Читать онлайн О людях, котах и маленьких собаках бесплатно

Про Ёжика по имени Гоша

То, что они жили в одном городе, ничего не меняло. Сонечка не звонила и не писала, лишь изредка отвечала на смс-ки, которые Наталья Сергеевна отправляла раз в четыре дня. Не чаще – чтобы, упаси бог, не надоесть.

Отголоски далекой Сонечкиной жизни доносились до нее издалека: Сонечка все лето провела на даче; Сонечка занимается бальными танцами; Сонечке завели собаку. Даже эти скупые крохи Наталья Сергеевна узнавала не от девочки, а от ее матери – молодой нервозной женщины, после развода с упоением возненавидевшей не только бывшего мужа, но и его мать.

«Здравствуй, Соня! Сегодня в парке я видела двух белок, они кидались желудями. А потом маленький терьер загнал их на дерево. Как твои дела? Люблю тебя и очень скучаю. Бабушка».

«У меня все нармально».

Заразила ли оскорбленная Татьяна девочку своей ненавистью, или всего лишь привила ей штамм безразличия? Два года единственной ниточкой, связывавшей Соню и Наталью Сергеевну, были короткие телефонные послания: бесконечная односторонняя мольба о любви, телеграфная повесть об опустевшем доме, в котором от живых людей остались только фотографии. Сын Натальи Сергеевны сразу после развода уехал в другую страну, где с глухим облегчением забыл и дочь, и мать.

«Здравствуй, Сонечка! Сегодня я не удержалась и купила тебе прелестную куклу. Она разговаривает и поет колыбельные! Надеюсь, ты как-нибудь приедешь ко мне в гости, и тогда я подарю ее тебе. Бабушка».

«Я ни люблю куклы».

«Наталья Сергеевна, я устала повторять! Она не желает вас видеть!» Один раз откуда-то из глубины комнаты в телефонную трубку просочился детский голос, однообразно бубнивший: «Не хочу! Пусть она не приходит! Не хочу!»

Наталья Сергеевна выронила телефон и долго стояла над пищащим аппаратом, глядя на расплывающиеся обои.

«Дорогая моя Соня, у меня завелся игрушечный динозавр! Не знаю, любишь ли ты динозавров. Этот очень смешной, он умеет шевелить ушами. Что скажешь? Люблю тебя, обнимаю. Бабушка».

«Мне ни нада».

Ежа она встретила в конце июня, возвращаясь с планерки через лесопарк. Ёж был бородат и солиден, и для полного сходства с директором их музейного подразделения ему не хватало только портфеля. Он скрылся в кустах, а Наталья Сергеевна пошла своей дорогой, думая, что на последние десять сообщений Сонечка ничего не ответила.

Но сегодня был как раз четвертый день, и, вернувшись домой, она взяла телефон и набрала, не задумываясь:

«Милая Соня, у меня новость. В моей квартире поселился ёжик! Пришел сам. Назвала… – тут Наталья Сергеевна перевела взгляд на телевизор, где повторяли «Москва слезами не верит», и закончила: – …Гошей».

– Он же Гога, он же Жора, – вслух сказала она, следя глазами за Баталовым.

Подумала немного и дописала:

«Гоша удивительный! Он умеет улыбаться, представляешь? Обнимаю. Бабушка».

Телефон пискнул минуту спустя, и Наталья Сергеевна вздрогнула от неожиданности. Это просто спам. Конечно же, спам. Соня никогда не отвечает сразу.

«А што ищо он умеет?»

Первым порывом Натальи Сергеевны было приписать ежу все мыслимые способности. Но горе сделало ее осмотрительной. Бережно взяв лишь один драгоценный камешек, она осторожно прикрыла волшебную дверцу, за которой сияли несметные сокровища.

«Еще он умеет ставить колючки дыбом. Остальное я тебе завтра напишу, хорошо?»

