Читать онлайн Ничья в крови бесплатно

Глава 1 Эмили

17 мая. День ,после которого, вся моя жизнь полетит к чертям. День, когда я окончательно и бесповоротно рассыпалась на миллион осколков , и никто не в силах собрать их , я буду колоть и резать каждого кто дотронется до них , в конечном итоге это все что у меня есть.

****

Год назад. Утро. Солнце медленно покрывает землю своим теплом , в воздухе витает запах свежести и травы, наш пес Багс сопит в своей конуре, ветер осторожно подкидывает мои занавески в спальне. Сейчас, все выглядит умиротворенно и тихо, до моей оголенной ноги дотрагивается прохлада и я прячу ее обратно , делаю глубокий вдох, свежий воздух мгновенно заполняет мои легкие ,мой мозг начинает свое пробуждение .

Я слышу голос отца , кажется он говорит с кем-то , его голос низкий , он шепчет в трубку стационарного телефона , в перерывах между шепотом раздается счастливый смех. И я уже знаю что могло поднять настроение моему отцу в такую рань.

Думаю он снова сорвал куш , и по традиции когда это случается мы отправляемся в небольшое путешествие. Цель этого путешествия всегда одна, забрать огромную сумку с деньгами и ехать куда глаза глядят. Но так было не всегда .

Всего несколько лет назад мы были другими, мама готовила особенное блюдо по воскресеньям и это всегда был творожно-ягодный пирог который она преподносила нам с раннего утра. В такие дни меня будил запах выпечки и песня "Wicked Games" в исполнении Chris Issak

Это была ее любимая песня. Сейчас, остался только след от этих воспоминаний. Когда смерть забрала ее, изменилось многое .

Мы больше никогда не пекли творожно-ягодный пирог, мы больше никогда не были так счастливы как тогда. Айрин (ее настоящее имя) не была примерной матерью, но в те редкие моменты когда семья становилась для нее центром вселенной, мы могли восхищаться той женщиной которой она была, возможно в силу ряда обстоятельств она не находила себя в этой роли . Но, воспоминания о ней до сих саднили в моей груди.

Я приподнялась на локти , дисплей моего телефона сообщил, что сейчас всего-лишь 8 утра. Я плюхнулась на подушку и закрыла свое лицо руками , ненавижу такие дни , когда нам снова придется уезжать. Накрываюсь с головой одеялом в надежде проспать еще хотя-бы час.

Но осторожный стук в дверь окончательно заставил меня попрощаться со сном. Я поняла: сегодня Мистер Джонсон – мой отец – позволит мне купить самую дорогую безделушку. Хотя в основном я скупала половину книжного магазина, а для отвода глаз брала вещь именитого бренда. За годы наших скитаний отец так и не научился понимать, чего я хочу на самом деле. Или просто не хотел знать.

У меня был гардероб, ломившийся от вещей, о которых мечтают другие девушки: шелковые блузы с призрачной вышивкой, кожаные юбки, облегающие как вторая кожа, платья, стоившие как год аренды квартиры. Два огромных чемодана были отданы под косметику – кремы с жемчужной пылью, помады оттенка засохшей крови, тени, мерцающие как крылья тропических бабочек. Каждый новый переезд означал пополнение коллекции: брендовые сумочки, холодные на ощупь, словно чешуя рептилий; портмоне из кожи питона; клатчи, усыпанные кристаллами Сваровски, слепящие при свете люстр; шелковые халаты, скользящие по телу как опасная ласка; кружевные комплекты белья – черные, кроваво-красные, цвета увядшей розы – роскошь, которую видела только я, призрачная броня в мире, где я была товаром.

Но посреди этого золотого хаоса, среди чемоданов, набитых безделушками, которые кричали о цене, но молчали о душе, был один – особенный. Старый, потертый книжный чемодан из потрескавшейся кожи. В нем не было бриллиантов. Его сокровища пахли не кожей, а пылью, временем и чернилами. Там жили миры: потрепанные томики, сборники стихов с пометками на полях, романы с обложками, истертыми до мягкости пальцами. Это была моя крепость, моя тайная страна. Я до сих пор металась по миру, но мечта оставалась неизменной: домашняя библиотека. Настоящая. Как у отца в ту пору, когда мы еще не были кочевниками, а слово "дом" не было синонимом "временное убежище".

Тогда, в том другом мире, мама тоже иногда брала книгу. Но не стихи, не философию. Ее манили детективы. Кровь на страницах, хруст ломаемых судеб, леденящий страх и головокружительный экстрим вымышленных жизней будоражили ее кровь сильнее шампанского. Она жаждала опасных ощущений, как наркотика, вдыхала запах преступления со страниц, не понимая, что играет с тенью. Эта жажда адреналина, это презрение к тихой жизни, эта тяга к игре на краю… За эти опасные чувства, за эту игру с огнем в бумажном мире, она в итоге заплатила монетой, которую не вернуть – своей жизнью. И теперь ледяной страх сжимает мне горло при одной мысли: а не унаследовала ли я ее роковую тягу к пропасти? Не приведет ли меня моя собственная игра, к тому же обрыву, к той же кровавой развязке на холодном полу? Перспектива повторить ее путь, стать эхом ее трагедии, пугает.

Вследствие больших денег она связалась с криминалом, будто играла в русскую рулетку с людьми, у которых в пистолетах не было пустых патронов. Но даже страх не мог заставить ее сойти с этого пути – ведь власть была для нее слаще клубничного мороженого, которое она тайком ела по ночам, стоя у окна в одном шелковом халате.

В моей голове навсегда отпечатался образ матери. Она сидит с идеально ровной спиной на низком пуфике, словно королева на троне, а перед ней – алтарь ее красоты: хрустальные баночки с кремами, флаконы духов, кисточки для румян. Ее пальцы, украшенные перстнями с кровавыми рубинами, виртуозно крутят флакон в воздухе, ловя отблески света, будто проверяя, достойно ли солнце отражаться в ее сокровищах. Локоны ее светлых волос рассыпаны по пухлым плечам, как змеи Медузы – живые, опасные, осыпанные бриллиантовой пылью.

Она ненавидела свой лишний вес, но каждую ночь, когда особняк затихал, пробиралась на кухню и ела мороженое прямо из банки, зажмуриваясь от сладости, как грешница, крадущая рай. Ненавидела табачный дым, но обожала запах сигар на пальто отца – потому что это был запах его власти. А власть была ее наркотиком.

Но больше всего она любила моего отца. Безумно, болезненно, до дрожи в коленях. Любила так, что я, их дочь, становилась невидимкой. В ее идеальном мире не было места для девочки с книгой на лестнице, для ребенка, который плакал слишком громко и смеялся невпопад. Она мечтала о голубоглазой блондинке – хрупкой, как фарфоровая кукла, точной копии себя. Но судьба сыграла с ней злую шутку: вместо зеркального отражения она получила меня.

У меня темно-каштановые волосы, карие глаза которые менялись в зависимости от освещения, если освещения было недостаточно они выглядели устрашающе , в такой тьме что была в них, невозможно было разглядеть зрачка , они были словно пуговицы, но, когда их озарял солнечный свет , они были многогранны словно камень , орехово-медовый , а если я была спокойна и сидела в отцовской библиотеке, то мои глаза напоминали ту самую библиотеку, книжные полки , умиротворение, глубокое познание, и запах сливы с бабушкиного сада, они выражали столько теплоты, что могли растопить самое ледяное сердце.

Но, к сожалению, этого было недостаточно.

Ребенок, внутри меня, разрывался от любви в те редкие моменты, когда мама погружала меня, в свои нежные объятия. Когда, ее персиковые губы касались моего лба или моих щек. Я бы отдала все что имею сейчас , чтобы хоть на миг оказаться там . Раньше, я крепко хваталась за такие моменты и растягивала их как можно дольше. А сейчас, единственное ,что я делаю это забочусь об отце и отправляю цветы, к холодному камню на котором высечено ее имя.

Мистер Джонсон, запихивает последний чемодан в багажник. За два года, я научилась не распаковывать вещи – зачем, если через месяц снова придется бежать? Мы могли бы летать на частных джетах, жить в пентхаусах Беверли-Хиллз, но нам нельзя светиться.

Ирония в том, что мой клатч стоит как год аренды в мотеле, а часы на моей руке – целая квартира. Но иногда приходится спать на жестких матрасах с запахом плесени и слушать, как по крыше стучат тараканы.

Если только…

Если только это не светские пирушки . Тогда отец надевает смокинг за десять тысяч, а я – платье, от которого у всех перехватывает дыхание. А после – его любимая игра. Пока его «друзья» пьянеют от шампанского, он трезвеет с каждой победой. Он уже обобрал половину элиты Лос-Анджелеса.

Сажусь за руль своего кроваво-красного «Вейрона» – подарка за прошлый выигрыш. Кожа сидений холодно прилипает к обнаженным плечам.

Отец уже на пассажирском месте, без остановки болтая по телефону о вложениях в недвижимость. На заднем сиденье – Багс, наш пес, давно привыкший к переездам.

– Дорогая, это идеальная сделка. Резиденция Лукаса – наш билет к тихой жизни. Уверяю, мы осядим там надолго.– Его рука тяжело ложится на мое плечо. Я не верю. Я знаю, чем это закончится. Он снова увлечен разговором. В динамиках – визгливый голос Эвэрли, его помощницы:

– Мистер Джонсон, отправляю документы факсом! Покупка гениальна, а знакомство с Грэнхолмом – золотая жила!

Но если бы она знала.

Грязный секрет

Эвэрли даже не догадывается, что ее обожаемая старшая сестра Лора спит с моим отцом. Я видела. Офис в Нью-Йорке. Полумрак. Его пальцы впиваются в ее бедро под юбкой-карандашом. Лора – женщина, которую невозможно не заметить : рыжая, сероглазая, с неестественно белыми винирами. Когда она улыбается, ее тонкие губы растягиваются, как у куклы.Жутко.Если бы Эвэрли узнала, что ее сестра трахается с боссом на ее рабочем столе, она бы сошла с ума.

Мы мчимся по шоссе. Отец строит планы. Я сжимаю руль.

Сегодня вечером:

Лукас Грэнхолм. Фальшивые улыбки. Игра, где ставка – наша жизнь. Я надену самое дорогое платье. Буду смеяться над плоскими шутками старых козлов. Как всегда.

Возвращаясь к дороге, она обещает быть длинной , растянутой в 300 минут, мне нравится переводить часы в минуты, отнимать каждый раз по 60 минут от исходного времени, дает голове немного остановить поток навязчивых мыслей.

По приезду, у меня не будет времени отдохнуть или спокойно поесть . Отец, запрещает мне обедать и ужинать в день светских пирушек , обед, он исключает чтобы мое платье село идеально по фигуре и не вываливался живот, а ужин, потому что ,мне могут подсыпать что-то в еду, напитки я пью строго с бутылки которую открыли при мне и никогда не пью шампанское с подноса официанта. Если мне понадобится уборная, я буду вынуждена допить все содержимое бокала , и только потом я смогу отлучится. А если к моему возвращению, мой бокал наполнится, то я ,больше никогда не прикоснусь к нему.

– Кто они ? И почему так любезно принимают нас ? – За все время, я поняла, что если влиятельные люди оказывают тебе помощь, ты либо нужен им для определенных целей, либо тебя хотят устранить. И любезность незнакомого мне человека ,вызывала тревогу .

– Лукас Грэнхолм – наследник империи, выстроенной его дедом, Генри Грэнхолмом. Тот самый великий человек, чья железная воля и безжалостная расчетливость превратили их имя в символ власти и богатства. Но за фасадом золотой жизни скрываются ледяные отношения в семье. Лукас и его брат Ллойд – будто два полюса: один здесь, в самом сердце их корпоративной крепости, другой – за три тысячи миль, в Сан-Франциско, будто намеренно отгородившись от всего, что связано с фамилией Грэнхолмов .– Это все что узнала Эвэрли.

Его пальцы резко поднимают мой подбородок, заставляя встретиться с его взглядом. Внезапно в его глазах – только холод. Безжизненный, как сталь. Что-то в его тоне заставляет меня содрогнуться.

– Эмили, сегодня ты должна покорить всех как только переступишь порог, я надеюсь на тебя.– Он задирает мой подбородок еще выше, а потом ,резко опускает его. Моя голова падает вниз, как у марионетки, у которой перерезали нити. Безвольно, бездушно. В этот момент я – всего лишь кукла-чревовещатель, брошенная кукловодом. Тело еще держится, но внутри – пустота…

" Я обязана притворятся , вливаться в общество этих ужасных людей, у которых руки, по локоть покрыты кровью. Деньги, заработанные на играх , проституции , запрещенных веществах, рабстве, продажи людей. По большому счету, на моем пути, встречались лишь несколько людей, которые смогли своим трудом пробраться туда . Но ,они, были изгоями ,потому что отрицали и не хотели жить по их принципам"

Массивные, кованые ворота, медленно распахиваются перед нами, пропуская наш автомобиль на территорию, напоминающую скорее декорации к фильму о недосягаемой роскоши. Светильники, встроенные вдоль идеально ровной дороги, отбрасывают мягкое золотистое сияние на подстриженный до миллиметра газон.

У парадной лестницы нас встречает дворецкий. "Нельсон" – гласит бейдж на его безупречно отутюженном фраке. Он кланяется с той почтительной теплотой, которая бывает только у слуг, мечтающих проработать в доме до седых волос. Жаль, он не знает, что мы, скорее всего, исчезнем отсюда раньше, чем успеет выцвести краска на его лакированных туфлях.

