Читать онлайн Первый период: обыграй меня бесплатно

Глава 1. Джордан

Двадцать седьмое сентября

Холодный воздух пустой хоккейной арены царапает легкие и щекочет кожу под формой, будто проверяя меня на прочность. Я выигрываю вбрасывания не смотря на усталость – пальцы скользят по клюшке, хватка крепкая, лопатки сводит, но я не позволяю себе сдаться.

Мы играем три на пять в меньшинстве, и каждый рывок будто вырывает кислород из легких. Пасую Тео, стараясь выскользнуть из-под давления, и чувствую, как злость пульсирует во всем теле. Она поднимается с каждым тяжелым выдохом, с каждым скрипом коньков по льду. Мы отбиваемся, словно на рефлексах, короткими пасами обходим соперников и устремляемся к воротам Гарри. Я жду, что Тео передаст Дереку, но тот делает ложный замах у самых ворот Гарри и резко сбрасывает шайбу мне. Я едва успеваю подставить клюшку – шайба влетает в ворота, обходя Гарри. Адреналин взрывается в крови, но…

– Найт! – Эхом раздается по всей пустующей арене на семнадцать тысяч человек, заставляя нас всех остановиться еще до свистка тренера.

Мне не нужно оборачиваться, чтобы знать кому принадлежит этот голос. От его владельца гнев во мне нарастает, еще до того, как он продолжит орать. Потому что я, блядь, знаю что будет дальше – очередной неоправданный вынос мозга.

Бенджамин Говард – главный менеджер Бостонских Орлов – появляется на скамейке запасных слишком быстро, буквально распихивая игроков и тренера, чтобы устроить мне прилюдную порку.

– Ты хотя бы без похмелья, – хмыкает Тео, проезжая мимо, когда я тяжело вздохнув качу следом.

– Семнадцатая, блять, статья, Найт, – рявкает Говард, разъяренно сжимая свой телефон, пока другой рукой цепляется за борт, чтобы не вылететь от злости на лед, – Семнадцатая за последние пять, мать твою, месяцев.

– Я…

– Нет, – перебивает он, – я говорю, ты слушаешь. Я устал от чертовых оправданий.

Как будто я собирался оправдываться. Я не был злодеем каким он меня выставлял, просто чертовски хорошо провел весну и лето. Было много вечеринок и алкоголя вне льда, было много штрафов и драк на льду – но все это шло с одним неизменным – с громкими заголовками в СМИ, за которые на вынужденных пресс-конференциях отдувался либо тренер Зальцман, либо сам Говард. Просто… в один момент все это перестало иметь какое-то значение. Я просто хотел забыться, потеряться, перестать хотя бы на один вечер быть чертовым Джорданом Найтом. Но я им был и это работало против меня.

– Очередной скандал в который ты втягиваешь всю команду, Найт! – Продолжает орать он, когда злость во мне нарастает.

Бенджамин просто пихает мне в грудь свой телефон, который я неуклюже пытаюсь удержать в хоккейных перчатках.

«Джордан Найт – капитан Бостонских Орлов – снова на пределе: всплыли кадры июньской потасовки в баре с капитаном Нью-Йоркских Рыцарей – Каем Беркли»

– Неактуальные новости, – возвращаю я ему телефон, – мы с Каем все уладили.

И я даже не вру. Да, немного повздорили и потолкались, но…

– Мне плевать на Беркли, – отзывается Говард, когда Зальцман за его спиной отпускает других в раздевалку, понимая что это точно надолго.

– Меня волнует только то, – уже хрипит от злости тот, – что из-за тебя я едва могу удержать этих ублюдков, которые готовы спонсировать команду. Им плевать на твои голы. Им важнее, чтобы их бренд не ассоциировался с твоими пьяными разборками.

– Но…

– Я не закончил. – Рявкает Бенджамин, когда тренер скрещивает руки на груди за его спиной. – Ты понимаешь, что ты ставишь под угрозу все, над чем мы работали?

– Это только сплетни, – отзывается позади меня Винс.

– С подтверждающими их кадрами?! – Теперь злость Говарда распространяется на нас всех. – Ты не стоишь тех денег, что из-за тебя теряет клуб.

– Ну уж нет, – почти хмыкает Зальцман, – Это чертова ложь.

– Правда? – Оборачивается на него Говард, – Вы все думаете что выигранный чертов кубок Стенли в прошлом сезоне может все исправить? Хрена с два! Мне плевать что он лучший снайпер в лиге, если за него не платят.

– Я больше не создаю проблем, – все же отзываюсь я, стараясь звучать холоднокровно.

– Как видишь это не помогает. – Говард снова кидает в меня убийственный взгляд. – Ничего из этого больше не имеет значения, если каждый раз ты сам роешь себе яму, в которую потом утягиваешь нас всех.

– Но…

– Сколько еще мы будем закрывать на это глаза? – Перебивает он уже Винса. – Сколько еще раз будем улаживать все дерьмо, что он оставляет после себя?

Я сжимаю кулаки, и пальцы в перчатках так и ноют от напряжения. Зальцман переводит на меня взгляд, и я вижу в его глазах больше, чем просто тренерскую усталость – там понимание, что я не всегда был таким…

Но сейчас я лишь раздражающее пятно на репутации команды.

– Мне надоело каждый раз вздрагивать от уведомлений в чертовом телефоне. – Уже выплевывает Бенджамин. – Мне надоело каждый раз выдумывать очередную чушь почему Джордан Найт снова сорвался.

Тишина накрывает нас, как ледяное покрывало. Я стою, не двигаясь, будто что-то держит меня за горло. Злость ползет по венам – холодная, липкая. Плечи будто наливаются свинцом. Дыхание становится поверхностным, а сердце стучит с каждым словом Говарда все громче.

– Еще одно грязное упоминание в СМИ, Найт, – хрипит Говард ткнув мне пальцем в грудь, – и я тебя обменяю.

Я едва сдерживаюсь чтобы не вмазать ему. Зубы скрежещут, и я чувствую, как кулаки предательски подрагивают в перчатках. Сердце уже стучит так, что кажется – оно вот-вот выпрыгнет из груди.

– Клянусь чертовой матерью, обменяю. Даже если мне придется выкупить твой блядский контракт самому.

Я чувствую, как что-то внутри меня трескается. Взгляд становится острее, дыхание тяжелее. Злость взрывается, пульсирует во мне. Кровь стучит в висках, пока глаза дергаются от напряжения.

– Мне все равно как ты будешь исправлять это. Живи на арене, перестань существовать вовсе, да хоть уйди, блядь, в монастырь. Мне плевать. Но исправь это дерьмо или мне придется исправить состав команды.

И он, блядь, уходит. Просто разворачивается и уносится прочь так же как и появился до этого. Изменилось только одно – теперь я синоним гнева и злости.

Воздух будто давит на грудь. Я стою и чувствую, как гнев захлестывает меня с головой, и это уже невозможно сдержать. Кулаки сжаты так, что костяшки ноют, в глазах темнеет, и каждое слово Говарда будто клеймо – оставляет ожог. В груди все горит, будто кто-то поджег меня изнутри, и это пламя уже не потушить.

– Он прав, Джордан. – После паузы Тренер ступает на место, где еще пару секунд назад был Говард.

Его тон усталый, разочарованный и от этого неприятнее всего.

– Я знаю, у тебя был… сложный период. Но Орлы это одна команда. Семья.

Прекрасно, блядь, только чертовой мотивационной семейной философии мне сейчас не хватало. Злость уже пульсирует во мне, будто сейчас все взорвется.

– Ты капитан и твое настроение сказывается на команде. Ты может и успокоился, но Тео продолжает гулять прямо перед началом сезона.

А я тут блять причем? Я не его мамочка. От этого только противнее. Зубы стискиваются еще сильнее.

– Парни уже делят твое место, понимая что чертов Говард не шутит.

Что-то досадное появляется во взгляде Зальцмана, как бы сильно он не пытался это скрыть.

– Тебе тоже стоит понять это, Джордан.

Тренер чуть сжимает мое плечо, после чего покидает скамейку вслед за Бенджамином.

Так на льду нас все еще остается трое – я, Винс и моя злость, которая понятия не имеет, как ей все это исправить.

Глава 2. Нова

Двадцать восьмое сентября

– Неплохо, да? – С натянутым энтузиазмом сияю я. – Квартирка конечно небольшая, но… тут есть стиральная машина!

– Она чудесная, – доносится приглушенный голос Винса из-под дивана, когда тот прикручивает очередной болт.

– Явно больше нашей с Винсем первой квартиры, – хмыкает Харпер, уводя меня на метр от дивана прямо к кухонному острову, который скорее напоминает барную стойку пусть и из белого мрамора, – поверить не могу, что ты действительно здесь.

Моя лучшая подруга вся светится от счастья, вскрывая очередную коробку с моими вещами. Как оказалось – за двадцать шесть лет я обладала не таким уж и большим количеством вещей. Вся моя жизнь уместилась в десяток коробок, старенький Порш Каен 2017 года, который я не рискнула продать в Нью-Йорке. И спустя полгода терзаний, две недели сборов и шесть часов в дороге – я почти снова имела тот же доход, что и год назад. Не физически, к сожалению, просто, как только снизилась арендная плата за жилье почти в два раза, я снова могла позволить себе хоть что-то.

– Я тоже, – признаюсь я, не скрывая улыбки, – До сих пор не верится.

И пусть голос звучит слишком спокойно, внутри меня так бьется сердце, словно напоминает, что мое новое счастье пока еще с привкусом осторожности.

– Как отреагировал папа? – Ненароком спрашивает блондинка, когда я становлюсь рядом с очередной коробкой.

От этого вопроса у меня мгновенно все внутри сжимается – и я ненавижу это за секунду, но тут же проглатываю это чувство.

– Не уверена, что он вообще слушал меня, когда я сообщала ему о переезде, – уже без эмоционально пожимаю плечами я.

Не то, чтобы это было чем-то новым, чтобы задеть меня – я слишком хорошо знаю, что это не стоит даже слезинки.

– Но я написала ему, что доехала, заселилась в квартиру, что вы, ребята, помогаете мне привести здесь все в порядок и он скинул реакцию в виде большого пальца вверх, – чуть грустнее хмыкаю я.

– Иу, – морщится Харпер, – как пассивно агрессивно.

– Ты же сама мне их ставишь, – отзывается Винс все еще из под дивана.

– И это каждый раз пассивная агрессия, милый, – смеется Харпер.

– Я так скучала по вам, ребята, – признаюсь я, обнимая подругу.

– Знаю, Нова, – блондинка сильнее прижимает меня к себе, – мы тоже очень скучали. Но мы теперь в одном городе и у меня уже куча планов!

И я улыбаюсь ей, потому что это «куча планов» – как обещание того, что я больше не одна в этом странном и пугающем мире.

И она действительно не врет, когда говорит это. Потому что последующие несколько часов, что мы проводим за разбором коробок, сборкой мебели и лишь раз прерываемся на обед – моя лучшая подруга с трех лет рассказывает обо всем, что мы должны вместе сделать и куда сходить. Я даже почти заряжаюсь этим ее воодушевлением и начинаю прикидывать, что из этого смогу себе позволить в ближайшее время, пока не определюсь с работой.

И каждый раз, когда она произносит «мы», внутри меня что-то отзывается. Будто это не просто планы, а обещание реального будущего.

– А куда это? – Неуверенно хмурится Винс, вскрывая одну из последних коробок.

– Я… я не знаю, – признаюсь я, подходя ближе, – не уверена, что мне это еще нужно, но рука не поднялась выкинуть или продать.

Слова «не знаю» звучат слишком честно – и я боюсь, что они покажут мне самой, как много я потеряла за этот год.

Винс аккуратно достает несколько чемоданчиков из коробки, щелкает застежками и поднимает крышку вверх, чтобы внимательнее разглядеть содержимое. Обстановка становится слегка напряженной, и я не могу винить их в этом, когда я сама боюсь заглянуть внутрь – будто там спрятан не просто багаж, а вся моя неуверенность и прошлое, от которого я так яростно пыталась сбежать.

– Не думала вернуться? – Спрашивает друг, аккуратно рассматривая одну из основных видеокамер.

– Винс, – почти шипит на него Харпер.

– Все нормально, – уверяю я, будто если я повторю это достаточное количество раз это станет правдой, – Я… я не знаю.

Все это кажется таким чужим, таким нереальным, что я даже не решаюсь прикоснуться к прошлому физически.

– Мне этого не хватает, – правда звучит слишком громко, – как, впрочем, и денег с этого.

Ухмылка выходит натянутой, защитной, как будто если отшутиться все это перестанет быть проблемой.

– Просто… я не уверена, что спустя такой промежуток времени это все еще будет кому-то интересно.

– Конечно будет, – тут же хмурится Харпер, – в первую очередь тебе самой! А на это, на тебя и твой огонь в глазах, вернутся и все остальные.

– Я так не думаю, – пожимаю плечами я, продолжая загружать посудомойку с новой посудой, – я… уже пробовала.

И в этот момент я чувствую, как слова застревают где-то в горле. Они режут воздух так сильно, что женатая пара моих друзей мгновенно оборачиваются на меня, чтобы убедиться действительно ли я сказала это.

– Что? – Хмурится Винс.

– Когда? – Одновременно с ним тоже самое делает Харпер.

– Неделю назад, – киваю я, делая вид, что мы говорим не о моей чертовой карьере, а о погоде.

Но даже это не помогает – потому что правда всегда режет, а я пока только учусь с ней жить.

– Но мне даже не пришло уведомление! – Как будто оправдывается Харпер.

– Я знаю, – пожимаю плечами я, – я просто…

Не могу подобрать нужных слов, чтобы объяснить все это. Я не хочу скидывать на друзей свои проблемы – они итак все еще в шоке, что я решилась на переезд из Нью-Йорка, хоть и не признают этого вслух. Достаточно их суеты и особенного внимания, за которое мне итак стыдно.

Я не собиралась переезжать в Бостон намеренно, мне просто нужно было сбежать из Нью-Йорка и когда я в первый раз призналась в этом Харпер – она на протяжении шести месяцев присылала мне варианты квартир с таким энтузиазмом, будто переезд – это новый виток нашей жизни, а не моя капитуляция. Винс тем временем обзванивал автосервисы, чтобы те проверили мою машину, словно хотел быть уверен, что я действительно приеду.

И когда я наконец сдалась – выбрала Бостон вместо Сиэтла— Харпер принялась скупать мебель зная мои вкусы, Винс скидывать подробные маршруты по какой трассе мне безопаснее доехать и вызвался сам собрать мою мебель, которая пару недель хранилась в гараже их огромного особняка. Мне казалось, что они хотят видеть меня не только в своих сообщениях и звонках, а здесь, рядом, дышащей одним воздухом с ними.

Мы с Харпер были неразлучны до восемнадцати лет, пока она не уехала в колледж и не встретила Винса. Коулман сразу стал мне как старший брат, идеальный для нее и, со временем, незаменимый для меня. Нас не смущало расстояние в дружбе – они жили в Лос-Анджелесе, Вашингтоне и уже три года в Бостоне, пока все это время я не покидала Нью-Йорк. И все же мы всегда находили способ быть рядом. По праздникам, в доме родителей Харпер, или на выездных матчах Винса. Я действительно не могла мечтать о лучших друзьях, которые даже спустя годы оставались самыми настоящими.

– Ты ведь не отменила мою подписку, верно? – Как будто заранее обижается на меня Харпер.

– Нет, конечно нет, – мгновенно оправдываюсь я, наваливаясь на барную стойку.

Мне требуется глубоко вдохнуть, чтобы наконец признаться в очередном своем провале.

– Я использовала пробный период, – я едва ли смотрю друзьям в глаза, – тысяча новых человек, кто понятия не имеет кто я такая. Просто опубликовала одно видео из черновиков, которые хранила все это время и… ничего. Ни одного комментария: ни хорошего, ни плохого. Никакого интереса к нему или гостю, а это на секундочку участница того телешоу… ну про пары на острове… и я просто… снова скрыла то видео.

– Но почему ты не прислала ссылку? – Сильнее хмурится Харпер, вставая у бара напротив меня. – Ты же знаешь я бы оставила комментарий, отправила бы Винсу и…

– Вот именно, – качаю я головой, – максимум три комментария от тебя, Винса и второго твоего аккаунта. Это больше никому не интересно. Никто не будет смотреть то, что давно изжило себя, а менять формат… это не то, что я хочу.

Тишина сваливается на нас так, будто не я виновата в этом и становится такой густой, что я слышу собственное дыхание.

– Я подумаю как привлечь новую аудиторию, – делюсь я своими планами, – в смысле, бесплатно, очевидно. Старые знакомые теперь выставляют мне счет за отметку в социальных сетях, а реклама… пока мне не по карману.

Я замечаю, как Винс и Харпер одновременно хотят что-то сказать – предложить занять денег, я полагаю. Но оба так же мгновенно отказываются от этой идеи, зная, как я отреагирую. Слишком много гордости и слишком мало желания снова быть в долгу.

– Я что нибудь придумаю. – Я говорю скорее себе чем им, стараясь отмахнуться от всего этого и снова вернуться к фальшивому энтузиазму. – Может найду здесь какую-нибудь работу монтажором на первое время.

– То есть весь вопрос только в аудитории? – Слегка хмурится Винс, все еще разглядывая видео камеру в своих руках.

– В аудитории, – киваю я, загибая первый палец, – в рекламодателях и привлечении гостей. Если год назад имя Нова ДеМарс имело какой-то вес и я без проблем могла договориться об интервью с какой-нибудь знаменитостью из А-листа, то вчера я получила семь отказов от небольших инфлюенсеров и начинающих артистов.

Я хвастаюсь тремя загнутыми пальцами и сама же отмахиваюсь от них, чувствуя себя идиоткой.

– Всех почему-то за год перестали волновать приобретенные душевные травмы, благотворительность и поддержка других людей, – начиная раздражаться, закатываю я глаза.

– Хорошо, – то ли хмуро, то ли дергано отзывается Винс, ступая ближе, оставляя видео камеру на барной стойке. – Всего три пункта верно?

Я неуверенно киваю.

– Аудитория, рекламодатели, знаменитые гости, – повторяет мои слова Коулман.

Его глаза бегают между мной, Харпер и камерой, будто он придумывает гениальнейший план по захвату мира, складывая все по кусочкам:

– Это… это же легко.

– Ага, – хмыкаю я, – пятиминутное дело, только призову дьявола, чтобы заключить с ним сделку.

– Не нужно, – хмыкает Винс, – это лишнее. Зачем нам кто-то посторонний, когда у нас есть свой собственный, верно?

– Нам? – Хмурится Харпер.

– Свой собственный? – Тоже самое, одновременно с ней, делаю я.

– Да, – сдается Винс с легкой, не уверенной ухмылкой, скрещивая руки на груди, – только вот я не уверен кто из вас двоих в итоге продаст свою душу другому.

Глава 3. Джордан

Двадцать девятое сентября

– Так ты знаешь что ей нужно? – Дергаю я плечами, отпуская Далласа с поводка, как только мы заходим в дом Винса и Харпер.

Я все еще стараюсь привести дыхание в норму после часовой пробежки с Коулманом, когда вхожу в кухню-гостиную, куда по привычке убегает мой далматинец. В груди приятно тянет от усталости, мышцы все еще гудят, и в голове, наконец, почти тихо.

– Если это по поводу…

– Привет, – слишком уж радушный для девяти утра отзывается женский голос.

Останавливаюсь. Не из вежливости – скорее из инстинкта. Голос яркий, уверенный, как искра по сухому дереву.

– Я Нова.

У девушки загорелая кожа, четкие скулы и большие карие глаза. Волосы – темно-бордовые, в идеальных локонах, распущены ниже лопаток. На руках – мелкие татуировки, почти незаметные, будто сделаны наспех. Лицо правильное, симметричное – из тех, что легко запомнить и сложно забыть. И все бы ничего, но у нее этот взгляд… Уверенный. Знающий. И это раздражает. Потому что таких взглядов я не терплю. Особенно когда они принадлежат слишком красивым девушкам, которых мне, по всем правилам, лучше бы игнорировать.

Она протягивает руку, улыбаясь так, будто я – ее старый друг.

Только этого мне еще не хватало.

– Извини, красотка, – перебиваю ее я, не касаясь ее ладони.

Обхожу бар, как минное поле, направляясь к раковине, чтобы наполнить миску Далласу. Харпер купила ее специально для него, потому что мы оба часто тут бываем.

– Сегодня без автографов. Фан-встреча была вчера, – бросаю я легко, но с ядом, так, на всякий случай.

– Джордан, – закатывает глаза Винс, – извини его, он понятия не имеет как общаться с красивыми девушками.

Ее бровь еле заметно дергается, и я ловлю это движение. Слишком быстро. Слишком остро. Она не просто красивая. Она знает, как действует на других. И меня это начинает не просто раздражать. Меня это… неправильно заводит.

– Поэтому…

– Так о чем Харпер хотела поговорить? – Меняю я тему, пока красотка не вставила свой комментарий.

Миска с водой оказывается на полу с привычной точностью, как будто ей тут самое место.

– Если она думает, что это я стащил ее любимый пудинг на прошлой неделе…

Я открываю ящик с приборами, будто это моя собственная кухня, выуживая маленькую ложку и тянусь к холодильнику.

– Это точно был не я, – хмыкаю я, доставая очередной пудинг.

Аккуратно вскрываю его, втыкая ложку… Но не успеваю даже набрать его содержимое, как дверь холодильника врезается в меня и вмиг – моя добыча уже в руках Харпер.

– Конечно не ты, Джордан, – закатывает глаза она и подходит к мужу о чем-то пошушукаться.

– Я не виноват, что ты скупаешь их все в ближайшем Коско, – хмурюсь я, заново доставая ложки и пудинги, – когда я приезжаю за продуктами в конце недели их уже нет. Ни одной пачки.

– Может потому что они не из Коско? – Хмыкает подруга.

– Держи, красотка, – зачем-то ставлю я перед бордововолосой один из пудингов, – ты должна это попробовать.

Сажусь через стул. Не рядом. Но и не далеко. Достаточно, чтобы чувствовать аромат ее кокосовых духов – сладких, но с какой-то перчинкой. Как она сама.

– Так вы уже познакомились? – Щебечет Харпер, а это уже плохой знак.

– Сложно назвать это так, – пожимает плечами незнакомка, бордовыми коготками цепляясь за ложку с пудингом.

– Поэтому предлагаю начать сначала, – Винс становится нервознее, облокачиваясь на мраморную столешницу и я уже напрягаюсь следом.

– Джордан, – он кивает на меня, затем на девушку, – Это Нова ДеМарс – подруга семьи.

Блять, надеюсь это не очередное сводническое дерьмо, которое устраивала моя тетя, считая, что мне необходима подружка.

– Нова, это Джордан Найт и…

– Вау, – без энтузиазма перебиваю его я, – я даже не помню последний раз, когда нуждался в представлении.

