Читать онлайн Куда упадём бесплатно

Глава 1

Город просыпался. Стеклянные небоскрёбы-гиганты, словно лезвия, рассекающие розовеющее небо раннего утра, соседствовали с приземистыми, солидными историческими зданиями, чьи фасады, помнящие другую эпоху, золотились в первых лучах солнца. По широким проспектам, еще не заполненным гулом пробок, уже текли ручейки машин, их фары бледнели в наступающем дне. Где-то в вышине на недостроенной башне замерли силуэты кранов.

Спальные районы, видимые в отдалении улицы, были еще окутаны сизоватой дремотой. Огни в окнах многоэтажек зажигались неравномерно, будто кто-то неспешно будил огромный организм.

На первых этажах магазины щелкали замками, готовясь открыть свои витрины для покупателей. Грузовики развозили товары в утренней тишине. Рестораны и кафе начинали источать первые соблазнительные ароматы свежей выпечки и кофе. Из дверей ночного клуба вышла последняя, уставшая порция ночи – молодые люди с заспанными лицами и неестественно яркими красками в одежде. Кинотеатры погасили афиши, и погрузились в дремоту до вечера.

Вдали, в промежутке между домами, виднелся парк – островок зелени, где уже появились первые бегуны, а на озере рассекали воду утки. Рядом со стадионом, огромной бетонной чашей, закипала жизнь: готовились к утренним тренировкам спортивные школы.

Воздух был прохладен и свеж, еще не успев прогреться и наполниться выхлопными газами. Город только потягивался, с наслаждением встречая новый день, еще не подозревая, что сегодня его ждет необычная утренняя дрожь.

Анна Соколова, двадцати восьми лет, невысокого роста, что всегда вызывало у нее легкий комплекс, особенно на фоне стройных стюардесс. Ее фигура скорее хрупкая и подвижная, чем спортивная. У нее живые, светло-карие глаза, которые часто выдают ее внутреннее состояние – то задумчивое, то насмешливое, то уставшее. Темные волосы собраны в небрежный, но практичный пучок, чтобы не мешать при работе. Лицо умное и открытое, с острым подбородком и легкими морщинками у глаз от постоянной улыбки, которую требует работа с людьми. Одевалась она практично и удобно: в ее гардеробе преобладали темные брюки, блейзеры авиакомпаний и удобные лоферы. На шее – почти незаметная серебряная цепочка с крошечным самолетиком, подарок отца.

Анна работала старшим агентом по обслуживанию пассажиров в крупном международном аэропорту. Ее рабочее место – это стойка регистрации на рейсы бизнес-класса или стойка решения проблем (Customer Service). Это не просто «девушка на выдаче билетов». Её считали «пожарным» аэропорта.

Анна была мастером импровизации: она могла на пальцах объясниться с потерявшимся китайским туристом, успокоить истеричку, опоздавшую на рейс, и найти решение, когда рейс отменен, а у пассажира завтра важная операция. Ходячая база данных: она знала расписание, типы самолетов, правила перевозки животных и странные визовые требования экзотических стран. Ее мозг – это навигационная карта терминалов и процедур. Дипломат и психолог: ее день состоял из чужих стрессов. Она видела людей в их худшие моменты: уставших, злых, растерянных. Ее работа – оставаться островком спокойствия в океане хаоса. Это выработало в ней особую, слегка отстраненную эмпатию – она глубоко сопереживала, но не пропускала все через себя, иначе бы просто сгорела. Она ощущала личную ответственность за каждого пассажира, которого «отпускает» в полет. Для нее самолет был чем-то большим – хрупким мирком со своими правилами, который она помогает создать на земле.

По характеру Анну считали собранной и наблюдательной. Годы работы научили ее замечать мельчайшие детали: поддельный паспорт, начинающуюся панику в толпе, странное поведение человека. Немного циничная, но добрая внутри. Она могла ворчать про «идиотов-пассажиров» в курилке с коллегами, но всегда готова помочь. Не любила терять контроль. Ее мир – это процедуры, правила и расписания. Хаос и непредсказуемость – ее главные профессиональные враги. Мечтательница. Сидя в стеклянной коробке терминала, она часто смотрела на взлетающие самолеты и представляла себе далекие города, в которые они летят. Она чувствовала себя частью чего-то большого, глобального.

Ее жизнь – это бесконечный день сурка: метро-работа-метро-дом. Мечты о путешествиях так и оставались мечтами, потому что все ее отпуска уходили на то, чтобы просто выспаться и прийти в себя. Она была умна и способна на большее, но боялась что-то менять. Ее жизнь – это земля, а ее мечты – небо, до которого она могла только дотронуться, регистрируя на него других. И именно поэтому она часто чувствовала себя заложником рутины.

Как обычно, на ходу поправляя сумку на плече и листая телефон, Анна направилась к кофейне. Она сделала привычный шаг с поребрика на асфальт, но ее нога опустилась на землю с неожиданной легкостью, будто она сошла на упругую пружинистую поверхность. Она чуть не потеряла равновесие.

