Читать онлайн Марли и я: жизнь с самой ужасной собакой в мире бесплатно

John Grogan

MARLEY AND ME: LIFE

AND LOVE WITH THE WORLD’S WORST DOG

Предисловие

Идеальная собака

Летом 1967 года, когда мне исполнилось десять лет, папа наконец согласился купить собаку. Мы сели в наш универсал и отправились на ферму, расположенную на окраине Мичигана, которая принадлежала одной грубоватой женщине и ее престарелой матери. Здесь можно было купить только один товар – собак: любого возраста, размера и темперамента. Всех питомцев объединяли две черты: во-первых, это были полукровки с неизвестной или сомнительной родословной, и, во-вторых, любую собаку запросто отдавали в хорошие руки. Мы приехали к хозяевам этих дворняжек.

– Главное, сынок, не спеши с выбором, – сказал отец. – Пройдут годы, и ты будешь вспоминать свое сегодняшнее решение.

Я сразу решил, что стареющих собак по доброте душевной возьмет кто-нибудь другой, и без всяких колебаний устремился к клетке со щенками.

– Если хочешь взять храбрую собаку, – советовал папа, – попробуй пошуметь и посмотри, кто из щенков не испугается.

Я вцепился в решетку, прикованную цепью к клетке, и дернул ее. Раздался громкий лязг, и примерно дюжина щенков попятилась, наступая друг другу на голову, превратившись в один большой клубок пушистого меха. Только один из них, золотистый, с белым пятном на груди, не испугался: он подпрыгнул и начал радостно лизать мои пальцы через прутья клетки. Это была любовь с первого взгляда.

Я привез его домой в картонной коробке и назвал Шоном. Это была одна из тех собак, кто отстаивает доброе имя четвероногих. Он быстро выучил все команды и отличался хорошим поведением. Я мог уронить на пол хлебную корку, и он не притронулся бы к ней без моего разрешения. Он подбегал, когда его звали, и оставался на месте, если давали такую команду. По вечерам мы спокойно выпускали гулять его одного, зная, что он сделает свои дела и сразу вернется. Мы могли оставить его дома без присмотра, не волнуясь, что он поранится и что-то разобьет, хотя редко так поступали. Он бегал за машинами, но при этом не лаял, и гулял рядом со мной без поводка. Шон мог нырять в нашем озере и доставать со дна камни, иногда такие крупные, что они застревали у него в пасти. Больше всего ему нравились семейные путешествия на машине, когда я сажал его на заднее сиденье рядом с собой. Тогда он мог часами любоваться видами из окошка. Думаю, особенно эффектно смотрелся такой трюк: он тянул мой велосипед, словно санки, вызывая всеобщую зависть у моих друзей. И при этом пес никогда не подвергал меня опасности.

Он всегда был рядом – и когда я в первый (и последний) раз закурил, и когда поцеловал свою первую девушку. Он сидел на переднем сиденье Corvair – эту машину я тайком позаимствовал у старшего брата, чтобы впервые в жизни оказаться за рулем.

Шон был энергичным, но дисциплинированным псом, нежным и спокойным одновременно. Он был настолько хорошо воспитан, что перед тем, как присесть и сделать свои дела, он скромно забегал за куст, и оттуда торчала только его макушка. Благодаря его чистоплотности по нашей лужайке можно было ходить босиком.

Если на выходные к нам приезжали родственники, то они покидали нас полные решимости обзавестись собакой – до такой степени им нравился Шон, или Святой Шон, как я начал называть его. Пес стал нашей домашней достопримечательностью, подарком судьбы. Мы не могли поверить, что нам досталось такое сокровище. Он не обладал завидной родословной и был одной из множества никому не нужных собак. Но по какой-то счастливой, невероятной случайности он стал желанным другом. Я вошел в его жизнь, а он – в мою, подарив мне детство, о котором мечтает любой ребенок.

Эта любовь длилась почти четырнадцать лет. Когда Шон умер, я уже не был тем маленьким мальчиком, что в один из летних дней принес его домой. Я вырос. Окончил колледж и начал работать, разъезжая по делам по всему штату. Когда я стал жить отдельно, Святой Шон остался в доме родителей; его место было там. Однажды мне позвонили родители и сообщили трагическую новость. К тому времени они уже вышли на пенсию. Позднее мама призналась: «За пятьдесят лет совместной жизни я всего дважды видела твоего отца в слезах. В первый раз это случилось, когда твоя сестра Мэри Энн родилась мертвой, а во второй раз – когда умер Шон».

Святой Шон моего детства. Мой идеальный пес. Во всяком случае, таким он остался в моей памяти навсегда. Именно Шон установил высокую планку, по которой я оценивал всех следующих своих собак.

Глава 1

Третий член семьи

Мы были молодыми и влюбленными. В те первые безоблачные дни семейной жизни мы веселились от души, и каждый день был радостным и счастливым. Мы не могли жить друг без друга.

Итак, со дня нашей свадьбы прошло пятнадцать месяцев, и однажды, январским вечером 1991 года мы с женой после ужина отправились на почту, чтобы ответить на рекламное объявление в газете Palm Beach Post. Я не вполне отдавал себе отчет зачем. За несколько недель до этого, проснувшись с первыми лучами солнца, я обнаружил, что лежу один. Я встал и увидел Дженни, которая сидела в халате на веранде нашего домика за стеклянным столом. Она внимательно просматривала газету с ручкой в руке.

В этом занятии не было ничего необычного. Palm Beach Post – не просто местная газета, это источник половины нашего семейного бюджета. Дженни и я работали в газетах: она писала статьи для рубрики «Акцент» в Palm Beach Post, а я был корреспондентом Sun-Sentinel, конкурирующего издания Южной Флориды, редакция которой находилась в часе езды в Форт-Лодердейле. Каждое утро мы изучали прессу и просматривали свои статьи, обсуждая личный вклад каждого в конкурентную борьбу. Мы старательно обводили и подчеркивали целые абзацы, а потом подшивали номера.

Но в то утро Дженни интересовали не новости, а специальные колонки. Я заметил, что она торопливо отмечает объявления в рубрике «Домашние животные. Собаки».

– О, – сказал я нежным голосом молодого мужа, – ты ничего не хочешь мне сказать?

Она не ответила.

– Джен-Джен?

– Все дело в растении, – ответила она наконец, и в ее голосе прозвучало отчаяние.

– В растении? – переспросил я.

– Немое растение, которое завяло из-за нас.

Из-за нас? Я не стал уточнять, но замечу: речь шла о растении, которое я купил, а она погубила. Однажды вечером я принес домой прекрасную большую диффенбахию с изумрудными листьями и кремовыми прожилками, чем сильно удивил Дженни. «По какому поводу?» – спросила она, а поскольку повода не было, я воскликнул: «Черт возьми, ну разве не прекрасна жизнь женатого человека?!»

На Дженни произвели впечатление и мой жест, и цветок. В знак благодарности она обняла меня и поцеловала в губы. А затем сознательно и хладнокровно, как маньяк, начала уничтожать мой подарок. Нет, она не стремилась погубить его, но своим уходом довела бедное растение до гибели. Дженни понятия не имела, как обращаться с растениями: она полагала, что все живое нуждается в воде. Поэтому начала ежедневно заливать диффенбахию, совершенно забыв о том, что растению требуется еще и кислород.

– Ты не перестараешься? – предостерег я ее.

– Конечно, нет, – ответила она, выливая в горшок очередную бутылку воды.

Чем больше растение чахло, тем обильнее она его поливала, пока оно печально не склонилось к земле. Как-то раз я заметил увядающий стебель и подумал:

«Да, тому, кто верит в плохие приметы, сегодня было бы чем поживиться».

Сейчас Дженни вспомнила этот случай, мысленно проделав невероятный скачок от погибшего растения к домашним животным. Погубить растение, завести щенка. Да, в этом определенно кроется некий смысл.

Я внимательно посмотрел на разложенную перед ней газету и заметил одно объявление, по-видимому, особенно заинтересовавшее ее, потому что возле него она нарисовала три крупные красные звездочки: «Щенки лабрадора желтого окраса. Чистокровные, имеют клубный сертификат. Различные оттенки. Родители живут в доме».

– Итак, – начал я, – не могла бы ты еще раз объяснить мне, какая связь между растениями и домашними животными?

– Знаешь, – сказала она, оторвавшись от газеты, – я очень старалась, и что из этого вышло? Я не способна позаботиться даже о дурацком комнатном растении. Это ужасно сложно! А ведь единственное, что от меня требовалось, – просто поливать эту чертову диффенбахию.

Затем последовал логический вывод:

– Если я не могу обращаться даже с растением, как можно доверить мне ребенка? – У нее было такое лицо, будто она вот-вот расплачется.

Озабоченность будущим Ребенком, так я назвал это состояние, стала навязчивой идеей Дженни, и с каждым днем проблема принимала все более крупные размеры. Дженни окончила университет за несколько месяцев до нашей встречи в редакции маленькой газеты в западном Мичигане, и взрослая жизнь маячила где-то за горизонтом. И для меня, и для нее это была первая серьезная работа после получения диплома. Мы питались пиццей, пили много пива, и сам факт того, что однажды откажемся от фастфуда, представлялся нам абсурдом.

Время летело быстро. Мы едва начали встречаться, как оказались в противоположных концах Восточного побережья – я поступил на курсы повышения квалификации и был вынужден переехать. Сначала мы жили в часе езды друг от друга. Затем – в трех. Потом – в восьми, наконец – в двадцати четырех. К тому времени, когда мы закрепились в Южной Флориде и поженились, Дженни стояла на пороге своего тридцатилетия. У всех ее подруг уже были дети, вдобавок ее организм начал посылать странные сигналы. Они свидетельствовали о том, что возможность иметь детей, казавшаяся нам такой очевидной, начинает исчезать.

Я подошел к ней сзади, обнял за плечи и поцеловал в макушку.

– Не волнуйся, – сказал я. Должен признать, она правильно поставила вопрос. Никому из нас раньше не приходилось всерьез ухаживать за живым существом. Конечно, в наших семьях жили домашние животные, но это не в счет: мы-то знали, что родители всегда о них позаботятся. Мы оба мечтали когда-нибудь завести детей, но был ли хотя бы один из нас готов к этому шагу? Дети казались чем-то… страшным. Они выглядели такими беспомощными и хрупкими, словно стеклянные елочные игрушки.

Дженни попыталась улыбнуться.

– Я подумала, что завести собаку – это отличный способ потренироваться, – ответила она.

* * *

Пока мы в темноте ехали на северо-запад, туда, где окраины Вест-Палм-Бич сменяются длинными рядами загородных домов, я обдумывал решение завести щенка. Несомненно, это была огромная ответственность, если учесть, что мы оба целый день проводили на работе. Тем не менее оба осознавали, что нас ожидает, поскольку выросли в семьях, где жили собаки, которых просто обожали. У меня был Святой Шон, а у Дженни – сеттер Святой Винни, домашний любимец. Все самые светлые воспоминания о детстве у нас обоих неразрывно связаны с этими собаками. Мы вместе гуляли, плавали, играли, попадали в разные передряги. Если бы Дженни требовалась собака исключительно ради получения материнских навыков, я бы попытался сменить тему разговора и, возможно, что-нибудь подарил ей, чтобы она не переживала. Но поскольку мы хотели в будущем завести ребенка, то были убеждены, что семья наша не будет полной без собаки, лежащей на коврике у двери. Когда мы начали встречаться (то есть задолго до того, как мысль родить ребенка пришла нам в голову), мы часами могли рассказывать про своих питомцев. Мы говорили, как скучаем по ним и ждем не дождемся, когда у нас появятся уверенность в завтрашнем дне и свой дом, в котором можно завести собаку.

Теперь у нас было и то и другое. Мы жили в городе и в ближайшее время не собирались никуда переезжать. У нас была крыша над головой – дом, который мы считали своим.

Это был прекрасный домик на чудесном маленьком огороженном участке площадью в тысячу квадратных метров, что идеально подошло бы для собаки. Его местоположение тоже полностью отвечало нашему желанию: симпатичный маленький городок, всего лишь в полутора кварталах от Берегового канала, который отделяет Вест-Палм-Бич от особняков Палм-Бич. Наша улица Черчилль-роуд заканчивалась зеленым парком, протянувшимся вдоль побережья на несколько километров. Асфальтированная дорожка, проложенная у береговой линии, отлично подходила для бега по утрам и катания на велосипеде и роликовых коньках. Но прежде всего – для прогулки с собакой.

Наш дом построили в 1950 году, и он в полной мере отражал очарование Флориды: камин, оштукатуренные стены, огромные окна, пропускающие много света, и балконные двери, ведущие в наше самое любимое место – застекленную веранду на задней стороне дома. Наш двор напоминал уютную бухту, затерявшуюся где-то в тропических широтах, где по берегам растут пальмы, авокадо и яркие цветы. Над нашим зеленым участком, словно башня, возвышалось раскидистое манговое дерево, и каждое лето с него падали зрелые плоды с таким звуком, будто кто-то спрыгнул с крыши. Часто, лежа в кровати, мы слышали этот глухой стук о землю: бум! бум! бум!

Мы приобрели этот домик с двумя спальнями и ванной комнатой сразу же после медового месяца и тотчас приступили к ремонту.

Прежние его владельцы, почтовый служащий-пенсионер и его жена, несомненно, отдавали предпочтение зеленой гамме. Так были выкрашены фасад здания, и внутренние стены, и ставни, и входная дверь, а на окнах висели зеленые шторы. Ковровое покрытие, которое бывшие хозяева заказали перед продажей дома, чтобы придать ему товарный вид, тоже было зеленого цвета. Однако этот оттенок не был ни жизнерадостным зеленым с желтоватым отливом, ни холодноватым изумрудным, ни даже лаймовым. Нет, он напоминал цвет рвоты после несварения, только с примесью хаки. В общем, сильно смахивало на военную казарму.

В первый же вечер, проведенный в новом доме, мы отодрали новый зеленый ковролин и выбросили его на улицу. Под ним оказался пол из дубовых досок в отличном состоянии. Складывалось впечатление, что по нему вообще не ступала нога человека. Мы тщательно отциклевали его и покрыли лаком для придания блеска. После этого мы решили потратить большую часть двухнедельной зарплаты на покупку персидского ковра ручной работы и расстелили его в гостиной перед камином. Со временем мы перекрасили все зеленые поверхности и заменили все зеленые вещи – барак почтового служащего постепенно превращался в наш дом.

Казалось, мы наводили порядок с единственной целью: чтобы здесь поселился огромный четвероногий жилец с острыми когтями и большими клыками, с довольно скромным знанием английского, который готов перевернуть здесь все вверх дном.

* * *

– Притормози, дружок, иначе мы пропустим нужный дом, – ворчала Дженни. – Он где-то здесь.

Мы ехали в непроглядной тьме по дну бывшего болота. После окончания Второй мировой войны его осушили, а затем этот участок заселили жители пригородов, которые ценили пасторальную идиллию.

Дженни оказалась права: вскоре фары осветили почтовый ящик с номером дома, который мы искали. Я свернул на гравийную дорожку, которая вела к большому деревянному дому с прудиком и стоящему позади небольшому сараю. У входа нас встретили женщина средних лет по имени Лори и невозмутимого вида крупный палевый лабрадор.

– Это Лили, наша счастливая мама, – сказала Лори после того, как мы представились. Мы заметили, что спустя пять недель после родов живот Лили по-прежнему был раздут, а соски набухли. В знак уважения мы с Дженни присели на корточки, и Лили радостно завиляла хвостом. Она выглядела именно так, как нам представлялась самка лабрадора: добрая, преданная, спокойная и необыкновенно красивая.

– А где же папа? – спросил я.

– О! – воскликнула Лори, замявшись на долю секунды. – Вы о малыше Сэмми? Он где-то здесь, – и быстро добавила: – Думаю, вам не терпится посмотреть щенков.

Она провела нас через кухню в подсобное помещение, переоборудованное под собачью детскую. На полу были расстелены газеты, а в углу стояла коробка с низкими бортиками, обернутая старыми полотенцами. Но мы почти не обратили на это внимания. Да и как можно смотреть на что-то иное, кроме девяти крошечных палевых щенков? Они то и дело натыкались друг на друга, громко возмущаясь приходом гостей. Дженни затаила дыхание.

– О боже, – наконец выдохнула она, – кажется, никогда не видела ничего очаровательнее.

Мы уселись на пол и позволили щенкам полазить по нам, пока счастливая Лили суетилась вокруг них, виляя хвостом и обнюхивая по очереди каждого своего отпрыска, чтобы удостовериться, что с ним все в порядке. Когда я согласился приехать сюда, мы с Дженни договорились: ограничимся просмотром щенков, но не будем спешить с покупкой. «Это же первое объявление, по которому мы позвонили, – убеждал я. – Давай не будем торопиться с решением». Однако уже через минуту стало ясно, что битва мной проиграна. Не осталось и тени сомнения, что, прежде чем наступит рассвет, один из малышей станет нашим.

С одной стороны, Лори была, что называется, нелегальным заводчиком. К выбору чистокровной собаки мы отнеслись как полные чайники, хотя и прочитали на эту тему пособия и знали, что нужно избегать так называемых конвейерных щенков, на разведении которых обычно наживаются заводчики. В отличие от машин у породистых щенков могут проявиться серьезные наследственные заболевания – от дисплазии тазобедренного сустава до слепоты в раннем возрасте из-за близкородственного скрещивания.

С другой стороны, Лори казалась человеком увлеченным. В ней скорее чувствовалась любовь к породистым собакам, нежели стремление к наживе. Она владела всего одной парой лабрадоров, причем сука и кобель в родстве не состояли, что Лори подтвердила документально. Выводок Лили, который мы видели, был вторым и последним, и теперь ей было суждено провести остаток жизни, наслаждаясь простыми радостями деревенской жизни. Поскольку оба родителя вроде бы имелись, покупатель мог лично убедиться в происхождении щенков, хотя кобеля нам так и не показали.

Выводок состоял из пяти девочек (на четырех из них уже поступили заказы) и четырех мальчиков. Лори просила 400 долларов за последнюю девочку и 375 долларов за мальчика. Одного щенка, казалось, особенно взволновало наше с Дженни появление. Он был самым бестолковым в помете и затеял кувыркаться у нас на коленях, карабкался вверх по одежде, лизал нам лица. Он грыз нам ногти удивительно острыми для такого малыша зубами и топтался вокруг на желтовато-коричневых лапах, непропорционально широких для щенка.

– Этого я отдам за три с половиной сотни, – предложила хозяйка.

Дженни хлебом не корми, только предложи скидку. Она приносила домой уйму бесполезных вещей только потому, что ее привлекала цена и появлялась возможность сэкономить. «Знаю, ты не играешь в гольф, – однажды заявила она, достав из машины набор подержанных клюшек, – но ты не поверишь, как дешево они мне обошлись». Вот и теперь я заметил блеск в ее глазах.

– Ах, дорогой, – сладко проговорила она, – давай возьмем этого щеночка!

Что ж, вынужден признать, щенок действительно был очаровательный и игривый. Пока я оценивал ситуацию, шалун едва не перегрыз ремешок на моих часах.

– Надо проверить его реакцию, – сказал я. Прежде не раз рассказывал Дженни, как мы выбрали Святого Шона. Я был совсем маленьким, и отец подсказал мне, что нужно сделать какое-нибудь резкое движение или пошуметь, чтобы отличить робкого щенка от храброго. В ответ Дженни, окруженная пушистыми комочками, закатила глаза, тем самым давая понять: поведение членов семьи Грогэн, мягко говоря, казалось ей странным.

– Серьезно, – настаивал я. – Этот способ работает.

Я повернулся спиной к щенкам, а затем внезапно сделал резкий выпад в их сторону, топнул ногой и крикнул: «Эй!» Комочки не прореагировали на странное движение незнакомца, и лишь один из них выпрыгнул вперед, чтобы грудью встретить опасность. Это был тот самый Щенок-со-Скидкой. Он с энтузиазмом набросился на меня, запутался между щиколотками и яростно атаковал мои шнурки, решив, что перед ним опасные враги, с которыми нужно расправиться.

– Похоже, это знак судьбы, – сказала Дженни.

– Думаешь? – спросил я, подняв щенка с пола и удерживая его одной рукой возле лица.

Я внимательно осмотрел его мордочку. Он в ответ уставился на меня трогательными карими глазками и слегка тяпнул за нос. Я передал щенка Дженни, и он повторил свое приветствие.

– Похоже, мы ему понравились, – заметил я.

Мы сделали свой выбор и выписали Лори чек на 350 долларов. Она сказала, что через три недели Щенок-со-Скидкой подрастет, и тогда его можно будет отлучить от матери и забрать.

Мы поблагодарили хозяйку, напоследок погладили Лили и попрощались.

По дороге к машине я обнял Дженни за плечи и притянул к себе.

– Ты готова в это поверить?! – воскликнул я. – Мы почти завели собаку!

– Вот бы поскорее привезти щенка домой, – ответила она.

Едва мы приблизились к машине, как услышали шум со стороны леса. Кто-то пробирался сквозь кусты, и это существо тяжело дышало. Такие звуки хороши для фильма ужасов. Мы замерли, всматриваясь в темноту. Звук становился все громче, его источник явно приближался. Мгновение спустя в полосе света возник желтый силуэт, который двинулся в нашу сторону. Очень крупное желтое животное. Когда оно пробежало мимо, казалось, даже не обратив на нас никакого внимания, мы поняли, что это гигантский лабрадор. И он ничем не напоминал милую Лили, с которой мы ласкались в доме. Этот пес насквозь промок, лапы и живот были покрыты грязью, язык свешивался из пасти, а с губ капала пена. Взглянув в его глаза на долю секунды, я увидел в них странный, почти безумный, но в то же время радостный блеск, словно пес только что столкнулся с привидением, и эта встреча его позабавила.

В следующий миг зверь с грохотом исчез, скрывшись за домом. Дженни облегченно вздохнула.

– Внутренний голос подсказывает мне, – произнес я, ощутив приступ подступившей тошноты, – только что мы видели папу.

Глава 2

Пес голубых кровей

У нас, новоявленных собаководов, сразу разгорелся спор. Он начался еще в дороге, пока мы ехали от Лори, и растянулся на целую неделю. Мы никак не могли решить, как назвать нашего Щенка-со-Скидкой. Дженни не нравились мои варианты и наоборот. Борьба мнений закончилась однажды утром до ухода на работу.

– Челси? – переспросил я. – Это такое цыплячье имя! Да ни одному нормальному псу не подойдет имя Челси.

– Можно подумать, что он поймет, как мы его назвали! – парировала Дженни.

– Другое дело – Охотник, – предложил я. – Охотник – чем не кличка?

– Охотник?! Издеваешься? Ты что, собираешься ездить с ним на охоту в компании мужиков? Это слишком брутальное имя. К тому же ты никогда в жизни не охотился.

– Он же кобель, – отрезал я, начиная закипать от злости. – У него должно быть мужское имя. И не подстраивай кличку под свои женские стереотипы.

Меня все это не устраивало. Я решил взять быка за рога. Пока Дженни готовилась к ответному удару, я постарался направить спор в нужное русло.

– Чем тебе не нравится имя Луи?

– Оно уместно, если ты работаешь на заправке, – раздраженно ответила Дженни.

– Хорошо, прекрасно! Между прочим, так звали моего деда. Ты, верно, хочешь назвать пса в честь твоего дедушки? Билл, славный песик!

Тут Дженни, демонстрируя свое равнодушие к обсуждению, подошла к магнитофону и включила музыку. Это был один из ее приемов в супружеских ссорах: когда упираешься в тупик, заставь партнера умолкнуть. Из колонок полились ритмичные звуки регги в исполнении Боба Марли,[1] которые мгновенно успокоили нас обоих.

Мы открыли для себя этого ямайского певца, когда переехали из Мичигана в Южную Флориду. На болотистых берегах в верховье Среднего Запада, где обитали в основном белые американцы, мы подсели на Боба Седжера[2] и Джона Кугара Мелленкампа.[3] Здесь же, в Южной Флориде, этом пульсирующем этническом потоке, музыка Боба Марли слышалась повсюду, даже спустя многие годы после его смерти. Мы слышали ее по радио, проезжая по бульвару Бискейн. Она играла, когда мы потягивали кофе по-кубински в районе Маленькой Гаваны или ели курицу по-ямайски в забегаловках в унылых иммигрантских кварталах, лежащих к западу от Форт-Лодердейла. Мы наслаждались ею, когда впервые отведали оладьи из моллюсков на фестивале музыки Багамских островов «Гумбей» в престижном районе Майами Коконат-Грув и во время поездки за гаитянскими сувенирами в Ки-Уэст.[4]

По мере исследования местности мы все сильнее влюблялись и в Южную Флориду, и друг в друга. И, казалось, повсюду незримо витал дух Боба Марли. Он был с нами, когда мы жарились на пляже под палящим солнцем, когда перекрашивали грязно-зеленые стены нашего дома, когда, проснувшись на рассвете от криков попугаев, занимались любовью в лучах утреннего солнца, пробивавшихся сквозь ветви бразильского перечного дерева, которое росло под нашими окнами. Мы влюбились в эту музыку за ее непосредственность и красоту; она напоминала нам о тех сладких моментах, когда мы сливались в едином порыве. Боб Марли стал музыкальным фоном нашей новой совместной жизни в этом странном, экзотическом, суетном месте, совершенно не похожем на наши прежние условия обитания.

Вот и сейчас из динамиков лилась наша любимая песня, близкая нам обоим. Голос Марли наполнил комнату, вновь и вновь звучал припев: «Неужели любовь в моем сердце?» И мы, не сговариваясь, в один голос воскликнули: «Марли!»

– Вот! – радовался я. – Вот оно, нужное имя! – Дженни улыбнулась. Это было хорошим знаком. Я решил повторить имя еще раз.

– Марли, ко мне, – скомандовал я. – Марли, сидеть! Хороший пес, Марли!

