Читать онлайн Уха из петуха бесплатно

ГЛАВА 1

срубоприобретательная, в которой главный герой покупает чудный домик в сельской глубинке для поправки пошатнувшегося от тягот городской жизни здоровья

Отдых в деревне. И какая же благолепная картинка возникает в голове от этой фразы. Уютный домик на отшибе, с живописным, слегка запущенным садом; домашние свежайшие продукты, чей вкус уже толком и не припомнит среднестатистический городской житель; сочная зелень листвы и травы, не покрытая слоем пыли и копоти; свежий воздух, небо с неожиданным множеством звезд повышенной яркости, которого просто не замечаешь в городе…

И непременно тишина-а-а. Ни долбаных соседей сверху, что ни свет ни заря ежеутренне устраивают скачки тяжеловозных лошадей. Ни пронзительного скрипа старого лифта, угрожающего испустить последний вдох при каждом использовании и шарахающего дверями с непередаваемой ненавистью. Ни чокнутого дятла Вудди за стенкой справа, который, чует моя задница с повышенной интуицией, не просто затеял вселенский и бесконечный ремонт, а тупо развлекается, производя самые жуткие виды шумов, какие только можно извлечь из контакта кирпича со всевозможными инструментами, созданными человечеством со времен изобретения колеса…

Но вернемся к пасторали. Итак, отдых в деревне. Это ли не рай для измученной души горожанина. Рай для издерганных нервов. Ну-ну, если он вдруг не обернется адом усилиями одной зловредной пернатой твари. Не подумайте только, что это соловей.

— Вы только полюбуйтесь, Сергей Михайлович, это настоящий сруб, не новодел какой-то, — постучала длиннющим ногтем со стразами по потемневшему дереву дамочка-риелтор в ярко-красном брючном костюме и на высоченных каблуках, на которые были нанизаны кусочки дерна вместе с травой.

Сергею едва удалось сдержать непристойное фырканье, когда она смешно ковыляла по заросшей лужайке к дому, звеня ключами и сто процентов проклиная свою непредусмотрительность. При каждом шаге дева неуклюже выворачивала ногу набок, оттопыривая наверняка старательно прокаченную в модном спортзале попу, натужно улыбалась ему и бросала краткие, полные ужаса взгляды себе под ноги, будто ожидала, что мерзкая мягкая почва поглотит ее вслед за пятнадцатисантиметровыми каблуками. Конечно, он и сам выглядел немного нелепо в своем дорогом костюме в этом заросшем саду перед классическим деревянным домом из крепкого кругляка. Внутри Сергей почти ожидал увидеть вязанные крючком половички и какую-нибудь старинную железную кровать с неким подобием уродливых башенок на спинках. Но, как ни странно, интерьер оказался вполне современным. Конечно, мебель слегка устаревшая и пыль кругом, но если выслать вперед клининговую команду и прикупить новые чехлы, то вполне можно и въехать, хоть завтра. Скривившись, Сергей подошел к окну и, выглянув наружу, обозрел некое пестрое пространство до соседского забора, которое, судя по всему, было раньше цветником, и напомнил себе еще раз, какого черта его принесло в эту глушь. Причин было три.

Первая, самая главная заключалась в том, что три дня назад он взорвался на работе так, что расхерачил комп и полкабинета, когда курс швейцарского франка совершенно неожиданно подскочил к доллару и евро более чем на тридцать процентов, а стоп-лоссы по его открытым позициями проскользнули почти на три тысячи, вместо допустимых двухсот, практически ополовинив его счета. И это при том, что всю свою жизнь слыл не просто невозмутимым парнем, а даже временами занудным, не способным на яркие проявления чувств. Да, он в курсе о том, как называла его бывшая. "Долбаный Айс-мен". В общем, Сергей получил от своего внезапно понадобившегося психолога ценный совет — максимально сменить привычный образ жизни, свести нахождение в сети к минимуму, выйти из зоны житейского комфорта… и что-то там еще заумное, с непонятными терминами. Причем, когда он спросил, не подойдет ли для этих целей поездка на пару недель куда-нибудь на Гоа, доктор посмотрел на него как на придурка и постановил: "Однозначно деревня" Очевидно, что имел он в виду совсем не альпийскую деревню на горнолыжном курорте.

Вторая была весьма прозаична — поддавшись на уговоры нынешней девушки, Юли, он продал свою старую квартиру, а в новой еще ремонта месяца на два, как раз до конца лета.

И, наконец, последняя причина — сама Юля была просто помешана на экологии и без конца нудила о том, что детей, которые у них рано или поздно обязательно случатся, лучше всего растить на лоне природы. А посему было бы замечательно купить милый домик в деревне, с живописной лужайкой, на которой она станет вдохновенно заниматься йогой и еще какой-нибудь чрезвычайно важной для здоровья херью. Единственное лоно, которое пока интересовало Сергея, собственно, принадлежало самой Юле, да и то с каждым днем интерес этот просыпался все как-то реже и реже. Так что в гипотетическом появлении у них совместных детей, да чего там, детей у него в принципе, по крайней мере в ближайшем обозримом будущем, он сильно сомневался. Но, быстренько промониторив рынок недвижимости, выяснил, что покупка участка с домиком именно в этом пока захолустном, но весьма перспективном для будущих коттеджных застроек районе, всего в пятидесяти километрах от города, будет неплохим вложением денег, решил — а почему бы и нет. Если ему самому этот дом сгодится только для временной реабилитации, то потом он всегда его с выгодой пихнет парочке таких вот дебилов детолюбов-экологов.

Почему дебилов? Да потому как… ну кто в своем уме может хотеть этого… ребенка. Все, что он уяснил, посещая женатых и обзаведшихся спиногрызами друзей — это жутко шумные, дурно пахнущие, не способные ни единой минуты о себе позаботиться существа, которыми почему-то принято восхищаться, даже если они исполняют нечто вроде бессмысленного нижнего брейк-данса на полу, портят воздух или рыгают.

* * *

— Сергунчик, мимимишечка мой, ну не могу я маме отказать, — ныла Юля, притираясь к его спине голыми сиськами. — У нее сейчас сложный период, сам пойми. Развод — это такие хлопоты и стресс.

Сергей хмыкнул и потер нос, скрывая усмешку. Ну да, развод это, наверное, только первые три раза личная трагедия и крушение жизненных планов, а к седьмому и правда — хлопоты и повод для стресса, избавиться от которого можно только на островных курортах.

— Вообще-то я эту халупу купил только потому, что ты мне мозги все проела про долбаную экологию, — вяло возмутился он, расстроенный не столько самим фактом отъезда Юли, сколько тем, что придется всю суету с обживанием на новом месте взвалить на себя. А было так лениво, да и перспектива воздерживаться почти три недели как-то не прельщала. А он сильно сомневался, что в той деревне найдется какая-то добрая привлекательная селянка, которая на время войдет в его бедственное положение. Обогреет, приласкает, поможет устроиться, а потом самое главное — свалит бесследно, когда Юля прикатит со своих курортов.

— Ну не дуйся, котик, — Девушка, преодолевая его наигранное сопротивление повалила Сергея обратно в постель и устроилась между его раздвинутых ног. — Я тебе все-все компенсирую.

Ну, если только так, то, в принципе, он и не против самостоятельно вынести все тяготы временного переезда на своих плечах, подумал мужчина, наблюдая, как светлая макушка Юли набирает устойчивый ритм у его паха.

ГЛАВА 2

соседеявительная, в которой главный герой знакомится с представителем местной власти и другими аборигенами и принимает ударную дозу оздоравливающего продукта

— М-дя, — задумчиво почесал затылок Сергей, обозревая кучу коробок, загромоздившую его новую гостиную. Риэлторша с сияющим лицом упорхнула чуть больше часа назад, на прощание предупредив его:

— Ой, Вы смотрите тут, Сергей Михайлович, Вы мужчина видный и одинокий, местные дамочки о Вас быстро разнюхают. Вы их лучше сразу пожестче отвадьте, а то будут отираться всякие отчаявшиеся искательницы счастья, желающие за чужой счет к городским благам перебраться. Это же деревня, мужиков нормальных по пальцам пересчитать можно. Одна пьянь да нищета.

В приоткрытую дверь аккуратно постучали, и женский голос спросил:

— Можно войти?

Ого, быстро тут селянки реагируют.

— Ну, входите, — Сергей плюхнулся на диван, закинув ноги на ближайшую коробку, готовясь дать достойный отпор первой местной охотнице.

Вошедшая женщина была молодой, русоволосой, довольно стройной, насколько позволяли увидеть джинсы, совсем не в обтяжку, как сейчас модно, и свободная красная футболка. Загорелая кожа, масса столь ненавистных городским красавицам веснушек, голубые глаза, глядящие на него с любопытством и некоторой настороженностью. Вполне симпатичная такая дамочка, лет около тридцати, хотя на вкус Сергея очень уж простовата.

— Ну, давайте знакомиться, Сергей Михайлович, — достаточно радушно сказала она.

Нет, ну ни фига себе. Не успел порог переступить, а о нем уже и все справки навели. А еще говорят деревня. Размер оклада его еще не пронюхали?

— А давайте без давайте, — недружелюбно насупился Сергей. — Знакомствами не интересуюсь и близкие отношения заводить тут не собираюсь. Так что если Вы с таким прицелом, то можете сразу назад поворачивать, девушка. Со мной ловить нечего.

На секунду, кажется, гостья оторопела, а потом действительно повернулась и молча вышла. А Сергей раздраженно крякнул и пихнул коробку. Это в какой такой момент он успел стать хамом и грубияном? Можно же было и помягче. Захотелось догнать женщину и извиниться, но он не сдвинулся с места. А ну его, так и лучше даже. Пусть разнесет слух, что соваться к такому городскому мудаку не стоит.

Снова раздался стук, но в этот раз громкий и решительный. Да что же это за паломничество такое?

— Не заперто, — гаркнул Сергей и открыл рот, увидев недавнюю посетительницу, вот только одета она была теперь в полицейскую форму.

— Прошу прощения, у нас вышло недопонимание по моей вине, — отчеканила она, глядя на него холодно, почти с неприязнью. — Участковый инспектор Апраксина Лилия Андреевна, пришла к Вам с целью ознакомиться с личностью нового жителя находящейся под моей ответственностью деревни. Предъявите, пожалуйста, документы.

Сергей моргнул и не сдвинулся с места. Потому что если бы он это сделал, госпожа участковый инспектор имела все шансы заметить его мгновенно возникший стояк. Вот же, блин, засада.

Да уж, знакомство вышло то еще. Но кто же знал, что она не охотница на вновь прибывшего городского жениха, а представитель местной власти? Кто так приходит знакомиться, тем более к нему, человеку, к местной специфике еще непривычному. Его ведь это оправдывает перед законом? Судя по взгляду этой Лилии Андреевны — не особо. Ну и не очень-то и хотелось, между прочим, сама во всем виновата. "Давайте знакомиться" Кто так делает вообще?

Сергей сто раз сказал себе плюнуть, пока несколько часов коробки распаковывал и рассовывал вещи и кухонную утварь по местам, но странная смесь раздражения и возбуждения никуда не девалась, и веснушки на загорелом совсем не под искусственным солнцем лице стояли перед глазами, как приклеенные. Вот если бы не облажался так, то черта с два про нее и вспомнил бы через пять минут. На что там посмотреть… кроме формы. Кто же знал, что его так проймет? И сам был не в курсе, что есть у него, оказывается, такой пунктик. Надо к Юлькиному приезду купить в секс-шопе форму и заставить ее обрядиться. Пусть документы тоже спросит.

— Че-е-ерт, — прошипел Сергей, ощущая, как опять в паху потяжелело. — Ты это прекратишь?

Знать бы еще, к кому он обращается. Уморившись, к вечеру он выполз во двор. В конце концов, куда все это барахло денется? Он сюда отдыхать по врачебной рекомендации прибыл, а не впахивать и лишний стресс зарабатывать из-за всяких там…

* * *

Обернувшись на невнятный шум за забором, граничащим с соседним участком, Сергей аж остолбенел, столкнувшись с жутковатым взглядом почти прозрачных светло-голубых глаз из-под нахмуренных седых бровей. Крепонькая старушка в светлом платке, залихватски повязанным на манер банданы, не мигая пялилась на него из-за штакетника, и у него в голове закрутились мысли о порче, сглазе и прочей мистическо-мрачной хрени, ибо старушенция выглядела как натуральная ведьма. Ну, по крайней мере, Сергею казалось, что именно так ведьмы выглядеть и должны. Тфу, ну не дурак ли?

— Приезжий, — бабка совсем не спрашивала. — А ну, подь сюды.

На секунду Сергею захотелось развернуться и ломануться к дому. Идиотизм какой-то, точно нервы уже ни к черту. Подойдя к забору, он улыбнулся бабке, хотя самому показалось, что лицо скорее перекосило. Старушенция окинула его придирчивым взглядом с ног до головы и еще больше поджала тонкие бескровные губы.

— Городской, — изрекла она так, словно присвоила ему высшую степень инвалидности, а потом вдруг соболезнующе, но при этом настолько искренне улыбнулась, что у Сергея аж сердце скакнуло от такой внезапной перемены.

— На, милок. Откушай молочка пАрного. Тока-тока с-под коровки. У мяня Бярезка-от дуже сладкое молочко дает.

— Что, простите? Какая березка?

— Да корову бабкину так зовут — Березкою. Ты, дядь, пей. Правда ведь вкусно.

Сергей с вымученной улыбкой взял глиняную кружку, протянутую ему через забор. Кружка была литра на пол, не меньше. Пузатая, с большой, но при этом неудобной ручкой, что так и норовила выскользнуть из пальцев. И тяжелая, зараза. А над кружкой колыхалась шапка крепкой белоснежной пены. Примерно такой, как подает его супер навороченная дорогущая итальянская кофе-машина, запрограммированная на изготовление классического капучино.

— А если бы оно с подвалу было бы, холодненькое, да с крошками… У-у-у, на завтрак такое ваще класс — лучше всяких музлей ихних городских. Еще вот с медком свежим хорошо идет, — важно, со знанием дела продолжил еще один персонаж внезапно обрушившейся на Сергея пасторали — стоявший за спиной бабки пацан лет шести: рыжий, конопатый, с шелушащимся носом малец, ловко держащий близнеца глиняного монстра и вку-у-усно свербающий из нее свою порцию "березкиного дуже сладкого". — Мы, кстати, скоро липовый качать будем, да, ба?

— Вишь ты шустрый какой. Через месяц тока качать будем. Йонсый околеваит тот липовый. Его там будет — тьху, с кошкин хер.

— Ба, ну опять ты… мамка услышит — заругает.

— Ой, морчи уж, заруганный поди весь. А ты пей, — грозно мотнула головой бабка, да еще и корявым пальцем пригрозила так, что загипнотизированный Сергей в несколько глотков опорожнил глиняный сосуд со свежевыдоенной амброзией, попахивающей… ну… скажем так, далеко не голландскими розами.

— Хорошо молочко-то? — опять посуровела бабулька, сверля его глазами так, что Сергей был уверен — не согласись он, и будет ему расстрел на месте.

— Хорошее, — послушно закивал он. — Очень вкусно, спасибо.

— Как звать-то?

— Сергей Ми… Сергей. — И чего он заикается?

— Надолго к нам, али так, здоровье поправить? — продолжила допрос соседка.

— М-хм, — выдал нечто неопределенное Сергей, подкрепив исчерпывающий ответ взмахом руки с кружкой.

— Ну понятно, — вынесла вердикт старушка и проворно выхватила предмет утвари, — Ты за молоком да творогом то обращайсси. Баб Надей меня кличут. Может, хоть на человека на нормальных харчах похож станешь.

Вот и разбери — пожалела или обругала.

— Э-э-эм-м, погодите. Сколько я за молоко-то должен? — спохватившись, крикнул вслед Сергей.

— Чай не ведро выхлебал, не обнищаем, — отмахнулась женщина. — Привыкли у себя со всякими маркетами за чайную ложку егуртОв всяких мульены выкидывать. Пробовала я ту отраву — тфу, упаси бог еще раз сподобиться.

— Дядька, а ты рыбалку любишь? — торопливо спросил рыжий кузнечик, почесав шелушащийся нос. — А по грибы ходить? А лесопет починить можешь?

Сергей едва успел обработать только первый из поступивших запросов, сам у себя интересуясь, любит ли он рыбалку, как бабка прикрикнула на мальчишку:

— Отстань от человека, Тоха. Не видишь, он совсем ведь городской, — и опять это прозвучало как безнадежный диагноз. — Быстро дуй клубнику оббирать.

— Пока, дядь Сережа, — махнул тонкой поцарапанной лапкой пацан и припустил за бабкой.

— Ну, спасибо… еще раз, — только и нашелся ответить Сергей.

ГЛАВА 3

мушмулакупительная, в которой главный герой на своей шкуре понимает, что такое революционная ситуация в отдельно взятом желудке, а также впервые встречает Питбуля

Вот недаром Сергей не любил эти восточные базары — шумно, гамно, грязно, негигиенично и жуть как антисанитарично-о-о-у-у. Ат, Юлька. Ну, заррраза. Выклянчила шаурму, сама не сожрала, а у него теперь живот крутит, ва-а-ай-ва-а-ай… И, главное, ни аптеки рядом, ни, пардон муа, туалета. А, нет. Вон же они — заветные ВС. И тут откуда ни возьмись под ноги кинулся какой-то юркий мерзкий типчик, и как гаркнет:

— КУПИ-И-И-И. КУПИ-И-И МУШМУЛЛУ-У-У.

От жуткого вопля, ввинтившегося в мозг, Сергея подкинуло на кровати. Сердце заходилось дурным галопом, мокрая от пота простынь прилипла к спине, живот крутило так, что заветные буквицы, те самые, привидевшиеся в дурном сне, моргали прямо на сетчатке глаз.

— КУПИ-И-И-И. КУПИ-И-И МУШМУЛЛУ-У-У. КУПИ-И-И.

— Убью-у-у, — не зная, кому грозит, взвыл измученный сельской идиллией горожанин и, пробуксовывая на скользком, тщательно вымытом дощатом полу, рванул на выход по направлению к сокровенному дощатому зданию, молясь всем своим атеистическим богам о нескольких секундах надежной работы сфинктера.

— МУШМУЛЛУ-У-У. КУПИ-И-И.

— С-с-су-у-у…

— КУПИ-И-И.

— Па-а-адла-а-а. Да что ты такое?

Вывалившись на дрожащих от слабости ногах из устоявшего под напором молодецкого турбонаддува заведения, Сергей дополз до крыльца и нащупал трясущейся рукой пачку сигарет, оставленную с вечера на периллах веранды. Вытащив сигарету, он клацнул Зипповской зажигалкой…

— МУШМУЛЛУ-У-У.

— Да епический городовой, — завертел головой Сергей, пытаясь определить, что за гребаный баньши вытягивает душу из его бледного городского тела, измотанного "дуже сладким бярезкиным" и ночным кошмаром, воплотившимся в тривиальную диарею. Но горластый мерзавец, услышав его, подавился на середине вопля и, издав странное бульканье, затих. Мужчина постоял немного на крыльце, настороженно вслушиваясь и таращась в темноту, но ничего, кроме нудящих одно и то же сверчков и далекого, дерущего глотку в любовной горячке соловья, не услышал. Ноги ощущались не слишком надежными, в животе медленно затихал конфликт интересов между пищевыми объектами городского и сельского типа, а глаза упорно норовили закрыться. Шаркая и тихонько матерясь при очередном столкновении с коробками, Сергей поплелся к дивану в гостиной. Мало ли, вдруг опять застигнет новый виток внутреннего катаклизма, так что лучше быть поближе к двери. С блаженным стоном он растянулся, чувствуя себя героем старого мультика. И подушечка-то у него тут мягкая, и одеяло пушистое, и диван чудо как хорош…

— КУ-У-УПИ-И-И… — рванулось сквозь такую сладкую дрему, моментально охватившую его.

— Ах ты тварь, — взбрыкнув, Сергей грохнулся с узкого дивана и, смачно матернувшись, ломанулся на выход. — А ну выходи, сука. Прикалываться над дураком городским решил? Я тебе сейчас, козлина, на веки вечные чувство умора ампутирую.

Проорав это, Сергей оглянулся в поисках орудия массового истребления ночных юмористов, и его кровожадный взгляд наткнулся на метлу, скромно притаившуюся в уголке. Такую самую что ни на есть настоящую, из корявых прутьев и ручкой из немного узловатого молодого древесного ствола, не то что пластиковые дешевки, продающиеся в каждом маркете для сада и огорода. Схватив и взвесив находку в руке, Сергей одобрительно хмыкнул и крутанул ее в руке, на манер киношных мастеров боевых практик, тут же чуть не врезав самому себе по носу. Спустившись со ступенек, он коварно и торжествующе оскалился в темноту:

— Ну, давай, смертник, подай еще голос.

И сразу же, будто только его команды и дожидался, гаденыш завел свое "Ку-у-упи-и-и", только теперь откуда-то из-за дома.

— Ах ты играть со мной еще будешь? — азартно взрыкнул Сергей и понесся на звук. Но, едва обогнул дом, взвыл дурным голосом. Такое чувство, что он сиганул босыми ступнями на долбаную утыканную гвоздями йоговскую лежанку, а голые ноги до самого ценного мужского оборудования были атакованы стаей невидимых в темноте взбесившихся котов, задумавшими спустить с него всю шкуру. Развернувшись на месте, Сергей только все ухудшил, и злобные когти вцепились теперь в его задницу. И в довершение очередное пронзительное "Ку-у-упи-и-и" раздалось где-то прямо над его головой.

— Да чтоб ты сдох, — завопил Сергей, стараясь перекрыть мощью своих легких подлого шутника, коварно заманившего его, идиота, в колючие кусты.

— Сергей Михайлович, у Вас все в порядке? — мощный луч фонаря ударил ему в лицо, ослепляя, но, к сожалению, не оглушая и не позволяя по волшебству провалиться сквозь землю. Ну, чего уж там, как же без апофеоза наполненного дерьмом вечера в виде появления его внезапной сексуальной фантазии, она же представитель закона в одном лице. "Наполненного дерьмом", надо сказать, в совсем не переносном смысле. Луч опустился, освещая его целиком, и Сергей представил, как он сейчас, должно быть, сказочно выглядит. Столичный заносчивый бизнесмен, успевший зарекомендовать себя в ее глазах как редкостный мудачина, стоит босой, почти голый среди кустов, больше смахивающих на колючую проволоку, и орет как ненормальный не пойми на кого. Еще и с метлой. Ну да, двор подмести приспичило, а то как-то бессонница. Да, уж провалиться точно бы не помешало.

— Э-э-эм… — только и сумел проблеять Сергей, подыскивая хоть какое-то объяснение своему поведению.

— Если Вы полетать вдруг собрались, то, боюсь, эта метла свой моторесурс уже исчерпала, — в голосе Лилии Андреевны не слышалось ни единой нотки юмора. И слава Богу, ему на сегодня клоунады, кажись, выше крыши.

— Спасибо, что предупредили, — огрызнулся он и гордо шагнул… тут же чуть не валясь кулем со страдальческим воплем. Утыканные шипами ноги, о которых он забыл, от неожиданности напомнили о себе.

— Господи, как же Вас так угораздило, — подскочила к нему участковый, подставляя страдальцу крепкое плечо. — До дома самостоятельно дойдете?

— А если нет, донести предложите? — фыркнул Сергей, осознавая окончательно весь тупизм ситуации.

— Есть неплохая альтернатива в виде хозяйственной тележки. Мы на ней навоз вывозим.

Услышав последнее, мужчина уже не смог сдержаться и непристойно захрюкал, заходясь в почти истерическом смехе.

— Наво-о-оз? — едва не икая, переспросил он. Точно в тему.

И что он раньше вообще знал о понятии "дерьмовый день"?

До дома он ковылял, косолапя по медвежьи, максимально выворачивая пострадавшие ступни. Лилия Андреевна молча следовала за ним, светя ему под ноги, хотя чего уж там теперь. В районе левой ягодицы Сергей ощущал странный холодок и не без оснований подозревал, что чертовы кусты отомстили ему за вторжение порчей нательного текстиля, но начинать судорожно щупать и проверять, не мелькает его бледная задница перед взором его почти конвоирши, он стремался. Да и, честно говоря, задница, может, и бледная, но вполне так ничего, в хорошей форме, ему неоднократно об этом говорили. Например, его личная тренерша в фитнес-зале. Понятно, что это ее работа — убеждать его, что деньги он там спускает совсем не зря, но… Вот и какого хрена он сейчас-то об этом думает?

— Вам соседи, что ли, на шум пожаловались? — решил он переключить свои мысли.

— Ну вообще-то, это я Ваша соседка. — Он и не знал, как на это реагировать. — Услышала странные крики и вышла проверить.

— Ага, значит этого мерзавца, изводившего меня, Вы слышали? — почти обрадовался мужчина.

— Простите? — У нее еще хватает наглости звучать искренне удивленной. Она что заодно с этими… Оборотниха.

— Что простите, — вскипел Сергей. — Хотите сказать, что не слышали этих диких воплей? — набрав побольше воздуха, он вдохновенно воспроизвел, как мог: — КУ-У-УПИ-И-И МУШМУЛЛУ-У-У.

Даже в отблесках фонаря он разглядел, как изумленно моргнула несколько раз Лилия Андреевна.

— Ах, Вы об этом, — облегченно вздохнула она. — Это Вас Питбуль так вывел из себя?

— Какой к чертям Питбуль, — почти топнул ногой Сергей, но зашипел от боли.

— Это петух. Одичавший. Сбежал от кого-то и так и прижился тут. Уже года два как.

Сергей тупо лупал глазами, пытаясь уложить в голове информацию.

— Какой такой петух?

— Карликовый. Породы не помню. Хитро как-то зовется, — охотно пояснила Лилия Андреевна.

— Вы сейчас издеваетесь, конечно, надо мной, — констатировал Сергей. — Это за то, что повел себя как скотина вначале?

— Сергей Михайлович, и в мыслях не было. Питбуль и правда петух, и живет он тут.

— Так как же Вы умудряетесь тогда спать по ночам, если это так?

— Не знаю, — пожала плечами участковая инспектор. — Я его, собственно, и не слышу. Привыкла.

— То есть, как он голосит, Вы не слышите, а мои крики сразу услышали? — ехидно поинтересовался Сергей.

— Говорю же, в деревне мы к такому привыкшие, а Ваша… м-м-м… активная деятельность привлекла мое внимание.

Это что, такой вот избирательный слух в действии? С другой стороны, умудрялся же он как-то спать в городской квартире, даже по выходным, когда соседи затевали шумные вечеринки.

Доковыляв до ступенек, Сергей вцепился в перила и не сумел сдержать болезненного шипения. Лилия Андреевна обогнала его и, войдя первой в дом, включила свет. Прекрасно, теперь если чего и не рассмотрела из его плачевного вида, то наверстает.

— У вас пинцет есть?

— Что?

— Пинцет, колючки вытащить.

— Да я как бы и так справ…

— Сядьте, — властно приказала женщина, и Сергей предпочел подчиниться. Во-первых, какой дурак станет спорить с представителем органов, а во-вторых… во-вторых, его гребаный хрящ любви внезапно заинтересованно шевельнулся, желая узреть, кто это умеет говорить таким вот тоном. Сергей кинул быстрый взгляд вниз, надеясь, что хоть впереди обошлось без дыр, и послушно усадил свой зад на диван, целомудренно подтягивая к себе одеяло.

— Не двигайтесь и ждите меня. Я быстро.

Лилия Андреевна быстро растворилась в ночи, мелькнув подолом пестрого цветастого халата, оставив его рассматривать цепочку из собственных следов с крошечными кровавыми капельками. Чисто японский ужастик, мать его. Петух. Долбануться можно. А ему уже черте что придумалось. Интересно, какая служба занимается одичавшими петухами-террористами. Карликовыми, едрит их. Может, в какой-нибудь отлов животных позвонить? Или если он дикий, то тут к егерям обращаться надо? Этот гад может быть хоть десять раз карликовым, а орет, как целая толпа рыночных зазывал, и жить так невозможно.

ГЛАВА 4

колючкидоставательная, в которой главного героя терзают непотребные мысли о бабушкиных пирогах и прекрасной селянке

Госпожа участковый появилась в дверном проеме так же бесшумно и стремительно, как и исчезла. Привидение власти, ей богу. Она несла небольшой красный тазик, уперев его в свое округлое бедро, и при каждом шаге полы халата немного распахивались, совсем чуточку демонстрируя очертания ее ног выше колена. Чуточку, но Сергею хватило для нового бунта нижней кобелиной чакры. А когда она грациозно опустилась перед ним на пол и наклонилась чуть вперед, ставя свою ношу и открывая вид на коварную ложбинку между грудей, к которой его глаза тут же словно гвоздями прибили, мужчина страдальчески сглотнул и судорожно стиснул одеяло на своих бедрах, глубоко втягивая воздух, пропитанный ночной прохладной свежестью и еще чем-то, бьющим прямиком в глубины подсознания.

…А он такой румяный, с корочкой глянцевой, хрустящей, сам-то духмяный, паром сытным исходит, и капустка в нем с яичком вареным, а на донышке лист капустный с угольком, к нему приставшим, на капустном-то листе самые вкусные пироги из печи получаются…

— Попробуйте, не горячая? — подняла глаза Лилия Андреевна, ловя его ошарашенный выкрутасами собственного мозга взгляд.

— Что?

— Воду попробуйте, не горячо ли, — терпеливо повторила женщина.

От внезапно нахлынувшего воспоминания о бабушкиных пирогах живот утробно зарычал, а Сергей, не удержавшись, гулко сглотнул. И что за напасть с этой селянкой — ну вот ладно бы только нижнюю часть тела будоражила ложбинками да коленками круглыми, так еще и что-то глубоко-глубоко запрятанное, никому не показываемое столько лет, умудряется вытащить наружу. И с чего? А всего лишь пахнуло от нее чем-то неуловимо сладким, женским — но не терпким запахом страсти, от которого тело звенит и вибрирует, а забытым домашним теплом, уютом, пирогами, которые пекут для тебя и так, как ты любишь, а не покупают на бегу в ларьке у метро; той нежной заботой, выраженной в свежевыглаженной рубашке, кружке крепко-заваренного чая с лимоном, в привычном, но столь необходимом ежедневном вопросе: "Как прошел твой день, любимый?" и ответе: "Скучал по тебе, любимая…"

"Э-э-э, это точно твои мысли, мужик?" — охренел дебил.

"Да я сам охренел, — мысленно ответил дебилу Сергей. — Ну его к лешим, это бабкино молоко, так и последние мозги можно в гальюне оставить".

"Но по первому пункту склонен с Вами согласиться, коллега. Я б вдул", — поправил средним пальцем дужку воображаемых очков на переносице воображаемый дебил.

"Чур, я первый", — поддержал Серега.

— Сергей Михайлович?

— А? — встрепенувшись, он, моргая, уставился в тазик. — Это зачем?

— У Вас все ноги перепачканы, как же я буду колючки вытаскивать? — пояснила ему Лилия Андреевна и добавила успокаивающе, как для маленького: — Я очень осторожно, опыт имеется.

У нее есть опыт по мытью ног малознакомым мужикам? Вот и где и каким образом она его приобрела, спрашивается? Нет, ну твое ли это собачье дело? С чего так взыграло ретивое мужское на пустом-то месте?

Не дождавшись его ответа, Лилия Андреевна аккуратно, но уверенно обхватила его лодыжку и, приподняв, опустила в воду. Сергей хотел взбунтоваться. Вот что это за нарушение личного пространства. Прямо домогательство в чистом виде. Но едва пальцы ласково скользнули по своду стопы, резко сдулся. Потому что… а-а-а-а-а-а… это был реальный кайф.

Он даже пощипывания в местах боевых ранений не заметил, потому что каждое поглаживание отдавалось прямиком в его члене. Мама дорогая, сколько лет прожил и знать не знал, где у него, оказывается, эрогенная зона имеется. Да еще какая. У Сергея чуть глаза не закатывались, и только и оставалось, что зубы стискивать, чтобы не застонать в голос, как офигевшая порноактриса, у которой внезапно приключился самый настоящий оргазм.

Испугавшись собственной неадекватной реакции на эту эротическую пытку, Сергей резко подался вперед, бормоча "да что я, сам ноги помыть не могу чт.." и спровоцировал очередную аварию, столкнувшись лоб в лоб с поднявшей голову Лилией Андреевной. Господи, да он за всю жизнь не попадал в такое количество дурацких и неловких положений, сколько за последние сутки.

— Больно? — доконала его сочувствием женщина.

Нет, это уже просто выше его сил.

— Знаете, что, Лилия Андреевна, я, пожалуй, справлюсь сам. И вообще — поздно уже и все-такое… — Ну красавец ты, Серега, человек тебе помогает, а ты выпроваживать ее кидаешься. Но если так и дальше пойдет, сидеть ему завтра в кутузке по обвинению в нападении и принуждении. Вот только к чему первым делом принуждать станет, он еще и сам не понял. То ли непотребностями всякими заниматься, то ли пирожков напечь.

Возражать и настаивать Лилия Андреевна не стала, только кивнула на бутылку с коричневой бормотухой.

— Это настойка прополиса. Очень хорошо обеззараживает и раны заживляет. Обработайте царапины, — быстро дойдя до двери, она обернулась: — Я завтра загляну вас проверить и все заберу. Спокойной ночи, Сергей Михайлович.

Покосившись на бутылку, Сергей оттолкнул ее подальше, как будто она кусалась.

— На фиг, молока мне на сегодня выше крыши. В задницу еще и народные средства, а то и до утра не дотяну.

Кое-как избавившись от колючек, он обтер ранки антибактериальными салфетками и, кряхтя и охая, дошел до спальни. Повалился лицом вниз и блаженно вздохнул, почти сразу начиная погружаться в дрему.

— КУ-У-УПИ МУШМУЛУ-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У, — раздалось где-то прямо под окном, и Сергей злобно оскалился, натягивая подушку на голову. Ну ладно, стервь пернатая, ты сам нарвался. Война так война.

ГЛАВА 5

вбитвепобедительная, в которой главный герой геройски изгоняет наглого похитителя ночного сна со своей законной территории

Двадцать три раза, именно столько раз проорал горластый мерзавец, прежде чем наступила тишина, в которую уже и не верилось. Сон как рукой сняло, и Сергей лежал, настороженно вслушиваясь, морально готовясь к новой акустической атаке. Но, очевидно, петух удовольствовался своей победой или просто выдохся. Ничего-ничего, торжествуй пока, поганец. Пытаясь наконец уснуть, Сергей стал считать про себя овец, уныло констатируя, что баран-то тут, похоже, всего один — он сам. Это же надо было умудриться купить чертов дом с таким обременением. Как уснул и сам не понял, зато проснулся мгновенно, когда по мозгам треснуло очередным "Ку-у-у-у-упи-и-и".

Сергей сел на кровати, чувствуя себя зомби. Очень своеобразным, надо сказать, зомби, любимым блюдом которого являются куриные мозги.

Посмотрел на часы — пять минут восьмого. Ладно, пришло время взглянуть своему врагу в лицо… или что там у петухов? Выглянув из окна спальни, Сергей обозрел территорию внезапного междоусобного конфликта. Противника нигде не было видно. Придется осуществить вылазку непосредственно на место. Чувствуя себя героем-разведчиком, мужчина вышел во двор и, крадучись, стал обходить дом, внимательно на этот раз глядя под ноги. Холоднючая роса буквально обожгла пальцы ног в шлепанцах, заставляя их рефлекторно поджаться. Петух был обнаружен у сарая в глубине двора, и, судя по пристальному взгляду одного блестящего глаза-бусины, засек он Сергея первым. М-дя, потеря тактического преимущества в виде внезапности получается. Тфу. Понесло в самом деле.

— Ну вот мы и встретились, — ухмыльнулся Сергей, пренебрежительно рассматривая тщедушное тельце коварного истребителя его нервных клеток.

Петух и в самом деле выглядел не слишком впечатляюще — ростом едва ли сантиметров тридцать, с ярким черно-красным оперением, гладким, перышко к перышку, отливающим зеленым блеском, словно и не живой вовсе, а вырезанная искусным мастером статуэтка из полудрагоценного поделочного камня. Где в этом шибздике только могли рождаться те дурные децибелы?

— Имей в виду, ты выселен. Пшол вон. Выметайся по-хорошему, — счел нужным сообщить своему пернатому визави мужчина, в ответ петух только повернул голову, посмотрел на него вторым глазом, а потом, потеряв интерес, стал скрести ногами и что-то там выклевывать. Хотя Сергей не без оснований подозревал, что дело совсем не в гастрономическом интересе, а в желании продемонстрировать полное пренебрежение к его словам.

— Кыш отсюда, — начал заводиться Сергей и махнул руками. — Иди выноси мозг кому-то другому.

Ага, теперь-то он привлек внимание проклятой птицы. Издав возмущенное "Ку-у-уо-о", петух шарахнулся от него в кусты. Неужели все так просто? Воодушевившись легкой победой, Сергей схватил валявшуюся неподалеку палку и стал азартно колотить по зарослям, гоня мерзавца все дальше.

— Сергей Михайлович, Вы снова на тропе войны? — раздалось за спиной, и Сергей стремительно обернулся, но, увидев Лилию Андреевну, счел за благо тут же снова отвернуться. Она опять была в форме, а учитывая, что на нем из одежды были только спортивные штаны, данный факт грозил стать очередным поводом для его неловкости. Нет уж, премного благодарен. Вчера было более чем достаточно.

— Занимаюсь очисткой территории от паразитов, — почти огрызнулся Сергей, саданув по кустам своим орудием и прогнав петуха еще на пару метров. — Надеюсь, Вы, как представитель закона, не против?

— Нет, что Вы, пока не откопаете топор войны, не начнете им бросаться и Ваши действия не попадут в сферу моей ответственности. Только Вы уверены, что Ваши усилия принесут желаемые плоды?

— Пф-ф, — гордо фыркнул Сергей, тесня противника еще дальше. — Еще как уверен. Пусть этот гад ищет себе новое пристанище. Я его на своей земле терпеть не намерен.

— Ну, раз так, то хорошего Вам дня, — в последних словах ему, может, и послышался тонкий намек на насмешку, но Сергей сделал вид, что страшно занят своими победоносным продвижением к дальней границе участка и поворачиваться, дабы убедиться, не стал. Будут потом веснушки эти весь день перед глазами еще торчать — не сотрешь.

— И Вам так же, — только и буркнул он.

Прогнав пернатую заразу до забора, Сергей сначала кровожадно оскалился, наблюдая за метаниями птицы, а потом озадаченно почесал затылок. Вот что он теперь должен сделать? Зажать в углу и грохнуть палкой. Как-то это… перебор прям. Тогда поймать и вышвырнуть к чертям? Но петух решил сию дилемму самостоятельно. Громко захлопав крыльями, он взлетел на забор и спрыгнул на другую сторону. Подскочив к частоколу, Сергей с нескрываемым удовольствием наблюдал, как пернатая вражина улепетывает по ничейной земле к ближайшим зарослям, за которыми поблескивала речушка. Мужчина не постеснялся освистать беглеца и даже для верности швырнуть ему вслед палку.

— И не вздумай возвращаться, скотина, — проорал он и с довольным видом отправился завтракать…

ГЛАВА 6

каннибалосражательная, в которой главный герой, не разделяющий идеалы высокой кухни, предпочитает среднестатистическую пользительную мужицкую яишенку

— Моя прэ-э-э-элесть, — дурным фальцетом возопил Сергей, бахнув плоды трудов праведных по центру стола.

Если кто-то из дам думает, что эксперименты высокой кухни, размазанные по огромному квадратному блюду в стиле рисунков Сальвадора Дали, могут восхитить мужчину, то, вероятнее всего, с этим мужчиной что-то глубоко не так. И даже возможно предположение, что данный индивид мужского полу как бы не совсем, собственно, этого полу есть. Среднестатистический мужик скорее поймает кайф от тарелки борща или шницеля на полстола, чем от 50 грамм фуагра, погребенных под внушительным стогом издевательски полезной зелени. Ну, оно понятное дело, товарисчи не от мира сего, готовые на нечеловеческие жертвы во имя непонятно чего, а именно: вегетарианцы, веганы, сыроеды, фрутоеды и даже бретарианцы (в мире зафиксировано аж 5000 таких дуралеев), периодически затесываются и в наши ряды, но процент их ничтожен.

Понятия, принципы, равно как и рецепты высокой кухни были для Сергея понятиями расплывчатыми и (после одного-единственного похода в модный ресторан молекулярной кухни с бывшей, ставшей бывшей именно после данного мероприятия) даже вредными для здоровья. Так что уж в плане жратвы Сергей не стеснялся причислять себя к среднестатистическому, самому что ни на есть обыкновенному мужику. Поэтому яишенку он себе соорудил тоже… вполне себе среднестатистическую и для мужского здоровья безусловно пользительную: шмат сала, порубленный как придется, луковица одна средняя, порезанная почти кольцами, пара помидорок, попиленных туповатым ножом на четыре кривеньких кружочка, и пяток яиц, заливших этот радующий глаз шкворчащий натюрморт.

Радующая нескромными размерами сковородка воцарилась в центре и молча повелела:

— Хлеба. И пока обойдемся без зрелищ.

Заложник революционной ситуации желудка, который отказывался и далее терпеть издевательства и лишения, поплелся обратно к кухонному столу, чтобы нарезать основы мирного правления любого государя. Толстый ломоть хлеба действительно прекрасно дополнил бы королеву утренней еды, оттенив ее царственный вкус и позволив вымокать в конце пиршества самый смак с донышка сковородки.

"Надо бы нож поточить", — подумалось опять Сергею.

— КУ-У-У-УПИ-И-ИТЬ, — внес с подоконника кухни предложение заклятый враг.

"Убить. Сперва убить", — озвучил окончательное решение внутренний самец, вспомнивший о своем статусе альфы, глядя на фонтанчик крови, тугими толчками вытекающий из распанаханного тупым ножом пальца.

— Ах ты… — взвыл Сергей и рванул к пернатому провокатору, но тот с легкостью перепорхнул на ветку яблони, росшей под окном. Не обращая внимания на лучи смерти, щедро льющиеся из пылающих праведным гневом очей своего оппонента, петух вытянулся во весь рост, запрокинул голову и раздул грудь, явно собираясь издать вопль подлого торжества.

Издав рев, устрашивший бы и тиранозавра, Сергей перехватил нож лезвием вниз, как натуральный головорез, и практически снес молодецким плечом дверь, вылетая во двор. Отскочив от стены, незаслуженно обиженный предмет интерьера долбанул его по заднице, придавая больше ускорения. Но, оббежав дом, мужчина не обнаружил никаких следов сатанинского отродья в перьях. Подозрительно он осмотрел окрестности, кроны деревьев, даже на крыше заглянул. Не могло же ему причудиться, не настолько у него уже нервы не в порядке. Крадучись, он дважды обошел вокруг дома и, сдавшись, поплелся к двери, под аккомпанемент вконец озверевшего желудка. Но едва вошел, замер как вкопанный, увидев петуха, с невозмутимым видом долбящего что-то прямо в его сковородке с кулинарным великолепием. От избытка нахлынувших чувств у голодного страдальца даже голос отнялся, и он, только невнятно промычав, указал ножом на коварного грабителя, будто просто поверить не мог, что такая наглость может вообще существовать в принципе. Заметив и самого хозяина дома, и его живую заинтересованность в собственной персоне, петух, издав свое издевательское "Куо-о", отпрыгнул от сковородки, попутно скинув хлеб, и замер, уставившись одним глазом. Тягучая капля желтка свесилась с его клюва и смачно шлепнулась на столешницу, став последней каплей и для Сергея.

— Сука. Ты еще и канибал, — завопил тот и метнул нож, сшибая остатки поруганного врагом завтрака на пол. Естественно, сам виновник погрома снова благополучно ретировался в окно, но Сергей уже принял судьбоносное решение и вмиг преисполнился убийственным спокойствием. Захлопнув окно, он уничтожил следы вторжения, игнорируя повышенное слюноотделение и заунывные песни нутра, перебинтовал, как смог, палец и переоделся. Усаживаясь в автомобиль, он бросил обещающий скорую расправу взгляд на разноцветное пернатое воплощение Мефистофеля, и с визгом выехал со двора.

Но тут же был вынужден затормозить, от неожиданности едва не расквасив нос об руль. Потому что давешняя знакомая — отравительница баба Надя, стояла прямо на дороге и даже не думала посторониться, наоборот, подошла и ткнула пальцем в стекло на его водительской двери. То, что старость надо уважать, Сергей не мог забыть даже будучи очень злым и голодным, поэтому послушно нажал кнопку, опуская преграду.

— Доброе утро, — поздоровался он первым, снова смущенный тем, как пристально рассматривает его эта странная пожилая женщина. Не с вежливой имитацией интереса или нездоровым любопытством из разряда "Скажи мне, что у тебя плохого", а так, словно ей не плевать на него, вообще постороннего человека, и это по-настоящему сбивало с толку.

— Что-то не похоже, что тебе оно доброе. Вон сбледнул, хужей вчерашнего стал, — Да уж, ходить огородами бабуля явно не собиралась. — Чай не жрамши ниче с утра?

Сергей честно хотел все отрицать, но зверское рычание желудка спалило его с потрохами. Только и осталось, что пораженчески сглотнуть.

— Вылазь давай, — скомандовала баб Надя. — А то помрешь еще, а люди скажут, ты куды, Надька, сморела, что сосед-он твой с голоду помер у тябя под боком. Вылазь, сказала.

ГЛАВА 7

 вопросызадавательная, в которой главный герой оказывается не только досыта накормлен, но и с пристрастием допрошен

Усадив гостя за большой стол, одним боком притулившийся к стенке огромной русской печи, бабка поставила перед ним глубокую тарелку с крупными ломтями желтоватого творога, алеющего всполохами давленой клубники и сверкающим песчинками крупного сахарного песка. Следом за тарелкой на столе материализовалась младшая сестра глиняного монстра, принесшего в жизнь городского жителя не забываемые пасторальные ночные пейзажи, прекрасно обозреваемые из щелей нужника.

— На-тко, творожку со сливочками свежими. Токма ты это, смори мне, не вздумай нынче огурцов зеленых поесть. А то знаю я вас, городских. Ох и непутевые вы.

— А что не так с зелеными огурцами? — искренне удивился Сергей.

— Да усе так с ими, токмо вот не соседствуют оне ни с молочком, ни со сливочками. Так не соседствуют, что ни Боже мой как просраться можно, ох, спаси душу грешную, что ж я к столу-то такое говорю. Капустку вот квашеную можно, аль груздей тоже. А вот огурья свежие — ни-ни.

"Ой, дура-а-ак", — захихикал дебил.

"Сам дурак, гы-гы-гы, — передразнил Сергей. — Откуда бы мне знать, что это несовместимые продукты. Значит, зря на бабку грешил".

— …с медком. Ты какой большее полюбляешь — в сотах аль такой — выгнанный?

— Ась? — переспросил погрузившийся во внутренний диалог Сергей.

— Грю, вон булка есть, свежая, вчерашняя, можешь с медком закусить.

— А, нет, спасибо. Я уже наелся. Правда. Очень вкусно. — Сергей даже уже немного привстал на стуле, обозначив готовность откланяться и не напрягать боле гостеприимную хозяйку. Но не тут-то было.

— Вот и хорошо, что наелся. На голодный желудок разговоры-то вести — последнее дело, — хитро сверкнула глазами местная бабка-ежка, на что Сергей чуть было не ляпнул: "А как же в баньке попарить да спать уложить?" Но благоразумие, глядя на примостившиеся у печи настоящие ухваты и огромную деревянную лопату, на которой его, скорее всего, на этих словах засунули бы в печь, пересилило взыгравшую было богатырскую силушку, и он с тихим вздохом послушно умостил зад обратно на стул.

— А и вот скажи-ка мне, Сергей батькович, жанат ли, иль баба есть, дети, родители, работаешь где, живешь как, много ль пьешь? — напевной скороговоркой выдохнула баба Надя.

"Ох, не расплатишься за творожок и сливочки", — покачал головой дебил.

"Засада", — уныло согласился Сергей.

— Не женат, детей нет, родители… родители живы-здоровы, — с легкой запинкой оттарабанил Сергей. — Работаю, ну, работаю, да. В конторе одной. Э-э-э, экономистом, — признаваться бабке, что является трейдером, зарабатывающим себе и другим на валютном рынке, он не решился. Во-первых, бабка все равно не поймет сути его деятельности, во-вторых, еще подумает, чего доброго, что он миллионер, гребущий деньги лопатой, не-е-е, чур-чур, обойдемся без подробностей.

— Экономистом? — удивилась бабка, окинув его внимательным взглядом с головы до ног. — Ох, горемычный. Да как же тебя угораздило-то? Аль совсем со здоровьем плохо?

И столько неподдельного сострадания и участия было в ее глазах, что Сергей невольно ощутил себя и правда беднягой горемычным. Но пересилил жалость к себе и все же спросил:

— А что не так с профессией экономиста?

— Да как же? — снова поразилась недогадливости гостя бабка. — Это ж какой нормальный здоровый мужик пойдет с бумажками ковыряться в пыльном кабинете, а? Токмо с детства хилый да болезный. Здоровые, оне вон в армию идут, в полицию, али там инженером на завод, егерем опять же, да на лесопилку. А хучь и трактористом — тоже здоровья немало надо, особливо по страде-то. Оно ж как — сильные должны работать работу для сильных, а слабые — для слабых. Вот и спрашиваю — болел небось в детстве?

На такую нехитрую бабкину логику Сергей даже не нашелся, что сказать. В голове мелькали аргументы вместе с фактами о механизации и автоматизации множества работ, требующих простой грубой силы, и о редкости таланта, вернее сказать, настоящего нюха на прибыль от заключаемой сделки, без которой ни один брокер не продержится и сезона на бирже. Но все их пришлось проглотить. Именно в этот момент Сергей понял смысл присказки, которую однажды услышал от одной знакомой женщины, рассказавшей, как переспала с мужиком, который ей ну вот ни капельки не нравился: "Ой, да ему легче дать, чем объяснить, почему не хочешь".

— Болел, — "чистосердечно" выдал страшную тайну допрашиваемый.

— А чем болел-то? Свинкой болел? А желтухой? А этой, как ить ее, краснухой, во, — не унималась интервьюэрша.

"Она точно не из военкомата?" — опасливо поежился дебил.

"Пора линять", — принял решение наевшийся пленник.

— Э-э-э, Надежда, простите, не знаю, как по отчеству. Вы меня простите, очень вкусно было, правда. И интересно. Но, знаете, у меня тут дел еще немало. Сами понимаете — только приехал, не все распаковал. Творог — вкуснейший, в городе такого не найдешь. Если позволите, я был бы рад покупать именно у Вас два-три раза в неделю. И молоко. И сливки тоже, — проговаривая все это, Сергей прижал руку к сердцу, как бы подчеркивая искренность своих слов, и начал медленно привставать со стула. Процесс этот он старался произвести со скоростью знаменитого Махмуда Эсамбаева в его знаменитом "Золотом боге", то есть так, чтобы бабка и не увидела, что он встает до ее разрешения.

— Ага, ну ладно, коль спешишь, — неожиданно легко смилостивилась соседка. — Ток ты так и не ответил — баба есть аль нет?

"…ты, Сергуня, деда слушай и на ус на свой сопливый-то мотай, — выдыхая горько-сладкий густой дым собственноручно выращиваемого самосада, басил дед — станичный атаман из самой что ни на есть настоящей кубанской вольницы. — Баба должна быть жопаста и титяста. Шобы, значицо, сынов тебе крепких рОдить и выкормить, понял? А енти вот нонче модные моли бледные — тьху одним словом. Смотреть-то глазам больно, а уж вдуть так и вовсе страшно — а ну как сломаитцо? И цыть мне. Не кривися, малой больно, на деда кривиться. Сам вот подумай, — и дед начал загибать мозолистые узловатые пальцы, которыми, несмотря на почтенный девятый десяток, по-прежнему мог согнуть пусть не подкову, но нехилый такой железный пруток: — Днем хто по хозяйству цельный день крутится? Баба. А за скотиной ходит да жрать на всю семью хто готовит? Баба. А детей кто рожает? А ночью к ребетенку хто первым подрывается? Опять же баба. А ежель в ей весу три пуда от силы — откеля мОчи взяться? А окромя ребетенка ночью ей ишшо мужика своего обскакать надо? Надо. А иначе мужик другую пойдеть объезжать, а ты шо думал? Мужик — скотина-то норовистая, ему рука крепкая нужна, такая, шоб и за чуб, и за корень могла оттаскать так, чтобы спал токмо на своей лавке и пузыри счастливые во сне пускал…"

Вспомнив тонкую фигурку Юли, ее нежные ручки с идеальным маникюром, брезгливое выражение на лице при укладке чашек после утреннего кофе в посудомоечную машину, ее "Серюня, ну давай лучше в наш любимый ресторан сходим" и готовность тусить ежевечерне, Сергей ответил совершенно честно:

— Нет. Бабы у меня нет.

ГЛАВА 8

медосымательная, в которой главному герою искренне советуют держаться подальше от особо опасного объекта

— НАСТЬКА, — гаркнул вдруг в сенях мужской голос.

Соседка, секунду назад светившаяся искренней лучистой улыбкой, вмиг превратилась в ту самую ведьму, испугавшую Сергея в первую встречу соколиным пронзительным взором, и завопила в ответ:

— Ах ты ж окаянный. Опять приперси.

Дверь в хату распахнулась, и взору сытого экономиста предстал очередной харАктерный деревенский персонаж: высокий худющий дед, опирающийся на суковатую крепкую палку ростом с него, в выцветшей кепке, держащейся на крупных, слегка оттопыренных мощных ушных раковинах, в ватнике и валенках, несмотря на летнюю жару, и офигенски дорогих очочках в тонкой металлической оправе — уж Сергей, посадивший за компьютером зрение и вынужденный носить очки для работы, разбирался в дорогой диоптрии.

— НАСТЬКА. ХОДЬ СЮДЫ, — снова заорал дед.

"Уй, е-мое, да что ж они все такие громкие", — пошурудил пальцем в ухе оглохший дебил.

"Местный колорит?" — предположил Сергей.

— Да че ж ты так орешь, шальной, — закричала в ответ баба Надя.

— АСЬ? — переспросил обладатель мощнейшего природного долби-сарраунд.

— Че притащилси? — переформулировала вопрос соседка, добавив децибел.

