Читать онлайн Эмма. Восьмое чудо света бесплатно

Глава 1

Эмма

Я считаю, что блестками ничего не испортишь! Сверкать – самое главное мое предназначение в жизни. Пусть кто-то скажет, что это слишком самонадеянно. Но предназначение мы выбираем сами, и никто не мешает выбрать для себя что-то грандиозное… Я набираю на кисточку как можно больше розовых сверкающих теней и, словно взмахом волшебной палочки, распределяю их по веку. Я люблю краситься с тех пор, как себя помню. Раньше мне нравилось прятаться за макияжем, как за маской, но потом пришло осознание, что я могу создать что-то красивое. Со временем я поняла, что мои эксперименты будут продолжаться всю жизнь. Да, есть люди, которые нашли удачный тон помады, научились выводить ровные стрелки и готовы так краситься всю жизнь. У меня же все иначе: мне постоянно хочется открывать в себе что-то новое. Разные оттенки теней волшебным образом преображают мои глаза – а их цвет, кстати, никогда не бывает постоянным. Люди разделяются во мнениях: одни клянутся, что они голубые, другие готовы спорить до хрипоты, что зеленые. И те, и другие по-своему правы – оттенок действительно меняется в зависимости от погоды, освещения и даже моего настроения.

Каждое утро начинается с маленького ритуала: я всматриваюсь в зеркало, выбираю макияж под сегодняшний цвет глаз и с удовольствием экспериментирую со стрелками и формой тушевки. Если бы мне пришлось выбрать одну любимую черту – без сомнения, это были бы они, мои глаза-хамелеоны. Никогда в жизни бы не променяла их ни на какие другие, чего не скажешь о фигуре… Я оглядываю себя и улыбаюсь. Сегодня хороший день. Бедра не выглядят слишком толстыми, живот не выпирает, а щечки – сегодня они даже кажутся милыми. Жаль, что я не всегда испытываю подобные чувства к себе. По такому случаю я могу надеть что угодно – например, ту самую обтягивающую лавандовую кофточку, что подчеркивает талию, и джинсовую юбку чуть выше колен с рядом пуговиц в форме звездочек.

Звонок телефона прерывает мой поток мысли. Упс! Я вновь опаздываю… Голосовое от Анабель начинается с тяжелого вздоха:

– Я все еще не пережила измену парня, и мне нужна порция обнимашек, но ты умудряешься опоздать даже на крик моей души!

Я хватаю розовый блеск для губ и запихиваю его в маленькую вязаную сумочку, которую сделала для меня Полин. Она желтая и украшена пчелками. Выбегаю из небольшой студии и быстро спускаюсь по ступенькам. Грохот стоит такой, словно орава парней несется по старым деревянным лестницам. Надо бы быть потише, но я ОПАЗДЫВАЮ. Подношу телефон к губам и, тяжело дыша, записываю ответ:

– Твой парень козел, а подруга отстой! Ты точно не накосячила в прошлой жизни? Как там твой кармический хвост поживает?

Анабель перешла с астрологии на нумерологию. Нет, она не разуверилась в том, что звезды управляют нашими судьбами. Она просто глубже погрузилась в какую-то эзотерическую… Я бы сказала, чепуху, но знаете ли вы, что «матрица судьбы» – это наука? Углубление произошло, когда «идеальный Козерог» оказался изменщиком. А все потому, что у него в матрице судьбы есть шестой аркан. Для нас, простых смертных, это ничего не значит, но Анабель полвечера орала: «Аркан Влюбленные! Ну конечно!»

Новое голосовое от подруги не заставляет себя ждать:

– Мой кармический хвост говорит, что кто-то сегодня платит за мой первый коктейль! И этого кого-то зовут Эмма. Не знаешь такую?

Я резко останавливаюсь и чуть ли не с головой ныряю в миниатюрную сумочку. Обнаружив малиновый картхолдер, с облегчением выдыхаю, перебегаю дорогу и вливаюсь в поток туристов. Латинский квартал – это тот самый Париж, который любят показывать в фильмах: узкие улицы, брусчатка, кафе с плетеной мебелью, где люди сидят с бокалом вина даже в прохладную погоду. Повсюду книжные лавки, уличные художники, запах вкусной еды из ресторанов и мокрого камня после дождя. Много шума – кто-то смеется, кто-то спорит, фотографы щелкают камерами, а в переулках слышно, как уличные музыканты играют старинные мелодии.

Проталкиваюсь сквозь толпу, которая лениво рассасывается у очередного сувенирного магазинчика, и наконец добираюсь до кафе, где ждет Анабель. Она сидит на террасе под обогревателем. На ней белая футболка с принтом моря, которую она урвала в H&M на распродаже и потом хвасталась этим весь вечер. Джинсы – те самые, в которых она всегда жалуется на пуговицы: сейчас они уже незаметно расстегнуты в районе живота. Анабель терпеть не может, когда одежда, как она говорит, «лезет в личное пространство». В правой руке у нее коктейль, в левой – сигарета. Дело плохо…

– Вот и я!

– Я назначаю тебе встречу в пяти минутах от твоего дома, и ты все равно умудряешься опоздать, – шутливо отчитывает меня подруга.

– Прости, я весь день снимала тиктоки! Потеряла счет времени. – Я присаживаюсь рядом и косо поглядываю на Анабель, пытаясь понять, придется ли снова вести ее – едва стоящую на ногах пьянчужку – к себе в студию на шестой этаж без лифта. Или, может, сегодня мне повезет?

– Он привел ее знакомиться с друзьями, – пыхтит она, выпуская дым. – Стоит ли напоминать, что компания у нас общая?

– Эти лузеры не твои друзья. – Я подзываю официанта.

Симпатичный парень опасливо поглядывает на нас.

– Можно мне коктейль «Монако» и тарелку картошки фри? – прошу я с милой улыбкой.

– Никакой картошки! Ты бы видела эту пигалицу, она вдвое меньше меня! – скуля, сообщает Анабель.

Официант переводит озадаченный взгляд с меня на подругу.

– Без картошки мы тут не справимся, – неловко улыбаюсь я.

Он кивает и молча отходит. Что с ним не так?

– Не обращай внимания на его недовольный вид, – отвечая на мой немой вопрос, говорит Анабель, – я просто уже успела с ним чуть поругаться.

– С официантом? – в шоке переспрашиваю я.

Анабель обычно сама милота и доброта.

– Да я еще сесть не успела, а он ко мне сразу со своим меню! «Что будете пить?» Дай мне хотя бы отдышаться!

Я качаю головой. Когда у девушки плохое настроение, пострадать может любой…

– И никакой картошки! – ворчит она. – Она стройнее Полин!

– Это невозможно, – машу рукой. – Не выдумывай.

– Ладно, нет на свете сучки, которая была бы стройнее Полин! Но она реально вдвое меньше меня!

– А вот это многое объясняет, – бормочу я, и Анабель замирает.

Подруга оборачивается и со строгим прищуром оглядывает меня:

– Это что значит?

Я ухмыляюсь:

– У нее явно половина твоих мозгов, потому что встречаться с твоим бывшим… Анабель, могла только ты! Уверовав, что он тот самый Козерог!

Она возмущенно надувает губы:

– У меня идеальная совместимость с Козерогами, я Скорпион! Это тебе и Полин к ним лучше не подходить!

– Ты пусечка, а не Скорпион, – подтруниваю я, щипая ее за щеки.

– Ничего-ничего, теперь я буду проверять канал любви. – Словно задумывая коварный план, Анабель потирает ладони. – Кстати, давай проверим твою матрицу судьбы!

Меня спасают официант, картошка фри и мой коктейль.

– М-м-м, я такая голодная…

– Не уходи от темы.

– Картошку фри придумали ангелы на небесах! – Я закидываю в рот несколько горячих, хрустящих палочек и причмокиваю.

– Ладно, позволь хоть напомнить, что у тебя отличная совместимость с Близнецами, – хитро улыбается Анабель поверх своего бокала. – Ты же помнишь, кто Близнецы?

Я делаю глоток коктейля и отворачиваюсь от нее.

– Полин – Близнецы, – тянет Анабель, – а у Полин есть горячий брат-красавец по имени Поль. Они двойняшки, и это значит…

– Я думала, ты его не переносишь, – хмыкаю я. – А тут он уже красавец?

– Я Скорпион, у нас сложные отношения с… – Она давится своим напитком и начинает кашлять.

Я стучу подругу по спине и спрашиваю елейным голоском:

– Дай угадаю: со всеми?

Анабель стреляет в меня взглядом:

– Это худший миф о Скорпионах из всех! Поэтому мы предпочитаем Козерогов.

– А Лев с вами не в одной компашке?

– Этих обаятельных засранцев обожают. Среди них полно редфлагов, но все остальные слепы!

– А что там по Рыбам? – Опираюсь щекой на ладонь и с наигранным любопытством смотрю на подругу, понимая, что коктейль в ее руке далеко не первый.

На сколько я опоздала? Минут на пятнадцать. Сколько коктейлей за это время может выпить девушка с разбитым сердцем? Есть ли такая статистика у ученых? Или вместо того, чтобы заняться поистине важным делом, они ведут подсчет какой-нибудь ерунды вроде «сколько раз кошка моргает за день» или «на какой минуте свидания мужчины начинают жалеть о выбранной рубашке»?

Хотя, признаю, если бы кто-то взялся подсчитать, сколько коктейлей мне потребуется, чтобы не реагировать на эти разговоры про Рыб, Близнецов и Козерогов, я бы первой подписалась на такие исследования.

– Рыбы творческие, ранимые, – бормочет она и наконец тушит сигарету. – Поэтому им нужны Близнецы, с их пофигизмом и позитивным отношением к миру! Поль идеально тебе подходит!

– Потому что родился тринадцатого июня?

Анабель тянется губами к трубочке и в два счета опустошает бокал.

– Да! – твердо произносит она, хотя ее взгляд уже заволокла пьяная пелена. – Но еще потому, что он влюблен в тебя, и не смей мне перечить! Я, может, и пьяна, но, – подруга стучит себя по голове, – черепушка работает отменно!

И, словно почувствовав, что речь зашла о нем, мой телефон жужжит. Поль. На экране высвечивается сообщение: «Свободна вечером?»

В кружочке профиля наше совместное селфи… Анабель подмигивает мне и тянется к моему коктейлю.

– Говорю же, звезды никогда не ошибаются!

Глава 2

Эмма

Свободна ли я вечером? Да… если не считать за помеху пьяную подругу, которая завалилась ко мне на диван, даже не раздевшись. После коктейля были шоты текилы и танцы посреди улицы. Шоты явно были лишними, но танцы лишними не бывают никогда. Я чищу зубы, надеваю любимую пушистую пижаму и ложусь рядом с сопящей Анабель. Кручу телефон в руках, стараясь выбросить из головы сообщение от Поля.

Есть определенные вещи, которые усложняют дружбу. И я сейчас не имею в виду непонимание, комплексы или разные взгляды на жизнь. Сильнее всего усложняет дружбу. Внимание. Барабанная дробь… Секс. Конечно, это секс. Особенно если это был умопомрачительный секс.

Анабель шевелится и что-то невнятно бормочет себе под нос. Я делаю глубокий вдох и наконец открываю диалог с Полем. Фотографирую себя со спящей «астрологом» и отправляю ему.

«Сегодня мой вечер посвящен звездам и хитросплетению судеб», – шучу я.

Я ответила ему спустя четыре часа. Это на нас не похоже. Как, впрочем, не похоже и то, что мы в последний раз видели друг друга три недели назад. Сначала он избегал меня, теперь я избегаю его. Глупо. Очень глупо. Но что, если я вновь все испорчу? Что, если дружба должна оставаться дружбой – жизненный урок, который мне необходимо усвоить? Ведь я уже однажды все испортила с Адамом. Френдзона должна оставаться френдзоной.

Что, если мой кармический хвост несет в себе проклятие? Анабель рассказывала мне, что в матрице судьбы есть такие хвосты, типа багаж из ошибок прошлого, который ты волочишь за собой из жизни в жизнь, пока наконец не допрешь, в чем, собственно, урок. Может, в моем «кармическом хвосте» скрыто послание: «Влюбляйся в лучших друзей до просветления». Великолепно. Спасибо, Вселенная.

Поль читает сообщение. Я вижу, как он начинает печатать. Секунды растягиваются в минуты. Он печатает, прекращает, снова печатает. Я жду. Смотреть на то, как он пытается подобрать слова, невыносимо, и я блокирую экран.

Спустя минут семь мне приходит короткое: «Я скучаю».

Сердце сжимается в груди. Сообщение тут же исчезает. И вместо этих двух слов он отправляет более равнодушное: «Спокойной ночи».

Что, если я уже испортила нашу дружбу? Ведь нет ничего хуже чувств – они всему виной. Вечно все портят. Глупые, дурацкие чувства. Я ничего не отвечаю. Мне столько хочется ему написать. Но больше всего я хочу схватить его за плечи, заглянуть в зеленые глаза цвета заливного луга… и потребовать, громко, истерично, чтобы все вернулось на круги своя. Чтобы он забыл ту ночь и вновь стал моим другом. Ведь мне так нужна его дружба… мне так нужен он.

Закрываю глаза, сон потихоньку уносит меня в царство Морфея. А там меня ждут крепкие руки, запах свежескошенной травы – запах Поля и его теплые губы на моем теле – восхитительное чувство. Самое ужасное – мне не хочется просыпаться. Я тоже соскучилась…

* * *

– Сколько я вчера выпила? – стонет Анабель у меня над ухом. – Почему у меня такое ощущение, будто я умерла и по моему телу пробежалось стадо буйволов?

Я утыкаюсь носом в подушку и бормочу:

– Потому что ты слишком сильно любишь текилу.

– Теперь я официально ее ненавижу!

Анабель сползает с дивана, по звукам ясно, подруга рассчитывает, что душ хоть как-то поможет исправить ситуацию. Что ж, надеюсь, чудо произойдет. Я переворачиваюсь и беру в руки телефон. Время – одиннадцать утра. Сразу захожу в «Тикток», чтобы проверить, как поживают вчерашние видео. Мне нравится быть бьюти-блогером. Я обожаю краситься, придумывать что-то новое, и можно сказать, что в моем блоге живет моя душа. Радует, что дело, которое тебе нравится, может приносить не только удовольствие, но и заработок. Пусть я пока еще не зарабатываю достаточно, – я верю: в жизни важно делать то, что тебе нравится, и это обязательно принесет результат. В начале этого месяца я устроила для себя челлендж: шесть видео в день, – и за три недели это принесло успех. Плюс девяносто тысяч подписчиков, что в сумме дает двести сорок тысяч. Каждое видео набирает не меньше ста пятидесяти тысяч просмотров. Я проверяю статистику, но комментарии не читаю. Это все еще мое слабое место. Не могу читать ни хорошие, ни плохие, ведь, несмотря на миллион хороших, плохие въедаются в мозг, и я буду думать о них больше, чем нужно.

Мне не хочется давать негативу такую власть над собой, поэтому я не открываю комментарии вообще. Успокаиваю себя тем, что, раз запостила тот или иной макияж, значит, он мне нравится – и это самое главное.

– Я хочу украсть твой гель для душа, это нормально? – Анабель стоит в дверях крошечной ванной, обернутая в огромное лиловое полотенце, и смотрит на меня с надеждой. – Это же прям цветочный бум!

Я улыбаюсь и кладу телефон на подушку.

– Сразу видно, что ты лайкаешь меня на автомате, не вникая в суть! – смеюсь и встаю с постели. – Это новый корейско-французский бренд FleurÉtoile. У меня еще есть.

Лезу в шкаф и достаю подарочный бокс.

– Вот почему от тебя всегда так вкусно пахнет! – Анабель, как ребенок, садится на пол и открывает упаковку.

Из коробки доносится тонкий, многослойный аромат: сначала в нос бьет нота свежей мимозы, затем раскрывается сладостью белого жасмина, а на финише остается тонкий шлейф сандала и теплой ванили.

– Ты в курсе, что мальчики называют тебя ароматной конфеткой? – спрашивает подруга, не поднимая глаз от коробки.

– Какие еще мальчики? – хмурюсь я.

– Ну, помнишь друзей Поля с той вечеринки?

Я недоуменно моргаю.

– Вечеринка его курса, где были все эти будущие юристы-снобы? – уточняю я.

Анабель открывает бутылочки и с удовольствием вдыхает запахи.

– Поль тогда ходил вокруг тебя, как личный охранник. Вы еще слишком рано ушли.

Я отвожу взгляд, не желая углубляться в воспоминания, но аромат из коробки напоминает об этом моменте – теплый, обволакивающий и одновременно нежный запах, как и Поль той ночью… Да, мы ушли раньше… и приехали ко мне… Открыли бутылку вина… выпили одну на двоих… А потом он расслабленно притянул меня к себе и уткнулся носом в мою шею. Он так вдохнул меня, что мурашки побежали по телу.

– Ты действительно ароматная конфетка… – прошептал он хриплым голосом.

Я растаяла в его руках. Поль заглянул мне в глаза.

– Сегодня твои глаза зеленые… Ты знаешь, что зеленые глаза встречаются реже всего?

– А по нам и не скажешь, – пробормотала я, теряясь в ощущениях.

Его теплые руки на моей талии, его дыхание с нотками красного вина, его горячий взгляд на моем лице. Мое сердце таяло. Я не знаю, как иначе объяснить свои чувства в тот момент. А потом он меня поцеловал. Медленно, нежно… но так, словно давно мечтал об этом.

– Земля вызывает Эмму! – Анабель машет рукой перед моим лицом.

Я несколько раз моргаю.

– Да-да? – растерянно отзываюсь я.

– Давай я приготовлю завтрак? – Анабель обеспокоенно смотрит на меня. – Ты не заболела? – Она прикладывает ладонь к моему лбу.

– Нет, я отлично себя чувствую.

– Просто ты так резко покраснела…

Я отвожу взгляд.

– Да, завтрак – это хорошая идея. Но я не знаю, что есть в холодильнике.

Анабель довольно хмыкает:

– Ты же знаешь мой талант – сделаю еду из всего!

Подруга открывает холодильник и начинает осматривать его содержимое с видом эксперта. Я же направляюсь в маленькую ванную. В зеркале действительно вижу алый румянец, поднимающийся от шеи к щекам. Воспоминания о той ночи все еще свежи и никак не блекнут.

В студии стоит сладкий аромат свежей выпечки. Я удивленно смотрю на Анабель, которая, напевая под нос песню Тейлор Свифт, достает из моей маленькой духовки что-то очень похожее на пышные кексы.

Когда-то нас было двое: Полин и я. Мы дружим с пятнадцати лет, и она – тот самый человек, который всегда знает, что надеть, что сказать и что делать, когда ты в слезах на кухне в два часа ночи. Мой голос разума, стилист с отменным вкусом и королева саркастичных комментариев. Иногда я думаю, что Полин была моим подарком судьбы. С виду она идеальна, и лишь я знаю, сколько всего прячется в ее большом и ранимом сердце за этой колючей маской дерзости и уверенности.

А потом в наши жизни словно комета влетела Анабель. Просто появилась из ниоткуда – в марте, за четыре месяца до выпускных. Что случилось в ее предыдущей школе – до сих пор загадка. Она об этом не рассказывает, а мы с Полин делаем вид, что не умираем от любопытства. Или хотя бы стараемся. Мы с Полин вроде бы и не планировали расширение состава, но как-то так вышло, что наш дуэт стал трио. Сначала Анабель пошла с нами на ланч, потом смеялась в раздевалке, а потом – хоп! – и мы уже вместе придумываем планы на выходные.