Дженни подхватила:

– Марли, ты просто милашка!

– Думаю, это отличное имя, – заключил я. Дженни кивнула в знак согласия. Наши споры закончились, а у щенка наконец появилось имя.

* * *

На следующий вечер после ужина я зашел в спальню, где читала Дженни, и сказал:

– Думаю, надо добавить его имени шарма.

– Ты о чем? – Дженни удивленно взглянула на меня. – Оно же нам обоим нравится.

Я просмотрел бланки регистрации Американского клуба собаководов. Как чистокровный лабрадор, чьи родители имели родословные, Марли тоже имел право на клубную регистрацию. По правде говоря, эти бумаги нужны только тем хозяевам, которые собираются выставлять свою собаку или хотят отдавать ее на вязку – в таких случаях наличие сертификата обязательно. Обычному четвероногому любимцу это не требуется. Но я уже строил грандиозные планы в отношении нашего Марли. Впервые мне пришлось иметь дело с более или менее чистокровной собакой, даже с учетом опыта нашей семьи. Как и у Святого Шона, пса из моего детства, в моей собственной родословной не было ничего достойного внимания. Кажется, во мне намешано кровей больше, чем есть стран в Европе. А Марли – пес голубых кровей, и я не собирался упускать возможность, связанную с его породистым происхождением. Признаюсь, я благоговею перед знаменитостями.

– Представь, мы повезем его на выставку, – размечтался я. – Вот скажи, ты видела когда-нибудь чемпиона с одним именем? Нет, у них всегда длиннющие титулы, типа сэр Дартуорт из Челтенхэма.

– А его хозяин – сэр Доркшир из Вест-Палм-Бич, – прыснула от смеха Дженни.

– Нет, серьезно. Мы можем прилично заработать, выставляя Марли. Знаешь, сколько люди готовы заплатить за удовольствие посмотреть на чистокровную собаку? И у всех этих псов причудливые имена.

– Все, что пожелаешь, дорогой, – ответила Дженни и снова погрузилась в чтение.

Остаток вечера я обдумывал новое имя и следующим утром буквально поймал жену в ванной:

– Я нашел идеальное имя.

Она посмотрела на меня скептически.

– Ну, какое?

– Хорошо. Готова? Вот оно! – и, смакуя каждое слово, я произнес: – Великолепный… Марли… Черчилльский… Собственность Грогэнов. (Вот черт, подумал я, звучит прямо по-королевски!)

– Слушай, мне кажется, это звучит по-дурацки, – отрезала Дженни.

Но меня это не волновало. Мне выпала честь провести всю подготовительную работу, и я уже вписал имя в бумаги. Чернилами. Дженни может ухмыляться сколько ей заблагорассудится, но пройдет несколько лет, и Великолепный Марли Черчилльский, собственность Грогэнов, станет чемпионом на выставке Вестминстерского клуба собаководов. И я с важностью совершу с ним круг почета перед зачарованными телезрителями всего мира. Вот тогда и посмотрим, кто посмеется.

– Ладно, мой самонадеянный герцог, пойдем завтракать, – предложила Дженни.

Глава 3

Связь с домом

Пока мы жили в ожидании момента, когда сможем привезти Марли домой, я запоздало принялся штудировать литературу, посвященную лабрадорам. «Запоздало», потому что практически во всех прочитанных мною источниках содержалась настойчивая рекомендация: «Прежде чем покупать собаку, убедитесь, что достаточно знаете породу и представляете себе последствия». Вот так!

Например, в городской квартире вряд ли хозяин уживется с сенбернаром, а семье с маленькими детьми не следует заводить непредсказуемого чау-чау. Домоседка, которая ищет для себя декоративную собачку, способную часами сидеть на коленях, пока хозяйка смотрит сериалы, сошла бы с ума от колли – для полного счастья собаке необходимо резвиться и много двигаться.

Я со стыдом признавал: прежде чем остановиться на лабрадоре, мы с Дженни не навели справок о породе и выбрали собаку только по одному критерию: зову сердца. Порой мы любовались этими собаками, бегающими за хозяйскими велосипедами по дорожке вдоль Берегового канала: крупные и подвижные, в них ключом била жизнь, что нечасто встретишь в нашем мире. Особенно нас смущало то обстоятельство, что мы предварительно не изучили «Полный справочник по собакам» – библию пород, изданную Американским клубом собаководов, не говоря уже о менее авторитетном издании. Нет, решающую роль сыграл другой литературный тяжеловес, Гари Ларсон[5] и его комиксы «По ту сторону». Мы оба были его поклонниками. Среди персонажей своей смекалкой выделялись городские лабрадоры, которые никогда не лезли за словом в карман. Да-да, они говорили! Что здесь могло не понравиться? Лабрадоры выглядели чрезвычайно забавными, по крайней мере в комиксах Ларсона. Кому не хочется добавить разнообразия в свою жизнь? Вот мы и купились.

Теперь же, размышляя над более серьезными исследованиями, посвященными лабрадорам, я почувствовал облегчение, словно у меня свалилась гора с плеч. Какими бы неподготовленными мы ни оказались, результат нашего выбора вполне устроил нас. В литературе нашлось немало ярких примеров характера лабрадоров: они очень преданны, нежны с детьми, не агрессивны, и им нравится угождать своим хозяевам. Сообразительные и хорошо обучаемые, собаки этой породы использовались на поисково-спасательных работах и в качестве собак-поводырей. Все эти качества укладывались в образ ласкового животного, созданного для жизни в доме, в котором рано или поздно появятся дети.

В одном из справочников о лабрадорах говорилось в превосходной степени: «Лабрадоры славятся своим умом, нежной привязанностью к человеку, недюжинными способностями и горячим желанием выполнить любую команду». Другого автора приводила в восхищение их верность хозяину. Все эти свойства позволили охотничьей собаке, которую птицеловы ценили за непревзойденную способность доставать подстреленных уток и фазанов из холодных водоемов, подняться до уровня самой популярной породы собак в Америке. В 1990 году лабрадор потеснил кокер-спаниеля с первого места в рейтинге самых распространенных в стране домашних собак, подготовленном Американским клубом собаководов. С тех пор ни одна порода не могла состязаться с лабрадорами в популярности. В 2004 году они уже в пятнадцатый раз подряд возглавили этот список: в Штатах насчитывалось 146 692 особи. Второе место с огромным отрывом заняли золотистые ретриверы численностью 52 550 особей, за ними шли немецкие овчарки – 46 046 собак.

Совершенно случайно мы купили щенка той породы, какая восхищала всю Америку. Сотни тысяч счастливых собаководов не могли ошибиться, верно? Мы выбрали признанного фаворита. И все же некоторые факты в энциклопедиях нас настораживали.

Традиционно лабрадоров разводили как рабочих собак – этим объясняется их безудержная энергия. Они необыкновенно общительны и плохо переносят длительное одиночество. Среди них могут встречаться тугодумы. Чтобы лабрадоры не превратились в разрушителей семейного очага, им необходимы ежедневные упорные тренировки. Некоторые собаки бывают настолько возбудимыми, что контролировать их состояние порой сложно даже опытным инструкторам. Иногда взросление щенков затягивается на три и более года, и тогда от хозяев требуется повышенное внимание и терпение.

Веками люди выводили лабрадоров сильными и выносливыми, чтобы те умели терпеть боль. Эти качества особенно пригодились собакам, когда им приходилось бросаться в ледяные воды Северной Атлантики, чтобы помогать рыбакам. Однако в домашней обстановке такая собака может стать слоном в посудной лавке: это крупные, сильные и коренастые животные, которые не осознают собственной мощи. Одна хозяйка лабрадора рассказывала мне, как однажды привязала своего мальчика к опоре гаражных ворот, чтобы он находился рядом, пока она мыла машину на подъездной дорожке. И что же? Стоило псу увидеть белку, как он изо всех сил бросился за ней, выдернув стальную раму.

А затем мне попалась на глаза фраза, которая заронила страх в мое сердце. «Лучшим показателем будущего характера щенка служат его родители. В подавляющем большинстве случаев черты характера передаются по наследству». В голове промелькнуло покрытое грязью привидение с пеной у рта, которое вылетело к нам в ту ночь, когда мы приезжали выбирать щенка. О боже, подумал я. Автор книги настоятельно рекомендовал потребовать от заводчиков, чтобы они на месте показали обоих родителей щенка. Мысленно снова погрузился в события того вечера. На этот раз меня встревожила легкая неуверенность, промелькнувшая на лице Лори, когда я спросил про отца щенят. «О… он где-то здесь». А потом она поспешила сменить тему. Да, такая тактика определенно сработала. Покупатели, знающие о возможности подобных махинаций, непременно потребовали бы предъявить пса. И что бы они увидели? Жуткую тварь, непонятно где и зачем блуждающую по ночам, будто за ней черти гонятся? Я молился, чтобы Марли унаследовал характер своей матери.

Но отвлечемся на время от вопросов генетики, в конце концов, все чистокровные лабрадоры обладают общими предсказуемыми чертами характера. Американский клуб собаководов описал стандарт породы. Внешне лабрадоры – крепкие и мускулистые собаки, с короткой густой шерстью, способные адаптироваться к любой погоде. Их окрас может быть черным, шоколадно-коричневым или палевого оттенка – от светло-кремового до насыщенного оранжево-рыжего. К отличительным особенностям лабрадоров относится толстый мощный хвост, чем-то напоминающий хвост выдры, который одним махом может сбросить посуду с журнального столика. У лабрадора мощные челюсти и высоко посаженные вислые уши. Большинство взрослых лабрадоров достигают 60 сантиметров в холке и весят в среднем 30–36 килограммов, хотя отдельные особи значительно превышают этот показатель.

Однако, по данным того же клуба, не только внешний вид собаки делает его лабрадором. В клубном стандарте этой породы отмечается: «Темперамент подлинного лабрадора является неотъемлемым признаком породы, как и выдровый хвост. Обычно лабрадоры добры, общительны, покладисты, любят угождать хозяину и не проявляют агрессивного поведения по отношению к людям и домашним животным. Многие черты, свойственные лабрадорам, импонируют их хозяевам. Тактичность, сообразительность и адаптивность делают их идеальными собаками».

Идеальная собака! Ни о какой другой породе авторы справочников не писали так проникновенно! Чем больше я узнавал о лабрадорах, тем сильнее радовался нашему решению. Даже предостережения больше меня не пугали. Мы с Дженни целиком посвятим себя новой собаке, окружим ее вниманием и заботой и будем обучать ее навыкам поведения в обществе и командам столько времени, сколько ей потребуется. Вдобавок мы чуть ли не каждый вечер после работы, да и по утрам тоже охотно прогуливаемся вдоль побережья. Естественно, будем брать нашего пса с собой. И заставим потрудиться маленького негодника! Офис Дженни находился в полутора километрах от дома, но ведь она всегда обедала дома. И в это время она, без особого напряжения, могла бы бросать ему мячи, чтобы дать выход бурной энергии, о которой нас предупреждали справочники.

* * *

За неделю до появления собаки в доме нам позвонила из Бостона Сьюзан, сестра Дженни. На следующей неделе с мужем и двумя детьми они собирались съездить в Диснейленд, и Сьюзан спрашивала, не хочет ли Дженни к ним присоединиться, чтобы провести вместе несколько дней. Конечно, как любящей тетушке, которая обожала племянников и использовала любую возможность, чтобы повидаться с ними, ей ужасно хотелось поехать. Однако на этот раз решение далось не просто.

– Понимаешь, тогда меня не будет дома, когда приедет маленький Марли, – делилась она своими сомнениями.

– Поезжай, – уговаривал я жену. – Я привезу щенка и сам для него все обустрою. Вернешься, когда все будет готово.

Я старался придать своему голосу беззаботность, но в глубине души несказанно радовался возможности побыть несколько дней наедине со щенком и по-мужски освоиться с ним. Конечно, предполагалось, что он станет нашим общим любимцем и на равных будет принадлежать каждому из нас. Тем не менее мне почему-то не верилось, что собака может слушаться сразу двух хозяев. В доме необходимо выстроить четкую иерархию, должен быть лидер, и я хотел стать им. Три дня, проведенные наедине с Марли, несомненно, дали бы мне преимущество.

Через неделю Дженни уехала в Орландо, расположенный в трех с половиной часах езды от нас. В тот вечер после работы я поехал на ферму к Лори, чтобы забрать нового члена нашей семьи. Но, как только она вывела Марли из сарая позади дома, я ахнул от неожиданности. Крошечный пушистый комочек, который мы тискали три недели назад, увеличился вдвое. Он быстро подбежал ко мне, уткнулся головой в мои ноги, упал на спину и задрыгал лапами, думаю, в качестве знака повиновения. Лори, должно быть, заметила мое состояние, а оно было близко к шоку.

– Быстро ваш мальчик растет, верно? – весело заметила она. – Вы бы только видели, с каким аппетитом он уплетает щенячий корм!

Я наклонился и почесал мягкий животик:

– Ну что, Марли? Готов ехать домой? – Я в первый раз назвал щенка по имени, и, как мне показалось, кличка звучала хорошо.

Из полотенец я соорудил на пассажирском сиденье уютное гнездышко и положил туда щенка. Стоило мне тронуться, как он начал возиться и выбираться наружу. Он потянулся ко мне, поскуливая, и на полпути попал в первую из бесчисленных затруднительных ситуаций в своей жизни. Его задние лапы свисали с консоли со стороны пассажирского сиденья, а передние оказались со стороны водителя. Животом малыш был плотно прижат к ручнику. Маленькие лапки повисли в воздухе. Щенок барахтался, но не мог сдвинуться с места, словно севшее на мель судно.

Я погладил Марли по спинке, и воодушевленный щенок совершил еще одну попытку воздушной эквилибристики, отчаянно ища задними лапами точку опоры на покрытом ковриком выступе между сиденьями. Тут задние лапы начали медленно подниматься, за ними вся задняя часть туловища потянулась вверх, выше и выше, хвост неистово завертелся. Все это продолжалось до тех пор, пока не сработал закон земного притяжения. Щенок съехал головой вперед, перекувырнулся, скатился на пол и распластался на спине прямо у меня под ногами. Как выяснилось, из этого положения было удобнее всего прыгнуть мне на колени.

О боже, щенок был счастлив, безмерно счастлив. Дрожа от возбуждения, он уткнулся мордочкой в мой живот и принялся грызть пуговицы на рубашке. Своим хвостом пес барабанил по рулю, размахивая им, словно стрелка метронома.

Я обратил внимание, что могу регулировать движение хвоста простым прикосновением к Марли. Когда обе руки лежали на руле, скорость виляния не превышала трех ударов в секунду. Тук-тук-тук. Но как только я касался пальцем его головы, темп вальса переходил в ритм зажигательной босановы. Тук-тук-тук-тук-тук-тук! Я дотрагивался двумя пальцами – и босанова сменялась мамбой. Тук-тук-тук-тук-тук-тук! Ну а когда я положил ему на голову всю ладонь и взъерошил шерстку, ритм превратился в пулеметную очередь: «ТукТукТукТукТукТукТукТук!»

– Вот это да! У тебя отличное чувство ритма! – похвалил я Марли. – Настоящий мастер регги.

* * *

Дома я опустил щенка на пол, предварительно отстегнув поводок. Он начал обнюхивать дом и не успокоился до тех пор, пока не обследовал каждый уголок нового жилища. Затем он сел, подняв мордочку, и уставился на меня, словно спрашивал: «Это все, конечно, замечательно, но где мои братья и сестры?»

Он так и не осознал новых реалий до наступления темноты. Перед тем как отправиться спать, я соорудил ему уютную постельку в гараже возле дома. Мы никогда не ставили туда машину и использовали это помещение как подсобку.

Кроме гладильной доски, здесь стояли стиральная машина и сушилка. Помещение было сухим и удобным; оно выходило в огороженный внутренний дворик. При виде бетонных стен и пола на ум приходило сравнение бывшего гаража с бомбоубежищем.

– Марли, – бодро объявил я, когда щенок оказался внутри, – вот твоя комната.

На полу я разбросал резиновые игрушки и расстелил газеты, налил в миску воды и смастерил ему место из картонной коробки и старого покрывала. «А тут ты будешь спать», – показал я Марли, усаживая его в коробку. Хотя он привык к подобным удобствам, раньше ему составляли компанию его братья и сестры. Марли обошел коробку и посмотрел на меня несчастным взглядом. Я закрыл дверь, сделал несколько шагов к дому и замер, прислушиваясь.

Сначала стояла тишина. Потом послышался неясный приглушенный скулеж. А затем мой пес завыл в полную силу своих легких, словно его терзали.

Я открыл дверь, и он, как только заметил меня, тотчас замолк. Подошел к щенку, пару минут погладил его и снова удалился. Стоя за дверью, я начал отсчет: раз, два, три… Прошло семь секунд, и Марли принялся завывать и скулить с прежним усердием.

Мы повторили эксперимент несколько раз – результат тот же. Я уже устал и надеялся, что щенок скоро выдохнется и заснет. Оставив в гараже свет, я запер дверь, вошел в дом и еле добрался до постели. Но даже бетонные стены не могли заглушить его жалостный вой.

Долгое время я лежал без сна, стараясь не реагировать на протяжные надрывные звуки, надеясь, что Марли быстро утомится и смолкнет, но он не сдавался. Я слышал его голос, даже прикрыв голову подушкой. И подумал: а ведь Марли впервые попал в такую странную обстановку, где поблизости не было ничего знакомого, что хоть немного могло напоминать запах другой собаки. Его родители, а также братья и сестры остались далеко. Бедняга. А мне бы понравилось такое, окажись я на его месте?

Я продержался еще около получаса, прежде чем сдаться и забрать его в дом. Едва Марли завидел меня, он очень обрадовался, а хвост снова пустился в бешеном ритме барабанить по стенкам коробки. Он словно приглашал: «Ну же, хозяин, прыгай сюда, здесь слишком много места для меня одного». Но мне пришла в голову идея получше: осторожно взяв коробку, я перенес ее к себе в спальню и поставил у кровати. Улегшись на краешке матраца, я опустил руку в коробку и чувствовал, как при каждом вдохе двигаются его ребрышки. В таком положении мы погрузились в мир сновидений.

Глава 4

Мистер Виляй

Следующие три дня я посвятил общению со щенком. Я валялся на полу, позволяя ему прыгать по мне. Мы боролись. Я нашел старое полотенце и поиграл с Марли в перетягивание «каната», поражаясь тому, как окрепла собака. Пес следовал за мной по пятам, грызя на ходу все, до чего мог дотянуться. Ему хватило одного дня, чтобы найти себе любимую игрушку – туалетную бумагу. Он исчезал в ванной комнате и через пять секунд выскакивал оттуда с рулоном в зубах, и, пока он носился по всему дому, мягкая лента разматывалась. Благодаря Марли наше жилище теперь выглядело так, будто его украсили к Хеллоуину.

Каждые полчаса, если не чаще, мне приходилось выпускать его на задний дворик, чтобы щенок справил малую нужду. Когда он делал свои дела на улице, я прижимал его к себе и хвалил, но, если подобное случалось в доме, строго отчитывал его. А когда он опорожнял кишечник в садике, я восхищался Марли так, словно он вытянул выигрышный лотерейный билет.

Вернувшись из Диснейленда, Дженни с такой же энергией принялась ухаживать за Марли. Это было замечательное зрелище. Дни шли чередой, и я все чаще стал замечать в своей молодой жене новые проявления нежности, заботы и спокойной строгости. Она все время возилась с ним: обнимала, гладила, играла, волновалась за него.

Она тщательно расчесывала шерстку, выискивая клещей и блох. По ночам она вставала каждые два часа, чтобы вывести пса во двор, благодаря чему всего за несколько недель щенок приучился делать свои дела на улице, а не в доме.

Как правило, жена его и кормила.

Следуя инструкциям на упаковке, мы давали Марли по три большие миски корма в день, которые он жадно, по-волчьи, проглатывал в считаные секунды. Естественно, потом съеденное выходило наружу, и вскоре наш задний двор уже напоминал минное поле. Мы выходили туда, внимательно глядя под ноги.

На аппетит Марли жаловаться не приходилось, но объем испражнений значительно превышал количество пищи, причем внешне кучки почти не отличались от того корма, который поглощала его пасть. Интересно, он хоть переваривал эту гадость?

Очевидно, да. Марли стремительно рос. Подобно лианам, которые могут разрастись по потолку комнаты за несколько часов, он расширялся во все стороны, с каждым днем становясь чуть длиннее, шире, выше и немного тяжелее. Когда я привез его домой, он весил меньше 10 килограммов, а через пару недель весы показывали почти 23 килограмма! Его милая щенячья головка, которую раньше я с легкостью охватывал одной ладонью, превратилась в подобие кузнечной наковальни. Лапы стали огромными, на боках уже просматривался рельеф мышц, а широкая грудь напоминала ковш экскаватора. Как и писали авторы книг, поначалу крохотный хвостик тоже рос, превращаясь в толстый и мощный, как у выдры, хвост.

Что это был за хвост! Ни один предмет в нашем доме, располагавшийся ниже колен, не мог избежать неистово бьющего из стороны в сторону орудия Марли. Он опустошал журнальные столики, сбрасывая на пол периодику, сбивал с полок рамки с фотографиями, запускал в воздух пивные бутылки и бокалы. Он даже умудрился разбить дверное стекло. Со временем все предметы, до которых он не успел дотянуться хвостом, перекочевали на безопасную высоту, подальше от маятника-колотушки. Наши друзья, у которых были малыши, приходя к нам, восхищались: «Ваш дом просто создан для маленьких детей!»

На самом деле Марли вилял даже не хвостом. Скорее, он вибрировал всем телом, начиная от передней части туловища в направлении задней. Своеобразная собачья версия детской игрушки – пружинки слинки: мы готовы поклясться, что в нем нет скелета – только одна крупная эластичная мышца. Дженни стала называть его мистером Виляем.

Особенно энергично он извивался, когда держал что-нибудь в зубах. В любой ситуации реакция была одинаковой: схватить лежащие поблизости туфлю, подушку, карандаш – все что угодно – и пуститься наутек. Словно его внутренний голос приказывал: «Вперед! Возьми это! Обслюнявь! Беги!»

Некоторые небольшие вещи, которые он хватал, целиком помещались в его пасти. Это доставляло ему несказанное удовольствие: он думал, что таким образом может скрыть свое преступление. Но Марли не умел блефовать, как покерный шулер. Припрятывая очередную добычу, он не умел скрывать своей радости. Конечно, он всегда был непоседливым псом, но в подобной ситуации у него начинались маниакальные приступы гиперактивности, будто невидимый шутник заводил его. Его тело начинало вибрировать, голова болталась из стороны в сторону, а вся задняя часть туловища конвульсивно содрогалась. Мы назвали это состояние «мамба Марли».

– Ладно, что там у тебя на этот раз? – спрашивал я. Стоило мне приблизиться, он тотчас пытался сбежать от меня, наматывая круги по комнате. Сияя нескрываемой радостью, Марли вилял задом и мотал головой, словно лошадь. Если в конце концов я загонял пса в угол и с трудом разжимал его челюсти, то никогда не оставался без добычи. В пасти всегда находилось нечто такое, что он вытаскивал из мусорного ведра, или подбирал с пола, или хватал прямо с обеденного стола, тем более его рост уже вполне позволял ему подобные проделки. Бумажные полотенца и салфетки, кулинарные рецепты, пробки и крышки от бутылок, скрепки, шахматные фигурки – в общем, целый склад запасов. Однажды, когда в очередной раз заставил Марли раскрыть челюсти, я обнаружил прилипший к его небу мой зарплатный чек.

* * *

Прошло всего несколько недель, а мы уже забыли, какой была жизнь до встречи с новым соседом. Наше совместное существование превратилось в рутину. Каждый день я начинал с того, что выгуливал Марли на свежем воздухе до побережья и обратно, и только после прогулки выпивал первую чашку кофе. Позавтракав, прежде чем пойти в душ, я обходил внутренний садик с совком в руках, закапывая найденные на земле мины в песок на краю участка. Дженни обычно уходила на работу к девяти, а я – часом позже. Уходя, я запирал Марли в бетонном «бункере», оставив миску с водой и кучу игрушек, и просил его «быть хорошим мальчиком». В половине первого Дженни возвращалась домой, чтобы пообедать, а заодно покормить Марли и вымотать его игрой в мячик на заднем дворе. Первое время она прибегала домой потом еще раз, часа в три – вывести Марли на улицу. После ужина все вместе мы отправлялись на прогулку в парк и шли вдоль канала, где лениво покачивались в лучах заходящего солнца яхты из Палм-Бич.

Прогулка – возможно, это слово не совсем здесь уместно. Марли носился, как набравший скорость локомотив. Он рвался на полную мощь, натягивая поводок до предела и едва не задыхаясь. Мы тянули его назад – он увлекал нас вперед. Мы подтаскивали его к себе, а он сопротивлялся и при этом отчаянно кашлял, как заядлый курильщик, которого душит тесный ворот рубашки. Он сворачивал то вправо, то влево, кидаясь на каждый почтовый ящик и куст; принюхивался, пыхтел и беспрерывно помечал территорию; в итоге большая часть выделений попадала на пса, а не на нужный объект. Он кружил позади нас, опутывая нам щиколотки поводком перед очередным броском, и едва не сбивал нас с ног. Когда к нам приближались другие прохожие с собаками, Марли радостно бежал навстречу и вставал на задние лапы, если ему не хватало длины поводка: настолько ему не терпелось обзавестись другом. «Сразу видно, какой он жизнелюб», – как-то сказал нам один владелец собаки, и, пожалуй, эта оценка лучше всего отражает суть нашего пса.