– Добро пожаловать, мисс Эмили, сэр.... – он протягивает руку моему отцу.

Его голос звучит как старинное вино – выдержанно, благородно. За его спиной высится вилла: первый этаж – панорамные окна, за которыми угадывается мрамор и хрусталь, второй – поскромнее, но не менее изящный. Каменная кладка стен, бассейн, сверкающий в лучах заката… Настоящий рай.

Особенно после того дома.

Три месяца в сером, ничем не примечательном особняке с протекающей крышей и ржавым барбекю во дворе. Не то чтобы он был ужасен – просто недостоин человека с именем моего отца. Но мы залегли на дно. Потому что, согласно информации одного из очень надежных источников, на нас объявлена охота.

Мы входим под руку – редкий жест, почти театральный. Отец мягко беседует со мной, его голос звучит ровно, с правильными интонациями заботливого родителя. Публике ведь нужен спектакль, не так ли?

– Тебе нравится твоя комната, дорогая?

– Она прекрасна, спасибо.

Мой ответ такой же отрепетированный, как и его вопрос.

Настоящую любовь он давно заменил деньгами. Если бы я попросила провести с ним вечер, он просто откупился бы – очередным бриллиантом, очередным платьем.

На втором этаже мы расходимся: он – в комнату в дальнем крыле, я – в комнату с балконом. Мне нравится, когда ночной ветер гуляет между шелковых занавесей. Хотя бы он дышит рядом, когда мне не хватает воздуха.

Служанка уже забирает мое вечернее платье – его нужно отпарить до идеального состояния.

Душ. Стайлер, закручивающий волосы в мягкие, блестящие волны. Легкий макияж – будто я не старалась, но выгляжу безупречно.

На мне: "Голое" черное платье – полупрозрачное, облегающее, с высокими шортами и топом. Туфли-лодочки – классика, но такие, от которых звенит в висках. Парфюм Kilian "Rolling in Love" – сладкий, с нотками миндаля и сливок. Передние пряди – за уши. Клатч от Dolce & Gabbana, усыпанный камнями, в нем – петличка. На всякий случай.

Каблуки отбивают четкий ритм по мрамору холла. Звук уверенности. Звук женщины, которая знает себе цену. Платье обтягивает каждую линию тела. Топ чуть маловат – грудь приподнята, будто готовая к бою. Я никогда не выглядела лучше. Тело дрожит от адреналина – так бывает перед важными играми. Сегодня я увижу их.

Грэнхолмов.

Отец уже ждет в лимузине. Дворецкий открывает дверь с почтительным поклоном.

– Приятного вечера, мисс. —Я улыбаюсь.

Спектакль начинается.

– Ты как всегда сногсшибательна! – Отец восхищенно окидывает меня взглядом, и в его глазах я вижу то самое сладострастное самолюбование – он гордится не мной, а собственным отражением во мне.

– Если Лукас не обратит внимание, то он глупец! – Его губы растягиваются в отвратительной ухмылке. Сегодня он облачен в серый костюм, от которого веет холодной расчетливостью, лакированные туфли блестят, как лезвие. Но мой взгляд цепляется за запонки – мамины.

Он носит их, будто тень вины. С виду – каменная маска, но я-то знаю: в его груди зияет дыра, и имя ей – Айрин.

– Я обязательно должна ему понравиться?– Мои брови сходятся на переносице. – Раньше таких условий не было.

– От этого зависит наше пребывание здесь, глупышка. Если хочешь жить в этом доме, а не в мотеле – сделаешь все, чтобы угодить ему. – Его голос звучит, как скрежет металла.

– И кстати… Для нашей безопасности я попросил Нельсона припарковать твою машину у Грэнхолмов.

– Отлично! – я прошипела сквозь зубы.

Я знаю этот взгляд, который он метнул в меня. Каждый раз, когда отец боится опозориться, его глаза наполняются ненавистью.

Иногда я думаю: смогу ли я когда-нибудь полюбить своих детей, если сама понятия не имею , что такое любовь?

Лимузин останавливается у ворот.

Меня начинает бить дрожь . С чего бы это ? Позже я пойму что мое тело посылало мне сигналы к бегству.

Дворецкий открывает дверь отцу, а тот галантно пропускает меня вперед. На пороге нас уже ждет Генри Грэнхолм.

Высокий, худощавый, с лицом, высеченным из гранита. Он протягивает руку отцу, а тот дружелюбно пожимает ее, они улыбаются глядя друг на друга , словно голодные львы, когда больше не остается ничего живого вокруг и они вынуждены съесть друг друга.

Готов ли этот влиятельный мужчина, проиграть половину своего состояния отцу ? Я сомневаюсь , и если победа окажется на нашей стороне, то нам снова придется прятаться .

В моей голове проносятся тысячу мыслей. Кто страшнее, ты или твой внук? Кого я буду бояться , следующие пол года ,пока вы не потеряете наш след, а мы не найдем более влиятельных союзников?

Сейчас этот мужчина принимает нас в своем доме и продает нам свою недвижимость в слепой вере в то, что, это сможет остановить моего отца, который и здесь успел провернуть свои темные делишки с недвижимостью. Его юристы хорошо работают и уже записали этот дом на подставное лицо , и в случае нашего стремительного отъезда , дом в поместье Грэнхолм, не станет для них гарантом того что мы останемся здесь. Этот дом улетит с аукциона в тот же день, а от нас и следа не останется.

Не каждый влиятельный человек, хочет расставаться со своими деньгами , но каждый влиятельный человек игрок . Они любят азарт , это будоражит их кровь , как запрещенные вещества, попробовав однажды сыграть на все что у тебя есть, или хотя бы половину того что имеешь, на меньшее уже не согласен, вдруг, сегодня удача окажется на твоей стороне и ты сможешь выйти победителем? Это слишком сладостная победа от которой никто не сможет отказаться , даже если это буквально ,будет стоить ему жизни.

Генри подхватывает мою руку и касается тыльной стороны моей руки своими губами. Это заставляет меня вырваться из бушующего потока мыслей и вспомнить где я.

****

Когда становишься пешкой , совершенно неважно кто съест тебя первым король или ферзь.

– Вы просто чудесны, Эмили. Очень рад нашей встрече. Я буду признателен, если вы примете предложение моего внука Лукаса. Он ждёт вас в холле.

Генри отпускает мою руку, и в ноздри ударяет резкий запах его парфюма – тяжёлый, с примесью табака и чего-то дорогого, но удушающего. Словно он нарочно вылил на себя полфлакона, чтобы перебить все остальные запахи вокруг. Или, может, чтобы поскорее отделаться от меня – его движения торопливы, взгляд скользит мимо, а губы растянуты в формальной, ледяной улыбке.

Я кладу свою руку поверх его, как положено воспитанной леди, хотя внутри всё сжимается от этого притворного дружелюбия.

– Благодарю за тёплый приём. – Мне хочется спросить, что за предложение у Лукаса, но Генри резко перебивает мою мысль, широким жестом указывая на дверь.

– Прошу.

Теперь я знаю, как выглядит его отвратительная ухмылка. Что ж, спасибо ему за честность – хотя бы сразу дал понять, чего стоят его любезности.

Дверь распахивается, и в холле передо мной возникает мужчина. Высокий, с плечами, которым, кажется, тесны даже дверные проёмы. Рубашка на нём действительно мала – ткань натянута так, что под ней проступает рельеф мышц, и я невольно вспоминаю свой собственный топ, который сейчас кажется ещё более обтягивающим.

Лукас.

Темно-русые волосы, нарочито растрепанные, будто он только что провел по ним рукой, создавая иллюзию небрежности. Густые, чуть сдвинутые брови обрамляли глаза – не просто зеленые, а ядовито-изумрудные, как разломленный флакон с эссенцией. Даже в полумраке холла они горели неестественным, хищным светом. Его взгляд был тяжелым, сканирующим, как луч радара, выискивающий слабые места в броне. Пухлые губы слегка приоткрылись – не для улыбки, а словно ловушка, готовая захлопнуться на первом же неверном слове. Он склонил голову набок, изучая меня с притворным, ледяным любопытством коллекционера, оценивающего новый экспонат. Он молод – лет двадцати семи, не больше. Атлетичное телосложение, резкие скулы, челюсть, очерченная как клинок, – все это было безупречной упаковкой для нечто опасного. Персонаж с глянца, да. Но глянец был обманчив. В его взгляде таилась бездонная глубина расчетливого ума, заставлявшая кожу покрываться мурашками предчувствия. Я замерла, инстинктивно ощутив себя под прицелом. Он наблюдает. Я пытаюсь не дрогнуть под этим взвешивающим, раскладывающим по полочкам взглядом. Мы молчим. Он ведет эту тишину, как дирижер, нагнетая напряжение.

И вдруг – его зрачки резко расширились, ловя момент, когда наши взгляды наконец скрестились, словно клинки. По спине пробежала острая, как лезвие, дрожь. В животе разлилось коварное, обжигающее тепло – не влечение, а тревожный сигнал организма, попавшего в силки.

– Мое имя Лукас, Лукас Грэнхолм – произнес он, и его низкий, хриплый голос обволок меня, как густой, одурманивающий дым. Будем знакомы. – Фраза прозвучала не как приветствие, а как заявление прав собственности. Волна мурашек накрыла кожу – не от восторга, а от первобытного страха перед этим гипнотическим тембром.

Он взял мои пальцы не как джентльмен, а как фехтовальщик, проверяющий хватку противника. Его губы коснулись кожи мимолетно, холодно, как поцелуй змеи. Вежливая улыбка тронула его рот, но она так и не добралась до его глаз – там по-прежнему бушевал расчетливый изумрудный лед. Мне потребовалось усилие воли, чтобы вырвать руку из плена собственного оцепенения и протянуть ему. Слишком медленно. Слишком уязвимо.

– Эмили, приятно познакомиться, – мои слова прозвучали чуть хрипло. Я машинально поправила волосы – бессознательный жест защиты, щита. И снова встретилась с его взглядом. Он ждал этого. Играл.

– Если ты не против, я бы хотел показать дом – произнес он, и его глаза медленно, оценивающе скользнули сверху вниз по моему телу. Это был не взгляд мужчины. Это был взгляд тактика, сканирующего поле боя, ищущего опорные точки, слабые звенья в обороне. Вес, форма, реакция – все фиксировалось, анализировалось, заносилось в досье. "Внимательно изучает", – пронеслось в голове. Слишком внимательно. Слишком… профессионально. Он наблюдателен не просто так. Он – мастер чтения людей, редкий тип, который видит не слова, а импульсы под кожей. Обмануть его? Безнадежно. Ввести в заблуждение? Невозможно. Он держит тебя постоянно на мушке своего пронзительного, всевидящего сознания. И это знание сжимало горло ледяным кольцом.

Особняк Грэнхолмов – это гигантское каменное чудовище, выросшее среди вековых сосен. Его фасад облицован темным гранитом, в котором при свете луны проступают кроваво-красные прожилки. Высокие стрельчатые окна, словно глаза хищника, следят за каждым, кто осмелится приблизиться. Массивные дубовые двери с коваными узорами – открываются с глухим стоном, будто дом неохотно впускает гостей. Мы удаляемся дальше от просторного холла с черно-белым мраморным полом, выложенным в виде шахматной доски. Над моей головой люстра из хрусталя и черненого серебра бросает холодные блики на стены, обитые темно-бордовым шелком. Мы проходим в длинный коридор, по каждому краю коридора расположены широкие двери. Лукас объясняет историю этого дома и год его постройки, из коридора мы перемещаемся на развилку. Лукас указывает рукой вправо.

– Там наш зимний сад, зимний он потому что цветы цветут там круглый год. Он отпирает стеклянную дверь большим ключом и кладет его себе в карман.

Зимний сад— единственное место, где царит жизнь. Под стеклянным куполом цветут орхидеи, алые розы и белые лилии, чей аромат густ и дурманящ. В центре-мраморный фонтан с фигурой ангела, из чьих глаз струятся воды. Массивная фигура Лукаса останавливается возле фонтана, свет падает на его лицо так словно его зеленые глаза горят в полумраке. Я машинально сжимаю кулаки но не отвожу взгляда.

Замечаю что плечи Лукаса расслабились, будто сейчас он находится в более безопасном для него месте. Лукас наклоняется ко мне , произнося низким голосом с хрипотцой :

– Ты все еще дрожишь. Я заметил это как только ты переступила порог, так скажи мне , какие эмоции сейчас кипят в тебе ? Страх? Или ярость?

Он пытается сманипулировать моими эмоциями. Стал настолько расслабленным что разговорился ?

– От отвращения.– Резко бросаю я.

Уголок его губ дрогнул. Он делает шаг ближе. Тень от орхидей скользит по его лицу.

– Ложь. Я видел, как ты смотрела на меня в холле. Ты любопытствовала.

Его пальцы касаются моего запястья – холодные, как сталь. Пульс под ними бешено колотится.

Я дрогнула скинув его пальцы.

– Я смотрела, как на картину в музее. Красиво, но трогать не стану.

Он смеется – звук глухой, будто из-под земли.

– А если картина захочет тронуть тебя?

Его рука скользнула по моей шее, и остановилась у ключицы. Его глаза вспыхнули как у волка в свете фар.

– Тогда я ее сожгу. – Шепнула я . Мое лицо приблизилось практически на расстоянии поцелуя.

Он наклонился к моей шее, его горячее дыхание вырвалось наружу. Его пальцы сжались чуть сильнее на моем запястье будто проверяя, как легко сломать мне хрупкие кости.

