Читать онлайн Дом Первого Шёпота бесплатно

Пролог

Пыль, въевшаяся в одежду, пахла чужой землей. Не снежной свежестью Севера, не хвойной горьковатой смолой, а чем-то пряным, сладковатым и удушающе-жарким. Воздух струился над раскаленными камнями дороги, превращая даль в колышущееся марево. Айрин Тороко чувствовала себя снежным комом, брошенным в печь.

Повозка, больше похожая на деревянный ящик на кривых колесах, подпрыгнула на очередной колдобине, и Рин едва не прикусила язык. Она уже неделю тряслась в этой адской колеснице, и каждая косточка ныла от усталости. Мысли путались, сплетаясь в одно бесконечное «зачем».

«Верой и честью служить Королю Севера». Слова присяги, произнесенные всего месяц назад в пронизывающем холоде тронного зала, теперь казались детской игрой. Как она может служить, запертая в этой духовке, за тридевять земель от дома? Ее дар, эта странная, холодная энергия, клубящаяся внутри, была здесь не к месту, как меховая накидка посреди пустыни.

– Эй, Северянка, не растай совсем. Выжми свои тряпицы, а то хлюпаешь, как перезрелый фрукт.

Голос с противоположной скамьи прозвучал слишком бодро для этого пекла. Кесто Маро растянулся, как большой довольный кот, его смуглая кожа лишь слегка поблескивала от пота, в то время как Рин чувствовала, что еще немного – и с нее начнет капать.

– Я не хлюпаю, – буркнула она, отрывая взгляд от пыльного пола. – Я медленно испаряюсь. Это процесс. Утонченный.

Кесто фыркнул, и его глаза, узкие и хитрые, сощурились от смеха.

– О, прости, принцесса льдов. Не узнал в тебе философа. Думал, просто бледная девочка, которую тошнит от жары.

– Меня и тошнит от жары. И от этой повозки. И от твоего присутствия, если уж на то пошло.

– Ай-яй, какая неблагодарность. А кто делился с тобой вяленым мясом, когда ты смотрела на местные лепешки, как на ядовитых жаб? А кто отгонял тех торговцев с навязчивыми благовониями?

Рин тяжело вздохнула, откидываясь на жесткие доски сиденья. Мысленно она снова прокрутила тот день, когда этот болтун с тенью-прилипалой вломился в ее уединение. Это было ещё на севере, у последнего форпоста, где каменистая тундра их родины уже начинала по-иному дышать, готовясь к чужим землям. Его лошадь и правда куда-то подевалась, но уж больно подозрительно блестели у него глаза, когда он узнал, что её повозка следует прямиком в Дом Первого Шепота.

«Судьба, Северянка! – уверял он тогда, втискивая свой тощий походный ранец между её скромными сундуками. – Два последних мага Дикого Севера, и мы так кстати встретились! Это знак. Вселенная не терпит пустоты, особенно магической». Он, конечно, приукрасил – магов на всём их Севере, если собрать с обеих сторон хребта, наберётся с полсотни, но дар у большинства был слаб, как подтаявший лед весной. Магия там была не мертва, нет, но дышала на ладан, вымирая вместе с родами, что когда-то славились ею. Её собственный род, Тороко, был тому печальным примером: пять поколений молчания, пока этот проклятый дар не проснулся в ней.

Он представлялся Кесто Маро из племени ронту, кочевников с плывущими, как дым костра, границами их государства-степи. Их народы столетие назад крошили друг друга в кровожадных войнах за пастбища и промыслы, а теперь поддерживали хрупкий, зыбкий мир, больше похожий на перемирие уставших псов. Её отец, закаляя в ней дух будущей клятвопреёмницы, говорил так: «Дочь моя, видишь ронту – помни, что за твоей спиной вековая обида. Не поднимай на него оружия без причины, но и другом ему не становись. Их ветер переменчив, а наш – вечен». И вот она сидела в одной повозке с этим «переменчивым ветром», который щедро платил за проезд своими бесконечными байками и той самой вялятиной.

– Твоя тень, – мрачно констатировала Рин. – И она пугала их куда эффективнее, чем твои остроумные шуточки.

Она кивнула в угол повозки, где даже в палящий зной ложилась неестественно густая, плотная тень. Она не просто была темной. Она казалась живой, дышащей пустотой. Кесто бросил на нее беглый взгляд и усмехнулся.

– Тень говорит, ты ему нравишься. Он чувствует в тебе что-то… родственное. Холодное.

– Передай Тени, что я польщена, но взаимностью ответить не могу. У меня нет никакого желания общаться с бездной в углу повозки.

– Ну, зря. Он отличный собеседник. Молчаливый. – Кесто перевалился на бок, подперев голову рукой. – Ладно, хватит про мою чарующую персону. Смотри.

Он отдернул засаленную холстину, закрывающую дыру в повозке, служившую окном.

Рин ахнула.

Дорога упиралась в гигантскую, вырезанную прямо в скале арку, увитую лианами с цветами ослепительно-алого цвета, которых она никогда раньше не видела. По бокам, отливая на солнце золотом и слоновой костью, стояли статуи не людей, а существ с слишком длинными конечностями и мудрыми, печальными лицами. За аркой вздымались в небо белоснежные башни, утопавшие в зелени висячих садов. Мосты, легкие, как паутина, соединяли их на головокружительной высоте. Воздух звенел от тысяч голосов, звона колокольчиков и странной, вибрирующей музыки, которую, казалось, издавала сама земля.

Это был Дом Первого Шепота.

– Северные духи… – прошептала Рин, и слова застряли в горле.

– Вот это да, – свистнул Кесто, и в его голосе впервые прозвучало неподдельное, детское изумление, без привычной доли иронии. – У нас на севере дома каменные – уже роскошь. А они тут, оказывается, до неба почти допрыгнули.

Повозка, дребезжа, прокатила под арку, и тень от нее на мгновение поглотила их. Рин почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Здесь пахло не пылью и потом, а старым камнем, влажной землей и… магией. Не той сырой, дикой силой, к которой она привыкла, а тысячелетней, отточенной и выверенной, вплетенной в самую структуру этого места.

Они выехали на огромную площадь, заполненную людьми. Сотни, тысячи молодых людей в самых невероятных одеждах – шелковых робах, расшитых сложными узорами, легких накидках, пестрых тюрбанах. Глаза всех цветов радуги, оттенки кожи от темного ореха до почти что, как у нее, фарфоровой бледности. Гул стоял невообразимый.

Их повозка сразу же затерялась в толпе. Возница что-то кричал на гортанном наречии, пытаясь объясниться со всеми сразу.

– Похоже, наш путь окончен, – вздохнул Кесто, с видимой неохотой отрываясь от созерцания зрелища. – Приготовься, Северянка. Нас сейчас выставят на всеобщее обозрение.

Рин судорожно сглотнула. Ее пальцы непроизвольно сжали край плаща – слишком толстого, слишком северного, сразу выдающего в ней чужую. Она чувствовала себя букашкой, забравшейся на пир великанов.

– Я даже не знаю, с чего начать, – призналась она, и голос прозвучал слабо и потерянно.

Кесто посмотрел на нее, и его взгляд одолела ленивая серьёзность. Он перегнулся через всю повозку и обхватил ее запястье. Его пальцы были твердыми и шершавыми, но прикосновение не было грубым.

– Слушай меня, Тороко, – сказал он тихо, но так, что его слова перекрыли гул площади. Он резким движением головы указал на величественные башни. – Это Дом Первого Шепота. Место, где учатся все отпрыски, да простит меня верховный жрец, сильных мира сего. И у тебя есть что им показать, наследница древнего-старого-престарого рода.

Он отпустил ее руку и снова превратился в беззаботного озорника.

– А теперь вылезай. И попытайся не выглядеть так, будто тебя ведут на казнь. Испортишь мне всю репутацию. Я тут планировал произвести фурор.

Он спрыгнул с повозки и растворился в толпе, оставив ее одну.

Глава 1

Гул площади обрушился на неё, как физическая стена. Тысячи голосов, смешавшихся на десятках наречий, звон колокольчиков на одеждах богатых студентов, крики торговцев, предлагающих прохладительные эликсиры и свежие свитки – всё это сливалось в один оглушительный, чужой рокот. Айрин стояла как вкопанная, сжимая ручку своего дорожного сундука до побеления костяшек. Она чувствовала себя песчинкой, затерянной в гигантском, ярко окрашенном муравейнике.

– Ну что, Северянка, – раздался рядом знакомый голос, в котором звенела неистребимая ухмылка. – Похоже, мы-таки доехали. Всё ещё киснешь, героический эскорт?

Кесто, казалось, уже полностью оправился от первоначального шока. Он широко расставил ноги, уперев руки в бока, и с любопытством вертел головой, поглощая окружающее зрелище. Его тень, неестественно густая даже здесь, под палящим солнцем, колыхалась у его ног, заторможено вторя его движениям.

– Твой эскорт, – выдавила Рин, не отрывая глаз от группы студентов, легко паривших на полметра над землёй и о чём-то оживлённо беседуя, – сейчас задохнётся, растворится в этой толпе и умрёт, так и не поняв, куда идти.

– Не драматизируй. В таком потоке просто надо плыть по течению. Или… эй, осторожно!

Какой-то рослый юноша, не глядя, пятясь и что-то крича своим друзьям, едва не сбил Рин с ног. Она отпрыгнула, сундук болезненно стукнул её по колену. Кесто мгновенно оказался между ней и толпой, его насмешливость куда-то испарилась, взгляд стал собранным.

– Ладно, шутки в сторону. Здесь действительно нужно глаза пошире. Твоя рухлядь никому не нужна, а вот такую диковинку, – он кивнул на свою тень, которая на мгновение приняла угрожающе острые очертания, – могут и стащить. Нужно найти, куда нас определяют.

Они попытались было спросить дорогу у одного из слуг, сновавших с ношами, но тот лишь испуганно покосился на тень Кесто и, что-то пробормотав на своём языке, ретировался.

Именно в этот момент хаотичное движение толпы вокруг них внезапно упорядочилось. Студенты, почтительно расступаясь, пропускали вперёд одну фигуру.

Он появился бесшумно, словно возник из самого раскалённого воздуха. Молодой человек лет двадцати, одетый в простой, но безупречно скроенный лён песочного цвета. Его тёмные волосы были коротко острижены, смуглое лицо с резкими, четкими чертами оставалось абсолютно невозмутимым. Он шёл с такой прямой, негнущейся спиной и таким ощущением собственной правоты, что пространство перед ним расчищалось само собой.

Его взгляд, тёмный и пронзительный, скользнул по Кесто, его тени, задержался на Рин, на её слишком тёплом плаще и бледном, растерянном лице, и будто занёс всё это в невидимый манускрипт. Оценка заняла менее секунды.

– Айрин Тороко. Кесто Маро, – его голос был низким, ровным и не требовал повышения, чтобы перекрыть шум. В нём не было ни приветствия, ни угрозы – только констатация. – Я ваш куратор на период вводного цикла. Иртра Ро Май.

Рин инстинктивно выпрямилась, пытаясь хоть как-то соответствовать этой ауре безупречной выдержанности. Кесто, напротив, расслабился и широко ухмыльнулся.

– Вот это встреча! Уже знаете, как звать-величать? Работаете быстро. А куратор – это типа наш пастух, который будет следить, чтобы мы, северные овцы, не заблудились в ваших южных хоромах?

Иртра проигнорировал шутку. Его ответ был точным и лишённым всякого намёка на игру.

– Куратор – это человек, который отвечает за вашу адаптацию и соблюдение вами Устава Дома. Вы будете обращаться ко мне «наставник» или «Ро Май». Все ваши вопросы – через меня. Все ваши проблемы – ко мне. Все ваши нарушения – на мне. Я здесь для того, чтобы вы не опозорили вверенную мне группу и не были изгнаны ещё до экзамена.

Он выдержал паузу, дав словам осесть.

– Вы опоздали на общее собрание новичков. Это первое и последнее ваше опоздание, которое я проигнорировал. Дальше последуют санкции. Понятно?

Рин молча кивнула, чувствуя себя девчонкой, которую отчитали за испачканное платье. Кесто пожал плечами.

– Понятно, как божий день, наставник Ро Май. Дорога была долгой, повозка медленной, а лошади…

– В Доме Первого Шепота никого не интересуют оправдания, – отрезал Иртра. – Интересуют только результаты. Вот.

Он одним плавным движением достал из складок своей одежды два узких свитка и сложную, свёрнутую в трубку карту на плотной бумаге.

– Устав Дома. Прочтите его к завтрашнему утру. Карта основных локаций. Общежитие для новичков находится здесь, – он указал длинным пальцем на один из комплексов у подножия скалы. – Заселяйтесь. Завтра в семь утра по колоколу быть здесь. Не опаздывать.

В этот момент из-за его спины выглянуло другое лицо. Девушка, почти ровесница Рин, с такими же тёмными волосами и умными, живыми глазами, как у их новоиспечённого наставника, но с совершенно иным, озорным и дерзким выражением. На ней была похожая одежда, но перевязанная не так строго, с ярким алым шарфом на шее.

– Боги, Иртра, ты хоть дышишь, когда эти речи произносишь? – она легко обошла брата и протянула руку Рин, а потом Кесто. Её улыбка была искренней и немного насмешливой. – Не слушайте его. Он выучил эту речь наизусть и оттачивал перед зеркалом, чтобы пугать новичков. Я Курата. Сестра этого каменного изваяния. Добро пожаловать в Дом.

Иртра даже бровью не повёл.

– Курата, не мешай.

– Я не мешаю, я помогаю! Они же сейчас от твоего тона в обморок упадут. Посмотри на них! Девушка вся красная, а этот… у него вообще тень шевелится от страха.

– Со мной всё в порядке, – поспешно сказала Рин, чувствуя, как на самом деле горит лицо.

– А я вообще бесстрашный, – парировал Кесто, явно заинтересованный сменой декораций.

Иртра испытующе посмотрел на сестру, затем снова на них.

– Мои инструкции остаются в силе. Завтра в семь. Здесь. – Он ещё раз, последним беглым, но невероятно интенсивным взглядом окинул их обоих. – И смените одежду. А то словите тепловой удар.

Он развернулся и ушёл так же стремительно и бесшумно, как и появился, растворяясь в толпе, которая снова сомкнулась позади него.

Курата проводила его взглядом, полным раздраженной привязанности, и повернулась к Рин, закатив глаза.

– Не ведись на его каменное лицо и воинственные позы. Он просто три года назад проглотил учебник по дисциплине и всё никак не может его отпустить. На самом деле он… сносный. Иногда. Если его разморозить. – Она ободряюще улыбнулась. – Ничего, привыкнете. Добро пожаловать в сумасшедший дом.

Она подмигнула и, повернувшись, побежала догонять брата, оставив Рин и Кесто стоять со свитками в руках, под оглушительный гул великого Дома Первого Шепота.

Намного позже толпа, наконец, выплюнула их у подножия одной из многочисленных белоснежных построек, прилепившихся к скале, словно ласточкины гнезда. После ослепительного великолепия главной площади здание общежития выглядело на удивление аскетично: гладкие стены, узкие окна-бойницы, низкая арка входа. Воздух здесь был чуть прохладнее, пах пылью и старой штукатуркой.

– Ну, вот и наш дворец, – Кесто щёлкнул языком, оглядывая фасад. – Не то чтобы я ожидал золоченых латрин, но что-то повеселее тоже можно было бы придумать. Похоже на казармы.

– Похоже на крепость, – поправила его Рин, с некоторым облегчением отмечая знакомые, суровые черты северной архитектуры. По крайней мере, здесь не было этой давящей роскоши.

Внутри царил оживлённый хаос. По узкому коридору сновали такие же, как они, растерянные новички, нагруженные пожитками слуги и несколько старших студентов с важным видом, указывавшие направления. Кесто тут же влился в этот поток, ловя обрывки разговоров и кивая направо и налево.

– Эй, смотри-ка, – он тронул Рин за локоть и указал на табличку со списками у массивной дубовой двери. – Распределение. Давай глянем, куда нас приткнули.

Они протиснулись поближе. Рин скользила взглядом по колонкам имён, выведенным аккуратным почерком, пока не нашла своё. «Айрин Тороко. Келья 7. Когорта: —». Она перевела взгляд на имя соседа и замерла. «Курата Ро Май».

– О, – фыркнул Кесто, выглянув у неё из-за плеча. – Попала по полной. Поздравляю. Тебе теперь личный проводник в мир южного быта. Или личный надзиратель. Ещё не до конца понял, с нас тут будут пылинки сдувать, как с диковинок, или подозревать по поводу и без в шпионаже против Великой Империи.

– Это совпадение, – пробормотала Рин, чувствуя, как по спине пробежали мурашки. Совпадение? Сомнительно. Слишком уж вовремя появилась эта Курата, слишком уж быстро её подселили к сестре куратора.

– А у меня… – продолжал Кесто, найдя своё имя в списке через несколько дверей. – Келья 12. Сосед какой-то… Лорен. Звучит пафосно. Пойду, представлюсь. А то ещё подумает, что северяне невоспитанные дикари. – Он подмигнул ей и, не дав опомниться, растворился в толпе, его тень скользнула за ним, заставив пару служанок шарахнуться в сторону.

Рин осталась одна со своим сундуком у двери с выбитой семёркой. Она сделала глубокий вдох, собралась с духом и толкнула тяжёлую дверь.

Келья оказалась маленькой, прохладной и до безобразия простой. Две узкие кровати, примыкавшие к стенам, два простых шкафа для одежды, два письменных стола у единственного окна. Всё было высечено из того же белого пористого камня, что и сам Дом. Ни ковров, ни драпировок, ни намёка на уют.

На одной из кроватей, развалившись с видом полнейшего собственника, уже лежала Курата. Она что-то оживлённо читала с длинного свитка, но, увидев Рин, тут же отбросила его в сторону и подпрыгнула.

– А, вот и ты! Отлично. Я уже думала, вы с другом твоим решили смыться, пока жаренным не запахло. Тащи свои вещи, место свободное. – Она указала на вторую кровать. – Это твоё. Шкаф тоже. Вид, правда, так себе, – она кивнула в узкое окно, за которым открывался вид на глухую стену соседнего здания, небольшой внутренний дворик и клочок невероятно синего неба, – но зато прохладно. В главных корпусах, говорят, как в пустыне в солнцепёк.

Рин молча закатила свой сундук в угол. Дерево грубо заскребло по каменному полу.

– Спасибо, – тихо сказала она, не зная, что ещё добавить.

– Не за что. Вообще-то, обычно селят с кем попало, но я упросила старосту. Сказала, что мы уже почти подруги. – Курата ухмыльнулась, её глаза блестели озорством. – Ну, или что ты нуждаешься в присмотре. И то, и другое – правда, как ни крути.

Она подошла ближе, с нескрываемым любопытством разглядывая Рин и её скромный скарб.

– Ну, давай знакомиться по-настоящему, девчонка с северных земель. Я – Курата. С полным моим титулом можешь не заморачиваться, оставим это для моего нерадивого братца. Доставлена ценным грузом из столицы. Без задней мысли променяла одну золотую клетку на другую. А ты – Айрин. Наследница… чего там у вас на севере? Ледяных пустошей? И первая, у кого проснулся дар аж после пяти поколений молчания. Да? Иртра вкратце рассказал.

Рин почувствовала, как сжимаются её плечи. Это было совсем не вкратце, это было всё, что о ней нужно знать, уложенное в пару ёмких фраз. Он уже успел изучить её дело.

– Род Тороко. Кесто из Ледяных Пустошей. Я из Котакши, – поправила она с лёгкой, заученной гордостью. – И да. Дар. Проснулся.

– И тебя сразу сюда? Без подготовки? – Курата свистнула. – Жёстко. У нас тут даже у самых знатных отпрысков лет по пять уходит на домашнее обучение, прежде чем их допустят до экзамена. Ты вообще представляешь, что тебя ждёт?

– Мне… объяснили, – уклончиво сказала Рин, принимаясь расстёгивать пряжки на сундуке. Ей не хотелось обсуждать своё невежество.

– Наверняка объяснили, – фыркнула Курата.

Она присела на корточки рядом с сундуком, когда Рин его открыла.

– О, а что это у тебя тут? Можно?

Не дожидаясь ответа, она запустила руку внутрь и вытащила тяжёлый свитер из грубой шерсти, выкрашенный в тёмно-синий цвет с традиционным северным орнаментом.

– Боги, он же колючий! И он в два раза толще моего плаща! И ты в этом ходила? – Она приложила свитер к щеке и скривилась. – Определённо, колючий. Красиво, но… зачем? У вас там и правда так холодно?

– Летом – нет, – ответила Рин, пытаясь отобрать свитер. – Но зима долгая. И тёмная.

– Зима, – снова произнесла Курата с придыханием, будто это было какое-то мифическое существо. – У нас зима – это два месяца дождей. Скукотища. А это что? – её взгляд упал на аккуратно свёрнутый меховой пояс с серебряной пряжкой.

– Пояс. Для платья.

– Меховой? Для платья? – Курата покачала головой. – Удивительно. А это? – она потянулась к небольшому деревянному ящичку с замысловатой резьбой.

– Не трогай! – Рин сказала это резче, чем планировала, и хлопнула крышкой сундука, едва не прищемив Курате пальцы.

В комнате повисла неловкая пауза. Курата отдернула руку и медленно выпрямилась. Её лицо стало серьёзным.

– Ладно, ладно, не трогаю. Секретики. Понятно.

– Просто… личные вещи, – смущённо пробормотала Рин.

– Ясно. Ну, как знаешь. – Курата отошла к своей кровати и снова плюхнулась на неё, взяв свиток. Но теперь она не читала, а просто перебирала край пальцами. Тишина стала густой и некомфортной.

Её нарушил громкий хохот, донёсшийся из коридора. Чей-то возбуждённый голос что-то доказывал, и ему в ответ раздался весёлый, узнаваемый басок Кесто.

– …да я тебе в трёх словах объясню всю их «великую» стратегию! Там всегда либо они, либо мы! Никакой изворотливости…

Голоса удалялись. Похоже, Кесто уже нашёл общий язык с тем самым пафосным Лореном. Или затеял спор о вековой военной тактике. Рин вздохнула. Ему всегда было так легко.

Курата подняла глаза от свитка.

– Это твой друг? Тот, с…?

– Попутчик, – поправила Рин. – Его лошадь украли. Он попросился подвезти.

– Попутчик с живой тенью, – Курата усмехнулась. – Ну, скучно тут точно не будет. Я такую магию вижу впервые. Очень увлекательно…

Она снова замолчала, давая Рин закончить обустройство. Та не спеша разложила свои немногочисленные вещи по шкафу, стараясь не смотреть в сторону соседки. Чувство неуместности накрывало её с новой силой. Эта девочка была как с другой планеты: энергичная, уверенная, знающая себе цену. Она здесь дома. А Рин была чужой. Вещью, которую привезли с далёкого, дикого севера словно для изучения под увеличительными линзами.

Разобрав вещи, она подошла к окну. Глухая стена напротив действительно не предлагала никакого вида, лишь кусочек неба, окрашенного в цвета вечерней зари. Не в бледные, растянутые тона севера, а в густые, насыщенные – алые, персиковые, лиловые. И уже на темнеющей синеве проступали чужие созвездия, которых она не знала.

Она услышала, как за её спиной Курата встала.

– Ладно, я пойду, разведаю, где тут кормят и не ядовито ли оно. Составишь мне компанию? Или ты… ещё акклиматизируешься?

– Я позже, – тихо сказала Рин, не оборачиваясь. – Спасибо.

– Как знаешь. Твой ключ – вот тут, на гвоздике. – Послышались шаги, скрип открывающейся двери, и затем тихий щелчок.

Рин закрыла глаза. Наконец-то тишина. Тяжёлая, каменная, давящая тишина южной ночи. Она потянулась к своему сундуку, отодвинула сложенную одежду и нащупала на самом дне шкатулку.

Она открыла её. В сгущающихся сумерках тускло блеснул обсидиановый клинок. Клятвенный нож. Его рукоять была вырезана из оленьего рога, на ней – герб её рода, который уже никто здесь не узнает. Он был холодным на ощупь. Таким холодным, каким не был уже давно. Таким холодным, как далёкий дом.

Она сжала его в ладони, чувствуя, как боль от острых граней приносит странное утешение. За окном запели какие-то ночные птицы, незнакомым, тревожным напевом.

Шум в коридоре за стеной нарастал, сливаясь в ровный, нетерпеливый гул. Явно пришло время ужина. Рин ещё секунду постояла у окна, сжимая в ладони холодный обсидиановый клинок, потом резко, будто отдернув руку от огня, сунула его обратно в шкатулку и захлопнула крышку. Личные вещи. Секретики.

Она с силой потянула на себя ручку сундука, отыскала на дне самое лёгкое, что у не было – платье из грубого, но тонкого льна серого цвета, без единого намёка на орнамент. Северная практичность, доведённая до аскетизма. Она быстро переоделась, с наслаждением сбросив тяжёлый, пропахший потом плащ и одежду. Прохладный камень пола приятно охладил босые ноги, перед тем как она запрыгнула обратно в туфли. Сверток с тёплыми вещами она затолкала в глубь шкафа, подальше от любопытных глаз. Потом, уже у выхода, вспомнила про ключ. Медный, холодный брелок висел на гвоздике, как и сказала Курата. Рин сняла его, сжала в кулаке и вышла в коридор.

Трапезная оказалась огромным, сводчатым залом, гул от которого бил в уши за мгновение до того, как ты в него входил. Воздух был густым и влажным, пропахшим десятками незнакомых специй, жареным мясом, чем-то сладким и терпким. Рин на мгновение остановилась на пороге, оглушенная звуками. Сотни людей сидели за длинными деревянными столами, ели, спорили, смеялись. Слуги с подносами ловко лавировали между ними.

Она уже готова была повернуть назад, предпочтя голод этой какофонии, когда услышала собственное имя, пробившееся через шум.

– Тороко! Эй! Тащи сюда свои кости, а то слопают всё!

Кесто сидел за одним из столов неподалёку от возвышения, где размещались преподаватели и кураторы. Он размахивал рукой, а рядом с ним, с несколько ошарашенным видом, сидел тот самый Лорен – стройный юноша с аккуратно подстриженными каштановыми волосами и умными, но очень уставшими глазами. Место напротив них было свободным.

Рин, краснея под десятками случайных взглядов, пробралась к ним, стараясь не задеть никого бёдрами.

– Вот и моя вторая половинка, – объявил Кесто Лорену, когда Рин опустилась на скамью. – Айрин, знакомься, Лорен. Он тут на неделю дольше нас. Оказалось, мы с ним почти соседи по степи! Его род кочует всего в паре недель пути от моих сородичей. Мир тесен, а?

Лорен вежливо кивнул, на его лице мелькнула слабая улыбка.

– Кесто уже успел рассказать мне о вашем… интересном путешествии. Добро пожаловать на юг, Айрин.

– Только не пугай её, Лорен, она и так вся напряжённая, как струна, – фыркнул Кесто и потянулся к огромному блюду в центре стола, с которого исходил пряный аромат. – Ты такое видела когда-нибудь? Это жареный перепел в каких-то ягодах. Или это не ягоды? Лорен, что это?

– Это, коллега, перепел в гранатовом соусе с имбирём и перцем чили, – ответил Лорен с лёгкой усмешкой. – И да, он очень острый. Не рекомендую налегать, если не привыкли.

– Острый? – Кесто нахально ухмыльнулся. – У нас младенцам соску в перце обмакивают. Смотри.

Он отломил кусок и отправил в рот. На секунду его самоуверенность дрогнула, глаза округлились, но он мужественно прожевал и сглотнул, лишь слегка покраснев.

– Да, – хрипло выдохнул он. – Островато. Но съедобно.

Рин робко потянулась к другому блюду – какой-то светло-зелёной похлёбке с плавающими лепестками. Она зачерпнула немного. На вкус это было похоже на огурец, смешанный с мятой и чем-то металлическим. Странно, но не отвратительно.

– А это что? – спросила она у Лорена, чувствуя себя полной дурой.

– Суп из дынной груши с мятой и серебрянкой, – охотно пояснил тот. – Для свежести. Вполне безопасно.

Она кивнула и принялась есть, стараясь не привлекать внимания. Но это было невозможно. Её бледная кожа, простые одежды и потерянный вид выделяли её на фоне ярких, уверенных в себе южан. Она ловила на себе взгляды – любопытные, оценивающие, пару раз откровенно презрительные. Шёпоток за соседним столом был отчётливо слышен:

– Смотри, это те самые северяне? Та, что с холодным взглядом? Говорят, у неё дар аж пяти поколений…

– Вид у неё, как у мокрой курицы. Ничего особенного.

– А тот, с тенью? Видели? Жуть просто…

Кесто, кажется, не обращал внимания или делал вид. Он вовсю расспрашивал Лорена о распорядке дня, о преподавателях, о тонкостях местной политики. Лорен отвечал обстоятельно, но без особого энтузиазма, словно сам был не уверен, о чём говорит.

В этот момент с возвышения донёсся хорошо поставленный голос. Он говорил не громко, но не услышать его было невозможно.

– Иртра, твои дикие котята уже освоились? Смотрю, даже вилками пробуют пользоваться. Прогресс налицо.

Рин подняла глаза вправо. За столом напротив сидел Иртра. Рядом с ним, развалившись в кресле с чашей вина в руке, сидел другой молодой человек – красивый, с острыми чертами лица и длинными тёмными волосами, собранными в хвост. Его одежда была богаче, чем у Иртры, а взгляд – более ядовитым.

Иртра не отрывался от своей тарелки с фруктами.

– Удивительно, Элиан, нас всех с детства учили, что с наступлением темноты обычно ужинают, а не ведут беседы. Твои подопечные, как и ты, предпочитают поститься? Или ты их так запугал своими речами о великом наследии твоего рода, что у них аппетит пропал?

Элиан скривил губы.

– Мои подопечные знают своё место и правила приличия. Они не озираются по сторонам, как испуганные суслики. Но, конечно, тебе виднее. Тебе всегда нравилось… приручать дикое. – Он бросил многозначительный взгляд в сторону Рин и Кесто.

– Приручать – скучно, – парировал Иртра, наконец подняв на него взгляд. Его глаза были спокойны. – Интереснее изучать. Находить новые пути. Но чтобы найти что-то новое, нужно иметь смелость выйти за пределы своих владений и не облажаться. Как дела у твоего отца с той самой пашней на спорных землях? До сих пор судится?

Элиан отхлебнул вина.

– Не всем дано довольствоваться ролью наставника для убогих, Ро Май. Некоторым уготована более высокая судьба.

– Судьба редко советуется с нами, прежде чем что-то уготовить, – заметил Иртра с лёгкой, почти невидимой улыбкой. – Иногда она подкидывает сюрпризы. Например, тебе на прошлой неделе на учениях. Ты так уверенно повёл кавалерию в лобовую, а она угодила прямиком в болото, которое ты же и должен был разведать? Высокая судьба, говоришь? Похоже, она любит пониже опускать некоторых.

Элиан поставил чашу на стол. Иртра жестом подозвал слугу и что-то тихо спросил о десерте, демонстративно прекращая разговор.

Рин наблюдала за этим обменом колкостями, затаив дыхание. Это была не грубая перепалка, а изящный, отточенный поединок на лезвиях. Иртра не защищал их. Он даже не смотрел в их сторону. Но и себя поставить в неловкое положение он не дал.

– Боги, – тихо прошептал Лорен. – Они всегда так?

– Да уж, – Кесто усмехнулся, явно получая удовольствие от зрелища. – Я бы уже на втором слове дал этому высокородному недотёпе в морду.

Рин ничего не сказала. Она чувствовала себя именно тем «испуганным сусликом». Её горло пересохло от нервного напряжения и острой пищи. Она потянулась к высокому глиняному кувшину с водой, стоявшему рядом с Лореном. Тот в это время что-то оживлённо рассказывал Кесто, и его локоть нечаянно оказался на пути. Рин задела кувшин. Время замедлилось.

Она внутренне сжалась, ожидая грохота, брызг и нового витка позора. Но грохота не последовало. Кувшин дрогнул, качнулся… и завис. На мгновение, на одно короткое-короткое биение сердца, он замер в воздухе под самым острым углом, будто врезавшись в невидимую стену. Вода внутри даже не колыхнулась. Рин застыла, сама не понимая, что произошло. А потом связь оборвалась. Кувшин с грохотом рухнул на бок, и холодная вода хлынула на пол, забрызгав её подол и ноги Лорена.

– Чёрт! – вскрикнул тот, отшатываясь.

– Вот это точность, – рассмеялся Кесто. – Прямо в цель.

Рин, пунцовая от стыда, стала лихорадочно собирать льняной салфеткой разлитую воду, бормоча извинения. Лорен, морщась, хлюпал сандалиями.

Шум вокруг на секунду стих, несколько человек обернулись, но, увидев банальную неловкость, потеряли интерес. Никто не видел того мига невесомости. Никто, кроме одного человека.

На возвышении, за своим столом, сидел пожилой мужчина с аккуратной седой бородкой и внимательными, пронзительными глазами цвета старого ореха. Мастер Ворин. Он не ел, а лишь медленно пил свой чай, наблюдая за залом. Его взгляд скользнул по перевернутому кувшину, по смущённой Рин, задержался на ней на долю секунды дольше, чем у всех остальных. В его глазах не было ни осуждения, ни насмешки. Был лишь холодный, аналитический интерес.

Он отставил чашу, взял лежащий рядом тонкий стилус и аккуратно, без всякой суеты, сделал небольшую пометку на пергаменте, лежавшем перед ним. Затем откинулся на спинку кресла и снова уставился в пространство, будто разгадывая сложную головоломку. Его лицо не выражало ровным счётом ничего.

Рин, всё ещё дрожа, вытерла последние капли с каменного пола. Лорен уже успокоился и даже пытался её подбодрить. Кесто предлагал ей попробовать «того самого перепела».

Глава 2

Зал для лекций, который Иртра накануне скучно назвал «Аудиторией Первых Истин», был полон. Сотни новичков сидели на каменных скамьях, расположенных амфитеатром вокруг центральной платформы. Воздух гудел от сдержанных разговоров, нервного смеха, шепота. Солнечный свет, проходящий через витражные окна-соты, бросал на пол причудливые разноцветные блики, но не мог рассеять атмосферу напряжённого ожидания.

Рин сидела рядом с Кесто, втиснувшись в середину ряда. Её ладони были влажными, она вытирала их о грубый лён своего платья. Завтра всё должно было начаться по-настоящему.

Тишина наступила внезапно и абсолютно. Не потому, что кто-то её потребовал, а потому, что на платформу поднялся Мастер Ворин.

Он был невысок, сухопар, с лицом, изрезанным морщинами-иероглифами прошлого опыта. Его седая борода была подстрижена с математической точностью, а одежда – простой, но безупречной. Он не смотрел на студентов, а обводил взглядом что-то в воздухе перед собой, будто перечитывая невидимый конспект.

– Устав Дома вы прочли, – начал он без преамбул. Его голос был негромким, но каждое слово, отточенное и ясное, долетало до самого дальнего угла зала. – Теоретические основы манипуляции, я уверен, многим из вас знакомы с детства. Сегодня мы перейдём к практике. Вернее, к её первому и ключевому рубежу.