Соня не ответила, но душа Натальи Сергеевны все равно наполнилась радостью.

Ночью она проснулась от ужасной мысли: краткий разговор ей приснился, как приснился и ёж на тропинке в лесопарке. Наталья Сергеевна схватила телефон.

«А что ищо он умеет?»

Она откинулась на подушку и чуть не заплакала от облегчения.

«Соня, здравствуй! Сегодня выяснилось, что Гоша пытается читать. Я положила перед ним книжку, и он носом перелистывал страницы».

Тишина, тишина, тишина… Видимо, она написала что-то не то. Или Татьяна увидела смс-ку и жестоко высмеяла тупую бабку.

Взззз! Вззз! – завибрировал телефон.

«А што он четал?»

Наталья Сергеевна перевела дыхание.

«Он читал замечательную книжку, называется “Динка”. Написала ее Осеева. Ты читала, Сонечка?»

На этот раз пришлось ждать так долго, что она успела многократно раскаяться в своей выдумке. Татьяна, несомненно, сказала девочке, что ее бабуля – старая шизофреничка, и подробно объяснила, что это значит. Впрочем, нет, она всегда любила упоминать про стариков в маразме. Вряд ли для Натальи Сергеевны будет сделано исключение. «Назойливая маразматичка», – отчетливо проговорил в ее голове звенящий от ненависти голос.

Вззз!

«Не четала. Там про интересное? А што Гоша ест?»

С этого дня ёж прочно вошел в жизнь Натальи Сергеевны. О нем была ее первая мысль после пробуждения, а перед сном он приветственно махал ей лапой, обещая вернуться завтра. Удивительные его способности открывались каждый день.

«Дорогая Соня, очевидно, мне достался цирковой ёж. Чем еще объяснить, что он умеет кружиться под музыку? Наверное, сбежал от злого дрессировщика».

Месяц спустя переписка была в самом разгаре. Ёж уже приносил тапочки и имел ярко выраженные гастрономические пристрастия. Прославленный писатель, с каждой новой главой своего романа мастерски удерживающий внимание искушенного читателя, выглядел бы жалким плагиатором некрологов по сравнению с Натальей Сергеевной. Она вдохновенно держала интригу. Грамотно усиливала напряжение. Разворачивала борьбу характеров (у нее получилось научить ежа ходить в лоток, но ёж отстоял свое право мыть ноги в миске с молоком). На широкой колючей спине трудолюбивое животное тащило груз невысказанных слов и призрачных надежд, и Наталья Сергеевна с замиранием сердца ощущала, что ниточка, почти перетершаяся за два года, понемногу становится прочнее.

Конец роману в письмах был положен внезапно.

– Соня хочет приехать к вам в гости, – сказали в трубке сухо и холодно. – На три дня.

Это было фиаско. Отказать Наталья Сергеевна не могла – да и как можно, когда два года она мечтала лишь о том, что прозвенит звонок и смешливое золотое дитя, кудрявая девочка, когда-то насильно вырванная из ее жизни, переступит порог ее дома. Согласиться – значит раскрыть ее жалкий обман.

Соня ей этого не простит. Наталья Сергеевна понимала, что только благодаря ежу она вытащила счастливый билет.

– Наталья Сергеевна, что с вами? – испуганно спросила коллега. – На вас лица нет. При- сядьте-ка…

Измерили давление, и результат оказался таков, что начальство немедленно отправило Наталью Сергеевну на больничный. «Недельку дома посидите, отдохнете, восстановитесь». Наталья Сергеевна молча кивала – у нее дрожали губы. Перед глазами стояла картина: звонок, она открывает дверь – и девочка мчится от нее прочь, убегает все дальше и дальше, на этот раз навсегда.

Вернувшись домой, Наталья Сергеевна достала непочатую бутылку водки, которую держала в лечебных целях, трясущимися руками нацедила полную рюмку и залпом выпила. Подействовал не столько сам напиток, сколько ритуал – понемногу Наталья Сергеевна пришла в себя и обрела способность рассуждать.