Но, кажется, ее это не смущает. Наоборот. Она слегка наклоняет голову, прищуривается, будто изучает экспонат в музее. Или жертву. Ее волосы касаются ключиц, когда она выглядит… словно флиртует. Не то, чтобы я удивлен.

– Извини, – слишком уж хитро тянет незнакомка, – Я новенькая в городе и, к сожалению, не имею собственного списка всех самовлюбленных придурков, чтобы знать их в лицо.

Ее пухлые губы произносят это слишком сладко, чтобы я вообще понял смысл ее слов. Они медленные, уверенные, почти вызывающие.

– Хотя, о, погляди, теперь ты первый в этом списке.

И ее хитрая ухмылка тут же исчезает, она закатывает глаза и возвращается к своему пудингу. Без кокетства, без притворства, без реального флирта – вот теперь я, мать твою, удивлен. И определенно начинаю раздражаться.

– Ты…

– Я предлагаю вернуться к разговору, – перебивает меня Винс.

– Да, пока все не стало слишком плохо, – шепотом кривится Харпер.

– Что происходит? – Хмурится девушка.

– Я знаю как решить все ваши проблемы, – слишком уж восторженно заявляет Коулман.

– У меня нет проблем, – одновременно отзываемся мы с красоткой.

– Ну, – хмыкает Харпер, – стадия отрицания. Принятие не так уж и далеко.

– Короче, – начинает Винс после секундной паузы, – я ваш самый гениальный друг в истории.

Это уже нехорошо звучит. Под ложечкой мгновенно становится неприятно пусто – такое чувство, что что-то назревает, и ты уже знаешь, что тебе это не понравится. Но все равно слушаешь. Потому что выхода нет.

– Так уж вышло, что ты, Джордан, – он чуть склоняется на стойку, будто для пущего драматизма, – накосячил. Слишком сильно и громко.

Блять, он же не начнет очередную тираду в стиле Говарда?!

Я непроизвольно клацаю пальцами – раздражение заползает под кожу и свербит где-то под ребрами.

– А ты, Нова, – Винс чуть склоняется ближе к девушке, – слишком долго была в затишье. Так или иначе это проблематично для вас обоих, только если… не уравновесить все это.

У нас что тут, кружок групповой терапии в духе «давайте поделимся своими травмами»?

– О чем ты, мать твою? – Начинаю злиться я.

Слова вырываются резко, с металлом. Я даже не стараюсь смягчить тон – и так очевидно, что раздражение уже захлестнуло меня.

– О том, – Коулман явно подбирает слова, – что вы были бы идеальной парой.

– Чего? – Хмурюсь я, пока девушка через стул от меня начинает смеяться. – Не-а, ни за что.

– По твоему, – красотка все еще смеется, но уже с ноткой нервозности, – моя жизнь похожа на чертов ромком?

– Это же не по настоящему, – защищает мужа Харпер.

Да даже если итак, мне плевать.

– Он не в моем вкусе, – отмахивается бордововолосая.

Ее слова щелкают, как пощечина. Резкая, демонстративная. И в ней нет ни секунды сомнения.

– Не моя проблема, что не у всех он есть, – выплевываю ей я.

– Нормальные люди в целом не в восторге от придурков. Ты бы знал это, если бы не возглавлял этот список.

– Вы отвлекаетесь, – вмешивается Коулман.

– Ну напряжение они точно имеют… просто не такое, какое нужно, – грустно усмехается Харп.

В комнате повисает раздраженный воздух. Густой, как перед грозой.

– Это не сработает, – трясет головой красотка.

– Я впервые согласен с ней, – киваю я, – Мне не нужна ее помощь.

– О, правда? – Теперь начинает злиться друг. – Давай начистоту, Джордан: ты в дерьме. Ходишь по тонкому льду, пока СМИ копаются в твоей жизни. До сих пор всплывают последствия… с лета.

Я напрягаюсь, сжимая челюсть.

– Так ты плохой парень, вау, кто бы сомневался, – хмыкает красотка даже не взглянув на меня.

– А ты, – теперь гнев Винса обращен на нее, – тебя это тоже касается. Я понимаю, тяжелые времена, но нужно уметь принимать помощь от других, Нова.

Помощь? Она выглядит так, будто никому не позволит даже коснуться своих проблем. Слишком собрана. Слишком закрыта. Будто сама не верит, что может быть слабой.

– Твое имя слишком часто всплывает в прессе. – Тыкает он в меня ладонью, возвращая мне свой гнев. – Твое же, Нова, перестало там быть вообще. И вы можете оба использовать это в свою пользу.

Стискиваю зубы сильнее. С каждым новым словом он все ближе к правде, от которой у меня начинается внутренний зуд.

– Все еще нет, – отзываюсь я.

– Боюсь ты не понимаешь всей ситуации, Джордан, – скалится Винс, – Говарду нужен последний повод обменять тебя и поверь мне, он его найдет. Тебе не отмыться от этого без нее – у нее идеальная репутация, благотворительности, она поднимает важные темы в своих подкастах и буквально святая.

– Я не святая, – хмурится девушка.

Голос у нее твердый, но в нем есть что-то надломленное. Ее это злит не меньше, чем меня.

– А тебе, – оборачивается на нее Коулман, – нужны его связи и внимание, потому что так уж вышло, что знаменитых знакомых у него больше, чем фанатов. Они с радостью согласятся придти к тебе на подкаст и обсудить важные темы, которые впоследствии помогут и Джордану потеряться для СМИ.

– Этого не будет, – мое раздражение уже пульсирует в висках, в горле, в кончиках пальцев.

– Тогда можешь смело паковать вещи и продавать дом. – Раздраженно отмахивается Винс. – Нова одолжит тебе коробки и строительный скотч.

Повисает чертова тишина. И она тяжелее, чем весь этот разговор. Как будто в комнате не воздух, а бетон.

– Слушайте, – все же продолжает Винс, – я бы предложил другие варианты, если бы они были. Но их нет. Джордану нужно показаться хорошим – это возможно только рядом с хорошей девушкой. А Нове нужно внимание к подкастам, чтобы снова затронуть правильные вещи и привлечь рекламодателей.

– Это меньше чем на полгода, – чуть тише поддакивает Харпер.

– Если ты думаешь, – тон Винса понижается от того, насколько ему не все равно, – что сможешь выйти сухим из воды без нее – валяй. Но в итоге не забудь прислать открытку из нового города.

Я напрягаюсь настолько, что чувствую, как ноет спина. Потому что все это – его прогнозы о моем ближайшем будущем, если меня действительно обменяют – чертовски похоже на правду.

– А ты, Нова, – что-то разочарованное скользит в голосе Коулмана, – ты сама поднимаешь такие важные темы в своих подкастах, сама протягиваешь всем руку помощи, но… когда она нужна тебе самой отмахиваешься от этого, даже если не справляешься сама. Я…

Его голос ломается. Ком в горле у него и, черт возьми, у меня тоже. Потому что все это не просто уговоры. Это уже почти приговор.

– Я впервые действительно окружен всеми своими любимыми и важными для меня людьми в одной комнате. – Винс больше не смотрит на нас. – И я не хочу потерять это, потому что вы оба слишком гордые, чтобы принять тот факт, что вы можете помочь друг другу если постараетесь.

Он не может быть прав. Должен быть еще вариант. Что-то, что поможет мне остаться в Бостоне еще как минимум на два года, пока не закончится пятилетний контракт. Потому что впервые… я действительно хочу где-то остаться.

Я сменил столько клубов за свою карьеру – велся на деньги, условия, или из-за нужды, потому что становился проблемным, как и сейчас. Но… здесь, в Бостоне, у меня впервые появилась стабильность. Что-то, что мне нравилось. Что-то что почти ощущалось, как дом. Здесь была моя семья, которая переехала из Нью-Джерси. Здесь я купил свой первый, чертовски дорогой дом. И здесь я действительно хотел остаться – а это, видимо, значит, что по закону подлости я это все потеряю.

Я бы мог купить пару удобных для меня статей, верно? Перекрывать ими плохие и надеяться, что этого будет достаточно для Говарда. Или… уйти, блядь, в монастырь.

Кто вообще поверит, что она моя девушка?

Она… явно не в моей лиге. Слишком красивая. Слишком колкая. Типаж, от которого у меня обычно только головная боль и напряженный член, а не влюбленность и разговоры о совместном будущем. Никто не купится на это дерьмо.

Тем более, я никогда и никого не приводил к парням. Или к семье. Мне это просто… не было необходимо.

Но, может, именно поэтому эта идея и может сработать? Потому что это слишком дико, чтобы быть фальшивкой.

Даже чертов Даллас – мой далматинец, который вовсе недружелюбный из-за своей породы – сам ступает к девушке. И не чтобы обнюхать ее. А чтобы лечь ей, блядь, в ноги.

– Хорошо, – серьезным тоном я пытаюсь скрыть свою неуверенность, – мы можем… хотя бы попробовать.

Голос звучит ровно, но в горле горчит. Я все еще не смотрю на свою возможную девушку, потому что теперь все зависит, блядь, от нее. И это самое страшное. Я уже теряю контроль над своей жизнью, когда кажется только начал его возвращать. Потому что теперь, блядь, я завишу не только от себя.

– У меня есть условия, – не увереннее меня отзывается красотка, выпрямляя спину.

– Кто бы сомневался, – я закатываю глаза, но ей, кажется, все равно.

– Мы не будем… ближе необходимого, – она говорит это так, будто я собирался с ней спать.

– Но ты не будешь близок с кем-то еще, пока все это между нами происходит, – как будто я собирался спать с кем-то другим, – если это проблема, тебе лучше сразу отказаться от этой идеи.

– Это не проблема, – уверяю я, скрещивая руки на груди.

– И ты действительно попросишь своих знаменитых друзей об одолжении – придти ко мне на подкаст.

Надеюсь чертова игра стоит блядских свеч.

– У меня тоже есть условие, – напряжение никуда не уходит, когда я едва решаюсь сказать то, что сидит в моей голове.

Потому что если по итогу не скажу… это все между нами не сработает.

– Ты не будешь врать мне, Планета.

– Это не мое имя, – хмурится она.

– Ни о погоде, ни о своем мнении, ни о чертовой оценке за контрольную по биологии в седьмом классе. Ни о чем.

– Как будто я собиралась изливать тебе душу, – закатывает глаза она.

Словно не понимает, что речь не о признаниях, а о доверии. О том, что я не вывезу второй подставы подряд.

– Это не имеет значения, Планета.

– Все еще не мое имя, – щурится она, наконец продолжая есть пудинг.

– Я так не думаю, – хмыкаю я, когда ее фамилия говорит сама за себя.

– Ты по моему вообще не думаешь, – пожимает плечами она.

– Зато…

– Тогда я думаю мы все решили, – радостно хлопает в ладоши Харпер.

– Теперь пожмите друг другу руки, – кивает все еще напряженный Винс.

Я вдыхаю. Глубоко. Как перед прыжком в ледяную воду. Разворачиваюсь на барном стуле, протягивая девушке руку. Пальцы предательски напряжены.

– Договорились? – Выдавливаю из себя натянутую, максимально фальшивую улыбку.

Красотка оборачивается сильнее меня. Слегка уводит ногу за ногу в бок, как будто я сразу и не понял, что у нее идеальные, длинные ноги, обтянутые темно-синими джинсами с расклешенными концами.

И начинает всматриваться в меня. В лицо. В глаза. Всего пара секунд. Как будто ей действительно нужна эта пауза, чтобы убедиться, что она все делает правильно. Что не пожалеет об этом. Что это действительно может сработать.

Что ж, Планета, ты не одна на это надеешься.

– Договорились, – она пожимает мне руку и тот неприятный ток, что после этого проходит по всему телу, будто подтверждает то…

Что я только что заключил сделку с дьяволом.

Глава 4. Нова

Четвертое октября

– Зачем тебе столько вещей? Мы едем на пару часов, а не на пару дней, – Джордан явно не в духе, когда обгоняет очередную машину, которая по его мнению едет слишком медленно.

Конечно он так считает, когда сам за рулем машины моей мечты. Как досадно, правда? Мужчина не моей мечты, владеет машиной моей мечты. Моя жизнь будто одна сплошная шутка, от которой не смеюсь даже я.

– Это для моего нового, самого любимого друга, – объясняю я, продолжая одной рукой копаться в сумке, а другой не уронить брауни на Найта.

Пальцы дрожат чуть больше, чем мне бы хотелось, но это нервы. Только и всего.

– Мы не друзья, Планета, – хмыкает он, позволяя ямочке появиться на его щеке.

Вот бы эта ямочка была хоть каплю менее привлекательной. Но нет, конечно же, все при нем – четко очерченная линия скул, тень от щетины на идеальной коже, ледяные глаза, которые раздражают меня не меньше, чем притягивают. Он – как реклама глянцевого мужского аромата – слишком красивый, слишком уверенный, слишком… слишком.

– Поэтому это не для тебя, – фыркаю я, – и перестань так меня называть.

– Это вряд ли.

– У тебя какие-то проблемы со слухом? Я могу показать тебе, как пишется и произносится мое имя, если у тебя нет дислексии. Или, – нарочно беру паузу я, – ой, погоди, ты же вряд ли умеешь читать.

Джордан продолжает упрямо закатывать глаза, и я почти вижу, как его челюсть сжимается, когда я, наконец, достаю из сумки игрушку и слегка оборачиваюсь на заднее сиденье, чтобы передать ее Далласу.

Вот так живешь себе свою скучную, отвратную жизнь, а потом в одну секунду у тебя появляется фальшивый парень и собака.

– Ты можешь быть аккуратнее, – он отмахивается от моего брауни, едва я приближаюсь им к нему, – зачем ты вообще купила… это?

– Я… – на полуслове передумываю говорить ему, что приготовила это сама, понятия не имя съедобно ли это вообще, – мы же идем в гости, нельзя быть с пустыми руками.

Кажется, даже мои голосовые связки начинают дрожать – не то от раздражения, не то от предстоящей встречи с его друзьями.

– Это чертово барбекю, Планета, – снова закатывает глаза Джордан, – Там будет более, чем достаточно еды.

– Но не сладкого, – как будто оправдываюсь я, наблюдая, как он паркуется у нужного нам дома, – никто не заставляет тебя это есть.

– Конечно, – фыркает этот самовлюбленный придурок, – вдруг оно отправлено.

– Это не так работает, – хмурюсь я, – в случае чьей-то смерти первыми подозреваемыми становятся ближайшее окружение умершего, даже если это – его фальшивая подружка.

– А ты, как я вижу, изучила этот вопрос, – с ухмылкой он оборачивается на меня, отстегивая свой ремень безопасности.

– Это же база, – морщусь я, – все это знают.

– Да что ты, – он первый выходит из машины, пока я все еще собираюсь с мыслями, отстегиваясь.

Даллас, кажется, узнает это место, собираясь, как можно скорее, покинуть машину с моим подаренным темно-бордовым зайцем.

И я уже тянусь к ручке двери, когда она словно автоматически открывается, и Джордан протягивает мне руку.

Но я игнорирую ее. Не нарочно. Не потому что я принципиально не беру помощи. Просто… сейчас даже простое прикосновение кажется опасным. Я все еще волнуюсь, и это ощущение только нарастает, как плотный ком в горле, чем ближе мы подходим к этому чертову дому.

Найт ничего не говорит, но я вижу, как он недоволен, как напряженно сжимает губы, когда закрывает за мной дверь, а потом открывает ее для своего далматинца.

Я дожидаюсь их, понятия не имея, куда идти. Стою, будто выброшенная на порог чужой жизни.

Идеальный пригород Бостона, как с картинки: чистые дорожки, лужайки словно выстрижены под линейку, дома – будто из архитектурного журнала. Солнечные лучи цепляются за капоты десятка чертовски дорогих машин, припаркованных вдоль аккуратного забора.

Я чувствую, как ноги предательски подкашиваются. Паника охватывает меня новой волной. Эти люди будут не просто наблюдать – они будут оценивать. Сканировать меня с ног до головы, сравнивая с кем-то, кем я точно не являюсь.

Джордан звонит в калитку, и пока он криво смотрит на подарок в зубах Далласа – слишком снисходительно, как всегда – я резко вспоминаю.

– Чуть не забыла, – выдыхаю я, голос звучит выше обычного от испуга.

Я продолжаю судорожно рыться в огромной сумке, и, наконец, нахожу его:

– Держи, подаришь хозяйке.

Буквально вдавливаю букет белых лилий в грудь Джордана, заставляя его слегка отшатнуться. Мои пальцы касаются его черного лонгслива, и мне почему-то кажется, что он горячее, чем должен быть человек.

– Я не дарю цветы, Планета, – хмыкает он, входя на территорию.

– Теперь даришь, – пожимаю плечами я, следом поднимаясь по небольшой веранде.

Джордан не стучит и не звонит в дверь. Просто входит так, будто бывал здесь сотни раз. Хотя наверняка это так и есть. Это все такие его друзья. Друзья которые чертовски богатые, медийные и, наверняка, такие же раздражающие, как и он сам.

Именно это меня и пугает все сегодняшнее утро – я точно буду «недостаточной» для них. Недостаточно красивая, умная, богатая и известная. Я просто обычная, а это…

– Не волнуйся, – чуть тише говорит Джордан, снова открывая передо мной очередную дверь уже в доме, – Они тебе понравятся больше, чем я.

Найт произносит это так… будто моя нервозность вызвана тем, что это не я не понравлюсь его друзьям, а они мне. Будто я здесь для того, чтобы выносить вердикт, а не наоборот.

Я закатываю глаза, хотя внутри все будто стягивается в тугой узел – между лопатками, в солнечном сплетении, в горле. И все равно вхожу в дом – чертовски идеальный, дорогой, но… уютный.

Он не безжизненный в холодном мраморе: на стенах висят семейные фото, на полу в гостиной – детский уголок с игрушками, ничего не выглядит так, будто это вырезанная картинка для журнала дорогих интерьеров. Здесь, кажется, люди действительно чувствуют себя дома.

И я ощущаю, как напряжение в плечах едва заметно сползает – на долю секунды.

Здесь слишком… по-настоящему. И это делает все только сложнее.

– Джордан, ты… – суетной приятный женский голос заставляет меня обернуться к кухне, – вы как раз вовремя.

Девушка с мягкими чертами, золотистыми волосами до плеч и светящейся улыбкой выходит из кухонного закутка. Она выглядит как кто-то, у кого в жизни все правильно: работа, мужчина, плед с кисточками на диване и любимая свеча с ароматом ванили. Приятная, светлая. Слишком идеальная.

– Привет, я…

– Ох, вау, – перебивает меня голос из-за спины девушки, – я… я кажется тебя знаю.

Мужчина с выразительными глазами, резкими скулами и расслабленной походкой выходит следом. Его темные волосы чуть растрепаны, будто он только что снял кепку или провел по ним рукой.

– Ты… у тебя свой подкаст, верно? «Да, и?»? Ты… Нова! – Вспоминает он, протягивая мне руку.

Неловкость от внимания тут же борется с уколом самодовольства. Немного. Совсем чуть-чуть.

– Да, приятно познакомиться, – пожимаю ему руку, затем перевожу взгляд на девушку.

– Это… – она подбирает слова пока сияет, – нам очень приятно. Я Анна, а это Тео. Вы как раз вовремя, через несколько минут будем обедать.

– Я как раз, – передаю Анне свой пирог, – принесла брауни.

– Ох, милая, – она с благодарностью принимает поднос, возвращаясь в кухню.

Замечаю на себе взгляд Тео. Он с ухмылкой бросает то на меня, то на Джордана лукавые взгляды, как будто пытается что-то самостоятельно додумать.

– Я бы хотела сказать, что не стоило. Но мы с Дереком так замотались, что совсем забыли про десерт. У нас есть только мороженое, так что ты буквально спасла нас.

Я хмыкаю, стараясь не смотреть на Джордана, но это не мешает мне почувствовать, как он закатывает глаза. Мне все равно приходится толкнуть его в бок локтем, чтобы напомнить про цветы, которые он держит так, словно они продолжение его собственной руки.

– Кхм, да, – вспоминает он, – это тебе.

– Джордан, – с улыбкой тянет блондинка, – это так… неожиданно и мило. Они прекрасные.

– И правда, Джордан, – хмыкает Тео, словно по дружески подтрунивает его, – так неожиданно, наверно безумно дорогие. Где купил?

Джордан не ответит на этот вопрос, очевидно, хоть и собирается, уже открывая рот, пока отпускает Далласа с поводка.

– Мы заехали в Флосси, – перебиваю я его, – они делают безумно красивые букеты.

– Ох, – откликается Анна, – я их обожаю. Тео, проводи пожалуйста ребят к остальным, у кострища и в беседке уже есть напитки, а я подойду через пару минут.

Я благодарно ей улыбаюсь, чувствуя, как ее доброжелательность чуть снимает с меня этот социальный спазм. И следую за Тео и Джорданом через гостиную прямо во двор, через панорамные двери.

На улице открывается почти курортная картинка. Двухъярусный двор: кострище с креслами и подушками, рядом – детская площадка с горками и качелями. Чуть дальше за ними – бассейн с джакузи и стеклянная беседка с зоной барбекю. По периметру – теплицы, зеленый газон, и аккуратные гирлянды над головой, как на открытке.

У гриля трое парней смеются, жарят мясо. В беседке кто-то спорит. Дети визжат на горках и их смех разносится по двору…

Почти идиллия, если бы не они.

У костра, на фоне мягкого света и негромкой музыки, сидит Харпер с подругами. И все они, черт возьми, блондинки. Каждая. До кончиков их идеально уложенных волос. Девушки выглядят так, будто вышли из одного каталога и договорились быть визуально совместимыми.

Я со своими темно-бордовыми волосами и в кожаной курткой… будто клякса на белом листе.

– Это… – начинает Тео, когда мы спускаемся к кострищу, а Джордан с Далласом молча идут дальше к зоне барбекю.

– Нова! – Вспыхивает моя лучшая подруга, поднимаясь с уютного диванчика.

Она обнимает меня так крепко, что на секунду я действительно расслабляюсь. Всего на секунду, пока она не отпускает меня.

– Это Нова, моя самая лучшая подруга, – представляет она меня другим блондинкам.

– Привет, – пытаюсь звучать увереннее, чем себя чувствую.

– Это Грейс, сестра Тео, – продолжает Харпер, – это Таша, девушка Гарри, и Бруклин – невеста Кайла.

Девушки по очереди пожимают мне руку, приветливо улыбаются, но их взгляды… Они скользят по мне как сканеры в аэропорту. Не враждебные, но внимательные, слишком оценивающие.

Все, кроме Грейс. Она улыбается как человек, которому не нужно соревноваться. И, наверное, именно поэтому я начинаю дышать чуть глубже.

