Читать онлайн Ночь начинается заново бесплатно

Пролог

Валери стояла на обочине, сжимая ремешок дорожной сумки до побеления костяшек на пальцах. Тяжёлый, влажный воздух пропитался запахами сырой земли, перепревшей прошлогодней листвы и едва уловимым, но настойчивым болотным душком. Весенний туман медленно полз по чёрным стволам деревьев, заволакивал пространство между ветвями – его холодные языки проникали под воротник пальто, заставляя её вздрагивать.

Границы между ней и тем местом стирались, и она не была уверена, где заканчивался сон и начиналось утро, где прошлое сменялось настоящим. Серые стены облупились от времени, словно и камень здесь помнил чужие прикосновения. Узкие готические окна смотрели с укором, будто упрекали её за возвращение, которого она не помнила. Фасад здания утопал в бархатных подушках мха, углы почернели от сырости и лет, ступени у входа были испещрены глубокими трещинами, а массивная дубовая дверь покрылась слоем тусклой зеленоватой патины.

Она сделала шаг вперёд, затем другой. С каждым движением дорожная сумка на её плече становилась тяжелее, наливаясь невидимой, давящей тяжестью. В висках назойливо стучала одна и та же мысль, отголосок забытого воспоминания: она уже бывала здесь. Эти тени, эта гнетущая, влажная тишина были ей знакомы до боли. Даже старая, потёртая табличка у ворот с почти стёртой надписью вызывала смутное, но настойчивое чувство узнавания. Всё вокруг было отголоском давнего сна, глубокого и непреодолимого, из которого она не в силах была вырваться.

Она не помнила, как оказалась у самой двери. Воздух вокруг сгущался, становясь плотным и вязким, подталкивая её вперёд незримым давлением. Капли влаги стекали по рукавам её пальто, а стук собственного сердца оглушительно грохотал в звенящей тишине этого места. Её рука сама потянулась к звонку, но замерла в сантиметре от медной кнопки. Ладонь застыла в воздухе, и в этот миг в сознании, ясно и отчётливо, вспыхнул голос – чужой, но в то же время до боли родной:

– Добро пожаловать домой, мисс Беннокс…

Глава 1.

Автобус давно сбился с пути, петляя меж чёрных деревьев, что в медленно сгущающихся сумерках похожи на исполинских, лишённых чувств великанов, застывших в молчаливом карауле вдоль бесконечной, разбитой дороги. Валери смотрела в запотевшее окно автобуса, и в мутном стекле проступало её бледное отражение – усталые глаза, тёмные круги под ними, прядь волос, выбившаяся из небрежного хвоста.

Монотонный гул двигателя и убаюкивающий шорох шин по мокрому асфальту погружали Валери в тяжёлую дремоту, стирая границу между реальностью и забытьём. Внутри, глубоко под кожей, всё ещё ныла знакомая боль – тупая и неутихающая. Последние месяцы превратились для неё в бесконечное, тягучее ожидание, в череду холодных вечеров, когда она боялась включить свет, и долгих ночей, наполненных бессонницей, где эхом звучал далёкий плач – голос, который уже невозможно было вернуть. Именно поэтому она оказалась здесь, в этой забытой богом школе среди болот, в тщетной попытке сбежать от самой себя.

Внезапно автобус резко затормозил, и Валери инстинктивно вжалась в потёртую спинку сиденья, ощутив, как по спине пробежала ледяная дрожь. Двери с шипением распахнулись, и в салон хлынула тяжёлая, почти осязаемая тьма, неся с собой запах сырой земли, мокрой листвы и чего-то затхлого, заброшенного.

Она вышла наружу, судорожно сжимая в пальцах шершавый ремень своего пальто. В лицо ударил промозглый, пропитанный влагой воздух, отдававший привкусом гнили и прошлогодней неубранной травы. Туман, густой и молочно-белый, клубился у самых её ног, медленно обвивал щиколотки, пытаясь удержать, привязать к этому мрачному месту.

– Дальше сами, – коротко бросил водитель, не поворачивая головы.

Двери с оглушительным лязгом захлопнулись, и автобус, фыркнув дизельным выхлопом, скрылся из виду, растворившись в непроглядной пелене.

Валери осталась совершенно одна на размытой просёлочной дороге, затерянной среди чахлых, чёрных от сырости деревьев. Всё вокруг казалось чужим, безжизненным, стёртым из памяти мира. Вдалеке, сквозь плотную пелену тумана, медленно проступали смутные очертания строения: острый шпиль крыши, слепые глазницы заколоченных окон, покосившаяся веранда.

