Читать онлайн Пересмешник на рассвете. Книга 1 бесплатно

Глава 1

Чудовище прячется за зеленой стеной виноградника всего-то в паре шагов. Клара не видит его, но отчетливо слышит тяжелое дыхание: уф-уф, уф-уф; чует тягучий запах, в котором смешались ароматы дешевого одеколона, мужского пота, выделанной кожи и крепких сигар. Когда Чудовище поворачивается, лязгая и скрипя, виноградная стена трясется и осыпаются листья. Сухой ветер уносит их вглубь лабиринта, кружа вместе с желтой пылью и мелким мусором.

– Выходи! Я знаю, что ты здесь!

Голос звучит тихо, палящее солнце выжгло его без остатка. Чудовище замирает. На цыпочках Клара подходит к зеленой стене и вглядывается в сплетение ветвей и густой листвы. Но с той стороны ничего нет.

Лабиринт виноградника карабкается вверх по склону. Снизу Клара видит белый особняк, сверкающий окнами на вершине холма. Рядом качаются кипарисы, тонкие, как церковные свечки. Это Шато Сильва, ее дом. Туда-то ей и нужно попасть, но зачем – Клара не помнит. Она бесшумно идет по дорожке из слоистого желтого камня. Чудовище движется следом, не показываясь и не отставая ни на шаг. Уф-уф, уф-уф…

Нестерпимо жарко. Дрожит маревом раскаленный воздух, солнце обратилось в бесформенное пятно, едва различимое на бледном небе. Клара задыхается в тяжелом зное, а резкий ветер не приносит прохлады. Лишь швыряет в лицо колючие песчинки – прочь, прочь, пошла отсюда, прочь! Но она не сдается. Мокрое от пота платье липнет к спине.

Дом близко; если бежать напрямик, она бы управилась за десять минут. Но время идет, а Клара не приближается ни на шаг. Всякий раз, когда кажется, что она вот-вот выйдет к шато, она оказывается в тупике или дорожки лабиринта уводят ее в противоположную сторону. Когда-то давно виноградники стояли стройными рядами. Когда-то давно не было никаких лабиринтов и прячущихся в них Чудовищ. Давно, а сейчас… Клара поворачивает, и дом вновь оказывается у нее за спиной. В тот же миг Чудовище дергается, едва не своротив виноградную стену.

– Хватит! Выходи, или я…

Не договорив, она идет дальше. Чудовищу плевать на ее крики, и Клара это знает. Как знает и то, что не нужно его бояться. Не сейчас и не здесь. Бояться нужно не его.

Тяжелые капли пота ползут по лбу, от них чешутся брови и щиплет глаза. Клара вытирает лицо рукавом и оглядывается в поисках выхода. Но видит лишь серую газетную страницу, запутавшуюся среди веток, как птица в силках. Во всю полосу фотография Президента Республики: рука сжата в кулак, лицо бугрится, как у надутой жабы. И сверху алеет жирный заголовок: «МЫ СПАСЕМ ПОРЯДОК!». Когда Клара протягивает руку, порыв ветра срывает газету и уносит в небо. Клара провожает ее злым взглядом. В отличие от Господина Президента, она не может так легко подняться в воздух, не может отсюда улететь. Вместо того ей достались бесконечные желто-зеленые стены лабиринта, Чудовище и палящее солнце… А за следующим поворотом ее встречает отец.

Клара узнает его сразу, хотя не видела уже много лет, да и стоит он к ней спиной. Худой, высокий, короткие волосы блестят сединой. Светло-серая форма республиканской гвардии совсем выгорела на солнце. Правый рукав разодран в клочья – там, где полковничьи нашивки вырваны с мясом. К тому же отец без сапог.

Клара останавливается за пять шагов, не решаясь подойти ближе. Отец? Откуда он здесь? В то же время Клара не удивлена: а где ему еще быть, как не среди своих виноградников? Чудовище за стеной снова начинает пыхтеть: уф-уф, уф-уф. Едва ли отец это замечает; он даже не вздрагивает, спина прямая, будто вместо позвоночника у него стальной прут.

– Клара.

Она молчит.

– Ты опоздала, Клара, – говорит полковник Сильва и заходится в громком кашле. На раскаленный желтый камень падают темные капли.

– Опоздала?

Отец поворачивается. Его лицо неподвижно, как восковая маска, того и гляди начнет плавиться на солнце и потечет волнами. Щеки ввалились так, что выпирают острые скулы и видны зубы. Но Кларе никак не удается разглядеть его глаза – стекла очков сверкают, точно две золотые монеты.

– Видишь их? – Отец взмахом указывает на холм.

Клара должна отвернуться. Солнце слепит до боли, слезы текут в три ручья. Но она продолжает смотреть и в конце концов замечает рядом с домом несколько диковинных фигур.

Друг за дружкой они карабкаются по склону холма, спотыкаясь и раскачиваясь, точно марионетки в руках неумелого кукловода. Это и есть куклы, вернее – люди, вырядившиеся в кукол. Огромные головы из папье-маше блестят нарочито яркими красками. Слишком большие головы для таких маленьких людей: кажется, еще чуть-чуть – и фигуры попадают, точно сбитые кегли, и покатятся вниз. Кларе мерещится глухой перестук, словно кто-то бьет в барабан из тыквы-горлянки.

Разумеется, Клара узнает их. Это же куклы-каприччо! Крестьяне надевают такие костюмы на праздник урожая в Лос-Франка, а потом сжигают на огромном костре в день начала зимы. Маски: Сарацин, Ведьма, Солдат, Черт и еще две, которые она не может разглядеть. И кто это удумал наряжаться так посреди лета?

– Каприччо?

Отец кивает.

– Ты опоздала. Они забрали ее.

Куклы бегут прочь от дома на противоположную сторону холма. Мгновение – и они скрываются за кипарисами. Лишь Черт оборачивается: кроваво-красная голова с черными рожками наклоняется вправо, короткий плащик полощется на ветру. Черт вскидывает трезубец в издевательском приветствии и спешит за остальными.

– Ее? – переспрашивает Клара. – Кого они забрали?

Отец снова кашляет, сплевывает кровь. Клара бросается к нему – она хочет помочь, поддержать, но отец отступает, предупреждающе подняв руки. Чудовище за стеной громко шипит.

– Мне ты не поможешь. Ты должна вернуть ее.

– Кого?!

Отец дергает головой, выпрямляется, расправляет плечи. Форма на груди бурая от спекшейся крови.

– Пожалуйста, Клара. Верни ее.

– Но…

Клара облизывает пересохшие губы. Есть еще один вопрос, который она должна задать. Важный вопрос.

– Папа? Но ты… Тебя же…

Полковник Сильва улыбается. Улыбка едкая, словно уголки губ подрезали опасной бритвой.

– Расстреляли? – заканчивает он. – И что с того? Здесь это не имеет значения.

Чудовище с силой бросается на стену. Трещат виноградные лозы, осыпаются листья. Клара пятится.

– Верни ее, Клара, – говорит отец. – Обещай мне.

– Но я не… – Она встряхивает пыльной челкой. – Я не успею. Они слишком далеко, мне их не догнать. И Чудовище…

– Чудовище? – смеется отец. – Ты про моего старого друга? Не бойся, он тебе поможет. Я зову его Южный Почтовый.

Сухие ветви летят на землю. Клара вскрикивает и зажимает рот ладонью. Участок виноградной стены падает, а в образовавшейся дыре Клара видит Чудовище. Вернее – часть его длинного тела: тугие мышцы перекатываются под темно-зеленой шкурой, плоские чешуи переливаются на солнце. Уф-уф… Чудовище вздрагивает на каждом вдохе, тяжело ворочается. Но Клара смотрит лишь на высокую дверь с пыльным окном, вделанную в чешуйчатый бок. Над дверью белой краской выведен номер 14.

– Ты справишься, – говорит отец. – Я верю в тебя.

Он указывает на дверь, и та распахивается, подчиняясь немому приказу, открывая взору тесное купе с жесткими деревянными скамейками. У дальней стенки сидит какой-то человек, пряча лицо в газете. Клара шагает к двери, но останавливается в нерешительности.

– Я не…

– Не бойся. Южный Почтовый доставит тебя куда нужно. Только поспеши.

– Ясно.

Клара забирается в купе, садится на свободную скамейку.

– Только скажи: кого я должна вернуть? Я…

Однако отец молчит. Дверь купе захлопывается. Клара прижимается к горячему стеклу, всматриваясь в стройную фигуру полковника Сильвы. Все еще улыбаясь, тот достает из окровавленного нагрудного кармана дешевую оловянную свистульку, точно такую же он когда-то купил ей на сельской ярмарке. Свист, пронзительный и нервный, заглушает прочие звуки. Первый, второй… На третий сигнал Чудовище дергается. Клара ударяется лбом о стекло и открывает глаза.

Поезд часто запыхтел, набирая обороты. Уф-уф, уф-уф… За пыльным стеклом виднелся пустой перрон в богом забытой деревушке. К путям жались серые домики с красными крышами, чахлые картофельные грядки – и ни одного виноградника в округе.

Клара отвернулась от окна. Она сидела в душном купе второго класса, пропахшем табачным дымом и дешевым одеколоном. И мужским потом. Единственный попутчик уткнулся во вчерашнюю «Суаре». С первой полосы скалился в жабьей ухмылке Президент Республики, грозя кулаком жирному заголовку: «МЫ СПАСЕМ ПОРЯДОК!».

Заметив, что Клара проснулась, попутчик зашуршал газетой и посмотрел на нее поверх очков без дужек. Клара смущенно поправила прилипшую ко лбу челку. Ладони оказались неприятно влажными.

– Дурной сон? – спросил попутчик – без всякого, впрочем, интереса.

Поддев пальцем цепочку на шее, Клара вытащила тонкую оловянную свистульку и сжала в кулаке. Сон? Да… И там, во сне, она должна была что-то сделать, что-то очень важное… Клара глубоко вздохнула.

– Надеюсь, только сон.