Харпер усаживает меня рядом с собой так, чтобы Тео тоже сел при желании, но он едва ли успевает ступить к кострищу, как Даллас запрыгивает между нами со своим темно-бордовым зайцем, положив свою тяжелую черно-белую лапу мне на колено.

– Я понял, приятель, – хмыкает Тео, уступая далматинцу место, отсаживаясь, – она уже занята.

– Он определенно лучший мужчина в моей жизни, – хмыкаю я, поглаживая пса по макушке.

– Сразу после меня, Планета, – долетает до меня усмешка Джордан где-то позади меня и что-то тяжелое ложится на мои плечи.

Мне требуется моргнуть пару раз, чтобы разобраться, что это чертов плед. Плед, который принёс мне Джордан-я-слишком-хороший-актер-Найт.

– Могу предложить вам разделить первое место, – отшучиваюсь я, наблюдая за широченной улыбкой Харпер рядом.

Подруга определенно в восторге от шоу, которое мы устраиваем перед всеми этими людьми. Ее глаза сияют, будто она и есть сценарист этого спектакля.

– Я… возможно соглашусь с этим вариантом, – с ухмылкой, но все еще как-то ядовито отзывается Джордан и погладив Далласа по макушке в миллиметре от моей руки, возвращается к своей прежней компании.

– Так… – неуверенно начинает, кажется, Бруклин, – ты пришла с Джорданом?!

Она впрочем, как и Таша, выглядит удивленной и какой-то суетливой на этот счет, пока я понятия не имею, что это значит. Он, вроде, бабника или, наоборот, примерный семьянин? Хотя вряд ли второе. Второму типу парней не нужна фальшивая подружка.

Я просто не решилась загуглить его – не хотела узнавать чью-то историю через выдуманную грязь и сплетни, потому что это в любом случае не было бы правдой.

Я понятия не имела о каких проблемах говорил Винс, уговаривая нас притвориться парой, но… они вряд ли были с пустого места. Значит – на то были причины и я не могла судить его за них через ложь. Да и через правду-то не имела на это права.

– Да, – киваю я, натянуто улыбаясь, – мы… нас познакомили Харпер и Винс. Так уж вышло, что мы лучшие друзья их обоих, но я всю свою жизнь жила в Нью-Йорке и… мы познакомились только пару месяцев назад.

Я выдаю заготовленную нами историю – при знакомстве все хотят знать как вы встретились, куда пошли на первое свидание и все такое милое и банальное. К счастью, мы обсудили все это заранее сразу после заключения сделки.

– Это… – продолжает Таша, – просто так неожиданно. Он…

– Давайте без сплетен, дамы, – морщится Грейс и я благодарна ей за это.

Сейчас совсем не хочется этих расспросов.

– Так значит подкаст, – подхватывает новую тему Тео, – Винс рассказал мне о нем пару лет назад, но если быть честным, – хмыкает он, – я до них добрался только полгода назад, но я посмотрел их все.

– Правда? – Харпер явно воспринимает это как вызов, когда я от волнения не могу перестать гладить Далласа, – И какой выпуск твой любимый?

– Я точно в восторге от эпизода с той певицей с «Матча всех звезд НХЛ», – отбивается Тео с ухмылкой, – она определенно уделала своего козла-бывшего, потому что она единственная из них двоих, кто побывал там, а его выперли из лиги.

– Я впечатлена, – с улыбкой признаюсь я.

– То, что я против измен или, что подписан на тебя?

– Скорее всего, оба варианта, – киваю я.

– Поэтому ты должен уговорить Нову снимать дальше, – Харпер пихает меня в бок.

– Она права, – соглашается Тео, – у тебя талант раскрывать людей и доносить важные мысли, поэтому я определенно жду новых выпусков.

– О чем вы? – Как-то наигранно хмурится Таша, склоняя голову вбок.

– Это же Нова ДеМарс, – хмыкает Грейс, – подкаст «Да, и?».

– Впервые о нем слышу. – Пожимает блондинка плечами, что-то печатая в своем телефоне, – Ох, у тебя три миллиона подписчиков, это… это впечатляет.

Она мгновенно меняется в лице, будто от этой цифры ее интерес ко мне значительно вырос и теперь я стала для нее значимее.

Сначала просто «чья-то девушка». Теперь – человек с аудиторией. Так себе повышение, если честно.

– А другие соц сети ты ведешь? – Также загорается Бруклин.

– У меня сейчас, – я подбираю слова, отбрасывая прядь волос с плеч, чтобы скрыть свое волнение, – небольшой творческий кризис и…

– Понятно, – перебивает она меня, мгновенно теряя интерес.

– И мы всеми силами пытаемся это исправить, верно? – Подключается Харпер, взяв мою ладонь в свою.

– Вроде того, – соглашаюсь я.

– Это правильно, – кивает Тео, – очень мало подобного формата последнее время. Люди немного сходят с ума, когда помешаны только на себе.

Он едва заметно кивает в сторону двух блондинок напротив нас, которые уткнулись в телефоны, пока Грейс сбоку от них едва подавляет улыбку.

– Все готово, – окрикивает нас Винс с зоны барбекю, заставляя подняться с кострища.

– Ты молодец, – шепчет мне Харпер, приобнимая за плечи.

Я с трудом отрываюсь от треска дерева в огне – он до странного умиротворяющий, хотя внутри меня все сжимается от напряжения, как пружина.

– Планета, – подзывает меня Джордан, когда мы оказываемся возле стеклянного купола, – это Дерек, Гарри и Кайл.

Он представляет мне мужчин и меня нисколько не удивляет, как они похожи на своих партнеров.

Дерек выглядит словно воплощение уверенности: высокий, широкоплечий, в простой темной рубашке, которая отлично сидит на мускулистом теле, и с такой располагающей улыбкой, что она будто сглаживает черты его резкого, брутального лица. Он первый протягивает мне руку – она теплая, крепкая, надежная. И это ощущается даже в мимолетном касании.

Два других – Гарри и Кайл – не спешат проявить ту же теплоту. Они скорее скользят по мне взглядами, оценивая насколько я не подхожу в их идеальный мир.

– Я Нова, – представляюсь я сама.

– Вы молодцы что пришли, – улыбается Дерек, приглашая нас в беседку, где на удивление оказывается очень тепло благодаря инфракрасным обогревателям под потолком, – надеюсь, вам понравятся стейки, я сейчас тестирую новые рецепты.

– Он потрясающе готовит, – поддерживает его Винс, слегка наклоняясь ко мне, – как ты?

Я лишь едва заметно киваю, но судя по его выражению лица – он не верит мне. Что ж, я и сама то себе не верю, так что не могу его в этом винить.

Мы рассаживаемся за деревянный стол – кто-то по парам, кто-то ближе, чем стоило бы. Все скамейки здесь общие, без границ. Без зон безопасности. Я стараюсь дышать глубже, как учила себя раньше в тревожных ситуациях и немного расслабляюсь. Почти.

Очевидно, что я не вписываюсь в общий диалог. И не особо этого хочу. Мне достаточно слушать – отрывки разговоров, теплые подколки, беззлобные споры: Харпер и Винс спорят с Дереком о маринаде, Анна рассказывает мне про сад, и даже Тео со своими дотошными, слишком настойчивыми вопросами больше забавляет, чем раздражает.

Джордан же, напротив, ведет себя с поразительной легкостью. Он одновременно здесь и везде – отвечает, шутит, подыгрывает.

– Ты в порядке, Планета? – Шепчет он мне, когда его рука слишком показушно ложится на спинку скамьи позади меня.

Он едва ли касается моих голых из под майки плеч. Его дыхание обжигает кожу, раздражая этим сильнее – у него явно лучше выходит отыгрывать влюбленных.

Я чувствую, как волосы на затылке встают дыбом. Мурашки поднимаются вдоль позвоночника. Он делает это намеренно. И черт бы его побрал, у него это отлично выходит.

– Да, – шепчу ему в ответ, не смотря на него.

– Тогда будь осторожна со своим дружелюбием, еще пара минут и Тео решит, что ты с ним флиртуешь, – в его голосе появляется стальная нотка.

– Я не…

– Проблема не в тебе, Планета, – уточняет он, – Это просто Тео. И если он начнет катить к тебе свои яйца, мне придется вмешаться.

И я, черт возьми, начинаю краснеть. Это не просто неловкость. Это позорный, жаркий, обжигающий румянец, который невозможно спрятать.

– Ты что покраснела? – Тут же с ухмылкой Джордан демонстрирует свою ямочку, когда я изо всех сил стараюсь от него отмахнуться.

– Просто жарко, – вру я.

– Я и не думал что тебе нравятся грязные разговорчики, красотка, – он будто скользит ближе, втирается в мое личное пространство, понижая свой голос до неприличия, – хотя стоило бы догадаться. Это было более, чем очевидно.

– Что значит «было очевидно»? – Хмурюсь я.

– Оо, – нахально тянет он, – Винс сказал мне какие книжки вы обсуждаете с Харпер.

Я внутренне застываю.

Мои мысли моментально перескакивают к загнутым уголкам страниц с табуированными фразами, неприличными сценами и нереальными признаниями.

– Я, по крайней мере, умею читать, – фыркаю я.

– Я, по крайне мере, не краснею из-за своих предпочтений, красотка, – и он черт возьми подмигивает мне, – у всех есть темная сторона.

– Что-то я никак не могу разглядеть твою светлую, – скрещиваю я руки на груди.

– Она тебе не понравится, Планета, – все так же лыбится Найт, – она не включает в себя грязные разговоры.

– Одни плюсы, тебе не кажется? – Закатываю глаза я.

– Я предпочитаю грязные мысли, Планета, и…

Он не успевает договорить.

С грохотом дверь беседки распахивается, впуская в помещение гул детских голосов. Четверо детей – вихрь звуков, смеха и топота. Мальчик, лет пяти, сразу бежит к Кайлу и просит попить, второй – тоже лет пяти-шести идет к Таше. А двое близнецов трех лет – мальчик и девочка с фотографий в доме – разбегаются в разные стороны. Мальчик бежит к Анне и Дереку, а девочка… прямиком в объятия Найта.

– Дядя Джордан, – смеется она, вскидывая руки вверх, чтобы он поднял ее на руки.

– Привет, принцесса, – он целует ее щеку.

Легкая щетина моего фальшивого парня заставляет девочку рассмеяться и съежиться.

Я не ожидала этого. Не от него. Не от этого дерзкого, наглого, раздражающего Найта, чьи слова как иглы под кожу.

– Я скучал по тебе.

– Я тоже скучала, но мамочка сказала, что ты сегодня придешь, – она неуверенно сжимает ладошки и с милой улыбкой, тыкает Джордана в грудь.

– И вот я здесь, – чуть сильнее прижимает он ее к себе, – хочу познакомить тебя со своей подругой. Люси – это Планета. Планета – это Люси.

– Привет, – с улыбкой машу ей я.

– А почему у тебя бордовые волосы? – Спрашивает девочка, проводя рукой по своим белокурым кудряшкам.

– Просто решила что самое время поэкспериментировать, – пожимаю плечами я.

Она продолжает рассматривать мои волосы с каким-то завораживающим восхищением – как будто я не просто новая подруга ее родителей, а сказочный персонаж, свалившийся с неба. Но за этим внезапным детским интересом следует то, к чему я явно не готова.

– Мамочка, – оборачивается девочка на Анну, насколько это возможно пока она на руках у Джордана, – я тоже хочу бордовые волосы.

И на секунду я замираю. Мозг мгновенно выстраивает всевозможные реакции родителей на эту реплику. В их идеальном мире – с идеально причесанными детьми, идеальным газоном и идеально подобранными словами – бордовые волосы их милого ребенка точно не будут чем-то желанным.

– Правда? – С интересом спрашивает ее мама, – Я думаю мы можем купить цветные мелки для волос и, когда Нова придет к нам в гости в следующий раз, вы сможете вместе покраситься, что думаешь?

Я немного выдыхаю, не сразу осознавая, что задерживала дыхание. Но даже облегчение звучит странно – будто меня не выгнали, но дали временный пропуск в чужой выверенный мир.

– Когда ты придешь в следующий раз? – Чуть смущенно оборачивается на меня Люси.

– Думаю мы сможем сделать это через пару недель, – вместо меня отвечает Джордан, когда у меня самой нет ответа, – может даже и мне покрасите прядку, верно?

Он улыбается ей так искренне, так тепло, что у меня будто что-то сдавливает в груди. Не то чтобы это было… привлекательным. Но именно таким оно и является.

Найт не должен быть таким. Не должен быть таким теплым, не должен смотреть на ребенка, как будто на своего… В смысле, это всегда мило, когда парни ладят с детьми, но то, как сейчас выглядит Джордан – этот высокий, горячий, чертовски богатый парень – делает это чем-то страшно… правильным.

Я чувствую, как смотрю на него чуть дольше, чем стоило бы. И как Люси, совершенно спокойно, остается у него на коленях до самого конца ужина. Ее кудри касаются его лонга, пока он кормит ее крошечной вилкой с тарелки со Свинкой Пеппой. Девочка даже ест овощи, только потому что Джордан крадет брокколи с моей тарелки и делает из этого целое представление. И они оба с восторгом принимаются за мое брауни с мороженым, заставляя меня оторваться от этих двоих, просто сосредотачиваясь на своей тарелки.

– Прекрати это, – хмуро бросает мне Джордан.

– Что? – Отрываюсь я, не понимая о чем он.

– Ты трахаешь это мороженное.

Мои глаза расширяются. Я моргаю. Раз. Два. Слишком быстро, чтобы скрыть, что я в полном замешательстве.

– Я просто ем и…

– Нет, Планета, – он слегка наклоняет голову, голос почти ленивый, но в этом есть какое-то напряжение, почти раздражение, – Ты беспощадно заставляешь моего друга страдать.

Я… я смущаюсь сильнее, чем следовало бы. Не из-за того, что он сказал – из-за того, как это прозвучало. Спокойно, но слишком прямо. Словно он и правда это чувствует.

Я не привыкла к такому. Красивые парни обычно проходят мимо меня – смотрят, улыбаются и на этом все. Они не… говорят мне такое. Не смотрят на меня с этим выражением – будто я реально способна довести кого-то до грани просто тем, что существую.

– Просто наслаждайся этим шоу, – отшучиваюсь я лукаво, продолжая есть мороженое с брауни, просто не зная как реагировать иначе.

– Оо, – хмыкает он, – я не о себе, красотка.

Почему-то это не звучит как комплимент.

– Еще две ложки и Тео кончит прямо себе в штаны, – фыркает он, но я не оборачиваюсь на парня.

– Как мило ты беспокоишься о своем друге, – стараюсь звучать беззаботно, будто я и не думала что речь идет о самом Джордане. – Прикрываешь собственные проблемы?

– Еще бы, Планета, – хмыкает он, и тянется сделать глоток воды.

А это… это определенно пугает и заставляет снова покраснеть, потому что он не убеждает меня в обратном. Ему это не нужно. Как будто ему нечего мне доказывать – настолько он уверен в себе. Потому что парни, которые действительно хороши в постели, не оправдываются.

Это негласное правило. И оно – здесь, за этим барбекю-столом, с моим фальшивым парнем и его друзьями – звучит громче, чем должно.

Я не отвечаю. Просто закатываю глаза, отпивая чай, как будто его мятный вкус сможет остудить мои мысли. Или мои щеки.

Люси слезает с колен Джордана и убегает. Я даже не успеваю выдохнуть, как…

– Мамочка, – кричит она, подбегая к Анне, – а что такое трахать?

Господь. Мгновенная тишина. Как будто кто-то вырубил звук, пока не слышатся первые смешки.

– Милая, – Анна сдерживает смешок, усаживая девочку к себе на колени, – где… где ты услышала это?

– Дядя Джордан сказал это Планете, но я не знаю что это значит, – все так же звонко сообщает девочка, оборачиваясь на нас.

Как делают, впрочем, все за этим чертовым столом, заставляя меня покраснеть. Покраснеть в миллиардный раз за это чертово барбекю. Покраснеть рядом с друзьями моего фальшивого парня.

Глава 5. Джордан

Шестое октября

Адреналин проскальзывает по всему телу, как я сейчас по льду, пока делаю последний круг и выезжаю на вбрасывание. Новый сезон, первая игра и первый период. Они всегда самые особенные, даже если ты не ждешь от них ничего нового. Хотя в глубине – все равно что-то дрожит. Как будто тело само помнит, что должно чувствовать что-то большее, чем привычную жажду победы.

Огромная арена на семнадцать тысяч человек гудит как ульи в разгар лета. Местами – ревет, местами – дышит в унисон с нашими движениями. Домашний матч. Публика наша. И ты будто бы должен чувствовать что-то вроде вдохновения. Восторга. Привилегии. Но я чувствую только пульс в горле и обостренную концентрацию. Пульс совпадает с шумом толпы, и это почти ритмично. Почти медитативно. Почти… скучно.

– Заходим с восьмерки, – киваю я Тео и остальным, занимая свою позицию.

Пальцы на клюшке сжимаются чуть сильнее, чем нужно. Шея напряжена. Вдох. Выдох. Пауза. Щелчок шайбы о лед – и я выстреливаю вперед. Мгновение – и я уже читаю соперника, как открытую книгу.

Выигрываю вбрасывание с почти машинальной точностью. Чувствую, как мышцы поддаются напряжению, как будто все тело играет на уровне инстинктов, а не желания. Пас Тео – и мы врываемся в зону.

Игра идет быстро. Как обычно. Но быстро не значит остро. Острые моменты теперь не внутри – они снаружи. Мы работаем по накатанной. Каждое движение – выверенное, чистое, почти стерильное.

У Дерека начинается стычка у борта – грязная подножка, судьи молчат, но мы не сбавляем темп. Мысль не успевает оформиться, а тело уже действует.

Мы с Тео перебрасываемся пасами. Он читает меня лучше всех, благодаря чему шайба летит на крюк. Еще один рывок – и Дерек догоняет нас, его дыхание вровень с моим. Комбинация срабатывает – шайба снова у меня, разворот, клюшка чуть смещается, мгновенный счет угла и положения вратаря – и я делаю замах.

Секунда. Пауза. Щелчок.

Шайба влетает точно в ворота Чикаго.

Домашняя арена взрывается криками и возгласами так, что пару секунд звенит в ушах. Но в груди – пустота. Только гул, как будто я стою в эпицентре взрыва, но мне все равно. Тео с Дереком и остальными из моей пятерки врезаются в меня, обрушиваются с поздравлениями, но я стою. Механически хлопаю по спинам в полуулыбке, как положено. Потому что это первый гол – потому что это правильно.

Не имеет значения – начало это сезона или финал плей-офф. Забивать приятно. Но это ощущение больше не про смысл. Не про триумф. Это скорее… выполнение задачи. Как если бы я ставил галочку в списке дел. И каждый раз, с каждым новым голом, это ощущение становится все привычнее.

Первый период заканчивается со счетом два-ноль в нашу пользу. Тело ноет, мышцы забиты, дыхание сбито. Бывало и хуже, но впереди еще два периода, а я уже жду их конца. Жду, чтобы выключиться. Чтобы снова не думать.

– Планета пришла сегодня? – С ухмылкой возникает из ниоткуда Тео, когда мы вваливаемся в раздевалку.

– Это не ее имя, – мгновенно хмурюсь я.

Это мое прозвище для нее – не их. Только я могу позлить ее так. Только я могу вызвать в ней реакцию, которая хоть как-то напоминает искренность. Потому что если она злится – значит ей не все равно. А мне нужно это ее «не все равно». Потому что иначе – я остаюсь в свой злости от этой сделке один. А я этого не вынесу.

– Ты просто…

– Вот именно, – перебиваю я Грея, перешнуровывая правый конек. – Это я. Для тебя и остальных существует ее имя.

Я почти злюсь на него за это. Вернее – злюсь точно, но не на него. На все это. На нее. На себя.

Я не знаю, пришла ли она сегодня – я не звал ее лично. Не писал. Не звонил. У меня даже нет ее номера – и это чертовски удобно. Потому что если бы он был, я бы, возможно, написал. Просто… чтобы позлить или смутить ее. Но я не хочу придавать ей значения. Давать себе слабину. Все это не по-настоящему. Даже если она чертовски горячая. Даже если мое тело взрывается от одной мысли о ней.

А она врезается в мысли, как плотно зашнурованный ботинок в лодыжку – не дает тебе дышать. Это не просто желание. Это не просто голод. Это… раздражение, что я не должен хотеть ее. Потому что все равно не смогу получить эту девушку – из-за ее условий сделки и моих принципов. Это просто физическое желание из-за долгого отсутствия секса с кем-либо. Это не должно быть чем-то сложно. Просто, очевидно, моя рука уже чертовски плохо справляется.

Потому что кроме нее самой – я ничего не хочу. Я не хочу водить ее на свидания, знакомить с семьей, дарить цветы и делать все эти милые вещи, когда ты действительно с кем-то встречаешься. Когда ты действительно что-то к кому-то испытываешь и это больше, чем просто желание кого-то трахнуть. А здесь… я просто хочу, чтобы она замолчала, когда говорит слишком невинно. Чтобы покраснела, когда слышит слово «секс». Чтобы стояла слишком близко и не замечала этого. Чтобы флиртовала так, что я терял равновесие.

Она… раздражающе двоякая. Не фальшивая. А противоречивая. Может смутиться от грязного разговора, но поставить тебя на место с такой ухмылкой, что ты сам чувствуешь себя школьником. Она ходит по лезвию ножа. И не падает. И это бесит.

– Она должна быть с Харпер в семейной ложе, – вместо меня отвечает Винс, усаживаясь рядом. – Кайл собирает всех в баре после игры.

– Нова тоже пойдет? – Все еще слишком воодушевленно спрашивает Тео.

– Ходишь по тонкому льду, приятель, – фыркаю я, убирая полотенце с лица.

Он не серьезен. Это же Тео. Безобидный, дружелюбный до идиотизма. Харпер называет его «золотистым ретривером» – и, возможно, она права. Но он слишком часто упоминает мою девушку. Фальшивую, да, но все же мою. Даже если она не давала ему повода. Даже если, объективно, она ни ему, ни мне ничем не обязана.

– Она мне нравится, – пожимает он плечами.

– Я это заметил, – сквозь зубы цежу я.

Он усмехается, рассчитывая на подобную реакцию.

– Нет, – качает Грей головой. – Я серьёзно. Она интересная. Я смотрел ее подкаст. Было бы круто поговорить с кем-то, кто… ну, ты понимаешь.

Он кивает в сторону – на невесту Кайла, которая снова зачем-то в нашей раздевалке, когда ее здесь быть не должно. И тогда я правда понимаю, о чем он.

На самом деле ни мне, ни Тео нет разницы кто из команды с кем встречается. Это очевидно не наше чертово дело. Но оно становится нашим, когда их втягивают в общую компанию. И это не тоже самое что Харпер, Анна или Виктория – жена тренера Зальцмана. Тут что-то неприятное. Отталкивающее. Что-то от чего ты не можешь отделаться, даже если сам не вызывался в этом участвовать.