— А ТЫ ЧЕГО КРИЧИШЬ НА МЕНЯ? — возмутился некуртуазностью вопроса дед.

— Да тьфу на тебя, дрыщ глухой, — махнула рукой баб Надя и повернулась к Сергею, чтобы, очевидно, что-то сказать.

— Я НЕ ГЛУХОЙ, — рассердился посетитель и даже пристукнул палкой от негодования. — ЭТО ТЫ ВЕЧНО МЯМЛИШЬ, ХРЕН ПОЙМЕШЬ ТЯБЯ.

— Да йди ты отселя. Дай с человеком нормальным пообщаться. Пристал, что твой слепень, пока не хлопнешь — не угомонится, — раскраснелась бабка, уперев руки в боки.

— НАСТЬКА, МНЕ МЕД НАДО СЫМАТЬ. ХОДИ СО МНОЙ. ПОМОГАТЬ БУДЕШЬ, — поставил в известность дед и, не дождавшись ответа, развернулся и двинул на выход.

— Не называй меня Настькой. Сколько раз говорила, — высунувшись в окно, погрозила кулаком баба Надя, на что "дрыщ" вполголоса пробубнел:

— Анастасия Ни-и-иловна, — и ехидно подмигнул разъяренной бабке, сняв при этом кепарь и совершив им замысловатое движение в воздухе, очевидно, призванное обозначить вежливый поклон.

— Ат, зар-р-раза, — смачно сплюнула, как наконец-то выяснилось, Анастасия Ниловна и повернулась к таращившему на нее глаза Сергею. — А ты, милок, не слушай этого пердуна старого, зови меня бабой Надей. Мне так ловчее. Ну, зар-р-раза. Мед ему сымать надо, — передразнила сердито сверкнувшая глазами фурия, но, наскоро попрощавшись со спасенным от голодной смерти соседом, засеменила в сторону огромного деревянного шкафа, приговаривая:

— А хде ж мой платок белый, куды ж я в цветастом-от к пчелам сунусь?

Набитое брюхо оказалось не только глухо к учению, но еще и величаво отмахнулось от утренних кровожадных устремлений альфа-натуры к справедливому возмездию. Умиротворенный деревенской домашней кисломолочкой ЖКТ распространил по членам сытую негу и вальяжную ленность. Через час, повалявшись на диване и даже слегка вздремнув, теша осчастливленную утробу, новоявленный сельский житель решил, так сказать, провести рекогносцировку на местности и пройтись по ближайшим улочкам, надеясь отыскать в этом прелестном среднерусском Эдеме некие признаки цивилизации в виде магазина с проверенными городскими продуктами, возможно, почтамт, дай Бог, аптеку или медпункт, автобусную остановку и прочие первые к взятию в условиях успешного восстания по заветам Ильича опорные пункты административной единицы, гордо именующей себя село Апольня.

Широкая утоптанная глинистая (чи суглинистая, Сергей не особо в этом разбирался, но красноватый цвет грунта приметил) дорога пролегала прямо рядом с его домом. Взглянув направо, мужчина увидел лишь несколько домов, судя по виду, пустующих, и примерно на расстоянии двухсот метров даже перечеркнутый знак, за которым лишь шумел высокой стеной густой мрачноватый лес.

"О. Нам налево. Люблю туда ходить", — радостно возвестил дебил.

"Ну, значит, сегодня идем налево. Уговорил, чертяка красноречивый", — согласился Сергей и, насвистывая незамысловатую мелодию, неспешно двинулся по щедро залитой июльским полуденным солнцем улице.

В деревне кипела жизнь: брехали на проходящего мимо незнакомца псы, кудахтали куры во дворах, где-то звучал детский плач и успокаивающее курлыканье женщины, сидевшие на лавках бабки в цветастых платках звонко здоровкались, нет-нет да и спрашивая: "Ты Палны, чо ле, сынок? Аль Мишкин?" На что Сергей лишь вежливо улыбался и отрицательно качал головой, не забыв, разумеется, учтиво вернуть пожелание здоровья. Уткнувшись в огроменную лужу ржаво-коричневого цвета, разлившуюся на всю прошпекту, Сергей решил свернуть с основной многополосной трассы и обойти через неприметную тропку между двумя здоровенными дворами. А через десять метров благолепной тишины на него обрушились знакомые голоса.

— Да шоб тебя бесы взяли, сучий потрох.

— ДЫК ДЕРЖИ ОТСЕЛЯ, МНЕ ОТТЕЛЬ ВЗЯТЬСЯ НЕ МОЖНО НИКАК.

— Да шоб тябе… Уй. Пшла, зараза.

— АТ, ИБИЕГОЗАНОГУ. ТЫ РУКАМИ НЕ МАХАЙ. ТЫ РАМУ-ТО ДЕРЖИ, КОМУ СКАЗАЛ.

— Ай, к… ую иди, пень старый. Уж пятая ужалила.

— А МЕНЯ ДЕСЯТАЯ, ДУРА ТОЖ МНЕ МОЛОДАЯ. КУРИ СЮДОЙ. ДА ЖАМКАЙ ТЫ ЕГО, КАК МУЖИКА ЖАМКАТЬ НАДО. ЗАБЫЛА, ЧО ЛЕ?

— Ат я тябе пожамкаю. Так пожамкаю, что… Ай. Да в… уй твой мед. Я лучшее у Кольки Гугнавого возьму, чем с тобой ишшо раз… А-а-а. Две сразу. Ох божечки. Хучь одуван в твоем огороде есть?

— ТЕБЕ ЗАЧЕМ?

— За надом. Растереть и приложить. Ох матушка, Царица небесная, жжет-то как.

— НАССАТЬ МОГУ, ТОЖЕ ЛЕГШЕЕТ, ЕЖЛИ НАССАТЬ ВОВРЕМЯ.

— Да в рот себе нассы, дурень колченогий, охренел совсем.

Завороженный экспрессией диалога двух уважаемых пожилых пчеловодов, Сергей аккуратно привстал на цыпочки, пытаясь заглянуть за высокий плотный забор.

— Ой, дядь, ты лучшее не суйся туды, — посоветовал детский голос из-за спины. — Оне когда мед у двоих сымають, пчелы дуже злые потом становятся, точно псы цепные. Надо было мамку им звать. У нее пчелы будто ручные совсем — не жалют, не кИдаются.

На расстоянии пары метров стоял, поддерживая здоровущий взрослый велосипед и настороженно зыркая по сторонам, рыжий пацаненок — Тоха, кажись.

— Да и ба с Лексеичем сейчас тож будут… не в духах. Пошли-ка отселя, пока и нам не досталось, — явно наученный горьким опытом младой абориген просунул ногу под высокую раму древнего драндулета и, скособочившись, но умудряясь при этом как-то держать равновесие, двинул по тропинке. Подальше от особо опасного объекта.

ГЛАВА 9

душещипательная, в которой главный герой невольно задумывается о несовершенстве трудового законодательства и крайне скромно оценивает свою весовую категорию

Реалити-шоу за забором было чрезвычайно занимательным, но предупреждению Сергей все же внял и за несколько шагов нагнал пацаненка, пристроившись рядом. Конечно, он не воспылал внезапной любовью к общению с детьми, но этот, по крайней мере, был уже самостоятельно передвигающимся и внятно говорящим, что являлось в глазах мужчины огромным преимуществом и поводом не попытаться сразу скрыться в неизвестном направлении. К тому же после утреннего допроса душа Сергея требовала компенсации в виде встречного потока информации, а мелкий казался вполне подходящим источником.

— А мама у тебя кто? — разумеется, Сергей, сложив два и два, догадался уже, что Тоха является отпрыском госпожи участковой, к тому же неуловимое внешнее сходство было очевидным. Но ведь существовала вероятность того, что мелкий приходится ей, скажем, племянником. Вот и с чего его вообще занимает сей вопрос? Да потому что для появления на свет этих самых детей требовалось обычно два родителя, сюда-то вряд ли докатились феминистские веяния и мода рожать ребенка "для себя", воспользовавшись спермой безымянного донора. А значит, предположительно, где-то существовал мужик, вполне вероятно, даже законный супруг Лилии Андреевны, который мог оказаться совсем не рад ее ночным визитам к соседу. Воображению Сергея неожиданно явился здоровенный рыжий детина, причем с длинной штакетиной наперевес. Так, стоп. Почему это "визиты" во множественном числе?

— Мамка у меня участковый, — покосился на него мальчишка так, будто не знать таких вещей не просто странно, а прямо-таки кощунственно. Типа как быть не в курсе, кто сейчас президент.

— А отец твой где работает? — Очень тонко, Серега. И куда только девалась твоя способность нутром чуять, какой подход нужен к каждому инвестору, за который тебя так ценили партнеры?

Пацан дернул головой, отворачиваясь, и громко засопел, худенькие плечики опустились, так что оттопырились под линялой майкой острые ключицы.

— Нету папки, — буркнул он дрогнувшим голосом. — Погиб он. На пожаре.

— М-м-м, — вербальное выражение сочувствия никогда не было сильной стороной Сергея. Не потому что он этого самого сочувствия не испытывал, тут уж, скорее, наоборот. Просто в его жизни не случилось как-то настоящих потерь. Родители живы, хоть и развелись, но без скандалов и драмы. Ну не нравились ему ни новый муж матери, ни слишком молодая супруга отца, но это же не трагедия. Свел общение к звонкам по праздникам, и все на этом. Друзья тоже живы-здоровы. Даже расставания с женщинами Сергею всегда давались легко: ни тебе запоев, разбитого сердца, ночных СМС с проникновенными текстами, ни одного-единственного мордобоя, на худой конец, разошлись и ладно. Короче, когда он сталкивался фактом, что кто-то пережил реальную утрату, то страшно терялся, ощущая себя вроде как виноватым за то, что все-то у него в жизни благополучно и проблемы если и есть, то все какие-то мелкие по сравнению с тем, что довелось испытать другим. Вот и сейчас он понятия не имел, как реагировать на то, что его вот так остро резануло по чему-то неожиданно чувствительному этой ломкостью в пацанячем голосе, и ляпнул первое, что в голову пришло:

— Давно?

— Уж четыре года как. Я малой совсем был, — буркнул Тоха. — Папка у нас пожарный был.

— Героическая профессия, — рассеянно отметил Сергей, вспоминая причитания бабы Нади, когда сказал, кем сам работает.

— О, вон и мамка с лесопилки едет, — обрадованно вскрикнул Тоха, и Сергей увидел дальше по улице белую "Ниву". Творение отечественного автопрома явно каких-то лохматых годов производства прыгало и покачивалось на ухабах, победно преодолевало глубокие колеи, натужно подвывая движком и скрипя всеми своими уставшими от жизни такой железными членами. Поравнявшись с ними, Лилия Андреевна остановила машину, но глушить не стала.

— Здравствуйте еще раз, Сергей Михайлович, — поздоровалась она, посмотрела на сына и улыбнулась так, что у Сергея аж дыхание перехватило. Неприкрытая нежность и прямо-таки обожание лучились от этой женщины, щедро изливаясь на мальчишку, невольно задевая и его. Самым вроде краешком, но достаточно для того, чтобы Сергей застыл немым чурбаном, неотрывно пялясь на эти ямочки на щеках и крошечные лучики-морщинки вокруг ярко-голубых глаз.

— Малыш, у нас все в порядке? — спросила госпожа участковый, и Тоха тут же недовольно скривился и покраснел, смущенно покосившись на Сергея.

— Мам, ну какой я тебе малыш? — недовольно буркнул он. — Нормально все. Баб Надя с Лексеичем мед сымают.

— Сильно шумят? — нахмурилась Лилия Андреевна.

— Да как всегда, — отмахнулся пацан. — Ма, я к Ваньке на часик смотаюсь?

— Но только на час, — сделала строгое лицо женщина, но улыбка из ее глаз никуда не исчезла. — А то знаю я вас. И чтобы на речку без взрослых ни ногой.

— Ла-а-адно, — протянул Тоха уже на ходу. — Пока, дядь Сережа.

Лилия Андреевна, развернувшись на сиденье, не просто проводила сына взглядом, а будто обласкала его тощую фигурку, и у Сергея что-то внутри заскреблось… ревнивое, что ли. Вот ведь ерунда.

— Вас подвезти куда-нибудь, Сергей Михайлович?

— Да я, собственно, магазин искал.

— Ну тогда Вам точно не туда. Хотите покажу?

В магазин он хотел, а вот оказываться слишком близко к ней — нет. Потому что тогда начинало хотеться совсем уже не еды. Но не стоять же столбом. Открыв дверцу, издавшую истошный скрип, Сергей забрался в салон, усаживаясь на потрепанное жизнью сидение, которое тут же нежно приникло к его заднице и спине всеми своими пружинами. С первого раза дверь не закрылась.

— Сильнее надо, — прокомментировала Лилия Андреевна и, стремительно перегнувшись через него, чуть ли не укладывая грудь на его колени, шарахнула дверью так, что он совершенно точно оглох на одно ухо. Великолепно, он теперь контуженый придурок со стояком. Хорошо хоть Лилия Андреевна смотрит на дорогу, а не на него, ерзающего в тщетных попытках пристроить свою проблему поудобнее.

Притормозив около двора, где происходило представление, на веки вечные врезавшееся в память Сергея, Лилия Андреевна открыла дверцу и, выскользнув из машины, встала на подножку.

— Ма-а-ам, — закричала она. — Вам помощь нужна?

— Да иди ты, Лилька, отсель, — "вежливо" ответили ей с той стороны забора. — Небось сами не безрукие.

Нисколько не обидевшись, Лилия Андреевна села за руль.

— Вот уж… неугомонные. Один глуховатый, другой психоватый. Как вместе соберутся — так хоть святых выноси, — с едва сдерживаемой улыбкой прокомментировала затихающую за забором бурю эмоций участковый. — Ну что, в магазин? — переспросила она Сергея, и он кивнул, все еще прислушиваясь к переругиваниям двух отечественных производителей меда, которые странным образом стали напоминать уже некий… флирт, что ли.

От молчания было неловко, и Сергей спросил первое, что пришло на ум:

— А у вас так принято — к родителям на "Вы" обращаться?

— С чего Вы взяли, Сергей Михайлович?

— Ну Вы же Анастасию Ниловну на "Вы" называете.

— Так она мне не мама, — горько улыбнувшись, вздохнула участковый. — Свекровь она моя. У меня родителей и вовсе нет. Детдомовская я. А как мужа моего, Аркаши… — голос ее дрогнул, и она закашлялась, — как Аркаши не стало и мы с Антошенькой одни в городе остались, так она и забрала нас к себе. Так и сказала: "Чем по одиночке выть да на судьбину тяжкую бабскую жалиться, давай-ка у двоих Антоху рОстить будем".

— И что, согласились? — Нет, ему не понять, что можно ощущать в такой ситуации. Он и пытаться не будет.

— Ну… сперва поупиралась, конечно, — покачала головой Лилия Андреевна, сосредоточившись на объезде очередной огромной лужи. — Все же у меня неплохое образование юридическое, я к тому времени и на работу уже вышла, думала карьеру строить, адвокатом хотела стать по семейным делам. У меня это неплохо стало получаться. Прямо с первого дела порученного. А потом Антошка заболел, как раз перед важным судом. В ясли не отведешь, на няню тогда денег и не было, в общем, не пошла я на тот суд. Ну и… на следующий же день позвонили и вежливо попросили из конторы.

Да уж, город есть город. Личные трудности никого не колышут, когда они мешают профессиональной деятельности. Сергей внутренне поежился, вспомнив, как полгода назад с их фирмы вот так же "ушли" мать-одиночку с чересчур часто болеющими детьми. Странно, что никто, даже коллеги женщины, особо ее не жалел. Всем плевать.

— И вот села я вечером на кухне, Антоху качаю, а он горит весь, полыхает прям. И думаю — а и правду говорит свекровь: вдвоем нам будет легче ребенка вырастить. Ее сюда не вытащишь — как деревенского жителя, привыкшего к таким просторам, в однокомнатной клетушке на девятом этаже заставить ютиться? Да и хозяйство у нее большое тогда еще совсем было. А в деревне тогда уже пару месяцев как вакансию участкового не могли заполнить. Ну я и согласилась. Носом в районе правда покрутили, мол, баба, да еще и не из полицейской академии. Но тут и баб Надя выступила, да и деваться им особо некуда было. Так и оказались мы с Антошей из редких гостей постоянными жителями этого села.

— И что, совсем не скучаете по городу, Лилия Андреевна? Все-таки цивилизация, перспективы… — Понятное дело, деревня хороша здоровье поправить (не сказать, что ему это пока удается), но на совсем… Нет уж, он бы так ни за что не смог. Не его это все однозначно.

— Да не особо, — пожала плечами госпожа участковый. — Здесь не надо соответствовать ничьим ожиданиям, пытаться дотянуться до очередной ступеньки в статусе, знай живи себе по совести. Ленивому-то тут не выжить, это да. А вот работящий ни голодным, ни холодным в деревне не останется. Одна беда — молодежь в свои семнадцать — восемнадцать этого не осознает и бежит, а мужики, те, что повзрослее, э-э-эх, пьют тут многие, конечно. Не понимаю я, чего им не хватает.

Как раз в этот момент они поравнялись с одноэтажным зданием с выгоревшей вывеской "Ветерок", перед которым вели бурную беседу три женщины. Едва заметив машину, они развернулись, переглянулись, обменявшись быстрыми репликами, и уставились на него через лобовое так пристально, что у Сергея возникло подозрение, что говорили только что именно о нем. При этом самая молодая из женщин, рослая такая дама очень в теле, крашеная блондинка лет тридцати пяти, тут же приосанилась и расплылась в чрезвычайно соблазнительной (на ее взгляд) улыбке, от которой мужчине резко расхотелось в магазин.

— Мы приехали, — сообщила Лилия Андреевна, кивая на здание со свежей побелкой.

— А Вам… м-хм… самой ничего в магазине не надо? — с тоской протянул Сергей, наблюдая за тем, как дамочка на улице все больше приходила в состояние повышенной боевой готовности, поправляя здоровенные серьги.

— А мне показалось, что Вы и самостоятельно умеете отбиваться от деревенских хищниц, — прищурилась женщина, едва заметно улыбаясь.

— А мне что-то кажется, что это не моя весовая категория, — буркнул приговоренный к закланию городской агнец, выбираясь из машины.

ГЛАВА 10

людидобрыпосмотрительная, в которой главный герой вынужденно применяет персональное оружие массового поражения и демонстрирует поразительно глубокие познания отечественного автопрома

— Ладно, не оставлять же Вас на растерзание нашей местной белой акуле, — усмехнулась Лилия Андреевна и со вздохом выключила зажигание. — Только имейте в виду, что перед нами теперь маячит перспектива заводить эту колымагу с толкача.

Сергей подумал, что перспектива толкать этот металлолом его прельщает больше, чем необходимость держать возможную противобабскую оборону. Но едва госпожа участковая покинула салон, лучезарная выжидающая улыбочка на лице дородной местной красотки заметно померкла.

— Здрасте, Лиль Андревна, — хором поприветствовали две другие женщины их появление, а вот блондинка только недовольно поджала губы.

Едва они поравнялись, дамочка пропустила участковую и стремительно преградила Сергею путь, так что он налетел грудью на ее верхние зна-а-ачительно больше чем девяносто и едва не оказался на заднице.

— Извините, — буркнул мужчина, едва не заработав косоглазие, оттого что старательно избегал смотреть на "бохатсво", которое ему практически тыкали в лицо. Прямо дорожная подстава во всей красе.

— Мария Кирилловна я, — тут же перешла к активным действиям блондинка. — А Вы кто будете?

— Сергей Михайлович, — вежливо представился он, аккуратно пытаясь обойти сие препятствие на дороге. Но не тут-то было. Несмотря на внушительное сложение, дамочка переместилась словно ниндзя, опять подставляя его метущемуся взгляду обильное содержимое глубокого декольте своего яркого платья.

— А вы родственник Апраксинский будете, али как?

Да что же все тут считают свои долгом допросить его с пристрастием. Сергей мельком глянул вниз, на вздымающееся от дыхания море плоти. Еще и с применением спецсредств, наверняка запрещенных какой-нибудь Гаагской конвенцией.

— Нет, не родственник, — нахмурился Сергей, начиная раздражаться, и уже решительно обошел даму, догоняя ожидающую его на пороге Лилию Андреевну. Вот могла бы и помочь… как-нибудь.

— Дачник, значит. Тот, шо дом Чижовский купил? — и не подумали отстать он него.

— Он самый, — почти огрызнулся Сергей.

— Городской, значит. Сергей Михалыч, а Вам домработница не нужна? Я такого видного мужчину и обиходила бы, и согрела, и обласкала, — Нет, ну ни фига же себе. Теряться сия мадам явно не привыкла.

— Петрищева, оставь ты в покое человека, — наконец соизволила вмешаться представительница власти. — Сергей Михайлович, нам стоит поторопиться. Машина остынет, вообще не заведем.

Сергей весь аж встрепенулся от пробирающих его нутро строгих ноток в голосе Лилии Андреевны и решительно двинулся к двери.

— Ой, люди добрые, посмотрите вы на нее, — вскричала Петрищева за его спиной так зычно, что мужчина аж споткнулся. — В покое оставь ей. А ты чего же чужим мужикам жизни никакой не даешь? Помыкаешь, как будто у них своих баб нету, деньги отымаешь, рекетирша в погонах. Местных запугала, так мало тебе. Теперь еще и за приезжих взялася. Думаешь, управы на тебе не сыщется?

В процессе эмоционального монолога блондинка все наращивала громкость, демонстрируя мощь легких и трагизм, которой любая оперная дива позавидовала бы.

Откуда ни возьмись появились еще местные, причем все сугубо женского пола, и стали переглядываться и перешептываться как будто в предвкушении долгожданного представления.

— Сергей Михайлович, Вам же в магазин надо было, — спокойно сказала ему Лилия Андреевна и только после этого повернулась к скандалистке: — Гражданка Петрищева, Ваше право жаловаться в любые инстанции, вплоть до прокуратуры, если Вы считаете какие-то мои действия неправомерными.

Хотя тон участковой был холодно-официальным, на блондинку он подействовал словно ракетное топливо, которое плеснули в костер.

— Ах ты наглая какая. А то мы, простые люди, не в курсе, что у вас все схвачено, и жалуйся — не жалуйся, а все равно крайние мы будем.

— Гражданка Петрищева, не стоит обобщать себя с большинством жителей данного населенного пункта, — невозмутимо ответила участковая. — Если Ваш незаконный бизнес страдает от моей деятельности, то большинство семей этому как раз рады.

— Это кака-така деятельность? Докажи, — уже откровенно брала на горло деревенская фурия. — За руку не поймала, так что не бреши. А мужики чай сами не дети малые, право имеють тратить кровно заработанные на что хотят.

— То есть спускать их на вашу самогонку, вместо того чтобы нести своим женам и детям? — пренебрежительно уточнила Лилия Андреевна, по-прежнему не повышая голоса.

— А хучь бы и так, — Петрищева развернулась к зрителям. — У нас свободная страна или как? До каких пор терпеть будем, бабоньки, что эта… нашими мужиками помыкает.

— А ты не "мыкай", Машка, — раздался голос из толпы. — Мы так всем довольны, а у тебя-то и мужика своего нету, чтобы рот раскрывала.

При этой реплике словно по команде поднялся галдеж, и Сергею вдруг показалось, что его занесло в чертову птичью колонию, где все пытаются переорать соседа, высказывая свое мнение.

— С такими как Вы, Петрищева, боролась и бороться буду, и уж безразлично наблюдать за тем, как Вы набиваете свой карман, пока дети чьи-то копейками перебиваются, не собираюсь, — отрывисто произнесла Лилия Андреевна и развернулась, явно собираясь покинуть сие сборище, к огромному облегчению Сергея.

— Ах ты, зараза ментовская, — змеей зашипела ей в спину блондинка. — Допросишься, что пустят тебе добрые люди петуха красного.

Участковая дернулась так, будто эти слова тяжелым камнем саданули ей между лопаток, и споткнулась. Сергей перехватил опустошенный взгляд ее широко распахнутых глаз, шокированный, что видит в них самый настоящий страх и боль, хотя какое-то мгновение назад женщина была невозмутима. Сейчас же она побледнела до такой степени, что даже веснушки почти исчезли, и Сергей вдруг отчетливо понял, что она готова рухнуть в любую секунду.

Дед Матвей, чью богатырскую стать унаследовал Сергей, умудрился вместе с саженным разворотом плеч передать внуку умение в критической ситуации издавать громовой командирский "ряв". И, надо честно сказать, использовал его господин Никольский очень и очень редко. Сам боялся последствий, после того как от этого самого его "рява" уписался от страха соседский доберман, а сам сосед, схватившись за сердце, сполз на ближайшую скамеечку с реальным сердечным приступом.

Но разворачивающаяся на его глазах эпохальная битва амазонок, пожалуй, была тем самым поводом это самое средство массового поражения использовать.

— А-А-АТСТА-А-А-АВИ-И-И-ИТЬ, — взревел Сергей, и от гласа его трубного, казалось, даже дрогнули стекла магазинчика.

— Ой, матушки, — несмело пискнул женский голос в моментально воцарившейся тишине.

— Р-р-развели галдеж. Курицы, — добавил Сергей Михайлович чисто мужицкого, на кубанской вольнице почерпнутого скепсиса в отношении гендерной принадлежности дискутирующих.

— Гражданка Петрищева, Ваши угрозы в отношении участкового инспектора старшины Апраксиной были зафиксированы мною на вот это мобильное устройство, — он грозно потряс зловеще сверкнувшим на полуденном солнце айфоном. — Так же, как и все произошедшее только что. Желаете ознакомиться с видеоматериалами, на которых прекрасно слышно, что именно Вы говорите, а также отмечены все, — он обвел кровожадным взглядом притихшую стайку побледневших женщин, — повторяю, ВСЕ свидетели этой безобразной сцены? А? Желаете?

— Дусь, ты ш говорила, шо бабка Надька Людке шказала по шекрету, что он экономишт. А тут каратель какой-то на нашу голову, — прошамкал чей-то голос из толпы.

Да в гробу он, собственно, видал всю эту местную бакалею. Чай не помрет без хлеба и однопроцентного привычного кефира. Желание шоппинговать отнялось как и не бывало после такого выплеска. Подхватив Лилию Андреевну под локоток, Сергей двинул к машине сквозь притихшую толпу женщин, взирающих на него с почти благоговейным ужасом.

— От зар… гадина какая, — беспомощно простонала Лилия Андреевна, безрезультатно проворачивая ключ в стартере. — Теперь только с толкача.

— Подождите, может, там ерунда какая-нибудь? Можно заглянуть Вам под й… капот, — вовремя отвел глаза от трогательной синей жилки, бьющейся на изящной женской шее, Сергей.

— Да смотрите куда хотите, — обреченно махнула рукой инспектор.

"Ты куда полез, дружище? — всполошился дебил. — Мы ж в этом не волочем совсем. Ща все набранные баллы сольешь"

"Отставить панику, — пожевал губу новоявленный автослесарь. — А вдруг повезет?"

На удивление, им действительно крупно повезло — даже слабо разбирающийся в машинах трейдер заметил болтающуюся клемму аккумулятора. Нырнув обратно в окно со стороны пассажира, Сергей деловито залез под удивленным взглядом Лилии Андреевны в бардачок, пошурудил там и вытащил на свет божий кусочек тонкой медной проволочки.

— Я в жизни не видел ни одной машины, в бардачке которой не было бы такой вот очень нужной штуки, — важно провозгласил он и снова скрылся за поднятым капотом.

— Заводите, — крикнул он через минуту, и — о чудо, — старушка послушно заурчала с первого же поворота ключа.

"Краса-а-ава", — пропел довольный дебил.

"Знай наших", — многозначительно поерзал левой бровкой Сергей.

ГЛАВА 11

охотаначинательная, в которой главный герой вытаскивает из глубин генной памяти навыки птицелова и дает неосторожное обещание одному хитрому помощнику

Оказавшись в собственном дворе, который на данный момент был зоной конфликта личностных интересов, Сергей, воодушевленный недавней победой над норовистым техническим творением, деловито огляделся. Конечно, под конец впечатление оказалось немного смазанным из-за напряженного молчания Лилии Андреевны, и мужчина пару раз открывал рот, чтобы как-то разрядить обстановку и отвлечь от дум и негативных воспоминаний наверняка взбаламученных жестокой фразой заразы Петрищевой. Но как всегда в такие моменты его мозг наглухо забуксовал, и даже неугомонный внутренний дебил не счел нужным высказать одно из своих гениальных изречений. Поэтому, не реализовав себя в качестве утешителя, Сергей кипел нерастраченной энергией, требующей хоть какого-то выхода. А применение для нее найти было несложно. В конце концов, день не бесконечен, и если он ничего не предпримет, то еще одна ночка в сельскохозяйственном аду ему обеспечена. Ну, в самом деле, не может такого быть, чтобы поимка нарушителя его территориальных прав была не по зубам взрослому мужику с его уровнем интеллекта, на который до сих пор не поступало нареканий. Разумеется, его первоначальный план отправиться в ближайший охотничий магазин, продиктованный состоянием голодного аффекта, выглядел обреченным на успех. Но по здравому размышлению только на первый взгляд. "Поймать" этого Мэрилина Мэнсона в перьях из ружья не составит особого труда. Сергей даже злорадно представлял, что после прямого попадания заряда дроби от гаденыша только кучка перьев останется. Но тут существовала малюсенькая загвоздочка. У Сергея не было ружья. И чтобы купить его, нужен как минимум охотничий билет и туева куча справок, насколько он знал. Нет, оставались еще боевые луки и арбалеты, но и тут затык. Мужчине ни разу в жизни не случалось стрелять. Естественно, в подкорке каждого нормального мужика сидит притаившийся и бьющий без промаха эльф Леголас или там вождь краснокожих в обнимку с Билли Кидом, и он, этот самый мужик, в глубине души уверен, что меткость и виртуозное владение любым оружием автоматом прилагается в качестве бонуса к его первичным половым признакам. Но Сергей обладал достаточно здравым взглядом на себя и свои скрытые и не очень способности, так что, пребывая в адекватном состоянии, отдавал себе отчет, насколько низки его шансы поразить подлую птицу. Скорее уж это будут свои и соседские стекла, а то и собственные части тела. На новые травмы он был не согласен, поэтому решил пока пойти дорогой хитрости и ловушек, а не большой убойной силы.

Сзади к срубу притулился довольно большой дощатый сарай, содержимое которого мужчина еще не потрудился изучить, но был почти уверен, что найдет в нем все необходимое для конструирования нехитрой западни. Ключ от строения прилагался, так что после некоторого сопротивления ржавого навесного замка Сергей попал внутрь. Пара ласточек с тревожным щебетанием заметалась под потолком, переживая, видно, за сохранность гнезда, заботливо приклеенного к потолку, и Сергей на всякий случай насторожено замер, наблюдая за их суетой. Вдруг все птицы тут придерживаются кодекса некой солидарности и его обстреляют сверху жидким химоружием? Хотя, будь он на месте ласточек, сто раз подумал бы, стоит ли оказывать поддержку черно-красному бесовскому отродью, учитывая, с каким аппетитом тот с утра поглощал яйца. Убедившись, что покушение на птенцов не входит в планы Сергея, заполошные маленькие птички вылетели через широкую щель под крышей, отправившись по своим делам. Осмотревшись, Сергей нашел искомое. Среди пыли и многолетних гирлянд паутины на грубо сколоченных стеллажах стояли приличных размеров деревянные ящики. Старого образца, сколоченные из дощечек и обитые по краям для крепости жестяными полосками. Такие сейчас уже не используют, заменив повсюду на сетчатые легковесные пластиковые аналоги.

— То что надо, — ухмыльнулся мужчина, небрежно вытряхивая содержимое одного из них на пол. Что-то жалобно звякнуло, и Сергей заметил яркие осколки, просыпавшиеся из пожелтевшего газетного свертка. Присев и покопавшись, он понял, что варварски обошелся с целой коллекцией старых елочных игрушек. Разноцветные, некогда очень яркие шары, шишки, сосульки и бусы, все из настоящего стекла, довольно увесистые по сравнению с принятыми ныне украшениями, местами со сколами и облупившимся блестящим покрытием и почти стершейся росписью на мгновение показались ему самым настоящим кладом. Он буквально залип, застигнутый внезапной ностальгией, перебирая и осторожно укладывая обратно на полку бережно обернутые в бумагу и свалявшуюся пыльную вату сокровища. Среди лета вдруг повеяло хвоей, цитрусами и шоколадом, химическим духом горящих бенгальских огней… в общем, детством. Что-то часто его стали посещать такие мысли, встрепенулся Сергей, напомнив себе, для чего собственно сюда явился.

Вытащив основу будущей ловушки во двор, Сергей огляделся в поисках строптивой дичи, о своей судьбе еще не догадывающейся. Красно-черный хвост мелькал в траве под яблоней. Ладно, с местом охоты определились. Остались мелочи. Там же в сарае мужчина нашел моток тонкой веревки и топор. Бегло обыскав кусты, выбрал достаточно крепкую ветку нужной формы и, немного потюкав, придал ей идеальную форму двузубой вилки с длинной ручкой. На глазок прикинув ящик и своеобразный спусковой механизм друг к другу, остался доволен. Что теперь? В каждой приличной ловушке полагалось иметься приманке. Сергей снова посмотрел на мелькающий петушиный хвост и почесал затылок. Ему что, опять яичницу этому поганцу организовать? А вдруг тот гурман и одно и то же в один день есть не захочет? Что вообще едят петухи? Память подкидывала только какую-то чушь типа "выгляни в окошко, дам тебе горошка" или "кому что, а курице просо". Отрицать народную мудрость Сергей не собирался, но хотелось бы больше ясности. Все же горох или просо? Надо заметить, очень разные продукты по всем параметрам. Впрочем, вопрос риторический. Ни того, ни другого в его скудных запасах не имелось.

— Вот же, зараза, — уныло констатировал горе-охотник, но тут же воспрял духом. — Хотя…

Почти бегом он понесся в дом и выкопал в одной из еще не разобранных коробок банку сладкой кукурузы. Самого, к слову, недешевого производителя. Черт его знает, откуда она, вроде сам он ее не покупал.

Поколебавшись, взял ту самую горемычную сковородку и вывалил в нее содержимое жестянки, сглотнув от сладковатого аппетитного запаха и ругнув в очередной раз петуха. Одни убытки с этой скотиной пернатой и никакой же, блин, надежды на возмещение ущерба, не считая разве что чувства глубокого удовлетворения и возможности нормально спать.

Со сковородой наперевес Сергей пошел к предполагаемому месту происшествия и занялся окончательной подготовкой. Установив край ящика на вилку, он упер ее конец в землю. Злорадно косясь в сторону будущей жертвы его коварства, привязал веревку к другому концу палки-опоры и, отодвинувшись на пару шагов, дернул, проверяя свое творение на эффективность. Ящик тут же послушно упал вниз, точнехонько накрывая собой сковороду с приманкой. Идеально. Теперь осталась ерунда — занять стратегически удобный наблюдательный пункт, настолько удаленный, насколько хватит длины веревки. Хватило ее как раз до угла дома. Там новоиспеченный охотник и залег, растянувшись на животе прямо на прогретой солнцем земле, покрытой густой щекотной, вкусно пахнущей травой. Вкусно пахнущей? Он что опять голодный?

Ничего не мешало сходить Сергею за стулом, но так было вроде как атмосфернее.

"В детстве в разведчиков не наигрался, бедняга?" — ехидно ухмыльнулся дебил.

"А хоть бы и так. Право имею" — встал в стойку Сергей. Лежа.

"Ну-ну, удачи, дитятко" — фыркнул дебил и самоустранился.

Минуты шли, петух, несмотря на то, что Сергей установил ловчее сооружение буквально в нескольких метрах от него, не показывался. Не позарился на кукурузу или выдумывает новую каверзу? В то, что сие исчадье ада просто не заметило его приготовлений, мужчина просто не верил. А значит, обязательно выйдет и полюбопытствует, как можно нагадить хозяину территории. Солнышко и едва заметный ветерок будто теплые пальцы оглаживали его макушку и спину, умиротворяя. Трещали кузнечики, ссорились на крыше неуживчивые воробьи, очень издалека доносились голоса местных, и Сергея стало невольно клонить в сон.

— А че это ты делаешь, дядь Сережа? — раздался шепот над самым ухом так неожиданно, что куняющий Сергей чуть не взвился.

Ошалело покосившись, мужчина увидел Тоху, так же, как он сам, растянувшегося на животе справа и сверкающего на него полными любопытства голубыми глазищами на пол-лица. "Цвет точь-в-точь как у матери", — мелькнуло в голове у Сергея. — Как небо в жаркий безоблачный полдень. Тфу, понесло на сравнения", — одернул себя Сергей, разворачиваясь к ловушке.

— Петуха я ловлю, — который, к слову, так и не подумал показаться. — Но он не ловится.

— Ты пробовал прикармливать? — деловито осведомился пацан.

— А это, по-твоему, что? — недовольно буркнул Сергей, кивая на сковородку с кукурузой.

— Это у тебя, дядь Сережа, наживка. А нужна еще и прикормка, — объяснил ему Тоха таким тоном, будто он не понимает самых элементарных вещей. — Ты чего, не рыбалил, что ли, ни разу?

Сергей только сердито покосился на мальчишку, но признался:

— Было раз. Давно. — На самом деле так давно, что он и не помнил ни черта, и в голову из всего порядка действий приходило только то, что на крючок зачем-то надо плюнуть. Может, ему и в кукурузу плюнуть стоило?

— Э-эх, правильно баб Надя говорит, — сочувственно вздохнул Тоха. — Городской ты. Совсем, — и тут же хитро прищурился: — Слышь, дядь Сереж, а если я тебе с Питбулем помогу, ты со мной на рыбалку завтра пойдешь? А то меня мамка одного на речку не пущает.

Вот же мелкий торгашонок. Ну да ладно, Сергею не жалко было пообещать, главное, чтобы с петухом выгорело.

— Пойду, — со вздохом сказал экономист, но счел нужным тут же предупредить: — Только не слишком рано, и снастей у меня нет. — Ага, и как ими пользоваться ни черта не помнит. — Червей тоже ты копаешь.

— Договорились, — просиял мальчишка, вскакивая, и Сергею вдруг подумалось, что он позволил себя втянуть в нечто, о чем потом вполне возможно пожалеет.

Но переигрывать обратно уже было не с руки, тем более Тоха прогулочным шагом отправился к его западне и, зачерпнув горсть кукурузы, пошел в сторону скребущего в траве петуха.

— Спугнешь, — прошипел Сергей, когда до птицы осталось метра полтора и тот, встревожившись, поднял голову и уставился на Тоху своими блестящими камушками глаз.

Парнишка же, беспечно глядя куда-то совсем не в сторону петуха, забросил в рот несколько золотистых зерен и стал аппетитно жевать. Чучело в перьях наблюдало за ним с таким плотоядным интересом, что Сергей даже ненадолго запереживал за здоровье своего добровольного помощника. Тоже мне глупость. Ну что мальчишке может сделать этот карлик? Тоха тем временем забросил в рот еще несколько зерен, а одно, как бы невзначай сорвавшись, шлепнулось на землю прямо рядом с петухом. Реакция оказалась мгновенной. Метнувшись стрелой, петух заглотил его, словно оголодавшая пиранья. Есть контакт. Ох и Тоха, виртуоз.

Убедившись, что его уловка сработала, пацан развернулся и неспешно пошел в сторону ловушки, "случайно" роняя по дороге зерна. Петух послушно следовал за ним, будто зачарованный бросаясь на кукурузу, едва та долетала до земли. Как только Тоха миновал петухоловку и, не оборачиваясь пошел дальше, противник Сергея застыл как вкопанный, глядя на обнаруженное сокровище то одним, то другим глазом. Очевидно, он и правда только сейчас смог увидеть приманку. Мужчина чуть по лбу себя не треснул. Надо же думать было, что при крошечном росте дурацкой птице просто могло быть не видно его творение за высокой травой.

С уже знакомым "Куо-о-о", в котором теперь отчетливо прозвучали нотки чистого счастья, петух ломанул к сковороде с вожделенным содержимым, а Сергей, издав победный вопль, дернул за веревку. Вскочив, он понесся к ловушке и едва сдержался, чтобы не исполнить какой-нибудь первобытный танец торжества вокруг нее.

— Ну что, мерзавец, попался? — плюхнувшись на карачки, Сергей заглянул в щель, но его радость немного померкла, когда он увидел, как вражина самозабвенно давится приманкой, очевидно, стремясь набить брюхо как можно скорее. А, между прочим, ему следовало испугаться по меньшей мере. Просто возмутительно.

— И чо теперь, дядь Сереж? — с любопытством смотрел на него Тоха, почесывая нос. — В суп его?

— В смысле? — не сразу понял мужчина. — А-а-а, нет.

Как ни крути, нахальную птицу он воспринимал как противника, а не как пищевой объект.

— Может, его пристроить кому? Только как можно подальше, — с надеждой посмотрел на мальца Сергей. — Так, чтобы точно не вернулся.

— Мо-о-ожно, конечно, — задумчиво кивнул Тоха. — Баб Надя по выходным на рынок ездит в райцентр. Может, его там продать, от греха подальше?

— Здрасте, а до выходных его что же, так и держать? — нахмурился Сергей.

— Та нет. У нас во дворе клетки есть пустые. Раньше кролей держали. Только чур ты его туда сам суй, дядь Сереж.

— А за шоколадку? — прищурился мужчина. Ну уж очень не хотелось ему соваться к этому карликовому монстру.

— Не-а, — проявил стойкость и несговорчивость мальчишка.

— Фиг с ним, — обреченно вздохнул Сергей и, чуть-чуть приподняв ящик, стал нащупывать тщедушное тельце, уговаривая себя, что ничего страшного с ним не будет.

Он ожидал сопротивления, но петух покорно дал обхватить себя и прижать к земле, пока Сергей просунул вторую руку и надежно обхватил свой трофей. Толкнув плечом ящик в сторону, он имел теперь возможность рассмотреть причину своей нервотрепки ближе некуда. Победа. Его гордыня воспылала и, очевидно, совершенно застила ему мозги, потому как другого объяснения для его последующей дурости просто не было. Оскалившись в злорадной ухмылке, Сергей поднял петуха на уровень лица, чтобы посмотреть в его наглые зеньки.

— Ну что, сволочь, конец твоим издевательствам, — прорычал мужчина.

— Не на… — предупреждающий вопль Тохи заглушил вой Сергея, когда петух, молниеносно вытянув шею, со всей дури клюнул его в нос и еще трижды куда попало, до того момента как шокированный охотник на пернатых монстров отшвырнул его от себя.

— Да что ты такой… — топнул ногой пацан, наблюдая за победоносным бегством петуха.

"Это фиа-а-аско, брата-а-ан", — простонал дебил, схватившись за окровавленную голову.

ГЛАВА 12

исноваранылечительная, в которой главный герой задумывается об этимологии выражения "хранительница очага" и приходит к печальному выводу, что его ни разу в жизни не кормили нормально

— Малыш, что ты опять натворил? — встревоженный голос Лилии Андреевны заставил обоих борцов сопротивления пернатой угрозе повернуться.

— Чего сразу я-то? — насупился Тоха и обиженно покосился на Сергея.

— Это все я, — самоотверженно взял всю ответственность за инцидент на себя мужчина, вытирая с кончика носа повисшую там каплю крови, и скривился от жжения. Снова.

Опять он предстает перед этой женщиной дурак дураком, но что уж тут поделаешь. Похоже, это уже становится некой фишкой их взаимодействий.

— Не трите. Инфекцию занесете, — мягко прикрикнула участковый и окинула поле провального сражения взглядом. — За мной идите. Оба.

Сергей, и не подумав возразить, послушно поплелся вслед за Тохой, знакомо ловя себя на том, что буквально млеет от этого ее приказного тона. Что же за волшебство такое?

— Садитесь, Сергей Михайлович, — кивнула Лилия Андреевна, когда они вереницей зашли в соседний дом, и мужчина быстренько пристроил свое седалище на место, где его утром сытно накормили, и не сдержался, шумно втянув пострадавшим носом уютный запах этого жилища. По сравнению с ним запах его городской квартиры показался бы каким-то… безликим что ли. Бытовая химия, ароматизаторы воздуха… Он, собственно, уже давным-давно перестал даже замечать все это. А здесь пахло… ну, наверное, жизнью. Деревом, чуточку дымком, какими-то травами, чем-то по-настоящему съедобным, черт знает в общем чем, но хотелось это вдыхать и получать кайф от самого такого естественного процесса дыхания.

— Петуха опять ловили? — без малейшей тени насмешки спросила женщина Сергея, подходя к нему с кусочком ваты и смутно знакомой бутылочкой в руках, и когда он кивнул, удостоила "ну а ты-то чего" взглядом сидящего рядом сына.

— Ловил. А Тоха мне помогал. Я его, если что, практически принудил, — Не хватало еще, чтобы мальцу попало за участие в его авантюре. Нет уж, у них остается незаконченное дельце, а с учетом способностей парнишки, такой помощник ему еще понадобится.

— Ох, Сергей Михайлович, меня интересует, к чему он Вас принудил в обмен на свое участие, — едва заметно улыбнулась женщина.

— Ма-а-ам, — обиженно протянул мальчик.

— Ничего криминально, чесс слово, — заверил Сергей.

— Рыбалка? Постройка шалаша? Возможность облазить Ваш сарай на предмет обнаружения сокровищ?

— Первое. — Ого, сколько возможных вариантов. Прогадал он все-таки. Нужно было разрешить в сарае ковыряться, а теперь придется тащиться на рыбалку. Эх, кто же знал.

— Сынок, принеси, пожалуйста, картошки на жаренку, — попросила Лилия Андреевна, и тот сорвался с места раньше, чем она договорила. — Вы простите его, Сергей Михайлович, он ведь ребенок, и отца ему очень не хватает, поэтому может вести себя несколько навязчиво.

— Ничего подобного не было. Мне действительно пришлась очень к месту его помощь, — заверил Сергей.

— Настолько, что и на рыбалку пойдете? — участковая наклонилась к нему, демонстрируя смоченную бурой жидкостью вату, и мужчина затаил дыхание, завороженно рассматривая крапинки темно-синего в общей светлой глубине ее радужки, которые раньше не замечал.

— Ну, я вообще-то слово дал. Но если Вы не одобряете, то конечно… — Мягкое прикосновение, и вдруг так адски защипало, что Сергей чуть не взвился до потолка, шипя и едва сдерживаясь от ругательств. Она его чем, кислотой, что ли, обрабатывает? Мужчина гневно зыркнул на свою добровольную медсестру, а Лилия Андреевна взяла и подула. Подула. Будто он маленький мальчик, готовый разныться от ерундовой царапины. Это внезапно смутило и… согрело. В голове чуть поплыло от запаха ее дыхания, а еще от острого желания немедленно узнать, прилагается ли к этому аромату еще и такой же головокружительный вкус. Сергей уставился на губы Лилии Андреевны, ощущая, что собственные почему-то слишком сухие и зудят, и уже почти совсем не заметил нового жжения, улавливая лишь мягкие, так похожие на настоящую ласку поглаживания.

— Вы меня правильно поймите, я только "за", — В голосе женщины не было страстных ноток, лишь беспокойство, и это слегка отрезвило уже поплывшего по волнам весьма далеких от пристойности фантазий Сергея. — Просто… Дети, особенно такие, как Антоша, имеют свойство быстро привыкать к людям и фантазировать о взаимной привязанности и симпатии со стороны взрослых. А это чревато.

Сказала и стремительно отвернулась, и Сергей нахмурился, борясь с чем-то весьма похожим на гнев, представив русую, голубоглазую детдомовскую девчонку Лилю, которой кто-то когда-то причинил боль, не забывшуюся и по сей день.

— Так Вы считаете, что я должен отказаться от своего обещания?

— Нет, что Вы, Сергей Михайлович. Неужели Вы думаете, что я бы попросила Вас выглядеть необязательным в глазах собственного сына? Я ведь планирую вырастить настоящего мужчину, каким отец его был, так что положительные примеры только приветствую. Прошу только… не знаю уж, как сказать… соблюдайте дистанцию. Ведь Вы скоро уедете и забудете, а мы… то есть Антоша все будет помнить.

Вот ведь оговорочка вышла красноречивая. Настолько, что его язык вдруг снова вышел из-под контроля.

— Может, и не уеду, — Чего? Молчи, дурило. Точнее, скажи прямо сейчас, что, конечно же, уедешь и совсем скоро.

Лилия Андреевна обернулась и посмотрела на него с каким-то новым интересом, что ли, и от этого праведные речи и поправки на честность застряли где-то по пути. А может, и правда не так уж и скоро он уедет? Несколько недель, это разве скоро?

— Столько хватит? — влетел в дом Тоха с пластиковым ведерком в руках, сбивая Сергея с мысли.

— Спасибо, малыш, — приняла Лилия Андреевна ношу сына. — Останетесь поужинать с нами, Сергей Михайлович?

— Только если Вы мне позволите принять активное участие в его приготовлении, — с готовностью отозвался Сергей. Уж в чем-чем, а в чистке картошки он силен.

— Ма, баб с утра сказала, что газ в баллоне закончился, а новые привезут только завтрева. Эт только в печке теперь. Дров принесть? — Антошка был похож на щенка золотистого ретривера, держащего в зубах мячик и упрашивающего хозяина поиграть с ним — столько готовности бежать, прыгать, скакать, лишь бы рядом с любимым человеком, светилось в его огромных глазенках, так похожих на мамины.

— Принеси, сынок, кого ж еще мне просить, как не тебя? — мягко улыбнулась Лилия Андреевна и успела потрепать пацана по вихрастой головенке, пока он пулей не сорвался с места. — А Вам, Сергей Михайлович, вот нож, вот миска, воду в нее налейте из ведра, вон в углу стоит.

— А водопровода у Вас нет? — удивился Сергей, припомнив вполне себе современное и исправно функционирующее обустройство и кухни, и даже ванной с недоделанным, но все же туалетом в своем новоприобретенном деревенском жилище. Вот, кстати. Надо бы до ума довести, набегался он по дощатым заведениям, как вспомнит, так бр-р-р-р, дрожь пробирает.

— Аркаша начал, но не успел закончить, — руки Лилии Андреевны на секунду замедлили процесс нарезки сала. — А денег на городского специалиста у нас нет. Да и привыкли мы. Ничего тут сложного нет. Нам на семью в день вполне хватает три ведра, не велик труд — десяток метров до колодца дойти, — спокойно ответила Лилия Андреевна, высыпая порезанное сало на большую, явно тяжеленную чугунную сковородку. Затем она подошла к огромному черному зеву печи, привстала на цыпочки, потянув на себя какую-то странную металлическую пластину в самом верху печной трубы, и от этого ее движения ткань форменной рубашки натянулась на груди, заставив Сергея гулко сглотнуть.

— На, ма, — в этот момент, спасая мужчину от необходимости скрыть неудобный звук, в дом влетел Антоха с охапкой гладеньких, аккуратно наколотых березовых дров — прям хоть бери и используй в дизайне новомодного ресторана "а ля охотничий домик".

Лилия Андреевна присела, вызывая очередное судорожное движение мужского кадыка, и открыла небольшую дверцу в самом низу печи, двумя аккуратными движениями выгребла золу в стоящее рядом ведро, не глядя цапнула из еще одного ведра мелкие деревянные щепы, сверху уложила несколько дровишек, чиркнула спичкой о коробок и поднесла ее к щепам. Огонек весело заплясал в своем уютном домике, а госпожа участковый одной рукой как пушинку взяла огромную сковородку и поставила ее на металлические кружки печной плиты.

— Ну вот, сейчас мы быстро жаренку сготовим и накормим наших охотников, — радостно возвестила молодая женщина, принимая из рук Сергея полную миску начищенной картошки. — Быстро Вы управились, Сергей Михайлович, небось в армии не один наряд провели за этим действом.

Слегка покраснев от неожиданной похвалы, Сергей не нашелся что ответить, только невнятно промычал что-то. А сам глаз не мог оторвать от того, как ловко орудует женщина у плиты. Это вам не наманикюренным пальчиком кнопки нажимать у сверкающих хромом современных кухонных комбайнов да различных приспособ "щадящего извлечения максимально полезного сока сельдерея для оздоровления вашего организма". Эта женщина сейчас ассоциировалась у Сергея с той самой "хранительницей домашнего очага", которая и обогреет, и накормит, и излечит раны и телесные, и душевные, родит и воспитает настоящего сына (возможно, и не одного) и вдохновит своего мужчину на свершение любого подвига — уж на проведение водопровода в дом так точно.

— Так как Вас занесло в наши края? — без особого нажима спросила Лилия Андреевна, расставляя на столе тарелки и параллельно продолжая что-то нарезать на доске — похоже, нечто вроде кусочка копченой грудинки или домашнего копченого сала.

— Ну, — помялся Сергей, не особо желая распространяться о состоянии своего здоровья, ибо вдруг захотелось ему предстать перед ней не дурилкой хворым и убогим, вечно влипающим в нелепые ситуации (что по большому счету пока было абсолютной истиной), а справным таким мужчиной, которым и заинтересоваться можно бы. — Я сюда приехал по совету п… приятеля одного. Сперва отдохнуть, а заодно и осмотреться — каково тут живется. Ну, так, на будущее, — расплывчато-туманно ответил наконец он. Ну и не соврал. Практически. С психологом тем он знавался не только по специфической работе последнего, но и так — пересекались пару раз на всяких вечеринах, было дело.

— Ух ты ж, — воскликнул вдруг Антоха, сунувший нос в деловито скворчащую сковородку, маняще поблескивающую зарумянившимися ломтиками картофана. — Ты духмяную делаешь, как папка любил?

На секунду Сергей успел узреть яркий румянец, вспыхнувший на щеках соседки, которая несколько суматошно кинулась к плите, приговаривая:

— Тоша, сынок, а принеси-ка из чулана луковку. А духмяную да — и папа твой любил, и бабушка любит, да и ты не откажешься, так ведь?

— О. Видать, хорошо я поутряни прикормила соседа-то, что он и вечерять у нас надумал, — раздался задорный голос от дверей. В проеме стояла Анастасия Ниловна — запыхавшаяся, раскрасневшаяся, в сползшем набекрень цветастом платке, с небольшим бидончиком малины в правой руке и лукошком, наполненным ярко-рыжими подосиновиками, в левом. — А я-от с Никитишной нынче за первой малиной ходила, на место наше заветное, в угол Медвежий. Туда-то народ боится соваться. Глянь-ко — полнехонько бидончик-от набрала.