Глава 2

С шумом выдохнув облако пара, поезд дернулся и замер, точно испустил дух. Лязгнула вагонная сцепка. Прижавшись к окну, Клара глядела на перрон, по которому, толкаясь, бежали носильщики, спеша перехватить богатеньких пассажиров из первого класса. Тут все просто: кто успел, тому и сливки. Накрапывал дождик, и стекло с противоположной стороны украсила мелкая россыпь блестящих капель. Ну, вот и все, приехала. Добро пожаловать в Столицу.

Клара поправила берет и проверила застежки стоящего на коленях саквояжа. Ее попутчик, не попрощавшись, вышел из купе. Дверь он оставил открытой, и холодный ветер тут же ворвался внутрь, лизнул по щекам колючей моросью дождя, приветствуя ее, словно пес, заждавшийся свою хозяйку. Клара вздрогнула и поморщилась. Гадость какая! И это в середине июня! Но такое уж здесь лето – холодное и мокрое. Она подняла воротник тонкого пальто. В горах она надевала его только зимой, но теперь придется привыкать к другой погоде. Подхватив саквояж, Клара шагнула под мелкий дождь.

И едва успела увернуться от тележки, нагруженной цветными баулами.

– Эй! Эй! Осторожно! Дорогу! – заорал носильщик, но потом смягчился. – Тебе помочь, а, девушка-красавица? Беру недорого.

Он кивком указал на саквояж. Клара замотала головой, сжимая потертую ручку.

– Нет. Я сама. – Не хотелось признаваться, что у нее почти нет денег. Впрочем, носильщик сам догадался.

– А за поцелуй? – подмигнул он, но в этот момент за его спиной прозвучал гневный окрик:

– Эй вы! Не задерживайтесь! За что я деньги плачу?

Как бык сквозь заросли чертополоха, расталкивая людей не столько локтями, сколько внушительным бюстом, через вокзальную толпу пробилась дама в пышном платье и дорогой шляпке с перьями, очевидно, хозяйка баулов. С покатых плеч скалилась злобная горжетка из лисы. Несмотря на прохладную погоду, женщина яростно обмахивалась веером и смотрела по сторонам с таким видом, будто все норовят ее обидеть.

Носильщик пожал плечами и двинулся дальше, разгоняя криками людей на перроне.

– Дорогу! Дорогу! Поберегись!

Дама, однако, задержалась. Смерив Клару взглядом, она поморщилась, словно под нос ей сунули дохлую крысу.

– Совсем обнаглели, – сказала она. – Весь страх растеряли.

– Простите?

Дама не удостоила ее ответом. Задрав подбородок, она удалилась вслед за носильщиком и при этом вся тряслась не то от холода, не то от гнева. Клара только захлопала глазами.

Что-то не так? Может, с дороги она выглядела помятой, да и пальто не новое, потертое, но в целом – ничего особенного. Она видела свое отражение в окне вагона. Женщина же смотрела на нее так, словно, сама того не заметив, Клара превратилась в страшное насекомое. Да и другие пассажиры, проходя мимо, то и дело бросали в ее сторону недобрые взгляды. Неужели настолько заметно, что она не местная? И что с того? Это же Столица, здесь каждый второй – приезжий.

Она глубоко вдохнула холодный туман, пахнущий дымом, угольной пылью, тиной и чем-то кислым. Спокойно, Клара Сильва, спокойно. Держи себя в руках. Ничего такого нет, никто на тебя не косится, всем на тебя наплевать. Просто ты устала с дороги, одна в чужом городе, вся как на иголках. И немудрено: за последнюю неделю ей ни разу не удалось нормально выспаться. Тут и не такое померещится.

Клара едва запомнила эти дни, наполненные поездами, пересадками, незнакомыми станциями, вокзальными буфетами и мутными обрывками снов. Дни, слипшиеся в серую массу, в которой невозможно отличить одно от другого. Но сейчас ее долгое путешествие подошло к концу. Клара нащупала в кармане картонный прямоугольник размером с сигаретную пачку. Осталось совсем немного. Уставившись себе под ноги, чтобы не засекаться на косых взглядах, она зашагала к зданию вокзала.

У высоких деревянных дверей топталась парочка молодых людей в оливково-зеленых рубашках. С дежурными улыбками они раздавали всем проходящим цветные листовки. Вручили и Кларе; она взяла мимоходом и только потом посмотрела, что именно ей сунули в руки. Пропагандистская листовка… На картинке героически улыбался краснолицый рабочий, точно младенца, прижимая к груди огромный гаечный ключ:

ПОДДЕРЖИ ПРЕЗИДЕНТА!

СТРАНЕ НУЖНЫ НОВЫЕ ФАБРИКИ И ДОРОГИ!

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ЗАЕМ – 5 %

ВЫГОДНО И ПАТРИОТИЧНО!

Вот уж с чем Клара точно не собиралась связываться.

– Спасибо. Мне не надо.

Один из парней повернулся. Его рубашка была застегнута на все пуговицы, а узкий черный галстук так сильно сжимал ворот, что на шее выступили красные пятна.

– Че?

– Мне не нужно, спасибо. – Клара протянула ему листовку.

Парень растерялся и глянул на приятеля. Тот сплюнул сквозь зубы.

– Оставь. Не видишь, что ли? Она же из этих. – Он с силой дернул листовку из рук Клары, порвав бумажку пополам. – Проваливай отсюда. Твое счастье, что здесь полно народа, а то бы… Но ничего, скоро мы до вас доберемся. До каждого. Разом покончим с вашей заразой.

И он снова сплюнул, целясь в туфли Клары. Не попал.

Клара осторожно поставила саквояж на перрон. Она плохо понимала, что происходит, но оскорбление было слишком явным, чтобы смотреть на него сквозь пальцы.

– Извинись.

– Не понял?

– Я сказала: извинись. – Клара сжала кулаки.

Было бы проще, будь они в горах. Наваху отец подарил ей на восьмилетие, как того требовала традиция. Но сейчас нож лежал на дне саквояжа. Впрочем, там, откуда она была родом, девушки умели постоять за себя и без оружия. Чтобы расцарапать лицо, нож, в общем-то, не нужен.

– Кто это тут пискнул? – Парень приставил ладонь к уху. – Какая-то крыса-анархиса?

Его приятель заржал, как мерин.

– Крыса? А ты пни ее сапогом. В этой стране все честно: каждой крысе по крепкому сапогу.

Клара напряглась. Извиняться парни не собирались, значит… Но не успела она сделать и полшага навстречу обидчикам, как за спиной возник еще один носильщик, невысокий крепыш с длинными усами.

– Эй! Девушка-красавица, давай помогу?

Не дожидаясь ответа, он подхватил саквояж, а второй рукой крепко сжал ее локоть. Прежде чем Клара опомнилась, он потащил ее в здание вокзала. Парни в зеленых рубашках не ожидали такого поворота и даже не попытались их остановить.

Клара едва не упала, поскользнувшись на мраморном полу, но носильщик ее не отпустил.

– Ты рехнулась? – зашипел он ей прямо в ухо. – Драться надумала? С этими? У тебя совсем мозгов нет?!

– Что вы себе…

– Тебя же провоцируют, а ты повелась, дуреха. Нашла с кем связываться! Отделают тебя за милую душу, и ты же будешь виновата. А то и в кутузку упекут на недельку. Со всеми вытекающими. Ты головой соображаешь?

Свободной рукой Клара толкнула носильщика в грудь. Тот споткнулся и посмотрел на нее с почти детской обидой. Даже губы надул.

– Эй! Ты чего? Я же тебе помогаю!

– Да что тут происходит?! За кого вы меня принимаете?

Носильщик промолчал. Щурясь, он посмотрел ей за спину.

– Ну вот… Допрыгалась.

Клара обернулась. У дверей парни в зеленых рубашках разговаривали с толстым жандармом, указывая на нее пальцами, а тот механически кивал на каждое их слово. Наконец, страж порядка поправил ремень на пузе, подровнял фуражку с блестящей кокардой и тяжелым шагом заковылял в их сторону. Носильщик громко выдохнул в усы.

– Допрыгалась, – повторил он. – Вот надо тебе было их дразнить? У них же вместо мозгов пиво да тушеная капуста. А ваши для них как красная тряпка для быка.

Он нервно хохотнул, но Клара не успела спросить, что все это значит: подошел жандарм.

– Барышня. – Он козырнул двумя пальцами. – Могу я взглянуть на ваши документы?

– Конечно. – Из внутреннего кармана Клара вытащила паспорт. – А в чем, собственно, дело?

Жандарм не ответил. Паспорт он взял за самый уголок, словно боялся испачкаться.

– Так… Ну и что тут у нас?

Клара промолчала. Люди, спешившие к выходу, старательно избегали смотреть в ее сторону. И не только они: вокзал продолжал жить своей обычной жизнью, но у Клары появилось такое чувство, словно она каким-то образом выпала из общего потока. Будто ее заколдовали и она стала невидимкой для всех, кроме хмурого толстяка-жандарма. Клара слышала множество историй о людях, которые пропадают на вокзалах, но никогда не думала, что это происходит таким образом.

Пока жандарм с нарочитой внимательностью изучал ее документы, Клара огляделась.

Они стояли посреди широкого круглого зала с мутными стрельчатыми окнами. Вдоль стен на чугунных скамейках спали люди, укрывшись газетами и бумажными мешками, как будто это могло защитить от холода. А за открытыми дверьми в город виднелась привокзальная площадь, запруженная черными автомобилями. Где-то далеко, чуть ли не в другом мире, прозвенел трамвай и тут же, вторя ему, запели церковные колокола. Город был так близко…

Но затем Клара подняла взгляд и вздрогнула. Над входными дверьми висел огромный, в два человеческих роста, портрет Президента Республики, выполненный в грубой, но яркой манере. Зрелище не для слабонервных. Художник, видимо, хотел придать физиономии Президента героическое выражение, но получилось плохо – слишком толстые щеки и слишком маленькие глазки. В итоге вид у Господина Президента был такой, будто он страдает от запора, а взгляд – словно его застукали на горшке. Именно так он и смотрел на всех, кто осмеливался пройти через двери в город, не опустив глаза, не уставившись стыдливо себе под ноги. После подобного взгляда хочешь не хочешь, а шея сама согнется. Клара не поняла, было ли это ошибкой художника или так задумывалось изначально.

– Так-так-так… Клара Сильва, – прочитал жандарм, листая зеленые страницы. – Из Лос-Франка? Не далековато ли забралась?