Она медленно побрела вперёд, с каждым шагом ощущая, как влажная, податливая земля предательски проваливается под её тяжестью. И чем ближе она подходила, тем сильнее сжимался узел в груди – она узнавала это место. Каждый прогнивший шаг крыльца, каждую трещину в ставне она помнила с какой-то потаённой, леденящей душу чёткостью.

– Добро пожаловать, мисс Беннокс, – раздался негромкий размеренный голос, заставивший её резко обернуться.

В зияющем проёме двери стояла женщина в строгом костюме цвета болотной грязи. Её лицо освещал тусклый, желтоватый свет, льющийся из глубины здания, а в глазах читалось странное, безмятежное спокойствие, будто ей были известны все тайны Валери, все тёмные уголки души, которые та так отчаянно пыталась забыть.

– Я миссис Харпер, директор этой школы, – представилась она, и её губы растянулись в тонкую, вежливую улыбку.

– Спасибо, – прошептала Валери, и её собственный голос прозвучал неестественно громко, нарушив давящую тишину. – Простите, я… я немного устала с дороги.

– Разумеется, – кивнула миссис Харпер, не отводя пристального взгляда. – Мы вас давно ждали.

Они переступили порог, и тяжёлая дубовая дверь захлопнулась за ними с оглушительным, финальным гулом, от которого по коже пробежали мурашки. Внутри стоял густой запах пыли, старой бумаги и затхлости, въевшийся в самые стены. Длинные коридоры были освещены тускло: редкие электрические лампочки дрожали и мигали, отбрасывая на стены неровные, пульсирующие тени. Валери машинально бросила взгляд на массивные старинные часы, висевшие на стене в прихожей, и заметила, что их стрелки замерли на одном месте, будто время здесь остановилось много лет назад.

– Ваша комната наверху, – пояснила миссис Харпер, уже поднимаясь по скрипучей лестнице. Валери едва поспевала за её уверенными шагами, чувствуя, как сгущающаяся в углах тьма жадно следит за каждым её движением.

На стенах, по мере их подъёма, висели ряды выцветших фотографий давних выпускников. Между рамками тянулись бледные полосы тусклого света, пробивавшиеся сквозь редкие пыльные окна. Воздух в доме был густым и тяжёлым, он напоминал странную смесь старой бумаги, мокрого дерева и чего-то сладковато-металлического.

Наконец они остановились у самой дальней двери, где коридор сужался, а потрескавшиеся стены словно нависали, сдавливая и без того тесное пространство. Миссис Харпер с неторопливой чёткостью повернула массивный ключ в замочной скважине, впуская Валери в комнату, и невесомо протянула ей холодную связку ключей.

– Отдыхайте. Завтра вас ждёт много работы, – её голос звучал нарочито мягко, но в нём проскальзывала едва уловимая, тревожная нотка. – Но будьте осторожны. Старые дома любят шутить с новенькими. – С этими словами она исчезла, и звук её каблуков быстро затих в глубине коридора.

Валери так и осталась стоять на пороге своей новой комнаты, чувствуя себя в ловушке между двумя мирами – прошлым, которое цеплялось за неё невидимыми, но прочными нитями, и этим чужим, пропитанным временем домом. Внутри пахло сыростью и слежавшейся пылью, воздух был густым и ледяным, словно стены веками не знали ни солнечного света, ни дыхания живого человека. С потолка на длинном шнуре свисала тусклая лампа под абажуром, отбрасывая на запылённый пол дрожащие, беспокойные тени. Она закрыла за собой дверь, бросила свой чемодан на просяную кровать и медленно окинула взглядом крошечное пространство. Краска на стенах местами облезла, обнажая серую штукатурку, между половиц была набита тёмная, почти чёрная пыль, а в самом углу, под окном, кто-то забыл старую тряпичную куклу.

Подойдя к тусклому зеркалу в простой раме, она на мгновение задержалась перед ним и вдруг заметила, как её собственное отражение начало таять в мутной поверхности. На одно короткое, леденящее душу мгновение ей показалось, что в его глубине она увидела чьи-то совсем другие, тёмные и незнакомые глаза. Сердце болезненно ёкнуло, и она торопливо, почти с испугом, отвела взгляд. Где-то за спиной сквозняк глухо хлопнул дверцей старого шкафа, а лампа на своём шнуре медленно закачалась, заставляя тени на стенах извиваться. Она щёлкнула выключателем, пряча комнату в спасительную тьму, и почти на ощупь, стараясь не смотреть в сторону зеркала, пробралась к кровати. Пружины под тонким матрасом тихо заскрипели, а холодная, шершавая простыня неприятно цеплялась за кожу.