– Черт… Кто ж так плиты кладет? – выругалась Анна про себя.

Она оглянулась, но бордюрный камень был на своем месте. Пожимая плечами, она зашла в кофейню.

Крошечная, но уютная кофейня «У Марко» ютилась в старинном здании с арочными окнами, наполняя узкую улицу насыщенным ароматом свежеобжаренных зерен. Внутри гремела кофемашина, на стене виднелась заляпанная мелом грифельная доска с летящим почерком баристы. Это было место, где спешащий городской поток ненадолго замедлялся, чтобы сделать глоток бодрости.

Перед ней мужчина с таксой на поводке заказывал латте. Собака, увидев голубя, рванула вперед с привычным для такс энтузиазмом.

– Рекс, нет!

Но рывок был совсем не таким, как обычно. Собака с силой натянула поводок, при этом совершив странный скачок и оторвав все четыре лапы от земли. Она на мгновение зависла в воздухе, с глупым удивлением глядя на удаляющуюся птицу, и мягко приземлилась. Хозяин и Анна переглянулись.

– Вот это прыжок! Видимо, отличное утро для полетов, да, Рекс? – смеясь произнес хозяин собаки.

– Вы не поверите, сегодня уже пятый клиент спотыкается на ровном месте. Думаю, надо табличку «Осторожно, скользкий пол» ставить, хотя он сухой, – пробубнил бариста, подавая кофе Анне.

– Может, давление? У меня голова немного кружится, – ответила Анна, беря стакан.

– Может быть. Хорошего дня! Смотрите под ноги.

Анна вышла, сделала глоток кофе и посмотрела на улицу. Что-то было не так. Люди шли как-то… пружинисто. Один курьер, перебегая дорогу, сделал невероятно длинный шаг и сам удивился этому. Мир словно на мгновение стал чуть более неуклюжим и невесомым.

***

Игорь Петрович, главный конструктор, седой и суровый мужчина шестидесяти лет, сидел в своем потертом кресле в центре управления полетами. Молодой инженер Лиза только что передала ему последнюю сводку, из которой следовало, что всё в порядке. Центр гудел как улей. Шла подготовка к запуску ракеты-носителя «Вектор» со спутником связи.

– Стартовая последовательность, этап семь. Давление в норме, – в микрофон произнес Игорь Петрович. – Тяга… – он замолчал и, прищурившись снова посмотрел на монитор. – Стоп!

В зале повисла тишина.

– Но параметры в зеленой зоне… – Лиза взволнованно смотрела то на свой монитор, то на главный экран.

Лиза, амбициозная и умная аспирантка с горящими глазами и неизменным планшетом под мышкой, казалась вечным двигателем лаборатории. Её острый ум дополнялся редкой способностью видеть данные там, где другие видели шум, а врождённое упрямство заставляло копать до тех пор, пока самые странные аномалии не обретали стройную математическую форму. Она смотрела на мир через призму кода и графиков, но в кризис именно её цифровая интуиция стала одним из главных ключей к разгадке.

– Именно что в зеленой. Слишком в зеленой. Вадим, дай график расхода топлива на первом участке. И быстро! – чувствовалась необычная нервозность Игоря Петровича.

– Видите? Расход на восемь процентов ниже расчетного. Восемь! При этом мы идем строго по траектории. Это… невозможно. – Игорь Петрович подошел ближе, сняв очки.

– Может, датчики сбоят? Или топливо низкого качества? – Лиза поняла, что происходит что-то серьезное.

– Качество тут ни при чем. Закон сохранения энергии еще не отменяли. Чтобы выйти на орбиту с таким расходом… Словно… словно сама Земля меньше притягивает, – Игорь Петрович произнес это тихо, но в мертвой тишине зала слова прозвучали громко. Кто-то скептически хмыкнул.

– Но это же… ерунда какая-то. – попытался возразить Вадим.

– Ерунда или нет, но мы только что сэкономили несколько сотен тысяч долларов на топливе. Лиза, собери все телеметрические данные за последнюю неделю. По всем запускам, по всему миру. Я хочу видеть тенденцию. И чтобы никто ни слова в прессу! Пока мы не понимаем, что происходит, это еще не успех, скорее инцидент, – на смену ликованию в её глазах пришла тревога.

***

Марк, тренер по баскетболу, лет сорока, уставший, но преданный своему делу, с осанкой спортсмена и легкой проседью с коротко стриженными волосами, носил свой тренерский свитер как мундир. Он проводил тренировку в школьном спортзале. Его пронзительные, внимательные глаза, привыкшие оценивать малейшее движение на площадке, светились суровой нежностью, когда он смотрел на своих подопечных. Он водил ладонью по начищенному паркету, как по священному месту, где из мальчишек не только растят будущих чемпионов, но и лепят характеры, учат падать и подниматься – в игре и в жизни. Его собственная карьера, оборванная на взлете жестоким треском крестообразных связок, стала тихим фоном, печальным уроком, который он превратил в силу – умение ценить результат в виде побед, так и сам процесс, каждую потраченную каплю пота.

