Читать онлайн Моя жизнь в его лапах. Удивительная история Теда – самой заботливой собаки в мире бесплатно

***

Венди Хилдинг родилась с очень редким генетическим заболеванием – «синдром бабочки». Ее кожа настолько хрупкая, что даже обычное прикосновение причиняет ей мучительную боль. Несмотря на приговор врачей она смогла не только выжить, но и работать, заниматься верховой ездой и даже родить и воспитать двух детей. Она верит, что невозможного не существует, главное – найти правильное решение. Ее спасением стал пес, золотистый ретривер Тед.

Тед помогает Венди во всем. Он стал ей настоящей опорой, вернул независимость и уверенность в себе, неоднократно спасал ей жизнь. История Теда и Венди – это не рассказ о болезни. Это удивительная история о любви, верности и той поразительной привязанности, которая может возникнуть между человеком и животным однажды и на всю жизнь.

***

«Эта книга не только о бесконечной заботе человека о животных, но и о невероятной чуткости животных к человеку. Это как роман, так и дневник, который читается на одном дыхании».

Саша Даль, музыкант, попечитель благотворительного фонда «Дети-бабочки»

Посвящается всем моим родным и друзьям, и в особенности моей сестре Мэри, которая всегда читала мне «еще одну страничку», когда мы были детьми

Вступление

Я проснулась от того, что не могла ни дышать, ни двигаться. Горло перехватило, позвать на помощь было невозможно. Рядом лежал муж, а в изножье кровати – наш пес, Тед. Оба спали, а я не могла пошевелиться, чтобы их разбудить. Я безумно испугалась. Говорят, что перед смертью вся жизнь пролетает перед глазами, и это действительно так. Теперь я знаю это по собственному опыту. Времени у меня совсем не оставалось.

И тут Тед вскочил. В мгновение ока он подбежал к тревожной кнопке на стене нашей спальни и нажал ее носом. Услышав человеческий голос, Тед залаял, чтобы оператор понял, что он рядом. И оператор его понял: «Привет, Тед! Скажи мамочке и папе, что «Скорая помощь» уже выехала». Тед подбежал к Питеру и стал будить его, вцепившись зубами в подушку и лая. Питер повернул меня на бок, и через какое-то время я снова смогла дышать. Непередаваемое облегчение!

К тому времени, когда приехала «Скорая», я уже дышала нормально и постепенно приходила в себя. Но мы оба были потрясены.

Один из медиков измерил уровень кислорода.

– Хорошо, что ваш муж вызвал нас так быстро, – сказал он. – Хоть он и помог вам задышать, нам нужно проверить, нет ли серьезных осложнений. В таких случаях счет идет на секунды.

– Вас вызвал не муж, – улыбнулась я. – Это была наша собака!

Медики повернулись к Теду. Тот сидел в спальне, пристально глядя на меня, чтобы убедиться, что со мной все в порядке. Он явно рассчитывал получить заслуженную награду, когда все уйдут. Медики мне не поверили. Но я уже привыкла к тому, что Тед вызывает у всех изумление.

– Вы хотите сказать, что собака только что спасла вам жизнь?

– Да, – кивнула я. – Он постоянно это делает. – Я потянулась и погладила Теда по голове. – Я не смогла бы жить без него. От него зависит моя жизнь.

***

Тед – красивый, бледно-палевый золотистый ретривер. Ему девять лет. Как все представители своей породы, он очень добродушный и ласковый, но в то же время и большой проказник: он любит играть и резвиться, а еще любит то, что для него вовсе не предназначено. Но Тед – не обычная собака. Он – мой постоянный помощник. Его дрессировали в благотворительной организации «Собаки-партнеры» специально для меня. Дрессировка началась, когда Теду было всего восемнадцать месяцев, а у меня он появился десятинедельным щенком. Тед находится со мной двадцать четыре часа в сутки – он помогает мне во всем, и если моей жизни что-то угрожает, пес поднимает тревогу. Он даже получает зарплату от государства за свою службу.

Я родилась «ребенком-бабочкой» – моя кожа настолько тонка, что напоминает крылышко бабочки.

Это редкое генетическое заболевание – рецессивный дистрофический буллезный эпидермолиз (ДБЭ). При такой болезни кожа невероятно истончается, и от любого, даже самого легкого воздействия на ней появляются раны и ссадины. Каждое движение дается с трудом и вызывает боль. Болезнь проявляется не только снаружи, но и внутри – столь же хрупка слизистая оболочка горла и рта. От першения, кашля или плача на ней тоже появляются раны. С возрастом моя гортань резко сузилась, и я могу задохнуться в любую минуту. Мне необходим постоянный уход – и вот уже почти восемь лет этим делом занимается Тед.

Утром Тед приносит мне одежду, которую я готовлю еще с вечера, и помогает одеться. Я иду в ванную, чтобы принять душ. Услышав, что шум воды прекратился, Тед несет мне полотенце с радиатора – если, конечно, не решает поиграть с ним.

– Ну же, Тедди, дай мне полотенце! Я замерзаю!

– Ну подожди же минутку! Дай мне поиграть!

А потом я спускаюсь и говорю:

– Ну как, Тедди, готов к прогулке?

– Даааа!

Тед приносит мои туфли и свой поводок. Я пристегиваю поводок к ошейнику.

– Спасибо, Тедди, – говорю я. – А теперь подай мне поводок.

И Тедди берет конец поводка в пасть и подносит к моей руке. Если он случайно наступил на поводок лапой, я говорю:

– Поправь, пожалуйста.

И он аккуратно переступает через поводок. Многие смеются над тем, что я говорю собаке «спасибо» и «пожалуйста», но я всегда разговариваю с Тедди очень вежливо – ведь он служит мне. Я всегда относилась к своим животным с огромным уважением.

По моему голосу Тед всегда понимает, куда надо идти.

– Чашечку чая, Тедди? – говорю я, и он ведет меня в ближайшее кафе.

Он точно знает, куда идти, и я могу следовать за ним с закрытыми глазами.

Тед всегда идет справа, чтобы мне было легче держать равновесие – правое бедро у меня в очень плохом состоянии. Тед помогает мне обходить выбоины в асфальте и все, отчего я могу потерять равновесие и упасть. Рядом с ним я чувствую себя в полной безопасности. Я знаю: если со мной что-то случится, он начнет лаять и позовет на помощь.

Невозможно описать, насколько меняется жизнь, когда за тобой присматривает собака. Теперь я даже представить не могу, чтобы мне помогала сиделка – для этого я слишком независима. Я все хочу делать сама. До появления Теда меня повсюду сопровождал мой муж, Питер, и я постоянно ощущала, что он перестает быть моим мужем и становится сиделкой. От этого мы оба чувствовали себя неловко.

Я привыкла к пристальным взглядам вне дома. И я знала, что, глядя на меня, все видят просто женщину-инвалида. Но с Тедди все стало по-другому. Люди доброжелательно и с интересом смотрят, как он мне помогает. Когда мы с ним идем по улице, все внимание окружающих достается Теду, а я горжусь своим другом. Он делает меня смелее и терпеливее. В больнице на процедурах я не думаю о своих страданиях, не плачу и не кричу, потому что вижу перед собой настороженные и преданные глаза своей собаки.

***

Мы идем в супермаркет, и я показываю, что мне нужно.

– Можешь достать это для меня, Тедди?

– Что именно?

Тед осматривает полки, опускает и поднимает голову.

– Нет, не это! Вот это! Вот это!

– А, это!

Тед берет то, что мне нужно, и складывает в мою корзину. Когда мы заканчиваем с покупками, я позволяю ему нести последний товар к кассе в зубах – он любит что-нибудь носить. В корзине лежит и моя сумочка. Тед достает ее, ставит лапы на стойку и протягивает кассирше. Она берет деньги из кошелька, кладет в него сдачу и возвращает сумочку Теду, а тот кладет ее назад в корзинку. Уверена, что кассирше это нравится не меньше, чем моему псу. Самое приятное во владении собакой – та радость, которую он доставляет другим людям.

Когда мы возвращаемся домой, Тед расстегивает мою куртку и тянет за рукав, чтобы мне было легче ее снять. Он расстегивает липучки на моих ботинках и стаскивает их с ног. А потом он «раздевается» сам – стягивает фирменный жилет «Собака-партнер» через голову.

Тед сосредоточенно трудится весь день. Но, сняв жилет, он понимает, что можно отдохнуть. У него всегда есть время порезвиться, поиграть и просто побыть обычной собакой. Когда мы с Питером гуляем с Тедом, люди часто говорят: «О, у вас такая спокойная собака!» Мы переглядываемся и улыбаемся – они просто не видели, как Тед играет дома или носится по пляжу.

Тед заваливается на спину, сжимая в зубах пищащую игрушку. Я хватаюсь за игрушку и делаю вид, что хочу ее отобрать – Тед любит «потягушки».

– Отдай, Тедди! Это мое! – хохочу я, а он вцепляется в игрушку еще сильнее.

Но если мне что-то действительно нужно, то достаточно просто сказать:

– В мою руку, Тедди!

И он сразу же отдает. Тед отлично понимает, когда я шучу, а когда я говорю серьезно. Мы уже давно стали одним целым.

Если дома мне бывает что-то нужно, достаточно просто сказать, чтобы Тедди это принес. Когда я что-то роняю, он сразу же это поднимает и кладет в мою ладонь. Из-за многочисленных шрамов руки мои стали менее подвижными, но сколько бы раз я ни роняла вещи, Тед обязательно поднимает. Он не сдается.

Стиральная машина закончила стирку. Услышав щелчок, Тедди бежит к машинке. Если Питер оказывается там первым, Тед просто отталкивает его плечом:

– Ну подвинься, подвинься же! Я сам все сделаю!

Он знает, что за это можно получить лакомство. Тед вытаскивает белье из машинки, складывает в корзинку и тащит ее к сушилке, где уже сижу я. Тед подает мне белье и прищепки. Впрочем, иногда мне приходится ждать, потому что ему нравится носиться по саду с прищепкой в зубах.

– Ну же, Тед! – говорю я. – Иди сюда!

– Я хочу поиграть, мамочка!

***

Когда у тебя есть собака, ты на сто процентов ощущаешь себя нужным. Это поразительное чувство. Оно заставляет тебя жить и подниматься по утрам. На протяжении долгих лет все заботились обо мне, а теперь я забочусь о Теде. Он – моя опора.

Тед столько делает для меня! Но самое главное – он дарит мне свою дружбу. Когда мне больно, мы просто обнимаемся или играем.

– Ну же, мам! Не думай об этом! Давай лучше поиграем!

Тед не знает, что я – инвалид: он знает, что я – его мама, и я его люблю. Все плохое меркнет, если в конце дня я могу обнять его и зарыться в его шерсть носом. В такие моменты я думаю: «Я со всем справлюсь! Ведь у меня есть ты!»

Когда Тед со мной я не чувствую себя слабой. Я понимаю, что могу сделать все, что угодно – абсолютно все, если он будет рядом.

Перед сном мы даем ему игрушку, и он понимает, что пора спать. Тедди всегда спит рядом с моей постелью. До Теда мы с Питером спали лишь по два часа, потому что кто-то должен был следить за мной во время сна. Это было утомительно для нас обоих. Теперь же я знаю, что Тед сразу почувствует, если у меня остановится дыхание, и нажмет тревожную кнопку. Теперь мы оба спим спокойно, зная, что Тед рядом.

***

Быть с Тедом так весело! Рядом с ним я чувствую себя воздушным змеем! Трудно быть уверенным в себе, когда ты – инвалид. Люди относятся к тебе по-другому. У меня порой бывали приступы настоящей депрессии и тревоги. Но Тед подарил мне жизнь, о которой я могла только мечтать. Это история о том, как мы нашли друг друга – нас свела судьба, упорный труд и две совершенно особенные собаки-спасатели. Это история любви, надежды и упорства. Это история обо мне и Теде.

Глава 1

Неугомонная душа в хрупком теле

Я родилась с кожей, не приспособленной для жизни в этом мире. Врачи сразу заподозрили неладное – акушерка взяла меня за ручку, и кожа сошла, как перчатка. Вскоре стало ясно, что моя кожа рвется от любого касания. Когда меня брали на руки, пытались накормить или одеть, на моем теле появлялись болезненные раны, которые к тому же быстро инфицировались. Медсестра пыталась повернуть меня в колыбельке, и от ее прикосновений с меня сходила кожа. Это пугало ее до смерти. У меня до сих пор сохранился шрам на боку, повторяющий форму ладони, хотя мне уже за двадцать. Очень скоро мне поставили диагноз – рецессивный дистрофический буллезный эпидермолиз (ДБЭ).

ДБЭ – очень редкое и тяжелое заболевание. Дефектный ген, отвечающий за коллаген VII, не позволяет коже правильно скрепляться с мышцами, поэтому она легко рвется и повреждается. Это происходит и с внутренними слизистыми оболочками. Многие дети с таким заболеванием умирают в младенчестве. Моим родителям сказали, что я проживу не дольше нескольких дней. Меня окрестили, когда мне было три дня.

Чтобы защитить мою кожу, меня уложили в выстеленную ватой колыбельку – таких детей, как я, иногда называют «ватными детьми». Я до сих пор ненавижу ощущение прикосновения ваты – до зубного скрипа.

ДБЭ – заболевание наследственное, но нам этого никто не объяснил. Мама была убеждена, что я подцепила эту болезнь от акушерки, сын которой, по странному совпадению, страдал от той же болезни. Я росла, считая себя заразной. Когда рядом со мной оказывался младенец, я старалась держаться от него подальше. Люди не понимали, почему я веду себя именно так, и считали меня смешной и странной. Мои старшие сестры родились с нормальной кожей, но у младшего брата, который появился на свет, когда мне было уже шестнадцать, тоже проявилось это заболевание. До сих пор помню день, когда он родился: я была уверена, что он заразился от меня, и терзалась чувством вины.

В детстве я перебиралась из одной больницы в другую. Поскольку ДБЭ – заболевание редкое, меня постоянно демонстрировали на медицинских конференциях как уникальный экспонат. Я это просто ненавидела. Когда мне было около шести лет, меня заставили подняться на сцену перед собравшимися врачами. Доктор, который рассказывал о моей болезни, решил продемонстрировать, как легко повреждается моя кожа. Он начал тереть большой палец моей руки, пока не появилась язва. С тех пор я стала бояться врачей.

Единственным исключением был наш семейный врач, лечивший меня с пяти до семнадцати лет. У него были два эрдельтерьера, которые сидели по обе стороны его стола, как статуэтки. Мне позволяли их гладить – до сих пор помню ощущение мягкой шерсти.

Мама говорила доктору: «Единственное, почему она соглашается приходить к вам, это ваши собаки!» Только к этому врачу я действительно шла с радостью.

Вся моя жизнь поделена на отрезки. Когда я пережила первые несколько дней, родителям сказали, что я умру в три года. Потом нам говорили, что я вряд ли доживу до десяти. Когда я подросла и начала все понимать, мне стало страшно. Я пыталась представить себе, что такое смерть. Десятый день рождения безумно меня пугал. Но я не умерла. Тогда я подумала, что могу умереть в любой день до одиннадцати лет. И весь год я провела в страхе. Я никогда не говорила об этом родителям – понимала, что они и без того страдают из-за того, что я должна умереть.

Удивительно, но в нашем небольшом городе было три ребенка с ДБЭ – когда я рассказываю об этом, мне никто не верит. Один из них, мальчик, умер в полтора года. Я любила приходить на его могилу и разговаривать с ним – сама не знаю почему. Мне было его очень жаль. Пусть он был тяжело болен, но умирать он точно не хотел.

***

Бо́льшую часть первых лет жизни я провела в повязках. Становясь старше, учишься жить с ДБЭ: теперь я двигаюсь очень осторожно и думаю о каждом своем движении. Все спланировано очень точно: если я надеваю пальто, то мне нужно тщательно расправить рукава, чтобы рукам было в них свободно, иначе ткань оставит на моей коже большие ссадины. Если я хочу повернуться в постели, то должна подняться и осторожно лечь снова в другом положении. Каждый вечер мне нужно наносить мазь на глаза, иначе веки приклеятся к глазным яблокам, – а это невыносимо больно. Все следует делать по строгому плану: если в какой-то день я пройду больше, чем следует, то кожа на ступнях будет восстанавливаться несколько дней. Все это требует колоссальной сосредоточенности. Ребенку это просто не по силам. Поэтому в детстве моя кожа постоянно повреждалась, и я вечно ходила в повязках.

