Читать онлайн Принцип дельфина: жизнь верхом на волне бесплатно
Версия 3.0
Дофину и его наследникам.
Первые два издания этой книги появились тогда, когда мы едва начинали наше знакомство с дельфинами. Тогда многим казалось, что то, что мы пишем – фантазии, сказки… Третье издание выходит после того, как международное сообщество ученых подтвердило не только разумность дельфинов и китов, но и наличие у них развитой культуры и языка.
Созданное нами Посольство Дельфинов обладает теперь едва ли не самой большой коллекцией подтвержденных чудес, связанных с дельфинами, с возможностями человека и – с сознанием… Но ощущение чуда от каждой такой встречи только усилилось.
В путешествиях к дельфинам и китам все зависит поровну – от них и от людей.
Наша лодка каждый раз становится ковчегом, где звучат французский и английский, арабский и иврит, русский и испанский, итальянский и грузинский, голландский и греческий, но все же мы все неизменно понимаем и чувствуем друг друга.
Побывавшие там, вы – Посольство дельфинов.
Спасибо Поверенным в делах Посольства Дельфинов, мысли, слова, поступки которых звучат в этой книге:
Джакомо Риззолатти, Жану Беккио, Ашоку Косла, Михаилу Казинику, Вячеславу Полунину, Рене Эзе, Рафе Эрреро Массье, Йонге Менгьюру Ринпоче, Аркадию Шилклоперу, Пабло Верону, Джин Хьюстон, Давиду Сварупу, Бернару Абею, Дэвиду Ротенбергу, Андреа Касини, Амиту Госвами, Александру Асмолову, Александру Гору, Денису Котову, Георгию Овашвили, Пабло Паресу, Марине Шаньгиной, Борису Балахонцеву, Стивену Вейнбергу.
А. и Н. Гратовски
Многие ученые из рода человеческого, оказавшись лицом к лицу с другими видами, имеющими равный или больший мозг, чем их собственный, отступают перед ответственностью контактов под влиянием установок, свойственных двуногим без перьев, смертельно опасным, преклоняющимся перед своим видом приматов с 1400-граммовым мозгом. В частности, люди-ученые, столкнувшиеся с дельфинами с 1800-граммовым мозгом, уклоняются от контакта с ними, уходя в познавательно-безопасные области. Каждый из них предоставляет убедительные и достаточные причины для прекращения исследований и отключения своих личных ресурсов и ресурсов, предоставляемых им для такого «слишком отдаленного, неприкладного и длительного исследования».
Остаются немногие. У некоторых из них светится в глазах блеск наживы – доллары, применение в военных целях, самовозвеличивание.
Но кто-то остается, движимый чувством удивления, благоговения, уважения, любознательности, интуитивного восприятия самих дельфинов. Люди, внимательные к дельфинам, без уклонений посвятившие себя исследованию системы дельфин – человек, представляют собой группу поиска контакта.
Джон Лилли
Предисловие
Мы практически ничего не понимаем в том, что собираемся описать. Никто ничего в этом не понимает, но мало кто признается в этом даже себе.
У нас есть некоторый пережитый опыт, и только его (только то, что происходило непосредственно с нами) мы можем попытаться описать. Все остальное в лучшем случае – досужие рассуждения.
Представьте себе марсианина, которому дали фотографию спелого яблока и, как могли, рассказали, какое оно на вкус. И вот этот, никогда не пробовавший яблока марсианин показывает фото другому такому же и описывает его вкус. Мы, несколько марсиан, отличаемся от них тем, что надкусили это яблоко сами. Мы общались – как могли – с дельфинами в море. И на рациональном уровне почти ничего не понимаем в этом общении. Мы знаем только, что оно перевернуло нашу жизнь и изменило нас самих, и хотим описать этот опыт. Не яблоко (на нашем Марсе таких все равно нет), а то, что происходило с нами. Потому что из всех плодов, выпавших нам, этот – вкуснейший.
Человечеству всегда хотелось найти «братьев по разуму». Убедиться, что мы не одни во Вселенной.
Они были бы, наверное, страшно не похожи на нас. Но, используя свой интеллект и достижения науки, мы смогли бы установить с ними контакт, чтобы обмениваться техническими новинками. Или, в крайнем случае, героически сопротивляться их попыткам нас покорить.