– Я… – не хочу говорить это, но должен. – Я спрошу у нее. Если она будет не против, мы придем.

– Верный ответ, друг, – хмыкает Винс шепотом, когда Тео с восторгом возвращается за клюшкой, чтобы сменить намотку.

– Она, – начинаю я так же тихо, – пришла сегодня?

– А ты звал ее? – Винс не смотрит на меня, пока разминает колени, сидя уже на полу.

– Ты же знаешь ответ, – раздраженно закатываю глаза я.

Как будто ему действительно нужно это спрашивать. Как будто он не видит, насколько я этого избегаю. Намеренно. Осторожно.

– И в этом твоя проблема, Джордан, – хмурится мой лучший друг. – Парни себя так не ведут по отношению к девушкам.

– Реальные парни – к реальным девушкам, – напоминаю я.

Голос чуть жестче, чем хотелось бы. Потому что за этой фразой спрятана целая пропасть.

– Да, – закатывает глаза Коулман. – Реальные – точно не про вас.

– И что это, нахрен, значит? – Хмурюсь я.

Уже чувствуя, как напряжение между лопатками ползет вверх.

– Это значит, что вы как два родственника-подростка, которых попросили встать рядом для общего фото.

– Я все еще, блядь, понятия не имею, о чем ты, – сквозь зубы шиплю я.

Слишком резко. Слишком… защитно.

– Ты хоть раз видел, чтобы я обнимал чертову лавку, а не Харпер? – Морщится он так, будто я какой-то идиот. – Или кинул ее на подругу, представлять моим же друзьям? Ты весь ужин вел себя так, будто видишь ее первый раз в жизни.

– Второй, – напоминаю я.

– Значит, исправь это, Найт.

– Я не собираюсь с ней сближаться, – это не мое признание.

Это факт. Холодный. Рациональный. Единственный способ держать все это под контролем.

– Тогда дождись, когда ее по-настоящему уведет у тебя Тео, или – что случится раньше – Говард обменяет тебя из-за очередной статьи с твоим именем. И там не будет ни слова о ваших реально-фальшивых отношениях с ДеМарс.

Он прав. И это чертовски бесит.

– Ты знаешь мой послужной список, – выдыхаю я глубже, чувствуя, как легкие ноют от нехватки воздуха. – Я понятия не имею, как быть в отношениях и что нужно делать. По крайней мере – для публики.

– Просто, – Винс на секунду задумывается. – Представь, что она – как продление подписки на жизнь. Тебе нужно посмотреть на нее или коснуться в ближайшие две минуты, чтобы остаться живым.

Он кивает, будто это логично. Будто это вовсе не смертельно для меня.

– Настолько ты должен быть одержим ею. Чем лучше она будет себя чувствовать – тем лучше будет и тебе, поверь мне.

Коулман произносит это спокойно. Почти скучно. Как будто говорит не про женщину, которая засела под кожей, а про технику броска. Просто и четко. Как вода прозрачная. Небо синее.

– Я, – начинаю неуверенно и это раздражает больше всего. – Не думаю, что это сработает.

– Если ты продолжишь быть придурком – да, – хмыкает Винс. – Нова чудесная девушка, и ты…

Он не успевает договорить. И я не знаю – к счастью это или нет. Как минимум, мы перестали говорить о ней. Как максимум – пришло время второго периода.

Я тяжело выдыхаю, будто это действительно поможет вытолкнуть из себя все ненужное, и поднимаюсь со скамьи, чтобы наконец закончить этот чертов матч.

Второй и третий периоды оказываются хлопотнее первого. Чикаго все еще не забили ни одного гола, но и мы, блядь, так и не сдвинулись с двух.

Это злость. Настойчивая, холодная, капающая на затылок, как вода из крана, который не закрыт до конца. Я напрягаюсь, стараюсь, толкаю себя вперед, но чувствую, как все становится липким, вязким – как будто лед под ногами замедляет каждое движение.

До конца матча остается минута. Мы уже победили. Это очевидно. Но мне… этого недостаточно. Как будто я не сказал, не сделал, не доказал. Как будто где-то глубоко внутри осталось что-то непрожитое. И это давит. Физически. Морально. Пока все вокруг уже улыбаются и расслабляются, я будто застрял на паузе.

Последнее вбрасывание. Скорее всего – мое. Судьи вылавливают шайбу, выброшенную за пределы льда. Я машинально делаю раскатку, чтобы снять напряжение. Тело работает по инерции.

И вдруг… Винс в воротах смеется.

Причем не просто усмехается – он буквально складывается пополам от смеха. Его плечи дрожат, и он едва машет мне рукой, подзывая.

Я не уверен, хочу ли знать причину. Но все равно качусь ближе.

– Она, – все так же сквозь смех говорит он, – она лучшая, Джордан.

– Кто? – Не понимаю я.

Хотя, судя по реакции тела, оно уже знает ответ.

– Твоя девушка, друг, – Винс едва стоит на ногах.

– Моя кто? – Хмурюсь я, как будто это слово – табу.

– Нова. Она бесподобна.

Я не поднимаю взгляд сразу. Не потому что не могу. А потому что почти не хочу видеть кого-то в семейной ложе, кто на самом деле мне не принадлежит. Даже случайно.

Но все равно делаю это. Не резко. Не сразу. Будто просто оглядываю арену. Будто проверяю лед. И блядь… я тоже смеюсь.

Непроизвольно. Слишком искренне. Слишком… по-настоящему. Потому что в этом вся она. Та, кто не боится сделать шаг – не в мою сторону, а против меня. Та, кто выворачивает все наизнанку, даже не подозревая этого.

На открытых трибунах, между сиденьями, чертовски огромный, от руки нарисованный, плакат:

«Ты знаешь, как заставить всех выкрикивать твое имя, #15! Сделай это еще раз!»

Я чувствую, как губы раздвигаются в ухмылке. Это почти азарт. Вызов. Это что-то теплое под ребрами, что выжигает изнутри усталость и тупую апатию, с которой я живу последние месяцы. Потому что она знает, как задеть. Как раззадорить. Как заставить меня снова что-то почувствовать.

Я качу на вбрасывание. Молча даю Тео знак, и он сразу все понимает. Комбинация стара, как мир, но четкая. Надежная.

Я намеренно проигрываю вбрасывание. Шайба летит в сторону, но мы это предусмотрели. Через два паса – она уже снова у Дерека. Он держит ее ровно столько, сколько нужно, чтобы я оказался в нужной точке. Я не оглядываюсь. Просто вхожу в чужую зону, уклоняясь от двух защитников Чикаго. Ноги действуют на автомате, я будто затылком чувствую, где находится Тео. Он отдает пас в нужную мне точку.

Я перехватываю шайбу на крюке и не сбавляя темп, просто проезжаю мимо вратаря Чикаго, хлестким движением отправляя третью шайбу в сетку.

И толпа действительно начинает выкрикивать мое имя. Громче, чем обычно. Правильнее. Сильнее. Как будто это уже не просто звук, а… доказательство.

Но я чувствую, как на секунду все вокруг становится тише. Чище. Острее. Как будто я – почти живой. Почти по-настоящему. Впервые за долгое время.

Глава 6. Нова

Восьмое октября

– Подожди, подожди, – Тео едва может говорить сквозь смех, пока Харпер и Винс действительно смеются так, будто не видели это вживую, – ты хочешь сказать, что дротик буквально прилетел тебе в колено?

– Во-первых, – хмыкаю я, указывая на друзей, – я их предупреждала, что не умею играть в дартс. А во-вторых, я не виновата, что дротики слишком тяжелые для меня, чтобы вовремя их отпустить.

И я даже не вру. Я действительно была плоха в том, чтобы попадать в цель, если это не стрельба из оружия. Может, дело в зрении – линзы хоть и подобраны правильно, но временами будто занавешивают реальность легкой дымкой. Может, в слабых кистях, в отсутствии уверенности в моменте. Но эта история всегда вызывает смех – и помогает мне расслабиться в новых компаниях. Даже если я вижу этих людей уже третий раз за две недели, мне все еще нужно позволение на расслабление.

Сегодня – второй домашний матч Бостонских Орлов, который они снова выиграли. И уже по какой-то негласной для меня традиции все собрались после него в баре.

Прошлый раз, два дня назад, был… терпимым. Все были на эмоциях, уставшими, поэтому мы почти не пересекались. Девочки – я, Харпер, Анна и Грейс – болтали обо всем подряд, остальные – не особо стремились в наш круг. И это было удобно.

Сегодня – совсем другое. Сегодня здесь почти вся команда, их родные, друзья. Бар переполнен. Все разбились на группы. И хотя это должно было означать меньше общих разговоров – все обернулось тем, что Джордан сидит буквально в нескольких сантиметрах от меня.

Раздраженный. Тихий. Отстраненный. Напряженный до абсурда.

Они же выиграли матч. Почему он выглядит так, будто проиграл?

– Это было четыре года назад, – как будто оправдывается Харпер.

– Ох, милая, – хмыкаю я, – скажи это моему шраму на коленке.

– Тебе нужен реванш, – продолжает Винс, ближе притягивая к себе жену, чтобы оставить поцелуй на ее виске.

– Определенно нет, – морщусь с улыбкой. – Мои кисти все еще недостаточно натренированы.

– Правда? – Слишком хитро улыбается Дерек, и я уже заранее знаю – это плохой знак. – Уверен, Джордан сможет помочь тебе в разработке кистей.

– Да, – смеётся Анна. – Мы уже наслышаны про остальные ваши интимные тренировки.

– Мне так жаль, – я стараюсь не замечать, как щёки предательски опять вспыхивают. – Я не думала…

– Всё в порядке, Нова, – сквозь смех отмахивается Дерек.

– Близнецам только три, – мягко улыбается Анна, когда ее муж притягивает ее к себе. – Они еще ничего такого не запоминают.

Но она почти мгновенно становится серьезной, даже если едва скрывает улыбку:

– Но в следующем году им будет четыре, так что тогда уже придется быть аккуратнее.

Блондинка дарит мне искреннюю, теплую улыбку. И я чуть расслабляюсь. Совсем чуть-чуть.

Потому что через год меня уже не будет. Не в этом баре. Не в этой компании. Не в жизни Джордана.

Я не стану частью чего-то, что ощущается как настоящее – потому что все это временно. Мы оба знаем: как только закончится сделка, все исчезнет. И люди исчезнут вместе с ним. А я останусь с воспоминаниями о которых не просила.

Это знание – как незаметный маркер на коже. Ты его не чувствуешь, но он есть. Он жжет. Держит тебя в рамках. Напоминает.

Я бы хотела сказать, что все это ничего не значит – люди приходят и уходят. Но я была слишком… восприимчивая. Слишком быстрая в привязанности.

Большие компании всегда были моей слабостью. Я сначала наблюдала, замирала, а потом – переставала себя сдерживать. И вот я здесь. Все ближе. Все громче. И именно сейчас я вспоминаю, почему мне нельзя быть такой. Потому что все разговоры за нашим столиком сводятся ко мне. И мне неловко.

Но Тео переводит тему на свои позорно-смешные случаи, я по привычке откидываюсь на спинку кожаного стула забыв, что там рука Найта.

– Извини, – стараюсь не хмуриться, когда чувствую, как его рука отдергивается, но не сразу.

Он словно задерживает движение, как будто намеренно дает мне почувствовать это прикосновение до конца.

– Я…

– Перепутала парня? – Едва слышно, сквозь зубы, бросает он, даже не удосужившись посмотреть на меня.

Это колет. Слишком остро, слишком неожиданно. Это не просто фраза. Это обвинение. Даже не в том, что я сделала, а в том, какой он считает меня.

А это самое болезненное.

Потому что я могу считать его придурком, не соглашаться с ним по тысяче тем.

Но никогда – никогда – я не позволю себе выставить его в дурном свете.

– Я просто стараюсь влиться в компанию, – почти шепчу, по-настоящему оправдываясь. – Я не хотела, чтобы это выглядело…

– Выглядело как, Планета? – Он звучит все еще сдержанно, но тише, глуше.

Как будто это не сарказм. А обида.

– Извини, – единственное, что могу ответить. – Ты прав. Это все через чур.

Я снова чувствую себя виноватой.

Не потому, что он сказал это. А потому, что я действительно чувствую, как будто подвела его. Своим смехом. Своим тоном. Своей попыткой просто быть нормальной.

Из меня уже делали чудовище каждый раз, когда я просто разговаривала с друзьями. Обвиняли. Презирали.

Может, они оба действительно правы в этом?

– Ага, – хмурится он. – Только…

Но он не успевает договорить.

– Джордан! – Перед нами оказывается мужчина лет пятидесяти, по-моему их главный тренер. – Ты нас не представишь?

Он выглядит искренне заинтересованным. Обернувшись за соседний столик, берет себе стул и именно это – служит сигналом.

Джордан тянет за ножку моего стула и притягивает меня ближе. Слишком близко. Так, что его плечо касается моего, а ладонь – оказывается на моем колене.

Я резко замираю. Даже через капрон чувствую, как горит его ладонь.

– Это моя, – начинает Джордан, когда тренер садится между мной и Греем, – девушка.

Я почти оборачиваюсь на него, не веря, что он говорит подобное вслух.

Но ловлю взгляд Винса. Он кивает. Спокойно. Сдержанно. Как будто говорит: «Так и должно быть».

И я расправляю плечи.

– Я Нова ДеМарс, – выдыхаю я.

Стараюсь говорить уверенно. Хотя рука Джордана все еще лежит на моем колене.

– Кост Зальцман, – улыбается мужчина. – Это немного неожиданно. Я имею в виду, Джордан за три года никого не приводил…

– Просто они не были Планетой, – пожимает плечами Джордан.

Так просто. Будто это правда. Будто сам верит в собственную ложь.

– Проблемы с космосом, сами понимаете, – пытаюсь отшутиться, но голос чуть дрожит.

Джордан не смеется. Он хмыкает. И, черт возьми, его большой палец начинает вырисовывать на моем колене едва заметные круги. Один. Другой. Третий. Медленно. Лениво. Уверенно.

Мне приходится невольно сжать бедра. Это… слишком. Слишком интимно. Слишком громко для тишины между нами.

– Очень рад познакомиться, Нова, – продолжает Зальцман, но я почти не слышу.

Потому что вся я сосредоточена на руке Найта. И на том, что мне нельзя это чувствовать. Но я чувствую.

Тренер задает все те же вопросы, что и другие во время барбекю – как познакомились, как давно вместе, и прочее. И Зальцман выглядит дружелюбным. Таким, кто запоминает детали и интересуется искренне. Но я про себя благодарю Господа, что его не было на самом барбекю. И – особенно – двадцать минут назад, когда вся компания вдруг решила, что самое время обсудить грязные разговорчики и тренировки рук.

Потому что мне уже более чем достаточно одной руки Джордана на моем колене. Руки, которая слишком уверенно чувствует себя там. Будто он имеет на это право.

Джордан делает вид, что поглощен разговором и своим безалкогольным пивом, но вся его сосредоточенность будто бы смещена на то, что творят его пальцы. И это – пугает. Отвлекает. Раздражает. Потому что он точно знает, что делает.

Спустя час он все еще выводит круги на моей ноге. Уже увереннее, чуть грубее. Его движения становятся неровными, непредсказуемыми – в одну секунду легкими, почти невесомыми, в следующую – резкими, будто он зарывается пальцами сквозь ткань.

А я – не могу сосредоточиться. Мысли перескакивают, как попкорн в микроволновке: слишком громко, слишком хаотично, слишком часто. Мое тело будто сходит с ума от этого – от нехватки пространства, от этого тепла, которое я не просила, но которое чувствую через чертов капрон.

Я больше года даже рядом не стояла с настолько раздражающе сексуальным мужчиной, который мог бы заставить мою нервную систему сбиться с ритма. А тут – Джордан. И он будто играет в игру, о правилах которой я не знаю.

– Ты в порядке? – Я наклоняюсь ближе, почти касаясь его плечом, потому что его напряжение медленно, но неумолимо накрывает и меня.

Как плед, который хочется сбросить, но он уже слишком плотно прижат.

– Отлично, – он не смотрит, только дергает плечами. – Ты веселишься. Все счастливы.

– Просто ты выглядишь так, будто хочешь кого-то придушить, – пытаюсь отшутиться я, голос звучит тоньше, чем хотелось бы.

– Может, и хочу, Планета, – закатывает глаза он.

– Прямо сейчас – меня?

– А говорила, что не любишь грязные разговоры, красотка, – говорит он ровно, почти сухо. – Будешь задавать так много вопросов – займешь его место.

Я не хочу знать чье. Я не хочу становиться кем-то в чьем-то разъяренном воображении. Не сейчас, когда я и так еле держусь.

Я чувствую себя вымотанной. Как будто моя эмоциональная пленка соскребается пальцами – аккуратно, но безжалостно.

Я не веселая. Не легкая. Я как будто уже испортила ему вечер – и мне отвечают тем же.

– Извините, – я поджимаю губы, поднимаясь.

Рука Джордана слетает с моего колена почти мгновенно. Как будто он обжегся. Или вспомнил, что не должен был делать такое.

Но в его лице – ничего. Ни капли сожаления. Только то же вечное раздражение, будто я снова сделала что-то не так.

– Я отойду на минутку, – выдавливаю из себя улыбку и, наконец, выхожу из-за стола, во второй зал бара.

Мне нужно, чтобы меня не видели. Не анализировали. Не решали, нормальна ли я. Потому что я и сама делаю это безостановочно.

Я не так сижу. Не то говорю. Не так улыбаюсь. Дышу неправильно. Смотрю не туда.

Мне нужно отвлечься. Забыться. Поэтому иду к первому свободному бильярдному столу, как на автопилоте. Хотя я вообще не знаю правил. Не понимаю, в чем суть игры. Но треугольник уже выложен, и я просто снимаю его, оставляя у ножки стола.

Выбираю кий, провожу пальцами по шероховатому дереву, как будто это может успокоить, и наблюдаю за парой у соседнего стола.

Мужчина лет сорока, темнокожий, с мягким взглядом объясняет своей спутнице, как правильно бить. Его тон – теплый, бережный.

Я пытаюсь вникнуть в объяснения, но половину не слышу из-за приглушенной музыки, голосов и лязга бокалов.

Решаю действовать наугад. Наклоняюсь к столу, опираясь локтем. Кий немного скользит в ладони. Белый шар ударяет по остальным – и… почти ничего. Они едва трогаются с места, лениво расползаясь, будто и сами устали.

Ладно. Это не важно. Все равно чувствую себя разбитой. Хотя бы здесь я не думаю.

Делаю еще пару ударов – три, четыре – и все равно ни один из шаров не попадает в сетку.

– Ты неправильно держишь кий, – вздрагиваю от голоса Джордана в своей голове.

Вернее, не в голове, а рядом. У стены напротив. Он опирается о кирпичную стену, скрестив руки на груди. Смотрит как будто сквозь меня. И выглядит так, словно злится на что-то гораздо сильнее, чем когда я оставляла его за столиком.

– Авторская разработка, – пожимаю плечами я.

Слишком быстро. Слишком остро. Я наклоняюсь снова, стараясь игнорировать его. Навожу кий и с силой ударяю – белый шар врезается в красный, который едва шевелится.

– Ты же видела, как я сегодня держал клюшку, – не унимается Найт. – Это и на процент не выглядит так же.

Он подходит ближе не касаясь меня. Но близко. Слишком близко.

Забирает кий из моих рук. И снова – не касается. Даже мизинцем.

– Удивительно, что ты вообще сегодня что-то держал, – закатываю глаза, вырывая кий. – Я думала, ты весь вечер решил быть просто милейшим украшением стола.

Обхожу стол, делаю еще одну попытку. Шар подкатывается к сетке – и отскакивает.

– А ты решила очаровать собой всю мою команду, – он двигается за мной, – Тео уже готов купить тебе кольцо.

– Ревнуешь? – Хмыкаю я.

– Нет, – слишком холодно отвечает Джордан.

– Врёшь?

Он не отвечает. Что-то бубнит на выдохе и вдруг оказывается за моей спиной. Наклоняется. Но не прижимается.

– Смотри, – он кивает на мои пальцы. – Ты не даешь им опоры. Они дрожат. Но если ты сделаешь так…

Пальцы Джордана накрывают мои. Легко. Почти ласково. Но в этом прикосновении – будто все, чего мне нельзя хотеть.

Его вторая рука на моем локте. Направляет.

Движения – точные. Но он будто боится дотронуться сильнее: как будто я могу его сжечь. Или заразить чем-то.

– …то сможешь попасть в сетку даже без сильного броска.

Найт все еще не смотрит на меня. Только на шары.

Но его дыхание у моей щеки. Горячее. Слишком близкое.

Я почти теряю баланс от этого, и делаю удар – но шар летит и, черт возьми, попадает в сетку.

– Удивительно, – выпрямляюсь я слишком резко.

– Что получилось? – Он наваливается на стол.

Его взгляд – как вызов.

– Что ты все еще бесишь меня, даже когда помогаешь.

Джордан хмыкает. И это звучит почти нежно.

– С этим мне жить проще, чем с тем, как ты смеешься с Тео.

Глава 7. Джордан

Одиннадцатое октября

Я тяжело дышу. Дыхание рваное, мышцы забились. В груди будто вибрация от собственного пульса, который никак не сбавляет темп. Полумрак не помогает скрыть мое напряжение – наоборот, будто подчеркивает его. Воздух здесь стоит, как в раздевалке после матча – влажный, тягучий, с привкусом усталости и раздражения. Футболка липнет к раскаленной коже, лопатки сведены, пресс горит.

Каждое сокращение мышц – будто толчок, как будто я в ней. Как будто держу ее за бедра, сжимаю пальцами ее кожу, вбиваясь глубже. Ритмичность движений, пульсация в нижней части живота, внутреннее напряжение. Я дышу, будто кончаю. И, может быть, если бы это был не аэропорт, а постель, я бы не чувствовал себя настолько обнаженным и голодным, качая чертов пресс уже двадцать минут.

Наш рейс переносят уже третий раз. Мы торчим в частном секторе Бостонского аэропорта уже два часа. Видите ли, в Вашингтоне ураган. Отлично. Мы не можем вылететь вовремя, не можем вернуться в отель, не можем даже быть уверенными, что вообще доберемся до завтрашнего матча. Нас держат здесь, как на поводке, не предлагая альтернатив, не давая выхода. Просто… «ожидайте дальнейших указаний».

И это, очевидно, блять, раздражает.

Особенно когда Планета сидит в полуметре от меня. Ерзает на диванчике так, что чертова кожа дивана скрипит при каждом ее движении. И я не могу не слышать это – каждый писк, каждый шорох, будто по нервам.

– Что ты там делаешь? – Отзываюсь я, приподнимаясь, упираясь ладонями на пол позади себя.