Марк жил в спальном районе, в панельной девятиэтажке, но его квартира – это его крепость и место силы. Это двухкомнатная квартира, которую он выкупил у родителей и сделал капитальный ремонт. Здесь царил идеальный, почти спартанский порядок.

В прихожей стоял стройный ряд кроссовок и несколько пар классических туфель. На вешалке – три спортивных тренерских костюма и практичная ветровка. Гостиная совмещена с кухней-нишей. Здесь был минимализм: диван, строгий стол из светлого дерева, на котором стоит ноутбук и лежит стопка книг по спортивной психологии и биомеханике. На стене – большая карта мира с воткнутыми в нее разноцветными булавками (отметками о проведенных матчах и турнирах). Самая обжитая комната – та, что выходила на относительно тихий двор. Здесь не было кровати. Вместо нее – разборная татами-кровать, а на стенах – полки с коллекцией японских ножей для рукоделия (киригами). Каждый нож в своем футляре, каждый инструмент лежал на своем месте. Рядом – стопка плотной бумаги и несколько сложенных им самим изящных бумажных фигурок: журавль, дракон, сложный геометрический шар. На холодильнике – магнитики из городов, где проходили его турниры, и фотографии команд разных лет, где он обнимается с повзрослевшими уже учениками.

Его главное увлечение – киригами (создание фигурок из бумаги с помощью разрезания). Это не просто хобби, это медитация и продолжение его тренерской философии. Объясняя свое увлечение лучшему другу, он говорил, что здесь нужна та же дисциплина, точность, понимание структуры и материала, что и в спорте. Один неверный рез – и работа испорчена. Кроме того, это был способ полностью отключиться, сосредоточиться на одном действии. В этом процессе он находил тот самый покой и концентрацию, которых требует от своих игроков на площадке. Сложные, кропотливые проекты учили его терпению, которое он потом пытался привить ученикам.

В этом жилище ему нравилось погружаться в свои мечты. И они не были связаны ни с личной славой, ни с богатством. Его настоящей мечтой было дать своим ученикам главное: уверенность в своих силах и умение работать в команде – не только в спорте, но и в жизни. Увидеть, как они твёрдо стоят на своих ногах, было для него лучшей наградой.

Была у Марка еще одна тихая, личная мечта – найти родственную душу. Девушку, которая поймет его спокойную, но строгую натуру, его преданность делу и разделит с ним его размеренный, упорядоченный мир, внесет в него немного тепла и мягкости. Но он не искал ее активно, считая, что если это случится, то произойдет само собой, как в хорошем романе.

Предстояла обычная тренировка, команда как обычно в начале отрабатывала броски. Андрей сидел на скамейке запасных. Марк махнул ему рукой.

– Андрей, давай, выходи, разомнись.

Андрей, щуплый подросток-очкарик, вечный запасной. Он нехотя вышел на площадку, поймал пас и неуверенно бросил в кольцо. Мяч, конечно, не достиг цели. Сергей снисходительно ухмыльнулся.

– Сидел бы уже, книжки почитывал! – на весь зал смеясь прокричал Сергей, звезда команды, высокий и атлетичный, чье высокомерие временами било через край.

– Сергей, помолчи, – решительно одернул Марк. – Андрей, еще раз! Не в кольцо, просто пас мне в руки.

Андрей кивнул. Он решил сделать хотя бы вид, что старается, неуклюже и сильно бросил мяч от груди. Но пас получился чудовищно сильным. Мяч пролетел с высокой скоростью мимо тренера, ударился о стену за ним и с громким стуком отскочил обратно на площадку.

Все замерли. Такой силы у Андрея не могло быть.

– Ого! Очкарик, ты чего, на стероиды подсел? – Сергей даже привстал.

– Я… я не знаю. Я же просто бросил…

– Ты чувствовал, что что-то по-другому? -поднимая и с интересом оглядывая мяч уточнил Марк.

– Не знаю… Мяч в руках как будто легче стал. И бросить его было… проще.

Марк бросил мяч Сергею. – Сергей, давай, с линии трех секунд, как обычно.

Сергей, все еще ухмыляясь, легко запрыгнул за линию и совершил свой коронный бросок с прыжка. Но на этот раз он завис в воздухе на долю секунды дольше обычного. Достаточно, чтобы это заметили все. Его ухмылка сползла с лица, сменившись на недоумение. Он посмотрел на свои кроссовки, будто ища объяснение. Марк медленно прошелся по залу. Он посмотрел на высокий потолок, на кольцо, на лица ребят. – Что-то не так…

– Что, тренер?

– Ничего. На сегодня все. Идите, переодевайтесь. Андрей, хороший пас.