Он сделал паузу, наконец опустив взгляд на аудиторию. Его глаза, цвета тёмного ореха, казались, видели каждого в отдельности.

– Сила, – произнёс он, и слово повисло в воздухе, – это сырьё. Дар – это инструмент. Бездумное применение того и другого есть не искусство, а вандализм. Мощный выброс энергии может снести стену. Искусный – может найти трещину в её фундаменте и обойтись меньшими усилиями. Вы здесь, чтобы научиться искусству. Тонкости. Контролю.

Он медленно прошёлся по краю платформы.

– Контроль начинается с малого. С самого малого. С того, что меньше пылинки. Для этого и существует Испытание Пылью.

Слуги внесли и установили в центре зала несколько массивных треног. На каждой покоилась идеально гладкая хрустальная сфера размером с человеческую голову. Внутри них, словно живые, клубились и переливались облакамельчайшей серебристой пыли. Они двигались в бешеном, хаотическом танце, сталкивались, разлетались, не подчиняясь никакому видимому порядку.

– Частицы архаической пыли, – пояснил Ворин, подходя к одной из сфер и проводя рукой по её поверхности, – пребывают в состоянии перманентного возбуждения. Их движение – и есть квинтэссенция хаоса, чистый шум. Ваша задача – усмирить этот хаос. Успокоить его. Добиться полной и абсолютной неподвижности.

По залу пронёсся вздох. Кто-то уверенно ухмыльнулся, кто-то побледнел.

– Запомните, – голос Ворина зазвучал твёрже, – сила здесь вторична. Можно обладать мощью, способной перевернуть землю, и не суметь остановить пылинку. Ключ – не в давлении. Не в грубой силе. Ключ – в чувстве. В умении услышать ритм этого хаоса и… убедить его замедлиться. Воля, направленная внутрь, а не наружу. Понимание, а не принуждение.

Рин сглотнула комок в горле. Её собственный дар, тот самый холодный клубок в груди, всегда ощущался как что-то монолитное, цельное. Как ледяная глыба. Его можно было выбросить вперёд, обрушить… но не расплескать на миллион крошечных частиц и уж тем более не уговорить их вести себя тихо. Контроль. Именно этого у неё и не было. Некому было научить.

– Для наглядности, – Ворин кивнул одному из старших студентов, стоявших у стен.

Вперёд вышел Иртра. Его лицо было спокойно и сосредоточенно. Он подошёл к одной из сфер, самой большой, где пыль металась с особой яростью. Он не стал принимать эффектную позу, не делал сложных пассов руками. Он просто положил ладони на хрусталь и уставился внутрь, слегка склонив голову, будто прислушиваясь.

Прошло несколько секунд. Бешеная пляска пыли не менялась. Кто-то из студентов уже начал перешёптываться, но замолк под тяжёлым взглядом Ворина.

И тогда движение внутри сферы начало замедляться. Не резко, а плавно, естественно, как будто усталый вихрь теряет силы. Частицы перестали сталкиваться, их траектории вытягивались, превращались в медленные, ленивые спирали. Ещё мгновение – и они замерли. Полностью. Абсолютно. В сфере висела неподвижная, идеально однородная серебристая дымка. Тишина в зале стала оглушительной.

Иртра убрал руки и отошёл, не выражая ни гордости, ни усилия. Просто констатация факта.

Ворин кивнул, удовлетворённо.

– Идеальный контроль. Воля, применённая точечно, к каждой частице в отдельности и ко всем сразу. Без насилия. Без остатка.

За ним последовали демонстрации других кураторов. Девушка с зелёными глазами добилась неподвижности чуть быстрее, но пыль в её сфере замерла не идеально ровным облаком, а скорее роем застывших в воздухе точек. Другой юноша, коренастый и хмурый, делал это дольше, и на его лбу выступил пот. Результат был тот же.

Рин смотрела на это, и сердце уходило в пятки. Они делали это так… легко. Так естественно. Как дыхание.

– Боги, – прошептала она сама себе, но услышал Кесто.

– Что? Выглядит несложно, – он небрежно махнул рукой. – Просто уговорить песок уснуть. А, Тень?

Он похлопал по воздуху рядом с собой, где его тень колыхалась чуть интенсивнее, чем у других. Тень, кажется, кивнул. Рин лишь покачала головой. Уговорить? У неё не было никаких козырей в рукаве. Только тихий, всепоглощающий ужас и ледяная глыба, готовая рухнуть и всё разрушить.

Мастер Ворин снова вышел вперёд.

– Испытание начнётся завтра, на рассвете. Каждый из вас подойдёт к своей сфере. Результат определит вашу Когорту. Помните: не сила, а контроль. Не грубая мощь, а воля и тонкость. Не скорость, а результат.

Он обвёл зал своим пронзительным взглядом.

– Кто не справится – не будет зачислен. Дом Первого Шепота не тратит ресурсы на безнадёжных. На сегодня всё.

Он развернулся и вышел. Лекция была окончена. Студенты начали шумно подниматься, обсуждая увиденное, хвастаясь или делясь страхами.

Рин осталась, вжавшись в каменное сиденье. В ушах гудело. Перед глазами стояла идеально неподвижная пыль в сфере Иртры и её собственная, дикая, неконтролируемая сила.

«Верой и честью», – прошептала она про себя, но на этот раз слова звучали как насмешка. Какой службы мог ждать от неё Король Севера, если она не справится с горстью пыли?

Кесто уже встал, потягиваясь.

– Ну что, Северянка? Пора бы подкрепиться перед завтрашним подвигом. Двигайся, а то опоздаем на обед, и Лорен всё слопает.

Он тронул её за плечо. Рин вздрогнула и медленно поднялась. Ноги были ватными. Она была в панике. Глубокой, леденящей и абсолютно беспросветной.

Рассвет застал Рин врасплох, казалось, она не сомкнула глаз и на минуту. В ушах всё ещё стоял мерный, гипнотизирующий гул лекционного зала и низкий, неумолимый голос Мастера Ворина: «Кто не справится – не будет зачислен». Эти слова выжигали в мозгу всё остальное, оставляя лишь холодный, тяжёлый ком страха под ложечкой.

Она механически надела своё серое платье, попыталась пригладить непослушные светлые волосы и вышла в коридор. Там уже толпились другие новички. Кесто ждал её, наслаждаясь солнцем.

– Ну что, героическая наследница, готова усыплять пылинки? – он щурился, и его тень, короткая и густая, лениво вихлялась у его ног.

– Я готова провалиться сквозь землю, – честно призналась Рин.

– Не лучший план.

По пути к Аудитории они наткнулись на Лорена. Юноша выглядел бледнее обычного, нервно перебирая какие-то чётки.

– Вы готовы? – спросил он, пытаясь казаться невозмутимым.

– Готов к чему? К успеху? Всегда, – флегматично ответил Кесто.

– Я серьёзно. Сегодня определяют наши Когорты. Это… всё.

Рин посмотрела на него с немым вопросом. Лорен, увидев её непонимание, с некоторым удивлением объяснил:

– Ты не прочитала Устав?

– Мы говорим на одном языке, но пишем по-разному. Я не поняла и половины, – честно призналась Рин, тупя взгляд.

– Свинец, Бронза, Сталь, Мифрил. Четыре ступени. В Свинце – основы, чёрная работа, общая теория. Туда попадает большинство. Подняться выше можно, но для этого нужно сдать переходный экзамен, а он… сложный. Очень. Большинство так и остаются в Бронзе до конца обучения. Сильных рода, вроде… – он кивнул в сторону, где у входа в Аудиторию стоял Иртра, окружённый другими кураторами, – этих, как я понял, особо не оценивают – сразу определяют в Сталь. У них у всех частные репетиторы с младенчества. А Мифрил… – Лорен почти благоговейно понизил голос. – Говорят, там всего несколько человек на весь Дом. Те, кто видит саму ткань мироздания.

– А зачем тогда этот экзамен, если всё и так предопределено? – спросила Рин, и её голос прозвучал резче, чем она хотела.

Лорен пожал плечами.

– Чтобы найти алмазы в грубой породе. Раз в десятилетие кто-то из низших родов проявляет неожиданную силу и попадает в Сталь. Дом дорожит такими кадрами. Ну, и чтобы отсеять совсем уж безнадёжных.

– Вдохновляюще, – буркнул Кесто. – Значит, главное – не оказаться в подвале этой пирамиды. Понял, принял.

В Аудитории царила гробовая тишина. Сферы стояли на своих местах, и пыль внутри них бушевала. Мастер Ворин был на своём месте. Рядом с ним, по стенам, выстроились кураторы. Среди них был Элиан. Он, непринуждённо облокотившись о колонну, с лёгкой, язвительной усмешкой наблюдал за новичками, время от времени перебрасываясь тихими репликами с другими наставниками.

Испытание началось. Первые студенты подходили к сферам. Результаты были предсказуемыми. Дети знатных родов, с годами подготовки, справлялись увереннее и попадали в Бронзу, а то и в Сталь. Остальные с трудом добивались минимального результата, получая клеймо Свинца, или проваливались.

– Следующая, Курата Ро Май, – объявил слуга.

Курата вышла вперёд. Она бросила брату вызывающий взгляд и без лишних церемоний опустила ладони на сферу.

Она не спешила. Её лицо стало серьёзным, сосредоточенным. Рин видела, как яростный вихрь внутри сферы начал менять структуру. Частицы стали двигаться по невидимым орбитам, образуя сложные паттерны. Постепенно движение замедлялось, и через несколько минут пыль замерла, образуя плотный, зернистый шар.

Ворин наблюдал, склонив голову набок.

– Мощно, но грубовато. Давление, а не филигранность. Когорта Бронзы.

Курата скривила губы, явно ожидая большего, но кивнула и отошла. Элиан с другого конца зала лениво похлопал в ладоши, его смешок отчётливо прозвенел в тишине. Иртра не среагировал.

Испытание тянулось мучительно долго. Рин чувствовала, как её тошнит. Они все были такими разными, но каждый знал свой путь. У каждого был метод. А у неё был только страх.

– Следующий, Кесто Маро!

Кесто потянулся и неспешной, раскачивающейся походкой направился к свободной сфере. Его тень, удлиняясь, поползла за ним по полу.

– Ну что, песок, посмотрим, что ты умеешь, – произнёс он, обращаясь к сфере.

Он не стал концентрироваться. Он просто упёр руки в боки и уставился на бушующую внутри пыль. Прошла минута. Ничего.

– Время, испытуемый, – сухо напомнил слуга.

– Терпение, друг, терпение, – отмахнулся Кесто. – Всё имеет свой ритм. Не правда ли? —последние слова он произнёс тише, обращаясь не то к себе, не то к своей тени.

И тень откликнулась. Она не просто зашевелилась – она пришла в движение, оторвавшись от пола и поднявшись по его ноге и спине, чтобы обвить его плечо тёмным, неосязаемым шлейфом. В зале кто-то ахнул. Даже на лице Элиана исчезла усмешка.

Кесто что-то прошептал, наклонив голову к своему плечу. Его губы шевелились беззвучно.

И тогда частицы в сфере вздрогнули. Их хаотичный танец преобразился. Они стали выстраиваться в чёткие, геометрические линии, складываться в сложные, витиеватые узоры, похожие на древние кочевые татуировки. Пыль нарисовала в воздухе сферы символ. И замерла.

В зале повисла абсолютная тишина. Все взгляды были прикованы к странному северянину и его неестественной тени.

Ворин не выразил удивления. Его лицо оставалось непроницаемым, но губы слегка поджались, будто он почувствовал скверный запах. Он смотрел на Кесто с холодным, аналитическим презрением.

– Результат достигнут, – произнёс он, и его голос был ледяным. – Нечестивым методом. Грязно. Но формально – эффективно. Когорта Стали.

По залу прокатился гул. «Грязно». Это слово повисло в воздухе, ядовитое и уничижительное. Кесто, казалось, не слышал или не придал ему значения. Он лишь широко ухмыльнулся, его тень сползла обратно на пол, приняв свои обычные очертания. Он поклонился с какой-то диковатой, кочевой грацией и направился обратно, возвращаясь к Рин.

– Не волнуйся, Северянка, – бросил он ей мимоходом.

Рин кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Её очередь приближалась. Сердце колотилось где-то в горле. Она видела мастерство, она видела грубую силу, а теперь увидела нечто «грязное», что всё же сработало. Но у неё не было ничего. Ни метода, ни силы, которую можно было бы назвать хоть как-то. Только эта всепоглощающая тишина внутри, которую она так боялась выпустить наружу.

Слуга занёс перо над свитком.

– Следующая, Айрин Тороко.

Имя, прозвучавшее в гробовой тишине зала, ударило по Рин, как пощечина. Казалось, весь воздух разом закончился. Ноги стали ватными, не слушались. Кесто, стоявший рядом, толкнул её легонько в плечо.

– Давай, Северянка.

Она кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Шаг за шагом, как на эшафот, она двинулась к свободной сфере. Хрусталь был холодным и идеально гладким под её вспотевшими пальцами. Внутри бушевал ад. Мириады серебристых частиц неслись, сталкивались, рождая новые вихри, слепые и яростные. Они были воплощением всего, что она ненавидела и боялась здесь, – этого шума, этой чуждой, кипящей жизни, этого хаоса, в котором тонула её собственная, тихая и холодная сущность.

Она сжала веки, пытаясь сосредоточиться. «Сильно захотеть», – прошептала она себе. Она сгребла в кулак всю свою силу, весь тот сгусток ледяного ужаса, что сидел в груди, и попыталась обрушить его внутрь сферы. Замрите!

Эффект был обратным. Частицы, будто испуганные её грубым вторжением, взбесились ещё сильнее. Они закрутились в настоящем урагане, блестящем и неистовом. Из зала донёсся сдержанный смешок. Ей было всё равно.

Паника, чёрная и липкая, подступила к горлу. Она проиграет. Её вышвырнут отсюда. Она опозорит свой род, свой долг, свою клятву. Слёзы жгли глаза, но она сжала зубы. Нет. Только не это.

И тогда, в самом отчаянии, случилось странное. Её собственное дыхание, сдавленное и частое, вдруг стало для неё единственной точкой опоры. Звук вдоха и выдоха. Тишина между ними. Та самая тишина, что царила в снегах её дома, когда мир замирал, завороженный морозом и белизной. Не мёртвая, а… ожидающая. Полная скрытой мощи покоя.

Она перестала бороться. Перестала «хотеть». Она просто слушала. Слушала безумный танец пыли и искала в нём… ничего. Она искала ту самую тишину.

И проецировала её вовнутрь.

Это не было силой. Это было намерением. Желанием, чтобы всё просто… прекратилось. Устало. Уснуло. Её сознание не давило и не формировало узоры. Оно медленно, неумолимо заполняло сферу беззвучным, леденящим приказом: Успокойся.

Она даже не поняла, что произошло. Бешено несущиеся частицы вдруг резко, будто наткнувшись на невидимую стену, дёрнулись и… рухнули. Все разом. Как подкошенные. Не замедляясь, не образуя красивых картин. Они просто упали на дно сферы мёртвым, неподвижным, серым слоем. Как пепел.

Тишина в зале стала абсолютной. Ни смешков, ни шёпота.

Рин открыла глаза. И увидела своё творение. Это не было изящным замершим облаком Иртры. Это было похоже на неудачу. На смерть. Она не усмирила хаос. Она его убила.

Сердце упало. Она отвела взгляд, ожидая насмешек, свиста, приказа убраться прочь.

Мастер Ворин медленно подошёл к сфере. Он склонил голову, изучая мёртвый слой пыли. Он не касался хрусталя, лишь водил пальцем в сантиметре от поверхности, будто ощущая что-то невидимое. Его лицо оставалось непроницаемым, но губы слегка поджались. Он выпрямился и обвёл зал ледяным взглядом.

– Заменить сферу, – его голос прозвучал металлически чётко. – Эта более не пригодна. Первичная пустота. Полное подавление вибраций.

Слуги тут же бросились исполнять приказ. Ворин повернулся к Рин. В его глазах не было ни осуждения, ни одобрения. Был холодный, всепоглощающий интерес. Как у учёного, нашедшего новый, опасный и необъяснимый вид плесени.

– Движение прекращено, – констатировал он, обращаясь к писцу. – Результат достигнут. Когорта Свинца.

В зале выдохнули. Послышался сдержанный гул. Но для Рин эти слова прозвучали как хор богов. Когорта Свинца. Не «изгнать», не «не справилась». Она сделала это! Пусть уродливо, пусть странно, пусть это выглядело как катастрофа, но она сделала это! Волна такого сильного, такого всепоглощающего облегчения накатила на неё, что она едва не засмеялась вслух. Ужас и стыд отступили, смытые чистым, ярким чувством победы.

Она кивнула Ворину, уже не избегая его взгляда, и пошла обратно на своё место, чувствуя, как дрожь в ногах сменяется лёгкостью.

Кесто встретил её широкими, искренне изумлёнными глазами.

– Вот это да, Тороко! Я ожидал чего угодно, но не этого! Кто мне по дороге все уши прожужжал, что не умеет колдовать? Ты их не остановила, ты их… выключила! Как будто рубильник щёлкнула! Это же гениально!

– Это ужасно, – выдохнула она, но на её губах играла улыбка облегчения. – Он сказал – «первичная пустота». Я убила её.

– Да кто вообще считает эти сферы? – отмахнулся Кесто. – Главное – ты прошла! Свинец? Да плевать! Ты остаёшься! А я уж думал, мне одному тут скучать с этими вышколенными южанами.

Он хлопнул её по спине так, что она кашлянула. Рин не стала его останавливать. Она сжала кулаки, всё ещё чувствуя прилив адреналина. Она сделала это. Она не опозорилась. Ну, почти. Она осталась.

С другого конца зала на неё смотрел Иртра. Его лицо было, как всегда, непроницаемой маской. Но в его глазах, тёмных и пристальных, читалось нечто иное, чем у Ворина. Не научный интерес. А стратегическая оценка. Расчёт. Как будто он увидел не неудачницу, а странное, непредсказуемое оружие. И пересчитывал все варианты развития событий.

Он медленно отвел взгляд. Но Рин успела это поймать. И её улыбка немного потухла.

Глава 3

Колокол, возвестивший начало трудового дня, прозвучал для Когорты Свинца на час раньше, чем для всех остальных. Его звон был глухим, железным, без малейшей магической вибрации, просто кусок металла, бьющий о металл.

Рин уже стояла в строю. Воздух в служебном дворике, куда сгоняли «свинцовых», был густым от известковой пыли и запаха пота. Надзиратель, тощий мужчина с вечно поджатыми губами, выкрикивал задания, тыча палкой в спины замешкавшихся.

– Тороко! Канал энергопотока в Западном крыле. Засор. Очистить. Инструменты у сторожа. Остальные – за мной!

Канал оказался узкой расщелиной в основании старой кладки. Сторож, угрюмый старик, молча сунул ей в руки скребок на длинной ручке, щетку с жесткой щетиной и деревянное ведро с густой, пахнущей щелочью жижей.

Рин спустилась вниз по скобам. Пространство было тесным, сырым и душным. Стены покрывал липкий, маслянистый налет – побочный продукт столетий магической циркуляции, смешанный с обычной грязью. Она уперлась плечом в холодный камень и принялась работать.

Скребок со скрежетом сдирал черную массу. Это была тяжелая, монотонная работа, но Рин не роптала. На севере она и не такое делала – чистила стойла от наледи и не только, вытаскивала из сугробов замерзшие тюки с сеном, часами могла ковырять ломом мерзлую землю. Физический труд не пугал ее и не унижал сам по себе. Унижало другое.

Снаружи, совсем близко, послышались шаги и оживленные голоса. Группа студентов из Стали, возвращавшихся с практикума, остановилась буквально в паре метров от решетки канала.

– …значит, вектор нужно направлять не против течения, а перпендикулярно, создавая торсионный вихрь, – раздался знакомый насмешливый голос. Элиан.

– Но это требует колоссальной точности. Проще гасить импульсом, – возразил кто-то.

– «Проще» – удел Бронзы, дорогой. Мы же здесь для искусства, не так ли?

Рин замерла, прижавшись к влажной стене, стараясь не производить ни звука. Она не хотела, чтобы ее увидели. Не из-за стыда за работу, а из-за оскорбительного любопытства в их глазах, как будто она диковинное животное, занятое своим нелепым трудом.

Но Элиан уже заметил движение в глубине ниши. Он сделал несколько шагов и присел на корточки, заглядывая внутрь. Его взгляд скользнул по ведру со шламом, по ее заляпанной одежде, по скребку в ее руках.

– Ах, наш северный алмаз в грубой оправе, – произнес он без тени насмешки в голосе, с холодной, почти научной вежливостью, от которой становилось еще горше. – Осваиваешь азы теургии? Интересно, на севере чистка канализационных стоков тоже считается магическим ритуалом?

Его спутники сдержанно захихикали. Рин чувствовала, как горит лицо. Она промолчала, стиснув зубы. Любой ответ стал бы лишь поводом для дальнейших насмешек.

– Элиан, ты заблудился? – раздался другой голос, резкий и нетерпеливый. Это была Курата. Она подошла, оттеснив одного из его приятелей, и встала между ним и решеткой, спиной к Рин, словно заслоняя ее. – Твои рассуждения о торсионных вихрях уже всем набили оскомину. Иди, продемонстрируй свое искусство на практике, а не пустословь.

– Курата, милая, я просто проявляю участие к усердию наших младших товарищей, – парировал Элиан, но в его глазах мелькнуло раздражение.

– Участие в усердие – это когда ты сам берешь в руки скребок, а не когда ты стоишь над другим и чешешь языком, – огрызнулась она. – Или в твоем роду считают, что наблюдение за физическим трудом развивает интеллект?

Элиан фыркнул, но отступил. Её удар пришелся в больное место – вечные претензии его рода к недостатку «практических достижений».

– Как скажешь, Ро Май. Не буду мешать… процессу познания.

Он с напускной небрежностью повернулся и ушел, увлекая за собой свиту. Курата проводила его взглядом, полным презрения, потом на мгновение обернулась к Рин.

– Не обращай внимания. Он как гнилой зуб – ноет, по поводу и без. Эй, старик! – крикнула она сторожу. – Дашь ей зачарованный скребок? Или ты тут всю магию для себя экономишь?

Сторож что-то пробурчал себе под нос, но поковылял к сараю.

Курата присела на корточки, понизив голос.

– Слушай, тут есть трюк. Не маши скребком как лопатой. Видишь, налет отслаивается пластами? Поддень край и веди вдоль потока, по резьбе камня. И щелочь эту не лей просто так, она разъедает все подряд. Капни немного на щетку и три круговыми движениями. Силы больно не прикладывай, а то канал протрешь до дыр. Они тут старые.

Рин кивнула, удивленная не столько советом, сколько тем, кто его дал. Не из жалости, а скорее из солидарности против общего раздражителя в лице Элиана.

– Спасибо, – хрипло выдохнула она.

– Не за что. Мне его лицо противно, – Курата встала, отряхнула руки. – И вообще, Иртра сказал присматривать. Хотя он, конечно, считает, что ты должна сама во всем разбираться. «Правила есть правила. Каждый на своем месте». – Она передразнила брата с такой язвительностью, что Рин едва улыбнулась. – Ладно, не задерживайся. Эта жижа воняет ужасно.

Совет действительно помог. Работа пошла быстрее и легче. Остаток дня Рин провела, перенося тяжелые рулоны старых чертежей из сырого подвала в сушильную печь. Это была изматывающая, монотонная работа, от которой ныли спина и руки. Она видела, как мимо проносились студенты высших когорт, их свитки грациозно парили в воздухе следом за ними. Никто не смотрел на нее свысока. На нее просто не смотрели. Она была частью ландшафта, обслуживающим персоналом.

По дороге в общежитие, промозглой служебной тропой, она столкнулась с Иртрой. Он шел один, углубленный в изучение светящегося шара, плывущего перед ним на уровне глаз. Он не заметил ее, а она не стала привлекать внимания, прижавшись к стене, чтобы пропустить его. Он прошел, не подняв головы, погруженный в свои стратегии и расчеты. «Каждый на своем месте». Его место было там, в мире сложных абстракций. Ее – здесь, в мире физического труда.

Когда она наконец добралась до своей кельи, то рухнула на кровать, не в силах сделать ни шагу больше. Все тело гудело от усталости, пальцы плохо разгибались, а в ноздрях стоял едкий запах щелочи и старой пыли.

– Боги, от тебя разит как от чистильщика труб, – раздался из угла голос Кураты. Она сидела за своим столом, разбирая какие-то сложные схемы. – Умыться не судьба?

– Позже, – простонала Рин в подушку. – Сначала я умру. Ненадолго.

Курата фыркнула, потом встала, порылась в своем сундуке и швырнула что-то на кровать Рин. То была маленькая баночка из темного стекла.

– На, натри спину. Отец заставляет брать с собой эту дрянь в любую поездку, говорит, для связок полезно. А то ходить будешь, как старуха, скрипя всеми частями тела. Мне не надо.

Рин с трудом приподнялась и взяла баночку.

Она посмотрела на Курату. Та уже снова сидела над своими схемами, демонстративно уставившись в них, уголок ее рта чуть подрагивал от напряжения.

Рин открыла баночку. Пахло мятой и чем-то горьким. Она набрала немного мази на пальцы и принялась втирать ее в затекшее плечо. Средство оказалось волшебным – почти сразу почувствовалась приятная прохлада, и боль начала отступать.

Она сидела так несколько минут, слушая, как скрипит перо Кураты по бумаге. В комнате пахло не только ею, но и дорогими чернилами, и легкими духами соседки. Два мира. Два места. Но в этой тишине, в этом жесте – пусть и сделанном с ворчанием и отговорками – была некая новая, хрупкая нить. Не дружба. Пока еще нет. Но что-то, что было гораздо ценнее простой жалости.

Прошло несколько дней физического труда, который стирал руки в кровь и отзывался ноющей болью в мышцах по ночам. Три дня запаха щёлочи и старой пыли, въдавшейся в кожу и волосы. Три дня унизительного ощущения себя частью пейзажа, невидимой слугой, на которую смотрят лишь затем, чтобы отдать приказ или указать на недостаточно чисто выскобленный угол.

Но эти три дня также принесли и слабое, едва заметное привыкание. Рин уже знала, где взять самый острый скребок, знала, что старый сторож благоволит к молчаливым и быстрым работникам и может выдать зачарованную тряпку, которая сама собирает пыль. Она даже смирилась с тем, что от неё пахнет химикатами – Курата, морщась, бросила ей на кровать мешочек с ароматными сушёными травами, велев класть его в сундук с одеждой.

И вот настал день очередной общей лекции. Рин, отбыв утреннюю повинность, поспешила в аудиторию. Она снова заняла место на задней скамье, в тени у стены, стараясь быть незаметной. Воздух в зале гудел от разговоров, но уже не казался ей таким враждебным – просто шумной рекой, в которой она была тихой заводью.

Её взгляд скользнул по рядам. Впереди, среди других «стальных», сидел Кесто. Он что-то оживлённо обсуждал со своим соседом, жестикулируя, и его тень на стене повторяла движения с небольшой задержкой, словно ленивое эхо. Вдруг он обернулся, просканировал взглядом задние ряды, нашёл её и широко, по-дружески ухмыльнулся, помахав рукой. Несколько голов из когорты Стали обернулись, чтобы посмотреть, кому это он машет. Рин коротко кивнула ему в ответ. Было странно и немного приятно, что он её заметил.

Тишина воцарилась сама собой, когда на кафедру поднялся Иртра. Перед ним лежал один-единственный листок с тезисами. Он обвёл зал спокойным, оценивающим взглядом, который, казалось, фиксировал уровень подготовки и внимания каждого.

– Базовые принципы манипуляции, – начал он без преамбул. Его голос, низкий и ровный, не нуждался в повышении, чтобы заполнить пространство. – Многие из вас считают, что уже освоили их. Вы ошибаетесь. Вы освоили применение силы. Как кузнец осваивает молот. Но искусство – не в силе удара, а в том, чтобы почувствовать металл, его структуру, его сопротивление.

Он сделал паузу, дав словам улечься.

– Ваш дар – не молот. Это… свет. Представьте луч солнца, падающий через линзу. Рассеянный, он греет. Сфокусированный в точку – прожигает. Большинство из вас бьёт по миру рассеянным светом, тратя девять частей силы впустую, чтобы одна часть сделала работу. Задача – научиться фокусировать луч. Всегда.

Он поднял руку. На его ладони возникло крошечное сияние, похожее на светлячка. Оно было ярким, но не слепило.

– Воля. Не желание. Не эмоция. Воля – это решение, облечённое в энергию. Вы не «хотите», чтобы частица двигалась. Вы принимаете решение о её движении и направляете на это решение всю силу своего намерения. Без сомнений. Без остатка.

Сияние на его ладони начало менять форму, вытягиваясь в тончайшую, ослепительно яркую нить. Она была тоньше волоса, но от неё исходила такая концентрация энергии, что по коже у Рин побежали мурашки.

– Вот он. Сфокусированный луч. Игла, а не дубина. Ей можно аккуратно разделять ткань реальности, не рвя её. Большинство проблем с контролем происходят оттого, что вы пытаетесь дубиной вышивать гладью.

В зале послышались сдержанные смешки. Даже некоторые «стальные» улыбнулись. Иртра не улыбался. Он был серьёзен и сосредоточен, как хирург, объясняющий ход операции.

– На Испытании Пылью вы должны были найти этот луч внутри себя. Успокоить хаос – значит не подавить его грубой силой, а найти резонанс. Услышать ритм движения каждой частицы и… предложить ей иной, более спокойный ритм. Убедить, а не заставить.

Рин слушала, затаив дыхание. Каждое его слово било точно в цель. Она вспоминала свою сферу, тот мёртвый, безжизненный слой на дне. Она не находила резонанса. Она не убеждала. Она обрушила на хаос всю свою ледяную глыбу, просто желая, чтобы он прекратился. Она использовала дубину.

Лекция продолжалась. Иртра говорил о векторах приложения силы, о минимальном необходимом усилии, об экономии воли. Он объяснял сложнейшие концепции простыми, ясными аналогиями. Это был не сухой пересказ теории, а живое, практическое руководство. Рин ловила каждое слово, чувствуя, как в голове выстраивается какая-то новая, доселе невидимая структура. Она всё делала не так. Совсем не так.

Когда прозвенел звонок, означающий конец занятия, она какое-то время сидела неподвижно, пока другие студенты шумно расходились. Её ум был переполнен, перегружен информацией, но одно желание гнало её вперёд. Она должна была спросить.

Набравшись смелости, она подошла к кафедре, где Иртра перечитывал свой листок с тезисами. Он заметил её приближение и поднял на неё взгляд. Его лицо не выражало ни удивления, ни раздражения – лишь ожидание.

– Наставник Ро Май, – начала она, запинаясь. – Я хотела спросить… об Испытании.

Он кивнул, давая ей продолжить.

– Вы говорили об убеждении. О резонансе. Но я… я не смогла этого сделать. Я просто… заставила их остановиться. Все разом. Мастер Ворин назвал это «первичной пустотой». Что это значит?

Иртра отложил листок в сторону и полностью развернулся к ней, скрестив руки на груди. Его тёмные глаза изучали её с холодной, беспристрастной интенсивностью.

– Это значит именно то, что ты и описала, Тороко. Ты не нашла резонанс. Ты не убедила. Ты подавила. Грубой силой воли ты погасила не только движение, но и саму потенцию к движению в этих частицах. Ты не усыпила хаос. Ты убила его.

Его слова были точными и острыми, как лезвие. В них не было злорадства, лишь безжалостная ясность. От этого было ещё больнее.

– Но… результат был достигнут, – слабо возразила она, чувствуя, как горит лицо.

– Результат – да, – согласился он. – Но искусство – нет. В Доме Первого Шепота мы ценим жизнь. Всю жизнь. Даже жизнь слепого, бессознательного движения. Мы учимся направлять её, а не уничтожать. То, что ты сделала… – он слегка помедлил, подбирая слово, – это вандализм. Эффективный, но всё же вандализм. Трата силы там, где можно было обойтись тонкостью.

Рин опустила глаза. Всё её облегчение от того, что её не выгнали, испарилось, сменившись горьким осознанием своей неумелости.

– Меня… некому было учить, – тихо сказала она.

– Я знаю, – его голос не смягчился. – Но это объяснение, а не оправдание. Теперь ты здесь. И тебе есть над чем работать. Начни с основ. Слушай. Не дави. Пытайся почувствовать, а не сломать. Воля – это луч, а не кувалда. Запомни это.

Он взял свой листок и развернулся, чтобы уйти. Его лекция для неё была окончена.

– Спасибо, – пробормотала она ему в спину.

Он не обернулся, лишь слегка кивнул, уже погружаясь в собственные мысли. Рин осталась стоять у пустой кафедры, в опустевшем зале.

Она не просто была неумехой. Она была варваром, грубо ломающим то, к чему другие подходили с изяществом. Но впервые с момента прибытия сюда у неё появилось чёткое понимание, что именно она делала не так. И это было началом. Горьким, унизительным, но началом.

Она посмотрела на свои руки – всё ещё красные от щёлочи и мозолистые. Руки, которые сегодня чистили трубы, а завтра, возможно, научатся держать иглу.

***

Солнце стояло в зените, выжигая последние следы утренней прохлады. Воздух в садах Дома был густым и сладким, пропитанным ароматом незнакомых цветов. Рин сидела на парапете разрушенного фонтана под палящими лучами, будто надеясь, что они прожгут её насквозь и выжгут наружу всю досаду.

Перед ней на камнях лежала обычная веточка. Она вглядывалась в неё до боли в глазах, пытаясь сделать то, о чём говорил Иртра. Сфокусировать луч. Иглу. Она представляла себе тончайший шип льда, сконцентрированную волю, готовую пронзить древесину. Внутри всё сжималось в тугой, холодный узел. Но стоило ей попытаться направить эту энергию наружу, как узел расползался в бесформенную, неуправляемую дрожь. Веточка просто лежала там, безразличная и глухая к её усилиям.

– Опять бьешься головой о стену? – раздался знакомый голос.

Кесто стоял неподалеку, прислонившись к стволу серебристого дерева. Его тень сегодня была спокойной, почти обычной.

– Он говорит – «игла», – сквозь зубы процедила Рин, не отрывая взгляда от ветки. – А у меня выходит только дубина. Тяжелая, неуклюжая, которая годится лишь для того, чтобы всё крушить.

– Может, потому что ты не для тонкой работы создана? – предположил он, подходя ближе. – Слушай, я тут подумал. Сидишь ты в своей Когорте Свинца, тебя учат, как всех, по общим лекалам. Может, тебе просто не тот учебник выдали?

Рин наконец подняла на него глаза.

– Что ты имеешь в виду?

– Имею в виду, что у меня, как у блестящего представителя Когорты Стали, – он самодовольно выпятил грудь, – есть доступ туда, куда тебя с твоим Свинцом не пустят. В библиотеку моей Когорты. Там есть всякие древние манускрипты, не только эти скучные учебники, по которым нас всех мучают. Может, глянешь на свою силу под другим углом.

Он говорил это с такой невинной бравадой, что у Рин возникли подозрения.