Итак, ежа нет – это непреложный факт.

О, если бы силой мысли она могла вызвать к жизни проклятое животное! Но даже самого горячего желания было недостаточно для материализации Гоши, умевшего приносить тапочки, читать книги и кружиться под звуки вальса.

Какой попало ёж не подойдет, и это тоже факт. Девочка непременно захочет увидеть героя их романа по переписке.

«Господи, пусть хотя бы тапочки приносил, и хватит с него!» – мысленно простонала Наталья Сергеевна.

Солгать, что ёж убежал? Представив, с каким злорадством будет разъяснен ее обман торжествующей матерью девочки, она содрогнулась.

Но следом за способностью соображать к ней вернулась и способность действовать. До приезда Сонечки оставалось совсем немного. Надо торопиться.

Час спустя Наталья Сергеевна в своей самой эффектной летней шляпе выходила из такси перед большим круглым зданием, увенчанным стеклянным куполом. «Новая программа! – гремели афиши. – Только у нас!» С заклеенной тумбы скалились гривастые львы, били копытами мускулистые лошади, слоны вздымали хоботы – и под всем этим безумным звериным великолепием скромная надпись обещала: «А также дрессированные ежи».

– Поймите, я его верну! – клялась Наталья Сергеевна, умоляюще прикладывая руки к груди. – Всего на три дня!

– Я вам в тысячный раз говорю! – побагровевший толстяк едва сдерживался, чтобы не вышвырнуть ее из кабинета. – Мы не раздаем своих животных!

– У вас их двадцать!

– И все двадцать тупые, как полено! – заорал он. – Поголовно! Козинцев ими жонглирует, но с таким же успехом мог бы подкидывать репьи! А вы… вы… Нет, это смешно!

Он упал в кресло, обмахиваясь платком.

– На три дня, – проникновенно сказала Наталья Сергеевна. – Любые деньги. Умоляю!

…В вестибюле, понуро бредя мимо гардероба, она вдруг краем глаза заметила высокую фигуру, следующую за ней. Фигура нарочито шаркала, сутулилась, и голову ее венчала дурацкая летняя шляпа со скособоченными полями. Передразнивание было столь явным, что Наталья Сергеевна обернулась и гневно уставилась на преследователя.

Это была она сама. Отражавшаяся в одном из бесконечных зеркал вестибюля.

Наталья Сергеевна несколько минут потрясенно смотрела на себя, и наконец ее губы тронула горькая усмешка. Сумасшедшая старуха в нелепом головном уборе, устаревшем на добрых двадцать лет… Реликтовый выползень, как называл таких ее сын.

Но ведь она еще не старая!

Старая, сказали зеркала. Старая и жалкая.

Наталья Сергеевна вспыхнула, торопливо сняла шляпку и вышла, на ходу сминая ее в сумочке.

Следующей ее целью стала кирпичная пятиэтажка на окраине города, окруженная мусорными кучами, неумолимо смыкавшими ряды. Сквозняк шнырял между ними и копался в объедках. Наталья Сергеевна на всякий случай сверилась с газетой. «Питомник домашних ежей», – обещало краткое объявление. Адрес был правильный.

Вонь ударила в нос, едва она зашла в подъезд, и не привычный смрад мусоропровода, а тяжелый звериный дух.

Не открывали долго. Наталья Сергеевна звонила, звонила, звонила, и в конце концов ей стало казаться, что из-под двери наружу через незаметные глазу щели сочится зловоние, обретая отчетливый грязно-желтый цвет.

Наконец внутри завозилось. Дверь распахнулась, и мужчина в трико уставился на Наталью Сергеевну мутным левым глазом. Правый заплыл и поражал многоцветной синевой.

– Чо?