– Ты хрупкая, как те орхидеи, – прошептал он. В его взгляде отражалась скука , и он скучающе поднял прядь моих волос и отпустил.

– А знаешь, что я делаю с цветами, которые мне надоедают?

Немного отпрянув от Лукаса , я широко улыбнулась.

Оскалившись.

– Не путай хрупкость со слабостью. Орхидеи выживают там, где другие цветы гибнут.

Лукас пристально смотрит на меня, его пальцы всё ещё сжимают моё запястье, но теперь в его взгляде промелькнуло что-то новое – не просто вызов, а почти что интерес.

– Орхидеи… – он произносит медленно, будто пробуя слово на вкус. Но даже им нужен кто-то, кто будет поливать их ядом. Иначе они заскучают.

Его рука скользит вверх по моей руке, останавливаясь у локтя, и он резко тянет меня ближе. Наши губы теперь в сантиметре друг от друга.

Его взгляд становится хищным. Думаю девушки в его "мире" не имеют право так разговаривать с ним . Но мне плевать. Мы с разных миров.

– Ты правда думаешь, что можешь играть в эти игры и не обжечься? – его голос звучит почти ласково, но в нём слышится угроза.

Я не отвожу взгляд.

– Я думаю, что ты слишком уверен в себе. А это опасно.

Он усмехается, но в этот раз без прежней надменности – скорее с любопытством.

– Опасно для кого? Для меня? Или для тебя?

Я резко освобождаю руку и отступаю на шаг, но не от страха, а чтобы выиграть пространство.

– Для любого, кто недооценивает орхидею.

Лукас замер, его глаза сузились. Он будто впервые видит меня – не как жертву, а как равного противника. Думаю женщины привыкли покорятся ему и он ожидал того же от меня.

– Ты… не такая, как я ожидал, – наконец произносит он, и в его тоне впервые звучит что-то, отдалённо напоминающее уважение.

– Разочарован?

Он медленно проводит языком по зубам, словно обдумывая следующий ход.

– Нет. Заинтригован.

Тень от орхидей снова скользит по его лицу, но теперь в нем читается не угроза, а вызов.

– Будь осторожна… Иногда даже самые стойкие растения погибают – не потому что слабы, а потому что кто-то решил их сорвать.

Я удерживаю его взгляд.

– Тогда этому кому-то стоит помнить – некоторые цветы ядовиты.

Тишина повисает между нами, густая и звенящая. Лукас наконец отводит глаза первым, но это не поражение – это начало чего-то нового.

Он молча схватил мою руку и сжал .Теперь он ведет меня влево ,от зимнего сада. Как только мы заворачиваем перед нами появляется лестница, широкая, с резными перилами, украшенными ручной росписью: на стенах картины с сценами охоты.Ковер, словно река крови, струится вниз.

Лукас провел рукой по резным перилам.

– Эти перила в ручную расписывали 8 художников. Каждый рисунок индивидуален , нет ни одного повторяющегося.

Когда я ступаю на последнюю ступеньку , нас снова встречает развилка.

По левую сторону находятся комнаты персонала. Справа находится кинотеатр . Мы идем вправо , минуя кинотеатр, коридор упирается в живописный балкон. Оттуда открывается просто сказочный вид , деревья и бассейн с подсветкой отлично гармонируют .

Выходя с балкона Лукас снова ведет меня влево , мы ступаем на лестницу и спускаемся вниз, где полно людей , все сливки собрались тут. Они наблюдают за нами пока Лукас представляет меня всем. Я слышу достаточно много комплиментов, от мужчин средних лет находящиеся в компании юных дев. Они настоящие охотницы. Думаю каждый раз ложась с такими мужчинами в постель они мечтают чтобы их схватил инфаркт.

Рука Лукаса осторожно опускается на мою спину. Он подталкивает меня вперед. Мышцы в моем теле напряглись от этого незначительного прикосновения . Уголки его губ дрогнули в улыбке.

Мы продолжаем бродить по дому. Лукаса увлекла одна из амазонок и теперь я шагала в одиночестве. Полуночные тени плясали по стенам, когда я осторожно ступала по длинному коридору восточного крыла. Это место явно не предназначалось для гостей – ковер здесь был потерт, а воздух пахнул плесенью и чем-то металлическим. Я сняла узкие туфли и теперь мои босые ноги скользили по холодному паркету, неподалеку я заметила узкую дверь с причудливой замочной скважиной в форме черепа.

Сердце бешено колотилось, немного надавив на ручку. Дверь бесшумно поддалась , протолкнув ее еще немного , перед собой я увидела кабинет.. Здесь пахнет кожей и коньяком. Стены увешаны трофеями: чучела животных, старинное оружие, портреты женщин. Кабинет был заставлен черепами. Человеческими черепами.Некоторые из них с пулевыми отверстиями и сколами.

– Нравится моя коллекция? —голос Лукаса заставил меня вздрогнуть. Он стоял в дверях, освещенный лунным светом.

Я резко обернулась, прижимаясь спиной к стене с "экспонатами"

–Это… это чудовищно.

Лукас сделал медленный шаг вперед…

–Почему? Они уже ничего не чувствуют. В отличие от тебя. – Его голос звучал почти ласково. – Я вижу, как бьется жилка на твоей шее. Как расширяются зрачки. Ты живая. И это… прекрасно.

Он протянул руку, едва не касаясь моей щеки:

– Каждый владелец стал врагом для нашей семьи и теперь они навеки будут здесь, отдельно от своих тел. – Он аккуратно поднял один из черепов. Внимательно рассматривая его, будто видит впервые. Но в этом взгляде , промелькнуло и то что меня напугало. Наслаждение ?

Я сглотнула ком в горле:

– На моем пути было много странных людей . Но вы, сумасшедшие…—Последнее слово вышло протяжно, я не могу поверить что эти черепа раньше принадлежали кому-то.

Лукас внезапно ухмыльнулся, обнажая белые зубы.

– Нет, милая. Мы просто помним.

Лукас резко развернулся, держа в руках черный пиджак. Он остановился в дверном проеме, не оборачиваясь:

– Тебе не следовало заходить сюда..

Я сжала кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони:

–И что, ты запрёшь меня здесь? Как всех своих "экспонатов"?

Тень улыбки скользнула по его лицу:

– О, нет. Ты заперта здесь куда надёжнее. – Он сделал паузу, поворачивая голову ровно настолько, чтобы я увидела горящий зелёный зрачок. Улыбнулся, но в этой улыбке , не было ничего хорошего. И вышел, не дав мне ответить. Дверь захлопнулась с мягким щелчком, но не заперлась.

***

Коридор, пять минут спустя

Я прижалась к стене, следуя за мелькающей вдалеке тенью Лукаса. Мои босые ступни бесшумно скользили по ковру, впитавшему запахи табака и старых денег.

"Он идёт туда, где играют", – пронеслось в голове.

Сердце колотилось так громко, что мне казалось – его слышно через стены. Внезапно Лукас остановился у массивной двери с витражным стеклом. Прежде чем войти, он обернулся и… посмотрел прямо в мою сторону. Я замерла, но он лишь ухмыльнулся и исчез за дверью.

Обычно на играх, я вливаюсь в толпу, изучаю дом а если повезет то наблюдаю за отцом или копаюсь в ценных бумагах хозяина жилища. Такова была моя жизнь.Прислонившись ухом я услышала ругань, мой отец снова выиграл , но кого ? оставалось лишь гадать.

Я прижалась плотнее к двери и она скрипнула, на мгновение я представила ненавистный взгляд отца но к моему счастью никто ничего не услышал.

Я еще немного навалилась на дверь и теперь в мой обзор попадали комната , с темными стенами , залитая приглушенным желтым светом , по середине комнаты стоял большой круглый стол , я видела что во главе сидит Генри, мой отец расположился по правую сторону от него, Лукас стоял неподвижно наблюдая за игрой моего отца . Его грудь часто вздымалась, думаю он переживал что мой отец может одурачить их. Взгляд его был отстраненный точно он находился не здесь. Его стойка выражала закрытость и полное непринятие ситуации в которую он попал. Я знала что мистер Джонсон ведет нечестную игру, он всегда знал как обмануть игроков кто бы не сидел перед ним , они были уверенны что он ведет честную игру. Но только не Лукас , как я и сказала ранее он очень наблюдательный , он анализирует каждое изменение в поведении и эмоциях. В глубине души закралось удушающее переживание , что в этот раз нам не отделаться от проблем которые мы сами устроили. Если все вскроется не думаю что кто-то станет разбираться в мотивах наших поступков. Я пойду как соучастник, хотя все что происходило в моей жизни , всегда было против моей воли.

Мистер Грэнхолм кладет на стол документы с описанием всего состояния . Он решил сыграть по крупному, его глаза вспыхивают неутолимым азартом и мой отец делает свои ставки. Он выглядит уже не так уверенно как полтора часа назад , его брови опустились, губы скривились , меня снова сковал страх, неужели в этот раз он все проиграет и мы снова будем скитаться по мотелям ?

Мои нервы натянулись , мышцы окаменели когда я услышала голос мистера Грэнхолма.

– Что ты ставишь Джонсон ? В прошлом круге ты проиграл все свое состояние ! —Он откинулся на спинку стула испепеляя горящими глазами моего отца.

Отец достал платок из нагрудного кармана и протер выступившие капли пота на лбу. Он прочистил горло и сказать то что он задумал получилось не с первого раза.

—Я......я .– Он схватился за голову , в этот момент он был таким уязвимым но в его глазах не читалось никакой жалости , просто страх остаться ни с чем. Уйти отсюда побежденным. Он знал что если сейчас не сможет отыграться он потеряет все . Весь свой авто-парк , дорогие развлечения, дома, свою любовницу . А если он сорвет куш , он станет владельцем Резиденции Грэнхолмов с богатейшими виллами, все его имущество останется не тронутым. На кону стояло очень много и отец явно не хотел прощаться с той жизнью к которой он привык.

– Я ставлю свою дочь. Он прикрыл свои длинные ресницы обрамляющие его черные глаза. И рассмеялся. Запустил пальцы в каштановые волосы. "Папа мы ведь так похожи " пронеслось в моей голове . Мой самый родной, единственное что осталось в моей жизни, мой отец, просто поставил меня на игровой стол. Мой пульс подскочил ,в ушах звенело.

Воспоминания закружились в моей голове, и я осознала что никогда не была важна для него.

Я маленькая, мне семь. Я сижу на ступеньках в холле, теребя уголок книги – той самой, что отец обещал дочитать сегодня. Но вот уже третий час я жду, а он все не выходит из кабинета.

Дверь распахивается. Отец выходит, рядом с ним – незнакомец в черном. Я вскакиваю, книжка падает на пол.

– Папа!

Он даже не смотрит в мою сторону.

Незнакомец что-то шепчет ему на ухо, и отец… смеется. Тот самый смех, который я услышу годы спустя , когда он скажет: "Я ставлю свою дочь".

– Не сейчас, Эмили.

Его голос холодный, как стекло.

– Я занят.

Дверь захлопывается. Я остаюсь одна. Подбираю книжку – корешок треснул, страницы смялись.

Я всегда была чем-то неважным.

Не в игре. Не в ту ночь.

А тогда, когда впервые оставил меня одну в темном коридоре. Когда выбирал деньги вместо моего дня рождения. Я пыталась быть идеальной, заслужить любовь услужливостью, но все мои попытки не приносили никакого результата. Я часто наблюдала его горящие от любви глаза когда он смотрел на маму, как он кружил ее в своих объятиях и мечтала оказаться на ее месте. Но для него я была лишь разменной монетой. Я – понимаю что быть его дочерью – это быть вечно второй строкой в списке дел. Что моя «идеальность» —лишь жалкая попытка купить хоть каплю того света, что он так легко и без условий дарил маме. И это та правда которую я ношу до сих пор как ту книжку с треснувшим корешком.

Кто-то охнул среди гостей, в комнате воцарилась тишина. Мое сердце билось где-то в горле, в моей голове невольно закралась мысль , "Он всегда ставит меня ?" или сегодня исключительный вечер, когда его смогли поймать за хвост и он готов поставить. Я не смогла отвести взгляд от отца. "Как он мог предать меня ?

Пытаясь сдержать слезы , мое тело начало биться в истерике , мои руки трясло до такой степени что я оборвала все камни на своем клатче.

Что если он проиграет ?Что будет со мной ? Что они будут делать , как смогут удержать меня здесь ?

Я не отрывалась от игры. И вот остался ход за Мистером Генри , в мертвой тишине раздался его смех. На время я перестала дышать. Клатч вылетел из моих рук. Из непрерывно накрывающей паники вырвали хлопки Генри . Он хлопал в ладоши и заливался смехом пока мой отец представлял подобие призрака . Его лицо стало бледным ,губы замерли и высохли , его взгляд не двигался . В этот момент рухнула вся его жизнь, потому что последнее что его могло спасти он проиграл, я надеялась что его переживания были посвящены мне но как бы не так.Он стал нервно перебирать свои руки .

—Ты можешь забрать Эми, если вернешь авто-парк и виллу. – Сухо произнес мой отец.

– Сейчас ты не можешь ставить условия Джонсон ,у тебя ничего нет . Ты проиграл родную дочь, но единственное что тебя заботит это авто-парк и вилла? – Генри снова рассмеялся . Он был не менее жестоким , но никогда бы не продал свою семью. Это единственное что отличало их.

– Лукас, сынок , ты хочешь ее ? Взгляд Генри устремился на внука, пока тот поджигал сигарету. – Я дарю ее тебе. Не думаю что она хотела бы принадлежать мне. На его лице снова появилась отвратительная ухмылка.