Мне нужно отдышаться. Или отвлечься. Или… что-то еще.

– Не твое дело, – хмурится она, переложив ногу на ногу.

Опасное, чертовски опасное движение. Особенно в этих ее обтягивающих лосинах. Никогда бы не подумал, что такая тряпка может быть настолько отвлекающей, но на ней все сидит так, будто это вторая кожа. Даже ее объемный серый свитшот не спасает ситуацию. Потому что я знаю: эта девушка явно презирает лифчики. И, черт возьми, пару дней назад в баре я видел очертания ее груди под чертовым корсетом. Эти сиськи. Эти формы. Мое тело вспоминает это с такой ясностью, будто я не просто видел, а держал их в собственных ладонях.

– Мое, – закатываю я глаза. – Если моя девушка ерзает в кресле, пока я качаю чертов пресс. Предлагаешь сменить силовую тренировку на кардио?

– Фальшивая девушка, – напоминает она, чуть тише, все еще не смотря на меня.

– Это не ответ на мой вопрос, Планета, – хмыкаю я, пока она продолжает меня игнорировать.

Красотка смотрит куда-то, облизывает губы, закусывает край нижней. И… краснеет? Что, черт возьми, она там делает?

Я едва заметно поднимаюсь с пола, будто продолжаю заниматься своими делами, но на деле обхожу диван. Просто хочу знать.

Но теперь все ясно – она просто читает… порно.

– Он сделал что? – Хмыкаю я, выхватывая ее ридер до того, как она успевает сообразить.

– Джордан, – она вспыхивает, оборачиваясь на меня, – отдай сейчас же.

– Погоди, красотка, – лыблюсь я, сосредотачиваясь на строчке – «…он делает два властных шага вперёд, и я отступаю назад, пока мои лопатки не упираются в стену гостиничного номера…».

– Прекрати это, – шипит Планета, поднимаясь коленями на диван, чтобы выхватить ридер, но я еще не дочитал.

– «К чёрту правила, – выдыхает он. – Мы оба знаем, что сегодня ты будешь выкрикивать мое имя…».

Она переваливается через спинку дивана, еще секунда – и упадет. Я ловлю ее за талию, разворачиваюсь, отводя руку с ридером подальше. Ее грудь прижимается к моему животу. Ее кожа обжигает ладони, где свитшот задрался и я ощущаю каждую деталь. Она мягкая. Теплая. Горячая, как чертова печка. И я теперь знаю, как она дышит, когда возбуждена.

Я едва ли могу вернуться к нужной строчке, но читаю дальше, потому что чертовски хочу видеть, как она реагирует подо мной.

– «…я продолжаю двигаться в ней. Она чертовски тугая и прекрасно справляется со своей работой…».

Да, это уже перебор.

Потому что теперь – я тоже в этой чертовой книжке. Только вместо них – мы. Мои руки на ее бедрах. Ее тело под моим. И я чувствую, как становится тесно в штанах. Потому что мой член, блядь, в восторге от этой сцены. От нее.

– Господь, – морщится она. – Почему, когда ты произносишь это вслух, это звучит так пошло?

Она больше не пытается забрать ридер – действует умнее. Взбирается коленями уже на спинку дивана, заставляя меня опустить руку на ее бедро, чтобы не уронить. А потом… затыкает мне рот. Холодной. Блядь. Ладонью.

– Потому что это чертово порно, Планета, – едва выдавливаю я сквозь сжатые зубы, когда она буквально держит меня за лицо.

Это заводит. Еще сильнее.

– Что вы там делаете? – Хмыкает Тео сбоку.

– Играем в "правда или действие", – оборачивается на него Планета, как ни в чем не бывало. – Мое действие – заткнуть Джордана новым способом.

– Можно с вами? – Отзывается Винс из другого угла. – Я сейчас умру от скуки.

– Конечно, – хмыкает она, наконец забирая свой ридер.

– Я предпочитаю, чтобы меня затыкали иначе, красота, – шепчу ей.

Сейчас я не в силах не дразнить. Не в силах остановиться.

– А я предпочитаю встречаться с теми, кого затыкать не нужно. Потому что они сами в состоянии взять то, что хотят.

Блядь.

Ее голос – колючий, уверенный. Ее взгляд – вызывающий. Это чертова смесь, от которой горит под кожей.

– Я был бы поосторожнее с выражениями, – хмыкаю последний раз, когда парни подходят ближе. – Вдруг после такой мотивационной речи я неожиданно решу взять, что мне хочется.

Я отхожу от нее. Не хочу, но отхожу. Потому что мне нужно унять свой стояк, пока она не заметила. Пока никто не заметил. Потому что это спектакль. Сделка. И я не должен хотеть ее.

Но я хочу. И это убивает меня.

Я дохожу до зоны кафетерия, делаю себе капучино. На автомате. И мятный чай без сахара – для нее. Она помешана на нем, хоть никогда и не признается.

Так же делают все фальшивые парни, верно? Подмечают чертовы тонкости, которые замечаются сами: и в баре, и на барбекю – всегда только он, вместо алкоголя.

– Господь, – смеется Дерек, сидя на полу, – если я напишу такое, Анна ворвется сюда и убьет меня при свидетелях.

Я сажусь рядом с ней, подаю стаканчик. Она смотрит на него, как на яд, но принимает. Чуть сильнее наваливается на диван, будто расслабляется.

– Может, в этот раз она выберет способ поприятнее, – отшучивается Тео.

– Она руководит этим процессом, – пожимает плечами Дерек. – Ее тело, ее правила.

– Пока твоя очередь, Джордан, – хмыкает Винс. – Правда или действие?

– Действие, – потому что моя правда в том, что я, блять, не хочу играть в эту чертову игру.

Мне нечего сказать. Особенно им. Особенно ей. Особенно сейчас.

– Тогда скажи Нове свои самые грязные мысли. На ушко, конечно, – фыркает Дерек, – мы все еще отходим от прошлых подробностей.

Я знаю, чего она ждет. Очередной перепалки, колкости, подкола. Удара на упреждение. Это написано в том, как она сидит – напряжение в плечах, пульсирующая венка на шее. Она злится. Я это вижу. И кто я такой, чтобы лишать ее этого удовольствия?

Это злит. Заводит. Возвращает мне контроль. Краснеющая Планета – моя личная точка опоры. По крайней мере, это работает. Это держит ее на расстоянии, где она не может задеть меня больше, чем я позволю. Чего еще можно желать от фальшивой девушки?

Я откидываю руку на пол позади нее, ближе, чем нужно. Она прячет взгляд в ноги, наклоняет голову вбок, подставляя ухо.

Зря она это сделала.

– Если бы ты действительно была моей, – шепчу я, прикрывая ладонью парням обзор, пока она покрывается мурашками, – я бы определенно повторил пару моментов из твоей чертовой книги.

Она явно не ожидала этого. Я вижу, как ее грудь вздымается. Как приоткрываются губы. Как взгляд мечется – от пола к стене, от пола к собственным пальцам. Но я не останавливаюсь.

Я хочу узнать, когда она меня остановит. Если остановит.

– Прижал бы тебя к стене. Врезался бедрами. Заставил почувствовать, как ты довела меня до предела.

Сейчас безопаснее повторять ее собственные фантазии. Прятаться за обрывками текста, будто они теперь не живут в моей голове.

– Я бы впился в твои губы. Заставил бы простонать. А потом… скользнул ладонью под твой свитшот, чтобы узнать, как сильно затвердели твои соски, когда я едва коснулся тебя.

Она начинает дышать громче, будто сердце бьется в ушах. Но не двигается. Не рвется назад. Не шипит, не затыкает меня. Как будто теперь хочет испытать и меня.

– Я бы впивался в тебя так, что остались бы следы. На бедрах. Груди. Руках, которые я бы задрал над твоей головой и…

Она резко меняется. Расправляет плечи, поднимает подбородок, ее взгляд становится острым, как лезвие. В этом взгляде – вызов.

– Я предпочитаю шлепки и придушивание, милый, – лукаво хмыкает она из-под ресниц, но я чувствую лишь удар под дых, – Пора бы уже это запомнить.

– Ох, вау, – вываливает Тео, едва не подавившись.

Дерек захлебывается смехом, плечи ходят ходуном. Винс валится назад, истерично хохоча. Он знает что происходит между нами – сделка, фикция, договор – но ему нравится этот чертов спектакль. Он знал, что она нанесет ответный удар. И она сделала его. Грязно, точно, с прицельной точкой в мое эго.

– Просто решил внести разнообразие, – отшучиваюсь я, сжимая челюсть, чтобы не выдать раздражение.

Эта девушка всегда все только портит.

– Она хотя бы не сравнила тебя со своими книжными бойфрендами, – смеется Винс, едва дыша.

– С кем? – Лыбится Дерек.

– С книжными бойфрендами, – почти серьезно отвечает Винс. – У них их толпа. Чтобы ты ни делал – ты никогда не станешь лучше их. Это минус встречаться с читающей девушкой.

– Правда? – Мой голос звучит тише, чем планировал.

Что-то екает внутри. Я оборачиваюсь на нее – она просто пожимает плечами. Ни «да», ни «нет». Как будто ей, правда, нечего сказать.

Или как будто сказать – было бы признанием.

– А какой плюс? – Не унимается Тео.

– Повторять постельные сцены, – смеется Винс.

Планета хмыкает. Но что-то в ней меняется.

– Твоя очередь, Тео, – продолжает она, делая глоток чая.

– Правда, – с улыбкой заявляет он.

– Кто твой самый близкий друг?

Мне почти смешно от ее вопроса. Только она могла задать его после обсуждения шлепков, зачатия и придушивания. Уже собираюсь хмыкнуть, но:

– Джордан, – Тео даже не думает, просто говорит.

Это заставляет меня посмотреть на него. Прямо. Пока внутри что-то смещается.

– Я знаю, что место его лучшего друга занято Винсем, но он мне ближе всех. В команде и за ее пределами.

Это… это меня удивляет. Потому что я с ним не дружил. Веселился, тусовался – да. Но я никогда ничего о себе не рассказывал. Ничего настоящего.

– Ты пока мне просто нравишься, приятель, – стараюсь отшутиться я, вызывая волну смеха.

Но внутри неуютно. Как будто кто-то сорвал пластырь и показал, что под ним – пустота. Это определенно льстит. Но и… заставляет почувствовать себя мошенником. Я не был рядом с ним, когда ему это, может быть, было нужно. Я не сделал ничего, чтобы заслужить его доверие. Это не я – просто образ. И от этого внутри… почти стыдно.

– Нова, – продолжает Винс. – Правда или…

– Действие, – перебивает она, уверенно, без пауз.

– Я у входа видел подсобку, – хмыкает он. – Думаю, вам с Джорданом стоит провести семь минут в раю.

Она уже собирается возразить. Я это чувствую по ее вдоху, по напряжению в плечах. Какая «реальная» девушка откажется от кладовки со своим парнем? Поэтому я перебиваю раньше, чем она все испортит:

– Идем, красотка, – поднимаюсь с пола, подаю ей руку. – Доведем до идеала придушивание и шлепки, чтобы твои книжные бойфренды наконец освободили мне место.

Но в кладовке тесно. Чертовски тесно.

Как будто кто-то специально вымерял это пространство под мои грехи.

Я надеялся на хотя бы метр личной свободы, но Планета входит сразу за мной и тут же врезается в мою спину, наступая на пятки, захлопывая за нами дверь.

– Извини, я…

– Ты что, трогаешь мой зад? – Хмыкаю я, оборачиваясь на нее.

Плохая идея. Очень. Потому что теперь ее грудь снова упирается в меня.

И, черт побери, мое тело начинает запоминать ее форму наизусть.

– Я не виновата, что здесь мало места, – хмурится она, поднимая на меня свой убийственный взгляд.

– Правда? – Не отступаю. – То есть потрогай я твой зад, оправдывая это нехваткой пространства – ты бы в это поверила?

– Ты бы не тронул меня, – она звучит так, будто бросает вызов.

И она, блядь, даже не знает, что делает.

– Хочешь проверить это, Планета? Можем повторить что-нибудь еще из твоих миленьких книжек.

– Правда? – Ее голос меняется.

Снова ее вторая личность. Флиртующая. Уверенная. Она надевает ее как броню, и каждый раз она на мне работает.

Потому что я забываю, зачем вообще начал это.

Она касается моего предплечья. Скользит вверх, к плечам. Пальцы царапают кожу через ткань. И я… не в силах остановить ее.

Не потому что не могу. А потому что не хочу.

– Как насчет той сцены, – ее ногти уже приятно царапают мне шею, – где он убирается нахрен из ее жизни и никогда больше в ней не появляется?

Она резко отдергивает руки. Словно я обжег ее. Снова холодная. Снова с броней. Возвращается к хладнокровию, будто ничего не произошло.

– Играешь с огнем, Планета, – предупреждаю я, делая шаг ближе.

Почти неощутимый, но между нами теперь воздуха нет.

– Мечтаешь, чтобы тебя тоже прижали спиной к стене? Можешь просто попросить.

– Я не умею просить, Джордан, – хмыкает она, но отводит взгляд.

Слабость. Миллисекундная. Но есть.

– Значит, просто читаешь, как кто-то другой приводит в жизнь все твои чертовски грязные мысли, Планета?

– Я читаю, – ее взгляд цепляется за меня, острый, тяжелый, – чтобы забыть, что в реальном мире существуют такие мужчины, как ты.

– В реальном мире такие мужчины, как я, делают вещи из твоих грязных книжек реальными.

– Ты понятия не имеешь, что там происходит, – хмурится она.

– Если ты читаешь про то, как тебя берут лицом к стене, – я намеренно делаю шаг ближе, – то почему твой взгляд дергается каждый раз, когда я подхожу?

– Потому что книжные бойфренды не воняют самодовольством и не дышат в ухо, как псы на цепи.

– Правда или действие, Планета? – Выстреливаю я.

Хочу, чтобы она вышла из себя. Чтобы сорвалась. Чтобы либо ударила, либо…

Но ей очевидно нужна пауза. И правда, и действие теперь опасны. Даже для меня. Потому что я едва держу себя в руках.

– Правда, – она снова расправляет свои чертовы плечи, подбородок – вверх.

– Сколько раз ты представляла себя на месте главных героинь в этих книжках? И что выдумывала сама?

– Тебе так нравятся грязные разговорчики, Джордан? – Пытается отмахнуться она.

Но я уже наступаю. Ближе. Давлю.

– Это не ответ на мой вопрос, Планета.

– Зачем тебе эта информация?

– Хочу знать, насколько грязные мысли у моей девушки.

– Фальшивой девушки.

Снова это уточнение. Напоминание.

– Ты же читаешь не про секс. Ты читаешь про власть. Про то, как тебя подчиняют. И ты ненавидишь себя за то, что тебе это нравится.

– Мне нравится это, потому что там нет тебя. И там подчинение не воняет страхом.

– Но ты все равно возбуждаешься. От каждого приказа. Движения. Слова.

– Сейчас я возбуждаюсь от того, как ты страдаешь, пытаясь убедить себя, что тебе позволят хоть что-то из этого, – хмыкает она.

– Я выбираю действие, Планета.

– Отлично, – фыркает она. – Перестань на меня так смотреть.

– Как так?

– Как будто действительно хочешь меня. Это выглядит нелепо. Мы в чертовой каморке, без свидетелей и…

– Правда или действие, Планета? – Перебиваю ее.

Голос жестче. Глубже.

– Что? – Хмурится она, не ожидая.

– Правда. Блядь. Или. Действие.

Она должна выбрать чертово действие.

– Действие, – смотрит на меня, будто заранее ищет ответы.

Я наклоняюсь ближе. Почти касаюсь губами ее уха. Почти рычу:

– Тогда рискни и повернись, Планета, раз моего взгляда тебе недостаточно в качестве доказательств.

Она замирает тяжело дыша. Грудная клетка вздымается быстро, как будто она борется не с воздухом, а с собой.

С желанием. С тем, что хочет, когда не должна. Как будто взвешивает – обернуться ей или нет. Шагнуть в пропасть или отступить.

Я чувствую, как дрожит в ней эта чертова нерешительность. Как она колеблется на грани, стоя ко мне лицом.

И в ту секунду, когда она должна повернуться, когда я чувствую это ее решение – не глазами, не жестом, а кожей – дверь в кладовку распахивается.

Громко. Ярко. Чертовски не вовремя.

– Семь минут Рая… – раздается слишком довольный голос Винса.

Когда я не успеваю. Не прижаться к ней. Не прошептать ей то, что у меня на уме. Не дать ей почувствовать, как сильно она меня доводит.

Это желание остается у меня в теле. Сырое. Неудовлетворенное.

– А я думала, мы друзья, Винс, – голос Планеты ровный, почти бесцветный.

Но именно в этом ровном голосе – разъедающая злость. И я понимаю: она тоже была близка к грани.

Она выходит из кладовки, не оглядываясь. И оставляет после себя только запах мятного чая, злости, и желание разнести что-нибудь к чертям.

Я выхожу следом. Винс смотрит на меня. Хмуро. Внимательно. Как будто считывает то, чего я сам еще не осознал.

– Правда или действие, Джордан? – Спрашивает он.

Я смотрю ей вслед. Не могу иначе.

– Действие. – Голос хриплый.

Почти как после бега. Или секса. Или борьбы с собой.

– Не влюбись в нее, ладно? – Говорит Винс тише. – Потому что она разобьет тебе сердце, когда уйдет. А она уйдет. Даже если будет любить тебя сильнее всего на свете.

Глава 8. Нова

Восемнадцатое октября

– Они точно не вернутся раньше? – Спрашиваю я, стараясь звучать как можно увереннее.

Пристегиваю кронштейн микрофона к мягкому бортику кровати со стороны подруги. Холодный металл в пальцах немного успокаивает. Что-то в его устойчивости напоминает контроль, которого мне сейчас так не хватает.

– Точно, – в миллиардный раз повторяет Харпер, стараясь не звучать раздраженной. – Даже если итак? Они все равно посмотрят этот выпуск.

– Винс, – уточняю я, – Джордану все равно.

– Это проблема?

– Нет, наоборот, – и я даже не вру, – я хоть и много болтаю на своих подкастах, но к счастью не про себя.

– По-моему, это проблема, – хмыкает подруга, ставя свой телефон на беззвучный.

Она откидывается на подушки, наблюдая, как я, чуть запнувшись, перелажу через нее на свою сторону кровати. Колени дрожат, но я делаю вид, что все под контролем. Все, как минимум, работает. Съемка началась. Час пошел.

– А по-моему нет. Люди приходят послушать про жизнь популярных людей, а не почему их интервьюер ничего не снимал целый год.

– И ты даже не дашь объяснений? – Харпер последний раз проверяет свой макияж и прическу в заблокированный экран своего телефона.

На секунду мне хочется тоже туда заглянуть. Убедиться, что снаружи все не выглядит так хрупко, как я чувствую себя изнутри.

– Не знаю, – пожимаю плечами я, – может быть. Думаешь нужно?

– Определенно. Если бы я не была твоей лучшей подругой, я бы хотела знать какого черта мой любимый подкаст не выходил целый год.

Я смеюсь. Коротко. Но этот смех больше похож на выдох облегчения – как будто Харпер чуть приоткрыла тяжелое окно, впустив внутрь воздух.

– Хорошо, – киваю я, – уговорила. Готова начинать?

– Немного волнительно, – сияет Харпер.

– Ты сто раз давала интервью.

– Да, но не лучшей подруге.

– Потому что у нас это называется «фейстайм по пятницам». – Хмыкаю я.

– К счастью, теперь мы в одном городе и я вижу твое милое личико когда хочу, – сияет Харпер еще шире.

И я знаю – она чувствует. Чувствует, как мне сейчас важно ее тепло и поддержка. И она отдает это без остатка.

– Ты меня смущаешь, – улыбаюсь я, тяжело выдыхая, будто этим выдохом можно выдавить тревогу изнутри. – Ладно, если в процессе чего-то поймешь, что сказала что-то не то, не останавливайся. Но после – скажи, что хочешь, чтобы я это вырезала. Я пришлю тебе готовый монтаж перед публикацией, но…

– Я помню, Нова. – Харпер берет мою руку, – Не переживай. Ты знаешь, что делать и справишься с этим.

Она права. Знаю, что права. Даже если не чувствую себя так. Но именно поэтому я и выбрала Харпер своей первой гостьей в новой эре подкастов. Чтобы напомнить себе, кто я, зачем все это, и почему когда-то начала.

Я снова глубоко выдыхаю. Расправляю плечи… и, наконец, смотрю в камеру:

– Сегодня я в постели с самой невероятной девушкой в моей жизни. – Звучу я чуть увереннее.

Даже уголки губ подрагивают. В почти настоящей улыбке. Но только почти.

– Она – моя лучшая подруга, основатель многомиллионной косметической компании и просто невероятный человек – Харпер Браун-Коулман.

– Ураааа, – улыбается подруга, хлопая в ладоши, – столько комплиментов.

– Давай начнем по порядку и введем аудиторию в контекст, – киваю ей я, – мы действительно лучшие подруги. Еще и с трех лет.

– Да, – соглашается блондинка, – уже двадцать три года, как мы лучшие подруги.

– Это на самом деле так забавно, – хмыкаю я, – в смысле, я знаю родную сестру меньше чем тебя. Норе только двадцать.

– Все еще твой любимый факт, да?

– Потому что это полное безумие! – С улыбкой оправдываюсь я. – И раз уж мы начали с детства, расскажи, о чем мечтала маленькая Харпер? Видела ли она себя в роли успешной бизнес-вумен или знаменитой жены?

– Не думаю, что это пошло прям с детства, – уже серьезнее начинает Харпер.

Я вижу, как в ней меняется тон. Становится глубже.

– В смысле, у меня достаточно обеспеченная семья. Она могла позволить мне быть просто ребенком. Я хорошо училась, ходила в различные секции и просто жила. Поиски себя случились, наверное, больше в подростковом возрасте, когда у нас появилась химия в школе.

– Химия, как предмет, очень важна в твоей истории, – цепляюсь я за нужную фразу.

– Верно, – кивает Харпер, – потому что в самом начале карьеры моего мужа люди делали обо мне поспешные выводы, даже не стараясь узнать меня или нашу историю.

– Сейчас это продолжается до сих пор?

– Временами, но крайне меньше. – Подтверждает Харпер, – Изначально людям нравятся грязные сплетни и собственные выдумки. Никто не хотел узнавать, что я получила два высших образования по химии и биологии, потому что влюбилась в эти предметы в школе.

– Значит, именно в школе, в средних и старших классах, родилась идея успешной Харпер Браун?

– Хорошо что ты сказала только Браун, – хмыкает подруга, – потому что именно она, начала свою косметическую компанию еще будучи студенткой. Это было моей дипломной работой – разработка новой формулы румян – мой муж и его фамилия тут ни при чем.