Поначалу я училась в обычной начальной школе, но, когда мне было семь лет, один мальчик толкнул меня, а потом наступил на руку. Когда я выдернула ладонь из-под его ноги, кожа сошла чуть ли не до кости. Ту боль я помню и по сей день. Мальчику за это ничего не было, а моим родителям учителя сказали, что нужно перевести меня в другую школу.

Хоть им этого и не хотелось, но пришлось отправить меня в пансион. Доктор предложил в Швейцарию – горный воздух пойдет мне на пользу. Идея мне нравилась: я читала про Хайди и представляла себя в горах, в уютном шале в окружении животных. Мне и сейчас хочется побывать в Швейцарии. Но мама решила, что это слишком далеко, и меня отправили в Бродстейрз, в графстве Кент.

Родители выбрали школу для детей, страдающих астмой и экземой. Я была там единственным ребенком с ДБЭ. Поскольку у большинства детей были проблемы с дыханием, мы много гуляли, а часть уроков проходила на свежем воздухе. Считалось, что морской воздух пойдет нам на пользу. Прогулки были для меня настоящим кошмаром: я постоянно натирала ноги. Дети с астмой порой просыпались по ночам от недостатка воздуха. Я пыталась помочь: садилась позади и массировала грудную клетку. Иногда это продолжалось часами, и наутро мы все поднимались с красными от недосыпа глазами.

Пансион выглядел идеально – большой старинный дом, аккуратно подстриженные кусты, огород, ухоженные газоны, высокие деревья. Но атмосфера там царила очень холодная. Сестры и учителя были строгими и видели в детях лишь пациентов, за которых им платят. В этом доме не было места любви.

В пансионе мне не нравилось, но кто-то сказал, что родители отослали меня сюда, потому что не хотели возиться со мной – им надоело менять мне повязки. В детстве я не знала, что взрослые не всегда говорят правду, поэтому я всему верила. Я считала, что раз я не нужна собственным родителям, то должна вести себя смирно. Поэтому я старалась не жаловаться. Я приезжала в начале семестра, спускалась в подвал, вешала пальто на крючок, ставила ботинки на полку и рыдала, пока слезы не иссякали. Но потом я поднималась и шла учиться. Очень рано поняла, что только сама могу сделать себя счастливой и стать хозяйкой собственной жизни. А если ведешь себя, как счастливый человек, то скоро становишься по-настоящему счастливой.

***

Я страшно скучала по родителям. Они звонили мне каждое воскресенье в шесть вечера, и я каждый раз говорила им, что у меня все хорошо. А потом я ложилась в постель и разговаривала с игрушечной пандой. Я представляла, что эта игрушка – мои папа и мама, и рассказывала ей все, что у меня на душе. Мама писала мне каждый день, а папа – два раза в неделю. Они присылали конфеты, чтобы я угощала остальных детей. Я очень этому радовалась: немногие девочки получали письма, а уж о посылках оставалось только мечтать. Каждый день после обеда, в любую погоду, мы укладывались спать на свежем воздухе. Единственное исключение составляли дождливые дни. После дневного сна мы угощались конфетами из моих посылок, и пока мы их ели, дежурный читал вслух письмо моих родителей. Я не видела ничего особенного в том, чтобы делиться конфетами и письмами. Мне нравилось то, что девочки знают моих родных так же, как и я сама.

Мама была очень занята – она работала каждый день. И все же у нее всегда находилось время написать мне. Папа обычно отпускал своего молодого коллегу Пипа с работы пораньше, чтобы он зашел на почту за моими письмами. Мама и папа приезжали ко мне в каждый родительский день. Погода обычно бывала хорошей, и папа называл эти дни Солнечными родительскими днями Венди.

В один из таких дней, когда мне было девять лет, мама привела меня в кондитерскую. Я выбрала два шоколадных батончика и принесла их на кассу. Я протянула деньги, и тут кассир начал кричать на маму: «Вы не должны были ей позволять! Ребенка с такими руками нельзя выпускать на улицу!» Руки у меня были перевязаны, но под повязками была заметна поврежденная кожа. После этого случая я десять лет не выходила из дома без перчаток. Мне была невыносима мысль о том, что вновь придется перенести такое унижение.

***

Но больше всего меня мучило то, что в пансионе не было животных. Ведь я их просто обожала. У родителей был щенок лабрадора, Сэмми. Они завели его как раз накануне моего отъезда. Сэмми был спокойной, ласковой собакой, и я его так любила! Когда с ним гуляли родители, он часто срывался с поводка. Но когда с ним гуляла я, он был так счастлив, что спокойно шел рядом. Мы вместе заходили в магазин, чтобы купить ему корм, но нести банку я не могла, и Сэмми тащил ее в зубах сам. Он был моим лучшим другом.

Приезжая домой из пансиона, я целыми днями пропадала вместе с Сэмми на причале возле нашего дома. Рядом с ним я чувствовала себя в безопасности. Я хохотала, глядя, как он катается в грязи и шлепает лапами по воде. Еще он любил наблюдать за маленькими рыбками – они его буквально зачаровывали.

Думаю, животные привлекали меня своей хрупкостью – этим они были похожи на меня. Найдя существо, нуждающееся в спасении, я подбирала его и приносила в школу.

И неважно – была ли это улитка, жаба или насекомое. Однажды я нашла в кустарнике детеныша летучей мыши. Мне так хотелось помочь ему, что я подобрала его и положила в карман фартука. О летучих мышах я знала только то, что они любят селиться во влажных местах. Дождавшись, когда стемнеет и все уснут, я отнесла летучего мышонка в ванну, налила немного воды и посадила туда. Утром я проснулась от дикого вопля. Дежурная учительница кричала:

– Венди, ты где? Что это за существо в ванной?

Она отлично знала, что из шестидесяти девочек такое могла сделать только я. Все остальные не испытывали особой любви к животным.

По воскресеньям мы ходили в церковь через деревню. И каждый раз проходили мимо кирпичной стены с большой дырой в нижней части. Обычно я плелась в самом хвосте, потому что боялась сделать следующий шаг и повредить кожу. На сей раз я остановилась, опустилась на колени и заглянула в дыру. Я увидела в стойле симпатичного серого пони.

После этого я каждое воскресенье опускалась на четвереньки и смотрела на пони, и каждое воскресенье мне попадало за грязное платье. Уж не знаю, чем очаровала меня эта лошадка. Может быть, тем, что она была одинока, как и я.

Я решила непременно встретиться с лошадкой по ту сторону стены. Наверное, втайне я надеялась, что мне удастся вывести ее из стойла и ускакать на ней из пансиона. Я дважды пыталась сбежать и посмотреть на лошадку, но оба раза меня ловили. В третий раз я взяла с собой двух подружек, одну из них звали, как и меня, Венди, вторую – Мэри. Мы успели лишь выйти за ворота, как появилась машина директрисы и осветила нас фарами. Девочек отправили в постель, а меня директриса привела в свой кабинет.

– Так нельзя, Венди, – сказала она. – Если тебе здесь так плохо, я приглашу твоих родителей приехать пораньше. Может быть, это тебе поможет.

– Простите, – пробормотала я. – Но чем поможет?

– Может быть, ты станешь меньше скучать по дому? Ты же поэтому убегаешь, разве нет? Чтобы увидеть родителей?

– Нет! – воскликнула я. – Я просто хочу посмотреть на лошадку в деревне!

***

Я была спокойным, тихим ребенком. Чаще всего я послушно делала то, что мне говорили, или просто сидела, сложив руки. Но порой мне хотелось пошалить, и папа всегда меня в этом поддерживал. Однажды он прислал мне посылку с куклой. Я не поняла, зачем он это сделал – я никогда не увлекалась куклами, и папа об этом отлично знал. Ноги у куклы были прикреплены эластичной лентой. И когда я за нее потянула, ноги оторвались. Внутри куклы оказался фонарик. Нас укладывали спать в семь часов – и зимой, и летом. И до семи утра нам не разрешалось разговаривать. Папа знал, что для меня это очень долго. Поэтому он прислал мне фонарик, чтобы я могла читать под одеялом. В родительский день папа спросил, как быстро я обнаружила фонарик, и мы весело хохотали.

У меня всегда было живое воображение, и придумать очередную проделку не составляло труда. Однажды меня посетила гениальная идея: устроить ночной праздник. Что может быть лучше? Я уговорила девочек из своей спальни оставить сэндвичи, которые нам давали на полдник, на ночь. Мы носили фартуки с большими карманами, так что вынести еду из столовой было очень легко.

Мы спрятали сэндвичи в тумбочках и весь вечер возбужденно рассказывали друг другу страшные истории. Но полуночи мы так и не дождались – слишком уж устали. Все заснули и проснулись только утром. В ужасе мы попытались скрыть следы нашего преступления, спустив сэндвичи в туалет. Но это заняло много времени, и все мы опоздали на завтрак.

Мое хрупкое тело не могло ужиться с неугомонной душой. Мне было трудно смириться с тем, что я не могу резвиться с другими детьми. Я пыталась играть в теннис, но ракетка оставляла огромные черные ссадины на ладонях. Хоккей напрочь исключался – впрочем, я не очень этому огорчалась, так как видела, насколько велики и тяжелы были клюшки. Но скучать без дела мне не нравилось. Я и сейчас этого не люблю. Когда другие дети отправлялись играть, мне приходилось сидеть в одиночестве и пить теплое молоко – до сих пор не выношу этого вкуса. Меня тошнит от одного воспоминания о нем.

Присоединиться к подружкам я могла только на танцах. Ноги страшно болели, но это стоило того. Моя мама преподавала бальные танцы, и я очень любила смотреть, как она кружится по танцполу в красивом платье, расшитом блестками. Ее партнер держал собаку, и обычно я наблюдала за уроками, сидя рядом с ней. Я мечтала когда-нибудь тоже научиться так танцевать. Когда все ученики расходились, мамин партнер включал музыку, ставил мои ноги на свои и кружился со мной по залу. Это было чудесно. Я чувствовала себя настоящей принцессой.

В школе нас обучали танцам по системе Маргарет Моррис, где приветствуется свобода движений. Если бы кожа на моих ступнях была крепче, я бы обязательно стала балериной. Сегодня я смотрю, как танцует моя сестра Мэри, и вспоминаю те далекие годы.

Однажды солнечным днем мы занимались танцами в общем зале. Огромные окна были распахнуты. И тут произошло нечто неожиданное: в окно вскочил мой пес, Сэмми. Сначала он никому не позволял себя гладить и ласкался только ко мне, но потом все же разрешил. День был не родительский, и я не знала, что родители приедут.

Я обняла Сэмми, уткнулась носом в его шерсть и заплакала от счастья. Этот день я запомнила на всю жизнь.

Мне всегда хотелось делать больше, чем мне разрешалось. Если мне удавалось сделать то, о чем я всегда мечтала, то боль меня не пугала. Тетя однажды дала мне подержать маленького кролика. Он спрыгнул с моих рук, содрав кожу с ладоней. Все перепугались, но я была так счастлива, что мне удалось подержать зверька. Тогда я поняла, что другие люди боятся причинить мне боль сильнее, чем я сама. Если я чего-то хотела, то просто оценивала, стоит ли задуманное того. И, принимая подобное решение, становилась гораздо счастливее.

Однажды, когда мне было восемь, мы отправились на пляж. Какой-то человек сказал, что готов заплатить за всех нас, чтобы мы могли прокатиться на осликах. Я поверить не могла, что моя мечта осуществится! Это было почти так же здорово, как кататься на моем пони.

– На ослике могут прокатиться все, кроме нее, – сказала учительница. – Она больна, и ей будет больно.

Я была просто раздавлена! Я со слезами умоляла позволить мне прокатиться!

– Нет, Венди, тебе нельзя, – учительница была непреклонна. – Ты повредишь кожу на ногах.

– Все будет хорошо! У меня крепкая кожа! Обещаю! Ну пожалуйста, пожалуйста, дайте мне прокатиться!

Учительница с сомнением смотрела на меня, а я уже по-настоящему рыдала.

– Похоже, своими запретами вы вредите ей куда сильнее, – заметил тот человек.

Учительница вздохнула.

– Ну ладно, что с тобой сделаешь…

Конечно, я повредила кожу. Седло содрало кожу с внутренней стороны бедер, но я не произнесла ни слова. Когда мы возвращались домой, ноги у меня горели. Вечером мне пришлось отправиться к медсестре, чтобы перевязать их. Я боялась, что она будет ругаться, но она лишь улыбнулась и сказала:

– Надеюсь, ослик стоил того!

Стоил!

***

Когда мне было около тринадцати, родители, приехавшие в родительский день, забрали меня из школы. Мы отправились в красивый парк в Херн-Бэй. Долго ходить я не могла, поэтому я уселась рядом с Сэмми и гладила его, пока родители гуляли. Я шептала песику, как мне не нравится расставаться с ним, как я хочу жить дома. Но мне придется остаться в школе, потому что я не нужна моим родителям.

И тут я почувствовала отцовские объятия и услышала мамин плач. Оказывается, родители тихо подошли и услышали, что я говорю Сэмми.

– Конечно же, мы любим тебя! – сказала мама. – Мы думали, что тебе хорошо в пансионе! Дома ты бываешь грустной и всегда с радостью возвращаешься назад после каникул.

– Но раз так, ты отправляешься домой с нами, – решительно произнес папа.

В конце концов мы решили, что я доучусь до конца семестра, потому что, если я внезапно уеду, это будет несправедливо по отношению к другим девочкам. Это был самый длинный семестр в моей жизни. Мне всегда было невыносимо больно думать о том, что я не нужна своим родителям, и я страшно боялась, что мои опасения подтвердятся.

Глава 2

Любовь к животным

Никогда не забуду тот день, когда я впервые увидела золотистого ретривера. Мне было семь лет. Мы, как всегда, в воскресенье отправились к бабушке. После обеда папа задремал на диване, а мы с моей сестрой Мэри занялись каким-то рукоделием. И тут открылась дверь гостиной, и в комнату ворвались четыре светлошерстных пса. Мне показалось, что в комнате засияло солнце.

Они были прекрасны! Четыре золотистых ретривера носились по комнате, их блестящая шерсть вздымалась и опадала. Я испытала настоящий восторг. И тут я услышала голос моей тети Гвен:

– Простите, я не знала, что здесь Венди!

Дверь захлопнулась, и великолепные золотистые собаки исчезли.

Тетя Гвен занималась разведением золотистых ретриверов. Она держала четырех сук и одного кобеля, а щенков продавала. Тетя несколько раз навещала бабушку, когда я гостила у нее, но никогда не подпускала собак ко мне. Однажды я упросила ее позволить мне погладить собаку. До сих пор помню ощущение мягкой, шелковистой шерсти под моими пальцами. Это было волшебно.

Естественно, я сразу же влюбилась в этих существ. Позже тетя Гвен спросила, не хочу ли я поехать с ней на выставку собак. В мире не было ничего, о чем я мечтала бы больше. Я стала ездить на выставки с тетей и ее мужем, дядей Фредом. Они были единственными людьми, которые относились ко мне как к человеку с нормальной кожей. Мне очень нравилось бывать у них. Дядя Фред был художником-декоратором. Как-то раз он позволил мне вместе с ним покрасить оконную раму. А потом тетя Гвен сказала мне, что я оказалась единственным человеком, кому Фред доверил кисть в своем доме.

Собаки никогда меня не обижали: они были активными, но очень нежными. Когда у них появлялись щенки, мы вместе с сыном Гвен, Майклом, гуляли с ними. Я шла в окружении целой кучи щенков – вот оно, счастье! Ходить мне было больно, но я этого даже не замечала.