Лукас выпрямился затянувшись сигаретой ,передал ее Генри и тихо ответил.

– Хочу.

Он был повернут лицом к Генри поэтому я не смогла разглядеть его эмоций. Я лишь уловила как его плечи дрогнули и расслабились.

Я замерла на месте, прокручивая в голове множество сценариев моего дальнейшего существования. На мгновение мне показалось что я услышала щебетание птицы которая жила в бабушкином саду, возможно я постепенно схожу с ума.

С моих щек скатывались крупные слезы, я не могла моргнуть и пошевелиться. Сейчас я смотрела на Уильяма Джонсона , моего отца.

Игра была окончена, но мой отец оставался сидеть неподвижно, пока другие игроки оживленно обсуждали игру. Когда на него окончательно перестали обращать внимания, он резко вскочил , одним движением достал свой револьвер из кобуры и сделал выстрел в Генри. Отец посмотрел на дверь и шепнул "Прости". От звука выстрела все снова затихли. И следом раздался еще один ,телохранитель Грэнхолма выстрелил в голову моему отцу. Попал точно в лоб, я видела как стена позади него окрасилась в красный цвет, я видела как дрогнули его веки в последний раз. Я видела как умер мой отец . Как однажды увидела смерть матери.Этот выстрел был не только в моего отца он был и в меня. В эту секунду все что было у меня до этого дня умерло. Мои глаза расширились , я плотно закрыла свой рот трясущейся рукой и из моей груди вырвались рыдания. Опасные игры на деньги убили мою мать и отца , и с этого момента я совершенно одинока.

От осознания того что произошло , меня сковал ужас и горечь, тошнота подступала к горлу, в моей груди образовалась огромная черная дыра , которая никогда не сможет затянутся . Мне всего 23 года и я остаток жизни проживу в руках незнакомого мне человека . От этих мыслей слезы снова хлынули ручьем из моих глаз. Я задыхалась , моральная боль стала физической , спазм сдавил мои ребра и мое сердце. Из-за толпы окружившей Генри я не смогла разглядеть насколько глубока его рана от пули.

Генри был бледный как смерть, с кровавым пятном на рубашке, но улыбающийся. Лукас в это время разливающий коньяк в бокалы с неестественной грацией.

Генри поднял стакан:

– Выпьем за новую игрушку моего внука. Пусть она живёт… – его глаза метнулись к двери, – пока веселит его.

Лукас замер с бокалом у губ:

– Она не игрушка. Она ставка. – Его голос прозвучал тише, но чётче.

Генри хлопнул в ладоши. Его пальцы обхватили горлышко бутылки.

Я отпрянула от двери. В ушах звенело. Я бежала вниз по расписной лестнице минуя гостей, мой макияж растекся , мои глаза поникли и погасли от горя. Твердо решив что Лукас не получит меня я бежала со всех ног. Выбежав на улицу ринулась к машине. Несколько раз промазала в попытках вставить ключ в зажигание . Но все же смогла завести ее до того момента пока охрана не выбежала чтобы схватить меня .Я с силой надавила на педаль газа и сорвалась с места, телохранитель Генри направил пистолет на машину и выстрелил пару раз, от чего заднее стекло разбилось, я вскрикнула в панике переключая передачи, как услышала выстрелы снова и снова.

– Черт!

Я вылетела на шоссе, машину бросало из стороны в сторону, резина рвалась в клочья. Через несколько сотен метров я резко свернула на обочину, выскочила из машины и, не раздумывая, рванула в лес.

Темнота. Ветки хлестали по лицу, корни цеплялись за ноги. Я бежала, не оглядываясь, хотя в ушах стоял звон, а в груди горело.

Они найдут машину. Они поймут, куда я побежала.

Но я не могла остановиться. Острые камни впивались в кожу моих ступней но сейчас я не чувствовала ничего кроме животного страха быть пойманной.

Лес внезапно закончился, и я выбежала на пустынную дорогу. Где-то вдали мерцали огни – город? Другая трасса?

Я остановилась, тяжело дыша, и вдруг услышала шум двигателя.

Из-за поворота медленно выкатил старый Форд…

Фары ослепили меня, машина притормозила.

Окно опустилось. За рулем сидел мужчина лет сорока пяти, с грубоватым, но не злым лицом. Он прищурился.

– Эй, с тобой все в порядке?

– Мне… нужно в город, – выдохнула я.

Мужчина кивнул на пассажирское сиденье.

– Садись.

Сомневаясь всего секунду, я села, выбора не было. Когда дверь захлопнулась, машина тронулась. Мужчина бросил на меня осторожный взгляд.

– Ты вся в царапинах. Убегала от кого-то?

Я сжала ткань своего платья.

– Да.

Он хмыкнул, достал сигарету, прикурил.

– Ну, тогда едем быстрее.

Машина рванула вперед, оставляя лес, дорогу и всю мою прошлую жизнь позади.

Я не угожу в лапы зверя. Я сама спасу себя .

Глава 2 Лукас

Тьма которая жаждет света.

Кровь Уильяма Джонсона медленно впитывалась в дубовый пол, оставляя за собой темные, почти черные пятна. Я задержал взгляд на его глазах – стеклянных, пустых. В них не было страха, только разочарование. Как будто он до последнего надеялся, что всё обернется иначе.

– Где она? – мой голос был тише шепота, но охрана замерла.

– Уехала на «Бугатти». Догнать не успели.

Я медленно провел пальцем по ладони, где зияла глубокая рана. Кровь уже запеклась, но боль все еще пульсировала, напоминая о том, что произошло.

– Вы знаете, что будет, если не найдете ее до рассвета?

Охранники переглянулись. Они уже видели, что случается с теми, кто меня подводит.

– Мы… отследили направление. Она поехала на восток.

Я усмехнулся.

– Ошибка.

Эмили не побежала бы туда, где ее легко найти. Я поднял с пола ее клатч – тот самый, с выпавшими камнями. Внутри лежала петличка. Умная девочка. Но теперь она без связи, без денег, без защиты.

Мне не было её жаль. Напротив, я чувствовал жестокое, почти животное удовлетворение. Её маленький, чистый мирок, построенный на иллюзиях чести и справедливости, разбился вдребезги о нашу реальность. Реальность Грэнхолмов. Теперь она принадлежала этой тьме. Принадлежала мне. Её боль, её страх, её борьба – всё это стало моим топливом. Если она сломается под давлением, превратится в испуганное животное, я без сожаления отдам её на растерзание охране. Но если в ней есть та самая искра… если её боль переплавится в стальную решимость… тогда она может стать чем-то большим. Чем-то моим.

Я поднял камни, один за другим, и сложил их в карман. Когда приподнял клатч, уловил ее запах – миндальная косточка и сливки. Аромат заполнил сознание, и перед глазами всплыл ее образ: каштановые локоны, рассыпанные по плечам, прядь, выбившаяся из-за уха, пухлые губы, сжатые в тонкую ниточку. И глаза… Глаза, в которых пряталась тьма.

– Проверить все мотели вдоль трассы. Искать не красотку в черном платье, а девушку в джинсах и толстовке. Она попытается замаскироваться.

Один из охранников кивнул и бросился исполнять приказ.

Я подошел к окну. За стеклом – тьма.

Беги, Эмили. Беги.

Это сделает охоту интереснее.

***

– Она ушла, машину оставила вдоль обочины – донесся из рации голос охранника.

– Черт возьми! – Генри взревел, сжимая рану на груди. Пуля пробила легкое – при каждом выдохе из раны сочилась алая пена. Его белая рубашка уже полностью пропиталась кровью, на спине виднелось выходное отверстие. Если он не поторопится, в доме будет два трупа.

Он закашлялся, губы окрасились в багровый цвет. Собрав кровь во рту, плюнул под ноги телохранителю.

Я в последний раз взглянул на Уильяма, перешагнул через его тело и направился к выходу. В комнате стало душно – смесь пота, дорогого парфюма и крови.

Я никогда не боялся ее, мне нравиться цвет, консистенция и вкус , но я не люблю посторонние запахи. Сначала лужа крови Уильяма вызвала интерес , я внимательно смотрел как алая полоска стекает с его лба, я видел как в его глазах медленно угасала жизнь, на несколько секунд его смерть сработала на меня как гипноз. Но это не вызывало во мне никаких эмоций. Обычно я получал удовольствие при виде истекающего кровью человека , человека который это заслужил своими поступками , который знал что рано или поздно игра которую он затеял обернется против него. Но сейчас во мне не было ничего.

Прислуга металась, Миссис Майлз неслась с ведром и тряпкой, чтобы отмыть пол. Через несколько часов от Уильяма останется лишь пепел. Если его не скормят собакам.

Генри никогда не был изобретателен в способах избавления от тел. Но он был искусным мучителем. Любой в его окружении знал – он психопат, манипулятор, и он всегда берет то, что считает своим.

Думаю, я унаследовал часть его черт. Я был молчаливым, наблюдательным, анализировал каждое действие в своей голове, думаю я тоже являлся психопатом в какой-то степени . Я убивал и мучил людей , у меня есть власть , ум и изощаренная фантазия. Но во мне было то, чего не было у него: холодный расчет. И если Эмили попадет в мои руки а (она попадет) , я уничтожу ее как личность, я буду причиной ее бесконечной боли, потому что только через боль она выживет, она вырастит внутри себя другого человека . Если она принадлежит мне значит она будет достойна быть моей .

Я скинул окровавленную рубашку, стянул брюки и зашел в душ. Ледяная вода смыла сегодняшний день, снизив уровень кортизола в крови.

После душа я натянул черные спортивные штаны, простую белую футболку и темную кофту.

Эмили дала мне цель. Теперь я буду одержим ее поиском.

Телефон вибрировал в кармане. Генри в порядке – пуля не задела жизненно важные органы. Конечно. Его топили, жгли, стреляли, душили, но он всегда выживал. Через месяц он устроит банкет в честь выборов. Сделает вид, что ничего не произошло. Как всегда.

На банкете соберутся все представители "элиты". Сексуальные, загорелые женщины в коктейльных платьях под ручку с такими же психопатами как Генри. Со временем я смог адаптироваться к такому окружению и они стали неотъемлемой частью моей жизни. Я всегда наблюдал как мой "дед" умело прячет свои чувства и эмоции за маской жестокости и безразличия. Даже с собственными детьми он был жесток, что стало причиной того что мой отец сбежал. Он внешне очень похож на Генри , но у него нет стержня, мне же достался характер старшего представителя нашей семьи. И это тоже стало причиной многого.

Набираю номер Кайла старшего охранника. Длинные гудки заставляют меня нервничать. Не дождавшись ответа мобильный оператор прерывает звонок противным голосом. На всех машинах стоят трекеры слежения и я легко нахожу их на карте. Судя по трекеру они остановились на обочине вдоль шоссе.

Хватаю ключи от BMW i8. По хорошему сейчас я должен быть в палате Генри и выражать заботу но у нас другие отношения в "семье".

В спешке спускаюсь с лестницы и поджигаю сигарету, оранжевый уголек превращается в пепел и летит на турецкий ковер. Я знаю что Миссис Майлз будет в бешенстве но мне плевать.

Я вжал педаль газа в пол, и BMW рванула вперед, разрывая ночную тьму фарами-кинжалами. Дождь хлестал по лобовому стеклу, но я не включал дворники – мне нравилось, как капли искажают мир, делая его таким же размытым, как мое сознание.

Рация на панели хрипло выдала: "Форд Бронко, темно-синяя, движется по трассе . Водитель – мужчина, с ним девушка, похожая на цель."

Мои пальцы сжали руль.

– Не стрелять. Не приближаться. Просто следить, – отдал я приказ.

Я резко свернул на обочину, заглушил двигатель. В тишине салона было слышно только мое дыхание и стук дождя по крыше. Мои пальцы сами собой потянулись к карману, где лежали драгоценные камни с ее клатча. Я высыпал их на ладонь. Они были холодными, как я. Но когда-то, в ее руках, они, наверное, теплели.

"Почему ты?" – спросил я у пустоты. "Почему именно тебя мне так хочется сломать ?"

Я закрыл глаза, и представил ее лицо в момент, когда отец поставил ее на игровой стол. Этот миг чистого, незащищенного ужаса. Камеры видеонаблюдения дали мне хорошую картинку, и я еще долгое время перематывал на тот самым момент, когда Эми потеряла все. Впервые за десять лет что-то во мне дрогнуло. Я перематывал запись снова и снова не из садизма. Я искал в ее глазах ответ. Я видел в них ее. Ту, которую не смог защитить. Ту, чью гибель мой разум, признал «необходимой санацией».

Это было нечто более темное и личное. Эмили стала живым воплощением той самой слабости, которую во мне вытравливали годами. Она напоминала мне о теплоте, о которой я тосковал по ночам, и о которой днем приходилось забывать, чтобы выжить. Ее существование было укором всей моей ледяной, выстроенной на костях философии.

Доказать, что эта хрупкая, теплая, живая часть внутри меня, что откликается на ее боль, – ошибка. Что Генри был прав. Что любовь – это проклятие, а слабость – смерть. Я должен был заставить ее сломаться, увидеть в ее глазах, как гаснет тот самый свет, и тем самым окончательно убить в себе того маленького мальчика у двери, который все еще верил в тепло. Я должен был сломать ее. Не чтобы уничтожить. А чтобы доказать. Себе. Ей. Призраку матери. Всем.

Я завел двигатель с новой, животной решимостью. Рев мотора заглушил стук дождя и голоса в голове. Я найду ее.