Я ей киваю призывая продолжить:

– За эти почти десять лет, меня как только не назвали. – Досадно хмыкает Харпер, но все еще звучит уверенно. – Многие думают, что Винс или мои родители финансово помогли мне в этом. Но ничего из этого не правда. Моя дипломная работа помогла мне найти инвесторов, привлечь деньги из вне. Потому что в двадцать лет, когда мы поженились с Винсем – его карьера только начиналась. Очевидно, там не было такой зарплаты, чтобы я в один момент стала владелицей косметического бренда.

– Сейчас он или твои родители тоже не вкладываются в это финансово?

Я знаю ответ на этот вопрос. Не потому что спрашивала. А потому что это было очевидно. Харпер никогда бы не взяла что-то для себя, если бы не была уверена, что это только ее заслуга.

В этом мы были с ней очень похожи. И упрямы. Я до боли понимаю эту принципиальность. Как будто каждый шаг вперед – это маленькое доказательство самой себе. Ты не обязана быть зависимой. Даже если тебе очень хочется, чтобы кто-то просто… взял и помог.

– Конечно нет, – хмыкает Харпер, – у меня все еще есть инвесторы, собственный капитал, все это циркулирует в самом бренде.

– Насколько тебе было важно иметь свое собственное имя во всем этом? В смысле, ты начала кампанию как «Харпер Браун». Сейчас ты «Харпер Браун-Коулман» и это не то, от чего ты открещиваешься.

В отличие от меня. Я всегда это делала с фамилией отца, с возможным будущим мужем… Как будто мое имя все время должно было зависеть от кого-то еще. Как будто мое собственное – не имело право на существование. А мой внутренний нарцисс нуждался в этом и… возможно, именно это и убивало меня. Эта потребность быть собой. И быть кем-то выбранной при этом. Но меня всегда выбирали только до тех пор, пока я соответствовала. Была хорошей. Удобной.

– Потому что если быть честной, я вовсе не карьеристка. – Смеется подруга. – Да, всю мою жизнь меня окружали самостоятельные сильные женщины. Моя мама, ее подруги, твоя мама, – кивает она мне, – я просто хотела быть кем-то помимо «жена хоккеиста», а Винс только поддерживал меня в этом.

Я бы хотела сказать, что у меня тоже был кто-то. Кто-то, кто поддерживал. Но правда в том, что рядом со мной всегда был кто-то, кто пытался меня заглушить. Как будто мои мечты были слишком громкими, слишком неудобными. Слишком моими.

– Вы познакомились в колледже, – вспоминаю я, – это… такой возраст для парней, когда их эго может быть… слегка уязвимо. А тут ты встречаешь любовь всей своей жизни, которая выбирает не идти за тобой, а идти рядом. Почему, как ты думаешь, это не напугало его?

Потому что я знала тех, кого это пугало. Знала тех, кто считал, что женщина должна быть фоном. Не отдельной историей. Кому было проще уйти, чем принять, что ты не собираешься ломать себя в их пользу.

– Потому что он самый лучший мужчина в моей жизни, – сияет Харпер, – у него невероятное воспитание. Его мама прекрасная женщина, которая сделала мне лучший подарок. Винс не искал себе тень, прислугу по дому или бесплатную любовницу. Он искал отдельного, полноценного человека, которым я сама стремилась стать. Он просто был рядом и поддерживал, когда я сама старалась отвечать ему тем же.

Это задевает меня, как болючий укол, к которому ты не готов. Потому что так для меня выглядели идеальные отношения. Равные. Теплые. Уважительные. Но все, что я имела – это просьбу стать тише. Податливее. Не такой «слишком». Потому что… может быть в этот раз… если я отдам еще кусочек себя, он, наконец, выберет меня. Целиком. Без условий. Просто меня.

– То есть, ни ты, ни Винс не чувствуете себя чьей-то менее успешной тенью?

– Я бы сказала все наоборот, – смеется подруга, – Мы максимально погружены в жизни друг друга: он тот, кто скидывает мне чьи-то аккаунты с подписью «эта актриса в новом интервью к своему фильму упомянула твой бренд» или «мне нравится эта упаковка под тонер, может вы тоже сможете это обыграть?», – девушка имитирует голос своего мужа, – также и я: если он на выезде, я записываю ему голосовые сообщения, где слишком эмоционально ору: какого черта нападающий из команды соперников слишком близко подъехал к нему в ворота.

Я смеюсь. Вспоминаю, как наблюдала за этим вживую на одной из последних домашних игр. Смеюсь, потому что легче прятать то, что щемит внутри. Потому что у нее – забота и вовлеченность. У меня – постоянное ощущение, что я навязываюсь. Как будто мои эмоции – это обуза, а не проявление любви.

– Значит, вы хорошо справляетесь как партнеры?

– У всех бывают плохие дни, – пожимает она плечами, не стесняясь этого, – я против идеальной картинки в интернете. Просто когда вы столько лет вместе, вам проще общаться друг с другом прямо. Я говорю сразу, если чем-то расстроена или обижена. У нас нет такого, что кто-то плохой, потому что раскидал по дому грязные носки или не приготовил ужин – то же самое делает и Винс. Он говорит прямо о своих переживаниях или вещах, которые задевают его, потому что по-другому – ничего не решится.

Ну почему же ничего не решится… Ты можешь просто отказаться от собственных мечт. Желаний. Недовольств. В пользу другого человека. Ты можешь замолчать. Сгладить. Подстроиться. Все, что угодно, лишь бы сохранить отношения. И все равно. Этого не будет достаточно. Потому что кто-то будет ждать от тебя еще. И еще. Пока ты не останешься без себя.

Внутри меня все еще сидит кто-то, кто не верит, что ее можно выбрать. И не пытаться переделать.

Я стараюсь отбросить собственные мысли и… боль. Продолжаю интервьюировать Харпер оставшиеся двенадцать вопросов. Мы все еще иногда смеемся. Но копаем глубже в темах неуверенности в себе. Принятии себя и своего тела. Будущих планах на жизнь.

Интервью заканчивается на нужной ноте – серьезных тем достаточно, чтобы стать для кого-то поддержкой. Я благодарю подругу за участие и уже тянусь к камере, чтобы выключить ее.

– Я думала ты… – неуверенно начинает Харпер, вставая с постели, – останешься еще ненадолго. Ну знаешь.

Ей не нужно объясняться, чтобы я поняла. Я знаю, что должна сделать это. Но это пугает и нервирует меня больше, чем само интервью.

– Я просто не знаю что говорить, – признаюсь я.

– Правду, Нова, – чуть хмурится она, – ту самую, которую сказала бы людям, которые сейчас проходят тоже самое что и ты.

Я опускаю глаза. Это тяжело. Больно. Горло сдавливает страх. И он не из тех, от которых можно просто отмахнуться.

– В этом же вся ты, милая, – уверяет меня Харпер, – ты хочешь быть поддержкой и опорой для всех в своей жизни. Даже, если это будет только через камеру. Но сейчас тебе нужно поддержать и себя. Признаться в этом. И позволить этому быть частью твоей истории.

Ее слова звенят в голове. Как будто она достает то, что я годами прятала от самой себя. Подальше. В темный угол. Где никто не тронет.

– Сделай это хотя бы ради других, если не считаешь что тебя одной достаточно.

И она выходит из гостевой комнаты в собственном доме. Оставляет меня наедине. И в этот момент тишина становится почти невыносимой. Она звенит в ушах, как после взрыва. Я тяжело дышу. Стараюсь собрать мысли, которые разбежались, как испуганные птицы.

Я отцепляю свой кронштейн у изголовья кровати и цепляю к краю у ног. Спускаюсь ниже к основной камере. Каждый жест – будто делаю его под водой. Я выдыхаю, расправляя плечи, хотя на них до сих пор лежит груз чужих ожиданий.

– Всем привет, – неуверенно начинаю я, – это… Нова ДеМарс и ее подкаст «Да, и?» и… меня не было в сети целый год.

Голос звучит чуждо. Как будто принадлежит не мне. Я беру паузу, рассматривая собственные ладони.

– Когда в восемнадцать лет я создала этот подкаст, я очень хотела, чтобы все, кто оказываются здесь со мной, не стеснялись себя. Чтобы они открыто говорили о том, кто они, почему они такие и соглашались с этим. «Да, я такой человек, и?». Что с того?

Я хмыкаю. Горечь поднимается выше, чем воспоминания. Бессонные ночи, энтузиазм, наивная вера. И ощущение, будто все это происходило в другой жизни.

– Но правда в том, что все эти годы я принимала всех, кроме самого главного человека в своей жизни, – я снова поднимаю взгляд в камеру, – себя.

Ком подступает к горлу. Я знала, что будет больно. Не думала, что до такой степени. Я не говорила об этом вслух. Ни с Харпер. Ни с ним. Ни, черт возьми, даже с собой.

– Я соглашалась быть запасным вариантом. Кем-то удобным, а не ценным. Я соглашалась быть в тени, действительно думая, что я «слишком»… или наоборот, «недостаточно».

Губы дрожат. Обжигающие слезы начинают катиться по щекам, но я уже не могу остановиться. Каждое слово словно порез по живому.

– Так было больше пяти лет моей жизни и… – всхлипываю я, – в какой-то момент я приняла это как правду.

С трудом выговариваю эти слова. С каждой фразой боль из груди будто проступает на кожу. Сердце колет – не физически, морально. Как будто что-то во мне треснуло тогда и не срослось по сей день.

– Но когда все рассыпалось, потому что я в итоге перестала быть собой… – я хмыкаю от досады, – я осталась ни с чем. Без семьи, без друзей, без…

Я не хочу говорить «любви всей своей жизни». Я не могу его так назвать. Потому что это неправда. Ни тогда. Ни сейчас. Он просто был… тем, кто учил меня уменьшаться. Тем, кто не выбрал меня. Даже когда я отдала все.

– Без того, что окружало меня очень долгий период времени, – я стараюсь тяжело вдохнуть, вытирая слезы. – Поэтому я сдалась: я не знала кто я. Чего я хочу от жизни. Делаю ли я правильные вещи по отношению к себе и…

Я снова замолкаю. Слова исчезают, превращаются в ком в горле. Эта боль – липкая, тяжелая. Она не уходит. Она сидит внутри, как старый враг.

– Прошел целый год, прежде чем я снова встала на ноги. Оправилась от того, что делало мой тревожный мозг еще более тревожным и уничтожающим меня. Поэтому…

Я снова вдыхаю. Глубже. Длиннее. Выпрямляюсь, будто надеваю на себя щит из воздуха. Мне нужно быть сильной. Хоть на мгновение.

– Если сейчас вы проживаете что-то подобное, – снова смотрю в камеру, будто это поможет донести всю суть моих мыслей, – боитесь, что вы просто удобны для кого-то. Не являетесь их первым выбором. Или приоритетом… просто знайте, что вы не одни. Этот выпуск и новый сезон подкастов «Да, и?» посвящается всем, кто хоть раз в жизни чувствовал себя одиноким. Я там с вами. А значит, мы уже не одни.

Я поджимаю губы. Выключаю камеру. Щелчок – и будто звук обрыва. Руки едва заметно трясутся, дыхание прерывисто, а в горле пересохло.

Хочу умыться. Смыть с себя это признание. Смыть все, что было до этого момента. Слиться с водой – внутри и снаружи – будто это поможет отмыться от реальности.

Встаю с постели, выключая оставшиеся две камеры и свет. Пальцы дрожат, будто даже они знают, что произошло, и не хотят отпускать происходящее. Горло саднит от несказанных слов. От исповеди, которой я не планировала делиться вслух. Я чувствую, как ноет что-то в груди. Тупо. Тянуще. Как старая рана, которую сорвали слишком грубо.

Я иду к двери, чтобы спуститься на кухню, пока Винс не вернулся с тренировки. Просто попить воды. Спрятаться в тишине. Может быть, если я услышу звук капающей из-под крана воды, мне станет легче. Может, я снова стану собой.

Но когда я рывком открываю дверь, меня будто окатывает холодной волной.

На пороге стоит чертовски растерянный Джордан Найт. Его рука еще тянется к двери. Как будто он не успел постучать. Другой рукой он сжимает бумажный стаканчик, такой нелепо беззащитный в его ладони.

– Я…

Он явно не ожидал, что дверь откроется. И уж точно не думал, что открою ее я – с глазами, в которых до сих пор стоит влажный блеск от слез. С лицом, где эмоции еще не успели застыть маской.

– Не учили, что подслушивать некрасиво?

Я стараюсь держать голос ровным, но он царапает, будто я разговариваю наждачной бумагой.

У меня нет сил на сарказм. Нет запала на ссору. Только усталость и щемящее желание быть оставленной в покое.

– Нет, я… – он действительно пытается оправдаться, и это раздражает меня сильнее, чем если бы он просто стоял молча, – я только поднялся. Харпер сказала ты здесь. Я просто хотел занести чай и…

– Мне все равно, Джордан, – перебиваю его.

Голос становится отрывистым, почти мертвым.

Найт передает мне бумажный стаканчик, который едва теплый. Я даже боюсь представить, как долго он стоял с ним тут. У двери.

Мятный чай, выдохшийся, как и я сама. Какая-то часть внутри екает. От жеста. От взгляда. От тепла, которого не должно в нем быть.

Мне становится стыдно. Слишком стыдно. Потому что теперь он знает. Он слышал. Каждый чертов кусок меня, который я пыталась склеить. Собрать по осколкам. Теперь он лежит у него на ладонях. И он может разбить сильнее. Использовать. Повернуть против меня.

– Как ты, Планета? Я…

Его голос слишком мягкий. Слишком настоящий. Он говорит так, будто ему действительно есть дело и это сводит меня с ума.

– Нет! – Снова перебиваю, как лязг двери в лицо, – Мы не друзья. И не любовники. Тебя не волнует, как мои дела на самом деле. Спасибо за чай. Но теперь оставь меня в покое.

Я выплевываю это. Резко. Отчаянно. Как яд. Я слышу, как мои слова режут – его, меня, воздух между нами. И я знаю, что не права. Знаю, что завтра буду прокручивать это в голове сотни раз, каждое слово, каждую интонацию. Я извинюсь. Обязательно. Позже, когда смогу дышать.

Но сейчас – я захлопываю дверь прямо перед его носом. Он хотел сделать шаг ближе – я это видела, чувствовала. И все же я не дала ему. Не позволила.

И тогда все рушится.

Слезы снова скатываются по щекам. Горячие, как расплавленное олово. Потому что, кажется, я действительно никогда и ни для кого не стану первым выбором. Не той, ради кого, идут в закрытые двери. А только той, чьи признания слышат случайно.

Глава 9. Джордан

Двадцать пятое октября

Я почти волнуюсь. Больше раздражен. Но это отвратное чувство – волнение – начинает все больше и больше становиться частью меня самого. Оно пробирается под кожу, как яд. И с каждой минутой отравляет разум. Потому что я не мог так облажаться. По крайней мере настолько сильно, чтобы она не пришла сегодня.

Последние пару недель вышли напряженными для… нас.

Сначала эта чертова подсобка в аэропорту, из-за которой она по итогу не полетела с нами. Вернее, наш рейс до Вашингтона все-таки перенесли. Перенесли аж на неделю. И мы улетели в следующий город, куда Планета не собиралась с нами лететь.

Поэтому она просто собрала свои вещи. Не разрешила Винсу вызвать ей такси. Просто уехала, как будто ее там никогда и не было.

Десять дней я был на выезде. Мы все еще не общались по смс или звонками. И меня это более чем устраивало. Потому что так я забывал, что она существует в моей жизни. Забывал, что она реальная и живая.

Пока, конечно, не закрывал глаза в душе, и ее образы не поднимали мой член вверх. Ее голос. Характер. Тело. Но это просто реакция тела на другое. Идеальное, настоящее тело. Не больше.

Ясно же, что не больше.

Но все, блядь, стало хуже, когда идея заботы о ком-то помимо моей семьи и друзей врезалась мне в голову, как нож.

Винс просто предложил всем вместе поужинать. Дома, у них с Харпер, потому что Планета была уже там.

И я какого-то хрена решил, что она наверняка будет рада выпить свой любимый мятный чай. Который я зачем-то решил доставить ей лично в комнату для гостей, где они до этого с Харпер снимали подкаст.

Просто бумажный стаканчик. Просто передать в руки. И уйти. Но у самой двери я услышал, как она плачет.

Слишком досадно, слишком болезненно. И это стало, блядь, неприятно. Я слышал каждое слово, которое она произносила своим дрожащим голосом. И это заставляло меня слушать, когда должно было быть все равно.

Я не был бесчувственным придурком, каким она меня считала. Просто не все истории могли заставить меня что-то чувствовать. Но ее – заставила.

Я не знал, о ком она говорила, кто не выбрал ее, потому что она была якобы недостаточно хороша… но он был полным идиотом, если действительно так считал.

Да, она раздражала. Злила. Порой хотелось ее придушить во всех смыслах этого слова.

И она уж точно не была идеальной.

Но она была «достаточной» во всех ее «слишком».

Это и делало ее опасной. Заставляло отталкивать от себя. Потому что такие, как она – врывались в твою жизнь и переворачивали ее с ног на голову. А потом уходили. Потому что уже ты не соответствуешь их хаосу.

И я собирался уйти, когда она замолчала. Правда собирался. Но она была ураганом. Ураганом, который сметал все на своем пути.

Когда красотка открыла дверь – так резко и неожиданно – я, черт возьми, даже растерялся.

Не от того, что меня застали врасплох, а… от боли в ее глазах. Такую, которую я видел несколько месяцев назад. В чертовом отражении зеркала.

Она не могла чувствовать то же самое, что чувствовал я. Это было чем-то, что разъедает тебя изнутри. Как будто все, во что ты верил и чем дорожил – исчезло. Потому что на самом деле никогда не существовало.

И мне стало стыдно. Стыдно, как пятилетнему мальчику, который ослушался маму, принес футбольный мяч в гостиную и разбил ее любимую вазу.

Потому что помимо боли в ее глазах… там было чертово смирение. Как будто она не удивлена. Как будто она просто ждала, что так будет. Что эта боль придет. Потому что она ее заслужила.

Я хотел все исправить. Извиниться за себя и того придурка, который заставил ее так себя чувствовать. И злился на нее, что она позволила его словам стать своей правдой.

Это не было моей проблемой. Моей обязанностью.

Точно так же, как я не был ее другом или реальным любовником.

Но ее боль… она как будто была моей. Просто потому что она не заслуживала ее. В отличие от меня.

Я должен был сделать хоть что-то. Чтобы она почувствовала себя хоть чуточку лучше. Но я никогда и ни с кем не встречался, чтобы знать, что делать. Поэтому вспоминал, что в такие моменты делал мой отец для мамы и сестёр. Что мог бы сделать с этим Винс для Харпер.

И все равно решал проблемы как умел – деньгами. Дал свою кредитку Харпер. Попросил устроить девичник с маникюром и шопингом, мол, блондинка хочет проставиться. И продолжал злиться на Планету, когда наша подруга вернула мне карту, сообщив, что красотка платила везде сама за себя.

Ну конечно. Очередное ее «я сама» в действии.

И все же я сделал кое-что сам. Все еще с помощью денег, конечно же.

Купил платье, которое Планета примеряла с Харпер для сегодняшней вечеринки НХЛ. Потому что она не оплатила его сама. Хмыкнула миссис Коулман – «оно неоправданно дорогое» – и повесила на место.

Но оно ей понравилось. Она хотела его надеть. Две тысячи долларов стоили того, чтобы она чувствовала себя хорошо… Да все чертовы деньги мира этого стоили.

Поэтому я сам купил его. Попросил Харпер красиво упаковать и даже сам отвез его, блядь, в квартиру красотки. Конечно, не вручил лично. Но оставил у двери.

В глупой надежде, что когда – вернее если – она придет сегодня… она будет в нем. Просто так, конечно. А не потому, что мысль о том, что моя девушка наденет платье, которое я сам для нее купил, меня заводила.

– Она придёт, – старается изо всех сил успокоить меня Харпер.

Но, судя по тому, как блондинка оглядывается по залу, она сама едва ли в это верит.

– А если я ошибся с дверью? – Хмурюсь я, чувствуя себя гребаным школьником.

– Поэтому, – Винс снова начинает свои нравоучения, – когда ты хочешь сделать подарок девушке – ты вручаешь ей его лично.

– Откуда я мог это знать? – Шиплю я, когда к нам подходит Тео.

– Господь, – тут же смеется он, – Еще пара бокалов – и Виктория съест своего мужа прямо на глазах у Говарда.

– Элси тоже здесь? – Хмурится Харпер, оглядываясь по сторонам.

– Надеюсь, что нет, – хмыкает Грей, когда его словно прошибает током, – Но если увидишь ее, сообщи. Хочу убраться отсюда подальше и… ох, вау.

Последнее время его «ох, вау» предназначено только для одного человека.

И я, кажется, впервые слышу его с облегчением, а не злостью. Потому что когда я оборачиваюсь туда, куда смотрит Тео, я, к счастью, вижу чертову Планету.

Девушка спускается по лестнице медленно, грациозно, будто не идет, а скользит.

Собранная. Элегантная. Черт возьми, смертоносная.

Плечи расправлены. Подбородок направлен вверх. Темно-бордовые волосы собраны в гладкий низкий пучок, и я вижу изгиб ее шеи. Макияж ярче, чем обычно. Но только, блядь, подчеркивает, как она опасна. Как может вцепиться в горло – и ты будешь ей за это благодарен.

Полупрозрачная серая ткань тянется по телу, будто вторая кожа, усыпанная блестящими иглами. Тонкие бретели держат конструкцию, бедра подчеркнуты перьями – не для мягкости, а чтобы ты точно заметил. Талия перетянута корсетом, похожие перья скрывают щиколотки. Серебряные босоножки с ремешками чуть бликуют в свете софитов. Она не просит этим внимания. Она его безжалостно забирает. Даже если не нуждается в нем.

Я не дышу. Тело натянуто, как струна. И я чувствую, как оно реагирует на нее раньше, чем разум успевает включиться.

– Подберите слюни, парни, – хмыкает Винс, хлопнув нас с Тео по плечу.

Пока она спускается и оглядывает толпу, ее взгляд цепкий, отстраненный.

Но стоит ей увидеть знакомые лица – у подножия лестницы она сталкивается с Тренером и он представляет ей свою жену Викторию – и тут же эта ее искренняя улыбка появляется на лице.

Я слишком хорошо знаю эту улыбку.

Слишком часто видел ее. Видел со стороны. Ни одна из них не предназначалась мне.

Они мгновенно о чем-то болтают и смеются, пока я медленно выдыхаю, больше не волнуясь.

Она здесь. Она пришла. И она, черт возьми, в моем платье.

– Вот ты где, – я мгновенно оказываюсь рядом с ней, едва ли прикасаясь к ее спине, имитируя объятия.

Кожа под ладонями пульсирует от жара ее тела. От запаха. От того, что она рядом.