Я помогала ухаживать за взрослыми собаками и ездила с ними на выставки. Я всегда обожала возиться с этими очаровательными созданиями – и они меня знали и любили. На выставках мы с тетей Гвен менялись возле наших собак, и у меня была возможность походить и оглядеться. Впрочем, меня это мало заботило – я готова была проводить с ее собаками все свое время. Мы с ними так любили друг друга, что, когда они были на ринге, мне приходилось прятаться, так как, завидев меня, они тут же бросались ко мне, забывая обо всем на свете. А на выставках собакам нужно вести себя подобающе. Но издалека я все же подсматривала, как мои питомцы торжественно ходят по рингу, помахивая хвостами.

Когда мне было пятнадцать, мы с тетей повезли нашу собаку Кэмроуз Гей Дилайт оф Слейдхэм на выставку «Крафтс» в Лондон. Это был чудесный день. Все время, когда Гей была не на ринге, я провела вместе с ней. Без преувеличения, собаки тети Гвен безумно любили выставки. Завидев сумку, с которой тетя обычно ездила на такие мероприятия, они буквально с ума сходили. Думаю, золотистые ретриверы вообще любят демонстрировать себя. Им нравится внимание.

А мне нравилось видеть, как они счастливы. Это было чистое, настоящее счастье – они буквально излучали его.

Я никогда в жизни не видела несчастного золотистого ретривера. Эти собаки обладают уникальным характером – им всегда хочется нравиться. А их цвет… сверкающее золото… Я влюбилась в них с первого взгляда и навсегда.

***

После пансиона я отправилась в обычную среднюю школу. Мне было около четырнадцати. Все другие девочки уже несколько лет учились в этой школе. Я по-прежнему ходила вся в повязках – наверное, я была похожа на мумию. Подружилась я только с одной девочкой, Роуз. Она поняла мое состояние и оберегала меня. На лестнице она всегда шла позади, чтобы никто не толкнул меня и не ударил портфелем. Нам было хорошо вместе. Это была настоящая дружба, и она продолжалась много лет.

А вне школы жизнь моя была прекрасна. Хоть я безумно любила золотистых ретриверов, но это не мешало мне так же страстно любить лошадей. Я мечтала иметь собственную лошадку. В деревне продавали коня. Его звали Валентино. Он был черным, с белым пятном в форме сердца на лбу. Я его просто обожала и каждый день бегала на него посмотреть. Когда мама купила велосипед для Мэри, я решилась попросить ее купить мне Валентино.

– Нет, Венди, – ответила мама. – Лошадей нужно кормить, велосипеды – нет.

«Ну и ладно, – подумала я. – Тогда буду экономить на себе».

Я взяла большую коробку, прорезала в крышке отверстие и приклеила крышку к коробке. Так у меня появилась копилка, куда я складывала деньги на пони. А пока что мне нужно было научиться ездить верхом.

Я пошла в местную школу верховой езды, не сказав никому, что у меня ДБЭ. В конюшнях была очень спокойная лошадка, Робин. Учиться ездить на ней для меня было наиболее безопасно. Я по-прежнему постоянно носила перчатки, и никто не знал, что с моими руками.

Я жила только ради этих занятий. Карманных денег у меня было два шиллинга и шесть пенсов, а уроки стоили вдвое дороже. Я могла заниматься раз в две недели, но этого было недостаточно. Поэтому я стала каждые выходные работать в конюшнях, чистить лошадей и убираться в стойлах, чтобы заработать денег.

Однажды я пришла на урок, и единственной свободной лошадью оказалась сильная, мощная кобыла Блэк Мэджик. Пропустить занятие я не могла – перенести его было невозможно. Если я не сяду на лошадь, значит, придется ждать целую неделю. Мысль об этом была невыносима. Мне не нужны были поблажки, поэтому я решила, что сяду на эту лошадь.

Мы выехали на дорогу, и тут я поняла, что не могу управлять ею. Блэк Мэджик была очень сильна, и руки у меня горели от боли. Когда мы подъехали к полю, меня охватила паника. Я знала, что мне не остановить лошадь. И я сделала единственное, что мне оставалось: свернула с маршрута и вернулась в конюшню.

Там я поставила Блэк Мэджик в стойло, вычистила его и задумалась, что же делать дальше. В школу я приехала на велосипеде, но теперь не знала, как вернуться домой – руки мои кровоточили даже сквозь перчатки.

Вошел инструктор. Он был в ярости из-за того, что я вернулась одна, и сделал мне выговор: если я не буду выполнять то, что мне говорят, то могу больше не заниматься. Я не знала, что ответить. Нужно было просто развернуться и пойти домой, но мне было не по себе от того, что обо мне могут плохо подумать. Я сняла перчатки и показала ему, почему я вернулась в конюшню. Ладони покрылись черными язвами. Инструктор был в ужасе.

– Как же ты ездишь, если это настолько больно? – поразился он.

– Вот так и езжу, – ответила я. – Я не могу скакать, не причиняя себе боли. Но не заниматься верховой ездой я тоже не могу.

– Почему же ты не сказала?

– Я не хотела, чтобы вы относились ко мне как-то особенно.

Я просила инструктора пообещать, что он никому не скажет о моей болезни. Приехал папа и забрал меня домой вместе с велосипедом. Он не стал меня ругать, сказал только:

– Ты должна понять, что можешь делать, а чего нет. Ты очень смелая, даже смелее, чем сама думаешь. Но тебе нужно быть осторожной.

Любовь к лошадям была у меня в крови. И ради них я была готова терпеть любую боль.

***

Мне уже исполнилось шестнадцать. Приближались выпускные экзамены. Неожиданно для всех в средней школе я училась довольно хорошо, хотя в пансионе учебе уделяли маловато внимания – там главным было наше здоровье, а не образование. Моя сестра Мэри уже уехала в колледж, и мама сказала:

– Если сдашь экзамены, сможешь поехать в колледж, как и Мэри.

«Вот черт!» – подумала я. Меньше всего мне хотелось учиться в колледже. Мысль о том, что снова придется покинуть дом, была для меня невыносима. Я хотела просто окончить школу и начать работать, чтобы собрать деньги на моего пони. И я решила провалить экзамены.

Первым экзаменом была английская литература. Я отказалась что-либо писать: положила ручку и сидела перед пустым листом. Директор школы вызвал меня к себе и спросил, что это я делаю.

– Я не хочу учиться в колледже, – ответила я. – Я семь лет провела в пансионе и сыта общежитием по горло. Я хочу начать жить самостоятельно. Я хочу работать и хочу собственного пони.

Директор вздохнул.

– Что ж, я не могу тебя в этом упрекнуть.

Все были уверены в том, что я никогда не смогу работать. Врач говорил, что раны будут воспаляться и мне часто придется брать отгулы для посещения больниц. Но к этому времени я уже знала, что не следует слепо верить, когда мне говорят, что я чего-то не смогу. Ведь если бы все, что говорили врачи, было правдой, то я уже давно должна была умереть.

И я хотела своего пони. Поэтому мне нужно было работать.

В одной компании требовались телефонистки, и я подала заявление, не сказав маме. Я получила работу и отправилась туда. Сейчас я понимаю, что нашла худшую работу из всех возможных, потому что во время рабочего дня нужно было носить наушники. В то время пластиковые наушники были очень тяжелыми и натирали кожу на ушах. Я пыталась нанести на них пену, но это не помогло.

Боль была ужасной, но я думала только о пони. Это стало моей навязчивой идеей. Другие девушки тратили зарплату на одежду и косметику, я же откладывала каждый пенни.

Через полгода я увидела объявление о продаже уэльского пони.

Лошадка стоила сорок восемь гиней, а у меня было всего сорок восемь фунтов. Я попросила маму одолжить мне недостающую сумму. Мама согласилась. Но когда я его привезла и мама увидела, насколько он энергичный, она встревожилась и запретила мне ездить верхом. Она даже записала меня к лондонскому дерматологу, чтобы тот подтвердил, что верховая езда не для меня.

К врачу в Лондон мы отправились все вместе – я, родители и мой младший брат, который тогда был еще младенцем. И все вместе мы пошли в лондонский зоопарк. Папа захватил для меня коляску, но я категорически отказалась ездить на ней – я была слишком упряма. Я обошла весь зоопарк, хотя ступни у меня страшно разболелись и начали кровоточить. Мама должна была понять, что я вряд ли прислушаюсь к мнению врача.

Но доктор удивил всех нас. Мама рассказала, что я купила уэльского пони, а она не хочет, чтобы я ездила верхом.

– Пусть попробует, – сказал врач. – Это лучше, чем кутать ее в вату. Если у нее не получится, она сама бросит верховую езду.

Да, этот доктор плохо меня знал! Мама посмотрела на него с сомнением.

– Многие из тех, кто страдает ДБЭ, прикованы к инвалидному креслу, – сказал врач. – Они и мечтать не могут о верховой езде и о том, к чему стремится Венди. Это хорошо, что она хочет попробовать. Если ей хочется, пусть пробует.

Вспоминая тот разговор, я думаю, что доктор понимал: главная причина моего упрямства – желание сделать то, чего, по мнению других, я сделать не могу и не должна. Я не хотела, чтобы болезнь лишила меня радости жизни. Мне нужно было научиться справляться с болью и продолжать жить, не сдаваясь ей. Мне казалось, что за мной крадется какое-то чудовище, и, если я остановлюсь, оно меня поймает.

Я не изменилась, я и сегодня такая же упрямая. Когда мне говорят, что я чего-то не могу, то мне еще больше хочется это сделать.

***

Своего пони я назвала Фриски. Когда я его покупала, мне сказали, что ему четыре года, но позже я обнаружила, что ему всего два. Он был серый в яблоках, с белой гривой и хвостом. Мама сказала, что он похож на маленькую цирковую лошадку. Я его объездила, хотя для этого пришлось стремена и седло обшить овчиной. Я отправлялась на велосипеде за несколько миль, чтобы увидеть свою лошадку. И мне было все равно – светит ли солнце или льет дождь. Я жила ради верховой езды и думала только о лошадях.

Когда у тебя такая болезнь, трудно сохранить веру в себя. Люди относятся к тебе по-особенному. Иногда они начинают общаться так, словно ты не способен что-либо понимать. Кто-то не хочет видеть твою кожу. Я на всю жизнь запомнила того мужчину из кондитерской. Только рядом с животными я чувствовала себя нормально. Словно имея право находиться рядом с ними. Многие боятся лошадей, но я умела ездить на них верхом. И только с лошадьми я могла по-настоящему быть самой собой.

Со временем мне пришлось продать Фриски. Я уже была слишком высокой, чтобы ездить на нем – хорошо еще вес у меня всегда был небольшой! Фриски победил на ежегодной выставке. Увидела я его снова лишь спустя пятнадцать лет. Он полностью окрасился в белый цвет. Покупая лошадку, я не знала, что с возрастом лошади этой породы становятся белыми. Через пятнадцать лет он стал этаким упитанным, пухлым пельменем. Вряд ли он вспомнил меня, но я часто виделась с ним и его новыми хозяевами.

У меня было несколько спасенных лошадей. Я брала их, выхаживала и продавала тем, кому могла доверять. Так я узнала о Джеке. Хозяин решил его продать, потому что не сумел с ним справиться. Он был слишком раздражителен и нетерпелив.

Когда я увидела Джека, то сразу поняла, что имел в виду хозяин. Джек был… мягко говоря, энергичным. Сначала он не позволял мне оседлать себя. Да я вообще не могла заставить его сделать хоть что-то.

– Ну же, давай, выйди из конюшни, – говорила я, а Джек упирался.

Со временем я поняла, что нельзя вставать перед ним и тянуть за повод. Когда я стояла сбоку и осторожно выводила его, он шел вместе со мной. Джек не терпел, когда его к чему-то принуждали.

Я научилась мириться с его буйным нравом. А нрав действительно был непростой! Однажды Джек вместе со мной понесся прямо через шоссе, расположенное рядом с нашим полем. Была суббота, и по дороге сновали грузовики, доставлявшие продукты на рынок. Я думала, что Джек хочет меня убить. Когда я пыталась развернуть его, он лишь прибавлял скорости и несся в противоположную сторону. На поворотах он припадал к земле, как это делают мотоциклисты. Это было ужасно.

Папа дал мне совет:

– Когда его несет, пришпорь его и посмотри, что выйдет.

Когда это произошло в следующий раз, я последовала папиному совету, и это сработало. Джек несся сломя голову, потому что знал, что ему это запрещено. Стоило мне раскусить его блеф, как он тут же успокоился.

Джек жил у меня уже около полутора лет, и вдруг у нас из конюшен украли всю сбрую. Деньги на новое седло мне пришлось собирать полгода, и все это время я ездила без седла. Держаться на лошади было трудно, но я превратилась в настоящую всадницу. Без седла лучше чувствуешь коня и понимаешь, что он думает. То же самое теперь происходит с Тедом: когда он прислоняется ко мне, я точно знаю, что он собирается сделать. Сегодня я понимаю, что езда без седла была не самой лучшей идеей, но это было единственное занятие, которое делало меня счастливой.

Джек был настоящим кошмаром – но я любила его за это. Мне нравился его независимый дух. Он был упрямцем и всегда все делал по-своему – точно, как я.

Но в глубине души он был очень преданным. Гораздо позже за те же качества я полюбила Теда.

Глава 3

Ошибка, которая чуть было не стоила мне жизни

В мае 1970 года мне исполнился двадцать один год. Я была счастлива. Теперь я работала в министерстве транспорта, в центре планирования. Мы по-прежнему дружили с Роуз – всюду ходили вместе. Она приезжала на мои верховые прогулки и ехала на велосипеде рядом с Джеком. Мы вместе ходили на танцы и записались в церковный хор в ее городке.

Постепенно я становилась более уверенной: у меня появился бойфренд, и он уговорил меня ходить без перчаток. Позже мы расстались – ему предложили работу в Новой Зеландии. Перед отъездом он пришел ко мне и спросил, хочу ли я эмигрировать вместе с ним. Но я сказала, что Джек без меня пропадет. Он ответил, что лошадь для меня дороже, чем он. Я не знала, что возразить. Я не сказала, что он ошибается, он разозлился, выбежал из дома, и все было кончено. Но этот юноша придал мне уверенности. Я наконец-то научилась выходить на улицу без перчаток и перестала стесняться собственных рук.

Роуз вышла замуж и переехала в Шропшир – ее муж, Малькольм, учился в сельскохозяйственном колледже. Я приезжала к ним со своим новым бойфрендом. Однажды, когда мужчины отправились на прогулку, мы с Роуз занялись обедом. Мы решили приготовить карри. Я должна была добавить в жаркое специи, но ошиблась с рецептом – положила в кастрюлю столовую ложку порошка карри, а нужно было всего лишь чайную. Эта ошибка чуть было не стоила мне жизни.

Сели обедать. Мы впервые готовили вместе с Роуз, и все шутили, что мы собрались всех отравить.

– Ладно, раз вы так считаете, я попробую карри первой, – предложила я и положила ложку жаркого в рот.

Жгучее карри сожгло слизистую во рту. Малькольм взял маленький кусочек и тут же потянулся за стаканом. Я видела, что он запивает наше карри, но было уже слишком поздно. Мне было стыдно выплюнуть, и я проглотила. Рот и горло горели огнем, и я начала задыхаться. Роуз позвонила в службу спасения «999».

Для большинства людей служба «999» – это настоящее спасение. Все знают, что им помогут. Для людей с ДБЭ звонок «999» – это лишь начало проблем. Мало кто из медиков знаком с нашей болезнью, и поэтому многие приносят больше вреда, чем пользы. Обычные процедуры могут нас убить. Стоит взяться за мою руку или снять с меня одежду, и кожа будет повреждена. Любой пластырь – это настоящая катастрофа. Я знаю о своей болезни больше любого врача, но когда я говорю докторам, что чего-то делать нельзя, меня редко слушают.

Когда в 1970 году меня привезли в больницу, врачи решили сделать трахеотомию. Я была в ужасе: я находилась вдали от дома, и родители не знали, что я в серьезной опасности. Мне сделали обезболивание, но когда меня уже везли в операционную, огромный ожог в горле прорвался. Боль была невыносимой. Операцию отменили. Мне повезло – позже специалисты говорили, что трахеотомия для человека с таким заболеванием крайне опасна. Я могла умереть.