"– Когда ты станешь моим отражением…Эмили

Я разрешу тебе стать моим проклятием."

Я дам ей шанс стать сильнее. Но если она разобьется… я не стану ранить себя ее осколками. Я резко рванул с места, шины взвыли на мокром асфальте.

Одна мысль закралась в мою голову и вонзилась в нее словно нож.

– Если я не возьму тебя первым…

Ллойд.

Мой младший брат, которого Генри всегда считал "слишком мягким". Но я знал правду. Ллойд не мягкий. Он терпеливый. И если он почует шанс доказать Генри, что он лучше, сильнее, достойнее…

– Он подключится к поискам.

И тогда…

Я резко выдохнул, представляя, как Ллойд ведет Эми в наш дом на поводке, с той же холодной улыбкой, что и всегда. Как Генри хлопает его по плечу: "Вот кто настоящий наследник."

– Нет.

Я ударил кулаком по приборной панели.

– Ты мой трофей .

Не потому, что Генри подарил. Не потому, что выиграл в игре. Потому что теперь она принадлежит мне. По праву.

И если Ллойд посмеет…

Я рванул ручку КПП, BMW взревела.

– Я поймаю тебя быстрее.

Не ради Генри.

Не ради власти.

Ради того, чтобы доказать самому себе, что во мне нет никакой жалости. Даже к таким малышкам вроде Эмили. Даже если это что-то – просто жажда обладать тем, что может сбежать.

Двигатель взвыл, и машина рванула в ночь.

***

– Сбавь скорость, – Я приказал по рации. – Не спугнуть.

Я видел ее вдалеке – машина притормозила у мотеля «Antler Inn ». Эмили вышла, оглядываясь, ее каштановые волосы сливались с ночью. Незнакомец- водитель что-то сказал ей, но она лишь кивнула и направилась к ресепшену.

Я припарковался в тени, наблюдая, как свет в одном из номеров на втором этаже загорается.

– Номер 315, – передал я по рации Кайлу.

Я мог бы войти прямо сейчас. Разбить дверь. Забрать ее.

Но…

Рация хрипло выдала голос:

– Лукас, Ллойд вернулся. Он в кабинете Генри.

Пальцы сжались на руле.

– Черт.

Я отдал приказ охране:

– Не спускать с нее глаз.

И рванул обратно в особняк. К сожалению мои мысли стали материальны , у Ллойда всегда были люди , тесно связанные с нашей семьей , он думает что его "звездный час" настал, но как бы не так. За несколько лет которые Ллойд провел вне семьи, многое стало другим , у меня появилось большое количество партнеров и я овладел половиной всей недвижимости нашел семьи, включая частный вертолет , который по праву должен был принадлежать Ллойду но Генри решил иначе. Я еду в надежде встретить брата но встречу врага.

Когда я вернулся, Миссис Майлз поймала меня за рукав и резко дернула.

– Вы снова испортили ковёр! – ее голос дрожал от возмущения.

Я медленно повернулся. Мой взгляд, должно быть, выдавал всё – учащенное дыхание, напряжение в челюсти, ту самую тьму, которая всегда пугала людей.

Она мгновенно отпустила мою руку и отступила.

– Простите, сэр… – прошептала она.

Я не хотел пугать ее. Просто сейчас было не время для разговоров о коврах и сигаретах.

Не сказав ни слова, я развернулся и направился дальше.

Двери кабинета Генри распахнулись с такой силой, что один из охранников у стены вздрогнул. Генри сидел в кресле, его рана уже была перевязана, но запах крови все еще витал в воздухе.

Ллойд стоял у окна, спиной к двери. Высокий, как и я, но с более мягкими чертами лица. Только глаза выдавали в нем Грэнхолма – холодные, как лезвие.

– Ну вот и вся семья в сборе, – прошипел Генри.

Я вошел, не снимая кофты. Хлопнувшая за мной дверь отдалась глухим эхом в пустых коридорах особняка. Дождь лил стеной – мокрые волосы прилипли ко лбу, ледяные капли стекали за воротник, но я даже не почувствовал холода.

Скулы ходили ходуном. Каждый мускул на лице был напряжен до предела – я буквально чувствовал, как ярость пульсирует в висках. Ллойд. Это имя жгло сознание, как раскаленная игла.

– Зачем ты здесь? – мой голос был тихим, но Ллойд услышал в нем угрозу.

Тот обернулся, улыбнувшись.

– Дедушка позвал. Говорит, ты потерял свою куклу.

Я шагнул вперед.

– Она не твоя забота.

Генри хлопнул ладонью по столу.

– Хватит!

Тишина. Генри раскинулся в своем кресле. Поджег сигарету и тяжело вздохнул.

– Ллойд подключится к поискам. Если ты не справляешься.

Я громко рассмеялся.

Ллойд склонил голову.

Мои глаза вспыхнули.

Голос был тише шепота, но от каждого слова Ллойд невольно отступал на шаг. – Убирайся. Пока можешь ходить.

Ллойд выпрямился, но улыбка не дрогнула:

– Генри сказал ты снова взял то что могло быть моим. Хочешь я привезу твою малышку в подарочной упаковке?

Я сделал шаг навстречу Ллойду и схватил его за горло. Подняв его вверх так что его ноги больше не касались пола.

Генри хлопнул ладонью по столу – от резкого звука зазвенело в ушах.

– Довольно! Он медленно поднялся, прокашлялся кровью.

– Вот условия: Ллойд ищет девчонку. Если найдет – игрушка его. Сможет делать что захочет. Глаза Генри хищно сверкнули – Потом он вернет игрушку владельцу . Если он ее сломает, значит ей не суждено играть – следовательно жить .

Я резко разжал пальцы. Ллойд рухнул на колени, хватая ртом воздух.

– Ты ведь понимаешь, сынок – Генри приблизился, дыша перегаром и лекарствами, – это испытание. Для вас обоих. Его кровавленная рука щелчком приподняла мой подбородок . – Докажи, что ты… достоин. Докажи, что ты ,мой сын ,а не того ублюдка и потаскухи которые тебя зачали.

В моих глазах вспыхнуло что-то дикое, первобытное.

– Или хочешь посмотреть, как он будет рвать ее на части? – прошептал он. – Отлично. Он повернулся к двери, его тень растянулась по стене, как крылья. – Но когда Ллойд вернется с пустыми руками… я отрежу ему язык за каждое сегодняшнее слово.

Дверь захлопнулась. Генри рассмеялся – хрипло, с надрывом.

Он поднял Ллойда держа за плечи – беги. Игра началась.

За окном прогремел гром. Где-то в этой ночи была она.

И два хищника, готовые разорвать друг друга ради обладания ею.

***

Тень отца.

Дождь стучал по крыше особняка, словно пытался вымыть кровь из трещин в камне . Кайл сообщил мне о том что Эмили сбежала. Моя голова снова начала болеть и интенсивная пульсация в висках, добавляла еще больше напряжения. Я стоял перед зеркалом в своей комнате, вглядываясь в собственное отражение. Черты лица – острые, холодные, слишком похожие на него. На Дэмиена.

Мой отец. Человек, которого больше нет. Или всё же есть?

Генри сказал, что он сбежал. Бросил меня. Как и мать. Но я помню её глаза в тот день – широко раскрытые, полные ужаса, когда Генри вошёл в дом. Помню, как она схватила меня за руку и прошептала: «Лукас, беги».

Но я не побежал.

Я остался.

Потому что даже тогда, в пять лет, я уже знал: слабые умирают.

В моей голове всплыла картина которая долгое время стояла перед моими глазами а потом и вовсе стала моим ночным кошмаром.

– Ты выбираешь их или меня? – голос Генри гремел, как гром.

Отец стоял на коленях, кровь стекала по его лицу. Мать рыдала в углу, прижимая к груди маленького Ллойда – он был ещё ребёнком, слишком мал, чтобы понимать, что происходит.

– Отец, пожалуйста… – Дэмиен хрипел.

Генри рассмеялся.

– Ты больше не мой сын. Ты – её тряпка.

Потом был выстрел.

Не в отца.

В мать.

Я видел, как она упала. Я видел её смерть. Видел ее последний взгляд. На удивление в нем не было страха. Отец толкнул меня к матери и я упал на колени. Мама ласково притянула меня к себе. Я уткнулся в ее грудь , почувствовал запах крови. Когда я поднял глаза то увидел что ее платье быстро окрашивалось в алый цвет. Она ласково посмотрела на меня и поцеловала. Ллойд не помнит ее а я никогда не забуду. Ее запах, голос, ее силу с которой она противостояла Генри. Если бы она была жива Ллойд был бы другим человеком потому что никогда бы не попал под влияние Генри. Ведь именно он уничтожил все хорошее что было в нем. Но не смог вырастить меня таким, потому что я помнил ее и Генри понимал это.

Сейчас ее слова остро врезались в меня.

– Лукас, береги его, это все что у тебя есть.

Сказала она передавая мне спящего младенца.

Когда мама умерла . Дэмиен взорвался.

Он бросился на Генри с рёвом, словно зверь. Они сцепились, бились, ломая мебель. А я…

Я просто стоял.

И смотрел.

В ходе борьбы они слетели с лестницы на первый этаж.

Я заметил тень мелькающую неподалеку, это была миссис Майлз. Она громко зарыдала, забрала у меня Ллойда и скрылась в этом холодном, каменном монстре , который со временем стал моим домом.

Потом Генри поднялся. Один.

– Где отец? – спросил я.

Генри улыбнулся.

– Он сбежал. Бросил тебя. Как и она.– Он брезгливо указал на мать.

Я не поверил.

Но и не усомнился.

Я закрыл лицо своими влажными ладонями. Генри врал. Я знал, что врал. Но если Дэмиен жив… где он? Почему не вернулся? Или он просто не смог?

Мои мысли прервал стук в дверь.

– Войди.

Кайл, старший охранник, вошёл с мрачным выражением лица.

– Мы нашли её.

Сердце резко дёрнулось.

– Где?

– В старом доме на окраине Вотертауна. Принадлежит какой-то старухе.

Я замер.

Вотертаун.

Это название я слышал только однажды – от матери.

«Там, где растут сливы», – говорила она.

– Кто ещё знает? – спросил я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

– Ллойд.

Чёрт.

Я резко развернулся к окну. Заметив вдалеке мигающий свет фонарей.

– Готовьте машину.

– Но Ллойд уже..

Я медленно повернулся.

– И?

Кайл нахмурился.

– Но Генри приказал…

– Я решаю, что с ней делать. Не Генри. Не Ллойд.

Он хотел возразить, но увидел мои глаза – и замолчал.

Внедорожник Кайла мчался по шоссе. Я смотрел на дорогу, но видел только её лицо. Эмили. Она была похожа на мою мать. Не внешне. А тем, как смотрела на отца в игре – с ужасом, но без покорности. Она сражалась. И это…Это переворачивало что-то внутри меня. Потому что если она сильная – значит, мать была слабой. А если мать была слабой… Значит, её смерть ничего не значила.

Кайл резко нажал на газ.

– Лукас, – он повернул телефон экраном ко мне. – Ллойд взял ее.

Мои пальцы захрустели.

Старый дом стоял в глубине сада, окутанный туманом. Я вышел из машины, не дожидаясь охраны.

– Останьтесь здесь.

– Но…

– Здесь.

Я вошел внутрь. Тишина. Запах дерева, старых книг и ......тот самый запах миндальной косточки и сливок. Как в тот самый день когда я впервые почувствовал его.

Услышав шаги на втором этаже. Я медленно поднялся по лестнице. Дверь в спальню была приоткрыта. Я толкнул её. И увидел его. Ллойд. Он стоял над ней. Она была прижата к стене, ее каштановые волосы растрепаны, губы сжаты. Но в глазах – не страх.

Ярость.

Ллойд обернулся. И оскалился.

– Опоздал.– прыснул он в мою сторону.

Я шагнул вперёд.

– Отойди.

Ллойд вытащил нож.

– Нет.

Я вздохнул.

И двинулся.

Боль. Лезвие вошло в бок, но я даже не замедлился. Мой кулак врезался Ллойду в челюсть. Он рухнул на пол.

Я наклонился, вырвал нож из его руки.

– Она принадлежит мне ! , – прошипел я.

Эмили рванула с места. Я слышал звук ее отдаляющихся шагов. Поднялся. Вытер лезвие ножа о воротник Ллойда.

Я знал что если сейчас схвачу Эмили Ллойд попытается навредить ей.

Я видел её ещё до того, как она рванула через Кайла – тонкий силуэт, мелькающий между деревьями. Эмили.

Но он был ближе. Сукин сын. Я видел, как он приготовился, как его массивная тень отделилась от стены дома. Он ждал этого. Я мог остановить его. Но не стал.

Потому что хотел посмотреть, как далеко она зайдёт. Она бежала, спотыкаясь о корни, дыша прерывисто, как загнанный зверь. Кайл вышел перед ней, будто из самой тьмы.

– Ну что, куколка – его голос был спокоен, почти ласков. – Куда так спешишь?

Я видел, как она вздрогнула. Как пальцы сжались в кулаки.

Она развернулась – и тут же Кайл схватил её за волосы, дёрнул назад.

Я услышал её стон.

И что-то во мне дрогнуло.

Я выкрикнув в окно.

– Положи её.

Кайл обернулся. Его лицо не изменилось – он знал, что я здесь.

– Приказ Генри, – сказал он, как будто это объясняло всё.

Я быстро спустился, пытаясь не вдыхать глубоко чтобы уменьшить боль.