Анабель – полная противоположность Полин. Ей, кажется, все равно, в чем она ходит: может радостно носить кофточку за два евро, которую выловила на распродаже. Ту самую, к которой Полин бы не подошла даже в случае модного апокалипсиса. Но дело не только в одежде. Анабель – приземленная, рассудительная, хоть и кажется рассеянной. Полин же за строгим видом скрывает душу восторженного ребенка, который с одинаковым рвением берется за все – и за бизнес-идеи, и за авантюры. И может быть, именно в этом и есть волшебство нашей странной дружбы. Мы такие разные…

– Ты и правда волшебница! – чуть ли не ахаю я. – Где ты достала малину?

– У тебя в морозилке была, – улыбается подруга. – Я же говорю, деревенские гены – лучшая моя часть. По крайней мере, они благоприятно влияют на мое выживание в мегаполисе.

Анабель рассказывала, что до десяти лет жила в маленькой деревушке в Нормандии. У ее семьи до сих пор там есть хозяйство. Однажды она подарила мне домашнее масло и сметану. И да, масло она сделала сама! Для меня, городского жителя, это было чем-то невероятным, а она лишь расхохоталась. Еще из нас троих только она знает, как приготовить идеальный бешамель и что делать, если пересолила фарш: добавить томатную пасту, щепотку сахара и дольки картошки (которые потом надо выбросить). Лайфхак работает – я проверяла!

– Я даже не знала, что голодна, пока не учуяла твои кексы, – чуть ли не облизываюсь я.

Анабель хмыкает, ставит кружки с кофе и выпечку на стол. По комнате разносится бодрый бит – это персональный рингтон, который Мистер V, бойфренд Полин, создал специально для меня. Он обожает делать друзьям именные мелодии на звонок. «Тебе звонит чертовка, а это значит – надо снять трубочку, мисс Эмма», – с чувством напевает голос из динамиков телефона. Я закатываю глаза, улыбаюсь и жму «ответить» на видеозвонок. На экране появляется загорелая Полин с довольной белоснежной улыбкой.

– Курочки, вы там как? – спрашивает она.

Выражение лица Анабель меняется за считаные секунды. Только что она счастливо сидела с кексом в руках, а теперь смотрит на Полин с мокрыми от слез глазами и торопливо рассказывает про очередную измену парня.

Я тяжело вздыхаю. Полин редко звонит в последнее время. После Мексики они с Валентином отправились в путешествие по Штатам, так что не могут звонить слишком часто. И вот мой счастливый звонок перехватила Анабель.

Полин что-то говорит. Вернее, поучает – как обычно, когда дело касается парней. Мадемуазель Миссера уверена, что у нее докторская степень по этому предмету. Наконец Анабель начинает смеяться, и я замечаю, что она уничтожает уже третий кекс подряд. Это хороший знак.

– А как твои дела? – наконец Полин обращает внимание на меня.

– Все отлично, – вру я с широкой улыбкой. – Лучше расскажи, как ты?

У Полин загораются глаза.

– Большой каньон – это что-то невероятное, Эмма! Ты стоишь на краю, а под тобой бездна, вся в оттенках заката.

Полин вся светится… Никогда не видела ее такой счастливой, свободной и раскованной. Валентин определенно хорошо на нее влияет.

– Видела, как сильно вырос твой «Тикток», и безмерно горжусь тобой, – верещит Полин в трубку.

– Да, но я не хочу останавливаться на достигнутом. Планирую провести марафон «Фейри»!

Полин поудобнее устраивается на диване, готовая меня слушать. За это я ее люблю. Сколько людей на планете готовы вас слушать, а не просто ждать, чтобы вы слушали их? Это большая редкость.

– В течение десяти дней я буду выкладывать макияжи а-ля волшебная фея. Думаю, будет и воздушная эстетика, и что-то дарковое. Я нашла кое-что в Pinterest, сейчас покажу.

Пересылаю подруге вдохновившие меня картинки:

– Я уже заказала часть инвентаря, но сегодня хотела пойти в Printemps[1] и поискать еще что-нибудь.

Полин кивает, внимательно разглядывая фото на айпаде:

– Выглядит очень круто! Присылай все, что будет получаться!

– Договорились.

Мы прощаемся долго, минуты три жалуясь друг другу, как сильно скучаем. Но вот на экране мелькает кудрявая голова Валентина, и, послав воздушный поцелуй, этот негодник завершает звонок.

– Я ей так завидую, – мечтательно тянет Анабель. – Белой завистью! Но видишь, я была права: ее идеальный вариант оказался Стрельцом.

– Ты всегда права, – хмыкаю я, не желая спорить о звездах.

* * *

В Париже пахнет весной. Солнечные лучи мягко оживляют город. Я сажусь на велосипед, выезжаю из Латинского квартала и качусь по набережной Сен-Мишель, мимо зеленых ящиков букинистов, которые уже разложили свои сокровища – старые открытки, пожелтевшие книги, винтажные плакаты с Бардо и Жаном Габеном.

У Сены всегда особый запах – смесь водорослей, лодочного топлива и сырого камня. На Пон д'Арколь я сбавляю скорость – не потому, что нужно, а потому, что красиво. Вид открывается на восток: Нотр-Дам в строительных лесах, но все такой же величественный. Слева встает Отель-де-Виль – строгий, сказочный, с башенками и часами. Каждый раз, проезжая мимо, я думаю, что если где-то и прячется в Париже волшебство – то именно в этих стенах.

Потом я поднимаюсь, петляя по узким улочкам, и наконец доезжаю до Printemps Haussmann. Паркую велосипед у кованой стойки, оглядываюсь: фасад торгового центра сверкает золотом и стеклом. Витрины переливаются весенними оттенками: пудровый, фисташковый, персиковый. Чувствую, как грудь наполняет вдохновение.

Я надеваю наушник, и музыка мгновенно укутывает меня в свой ритм. Переступаю порог магазина и растворяюсь в ароматах духов. Раньше я ненавидела шопинг: все, что мне нравилось, не сидело так, как я хотела. Сейчас же я поняла – все сидит так, как должно, и нужно просто выбрать то, что подчеркивает мои достоинства. Необязательно иметь размер XS – M и L тоже имеют свои плюсы. Тут я улыбаюсь себе в отражении витрины, думая, как много времени мне понадобилось, чтобы полюбить свою грудь с чашечкой C. В подростковом возрасте всегда хочется того, чего у тебя нет. Лишь позже понимаешь, как важно ценить то, что у тебя есть.

Я теряю счет времени. Лана Дель Рей в наушниках сменяется Тейлор Свифт. Я выбираю несколько блестящих топов, пару лифчиков, и мой взгляд падает на заколки. Боже, у меня слабость к заколкам! Как говорит мама, после меня останется самая большая в мире коллекция всякого хлама… Но как можно пройти мимо заколок-бабочек?

Стою у витрины, с удовольствием перебираю их – то матовые, то перламутровые, то с крошечными стразами – и вдруг чувствую чей-то взгляд. Сначала краем глаза. Потом – отчетливо. Медленно поднимаю голову. Мужчина. Ничего особенного: лет тридцать с небольшим, в сером плаще, с телефоном в руке. Он смотрит на меня. Не просто мимоходом – а прямиком на меня. Наши глаза встречаются. Я машинально отвожу взгляд. Жду пару секунд, оглядываюсь. Он все еще смотрит. Меня прошибает холод. Может, случайность? Бывает же.

Я отхожу от стенда, делаю вид, что заинтересовалась отделом с косметичками. Через пару секунд он появляется рядом, будто случайно. Он ничего не делает. Просто стоит и наблюдает. Ускоряюсь и иду к отделу с нелепыми шляпами – туда обычно никто не заходит. Он следует за мной.

Страшно. Никаких намеков на глупую нелепость. Только пересохшее горло, учащенный пульс и странное напряжение между лопатками. Может, я накручиваю себя? Успокойся, Эмма, ты не одна в этом магазине. Можно просто подойти к консультанту, сказать… Что? Что мужчина стоит рядом? Смотрит?

Я решаю свернуть в другой отдел, потом в третий. Он идет следом, держась на расстоянии. Никого не трогает. Но всегда в поле моего зрения. Становится невыносимо. Я буквально чувствую, как мне трудно дышать. Ладони вспотели, сердце в груди бьется так громко, что музыку в наушниках становится не слышно от сильного биения сердца. Вытаскиваю наушник.

Я резко поворачиваю в соседний магазин. Схватив наугад несколько футболок, забегаю в примерочную. Слышу, как консультант что-то говорит этому странному мужчине, но не могу разобрать слов. Дрожащими руками я запахиваю шторку, сажусь на пуф в углу. Колени подрагивают, голова кружится. Мелькание… что-то движется за примерочной. В полной тишине слышу, как в ушах бьется пульс.

– Это же ты из «Тиктока»? – спрашивает мужчина с неприятной насмешкой. – Танцуешь там, трясешь своими прелестями, да?

И в эту секунду становится страшно, как никогда. Я ничего не отвечаю.

– Прячешься… Ну, посмотрим, насколько тебя хватит.

Все мое тело трясется, зубы стучат друг о друга. Спустя минут пятнадцать я заставляю себя выглянуть из раздевалки, но сразу же запахиваю шторку обратно. Он ходит по магазину, взад-вперед по центру зала, как будто специально выбрал место, откуда отлично видны примерочные…

Судорожно хватаю телефон. Непослушными руками набираю Поля. Я давно этого не делала… Кажется, гудки тянутся целую вечность. Желчь подступает к горлу. А что, если он не ответит? Но тут раздается до боли знакомый голос:

– Эмма?

Глава 3

Поль

На экране появляется ее фотография. В волосах – миллион розовых заколочек в форме бантов, на лице – россыпь наклеенных сердечек. Я помню, как она всегда аккуратно приклеивала их – ей не нравилось, когда их слишком много. Иногда она вырезала их сама, чтобы добиться идеальной формы. Эмма… Она не звонила мне три недели. Вообще. Ни разу. Что-то случилось. Эта мысль молнией проносится в сознании. Я отхожу от Мэйлинь и Джошуа, которые спорят о важности феминизма в двадцать первом веке. Прикладываю телефон к уху. Сердце стучит где-то в районе горла.

– Эмма? – отвечаю я на звонок.

Тишина. Я проверяю, пошли ли минуты. Закрываю свободное ухо, чтобы спор друзей не мешал. И наконец слышу ее тихое дыхание.

– Эмма, – повторяю я.

– Ты мог бы… – шепчет она и запинается.

– Мог бы, – шепчу в ответ.

Снова молчание, и лишь ее дыхание щекочет динамик телефона.

– Я даже не закончила предложение, Поль… – наконец произносит она.

– Заканчивай его, Эмма.

Неприятный холодок пробегает вдоль позвоночника. Что-то точно случилось.

– Забери меня.

– Откуда?

Слышу шорох, и на телефон мгновенно прилетает локация торгового центра.

– Я, кажется, в The Kooples, – неуверенно говорит она, и я вновь слышу шуршание. – Да, в The Kooples. Но я не помню, какой это этаж… – Ее голос звучит странно… растерянно.

– Мне нужно просто подняться в магазин? – уточняю я и хватаю ключи от машины.

Эмма не отвечает на мой вопрос. Друзья перестают спорить и недоуменно смотрят в мою сторону. Мы собрались в квартире у Мэйлинь, чтобы позаниматься вместе. Я жестом показываю, что мне нужно бежать. Мэйлинь губами, беззвучно спрашивает, что случилось, но у меня нет времени объяснять. Эмма не отключается – слышу в трубке ее дыхание.

– Поль, – зовет она, будто проверяя, не отключился ли я.

– Слушаю.

– Тебе нужно подняться. – Она вновь запинается. – Я спряталась в примерочной.

– От кого? – Я начинаю бежать по ступенькам, решая не дожидаться лифта.

– Там мужчина… Он преследовал меня.

В ушах стучит пульс, виски сжимает тугая боль.

– Он что-то сделал?

– Нет.

Простое «нет», но какое облегчение его услышать.

– Хорошо, это хорошо. – Прыгаю на водительское сиденье. – Хочешь, я буду говорить с тобой?

– Да…

Ее голос дрожит, дыхание прерывистое. Завожу двигатель и выезжаю с парковки.

– Знала ли ты, что во Франции запрещено целоваться на железнодорожных платформах? – первое, что приходит мне в голову.

На улицах пробки. Движение тяжелое, машины едут медленно.

– Не-а, расскажешь? – тихо интересуется она.

– Этот закон придумали в начале двадцатого века, чтобы поезда отправлялись по расписанию. – Резко торможу, потому что не увидел машину сбоку.

Девушка за рулем сигналит, как умалишенная, и покрывает меня всеми возможными ругательствами. Я машу ей рукой, призывая проехать и закончить этот цирк. Она нервно оглядывает меня и жмет на газ. Загорается красный, я не успеваю проскочить. Устало тру глаза и продолжаю рассказ:

– Влюбленные из-за поцелуев задерживали отправление, и целоваться запретили.

– И как, работало?

– Наверное, но сегодня этот закон устарел, ведь поезда больше не ждут влюбленных.

– Жаль… Теперь чувства не повод для исключений.

– Но закон до сих пор существует.

Наконец загорается зеленый свет. Судя по навигатору, мне осталось ехать десять минут. Еще никогда я не хотел оказаться где-то столь сильно, как сейчас.

– Поль, мне страшно, – неожиданно признается она.

– Там везде камеры. Он ничего с тобой не сделает, – говорю с притворной уверенностью.

Закатное солнце ярко светит, отражаясь от окон домов и лобовых стекол автомобилей. Я жму на газ, обгоняя машины. Водители сигналят, кто-то возмущенно машет руками, когда я резко перестраиваюсь из одной полосы в другую.

– А что, если меня узнает кто-то еще? – спрашивает она сбивчиво.

– Не все люди будут следить за тобой.

– А вдруг будут? – испуганно шепчет Эмма.

Секунды тянутся, словно липкая патока. Поток машин плотный, но я ищу любые зазоры, чтобы прорваться вперед. На светофоре, не выдержав, сворачиваю в переулок, где движение чуть свободнее.

– Не знаю, – честно отвечаю я, стараясь говорить спокойно, хотя сердце бешено колотится. – Мне ехать три минуты, я никому не позволю тебя обидеть.

Слышен визг тормозов – я проскальзываю перед джипом, который еле успевает затормозить. Снова резко перестраиваюсь, едва не задевая маленький смарт. Водитель возмущенно сигналит, но я не оглядываюсь. Адреналин бурлит в крови. Руки крепко сжимают руль. Движение замедляется – пробка. Я быстро оглядываю улицу, замечаю боковую дорожку и сворачиваю, едва вписываясь в поворот. Асфальт тут узкий, пешеходы переходят дорогу, лениво щурясь на ярком солнце. И наконец, словно кадр из фильма, передо мной вырастает фасад торгового центра Printemps. Я паркую машину на обочине, включаю аварийку и, не оглядываясь, бегу к входу.

– Эмма, я почти на месте, – говорю в трубку невозмутимым голосом.

На входе меня встречает огромный охранник, скрестив руки на груди. Я выключаю микрофон и обращаюсь к нему:

– Добрый день, моя подруга подверглась опасности в магазине The Kooples. Мне кажется, стоит вызвать полицию.

Надо отдать ему должное, он не задает миллион ненужных вопросов и мгновенно говорит в рацию:

– Анаис, вызови полицию. – Затем указывает подбородком вправо. – За мной.

Охранник ведет меня в служебный коридор, и мы подходим к лифту.

– Эмма, я могу отключиться, захожу в лифт, – предупреждаю ее, снова включив микрофон.

Секьюрити нажимает на цифру три, и стальные двери закрываются. Звонок действительно прерывается.

– Мне нужны подробности, – требует зычный голос над моим ухом.

– Она популярный бьюти-блогер, ее преследует какой-то мужчина, – отвечаю, нервно крутя телефон в руке. – Думаю, она не в состоянии сейчас подавать заявление, но камеры наверняка записали, как он следовал за ней. Это ведь уже нарушение. И насколько мне известно, вы обязаны фиксировать такие инциденты.

– Да, но будет лучше, если она все же даст показания, – хрипло тянет охранник.

Я качаю головой:

– Девушка точно не в том состоянии, чтобы сидеть в полиции и отвечать на вопросы.

Лифт останавливается, двери лениво разъезжаются.

– Сейчас главное – задержать подозреваемого для проверки личности, – выходя из лифта, прошу я.

– Обычно у таких типов в телефонах находят много интересного, – замечает охранник и снова говорит в рацию: – Поднимите записи с камер секторов М1 и N3. – Затем обращается ко мне: – Ты знаешь, как выглядит этот тип?

Качаю головой. Быстрым шагом мы подходим к секции The Kooples – мимо полок с черными жакетами и рейлов с кожаными куртками. Вывески как таковой нет, только лаконичный логотип на задней стенке зала. Одновременно с охранником поворачиваем головы – и видим его. Мужчину в длинном сером плаще. Лет под сорок, небритый, смуглая кожа и неприятно острое лицо. Он стоит посреди торговой зоны и косится в сторону примерочных.

– Кажется, это наш клиент, – бормочет охранник.

– Какой у нас план? – спрашиваю, изо всех сил стараясь сдержаться, чтобы не подойти и не размазать этого типа по полу.

– Как бы тебе сейчас ни хотелось сделать из него отбивную, план такой: я его задержу и передам полицейским. Мой коллега подготовит записи с камер, а ты забирай подругу. Если она все-таки захочет дать показания, вот номер охраны торгового центра. Если же на камерах будет видно явное преследование, то…

– То ее показания вам не понадобятся, – перебиваю я, забирая визитку из его рук. – Я позвоню, чтобы узнать подробности.

– Наверняка рецидивист, – замечает охранник. – И скорее всего, на камерах мы найдем еще что-то интересное.

Громила делает шаг вперед и с ленивым видом направляется к преследователю. Мужчина, увидев охранника, пытается затеряться среди вещей. Охранник угадывает этот маневр и хватает его за локоть, говоря что-то на ухо. Люди вокруг ненадолго оборачиваются, но задержание проходит тихо, и инцидент не вызывает у них никакого интереса. Охранник кивает мне напоследок, после чего я направляюсь к примерочным.

– Месье, вам туда нельзя! – кричит вслед консультант, но ей меня не остановить.

– Эмма! – зову я, готовый открыть каждую шторку.

– Я сейчас позову охрану! – верещит девушка.

– Вы должны были позвать ее тридцать минут назад, когда какой-то фрик расхаживал туда-сюда по вашему магазину, – выплевываю ей в лицо, и она отшатывается.

– Он был с дочкой!

– А вы ее видели? – гремлю я. – Эмма, выходи! – кричу на всю примерочную.

Грудь сдавливают злость и паника, ноги ватные, но я не останавливаюсь. В голове громом прокатывается одна мысль: «Где она? Где она?» Ладони вспотели, дыхание сбилось.

– Я не могу встать, – наконец доносится тихий голос из-за одной из шторок.

Резким движением я срываю ткань с петель. Эмма сидит на полу, бледная, словно призрак, и вся дрожит. Все еще хуже, чем я думал. Я наклоняюсь и осторожно поднимаю ее.

– Обними меня, – шепчу ей на ухо.

Ее слабые руки обвивают мою шею.

– Поль, он все еще здесь?

Ее длинные ресницы подрагивают, губы трясутся, в глазах читается страх.

– Нет, Эмма. Его задержали, – говорю твердо, а самому хочется найти эту тварь и разбить его рожей зеркало в примерочной.

Я несу ее через весь магазин, консультант семенит рядом.