Когда ожог прорвался, в горле образовались складки кожи, и это породило серьезнейшие проблемы. Я почти потеряла возможность глотать. Было больно даже пить. Не имея возможности есть, я сильно похудела, и мне пришлось провести в больнице несколько месяцев.

Мне поставили диагноз «анорексия». Врачи думали, что я не хочу есть, но я просто не могла. До сих пор помню, как врач поставил у моей постели поднос с тарелкой, на которой лежала жареная рыба с картошкой.

– Я никогда от тебя не отстану, – сказал он.

Как-то вечером ко мне в больницу пришла мама. Мы говорили о моем детстве. Я видела, что мама очень расстроена. Замолчав на полуслове, она встала и вышла из комнаты. Я не понимала, почему она меня бросила, а мама решила, что я умираю. Когда я заговорила о детстве, она подумала, что вся жизнь пролетает перед моими глазами. И тогда она вспомнила первого лондонского врача, который сказал, что мне можно заниматься верховой ездой. Он хотя бы понимал, что со мной происходит. На следующее утро на «Скорой помощи» меня перевезли в другую больницу, в Лондоне.

В лондонской больнице меня перевели на внутривенное питание и сделали рентген пищевода с барием. Для этого мне нужно было проглотить бариевую взвесь. Удалось мне это с большим трудом, но, в конце концов, врачи увидели две складки кожи, которые перекрывали мне горло. Помню, что врач привел студентов, чтобы они посмотрели на меня и на мои снимки.

– Запомните на всю жизнь, – сказал доктор. – Когда человек с ДБЭ говорит, что у него что-то в горле, это означает, что у него действительно что-то в горле.

На следующий день мне сделали операцию, чтобы расширить пищевод. Это было самое тяжелое событие моей жизни. Я знала, что сделать это необходимо. Мне был двадцать один год, а просвет пищевода соответствовал пятилетнему возрасту. Я почти умирала. Все это было ужасно.

Мне сказали, что операцию будет делать опытный хирург, который уже делал нечто подобное. Но в последнюю минуту его куда-то вызвали. Больница пригласила другого врача, но он отказался. Он пришел меня осмотреть и сказал:

– Меня просили сделать вам операцию, но решиться на такое можно только под дулом пистолета или будучи мертвецки пьяным. Простите, но я не могу рисковать вашей жизнью.

В конце концов, они нашли хирурга. Помню, как пела, когда меня везли в операционную – я подружилась с девушками из своего отделения и знала, что они переживают за меня. Я пыталась их поддержать. Из операционной я вернулась вся в крови. Врачам пришлось вставить трубку мне в горло и удалить всю слизистую – боль была чудовищной.

Операцию мне сделали 10 декабря, а из больницы я вышла за несколько дней до Рождества. Жизнь мне спасли, но глотать без боли я смогла лишь через полгода. Мое горло так никогда и не восстановилось полностью. Я до сих пор не могу находиться в помещении, где пахнет карри или чесноком – у меня тут же начинается отек горла.

После операции доктор сказал мне, что есть две вещи, которых я теперь лишилась навсегда: я никогда не смогу ни петь, ни плакать.

Хотя в результате операции им удалось расширить просвет, но горло так никогда и не приобрело нормальных размеров. Если я попытаюсь запеть или заплакать, оно сожмется, и слизистая снова будет повреждена. Мне пришлось бросить хор. И я до сих пор не могу проявлять эмоции – ни хорошие, ни плохие. Когда мне хочется плакать, мне нужно отвлечься, иначе горло мое сожмется, и будет очень плохо. Мне сказали, что можно попробовать сделать повторную операцию, но я поклялась, что ни за что не подвергну себя подобному испытанию.

Мне также сказали, что жить мне осталось года два. Еще один срок. Думаю, эти слова сделали меня сильнее. Я преисполнилась твердой решимости прожить это время так, чтобы не жалеть ни об одном дне.

Глава 4

Мне повезло во второй раз

В январе 1971 года я смогла снова выйти на работу. После операции прошел всего месяц. Я была очень худой и страшной, но твердо решила вернуться к нормальной жизни. Доктор не соглашался выписывать меня – он говорил, что я еще слишком слаба. На службе сказали, что не смогут заплатить мне, поскольку я не работала, но готовы взять меня обратно. Я рассталась со своим бойфрендом, но сохранила дружеские отношения с Роуз. В феврале мы вместе отправились на корпоративную вечеринку в честь дня Святого Валентина. И там я познакомилась со своим первым мужем. Через пять месяцев мы поженились, а через пять лет у меня родился первый ребенок.

Мне всегда говорили, что у меня не может быть детей. Не потому, что дети могут унаследовать мою болезнь – к этому времени я уже знала, что это генетическое заболевание, и вероятность передать его ребенку очень-очень мала. ДБЭ – большая редкость, а моя разновидность – рецессивная – встречается еще реже: чтобы передать дефектный ген, им должны обладать оба родителя. Но врачи не знали, как мой организм справится с беременностью и родами, поэтому советовали даже не думать об этом.

К тому времени я давно поняла, что не должна слушать тех, кто что-то мне запрещает. Я хотела ребенка. Роуз была беременна. В те времена считалось, что женщина просто обязана иметь детей – это было частью нормальной жизни, а я хотела вести нормальную жизнь.

Первая беременность протекала с некоторыми осложнениями. На одиннадцатой неделе у меня началось кровотечение, и я испугалась, что потеряю ребенка, но мне объяснили, что плод просто не смог правильно прикрепиться к стенке матки. Пришлось три недели полежать, а дальше беременность протекала нормально. Родила я без осложнений. Предполагалось, что роды пройдут в Лондоне, где за мной смогут присмотреть специалисты, но ребенок решил родиться в Уэльсе, где мы жили в то время. Опасаясь осложнений, врачи не стали меня обезболивать. Чтобы справиться с болью, акушерка посоветовала мне делать дыхательные упражнения. Я представляла перед собой горящие свечи и с силой пыталась их задуть. Роды продолжались долго, пятнадцать часов. И вот на свет появился мой здоровенький мальчик, Роберт. Мне казалось, что я взорвусь от восторга – таким красивым он был.

Когда Роберту исполнилось три года, мы с мужем задумались о втором ребенке. Поскольку в первый раз все прошло хорошо, я была уверена, что справлюсь и со второй беременностью и родами. Но на этот раз все было труднее. Я была на пятом месяце беременности. Утром, собирая Роберта в детский сад, почувствовала страшную боль. Я позвонила подруге, и она вызвала «Скорую помощь». В больнице врачи сказали, что у меня могут начаться преждевременные роды и, чтобы избежать этой опасности, следующие четыре месяца я должна провести в постели под наблюдением специалистов.

Мысль о такой долгой разлуке с Робертом была невыносима, и я сказала, что поеду домой, но врач объяснил мне, что дети в этом возрасте быстро забывают о разлуке с родителями.

– Спросите его, когда он станет старше, сколько времени вас не было, и он ответит: «Один день!»

И действительно, когда мы спросили его об этом, он именно так и сказал. Но я так по нему скучала… Время тянулось страшно медленно. Женщины в палате менялись: одни выписывались, и на их место приходили новые. Одна из них сказала, что назовет свою дочку в мою честь, чтобы она была такой же терпеливой, как и я. Сама я не считала себя особенно терпеливой – мне просто нужно было сохранить своего ребенка.

Мне говорили, что осложнения во время беременности – это способ природы избавиться от неполноценного ребенка. От этой мысли у меня начались кошмары, связанные с родами. Мне снилось, что мой ребенок родится с той же болезнью, что и я.

Когда же моя дочь Рианнон появилась на свет, врачи сразу же забрали и унесли ее в другой конец комнаты. Все отвернулись и молчали. Я подумала, что у нее ДБЭ.

Мысль об этом была невыносима. Мне казалось, что я умираю.

К счастью, с Рианнон оказалось все в порядке. Она была чудесной, совершенно поразительной девочкой. Я родила двух здоровых детей. Невероятное счастье!

Мне было ужасно тяжело делать то, чем другие матери занимаются легко, не задумываясь. Трудно было застегивать пуговицы или играть с детьми. Им пришлось понять, что карабкаться на меня нельзя, нельзя сидеть на моих коленях, прыгать на меня или дергать за руку.

Однажды, когда Роберт был еще совсем маленьким, какая-то женщина в поликлинике вырвала его у меня с криком:

– Как вы могли?! Как вы могли?!

Оказалось, что она увидела на ребенке кровь и подумала, что я избила собственного сына. Мне нелегко было убедить ее в том, что это не его кровь. Поняв все, женщина страшно смутилась, а я в очередной раз подумала, насколько осторожной мне нужно быть.

Я твердо решила, что Роберт и Рианнон не будут лишены никаких радостей детства из-за того, что у них такая мать. Думаю, у них было счастливое детство. У нас жили собаки и пони. На свадьбу тетя Гвен подарила мне золотистого ретривера, Топпера. Мы с мужем часто брали бездомных собак и устраивали их судьбу. Наши дети скакали верхом и обожали резвиться на улице. Они были сильными и способными. Они могли делать все, о чем когда-то мечтала я. Когда я наблюдала за ними, с моего лица не сходила счастливая улыбка. В них я видела себя с нормальной кожей. Я страшно гордилась своими детьми.

***

С первым мужем я развелась в 1990 году. После развода мне пришлось нелегко – у меня на руках остались двое детей четырнадцати и десяти лет, а средств совсем не было. Было очень тяжело. Я справилась со всем только благодаря помощи верных друзей. Я перестала ездить верхом на своем коне Кестреле, и, пока я собиралась с силами, за ним присматривала моя подруга Мэвис. Она была очень добра ко мне. Однажды она подъехала к воротам моего дома на своей лошади Бренди. Кестрела она вела в поводу. Мэвис позвонила в дверь, я вышла и увидела ее с двумя лошадьми.

– Ты должна поездить на Кестреле. Он скучает без тебя. Выходи, прокатимся вместе.

И я послушалась. Мэвис знала, как я люблю верховую езду. Прогулки верхом помогали мне полностью расслабиться, возвращали душевное равновесие и способность спокойно мыслить.

Однажды моя медсестра спросила меня, о чем я мечтаю. Я представила себе маленький домик, на веранде лежит пес. В этом доме мы живем вместе с детьми и разводим собак. Я по-прежнему обожала этих животных. В то время у нас жил золотистый ретривер, Хайди. Это была очаровательнейшая собака, и все ее необыкновенно любили.

– Вот к этому и стремитесь, – сказала медсестра. – Представьте свою цель и стремитесь к ней.

Я решила, что не буду снова выходить замуж – мне нужны только мои дети, дом и собаки. К счастью, жизнь не всегда идет по плану. Иногда у нее в запасе есть для вас маленькие подарочки.

Как-то раз мы сидели дома с детьми, и тут позвонила моя подруга Джуди. Я сказала ей, что мне не помешало бы общество взрослых. Выйдя замуж, я бросила работу, и, хотя всегда хотела вернуться, это было мне не по силам. Но постоянно сидеть дома было слишком тяжело. Джуди рассказала мне о группе одиноких людей, куда ходила сама, и предложила пойти вместе с ней.

– Нет, нет, забудь об этом, – отмахнулась я. – Я никогда больше не выйду замуж.

– Это совсем другое, – сказала Джуди. – Это просто общение, ничего романтического. Это христианская группа – мы собираемся вместе, посещаем разные церкви, ходим в театры и все такое… Это просто для общения.

Похоже, такая группа мне подходит.

***

Группа собралась в Рождество в красивом ресторане с зимним садом. На улице шел снег. В окно был виден старомодный фонарь. Снег падал медленно, большими хлопьями. Я сразу подумала про Нарнию. Выбраться из дома и встретиться с новыми людьми оказалось очень приятно. Я была рада, что пришла. Особенно общительным оказался один мужчина, Питер.

Я стала регулярно встречаться с членами группы. Мы с Питером и Стивеном по очереди возили друг друга на наши мероприятия. Мы посещали церкви, где было очень мало прихожан, поддерживали их и пытались расширить их приходы.

Однажды мы приехали в город Лавенхэм в Саффолке. И решили прогуляться по полям перед вечерней службой. Быстро идти я не могла, поэтому всегда отставала от всех. Проходя мимо пруда, я остановилась посмотреть на утят. Я подумала, что все уже ушли вперед, и решила, что встречусь с ними уже в церкви.

– Какие же вы хорошенькие! – сказала я утятам.

– Они милые, правда? – раздался голос позади.

Я повернулась. За мной стоял Питер. Он ждал меня.

Вместе мы вошли в церковь, где должна была начаться вечерняя служба. Внутри было очень холодно. Я села на скамью и принялась рассматривать великолепный витраж с изображением белого коня, вставшего на дыбы.

– Мне нравится.

– Когда церковь закроют, я достану его для вас, – пошутил Питер, и я улыбнулась.

Тут он заметил, что я замерзла, снял пиджак и набросил мне на плечи. Я была очень тронута и смущена.

В следующий раз Питер предложил мне прогуляться вдвоем, и я согласилась. Мне нравился этот мужчина – он был очень милым и приветливым. Мы подружились. Я пригласила его на день рождения Роберта, чтобы познакомить с детьми. Когда я открывала ему дверь, в доме раздался страшный грохот. Оказалось, что мальчишки разбили окно футбольным мячом. Весь пол был засыпан стеклом, а Роберт стоял весь бледный и не мог сказать ни слова.

– Где у вас веник и ведро? – спросил Питер. – Не волнуйся, Роберт. Уверен, что у мамы все застраховано.

Роберт ушам своим не верил. Питер был так добр и спокоен – таким он и остался на всю нашу совместную жизнь.

С Рианнон он тоже быстро поладил. Когда заболел ее хомяк, Питер вместе с ней ухаживал за ним. К сожалению, зверек умер, и Питер помог похоронить его в нашем саду. Мы спели гимн и помолились за хомяка. Терять домашнего любимца тяжело в любом возрасте. Рианнон очень переживала, а мы утешали ее. К этому времени я уже поняла, как добр Питер и как хорошо он ладит с детьми. В тот же день Рианнон спросила Питера, не согласится ли он стать ее приходящим отцом.

Однажды Питер предложил нам съездить в Лавенхэм. Накануне мы катались верхом с Мэвис, и я ей все рассказала о предстоящей поездке.

– Он собирается сделать тебе предложение, так и знай!

– Не говори глупостей?

– А тогда зачем он зовет тебя в Лавенхэм?

– Потому что хочет поехать в Лавенхэм! И все!

Конечно, я не поверила предсказанию Мэвис. Но когда мы приехали, Питер повел меня той же дорогой, что и в первый раз, когда мы были здесь вместе с нашей группой. Он остановился у пруда, где мы любовались утятами, и действительно предложил мне стать его женой. От неожиданности я начала хохотать, Мэвис оказалась права.

– Что смешного? – удивился он.

Я перестала смеяться.

– Прости, – сказала я. – Мне хотелось бы выйти за тебя замуж, но я решила никогда, никогда больше этого не делать.

– Я знаю, – кивнул он. – Но я знаю и то, что мы будем счастливы вместе.

Я смотрела на него и думала: «Ты – самый лучший мужчина в мире!» Я понимала, что люблю его.

Позже Питер признался мне, что в первый же день нашего знакомства в ресторане понял, что я – именно та женщина, на какой он всегда хотел жениться.

Мы решили выждать несколько дней, прежде чем сказать детям. Нужен был подходящий момент. Но когда Питер приехал к нам в следующий раз и мы вместе с Рианнон молились перед сном, она открыла глаза и спросила его:

– А ты станешь моим настоящим папой?

Мы с Питером переглянулись и улыбнулись.

Следующий день был шумным и веселым. Меня выгнали из кухни и столовой, и Питер по секрету сообщил детям, что мы решили пожениться. А когда мы с Питером вернулись вечером с прогулки, ребятишки сказали, что испекли для нас торт в честь помолвки.

Дети были в восторге, но главную проблему представляла Хайди, моя собака. У Питера никогда не было собак. Перед его первым приездом я очень боялась, что Хайди ему не понравится, или он ей не приглянется. Но Хайди тут же влюбилась в Питера, и теперь уже не я, а он был ее лучшим другом. Хайди его обожала и всегда встречала с радостью.