Как бы ни были они устроены, в одном они обязаны были быть очень антропоморфны – им было бы что-то нужно от нас. Видимо, потому, что в противном случае ничто не могло бы удовлетворить наше чувство востребованности.
Мы тратим астрономические средства на их поиски, но – безрезультатно. Мы уже знаем, что, чтобы что-то надежно спрятать, нужно положить это на самое видное место. И по-прежнему нацеливаем сложнейшие радиотелескопы на далекие галактики…
Но что, если носители иного разума не страшно далеко, а на расстоянии вытянутой руки, если они не угрожающи, а спокойно-доброжелательны, если не появились внезапно, а были здесь всегда – задолго до нас… Мы не способны их различить. Узнать…
И уж совсем далеки от этого, если они абсолютно свободны от нас. Если они ничего не собираются захватывать, потому что им уверенно и радостно принадлежит 80 % нашей планеты. Если они не собираются просвещать нас, навязывая нам свои знания. Им не нужна наша плоть, наша экономика, наша демократия, наша так называемая философия, даже наша суша. Все, чем мы кичимся как своими великими достижениями, глубоко безразлично им, ибо искусственно. Наши фондовые рынки и высокая кухня, наш шоу-бизнес и наша юриспруденция, наши так называемые медицина и образование, путешествия и средства коммуникации, наши политтехнологии и технологии вообще – все то беспомощное нагромождение несуразностей, которое составляет предмет нашей гордости и нашей жизни.
Впрочем, не все. Наши настоящие чувства. Наши искренние игры. Наше вдохновение. Наша страсть и наша любовь. Наша безграничная свобода, несмотря ни на что живущая в каждом… Мы сами, когда мы такие, как на самом деле – обнаженные и совершенные, лишенные всего наносного, обладающие только тем, чем мы на самом деле обладаем – способностью двигаться и чувствовать, мыслить и любить.
Это не инопланетяне. Дельфины.
Дельфины вечно притягивали человечество и вечно оставались для него загадкой.
Мы не будем здесь заниматься анализом физиологии, межвидовых различий или ареалов их обитания, а тем более – рассуждениями об их разумности. Это делает достаточное число профессионалов, и все это – не о том, о чем хочется рассказать.
Наша книга – попытка подобрать, вспомнить, перевести слова… подслушанные в других пространствах – где ночью, когда лежишь на спине, в тебя вглядываются огромные звезды, и этот их взгляд заставляет вибрировать каждую твою клетку. В пространствах, где кожа пахнет солнцем, а поцелуи имеют привкус соли, где мы способны свободно летать в синей, пронизанной лучами бесконечности, потому что ничем не отличаемся от нее, а она – от нас.
Мы знаем теперь, что дельфины, живущие там, способны дать нам нечто такое, что делает нас… не дельфинами, нет… Людьми. Во всяком случае, чуть более людьми, чем мы были до этого.
Мы никого не собираемся убеждать.
Несколько раз по несколько недель мы жили со свободными дельфинами в открытом море – в их мире, а там у них совсем иная жизнь и другие игры.
Мы смотрим на них через призму радостного удивления, благодарности и любви. Мы не способны смотреть на них иначе и уверены, что иначе – бессмысленно.
Есть только одно доказательство, доступное каждому, кто решится, – попробовать. Хотя бы просто – увидеть их с лодки, вышедшей в море, и почувствовать, как что-то изменится внутри.
Они живут совсем рядом с нами. Там, где кончается берег.
Подготовка
– В любом случае нам сейчас необходимы две вещи: дознаться, как проходят в библиотеку ночью, и раздобыть лампу. О лампе позаботишься ты. Зайди на кухню в обед, возьми одну.
– Украсть?
– Позаимствовать, во славу имени Господня.
Умберто Эко
История наших спасений
Это – о перекошенной истории отношений людей и дельфинов… Мифология человечества пронизана чудесными преданиями о дельфинах и китах.
С ними связаны предания об Атлантиде, Вселенском Потопе, древнегреческих богах, они являлись символами царской власти минойской цивилизации и наследников французского престола, они дали название городу, где на протяжении тысячи лет предсказывал будущее величайший оракул в истории человечества, – все это известно, и нет смысла повторяться.