Пока Марли был относительно небольшим, мы легко побеждали в состязаниях по перетягиванию поводка, но с каждой неделей расстановка сил менялась. Пес становился крупнее и сильнее. Было ясно, что спустя какое-то время его мощь превзойдет силу нас обоих. Надо было обуздать его и поскорее обучить правильному поведению на улице – до того как по его шалости мы окажемся под колесами проезжающей машины. Наши друзья, опытные собаководы, советовали не спешить с обучением. «Сейчас не время, – сказал один из них. – Наслаждайтесь щенком, пока он мал. Скоро он повзрослеет, и тогда вы основательно займетесь его воспитанием».

Так мы и поступили, однако не позволяли ему стоять на ушах. Мы последовательно приучали его к своим правилам. Не позволяли портить кровати и остальную мебель. Ругали его, когда он пил из унитаза, обнюхивал собачьи зады и грыз ножки стульев. Нашим любимым словом стало «фу». С переменным успехом мы отрабатывали с ним основные команды – «ко мне», «рядом», «сидеть», «лежать». Марли был молод и постоянно возбужден, словно принял тройной эспрессо. Подобно простейшим организмам, он был не способен сосредоточиться более чем на одном предмете, но мог мгновенно переключаться на другой объект. Любой контакт с людьми заставлял Марли буквально лезть на стены от радости. Лишь спустя годы мы узнали: у нашего щенка наблюдался типичный синдром рассеянного внимания и гиперактивности (СРВГ) – название этого заболевания впоследствии будет применяться для поведенческого диагноза тысяч гиперактивных детей, у которых, как говорится, шило в одном месте.

И все же, несмотря на свои щенячьи выходки, Марли отводилась важная роль в доме и наших взаимоотношениях. Благодаря его беспомощности Дженни поняла, что может справиться и с материнскими обязанностями. Марли прожил несколько недель под ее присмотром, и она его до сих пор не загубила. Напротив, щенок чувствовал себя превосходно. Мы даже шутили: может, посадим его на диету, чтобы замедлить рост и снизить активность?

Превращение Дженни из хладнокровной убийцы растений в нежную мамочку щенка не переставало удивлять меня. Думаю, она и сама поражалась переменам. Главное, у нее все получалось очень естественно. Однажды у Марли началась сильная рвота. Прежде чем я успел среагировать, Дженни уже вскочила на ноги. Она подбежала к нему, одной рукой раздвинув его челюсти, вторую руку просунула глубоко в глотку и достала большой, весь в слюне, комок целлофана. Марли напоследок кашлянул, стукнул хвостом по стене и взглянул на нее, словно спрашивая: а можно повторить?

* * *

Через некоторое время, привыкнув к собаке, мы могли перейти к обсуждению проблемы пополнения нашего семейства. Не то чтобы мы решились завести ребенка – это было бы слишком смелым шагом для пары, которая вообще стремилась избегать жизненно важных решений. На самом деле мы просто договорились больше не использовать противозачаточные средства. Логика, конечно, витиеватая, но нам обоим стало легче. Никакого давления. Совершенно никакого. Мы не пытались зачать ребенка – просто доверились судьбе. Пусть все идет своим чередом. Как говорят французы, que sera, sera – будь что будет.

Впрочем, честно говоря, чувство тревоги оставалось. Мы знали несколько пар, которые месяцами, даже годами пытались зачать ребенка. После напрасных попыток они отчаивались и начинали открыто обсуждать свое безнадежное положение. На званых обедах они, словно одержимые, рассуждали о консультациях у врача, количестве сперматозоидов, менструальных циклах. Присутствующие, естественно, чувствовали себя неловко, не зная, как на это реагировать. Сказать нечто вроде: «Мне кажется, у тебя нормальное количество сперматозоидов»? Все это было просто ужасно, и мы смертельно боялись со временем стать такими же.

До нашей свадьбы у Дженни были сильные боли, связанные с эндометриозом.[6] Ей сделали лапароскопию и удалили рубцовую ткань из маточных труб, что, разумеется, не пошло на пользу ее репродуктивной функции. Еще больше нас беспокоил один секрет из прошлого. В те первые дни слепой страсти, когда желание овладевало нами, мы отбрасывали предосторожности вместе с одеждой и с утроенной энергией занимались сексом без всякого предохранения. Такое происходило не раз. После столь невероятной глупости, совершенной несколько лет назад, мы должны были целовать землю в благодарность за чудесное отсутствие нежелательной беременности, но вместо этого каждый из нас думал только об одном: «Что с нами не так? Ни одна нормальная пара не смогла бы без известных последствий, не предохраняясь, так неистово заниматься сексом». Мы оба были уверены: зачать легко нам не удастся.

Когда наши знакомые пары одна за другой объявляли о своем намерении зачать ребенка, мы только помалкивали. Дженни решила просто спрятать свои противозачаточные таблетки в аптечку и забыть про них. Если она забеременеет, чудесно. Если нет, то… мы ведь еще не старались как следует, верно?

* * *

Зима в Вест-Палм-Бич – великолепное время года, с прохладными ночами и теплыми солнечными деньками. После невыносимо долгого, навевающего апатию лета, которое обычно или проводишь в кондиционированном помещении, или передвигаешься короткими перебежками от одной тени до другой, пытаясь укрыться от раскаленного солнца, зима была настоящим праздником для жителей субтропиков. Трапеза проходила исключительно на веранде. Каждое утро мы пили свежевыжатый сок из апельсинов, которые росли в нашем саду. Мы ухаживали за своим мини-огородом с несколькими кустами томатов, посаженными возле дома. Срывали цветки гибискуса размером с блюдце и клали их в мисочку с водой на обеденном столе. А по ночам спали с открытыми окнами, вдыхая ароматы сада.

В один из таких славных деньков в конце марта Дженни пригласила в гости своего коллегу, хозяина бассета по кличке Бадди, чтобы собаки могли пообщаться и поиграть. Бадди взяли из приюта, и у него была самая печальная морда, какую мне доводилось видеть. Мы выпустили собак во двор. Сначала старик Бадди не знал, что делать с суперактивным желтым щенком, который прыгал, носился и наматывал круги вокруг него, но затем и сам включился в игру. Собаки весело возились и играли больше часа, а потом в изнеможении укрылись в тени мангового дерева.

Через несколько дней Марли начал безостановочно чесаться. Он так неистово скреб кожу под шерстью, что мы боялись, как бы он не расцарапал себя в кровь. Дженни опустилась на колени и начала свой обычный осмотр, перебирая шерсть, чтобы проверить состояние кожи. Через несколько секунд она позвала меня. «Черт! Ты только взгляни на это!» Я наклонился, посмотрел через ее плечо и заметил черную точку, которая тотчас исчезла. Мы положили Марли на пол и прочесали буквально каждый миллиметр его шерсти. Пес трепетал от таких знаков внимания и радостно сопел, постукивая хвостом по полу. Блохи! Полчище блох! Они были повсюду: между подушечками лап, под ошейником, даже в вислых ушах нашего пса. Будь блохи помедленнее и их было бы легко поймать, то и тогда самостоятельно мы бы не справились с ними: блох оказалось слишком много.

Мы были наслышаны о проблеме блох и клещей во Флориде. Поскольку здесь не бывает сильных морозов, даже заморозки не случаются, у насекомых нет периода покоя, и они постоянно размножаются в условиях теплой влажной среды. В Палм-Бич даже в домах миллионеров на побережье водились тараканы. Дженни встревожилась: шерсть ее щенка кишела паразитами. Конечно, мы во всем винили Бадди, но неопровержимых доказательств у нас не было. Дженни вообразила, будто насекомые завелись не только у собаки, но и у нас дома. Она схватила ключи от машины и выскочила на улицу.

Через полчаса она вернулась с полной сумкой химикатов – с таким запасом можно открывать собственный фонд борьбы с загрязнением окружающей среды. Чего там только не было: средства для ванны от блох, порошки и спреи, гели и растворы от паразитов! Продавец сказал, что, если мы хотим избавиться от паразитов, необходимо обработать специальным спреем газон, и Дженни купила этот пестицид, а также специальную расческу для вычесывания блошиных яиц.

Я заглянул в сумку и вынул чек.

– Дорогая, за такие деньги мы могли бы нанять самолет для распыления пестицидов.

Но мою жену это не волновало. Она снова вошла в роль убийцы, на сей раз желая защитить своих любимых, и ее намерения были серьезными. Она жаждала возмездия. Дженни искупала Марли в тазике для стирки, используя специальное мыло, затем развела раствор, по моим наблюдениям, там содержался тот же химикат, что входил в состав инсектицида для газона, и полила им Марли, обработав каждый миллиметр его туловища. Пока пес сох в гараже и благоухал, как небольшой химический завод, Дженни ожесточенно пылесосила полы, стены, ковры, занавески, обивку мебели. Затем она опрыскала специальным спреем всю мебель и дом изнутри, а я – снаружи.

– Думаешь, мы их изничтожили? – спросил я, закончив работу.

– Думаю, да, – решительно ответила Дженни.

* * *

Наша совместная атака на блошиные орды, расквартированные по адресу: Черчилль-роуд, дом 345, завершилась победой. Каждый день мы проверяли Марли, перебирая шерсть у него между подушечками лап, под хвостом, на ушах, животе и вообще везде, куда могли дотянуться, и не заметили ни одной блохи. Мы проверили ковры, кушетки, шторы, траву – чисто. Мы полностью уничтожили врага.

Глава 5

Тест на беременность

Несколько недель спустя мы лежали в кровати и читали. Вдруг Дженни захлопнула книгу и сказала:

– Возможно, это ничего не значит.

– Что «ничего не значит»? – рассеянно переспросил я, не отрываясь от книги.

– У меня задержка.

Она знала, чем привлечь мое внимание.

– Задержка? Серьезно? – Я повернулся к ней.

– Да, такое происходит время от времени. Но у меня уже неделю нет месячных. К тому же чувствую себя как-то странно.

– Странно?

– Похоже на расстройство желудка или что-то в этом роде. На днях за ужином я выпила всего глоток вина, но мне показалось, что меня вывернет наружу.

– Это на тебя не похоже.

– Сама мысль об алкоголе вызывает во мне тошноту.

Я не собирался говорить об этом, но в последнее время она действительно стала какая-то капризная.

– Ты думаешь, что… – начал я.

– Ничего я не думаю, – сердито ответила она. – А ты?

– А мне-то откуда знать?

– Я ничего не говорила, – прервала разговор Дженни. – Обмолвилась на всякий случай, чтобы ты был в курсе. Не хочу сглазить.

В этот момент я понял, насколько для нее, да и для меня тоже, это было важно. Родительские чувства незаметно подкрались к нам, и теперь мы были готовы к появлению ребенка. Еще долго мы лежали рядом и молча разглядывали потолок.

– Так мы не заснем, – наконец произнес я.

– Неопределенность меня убивает, – призналась она.

– Одевайся. Съездим в аптеку и купим тест на беременность.

Мы быстро натянули шорты, надели футболки и вышли из дома. Марли прыгал перед нами, радуясь возможности совершить ночную прогулку на машине. Он резвился вокруг нашей маленькой «Тойоты», подпрыгивая, отряхиваясь, пуская слюни и пыхтя, в предвкушении радостного момента, когда я распахну заднюю дверь автомобиля.

– Ну и ну, можно подумать, что это ты счастливый отец, – засмеялся я.

Когда я наконец открыл дверь, он прыгнул на заднее сиденье так стремительно, что пролетел до самого окна, не коснувшись обивки сиденья, и ударился головой о стекло, но, похоже, не ушибся.

Аптека работала до полуночи, и мы с Марли сидели в машине, ожидая Дженни. Есть целый список вещей, которые мужчины просто не вправе покупать, и тесты на беременность, несомненно, входят в него. Пес возился на заднем сиденье, поскуливая и неотрывно глядя на дверь аптеки. Как всегда в состоянии волнения (Марли практически всегда тревожился, когда не спал), он начинал пыхтеть и исходить слюной.

– Ну, успокойся, ради бога! – сказал я. – Что, по-твоему, она сделает? Сбежит через черный ход?

Вместо ответа пес встряхнулся, окатив меня капельками слюны и осыпав шерстью. Мы привыкли к автомобильным манерам Марли, поэтому постоянно держали на переднем сиденье полотенце, чтобы в экстренном случае я мог вытереться сам и протереть стекла и обивку сидений.

– Держись, приятель, – сочувственно посоветовал я псу. – Она вот-вот вернется.

Через пять минут Дженни действительно вернулась с маленьким пакетом в руках. Как только мы тронулись с автостоянки, Марли вклинил свои плечи между ковшеобразными сиденьями нашего маленького хетчбэка, балансируя передними лапами на консоли и утыкаясь носом в зеркало заднего вида. На поворотах он терял равновесие и ударялся грудью о ручной тормоз, но после каждого падения, беспечный и счастливый, снова занимал свою позицию.

Через несколько минут мы уже находились в ванной комнате у себя дома и раскладывали оборудование стоимостью 8,99 доллара на краю раковины. Я прочел инструкцию вслух.

– Отлично, – сказал я. – Здесь сказано, что тест определяет беременность с точностью до 99 процентов. Сначала тебе нужно пописать в этот стаканчик.

Далее следовало опустить в него тонкую пластиковую тест-полоску, а затем – в маленький пузырек с раствором, входивший в комплект.

– Пять минут в стаканчике с мочой, – продолжал я руководить процессом, – и пятнадцать минут в растворе. Если полоска посинеет, ты на самом деле залетела, малышка!

Мы подождали первые пять минут. Потом Дженни опустила полоску в раствор и сказала:

– Нет, не могу на это смотреть.

Мы направились в гостиную и немного поболтали, делая вид, что ожидаем чего-то столь же малозначительного, как, например, закипание воды в чайнике.

– Ну, как там наши дельфины? – Я попытался пошутить, хотя у меня засосало под ложечкой, а сердце бешено стучало, словно собиралось выскочить из груди. Если тест будет положительным, наша жизнь изменится навсегда! Если же он будет отрицательным, это отразится на Дженни и – до меня только начало доходить – пожалуй, на мне тоже. В общем, сигнала таймера мы ждали целую вечность.

– Ну вот, наконец-то, – сказал я. – Что бы там ни было, ты знаешь, я люблю тебя.

Я зашел в ванную и вынул полоску из пузырька. Она была синей, в этом не было никаких сомнений. Такая же синяя, как океанские глубины и форма британских моряков. Именно синяя – никак иначе.

– Поздравляю, дорогая! – сказал я.

– О боже, – произнесла она, бросаясь мне в объятия. Мы стояли около раковины и, закрыв глаза, обнимались.

Вдруг я почувствовал, что кто-то трется о наши ноги. Посмотрел вниз и увидел Марли, который нетерпеливо ерзал, тряс головой и яростно стучал хвостом по дверце бельевого шкафчика – удивительно, каким чудом не оставалось вмятин. Я наклонился к нему, чтобы погладить, но он отскочил. Это была «мамба Марли», означавшая лишь одно.

– Ну, что на сей раз? – начал я свою охоту. Он вприпрыжку помчался в комнату. Когда я загнал его в угол и раздвинул челюсти, то сначала ничего не заметил. А потом у основания языка, у самого горла, заметил предмет, готовый соскользнуть вниз. Нечто тонкое, длинное, плоское. Синее, как океанские глубины. Я просунул руку в пасть Марли и достал наш положительный тест на беременность.

– Вынужден тебя огорчить, приятель, – твердо сказал я, – но эта полоска нужна для семейного альбома.

Затем Дженни взяла Марли за передние лапы; пес поднялся на задних лапах, и они закружились по комнате в танце. «Ты станешь дядей», – радостно напевала она, и Марли ответил ей своим фирменным трюком: раскрыв пасть, лизнул ее большим влажным языком прямо в губы.

На следующий день Дженни позвонила мне на работу, и ее голос звенел от радости. Она только что вернулась от врача, который подтвердил результаты нашего домашнего теста.

– Он сказал, все в порядке, – прощебетала она. Накануне ночью мы изучали календарь, пытаясь вычислить дату зачатия. Дженни опасалась, что несколько недель назад, когда мы истерично уничтожали блох, она уже была беременна. А в таком положении контакт с пестицидами мог сказаться на ее здоровье, не так ли? Она задала этот вопрос доктору, но он успокоил ее, заверив, что повода для волнения нет. Просто не надо больше использовать химикаты. Врач выписал витамины для беременных и назначил через три недели УЗИ, которое позволит нам впервые увидеть крошечного зародыша, растущего в животе Дженни.

– Он предлагает нам обязательно снять это на камеру, – сообщила она, – чтобы осталось на память.

Я сделал соответствующую пометку в ежедневнике.

Глава 6

Дела сердечные

Жители Южной Флориды будут убеждать вас, что в этом регионе тоже есть четыре времени года. Правда, они довольно похожи, согласятся они, но все же разные. Не верьте им. На самом деле здесь только два сезона: один – теплый и сухой, другой – жаркий и влажный. Причем переходный период практически отсутствует. Так вот, когда в очередной раз неожиданно наступила тропическая жара, в один прекрасный день мы поняли: наш щенок вырос. Так же стремительно, как зима ворвалась в лето, Марли из щенка превратился в неуклюжего молодого пса. В возрасте пяти месяцев он заметно подрос, и все складочки на его казавшейся великоватой шкуре разгладились. Его несоразмерно крупные лапы перестали выглядеть комично непропорциональными. Его острые, как иголки, молочные зубы превратились в грозные клыки. Несколько движений челюстями – и Марли мог запросто уничтожить пластиковый диск фрисби или новую кожаную туфлю. Тембр его лая стал глубже и напоминал устрашающий рокот. Когда он вставал на задние лапы, переступая, словно танцующий медведь в русском цирке, что случалось часто, он мог запросто положить передние лапы мне на плечи и заглянуть прямо в глаза.

Ветеринар, впервые увидев Марли, присвистнул и сказал: «Вы взяли отличного пса!»

Так оно и было. Марли вырос и стал красавцем, поэтому я просто обязан напомнить сомневающейся миссис Дженни, что наш пес достоин своего официального имени, придуманного мною. Имя Великолепный Марли Черчилльский, собственность Грогэнов, проживающий на Черчилль-роуд, прекрасно передавало все великолепие оригинала, по крайней мере когда пес прекращал забавляться собственным хвостом. Временами, когда у Марли совсем не оставалось сил, он ложился на персидский ковер в гостиной, нежась в лучах солнца, проникавших сквозь жалюзи. В этот момент пес напоминал египетского сфинкса: поднятая голова, блестящий нос, скрещенные лапы.

Мы были далеко не единственными, кто заметил преображение Марли. Видя, как незнакомцы уступают ему дорогу или отскакивают в сторону, когда он пробегал мимо, мы поняли: люди не воспринимают его как безобидного щенка. Марли стал грозой чужаков.

В нашей парадной двери было маленькое вытянутое оконце размером 10 на 20 сантиметров, которое располагалось на уровне глаз. Марли обожал общаться. Услышав звонок в дверь, он, как ураган, мчался через весь дом в прихожую. Его заносило на деревянном полу, он сбивал ковер и скользил по инерции, пока с глухим стуком не врезался в дверь. Затем он вставал на задние лапы, начинал громко лаять и заполнял своей огромной головой проем оконца, чтобы взглянуть, кто пожаловал. Марли, видимо, считал себя членом организации Welcome Wagon,[7] представители которой обычно приветствуют прибывших и дарят им сувениры, и для него встречи с незнакомцами, несомненно, были радостным событием. Но коммивояжерам, почтальонам, да и всем гостям, незнакомым с Марли, казалось, будто это сам Куджо, сенбернар из одноименного романа Стивена Кинга, и лишь входная деревянная дверь отделяла визитера от беспощадной твари. Уже не один посетитель, позвонив в нашу дверь и неожиданно увидев перед собой огромную голову лаявшего Марли, в ужасе пятился на середину подъездной дорожки, где и ожидал появления хозяев.

Что ж, как говорится, нет худа без добра.

Как сказали бы градостроители, социальный состав нашего района постоянно менялся. Район застраивался в 1940–1950-е годы. Здесь в основном оседали пенсионеры, а многие дома были куплены жителями северных штатов, которые приезжали сюда на лето. По мере того как старые владельцы умирали, им на смену приходили социально неоднородные арендаторы и семьи рабочих. Наш переезд в этот район совпал с очередной волной внутренней миграции. На этот раз сюда начали стекаться геи, художники, молодые специалисты. Их привлекали близость к побережью и красивая местная архитектура в стиле ар-деко.[8]

Наш район располагался между прямой, как стрела, автострадой Саут-Дикси и шикарными поместьями вдоль побережья. На самом деле автострада Дикси – это часть самого длинного на востоке США шоссе US1. Дикси-хайвей (пятиполосный автобан с блестящим на солнце асфальтом) тянется вдоль восточного побережья Флориды. До строительства федеральной трассы № 95 она была главной магистралью, ведущей к Майами. Вдоль трассы располагались заправки, прилавки с фруктами, сомнительного вида магазины оптовой торговли и просто убогие дешевые магазинчики, а также закусочные и старые семейные мотели.

На четырех перекрестках шоссе Саут-Дикси и Черчилль-роуд находились: винный магазин, удобный круглосуточный супермаркет, магазин импортных товаров (с тяжелыми решетками на окнах), прачечная-автомат под открытым небом, где всю ночь тусовались местные пьяницы, оставлявшие после себя пустые бутылки в пакетах для завтрака. Наш дом располагался в середине квартала, в восьми домах от центра.

Соседи казались нам порядочными людьми, но среди них, видимо, были и откровенные негодяи. Оставленные в саду инструменты порой исчезали. Во время одного из редких в этих местах похолоданий кто-то стащил все дрова, которые я аккуратно сложил возле дома. А однажды в воскресенье мы завтракали в нашем любимом ресторанчике, сидя на своем обычном месте, возле окна, выходящего на улицу, и вдруг Дженни, указав на пулевое отверстие в стекле прямо у нас над головами, сухо сказала:

– Когда мы здесь были последний раз, этого точно не было.

Как-то утром, выезжая из квартала на работу, я вдруг заметил в придорожной канаве лежащего человека с окровавленными руками и лицом. Я остановил автомобиль и бросился к нему: мне показалось, что его сбила машина. Однако, когда присел рядом, в ноздри мне ударил сильный запах перегара и мочи, и стоило человеку заговорить, как стало ясно: это обычный пьяница. Я вызвал «Скорую», дождался ее приезда, но «пострадавший» от помощи отказался. Нам с санитарами оставалось только наблюдать, как он, пошатываясь, направляется к винному магазину.

Вот еще один случай. Однажды ночью в дверь позвонил человек с выражением отчаяния на лице и сказал, что он был в гостях в соседнем квартале и у него кончился бензин. Могу ли я одолжить ему пять долларов? Он непременно вернет их завтра утром. Конечно, ты вернешь их, дружище, подумал я и предложил вызвать полицию. Человек что-то промямлил и исчез.

Но больше всего нас тревожила история, связанная с маленьким домиком, стоящим наискосок от нашего: за несколько месяцев до нашего переезда там произошло убийство, причем не на бытовой почве, а жестокое преступление, о котором сообщалось во всех выпусках новостей. До переезда мы были наслышаны об этом, но не знали, где именно оно произошло. Оказалось, мы поселились прямо напротив места преступления.

Жертвой стала вышедшая на пенсию школьная учительница Рут Энн Недермайер; она в числе первых обосновалась в квартале и жила одна. После перенесенной операции на шейке бедра она наняла сиделку, чтобы та ухаживала за ней, и это стало роковым шагом. Сиделка, как позже установила полиция, воровала чеки у миссис Недермайер из чековой книжки и подделывала ее подпись.

Старая женщина была ослаблена физически, но сохранила ясный ум, поэтому быстро спохватилась и поинтересовалась у сиделки ее пропавшими чеками и непонятными списаниями с ее банковского счета. Запаниковавшая преступница забила бедную женщину дубиной до смерти, а потом позвонила приятелю, который привез бензопилу и помог расчленить тело жертвы в ванной. Они упаковали останки в большой чемодан, смыли кровь и исчезли.

Позднее соседи рассказывали нам, что несколько дней исчезновение миссис Недермайер никто не замечал. Однако все вскрылось, когда некий мужчина сообщил полиции об ужасном зловонии в его гараже. Домовладелец признался, что его дочь попросила оставить там чемодан с ужасным содержимым.

Жестокое убийство миссис Недермайер было самым обсуждаемым событием в истории нашего квартала, тем не менее никто даже слова не сказал, когда мы намеревались купить этот дом – ни риелтор, ни домовладельцы, ни инспектор, ни оценщик. А в первую же неделю после переезда к нам в гости пришли соседи с печеньем и все рассказали. Ночью, лежа в кровати, мы представляли себе, как всего в трехстах метрах от окна нашей спальни беззащитная вдова была разрезана на куски. Мы убеждали себя: это всего лишь внутрисемейный конфликт, и подобное никогда не случится с нами, однако не могли отделаться от мысли о трагедии, когда проходили мимо того дома или видели его из нашего окна.

Как бы то ни было, у нас имелся Марли, и мы замечали, с какой опаской незнакомцы смотрели на него, поэтому к нам вернулось душевное равновесие, какое в ином случае мы могли бы не обрести. Он был большим, любящим, туповатым псом, у которого срабатывала очевидная защитная реакция – зализывание незваных гостей до смерти. Но бродяги и грабители об этом не знали. Для них Марли был огромным, сильным, непредсказуемым, неуправляемым. И нас это вполне устраивало.

* * *

Беременность благотворно повлияла на Дженни. Она начала рано вставать, чтобы сделать зарядку и выгулять Марли. Она готовила полезную, здоровую еду из свежих фруктов и овощей. И поклялась не употреблять кофеин и диетическую содовую, а также, само собой разумеется, алкоголь в любом виде и даже не разрешала мне добавить столовую ложку шерри в кофейник.