– Хайди, как тебе не стыдно! – твердила я. – Ты же моя собака!

– Прости, но теперь я люблю Питера, – отвечала мне Хайди, облизывая лицо Питера.

– Ах ты, маленькая предательница!

Мы поженились в том же 1991 году и сегодня счастливы так же, как и в день нашего первого знакомства. Питер – добрый, мягкий человек, мне с ним всегда весело, а он поддерживает меня в трудные моменты и вселяет в меня уверенность в своих силах. Он неустанно старается сделать нашу жизнь лучше. Сильный, словно ветер под моими крыльями, он всегда помогает, не унижая своей помощью. Он слишком хорошо меня знает, чтобы говорить, что я не смогу сделать того, к чему стремлюсь всей душой.

***

Со временем мое состояние стало медленно ухудшаться. После операции 1970 года мне пришлось быть очень осторожной с пищей. Мне можно было только мягкую еду, но я все равно пыталась есть то, что мне запрещали. В 1993 году я подавилась кусочком сыра. Горло мое вновь пострадало, и врачи сказали, что я не должна есть в одиночестве – в любой момент я могу подавиться, и у меня может развиться пневмония. Питеру пришлось бросить работу, чтобы ухаживать за мной.

Примерно в то же время я обнаружила у себя аллергию на масличный рапс – язвы во рту и горле появлялись от одного только запаха. Из-за этого нам несколько раз пришлось переезжать. Стоило нам где-то поселиться, как кто-то начинал возделывать эту культуру, и нам снова приходилось сниматься с места. Я пыталась носить маску, но это не помогало. Горло постоянно болело, и теперь я могла есть только очень мягкую пищу.

Врачи посоветовали нам держаться подальше от рапсовых полей. Может быть, стоит поселиться на побережье? И в 1998 году мы переехали в Саффолк, в городок Олдебург. Мы взяли с собой Хайди, а моего коня Макса пришлось оставить Рианнон. Она уже выросла и ездила на нем чаще, чем я. Но потом Рианнон нашла новую работу и не могла каждый день присматривать за лошадью. Мы решили временно сдать его в аренду. У Макса был артрит задней ноги, и он не мог подниматься по склонам. Поэтому мы объяснили новым хозяевам, что он может скакать только по ровной поверхности.

Вскоре после нашего переезда эти люди позвонили мне и сказали, что с Максом случилось несчастье. Его оставили на поле, окруженном канавой, он забрался в нее и застрял. Когда его достали пожарные, он весь дрожал и не мог стоять. Ветеринару пришлось его пристрелить. Я была в ужасе.

А через две недели от рака умерла Хайди. Мы с Питером были буквально раздавлены. Следующие полгода дались нам нелегко. От всех этих переживаний я плохо себя чувствовала, не выходила на улицу и почти ни с кем не разговаривала. Все больше уходя в себя и окончательно потеряв уверенность, я страшно нервничала и, в конце концов, у меня произошел нервный срыв. Я поняла, какую огромную роль в моей жизни играют животные.

И вот тогда в нашем доме раздался звонок, которому было суждено изменить мою жизнь.

– Вы не могли бы приютить двух четырехлетних золотистых ретриверов?

Глава 5

Монти и Пенни

Однажды нам позвонил наш друг, живший по соседству.

– Я нашел двух бездомных ретриверов, которым нужен дом. Но их необходимо забрать прямо сейчас.

Он знал, как мы страдаем после смерти Хайди и как любим золотистых ретриверов. После Хайди мы не могли представить себе, что у нас появится другая собака, и решили никого не заводить. Но со временем нам стало ясно, что без собаки не обойтись.

В новом городе у нас не было знакомых. Я просто не умела общаться с людьми без собаки.

Мы как раз начали подумывать над тем, что нужно завести нового питомца. И друг позвонил как раз вовремя.

– Я могу взять одного, но не двух, – ответила я. – С двумя собаками нам не справиться. По крайней мере, сейчас.

– Ты не понимаешь, Венди, – ответил наш друг. – Они должны жить вместе. Их нельзя разделять. Ты все поймешь, как только их увидишь.

– Ну хорошо, – уступила я. – Мы поедем и посмотрим. Но я не обещаю, что мы их возьмем.

Я положила трубку и стала гадать, что скажет Питер, узнав, что я собираюсь завести сразу двух собак. Кроме того, наш друг сказал, что собаки совершенно не дрессированные.

– Поедем посмотрим, – предложил Питер. – Они же могут оказаться гораздо спокойнее, чем ты думаешь!

Нам достаточно было просто взглянуть на них. Мы поставили машину на парковке за рестораном и увидели небольшой загон, где сидели две собаки: небольшая серовато-коричневая сука и более темный кобель. Шерсть у них была грязной и совершенно не блестела. На лапе кобеля я увидела кровоточащую рану. Пол загона был страшно загажен, над ним вились мухи. Обе собаки были толстыми, словно большие пудинги на ножках.

– Начнем с того, что это не золотистые ретриверы, – с сомнением сказала я.

Я прекрасно помнила великолепных собак тети Гвен и их блестящую, золотистую шерсть. Собаки из загона не имели с ними ничего общего.

– А кто же они? – удивился Питер.

– Не знаю, – пожала плечами я. – У них такая грязная шерсть, что породу определить невозможно.

Мы вывели собак на прогулку, чтобы понять, сможем ли мы с ними справиться. Собаки были так счастливы выбраться из загона, что встретили нас как давно потерянных друзей. Как только мы вывели их из вольера, они тут же потащили нас вперед по дороге. Стало ясно, что этих собак ничему не учили – что бы мы ни говорили, они не обращали на наши команды никакого внимания. В вольере был высохший кожаный поводок, но собаки явно не были с ним знакомы. Кроме того, в них оказалось столько энергии, что Питер с трудом их удерживал.

Когда мы подошли обратно к вольеру, собаки никак не хотели в него возвращаться. Я поняла, что уже слишком поздно: оставить их здесь было бы чересчур жестоко. Повернувшись к Питеру, я сказала:

– Мы забираем обоих. Мы просто должны.

– Знаю, – кивнул он.

Хозяева были счастливы избавиться от собак. Они даже не спросили, куда мы их забираем. Мы повели собак к машине. Стоило нам открыть дверцу, как обе сразу же запрыгнули внутрь. Тут я вспомнила, что взяла с собой фотоальбом со снимками нашего дома, чтобы хозяева увидели, где будут жить их собаки. Я попыталась вывести наших новых питомцев из машины, чтобы вернуться и показать фотографии, но они категорически отказались выходить.

– Не самый лучший признак, верно? – сказала я Питеру, когда мы тронулись в путь.

Собаки ни разу не оглянулись на свой бывший дом.

По дороге мы заехали к ветеринару. Он сказал нам, что собакам нужно худеть. Кобель был настолько толстым, что сердце у него могло отказать в любой момент. Собакам несколько месяцев пришлось сидеть на диете. Они постоянно грызли ограду вольера, пытаясь выбраться, и от этого у них испортились зубы. У суки был большой черный шрам на шее – позже мы узнали, что хозяева привязывали ее во время течки, чтобы она не убегала. Шерсть под проволочным ошейником полностью исчезла. Ветеринар сказал, что больше она не отрастет.

В ответ на нашу просьбу чипировать собак доктор рассмеялся:

– Не думаю, что кто-нибудь захочет украсть эту парочку!

Домой мы возвращались со смешанными чувствами. Животных мы уже успели полюбить, но я все же тревожилась. Что мы будем делать с двумя недрессированными собаками, которым нужна диета? А тут еще моя особая кожа… Они, конечно, не были золотистыми ретриверами, но смотрели на нас с такой надеждой и любовью, что устоять было невозможно. Я уже влюбилась в них по уши.

***

Вернувшись домой, мы устроили собак в кухне. Когда с них сняли ошейники, они осмотрели комнату, потом посмотрели друг на друга и потом медленно завиляли хвостами. Я прямо слышала, как они говорят друг другу: «Мы сделали это – у нас есть дом!» Мне хотелось плакать. Хозяев они выбрали уже во время нашей первой прогулки: Пенни жалась к Питеру, а Монти держался ближе ко мне.

Мы вывели их во двор, чтобы они познакомились с нашей соседкой – пожилая дама очень любила собак.

– О Господи! – воскликнула она, увидев, в каком они состоянии.

И все же Пенни ее очаровала – она сразу назвала ее «маленькой коричневой собачкой».

– Что же вы собираетесь делать с ними? – спросила она.

– Ну для начала нужно привести их в порядок, – ответила я.

Сами мы никогда не справились бы с их чудовищной шерстью. И на следующий день в половине девятого мы повезли собак в специальный салон. Я не знала, что выйдет из этой затеи, и поэтому страшно нервничала. Дома я чуть не свела Питера с ума, постоянно спрашивая, который час. Наконец, в половине четвертого, через семь часов после того, как мы оставили их в салоне, нам позвонили и сказали, что собак можно забрать.

Мы приехали в салон, но не увидели ни Монти, ни Пенни. Перед дверью салона сидели и смотрели на нас два роскошных золотистых ретривера. Один был почти белым, другой – палево-золотистым. Они были так прекрасны, как могут быть только золотистые ретриверы. Не веря своим глазам, я просто стояла и смотрела на них.

Хозяйка салона была внутри, поэтому я крикнула с улицы:

– Это мы! Мы приехали за Монти и Пенни!

– Собаки там, – откликнулась хозяйка. – Я оставила их там минуту назад.

– Нет, их тут нет, – ответила я. – Тут только два золотистых ретривера. И хозяин наверняка не будет в восторге, если я их заберу!

Хозяйка вышла к нам с широкой улыбкой:

– Это ваши собаки!

– Хотела бы я, чтобы это было так!

– Это те самые собаки, которых вы привезли в половине девятого! Если бы они не вели себя так послушно, нам пришлось бы сбрить всю их шерсть – настолько она была спутанной и грязной. Мы мыли их пять раз, но сумели отмыть и расчесать. Вот они какие!

У меня пропал дар речи. Собак невозможно было узнать. Это походило на волшебство!

Мы привезли двух собак неизвестной породы – коричневую и серую, а перед нами стояли самые очаровательные и милые золотистые ретриверы, каких только можно себе представить, Собаки видели, как мы поражены – я буквально чувствовала, что они смеются над нами.

По дороге домой мы встретили нашу соседку.

– Какая жалость! – воскликнула она. – Что случилось с вашей маленькой коричневой собачкой?

– Это она! – сказала я, указывая на белоснежную Пенни.

– Это же не та собака, которую вы показывали мне вчера вечером! Где та маленькая коричневая собачка? Та, которую вы спасли?

Соседка никак не могла поверить, что перед ней те же собаки. И с того дня она при каждой встрече спрашивала, что случилось с нашей маленькой коричневой собачкой.

Глава 6

Идеальные щенки

На следующий день началось веселье. Мы надели Монти и Пенни ошейники и собрались к матери Питера – она жила рядом. Но очень скоро стало ясно, что это нам не удастся. Собаки оказались очень упрямыми и совершенно не собирались идти с нами. Они были такими толстыми, что бежать не могли, но все же шли довольно быстро. Стоило нам выйти из дома, как они тут же потянули нас в разные стороны. Мы с Питером семенили за ними. Собаки тянули так сильно, что даже Питеру пришлось прибавить шаг. Команд «стоять» или «к ноге» они не понимали и делали только то, что хотели.

– Все ясно, – вздохнула я. – Их нужно дрессировать.

Мы отправились к местному кинологу. На первом же занятии собаки бросились прямо в зал, где проходили занятия. Другим хозяевам пришлось посторониться. Наша парочка опрокидывала оборудование, осматривая помещение, натыкалась на людей и категорически отказывалась делать то, что им говорят.

Заводилой, конечно же, была Пенни. Она всегда хотела одновременно заниматься сотней разных дел: «Эй, Монти, пойдем поздороваемся с той собакой! А что это здесь? Пошли быстрее, посмотрим на вон ту собаку!» Мы уже поняли, что Монти гораздо спокойнее. Он следовал за подругой, но явно думал: «Пенни, ты уверена? Разве нам не нужно делать то, что нам говорят?»

Инструктор оказался бывшим военным, сторонником старых методов дрессировки, когда собаку таскают за собой, чтобы показать, как нужно себя вести.

– Скажите, чтобы она села! – сказал он мне, надавливая на спину Пенни рукой.

Пенни даже ухом не повела. Примерно через полчаса нас попросили уйти, потому что наши собаки мешают всем остальным. Я попыталась объяснить, что мы только что их взяли, и они прожили у нас всего несколько дней.

– Верните их, – посоветовал инструктор. – Вам никогда не выдрессировать даже одну из них, не говоря уже об обеих. И не пытайтесь оставить их у себя.

В конце концов нам удалось усмирить собак и вывести их на улицу. Мы посадили их в машину и молча сели сами.

– Ну и что же нам делать? – спросил Питер.

Я посмотрела на Монти и Пенни и решительно сказала:

– Они туда не вернутся! Я не могу так с ними поступить. Нам просто нужно изменить к ним отношение. С этого момента будем воспринимать их как щенков. Представим, что им всего восемь недель, а не четыре с половиной года. И будем относиться соответственно.

– Зачем? – засмеялся Питер.

– Начнем с самого простого. И будем двигаться дальше. Не знаю, получится ли у нас, но если мы воспримем их щенками, то не будем ждать от них слишком многого.

***

Мы решили, что будем для начала дрессировать их по десять минут в день. Проблема заключалась в том, что, стоило нам спустить их с поводка, как они тут же исчезали. Они неслись вперед, ни на что не обращая внимания. Мы звали их, но они нас не слышали. Я по-настоящему испугалась. А что, если они никогда не вернутся?

Постепенно я стала понимать: собаки не хотели убежать от нас, они просто не видели смысла отзываться. Они знали, что мы здесь, поэтому можно спокойно убегать и заниматься собственными делами, точно зная, что мы их не бросим. И тогда я решила испробовать другой подход.

– Когда мы в следующий раз будем их кличить, – сказала я Питеру, – спрячемся за дюнами. Им придется нас искать.

– Но они же не увидят нас.

– Точно! Давай попробуем.

Не знаю, почему мне пришла в голову эта идея. Наверное, интуиция. Не было смысла звать их: они все равно не отзывались, так к чему стараться? Я хотела, чтобы они испугались, ведь нас не будет на месте.

– Монти! Пенни! Идите сюда – пора домой! – крикнули мы.

Сначала нам было смешно – двое взрослых людей спрятались за песчаными дюнами. А потом я начала беспокоиться. А что, если они нас не найдут? А вдруг они выбегут на дорогу и попадут под машину?

Мы уже готовы были сдаться и пойти их искать, но вдруг услышали позвякивание жетонов на их ошейниках. И тут сверху на нас посыпался песок. Собаки чувствовали, что мы здесь, но не видели нас. Поэтому они карабкались на дюну.

И вот они нас вычислили. Мне показалось, что началась песчаная буря. Ни лица, ни руки не смогли укрыться от слюнявых поцелуев. Собаки явно испытывали огромное облегчение, найдя нас.

Мы не могли сдержать смеха: две толстые собаки, обрадовавшись, что снова увидели своих хозяев, улеглись на нас так, что мы не могли подняться.

Но план сработал, и больше они не убегали. Когда мы их звали, они оглядывались, чтобы убедиться, что мы на месте. Я придумала и новый трюк: когда мне нужно было подозвать собак, я звала их, а потом поворачивалась и шла в противоположную сторону. Пенни и Монти оглядывались: «Все в порядке, они тут!», но потом они видели, что я иду прочь, и сломя голову бросались за мной. После этого они отзывались каждый раз, когда их звали.

До появления собак мы записались на курсы в Фонде дикой природы Саффолка. Пропускать занятия нам не хотелось, поэтому мы решили, что собак можно на несколько часов предоставить самим себе. Мы заперли их на кухне, чтобы они не разнесли весь дом, и отправились на занятия.