– Кесто, ты что, предлагаешь украсть манускрипты из главной библиотеки Дома?

– Ты что! – он сделал шокированное лицо, но глаза хитро щурились. – Я уже… временно позаимствовал их для благого дела просвещения. Одному старосте библиотеки, большому любителю северного фольклора, вдруг нестерпимо захотелось услышать настоящую историю о Ледяном Змее из уст очевидца. Ну, я и рассказал. А пока он слушал, раскрыв рот, я и прихватил кое-что на пробу. Не самые ценные фолианты, не волнуйся. Основы основ. Но изложенные не так занудно.

Он скинул с плеча небольшой холщовый мешок и вытащил оттуда несколько потрепанных свитков.

Рин посмотрела на них, потом на Кесто, испытывая смесь благодарности и тревоги.

– Если нас поймают…

– Меня – может быть. Тебя – нет. Ты вообще при чём? Ты нашла их валяющимися в саду. Невинная жертва моих козней. Садись, – он плюхнулся на парапет и разложил свитки перед ней.

Рин нерешительно присела рядом. Она развернула один из свитков. Схемы, символы, строки на языке, который казался ей столь же чужим, как южное наречие. Она ждала озарения, но чувствовала лишь нарастающую растерянность.

– Я ничего не понимаю, – призналась она. – Это как… как пытаться прочесть танец падающих снежинок. Все узоры разные, и смысла в них нет.

Кесто фыркнул.

– Потому что это и есть танец снежинок, только описанный сухим языком этих… вычислителей. Смотри. Они всё пытаются разложить по полочкам, измерить, подвести под правила. А сила – она живая. Особенно твоя. Она не хочет вписываться в их схемы.

Он отодвинул свиток в сторону.

– Забудь их чертежи. Я тебе по-своему объясню. По-северному. Видишь вон того коня? – Он кивнул в сторону дальнего пастбища, где паслись дворовые лошади. – Попробуй подойти к дикому жеребцу и надеть на него узду силой. Что получится?

– Ничего хорошего, – ответила Рин.

– Верно. А теперь представь, что твой дар – это такой же дикий конь. Он сильный, своенравный, он не знает поводьев. Ты не можешь его сломать. Ты можешь только приручить. Подойти осторожно, дать понять, что ты не враг. Понять, чего он хочет.

– И чего же он хочет? – скептически спросила Рин.

– Хочет быть тем, кто он есть. Холодным. Сильным. Неукротимым. Он не хочет быть иглой. Он хочет быть… ну… бураном. Но буран можно направить. Не силой, а пониманием. Ты не заставляешь ветер дуть, ты просто ставишь парус.

Рин закрыла глаза, пытаясь представить. Не иглу, не луч. А тот самый холодный вихрь внутри себя. Она не пыталась его сжать или сфокусировать. Она просто позволила ему быть. Ощутила его мощь, его дикий, неструктурированный порыв. И попыталась… «поговорить» с ним. Не приказать, а предложить.

Она открыла глаза и посмотрела на свою руку. Ничего. Ни инея, ни намёка на холод. Только знакомая, глухая стена внутри.

– Не получается! – вырвалось у неё, и в голосе прозвучала отчаянная злость. Она сжала кулаки, готовая отшвырнуть эти дурацкие свитки. – Он не хочет! Он не слушает! Может, Иртра прав? Может, это и есть грубая сила, неспособная ни на что, кроме разрушения? Недостойная этого места?

Её голос дрогнул. Она отвернулась, сжимая веки.

Кесто помолчал, глядя на нее. Потом тихо рассмеялся.

– Рин, самая грубая сила – это вот. – Он легонько ткнул ее своим кулаком в плечо. – Им можно лупить по головам. А твой дар… Ты же видела, что он может. Он остановил движение. Полностью. Начисто. Это не грубость. Это… абсолютная точность. Толькопока что точность кувалды, а не резца. Надо просто найти иной подход.

Он собрал свитки и сунул их обратно в мешок, протянув его Рин.

– Держи. Спрячь под кроватью. Листай, когда выдастся свободная минута. Мало ли, может, какие-то их закорючки всё-таки дадут тебе идею. – Он встал и потянулся. – А я, пожалуй, пойду. Наслаждаюсь гостеприимством южан, пока есть возможность. Скоро, глядишь, и свалю отсюда. Надоели мне их правила, их чопорность. То ли дело в степи…

Он не договорил, махнул рукой и зашагал прочь, насвистывая ту самую тоскливую, знакомую мелодию. Его тень поплелась за ним, на мгновение обернувшись к Рин и сделав нечто, отдалённо напоминающее ободряющий жест.

Рин осталась сидеть с холщовым мешком на коленях. Она засунула руку внутрь, ощущая шершавую поверхность пергамента. Чужие знания. Чужой язык. Возможно, бесполезные слова Кесто засели в голове. «Не игла, а буран». «Не сломать, а направить».

Она разжала кулак и посмотрела на свою ладонь. Пустую. Никакого чуда не произошло. Но внутри, в глубине, тот самый «дикий конь» словно насторожился, прислушиваясь к новым для себя словам. Приручить его казалось невозможным. Но, может, можно было попробовать оседлать?

Глава 4

Воздух в одной из многочисленных арочных галерей Дома Первого Шепота наконец-то остыл после дневного зноя. Рин возвращалась с очередной смены, волоча ноги и ощущая подошвами каждую неровность отполированного камня под ногами. Её путь лежал через тихий, мощеный плиткой внутренний дворик «Сада Размышлений» – места, где обычно собирались студенты старших когорт, чтобы отдохнуть или пообщаться.

Сегодня дворик не был пустым. В центре, под сенью огромного дерева с причудливо изогнутыми, почти чёрными ветвями и кроной из мелких листьев, отливавших в темноте серебром (здесь его называли «призрачная ива», как она позже узнала от Кураты), стоял низкий столик из тёмного, отполированного до зеркального блеска дерева. Вокруг него, замерши в почтительном отдалении, теснился десяток зрителей. Два юноши сидели друг напротив друга на простых каменных скамьях, их лица были серьёзны и сосредоточенны.

Рин замедлила шаг, наткнувшись на эту сцену. Она узнала обоих. Иртра Ро Май сидел с идеально прямой спиной, его пальцы были сцеплены перед собой, а взгляд, тяжёлый и неподвижный, был прикован к поверхности стола. Напротив него, откинувшись на спинку скамьи с показной, чуть утрированной небрежностью, восседал Элиан. На его губах играла привычная надменная усмешка, но по едва заметному напряжению в плечах Рин поняла – он настороже.

Её взгляд скользнул к самому столу. Его поверхность была покрыта тонким, ровным слоем мелкого, тёмного песка. Но песок этот жил своей собственной жизнью. Он медленно перетекал, образуя крошечные холмы, ложбины, русла несуществующих рек. На этом меняющемся ландшафте были расставлены фигуры. Они были вырезаны из разных материалов – матового обсидиана, пористого туфа, отполированного мрамора, причудливо изогнутого корня. Они не походили на людей или животных – это были абстрактные формы: закрученные спирали, острые клинья, сферы с шероховатой поверхностью.

Ход, судя по всему, был за Иртрой. Он не спешил. Его рука лежала на краю стола, пальцы расслаблены. Казалось, он просто дышит. Но Рин завороженно наблюдала, как под фигурой Иртры – обсидиановым клином – песок сам собой уплотнился, образовав твердую дорожку. Фигура не двигалась – двигалась под ней земля. Клин плавно съехал на новую позицию, заняв господствующую высоту.

– Всегда один и тот же метод, Ро Май. Укрепляешься, занимаешь высоту. Предсказуемо и скучно, – фыркнул Элиан.

Его пальцы скользнули по столу. Песок вокруг его фигуры – скрученного сучка – взметнулся вихрем, умчав ее в стремительном броске через все поле. Вихрь рассеялся, и фигура Элиана угрожающе нависла в тылу у одной из мраморных сфер Иртры.

– А это уже интереснее, – в голосе Элиана прозвучало самодовольство.

Иртра не удостоил угрозу взглядом. Его пальцы едва заметно дрогнули у другой своей фигуры. Песок под «Вихрем» Элиана резко осел, уплотнился и покрылся инеем. Фигура застыла на месте, будто вмёрзшая в лёд.

– Ошибочный расчёт, – тихо произнёс Иртра. Его голос был ровным, без злорадства. – Ты потратил импульс на скорость, но забыл про контроль над точкой опоры.

Усмешка Элиана сползла. Он нахмурился, его пальцы сжались в кулак, но он тут же заставил их расслабиться.

– Удачный трюк, – сквозь зубы признал он. – Но это всего лишь задержка. Всё равно вырвусь.

–Любая задержка – это потеря темпа, – парировал Иртра. – А темп – это всё.

Его взгляд снова пробежал по полю. Он не смотрел на отдельные фигуры, он видел всю картину целиком – меняющийся рельеф, потенциал каждой позиции. Его палец снова едва заметно дрогнул. На другом фланге песок под одной из его фигур – спиралью из туфа – вдруг ушёл из-под неё, обнажив гладкую каменную основу стола. Фигура не упала. Напротив, она словно бы «вросла» в открывшийся камень, и от неё по поверхности стола побежала тонкая, едва заметная трещина – словно прожилка – по направлению к другой фигуре Элиана. Та фигура, что-то похожее на ключ из полированного камня, слегка накренилась, будто почва под ней стала зыбкой.

Рин, завороженная, следила за его руками. Они не метались, не суетились. Каждое движение было минимальным, точным и решающим. Он не тратил силы на показные эффекты, не устраивал песчаных бурь. Он менял сам ландшафт, подстраивая его под себя с тихой, неумолимой уверенностью. В его игре была страшная, математическая красота. Он не атаковал фигуры противника – он лишал их основы, делал их беспомощными, заставлял Элиана постоянно тушить пожары на собственной территории.

Элиан пытался отвечать. Его стиль был иным – ярким, агрессивным, основанным на внезапных и эффектных манёврах. Он заставлял песок вздыматься волнами, опрокидывать фигуры, создавать мгновенные барьеры. Но против холодной, отполированной до бритвенной остроты логики Иртры это работало плохо. Каждая его атака захлёбывалась, каждый манёвр предугадывался и парировался с минимальными усилиями. Иртра не защищался – он просто делал следующий шаг там, где противник его не ждал.

Прошло ещё несколько минут. Поле постепенно превращалось в крепость Иртры. Его фигуры стояли на твёрдой, незыблемой почве, контролируя ключевые точки. Фигуры Элиана были оттеснены на окраины, стояли на зыбком песке или были заблокированы. Одна из них, которую он пытался спасти очередным вихрем, была захвачена внезапно поднявшейся песчаной волной и полностью засыпана.

Элиан замер, его лицо стало каменным. Он смотрел на поле, на свою последнюю, самую ценную фигуру – «Сердце», как услышала Рин, из тёмного дерева, – которая была окружена со всех сторон. Он мог сделать ещё ход, но это было уже унизительно. Он резким, почти яростным жестом провёл ладонью над столом, сметая мелкие песчинки с его края.

– Кончено, – выдохнул он, откидываясь назад. Его усмешка вернулась, но теперь она была напряжённой, натянутой. – Поздравляю. Холодный расчёт и твёрдая земля под ногами снова победили. Как всегда.

Он поднял на Иртру взгляд, и в его глазах, тёмных и блестящих, плясали злые, завистливые искорки.

– Интересно, что будет, когда тебе придётся играть на зыбком песке? Когда твои просчитанные ходы перестанут работать, а камень под твоими ногами поплывёт? Мир ведь не всегда подчиняется твоим идеальным схемам, Ро Май.

Он говорил тихо, но его слова висели в вечернем воздухе, густые и ядовитые.

Иртра наконец оторвал взгляд от стола. Он посмотрел на Элиана, и в его глазах не было ни торжества, ни гнева. Была лёгкая, почти неуловимая усталость.

– Мир подчиняется законам, Элиан. Просто не все их знают. Или предпочитают игнорировать, надеясь на эффектный порыв.

Он встал, кивнул головой в знак того, что партия завершена. Его движения были плавными, экономичными. Он не стал смотреть на поверженного соперника, его взгляд скользнул по лицам зрителей, на секунду задержался на Рин, стоявшей в тени арки, и прошёл дальше, не выразив ни малейшего удивления от её присутствия. Затем он развернулся и неторопливой, уверенной походкой направился прочь, растворяясь в вечерних сумерках галереи.

Элиан ещё секунду сидел, глядя ему вслед, его пальцы нервно барабанили по каменной скамье. Потом он фыркнул, отвлёкся на чью-то шутку из толпы зрителей, снова надев маску беззаботного циника, которому всё нипочём.

***

Прошло несколько недель с той вечерней игры в Саду Размышлений. Жизнь в Доме Первого Шепота вошла в свою колею – рутинную, предсказуемую и чётко разделённую на «до» и «после» колокольных звонов. Для Рин это означало бесконечные физические работы с утра и редкие, драгоценные часы учёбы днём.

Однажды после лекции Иртры по основам фокусировки воли, где он с присущей ему холодной ясностью разбирал частые ошибки, Рин, набравшись смелости, задержалась. Она подошла к кафедре, где он собирал свои записи.

– Наставник Ро Май? Можно вопрос?

Иртра поднял на неё взгляд, не выражая ни удивления, ни раздражения. Просто ожидание.

– Говорите, Тороко.

– Вы говорили о воле как о решении, а не о желании. Но как отличить одно от другого? Как я могу быть уверена, что не просто «хочу», а именно «решаю»?

Иртра отложил свиток. Его ответ был таким же точным и лишённым эмоций, как и его лекция.

– Желание эмоционально и неустойчиво. Решение – это констатация факта, не требующая эмоциональной подпитки. Вы не «хотите, чтобы чаша поднялась». Вы констатируете: «чаша поднимется». И воля исполняет. Вся сложность в том, чтобы ваше подсознание поверило в эту констатацию так же беспрекословно, как и сознание. У вас на Севере, насколько я понимаю, больше ценится прямое действие. Здесь – чистота намерения. Тренируйтесь. Начинайте с малого. Не с чаши, а с пылинки. Решите, что конкретная пылинка сместится на миллиметр влево. Не желайте этого. Просто примите решение.

Он сказал это ровным, наставляющим тоном, которым мог бы объяснять что угодно – от принципов магии до правил чистки сапог. Таким же тоном он ответил бы на вопрос любого другого студента из его группы. Рин кивнула, поблагодарила и отошла, унося в голове чёткую инструкцию.

Тогда ей и в голову не могло прийти, что этот краткий, сугубо учебный диалог кто-то заметит и придаст ему значение.

Спустя несколько дней она впервые ощутила на себе странные взгляды. Не открытую враждебность, а скорее любопытство, смешанное с намёком на брезгливость. В столовой, когда она проходила с подносом, парочка студентов из Бронзы вдруг замолчала и отвернулась, делая вид, что увлечена беседой. В библиотеке, куда она пришла с разрешения дежурного наставника подшить несколько старых фолиантов (работа для Свинца), молодой человек из Стали с явной неохотой подвинулся, давая ей место у стола, будто боясь случайного прикосновения.

Слухи росли как грибы после дождя – тихо, исподволь, не имея одного источника. Они были обрывочны и противоречивы, но сходились в одном – фигуре Айрин Тороко.

Сперва она не придавала значения обрывкам фраз: «…с ним разговаривала после лекции…», «…а он уделил ей время…», «…не спускает с неё глаз…». Потом формулировки стали смелее: «Говорят, он сам вызвался быть её персональным наставником, хотя она в Свинце!», «Видела, как он ей карту показывал? Точно что-то между ними есть!», «Северянка его какими-то чарами опутала, иначе зачем ему возиться с этой мышкой?»

Однажды, возвращаясь с уборки в оранжерее, Рин услышала это в самой неприкрытой форме. Из-за угла, заросшего диким виноградом, доносились сдавленные смешки.

– …ничего не понимаю! Ну, бледная, неказистая, магии толком не знает. И вдруг – наш великий Ро Май пал к её ногам!

– Ты слишком драматизируешь, Гарн. Он просто куратор, выполняет обязанности.

– Обязанности? – фыркнул первый голос, который Рин распознала как принадлежащий одному из постоянных спутников Элиана. – Спроси у любого другого новичка из его группы – он с ними после лекций беседует? Нет. Им он раздаёт задания и отправляет восвояси. А этой… северной ведьме… уделяет личное внимание. Это неспроста. Должно быть, она его чем-то приворожила. У них на Севере, говорят, с тёмными чарами не церемонятся.

Рин остановилась, будто наткнувшись на невидимую стену. Кровь ударила в лицо. Не от страха, а от возмущения. Это было настолько глупо, настолько нелепо и… унизительно. Её упорный, хоть и неуклюжий труд, её попытки хоть как-то вписаться в этот чужой мир – всё это сводилось к сплетне о каком-то мнимом «привороте». И главное – это бросало тень и на Иртру, выставляя его этаким глупцом, обведённым вокруг пальца простушкой-северянкой.

Она развернулась и пошла другой дорогой, в ушах звенела тишина, а внутри всё закипало от неправедной обиды. Это была не просто ложь. Это было обесценивание всего, чего она пыталась достичь здесь.

В своей келье она застала Курату, которая что-то яростно чертила на пергаменте, сгорбившись над столом.

– Снова эти идиотские каналы реагентов, – бросила та ей через плечо, не отрываясь от работы. – Лорен всё перепутал, теперь мне всё пересчитывать. Ненавижу цифры.

Рин молча подошла к своей кровати и села, уставившись в стену.

– Эй, с тобой чего? – Курата наконец отвлеклась, заметив её выражение лица. – Опять заставили отскабливать что-то в десятый раз?

– Нет, – тихо ответила Рин. Она не хотела жаловаться, звучать слабой. Но горечь переполняла её. – Просто… надоело.

– Что надоело? Говори давай, а то я сейчас сама додумывать начну, а у меня это плохо получается.

Рин глубоко вздохнула.

– Надоело, что на меня смотрят как на диковинного зверя. Или как на… я не знаю… какую-то интриганку.

Курата отложила стилус.

– Опять кто-то что-то ляпнул? Не обращай внимания. Здесь все только и делают, что друг на друга косо смотрят. У нас тут скучно, развлечений мало, вот и сплетничают.

– Это не просто сплетни, – с вызовом сказала Рин, впервые за долгое время повысив голос на соседку. – Они говорят, что я… что я Иртру какими-то северными чарами приворожила! Что он из-за этого мне внимание уделяет!

В комнате повисла тишина. Курата уставилась на неё, её глаза поначалу округлились от непонимания, а потом сузились, наполняясь совсем иным, холодным огнём.

– Что? – произнесла она тихо, и в этом одном слове прозвучала сталь. – Кто это сказал?

– Да все уже говорят! – взорвалась Рин. – Я слышала, как тот приятель Элиана, Гарн, так и сказал – «северная ведьма»! Они думают, что он ко мне не как куратор относится, а… иначе! Это же смешно! И глупо! И… – она замолчала, не в силах подобрать слов.

Курата медленно поднялась. Её лицо стало маской холодного, безудержного гнева.

– Ах, вот как, – прошипела она. – Гарн. Птицелицый Фенн, я не сомневаюсь, тоже в деле. – Она начала мерно шагать по комнате, как тигр в клетке. – Элиан. Это его работа. Стопроцентно.

– Но при чём тут он? – не поняла Рин.

– При том, что он ненавидит моего брата, – отрезала Курата. – Он всегда его ненавидел. Иртра умнее, сильнее, его род древнее. Иртра всегда его на всех фронтах обходит. И Элиан ищет любую возможность, чтобы уколоть, исподволь навредить, бросить тень на его репутацию.

Она резко остановилась перед Рин.

– Ты – идеальная мишень. Новая, чужая, неопытная. И Иртра – твой куратор. Он к тебе не лучше и не хуже, чем к другим новичкам своей группы. Он просто… педантично выполняет свою работу. Но для таких, как Элиан, сам факт, что Иртра тратит на тебя время – а он тратит его на всех, кто задаёт вопросы после лекций! – это уже повод для спекуляций. Они не могут напасть на него прямо, вот и бьют по тем, кто рядом. Чтобы опорочить его, выставить его непрофессионалом, который поддался на какие-то чары. Это грязно. Это подло. И это очень на Элиана похоже.

Её объяснение было логичным и жёстким. В нём не было и намёка на то, что Иртра к Рин как-то по-особенному относится. Всё сводилось к холодному расчёту и политическим игрищам. И от этого, как ни странно, Рин стало немного спокойнее. Это была не правда о ней или об Иртре. Это была просто игра.

– Но почему я? – всё же спросила она. – Почему не кто-то ещё?

– Потому что ты не ответишь, – прямо сказала Курата. – Потому что ты не пойдёшь к нему жаловаться. Потому что ты не знаешь местных правил и не имеешь здесь веса. Ты удобна. Всё просто.

Она снова заходила, но теперь её гнев приобрёл целенаправленный, сконцентрированный характер.

– Но они не учли одного. Что я этого терпеть не стану. Мне претит эта подлая, закулисная возня. Я ненавижу, когда бьют ниже пояса. Или используют для своих целей тех, кто не может дать сдачи. – Она выпрямилась. – Ладно. Хватит это терпеть.

Она резко развернулась и вышла из кельи, хлопнув дверью.

Рин осталась сидеть на кровати, пытаясь переварить услышанное. Чувство обиды никуда не делось, но теперь оно было приглушено пониманием. Она была пешкой в чужой игре. Неприятно, но… знакомо. На Севере тоже хватало интриг, хоть и более прямолинейных.

Она не знала, сколько прошло времени, когда дверь снова распахнулась. На пороге стояла Курата. Она была слегка растрёпана, на скулах играл румянец, а глаза горели победным огнём.

– Ну, —выдохнула она.

Рин уставилась на неё.

– Что ты сделала?

– Нашла эту парочку милых болтунов в коридоре возле трапезной, – Курата вошла в комнату и с наслаждением плюхнулась на свою кровать. – При всех. Спросила, не слишком ли им жарко под их грязными намёками. Сказала, что если я ещё раз услышу хоть слово про «северных ведьм» и «привороты», я лично проверю, насколько прочны их зубы. А потом предложу им изложить свои теории насчёт методов обучения наставника Ро Мая лично Мастеру Ворину. И моему отцу. – Она довольно ухмыльнулась. – Ты бы видела их лица. Птицелицый аж позеленел. Думаю, на какое-то время их хватит.

–Ты… ты не должна была этого делать!

Курата отмахнулась с таким неподдельным, почти весёлым презрением, что Рин стало ясно – она не бросала слов на ветер.

– Со мной им не так просто справиться. Я не одна. Я – Ро Май. А это кое-что значит. Даже если я и не наследник. – Она помолчала, затем добавила уже серьёзнее: – Просто запомни, Рин. Ты здесь не одна. Да, ты чужая. Но не одна. Поняла?

Рин кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

–Спасибо, – прошептала она.

–Да ладно, – Курата снова сделала вид, что смущена. – Просто надоели эти сплетники. Теперь давай, прекрачай киснуть. И смени одежду. От тебя пахнет оранжереей и тоской. А я терпеть не могу оба этих запаха.

Рин медленно поднялась. Мир вокруг не перестал быть сложным. Но теперь у неё было знание. И яростный союзник.

***

Тишина в Галерее Предтеч была особого рода – не живой, как в библиотеке, и не мёртвой, как в склепе. Она была законсервированной, словно время здесь текло иначе, замедленное слоями пыли и забвения. Воздух пах старым камнем, сухой гнилью деревянных лесов и едва уловимым металлическим привкусом, который Рин всё чаще ассоциировала с очень старой магией. Свет проникал сюда скупо, через высокие запылённые окна-бойницы, разрисовывая на полу бледные световые прямоугольники.

Рин стояла на шаткой стремянке, механически водя скребком по стене. После вчерашнего взрыва эмоций и неожиданной защиты со стороны Кураты эта монотонность была почти благословением. Здесь не было ничьих оценивающих взглядов, только она и немые свидетельства эпохи, когда Дом только строился.

Фрески, проступавшие из-под слоёв грязи и побелки, были непохожи на те, что украшали главные залы. Ни богов, ни героев, ни эпических битв. Только строгие, лаконичные схемы: пересекающиеся линии, идеальные окружности, стрелки, указывающие направление. Похоже на чертежи гигантских, непостижимых механизмов или записи о фундаментальных законах мироздания. Сухие, лишённые всякой поэзии.

Мысли Рин лениво текли в такт движению руки, возвращаясь к вчерашнему разговору с Куратой. Этот мир был полон скрытых течений, куда более сложных, чем ей казалось вначале.

Глухой металлический звук заставил ее вздрогнуть. Скребок наткнулся на что-то твердое. Рин спустилась на пару ступеней, присмотрелась. Из-под слоя штукатурки проступала вставка из тёмного, отполированного до блеска металла, не потускневшего от времени. На его поверхности был выгравирован аскетичный символ – концентрические круги, пересечённые прямой линией. В центре – небольшая, едва заметная впадина.

Любопытство – то самое, что когда-то заставляло её разбирать старые механизмы в родовом поместье, – пересилило усталость. Она сменила скребок на мягкую кисть и принялась осторожно счищать многовековую грязь вокруг вставки. Металл был холодным на ощупь, даже сквозь ткань перчаток. Холодным и… безмолвным. Глухим. Таким же, как её собственный дар, когда он не был активен.

Безотчётно, почти не думая, она сняла перчатку и прикоснулась кончиками пальцев к гладкой поверхности. Она не пыталась ничего сделать, не направляла волю. Она просто прикоснулась, уставшая и рассеянная.

И металл ответил.

Тихий, едва слышный щелчок, больше ощущаемый подушечками пальцев, чем ушами. Символ под её пальцами дрогнул, и его линии на мгновение вспыхнули тусклым, пепельно-серебристым светом. Он был мёртвым, холодным, совсем не похожим на живое, теплое сияние магии, которое она видела у других. Это было похоже на отблеск звёздного света на лезвии ножа.

Рин отдёрнула руку, ошеломлённая. Она огляделась по сторонам – зал был пуст. Только пыль медленно кружила в узких лучах света.

Сердце заколотилось чаще. Она снова посмотрела на металлическую пластину. Свет погас. Что это было? Остаточный энергетический след? Старая защитная руна, почти иссякшая?

Осторожно, словно боясь спугнуть дикого зверя, она снова протянула руку. На этот раз она позволила тому самому внутреннему холоду, той «тишине», что жила в её груди, медленно сочиться через кончики пальцев. Она не давила, не заставляла. Она просто… прикоснулась с тем, что было её сутью.

Пластина снова отозвалась. Щелчок был чуть громче, свечение – чуть отчётливее. И тогда Рин почувствовала нечто новое. Лёгкое колебание, не в ушах, а в самом воздухе. Прямо перед ней, на участке стены, который она только что очистила, одна из каменных плит размером с ладонь бесшумно ушла внутрь. На её месте лежал небольшой, свёрнутый в плотную трубку предмет, потемневший от времени.

Рин, затаив дыхание, взяла его. Материал напоминал очень тонкую, мягко выделанную кожу, но был невероятно прочным. Развернув его, она увидела строки, начертанные серебристым, не потускневшим пигментом. Язык был древним, многие символы незнакомы, но некоторые слова угадывались. И были схемы. Простые, без излишеств.

Одна из них сразу привлекла её внимание. Она изображала хаотичное скопление точек. Рядом – второй рисунок: те же точки, но теперь между ними были прочерчены тонкие, прямые линии, соединявшие их в жёсткую, стабильную решётку. Не подавляя хаос, а накладывая на него свою собственную, неизменную структуру. Подпись, которую она с трудом разобрала, гласила: «Принцип Стабильной Решётки. Не гаси колебания. Встройся в их узлы. Воля – не сила, а константа».

Рин замерла, вглядываясь. Это был не метод, которому их обучали, он не требовал точечного контроля над каждой частицей. И не её собственное грубое подавление. Это было нечто иное. Магия не управления, а… структурного упорядочивания. Не приказ «замри», а утверждение «я есть неизменная точка, и всё выстраивается вокруг меня».

«Воля – не сила, а константа».

Слова отозвались в ней глубинным пониманием. Это отрицало всё, чему учили здесь! Иртра говорил о воле как о луче, который нужно направлять, фокусировать, прилагать усилие. Здесь же утверждалось, что воля – это просто факт. Неподвижная точка отсчёта. Не нужно ничего заставлять. Нужно просто быть этим якорем, и реальность сама подстроится.

Она быстро свернула кожаную страницу и сунула её за пазуху, под грубую ткань рабочей робы. Потом снова посмотрела на металлическую пластину. Свет погас. Она снова была просто древним артефактом.

Сердце колотилось уже не от страха, а от жгучего любопытства. Она спустилась со стремянки и медленно обошла зал, вглядываясь в другие фрески, в другие металлические вставки. Их было много. Каждая, возможно, хранила такой же ключ к забытому знанию. Знанию, которое было скрыто, замазано, объявлено устаревшим. Или опасным?

Её взгляд упал на ведро с мутной водой, на щётку, на заляпанные глиной перчатки. И её осенила простая, ироничная мысль.

Они не видели. Они просто не смотрели сюда под правильным углом.

Студенты высших когорт, эти блестящие наследники южных родов, наверняка бывали в этой галерее. Но они смотрели на эти фрески глазами, обученными современной магии. Они искали сложность, мощь, изящные формулы. Они пытались применить к этим символам свою «иглу», свой «луч», свою активную волю. А эти стены отвечали только на тишину. На пассивное, ненасильственное присутствие. На ту самую «первичную пустоту», которую с таким пренебрежением отметил Ворин.

А кто здесь был по-настоящему тих и незаметен? Кто приходил сюда не демонстрировать силу, а просто делать свою чёрную, неприметную работу?

Когорта Свинца. Невидимки Дома.

Внезапная догадка заставила её ухмыльнуться самой себе. Горьковатая, ироничная усмешка. Её низкий статус, её унизительное положение – всё это обретало новый смысл. Двери, закрытые для знатных учеников, на самом деле были для неё распахнуты. Сокровища лежали под ногами, и нужно было лишь быть достаточно незаметной, чтобы их разглядеть.

Мысль была трезвой, без намёка на пафос. «Ей просто повезло оказаться в нужном месте в нужное время и в нужном… статусе».

Она вздохнула, подобрала свой скребок и снова взобралась на стремянку. Работу нужно было закончить. Надзиратель придёт проверять. Она продолжила очистку стены, но теперь её движения были более внимательными, изучающими. Она не нашла больше скрытых ниш, но теперь видела в этих схемах не просто древние картинки, а намёки. Возможности.

Вечером, вернувшись в келью, она заперла дверь. Кураты ещё не было. Рин достала свёрток и развернула его на столе, прижав по углам чернильницей и подсвечником.

Она не испытывала восторга. Скорее осторожный, скептический интерес. Всё, что было написано на этой коже, шло вразрез с основами, которые вбивали им здесь. Это могло быть просто заблуждением древних. Или чем-то таким, что было отвергнуто за ненадобностью или опасностью.

Одна из диаграмм показывала, как создать «неподвижную точку» в центре энергетического вихря, не гася его, а становясь его центром. Другая – как направить внешнее давление вдоль линий внутренней структуры объекта, чтобы не сломать его, а усилить.

Она сидела, вглядываясь в линии, пытаясь не понять их умом, а прочувствовать. Её собственный дар, тот самый холодный, неподвижный комок внутри, отзывался на эти схемы смутным узнаванием. Это было похоже на то, как она остановила пыль в сфере, но… более утончённо. Не смерть, а абсолютный баланс.

Шаги в коридоре заставили её мгновенно свернуть манускрипт и сунуть его под тюфяк. Вошла Курата.

–Фух, – выдохнула она. – Вся шея затекла от этих свитков. Что ты такая задумчивая? Опять Элиана вспоминаешь? Не стоит он твоих нервов.

–Нет, – Рин покачала головой, делая вид, что поправляет одеяло. – Просто устала. Работа однообразная.

–Ага, понимаю, – Курата бросила на неё оценивающий взгляд, но, не обнаружив ничего подозрительного, принялась расплетать сложную причёску. – Завтра тоже будешь там же?

–Наверное, – пожала плечами Рин. – Пока всё не отскребу.

Внутри у неё всё ёкало. «Завтра». Завтра она вернётся в Галерею Предтеч. Но теперь это будет не наказание. Это будет… исследование. Она не обольщалась насчёт найденного свитка. Это была не магическая панацея, а всего лишь старый, возможно, ошибочный манускрипт. Но это было что-то. Альтернатива. И она была полна решимости проверить его на практике, тихо и незаметно, как и подобает Свинцу. Не с восторгом неофита, а с упрямой осторожностью учёного, нашедшего аномалию, которая требует изучения.

Глава 5

Атмосфера в лекционном зале была густой, как бульон, сваренный из пыли старых свитков, пота сотен учеников и невидимого напряжения, вибрирующего между каменными стенами. Но сегодня Рин дышала иначе. На её губах играла чуть заметная, сдержанная улыбка.

Утром, пока Курата ещё храпела, она украдкой опробовала один из простейших принципов из найденного свитка. Не пытаться силой унять дрожание воды в кружке, а представить себя камнем на дне ручья – неподвижным, незыблемым якорем. И невероятно – это сработало. Вода не замерла, но её поверхность стала идеально гладкой, словно отполированным обсидианом, отражая её собственное изумлённое лицо. Никакого насилия, никакой борьбы. Просто… бытие. Это был крошечный, частный триумф, но он грел её изнутри.

Сидя теперь на своей привычной скамье в задних рядах, она смотрела на студентов высших когорт и думала: а что, если бы этот потрёпанный кожаный свиток попал в руки не ей, а кому-нибудь из них? Какому-нибудь блестящему уму из Стали? Они бы наверняка превратили эти идеи в сложнейшие формулы, в новые, утончённые заклинания. Разве за все эти века никто из великих теоретиков Дома не додумался до чего-то подобного? Или додумался – и отверг как ненужный хлам?

Свиток она взяла с собой не из бравады. После находки она не могла оставить его в келье – вдруг Курата или служка во время уборки наткнётся? Носить его с собой, за поясом, под грубым платьем, казалось меньшим из зол. Он лежал теперь там, туго свёрнутым, ощутимым брусочком у кожи – постоянное напоминание о её маленькой тайне.

На кафедре стоял сам источник ортодоксии – Мастер Ворин. Его суховатый, отточенный голос рассекал воздух.

– …следовательно, стабилизация потока требует не противодействия его турбулентности, а создания контрвихря, – вещал он, водя длинным пальцем по сложной светящейся диаграмме в воздухе. – Вы гасите огонь не водой, а отсутствием воздуха. Вы усмиряете хаос, предлагая ему более совершенный порядок. Сила направляется против силы, но с превосходящей точностью и…

Рин слушала, и внутри всё замирало. Он говорил о контроле, о подавлении, о превосходстве. Да, это был более изящный метод, чем её первоначальное грубое «выключение» пыли, но суть оставалась той же: принуждение. Всегда принуждение.

А что, если он не прав?

Свиток под одеждой словно пошевелился. Сердце заколотилось у неё в груди. Вопрос родился сам собой, вырвавшись из глубин подсознания, подогретый утренним успехом. Он был рискованным, самонадеянным. Но она не могла его удержать.