– Я даже представить себе не могла… Как же так… Господи, что же это такое? – причитает девушка. – Может, вызвать скорую помощь?

– Я хочу домой, – чуть ли не скулит Эмма, ее горячий лоб упирается мне в шею.

– Просто пустите нас в лифт для персонала, – прошу я.

Консультант молча вызывает лифт и нажимает на нулевой этаж. Она остается на третьем этаже – виновато заламывает руки.

– Простите, что так вышло, – расстроенно прощается девушка.

Двери закрываются. Начинает играть спокойная джазовая музыка, которая абсолютно не сочетается с моим настроением. Я с трудом подавляю злость.

– Тебе не тяжело? – вдруг спрашивает Эмма, напрягаясь в моих руках. – Лучше поставь меня на пол. Я могу дойти сама.

– А я могу тебя донести.

Она хмурится, но спорить сил у нее нет. Мы выходим из лифта и покидаем молл. Я несу ее к машине, около которой толпятся полицейские.

– Это тот самый парень, – доносится голос знакомого охранника. – Он спешил, не штрафуйте его.

Охранник курит. Увидев удивление в моем взгляде, он поясняет:

– Не переживай. Тем мужчиной сейчас полиция занимается. На камерах все нашлось, – успокаивающе бросает он, затягиваясь.

Полицейский помогает открыть дверь моей Audi. Я укладываю Эмму на заднее сиденье и накрываю ее своей толстовкой.

– Возможно, у нее жар. Щеки совсем красные, – говорит кто-то, неуверенно, но с заботой. – Лучше не накрывать.

Я тут же убираю ткань. Все происходит будто во сне. Я сажусь за руль и мчусь к себе.

– Ты переночуешь у меня, – говорю на всякий случай.

В ответ слышу лишь рваное дыхание. Эмму знобит.

Дорога домой проходит спокойно. Я стараюсь ехать плавно, избегая резких поворотов и торможений, чтобы не тревожить пассажирку. Город, залитый мягким вечерним светом, кажется почти нереальным. На светофорах я украдкой смотрю на Эмму – ее глаза закрыты, лицо бледное, губы едва дрожат.

Я паркуюсь перед домом, глушу двигатель и выдыхаю. Аккуратно достаю Эмму из машины. Она словно кукла – безвольно лежит в моих руках. Мы с трудом помещаемся в лифт. Миниатюрные парижские лифты явно не предназначены для того, чтобы держать в них девушек на руках. Кое-как открываю дверь квартиры, и та с глухим стуком ударяется о стену. Эмма хмурится.

– Прости-прости, – шепчу я.

Я не был дома с утра, и, кажется, у меня нет ни еды, ни даже бутылки воды. Мысленно делаю пометку, что надо заказать доставку. Отношу Эмму в спальню и кладу на помятое одеяло, пытаясь понять, что делать дальше. Нужно дать жаропонижающее. Вспоминаю о пачке долипрана[2], которую у меня перед отъездом в Мексику оставила Полин. Лекарство лежит на полке в ванной. Я иду в ванную, открываю дверцу зеркального шкафчика и нахожу блистер, почти полный. Стакан воды – из-под крана, других вариантов пока нет. Возвращаюсь в спальню. Эмма все так же лежит, слегка подвинувшись к краю. Присаживаюсь рядом, осторожно касаюсь ее плеча.

– Эмма, – зову тихо, – тебе нужно выпить таблетку.

– Постараюсь, – шепчет она, хмурясь, и проглатывает лекарство.

Я сажусь рядом с ней на постель, облокотившись о спинку кровати.

– Поль, мне холодно. – Эмма обнимает себя, ее голос звучит совсем тихо.

– У тебя жар, – говорю, поглаживая ее по волосам, – поэтому тебя трясет.

– Укрой меня.

Я накидываю на нее тонкий вязаный плед.

– Сейчас долипран подействует, и тебе станет легче.

– Не отходи, ладно? – просит она с закрытыми глазами.

Я чувствую, как она льнет ко мне всем телом.

– Не уйду.

– Ты пахнешь свежескошенной травой, – бормочет Эмма едва слышно, утыкаясь в мой бок.

– Это хорошо или плохо?

– Это вкусно.

Глава 4

Поль

Я влюблен в лучшую подругу. Само по себе звучит как диагноз.

Мне было пятнадцать, когда я впервые увидел ее. В мой первый день в новой школе. Она бежала по школьному коридору и слегка толкнула меня локтем. Я успел заглянуть в огромные зеленые глаза – собирался возмутиться, но не смог произнести ни слова. В груди что-то сжалось, а затем разорвалось. Она даже не остановилась, чтобы извиниться. Все ее внимание принадлежало другому. А я, оглушенный, смотрел ей вслед, впервые в жизни испытав нечто необъятное, настолько масштабное, что оно не помещалось в груди. Она смотрела на него. Тем же взглядом…

Моя сестра стала ее лучшей подругой. И я не остался в стороне, мы тоже начали дружить. А мои чувства? Это действительно похоже на болезнь – и с каждым годом она лишь прогрессирует. Сейчас эта девушка лежит в моей постели. Ее лицо расслабленно, на лбу сверкают бисеринки пота – температура спала. Я глажу ее волосы и, не выдержав, оставляю краткий поцелуй. Дыхание застывает в груди.

А что, если мне суждено всю жизнь наблюдать за ее влюбленными взглядами, направленными не на меня? Готов ли я продолжать быть лишь лучшим другом? От этой мысли я разрываюсь пополам. Одна моя часть злится, призывая не терять гордость и достоинство. Другая – падает на колени, готовая простить все, лишь бы Эмма была рядом. Плевать, какую роль я играю в ее жизни.

Закрываю глаза и делаю глубокий вдох. В воздухе пахнет сладостью. Смесь ароматов. Ее запах. Мне так хочется уткнуться в длинные светлые волосы и, зарывшись в них лицом, уснуть. Если бы можно было растянуть мгновение, попросить время не спешить… Я бы хотел сделать эту ночь бесконечной.

– Поль, – касается моего уха шепот, – ты спишь?

Я слышу беспокойство в ее голосе.

– Нет, – отвечаю тихо, стараясь не нарушить ночную тишину.

Эмма молчит, но я чувствую напряжение, исходящее от нее.

– В чем дело? – спрашиваю я, все еще не открывая глаз, чтобы не смутить ее.

– Мне немного страшно.

– Тот человек…

– Не из-за него, – мягко перебивает она и запинается.

– Из-за чего же?

– Я скучала, – наконец находит она нужные слова.

Признание едва слышно, но мое сердце пропускает удар.

– Я тоже…

Чувствую, как она слегка отстраняется.

– Не хочу потерять тебя.

Открываю глаза и встречаю задумчивый взгляд зеленых глаз. Тушь потекла, стрелки размазались, но она все равно самая прекрасная девушка во всем чертовом мире.

– Не могу потерять тебя. – Она кусает подрагивающую губу. – Ты мой самый близкий и лучший… – Эмма отворачивается и заканчивает предложение, глядя в сторону: – Друг.

Друг.

Слово, которое я ненавижу больше всего на свете.

– Я не знаю… не понимаю… как мне без тебя. – Она продолжает смотреть куда угодно, только не на меня.

Я приподнимаюсь на постели, нервным движением взъерошиваю волосы.

– Эмма…

Она не поворачивается. Ее силуэт окутан мягким пледом, словно облачком. Я снова ложусь и двигаюсь к ней ближе.

– Эмма, – снова зову я, пытаясь заглянуть ей в лицо.

Она резко качает головой и отворачивается:

– Дай мне секунду. – Ее пропитанный горечью голос срывается.

Черт, она плачет. Я цепляюсь за остатки самообладания, которое медленно ускользает.

– Иди сюда, – сгребаю ее в объятия, утыкаясь носом в макушку.

Эмма подрагивает в моих руках, будто пытается изо всех сил прекратить плакать, но, кажется, слез становится только больше.

– Я не прощу себе, если испорчу это… – Ее голос ломкий, сбивчивый, но в каждом слове слышится отчаянная просьба. – Ты понимаешь? Наша дружба – это… это… Поль, мне это нужно, – почти умоляет.

Я обнимаю ее крепче. Признание, которое я так жажду произнести вслух… Слова жгут горло, рвутся наружу, но я глушу их, стискивая зубы. Все внутри меня кричит, требует: скажи, рискни, и пусть горит все синим пламенем. Но я знаю ответ. Я проиграл. Проиграл в игре, где ставка – любовь. Моя безответная любовь… Остается смириться. Принять роль, которую Эмма мне оставляет.

Глубоко вдыхаю ее сладкий запах, чтобы успокоить бурю в груди.

– Я дам тебе все, что попросишь, – обещаю я.

Эмма замирает в моих руках. Слезы прекращаются. Она медленно поднимает заплаканное лицо и всматривается в меня со всей серьезностью.

– Мы можем сделать вид, что той… – Она сглатывает.

Ночи. Повисает недосказанность. Она не может заставить себя произнести это вслух.

– …Не было? – Шепот растворяется в комнате.

– Да, – будто бы не своим голосом отвечаю я.

Да… Мы можем сделать вид, что лучшей ночи в моей жизни не было. Мы можем сделать вид, что я не влюблен в нее. Мы можем дружить. Я могу продолжать разбивать себе сердце.

Уж лучше пусть мое сердце будет разбито, чем ее…

* * *

Я не задернул шторы, поэтому утренний свет бьет прямо в лицо, пробиваясь даже сквозь закрытые веки. Но будит меня не он. Стук в дверь и трель звонка. Нехотя открываю глаза и смотрю на часы. Десять утра. Я уснул около шести, проспал всего четыре часа – и кто-то ломится ко мне в квартиру. Первая мысль – Полин? Но моя надоедливая сестрица сейчас колесит по США.

– Поль, – Эмма смешно зажимает уши подушкой, – кто бы это ни был, прогони их, умоляю.

– Сейчас.

Встаю с кровати и спросонья спотыкаюсь о рюкзак на полу. Черт. С грохотом падаю на пол.

– Ты живой? – Эмма подскакивает на постели.

Ее юбка задралась на бедрах, кофта сползла с плеча. Волосы дыбом, а косметика, которую я вчера не додумался смыть, размазалась по всему лицу. Но отчего-то ее растрепанный вид вызывает у меня прилив крови туда, куда не нужно.

– Живой, – бормочу я, поправляя домашние штаны.

По всей квартире вновь разносится неприятная трель. Стук в дверь становится громче.

– Кто к тебе так ломится? – хмуро спрашивает Эмма и сама слезает с кровати.

Она бросает взгляд в большое зеркало на шкафу и в ужасе прикрывает рот рукой.

– Боже, мне только людей пугать, – неловко посмеивается, поправляя задранную юбку. Румянец покрывает шею и щеки. – Мне нужно привести себя в порядок, а ты открой уже дверь.

Не глядя на меня, она забегает в ванну, громко хлопая дверью. Я вновь поправляю штаны, ругаясь себе под нос, и направляюсь в коридор, крича что есть силы:

– ИДУ!

Что за сумасшедший дом! Распахиваю дверь и натыкаюсь на Мэйлинь. Раскосые темные глаза серьезны, брови собраны на переносице.

– Я звонила. – Она входит в мою квартиру без приглашения. – Куда ты вчера пропал? И почему не позвонил мне?

Подруга скрещивает руки на груди и отчитывает меня, как маленького ребенка:

– Я всю ночь была на нервах! Что стряслось, Поль?

Она стоит передо мной, воинственно задрав подбородок. Я удивленно моргаю:

– Ты что, переживала?

– Конечно! Ты исчез, даже не объяснив причину!

Я растерян, к тому же после бессонной ночи голова не соображает, не могу понять, почему она так нервничает… Я познакомился с Мэйлинь в начале года. Мы вместе изучаем право в Университете Париж-Дофин и в последний месяц стали общаться ближе, но я никогда перед ней не отчитывался.

– Кто так делает? – вновь гремит она.

За моей спиной раздается мягкий голос Эммы:

– Прошу прощения. – Она выглядывает из-за моего плеча. – Это я виновата в его резком исчезновении.

Мэйлинь выглядит так, словно Эмма дала ей пощечину.

– Ты?

– Это Эмма. Я тебе про нее рассказывал.

– А-а-а, ты та самая Эмма, – сузив глаза, произносит Мэйлинь и оглядывает ее с головы до ног. – Весь третий курс слышал о тебе!

Эмма только что вышла из душа. С мокрых волос еще свисают капли, и она выглядит растерянной. Мэйлинь сжимает виски и продолжает нападение:

– Я думала, ты попал в беду! У тебя был такой испуганный вид!

Эмма сцепляет пальцы в замок и неловко переступает с ноги на ногу.

– Как я и сказала, это моя вина.

– Ничьей вины тут нет, – отрезаю я.

– Вы вместе? Встречаетесь? – одновременно со мной, краснея, спрашивает Мэйлинь.

Я замираю, а Эмма бледнеет.

– Нет-нет, мы просто лучшие друзья! – слишком громко и быстро тараторит она. – Мне надо… я сейчас… – Она забегает в спальню за сумкой и вылетает обратно так, словно за ней гонятся. – Я пошла домой, у меня столько дел!

– Подожди, – пытаюсь ее остановить, но она словно ниндзя проскальзывает к выходу.

– Столько дел, столько дел! – причитает она как ненормальная.

– У тебя вчера была температура! Нужно просле…

Эмма не дает мне договорить.

– Я отпишусь! – доносится ее голос уже с лестничной клетки.

Черт. Да что же это такое?!

– Так что у нее стряслось? – раздается над ухом строгий голос Мэйлинь.

Я разворачиваюсь. Плечи напряжены, пальцы сжаты в кулак. Не хочу грубить, но слова вырываются сами:

– Тебя это не касается.

Мэйлинь замирает, сжав губы в тонкую линию.

– Зачем ты пришла?

Она молчит секунду, затем машинально заправляет темную прядь за ухо:

– Узнать, все ли у тебя в порядке.

Глава 5

Эмма

«Нет-нет, мы просто лучшие друзья!»

Облегчение во взгляде Мэйлинь после моих слов о том, что я и Поль только дружим, вызвало у меня раздражение. Хотелось взять эти слова назад, прогнать ее… вышвырнуть из квартиры, громко хлопнув дверью перед этой наглой физиономией! Меня всю трясет. Иду быстрым шагом по улице, не видя ничего перед собой. И плевать, куда ноги меня принесут.

Мэйлинь чертовски красива. Неприятная мысль. Раскосые глаза, высокие азиатские скулы, идеально чистая кожа, стройная фигура… Та черная кофточка безупречно обтягивала ее узкую талию. Стоп, стоп. Какая, к черту, разница?

Я заставляю себя остановиться и делаю глубокий вдох. Успокойся, Эмма. Уйми поток мыслей. Следи за дыханием. Глубокий вдох – долгий выдох. Оглядываюсь по сторонам и понимаю, что шла в противоположную от метро сторону. Устало тру глаза и решаю вернуться.

Солнце слепит, лениво растекаясь теплом по коже. На деревьях виднеются первые набухшие почки, воздух пахнет свежестью, в нем витает что-то необъяснимо весеннее – предчувствие перемен. Поль живет в Шестнадцатом округе, вблизи своего университета и Булонского леса, в спокойном, респектабельном районе, который, как я всегда считала, подходит для жизни только пенсионерам. Но сегодня, гуляя среди этой мягкой тишины, залитой золотыми бликами, я вдруг ловлю себя на мысли, что покой тоже по-своему прекрасен. Даже в метро прыгать не хочется – чересчур хорошая погода, к тому же я так соскучилась по весне. Жаль, что до моего дома идти пешком минут сорок, а я не уверена, что готова сейчас к такому марафону. Хотя велик соблазн пройтись до набережной Сены моим любимым маршрутом.

Мысленно вижу, как выхожу из тихого переулка, пересекаю авеню Версаль и направляюсь в сторону моста Гренель – именно он ведет к Лебединому острову. Еще несколько минут – и я уже на этом узком клочке земли посреди Сены, где одиноко стоит французская статуя Свободы[3]. Меньше, скромнее, но так же символична. У статуи всегда чуть ветрено и очень спокойно.

От Лебединого острова до Эйфелевой башни всего несколько минут пешком. Я представляю, как поднимаюсь обратно на мост Гренель, перехожу на другой берег и поворачиваю к Сене. Башня уже виднеется между домами – темная, массивная, с ажурным силуэтом. Она впечатляет всегда, даже если ты давно привык к этим видам. Я бы прошлась по набережной Кеннеди, мимо редких прохожих и пустых скамеек. Потом – мост Бир-Хакейм, с его арками и видом как с открытки. А дальше – мост за мостом – уже Латинский квартал, с его книжными лавками, крошечными булочными и витиеватыми улочками. Возможно, такая прогулка мне бы не помешала – отвлеклась бы немного. Но усталость не позволяет: она невидимой тяжестью тянет меня вниз.

Метро, конечно, рушит волшебную картинку города. Здесь нет солнца – только тусклый свет ламп, затхлый запах и теснота, стирающая все границы между людьми. С трудом прорываюсь в вагон. Кто-то наступает мне на ногу, чья-то рука пихает в бок, а затем я замечаю на себе взгляд мужчины. Он смотрит прямо в глаза. Холодная испарина выступает на спине. Я отворачиваюсь, опуская глаза, но все еще продолжаю чувствовать его пытливый взгляд. Руки начинают дрожать. Паника подступает к горлу. Поднимаю глаза.

– Мисс, вам плохо? – раздается у меня над ухом. Английский с американским акцентом.

Женщина лет пятидесяти обеспокоенно меня осматривает.

– Джек, она побледнела! Достань из рюкзака батончик! – командует она, и я чувствую ее руку у себя на плече. – Милая, если будешь падать, я поймаю, – продолжает незнакомка.

Я украдкой бросаю взгляд на мужчину, который только что пялился на меня. Но он покидает вагон на станции «Севр – Бабилон» как ни в чем не бывало. Мне показалось? Или он действительно меня разглядывал? Перед моим носом появляется «Сникерс».

– Сахар поможет, – с видом знатока говорит американка.

У меня закладывает уши. Я по инерции беру шоколадку и начинаю есть. Сладкий вкус растворяется на языке. Сахар действительно спасает.

– Как тебя зовут?

– Эмма.

– Я Мэри, – представляется женщина. – А это мой муж Джек. Тебе на какой станции выходить?

– Мне нужна пересадка на «Одеоне».

Мэри внимательно рассматривает схему метро.

– Еще три остановки. Мы доведем тебя до дома.

– Мэри… – неуверенно подает голос ее муж.

– Джек. – Она лишь произносит его имя, но высокий мужчина под два метра ростом уже стыдливо опускает голову.

– Как скажешь, – бормочет он.

Мы молча доезжаем до «Одеона». Я хочу сказать, что справлюсь сама. Но, оглянувшись и увидев толпу, теряюсь. Испуг пронизывает каждую клеточку. А что, если… меня опять узнают? А что, если вновь будут преследовать? Сознание подсказывает: подобное – редкость, один случай на миллион. Но у страха нет логики. Страх не слышит рациональных объяснений. Он лишь холодит сердце, заставляя его биться в панике.

– Куда сейчас? – Мэри держит меня за руку, как ребенка, когда мы покидаем вагон, и я позволяю ей это. У нее доброе, румяное лицо, большие карие глаза излучают свет.

– Деточка, – улыбается Мэри. – Направляй нас.

Киваю и, прочистив горло, шепчу:

– Четвертая линия. Мне нужно на станцию «Шатле».

– Джек! – командует она. – «Шатле»!

