза на мгновение, собираясь с силами, сжимая кулаки. – …которого швырнули в невиданный ранее разлом.

«Глаз Судьбы» – мысль пронеслась в голове Ли Хан мгновенно, ярко, как вспышка молнии. Она не думала – она знала. Как будто все звёзды на небе сошлись в одной точке. Как будто сама Судьба протянула нить.

Только что она читала о нём, только что записала в блокнот «ТО, ЧТО НУЖНО»… И вот он, этот измождённый юноша, стоит перед ней и просит именно это. Не золота, не власти, не бессмертия. Путь. К потерянному человеку. Холодный пот выступил у неё на спине.

– Я должен найти этого человека, – продолжил Данте, открыв глаза. В них горел огонь фанатичной решимости, смешанный с той же бездонной болью. – Но скажу заранее одну вещь, чтобы потом не было вопросов. Недоразумений. – Он сделал шаг ближе, его тень накрыла стол. – Я сделаю это любой ценой. Понимаете? Любой.

Его интонация не оставляла сомнений. Это не была бравада. Это была констатация факта. Ли Хан почувствовала, как холод, более пронзительный, чем лунный свет, сковал её кости. Она невольно сжала пальцы.

– Почему… Почему я? – выдохнула она, встретив его испепеляющий взгляд. Ей нужно было понять. Почему он пришёл к ней? Как он нашёл её?

– Потому что… – голос Данте стал тише, но не мягче, – …потому что все остальные отвернулись. – В его словах звучала горечь, переходящая в презрение. – Они утверждают… То, что я видел… Это лишь… Психологическая травма. Галлюцинация. Что разлома не было. Что её… Не забрали. – Он замолчал, снова борясь с волной ярости, которая исказила его черты. – Ты… Ты ищешь истину. Странную истину. Артефакты. Разломы. Культ. Ты… Не отвернёшься. Тебе это будет интересно. – В его последних словах была жуткая логика отчаяния.