Но едва она закрыла глаза, как ощутила, как мрак в комнате начал сгущаться, становясь тяжелее и ощутимее. Из-за стены стал доноситься тихий, липкий шёпот, напоминавший то ли шелест перекатывающихся листьев, то ли осторожное, прислушивающееся дыхание самых стен. Где-то в коридоре один за другим раздавались неторопливые, тщательно вымеряющие шаги. Казалось, кто-то неспешно двигался вдоль дверей, ненадолго задерживаясь у каждой. Её сердце болезненно сжалось, а дыхание замерло в груди. Она старалась не шевелиться, и в этой звенящей тишине из самой глубины дома поднялся тонкий детский голосок:

– Ты ведь всегда возвращаешься сюда.

Она уловила чужое, осторожное и прерывистое дыхание прямо за дверью. Потом к нему присоединился лёгкий, детский топот. Босые ступни перебирали по доскам пола, с хитрой точностью находя те места, где дерево не издавало ни звука. Эти шаги то приближались, становясь угрожающе явными, то отступали вглубь коридора, то вновь возвращались, и постепенно она начала различать в них шёпот, похожий на странную считалку без чисел, где от слов остались лишь одни шуршащие выдохи и зловещие паузы.

Внезапно шаги замерли у самого порога её комнаты, и одна из половиц под дверью тихо, но отчётливо хрустнула. Валери вжалась в тонкий матрас, натянула одеяло до самого подбородка и с силой, до боли, зажмурилась, заставляя себя не открывать глаза до самого рассвета. В этом доме ночь тянулась мучительно долго, и даже собственное дыхание скоро начало казаться чужим, будто принадлежало не ей.

Утро наступало нехотя, впуская в комнату лишь тусклый, вязкий свет, который с трудом пробивался сквозь пыльные тяжёлые шторы. Сырой, серый полумрак не желал отступать даже с приходом дня. Где-то за окном, в отдалении, раздался едва различимый стук, словно кто-то неспешно шёл по гравию или старым, прогнившим доскам в саду, слегка шаркая ногами. Валери с трудом поднялась с кровати, ощущая, как по всему телу разливается тягучая ломота. Казалось, будто ночь вытянула из неё все силы, оставив лишь пустую, звенящую усталость. В голове пульсировали отголоски тревожных снов, а странные голоса, будто эхо, ещё шептались где-то под потолком, постепенно тая, но оставляя в памяти лёгкий, неприятный осадок.

Одевшись и подхватив сумку, она вышла в коридор. Свет тускло пробивался через мутные стёкла, стены выглядели менее зловещими, но ощущение тревоги оставалось. Где-то из глубины здания доносился влажный запах пыли, сырая тяжесть давила на плечи. Она сделала несколько шагов, и где-то впереди, за поворотом, раздался тихий детский голос:

– Агнессс…

Он звучал почти шёпотом и растворялся между дверями, ускользая по лестнице вниз. Валери замерла, прислушиваясь, стараясь ухватить хотя бы обрывок. Имя вспыхивало в памяти чем-то знакомым, но никак не складывалось в образ.

В полутьме ей показалось, что на другом конце коридора вырисовывается силуэт ребёнка. Она моргнула, и он растворился, оставив после себя лишь дрожь в груди и внезапную пустоту. Сердце на миг замерло. Она медленно провела ладонью по шершавой стене, словно пытаясь на ощупь вытащить из темноты хоть одну уцелевшую ниточку воспоминаний, но пальцы скользили по камню, а внутри оставалась только тихая, вязкая тревога.

Она спустилась вниз, пытаясь найти учительскую или хотя бы кого-то из персонала. Внизу царила тишина, нарушаемая только тихим скрипом половиц под её шагами. Наконец она заметила небольшую доску, к которой кнопками было прикреплено расписание. Бумага пожелтела, строки были написаны аккуратным почерком. Рядом висели старые часы, стрелки их застыли на странном, неправильном времени, как будто здесь время не подчинялось привычным законам. Когда прозвенел звонок, он показался неожиданно громким, заставив её вздрогнуть. Никто не выбегал из классов, не было слышно привычного для школ шума и беготни. Вместо привычной школьной суеты – лишь еле различимые шаги где-то вдали, будто все здесь жили по какому-то другому распорядку, подчиняясь законам, которые ей ещё предстояло понять.