Джек утыкается носом в телефон. Он изучает карту метро с таким видом, словно запускает ракету в космос. Я хочу сказать, что знаю, куда идти, но, возможно, у меня такой растерянный вид, что они предпочитают довериться приложению.

– Следуйте за мной, – говорит Джек и ведет нас вперед.

Я смотрю на его кроссовки – массивные, такие мой отец надевает в походы. Но Джек выбрал их для покорения Парижа. Резиновая подошва пружинит по кафелю метро.

Я не перепроверяю, правильно ли мы идем. Уверенная ладонь Мэри, сжимающая мою руку, успокаивает. Мы дожидаемся поезда и входим в вагон. Я стараюсь не смотреть по сторонам. Узкое пространство заставляет быстрее колотиться сердце в груди. Впервые в жизни я чувствую себя в клетке. Но Мэри и ее добрые глаза отвлекают от этих мыслей. Она смотрит мне прямо в лицо – открыто, дружелюбно, будто пытаясь убедить, что я в безопасности.

Рядом стоит Джек – высокий, сдержанный, с напряженными плечами. Он не говорит лишнего, но его взгляд скользит по вагону, оценивая людей, будто Джек взял на себя роль молчаливого защитника.

– Еще одна остановочка, – улыбается Мэри ободряюще.

Я киваю, не в силах вымолвить ни слова. Наконец подъезжаем, и попутчица тянет меня к дверям.

– Какой нам нужен выход? – спрашивает Джек, сверяясь с картой на телефоне.

Я молча показываю ладонью в сторону нужного выхода.

– Дальше я сама, – шепчу я.

– Глупости, мы проводим тебя до дома! Верно, Джек?

Джек вздыхает, будто понимая, что спорить с женой бесполезно, но я ловлю в его взгляде не только покорность, но и заботу.

– Конечно, – бурчит он, убирая телефон в карман.

Массивной фигурой Джек прокладывает нам путь, и мы наконец выходим в город. Я делаю глубокий вдох, расправляю плечи. Это просто мимолетный испуг, правда? Так будет не всегда? Даже просто мысль о том, что страх может стать постоянным, холодит меня изнутри. Что страшнее всего на свете? Сам страх. Нет ничего более пугающего, чем ощущение неконтролируемого, животного ужаса.

Я веду Мэри и Джека к своему дому и останавливаюсь перед дверью, увешанной рекламой и миллионом объявлений.

– Я живу здесь.

Мэри улыбается широкой улыбкой. Джек стоит рядом и оглядывает подъезд, нахмурившись.

– Дома кто-то есть? – заглядывает мне в глаза Мэри. – Тебе сейчас лучше не оставаться одной.

Я моргаю и хмурюсь, не понимая, к чему она клонит. Хочется спросить что-то глупое, вроде а что со мной? И Мэри, будто прочитав этот вопрос на моем лице, с легким огорчением поджимает губы.

– В наши дни панические атаки встречаются у молодежи чаще, чем когда-либо. Это реакция мозга на сильный стресс: он воспринимает тревогу как угрозу и запускает режим самозащиты. – В ее голосе слышны ноты профессионализма. – В организме происходит выброс гормонов, сердце начинает колотиться, дыхание сбивается, а разум теряет контроль. Но на самом деле ты не в опасности. Это просто сигнал, что тебе нужна передышка.

– Вещь неприятная, – вставляет Джек, хмурясь. – Но с этим можно справиться.

Мэри крепко сжимает мою руку.

– Тебе стоит рассказать об этом родителям и попросить помощи. Чем раньше, тем легче будет справиться.

– У меня не бывает панических атак, – пытаюсь оправдаться.

Перед ними или перед собой… не могу понять.

– Только что была, – мягко стоит на своем Мэри. – Береги себя, Эмма, ладно?

Мэри обнимает меня на прощание – крепко, будто пытаясь передать частичку своей уверенности. Джек сдержанно кивает, но даже в этом молчаливом жесте есть что-то теплое, человеческое.

Когда они уходят, я растерянно смотрю им вслед. Неужели меня только что спасли абсолютно незнакомые люди?

Я не помню, как поднялась на шестой этаж, как вставила ключ в замок и захлопнула за собой дверь. Но я хорошо помню, как закрылась на все возможные замки, будто это поможет удержать внутри все, что рвется наружу. Сажусь на диван, подбираю колени.

Страшно. Чертовски страшно. Что со мной не так? Бессилие накатывает холодной волной, сжимает горло, не давая вдохнуть. Я опускаю голову, и слезы начинают капать на колени. Больше всего на свете мне хочется позвонить Полю. Услышать его голос – добрый, глубокий, надежный. Сказать, что внутри меня что-то сломалось, что страх сжимает сердце, что ладони липнут от ужаса. Но я не могу заставить себя взять телефон.

«Вы вместе? Встречаетесь?» – звучит голос Мэйлинь в голове. Мой спешный, испуганный ответ: «Мы лучшие друзья!»

Друзья ли мы? Друзья ревнуют друг друга? Друзья хотят поцеловать друг друга? Я знаю ответ. И это – нет. Мы не друзья. Мы что-то среднее, испорченное, застрявшее между. Как пленка, зажеванная в старом кассетном плеере, как песня, которая играет с помехами, запинаясь на одном слове. Слове, которое никогда не сорвется с губ.

Мне кажется, если бы мы были мелодией, нас бы невозможно было дослушать до конца. Мы бы все время заикались на самом важном моменте, прерывались на вдохе, замирали в тишине. Мы были бы той песней, которую кто-то случайно находит в плейлисте поздно ночью, ставит на повтор и не может понять – нравится она или просто о чем-то напоминает.

Я закрываю глаза. Чувствую, как сердце стучит слишком быстро, но уже не от страха, а от осознания. Осознания, что мы не друзья. Но и не что-то большее. Я думаю о Поле. О его голосе, который мог бы сейчас вернуть меня в реальность, как любимая песня, прозвучавшая после долгой тишины. О его руках, которые могли бы удержать меня, если бы я падала. О его взгляде, который всегда был чуть внимательнее, чем нужно, и чуть мягче, чем у «просто друга».

Кусаю губу, пытаясь сдержать очередную волну слез. Нет, я не позвоню ему. Мы – привязанность, отравленная моим страхом. Мы слишком много и слишком мало одновременно.

Глава 6

Эмма

Моя неделя в цифрах:

Вызвала китайскую еду – двенадцать раз.

Ответила на звонок Поля – ноль раз.

Заходила в соцсети – ноль раз.

Писала Полин – ноль раз.

Уничтожила все запасы сладкого – подсчет невозможен, ведь я разлагалась на диване ровно сто шестьдесят восемь часов – всю неделю…

Единственной, кому я отвечала, была Анабель. И то только потому, что она не в курсе ситуации и присылала мне одни мемы и рилсы. Я ставила на них смайлики, чтобы у нее не возникло никаких подозрений.

В понедельник я наконец заставляю себя встать и оглядываю квартиру. Такого беспорядка у меня не было никогда. Контейнеры из-под еды, грязные вещи, посуда, обертки от шоколадок – все это застилает пол, превращая квартиру в декорацию к фильму про апокалипсис. Я закрываю лицо ладонями.

Телефонный звонок разрывает тишину. На экране высвечивается фотография папы. Я мешкаю пару секунд, но знаю, если не отвечу, то он приедет, а я этого не хочу, особенно когда вокруг такой хаос. Все же беру трубку.

Папа какое-то время молчит, будто удивлен, что я все-таки ответила.

– Привет. – Голос звучит напряженно, как бывает перед неприятным разговором.

– Привет, – вторю я.

– У тебя все в порядке?

– Почему спрашиваешь?

– Твоя мать позвонила мне посреди ночи, сказала, что ты неделю ничего не выставляешь в соцсети и что, скорее всего, у тебя что-то случилось.

Папа не из тех, кто сразу начинает паниковать, но по тону я слышу, что это не просто вежливый интерес – он по-настоящему взволнован.

– Со мной все хорошо, – выдавливаю из себя я.

Папа тяжело вздыхает. Он мне не верит.

– Жду тебя сегодня на семейном ужине в семь вечера, – наконец говорит он.

– У меня были планы, – слабая попытка оправдаться.

– Ты месяц пропускала семейные ужины. На этом ты будешь.

– Па-ап… – тяну я, надеясь, что он смягчится.

– Хочешь, чтобы я заехал за тобой? – упрямо спрашивает он.

– Нет-нет, – спешно выпаливаю я. – Буду в семь.

– Если не придешь, то я приеду.

– Ты что, угрожаешь мне? – начинаю злиться.

– Типа того, – невозмутимо отвечает он. – До вечера. – И отключается.

Черт. Мне только семейного ужина не хватало. Интересно, Лили и Адам будут? Как объяснить отцу, что моя сводная сестра увела у меня парня, и теперь все семейные ужины – это одна сплошная неловкость? Или он надеется, что все наладится, как по мановению волшебной палочки? Скорее всего, он надеется на нашу зрелость. Но о какой зрелости может идти речь, когда стыд – это все, что мы испытываем, глядя друг на друга? Лили стыдно за любовь к Адаму. Адаму стыдно, что он выбрал ее. А мне стыдно, что я так отчаянно хотела его заполучить и была готова на все…

Круговорот стыда – вот что такое семейные ужины в квартире моего отца. Но сегодня даже не стыд волнует меня больше всего. Неужели мне придется выйти из дома? Я не готова. Хочется снова лечь на диван, накрыться с головой и спать весь день.

«Ты не можешь проспать всю жизнь», – вспыхивает в сознании голос Полин. Да, она бы так и сказала. Но ее здесь нет. Поэтому она и не узнает… Резко качаю головой. Но знаю я. И так жить невозможно. Уверенным шагом я направляюсь на кухню, открываю ящик и достаю мусорные пакеты. Пора прибраться.

Собираю контейнеры из-под еды, шурша пластиком. Грязную посуду складываю в раковину, заливаю пеной и оставляю – отмокнет, потом помою. Захламленный пол постепенно освобождается от оберток, фантиков и скомканных салфеток. Грязные вещи кидаю в корзину для белья. Нахожу кусок куриной ножки – она лежала под стулом… Пыль. Везде. Берусь за тряпку, и через несколько минут в воздухе начинает пахнуть чистотой и свежестью. Посуда вымыта, пол пропылесошен и тоже вымыт! Когда я наконец оглядываюсь, студия выглядит совсем по-другому. Я чувствую облегчение.

Включаю душ. Вода быстро нагревается, и с первым горячим потоком с меня смываются усталость, апатия, вся эта застоявшаяся неделя. Я мою голову впервые за семь дней – и это чистое блаженство. Выходя из ванной, наскоро вытираюсь, наматываю полотенце вокруг головы и прохожу в спальню. Останавливаюсь перед косметическим столиком.

В горле ком. Нет. Я не буду краситься. Время близится к шести вечера, и мне пора собираться. Выбираю свободные джинсы-бойфренды и перебираю футболки: обтягивающая, прозрачная. «Трясешь своими прелестями», – звенит в голове. Нахожу старую, растянутую серую футболку. Домашнюю, безопасную. Надеваю, даже не глядя в зеркало. Беру мусорные пакеты и направляюсь к выходу. В голове роятся тревожные мысли. «Все хорошо… все хорошо…» – тихо бормочу под нос, всеми силами пытаясь в это поверить.

Я выхожу, не глядя под ноги, и врезаюсь в какого-то парня так, что он падает. От неожиданности вскрикиваю и вздрагиваю так резко, что мусорные пакеты вылетают из рук. Они разлетаются в воздухе и с глухими ударами приземляются прямо на него. Сердце бешено колотится в груди.

– Боже! – разносится по лестничной клетке мой крик.

Передо мной не просто парень, а мой «ненавистный» сосед. Тот самый, который сначала жаловался на шум, а потом вдруг позвал меня на свидание. Да, мужская логика порой хуже женской. Голубоглазый блондин, высокий, с типичным немецким именем – Йонас. Он говорит по-французски с заметным немецким акцентом – твердые «р», слишком четкие согласные, слова звучат так, словно он выговаривает их с особым усердием. Ошибки? Да, бывают. Но когда у парня улыбка с ямочками на щеках, разве нельзя простить ему эти недостатки?

– Меня впервые закидывают мусорными пакетами, – спокойно произносит он, глядя на меня снизу вверх.

Еще одна странная привычка Йонаса – шутить с совершенно невозмутимым выражением лица, так что никогда не ясно, всерьез он или нет.

– Они завязаны, – бурчу я, все еще приходя в себя.

– Да, но пахнет от этого не меньше, – тихо замечает он, вставая и поднимая два пакета.

Голубые глаза сверкают с легким вызовом.

– Ты месяц не выносила мусор?

На нем светло-серые джоггеры, кроссовки Adidas и толстовка с неизвестным мне логотипом. Растрепанные светлые волосы отросли с тех пор, как я видела его последний раз.

– У меня была сложная неделя, – бурчу, скрещивая руки на груди.

Йонас внимательно изучает меня, и под его пристальным взглядом я чувствую, как начинаю слегка тушеваться.

– Ты не заболела?

– Нет, – поспешно отвечаю.

– Кажется, я впервые вижу тебя без косметики, – неожиданно произносит он.

Возможно, это тоже немецкая особенность – говорить все, что думаешь, без фильтра? Мы, французы, такой чертой не обременены. От возмущения я ловлю воздух ртом, как выброшенная на берег рыба. Йонас, поняв свою оплошность, обаятельно улыбается:

– Тебе так даже лучше!

– Не помню, чтобы спрашивала твое мнение, – фыркаю я и выхватываю мусорные пакеты из его сильных рук. – Спасибо, но я сама.

– С парнем рассталась? – без тени смущения продолжает он.

– У меня нет парня, – резко отрезаю я.

Йонас шагает рядом, спускаясь по лестнице вместе со мной.

– Ну да, а тот прилизанный тип кто?

– Какой прилизанный тип? – Я останавливаюсь и смотрю на него во все глаза.

– Каштановые волосы, зеленые глаза, кожаная куртка, серые штаны, рубашка поло.

– Поль?

– Наверное.

– С чего ты решил, что он мой парень?

– У него портится настроение каждый раз, когда он меня видит.

– Он мой лучший друг!

– Да? Именно поэтому он всю неделю приходил к твоей двери, но так и не набрался смелости постучаться? – спрашивает Йонас с легкой издевкой, но в его голосе слышится что-то еще…

Я замираю:

– Поль приходил?

– Ты удивлена?

Беру себя в руки.

– Это не твое дело, Йонас, – отрезаю я. – И он не прилизанный тип! Он стильный, в отличие от некоторых…

– Как скажешь. – В его голосе слышится усмешка. – Ты сейчас свободна?

– А что?

– Может, погуляем?

Мы выходим на улицу, и гул города оглушает. Говорят, Париж – один из самых шумных городов мира… Поток машин, трель велосипедных звонков, рев мотоциклов… И люди. Они повсюду! Не знаю почему, но мне не хочется оставаться одной в толпе.

– У меня планы, тебе вряд ли захочется составить мне компанию, – неожиданно для себя произношу вслух.

Чувствую, как сердце сжимается в груди. Лучше бы я оставалась дома. Йонас открывает для меня крышку зеленого мусорного бака, и я с шумом запихиваю пакеты внутрь.

– А давай ты не будешь решать за меня?

Его дерзкий тон выводит из себя и отвлекает от тревожных мыслей. Так и хочется сбить с него эту спесь.

– Значит, ты готов пойти со мной на семейный ужин и познакомиться с моим отцом? – Приподнимаю бровь, с вызовом глядя на него.

Йонас слегка наклоняет голову набок, разглядывая меня. От прямого взгляда кристально голубых глаз становится неловко, кожа покрывается мурашками.

– Ты как-то изменилась… что-то случилось?

Я отворачиваюсь:

– Нет. Но мне пора.

Мне нужно спуститься в метро. Одной… Справлюсь ли я? Тишина повисает между нами, полная неловкости и недосказанности.

– Я пойду с тобой, – неожиданно раздается его голос.

Резко оборачиваюсь. Йонас ухмыляется, чуть приподняв уголки губ, в его глазах озорной огонек.

– Знакомство с отцом звучит чертовски привлекательно!

Глава 7

Эмма

Мы выходим на станции «Эколь Милитер». Йонас молчал всю поездку, что странно. Я старалась держаться как можно ближе к нему, и он, похоже, был этим слегка озадачен. Только время от времени исподлобья вглядывался в мое лицо, не говоря ни слова, и даже не возмущался, что я нарушаю его личное пространство.

– С тобой точно все в порядке? – спрашивает он, нахмурившись.

Я молчу, пытаясь понять, готова ли я к этому разговору. Но, думая о случившемся в торговом центре, резко качаю головой и больно прикусываю язык. Нет, говорить не хочется. Если бы можно было стереть тот день из памяти, я бы сделала это, не раздумывая.

Мы проходим мимо Дома инвалидов, и я машинально поднимаю голову: золоченый купол сверкает в лучах солнца. В Париже царит весна, и хочется сделать глубокий вдох, чтобы впустить ее в легкие и почувствовать, как расправляются крылья за спиной. Я вдыхаю, но ничего не происходит, крылья не расправляются. Груз по-прежнему словно гиря давит на грудную клетку.

В саду перед музеем бегают кролики. В детстве я обожала гоняться за ними и даже как-то раз поймала одного. Не потому, что была особенно ловкой, – скорее кролик замечтался.

– Ну наконец-то, – подает голос Йонас.

Я перевожу на него взгляд и вопросительно поднимаю бровь.

– Хоть подобие улыбки проявилось… – Он задумчиво стучит пальцем по подбородку. – Проступилось? На лице, я имею в виду.

Разумеется, после его слов улыбка тут же исчезает.

– Ты можешь не быть столь зацикленным на моем лице? Это немного пугает.

– Что поделать. – Он пожимает плечами, хитро щурясь. – Ты мне нравишься.

– Вот это меня тоже пугает, – признаюсь я. – В какой момент из нытика-соседа, который стучит мне в стену кроссовкой и орет, чтобы я сделала потише, ты вдруг превратился в обаяшку, которому я нравлюсь?

– Все очень прозаично… – тянет Йонас, глядя на меня исподлобья.

Я фыркаю:

– Прости, перебью тебя, но тот факт, что ты знаешь слово «прозаично», уже неожиданность.

– В немецком у нас есть слова на все случаи, в отличие от вашего скудного французского, – закатив глаза, сообщает он. – Поэтому мне приходится расширять словарный запас, читая классическую литературу.

– И каких, например, слов нет во французском, в отличие от немецкого? – Я многозначительно смотрю на него.

– Я думал, тебе будет интересно узнать, как так случилось, что ты начала мне нравиться.

– Ты прав, давай обо всем по порядку, – киваю я с важным видом.

Пикировки с Йонасом на удивление отвлекают и успокаивают.

– Когда я впервые тебя увидел, то был уверен, что ты сумасшедшая соседка, которая бесконечно смотрит «Тикток» – я считаю, хуже ничего не бывает.

– О, здесь я могу поспорить, – хмыкаю я.

– Но надо отдать ему должное: если бы не он и не те ужасные звуки, которые ты выбирала весь сентябрь, я бы не стоял тогда у твоей двери, чтобы устроить тебе скандал века.

– Я скрывалась от тебя, как могла. – Вспоминаю, как пряталась осенью от Йонаса, который казался мне сущим наказанием, а не соседом.

– Это я тоже понял, – усмехается он. – Поймать тебя было сложно. Две недели шпионской практики – и вот наконец затаившийся тигр Йонас решил, что жертва у него в руках. – Он щелкает пальцами, заглядывает мне в глаза и самодовольно заявляет: – Но черт бы меня побрал… в тот осенний день жертвой оказался я!