– Я сказал – положи.

Кайл усмехнулся.

– Я слушаюсь только одного Грэнхолма. И это не ты.

Прости Лукас. Но пока мой босс Генри.

Я почувствовал, как холод разливается по жилам.

– Последний раз.

Кайл замер. Он знал, что я не блефую. И всё же – он швырнул её на землю. Я не стал смотреть, как она падает. Просто прошел мимо. Кайл схватил меня под руку и посадил в машину где уже сидел Ллойд развалившись на сиденье, с той же глупой ухмылкой.

– Ну что, братец, – он протянул мне флягу. – Поздравляю с возвращением добычи.

Я проигнорировал его. Эмили. Она смотрела на меня. Не с ненавистью.С разочарованием.Я захлопнул дверь.

Особняк ждал. Генри ждал. Игра подходила к концу. А я всё ещё не знал – кто в ней станет жертвой.

Машина резко тормозит у парадного входа, шины скребут по брусчатке. Кайл выходит первым – его каменное лицо не выдает ни единой эмоции, только привычная холодная покорность. Он распахивает дверь, и первым выходит Ллойд – его разбитое лицо контрастирует с дорогими вещами. Он ухмыляется, поправляя воротник и бросает мне взгляд, полный триумфа.

Эмили идёт сама. Голова высоко. Но я вижу – её руки дрожат.

Генри выходит на ступени, опираясь на трость. Его рана ещё не успела затянутся но он уже в своем привычном облике – дорогой смокинг, ледяные глаза.

– Лукас, – он качает головой, подходит ко мне так близко, что я чувствую запах его дорогого виски . – Ты разочаровал меня.

Его шёпот лезет под кожу, как нож.

– Ллойд оказался быстрее. Он действовал, пока ты топтался на месте. Но не переживай. У меня для тебя… сюрприз. – Он улыбается. Разворачиваясь на пятках громко выкрикнул.

– Ллойд, сынок. Игрушка на время твоя. Развлекайся.

Я сжал челюсть.

Ллойд выкрикнул победный клич.

Ублюдок.

– Я устрою пир в честь победы. – Сегодня мы празднуем, – громко объявляет Генри, поворачиваясь к охране. – Победу над Уильямом. И победу моего внука. – Подготовься, – бросает мне Генри. – Ты будешь присутствовать. В приличном виде.

Он делает знак – и ко мне подходит доктор, чтобы зашить рваную рану на боку.

По приказу Генри доктор шьет мне рану без обезболивающего, он хочет наказать меня. Внушить мне что я виноват ,что я слабее . Но мы оба знаем что Ллойд не стоит даже моего волоска. Я разочаровал Генри и теперь он будет мстить, как всегда это делал.

Я всегда был его палачом и псом, он растил меня преданным и жестоким . Он знал что я не сломаюсь там где сломается Ллойд. Но однажды я уже разочаровал его. Когда Генри "растил" во мне сильного человека, я не смог навредить девушке , которую он терзал а потом отдал мне, чтобы я повеселился. Но унижение и терзание женщин никогда не было для меня "весельем". Не раз я представлял, как выполняю приказ Генри, доказывая, что достоин быть его настоящим наследником. Но каждый раз, когда передо мной становились женщины, умоляющие о смерти как о милосердии, в моей памяти всплывало ее лицо. Лицо моей матери. Ее глаза в тот последний миг, когда Генри выстрелил в нее, не дрогнув, хотя на руках она держала моего младшего брата.

С тех пор я дал себе клятву – никогда не причинять вред ни одной женщине. Я хотел сломить ее характер , сделать своей. Но я никогда не хотел делать это через ее тело. Только через ее душу.

***

К вечеру. Бальный зал особняка сверкал. Хрусталь, золото, черные смокинги и коктейльные платья.

Ллойд в центре – он смеется, пьет шампанское, его разбитое лицо не портит ему настроение.

Я стою у окна. Напряженный. Где она?

Ночь она провела где-то в глубине особняка. Там где Генри пытал своих жертв. В северном крыле. В самом темном месте нашего особняка. Кайл стоит у двери – он больше не смотрит мне в глаза. Предатель.

Генри поднимает бокал.

– Начинаем игру.

И я понимаю – сегодня всё решится. Либо я верну себе контроль. Либо окончательно проиграю Ллойду.

Большой зал особняка утопал в золоте и крови. Хрустальные люстры бросали холодный свет на стены, украшенные трофеями – оружием, картинами, чучелами животных. Но сегодня главными экспонатом была она. Эмили.

Подвешенная на цепях, как мясо в лавке мясника. Ее прозрачное платье было порвано, кожа покрыта синяками и порезами. Эмили держалась стойко – сжатые губы, горящие глаза. Полу-прозрачная сеточка платья плотно прилипла в тех местах где виднелась ее кровь. Я до сих пор помнил аромат ее тела и мне хотелось вдохнуть его вновь. Перебирая камни с ее клатча у себя в кармане я укололся. Кровь выступила алой бусиной , я слизнул кровь.Но все равно продолжал наблюдать за ней. Мне было интересно знать ее предел физической боли. Но пока я видел только истерзанное тело и не сломленный дух Эмили.

Генри сидел в кресле во главе зала, попивая виски и наблюдая, как его гости развлекаются.

– Против воли Грэнхолмов – значит, против воли Бога, – провозгласил он, поднимая бокал. – А наказание за грех должно быть… зрелищным.

Смех. Аплодисменты.

Ллойд щелкнул хлыстом, оставляя новую алую полосу на спине Эмили. Она не закричала. Только резко вдохнула.

– Хорошая девочка, – прошипел он, приближаясь.

И тогда она плюнула ему в лицо. Кровью.

Ллойд замер. Потом медленно провел пальцем по щеке, стер ее кровь и… улыбнулся.

– О, мне это нравится.

Гости начинают игру. Один за другим они подходили. Мужчины в смокингах, женщины в вечерних платьях – все хотели поучаствовать.

Кто-то из гостей – толстый, с красным лицом – схватил ее за волосы и рванул. Она не издала звука.Только ее глаза запылали с новой силой.

– Дорогая, это только начало, – прошептал он, доставая нож. Лезвие блеснуло, и через секунду её рукава не стало – только кровь, стекающая по руке. Ткань бесшумно упала на мраморный пол. Вокруг Эми скапливалось все больше людей а это значит что и капель крови на полу становилось больше. Женщина в черном платье и воткнула в ее бедро шпильку..

– Сильная – фыркнула та, вытирая пальцы о платок.

Я наблюдал. Пока Эмили сжигала меня своим взглядом. Я чувствовал, как ее ненависть жжет мне кожу. Каждый удар, каждый крик – всё это должно было случиться. Она осмелилась бросить вызов Грэнхолмам.

Я смотрел на нее. На ее сжатые челюсти. На ее ненависть.

И понял:

Я должен сломать ее сам. Не Ллойд. Не эти ублюдки.

Она – мой трофей. И если кто-то и добьется, того чтобы она сломалась это буду я..

– Ну что, брат? – Ллойд повернулся ко мне. – Не хочешь присоединиться?

Я не ответил.

Мои руки сжимались в кулаки, но тело оставалось неподвижным. Как будто я снова был тем мальчиком, который смотрел, как умирает мать. Слабые умирают. Но почему тогда я ненавидел каждого, кто подходил к ней?

Генри поднял руку – зал замолчал.

– Лукас.

Все взгляды устремились на меня.

– Ты мой наследник. Но сегодня… ты ведешь себя как чужой.

Ллойд засмеялся.

Генри встал, медленно подошел. Его пальцы впились в мой подбородок, заставляя смотреть на Эмили.

– Докажи, что ты мой.

Тишина.

Даже дыхание замерло. Я шагнул вперед. Эмили не шелохнулась, когда я подошел. Ее глаза встретились с моими – и в них не было страха.

Только вызов.

"Сделай это", – словно говорили они. "Стань тем, кем ты притворяешься."

Я протянул руку… И.... коснулся ее. Ощутил бархатистость кожи. Провел горячими пальцами по ее ступне с которой сочилась тонкая багровая струя. Теперь на моих руках была ее кровь и мне это не понравилось.

– Что ты делаешь?! – зарычал Генри.

Я повернулся, мой взгляд остановился на Генри.

Слабые умирают. Но Эмили не была слабой. И поэтому… Я ушел прочь с этого торжества. Я больше не хотел смотреть на это.

Она притихла и тихо опустила голову. Внутри меня взрывался вулкан но не одна мышца на моем лице не дрогнула..

Я хотел ощутить боль. В комнате я сорвал рубашку, вонзил ногти в шрам на животе. Боль – единственное, что напоминало: я еще жив. Кровь текла по прессу, как ее кровь по мрамору.

Я чувствовал боль. Также как сейчас ее ощущала Эмили. И это единственное что сейчас нас связывало.

– Переродись —шепнул я в пустоту, проведя кровавыми пальцами по лицу – Или умри.

Глава 3 Эмили

Орхидеи выживают даже там где другие цветы гибнут?

Я висела еще долгое время пока ко мне окончательно не потеряли интерес. Мое тело горело, не думаю что была такая часть которая осталась не тронутой. Я угодила в капкан… Сейчас я здесь, покрытая ссадинами и ранами но это ничто по сравнению с тем что происходит в моей душе.. Каждый раз закрывая глаза хотя бы на секунду я видела лицо своего отца. Это чувство рвало меня, я пылала яростью. Я хотела смерти Генри.

Но я не могла забыть взгляд Лукаса. Когда он осторожно коснулся моей ноги. Он не сделал мне больно. Просто ушел. Просто смотрел. Наслаждался?

Мне остается тешить себя надеждами и верой в то что Лукас не больной психопат как остальные члены семьи Грэнхолмов.

Кайл единственное имя которая я запомнила в штате охраны Генри. Он снял цепи с моих рук и ног. И я рухнула на холодный скользкий пол. Я даже не пыталась подняться, просто сидела на коленях несколько секунд, пока Кайл резким движением не поднял меня. Если бы мы оказались в других обстоятельствах он казался бы мне симпатичным. Светлые волосы аккуратно уложенные лаком, широкие почти прозрачные брови за которыми скрываются голубые глаза, точенное острое лицо. Шея и руки плотно покрыты татуировками. Ллойд приказал ему отвезти меня в его комнату. Видимо на сегодня мучений было недостаточно. Кайл крепко держал мою руку, таща за собой по длинному коридору. Его пальцы впивались в кожу, но я даже не вздрогнула – после цепей это казалось пустяком.

– Приведи себя в порядок, – бросил он, открывая дверь в ванную. – И надень это.

Он швырнул мне белый шелковый халат, который мягко упал на кафель. Дверь захлопнулась, и я осталась одна. Горячая вода обжигала раны, но я не могла остановиться. Каждая капля, стекавшая по коже, смешивалась с кровью, розовела и исчезала в сливе. Я сжала зубы, стараясь не кричать. Боль была живой. Она напоминала мне, что я еще не сломлена. Когда я вышла, шелк халата прилип к мокрой коже. Он был легким, почти невесомым, но каждое движение отзывалось жжением. Я не успела даже оправить складки, как дверь распахнулась.

Ллойд.

Он вошел медленно, оценивающе оглядывая меня с ног до головы. Его взгляд скользил по кровавым пятнам, проступающим сквозь тонкую ткань.

– Прекрасно, – прошептал он, и в его глазах вспыхнуло что-то голодное. Он не тронул меня. Не ударил. Просто стоял и наблюдал, как алая краска жизни растекается по белоснежному шелку.

– Ты будешь спать там же, – наконец сказал он. – Можешь ходить по дому. Но помни… Он шагнул ближе, и его дыхание коснулось моего уха:

– Когда я захочу, я приду. И снова сделаю тебе больно.

Я не отвела взгляда.

Ллойд продолжил свой монолог. Было видно как он лезет из кожи, чтобы доказать Генри, что он достоин носить его фамилию. Сделав круг по комнате , он продолжил бубнить.

– Генри думает, что Лукас сильнее?– Ллойд усмехнулся. – Но для Лукаса ты – табу. А для меня…Шанс доказать что Генри ошибался все эти годы выбрав не того "сына".

Его пальцы схватили мои волосы, резко запрокинув голову.

– Для меня ты просто способ доказать, что я могу сломать то, что он сбережет. Он отпустил меня так же внезапно, как и схватил.

– И когда он увидит, во что ты превратишься… – Ллойд улыбнулся. – Он пожалеет, что вообще осмелился смотреть на тебя.

Он крикнул Кайлу чтобы тот отвел меня в мою "новую" комнату. Не смотря на все ужасы, которые Грэнхолмы делали в этой комнате. Она выглядела хорошо. Не считая, засохших следов чужой крови повсюду. Просторная односпальная кровать, стол и тумба. Ничего лишнего, кроме массивных железных крючков вбитых в стену и металлические цепи. Кайл кинул меня словно куклу. Я упала на холодный пол. Мои ступни до сих пор горели от побега через лес. Я прижалась щекой к паркету и горько зарыдала. Оставшись в одиночестве дала волю эмоциям. Я кричала и молотила руками, разбивая их еще сильнее. Когда в моем теле больше не осталось сил терпеть боль. В моих глазах начало темнеть. Кайл не запер дверь а это значило что Ллойд говорил правду и я смогу передвигаться по территории Грэнхолмов совершенно спокойно. Конечно до того момента пока ко мне не заглянет Ллойд.