Интересно другое: во всех этих историях дельфины неразрывно связаны с загадкой, таинственными силами, верховной властью и – всегда – спасением людей. Ни одно другое существо не может похвастаться постоянством таких аналогий и подобной – высшей – репутацией.
Двадцатый век оставил нам, в отличие от мифов, совершенно достоверную информацию о многочисленных случаях спасения людей дельфинами, о дельфинах-лоцманах, на протяжении многих лет водивших корабли, дельфинах-саперах, дельфинах-терапевтах.
На Земле, кроме человека, на сострадание к представителям другого вида, на межвидовой альтруизм способны и дельфины, веками спасающие людей. Какое еще доказательство высокоразвитого сознания требуется скептикам?
Если не считать двух почти аналогичных казусов в дельфинариях, когда веселящиеся туристы пытались засунуть шоколадную конфету в дыхательное отверстие дельфина, а также истории касатки Тиликум, пойманной в двухлетнем возрасте и до конца жизни содержавшейся в океанариуме, нет ни единого случая, чтобы дельфин – хищник, способный с легкостью перекусить пополам двухметровую барракуду, – сознательно нанес вред человеку.
Но девятнадцатый век едва не истребил всех китов, жир которых шел на изготовление масла для освещения, а двадцатый породил промышленные китобойные флотилии, истребляющие дельфинов с целью… производства комбикорма для скота.
Азоры – идиллическая картинка. Здание, в недавнем прошлом бывшее фабрикой по переработке китов и дельфинов.
В Дании, на Фарерских островах ежегодно проходит необъяснимое по своей бессмысленности и жестокости действо: люди убивают китов-пилотов – круглоголовых шестиметровых дельфинов. Сотни дельфинов за время одного «праздника». Море становится алым. Это происходит в Европе в ЭТОМ ГОДУ.
И в прошлом и в настоящем человек – единственное существо на планете, представляющее для дельфинов смертельную угрозу.
Но вместе с тем, мы столько раз видели, как крошечные дети, еще не умеющие говорить и никогда не видевшие дельфинов, завороженно вглядываются в их изображение на экране или гладят рукой их фотографии в книге, что предполагаем, что образ дельфина загадочным образом с рождения впечатан, импринтирован в каждого из нас.
Двух людей хотим вспомнить отдельно.
Жак Майоль – первый человек, нырнувший без акваланга на задержке дыхания на глубину сто метров, чем перевернул представления науки о возможностях человеческого организма. Своим учителем он считал дельфина, с которым, как он уверял, у него существовала постоянная телепатическая связь. Первый человек, заявивший, что существует потенциальная радостная альтернатива технократическому индустриальному человеку – Homo Delfinus. Майоль, который умел, сидя в лодке, вытягивать над волнами руку так, что через несколько минут в нее тыкался появившийся из воды дельфиний нос. Майоль, пытавшийся докричаться до нас и покончивший с собой.
Джон Лилли – нейрофизиолог, начавший исследовать дельфинов с помощью традиционных для его коллег скальпеля и электродов и потом – всю оставшуюся жизнь – пытавшийся вымолить у них прощение за это. Нейрофизиолог, пришедший к ясному осознанию того, что нейрофизиология бессильна там, где единственный путь контакта лежит за пределами всего того, на что способна современная наука.
Он построил в конце жизни странный дом с двумя входами: со стороны суши для друзей-людей и со стороны моря – для друзей-дельфинов. Он первым не побоялся заявить, что в случае дельфинов люди имеют дело с иным видом разума, который по меньшей мере равен человеческому, и заслужил репутацию сумасшедшего.
Фильм Люка Бессона о Майоле («Голубая бездна») на некоторое время сделал дельфинов «модными». Разговоры о них на светских раутах стали хорошим тоном. Дальше этого, впрочем, дело не пошло, если не считать того, что исследованием дельфинов за закрытыми дверьми занялись военные – так, как они это умеют. Их потребительской креативности хватило на то, чтобы обучить нескольких пойманных дельфинов определять местонахождение морских мин. Мы говорили с некоторыми из тех тренеров, и они рассказывали, как дельфины, понявшие что они делают, сходили с ума или разбивали головы о стенки бассейна. Другого продвижения в понимании того, как функционирует сознание дельфинов, не случилось: дельфины умирают на столе «экспериментатора», как только к их мозгу пытаются подключить электроды. Они умеют это делать, как делают крупнейшие духовные учителя человечества – приняв сознательное решение о прекращении дыхания и остановке сердца.