Её рука поднялась над рядами голов почти сама собой.

Гул в зале не стих, но изменился. Послышались удивлённые вздохи. Поднять руку на лекции Ворина было смело. Сделать это, сидя на задних скамьях в одежде служанки, – граничило с вызовом.

Ворин, увлечённый своей мыслью, заметил движение не сразу. Его взгляд, блуждавший по потолку, медленно опустился, проплыл по рядам и наконец зацепился за её поднятую руку. Он сморщился, будто увидел насекомое, приползшее на чистый лист пергамента.

– Да? – произнёс он, и в этом одном слове прозвучала лёгкая, ледяная усталость. – У вас есть вопрос по существу материала, ученица?

Все глаза в зале устремились на Рин. Она почувствовала, как горит лицо.

– Мастер Ворин, – начала она, голос звучал хрипло. Она сглотнула, выуживая. – Вы говорите о контрвихре… о подавлении турбулентности через превосходящую силу. Но… что если… что если существует метод не противодействия, а… структурного упорядочивания?

Тишина в зале стала абсолютной.

Ворин не моргнул. Он смотрел на неё так, будто только что услышал, как статуя кашлянула.

– Структурного… упорядочивания? – повторил он, растягивая слова. – Продолжайте. Поясните свою мысль.

– Я… я имею в виду, что вместо того чтобы гасить колебания внешней силой, можно… можно стать постоянной величиной внутри системы, – она говорила, запинаясь. – Не противодействовать хаосу, а… встроиться в его узлы. Создать точку абсолютного покоя, вокруг которой поток сам стабилизируется. Без противодействия. Без траты силы на контроль.

Она замолчала. В зале кто-то сдержанно фыркнул.

Но лицо Ворина изменилось. С него исчезло выражение раздражения. Его глаза, обычно полуприкрытые, теперь были широко раскрыты и пристально смотрели на Рин.

– «Точка абсолютного покоя», – произнёс он наконец. – «Встроиться в узлы». Это… крайне специфическая терминология. Архаичная. – Он сделал паузу. – Откуда тебе известно это понятие, девочка?

Вопрос прозвучал как удар хлыста.

– Я… я прочитала, – выдохнула она, опуская глаза. – Где-то… в старой книге. Я не помню точно названия. Мне показалось это интересным…

Она солгала. И солгала неубедительно. Ворин смотрел на неё ещё несколько секунд.

– «Интересным», – повторил он. – Понятие, о котором вы говорите, относится к ранним, допарадигмальным исследованиям. Оно было отвергнуто за непрактичность. И за потенциальную опасность для оператора. Создание «неподвижной точки» требует не силы, а её полного отсутствия. Попытки практического применения… – он слегка поморщился, – …приводили к катастрофическому коллапсу сознания. Слишком легко потерять себя в этой «тишине». Мы идём более безопасным путём.

Рин слушала, и её собственный утренний опыт вступал в странное противоречие с его словами. Она не чувствовала никакого «коллапса». Наоборот, впервые за всё время чувствовала контроль – странный, пассивный, но контроль. Она не теряла себя, она… сосредотачивалась. Может, он преувеличивает? Или… или у неё просто получилось то, что не удавалось другим?

Лекция продолжилась. Рин сидела, не поднимая головы, чувствуя на себе взгляды. Она ощущала себя немного глупо, но и странно окрылённой.

Когда прозвенел звонок, она поднялась, желая поскорее уйти. Она уже почти выскользнула в проход, когда чья-то рука легла на её плечо. Прикосновение было лёгким, но твёрдым.

Рин обернулась. Перед ней стоял Иртра. Он не сидел с другими учениками – его рабочий стол стоял в стороне, под аркой, и он был завален сложными чертежами и расчётами, явно не входящими в общую программу.

– Тороко, – произнёс он ровным голосом.

– Наставник Ро Май, – пробормотала она.

– Ворин – педант, – сказал Иртра просто. – Он не любит, когда нарушают его учебный план. И когда поднимают темы, которые, по его мнению, были закрыты.

Рин молча кивнула.

– Однако, – продолжил он, и уголок его рта дрогнул в чём-то, отдалённо напоминающем усмешку, – твой вопрос был правильным. «Принцип Стабильной Решётки» – это не ересь. Это тупиковая ветвь. Опасная и сложная. Но сама по себе идея… изящна.

Он посмотрел на неё, и в его взгляде было не одобрение, а скорее оценка. Как мастер смотрит на необычный, непонятный, но потенциально полезный инструмент.

– Продолжай думать. Но будь осторожна с тем, что читаешь. Не всё, что старое, – полезно.

Он не стал ждать ответа. Кивнул коротко и пошёл прочь, назад к своим чертежам.

Рин осталась стоять на месте. Он знал название. И он не отругал её. Для него это была просто «тупиковая ветвь», любопытный артефакт истории магии. Для неё – единственная соломинка, за которую можно было ухватиться.

Она медленно пошла к выходу, её пальцы непроизвольно нащупали контур свитка под тканью. Страх сменился тихим, упрямым любопытством. Она не была гением. Но, возможно, ей просто повезло найти ключ, который не подходил ни к одной двери в этом Доме, кроме её собственной.

Тяжёлые дубовые двери аудитории с глухим стуком захлопнулись, отсекая суховатый голос Мастера Ворина. Рин сделала глубокий вдох, наслаждаясь внезапно наступившей тишиной. Воздух в галерее, пахнущий старым камнем и пылью, казался ей теперь куда более свежим, чем насыщенная напряжением атмосфера лекционного зала.

«Отвергнуто за непрактичность». «Потенциальная опасность». Слова Ворина всё ещё звенели в ушах, но теперь к ним примешивался иной, куда более приятный отзвук: «твой вопрос был правильным». Уголки её губ непроизвольно поползли вверх.

Она шла, почти не глядя по сторонам, погружённая в себя, пальцы инстинктивно нащупали сквозь грубую ткань платья твёрдый контур свёртка.

– Эй, Тороко! Стоять!

Голос, сорвавший её с небес на землю, был знакомым, полным беззаботной энергии. Из-за массивной колонны появился Кесто. Он шёл своей развалистой, покачивающейся походкой, а его тень, сегодня особенно беспокойная, растянулась за ним по полу неестественно длинным, извивающимся шлейфом.

– Ну что, еретичка? – он поравнялся с ней, заглядывая в лицо с преувеличенным восхищением. – Смотрю, жива-здорова. А я уж думал, Ворин тебя на месте казнит за подрыв основ. Так и представил: «Всем стоять! Тороко – на плаху за неортодоксальное мышление!» Уже коллапсируешь? Может, мне тебя в лазарет отнести, пока не рассыпалась в пыль? Тень как раз любит подметать.

Тень у его ног колыхнулась, будто обидевшись.

– Пока держусь, – парировала Рин. – А ты что там в своём углу делал? Я тебя видела. Ты что-то чертил с таким видом, будто Ворин читает не лекцию по магии, а рецепт приготовления жареной капусты.

– А он и читал! – воскликнул Кесто. – Скукотища смертная. Я карту новых земель нарисовал. Хочется маленькое королевство в углу пергамента. С собственными законами, чтобы не чистить каналы и не вставать по колоколу.

– И каковы же законы в этом королевстве? – поинтересовалась Рин.

– Первый и главный: все должны быть немножко ленивыми и очень-очень тихими, – немедленно ответил Кесто. – Нарушителей будем пугать внезапным появлением… ну, например, Элиана. Говорящего о торсионных вихрях.

Рин фыркнула, но имя, произнесённое в шутку, вызвало лёгкую тень на её настроении. Кесто, казалось, заметил это. Его собственная ухмылка слегка потускнела, стала более собранной.

– Кстати, о нашем общем друге, – сказал он, понизив голос, хотя вокруг никого не было. – До меня тут кое-какие слухи доползли. Дикие, смешные, конечно. Но очень упорные. Про тебя и нашего ледяного куратора.

Рин закатила глаза так сильно, что чувствовала, как напряглись мышцы.

– О, боги. Неужели эти идиотские сплетни? Думала, ты выше этого.

– Обычно – да, – кивнул он. – Но этот шепоток был особенно настойчивым. И знаешь, я считаю, что наглость нужно наказывать. Не больно, но обидно. Чтобы надолго отбить желание сплетничать.

– Кесто, нет, – взмолилась Рин, но в голосе её уже звучало скорее любопытство, чем протест.

– Всё будет чисто, элегантно и анонимно, – он подмигнул так многозначительно, что Рин не смогла сдержать улыбки. – Держи ухо востро. Скоро произойдёт нечто… забавное.

– Ты сумасшедший.

– Ты не первая, кто это говорит, – он снова широко ухмыльнулся и, насвистывая какую-то бесшабашную кочевую мелодию, зашагал прочь, его тень неуклюже поплелась за ним, на мгновение обернувшись к Рин и сделав нечто, отдалённо напоминающее весёлый салют.

***

Уже на следующее утро по Дому пополз слух. Смешной, нелепый, но цепкий. Элиан, известный своей патологической пунктуальностью, опоздал на закрытое совещание к Мастеру Ворину. Якобы все часы в его покоях таинственным образом остановились. Он ворвался в зал запыхавшийся, красный от ярости, бормоча что-то о «вредительстве». Ворин, по слухам, лишь поднял седую бровь и сухо заметил что-то насчёт важности личной организованности.

Рин, слышавшая пересуды в столовой, не сомневалась, кто стоял за этим. И её настроение улучшалось с каждой новой услышанной деталью.

Она представила эту картину: тёмная комната, спящий Элиан, и безмолвная, живая тень, осторожно останавливающая стрелки на дорогих хронометрах. Это было одновременно жутковато и гениально.

– Но он же всё равно догадается, что это ты!

– Догадается? – Кесто усмехнулся. – Конечно! Он же не тупой! Но доказать? Ни-че-го. Он может хоть потолок кусать от злости, но винить будет кого угодно – только не бедного северного кочевника, который и часы-то в глаза не видел, только солнечные да песочные.

Он говорил с таким неподдельным удовольствием, что Рин не смогла сдержать улыбки.

Их ожидания насчёт Элиана оправдались в тот же день. Рин увидела его в главной галерее уже после полудня. Он нёсся по коридору, словно пытаясь наверстать упущенное время, его лицо было искажено мрачной яростью. Его свита едва поспевала за ним.

И в этот момент из-за угла появился Кесто. Он шёл, беззаботно насвистывая, в руках у него был большой глиняный кувшин с каким-то ярко-зелёным, подозрительно липким на вид соком. Их траектории сошлись ровно в той точке, где Кесто якобы случайно оступился о неровный камень. Кувшин выскользнул из его рук и опрокинулся прямиком на безупречно белые одежды Элиана с таким всплеском, что брызги попали и на его приспешников.

На секунду воцарилась мёртвая тишина. Элиан замер, смотря на огромное, расползающееся по его груди зелёное пятно. Его лицо побелело, а затем налилось густой краской.

– Смотри у меня… – прошипел он, и его голос дрожал от сдерживаемой ярости.

– О, дружище! Прости! – воскликнул Кесто с наигранным раскаянием, его глаза при этом смеялись. – Ногу подвернул на этом проклятом камне! Вечная тут проблема! Какая досада! Хорошо, что ты так ловко управился. От пятна ни следа!

И правда – Элиан молниеносным движением руки стёр пятно магией, но унижение осталось. Оно висело в воздухе густым, невысказанным позором.

– Иди своей дорогой, Маро, – сквозь зубы выдавил Элиан.

– Как скажешь, – легко согласился Кесто. – Не хочу тебе мешать. Вижу, ты и так… не в духе. После вчерашнего-то. Отдохни, оправься.

Он развернулся и зашагал прочь. Рин видела, как Элиан смотрел ему вслед. Это был взгляд человека, который внезапно осознал, что его оппонент – опасный, непредсказуемый игрок.

Рин дождалась, пока Кесто скроется за поворотом, и двинулась вслед за ним по боковому коридору. Она нашла его в небольшой нише у окна, где он, судя по всему, уже отходил от приступа веселья.

– Ну что? – выдохнула она, подходя. – Доволен?

Он обернулся к ней, и с его лица ещё не успела сойти дикая, счастливая ухмылка.

– Доволен? Тороко, я на седьмом небе! Ты видела его лицо? Он часы починил, сок убрал, а выглядит так, будто только что проглотил ежа!

Он не смог больше сдерживаться и разразился таким громким, заразительным хохотом, что Рин, глядя на него, не выдержала и тоже рассмеялась.

– И этот твой комментарий насчёт «вчерашнего»! – всхлипывала она, держась за бок. – Он ведь понял!

– Ещё бы! – Кесто буквально задыхался от смеха. – А этот его приятель, который хихикнул! Я думал, Элиан сейчас и его магией почистит, до блеска!

Они стояли в пустом коридоре, опираясь о холодную стену и рыдая от смеха. Все напряжение последних дней выливалось в этом безудержном веселье. Кесто, окончательно выбившись из сил, прислонился к её плечу, всё ещё вздрагивая от смеха.

– Ой, не могу… – хрипел он. – Спасибо, Северянка. Я давно так не развлекался.

– Это тебе спасибо, – вытерла слезу Рин. – За стратегическое отвлечение.

– Всегда пожалуйста, – он отстранился, всё ещё ухмыляясь.

Они ещё немного постояли в успокаивающей тишине, придя в себя после приступа смеха. Слухи, Элиан, Ворин – всё это отодвинулось куда-то далеко. Здесь, в пустом коридоре, двое северян чувствовали себя неуязвимыми. По крайней мере, до следующей лекции.

Рин вытерла остатки слёз с уголков глаз, чувствуя приятную усталость в мышцах лица после неожиданного приступа веселья. Кесто, прислонившийся к стене, с гримасой отряхнул свой плащ от несуществующей пыли.

– Ладно, пора тащиться, – вздохнул он с преувеличенной скорбью. – Меня сегодня ждёт возвышенное занятие – переписывание генеалогических древ великих южных родов аж до десятого колена. Видимо, чтобы я проникся благоговением и перестал задавать неудобные вопросы.

Рин фыркнула.

– Именно! – оживился он. – Но приказ есть приказ. Наследник великого южного рода Ро Май лично проконтролирует точность моих каракуль. Видимо, у него совсем нет других дел. – Он оттолкнулся от стены. – А тебе куда?

– Архив. Пересчёт ветхих свитков про миграцию южных болотных комаров. Похоже, наша участь – скрашивать будни друг друга между утомительными рабочими часами.

– Договорились, – Кесто широко ухмыльнулся. – Тогда до завтра, Северянка. Не скучай слишком сильно.

Он развернулся и зашагал прочь, его тень на мгновение задержалась, будто кивая Рин на прощание, а затем рванулась догонять хозяина. Рин вытерла остатки слёз с уголков глаз, чувствуя незнакомое за последнее время лёгкое ощущение. Она повернулась и направилась к узкой, крутой служебной лестнице, ведущей вниз, в царство Когорты Свинца. Веселье кончилось. Впереди были часы монотонного труда.

Воздух на нижних этажах был другим – спёртым, густо пропахшим пылью веков и старой кожи. Свет был тусклым. Рин шла по знакомому коридору, её шаги отдавались глухим стуком по каменным плитам. Она уже почти дошла до массивной дубовой двери архива, как вдруг из глубокой ниши, где обычно складывали ветошь, возникла тень.

Рин вздрогнула, инстинктивно отпрянув. Фигура выпрямилась, и в скупом свете она увидела молодого человека, немногим старше её. На нём была такая же грубая, серая роба Когорты Свинца, но сидела она на нём мешковато, будто он сильно похудел. Его лицо было бледным, исхудалым, а глаза – широко раскрытыми, с тёмными кругами под ними. В них читался животный, немой страх.

– Тороко? – его голос сорвался на шепот, хриплый и прерывистый. – Айрин Тороко?

Рин замерла, озираясь по сторонам. Коридор был пуст.

– Я… да, – осторожно ответила она. – А ты?

– Меня зовут Токо, – он проглатывал слова, торопливо оглядываясь через плечо. – Мы… мы с тобой в одной смене на очистке резервуаров на прошлой неделе были. В Западном крыле.

Он говорил так, будто это должно было что-то объяснить. Рин смутно припоминала несколько таких же, как она, замызганных фигур в полумраке сырого подвала. Этого парня – нет.

– Чем я могу тебе помочь, Токо? – спросила она, стараясь звучать нейтрально. Её внутренний барьер, всегда поднятый в этих стенах, дрогнул перед его откровенным ужасом.

Он сделал шаг вперёд, и она сделала ещё один шаг назад. Он остановился, сжав свои трясущиеся руки в кулаки.

– Извини… я не хочу пугать. Просто… мне больше не к кому обратиться. – Он сглотнул, и его кадык нервно дёрнулся. – Пропал Трой. Мой друг. Мы с ним… мы с одного места. Служили вместе в цитадели у графа Винария, потом нас обоих отправили сюда, когда дар проявился. Он не вышел на разнарядку уже три дня.

Рин нахмурилась.

– Может, заболел? Или… – она не стала договаривать. Мысль о том, что кто-то мог просто сбежать из Дома, казалась одновременно и заманчивой, и нереальной.

– Нет! – он резко качнул головой, и в его глазах вспыхнула отчаянная надежда, что она его поймёт. – Он бы не ушёл. Не сказав. Мы друг за друга… Мы как братья. И наставникам плевать! Я ходил к надзирателю, тот сказал – «сбежал». К Мастеру Ворину меня даже не пустили. Сказали, не до того. Его келью уже другому отдали.

Его голос дрожал всё сильнее.

– Но я успел зайти… Его вещи на месте. Даже… даже та еда, что я ему припас из столовой, не тронута. Он никуда не уходил. Его нет. И все делают вид, что так и надо!

Он замолк, переведя дух, и в тишине коридора его прерывистое дыхание казалось неестественно громким. Рин смотрела на него, и холодная ползучая тревога начала разливаться у неё под ложечкой. Пропасть между Когортой Свинца и всеми остальными была огромной, она уже это поняла. Но чтобы вот так… чтобы человек мог просто исчезнуть, и никому не было дела?

– Токо, я… я не понимаю. Что я могу сделать? – спросила она искренне. – Я ведь тоже всего лишь…

– Я знаю! – он перебил её, снова сделав шаг вперёд, на этот раз умоляюще сложив руки. – Я видел! Ты… ты общаешься… С высшими.

Рин нахмурилась.

– С кем?

– С девушкой из Бронзы. Ро Май. И с тем… с тем странным парнем из Стали, у которого тень шевелится. – В его голосе не было осуждения, только жгучая, отчаянная надежда. – Они… они могут что-то сделать! Им могут ответить! Просто… поговори с ними. Попроси. Хотя бы чтобы просто… спросили. Проявили интерес. Может, тогда надзиратели зашевелятся.

Он смотрел на неё так, будто она была его последней соломинкой. В его глазах стояли слёзы, которые он отчаянно пытался сдержать.

Рин молчала. Мысли путались. С одной стороны – этот панический, вероятно, преувеличенный страх. С другой – леденящая душу правда его слов: «наставникам плевать». Для них Свинец был расходным материалом, фоном. Исчезни она сама, Рин Тороко, – кто бы заметил? Курата? Кесто? Возможно. Но надзиратель? Ворин? Вряд ли.

Она посмотрела на Токо – на его впалые щёки, на дрожащие руки. Он был никем. Слугой, поднятым со дна благодаря случайной искре дара. Таким же, как она, чужим на этом празднике жизни южной элиты. Таким же одиноким.

И она поняла, что поможет ему. Не потому, что давала клятву далёкому королю – эта клятва была о другом, о долге перед Севером. И не из сентиментальной жалости. А потому, что это было практично. Потому, что система, которая позволяет бесследно исчезать таким, как Токо и Трой, рано или поздно обратится и против таких, как она. Молчаливое согласие с несправедливостью разъедало изнутри всё вокруг, и единственный способ защитить себя – это отказаться с ней мириться. Сегодня – Трой, завтра – кто-то ещё. А однажды очередь могла дойти и до неё. Замкнуться в своей башне из страха и надеяться, что беда обойдёт стороной, было глупо и опасно. Иногда лучшая защита – это нападение. Или, как минимум, вопрос, заданный вслух.

– Хорошо, – тихо, но чётко сказала она.

Токо замер, будто не веря своим ушам.

– Ты… ты поговоришь с ними?

– Я поговорю с Куратой, – уточнила Рин. – С сестрой наставника Ро Мая. Она… она может знать, как тут всё устроено. И как можно на что-то повлиять.

Слова «наставник Ро Май» застряли у неё в горле. После сплетен мысль о том, чтобы обращаться к нему с такой просьбой, казалась немыслимой. Но Курата с её яростной, прямой натурой, ненавидящей несправедливость… Да, это был единственный логичный шаг.

На лице Токо расцвела такая безудержная, такая болезненная надежда, что Рин стало почти не по себе.

– Спасибо, – прошептал он, и его голос сорвался. – Спасибо! Я… я буду ждать. Я буду в нашей мастерской, на нижнем уровне. Если что…

– Я найду тебя, – пообещала Рин. Ей вдруг страстно захотелось, чтобы этот разговор поскорее закончился. Давление его надежды было слишком тяжёлым.

Он кивнул, ещё раз озирнулся по сторонам и, не сказав больше ни слова, юркнул обратно в тёмную нишу, растворившись в тенях так же внезапно, как и появился.

Рин осталась стоять одна в пустом коридоре. Весёлая беззаботность, оставшаяся после стычки с Элианом, испарилась без следа. Где-то там, в этих бесконечных лабиринтах Дома, пропал человек. И мир продолжал вращаться, как ни в чём не бывало.

Она отложила мысль об архиве. Повернулась и твёрдыми шагами пошла обратно, к лестнице, что вела наверх. Она не была героиней. Она была прагматиком. И сейчас самый практичный поступок – это разобраться в ситуации, пока она не коснулась её лично.

Глава 6

Вечерний полумрак наполнял келью. Рин сидела на краю своей кровати, бесцельно проводя пальцем по шершавой поверхности одеяла. Образ испуганного парня из Свинца, его дрожащие руки и слова о пропавшем друге не выходили из головы. Она не знала ни Токо, ни Троя, но сам факт его исчезновения оставил неприятный, тяжёлый осадок.

Курата, развалившись на своей кровати, с видимым усилием вникала в сложный чертёж, ворча что-то под нос о «бестолковых академиках».

– Ты чего притихла? – не отрываясь от свитка, бросила она.

Рин вздохнула. Сказать было страшно – боялась показаться паникёршей. Но молчать стало невыносимо.

– Ко мне сегодня подошёл парень… из Свинца, – начала она неуверенно. – Какой-то Токо. Утверждает, что его друг, Трой, пропал. Три дня назад. Вещи все на месте. Надзиратель говорит – «сбежал», и всё.

Курата медленно опустила свиток. На её лице читалось не интерес, а лёгкое раздражение.

– Рин, – вздохнула она с оттенком снисхождения. – Они все «пропадают». Кто-то не выдерживает и сбегает. Кто-то напивается в городе и потом валяется в канавах. Свинец – это фильтр. Слабых отсеивают. Это печально, но нормально.

– Я понимаю, но… – Рин искала слова. – Этот Токо… он был не просто напуган. Он был в ужасе. И эта история с вещами… У меня просто плохое предчувствие. Вдруг он не сбежал? Вдруг с ним что-то случилось?

– И что? – Курата подняла бровь. – Ты его даже не знала. Он никто. Безродный провинциал. Надзиратель, скорее всего, прав. Просто ещё один не справился.

Её слова были жестокими, но произнесёнными с такой обыденной уверенностью, что Рин на мгновение усомнилась. Может, она и правда преувеличивает?

– Может, и так, – уступила она. – Но что если нет? Мы живём с ними в одном здании. Просто… не могла бы ты просто взглянуть? Твоё слово здесь значит больше моего. Если там и правда ничего нет – я успокоюсь.

Курата замерла, изучая её. Снисходительность понемногу уступала место скучающему любопытству. Рутинное перебирание свитков было смертельно скучным. Небольшой детектив – уже развлечение.

– Ладно, ладно, – сдалась она, откладывая чертёж. – Хватит на меня смотреть этими своими щенячьими глазами. Убедила. Завтра глянем. Но только чтобы ты успокоилась, поняла?

Рин кивнула, чувствуя облегчение.

***

На следующее утро, после обязательной работы, они направились в другой конец общего общежития первокурсников. Курата шла впереди с видом человека, выполняющего обременительную повинность. Рин следовала за ней, нервно теребя край плаща.

Коридор ничем не отличался от их собственного. У нужной двери с номером «27» стоял тот самый надзиратель – тощий, с недовольным лицом.

– Келья опечатана, – буркнул он, не глядя на них. – Готовится для нового студента.

– Снять печать, – потребовала Курата, остановившись. Её тон был ровным, но полным скуки.

Надзиратель медленно поднял на неё глаза.

– Не положено. Распоряжение старшего.

– Распоряжение старшего, – повторила Курата с лёгкой усмешкой, – не отменяет параграф седьмой Устава о праве учеников на доступ в жилые помещения. Или ты хочешь, чтобы я пошла к нему и потребовала проверку знания Устава всеми подчинёнными? Уверена, он будет в восторге.

Лицо надзирателя вытянулось. Он ненавидел проверки больше всего на свете.

– Пять минут, – пробурчал он, с неохотой срывая восковую печать. – Там пусто. Всё вынесли.

Он отступил, позволяя им войти. Запах ударил в нос – пыль и затхлость. Комната была копией их кельи, но абсолютно пустой и чистой.

– Ну, – обвела комнату взглядом Курата. – Сюрприз. Ничего. Как я и говорила. Довольна? Можем идти.

Эта стерильная пустота была пугающей. Рин шагнула внутрь, заглянула под кровать, в пустой сундук – ничего.

– Я же говорила, – вздохнула Курата. – Парень сбежал. Бывает.

В этот момент в коридоре послышались шаги и насвистывание. Из дверного проёма показался Кесто.

– А, собрание в самом унылом месте общежития, – ухмыльнулся он, подходя. – Увидел вас у лестницы. Чего тут делаете?

– Рин решила поиграть в сыщика, – с сарказмом пояснила Курата. – Какой-то парень пропал. Мы проверяем.

– Пропал? – Кесто перестал ухмыляться. Он заглянул в келью. – И, я смотрю, уже прибрались. Быстро.

– Угу, – пожала плечами Курата.

– Значит, искать нужно то, что не бросается в глаза, – заключил Кесто, протискиваясь в комнату. Он обошёл её, пнул ногой сундук. – Ничего. Чисто. Слишком чисто.

Он присел на корточки у кровати, внимательно осматривая место, где ножка встречалась с полом.

– Эй, бездельник, – кивнул он своей тени. – Проснись. Помоги.

Тень шевельнулась, оторвалась от пола и тонкой струйкой потекла в щель между каменной плитой и стеной.

– Это всегда будет меня пугать, – пробормотала Курата, но в её голосе пробивался интерес.

Через мгновение из щели показался край чего-то тёмного. Кесто поддел его ногтем и вытянул. Это был маленький, грязный, свёрнутый кожаный мешочек.

– Ну вот, – прошептал он, развязывая его. – Не всё выбросили.

Он вытряхнул содержимое на ладонь: пару медных монет и маленький клочок пергамента, сложенный в несколько раз.

Все трое сгрудились вокруг. Кесто, щурясь, разбирал каракули.

– «…видел, как Мастер Ворин вносил правки в Главный Реестр… в обход писцов. Зачем? Он не должен… Реестр ведь…» – Кесто замолчал. – Дальше неразборчиво. Потом… «…спросил у надзирателя о “Пустых Залах”… он сделал вид, что не понимает, но я видел его испуг…» И в конце… – Он прищурился. – «…видел…» и клякса. Но перед ней… «сви…». Свиток? Непонятно.

Он поднял глаза на девушек. В комнате повисла тяжёлая тишина.

– «Пустые Залы»… – медленно проговорила Курата, и на её лице впервые появилась заинтересованность. – Это старое название. Заброшенные корпуса на западе. Никто туда не ходит.

– Что за Реестр? – прошептала Рин.

– Ворин похоже грохнул парня за то, что тот увидел что-то что не должен был, – мрачно заключил Кесто, пряча пергамент.

Дверь снаружи дёрнулась. Все вздрогнули.

– Вы там скоро? – прозвучал сиплый голос надзирателя.

Курата выпрямилась. На её лицо вернулось выражение лёгкого раздражения.

– Да, идём! – крикнула она. – Ничего интересного.

Она обменялась быстрыми взглядами с Рин и Кесто. Сообщение было ясным: «Молчим.»

Кесто кивнул, приняв расслабленную позу. Рин отошла в сторону.

Курата распахнула дверь. Надзиратель стоял там, подозрительно вглядываясь.

– Ну? Нашли доказательства заговора? – язвительно спросил он.

– Только пыль, – холодно ответила Курата, проходя мимо. – Пойдёмте.

***

Тяжёлая дверь их кельи захлопнулась. Внутри повисла напряжённая тишина, нарушаемая лишь тяжёлым дыханием Рин. Курата, сжав кулаки, прошлась по комнате.

– «Сбежал»… «Не справился»… – она выдыхала слова сквозь зубы, словно пробуя их на вкус и находя его отвратительным. – Да никто просто не хочет пачкаться. Легче всего списать всё на слабость.

– Но он мог и правда сбежать, – осторожно заметила Рин, всё ещё пытаясь загнать обратно нахлынувшую тревогу. – Может, мы зря паникуем?

– А может, и нет! – резко обернулась Курата.

Кесто, молча наблюдавший за ними, прислонился к косяку.

– Спорить можно до утра, – произнёс он, и в его голосе не было обычной шутливости. – Факты – упрямая вещь. Их нужно добывать. У нас есть два пути: люди и бумаги.

Он выпрямился, глядя на них.

– Я могу пошуровать по общежитиям, по мастерским. Послушать, что болтают в Свинце о Трое. Найти того самого Токо, расспросить его подробнее. Люди всегда знают больше, чем кажется. Особенно если думают, что ты свой.

Его тень шевельнулась у ног, будто выражая готовность к работе.

– А мы? – спросила Рин.

– А вы, – Кесто перевёл взгляд на Курату, – раз уж ты из знатного рода и всё такое, можете попробовать легальный путь. Архив. Проверить официальную версию. Если этот Трой и правда отчислен за нарушение, это должно быть где-то зафиксировано. Главный реестр учеников.

Курата задумалась на секунду, затем резко кивнула.

– Логично. Реестр – это ключ. Если записи нет – значит, всё гораздо серьёзнее. Если есть… ну, хотя бы будет ясно, за что его выгнали.

– Если нам дадут на него посмотреть, – мрачно добавила Рин.

– Дай-ка угадаю, – Кесто фыркнул. – У нашей юной леди из знатного рода найдётся какой-нибудь блестящий аргумент?

На лице Кураты промелькнула дерзкая ухмылка.

– Найдётся. Учёный интерес. Проект по изучению миграции магических кадров из северных регионов. Отец обожает такую ересь. Думаю, дежурный архивариус не захочет спорить с дочерью Ро Маев и перечить моим «исследованиям».

– Тогда решено, – Кесто оттолкнулся от стены. – Я отправляюсь на разведку. Вы – в архив. Встречаемся здесь через два часа. И ради всего святого, будьте осторожны.

Он вышел, и в комнате снова стало тихо. Курата посмотрела на Рин.

***

Воздух в архиве был густым, спёртым, пропахшим пылью веков, сладковатой затхлостью старой кожи и электрическим запахом озона от дремлющих защитных чар. Дежурный архивариус, тощий юноша с бледным лицом и большими очками, сидел за конторкой в дальнем углу и с явной неохотой оторвался от своего фолианта, увидев их.

– Чем могу служить? – пробормотал он, и его голос прозвучал хрипло, будто от долгого неиспользования.

Курата шагнула вперёд с видом полнейшей самоуверенности.

– Нам нужен доступ к Главному реестру учеников. Текущий год.

Архивариус поморщился, будто от зубной боли.

– Реестр? Это… это не так просто. Нужно специальное разрешение от…

– От Мастера Ворина, я знаю, – парировала Курата, не дав ему договорить. – Но, видите ли, мой отец, глава рода Ро Май, поручил мне срочный аналитический отчёт. Статистика поступления и отсева студентов из северных провинций за последние пять лет. Вы же не хотите, чтобы я сообщила отцу, что его дочери помешали выполнить его прямое поручение из-за… бюрократических проволочек? – Она произнесла это с такой ледяной вежливостью, что архивариус съёжился.

Он беспомощно повёл плечами.

– Я… я не могу… Правила…

– Я прекрасно понимаю правила, – Курата сменила тактику, её голос стал заговорщическим. – Послушайте, это ненадолго. Десять минут. Мы просто сверим несколько имён и дат. Никто даже не узнает. А я… я могла бы упомянуть вашу исключительную полезность в своём отчёте отцу.

Это был откровенный шантаж, но он сработал. Лицо архивариуса исказилось в мучительной гримасе. С одной стороны – гнев могущественного рода, с другой – гнев начальства. Он выбрал меньшее из зол.

– Десять минут, – сдавленно выдохнул он. – И если кто-то спросит…

– Вы нас здесь не видели, – бодро закончила за него Курата.

Он мрачно кивнул и, бормоча что-то под нос, повёл их вглубь архива, к небольшой, укреплённой железом дубовой двери.

– Я подожду здесь, – пробормотал он, отступая. – Только, ради всего святого, быстрее.

Зал за дверью был крошечным, круглым, без окон. В центре на невысоком каменном постаменте лежал один-единственный, огромный фолиант в потёршемся кожаном переплёте с массивными металлическими застёжками. Он был закрыт. В зале повисла иначе – статикой и старой, концентрированной магией.

– Вот он, – выдохнула Курата. – Большая Книга.

Она потянулась к застёжкам, но те не поддались.

– Чёрт, – пробормотала она. – Нужен ключ. Или пароль. Этого у меня нет.

Рин чувствовала, как надежда утекает сквозь пальцы. Они были так близко…

– Подожди, – сказала она вдруг. – Дай мне попробовать.

Она вспомнила свой успех, тот холодный покой, который она смогла найти внутри себя. Она не стала пытаться силой или хитростью. Она просто прикоснулась кончиками пальцев к холодному металлу застёжки, позволив той самой «тишине» излиться наружу. Это был не взлом, а… просьба. Признание родства.

Раздался тихий, мягкий щелчок. Застёжки сами собой отстегнулись.

Курата смотрела на это с открытым ртом.

– Как ты…?

– Позже, – коротко сказала Рин, уже листая огромные, шуршащие страницы. – Ищем.

Они нашли раздел. Сотни имён, выведенных аккуратным каллиграфическим почерком. Рин сжала кулаки, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. Она искала глазами знакомое имя.

– Вот, – тихо сказала она, тыча пальцем. – Трой. Когорта… Свинец.

Они склонились над книгой. Напротив имени Троя в графе «Когорта» стояла не аккуратная, влитая в общую структуру страницы пометка, а жирная, угловатая запись, сделанная иными чернилами – они казались темнее, свежее. Они впились в пергамент, будто их вдавили с силой.