Эти курсы нам очень нравились: они проходили в прекрасном заповеднике, у нас был блестящий наставник, а общение с волонтерами и друзьями по учебе доставляло огромное удовольствие. Но после занятий мы вернулись домой и обнаружили двух несчастных собак – и отсутствие кухонного коврика. Они разорвали его в клочья и сжевали по кусочкам.

– И что нам теперь делать? – спросил Питер. – Их нужно отшлепать?

– Нет, мы никогда не будем их бить, – твердо ответила я.

В воспитании животных я никогда не прибегала к наказаниям – даже во время верховой езды я не пользовалась хлыстом. Папа однажды сказал мне: «Если ты всегда будешь брать хлыст и однажды забудешь его, лошадь перестанет слушаться, потому что у тебя не будет того, что ею управляет. Навсегда запомни: относись к кому бы то ни было так, как хочешь, чтобы относились к тебе». Впрочем, я не верю в то, что с помощью наказаний можно чему-то научить.

Но мы должны были показать собакам, что они поступили плохо. Мы решили выразить свое неодобрение их полным игнорированием. Что бы собаки ни делали, мы не обращали на них никакого внимания.

Они были вне себя. Примерно через пару часов мы сдались. В конце концов, это был всего лишь коврик. Мы накормили и приласкали наших любимцев. Но наш прием сработал. К счастью, подобное никогда не повторялось.

Естественно, оставлять собак в одиночестве мы больше не могли. Я позвонила в Фонд и объяснила, что у нас два новых «щенка», за которыми нужен постоянный присмотр, поэтому мы не будем посещать занятия.

– Без проблем, – сказал наставник. – Приводите их с собой. Пока вы будете в классе, они смогут побыть на веранде. Привезите с собой воду и лежанки, и посмотрим, как они себя поведут. Было бы славно понаблюдать за щенками.

Перед нами встала новая задача! Нашим собакам нужна была дрессировка, чтобы они сумели спокойно высидеть целый час. Мы должны были научить их оставаться одним, при этом не страдая из-за того, что мы их бросили.

На следующий день мы принялись за дрессировку. В то время самым популярным способом был физический – тот самый, которым пользовался инструктор. Собак тянули за поводок, чтобы они останавливались, давили им на спину, чтобы они садились, тянули за лапы, чтобы они ложились. Мне это никогда не нравилось. Подобные приемы казались мне жестокими, да и для моей особенной кожи они никак не подходили. Мы использовали для дрессировки лакомства. Когда собаки делали то, что от них требовалось, они получали вознаграждение. Если же они этого не делали, то ничего не получали.

Подобный метод эффективен, но нужно запастись терпением. Мы спустили собак с поводков, привлекли их внимание и приказали сидеть на месте. Но когда мы пошли вперед, собаки последовали за нами. И что же делать? Начали с малого. Просим собак сидеть на месте, делаем шаг вперед, возвращаемся и вознаграждаем их, если они остались на месте. На такой способ может уйти вся жизнь. Первой нас поняла Пенни. Мы добились, чтобы она садилась по команде. А однажды Питер сказал:

– Сиди здесь и жди. Мне нужно отойти.

Пенни осталась на месте, но на ее морде явно читалось сомнение: «А ты не уйдешь слишком далеко?»

– Я буду поблизости, – успокоил ее Питер.

– А ты не бросишь меня навсегда?

– Я не брошу тебя.

Питер ушел. Пенни осталась на месте и смотрела ему вслед.

– Я правильно делаю?

– Молодец! Хорошая девочка!

Мы были на седьмом небе от счастья. Мы дали Пенни лакомство и приласкали ее. Видели бы вы выражение ее морды: «Я поняла! Вы хотите, чтобы я сидела на месте, пока вы куда-то отойдете! Почему же вы сразу не сказали?» Монти в точности копировал поведение Пенни – он никогда не упускал возможности полакомиться! Постепенно мы приучили собак оставаться на месте все дольше и дольше. В конце концов мы получили двух более или менее послушных «щенков».

– Где же ваши щенки? – спросил наставник, когда мы на следующей неделе приехали на курсы в сопровождении двух относительно послушных четырехлетних собак.

Мы объяснили, что именно их и называем щенками, чем очень его развеселили. За время занятий собаки нас ни разу не потревожили. Они не издали ни звука. Во время перерыва они с удовольствием порезвились, а Монти даже позволил трехлетнему мальчику прогуляться с ним на поводке. Пенни оторвалась по полной программе – она всегда была шальной блондинкой!

Весь перерыв наши «одноклассники» провели на веранде с кофе. Собаки были в центре внимания, и после занятий мы прогулялись с ними вдоль реки. Монти и Пенни с каждой минутой становились все счастливее.

Мы внимательно следили за их питанием, и со временем собаки пришли в хорошую физическую форму. До сих пор помню, как они побежали в первый раз. Мы отправились к друзьям, у которых тоже были два золотистых ретривера – наши собаки сразу подружились, и мы стали вместе отмечать их дни рождения. Мы выпустили собак в вольер во дворе дома наших друзей. Я подошла и позвала их. Монти бросился ко мне, как двухлетний. Это было так трогательно! На шее Пенни, где был черный шрам, снова выросла шерсть. Собаки стали такими милыми – настоящие золотистые ретриверы.

Мы поняли, что получили двух особых собак! И теперь нам предстояло узнать, насколько они особые.

Глава 7

Из грязи в князи

Монти и Пенни крепли с каждым днем. А мы с каждым днем любили их все сильнее. Собаки были очень разными. Пенни всегда была слегка себе на уме, сколько бы мы ее ни дрессировали. Когда мы просили ее сделать что-нибудь, она никогда не делала этого сразу же и точно так, как было нужно.

– Я сделаю это, если у меня будет время и если это будет для меня удобно.

Заставлять ее было совершенно бесполезно! Она была очень независимой и упрямой собакой. Она могла начать рыть яму в саду. Мы кричали ей:

– Пенни, перестань!

Она делала круг, а потом начинала рыть яму в другом месте, как бы говоря:

– Вы же сказали, что я не могу рыться в том месте! А насчет этого указаний не было!

– Пенни, этого нельзя делать нигде!

Монти был совершенно другим. Он всегда нуждался в поддержке, обожал обниматься и ласкаться. Он был нежным и преданным безгранично. Если бы он был человеком, то наверняка ходил бы в костюме, шляпе-котелке и с зонтиком. Снимая шляпу при встрече, он бы говорил:

– Доброе утро, мадам! Сегодня чудесный день.

Монти был истинным джентльменом, а Пенни всегда оставалась проказницей!

Мы повсюду брали собак с собой – они даже отправились вместе с нами в отпуск. В Шотландию мы поехали на поезде. Собаки оказались слишком большими и под скамейками не помещались. Пришел кондуктор. Мы извиняющимся тоном объяснили, что собакам не хватает места.

– Что ж, – ответил он. – Значит, придется перевести вас в первый класс.

В первом классе было роскошно. Персонал сразу влюбился в наших собак, и они получили по-настоящему первоклассное обслуживание. Кондуктор разрешил им прогуляться по поезду. Но, дойдя лишь до конца вагона, Пенни обнаружила корзинку для пикника и начала вынюхивать еду. Потом сотрудники поезда озаботились тем, что собакам слишком жарко, и выключили отопление во всем составе! Мы сидели за столиком с небольшой лампой, нам принесли еду и напитки. Я со смехом вспоминала тот кошмарный маленький вольер, где мы нашли Монти и Пенни. Они явно проделали большой путь – из грязи в князи.

Мы с Питером любили кататься на велосипедах, поэтому Питер сделал для Монти и Пенни небольшую клетку на колесах, чтобы они могли ехать за велосипедом. Поначалу они отнеслись к этой идее с опаской, поэтому мне пришлось насыпать в клетку сырного печенья. Они тут же залезли внутрь. Ради еды они готовы были преодолеть любой страх!

Собаки отправились с нами в Пэдстоу. Питер, очень застенчивый от природы, удивил меня тем, что осмелился ездить на велосипеде с Монти и Пенни в клетке на колесиках. Все, кто это видел, просто застывали на месте, а потом начинали смеяться и аплодировать. Мне казалось, что Монти и Пенни тоже хохочут вместе со всеми.

Мы стали волонтерами курсов садовой терапии, которые проходили в саду близ Олдебурга. Такие курсы предназначены для инвалидов – тех, кто чувствует себя одиноким и уязвимым. Здесь можно познакомиться с новыми людьми и овладеть практическим навыками для выращивания собственных растений. Прежде чем бросить работу, Питер занимался изготовлением садовой мебели. Теперь он делал скамейки для участников и вел занятия, а я выращивала растения. Мы продавали их на выставках, чтобы собрать средства для работы курсов.

Собаки всегда были с нами, и все участники занятий их любили. Однажды Пенни куда-то пропала, и я отправилась на поиски. Искала очень долго. Собаки давно научились не убегать, поэтому я очень удивилась ее исчезновению. Проходя мимо офисного здания, я заметила, что Пенни выглядывает из окна. Открыв дверь, я увидела, что она сидит на вращающемся кресле нашего директора. Не знаю уж, что она при этом думала, но выглядела очень важно.

***

Дрессировка шла так хорошо, что мы решили зарегистрировать Монти и Пенни как «терапевтических» собак (Pet As Therapy – PAT). Это благотворительная организация, которая готовит собак для посещения больниц, хосписов и домов престарелых. Только животные могут подарить обитателям этих заведений нежность, радость и безграничную любовь.

Для регистрации собаки проходят ряд экзаменов. Они должны обладать особым характером, быть спокойными и послушными. А главное – они должны любить общение с разными людьми. Мы заполнили все документы и стали ждать. И вот пришло письмо с датой экзаменов. Я обрадовалась, но все же немного нервничала. Мы все еще помнили тех неуправляемых проказников, которые впервые переступили порог нашего дома!

Но в день экзаменов Монти и Пенни вели себя идеально. Управлять ими было очень легко. Они послушно шли рядом. Потом им нужно было пройти проверку неожиданными звуками. Первым шел Монти. Я шла рядом с ним. БАМММ! За моей спиной уронили металлический поднос. Я подскочила на месте, Монти же даже ухом не повел. Точно так же повела себя и Пенни. В экзаменационном листе говорилось: «Собаки справились с испытанием идеально – хозяйка провалилась!»

Мы стали посещать дома пожилых людей и больницы. Монти и Пенни делили комнаты по-своему: один обходил комнату по часовой стрелке, другой – против. Их все любили. Видеть, сколько радости они доставляют, было сущим наслаждением.

В одном доме меня предупредили, что здесь есть женщина, которая не слышит и не говорит. Мы с Монти подошли к ней осторожно. Если бы она сделала какой-то знак, что не хочет видеть собаку, мы тут же ушли бы. Но она погладила его и сказала:

– Какой мягкий!

Я назвала ей имя собаки, и она повторила:

– Какой мягкий!

Когда мы уходили, я рассказала об этом персоналу – никто не мог поверить. Медсестра протянула той женщине книгу и спросила, может ли она прочесть ее. Женщина начала читать вслух красивым, поставленным голосом. Тогда медсестра спросила ее, почему же она никогда раньше не разговаривала.

– Мне здесь очень одиноко, – ответила пожилая дама.

Я чуть не разрыдалась, живо вспомнив собственное детство, проведенное в пансионе.

Когда мы приехали в следующий раз, эта дама разговаривала с нами с удовольствием. Мне сказали, что ее перевели в другую комнату, и она стала общительнее. Если бы тогда мы не приехали вместе с Монти, трудно сказать, сколько еще она молчала бы.

В другой раз мы приехали в больницу. Мы сразу спросили, есть ли палаты, куда нам лучше не заходить. Нам сказали, чтобы мы не заходили в палату, где лежит тяжелобольная пожилая дама, к которой приходят родственники.

Когда мы уже уходили, открылась дверь этой палаты. Оттуда вышла женщина. Она сказала мне, что ее мать умирает и уже ни на что не реагирует. Родственники не знали, слышит ли она их, знает ли, что они рядом. Женщина просила подвести к ней Монти, чтобы понять, почувствует ли она его присутствие. Пожилая дама всегда любила собак и наверняка отреагирует, если рядом окажется пес.

Я ввела Монти в палату и позволила ему положить лапу на руку пожилой дамы, а потом сама осторожно сжала ей руку. На лице умирающей женщины появилась улыбка.

Это было очень трогательно. Родственники благодарили нас с Монти. Мы ушли. Позже мы узнали, что эта дама вскоре умерла, а я была счастлива, что мы с Монти смогли доставить ей какую-то радость в последние минуты жизни.

Однажды мне позвонил директор начальной школы. Он попросил помочь справиться со страхом одному ученику, который так боялся собак, что готов был броситься через дорогу, увидев их. Я предложила для начала каждый день прогуливаться с собакой возле игровой площадки, не приближаясь к ребенку. Было очень важно, чтобы все выглядело совершенно естественно.

Мы с Монти стали прогуливаться вдоль ограды, когда дети играли. Через несколько дней ребята уже стали ждать нашего появления. А через несколько недель я начала здороваться с ними через ограду. Учителя знали о нашем плане, поэтому наблюдали за нами на расстоянии.

Вскоре я предложила Монти поздороваться с детьми через ограду. Он послушно сел и стал протягивать детям лапу. Я видела мальчика, которому мы должны были помочь. Он по-прежнему держался в стороне от нас.

Мы решили, что нам с Монти уже можно выйти на игровую площадку, но при этом мы все еще держались ближе к воротам. Дети были в восторге! Я делала вид, что не замечаю испуганного маленького мальчика. Мне хотелось, чтобы он сам подошел к нам. Мы приходили на площадку каждый день, и Монти протягивал лапу всем детям. С каждым днем количество детей, желавших поздороваться с Монти, росло. Они любили мою собаку, а Монти нравилось общаться с детьми. Он привык к тому, что в определенное время мы отправляемся на прогулку, и стал приносить мне поводок за десять минут до выхода. Мне очень нравилось наблюдать за его общением с ребятишками.

Как-то раз вокруг Монти собралась большая группа детей. Все хотели погладить его. И тут я увидела ручонку, которая приближалась к спине Монти очень медленно и осторожно. Тот самый мальчик коснулся шерсти Монти, мгновенно отдернул руку и убежал. Я не стала его останавливать. Каждый день мальчик становился все смелее. Наше терпение принесло плоды. Вскоре ребенок уже сидел рядом с Монти, улыбался нам и задавал кучу вопросов про собак. Я была в полном восторге.

В тот же день мне позвонил директор школы, а на следующий тот самый мальчик вручил мне красивую открытку. Его родители благодарили Монти за то, что он оказался такой замечательной собакой. Когда мы снова пришли на игровую площадку, чтобы поздороваться с детьми, теперь уже все они бросились нам навстречу.

***

Со временем мы стали замечать, что Монти оказывает удивительное влияние на людей. Это дано не каждой собаке. Во время отпуска в Пэдстоу на прогулке он неожиданно бросился в сторону и решил перебежать дорогу. В его поведении не было смысла – я не понимала, что привлекло его на другой стороне. Мы находились в центре города. Вокруг было много народу и машин. Монти же твердо стремился на другую сторону дороги, натягивая поводок. Я пыталась удержать его, но он был сильнее меня.

– Пошли за ним, – предложил Питер.

Мы перешли дорогу, и Монти устремился прямо к женщине в инвалидном кресле. Я пыталась оттащить пса, но он положил ей голову на колени и не уходил.

– Простите, – смущенно пробормотала я.

– Пожалуйста, не уводите его, – сказала женщина. – Я так хотела, чтобы он ко мне подошел. Наша собака умерла две недели назад, и мне очень хотелось погладить вашего пса.

До сих пор не представляю, как Монти это почувствовал.

К этому времени мы перебрались в Девон – повсюду появлялись все новые и новые поля масличного рапса, и из-за моей аллергии нам приходилось переезжать. На новом месте у нас оказалась прекрасная соседка, пожилая дама. Я каждый день заглядывала к ней, чтобы спросить, не нужно ли ей что-то купить или в чем-то помочь. Я брала с собой собак, и мы прекрасно общались. Монти и Пенни вели себя идеально – я ими очень гордилась.