Несмотря на то что для огромного числа людей дельфины и киты до сих пор не более чем «большие рыбы», существование сложнейшего мозга у них уже не требует доказательств. Владение ими сложнейшей системой коммуникаций – также. Способность к общению с нами и доброжелательное, если не трепетное, отношение к нам – доказаны всей историей.
Во всех культурах есть одинаковые мифы о китах и дельфинах. На разных широтах – священные места, связанные с ними.
Предания об Атлантиде, Вселенском Потопе, древнегреческих богах… Дельфы – город величайшего оракула в истории…
Дельфины – вечные символы гармонии, свободы, силы, тайны и самой Жизни. На Земле нет другого существа, которое объединяло бы все эти понятия.
И нет другого существа, вызывающего у человека столько чистой радости. Значит, издавна было знание о том, что на самом деле они являются НОСИТЕЛЯМИ всех этих качеств. Эта связь с ними вписана в нас, вшита в наше сознание.
Дети, еще не умеющие говорить и никогда не видевшие моря, улыбаются, когда видят изображение дельфина. А потом их ведут в дельфинарии…
Мы провели со свободными дельфинами около полутора тысяч часов. Примерно пять с половиной миллионов секунд с дельфинами.
Мы родились в мегаполисе вдали от моря, мы не биологи, совсем не пловцы-спортсмены и не фотографы. Все, чем мы занимаемся, это присутствие человека в настоящем моменте.
Каждый раз мы возвращаемся из этих странствий немыми. Пространство, в котором мы побывали, изменяет содержание нашего словаря, до сих пор приемлемо описывавшего мироздание.
Новый язык пропитывает нас, воспитывает заново. Язык настолько более настоящий, что мы лишаемся возможности говорить и мыслить прошлым.
Мы по-прежнему почти ничего не знаем о них. А то, что знаем, не можем объяснить…
Они плавают со скоростью самых мощных подводных лодок, опровергая все законы гидродинамики.
Температура их тела аналогична человеческой.
Продолжительность жизни сравнима с нашей.
Они общаются друг с другом, даже разделенные непрозрачным препятствием.
Они – цари морей. Никакая акула в здравом рассудке не нападет на здорового дельфина.
В свободных условиях они способны лечить нас.
Конечно, специалистами придуманы такие термины как «ламинарные потоки», «гидрокинезотерапия» и «акустическая эмиссия». Конечно, известно, что ультразвуковые вибрации способны производить массаж на клеточном уровне, но все это не может объяснить, как они это делают? Как они плавают с такой скоростью? Почему акулы признают их превосходство? Как и почему при встрече с человеком, перенесшим инсульт, они направляют целительный волновой импульс именно на пораженную сторону тела? Что происходит, когда после встречи с дельфинами у больных аутизмом активизируется выработка необходимых для излечения белков и восстанавливается «разбитое зеркало» нейронов?
А еще – как они безошибочно и мгновенно узнают людей, рожденных в воде, пусть и никогда после этого не занимавшихся плаванием? Как при попытке захвата пиратами мирного судна, как это было несколько лет назад, они понимают, что происходит, и не дают этому случиться, не подпуская к судну пиратский корабль? Множество «как»…
Эволюция дельфинов насчитывает около пятидесяти миллионов лет. В течение последнего миллиона рядом с ними, переживая озарения и катастрофы детского возраста, зарождается Человек.
Они здесь и открыты. Они не навязывают нам свое общение, как мудрый человек не навязывает его незрелому подростку.
Мы зреем, как можем.
Первый опыт
Наши встречи с дельфинами начались с совпадения. Мы тогда занимались разгадыванием исторических тайн, искали Атлантиду, исследовали скрытые способности человека, – словом, пытались утолить неуемную жажду непознанного.