Мы пообещали друг другу не распространяться о беременности до тех пор, пока не убедимся, что зародыш жизнеспособен и нет угрозы выкидыша, но ни одному из нас не удалось хранить молчание. Мы были так взволнованы, что делились новостью с доверенными лицами, заклиная каждого держать это в тайне, пока наш секрет не перестал быть секретом. Сначала мы сообщили родителям, потом – братьям и сестрам, затем – самым близким друзьям, потом – коллегам, наконец – соседям. На одиннадцатой неделе животик Дженни стал понемногу округляться. Мечта стала принимать реальные очертания. Почему бы не поделиться нашей радостью с миром? К тому времени, когда подошел срок для обследования и УЗИ, если бы представилась такая возможность, мы были готовы вывесить объявление: Джон и Дженни ждут ребенка.

В то утро, когда нам нужно было ехать на прием к врачу, я отпросился с работы и, действуя по инструкции доктора, прихватил чистую кассету, чтобы мы могли запечатлеть для истории первые, пусть и нечеткие снимки нашего ребенка. Прием предполагал не только осмотр, но и консультацию. Акушерка должна была ответить на все вопросы, измерить окружность живота Дженни, послушать сердечный ритм плода и, конечно, показать нам крошечное существо, живущее внутри моей жены.

Мы приехали к девяти часам утра. Акушерка, спокойная женщина средних лет с британским акцентом, провела нас в маленькую смотровую и спросила:

– Хотите послушать, как бьется сердце вашего ребенка?

Ну конечно, ответили мы. И напряженно вслушивались, пока она водила по животу Дженни чем-то вроде микрофона, подключенного к динамикам. Мы сидели с застывшими на лицах улыбками, пытаясь услышать сердцебиение малыша, но в динамиках раздавался лишь невнятный шум.

Акушерка сказала, что в этом нет ничего необычного.

– Все зависит от положения плода. Иногда вообще ничего нельзя услышать. А возможно, просто слишком рано. – Она предложила сразу перейти к аппарату УЗИ. – Давайте посмотрим на вашего малыша, – бодро предложила она.

– Наш первый взгляд на младенца Гроги, – подхватила сияющая Дженни, поворачиваясь ко мне.

Акушерка провела нас в кабинет УЗИ и велела Дженни лечь на кушетку, рядом с которой стоял монитор.

– Я принес пленку, – сказал я, помахав кассетой.

– Пусть пока она побудет у вас, – ответила акушерка, подняла блузку Дженни и начала исследовать ее живот инструментом, внешне похожим на хоккейную шайбу. Мы уставились на экран компьютера с непонятным бесцветным изображением.

– Хмм, этот, по-видимому, ничего не улавливает, – произнесла акушерка бесстрастным голосом. – Попробуем вагинальное УЗИ, так вы узнаете гораздо больше подробностей.

Она вышла из кабинета и спустя несколько минут вернулась с другой медсестрой, высокой крашеной блондинкой с монограммами на ногтях. Медсестру звали Эсси. Она попросила Дженни снять трусики и ввела датчик с надетым на него презервативом в ее влагалище. Акушерка оказалась права: изображение стало более четким. Она навела фокус на плод, напоминавший крошечный темный мешочек на бесцветном фоне, и одним щелчком мыши увеличила изображение, а потом еще дважды. Однако, несмотря на все манипуляции, мешочек казался размытым и бесформенным. Где маленькие ручки и ножки, которые должны сформироваться к десятой неделе, по утверждениям авторов пособий для беременных? Где крошечная головка? Где бьющееся сердце? Дженни изо всех сил тянула шею, чтобы увидеть изображение на экране. Она все еще надеялась и спрашивала, изнывая от нетерпения и изредка издавая нервный смешок:

– Ну, что там?

Мне хватило одного взгляда на лицо Эсси, чтобы понять: ответ будет совсем не тем, какой мы хотим услышать. Внезапно я понял, почему она ничего не говорила, пока увеличивала изображение. Она ответила на вопрос Дженни ровным голосом:

– Не совсем то, что вы ожидали увидеть к десяти неделям.

Я положил руку на колено Дженни. Мы оба продолжали всматриваться в комочек на экране, словно могли вдохнуть в него жизнь.

– Дженни, думаю, есть проблема, – продолжала Эсси. – Сейчас я позову доктора Шермана.

Пока мы сидели в тишине, я понял, что имеют в виду люди, когда рассказывают, как у них перед обмороком в глазах начинают мелькать черные точки. Я почувствовал отток крови от лица и звон в ушах. Если я не сяду, пронеслось в сознании, то упаду. Насколько ужасно это будет выглядеть? Моя мужественная жена, стоически воспринимавшая неприятное известие, и ее муж, лежащий на полу без сознания в окружении медсестер, которые пытаются вернуть его к жизни с помощью нашатыря. Я присел на край кушетки, одной рукой взяв Дженни за руку, а другой – поглаживая ее шею. Глаза жены наполнились слезами, но она не плакала.

Доктор Шерман, высокий мужчина с колоритной внешностью, немного резковатый, но приветливый, подтвердил, что зародыш мертв.

– Сомневаться не приходится, мы обязательно услышали бы сердцебиение. – Он тактично пересказал нам то, что мы уже знали из прочитанных книг. Одна из шести беременностей оканчивается выкидышем. Таким образом природа отсеивает слабых, отстающих в развитии, имеющих серьезные нарушения. Видимо, вспомнив о беспокойстве Дженни по поводу спреев от блох, он добавил, что мы ни в чем не виноваты. Он дотронулся рукой до щеки Дженни, наклонился, будто хотел поцеловать ее, и сказал:

– Мне очень жаль. Вы сможете повторить попытку через пару месяцев.

Мы с Дженни молчали. Чистая кассета неожиданно оказалась совершенно ненужной. Было очень больно смотреть на нее и думать о нашем слепом наивном оптимизме. Я спросил у врача:

– Что нам теперь делать?

– Нужно удалить плаценту, – сказал он. – Сто лет назад вы бы даже не узнали, что у вас выкидыш, пока не началось бы кровотечение.

Он предложил нам переждать выходные и вернуться в понедельник на операцию, во многом напоминающую аборт, при которой зародыш и плацента удаляются из матки. Но Дженни хотелось поскорее забыть обо всем этом, как о кошмарном сне, да и мне тоже.

– Чем скорее, тем лучше, – ответила она.

– Хорошо, – согласился доктор Шерман, ввел Дженни специальный препарат и удалился. Мы слышали, как он, пройдя по коридору, зашел в соседнюю смотровую и принялся шумно поздравлять будущую маму, добродушно подшучивая над ней.

Оставшись вдвоем, мы с Дженни крепко обнялись и сидели так, пока не раздался легкий стук в дверь. Вошла пожилая женщина с кипой бумаг.

– Мне очень жаль, дорогая, – посочувствовала она Дженни. – Мне так жаль. – Она показала документ, который нужно было подписать: расписка в том, что клиент ознакомлен с возможными рисками, сопряженными с операцией.

* * *

Когда доктор Шерман вернулся, он развил бурную деятельность. Врач ввел Дженни сначала валиум, потом промедол; операция прошла быстро, хотя, может, и не совсем безболезненно. По крайней мере у меня возникло впечатление, что лекарства начали действовать уже после окончания операции. Все было позади, а Дженни лежала в полуобморочном состоянии.

– Следите, чтобы она не переставала дышать, – сказал врач, выходя из кабинета. Я не поверил собственным ушам. Разве контролировать ее дыхание – это не его работа?

В документе не говорилось: «У пациента в любой момент может остановиться дыхание из-за передозировки барбитуратов». Но я делал то, что мне велели. Громко разговаривал, растирал жене руки, слегка похлопывал ее по щекам, твердил что-то вроде: «Эй, Дженни! Как меня зовут?» Но она отключилась от внешнего мира.

Через несколько минут к нам заглянула Эсси. Бросив мимолетный взгляд на бледное лицо Дженни, она исчезла, но буквально через несколько секунд вбежала с мокрым полотенцем и нашатырем, который сунула Дженни под нос и держала там, казалось, целую вечность, прежде чем появилось слабое шевеление. Я продолжал громко разговаривать с женой, заставляя ее дышать глубоко, чтобы выход воздуха долетал до моей ладони. Ее кожа была мертвенно-бледной. Я пощупал пульс: 60 ударов в минуту. Стал лихорадочно прикладывать мокрое полотенце к ее лбу, щекам, шее. Наконец Дженни пришла в себя, но было видно, что она очень слаба.

– Ты заставила меня поволноваться, – выдохнул я. Она безучастно посмотрела на меня, словно пытаясь понять, почему это я из-за нее волновался, и снова отключилась.

Через полчаса медсестра помогла ей одеться, и мы поехали домой, получив следующие рекомендации: в течение двух недель Дженни нельзя принимать ванну, плавать, пользоваться тампонами, заниматься сексом.

Сев в машину, Дженни прислонилась к стеклу и безучастно уставилась в окно. Глаза у нее были красные, но она не плакала. Я напрасно искал слова утешения. В самом деле, что я мог сказать? Мы потеряли нашего ребенка. Да, мог убедить ее: мы попытаемся еще раз. Мог напомнить, что многие пары проходят через подобное испытание. Но она не желала ничего слышать, а мне не хотелось ничего говорить. Когда-нибудь мы сможем спокойно обсуждать события этого дня. Но не сегодня.

Я ехал домой по Флэглер-драйв, живописной дороге вдоль побережья Вест-Палм-Бич на северной окраине города, где мы только что были у врача, в южную часть, где находился наш дом. Вода переливалась на солнце, легкий ветерок покачивал листья пальм, синее небо было безоблачным. Прекрасный день, но не для нас. Мы оба молчали.

Когда подъехали к дому, я помог Дженни выйти и уложил ее на диван. Затем направился в гараж, где Марли, как обычно, затаив дыхание, ждал нашего возвращения. Увидев меня, он тотчас схватил свою игрушечную замшевую кость и гордо пронес ее через помещение, отстукивая хвостом ритм по стиральной машине, словно палочкой по ксилофону. Он с мольбой во взоре просил меня попробовать отнять ее.

– Не сегодня, приятель, – сказал я, выпустив его через заднюю дверь во двор. Он долго мочился под мушмулой, потом вбежал обратно, глотнул воды из своей миски, разбрызгал воду и буквально полетел по коридору в поисках Дженни. Я закрыл заднюю дверь, вытер шваброй воду, разлитую Марли, и последовал за ним в гостиную.

Войдя в комнату, замер в изумлении. Я бы мог поспорить на свой недельный заработок, что представшая передо мной сцена абсолютно невозможна. Наш необузданный, вечно возбужденный пес стоял у ног Дженни, положив свою огромную голову ей на колени. Хвост Марли неподвижно висел – это было впервые на моей памяти, когда он не вилял, если кто-то из нас его гладил. Собака смотрела на Дженни и тихонько скулила. Жена погладила Марли по голове несколько раз, а затем спрятала лицо в собачьей шерсти и горько, безудержно зарыдала.

Это единение продолжалось долго: Марли застыл как вкопанный, и Дженни прижимала его к себе, словно огромную игрушку. Я ощущал себя наблюдателем, который подглядывал в замочную скважину интимный момент чужой жизни, и не знал, как мне быть. И тут Дженни, не поднимая лица, протянула мне руку. Я сел рядом с женой на диван и обнял ее. Общее горе объединило нас троих.

Глава 7

Хозяин и животное

На следующий день, в субботу, я проснулся на рассвете и увидел Дженни. Она лежала на боку, повернувшись ко мне спиной, и тихо плакала. Марли уткнулся мордой в матрац – он не спал и пытался выразить свое сочувствие хозяйке. Я встал, сварил кофе, выжал сок из апельсинов, сходил за газетой, сделал тосты. Через несколько минут появилась Дженни в халате. Ее глаза уже просохли; она улыбнулась мне, словно говоря своей улыбкой: теперь все в порядке.

Позавтракав, мы решили прогуляться и сводить Марли искупаться. Если идти к океану напрямую от нашего дома, то не удастся выйти к воде из-за наваленных на берегу валунов и длинного бетонного волнореза. Но стоило пройти полдюжины домов на юг, и волнорез уходил в океан, а за ним открывался небольшой пляж с белым песком и прибитой к берегу щепой – прекрасное место для активной собаки. Оказавшись на пляже, я спустил Марли с поводка и помахал перед его носом палкой. Он смотрел на палку голодным взором и не сводил с нее глаз.

– Взять! – крикнул я и швырнул палку как можно дальше. Марли в один прыжок пересек бетонное ограждение, пронесся по пляжу и бросился на мелководье, поднимая фонтаны брызг. Вот настоящая стихия лабрадоров. Это умение заложено в их генах, ведь именно к этому их издавна приучали люди.

Доподлинно неизвестно, где впервые появились лабрадоры, но точно не на полуострове Лабрадор. Эти сильные собаки-пловцы с короткой шерстью впервые были обнаружены в XVII веке в нескольких сотнях километров к югу от полуострова Лабрадор, на острове Ньюфаундленд. Согласно дошедшим сведениям, местные рыбаки, выходившие в море в своих легких плоскодонках, брали с собой специально обученных собак, которые помогали им тянуть сети и лесы, а также ловить сорвавшуюся с крючка рыбу. Густая лоснящаяся шерсть этих собак защищала их от холодной воды, а умение хорошо плавать, неиссякаемая энергия и способность бережно держать рыбу в зубах делали их идеальными помощниками в суровых условиях Северной Атлантики.

Как собаки оказались на Ньюфаундленде – загадка. Остров явно не был их родиной, однако нет достоверных данных, что собаки попали сюда с эскимосами, первыми поселенцами на этой территории. Наиболее правдоподобной представляется версия, согласно которой предки лабрадоров были завезены на Ньюфаундленд рыбаками из Европы и Британии. Многие из них сходили на берег и начинали оседлую жизнь, создавая поселения. Порода, видимо, возникла в результате произвольного и вынужденного скрещивания между собой собак тех первых европейцев. Вероятно, у лабрадоров и их более крупных и косматых собратьев – ньюфаундлендов – были общие предки.

Как бы то ни было, местные охотники вскоре приучили лабрадоров приносить подстреленную дичь. В 1662 году У. Э. Кормэк, уроженец поселения Сент-Джон (Ньюфаундленд), предпринял пеший поход по острову и увидел множество собак-пловцов, которые, как он писал, были «замечательно натренированы для охоты и… полезны во всех других сферах жизни». В конечном счете на этих собак обратили внимание английские аристократы. В начале XIX века они стали ввозить их на свою родину для охоты на фазанов, куропаток и тетеревов.

Согласно данным американского Клуба заводчиков лабрадоров, в США любители лабрадоров впервые объединились в 1931 году. Главной целью нового общества было сохранение чистоты породы.

Само название «лабрадор» возникло совершенно случайно. Сохранилось письмо 3-го графа Малмсбери[9] 6-му герцогу Буклокскому (1830-е годы). Очевидно, плохо знающий географию граф хвастался своими отличными охотничьими собаками. «Мы всегда называем их лабрадорами», – писал словоохотливый Малмсбери, отмечая, что ему приходилось совершать длинные путешествия, чтобы приобрести представителей этой породы. С тех пор это название закрепилось, а порода оставалась «максимально чистой». Шли годы. Остальные собаководы проявляли меньшее благоговения перед генетикой, свободно скрещивая лабрадоров с другими охотничьими собаками в надежде, что их лучшие качества дополнятся другими. Несмотря на все попытки селекции, гены лабрадоров оказались стойкими, и порода сохранила свой первозданный облик, получив 7 июля 1903 года официальное признание Лондонского клуба собаководов.

Б. У. Циссоу, энтузиаст и собаковод с большим опытом, так охарактеризовал Клуб заводчиков лабрадоров США: «Американские охотники привезли этих собак из Англии и адаптировали их к условиям жизни в новой стране. И сегодня, как в далеком прошлом, лабрадор инстинктивно прыгнет в ледяную воду в Миннесоте, чтобы принести подстреленную птицу; на жарком Юго-Востоке он может целыми днями охотиться на голубей, и в награду за хорошо выполненную работу довольствуется лаской хозяина».

Такова история появления лабрадоров, и Марли как породистый пес мог по праву ей гордиться. Казалось, он унаследовал по крайней мере половину древних инстинктов и прекрасно преследовал добычу, правда, к сожалению, не осознавал, что с ней нужно вернуться обратно. Вероятно, пес размышлял следующим образом: если снова хочешь получить палку, ТЫ и должен прыгать за ней в воду.

Итак, Марли выбрался на песок с палкой в зубах.

– Тащи сюда! – крикнул я, хлопнув в ладоши. – Давай, малыш, принеси ее мне. – Он с важностью отряхнулся, обрызгав меня и осыпав песком, а затем, как ни странно, положил палку у моих ног. Ух ты, подумал я, вот это да. Я оглянулся на Дженни, сидевшую на скамейке под деревом, и поднял вверх оба больших пальца. Но стоило мне наклониться, чтобы поднять палку, Марли был наготове. Он быстро схватил ее и понесся по пляжу, неистово выписывая кренделя. Во время одного из пируэтов он едва не наскочил на меня, поддразнивая и приглашая броситься за ним в погоню. Я попытался поймать пса, но на его стороне было преимущество в скорости и маневренности.

– Ты же вроде лабрадор-охотник, а не лабрадор-бегун! – крикнул я ему.

Возможно, я не обладал такими мышцами, как у Марли, однако мой умственный потенциал значительно превосходил его способности. Схватил вторую палку и разыграл с ней целый спектакль. Поднимал ее над головой, перекидывал из одной ладони в другую, размахивал ею, стараясь (и замечу, небезуспешно) привлечь внимание Марли. Неожиданно палка, которую он держал в пасти – секунду назад самая желанная вещь на свете, – потеряла для него всякий интерес. Теперь его манила только моя палка. Он стал подкрадываться, приблизившись ко мне на расстояние полуметра.

– Да, Марли, простофили рождаются каждый день, согласен? – издевался я, потирая палкой его морду и наблюдая за движением собачьих глаз, преследующих «добычу».

Очевидно, извилины в его мозгу зашевелились, и он размышлял, как схватить новую палку, но при этом сохранить старую. Он обдумывал мгновенный прыжок за новой палкой, при этом его верхняя губа дрожала. Свободной рукой я ухватился за конец палки, торчащей из пасти пса. Каждый из нас тянул ее к себе. Марли зарычал. Я приложил вторую палку к его ноздрям.

– Ты же знаешь, что хочешь получить ее, – прошептал я. И это была правда, потому что искушение помутило его разум. Я чувствовал, как его хватка слабеет. Вот он разжал челюсти и попытался схватить вторую палку, по-прежнему не выпуская первую. Еще один миг, и обе палки оказались над моей головой. Марли с лаем подпрыгнул, явно не понимая, почему такая блестящая боевая тактика привела к поражению.

– Вот поэтому я – хозяин, а ты – животное, – объяснил ему я. Пес еще раз отряхнулся, снова обдав меня брызгами и песком с ног до головы.

Я закинул одну из палок в воду, и он с громким лаем рванулся за ней. На берег Марли вышел уже другим, более опытным противником. Теперь он проявлял осторожность и опасался приближаться ко мне. Пес остановился примерно в десяти метрах от меня. Он держал палку в зубах и не отрывал глаз от нового объекта своих желаний, то есть своей первой палки, которую я держал высоко над головой. Похоже, его извилины снова зашевелились. Он, вероятно, думал: «На этот раз просто постою здесь и подожду, пока он ее бросит, и тогда у меня будут обе палки, а у него – ни одной».

– Ты меня совсем за дурака держишь, да, песик? – иронизировал я. Сильно размахнувшись, я с нарочито громким криком сделал замах рукой, делая вид, будто бросаю палку. Думаете, Марли это понял? Поддавшись на мою уловку, пес шумно плюхнулся в воду, не выпуская своей добычи, и проплыл едва ли не полпути до Палм-Бич, прежде чем сообразил, что палка опять у меня в руках.

– Хватит издеваться над бедным животным! – крикнула Дженни со скамейки, и, обернувшись, я увидел, как она смеется.

Когда Марли наконец-то снова выбрался на сушу, от усталости он рухнул на песок, но не желал расставаться с добычей, которую по-прежнему держал в пасти. Я поманил его палкой, словно напоминая, насколько она ценнее, чем его.

– Фу, брось! – скомандовал я и поднял палку, изображая, будто собираюсь опять запустить ее в воздух. Мой доверчивый пес-недоумок снова вскочил и ринулся к воде.

– Фу, брось! – повторил я команду, когда он вернулся.

Так повторялось несколько раз; в итоге он выполнил команду. И в то мгновение, когда его палка оказалась на песке, я бросил ему свою. Мы повторяли упражнение снова и снова, и с каждым разом Марли, казалось, все лучше улавливал суть. Урок постепенно начал откладываться в его огромной голове. Если он отдавал мне свою палку, я бросал ему другую.

– Это как обмен подарками в офисе, – учил я его. – Чтобы получить, надо научиться отдавать.

Он подпрыгнул и коснулся моего лица своей перемазанной в песке пастью. Я принял этот жест как знак того, что урок им усвоен.

По дороге домой уставший Марли ни разу не натянул поводок. Я просто светился от гордости за полученный результат. Мы с Дженни неделями пытались обучить пса основным правилам поведения и хорошим манерам, но почти не преуспели в этом. Как если бы мы пытались обучить дикого жеребца чаепитию из фарфорового сервиза. Бывали дни, когда я ощущал себя родителем ребенка-инвалида. И часто вспоминал Святого Шона и себя, десятилетнего мальчишку, который успешно обучил его всему необходимому, что требуется для воспитанной собаки. Мне становилось любопытно: неужели сейчас делаю что-то не так.

Но наше небольшое упражнение с палкой зародило лучик надежды.

– Знаешь, – сказал я Дженни, – похоже, до него начинает доходить.

Она посмотрела на пса, устало бредущего рядом. Он был мокрый и весь в песке. Из пасти капала слюна, а палку, добытую тяжким трудом, крепко сжимали челюсти.

– Что-то не верится, – отозвалась она.

* * *

На следующее утро, еще до рассвета, я снова проснулся от всхлипываний Дженни.

– Эй, – сказал я, обнимая ее. Она уткнулась лицом в мою грудь, и я почувствовал, как моя футболка намокает от ее слез.

– Я в порядке, – выдавила она. – Правда. Только… В общем, ты знаешь.

Конечно, знал. И старался бодриться, но испытывал то же гнетущее ощущение потери и неудачи. Странно: меньше 48 часов назад нас переполняли радость и ожидание ребенка, а теперь все обернулось так, будто беременности и вовсе не было. Словно все это время мы жили как во сне, а теперь с трудом пробуждаемся.

В тот же день немного позже я вместе с Марли поехал за продуктами и лекарствами для Дженни. На обратном пути остановился у цветочного магазина и купил огромный красивый букет весенних цветов, надеясь, что это поднимет Дженни настроение. Чтобы букет не растрепался по дороге, я закрепил его ремнем безопасности на заднем сиденье возле Марли. А когда мы проезжали мимо зоомагазина, подумал, что пес тоже заслужил награды. В конце концов, он лучше меня сумел успокоить безутешную женщину.

– Будь хорошим мальчиком, я сейчас вернусь.

И побежал в магазин, чтобы купить ему большую игрушечную косточку из замши.

Через несколько минут мы вернулись домой. Дженни вышла навстречу, и Марли выскочил из машины, чтобы поприветствовать хозяйку.

– У нас для тебя есть маленький сюрприз, – сказал я, но на заднем сиденье, где лежали цветы, сюрприз ожидал скорее меня.

Я купил букет, состоявший из белых маргариток, желтых хризантем, отборных лилий и ярко-красных гвоздик. Однако теперь гвоздики куда-то пропали. Приглядевшись, я заметил обезглавленные стебли, на которых несколько мгновений назад красовались цветки. В остальном букет не пострадал. Я пристально посмотрел на Марли: он кружился так, будто танцевал под зажигательную мелодию.

– А ну, иди сюда! – заорал я, и началась погоня.

Когда я наконец изловил пса и разжал его челюсти, то обнаружил там неопровержимое доказательство его вины. Глубоко скрытая в огромной пасти и застрявшая в зубах, словно кусочек жевательного табака, виднелась одинокая красная гвоздика. Остальные, похоже, уже отправились в горло. Я был готов прибить Марли на месте.

Я взглянул на Дженни и увидел струйки слез на щеках от смеха. Даже если бы я привел уличного музыканта и спел бы под его аккомпанемент серенаду для жены, то это не вызвало бы такого веселья. Мне оставалось лишь расхохотаться.

– Ох уж этот пес! – пробормотал я.

– Да мне все равно гвоздики никогда не нравились, – призналась Дженни.

А Марли так обрадовался всеобщему счастью и смеху, что подпрыгнул на задних лапах и исполнил для нас настоящий брейк.

* * *

На следующее утро меня разбудило яркое солнце, лучи которого проникали в спальню сквозь ветви бразильского перечного дерева. Я посмотрел на часы: было около восьми. Моя жена спокойно спала. Красивая грудь вздымалась и опускалась в такт ее размеренному дыханию. Я поцеловал волосы Дженни, обнял ее за талию и снова задремал.

Глава 8

Борьба мнений

Марли не исполнилось и полугода, когда мы записали его на курсы дрессировки. Видит бог, как они были ему необходимы. Если не считать некоторого прогресса в упражнении с палками в тот день на пляже, в целом он показывал себя глупым и неприлежным учеником. Неукротимая энергия вынуждала его постоянно отвлекаться. Мы начали понимать, что наш пес не похож на других собак. Как-то раз Марли попытался затеять брачную игру с коленом моего отца, который высказался вполне определенно: «Эта собака совершенно ненормальная». Нужна помощь профессионалов.

Наш ветеринар рассказал нам о местной частной школе дрессировки собак. Занятия проходили по вторникам вечером на автостоянке позади учебного манежа. Общий курс дрессировки проводили опытные члены клуба, которые, вероятно, заложили эталон цивилизованного поведения в своих собаках. Курс был рассчитан на восемь занятий и стоил 50 долларов. Мы сочли это предложение очень выгодным с учетом того, что Марли мог отгрызть от новых туфель кусок аналогичной стоимости за тридцать секунд. К тому же клуб гарантировал, что после окончания обучения мы получим практически новую Лесси.[10] Во время записи на занятия мы познакомились с женщиной, которая набирала группу. Суровый, серьезный инструктор, она придерживалась убеждения, что не существует безнадежных собак, но есть безвольные и неспособные хозяева.