Сейчас очень опасно злить эту девушку, если я хочу дожить до конца вечера. А я и так хожу по тонкому льду. И, черт возьми, сам его подтачиваю.

– Извини, – слишком искренне говорит она, – я опоздала. Возникли кое-какие проблемы с машиной.

– Почему ты не написала мне? – Мгновенно хмурюсь я, не зная, на что именно сейчас злюсь.

На то, что она не предупредила об этом. Или на то, что не попросила моей помощи.

– Все в порядке, – она отмахивается так, как будто это правда, – я справилась сама.

Ну конечно. Очередное ее «я сама», от которого я едва сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза. Начинаю раздражаться сильнее, отчего притягиваю ее ближе к себе, не сводя с нее глаз.

Плотнее. Жестче. Неизбежнее.

– Сейчас всё в порядке, дорогая? Я так рада наконец с тобой познакомиться! Кост так много рассказывал о тебе. – Щебечет Виктория.

– Оо, – тянет Планета, явно умиляясь этому, – спасибо вам большое. Я тоже очень рада нашему знакомству. Надеюсь увидеть вас на домашних матчах.

– Я все никак не могу уговорить ее бывать там чаще, чем раз в год, – смеётся Зальцман, – может, это получится у тебя, Нова.

– Уверена, мы договоримся, – с улыбкой подмигивает она Виктории, заставляя всех рассмеяться.

Внутри все дрожит, как струна. Потому что она играет. Легко. Искренне. Уверенно.

Потому что она делает это чертовски хорошо.

– Что-то не так? – Слишком уверенно для подобного вопроса спрашивает Планета, как только мы остаемся наедине среди всей этой светской ерунды.

– Почему ты спрашиваешь?

– Потому что ты выглядишь так, как будто удивлен. – Слегка дергает плечами Планета.

– Но я правда удивлен.

– И чем же?

– Ты… – я не хочу говорить то, что сидит в моей голове, поэтому снова натягиваю маску безразличия, – оказывается, можешь быть… симпатичной.

Симпатичной, блядь? Ты серьезно? Лучше бы, черт возьми, молчал, Найт.

– Это даже не звучит как комплимент, – как-то грустно усмехается она.

– Оо, это был не он, – я пожимаю плечами, чуть сильнее прижимая ее к себе, – скорее… констатация факта.

Тело под пальцами горячее. Упрямое. И почему-то ускользающее от меня.

– Ну, – она поворачивается ко мне всем телом, и мне приходится убрать руки с ее талии, – мне тоже жаль, что на роль твоей фальшивой девушки тебе не досталась какая-нибудь модель. Поверь мне, я тоже не в восторге от компании.

– Правда? – Не унимаюсь я, ступая ближе к ней. – И кого бы ты предпочла, Планета?

Я жду ее колкости. Очередного дерзкого ответа. Что-то, что убедит меня в ее ненависти. Что-то, что будет значить эмоции, даже если они плохие.

– Определенно, Тео. – Она не тратит ни секунды на размышления, как будто уже думала об этом когда-то и имеет готовый ответ, – он добрый, веселый и явно делает комплименты лучше тебя.

– Ты серьезно? – Я моментально хмурюсь.

Жар под кожей. Жесткий, резкий. Она не может говорить это.

У меня едва не дергается челюсть. Где-то внутри что-то сжимается, как кулак. Как будто этот чертов Тео уже прикоснулся к ней – даже если не делал этого.

– А почему нет? – Ее тон звучит так, как будто мы действительно анализируем это, – Грей хорош собой, Винс на прошлой неделе завидовал его прессу, мы неплохо ладим и…

– Ты играешь с огнем, Планета, – уже злюсь я, почти врезаясь в нее своим телом.

Хочу, чтобы она почувствовала. Мою злость. Мое тело. Мое право. Хочу, чтобы она знала, что я не тот, с кем стоит так шутить.

– А ты его создаешь, – уже серьезно бросает она мне.

Она не замирает, не делает попыток уйти. Просто смотрит этим своим ледяным убийственным взглядом. Словно бросает вызов. Словно ждет, что я сломаюсь первым.

– Прежде чем говорить, что кто-то рядом с тобой недостаточно хорош для тебя, убедись, что это не касается и тебя, Найт.

И она уходит. Без громких сцен. Без криков. Без всеобщего внимания.

Просто расправляет плечи и растворяется в толпе.

Как будто еще несколько минут назад я не держал ее в своих руках. Как будто я не чувствовал, как она дышит.

Чертов Тео. И Планета. Они, блядь, оба.

Грей всегда был душой компании, и это действительно манило к нему. Он не разбирался в девушках и отношениях. Был слишком уважительным, чтобы плести интриги.

Но… если бы у Планеты был выбор – она бы выбрала его.

Я вижу это. Как она улыбается Тео в другом углу зала. Как он смотрит на нее. Как она все еще тормозит его, когда тот начинает флиртовать. Планета напоминает ему, что она со мной. Даже если это игра.

Но черт возьми, она все равно смотрит на него дольше, чем должна. И это сжигает меня заживо.

– Так, так, так, – лукавый женский голос раздается где-то позади меня, но мне не нужно оборачиваться, чтобы знать, чей это голос, – сам Джордан Найт собственной персоной.

– Привет, Элси.

Дочь Говарда – главного менеджера «Бостонских Орлов» – оказывается слишком близко. Ее ладонь цепляется в меня. Скользит так, чтобы взять меня под руку. Даже если я держу руки в карманах брюк.

– Как поживает главная проблема моего отца? Говорят, лучший снайпер НХЛ обзавелся подружкой.

– Пришла за сплетнями? – Бросаю я в нее, не глядя.

– За правдой, – хмыкает она, – за сплетнями обратилась бы к Гарри.

– Вот тебе правда, Элси, – я вытаскиваю свою руку намеренно медленно, чтобы брюнетка уловила то, что так делать не стоит, – с занятыми мужчинами не флиртуют.

– Так значит, не врут, – она натягивает на себя самую чарующую улыбку, слегка поворачиваясь ко мне, – и кто она?

Я хочу бросить в нее «не твое дело». Но, блядь, из-за ее отца мы в целом ведем этот разговор. Но даже с этим условием, я не собираюсь бросать Планету под этот несущийся поезд по имени Элси Говард. Особенно когда та с таким удовольствием несется по рельсам.

– Я больше чем уверен, что ты уже в курсе, – отмахиваюсь я, все еще не взглянув на девушку.

Челюсть будто сводит. Меня бесит, что она вцепилась в это. Бесит, что ей вообще есть дело.

– Возможно, – с вызовом хмыкает она.

В ее голосе скользит приторное «я все вижу», и зная Элси – это не реплика, это ловушка:

– Все же не каждый день холодный и неприступный Джордан Найт приводит кого-то на командное мероприятие.

Я чувствую, как она делает шаг вперед. Выверенный, демонстративный. Как будто ей нужно обозначить свое место рядом. Она не может терпеть, когда ее игнорируют.

Но я смотрю в сторону, будто от скуки. На деле – боюсь указать Элси взглядом кто такая Планета. Потому что если задержусь на ней – девушка это заметит и всадит нож туда, где тонко.

– Странный выбор, Найт, – вдруг хмыкает она. – Я ожидала, что она будет блондинкой, а не… бордововолосой.

Хребет будто стягивает что-то ледяное. Слова короткие, но режут как стекло. Я чувствую, как напрягаются собственные плечи, и скулы. Она говорит это намеренно легко. Но я слышу стальной крюк под шелковой оберткой.

– Она не очень-то смахивает на девушку хоккеиста.

– Это еще почему? – Почти выплевываю я.

Моя голова резко поворачивается. Взгляд цепляется за Планету в другом углу зала. Она смеется с Тео и Харпер, и даже отсюда я слышу, как ее голос вибрирует внутри меня, будто на контрасте с грязью, которую несет Элси.

– Просто она… – Элси опасно долго подбирает слова и я почти слышу, как крутятся у нее в голове циничные формулировки. – Неправильная.

– И что это, нахрен, значит? – Я уже не скрываю злости, бросая на нее взгляд.

Он острый, как лезвие. Я знаю, как он может резать – я этим взглядом не раз делал больнее, чем кулаком. Но Элси не смотрит на меня. Она изучает Планету, будто выбирает, с какой стороны нанести удар, чтобы та не успела прикрыться.

– Ей не стать… светской львицей. Кто вообще в ее возрасте красит волосы в вишневый? Слишком много татуировок, как грязи. Полагаю, одевается она в жизни так же – слишком просто. Расклешенные джинсы, корсеты, обтягивающие футболки в темных оттенках. Ничего такого… статусного.

– Ты должно быть шутишь.

Я сжимаю зубы. Не потому что она судит мой выбор. А потому что смеет прикасаться языком к чему-то, чего не понимает. К ней. К тому, что я еще не успел до конца осознать – но уже не позволю разрушить.

Харпер всегда была на стороне девушек, даже если не знала их. Анна, моя мама и сестры – они все были там же – за них, против всех, доказывая, что каждая хороша, пока кто-то не решится показать обратное. А Планета… Планета как будто такая же. Иначе, она бы не нравилась всем так сильно.

– Плохой мальчик связался с плохой девочкой, – снисходительно пожимает она плечами. – Ничего личного, просто кричащие заголовки. Я уверена, она не плохая. Просто не под тебя. Ты словно ей протестуешь. Как подросток, когда родители просят не связываться с плохой компанией. И кто она? Модель? Актриса? Очень сомневаюсь.

Внутри все взрывается. Бурлит не потому, что она ошибается – а потому, что лезет туда, где нечего ловить. Она понятия не имеет, что за девушка стоит в другом углу зала. У Элси никогда не было интуиции – только инстинкт хищника, охотящегося на статус.

– У нее ведь свой подкаст, верно? – Брюнетка закатывает глаза, когда ее голос скользкий, как яд. – Надеюсь, она хотя бы хорошо отрабатывает в постели ту рекламу, которую ты ей делаешь просто так. Потому что как только ей это перестанет быть нужным, она…

– Знаешь, – я больше не сдерживаюсь. – Статусность – самая дешевая чушь, которую вы, светские львицы, продаете друг другу, чтобы хоть как-то оправдать собственную пустоту.

Элси уже хочет ответить, но я не даю ей и шанса.

– Через татуировки и покраску волос люди самовыражаются. Потому что, в отличие от некоторых, им есть что, блядь, выражать. Они не пустые. У них внутри не только фотография с вечеринки и список бывших.

Она чуть отступает. И я вижу, как под маской уверенности просачивается раздражение. Или страх. Она явно ожидала, что я подыграю – сделаю вид, что смеюсь вместе с ней.

– Стиль некоторых людей не для демонстрации себя публике. Он про комфорт. Про выбор. Про жизнь. Но откуда тебе знать, если ты не вылезаешь из своих обтягивающих мини-платьев, верно?

Элси уже выглядит растерянной. И все же упрямо не отводит глаз. Не привыкла проигрывать – особенно мне. Но я еще не закончил.

– И да, – раздраженно хмыкаю я. – Не стоит лезть в чью-то постель, как будто тебя там ждут. Понимаю, тебя расстраивает, что за три года, что я в Бостоне, ты так там и не побывала. Но тебе ведь хватает других игроков, верно? Мне жаль, что Кайл не так хорош, но…

– Откуда ты… – она почти пугается.

Я вижу, как что-то внутри нее сжимается.

– Знаю? – Я прищуриваюсь. – Потому что, в отличие от некоторых, я не треплюсь направо и налево о том, с кем сплю. И как она подо мной стонет.

Я поддаюсь ближе, почти нависая над ней, голосом ниже, чем раньше.

– А теперь извини. Мне нужно найти свою девушку. И поблагодарить чертова Бога за то, что мне хватило ума выбрать ее. А не кого-то другого.

Я разворачиваюсь. Чувствую, как воздух между нами натянут. Рвется в тот момент, когда я делаю шаг прочь. В сторону Планеты. К ней – туда, где реальность хоть и сложнее, но, по крайней мере, настоящая.

Во мне кипит ярость, такая горячая и слепящая, что застилает глаза и лишает способности мыслить ясно. Кажется, я даже вижу ее, как плотный красный туман. Этот гнев прожигает меня изнутри. Вырывается наружу. Толкает плечи, заставляет идти через толпу, не глядя ни на кого и ни перед кем не извиняясь. Я не хочу встречать ни единого взгляда, потому что знаю: стоит мне остановиться – я начну думать. А стоит мне начать думать, этот гнев поглотит меня полностью, как черная дыра.

Элси не должна была этого говорить. Просто не могла себе позволить. Но, черт возьми, она это сказала. Ее слова до сих пор звучат у меня в голове. Словно эхо, от которого не сбежать. А еще я злюсь, потому что знаю: сам делаю то же самое. Недооцениваю. Бью первым. Как будто это способ защититься от удара, который когда-то обязательно последует. Это проще, чем признать очевидное – я боюсь. Боюсь, что Планета способна исчезнуть. Выбрать кого-то другого. Ведь она никогда не выбирала меня. Все, что нас связывает – договор. Сделка, которую мы заключили ради выгоды. Для нее – ради медийности. Для меня – чтобы меня не обменяли в другую команду. Не выкинули как ненужный балласт. Без нее у меня ничего не останется. Никакого статуса, никакого шанса удержаться.

Но дело даже не в этом.

Самое страшное – это злость. Я злюсь на нее, потому что не могу справиться с собой. Я злюсь, хотя не имею на это права. Злюсь, потому что она по настоящему не моя. Злюсь, потому что мы никак не можем найти общий язык. И больше всего ненавижу сам себя. Ненавижу, потому что боюсь подпускать ее ближе. Она слишком настоящая. Слишком живая. Слишком яркая для меня. И это раздражает так сильно, что я едва ли могу дышать.

Я пробираюсь через толпу. Хватаюсь за эту злость как за спасательный круг, но мне все равно не удается сбежать от того, что разрывает меня изнутри. Она словно магнит, притягивающий меня, даже если я сопротивляюсь.

– Джордан? – Ее голос режет воздух, и я резко останавливаюсь.

Она стоит передо мной, чуть нахмурив брови, и смотрит прямо на меня. В ее взгляде тревога, беспокойство, но нет злости. Ее пальцы обхватывают мое предплечье, обжигая сквозь слои ткани. Ее прикосновение слишком человеческое. Слишком мягкое. Слишком личное.

Рывком хватаю ее. Одна рука на ее талии. Вторая – скользит к затылку. Я должен сделать хоть что-то.

Пальцы сжимаются на ее коже сильнее, чем нужно – я это знаю. Чувствую, как подушечки пальцев впиваются в ее затылок. В то хрупкое, уязвимое место. И в груди что-то дергается от острого желания и раздражения одновременно. Она смотрит на меня в упор, не отводя взгляда – и это выводит меня из себя сильнее, чем хотелось бы.

– Извини меня за это, Планета.

Голос сиплый. Почти хриплый. Она напрягается. И все равно не отходит. Не кричит. Просто смотрит – будто ждет, что я сделаю дальше. И я делаю.

Я целую ее. Не медленно. Не нежно. С нажимной и всей своей яростью. Я вдавливаю в нее этот поцелуй, словно вбиваю в стену гвоздь. Без замаха. Без предупреждения. Просто ярость.

Ее губы слишком мягкие. Теплые. Идеальные. Не поддаются мне.

Я чувствую, как она замирает. Вся. На вдохе. Будто перестает дышать. Но она не отталкивает. Не делает ни шага назад. Просто терпит. А я в бешенстве – не на нее, на себя. На то, как дергано пульсирует кровь в ушах.

Но во мне столько злости. Столько ненависти из-за разговора с Элси. Я, блять, как будто должен всем доказать сейчас – что мы с Планетой действительно пара. Что я действительно хочу ее. И одно из двух действительно правда.

Мой язык пробивается в ее рот, грубо, как вломиться в закрытую комнату. Не ради удовольствия. Ради того, чтобы заглушить все остальное. Чтобы выбить из головы голос Элси, ее лицо, ее тон. Чтобы увидеть, как Планета реагирует – на меня, на это, на то, что между нами происходит.

Я чувствую, как напряжение в ее теле едва заметно ослабевает, словно она поддается. Медленно. Неуверенно. И я притягиваю ее ближе. Плотнее. Слишком сильно прижимаю к себе. Мне не хватает воздуха, но я не останавливаюсь. Ее пальцы, такие легкие, вдруг находят воротник моей рубашки – цепляются за него, как будто ей тоже нужно за что-то держаться. И в этот момент – черт возьми – я почти верю, что она хочет меня. Настоящего.

Все становится почти хорошо. Почти идеально.

Почти. Потому что я знаю, зачем это сделал. Не потому что хотел. А потому что не мог иначе. Потому что в этом поцелуе – злость. Протест. Доказательство. А не мягкость, которой она заслуживает.

И я чувствую себя моральным уродом, потому что моя злость, ненависть, нужда кому-то что-то доказать становятся причинами почему я сейчас целую ее.

Она не заслужила быть оружием в этой войне, которая происходит у меня внутри. Все, к чему я прикасаюсь – я либо ломаю, либо порчу. И сейчас, когда она расслабляется в моих руках, я чувствую, как проваливаюсь еще глубже. В раздражающую, чертовски сексуальную девушку, от которой стараюсь держаться как можно дальше.

Потому что каждый раз, когда она входит в комнату – мои мысли горят. Мое тело вспыхивает. Я злюсь, потому что не могу это контролировать. Злюсь, потому что хочу ее. Потому что мне это не нравится, но я все равно возвращаюсь к ней – как идиот, на коротком поводке.

И все же я хотел поцеловать ее. Просто не так. А когда бы она тоже в этом нуждалась. Когда бы тоже захотела меня в ответ. Меня настоящего, а не человека, которого она так яростно ненавидит. Не эту версию меня – которую я сам терпеть не могу.

Но я все равно сделал это. Поцеловал. Ее дыхание теперь смешивается с моим. И лишь на секунду мне кажется, что все так, как и должно быть.

Как будто этот момент может стать моим началом. Хотя я точно знаю – он, скорее всего, станет моим концом.

Глава 10. Нова

Десятое ноября

Ударостойкое стекло под ладонями Харпер звучит так громко, что превращается в шум в моей голове. Гулкий, тягучий, он будто врезается в виски. Девушка такая разъяренная, и я черт возьми понимаю ее. Даже если это не против моего мужа ведут нечестную игру – все внутри сжимается от этого ощущения несправедливости.

Сегодня, спустя два месяца моих фальшивых отношений и походов на игры Орлов, Харпер предложила спуститься к самому льду. Благо наши "семейные" пропуска давали нам такую возможность – и пусть я все еще ничего толком не смыслила в хоккее, даже если теперь смотрела выездные игры Бостонских Орлов через свой телефон, я прекрасно понимала одно: вратарей трогать нельзя. Это было негласное правило. И если ты рискнул его нарушить – приготовься получить неприятности. Очень личные неприятности.

Но команде из Сиэтла, похоже, было на это наплевать. Объективно они не могли не то что пробить Винса и выйти вперед, они даже сравнять счет не могли к концу первого периода – счет два-ноль в пользу Орлов. Поэтому их новая тактика: вредить Коулману, провоцировать на драки и получать большинство. Грязно. Жалко. Эффективно.

Судьи продолжают закрывать на это глаза – ни когда об этом заявляет Джордан на правах капитана, ни сам Винс, ни даже крики Зальцмана не сдвигают их с мертвой точки. И все, что мне остается – это надеяться. Надеяться, чтобы ничего подобного не случилось, когда Джордан откажется на льду. Потому что если это случится – я даже не уверена, в кого он превратится. Пока что, к счастью, у Сиэтла хватало мозгов не делать этого при нем. Видимо, всем было очевидно: он не тот, с кем можно провернуть такое. Он не просто хоккеист. Он пламя в человеческой оболочке.

– Продажный матч, черт бы его побрал, – шипит Харпер, не переставая колотить по стеклу уже кулаком, стараясь привлечь внимание судьи.

– Правда? – Хмурюсь я, все больше ощущая, как тревога переползает в грудную клетку.

– Нет, – закатывает глаза блондинка, тяжело выдыхая, – но вот судьи, видимо, да. Зальцман против подобных махинаций, и все команды знают: с такими "деловыми" предложениями точно не к Орлам.

– Тогда…

– Я просто не понимаю, – перебивает она меня на эмоциях, – он же задержал вратаря! Это как минимум штраф на две минуты тридцать девятому номеру!

– Главное, – я наклоняюсь чуть вперед, чтобы через проход в несколько метров увидеть скамейку запасных, – чтобы никто не втянул в это Найта.

– Волнуешься? – Хмыкает она, но в ее тоне нет подкола.

– Нет, – убеждаю ее и себя. – Просто не хочу проблем с «важной шишкой» и плохого настроения Джордана. Это… горючая смесь.

На самом деле – не в том дело. Я продолжаю упорно убеждать себя, что не в этом. Ведь… тогда вся наша игра в идеальную пару на публику не будет иметь никакого смысла. Если у него будут проблемы с «важной шишкой» и СМИ – они будут и у меня. Все рухнет. Все, над чем мы так старательно работаем. Поэтому нет, дело не в том, что я волнуюсь. Не волнуюсь.

– Тогда будем надеяться, что никто из Сиэтла не кинет чертову зажженную спичку, – выдыхает девушка, и я молча присоединяюсь к ее надеждам.

Первый период заканчивается два-ноль и штрафным временем у Орлов в десять минут. Все парни угрюмые покидают лед, уходя в раздевалку, и я изо всех сил стараюсь не смотреть на Джордана. Но… они все как один возвращаются спустя двадцать минут с лицами еще хуже, чем до этого. И тогда я действительно смотрю на него.

Он выходит на лед, надевая шлем. Движения почти медленные, размеренные, но в этом – грозовая тишина. Хладнокровная ярость. Его челюсть сжата, взгляд резкий, острый, как лезвие. Он будто готов кого-то сжечь. Черт возьми, это даже… горячо. В буквальном смысле. Он идет, и в нем – угроза. Напряжение пульсирует, и я тяжело сглатываю. Скорее бы этот чертов матч закончился и обошлось без драк. Только не сейчас. Пожалуйста. Не сейчас.

Но всеобщий стресс и напряжение передается и мне. Настолько сильно, что я начинаю ощущать его физически. В тряске ног. В покусывании края нижней губы.

Давай, Нова. Все хорошо. Просто считай до десяти.

Раз – первое звено Джордана оказывается на льду во втором периоде.

Два – игроки занимают свои позиции, и мой пятнадцатый номер становится на вбрасывание.

Три – судья бросает шайбу, и игра начинается.

Четыре – Джордан выигрывает вбрасывание, передает пас Тео.

Пять – Грей ловит шайбу, обходит двух игроков и уходит к воротам.

Шесть – передача на Дерека, тот откатывается, готовясь к броску.

Семь – все идет, черт возьми, не так, как должно.