Клара пожала плечами: мол, можно и дальше.

– С какой целью прибыли в Столицу?

– К родственнице. Она живет здесь.

Жандарм обернулся к ухмыляющимся парням в оливковых рубашках и нервно поправил фуражку.

– Кхм… Э… Что-то не похожи вы на фотографию. – Голос его дрогнул. – Тут волосы длиннее будут. Это точно ваши документы?

– Мои. Я подстриглась, – сказала Клара, не понимая, как можно к такому придираться.

– Да неужели?

Жандарм закрыл паспорт и постучал корешком по пальцу.

– Вот что, барышня. Придется пройти в участок. Там разберемся, подстриглись вы или еще чего… Ваши вещи?

Он кивнул на саквояж и, не дожидаясь ответа, сказал носильщику:

– Бери. Пойдешь с нами.

Бедолага вцепился в картуз.

– Не! Погоди… Ты меня не впутывай. Мне работать надо.

– В участке разберемся, – перебил его жандарм.

– Что случилось? Я не понимаю. – Клара встряхнула головой. – Вы меня арестовываете? За что?

Жандарм натянуто улыбнулся.

– Барышня, не стройте из себя идиотку. Эти молодые люди утверждают, что вы грубо оскорбили Президента Республики. И, судя по вашему виду, так оно и было. А оскорбление Президента – это, между прочим, серьезное правонарушение.

– Оскорбила… кого?!

Клара подняла взгляд на портрет. Президент и в самом деле выглядел оскорбленным, только она здесь была совершенно ни при чем. Скорее, винить следовало художника или, на худой конец, президентского повара.

– Слушай, Антуан. – Носильщик перешел на доверительный тон. – Ну что ты начинаешь? Ты же знаешь этих. У них чихнешь не так – уже оскорбление Президента.

– Я знаю, – поморщился жандарм. – Но и ты меня пойми. Они жалобу накатают, мне с начальством разбираться. Там, наверху, их любят. Так что хватит препираться. Не могу я вас отпустить, а так выпишу минимальный штраф – и все довольны.

– Штраф?! Но за что? Я же не сделала ничего такого!

– Поверьте, барышня, так будет лучше для всех.

Жандарм взял Клару под локоть, носильщик с хмурым видом поднял саквояж. Похоже, он был уже не рад, что вызвался помочь.

– ВОР, УБИЙЦА И ЛЖЕЦ!

Нервный крик прозвучал как выстрел, заглушая гомон вокзала. Клара тут же обернулась, но только и успела заметить, как долговязый тип в распахнутом пальто и ярко-красном шарфе швырнул что-то в портрет Президента Республики.

Зал притих – на долгое-долгое мгновение, – и в абсолютной тишине раздался влажный чавкающий звук. Мерзкий, словно кто-то вывернул на пол огромный котел с переваренной овсянкой. И по груди Президента, по звездной россыпи орденов и медалей, поползло огромное красное пятно. В первое мгновение Кларе почудилось, что это кровь. Она испуганно сжалась, но, к счастью, быстро поняла, что это просто краска. Яркая и блестящая красная краска.

Тип в красном шарфе громко захохотал, оглядывая изумленных людей. Лохматый и небритый, с болезненно перекошенным лицом, – прежде чем кто-либо опомнился, он бросился к дверям, размахивая руками. А красная краска текла и текла по портрету, падала на пол крупными каплями и собиралась в огромную кроваво-красную лужу.

Первыми опомнились парни в зеленых рубашках. Не сговариваясь они бросились вслед за сумасшедшим, грубо расталкивая всех, кто оказывался у них на пути. Какая-то женщина упала, кто-то громко выругался, и грубое слово будто запустило остановившиеся часы.

– Вот дрянь! – проскулил жандарм.

Выронив паспорт Клары, он рванул за зелеными рубашками, на ходу доставая свисток. В зале нарастал гул, точно в растревоженном улье. Упавшая женщина завизжала, следом заплакал ребенок.

– Ну, ничего ж себе… – прошептал носильщик. – Это так вы друг другу помогаете?

Он торопливо поднял паспорт и вручил Кларе. Она тупо уставилась на документы, не понимая, что ей теперь делать. Не идти же самой в участок?

– Да что ты стоишь столбом?! Быстрее. Или ты собралась ждать, когда они вернутся? Если они не поймают твоего дружка, они так разозлятся, что пожалеешь, что вообще на свет родилась.

И тут нервы Клары окончательно сдали. Она выпрямилась и чуть ли не взвизгнула, не пытаясь скрыть истерических ноток в голосе:

– Дружка?! Какого дружка?! За кого вы меня принимаете? Я только приехала. Я…

Она в сердцах рубанула воздух ребром ладони. Носильщик отпрянул.

– Эй! Эй! Стой-погоди! Так ты что, не из этих, что ли?

– Нет! Кем бы они ни были.

Носильщик дернул себя за ус.

– Тогда почему у тебя берет красный? Любой дурак знает, что у вас это вроде опознавательного знака, чтобы своих отличать.

– Каких еще своих?! О чем вы говорите?!

Носильщик потянул за ус сильнее, словно хотел его оторвать.

– Как о чем? Ты же социалистка? Или анархистка? Да какая разница! Черт ногу сломит в ваших народных фронтах и боевых отрядах!

Он вопросительно посмотрел на Клару, но, встретив лишь изумленный взгляд, всплеснул руками.

– Да чтоб тебя! Тогда какого черта ты так вырядилась?! У этих брешистских молодчиков мозгов меньше, чем у коровы. Увидят красную тряпку – и все, сносит крышу, ничего не соображают. Сняла бы ты лучше этот берет, не дразнила бы лихо!

Клара подняла глаза на кровавое пятно на груди Президента Республики. Затем посмотрела на пассажиров, брезгливо обходящих лужу на полу, и отметила не менее дюжины злых взглядов в свою сторону.

– Ни за что, – сказала она, поправляя берет. Непослушная челка сбилась набок.

Носильщик переступил с ноги на ногу. Он тоже заметил, что все на них смотрят.

– Ну, тогда поторопись. И лучше тебе взять такси. У меня тут есть приятель – довезет мигом и лишних денег не возьмет. Тебе далеко?

– Отель «Луна», – сказала Клара. – Это на набережной Святого Мартина. Знаете, где это?

Плечи носильщика опустились.

– О… Что? Все так плохо?

Глава 3

– Ну что, господа, приступим?

В общем зале кабаре «Лошадка» было темно и душно. Свет позднего утра с трудом пробивался сквозь занавешенные окна, а внутри горела одна-единственная лампа – ее едва хватало на пару столиков. Все остальное: столы и перевернутые стулья, деревянный помост сцены и стойка бара – тонуло в зыбком полумраке. Последние гуляки покинули заведение пару часов назад, и сейчас о бурной ночи напоминал лишь запах пролитого вина да пышное боа, валявшееся на сцене. На табуретке у входной двери дремал швейцар в зеленой ливрее, не обращая внимания на компанию молодых людей, собравшихся под лампой. Он давно к ним привык и уже ничему не удивлялся. Даже тому, что происходило сейчас.

– Этьен, душка, скажи: ну зачем ты забрался на стол? К чему это… хм… дешевое позерство?

Высокая темноволосая девушка в блестящем платье зевнула, прикрыв рот кончиками пальцев, и затянулась тонкой коричневой сигаретой. Звали ее Ивонн Ванмеер, и была она певицей, звездой этого кабаре. Обращалась же она к молодому человеку, который и в самом деле вскарабкался на шаткий столик и теперь пытался удержать равновесие, размахивая руками. Лицом и прической юноша походил на средневекового пажа, однако все портил позолоченный монокль в левом глазу. Старомодный зеленый фрак лоснился в свете тусклой лампы.

– Зачем? – переспросил Этьен Арти, пританцовывая на шаткой столешнице. – Все просто, моя дорогая. Настоящей поэзии нужна трибуна. И сегодня этот стол станет той трибуной, с которой и начнется новая поэзия!

– Слова, слова, слова. – Ивонн качнула головой, и на секунду ее красивое бледное лицо скрылось за кольцами табачного дыма.

Этьен задрал нос.

– Именно! Слова! Вот здесь они все!

Он взмахнул высоким полосатым цилиндром, который держал в левой руке. На какой барахолке Этьен раздобыл этот клоунский колпак, оставалось только гадать. А вот над его содержимым он трудился два дня: ножницы, толстая пачка газет и маниакальное упорство, пока шляпу не заполнил ворох мелко нарезанной бумаги.

Кроме Этьена и Ивонн в то утро в «Лошадке» нашли приют еще четверо. Справа от столика сидел тощий молодой человек с выражением лица как у заблудившегося спаниеля и идиотскими тонкими усиками, будто бы нарисованными чернильным карандашом. Филипп Санкре, или просто Флип, – единственный поэт в Республике, за которым Этьен снисходительно признавал право на существование. Напротив, отражением в кривом зеркале, устроился Вильгельм Винкерс – невысокий толстенький художник, такой улыбчивый, что в ответ ему улыбались даже жандармы. У него на коленях ерзала Сесиль, хрупкая девушка с глазами олененка, очередная модель и любовница. На Этьена девушка смотрела с нескрываемым восхищением, хотя, похоже, вообще не понимала, что тут происходит.

Последним же в этой компании был нескладный Раймон Бальбоа. Со своим местом в искусстве он не определился и с пугающей легкостью метался от поэзии к живописи, театру или сочинению романсов. Все не срасталось, и терпели его лишь потому, что его отчим был владельцем «Лошадки». Сейчас Раймон стоял у стойки бара: в одной руке рюмка, в другой – початая бутылка черешневой водки. По-настоящему у него получалось только быть алкоголиком.

– Начнем, пожалуй, – сказал Этьен, тряхнув шляпой. Часть бумажек вылетела из цилиндра и закружилась в медленном вальсе.

– Погоди, погоди. – Раймон постучал рюмкой по стойке, чтобы привлечь внимание. – Погоди… Я так и не понял, а что ты хочешь сделать?

Этьен наградил его уничижительным взглядом, с моноклем в глазу у него это получилось крайне выразительно.