Первый урок, казалось, подтвердил ее правоту. Пока мы вылезали из машины, Марли заметил на площадке других собак и их хозяев. Вечеринка! Он перемахнул в прыжке через меня, и поводок устремился следом за ним, стелясь по земле. Он кидался от одной собаки к другой, обнюхивал их, метил территорию, обильно брызгая слюной. Для Марли это был праздник запахов – так много хвостов и так мало времени, поэтому он пользовался моментом и при этом держал меня в поле зрения на безопасном расстоянии. Стоило мне почти догнать его, как он удирал на несколько метров вперед. Наконец я сумел приблизиться и, проделав длинный прыжок, приземлился обеими подошвами на конец поводка. Это заставило пса резко остановиться; на мгновение мне даже показалось, что я сломал псу шею. Он отпрянул, упал на спину, подрыгал лапами и блаженно посмотрел на меня. Я увидел взгляд наркомана, только что получившего свою дозу.

Тем временем инструктор наблюдала за нами. Она выразительно посмотрела на меня. Похоже, если бы я решился сбросить одежду и станцевать голым прямо здесь, это не произвело бы на нее такого же сильного впечатления.

– Займите свое место, пожалуйста, – резко скомандовала она, но, увидев, что мы с Дженни вместе оттаскиваем Марли на место, добавила: – Вам нужно определиться, кто будет тренером.

Я попытался объяснить, что мы оба хотели бы участвовать в процессе, чтобы каждый из нас мог тренировать Марли дома, но инструктор прервала меня.

– Собака, – сказала она решительно, – может подчиняться только одному хозяину.

Я намеревался возразить, но мне хватило одного ее взгляда, чтобы умолкнуть. Похоже, таким приемом она запугивала собак, чтобы заставить их подчиняться. Потерпев фиаско, я понуро побрел в сторону, оставив Дженни за хозяйку.

В этом, вероятно, и заключалась ошибка. К тому времени Марли стал значительно сильнее Дженни, и пес знал это. Инструктор мисс Строгий Взгляд приготовилась произнести речь о важности полного контроля над поведением наших питомцев, но успела сказать лишь несколько фраз, как Марли решил, что самка пуделя, которую он приметил на противоположной стороне площадки, заслуживает более пристального изучения. Он ринулся вперед, взяв Дженни на буксир.

Остальные собаки спокойно сидели возле своих хозяев на расстоянии около трех метров одна от другой в ожидании дальнейших указаний. А Дженни отважно боролась с Марли, пытаясь упереться ногами и остановить его. Тем временем пес почувствовал отсутствие сопротивления и побежал по автостоянке, волоча за собой мою жену. Им управляло неистовое желание понюхать зад самки пуделя. Дженни своим видом напоминала водную лыжницу, которую тянет за собой катер. Все взгляды устремились на нее. Некоторые наблюдатели просто давились от смеха. Я закрыл глаза.

Марли никогда не считался с формальностями. Он буквально врезался в самку пуделя и сразу же втиснул нос между ее лапами. Как я понял, это был обычный для кобеля способ поинтересоваться: «И что, часто вы здесь бываете?»

Дженни удалось вернуть Марли на место только после того, как он завершил гинекологическое обследование самочки. Мисс Строгий Взгляд невозмутимо произнесла:

– Группа, вот вам пример поведения, когда псу позволили думать, будто он вожак стаи. Сейчас он при исполнении обязанностей.

И словно в подтверждение этих слов Марли атаковал собственный хвост, бешено завертелся, лязгая челюстями, а заодно наматывая поводок вокруг лодыжек Дженни, пока не зафиксировал ее в неподвижном положении. Мне оставалось только переживать и благодарить небо, что на ее месте нахожусь не я.

Инструктор начала урок с команд «сидеть» и «лежать». Дженни твердо произносила: «Сидеть!» – а Марли прыгал на нее и клал лапы на плечи. Она прижимала его зад к земле, но он развалился на спине, решив, что ему почешут живот. Дженни пыталась оттащить его на место, а он хватал поводок зубами и мотал головой из стороны в сторону, словно сражался со змеей. На это было больно смотреть. В какой-то момент я с удивлением заметил, что Дженни упала лицом вниз, а Марли стоит над ней, сияя от счастья. Позже жена объяснила мне, что таким образом она пыталась продемонстрировать псу команду «лежать».

Когда урок закончился и Марли с Дженни присоединились ко мне, мисс Строгий Взгляд поймала нас у выхода.

– Вам надо научиться управлять этим животным, – сказала она насмешливым тоном.

Что ж, спасибо за ваш бесценный совет. Вы, наверное, подумали, что мы пришли просто поразвлечь остальных.

Однако никто из нас не проронил ни слова. Мы почувствовали себя униженными и поспешили сесть в машину. Домой ехали в полной тишине, если не считать пыхтения Марли: он все пытался спуститься с небес на землю после своего первого урока. Наконец я проговорил:

– Одно можно сказать уверенно: ему точно понравилась школа.

* * *

На следующей неделе мы с Марли вернулись на площадку, но уже без Дженни. В нашем доме я, вероятно, в большей степени соответствую представлению о вожаке, поэтому жена с удовольствием сложила с себя полномочия наставника и торжественно объявила, что больше не претендует на эту роль. Прежде чем выйти из дома, я перевернул пса на спину, наклонился к нему и свирепо, насколько мог, прорычал: «Я хозяин! Не ты! Хозяин я! Тебе ясно, вожак?» Он постучал хвостом по полу и попытался схватить меня за запястье.

На втором занятии отрабатывались навыки ходьбы на поводке рядом с хозяином. Этому мне особенно хотелось научить Марли. Я устал от постоянного сопротивления во время прогулок. Однажды, погнавшись за кошкой, он уже сбил Дженни с ног, и она разбила колени. Пришло время научить пса спокойно трусить рядом с нами.

Я помучился с ним, возвращаясь на наше место на площадке и оттаскивая его подальше от других собак, которые оказывались на нашем пути. Мисс Строгий Взгляд вручила каждому из нас короткую цепочку со стальными кольцами, прикрепленными к обоим ее концам. По ее словам, это были сдерживающие ошейники – наше секретное оружие, которое помогало без чрезмерных усилий научить четвероногих учеников держаться рядом. Ошейник был просто гениален в своей простоте: если собака вела себя нормально и послушно шла рядом с хозяином, ошейник не мешал движению и кольцо вокруг шеи свободно болталось. Но стоило собаке рвануть вперед или побежать в сторону, поводок затягивался подобно капкану, вынуждая животное повиноваться. Совсем скоро, уверяла наша наставница, собаки или научатся подчиняться, или погибнут от удушья. Жестоко, но впечатляет, подумал я.

Я попытался надеть цепочку на Марли, однако он схватил ее зубами. Пришлось разжать его челюсти, вынуть цепочку и повторить попытку. Цепочка снова оказалась в пасти. Остальные собаки уже сидели с надетыми ошейниками, и все ждали только нас. Тогда я одной рукой сжал его морду, а другой попытался набросить цепь-лассо ему на шею. Марли попятился назад, стараясь освободить пасть от захвата и атаковать непонятную серебряную змею. Наконец мне удалось затянуть ошейник, и он упал как подкошенный на землю, поднял лапы в воздух и, щелкая зубами, завертел головой из стороны в сторону, пока снова не овладел цепью. Я посмотрел на мисс Строгий Взгляд.

– Ему понравилась цепь, – пояснил я.

Мне было велено поднять Марли на лапы и вытащить ошейник из его пасти, что я и сделал. Потом по указанию инструктора прижал к земле зад пса, заставив его сесть, а сам занял место рядом, при этом моя левая нога касалась его правого плеча. На счет «три» я должен был дать команду: «Марли, рядом!» – и пойти вперед с левой – и ни в коем случае не с правой! – ноги. Если он начинал отклоняться от заданного курса, то небольшие коррективы в виде быстрых рывков ошейника возвращали его на нужное место.

– Группа, на счет «три», – объявила мисс Строгий Взгляд. Марли дрожал от возбуждения. Блестящий незнакомый объект на шее довел его до такого возбуждения, что у него из пасти капала пена.

– Раз… Два… Три!

– Марли, рядом, – скомандовал я. Мы не успели сделать первый шаг, как пес рванул вперед, словно истребитель, стартующий с авианосца. Я с силой дернул поводок, и пес поперхнулся, будто ему перекрыли дыхательные пути. На мгновение он отпрянул назад, но едва поводок ослаб, шок прошел и затерялся в его крохотном отделе мозга, хранившем информацию об уроках жизни. Он снова дернулся вперед, я потянул поводок на себя, и пес опять чуть не задохнулся. Так мы и бегали по территории автостоянки: Марли тянул вперед, я – назад, каждый раз с нарастающей силой. Он кашлял и пыхтел, я ворчал и потел.

– Ну укротите наконец своего пса! – заорала мисс Строгий Взгляд. Я старался изо всех сил, но Марли не поддавался дрессировке. Мне показалось, он скорее задушит себя, чем поймет, что от него требуется. Тем временем остальные собаки гордо вышагивали возле своих хозяев, реагируя на «небольшие коррективы», как и обещала мисс Строгий Взгляд.

– Ради бога, Марли, – шепнул ему я. – Не посрами честь нашей семьи.

Инструктор выстроила группу и разрешила нам еще одну попытку. Марли, задыхаясь и пошатываясь, с выпученными глазами, повторил упражнение. На противоположном конце площадки мисс Строгий Взгляд объясняла группе, как не надо обращаться с собакой, приводя в пример нас с Марли.

– Вот, – нетерпеливо произнесла она, вытягивая руку. – Дайте я покажу.

Я передал ей поводок. Она демонстративно оттащила Марли на исходную позицию и приказала «сидеть», немного затянув ошейник. Ну конечно, как и следовало ожидать, он сел, преданно глядя на нее. Черт возьми.

Слегка дернув за поводок, мисс Строгий Взгляд пошла с Марли. Однако он тотчас сорвался на полную скорость, словно участвовал в заезде собачьих упряжек. Инструктор настойчиво вносила «коррективы», чтобы укротить пса. Марли останавливался с хрипом, а потом снова рвался вперед. Казалось, он намеревался вывихнуть ей руку. Мне бы следовало стыдиться, но я почувствовал удовлетворение, граничащее с мстительностью. Она не смогла добиться лучшего результата. Участники группы посмеивались, а я гордился и злорадствовал. Видите, мой пес ведет себя ужасно с кем угодно, а не только со мной!

Теперь, когда посрамлен был не только я, должен признать, что все это выглядело забавно. Пара, достигнув границы автостоянки, развернулась и тронулась в обратном направлении в том же «вперед-назад» темпе. Оба находились на пределе: мисс Строгий Взгляд кипела от гнева, а в Марли клокотала радость, требующая выхода. Тренер в бешенстве дергала поводок, но Марли с пеной у рта тянул его еще сильнее, явно наслаждаясь перетягиванием каната, словно поддерживал эту игру по просьбе своей наставницы. Увидев меня, пес вошел в раж. Запредельный выброс адреналина заставил пса метнуться ко мне, таща за собой мисс Строгий Взгляд, которой пришлось включить спринтерскую скорость, чтобы удержаться на ногах. Марли летел до тех пор, пока не врезался в меня с присущей ему joie de vivre.[11] Мисс Строгий Взгляд метнула в мою сторону взгляд, в котором ясно читалось: пес пересек некую запретную черту, и возврата назад уже не будет. Марли превратил в посмешище все ее наставления о собаках и дисциплине и прилюдно унизил ее. Она передала мне поводок и как ни в чем не бывало повернулась к группе со словами: «Итак, на счет «три»…»

После окончания урока она попросила меня задержаться на минуту. Мы с Марли молча ждали, пока она терпеливо отвечала на вопросы наших сокурсников. Когда все разошлись, мисс Строгий Взгляд повернулась ко мне и произнесла неожиданно примирительным тоном:

– Мне кажется, ваш пес еще слишком мал для системной дрессировки.

– От него одни проблемы, верно? – спросил я. В какой-то степени я даже сочувствовал ей сейчас, поскольку Марли заставил нас обоих пережить унижение.

– Он просто пока не готов, – объяснила она. – Ему нужно подрасти.

Меня неожиданно осенило, на что она намекает.

– Вы, что, хотите сказать…

– Он отвлекает других собак.

– …что вы…

– Он слишком возбудимый.

– …выгоняете нас с курса?

– Вы можете вернуться через шесть-восемь месяцев.

– Так вы нас выгоняете?

– Я с удовольствием верну вам деньги.

– Вы прогоняете нас?

– Да, – наконец отчеканила она. – Я вас отчисляю.

В качестве ответной меры Марли поднял лапу и выпустил напористую струю в нескольких сантиметрах от ноги своего обожаемого инструктора.

* * *

Порой, чтобы решительно взяться за дело, нужно просто разозлиться. И мисс Строгий Взгляд по-настоящему меня разозлила. У меня был красивый чистокровный лабрадор, представитель благородной породы. Эти умнейшие собаки с давних времен служили поводырями слепых, спасали жертв катастроф, помогали охотникам, доставая рыбу из морской пучины. Как она посмела исключить его после двух уроков? Да, в нем энергия бьет ключом, но его намерения были исключительно добрыми. Я решил доказать этому напыщенному ничтожеству, что Великолепный Марли Черчилльский, собственность Грогэнов, не боится трудностей. Мы еще встретимся на выставке в Вестминстере.

Наутро первым делом я вывел Марли на задний двор.

– Никто не имеет права отчислить одного из Грогэнов из школы дрессировки, – сказал я ему.

– Пока не готов? Сейчас увидим, кто тут не готов к дрессировке! Правильно?

Он подпрыгнул в знак согласия.

– Мы ведь сделаем это, Марли? – Пес завилял хвостом.

– Не слышу, мы это сделаем? – Он тявкнул в ответ.

– Так-то лучше. А теперь давай за работу.

Мы начали с команды «сидеть». Он неплохо усвоил ее, ведь мы учили с ним с самого раннего возраста. Я наклонился к нему со строгим видом, желая показать, кто здесь главный, и уверенным, но спокойным голосом дал команду «сидеть». Пес сел. Я похвалил его. Мы повторили упражнение несколько раз. Затем перешли к команде «лежать», которую тоже разучивали долгое время. Он сосредоточенно смотрел мне в глаза, вытягивая шею в ожидании новых приказов. Я медленно поднял руку, замер на несколько секунд, пока он ждал команды, а затем опустил ее вниз, показал на землю и крикнул: «Лежать!» Марли с глухим стуком плюхнулся на землю. Если бы сзади разорвалась бомба, даже тогда он не мог бы лечь с большим удовольствием. Дженни, наблюдавшая за нашей тренировкой с веранды, тоже заметила это и крикнула: «Молодцы!»

Мы повторили команду несколько раз, и, чтобы закрепить навык, я решил поднять планку: разучить с Марли команду «ко мне», которая ему не давалась. Проблема заключалась не в том, чтобы пес подбежал: Марли не мог спокойно дождаться, пока его позовут. Наш рассеянный пес стремился всегда находиться рядом с нами и не мог усидеть на месте, если мы удалялись.

Я посадил его мордой к себе и не сводил с него глаз. Пока мы смотрели друг на друга, я поднял ладонь, сделав запрещающий жест. «Стоять!» – скомандовал я и отошел на шаг назад. Он замер в ожидании хоть какого-то знака, разрешающего догнать хозяина, и нетерпеливо глядел на меня. Но уже на четвертом моем шаге Марли не смог с собой справиться и бросился ко мне. Я сделал ему внушение, и мы попытались повторить упражнение. Потом еще. Раз за разом расстояние, разделявшее нас, увеличивалось. Наконец нас с Марли разделяло примерно пятнадцать метров. Я протянул вперед ладонь и выжидал момент. Он сидел, не меняя позы, дрожа от нетерпения. Вот в нем закипает энергия, и он превращается в готовый взорваться вулкан. Однако он пытался удержать себя. Я сосчитал до десяти – пес не двинулся. Его взгляд застыл на мне, а мышцы ходили ходуном. Ладно, хватит с него пыток, решил я и, резко опустив руку, крикнул: «Марли, ко мне!»

Он рванулся, а я присел и похлопал в ладоши в знак одобрения. Думал, он начнет наматывать круги по всему саду, но Марли несся прямо на меня. Отлично, отметил я. «Ко мне, мой мальчик! – закричал я. – Ко мне! А теперь стоп, малыш». Он продолжал лететь вперед. «Стоять!» За секунду до удара его бессмысленный обезумевший взгляд подсказал мне, что Марли потерял контроль. Капитан покинул свой корабль. Это был панический бег невменяемой собаки. У меня оставалась секунда для единственной, последней команды. «СТОЯТЬ!» – завопил я. Бух! Он врезался в меня, не успев сбросить скорость, и я рухнул на землю, сильно ударившись спиной. Спустя несколько секунд открыл глаза и увидел Марли, который взгромоздился на меня всеми четырьмя лапами, распластавшись на моей груди; он отчаянно вылизывал мне лицо. Ну, как я тебе, хозяин? С точки зрения техники исполнения он точно следовал всем указаниям. В конце концов, это моя оплошность: я не предупредил его, что нужно остановиться около меня.

– Задание выполнено, – выдавил я, стоная от боли. Дженни показалась в кухонном окне и крикнула:

– Я ухожу на работу. Когда вы закончите, не забудьте закрыть окна. Сегодня вечером обещали дождь.

Я накормил пса, принял душ и тоже отправился в редакцию.

* * *

Когда вечером вернулся домой, Дженни поджидала меня у двери, и, как мне показалось, она была чем-то огорчена.

– Посмотри, что творится в гараже, – сказала она.

Я открыл дверь гаража, и первое, что бросилось в глаза, был Марли: он лежал на своей подстилке с подавленным видом. Даже мимолетного взгляда хватило, чтобы понять, что его морда и передние лапы пострадали. Они имели не привычный светло-палевый оттенок, а стали темно-коричневыми и покрылись пятнами запекшейся крови. Оглядев гараж, я ужаснулся. Наш надежный «бункер» изнутри был крепко потрепан. Подстилки порваны в клочья, краску с бетонных стен соскребли когтями, гладильная доска валялась на полу, а ее чехол превратился в бахрому. В самом плачевном состоянии оказался дверной проем: складывалось впечатление, что тут не обошлось без участия какого-то гигантского кухонного комбайна. В радиусе трех метров вокруг дверного косяка валялись щепки, изнутри он был наполовину выгрызен. А порожек дверного косяка вообще отсутствовал – его нигде не было видно. На стенах, которые Марли кусал и царапал, остались пятна крови.

– Черт! – вырвалось у меня скорее от неожиданности, чем от злости. В памяти всплыла трагедия мисс Недермайер, разыгравшаяся в доме напротив. У меня возникло ощущение, будто нахожусь на месте преступления.

Сзади послышался голос Дженни:

– Когда я заходила домой в обед, все было в порядке, правда, накрапывал дождь.

А когда Дженни вернулась на работу, разразилась сильная гроза: лило как из ведра, сверкала молния, а от раскатов грома сотрясались стены.

Несколько часов спустя она приехала домой и застала Марли посреди гаража, откуда он в панике попытался выбраться. Помещение напоминало поле боя. Пасть пса была в пене. В общем, представшая картина оказалась настолько душераздирающей, что Дженни даже не стала кричать на Марли. Кроме того, по прошествии времени Марли так бы и не понял, за что его наказывают. Однако Дженни была настолько убита варварской атакой на дом, где мы приложили немало сил на ремонт, что не смогла заставить себя остаться с Марли. «Подождем возвращения твоего папочки», – грозно сказала она псу и закрыла дверь.

За ужином Дженни и я попытались спокойно обсудить «приступ озверения», как мы назвали инцидент. События, по нашему мнению, развивались следующим образом: когда началась гроза, напуганный Марли решил, что ему угрожает смертельная опасность, и единственный шанс спастись – прокопать себе лазейку в дом. Наверное, эту мысль подсказал заложенный в нем инстинкт самосохранения, передавшийся от волка, его древнего предка. И он устремился к своей цели с яростным упорством. Даже трудно представить, что масштабы погрома, учиненного нашим псом, вообще возможны без применения спецтехники.

Закончив ужин, мы направились в гараж, где уже успокоившийся Марли схватил большую игрушку и начал прыгать вокруг нас, приглашая поиграть в «перетягивание каната». Я придержал собаку, пока Дженни вытирала кровь с шерсти. Затем Марли, виляя хвостом, наблюдал, как мы убираем устроенный им разгром. Мы выбросили все подстилки, сорвали испорченный чехол с гладильной доски, подмели щепки, некогда бывшие дверной рамой, смыли кровь на стенах и составили список материалов, которые требовалось купить, чтобы привести гараж в порядок. Впервые с тех пор, как у нас появился пес, я был вынужден заниматься ремонтом по его вине. И как показали последующие события, не в последний раз. А сейчас Марли, как всегда, радовался нашему обществу и пытался, как умел, помочь нам с уборкой.

– Тебе не стоит особо радоваться по этому поводу, – хмуро сказал я, забирая его на ночь в дом.

Глава 9

Мужские проблемы

Любая собака нуждается в хорошем ветеринаре – опытном специалисте, который поможет ей сохранять здоровье и силу, а также сделает необходимые прививки. К ветеринару обращается всякий владелец, впервые купивший собаку: в основном чтобы посоветоваться с врачом, именно поэтому в ветеринарных клиниках значительная часть времени приема отводится на консультации посетителей. Нам не сразу удалось найти подходящего специалиста для нашего пса. Одного невозможно было застать на рабочем месте, и приходилось общаться с его 16-летним помощником; а второй был настолько старым, что я сомневался, сможет ли он отличить чихуа-хуа от кошки. Третий врач специализировался на обслуживании карманных собачек богатых наследниц из Палм-Бич. И вот наконец мы отыскали идеального ветеринара. Его звали Джей Батэн, для пациентов – доктор Джей. Он был молод, умен – отличный парень и невероятно добрый. Доктор Джей понимал собак на уровне интуиции, так механики от бога чувствуют машину. Он, несомненно, обожал животных, но трезво оценивал их роль в нашей жизни. Первые месяцы мы постоянно держали его телефонный номер на виду и обращались к нему по любым, даже самым глупым вопросам. Когда у Марли на суставах лап появились покрытые коростой мозоли, я испугался, решив, что это какое-то редкое и, возможно, заразное кожное заболевание. Доктор Джей объяснил: это обычные мозоли и не более того, они образовались у Марли от лежания на полу. Как-то раз Марли широко зевнул, и я заметил у основания его языка подозрительное фиолетовое пятно. «О господи, – подумал я. – Да у него же рак! Саркома Капоши[12] во рту». «Успокойтесь, – сказал доктор Джей, – это просто родимое пятно».

В тот день мы с Дженни находились в кабинете врача и обсуждали прогрессирующую у Марли фобию, связанную с грозой. Мы надеялись, что неприятный инцидент в гараже не повлечет последствий, однако он стал началом того, что со временем могло перерасти в хроническую фобию, которая может спровоцировать агрессивное поведение. Хотя за лабрадорами закрепилась репутация охотничьих собак, наш пес смертельно боялся звуков громче, чем хлопок пробки от шампанского. Треск фейерверков, тарахтение мотоциклетных моторов, звук выстрела – все это приводило его в ужас. Однако наибольший страх вызывали раскаты грома. Даже небольшая гроза заставляла Марли терять контроль над собой. Если в этот момент мы оказывались дома, он прижимался к нам, его била дрожь, из пасти стекала слюна; пес нервно вращал глазами, прижимал уши и поджимал хвост. Если же нас поблизости не было, он превращался в вандала, который крушил все, что возникало на его пути к приглянувшемуся безопасному месту. Однажды, когда сгущались тучи перед грозой, Дженни пришла домой и увидела, как Марли с выпученными глазами отчаянно прыгает на стиральной машине, стуча когтями по крышке. Как он там оказался и почему решил забраться именно туда, осталось загадкой. Среди людей встречаются недееспособные психи, и, как выяснилось, среди собак такие тоже есть.

Доктор Джей передал мне пузырек с маленькими желтыми таблетками и сказал:

– Пусть принимает, это поможет.

Это было успокоительное средство, которое, по словам доктора, поможет снять приступы патологической тревожности у Марли. Доктор Джей надеялся, что благодаря лекарству Марли сможет адекватно воспринимать гром и в конце концов поймет, что это всего-навсего неопасный шум. Боязнь грома у собак, как нам объяснил доктор, довольно необычное явление, особенно во Флориде, где во время жаркого сезона почти ежедневно бывали сильнейшие грозы. Марли понюхал склянку у меня в руках, сгорая от нетерпения начать новую жизнь и попасть в наркотическую зависимость.

Доктор Джей почесал загривок Марли. Врач покусывал губы, будто хотел сообщить нам что-то важное, но не знал, как подступиться.

– И, – наконец произнес он, – вам, наверное, нужно подумать о его кастрации.

– Кастрации? – с недоумением переспросил я. – Вы хотите сказать… – Я взглянул на яички пса – комичного вида огромные шары, болтавшиеся между задними ногами Марли.

Доктор Джей тоже посмотрел на них и утвердительно кивнул. Я, кажется, вздрогнул, а может, и вовсе схватился за сердце, потому что он поспешил добавить:

– Это совершенно безболезненно, да и ему так будет гораздо комфортнее.

Доктор был в курсе проблем Марли. Он был нашим духовником, и мы рассказывали ему обо всем: и об ужасном опыте дрессировки, и о нелепых выходках собаки, и о потребности все крушить, и о его гиперактивности. И вот Марли, когда ему пошел седьмой месяц, начал предпринимать попытки совокупиться со всем, что способно двигаться, включая наших гостей.