– Только не надо нести пургу о любви с первого взгляда, – предупреждаю я.

– Кто говорит про любовь?! – Йонас театрально возмущается. – В немецком есть слово verschossen.

– И что оно значит?

– Это будет твое домашнее задание.

Я не сразу замечаю, что мы уже подошли к дому, где живет мой отец. Делаю глубокий вдох и нажимаю на кнопку домофона с фамилиями «Деланье и Лепран».

– Ты что, нервничаешь? – Йонас снова внимательно меня изучает.

Прежде чем я успеваю ответить, дверь открывается с характерным щелчком. Он толкает ее и, не глядя на меня, придерживает, чтобы я прошла первой.

– Есть такое… – признаю я, стараясь не встречаться с ним взглядом.

– Почему? У тебя плохие отношения с отцом?

Он что, правда заинтересован? Или спрашивает просто для поддержания разговора?

Мы заходим в лифт и встаем друг напротив друга. Почему поездки в лифтах всегда такие неловкие? В этих крошечных кабинах, хочешь ты того или нет, ощущаешь чужое присутствие слишком отчетливо. Йонас пахнет… терпко, но приятно. Кожа, немного пряности, что-то сладкое. Нельзя разобрать, но почему-то хочется вдохнуть чуть глубже. Я делаю вид, что просто смотрю в угол кабины, но вдруг замечаю, как расстояние между нашими лицами словно тает. Слишком тесно. Волнение пробегает дрожью вдоль позвоночника. Черт. Не время и не место. Я отступаю на полшага, но Йонас тут же заполняет это пространство, словно не замечая моей попытки отстраниться.

– У меня хорошие отношения с отцом, – отвечаю я, отбрасывая мысли о запахе немца.

Сейчас точно не время думать о таких вещах.

– Ты так вкусно пахнешь, – неожиданно говорит Йонас.

Я вздрагиваю. Мне не показалось? Он действительно сделал шаг ближе? Опять…

– Спасибо… – хрипло шепчу я, не зная, как реагировать.

Наконец лифт останавливается, но Йонас не двигается. Я громко откашливаюсь и указываю на выход:

– Может, пойдем?

– А может, поцелуемся?

Где-то внутри все сжимается. Я замираю, вцепившись пальцами в ремень сумки. Взгляд на долю секунды опускается на его губы, и во рту тут же пересыхает.

– Ты всегда такой? – Мой голос звучит сипло.

– Какой? – интересуется он, приподняв бровь и чуть наклоняя голову вбок.

– Прямолинейный?

– Жизнь всего лишь миг, отчего бы им не насладиться? – Его голубые глаза смотрят слишком пристально.

– Ты явно перечитал классиков… – Я стараюсь скрыть смущение за сарказмом. – Как высокопарно, жизнь лишь миг! Выходи уже, пока никто другой не вызвал лифт.

Йонас тихо смеется, и этот смех – свободный, теплый, расслабленный – слегка сотрясает его грудь. Я вдруг ловлю себя на мысли, что мне нравится этот звук.

Дверь квартиры чуть приоткрыта, и едва я переступаю порог, как в нос ударяет теплый, насыщенный аромат еды – смесь чеснока, тушеного мяса и свежего хлеба.

– Я пришла!

Шарль Азнавур и его «La Bohème» заполняют пространство квартиры. Звук внезапно стихает, и через секунду в коридоре появляется папа. За последние два года он чуть прибавил в весе, и поэтому пол под ним смиренно поскрипывает.

– Привет, красавица! – Он расплывается в улыбке, совершенно искренне радуясь мне. – Я даже не надеялся, что ты придешь! Уже собирался за тобой ехать.

Но вдруг папа замирает. В его взгляде появляется легкое замешательство – он замечает незваного гостя у меня за спиной. Отец сначала моргает, потом переводит взгляд с меня на Йонаса, будто пытается сложить пазл в голове. Глаза чуть сужаются – он оценивает парня, стоящего рядом со мной.

Йонас озадаченно смотрит, как я разуваюсь, и хмурится, недоумевая:

– Я думал, французы ходят дома в обуви.

– Не в моем доме, – раздается веселый голос Амели.

Она выходит из кухни, вытирая руки о полотенце. Как и папа, она бросает на Йонаса оценивающий взгляд. Амели – жена моего отца, по совместительству мама Лили, той самой, в которую влюбился Адам – моя первая любовь. Интересно, если я расскажу об этом Йонасу, он решит, что мы все тут безумные французы, переживающие страсти, словно в дешевых сериалах?

– Но я не совсем француженка, – поясняет Амели, улыбаясь. – Я швейцарка.

Йонас хмыкает, стягивает кроссовки и аккуратно ставит их у двери.

– Это все объясняет.

Он стоит в белых носках, слегка переминается с ноги на ногу. Забавно наблюдать, как он вдруг растерял самоуверенность.

– Ты нас не представишь? – Папа прочищает горло, пытаясь напомнить мне о приличиях.

– О да, конечно! – спешно говорю я. – Это Йонас, мой… друг.

Я делаю акцент на этом слове, но стоит мне его произнести, как немец нагло мне подмигивает. Может, приглашать его было ошибкой?

– Это мой папа, Жером, и его жена Амели.

Йонас чуть приподнимает бровь, на долю секунды на лице проскальзывает удивление. Да, он только что понял, что Амели не моя родная мать. Я, конечно, могла бы предупредить заранее, но… ну ладно, я не обязана рассказывать всем о личных делах моей семьи. Йонас быстро берет себя в руки и вежливо целует Амели с папой в обе щеки.

– Не будем нарушать ваши французские традиции.

– Приятно познакомиться, – воркует Амели.

Она выглядит слишком довольной. Ей явно нравится сам факт присутствия Йонаса. Наверное, с тех пор, как Адам выбрал Лили, Амели мечтает, чтобы у меня тоже появился парень.

– Значит, друг? – Папа, в отличие от нее, выглядит растерянным.

– Думаю, друг – это временное звание, – спокойно заявляет Йонас.

Я роняю сумку на пол. На какое-то время комната погружается в неловкое молчание. Где-то вдалеке Азнавур уже перешел на следующую композицию – «Hier encore». Папа, я, Амели – мы все замираем. А Йонас, черт возьми, усмехается.

– Где можно помыть руки? – как ни в чем не бывало спрашивает он.

Амели машинально указывает на дверь ванной. Йонас разворачивается и медленно направляется туда, как вдруг раздается стук в дверь. Словно в замедленной съемке, я дергаю ручку и встречаюсь взглядом с зелеными, родными глазами. Поль. Он устало проводит рукой по щетине и прикрывает веки, но при виде меня на его губах появляется слабая улыбка.

– Привет, – говорит он тихо.

– Привет, – отвечаю я почти беззвучно.

Пульс стучит где-то в районе горла. Я делаю шаг назад, чтобы Поль мог пройти. Он переступает порог, но вдруг замирает у самого входа. Его взгляд становится холоднее, глаза сужаются, когда он замечает выходящего из ванной Йонаса. Йонас тоже останавливается, но, в отличие от Поля, на его губах появляется нахальная усмешка.

Мы не успеваем закрыть дверь, как следом в квартиру проходят Лили и Адам. Лили, моя свободолюбивая сестра, держит в руках коробку из буланжери, а Адам – бутылку вина.

– Всем привет, – вежливо здоровается Лили, но смотрит куда угодно, только не на меня.

Наверняка она тоже не ожидала меня здесь увидеть. День чертовых сюрпризов. Поль все еще стоит на входе. Лили опускает глаза, делая вид, будто полностью поглощена развязыванием шарфа, Адам нервно сжимает в руках бутылку… Все смотрят друг на друга. И я уверена, что в голове у каждого звучит одна и та же нецензурная лексика.

Азнавур перестает петь. Наступает гробовая тишина. Слышно ровное дыхание Поля и глухой шум из наушника Лили, она спешно выдирает провод из телефона. Все стоят, никто не двигается. Йонас лениво опирается о дверной косяк и скользит взглядом по лицу моего лучшего друга, словно ждет от него чего-то. Поль не отводит глаз от него. Я замечаю, как сжимаются его пальцы. Черт, кому-то нужно что-то сказать. И тут как по волшебству…

– Я так рада, что вы все пришли! – звучит голос Амели, слишком радостный для этого вечера, слишком бодрый для ситуации, в которую мы только что угодили.

Глава 8

Эмма

– За стол! – Амели буквально светится.

Единственная в этой квартире, кто горит энтузиазмом. Я сажусь на свое привычное место, машинально проводя пальцами по краю скатерти. Йонас, не раздумывая, опускается рядом со мной, занимая место Поля, будто так и должно быть. Замираю, чувствуя пронзительный, оценивающий взгляд зеленых глаз у себя на спине. Йонас, конечно, не мог не заметить этой реакции, и, в подтверждение моей догадки, на его губах мелькает хитрая ухмылка.

– Я голоден как волк! – заявляет он.

– Не зря я столько наготовила, – довольно произносит Амели.

Поль садится напротив меня, его движения плавные, но в них чувствуется напряженность. Он продолжает прожигать взглядом моего соседа, а затем его глаза находят мои.

– Как ты? – спрашивает он, голос звучит глухо, почти отстраненно.

– Хорошо, – вру я, чувствуя, как жар приливает к щекам. – Не знала, что ты придешь.

– Жером пригласил. – Поль медленно наклоняет голову, изучая мою реакцию.

– А меня Эмма, – словно трехлетка, хвастается Йонас, по-детски самодовольно растягивая губы в улыбке.

Поль сжимает челюсти, желваки играют на его скулах. В коротком взгляде, который он бросает на Йонаса, читается плохо спрятанное раздражение. Затем его глаза снова находят мои, и я вижу в них замешательство, скрытое за холодной маской. Мне чертовски хочется оправдаться…

– Ты сам напросился, – бурчу я, чувствуя, как краска заливает лицо от нелепости ситуации.

– Если тебе так хочется думать. – Йонас хмыкает, небрежно проводя пальцами по столу, словно обсуждаемая тема его совершенно не трогает.

Поль переводит дыхание, на его лице мелькает легкая тень злости. Он явно пытается держать себя в руках, но его пальцы сжимают нож чуть крепче, чем нужно. Адам неловко топчется у стола и взъерошивает волосы, очевидно жалея, что оказался здесь. Кажется, он готов сбежать, сославшись на недомогание, но, встретившись взглядом с Лили, ободряюще ей улыбается и все же садится рядом с Полем. Лили устраивается возле Адама, поправляя вилку и нож, хотя они и так лежат идеально ровно. Папа занимает место во главе стола, а Амели располагается напротив него, держась уверенно, как и подобает хозяйке дома.

Из окна в комнату проникают теплые лучи солнца. Они играют с хрустальными бусинами люстры и светлыми полосами разукрашивают простую льняную скатерть. На столе расставлены керамические тарелки, винные бокалы, корзина с хрустящим багетом. Запеченное мясо с розмарином, легкий салат, заправленный оливковым маслом, которое папа и Амели сами выжали в Португалии во время отпуска, и картофельное пюре – ничего особенного, но все домашнее.

Йонас не скрывает интереса к еде – осматривает ее с явным любопытством, наверное, он и вправду голоден. Он ловит мой взгляд и тихо на ухо поясняет:

– Я не помню, когда в последний раз был на полноценном домашнем ужине.

И тут я понимаю, что вообще ничего о нем не знаю.

– Приятного аппетита, – провозглашает папа, поглядывая на Йонаса из-под нахмуренных бровей.

– Спасибо, – благодарим мы в один голос.

Поль резко берет блюдо с мясом, накладывает себе порцию и… дальше он должен бы передать тарелку. Йонасу. Но вместо этого, сделав паузу, неторопливо ставит ее на стол. На его лице появляется легкая ухмылка. С наигранным спокойствием Поль берет тарелку с картофельным пюре, кивает Йонасу, протягивая именно ее.

– Держи.

Йонас принимает картофель, прищуривается и насмешливо тянет:

– Да, любовь немцев к картошке не выдумка.

Он берет ложку и с явным вызовом накладывает себе самую большую порцию пюре, какую только можно уместить на тарелке. Передает мне миску как ни в чем не бывало, но я, в отличие от него, не так люблю пюре – одной ложки мне вполне достаточно.

– Если честно, я первые две минуты искал на столе картофельный салат, – продолжает немец.

– Это же чистый майонез. – Папа смотрит на Йонаса, будто тот только что предложил положить ананас на пиццу.

Парень лишь беззаботно пожимает плечами и нарочито невинным тоном добавляет:

– А майонез – это вкусно.

Адам ловит мой взгляд и чуть поднимает брови, беззвучно спрашивая: «Что тут вообще творится?» Я только пожимаю плечами. Берусь за бокал вина, кручу его в пальцах. Этот вечер без алкоголя точно не пережить. Амели начинает рассказывать о поездке в Шампань на прошлой неделе. Мой отец – трудоголик. И все же, с тех пор как они поженились, Амели переехала в Париж, папа, кажется, впервые в жизни начал находить время не только для бизнеса, но и для себя. И это меня радует. Сеть ресторанов – дело всей его жизни, он строил ее годами, с нуля. Здорово, что теперь у него есть не только работа, но и любовь.

По словам Амели, они провели несколько дней, проезжая через бесконечные виноградники, посещая старинные замки и дегустируя шампанское в уютных гостевых домах, где виноделы с гордостью рассказывали об истории каждой бутылки. Папа даже загорелся идеей купить старинный коттедж в одной из деревень – «для отдыха», как он выразился.

– А у вас как дела? – наконец спрашивает Амели.

Адам оглядывает присутствующих и, поняв, что никто не спешит отвечать, улыбается широко, чуть застенчиво:

– Я хочу поделиться с вами радостью.

Я смотрю на Лили, ее глаза сияют, и она одобрительно кивает.

– У меня будет выставка в Милане через два месяца, в Павильоне современного искусства…

У меня из рук выпадает вилка.

– Подожди! – Эмоции захлестывают меня волной. – Это же то самое место, о котором ты так мечтал!

Воспоминания проигрываются в голове, как кинопленка. Мы лежали на моей кровати, я жевала жвачку, лениво надувая пузыри, и читала Колин Гувер, а Адам что-то рисовал в своем альбоме. В какой-то момент я отложила книгу и спросила:

– Адам, у тебя есть мечта?

Не знаю, почему именно этот вопрос пришел мне на ум. Он потер грязными от грифеля пальцами подбородок, нахмурился и, немного подумав, признался:

– Есть список мест, в которых я мечтаю выставить свои картины.

– Целый список? – Я всегда восхищалась тем, что Адам с детства знал, кем хочет быть.

– Да. – Он улыбнулся и мечтательно поднял глаза к потолку.

Я смотрела на него влюбленными глазами и не могла перестать думать о том, как однажды буду стоять рядом, когда его картины обретут признание во всем мире. Глупые мысли…

– И что там в списке? – сипло спросила я.

– Много всего, но первый в списке – Павильон современного искусства, это галерея в Милане.

В тот момент в душе у меня разразился ураган эмоций. Я вскочила с постели и набросилась на него с объятиями.

– Адам! – закричала я на всю комнату. – Знаешь, я уверена, что все твои мечты обязательно сбудутся!

Я смотрела на него глазами, полными веры. Веры в него. Любовь в моем сердце делала эту веру непоколебимой. И сейчас, глядя на Адама, осознавая, через сколько всего мы вместе прошли, я вдруг замечаю печаль в его взгляде. Я уверена – он тоже вспомнил тот самый день. Тот момент, когда я кричала на всю комнату, что он добьется своего. Нас связывает слишком много. Он с детства был моим лучшим другом, а детство – это целый мир, целая жизнь. И тогда все было проще, честнее, искреннее.

Я встаю со стула. Порыв, который сложно сдержать. Да и не хочется. Подхожу к нему и обнимаю за плечи.

– Я так рада за тебя, – шепчу хрипло ему на ухо.

Отчего-то на глазах выступают слезы. Адам нежно целует меня в щеку.

– Спасибо, Эмс. – Его пальцы мягко сжимают мою руку.

Раньше от таких его прикосновений у меня по коже пробегали мурашки, в груди вспыхивал пожар, а в животе, трепеща крылышками, взмывали бабочки. Сейчас же я чувствую только спокойное тепло. Я больше его не люблю. Вернее, люблю, но не так, как раньше.

– Я добавил в коллекцию твой портрет, – говорит Адам, и я ощущаю, как от волнения его мышцы слегка напрягаются. – Лили считает, что это одна из моих лучших работ.

Поднимаю голову, опешив от происходящего… моргаю, пытаясь понять, правильно ли услышала:

– Мой портрет?..

Лили тихо улыбается и неловко заправляет прядь за ухо:

– Это и правда его лучшая картина.

Я замечаю, как папа подмигивает Амели, которая с надеждой смотрит на нас троих.

– Мой портрет? – рассеянно переспрашиваю я.

– Он самый, – щелкнув меня по носу, говорит Адам.

Несколько секунд мы молча смотрим друг другу в глаза. Наконец я улыбаюсь.

– Ты повесишь мой портрет в особенном месте, – требую я, хитро сощурив глаза.

Он громко фыркает:

– Разумеется!

– Боже! – верещу я на всю столовую. – Вы просто обязаны прислать мне фото! Желательно собрать рядом с моим портретом толпу и сделать снимок, будто они все мной любуются, – смеюсь я. – А потом я поделюсь этим в «Тиктоке» со словами…

Я запинаюсь, так и не закончив фразу. Настроение мгновенно портится.

– Все нормально? – спрашивает Адам, его карие глаза внимательно вглядываются в мое лицо.

Он знает меня как свои пять пальцев. Точно так же, как и я знаю его. Близость, которая возникает, только когда люди выросли вместе.

– Да, – вру я, медленно отстраняясь, Адам чувствует мою ложь и хмурится. Я опускаюсь на свое место. – Просто немного устала от соцсетей.

Это уже не ложь, а полуправда. Адам с понимающей улыбкой чуть качает головой:

– Я вообще не представляю, как тебе удается постоянно делать контент.

– Мне нравится… – Я медленно размазываю пюре по тарелке, стараясь подобрать нужные слова. – Точнее, нравилось…

– Что-то случилось? – интересуется папа, приподнимая бровь.

– Нет-нет, – спешно отзываюсь я.

Поль молча накалывает кусок мяса на вилку и, словно невзначай, бросает в мою сторону короткий взгляд. Йонас закидывает руку на спинку моего стула, слегка притягивая меня ближе к себе.

– Интересы могут меняться, – лениво замечает он, не отрывая взгляда от Поля.

Воздух между ними опять электризуется. Я опустошаю бокал вина, всем своим видом давая понять, что не собираюсь участвовать в их молчаливой дуэли.

Телефон мягко вибрирует в кармане, достаю его и бросаю беглый взгляд на сообщение от Анабель: «Я поняла, в чем проблема! Проблема не в парнях!»

«Ну, может, до нее наконец дошло», – думаю я. Но тут же прилетает еще одно сообщение: «Все дело в моем кармическом хвосте!»

Я закатываю глаза. Она неисправима…

– Поль, – тянет Йонас, и я напрягаюсь. Его голос звучит нарочито расслабленно, но с вызовом. – Можно поинтересоваться, почему ты всю неделю ошивался вокруг моей квартиры?

Телефон выпадает из моих рук, с глухим стуком ударяясь о паркет.

– Ты хотел мне что-то сказать? – Йонас самодовольно улыбается.

Поль медленно откидывается на спинку стула, его челюсть напряжена, а пальцы чуть сильнее сжимают вилку.

– Ты же знаешь, что я приходил не к тебе.