И неожиданно столкнулись с древними изображениями дельфинов, которые через некоторое время привели нас к головокружительным находкам. Все это описано в нашей книге «Генератор возможностей», но сейчас главное, что все эти находки вызвали непреодолимое желание узнать дельфинов ближе.
В течение полутора десятилетий до этого мы занимались потенциальными способностями человека, разыскивая ответы на интересовавшие нас вопросы в самых разных областях знания и духовных системах – от дзена до практической психологии и от целительства до нейрофизиологии. Мы многое узнали, кое-чему научились сами, и вот в какой-то момент состоялось это – косвенное – знакомство с дельфинами, породившее магнетическую надежду на то, что они каким-то образом могут помочь в наших поисках.
Мы отправились в книжный магазин и без труда нашли там множество опусов о братьях по разуму и внеземных цивилизациях. Но о дельфинах не было ничего. Ни одной книги. Вообще о животных – довольно много, об аквариумных рыбках, например, – целый стеллаж, а о дельфинах – ничего. Мы купили энциклопедию «Океаны» – отлично изданную, содержащую более трехсот страниц, сотни иллюстраций и лишь один разворот – о дельфинах и китах. Это странное отсутствие информации нас не остановило, а скорее наоборот.
Не было даже мысли о том, чтобы избрать местом первой нашей встречи с ними океанариум. Возможно, подобные места удобны не только с точки зрения прибыльного развлечения туристов, но и как научные центры, создающие комфортные безопасные условия для труда кабинетных ученых, уверенных, что мир лаборатории равен миру за ее пределами. Мы не принадлежим к ним, и искали мы другого. Контакта.
Нам представлялась картинка с прилетевшими на Землю маленькими зелеными человечками, жаждущими понять, кто же такие люди.
Заботливые доброжелатели рекомендуют им три места, где удобнее всего будет удовлетворить свою любознательность, ибо в этих местах люди организованы наилучшим образом, доступны для наблюдения, располагают временем и совершенно безопасны: тюрьму, армию и больницу.
Разумеется, во всех трех местах люди остаются людьми. Но спонтанность и естественность их поведения вызывают большие сомнения. Дельфинарий представляется нам смесью всех трех.
Почти через два года после этого мы единственный раз решились принять просьбу о сотрудничестве с дельфинарием, руководство которого по-своему действительно любило дельфинов и было озабочено их депрессией. Мы смогли выдержать там лишь два дня. Мы шли в воду вечером, когда аттракцион закрывался, дельфины прижимались к нашим лбам своими, а мы знали, что ничего по существу еще не можем сделать.
Один из приятелей рассказал нам о нескольких рифах на границе Судана и Египта, куда любят приходить дельфины. Были рождественские каникулы, у нас было две свободные недели и, купив первые в жизни гидрокостюмы, мы вдвоем, никому не сказав об этом, чтобы не вспугнуть будущее, отправились в Северную Африку.
Крошечная база дайверов представляла собой несколько палаток «посреди ничего»: полоса выжженной солнцем пустыни, с одной стороны которой были безлюдные горы, с другой – море. Ближайшая деревня – в шестидесяти километрах. Добравшись до места ближе к ночи, мы сообщили руководителю базы, что с утра хотели бы арендовать скоростную лодку, которая каждое утро будет доставлять нас к рифам, находящимся в пятнадцати километрах от берега. Заявление о том, что нам нужно к дельфинам, вызвало у него скептическое недоумение. Больше часа в одну сторону по серьезным волнам при довольно холодной воде – ради сомнительного шанса встретить дельфинов, которые и летом-то приходят туда далеко не ежедневно. И это – вместо того, чтобы, как нормальные люди, без хлопот надеть на себя акваланг и погрузиться у рифа в ста метрах от базы и в свое удовольствие наблюдать за самыми разнообразными кораллами и рыбами. Видя, однако, что ни еда дельфинов, ни амуниция наблюдателей за ней, ни даже соблазнительная, с его точки зрения, возможность встретить акулу не вызывают в нас никакого отклика, он пожал плечами и пробормотал, что «хозяин – барин».
На следующее утро, после действительно не самого комфортного часа пути, мы оказались у рифа, четырехкилометровой дугой лежащего в море, образуя естественную лагуну, со спокойной прозрачной водой даже тогда, когда по другую сторону – в открытом море – ходят нешуточные волны. Идеальное место для отдыха того, кто вдоволь наплавался в открытом море.