– Мы просто избавим его от фонтанирующей сексуальной энергии и сделаем счастливой, более спокойной собакой, – сказал доктор Джей, заверив, что операция не скажется на добродушном нраве Марли.

– Господи, просто не знаю… – засомневался я. – Кажется, это… приговор.

У Дженни, напротив, подобных сожалений не возникло.

– Давайте отрежем ему эти отростки, – согласилась она.

– А как тогда быть с возможным потомством? – спросил я. – Неужели он не продолжит свою родословную? – Уплывающие возможности прибыли промелькнули перед моими глазами.

И снова доктору Джею пришлось осторожно выбирать слова.

– Думаю, вам стоит оценить проблему более трезво. Марли – славный домашний пес, но мне кажется, что у него немного шансов стать производителем. – Он был максимально дипломатичен, но выражение лица выдавало его: на самом деле он пытался достучаться до меня: «Побойся Бога, парень! Ради будущих поколений мы должны исправить эту генетическую ошибку любой ценой!»

Я пообещал подумать, и мы уехали домой с новым успокоительным средством.

* * *

Пока мы решали, как поступить с Марли, Дженни начала предъявлять запредельные требования к моим собственным мужским достоинствам. Доктор Шерман разрешил ей снова попытаться забеременеть. Она приняла вызов как истинный олимпиец. Времена, когда она переставала принимать противозачаточные пилюли (будь что будет!), давно миновали. В схватке за оплодотворение Дженни перешла в наступление. И, конечно, для этого нужен был я, главный союзник, снабжавший ее амуницией. Как и большинство мужчин, с пятнадцати лет всеми силами старался доказать противоположному полу, что я достойный партнер. В конце концов я нашел ту, кто с этим согласилась. Мне следовало бы прыгать от восторга. Впервые в жизни женщина хотела меня сильнее, чем я ее. Это был рай для мужчины. Никаких уговоров, никаких унижений. Наконец-то на меня появился спрос, как на лучших породистых собак. Я должен был находиться в экстазе, но неожиданно все это превратилось в тяжелую и рутинную работу. Дженни ждала от меня не просто любовных утех – она хотела зачать ребенка. А это значило, что мне предстояло изрядно потрудиться. Начались серьезные дела. Самые радостные ночные удовольствия неожиданно превратились в клинические эксперименты, с измерением температуры, ведением менструальных календарей и таблиц овуляций. Я ощущал себя пажом всемогущей королевы.

Происходящее «вдохновляло» меня примерно так же, как визит в налоговую инспекцию. Дженни привыкла к тому, что я реагирую на ее малейший намек, и она не без оснований считала, что старые правила оставались в силе. Скажем, я чиню мусорный бак, а она подходит со своим календарем и говорит: «Мой последний цикл начался семнадцатого, это значит, – и тут она делает паузу, подсчитывая дни, – что нам нужно заняться этим прямо СЕЙЧАС!»

Мужчинам из рода Грогэнов не нравилось, когда на них давили, и я не был исключением. Понадобилось совсем немного времени, чтобы я пережил главное мужское фиаско: неудачу в сексе. А раз уж это случилось, считай, игра окончена. Моя уверенность пошатнулась, а нервозность возросла. Я знал, что случившееся может повториться. Одно поражение настраивало меня на другое. И чем больше волновался по поводу своих супружеских обязанностей, тем реже мне удавалось расслабиться и сделать то, что ранее происходило само собой. Старался избегать любых намеков на секс, чтобы не дай бог не заронить в голову Дженни ненужных мыслей. Я жил в смертельном страхе, вдруг моя жена попросит раздеть ее и заняться любовью. И стал подумывать, что жизнь отшельника в глухом монастыре – не самый худший вариант.

Но Дженни не собиралась сдаваться. Она была охотницей, я стал добычей. Однажды утром я работал в офисе своей газеты всего в десяти минутах ходьбы от дома, как вдруг она позвонила и поинтересовалась, не готов ли я встретиться с ней в обеденный перерыв. «Ты имеешь в виду дома? Нам одним, без компании?»

– Можно сходить куда-нибудь в ресторан, – предложил я. В какой-нибудь очень людный ресторан. Желательно, где будут несколько наших коллег. И свекровь с тещей.

– Да ладно тебе, – игриво ответила она. – Давай повеселимся.

Затем она понизила голос и почти шепотом добавила:

– Сегодня хороший день. Мне… кажется… что у меня… овуляция. – Меня накрыла волна ужаса. О боже, нет. Только не это слово на букву «о». Напряжение нарастало. Пришло время действовать: или пан, или пропал. В буквальном смысле. Пожалуйста, не заставляй меня, хотелось попросить ее в телефонную трубку… Но вместо этого я сказал с наигранным равнодушием:

– Конечно. В половине первого, идет?

* * *

Когда открыл входную дверь, Марли, как всегда, поджидал меня, но Дженни нигде не было. Я позвал ее.

– Я в ванной, – отозвалась она. – Через секунду выйду.

Я просмотрел почту, убивая время, и меня охватило чувство полной обреченности; видимо, оно знакомо людям, ожидающим результатов биопсии.

– Эй, моряк, – раздался голос позади меня. Обернувшись, я увидел Дженни в шелковом бюстгальтере и трусиках.

Ее плоский живот был почти полностью обнажен, а лифчик держался на двух тонюсеньких бретельках. Ее ноги никогда еще не казались такими длинными.

– Ну что? Как я тебе? – спросила она, уперев руки в бока. Фантастически, подумал я. На ночь вместо пижамы Дженни всегда надевала бесформенную футболку, и я был уверен, что в этом соблазнительном белье она чувствует себя глупо. Но ожидаемый эффект был достигнут.

Она пробежала наверх в спальню, я отправился за ней, и вскоре мы уже обнимались на расстеленных простынях. Я закрыл глаза, чувствуя, как мой спящий дружок зашевелился. Волшебство возвращалось. Ты можешь это сделать, Джон. Я старался вызвать самые грязные мысли, на какие был способен. Это должно сработать! И нащупал те самые тончайшие нюансы. Давай, Джон. У тебя все получится. Я чувствовал ее дыхание, горячее, влажное. И тяжелое. Горячее, влажное, тяжелое дыхание. М-мм, как это сексуально.

Но постой-ка. Что это за запах? Что-то ощущалось в ее дыхании. Что-то знакомое и в то же время чужое, не то чтобы неприятное, но и не особо соблазнительное. Я определенно знал этот запах, но не мог вспомнить его. Я засомневался. Что ты делаешь, идиот? Забудь про запах. Сосредоточься, приятель. Сосредоточься! Но этот запах… просто не мог выбросить его из головы. Ты отвлекаешься, Джон. Не отвлекайся. Что же это такое? Не останавливайся. Любопытство завладело моим вниманием. Давай, парень, давай! Я стал принюхиваться. Еда, да, но что это за еда? Не печенье, не чипсы, не тунец. Я вот-вот вспомню. Это был… собачий корм?

Собачий корм! Вот что это было! В ее дыхании ощущался запах корма. Почему? Меня распирало от любопытства, и внутри меня тоненький голосок спрашивал: зачем Дженни есть собачий корм? К тому же я чувствовал ее губы у себя на шее… Как она могла целовать мою шею и дышать мне в лицо одновременно? Бессмысли…

О… боже… мой.

Я открыл глаза. В нескольких сантиметрах от моего лица, перекрыв мне весь обзор, покоилась огромная голова Марли. Его подбородок упирался в матрац, он пыхтел и пускал слюни на простыни. Он чуть прикрыл веки и тоже выглядел влюбленным.

– Плохой пес! – резко вскрикнул я, перекатившись на другую сторону кровати. – Нет! Фу! Марш к себе! – яростно командовал я. – Иди спать! Ложись!

Но было уже слишком поздно. Магия пропала, и замаячила перспектива ухода в монастырь.

Вольно, солдат.

* * *

На следующее утро я позвонил врачу и согласовал дату кастрации Марли. Я продумал все: если у меня не будет секса до конца моих дней, то и у него тоже не должно быть. Доктор Джей сказал, что мы можем привезти Марли к нему до начала рабочего дня, а забрать вечером по дороге домой. Через неделю мы так и сделали.

Пока мы с Дженни собирались, Марли весело прыгал на стены в предвкушении предстоящей поездки. Любое путешествие вселяло в него радость, и неважно, куда мы направлялись и на сколько. Вывезти мусор? Без проблем! Сходить в магазин за молоком? С готовностью! Меня начали мучить угрызения совести. Бедняга даже не представлял, что его ожидает. Он доверял нам, считая, что хозяева всегда поступают правильно, а мы втайне от него задумали лишить его мужской силы. Может ли предательство быть более вероломным?

– Иди сюда, – поманил я его, перевернул на спину и энергично почесал его живот. – Все не так уж плохо. Потом сам поймешь. Секс слишком переоценивают. – Но даже я, невзирая на собственные неудачи, преследовавшие меня последние пару недель, не верил в это. Кого я пытался обмануть? Секс – это потрясающе. Секс – это круто. Несчастный пес скоро лишится самого замечательного удовольствия на свете. Бедная псина… Я чувствовал себя ужасно.

Но мне стало еще хуже, когда на мой свист, как обычно, Марли выскочил из дома и прыгнул в машину, слепо доверяя мне и не ожидая ничего плохого. Воодушевленный, он был готов к самому невероятному путешествию. Дженни села за руль, а я устроился на пассажирском сиденье. По привычке Марли балансировал на своих передних лапах на консоли, тыкаясь носом в зеркало заднего вида. Из-за этого каждый раз, когда Дженни тормозила, он упирался мордой в лобовое стекло, однако это не доставляло ему беспокойства. Он ехал на переднем сиденье автомобиля с двумя своими лучшими друзьями. Ну разве это не самый лучший подарок?

Я опустил стекло. Марли подвинулся вправо, наклонился надо мной, пытаясь уловить уличные запахи. Вскоре он переместился ко мне на колени, поерзал немного и начал усердно просовывать нос в узкую щелку приоткрытого стекла, фыркая при каждом вдохе. А, ну почему бы и нет, подумал я. Это была его последняя поездка в качестве полноценного самца, и глоток свежего воздуха был пустяковой услугой с моей стороны. Я опустил стекло ниже, чтобы он мог высунуть морду. Это доставило ему несказанное удовольствие, поэтому я решил открыть окно еще шире. Вскоре вся голова оказалась снаружи. Его уши хлопали на ветру, а язык свисал из пасти так, словно ему хотелось полакать городской воздух. Боже, как же он счастлив!

Пока мы ехали по Дикси-хайвей, я говорил Дженни, что мне не по себе из-за предстоящей операции Марли. Но стоило ей заговорить о чем-то, наверняка не имевшем отношения к моим тревогам, я заметил, скорее с любопытством, чем со страхом, что обе передние лапы Марли свесились из окна машины. Вот уже и его шея, и частично плечи тоже высунулись наружу. Ему не хватало защитных очков и шелкового шарфа – вылитый пилот времен Первой мировой войны.

– Джон, я волнуюсь, – сказала Дженни.

– Он в порядке, – ответил я. – Он просто хочет подышать свежим…

В этот момент передние лапы Марли соскользнули, и стекло врезалось ему под мышки.

– Джон, держи его! Держи!

Прежде чем я успел среагировать, Марли соскользнул с моих коленей и стал вылезать из открытого окна мчащейся машины. Его зад повис в воздухе, а задние лапы судорожно искали опоры. Пес изготовился сделать рывок. Единственное, что мне удалось предпринять в этой ситуации, – схватить его за хвост левой рукой. Несмотря на оживленное движение, Дженни резко затормозила. Пес выпал из окна почти полностью и повис вверх тормашками, удерживаемый за хвост. Я сидел в такой неудобной позе, что не мог задействовать вторую руку. Марли бешено семенил передними лапами по асфальту, словно бежал трусцой.

Дженни остановилась. Сзади образовалась пробка, слышались гудки.

– Ну и что теперь?! – заорал я.

Я застрял. Не мог втянуть его обратно в окно и не мог открыть дверь. Правая рука оказалась заблокирована. Я боялся отпустить Марли, потому что он наверняка угодил бы под колеса кого-то из взвинченных водителей. И вцепился в хвост Марли, прижавшись лицом к стеклу всего в нескольких сантиметрах от его огромной трясущейся мошонки.

Дженни включила аварийный сигнал, подбежала к нам, схватила Марли за ошейник и держала его, пока я не вышел и не запихнул его обратно в машину. Наша маленькая драма разыгралась напротив заправки, и, как только Дженни снова включила мотор, я обернулся и увидел, что механики выскочили на улицу, чтобы развлечься нашим шоу. Думал, все намочат штаны, – так громко они хохотали.

– Спасибо, ребята, – крикнул я им. – Рады, что повеселили вас спозаранок.

Мы добрались до клиники, и я повел Марли на коротком поводке – на тот случай, если он вздумает еще раз сбежать. Чувство вины исчезло, а решимость окрепла.

– Не миновать тебе этого, дорогой мой евнух, – сказал я ему. Он пыхтел, фыркал и натягивал поводок, пытаясь обнюхать других животных. В приемном покое он напугал пару кошек и опрокинул рекламный стенд. Я подвел его к помощнику доктора Джея и попросил:

– Успокойте его, пожалуйста!

Вечером, заехав за Марли, я увидел его и понял, что он изменился. Хирургический шов причинял ему боль, и он двигался очень осторожно. После анестезии его глаза сделались грустными и красными, пес был еще слаб. На том месте, где горделиво свисали великолепные королевские достоинства… не было ничего – только маленький сморщенный клочок кожи. Род неистового Марли официально и навеки прервался.

Глава 10

Счастье по-ирландски

Со временем все чаще в нашей жизни на передний план выступала работа. Работа в газетах. Обязанности по дому. Забота о саде. Работа по зачатию. И почти круглосуточное воспитание Марли. Во многом он оставался ребенком, который требовал времени и внимания, и мы получили четкое представление о той ответственности, что появится с прибавлением в нашем семействе. Впрочем, это было весьма однобокое представление. Какими бы профанами мы ни были в вопросах воспитания детей, убежден, что мы не стали бы запирать ребенка в гараже с миской воды, желая прогуляться вдвоем.

Не успели мы отметить вторую годовщину свадьбы, как почувствовали на себе однообразие взрослой семейной жизни ответственных людей. Нам нужно было развеяться. Нам требовался отпуск, чтобы побыть вдвоем и отдохнуть от ежедневных обязанностей. Однажды вечером я сделал сюрприз Дженни: преподнес билеты в Ирландию. Мы отправимся на три недели; три недели без экскурсий, туров с гидами и достопримечательностями. Только машина напрокат, карта и справочник мотелей. Даже наличие билетов на руках уже смогло облегчить нам жизнь.

Но нам предстояло решить несколько проблем, и первым пунктом в списке был, разумеется, Марли. Мы сразу же исключили приют для собак: Марли был слишком молод и подвижен, чтобы сидеть в клетке по двадцать три часа в сутки. Как и предсказывал доктор Джей, операция не сказалась на активности Марли. Кастрация не отразилась ни на его энергичности, ни на его неадекватном поведении. За вычетом того, что больше он не рвался оседлать все неодушевленные объекты без разбора, он оставался все тем же полоумным псом. А в состоянии паники он превращался в дикого необузданного вандала, поэтому мы не могли поручиться за сохранность домов наших друзей. Впрочем, как и за дома наших недругов. Нам требовалась няня для собаки. Объективно оценивая ситуацию, никто не взялся бы за эту работу, особенно с учетом того, что мог натворить Марли. Нам нужен был ответственный, достойный доверия, очень спокойный и достаточно сильный человек, который в состоянии удержать 35 килограммов рвущегося лабрадора.

Мы составили список друзей, соседей и коллег – всех, кого смогли вспомнить, и начали вычеркивать одно имя за другим. Этот только по вечеринкам ходит. Чирк. Слишком рассеянный. Чирк. Терпеть не может собачью слюну. Чирк. Слишком пугливый, испугается даже таксу, не говоря о лабрадоре. Чирк. У этого аллергия. Чирк. Не захочет убирать за собакой. Чирк. В итоге у нас остался единственный кандидат. Кэти работала вместе со мной, жила одна и не была обременена серьезными обязанностями. Она выросла на сельском Среднем Западе, любила животных и надеялась, что в один прекрасный день ей удастся обменять свою крохотную квартирку на домик с садом. Она была спортивной девушкой и любила прогулки. Правда, она довольно застенчива, чересчур мягкая и не смогла бы диктовать свои условия Марли, однако в остальном подходила идеально. Но самое главное, она согласилась.

Я подготовил подробнейшие инструкции. Думаю, трудно было составить их более детально и скрупулезно, даже если бы мы оставляли на ее попечение тяжелобольного ребенка. Памятка для Кэти, напечатанная крупным шрифтом, заняла шесть страниц.

ПИТАНИЕ. Марли ест три раза в день, по две мерные миски за прием. Мерная миска лежит в сумке. Пожалуйста, корми его утром и когда возвращаешься с работы. В полдень его покормят соседи. Таким образом он получит по шесть мисок в день. Но если заметишь, что он проголодался, дай ему еще одну. Как ты понимаешь, переваренная пища должна выходить из организма. См. ниже «УБОРКА ОТХОДОВ».

ВИТАМИНЫ. Каждое утро мы даем Марли одну пилюлю. Лучший способ заставить его проглотить ее – сделать вид, что «случайно» уронила витамин на пол. Если он решит, что таблетку брать нельзя, то тотчас на нее набросится. Если по какой-то причине фокус не сработает, попробуй смешать пилюлю с кормом.

ВОДА. В жаркую погоду всегда нужно иметь запас чистой воды. Мы меняем воду в миске для питья, которая находится рядом с кормом, раз в день. Если он все выпивает, нужно подлить воды. Небольшое предостережение: Марли любит погружать морду в воду и играть в подводника. После этого появляются грязные лужицы. А еще у него за щеками остается жидкость, которая выливается на пол, когда он отбегает от миски. Если ты ему позволишь, он с готовностью вытрет морду о твою одежду и диваны. И последнее: после того как утолит жажду, он обычно отряхивается, в итоге слюни разлетаются на стены, обои, абажур и т. п. Мы стараемся вытирать их, пока они не высохли, в противном случае удалить следы почти невозможно.

БЛОХИ И КЛЕЩИ. Если ты заметишь что-либо подобное на шерсти, побрызгай на Марли спреем, который мы оставили. Есть также инсектицид, и в случае необходимости им можно обработать ковры и проч. Блохи – крошечные и быстрые твари, их трудно поймать, но, как выяснилось, они чрезвычайно редко кусают людей, поэтому на твоем месте я бы не волновался по этому поводу. Клещи размером побольше и двигаются медленнее, временами мы замечали их на Марли. Если ты найдешь клеща и не сможешь примириться с его существованием, просто сними его и раздави (лучше это проделать ногтями, потому что клещи невероятно живучие) или смой его в раковину или в унитаз (так даже лучше, если клещ уже напился крови). Вероятно, ты читала о болезни Лайма, разносчиками которой являются клещи, и о возможных осложнениях. Мы навели справки у ветеринаров, и они заверили нас, что опасность подцепить болезнь здесь, во Флориде, очень невелика. В качестве меры предосторожности тщательно вымой руки после удаления клеща. Удобнее всего снять насекомое с Марли, если его чем-то занять, поэтому сначала дай ему игрушку, которую можно жевать. Зажми складку на коже одной рукой, а ногтями другой подцепи клеща, как пинцетом. Кстати о Марли: если от него плохо пахнет и ты не боишься грязи, искупай его в детском бассейне, который мы приспособили для этих целей на заднем дворе. Только надень купальник – ты точно вымокнешь до нитки!

УШИ. У Марли в ушах скапливается очень много серы, и, если ее не прочищать, уши могут воспалиться. Раз-два за время нашего отсутствия проведи обработку с помощью ватного шарика и раствора синего цвета для чистки ушей. Это довольно неприятная и грязная работа, поэтому во время процедуры надевай старую одежду.

ПРОГУЛКИ. Если Марли не выгулять утром, он начнет озорничать в гараже. Для своего же спокойствия выведи его ненадолго и перед сном, но это не обязательно. Можно использовать сдерживающий ошейник, когда выгуливаешь его, но ни в коем случае не оставляй его, пока пес без присмотра. Собака может запутаться и задохнуться, а зная Марли, уверен, что так он и сделает.

ОСНОВНЫЕ КОМАНДЫ. С ним гораздо проще гулять, если сумеешь добиться, чтобы он шел рядом. Поэтому сначала посади его с левой стороны, дай команду: «Марли, рядом!» – и шагай с левой ноги. Если он рванет, быстро потяни поводок на себя. У нас это обычно получается. (Он занимался на собачьей площадке!) Когда Марли бегает без поводка, он хорошо выполняет команду «Марли, ко мне!». (Примечание: когда ты зовешь его, лучше не сидеть на корточках, а стоять.)

ГРОЗЫ. Во время гроз и даже дождей у Марли немного едет крыша. Мы оставляем успокоительное средство (желтые таблетки) в шкафу рядом с витаминами. Достаточно одной таблетки за полчаса до грозы (тебе придется слушать прогноз!). Заставить Марли проглотить таблетку – это сродни искусству. Он не будет есть лекарство, как витамины, даже если ты нарочно уронишь таблетку на пол. Проще всего усадить пса и раздвинуть ему челюсти одной рукой. Свободной рукой нужно затолкать таблетку как можно дальше в глотку. Она должна оказаться за пределами той зоны, откуда он сможет ее выплюнуть. Затем помассируй ему шею, пока он не проглотит лекарство. После этого тебе наверняка захочется принять душ.

УБОРКА ОТХОДОВ. Под манговым деревом у меня лежит специальный совок для уборки за Марли. Убирай за ним по своему усмотрению в зависимости от того, сколько времени ты намерена проводить на заднем дворе. И смотри под ноги!

ЗАПРЕТЫ. Мы НЕ разрешаем Марли делать следующее:

– взбираться на мебель;

– грызть мебель, туфли, подушки и т. п.;

– пить из унитаза (лучше держать крышку закрытой, хотя и в этом случае нужно быть внимательной, так как он научился поднимать ее носом);

– копать во дворе или вырывать с корнями растения и цветы. Как правило, это случается, когда ему не хватает внимания;

– залезать в мусорные баки (за этим придется следить очень строго);

– прыгать на людей, обнюхивать их там, где не следует, или совершать другие неприемлемые действия. Особенно настойчиво мы старались отучить его покусывать руки, что, как ты понимаешь, нравилось далеко не всем гостям. Но он все еще поступает по-своему. Мы разрешаем шлепнуть его по попе и твердо крикнуть: «Фу!»;

– клянчить еду со стола;

– наваливаться на стекло парадной двери или на любые другие стекла. (Обращаю внимание: некоторые мы уже неоднократно меняли.)

* * *

Еще раз спасибо, что согласилась помочь, Кэти. Это бесценная для нас услуга. Не знаю, что бы мы без тебя делали. Надеюсь, вы с Марли подружитесь и ты будешь без ума от него, как и мы.

* * *

Я показал инструкции Дженни – вдруг что-то упустил. Несколько минут она читала, а потом посмотрела на меня и сказала:

– И о чем ты только думал? Ей нельзя показывать эту памятку! – Она помахала листками перед моим носом. – Если она это увидит, про Ирландию можно забыть. Кэти – единственный человек среди наших знакомых, кто согласился помочь, но если она прочтет это, все кончено. Она пустится бежать и остановится, только когда домчится до Ки-Уэста.

На всякий случай, если до меня не дошло с первого раза, она повторила:

– И о чем ты только думал?!

– Тебе кажется, что это перебор? – спросил я.

Я всегда считал, что с самого начала следует говорить правду, и заявил об этом Дженни. Кэти несколько раз вздрагивала, особенно когда мы показывали ей, как надо удалять клещей, однако она оставила свои опасения при себе. Кэти была обескуражена и слегка побледнела, но ее добрый нрав не позволил ей пойти на попятную, поэтому бодро сказала:

– Удачной поездки. С нами все будет хорошо.

* * *

Ирландия оказалась именно такой, какой мы себе ее представляли. Красивая, пасторальная, неторопливая страна. Погода в основном стояла замечательная, солнечная и пугала местных жителей возможной засухой. Как мы и хотели, у нас не было никаких планов и заранее намеченных маршрутов. Мы бесцельно ехали вдоль побережья и останавливались, чтобы прогуляться, что-то купить, побродить, выпить по бутылке «Гиннесса» или просто полюбоваться видом океана. Мы останавливались, чтобы поговорить с фермерами, собиравшими сено в стога, и сфотографироваться на фоне отары овец, которая переходила шоссе. Если мы видели живописную дорогу, то сворачивали на нее. Нам не грозило заблудиться, ведь мы никуда конкретно не направлялись. Домашние обязанности остались в прошлом.

С приближением вечера мы занимались поиском места для ночлега. Нам пришлись по душе частные апартаменты. Ими заправляли симпатичные вдовы-ирландки, которые тепло принимали нас: подавали чай, стелили постель и всякий раз начинали разговор с вопроса: «Ну что, скоро планируете пополнение семейства?» А потом они оставляли нас в спальне, закрыв за собой дверь с понимающей улыбкой.

Мы с Дженни решили, что в Ирландии существует национальный закон, предписывающий кровати для гостей ставить напротив огромного изображения либо папы, либо Девы Марии. В некоторых домах имелось и то и другое. В одном месте даже висели огромные четки, которые свисали с изголовья кровати. Ирландский закон безбрачия, касающийся путешественников, также гласил: кровати для гостей должны быть предельно скрипучими, чтобы поднимать переполох, едва один из лежащих на ней людей попытается хотя бы повернуться на другой бок.