– Знаю. – Йонас наклоняется чуть вперед, его голос становится спокойнее, но острее. – А еще знаю, что у тебя не хватило смелости постучаться.

Вилка в руках Поля застывает на полпути к тарелке.

– Это не твое дело, – отрезаю я, прежде чем он успевает ответить, и резко сбрасываю руку Йонаса со спинки моего стула.

Тот лишь ухмыляется.

– Все, что касается тебя, – мое дело. – Йонас беззастенчиво подмигивает, не отводя взгляда.

Поль плавно кладет вилку рядом с тарелкой, вновь встречается взглядом с Йонасом и медленно произносит:

– Это нужно будет исправить.

Его улыбка холодная, а в глазах такая ревность, боюсь, мне не поможет даже вино…

Глава 9

Поль

Он мне не нравится. Нет, не так. Он приводит меня в бешенство. И, что хуже всего, я почти уверен – именно этого он и добивается. С глубоким вдохом медленно сжимаю и разжимаю кулаки под столом, пытаясь удержать раздражение, которое рвется наружу. Что он вообще тут забыл? Какого черта Эмма пригласила его? У него даже имя дурацкое – Йонас. Так и хочется зарифмовать с чем-то, что начинается на А, продолжается буквами Н и У и заканчивается на С. Придурок.

– Как там Полин? – спрашивает Амели с улыбкой.

У моей сестры есть уникальный талант – притворяться идеальной перед родителями своих друзей. Все уверены, будто она ангел во плоти, и искренне радуются, что их дети с ней дружат.

– У нее все хорошо, – без лишних деталей отвечаю я.

На самом деле этой ночью она разбудила меня звонком, требуя объяснить, что происходит с Эммой, почему та внезапно прекратила выкладывать посты в «Тиктоке» и не отвечает лучшей подруге. Мне пришлось рассказать все. Да-да. Про торговый центр. На меня орали минут двадцать, осыпали всеми возможными ругательствами, а потом просто бросили трубку.

Классическая Полин.

– Кто еще хочет вина? – спрашивает Жером, в руках у него третья по счету бутылка.

Эмма медленно поднимает палец вверх, словно этот жест требует от нее невероятной концентрации:

– Мне, пожалуйста.

Жером мешкает. Он явно заметил, что сегодня дочь пьет больше, чем обычно.

– Ты уверена? – аккуратно, с легкой улыбкой, уточняет он.

– Да, кажется, тебе на сегодня хватит, – беспардонно вставляет этот идиот Йонас, вопросительно взглянув на Эмму, будто удивлен тем, сколько она выпила…

Полнейшее отсутствие такта и воспитания. Эмма медленно поворачивает голову в его сторону, в ее пьяном взгляде мелькает угроза.

– Я тебя спрашивала?

Он поднимает руки в знак капитуляции, уголки его губ приподнимаются с ухмылкой.

– Справедливо!

– Папа, с каких пор мне нельзя вина? – тянет Эмма недовольно.

– Детка, тебе можно все на свете. – Жером тепло улыбается, но взгляд у него обеспокоенный.

Он мягко проводит рукой по волосам дочери и все же наполняет ее бокал. А потом, как бы между прочим, спрашивает:

– Останешься у нас на ночь?

Анабель и Лили тем временем убирают грязные тарелки со стола и приносят десерт – тарт татен[4] и сырную тарелку.

– Нет! Я буду ночевать у себя! – воинственно заявляет Эмма. – И я вообще не боюсь!

Жером во все глаза смотрит на дочь, его брови удивленно поднимаются, а в глазах читается растерянность.

– Я провожу ее, – встреваю в разговор.

– Ну конечно. Ты ее проводишь, – фыркает Йонас, откидываясь на спинку стула и скрещивая руки на груди. – А ничего, что она пришла со мной?

Я сжимаю челюсть.

– А уйдет со мной.

Йонас театрально стучит пальцем по подбородку:

– Почему ты в этом так уверен?

Прежде чем я успеваю ответить, Эмма резко отодвигает стул, и ножки со скрипом скользят по паркету.

– Если вы оба не прекратите, – зло сузив глаза, выпаливает она, – то я попрошу Лили и Адама проводить меня.

Я прикрываю глаза, сдерживая улыбку. Эмма редко бывает такой вспыльчивой. Если бы не вся эта ситуация, я бы даже насладился моментом. Амели, заметив напряжение за столом, решает разрядить обстановку. Она берет нож и аккуратно нарезает тарт, раскладывая его по тарелкам.

– Обязательно попробуйте, – говорит она с мягкой улыбкой. – Я специально попросила Лили заказать тарт к сегодняшнему ужину, в буланжери на углу его делают восхитительно! Он словно тает во рту!

Йонас, не проявляя интереса к десерту, тянется к сырной тарелке.

– Я предпочитаю сыры, – медленно тянет он, накалывая на вилку кусочек камамбера, и лениво бросает взгляд в мою сторону.

Он намазывает сыр на багет и поливает его инжирным вареньем.

– Скажу честно, не знаю, как жил в Германии без вашего французского…

Он намеренно делает паузу, притворяясь, будто забыл слово. Наконец его голубые глаза загораются, и он провозглашает:

– Вонизма!

Комната замирает, все уставились на Йонаса, который продолжает жевать с довольным видом, будто не оскорбил только что французское наследие. Я так полагаю, это мне за картошку… Тушé!

Неожиданно Эмма и Адам взрываются смехом.

– Ты тоже вспомнил? – спрашивает она, заикаясь от хохота.

– Такое не забыть! – отвечает Адам, тоже задыхаясь от смеха.

Я принимаюсь за кусок тарта. Сладость карамелизованных яблок и хрустящая корочка идеально сочетаются, но я не могу полностью насладиться вкусом. Они часто делали так в школе. Переглядывались и начинали смеяться. На вопрос о том, что их так развеселило, они лишь отмахивались: «Это наша общая шутка, ты не поймешь». Таких тайных общих шуток у них было много. И всегда в такие моменты я чувствовал себя лишним.

Жером улыбается, Лили смотрит на них с теплотой. Всем приятно видеть, как они вновь начинают общаться. Всем, но не мне… Поэтому я вспоминаю моменты, когда давал Адаму по морде, и на душе тоже становится теплее. У каждого свои способы поднять настроение.

– Стойте. – Йонас хмурится. – Вы двое, – он переводит указательный палец с Эммы на Адама, – да вы встречались! – Догадка даже заставляет его присвистнуть.

За столом повисает гробовая тишина.

– Мы друзья с детства, – подает голос Адам и наклоняется над столом, оглядывая Йонаса прямым и угрюмым взглядом.

О, мне знаком этот взгляд! Каждый раз перед дракой он смотрел на меня именно так. Какая ностальгия! Может, Адам впервые сделает что-то хорошее – а именно сломает немцу нос? Сломать мой ему однажды удалось.

Йонас нахально усмехается.

– Дай угадаю! Вы лучшие друзья?

Эмма так резко встает со стула, что тот с грохотом падает на пол.

– Дай угадаю, ты первый и последний раз приглашен на семейный ужин.

– Ты недооцениваешь мои способности, – сообщает наглец.

Да что с ним не так.

– Пап, Амели, я, пожалуй, пойду, – лепечет Эмма, глядя себе под ноги.

Я тоже встаю со стула и медленно направляюсь к ней:

– Пошли.

Эмма не смотрит на меня.

– Знаешь, – запинается она, – я лучше пойду с Йонасом.

– Ты что? – Мне, должно быть, послышалось.

– Мы же соседи… – Эмма трет глаза. – Логично, что лучше… зачем тебе ехать не в ту сто…

Злость вспыхивает как пожар.

– Я тебя с ним не отпущу, – отрезаю я.

Йонас поднимается со стула, и, прежде чем он успевает открыть свой поганый рот, я обрываю его:

– Скажи хоть слово, и я тебе врежу.

– Ситуация начинает мне нравиться, – широко улыбаясь, сообщает чертов ублюдок.

Я сжимаю кулаки и направляюсь к нему. Жером встает между нами.

– Парни, парни, – начинает он. – Адам, может, поможешь?

Адам оглядывает Йонаса сверху вниз:

– Я скорее помогу Полю.

Глаза Эммы широко распахиваются, она прикрывает ладонью рот, заглушая удивленный вскрик.

– Кажется, ты тут никому не нравишься.

– Самое главное, что я нравлюсь Эмме, – сладко тянет он.

Как же я мечтаю врезать по этой самодовольной морде!

– Пошли, принцесса, отведу тебя домой, – продолжает ворковать Йонас.

Эмма смотрит на меня, в ее зеленых глазах столько растерянности и грусти.

– Поль, – шепчет она извиняющимся тоном.

Я качаю головой и обнимаю ее. Плевать, как это выглядит со стороны.

– Мне все равно, что ты там себе надумала… Но это я… просто я… С каких пор ты меня избегаешь?

Глава 10

Эмма

Я хочу поцеловать его. Пьяные мысли. Абсолютно нелогичные и глупые.

– Эмма, – произносит Поль своим глубоким, завораживающим голосом, и я готова растечься лужицей у его ног.

Крепкие руки обнимают меня за плечи и шею. По затылку бегут мурашки. Мы слишком близко. И мне бы очень хотелось, чтобы его дыхание пахло чертовым камамбером, без которого не может жить Йонас… Но дыхание Поля сладкое, с запахом карамельных яблок, и приятно щекочет кожу.

Я утыкаюсь носом в его шею. Не специально. Поддавшись глупому порыву. Я бы хотела, чтобы он пах потом и нестираными носками, а может, какой-нибудь лечебной мазью, но все, что слышит мой нос, – чистое, приятное, терпкое, мужское. И это сводит меня с ума. Было бы намного проще, если бы он не был таким привлекательным и не вызывал во мне этих чувств.

Его руки спускаются по моей спине. Сущее наслаждение, граничащее с мукой. Я бы хотела, чтобы прикосновения Поля вызывали у меня дискомфорт, даже рвотный рефлекс, но его руки на моем теле – это что-то неземное, идеальное. Его ладони словно были созданы для моей талии. Он и я, как детальки лего, подходящие друг другу, защелкнулись в нужных местах.

– Пошли со мной, – шепчет он, и нервная дрожь пробегает вдоль позвоночника.

Если я уйду вместе с ним, то в поисках тепла, любви и безопасности… я совершу ошибку. И это будет уже во второй раз. Один раз можно ошибиться и сделать вид, что ничего не было. Но дважды… Я не смогу смотреть ему в глаза. Даже сейчас не могу заглянуть ему в лицо и придумать внятное оправдание, почему мы не можем пойти вместе.

Ведь все, что рисует мой мозг, – это то, как я медленно снимаю с него поло, которое так удачно подчеркивает ширину его плеч. Затем я проведу рукой по твердому прессу, ощущая под пальцами дорожку волос, ведущую к…

Боже! Зачем я столько выпила?!

– Я не могу. – Мой голос не слушается, хрипит под натиском эмоций.

– Не уходи с ним… – Поль не просит – он требует.

Я делаю шаг назад, выбираюсь из его объятий и смотрю в стену:

– Всем спасибо за ужин, но я что-то устала. – Сглатываю нервный ком. – Йонас, пошли.

Немца не надо просить дважды – услышав свое имя, он чуть ли не вприпрыжку выскакивает в коридор.

– Еда была восхитительна! Ваше пюре я нескоро забуду… такого вкусного не ел даже в Германии! – выпаливает он, на ходу натягивая вещи.

Поль молча следует за Йонасом, и я, зная, как он любит решать проблемы кулаками, хватаю его за локоть.

– Ты куда?

– Собираться, – грубо отзывается он.

– Зачем? Я же сказала…

– Я слышал, что ты сказала, – рявкает он. – И пойду с вами.

– Но…

– Это не обсуждается, Эмма. – Я чувствую, что Поль едва сдерживает злость. – Мы идем втроем, – заявляет он тоном, не терпящим возражений.

Йонас открывает рот, готовый высказать все, что об этом думает. Но я слегка качаю головой, и он с кислым выражением лица сжимает губы в тонкую линию.

– Хорошо, пойдем втроем, если ты переживаешь… – соглашаюсь я, решая не давить на Поля слишком сильно. Он упрямый, и никому в этой комнате не под силу его переубедить – это я знаю наверняка.

Поль поднимает на меня зеленые глаза, в которых назревает торнадо.

– Переживаю? – повторяет он за мной с недовольством. – Ну да, конечно, Эмма, – кривится мой лучший друг. – Я переживаю.

– На твоем месте я бы тоже… – Йонас хохочет в кулак, – переживал, – дразнится негодник, зачем-то рисуя в воздухе кавычки.

Амели выходит из кухни с пакетами из папиного ресторана.

– Тут все, что вы оба любите, – говорит она ласково, передавая угощения в руки Поля.

Тот принимает пакеты с каменным лицом.

– Спасибо, – бормочет он.

Йонас с любопытством сует нос внутрь и присвистывает:

– А для меня такого счастья не будет?

Я наблюдаю, как вытягиваются лица всех присутствующих, и начинаю громко хохотать. Этот Йонас, со своим прямолинейным характером и полным отсутствием такта, – настоящая диковинка.

– Конечно! Я сейчас! – восклицает Амели. – Йонас, у тебя нет аллергии на что-нибудь?

– Нет, я всеядный.

– Никто не сомневался, – бормочет Поль.

Амели собирает пакет с едой для Йонаса, которого видит впервые в жизни, и тот с довольной, как у Чеширского кота, улыбкой крепко обнимает ее.

– Вы чудо! Я так люблю есть и так не люблю готовить, что готов поставить вашу фотографию рядом с кроватью и благодарить вас каждую ночь.

Моя мачеха заливается краской и расплывается в смущенной улыбке. Мужчины недоуменно переглядываются: как этот нахал вытворяет подобное и при этом покоряет дам своим обаянием?

– Лили, Адам, – сердечно прощается он и чмокает руку моей сводной сестры.

Губы Лили расплываются в легкой усмешке, и, поверьте, с ее контролем эмоций это вау! Кажется, папа получил от нее первую улыбку лишь спустя два месяца после того, как мы все стали жить вместе. А надо отдать должное моему отцу – он очень старался ей понравиться.

– Жером, Амели, спасибо вам за чудесный ужин! Буду вспоминать его как одно из лучших мгновений в моей жизни, – продолжает кривляться нахал.

– Наши двери всегда открыты для тебя, – щебечет Амели.

У отца густо краснеют уши, стоит ему это услышать. Я вновь не выдерживаю и начинаю глупо хихикать. Йонас, довольный, мне подмигивает.

Может, так действует на меня вино, но его поведение кажется таким комичным и самоуверенным. Мне бы хотелось хоть частично быть такой же раскованной.

На улице накрапывает дождь, и мы успеваем запрыгнуть в метро до того, как он превратится в ливень. Я стою между двумя такими разными парнями и пьяно разглядываю каждого из них.

Поль – сама безупречность: идеальная стрижка, тщательно подобранная одежда без единой торчащей ниточки. Сегодня на нем черное поло и серые джинсы, а на плечах куртка цвета мокрого асфальта. Ему идут темные тона: они подчеркивают природный загар и заставляют сверкать зеленые, болотные глаза. Я вижу, как девушки заглядываются на него в метро. Тем временем все внимание Поля принадлежит… Йонасу.

Я вновь хихикаю, как только эта мысль посещает мою светлую голову. Поль приподнимает бровь, задавая немой вопрос, но я лишь качаю головой. Лучше ему не знать, о чем я думаю. Иначе взорвется, точно вулкан. Поль кивает и продолжает пилить взглядом моего соседа с таким сосредоточенным выражением лица, что хочется тыкнуть ему в щеку, чтобы проверить, не робот ли он.

Йонас – его полная противоположность. В непонятных спортивных штанах и толстовке, со взъерошенными светлыми волосами – думаю, он был у барбера месяцев пять назад. В отличие от Поля, он расслаблен и одаривает моего лучшего друга наглой улыбкой.

Мне стоит сказать этим двоим спасибо. Я не думаю о количестве людей в вагоне, не переживаю, что кто-то может узнать меня и… напасть. Путь домой проходит спокойно, и я развлекаю себя глупыми мыслями.

Стоит нам выйти из метро, как мы попадаем под сильнейший ливень. Он падает каскадами, будто кто-то в спешке переворачивает ведра. Струи ручейками стекают с крыш османовских зданий[5]. Вода скапливается в ложбинках мостовой, образуя зеркальные лужи, в которых отражаются огни фонарей и рекламных вывесок. Дороги переливаются под светом фар, превращаясь в черную глянцевую пленку. Дождь пахнет мокрой брусчаткой.

Поль снимает куртку и накидывает ее мне на голову.

– Не надо! – начинаю спорить я, но он упрямо накрывает меня, оставаясь в одном поло.

Йонас недовольно фыркает, и все же сохраняет молчание.

Мы подбегаем к дому, полностью промокшие. Я чувствую, что в кроссовках хлюпает вода.

Набираю код на дверном замке и слышу, как Йонас пропевает:

– Вот здесь нам и стоит попрощаться!

Поль молчит, даже не смотрит на него. Его кожа покрыта мурашками от холода, губы чуть синеватые. Я широко раскрываю дверь.

– Входите! – говорю громко, чтобы перекричать дождь.

– Таки добился своего, – пыхтит Йонас.

– Прекрати, – тихо прошу его я. – Иногда нужно просто промолчать…

– Как вы двое? Сколько лет вы просто молчите? – неожиданно вспыхивает немец, тряся пакетом с едой. – Плевать, самое главное, что мне есть чем перекусить!

Он салютует нам на прощание и начинает подниматься по лестнице.

Я встречаюсь взглядом с Полем, который стал выглядеть подозрительно расслабленным. На его лице даже заметны нотки самодовольства.

– Не хочу ничего слышать про Йонаса, – предупреждаю и тоже подхожу к ступенькам.

– Как скажешь, – отвечает Поль, и я слышу улыбку в его голосе.

Мы молча поднимаемся на мой шестой этаж. Поль говорит, что дом без лифта – это пытка. Не иначе! Но я уже привыкла и порой набираю нужные десять тысяч шагов как раз на этой лестнице. Иначе, с моим сидячим образом жизни, этих шагов было бы максимум сто в день.

Мы подходим к студии, а за дверью Йонас громко подпевает какому-то рок-исполнителю.

– Создает нам романтическую атмосферу, – хмыкает Поль, а я вдруг опять испытываю неловкость.

Отпираю дверь и вхожу первая. Моя студия слишком маленькая. Тут не спрятаться от напряженности, что судорогой сводит мышцы.

Поль молча складывает контейнеры с едой в холодильник. Я смотрю, как с края его кофты падают капли.

– Ты насквозь промок.

– Есть такое.

– Потому что отдал мне куртку, – смотрю ему в глаза.

Поль не прячет взгляда. Смотрит на меня в ожидании продолжения. Кажется, будто в комнате закончился кислород.

Мысли, что преследовали меня в конце ужина, начинают терзать с новой силой. Я больше не пьяна… лишь слегка. Но и этого хватает, чтобы подойти к нему и схватить его поло по краям, начиная стягивать мокрую ткань с крепкого тела.

Поль послушно приподнимает руки. Провожу ладонью по ледяной мужской груди, и меня пронзает неожиданное осознание. Когда встречалась с Адамом, я тоже была готова снять с себя куртку, лишь бы он не намок. Адам не принимал мою жертвенность, когда замечал ее. Но сколько раз он ее не замечал? О скольком не знал?

А что, если я сама не вижу жертвенности Поля? Что ему приходится бросить, когда он бежит по первому моему зову? Кого? Ставит ли он мое счастье выше своего?