Пока ребята уходили, Марк остался в зале. Он подошел к мячу, несколько раз подбросил его и поймал. Потом подпрыгнул сам. Невысоко, но достаточно, чтобы почувствовать непривычную легкость. Он достал телефон и открыл ленту новостей. Заголовки про аномалии в спорте, сбои в системах… Его лицо стало серьезным. Он понимал, что это не случайность. Это что-то большее.

***

Карлос, владелец небольшого бара, ему лет под пятьдесят. Его лицо было обветрено солёным морским ветром и испещрено сеточкой мелких морщин у глаз – прищуривался на ярком солнце долгие годы. Коренастый, крепко сбитый, он двигался с ленивой, экономичной грацией человека, привыкшего к физическому труду. Волосы с проседью коротко стрижены, часто прикрыты старой бейсболкой с выцветшим логотипом пивной марки. Практически всегда в простой футболке, шортах и шлёпанцах. На смуглой руке – потёртый ремешок от часов и синеватый незамысловатый татуированный якорь – память о молодости.

Он – местный. Бар достался ему от дяди. Устал от туристов, их вечных капризов, шумных вечеринок и того, что они считают его курорт раем для своих фантазий. Ворчлив, мог быть резковат, но в глубине души – человек с огромным сердцем и чувством ответственности за своё место и тех, кто на нём оказался. Его усталость – не от жизни, а от глупости и суеты, которые он наблюдал из-за своей стойки годами. Он прагматик и реалист, привыкший полагаться только на себя. Его бар – это его крепость, его мир, который он обустраивал годами.

Пляж «Лагуна-Бич», тропический курорт. Идеальный белый песок, бирюзовое море, шезлонги под соломенными зонтами. Но что-то было не так.

София, российская блогерша, лет двадцати пяти, в ярком парео и с телефоном на селфи-палке, водила им, снимая сторис.

– Привет, друзья! Добро пожаловать на райский «Лагуна-Бич»! Солнце, коктейли… хотя народ тут сегодня какой-то странный, все спотыкаются, будто на корабле. Но мы не унываем! Пойду закажу свой… – Не успела она закончить фразу, как небольшая, но на удивление мощная волна накатила на берег дальше обычного. Она не смыла ничего, но уверенно залила несколько шезлонгов в первом ряду. Раздался взрыв недовольных криков на разных языках. Туристы вскочили, хватая свои полотенца и телефоны.

– Ой! Вот это сюрприз! Видимо, тут такие развлечения – внезапное мокрое шоу!

Она подбежала к своему шезлонгу, который стоял чуть дальше, и заметила Карлоса, который мрачно смотрел на воду. Он отодвинул свой барный столик на полметра назад.

– Карлос, привет! Это что, у вас тут такие приливы всегда?

Карлос молча указал пальцем на старую каменную стенку, которая отделяла пляж от его бара. Половина камней, которые всегда были сухими и горячими, теперь были темными и мокрыми. Вода подобралась к самой стене.

– Нет, сеньорита, – покачал головой Карлос, – за пятнадцать лет я ни разу не видел, чтобы вода лизала эти камни. Ни разу. Даже в сезон дождей.

– Может, шторм где-то? Или луна какая-то особенная?

– Это не луна, девочка. И не шторм, – сзади раздался хриплый, спокойный голос. Это старый рыбак Мануэль, не отрываясь от починки сети, кивнул в сторону океана, – море не волнуется. Оно… поднимается. Оно просто стало больше. Смотри.

Все посмотрели на воду. Волн почти не было. Море было абсолютно спокойное. Но оно медленно, неумолимо, как вязкая смола, наступало на песок. При этом не отступало обратно, как это бывает после волны. Оно пришло и осталось на месте. Накатила еще одна маленькая волна, забравшись еще на полметра дальше вглубь пляжа. Людям пришлось отступить.

– Что это значит? – тихо и уже без улыбки прошептала София.

– Это значит, что к вечеру мне придется переносить весь бар на ту террасу, – мрачно ответил Карлос, – А завтра думать, что делать дальше.

– Завтра вода будет еще на два пальца выше, – добавил Мануэль, вставая и складывая сеть, – А послезавтра – еще. Мой дед говорил, что у моря свой закон. Оно дышит. Но сейчас… оно делает большой-большой вдох. И не выдыхает.

Он повернулся и ушел, оставив их стоять в молчании. Веселый гам туристов сменился на тревожный гул. Люди уже не купались, они стояли и смотрели на воду, которая беззвучно и беззлобно отбирала у них кусочек пляжа.

София опустила телефон. Она выключила запись, так и не отправив сторис. Она просто смотрела, как море медленно заливает ее следы на песке, стирая их быстрее, чем должно было быть.

***

В этот вечер, заполненный почти на 100% стадион «Лужники», был окутан ярким светом прожекторов. Воздух был наэлектризован соперничеством в секторе для прыжков в высоту. Чемпионат страны по лёгкой атлетике входил в решающую фазу.