Все было задумано так, чтобы интерьер казался не более соблазнительным для любовных утех, чем монастырь. Мы находились в чужом доме – несомненно, в доме ревностного католика, – с тонкими стенами, скрипучей кроватью, изваяниями святых и непорочных дев и любопытной хозяйкой. Готовы поклясться, что она несла вахту по другую сторону двери. Все это исключало место нашего ночлега из списка самых благоприятных мест для секса, что, естественно, с новой силой разжигало во мне страсть к жене.

Мы выключали свет, забирались под одеяло (пружины под нами старательно скрипели), и я клал руку на грудь жены или гладил ее живот.

– Ни за что! – шептала она.

– Почему нет? – удивлялся я.

– Ты что, рехнулся? Миссис О’Флаэрти находится за стеной.

– Ну и что с того?

– Мы не можем!

– Конечно, можем.

– Она все услышит.

– Мы будем тихо.

– Ну да, конечно!

– Обещаю. Мы будем только двигаться.

– Ладно, давай только сначала набросим рубашку или что-нибудь на лик папы, – сказала она наконец, уступая. – Не могу, когда на нас кто-то пялится.

И вдруг секс показался таким… таким запретным! Будто я снова стал школьником и все делаю украдкой, а моя мать подозрительно поглядывает на меня. Заняться сексом здесь было делом рисковым и означало публичное осуждение за общим завтраком на следующее утро. Мы могли увидеть хитрую усмешку в глазах миссис О’Флаэрти, которая, подавая яичницу с помидорами, приподнимет бровь и наверняка спросит: «Ну, как вам спалось?»

Вся территория Ирландии была зоной сексуальных запретов. Именно этот стимул и был мне нужен. На протяжении всего путешествия мы спаривались, как кролики.

Однако Дженни беспрестанно волновалась за нашего покинутого большого малыша. Каждые несколько дней она бросала пригоршню монет в телефон-автомат и звонила домой, чтобы выслушать отчет Кэти. Я стоял возле телефонной будки и слушал реплики Дженни.

«Он правда это сделал?.. Серьезно?.. Прямо на дорогу?.. Но с тобой ведь все в порядке?.. Слава богу… Я бы тоже закричала… Что? Твои туфли?.. О нет! Еще и сумочку?.. Конечно, мы компенсируем… Вообще ничего не осталось?.. Разумеется, купим новые… Что он?.. Жидкий цемент, говоришь? Да как такое вообще могло случиться?!»

И дальше в том же духе. Каждый звонок сопровождался длинным перечислением проделок Марли, одна хуже другой, и многие его выходки удивляли даже нас, закаленных в битвах на собачьем фронте. Марли оказался безнадежным учеником, а Кэти выпала доля несчастной практикантки. И ему очень нравилась такая ситуация.

Когда мы вернулись домой, Марли выскочил нам навстречу. Уставшая Кэти стояла в дверях с измученным видом. На ее лице было отсутствующее выражение, как у контуженого бойца после ожесточенной битвы. На крыльце стояла сумка с ее вещами, а в руке она держала ключ от машины, словно не могла дождаться момента, когда можно будет уйти. Мы вручили ей подарки, долго благодарили и просили не беспокоиться об изжеванных Марли шторах и остальном ущербе. Она вежливо попрощалась и уехала.

Нам показалось, что Кэти вообще не удалось хоть как-то повлиять на Марли, и пес совершенно отбился от рук. И каждая такая победа придавала ему смелости. Он напрочь забыл команду «рядом» и тащил за собой Кэти куда ему вздумается. Он отказывался бежать к ней. Хватал все, что хотел: туфли, сумочки, подушки, – и не отдавал. Таскал еду с ее тарелки. Рылся в мусоре. Даже пытался делить с ней постель. Пес решил, что пока «родители» в отъезде, он главный в доме, и не собирался терпеть, чтобы какая-то тихоня использовала свое служебное положение в личных целях и нарушила его раздолье.

– Бедная Кэти, – сказала Дженни, – вид у нее был немного разбитый, тебе не показалось?

– Точнее, убитый.

– Наверное, не стоит второй раз просить ее посидеть с Марли.

– Да уж, – ответил я. – Это не самая лучшая идея.

Повернувшись к Марли, я сказал:

– Медовый месяц закончился, босс. С завтрашнего дня приступаем к тренировкам.

* * *

На следующее утро мы с Дженни отправились на работу. Но прежде я надел на Марли сдерживающий ошейник и вывел его погулять. Он немедленно рванул вперед, даже не пытаясь изображать, будто пойдет рядом.

– О, как все запущено, – протянул я, со всей силы дернул поводок на себя и сбил Марли с лап. Он поднялся, откашлялся, виновато посмотрел на меня, словно пытаясь сказать: «Ладно, не сердись по пустякам. Просто Кэти не возражала, чтобы я тащил ее на буксире».

– Привыкай, – сказал я, усадив его.

Я отрегулировал поводок таким образом, чтобы он крепился к ошейнику сверху, то есть давал наибольший эффект.

– Что ж, попробуем еще раз.

Он холодно посмотрел на меня, не скрывая своего отношения.

– Марли, рядом! – приказал я, бодро шагнув с левой ноги и держа пса на коротком поводке, при этом моя левая рука почти касалась ошейника. Он двинулся вперед, немного пошатываясь, а я резко одергивал его, сурово затягивая регулируемый ошейник.

– Значит, так ты пользовался слабостью бедной женщины, – проворчал я, – тебе должно быть стыдно.

К концу прогулки мои суставы пальцев побелели от напряжения, зато я наконец-то убедил Марли в серьезности своих намерений. Это была вовсе не игра, а, скорее, жизненно важный урок того, что любое действие имеет определенные последствия. Когда пес рвался вперед, ошейник перекрывал ему кислород. Всякий раз, без исключения. Если он подчинялся и шел рядом, я ослаблял поводок, и Марли чувствовал, что цепочка свободно болтается вокруг его шеи. Вперед – удушье, рядом – дыхание. Это оказалось доступным даже пониманию Марли. Прогуливаясь по велосипедной дорожке, мы снова и снова повторяли эту последовательность. Вперед – удушье, рядом – дыхание. Постепенно до него начало доходить, что хозяин – я, а он – домашнее животное и отныне будет именно так. Когда мы свернули к дороге, мой непокорный пес уже трусил рядом со мной – не идеально, но неплохо. Впервые в жизни! Я поздравил себя с победой.

– О да, – радостно пропел я, – командир вернулся!

Через несколько дней Дженни позвонила мне на работу. Она только что вернулась от доктора Шермана.

– Счастье по-ирландски, – сказала она. – Мы снова сделали это.

Глава 11

Все, что он съел

Эта беременность протекала совсем иначе. Выкидыш преподнес нам несколько важных уроков, и на этот раз мы были не намерены повторять прошлых ошибок. Прежде всего с самого начала оберегали тайну так, будто это дата важнейшей военной операции. За исключением врачей и медсестер Дженни, мы не доверили ее ни одной живой душе, даже родителям. Когда к нам приходили друзья, чтобы не вызывать подозрений, Дженни потягивала из винной рюмки виноградный сок. Мы и сами стали более сдержанно проявлять свою радость, даже оставаясь наедине. В интимных разговорах говорили примерно как: «Если все пройдет нормально…» или: «При условии, что все будет хорошо…», словно боялись сглазить беременность своей сентиментальностью. Мы скрывали нашу радость из опасения, что, вырвавшись наружу, впоследствии она обернется несчастьем и ранит нас.

Мы спрятали все химикаты и пестициды, чтобы не повторять своих промахов. Дженни стала использовать натуральные средства, такие как уксус, которыми даже можно чистить стены от слюны Марли. Мы обнаружили, что борная кислота, белый порошок, смертельный для жуков и безопасный для человека, – отличное средство от блох. Тем не менее, если требовалась химчистка, мы поручали эту работу специалистам.

Дженни вставала с рассветом и выводила Марли на прогулку к воде. Я просыпался, когда они уже возвращались, пропитанные солоноватым запахом океана. Моя жена стала эталоном крепкого здоровья за одним исключением. Ежедневно, на протяжении всего дня, ее тошнило, и она боялась, что ее неминуемо вывернет наизнанку. Но Дженни не жаловалась, напротив, казалось, ее радует каждый приступ тошноты, поскольку это было свидетельством того, что важный процесс внутри нее протекает нормально.

Все так и было. На этот раз Эсси взяла мою видеопленку и записала первые, размытые, зернистые изображения нашего ребенка. Мы услышали стук его сердца и пульсацию четырех маленьких сердечных камер. Мы увидели очертания головки плода и его четыре конечности. В кабинете УЗИ неожиданно появился сам доктор Шерман, который заверил, что все идет прекрасно. Он посмотрел на Дженни и своим раскатистым голосом спросил:

– Детка, что ты плачешь? Ты должна радоваться!

Эсси легонько стукнула его своим блокнотом:

– А ну-ка, ступайте, доктор, дайте ей побыть одной.

Затем она перевела взгляд на Дженни, словно говоря: «Ох уж эти мужчины, они ничегошеньки не понимают!»

Что ж, совместное проживание с беременной женщиной, признаюсь, немного сбило меня с толку. Я не приставал к Дженни, сочувствовал ей, старался не слишком откровенно корчить физиономию, когда она настаивала на том, чтобы почитать мне вслух книгу «В ожидании ребенка». Говорил ей комплименты вроде: «Ты выглядишь потрясающе. Правда. Как стройный воришка в магазине, который стянул баскетбольный мяч и сунул себе под майку». Даже делал все, чтобы не зацикливаться на ее все более странном поведении. Спустя некоторое время я был на короткой ноге с работниками ночной смены круглосуточного супермаркета, потому что мог заявиться туда, чтобы купить мороженое, яблоки, сельдерей или жевательную резинку с таким вкусом, о существовании которого даже понятия не имел.

– Вы уверены, что это чесночный вкус? – спрашивал я. – Жена сказала, что надо обязательно со вкусом чеснока.

Как-то вечером – Дженни находилась на пятом месяце – ей взбрело в голову, что пора купить носочки для малыша. Конечно, они нужны, согласился я, и, само собой разумеется, придет срок, и мы купим все необходимое. Но она имела в виду не то, что они нам потребуются через несколько месяцев; она сказала, что носочки нужны прямо сейчас.

– Нам нечего будет надеть малышу на ножки, когда повезем его из роддома, – произнесла она взволнованным голосом.

Не важно, что до родов еще четыре месяца. Не важно, что к тому времени на улице будет плюс тридцать два. Не важно, что даже такой профан, как я, знает, что после выхода из чрева матери ребенок будет весь закутан в пеленку.

– Милая, ну хватит, – сказал я. – Будь благоразумной. Сейчас восемь часов вечера, воскресенье. Где я найду носочки для малыша?

– Нам нужны носочки, – повторила она.

– У нас впереди уйма времени, чтобы купить их, – настаивал я. – Недели, даже месяцы.

– Мне мерещатся его голенькие крошечные пальчики, – заплакала она.

Спорить было бесполезно. Я долго объезжал окрестные магазины, ворча про себя, пока не увидел круглосуточный гипермаркет, где смог купить пару ярких носочков, таких крохотных, что их можно было принять за напальчники. Вернувшись домой, я достал их из сумки, и Дженни успокоилась. Наконец-то носочки приготовлены. Слава богу, мы успели урвать последнюю пару, пока не иссяк стратегический запас товара, что могло случиться в любой момент без всякого предупреждения. За крошечные пальчики нашего ребенка можно не беспокоиться. Теперь можно было лечь спать.

* * *

На фоне протекавшей у жены беременности я продолжал тренировать Марли. Каждый день занимался с ним и теперь сам мог повеселить друзей, дав команду «лежать!», и Марли, как подкошенный, падал лапами кверху. Он старательно выполнял команды, если только в поле зрения не появлялся другой объект, на который переключалось его внимание, например, собака, кошка, белка, бабочка, почтальон или водоросли на поверхности воды. Он садился, если ему не слишком хотелось стоять, и находился рядом до тех пор, пока не появлялось нечто манящее, ради чего стоило пожертвовать легким удушьем от ошейника: собаки, кошки, белки и прочее. Пес делал успехи, однако это не означало, что он повзрослел и стал спокойной, хорошо воспитанной собакой. Если я грозно возвышался над ним и строгим голосом подавал команды, он подчинялся, порой даже делал это с радостью. Тем не менее его нрав оставался прежним.

Он с отменным аппетитом поедал манго, которые кучами валялись на земле в нашем садике. Каждый плод весил не меньше полкило, и фрукт был настолько сладким, что вскоре у него начинали болеть зубы. Марли ложился на траву и, зажав спелый плод передними лапами, выгрызал зубами мякоть. Крупные куски у него в пасти превращались в лепешки, но, когда он, пожевав, выплевывал их, казалось, что их вымачивали в кислоте. Иногда он мог часами нежиться в саду, поглощенный своей страстью к фруктам.

Как бывает со всяким любителем фруктов, кое-что в его пищеварительной системе стало меняться. И вскоре наш задний дворик весь покрылся огромными жидкими лепешками броских собачьих экскрементов. Единственным плюсом было то, что не заметить их было просто невозможно. А когда созрели все плоды манго, своим цветом они стали напоминать светоотражающие оранжевые полосы, устанавливаемые во время ремонта дорог.

В его рацион входили и другие вещи. Я мог наблюдать их каждое утро, когда приводил в порядок задний двор. Здесь валялся пластмассовый солдатик, там – кусок резины. В одном месте лежала помятая пробка от бутылки содовой. В другом – жеваный колпачок от ручки. «Так вот куда подевалась моя расческа!» – однажды воскликнул я.

Марли поедал банные полотенца, губки, носки и салфетки. Особенно его привлекали синие бумажные полотенца, которые после обработки в кишечнике напоминали голубые флажки на вершине оранжевой горки.

Но не все съеденное Марли выходило из кишечника естественным путем, поэтому у него была привычная тошнота, словно у больного булимией. Мы слышали его громкое предупреждение – га-а-ак! – в соседней комнате и мчались туда, но очередной предмет уже оказывался в жиже непереваренного манго и собачьего корма. Прекрасное воспитание Марли не позволяло ему блевать на деревянный пол или хотя бы на кухонный линолеум. Он всегда метил на персидский ковер.

* * *

У нас с Дженни сложилось идиотское предубеждение, что хорошо бы иметь такую собаку, какую можно оставить дома хотя бы на короткое время. Каждый раз, уходя из дома, запирать Марли в гараже становилось утомительно, к тому же, как выразилась Дженни: «Какой смысл заводить собаку, если она не встречает тебя у дверей?» Мы знали, что нельзя оставлять пса в доме, если существовал хоть малейший намек на грозу. Он на деле доказал, что даже после успокоительной таблетки может прорыть тоннель до Китая. Однако при ясной погоде не хотелось держать его в гараже, если мы отлучались всего на несколько минут.

Мы начали оставлять его одного, пока заходили в магазин или к соседям. Иногда он вел себя хорошо, и к нашему возвращению все вещи в доме были в целости. В такие дни мы сразу замечали торчащий из-под жалюзи черный нос Марли, который высматривал нас в окне гостиной. В другие дни он вел себя не так идеально, и, еще не открыв двери, мы уже знали, что нас ждут проблемы, поскольку пес не встречал нас у окна.

Как-то раз, на шестом месяце беременности Дженни, мы уехали с ней на час, а когда вернулись, нашли Марли под кроватью. Он действительно должен был натворить нечто ужасное, если сумел протиснуться туда при его габаритах, например, загрызть до смерти почтальона. От него исходили потоки чувства вины. На первый взгляд в доме вроде все было цело, но мы знали: Марли что-то скрывает от нас, и обходили комнату за комнатой, пытаясь понять, что он натворил. Вдруг я заметил, что на одной из музыкальных колонок нет пластикового корпуса. Мы все обыскали, но так и не нашли его. Марли это могло «сойти с лап», если бы я не обнаружил неопровержимое доказательство его вины во время уборки в саду на следующее утро. Кусочки корпуса колонки выходили из него не один день.

Во время следующего нашего отсутствия Марли, как опытный хирург, удалил из той же колонки динамик. Сама колонка не пострадала – просто пропал динамик, будто его срезали лезвием бритвы. Чуть позже Марли проделал те же действия с другой колонкой. А однажды, вернувшись домой, мы обнаружили, что табурет на четырех ножках стал теперь трехногим, причем без всяких следов исчезнувшей ножки – ни единой щепки.

Готовы поклясться: в Южной Флориде снега не бывает, но однажды, открыв дверь гостиной, мы увидели настоящий буран. В воздухе кружились мягкие, пушистые хлопья. Сквозь них мы разглядели Марли, сидевшего возле камина; он зарылся в пуховый сугроб и яростно сотрясал большую подушку, словно это был страус, которого он только что поймал.

В жизни всякого собаковода хотя бы раз происходит нечто такое, когда из-за собаки страдают фамильные ценности. На причиняемый ущерб мы в основном реагировали философски. Лишь однажды я был готов буквально вскрыть Марли, чтобы извлечь из его чрева то, что по праву принадлежало нам.

Я подарил Дженни на день рождения изящную цепочку из 18-каратного золота с крошечным замочком, которую она сразу же надела. Однако через несколько часов она прикоснулась к шее и вскрикнула:

– Цепочка! Она пропала!

Видимо, замок сломался или же он изначально был ненадежным, подумал я.

– Не расстраивайся, – успокоил я ее. – Мы не выходили из дома. Она должна быть где-то здесь.

Мы начали прочесывать дом, комнату за комнатой. И чем дольше искали, тем сильнее бросалась в глаза повышенная возбужденность Марли. Я посмотрел на него. Он извивался, как уж, и, заметив на себе мой взгляд, попытался удрать. «О нет, – подумал я, – мамба Марли!» Танец мог означать только одно.

– Что это, – спросила Дженни, и в ее голосе зазвучали панические нотки, – свисает у него изо рта?

Это было что-то тонкое и изящное. И золотое.

– Вот черт! – прошипел я.

– Не делай резких движений, – приказала она почти шепотом. Мы оба замерли.

– Ладно, песик, все хорошо, – начал я уговоры, словно спецагент, освобождающий заложников. – Мы на тебя совсем не сердимся. Иди сюда. Мы всего лишь хотим получить свою цепочку.

Медленно приближаясь, мы с Дженни начали окружать пса, будто Марли лежал на минном поле и одно неверное движение повлечет взрыв.

– Спокойно, Марли, – сказала Дженни ровным голосом. – Спокойно. Выплюнь ее, и никто не пострадает.

Марли подозрительно поглядывал то на меня, то на Дженни. Мы загнали его в угол, но пес знал: у него есть то, что нам до крайности нужно. Я наблюдал, как он оценивает свои шансы, возможно, обдумывает условия обмена. Оставьте двести новеньких игрушечных косточек в обычном бумажном пакете или попрощайтесь со своей драгоценностью.

– Выплюнь ее, Марли, – прошептал я, сделав еще один шажок вперед. Пес задрожал. Я постепенно подходил все ближе. Незаметно со своего фланга приближалась Дженни. Мы заняли исходную позицию. Не проронив ни слова, переглянулись, подавая сигнал друг другу. Бесчисленное множество раз мы проделывали операцию по «возвращению добра». Дженни набрасывалась с тыла и прижимала задние лапы Марли к полу, чтобы исключить возможность побега. Я хватал голову, стараясь разжать его челюсти и изъять контрабандный товар. Если нам сопутствовала удача, то мы укладывались за несколько секунд. Таков был наш план, и Марли видел, что мы готовы пойти в атаку.

До Марли оставалось около полуметра. Я кивнул Дженни и с неподвижными губами проговорил: «На счет «три». Однако за миг до того, как мы рванулись с места, пес запрокинул голову назад и громко причмокнул. Конец свешивавшейся цепочки исчез в пасти.

– Сейчас проглотит! – закричала Дженни. Мы прыгнули одновременно: Дженни схватила его за задние лапы, а я ухватился за морду. Разжал его челюсти и засунул руку глубоко в глотку. Я ощупал все стенки и пазухи, но везде было пусто.

– Слишком поздно, – сказал я. – Проглотил.

Дженни принялась хлопать его по спине с криком: «А ну выплюнь ее, черт тебя подери!» Все напрасно. Единственное, что ей удалось из него выбить, – это зычную благородную отрыжку.

Возможно, Марли выиграл первый раунд, но мы знали, что в конце концов победа будет за нами. Зов природы работал на нас. Рано или поздно все, что попало внутрь, должно выйти наружу. Как бы ни была противна сама мысль, было ясно: если потратить достаточно времени и исследовать содержимое его экскрементов, то цепочка найдется. Будь это, скажем, серебряная или хотя бы позолоченная вещь, чувство отвращения, наверное, взяло бы верх, но золотая цепочка обошлась мне в приличную сумму. Так что мутило меня от подобной перспективы или нет, но настроен я был по-боевому.

Я приготовил Марли его любимое слабительное – огромную миску нарезанных переспелых манго – и запасся терпением. Три дня ходил за ним по пятам с совком, когда выпускал на прогулку во двор, и готовился подцепить украшение. Вместо того чтобы выбрасывать свежую кучку под забор, я осторожно перекладывал каждую лепешку на широкую доску и поливал из шланга, удерживая ее веточкой. Постепенно смывал отходы в траву и отделял все инородные предметы. Я ощущал себя старателем с ситом в руках и чего только не находил среди проглоченных Марли предметов – от шнурков до гитарных струн. Однако цепочки там не было. Где же, черт подери, она застряла? Пора бы ей уже выйти! Мне начинало казаться, что я пропустил важный момент или случайно смыл в траву, где она останется навсегда. Но разве я мог проглядеть золотую цепочку длиной 50 сантиметров? Сидящая на веранде Дженни с огромным интересом наблюдала за моими поисками и даже частенько обращалась ко мне, называя новым, придуманным по случаю прозвищем. «Эй, Ассенизатор, как успехи?» – кричала она.

На четвертый день мое упорство дало результат. Я собрал последнюю кучку Марли, в очередной раз повторяя: «Не могу поверить, что занимаюсь этим!» – и принялся разгребать ее, поливая водой. Кучка сокращалась, а я все еще надеялся найти цепочку. Все впустую. Я уже был готов сдаться, когда неожиданно заметил что-то странное: маленький коричневатый комочек размером с фасолинку. Находка своим видом не напоминала утраченную драгоценность, но и не походила ни на один известный мне предмет. Нанизав комочек на прутик-зонд, который я назвал палкой для дерьма, основательно промыл его водой из шланга. По мере того, как вода смывала оболочку, блеск таинственного предмета усиливался. Эврика! Я нашел золото!

Цепочка оказалась подозрительно короткой, гораздо меньше той, какую я купил. Складывалось впечатление, будто ее засосала некая неведомая враждебная сила вроде черной дыры. В действительности мое предположение было недалеко от истины. Сильная струя воды размыла затвердевшую оболочку, и постепенно золотой комочек предстал во всю длину, распутанный и невредимый. Как новенький. Нет, даже лучше, чем новый. Я понес цепочку, чтобы показать ее Дженни. Она пришла в полный восторг, несмотря на довольно специфическое путешествие, которое пришлось проделать украшению. Мы оба поражались ослепительному блеску украшения, оно играло на солнце ярче, чем прежде. Кислотная среда в желудке Марли проделала поразительную работу. Это было самое яркое изделие из золота, которое когда-либо видел.

– Боже мой, – воскликнул я. – Нам надо открыть пункт чистки ювелирных изделий.

– Сорвем куш с богатых вдовушек Палм-Бич, – согласилась Дженни.

– О да, милые дамы, – начал кривляться я, имитируя приторную интонацию торговцев, – наш секретный запатентованный процесс уникален! С помощью метода Марли мы придадим вашим драгоценностям такой ослепительный блеск, о котором вы даже не мечтали.

– У нас хорошие шансы, – с усмешкой ответила Дженни и отправилась дезинфицировать спасенный подарок.

Она носила цепочку многие годы, и, всякий раз, когда ее видел, во мне живо возникало воспоминание о моей короткой и удивительно плодотворной карьере в сфере чистки золотых изделий. Ассенизатор и его надежная палка для дерьма добились того, что еще никому не удавалось. И не удастся.

Глава 12

Добро пожаловать в родильное отделение для нищих!

Не каждый день в семье появляется на свет первенец, поэтому, когда в больнице Святой Марии в Вест-Палм-Бич нам предложили доплатить за более комфортную родильную палату, мы согласились. Эти палаты напоминали гостиничные номера люкс – просторные, светлые, с замечательной мебелью, имитирующей натуральное дерево, с красивыми обоями с цветным узором, занавесками, джакузи и специальным удобным диваном для будущих пап, который легко раскладывался. Вместо стандартного больничного меню пациенткам здесь предлагали широкий выбор деликатесов. Можно было даже заказать бутылку шампанского, хотя эта привилегия распространялась только на отцов, так как кормящим матерям разрешалось сделать лишь символический глоток в честь новорожденного.

– Вот это да, как в отпуске! – заметил я, поигрывая пружинами на «отцовском» диване. Мы заехали посмотреть палату за несколько недель до предположительной даты родов.

Палаты предназначались для преуспевающих людей и приносили больнице немалые деньги: пары, которые были в состоянии заплатить большую сумму, чем стандартная страховка за ведение родов, с удовольствием бронировали здесь место. Излишество, согласились мы, но почему бы и нет?

Однако, когда в назначенный час мы с сумками приехали в больницу, нам сказали, что возникла небольшая проблема.

– Проблема? – переспросил я.

– Похоже, сегодня благоприятный день для рожениц, – весело отозвалась медсестра. – Все родильные палаты заняты.

Как заняты? Это же самый важный день в нашей жизни! А как же удобный диванчик, романтический ужин для двоих, шампанское и тост?

– Но ведь мы забронировали палату заранее, несколько недель назад! – возмутился я.

– Сожалею, – ответила женщина с полным отсутствием на лице даже намека на сочувствие. – Мы не можем точно знать, когда у какой пациентки начнутся роды.

Довод медсестры показался мне убедительным, и, похоже, спорить было бесполезно. Она проводила нас на другой этаж, где находились стандартные больничные палаты. Но когда мы пришли в родильное отделение, дежурная медсестра и вовсе озадачила нас.