Египтянин, ведущий нашу моторную лодку, медленно обходил риф по дуге, внимательно вглядываясь в воду. Через некоторое время он, ссылаясь на многолетний опыт, уверенно сообщил, что дельфинов сегодня здесь нет, и предложил возвращаться. Но нам на самом деле нужны были дельфины. Мы попросили его выключить двигатель и передохнуть. Пока он неторопливо пил свой кофе из термоса, мы…
Если честно, мы тогда не очень хорошо понимали, что делаем. Потом мы смогли как-то разобраться в этом и ниже попробуем описать этот опыт. Но тогда мы просто решили, что будем звать дельфинов. Внешне это выглядело, вероятно, забавно: перегнувшись через пухлые надувные борта так, чтобы руки оказались в воде, мы молча застыли в странных позах, глядя на воду.
Так прошло минут пятнадцать, после чего нам стало вдруг очень спокойно. Переглянувшись, мы встали, застегнули друг другу гидрокостюмы и стали неторопливо и тщательно надевать ласты и маски. Разглядывавший нас с равнодушным недоверием египтянин внезапно поднялся на ноги, всматриваясь в море.
Туда, где над водой были видны плавники нескольких десятков приближающихся дельфинов.
Двенадцать дней, и только один из них – без дельфинов. В тот день волны и ветер были такими, что Рос (хозяин базы) отказался выпустить в море лодку. Он теперь иначе относился к нам: ждал на берегу, когда мы вернемся, и не уставал повторять, что такого здесь не было ни разу: дельфины – каждый день…
Мы почти не умели плавать, мы не понимали, что происходит, мы возвращались абсолютно переполненными произошедшим, хотя и совершенно вымотанными от непривычных физических нагрузок и до костей продрогшими, вечером мы не могли пошевелить ни ногой, ни рукой, но на рассвете – необъяснимо – вставали полностью отдохнувшими, выходили в море, через час пути по наитию делали что-то, соединявшее в каком-то таинственном пространстве нас и дельфинов, а потом они приходили.
Впрочем, к концу первой недели они уже были там, когда мы появлялись, и ждали нас, а когда наступало время возвращаться, потому что во второй половине дня поднимались волны, они провожали нас.
Мы почти ничего не фотографировали: мы еще не умели, а главное – нам было не до этого. Мы погружались в воду и, оказавшись среди дельфинов, испытывали фантастическую смесь захватывающего восторга и совершенного спокойствия.
Мы поняли, что имели в виду те из друзей, кто, ссылаясь на свой, пусть и минимальный опыт, говорили, что встреча с дельфинами будто бы «включает» нас, что жизнь после такой встречи, какой бы она ни была раньше, начинает делиться на «до» и «после».
Внутри взрывалось и заполняло нас солнце. Мы ничего не могли интерпретировать в привычных терминах. Как любой, кто только что прошел инициацию.
Начатый человек
В самолете, возвращавшем нас в Европу, вдруг стало не по себе от этой беспомощной неспособности что-то понять в только что пережитом и от осознания того, что вся наша («картезианская») цивилизация основана на культе Homo Sapiens – Человека Разумного.
Как корабль назови, так он и поплывет. Где-то за бортом нашего корабля барахтается, все еще пытаясь не отстать, сброшенный с него Человек Неразумный – фантазирующий, чувствующий, дурачащийся, интуитивный, духовный, мистический, эмоциональный, непредсказуемый, нелогичный, влюбленный, парадоксальный… За бортом – Человек.
С тем, что от него осталось, мы создали цивилизацию, где мерилом успешной жизни стало материальное, а не духовное мастерство. Когда-то у нас были совсем другие мастера Как так получилось?
В генетике существует понятие «эффекта бутылочного горлышка». Если в результате действия сил, не связанных с естественным отбором (например, неожиданная активизация хищников), происходит устранение большого числа случайно выбранных («попавшихся») индивидуумов, в оставшейся популяции будут доминировать гены, характерные для выживших особей, а не для всей исходной популяции. При этом резко сократится количество генетических вариантов – снизится разнообразие индивидуумов.