Один из игроков Сиэтла в резком развороте бросается к шайбе, стараясь ее отобрать у Дерека у своих ворот. Но при замахе его клюшка оказывается слишком высоко – и с хрустом бьет Джордана по лицу.

Все происходит за долю секунды – и в ту же секунду Найт падает на лед. Стремительно. Беззвучно. Как и мое сердце.

Я вскакиваю с трибуны, почти врываюсь к стеклу, ногти врезаются в ладони.

Джордан пытается встать. Он сгибается, опирается на руку, и я вижу, как с его скулы капает кровь. Черт. Этот ублюдок из Сиэтла рассек ему скулу. Толпа взрывается свистом, и судьи только теперь останавливают игру. На лед выбегает Симона с аптечкой, Тео рядом, помогает подняться. Кто-то поднимает его клюшку. Кто-то поддерживает за плечо. А я больше не в состоянии следить за происходящим.

Я чувствую только руку Харпер на своем плече. Ее хватка крепкая, почти болезненная. И это лишь усиливает грохот в моей груди, будто сердце пытается вырваться наружу. Потому что все, что я вижу – это лицо Джордана. Злое. Настолько злое, что на секунду становится страшно. Настолько, что воздух в груди застывает.

– Не волнуйся, – шепчет Харпер, – Симона слишком хороша в этом. Она позаботится о нем.

И я почти верю ей. Почти. Если бы не то, как предательски дрожит ее голос. Она ведь относится к нему как к брату. И ее тревога лишь делает мою – еще более реальной.

Я не знаю, куда себя деть, пока Симона отводит Джордана в раздевалку, а матч продолжается так, будто ничего не случилось. Как будто кровь, которую убирают со льда – это нормально. Как будто ничего этого не было.

– Тебе лучше пойти к нему, – шепчет Харпер, сильнее сжимая мне плечо.

– К кому? – Не сразу понимаю я.

– К своему парню, подруга, – грустно хмыкает она.

Все внутри меня сжимается. Это напоминание. Это все – не по-настоящему. Ни его слова. Ни прикосновения. Ни поцелуи. Только фальшивый парень, который терпеть меня не может. Как и я его. Вместе с моим реальным волнением. Которое я никак не могу подавить.

– Так бы поступила любая девушка, – пожимает плечами Харпер.

– Реальная девушка, – напоминаю я.

– Поэтому тебе и нужно пойти.

Я знаю, что она права. Знаю. Но не могу заставить себя сделать это. Что я скажу? "Привет, это я – твоя фальшивая подружка. Харпер сказала, что я должна прийти, и да, кстати, как твоя скула? Приложить тебе лед?". Это же смешно. И бесполезно. Чем я ему помогу?

Ему не нужна моя помощь. Даже если бы и была нужна – он бы не принял ее. Оттолкнул бы. Как это делают все.

Но я все равно иду. Отрываю ладони от стекла, расправляю плечи, подбородок чуть вверх – движение больше для себя, чем для Харпер – и направляюсь по коридору. Охрана не останавливает меня, и в этом – самая большая проблема. Потому что значит, я действительно иду туда. К нему.

Не из-за него. Нет. Просто… я должна убедиться. Что он в порядке. Человек, который сейчас присутствует в моей жизни, даже если это вынужденная мера, не пострадал. Физически. Или хуже – морально.

Потому что для Джордана хоккей чертовски важен. Не просто как карьера. Ведь он мог бы уехать. В другой клуб. В другой город. Но он хотел быть здесь. В Бостоне. С этими людьми. С этой командой.

Иначе он бы не стал терпеть меня и всю эту игру в фальшивые отношения.

Я просто представляю, что он чувствует. Когда все, что ты строил, рушится. И ты даже не виноват в этом. Это ошибка другого. Чья-то бездумная ошибка, которая ломает тебя. Заставляет сдаться.

У раздевалки я медлю. Стучать? Или просто войти? Может, он один? Или Симона еще там?

Не знаю. Ничего не знаю. Но все равно стучу – и не дождавшись ответа, приоткрываю дверь.

– Джордан? – Зову неуверенно я.

Он не двигается. Сидит на скамейке в полумраке, локти на коленях, пот стекает с темных спутанных волос. Скула все еще кровоточит. Кожа вокруг начинает опухать. Джерси и защита – сняты. Он остался только в черном термобелье и игровых шортах. Сжатый, напряженный, как перед взрывом.

– Я… – голос ломается, – пришла узнать, как ты?

Он не успевает ответить. Из-за угла появляется Симона, слишком серьезная, с очередной огромной аптечкой.

– Отлично, – говорит строго. – Поможешь мне, Нова. Идем.

И я не уверена, хорошая ли это идея. Но не могу сопротивляться. Просто иду за ней. Стараясь не выдать себя. Стараясь не показать, как сильно к горлу подступает ком.

– Сначала остановим кровь, – кивает она мне, уверенно передавая антисептик для рук, который я наношу на свои собственные, трясущиеся руки.

Я не большой фанат крови, пусть и не падаю в обморок, но видеть это на лице Джордана… слишком неприятно. Даже болезненно. Как будто что-то чиркает изнутри.

Женщина пытается остановить кровь на его скуле, меняя один спонж на другой. Я следую всем ее указаниям и стараюсь игнорировать дрожь в теле. Пальцы будто онемели, а грудь сжимает тревога. Это выходит не быстро и, судя по лицу Найта, очень болезненно, но когда выходит, она кивает мне на пакетик со льдом:

– Сейчас нужно будет его приложить, – ее тон все еще сдержанный, уверенный, – мне нужно осмотреть его спину и чтобы два плеча были расслаблены.

Я киваю, понятия не имея, что это значит, и, когда Симона отходит к аптечке, меняюсь с ней местами. Сердце тяжело бьется где-то в горле.

– Давай я помогу, – шепчу я Джордану, когда он едва шевелится от боли в попытках снять термобелье.

– Что ты вообще тут делаешь? – Сквозь зубы шипит он, все еще пытаясь справиться самостоятельно.

– Мы идеальная пара, забыл? – Хмыкаю я, стараясь скрыть свое волнение, чуть пригибаясь ближе к нему, хватая край его лонга.

Тепло его тела ощущается даже через ткань. Напряженные мышцы словно пульсируют под руками.

– С тобой забудешь, – сквозь зубы продолжает он, когда я стараюсь как можно аккуратнее снять с него кофту и не коснуться его раскаленной кожи, – так бы сразу и сказала, что просто хочешь раздеть меня.

– Я была бы поосторожнее с высказываниями, – хмыкаю я, хватаясь за пакет со льдом, поднося его к красивому лицу своего фальшивого парня, – от моих рук зависит, будет у тебя фингал или нет.

Я прикладываю пакет со льдом к ране, когда Джордан шипит от боли и дергается, схватив меня за заднюю поверхность бедра, резко притягивая к себе. Его хватка судорожная, явно рефлекторная – от острой боли, вспышкой пронзившей тело. Я едва стою на ногах, инстинктивно цепляясь за него ладонями, чтобы не пошатнуться.

– Ты специально это сделала? – Его голос низкий, глухой, почти неслышный.

– Что именно? – Моргаю я.

Но вместо ответа Джордан смотрит на меня. Медленно. Лениво. Как будто хочет изучить каждую черту, каждую эмоцию, что вспыхивает на моем лице.

– Заставила меня представить, как это снимается с тебя, Планета.

В горле становится сухо. Я не двигаюсь. Симона что-то говорит сбоку от меня у аптечки, но я не могу разобрать слов.

– Это просто джерси, я…

Будто пытаюсь оправдаться за кусок ткани с его номером, и ни черта не выходит.

– Мне нужно осмотреть твою спину и шею, Джордан, – возвращается Симона с новыми инструкциями, – руки вперед на колени, голову вниз.

Только когда он послушно выполняет ее указания, я понимаю, что все это время его руки были на мне. Теперь там холодно. Неуютно.

Мне приходится сесть на колени между ног Найта, чтобы продолжать держать ему лед. Разве у докторов не должны быть ассистенты? Или из-за сегодняшних стычек с Сиэтлом все заняты подлечиванием других? Симона уже десять минут справляется сама.

– Ты будто наслаждаешься этим, – едва слышно произносит он от боли, пока Симона что-то делает с его плечом.

– Не тем, что ты думаешь.

– Тогда объясни.

– Тем, что ты наконец-то не дерзишь и даже помалкиваешь.

– Я просто занят тем, как ты выглядишь между моих ног, стоя на коленях.

Я закатываю глаза от раздражения. Челюсть сжимается, но ударить его я не могу. Джордан хмыкает, явно довольный моей реакцией, снова демонстрируя свою чертову ямочку на щеке.

– Вывиха или перелома нет, – напоминает о себе Симона, выпрямляясь из-за спины Джордана, – будет синяк и отек, но это не страшно. Завтра придешь на повторный осмотр, а сегодня зону ушиба нужно будет мазать этим каждые четыре часа.

Женщина почему-то именно мне передает тюбик с мазью, а не Джордану, и я едва сдерживаюсь от немого вопроса.

– Сейчас, – она обходит скамейку, чтобы снова взглянуть на скулу Найта, – можешь идти в душ. На лед сегодня больше не выйдешь.

Он напрягается. Резко. Почти незаметно, но я вижу это.

– Проследи, чтобы крем ложился тонким слоем, – оборачивается она уже на меня, – он вряд ли достанет сам, но точно попытается. С этим кремом лучше не перебарщивать.

Я машинально киваю, поднимаясь с колен, позволяя Джордану раздеться дальше, пока продолжаю расспрашивать Симону про травму и лечение. Не то чтобы я собиралась активно принимать в этом участие – очевидно, что мы не будем рядом каждые четыре часа – мне просто нужно не смотреть на Найта и то, как он остается в одних боксерах, чтобы наконец пойти в душ.

Мне бы ее таланты – уметь заткнуть и подчинить себе Джордана. Но пока все работает против меня.

Симона что-то еще говорит Найту про физиотерапию, если она понадобится для его плеча, когда подходит к двери из раздевалки. Но… когда она уже почти уходит, что-то ослепляющее просачивается внутрь, заставляя зажмуриться. Это… чертова вспышка камеры. Исчезает также быстро, как и появляется.

Нас… только что сфотографировали. Меня – стоящую рядом с Джорданом в одних боксерах, в чертовой раздевалке «Бостонских Орлов», где меня, очевидно, быть не должно.

– Через пару минут все СМИ Бостона будут пестрить кричащими заголовками – «Джордан Найт, побитый и несчастный, в объятиях своей идеальной девушки», – хмыкает он, когда мы наконец остаемся одни.

Я стараюсь не думать об этом. В смысле, в этом и был наш план, верно? Конечно, я ожидала фото получше… менее интимное… но все же.

– Если бы они только знали, что ты хочешь придушить меня, – снова скрываю я волнение за сарказмом.

– Оо, – лениво тянет он сквозь улыбку, – это ты хочешь, чтобы я придушил тебя, Планета.

Он наклоняется ближе. Настойчиво ближе.

– Это же твой фетиш, красотка.

И он уходит. Просто идет в душ, виляя своей идеальной задницей, заставляя выдохнуть и присесть на скамейку только тогда, когда до меня доносятся звуки воды.

Мне нужно отвлечься. Унять дрожь в мыслях и теле. Я… я просто не привыкла к такому. Слишком много внимания. Его внимания. В смысле, я понимаю, что это часть сделки. Часть нашего притворства. Но… я не знаю, как мне с этим справляться, потому что никогда не имела подобного опыта. Я не разговариваю с горячими, высокими и чертовски богатыми парнями в обычной жизни. Не обнимаюсь с ними, не позволяю их рукам быть на моих бедрах и… уж тем более не целуюсь с ними. Я… я просто обычно не привлекаю таких. Как и Джордана, на самом деле – напоминаю я себе. Мне просто нужно пережить это. Всего пара месяцев, и моя жизнь вернется в норму, да.

Но пока это едва ли можно назвать нормой, когда чертов Джордан Найт со своим идеальным телом выходит из душевой в одном чертовом полотенце на бедрах. Вода капает с его волос, тело все еще мокрое, чертовски рельефное. Капли стекают с его ключиц на грудь, касаются собой его каменного пресса, прямо в v-образные мышцы и… я отворачиваюсь.

Джордан не смотрит на меня, по крайней мере я не ощущаю на себе его взгляда, когда он подходит к своему шкафчику и чем-то гремит там. Только спустя пару ругательств и тяжелых вздохов я оборачиваюсь на него.

– Симона же сказала, что ты не достанешь, – напоминаю ему я, поднимаясь со скамьи и подходя к этому упрямцу.

Джордан изо всех сил старается рассмотреть свой синяк на спине и плече, намазать его кремом, но очевидно – он не достает.

Я забираю тюбик с кремом, не касаясь его ладоней, и становлюсь ровно за ним.

Все это… выглядит очень больно. Синяк уже начинает темнеть – бордовый с фиолетовым, с налетом синевы ближе к шее. Как будто кто-то ткнул кистью по коже и забыл остановиться. Кровоподтек еще только набирает силу, но уже будто пульсирует под поверхностью.

Руки снова начинают трястись, когда я выдавливаю крем на пальцы и подношу их к его спине. Кожа горячая. Податливая и в то же время напряженная, словно ждущая боли.

– Не смей стонать, – хмурюсь я, когда Джордан сильнее напрягается подо мной, едва сдерживаясь. – Мы не в твоих грязных фантазиях.

– Оо, красотка, – шипит он от боли со сдавленным смешком, – в моих грязных фантазиях ты не в джерси с моим номером, и все еще на коленях.

– Тогда постарайся пережить, что в реальности я делаю тебе больно, пока размазываю по тебе что-то чертовски вонючее, – отмахиваюсь я.

– Нравится играть в спасателя, Планета? – Все еще сквозь зубы выплевывает он.

– Быть хорошим человеком – не значит быть спасателем.

– Конечно нет, красотка, – он оборачивается на меня, – это значит быть идеальной. Святой.

Это злит. Горячо, резко, сдавленно. Как будто кто-то пальцами надавил под ребра, и воздух вышел через зубы. Грудь сжимается, в ней копится злое, жгучее – что-то личное, что-то, за что хочется укусить.

– Я не святая, – шиплю, будто это самое очевидное, и резко пихаю ему в грудь тюбик с кремом.

Слишком резко. Слишком сильно. Но он не шелохнется. А я разворачиваюсь, даже не удосужившись посмотреть, поймал ли он его.

Злость вспыхивает с каждым шагом. Как будто он включил лампу в темной комнате – и все, что я старалась не видеть, оказалось на витрине. Он не знает меня. Не имеет ни малейшего права судить.

– Знаешь, почему тебе нравится быть хорошей? – Звучит его голос у меня за спиной, когда я почти оказываюсь у двери.

Я не отвечаю. Не потому что боюсь, а потому что знаю – он скажет. Обязательно скажет. И я не уверена, хочу ли это слышать.

– Потому что ты боишься, что если сорвешься – тебе понравится.

Он попадает. Прямо в цель, в самое неприятное. В ту точку, которую я не касалась годами.

– Это то, что отличает нас, – бросаю через плечо, не оборачиваясь.

Джордан усмехается. Лениво. Раздражающе. Как будто все это игра, и он давно знает финал.

– Нет, Планета. Это то, что нас делает одинаковыми.

Глава 11. Джордан

Шестнадцатое ноября

Я паркуюсь у многоквартирного дома Планеты за два часа до вылета в Лос-Анджелес, надеясь что не попаду в пробки, если вдруг… решу задержаться. Не то, чтобы я планировал. Но мы не виделись чуть меньше недели и… я порядком никого давно так не злил.

И, почему-то, мне этого не хватает. Ее колких фраз, ее упрямства, ее, блядь, непредсказуемости. Это раздражает. Но раздражает уже не так. Это почти приятно.

Поэтому чуть быстрее, чем нужно, выхожу из своего гелендвагина. Забираю с переднего пассажирского сиденья несколько пакетов и чертов подстаканник с двумя напитками для меня и Планеты. Я знаю куда идти, хоть никогда и не был в самой квартире. Но поднимаясь пешком на последний пятый этаж, я повторно перечитываю инструкции от Харпер по смс. Не знал, что теперь спортсмены НХЛ подрабатывают курьерами. Ладно подарок – это было мое желание, но это…

Я будто уже жду, что буду злиться, даже несмотря на свое непривычно хорошее настроение, когда стучусь в ее квартиру. За дверью слышится голос. Причем какого-то хрена мужской.

Сердце мгновенно сжимается, и я ненавижу это ощущение. Оно не мое. Не по плану. Не под моим контролем.

– Джордан? – Планета хмурится, когда ее красивое лицо выглядывает в проеме.

Но она не открывает чертову дверь полностью, как будто скрывает что-то.

И мне это, блядь, не нравится. Кто там? Почему она так напряжена? Почему я чувствую, что уже готов снести эту дверь, если сейчас снова услышу тот голос?

– Я… – напрягаюсь в ответ, голос звучит ровно, но внутри все гремит, – у меня выезд через пару часов. Я собирался в город, и Харпер попросила завести тебе какие-то вещи.

Это один из минусов – жить по соседству с лучшими друзьями, которые дружат еще и с твоей девушкой.

– Ты что, не одна? – Хмурюсь я сильнее, когда она явно выглядит напряженной. – Не говори, блядь, что там Тео…

Имя срывается с языка быстрее, чем я успеваю подумать. Но в груди уже знакомый жар. Нет, я не ревную. Просто… если это Тео…

Я уже делаю шаг ближе. Злость во мне нарастает так, как не должна, пока она как будто не понимает, о чем я.

Она смотрит на меня растерянно. И я почти ненавижу себя за то, что смотрю на ее лицо и не могу перестать думать, как сильно хочу, чтобы она просто впустила меня.

– Что? – Хмурится она. – Конечно нет! Что ему тут делать?

Она напряжена не меньше меня.

И в этом что-то неправильное. Слишком много боли в ее голосе, чтобы я мог просто продолжить злиться.

– Я… – неуверенно начинает она, будто сдается, – мне нужно одолжение, Джордан.

Она это утверждает, а не просит. Причем так, как будто действительно не умеет это делать.

Просить – не ее стиль. Она всегда держит оборону. А сейчас? Сейчас будто отбрасывает свой щит, стоя передо мной с этим дрожащим «мне нужно».

– Чтобы не произошло дальше, – она с какой-то тревогой всматривается в меня, – пообещай, что это не повлияет на твое мнение обо мне. Ни в хорошую, ни в плохую сторону.

Я замираю. Молчу. Взвешиваю. Уже даже страшно – что за этой чертовой дверью. Но все же едва заметно киваю. Она тяжело выдыхает и отходит в сторону, открывая передо мной дверь.

– Можешь не разуваться, – кивает она мне почти шепотом, – и извини за беспорядок. Я не ждала гостей.

Я следую за ней через прихожую по светлому коридору, пока не вхожу в гостиную, стараясь не пялиться по сторонам.

Хочу казаться спокойным. Хочу, чтобы она чувствовала: я – здесь. Если ей это нужно.

– Хочу тебя кое с кем познакомить, – слышится ее неуверенный голос, как будто не мне, – Это Джордан, мой парень.

Парень. Она впервые за полтора месяца называет меня так вслух и… я не понимаю, что чувствую от этого. Что-то неприлично теплое расползается внутри меня, перемешиваясь со злостью, что сейчас снова придется притворяться.

– Джордан, это мой отец Колтон Пейн.

Отец? Какого… только сейчас я наконец полностью оглядываю кухню-гостиную, где на диване сидит мужчина лет пятидесяти пяти. Темные волосы с сединой у висков, скуластое лицо. Костюм сидит идеально – будто только что вышел из кабинета на сорок пятом этаже Уолл-стрит. Глаза – холодные. В них нет ни одного намека на отцовское тепло. Только расчет.

– Приятно наконец познакомиться, – протягиваю ему руку, подходя ближе.

Мягко. Без нажима. Просто дежурный жест. Но я держу его взгляд дольше, чем нужно.

Он поднимается с дивана, его рукопожатие крепкое, но он кивает мне так, будто не впечатлен.

Как будто уже все обо мне для себя решил.

– Просто такие вопросы решаются всей семьей, – продолжает он строго, возвращаясь к дивану, пока Планета забирает из моих рук пакеты.

Я смотрю ей вслед. Она делает это быстро, по-хозяйски. И немного… резко. В теле напряжение. В руках – привычка справляться одной.

– Я переехала в соседний город, а не в другую галактику. – Фыркает Планета, когда я передаю ей ее стакан с мятным чаем.

Тон ее сухой, как будто ей уже надоело оправдываться за свою жизнь. И все же она благодарно касается моих пальцев, забирая стакан. Легкий контакт, и что-то внутри меня сдвигается.

Она одними губами произносит «спасибо» и снова оборачивается на отца, когда я усаживаюсь за мраморную барную стойку.

Я чувствую, как мои плечи чуть напрягаются. Не потому что он опасен. А потому что ее трясет. А я, черт возьми, ненавижу, когда женщин трясет из-за мужиков, которые должны были их защищать.

– Но ты не звонишь, не пишешь…

– Телефоны работают в обе стороны. – Пожимает Планета плечами, даже не оправдываясь.

Но глаза – колкие. Обороняется. Не прячется. Я ловлю себя на том, что уважаю ее за это больше, чем ожидал.

– Ты так говоришь, потому что у тебя нет собственных детей. – Злится мужчина.

– А у тебя их слишком много.

– Всего трое, – будто напоминает себе и нам Пейн, – но никто из них не ты.

В комнате на секунду становится глухо. Как будто даже холодильник затаил дыхание.

– Так кем ты говоришь работаешь, Джордж?

– Джордан, – мгновенно исправляет его Планета.

И меня это злит. Он специально сделал это. Он точно знает мое имя. Просто хочет уколоть. Меня. Планету. Как будто ей не плевать.

– Верно, – едва хмыкает мужчина, – Джордан. Извини.

– Вообще-то я хоккеист, – впервые в жизни это почему-то звучит как не повод для гордости, – нападающий и капитан Бостонских Орлов.

Он кивает, будто слышит это каждый день. Как будто это – ничто. Как будто и я – ничто.

– Так значит из-за тебя моя дочь переехала сюда?

– Ты знаешь что это не так, – устало качает головой красотка.

Я слышу, как она сглатывает. Ее голос – почти без эмоций, но пальцы на стакане сжимаются. Она устала. От него. И от себя рядом с ним.

– Кстати об этом…

– Нет, – перебивает его Планета, – я не собираюсь это слушать.

– Ты даже не знаешь, что я собираюсь сказать.

– Все еще не интересно. – Планета становится раздраженной, напряженной и это ее состояние передается мне сильнее, чем должно.

Я чувствую, как сердце стучит быстрее, хотя это не мой бой. Но мне, блядь, хочется вмешаться. Хочется отодвинуть ее за спину и сказать ему замолчать.