– Я? Хочу? Я хочу докопаться до сути слов. Сбить подыхающую старуху-поэзию с ног и из ее гниющих внутренностей вытащить поэзию новую и живую. Из внутренностей… Ну, или из этой вот шляпы.

– Как фокусник кролика, – фыркнула Ивонн. – Волшебство для дурачков. Нет, ты что, в самом деле думаешь, что можно писать стихи, доставая слова из шляпы?

Изящное колечко дыма устремилось к Этьену. Тот раздраженно отмахнулся.

– А почему бы и нет? Все, без исключения, сближения слов законны[3], – заметил Флип Санкре. – И если мы хотим освободить слова от мертвых связей, этот способ ничуть не хуже прочих.

– Ладно, ладно, – сдалась Ивонн. – Только двое на одного – нечестно! Давайте уже, докапывайтесь до своей сути.

Этьен скривился. Монокль блеснул желтым светом. Запустив руку в шляпу, Этьен вытащил первую бумажку, вторую и начал громко читать:

– Отель, собака, книга, саквояж. – Бумажки одна за другой летели на пол. – Луна привычно зазывает висельников. Шепот орех зари востока очень хочет Клара…[4]

Он замолчал. На некоторое время в полутемном зале кабаре воцарилась тишина. Сесиль по-прежнему смотрела на Этьена, но к восхищению во взгляде примешалась некоторая доля недоумения. И только Ивонн рассмеялась, беззвучно хлопая в ладоши.

– Браво! Браво! И что же это было? По-твоему, это стихи?

Этьен молчал, прикусив губу, и словно бы к чему-то прислушивался.

– Больше, чем многое из того, что ты считаешь стихами, – заметил Флип.

Нагнувшись, он собрал рассыпанные по полу бумажки и убрал в карман пиджака. Чуть помедлив, вытащил мятую пачку сигарет – дешевых, не в пример тем, что курила Ивонн. В голове роились образы, рожденные стихотворением Этьена. Честно говоря, Флип не ожидал подобного эффекта. Но слишком уж неслучайными выглядели строчки, сложившиеся из вслепую соединенных слов. Возможно, Ивонн была не так уж далека от истины, сравнив Этьена с фокусником, достающим кролика из шляпы. Флип закурил и закашлялся.

Ивонн не сдавалась:

– Раймон! Хоть у тебя есть голова на плечах? Скажи им!

– Что?

Раймон торопливо осушил стопку и быстро наполнил ее снова.

– Скажи, что это не стихи, а бессмыслица!

Раймон крепко задумался, не решаясь принять ту или иную сторону.

– А мне понравилось, – подала голос Сесиль. – По-моему, весело получилось. Я помню, мы так играли в детстве. Задавали вопрос и открывали книжку на первой попавшейся странице, и…

Под взглядом Ивонн она замолчала и опустила глаза. Бедняжка так смутилась, что щеки ее залились румянцем.

– Поэзия из шляпы! Дешевый эпатаж – вот что это такое. Дешевый эпатаж. – Последние слова Ивонн произнесла чуть ли не по буквам.

– О! – встрепенулся Вильгельм Винкерс. – Кажется, что-то подобное ты говорила и про мою последнюю работу.

Ивонн нахмурилась, вспоминая.

– Это ты про ту якобы картину, где на кушетке лежит скелет? Как там она у тебя называлась? Сверхобнаженная? Ту, из-за которой от тебя ушла Мидори?

Вильгельм весело закивал.

– Ну да, ну да. Ей хотелось другой портрет. Но зато эту картину я продал за двести марок.

Ивонн скорбно покачала головой.

– Знаете, кого вы мне напоминаете? Вы все? – сказала она, вставляя в мундштук новую сигарету. – Компанию клоунов, вот кого. Клоунов, которые пытаются выглядеть серьезными. А не по-лу-ча-ется. Только зря разбазариваете свои таланты.

Этьен вздрогнул, словно очнулся от транса.

– Флип, – спросил он, – я забыл, а почему мы ее терпим?

– Потому что она встречается с Хавьером? – предположил Флип.

– Потому что среди вас должен быть хоть один человек, реально смотрящий на вещи. – Ивонн глубоко затянулась. Она обиделась, судя по выражению лица, к тому же Этьен не обратил на ее слова ни малейшего внимания.

– А почему Хавьер ее терпит?

– У него и спрашивай, – сказал Флип.

Этьен задумался.

– А где он?

Он посмотрел на Ивонн, но та лишь пожала голыми плечами.

– Должен быть здесь. Стала бы я иначе слушать эту вашу новую поэзию? Но я со вчерашнего дня его не видела. И я немного беспокоюсь. Он два дня был сам не свой, прямо волосы на голове рвал, а вчера сбежал из дома, так ничего и не объяснив. Сказал только, что у него идея и вдохновение и чтобы я не путалась под ногами.

– Ой! – Сесиль захлопала длиннющими ресницами. – С ним же ничего не случилось, правда?

Ивонн наградила ее таким взглядом, что еще чуть-чуть – и девушка бы вспыхнула и сгорела бы как спичка.

– Если с ним что-то случилось, я придушу его на месте.

– И все-таки, – Этьен уставился в потолок, – почему Хавьер ее терпит?

Вопрос остался без ответа, потому что в этот момент в дверь заколотили так, что задребезжали стекла. Дремавший швейцар вскочил на ноги. Отодвинув шторку, он выглянул наружу, кивнул самому себе и открыл дверь. И в кабаре с напором урагана ворвалось нечто черно-красное.

Черно-красный смерч пронесся по залу, сбивая по пути стулья и сдвигая столы. Двигался он прямиком на Этьена, точно его истинной и единственной целью было сбросить того с импровизированной трибуны. Этьен, похоже, подумал о том же – лицо его вытянулось, он замахал руками. Бумажки со словами ворохом посыпались из шляпы. И в тот же миг смерч остановился, обратившись в высокого человека в черном пальто и красном шарфе. Взъерошив пятерней лохматые волосы, он оглядел собравшихся. Небритое лицо перекосила болезненная гримаса.

– Сидите? – процедил он. – В то время как наши товарищи сражаются и гибнут? Бездарные декадентствующие нигилисты!

Трясущимися руками Этьен вставил на место выпавший монокль.

– Хавьер… Кто бы сомневался. Стоит только вспомнить, и…

Ивонн уже вскочила с места.

– Ты где был? – обрушилась она на новоприбывшего. – Ушел, и что я должна думать? Я вся извелась, все локти искусала, я…

Хавьер только глянул на нее, и она тут же прикусила язык. Глаза его блестели, как у больного легочной лихорадкой. И трясло его ничуть не меньше.

– Выпить, – велел он. – Чтоб вас всех! Дайте мне, черт возьми, выпить! Водки.

Ивонн, невзирая на вялые протесты, выхватила бутылку из рук Раймона. Наполнив рюмку, она протянула выпивку Хавьеру, и тот осушил ее одним глотком. Затем громко крякнул, рукавом вытер губы и с вызовом оглядел всех присутствующих.

– Я сделал это! – прохрипел он. – Они гнались за мной до Алмандо, но там я вскочил на трамвай, потом спрыгнул и ушел подворотнями. Я тот квартал знаю, у меня там тетка жила… Еще!

Он хлопнул рюмкой по столу. На сей раз Ивонн расплескала водку по столу – так дрожали ее руки. А Хавьер выпил и облизал пальцы.

– Прости, – подал голос Вильгельм. – Я не ослышался? Ты сказал, что за тобой гнались?

– Сказал, сказал, – подтвердил Раймон, не спуская глаз с бутылки. – Я тоже это слышал. Можно…

– О Господи! – выдохнула Ивонн. – Гнались? Кто?

– Сигарету!

Придвинув ближайший стул, Хавьер рухнул на него так, что дерево жалобно затрещало. Флип потянулся за пачкой, однако Ивонн его опередила. Торопливо прикурив, она передала дымящуюся сигарету Хавьеру.

– Вот, держи…

На всякий случай Хавьер снова испепелил ее взглядом, но сигарету все же взял. Глубоко затянулся, выдохнул густое облако дыма и в тот же миг брезгливо скривился, словно заметил под столом половину дохлой кошки.

– Черт! Да что это такое? Сладкая буржуазная дрянь! Как можно такое курить? В стране, где одна сигарета на двух мужчин…

И он снова затянулся.

– Но все-таки я сделал это!

– Может, наконец, расскажешь, что ты там сделал?

Этьен слез со стола, стряхивая прилипшие к рукаву бумажки со словами.

Хавьер вдруг захихикал: тихо, всхлипывая, но с каждым всхлипом – все громче и громче.

– Сделал? Что я сделал? – проговорил он между приступами. – Я сделал то, что должен. То, что каждый обязан сделать. Швырнул банку краски в его лживую жирную рожу! Завидуйте и гордитесь знакомством.

– В чью рожу? – испугалась Сесиль.

Тонкие губы Хавьера сломала злая усмешка.

– В рожу нашего дорогого, всеми обожаемого и всеми любимого Президента Республики. Вот вам настоящее искусство, которое действительно нужно народу!

– О нет, – прошептала Ивонн и глотнула прямо из бутылки. И даже не вздрогнула, когда добрая порция водки выплеснулась ей в декольте. – Банку краски? В Президента?

– Погоди, погоди, – нахмурился Раймон. – Что ты такое несешь? Президента нет в Столице. Он на севере, выступает перед ветеранами. Читал в «Суаре».

– А ты веришь всему, что пишут в «Суаре»? – изумился Хавьер, но затем поморщился. – Может, его самого в городе и нет. Я начал с портрета на Южном Вокзале. Так сказать, пристреливался. А потом они погнались за мной, только куда им со мной тягаться-то?

– Жандармы? – спросил Флип.

Хавьер отмахнулся, посыпая стол сигаретным пеплом.

– Не… Этот сдался через квартал. А вот брешисты упрямые попались. Думал, будут гонять меня, пока не сдохну. Но упрямства тут маловато, еще мозги нужно иметь, чего у них отродясь не бывало.

– А у тебя они, значит, есть? – Голос Ивонн задрожал. – Они же тебя, они меня… Они землю рыть будут, пока тебя не найдут! Ты понимаешь, что с тобой сделают за такое оскорбление Президента? Слышал про парня из профсоюза ткачей, которого они три дня держали в подвале? Который сам себе разбил голову о стену?