— А Вы чего суетесь? Уж сколько раз я Вам, мама, говорила — не стоит так рисковать из-за ягоды. Вечно Вы то в Марьюшкино оконце за брусникой идете, то в угол этот Ваш Медвежий. А ну как и правда на косолапого наткнетесь или в топь угодите?

— Ох, Лилечка, ну на кой мы ему, медведЮ-то, сдались-то, бабки старые, смердючие? Ему бы чего посвежей, помоложей, чем мы с Никитишной, — усмехнулась бабка, поставив бидончик по центру стола. — А у топь мы поодиночке и не суемси, завсегда у двоих ползаем, чай не кулемы городские, — хитро сверкнула взглядом в сторону гостя Анастасия Ниловна. — И вот табе подосиновиков ишшо, смотри, какие молоденькие, это я коло Горватки на них наткнулась.

Бабка прошла за печку, продолжая переговариваться уже с внуком, а Сергей сидел с полузакрытыми глазами, медленно погружаясь в транс от головокружительного запах жарящейся на сале картохи, к которой Лилия Андреевна с минуту назад кинула копченую грудинку и порезанную луковицу, "для духмяности", как уже понял обделенный в этой жизни вкусной едой мужчина.

Транс был грубо прерван громоподобным урчанием забытого в суматохе этого насыщенного дня мужского желудка.

— Простите, — смутился Сергей, — я…

— Да что ж это мы, мужик голодный сидит, а мы лясы точим, — всплеснула руками вновь появившаяся у стола Анастасия Ниловна. — Ходи-ка со мной, унучек, в подпол. Сей же час мы и груздиков достанем, и капустки, и огурьев малосольных. Сиди, милок, — остановила бабка попытавшегося было подняться Сергея. — Усе будет. Сиди.

Через несколько минут бабка с Антошей поставили на стол миски с деревенскими разносолами, а по центру — рядом с бидончиком одуряюще сладко пахнувшей малины — водрузила маленький пузатый графинчик с темно-багряной, маслянисто плещущейся о бока сосуда жидкостью.

— Мама, а это Вы зачем? — строго спросила Лилия Андреевна, кивая на графин.

— Ай, нягож, к такой-то закуси как раз моя синяя пойдет, — ничуть не смутившись строгостью голоса невестки, ответила старшая Апраксина. Достав из слегка покосившегося серванта две рюмки, она налила обе вкрай и, подвинув одну Сергею, подняла вторую:

— Ну, что? За знакомство, соседушка. Будем дружно жить, да выручать дружка дружку. Так-то оно в жизни завсегда повелося — иной сосед ближе кровного родственника становится.

"Нектар и амброзия, — благоговейно прошептал дебил, распробовав вкус "синей" — тягучей сладковатой наливки, явно настоянной на нескольких видах ягод, и прожевав первую порцию "духмяной" жаренки. — А давай тут жить навсегда останемся, а? Тебя ж никто так не кормил", — напористо продолжал внутренний собеседник, интенсивно хрустя огурьями и запихиваясь в обе щеки груздями.

"Никто, — угумкнул с набитым ртом Сергей, — и никогда".

ГЛАВА 13

кайфоломательная, в которой главный герой оправдывается перед своим внутренним дебилом и приступает к осуществлению коварных планов

Куда и как делось изрядное количество времени, Сергей потом припомнить так и не смог. Вроде садились за стол — едва начинало смеркаться, а моргнул — уж темень сплошная за окном. Опомнился сытый и чуточку захмелевший гость только когда заметил, что Тоха тихо посапывает под боком у Анастасии Ниловны, уснув под их негромкие разговоры. Вот же он лошара эгоистичный. Это он на отдыхе, а людям наверняка вставать не свет ни заря. Смутившись, Сергей стал благодарить за ужин, при том, что уже и припомнить не мог, когда он делал это столь же искренне. Опять остро захотелось совершить в ответ что-то приятное, способное порадовать этих людей, для которых не только накормить тело, но и обогреть душу — дело само собой разумеющееся. И хотелось не потому, что вроде как задолжал, а как в том старом мультике — просто так.

— Я вас провожу, — тихо сказала Лилия Андреевна и сняла с крючка у входа фонарик.

— Да что же я сам, что ли… — засмущавшись, начал Сергей, но, получив вправляющую затрещину от внутреннего дебила, прикусил язык.

"Проводы-темнота-двое под луной-поцелуй-секс" — ткнул тот его в очевидную логическую цепочку.

"Секс — это хорошо, — обрадовался Сергей. — Это прямо замечательно"

После натопленного дома уличная вечерняя прохлада моментально пробрала до нутра, пробуждая от легкой сытой сонливости и самого мужчину, и его чрезвычайно активное в последнее время либидо. Небо оказалось затянуто облаками, и темнота снаружи была насыщенной и плотной, такой, что, казалось, можно опереться — и она удержит. С речки доносились лягушачьи любовные песни, неуемный соловей все не терял надежды очаровать вокалом самку, сверчки… черт его знает, зачем еще и эти так старались быть услышанными, но, в принципе, это было и не важно, нынешним вечером все эти звуки Сергею уже не казались какофонией чрезмерно разошедшейся природы, а скорее уж складывались в какую-то романтичную мелодию на заднем плане. Потому что на переднем у него сейчас были очертания фигуры идущей впереди Лилии Андреевны. Фонарь образовывал почти идеальный круг света и позволял Сергею безнаказанно пялиться на все ее изгибы, ощущая постепенный отток жидкостей в район паха. Идти он старался ближе некуда, чтобы ловить отголоски ее аромата, который быстро и нахально разворовывал легкий ветерок.

— Дождь будет завтра, — негромко произнесла женщина и остановилась у калитки. И Сергей, конечно же, совершенно случайно и никак по-другому, не успев остановиться, налетел на нее, уткнувшись лицом в затылок. Да так и застыл, предоставляя женщине возможность или оттолкнуть его, или обернуться для поцелуя. Изящества никакого, соблазнение — минус сотого уровня, но как только Сергей вдохнул разок у самой кожи Лилии Андреевны, ему стало глубоко по боку на то, как это выглядит. Щелкнул внутренний тумблер, начисто вырубающий мужчину цивилизованного, способного к какому-никакому флирту и постепенному подкрадыванию к, конечно, все прекрасно понимающей жертве, но тоже следующей правилам игры, принятым в обществе. В гробу сейчас Сергей видал все эти игры, из глубин его подсознания вылез неандерталец, подвинувший мощным плечом офигевшего дебила и на языке жестов предложил Сергею хватать ту самую, нужную женщину за волосы и тащить в пещеру, дабы сначала утвердиться в правах, а потом уже чахнуть, поражаясь своей удачливости, и бормотать "моя прелесть".

Офигевшие от той прыти, с которой пещерный человек с воплем: "Вах, какой жэнщина. Пэрсик, а не жэнщина" могучими дланями охватил гибкий стан соседки-участковой, Сергей вместе с дебилом нервно закурили в сторонке.

"Какой-то проходной двор, чесс слово. Серый, в твой голове становится слишком многолюдно, не находишь?" — стряхнув воображаемый пепел с воображаемой сигареты, обиженно пробухтел дебил.

"Это не то, что ты думаешь, — попытался оправдаться Сергей. — Понимаешь, мой прадед, дед того самого Матвея, он же тоже казак. А прабабку он украл из какого-то горного аула где-то под Пятигорском, что ли. Прабабка у меня черкешенкой была. Видать оттуда и прет".

"Ну, может, и была, — согласился дебил, — да только на множественные альтер-эго мы не договаривались. Мне вот эти вот менаж-а-труа… как-то некомильфо, знаешь ли".

— Сергей Михайлович… — еле слышно прошептала Лилия Андреевна и-и-и все же медленно повернула голову, позволив его нахальным губам скользнуть по ее бархатистой теплой щеке, а первобытный вторженец уже набрал в легкие воздуха, готовясь исторгнуть торжествующий вопль.

— КУ-У-УПИ-И-И, — ввинтилось в мозги противным сверлом, заставляя ошалело шарахнуться всех присутствующих в голове Сергея и заодно вздрогнуть его уже почти добычу.

— Да твою же налево, — простонал горемычный, награждая про себя всеми известными бранными словами проклятого кайфоломщика. Ну вот за что ему это? Мало этому бесу пернатому его вынужденной бессонницы, угробленных продуктов, так он еще и в лучших эротических порывах его обломать умудрился. А именно так и было, от идиотского вопля вся атмосфера близости рассеялась, решимость рваться к вожделенному напролом начисто уничтожена мгновенной неловкостью, да и сама Лилия Андреевна мягко, но уверено освободилась из его загребущих рук. Момент, как говорится, упущен.

— Лилия Андреевна… — Вот что тут скажешь? А хрен с ним, с петухом, пойдем со мной в постель?

— А давайте на "ты", Сергей Михайлович? — Типа, утешительный приз для неудачника?

— Конечно давайте, Лилия, — согласился на что дают мужчина. Какое никакое, а начало. Да и мысль "выкать" друг другу в интимной обстановке, если она все же случится, казалась дурацкой.

"Ты мужик или где? — прикрикнул очнувшийся дебил. — Нужно думать не "если", а "когда""

Петух снова зашелся в издевательском вопле, и Сергей, не сдержавшись, зарычал.

— Ну чего ты так остро реагируешь? — аккуратно погладила его по руке женщина.

Погладила — это хорошо. А вот насчет острого… кажется, он видел в сарае топор. Вот только адова птица голову на колоду сама вряд ли положит.

— Может тебе пойти мирным путем? — предложила Лилия.

— Это, собственно, как? — насупился Сергей, скрипнув зубами от очередного "Ку-у-пи-и-и"

— А почему бы тебе не завести ему курицу. Или пару?

— Ты издеваешься? — подозрительно прищурился он.

— Почему же? Может, он от одиночества так голосит и тебе досаждает в поисках хоть какого-то внимания.

После случившегося только что гигантского облома, который наверняка отольется ему посинением ценных частей тела, Сергей аж задохнулся от возмущения.

— То есть этот пи… террорист лишает меня сна уже третью ночь подряд, а я должен его за это еще и бесплатным сексом вознаградить? — не сдержавшись, почти заорал он, и неподалеку какая-то псина зашлась истеричным лаем.

— Секс делает всех добрее и спокойнее. Может, тебе попробовать? — Вообще-то именно это он и собирался попробовать, если бы не этот засранец, поборник целомудрия, и даже не просто попробовать, а, как говорится, нажраться от пуза. — К тому же кто сказал, что жизнь с парой туповатых куриц такое уж удовольствие? Может, ты так как раз ему и отомстишь.

Пару секунд Сергей ждал, что Лилия рассмеется, а потом его озарило. Все. Теперь он знает, как достойно ответить этому гаду.

— Ты просто гений, Лилечка, — радостно выдал уже полностью захваченный обдумыванием деталей своего нового коварного плана мужчина и, чмокнув немного опешившую участковую в щеку, едва ли не вприпрыжку ломанулся к себе.

ГЛАВА 14

мечтыпочтисбывательная, в которой главный герой выражает готовность искупить вину перед законом и убеждается в пользе применения СИЗ (средства индивидуальной защиты — прим. Автора)

Влетев в дом, Сергей включил планшет и возмущенно засопел, увидев, что интернет в этой деревне разве что только не на пузе ползает. Надо будет с этим что-то сделать, а то как в каменном веке, ей богу. Почесал затылок, соображая, как сформулировать запрос, вбил нужное в поиск.

— Ну давай же, шевелись хоть немного, — прорычал он гаджету, который, явно никуда не торопился, в то время как самого Сергея аж подкидывало от нетерпения. — Да-а-а.

Бинго. Прямо сразу. На сайте был указан круглосуточный телефон для заказов. Надо же, какой сервис для платежеспособных граждан, решившихся внезапно, вот прям за полтора часа до полуночи, окунуться в радости сельской жизни. Ответила какая-то девушка, заученно, хоть и немного вяло протараторив название фирмы и "Чем можем быть вам полезны?" Переговоры и сам процесс заказа заняли что-то около получаса, а после Сергей отвалился на диване, с довольным видом пялясь в потолок. Петух в этот момент снова заорал дурным голосом, но теперь мужчина только злорадно покосился в сторону окна.

— Ничего-ничего. Скоро ты у меня не только споешь, но и попляшешь, — пообещал он петуху. — Познаешь всю бездну разочарования, обломщик хренов.

Возможно, стоило разразиться гомерическим хохотом, но с этим Сергей решил повременить, наученный горьким опытом преждевременного торжества. Вместо этого он отыскал в одной из еще неразобранных коробок аптечку, достал оттуда плотный невскрытый сверток ваты и стал мастерить беруши, отвлеченно подумав о том, что Юля так и не позвонила ему с момента переезда. А потом решил, что оно и к лучшему. А то поговорил бы с ней, проснулась бы совесть, а что он, собственно, такого-то пока сделал? Правильно, ничего. Если казнить каждого мужика за то, что у него встает на кого-то, кроме жены или официальной подруги, то пришлось бы поставить к стенке всех дееспособных представителей его пола. Ну ладно, не всех, но сути это не меняло. Стояк — это еще не преступление, попытка поцеловать — не секс, а если и обломилось бы… Короче, вот если будет, тогда Сергей и начнет разбираться, что ему можно инкриминировать. А пока ни в чем он не виноват, и на этом точка.

* * *

— Гражданин Никольский, Вы отдаете себе отчет, в чем Вас обвиняют? — строгие нотки в голосе участковой прошлись по натянутым струнам мужских нервов, заставляя их запеть настоящую оду плотскому желанию.

Женщина стояла за спиной Сергея, и он мог ее только слышать и обонять, но не видеть, и от этого волоски на затылке вставали дыбом.

— Э-э-эм-м-м, — промычал мужчина нечто невнятное и дернулся, обнаруживая, что его руки скованы за спиной.

— Не понимаете, значит, — зловеще прошептала Лилия Андреевна прямо ему в ухо и внезапно нежно прикусила мочку, заставляя подпрыгнуть вместе со стулом. — А я Вам объясню, гражданин Никольский.

Неторопливо обошла его, покачивая роскошными бедрами, которые любовно облегала форменная юбка, и остановилась прямо перед Сергеем. Его самонаводящаяся боеголовка тут же пришла в полную готовность и уперлась в крышку ракетного люка… тфу, в ширинку. Стопе. Красную кнопку еще никто не нажимал.

— Вы обвиняетесь в оставлении женщины неудовлетворенной. Очень тяжелая статья, — участковая наклонилась и заглянула ему в глаза, грозно хмурясь, и бедняга чуть не заработал косоглазие, пытаясь удержать свои наглые зеньки от проваливания в глубины открывшегося ему декольте, причем одновременно с преждевременным семяизвержением. — Вам есть что сказать в свое оправдание? Может, есть смягчающие обстоятельства?

— Не-е-е, — замотал головой Сергей. — Никаких смягчающих, только тверже некуда. Сказать нечего, но готов отработать и компенсировать весь нанесенный ущерб в тройном размере. Да чего там. В десятикратном.

— А Вы верно оцениваете свою состоятельность, гражданин Никольский? — Лилия Андреевна приблизила их лица, дразня пока только дыханием, и скользнула по его бедрам ладонями, пока он гулко сглатывал, помирая от предвкушения.

— О, поверьте, госпожа полицейский, моя состоятельность на данный момент на высшем уровне, а готовность исправлять свои ошибки перед законом и того выше, — Сергей попытался прекратить издевательство и атаковать такие манящие губы, но женщина ускользнула.

— К сожалению, не могу поверить Вам на слово и отпустить просто так, — усмехнулась Лилия, когда Сергей застонал, закатывая глаза и ерзая на стуле. — Придется соблюдать процедуру и начать с обыска.

Толкнув в стороны его колени, она присела между ними, обхватывая лодыжки, и прижалась мягкой грудью к его паху, чуть потираясь. Господи, ну наконец-то.

— Начнем снизу, — Да откуда угодно, главное — быстрее до центра бы дошла.

Нежные пальцы сжались неожиданно сильно и стали трясти его правую ногу. Да что за.

Сергей распахнул глаза, утыкаясь ошалелым взглядом в лицо все той же Лилии, которая почему-то беззвучно шевелила губами, глядя на него встревоженно. Наяву она выглядела не менее привлекательной, чем во сне, но всю атмосферу портило отсутствие звука и конопатая мордаха Тохи, с любопытством выглядывающего из-за материнской спины. Окончательно проснувшись, Сергей выдернул из ушей на совесть сработанные беруши, которые обеспечили его нормальным сном на всю ночь, судя по яркому солнцу, заглядывающему в окна.

— …все в порядке? — обрела наконец голос Лилия. — Простите, что мы так ворвались, Сергей Михайлович. Антоша пришел Вас будить, стучал, звал — ответа нет. Вот он испугался и за мной побежал. Я тоже уж и так и эдак Вас звала, и в дверь колотила — тишина. Машина на месте, дверь изнутри заперта… беспокоились мы, в общем.

— А как же Вы…

— Так окно у Вас на кухне-то настежь. Подумали, мало ли что…

— Да что мне будет? — пробормотал Сергей одновременно смущенно и довольно. Вот кто из его городских соседей стал бы в окна лезть, если бы он дверь не открыл, и вообще обеспокоился бы? Да хоть помри: пока вонять не начнет, ни одна душа не озадачиться.

— Дядь Сереж, у тебя болит чего? Стонал ты дуже, — сочувственно заглянул ему в глаза парнишка. — Ты это… если что, и потом сходить можем. Куда она, рыба эта, денется.

— Да нет, здоров я. Просто приснилось тут… — буркнул мужчина, сгребая покрывало на бедрах.

— Страсти как небось? Бывает, — со знающим видом закивал пацан.

— Угу, самые что ни на есть страсти, — согласился Сергей. — Но на рыбалку мы все равно идем, не беспокойся.

— Ну и слава богу, — облегченно вздохнула женщина, отходя от кровати и избавляя мужчину от искушения повалить ее рядом, вжав собой в матрас. Хоть бы на секундочку. — Тогда я на работу, а Вам удачного дня.

— А мы опять на "Вы"? — Неужто он вчера все испортил, ускакав от нее горным козлом?

Лилия покосилась на с интересом переводящего глазенки с одного на другого Тоху и немного смущенно улыбнулась.

— Хорошего тебе дня, Сергей, — и тут же чуть построже: — Сынок, марш на улицу. Дяде Сереже собраться надо, а ты пока снасти готовь.

— Дык у меня готово все давно, — крикнул мальчишка, покидая спальню. — И черви, и прикормки с баб Надей вона полведра намешали, и удочки все перебрал.

— Все равно, — Лилия пошла следом и у двери оглянулась, одаривая Сергея таким взглядом, что тому на секунду показалось, что она во всех подробностях знает, что ему снилось. В голове тут же зашумело, а комплект ПМПП (первичные мужские половые признаки — прим. Автора) опять решил прийти в рабочее состояние. — Не донимай слишком дядю Сережу. Пару часов порыбачьте, и хватит. Тем более дождь будет.

Сергей дождался, пока шаги и голоса стихли, и только потом сбросил покрывало и встал.

"Интересно, а у нее есть наручники? Вроде полагается, спецсредства как-никак" — мечтательно поинтересовался дебил.

Неандерталец погрозил тому из своего угла дубиной, наглядно демонстрируя, что ему все эти декадентские штучки без надобности.

"Да ну вас обоих. Сам разберусь" — отмахнулся Сергей и пошел одеваться.

ГЛАВА 15

тянипопустительная, в которой главный герой поначалу чувствует себя олимпийцем-неудачником, но под руководством местного фишинг-коучера выигрывает одно из важнейших в своей жизни сражений

— Мы точно не в двухдневный поход с ночевкой собираемся? — подозрительно спросил Сергей, обозревая целую кучу всякого добра, которую Тоха успел натаскать к нижней ступеньке его крыльца.

Помимо самих удочек-бамбучек, являющихся даже на совершенно неопытный взгляд мужчины чем-то из совковой древности и коих оказалось как-то многовато на двоих, там был большой садок из металлической сетки, пара жутко потрепанных жизнью раскладных стульчиков, небольшой коробок с ручками, похожий на мини-ящик с инструментами, белое пластиковое ведро из-под краски со странным зернистым содержимым, еще один привет из прошлого в виде авоськи с несколькими жестяными баночками и обычный пакет, судя по всему с чем-то съестным.

— Не-а, тогда пришлось бы еще и палатку папкину из чулана доставать, топор брать и еще кой-чо, — авторитетно и совершенно серьезно ответил мальчишка и придирчиво осмотрел мужчину с ног до головы. — А забродов у тебя случайно нету, дядь Сережа?

Такого имущества не то что случайно, но и нарочно у Сергея не водилось, так что он только пожал плечами.

— Ладно, обойдемся, — великодушно обрадовал его Тоха, который сам, к слову, вообще был босиком. — Мамка все равно в воду лезть запретила. Говорит, мунитет у тебя не того.

— Ну, давай выдвигаться, что ли? — предложил немного расстроенный этим заявлением Сергей, сделав себе пометку спросить позже у Лилии, что не так с его иммунитетом.

Так как задняя часть дворов на их улице выходила практически к самой речке, дошли до берега они быстро, и от открывшейся картины Сергей замер в недоумении. Вода в неширокой речушке была совершенно черной. Вот просто абсолютно, и такое ему прежде видеть никогда не случалось. Тут же посетила мысль о какой-нибудь экологической катастрофе или незаконном сбросе гадкой химической хрени, о чем частенько сейчас упоминали в новостях.

— Слушай, Тоха, а ты уверен, что рыба тут вообще водится? — осторожно уточнил рыбак-стажер, продолжая изучать водную поверхность в поисках масляных разводов или других подозрительных признаков.

— А то, — фыркнул мальчишка. — Только таскать успевай.

— А есть ее хоть можно? — задал вполне резонный вопрос мужчина, но от ответного детского взгляда стало неловко, будто он совсем недалекий.

— А на кой жеж тада ее ловить, коли не есть? — искренне удивился мальчишка. — Странный ты, дядь Сережа.

Сергей пожал плечами. Странный, выходит, не только он, но и ведущие всяких тематических передач на ТВ, которые со знанием дела вещают всяким лохам, как поймать особо хитрую рыбеху, а потом, попозировав с задыхающимся водным созданием пару минут, с дебильно-умильной улыбкой отпускают ее на свободу, сообщив, что это вообще-то жутко редкий краснокнижный вид. Раньше, когда Сергей, переключая каналы, натыкался на такое, ему не приходило в голову спрашивать — а на фига тогда? А вот сейчас что-то задумался. Пошел на рыбалку, поймал, припер домой, съел и свою женщину накормил. Нормальная логика нормального мужика. А вот накупил всяких дорогущих приспособ, тащился в херову даль, убил туеву кучу времени, в итоге поймал, сфоткался, выложил в соцсеть и отпустил — это уже ей-богу какое-то извращенство. Хотя тут же он представил, как вваливается домой грязный и вонючий, со здоровенной рыбиной на плече, как в рекламе какого-то вроде майонеза, и говорит Юле:

— Дорогая, как насчет ужина? Я чищу, ты готовишь.

От воображаемого выражения лица его девушки у Сергея аж во рту кисло стало.

— Ты чего, дядь Сережа? — спросил Тоха мужчину, в голове у которого проигрывался истошный вопль "Выброси эту гадо-о-ость".

— Ничего, — подойдя ближе к берегу, Сергей понял, что при ближайшем рассмотрении вода, несмотря на необычный цвет, была поразительно прозрачна. — Говори что делать, Тоха.

— Сейчас, погоди, дядь Сережа. Я Деда водяного задобрю сперва, — на полном серьезе сказал пацан и вынул из пакета со съестным маленькую бутылочку и складной пластиковый стаканчик, плеснул туда чего-то, явно способного гореть синим пламенем, и размашисто отправил в воду со словами: — Вот тебе, Дед водяной, от моей бабы Нади гостинец. И ты нас и ее без подарков не оставь.

"Вот же интересно люди-то живут", — подумал Серега, наблюдая, как Тоха с деловитым видом укладывает бутылку обратно.

Спустя полчаса приготовлений, которые включали в себя небольшую расчистку берега, чтобы устойчиво пристроить шаткие стульчики, вбивание самодельных рогатинок под удочки, разбрасывание подкормки и возню с выбором наживки, что оказалось тоже не простым делом, Сергей наконец залихватски замахнулся удочкой, так что леска засвистела и его пузатый красно-белый поплавок звучно булькнул об воду.

— Дядь Сережа, — укоризненно покачал головой Тоха. — Ты ж так всю рыбу расшугаешь.

Несмотря на небольшой рост, мальчишка умело и плавно взмахнул удочкой, и его снасть вошла в темную гладь совершенно бесшумно. И еще раз, и еще. Всего Тоха закинул аж четыре удочки и пристально уставился, ожидая поклевки. Сергей посмотрел на свое единственное орудие водной охоты и, пожав плечами, аккуратно примостил свой зад на шаткий стульчик. Но тут же чуть не подпрыгнул, когда Тоха с радостным вздохом выдернул одну из удочек из воды, перехватывая второй рукой в полете бьющуюся на крючке серебристую рыбешку размером чуть меньше ладошки.

Сергей только собрался поздравить парнишку с удачным почином, как тот ловко снял свою добычу с крючка и, чмокнув в острую морду, кинул обратно:

— Иди за мамкой-папкой, — напутствовал рыбку Тоха, вытер губы тыльной стороной ладони и тут же стал насаживать нового червя.

Сергей предпочел оставить сие действо без комментариев. В конце концов, что он знает, собственно, о правильной рыбалке? Очевидно, ничего, если учесть, что с этого момента поплавки на удочках Тохи принялись то и дело нырять, и пацан практически мотался от одной к другой, снимая улов и бросая его в садок, а его собственный единственный хранил полную безмятежную неподвижность. На десятой пойманной мальчишкой рыбе Сергей почесал затылок. На пятнадцатой стал усиленно гипнотизировать не думающий хоть шевельнуться пузатенький двухцветный бочоночек. На двадцатой перешел в режим медитации, повторяя себе, что в рыбалке как на олимпиаде — главное не результат, а участие. После вообще уже задолбался вести счет чужим удачам и вынужден был констатировать, что считает это околоводное мероприятие на редкость раздражающим занятием. Поменял червяка, поплевал на него для верности, подкинул изрядную дозу прикормки, но результат оставался прежним. То есть никаким. Тоха продолжал торопливо расхаживать от одной снасти к другой, снимая богатую добычу, а Сергей в унынии пялился на бесяще-недвижимый поплавок.

— И чего тут у вас, добытчики? Клюет, али как? — от почти громоподобного голоса деда Лексеича Сергей подпрыгнул и едва не навернулся с шаткого стула. И как только тот сумел подкрасться к ним совершенно бесшумно?

— Ну все, рыбалке конец, — обреченно вздохнул парнишка. — Счаз он всю рыбу распугает.

Но именно в этот момент госпожа удача решила повернуться к Сергею приличным местом, и его поплавок плавно нырнул, затем показался снова и вдруг медленно двинулся к противоположной стороне речки. От столь долгожданно-неожиданного поворота дела мужчина подвис, ошалело следя за происходящим.

— Подсекай. Че стоишь, — гаркнул Лексеич, и Сергей заполошно подскочил, рванув бамбучку на себя. Но от неожиданно сильного сопротивления удочка едва не вылетела из его рук, изогнулась и заскрипела, кажется, готовая переломиться.

— Стоять, — последовала новая громоподобная команда. — Попусти.

Сергей, недоумевая, что же ему все же делать — тянуть или не тянуть, опустил конец удочки к самой воде, ощущая, как какая-то, совсем не слабая сила настойчиво дергает ее из рук.

— Видать, крупная, зараза, — прокомментировал дед, стоя уже за спиной мужчины и громко сопя.

— Ага, — поддержал его Тоха, мгновенно позабывший о своих снастях и тоже завороженно уставившийся на ныряющий и показывающийся опять пластмассовый буек. — Эх, сорвется же, у меня там крючок маленький и леска тонкая. На карася разве что.

— Не сорвется, — авторитетно громыхнул Лексеич. — Сейчас мы ее вываживать будем. Ты это, Серега, тяни потихо-о-оньку.

Озадаченный Сергей потянул на себя, преодолевая сопротивление.

— Та тишей ты, — рявкнул дед, оглушая. — Чего со всей дури-то? Попусти. Теперь опять тяни.

— Да, блин, тянуть или попускать? — не выдержал мужчина. Так и перелом мозга недолго заработать.

— А ты не психуй. То так, то эдак. Как с бабой. Твердой рукой, но ласково. Али учить тебя такому надо? Эх, молоде-о-ожь.

— Идиотизм какой-то, — пробормотал Сергей, злясь даже не столько на взаимоисключающие команды, сколь на невесть откуда взявшийся собственный азарт. — Ладно, ласково, говорите…

Мужчина мягко, но уверено потянул леску, и на поверхности черной воды на секунду показалась здоровенная горбатая темно-серая спина с плавником, но тут же, шлепнув широким хвостом, рыбина ушла опять на глубину.

— Ох, ничо се, — восхищенно вскрикнул Тоха, а Лексеич озадачено крякнул. — Ат, ешки-матрешки, не вытянем. Она же вона какая. С пол меня.

— Цыть. Я те не вытяну, — возбужденно прикрикнул старик, став еще громче, чем обычно. — Мы ее измором возьмем.

Само собой, "мы" подразумевало, что делать все придется Сергею. А он уже и не возражал, его мозг, похоже, заглючило в тот момент, когда он оценил размер возможной добычи.

Вечно эстетствующий дебил подхватил дикую пляску неандертальца, и теперь они вместе исполняли танец первобытного охотника, всячески вовлекая в него и без того слегка ополоумевшего от перспектив грядущего торжества Сергея.

— Не-е-е, — расстроенно протянул мальчишка. — На эти снасти ни за что таку королевишну не добыть.

— Иди вона, карасей своих таскай, — скомандовал Лесеич. — А ты, Серега, тяни, тяни помаленьку.

Следующие полчаса, а то и час, стали настоящим откровением для мужчины. Его словно заклинило на необходимости вытащить проклятую рыбину. Он метался по берегу под вопли своего оглушающего сенсея и его бесконечные "Тяни-попускай-вправо веди-куды-не туды-ах-идрить-его-налево" и фанатские прикрикивания "Держи-дядь-Сережа-миленький-держи" Тохи. Мышцы на руках свело от постоянного напряжения, перед глазами стояла мутно-красная пелена бешеного азарта, ноги отваливались, но упрямая водяная скотина была все ближе к берегу, а значит, остановиться Сергей не согласился бы ни за какие коврижки в мире.

Наконец, медленно и нехотя, но рыбина позволила вывести себя почти к самому берегу, на мелководье, и удача, постигшая новоиспеченного рыбака, предстала во всей красе и грандиозном масштабе. А полюбоваться было на что. Широченная усатая морда, мощное округлое тело, длиной едва ли не в метр.

— Ох и ядрена ж Матрена, — восхитился Лексеич, аж притопывая от нетерпения в ожидании завершения эпичного противостояния Сергея и его будущего трофея.

"Упустишь, мы себя никогда не простим" — поддержал деда дебил.

— Ой, дядя Сережа, мамка с баб Надей обалдеют, — благоговейно прошептал Тоха.

Неандерталец же активно заугукал, размахивая дубиной и настоятельно предлагая закончить все одним победным сокрушительным ударом.

— Не давите все на меня, — нервно огрызнулся Сергей и, глубоко вдохнув, натянул леску, подтягивая рыбину к самому берегу.

Трень. Тонкая леска, пропев прощальную звенящую песню, не выдержала напряжения и лопнула, больно жиганув мужчину по лицу. Мгновенно ощутившая свободу рыбина стала усиленно ерзать на брюхе, поднимая тучу мути и разворачиваясь в сторону спасительной глубины. В мозгу Сергея будто бомбануло, и, отшвырнув бесполезную теперь бамбучку, он, взревев дурным голосом, кинулся вперед, напрыгивая на ускользающую добычу. Вдавив всем весом скользкое, бешено извивающееся создание, он судорожно шарил, выискивая, за чтобы ухватиться, отплевываясь от воды и глухо ругаясь.

— Да не топи ты его, Серега. Не могет он утопнуть, — орал самопровозглашенный фишинг-коучер. — На берег тащи.

Чертова рыбина оказалась наделена просто огромной силищей и так и норовила скинуть своего нежеланного наездника.

— Врешь. Не уйдешь, — рычал и булькал Сергей, умудряясь, непонятным образом извиваясь, отползать назад и подтаскивать сопротивляющийся трофей.

— Антоха, подмогни, — раздалось сзади, и мужчину ухватили за лодыжки, помогая в его титаническом сражении.

Страстно обняв словно намазанную жиром водную заразу и прижав к себе что есть сил, Сергей перевалился на бок, умудрился сесть и тут же завалился на спину, шикарным броском перекидывая трофей через себя на берег.

— Ура-а-а, — истошно завопил Тоха.

— Атибиегозаногу, — одобрительно проорал дед.

Сергей, еще не в состоянии подняться, повернулся, чтобы лицезреть подтверждение своего триумфа, и в этот момент рыбина махнула широким хвостом, отвешивая ему смачную оплеуху.

— Да чтоб тебя, — рявкнул Сергей, откатываясь и поднимаясь на трясущиеся ноги. Внезапно поднявшийся ветер тут же пробрал разгоряченного промокшего победителя до костей, и зубы его стали отбивать звонкую чечетку. Но это была ерунда. В прилипшей к телу одежде, весь грязный, вонючий, в чешуе и скользкой слизи, он ощущал себя внезапно таким счастливым, как, наверное, никогда в жизни. Стоял и улыбался как идиот.

— Дядь Сережа, ты просто… — задохнулся в восхищении Тоха. — Но мамка нас прибьет. Наверное.

— М-дя-а-а, — многозначительно заключил Лексеич.

ГЛАВА 16

 налапникележательная, в которой главный герой неожиданно попадает на сессию к опытнейшему Доминанту и впадает в свой первый в жизни сабспейс

— Так, пацанва, командовать парадом буду я, — громыхнул Лексеич, обнаружив отсутствие присутствия личного состава Апраксиных в порту приписки — то есть в избе. — Давай-ка, Тоха, тащи сюды корыто люминевое, у коем мамка твоя стирает. Ты, Серега, поди крапивы пук принеси, у Ниловны ее за хлевом прям море-окиян. Да с самого низу рви, меньше обстрекавишься.

— Зачем? — округлив в удивлении глаза, решил уточнить Сергей.

— Дык, рыба шоб, значицо, до баб долежала, не сопрела. А я ишшо мяты к ей добавлю. А то до вечера и стухнет. Бабы-то, с сенокосом небось, не управились, вот и нету их.

— Деда, я корыто притащил. Вот. А я пока Ваньку позову и СанькА, ей богу, они такого и не видали в жисти своей.

— А мыться? — проорал уже вдогонку дед.

— Пото-о-ом, — вовсю крутя педали, отмахнулся Антошка и скрылся из глаз со своим верным железным конем в три секунды.

Вопреки прогнозам Лексеича обстрекавившись с головы до ног в злющей, как рой ос, крапиве, пыхтящий Сергей принес на вытянутых руках знатный пук кусачей травы. Лексеич, кряхтя и да-да-дакая сам себе под нос, устроил трофей в корыте, щедро обложив его травами. Потом заволок его в сени и накрыл нашедшейся тут же марлей.

— Ну вот. Таперича можна и помыцо. Ходи давай за мной. В моей-то бане пока не можно мыцо, печка в ей не фурычит. А печник наш на той неделе только вернется с городу. Так что мы с тобой в старую обчественную пойдем. Тудой редко кто сейчас ходит. Далече она. На отшибе. Да только это для всех далече. А нам самое то оно и будет. Ты это, Серега, дровишек охапку возьми пока в полянице, а я туточки у Ниловны одолжу кой-чего. И одежу-от чистую бери. Да полотенце не забудь. И мне тоже. — И скрылся в маленькой кладовой, дверца которой выходила в широкие сени избы Апраксиных.

Выйдя с подворья, дед, помахивая небольшой авоськой, в которой Сергей заметил очередной пузырек и что-то, завернутое в чистую тряпицу, свернул направо — в сторону пустующих домов, которые Сергей заприметил, когда пытался выйти на разведку местности. Метров через пятьсот мужчины спустились к небольшому бревенчатому зданию баньки, крыльцо которой было развернуто в сторону спуска к воде. Возле крылечка были аккуратно сложены дрова — точно такие, как те, что нес Сергей.

— А зачем мы несли дрова, если они тут есть? — спросил неопытный грязнуля.

— Так это ж обчественная баня. Ежли у табя своей нету — можешь сюды ходить. Но несть надо и на себя, и на того, у кого дров может и не быть, али сил нету, чтобы принесть. Так заведено у нас, — пожал плечами дед. — Я вот токма Банника задобрю и топить начну, а ты пока на-тко вона, воды у бочки принеси. Ведра вот стоять, — махнул дед на алюминиевые двенадцатилитровые ведра, аккуратно стоящие в предбаннике.

Следующие полчаса Сергей таскал ведра в две металлические бочки: одну — почти вмурованную в печь — для горячей воды, вторую — стоящую напротив, около входа в саму парилку, для холодной. А Лексеич, поджав по себя правую ногу и устроившись на ней, как на низенькой табуретке, что-то шептал возле печки, потом складывал растопку, разводил огонь. Когда яркие язычки взметнулись вверх ровнехоньким строем, ритмично гудя и потрескивая дровишками, дед с кряхтением встал и, сдвинув кепку на самые глаза, спросил поморщившегося Сергея.

— А чей-та тебя перекосило-то так, а, сынок?

— Да потянул мышцу, наверное. Ничего страшного, дома разотру, у меня мазь есть, — ответил мужчина.

— Мазь. Ага. Погодь-ка. Мы табе без всяких мазей взад усе поправим, — и решительно поковылял на выход.

* * *

— Это что? — немного напряженно спросил от самого порога обнаженный Сергей, указывая на полок, застеленный ярко-зеленым молоденьким еловым лапником.

— Ась? — приставил к уху ладонь вдруг опять оглохший Лексеич.

— ЗА-ЧЕМ-ВОТ-ЭТО-ТУТ? — руками изобразил вопрос приговоренный к очередным оздоровительным процедурам.

— Ты, мил человек, не ори. Ты говори четко и мне в глаза смори, — добродушно пожамкал губами дед на вполне себе приемлемой громкости. — Оно, конечно, глуховат я стал на старости лет, да и сын нонче не может привезть починенный аппарат мой для слуху. Дык я когда вижу, как ты гришь, так и понимаю лучшее, — пояснил алгоритм общения с собой самопровозглашенный банщик. — А это лапник. Дуже пользительный для телу. Ты токма с разбегу на него не хлепайси, а то бубенцы поколешь уси, и не ерзай на ем. А я табе вот сей же час парку вот так вот поддам… — И, не говоря боле ни слова, плеснул полнехонький ковш темного травяного отвара на горяченные камни. Сергея окунуло в самый центр сверхновой. Кожа покрылась громадными волдырями и начала облазить до самого мяса. Какой там мяса — до костей. Легкие наполнило жидкой протоплазмой, вкусно пахнущей чем-то горьким и одновременно кислым. Мозг зашелся в истеричном вопле, прерванном участливым:

— Ты, Сергуня, булки-от так не сжимай. Я ж табе не розгами чай хлестать буду, а веничком. Ласковым, бярезовым. Оно лучшей бы дубовым — мужик все ж, для крепости мужеской дубовый самое оно то, да не поспели ишшо. А вот ежли б кашлял ты али застуженный был, то и липовым можна. Оно как получаицо — кажной болячке свой веник. А ежли не знаешь, какой брать, тады бери бярезовый, он хоть и бабский, да завсегда к месту — и помыцо, и подлечицо… — дед говорил, но при этом делал свое черное банщиковское дело: встряхивал "бабским" над спиной, подгоняя еще больше адского пекла, пару раз шлепал с присвистом, от чего только что аннигилировавшая шкура снова собиралась в молекулы в шлепнутых местах и вновь распадалась на миллиарды наночастиц. Затем от места шлепка мучитель почти нежно вел веником вниз, до самых пяток. Взмах над пятками. Пронзительный жар, простреливающий по всем нервным окончаниям тела, и шлепок по икрам, еще один. Взмах. Жар. Шлепок. Шлепок. Поглаживание. Взмах. Жар. Шлепок. Шлепок. Поглаживание… Как там говорите? Маркиз? Де Сад? Наслаждение от боли? Угу-угу. Ему бы к Доминанту Лексеичу на полок с лапником. Еще неизвестно, в какую сторону двинулось бы развитие этого садо-мазо движения, если бы основатель столь модного ныне БДСМ попал в лапы опытного банщика.

Ольховый, можжевеловый, кленовый, смородиновый, рябиновый, полынный, крапивный… От суставов, артрита, подагры, головных болей, астмы и женских недомоганий, для молодости, бодрости, силы мужеской… Под мерное бухтение деда, вещавшего о пользе бани и правильных вениках да его невнятных распевных приговоров "слово-это-не-перебить-так-тому-и-быть" Сергей Михайлович плыл на застеленном уже не кусачим, а приятно покалывающим лапником полкЕ мягкой восковой свечкой. Жар? Дайте больше жара. Шлепок? Еще. Еще. Если бы его сейчас спросили, какое самое большое удовольствие в жизни он испытал, то кроме вот этой вот самой процедуры, творящейся прямо здесь и сейчас, он, пожалуй, припомнил бы только бабушкин массаж и пару-тройку ну самых ярких оргазмов в своей жизни. Все остальное блекло и таяло в жаре русской бани, как кусок старого залежалого снега под лучами майского солнца.

— И сигай у речку, а то сомлеешь совсем, — скомандовал Лексеич, бесцеремонно вырывая Сергея из блаженного состояния сабспейса.

— Одеваться? — вяло вопросил сомлевающий.

— На кой? — искренне удивился дед. — На вот, веником старым прикройси и сигай. Баня-от на отшибе ж. Ни откеля не увидют. Ходи давай. А я погреюся пока. — И снова без предупреждения плеснул новый ковш чего-то одуряюще вкусно пахнувшего на камни и, кряхтя и причитая, пополз на освободившийся полок, по температурным условиям более всего, наверное, похожий на те самые столько часто упоминаемые в определенных ситуациях сковородки для грешников.

Речка была все той же, в которой живут, как оказывается, царь-рыбы. Так называемой Торфянкой. Совершенно. Абсолютно. Беспросветно. Черной. Но прозрачной. Как такое могло быть — Сергей не понимал. В пылу сражения с водяной "королевишной" он как-то не обратил внимания на эту завораживающую красоту. Тогда в нем бурлил азарт. Но сейчас, зайдя в нее по грудь и зачерпнув горсть воды в руки, он представил себя вдруг падишахом, любующимся самым огромным черным алмазом, добытым в недрах самой глубокой шахты. Вода сверкала в ладошках темными искрами и несмешливо шептала:

— Попробуй меня, добрый молодец, испей, пригуби. Ну же… Али козленочком обратиться боишься?

Козленочком обратиться Сергей Михайлович не особо боялся, но брать в рот некипяченую воду все ж опасался. Хватило ему экспериментов с сочетанием несочетаемого. Он поднес ее поближе и принюхался. Вода пахла свежестью, немного тиной, слегка какой-то травой и почему-то Лилией Андреевной. Кхм, с чего бы?

— А-а-ах, — раздался недалеко томный женский стон, в природе наслаждения которого трудно было усомниться. — О-а-ах, хорошо-о-о-то как.

Сергею Михайловичу стало немного неловко — вроде как подглядывать за столь интимными действами, как получение наслаждения женщиной явно от ласк опытного любовника, было неприлично. Но уж больно голос был подозрительно знаком. А посему, присев в черный торфяной алмаз по самые дико раздувающиеся от непонятной ярости ноздри, он аккуратно погреб на звук. На свою голову.

За склонившимся к самой воде огромным густым ивовым кустом речушка делала совершенно неприличный приподзагиб и открывала взору распаренного мужика космический вид со спины на входящую в воду Лилию Андреевну. Мать ее, обнаженную и с небрежно закрученным пучком волос, представляющим сильную и одновременно нежную женскую спину во всем ее оглушающем великолепии.

— А-а-азвереть, — сипло булькнул Сергей, не в силах отвести взгляд, насмерть приклеившийся к божественным ямочкам в преддверии манящего сердечка крепких женских ягодиц. Дисциплинированное второе Я послушно озверело и резво вздыбилось, чего не смогла скрыть прозрачно-черная торфяная вода. Бестелесые и явно одновременно разум потерявшие дебил с неандертальцем в башке захрипели: "Йа, йа, дас ист фантастиш, зер-р-р гут, зер-р-р… Вах, какой сладкий попа" и дали команду истосковавшемуся по женскому телу подсознанию включить видеоряд картинок с покрытой капельками пота гибкой спиной, хлещущим по животу водопадом русых с золотом волос, сладкими полушариями с острыми горошинами сосков, истово хлопающими о его грудь… Пошло и вульгарно? Ха. Много-много раз ха. Да только закомплексованные климактерические тетки при слове "секс" стыдливо румянятся дряблым телом и представляют скромный поцелуй сжатыми в куриную жопку сухими губами. Нормальный мужик от шестнадцати до белых тапок при взгляде на привлекательную женщину зрит только такое — пошлое, вульгарное, плотское, живое, пробирающее до самых до печенок и застящее разум любого Хомо, имеющего исправно функционирующий член.

Те самые деда Макара слова о том, какой должна быть баба, нет-нет да и всплывали в памяти Сергея в те разы, когда жадный взгляд затаившегося внутреннего самца останавливался на немодной последние несколько десятков лет женской фигурке, подобной песочным часам. И хотя неумолимая цивилизация совместно с беспощадной поголовной эмансипацией вдолбила в мозг лощеного финансового гения принятые женские стандарты красоты, достойные внимания, неубиенное, как оказалось, подсознание неандертальца кавказского происхождения вопросительно угукало и с готовностью взмахивало корявой дубинкой в направлении темной пещеры, зацепившись глазами за сигнализирующий о способности выносить здоровое потомство крепкий женский зад.

В общем, чего уж тут долго говорить — вид округлых ягодиц участкового инспектора довел Сергея Михайловича, вполне цивилизованного, хоть и брутального урбанизированного хищника, до невменяемого состояния дикого голодного волчары: зрачки сужены, кулаки сжаты, нос мелко подрагивает, уши прижаты, лапы, ой, ноги, конечно, готовы к последнему решительному рывку по направлению к жертве.

Жертва же, не ведающая о своей очереди в данной пищевой цепочке, продолжала медленное погружение во владения местного водяного Деда (повезло же гаду). Погружение плавное, сопровождаемое тихими томными вздохами и этими вот "Ах", "Уй", "О-о-о", которые и так заведенного сверх меры Сергея ну просто кидали в пучины темного греховного вожделения к представителю местной власти. И никакие призраки пенитенциарной системы не могли в этот момент выветрить из его башки видение белого тела, бьющегося в его пасти, ой, руках, конечно.

— Фу-у-уй, матушки, фу-у-уй, батюшки, фуй-фуй-фуй… — небесное видение внезапно заслонила широкая спина с прилагающимися пониже ея ягодицами старшей Апраксиной. Вполне такими земными, видавшими виды за свою немалую и явно нелегкую крестьянскую жизнь.

"Я, пожалуй, отвернусь. Или глаза закрою. Плотно", — решил дебил.

"Вэ-эй, ужэ нэ пэрсик", — пригорюнился неандерталец.

Сергей зажмурился и попятился прочь, слыша довольное:

— Ох, Лилька, до чего ж седни водица хороша. Давненько я у речке не плюхалась. Лет пять как. А тут прям как за руку вытащил кто.

"Знал бы кто — прибил бы падлу", — угрюмо подумал в очередной раз обломанный Сергей, на цыпочках выбираясь из речки и прокрадываясь обратно к покосившемуся крылечку.

ГЛАВА 17

лирическая, в которой главный герой узнает печальную историю двух очень хороших, но страшно упрямых и гордых людей

Хмурый и разочарованный, Сергей вошел обратно в баню и несколько секунд стоял, привыкая к влажному пеклу и глядя себе под ноги, потому что от густого душистого пара мало что было видно. Взгляд зацепился за голые ноги Лексеича, слезшего с полка и набирающего себе холодную воду в пустую лохань, и мужчина невольно содрогнулся одновременно от ужаса и сочувствия. От ступни до бедра вся правая сторона была покрыта белесыми ломаными линиями старых шрамов, голень явно пострадала особо жестоко — будто какой-то монстр терзал плоть безжалостно и жестоко. Это какую же боль пришлось перенести когда-то, если даже сейчас смотреть на такое мучительно?

— Чего застрял, Серега? Лезь обратно, еще попарю, — перехватил его зависший взгляд старик.

— Авария? — спросил Сергей, снова чувствуя прилив неловкости, как всегда в подобных ситуациях.

— Ну-у-у… — дед, не глядя ему в глаза, пожевал губы. — Можно и так сказать… Авария. Была жизнь, а как разбилась — так оказалось, вроде, как и не было ее. Ехал, как грится, не в той компании и не туда куда надо. Дурак был, а как поумнел — другая дорога закрытая была уже. Лезь давай, че там лясы точить.

— Лексеич, а газа и водопровода у всех в Апольне нет или только у некоторых? — сменил тему Сергей, уже без возражений укладываясь на очередную серию мучительного наслаждения. — Вроде же слыхал, что в новостях президенту еще года три назад рапортовали, будто не осталось в России населенных пунктов без газификации.

— Дык, пи… ть — чай не мешки ворочать. Отчего не рапортовать-то? — отмахнулся старик. — Только где тот президент, а где Апольня? Че ж он тебе, проверять поедет в кажный дом? Трубу они дотянули, это верно, всего-то два километра до деревни осталось. Дальше народ вроде как за свой счет вскладчину тянуть должон. Да только много ты тут олигархов видал-то, Серега? Оно, конечно, не голодает никто, слава те господи, но и лишней копейки ни у кого не имеется.

— А водопровод?

— Так он вроде как и был. Давно, правда, при Союзе ишшо. Совхоз-то наш из богатых был, передовых. У нас тута же и башня своя водонапорная была, да че там башня — и больница, и школа, и клуб с библиотекой, и валенки мы тут валяли — у-у-у, знатны валенки были. А коллектив у нас какой был песенный. По всей области ездили с концертами. А потом… Суп с котом потом — в стране такой бардак сотворился, работы враз не стало, жрать людям нечего, стали то себе по домам, то на металлолом все растаскивать… Разломали все, разворовали подчистую, похерили. А теперь в районе говорят, мол, нету денег на Апольню, не на кого у вас там тратиться. Бесперспективные мы, понимаишь. Молодежь, кто поумнее да пошустрее, в город бежит, только и остаются старики да те, кому больше податься некуда.

— И много поуезжало?

— Ну, можа и не полдеревни, но пустых домов полно стоит. А про хутора и говорить нечего — где два, где три, а где максимум пяток домов со стариками… Йэх, ешки-матрешки.

В голове у Сергея защелкали и закрутились временно бездействовавшие эти дни шестеренки: перед глазами заскакали цифры, таблицы, диаграммы, фамилии потенциальных инвесторов, и даже намеки на рекламные слоганы замельтешили. Но усилиями Лексеича, под его опытной рукой едва начавший формироваться бизнес-план улетучился из головы мужчины, оставляя его расслабленно-благостным и блаженно-беззаботным. Он подумает обо всем этом потом, когда-нибудь позже, не сегодня-а-а.

— Дядь Сережа. Деда Ваня. Вы скоро? Мамка с баб Надей ужинать зовут, — постучал в двери Тоха через какое-то время. К тому времени Сергей чувствовал себя нежнейшим, воздушным суфле — легким и взбитым до состояния почти космической невесомости. В речку он — от греха подальше — больше не пошел, обливался холодной водой из собственноручно набранной бочки, с каждым новым заходом "на пар" все больше ощущая, как смываются с него не только грязь, но и усталость, накопившаяся за последние несколько суматошных месяцев его жизни. Лексеич тоже замолчал, лишь кряхтел иногда, да вполголоса поддакивал сам себе. Так что к приходу мальчика оба мужчины уже были вымыты не то что до блеска, а аж до скрипа, и вполне созрели к тому, чтобы усугубить блаженство от утех банных еще и удовлетворением бунтующих от голода чрев.

Прежде вроде не подававший признаков жизни желудок послушно взвыл, реагируя на уже почти выработавшуюся причинно-следственную связь между визитом в дом соседей и органолептическим экстазом.

Уже в сенях пахло так, что Сергей начал жадно сглатывать слюну.

— А вот и добытчик наш, — встретила его Анастасия Ниловна, с совершенно искренней радостью всплеснув руками. — Ох и удивил ты меня, экономист, — и тут же нахмурилась, увидев за спиной Лексеича: — А ты че приперси, черт старый?

— Ась? — вовремя выключил остатки слуха дед. — И табе здравствуй, Анастасия Ниловна. Ох и пахнет у вас укусно, бабоньки. Чай из нашей с Серегой королевишны така лепота получилася?

— Ой-ой, примазалси, рыба-а-ак, об стенку бряк, — замахнулась на него висевшим на плече полотенцем суровая воительница.

— Иван Алексеевич, мы всегда рады Вас видеть, — вклинился в диалог представителей старшего поколения звонкий голос Лилии Андреевны, от нежного звука которого у Сергея Михайловича по шкуре побежали стройные ряды чистейших, напаренных, намытых мурашек. И в этот момент на улице жахнул гром и включился летний ливень — шумный, веселый, обильный, тарахтящий по крыше, как по натянутой коже барабана.

Наконец галдящее общество уселось за уже привычный накрытый к ужину стол. Антохе первому налили ухи — золотистой, наваристой, но прозрачной, с кусочками белоснежного мяса рыбы и яркими лепестками какой-то огородной зелени, и пацан моментально застучал ложкой под ласковым взглядом матери, как будто обнимавшем мальчишку, в то время как за ней самой ревниво следили глаза другого "мальчика".

— Уху-то будешь? — поджав губы, вопросила Ниловна чинно сложившего руки на худых коленках Лексеича.

— Не, не хочу, — подумав секунду, ответил дед.

— А жаренку грибную? — прищурилась повариха.

— Жаренку? Грибную? Опять? Не, не буду, — закапризничал гость.