Это при «случайном» истреблении. А если оно – направленное, сфокусированное на одном из критериев, в основе которого именно определенное сочетание генов?
Человечество – единственный вид, убивающий себе подобных не только в борьбе за территории, но и за «странности», за непонятный образ мышления, за необъяснимые способности, за «отклонения», а главное – за знания, противоречащие общепринятым.
Гениальность – всегда отклонение. Сверхспособности – всегда отклонение. Иерархия ценностей, выстроенная в духовной системе координат, – всегда отклонение в мире, ориентированном на плотную материальность.
Библейское избиение младенцев, имевшее целью уничтожить в младенчестве одного-единственного ребенка – новорожденного Христа, – не первое и не последнее в истории. Ессеи и «терапевты» – первые целители и алхимики, успевшие, к счастью, спрятать свои бесценные рукописи, истреблены полностью. Катары, носители древнего знания, истреблены целиком. Тамплиеры, рыцари Храма Господня, – так же. Охота на ведьм в Европе не оставила в Старом Свете не только магов, но и просто красивых женщин. Ламы – духовная элита общества – истреблены в Китае, а оставшиеся вынуждены были скрываться. Во Франции во время Великой революции сносили подряд колокольни – «как нарушающие принцип равенства», в России после революции в недоразрушенных храмах устраивали овощехранилища и скотные дворы.
Это не просто случайная охота, это – целенаправленное истребление Человеком Разумным собственных соплеменников, способных на что-то, выходящее за рамки общепонятного, на что-то «неправильное».
В большинстве языков «правильное» («законное») и «правая сторона» – однокоренные слова. «Левый» во многих языках имеет тот же корень или ту же коннотацию, что и «неправильный».
Оставим в покое колдунов и пророков, охота на ведьм шире, она почти бытовая. «Правильная» рука – правая, левши – вне закона во все времена и во всех культурах. Им всегда не доверяли, их подозревали в сговоре с нечистой силой, над ними издевались как над больными, с ними отказывались вступать в брак, их в лучшем случае насильственно переучивали или «лечили».
Функциональная асимметрия человеческого мозга известна теперь каждому: одно полушарие отвечает за анализ, другое – за творчество и синтез. Левшам чаще свойственны нестандартные решения и духовные озарения, развитая интуиция, способности к эмпатии и нахождению неожиданных связей – латеральному мышлению. Но аналитической цивилизации неудобны люди, ориентированные на абстракции, образы, целостное восприятие. Среди тех левшей, кому удалось избежать переучивания, – Александр Македонский и Наполеон, Цезарь и Ньютон, Леонардо и Микеланджело, Рафаэль и Бетховен, Ницше и Льюис Кэрролл, Махатма Ганди и Чарли Чаплин, Пол Маккартни и Билл Гейтс. Всем им приходилось жить в мире, искусственно сконструированном «под правую руку»: любое орудие труда, от ножниц до гитары, сделано не для них, и заставляет трансформировать каждый новый навык, адаптируя его для себя, постоянно обучаясь и тренируя свой мозг.
Тотальное переучивание, как и тотальное истребление, не удались – некоторые прорвались. И в нас – в каждом из ныне живущих, – недобитых, проскочивших сквозь узкое бутылочное горлышко, еще есть этот ген, вызывающий звериные ненависть и страх «правильной» цивилизации.
Ладно, разум так разум. Но какой именно? С точки зрения буддизма (и тибетского языка) не существует различий между интеллектуальными построениями и эмоциями – и то и другое является продуктом ума. Для буддиста различие между рациональными и эмоциональными процессами является гораздо менее важным, чем между загрязненным и чистым (способным к непосредственному восприятию) состояниями ума.
Для Западного мира это слишком расплывчато. Всего два десятка лет назад Дэниел Гоулман доказал, что эмоции оказывают гораздо большее влияние на все сферы человеческой жизни, чем способность к рациональному анализу. Появилось понятие «эмоционального интеллекта», предполагающее умение четко осознавать собственные чувства и чувства окружающих, нерациональную ментальную компетентность, влияющую на способность человека справляться с вызовами внешней среды, и уже совсем недавно было доказано, что сердце реагирует на информацию быстрее, мощнее и точнее, чем мозг.