Учительская оказалась небольшой, низкой комнатой. Воздух в ней был густым от старой пыли и давно не тронутых бумаг. За столом, заваленным тетрадями и пожелтевшими журналами, сидела женщина средних лет. Она медленно подняла голову и посмотрела на Валери поверх тонких очков. Во взгляде читался немой вопрос, будто она уже решала, впишется ли новая учительница в это пространство или окажется в нём чужой.

– Вы, наверное, Валери Беннокс, новая учительница? – произнесла она сухо, голос без интонаций, как будто диктовала строку в журнале.

– Да, – голос Валери едва слышен, она ощущала себя неловко, словно стояла на пороге чужого сна. – Я не получила расписание и не знаю, куда идти.

Женщина молча потянулась к краю стола, протянула Валери листок с расписанием и тут же отвернулась, вновь утопая в кипе бумаг. Валери смотрела на бумагу, пытаясь разобраться в строках и цифрах, но расписание казалось странным. Одни предметы повторялись, другие были явно пропущены, а время занятий не было связано с реальным течением дня. Часы на стене продолжали стоять в неверной точке, и она вдруг поняла, что здесь даже время ей не принадлежало.

Пальцы невольно задержались на потрёпанной бумаге.

– Здесь… странно тихо, – произнесла она нерешительно. – Для школы.

Женщина подняла голову на секунду, её взгляд скользнул поверх Валери, холодный и отстранённый.

– Привыкнете, – коротко ответила она и после крошечной паузы добавила: – со временем.

– А кабинет?.. – голос Валери прозвучал тише, чем она хотела.

– По левому крылу, – ответила женщина, уже возвращаясь к бумагам, – третий кабинет.

Она ненадолго замерла и без всякого выражения в голосе произнесла:

– Не задерживайтесь на лестнице после последнего звонка.

Покинув учительскую, Валери медленно пробиралась по коридору, держа в руках список классов и расписание. По пути ей встретились несколько учеников. Один мальчик стоял у окна, его силуэт почти растворялся в сером, мутном свете, пробивавшемся сквозь толстое, давно не мытое стекло. Кончиком пальца он чертил по запотевшей поверхности странные узоры, пытаясь зафиксировать что-то невидимое, известное только ему. Его взгляд был пуст, глаза не отражали ничего, кроме тусклого света, и устремлялись вдаль, туда, где стекло слабым отсветом ловило остатки утра. Он не замечал Валери даже тогда, когда она остановилась рядом, чтобы разглядеть его рисунки. На стекле проступал прямоугольник, поверх которого он добавлял треугольник крыши. Пальцы замерли в воздухе – он хотел пририсовать ручку, но в последний момент отдернул руку.

– Почему без ручки? – тихо спросила Валери, почти шёпотом.

Он вздрогнул, словно впервые осознал её присутствие, и долго молчал, прежде чем заговорить.

– Если нарисовать ручку, она откроется, – глухо сказал он, без выражения. – Но не там, где нужно.

– Где «нужно»? – она попыталась поймать его взгляд.

– Здесь нет такого места, – ответил он и резко стёр рисунок ладонью, оставив на стекле мокрую размазанную полосу.

Потом снова провёл пальцем, теперь вниз, выводя тонкую дорожку, которая упиралась в край рамы.

– А эта куда ведёт? – спросила Валери после паузы.

– Домой, – едва слышно прошептал он. Его глаза на секунду встретились с её взглядом, и в них промелькнуло что-то слишком взрослое для детского лица. Но уже через миг он отвернулся обратно к стеклу.

У самой двери, на выщербленном полу, сидела девочка. Её волосы слиплись в тёмные пряди, лицо было бледным и безучастным, глаза застыли пустым, неподвижным взглядом. Валери остановилась и тихо поздоровалась, стараясь не спугнуть, но девочка не ответила, даже не моргнула, словно не слышала её вовсе.

Валери задержалась на месте, пытаясь понять, куда идти дальше, и ощутила, как тишина коридора сгустилась, стала тяжелее воздуха. Всё вокруг казалось чужим, шаги отдавались гулко, будто коридоры тянулись в никуда. В этот момент кто-то неожиданно коснулся её руки. Она вздрогнула и резко обернулась. Перед ней стоял мальчик лет десяти, худощавый, с очень бледной кожей и огромными, настороженно-внимательными глазами. Он сжал её ладонь чуть крепче, чем она ожидала.