— Простоквашу налить? Аль молока? — уже явно начиная сердиться, повысила голос старшая Апраксина.

— Простоквашу я седни ел, — беспечно ответил дергающий тигрицу за усы старик.

— Ат же ж. Пи… — спохватившись и оборвав себя на полуслове, бабка все же не выдержала и рявкнула: — Звезду табе на листу. Ишь, переборчивый вона какой стал.

— Точно, — встрепенулся повеселевший дед. — Вот это вот на листу хочу. И рыбки кусочек к ней.

— Ах ты ж охальник старый. Да как такое сказать язык поворачивается при детЯх-то, — совсем уж закипела седовласая фурия.

— Дык, я ж что предложено, то и выбрал. Расскрипелась, форточка несмазанная, — не дрогнув под напором женского гнева, с ехидной ухмылкой ответил дед, глядя вовсе в другую сторону. — И квасу нам свово налей. Ядреного.

— Я те ща как налью…

— Мама, ну будет Вам. Как молодые вечно цапаетесь. Иван Алексеевич, сейчас я Вам и рыбку положу, и квасу налью, — вылила бочку ворвани в бушующее море домашняя миротворица.

* * *

После короткого летнего ливня на улице пахло какими-то травами, влажной землей, чуть-чуть почему-то грибами.

— Посидим немного? — предложила Лилия немного застенчиво, усаживаясь на деревянное крылечко, и Сергей торопливо плюхнулся рядом и с энтузиазмом заерзал, стремясь придвинуться поближе — как бы невзначай. Вот вроде и смешно, оба же взрослые люди, можно и говорить открытым текстом, а лучше вообще действовать без слов.

Сергей не был бабником по определению, но некоторый опыт в женской психологии у него имелся. Есть в любых контактах с противоположным полом момент "Х", когда нужно забить на все разговоры и хитрые намеки и сделать решительный бросок и… ну или быть посланным, или торжествовать победу. Но вот же парадокс: сидя рядом с Лилией, взрослый, казалось бы, мужчина млел и терял всякую решимость. Не было прежде в его жизни поэтической фазы в отношениях, даже в юности вот этой вот "краснеть удушливой волной, едва соприкоснувшись рукавами" стадии никогда прежде не было. А сейчас ему казалось, что сердце проломит грудную клетку, как только их плечи прижались друг к другу. Он до боли в глазных мышцах косился на профиль сидящей рядом женщины, любуясь светлой ровной кожей, воспроизводя лишь по памяти расположение невидимых сейчас золотистых веснушек, вместо того чтобы просто повернуть голову, поцеловать ее и узнать на вкус. Стискивал руки в кулаки, ощущая, насколько взмокли его ладони, а ведь мог бы обнять Лилию и выяснить наконец, настолько ли мягки и восхитительны ее изгибы наощупь, какими кажутся его возбужденному взгляду. Приказывал себе коснуться, но продолжал сидеть неподвижно, чувствуя тепло и странное, прежде не знакомое удовлетворение даже от того крошечного контакта, что был в этот момент между ними. Так, словно "больше" вовсе не будет значить "лучше". Да что с ним, в самом деле, такое?

"Серж, время, — постучал по воображаемому циферблату дебил. — Хорош ждать у моря погоды. Действуй давай"

Пещерный человек, утомленный сегодняшними телесными переживаниями, только сонно погладил сытое пузо и обреченно махнул на Сергея рукой, записывая в законченные неудачники.

— Ты сегодня прямо герой дня, — улыбнулась Лилия. — Антошка, наверное, всем и каждому в деревне рассказал о твоем подвиге.

— Да какой там подвиг, — смутился мужчина. — Если бы не Лексеич с его четким, чутким и весьма громким руководством — не видать мне этой рыбины ни за что.

"Какой, к черту, Лексеич. Ты целовать ее собираешься? — вышел из себя дебил. — Цигель-цигель. Ночь не бесконечна, дружок"

"Без тебя разберусь" — огрызнулся Сергей.

— Что, прости? — повернулась к нему Лилия, и его взгляд притянулся к ее губам.

— Говорю, странные у них с баб Надей взаимоотношения, — сглотнув, пробормотал Сергей. — Вроде и ругаются все время, но такое чувство, что делают это… ну, не знаю, гармонично, что ли. Глупость, конечно, но между ними прям искрит.

"Зато у тебя уже не то что не искрит, а даже не тлеет, похоже" — фыркнул дебил.

— У этих двоих своя долгая история имеется, длиною в целую жизнь, — тепло улыбнулась Лилия. — Если хочешь, могу рассказать.

— Хочу, конечно, — закивал мужчина.

"Все, я самоустраняюсь, — закатил глаза дебил. — Вернусь, когда у тебя мозги на место встанут".

— Началось все очень давно. Жили они по соседству, с детства дружили. А как повзрослели — само собой вышло, что парой будущей стали. Иван Алексеевич парень был видный, умный, Анастасия Ниловна — тоже красавица и гордость родителей, в общем, в деревнях про таких говорят — сам бог велел. Перед тем как в армию ему идти, и сами молодые, и родители обо всем уже сговорились. Только бы вернулся, тут же и свадьбу им сыграли бы.

— Хм, в двадцать лет уже жениться? — озадаченно хмыкнул Сергей. Он и в свои тридцать пять не ощущал себя готовым к подобному судьбоносному решению. Что можно в этом понимать в двадцать?

— Ну, раньше в принципе было принято в более юном возрасте браки заключать, а уж тем более в деревнях. Тут и по сей день половина девчонок сразу после одиннадцатого класса замуж выскакивают, а то и детей уже рожают.

Сергей прикинул в голове возраст собственных родителей и дедов-бабок. Его самого произвели на свет, когда отцу с матерью было по двадцать одному году, и поженились они за год до этого… так что да, Лилия права. Прежде с семьей затягивать было не принято.

— Могу предположить, что дальше в идеальной картине мира пошло что-то не так? — чуть поморщился мужчина, припомнив, как все закончилось у его близких. Больше двадцати лет брака, а теперь они совсем чужие люди. "Мы вообще оставались так долго вместе только ради тебя". Ага, почувствуй себя, что называется, ответственным за то, что взрослые слишком долго не могли набраться решимости признаться самим себе в том, что вместе несчастливы, и трусили разрушить привычный круговорот вещей, оправдываясь благом для ребенка.

— Не так, — грустно кивнула Лилия. — Иван вернулся, да только не один, а с женой. Городской красавицей, чье появление стало для всех шоком. Ни разу он о ней не писал, даже родителям, так что можешь представить, каково было Ниловне. Она все эти два года ждала, приданое с родителями собирали, для всей Апольни была невестой, да что там, считай, почти замужней в глазах, а тут такое.

— Да уж… налажал Лексеич, налажал, — покачал головой Сергей, морщась от того, что у самого что-то тихонько, но настойчиво стало скрестись внутри.

— Сама Анастасия Ниловна мне не рассказывала, но я от местных, ее ровесниц, слыхала, что очень сильно она тогда переживала. Деревня есть деревня. Люди-то в основном добрые, да такта не особо хватает. Каждый норовил пожалеть брошенку, а были такие, кто и насмехался. Тогда она на пару лет и перебралась на хутор, к бабке своей, стала там ее искусство травницы перенимать. Потихоньку сердце свое и подлечила, а там и парня хорошего встретила, отца Аркаши. Поженились по-тихому, жили дружно. К сожалению, недолго. Когда Аркаше семь было, его отца на лесопилке бревнами задавило.

Сергей вспомнил первое впечатление от строгого, почти пугающего взгляда баб Нади. Еще бы — станешь такой, когда жизнь поблажек не дает.

— А что же с Лексеичем? У него как сложилось?

— Да тоже неважно. С женой они плохо жили. Он трудяга, ударник производства, уважаемый механизатор, сельский все же житель до мозга костей. А она городская, ей вся эта деревня с ее бытом поперек горла была. Ругались постоянно. Уезжала она в город к маме чуть ли не каждый месяц. Он за ней, возвращал, упрашивал. Разводиться же стыдно. Постепенно попивать стал от стресса постоянного. Из-за этого несчастье-то и случилось. Попал он под собственный комбайн. Подробностей не знаю, но Анастасия Ниловна говорила — чудом спасли. Пока в райцентр к хирургам довезли, чуть кровью не истек. Врачи собрали ему ногу как смогли, но сразу предупредили, что отныне он на всю жизнь инвалид. Жена его всего раз-то в больницу и приехала. А как домой от него вернулась, так вещи собрала и к вечеру уже в город насовсем отчалила.

Да уж, случайности, в том числе и несчастные, не редкость. А может, это карма, сука, как говорится. Кто бы знал. Сергей в судьбу, которая только и ждет момента, чтобы врезать тебе по затылку обидами, нанесенными кому-то другому, конечно, не верил. Все не без греха, если разобраться, но нормальным человеком нужно быть не потому что боишься воздаяния.

— А ребенок? Лексеич вроде сына упоминал? — спросил он, отмахиваясь от постепенно усиливающего царапанья где-то в районе сердца, которое уже нельзя было игнорировать. Чувство вины — вот что это такое.

— Да, сын у него есть. Она же уже беременная в Апольню с ним приехала, — продолжила Лилия, неожиданно нахмурившись. — Мишу сначала его жена с собой в город забрала, но уже спустя полгода вернула.

— Что значит вернула?

— А то и значит. Как щенка надоевшего или вещь, что не подошла, — женщина стиснула кулаки. — Посадила с чемоданом десятилетнего мальчишку на автобус и отправила к отцу. Мешал он ей в новой жизни. А Лексеич к тому времени, между прочим, после выписки из больницы в запой жуткий ушел. Куда ему, самому на тот момент не ходячему, было еще и за ребенком уследить?

— Но как же они… пережили все это?

— Да и не пережили бы, наверное, если бы Анастасия Ниловна не вмешалась. Она взялась Лексеича выхаживать и о пареньке наравне со своим Аркашей заботилась.

— Выходит, простила ему старые обиды? — удивился Сергей.

— Не-е-ет, — покачала головой Лилия. — Не совсем. Может, если бы Иван Алексеич сам бы от души хоть раз покаялся, извинился за то, что пережить ее заставил… Но нет. Оба упрямей некуда, и с годами только хуже. Вот и живут так… он не просит, потому что гордый, она не прощает, потому что и того хлеще. Дня не проходит, чтобы как-то не пересеклись и тут же не поцапались. Сколько лет уж так.

И как будто в подтверждении этих слов из избы раздался грохот, Тошкин визг и искренне виноватое "Атибиегозаногу" Ивана Алексеевича.

— Да шо ж энто такое, а? — ярилась Ниловна. — Одне убытки от тебя в моей жизни-то. Это ж чем я так тебя, Божечки мои, прогневала, а? — вопила старшая Апраксина под глухое бормотание деда. — Да убери ты эту свою клюку чертову. Ох, прости Господи, не к ночи будь помянут. Ты ж мене последнюю посуду ухайдакаешь. Тоха, подь сюды, гляну, не раскровянил тебя?

Только услышав намек на то, что ее малыш мог пострадать, Лилия метнулась обратно в дом, скомканно попрощавшись с соседом и оставив глухое, неясное чувство тоски и смутной, еще не оформившейся, но уже витающей на подсознании вины за планы, которым, вполне возможно, еще и не суждено сбыться.

ГЛАВА 18

рынокпосетительная, в которой главный герой знакомится с особенностями породного куроводства и обзаводится соучастницей мсти великой

Вернувшись к себе, Сергей заглянул в свой позабытый с самого утра телефон и обнаружил, что Юля все-таки сподобилась ему позвонить. Причем трижды. Наверное, есть у женщин какая-то чуйка, и они всегда знают, когда нужно вовремя напомнить мужику о своем существовании и месте в жизни последних. Вопрос, какое же именно место принадлежит Юле, начал исподволь формироваться и всплывать на поверхность сознания мужчины. Кто они друг другу? Понятно, что он ее парень, она его девушка вроде как по умолчанию. Парень, блин. В его возрасте у людей вон дети уже чуть ли не женихаться начинали, а у самого Сергея даже нет еще четких намерений относительно женщины, с которой уже почти два года вместе. Вместе. Секс, веселье, выходы в свет — это у них, конечно, вместе. А что еще-то? Сергей даже с пристрастием покопался в себе в поисках признаков того что он хоть немного скучал по Юле с момента отъезда из города. Не-а. Должно ли быть ему за это стыдно? Черт его знает. Ведь он не мог припомнить чтобы и раньше с тоской пялился на часы, ожидая момента увидится с ней.

— Ой, хорош, — раздраженный сам на себя за странное направление мыслей Сергей перевернулся на живот и накрыл голову подушкой.

Рано утром должны приехать из "Домостроя" или как там его, а значит, затыкать уши было не вариант. Иначе он ни будильника не услышит, ни самих рабочих. Сергей какое-то время настороженно прислушивался сквозь дрему, так и ожидая, что петух вот-вот начнет свою акустическую атаку. Но так и уснул, не дождавшись подвоха. А глаза открыл уже утром, разбуженный повторяющимся звуком автомобильного клаксона. Поморгав, Сергей стал торопливо одеваться, отстраненно размышляя: петуха дождь утихомирил, сам он настолько устал накануне, что просто его не слышал, или подлое пернатое отродье просто свалил в неизвестном направлении, ради того, чтобы очередная идея мужчины оказалась провальной.

Сергей впустил во двор "Газель" с логотипом фирмы и провел ребят в синих комбинезонах на любимое место петуха под старой яблоней. Сам виновник суеты там и нашелся, как всегда пристально и коварно зыркая из густой травы. Значит, никуда не делся, мелкий вопящий мерзавец.

— Здесь ставьте, — указал Сергей рабочим на лужайку под деревом, наводя на явно заинтересовавшегося происходящим упрямого вторженца объектив камеры телефона. — Я буду часа через два.

Говорил он это, конечно, рабочим, но интонацию и всю сопровождающую это экспрессию адресовал петуху и, уходя, даже не заметил, какими озадаченными и немного настороженными взглядами проводили его служащие из фирмы по установке объектов сельхозназначения.

Навигатор исправно довел его до рынка в райцентре, и Сергей в недоумении почесал затылок, увидев количество входящего и выходящего в высокие синие ворота народу. Оно вполне могло посоперничать с толпой в торговых центрах в моменты массовых распродаж. Но опять же, была суббота, лучший торговый день, по авторитетному утверждению баб Нади, когда на рынке можно купить что угодно, при условии, что приедешь пораньше.

Первыми на пути попались продуктовые ряды. Сергей уже давно привык видеть овощи и фрукты в супермаркетах, все такие чистенькие, гладко-блестящие, словно пластиковые идеальные игрушки, ничем только не пахнущие. А здесь каждый, даже корявенький огурчик и мелкий неказистый помидорчик атаковал его обоняние так, что перед глазами невольно вставала здоровенная эмалированная миска салата. Такого, чтобы все порезано крупными смачными кусками, с настоящим "пахучим" маслом, и много зелени и лука, и чтоб все это пустило сок, в который можно (и нужно) совсем не эстетично макать толстый ломоть хлеба…

В общем, Сергей и сам не заметил, как нагрузился пакетами со всевозможными, не изуродованными гербицидами земными дарами, пока добрался до ряда, где на прилавках лежали тушки домашней птицы.

— Красавицы, а где можно купить примерно таких же, но с головой и перьями, и чтобы еще бегали, — бодро спросил Сергей у торговавших женщин, глядя на таких совсем не похожих на перекачанных стероидами бледнокожих привычных цыплят.

— Если Вам живьем, то это дальше, — охотно стали указывать ему направление польщенные женщины. — Вон за тряпичными рядами, в самом конце рынка.

Живностью, как выяснилось, торговать тут было принято прямо с машин, загнанных на территорию рынка через задние ворота. Клетки с кроликами всех мастей, утками, гусями, курами и даже поросятами были тут повсюду. От такого изобилия и пестроты Сергей изрядно растерялся. Найдя в телефоне фото своего петуха-кровопийцы мужчина подошел к ближайшему торговцу живым товаром.

— Добрый день, уважаемый. Удачной торговли Вам, и не подскажете ли мне, где я могу найти что-то вроде вот этого?

— Та на шо тебе воно тако мелко да гомнисто сдалось? — с чувством спросил мужик и ткнул узловатым пальцем на клетку у своих ног. — Вот моих бери. Это же птица как птица: и яйца тебе, и мясо, а это баловство одно.

С характеристикой несносного подселенца Сергей был полностью согласен, но выбора у него не было.

— Это тебе к "декоратору" нашему, — махнув на него рукой как на пропащего человека, постановил наконец собеседник, поняв, что заманить прелестями своих куриц Сергея у него не выйдет. — Вона там он со своей потрохней бесполезной.

"Декоратором" оказался невысокий мужчина средних лет с окладистой бородой и каким-то странно мечтательным взглядом, а "бесполезной потрохней" — множество небольших, аккуратных клеток со всевозможными певчими яркими птичками, голубями с причудливыми штанами или воротниками и той самой искомой родней карликового тирана. Без лишних предисловий Сергей предъявил ему фото главного фигуранта и потребовал:

— Нужна для него курица. Можно две. Но так, чтобы ему наверняка от них башню снесло.

— Господи, это же баварский красный обеш, — неожиданно пришел в неописуемый восторг "декоратор". — Какой великолепный экземпляр. Просто выставочная категория. (прим. Абсолютно вымышленная Авторами порода)

— Я чрезвычайно рад за него, но могли бы мы вернуться к главному? — напомнил Сергей мужчине и почти насильно выдрал из его цепких пальцев свой телефон.

— К сожалению, мне нечего вам предложить, — с искренним разочарованием вздохнул торговец.

— Что значит нечего? — удивился Сергей, обозревая целую батарею клеток с пеструшками. — Это же курицы?

— Курицы. Но они совсем не обеши.

— А какая, блин, разница? — уже начал раздражаться Сергей. — Ему что, по-вашему, принципиально? Он уже два года без ба… без курицы. Я на его месте уже и на садовые фигурки керамические повелся бы.

— Такую породу портить, — возмутился поклонник декоративного птицеводства. — Давайте я Вам лучше телефон дам моего хорошего знакомого, у него есть обеши. И недалеко совсем, всего пятьсот километров в одну сторону.

Сергей уставился на мужика, полагая, что тот откровенно над ним издевается. Но нет — "декоратор" смотрел на него совершенно незамутненным взглядом человека, искренне верящего, что ради какой-то гребаной птички тыща км — не крюк. Стало понятно, что взывать к разуму тут бесполезно.

— Знаете, что? А упакуйте мне вот эту, — ткнул Сергей в пернатое создание чистого золотистого цвета больше похожее на меховой мячик, нежели на курицу, и увенчанное пушистым хохлом, очевидно, только для того, чтобы можно было определить, где у этого верх.

— Это — курчавый андалузский падуан, — агрессивно прищурился продавец.

— Оно женского пола? — ответил таким же взглядом Сергей.

— Да.

— Продается?

С полминуты мужчина смотрел на него так, что Сергею казалось, что он не только ему ничего не продаст, но и предложит сжечь на костре как еретика.

— Пять тысяч, — наконец процедил орнитолог-фанатик, так, словно насиловал сам себя в жесточайшей форме.

Ни хрена себе птички.

— Беру. Заверните, — из чистого упрямства ответил Сергей и через несколько минут оказался обладателем небольшой картонной коробки с дырками.

— Ну что, поехали домой, госпожа соучастница? — сказал он, не обращая внимания на призывающий на его голову все кары небесные прощальный взгляд "декоратора".

Каких только фанатиков, прости господи, на свете не бывает. Есть вот еще и такие. Устроив коробку с курицей на переднем сиденье, а пакеты с продуктами закинув на заднее, Сергей уже почти готов был уехать, как вдруг его взгляд зацепился за невзрачную вывеску небольшого магазинчика напротив. "Все для охоты и рыбалки". Тут же вспомнились Тошкины бамбучки образца прошлого века, да и остальные снасти явно видели свои лучшие времена задолго до рождения самого пацана. В торговый павильончик Сергей заходил с намерением купить одну современную удочку, чтобы порадовать мальчишку. Но когда осмотрелся, понял — попал. Наверное, ассортимент подобных магазинов способен ввести нормального мужика в шопоголический транс, так же как женщин бутики с дорогими шмотками и обувью. И не важно, что прежде он вполне себе спокойно жил без этих радостей торжества первобытного самца-добытчика. Неважно, что, скорее всего, у него-то и времени особенно не будет по рыбалкам кататься. Чертов магазин с ровными рядами удилищ разных форм и длины, хитрыми катушками с цветной леской, прилавками, забитыми блеснами, закидушками и еще кучей всякого барахла, названия которому Сергей не знал, оказался словно кроличья нора, откуда он вынырнул буквально увешанный покупками. Укладывая приобретения в багажник, и сам не мог понять, чего лыбится как идиот, предвкушая реакцию Тохи. А еще понял, что "Остапа понесло", и этим он не ограничится.

Быстро наведя справки, Сергей нашел прилавки с авто-товарами и разжился новым импортным аккумулятором. Наверняка Лилия начнет отказываться от подарка, но он, собственно, и особо ставить в известность ее не собирался. Поставит втихаря вместо той дохлятины, на которой она сейчас ездит, и дело с концом. И если уж возвращаться не с пустыми руками, то никак нельзя было забыть про Ниловну и Лексеича. Немного почесав в затылке и побродив по рядам, Сергей выбрал для шумного старика новую кепку, а для суровой баб Нади платок столь нежно любимой ею яркой, цветастой расцветки.

— Ну вот, теперь можно и домой, — сообщил он подглядывающей в дырку в картонке питомице, запуская двигатель. Включив радио, Сергей подпевал и выстукивал ритм по рулю всю обратную дорогу. Более приятного и умиротворяющего шопинга он в своей жизни и припомнить не мог.

ГЛАВА 19

злорадетельная, в которой главный герой вершит честный суд, а мужская солидарность хоть и с некоторым опозданием, но все же побеждает торжество справедливости

Сергей с курицей в ее временном картонном вместилище под мышкой прогулялся вокруг милого теремка, размером с коробку от большого холодильника, подергал сетку примыкающего к нему вольера и остался доволен. Похоже, с заказом он не прогадал. Настоящий куриный неприступный Алькатрас или типа того. Нигде не было ни малейшей лазейки, даже верх высокого выгула надежно укрыли листом подобранного в тон к дереву домика поликарбоната. Стильненько так, в общий деревенский антураж очень вписывается, прям сам бы жил. Рассчитавшись с рабочими и отказавшись от чрезвычайно заманчивого предложения возвести еще и теплицу по сходной цене, мужчина приступил к главному сегодняшнему действу. Притащил из дома стул, прихватив пакет семечек и сигареты, организовал себе наблюдательный пункт неподалеку от куриного теремка, выяснил месторасположение петуха и только после этого осторожно выпустил свое живое приобретение в вольер.

— Надо тебе имя дать. Что-нибудь связанное с несчастной любовью, ага, — бубнил он себе под нос, наблюдая, как золотистая пушистая красавица отряхивается и прихорашивается, старательно поправляя чуть примятые в коробке перышки, приобретая прежнюю форму почти идеального шарика с чубчиком.

— Нареку тебя Изольдой, — не отыскав в глубинах памяти ничего более подходящего, сообщил Сергей любопытно поглядывающей на него птице, и та издала тихое "кудах", как бы полностью с ним соглашаясь. — Ну вот и ладненько.

С удобством устроившись, приготовился к долгожданному зрелищу, злорадно предвкушая достаточную степень его трагизма, чтобы пролить бальзам на истерзанную петушиными издевательствами душу.

Поначалу петух упорно продолжал сидеть в своих травянистых кущарях, и Сергей уже подумал, что мерзавца придется снова выманивать чем-то съедобным и даже слегка расстроился. А вдруг он опять прогадал, и инстинкт размножения в этой горластой заразе затух за время вынужденного целибата, и жрать и орать он теперь любит больше, чем трудиться на поприще улучшения куриной демографии? А что, он знал таких представителей собственного пола, и даже совсем еще не старых, которые любому флирту или возне в постели предпочитали набить пузо и чесать языком до хрипоты. Он уже едва не отправился на поиски еще одной, возможно, завалявшейся банки с кукурузой, проверенной путем недавнего эксперимента на людях в том числе, как надежная приманка, но вдруг Изольда, все еще наводящая красоту неземную, звонко и пискляво чихнула, как-то совсем по-девичьи. Петух взвился над травой так, будто ему выстрелили в зад, и словно ополоумевший ломанулся к вольеру. На полной скорости он врезался в сетку, будто и не видел ее вовсе, и от силы удара опрокинулся лапами кверху, да так и замер. Сергей даже рот раскрыл, забыв начать злорадствовать. Неужто пернатого беса удар хватил от внезапно нахлынувших чувств и степени постигшего разочарования? Да быть такого не может.

И точно — спустя полминуты петуха снова подбросило в воздух, и он с прежней прытью еще раз попытался пробить своим тщедушным тельцем разделяющую его и вожделенное золотистое великолепие преграду. И еще раз, и еще. Сергей откинулся на стуле, коварно усмехаясь, прикурил, запечатлевая на телефон моменты провала злейшего вражины.

— Ну-ну, набивка для подушек, как оно? — спросил мужчина обезумевшего от любовной горячки петуха и тут же поправил себя: — Изольда, солнышко мое, к тебе эти нелестные эпитеты никак не относятся.

Его пернатая сообщница же поначалу смотрела на ломящегося к ней ослепленного страстью безумца вроде как с опаской и даже явно подумывала искать убежище в милом теремке, но потом до ее куриных мозгов дошло, что тот никоим образом до нее не может добраться, и птице-дева отвернулась, принявшись рассматривать свое новое пристанище и игнорируя творящуюся снаружи суету. Чем, само собой, не могла не порадовать Сергея и явно доводила до белого каления воздыхателя-неудачника.

До самого Питбуля полная тщетность его усилий доходила гораздо дольше, чем до Изольды, подтверждая общеизвестный факт, что в момент оттока крови от мозга в результате возбуждения уровень умственных способностей особей мужского пола падает в разы. В народе это называлось просто и емко: "член стоит — башка не варит".

Но все же через некоторое время петух сообразил, что прямого пути к желаемому не существует, и начал носиться кругами, время от времени останавливаясь и заходясь в еще более громкой и витиеватой песне, чем прежде. Как ни странно, Сергея вопли ополоумевшей адовой птицы сейчас не раздражали. Как раз наоборот — они лились чудной музыкой в его уши, подпитывая чувство торжества. Ну и что, что мелочного? От этого его вкус не горчил нисколько. Сергей успел покурить и перейти к ленивому лузганью семечек, прежде чем петух решил сметить тактику. Часто хлопая крыльями, он будто ниндзя стал карабкаться по сетке, надеясь, видимо, на то, что где-то вверху она должна закончиться.

— Давай-давай, — ухмыльнулся мужчина, оживившись от нового поворота птичьей креативности.

Достигнув выступа прозрачной крыши загона, охваченный похотью безумец сверзился вниз. Попробовал еще раз, с другой стороны, потом с третьей. Но сдаваться он явно не планировал. Отбежав подальше, петух взлетел на крышу теремка, с громким скрежетом и перестуком когтей носился сначала там, выискивая хоть малюсенькую щель, потом съехал и зацокал по поликарбонату, продолжая то и дело становиться в позу и орать дурным голосом. Изольда абсолютно флегматично бродила по вольерчику, изредка косясь то одним, то другим блестящим глазом на безрезультатную суету наверху, и Сергею даже показалось, что слегка вздыхала, подчеркивая тем самым степень собственного разочарования претендентом-неумехой.

— Ну и как оно — ощущать себя лохом и неудачником? — поинтересовался со своего места Сергей у петуха, за что тут же заработал пристальный взгляд пернатого убийцы спокойствия. Пару секунд петух смотрел на него без всякого выражения, а потом мужчина мог поклясться, что глаза твари злобно сузились, обещая какое-нибудь жестокое возмездие. Причем вышло это у проклятого крикуна так проникновенно, что на долю секунды у Сергея внутри что-то трепыхнулось. Вот же зараза.

— Ага, весь прям дрожу, — огрызнулся реально действующий мститель на предполагаемого и прикурил новую сигарету, вытащив ее из пачки почти совсем не дрогнувшей рукой.

Следующим поворотом в петушиной стратегии стал переход к… ну, очевидно, флирту с выманиваем. По-другому происходящее Сергею не приходило на ум назвать. Слетев с крыши, предел мечтаний орнитолога-фанатика начал прохаживаться туда-сюда вдоль сетки на прямых негнущихся ногах, вытянув тело в свечку и при этом опустив вниз крылья так, что кончики перьев с шуршанием мели землю, сделав петуха похожим на марширующего по плацу солдата. Причем солдата, без остановки орущего какую-то бравурную песню, учитывая, что теперь Питбуль не затыкался и на полминуты. Внезапно Изольда действительно заинтересовалась этим танцем проглотившего оглоблю придурка и сама приблизилась к сетке.

— Эй, солнышко, не ведись на его солдафонские ужимки, — заерзал Сергей на стуле, обеспокоившись внезапной сменой настроения Изольды. Полнейший игнор в ее исполнении нравился ему гораздо больше. — Я знаю таких, как этот проныра, Изольда. Он только и думает, как использовать тебя в собственных низменных целях. А как получит свое — станет обращаться с тобой, как… с тупой курицей.

Но, кажется, отеческие предостережения Сергея совершенно не были услышаны его пушистым приобретением. Изольда не отрываясь следила за вышагиваниями стойкого оловянного солдатика, кажется, впечатляясь все больше. Женщины. Вечно они ведутся на внешнюю брутальность и военную выправку. А взглянуть на то, что за этим парадным фасадом скрывается просто расфуфыренный петух, мозгов не хватает.

— Детка, я в тебе разочарован, — заявил Сергей, заметив, что его еще недавно неприступная Изольда не только уже следит не отрываясь за Питбулем, но и едва заметно кокетливо опускает голову, в ответ на деревянные поклоны.

Одна радость — кажется, тезка западного рэпера стал выдыхаться, его голос звучал все более хрипло и глухо, так что надежда на то, что он осипнет и сдуется раньше, чем окончательно завоюет сердце золотистой красавицы, оставалась. В ожидании этого Сергей закинул ногу за ногу и решил углубиться в изучение особенностей жизни кур при помощи Гугла. Его привыкшая к точным цифрам и графикам натура требовала как-нибудь высчитать ущерб, нанесенный душевной организации противника и хоть как-то сравнить его со своими моральными убытками и понесенными финансовыми затратами.

Оказалось, что среднестатистический петух топчет кур от пятнадцати до двадцати двух раз за сутки.

— Ни фига ж себе, дал же вам Бог здоровья столько, — присвистнул Сергей, сравнивая со своим "рекордом" в семь раз за сутки во времена еще студенческой юности. — Это выходит… около шести тыщ раз за год?

Прикинув, что у него самого последние несколько лет секс случался где-то раз в три дня, то бишь что-то в районе ста двадцати раз за тот же год, мужчина сначала посмотрел на выплясывающего петуха с в разы усилившейся неприязнью. Потом он внезапно вспомнил о двухлетнем воздержании пернатого исчадья и подленько хихикнул, но тут же устыдился, застигнутый чисто мужским сочувствием, когда досчитал до конца. Это что же выходит, что эти самые два года сухостоя у Питбуля равнялись чуть ли не ста годам у человека.

— Охренеть можно, — пробормотал Сергей, разом аж вспотев. — Столько не живут, сколько ты не трахался.

Понятное дело, тут не то что доставать и отравлять жизнь окружающим начнешь, а реально воспылаешь непреходящей жаждой убивать. Задрожавшая рука снова потянулась за сигаретой, а все менее интенсивные брачные танцы и вопли Питбуля звучали пробирающим до самых ценных в мужском организме мест укором. Да лучше бы он и правда рогатку купил и гонялся за этим гадом пернатым с утра до ночи, чем вот так… по самому больному. Стыдобища прям, ничего не скажешь.

Почесав последний раз в затылке, Сергей махнул рукой.

— А гори оно. Не по-людски это как-то, — и решительно подошел к вольеру. — Ты это, Питбуль… обидишь мне Изольду — бошку точно оторву. Джентльменом будь.

— Эй, Михалыч, ты это зря, — донесся строгий голос Ниловны со стороны забора, но было уже поздно. Сергей распахнул сетчатую дверцу, и вроде почти обессиленный бесплодными ухаживаниями петух пулей пронесся мимо него внутрь.

ГЛАВА 20

курогонятельная, в которой главный герой принимает участие в интенсивной интервальной тренировке и выступает защитником девичьей чести

Вопрос "в смысле зря?" так и остался невысказанным. Сергей успел лишь краем глаза зацепить стоящую со своей стороны забора и неодобрительно качающую головой Ниловну, которую, видно, привлекла необычайная активность Питбуля, как раздался истошный вопль Изольды.

— Закрывай их, а не то хужей будет, — скомандовала баб Надя, но не ожидавший такого поворота мужчина зазевался, и золотисто-красно-черный перьевой шар буквально выкатился из вольера, продолжая издавать жуткие звуки. — Хватай его, заразу, Михалыч.

Сергей кинулся к пылящему клубку, но было поздно. Изольда сумела самостоятельно вырваться из алчных объятий оголодавшего по ласке самца и, заорав на одной пробирающей до костей и самых глубин совести ноте, бросилась бежать сломя голову по двору, громко хлопая при этом крыльями, но не взлетая. Питбуль — естественно, — ловко увернувшись от загребущих рук начинающего птицелова, рванул за ней, и они стремительно скрылись за углом сруба. Все окрестные дворняги среагировали на дикие крики и присоединились к спонтанному концерту.

— Эх, напрасно ты его недомариновал, Михалыч, — с досадой хлопнула по забору Ниловна. — Надо было, чтоб совсем он умаялси, а тада уже и пущать.

— Да мне его вроде как жалко стало, — стал оправдываться Сергей. — Он же один вон сколько.

— Так надо было ему тады не одну курицу-то покупать, темный ты человек, а сразу пяток.

— Не порвало бы его от счастья-то? — недовольно буркнул мужчина.

— Так в том и соль, — глянула на него как на полнейшего тормоза баб Надя. — Он бы тогда не знал, на каку первую кидаться, как любой мужик, и на радостях так убегался, что неделю его не слыхать-то было бы. И куры целы, и петух при деле.

— В смысле — целы? — насторожился Сергей. — Что он может Изольде сделать? Они же птицы, природа и все такое, сами разобраться должны.

В этот момент Изольда, продолжая орать (и откуда только такая вокальная выносливость в крохе?), выскочила из-за дома и пронеслась в сторону колючих кустов в огороде, по-прежнему неотступно преследуемая петухом. Сергей сделал попытку даже пнуть того на бегу, но, само собой, потерпел неудачу.

— От ты бисова душа, — приложила Питбуля старушка. — Сами, говоришь? Щаз он тебе ее насмерть ухайдокает.

— Быть такого не может, — уже не на шутку встревожился мужчина, ощущая себя теперь каким-то извергом, бросившим девственницу на растерзание похотливому дракону. Похоже, его дебильный порыв проявить мужскую солидарность оборачивался чем-то вроде избиения младенцев. Хотя чего же еще он ожидал от этого упыря в перьях?

Изольда выскочила из зарослей и снова понеслась за дом, увлекая за собой преследователя, и Сергею даже почудилась, что она кинула на него краткий взгляд, наполненный укором и обвинением в вероломстве.

— Что же делать-то? — пристыженно вопросил экономист у всезнающей старушки.

Исправлять катастрофическое положение вещей путем раздобывания дополнительного поголовья женских куриных особей явно было поздно, а Изольду стало жалко до глубины души, она ж ему вдруг как родная стала.

— Тоха, — крикнула сохраняющая ясность мышления в экстремальной ситуации баб Надя. — Неси подсак. Ловить будем. (прим. Автора — Подсак — рыболовная принадлежность, то же, что сак, большой сетчатый сачок на обруче с держаком)

— Так у меня же свой есть, — опомнился Сергей и ломанулся к машине, где сегодняшние сюрпризы-приобретения так и лежали забытые за более насущными делами.

Пока вытаскивал и прикручивал ручку к ободу, Сергей успел заметить, что у фасадной части его забора невесть откуда появилась группа зевак, среди которых особо выделялась гражданка Петрищева. Понятное дело, такое шоу, как ловля озверелого петуха городским лохом, когда они еще посмотрят. Вот как только прознали, что тут есть на что глянуть? Видно, в деревнях на подобные вещи у всех развит супер-нюх. Сергей досадливо скрипнул зубами, представив, как его будут склонять по всем углам в случае, если чертов Питбуль опять его обставит, что, надо заметить, происходило с завидным постоянством. Но тут баб Надя тоже засекла этих аборигенных папарацци и грудью встала на защиту репутации соседа.

— Че приперлись, балаболки? — грозно гаркнула она. — Неча дома делать? А ну тикайте отсудава огороды полоть.

Видно, Ниловна тоже обладала некоей мистической силой слова, так как зрителей как ветром сдуло.

Тоха перепрыгнул через забор со своим сто раз перелатаным подсаком и с восхищением уставился на новехонький инструмент в руках у Сергея. Мужчина не стал пока упоминать, что намерен его еще много чем удивить. Чего трепаться раньше времени?

— А вы чего стали-то? — прикрикнула на них баб Надя, когда Питбуль с Изольдой навернули очередной круг по двору. — Тоха, ты его оттудава давай гони, а ты, Михалыч, здеся встречай.

Совет был простым и дельным, но весьма трудноисполнимым. Золотистая прелестница оказалась просто гением непредсказуемых поворотов и мастером внезапно менять направление движения, а петух не реагировал никак на совместные попытки двух людей хоть как-то вынудить его двигаться по заданной линии и метался так же хаотично, руководствуясь в качестве ориентира только мелькающим впереди хвостом неуступчивой возлюбленной. Антошка и Сергей, уже потные, красные и злые, метались по двору, промахиваясь сачками в считанных сантиметрах от добычи, сталкиваясь друг с другом, царапаясь беспрестанно становящимися на пути колючими кустами, которые мужчина побожился вырубить все на хрен. Ниловна же играла роль строгого футбольного тренера и группы поддержки в одном лице, осыпая всех участников состязания на скорость и ловкость все более цветистыми выражениями по мере повышения накала борьбы.

— Михалыч, подсаком, давай.

— Вертайся взад. Сзаду шельмец…

— Тоха, справа… Да твою ж налево. Справа он. А ты влево пресси. Че я влево, это твою налево, а он справа.

— Да справа, грю. Куды на малинник гонишь?..

— Сверху, ну. Атибиего…

— Ой, Божечки, дурни-то какие…

Спустя почти сорок минут этой безумной и безрезультатной погони Изольда решила продемонстрировать всем, что именно женщины всегда являлись тайными и скрытыми авторами внезапных поворотов в истории и не только в ней. Остановившись так резко, будто наткнулась на невидимую преграду, она присела, позволив Питбулю по инерции промчаться мимо, а потом, быстро развернувшись, с оглушительным хлопаньем крыльев взвилась в воздух и, неуклюже пролетев несколько метров, плюхнулась прямо в руки Сергею. Ошарашенный мужчина прижал ее к груди, почти полностью умудрившись накрыть ладонью крошечное тельце с часто вздымающимися боками. Петух, сумев, наконец, замедлиться, сначала недоуменно пошарил мутным от похоти взглядом вокруг и только потом заметил местоположение Изольды, и его глаза стали раза в два больше от осознания всей глубины женского коварства. От ярости гребень и сережки его из просто красных стали темно-бордовыми. Питбуль затоптался на месте, часто-часто перебирая ногами, и опустил голову, одновременно пронзая Сергея и причину своего душевного потрясения убийственным взглядом.

— Дядь Сереж, ты лучше тикай, — испуганно пискнул подоспевший к месту противостояния Тоха. — Он сейчас, кажись, дуже злющий станет. В сто раз хуже тех пчел.

Но Сергей не собирался отступать перед этим мелким сексуальным террористом. Пора раз и навсегда показать, кто тут хозяин, альфа-самец, вождь племени, царь горы… ну и дальше в том же духе.

— Ты, — грозно ткнул экономист в сторону петуха сачком вместо указующего перста судьбы. — Я тебя предупреждал.

Петух выдал свое "куо-о-о", правда гораздо более гневно, чем обычно, но упрямо наклоненную голову поднял, склонив ее набок и перестав топтаться, будто ему сильно приспичило. "Не совсем баран, выходит" подумал Сергей и продолжил свою пламенную речь:

— По-хорошему договариваться надо. Со всеми причем. У меня тут зона свободная от насилия, чтоб ты знал, — потряс подсаком мужчина, и Питбуль, похоже, окончательно растеряв свой пыл, а может, и правда устыдившись, отступил на несколько шажков. — В общем, так. Или начинаешь вести себя нормально, или я тебя подвергну таким жестким, мать его, санкциям, что ты их не переживешь.

Развернувшись, Сергей решительно зашагал к дому, бросив напоследок:

— В суп пойдешь.

Изольда встрепенулась в его руках, но мужчина поспешил ее шепотом успокоить:

— Шучу я. Пусть перевоспитывается, дикарь неотесанный.

— Ну ты, дядь Сереж, ваще-е-е, — восхищенно протянул мальчишка, устремившись следом за ним вприпрыжку.

— Так, душа моя девица, — рек защитник сирых и убогих. — Жить пока будешь тут, — Сергей аккуратно сгрузил блондинистый комочек на широкий подоконник надежно закрытого окна, предварительно расправив на нем одной рукой старую пожелтевшую газетку.

— Но учти. Будешь орать и гадить — верну на улицу. Поняла?

"Точно дурень, с тупой курицей разговаривает", — горестно покачал головой умаявшийся дебил.

"Цыть. Женщин уважать надо. И защищать", — возмутился джентльмен Сергей.

Неандерталец присел на корточки и подпер могучими ладонями подбородок.

"Не извольте беспокоиться, о, мой Господин и Повелитель", — смиренно кудахнула нежная куро-дева и как ни в чем не бывало уселась прихорашиваться под свирепым взглядом несостоявшегося насильника, пытающегося дьявольскими глазищами расплавить стекло с обратной стороны дома…

ГЛАВА 21

тайнодобродеятельная, в которой главный герой принимает решение о досрочном расторжении ставшего невыгодным договора и освежает в памяти автомеханические навыки

— Сереженька, скажи мне, у нас все хорошо? — как же он ненавидел этот полный искусственного драматизма тон. Все — черт возьми, — все его женщины любили пользоваться этим инструментом при каждом удобном случае, и каждая считала себя в этом эксклюзивной. Вот интересно, почему они так друг с другом никогда не разговаривают? Тогда хоть знали бы, как это выглядит и слышится со стороны.

— Конечно, хорошо, солнышко, разве может быть по-другому? — заученно пробурчал Сергей в трубку, прекрасно зная, как все пойдет дальше.

"Сейчас начнется" — обреченно закатил глаза дебил.

Пещерный человек, мгновенно почуяв почти неминуемые грядущие разборки с противоположным полом, стремительно скрылся в пещере и даже завалил вход здоровенным камнем.

— Ты мне не позвонил ни разу, — голос Юли, находящейся в тысячах километров от него, дрогнул в преддверии слез, и у Сергея резко заныли все зубы разом. — И не перезвонил, даже когда я сама набирала тебя. Трижды.

— Я был немного занят, дорогая, — ответил он, откидываясь на диване и прикрывая глаза.

"Ты дебил? Или совсем молчи, или оправдывайся активнее и с чувством, а то хуже будет" — шикнул на Сергея оставшийся на "собачьей" вахте мозговой сожитель.

"Сам ты дебил. И не хочу я оправдываться вовсе" — огрызнулся еще не полностью остывший от недавней погони и установления главенства на вверенной законом территории мужчина.

— Настолько занят, чтобы даже ни разу не поинтересоваться, как у меня дела? Может, у меня какие-то проблемы.

"Ага, пина коладу недостаточно холодную подали" — съязвил дебил.

— Извини, дорогая, но я тут тоже не гуляю, между прочим, — Ну, почти так и есть. — Думаешь, устраиваться на новом месте в одиночку сплошное веселье?

— Зачем ты так со мной, Сереженька? — Все, понеслась. — Я разве развлекаться поехала? Ты хоть представляешь, какой это труд — поддерживать близкого человека, находящегося в таком стрессе? Конечно же нет. Этот засранец оставил маму почти без копейки. И это после того, как она на него целых три года убила. Ему наплевать на мамины страдания, и, глядя на нее, я начинаю задаваться вопросом, может, и тебе на меня плевать? Зачем мы встречаемся, если ты так относишься ко мне?

Сергей уже собрался было привычно отключить часть мозга, дабы дожить без потерь до конца этого монолога, ибо Юле, как и другим женщинам в таком состоянии, как подсказывал его опыт, собеседник не был нужен в принципе, как встрепенулся дебил.

"Кстати, да. Вопрос по существу. Мы зачем с ней встречаемся?"

"Ну-у-у… Юля красивая, — начал мысленно загибать пальцы Сергей. — Уверен, половина моих приятелей хотят ее поиметь, что, несомненно, льстит самолюбию. Потом… у нее редко болит голова в постели. И, между прочим, мозги она трахает поменьше, чем те, что были до нее, и еще… еще я не расстаюсь с женщинами по собственной инициативе"

Как-то так вышло, что все бывшие Сергея бросали сами. Не то чтобы он никак не был к этому причастен. Просто если женщина обвиняет тебя в игнорировании, эмоциональной замкнутости, трудоголизме и прочем, а ты ни черта и не думаешь с этим делать, то рано или поздно ее это достает. И именно по такому сценарию всегда развивались отношения Сергея с девушками. Подруги сами уходили от него, устав приспосабливаться и терпеть, а он не думал и пальцем шевельнуть, чтобы остановить хоть кого-то из них. Смысл? Он никогда его не видел. Сергей терпеть не мог тратить время и усилия понапрасну: бесцельное лежание на пляже, бездумный шоппинг, когда ты идешь тратить деньги, не имея конкретной цели и маршрута достижения определенного магазина, долгая болтовня по телефону ни о чем. Он не читал книги просто так, чтобы скоротать время — каждый из стоявших на полке учебников был тщательно изучен и пестрел множеством пометок на полях. Его бесила необходимость подстраиваться под кого бы то ни было, он был творцом своей собственной Вселенной, и только он устанавливал в ней правила: во сколько вставать, что читать, во что одеваться, какую музыку слушать и как зарабатывать на жизнь. Поэтому ни с одной дамой, допущенной до святая святых — его реальной жизни, он особо не церемонился: либо она принимала его таким, какой он есть, либо исчезала с его горизонта. Да, он никогда не гнал их, не грубил, не был пойман на изменах, но и бровью не повел бы, чтобы изменить в себе или в своей жизни хоть что-то ради сохранения отношений. Не оценила каким есть — дверь всегда открыта.

"А может, вот он и пришел момент, когда нужно самому порвать, не дожидаясь пока это сделают за тебя, Серж?"

Юля где-то на заднем плане меняла интонации, всхлипывала, продолжая свою прочувствованную речь, которая уже совсем превратилась в белый шум для мужчины, занятого внутренним диалогом гораздо более интересного свойства, чем прекрасно известные ему обвинения и упреки.

"Когда ты сам рвешь с женщиной — ты козел, моральный урод и ничтожество автоматом. Пересрал ей лучшие годы жизни и все такое, подло растоптал все чувства. И будет она тебя до скончания века ненавидеть"

"А тебя это и правда колышет?" — беспечно фыркнул воображаемый собеседник.

"Женщин обижать нельзя. А когда сами уходят, гордо хлопнув дверью, то им и не так обидно. Я позволяю им повысить типа самооценку за мой счет"

"Да ты благодетель прям. Сам хоть понимаешь, что это дурость полная?"

Да все он понимал, причем уже давненько. Вот только взять и рубануть — это ведь такой гемор. А надо бы.

— Слушай, Юль, — кривясь и сильно сжав переносицу, начал Сергей. — Я тут сказать тебе хотел…

— Нет смысла оправдываться, Сережа.

— Да я и не…

— Хватит. Я сейчас просто не в состоянии с тобой разговаривать.

— Юля, мы… — "расстаемся" повисло в воздухе, потому как девушка уже отключилась.

— Зараза, — рыкнул Сергей, набирая Юлин номер снова, но абонент уже был вне зоны.

"Домямлился" — упрекнул дебил.

"Ой, иди ты" — отмахнулся Сергей, падая на диван и накрывая внезапно начавшую трещать голову подушкой.

Потом позвонит. Не рвать же двухлетние отношения эсэмэской.

* * *

Процесс вручения подарков Сергею не терпелось начать именно с Лилии, но, как назло, уже стемнело, а ее Нива так еще и не появилась во дворе. Он сначала пялился в окно, потом уже начал вышагивать на улице вдоль забора, нетерпеливо поглядывая на улицу в ожидании мелькания света от фар. Вот и где ее носит?

"Между прочим, наша прелестница в погонах — взрослая свободная женщина. Ни на какие мысли не наводит?" — желчно заметил дебил.

Вылезший из пещеры неандерталец красноречивым жестом предложил врезать этому умнику по башке дубиной, но Сергей только нахмурился и вздохнул в ответ. Как ни противно, но он ведь действительно не удосужился даже спросить, нет ли у Лилии мужчины, прежде чем сунуться к ней с обнимашками. А с другой стороны, она сама же не озвучила его наличие, а если женщина не делает этого, то его как бы и нет.

Звук двигателя избавил Сергея от размышлений об особенностях женской психологии. Лилия загнала машину во двор и выбралась из салона. Запрокинула голову и с полминуты смотрела в темное небо, а вся ее поза словно говорила о бесконечной усталость, огромной тяжестью давившей на плечи. Но вот она глубоко вдохнула, выпрямилась, на губах заиграла мягкая улыбка, и Лилия бодро зашагала в дом. Сергей и сам не знал почему не окликнул ее, не выдал своего присутствия…

"Ой, да все ты знаешь. Потому что захотелось подойти и руки ей на плечи положить, разминая, давая просто опереться на себя с долгим благодарным вздохом. А это, Серж, называется настоящая интимность, не то что похотливо зажиматься в темноте или даже нагнуть ее над тем же капотом. Ты уверен, что готов к этому?"

— Да… Не-е-е… Ну-у-у… Ох, да не знаю я, отцепитесь, а? — сердито пробурчал Сергей, отмахиваясь сразу от обоих жильцов своей гениальной головы.

Вытащив из багажника увесистый аккумулятор, он тихонько зашел в соседский двор. Естественно, Лилии и в голову не пришло запереть салон Нивы, так что с открыванием капота проблем не возникло. Но вот про необходимость фонарика при проведении автослесарных работ в темноте Сергей что-то начисто забыл. Это затруднение решилось с помощью подсветки телефоном, а вот болты на рамке, удерживающей аккумулятор на месте, похоже, заржавели намертво. Видимо, их сто лет никто не откручивал.

— Долбаный металлолом, — шипел мужчина, борясь с последствия неизбежных физических процессов, коррозией металла в частности.

Пару раз рука сорвалась, он раскровил себе костяшки пальцев, разозлился, вспотел и монотонно матерился про себя, используя весьма расширившийся за последние дни список ругательств. Телефон он вообще теперь держал в зубах, чтобы иметь возможность орудовать обеими руками, и сволочные болты все же поддались, издавая при этом мерзкое скрежетание.

— Ага, сука. То-то же, — шепотом восторжествовал автомеханик по призванию, победив упрямые железяки.

Поставив старый аккумулятор на землю, Сергей водрузил на место новый и стал прикручивать обратно.

— Кхм… Сергей Михайлович, Вы вдруг решили развить в себе криминальный талант? — раздался над самым ухом шепот Лилии.

Дернувшись от неожиданности, Сергей треснулся макушкой о внутреннюю сторону капота и тут же попытался скрыть улику, запихнув старый аккумулятор по машину. Но с перепугу проявил необдуманную резкость и просто пнул его. Учитывая вес этой заразы и то, что он выперся на "дело" в шлепках, ощущения оказались непередаваемые.

— Господи, Сергей, прости, — взмолилась молодая женщина, метнувшись к нему, шипящему рассерженным кошаком, и явно не зная, за что первое и схватиться.

— Лилия, у тебя мужчина есть? — злобно выпалил Сергей и тут же обомлел от собственной наглости.

"Вот это ты развил тему постепенно" — офигел дебил, но тут же получил-таки по затылку дубиной от всячески одобряющего прямолинейное движение пещерного самца.

Несколько секунд женщина смотрела на него недоуменно, но потом почти беззвучно рассмеялась, качая головой.

— Есть один, самый лучший из возможных. Надеюсь, однажды сделает какую-нибудь женщину по-настоящему счастливой.

Что-то, может, это было и сердце, сначала ухнуло вниз, но потом так же стремительно подпрыгнуло до самого горла, когда до Сергея дошло, что говорит Лилия об Антошке. Схватив ее за руку, которой она тянулась к его ушибленной голове, он потянул женщину на себя и теперь готов был зашипеть уже не от боли, а от безумно кайфового ощущения мягкости ее тела, прижавшегося к нему. Ее абсолютно уникальный аромат окутал его, заводя и одаривая бесконечным уютом одновременно. Словно он стоял голышом на морозе, а потом резко шагнул в щедрое, какое-то многогранное тепло, мгновенно пронесшееся сквозь тело и сознание, прорвавшись в какие-то прежде необитаемые закоулки его сущности.

— Значит, я не рискую получить по спине штакетиной за это, — бросив на землю гаечный ключ, Сергей обхватил второй рукой затылок Лилии и, чуть склонив голову, вопрошающе коснулся ее губ.

— Господи, я уже и забыла почти, как это чувствуется, — отстранившись на мгновение, прошептала Лилия и вернула ему поцелуй. Сначала неуверенно, будто и правда вспоминала — каково дарить такую ласку, но потом все больше откликаясь на усиливающуюся требовательность его движений. Сергей стиснул ее сильнее, и его тряхнуло от тихого благодарного стона, которым ответила ему Лилия. Ее руки ерошили его волосы, гладили щетину на щеках, ощупывали шею и плечи, даже не столько лаская, а словно жадно поглощая сам факт его доступности для ее прикосновений. Он неожиданно ощутил себя жизненно необходимым источником, к которому Лилия припала, беззащитно демонстрируя, как долго ее мучила старательно скрываемая жажда. И в эту секунду совершенно не мог бы припомнить, заводило ли его что-то сильнее, чем ее бесхитростная откровенная демонстрации необходимости его близости.