Как-то в воскресенье мы направлялись в церковь, и вдруг Монти потянул меня к дому соседки. Я знала, что по воскресеньям она уезжает к сыну, поэтому придержала собаку. Но Монти не слушался.

– Монти, ее нет дома! – сказала я. – Она уехала на весь день.

Но он не двигался, поставив лапы на ворота.

– Ради бога, Монти! – сказала я. – Мы опоздаем.

Питеру пришлось оттащить собаку и усадить в машину.

На следующий день я зашла к соседке и рассказала ей об этом случае. Думала, что ей будет смешно, но лицо ее омрачилось.

– Как жаль, что вы не позвонили! – сказала она. – Мне было так плохо, что я никуда не поехала. Я весь день была одна. Мне было бы приятно повидать Монти.

Мне стало стыдно, оказывается, порой собаки знают больше, чем люди. С этого момента я твердо решила, что более внимательно буду прислушиваться к Монти.

Глава 8

Пенни

Монти и Пенни отметили девятый день рождения. Поразительно, какой большой путь проделали эти собаки. Сейчас они ничем не напоминали вялых, запуганных щенков из вольера. Они дарили нам свою любовь и делали нас счастливыми.

Незадолго до дня рождения мы заметили, что Пенни стала пить много воды. Слишком много. Она пила миску за миской. Мы отправились к ветеринару, надеясь, что это простая инфекция или вирус, но все оказалось довольно печально. Ветеринар сделал анализы, и мы стали ждать результатов.

Ждать пришлось страшно долго. Анализы показали, что у Пенни беда с почками. Врачи не знали, как это случилось – возможно, она чем-то отравилась, например антифризом. Я не понимала, как это возможно – ведь мы всегда внимательно следили за нашими собаками.

Пенни пришлось возить к ветеринару на капельницы. Монти очень страдал, расставаясь с сестрой пусть даже на несколько часов. Он лежал на полу и скулил, а мы его гладили или отправлялись с ним на долгую прогулку, чтобы хоть как-то его отвлечь. Когда Пенни возвращалась домой, Монти был вне себя от радости. Он никак не мог понять, почему им нужно разлучаться так надолго. Нам было невыносимо думать, что мы можем потерять Пенни. Мы постелили на полу толстый матрас и стали спать рядом с ней, положив руки ей на бок, чтобы проснуться, если ей будет плохо.

Помню, как старалась не заснуть, потому что каждый момент рядом с Пенни был для меня драгоценным. Мне не хотелось проспать хоть минуту из тех, что ей остались.

Монти тоже не мог заснуть. Он вел себя очень беспокойно. Думаю, он уже понимал, что его прекрасная сестра умирает.

Он стал отказываться от еды, на улицу выходил только для туалета. В последующие недели Пенни проводила больше времени у ветеринаров, чем дома. Она слабела с каждым днем. Как-то утром она с трудом смогла подняться на лапы. Питер приспособил для нее детскую коляску, чтобы она могла гулять с нами – она лежала в коляске, а мы везли ее с собой. Пенни была такой милой – она изо всех сил цеплялась за жизнь ради своего драгоценного Монти и нас с Питером. Мы отправились за черникой и взяли собак с собой. Монти старался держаться как можно ближе к подруге, он присматривал за ней.

Но вот однажды Пенни не смогла поднять головы, и я сказала Питеру, что пришло время. Питер не мог этого вынести – он разрыдался и умолял Пенни держаться. Я послала мужа за молоком, хотя оно не было нужно, а сама позвонила ветеринару. В ожидании доктора я читала 23-й псалом, обливаясь слезами.

Приехал ветеринар. Я отправила Монти к подруге. Когда я выводила его, он рвался с поводка – не хотел расставаться с Пенни. Наконец, мне удалось увести его.

Вернулся Питер.

– Где щенки? – спросил он.

Я сделала глубокий вдох и сказала, что отправила Монти к подруге, а к Пенни пришел ветеринар. Питер вошел в комнату. Ветеринар сидел на полу, голова Пенни лежала у него на коленях. Доктор гладил собаку по спине. Заметив, что мы вошли, он сказал:

– Думаю, пора отпустить Пенни.

Мы достали фотоальбомы и поведали всю историю наших собак. Мы рассказали, как из грязного вольера на автомобильной парковке они попали в мир отелей и отпусков, в теплый дом, где их безгранично любили.

Мы знали, что когда-нибудь это должно случиться. Ветеринар ввел Пенни снотворное. Мы плакали. Доктор сказал, что она умерла практически сразу же. Она уже была готова уйти.

Нас это не утешило. Мы поблагодарили ветеринара, и он ушел, оставив нас с Пенни. Мы с Питером лежали на полу рядом с ней. Потом мы накрыли ее тело теплым одеялом и простились с ней. Питер пошел вырыть ей могилу в нашем саду. В этой могиле поместился бы слон. Мы похоронили Пенни с ее ошейником, поводком и любимыми игрушками – положили даже фотографию Монти.

В доме стало слишком тихо, и мы оба отправились за Монти.

Мы были так поглощены собственным горем, что даже не подумали, каково будет ему. Монти влетел в дом и помчался разыскивать Пенни, отчаянно виляя хвостом. Обежал все комнаты, метнулся в сад и, скуля, начал бегать кругами. Остановился он именно там, где мы похоронили Пенни. Монти сел возле ее могилы и опустил голову.

***

После смерти Пенни Монти впал в настоящую депрессию. Позже мы узнали, что нужно было показать ему тело Пенни, чтобы он свыкся с мыслью об ее смерти. Но было слишком поздно. Мы тоже очень страдали из-за этой потери, и он чувствовал нашу скорбь. Время его не лечило. С каждым днем пес страдал все сильнее.

Он не хотел есть, не хотел гулять. Он продолжал искать Пенни. На протяжении нескольких недель после возвращения домой с прогулки он продолжал обыскивать весь дом. Обычно Монти вел себя очень тихо, но теперь стал громко лаять в каждой комнате. Потом он подходил к нам, садился и смотрел прямо в глаза, отчаянно скуля. Если бы он был человеком, то просто плакал бы.

А потом он выходил в сад и садился возле могилы Пенни. Не знаю, о чем он думал – наверное, понимал, что она ушла, потому что знал, где она похоронена. Но каждый раз, когда мы возвращались с прогулки, он снова пытался найти ее в доме и каждый раз заново переживал ее смерть.

Монти так страдал, что мы перестали оставлять его в одиночестве. Мы пытались соблазнять его разными вкусностями, но это отвлекало его ненадолго. Ветеринар беспокоился за него – он считал, что Монти может умереть. Через какое-то время мы тоже встревожились. Я боялась, что после Пенни потеряю и своего драгоценного Монти.

***

В это время у меня сильно ухудшилось состояние горла. Проблема была связана с аллергией на рапс. Даже отдаленное соседство с рапсовыми полями вызывало страшные язвы в горле и новые шрамы. Мне стало трудно есть и говорить. Я задумалась над тем, чтобы изучить язык жестов, чтобы мы с Питером могли общаться в те дни, когда говорить я не могла. Но и руки у меня плохо двигались – на них было столько шрамов, что кожу стянуло, и пальцы не разгибались. Мне предложили сделать операцию, чтобы вернуть им подвижность, но это было слишком тяжело. Прошедший через это человек сказал, что смог пользоваться руками лишь через девять месяцев после операции.

Я попробовала носить специальные шины, чтобы выпрямить пальцы. Носить их нужно было по восемь часов в день – четыре часа утром на одной руке и четыре часа днем на другой. Я не могла носить их ночью, чтобы не поцарапать лицо. Мне очень не нравилось делать что-то одной рукой и не хотелось перекладывать на Питера те занятия, которые мне стали не по силам.

Как-то вечером мне нужно было снять шину, а Питер куда-то ушел. Я не могла снять шину сама и не могла открыть дверь, чтобы выйти и поискать его. Я всегда была очень независимой – для меня была мучительна мысль, что надо ждать чьей-то помощи. Если я что-то могла сделать сама, то всегда это делала. Я посмотрела на Монти, и мне в голову пришла идея.

– Можешь это сделать? – сказала я Монти и постучала по липучке, которая закрепляла мою шину.

Он коснулся застежки носом.

– Дерни, дерни, – сказала я.

Собака никак не могла понять, что мне нужно. Я продолжала постукивать по шине. В конце концов, Монти взял конец застежки в пасть, а я вытащила руку, и дело было сделано. Монти понравился звук расстегивающейся липучки. Поняв, что от него требовалось, он захотел тут же это повторить.

Как только я надевала шины, он тут же пытался их снять. Я приучила его дожидаться сигнала, и он все усвоил. Теперь мне достаточно было сказать «дерни», и он тут же расстегивал застежки. Он стал проделывать это со всеми липучками. Такие же застежки были на моих ботинках, и он научился расстегивать их зубами, а потом стаскивать с меня обувь.

Его помощь оказалась для меня бесценной. Но приятнее всего было видеть, какое влияние на него оказало это событие. Впервые со дня смерти Пенни Монти оживился. Постепенно он стал приходить в себя. Новая игра вернула Монти к жизни – и меня тоже.

Глава 9

Монти начинает помогать

Чем больше помогал мне Монти, тем счастливее он становился. Я начала обучать его новым трюкам, и он схватывал все очень быстро. Вскоре он стал помогать мне снимать джемперы, брюки и носки. Он приносил мне разные вещи и научился даже доставать белье из стиральной машины. Питеру приходилось открывать дверцу – вряд ли собаке это было по силам, но все остальное он делал сам: вытаскивал белье и складывал его в корзину. Монти поднимал и приносил свой поводок, снимал с меня жакет, носил покупки и помогал переносить вещи в доме. Он подавал Питеру блокнот и забирал почту. Мы очень веселились, придумывая ему новые задания.

Я обучала Монти точно так же, как и тогда, когда они с Пенни были «щенками»: вознаграждала правильное поведение лакомством. Он не всегда понимал, чего я от него хочу, но я была терпелива, а когда он что-то усваивал, то делал это и без дальнейших напоминаний. Услышав щелчок стиральной машины в конце цикла, он бежал к ней, чтобы вытащить белье. Каждый раз, когда я тянулась за туфлями, тут же появлялся Монти:

– Тебе помочь, Ма?

Он всегда оставался джентльменом.

Помощь мне стала новым смыслом его жизни. Он начал больше есть, снова полюбил прогулки. Монти вернулся!

Золотистые ретриверы – помощники от природы. Думаю, Монти нравилось быть активным и полезным. Это отвлекало его от воспоминаний о Пенни и придавало смысл его жизни после ее ухода. Они с Пенни были неразлучны. Всю жизнь он был частью пары. Теперь он снова стал частью пары – на сей раз со мной. Монти всегда был очень любящей собакой, а теперь понял, что я нуждаюсь в нем так же, как он нуждается во мне.

Помощь Монти изменила и меня. Пансион приучил меня к независимости – порой даже к чрезмерной. В школе я чувствовала себя абсолютно самостоятельной, потому что до меня никому не было дела. Ни медсестры, ни учителя не обращали на учеников особого внимания. Я привыкла заботиться о себе. Больше всего в моей болезни мне не нравилось то, что приходилось прибегать к помощи других людей. Это всегда казалось мне крайне неудобным. Питеру приходилось бросать свои дела, чтобы помогать мне. Теперь и Монти заботился обо мне. Он помогал мне в повседневных заботах, а я кормила, мыла и вычесывала его. Он нуждался во мне так же, как я нуждалась в нем.

Я всегда ощущала особую связь с Монти. С первого дня он выбрал меня своей хозяйкой. Пенни предпочла Питера – он был таким добрым и терпеливым, что она сразу поняла: получить от него можно гораздо больше, чем от меня! Но теперь мы с Монти сблизились еще больше. Мы стали неразлучны.

Оказалось, что он может помочь мне удерживать равновесие при ходьбе. В моем состоянии любое падение было катастрофой, но рядом с Монти я чувствовала себя более уверенно. Мы сделали для Монти шлейку, и он стал помогать мне подниматься и спускаться по лестницам, вставать с дивана. Я все больше полагалась на него в повседневных делах. Я нуждалась в нем – и постепенно все яснее понимала насколько.

***

С семнадцати лет я страдала мигренями. Впервые это случилось, когда я возвращалась домой с работы на автобусе. Голова страшно заболела, в глазах все расплывалось. А потом я вообще перестала видеть – зрение вернулось лишь через час. Доктор сказал, что это связано со стрессом. Мигрени случались очень часто, и каждый раз я теряла зрение. Иногда я не могла даже говорить, пыталась что-то сказать, но из горла вырывались какие-то невнятные звуки. Мысленно я слышала, что хочу сказать, но язык совершенно не слушался. Это меня очень пугало.

В молодости из-за мигреней я боялась надолго выходить из дома – даже на верховые прогулки. В одиночку я каталась лишь поблизости, чтобы быстро вернуться домой, если потеряю зрение. Но это мне настолько надоело, что я снова стала уезжать довольно далеко. Если начиналась мигрень и зрение слабело, я просто отпускала поводья, и лошадь сама возвращалась домой. Но когда находишься на улице без животного и вдруг перестаешь видеть, это пугает. Не понимаешь, кого можно попросить о помощи, а кто для тебя опасен. Я постоянно смотрела на окружающих и пыталась запомнить лица, выбирая тех, к кому можно обратиться за помощью. Но помнить все это было очень тяжело. Поэтому одна я выходила из дома крайне редко.

Как-то раз мы отправились гулять с Монти, и ему захотелось в туалет. Я нашла подходящую лужайку, а потом произошло что-то странное. Трава перед глазами вдруг стала расплываться, сквозь нее пробивались яркие лучи. Я протянула руку и поняла, что вижу ладонь, но не всю руку. И тогда мне все стало ясно. Приближается мигрень, и я постепенно теряю зрение. Попыталась позвонить Питеру, но уже перестала видеть телефон в руке. Я постаралась взять себя в руки.

– Пойдем на автобус? – очень спокойно сказала я Монти.

Он двинулся вперед, и я последовала за ним, отчаянно надеясь на то, что он знает, куда идти. Мне пришлось полностью на него положиться. Он остановился, и я тоже.

Мне оставалось лишь молиться, чтобы он нашел остановку. А потом я услышала шум автобуса и вздохнула с облегчением. Монти справился!

Я вложила свой проездной в пасть Монти, как делала и раньше, и он протянул его водителю. Но, наверное, выглядела я странно, потому что водитель спросил:

– С вами все в порядке, дорогая?

– Нет, – честно ответила я. – У меня мигрень, и я ничего не вижу.

– Не волнуйтесь. Я знаю, где вы живете, и подскажу, когда мы подъедем.

Я была бесконечно благодарна этому человеку, но в то же время мне было любопытно, насколько хорошо Монти может справиться самостоятельно.

– Вы не можете посмотреть, не поймет ли Монти, где нам нужно сходить без вашей помощи?

Монти провел меня к моему обычному месту в автобусе. Я села и стала ждать. Когда автобус начал тормозить, Монти поднялся, и я последовала за ним. Водитель подтвердил, что Монти почувствовал правильно. Умный песик! К счастью, остановка находилась прямо напротив нашего дома, поэтому нам не пришлось идти далеко. Но вдруг Монти замер. Я поняла, что случилось: входная калитка была закрыта, и он ждал, когда я открою замок. Вслепую я не смогла бы открыть замок и поэтому велела Монти лаять. Он залаял, и из дома вышел Питер. Он сразу понял, что случилось – он всегда замечал, когда я теряю зрение: в такие моменты я смотрела «сквозь» него.

Монти привел нас домой. Он понял, что со мной что-то случилось, и точно знал, что делать. После этого случая я могла выходить вместе с ним абсолютно уверенно.

***

В Рождество после смерти Пенни мы пригласили гостей. Питер и я были членами местной группы инвалидов. В этой группе можно было заниматься самыми разными вещами – живописью, музыкой, столярным делом. Рождественский ужин планировался в ресторане, куда я не смогла бы взять Монти, что меня очень огорчало. К этому времени мы втроем стали настоящей семьей, и я не хотела оставлять Монти одного. Кроме того, Питеру пришлось бы взять на себя заботу обо мне – помогать мне раздеться и одеться, держать меня за руку, чтобы я не упала, постоянно следить за мной. Это было очень неловко и неприятно для нас обоих.