– Здравствуйте, – с трудом сказала Наталья Сергеевна, стараясь не дышать. – Я по объявлению. У вас есть ежи?

Хозяин выдал несколько идиом, свидетельствующих о том, что ежи, безусловно, есть, но их существование омрачает его и без того полную тягот жизнь.

– …до хера, – закончил он и, пошатываясь, отступил.

Наталья Сергеевна осторожно шагнула внутрь.

Вдоль стен громоздились клетки. Отощалые кошки, подбитые тусклые вороны, хорек с безумным взглядом – она миновала их всех и наконец, остановилась возле ежей.

Грязные косматые шары неподвижно лежали на слипшихся от мочи опилках.

– По стольничку отдам, – прохрипели сбоку. – Двух за полторашку.

Наталья Сергеевна развернулась, обогнула мужчину, стараясь ни до чего не дотрагиваться, и вышла.

На Птичий рынок она добралась, когда уже смеркалось, и долго бродила среди павильонов, отворачиваясь от замусоленных котят, щенков и ярких, как тропические фрукты, попугайчиков.

Ёж нашелся у самого выхода.

– Умный, умный, – заверила, улыбаясь, милая пожилая женщина. В глубине рта предостерегающе сверкнул золотой зуб. – Берите, не пожалеете.

Наталья Сергеевна молча достала кошелек.

Дома ёж нехотя выбрался из корзинки и мрачно удалился под батарею.

Двигался он нетвердыми шагами, часто останавливался и вздыхал, словно преисполнившись невыносимого отвращения ко всему окружающему. К мясу и молоку оказался безразличен, до сырокопченой колбасы не снизошел. Под батареей он долго кряхтел, вонял и наконец уснул.

Наталья Сергеевна посмотрела на тапочку, приготовленную для уроков дрессировки, и засмеялась.

Утром, еще до завтрака, она положила ежа в корзину и быстро дошла до лесопарка. Выпущенный на траву, ёж некоторое время озадаченно сидел, а затем двинулся к ближайшим кустам.

Наталья Сергеевна посмотрела ему вслед и заплакала – первый раз за эти два года. Слезы, не принося облегчения, все лились и лились, платок промок насквозь, воротник блузки набух от соленой влаги, и она все плакала и плакала, и со слезами вымывались из нее мечты о тихой счастливой жизни рядом с девочкой, растущей на ее глазах, о воскресных походах в театр, о совместных прогулках в осеннем парке и засушенных листьях, которые так хорошо доставать зимой из объемной энциклопедии, о чтении вслух, о руках, обнимающих ее перед сном, о легком дыхании ребенка, уснувшего в ее кровати.

Наконец она обессилела и замолчала. Ёж сидел под кустом, равнодушный к ее горю. Затем встал, сделал шаг, повалился набок и издох.

Наталья Сергеевна вытерла слезы и озадаченно подошла ближе.

Ёж, без сомнения, был мертв.

Не меньше минуты она бессмысленно смотрела на него. И вдруг, пронзенная внезапной мыслью, кинулась к расслабленному тельцу, схватила его и бросилась домой, забыв корзину и не ощущая боли в исколотых пальцах. Она промчалась мимо соседки, не заметив ее, и диковато рассмеялась в ответ на приветствие консьержки.

– Наталья-то наша совсем тю-тю, что ли? – вполголоса поделилась соседка.

Но Наталья Сергеевна была вовсе не тю-тю. Измученный ум ее впервые за последние сутки работал как никогда быстро и ясно.

Когда два часа спустя в квартиру позвонили, Наталья Сергеевна распахнула дверь. Лицо ее было залито искренними слезами, а в голосе звучало неподдельное страдание, когда она, протянув коробку с ежом, горестно всхлипнула:

– Сонечка! Гоша погиб!

Девочка, широко раскрыв глаза, уставилась на ежа. По лицу ее пробежала молниеносная гамма чувств: оторопь, недоверие, изумление, ужас… И сменилась сочувствием.