Свечников только что чисто взял высоту 2 метра 35 сантиметров, уверенно и легко, а это всего на 5 сантиметров меньше лучшего результата сезона в мире и на десять сантиметров ниже рекорда мира. Он принимал овации трибун, улыбался камерам. А Лёша Зарубин с трудом прошел на эту высоту с третьей попытки, он был на грани выбывания из гонки за чемпионство. Но данный результат уже являлся его личным рекордом!

Голос комментатора звучал на весь стадион: – И вот финальная высота – два сорок пять! Невероятно, это повторение мирового рекорда! Судьи идут навстречу зрителям и устанавливают планку на исторической отметке!

Народ гудел. Даже Свечников выглядел напряженным. Такую высоту он никогда не покорял.

– Не трусь, Зарубин, хоть посмотришь, как это делается, – проходя мимо Лёши, снисходительно бросил Свечников.

Первую попытку Свечников сорвал. Планка упала. Вторая попытка – то же самое. Он ударил по матам кулаком. Третья попытка… Чисто!!! Стадион взорвался! Но… планка задрожала, качнулась на стойках и все же упала. Свечников в ярости пнул по планке ногой.

– О нет! Дмитрию Свечникову не хватило буквально миллиметров! Мировой рекорд подождет. Но у нас есть еще один атлет… Алексей Зарубин. Честно говоря, он уже добился многого, но чисто спортивный интерес, – комментатор поддерживал ажиотаж.

На Лёшу никто не ставил. Он был бледен, вытирал ладони о майку. Его тренер, Марина, смотрела на него одновременно и с надеждой, и с тревогой.

– Лёша, не геройствуй. Просто сделай как на тренировке. Технику! Соблюдай технику! – попыталась его настроить тренер, строгая женщина лет 50, с острым взглядом.

Лёша кивнул. И вот он делает разбег. Его движения неидеальны, видно волнение. Он отталкивается… и происходит нечто. Он взмывает вверх. И… на мгновение замирает в воздухе, будто парит. Он пролетает над планкой с огромным запасом, примерно в десять сантиметров, с неестественной плавностью, будто вес совсем не имеет значения! Приземлившись на маты, он тут же подскочил, как мячик, едва сохраняя равновесие.

На секунду воцарилась гробовая тишина. Все, включая Лёшу, смотрели на планку. Она не шелохнулась.

– ЧТО ЭТО БЫЛО?! АЛЕКСЕЙ ЗАРУБИН… БЕРЕТ ВЫСОТУ 245 САНТИМЕТРОВ! ПОВТОРЕНИЕ МИРОВОГО РЕКОРДА! ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! – голос комментатора пронесся по всему стадиону и даже за его пределы.

Стадион сходил с ума. Вспышки камер, рев толпы. Лёша стоял, как вкопанный, с широко раскрытыми глазами, глядя на свои ноги. Он не чувствовал привычного сопротивления, привычной тяжести. Отталкивание было словно от резинового трамплина. Свечников подбежал к нему, его лицо было искажено яростью и ненавистью.

– Ты что, принял что-то?! Что это был за прыжок? Это не прыжок! Это… цирк!

– Я… я не знаю. Я просто оттолкнулся…

Подбежали судьи, журналисты. Образовалась толчея: – Господин Зарубин, мы должны провести внеплановый допинг-контроль! Немедленно!

– Отстаньте от него! Вы что, слепые? Вы видели его полет? Это не допинг! – пыталась вмешаться Марина. – Лёша, ради всего святого, что ты сделал? Я всю жизнь учу вас физике движения! Законам! То, что ты только что сделал… это против всех законов!

– Марина Викторовна, я клянусь… Я прыгнул как обычно. Просто… Земля меня не держала. Она меня отпустила.

– Я требую повторной попытки! Это была ошибка! Помеха! Я должен повторить! – так и не сумев сдержать эмоции, давил на судейскую коллегию Свечников.

Судьи, под давлением происходящего, пошли ему навстречу и объявили, что Свечникову дают уникальный шанс повторить попытку после повторения рекорда.

Свечников сосредоточился. Весь стадион затаил дыхание. Он сделал идеальный разбег, мощно оттолкнулся… но его прыжок выглядел… обычным. Да, это великолепный прыжок чемпиона, но это прыжок в мире старой гравитации. Он пролетел под планкой, сметая ее. Тишина стала гробовой. Свечников лежал на матах, не в силах поверить в происходящее.

Алексей Зарубин стоял один под прожекторами с мировой славой, которую он не понимал и не чувствовал своей. Он не победил. С ним что-то случилось. И все теперь это видели. Его рекорд стал самой странной, удивительной и тревожной загадкой спортивного вечера.

Глава 2

Алмазов, нахмурившись, смотрел на данные с гравиметрической станции, которые Катя принесла ему днем. Он уже десятый раз перепроверил расчеты.

Кирилл Владимирович Алмазов, доктор физико-математических наук, лет 45. Умный, дотошный, слегка циничный, с хронической усталостью от бюрократии и невежества. Живет в мире данных и формул.