– Так не может больше продолжаться. – В горле встает ком.

Я бегу за пледом, накрываю заледеневшие плечи Поля.

– О чем ты? – спрашивает он недоуменно.

– Ты не можешь всегда думать о моем благополучии и плевать на свое, – шепчу я, ставя чайник. – Тебе нужно согреться.

Не глядя на него, лезу за упаковкой чая, которая должна быть на верхней полке. Поль встает позади меня и помогает достать… Он всегда рядом. Всегда помогает. И осознание этого разбивает мне сердце. Почему я принимала его действия как само собой разумеющееся? Почему не понимала?.. Не понимала, что он…

– Поль, – тихо зову его по имени.

Боюсь обернуться и оказаться в его объятиях. Он все еще с голым торсом, и я касаюсь его нежной кожи предплечьями. «Ты не должен быть только тенью моей жизни, – хочется сказать. – Ты не должен жертвовать собой ради меня». Но я молчу. Потому что если скажу, то, возможно, потеряю его навсегда.

Сколько раз он оставался, когда мог уйти? Сколько раз ставил меня выше своих желаний? Бросал что-то важное, чтобы оказаться рядом? Я не знаю сколько. Но знаю одно – слишком много. Я не хочу, чтобы он растворился в ком-то, забыв о себе. Слишком хорошо знаю, каково это – отдавать всего себя и не замечать, что тебя самого уже почти не осталось. Знаю, что значит быть второстепенным героем в собственной жизни.

Я не хочу, чтобы он когда-нибудь посмотрел на меня и понял, что потерял себя. Что жил не ради того, чего хотел сам, а ради кого-то, кто даже не просил об этом. Как я жила ради Адама… Не хочу, чтобы однажды, в какой-то другой дождливый вечер, он осознал, что никогда не задавал себе вопрос: а что нужно мне? Что если бы не бросался ко мне по первому зову, то мог бы быть где-то еще. С кем-то еще. Быть счастливым. Я хочу, чтобы он слушал свои желания. Чтобы жил так, как хочет. Чтобы не снимал с себя куртки в дождь. И не замерзал.

Я сглатываю, сжимаю упаковку чая в пальцах.

– Тебе нужно согреться, – говорю, и голос звучит глухо.

Он не двигается. Не знаю, что он видит, глядя мне в спину. Что чувствует, стоя так близко. Но мне кажется, он понимает: что-то изменилось. Это конец. И внутри меня что-то сжимается, болезненно и неотвратимо.

Глава 11

Поль

Ее кожа. Я не могу не прикасаться к ней. Возможно, это заболевание, и у него есть название. Но я согласен быть больным Эммой.

Чувствую, как ее тело скованно, ощущаю исходящее от нее напряжение. Ее дыхание становится частым, но она не отстраняется. Мне не стоит этого делать, но я медленно откидываю светлые волосы с ее плеча и приникаю губами к шее. Нежная кожа пахнет ванилью и сахарной ватой. Мурашки пробегают по ней волной, и я не могу не улыбнуться. Мне нравится ее неосознанная реакция на мои прикосновения.

– Поль… – тихо произносит Эмма.

– Я просто проверяю, не замерзла ли ты. – Мой голос низкий, и в нем предательски слышатся все чувства, что я испытываю к ней.

Музыка за стеной становится невыносимо громкой. «Рамштайн» сотрясает стены.

– Как старается, – хмыкаю я.

– Он обычно тихий, – вполголоса говорит Эмма.

Я прищуриваюсь:

– Еще скажи, что он иногда бывает воспитанным.

– Вообще, мне нравится его прямолинейность.

Я замираю. Ревность вцепляется в горло острыми когтями.

– А меня он раздражает.

Эмма пожимает плечами, губы дергаются с усмешкой.

– А меня веселит.

Я разворачиваю ее к себе, резче, чем хотелось бы. Эмма широко распахивает глаза, но тут же отводит взгляд.

– Я все еще не заварила тебе чай, – бормочет она, словно от этого зависит моя жизнь.

– Мне не нужен чай.

– Но ты замерз…

– Уже согрелся, – шепчу я, наклоняясь ближе.

Мои руки упираются в столешницу по обе стороны ее бедер. Я прекрасно осознаю, что загнал ее в ловушку. Но не могу заставить себя отступить. Мне поможет только одно – наручники за спиной.

– Зачем ты позвала его? – спрашиваю я, наблюдая, как ее губы приоткрываются.

Я пытаюсь поймать ее взгляд, но она опускает глаза в пол. Ловлю ее за подбородок, чуть наклоняюсь и заставляю посмотреть на меня. Зеленые глаза с коричневыми крапинками… Я думал, что увижу в них растерянность или грусть. Но нет. В ее глазах полыхает огонь.

Сглатываю нервный ком. Мое тело реагирует на нее. В груди становится жарко, нервная дрожь пробегает по позвоночнику, джинсы натягиваются в районе паха. Надеюсь, она этого не заметит…

– Зачем? – повторяю вопрос, проводя носом вдоль ее щеки.

Эмма… Мне бы не хватило всех слов в мире, чтобы описать ее. Ее мягкость, ее нежность, ее хрупкость. И ее… знойность. Думаю, если бы ее спросили, считает ли она себя сексуальной, она бы неловко рассмеялась и ответила: «Нет, я просто милая». Но именно эта ее милость… Боже, она сносит мне крышу. В голове вспыхивают неприличные образы… Она напоминает мне актрис из старых французских фильмов. Молодую Брижит Бардо. Округлые бедра, мягкий выпуклый животик… и грудь. Черт бы меня побрал. Я бы убил, чтобы еще хоть раз увидеть ее грудь. Она идеально ложится в мою ладонь. Достаточно тяжелая, но мягкая, как облачко.

– О чем думаешь? – шепотом спрашивает Эмма.

Я поднимаю голову и вижу, как румянец выступает на ее шее. Она закусывает губу.

– Скажу, если ты тоже поделишься, – произношу ей в губы, ощущая ее горячее дыхание на своем лице.

– Я слишком много выпила…

– Оправдание засчитано.

Ее губы расползаются в улыбке, но в глазах скользит что-то тревожное, едва заметное.

– И я первая спросила.

Я смотрю ей в лицо. Теплый свет уличных фонарей скользит по ее скулам, подчеркивая мягкие черты. Решаю выбрать честность.

– Хочу поцеловать тебя, – говорю прямо, не отводя взгляда.

Эмма резко прикрывает лицо ладонями, и мне приходится от нее отпрянуть.

– Боже, это так…

– Так?

– Сложно.

– Всегда можно упростить.

– Не это. – Эмма поглядывает на меня сквозь щелочку между пальцами.

Она действительно милая.

– Мы же договорились, – бормочет она, напряженно дергая плечами.

– Это было до того, как ты позвала Йонаса на родительский ужин. – Мой голос натянут как струна.

Эмма опускает руки и качает головой, на ее лице проскальзывает смятение.

– Это не то, что ты думаешь.

– Тогда ответь на мой вопрос: зачем?

Она не смотрит на меня, лишь нервно проводит пальцами по волосам, запутывая пряди.

– Мне было страшно, – отвечает тихо, едва слышно.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не схватить ее за руку и не заставить посмотреть на меня.

– Страшно? – требую продолжения.

– Страшно спускаться в метро. А он оказался рядом…

Я замираю. Кажется, будто кто-то с размаху дал мне в живот. Страх. Но не тот, от которого цепенеешь. Тот, который превращается в глухую боль.

– Страшно из-за того инцидента? – Мне удается задать вопрос спокойно, хотя внутри все стягивается тугим узлом.

За окном полностью стемнело, но мы так и не включили свет. Фонари заливают комнату мягким желтым светом. Эмма обхватывает себя руками.

– Да. Мне не по себе в публичных местах. Но и это не все… я не могу заставить себя снова снимать контент. У меня горят предложения по рекламе. – Ее голос дрожит. – Но вдруг кто-то еще меня узнает?

– Тогда ты опять позвонишь мне, – твердо говорю я. – Я приеду, и никто не посмеет тебя обидеть. Хочешь, буду ходить с тобой везде?

Она качает головой, пряди волос спадают на лицо.

– Я не могу звонить тебе каждый раз…

– Можешь.

– Нет, не могу!

Я вздрагиваю. В ее глазах сверкают слезы, и я чувствую: сейчас она скажет что-то, чего я точно не готов от нее услышать.

– Поль, я не могу дать тебе то, что ты хочешь…

Я моргаю. Правильно ли я расслышал?

– Я ничего от тебя не жду… – растерянно тяну я.

– И это неправильно! Ты должен ждать! Ты должен получать ровно столько же, сколько отдаешь сам! – Она вскидывает руки от волнения. – Ты не можешь постоянно ставить мои потребности выше своих!

Я ощущаю, как во мне медленно поднимается что-то болезненное и злое, готовое спорить.

– Не говори мне, что я могу и не могу.

– Хорошо, тогда слушай! – Она резко делает шаг ко мне и упирается ладонями в мою голую грудь.

Ее прикосновение обжигает.

– Я не могу принять то, что ты ставишь мои потребности выше своих. Это неправильно!

– Что значит «неправильно»? Кто решает, правильно это или нет? Что за детские определения?

– Я решаю! – неожиданно упрямо выдает она, и ее решительность ошарашивает меня. – Мы не можем продолжать, это глупый замкнутый круг!

Что-то внутри меня обрывается, с глухим стуком разбиваясь о реальность. Я не сразу понимаю, что это. Но в груди вдруг становится так пусто, что даже дыхание дается с трудом.

– Эмма, стой, мы вообще не должны сейчас спорить. – Я пытаюсь обнять ее, но она отстраняется, словно я вдруг стал для нее чужим.

Она ускользает из моих рук. Я следую за ней.

– Тебе страшно выходить из дома. Вот что мы должны обсудить и как-то решить!

– Не «мы», а «я». – Ее голос дрожит, но она стоит на своем, продолжая пятиться. – Ты должен решать свои проблемы.

– Но твои проблемы – это мои проблемы! – чуть ли не кричу я. – Ты важна для меня!

Она останавливается, смотрит на меня… В ее глазах – тоска, боль, усталость.

– Адам был для меня так важен…

– Но я не он.

– Да, в нашей истории Адам – я.

Слезинка скатывается по ее щеке, и я замираю, не в силах ничего сделать. Тени ложатся причудливыми узорами на стены позади нее, делая силуэт Эммы еще более хрупким.

– Я принимаю все, что ты даешь мне, как должное… А это очень эгоистично.

– Но я сам хочу давать тебе все это…

– Я тоже хотела отдать все, что у меня есть. Ему. – Она сжимает пальцы в кулак, будто собираясь с духом. – А потом обнаружила себя опустошенной.

Я медленно подхожу ближе, стираю слезы с ее щек, но Эмма не смотрит на меня.

– Нет, Поль. Я не поступлю так с тобой. – Она выдыхает и шепчет дрожащим голосом: – Я не разобью тебе сердце.

– Ты разбиваешь сейчас, – отвечаю я и утыкаюсь лбом в ее лоб. Чувствую на лице ее дыхание – сбивчивое, неровное. – Не делай этого. Мы можем просто дружить. Как ты и просила, помнишь? – Мне необходимо переубедить ее.

Эмма медленно качает головой, ее губы дрожат, словно она силится что-то сказать.

– У тебя была температура после случившегося, и ты сказала, что тебе нужна моя дружба.

По ее красивому лицу тонкими ручейками продолжают течь слезы, теряясь на линии подбородка.

– Она мне и правда нужна. – Эмма опускает руки мне на плечи, и ее пальцы, такие легкие, теплые, ласково гладят мою кожу.

От этих прикосновений внутри все сжимается.

– Но такая дружба разрушает тебя. – Ее голос тихий, но я отчетливо слышу каждое слово. – И я слишком хорошо знаю, как это ощущается.

Я закрываю глаза, в груди все трещит по швам.

– Не делай этого, – глухо прошу я.

Она улыбается мне сквозь слезы, и эта улыбка – последний луч солнца перед ураганом. Вдруг ее губы прижимаются к моим. Сначала это лишь легкое прикосновение – мягкое, осторожное, будто я запретный плод, который может отравить ее… Но уже в следующую секунду поцелуй становится глубже, в нем появляется отчаяние. Я чувствую, как Эмма дрожит. Ее пальцы сжимают мои плечи, сначала нерешительно, потом крепче.

Я вдыхаю ее, утопаю в тепле ее тела, дыхания, губ. Она целует меня медленно, словно хочет растянуть момент, но в этом нет нежности – поцелуй горький, пропитанный слезами. Ее слезы на вкус соленые, как морская пена, разбивающаяся о скалы. Я отвечаю на поцелуй, поддаюсь, забываю о реальности. Сжимая талию Эммы, прижимаю ее ближе к себе. Ее тело теплое, податливое, она позволяет моим рукам изучать ее. Я провожу языком по ее нижней губе, она вздрагивает, но не отстраняется, наоборот – отвечает жарче, ненасытнее. Она обхватывает мою голову руками, пальцы зарываются в волосы.

Этот поцелуй как солнце в последний момент перед закатом – яркое, слепящее, но неумолимо уходящее за горизонт. Я отчаянно вдыхаю ее, зарываюсь пальцами в ее волосы, но Эмма отстраняется.

– Ты больше никогда не замерзнешь из-за меня, – шепчет она мне в губы, а я чувствую, как внутри меня что-то рушится. – Потому что я тоже тебя люблю.

Она медленно делает шаг назад, взгляд затуманен, но в нем читается решимость.

– А теперь… прощай, Поль.

Когда-то я строил замки из песка, верил, что их не разрушит ни один шторм. Но теперь эти замки размыты ее слезами. А волны уносят их последние очертания.

– Прощай, – повторяет она тверже, и по ее щекам текут те самые слезы.

Глава 12

Эмма

Поль ушел пять дней назад. Пять дней – это сто двадцать часов, или четыреста тридцать две тысячи секунды. За это время я раз восемь стояла перед камерой в надежде снять хотя бы одно видео. Спойлер: не вышло. Пять раз я пыталась накраситься – тоже не вышло. И раз пятьдесят хотела позвонить Полю, чтобы взять свои слова обратно. Снова безуспешно. Я также не открыла дверь Йонасу, хотя он стучался трижды и даже просунул под дверь две записки.

На первой кривым почерком было написано: «Пошли гулять?»

На второй: «Если что, я умею слушать».

Мне действительно нужен был кто-то, с кем можно поговорить. Просто обсудить события последних дней. Начиная с ужасной погоды – в Париже пятый день подряд шел дождь, капли барабанили по стеклу, вызывая лишь еще бóльшую меланхолию, – и заканчивая тем, что случилось в торговом центре. Мне до жути хотелось выговориться и услышать, что такое больше не повторится. Что я в безопасности. А потом наконец заговорить о самом сложном – о моих отношениях с Полем. Мне так хотелось услышать, что я все сделала правильно. Поставила точку, в которой мы оба нуждались.

Но Йонас не годился для роли собеседника – я бы не поверила в искренность его слов. Позвонить Полин? Возможно, мне стоило хотя бы ответить на ее сообщения. Но не хотелось навязываться со своими глупыми проблемами, в то время как у нее романтическое путешествие… Оставалась Анабель. Но она бы все свела к звездам. А мне сейчас не нужен астрологический прогноз. Мне нужно, чтобы кто-то просто обнял, понял и погладил по спине. Вдруг ко мне приходит осознание, от которого в груди снова возникает боль. Этим кем-то мог быть только один человек – Поль. Но он больше для меня не доступен.

И от этого внутри все разрывается.

Впервые в жизни мне захотелось выплеснуть эмоции, разрушив что-нибудь. Взять в руки вазу и разбить ее об стену. Или разнести все вокруг бейсбольной битой. Но не в своей студии. Нет-нет, я слишком долго красила стены в идеальный розовый цвет. А бабочки? Возможно, для кого-то это покажется ерундой, но вырезать из бумаги идеальных бабочек и аккуратно наклеить их на стену стоило целого месяца ежедневной работы. И все же до безумия хотелось что-то сломать.

Всему виной комментарии. Раньше меня задевали те, где девушки писали, что я далека от их представления об идеальной красоте. Не понимаю этой потребности – сказать незнакомому человеку, что он «толстый», «уродливый» и «непонятно как набрал столько подписчиков». Вопрос «что в ней находят?» – один из тех, на которые у меня никогда не было ответа. Но я занимаюсь бьюти-блогингом с подросткового возраста, и в свои двадцать лет я прекрасно понимаю, что не могу нравиться всем.

Как любит шутить Полин, не у всех же офигенный вкус! Однако после случившегося в торговом центре… После слов того мужчины… Я стала замечать другие комментарии. И они были не от девушек. Сальные, двусмысленные. Обсуждения моего тела. Моей сексуальности. Мерзкие «комплименты» от незнакомцев, подробно описывающих, как именно они хотели бы доставить мне «удовольствие».

Страшно ли мне? Нет. Мне противно. Впрочем, кого я обманываю? Страшно… Вдруг я буду идти по улице и случайно встречу одного из этих комментаторов? Вдруг он решит, что это его шанс, как тот преследователь? Что тогда?

В дверь громко стучат. Я замираю на диване, сердце начинает отбивать нервный ритм. Йонас? Скорее всего, он постучит еще трижды, а потом под дверью появится очередная записка. Но стук становится только громче, резче, настойчивее. Я чувствую, как к горлу подкатывает тревога, но тут раздается голос – громкий, раздраженный и такой знакомый:

– Черт возьми!

Я знаю, кто это!

– Куда звонить, если хочу снести дверь подруги?! – гремит знакомый голос.

Полин. Я подскакиваю с дивана, но тут же путаюсь в одеяле, теряю равновесие и с глухим стуком падаю на мягкий пушистый ковер.

– ТЫ ТАМ?! Я ТЕБЯ СЛЫШУ! – орет Полин на весь дом.

Еще бы она не слышала – я так грохнулась, что, кажется, подпрыгнули даже стены. С трудом выбираюсь из одеяла, которое в какой-то момент решило, что мы с ним стали единым целым. Бегу к двери, распахиваю ее – и тут же встречаю строгий, изучающий взгляд зеленых глаз.

Полин поджимает губы.

– Ты восстала из мертвых? – Она оглядывает меня с головы до ног и тяжело вздыхает.

Подруга выглядит безупречно: идеальный загар, маникюр, укладка, будто только из салона.

– Я не спала пятнадцать часов полета! – Полин влетает в квартиру и драматично прикладывает руку к груди, подчеркивая всем своим видом, что прошла через ад. – Прямых рейсов не было! – Она морщится, будто это самое ужасное, что могло с ней случиться. – Мне пришлось лететь с пересадками! Аэропорт в Стамбуле – худшее место на земле. Не понимаю, почему он такой огромный и бестолковый?!

Пока я закрываю дверь, подруга бесцеремонно кидает сумку на столик и скрещивает руки на груди.

– Если ты сейчас не отомрешь и не скажешь, что счастлива меня видеть, я перестану верить в лучшее в этом мире! – Она выпячивает нижнюю губу, словно трехлетка, и приподнимает брови.

Я не успеваю даже осознать, что происходит, но смех уже сотрясает мои плечи. Подлетаю к Полин и обнимаю ее. Она обнимает в ответ, крепко-крепко.

– Ты прилетела ради меня? – спрашиваю я, и голос чуть срывается.

– Нет, ради невзрачной, отвратительной погоды этого прекрасного серого города! – ехидно отвечает она, но все же проводит рукой по моей спине, как будто утешая.

Я прыскаю и накручиваю один из ее локонов на палец, демонстративно рассматривая.