– Бабушка! – заплакала Соня и бросилась обнимать Наталью Сергеевну.

Они похоронили ежа в дальнем тенистом углу парка, а на табличке написали: «Ёжик Гоша, лучший и умнейший из ежей». Соня своими руками посадила на могилке бархатцы, купленные возле метро, а Наталья Сергеевна выложила оградку из камней.

– Я с ним так и не познакомилась, – всхлипнула Соня.

– Я тебе все-все-все про него расскажу, – пообещала Наталья Сергеевна.

Следующие три дня прошли под знаком Гоши. Наталья Сергеевна в красках повествовала о его краткой, но выдающейся жизни, о его увлечениях и о героической смерти в зубах напавшего на нее свирепого пса. Соня слушала с открытым ртом и отказывалась засыпать без новой истории.

У Натальи Сергеевны открылся талант рассказчика. Девочка захлебывалась смехом, когда бабушка живописала его купание в ванной, и замирала от страха, когда Гоша учился ходить по натянутой веревке. Она три раза заставила повторить рассказ о том, как Гоша учил буквы, а после они вместе прочли «Динку» от корки до корки.

– Бабушка, это прекрасная книга! – очень серьезно сказала Соня. – Я понимаю, почему Гоша выбрал именно ее.

Мертвый ёж сплотил их так, как никогда не сплотил бы живой, ибо он был совершенен. Идеал, которого никому не дано достичь. Лучший из возможных ежей.

Перед отъездом, когда присланный Татьяной шофер уже убирал в багажник розовый чемоданчик, Соня порывисто обняла Наталью Сергеевну и долго не разжимала рук.

– Ты приедешь еще, Сонечка?

Девочка отстранилась и удивленно взглянула на нее.

– Бабушка, ты что! Конечно, приеду!

«Но ведь я теперь без Гоши…» – мысленно напомнила Наталья Сергеевна.

– Ты же теперь без Гоши, – совсем по-взрослому сказала Соня.

Когда машина скрылась за углом, Наталья Сергеевна перестала махать ей вслед и опустилась на скамейку.

– Реликтовый, значит, выползень, – вслух сказала она и тихонько засмеялась.

Она долго сидела, щурясь под лучами раннего солнца. Было тихо, спокойно и немного безжизненно, как бывает только городским летним утром на переломе к сентябрю, и где-то в глубине садов уже вызревала осень, Наталья Сергеевна больше не боялась ее. Будут кленовые листья в складках древней энциклопедии, и театр по воскресеньям, и шоколадное пирожное в их любимой кофейне, и тайны, и шепот, и смех, и вечное счастье.

Наконец она встала и медленно побрела в парк.

«Ёжик Гоша, лучший и умнейший из ежей» немного покосился. Пришлось поправить табличку, вернуть на место пару камешков, смытых вчерашним дождем и вырвать мелкую нахальную крапиву, пробивавшуюся среди бархатцев.

Наталья Сергеевна уже собралась уходить, когда вспомнила кое-что.

Она достала из сумки забытую шляпу, надела и старательно расправила смятые поля.

Про цефалоцереус

Алексей Николаевич увидел его на выставке опунций, куда забрел от нечего делать в перерыве между двумя скучнейшими семинарами. Увидел и застыл в изумлении.

Прямой, высокий, совершенно седой. Длинные белоснежные пряди волнисты, как наметенные ветром снежные барханы. Арцыбашев завороженно потянул к ним руку.

– Мущщина, читать умеем? – гнусаво спросили из-за прилавка. – Не трогать!

– Простите! – испугался Алексей Николаевич.

– Сами же уколетесь! А нас ругать будете!

– Я не… А что это?

Продавщица внимательно поглядела на аккуратного, застегнутого на все пуговицы Арцыбашева, схватившегося за дужку очков, и смягчилась.