«Аннулировано. Основание: Несоответствие стандартам Дома. Инцидент в Западном крыле»

Рин замерла. Значит, правда. Его выгнали. Официальная причина. Чувство облегчения смешалось с горьким разочарованием. Она ошиблась.

– Ну вот, – прошептала она, отводя взгляд. – Я же говорила… Он не справился. Его отчислили.

– Подожди, – резко перебила её Курата. Её голос стал острым, сосредоточенным. Она прищурилась, вглядываясь в запись. – «Несоответствие стандартам»? «Инцидент в Западном крыле»? Это… это полная чушь!

– Почему? – насторожилась Рин.

– Потому что это ничего не значит! – Курата отстранилась, её глаза странно горели. – «Несоответствие стандартам» – это такая расплывчатая формулировка, что под неё можно подвести что угодно: от плохих оценок до неприятного запаха изо рта. Но для аннулирования когорты? Нет! Это слишком мягко. Аннулирование – это приговор. Его применяют за вопиющие нарушения. А «Инцидент в Западном крыле»? – Она фыркнула с презрением. – Западное крыло – это мастерские, прачечные, кладовые. Какой там может произойти «инцидент», ведущий к отчислению? Украл веник? Устроил драку из-за таза с бельём? Это смешно!

Она ткнула пальцем в злополучную запись.

– И смотри на почерк! Видишь, как он дрожит? Как неровно выведены буквы? И чернила… они другие. Все остальные записи на странице сделаны стандартными чернилами Писчей палаты – они имеют лёгкий серебристый оттенок. А эти – чёрные, как смоль. Это подделка. Грубая, топорная работа. Кто-то просто вписал первое, что пришло в голову, чтобы поскорее закрыть вопрос. Настоящую причину скрывают.

В зале повисла оглушительная тишина. Рин снова посмотрела на надпись, и теперь она видела это: неровность строки, истеричный нажим, абсолютную бессмысленность формулировки. Это была ложь.

– Боги, как много ты знаешь… Но… кто? И зачем? – выдохнула Рин, чувствуя, как по спине бегут ледяные мурашки.

– Кто – вопрос второй, – мрачно произнесла Курата. – Сначала – что. А «что» выглядит крайне неприятно. Кого-то убрали. А потом кто-то, обладающий доступом сюда, попытался замести следы самой идиотской ложью, какую только можно придумать. Кто-то, кому плевать на правдоподобие, потому что он уверен, что его не разоблачат. Или кто-то, кто действовал в панике.

Она потянулась, чтобы захлопнуть книгу, но в этот момент снаружи, в главном зале архива, послышались шаги. Не тяжёлые, уверенные шаги архивариуса, а быстрые, чёткие. И голос, от которого у Рин похолодело внутри.

– …уверен, что видел, как они направлялись сюда, магистр. Курата Ро Май и та северянка.

Это был голос Элиана.

И ему в ответ прозвучал низкий, невозмутимый голос Мастера Ворина.

– Архив – не место для игр. Надеюсь, ваша бдительность оправдана.

Курата застыла с широко раскрытыми глазами. Мельком обменявшись паническим взглядом с Рин, она резко дёрнула её за рукав и оттащила вглубь крошечного зала, за массивный постамент с какой-то книгой. Они присели на корточки, затаив дыхание, в узком пространстве между каменным блоком и стеной.

Дверь в зал скрипнула.

– Никого, – раздался разочарованный голос Элиана.

– Очередная ваша… чрезмерная усердность, – сухо заметил Ворин. Но его шаги раздались по комнате. Он обходил постамент. Рин видела края его риз. Она зажмурилась, ожидая разоблачения.

Шаги замерли. Последовала пауза, показавшаяся вечностью.

– Застёжки… открыты, – тихо, без единой нотки удивления, констатировал Ворин.

Раздался звук захлопывающейся книги. Ещё одни шаги. Дверь закрылась. Но Рин и Курата не двигались, прижавшись друг к другу в темноте, слушая, как их сердца выбивают дробь страха.

Только когда снаружи окончательно стихли шаги, они выползли из укрытия.

– Пошли, – прошептала Курата, её лицо было белым как полотно. – Быстрее.

Они выскользнули из зала и, не глядя на растерянного архивариуса, почти бегом пустились через главный зал архива к выходу.

***

Они влетели в свою келью, захлопнув дверь и прислонившись к ней спинами, словно за ними вели погоню. Сердце Рин бешено колотилось.

Дверь снова отворилась, и внутрь, оттесняя девушек, пробрался и Кесто. Его лицо было серьёзным, а одежда покрыта лёгким слоем какой-то технической пыли.

– Ну, я кое-что раскопал, – начал он, но сразу замолчал, увидев их выражения. – Что случилось? Вы выглядите, будто видели призрака.

– Хуже, – выдохнула Курата. – Мы видели Ворина. И Элиана. В архиве.

Она коротко, сбивчиво, пересказала ему всё: про поддельную запись, про их побег.

Кесто выслушал, не перебивая, его лицо становилось всё мрачнее.

– Вот как, – произнёс он, когда она закончила. – Это многое объясняет.

– Что объясняет? – тут же спросила Рин.

– То, что я нашёл. А вернее, чего не нашёл, – Кесто прошёлся по комнате. – Во-первых, Токо. Его нигде нет. Ни в мастерских, ни в общежитии. Его койка уже занята другим новичком. Вещи исчезли. Все делают вид, что такого человека никогда не существовало.

Рин почувствовала, как земля уходит из-под ног.

– Исчез? Но… но он же…

– Во-вторых, – Кесто продолжал безжалостно, – о Трое никто и ничего не знает. Вернее, знают ровно одну фразу: «Слышал, он нарушил правила и сбежал». Эта версия звучит отовсюду, как будто её специально разучили хором. Но деталей – ноль. Никто не видел, что он нарушил. Никто не знает, когда и как сбежал. Это не слухи. Это… официальная версия, спущенная сверху.

Он посмотрел на них.

– Ваша поддельная запись идеально ложится в эту картину. Парня убрали. А потом кто-то наверху, паникуя, начал лихорадочно заметать следы вот такими вот кривыми, глупыми подделками и распространением одинаковых слухов.

– Но зачем? – в отчаянии воскликнула Рин. – Что такого мог увидеть или сделать простой парень из Свинца, что из-за него поднимают на уши всю систему?

– Это и есть главный вопрос, – тихо сказал Кесто. – И ответ, похоже, скрыт за этой вот… – он кивнул в сторону, будто указывая на архив, – …чёрной, неаккуратной ложью. Кто-то очень могущественный испугался. И теперь он убирает всех, кто может знать хоть что-то. Или просто оказался не в то время не в том месте.

Он посмотрел на Рин, и в его взгляде не было ни намёка на привычную иронию.

– Тот обрывок из дневника… «видел… сви…». Что, если он увидел не просто правку в реестре? Что, если он увидел нечто такое, что не должен был видеть? Нечто, связанное с тем, что кто-то пытается скрыть любой ценой?

***

Солнце жарило, даже сквозь густую листву древних, призрачных ив в Саду Размышлений. Воздух был густым и сладким, тяжёлым от аромата незнакомых цветов, но троица, сидевшая на замшелых камнях у ручья, его почти не замечала. Между ними висела незримая, напряжённая аура, куда более плотная, чем южный воздух.

– Значит, так, – Кесто раздавил камень сапогом, и тот со скрежетом ушёл в сырую землю. – Наш единственный свидетель исчез, будто его и не было. Официальная история – трещит по швам. А главный наставник Дома лично является в архив, чтобы проверить, не копались ли мы в той самой книге, которую кто-то уродливо подправил. Я правильно всё уловил?

Его тон был нарочито легкомысленным, но взгляд – острым и собранным. Его тень, обычно беспокойная, сегодня лежала смирно у его ног, словно притаившаяся кошка.

– Ты всё правильно уловил, – мрачно подтвердила Курата. Она сидела, обхватив колени, и смотрела не на них, а на бегущую воду, но взгляд её был пустым, обращённым внутрь.

Рин молчала. Она чувствовала себя так, будто нечаянно наступила на скрытый капкан – тихий щелчок, и вот уже стальные зубья впились в ногу, а вокруг – ни души, только бесконечный, безразличный лес.

– Нам нужен совет, – твёрдо произнесла Рин, ломая молчание. – Нужно рассказать Иртре. У него есть авторитет.

– Нет, – ответила Курата с такой немедленной и холодной окончательностью, что Рин отпрянула. – Ни в коем случае.

– Но почему? Он же твой брат!

– Потому что он следует правилам! – голос Кураты зазвенел сталью. Она выпрямилась, и в её позе появилась выправка наследницы рода. – Подаст запрос. Начнет расследование. И тому, кто стоит за этим, лишь останется замести следы так чисто, что мы все будем выглядеть идиотами. В лучшем случае вас вышвырнут. В худшем…

Она не договорила, но все и так поняли.

– Ты думаешь, Ворин замешан? – тихо спросил Кесто.

– Не знаю. Но его «контроль» будет означать одно – всё замнут.

Рин смотрела на неё и вдруг увидела не просто взбалмошную девчонку, а человека, видящего в этом хаосе шанс. Шанс доказать что-то.

– Почему? – снова спросила Рин, и теперь её вопрос звучал иначе. – Почему ты в это ввязываешься?

– Потому что мне тоже твердили «знай свое место», – горько усмехнулась Курата. – А я ненавижу, когда сильные безнаказанно давят слабых. И потому что это… – в её глазах вспыхнул азарт, – …настоящая работа. Та, которую Иртра никогда не сделает.

– Ну, я в деле, – тут же отозвался Кесто. – Грех пропустить такой скандальчик.

Оба взгляда устремились на Рин. Она чувствовала тяжесть их ожидания.

– Я… я не хочу исчезнуть, – честно призналась она.

– Никто не хочет, – парировала Курата. – Вместе мы – сила. Маленькая, но сила.

Рин сделала глубокий вдох, вдыхая запах чужих цветов и собственного страха.

– Хорошо. Я в деле.

– Отлично, – Курата оживилась. – Значит, план. «Пустые Залы». Заброшенный комплекс за Северной оградой.

– И как мы туда доберемся? – спросил Кесто.

– Ночью. Через Рощу Забвения. Я знаю путь. Встречаемся в полночь у фонтана с треснутой чашей в Саду Теней. И… – она посмотрела на них серьёзно, – … ничего по чему можно будет отследить наше местоположение с помощью поисковых заклинаний.

– А если поймают? – голос Рин дрогнул.

– Тогда, – Кесто оскалился, – скажем, что я тебя заколдовал, а Курату похитил. Поверь, это им покажется правдоподобнее.

Несмотря на страх, Рин едва сдержала улыбку.

– Ладно. Ночью.

Курата встала.

– Запасайтесь храбростью. Похоже, учёба становится интересной.

Она развернулась и пошла прочь, не оглядываясь, её прямая спина и уверенная походка не оставляли сомнений – отступления не будет.

Кесто и Рин остались сидеть у ручья. Хлопок захлопнувшейся где-то вдали калитки прозвучал невероятно громко.

– Ну что, Тороко, – нарушил молчание Кесто.

Рин посмотрела на воду, на солнечные зайчики, плясавшие на её поверхности. Всего несколько дней назад её главной заботой было не опозориться на лекции. Теперь же она готовилась к ночной вылазке, чтобы расследовать исчезновение человека, в котором была замешана верхушка Дома.

– Ладно, мне надо идти. Надо тень подготовить, а то он от безделья обленился. До полуночи, Северянка.

Он встал, потянулся и, засвистев, зашагал в противоположную от Кураты сторону.

Рин осталась сидеть одна. Тревога сжимала желудок холодным комом, но странным образом к ней примешивалось новое чувство – решимость. Страшная, хрупкая, но решимость.

Глава 7. Часть 1

Полночь в Саду Теней была не просто отсутствием дня. Здесь была иная реальность, сотканная из бархатного мрака, перебиваемого лишь призрачным сиянием чуждых северному небу созвездий. Воздух, днём знойный и пряный, теперь струился прохладными, почти жидкими потоками, пахнувшими влажной землёй, ночными цветами и чем-то неуловимо старым, затхлым.

Рин прижалась спиной к шершавой поверхности фонтана. Она куталась в свой самый тёмный плащ, но дрожь, пробегающая по телу, была вызвана не холодом. Каждый шорох, каждый шелест листвы заставлял её вздрагивать, сердце отзывалось частым, глухим стуком, казалось, его эхо разносится по всему спящему саду.

– Ты выглядишь так, будто собираешься не на разведку, а на собственную казнь, – раздался тихий, насмешливый голос из темноты.

Курата материализовалась из тени арки. На ней было простое тёмно-серое одеяние, не стеснявшее движений, а волосы были убраны в тугой практичный пучок. В её руках – небольшой сверток и короткий, с узким лезвием кинжал, который она ловко переворачивала в пальцах. Её движения были отточенными, но в них сквозила какая-то неестественная резкость, будто она слишком сильно концентрировалась на каждом жесте.

– Может, я и собираюсь, – буркнула Рин, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Только палач неизвестен. Это добавляет азарта.

Курата фыркнула, но её улыбка показалась Рин натянутой, дорисованной на каменном лице.

– Расслабься. В этот час все приличные маги и студенты давно спят, набираясь сил для новых свершений. А неприличные… – она сделала многозначительную паузу, слишком театральную, и её пальцы снова перебрали рукоять кинжала, – …заняты своими тёмными делишками в других местах. Мы здесь одни.

Она огляделась.

– План прост: тишина, скорость и ни единого следа, – отчеканила Курата, избегая прямого взгляда. Она развернула сверток, достала три небольших мешочка, наполненных сероватым порошком. – Вот. Держи при себе. Не нюхай, не ешь, просто носи.

Рин взяла свой мешочек. Он был тяжёлым, на ощупь напоминал мелкий песок.

– Что это?

– Старая придумка нашего рода. Заговоренная пыль. Она… слегка искажает восприятие. Сбивает с толку простые поисковые чары. – Объяснение прозвучало заученно.

В этот момент из-за спины Рин раздался одобрительный шепот:

– О, отличная штука! У нас в степи подобное из растёртой скорлупы яиц болотной гадюки делают. Пахнет, правда, так, что потом месяц от тебя шакалы бегут.

Рин едва не вскрикнула, подпрыгнув на месте. Кесто стоял в двух шагах, словно только что выполх из-под земли. Его высокая фигура была едва различима в темноте.

– Чёрт возьми, Кесто! – выдохнула она, прижимая руку к груди. – Можно как-то предупреждать!

– Прости, – он совсем не звучал виноватым. – Готовы?

Курата, не удостоив его появления комментарием, сунула ему оставшийся мешочек.

– Держи. Правила те же. И заставь свою тень вести себя прилично. Любой след, любое колебание магии – и нас могут засечь. – Её голос был ровным, но в нём проскальзывала стальная струнка, которую Рин раньше не замечала.

– Он всегда приличен, – обиженно проворчал Кесто, засовывая мешочек за пазуху. – Просто у него своеобразное чувство приличия. Ну что, ведёшь, о наш бесстрашный лидер?

Курата бросила на него взгляд, быстрый и тяжёлый, и кивнула.

– За мной. И не отставать. – Она резко развернулась и скользнула в узкий проход между двумя зарослями колючего кустарника с серебристыми листьями, не дожидаясь их ответа.

Тропа, больше похожая на звериную, уводила вглубь сада, к высокой каменной стене, огораживающей внутренние территории Дома. Рин шла следом, стараясь дышать ровно. Ноги подкашивались от нервного напряжения. Кесто замыкал шествие.

Они шли, не разговаривая. Тишину нарушали лишь их шаги. Но по мере приближения к стене мир вокруг начал меняться. Звуки становились приглушёнными, будто их поглощала вата. Воздух стал тяжелее, гуще.

– Роща Забвения, – тихо прошептала Курата, оборачиваясь к ним. Её лицо в потускневшем свете звёзд было напряжённым, уголки губ поджаты. – Дальше – только молчание. И будьте готовы к тому, что ваша магия может вести себя странно.

Она отодвинула плащ свисающих лиан, и они ступили под сень древних, призрачных ив.

Тишина обрушилась на них, как физическая преграда. Магия здесь вела себя не как бурный поток или ровная река, а как стоячее, заболоченное озеро. Рин почувствовала, как её внутренний холод, всегда присутствующий фоном, сжался в плотный, неподвижный шарик, словно замерзая. Попытка мысленно до него дотянуться ни к чему не привела – он был глух и нем.

– Северные духи… – прошептала она, и её шёпот был поглощён мхом и мглой.

– Забавное местечко, – голос Кесто прозвучал приглушённо. – Тени тут не нравится. Говорит, тут слишком тихо даже для него.

Он говорил это с обычной своей бравадой, но Рин заметила, как он нервно провёл рукой по волосам.

– Я говорила – молчание, – резко, почти сердито шикнула Курата, не оборачиваясь.

Они двигались ещё минут десять. Рин начала понимать, почему это место называлось Рощей Забвения. Здесь терялось не только чувство направления, но и ощущение времени.

Наконец Курата остановилась перед ещё более плотной стеной из колючего хмеля и дикого винограда.

– Здесь, – прошептала южанка. Она раздвигала листья, обнажая старую, покрытую ржавчиной и окаменевшими наслоениями плюща калитку в стене. – Помоги. Быстрее.

Последнее слово сорвалось с её губ с непроизвольной торопливостью. Кесто упёрся плечом в потрескавшуюся древесину. Раздался скрип, похожий на стон умирающего существа, и створка с неохотой поддалась, открыв узкий проход.

За стеной мир снова переменился. Их встретил открытый, продуваемый всеми ветрами склон. Луна, выглянувшая из-за рваных облаков, озарила жутковатый пейзаж. Внизу, в чаше небольшой долины, стоял комплекс полуразрушенных зданий из тёмного, пористого туфа. Пустые Залы.

– Корни Дома, – прошептала Курата, и её взгляд скользнул по руинам с каким-то странным, испуганным выражением. – Здесь всё начиналось. – Она вдруг резко повела плечом, будто отгоняя назойливую мысль. – Идём. Осторожнее.

Они начали спускаться по заросшей тропе.

– Стой, – внезапно присел на корточки Кесто. Он указал на участок тропы, где слой пыли и мелкого гравия был явно нарушен. – Смотрите.

В лунном свете были видны несколько чётких отпечатков подошв.

– Кто-то ходил здесь недавно, – прошептала Рин.

– И не просто ходил, – добавил Кесто, отползая в сторону и проводя пальцем по валуну. На его тёмной поверхности виднелись свежие, светлые царапины. – Тащили что-то тяжёлое.

– Ничего страшного, – сказала Курата. – Наверное, слуги что-то таскали. Иногда их сюда посылают. Идём дальше. – Она легко толкнула Рин в спину, заставляя двигаться вперёд, к главным воротам.

Массивные дубовые двери висели на одной петле. Запах изнутри ударил в нос – затхлость, плесень и что-то ещё. Слабый, но устойчивый химический запах, похожий на смесь озона и горького миндаля.

Кесто, уже шедший первым, наклонился и поднял с земли клочок грязной ткани.

– Смотри-ка.

Это был обрывок повязки, пропитанный тем же странным химическим запахом, только гораздо сильнее.

– Лабораторные отходы, – определила Курата, понюхав и морщась. Её лицо на мгновение исказилось гримасой брезгливости. – Ничего особенного. – Она отшвырнула тряпку прочь с жестом, в котором было что-то от нетерпения.

Переступив через порог, они оказались в просторном, круглом зале. Лунный свет, проникающий через дыры в куполе, выхватывал из тьмы очертания массивных каменных плит, пустые ниши в стенах. Воздух здесь был мёртвым, выкачанным.

И тогда Рин почувствовала его. Тот самый запах. Слабый, едва уловимый, но абсолютно узнаваемый. Металлически-холодный, безжизненный. Запах её «первичной пустоты».

– Чувствуете? – выдохнула она, замирая.

– Да. Ни на что не похоже. – Курата сделала шаг вглубь зала.

Кесто молчал. Он стоял, слегка склонив голову, будто прислушиваясь.

Они двинулись дальше. В центре зала стоял одинокий массивный стол из тёмного, почти чёрного камня. В отличие от всего вокруг, он был чистым. Курата подошла первой и замерла.

На столе стоял пустой стеклянный сосуд. Его горлышко и внутренние стенки были покрыты тончайшим инеем, который не собирался таять.

– Что это? – прошептал Кесто.

– Не знаю, – ответила Курата, её голос прозвучал неестественно громко в гробовой тишине. Она обернулась к ним. – Но пахнет отсюда так же. Наверное, старые реактивы. – Она говорила быстро, сбивчиво, её взгляд скользил по ним, но не задерживался. – Ничего полезного. Может, нам уже стоит…?

Рин отвела взгляд от стола, и её глаза уловили деталь на каменном полу. Неподалёку от стола, в пыли, виднелось несколько небольших тёмных, почти чёрных пятен. Маслянистых. И от них исходил тот же леденящий душу запах.

Она молча указала на них.

Кесто присел рядом.

– Похоже, что-то пролили, – тихо сказал он. – Или… уронили. – Он провёл пальцем в сантиметре от поверхности. – Это не кровь. Слишком густое.

Внезапно он замолчал. Его тень, до этого сжавшаяся в плотный комок, резко метнулась назад, к входу, приняв форму острого, тревожного шипа, указывающего на тот самый проход, через который они вошли.

Одновременно Кесто вздрогнул и поднял голову. Вся напускная храбрость пропала с его лица, осталась лишь чистая, животная настороженность.

– Сзади, – его шёпот был едва слышен, но в нём зазвенела сталь. – Кто-то идёт. По нашему следу. Уже внутри.

Они замерли. Рин прислушалась. Сначала – ничего. Затем – очень отдалённый, приглушённый скрип гравия под ногами. Один. Два. Тихое, размеренное шарканье. Кто-то шёл по их следам через Рощу. И теперь входил в полуразрушенный портал.

Пальцы Кураты бегло обхватили рукоять кинжала.

Она бросила взгляд на Рин и Кесто, быстрый, оценивающий, и в нём мелькнуло что-то чужое, холодное и расчётливое. Затем она резко тряхнула головой.

–За нами следили! – её голос сорвался на визгливый шёпот. – Надо уходить.

Кесто метнул взгляд на Курату, потом на приближающуюся угрозу. Его тень заволновалась, превратившись в беспокойную, рвущуюся на части тёмную лужу.

– Куда? – тихо спросил он, и в его вопросе прозвучал невысказанный упрёк. – Тут только один выход.

Реакция троицы была мгновенной и слепой, рождённой голым адреналином и первобытным страхом.

Кесто среагировал первым. С низкого старта он метнулся вбок, его тень, будто жидкая сталь, взметнулась с пола. Она не пошла на прямое столкновение, а ударила по ногам незнакомца, пытаясь спутать, опрокинуть – тактика кочевника, отвлечь и обездвижить. Одновременно его рука метнула в противника зажатый в пальцах обломок камня.

Рин, прижавшись к столу, почувствовала, как её ледяная мощь вздыбилась внутри. Не думая, лишь желая защитить, она выдохнула её вовне яростным всплеском первозданного холода. Воздух перед ней затрещал, покрывшись мгновенным инеем, помутнел, пытаясь сковать незваного гостя.

Атаки достигли цели почти одновременно.

Тень Кесто, словно бич, обвилась вокруг лодыжек незнакомца, заставив его споткнуться. Камень, пущенный с невероятной точностью, просвистел в сантиметре от виска. Волна холода Рин ударила ему в грудь, и на мгновение его плащ покрылся изморозью, а движения замедлились, будто он продирался сквозь густой сироп.

Но это было лишь на мгновение.

Незнакомец, кажется, фыркнул, коротким, яростным движением стряхнув лёд, словно это была назойливая пыль. Его нога дёрнулась, и тень Кесто с болезненным, беззвучным визгом отлетела прочь, рассыпаясь на клочья. Кесто, связанный с ней, ахнул, но не остановился – используя момент, он рванулся в сторону, пытаясь зайти с фланга, его пальцы уже искали следующий камень, а тень снова собиралась воедино, яростная и послушная.

Незнакомец парировал всё с пугающей, почти небрежной лёгкостью, но его ритм был сбит. И именно в этот момент Курата нанесла свой удар.

В её глазах, диких и блестящих, не было страха. Была холодная, отчаянная решимость и что-то ещё – лихорадочный, панический расчёт. Она бросилась вперёд, как разъярённая кошка, её кинжал описал короткую, смертоносную дугу, не чтобы обезвредить, а чтобы убить – в горло.

Незнакомец, всё ещё отвлечённый Кесто и остаточными эффектами холода Рин, едва успел отклониться. Лезвие прошло в сантиметре от его шеи, распоров ткань плаща. Он не ожидал такой ярости, такой скорости. Его собственные движения, до этого момента выверенные и экономичные, на секунду потеряли идеальную точность.

И Курата воспользовалась этим. Её нога резко ударила его по колену – не самый сильный, но неожиданный удар. Незнакомец, потеряв равновесие, грузно рухнул на одно колено.

Кесто, увидев возможность, рванулся вперёд, его тень восстановилась и снова пошла в атаку, на этот раз пытаясь обвить руку незнакомца, удерживающую равновесие.

И тут Курата сделала свой второй ход. Пока он был временно обездвижен, пока его воля была направлена на отражение атаки Кесто, она не стала добивать его клинком. Вместо этого её свободная рука описала в воздухе быстрый, сложный жест. Воздух вокруг её пальцев затрепетал и… согнулся. Не волна силы, а нечто иное – внезапный, сокрушительный гравитационный удар, обрушившийся на незнакомца сверху.

Это была грубая, неотразимая мощь, которую она всегда скрывала. Мощь, достойная Когорты повыше Бронзы.

Незнакомец не смог парировать. Его собственная защита, сконцентрированная на тени Кесто, не смогла ничего противопоставить этому. Его с силой пригнуло к каменному полу, он тяжело рухнул на спину, воздух с силой вырвался из его лёгких. Он лежал, оглушённый, беспомощный. Его капюшон свалился.

Луч лунного света, пробивавшийся через дыру в куполе, упал прямо на его лицо.

И Курата, уже заносящая кинжал для последнего, решающего удара, замерла. Её рука дрогнула. Вся ярость, всё отчаянное напряжение разом смыло с её лица, сменившись леденящим душу, абсолютным недоумением, а затем – животным, всепоглощающим ужасом.

Кинжал с глухим стуком упал на камень.

Кесто, уже почти достигший незнакомца, застыл на полпути, его тень отпрянула, сливаясь с общей мглой. Рин, всё ещё прижатая к столу, посмотрела на лицо человека на полу.

Иртра Ро Май, всё ещё давясь, пытался подняться на локте. Его взгляд, полный боли и невысказанного вопроса, был прикован к Курате.

Он медленно провёл рукой по лицу, смахивая пыль, и странная, кривая улыбка тронула его губы. Улыбка, которую Рин видела впервые.

– Господи, – его голос был хриплым, выдавленным, но в нём звенела не ярость, а нечто иное – изумление и… облегчение? – Ратти, что вас так сильно напугало, что вы бросились на первого встречного с таким… убийственным энтузиазмом?

Это была шутка. Слабая, неуклюжая, произнесённая лёжа на полу после того, как его едва не прикончили. Но это была шутка.

Курата отшатнулась, будто обожжённая. Она смотрела на свои руки, потом на брата, и в её глазах читалась паника – не из-за опасности, а из-за того, что она чуть не сделала.

– Мы… мы думали… – она прошептала. План – стремительный, безрассудный, родившийся из страха, – рухнул в одно мгновение. – Мы услышали шаги… мы испугались…

Иртра, превозмогая боль, сел. Его взгляд скользнул по Рин, по Кесто, вернулся к Курате. Непонимание медленно начало уступать место холодной, всепоглощающей тревоге. Он видел их испуг, их решимость, их готовность к бою. И он понимал, что они не стали бы так рисковать без веской причины.

– Я шёл за вами с самого сада, – тихо сказал он, и его голос потерял всякую насмешку. – Вы вели себя… подозрительно. Слишком целенаправленно. Я хотел понять, куда вы идёте и зачем. Но я не ожидал… этого. – Он жестом обвёл их всех и руины вокруг. – Что вы тут забыли? Сюда не ходят. Нельзя. Вы что, решили исследовать руины? Поиграть в героев?

Он не знал о пропавших. Не знал о реестре. Он видел лишь трёх своих подопечных, нарушивших все мыслимые правила и забравшихся туда, куда не следовало.

– Мы… – начала Рин, но слова застряли в горле. Силовая вспышка дала о себе знать – её колени подкашивались, в висках стучало. Она оглядела своих напарников, в надежде что кто-то объяснится за неё, но Кесто сам молча сверлил её взглядом. А Курата, кажется, мысленно уже отчитывалась перед отцом за попытку братоубийства.

– Мы нашли кое-что, – Рин глубоко вздохнула, переступая с ноги на ногу. – Два парня пропали. Из Свинца. Они исчезли, и все делают вид, что так и надо. Мы нашли… улики. Думаем, всё как-то связано с этим местом.

Иртра слушал в пол уха. Он медленно поднялся на ноги, игнорируя боль.

– Пропали? – он переспросил, и в его голосе прозвучало нечто большее, чем просто раздражение. Настороженность. – Как пропали? Что за улики?

– Запись в реестре, – выдавила Рин, опираясь о стол. – Поддельная. И… – она кивнула в сторону стола, – это. И эти пятна. И этот запах.

Иртра обвёл взглядом зал. Он видел пустой сосуд, тёмные пятна, он чувствовал тот самый, металлический холод в воздухе. Его лицо стало непроницаемым.

– И вы… – он снова посмотрел на Курату, и в его взгляде было тяжёлое, невероятное удивление, смешанное с чем-то, что могло быть… уважением? – …решили сами во всём разобраться? Не сказав никому? Просто вломиться сюда, в самое сердце…

– А кому мы могли сказать? – неожиданно вспыхнула Курата. – Тебе? Чтобы ты побежал докладывать Ворину? Чтобы всё замяли? Мы видели, как он в архиве всё проверял! Он в курсе!

Иртра замер. Слова «Ворин» и «архив», похоже, нажали на какую-то скрытую кнопку.

– Ворин… – он произнёс это слово тихо, задумчиво. Он посмотрел на сестру, на её сжатые кулаки, на её глаза, полные решимости, которую он никогда раньше в ней не видел. Он посмотрел на Кесто, который стоял настороже, но уже без агрессии, оценивающе изучая его и Курату, и на Рин, которая, несмотря на бледность и испуг, не отводила взгляда.

Он сделал глубокий вдох и выдох. Весь его гнев, всё разочарование, казалось, вышли с этим выдохом. Он выпрямился, снова став Наставником.

– Ладно, – сказал он тихо. – Ладно.

Он обвёл их всех взглядом.

– Вы получаете свой шанс. Объясните всё. С самого начала. И не упустите ни одной детали. – Он сделал паузу, и его следующий вопрос прозвучал почти обречённо: – Что вы нашли?

И пока Рин, запинаясь, Кесто, вставляя реплики, и Курата, сумрачно дополняя, начали говорить, Иртра слушал. И по мере того как история обрастала фактами – дневник, реестр, исчезновение Токо, – его лицо становилось всё серьёзнее, а в глазах загорался тот самый холодный, аналитический огонь, который Рин видела во время его лекций.

Когда они закончили, в зале повисла тяжёлая тишина. Иртра смотрел в пол, обдумывая услышанное.

– Глупо, – наконец произнёс он, поднимая голову. – Безрассудно, опасно и невероятно глупо с вашей стороны.

Он посмотрел на каждого по очереди.

– Но… – он тяжко вздохнул, будто смиряясь с неизбежным, – …похоже, вы наткнулись на нечто реальное. И если Ворин и вправду замешан в сокрытии этого… – он не договорил, но слова повисли в воздухе. – Хорошо. Давайте посмотрим, что тут случилось.

Он резко повернулся к столу.

– Покажите мне это.

Рин молча указала на пустой сосуд. Иртра подошёл, провёл пальцем по инею – тот не таял. Он нахмурился.

– «Первичная пустота»… В чистом, стабилизированном виде. Концентрированная. Это… – он замолчал, подбирая слово, – …технологично. Не природный дар, а продукт. – Он опустился на корточки рядом с пятнами, внимательно изучил их, но не прикоснулся. – Остатки того же. Высококонцентрированного реагента. Его не пролили. Его тут использовали.

Он поднялся, его лицо стало жёстким.

– Ладно. Мы уходим. Сейчас же. И – ни слова никому. Вы ничего не видели, ничего не слышали. Вас вообще здесь не было. Понятно?

Они молча кивнули.

– Курата, ты идешь первой. Малейшая опасность – сигнал. Маро, ты сзади. Следи за тылом. Тороко – посередине. Двигаемся быстро и тихо. Как тени.

Он не ждал ответов. Его план был отточен и ясен. Он снова был куратором, главным, тем, кто контролирует ситуацию.

Они выскользнули из Пустых Залов, как призраки. Обратный путь через Рощу Забвения показался Рин вечностью. Каждый шорох, каждый скрип ветки заставлял её вздрагивать. Иртра шёл впереди, его спина была прямой, движения – уверенными, но Рин видела, как напряжена его шея, как сжаты его кулаки.

Он провёл их другой, более длинной, но безопасной тропой, минуя основные дорожки Сада Теней. Они не обменялись ни словом, пока не оказались у заднего входа в общежитие неофитов.

– Всё, – тихо сказал Иртра, останавливаясь в тени арки. – Расходитесь по кельям. Никаких разговоров. Завтра… завтра я сам разберусь. – Он посмотрел на них, и в его глазах читалась тяжёлая, неподдельная озабоченность. – И… – он запнулся, – …будьте осторожны.

Он развернулся и исчез в темноте, не попрощавшись.

Они молча разошлись. Всю оставшуюся ночь Рин ворочалась на своей кровати, прислушиваясь к малейшему звуку за дверью. В ушах стоял голос Иртры: «…ваше безрассудство натолкнулось на нечто реальное». Эти слова не утешали. Они пугали.

Глава 7. Часть 2

Утром, когда прозвучал колокол, Рин обнаружила, что Кураты уже нет в комнате. Её кровать была аккуратно заправлена, вещи разложены – ничего необычного. Курата всегда вставала и уходила раньше, особенно на те занятия, которые считала важными. Сегодня, после ночной вылазки, её ранний уход не вызвал у Рин ничего, кроме горькой мысли, что у каждого свои способы справляться с тревогой.

Воздух в Доме был странным – густым, вибрирующим. Студенты, спешащие на занятия, не болтали, как обычно, а перешёптывались, бросая тревожные взгляды по сторонам.

Она дошла до столовой, но не смогла проглотить ни куска. К ней подсел Кесто. Он был бледен, под глазами – тёмные круги.

– Ты слышала? – прошептал он, не дотрагиваясь до еды.

– Что? – у Рин похолодело внутри.

– Ворин, – его голос сорвался. – Мастер Ворин. Его нашли мёртвым. В его кабинете.

Мир вокруг Рин поплыл. Она ухватилась за край стола, чтобы не упасть.

– Как? – выдавила она.