Кабинет Кирилла Владимировича был завален папками с бумагами и принтерами и был похож скорее на склеп библиотекаря, архив и мастерскую часовщика одновременно. На столе стояли три монитора, на которых горели графики и уравнения. Чашка с холодным чаем. За окном была ночь.

– Глупость. Ошибка калибровки. Солнечная активность. Аномалия в мантии… Все объяснения не работают, – бормотал себе под нос Алмазов.

Он откинулся на стуле и начал интенсивно тереть переносицу. В этот момент Катя осторожно заглянула в кабинет.

Аспирант Катя, 23 года, умная, быстрая, умеет находить информацию в сети там, где Алмазов видит только «мусор».

– Кирилл Владимирович, вы еще здесь? Я… я кое-что нашла. Вы сказали искать любые аномалии, которые нельзя объяснить.

– Катя, если это еще одно видео с летающим таксистом, я вас заставлю переводить все статьи с китайского до конца года, – не оборачиваясь и не показывая заинтересованности почти прошептал Алмазов.

– Нет, смотрите.

Она подошла к его компьютеру и одним движением переключила один из мониторов на стрим со спортивного канала, где повторяли тот самый прыжок Алексея Зарубина.

– Это повторение Мирового рекорда. Прыжок на 2.45. Парень, который до этого даже не приближался к таким результатам.

– И что? Допинг. Ошибка измерения. Телевизионная мистификация.

– Я тоже так подумала. Но вот официальная телеметрия с «Вектора» сегодняшним утром. – Она переключила экран на график расхода топлива. – И вот данные по авиарейсам за последние 48 часов. 74% рейсов имели незначительные, но странные отклонения от глиссады при посадке. Пилоты жалуются на «неадекватное» поведение ВС.

Алмазов медленно повернулся к мониторам. Его взгляд стал острым, профессиональным.

– Давайте предположим, что это не совпадение. Что это?

– Я не знаю, Кирилл Владимирович. Но я погрузилась в соцсети по геолокации. – Она открыла третью вкладку с картой, где были отмечены сотни точек. – Вот всплеск сообщений из этого региона за последние сутки. «Споткнулся», «упал со стула», «разлил кофе», «машину занесло». Люди шутят про «день неудачника». Но частота… она аномальная.

Алмазов встал и подошел к доске, исписанной формулами.

– Спортсмен, который прыгнул выше… Ракета, которая потратила меньше топлива… Самолеты, которые хуже садятся… Люди, которые теряют равновесие… Все, что связано с массой, ускорением свободного падения, силой тяжести…

Он обвел мелом формулу F = m * g. (Формула F = m ⋅ g является формулой силы тяжести, где \(m\) – масса тела, а \(g\) – ускорение свободного падения). Он посмотрел на график гравиметра, на стрим с прыгуном, на карту с жалобами.

– Это не ошибка. Это не локальная аномалия. Это… системное изменение, – тихо, с нарастающим ужасом произнес Алмазов.

– Изменение чего? – Катя невольно сделал шаг назад.

– Вот этого. g. Ускорения свободного падения, – Алмазов с силой стукнул мелом по символу g в уравнении. – Оно уменьшается. Повсеместно. Периодически. И, судя по всему, процесс продолжается.

Он бросил мел. В кабинете повисла звенящая тишина. Катя посмотрела на него, не до конца понимая масштаб катастрофы.

– Но… как? Почему?

– Это самый главный вопрос. Почему? И самое главное… насколько сильно оно может упасть? И когда это остановится? – Алмазов уже несколько секунд смотрел в окно на ночной город.

Он резко повернулся к Кате. В его глазах больше не было усталости, только холодная ярость ученого, столкнувшегося с Невозможным.

– Всем спать. Завтра в семь утра здесь. Отменяем все совещания. Будем обзванивать все обсерватории и геофизические центры мира. Нам нужны данные за последний месяц. Все. И ищите того прыгуна… Зарубина. Мне нужно поговорить с ним первым. Он не принимал допинг. Он был живым датчиком. Свидетельством.

Кирилл Владимирович Алмазов только что нашел себе миссию. И он понимал, что это, возможно, самая важная миссия в истории человечества.

***

Прошел день лихорадочной активности. Алмазов, бледный, с трясущимися от кофеина руками, неподвижно сидел перед монитором, на котором построился идеально гладкий нисходящий график. Катя вошла, неся две кружки свежего кофе. Она замерла на пороге, увидев его лицо.

– Кирилл Владимирович? Вы… получили ответы из обсерватории?

Алмазов медленно повернулся к ней. В его глазах не было триумфа первооткрывателя. Только леденящая душу уверенность.

– Не только из обсерватории. Данные пришли с сейсмических станций, со спутников системы GRAСE[1]… даже от коллег из ЦЕРНа[2], которые провели калибровку своих детекторов и не поверили результатам.

Он сделал жест рукой, указывая на график.