Я не знала, сколько времени пролежала на полу, пока мое сознание не прорезал слабый запах еды. Подняв голову, я увидела тарелку с теплым супом и куском хлеба, а рядом – аккуратную записку:

«Тебя ждут на кухне. Миссис Майлз»

Мои ноги дрожали, когда я встала, но голод оказался сильнее. Взяв тарелку я медленно побрела по коридору, прижимая шелковый халат к телу, чтобы скрыть кровь. Расписная лестница выглядела как 9 круг ада.Было больно наступать и каждый раз заставить себя подняться на ступень выше.Пройдя половину этого гигантского дома-монстра я наконец.Она встретила меня теплом и ароматом специй. Миссис Майлз, пожилая женщина с мягкими морщинками у глаз, сразу же подошла ко мне.

– О, дитя… – ее голос дрогнул, и в нем не было ни капли той жестокости, к которой я привыкла.

Она не стала спрашивать. Не заставила говорить. Просто дала чистую одежду – просторное платье из мягкой ткани – и отвернулась, пока я переодевалась. Потом накормила, как будто я была не пленницей, а гостьей. Ее пальцы, покрытые старческими пятнами, осторожно обрабатывали мои раны, и впервые за долгое время боль не была насилием.

– Пойдем, я покажу тебе кое-что, – сказала она тихо и повела меня через черный ход в сад. Она взяла меня под руку и я заметила как ее глаза наполнились слезами.

Мы вышли на задний двор Грэнхолмов он оказался неожиданно живым. Цветы, аккуратные кусты, даже маленький фонтан. Миссис Майлз провела меня по узкой дорожке, рассказывая о каждом растении, как о старом друге.

– А это… – она остановилась у стеклянной двери зимнего сада, – здесь росло то, что сажал Лукас.

Орхидеи.

Темные , почти прозрачные, с едва уловимым розовым оттенком у сердцевины. Те самые.

Мое дыхание перехватило. Внезапно перед глазами всплыл его взгляд – тот, что был в тот вечер, когда он держал мои запястья, изучал меня. Не боль, не наслаждение… что-то другое. Что-то, что я не могла понять.

– Они выживают даже в экстремальных условиях, представляешь ? – прошептала миссис Майлз. – Лукас всегда говорил, что они… особенные.

Я не ответила. Просто стояла, чувствуя, как что-то острое вонзается мне в грудь.

Позже я нашла библиотеку. Тихий, пыльный уголок, где, казалось, время застыло. Я взяла несколько книг наугад и вернулась в сад, устроившись под старым дубом.Книги отличный способ уйти от реальности которая тебя ранит но сейчас это было нелегко. Листы шелестели под пальцами, но мысли были далеко.

И вдруг – ощущение.

Кто-то смотрит. Я резко подняла голову, но вокруг никого не было. Только высокие окна главного дома, отражающие солнечные лучи.

Он был там.

Я не видела его, но знала. Лукас стоял за стеклом, наблюдая. Не спускаясь. Не приближаясь. Как тогда. Когда меня рвали на части.

Когда закат залил кроваво-красным цветом особняк Грэнхолмов, я вернулась в свою комнату и уснула.

О том, что наступило утро, было понятно только по быстрым шагам в коридоре. Их ритм – чёткий, безжалостный – выдавал прислужников этого дома. Они уже шли проверять, все ли на своих местах.

Я прошлась по комнате, внимательно изучая каждую деталь, каждую трещинку на стене. Воздух был густым, пропитанным запахом сырости и чего-то старого – может, дерева, а может, воспоминаний, которые этот дом не отпускал.

Стена возле кровати казалась гладкой, если не считать участков с отлетевшей краской, обнажающих грубую штукатурку. Я водила пальцами по поверхности, пока они не зацепились за едва заметный выступ – дверной косяк. Сердце учащенно забилось.

Освещения в комнате не хватало, чтобы разглядеть что-то ясно, но руки видели то, что скрывали глаза. Шероховатость дерева, тонкую щель между стеной и дверью, едва уловимый сквозняк, пробивающийся оттуда. Ещё один секрет этого дома-монстра.

Что там?

Я отодвинула кровать – её ножки скрипнули по полу, звук показался мне оглушительным. Прислушалась. Шаги в коридоре не изменили ритма – пока.

Дверь была небольшой, словно предназначенной не для людей, а для чего-то другого. Я нащупала ручку, но её не было – только углубление, будто кто-то когда-то вырвал её с корнем. Пальцы скользнули ниже, и вдруг…двери моей комнаты распахнулись с жалобным писком.

Миссис Майлз принесла завтрак – теплую овсянку с медом и чай с мятой. Ее морщинистые руки аккуратно расставили посуду на тумбочке, будто это был обычный день в обычном доме.

– Ты должна поесть – прошептала она, завязывая повязку на моем запястье. – Силы тебе еще понадобятся.

Я покорно взяла ложку, ощущая, как дрожат мои пальцы.

– Сколько лет вы здесь работаете? – спросила я между глотками.

Старушка замерла, ее глаза стали мутными.

– Слишком долго, – ответила она, протирая уже чистый поднос. – Еще со времен первой миссис Грэнхолм.

Я подняла глаза:

– Матери Лукаса?

Ее пальцы сжали край фартука.

– Давай я покажу тебе дом, – быстро сменила она тему. – Тебе ведь интересно?

Я быстро доела и она взяла меня под руку. Начали знакомство с домом с кухни – огромного помещения с медными кастрюлями, висящими над массивной плитой. Миссис Майлз провела рукой по потертой столешнице:

– Здесь я учила Лу… молодых господ печь печенье. Когда они были маленькими.

Я заметила, как она поймала себя на слове, но сделала вид, что не придала этому значения. Вместо этого я указала на странную дверь в углу:

– А это куда?

– В кладовые. И… вниз.

Ее голос дрогнул. Я сразу поняла – туда, где пытали. Мы молча прошли мимо.

Вторая библиотека оказалась просторной и заброшенной. Чуть меньше основной. Пыль клубилась в лучах света, падающих сквозь разбитое окно. Я провела пальцем по корешкам книг.

– Они читают? – удивилась я.

Миссис Майлз покачала головой:

– Это были её книги. Первой миссис Грэнхолм.

Я взяла книгу – на титульном листе аккуратная надпись: "Моему цветку". Книга пахла лавандой и чем-то еще – чем-то давно забытым.

На втором этаже коридор раздваивался. Миссис Майлз указала налево:

– Комнаты господ. А направо…

Она не договорила, но я поняла – туда мне хода нет.

– Покажите, – попросила я.

Старуха испуганно замотала головой:

– Там его кабинет. И… комната для гостей.

Я поняла, что имеется в виду. Но в ее глазах читался и другой смысл – там что-то, что мне видеть не положено.

Мы спустились в бальный зал. Теперь, при дневном свете, он выглядел еще более зловеще. Кровавые пятна на паркете, царапины на стенах…

– Здесь проходят… мероприятия? – осторожно спросила я.

Миссис Майлз сжала мою руку:

Я кивнула и подошла к окну. Отсюда был виден весь сад – ухоженный, яркий, такой несовместимый с тем, что творилось внутри дома.

– Почему? – прошептала я. – Почему среди всей этой… тьмы есть такой сад?

Старуха подошла ко мне, ее голос стал тихим-тихим:

– Потому что даже в аду должны быть цветы. Иначе как выдержать?

Я прижала ладонь к холодному стеклу. Где-то там, среди роз и орхидей, пряталась правда об этом доме. И я найду ее. Не сегодня, не завтра… но найду обязательно.

Миссис Майлз вдруг резко дернула меня за руку:

– Скорее. Кто-то идет.

Мы едва успели скрыться за потайной дверью, когда в зал вошел Кайл. Он остановился ровно на том месте, где я только что стояла, и долго смотрел в окно. Потом достал телефон:

– Она в доме. Осматривается. – Пауза. – Нет, одна. Со старухой.

Я затаила дыхание. Миссис Майлз дрожала, как осиновый лист.

– Нам нужно в кухню, – прошептала она. – Сейчас.

Мы крались по служебным лестницам, минуя гостевые комнаты. В одной из них я заметила странное – стену, с царапинами. На уровне глаз. Как будто кто-то годами скреб по ней ногтями.

Миссис Майлз потянула меня дальше, но я успела разглядеть кое-что еще – на подоконнике стояла маленькая фигурка лошадки. Деревянная, самодельная. Совсем не то, что можно было ожидать в этом доме ужасов.

На кухне старуха налила мне крепкого чаю. Ее руки тряслись так, что ложка звенела о блюдце.

– Кто там жил? – спросила я прямо. – В той комнате?

Она закрыла глаза:

– Не могу сказать, прости.

– Я уже всё равно в аду, – горько усмехнулась я. – Какая разница?

Миссис Майлз вздохнула и неожиданно провела рукой по моим спутанным волосам, как делают бабушки:

– Когда-то этот дом был полон жизни. До Генри.

Я ждала, затаив дыхание.

– Там жила маленькая девочка, – прошептала старуха. – Его дочь.. Но … – Она резко встала. – Нет, я не могу. Прости.

Дверь кухни распахнулась. На пороге стоял Кайл. Его голубые глаза холодно скользнули по мне, потом по старухе.

– Ллойд спрашивает тебя, – бросил он мне.

Миссис Майлз сделала шаг вперед, но я остановила ее жестом.

– Я приду, – сказала я, поднимаясь. – Но сначала покажи мне остаток дома.

Кайл удивленно поднял бровь.

– Ты серьезно?

– Мертвецы должны знать кладбище, на котором им лежать, – ответила я, глядя ему прямо в глаза.

Он замер на мгновение, потом неожиданно кивнул:

– Пять минут.

Мы прошли по длинному коридору к массивным дубовым дверям. Дверь была металлической, с глазком.

– Комната для особых гостей.

Я поняла. Мое место, если решат, что я заслуживаю "особого" внимания.

Последняя дверь в конце коридора выглядела неожиданно обычной – белая, с потертой ручкой.

– А это? – спросила я.

Кайл вдруг напрягся:

– Ничего. Кладовая.

Но я видела – это была ложь. В его глазах промелькнуло что-то… почти человеческое. Страх?

Я сделала шаг вперед, но он резко схватил меня за руку:

– Хватит. Ллойд ждет.

Когда мы шли обратно, я бросила последний взгляд на ту дверь. За ней была тайна – я чувствовала это кожей.

Как и то, почему Кайл, этот холодный страж ада, побледнел, когда я к ней приблизилась.

Когда Кайл открыл дверь в мою комнату, я увидела Ллойда.

– Ну что, прогулялась?– его голос был сладким, как яд.

Я не стала отвечать. Он быстрыми шагами приблизился ко мне и нанес удар.Первый пришелся по ребрам. Потом по лицу. Я не понимала почему он наносит мнеудары, без объяснений и разговоров, просто потому что так захотел Ллойд. Я кричала – не от страха, а от ярости, потому что боль была единственным, что еще напоминало – я жива.

Дверь распахнулась. Когда он снова ударил меня по лицу. Вошел Генри, а следом за ним… Лукас.

Генри был рад судя по его выражению лица. В его глазах был тот же самый огонь как в день игры.

Ллойд поднял мою голову и Генри схватил меня за волосы, резко запрокинув голову.

– Посмотри на нее, Лукас, – прошипел он. – Это то, что ты хотел сберечь?

Кровь заливала мне рот, капала на пол. Но я видела.

Лукас смотрел. Не моргая. Без тени эмоций.

– Она уже не человек – сказал Генри, и его пальцы впились в мою кожу. – И скоро поймет, что ты… ничем не отличаешься от меня.

Лукас не ответил. Но в его взгляде, холодном и неотрывном, было что-то, от чего мне стало еще больнее.

Потому что я видела. Он не отрицал.

Спустя пару ударов по голове Ллойд заскучал и бросил меня на пол. Они ушли и стало так тихо что только мое прерывистое дыхание нарушало тяжелую тишь комнаты. Боль пульсировала в каждом сантиметре тела, но я не плакала. Я ждала.Моя кровь вновь заливала пол.Я не пыталась встать и даже двигаться, я просто отдалась этому чувству.Я ждала когда он придет. Я верила что в нем осталось что-то живое, я не могла ошибаться. Прошло около 20 минут но я продолжала ждать. И он пришел.

Дверь открылась беззвучно, и в щели лунного света, падающего из окна, возник его силуэт.

Лукас не сказал ни слова. Просто подошел, осторожно подхватил меня на руки – так, будто я была хрупкой, почти невесомой – и положил на кровать. Его пальцы едва коснулись моей кожи, но даже этот легкий контакт заставил меня вздрогнуть.

Я попыталась поднять голову, чтобы поблагодарить, чтобы сказать… что угодно. Но он уже отстранился, резко, будто обжегся.

– Лукас… – мой голос звучал хрипло, разбито.

Он не обернулся. Его плечи напряглись, руки сжались в кулаки – они дрожали.

– Не надо.

Его слова были резкими, почти злыми. Но не на меня. И прежде чем я успела что-то сказать, он вышел.

Не ушел. Вырвался.

Будто боялся, что если останется хоть на секунду дольше – сломается.

Я осталась одна.

Но впервые за все это время я не чувствовала себя одиноко. Потому что он вернулся. Потому что он дрожал.

И это значило только одно – он все еще мог чувствовать.

Глава 4 Лукас

Тьма которая жаждет света.

Я вылетел из дома в сад. Мои руки била дрожь. За свою жизнь я убил больше 20 человек и не просто убил, издевался, наслаждался, упивался их страхом . Но сейчас когда я смотрю в глаза Эмили…Что-то меняется.