Скрипнувшая дверь и мазнувший по двору луч фонаря заставили их отпрянуть друг от друга.

— Лиль, — обеспокоенно позвала баб Надя. — Ты кудый пропала-то?

— Ой, я же за водой шла, — спохватилась женщина, заливаясь краской, видимой даже в потемках. — Сережа, спасибо тебе.

— Да не за что благодарить, — смущенно забормотал мужчина. — Это не дело — на таком барахле ездить.

— Все равно спасибо. И за аккумулятор тоже, — едва слышно рассмеялась Лилия, подхватила ведро с дорожки, собралась убежать, но обернулась. — Пригласишь меня на свидание?

— Да, — выпалил Сергей быстрее, чем успел подумать, насколько это может быть плохой идеей.

ГЛАВА 22

 шаблонырвательная, в которой главный герой знакомится с местным Буцефалом и окончательно утверждается в звании благородного и великодушного рыцаря

Прекрасное свежее деревенское утро Сергей Михайлович проспал.

Да и как было не проспать, если большую часть ночи ему не давали уснуть не вопли наказанного злыдня, а необычайно реалистичные фантазии. Стоило лишь прикрыть глаза, и ему являлась Лилия: то в форме, то в своем провокационном цветастом халате, а то и вовсе обнаженной, с каплями торфяной воды на гибком стане или следами муки на теле, вымешивающей тесто для пирогов на его городской кухне.

А первым, кого он увидел, продрав глаза, была… сладкая куриная парочка на подоконнике. Сперва ему со сна даже показалось, что Изольда и Питбуль сидят вдвоем на подоконнике внутри дома. Но, протерев очи как следует кулаками, куровод узрел сцену, от которой его сердце вновь дрогнуло.

Двое, очевидно, влюбленных сидели, прижавшись друг к другу через стекло — крыло в крыло, шея в шею, гребешок к хохолку. Питбуль временами сползал с кривоватого подоконника, и ему приходилось периодически взмахивать правым крылом для восстановления равновесия и возвращения на место к боку возлюбленной, которую отделяла от него непреодолимая преграда, тем более жестокая, что была совершенно прозрачной и не скрывала взглядов исподтишка, которыми одаривала настойчивого кавалера застенчивая дева.

— Да ну вас всех знаете куда? — внезапно рассердился господин Никольский, почему-то отождествивший себя с несчастным ухажером, у которого, что называется, видит око, да зуб неймет. Подхватив в ладошки доверчиво прижавшуюся Изольду, он размашистым шагом дошел до нового курятника и посадил девицу в сетчатую темницу. Потерявший из виду предмет своего обожания Питбуль заволновался, призывно вопрошая "куо-о-о", спрыгнул с подоконника и помчался прямо на Сергея.

— Если Изольда еще раз пожалуется на тебя, я точно сверну тебе шею. Достал, понял? — тоном грозного апостола буркнул куровод и открыл врата петушиного рая исстрадавшемуся в одиночестве горемыке.

Собственноручно устроив личное счастье верного врага, Сергей пополз к соседскому забору в надежде увидеть кого-то из кормилиц. Но, увы и ах, в этот день с халявной кормежкой он пролетел. А посему, перекусив на скорую руку тем, что нашлось в расставленных на кухне консервах, он еще какое-то время повозился в доме, окончательно рассортировал вещи и сложил пустые коробки в небольшом чулане. Посчитав на этом миссию по обустройству на новом месте окончательно выполненной, он расположился сибаритствовать на веранде с огромной кружкой кофе и сигаретами.

Придремывая в полглаза, господин Никольский мысленно перебирал свои ощущения от последних насыщенных непривычными эмоциями дней. Похоже, городской психолог был прав — отдых в среднерусской глубинке начисто вымыл из его сознания и невроз, связанный со скачкАми ставок, и слепое желание крушить ненавистные мониторы с мелькающими графиками котировок. Все рабочие контакты на телефоне он включил в черный список. Оставил только один — самый важный. Но с него ему пока ни разу не позвонили. Значит, и без него жизнь не замерла, не остановилась, как он боялся. Планшет он за эти дни включал лишь для организации оружия массового и надежного истребления горластых ночных крикунов — даже удивительно, почему это в городе он и спал, и ел, и даже в туалет ходил с этим чертовым гаджетом. Значит, есть жизнь и на Марсе, то есть без гипнотизирующего мерцания злобно оскалившегося надкушенного библейского плода? Да и народ в этом селе оказался… другой. Совсем не такой, к какому он привык в своей мегаполисной среде: шумные, но искренние, порой не особо тактичные, но сострадательные, не жадные сами и при этом ужасно благодарные в ответ на проявление мелочевой вроде бы заботы, не модельной внешности, но покоряющие иной красотой — той, что идет изнутри и освещает все вокруг. Хорошие, в общем. Вернее — замечательные.

Непонятный шум за забором отвлек Сергея от философских мыслей. Согласившись с внутренними собеседниками о пользе любопытства в данных обстоятельствах, он тихонько подошел к оградке и аккуратно заглянул к соседям.

В подворье заехала телега со странной дощатой будочкой, занимающей почти всю поверхность данного транспортного средства. Перед будочкой, на невысокой приступке восседала Анастасия Ниловна с сурово поджатыми в узкую линию губами. Она натянула вожжи крепкой рукой и зычно рявкнула:

— Тпр-р-р-ру-у-у, окаянный, аль повылазило табе, на крыльцо на самое прешь.

Гнедой окаянный сердито зыркнул, мотнул гривастой башкой, грызанул желтоватыми крупными зубами звякнувшие удила, но остановился и даже переступил пару шагов назад, толкая обратно телегу мощным крупом.

— Да стой ты ужо, шельма. От я табе, — замахнулась на непослушную животину наездница.

— Ба, ты че такая красная да злая, а? Напекло че ле? — испуганно вопросил выскочивший из сеней Антоха.

— Да с Гридинскими бабами собачилась. Вишь, им белых кирпичей подавай. А где я им белых возьму, ежли мне на заводе только ржаного и выдали. Еле-еле от пятерых сучек горластых отбрехалася, — Анастасия Ниловна решительно спрыгнула с телеги и принялась споро распрягать свой странный гужевой транспорт. — А ишшо бяда у нас: в Жалудах Колька Гугнавый заболел. Бабы-от сказали, что кашлЯет он дуже сильно да в горячке уж второй день лежит. Коз-то евойных оне по очереди доили, чтобы сиськи не треснули, самого-то молоком горячим поили и первачом растерли дважды. А я тудой и не проехала бы на телеге. Так что надоть ему трав намудрить да жиру медвежьего и свезти прям седни. Свезешь, Антоха. Я табе Лужка дам.

— Ба, а на лисапете никак нельзя? — шмыгнул конопатым носом погрустневший от полученного задания рыжик.

— Какой лисапет? Утопить его хошь? Так-то и я бы на телеге мотанула. Да там так лужи размыло — и трахтор встрянет. Тока на коне верхом. Аль пешком. Да куды пешком-то на ночь глядя, возвращаться совсем по темноте тада будешь. Не. Никаких лисапетов. Тока на Лужке.

— Да он меня не слушает, — виновато понурил голову внук. — Как будто это не я правлю, а он. Куды хотит, туды и везет. Или вообще — свернет в поле и пасется, как я ни тяну узду. У-у-у, вр-р-редный, — погрозил мальчишка худеньким кулачком в сторону распряженного Лужка, тем временем безмятежно щиплющего яркие малиновые головки сочного клевера.

В этот момент из сеней вышла одетая по форме Лилия Андреевна, при виде которой в горле Сергея Михайловича снова моментально пересохло и запершило, а в ширинке зашевелился раздраконенный донельзя событиями и видениями последних дней и ночей, оголодавший по твердой женской руке "одноглазый змей".

— Мама, как же мы его вечером отправим? Туда семь километров, да обратно столько же. Да на строптивом коне. Давайте я попробую на Ниве?

— А давайте вы все останетесь дома и напечете мне пирожков. Уж очень хочется домашних пирожков с капустой, — решительно влез в разговор Сергей, уже не скрываясь приподнявшись на штакетником. — А я отвезу что надо куда надо. На Лужке. Раз там техника не проходит.

Изумление, отразившееся на лицах всех четверых (включая страшно удивленного Лужка), было почти оскорбительным для мужского эго потомственного кубанского казака. А поучения доброй памяти атамана Матвея снова всплыли в памяти:

— …Казак без коня, что птица без крыльев. И не мужик он вовсе, ежли с конем управиться не может. Разве ж птица — курица? А к коню надо подходить с открытым сердцем и твердой рукой, чтобы понимал, скотина упрямая, кто кого везет, а кто на ком едет. Да и не подходи ты от хвоста, хто ж от хвоста к коню ходит? От вот так вот — и в глаза смотри да на широкой ладони хлеб держи с сольцей или сахару кусок — а уж кто что любит, это, малец, заранее вызнать надо. И слово заветное прямо в ухо шепчи. Только чтобы никто не слышал, что ты коню говоришь. А то сглазят.

— А что за слово, дедушка Матвей? Заветное которое?

Дед усмехнулся в густые снежно-белые усы и ответил:

— А у каждого свое Заветное слово. На то и Заветное, чтоб только ты да твой конь его слыхали. Доброе оно должно быть и искреннее, от души идти должно, чтобы конь поверил тебе. Сам придумай…

Как во сне подошел Сергей к вскинувшемуся жеребцу, ухватил недоуздок и, притянув к самым губам громадную голову оскалившегося зверя, тихо прошелестел в шелковистое ухо:

— Только попробуй взбрыкнуть, волчья сыть. Обкорнаю хвост по самые помидоры. Вместе с помидорами.

"О'кей, босс. Все понял. Ты сверху", — согласно всхрапнул верно оценивший ситуацию коняга.

— И откуда Сивка-Бурка? — спросил застывшую с открытым ртом Ниловну Сергей, оглаживая твердой рукой вздрагивающего шкурой коня по крутой шее.

— Дак… дак… дак я седни хлеб развозила по соседним деревням заместо Никитишны. Тож приболемши подруженька моя. У ей и взяла. Вместе с телегой. Лужком кличут коня-то. А ты что ли вЕрхом умеешь? — явно не пришедшая в себя от столь потрясающей новости баба Надя переводила взгляд с напыжившегося от осознания собственной значимости мужчину на смиренно опустившего башку непарнокопытного злыдня, известного всей деревне своим скверным нравом.

— Верхом-то я умею, не извольте беспокоиться, сударыня. Только вот с седлом было бы как минимум в два раза быстрее, — мысленно тряхнув лихим казацким чубом, с молодцеватой улыбочкой ответил внук атамана.

"Чет я очкую, братан", — подпустил дегтя в бочку меда осторожный дебил.

"Как джыгыт полэтит", — возразил первобытный самэц.

И в этот момент Сергей наконец посмотрел на Лилию Андреевну, так и не сошедшую с крылечка. Вот. Бинго. Да-а-а. Это был ТОТ САМЫЙ взгляд прекрасной дамы, готовой повязать свой шарфик на копье преклонившего перед ней колени рыцаря. Взгляд синьориты, которой тореадор посвящает свой смертельный бой с быком. Взгляд леди, узнавшей, что за нее стреляются на дуэли, бьют морду сопернику в тяжелом поединке на ринге, взяли молоток и идут прибивать картину, ой, не туда зарулили… Короче, взгляд женщины, провожающей своего мужчину на ПОДВИГ. Да за такой взгляд не то что Лужка своенравного — дикого мамонта готов был оседлать Сергей Михайлович. Не, трусоватый дебил-то, конечно, сомневался в его способности удержаться в седле, все ж немало лет прошло с тех пор, как он верхом проезжал с дедом по многу километров в день. Но, будем считать, что лошадь можно приравнять к велосипеду, соответственно, навыки езды и на этом транспорте он восстановит быстро. Главное, чтобы все огрехи произошли не на глазах у свидетелей.

— Так где седло брать будем? — повторил вопрос будущий романтический герой.

В общем, пока бабка мудрила травы для болезного, пока Тоха гонял за седлом к бывшему бригадиру, пока Лилия Андреевна предпринимала робкие попытки отговорить настроившегося на свершение великого поступка мужчину, а потом, стукаясь с ним лбами и смущенно охая и извиняясь каждый раз, показывала ему по карте расположение отдаленной деревушки, пока спохватившийся Сергей кинулся в дом переодеться во что-то более подходящее для верховой прогулки, прошло еще около сорока минут. Наконец, седло и нормальную уздечку привезли. Соседи с интересом уставились на хитро прижавшего уши Лужка и сосредоточенного наездника.

— Баб Надь, а хлебушка у Вас можно одолжить? С солью, — попросил Сергей, не сводя глаз с Лужка, внезапно решившего почесать за ухом задней ногой — почти на манер собаки, только стоя.

"Такое в лоб залетит — мало не покажется", — заценил размеры копыта дебил, пряча похолодевшие от страха руки подмышки.

"Агхр", — невнятно выразил отношение первобытный человек и хрустнул шейными позвонками, разминаясь.

— Как же нет, Михалыч, есть, конечно, — засуетилась Анастасия Ниловна. Вынесенный через минуту "хлебушек" — добрых полбуханки, густо посыпанных солью — был под пристальным взглядом транспортного средства поделен Сергеем пополам и на открытой ладони предложен в качестве горюче-смазочного средства. Пару раз клацнув зубами перед недрогнувшей дланью, Лужок, наконец, шумно выдохнул прямо в лицо выдержавшему первое испытание наезднику и милостиво схрумкал подношение.

— Вот и ладно, вот и хорошо, — перекрестилась бабка, попутно перекрестив конягу и, с секундной задержкой, самого Сергея.

Процесс седлания прошел на удивление гладко. Руки, как будто сами вспомнив детство и поучения деда, встряхнули с силой потник, накинули его на широкую гнедую спину, сверху водрузили седло, наживили подпруги, а затем, предполагая хитрость вредной животины, мужчина, возведенный из простого "соседа" в ранг уважительного "Михалыч", уперся как следует ногой в надутое пузо коня, заставляя того выдохнуть лишний воздух, и ловко затянул подпруги на самую последнюю дырочку в ремне. После он накинул уздечку и — опять-таки чудо, — умудрился без особых хлопот вставить удила, тут же сунув еще кусочек хлеба в пышущую огнем пасть местного буцефала.

— На-тко, милок, тута в авоське усе лежить: и травы, и жир медвежий, и записка Кольке, как заваривать и когда пить, — сунула в руки Сергея холщовую сумку старшая Апраксина.

— Может, разумнее было ему антибиотики уколоть? — усомнился в правильности выбранных лекарственных средств привыкший к традиционной медицине городской житель.

— Ох, Сергей, нельзя Николаю антибиотики. Реакция у него на них. Мы-то уж давно знаем, — серьезно объяснила Лилия Андреевна. — Только вот бабушкиными средствами и лечим его теперь.

— А-а-а, — глубокомысленно протянул мужчина, примеряясь ногой к стремени.

Похоже, слово действительно оказалось Заветным, либо потенциальные коварные планы умная скотина решила воплотить чуть позже, давая шанс господину Никольскому не сверзиться с пьедестала нереальной высоты, на который он умудрился взлететь столь же лихо, как и в седло на глазах семьи Апраксиных.

Сценка парадного выезда казака на войну была лишь немного смазана Тохой, который в последний момент кинулся практически под копыта сердито всхрапнувшего коня с воплем:

— Дядь Сереж, ты этому шельмецу не верь. И смори, чтоб он тебя не скинул. Ежли скинет — бяда. Сразу поскочет у табун в Вязьгино. Неделю потом ловить его там будем.

"Вот тебе за палево" — хлестанул мальца по мордашке рассекреченный шельмец.

ГЛАВА 23

 копчикоушибительная, в которой главный герой ощущает себя практически профессиональным берейтором и знакомится с лесным чудовищем

Сразу за памятной банькой, вильнув резко в сторону от основной дороги, вглубь сизого, пряно пахшего листвой леса вела узкая колейка. Как раз проехать Ниве или телеге. Сергей поерзал в седле, поудобнее устраивая ту часть тела, что при достаточно малой амплитуде неловкого движения могла причинить жуткую боль с далеко идущими последствиями. Буцефал понял телодвижение новоприобретенного Александра Великого как иносказательный приказ идти в атаку на врага и послушно перешел с плавного шага на резвую рысь.

— Тор-мо-з-з-зи-и-и-и-и, тьфу-у-у-ты, тп-п-пру-у-у, — заикаясь и не в такт больно стукаясь копчиком о заднюю часть седла, скомандовал казак.

Но… тут такое дело… как бы так объяснить тому, кто не родился лошадью. Голос наездника мы, лошади, понимаем в принципе. Ну, как понимаем — по интонации — уважают нас или боятся, любят или тупят, нравимся мы или на нас просто хотят покрасоваться… Все остальное нам надо передавать ощущениями. Шенкеля — ускориться, натянутая узда — замедлиться, узда направо — повернуть направо, мешок с гавн… ой, мешок с картофаном сверху — делай что хошь. А тут какой-то, ей Кентавру, когнитивный диссонанс — вроде и Слово знает, и смотрит правильно, и хлеб дал как надо, даже зубов не испугался, а с командами беда — главно, тпры свои бормочет, а поводья не натягивает. Ну-ка, ну-ка, ща проверим, вдруг ему Слово кто свое шепнул и он не настоящий Александр?

Конь остановился. И сделал это, сука, так внезапно, как будто в нем электричество вырубили. А что происходит с не пристегнутым пассажиром в резко затормозившем транспортном средстве? Правильно. Инерцией его кидает сперва немного вперед, а потом отбрасывает назад. А если ты не пристегнут к седлу? Тоже верно. Вначале о переднюю луку и рожок седла стукается и, разумеется, страдает лобковая кость и то, что чуть ниже, а потом — о заднюю луку — копчиковая и то, что ниже нее. Представили? А если с паузой всего в пару секунд? БДСМ со своими примочками отдыхает. Не проверяйте и не сравнивайте, просто поверьте.

— Мать. У-у-у. Млять. О-о-о. Да е-о-о… — благовоспитанный городской пижон, разом растеряв весь свой лоск и манеры, взвыл и вывалил в ноосферу приличный запас скверных слов, всплывших откуда-то из глубин подсознания, взрощенного исключительно на великом и могучем.

"Ну, теперь пару дней к соседям можно не заглядывать, — поправив стетоскоп на груди, заявил дебил. — Даже лучше не заглядывать, а то вдруг дама инициативу проявит, про свидание напомнит, как отмазываться-то будешь?"

Неандерталец мычал и притворялся футболистом, стоящим в "стенке" перед штрафным.

Буцефал покосился на скрюченного всадника и врубил заднюю передачу.

Матеря вредную скотину на чем свет стоит, Сергей, наконец, вспомнил подзабытые навыки и натянул поводья. Лужок злобно всхрапнул и дернул башкой, чуть не вырвав поводья из ослабленных подлой болью мужских рук. Казак удержал.

"Хм. А если так?"

Следующие пару километров дебил с неандертальцем с интересом наблюдали за нешуточным баттлом в стиле вольтижировки: как оказалось, некоторые непарнокопытные умеют ходить боком, задом, хромать сразу на четыре ноги, внезапно останавливаться на полном ходу, подкидывать задком, а потом сразу становиться на дыбы, вместо хорошо укатанной середины дороги предпочитают идти по самому ее краю, выбирая такие участки, где ветки свисают особо низко либо стегают по морде особо хлестко. Каждые сто метров начинают умирать от голода, а посему лихо перепрыгивают через поваленное бревно, чтобы сорвать самый вкусный в мире цветущий папор… а, это всего лишь клевер? И погибают от жажды, отчего норовят напиться из во-о-он той речушки, тут рядом, метров триста через поле, ты че такой злой, казак?

"Атибиегозаногу" разносилось с каждым приземлением в седло и, в конце концов, практически превратилось в песню закопанного в песок Саида из "Белого солнца пустыни". И тут…

— А еще добрый конь песню любит. Не веришь? А ты попробуй, — наставлял дед Матвей ушастого городского внучка.

— Ой, да при лужку, лужке, — простонал Сергей, сдувая с кончика носа каплю пота. — При знакомом, мать его, поле, — через пару секунд на выдохе продолжил он. — При знакомом, млять, табуне… — накручивая поводья на кулаки, прохрипел экономист. — Сука, конь гулял по воле…

При первых же звуках старой казацкой песни, да еще и услышав свое имя в столь странном звучании, Лужок навострил огромные уши, слегка изогнув шею и скосив лиловый глаз на непонятного седока, что ерзал и корячился, но продолжал сидеть в седле. Пусть не совсем ровно, пусть со сгорбленной слегонца спиной, пусть с расслабленными в бедрах ногами, но сидел.

"Ну ладно, может, и не Великий, но явно из породы Александров. Куда мы, говоришь, едем? В Жалуды? О. Так я ж короткую дорогу знаю. Ща я тебя мигом. Тока не тпрукай мне…"

* * *

— Есть кто живой? Николай. Меня к Вам с лекарствами прислали. Анастасия, ой, то есть баба Надя. Вот, травы Вам привез.

— Агрхр, кха-а-а, кха-ха, — ответил низкий мужской бас, при звуках которого Лужок присел на задние ноги и то-о-оненько заржал, совсем как маленький жеребенок.

— Ог ты г, на Лугке? Аты-баты, гли голдаты. Ог гебя гебогь чегег лег повег? От шальгые, оба, — из низенькой избенки выползло чудовище. То самое, про которое так и хочется сказать "обло, стозевно и лайя". То есть смысла этой фразы не понимаешь, но при виде ТАКОГО именно это и сказать хочется. Чудовище оказалось высоченным, черногривым, бородатым мужиком. Страшно гнусавым и чутко больным. Болезный отшельник был завернут в старый тулуп, на босых ногах бултыхались валенки, глаза его слезились, а нос был распухшим и натертым до красного цвета.

— Э-э-э, простите, я не совсем привычный к Вашей артикуляции, поэтому, честно говоря, ни хрена не понял. Давайте я Вам просто расскажу и покажу все, о чем меня попросила баб Надя, хорошо? А грязный я, если Вы этим интересуетесь, потому как вот это милое животное, безусловно, самое прекрасное на всем белом свете, решило, что оно не ищет легких путей, и вместо нормальной утоптанной дороги выбрало какую-то кабанью тропку через торфяник, ведущую, к моему удивлению, прямиком к Вашему дому, — объяснил Сергей, спешившись и протягивая Николаю авоську с мешочками трав и каких-то снадобий, завернутых и упакованных Анастасией Ниловной.

— Ага, это ог могег, Луго-о-ог, ходь сюгы, — на протянутой ладони чудовища лежала морковка — маленькая, но с пушистым зеленым хвостом, еще с крупинками черной землицы на ней. Лужок, начав хлопать губами за метр до морковины, аккуратненько взял угощения и блаженно выдохнул сладким морковным духом.

— Хогогий, хогогий Луго-о-ог, — оглаживал морду щурящегося от удовольствия коняги Николай. — Я его вог гагим гомню, — он показал ладонью высоту примерно метр от земли, что, очевидно, на взгляд Сергея, означало, что Николай знавал мерзкую скотину еще совсем карапузом, ходившим пешком под… под что там ходят пешком лошадиные карапузы?

Через полчаса, через пень-колоду объяснившись с болящим и пообещав заглянуть еще раз через пару дней, Сергей засобирался в обратный путь. Поскольку засланный травницей казачок понять самого Николая так и не смог, тот жестами попросил подождать и через пару минут вынес список с необходимыми продуктами, которые он просит закупить, и кошелек с деньгами. От денег Сергей отказался. Нет, не потому что собирался оказать благотворительную помощь, а просто потому, что ему было проще сперва все купить, а потом показать счет и забрать ровно столько, сколько было оплачено. Несколько минут непонимающий Николая Сергей и злящийся от того, что Сергей его не понимает, Николай препирались на эту тему, но победил Лужок, который подошел и ткнулся мордой в ладонь Николая.

— Хогогий, хогогий Луго-о-ог, — тут же разулыбался мужик. — Моговгу еще хогег?

— Николай, простите, а можно у Вас попросить пару морковин и для меня? — внезапно осознав, что оставленный на обратный путь хлебушек потерялся на очередном этапе прошедшего баттла, попросил Сергей. Так что путь домой начался, в принципе, на позитивном настрое, хотя солнце уже опустилось за кромку леса и воздух моментально загустел и наполнился влажной прохладцей.

— …А еще конь — очень умное животное. Он и днем и ночью, в любую погоду дорогу домой сам найдет, и править им не надо, ежли ты домой вертаишься. Так что отпускай поводья и смотри себе по сторонам, любуйся…

Не верить деду Матвею у Сергея причин не было. А потому он потянулся в седле, ласково похлопал коня по шее и сказал совершенно искренне:

— Молодец, Лужок. Спасибо тебе. А теперь поехали домой.

И они поехали…

Вы замечали, что обратный путь всегда кажется немного короче, чем "туда"? А еще дорога домой воспринимается как-то ярче, что ли, беззаботнее и задорнее. Особенно если ваше транспортное средство само переключается на повышенную скорость и четко вписывается в повороты даже с выключенными фарами. В общем-то, приноровившись к особенностям выданного ему седла, больше похожего по конструкции на ковбойское, Сергей наловчился и легко пружинил на ногах: ап-даун-ап-даун-ап-даун-ап-даун… И даже начал получать удовольствие от поездки.

И тут они выехали на прекрасный, чистый, ровный участок дороги, по которой сам Бог вместе с великим Кентавром велели им жахнуть галопом. Сергей с Лужком решили не перечить воле своих богов и согласно жахнули. Убедившись в том, что конь действительно выбирает верную дорогу даже без управления, Сергей ослабил поводья, все свое внимание переключив на то, чтобы удержать равновесие и не вылететь ногой из стремени, ибо на галопе потеря равновесия чревата падением и, весьма вероятно, истекающими из этого травмами. А Лужок, ну честно, он на самом деле этого не хотел, он достаточно повредничал на пути в Жалуды и сейчас желал того же, что и Сергей — поскорее вернуться домой и отдохнуть от событий столь насыщенного дня. Но на их пути на всю ширину дороги коварно разлилась лужа, которую по дороге к ожидающему их больному они благополучно минули, выбрав кабанью тропу. И Лужок… ну, он подумал, что наездник примет решение, по какой стороне обогнуть данное препятствие, а наездник тем временем предоставил тот же выбор умнейшему в мире животному, спешащему домой… И когда до лужи осталось три метра, нашего Буцефала заглючило. Он метнулся вправо, потов взял левее, затем как кошка подпрыгнул в воздухе и… просто снова остановился на полном ходу.

"Ма-а-ама-а-а", — завопил в полете дебил.

"Ны-ы-ны-ы-ы", — вторил ему первобытный кавказец.

— Атибиего… — в сердцах рявкнул Сергей, с размаху приземлившись на настрадавшийся уже копчик в центр наполненной непрозрачной красноватой жидкостью ванны. В голове тут же зашумело от прострелившей боли, а перед глазами замелькали картинки позорного возвращения грязным, побежденным глупой скотиной, и без самой, собственно, скотины, которая сейчас наверняка уже скачет себе в то самое Вязьгино, чтобы поржать в табуне над человечком-неудачником. С минуту Сергей сидел в луже с закрытыми глазами, переживая как наяву свой позор. И тут вдруг почувствовал на своей щеке теплое дыхание. Приоткрыв глаз, Никольский увидел виноватую морду скакуна.

"Слышь, казак, прости. Чесс слово, сам не понимаю, как так вышло-то, — объяснил свой поступок коняга, подталкивая руку Сергея и пытаясь головой залезть ему подмышку. — Ты это, правда, не обижайся. На, хватайся за меня, я тебе подняться помогу".

— А чего это ты в Вязьгино свое не скачешь? — кряхтя и постанывая, привстал на дрожащих ногах обиженный казак.

"Дык, это ж я тупанул, не ты. Тебя-то за что наказывать? Давай уже, лезь в седло. Дальше на первой скорости поедем. Шагом. А где, кстати, моя морковка?"

ГЛАВА 24

сердцесладкоекательная, в которой главный герой решает для себя вопрос главенства инстинкта размножения над всеми прочими мужскими инстинктами

Неспешным шагом и по приличной дороге ехать оказалось гораздо дольше, чем нестись сломя голову кабаньими тропами. Вскоре уже совсем стемнело, и когда новоявленный казак с внезапно воспылавшим к нему симпатией Буцефалом достигли окраины Апольни, была уже ночь. Зато спокойный размеренный шаг, на который (как выяснилось экспериментальным путем) способен Лужок, предоставил Сергею возможность переносить вес тела то на одну, то на другую сторону, давая исстрадавшемуся седалищу и прочим ценным частям тела необходимую передышку, и в исходный пункт мужчина прибыл все же на коне. Во всех возможных смыслах. Все окрестные дворняги сочли своим долгом облаять их, передавая эстафету друг другу, но, к счастью, Лужок, проникшись своим статусом настоящего боевого коня, меланхолично игнорировал бросающихся на заборы сторожей, выбирая максимально ровные участки пути на изрядно раздолбанной улице.

— Приехали? Славатехосподи, — вскинулся задремавший от равномерного покачивания в седле дебил, когда Сергей, сдерживая долгий облегченный стон, сполз на землю перед двором Апраксиных.

Гордость за то, что он выдержал это собственными руками организованное испытание стойкости, возможно, и переполнила бы душу экономиста, но он так дико устал, что решил перенести процесс торжественного самовозвеличевания на завтра. Сейчас бы содрать с себя грязную мокрую одежду, облиться, смыв последствия экстремального путешествия, и рухнуть в постель навзничь, пропав для мира часов так на… дцать. Но сначала, как и положено казаку, нужно позаботиться о животине.

Тихонько скрипнула воротина, когда Сергей завел Лужка во двор, и тут же из темноты будто призрак выступила Лилия.

— Сережа? — выражения лица впотьмах было не разглядеть, но в голосе столько тревоги и искренней заботы, что у него разом и болеть все перестало. — С тобой все в порядке?

Она что, так и сидела тут на крылечке, высматривая его в темноте? Настороженно прислушивалась, ловя каждый звук, чтобы не пропустить момент, когда он, весь разбитый, но все же целый и почти невредимый вернется из многотрудного похода во всем блеске…

"Ну, конечно, выглядывала. Если бы ты шею себе сломал, ее, как представителя власти, небось по головке-то не погладили бы" — попытался пресечь на корню внезапное расцветание садов в душе Сергея своей язвительной циничностью дебил.

"Да провались ты" — вышло у них с неандертальцем в унисон.

— Да что мне сделается, — вспомнил он любимую дедовскую фразу в ответ на бабкины беспокойства и резко приосанился, да тут же, охнув, схватился за поясницу. — Вот же гадство.

— Так, иди-ка к себе раздевайся, у меня вода нагретая на печке стоит, — сразу перешла на строгий начальственный тон Лилия, и вполне себе невинно-душевное цветущее ботаническое безумие стремительно сменилось фантазией совершенно иного, сугубо плотского прикладного к телу свойства. — Сейчас обмою тебя и разотру всего. Будешь завтра как новенький.

Пещерный мужик тут же суетливо заметался, сдирая с себя шкуры и нюхая подмышки, но сам Сергей попробовал вяло возразить:

— Лужок же…

— Я сама его в стойло отведу, ты все равно не знаешь, куда идти.

Сергей и хотел бы проявить стойкость духа и поупираться, да организм-предатель взбунтовался, а Лиля стремительно скрылась в темноте, уводя под уздцы коня. Ладно, он как-нибудь в следующий раз проявит героизм до конца, как руку в этом деле набьет или типа того. Вздыхая и охая, хромая на обе ноги и хватаясь за многострадальную задницу, он медленно поплелся в свой двор. Прямо на веранде стал стягивать влажную, превратившуюся в грубую дерюгу от грязи одежду. Оставшись в одних боксерах заменжевался, заработав насмешливое хмыканье дебила, глумящегося над его невесть откуда взявшейся застенчивостью. Лилия появилась как раз, когда он взялся за широкую резинку последнего предмета одежды, и разрешила терзающие его сомнения.

— Смотреть не буду, честное слово, — с легким оттенком веселья заверила Сергея она, поставив на верхнюю ступеньку чуть парующее ведро с водой с плавающим сверху ковшом.

— Ну и напрасно, — буркнул, Сергей, избавляясь от трусов, как-никак не невинная он скромница.

— Не против, если я тебе прямо тут солью? — спросила Лилия, протягивая ему мыло и зачерпывая воду. — Я Антошку летом часто так купаю, каждый день баню-то не натопишься.

"Ну вот, а ты из-за демонстрации своего полуготового инструментария парился, — насмешливо фыркнул дебил. — Она же, похоже, в тебе мужика в упор не видит. Вон, с сыном сравнивает. Хорошо хоть подгузники поменять не предлагает".

Дикарь приуныл и с сокрушенным вздохом присел в уголочке.

"Достал ты меня уже сегодня, пессимист хренов, — огрызнулся на раздражающего сожителя Сергей. — У тебя что, приступ ПМС-са?"

Но тут же забыл обо всем, когда на голову и тело струйкой потекла благословенная теплая влага. Не стесняясь постанывать от кайфа, Сергей намылил уставшее тело и стал со всем доступным ему сейчас энтузиазмом подставляться под очищающий ручеек. Господи, только задолбавшись до такой степени и проведя несколько часов грязным и потным, можно оценить, какое же это неземное наслаждение — просто помыться. Одно ведро теплой воды способно сотворить из тебя почти совсем счастливого человека.

— Теперь давай я тебя разотру… если только хочешь, конечно, — почему-то не очень уверенно, тихо и с чуть заметными хрипловатыми нотками предложила женщина, протягивая ему пушистое полотенце.

Что за вопрос? Он не просто хотел, а уже был близок к тому, чтобы набраться наглости и потребовать этого и даже мог точно указать места, где трение могло дать прямо-таки взрывной и максимально приносящий облегчение результат.

— Хочу, — поспешно едва ли не выкрикнул Сергей. — Я вообще все хочу, что ты мне готова дать.

— Может, тогда сначала пирогов? — тихо рассмеявшись, спросила Лилия.

Мужчина быстро произвел мониторинг своего организма, отправив срочные запросы к желудку и вместилищу нижнего мозга. Инстинкт размножения уверенно победил голод, причем с большим отрывом. Пожрать — оно всегда может успеться, а вот предложения интимного свойства у женщин частенько имеют весьма ограниченный срок действия и мгновенно отзываются с переменой настроения. А уж насколько быстро это самое настроение у дам меняется — и говорить нечего.

"Между прочим, тебе, дурило, только массаж пока предложили, — снова влез со своей желчью дебил. — А ты уже губы раскатал"

"Выруби его, — отдал короткий приказ ответственный квартиросъемщик неандертальцу, и тот с готовность махнул дубиной.

— Можно и пирогов. Но позже.

Живую музыкальную тишину деревенской ночи, словно издеваясь, прорезал вопль Питбуля. Сергей сначала вздрогнул, боясь, что волшебство вдруг опять разрушится, но потом решительно оскалился, забив на происки судьбы в лице пернатого борца с эротической магией и еле сдержав желание показать тому еще и средний палец, схватил для большей верности Лилию за руку и похромал в дом. Нашарил выключатель на стене, но тут же пожалел об этом. Возникшая только что атмосфера интимности будто испуганно шарахнулась прочь от чрезмерной яркости электрического света. В первый момент оба щурились после уличной темноты и смотрели друг на друга с некоторой неловкостью. Однако Сергей был вовсе не в настроении упускать хоть и внезапную, но, на его взгляд, честно заработанную удачу.

— Мне куда лечь: на диван или на полу удобнее будет? — деловито спросил мужчина, быстренько закрывая на всякий пожарный дверь.

— Если тебе не слишком твердо, то на полу, — ответила Лилия, мазнув взглядом по оттопырившемуся впереди полотенцу на его бедрах и достав из кармана халата бутылочку с мутной коричневой жидкостью.

Промолчав о том, что ему сейчас хоть где будет тверже некуда, Сергей проковылял в спальню и вернулся оттуда с одеялом. Расстелив его на полу, он, стиснув зубы, вытянулся на нем на животе и поерзал, ища хоть сколько-то удобное положение для одного уже совершенно самостоятельного субъекта его телесной федерации, которому было глубоко плевать на общее неудобство всех остальных ее членов из-за его несгибаемой позиции.

Издав едва слышное "Уф-ф", Лилия опустилась рядом с ним, и Сергей скосил глаза, позволив себе нахально полюбоваться видом ее округлых коленок, пусть даже от этого дискомфорта под животом стало больше. Хуже ведь уже не станет, сказал себе мужчина, продолжая самоиздевательское облизывание взглядом вожделенного. Как же он ошибался. Лилия плеснула в ладошку мутной жидкости и потерла, согревая ее и давая разлиться по комнате сильному пряно-травянистому духу с еле уловимой спиртовой ноткой. От него в голове немного закружилось, словно даже одного вдыхания было достаточно для легкого опьянения. Сергей прикрыл глаза в ожидании прикосновения к своей спине, однако мягкие, но неожиданно сильные руки Лилии легли на его голени, начав разминать их весьма интенсивно. Мужчина в первый момент дернулся, едва не взвыв от боли в исстрадавшихся конечностях, и с минуту раздумывал, а не уползти ли ему, и по хрену, насколько позорно это будет выглядеть. Но неожиданно мышцы, ощущавшиеся окаменевшими под как будто проникающими сквозь кожу немилосердными пальцами женщины стали быстро расслабляться, и на Сергея стремительно стало накатывать удовольствие запредельной почти силы, от которого он застонал в голос, нисколько не стесняясь ноток, граничащих с поскуливанием. Лилия, благословенно терзая его, поднималась дальше к бедрам, одаривая его чередующимися приливами боли и кайфа, и от этого на какое-то время даже возбуждение не то что отхлынуло, а словно видоизменилось. И в этот момент Сергею подумалось, что даже если массажем все и закончится сегодня, то и этого ему будет выше крыши. Но стоило Лилии добраться до его отбитых ягодиц, осторожно сдвинув полотенце, он резко передумал.

Первый прилив мучительной боли-наслаждения мгновенно сменился взрывом зверского вожделения. И без того уже вспотевший Сергей окончательно взмок и не смог сдержать прокатившуюся по телу крупную дрожь. Уткнувшись мокрым лбом в одеяло, он шумно выдохнул, понимая, что нет сил его терпеть больше ни секунды.

— Ли-и-иль. Не могу я так больше, — хрипло взмолился он. — Или уйди ради Христа, или…

И перевернулся рывком на спину, предоставляя ей решить, как поступить с окончательно доконавшим его желанием.

"Какой-такой УЙДЫ?" — вскинулся обалдевший от такого приступа демократии неандерталец. "МОЙ ПЭРСИК" — взревел пещерный кавказец и, не дав Лиле и слова молвить, махнул дубинкой, отправляя в нокдаун и второго со-головца.

ГЛАВА 25

уфкакаяжаркая, в которой главному герою приходят в голову мысли о возможных войнах наркокартелей, а сам он встречается с Госпожой Смертью

Дальнейшее напоминало "поплывшему" Сергею и постанывавшему рядом дебилу то ли до жути реальный сон, то ли наркотическое опьянение от совершенно неизвестного современным наркоторговцам состава, который воплощает самые яркие, самые смелые, самые тайные сексуальные желания. За такой состав наркокартели затеяли бы микровойнушку (а возможно, и макровойнищу), поперестреляв всех на фиг, и… победивший ни с кем бы делиться не стал.

Сергей попытался рвануться с пола, желая стребовать жизненно необходимый ему поцелуй, но Лилия с улыбкой удержала его на месте. Внутри тут же тоскливо стало подвывать: "Ну-у-у во-о-от, я так и зна-а-ал", и на этот раз авторство данного причитания оказалось неопределенным, а, скорее всего, было коллективным. Но взгляд женщины принес мгновенное облегчение, потому что там был не отказ, а обещание скорого блаженства. Неторопливо наклонившись, Лилия коснулась губами его груди, не разрывая зрительного контакта, а после с долгим вздохом потерлась щекой о негустую поросль на ней.

— У меня так давно этого не было, дай посмаковать, — попросила она, отстранившись, и медленно, едва касаясь, провела кончиками пальцев от его шеи до пупка. Одно скользящее прикосновение, а Сергея выгнуло навстречу ее руке, а мышцы пресса и бедер свело серией коротких сладких судорог, как будто он уже готов был излиться.

— Делай что хочешь, — прохрипел он, резко выдыхая. — Только делай.

— Спасибо, — дрогнувшим голосом пробормотала Лилия, и что-то такое умопомрачительно-искреннее было в простом слове благодарности, что его снова жаром окатило с головы до пят и обратно.

Выглядя необычайно сосредоточенной, она стала оглаживать его лоб, скулы и губы, изредка наклоняясь, чтобы все так же почти невесомо коснуться губами или просто глубоко вздохнуть у его кожи, и когда Сергей вздрагивал от пронзительных искр, рассыпающихся по его нервным окончаниям, Лилия вторила ему, о чем говорили ее рваные выдохи. В голове кружилось уже непрерывно и все быстрее, тело грелось все сильнее, Сергей комкал в кулаках одеяло, удерживая себя из последних сил от того, чтобы не схватить Лилию и не повалить, подминая и срываясь в штопор. Дикая часть натуры твердила, что так и надо, сколько же можно изображать бревно и трястись, позволяя члену рыдать и дергаться, покрывая живот прозрачными тягучими слезами. Можно же и потом понежничать, зацеловать, затрогать, компенсировать свою поспешность и жадность. Но нет, Сергей не поддавался малодушным порывам этого поющего и рыдающего в терновнике провокатора. Быть мужиком — это не значит хватать, валить, бездумно таранить и надеяться, что тебе охренеть как повезет и твоей женщине в этот момент нужно то же самое. Мужчина в постели не уповает на удачу, а добивается результата любой ценой. Ибо, если у тебя в голове по-другому и в приоритете только собственный кайф — то иди-ка ты помоги себе собственноручно, но не трать понапрасну чье-то время и не пересирай настроение. Хочешь взять — сначала отдай по полной. Если Лилии нужно медленно и сладко, то она это получит, даже если он зубы в порошок сотрет.

Но все же он сорвался, не выдержал пытку бездействием, когда Лилия прижалась своим ртом к его, дразня первым прикосновением языка. Толкнул свой в ответ, вторгаясь и дурея от вкуса и яростного желания позволить себе все и сразу. Дергаными движениями стянул с округлых плеч халат, вместе с лямками лифчика, негодуя на упрямое нежелание несносной ткани-преграды просто испариться бесследно. На мгновение отстранился, упиваясь видом представших его взгляду тяжелых полных грудей, запылал еще больше, любуясь резким переходом от загорелых, доступных солнцу мест к нетронутой интимной бледности ниже. Здесь, на этой молочно-белой гладкости, редкие, так прельстившие его с первого же взгляда веснушки казались крошками хаотично просыпавшегося жженого сахара, и Сергей громко сглотнул, жаждая немедленно опробовать вот те три, совсем рядом со съежившимся коричневато-розовым соском. Вскинул глаза, умоляя уже позволить превратить взаимное изучение-истязание в полноценное насыщение.

— Да, — выдохнула Лилия, глядя на него из-под ресниц обжигающе, снимая все запреты, даря вседозволенность.

Помнил ли он дальнейшее отчетливо? Вот уж ни черта подобного. Разве что свой отчаянный стремительный бросок на спринтерской скорости к столу за бумажником. Воистину за ним ни один чемпион мира в тот момент не угнался бы. А потом перетянул Лилию на себя и окончательно слетел с катушек, целуя распухшие, с готовностью отвечающие его безумству губы, облизывая оказавшуюся слаще, чем даже представлял, кожу, вминал пальцы в одуряюще мягкую плоть до белых следов, загребал, хапал полными ладонями щедрую полноту груди и ягодиц. А потом снова трясся, обливаясь потом, переживая ошеломительно острое чувство медленного, заживо сжигающего погружения и соединения, когда Лилия, замирая и мягко вскрикивая после каждого крошечного движения, стала опускаться, вбирая в себя его плоть. Она то хмурилась, глядя ему в лицо опустевшим, направленным только на собственные внутренние ощущения взглядом и впиваясь в его плечи, будто испытывая боль и собираясь остановиться, то откидывала голову и снова скользила ниже, вытягивая из него душу жаркой теснотой и сжатием, тихими стонами и невнятным шепотом. Сергей не торопил ее. Обливался жгучим потом, гасил одну волну судорог в мышцах за другой, дышал со свистом и фырканьем, как загнанный конь, но только поддерживал, позволяя принять его в том темпе, который был ей необходим.

Достигнув их общего предела проникновения, Лилия втянула его в новый глубокий поцелуй и бесконечно плавно устремилась вверх. Не передаваемое никакими словами ощущение тягучего скольжения… Она будто текла по нему, лаская и руками, и губами, и трением мокрой распаленной кожи об такую же его, и всеобъемлющим сжатием внутренних мышц. Но больше всего физического Сергея пробирала до самого нутра и потрясала абсолютная открытость ее упоения близостью с ним. Собственное наслаждение настолько желанной женщиной усилилось в несчетное количество раз от созерцания все нарастающего блаженства, читавшегося в чертах и движениях Лилии. И когда она, наконец, закричала, сжала его внутри до боли и, всхлипывая, обмякла, утыкаясь мокрым от слез лицом в изгиб его шеи, у Сергея рвануло в голове так, что показалось, что он ослеп, а спазмы в позвоночнике и бедрах не закончатся никогда. Вот теперь он понимал значение понятия "излиться досуха".

* * *

Даже с самыми безразличными его сердцу и душе женщинами господин Никольский вел себя истинным джентльменом: никогда — то есть ВООБЩЕ НИ РАЗУ, — не позволяя себе первым уснуть или не встать первым. Бывало и так, что более он не пересекался с этой дамой снова, но вести по-свински просто не мог себе позволить. Ни одна из них не жаловалась на его храп, на то, что он во сне ее придавил или спихнул с кровати, что он закидывал руки-ноги и щекотал дыханием шею или ухо… Да и спал он вместе с женщиной в одной постели очень чутко, даже, скажем так, нервно. В общем, переводя на язык чисто женской "чуйки", ни с одной он не терял контроля и не вел себя естественно даже во сне. Можно по-разному трактовать данный факт, но высыпался хорошо Сергей только в одиночестве. Ему достаточно было коснуться головой холодной, никем не согретой подушки, и он уже проваливался в глубокий сон. И просыпался при этом всегда очень рано и без всякого будильник: резко, одномоментно и совершенно бодрым.

После сладкого безумия, разделенного на двоих на жестком деревянном полу, каждое мгновение которого Сергей впитывал напрямую в подкорку, как сухой песок чистую воду родника в оазисе, после взрыва сверхновой в мозгах и где-то в районе грудной клетки, после умопомрачения, что он готов был испытывать снова и снова, Сергея Михайловича… вырубило. Вот только что он протягивал дрожащие руки к еле видному в прозрачном лунном свете лицу, вот сию секунду тянулся губами к мерцающей перламутром полоске белой кожи, и вдруг кто-то просто отключил сознание.

В общем, когда новоявленный Апольнивец включился снова — столь же внезапно, абсолютно, прямо-таки неприлично отдохнувший — в комнате уже стоял утренний молочный не совсем свет, но уже и не тьма. Было жесть как жестко и жуть как нежарко. А еще страшно одиноко. Таким одиноким, брошенным, никем не любимым и всеми покинутым он чувствовал себя всего один раз в жизни — в тот день он примчался домой с радостным воплем, желая рассказать родителям, что его взяли в самое престижное учебное заведение страны и что он едет к деду с бабкой на последние условно школьные каникулы. Но папа, пряча глаза, сообщил ему, что дед с бабушкой умерли месяц назад, в один день, он ведь помнит, как родители уезжали в командировку одновременно? А ему не сказали, чтобы не мешать успешно сдавать экзамены. А мама, со вздохом облегчения, добила новостью о том, что они с отцом разводятся, потому как и так терпели больше года из тех же соображений. Именно тогда в голове Сережки что-то погасло. Как ему казалось — навсегда.

Захотелось завыть от тоски и смутного страха, а еще — попить водички.

Кряхтя от боли в мышцах, как старый дедок, и медленно ворочаясь, как полудохлый кит на отмели, он кое-как встал, с нескрываемым стоном потянул затекшие члены и пополз на террасу — искать ведро с водой и Лилю, которая испарилась, не оставив после себя и следа — как и не было ее.

Не обнаружив нигде искомого и сообразив после третьего круга, что он так и не удосужился принести воды от соседей, Сергей решил упорядочить поиски и начал с того, что вспомнил о припрятанной в багажнике машине НЗ-шной бутылке воды. Ежась от промозглой сырости, он побрел в сторону припаркованной машины через утреннюю дымку, плотно залившую территорию его усадьбы, однако, не дойдя пары метров до автомобиля, вынужден был остановиться, пытаясь рассмотреть источник странных звуков, достигших его слуха.

Сквозь неверное марево утреннего тумана к нему плыла Смерть. Облика самой Госпожи ему, простому смертному, увидеть было не дано. Но ее орудие — воспетую в тысячах сказаний, легенд и поэм Косу — с крепким, отполированным за века темным древком и узким хищным лезвием, стальной блеск которого простреливал туманную муть — он зрел совершенно отчетливо. Внутренний дебил начал заполошно перебирать в памяти известные молитвы, смешивая до кучи Бисмилляхи-р-Рахмани-р-Рахим, Господи Иисусе Христе и Харе Кришна Харе Рама, дикарь, просматривая возможные пути тактического отступления, взял дубинку наготове… А Смерть подкрадывалась все ближе, совершенно не стесняясь своего несвоевременного визита к молодому, полному сил и энергии мужчине в самом расцвете сил, не познавшему еще радость матер… отцовства, конечно же, отцовства, не посадившего не то что дерева, даже кустика смородинки не успевшего ткнуть в благодатный слой чернозема. Великая Безликая не пыталась даже сделать свое приближение бесшумным, она что-то мурлыкала себе под нос, что-то совершенно незамысловатое, что-то заунывное, типа "В голове моей туманы-маны-маны"…

"Э-э-э?" — тормознул дебил.

"Карашо поет" — констатировал дикарь, опуская дубинку и вытирая со лба холодный пот.

ГЛАВА 26

совестьпробудительная, в которой главный герой окончательно теряет контроль над Свадхистхана чакрой, но продолжает мужественно познавать тонкости сельского быта

— Ой, Михалыч, ты что ль? Ну прям спужал меня. Фу-у-уй, аж сердце зашлося. Утречка доброго, соседушка. Ты завтракал аль нет? — участливо поинтересовалась Смерть голосом Ниловны из-под глубокого капюшона выгоревшей плащ-палатки, издали вполне себе сходной очертаниями с одеянием властительницы мира мертвых. — А то ходи к нам, там как раз сей час Антоха молоко с крошками хлебает. И табе нальет.

— А Лиля где? — невежливо перебил соседку Сергей, унимая заполошно скачущее в грудной клетке сердце. — То есть здрасти, конечно. И Лилия Андреевна тоже… разумеется… — совсем сбился с гладкой речи слегка даже покрасневший от внезапного смущения господин Никольский.

— Лилька? Так на сенокосе ужо. Аж за Горваткой. Часа полтора уж. Как только начало светать, так она там. До работы же ей хоть чутка успеть надо накосить. А я от задержалась, кОсу постукать надо было, а то затупилась вся. А что я с тупой косой делать-то буду, а? Токма траву мять. А ты че так рано вскочил, экономист? Табе ж вроде как здоровье править надобно? Спал да спал бы себе, — не унималась с советами баб Надя.

— Тридцать три года да на печи? — не удержался от мелкой шпильки Сергей.

— А хоть бы и на печи. От дуже пользительно, коли застудился где али при радикулите.

Сергей мельком глянул на дисплей мобильного, показывающего 05:30 утра. Это получается, что Лилия ушла от него чуть ли не через час после того, как они… Воспоминания того, что именно "они…", жаркой волной плеснули куда-то в позвоночник, и волоски на загривке аж встали дыбом, а по шкуре лавиной пронеслись кусачие мурашки. Выходит, она практически и не спала вовсе, а тут же пошла работать.

Вот она — долюшка женская, как сказал однажды бессмертный классик и как подтверждал в своих философских рассуждениях о гендерных различиях незабвенной памяти дед Матвей. Стыдно, стыдно, товарищ городской экономист, нежиться в перинах и предаваться неге, пока прекрасная половина человечества после бессонной ночи, кстати, пожертвованной не только ради собственного, но и ради его невероятного удовольствия, заготавливает сено на зиму. Так что…

— А с Вами можно? Вдруг сгожусь на что?

— Ты? Сгодишься? Ну, хотя… — баб Надя прищурилась и пожевала губу. — А давай тада с Антохой и иди. А то мальцу самому сложно столько травы переворошить. Нет, он, конечно, сдюжит. Но вдвоем ловчее будет.

— Ага. Да. Я мигом. Мне только хозяйство свое покормить, и я прям одной ногой тут, а второй прям уже в этой Горватке вашей.

Сергей с неожиданной даже для самого себя прытью ломанулся в дом, оделся в спортивный костюм и кроссовки и помчался в сарай, где пристроил пятикилограммовый пакет со специализированным кормом для кур, который ему впарил фанатик-птицевод в нагрузку к Изольде. Озадаченно уставился на таблицу, напечатанную на целлофане, разъясняющую, сколько надо отмерять сего сбалансированного во всех смыслах чудо-питания каждой птичьей голове с учетом живой массы тела. Но потом плюнул и щедро сыпанул в красную пластиковую кормушку.

— Много — не мало, — заключил он, подходя к вольеру. — Хуже не будет.

Похоже, пернатая парочка была с ним совершенно согласна, учитывая, с каким энтузиазмом Изольда набросилась на предложенное, совершенно пренебрегая манерами за столом. Питбуль же, напротив, для начала протанцевал вокруг пирующей подруги в своей манере раненного в задницу оловянного солдата, подметая кончиками крыльев землю и недоверчиво косясь на врага-кормильца. И только когда Сергей, снабдив их водой, покинул явно спорную, по мнению нахального петуха, территорию, присоединился к поглощению пищи, но не жадно, а, скорее уж, деликатно, трепетно заглядывая Изольде в глазки и издавая нечто похожее больше на голубиное курлыканье, нежели на свое обычное хамское "Куо-о-о".

— Надо же, а ты не безнадежен, — отдал ему должное мужчина, но не был удостоен даже мимолетным взглядом за этот сомнительный комплимент. — Ну, вы тут это… если и шалите, то без фанатизма.