– Несчастный случай. Говорят, эксперимент вышел из-под контроля. – Кесто говорил монотонно, уставившись в свою тарелку. – Но шепчут… что кабинет будто вымели ураганом. И лицо у него было…

Рин сглотнула ком в горле. Она встала. Ей нужно было двигаться, куда угодно, только бы не сидеть здесь. Она вышла в главную галерею. Там уже собралась толпа. Студенты, наставники, слуги – все столпились у массивных дверей кабинета Мастера Ворина.

Двери были распахнуты. Оттуда выходили люди в форменных мундирах внутренней стражи Дома. Их лица были суровы и непроницаемы.

И вот они появились – четверо стражников, неся на импровизированных носилках закутанное в тёмную ткань тело. Толпа замерла, затаив дыхание. Рин застыла на месте, не в силах отвести взгляд.

Носилки понесли мимо нее. В этот момент ткань слегка съехала, обнажив бледную, неподвижную руку. Руку, которая только вчера делала пометки в свитке, водила по светящимся диаграммам.

И тогда взгляд Рин скользнул по лицам стражников. Молодые, серьёзные парни из Когорты Стали, исполняющие свой долг.

Один из них, шедший сзади, на мгновение поднял глаза. Его взгляд скользнул по толпе, задержался на Рин… и остановился.

Это был Токо.

Не исхудавший, не испуганный Токо из тёмного коридора. Его форма сидела безупречно, поза была выправленной, лицо – собранным и холодным. Но в его глазах, встретившихся с глазами Рин, бушевала настоящая буря. Не страх одиночки, а панический, всепоглощающий, животный ужас человека, который увидел бездну и едва не свалился в неё.

Он смотрел на неё, словно пытался развидеть.

Затем его лицо снова стало каменным, маской стражника. Он опустил глаза и прошёл мимо, не оборачиваясь. Носилки скрылись в конце галереи, унося с собой тело Мастера и последнюю надежду Рин на то, что всё это – лишь страшное недоразумение.

Она стояла, вжавшись в стену, не чувствуя ног под собой. В ушах гудело. Он не был жертвой. Он был… частью этого. Частью механизма, который теперь, после смерти Ворина, пытался замести следы ещё тщательнее. И он явно не ожидал увидеть Рин в этой галерее.

Рин оттолкнулась от стены и, почти не видя дороги, побрела прочь от толпы. Ей нужно было быть одной. Осмыслить. Решить, что делать дальше.

Она свернула в тихую, пустую боковую галерею, ведущую к закрытой оранжерее, и прислонилась лбом к прохладному камню, пытаясь перевести дух.

– Жуткий день, – раздался ровный, привычный голос.

Рин медленно обернулась.

В нескольких шагах от неё стояла Курата. Она смотрела не на Рин, а в сторону рассеивающейся толпы, её лицо было бледным, но удивительно спокойным. Слишком спокойным. На нём читалась усталость, но не истерика, не шок, которые испытывала Рин.

– Да, – глухо ответила Рин. – Жуткий.

– Иртра сейчас со Старшими, – сообщила Курата, наконец поворачиваясь к ней. Её глаза были чуть припухшими, будто от недосыпа, но взгляд был ясным и твёрдым. – Они проводят совещание. Наверное, будут расследовать… этот несчастный случай.

Она подошла ближе.

– Ты как? В порядке? – её голос звучал ровно, заботливо, но в нём не было ни капли настоящего тепла. Это была формальная вежливость, отточенная годами жизни в высшем обществе.

– Не знаю, – честно призналась Рин. – Всё это… Я не понимаю, что происходит.

– Никто не понимает, – Курата пожала плечами. Её движения были плавными, контролируемыми. – Но Дом устоит. Он всегда устоит. – Она положила руку Рин на плечо. Прикосновение было лёгким, быстрым, ничего не значащим. – Не забивай себе голову. Лучше иди отдохни. Ты выглядишь уставшей.

Она улыбнулась. Улыбка получилась корректной, сочувственной, но до глаз не дошла. В них читалась какая-то иная, глубокая озабоченность, не имеющая отношения к смерти наставника или состоянию Рин.

– Ладно, мне надо идти, – Курата отпустила её плечо. – Нужно найти брата, убедиться, что с ним всё в порядке после… всего этого. Держись, хорошо?

С этими словами она развернулась и ушла, её шаги были такими же быстрыми и чёткими, как всегда.

Рин осталась одна. И несмотря на все правильные слова и жесты, несмотря на внешнее спокойствие Кураты, внутри у Рин всё сжалось в холодный, тяжёлый комок.

Она понимала теперь. Остановиться было уже невозможно. Механизм был запущен. И цена любопытства оказалась куда выше, чем она могла представить. Теперь вопрос был не в том, чтобы раскрыть тайну. Теперь вопрос был в том, чтобы выжить.

Глава 8. Часть 1

Воздух в Доме Первого Шепота изменился. Он всегда был насыщен магией – тревожным, вибрирующим гулом, который чувствовался кожей. Теперь же к нему добавилось нечто тяжёлое, вязкое, давящее на виски. Неделю назад здесь убили Мастера. И хотя официальные глашатаи, облачённые в серебристо-серые мантии скорби, оглашали указ Старших о «скоропостижной кончине в результате трагического несчастного случая», шепоток, ползущий по каменным коридорам, был единогласен: убийство.

Айрин стояла у узкого окна своей кельи, вглядываясь в подёрнутый утренней дымкой внутренний двор. Обычно в это время он кишел жизнью – студенты спешили на лекции, слуги таскали тяжести, кураторы отдавали распоряжения. Сейчас же движение было неестественно медленным, приглушённым. Люди говорили шёпотом, будто боялись разбудить уснувшего великана. Даже яркие одежды высших когорт сменились на сдержанные, пепельные тона.

– Смотря на это, можно подумать, они все его обожали, – раздался сзади саркастический голос.

Рин не обернулась. Она узнала лёгкие, почти бесшумные шаги Кесто. Он прислонился к косяку другой стороны окна.

– Его боялись, – тихо ответила Рин. – А теперь боятся ещё больше. Смерть Ворина… это как если бы треснула опорная балка в этом их идеальном здании. Все делают вид, что всё в порядке, но каждый проверяет, не рухнет ли всё на голову.

– Мудро, Северянка. Очень мудро, – Кесто щёлкнул языком. – Лично я не оплакиваю старого крохобора. Он с радостью упёк бы меня в Свинец, а Тень – в клетку для изучения. Но то, как он умер… Да, это заставляет задуматься.

Дверь скрипнула, и в келью вошла Курата. Она выглядела уставшей. Тёмные круги под глазами контрастировали с её обычно живым, смуглым лицом. Она молча прошла к своей кровати и стала механически поправлять и без того идеально заправленное одеяло.

– Ну, как там наверху? – спросил Кесто, прерывая неловкое молчание. – Приняли уже решение, кого казнить вместо Ворина? Надеюсь, не меня.

Курата вздохнула, не оборачиваясь.

– Старшие закончили предварительное слушание. Нас официально… попросили больше не распространять наши «тревожные, но бездоказательные теории».

– «Попросили»? – уточнил Кесто, подняв бровь. – Это был вежливый совет или приказ под угрозой отчисления?

– Для нас с тобой – совет, – Курата обернулась, и её взгляд упёрся в Рин. – Для неё – приказ. Сказали, её положение и так «крайне шатко». Один неверный шаг, одно неосторожное слово, и контракт с Севером будет разорван, а её вышлют обратно в её снега. Или того хуже.

Рин почувствовала, как по спине пробежал холодок. Обратно? После всего? После того как она, кажется, коснулась тайны, которая стоила человеку жизни? Это было бы хуже любой тюрьмы.

– А Иртра? – спросила она, стараясь, чтобы голос не дрожал.

Лицо Кураты смягчилось на долю секунды.

– Иртре… Иртре поручили возглавить внутреннее расследование. Официально – чтобы «исчерпать все сомнения и восстановить репутацию Дома».

Кесто присвистнул.

– Вот это поворот. Надзиратель стал следователем. И как наш образцовый куратор отреагировал на такое повышение?

– Он принял это как должное, – Курата пожала плечами, и в её голосе прозвучала знакомая горькая нотка. – Для него это не повышение. Это экзамен. Последний тест перед переходом в Мифрил. Если он блестяще завершит это дело и найдёт «настоящего виновного» – или хотя бы убедительно кого-нибуль подставит – его ждёт блестящая карьера. Если нет… Ну, он не допускает мысли о провале.

– А что он думает о… – Рин запнулась, – о нашей версии?

Курата наконец села на кровать, смотря в пол.

– Он сказал, что улики, собранные нами, «интригующие, но косвенные». Пятна на полу, пустой сосуд… Он не отрицает, что что-то было. Но цепочка, ведущая к Ворину, обрывается на его смерти. А история с Токо… – она мотнула головой, – Фрай Ко Ста, этот придурок из Стали, который его изображал, уже отсиживается в уютной комнатке под охраной, отказываясь от показаний. Иртра считает, что мы действовали опрометчиво. Что из-за нашей самодеятельности настоящий преступник мог замести следы.

В келье повисло тяжёлое молчание. Их маленькая победа – объединение, добытые доказательства, присоединение Иртры – рассыпалась в прах, стоило системе напрячься. Их сочли неудобными детьми, которых нужно заткнуть и убрать с дороги.

Внезапно снаружи, со стороны главных ворот, донёсся низкий, протяжный гудок. Не звук рога, а скорее магический резонанс, заставляющий вибрировать стекло в окнах. Затем второй. Третий.

– Прибывает процессия, – без эмоций констатировала Курата, поднимаясь. – Похороны начинаются. Нас всех обязали присутствовать на церемонии прощания в Главном зале.

***

Зал Предтеч, обычно пустовавший и молчаливый, был залит людьми. Сотни студентов всех когорт стояли строгими рядами. Впереди – Когорта Стали в парадных темно-синих мантиях с серебряными нашивками. За ними – Бронза, затем Свинец. Рин, Кесто и Курата стояли в своих рядах, не вместе. Иерархия, даже в трауре, была нерушима.

Воздух был густ от запаха ладана и какого-то южного цветка с тяжёлым, сладким ароматом, который резал обоняние Рин. На возвышении в центре зала стоял закрытый саркофаг из тёмного, отполированного до зеркального блеска камня. Вокруг него в сложных позах замерли четверо стражей в полных доспехах, их лица скрывали шлемы с непроницаемыми стеклянными забралами.

Рин чувствовала себя чуждой этому ритуалу. На Севере хоронили иначе – проще, тише, отдавая тело ветру и холоду. Здесь же всё было подчинено сложному, отточенному веками церемониалу, в котором не было места искренней скорби, лишь демонстрация силы и незыблемости традиций.

Рядом с ней кто-то тихо всхлипнул. Рин бросила взгляд на девушку из Свинца, которая утирала слезы рукавом. Она действительно плачет, с удивлением подумала Рин. Она плачет по человеку, который, скорее всего, даже не знал её имени, который счёл бы её жизнь ничтожной. В этом был весь Юг – готовность проливать слезы по символам, забывая о людях.

Старшие, облачённые в белые, расшитые золотом одеяния, заняли свои места. Их лица были невозмутимы. Затем на возвышение поднялся Иртра. Он был бледнее обычного, но держался с той же ледяной собранностью. Его голос, усиленный магией, прозвучал чётко и ровно, заполняя собой самый отдалённый уголок зала.

– Мы собрались здесь, чтобы отдать дань уважения Мастеру Ворину, – начал он, и его слова повисли в гробовой тишине. – Человеку, чьи знания и преданность Дому Первого Шепота на протяжении десятилетий служили опорой для многих поколений студентов. Его уход – невосполнимая утрата. Но Дом стоит на принципах, более прочных, чем жизнь одного человека. Порядок, знание, дисциплина – вот столпы, которые он защищал. И наша задача – почтить его память, продолжив его дело. Расследование обстоятельств этой трагедии будет проведено со всей тщательностью. Правда будет установлена. Ибо только правда является достойным памятником тому, кто всю свою жизнь искал её.

Он говорил идеально. Правильные слова, правильные интонации, правильный намёк на продолжение расследования, чтобы успокоить умы. Рин видела, как некоторые Старшие почти незаметно кивали. Иртра играл свою роль безупречно.

Церемония длилась ещё час. Речи, заклинания, символические возложения цветов. Рин почти ничего не слышала. Она наблюдала за лицами. За застывшей маской Иртры. За скучающим, отстранённым выражением Кесто. За напряжённым профилем Кураты. Она искала в толпе того самого Фрая Ко Ста или кого-то, кто выглядел бы виноватым, испуганным. Но видела лишь море прилично скорбящих лиц.

Когда церемония подошла к концу, и толпа начала медленно расходиться, по залу прокатился новый гул – на этот раз оживлённый. Шёпот стал громче, люди заглядывали за плечи друг другу, стараясь увидеть что-то у главного входа.

– Что происходит? – тихо спросила Рин у Кураты, когда они наконец смогли выйти из своего ряда.

Курата встала на цыпочки, её лицо внезапно стало напряжённым.

– Приехал отец.

Они с Иртрой замерли у колонны, наблюдая, как к главному входу подъезжает небольшая, но невероятно роскошная кавалькада. Не повозки, а носилки из тёмного дерева, инкрустированного перламутром, которые несли на плечах четверо рослых слуг в ливреях с гербом рода Ро Май. Из главных носилок спустился человек.

Хор Ро Май был высок, как Иртра, и так же прям, как копьё. Его лицо, испещрённое сеточкой морщин у глаз, хранило отпечаток былой строгой красоты. Волосы, тронутые сединой у висков, были убраны в безупречную косу. Его одежда была образцом южного шика – тёмно-зелёные шёлковые одеяния, на которых семейный герб – стилизованная соколиная голова – был вышит не золотом, а чёрным жемчугом, что говорило о трауре. Он не нёс с собой никакого оружия, но в его осанке, в его взгляде была такая уверенность в своей власти, что он казался опаснее любого вооружённого стража.

Иртра выпрямился ещё больше, если это было возможно, и сделал шаг вперёд навстречу.

– Отец. Добро пожаловать в Дом.

Хор Ро Май оценивающим взглядом окинул сына с ног до головы. Его губы дрогнули в подобии улыбки, но глаза остались холодными.

– Иртра. Мне доложили о твоём новом назначении. Ответственная задача. Я ожидаю, что ты справишься с ней так, чтобы это принесло честь нашему дому.

– Я приложу все усилия, – отчеканил Иртра.

Тогда взгляд Хора скользнул на Курату. Он длился не более секунды.

– Курата, – кивнул он, и в этом кивке не было ни тепла, ни интереса.

– Отец, – ответила она, и её голос прозвучал тише и неуверенне, чем когда-либо.

Затем Хор Ро Май повернулся к ожидавшим его Старшим, полностью игнорируя присутствие Рин и Кесто, будто их и не существовало. Он не смотрел на них с презрением или ненавистью. Хуже того – он не смотрел на них вообще. Для человека его статуса северянка из Свинца и кочевник были не более значимы, чем пыль на его сапогах. Они были частью пейзажа, не стоящей внимания деталью.

– Полагаю, у нас есть что обсудить, – произнёс он, обращаясь к Старшим, и его голос, низкий и властный, легко перекрыл гул толпы. – Проводите меня.

И он прошёл мимо, увлекая за собой свиту и самых важных Мастеров, оставив после себя шлейф дорогих благовоний и ощущение неоспоримой власти.

Иртра, не глядя на сестру и ребят, развернулся и пошёл за ними, его спина была идеально пряма. Курата стояла, её глаза были прикованы к спине отца.

Кесто тихо присвистнул.

– Ну что ж, – прошептал он так, чтобы слышала только Рин. – Теперь понятно, чего Ро Маи такие.

Рин не ответила.

***

Тягостная атмосфера похорон висела в Доме ещё несколько дней, как затхлый запах, который не выветривался даже сквозь распахнутые настежь окна. Официальный траур длился неделю, и всё это время Дом напоминал муравейник, на который наступили сапогом, – внешне суета продолжалась, лекции и работы никто не отменял, но внутри царила растерянность и подавленность.

Рин старалась держаться подальше от главных артерий академии, предпочитая длинные, пыльные коридоры служебных крыльев. Здесь, во время изматывающей работы, её унижали за происхождение, но здесь же её в основном и игнорировали. Быть невидимой стало её новой, невольной тактикой выживания. Мысль о том, что её могут выслать, преследовала её, как назойливый комар, жужжащий у самого уха. Возвращение на Север означало бы не просто провал. Это означало бы смотреть в глаза отцу, который отправил её с последней надеждой, и видеть в них не своё отражение, а обесценившуюся монету.

Кесто, казалось, был единственным, кого общая подавленность не затронула. Он продолжал вскрывать замки на дверях заброшенных кладовок своей Тенью, раздобыл откуда-то ярко-алый шарф, кричаще не вписывающийся в унылую палитру траура, и как-то умудрился подменить все чернила в перьях у приспешников Элиана на невидимые, что выявилось во время лекции по древним свиткам и вызвало небольшой, но очень забавный для Кесто, хаос.

Иртра исчез. Его не было видно ни на лекциях, ни в столовой. Курата, отвечая на осторожный вопрос Рин, бормотала что-то о «погружении в работу» и «анализе архивных записей». По её замкнутому виду и избегающему взгляду было ясно, что визит отца давил на неё сильнее, чем смерть Ворина.

Прошло три дня после похорон, когда посыльный из Когорты Стали, юноша с высокомерно поднятым подбородком, нашёл Рин, когда она чистила засорившийся магический сток во внутреннем дворе. Он даже не смотрел на неё, протягивая сложенный вчетверо лист плотной, дорогой бумаги.

– От куратора Ро Мая. Явиться немедленно, – отчеканил он и, не дожидаясь ответа, развернулся и ушёл, словно боялся заразиться ничтожностью от воздуха вокруг неё.

Рин, вытерев руки о грубую холщовую ткань рабочего фартука, развернула записку. Почерк был идеальным, без единой помарки, буквы – острые и точные, как скальпель.

«Тороко. Явка требуется в рамках официального расследования. Кабинет 3-В в западном крыле. Немедленно. Иртра Ро Май.»

Сердце ёкнуло. Официальное расследование. Значит, он что-то нашёл? Она сорвалась с места, сбросила фартук в кучу грязного белья и почти бегом пустилась через двор, стараясь не привлекать внимания.

Кабинет 3-В оказался маленькой, аскетичной комнатой без окон, освещённой холодным голубоватым светом магических шаров, вмурованных в потолок. Стены были заставлены стеллажами с аккуратно подшитыми папками. В центре стоял простой деревянный стол и три стула. За столом сидел Иртра. Он не выглядел уставшим, но его лицо было ещё более замкнутым и отстранённым, чем обычно. Перед ним лежала открытая папка с несколькими листами пергамента.

На одном из стульев, спиной к двери, сидел Кесто. Он развалился на сиденье, закинув ногу на колено, и безучастно изучал свои ногти. Он обернулся на скрип, и в его глазах мелькнуло знакомое озорство, тут же погасшее под тяжёлым взглядом Иртры.

– Закрой дверь, Тороко. Садись, – сказал Иртра, не глядя на неё.

Рин повиновалась, заняв оставшийся свободный стул. В комнате пахло пылью, старой бумагой и чем-то ещё – едва уловимым, металлическим запахом напряжения.

– Прежде чем мы начнём, я должен проинформировать вас об официальном статусе этого разговора, – начал Иртра, его голос был ровным, лишённым каких-либо эмоций, голосом следователя, а не куратора. – В соответствии с полномочиями, данными мне Советом Старших, я веду расследование обстоятельств смерти Мастера Ворина. Ваши показания, наряду с другими собранными доказательствами, будут занесены в протокол и представлены на рассмотрение Совета. Вы обязаны отвечать на вопросы правдиво и полно. Всё, что вы скажете, может быть использовано. Понятно?

Кесто лениво поднял большой палец вверх. Рин молча кивнула, сглотнув комок в горле. Всё это было слишком официально, слишком холодно. Она чувствовала себя не союзницей, а подозреваемой.

– Понятно, – сказал Иртра, больше для протокола, чем для них. Он отодвинул папку и сложил руки на столе. – Я нашёл Фрая Ко Ста. Того, кто выдавал себя за пропавшего студента по имени Токо.

Кесто коротко кивнул, его поза стала сразу менее расслабленной. Рин подняла глаза.

– Где он? – выдохнула она.

– В изоляторе для неблагонадёжных студентов. Под усиленной охраной. Официально – для его же безопасности. Неофициально – потому что он единственная ниточка, которая у нас есть, и её могут оборвать, – Иртра посмотрел на них обоих. – Я допросил его вчера. Сегодняшняя беседа с вами – это формальность, подтверждение показаний.

– И? – не выдержал Кесто. – Он рассказал, кто за всем стоит? Кто приказал ему подставить Рин?

Иртра покачал головой, и в его глазах мелькнула тень разочарования, тут же погашенная.

– Нет. Он рассказал ровно то, что от него ожидали услышать. Он – мелкая сошка. Посредник. Его история выверена и, вероятно, отрепетирована.

– Какая история? – спросила Рин.

– Его нашли, – начал Иртра, снова глядя в бумаги, хотя, скорее всего, он знал их наизусть. – Вернее, к нему подошли. Несколько недель назад. У него были… долги. Игровые. Немаленькие. Ему пообещали, что все долги будут списаны, а его скромное положение в Когорте Стали будет… укреплено покровительством очень влиятельного лица. Всё, что от него требовалось – сыграть роль.

– Роль напуганного «свинцового» паренька, который умоляет меня о помощи, – тихо закончила за него Рин.

Иртра кивнул.

– Именно. Ему предоставили всю необходимую информацию: имя пропавшего Троя, детали, которые должны были выглядеть правдоподобно. Его задача была – втереться к вам в доверие, подвести вас к идее самостоятельного расследования, а в нужный момент – исчезнуть, оставив после себя намёки, которые вели бы прямиком к вам, Тороко. Идеальный план, чтобы скомпрометировать тебя и отчислить по сфабрикованным обвинениям в нарушении устава и клевете.

В комнате повисло молчание. Рин смотрела на грубую деревянную поверхность стола, пытаясь осознать это. Она была мишенью. С самого начала. Её уникальный дар, её происхождение, её уязвимое положение – всё это сделало её идеальным козлом отпущения.

– Но… зачем? – прошептала она. – Я же никто. Я никому не угрожаю.

– Пока – нет, – парировал Иртра. – Но твой дар… он аномален. Он непредсказуем. Для кого-то, кто ценит контроль выше всего, ты – воплощение хаоса. Пока точно нельзя сказать, ради чего это было.

– А Ворин? – встрял Кесто. – Он был частью этого? Он хотел избавиться от Рин?

Иртра нахмурился.

– Показания Фрая на этот счёт… туманны. Он утверждает, что не знает. Контакты были анонимными. Инструкции поступали через третьих лиц, через записки, которые самоуничтожались. Он знал только своего непосредственного куратора, такую же мелкую сошку, который уже… исчез. Без следа. Цепочка обрывается. Умерла вместе с Ворином.

– Очень удобно, – с сарказмом бросил Кесто.

– Неудобно, – поправил его Иртра. – Это тупик. Фрай – свидетель, но не источник информации. Мы знаем, что был заговор с целью подставить Тороко. Мы не знаем, кто его организовал и почему. Мы не знаем, как это связано со смертью Ворина. Возможно, он узнал о подставе и попытался вмешаться. Возможно, он был её частью и стал неудобен. Возможно, это два разных дела. У нас нет доказательств.

– Но мы же нашли… – начала Рин, – в Пустых Залах… тот сосуд, пятна…

– Косвенные улики, – холодно отрезал Иртра. – Которые не связывают никого конкретно с убийством. Которые можно трактовать как угодно. Кто-то мог подбросить их туда уже после. Старшие, – он сделал небольшую паузу, – Старшие склонны считать, что Ворин проводил в Залах несанкционированные эксперименты с опасными материалами, что и привело к несчастному случаю. А история с подставой – это отдельный, незначительный инцидент, раздутый вами.

Рин почувствовала, как у неё похолодели пальцы. Всё, через что они прошли, всё, что они узнали, – всё это просто списали на «несчастный случай» и «инцидент».

– Они что, слепые? – взорвался Кесто, вскакивая со стула. – Им прямо указали на фальшивку! Как это можно назвать «незначительным инцидентом»?

– Потому что это проще, Маро! – в голосе Иртры впервые прозвучали нотки металла. – Потому что признать, что в стенах Дома существует законспирированная группа, способная на убийство и подлог, – значит признать, что система дала сбой. А это недопустимо. Гораздо проще списать всё на мёртвого человека и замять дело. Моя задача – найти неопровержимые доказательства обратного. И до тех пор, пока их нет, вы будете вести себя тихо. Понятно?

Кесто что-то пробурчал себе под нос и снова плюхнулся на стул, скрестив руки на груди.

– Так что же теперь? – спросила Рин, чувствуя, как накатывает отчаяние. – Фрай остаётся в изоляторе, а мы делаем вид, что ничего не произошло?

– Фрай остаётся в изоляторе для его же безопасности, – сказал Иртра. – Тот, кто его нанял, теперь заинтересован в его молчании. Постоянном. А вы… – он перевёл взгляд с Кесто на Рин, – вы возвращаетесь к своим обязанностям. Вы не упоминаете об этом деле никому. Вы не проводите собственных расследований. Вы даже не смотрите ни на кого подозрительно. Вы – маленькие винтики в механизме Дома, которые чуть было не вылетели и которые теперь должны быть устойчиво закреплены. Маро, твоя Тень не должна высовываться дальше пары метров от тебя. Тороко, твой дар не должен проявляться ни при каких обстоятельствах. Ясно?

Это было похоже на приговор. Ещё более жёсткий, чем любое наказание. Их заставляли играть по правилам, которые были сфальсифицированы с самого начала.

– А ты? – тихо спросила Рин. – Что будешь делать ты?

Иртра откинулся на спинку стула, и его лицо в холодном свете шаров казалось высеченным из мрамора.

– Я буду делать то, что умею лучше всего. Анализировать. Сопоставлять факты. И ждать. Они ошиблись, когда решили использовать Фрая. Они ошиблись, когда убили Ворина. Преступники всегда ошибаются. Нужно просто дождаться следующей ошибки и быть готовым её использовать. А до тех пор… – он посмотрел на них, и в его взгляде не было ни дружелюбия, ни поддержки, лишь чистая, нечеловеческая решимость, – вы – мои глаза и уши. Вы будете наблюдать. Молчать. И запоминать всё, что покажется вам странным. Но не действовать. Никогда не действовать без моего прямого приказа. Это не игра, – его голос стал тише, но от этого только страшнее. – Следующей мишенью можете стать вы. И я не смогу вас защитить, если вы сами полезете на мушку.

Он встал, давая понять, что разговор окончен.

– Возвращайтесь к своим занятиям. О сегодняшнем разговоре – ни слова.

Кесто вышел первым, хлопнув дверью. Рин задержалась на секунду, её взгляд упал на папку на столе.

– Иртра… – она запнулась. – Спасибо. Что поверил нам.

Он не ответил сразу, собирая бумаги.

– Я не верю вам, Тороко, – сказал он наконец, не глядя на неё. – Я верю фактам. А факты говорят, что вы, возможно, правы. Не заставляйте меня пожалеть об этом.

Рин вышла в коридор, где её ждал Кесто. Он прислонился к стене, смотря в пустоту.

– Ну что, Северянка? – его голос был усталым и лишённым привычного озорства. – Как ощущения быть живой мишенью в тире с завязанными глазами?

– Ужасные, – честно ответила Рин, прислоняясь к стене рядом. – А у тебя?

Кесто горько усмехнулся.

– Идём. Надо делать вид, что мы занимаемся какой-то ерундой.

Он пошёл по коридору, а Рин последовала за ним, чувствуя, как стены Дома Первого Шепота, которые всегда были чужими, теперь стали откровенно враждебными. Они знали правду, но правда эта была бесполезной. Они были пешками, которые только что узнали, что ими двигают, но не узнали, в чью пользу. И ходить им было позволено только на одно поле. Ждать следующей ошибки игрока. И надеяться, что она не станет для них фатальной.

Глава 8. Часть 2

Неделя, последовавшая за допросом у Иртры, тянулась мучительно медленно, словно время само замедлилось под гнётом всеобщей подозрительности. Дом Первого Шепота, обычно кипящий скрытой энергией и амбициями, теперь напоминал болото – поверхностно спокойное, но таящее в своей глубине гниль и невидимые опасности.

Рин старалась следовать приказу Иртры – быть винтиком. Она молча выполняла свою работу в Свинце: драила полы в бесконечных коридорах, чистила закопчённые котлы на кухне, переносила тяжеленные фолианты из архива в библиотеку и обратно. Физический труд стал её спасением. Он не требовал думать, только делать. Рутина убаюкивала страх, превращая его в фоновый гул, похожий на тот, что исходил от стен Дома.

Кесто, казалось, смирился с ролью ещё хуже, чем она. Его обычная развязность стала натянутой, почти карикатурной. Он шутил громче и грубее, его выходки стали более дерзкими, но в его глазах, когда он думал, что на него не смотрят, стояла та же самая настороженная пустота, что и у Рин. Его Тень теперь редко отличалась от тени обычного человека, как верный, но загнанный пёс.

Они почти не видели Курату. Она пропадала с утра до ночи, и когда всё же возвращалась в келью, то сразу же падала на кровать, отворачивалась к стене и делала вид, что спит. Попытки Рин завести разговор натыкались на глухую стену молчания или на односложные, обрывистые ответы. Визит отца и новое назначение Иртры явно выбили почву у неё из-под ног, и Рин с удивлением ловила себя на мысли, что ей жаль эту дерзкую, язвительную девушку. Они все оказались в ловушке, просто стены у каждой были свои.

Иртра, как и прежде, был призраком. Он мелькал вдали – на другом конце столовой, в окружении других студентов Стали, на лекциях, на которые Рин допускали лишь в качестве прислуги, разносящей материалы. Он никогда не смотрел в её сторону, не подавал никаких знаков. Их короткий союз в Пустых Залах казался теперь сном, порождённым адреналином и страхом.

Как-то утром, когда Рин скребла застывший жир с плиты в одной из подсобок кухни, к ней подошла пожилая кухарка, женщина с лицом, как сморщенное яблоко, и ткнула пальцем в её спину.

– Эй, – буркнула она хриплым голосом. – Велели всем «свинцовым» явиться в Аудиторию Первых Истин. Сейчас. Брось всё.

Рин поморщилась. «Явка» обычно означала какое-то унизительное поручение или выволочку за малейшую провинность.

– Что случилось? – осторожно спросила она.

Кухарка пожала плечами, её бесстрастное лицо не выразило ни малейшего интереса.

– Какое-то собрание. Нового мастера представлять будут, что ли. Иди уже, не задерживай. Тебе ещё работу делать.

Аудитория Первых Истин была заполнена как никогда. Студенты сидели не только на своих местах, но и стояли в проходах, толпились у входов. Воздух гудел от возбуждённых голосов. Шёпоток, который последние недели был похож на похоронный гимн, теперь снова приобрёл живые, любопытствующие нотки. Рин протиснулась к своему месту на самых задних, самых верхних скамьях, отведённых для Свинца. Отсюда всё происходящее внизу, у кафедры, было видно как на ладони, но при этом она чувствовала себя невидимой, частью серой, безликой массы.

К ней, минуя своих сокогортников, протиснулся Кесто. Он без зазрений совести сел на край скамьи, потеснив Рин.

– Ну что, Северянка, пронюхал Иртра что-нибудь? – спросил он, не глядя на неё, его глаза бегали по толпе внизу. —Никаких весточек?

– Ничего, – тихо ответила Рин. – И у тебя?

– Тишина, – Кесто усмехнулся. – Как в гробу. Думаю, наш блестящий куратор понял, что вляпался, и теперь не знает, как выкрутиться. А может, папочка велел не выносить сор из избы.

Внезапно гул стих. На кафедру поднялся один из Старших, Мастер Элбан – древний старик с седой бородой до пояса и голосом, который, казалось, доносился прямо из-под земли.

– Студенты Дома Первого Шепота, – начал он, и магия донесла его тихий голос до каждого уголка зала. – Смерть Мастера Ворина оставила пустоту не только в наших сердцах, но и в расписании занятий. Курс основ магического контроля – фундамент вашего образования. Его нельзя прерывать надолго.

В зале повисла напряжённая тишина. Все ждали, кто же займёт место Ворина. Рин представила себе ещё одного такого же сухого, педантичного учёного, возможно, ещё старше и строже.

– Времена меняются, – продолжил Элбан, и в его голосе прозвучала какая-то нехарактерная усталость. – После долгих обсуждений Совет Старших принял решение пригласить для ведения курса на временной основе человека, чей подход… отличается от традиционного, принятого в наших стенах.

По залу прокатился удивлённый гул. «Отличается» – это слово в устах Старших звучало как мягкое проклятие.

– Полагаю, лучше всего она представит себя сама, – Элбан сделал рукой легкий приглашающий жест к боковой двери. – Встречайте временного наставника по Основам контроля – Мастера Зари О Храм.

В аудиторию вошла женщина.

Она была невысокого роста, но в её осанке была такая уверенность, что казалось, она на голову выше всех присутствующих. На ней не было роскошной мантии Мастера. Её одежда была простой и практичной – прочные штаны из тёмной кожи, высокие сапоги, туго зашнурованные до колена, и свободная рубаха из неотбеленного льна. Её волосы, цвета воронова крыла, были коротко острижены и торчали в разные стороны, словно она только что вышла из сильного ветра. Лицо её нельзя было назвать красивым в классическом понимании – слишком широкий рот, слишком прямой нос, сломанный и плохо сросшийся, слишком тёмные, почти чёрные глаза, которые смотрели на толпу с насмешливым, оценивающим бесстрашием. По её смуглой коже и характерным чертам лица можно было без труда определить её южное, но отнюдь не аристократическое происхождение.

Она прошла к кафедре не торжественной поступью мастера, а размашистой, немного раскачивающейся походкой человека, привыкшего к долгим переходам по пересечённой местности. Она дождалась, пока Элбан направится к выходу, кивнула ему и оперлась руками о кафедру, окидывая аудиторию своим пронзительным взглядом.

– Ну что, – её голос был низким, хрипловатым, но на удивление хорошо слышимым. В нём не было и намёка на магическое усиление – она просто говорила, и все слушали. – Похороны кончились. Мастер ваш был, не побоюсь этого слова, старым занудой, и его методы устарели лет на двести. Жалко, что он так покинул этот мир, но факт остаётся фактом – вы, в большинстве своём, не умеете применять то, что у вас между ушами находится, для чего-то более полезного, чем заучивание теорий, которые никому не нужны.

В зале повисла ошеломлённая тишина. Так о Ворине, о самом Доме никто и никогда не говорил. Рин видела, как у некоторых студентов из Стали на лицах застыли маски возмущения. Но на задних рядах, среди Бронзы и Свинца, кто-то неуверенно хихикнул.

Зари усмехнулась в ответ, один уголок её рта поднялся выше другого.

– Я вижу, не все согласны. Отлично. Спор – это начало понимания. Меня зовут Зари О Храм. Я не учёный. Я – практик. Последние пятнадцать лет я провела не в этих стенах, – она с пренебрежением махнула рукой, очерчивая круг, – а на границах. Там, где ваши заученные заклинания и идеальный контроль разбиваются о суровую реальность в первую же секунду боя. Там, где магия – это не балет, а кулак. Грубый, быстрый и эффективный.