– Вы не поверите, но все палаты заняты, – сказала она. Такого не может быть. Дженни внешне спокойно приняла эту новость, но я взорвался:

– И что вы предлагаете? Рожать на автостоянке?

Глядя на меня, медсестра спокойно улыбалась: по-видимому, она привыкла к эксцентричному поведению будущих отцов.

– Не волнуйтесь, мы найдем для вас место.

Она сделала несколько телефонных звонков. Наконец мы направились вдоль длинного коридора вниз, пройдя через несколько двойных дверей. В итоге оказались в родильном отделении, таком же, какое только что покинули; правда, здешние пациентки явно не принадлежали к консервативным зажиточным слоям общества. Мы слышали, как медсестры общались с роженицами на испанском и видели томящихся в нервном ожидании черных от загара мужчин, которые теребили мозолистыми руками соломенные шляпы. Округ Палм-Бич – место отдыха неприлично богатых людей, но мало кто знает, что здесь расположены фермы, некогда заложенные на болотистых землях. Ежегодно тысячи сезонных рабочих, главным образом из Мексики и Центральной Америки, стекаются в Южную Флориду для сбора урожая перца, томатов, салата и сельдерея. Зимой эти овощи поставляют на Восточное побережье. Похоже, мы оказались в палате, где появлялись на свет дети этих мигрантов. Временами тишину нарушал пронзительный женский крик, за которым следовали тяжкие стоны. Все это напоминало фильм ужасов. Дженни стала бледной, как привидение.

Медсестра проводила нас в небольшое помещение, где были одна кровать, один стул и всякая электроника, и подала Дженни сменную одежду.

– Добро пожаловать в родильное отделение для нищих, – примчавшись через несколько минут, весело проговорил своим басом доктор Шерман. – Пусть вас не смущает, что здесь лишь стены да потолок.

В палатах имелось самое современное оборудование, и там работали опытнейшие акушерки больницы. Поскольку бедные женщины часто не имели возможности позаботиться о себе, их роды протекали трудно.

– Вы попали в хорошие руки, – заверил нас доктор Шерман, осматривая Дженни. А потом он исчез – так же стремительно, как и появился.

С рассветом у Дженни начались регулярные схватки, и мы поняли, что действительно попали в хорошие руки. Медсестры были опытными специалистами. От них исходила уверенность, они проявляли заботу о роженице, проверяли пульс ребенка и помогали Дженни. Я беспомощно стоял в стороне, пытаясь поддержать жену, но толку от меня было мало. Один раз Дженни огрызнулась на меня сквозь сжатые зубы: «Если еще хоть раз спросишь, как дела, ВРЕЖУ ТЕБЕ ПО МОРДЕ!» Видимо, я выглядел уязвленным, поскольку одна из медсестер подошла ко мне, сочувственно постучала по плечу и сказала: «Добро пожаловать на роды, папаша. Все постигается с опытом».

Иногда я выходил из помещения и присоединялся к другим мужчинам, ожидавшим в холле. Каждый из нас, прижав ухо к двери той палаты, где рожала его жена, слушал ее крики и стоны. Я чувствовал себя немного нелепо в своей спортивной рубашке цвета хаки с короткими рукавами и легких туфлях, но казалось, что работники ферм не возражали против моего присутствия. Вскоре мы уже по-братски улыбались и кивали друг другу. Они не говорили по-английски, а я – по-испански, но это не имело никакого значения. Мы сообща переживали эти моменты.

Или почти сообща. В тот день я узнал, что в Америке обезболивание – это роскошь, а не необходимость. Тем, кто мог себе это позволить (или чья страховка покрывала эти расходы, как в нашем случае), делали анестезию. Примерно через четыре часа после начала родов к Дженни пришел анестезиолог: он ввел шприц с инъекцией, прикрепив его к капельнице. Через несколько минут нижняя часть туловища жены утратила чувствительность, и Дженни удобно устроилась на кровати. Мексиканкам в соседних палатах повезло меньше. Им приходилось рожать по старинке, и их дикие вопли продолжали витать в воздухе.

Шли часы. Дженни тужилась. Я поддерживал ее. На улице уже стемнело, когда я вышел в коридор, держа в руках подобие крошечного футбольного мяча, замотанного в кучу пеленок. Я поднял своего новорожденного сына над головой, и мои новые друзья, увидев его, прокричали: «Es el nino!»[13] Другие отцы тоже широко улыбались и поднимали вверх большие пальцы в знак одобрения – жест, понятный на любом языке. В отличие от наших жарких споров по поводу клички для собаки мы легко и почти мгновенно придумали имя нашему первенцу, назвав его Патриком, в честь первого Грогэна, прибывшего в Соединенные Штаты из ирландского графства Лимерик. К нам заглянула медсестра, которая сообщила, что послеродовая палата наверху освободилась. Казалось, что сейчас менять помещение не имело смысла, но сестра помогла Дженни сесть в кресло-коляску, положила ей на руки нашего сына и быстро увезла обоих. Деликатесы нам, в общем-то, не понадобились.

* * *

В недели, оставшиеся до родов Дженни, мы с ней подолгу обсуждали, как лучше всего приучить Марли к появлению в доме новорожденного, который сразу же отберет у собаки роль любимца семьи. Не хотелось сильно огорчать пса. Мы уже наслушались историй про то, как собаки при появлении детей становятся очень ревнивыми и совершают кошмарные вещи: мочатся на подарки ребенка, переворачивают его кроватку или даже проявляют открытую агрессию. В итоге приходилось избавляться от собаки. Когда мы переоборудовали пустующую спальню под детскую, то разрешили Марли обнюхать детскую кроватку и принадлежности для малыша. Он изучал запах, пачкал вещи слюной и лизал до тех пор, пока не удовлетворил своего любопытства. В течение 36 часов после родов, когда Дженни находилась в больнице, я часто навещал Марли, прихватив с собой пеленки или другие предметы, пахнувшие ребенком. Однажды даже притащил ему использованный подгузник, который он так старательно обнюхивал, что я испугался: вдруг он всосет содержимое через ноздри, и ему потребуется дорогостоящая медицинская помощь.

Когда я наконец привез домой мать и дитя, Марли успел все забыть. Дженни положила малыша Патрика, заснувшего в люльке, на середину нашей кровати и отправилась со мной в гараж, чтобы поздороваться с Марли. Нас ждала шумная встреча. Когда Марли успокоился и перешел из состояния отчаянного буйства к стадии эйфории, мы привели его в дом. И намеревались заняться своими делами, не указывая ему прямо на появление ребенка. Таков был наш план. Просто будем находиться рядом, позволив ему самому обнаружить нового члена семьи.

Марли отправился за Дженни в спальню, засовывая свой нос в ее сумку, пока она распаковывала вещи. Само собой разумеется, он понятия не имел, что на нашей кровати лежит живое существо. И тут Патрик чуть пошевелился и издал тихий звук, чем-то похожий на писк птенца. Марли навострил уши и замер. Что за звук? Патрик снова пискнул, и Марли принял стойку охотничьей собаки, приподняв одну лапу. О господи, он сделал стойку, словно перед ним была… добыча. В этот момент я вспомнил перьевую подушку, с которой пес жестоко разделался. Он ведь не мог быть настолько тупым, чтобы принять ребенка за фазана, верно?

И вдруг пес рванул вперед. Это был вовсе не свирепый бросок, нацеленный на врага, он не оскалился и не зарычал. Но и приветственный прыжок его движение тоже не напоминало. Он ударился грудью о матрац с такой силой, что сдвинул кровать с места. Патрик проснулся и распахнул глазки. Марли попятился и снова прыгнул вперед, на этот раз его морда оказалась буквально в сантиметрах от пальчиков ног новорожденного. Дженни бросилась к ребенку, а я – к Марли и обеими руками стал оттаскивать его за ошейник. Пес был в ярости, он изо всех сил стремился дотянуться до нового существа, которое неведомо какими путями проникло в нашу спальню. Он вставал на задние лапы, и мне приходилось тянуть его за ошейник; на минуту я даже почувствовал себя одиноким ковбоем из одноименного сериала рядом со своей верной собакой Сильвер. «Ладно, все прошло не так уж плохо», – сказал я.

Дженни держала Патрика на руках, я зажал Марли коленями и крепко вцепился в ошейник. Но даже Дженни понимала, что Марли не собирался нападать на малыша. Он продолжал пыхтеть со своей дурацкой улыбкой, его глаза сияли, а хвост энергично вилял. Пока я удерживал Марли, Дженни медленно приближалась, сначала позволяя псу понюхать пальчики ребенка, потом ножки, памперс и попку. Бедной крошке всего полтора дня, а он уже подвергся атаке со стороны пасти, засасывающей, как пылесос, запахи. Когда Марли добрался до подгузника, казалось, он перешел на новый уровень сознания и впал в транс, вызванный запахом памперса. Он оказался в раю. Собака определенно испытывала эйфорию.

– Марли, одно неверное движение, и я тебя отлуплю, – предупредила Дженни с твердым намерением осуществить сказанное.

Если бы он подал хоть малейшие признаки агрессии в отношении ребенка, то действительно превратился бы в отбивную. Но ничего подобного не произошло. Вскоре мы поняли, что проблема заключалась не в том, как не позволить Марли причинить вред нашему прелестному малышу, а в том, как держать его на расстоянии от бачка с использованными подгузниками.

* * *

Шли дни, недели, месяцы. Постепенно Марли начал признавать в Патрике своего лучшего друга. Как-то раз я выключал в доме свет перед сном и не мог отыскать Марли. В конце концов мне пришло в голову заглянуть в детскую. Он действительно был там, лежал, растянувшись, возле кроватки Патрика: оба посапывали в унисон, как родные братья. Марли, наш горячий необузданный жеребец, совершенно преображался, находясь возле Патрика. Казалось, он понимал всю хрупкость и беззащитность маленького человечка, поэтому, когда они оказывались рядышком, пес двигался с осторожностью и нежно облизывал детское личико и ушки. А когда Патрик научился ползать, Марли спокойно ложился на пол, позволяя малышу взбираться на себя, как на гору, таскать за уши, тыкать в глаза и вырывать прядки шерсти. Детские забавы его не раздражали – Марли просто замирал, как статуя. На фоне Патрика он был нежным великаном, который добродушно и покорно согласился исполнять партию второй скрипки.

Однако далеко не все разделяли нашу слепую веру в собаку. Люди видели в Марли необузданного, непредсказуемого и сильного зверя – его вес уже приближался к 50 килограммам – и считали, что мы поступаем опрометчиво, полагаясь на него и позволяя ему находиться рядом с беспомощным ребенком. Моя мама твердо придерживалась этого мнения и без стеснения говорила нам об этом. Ей было больно видеть, как Марли облизывает ее внука. «Да ты хоть представляешь, где побывал этот язык?!» – риторически восклицала она. С хмурым выражением лица она наставляла нас, чтобы мы никогда не оставляли собаку вместе с ребенком без присмотра. Древний охотничий инстинкт может внезапно проснуться. Если бы решение принимала мама, то Марли и Патрика навсегда разлучила бы бетонная стена.

Однажды, когда мама приехала навестить нас, из гостиной донесся ее пронзительный крик. «Джон, сюда! – кричала она. – Собака кусает ребенка!» Полуголый, я вылетел из спальни, но, прибежав в гостиную, увидел, как Патрик весело раскачивается на «качелях». Марли лежал под ним. Пес действительно лязгал зубами на малыша, но все обстояло совсем не так, как это показалось в панике моей маме. Марли распластался вдоль траектории «полета» Патрика и, уткнувшись носом в его подгузник, просто качал ребенка, подталкивая вверх его попку. Патрик визжал от удовольствия. «О, мам, все в порядке, – сказал я. – Просто Марли обожает запах памперсов».

* * *

У нас с Дженни началась полоса рутины. Ночью жена вставала каждые несколько часов, чтобы покормить и убаюкать Патрика, а в шесть утра его кормление возлагалось на меня, чтобы она могла выспаться. Полусонный, я вынимал сына из кроватки, менял ему подгузник и готовил молочную смесь в бутылочке. Затем следовал сам процесс кормления: я усаживался на веранде, бережно прижимая его крошечное теплое тельце, а он в это время сосал бутылочку. Порой я склонялся головой к его макушке и подремывал, пока он с удовольствием причмокивал. Иногда слушал радио и наблюдал, как утреннее небо из розово-фиолетового становилось голубым. Когда Патрик наедался и срыгивал, я одевался сам и одевал его, свистом подзывал Марли, и мы отправлялись на утреннюю прогулку к океану. Мы купили легкую детскую коляску с тремя большими велосипедными колесами, которые позволяли нам свободно передвигаться где угодно, даже по песку, и преодолевать бордюры. По утрам наша троица представляла собой довольно забавное зрелище. Марли бежал впереди коляски, словно двигался в собачьей упряжке, я был в тылу, сдерживая активную собаку, а Патрик посредине радостно тянул ручонки вверх, будто регулировщик дорожного движения. К нашему возвращению Дженни уже просыпалась и варила кофе. Мы сажали Патрика на высокий детский стульчик и насыпали ему на поднос горстку сухого завтрака в виде колечек. Стоило нам отвернуться, как Марли клал голову боком на этот поднос и языком, как лопатой, зачерпывал еду. Ворует еду у ребенка, думали мы, как низко он способен опуститься в будущем? Однако Патрика, казалось, забавляли проделки пса, и вскоре он научился бросать колечки вниз и наблюдать, как Марли поднимает их с полу и съедает. А если малыш ронял колечки себе на колени, Марли просовывал голову под столик и слегка пинал его в живот, пытаясь найти упавшее колечко, чем вызывал у ребенка восторженный смех.

Мы вжились в роль родителей, наслаждались незатейливыми семейными радостями и улыбались огорчениям, осознавая быстротечность жизни – даже неудачные дни вскоре станут драгоценными воспоминаниями. У нас было все, о чем только могли мечтать. Наш бесценный малыш. Наша туповатая собака. Маленький домик на побережье. И главное – взаимная любовь. В ноябре моя газета повысила меня до ведущего редактора рубрики. Эта желанная должность позволяла мне три раза в неделю печатать свои материалы на передних полосах, где я мог рассуждать на любые темы. Жизнь прекрасна! Когда Патрику исполнилось девять месяцев, Дженни поинтересовалась, когда мы озаботимся появлением второго ребенка.

– Господи, даже не знаю, – ответил я.

Мы оба знали, что хотим иметь больше одного ребенка, но я совершенно не задумывался о временных рамках. Повторить еще раз все то, через что мы прошли, казалось просто безумием.

– Предлагаю снова отказаться от противозачаточных, а там – посмотрим.

– Угу, – согласно кивнула Дженни. – Старый добрый способ планирования семьи «будь что будет».

– Эй, не пренебрегай им, – воскликнул я. – Он же сработал!

Так и поступили. Мы подсчитали, что, если Дженни забеременеет не раньше будущего года, все должно сложиться хорошо. Когда Дженни произвела вычисления, она сказала:

– Предположим, у нас будет полгода, чтобы зачать ребенка, плюс еще девять месяцев, чтобы выносить. Тогда разница в возрасте детей составит ровно два года.

Такая перспектива мне пришлась по душе. Два года – это немалый путь. Два года казались почти вечностью. Два года были чем-то почти нереальным. Теперь, когда я на деле показал, что способен исполнить мужскую обязанность по оплодотворению, бремя давления больше не тяготило. Никаких забот, никаких стрессов. Будь что будет.

Через неделю Дженни залетела.

Глава 13

Крик в ночи

Снаступлением новой беременности к Дженни вернулась ее странная потребность есть по ночам. Один раз ей захотелось овощного сока, в другой – съесть грейпфрут.

– А у нас есть сникерсы? – однажды спросила она около полуночи.

Похоже, мне снова предстояла утомительная поездка в круглосуточный супермаркет. Я свистом поманил Марли, прицепил поводок и отправился с ним в магазин. На автостоянке мы заметили молодую блондинку с красивой прической, блестящими бледно-лиловыми губами, на экстремально высоких каблуках.

– О, он такой славный! – прочирикала она. – Привет, щеночек. Как тебя зовут, милашка?

Марли, естественно, был счастлив подружиться с девушкой, но я с силой потянул его к себе, чтобы он случайно не испачкал ее фиолетовую мини-юбку и белый топ.

– Ты просто хочешь поцеловать меня, песик, верно? – сказала она, чмокнув несколько раз губами.

Пока мы болтали, меня разбирало любопытство: что такая привлекательная девушка делает на автостоянке по Дикси-хайвей в поздний час. Похоже, она без машины. И вроде бы не собиралась зайти в магазин и не выходила из него. Она стояла там, словно привратник, радостно встречавший незнакомцев и их собак. И почему она вела себя так дружелюбно? Красивые женщины никогда не знакомятся первыми, по крайней мере на автостоянках в полночь. В этот момент рядом притормозила машина, и водитель, мужчина средних лет, опустил стекло. «Ты Хизер?» – спросил он. Она одарила меня очаровательной улыбкой, словно говоря: «Тебе нужно чем-то заняться, чтобы быть в состоянии оплатить квартиру».

– Мне пора, – сказала она, запрыгивая в машину. – Пока, щеночек.

– Не влюбляйся без памяти, Марли, – предостерег я его, когда они отъехали. – Ты не сможешь себе ее позволить.

Прошло несколько недель. В десять часов утра, в воскресенье, когда я прогуливался с Марли до того же магазина за газетой Miami Herald, к нам снова подошли, на этот раз две девушки, скорее даже подростки.

В них чувствовались напряжение и нервозность. Они не отличались броской внешностью, да и не прикладывали особых усилий, чтобы выглядеть лучше, чем в действительности. Вид у обеих был совершенно отчаявшийся, вероятно, им не удалось заработать на очередную дозу наркотика.

– Гарольд? – обратилась ко мне одна из них.

– Не-а, – ответил я, подумав про себя: неужели вы думаете, что какой-нибудь парень отправится снимать девочек, прихватив с собой лабрадора? Каким же извращенцем представляли меня эти соплюшки! Когда я купил газету в автомате перед магазином, подъехала машина – похоже, это был Гарольд – и умчала девчонок.

Я был не единственным свидетелем бойкой торговли телом на Дикси-хайвей. Когда к нам приехала моя старшая сестра, одетая по-монашески скромно, она решила погулять в обед, и ее дважды пытались «снять» мужики в автомобилях. В другой раз гость, приехавший к нам на машине, рассказал, что какая-то женщина на обочине шоссе показала ему свою грудь без всякого повода с его стороны.

Стали поступать жалобы от жителей, и мэр пообещал публиковать в газетах имена мужчин, задержанных за связь с проститутками, а полиция начала прочесывать улицы и расставлять на каждом перекрестке переодетых женщин-агентов в надежде, что на них клюнут потенциальные клиенты. Эти полицейские в юбках были самыми непривлекательными проститутками, которых мне когда-либо доводилось видеть, – почти как переодетый бывший директор ЦРУ Джон Эдгар Гувер, но это отнюдь не мешало мужчинам обращаться к ним за услугами. Одна полицейская облава произошла прямо на обочине возле нашего дома, перед камерой группы телерепортеров.

Если бы проблема упиралась в проституток и их клиентов, мы могли бы жить спокойно, но криминальная активность набирала обороты. Наш район становился опаснее день ото дня. Однажды, когда мы бродили вдоль берега, Дженни почувствовала тошноту, ее мутило от токсикоза, и она решила вернуться домой одна, оставив нас с Патриком и Марли еще немного погулять. Пока она шла по боковой улице, услышала, как сзади тащится машина. Она решила, что это кто-то из соседей притормозил, чтобы поздороваться, или заблудившийся водитель хочет уточнить дорогу. Но когда она обернулась, то увидела за рулем голого мужчину, который мастурбировал. Поняв, что его засекли, он дал задний ход и скрылся. Дженни даже не успела рассмотреть номер машины.

Патрику не исполнилось и года, когда в нашем районе снова произошло убийство. Как и в случае миссис Недермайер, жертвой стала одинокая пожилая женщина. Ее дом стоял сразу после поворота с Дикси-хайвей на Черчилль-роуд: он находился позади круглосуточной прачечной-автомата. Я не был знаком с ней, просто махал рукой, проезжая мимо. Но в отличие от убийства миссис Недермайер теперь это дело не укладывалось в рамки обычного семейного конфликта. Жертва была выбрана случайно, а напал на нее незнакомец, проникший в дом в субботу днем, когда хозяйка развешивала на заднем дворике выстиранное белье. Когда она вернулась в дом, он связал ей руки телефонным проводом и засунул несчастную под матрац, а сам стал обыскивать дом в поисках денег. Он сбежал с награбленным, а наша слабая здоровьем соседка умерла от удушья. Преступник опять крутился возле прачечной. Полицейские быстро вычислили убийцу и арестовали. Когда его карманы вывернули, оказалось, что добыча составила всего 16 долларов с мелочью. Такова цена человеческой жизни.

Преступники, расплодившиеся в округе, заставили нас почувствовать особую благодарность к Марли за его более чем необходимое присутствие в доме. Что с того, что он считался пацифистом, а его грозная стратегия нападения выливалась в слюнявую атаку? И какая разница, что, увидев постороннего человека, он первым делом хватал теннисный мячик, надеясь поиграть! Чужакам было необязательно все это знать. Когда к нам кто-то приходил, мы больше не запирали пса, открывая дверь. И перестали уверять людей, какой Марли в сущности безобидный пес. Вместо этого мы распространяли смутную зловещую молву: «В последнее время он становится каким-то непредсказуемым» или: «Даже не знаю, сколько еще его прыжков сможет выдержать наша дверь».

У нас уже рос ребенок, и второй был на подходе. Теперь к вопросам личной безопасности мы уже не относились с прежней беспечностью. Мы с Дженни часто размышляли, как поведет себя Марли, если от кого-то будет исходить угроза нам или сыну. Я склонялся к варианту, что он просто свихнется от счастья и начнет лаять и пыхтеть. Дженни гораздо больше доверяла Марли. Она была уверена, что его глубокая преданность нам, особенно своему новому другу Патрику, который баловал его колечками из сухих завтраков, в кризисной ситуации разбудит в сердце пса жестокий инстинкт защитить нас любой ценой. «Не верю, – возражал я. – Он уткнется носом в ширинку негодяя, этим все и кончится». Но, как бы там ни было, люди побаивались нашего пса, и нам это явно нравилось. Его присутствие позволяло нам чувствовать себя защищенными в собственном доме. Несмотря на долгие споры о способности Марли выступать в качестве охранника, мы засыпали со спокойной душой, зная, что он находится рядом с нами. А события одной ночи разрешили наш спор раз и навсегда.

Наступил октябрь, а погода все не менялась. Ночи были знойными, поэтому мы закрывали окна и включали кондиционер. После вечерних новостей я выпустил Марли во двор, проверил Патрика в кроватке, выключил свет и забрался в постель рядом со спящей Дженни. Марли, как всегда, глубоко вздохнув, растянулся на полу возле меня. Я уже задремал, когда услышал звук, пронзительный и непрерывный, и мгновенно проснулся, как и Марли. Навострив уши, пес замер в темноте возле кровати. Звук повторился, он проникал через закрытые окна и перекрывал жужжание кондиционера. Крик. Женский вопль, громкий и отчетливый. Сначала я подумал, что на улице дурачились тинейджеры – в этом не было ничего особенного. Но вопли вовсе не напоминали возбужденный крик подростка, который боится щекотки. В крике чувствовались отчаяние, неподдельный ужас, и до меня постепенно стало доходить, что кому-то грозит серьезная опасность.

– Пошли, малыш, – прошептал я, выползая из постели.

– Не ходи туда, – раздался из темноты голос Дженни. Я не знал, что она проснулась и все слышала.

– Звони в полицию, – бросил я. – Я буду осторожен.

Держа Марли за сдерживающий ошейник, я вышел на крыльцо в своих семейных трусах и увидел человека, убегавшего в сторону побережья. Снова раздался крик, но уже с противоположной стороны. Под открытым небом, где не было стен и стекла, которые могли заглушить его, голос женщины звучал явственно – подобное я видел только в фильмах ужасов. На верандах других домов тоже защелкали выключатели. Двое молодых людей, которые арендовали дом напротив нас, выскочили в одних плавках и помчались на крик. Я осторожно последовал за ними, держа Марли на поводке. Видел, как они добежали до газона очередного дома, а потом резко развернулись и устремились навстречу мне.

– Иди к девчонке, – крикнул один из них, показывая н

Продолжить чтение

Читать онлайн Марли и я: жизнь с самой ужасной собакой в мире бесплатно

Предисловие Идеальная собака

Глава 1 Третий член семьи

* * *

* * *

Глава 2 Пес голубых кровей

* * *

Глава 3 Связь с домом

* * *

* * *

Глава 4 Мистер Виляй

* * *

* * *

* * *

* * *

Глава 5 Тест на беременность

Глава 6 Дела сердечные

* * *

* * *

Глава 7 Хозяин и животное

* * *

Глава 8 Борьба мнений

* * *

* * *

* * *

Глава 9 Мужские проблемы

* * *

* * *

* * *

Глава 10 Счастье по-ирландски

* * *

* * *

* * *

* * *

Глава 11 Все, что он съел

* * *

* * *

Глава 12 Добро пожаловать в родильное отделение для нищих!

* * *

* * *

* * *

Глава 13 Крик в ночи

Предисловие

Идеальная собака

Глава 1

Третий член семьи

Глава 2

Пес голубых кровей

Глава 3

Связь с домом

Глава 4

Мистер Виляй

Глава 5

Тест на беременность

Глава 6

Дела сердечные

Глава 7

Хозяин и животное

Глава 8

Борьба мнений

Глава 9

Мужские проблемы

Глава 10

Счастье по-ирландски

Глава 11

Все, что он съел

Глава 12

Добро пожаловать в родильное отделение для нищих!

Глава 13

Крик в ночи