Тоху Сергей застал уже заканчивающим свой нехитрый завтрак. Узнав, зачем сосед появился в их доме в столь ранний час, еще немного сонный мальчишка тут же приободрился, засиял так, словно получил давно желанный подарок, и бросился хлопотать, щедро наполняя уже знакомую Сергею пузатую кружку молоком и угощая пирогом.

"Кстати о подарках, — сладко зевнул, приоткрыв один глаз, заспанный дебил. — Ты их отдавать-то собираешься или решил, что пусть будут, в хозяйстве все сгодится?"

"Успеется еще" — отмахнулся Сергей.

По дороге Антоха болтал без умолку о своих чрезвычайно важных пацанячьих делах и приключениях, что на удивление нисколько не раздражало мужчину. Даже наоборот, как-то по-хорошему взгрустнулось от мысли, как же все же насыщенно и ярко проходил каждый день в детстве. Мир был полон миллионом чрезвычайно интересных и важных дел, источник простых, но при этом головокружительных желаний никогда не иссякал, скуки как будто и не существовало вовсе. Пресыщение и усталость? Не-а, никогда не слышали. И, между прочим, в голове никаких подселенцев тогда не было.

"Ой, да не гони ты, — развязанным тоном уличной шпаны возразил дебил, пожевывая смятую где-то стыренную папироску. — А кто тебя день через день подбивал на самые запоминающиеся свершения?"

"Угу, мысль изучить поближе принцип действия той нефтекачки в поле за станицей была верхом гениальности и креатива. Хорошо хоть жив остался"

— О. А вон и мамка обратно идет, — без всякого перехода сообщил Антоха, выдергивая мужчину из погружения в ностальгические глубины.

Впереди на тропинке в поредевшем мареве тумана действительно проступила знакомая фигура, и хоть ни самого лица Лилии, ни его выражения Сергей разглядеть еще не мог, но все равно сбился с шага, застигнутый врасплох запрещенным ударом под дых от окончательно распоясавшейся в последнее время нижней чакры. Она, эта самая чакра, и до минувшей ночи с завидным постоянством забивала на тормозящие директивы от разума, взывающего к совести и нудящего о принципах поведения подобающих цивилизованной особи мужского пола, а сейчас и вовсе перешла к активному мятежу, захватывая позорно капитулирующее без малейшего сопротивления сознание и бессовестно топя его в неуправляемом бурном потоке видений и ощущений. Сердце суматошно заскакало, как обожравшийся белены сбрендивший заяц, кожа взмокла и вспыхнула, напоминая о каждом месте, где ее касались руки и губы Лилии, поясница, пах и бедра обернулись свинцовыми горячими пластинами, страдая и изощренно наслаждаясь одновременно от внезапной тянущей судороги-воспоминания о моменте потрясающего финала, пережитого, казалось, вот только что. Сергей гулко сглотнул, невольно шевеля языком в пересохшем рту в поисках снесшего ему крышу солоновато-сладкого вкуса этой поразительной женщины, которым он упивался еще так бесконечно недостаточно, а руки рефлекторно сжались в кулаки, жаждая снова гладить и стискивать роскошные изгибы, какими его одарили так щедро и что ускользнули из его загребущих конечностей безжалостно быстро.

— Мам, а дядя Сережа нам с баб Надей помогать будет, — радостно сообщил Тоха и понесся вперед, а Сергей дернулся, возвращаясь на землю из своих грез, чрезвычайно далеких от пристойности.

Твою же дивизию, он ведь чуть не ломанулся вперед и не сгреб Лилию прямо на глазах у пацана, о присутствии которого тупо забыл в ту же секунду, когда увидел очертания вожделенного силуэта. Вот это была бы картина маслом. Совсем ум за разум зашел. Небось, засопел тут как паровоз, удивляя мальчишку, такое только глухой бы не услышал. Уши мгновенно вспыхнули, щеки заполыхали, в затылке резко зачесалось, а мозги вскипели от смущения, и все, что он смог произнести, это неразборчивое "Добрутро". При этом сколько Сергей ни пытался отвести глаза от Лилии, на лице и шее которой заметил стремительно разливающийся румянец — отражение собственного состояния, сделать это не удавалось хоть разбейся. Чувствовал себя полным дурачиной с бегущей на лбу строкой "Внимание. У нас был секс, и я хочу еще вотпрямсчаз" и продолжал пялиться, не отрываясь, глупея, смущаясь и заводясь с каждой секундой все больше.

— Доброе утро, Сере… гей Михайлович, — пробормотала Лилия, краснея еще сильнее и настороженно косясь на сына. — Не спится вам? Опять Питбуль помешал?

— Мне так сегодня спалось… как никогда в жизни, — ляпнул он сдуру, делая ситуацию еще более неловкой, если это вообще возможно.

— В самом деле? — уже едва слышно прошептала женщина, мазнув по нему коротким, чуть встревоженным взглядом, будто ожидала, что он сейчас признается, что все это не более чем шутка.

— Да я хотел бы до конца жизни только так и… спать, — совершенно искренне выпалил Сергей, дико желая поцеловать и стереть любое сомнение женщины в том, что она его наизнанку почти вывернула этой ночью.

"Думай что несешь, — вскинулся дебил. — Ты тут в отпуске, а не на ПМЖ"

— Пойдем, дядь Сережа, солнце подымется, жарища будет, много не наработаешь, — дернул его за рукав Антоха, явно недоумевающий от того, что взрослые застряли на месте и спотыкаются в совершенно простых словах, будто как говорить нормально позабыли.

— Да, точно, идите. А я… — почти обрадовалась Лилия, но тут же запнулась, столкнувшись с откровенно жаждущим вопрошающим взглядом Сергея. — На работу мне надо. Увидимся попозже.

И проскользнула мимо Сергея, омыв его своим неповторимым ароматом, от которого снова поплыло в голове, торопливо зашагала в сторону дома. А он стоял и глядел ей вслед, ощущая, как его сердце словно щенок-потеряшка поскакало ей вслед по кочкам узкой тропинки, пока его не окликнул Антоха.

ГЛАВА 27

сенокосная, в которой главный герой проникается величайшим почтением к крестьянскому труду и собирается на романтическое свидание

— Пришел-таки, — одобрительно улыбнулась старшая Апраксина. — Смори-ка, и косить умеешь?

— Ну, не то чтобы умею, но дед когда-то показывал. Только лет с тех пор прошло немало, могу и не вспомнить, — кинул "толькобыотказалась, толькобыотказалась, толькобыотказалась" взгляд на опирающуюся на свое грозное оружие соседку Сергей.

— А ты смори сюды: держи ее вот так вот, правой за пупок…

— Какой пупок?

— У меня черемуховый, люблю черемуху, а у Лильки, у той — ивовый.

"Э-э-э, вы точно на одном языке беседу ведете?" — почесал репу дебил.

— Че лупаешь, не понял? А как же тогда у вас его называют? — видя непонимание в глазах городского, уточнила бабка, тыкая в кривоватую ручку на косовище, делящую его примерно пополам. — Мы пупком зовем, его ж как раз по пупку косяря меряют, где ставить. Коса-то, она у кажного своя, чужой косить не сможешь, неловко будет. В общем, правой хватай за пупок, левой ближе к краю и веди косу ровнехонько, прям как ладошкой земельку гладишь, вона как…

И Анастасия Ниловна, слегка расставив крепкие кривоватые ноги в резиновых сапогах, сделала небольшой замах и аккуратненько, как парикмахер машинкой, подбрила чистенькую полосочку сочной зеленой травы. Еще замах, и снова полосочка. Замах — полоска. С открытым ртом смотрел Сергей, как поразительно красиво и ровно укладываются рядочки скошенной зелени, какое удивительно чистовыбритое "под ноль" пространство стелется под ногами баб Нади, которая мелкими шажочками быстро продвигалась вперед.

— Жу-ум — жа-ам, жу-ум — жа-ам, жу-ум — жа-ам, вкусна-а-а, — пела коса в ловких крестьянских руках.

— Хрум-хрям-тыц, да штоб тебя, — сердилось орудие труда, попавшее в корявые лапы никуда не годного экономиста. Коса у него крутилась, вертелась, то взлетая вверх, то втыкаясь в землю, то чиркая об откуда ни возьмись камешки, палочки, бугорки и прочие неровности.

Наконец, наблюдавший за мучениями мужчины Антошка не выдержал и с опаской подошел к нему:

— Дядь Сереж, ты эта, положь косу, слышь? По ножище себе секанешь, кровишши буде-е-ет. А я кровишши боюсь, сомлею ишшо, точно грю — сомлею. Ты давай-ка лучче со мной вороши траву. Тут тоже работы невпроворот. Вот, гля, как надоть — ты ее граблями тудый-сюдый разгоняй, шоб вона ровнехонька так легла — вишь, как делаю. Вот и ты за мной так же. Мы ее быстренько раскидаем, а вечером сгорнем в копешки. А по утряни, как роса высохнет, опять раскидаем. И так пока вся не высохнет.

— А зачем каждый день утром раскидывать, а вечером собирать? Смысл в чем? — в очередной раз удивился Никольский, откладывая строптивую, что твой Лужок, косу и покорно принимая на первый взгляд смирные грабли.

— От ты, дядя, ду… городской совсем. На ей же роса вечером выпадет, всю ночь пролежит, а утром ее мокрую солнцем опять прихватит, и погорит сено. И не сено то будет уже, а чистый мусор. Корова такое жрать не станет. Только в хлеву стелить. Но в хлев траву на пол кидать — только грязь разводить — дуже мокнет быстро. В хлев на пол солома нужна крепкая.

— Господи, сколько премудростей, — вздохнул Сергей, невпопад шлепая граблями по траве в попытке сымитировать действия мальца.

— А то. Это тебе не на компунтере стукать в кнопки, тут голова нужна, — важно кивнул шестилетний гуру сенокоса. — Но я большей всего стоговать люблю. Хучь верхом, хучь на копешке кататься — красота. А ба с мамкой на стоге стоять, у меня мамка знатные стоги ложит — ровные да плотные, что твое яичко. — Антошка шмыгнул конопатым носом и ткнул граблями в рядок Сергея: — Ты ровнее вороши, глянь, какими горбылями лежит, не просохнет такой горбыль, сопреет. Вот так надо. — И двумя точными движениями граблей, удивительно ловкими для такого шкета, раструсил комковатые кучи свежескошенной травы.

Ну, что сказать, мастер-класс от Антона Аркадьевича прошел плодотворно и жарко: к тому времени, как июльское солнышко действительно начало припекать, судя по защипавшим ушам и носу господина финансового трейдера, вся скошенная трава была правильным образом раструшена на просушку, а довольное нежданно свалившейся помощью взрослого, хоть и неопытного городского мужика семейство вернулось домой.

* * *

Весь оставшийся день Сергей ломал голову, куда можно повести на свидание Лилию. Стандартный сценарий — ресторан-клуб-постель, к которому он вроде как привык за последние годы, тут явно не подходил. Хотя бы потому, что, скорее всего, у нее просто нет нарядов, соответствующих подобным местам. Самому Сергею было на это глубоко плевать, он бы и два раза не подумал, можно ли показаться на людях с Лилей, даже если она пожелала бы выйти в своем цветастом халате. Все равно его воображение с прошлой ночи делало любую ее одежду прозрачной, и все, что он видел, это вожделенное тело, которым хотелось упиться до одури. Но мужчине хватало жизненного опыта, чтобы понимать — сами женщины не относятся столь легкомысленно к вопросу уместности своего внешнего вида. Но куда же им пойти тогда? Хотелось чего-то классически-романтичного, но и совершенно непривычного одновременно.

"А даме ты не хотел бы выбор предоставить, и это во-первых, — снизошел до терзаний Сергея заскучавший со-головец. — А во-вторых, ты лучше бы для начала самим процессом приглашения озадачился. Ничего, что тебе это придется делать перед баб Надей, она же ее свекровь, и сыном, которому ты в качестве кавалера матери можешь и не понравиться. Я слыхал где-то, что дети — маленькие ревнивые тираны".

Сергей моргнул, застигнутый этой проблемой совершенно внезапно, но тут же приободрился.

— У меня же есть подарки, они же типа взятка, — обрадовался он. — Вот теперь для них самое время.

"Страшный ты тип, — ухмыльнулся дебил. — Продуманный и расчетливый"

"Да ну тебя, — отмахнулся Сергей. — Оно как-то само так вышло".

Услышав звук движка Лилиной служебной Нивы, Сергей дал ей минут пятнадцать, за которые собрал все припасенные для Антохи рыбацкие приспособы и, захватив яркий платок, решительно направился в соседский двор. Подарки для самого младшего Апраксина он предусмотрительно оставил у крылечка и, последний раз резко выдохнув, постучал в двери.

— Не заперто, — услышал он голос Лили, и сердце опять устроило дикую эквилибристику, отчего пульс загрохотал в ушах.

"Ну ты, ей-богу, как на первое свидание собрался, — нарочито насмешливо фыркнул дебил, хотя у самого в руке сигарета прямо-таки вытанцовывала от трясучки. — У нас же есть прямой запрос от самой дамы, отказов не предполагается. С остальным справишься. Ты же умный. Местами".

— Во, и сосед вечерять подтянулся, — радушно улыбнулась Анастасия Ниловна. — Ой, Лильк, ты бы знала, как он нам помог. Антошка обычно часа два ворочает, весь упарится бедный, а тут удвоих оне р-р-раз — и управились. Эх, мужик-то в хозяйстве всегда к месту. Особенно когда на подъем легкий.

Сергей снова почувствовал, как начинают греться и так подгоревшие уши, и даже не столько от похвалы, сколько от мгновенной непристойной ассоциации в голове при словосочетании "легкий подъем".

— Антоха, ты выйди на крылечко, глянь, чего там, — поспешил он перевести тему разговора, пресекая попытку Лилии начать благодарить его.

Уговаривать мальчишку не пришлось, и он без раздумий шмыгнул за дверь, а на Сергея удивленно и немного настороженно уставились две пары женских глаз.

"Ну, давай, жги, Серега" — ободрил мужчину дебил.

— Да я, собственно, не совсем по поводу ужина зашел, — решительно шумно выдохнув начал Сергей, и тут же сбился, заметив, как немного обиженно поджала губы Анастасия Ниловна. — Хотя, конечно, и поесть не откажусь, потому что вы готовите просто божественно, я сто лет такого не пробовал.

"Кончай мямлить" — рявкнул дебил, а пещерный самец устроил необычайно выразительную пантомиму, изображающую, как он закидывает ценный живой груз на плечо и спешно скрывается в тумане.

— Так ты есть будешь или нет? — в лоб спросила баб Надя.

— Есть буду, — кивнул Сергей. — Но пришел, чтобы пригласить Лилию на… э-э-эм… прогулку. Вы не подумайте чего, Анастасия Ниловна, у меня… все серьезно.

— Ну так приглашай, кто ж против, — великодушно разрешила старшая Апраксина, а Лилия порозовела, чуть прикусив уголок губы и глядя на него с неожиданным восхищением. — А серьезно али нет — это Лильке решать.

Пожилая женщина отвернулась и засуетилась, будто и ничего такого не произошло и не собиралось, а Лилия, засияв улыбкой, закивала на его вопросительный взгляд.

"Вот и все, а ты боялся" — выдохнул дебил, вытирая обильный пот со лба, будто только что вагон угля разгрузил.

А Сергей, улыбаясь в ответ женщине как натуральный идиот, вдруг подумал, что долго что-то от Антошки ничего не слышно. Вообще-то он ожидал восторженных пацанячьих воплей. Ну как минимум.

— Я на минуточку, — немного встревоженно пробормотал он и пошел на улицу.

Парнишка сидел на нижней ступеньке крыльца, опустив голову и любовно поглаживая одно из черных новомодных удилищ.

— Снасти у тебя, дядь Сереж, просто супер, — дрожащим голосом пробормотал Тоха, заметив его появление, и шмыгнул покрасневшим носом, не поднимая на него глаз. — Был бы папка живой, он мне тоже такие же купил бы.

Сергей на пару секунд завис, а потом остро захотел садануть себе по башке за тугодумство. Нет, ну надо же так лажануть? Нельзя было прямо сказать? Мальчишка-то решил, что он, мудило безмозглый, принес все эти сокровища тупо похвастать.

— Конечно купил бы, — сказал Сергей, кривясь от полноты осознания допущенного косяка. — Только тут ошибочка вышла, Антоха. Это снасти не мои, они твои.

— Мои? — вскинул мальчишка свои глазищи — прозрачно-синие, будто подсвеченные до дна солнцем озерца, в которых сейчас плескалось изумление и неверие. — Как это мои?

— Ну, в чьем они дворе-то лежат? В твоем же. Чьими же им еще быть?

С полминуты мальчик моргал, беззвучно шевеля губами, повторяя "мои", а потом буквально вспыхнул, засиял, как будто внутри лампочка включилась на миллион ватт, и Сергея аж до костей пробрало его улыбкой и восторженным доверчивым взглядом.

Конечно, был бы жив его отец, он купил бы Антошке все, подумалось сразу. Да любой мужик порвал бы себя, пахал с утра до ночи ради выражения такой искренней радости на лице своего сына. Это же не мальчишка, а целое откровение какое-то, разрушающее все его прежние представления о детях как о раздражающих никчемных беспомощных скандалистах. Разве этот шкет беспомощный? Да он о некоторых аспектах жизни знает в сто раз больше него, взрослого мужика. А что по поводу скандальности и никчемности… Антошка рванулся к нему и обхватил неожиданно сильно для таких своих тонких ручек-палочек.

— Спасибо, — придушенно прошептал он куда-то Сергею в живот и тут же отстранился и, смущаясь, по-взрослому протянул руку для пожатия. — Спасибо, дядь Сережа… ты такой… только надо у мамки спросить. Вдруг не разрешит?

— Что не разрешу? — Видимо, Лилия уже некоторое время наблюдала за ними.

— Мам, тут такое дело… — замялся Антошка, но Сергей решительно перебил его:

— Я тут решил обратиться к Антохе с просьбой очень ответственной, — сжал он худенькое плечико, призывая к молчанию. — Если ты не против, хочу попросить его хранить у себя и периодически "выгуливать" кой-какие рыбацкие приспособы.

— Выгуливать? — в уголках глаз Лилии появились лучики-морщинки от того, что она, очевидно, изо всех сил сдерживала улыбку.

— Да, мне в магазине сказали, что им нельзя долго без дела храниться. Рассохнутся, заржавеют и все такое, — вдохновенно сочинял Сергей. — Да и вообще ухода требуют, а мне же некогда, и руки не из того места. Короче, Антоха всяко лучше с этим справится, чем я.

— Ма-а-ам, — умоляюще протянул Антоха, трепетно прижимая к груди одно из телескопических удилищ.

— Ну, что тут скажешь, — пожала плечами женщина, все еще удерживая на лице выражение серьезности. — Соседям отказывать у нас не принято. Только смотри, сынок, относись к поручению дяди Сережи ответственно, чтобы нигде ничего не валялось, не терялось, не…

— Да-а-а, — прервал ее счастливый вопль мальчишки, который метнулся сначала к ней обнять, потом опять к Сергею, едва не съездив ему по лицу концом удилища и, захватив все, что за раз поместилось в руках, умчался за дом.

— Сынок, мы вообще-то ужинать садимся, — крикнула ему вслед уже открыто смеющаяся Лилия и тихо добавила, будто извиняясь: — Конечно, я должна сказать, что это слишком дорогой подарок, но сама-то не отказалась, так что как-то не вправе.

— Ну и правильно, я бы все равно отказа не принял, — он торопливо шагнул ближе и погладил кончиками пальцев ее предплечье. Крошечные мурашки моментально покрыли щедро вызолоченную солнцем кожу и тут же перекинулись на самого Сергея, промчавшись щекотным сладостным полчищем от макушки до пяток.

— Поцеловать тебя хочу, — хрипло пробормотал мужчина, уставившись на вздрогнувшие и чуть приоткрывшиеся женские губы. — Так, что аж губы сводит и в груди болит.

— Немного потерпишь? — еле слышно спросила Лилия и погладила тыльную сторону его ладони. Крошечный контакт, а его прошило так, что аж фыркнул на выдохе, когда судорожно сжались легкие.

— Потерплю. Куда же я от тебя денусь, — со вздохом ответил Сергей. — К тому же мне еще тут кое-что сделать надо.

"Серж, словами поосторожнее жонглируй" — тут же подал голос притаившийся в засаде дебил.

От греха подальше он отстранился от женщины, лишающей его всех мозгов и воли, и вернулся в дом. Анастасию Ниловну он застал стоящей спиной к нему у окна, и что-то такое было в ее позе, в опущенных плечах, от чего у него слова застряли в горле.

— Анастасия Ниловна, — неуверенно позвал Сергей, и старушка встрепенулась, становясь из пропитанного печалью изваяния снова живой, подвижной и саркастичной. — Я тут принес вам кое-что… Вот.

Он положил на край стола яркий платок.

— Ой ты батюшки, — с совершенно искренним удивлением взмахнула руками она и вдруг зарделась, словно девушка. — Мне-то за что?

У Сергея не было ответа на этот вопрос. Разве можно просто ответить "за то, что мне рядом с вами так тепло и хорошо?" Ведь за это поразительное ощущение в душе не отплатить никакими цветастыми тряпками и вещами, деньгами. Это вообще не имеет ничего общего с самим понятием "отплатить".

"Что-то у нас тут уже совсем не шутками запахло" — встревоженно глянул на неандертальца дебил, но тот только радостно закивал и погладил в предвкушении пустое пузо.

ГЛАВА 28

 поцелуямиопьянительная, в которой главный герой теряет весь накопленный за годы возмужания опыт и словарный запас и ведет себя как влюбленный школьник

Почти весь ужин прошел под аккомпанемент безостановочной болтовни Антошки, который, казалось, будет восхищаться бесконечно попавшими в его руки сокровищами, смущая и радуя Сергея одновременно. Никакие замечания матери и нарочито-строгие взгляды бабушки не могли заставить мальчишку замолкнуть надолго. Он затихал на минуту, усиленно работая челюстями и беспокойно ерзая на месте, и, едва проглотив, опять взрывался восторгами при описании бесподобных качеств очередного супергибкого удилища или блесны. Парнишку буквально распирало от прущего изнутри счастья, которым он желал щедро поделиться со всеми вокруг, а иначе просто взмоет к потолку от его избытка. А Сергей с каждой секундой преисполнялся пониманием, что в жизни не совершал, наверное, покупки удачнее и уместнее. Господи, вот бы счастье для всех и каждого было так же легко купить, просто угадав, во что и где именно вложить деньги. К сожалению, Сергей знал, как сделать с помощью удачных финансовых манипуляций людей благополучнее, богаче, но разве счастливее?

"Да что за мысли упаднические, да еще такой момент? — возмутился дебил. — У тебя гулянья под луной на носу, а ты тут о превратностях бытия заморачиваешься"

"Вообще-то и солнце-то еще не село" — отмахнулся Сергей и поднялся из-за стола, от души благодаря за очередную, насыщающую далеко не только желудок трапезу.

— Я на крылечке подожду, — негромко сказал он Лиле, осторожно покосившись на Антошку, но мальчик, похоже, даже не заметил особого тона и только воспользовался шансом тоже отпроситься и, порывисто еще раз обняв мужчину и пробормотав что-то торопливо-невнятно-благодарное, унесся, как ветер, на улицу.

Спустя минут десять Лилия вышла на крыльцо, и Сергей вскочил со ступенек, да так и завис от того, насколько же потрясающе выглядела она в простом бледно-голубом платье до колена и с распущенными волосами.

— Ты не сказал, какие у нас планы, и я не знала, как одеться, — чуть нахмурившись, пробормотала она, немного нервно одернув ткань на боку, и мужчина осознал, что момент его ошалелого молчания, очевидно, слишком затянулся и был истолкован неверно.

— Я… просто хотел погулять, если ты не против, — спохватился Сергей и подцепил кончики пальцев Лили своими, все еще подрагивающими.

"Скажи, что она сногсшибательна в этом платье, бестолочь. Язык, что ли, проглотил?"

— Есть тут какое-нибудь красивое местечко? — потянул он женщину к калитке. — То есть они все тут красивые, и ты красивая, просто… покажешь мне что-то особенное?

"Господи, да ты прямо мастер флирта и гуру комплиментов, — закатил глаза дебил. — Вроде раньше ты как-то получше был".

— Спасибо, — сказала Лилия, сбивая его с мысли.

— За что?

— За то, что назвал меня красивой, — с улыбкой ответила она. — Безумно приятно.

— Ну, это мне следует благодарить судьбу и матушку природу, — возразил Сергей. — Так куда идем?

— Есть одно местечко, популярное у местной молодежи. Считается очень романтичным.

— Ну, мы вроде тоже не сильно старые, так что веди, — Сергей уже уверенно взял Лилию за руку, надежно переплетая их пальцы, и вывел со двора.

Естественно, пока они шли по улице к окраине Апольни, им кто только на пути не попался, и их сцепленные, словно у влюбленных подростков, руки не ускользнули от любопытных взглядов охотно здоровавшихся местных жителей. В первый момент Лилия даже пыталась вырвать у Сергея свою ладонь, но он упрямо сжал ее, не выпуская и открыто транслируя всем встречным "мое, имею право" послание. Его почему-то прямо распирало от гордости из-за такого почти нарочитого демонстрирования наличия между ним и идущей рядом женщиной отношений, и наплевать, насколько это выглядело примитивно или не по-взрослому.

Едва они вышли за околицу и последний забор скрылся из виду, Сергей, не в силах больше ждать, резко остановился и развернул Лилию к себе, прижимаясь порывисто и немного неуклюже, утыкаясь лицом в пахнущие солнцем, свежестью, сладкой уютностью волосы. Ощущение от этого контакта оказалось таким шокирующе-приятным, что он нисколько не элегантно фыркнул и рвано засопел, бесцеремонно сжимая и оглаживая сводящие с ума изгибы, вдыхая, жадно глотая исключительный и неповторимый аромат, от которого в голове становилось так легко, пусто, жарко.

— Нетерпеливый, — смеясь, не всерьез упрекнула Лиля, охватывая его шею, ероша волосы на затылке и прижимаясь губами к его подбородку.

— Да сколько же терпеть-то можно, — возразил Сергей, запутываясь пальцами в густых тяжелых прядях и суматошно тыкаясь губами во все, что попадалось по пути: гладкий лоб, прикрытые веки, покрытый золотистыми крупинками веснушек нос и щеки, и хрипло потребовал: — Дай. Сейчас же дай.

И Лилия охотно поддалась его нахальному притязанию, поднимая навстречу лицо, сталкивая их рты в торопливом, немного грубом поцелуе, вдавливая пальцы в его затылок, откровенно показывая этим жестом и своим тихим облегченным стоном, насколько и сама нуждалась в этой ласке. Они целовались сначала почти лихорадочно, взахлеб хватая воздух в кратких перерывах, будто кто-то вот-вот должен был их оторвать друг от друга, не дать упиться, насытиться, опьянеть совершенно, потеряться в их совместном невыносимо желанном безумии. Суматошно трогающие горящие тела руки сталкивались, мешая и усиливая все ощущения многократно, переплетались и запутывались, вызывая смех и стоны, прерываемые и заглушаемые все новыми касаниями губ и языков. Чуть позже поцелуй стал из бесконтрольно-голодного тягуче-чувственным, а прикосновения замедлились, превращаясь в осознанно-ласкающие, уже на грани сексуального поддразнивания, и Сергею пришлось собрать все силы, чтобы отстраниться.

— Если мы не пойдем дальше прямо сейчас, то придется срочно искать более укромное место, Лиль, — честно признался он голосом прокуренного пропойцы.

"Был бы умный, взял бы, что само в руки плывет, и сейчас, и потом, — горестно вздохнул сквозь тяжкое дыхание дебил. — Но ты на всю голову влюбленный дурак. И я такой же сбоку-припеку".

Сделав несколько хоть немного отрезвляющих вдохов, Сергей снова стиснул ладонь женщины и собрался идти дальше, мужественно игнорируя болезненное неудобство, созданное его неугомонным природным устройством ввода-вывода, но тут уже Лиля его притормозила.

— Сереж, что между нами? — спросила она тихо и, кажется, совсем нетребовательно, но Сергей просто всей кожей и нутром ощутил, насколько важен и необходим его ответ.

Он, сглотнув, уставился в ее полные ожидания и робкого предвкушения чего-то настоящего глаза. На мгновение в голову плеснуло паникой, осознанием того, что, как только он ответит, этого уже будет не отменить. Происходящее станет окончательно и безоговорочно реальным, не головокружительным сном, не ночным видением, не чересчур живой фантазией, а полноценным движением в определенном направлении. Причем движением вместе, кожа к коже, душа к душе, а не так, безразлично-параллельно, как было всегда в его жизни. Но разве его это и правда пугало? Что из всего, что случилось с ним с достопамятным появлением Лилии и ее близких, вызывало в нем отторжение? Ни-че-го. Ну так какого же черта.

— Между нами все, Лиль, — Сергей охватил ее лицо ладонями, прижался ко лбу губами, будто желая вложить собственное видение творящегося между ними прямиком ей в разум. — Все.

ГЛАВА 29

мифосказительная, в которой главный герой знакомится с местными легендами, но отказывается верить во всю эту мистическую хрень. А зря

— На меньшее я бы и не согласилась, — облегченно рассмеялась Лилия и, внезапно озорно подмигнув, потащила его за собой почти бегом. — Идем, я тебе расскажу страшно печальную романтическую историю об одном красивом месте.

Она то и дело оглядывалась на него, дразнила дерзкой открыто-радостной улыбкой, будто выманивая ею наружу его естественную человеческую способность испытывать почти беспричинное счастье, которую Сергей давным-давно запихнул под слой извечной сдержанности, как прячут нечто непристойное или слишком хрупкое и уязвимое, да так и забыл как-то за долгой ненадобностью. А теперь каждый взгляд сверкающих весельем глаз Лилии и не сходящая с ее лица улыбка, делающие ее неожиданно гораздо более юной и беззаботной, чем он привык уже воспринимать, вызывали в мужчине желание действительно помчаться по этой рыжей суглинистой дороге вскачь. Или схватить Лилию и повалиться с ней в траву. Совсем не для секса, нет. Ну ладно, не только для этого. Лежать просто так, близко-близко, вдыхать дурманящий запах смятой ими травы и луговых цветов, сплетенный с опьяняющим ароматом ее беспорядочно разметавшихся волос и припекаемой солнцем кожи. А потом брести все равно куда, все время останавливаясь, чтобы обниматься и целоваться до пульсации в распухших и обветренных губах и выбирать из густых прядей застрявшие там травинки. И улыбаться, снова и снова, без всякой уважительной причины, как одурманенные идиоты, забывшие о связной речи.

"Ну так сделай хоть что-то из того, что хочется. Ей богу, что за кайф быть серьезным адекватным дядькой, когда стать ненадолго счастливым ни о чем не заморачивающимся придурком на-а-амного приятнее, Серега" — подначил его дебил и, раскинув руки, повалился спиной в копну воображаемого сена с громким воплем.

И Сергей, сорвавшись, понесся в поле, собирая на ходу каждый попавшийся на глаза местный полевой цветок, и не остановился, пока в его загребущих руках не оказался огромный, совсем не аккуратный, но все равно просто великолепный, на его взгляд, букет, который он и вручил Лилии. Сколько он передарил букетов, роскошных, безупречных, эффектно и креативно оформленных, купленных лично или заказанных по интернету у дорогих флористов. Да черт его знает. Ведь прежде это была дань некому общепринятому ритуалу, никак и ничего в нем самом не затрагивающая. А сейчас… эти неказистые лохматые васильки, собранные своими руками… они были важны. Именно для него самого они обозначали внезапную потребность дарить, отдавать. Не что-то измеряемое деньгами или вещественное. Другое, совсем другое, чего, казалось, никогда и не было прежде у Сергея для других. А тут нашлось. Откуда? Да кто же это знает? И в ответ он получал нечто такое же. Нежное, теплое, настолько щедрое, что ему и не отплатить и за годы, но не требующее этой самой отплаты, просто возьми, пей допьяна, купайся, ныряй с головой и не разрушь, береги. Это вот такое оно — счастье? Если так, как же он, дурак, жил-то без него столько?

С дороги они свернули на тропинку и вскоре шли между березами небольшой рощи. Долго шли, потому что Сергей, кажется, ни одну не пропустил, чтобы не прижать к ней Лилию и не поцеловать хоть кратко, одним касанием. И каждый раз его тело наливалось жаждой, звеня от напряжения, томясь безжалостно растравливаемой неудовлетворенностью, и это тоже ему нравилось. Словно волны, что беспрепятственно прокатываются по телу, разжигая предвкушением и делая сам процесс ожидания несказанным удовольствием.

На берег озерца они вышли, когда солнце уже скрылось за верхушками деревьев, отчего на и без того густо-черную воду легли росчерки еще более темных теней. Легкий ветерок шевелил кроны, но на поверхности воды не было даже самой крошечной ряби.

— Ну, вот оно и есть, Марьино оконце, — с особой интонацией сообщила Лилия.

— Все же местные водоемы… странные, — сказал Сергей, изучая неподвижную, как зеркало, темную гладь. — С одной стороны, красиво, конечно, хоть и непривычно, но с другой — жутковато немного. Так и кажется, что в глубине таится что-то и цапнет тебя, когда купаться полезешь.

— Ну, здесь купаться не принято у наших, — ответила Лилия, пристраиваясь на бережке и укладывая его букет себе на колени. — Зато есть другая традиция.

— Расскажешь? — Сергей нарочно подсел близко-близко и, чуть наклонившись, с блаженным вздохом потерся носом о висок женщины.

— Расскажу и покажу, — повернувшись, Лилия мазнула губами по его щеке и так же быстро отвернулась, ускользнув от его ловящих губ, и взялась деловито перебирать стебли собранных им цветов. — Так вот, сначала история. Было это, как принято говорить, в стародавние времена, но мне так думается, что лет сто с хвостиком назад. Жила в Апольне девочка-сирота Марьюшка. В деревнях сирот раньше брали на воспитание в чужие дома, чаще всего соседи позажиточнее. Вроде и дело благое делали, но и опять же еще одни руки в хозяйстве никогда не лишние, даже детские.

— История про Золушку из Апольни, — прокомментировал Сергей, при этом вспомнив, как работал сегодня на покосе Антошка. Наравне, а то и эффективней его, взрослого мужика. Конечно, можно свалить все на сноровку, которую за пару часов не приобретешь, но все равно.

— Если только отчасти, — покачала головой Лиля. — Взяла Марьюшку самая состоятельная здесь семья, и людьми они в общем и целом оказались неплохими, ни в чем ее не обделяли и работой домашней не замордовывали, так чтобы прям совсем. Вот и росла девчушка в сытости, ладной, крепкой и вскоре стала красавицей, каких поискать. А у семьи приемной, само собой, и свои дети были, и среди них сын — на пару лет Марьи постарше.

— И они влюбились, — хмыкнул Сергей, наблюдая, как быстро под ловкими движениями пальцев Лилии растрепанная копна цветов превращается в аккуратное плетение.

— И они влюбились, — печально повторила женщина и скрепила концы своего творения, превращая в венок. — Молодые оба, красивые, жили бок о бок, так что, как говорится, сам Бог велел.

Лилия водрузила венок на его голову и огладила большими пальцами щеки, мимолетно чмокнув, и тут же взялась за плетение второго, обламывая похотливые поползновения Сергея углубить поцелуй.

— Но, к сожалению, приемные родители девушки, они же родные парня, с их чувствами были не согласны. Они люди были неплохие, но весьма практичные и расчетливые, и безродная сирота без копейки за душой в качестве приданного им была в семье ни к чему.

— Так и знал, — хмыкнул мужчина. — Деньги. Всегда все дело в них.

— Не всегда и не для всех, — покачала головой Лиля. — Но в этой истории именно так. В общем, когда ребята пришли просить благословления, им решительно отказали и мало того — еще и объявили, что парню подыскали невесту-ровню в соседней деревне. Молодая кровь — горячая. Решили тогда молодые сбежать и пожениться, в надежде, что потом-то родители все равно смягчатся и простят. Но ни ума особо, видно, ни сноровки не было, и настигли их раньше, чем успели далеко-то уйти.

— Досталось им? — сочувственно спросил Сергей, представив в красках неприглядную картину обучения уму-разуму непокорных юнцов.

— Да нет, — вздохнула Лилия. — Отец парня оказался мудрым и даже хитрым. Он сыну сказал: "Хочешь — жанися, да вот только обратной дороги тебе, сынок, не будет никогда. Ни прощения, ни помощи, ни наследства не видать тебе". И расписал в красках, как им нищим придется мыкаться, ни кола ни двора, за душой ни копейки. Как будет его сынок, привыкший к достатку и уюту, голодать да лишения терпеть, как будет в чужие дворы наниматься, терпя тычки и насмешки, чтобы семью-то прокормить.

— Блин, только не говори мне, что этот сопляк сдался и не попробовав и к родителям под крылышко обратно попросился, — возмущенно нахмурился мужчина, резко дунув на один особенно упорный цветок, щекочущий его лоб.

— Не хочешь — не скажу, — грустно улыбнулась его реакции Лиля. — Да только так и было. Вернулся как ни в чем не бывало, оставил Марьюшку прямо там, на той дороге, по которой мы с тобою шли сюда. Вот ее сердце-то и не выдержало предательства и позора. Прибежала она сюда, да бросилась в воду черную, и больше ее никто и не видел.

— Почему все любовные истории из прошлого вечно с плохим концом, и с какой стати это кажется кому-то романтичным? — пробурчал Сергей, отодвигая ноги от кромки воды. — Вот что романтичного в том, что кто-то взял да трагически помер?

— Ну, возможно, сам факт наличия того, что у кого-то были настолько сильные чувства, что без своего возлюбленного не имело смысла жить дальше, — пожала плечами Лилия, заканчивая второй венок.

— А я считаю, что все эти трагедии имели под собой больше социально-экономическую основу, присущую именно тому времени, — возразил Сергей. — Ну, вот скажем, куда эта брошенная Марьюшка должна была одна податься тогда? Бродяжничать? А вот если бы была у нее уверенность, что не пропадет она и без этого слабака, то погоревала да и начала бы жизнь заново. А через время и не вспомнила бы его, нормального мужика встретила и прожила бы долгую счастливую жизнь.

— То есть в любовь до гроба ты не веришь? — рассмеялась женщина, но Сергей чутко уловил насторожившие его нотки.

"Слышь, Серж, ты сейчас в миллиметре от того чтобы лажануть, — встревоженно заерзал дебил. — Женщины, они на пустом месте склонны делать далеко идущие выводы"

— Почему же, в любовь я верю, вот только в то, что на одном-единственном человеке свет клином сходится, не очень, — ответил мужчина, стараясь осторожно подбирать слова. — Нас на планете семь миллиардов, и если не сложилось с одним, всегда найдется другой, с которым все будет именно так. Расставание не конец жизни. Ну, в смысле, я это к тому, что жизнь, хоть какая, она превыше всего и должна продолжаться, несмотря ни на какие душевные раны.

Сказав это, Сергей остался доволен собой. Во-первых, потому что Лилю это, похоже, не смутило и не заставило задуматься о чем-то сейчас совсем ненужном. Во-вторых, он совершенно не кривил душой. А в третьих и главных, может, уже хорош болтать и пора целоваться?

— В мои годы и при нынешних обстоятельствах я с тобой соглашусь, — улыбаясь прошептала Лилия, когда он повалил ее на спину и навис сверху, намереваясь уже дать наконец наговориться их телам, а не одним только языкам. — Но прежде спорила бы с тобой до хрипоты.

С первым же касанием их губ время вдруг снова трансформировалось в нечто совершенно иное, оно теперь измерялось не секундами, минутами, часами, а количеством и продолжительностью поцелуев, числом страстных, дурманящих разум прикосновений, интенсивностью сплетения двух жаждущих тел, исчислялось сотнями и тысячами разделенных прерывистых вдохов. И только ощутимая прохлада от выпавшей с наступлением сумерек росы остановила Сергея от окончательного впадения в нирвану. Оторвавшись от дрожащей под ним Лилии, Сергей едва ли не с причитанием поднялся с земли и поставил женщину на не слишком уверенно держащие ее ноги.

— Пойдем домой, — не просил он и не предлагал, потому как был в этот момент уверен — отказа не будет. Не из-за своего охрененного самомнения был уверен, а просто это так нужно было им обоим. — Хочу в постели тебя. До-о-олго и обстоятельно.

— Погоди минуточку, — еще тяжело дыша, попросила Лилия, отыскала почти наощупь потерянные в траве венки и вручила один Сергею. — Я же тебе говорила, обычай есть тут у влюбленных. Надо венки в воду запустить. Если в стороны поплывут — не судьба быть вместе. А если уж вместе сцепятся…

— Вот ты же взрослая женщина, с высшим образованием, в полиции работаешь. Как можешь в это верить? — несмотря на собственные насмешливые увещевания, Сергей все же склонился над водой вместе с ней и с неожиданным внутренним трепетом опустил кольцо незамысловатого плетения на зеркальную черную гладь.

Два васильковых венка, переплетенных золотыми всполохами ржаных колосков, зацепившись друг за друга тонкими головками пронзительно синих соцветий, доверчиво прильнули к чернильной поверхности, над которой уже легкими белесыми облачками парил зарождающийся туман. Два неровных цветных круга образовали восьмерку, практически знак бесконечности, знак, быть может, той вечной сказочной любви, той самой, в которой сердца бьются в унисон до тех пор, пока не остановятся оба, в один миг, в одну секунду? Они медленно удалялись от берега, совсем как упомянутые влюбленные, пытающиеся уйти от несогласной с решением двух юнцов родни. Нежные лепестки подрагивали, острые устья колосков чиркали зеркало торфяного озера, оставляя за собой еле уловимый глазом след.

— Смотри, они плывут рядом, — прошептала Лиля прямо в ухо, послав очередную волну неконтролируемой дрожи по загривку пристально следившего за венками мужчины.

И в этот момент травяная восьмерка будто наткнулась на зыбкую туманную преграду, жадным языком лизнувшую поникшие до самой воды цветы. Хрупкая связь дрогнула, центр восьмерки медленно разломился, по смоляной глади пробежала дрожь, как от легкого сотрясения. Один из венков — тот, что чуть меньше — замер на месте, будто пойманный кем-то невидимым, сидящим на дне непрозрачной пропасти, а второй — побольше и, казалось бы, потяжелее, вдруг непонятным образом ускорил движение к центру озера, где все плотнее становился молочно-белый вечерний туман. Венок, как живой, сопротивлялся, он будто упирался, растопыривая цветки-колоски-головки, цеплялся за черную воду, но она предательски прогибалась и уворачивалась, не давая тому и шанса.

"Блин, братан, чет у меня мурашки по хребтине побегли", — трясущимися пальцами прикурил сигарету дебил.

Неандерталец передернул плечами и угрожающе оскалился.

— Черт, — Сергей даже вздрогнул от внезапно раздавшегося уханья какой-то лесной птицы и от того, что Лиля с померкшей улыбкой сжала его руку.

— Да ну их, эти легенды и мифы. Что мы, и прям, не суеверные же какие, — неуверенно рассмеявшись, Сергей цапнул первый попавшийся под руку камень и запустил "оладушки", надеясь на то, что круги, пущенные камнем, создадут нужное направление первому веночку и остановят второй.

Создал. Только не круги.

На только бывшей практически недвижимой поверхности воды внезапно крутанулся клубок тумана, а на глади озера, в метре от "мужского" венка появилась точка, сперва размером с ладошку, потом шире, еще и еще… Как зачарованный смотрел Сергей на небольшой, но достаточно бойкий водоворот, непонятно откуда родившийся прямо на его глазах. И как ни тяжел был венок, но он уверенно приближался к ширящейся воронке, начавшей издавать странное похрипывающее бульканье.

Сергей огляделся вокруг в поисках длинной палки, которую можно было бы запустить в центр этого безобразия, но вместо палки глаза его наткнулись на слезу, медленно стекающую по резко побледневшему лицу его женщины.

— Пошли домой, Сереж. Пожалуйста, прямо сейчас пошли. Я хочу успеть… — прошептала ставшими вдруг сухими губами Лилия.

ГЛАВА 30

 страстьюопалительная, в которой главному герою сперва не спится, а потом снится вещий сон

"Мой Пэрсик абыдел? — зарычал пещерный самец, отодвинув за спину и побледневшую Лилю, и нервно сглотнувшего дебила. — Зарэжу собаку на фыг"

Подстегнутый какой-то залихватской молодецкой злостью, Сергей, краем глаза все же зацепивший подходящий дрын сухостоя, одной рукой крепко обхватил орудие возмездия, поднатужился и выдернул довольно длинную и прямую палку под два метра. Невзирая на тихий и какой-то немного испуганный женский полувсхлип-полувскрик за спиной, он смело ступил — как был, прямо в одежде и обуви — в мрачную темень чертова озерца. В несколько шагов дойдя до осиротевшего, поникшего в неравной борьбе со вздорной водяной стихией веночка, он бережно, но твердо взял его одной рукой и нанизал на свое импровизированное копье.

— Идите вы все знаете куда, со своими суевериями и смирениями? — буркнул он под нос и смело устремился к унесенному не иначе как водяным второму венку.

— Сергей, не надо, вернись. Это опасно. Тут подземные ключи бьют ледяные, от них и возникают водовороты. Тебе ногу может свести судорогой, — взволнованно металась на берегу женщина, подпрыгивая на одной ноге в попытке расстегнуть босоножку на второй.

— Лилечка, все нормально, не переживай, мо… — Сергей охнул от ледяного капкана, острыми зубами вцепившегося в правую ногу, но движение вперед не прекратил, упрямо примеряясь к броску копья.

Вторая нога тоже вступила в обжигающую каким-то потусторонне-мертвенным холодом область колдовского водоема.

— Я тебе, зараза такая, не Марьюшка беспомощная и не сопляк изнеженный, — глухо прорычал закаленный в битвах с биржевыми скачкАми и индексами солдат финансового фронта. — Ты вот эти вот страшилки засунь себе в одно место, понял? — почти выплюнул Сергей и метнул древко в центр воровки-воронки, где метался утягиваемый на дно венок.

Дрын с гудящим присвистом вспорол тишину лесных сумерек. Как в замедленной съемке проследил Никольский за полетом ветки на несколько оставшихся метров. Он, если совсем уж честно, не особо-то и надеялся попасть туда, куда метил — все ж не метатель он копья ну ни разу. Но и оставить вот так, закончить самый счастливый вечер своей жизни за последние черт его знает сколько лет на столь тоскливой ноте он никак не мог — не позволяло бурлящее в грудной клетке непонятно откуда взявшееся желание не просто вздохнуть и губами осушить слезинку на поцелованной солнцем щеке (хотя потом, когда он выберется из этой лужи, он это тоже сделает, не извольте сомневаться), а вот так — с криком ярости "хрен вам, не выпущу из рук" защитить от этой мистической мути свое, наконец-то найденное сокровище.

"Фигасе, ты бахаешь, — круглыми от удивления глазами блымкнул дебил. — Уважаю, че уж там".

"Мой Пэрсик плакать нэ будэт", — довольно кивнул головой косматый победитель.

В нескольких метрах от берега, на воткнувшейся в центр замирающего завихрения деревяшке, как на карусели, крутились два венка — мужской и женский, а мерзкая воронка потихоньку замедляла свое вращение, становясь все медленнее и ленивей.

— Вот так вот, — отряхнул руки Сергей и развернулся к женщине, которая уже тоже вошла босыми ногами в черную муть.

Поспешное возвращение напоминало скорее бегство на грани паники. Всю дорогу Лиля сжимала его ладонь своими влажными, почему-то слишком прохладными пальцами и только и пришептывала при каждой заминке "Скорее, Сережа, скорее". Он и сам, сколько бы ни убеждал себя, что его радует эта торопливость, ведь чем быстрей дойдут, тем скорее в постель, все равно ощущал, будто его затылка то и дело касается холодное дыхание грядущих неприятностей. Поэтому переставлял ноги так споро, как только позволяли неровная дорога и темнота. В его дом они буквально ввалились, начав неистово целоваться еще на крыльце. Лиля сама обхватила его лицо, приникая к губам и почти бесцеремонно проталкивая язык в его рот, словно остро нуждалась в подтверждении его желания. И этих подтверждений для нее у Сергея было хоть отбавляй. Едва их рты столкнулись, Сергей словно обезумел. Стонал почти в голос, вылизывал остервенело пьяняще-приторную сладость Лилиных губ и языка, сжимал тяжелый шелк путанных прядей, не позволяя отстраниться и на миллиметр, хапал и тискал почти грубо еще скрытую тканью вожделенную плоть, дергал ставшее вмиг ненавистным платье, вжимался гудящим, как высоковольтный провод, членом ей в живот и теснил, теснил в сторону спальни. Нежность и трепет внезапно переплелись с тревогой, под конец их накрывшей, и обратились лютой обоюдной жаждой. В первый раз была ласка и неторопливая чувственная нега, изучение и медленное восхождение к наслаждению и только в конце — отчаянный прыжок. Сейчас же бушевал взаимный напор, какая-то неистовость, торжествующе выплясывающая самый примитивный танец на грани безумия. Это было почти как ослепляющая ярость, направленная лишь на то, чтобы снести все преграды, не позволяющие их телам соединиться сию же секунду.

Платье никак не хотело расстегиваться, вполне может быть, он к чертям угробил на нем молнию своими рывками, но не наплевать ли на это, когда его можно просто оставить болтаться на талии, избавившись от белья сверху и снизу. Полная, тяжелая грудь сама попросилась в его ладони, и он принял ее, сжал, дразня отвердевшие соски пальцами и впиваясь голодным ртом. Лилия выгнулась к нему, требовательно вдавливая пальцы ему в затылок, умоляя сквозь прерывистое дыхание о большем. О да, больше. Ему тоже нужно было намного больше, слаще, жарче. Сергей толкнул Лилию к стене, опускаясь на колени так быстро, что это было больше похоже на падение истово верующего перед объектом преклонения. И он на самом деле жаждал преклоняться, хотел возносить молитвы и восхваления каждому изгибу и укромному уголку этого великолепного щедрого тела, но не одними словами.

— Сережа… Сережа, что ты… — внезапно засмущавшись, зашептала Лилия, когда он сдернул по ее ногам трикотаж и прижался открытым ртом к развилке бедер.

— Всю тебя хочу, — сипло пробормотал он, целуя торопливо и с нажимом, стремясь сломить ее смущение, смыть лаской неловкость. — Всю как есть, Лиля, понимаешь?

Ее пальцы вплелись в его волосы, упрямо и слишком быстро оттягивая от источника жаркого сладко-терпкого аромата, бесповоротно снесшего его и без того балансировавшую на опасном краю крышу. Сергей обреченно застонал, лишенный вкуса раньше, чем распробовал, едва успев пригубить то, что хотелось испить сполна, захлебываясь.

— А я тебя всего. Чтобы мой был… больше ничей, — Лиля выскользнула из плена у стены и увлекла его за руку к постели, стягивая, наконец, проклятущее платье через голову.

А он и так уже был ее. Сейчас так вообще весь с потрохами, со всеми мыслями и желаниями, имеющими лишь одно направление. К ней, в нее. В ее тело, туда, где тесно, горячо, дико кайфово, он хотел так, что аж сводило челюсти до хруста, мышцы до судорог, мозги до самовоспламенения. Едва Лилия повернулась к нему у постели, он лютым зверем из засады бросился вперед, роняя ее и подминая, не целуя — хватая открытым жадным ртом все, что попадалось, лишь бы вдыхать и прикасаться, обладать. Его не нужно было направлять, приноравливаться, тела соединились сразу, безошибочно, будто созданные точь-в-точь именно друг под друга. Идеальное, влажное, безупречное совпадение, от ощущения потрясающего совершенства которого он глухо взвыл, вторя протяжному стону Лили.

— Да что же это… — захрипел он, мало что соображая, отступая и повторяя этот миг сногсшибательного скольжения, и еще и еще. — Мля-я-я… так же… сдохнуть… можно.

Лиля запрокинула голову, встречая и ускользая, ловя его толчки невыносимо гармонично, будто непостижимым образом предугадывая его каждое яростное движение в уже рваном, сбивчивом ритме. Подхлестывала его, впиваясь в спину, упираясь в поясницу пятками, сжимая все чаще и резче внутри, стеная с нарастающей интенсивностью. Пот ручьем, голова в огне, вдоль гнущегося позвоночника, на бедрах и ягодицах обжигающие тугие ленты.

— Лиля-а-а, — взмолился Сергей или потребовал — и черт бы сейчас не разобрал, но женщина под ним откликнулась, срываясь, сжав до боли руками, ногами, лоном, и он в этом мучительном захвате освободился сам, взмывая неизвестно куда и полыхнув там гигантским фейерверком. Трясся, корчился, не изливался — выворачивался, переливался досуха, опустошаясь до тех пор, пока не пришла обратная волна, словно они с Лилией были пресловутыми сообщающимися сосудами. И сколько бы ни бурлило и ни плескалось в них в момент свирепой страстной бури, когда наступило благословенное успокоение, они оказались будто взаимонаполненными. Сергей сместился в сторону, едва управляя дрожащими и похожими на вареные макаронины руками и ногами, и вытянулся рядом с Лилей, утыкаясь носом в пропитанный влагой висок. Подгреб ее поближе, удовлетворенно сопя и поглаживая губами щеку. Да они точно долбаное пособие по физике, потому что Сергею вдруг почудилось — оторви от него сейчас Лилю, и все, что в нем есть живого, вытечет без остатка, как через невосполнимую пробоину в боку судна или вскрытые вены, или черт его еще знает с чем сравнить. Да и кому вообще нужны все эти поэтическо-никчемные сравнения, когда ему и так очевидно — он влип. Попал. Втрескался. Да пофиг как назвать, смысл не менялся. Он, Сергей Михайлович Никольский, циничный тип и бесчувственная скотина, абсолютно, безнадежно и бесповоротно влюбился всего за какие-то считанные дни в потрясающую, неповторимую женщину, лежащую с закрытыми глазами рядом. И как же, блин, ему бесконечно хо-ро-шо от осознания этого факта.