Она выпрямилась и прошлась перед кафедрой.

– Ворин учил вас, что магия – это игла. Тонкий, точный инструмент. И для вышивания салфеток он, может, и сгодится. Я же буду учить вас, что магия – это молот. Таран. Ваша задача – не аккуратно ткнуть ей в нужную точку, а вмазать ей по башке всему, что представляет угрозу. Понятно?

– Это варварство! – раздался чей-то возмущённый голос с первых рядов. Какой-то студент из Стали вскочил с места. – Вы предлагаете нам забыть о многовековых традициях, о тонкостях контроля, о…

– О твоих оценках? О твоём месте в иерархии? – перебила его Зари, и её голос внезапно потерял всю насмешку и стал холодным, как сталь. – Традиции – это хорошо, мальчик. Пока на тебя не нападет голодный тролль, которому плевать на твои традиции. Он просто разорвёт тебя на куски, пока ты будешь пытаться «точно сфокусировать луч». Я здесь для того, чтобы выживали сильнейшие. А не самые утончённые.

Она повернулась к нему спиной, давая понять, что разговор окончен, и снова обратилась ко всей аудитории.

– С завтрашнего дня расписание занятий изменится. Теории будет минимум. Практики – максимум. Вам придётся много двигаться, падать, ошибаться и, возможно, даже потеть. Готовьтесь.

И не добавив больше ни слова, она спрыгнула с возвышения и направилась к выходу, расталкивая толпу студентов, которые расступались перед ней со смесью страха и восхищения.

Аудитория взорвалась гамом голосов.

– Вы слышали это? Она же сумасшедшая! – кричал кто-то.

– Наконец-то! Все эти высокопарные речи уже достали!

– Она оскорбила память Мастера Ворина!

– А по-моему, здорово! Надоело уже сидеть и конспектировать скучные свитки!

Рин сидела, словно парализованная. Речь Зари взбудоражила её, задела какие-то струны, о которых она сама не подозревала. «Магия – это молот». Разве не так она сама и поступала на экзамене? Разве не этим её и попрекали? И вот теперь пришла кто-то, кто не просто оправдывал такой метод, а возводил его в абсолют.

– Ну и ну, – присвистнул Кесто, нарушая её размышления. Его глаза блестели неподдельным интересом. – Вот это дама! Я бы у неё поучился.

– Она… опасная, – тихо сказала Рин, не понимая, откуда у неё эта уверенность.

– Конечно, опасная! – рассмеялся Кесто. – А кто в этом Доме не опасен? По-моему, она первая, кто говорит хоть что-то честное. В отличие от местных политиканов в мантиях.

Толпа постепенно рассасывалась, студенты, горячо споря, расходились по коридорам. Рин и Кесто спустились с верхних скамей и вышли в главный коридор. Воздух здесь был густ от возбуждённых разговоров. Зари О Храм стала главной темой дня.

Они уже собирались свернуть в сторону своих помещений, когда Рин заметила её. Зари стояла в небольшой нише у стены, о чём-то оживлённо беседуя с группой студентов из Бронзы. Она жестикулировала, что-то объясняла, и её слушатели смотрели на неё с открытым ртом, ловя каждое слово.

Их взгляды встретились.

Глаза Зари, тёмные и пронзительные, скользнули по Рин, и на долю секунды её оживлённое выражение лица сменилось на другое. Напряжённое, изучающее. Взгляд не был враждебным. Он был… аналитическим. Таким, каким смотрят на редкий, незнакомый инструмент, оценивая его потенциал и то, как можно его применить. Он длился всего миг. Затем Зари улыбнулась своей новой беспечной улыбкой, что-то сказала студентам, и те засмеялись.

Но Рин уже замерла на месте, будто наткнувшись на невидимую стену. Все, кто хоть что-то понимал в её силе, – смотрели на неё так. О Храм не стала исключением, до неё сто процентов уже дошли слухи. Ледяной укол волнения, пронзил Рин насквозь. Это было не волнение перед грубостью или силой. Это было волнение кролика, увидевшего взгляд удава – безмолвный, лишённый всякой эмоции, кроме чистейшего интереса к объекту.

– Эй, Северянка, ты чего встала? – Кесто уже прошёл вперёд и обернулся на неё. – Поесть охота, а потом, глядишь, эта новая сумасшедшая устроит нам показательные выступления.

Рин с трудом отвела взгляд от ниши, но Зари уже не было видно – она ушла вглубь коридора в окружении своих новых поклонников.

– Да, – выдохнула она, принуждая себя сделать шаг. – Поесть.

Но ощущение того взгляда, холодного и всевидящего, не отпускало её. Приказ Иртры «быть винтиком» внезапно показался не просто разумной предосторожностью, а вопросом выживания. Потому что теперь она поняла – за ней не просто наблюдают. Её оценивают. И она до ужаса боялась узнать, каков будет вердикт.

Глава 9

Декабрь в Доме Первого Шепота выдался дождливым. Непрерывные ливни, сменившие осеннюю жару, превратили внутренние дворы в холодные зеркала, а каменные галереи – в сырые, промозглые тоннели. Вода монотонно стучала по бесчисленным стеклянным куполам и карнизам, её белый шум стал сопровождением к всеобщему напряжению. Для Рин, привыкшей к тихому, пушистому снегу Севера, эта бесконечная вода была чуждой и угнетающей.

Но физический дискомфорт был лишь фоном для другого, куда более гнетущего чувства – нарастающего одиночества.

После взрывного появления Зари О Храм жизнь в Доме раскололась надвое. Для многих студентов её грубоватая прямота стала глотком свежего воздуха. Для Рин же – лишь очередной угрозой, заставившей её глубже уйти в себя, стараясь выполнить приказ Иртры и стать невидимой.

И если с новой наставницей можно было избегать контакта, то другая потеря ощущалась куда острее. Курата отдалялась, и это было медленным, тихим и оттого более болезненным процессом.

Она не стала враждебной или подозрительной. Она просто… исчезла из их общего пространства. Их вечерние разговоры в келье, эти редкие минуты, когда они могли быть просто двумя девушками сошли на нет.

Сначала это было незаметно. Курата задерживалась после занятий. Потом стала пропускать их совместные ужины, ссылаясь на дополнительные тренировки или групповые проекты с другими учениками из Бронзы. Её кровать в их общей келье всё чаще оставалась пустой до поздней ночи.

Рин пыталась не придавать этому значения. У всех бывают периоды занятости. Но её грызла тревога. Тот хрупкий мост понимания, что возник между ними в первые недели, теперь шатался под напором молчания и отсутствия.

Однажды вечером, когда дождь особенно яростно хлестал по окну, Рин решилась заговорить. Курата только что вернулась, мокрая и уставшая, и сбросила промокший плащ на стул.

– Как дела? – спросила Рин, откладывая в сторону свиток.

Курата вздрогнула, словно забыв, что в комнате не одна. Она провела рукой по лицу, смахивая капли воды.

– Устала. Эти продвинутые семинары выжимают все соки. – Она села на свою кровать, не глядя на Рин, и принялась стаскивать мокрые сапоги.

– Семинары у кого? – осторожно поинтересовалась Рин.

– Обычно у Мастера Элбана. Иногда… – Курата запнулась на секунду, – иногда у других.

В её голосе сквозила какая-то новая, странная отстранённость.

– А что там у Иртры? – спросила Рин, пытаясь найти хоть какую-то точку соприкосновения.

Курата фыркнула, но без прежней злости, скорее с усталой покорностью.

– Иртра? Он сейчас живёт в архивах. Видит только стопки бумаг и свою блестящую карьеру. Мы с ним… – она махнула рукой, – мы существуем в параллельных реальностях.

Она откинулась на подушки и закрыла глаза. Разговор явно был окончен. Рин смотрела на её уставшее лицо, на влажные пряди волос, прилипшие ко лбу, и чувствовала, как между ними вырастает стена. Не враждебная, а просто глухая. Они были как два корабля в тумане, медленно и неуклонно расходящиеся в разные стороны.

На следующий день Рин встретила Кесто в одной из общих мастерских, где ученики Стали помогали – или, точнее, наблюдали – за учениками Свинца, обслуживавшими сложные магические механизмы. Кесто, развалившись на стуле, с ленивым интересом наблюдал, как Рин и ещё двое «свинцовых» с помощью длинных изолированных щипцов переставляют раскалённые магические кристаллы в энергетической матрице.

– Скучноватое зрелище, – прокомментировал он, заметив её взгляд. – В степи, если нужно что-то починить, бьёшь по этому месту кулаком. Гораздо эффективнее.

– У нас тут правила, – сухо ответила Рин, аккуратно устанавливая сияющий синим светом кристалл в гнездо. Её руки в толстых перчатках дрожали от напряжения.

– Правила – это для тех, у кого нет фантазии, – парировал Кесто. Он помолчал, наблюдая за её работой. – А где твоя вторая половинка? Та, что плюется ядом и носит красное? Уже который день не видно.

Рин вздрогнула, едва не уронив кристалл.

– Курата занята. У неё продвинутые семинары.

– Семинары, – протянул Кесто с лёгкой насмешкой. – Звучит ужасно важно. И скучно. Надеюсь, она хоть чему-то путному учится. А то Иртра уже совсем оторвался от реальности, ходит, как привидение, с лицом мрачнее этой проклятой погоды.

– Они все под давлением, – тихо сказала Рин, закончив с кристаллом и отойдя от матрицы. – Иртра из-за расследования, Курата… из-за всего сразу.

Кесто поднял бровь.

– Да уж, непросто быть знатным и благородным. Сплошные страдания и продвинутые семинары. А мы тут, простые смертные, кристаллы таскаем. Весело.

Его тон был легкомысленным, но во взгляде читалось понимание.

– Не переживай за неё, Северянка. Она крепкая. Выжмет из этих семинаров всё, что можно, и всех их забудет, как страшный сон. У неё просто сейчас такой период – «смертельная серьёзность». Пройдёт.

Рин хотелось верить ему. Хотелось верить, что это просто временная размолвка, вызванная усталостью и стрессом. Но что-то глубинное, какое-то животное чутьё подсказывало ей, что всё не так просто. Что пропасть между ними становится всё шире, и у них не было моста, чтобы через неё перейти.

Вечером Курата снова вернулась поздно. Она вошла бесшумно и сразу направилась к своему шкафу, чтобы сменить одежду.

– Как семинар? – спросила Рин, откладывая книгу.

Курата обернулась. На её лице была усталость, но также и странное, затуманенное возбуждение, которого Рин раньше не замечала.

– Интересно, – коротко ответила Курата. Её глаза блестели. – Сложно. Но… по-другому. Не так, как учат обычно.

– По-другому? – переспросила Рин.

– Да. Без всей этой… шелухи. – Она замолчала, будто поймав себя на том, что говорит слишком много. – В общем, мне есть над чем работать.

Она отвернулась и стала переодеваться. Рин смотрела на её спину и чувствовала, как тает последняя надежда на возобновление их дружбы.

Неделя тянулась за неделей. Дождь не прекращался. Рин погрузилась в рутину. Работа, украдкой – учёба, редкие, всё более формальные разговоры с Кесто и полное, гнетущее молчание в келье, которое нарушал только стук дождя по стеклу.

Однажды ночью её разбудил скрип двери. Рин приоткрыла глаза. В слабом свете, пробивавшемся из окна, она увидела, как Курата, одетая не в ночную рубашку, а в тёмное платье, на цыпочках выскользнула из кельи.

Сердце Рин екнуло. Куда в такой час? К библиотеке? Но та была закрыта. К Иртре? Но та никогда не ходила к нему ночью.

Тревога, тихая и холодная, заставила её подняться. Накинув плащ, она вышла в коридор. Он был пуст, но в конце, у поворота, ведущего в главные корпуса, мелькнуло движение.

Рин последовала, стараясь ступать бесшумно. Она не хотела подозревать Курату в чём-то плохом. Ей просто было страшно за неё. Страшно и одиноко.

Курата шла быстро и уверенно, не оглядываясь. Она миновала спящую столовую, свернула в галерею, ведущую к учебным аудиториям. Рин замерла в тени арки, наблюдая. Курата не остановилась ни у одной из них. Она прошла дальше, её силуэт растворился в темноте дальнего коридора.

Рин не пошла за ней. Она просто стояла и смотрела в пустоту, слушая, как дождь бьёт по стеклянной крыше. В её груди было пусто и холодно. Подруги больше не было. Была лишь тень, уходящая в ночь по своим неведомым делам.

Она развернулась и побрела обратно в келью.

***

Рин с трудом заставляла себя сосредоточиться на чистке сложного вентиляционного механизма в одной из нижних лабораторий. Её пальцы, привыкшие к грубой работе, механически орудовали щёткой, в то время как разум то и дело возвращался к мыслям о самобичевании.

Внезапно её отвлекла тишина. Гул голосов и машин, всегда царивший в мастерской, стих. Рин подняла голову и увидела, что все остальные ученики Свинца и даже их надзиратель замерли, смотря на дверь.

В проёме стоял Иртра.

Он не входил, просто стоял, его безупречная тёмная форма резко контрастировала с засаленными рабочими халатами «свинцовых». Его лицо было привычно непроницаемым.

– Тороко, – его голос, ровный и лишённый эмоций, легко пересёк расстояние до неё. – За мной.

В мастерской воцарилась такая тишина, что было слышно, как где-то капает конденсат. Все смотрели на Рин со смесью любопытства и страха. Вызов к куратору, да ещё и к такому, как Ро Май, никогда не сулил ничего хорошего, особенно для ученицы Свинца.

Рин медленно опустила щётку, ощущая, как на неё устремляются десятки глаз. Она сняла грубые перчатки и, стараясь не показывать внутренней дрожи, направилась к выходу. Иртра, не сказав больше ни слова, развернулся и пошёл по коридору, очевидно, ожидая, что она последует заним.

Он не вёл её в свой кабинет или в учебный класс. Вместо этого он свернул на узкую, редко используемую служебную лестницу и стал подниматься вверх.

– Куда мы… – начала было Рин, на замолчала.

Они оказали на небольшой смотровой площадке под одним из меньших куполов. Отсюда открывался вид на мокрые от дождя крыши Дома и серое, низкое небо. Воздух был холодным и влажным.

Иртра подошёл к ажурному ограждению и положил на него руки, глядя вдаль. Рин осталась стоять в нескольких шагах.

–Я видел твой дар, Тороко. В действии.

Он сделал паузу, давая ей понять вес своих слов.

– Стандартная система Дома, – продолжил он, – создана для стандартных студентов. Она берёт сырьё – базовый магический дар – и шлифует его, превращая в предсказуемый, контролируемый инструмент. Твой дар – не сырьё. Он… иное. Аномалия.

От этого слова по спине Рин пробежал холодок.

– Аномалии в природе Дома, – его голос стал жёстче, – либо уничтожают, либо пытаются сломать и втиснуть в существующие рамки. Третий вариант – изучают. Как интересный, но опасный экспонат в клетке.

Он оттолкнулся от перил и сделал шаг к ней. Он не был намного выше её, но в его присутствии было что-то, что заставляло чувствовать себя букашкой.

– Я проанализировал твоё дело. С момента твоего прибытия. Экзамен. Твои… всплески. То, что произошло в Залах. Ты не контролируешь свою силу. Ты либо подавляешь её, либо она проявляется инстинктивно. Обучать тебя по стандартной программе – бесполезно. Это приведёт к новым инцидентам. А новые инциденты, – он не отводил взгляда, – приведут к тому, что тебя уничтожат. Как угрозу.

Рин сглотнула. Она знала это. Чувствовала это на уровне инстинкта. Но слышать это вслух, да ещё и от него, было страшно.

– Почему ты мне это говоришь? – прошептала она. – Чтобы напугать?

– Я руковожу расследованием. Моя задача – минимизировать ущерб для репутации Дома и обеспечить стабильность. Ты – источник нестабильности. У меня есть два пути, – продолжил он. – Первый – выполнить формальность и подписать акт о твоей… нейтрализации. Второй путь… – он сделал паузу, – взять тебя под свой личный контроль.

Рин молчала, не в силах вымолвить ни слова.

– Я предлагаю тебе стать твоим персональным куратором, – сказал он чётко. – Вне официальной программы. Индивидуальные занятия. Цель – не сломать твой дар. Цель – понять его механику. Найти способ управлять им. Сделать его предсказуемым. Безопасным.

Он говорил сухо, по-деловому.

– Это не предложение помощи. Это расчёт. Твой уникальный дар – пока лишь угроза. Но при правильном подходе он может стать активом. Я выбираю второй вариант. Потому что он логически оправдан и повышает твои шансы на выживание.

Ветер донёс до них приглушённый гул жизни Дома.

– Почему? – выдохнула Рин.

Иртра взглянул на неё с лёгким, почти неуловимым недоумением.

– Я действую, потому что это наиболее эффективный путь. Стабильность. Контроль. Понимание. Ты – переменная, которую нужно изучить. Всё.

Его откровенность была ошеломляющей.

– А Совет? Они согласны?

– Совет делегировал мне полномочия по этому вопросу, – ответил он. – Мои методы их не интересуют. Их интересует результат. Исчезновение угрозы. Я сообщу им, что взял тебя под усиленное наблюдение и интенсивную коррекционную терапию. Это их устроит.

«Коррекционная терапия». Звучало как приговор.

– Что мне нужно будет делать?

– Подчиняться. Работать до изнеможения. Ломать голову над задачами, которые, возможно, не имеют решения. Я не буду тебя жалеть. Для меня ты – учебный проект. Сложный и интересный. Это будет больно. Унизительно. И, возможно, бесполезно. Шанс, что мы потерпим неудачу, я оцениваю в шестьдесят процентов.

– А если я откажусь?

– Тогда я исполню свою обязанность перед Домом и рекомендую вариант номер один. Изоляция. Подавление. – Он сказал это без злобы, без сожаления. Словно говорил о погоде. – Выбор за тобой, Тороко. Но выбирай быстро. Моё время ограничено.

Рин посмотрела на свои руки – в царапинах, с въевшейся грязью под ногтями. Она сделала глубокий вдох, чувствуя, как холодный декабрьский воздух отказывается наполнять лёгкие.

– Хорошо, – сказала она, и её голос не дрогнул. – Я согласна.

Иртра кивнул, как если бы просто подтвердил ожидаемый результат.

– Отлично. Занятия начнутся завтра. В шесть утра. Старый тренировочный зал в северном крыле. Не опаздывай. – Он развернулся, чтобы уйти.

– Иртра? – окликнула она его.

Он остановился, не оборачиваясь.

– Спасибо. За… возможность.

Он обернулся лишь наполовину, и его профиль на фоне серого неба казался высеченным из камня.

– Не благодари меня. Я не делаю тебе одолжение. Я использую тебя, как ты будешь использовать меня. Это сделка. Не более того.

И он ушёл, оставив её одну на смотровой площадке под завывание ветра.

***

Старый тренировочный зал в северном крыле был забытым местом. Сюда почти не заглядывали студенты, предпочитая новые, оборудованные по последнему слову магической техники помещения. Воздух здесь пах старым камнем, пылью и тишиной. Высокие арочные окна, затянутые паутиной, пропускали тусклый утренний свет, окрашивая всё в свинцово-серые тона. Посреди зала на полу был выложен сложный концентрический узор из тёмного и светлого камня – древний фокус для силовых упражнений, давно вышедший из моды.

Именно здесь, ровно в шесть утра, Рин и застала Иртру. Он стоял спиной к входу, абсолютно неподвижный, созерцая узор на полу. Он был одет не в форму куратора, а в простые практичные одежды тёмного цвета, не стесняющие движений. Его осанка, как всегда, была безупречной.

Услышав её шаги, он обернулся. Его лицо не выражало ни одобрения, ни недовольства её пунктуальностью. Оно было чистым листом, готовым к работе.

– Тороко. Приступаем.

Никаких приветствий. Никаких введений. Рин молча кивнула, сбрасывая свой поношенный плащ на скамью у стены. Под ним она была одета в своё единственное подобие тренировочной формы – грубые холщовые штаны и рубаху, которые выдавали «свинцовым» для физических работ.

– Стандартные методы контроля, – начал Иртра, его голос ровно прошёлся эхом в пустом зале, – основаны на принципе направленного усилия. Представить луч света. Сфокусировать, сузить, направить в точку. Твой дар… – он сделал небольшую паузу, подбирая слова, – твой дар не луч. Он больше похож на… атмосферное давление. На гравитацию. Ты не направляешь силу. Ты изменяешь состояние пространства вокруг себя.

Он подошёл к центру узора и положил на пол небольшой металлический шар, тот тут же начал неконтролируемо метаться внутри круга.

– Задача проста. Останови его. Не с помощью физического воздействия. Измени свойства воздуха вокруг него. Сделай его плотным.

Рин с недоумением посмотрела на шар, потом на него.

– Но… как? Мастер Ворин говорил…

– Забудь, что говорил Ворин, – холодно пресёк он. – Его методы для тебя бесполезны. Они как попытка резать хлеб лучом света. Теоретически возможно, но неэффективно. Ты должна найти свой путь. Не концентрировать силу, а… распространить её. Как пятно масла на воде. Непринуждённо.

Он отошёл в сторону, сложив руки на груди, приняв позу наблюдателя.

Рин закрыла глаза, пытаясь сделать то, что он просил. Она пыталась «распространить» свою волю, представить себе, как тишина и неподвижность растекаются от неё, сковывая воздух вокруг шара. Ничего не происходило. Она чувствовала лишь знакомое, глухое сопротивление внутри себя, как будто она пыталась сдвинуть гору голыми руками.

– Ты пытаешься заставить его, – раздался его голос, безразличный и точный, как скальпель. – Не заставляй. Допусти. Дай этому случиться. Ты – не источник силы. Ты – точка равновесия. Ноль. Абсолютный покой, вокруг которого всё замирает само.

Его слова отзывались эхом в её сознании, находя отклик в том самом манускрипте, что она нашла в Галерее Предтеч. «Воля-константа». «Неподвижный якорь». Но одно дело – читать об этом, и совсем другое – сделать.

Она снова попыталась. Вложила в попытку всю свою волю. Напряжение сдавило ей виски. Воздух вокруг шара затрепетал, и он дёрнулся, подпрыгнул и откатился в сторону, словно от толчка.

– Неудачно, – констатировал Иртра. – Это был грубый выброс силы, а не контроль. Ты пытаешься кричать шёпотом. Попробуй снова.

Они продолжали так час. Рин пыталась снова и снова. Шар дёргался, подпрыгивал, откатывался, иногда замирал на секунду и снова срывался с места. Иртра не проявлял ни нетерпения, ни раздражения. Он просто комментировал каждую попытку, холодно и без эмоций.

– Слишком грубо.

– Недостаточно сфокусировано.

– Ты борешься с воздухом, а не управляешь им.

– Снова.

К семи утра у Рин кружилась голова от усилий и разочарования. Рубаха прилипла к спине. Она чувствовала себя полной дурой.

– На сегодня достаточно, – сказал Иртра. Она с облегчением выдохнула, но он тут же добавил: – Теоретическая часть. Садись.

Он не стал ждать, пока она подойдёт к скамье, а просто сел на холодный каменный пол, скрестив ноги. После мгновения колебания Рин последовала его примеру.

Он не смотрел на неё, его взгляд был устремлён в пространство перед собой, как будто он видел там схемы и формулы.

– Твой дар основан на отрицании, – начал он. – Отрицании движения, энергии, самой возможности изменения. Это не магия созидания или преобразования. Это магия стазиса. В природе такого не существует. Это… антимагия.

Рин смотрела на него, заворожённая. Никто никогда не говорил с ней о её силе таким языком – языком инженера, разбирающего механизм.

– Пытаться приручить её стандартными методами – всё равно что пытаться приручить воду, сжимая её в кулаке. Чем сильнее сжимаешь, тем больше она утекает. Тебе нужно не сжимать. Нужно… сформировать сосуд. Создать условия, в которых её проявление будет не разрушительным актом, а естественным следствием.

Он нарисовал пальцем в пыли на полу простой круг.

– Вот объект. – Затем он провёл вокруг круга несколько концентрических окружностей. – Вот твоё влияние. Оно не линейно. Оно волнообразно. Оно должно исходить от тебя равномерно во все стороны, пока не встретит сопротивление. Не ты останавливаешь шар. Ты создаёшь поле неподвижности, и шар попадает в него.

Он стёр рисунок.

– Завтра мы попробуем снова. А теперь иди. У тебя есть другие обязанности.

И даже не попрощавшись, он поднялся и вышел из зала, оставив её сидеть одну на холодном полу, с головой, гудевшей от новой информации и подавляющей усталости.

Так начались их уроки.

Шесть утра. Северный зал. Иртра, неизменный, как часовой механизм. И она, изо дня в день пытающаяся сделать невозможное.

Дни слились в череду напряжённых утренних тренировок и изматывающей дневной работы. Рин засыпала с мыслями о «сосудах» и «полях», просыпалась с ощущением тяжести в висках. Она почти не видела Кесто, который, казалось, совсем махнул на всё рукой и проводил время в странных вылазках со своей Тенью. Курата была призраком, мелькающим на перефирии её зрения.

Её единственной реальностью стал Иртра. Его голос, холодный и чёткий, звучал в её голове даже тогда, когда его не было рядом. Его слова, его теории стали тем фундаментом, на котором она пыталась выстроить понимание самой себя.

Он никогда не повышал голос. Никогда не хвалил. Но и никогда не унижал. Его критика была всегда объективной, точной и направленной не на неё лично, а на ошибку в методике.

– Ты пытаешься визуализировать силу, – говорил он как-то утром, наблюдая за её очередной бесплодной попыткой остановить маятник, раскачивающийся в центре зала. – Это ошибка. Ты не должна её видеть или чувствовать. Ты должна знать, что она есть. Как знаешь, что земля под ногами твёрдая. Перестань стараться. Просто прими это как данность.

И однажды, после недели неудач, у неё получилось.

Она не знала, как. Она просто смотрела на маятник, качающийся с монотонной регулярностью, слушала скрип старого механизма и вдруг… перестала пытаться. Она просто позволила себе быть. Быть той точкой покоя, о которой он говорил.

И маятник замедлился. Не от толчка, не от рывка. Он просто стал двигаться всё медленнее и медленнее, словно качался в густом, невидимом мёде, пока не замер в нижней точке своего колебания, абсолютно неподвижный.

Тишина в зале стала оглушительной.

Рин стояла, боясь пошевелиться, боясь спугнуть это хрупкое чудо. Она смотрела на замерший маятник, не веря своим глазам.

Иртра не сказал ни слова. Он подошёл к маятнику, провёл рукой вокруг него, как бы проверяя, нет ли какого-то обмана, физического препятствия. Затем он кивнул, всего один раз, коротко и деловито.

– Прогресс, – произнёс он. – Но это лишь первый шаг.

И без лишних слов он заставил её начать снова. В тот день что-то переключилось внутри неё. Она наконец-то поняла разницу между попыткой силой заставить мир подчиниться и спокойным, уверенным допуском того, что мир подчинится сам.

Иртра был безжалостным учителем. Он давал ей задания на грани возможного, а часто и за ней. Он заставлял её удерживать неподвижность не одного, а нескольких объектов одновременно, создавать небольшие зоны подавления на расстоянии, гасить магические всплески, которые он сам же и создавал.

Она падала от изнеможения. Постоянно вытирала рукой кровь, шедшую от перенапряжения. Она просыпалась по ночам от кошмаров, в которых тонула в собственной неуправляемой силе.

Но он всегда был там. В шесть утра. В северном зале. С его холодным, аналитическим умом и нечеловеческим терпением.

И по мере того, как проходили недели, её страх перед ним стал трансформироваться во что-то иное. В уважение. В глубочайшую, почти мистическую признательность. Он был единственным, кто не видел в ней неудачницу. Он видел в ней сложную задачу. И он посвящал всё своё время, всю свою недюжинную интеллектуальную мощь на её решение.

Он был единственной постоянной величиной в её рушащемся мире. Единственной опорой.

Однажды январским утром он поставил перед ней самую сложную задачу. В центре зала стоял сложный механизм – несколько шестерёнок, соединённых с маятником. Задача была не просто остановить его, а остановить выборочно. Остановить только центральную шестерню, чтобы та остановила следом все остальные.

Это была задача на тончайший контроль, на умение очерчивать границы своего влияния.

Рин провела за ней полтора часа. Она уже почти отчаялась. Пот заливал ей глаза, руки дрожали. Она то замораживала всё сразу, то не могла остановить ничего.

Иртра молча наблюдал, не предлагая помощи, не подсказывая. Он просто ждал.

И вдруг она снова поймала это состояние – состояние полного, безмолвного допуска. Она не думала о шестернях, о маятнике. Она думала о тишине. О маленьком островке тишины прямо в центре механизма.

Центральная шестерня дрогнула, замедлилась и замерла. Маятник продолжал инертно качаться. Внешние шестерни, лишившись зацепления, беспомощно прокрутились и тоже остановились, но не из-за её силы, а просто по законам механики.

Это была не идеальная победа. Но это было невероятно близко.

Рин опустила руки, тяжело дыша. Она смотрела на замершую шестерню, чувствуя не триумф, а глубочайшую, всепоглощающую усталость.

Иртра, который всё это время стоял неподвижно, сделал шаг вперёд. Он подошёл к механизму, внимательно изучил замершую центральную шестерню, затем обошёл его, проверив, что маятник всё ещё качается. Он повернулся к ней. И на его лице, обычно представлявшем собой маску абсолютной нейтральности, появилось нечто новое. Не улыбка радости или восторга. Скорее… тонкое, едва уловимое удовлетворение учёного, чей расчёт подтвердился.

Уголки его губ дрогнули и на долю секунды приподнялись. В его тёмных глазах, всегда таких отстранённых, вспыхнула искра – не тёплая, а скорее холодная, как отблеск далёкой звезды, но это был всё же свет.

– Хорошая работа, Тороко, – сказал он.

Его голос был таким же ровным, как всегда. В нём не было ни теплоты, ни одобрения в человеческом понимании этих слов. Это была оценка эффективности проведённого эксперимента.

Но для Рин, измождённой, одинокой, месяцами не слышавшей ни от кого ничего, кроме упрёков, приказов и насмешек, эти слова прозвучали как бальзам на израненную душу. Они были знаком того, что её титанические усилия были замечены. Тот, чьё мнение для неё теперь значило больше всего на свете, увидел её прогресс и признал его.

В её груди что-то ёкнуло, сжалось, а затем расправилось, наполнив её таким странным, тёплым и щемящим чувством до того, что у неё перехватило дыхание. Она смотрела на него – на его строгое, прекрасное лицо, озарённое этой редкой, скупой улыбкой, – и мир вокруг перестал существовать.

Он уже снова стал серьёзным, его лицо застыло в привычной маске.

– Завтра попробуем усложнить задачу. Теперь, когда принцип ясен, нужно работать над точностью и продолжительностью. Не опаздывай.

Он кивнул ей на прощание и вышел, оставив её одну в огромном зале с замершим механизмом.

Рин медленно опустилась на холодный каменный пол, не в силах устоять на ногах. Она прижала ладони к горящим щекам, пытаясь осмыслить то, что только что произошло.

Ничего. Ничего особенного не произошло. Он даже не похвалил, по сути. Просто признал, что её работа соответствует минимальным требованиям.

Она сидела на полу ещё долго, пока холод камня не начал просачиваться сквозь тонкую ткань штанов. Механизм перед ней так и стоял неподвижно. И в её сердце что-то замерло вместе с ним – что-то хрупкое, новое и пугающее.

Глава 10

Непрерывные ливни, бушевавшие последние месяцы, наконец-то начали сдавать свои позиции. Небо по-прежнему чаще было затянуто тяжёлыми, свинцовыми тучами, чем открыто солнцу, но теперь из них уже не обрушивались водяные стены, а сеялась мелкая, нудная морось. Воздух, промытый долгими дождями, был свежим и влажным, пах мокрой землёй, прелыми листьями и озоном. По утрам в низинах дворов стояли туманы, холодные и цепкие, а каменные плиты мостовых и галерей никогда не просыхали полностью, покрываясь скользким влажным блеском. Для Рин, уроженки севера, эта промозглая, обволакивающая сырость была почти что родной, но отсутствие привычного мороза и постоянная влажность всё равно давались нелегко.

Но даже в этом царстве сырости и туманов у неё появился свой островок – пусть аскетичный, пусть суровый, но свой. Шесть утра в заброшенном тренировочном зале северного крыла. В эти часы туман ещё стелился по двору, наползая молочными клочьями в высокие арочные окна, а воздух был по-ночному холодным. И он. Иртра Ро Май.

Их утренние занятия стали стержнем, вокруг которого вращалась её жизнь. Изматывающие, доводящие до грани физического и ментального истощения, они дарили ей нечто бесценное – понимание. Он не учил её вписываться в систему; он учил её обходить ту, понимать механику её собственной, уникальной силы. Его холодный, аналитический ум был тем точильным камнем, о который она оттачивала свой дикий, необузданный дар. И по мере того как её контроль рос, росло и её чувство к нему – не просто благодарность, а сложная, трепетная смесь из преклонения, доверия и чего-то глубоко личного, что заставляло её сердце учащённо биться при звуке его шагов и замирать от пустоты, когда он, закончив урок, уходил, не оглядываясь.

Она и сама до конца не осознавала силу этих чувств, пока о них не начал трубить Кесто.

Он, как всегда, появился словно из ниоткуда, вынырнув из-за колонны, с которой стекали струйки конденсата, пока она, продрогшая и уставшая, пыталась разжечь магическую горелку, чтобы просушить промокшую насквозь кучу тряпок для уборки.

– Ну что, Северянка, как успехи на поприще укрощения собственной души? – прокричал он, приветственно размахивая рукой. Он был одет в свой обычный потрёпанный кафтан, на плечи наброшен непромокаемый плащ из какой-то тёмной кожи, а на лице сияла привычная, бесшабашная ухмылка.

Рин лишь мотнула головой, сконцентрировавшись на капризной горелке.

– Ты же знаешь, я не могу обсуждать занятия с куратором, – буркнула она, хоть и знала, что это его не остановит.

– Ой, да ладно тебе! – Кесто подскочил к ней, ловко чиркнул пальцами, и горелка послушно вспыхнула ровным синим пламенем. – Я же не прошу тебя выкладывать секреты рода Ро Май. Мне просто интересно! Ну, как он? Строг? Кричит? Бросает в тебя сосульками, если ты неправильно визуализируешь эфирные потоки?

– Не кричит, – вздохнула Рин, грея озябшие руки над огнём. – И сосульками не кидается. Он просто… объясняет. Пока не поймёшь.

– Объясняет, – протянул Кесто с притворным благоговением. – Должно быть, это божественно. Голосом, холодным как горный ручей, он вещает о великих тайнах мироздания, а ты, захваченная его мудростью, ловишь каждое слово…

– Прекрати, – фыркнула Рин, но уголки её губ дрогнули. Глупая улыбка сама просилась на лицо при таком представлении.

– А он стоит весь такой идеальный, без единой морщинки на мантии, и смотрит на тебя своими пронзительными глазами, в которых плещутся озёра незамутнённого интеллекта… – Кесто прижал руки к груди и закатил глаза.