– Тьфу! Ну что за баба? Да не дрейфь ты. Пусть только попробуют, сразу узнают, с кем связались.

– Ты… – зашипела Ивонн. – Ты… Ты идиот!

– Ну. – Хавьер поднял руки. – Закипела. Лучше плесни еще водки, и дома поговорим.

– Дома? В моей квартире? Да теперь я тебя даже на порог не пущу!

Ивонн наполнила рюмку, подержала ее на весу и выплеснула Хавьеру в лицо. Затем развернулась на каблуках и зашагала к выходу. Швейцар едва успел открыть перед ней дверь.

– Ну и катись куда подальше, трусливая буржуазная стерва! – выкрикнул ей вслед Хавьер, вытирая лицо рукавом. – Сама же завтра прибежишь!

Отшвырнув недокуренную сигарету, он откинулся на спинку стула.

– Черт, дрянь, стерва… У кого-нибудь здесь есть нормальное курево?!

Флип молча протянул ему пачку.

– Вот ведь. – Хавьер попытался прикурить, но ломал спички одну за другой. – На порог она меня не пустит! Ишь чего удумала! Но это мы еще посмотрим…

– За что вы ее так? – Сесиль шмыгнула носом. – Она же беспокоится… Она…

Огромные глаза блестели от влаги, и ясно было, что еще чуть-чуть, и девушка расплачется в голос. Утешая, Вильгельм погладил ее по плечу. Этьен насупился и нахлобучил свой дурацкий цилиндр на голову, даже не вытащив из него остатки бумажек со словами.

– Устроил здесь какой-то цирк, – буркнул он, однако никто не обратил на него внимания.

Наконец Хавьеру удалось зажечь спичку, и сигарета тихо защелкала, пока он ее раскуривал.

– М-да… – протянул он. – Ну что же. Придется мне перекантоваться у кого-нибудь из вас, пока эта стерва не перекипит. Ну? Кто не зассыт приютить террориста, за чью голову брешисты назначили награду?

Повисла неловкая пауза. Этьен отвел взгляд, Вильгельм крепко призадумался, а Раймон был так рад вернуть бутылку, что пропустил слова Хавьера мимо ушей.

– Можешь остановиться у меня, – наконец сказал Флип. – Правда, там всего одна койка. Но если ты не против спать на полу…

– Ерунда. Мне не привыкать к лишениям, друг, – бодро отозвался Хавьер. – Вот только я подзабыл, где ты живешь?

Флип поник.

– На набережной Святого Мартина. В отеле «Луна». Слышал про такой?

Глава 4

Крошечный моторчик жужжал, как сердитый шмель. Биплан летел низко, почти касаясь колесами зеленого моря, раскинувшегося на краю сарацинского ковра. До земли – изогнутой полоски коричневого ворса – оставалось совсем чуть-чуть. Главное, чтобы пилот продержался.

– Крепись, братец, недолго осталось. Земля на горизонте!

Биплан задрожал и рванулся вправо, в сторону от приближавшейся земли. Описав кривую дугу, самолет врезался в стену, опрокинулся и рухнул на пол. Мотор продолжал жужжать, но маленький пропеллер лишь впустую цеплял ворс ковра.

– Буль-буль. Ну что же… Ты утонул, братец. Сначала разбился о воду, а потом утонул.

Из кабины пилота выбралась белая мышка и с невозмутимым видом принялась умывать мордочку. Глазки-бусинки влажно блестели. Впрочем, самым удивительным оказалось вовсе не то, что белая мышь летала по комнате на крошечном биплане, а то, что зверек был одет в ярко-красную курточку с золотыми галунами.

К мышке подошел тощий старик с клочковатой бородой и взял зверька в руки. Та дернулась, но особо не вырывалась. Старик аккуратно стянул с нее курточку и перенес зверька к высокой клетке, стоявшей на столе.

– Воздайте ему почести. Ваш товарищ погиб смертью героя.

Из деревянного домика с обгрызенными стенками показались еще две мышиные мордочки. С некоторым подозрением зверьки оглядели своего «погибшего товарища» и тут же спрятались обратно. А мышь-пилот откопала среди опилок кубик вялой морковки и, сев на задние лапки, принялась увлеченно его грызть.

– Знаешь, чего тебе не хватает, братец? – Старик прижался к прутьям. – Уверенности в своих силах. В небе без этого никак. Небо не терпит слабаков.

Мышь даже не повернулась, сосредоточенно вгрызаясь в морковку. Старик хмыкнул.

– И запомни, – сказал он, повышая голос. – Не будешь относиться к этому серьезно – ничего у нас не получится. Ничегошеньки!

Мотор биплана вдруг зажужжал громче. Опрокинувшийся самолет забился на ковре раненой птицей, но так и не взлетел. Старик отвернулся от клетки. У него на груди, на широком ремне, висел ящичек из темного дерева. Сверху торчали два рычажка-рукоятки в брезентовых кожухах, а сразу под ними протянулся ряд металлических переключателей. К задней стенке крепились две телескопические антенны, напоминающие тонкую и хрупкую букву «V». Старик щелкнул парой переключателей, и мотор самолета затих.

– Ничегошеньки… – Старик уставился на стену.

Сказать по правде, картина была не самой вдохновляющей: обои пузырились, их покрывали уродливые подтеки и крайне подозрительные пятна. Однако старик, казалось, ничего этого не замечал. Улыбаясь, он смотрел на старую, но все еще яркую афишу – леденцово-красный биплан на фоне перекрещенных лучей прожекторов. Лицо пилота скрывали огромные летные очки, длинный шарф развевался будто знамя. А ниже, повиснув на опоре шасси как на трапеции, улыбалась девушка с распущенными белыми волосами. Улыбалась так, что можно было ослепнуть… Заголовок, набранный тяжелыми витиеватыми буквами, гласил: «Невероятный Летающий Цирк майора Хенкеля».

Лишь огромным усилием воли старик заставил себя отвернуться и поплелся поднимать маленький самолет. Все, забыли, хватит… Помучил себя, и достаточно. Это было слишком давно, чтобы быть правдой. Сейчас же… Сейчас на афише пилот щеголял бы торчащими усами, розовым носом и длинным хвостом. Да и название пора менять на «Невероятный Летающий Мышиный Цирк». Ничего из того, что было, больше нет. Ни настоящего самолета, ни белокурой девушки с ослепительной улыбкой. Уцелел только он – Макс Хенкель, майор Его Величества Королевских Воздушных Сил. Трижды бывший, поскольку давно не майор и нет никакого Его Величества и никаких Королевских Воздушных Сил.

Старик поднял биплан и вернул его на полку, где стояли два точно таких же самолетика. Туда же отправился и ящичек с передатчиком. Пожалуй, на сегодня хватит репетиций. Самое время вздремнуть или послушать радио. Он покосился на огромный приемник в деревянном корпусе на полу рядом с койкой. Радио… А почему бы и нет? Конечно, сейчас передачи уже не те. Сейчас в эфире только и трындят, что об успехах в экономике и о неизбежных трудностях на пути к Процветанию. А еще о гражданской сознательности и о коварных врагах как внутри страны, так и за ее границами. О врагах, которые спят и видят… Но, если повезет, можно поймать что-то интересное. Например, радиопостановку или хорошую старую песню – тем и спасаемся.

Его мысли прервал странный звук. Старик замер, прислушиваясь. Ну, так и есть – кто-то скребется в дверь, тихо, как маленькая мышка. А поскольку все его мыши сидят в клетке…

– Входи, входи. Открыто.

Дверь скрипнула, и в комнату заглянула светловолосая девочка лет семи с острым личиком. Увидев ее, старик улыбнулся.

– Добрый день, милая Дафна. Никак, решили зайти в гости? Мышки по вам уже соскучились.

– Дядя Максимилиан… – начала девочка, но замолчала, когда старик погрозил ей пальцем.

– Мы ведь договаривались, барышня, – сказал он с напускной строгостью. – Никаких Максимилианов. Макс, и никак иначе. Проходите же, зачем стоять на пороге?

Дафна проскользнула в комнату и осторожно прикрыла за собой дверь.

– А как поживают мышки? Я принесла им кусочек рафинада.

– Ох, – вздохнул Макс. – Балуете вы их. Но они, конечно, будут рады.

Дафна шмыгнула к клетке. Вытащив из кармана платья кубик сахара, она постучала по прутьям. Мыши все разом выглянули из домика и, узнав благодетельницу, тут же поспешили за лакомством, толкаясь и громко попискивая.

– Привет, привет, привет. – Дафна поочередно погладила их пальцем, а затем повернулась к старику и сказала со всей серьезностью, доступной лишь в ее возрасте: – Когда я вырасту, я тоже заведу себе мышей. А еще собаку, как у Клары.

– Какой еще Клары? – растерялся Макс, но вовремя сообразил. – А! Это ты про барышню из радио? Которая попадает во всяческие переделки? А разве у нее есть собака?

– Конечно есть! – Дафна искренне изумилась тому, как можно этого не знать, но поскольку была доброй девочкой, то с жаром пустилась в объяснения: – Ее собаку зовут Клякс, это такой черный терьер. Он ей всегда помогает – веревки перегрызет или ключ принесет. Вы всё забыли, Макс! Мы же вместе с вами слушали! Когда я подрасту, у меня будет черный терьер и я назову его Клякс. А тельняшку мама мне уже купила, надо только рукава подшить, чтобы не болтались.

Макс не понял и половины ее щебетания. Какие еще ключи и веревки? При чем здесь тельняшка? Но не стал пускаться в расспросы, а лишь покачал головой.

– В одном вы правы, моя дорогая Дафна. Последнее время я стал многое забывать.

– Макс, а… – Девочка прикусила губу.

Макс прищурился.

– Так-так… А вы, как я погляжу, зашли не просто проведать старика и его мышек?

Дафна торопливо закивала.

– Макс, а… Можно послушать у вас радио? Сегодня выходит новая серия «Приключений Клары», вот сейчас, скоро. В прошлой серии главарь анархистов запер ее в подвале, который заполняется водой, а сам похитил Секретные Документы. Я думала включить постановку в холле, но там дядя Бастиан слушает речь Господина Президента и говорит, чтобы я ему не мешала.