Но нам очень хотелось провести время с друзьями. Соседка любезно предложила присмотреть за Монти. Скрепя сердце мы оставили собаку у нее и отправились в ресторан. Как только мы вошли в зал, я сразу же увидела желтого лабрадора. Я подумала о Монти: как здорово было бы, если бы он мог быть с нами. Интересно, почему этой женщине позволили привести с собой собаку? А потом я заметила на собаке яркий жилет – она помогала своей хозяйке в инвалидном кресле точно так же, как Монти помогал мне. Лабрадор помог женщине раздеться, закрепил тормоз на кресле… Мне стало интересно, и я подошла к женщине, чтобы расспросить ее о собаке.

– Это мой помощник, Перри, – сказала она.

Раньше я никогда не слышала о собаках-помощниках. Женщина рассказала, что Перри специально дрессировали, чтобы он мог помогать ей в повседневных заботах точно так же, как мне помогал Монти. Но в отличие от Монти, Перри был зарегистрирован в специальной организации и носил жилет. Это означало, что ему можно находиться там, куда обычных собак не пускали.

– Он всюду ходит со мной, – сказала женщина. – Он меня не оставляет.

– Всюду? – удивилась я. – И в магазины? И в кафе? И в больницы?

– Да, – кивнула она. – Я стала гораздо более самостоятельной. Перри изменил мою жизнь.

Весь вечер я наблюдала за этой парой.

Женщина выглядела совершенно счастливой и спокойной, а лабрадор Перри присматривал за ней. За мной присматривал муж, но разница была очевидна.

Оба делали одну и ту же работу, но та женщина наслаждалась жизнью, а я страдала, думая, как это несправедливо по отношению к Питеру. Он не может отдохнуть и расслабиться, потому что постоянно следит за мной.

Я поняла, что мне нужно добыть для Монти жилет, чтобы он стал моей постоянной собакой-помощником. Он же сможет ходить со мной в больницы, на занятия по изучению языка жестов, в магазины… Питеру станет намного легче, а я почувствую себя свободной.

Мы вернулись домой, и Монти радостно бросился нам навстречу. Мне он принес тапочки. Я обняла его.

– Монти, тебя нужно зарегистрировать, – сказала я. – Ты будешь настоящей собакой-помощником, и тебе выдадут жилет. Тогда мы всегда будем вместе.

Было решено начать искать организацию, которая могла бы мне помочь. Я поклялась, что не сдамся, пока Монти не получит жилет.

Глава 10

От спасенной собаки к собаке-помощнику

На следующий день я начала поиски: села за компьютер и ввела в Google поисковый запрос «собаки помогают людям». Результаты меня поразили. Под руководством организации «Собаки-помощники Великобритании» работало несколько учреждений, занимавшихся дрессировкой собак для помощи людям с проблемами мобильности. Где-то собак дрессировали для помощи слабослышащим – собаки давали знать, когда звонил дверной звонок, телефон или пожарная сигнализация.

Были собаки «медицинского обнаружения». Их готовили для больных диабетом I типа и другими болезнями, представляющими опасность для жизни. Собаки диабетиков давали хозяевам знать, когда у них опасно поднимался или падал уровень сахара в крови, и приносили медицинские препараты. Во время дрессировки им давали образцы воздуха. Поразительное чутье помогало им распознавать по запаху изменение уровня сахара в крови. Другие собаки помогали людям с болезнью Аддисона, постуральной тахикардией и нарколепсией. Были собаки, которые распознавали запах орехов в пище: они сопровождали тех, у кого была аллергия на орехи, способная привести к смерти. Иногда такая аллергия оказывается настолько тяжелой, что приступ может спровоцировать обычный запах. А собаки обладают острым чутьем и способны предупредить хозяев об опасности.

Организация, готовящая собак медицинского обнаружения, дрессирует собак на распознавание рака по образцам мочи или по дыханию. Уникальное обоняние позволяет этим животным распознавать самые ранние признаки рака. Использование собак в диагностике когда-нибудь позволит выявлять заболевание на очень ранних стадиях или станет самым надежным способом скрининга.

На сайтах этих организаций я нашла массу историй о собаках-помощниках. Хотя все они помогали по-разному, хозяева почти всегда говорили одно и то же: собаки сделали их более уверенными, вернули свободу и самостоятельность, стали настоящими друзьями. Все это давал мне Монти.

Я стала обзванивать эти организации. Я рассказывала о Монти и спрашивала, можно ли ему носить их жилеты, но мне отказывали. У всех были сложные программы, собак готовили опытные инструкторы, и подготовка начиналась в очень юном возрасте. Жилеты выдавались только тем собакам, которые ее прошли. А Монти слишком стар. Ему уже девять лет, а большинство собак-помощников в этом возрасте уже выходит на пенсию.

Таким образом я почти рассталась с идеей добыть Монти жилет и не представляла, как убедить кого-то выдать ему этот знак отличия. Рассказывая всем этим людям о том, что делает Монти, и все яснее осознавая, чем может помогать мне собака, я решила, что если Монти не зарегистрируют, то подам заявление на собственную собаку-помощника.

Наконец я добралась до организации «Собаки-партнеры». Здесь помогали тем, кому инвалидность мешала выполнять повседневные дела и у кого были проблемы с мобильностью. Эти собаки делали все то же самое, что и Монти – открывали и закрывали двери, нажимали кнопки, разгружали стиральные машины. Я видела, что собаки помогали людям с рассеянным склерозом и травмами позвоночника. О моей болезни на сайте не говорилось, но, благодаря Монти, я поняла, что собака-партнер сможет облегчить и мою жизнь.

Дама из «Собак-партнеров» оказалась очень любезной и понимающей. Она сказала, что люди с моим заболеванием к ним раньше не обращались, и будет нелегко найти собаку, учитывая состояние моей кожи. Но все-таки обещала посодействовать.

– Какой помощи от собаки вы ожидаете? – спросила она.

– Честно говоря, у меня уже есть собака, которая мне помогает.

– И что она делает?

Я перечислила все, что делал для меня Монти: помогал держать равновесие при ходьбе, помогал подниматься и спускаться по лестнице, приносил и переносил вещи, помогал раздеваться, разгружал стиральную машину, снимал с меня шины и расстегивал липучки на туфлях.

– И кто же его всему этому научил?

– Я.

Наступило молчание.

– Вы не могли этого сделать! Никак не могли! Наших собак дрессируют специалисты, и у них на это уходят годы.

– Монти – хорошая собака, – сказала я. – Он зарегистрирован в благотворительной организации и всегда ведет себя идеально. Он делает все, что я попрошу.

– Мне все же кажется, что вам будет лучше получить новую собаку, – с сомнением сказала дама. – Но когда вы к нам соберетесь, то захватите Монти с собой. Мы посмотрим, что он умеет, и оценим, какая собака вам нужна.

Я положила трубку и задумалась. Наконец-то я смогу получить ту заботу, которая мне нужна, и это изменит мою жизнь и жизнь Питера. Но в то же время я не могла смириться с тем, что помогать мне будет не Монти. Ему так нравилось быть рядом со мной. Вспомнилось, как больно ему было после смерти Пенни. Если он будет оставаться дома, не вернется ли его депрессия? И даже если нет, мысль о новой собаке все равно заставляла меня грустить.

Я так расстроилась, что чуть было не пропустила назначенный день. По дороге в офис чувствовала себя предательницей.

Я привыкла любить Монти и полагаться на него. Мысль о том, что придется оставлять его дома и довольствоваться обществом другой собаки, была невыносима.

Мы приехали. Я открыла дверь для Монти, но велела ему оставаться на месте. Он, как всегда, ждал в машине, пока я доставала из багажника свои костыли. Потом я попросила его выйти и помочь мне держать равновесие. Мы с Питером и Монти вошли в офис «Собак-партнеров».

Офис оказался поразительным. Я никогда ничего подобного не видела. На стенах висели фотографии собак, которые делали удивительные вещи. Повсюду инструкторы в инвалидных креслах обучали собак необходимым навыкам. Но я подумала: «Это же будет не Монти!» И мне захотелось повернуться и уехать.

Директриссу организации звали Нина Бондаренко. Она была просто очаровательна. До сих пор думаю, что мне очень повезло встретиться с ней в тот день. Я сразу почувствовала, что Монти ей понравился – она обняла его и заворковала, а потом мы стали обсуждать вопросы помощи инвалидам со стороны собак. Собаки сопровождали своих партнеров повсюду – в больницах, магазинах и кафе. Куда бы я ни пошла, новая собака сможет пойти со мной. Снова подумалось о том, как Монти будет в одиночестве сидеть дома, пока я буду гулять с новой собакой. Эта мысль стала последней каплей. Я уже собиралась подняться и отправиться домой, но тут Нина сказала:

– Покажите, что умеет делать Монти. Я посмотрю, как он вам помогает, и пойму, какая собака вам нужна.

Монти помог мне подняться и спуститься по лестнице, подобрал и подал мне то, на что я указала. Он шел рядом со мной, помогая поддерживать равновесие. Я попросила его сделать все, чему научила дома, и он выполнил все мои просьбы идеально. Мне было больно на него смотреть. Я боялась, что он подписывает себе приговор.

Но Монти произвел поразительное впечатление на Нину.

– Какой лапочка! – воскликнула она. – Он работает с такой готовностью! Настоящий джентльмен!

Я расстроилась еще сильнее. Ну как ей сказать, что она попусту потратила на нас время? Я хотела, чтобы обо мне заботилась только эта собака!

Нина предложила нам сходить пообедать, пока она обдумает нашу ситуацию. За столом мы мрачно молчали. Я спросила у Питера, что он думает.

– Мы сумеем справиться с двумя собаками – в конце концов, нас же двое. Может быть, я буду оставаться с Монти, пока ты будешь уходить куда-то с новой собакой.

– Или мы можем просто жить с Монти и не думать о другой собаке…

– Но тебе нужна собака, чтобы ты могла ходить в колледж. И в магазины. И в больницу.

После обеда мы по-прежнему не знали, что нам делать. Мне хотелось забрать Монти и уехать. Но тут с широкой улыбкой на лице появилась Нина.

– За обедом я поговорила с нашими инструкторами, и все согласились с тем, что если Монти вас вполне устраивает, то нет смысла дрессировать новую собаку. Монти должен будет пройти экзамен в офисе, в вашем доме и на улице. Если все будет хорошо, он станет вашим собакой-партнером.

Я ушам своим не верила. Все наши проблемы решились. Монти станет моей собакой-помощником. Это было прекрасно.

– Вы явно целиком полагаетесь на Монти, – продолжала Нина. – Он вас вполне устраивает, и ему самому это нравится. Такой вам достался пес!

Я не знала, смеяться или плакать, крепко обняла Монти и стала судорожно благодарить Нину.

Она рассказала, что многие спрашивают, не могут ли их собаки стать собаками-партнерами, но обычно собаки недостаточно дрессированы. До сих пор они всем отказывали. Монти стал исключением.

Нина наблюдала, как мы выходим из машины утром, и видела, как замечательно вел себя Монти, когда я открыла его дверцу и велела ждать, пока я достану костыли.

– Большинство собак сразу же выскакивает из машины, как только откроют дверцу. Увидев, как Монти терпеливо ждет разрешения, я подумала: «Это особенная собака!»

И Монти действительно был таким с того самого дня, как только мы его спасли. Но пройти путь от спасенной собаки до собаки-помощника… Я никогда не думала, что ему это удастся.

Глава 11

Моя первая собака-партнер

Конечно же, Монти придется заслужить свой жилет. Попрощавшись и снова поблагодарив Нину, мы решили, что я вернусь вместе с Монти, чтобы его потренировали и оценили его поведение в общественных местах. Поскольку у него уже был опыт работы в больницах и школах, Нина была уверена, что он прекрасно справится. Но, как она сказала, главным испытанием будет супермаркет. Монти придется потренироваться, чтобы ходить рядом с едой, не обнюхивая ее и не пытаясь съесть. Я была готова на все. Мне было неважно, сколько придется тренироваться Монти. Лишь бы он получил свой жилет.

Мы уже выезжали с парковки, как вдруг появилась Нина. Она остановила нас и спросила, нет ли у нас времени, чтобы отвести Монти в местный магазин. У фонда были хорошие отношения с магазином, и там согласились позволить нам испытать Монти в супермаркете, хотя он и не стал еще собакой-партнером.

– Давайте посмотрим, как он ведет себя рядом с едой, – сказала Нина. – И тогда мы поймем, сколько придется его дрессировать.

Жизнь всегда преподносит сюрпризы. Мы снова припарковали машину и вслед за Ниной отправились в супермаркет. Я надеялась, что Монти будет вести себя хорошо, хотя он никогда прежде не оказывался в столь сложной ситуации. Я уже учила его не обращать внимания на еду в домах престарелых и больницах. Моя команда «не нюхать» дома творила чудеса. Но полки супермаркета будут гораздо более соблазнительными.

На Монти надели жилет «дрессировка» – он очень элегантно в нем выглядел. Мы вошли в магазин вместе. Нина попросила нас пройтись вдоль полок, чтобы она могла понаблюдать за поведением Монти.

– Ну, Монти, будь молодцом, – тихо сказала я. – Постарайся, это очень важно.

– Хорошо, Мам!

Мы пошли по первому ряду.

– Не трогать, Монти.

– Хорошо.

– Не нюхать, Монти.

– Без проблем.

Монти шел рядом со мной, глядя вперед и не обращая никакого внимания на еду. Я поверить не могла в то, как замечательно он себя ведет. Мы прошли мимо жареных кур и свежего хлеба.

Я была уверена, что Монти не выдержит и бросится нюхать вкусную еду. Но он был абсолютно сосредоточен и уверенно шел рядом со мной, словно понимал, что стоит на кону.

Нина была потрясена. Она попросила меня пройти по магазину еще раз. Мы прошли той же дорогой по всем проходам, и Монти снова вел себя идеально. Он делал только то, что я ему говорила, и не понюхал ни одного предмета.

– Он лапочка! Он настоящий лапочка! – восторженно воскликнула Нина.

Мы договорились, что она пришлет к нам инструктора посмотреть, как собака ведет себя дома. В привычной обстановке собаки расслабляются и ведут себя по-другому. Но если Монти будет вести себя дома так же, как в офисе, то она не видит препятствий в том, чтобы вручить ему пурпурный жилет собаки-партнера.

Вы не представляете, в каком я была восторге! Я могла долететь до Луны безо всякой ракеты! Монти чувствовал, что сделал что-то особенное: всю дорогу до дома он «разговаривал» с нами, издавая странное мурлыканье, как раньше делала Пенни.

В следующие несколько дней мы с Монти побывали во множестве новых мест – везде, где нас только пускали. Я хотела убедиться в том, что он действительно подходит для своей роли. Монти оправдал мои ожидания, но мы должны были произвести такое же впечатление и на инструктора.

День решающего испытания выдался ярким и солнечным. На Монти надели жилет «дрессировка», что позволяло ему заходить в магазины и кафе. Он словно подрос. И, наверное, понимал, как красиво выглядит. Люди останавливались, чтобы полюбоваться им, но он чувствовал себя на службе. Мы зашли в местный супермаркет и в мое любимое кафе. Монти вел себя так же идеально, как и всегда.

Мы вернулись домой, и инструктор смотрел, как Монти справляется со своей домашней работой. Он проследил, как пес разгружает стиральную машину, открывает и закрывает двери, помогает мне подниматься и спускаться по лестнице, делает многое другое. Монти нравилось демонстрировать свои успехи – он постоянно вилял хвостом.

В конце дня инструктор вынес вердикт:

– Он был великолепен! Ни единой ошибки! Жилет его!

Я ушам своим не верила.

– Нина сказала, что он идеально вел себя в офисе, и здесь он тоже ведет себя идеально. Монти заслужил жилет.

К моей радости, инструктор тут же заменил жилет с надписью «дрессировка» на официальный жилет собаки-партнера. Монти был ослепительно красив, а я никогда еще не чувствовала себя такой счастливой.

Это событие изменило мою жи