Сон не приходил, хотя еле слышно посапывающая рядом женщина провалилась в дрему очень быстро, еле успев шепнуть то, что Сергей категорически не желал слышать от всех своих предыдущих пассий. Ох, да какие там пассии, так, не особо обильная, но все же череда смазанных безликих женских силуэтов. Старые ходики на стене мерно тикали, не раздражая и не выбешивая, как это случилось бы раньше, в прошлой жизни, до Лили, а задавая некий ритм какому-то практически медитативному состоянию умиротворения, покоя, странной незыблемой уверенности и ощущения нахождения на своем месте, в своем доме, со своей женщиной. За окном разрывался мушмулакупитель, крик которого, к невыразимому удивлению Сергея, мужчина осознал не сразу — ну орет и орет, значит, так надо. И опять — ни раздражения, ни возмущения, ни желания придушить. Да и зачем, если этот крик вздорной, но ставшей как-то в одночасье своей и почти что родной скотины уже превратился в такой же привычный фон за окном, как звуки громыхающего за городским окном трамвая или пронзительные визги и мерзкие гудки клаксонов круглосуточно плывущей по перекрестку автомобильной реки. Сергей лежал с закрытыми глазами, безостановочно поглаживая все еще дрожащими пальцами приклеенное, притиснутое, спеленутое его конечностями женское тело. И нос его улавливал в терпком запахе только что стихнувшей великолепной бури страсти забытые ароматы свежего хлеба, прожаренных на полуденном кубанском солнце льняных простыней, сладость просушиваемых листьев табака, отзвук маминых духов, которыми она пользовалась в то далекое время, когда он был так беззаботно, бесконечно, нереально, космически счастлив.

— Сереженька, милый, ну и ладно, ну и хорошо. Девочка-то какая славная у тебя, — вытирая уголок глаза кончиком белого платка, ласково проговорила бабуля. — Это ты правильно задумал, неча уж шарахаться от всех. Пора сердце свое открыть любви-то.

— Ба, как я соскучился, — прошептал Сергей.

— Конечно, милый. Конечно, соскучился. Думаешь, родители твои по тебе не соскучились?

— Не надо про них. Они… предали меня. Они меня бросили.

— У-у-у, я думала, ты у меня вырос, повзрослел, а ты все как ребенок малый. Ты, Сереженька, не суди их строго. Никто не ведает, где и в чем ошибемся. Да и понимаешь, какая штука… Если думать, что они ошиблись, когда решились пожениться, то тогда, получается, ты — тоже ошибка? А если думать, что ошиблись, когда развелись, то тогда все, что ты после этого сделал, желая им что-то доказать и стать лучше, сильнее, успешнее, выходит, тоже не надо было делать? Ты, мой хороший, подумай об этом, когда в следующий раз мамка или папка позвонят, прислушайся к их голосу. Вы ж уже сколько, почитай, не виделись? Лет десять? Или больше?

— Как с вами — с тобой и дедом, — шмыгнул носом семнадцатилетний Сергей. И не удержался, подбежал к бабуле, обнял ее крепко-крепко длинными, худыми, но уже сильными мальчишескими руками.

Бабуля обняла его в ответ, нацеловывая вихрастую макушку, поглаживая мягкими добрыми руками уши, лоб, скулы…

— Ты их прости, Сереженька. Прости. Сам не научишься прощать — и тебя простить не смогут. Помни об этом, милый. А мы с дедушкой тебя любим. Очень-очень любим.

— И я. Я тоже люблю…

ГЛАВА 31

 пипецнаступательная, в которой главному герою… главным героем… главный герой… Да дебил он. И придурок. А не герой. Вот

Бум-бум-бум.

Звук, прорвавшийся в блаженное пространство сна, показался Сергею боем каких-то тамтамов, тревожно предвещающих нечто совсем нехорошее.

— Сережа, — А вот навстречу тихому голосу Лили он расплылся в неконтролируемой улыбке, еще даже не открывая глаз и нашаривая ее тело вслепую. — Сережа, проснись, там пришел кто-то.

— Да уж, дочь, убогенько, конечно, — прозвучал совсем рядом голос, который мужчина совершенно не готов был услышать. Уж точно не тогда, когда лежал обнаженным рядом с женщиной, которая была совсем не той самой упоминаемой дочерью.

Нахмурившись так, что мышцы на лбу свело, Сергей резко сел, шокированно распахивая глаза. Впрочем, рядом Лилии уже не было, она стояла у противоположной стены, пытаясь застегнуть испорченное его порывистостью вчерашнее платье, и оглядывалась в поисках разбросанного им белья. Он едва успел вскочить, судорожно соображая, что сказать или сделать, как гулкое буханье раздалось снова, и в дверном проеме возникла Ираида Сигизмундовна по последнему мужу Кобзырева. Она же мать Юли, хищница и профессиональная трофейная жена, по мнению Сергея, которое он, однако, всегда умудрялся держать при себе. И, пожалуй, худшего кошмара, чем появление в такой момент этой стройной, одетой в нечто струящееся яркое миловидной на первый взгляд дамы и придумать было сложно. Сердце мужчины затарабанило в жутком предчувствии и от осознания, какая же эпичная задница замаячила перед ним.

"Ой, пипе-е-ец, — взвыл дебил, вцепляясь в волосы. — Как же ты попал"

Единственного цепкого взгляда на онемевших Сергея и Лилию визитерше хватило, чтобы понять, что она видит. Прежде чем он успел хоть рот раскрыть, она резко развернулась на каблуках, взмахнув своим воздушно-сверкающим одеянием и схватившись за лоб в жесте чрезмерного отчаяния, и заорала:

— Боже, какой кошмар. Юленька, родная, тебе этого лучше не видеть, — и стремительно отступила в сторону, дабы открыть лучший обзор на то, что видеть не следовало.

— Сережа? — растерянно окликнула его Лиля, и Сергей порывисто дернулся, забывая, что на нем пока ничего, кроме простыни, и нет.

— Лиля, я все…

— О Господи, — прервал его попытку объясниться вопль Юли. — Как же ты мог, Серюнечка?

— Доченька, тебе нельзя нервничать, — вцепилась в плечи подрагивающей губами Юлии Ираида Сигизмундовна, пронзая его полным праведного гнева взглядом. — Сергей, вот уж не ожидала от тебя подобного… да еще в такой момент.

"Какой такой момент? — дебил уже метался кругами в воображаемой комнате, будто ему подпалили зад. — Все еще хуже, чем уже есть?"

— Кто это, Сережа? — у Лили был тот самый "пожалуйста, скажи, что я ошибаюсь" взгляд.

— Нет, вы только поглядите на эту наглость, — зычно, несмотря на хрупкое сложение, вступила Ираида Сигизмундовна. — Юленька — не просто девушка Сергея, а почти жена и, между прочим, теперь и мать его будущего ребенка. А вот кто вы такая, милочка, и что делаете в таком виде в спальне постороннего мужчины? — женщина окатила Лилию полным презрения взглядом, целенаправленно задерживаясь на растрепанных волосах с застрявшими в них сухими стебельками, перекошенном, помятом платье и зеленых пятнах от сочной травы на коленях, оставшихся со вчера. — Впрочем, мне и так понятно, что вы из себя представляете.

— Какого еще ребенка, — опомнился наконец от оцепенения Сергей.

— Нашего ребенка, Серюня, нашего, — вырвалась из утешающих объятий матери его бывшая девушка… которая была еще не в курсе своего нового статуса. — Мы с мамой к тебе чуть ли не через полмира летели, чтобы обрадовать. А ты… с девками местными кувыркаешься.

— Не смей так говорить о Лиле, — Потребность защищать свою женщину была сродни мгновенно включившемуся инстинкту.

— Не смей кричать на мою беременную дочь, похотливое чудовище, — тут же вскинулась в ответ опытная охотница на мужчин.

— Господи, у нее же ноги грязные. Мама, какой кошма-а-ар, — Юля взвыла, бессильно повисая на надежном плече родительницы. — И он с такой… после меня? С этой бабищей колхозной страхолюдной.

— Закрой рот, Юля, — рявкнул Сергей, бросаясь к Лиле, которая побелела так, будто только что получила пощечину, но она резко выпрямилась и выставила вперед руку, будто создавая между ними барьер.

— Это правда? — голосом, похожим на звон сосулек на обжигающе холодном ветру, спросила она. — То, что они говорят, правда?

"Мужик, давай срочно сделай что-то, или нам кранты" — подлил масла в огонь дебил, как будто Сергею и без него не хватало поводов для нарастающей паники.

Пещерный кавказец скакал как ненормальный, размахивая дубиной и предлагая свой вариант простого и эффективного разрешения ситуации — шарашить всех непрошенных гостей напропалую.

— Лиля, я… — решительно начал Сергей.

— Конечно правда, — перекрыла его своим годами натренированным в многочисленных скандалах на имущественные темы вокалом Ираида Сигизмундовна. — А вы уж обрадовались, что удалось отхватить городского состоятельного парня?

— Хватит, — уже натурально взревел Сергей. — Выйдите вон отсюда. Я вас в свой дом не приглашал.

— Не ори на меня, мальчишка. Я тебе в матери гожусь, — и не подумала с места сдвинуться фурия, еще и вцепляясь опять в руку дочери, будто намереваясь создать тут живую стену его позора.

— Да не приведи бог такую мать иметь, — огрызнулся Сергей.

— Не смей так с моей мамой говорить, предатель, — завизжала Юля. — Я думала, ты этот дом для нас купил. Чтобы тут наши дети росли здоровыми, как мы мечтали. А ты его в притон какой-то превратил.

— Да когда я, на хрен, о таком мечтал? Мне вообще никакие дети никуда не упирались. Я ни своих, ни чужих терпеть не могу, куда мне детей заводить.

"Ну ты деби-и-ил, Серега. Ой, деби-и-ил" — тихонько взвыл дебил.

Осознание сказанного сгоряча бесконечно опаздывало, реальная цепь событий, словно в каком-то фантастическом триллере, двигалась в какой-то совершенно иной временной шкале, за которой он то ли безнадежно не поспевал, то ли целенаправленно наносил непоправимый вред всему, чего так добивался в последние дни. Едва его возмущенный вопль затих, Лиля скользнула вдоль стены, будто скорбная, откровенно упрекающая его в долбо… тупости тень, и встала лицом к лицу с двумя разряженными в струящиеся сверкающие наряды, похожими словно копии, с поправкой на возраст, женщинами. Те шарахнулись, словно и не стояли за секунду до этого сплошной обвиняющей стеной плача, расступились, не способные препятствовать уверенной поступи, пусть и оскорбленной, но осознающей свою значимость женщине. Оскалились ей в гордо распрямленную спину, зашипели болезненно-ядовитыми, но бессильными змеями и тут же сомкнулись, как морские волны, преграждая путь ему, рванувшемуся вслед.

— Лиля, — Никогда он не был грубияном, но сейчас просто отпихнул с дороги мать и дочь, не обращая внимания на вопли. — Я не то хотел… то есть… все это значения не имеет.

От накрывшей паники мысли путались, отказываясь формироваться во внятные фразы.

— Остановись, Серюнечка, — вцепилась в его локоть Юля. — Не позорь и меня, и себя окончательно. Пойдешь за ней, и я тебя никогда не прощу.

Сергей дернул локтем, стряхивая уже истерически рыдающую девушку и хватая Лилю за руку. Та обернулась, и Сергей почувствовал, как его сердце окончательно валится куда вниз-вниз, несется и все никак не может достигнуть дна, чтобы хоть так остановить это ужасающее падение. Черты лица Лили, так зацепившие его потрясающе простой мягкостью, сейчас словно окаменели, становясь маской жесткого осуждения и горя. Глаза — все такие же пронзительно синие, вот только теперь это была не лазурь летнего неба, а обжигающе холодная синь зимнего морозного полдня. От нее Сергея пробрало сразу и до костей, потому что его инстинкты сразу завопили: "Все. Это конец"

— Что для Вас не имеет значения, Сергей Михайлович? — в голосе даже не гнев или боль, а только бесконечное разочарование и горечь. — Что Вы не расстались с одной женщиной и уже с другой в постель пошли? Или, что у Вас будет ребенок, который для Вас не имеет никакого значения? Вот лично для меня имеет значение, что мой сын будет страдать, привязавшись к человеку, который притворялся, будто он добр к нему, а на самом деле просто…

— Боже, она еще и с довеском, — презрительно фыркнула Ираида Сигизмундовна.

— Лиля, пожалуйста. Ты для меня важна, и Антошка, и баба Надя, — буквально взмолился Сергей, совершенно не стесняясь присутствия посторонних. Наплевать на всех, ему ее потерять нельзя, просто невозможно.

Но ледяные глаза не потеплели, а любимые черты не обрели прежней мягкости.

— Забудь. Не было ничего, — И, вырвав у него свою руку, Лиля выскочила на улицу как и была — босиком и придерживая на груди так и не застегнувшееся платье.

Шагнув за ней, все так же волоча за собой обмотанную вокруг бедер простынь, Сергей тут же увидел стоящую у его забора Петрищеву и еще каких-то местных с ней. Лиля шагала мимо них, глядя перед собой, а вслед ей неслись оскорбления.

— Шалава. Видали? — тыкала в нее пальцем Петрищева. — И не стыдно ей в таком виде. А я вам всегда говорила, что шалава она. Иначе чего по лесопилкам, где одно мужичье, таскается? Думаете, о вас переживает? Как же.

— Пошли вон отсюда, — взревел Сергей так, что сплетниц словно ветром сдуло.

ГЛАВА 32

 короткая, мордубительная. Ну и правильно. Заслужил

Сергей посмотрел на жалкий кусок пластика в своей руке, и реальность навалилась на него всей своей неподъемной тяжестью. Мир вокруг не просто стал терять совсем недавно им приобретенное обилие красок, а будто вообще начал превращаться в узкий темный тоннель, в который его затягивало, и где ни вправо, ни влево, а только прямо, туда, где все еще хуже. Сергею вдруг стало остро не хватать воздуха, и он рухнул на ближайший стул, продолжая смотреть на проклятущие две полоски. Кажется, у него случилась настоящая паническая атака. Дожил. Просто… черт. Ребенок вообще никогда не был частью его жизненной формулы. Он не задумывался о таком даже в стиле "когда-то это все равно должно случиться, но лучше как можно позже". И уж точно не рассматривал Юлю в качестве матери этого самого ненужного ребенка. А тем более сейчас, когда с ним начало происходить нечто потрясающее, то, что ему впервые захотелось удержать, сберечь. Судьба, видно, откровенно поглумилась над ним, выкинув вот такой вот фортель. Ну на кой хрен ему весь этот гемор?

"Знаешь, Серега, я, конечно, всегда за свободу и раздолбайство, но сейчас ты конкретно не прав, — впервые в жизни дебил смотрел на него исподлобья, осуждающе хмурясь. — Мужиком-то быть надо в любой ситуации. Ребенок не гемор. А облажался — расхлебывай с достоинством, а не истери, как барышня".

"Ты меня еще поучи" — огрызнулся на головного сожителя Сергей, хотя и самого уже по самую макушку затопило чувством стыда.

— Юль, ну как же так… — пробормотал он. — Мы же договаривались, мы же… мы всегда предохранялись.

Юля полоснула по нему острым хлестким взглядом и снова зашлась в плаче, а ее мать вскочила, являя собой воплощение гнева во плоти.

— Уж не смеешь ли ты, Сергей, обвинять мою дочь в том, что она безответственна в таких вопросах или даже в том, что беременна не от тебя.

— Просто как-то все это внезапно и… — он прикусил язык, чтобы не сказать "удачно для вас".

— А ты чего ждал? Предупреждающего объявления? — уперла руки в бока старшая женщина.

— Я вообще ничего такого не ждал, — вскинулся Сергей. — На самом деле наши отношения, на мой взгляд, себя исчерпали, но в любом случае все это касается только меня и Юли, но никак не вас, Ираида Сигизмундовна.

— Боже, мама, я так больше не могу, — прорыдала Юля. — Я жить не хочу.

— Ну уж нет. Ты мою дочь до самоубийства тут доводишь, а я в стороне буду стоять.

— Да за что же ты со мной так, Серюнечка. Неужели за то, что люблю тебя и хочу, чтобы были нормальной счастливой семьей?

Вскочив, Юля ломанулась к двери, а ее мать и Сергей следом, столкнувшись в дверях. Вылетев со двора, девушка зацепилась высоченным каблуком за густую траву, росшую в колдобине разбитой деревенской улицы и рухнула вперед подбитой в полете яркой птицей. Ираида Сигизмундовна завизжала как резаная, а Сергея окончательно контузило чувством вины и презрения к себе. И как будто этого всего было недостаточно, как раз в этот самый момент Лилия выехала со своего двора на Ниве и их взгляды пересеклись. "Какое же ты чудовище" — вот что он прочел в ее широко распахнутых от шока глазах со слипшимися от слез ресницами. Но даже это его не остановило. Нива взвизгнула почти лысыми покрышками и стартанула с места, проносясь мимо, а Сергей, и сам не соображая, что творит, понесся следом, не замечая камней и глубоких луж под босыми ногами.

— Лиля, стой, — орал он, срывая горло, и бежал до тех пор, пока легкие не загорелись и не свернулись, не давая больше сделать ни единого вдоха.

Согнувшись, он уперся ладонью в чей-то забор и смотрел вслед исчезающей за околицей машине, стараясь вернуть себе способность дышать. В глазах плавали черные круги, а в голове грохотало и плыло.

— О. Гляньте-ка. Это ж тот хлыщ городской, который участковую нашу оприходовал, — раздался за спиной насмешливый пропитой голос. — Ну и как она? Хороша хоть?

— Да баба — она баба и есть. Не поперек же у нее, — похабно загоготал кто-то в ответ. — Гонору только. Рожей ей местные не вышли. Ну ничего, теперь-то спеси поубавится.

Черные пятна в глазах мгновенно, без всякого перехода, стали красной пеленой, а стыд и отчаяние переплавились в полыхающую ярость. Сергей развернулся, чтобы столкнуться лицом к лицу с двумя местными типами отнюдь не презентабельного вида. Впрочем, рассматривать он их не собирался.

— Вы про кого тут рты свои раскрыли, поганцы, — зарычал он лютым зверем, сжимая кулаки.

Нет, никогда он не был задирой и всю свою жизнь считал, что на то богом мозги человеку и дадены, чтобы решать любой конфликт без применения грубой силы. А кто не смог, тот и есть слабак и обделенное разумом создание. Но сейчас внутри взметнулся такой смерч примитивной, крушащей все цивилизованное злости, тесно сплетенной с ненавистью к себе, что она грозила порвать его на части. А гадкие слова, сказанные о только что, кажется, навсегда потерянной любимой, стали катализатором, окончательно сворачивающей ему мозги набекрень.

— Не дай бог кто-то хоть слово про нее… — ревел он, надвигаясь на мужиков. — Хоть посмотрит косо… Я вас…

— А ты не борзей, городской, — огрызнулся на свою голову один из аборигенов. — Думаешь, мы тебе рога не пообломаем? Смотри, какой защитник Лилькин нашелся. Неча было позорить, когда у самого баба в городе есть. Теперь для всех она ша…

Договорить тот не успел, потому что Сергея окончательно накрыло, и он бросился вперед, впечатывая кулак куда-то в район изрыгающего гадости рта. А дальше все как кровавом тумане. Он бил. Его били. Кажется, кто-то оторвал от забора штакетину… Вокруг орали, визжали невесть откуда набежавшие люди. Его кто-то удерживал, он вырывался, рыча: "Только, сука, посмейте" и скалился как зверь. На руках противников тоже гроздями повисли набежавшие женщины. Глаза заливало потом и кровью. Юля рыдала, умоляла остановиться, бросалась ему на грудь. Ираида Сигизмундовна умудрялась перекрыть весь этот гвалт, грозя всем судом и прочими карами. Внутри стало пусто и бесконечно горько, настигло ощущение непоправимости. Сквозь окружившую место происшествия толпу уверенно протолкнулась Анастасия Ниловна и встала перед ним, сдвинув густые седые брови и скорбно поджав тонкие губы. Выглядела она словно враз сильно постаревшей, осунувшейся и бесконечно упрекающей.

— Что ж ты за человек-то такой, экономист? — качая головой, спросила она. — Я думала, ты Лильке моей душу отогреешь, а ты всю как есть порвал. Одно горе нам от тебя. Уезжай в город свой и не возвращайся.

— Анастасия Ниловна, я Лилю люблю, — Наплевать ему, пусть все слышат.

— Да какая ж это любовь, когда ножом по сердцу, — гневно стукнула по земле старушка обломком штакетины и указала ее концом Сергею в лицо. — Нам таких любовей ваших не надо. Уезжай от греха. Еще подойдешь к моей Лильке или Тошке — прибью сама, прости господи душу мою грешную.

И развернулась, обводя тяжелым взглядом толпу.

— Кто слово дурное про мою невестку еще скажет — зубы повыбиваю и космы повыдергиваю. Вы мой характер знаете. Да и слово мое крепко, — сказала — как припечатала, и оживленная толпа неожиданно притихла и стала рассасываться сама собой.

Вскоре на дороге остался только Сергей с продолжающей рыдать и цепляться за него Юлей и Ираида Сигизмундовна, взглядом презрительно и злобно провожавшая местных. И в нем будто что-то переломилось. Он тут и правда чужой, и никому к чертям не нужен. Пора возвращаться из этой внезапно закрутившей его цветной эмоциональной круговерти обратно, в свою реальную жизнь. Пора.

ГЛАВА 33

депрессивная, в которой главный герой принимает самоубийственно правильное решение

Сергей затушил уже вторую выкуренную натощак сигарету и почесал давно небритый подбородок. В окне его огромной лоджии, до которой еще не дошли руки ремонтной бригады, смутно отразилось заросшее лохматое чудовище, в коем с трудом можно было узнать Сергея Михайловича Никольского, успешного финансового трейдера, выглядевшего всегда соответственно, то есть блестяще. Прошло больше недели с его возвращения в город, в новую квартиру, напоминающую сейчас зону боевых действий. Но бардак, здесь царивший, вполне соответствовал тому, что творилось в его душе, и поэтому мужчина отверг все настоятельные приглашения Юлии пожить пока у нее, чем вызвал новые потоки слез у нее и волну бесконечного презрения к самому себе. В который раз Сергей велел себе не звонить, но все же опять набрал номер Лексеича. Это у него стало каким-то самоуничижительным ритуалом — позвонить, чтобы поинтересоваться, как поживают Питбуль с Изольдой, порученные теперь заботам старика, а потом, помявшись, в конце спросить "А как вообще?" и получить неизменный ответ, что теперь Сергей стал в доме Апраксиных тем самым, чье имя нельзя даже называть вслух. А значит, ни о каком прощении и речи не идет. Лилия и все то волшебство тепла и душевной близости утрачены для него навсегда. Первые дни все внутри бурлило и отказывалось с этим смиряться. Сергей смотрел в зеркало и не хотел, чтобы сходили и переставали болеть синяки и ссадины, потому что всегда легче, когда болит снаружи, нежели внутри. А как же у него болело. Но дни шли, гематомы сменили цвет и почти исчезли, а вместе с ними будто исчезала способность Сергея чувствовать хоть что-то. Он сам себе казался одним из тех идиотов, что, посидев на экзотической диете, сбрасывают пяток кг, но потом, вернувшись к прежнему образу жизни, набирают все десять. Так и с его эмоциями. Там, в Апольне, он неожиданно узнал, что они, эти самые эмоции и чувства, у него не просто есть, но их безумно много, и любым из них можно наслаждаться так, как он прежде и не представлял. А теперь, вернувшись в серость своей обыденности, чувствовал откат, забирающий все краски чувств до последнего оттенка. Боль постепенно становилась онемелой безразличностью. Пофиг что есть, наплевать что делать, без разницы кто рядом. Ежеутренние звонки Лексеичу — пожалуй, остались единственными несколькими минутами в сутки, когда он снова начинал вибрировать внутри, надеясь… На что? Да черт знает. На чудо, наверное. Именно так, на чудо. Но лимит чудес для него, похоже, был уже исчерпан. Причем по его же собственной вине, и пора было брать это раскисшее нечто, в которое он превратился, в руки и начинать выстраивать новую линию жизни.

"Надо увидеться" — пришло смс от Юлии, и Сергей с тяжким вздохом набрал ответ, предлагая место и время, и поплелся в ванную приводить себя в божеский вид.

— Вот, — бросила девушка на столик в кафе какие-то бумажки с печатями, даже не присаживаясь и не глядя на него.

— Что это? — спросил Сергей, позволяя вине за ту обиду, воплощением которой сейчас были и сама поза, и выражение лица Юлии, беспрепятственно пробрать себя до костей. Он это заслужил и теперь именно стыд и должен оставаться единственным чувством, на которое он имеет право.

— Это заключение гинеколога и данные с первого УЗИ, — сухо просветила его она.

— И зачем они мне?

— Затем, что там указан срок — четыре недели. Это твой ребенок, — Юлия вздернула подбородок и чуть повысила голос. — Я понимаю, для тебя это никаким доказательством не является. Ведь когда сам ходишь налево — так же и о других думаешь.

И снова жесточайшие угрызения совести стиснули свои безжалостные пальцы на его горле. Господи, до чего же он докатился? Вынуждает Юлю пройти через вот это унижение, а все только потому, что оказался бесчувственной скотиной, пользовавшейся ее телом, пока это было ему удобно и не в напряг. Теперь же, когда появились последствия, ведет себя как мерзавец. А все потому, что с другой ему внезапно оказалось лучше… нет, не лучше. Просто как ни с кем больше. Но разве Юля в этом виновата? Или ребенок, которого она носит? Разве ребенок вообще должен кем-то восприниматься как чей-то косяк? Даже если он нежеланный? Не ребенок и не Юля разрушили то, что у него могло быть с Лилей. Только он сам, относясь к чувствам других, как к чему-то не слишком важному, по принципу "да бог с ним, как-нибудь потом разберусь, ведь сейчас-то так хорошо".

— Юль, присядь, пожалуйста, — вздохнув, хрипло попросил Сергей и потер опять начавшие гореть глаза. — Нам поговорить нужно.

Он видел, как девушка сначала гневно зыркнула на него, и почти ожидал, что она отбреет его жестким "Не о чем разговаривать" Но, посмотрев на него внимательнее, Юля смягчилась и опустилась на стул напротив. Наверное, он собой то еще жалкое зрелище представляет, если уж она решила с ним не спорить.

— Чего ты хочешь, Сергей?

Теплоты в глазах цвета его давнего деревенского детства, ощущения пахнущего солнцем и уютом тела в своих руках, сладости беспорядочной сахарной россыпи веснушек на губах, тихого смеха, от которого в душе разливается невообразимое спокойствие и в ответ расплываешься в улыбке, "Люблю", выдохнутого во влажную, еще разгоряченную кожу, от которого внутри вспыхивает еще один взрыв, отрывающий от земли. Ничего из этого у него уже не будет, так какая, к черту, разница?

— Важнее, чего хочешь ты, Юля. Скажи, чего бы ты хотела от меня?

— Не от тебя, Сережа. А для нас. Семьи, нормальной человеческой семьи. Чтобы у ребенка были мама и папа, и никто из них не был приходящим.

— Ладно. — Если с Лилей у него уже ничего не сложится, то хоть достойным отцом своему ребенку он стать-то должен. Ну не любит он Юлю, и что с того? Разве не живут вот так, без всякой любви, миллионы семей и неплохо ведь живут. Ради детей, просто потому что так привычнее и удобно, потому что разрушать то, что уже есть, страшнее, чем пытаться начать строить новое. Его родители же жили. И несчастными не выглядели. Да и сейчас разошлись и не парятся особо. И он проживет и даст ребенку все, что должен дать нормальный порядочный мужик и отец.

— Что "ладно", Сережа? — насторожилась Юлия.

— Ладно, давай поженимся и постараемся дать нашему ребенку нормальную семью, — выдавил Сергей.

Сказав это, он ждал. Ждал, что сейчас Юля скажет, что так нельзя… без любви, только потому что так надо, да еще и после того, как поймала его с другой. Но Юля не сказала этого. На секунду он успел уловить на ее лице выражение торжества, а потом она вскочила, обходя стол и втискиваясь ему на колени, обнимая до искр в глазах.

Заболело, тоскливо взвыло где-то так близко к сердцу "Не-надо-не-надо-ведь-еще-может-быть"

Но Сергей со злостью заткнул этот проклятущий голосок. Не может. Налажал он с женщинами, так хоть тут поступит верно. Юля щебетала что-то радостное о том, какой он молодец, что осознал, с кем будет счастлив, что она прощает его временное затмение и обещает никогда не припоминать, и целовала его лицо. А что он? Он вдыхал запах ее роскошных духов, не удушливый и довольно приятный, но не вызывающий никакого отклика нигде. Ощущал через ткань, что ее тело было теплым, но это тепло не проникало вглубь. От ее поцелуев у него жутко чесалась отвыкшая от бритвы за время его самоуничижающей хандры щека. Но все же отторжения, желания оттолкнуть не было. Просто все равно. Но ведь не отвращение — и это уже что-то. Как-нибудь проживут.

ГЛАВА 34

коньякбухательная, в которой свет в конце тоннеля все же мелькает для главного героя

С каждым днем Сергей все глубже погружался в пучину черного отчаяния.

Решение о скорейшей свадьбе, принятое, как ему казалось, пусть и не совсем добровольно, но абсолютно осознанно и ответственно, выжигало его душу каленым железом, разум — едким осознанием беспросветности всей дальнейшей жизни, ну, а то, что частенько заменяет мужчине и душу, и разум, просто глухо молчало. Молчало и вообще прикидывалось дохлым червяком. Желтым дождевым червяком, да-да. Дохлым. Ни шикарное нижнее белье, щедро демонстрируемое невестой, ни ее умелые ласки, ни полные слез глаза, ни включаемое ею же специфическое кино специально для "того-этого" никоим образом не трогало червяка. Мертвого, сука, дряблого, как кусок половой тряпки, не желающей воскрешать ни в нежных руках, ни в пухлых губах.

От каждого этого, раньше вполне себе исправно срабатывающего, прикосновения его разве что не крючило. Словно он позволял происходить чему-то непотребному, гадкому, делающему его еще хуже, чем он есть. Разве должно верно принятое решение ощущаться таким угнетающим, уничтожающим в нем что-то и все мужское, и нечто чисто человеческое? Почему с Лилей он ни на секунду не почувствовал себя предающим и кого-то, и самого себя, а с Юлей вот такое вот дерьмо, и с каждым днем только хуже? Чем настойчивей она, тем быстрее и дальше хотелось бежать ему. И Сергей в какой-то момент просто перестал сопротивляться этому желанию. Внезапно решил заняться бегом по утрам и вставал засветло, когда Юле никогда не случалось проснуться. Отказывался от завтраков под предлогом спешки. Задерживался до глубокой ночи, отбрехиваясь неимоверной занятостью, и сидел вечерами один в своем роскошном кабинете, подкатив кресло к окну и закинув ноги на подоконник, и смотрел, смотрел в темное беззвездное городское небо, представляя совсем другой его вид. Глубокий черный бархат с беспорядочной россыпью неимоверно далеких космических светляков. И там не шумит никогда окончательно не засыпающий город, там монотонно зудит сверчок, надрывают глотки одуревшие от любовной горячки лягушки, бесконечно плачется оставшийся без пары в этом году соловей…

Да какого же хрена. Сергей мотнул тяжелой головой, безразлично пробежал глазами колонки цифр, дернул плечом, увидев сумму прибыли за сутки, выраженную шестизначной цифрой, и на автомате протянул руку к задергавшемуся в беззвучном режиме телефону. Звонила Юля. Трубку брать ему категорически не хотелось, но на десятой судороге он пожалел несчастный гаджет.

— Серюнечка, ну ты где? Разве мы не хотели сегодня вместе с мамой обсудить свадебное меню? — прощебетала девушка.

— Юль, прости, шеф перед отпуском как озверел — столько работы навалил, как будто я не на неделю ухожу, а на полгода.

— Бе-е-едненький мой, ну как же так, — протянула Юля, вот только никакого сочувствия он не расслышал, только старательно скрываемое раздражение. Вот они парочка под стать: у него выдуманная занятость, у нее насквозь поддельное сочувствие. — Все-таки это наша свадьба.

— Юль, не сердись. И даже не жди меня, я сегодня буду очень поздно, — натужно улыбнувшись, как будто невеста могла его увидеть, проговорил Никольский в ожидании взрыва негодования.

— Ну ладно, тогда мы с мамой сами. Пока-пока, мой хороший, чмоки-чмоки, — пропела Юля в трубку и отключилась.

Сергей с удивлением посмотрел на погасший экран. Где-то на задворках вяло пошевелилась мысль, что такая реакция для Юли нетипична — обычно в ответ на его сообщение об очередной задержке на работе, да еще в день, когда назначено очередное совещание с "мадам" касательно свадьбы, дамы в два голоса принимались укорять его за холодность, равнодушие, безразличие и прочая, прочая. А тут… Да и бог с ними со всеми.

В голове было пусто и непривычно тихо. Его второе я, тот самый дебил, с которым Сергей так привык мысленно спорить, с момента отъезда из Апольни молчал. Молчал, курил, отвернувшись от Сергея, и даже не смотрел в его сторону. Пещерный кавказец — тот вообще залез в глубокую берлогу и завалили ход огромным камнем, не желая общаться с предателями, обидевшими его Пэрсик. Напоследок он, правда, успел плюнуть в сторону Юли и ее мамаши, выразив свое отношение к этим двум женщинам, которые теперь надолго, если не навсегда, станут частью его, Сергея, жизни.

Никольский с размаху хлопнулся лбом о столешницу шикарного стола. И еще. И еще.

Ничего не изменилось. Разве что захотелось курить и выпить пива или чего покрепче. И без разницы, что Юлю начинает мутить от малейшего запаха курева и спиртного. Он придет поздно и ляжет в гостевой спальне. Смысл спать в одной кровати с женщиной, если ее не только целовать, а даже прикасаться к ней не особо хочется. Не говоря уже обо всем остальном.

Через полчаса Никольский вышел из офиса, но не свернул к машине, ожидавшей его на служебной стоянке, а двинулся куда глаза глядят, в надежде отыскать более-менее приличный бар. Но выбрал он не совсем верное направление — по дороге мелькали вывески фешенебельных пафосных ресторанов, слишком уж дорогой был этот район для простого бара. Ну и черт с ним, значит, он надерется коньяком, один фиг перегар будет.

Не глядя, он толкнул дверь ближайшего модного заведения и, только зайдя внутрь, поморщился — это оказался тот самый мерзопакостный гадюшник, где кормили какой-то невообразимой химической хренью, той самой высокой кухней от молекулярных шарлатанов. Но "Хеннесси" — везде "Хеннесси", так что ладно, и этот сойдет.

Попросив администратора проводить его в отдельный ВИП-зал, поделенный на уютные уединенные кабинки, где посетители даже не видели друг друга, Сергей плюхнулся на диванчик и, даже не посмотрев в меню или винную карту, попросил принести ему стошку "Хеннесси Парадиз". Так и сказал — "стошку", и плевать, что на лице немного скривившегося при этом слове официанта тут же расцвела подобострастная улыбка, как только он услышал название самого напитка.

— У вас тут курят?

— Ну, вообще-то нет.

Сергей бросил на стол пятитысячную купюру.

— Сделай так, чтобы курили. И принеси пепельницу.

— Сию секунду. Я включу вытяжку на полную мощность. Вы не замерзнете?

— Включай.

Через несколько минут в его руках было все, что он пожелал: и бокал с таинственно мерцающей старым золотом маслянистой жидкостью, перекатывающейся на языке ансамблем цукатов и перца, сменяемых хороводом корицы, кардамона и трюфелей, и глубокая пепельница, менять которую он запретил, потому как просто не желал видеть мелькающую перед ним подобострастно склонившуюся фигуру парня. Он хотел тихо-мирно надраться в тишине и одиночестве. Так что кроме запрета менять пепельницу он еще и озвучил пожелание притащить ему всю бутыль, от которого у бедного мальчика чуть не случился официантский оргазм. Но бутылку ему принесли, а две запасные чистые пепельницы просто поставили рядом.

Через какое-то время его коньячно-сигаретный транс нарушили звуки в кабинке по соседству. Звуки тем более неприятные, что в них он признал голоса людей, которых сейчас ему ну никак не хотелось бы ни видеть, ни слышать.

— Мам…

— Господи, Юля, сколько раз я просила на людях не называть меня мамой. Ты что, не понимаешь, что это сразу добавляет мне возраста. В моем статусе надо выглядеть твоей старшей сестрой, — недовольно проговорила претендентка на звание тещи (не приведи Господи).

— Да здесь все равно никого нет. Ну ладно-ладно, прости, Ида. Ты меня сбила с мысли, — по голосу чувствовалось, что кандидатка в невесты действительно нервничает.

— Юля, успокойся. У нас все получится. Уже получилось. А ты слишком вжилась в роль беременной и тупишь не по-детски.

— Все равно я переживаю. А вдруг он узнает?

— Как, глупышка?

— Ну, не знаю. У него все-таки связи.

— Ой, я тебя умоляю. Не ему тягаться со мной и моим опытом и умением облапошивать мужиков. А этот твой лох так вообще мечта поэтессы. Будь я моложе хотя бы лет на десять, я бы сама его обработала.

Коньячный расслабляющий дурман как ветром сдуло, и Сергей сел прямее, ловя каждое слово за перегородкой.

— Ма… Ой, Ида. Да он же не в твоем вкусе, — насмешливо фыркнула его невеста, как мужчина подозревал, уже с приставкой "экс", скорее всего.

— Зато его состояние вполне себе в моем вкусе. Не перебивай и слушай дальше. Брачный контракт я для тебя подготовлю, не волнуйся, — любые нотки, даже циничного юмора пропали из лязгающего, как сталь, голоса опытной хищницы, отдающей советы-приказы своей дочери-ученице. — Те таблетки, которые я тебе дала, продолжай принимать до тех пор, пока не распишитесь. Подождешь еще недельку-две, тогда можешь прекращать, через сутки начнутся обильные месячные (Таких таблеток нет. Мы их просто придумали. — прим. Авторов). Предупреди меня заранее и старайся сделать это в такой момент, чтобы он точно был рядом, желательно вообще на людях. Но ни в коем случае не позволяй ему звонить в "Скорую". Сразу набирай меня или врача, телефон которого я тебе дала. Он сделает все как надо, я с ним договорилась, а твоему козлу скажем, что выкидыш, мол, стресс, все дела. Он еще у нас попрыгает, сволочь такая. Ты что, так и не переспала с ним за то время, что он вернулся?

— Нет, — в голосе девушке уже проскальзывали истерические всхлипы. — Мама, он меня не хочет.

— Не переживай, вдруг он болячку какую-то подхватил от той грязной бабы и просто лечится. — Кулаки Сергея сжались сами собой, сминая полупустую пачку сигарет, и он удержался на месте с большим трудом.

— Нет, мам, — Юля высморкалась, шмыгнув носом. — У него… — невеста замялась, но все-таки закончила: — У него вообще теперь не встает на меня-а-а. — Юля не сдержалась и расплакалась. Но ее слезы не тронули ни единой струнки в сердце Сергея. Как, впрочем, ее собственной гадюки мамаши.

— Да-а-а, оказывается, не самый подходящий вариант, вроде и молодой, и перспективный, а уже импотент. Давно надо было ему виагры подсыпать. Но ты же у меня белоручка и чистоплюйка. За тебя все мне приходится делать, — Ираида Сигизмундовна с шумом выдохнула, явно злясь на дочку-неумеху. — И на будущее запомни — не смей расставаться с мужиком до тех пор, пока не вышла за него замуж и не оттяпала то, что тебе причитается. А то всю жизнь с голым задом мыкаться будешь или опустишься до уровня той примитивной деревенской бабы.

— Ой, фу-у-у, хватит про нее. Я как вспомню эту жопу, эти сиськи, эти грязные ноги — так тошнить по-настоящему начинает. Неужели он на самом деле мог запасть на такую?

— Сама виновата. Я тебе сколько раз говорила — нельзя мужчину отпускать в незнакомое непроверенное место одного. Позагорать тебе захотелось на песочке. Глядишь, и не пришлось бы маме выкручиваться. Ты хоть представляешь, сколько мне пришлось заплатить моему гинекологу за эти справки и заключения, а их у меня, между прочим, несколько штук, с датами на три следующих месяца.

Сергей сидел за тонкой перегородкой, через которую был прекрасно слышен диалог ставших в одночасье самыми ненавистными врагами двух женщин, и сжимал кулаки до белых костяшек.

Неужели он действительно когда-то не противился намерению этой молодой дурочки накинуть на него ярмо женитьбы? Почти смирился с ролью ее супруга — богатого, покладистого спонсора, готового терпеть и ее саму, и ее мамашу-стервятницу и оплачивать их недешевые удовольствия и капризы?

А если бы он на самом деле сегодня остался бы в офисе и не забрел бездумно в этот пафосный, страшно дорогой и, соответственно, абсолютно им не любимый ресторан и не услышал бы этот разговор? А если бы эти хищницы его увидели?

Очень хотелось сейчас встать прямо напротив и сказать все, что он о них думает. Или выдать то, что, по его мнению, они заслужили — хорошей такой порки вожжами.

Но нет. Нельзя. С этой старшей акулой, отрастившей свои клыки в семи выигранных ею битвах за имущество несчастных супругов, надо вести себя предельно аккуратно.

Никольский положил на стол пачку купюр, превосходящую стоимость выпитого им коньяка, и очень-очень тихо, практически на цыпочках выбрался из-за стола. Дальнейший разговор женщин был ему уже неинтересен. Самое главное он услышал. "Рраемонитус, рраемунитус", — как говорили римляне. Предупрежден — значит вооружен. И действовать он собирался соответственно.

— Алло, Итта Абрамовна? Простите, что так поздно. Да-да, Никольский беспокоит. Ваше приглашение еще в силе? Да нет, шутить изволите. Мне самому к Вам особо-то и не надо. Разве что захотите счета к другому трейдеру перевести. Не хотите? Все нравится? Так это же замечательно. Но Вы знаете, по другому вопросу вот прям скоро и приду, да-да с девушкой. Только вот тут история такая с этой девушкой, малоприятная, я бы сказал, история. Почти уголовно наказуемая… Когда? Отлично, договорились.

"Братан, ну прости, — первым обратился к игнорирующему его дебилу Сергей. — Давай, подключайся к разработке плана, мне нужен твой совет. У нас есть шанс не только сорваться с крючка, но и вернуть в нашу жизнь Лилю".

ГЛАВА 35

 посчетамплатительная, в которой главный герой убеждается в пользе некоторых совершенно специфических связей и знакомств

— Ой, Серюня, ты так давно не водил меня на ужин со своими друзьями, — предвкушающе пропела Юля.

— Юля, это не друзья, это семья очень важных клиентов. У них есть, скажем так, специфические требования: своим трейдером они хотят видеть исключительно семейного человека. Мы с тобой уже практически подходим под это определение, — сосредоточившись на двойном узле галстука, ответил Сергей, наблюдая за поспешно перебирающей вешалки гардероба девушкой.

— Ты что? Используешь меня? — деланно возмутилась вот-вот экс-невеста.

— Ну что ты, дорогая. Во-первых, мы идем в твой любимый ресторан, который был заказан на нашу свадьбу, и я знаю, что тебе нравится там бывать. А во-вторых, это знакомство может быть очень полезным и для тебя. Возможно, оно повлияет на всю твою дальнейшую жизнь, — ответил Сергей, стараясь не пересечься взглядом даже через зеркало с вопрошающим взором Юли, слава богу, никогда не поимеющей его, Никольского, фамилию. — Но я тебе ничего не скажу. Пусть это будет приятным сюрпризом, — не стал уточнять, для кого сюрприз станет приятным, Сергей.

В зале услужливый метрдотель проводил их к центральному круглому столу, накрытому на пять персон. Тонкий фарфор, настоящий хрусталь вместо привычного стекла, серебряные приборы, меню, в котором даже не была проставлена цена за блюдо, просто потому что постоянным посетителям эти цифры были не важны, а остальные смертные сюда попадали редко и очень быстро удалялись, поняв, что чашечка кофе в этом заведении может стоить им недельного заработка. Да уж, губа у Юли была не дура, ведь свадьбу они с маменькой планировали на сто человек, по-скромному, как милостиво согласилась Ираида Сигизмундовна, приняв в качестве аргумента тот факт, что все приглашенные будут со стороны невесты. Поскольку родственников и друзей у Никольского не было, а партнеров приглашать на такое личное событие он не хотел, чем страшно расстроил понадеявшуюся на новые связи и, возможно, новые жертвы будущую бывшую тещу.

Не успели Юля с Сергеем расположиться за столом, как к ним присоединились новые лица.

— Знакомься, Юленька, это Итта Абрамовна Гордонсон — зав. гинекологическим отделением Института акушерства и гинекологии, Валерий Соломонович Гордонсон, генеральный директор медиа-холдинга "Вести Ру" и по совместительству муж нашего очаровательного доктора медицинских наук, и Адам Абрамович Шнайдерберг, известный журналист и автор популярной программы "Преступление и Наказание", кстати, брат Итты Абрамовны. Такой вот семейный, триединый клиент у меня. А это Юленька, моя невеста.

— Ну, Юленька, вы отхватили лакомый кусок. За этим завидным холостяком охотятся уже несколько лет, да только никому не удавалось довести этого очаровательного шалопая до алтаря, — лукаво приподняла бровь дама, поблескивая огромным бриллиантом на руке, поднявшей бокал с водой. — Надеюсь, это любовь на всю жизнь, как у нас с Лером. Да, милый?

— Безусловно, драгоценная моя, — склонил седую голову импозантный мужчина. — Это великое счастье — встретить такую любовь. Мне иногда кажется, что молодое поколение несколько утратило эту удивительную особенность — любить преданно и верно, притом именно так, как нам и заповедано — и в любви, и в горести, в богатстве и бедности… Сколько примеров, и не сосчитать, увы и ах, грязных интриг, громких скандалов, связанных с разводами…

— О, и не говори, Лер. Как раз сейчас я собираю материал на передачу по теме "Охотники за приданым". Не представляете, оказывается, уже и у нас в стране появились так называемые "профессиональные разведенцы". Это люди, которые, женившись на обеспеченной даме, буквально через год, максимум полтора, разводятся, оставив бедняжку голой и босой.

— О, боже мой. Неужели наши женщины настолько глупы, что ведутся на смазливые лица и красивые россказни? А как же брачный контракт? Ведь в нем можно все предусмотреть, — сокрушенно покачала головой дама.

— Ну, вот именно в таких брачных контрактах и кроется подвох. Уже не один человек попался на хитро закрученных пунктах, которые на первый взгляд выглядят вполне невинно, а на самом деле позволяют потом под него подвести кучу фактов и примеров и отсудить у второй половины все его либо ее состояние. Так что, Юленька, если не хотите лишиться своих кровно заработанных, ни в коем случае не подписывайте никакой договор, который подсунет Вам этот пройдоха, — шутливо погрозил пальцем Никольскому журналист.

— А наоборот что, не бывает? Неужели только женщины страдают от подобных негодяев? — удивилась Итта Абрамовна, накладывая в микроскопическую тарталетку белужью икру крохотной серебряной ложкой.

— Отчего же, наоборот, тоже сколько угодно. Не раскрывая имен, по секрету скажу, что одной из героинь моей передачи будет жительница нашего города. Трофейная жена, как ее называют бывшие мужья. Представляете, эта очень красивая и, бесспорно, очень умная дама за свою профессиональную деятельность сменила уже семь мужей. И от каждого она уходила все более и более обеспеченной и богатой женщиной. Самое интересное, что мужья, а я успел взять интервью у нескольких, рады были отделаться всего лишь отступными от этой хищницы. А уж сколько хитрованш попроще, и какими только мерзкими методами они не пользуются. Ну, тоже, кстати, по секрету, вчера был арестован коллега нашей Итты — нечистый на руку гинеколог, который за большие деньги продавал барышням липовые справки о беременности, исследования УЗИ, а потом, впоследствии, справки о выкидышах, замерших беременностях, абортах по медицинским показаниями и т. д.

— Боже, какой негодяй. Надеюсь, этот мерзавец не отделается каким-нибудь минимальным штрафом и лишением права на врачебную деятельность, но и сядет на положенный срок? — неподдельно возмутилась Итта Абрамовна.

— Вообще-то часть 3, ст. 159 УК РФ — мошенничество, совершенное лицом с использованием своего служебного положения, а равно в крупном размере — лишение свободы до полутора лет. Если работала организованная группа, то там посуровее будет — от одного до пяти.

— Юленька, Вы так побледнели, Вам плохо?

— Простите нас, просто мы… э-э-э… мы беременны, возможно, здесь просто душно. Дорогая, тебе помочь?

— Юленька, Вы действительно слишком бледны. Эй, администратор, проводите нас в отдельный кабинет. Девушке плохо, а я врач.

* * *

Вырвался из заваренной совсем не им каши Сергей только под утро — смертельно вымотанный, но совершенно, безобразно, наизлораднейше удовлетворенный выражением бессильного бешенства в глазах Ираиды Сигизмундовны, разумеется, примчавшейся на писк окруженного врагами детеныша, и страха, перемешанного со стыдом, в заплаканных очах лже-беременной экс-невесты. Никакие кары небесные, призываемые на головы деревенских выскочек (это сам Сергей), жидов пархатых (это относилось к семейству почтенных Гордонсонов), меркантильных жлобов (это перепало метрдотелю, подтвердившему юридическую силу предупреждения о проводимой в зале видеосъемке), волков позорных (это уже приехавшим на место нешуточной баталии опер-группе), щедро излитых теперь уже точно несостоявшейся тещей, никакие цифры счета, выставленного за поврежденное имущество самого дорогого ресторана в городе не могли испортить Сергею настроение победителя в схватке с хитрым и коварным врагом.

Никольский в этот вечер не пригубил ни капли спиртного, при этом ощущал он себя почти хмельным от испытываемого им чувства облегчения. Он, разумеется, понимал, что на этом только начинается его долгий и сложный путь обратно в счастье. Но дорогу больше не преграждала Великая Китайская стена в виде ребенка от нелюбимой женщины, обойти которую ему удалось бы, лишь потеряв бесконечно длинные беспросветные годы тоски и одиночества.

Сергей и сам не до конца осознал, в какой момент вместо дома свернул на улицу, ведущую к загородной трассе. Но, поняв, куда выбрал направление, интуитивно уже вдавил педаль в пол и понесся по почти пустой в это время дороге. С каждым оставленным за спиной километром внутри становилось все радостней и невесомей, вот как бы ему не взмыть в небо, едва выйдя из машины. Все будет хо-ро-шо. Эта приставучая, однообразная, но ни капли не надоедающая песенка крутилась в голове, заставляя его прямо-таки скалиться в довольной улыбке. Его дорогая иномарка недовольно заохала, отказываясь лететь на той же скорости, едва он съехал с асфальта на убитую гравийку.

— Не жалуйся, а то на "Ниву" сменю, — пригрозил Сергей, и мысль ему весьма понравилась.

"И точно, поддержим отечественный автопром" — поддакнул безмолвствовавший до этого дебил, внезапно примеривший на себя роль пристально всматривающегося вдаль штурмана.

Уже почти совсем рассвело, и Сергей остановился в поле, торопливо надрав не столько почти исчезнувших в на закате лета цветов, сколько колосьев и стеблей, не обращая внимания на то, что брюки и дорогущие туфли вымокли от росы, а на манжетах белоснежной рубашки появились зеленые пятна. Запрокинул голову, уставившись в небо в поисках того самого, неповторимого прозрачного и при этом необычайно насыщенного голубого цвета, который был его наказанием и наваждением все это время врозь. Но над головой пока царили разные оттенки серого и розового. Заорал во все горло, полной мощью легких, пугая прыснувших в стороны пичуг, выпуская, изгоняя прочь остатки мешавшей все это время дышать тоскливой неподъемной тяжести. А потом снова помчался, не слишком аккуратно объезжая колдобины, чтобы остановиться теперь только перед снившимся раз за разом забором семейства Апраксиных.

ГЛАВА 36

скондачканифиганевыходительная, в которой главный герой получает от ворот поворот, ибо неча…

Едва Сергей открыл скрипучую калитку и шагнул во двор, дыхание опять перехватило, но теперь уже от предвкушения и внезапной растерянности. Что он скажет? "Здравствуй, я вернулся? Возьми обратно за ради бога, потому что вдали от тебя мне погано?" Как нашкодивший, сбежавший на гульки пес, ей богу, который приполз обратно на брюхе, поняв, что нет ничего лучше своей простенькой конуры и вкуснее хозяйской похлебки. Ну, а он и есть в глазах Апраксиных кобель самый натуральный, и пусть прогнали, а не сам ушел, так за дело же. Собираясь с мыслями, Сергей положил свой лохматый, неказистый букет на капот Лилиной "Нивы" и потер кулаком грудь. Там, где появилась и пустила корни за эти недели тупая боль. Тихонько хлопнула дверь сарая в глубине двора, и Сергей выпрямился, увидев Анастасию Ниловну, идущую к дому с ведром молока. Заметив его, пожилая женщина нахмурилась и прибавила шаг. Пристроила не глядя ведро на крыльце и пошла к нему, сверля пристальным, тяжелым взглядом, не обещающим Сергею ничего хорошего.

— Здравствуйте, Анастасия Ниловна, — сглотнув, негромко поздоровался мужчина.

— И тебе, экономист, дай бог здоровья, но ты лучше сразу поворачивай, — в голосе женщины ни грамма тепла, ни искорки надежды для него. — Неча тебе тут делать. У тебя в городе семья, работа, дите скоро. Не ходи к нам, Лильке душу не трави и балаболкам местным не напоминай.

— Не будет у меня ребенка, баб Надь, — из-за нахлынувшего стыда вышло какое-то глухое бормотание, а не громкое торжественное заявление, каким представлялось оно Сергею по дороге сюда. — И семьи никакой не будет. Враньем все оказалось.

Женщина помолчала, продолжая смотреть с неприязнью, и лицо ее нисколько не смягчилось.

— Ну, тому, кто сам брехлив, не стоит удивляться чужому обману, — и не подумала пожалеть Сергея она. — Сюда-то ты зачем пришел? Жалости ищешь?

— Нет, — вспыхнул Сергей. — Я… к Лиле. Мне поговорить бы с ней. Все по-другому теперь.

— А что по-другому, экономист? — Кажется, Анастасия Ниловна только еще больше рассердилась. — Разве в дите твоем дело все было, а не в том, что ты Лильку в постель потащил, когда у самого в городе невеста была?

— Не невеста, — слабо возразил Сергей.