– Вы вернётесь? – тихо спросил он.

– Что ты имеешь в виду? – её голос дрогнул, прозвучав слишком неровно на фоне затянутой тишины, где любое слово казалось неуместным.

Мальчик не ответил, только отпустил её руку и медленно ушёл по коридору, растворившись в густом полумраке.

В столовой воздух был густым и неподвижным, словно сама атмосфера впитала в себя годы молчания и апатии. Длинные, потёртые столы с облупленными краями стояли рядами, а за ними неподвижно сидели дети. Они не двигались, их лица были пусты, а глаза смотрели в никуда. На подносах перед ними лежала бледная, серая пища, больше напоминающая безжизненную массу, чем что-либо съедобное. Картофельное пюре имело равномерный землистый оттенок, мясо представляло собой бесформенные куски тусклого цвета, а овощи потеряли всякую свежесть и выглядели как размоченная бумага. В ложках, которые некоторые дети держали в руках, застыли комки вязкой субстанции, от которых слабо поднимался тонкий, едва заметный пар.

Валери медленно наполнила свою тарелку и заняла место за крайним столом, стараясь не встречаться взглядами с другими. Она сделала попытку съесть хотя бы пару ложек, но еда оказалась совершенно безвкусной, и каждый кусок приходилось проглатывать с усилием, преодолевая легкое подташнивание.

Её взгляд беспокойно блуждал по столовой, скользя по выцветшим пятнам на потолке, где протечки воды оставили причудливые тёмные разводы. Стены, когда-то выкрашенные в светлый цвет, теперь покрылись сетью трещин и потемнели от времени. Всё здесь дышало заброшенностью и запустением.

В углу, возле самого грязного окна, её внимание привлекла старая, пожелтевшая фотография в тяжёлой деревянной раме. Стекло покрылось тонким слоем пыли, но изображение всё ещё можно было разглядеть. Что-то в этом снимке зацепило её, вызвало странное, тревожное чувство узнавания. Она невольно поднялась и приблизилась к фотографии. На снимке выпускники школы стояли ровными рядами, одетые в строгую форму. Взгляд девушки сразу же выхватил одно странное пятно. Лицо одного из учеников, стоявшего в заднем ряду, было аккуратно замазано чёрной тушью, оставляя только неровный, нечёткий силуэт.

Сердце Валери замерло, а затем начало отчаянно стучать, как будто пытаясь вырваться из груди. Где-то в глубине памяти, в смутном полумраке мыслей, мелькнуло смутное ощущение, что она знала этого человека. Имя вертелось на кончике языка, возникая и исчезая в сознании, но память упорно отказывалась возвращать его, словно кто-то намеренно стёр эти воспоминания.

– Вам не стоит смотреть на это слишком долго, – голос миссис Харпер прозвучал неожиданно близко, заставив Валери вздрогнуть и отпрянуть от фотографии.

Директор школы стояла рядом, глядя на снимок холодными, равнодушными глазами. Её лицо не выражало никаких эмоций, лишь лёгкая складка у губ выдавала неодобрение.

– Кто это? – осторожно спросила Валери, чувствуя, как по коже пробежала мелкая дрожь.

Миссис Харпер долго молчала, её взгляд блуждал по замазанному лицу на фотографии. Она медленно качнула головой, совершая плавное движение, полное скрытого смысла.

– Некоторым лицам лучше оставаться забытыми, – наконец произнесла она пустым и отстранённым голосом, в котором не было ни капли сочувствия или желания прояснить ситуацию. – Прошлое этой школы полно таких… тёмных пятен. И некоторые из них лучше не тревожить.

С этими словами она развернулась и ушла, оставив Валери осталась стоять перед фотографией, чувствуя, как холод проникает в грудь, а вдоль спины поползла липкая полоса неясного страха и беспокойства.

В классе висела тяжёлая, почти не дышащая тишина. Через мутные стёкла пробивались бледные полосы, едва освещая вытертый линолеум и потемневшие стены. Дети сидели в ровных рядах, абсолютно молчаливые, почти недвижимые. Их лица оставались пустыми, застывшими, и только редкое моргание напоминало, что в них ещё теплилась жизнь. Порой Валери казалось, что все они смотрят сквозь неё, туда, где давно ничего не существовало – в свою собственную, чужую для неё пустоту.