Макс усмехнулся.

– Вы правильно поступили, дорогая Дафна, что пришли ко мне. Наш замечательный управляющий тоже должен отдыхать. Слишком он устает оттого, что сует свой нос куда не просят.

Дафна недоверчиво посмотрела на старика.

– Отдыхать? Господин Президент говорит так непонятно, как тут отдохнешь? Вот «Приключения Клары»!

– Ну… – Макс потянул себя за бороду. – Это свободная страна. Каждый слушает то, что хочет слушать. Раз нашему управляющему по вкусу пустословие Господина Президента, не будем же мы его за это осуждать?

Дафна задумалась.

– А «пустословие» – это как?

– Подрастете – узнаете, – сказал старик, но, глядя, как поморщилась Дафна, продолжил: – Только обещайте не спрашивать про это слово у других. Особенно у господина Шильке. Боюсь, наш управляющий огорчится, если его услышит. Пусть оно станет нашей Секретной Тайной.

Он заговорщически подмигнул девчонке.

– А! – догадалась Дафна. – Ясно. Это одно из тех слов, которое приличной девочке знать не полагается? Как «профсоюз» или «забастовка»? Мама говорит, что, если я услышу такие слова, надо сразу забыть, где я их слышала и кто их сказал.

И она подмигнула старику в ответ. Вот же хитрая лиса! Все поняла и приняла правила игры.

– Вроде того, – кивнул Макс. – Ваша мать – мудрая женщина.

Он включил приемник. Из выпуклого динамика послышался громкий треск, словно кто-то в приступе безумной ярости рвал и топтал целлулоидную пленку.

– И на какой же волне живет ваша невероятная Клара?

– На «Радио-Фейад», – сказала Дафна.

Макс кивнул и принялся крутить тугую ручку настройки. Треск то затихал, то становился громче. Неожиданно сквозь него пробился визгливый голос Президента Республики:

– …только сообща, в едином порыве! Но нельзя достичь Порядка, когда отдельные…

Макс быстро прокрутил дальше, и голос Президента утонул в шипении. Однако следующая волна преподнесла куда больший сюрприз. Сквозь белый шум с трудом пробился тихий звук аккордеона, но Максу хватило и пары аккордов, чтобы узнать мелодию. Одновременно веселую, грустную, бравурную и героическую…

Старик замер, не веря своим ушам. Да быть этого не может! Откуда?! Он и не думал, что когда-нибудь снова услышит эту песню, а уж тем более по радио. Он чуть повернул переключатель, и мелодия зазвучала громче, хотя совсем избавиться от треска не удалось. Словно играла заезженная граммофонная пластинка. Та самая – «Цирковое Танго».

– Это не то радио, – забеспокоилась Дафна. – Мы пропустим начало!

– Погоди. – Макс наклонился к динамику. Вот сейчас… Трубы вступили яростной медью, аж мурашки по коже и в сердце закололо. Старик коротко всхлипнул.

– Макс… Что-то случилось? Вам плохо?

Видать, что-то заметила на его лице.

– Что? Нет, нет. – Он замотал головой. – Все в порядке, милая Дафна. Ты знаешь, что это за песня?

– Не-а. Ни разу ее не слышала.

– Это особая песня для полетов, – сказал Макс. – Мы всегда слушали ее перед началом представления.

– Для полетов? С ней? – Дафна указала на афишу.

Старик кивнул.

– Дениза очень ее любила. Говорила, она приносит удачу.

Дафна продолжала глядеть на афишу.

– Она здесь такая красивая. И такая смелая.

– Слишком красивая… И слишком смелая.

– Когда я вырасту, – мечтательно проговорила Дафна, – я тоже буду как она. Буду вот так летать на самолете и проделывать всяческие трюки.

Макс резко повернулся к девочке.

– Летать?! И думать об этом забудь!

Дафна отпрянула, на лице отразилось недоумение, грозящее перейти в испуг. Зря он так повысил голос, не сдержался. Макс сухо откашлялся.

– Это слишком опасно. Подумай о матери. Мадам не переживет, если с тобой что-нибудь случится.

Несколько мгновений Дафна хмурилась, обдумывая его слова, но затем широко улыбнулась.

– Не волнуйтесь, Макс! Я же вырасту и буду большая и ловкая! И ничего со мной не случится!

– Тут мало быть большой и ловкой, – вздохнул старик.

Динамик захрипел; шум все усиливался, заглушая мелодию. Макс принялся вращать рукоятку, пытаясь поймать ускользающую волну, но становилось только хуже. Он стукнул кулаком по деревянной крышке приемника, однако и это не помогло. И в конце концов не осталось ничего, кроме треска. Потирая ушибленную ладонь, старик отступил.

– Вот зараза! Что это за станция такая? Совсем не ловится.

– Макс, – проскулила Дафна. – А как же «Приключения Клары»? Мы же собирались… Наверное, уже началось…

– Ох! Простите, дорогая Дафна, чуть не забыл. Память совсем дырявая стала.

Макс принялся искать нужную волну, отстраненно думая о том, почему у него трясутся руки. Песня, возникшая из глубин эфира, его взволновала, хотя он и старался не подавать вида. На той волне ведь не должно было быть никаких станций – факт, который он осознал только сейчас. Да и песня совсем не простая… Неужели это Дениза таким образом послала ему весточку из другого мира? Нет! Не может такого быть, потому что так не бывает. И нечего себя накручивать. Это просто… Просто…

Из динамика зазвучали переливы терменвокса – финальные аккорды заставки «Приключений Клары». А следом послышался громкий плеск текущей воды. Дафна уже уселась на пол перед приемником, обхватила колени руками и вся обратилась в слух.

– Успели, – прошептала она. – Начинается…

Глава 5

Из ржавой трубы хлещет мутный поток и разбивается о кирпичную стену. Тесный подвал наполняет водяная взвесь – влажность такая, что ни вдохнуть ни выдохнуть, а от тяжелого запаха ржавчины и гнили Клару мутит. Единственная лампочка мигает каждую секунду, того и гляди перегорит или лопнет, и тогда подвал окончательно погрузится во тьму. Впрочем, еще раньше он до потолка заполнится водой: та поднялась уже на метр и продолжает прибывать.

Клара вздрагивает и понимает, что связана. Запястья стягивает веревка толщиной с палец, обмотанная вокруг спинки и ножек деревянного стула. Узлов так много, и самых разнообразных, словно над ними трудился какой-то моряк-фанатик. Она дергается, пытаясь освободить руки. Отсыревшая веревка впивается в кожу. Стул опасно кренится, и только чудом Кларе удается удержать равновесие. Она сглатывает подступивший к горлу комок. Только этого не хватало: связанной упасть в бурлящую воду и захлебнуться. Пожалуй, это будет слишком нелепая смерть.

Стул стоит посреди подвала, повернутый так, чтобы Клара могла видеть льющиеся из трубы потоки воды. Но куда важнее установленный на трубе огромный будильник с тяжелым бронзовым звонком. Брызги россыпью сверкают на выпуклом стекле циферблата размером с суповую тарелку. У будильника всего одна стрелка, а на циферблате нет цифр – лишь одно слово на двенадцати часах: «КОНЕЦ». Стрелка замерла на девяти.

Осторожно, чтобы не опрокинуть стул, Клара шевелит руками. Она не помнит, как здесь очутилась, кто ее связал и зачем. Но кто бы это ни сделал, он постарался на совесть. Вывернув кисть, Клара цепляет ногтями ближайший узел, но тот выскальзывает из пальцев.

– Проклятье!

Клара глубоко вдыхает, чуть ли не пьет влажный воздух. Голова раскалывается на части. На виске в такт ударам сердца пульсирует жилка, словно кто-то раз за разом стреляет в нее в упор. Клара морщится от боли. Где она? Как сюда попала? Кажется, она должна что-то найти, вернуть что-то важное… Но не время об этом думать.

Она вздрагивает, и красный берет падает в воду; подхваченный течением, кружит вокруг стула, то погружаясь, то выныривая на поверхность. Упрямый красный кораблик никак не хочет тонуть. Клара стискивает зубы. Раз так, то и она не будет сдаваться. Пусть она не может освободить руки, но ноги ей никто не связывал!

Кое-как Клара поднимается, с привязанным к спине стулом. Ежесекундно рискуя поскользнуться, она ковыляет к ближайшей стене. Потоки воды норовят сбить с ног, но ей удается удержаться. Повернувшись к стене спиной, Клара упирается в нее ножками стула и давит что есть силы. Дерево чуть поддается – стул не особо прочный. Тогда Клара наклоняется вперед, а затем падает на стену.

Раздается громкий треск. Веревка впивается в запястья, сдирает кожу. Боль адская; от боли слезы заполняют глаза. Но Клара зажмуривается, считает до трех и повторяет попытку. Не время хныкать. Уж чего, а воды здесь и без нее достаточно. Она так крепко сжимает зубы, что слышит мерзкий скрежет. Вторая попытка, третья, четвертая – пока от стула не остаются запутавшиеся в веревках обломки. Когда Клара окончательно от них избавляется, вода поднимается до бедер. Будильник щелкает, и стрелка смещается к десяти часам.

– Ловко, ловко, – звучит скрипучий голосок. – Мои аплодисменты!

Клара оглядывается, однако никого не видит. Хотя в подвале царит полумрак, прятаться тут негде. Значит, никого тут нет? Клара трясет головой, с волос во все стороны летят брызги. Но не успевает она решить, что голосок ей померещился, как он звучит снова:

– А дальше что? Все заперто, выхода нет, мы в ловушке. Ох, бедные мы несчастные, погибнуть так рано и так глупо!

Клара поворачивается на звук, щурясь и напрягая глаза. И в конце концов видит черный клубок, забившийся в самый дальний угол подвала. Волны треплют его, безжалостно швыряют о стены – больше всего он похож на грязную половую тряпку. Но, судя по всему, именно этой тряпке и принадлежит голос.

– Ты кто? – спрашивает Клара и, не услышав себя, повторяет вопрос громче: – Кто ты?

– Ну вот! – В голосе звучит обида. – Мало того что ты меня бросила, так ты еще и забыла!

– Бросила?