— Какая разница? Баба, она баба и есть. Была же?

— По факту — была, — смирившись, подтвердил Сергей.

— И в Апольню ты так, отдохнуть-погуляться приехал, не жить же. И я еще, дура старая, думала, может, что у вас с Лилькой сладится, не все же ей одной, молодая же. А надо было головой думать, что ты приехал-уехал, а ей страдать и сердцем маяться и от людей обиду терпеть.

— Анастасия Ниловна, у нас все так стремительно вышло, не успел я ни о чем подумать, — возразил Сергей, пытаясь найти хоть каплю сочувствия в нацеленных на него недобро прищуренных глазах женщины. — Но теперь все поменялось…

— Что поменялось? Ты в городе, Лилька тут. Будешь по выходным и праздникам к нам ездить, да дальше ее позорить? Живут, конечно, люди и так, но тебе-то больше веры нет. Да и не посмотрит на тебя сейчас Лилька, ты ей сейчас все равно что враг. Каждый день из-за тебя Тохе синяки да шишки лечим. Взрослые по домам гадости говорят да насмехаются, а дети все ему повторяют. Как пацану такую обиду матери стерпеть?

— Анастасия Ниловна, я…

— Уезжай, — отрезала женщина. — Уезжай ты, по-людски тебя прошу. Без скандала, по-тихому, пока на глаза никому не попался. Ты опять появишься-исчезнешь, а нам тут жить.

— Никуда я не исчезну больше, — не выдержав, рявкнул Сергей.

— А ты на меня не шуми, в моем-то дворе, экономист, — нисколько не впечатлилась старшая Апраксина.

— Простите, но я действительно не собираюсь никуда исчезать, — уже спокойнее сказал Сергей. — Для меня все это серьезно. Лилю я люблю, и никто другой мне не нужен.

— Твои слова теперь что звон пустого ведра, — отмахнулась женщина.

Бесшумно открылась дверь дома, на пороге появилась Лиля, и Сергей шумно хапнул воздух, желая рвануть к ней, забыв, где он и что вокруг. Но она лишь бросила на него один короткий взгляд, стремительно подхватила ведро с молоком и ушла в дом, давая ясно понять, что он и слова ее не достоин.

Анастасия Ниловна посмотрела вслед невестке, потом молча повернулась к Сергею. И он шагнул назад, будто ломая себя, потому что все внутри рвалось в противоположном направлении.

— Я никуда не исчезну, — упрямо повторил он. — Так Лиле и передайте. До свиданья, Анастасия Ниловна.

— Поживем — увидим, экономист.

Рассвет наступил окончательно, деревня стала просыпаться, наполняясь звуками и голосами. Зашлись в очередной перекличке все местные петухи, передавая эстафету друг другу, и тем более странно, что его пернатая вражина-иждивенец в одном лице не подключился к этому всеобщему приветствию нового дня, подумал Сергей, входя в свой двор. Неужто, как обычно, затемно так наорался, что и выдохся? Обойдя дом, мужчина направился к курятнику. Самое время в его настроении поприветствовать горластого кровопийцу, по которому не пойми почему скучал, и Изольду. Конечно, он не думал, что Апраксины его встретят со слезами радости и умиления, но и того, что до сих пор все воспринимается так остро, тоже не ожидал.

"А чего ты хотел, Серега? Это же деревня, — вздохнул дебил, терзая свой невесть откуда взявшийся длинный казацкий чуб и виновато глядя исподлобья. — Тут все, про всех и все и память ой какая долгая. Народ вроде жалостливый и понимающий, но языки длинные есть и острые. Ох и налажали мы. При всем уважении, но нельзя было бабу Надю слушать. Гори эта Юля с ее мамашей синим пламенем, надо было перед Лилей каяться, хвостом ходить, пусть бы хоть в лицо плевала, а так все равно что сбежал и ее одну разбираться со всем оставил"

— Ну хорош я, что уже сказать, — вслух огрызнулся Сергей, упираясь лбом в прохладную сетку птичьего вольера, и тут же на лесенку курятника выскочил Питбуль, как черт из табакерки, и уставился на него совсем недружелюбно.

— Ты еще на меня позыркай, — прищурился на него Сергей, а петух, вдруг будто совсем потеряв к нему интерес, спрыгнул вниз и стал расхаживать туда-сюда у подножия лесенки. При этом выглядел он каким-то взъерошенным и все время дергал головой, поглядывая в сторону курятника. Заболел, что ли? Да и Изольды было не видать.

— О, никак сам хозяин-то к важной дате пожаловал, — раздался позади раскатистый голос Лексеича. — А я думал как раз тебя сегодня попозже обрадовать.

— Ну, хоть кто-то тут хочет меня порадовать, а не выгнать взашей, — невесело пошутил Сергей, протягивая руку для приветствия.

— Не, Серега, я бы табе оглоблей-то для порядку за Лилькину обиду, конечно, приласкал бы, но гнать-то зачем? Что, уж заглянул к Апраксиным-то?

Сергей мрачно угукнул и кивнул на курятник, переводя тему:

— Так что у нас за событие?

— Ну так, был ты владелец пары курей, а теперь, можа, и целого десятка.

— В смысле? — не понял мужчина.

— Да в прямом. Изольда-то наша знатна наседка оказалась. По моим подсчетам сегодня, значица, должна уж цыплят на солнышко первый раз вывести.

Сергей потер лоб, переваривая новость. Он не понимал, для чего ему и эти-то двое, а тут еще и прибавление. Но, с другой стороны, тут как с кормом: больше — не меньше. Пусть будут.

— Ну, поздравляю тебя… мужик, — обернувшись, сказал он продолжающему нервно мяться петуху.

— А ты надолго? — спросил пожилой мужчина.

— Я вообще-то навсегда, — решительно выдохнув, ответил Сергей. — А прямо сейчас, конечно, туда и обратно, на работу ведь. Но мне бы поговорить с Вами. Может, пойдем в дом и по чаю?

— А можно и так, — легко согласился сосед…

— И что же мне теперь делать, Иван Алексеевич? — хмуро спросил Сергей, рассказав о том, как его встретили Апраксины, и вперив невидящий взор в собственные стиснутые кулаки.

— Да-а-а, да-да-да… — протянул старик, умостив подбородок на собственную руку, крепко охватившую его любимую суковатую клюку. — Ты понимаешь, дело-от какое с этими Апраксиными… Ты не слухай, что бабы наши про них лают, мол, гордые, мол, неприступные…

— А раз не гордые, то что у Вас-то у самого с Анастасией Ниловной не сложилось? — горько усмехнулся Никольский.

— Ну, то дело прошлое, уж бурьяном заросло усе, — отмахнулся старик.

— И все же? Вы ж любите ее, до сих пор ведь любите.

— Эх, Сережа, Сережа. Да на кой ляд ей, молодой красивой бабе, с дитем и хозяйством, урод беспомощный, колченогий? Да и… Ты ж видал, как мне ногу порубало аж до самого паха. Леший яго знает, можа, цепануло нерв там какой, мож, с перепугу… Да только я лет пять, наверное, как мужик и не хвункционировал совсем. Ну и к чему я ей такой нужон был? А? Только обуза лишняя, хуже дитя иного: и капризный был, и вспыльчивый, и… Эх, да что там говорить. Я хотел как лучше ей чтоб было.

— А у нее не спрашивали, как ей лучше?

— Ты, сынок, совета спросить хотел али поучить меня желаешь? — тут же обиженно насупился старик.

— Ох, Лексеич, не знаю я, — улыбнулся Сергей, извиняясь и признавая полную свою растерянность. Решимость-то у него была, и чего хотел он точно знал, а вот как этого добиться… — Не могу я без нее, понимаете? Не могу. Пусто без нее. Все из рук валится, ничего делать не хочу: ни работать, ни отдыхать, ни пить, ни шляться. Вроде и недели прошли, а не отпускает. И стыдно, и горько, и муторно. Перед Тохой стыдно, перед баб Надей, перед Вами. И перед Лилей стыдно, что оказался кобелем каким-то пустобрешкой. А я ведь не врал ей, понимаете? Не врал. Мне с ней, как ни с кем в этой жизни было, понимаете? Понимаете? — чуть не кричал уже Никольский, непроизвольно снова растирая грудную клетку, в которой так жгло.

— Да ты не кричи, у мяне ж аппарат ныне починенный, слышу я табе. Слышу. И думаю. И скажу вот что: Апраксины бабы, оне как Москва — не верят ни словам, ни слезам, по делам оне человека судят. Вот и подумай, какими такими делами ты сможешь изменить Лилино мнение о тебе как о человеке. А ты сумеешь доказать, что ты путевый?

Сергей задумался. Подошел к окну, поглядел наружу уже совершенно иным взглядом.

— Сумею или нет, не знаю. Но буду пытаться.

ГЛАВА 37

бурнодеятельная, в которой главный герой наводит ну просто сумасшедший движняк (Авторы аж сами офигели)

Август

— Сергей Михайлович, мы не совсем понимаем задание, — нахмурилась экстравагантно одетая девушка лет двадцати пяти, всматриваясь в разложенные на его столе чертежи, а потом оглянулась на сидящего рядом парня, выглядевшего столь же нетривиально.

— Готов дать любые пояснения, — оторвавшись от чтения бумаг, Никольский кинул быстрый взгляд на сидевшую напротив молодую пару.

— Чего вы хотите в итоге?

— Я хочу, чтобы все сооружения выглядели гармоничным ансамблем. Никакого хай-тека, никакого модерна. Все должно быть функциональным, прочным, натуральным, основательным, сделанным на века. Русская печь обязательна — с широкой лежанкой, плитой. Плюс баня и просторное теплое помещение для содержания животных и птиц…

— Хлев что ли? — недоуменно уточнила женщина.

— Ну, я предполагаю… — Сергей осекся и поправил себя: — Надеюсь, что там может оказаться корова, лошадь и куры.

— Э-э-эм, — прочистил горло молчавший до этого молодой мужчина. — У нас еще таких заказов не было. Сергей Михайлович, а Вы уверены, что именно мы Вам подойдем?

— Уверен. Мне достаточно рекомендаций, данных вашим совместным работам моими хорошими знакомыми. Думаю, вы как никто блестяще справитесь с порученной вам и стройкой, и перепланировкой участка, и внутренней отделкой дома. Тем более вы в любой момент можете связаться со мной по скайпу и показать то, что вызывает у вас сомнение.

— Но как же… привязка к местности… — больше ради проформы возразила женщина, в глазах которой Сергей уже увидел огонек азарта.

— Я буду появляться там как можно чаще. В выходные точно и среди недели буду вырываться при любой возможности.

— А как быть с бригадой? Где нам их поселить?

— В самом дальнем домике, который был куплен последним, вот он, я обозначил на плане, пусть сперва приведут его в порядок, вычистят, заменят окна, что там еще надо сделать… Но в моем основном доме — только работать. Чтоб не вздумали там ни спать, ни готовить. Понятно? А на последнем этапе снесете, останется только основная усадьба.

— А что по срокам и бюджету? — почесав затылок, спросил немного озадаченный мужчина, очевидно, главный в этой паре модных архитекторов-дизайнеров.

— Самое главное — успеть до настоящих холодов. Ну и в целом — чем быстрее, тем лучше. За скорость — премия лично вам обоим. На качестве материалов и работе профессионалов не экономить. Но будьте уверены — проверю каждую затраченную копейку. С этим у меня строго.

Дизайнеры переглянулись, и теперь их обоюдное нетерпение взяться поскорее за непривычную работу стало более чем очевидным. Сергей довольно ухмыльнулся про себя. С этими ребятами он не ошибся. Молодые, амбициозные, с нестандартным мышлением, они точно справятся с поставленной задачей. В его воображении уже отчетливо возник образ нового дома. Большого, светлого, наполненного звуками голосов, по которым он так отчаянно скучал, головокружительно-вкусными запахами, уютом и теплом, что, наконец, отогреет его насовсем.

— И еще один момент. Деликатный. — Сергей откинулся на спинку кресла и уставился в окно, позволив себе погрузиться совсем ненадолго в иное пространство, где он предположительно уже не одинок и счастлив. — Соседи там только с одной стороны. И отношения у нас напряженные. Но я все равно не хочу их беспокоить. К тому же сосед… ка — участковый. Так что имейте ввиду. Предупредите рабочих, чтобы не смели досаждать ей… им всем, в общем. Короче, минимум общения, — Сергей проигнорировал то, как недоуменно переглянулись дизайнеры, прежде чем кивнуть. Наплевать, насколько странным кажется он им со своими требованиями, просто мысль, что целая бригада неизвестных мужиков будет отираться так близко к его Лиле, тогда, когда он сам должен держаться на расстоянии, выводила его из себя. — Отчитываться прошу регулярно. Счета на материалы направляйте вот на эту почту. Можете кидать в вайбер или ватсап. Простите, у меня назначена встреча через четверть часа, и мне нужно еще немного подготовиться. На этом на сегодня, пожалуй, все.

— Хорошо, Сергей Михайлович, — парень буквально вскочил и протянул руку молодой женщине. — Задание необычное. Для нас это вызов своего рода. Но мы не подведем. Всего доброго.

На самом деле к встрече Сергей был, как всегда, более чем готов. Просто хотелось еще хоть немного побыть одному и позволить себе помечтать о том, какой станет его жизнь, когда в нее войдет та единственная женщина, без которой ему тошно. И, между прочим, кроме самих мечтаний ему предстояло еще провернуть такой охрененный вал работы, что ближайшие недели придется мотаться как проклятому и вести агитационные беседы, пока язык не отсохнет. Не говоря уже о том, что рискнуть всем, что имеет.

* * *

— Ты не охренел ли, парниша? — взревел Туз раненым медведем. — Ты хоть соображаешь, чем мы все рискуем?

— Вы — ничем. Рискую только я, — совершенно спокойно ответил господин Никольский своему старшему партнеру, ныне одному из самых уважаемых людей даже не города, а гора-а-аздо выше и круче. Хотя еще лет двадцать назад… Ну да ладно, то совсем другая история. И вот этот страшно респектабельный член современного общества с вульгарно красной перекошенной рожей вопил на невозмутимого Сергея Михайловича:

— Да только на полсекундочки представь, что будет с нами со всеми, если ты сольешь все счета губера или даже хотя бы его зама, а?

— Ты же знаешь, что я не солью.

— Я столько усилий предпринял, чтобы собрать их все у нас, у нас. И чтобы дать их в работу самым талантливым нашим трейдерам.

— Они просто талантливые, а я — гений.

— Да. Да, черт возьми. Ты гений. Но ты, мать твою, чокнутый гений. Ты строишь тренды, основываясь на снах и предчувствиях. Млять. Ощущениях и интуиции.

— Я хоть раз ошибся?

— А летом? Ты слил свои счета. Ты ополовинил их к чертовой бабушке.

— Свои. Имею право. Хоть один клиент пострадал?

— Нет, и слава богу, — немного снизил мощность децибеловой бури партнер.

— Викторович, ты доверил мне все свои счета, это ли не показатель моей надежности, что превыше совокупного рейтинга всех швейцарских банков?

Собеседник сорвался в очередной круг по кабинету, нервно теребя карманы брюк и крутя головой так, будто галстук душил его.

— Ладно, допустим, я переведу випов под твое единоличное управление. Что тебе это даст?

— Всего на месяц, может, на пару, если они потом сами не попросят больше, я много не прошу.

— Объяснись.

— Я за это время сделаю так, чтобы мое имя стало для них не пустым звуком.

— За каким хером?

— Я должен кое-что попросить у них.

— Ты рехнулся? О чем ты собираешься просить у них? Чего тебе еще не хватает в этой жизни?

— Не мне, — ухмыльнулся финансовый гений.

Сентябрь

В эти выходные Сергею удалось вырваться в Апольню только в воскресенье, туда и обратно. И Лилю он смог увидеть лишь мельком. Но все равно несся по трассе, по-идиотски улыбаясь во весь рот. Просто потому, что сегодня Лиля впервые не выбросила импровизированный букет из собранных им листьев всех оттенков желтого и багрянца, который он по обыкновению оставил на капоте ее "Нивы". Каждый раз, когда он ехал к ней, он собирал букеты из всего, что попадалось на глаза. Просто стеблей, когда все цветы закончились, веток с красивыми листьями, листьев, когда они поменяли цвета и стали осыпаться с деревьев. И всегда его подношения оказывались выброшенными через его же забор, отвергнутыми без капли жалости. Сергей сжимал зубы, подбирая их с земли, но не сдавался и в следующий раз повторял все заново. А вот сегодня он увидел, как Лилия взяла с капота ворох разноцветный листьев, посмотрела на них долго и печально, перебирая и складывая аккуратнее, а потом забрала в машину, уложив на пассажирское сидение. И он подпрыгнул как мальчишка, завопив "Да-а-а" в гулко-пустом доме. И умчался на очередную важную встречу, ощущая себя по-настоящему окрыленным и всемогущим, готовым хоть горы сдвигать, хоть чиновничьи ленивые задницы, что почти одно и то же.

* * *

— Никольский? Сергей Михайлович?

— Да, Борис Иванович, он самый.

— Ну присаживайся, Сережа. Рассказывай, каким ветром. Или…

— Нет, нет, что Вы, даже не переживайте. Ваши вклады в полной безопасности. Растут и преумножаются.

— Даже и не знал, что ты так лихо умеешь. Уж сколько лет они в вашей компании, а проценты ну лишь чуть выше банковских. Я уж даже подумывал забирать да вкладывать во что-то более интересное. И тут ты тут такой, как чертик из табакерки. За пару месяцев — несколько сотен процентов. Прям чудеса да и только. Какая-то пирамида очередная, что ли?

— Нет. Просто у меня рука, скажем так, легкая.

— Ну, легкая, это хорошо. Легкая — это даже очень замечательно и интересно. Надеюсь, она у тебя многие годы будет такой.

— Ну, последние шесть лет еще никого не подводила моя рука.

— Шесть? Ну засранец твой Викторович. Что ж он меня столько мурыжил, под тебя не передавал? Свои-то небось счета тебе скинул?

— Простите. Не имею права разглашать тайну клиентов.

— Ой, да ладно тебе. Шесть лет. Надо же. Хм. Ну ладно, лирика это. Так с чем пожаловал, Сереж?

— Я к Вам вот по какому делу. Хочу вот тут вот план развития одного района перспективного предложить.

— Ну-ка, ну-ка, давай гляну. Апольня, говоришь? Это где у нас? Интересно-интересно…

* * *

— Вячеслав Петрович? Это Никольский Сергей. Не беспокойтесь, все в полном порядке, как всегда, растем как на дрожжах. Я тут недалеко от Вашего офиса, заглянуть хотел, честно говоря, помощи попросить.

— Сережа, благодетель ты мой, ну какие вопросы. Да тебе — как родному брату, все, что тебе надо.

* * *

— Михалыч, ты? Рад, рад слышать. Рядом? Ага. Пять сек. Ща скажу, чтобы дежурный провел ко мне без всяких пропусков. Да без вопросов, Михалыч, конечно, сделаю. Ща все порешаем, дорогой. Хе-хе, а ведь в самом что ни на есть прямом смысле — дорогой ты мой человек…

Октябрь

— Ой, бабоньки, слыхали? — крупная женщина в толстом стеганом халате, надетом поверх вязаной кофты, поставила большую сумку в клетку с покупками у стены и подбоченилась, готовая вещать: — Прям как бабка кака пошептала — ведь столько лет уж про нас и не вспоминали, а тут на тебе — газ тянут.

— Так это для него все улицы-то поразрывали? — спросила сухонькая старушка, внимающая, как и остальные, своей крупной товарке едва ли не с открытым ртом.

— Темная ты, Васяновна, — высокомерно ответила первая. — Канализацию нам делать будут. Как в городе прям.

— Да брешешь ты, Нинка, — презрительно фыркнула втиснувшаяся между старушками мадам Петрищева. — Сдалась кому наша Апольня, тьфу, глухомань.

— Это ты, Машка, брешешь, что в твоей самогонке сорок градусов, када она и не горит даже, — огрызнулась Нинка. — Вона, во все дальние деревни столбы поставили, и к новому году, говорят, уж и там свет будет.

В сельпо — исконном месте сотворения и трансляции всех деревенских новостей — было непривычно многолюдно. Кроме местных женщин тут было еще и несколько мужчин в ярких спецовках, явно азиатской наружности, на которых все смотрели с живым любопытством.

— Да ладно. У всех прям, — удивилась одна из пожилых женщин.

— Та даже вона, к Кольке Гугнавому, сказали, тянут, — авторитетно подтвердила Нинка.

— Ой, да ерунда тот ваш свет, — вмешалась в разговор продавщица. — Вон видали, как клуб взялись ремонтировать. Это ж какие деньжищи нужны, чтобы его восстановить. Да еще и классы там открывать собираются — начальные. Чтоб малых совсем в Вязьгино не таскать, значицо. А для старших-то вон и автобус выделили, желтый, что твой зверобой. Школьный, вишь. Во дела. Прям чудеса в решете.

— А слыхали, что заброшенные поля хвермер какой-то купил, — торопливо попыталась вернуть себе статус звезды местных новостей Нинка. — Говорят, экологию там разводить будет.

— А что за фермер? — тут же сделала стойку Петрищева.

— Да леший яго знаит. Какой-то то ли Полянский, то ли Колянский, что ли? Ой, да не помню я, — отмахнулась вернувшая себе все внимание общественности дородная женщина.

— А жить где будет? Тута? — не унималась местная королева самогона.

— Можа тута, а можа и тама. Я те что — жана яго?

— А он жанат ли? — моментально последовал новый вопрос по делу.

— Да тфу на тебя, Машка, — раздосадованно отмахнулась рассказчица. — А вот и узнаем, када припрется и начнет тут порядки свои наводить.

— Ну и пусть едет и наводит, — обиженно поджала губы Петрищева. — Не одной же Апраксинской заразе хозяиновать у нас. И раньше с ней сладу не было, а как потаскалась с экономистом этим да бросил он ее, так вообще озверела. Одни убытки мне от нее.

— Ой, не бреши чего не знаешь, злыдня, — агрессивно уперла руки в бока Нинка. — Не бросал он ее.

— А я говорю — бросил.

— А чего ж тогда ездит и в выходные, и среди недели? Чего вокруг двора Апраксинского отирается, да в окна смотрит, как собака побитая? А веники всякие зачем таскаит? Я сама видела.

— Да почем я знаю зачем, — насупилась Петрищева.

— А я скажу. Влюбилси он в Лильку, а она ему позора не прощает и обратно не пущает, — постановила Нинка.

— Ой, да тебе сказки б сочинять, — взвилась Петрищева. — Влюби-и-илси. Да сдалась она ему. Вона, кака к нему городская приезжала. Куда там вашей Лильке.

— Мужик не собака на кости кидаться. А Лилька у нас красавица и умница, хоть и мент, а ты змеюка ядовитая, терпеть ее не можешь за то, что она мужиков наших тебе споить не дает. И имей в виду — продашь моему Петру еще хоть раз свою отраву — я тебе без всякой участковой приду и патлы повыдираю.

— Ой, да боюсь я тебя, как же.

— А ну марш все на улицу лаяться, — грозно рявкнула годами тренированным голосом продавщица, перекрывая вопли спорщиц и галдеж их групп поддержки. — У меня магазин, а не базар.

* * *

— Ну что, Лилия Андреевна, вот и до вашего района докатилась волна инновационная. — Лицо начальника районного отделения было почему-то красным и потным, хотя в кабинете было совсем не жарко, и взгляд его все время съезжал куда-то вбок.

— Да уж, как-то все это неожиданно. А с чего бы это, Василь Петрович. Вроде ж не выборы, не сменили никого, не посадили. Что за чудеса? — усмехнулась женщина.

— Ты, Андревна, тут языком-то не болтай, а то неровен час, знаешь ли. Просто… — мужчина почесал ухо и скривился, подыскивая слова, — просто район выделил средства, а руководство наше решило обновить материально-техническую базу самых малооснащенных участков. Вот, твой как раз из таких, это во-первых. А во-вторых, ты ж у нас этого… ну слабого полу, надо ж, так сказать, проявить уважение и толерантность, во-о-от.

Произнеся эту речь, начальник издал долгое облегченное "Фу-у-ух"

— Однако куда уж толерантнее: и Нива новая, и компьютер, и телефон навороченный дальше некуда, — покачала головой искренне удивленная Лилия. — Только к чему мне эти ваши игрушки, если у нас мобильные работают только на втором этаже клуба, да и то не во всякую погоду.

— Это ты, Лилечка, просто не в курсе, что у вас там будут скоро антенну возводить, — оживился мужчина. — Ты, кстати, строителей там зарегистрируй, пожалуйста, на неделю. Да смотри, чтобы Петрищева твоя не споила их, а то ни антенны, ни мужиков не дождемся обратно. И давай, иди уже, некогда мне тут с тобой… На вот твои документы на машину, ключи, эти… как их… гаджеты и вот тута вот распишись в получении.

Уже у двери начальник окликнул ее снова.

— И это, ты форму-то когда последний раз получала?

— Да как устроилась, так и получила.

— Ну, ты, Апраксина, меня так и под монастырь подведешь, это ж нарушение, — неожиданно едва ли не взорвался руководитель. — Каждые два года форму получать надо. Дуй давай за шмотьем. Только… Лиль, слышь? Ты там с ребятами не особо трепись про обновы свои всякие, а то замучают меня, пока до них очередь дойдет, лады?

— Спасибо, Василь Петрович.

Дверь закрылась за ошеломленной женщиной, а насквозь пропотевший от волнения начальник районного отделения полиции выдохнул и беззлобно пробухтел себе под нос, утираясь:

— Понапридумали хню всякую, а мне тут выкручивайся. Как вот я дары эти на приход ставить буду, едрена вошь?

* * *

— Сережа? Сережа, сынок, все хорошо?

— Хорошо все, мам. Все нормально, звоню спросить как дела, как сама…

Несколько секунд Сергей с недоумением смотрел на издающую странные булькающие звуки телефонную трубку и только потом сообразил:

— Ма, ну ты чего? Ты плачешь, что ли?

— Сереженька, сынок, столько лет… Ты же сам и не звонишь никогда, я так испугалась.

— Мам, ну все хорошо, правда.

— Сереженька, ты… ты простишь нас? Мы же с папой все понимаем, ты обиделся на нас и простить не мог.

— Мамуль, это вы меня простите. Дурак я был. Молодой, горячий, дурак. Максималист. Простишь?

— Сыночек, да мне нечего прощать. Я тебя всегда любила и любить буду. И папа тебя очень любит и до сих пор страшно переживает. Мы с ним много о тебе говорим, волнуемся, сынок.

— Я ему позвоню, мам. Прямо сейчас сразу и позвоню. Приедете ко мне? Я дом купил, скоро ремонт закончу. Приедете? Всех берите и приезжайте, познакомлюсь с малыми вашими. Не плачь, мам. Я вас тоже люблю. Долго понимал. Но теперь понял. Я вас просто люблю.

ГЛАВА 38

 песнопетельная, в которой главному герою подпевает вся Апольня

— Уф-ф, вот попрут нас бабы Апраксинские вместе с этим цирком с конями, Серега, — нервно стиснул клюку Лексеич. — Чует мое сердце: попрут так, что по всей Апольне звон стоять будет.

— И пусть стоит, — решительно отмахнулся Сергей, старательно скрывая, что и сам боится так, что взмок аж до самой… весь сильно очень, короче. — Лучше пусть звонят, что меня Лиля поперла, чем про нее гадости говорить будут.

— А может, первый раз бы по-тихому, а? — одернул "парадный" пиджак пожилой мужчина. — А если сладится, тогда уже и подкатили бы с помпой? Иль, мож, кого другого в сваты возьмешь, Серега? Меня Настька как пить дать попрет.

— Иван Алексеич, потеть и дергаться здесь вроде как мне положено, я же жених непутевый, — натянуто улыбнулся Никольский.

Он и сам не знал, с чего установил какой-то клятый дед-лайн себе в это двадцатое ноября. Будто после него и жизни конец. Да не конец, само собой, и если сейчас все пойдет комом, это не повод отступить, но вот прям как же хотелось, потому что… ну сколько, мать его, можно-то?

— Оно-то, конечно, так… вот только… Ай ладно, будь что будет, — махнул рукой Лексеич и напялил подаренную Сергеем кепку по-хулигански набекрень. — Уж я слажу как-нить с этой бестией старой, а ты смотри с Лилькой не оплошай уж, Серега.

Выпавший накануне первый снег бодро захрустел под ногами двух мужчин, идущих к калитке с видом воинов, готовых к штурму неприступной крепости. Чистый, неистоптанный, словно девственный холст, на котором рисуй что хочешь. Хоть жизнь наново. Перед двором уже было более чем оживленно. Стоял ярко расписанный микроавтобус, фургон с логотипом известного городского ресторана, поставляющего закуски на вынос, многоместная, аляповато крашеная упряжка с белой, смиренно дремлющей лошадью явно не юного возраста, чья грива была щедро переплетена лентами и облеплена бумажными розами, и собралась уже изрядная толпа местных, желающих утолить свое любопытство. Чуть поодаль ошалело косил на все эти странные движняки привязанный к забору Лужок, натертый до блеска, расчесанный и обряженный во взятую напрокат нарядную золоченую амуницию.

Лексеич деревянной походкой проковылял к микроавтобусу и хлопнул по двери.

— Ну, вылазьте, девоньки, давайте начинать, что ль, — гаркнул он.

— Лексеич, а чего это тут такое деится-то? — раздался голос из толпы перешептывающихся в недоумении Апольненских аборигенов.

— Дак обычное дело, — важно приосанившись, ответил пожилой мужчина. — Казак едет свататься.

Женщины в толпе всплеснули руками и загомонили, во все глаза пялясь на вылезающих из автобуса старушек в ярких сценических костюмах. Те живо погрузились в тарантас, пока Лексеич немного неловко взбирался на козлы. Сергей же подошел к взволнованному Лужку и сунул тому краюху хлеба с солью к бархатистым губам.

— Ты уж меня не припозорь сегодня, парень, — тихо прошептал он в дергающееся от его щекотного нервного дыхания лошадиное ухо. — Мне никак нельзя сейчас облажаться. И так уже… преуспел.

Отвязав уздечку, Сергей кратко выдохнул и, вставив ногу в стремя, почти взлетел на спину явно затаившегося хитрого коняги. Наклонившись, огладил и похлопал того по мощной лоснящейся шее, и Лужок выдохнул, решив, что для маленьких гадостей с высаживанием сегодня и правда время не самое подходящее. Жизнь долгая, еще успеется. Кивнув Лексеичу, Сергей напялил на голову шапку-кубанку с ярко-красным верхом и золотым шитьем и тронулся, весь собираясь, хоть и ехать тут было всего ничего.

— Бабоньки, за-пе-вай, — гаркнул новоявленный возница, и старушки дружно и слаженно затянули:

"Несэ Лиля воду,

коромысло гнэться,

За нею Серега,

як барвинок вьется.

— Лиля, моя ж Лиля,

дай воды напиться,

Ты така хороша,

дай хоть подивиться…"

Нарядная и звонкая процессия медленно двинулась по улице, и за ней охотно потянулись местные, которых становилось все больше. К моменту, когда они добрались до дома Апраксиных, кажется, уже вся Апольня собралась поглазеть на красочное экзотичное зрелище. Да и кое-кто из работающих в деревне строителей подтянулся, привлеченный шумом и суетой. Естественно, происходящее на улице не могло не дойти до самих Апраксиных, и, когда неторопливая процессия достигла места назначения, все семейство уже стояло на крылечке. Сергею их особенно хорошо было видно с высоты роста Лужка, и его и без того потные ладони окончательно взмокли в ожидании дальнейшего. Конечно, Лилино лицо было сейчас почти единственным, что он хотел видеть и воспринимать, но и реакция ее близких была немаловажна. Гулко сглотнув, Сергей отметил, как осунулась и как-то посуровела Лиля, что еще больше подчеркивала форма, которую она, очевидно, не успела снять, вернувшись с работы. Их взгляды пересеклись, оба почти одинаково взволнованные и вопросительные. Сергей безмолвно вопрошал, есть ли у него шанс надеяться, а Лиля в ответ — не предаст ли он эту надежду. "Ни за что" — беззвучно прошептал мужчина, умоляя так же глазами поверить, принять, простить дурня, со всех сторон виноватого. "Давно простила" — сказали блеснувшие в бесконечно голубых источниках его счастья слезы.

Лужок нетерпеливо крутанулся под Сергеем, заставляя прервать этот безмолвный откровенный разговор, и Сергей взглянул на стоящего рядом и чуть впереди матери Антошку. Так, словно мальчишка, такой мелкий и щуплый, все равно готов был защитить ее от чего бы то ни было. Тоха выглядел внезапно старше и серьезнее, смотрел на всех насупившись, но, однако, в детских глазах все же отчетливо блестело и любопытство. Эмоций баб Нади он рассмотреть не успел, потому как Лексеич, скомандовав бабулькам-артисткам "За мной", по-хозяйски толкнул калитку, вваливаясь во двор. Старушки вереницей потянулись за ним и встали полукругом, когда он остановился у крыльца, отвесив, может, и неуклюжий, но вполне себе преисполненный важности поклон.

— Ты че приперси, черт колченогий? — не дав ему и выпрямиться, "радушно" поприветствовала его Анастасия Ниловна, при этом вполне благодушно кивнув старушкам за его спиной. Но, несмотря на строгий тон пожилой женщины, Сергею почудилось нечто вроде скрытого озорства в ее взгляде.

— Дак по делу важному и не терпящему никаких отлагательств, — важно ответил мужчина и словно опытный режиссер махнул певческой делегации. И те идеально дружно и неожиданно мощно для таких вроде тщедушных тел грянули:

"Ой, при лужку, при лужке,

При широком поле,

При знакомом табуне

Конь гулял на воле.

При знакомом табуне

Конь гулял на воле.

— Ты, гуляй, гуляй, мой конь,

Пока не споймаю,

Как споймаю — зануздаю

Шелковой уздою.

Вот споймал парень коня,

Зануздал уздою,

Вдарил шпоры под бока,

Конь летел стрелою.

— Ты, лети, лети, мой конь,

Лети, торопися,

Возле Лилиного двора,

Конь, остановися…"

Кто-то из местных сначала неуверенно и путая слова подхватил песню, и Сергей изумленно оглянулся, увидев вокруг такие едва ли не по-детски восторженные лица, будто в Апольню пришел внезапный праздник или реально приехал невиданный в этих глухих краях прежде цирк-шапито. Ну, блин, не сосватает, так хоть народ повеселит.

"Конь остановился,

Вдарил копытами,

Чтобы вышла красна дева

С русыми бровями, эх.

Но не вышла красна дева,

Вышла ее мати:

— Здравствуй, здравствуй, милый зять,

Пожалуйте в хату.

— А я в хату не пойду,

Пойду во светлицу,

Разбужу я крепким сном

Спящую девицу.

А девица не спала,

Друга поджидала,

Правой ручкой обняла,

Крепко целовала.

Правой ручкой обняла,

Крепко целовала…"

Под конец песню горланили уже почти все собравшиеся, детвора облепила весь забор, да и взрослые подошли как можно ближе, боясь пропустить дальнейшее действо.

— Нам нужна не рожь и не пшеница, а красная девица, — зычно гаркнул Лексеич, как только стихли последние слова песни.

— Наша девица хоть куда, для купца, молодого удальца, — неожиданно бойко и звонко подхватила баб Надя. — А ваш таков ли?

— Да наш купец, какого другого не сыскать, — широким жестом Лексеич указал на Сергея. — И казак, и молодец. Лицом пригож и статью не обижен. А уж какой щедрый да с добрым норовом. Золото, а не купец.

— Дак и у нас невеста не в окошко кому подать, а хоть на ладошке кому хошь подноси. На наш товар мы и заморского купца найдем, — фыркнула Ниловна подбоченясь, а из толпы донеслось дружное "У-у-у-у-у". Сергей же, не выдержав, спешился и, передав поводья проворно подскочившему парню, зашагал во двор, сопровождаемый ободряющими взглядами и похлопываниями по плечу.

— Не порогом мы поперек вас, да только есть ли лучше нас? — меж тем отбил Лексеич.

— Хорош росток в вашем жите, кому хошь сойдет, а вот нам только самый лучший нужон, — не подумала уступать пожилая женщина.

— Да ну вас, старые балаболки, — услышал крик из толпы у себя за спиной Сергей, уже почти достигнув крыльца. — Вам языки хоть до завтра бы чесать. Пусть молодые без вас договорятся.

Сорвав с головы кубанку, от которой уже чесалось все, Сергей опустился на колени, положив шапку к ногам Лилии в неожиданно наступившей тишине.

— Плох я или хорош — пусть другие хоть до Пасхи решают, Лиль. Возьмешь такого, какой есть? — сипло спросил Сергей.

Лиля молча смотрела на него, и хотя Сергей видел, что дыхание ее сбилось, глаза блестели, выражение лица было нечитаемым.

— Соглашайся, Лильк, — крикнул кто-то из толпы, и его поддержали.

— Бери, а то я такого силком утяну, — подначил кто-то.

— Говори "да", не рви душу мужику, — крикнул мужской голос, явно проникшийся из солидарности.

Но Лиля не смотрела ни на кого, и казалось, и не слышала, сосредоточившись только на контакте их глаз. Не прерывая его, она стремительно наклонилась, мимолетно скользнула пальцами по его щеке, заставляя споткнуться сердце, и подняла кубанку, тут же прижав ее к груди.

— Что ж ты шел-то так долго, Сережа, — пошептала она ему одному. — Я же без тебя чуть не умерла.

— Я… — Сергей начал и осекся. Ведь не о времени был ее вопрос, а о длине пути. Поэтому просто порывисто поднялся и прижал к себе, желая утащить с глаз чужих долой, исцеловать, наверстать потерянные дни и ночи. Но лишь целомудренно прижался губами к Лилиной макушке под пристальным тревожным взглядом Антошки и под громкое всеобщее "Ура". А следом затянули "Распрягайте, хлопцы, коней" бодрые голосистые старушки, и подпевали им уже все вместе.

* * *

— А я, было дело, уж подумала, что дом ты перестраиваешь, чтобы продать, — Лиля огляделась в пустой, пока просторной общей комнате, единственной достопримечательностью которой была новехонькая, чисто выбеленная русская печка.

За окном давно уже стемнело, и спонтанные веселье и гулянья из-за столь красочного сватовства утихли.

— Нет, я его перестраивал, чтобы жить всем вместе, — пробормотал Сергей, не столько целуя, сколько торопливо и жадно тыкаясь губами в прохладную с улицы кожу от виска до впадинки у ключицы, одновременно стягивая с плеч Лилии куртку.

— А что, все остальные обычаи мы соблюдать не будем, Сережа? — спросила женщина, с готовностью наклоняя набок голову.

— М-м-м-м? — насторожился Сергей, останавливая свои подрагивающие от нетерпения руки как раз под ее грудью.

— Я имею в виду секс только после свадьбы, первая брачная ночь и все такое. — Может, он бы и уловил юмористическую нотку в ее голосе, если бы его способность распознавать интонации вербального общения не отказала почти полностью из-за запредельного напряжения в нижнем узле связи, который грозил, кажется, просто лопнуть после столь долгого простоя.

Сергей сглотнул, потом еще раз, силясь хоть как-то оторвать загребущие конечности от желанного тела. Не выходило. Наверное, легче ему сейчас их вовсе лишиться, чем выпустить Лилю из своих объятий.

— Лилечка, обычай — это так красиво, и, ей-богу, я их уважаю и тебя уважаю… и считаю, что соблюдать их можно и нужно, но блин… мы ведь два взрослых современных цивилизованных человека… — заворчал он, продолжая тереться носом об ее шею. — То есть если ты хочешь, я прям сейчас остановлюсь… ну не сию же секунду, чуточку попозже… но ничего такого… Не сделаю ничего, чего бы ты не хотела…

На самом деле он сейчас был готов на что угодно: уговоры, наглые домогательства, высокопарную речь о том, что "во времена, когда наши космические корабли бороздят просторы Вселенной, целомудрие выглядит как минимум устаревшим атавизмом", но тут почувствовал, что Лиля мелко трясется в его захвате, а потом она развернулась и захихикала уже совершенно открыто и совсем как-то по-девчоночьи.

— Да я же шучу, Сережа, — выдавила сквозь смех она, обхватывая его вытянувшуюся от облегчения физиономию и целуя сама, уже совсем по-настоящему, требовательно и завлекающе.

— Славатехосподи, — выдохнул он ей в губы. — Я уж прям смерть свою от перевозбуждения увидел отчетливо.

— Хоть что-то похожее на кровать у тебя тут есть? — перемежая поцелуи с улыбками, спросила женщина, торопливо расстегивая его одежду.

— Вот только кровать-то тут пока и есть, — Сергей, решив хоть частично продолжать блюсти обычаи, подхватил Лилю на руки и внес, если уж не через порог самого дома, куда привел под предлогом "просто посмотреть", то через порог уже полностью готовой спальни.

От вещей они избавлялись торопливо, неуклюже, путаясь в рукавах и складках упрямых зловредных тряпок, то и дело фыркая от новых приливов веселья, но лишь до того момента, пока Сергей не добрался до обнажившейся груди Лили. Вот тут им стало не до смеха: желание жаркое, тугое, безжалостное ударило в голову обоим, прокатившись оттуда по всем нервным окончаниям, замкнувшимся мгновенно в единое, неразрывное кольцо.

— Веснушки эти… дурею от их вида, — прохрипел Сергей, опрокинув Лилю на спину.

Обхватив мягкую плоть, он свел ее груди вместе, утыкаясь носом в глубину ложбинки, вылизывая, стремясь собрать одним движением языка как можно больше вкуса этого драгоценного золотисто-рассыпчатого по сладко-белому. И Лиля отвечала, гнулась напряженной дугой, льнула к его рукам, моля о большей ласке, запутывала пальцы в его волосах, тянула то обратно к губам, то снова прижимала к груди, даря крошечные укусы сильнее разжигающей боли. Сергей терся об нее, родную, мягкую, горячую повсюду, опьяняющую неповторимым запахом, сводящую с ума шепотом и стонами, добивающую остатки его разума и контроля бесконечными поцелуями. Вминался гудящим от мощной пульсации членом в обжигающую нежность ее плоти, смешивая щедрую влагу их общего желания, скользя так близко, взахлеб ловя трепет, удерживая от падения в окончательное безумие. Еще чуть-чуть, совсем немного, хоть полминуты этой райской пытки, потому что потом, когда сорвется, уже себе принадлежать не будет.

— Сережа-а-а, — взмолилась Лиля, обвивая его бедра ногами и не оставляя больше возможности изводить обоих ожиданием.

Ну вот и все, контроля больше не было, его будто никогда и не существовало, Сергею было уже не вспомнить, как это — хоть немного сдерживаться. Нельзя сдержаться, когда так, когда живьем да в открытом пламени, когда полыхаешь от головы до ног, насквозь, от всего что есть разумного до самого изначально-первобытного.

А после они лежали, тесно переплетенные, безнадежно открытые друг другу, изможденно молчаливые, оглушенно счастливые. И нечего было добавить к "Люблю", что уже выстонали, вышептали, выкричали в недавнем безумии.

Разве что — "Хочу так всегда".

ЭПИЛОГ курам на смех, коням на потеху

— Кто дура? Я дура? Да сама ты дура.

— Это я-то дура? Да ты дурее меня на все лето.

— Зато… зато… зато я рыжая, а это модно. А ты дура блондинистая.

— Я дура блондинистая? Да курва ты рыжая.

— Курва-а-а?..

— А ну, бабы, цыть мне, раскудахталися, дурынды мохнатые, ща Сам придет, узнаете, из чего уху варят.

— Ну, Питушка, ты тако-ко-кой красивый у нас, тако-ко-кой…

— Ну, Буленька, ты тако-ко-кой умный у нас, тако-ко-кой…

— Пфр-р, ага, ага, слушай их больше, они табе в уши напоют щаз. Ходь сюды, че скажу-то. Я видал, у соседей дев молодых полным-полно появилось. Городские, небось.

— Да ладно-о-о? Симпатичные есть?

— Да полно.

— Питушка…

— Буленька…

— Цыть сказал.

— Ах он нам цытькает? Да мы тебе сейчас уко-ко-коротим-то топталку.

— Да мы тебя, да ку-ку-кукарекалку твою…

— А ты, сводник четырехногий, ща мы табе бошку-то поклюем.

— Главна, сам у Вязьгино таскается, да и нашего с панталыку сбивает. Ах, глаза твои бесстыжие…

— Вы кудахчите, да не закудахчивайтесь, у меня от вашего этого "ко-ко-ко" холка чешется и грива перепутывается.

— Она у табе потому-у-у чешется, что ни стыда у тебя, ни совести. Заму-у-учил Самого беготней своей.

Мощная дубовая дверь отворилась без скрипа, и в просторный теплый хлев вошел Сам.

— Сахар? Сахар принес?

— А мне семечек?

— И нам, и нам насыпь.

— А ну все кыш отседова. Цы-ы-ыпа, цы-ы-ыпа, деток ваших давайте, я им яичка вареного рубленого принес. Да уймитесь вы, шарики мохнатые. А ты морду убери, и не фыркай ты мне в ухо, я сердитый ишшо на тебя. Опять от меня убег вчерась, а меня баба потом знаешь как ругала? У-у-у, рожа твоя бесстыжая.

— А я ко-ко-когда говорю, что бесстыжая, он мне цытькает.

— Кыш говорю. Опять под руку все лезете. Сперва малышню покормлю, потом вам насыплю. Ладно, ладно, уймись ты тереться об меня. Принес я тебе твой сахар. И тебе, Березушка, принес хлебушка ржаного с сольцой. Всем принес. Чай, мои вы все, — вздохнул Антоха, насыпал курам зерна, Березку угостил ломтем соленого хлеба, а хитровану Лужку скормил пару кусочков столь любимого им лакомства…

* * *

— Я любила тебя, гад,

Двадцать месяцев подряд.

А ты меня — полмесяца,

И то решил повеситься.

— А-а-а-а.

— До свидания, родная,

Уезжаю в Азию,

И в последний раз сегодня

На тебя залазию.

— У-у-у-у.

— Гармонист, гармонист,

Положи меня под низ.

А я встану погляжу,

Хорошо ли я лежу.

— О-о-о-о.

— Милый мой, милый мой,

Не ложись ко мне спиной,

А ложись-ка грудию

Доставай орудию.

— У-о-о-о?

— Голова моя седа,

Но душа, как прежде,

И свежа, и молода,

И живет в надежде. Кхе-кхе, эт точно.

— Ага-а-а.

— Девки трусики сошили

Из железного листа,

Чтобы мухи не кусали

И не ржавела п… кха-кха, звязда.

— Ого-о-о.

— Я у милки ночевал,

Весь табак просыпался,

Мне не жалко табаку,

Вы… кха-кха вылюбил ее с боку.

— Агу-у-у.

— Не ходите девки замуж,

Ничего хорошего.

Утром встанешь — титьки набок,

И п… кха-кха звязда взъерошена.

— Что? Что-что у табе взъерошено, хрыч старый? Ат я табе… — шикнула сердитой гадюкой Анастасия Ниловна. — Ты чагой удумал — дитю похабщину всяку непотребну петь.

— Цыть мне, коза старая, — ощерился в ответ Лексеич. — Я его токма-токма угомонил. Ты, чай, и не слыхала, как он вопил-то. Голосище, ух, какое. Чисто атаман растет. И имя самое что ни на есть атаманское — Матвей Сергеич Никольскый. Лилька умаялась одна с им, а Сереге в город надо было, а ты, вишь, подолом махнула и удрала опять. Куды удрала с утрева пораньше?

— Да табе како дело-то?

— А тако. Что дите под бабкиным присмотром должно быть. А бабка убегла. К Петровичу небось ходила? А?

— Да какой Петрович? Ошалел совсем? Ну, пенюка плешивая…

— Агу-у-у?

— В день рожденья на сто лет

Дед купил мотоциклет,

Сел на тот моциклет,

Трах и бах — и деда нет, — подхватила стиль укачивания Ниловна. Но, сердито сверкнув глазами на старика, добавила: — Ба-аю-ба-аю-бай.

— Голова моя седа,

Но душа, как прежде,

И свежа, и молода,

И живет в надежде, — озорно ухмыльнувшись напарнице, фальцетом затянул Лексеич.

И с тех пор они все жили долго и счастливо.

ГЛАВА АВТОРСКОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ (типабонус, но не бонус, а так, тоже хохмы ради)

Итак, дорогие мои читатели, закончена еще одна история, совершенно не похожая на все, что мне случалось писать как самостоятельно, так и в самом гармоничном в мире соавторстве с Аленой.

Прежде мне частенько задавали вопросы: как, собственно, возникают те или иные идеи. Не знаю, как у других авторов, но у меня обычно совершенно спонтанно, абсолютно никак не соотносясь с реалом. Но вот с этой книгой вышло совсем по-другому. Вообще-то, обозвать даже вдохновением причины, побудившие к возникновению первых строк весьма сложно. Потому как вдохновение — вещь эфемерная, а в этом конкретном случае все имело далеко не бестелесную форму.

Думаю, многие уже в курсе, что я много лет как сельский житель, с большим подворьем, населенным всевозможной живностью, со всеми из этого вытекающими.

Итак, три девицы (Автор, Соавтор и Бета) под окном пряли поздно…

Хотя не такие уж девицы, вполне себе взрослые тетки. И не пряли ни разу, а ВКонтакте трындели. Да и вечер не такой уж был поздний.

(ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ. Веганцам и пацифистам дальнейшее лучше не читать)

Галина

3 ноя в 18:39

прервусь я пока.

мыслей нет

пойти еще кого-нить убить что ли? для вдохновения)))))))

Алена

3 ноя в 18:40

давай. грохни Васю в Ворожее…

кого-нить положительного надо грохнуть, надоели эти сопли розовые(((

Галина

3 ноя в 18:43

Тю на тебя. Я же про реал))

Алена

3 ноя в 18:44

О-О грохнуть в реале? соседей, что не дают творить?

Ольга

3 ноя в 18:44

петуха

Галина

3 ноя в 18:49

У меня гадских петухов одних туча. И все они ОРУУУУУУУУУУУУУУТ по ночам.

Во.

Что за странный природный механизм? Вот на кой так голосить?

Один еще как будто заикается в конце. Выбивается из общего хора, и за этот звук мой сонный мозг цепляется, даже если остальных удается игнорировать.

Вот бы именно его вычислить в общей массе.

Ржу.

Вспомнила, что когда они позавчера голосили, мне пришло на ум написать короткий такой рассказик юмористический.

Про городского мужика, приехавшего в деревню отдохнуть, а там такой вот одичавший карликовый визгливый гад.

От прежнего хозяина достался. Ибо поймать нельзя, потому как хитрая гадина и злобная.

Ольга

3 ноя в 18:49

))))

Галина

3 ноя в 18:49

Я как ночью представила попытки мужика его утихомирить, аж обикалась.

Ольга

3 ноя в 18:50

а напишешь, мы все уржемся;)

Галина

3 ноя в 18:50

Такой в боксерах, босой, лохматый, помятый носится вокруг дома ночью и пытается сбить эту тварь с крыши камнями.

Ольга

3 ноя в 18:50

)))))))

Галина

3 ноя в 18:53

А из-за забора соседка деревенская наблюдает. Ага.

А можно и наоборот))

Вот до чего меня петухи эти довели.

О. Еще и упасть в крапиву или в малину колючую ему надо))

Причем петух обязательно должен быть карликовый, вот где своооолочиии, даже с моими не сравниться.

Ольга

3 ноя в 18:54

гы-гы-гы

Галина

3 ноя в 18:54

Мне даже фразочки из диалога пришли)

Ольга

3 ноя в 18:55

))))))

Галина

3 ноя в 18:58

— А почему бы тебе не завести ему курицу. Или пару?

— Ты издеваешься?

— Почему же? Может, он от одиночества так голосит и тебе досаждает в поисках хоть какого-то внимания.

— То есть этот пи… террорист лишает меня сна уже третью ночь подряд, а я должен его еще и бесплатным сексом за это вознаградить?

— Секс делает всех добрее и спокойнее. Может, тебе попробовать? К тому же, кто сказал, что жизнь с парой туповатых куриц такое уж удовольствие. Вдруг ты так как раз ему и отомстишь.

Алена

3 ноя в 18:59

гыыыы-ааааа.

Ольга

3 ноя в 18:59

ааааааа)))) валяюссь.

Галина

3 ноя в 19:00

Надо сохранить. Может пригодится, и правда)

Алена

3 ноя в 19:00

а почему бы не поступить еще проще?

уха из петуха — вот решение всех ночных проблем.

только вот нечисть будет некому отгонять.

Галина

3 ноя в 19:01

и прикол в том, что он его поймать не может.

совсем

Алена

3 ноя в 19:02

а их, может, кастрировать?

а из ружжа?

отравить.

сжечь вместе с сараем и домом. определенно надо кого-нить грохнуть.

Галина

3 ноя в 19:02

он одичал. а карлики имеют свойство на ночь на высокие деревья забираться или недоступные места.

Ольга

3 ноя в 19:02

Галя уже выбирала дробинки из подстреленной птицы;)

Алена

3 ноя в 19:02

из огнемета.

Галина

3 ноя в 19:02

ружье тоже будет)

наверное

Алена

3 ноя в 19:03

сразу и обпалить, и зажарить тушку целиком.

а на дерево кошку запустить.

Галина

3 ноя в 19:03

Да обоср… не справится кошка. Они как питбули. Больших петухов на раз мочат.

Алена

3 ноя в 19:04

кто? карликовые петушки?

Галина

3 ноя в 19:04

говорю же, такую можно комедию положений сбацать.

Алена

3 ноя в 19:04

и назвать рассказ — уха из петуха? только поклянись, что он будет короткий — не больше 5 алков.

Галина

3 ноя в 19:05

Ага, карликовые

Они у меня одно время даже индюков загнобили. Хуже них только самцы цесарок когда бандой.

Алена

3 ноя в 19:05

во. нам как раз позитива не хватает последнее время — везде сплошной напряг, а грохнуть ты никого не разрешаешь. жестокий автор(((

и Питбуль — это кличка нашего карликового петуха. могу подсуетить достоверности к описаниям деревенской жизни, у меня такие дед с бабой шебутные были.

Галина

3 ноя в 19:06

точно) давай суети)

пойду файл сварганю, пока не забыла.

Алена

3 ноя в 19:08

а я уже. готово.

Ну вот как-то так все и началось.