– Да замолчи ты! – Рин толкнула его в плечо, и он с комичным воплем поскользнулся на мокром камне, едва удержавшись. – Он просто хороший учитель. И я ему благодарна. Всё.

– Просто хороший учитель, – подхватил Кесто, отряхивая плащ. – Конечно, конечно. А я вот из-за своих учителей никогда не краснел.

Рин прикоснулась к щеке и почувствовала, как та горит. Проклятый кочевник, он всегда всё подмечал.

– Это от пара, – буркнула она, указывая на горелку. – От влажности.

– Ага, от влажности, – согласился Кесто с преувеличенной серьёзностью. – У нас тут, знаешь ли, особенная, избирательная влажность. Она бьёт ровно в тот момент, когда речь заходит о нашем кураторе. Страшная сила.

С этого дня он не упускал возможности подколоть её. Он мог «случайно» встретить утром, когда она возвращалась с тренировок, вся продрогшая, и спросить с неподражаемым невинным лицом: «Ну что, Северянка? Опять вся сияешь от общения с сиятельным Иртрой? Он тебе сегодня хоть улыбнулся? Нет? Ну, может, бровью повёл? Это у них, у аристократов, приравнивается к бурному ликованию».

Сначала Рин злилась, отмахивалась, пыталась делать вид, что его шутки её не задевают. Но Кесто был настойчив, как мошкара на болотах. Он придумал ей прозвище «Тень Ро Мая», которым неизменно её величал, и разыгрывал целые немые сцены, изображая, как она, по его мнению, смотрит на Иртру во время лекций – с открытым ртом и глазами, полными обожания.

– Перестань, дурак, – ворчала она, но постепенно её защита ослабевала. С ним она могла быть собой. С ним она могла, скрипя зубами, признаться: «Ну да, сегодня он сказал, что моя техника стала на 7,3% эффективнее. По его мнению». И Кесто тут же подхватывал: «О, боги! 7,3%! Да ты просто вундеркинд! Он, наверное, в восторге! Добьёшь до восьми – и он сделает предложение!»

Она смеялась тогда, от души, потому что его шутки были такими нелепыми, такими далёкими от реальности. Реальность была в строгих, лишённых эмоций уроках, в бесконечных повторениях, в его скупых, точных замечаниях. Она и правда ловила каждое его слово, но не потому что обожала, а потому что это были крупицы знания, необходимые для выживания. Она и правда замечала малейшие изменения в его выражении лица – лёгкую складку у глаза, означавшую неодобрение, или едва заметное расслабление губ, когда результат его удовлетворял. Но это была не влюблённость! Это была… гипербдительность загнанного зверя, пытающегося понять правила игры охотника.

Однажды вечером, они сидели под навесом у кухни, спасаясь от назойливого моросящего дождя. Рин, измождённая дневной сменой, задумчиво смотрела на струйки воды, стекавшие с крыши. Кесто, разлёгшись рядом на ящике, швырял в лужу кусочки щебня.

– Знаешь, а он сегодня странный был, – неожиданно для самой себя сказала Рин.

Кесто замер с занесённой для броска рукой.

– Кто? Наш ледяной принц? Не может быть! Он что, позволил себе сморщиться не по уставу?

– Нет, просто… – она искала слова. – Мы разбирали принцип обратной связи в магическом поле. Я предложила нестандартный вариант расчёта. Неправильный, как оказалось. Но он не просто сказал «нет». Он разобрал мою ошибку, а потом сказал: «Но ход мыслей был изящным. Мыслишь нешаблонно, Тороко».

Она произнесла эту фразу почти дословно, и голос её звучал так, будто она делится величайшей тайной.

Кесто несколько секунд молча смотрел на неё, его обычная ухмылка медленно сползла с лица. Он видел, как горят её глаза, с каким благоговением она произносит это «изящным». Это была не просто радость от успеха. Это было нечто большее.

– «Изящным», – повторил он наконец, и в его голосе впервые не было насмешки. Была лёгкая растерянность. – Ну, это… это серьёзно. От него такое не каждый день услышишь. Он обычно оперирует категориями «эффективно-неэффективно», «логично-нелогично».

– Я знаю, – прошептала Рин, и её лицо снова озарила та самая улыбка, которую Кесто так любил высмеивать. Но сейчас она не казалась ему смешной. Она казалась… хрупкой. И абсолютно искренней.

Вот тогда он и понял. По-настоящему понял. Это не было мимолётной девичьей симпатией к самому умному и красивому парню в округе. Это было нечто глубокое и серьёзное. Она в него влюбилась. Не в его положение, не в его лицо – в его ум. В тот самый холодный, расчётливый интеллект, который видел в ней лишь интересную аномалию. Она влюбилась в самую неприступную часть него.

И странное чувство шевельнулось в груди Кесто. Не ревность. Во всяком случае, не та едкая, злая ревность, что застилает глаза. Скорее… горькая нежность. И желание защитить её от грядущей боли, которую он предвидел с ясностью. Иртра Ро Май был не из тех, кто отвечает на такие чувства. Его мир был миром статусов, долга и стратегии. В этом мире не было места для чего-то столь иррационального, как любовь северной дикарки.

Но, видя её сияющее лицо, он не мог разрушить её иллюзии. Да и не его это было дело. Он был её другом. А друзья… друзья поддерживают, даже если считают выбор глупым.

Он швырнул последний камушек, попал в лужицу, и брызги разлетелись во все стороны. Его ухмылка вернулась, хоть и стала немного другой – более мягкой, более понимающей.

С того момента Кесто начал смотреть на неё иначе. И его шутки стали другими. Он больше не высмеивал её чувства. Он стал подшучивать над самим Иртрой, над его чопорностью, над его вечной серьёзностью, но как-то по-доброму, почти ласково. Как будто он принял этот факт – факт её неразделённой любви – как данность и теперь просто старался сделать так, чтобы ей было не так горько.

Желание подарить ей ещё немного этого хрупкого счастья, ещё немного времени рядом с тем, кто занимал её мысли, натолкнуло Кесто на мысль устроить их «случайную» встречу.

Он выследил маршрут Иртры – тот обычно в это время проверял работу дренажных решёток в Саду Каменных Змеев, – и подстерёг Рин, которая как раз несла в теплицу связку старых мешков.

– Северянка, куда спешишь? – окликнул он её, выскакивая из-за завесы стелющегося по стене плюща.

– Надо укрыть саженцы, ночью опять похолодание обещают, – ответила она, кутаясь в поношенный плащ.

– Ерунда! Помнишь тот сливной жёлоб, что я тебе показывал? Там, в Змеином Саду, одна решётка опять забилась. Вода стоит. Давай глянем, а то потом спросят с вас, «свинцовых», за потоп.

Он, недолго думая, взвалил половину её ноши на себя и повёл её, не ожидая возражений. Рин, всегда готовая помочь и к тому же испытывающая слабость к любым механическим поломкам (это напоминало ей о доме), послушно последовала за ним.

Змеиный Сад был лабиринтом из низких стен, увитых лианами, и узких каналов, по которым с тихим журчанием стекала дождевая вода. Воздух здесь был насыщен влагой и прохладой. Кесто вёл её по скользким каменным тропкам, уверенно болтая о том, какая именно решётка засорилась и как он собирается её прочистить.

И вот, обогнув угол, они почти столкнулись с Иртрой. Он стоял на колене у одного из водостоков, его пальцы в тонких кожаных перчатках проверяли прочность металлической решётки. Рядом на мокром камне лежал его разложенный чертёж.

Кесто замер, изобразил преувеличенный испуг, а затем широко улыбнулся.

– О! Куратор! Какая неожиданная и абсолютно случайная встреча!

Иртра поднял голову. Его взгляд скользнул по Кесто с лёгким раздражением, а затем перешёл на Рин, которая замерла со связкой мешков, чувствуя себя совершенно нелепо.

– Маро. Тороко, – кивнул он сдержанно.

– Мы как раз инспектируем дренажную систему! – с пафосом объявил Кесто. – Обнаружили затор в решётке 4-Г. Рин, кстати, выдвинула весьма изящную теорию о причине засора, связанную с опавшими листьями магнолии и их волокнистой структурой! Правда, ведь, Рин?

Рин покраснела до корней волос и бросила на Кесто убийственный взгляд. Она не выдвигала никаких теорий!

– Я… я не… – начала она.

– Но для полной уверенности нам бы не помешал взгляд эксперта! – перебил её Кесто, делая шаг назад и заговорщически подмигивая ей. – А я, если честно, вспомнил, что забыл… э-э-э… проверить ловушки для слизней в оранжерее! Да-да! Они там совсем расплодились от сырости. Бегу! Непременно разберитесь без меня!

И прежде чем кто-либо из них успел что-либо сказать, он развернулся и скрылся за поворотом стены, оставив их одних в тихом, промозглом саду под тихое журчание воды.

Повисло неловкое молчание. Рин отчаянно желала провалиться сквозь землю.

– Затор в решётке 4-Г? – наконец произнёс Иртра, поднимаясь. Его голос был ровным, но в глазах читалось лёгкое недоумение.

– Он… он преувеличивает, – пролепетала Рин, глядя куда-то в область его подбородка. – Всё в порядке. Извини, что побеспокоили.

Она сделала шаг, чтобы уйти, но он остановил её жестом.

– Постой. – Он взглянул на решётку, затем на чертёж. – При всей своей… эксцентричности, Маро редко ошибается в вопросах гидравлики. Если он говорит о заторе, стоит проверить.

Рин застыла на месте, наблюдая, как он снова наклоняется к решётке, проверяя её. Он был так близко. Она могла разглядеть капли влаги на его тёмных волосах, уловить лёгкий запах мокрой кожи и озоновый отзвук магии, всегда окружавший его.

– Засора нет, – заключил он через минуту, выпрямляясь. – Вода уходит в пределах нормы. Возможно, был временный затор, который уже устранился. Ты права, беспокойство было излишним.

Он повернулся к ней, и его взгляд упал на связку мешков в её руках.

– Ты занята. Не буду задерживать.

Он кивнул и уже собрался уйти, но затем, словно вспомнив что-то, остановился.

– Тороко.

– Да? – выдохнула она.

– Завтра утром. Не опаздывай. Мы начнём работу над проекцией поля на движущиеся объекты.

И с этими словами он развернулся и ушёл, его прямая фигура быстро растворилась в серой дымке тумана, начинавшего наползать с наступлением вечера.

Рин осталась стоять одна. Её щёки пылали, сердце бешено колотилось. Он говорил с ней! Не как с учеником, а почти что… как с коллегой, которой можно сообщить о планах на завтра. И он сказал «не опаздывай», а не «явиться к шести ноль-ноль».

Она всё ещё стояла там, пытаясь перевести дух, когда из-за угла высунулась ухмыляющаяся физиономия Кесто.

– Ну что? – прошептал он с преувеличенной таинственностью. – Обменялись любезностями? Обсудили течение вод? Договорились о совместном проектировании ирригационной системы?

– Идиот, – сказала Рин, но беззлобно. Глупая, счастливая улыбка никак не сходила с её лица.

– Всё для тебя, о Тень Ро Мая, – с комичным поклоном ответил Кесто, выходя из укрытия. – Ну что, помог я твоему «изящному» уму пересечься с его «логичным»? Хоть на минуточку?

– Помог, – рассмеялась она, наконец сдвинувшись с места. – Теперь тащи мои мешки до теплицы. Это будет плата за твои услуги сводника.

– Эй, я благородный человек, я не беру плату за помощь дамам! – возмутился он, но послушно подхватил её ношу. – Но зато ты подробно, во всех деталях, расскажешь мне, что он сказал! Каждое слово!

И он поволок её за собой, безостановочно болтая и строя нелепые предположения, а Рин смеялась и отмахивалась от него, чувствуя, как на душе становится легко и светло. Она была счастлива в этот миг – счастлива от мимолётной встречи, от поддержки друга, от предвкушения завтрашнего урока.

А Кесто украдкой наблюдал за ней и улыбался своей обычной, бесшабашной улыбкой. И только его Тень, растворяясь в сгущающихся сумерках и вечернем тумане, казалась особенно одинокой.

Глава 11

Свет в нижние мастерские почти не проникал – лишь тусклое, желтоватое сияние магических шаров, вмурованных в низкие сводчатые потолки, отбрасывало унылые пятна на грубо отёсанные каменные полы. Здесь, в чреве, время текло иначе – медленно, вязко, как расплавленная смола, измеряемое не лекциями или переменами, а сменами бесконечной, монотонной работы.

Рин, стоя на коленях перед разобранным узлом одной из магических пращ, использовавшихся для тренировок Стали, чувствовала знакомое онемение в кончиках пальцев. Она скребла узкой медной лопаткой застывшую, похожую на чёрную смолу, смазку с шестерёнок, каждая из которых была размером с её кулак. Работа была тонкой, требовавшей терпения, но не ума. Руки двигались автоматически, а мысли витали где-то далеко – в холодном, туманном зале северного крыла, где всего несколько часов назад Иртра разбирал ошибки в её последнем упражнении на стабилизацию. Его голос, ровный и безразличный, всё ещё звучал у неё в голове, и она мысленно повторяла его исправления.

Рядом, прислонившись лбом к холодному корпусу другого механизма, дремал паренёк из Свинца по имени Элби. Его лицо было серым от усталости и пыли. Чуть поодаль две девушки молча наматывали тонкую медную проволоку на катушки. Никто не разговаривал. Тишину нарушал лишь скрежет её лопатки, далекий гул энергетических потоков где-то в стенах и тяжёлое, ровное дыхание Элби.

Их надзиратель, угрюмый старик по имени Борук, давно ушёл в свою каморку, прихватив с собой графин с чем-то крепким. Он появлялся раз в час, чтобы бегло, с презрительной гримасой, оценить их работу и бросить что-то вроде: «Медленнее вас только могильные черви» или «К вечеру всё должно блестеть, иначе ужина вам не видать».

Эта унизительная, изматывающая бессмысленность стала их повседневностью. Они были живыми инструментами, расходным материалом, и каждый здесь это понимал. Надежда, что когда-то это закончится, давно выцвела, сменившись тупой, привычной покорностью.

Внезапно знакомый гул мастерской изменился. Послышались шаги – не тяжёлые и грубые, как у Борука, а лёгкие, уверенные. Рин не сразу отреагировала, погружённая в свои мысли, но потом заметила, что Элби резко поднял голову, а девушки перестали работать и вытянули шеи, стараясь выглянуть в проход между столами.

Рин обернулась.

В проёме огромной арочной двери, ведущей в главный коридор, стояла Зари О Храм. Она совершенно не вписывалась в унылый пейзаж мастерской, словно яркая, экзотическая птица, залетела на угольный склад. Она стояла, слегка расставив ноги, оглядывая мастерскую оценивающим, насмешливым взглядом хозяина, заглянувшего в подсобку.

Борук, услышав движение, выскочил из своей каморки, поспешно вытирая рот тыльной стороной ладони. Его угрюмое лицо расплылось в подобострастной улыбке.

– Мастер О Храм! Какая честь! Чем могу служить? – он засуетился, пытаясь загородить собой вид на сонного Элби.

Зари не удостоила его взглядом. Её глаза скользнули по лицам студентов, задержались на Рин. Затем взгляд перешёл на механизм, который та чистила.

– Неплохо собрана эта штуковина, – произнесла она своим низким, хрипловатым голосом, который легко перекрывал гул мастерской. Она сделала несколько шагов вглубь, её сапоги гулко стучали по каменному полу. – Для показухи. На настоящем поле боя такая треснет после первого же выстрела. Слишком много хрупких деталей.

Борук заморгал, пытаясь понять, как реагировать на такую критику имущества Дома.

– Э-э-э… но это же учебная модель, Мастер… для отработки контроля…

– Контроля над чем? – парировала Зари, наконец глянув на него. Её улыбка была острой, как лезвие. – Учите их тонкостям, а они потом не могут щит нормальный поставить, когда в них летит настоящий снаряд. Видела я ваших выпускников на границе. Жалкое зрелище.

Она повернулась спиной к ошеломлённому Боруку, давая понять, что разговор с ним окончен, и подошла ближе к группе. Студенты замерли, не зная, куда смотреть. Элби выпрямился, пытаясь выглядеть бодрее.

– Расслабьтесь, – сказала Зари, и из её голоса вдруг пропала насмешка, появилась какая-то грубая, но искренняя простота. – Я не для проверки. Проходила мимо, почуяла знакомый запах.

Она облокотилась о край стола, рядом с Рин, совершенно не обращая внимания на грязь. Её движения были лишены какой бы то ни было аристократической жеманности.

– Тяжело? – спросила она, обращаясь ко всем сразу.

Студенты переглянулись. Кто-то неуверенно кивнул.

– Конечно, тяжело, – продолжила она, не дожидаясь внятного ответа. – День за днём чистить железки для тех, кто даже не запомнит ваших имён. Пока они учатся быть сильнее, вы учитесь лучше им служить. Справедливо, да?

Горький, едкий смешок вырвался у одной из девушек. Зари улыбнулась в ответ.

– Меня вот тоже всегда удивляла эта логика. Самые способные – внизу. Те, у кого сила в руках, а не только в языке, – таскают тяжести. А наверху… – она махнула рукой по направлению к верхним этажам, – наверху те, кто лучше всех умеет лизать сапоги нужным людям.

Рин чувствовала, как каждое слово Зари падает на благодатную почву. Она видела, как меняются лица окружающих. Исчезает привычная апатия, в глазах появляется огонёк – сначала недоумения, потом горького согласия, а затем и пробуждающегося гнева. Она и сама ловила себя на том, что кивает про себя. Ведь это была правда. Голая, неудобная, горькая правда, которую все здесь знали, но боялись даже прошептать.

– Говорят, система проверена веками, – Зари снисходительно усмехнулась. – Говорят, она отбирает лучших. А я скажу так: система отбирает удобных. Послушных. Тех, кто не будет задавать лишних вопросов и радоваться крохам с барского стола. А настоящая сила… – она сжала кулак, и по её руке пробежала едва заметная магическая рябь, не яркая вспышка, а тёмное, сконцентрированное искажение пространства вокруг её пальцев, – настоящая сила всегда пугает тех, кто привык править словами, а не делами. Её стараются или сломать, или запереть поглубже. Чтобы не мешала.

Она разжала кулак, и рябь исчезла. Она смотрела на них, и в её тёмных глазах не было ни жалости, ни снисхождения. Было понимание. Удивительное, поразительное для Мастера Дома понимание.

– Вы думаете, я сюда по блату попала? – спросила она тише. – Меня сюда позвали, потому что я выжила там, где ваши светила из Стали сдулись бы за пять минут. Потому что я знаю, как работает сила за пределами этих позолоченных стен. И знаю, что она куда демократичнее, чем здесь принято думать. Она не смотрит на герб на твоей мантии. Она смотрит на то, что у тебя здесь. – Она постучала себя пальцем по виску. – И здесь. – Она прижала кулак к груди.

Она оттолкнулась от стола и медленно прошлась перед ними, смотря каждому в глаза.

– Вас заставляют верить, что вы ничего не стоите. Что ваше место – здесь, в грязи. А их место – наверху, потому что они… избранные. – Она выплюнула это слово, как неприятный привкус во рту. – Не верьте. Ваша работа кормит этот Дом. Ваши руки держат его на плаву. А что делают они? Учатся красиво рассуждать и подсиживать друг друга. Кому из них вы доверите свою спину в настоящем бою?

В мастерской стояла гробовая тишина. Даже Борук не решался издать ни звука. Рин видела, как Элби сжимает свою тряпку так, что белеют костяшки пальцев. Видела, как глаза девушек горят негодованием и обидой, которую они долгое время копили в себе.

– Меня не интересуют ваши оценки или когорты, – закончила Зари, останавливаясь в центре. – Меня интересует только одно: готовы ли вы перестать быть половой тряпкой и начать быть тем, кем вас задумала природа. Силой. А сила… сила не просит разрешения. Она её берет.

Она обвела всех последним взглядом, кивнула – коротко, по-деловому – и, не добавив больше ни слова, развернулась и вышла так же внезапно, как и появилась, оставив после себя взведённую, как тугая струна, тишину.

Воздух будто дрожал. Никто не двигался. Никто не смотрел на друг друга. Каждый переваривал услышанное, примеряя на себя эти дерзкие, опасные слова.

Тишина, оставшаяся после ухода Зари, была густой и звенящей. Воздух теперь, казалось, вибрировал от невысказанных мыслей и пробудившихся обид. Рин, всё ещё стоя на коленях, медленно опустила медную лопатку. Её пальцы онемели, но уже не от монотонного труда – по коже бежали мурашки, а внутри всё сжалось в тугой, тревожный узел.

Она смотрела в пустоту перед собой, видя не шестерёнки, а образы, вызванные словами новой наставницы. Север. Отец. Его молчаливое, полное горькой покорности лицо, когда он провожал её. Клятва, данная Королю. Унизительные взгляды в столовой. Насмешки Элиана. Бесконечная, изматывающая работа в Свинце, пока «избранные» из Стали учатся «красиво рассуждать».

Она права, – пронеслось в голове Рин с обжигающей, горькой ясностью. Всё, что она сказала – чистая правда. Это несправедливо. Это унизительно.

Элби первым нарушил молчание. Он сглотнул, и звук показался неестественно громким.

– Чёрт… – выдохнул он, и в его голосе не было усталости, а лишь потрясённое изумление. – Она же… она же всё про нас знает. Словно в голову залезла.

Одна из девушек, та, что смеялась, тихо, почти шёпотом произнесла:

– А если она и вправду… если можно как-то иначе? Не так, как тут?

– Иначе? – фыркнул второй парень, постарше, с лицом, испещрённым шрамами от ожогов. – Куда нам, «свинцовым», иначе? Нам бы тут не вытянуть ноги. А она пришла, поманила пальчиком и ушла.

– Но она же Мастер! – возразила первая девушка. – Она может что-то изменить! Она сказала, её не интересуют когорты!

– Сказала-то она много чего, – угрюмо пробурчал старший, с силой швыряя в ящик с инструментами гаечный ключ. – А толку?

Но семя было брошено. Рин видела, как они переглядываются, как апатия сменяется робким, испуганным возбуждением. Они начали шептаться, сначала несмело, потом всё громче, перебрасываясь обрывками фраз: «а помнишь, как он…», «а мне вот однажды…», «а если бы да кабы…».

И именно в этот момент, когда её собственное негодование готово было выплеснуться наружу и присоединиться к этому ропоту, её дар подал первый, едва уловимый сигнал.

Это было не похоже на обычное проявление силы – на всплеск гнева или страха. Это было иное. Глубокое, внутреннее ощущение… фальши. Словно кто-то провёл по струнам её души нечистыми пальцами, и они отозвались не гармоничным звоном, а грязным, раздражающим дребезжанием.

Она закрыла глаза, пытаясь уловить это ощущение. Оно было неуловимым, как запах испорченной еды, который чуется лишь на секунду. Слова Зари звучали правдоподобно, искренне. Но под ними, под их грубой, притягательной оболочкой, сквозил какой-то иной, посторонний привкус. Словно в чистую, ледяную воду Севера подмешали что-то сладкое, тягучее и ядовитое.

Её дар – эта «первичная пустота», жаждущая абсолютного покоя и чистоты, – взбунтовался против этой примеси. Он не видел логики в словах, он чувствовал саму их суть. И суть эта была не в справедливости, а в чём-то другом. В чём-то хищном.

«Сила не просит разрешения. Она её берёт».

Да. Но какая сила? Та, что рвётся изнутри, как её собственная, дикая и неукротимая? Или та, что навязчиво, исподволь вползает в чужие умы, подменяя их волю чужой?

Она вспомнила взгляд Зари на неё. Это был не взгляд единомышленника. Это был взгляд собирателя. Коллекционера, оценивающего редкий экспонат.

Рин медленно поднялась с колен, отряхивая заскорузлые руки о холщовые штаны. Её мышцы ныли, но мысли работали с лихорадочной скоростью.

– Ничего она не изменит, – тихо, но чётко сказала она.

Шёпот вокруг смолк. Все взгляды уставились на неё. Элби смотрел с недоумением.

– Ты о чём, Рин? Ты же слышала её! Она же за нас!

– Она за себя, – выдохнула Рин, всё ещё пытаясь осмыслить своё собственное прозрение. – Она не говорила «давайте вместе что-то менять». Она говорила: «они плохие, а я – хорошая, и я знаю, как надо». Но «как надо» она так и не сказала.

– Ну, сила… чтобы брать… – неуверенно пробормотал Элби.

– И что? – Рин посмотрела на него. – Возьмёшь? Пойдёшь и ударишь кого-то из Стали? Или украдёшь у них книгу? И что это изменит? Только даст им повод затолкать нас ещё глубже.

Старший парень с шрамами мрачно хмыкнул.

– Девчонка права. Разделяй и властвуй. Старая как мир песня. Нас стравили со стальными, а теперь эта новая решила поиграть в добрую фею и стравить нас ещё больше.

– Но почему? – спросила одна из девушек, и в её голосе слышалась уже не надежда, а растерянность.

– А почему паук плетёт сеть? – ответил старший, пожимая плечами. – Такова его природа.

Рин кивнула, чувствуя ледяную тяжесть на душе. Её дар, её внутренний холод, служил ей компасом в этом море фальши. Он не обманывал. Зари что-то скрывала. Её слова были приманкой, удочкой, заброшенной в воду, полную голодной, отчаявшейся рыбы.

И самая большая опасность заключалась в том, что приманка была сделана из чистейшей правды. От этого она была только слаще и опаснее.

В мастерскую, шаркая ногами, вернулся Борук. Его лицо было мрачным, а глаза избегали встречаться с учениками. Видимо, он успел получить взбучку от кого-то повыше за то, что допустил такое вторжение.

– Ну что встали, как вкопанные? – просипел он, но в его голосе не было прежней уверенности. – Работы по горло! К вечеру всё должно блестеть, я сказал!

Его окрик, обычно действовавший безотказно, на этот раз не сработал. Никто не бросился сразу же выполнять приказы. Студенты медленно, нехотя возвращались к своим местам, но их движения были механическими, а взгляды – отсутствующими. Мысли их были далеко.

Рин снова взяла свою лопатку, но не могла заставить себя сосредоточиться. Тревожный зуд внутри не утихал, а лишь нарастал. Она чувствовала себя так, словно проглотила паука, и теперь он шевелился у неё внутри, плетя невидимую паутину.

Она наблюдала за другими. Элби пытался что-то начищать, но его движения были резкими, порывистыми. Он то и дело поглядывал на дверь, словно надеясь, что Зари вернётся. Девушки перешёптывались, кивая в сторону Борука, и на их лицах появилось новое выражение – не покорность, а презрительное пренебрежение.

Её взгляд упал на парня, который обычно работал в самом дальнем углу мастерской. Его звали Тарк. Он был тихим, замкнутым, всегда держался особняком и выполнял свою работу с молчаливой, отрешённой эффективностью. Рин даже ни разу не слышала его голоса.

Сейчас Тарк стоял, прислонившись к станку, и не делал даже вида, что работает. Он смотрел в ту сторону, где исчезла Зари. Но не так, как другие – не с восхищением, недоумением или робкой надеждой.

Он смотрел с фанатичным блеском в глазах.

Это был не просто интерес или одобрение. Это был взгляд человека, увидевшего мессию. Взгляд абсолютной, слепой преданности. Его обычно опущенные плечи были расправлены, сжатые губы растянуты в едва заметной, но напряжённой улыбке. Вся его поза выражала не просто согласие, а готовность. Готовность действовать. Немедленно.

Ледяная волна прокатилась по спине Рин. Её дар уловил исходящий от Тарка мощный, сконцентрированный импульс – не магический, а чисто волевой.

Вербовка, – пронеслось в её голове с пугающей ясностью. Это были не просто разговоры о наболевшем. Это был отбор.

Зари пришла сюда не для того, чтобы подбодрить унылых работяг. Она пришла, чтобы найти самых податливых, самых обиженных, самых отчаявшихся. Чтобы найти тех, в ком её слова – и то, что было под ними, – найдут самый живой отклик. Тарк был первым, кого она «зацепила». Рин была абсолютно в этом уверена.

Борук, заметив, что Тарк не работает, направился к нему, надувая щёки от напускной важности.

– Тарк! Ты чего ворон считаешь? Тебе платят за работу, а не за мечтания!

Тарк медленно, очень медленно повернул к нему голову. Фанатичный блеск в его глазах не погас, а лишь сменился холодным, безразличным презрением. Он не сказал ни слова. Просто посмотрел на надзирателя так, словно тот был не человеком, а надоедливым насекомым.

Борук замедлил шаг, смущённый этим молчаливым вызовом. Он привык к страху, к покорности, но не к этому ледяному, уверенному неповиновению.

– Я… я сказал, за работу! – попытался он выкрикнуть, но в его голосе уже слышалась неуверенность.

Тарк держал его в своем взгляде ещё несколько секунд, а затем, не спеша, развернулся и взял со стола тряпку. Он не стал торопиться, не стал оправдываться. Он просто сделал вид, что подчиняется, но всем своим видом показывал, что делает это лишь потому, что сам так решил. Его молчание было красноречивее любых слов.

Борук, покраснев, плюнул и отошёл, бормоча что-то под нос. Он почувствовал сдвиг в балансе сил, и это напугало его больше, чем открытый бунт.

Рин наблюдала за этой немой сценой, и холод внутри неё сжался в тугой, тяжёлый ком. Она была права. Ядовитые семена упали на благодатную почву. И первое из них уже дало росток. Тихо, пока ещё незаметно для остальных, но уже необратимо.

Она посмотрела на свои руки, снова взявшиеся за работу. Механизм, который она чистила, вдруг показался ей крошечной моделью всего Дома. Со всеми его шестерёнками, рычагами, винтиками. И она поняла, что Зари О Храм пришла не для того, чтобы починить механизм. Она пришла, чтобы вбросить в него песок. Чтобы посмотреть, какие детали сломаются первыми.

А потом, возможно, чтобы заменить их на свои.

Рин с силой провела лопаткой по застывшей смазке. Ей нужно было предупредить Иртру. Но что она скажет? Что новая наставница говорит неприятные правды и смотрит на студентов как на инструменты? Это он и сам знает. Ей нужны были доказательства. Факты.

Она украдкой взглянула на Тарка. Он работал теперь с той же молчаливой эффективностью, но напряжение в его спине, целеустремлённость в каждом движении выдавали его. Он уже был солдатом в армии, о которой даже не подозревал.

Глава 12

Рин толкнула дверь с такой силой, что та чуть не ударилась о каменную стену. Она застыла на пороге, сжимая в руках две подгоревшие лепёшки, добытые ценой невероятных усилий и унизительной очереди на кухне.

– Курата? – её голос прозвучал громко в маленьком, залитом вечерними сумерками помещении.

Комната была пуста. Опять.

На кровати её соседки одеяло было натянуто с армейской педантичностью, подушка лежала ровно, без единой складки. Ни намёка на то, что здесь кто-то живёт, дышит, существует. Только на столе, заваленном незнакомыми Рин свитками и какими-то металлическими деталями, царил хаос, выдававший чужое присутствие.

Рин тяжело вздохнула, шагнула внутрь и прикрыла дверь ногой. Она положила лепёшки на свой столик, смахнула ногой случайно упавший виток медной проволоки и опустилась на свою кровать. Она ждала. Она рассчитывала на этот короткий промежуток между вечерними занятиями и отбоем, этот клочок времени, когда они ещё могли быть просто двумя девушками в одной комнате, а не заложницами своих ролей.

Но Кураты не было. Снова.

Воздух в келье изменился. Он больше не пах пылью, старым камнем и их скудной едой. Теперь в нём витал едкий, сладковатый запах чужих благовоний – что-то тяжёлое, пряное, с горьковатым послевкусием, от которого слегка першило в горле. И под этим запахом – тонкий, но настойчивый металлический дух, будто кто-то постоянно паял или шлифовал металл прямо у них в комнате.

Рин закрыла глаза, пытаясь поймать хоть какой-то отзвук, хоть намёк на ту Курату, которую она начала узнавать. Ту, что делилась с ней мазью, что язвительно смеялась над глупостями Элиана, что защищала её с огнём в глазах. Но от той Кураты не осталось и следа. Осталась только эта идеальная, пустая кровать и стол, заваленный чужими вещами.

Она не знала, сколько прошло времени – может, полчаса, может, больше. Сумерки за окном сгустились в полноценную ночь, и только тусклый свет уличных магических фонарей рисовал на потолке бледные полосы.

Дверь снова скрипнула, на этот раз тихо.

Рин вздрогнула и подняла голову.

В проёме стояла Курата. Она была бледнее обычного, под глазами залегли тёмные, почти фиолетовые тени, но сами глаза горели. Она сняла промокший плащ, и Рин увидела, что её одежда – не обычная ученическая форма, а что-то более практичное, тёмное, с множеством карманов, испачканное в каких-то тёмных пятнах.

– Ты где пропадаешь? – выпалила Рин, не дав ей даже войти как следует. – Я тебя уже который день не вижу!

Курата вздрогнула, словно разбуженная, и её взгляд сфокусировался на Рин. В нём на секунду мелькнуло что-то знакомое – усталость, раздражение, – но тут же погасло, сменившись привычной уже отстранённостью.

– Занятия. Семинары. Ты же знаешь, – она бросила плащ на стул, и тот с грохотом свалился на пол. Она даже не заметила.

– Какие семинары? – не отступала Рин, поднимаясь с кровати. – В какое время? У кого? Я спрашивала у Иртры, он ничего не знает.

Напряжение в воздухе нарастало, стало густым, почти осязаемым.

Курата резко обернулась к ней, и в её глазах вспыхнул тот самый огонь, но теперь он был обжигающим, опасным.

– Иртра? – её голос прозвучал резко, с язвительной усмешкой. – А он у нас теперь главный по всем расписаниям? Доложила ему? Получила одобрение? Он поставил галочку в твоём обходном листе, что проверил все мои передвижения?

– Я не… я просто спросила… – растерялась Рин, оглушённая этой вспышкой агрессии. – Мне просто… я беспокоюсь о тебе.

– Не надо, – отрезала Курата, разворачиваясь к своему столу и начиная бесцельно перебирать разбросанные там бумаги. Её движения были резкими, нервными. – Со мной всё в порядке. Лучше сама о себе побеспокойся. Как твои… приватные уроки? Продвинулась в укрощении своего внутреннего зверя?

Это было сказано с такой ядовитой издевкой, что Рин отшатнулась, словно от удара.

– Они… они помогают, – тихо сказала она, чувствуя, как горит лицо.

– Конечно, помогают, – фыркнула Курата, не оборачиваясь. – Иртра не может не помочь. Он же совершенство во плоти. Будущее всей Империи. Ему виднее, как тебя дрессировать.

Она говорила не просто с гневом. В её словах сквозила какая-то личная, застарелая обида, вывернутая наизнанку и направленная теперь на Рин.

– Курата, что случилось? – Рин сделала шаг вперёд, её собственный страх отступил перед тревогой за подругу. – Пожалуйста, поговори со мной. Мы же…

Курата замерла на мгновение, её плечи напряглись. Затем она медленно обернулась. Лихорадочный блеск в её глазах погас, см