Загребая воду, Клара бредет в угол, по пути избавляясь от остатков веревки. Скоро здесь будет проще плавать, чем ходить. Мокрая одежда сковывает движения. Это меньшая из ее проблем, но именно она бесит Клару сильнее всего.

Черный комок мечется в потоках вод. Клара хватает его, и оказывается, что это плюшевая собака, старая и облезлая. Из швов торчит грязная набивка, глаза-пуговицы болтаются на нитках. Но, несмотря на плачевный вид, Клара узнает ее сразу. Имя словно выпрыгивает из глубин памяти. КЛЯКС! Какого черта? Клара выдыхает сквозь сжатые зубы.

Бросила… Последний раз она видела эту собаку больше восьми лет назад, в тот день, когда они с матерью бежали из дома, спасаясь от контрнаступления роялистов. В спешке игрушку забыли. Мать, конечно, обещала, что скоро они вернутся – как только папа прогонит злых людей. Вот только этого не случилось. Роялистов в конечном итоге разбили, но к тому времени отца, полковника республиканской армии, расстреляли на заднем дворе его собственного дома. Мать умерла через полгода от нервного истощения.

Клара никак не ожидала найти собаку здесь, в таинственном подвале, так далеко от дома. Этот факт поражает ее куда больше, чем то, что за время разлуки плюшевая игрушка научилась говорить.

– Чего уставилась? – бурчит Клякс. – Думаешь, ты выглядишь лучше? Ты собираешься меня спасать или так и будешь пялить глаза?

– Клякс?!

– Надо же! Мы вспомнили! Вот радость-то!

С щелчком стрелка будильника сдвигается на еще одно деление.

– Проклятье! Можно побыстрее? Давай, шевели мозгами, или чем там у тебя голова забита.

Клара поджимает губы. Не время поддаваться панике.

– Ты видел, кто меня связал?

Клякс издает странный звук – что-то среднее между презрительным смешком и тявканьем.

– Какой-то тип с о-о-очень большой головой. Только голова у него фальшивая и такая же пустая, как и твоя.

Фальшивая голова? Пустая? Клара вздрагивает и в тот же момент вспоминает лабиринт среди виноградников, Чудовище по имени Южный Почтовый и разговор с отцом. И кукол каприччо, удирающих по склону холма. Они что-то похитили, то, что она должна вернуть. Она обещала отцу… Это ведь она должна была идти по их следу, а вышло наоборот – каприччо ударили первыми.

– Чего он хотел?

– Ой! Неужели непонятно? Или из тебя в приюте все мозги вышибли? Он хотел тебя убить. И скоро у него это получится. Конец, дзинь!

Тот Клякс, которого помнила Клара, был собакой милой и доброй. Годы сказались не только на его внешнем виде, но и воспитали дурной характер.

– Убить? Таким образом? Не проще ли было пристрелить? Или перерезать горло? Задушить?

Да мало ли существует способов отправить человека на тот свет? И затопляемый водой подвал стоит далеко не первым в этом списке.

– Кому-то, может, и проще, а ему – нет. Ну? Так и будешь языком молоть? – говорит Клякс. – Или сделаешь хоть что-нибудь, чтобы вытащить нас отсюда?

Привычной двери в подвале нет. Вместо нее – круглый металлический люк, судя по всему, задраенный снаружи. Клара добирается до него вплавь под ехидные комментарии Клякса. Однако там нет ни рукоятки, ни рычагов, ничего такого, что помогло бы его открыть. Клара колотит по железной крышке кулаками, но за шумом текущей воды не слышит ударов.

– Думаешь, они нас выпустят? Ха-ха! Зачем же тогда было запирать и связывать? Ох, бедный я, несчастный…

– Помолчи! – Может, в детстве она и мечтала о том, чтобы Клякс заговорил, но сейчас это совсем не к месту.

Лампочка мигает все чаще. Липкий страх расползается по телу. Только бы не остаться в полной темноте. Клара и без того задыхается в тесном, замкнутом пространстве. Под самым потолком темнеет зарешеченное окошечко вентиляционной шахты. Но оно слишком маленькое, нечего и думать о том, чтобы в него протиснуться. Остается единственный выход.

– Куда ведет эта труба?

– Откуда я знаю? В озеро, в море, в пруд, в какой-нибудь канал, – говорит Клякс. – Откуда еще столько воды?

Клара отталкивается от люка и плывет к трубе. Вода бурлит на выходе хлопьями бледно-зеленой пены. Течение сильное, но не настолько, чтобы с ним нельзя было бороться.

Стрелка будильника смещается на еще одно деление. Сейчас Кларе полагается тянуть шею, глотая воздух в тщетной попытке отсрочить неизбежное.

– Как думаешь, она очень длинная?

– Эй! Ты что задумала? Не смей впутывать меня в это! Я…

Клара заталкивает Клякса в карман. Он, конечно, возмущается, но из-под воды не слышно, что он там бубнит. О том, что он может захлебнуться, Клара не беспокоится. В конце концов, он всего лишь дурацкая плюшевая игрушка, у него даже рта нет.

Клара ловит проплывающий мимо берет и натягивает на голову. По лицу текут струйки воды. Вот теперь она готова. Схватившись за края трубы, Клара глубоко вдыхает и ныряет внутрь. Где-то бесконечно далеко звенит будильник, стрелка которого добралась до слова «КОНЕЦ».

К ее удивлению, стоит ей нырнуть в трубу, как течение тут же исчезает. Да и сама труба странным образом расширяется. Клара плывет, широко загребая руками, и не задевает стенок. Она думает, что неплохо бы снять пальто и ботинки, и тут же понимает, что одежда совсем не сковывает движений. А чуть позже понимает и то, что вовсе не задыхается.

Вода холодная и мутная. В темно-зеленом мареве не разобрать, в какую же сторону ей плыть. Клара прекращает грести и повисает на глубине, точно оса, застывшая в кусочке янтаря. Ни вверх, ни вниз… Она выбралась, но что дальше? За спиной она видит круглый провал – вода там словно сгустилась до абсолютной черноты. Похоже, именно оттуда она и выплыла, но значит ли это, что ей нужно плыть в противоположную сторону? В то же мгновение черный провал вытягивается, одновременно приближаясь к Кларе. Контуры едва проступают из мутной зелени, и все же Клара видит выпуклый диск радужки. Глаз… Чудовищный глаз существа, даже размеры которого она не в состоянии представить.

Клара беспорядочно молотит руками, ее захлестывает паника. Она не знает, что это за тварь, но ни в коем случае нельзя допустить, чтобы та ее заметила. Улизнуть, спрятаться, скрыться… Поток воды, поднятый движением неведомого гиганта, подхватывает ее, точно щепку, и вышвыривает на поверхность.

Клара выныривает посреди узкого и грязного канала. Тяжелая намокшая одежда тянет вниз. Клара глотает воды, громко кашляет и погружается с головой. Тут же снова выныривает, барахтаясь, как ребенок, который только учится плавать. К счастью, до берега – рукой подать. Всего два гребка, и ноги уже достают до дна. Спотыкаясь, Клара бредет к спускающейся к воде ржавой лестнице. Карабкается по скользким скобам и падает на мостовую. Ее трясет. Каждая клеточка тела болит так, словно в нее впиваются мириады крошечных раскаленных иголок. Но это пройдет, главное, что она выбралась. Выбралась и спаслась. Влажный камень холодит щеку, гладкий как стекло. Выбралась и спаслась…

Первое, что она видит, подняв голову, – это огромный плакат на стене ближайшего дома. Президент Республики сурово хмурит брови под надписью «Порядок и Процветание!». Клара морщится. Ох… Если бы отец только знал, во что превратится его мечта и какой станет Республика!

– Куда едем?

Клара оборачивается. У обочины стоит черное такси, похожее на горбатого жука. Таксист в мятой кепке курит, сидя на капоте. Его ничуть не смущает ни внешний вид Клары, ни то, что она выбралась из канала. Клара отбрасывает прилипший к рукаву склизкий стебель. Вода течет с нее ручьями, вокруг уже образовалась огромная лужа.

– Отель «Луна». – Она демонстративно поправляет мокрый берет.

Таксист открывает перед ней дверцу машины. Тень от форменной фуражки скрывает его лицо. Оно расплывается, словно Клара видит его сквозь мокрое от дождя стекло. Клара забирается в автомобиль и без сил падает на сиденье, вдыхая плотный запах бензина, старой кожи и пота. Дверь громко хлопает.

– Отель «Луна», – сказал таксист.

Клара кивнула.

– Я сказал: отель «Луна»! – повторил таксист громче. – Приехали, барышня.

Клара открыла глаза.

– Что? Уже?

– Пришлось сделать крюк из-за аварии на Суиза, – пожал плечами таксист. – А вы, похоже, все проспали?

– Что значит «проспала»?

Таксист хмыкнул. Он вышел из машины и вытащил ее саквояж из багажника. Клара откинулась на сиденье. Проспала? Но… Пальто и остальная одежда были сухими, хотя сама она и вымокла, как мышь на болоте. Ей снилось… Что? Она куда-то плыла или тонула, она задыхалась… А потом? Клара попыталась удержать ускользающие образы, но они исчезали быстрее, чем в песке вода. Во сне было что-то очень страшное и что-то до боли знакомое, а еще она что-то положила в карман пальто… Но сейчас там лежал лишь картонный прямоугольник с адресом отеля.

Глава 6

Минуло то время, когда отель «Луна» выглядел по-настоящему шикарно. Конечно, при желании и сейчас можно было разглядеть следы прежней роскоши. Высокое здание в неоклассическом стиле, модном до Революции, с выступающими из стен колоннами и огромными окнами. Очень легко было представить его в блеске огней и позолоты, со швейцаром в красной ливрее у высоких дверей; представить высокородных дам в вечерних туалетах, спускающихся по ступеням к дорогим авто, и их лощеных кавалеров в безупречных фраках, цилиндрах и белых перчатках.