– Цефалоцереус, – выговорила по слогам. – Взрослый уже.

Что кактус взрослый, Алексей Николаевич понял и сам. Не просто взрослый, а умудренный опытом, много повидавший и осмысливший. Такая седина могла быть у чародея или пророка.

Еще никогда прежде ни одно растение не производило на него такого впечатления. Казалось, кактус отрешенно созерцает творящуюся вокруг суету, не вовлекаясь, но внутренне все же несколько печалясь о своей участи. Разве здесь должен он быть, среди унылых агав и тычущих пальцами людей?

– Я его… приобрету. – В последний момент Арцыбашев проглотил пошлое «куплю». – Сколько с меня?

* * *

Дома Алексей Николаевич с трепетом в душе водрузил кактус на самое почетное место – на комод. Слева на комоде стояла фотография покойной матери, справа – блюдце с хохломской росписью, одно из двух, преподнесенных Арцыбашеву на двадцать третье февраля женщинами их отдела. Арцыбашев прижимал блюдцем квитанции.

Кактус высился строго и одиноко, как на горной вершине сосна. Арцыбашев встрепенулся и передвинул блюдце подальше. Подумал – и вовсе убрал в шкаф. Разухабистая хохлома не могла соседствовать с его величественным приобретением.

Он походил возле комода, то и дело поглядывая на кактус. Несколько раз повторил вслух: «Цефалоцереус. Цефало-цереус!»… Звучало почти как «трицератопс»: пугающе и веско.

«Поливать-то! – вздрогнул Арцыбашев. – Про поливать не спросил!» Он отыскал в Сети три статьи о цефалоцереусах, изучил их внимательнейшим образом и слегка успокоился. Поливать нужно было редко и понемногу.

Перед сном Алексей Николаевич подошел к кактусу и долго смотрел на него, сцепив ладони в замок и опираясь на них подбородком. Сквозняк из форточки шевелил мягкие седые пряди цефалоцереуса. Из-под них проглядывали иголки со стальным отливом.

«Невероятный», – думал Арцыбашев, переминаясь с одной босой ноги на другую в своей пустой квартире.

Он всегда ощущал квартиру как пустую. Даже когда находился в ней сам. Одно время, когда Арцыбашев еще пытался что-то изменить, он заводил разнообразных живых существ. По заверениям окружающих, разнообразные живые существа должны были помочь ему избавиться от пустоты.

Но не сложилось. Аквариумные рыбки передохли одна за другой. Подобранная на улице кошка ушла к соседке через балкон и сказала, что не вернется, и не просите, принудительное одиночество не для нее. Тогда Арцыбашев принес с Птички щенка, толстолапого и толстопопого, и даже приобрел для него миску и лежанку. Но щенок выл целыми днями и тревожил соседей. «Послушай, брат, – говорил ему по вечерам усталый Арцыбашев, – я ведь тоже, может, хочу выть, но держусь. И ты держись».

Какое там! Словно представив, что и ему предстоит прожить жизнь, подобную арцыбашевской, щенок рыдал с каждым днем все тоскливее. В конце концов соседи вызвали участкового. Участковый пришел один, а ушел – несколько неожиданно для всех, включая себя – со щенком под мышкой. Щенок сучил задними лапами и предвкушающе бил хвостом: участковый успел обмолвиться, что у него трое детей.

Закрыв за ними дверь, Арцыбашев сел на пол возле миски и погрузил руку в остатки щенячьего корма. Он долго сидел, перебирая клеклые кусочки и пытаясь представить, что на берегу моря играет влажными камешками, но ни черта у него не представлялось, и в конце концов, назвав себя идиотом, Алексей Николаевич пошел спать. Во сне он видел, что у него завелась стая ласточек и что он строит дом, который пахнет свежим ремонтом, а где-то на берегу моря бегают дети, из которых один, некрасивый мальчишка с белесыми бровями, все время оборачивается к нему.