– Вот сводный график. Это не артефакт и не ошибка измерений. Это… тренд.

– Насколько? – пыталась уточнить Катя, подходя ближе

– За последние 72 часа ускорение свободного падения g уменьшилось на 0.47%. И процесс… ускоряется. Это не линейное падение. Оно экспоненциальное.

Катя молча поставила кружки на стол. Цифра, произнесенная вслух, звучала как приговор.

– 0.47%… Это же должно быть незаметно для человека! Наверное …

– Заметно, – горько усмехнулся Алмазов. – Ты сама предоставила доказательства. Для прыгуна в высоту изменение в полпроцента – это десятки сантиметров. Для ракеты – экономия тысяч тонн топлива. Для шаткого равновесия тектонических плит… – Он замолчал, подходя к карте мира, где отметили участившиеся толчки. – Это была капля, переполнившая чашу.

– Но почему? Что вызвало это? Остывание ядра? Какое-то внешнее воздействие?

Алмазов взял со стола лист с расчетами и молча протянул его Кате. Там – столбики цифр и сложные уравнения.

– Я проверил все гипотезы. Все. Остывание ядра давало бы совершенно другую картину и растянулось бы на миллионы лет. Внешнее воздействие… – Он подошел к доске и нарисовал схему. – Если бы рядом появилась массивная планета, мы бы видели ее в телескопы и чувствовали бы приливные силы, разрывающие Землю на части. Этого не было.

Он обернулся. Его лицо выражало полнейшее научное недоумение, смешанное со страхом.

В голове ученого формировался самый ужасающий вывод… у этого явления не было видимой физической причины. По всем законам физики, известным человечеству, этого просто не могло происходить. Но оно происходило. Гравитационная постоянная G… она просто… менялась. Медленно, но неумолимо. Словно кто-то взял и… ослабил натяжение вселенной.

В лаборатории воцарилась тишина, нарушаемая лишь гулом компьютеров. Катя смотрела на график, где аккуратная линия неумолимо ползла вниз. Это были больше не просто данные. Это был диагноз всей планете.

– Теперь ты понимаешь? – тихо, почти шепотом произнес Алмазов. – Мы не просто изучаем аномалию. Мы пытаемся понять, почему законы мироздания, на которых построена вся наша цивилизация, вдруг перестали работать. И у нас нет ни малейшей идеи, что делать дальше.

Он отвернулся и посмотрел в черное окно, за которым сиял огнями город, не подозревавший, что сам фундамент его существования давал трещину. Доказательства были получены. И это были самые страшные новости в истории науки.

***

Алмазов, не спавший всю ночь, вел селекторное совещание. Катя записывала ключевые тезисы.

Кирилл Владимирович говорил по-английски, четко и устало:

– …и как видите, данные ваших гравиметров полностью совпадают с нашими. Расхождение в тысячных долях процента. Это глобальный феномен.

– Кирилл, это невероятно. Наша Нобеямская радиообсерватория зафиксировала идентичный тренд. Мы первоначально подозревали неисправность оборудования. Но кросспроверка данных исключает это. У меня нет объяснений, – с сильным акцентом и быстро говорил профессор Танака.

Доктор Альварес, профессор из Чили подтверждал: – Здесь, в обсерватории Серро-Пачон, мы видим то же самое. И наши геологи сообщили о тревожном росте микросейсмической активности в Андах. Плиты… они чувствуют снижение нагрузки. Это как ослабить винты у сложного механизма.

– Коллеги, я предлагаю создать неформальную рабочую группу. Нам нужно объединить данные, исключить все возможные методические ошибки и… (он сделал паузу) … и начать готовить совместную предварительную версию – препринт. Мир должен будет об этом узнать.

– Я свяжусь с коллегами в Калифорнии и Германии, – согласился Профессор Танака.

– И я со своей стороны подключу коллег из США, Канады и Бразилии. Держите в курсе, Кирилл, – Доктора Альварес отключился.

Алмазов выключил звук и откинулся в кресле. Сеанс связи завершился.

– Катя, они в шоке. Но они поверили. Мы им показали не график, мы показали им… пропасть. Теперь самое неприятное. Генерал Науров.

Он набрал номер на стационарном телефоне, включил громкую связь. Раздался уставший голос генерала.

– Кирилл Владимирович? В семь утра? У меня совещание в министерстве только через два часа. Это срочно?

– Генерал, то, что я скажу, прозвучит как безумие. Прошу вас, выслушайте до конца, не перебивайте и не вешайте трубку.

Алмазов в течение пяти минут, сухо и без эмоций, изложил суть: данные, подтверждение из-за рубежа, графики, отсутствие объяснимой причины.

Молчание в трубе длилось уже несколько секунд.

– Кирилл Владимирович. Вы понимаете, что… что вы предлагаете мне прийти в министерство и доложить, что… законы Ньютона устарели? – очень медленно, обдумывая каждое слово, проговорил генерал.