Да только когда это было? В сказочное время и в сказочной стране. Сейчас отель разваливался прямо на глазах. Фундамент сильно просел, отчего все здание кренилось набок. Осыпающаяся штукатурка обнажила кирпичную кладку, а часть окон вместо стекол заколотили фанерой. Балкон над дверью поддерживала одна-единственная кариатида, да и та умудрилась потерять голову. Зато соски на пышных грудях кто-то старательно обвел красной краской. Чуть в стороне стоял переполненный мусорный бак; пара селедочных хвостов и обрывки засаленной газеты валялись прямо на пороге – видать, бродячие кошки постарались. А поскольку вони тухлой рыбы было явно недостаточно, от канала Святого Мартина тянуло запахами гнилой воды и мазута.

Клара остановилась на последней ступеньке крыльца и до боли в пальцах сжала ручку саквояжа. Хотя поздно уже цепляться за прошлую жизнь, даже за такой крошечный ее осколок. Прошлая жизнь осталась на юге. За спиной закашлял мотор, и такси укатило вверх по набережной. Клара дождалась, пока машина скроется из виду, глубоко вдохнула и повернула ручку двери.

В холле отеля горело целых три лампы, но тускло, словно им не хватало напряжения. Клара оглядела просторный зал с колоннами и широкую лестницу на второй этаж – на всем лежала печать упадка и запустения. Двери лифта заколотили потрескавшимися досками; у дальней стены высилась гора строительного мусора: ржавые раковины, битый кирпич, обрезки труб и мятые ведра с засохшей побелкой. Видимо, когда-то давно в отеле затеяли ремонт, но бросили это дело, даже не приступив.

За приемной стойкой сидел остролицый мужчина с сальными, зализанными назад волосами и в щегольском костюме в полоску. Правда, пиджак оказался на три размера меньше нужного, так что рукава заканчивались чуть ниже локтей. Это, а еще оттопыренная нижняя губа, придавали облику портье неприятное сходство с обезьяной. Он слушал радио, прижимаясь ухом к динамику. Сквозь треск и хрипы пробивался голос Президента Республики:

– …именно Порядок – залог нашего грядущего…

– Добрый день. – Клара поставила саквояж на пол.

Портье едва не опрокинул приемник и уставился на Клару так, словно перед ним явилось сказочное чудище о трех головах. Бесцветные брови задергались, острый кадык ходил ходуном. Но когда портье сообразил, что видит человека из плоти и крови, испуг в глазах сменился брезгливым отвращением. Он поморщился и процедил:

– Мест нет.

– Простите?

– Свободных мест нет, – повторил портье. – Ищите себе другой отель.

Он фыркнул и отвернулся к приемнику.

– …в едином порыве. Если мы сплотим…

– Но… – начала Клара.

Портье протянул руку и вывернул рукоятку громкости на максимум. Приемник тут же захрипел, заглушая голос Президента. Портье стукнул кулаком по деревянной крышке. Бросив на Клару злой взгляд, словно именно она и была причиной радиопомех, он принялся вертеть рукоятку настройки.

Клара поправила берет. Значит, нет мест? За спиной у портье висела доска с ключами – не меньше половины номеров пустовали. Она прошла к стойке.

– Мне нужна мадам Буше. – Она старалась сохранять самообладание, но чувствовала, что начинает закипать.

– Хозяйка занята. Нет у нее времени на…

– Для меня у нее время найдется. Будьте добры, позовите ее.

Но портье и не думал вставать.

– Дамочка, – сказал он. – У нас приличный отель. И таким, как вы, здесь не место. Нам не нужны проблемы с властями. Проваливайте, пока…

Чего-то подобного Клара и ждала. Долгая дорога, события на вокзале вымотали ее, прополоскали и выжали, как половую тряпку. Слишком долго ей приходилось держать себя в руках, а для девушки с гор это чересчур суровое испытание. Она была как взведенная пружина, всего-то и нужно, чтобы кто-то нажал на спусковой крючок.

Портье даже не понял, что произошло. Перегнувшись через стойку, Клара схватила его за ухо и выкрутила что есть силы. Бедолага взвыл дурным голосом и заколотил кулаком по стойке. Лицо его вмиг стало пунцовым, из глаз брызнули слезы. Но он и не попытался ударить в ответ – на свое же счастье.

– Так значит, мне здесь не место? – процедила Клара, наклоняясь ближе. И тут же отпрянула: изо рта портье несло гнилым чесноком. – Я катлинка, а в наших краях принято отвечать за свои слова. Так что ты хотел сказать?

Портье заскулил в ответ. Выкрученное ухо горело – Клара пальцами чувствовала, какое оно горячее.

– Не слышу?

– Эй! Что здесь происходит?!

Клара обернулась на гневный окрик. На верхней ступени лестницы, опираясь на перила, стояла высокая фигуристая женщина, похожая на пожилую оперную диву. По крайней мере, именно так Клара и представляла себе оперных див. Черное платье-балахон полностью скрывало тело и колыхалось волнами в такт сильному дыханию. Должно быть, именно из-за темной одежды круглое лицо с повисшими щеками казалось неестественно бледным, как зимняя луна. Такими же белыми были и волосы, собранные в тугой пучок на макушке. Следом за дамой, точно пажи за королевой, важно шествовала парочка упитанных белых кошек.

– Господин Шильке, будьте любезны объяснить, что здесь происходит? – произнесла дама низким грудным голосом и начала спускаться, близоруко щурясь на Клару.

И вдруг она остановилась, схватившись за перила так, что затряслись балясины. Бледное лицо вытянулось, глаза стали огромными как блюдца.

– Ампаро?!

Клара резко вздрогнула, впервые за много лет услышав имя матери. Ее словно бы окатили ледяной водой.

– Нет… Клара… Клара Сильва.

Женщина моргнула – раз, другой, третий. Ей потребовалось время, чтобы до нее дошел смысл сказанного.

– Клара?! Но… О боже мой! Девочка моя, что… Что ты делаешь с моим управляющим?!

– О! Простите.

Клара разжала пальцы, и несчастный портье отскочил назад, зажимая ладонью распухшее ухо. Судя по взгляду, которым он ее наградил, мысленно он уже четвертовал ее и теперь загонял иголки под ногти. Она улыбнулась в ответ.

– Извините, – сказала Клара, разминая запястье. – Просто ваш управляющий порывался выставить меня за дверь и ничего не желал слушать.

Мадам Буше, а это была именно она, хотя узнала ее Клара с трудом, покачала головой. Нежданная встреча выбила ее из колеи, и она плохо понимала, что происходит.

– Выставить? За дверь? То есть как? Бастиан, как вы могли?! Это же… – Она замялась. – Моя родственница с юга!

– Это возмутительно! – задыхаясь от злости, выкрикнул управляющий. – Я напишу заявление в жандармерию, я…

– Что? – заморгала мадам Буше. – Заявление? В жандармерию?

По лунному лику скользнула тень, как от тучи. Несколько секунд мадам Буше хмурилась, сверля управляющего глазами, и под ее взглядом тот съежился, словно она каким-то волшебным образом вытянула из него все силы.

– Значит, заявление в жандармерию? Ну, хорошо, пишите. А я напишу вам рекомендацию. Думаю, она вам пригодится, когда станете искать новую работу.

– Да я…

Управляющий прикусил язык. Бросив на Клару еще один злой взгляд, он отвернулся к приемнику, массируя красное ухо. Плевать. В другой раз Клара сделала бы все, чтобы добиться от него извинений, но сейчас ей было не до того. Сейчас она смотрела на мадам Буше и изо всех сил старалась не разреветься. Слезы катлинке не к лицу… Всегда улыбайся, говорил ей человек, которого она считала своим учителем, улыбка все спрячет. И Клара улыбнулась так широко, как только могла, и для этого ей даже не пришлось растягивать уголки губ пальцами.

Ну, вот и все, она добралась, а о том, что будет в конце пути, Клара не думала. Как там назвала ее мадам Буше? Родственница с юга? На самом деле никакая не родственница. Знакомая, да, друг семьи, но не родственница. Когда-то давно Ирма Буше была соперницей ее матери, а много позже – сестрой милосердия в отряде ее отца. Однако сейчас Клара с трудом узнавала в этой огромной даме ту боевитую женщину, которую помнила, и оттого чувствовала себя растерянной и смущенной.

Мадам Буше первой взяла себя в руки.

– Ох, Клара, девочка моя, ты давно приехала? – захлопотала она. – Да ты, наверное, голодная? Это твои вещи? Господин Шильке, будьте любезны – отнесите саквояж в мою комнату. Клара, девочка моя, пойдем со мной…

Управляющий что-то буркнул. Клара неуверенно поднялась по ступенькам. Мадам Буше тут же схватила ее за локоть и другой рукой прижала к широкой теплой груди. Все еще чувствуя себя неловко, Клара обняла ее в ответ. Пришлось постараться, чтобы ненароком не наступить на одну из вьющихся под ногами кошек.

– Бог мой! Как же ты выросла! – Мадам Буше потрепала ее за щеку. – Как ты меня нашла?

Голос ее дрожал. Она нервничала и неумело пыталась скрыть это за преувеличенным радушием. Не отпуская руки Клары, она поднялась на верхнюю площадку.

– Я? Ну… – Клара вытащила из кармана картонку. – Вот. Как-то так.

Мадам Буше взяла картонный прямоугольник. Мельком глянув на адрес, написанный от руки, она перевернула его и уставилась на аккуратно приклеенную газетную вырезку:

«По результатам судебного разбирательства владелицей отеля “Луна” была признана Ирма Бенедикта Буше, младшая дочь…»

Белесые брови поползли вверх. Такого мадам Буше не ожидала.

– По результатам… Чего? Бог мой! Да это же было семь лет назад!

– До нас газеты доходят с опозданием, – попыталась отшутиться Клара. Нельзя же говорить, что все эти семь лет она берегла газетную заметку как зеницу ока? Как счастливый билет и единственный пропуск в другую, лучшую жизнь.

– Надо же! Кто бы мог подумать! – Проведя ее по коридору, мадам Буше открыла дверь ближайшего номера. – Входи, не стесняйся. Ты голодная? Ужин у нас в восемь, но можно что-нибудь сообразить. Я заварю чай.

На пороге Клару встретили еще три белые кошки. Обнюхали ее и разбрелись по двухкомнатному номеру. На самом деле кошек здесь было гораздо больше: на подоконнике и на полках стояли многочисленные статуэтки из белого фарфора. Пока Клара оглядывалась, мадам Буше прошла к стенному шкафчику и вытащила пару чашек с блюдцами.