– Да, конечно, а еще чтобы сделать идеальную укладку после пятнадцати часов без сна?

– Вот именно! Знаешь все эти укладки с помощью носков? Я так за тебя переживала, что пришлось опробовать одну, дабы хоть немного отвлечься. – Она крутит головой. – Сработало! Правда, пришлось брать длиннющие носки Валентина. Видела бы ты его лицо, когда я ни с того ни с сего начала накручивать на них волосы. – Зеленые глаза моей лучшей подруги сверкают. – Он явно все еще сомневается в моей адекватности, но это и круто! Как говорится, я не дарю ему бабочек в животе, я одариваю его мини-инфарктами.

Боже, как же я скучала! Скучала по ее болтовне без умолку, по этим ухмылкам, сверкающим глазам. Я хватаю ее за руку, крепко сжимая пальцы.

– Ты коза! Не звонила, не отвечала! – Полин прищуривается. – Мне пришлось пытать младшего братца.

– Вы двойняшки.

– Он младше!

Мы смотрим друг на друга, и на секунду в студии воцаряется тишина.

– Я рада, что ты приехала.

– Я тоже рада, что приехала, – отзывается она.

– Я скучала.

– И я. Ты мне сейчас все расскажешь. – Полин бесцеремонно скидывает мои вещи с кресла и садится на край, приглашающе хлопая по свободному месту рядом.

Я вздыхаю, но уступаю, прекрасно зная, что подруга не уйдет, пока не вытащит из меня всю информацию до последней капли. Желтое кресло, на котором устроилась Полин, я купила на блошином рынке. Мне пришлось потратить кучу времени на его чистку, но оно яркое и поднимает мне настроение. А еще это кресло большое и очень удобное. С тех пор как папа заменил просевшую сидушку-подушку, я обожаю забираться в него, поджав ноги, с каким-нибудь романом в руках. Это мой личный книжный уголок.

– Давай же. – Полин нетерпеливо стучит пальцами по подлокотнику, ее брови чуть приподняты, а в глазах сверкает знакомое упрямство.

– О чем тебе рассказать? – Я присаживаюсь на свободный край, опустив плечи и избегая ее взгляда.

Надеюсь, она не спросит про Поля, потому что с ней эту тему обсуждать всегда некомфортно. В такие моменты она сжимает губы и делает вид, будто не испытывает внутреннего конфликта, разрываясь между ролями моей подруги и его родной сестры.

– Во-первых, почему ты не отвечала на сообщения? – строго спрашивает Полин. – Я раз пятнадцать спрашивала, как ты.

– Я не хотела врать, – честно признаюсь.

Полин прищуривается, но кивает, принимая мой ответ.

– А еще я не хотела портить ваше путешествие с твоим ненаглядным, – добавляю, осторожно наблюдая за реакцией подруги.

Полин закатывает глаза так выразительно, что я невольно улыбаюсь.

– Ты хотела сказать с моим ночным кошмаром? – хмурится она, раздраженно заправляя волосы за ухо. – Он сведет меня с ума!

– Или ты его, – отвечаю я, изогнув бровь.

– Или я его, – великодушно соглашается она, взмахнув рукой.

Вновь комната погружается в молчание. Полин бросает на меня короткие, выжидающие взгляды. Обычно я расслабляюсь быстрее и начинаю выкладывать все как на духу, но в этот раз, пожалуй, грусть и тоска слишком глубоко въелись в пространство вокруг и в мое нутро.

Полин это замечает. Она двигается ближе и, нахмурившись, внимательно смотрит мне в глаза.

– Я тебе уже рассказывала… меня преследовал какой-то мужчина… – Мой голос звучит тише, чем я планировала.

Полин тут же выпрямляется, плечи напряжены.

– Арно Бишар. – Она кладет руку мне на плечо, успокаивающе сжимая. – Этот мужчина преследовал тебя – сейчас он под следствием. Его жертвами стали десятки женщин, включая известную фуд-блогершу. Ты имеешь полное право присоединиться к коллективному иску, но полиция поймет, если ты не захочешь участвовать в процессе. Более того, жандарм заверил меня, что у них достаточно на него материалов и без твоего участия… – Она выпаливает все это на одном дыхании, напряженно поглядывая на меня.

Я в изумлении моргаю:

– Откуда тебе известны все детали?

– Поль, – пожав плечами, отвечает она с лукавой улыбкой. – Я же говорила, что пытала его. Он курировал весь процесс.

– Но он мне ничего не рассказывал… – Я хмурюсь, вспоминая наш последний разговор.

Полин пожимает плечами, но в ее взгляде читается понимание.

– Может, не хотел тревожить? Когда вы в последний раз говорили? – Она внимательно меня изучает, слегка склонив голову.

– Пять дней назад, – мгновенно отвечаю и ловлю себя на том, что мой голос звучит так, словно я оправдываюсь.

– Ничего себе! Как он посмел оставить тебя одну в такой период?! А выглядит обеспокоенным… Ох уж эти мужчины… одно сплошное разочарование.

– Даже Валентин? – спрашиваю я, надеясь переключиться на другую тему.

Губы подруги растягиваются в мечтательной улыбке.

– Он одно сплошное обаяние… Чертов засранец! – Полин качает головой и тычет мне в лицо указательным пальцем. – Но я знаю, что ты делаешь, и тебе не удастся сменить тему. Рассказывай во всех подробностях, как ты.

Я принимаю свое поражение.

– Тот человек точно под следствием?

– Да, в его телефоне нашли улики. Он частенько исподтишка снимал женщин в примерочных.

– И никто этого не замечал?

– Замечали, но он быстро бегает… Благодаря тебе его поймали и нашли других его жертв. У него столько всего было обнаружено. Эти психи любят сохранять следы своих геройств, – с отвращением говорит Полин.

– Я очень большая трусиха, если не хочу иметь к этому делу никакого отношения?

– Нет-нет. – Полин обнимает меня за плечи. – Тем более камеры запечатлели то, как он преследовал тебя. Это уже есть в деле. – Она гладит меня по спине круговыми движениями. – Ты не хочешь его видеть, да?

– Мне страшно с ним сталкиваться, – признаюсь я. – Страшно снимать тиктоки, страшно… – Я запинаюсь, силясь сдержать слезы.

– Поэтому я позвала ее, – шепчет Полин. – Она ждет за дверью.

Я поднимаю на нее заплаканные глаза:

– Позвала кого?

– Слушай, Эмма, я твоя подруга и очень хочу тебе помочь, поэтому не злись, ладно?

Я начинаю нервничать. Полин встает с кресла и открывает входную дверь.

Порог моей студии впервые переступает Лили. Каштановые волосы чуть ниже груди, голубые глаза с беспокойством оглядывают меня. Она едва достает Полин до плеча и чем-то до сих пор напоминает подростка. Я перевожу взгляд на лучшую подругу.

Полин взмахивает руками, словно сдается:

– Слушай, ты прекрасно знаешь, что она тоже пережила нападение! Поль подозревает, что у тебя начались панические атаки! Лили – единственная среди моих знакомых, кто знает, каково это. К тому же она учится на психолога!

Я прекрасно знаю, на кого учится моя сводная сестра. Она сейчас на третьем курсе факультета психологии в Сорбонне. Но ей я не планировала рассказывать о своих проблемах.

– Привет, – просто здоровается Лили.

– Эмма, не убивай меня. Но я предпочитаю решать проблемы, а не ходить вокруг да около! – воет Полин.

Неожиданно Лили оказывается рядом со мной. Она берет мои руки в свои, и только сейчас я замечаю, как замерзла.

– Ты не обязана мне ничего рассказывать, – спокойно говорит она, глядя на меня кристально чистыми голубыми глазами. – Я знаю о том, что случилось. Мне рассказали про всю ситуацию. – Лили чуть крепче сжимает мои пальцы, будто передавая тепло. – Не поверишь, но я также знаю, какой страх ты испытала… Правда знаю.

Я внимательно ее слушаю. Когда Лили с матерью только переехали в нашу с отцом квартиру, я удивлялась, почему Амели так переживает за дочь, почему папа ходит вокруг нее, словно она хрустальная ваза, которую можно разбить неосторожным движением. Но потом, став свидетелем ее панических атак и ночных кошмаров, я узнала правду.

Однажды поздно ночью на нее напали. Обокрали. Приставили нож к горлу. Даже порезали руку. После этого Лили не сразу пришла в себя и еще долго ходила к психологу. От пореза у нее остался шрам, и ее преследовали фантомные боли.

– Мне тоже нужна помощь? – глухо спрашиваю я, опуская взгляд на наши переплетенные руки, глядя на тот самый шрам.

Со временем он стал бледным и почти невидимым. Интересно, исцелилась ли ее душа так же, как и тело.

– И это нормально, – отвечает она, – понять, что не справляешься сам и что тебе нужна помощь.

– Но… – Вдруг я начинаю плакать. – Мне просто хочется вернуть свою старую жизнь.

Слезы солеными ручейками текут по щекам. Как же я хочу проснуться в тот роковой день и остаться дома. Просто никуда не пойти. Снять тиктоки, накраситься, включить сериал и даже не выглядывать на улицу…

– В мире не существует машины времени, но есть и другие способы. – Лили ласково, по-доброму улыбается. – Главное – понять, что в случившемся нет твоей вины, – тихо произносит она.

Я вздрагиваю. Как она прочитала мои мысли? Откуда знает, о чем я думаю?

– Но ведь если бы я не снимала тиктоки, – глупо, почти по-детски тяну я, – то он бы меня не узнал.

– Десять женщин, которых он преследовал, не ведут никакие блоги, Эмма, – говорит Полин, присаживаясь на мой пушистый ковер.

– Часто то, как ведут себя люди, – это последствия их травм и отклонений, а не результат твоих действий… и поверь, это как раз такой случай, – спокойно говорит Лили, протягивая мне одноразовые салфетки.

Я принимаю упаковку, крепко ее сжимая.

– Но, но…

– Тебе страшно, и ты хочешь закрыться, но тогда он победит. – Лили смотрит на меня со всей серьезностью. – Ему нравилось видеть ужас на лицах женщин. Он хотел чувствовать эту власть, и, закрывшись, ты лишь позволишь ему достичь своей цели.

От одной только мысли, что он победил и где-то там наслаждается властью надо мной, мне опять хочется крушить все вокруг… я начинаю чувствовать не только страх, но и…

– Злость, – произносит Лили, словно вынося вердикт.

– Злость… – повторяю я, удивленная тем, как точно она меня чувствует.

– Хватайся за нее на первых порах. Это не плохая эмоция. Сейчас злость – это твоя сила. Твое внутреннее «я», которое устало бояться.

– И что мне с ней делать?

– Направь на созидание. Твори. Развивай блог. Снимай макияжи.

– А если это повторится?

– Ты снова вызовешь полицию, – встревает Полин.

Ее зеленые глаза сверкают так, словно она воительница-амазонка.

– И еще раз, и еще! Ты будешь сдавать всех этих ублюдков в полицейский участок, если потребуется, и ни один из них не победит! Ведь ты любишь заниматься тем, чем занимаешься. Ты столько сил в это вложила не для того, чтобы бояться каких-то больных мужчин!

Я всхлипываю, пряча лицо в ладонях.

– Я ненавижу этот страх, – шепчу я. – Ненавижу тот факт, что он до сих пор в моей голове.

– Это не твоя вина, – твердо отвечает Лили. – И это не навсегда. Он уйдет. Останется в прошлом. Ты сильнее.

– Мне пишут такие комментарии, – вдруг говорю я. – Раньше я на них не реагировала. Но сейчас я осознаю, что это все пишут реальные люди. Мужчины.

– Ты боишься быть сексуальной? – серьезно спрашивает Лили.

Я резко моргаю, неожиданно для себя отвечая:

– Да… То есть нет… НЕТ! Мне нравится быть красивой.

– А красота для тебя – это что?

– Быть яркой, в чем-то сексуальной, в чем-то милой, в чем-то смешной… в чем-то наивной, – честно перечисляю я, как чувствую.

Пять дней, что я провела наедине со своими мыслями, были пыткой. Я осознаю это лишь сейчас. Мне хочется выговориться. Выплеснуть все, что томилось в душе. Все, что я прятала за страхом все это время.

Голубые глаза моей сводной сестры смотрят прямо в мои.

– И кто-то в этом мире может лишить тебя такого права? – Ее голос твердый, вопрос серьезен.

Она действительно хочет услышать мой ответ.

– Нет, – слышу я свой голос.

– Почему? – продолжает допрос Лили.

– Да потому что чертово Средневековье осталось в прошлом, как и пещеры, откуда повылазили все эти неандертальцы! – вспыхивает Полин.

– Верно? – Лили смотрит на меня с полувеселой улыбкой.

– Верно, – говорю я тихо, но твердо.

В этот момент я четко осознаю – мне нужно быть сильной. Я была готова спрятаться, убежать, сдаться. Но ради чего? Ради кого? Ради человека, который этого и добивался? Ради того, кто хотел меня запугать? Интересно, какие у него были мысли, когда я неслась в панике по магазину? Он наслаждался ситуацией? Получал от этого удовольствие?

Внутри меня что-то щелкает.

Этот страх, эта беспомощность – они были моими спутниками последние недели. Я позволила им сковать меня, словно тяжелыми цепями. Но что, если… Что, если я сорву их?

– Я могу попросить о помощи? – спрашиваю я, но это не вопрос, а скорее утверждение.

– Можешь, – спокойно отвечает Лили.

– И я должна быть сильной?

– Не должна. Но попытаться стоит. – Она улыбается мне по-доброму, понимающе.

– Сдаться всегда успеешь, – произносит Полин. – А пока есть порох, надо поджигать задницы всем тем, кто считает, что раз ты беззащитная, по их мнению, девушка, а они анонимны, то могут писать тебе всякую чушь!

Полин злится. Я вижу это по тому, как алый румянец покрывает ее щеки, как сжимаются ее кулаки. И отчего-то перенимаю ее злость. Но это уже не паническая злость, не страх, замаскированный под агрессию. Это что-то новое. Это сила.

– Все, что они могут, – это писать комментарии, – сквозь зубы произношу я.

– А ты можешь покорить этот чертов мир, – громко, словно боевой клич, выкрикивает Полин и вскидывает руки, сжатые в кулаки. – И знаешь что? Ты его покоришь!

– Покоришь, – более спокойно, но твердо вторит ей Лили.

Я сжимаю ее ладони в знак благодарности.

– Покорю, – шепчу я.

Я чувствую, как сердце бьется быстрее, но уже не от паники, а от чего-то другого – от предвкушения. Пожалуй, стоит объявить войну своему страху…

Глава 13

Поль

Я перелистывал сторис Полин миллион раз. Вообще, ее истории от меня скрыты, и я практически никогда не заглядываю к ней на страничку, но сегодня с помощью левого профиля мне удалось побить рекорд по просмотрам. Не знаю, что удивило меня больше: то, что Полин и Эмма записывали сторис с маской собачки, которая была популярна, когда мы еще учились в выпускных классах, или тот факт, что на фотографиях с ними была Лили…

Телефон в руках начинает вибрировать. На экране высвечивается имя: Полин. SPEAKING OF THE DEVIL…[6] Входящий звонок от сестры не обещает ничего хорошего, ведь она никогда не звонит, чтобы сказать, как скучает по мне или любит. Полин – самая обыкновенная сестра и звонит, как и любая самая обыкновенная сестра, только чтобы наорать.

– Как так получилось, что ты оставил ее на пять дней и даже не проверил, есть ли у нее еда в холодильнике?

Она не кричит, вместо этого в голосе проскальзывает искреннее любопытство.

Я замираю. Ощущение, будто кто-то резко дернул за воротник. Что? Мне точно звонит Полин?

– Эмма тебе не рассказала? – начинаю измерять комнату шагами.

– Очевидно, нет, раз я спрашиваю у тебя, – говорит Полин и уничижительно интересуется: – И ты мечтаешь стать прокурором, задавая столь глупые вопросы?

– Ну раз она не рассказала, то и я не буду, – отвечаю в трубку, игнорируя ее выпад.

Полин молчит. Я представляю, как морщинка проступает меж ее бровей и как она задумчиво поджимает губы.

– Это как-то связано с сексуальной девушкой азиатской наружности, которая только что звонила в твой домофон?

Я резко поднимаю голову. В ушах звенит от удивления.

– Ты что, следишь за мной?

– Нет, я пришла навестить тебя, но, быть может, мне стоит остаться на улице, чтобы не мешать?

Это похоже на проверку. Полин никогда не задает вопросы просто так.

– Эмма просила тебя все выяснить? – говорю я с надеждой.

Черт. Даже не могу скрыть это легкое волнение в голосе.

– Мечтай, – тут же опускает она меня на землю. – Вся информация нужна мне, чтобы я могла понять, что происходит.

– Мэйлинь – моя однокурсница, – отвечаю я как раз в тот момент, когда в дверь звонят.

– И вы договорились позаниматься?

– Да.

– И поэтому от нее несло Tom Ford Vanille на весь Париж?

– Как ее духи относятся к нашим занятиям?..

– Мальчики, невозможно же быть такими тупыми. – Полин тяжело вздыхает.

Я открываю дверь и улыбаюсь с извинением.

– Проходи и подожди меня секунду, ладно? – говорю я, прикрыв динамик телефона.

– Конечно! – понимающе отзывается Мэйлинь и проходит в зал, за ней действительно тянется шлейф парфюма.

Я запираюсь в спальне.

– Полин, что ты хочешь от меня? – спрашиваю, теряя терпение.

На том конце повисает пауза. Затем сестра вновь тяжело вздыхает и бормочет:

– Не думала, что скажу это, но я хочу, чтобы ты был счастлив.

Отчего все вокруг стали так печься о моем счастье? Тем более Полин! Ответ сестры не то что не проясняет ситуацию, но, напротив, еще больше запутывает.

– И как к моему счастью относится твоя слежка за мной?

– Я не слежу, – пыхтит Полин. – Почему никто не понимает, что я не спала больше суток и мечтаю только о сне… Но вместо этого мне приходится разбираться со всем, что вы натворили за время моего отсутствия.

– Да, так пытаешься разобраться, что притащила Лили к Эмме? – выпаливаю я.

– Как ты узнал?.. Ладно, и какую страничку мне нужно закинуть в бан?

– Зачем ты взяла ее с собой? Лили? Серьезно, Полин?

– Ты слишком яро уходишь от темы, но поверь, я найду, за каким никнеймом ты скрываешься в этот раз. Что-то типа @сексибуфера?

– Какая, к черту, разница? Я всегда могу сделать новую. Ты же слишком самовлюбленна, чтобы сделать профиль приватным, – глухо отвечаю я. Беспокойство за Эмму берет верх, и я не могу не спросить: – Как там Эмма? Как пережила вечер с Лили?

– Поль, солнце мое, я знаю, что мозги из нас двоих достались мне… Зато тебе же достались обаятельная улыбка и хорошее телосложение, так что не грусти сильно.

– Полин, – рычу я, прерывая ее щебетание.

– Лили – единственная, кто знает, что делать, – отрезает Полин.

Ее голос больше не раздражающе игривый. Она серьезна.

– Лили – единственная, кто может дать номер проверенного психолога, и единственная, кто пережил подобное! Как ты себе представляешь мой разговор с Эммой? Мне нужно было сесть перед ней и начать махать руками: «Эмма, все случившееся – ерунда, возьми себя в руки»? – Полин начинает заводиться. – В таких случаях люди специально ходят на групповые терапии, дабы понять, что это не с ними что-то не так и не они виноваты в случившемся! А у нас есть Лили. К тому же с тех пор прошло два года, я тебя умоляю, Эмма даже не думает…