– Я понимаю. Но я также понимаю, что если мы этого не сделаем, а процесс продолжится, то через месяц мы будем иметь дело не с научной сенсацией, а с глобальной гуманитарной и технологической катастрофой. Самолеты не смогут летать. Начнутся массовые обрушения зданий. Атмосфера… Но мы можем попытаться… стабилизировать ее на текущем уровне. Я называю это «Гравитационный якорь»

– Достаточно. Я не специалист в вашей области. Но я знаю вас как вменяемого ученого. Пришлите мне все ваши данные. Все графики. И расшифровку вашего разговора с… японцами и чилийцами. Я посмотрю. И я поговорю с людьми… на более высоком уровне. А вы…

Генерал сделал паузу, и в его голосе появились стальные нотки.

–…а вы и ваша аспирант – никаких публикаций, никаких утечек в прессу. Это вопрос национальной безопасности. Вы поняли? Работайте дальше. Ждите указаний.

Раздался короткий гудок. Алмазов и Катя переглянулись. Национальная безопасность… Он был прав. Если бы это стало достоянием общественности, началась бы паника.

– Она и так начнется. Через неделю любой школьник с хорошим лабораторным набором сможет это измерить. Мы в шаге от того, чтобы все это рухнуло. И сверху нам приказывают молчать, пока они пытаются понять, как с этим жить.

Он смотрел на телефон. Теперь мяч был на стороне системы. И он понимал, что система к такому не была готова.

***

Карлос уже не был мрачен, он паниковал. Он и несколько других владельцев баров пытались соорудить баррикаду из мешков с песком перед своими заведениями. Но вода подступила уже по щиколотку, медленно и неумолимо. Хаос нарастал.

– Быстрее! Тащи еще мешки! Вода прибывает быстрее, чем вчера!

Одна туристка плакала, сидя на шезлонге, который уже наполовину был в воде: – Мой телефон не работает! Я не могу вызвать такси!

В некоторых зданиях в низменности вода стала заливать розетки и электрощиты на первых этажах. Послышались хлопки коротких замыканий. По улице плыли шезлонги и зонтики…

В это время в «Шереметьево» Анна стояла за стойкой регистрации, а перед ней толпа разгневанных, испуганных людей. Табло рейсов было залито красным цветом «ОТМЕНЕН» и «ЗАДЕРЖКА».

– Я должен был быть в Нью-Йорке! Где мой багаж? Где самолет? – кричал и бил кулаком по стойке один из наиболее разгневанных пассажиров.

Анна пыталась говорить спокойно, но ее голос дрожал: – Все рейсы отменены по указанию Росавиации. Происходит перекалибровка навигационных систем. Просьба сохранять спокойствие и…

Другой пассажир не дал договорить: – Какая перекалибровка?! В интернете пишут, что самолеты падают! Это теракты?

В этот момент раздался оглушительный гул сирены аварийной тревоги. Люди замерли в ужасе. Прозвучал голос из громкоговорителя: – Внимание! Объявлена учебная тревога! Просьба сохранять спокойствие и… (голос прервался и послышались помехи).

Анна смотрела на паникующую толпу и понимала, что это уже не «странный день». Это было похоже на начало конца привычного мира…

А Марк в тоже самое время проводил разминку. Дети бежали по кругу. Но бежали они как-то странно: их шаги временами становились длиннее, неуклюжее. Движения потеряли плавность, с каждым толчком их отбрасывало вперед резче и дальше, чем обычно.

– Ребята, осторожнее! Не так быстро!

Внезапно один из учеников, делая привычное движение, оттолкнулся слишком сильно, потерял равновесие и влетел в шведскую стенку. Раздался глухой удар.

Ученик заплакал, держась за плечо: – Я не хотел! Я просто решил ускориться!

– Всем остановиться! Садитесь на пол! – Марку пришлось остановить тренировку.

Он смотрел на испуганные лица детей. Они не были виноваты. Их тела перестали слушаться привычных команд. Его взгляд упал на баскетбольное кольцо. Оно казалось таким хлипким. Таким ненадежным.

– Так, все. Урок окончен. Идите в раздевалку. Осторожно и медленно.

Он понял, что его предмет – физическая культура – внезапно стал самым опасным предметом в школе.

Анна пришла домой с работы, будто побывав на войне. Она включила телевизор. На всех новостных каналах была одна тема.

–…отменены по всему миру, – зачитывал с телесуфлера ведущий, – Официальная причина – неблагоприятные погодные условия и необходимость проведения технических работ…

На другом канале, эксперт вторил ему: -…абсолютно беспрецедентная ситуация. Никакие «техработы» не могут объяснить тотальный паралич авиасообщения…

Анна подошла к окну. На улице было непривычно тихо. Не было привычного гула самолетов, идущих на посадку. Эта тишина пугала больше, чем крики в аэропорту.

Она налила себе воды. Стакан соскользнул из ее руки гораздо легче, чем обычно, упал на пол и разбивался. Она посмотрела на осколки и на свои руки.