Я зажег сигарету, сделал глубокую затяжку. Дым заполнил легкие, но не смог заглушить этот глухой, назойливый стук где-то в груди.

Я долго бродил по саду, сжимая и разжимая кулаки, будто пытаясь выдавить из себя эту слабость. Но она не уходила. Я сел у фонтана, вода стекала отражая лунный свет. Закурив сигарету я откинулся назад и моя спина упиралась в холодный бетон . Я боролся с желанием вернуться. Мне нравился страх в глазах Эми , он возбуждал меня. Если бы я успел найти ее первым. Она бы страдала но ее боль не была бы физической. Я бы посадил в ней семя ненависти которое однажды проросло в нечто пугающее. Я сидел в саду уже битый час и совсем потерял счет времени. Генри запланировал сделку и я должен улететь через несколько часов. Я надеюсь когда я вернусь Эмили будет еще жива.

Поздняя ночь, и самолет вырывает меня из привычного мира, оставляя за бортом лишь мерцающий ожог городских огней. Я не сомкнул глаз. Не потому, что мешали кресло или шум двигателей – внутри меня звенела напряженная тишина, натянутая струна, готовая лопнуть. Каждая последующая ночь в отъезде была лишь продолжением этого состояния: переговоры выжимали досуха, но мысль о том, что творится дома, глодала изнутри, тихая и навязчивая.

В первый же вечер. Отель, пахнущий стерильной чистотой и чужими жизнями. Бархатная тьма за окном, в которой тонул незнакомый город. Я щелкнул замком чемодана, ощущая тяжесть в висках, и раскрыл ноутбук, пытаясь загнать себя в привычный ритм работой. Но Генри, верный своему примитивному пониманию мужской солидарности, уже прислал «комплимент от отеля». Девушка с черным каре и алыми, как свежая рана, губами. Банально до тошноты.

Я бросил на нее беглый, оценивающий взгляд – не как на человека, а как на неуместный предмет мебели. Схватил ноутбук, резко двинулся в соседнюю комнату, хлопнув дверью так, что звонко брякнула фурнитура. Уединение. Только я, экран и гул чуждого города.

Но одиночество длилось недолго. Через час она, видимо, сочла нашу немую игру скучной.

Дверь распахнулась внезапно, без стука, с вызовом. Она вошла, и ее шаги были легкими, но в каждом движении читалось намерение – уверенное, почти наглое. Я откинулся в кресле, уперся лопатками в жесткую спинку, превратившись в зрителя собственного унижения. Мое тело было тяжелым от усталости, а ее – живым воплощением навязанной легкости.

Ее лицо оказалось в сантиметрах от моего. Дыхание пахло мятной жвачкой, призванной скрыть легкий, сладковатый оттенок дешевого алкоголя. Прядь волос скользнула по моей щеке – шелковистая и раздражающая.

Когда ее губы, влажные и липкие от помады, потянулись к моим, я резко, почти рефлекторно, схватил ее за челюсть, отклонив в сторону. Кожа под пальцами была удивительно нежной, и этот контраст вызывал омерзение. Я ждал испуга, отторжения, хоть капли сопротивления – чего-то настоящего. Но в ее глазах читалось лишь скучающее любопытство и готовность к роли. Предсказуемо. Скучно.

Тогда я дернул ее за волосы, ощущая под пальцами густую, упругую тяжесть. Она тихо ахнула, но не от боли – это был звук предвкушения, одобрения. Ее губы, обреченные и настойчивые, коснулись тыльной стороны моей ладони – той самой, что сжимала ее челюсть, что могла бы сдавить горло. И я вдохнул ее запах. Грубый, прелый, пропитанный сигаретным дымом и удушливой, приторной ванилью дешевого парфюма. Пахнет ложью и отчаянием. Мерзко.

Но ее пальцы, ловкие и настойчивые, уже скользили по моему поясу, расстегивая ширинку. И мое тело, предательски откликнулось спазмом глупого, животного интереса. Физиология, чистая биология, не имеющая ничего общего с желанием. Пустота внутри лишь расширилась, стала зияющей.

Она опустилась на колени. Я не сопротивлялся. Не было сил, да и смысла. Я наблюдал за собой со стороны: механическое движение бедер, ее напрягающееся горло, от которого меня начинало трясти тихой, бессильной яростью. В этом не было ни капли удовольствия, лишь попытка заглушить внутренний вой физической болью, грубостью. Когда все кончилось, она уставилась на меня с немым, оскорбленным недовольством – видимо, ожидала большей благодарности за свою «услугу». Схватила вещи и вышла, оставив за собой шлейф того удушливого запаха.

Я запер дверь и ринулся в ванную. Вода в душе была почти обжигающе горячей. Я тер кожу мочалкой, скреб ее, пока она не покрылась ссадинами, пытаясь смыть с себя не просто запах, а ощущение липкой чуждости, грязи, которая проникла в поры. Но оно витало в воздухе, смешиваясь с запахом шампуня и пара. Я распахнул настежь все окна. Ледяной ветер ворвался в номер, сдувая с меня остатки этого мерзкого вечера. Я снова сел за ноутбук, вгрызаясь в работу с яростью затравленного зверя.

Следующие два дня растворились в бесконечных бумагах, контрактах и звонках. Генри оставил горы работы, словно нарочно, и спать приходилось урывками, прямо за столом, пока за окном сменяли друг друга день и ночь. Еда казалась абсурдной тратой времени – я почти не ел, лишь глотал кофе, от которого скручивало желудок и звенело в ушах. Единственной мыслью, маяком в этом хаосе, было возвращение домой.

Когда самолет наконец коснулся шасси полосы родного аэропорта, я почувствовал, как с плеч спадает невидимый груз. Я вдохнул знакомый, пропахший табаком и дорогим парфюмом воздух и сел в свою машину. Кожа сиденья, привычный запах салона, тишина – здесь меня ничего не могло достать. Через пятнадцать минут я увижу ее. Мысль об этом была единственным, что согревало изнутри все эти дни. На всем протяжении полета я провалился в забытье, и теперь желудок, взбунтовавшийся от долгого голода, сводило судорогой, подкатывала тошнота. Но это была уже не та, нервная тошнота от напряжения. Это было физическое неудобство, которое легко исправить.

Через 15 минут дом встретил меня тишиной. Я шагнул на кухню – и увидел её.

Эмили.

Она сидела с миссис Майлз, держа чашку изящными пальцами. Ни новых синяков, ни следов страха – только спокойствие. Всё как прежде.

И тогда меня осенило.

Ллойд, бил ее только в те моменты, когда, я мог видеть следы от побоев. Это был спектакль. Демонстрация власти. Он хотел доказать, что для него нет границ. Что он может сломать даже то, что я……не решаюсь тронуть.

Кровь ударила в виски. Я резко развернулся, схватил первую попавшуюся еду – даже не глядя, что взял, – и уже шагал к выходу, когда легкое прикосновение остановило меня.

Ее пальцы едва коснулись запястья.

– Спасибо, – прошептала она.

И улыбнулась. Без наигранности – искренно.

Я ничего не ответил. Просто ушел. Но этот взгляд, это прикосновение… Они горели на моей коже, как ожог.

К вечеру люди Генри привезли Эверли, помощницу Уильяма, и Лору. Они тоже были замешаны в его делах, и теперь их ждала расплата. Их избивали но Кайл быстро выдохся и оставил их на других парней, которые по видимому надругались над ними. Их поселили отдельно – под замок, без права выхода.

Все время я был в стороне, в широком коридоре, где казалось что крики и боль не прекращались. Я видел, как Эмили тихонько подошла к их двери, прошептала что-то Эверли. Видел, как та сжала ее пальцы в ответ.

Но Ллойд тоже это увидел.

– Ты совсем забыла, где твое место? – его голос прозвучал ледяной сталью.

Он схватил ее за волосы, дернул так сильно, что она вскрикнула, и потащил в комнату.

Я остался неподвижен.. Но внутри меня зарождалась такая ярость, что она буквально выжигала мои внутренности.

Когда дверь захлопнулась я подошел к комнате , где теперь слышал Эмили.

Он приковал ее к стене цепями, оставил висеть на всю ночь.

– Надеюсь, теперь ты понимаешь, – прошипел он, – никаких разговоров. Никаких друзей. Ты здесь никто.

– Ты надеешься на спасение, но среди нас нет героев, Эмили. – он звонко хлопает ее по щеке – А Лукас, он точно не твой спаситель, он просто ждет, когда я закончу. Чтобы собрать осколки и убрать их, в ту же шкатулку, где, он хранит камни с твоей сумочки.

"Что черт возьми? Он следит за мной" невольно пронеслось в моей голове.

Он уходит, оставив ее одну в темноте. Она остается висеть. Но почти не движется.

Я тенью скользнул в комнату. Плотно прикрыв за собой дверь. Я медленно подхожу. Она не поднимает головы, но я знаю – она чувствует мое присутствие. Ее дыхание становится чуть чаще, руки непроизвольно сжимаются в кулаки.

Мои пальцы скользят по ее шее, ощущая под кожей учащенный пульс. Она содрогается.

– Боишься? – мой голос тихий, но в нем слышится обещание. Обещание чего? Даже я не знаю. Может, боли. Может, чего-то еще.

Она не отвечает. Только сжимает губы, но ее тело предательски реагирует на мое прикосновение. Как смешно. Она ненавидит меня, но ее кожа помнит каждый мой жест.

Я провожу пальцем по ее губам – они мягкие, чуть потрескавшиеся от укусов.

– Ты могла бы кричать. Но не хочешь. – наклоняюсь ближе, вдыхая ее запах – миндаль, кровь, страх. – Потому что знаешь – никто не придет. Кроме меня.

Она дрожит, но не отстраняется.

– Ты такой же, как Ллойд. Как Генри. – ее голос хриплый, но в нем нет сломленности.

Я рассмеялся. Резко, беззвучно, так что только мои зубы сверкнули в полумраке.

– Нет, маленький воин. Я хуже. – моя рука скользит к ее запястьям, расстегивает цепи. Металл падает на пол с глухим звоном. – Потому что ты хочешь, чтобы я был рядом.

Я сжимаю ее запястья, ощущая под пальцами тонкие кости. Она хрупкая. Но не слабая. Никогда не слабая.

Запоминаю каждый синяк, каждый след от ударов. Ллойд заплатит за это. Не сейчас. Но он заплатит.

****

На следующий день. Я проснулся раньше рассвета. В голове – тягучий туман бессонницы, во рту – привкус пепла и вчерашнего виски. Через раздвинутые шторы пробивался бледный свет, окрашивая комнату в свинцовые тона. Приказание насчет собаки я отдал еще ночью, когда миссис Майлз принесла мне кофе. Старуха кивнула молча – она давно научилась не задавать лишних вопросов.

Сейчас я стоял у окна кабинета, наблюдая, как первые лучи солнца золотят верхушки деревьев в саду.

Я не должен был этого делать. Эта мысль сверлила мне виски, пока я наблюдал со второго этажа, как миссис Майлз ведет Эмили к псу. Глупость. Слабость. Ошибка.

Я хотел сломать ее. Хотел, чтобы она боялась, ненавидела, чтобы в ее глазах горело отчаяние, а не эта… чертова надежда.

А теперь?

Теперь я стоял у окна, сжав подоконник так, что пальцы побелели. Внизу Эмили шла медленно, словно не веря, что ей разрешили это. Ее шаги были осторожными, будто земля могла в любой момент разверзнуться под ногами. Ее босые ноги оставляли следы на росистой траве. Когда она увидела будку, дыхание ее участилось – я видел, как вздымается грудная клетка под тонкой тканью рубашки.

Почему я это сделал? Не из жалости. Не из-за ее слез или мольб. Она никогда не просила. Может, потому что видел, как ее глаза скользили по двору, искали черную шерсть пса.

Я стиснул зубы. Внизу она упала на колени перед конурой, и ее пальцы впились в шерсть пса так, будто проверяли – не мираж ли это.

– Ты жив…

Ее голос сломался.

Багс заскулил, лизал ее лицо, ладони, тыкался мордой в плечо, как будто говорил: "Я здесь, я здесь, не плачь."

И тогда она рассмеялась. Настояще. Глупо. По-детски. Звук был таким чистым. Я отвернулся, чувствуя, как что-то горячее и неприятное шевелится под ребрами.

– Слабость, – прошептал я себе, закуривая.

Но когда я снова посмотрел в их сторону, Эмили уже обнимала пса, прижимаясь лицом к его шее, а ее плечи слегка вздрагивали. Багс вилял хвостом, тыкался мордой в ее щеку – будто пытался стереть слезы, которых я не видел.Миссис Майлз отошла в сторону, давая им момент.Я затянулся, выпуская дым в прохладный утренний воздух.

Почему этот смех режет глубже, чем ее крики?

Пес начал прыгать вокруг нее, приносить палку, тыкать носом в ладони – вести себя как обычная, счастливая собака. И Эмили… Она выглядела почти живой. Я раздавил сигарету в пепельнице и резко развернулся. Но образ – ее улыбка, ее смех – остался перед глазами.

Я наблюдал за Эми еще долгое время. Пока Кайл не увел меня к Эвэрли и Лоре. Генри, хотел выбить из них доказательства причастности, Уильяма к мошенничеству против ,наших союзников. Конечно же, Генри отправил меня "выбивать эти показания" но я, не тронул ни одну из них. Я стоял перед массивной дверью с решетчатым окном, через которое Эмили протягивала пальцы Эверли. Кайл щелкнул ключами, бросив на меня быстрый взгляд – в его глазах мелькнуло что-то неуловимое. Нервозность? Сомнение?