Читать онлайн Тайны белой двери, или Новые сказки Старой Гаваны бесплатно

Кубинскому народу

с восхищением и уважением

Глава первая, в которой кое-что происходит

– Айяяй!

– Ойёойй!!

– Мамочки!!!

Никогда ещё сонный перекрёсток улиц Чакон и Сантера не оглашался такими дикими криками, визгами и причитаниями. Да, по утрам, пока злое солнце не разгоняло людей по домам, в переулках Старой Гаваны слышался мелодичный голос сеньоры Розалиты, продающей яйца и зелень к столу. Да, пробираясь по узким переулкам, натужно кашляли старые, сто раз латаные американские машины. Да, из окон порой доносились слишком громкие звуки музыки, когда молодёжь лихо отплясывала сальсу. Но чтобы такое!

– Айяаай!

– Спасите!!

– Помогите!!!

Старенький сеньор Педро, который дремал в кресле, вздрогнул и уронил огромный столбик пепла на новые штаны. У сеньоры Пепедрильос, что развешивала бельё в лоджии квартиры на третьем этаже, от истошных воплей дёрнулась рука, и только что отстиранная скатерть стремительной чайкой упорхнула вниз, прямо на пыльные камни. Зеленщик Рауль, что катил тележку, гружёную бананами, ананасами и свежей гуаявой, споткнулся, неуклюже упал на свой товар и опрокинулся на мостовую. По булыжникам и растрескавшемуся асфальту яркими мячиками поскакали карамболы и апельсины.

Но никого эта картина не заинтересовала. Взгляды всех жителей района, выбежавших на улицу, были прикованы к арке, за которой, в полуподвале, старик Пабло обычно разливал привезённый с плантаций свежий сладкий сироп. Крики доносились именно оттуда, но что происходило там, под прохладными сводами, оставалось загадкой.

Вдруг на всех парах, теряя на ходу шлёпки, из арки выскочили всем известные в округе персонажи – маленькие братья Чичаритос. Словно одержимые злыми духами, они размахивали руками, топали ногами, подпрыгивали на месте и в целом вели себя как буйные сумасшедшие. Хотя вся Старая Гавана и знала, что братья Чичаритос – мелкое хулиганьё, способное на любые выкрутасы – тут дело не походило на обычный для братьев розыгрыш. Ведь следом за ними из арки, с не менее странными гримасами и телодвижениями, выбежали все закадычные друзья Чичаритос: курчавый Покито Кармелито, веснушчатый Дорадо, угольно-чёрная Транкила и шоколадная Кукарача.

При виде такой картины даже мелкий жулик Мигель, промышляющий на улице карманными кражами и продажей поддельных сигар, тщательно перекрестился и, нашарив под майкой серебряный крестик с распятием, истово приложился к нему губами.

Дети продолжали орать что-то нечленораздельное, привлекая к себе всё больше внимания, так что очень скоро окна, балконы и лоджии улицы Чакон были заполнены высунувшимися наружу любопытными жителями.

Наконец из-под арки, прихрамывая и вращая руками бешеной мельницей, выбежал сам сиропщик Пабло и прокуренным голосом, сорвавшимся в петушиный клёкот, возвестил:

– Спасайся кто может! Торрепильясы!!!

Теперь объяснять странное поведение детей нужды не было. Каждый житель и Старой и Новой Гаваны знал кто такие торрепильясы. И потому, едва Пабло успел произнести это страшное слово, как улица начала стремительно пустеть. Сеньор Педро упустил изо рта недокуренную сигару и, позабыв на кресле свежую газету «Гранма», стремительно бросился запирать двери квартиры. Сеньора Пепедрильос, сокрушаясь о своей скатерти, с треском захлопнула старые деревянные жалюзи на окне и закрепила их проржавевшей, но ещё крепкой задвижкой. Зеленщик Рауль попытался было спасти хоть часть своего товара, но услышав про торрепильясов, бросил обратно на землю и то, что успел поднять и кинулся наутёк. Даже Мигель, что часто хвастал, что ничего не боится и ему сам чёрт не брат, вздрогнул, затравленно огляделся и шмыгнул в ближайший переулок.

Улица мгновенно обезлюдела, словно по ней промчался неведомый смерч. Лишь закадычная компания друзей – Чичаритос, Транкила, Покито Кармелито, Дорадо и Кукарача неслись с вытаращенными глазами прочь от лавки сиропщика. Да-а, пожалуй с тех пор, как ещё в семнадцатом веке в Старой Гаване гульбанили пираты капитана Кнехта, на вечно оживлённой улице Чакон не было так просторно.

Впрочем, будь вы, читатель, жителем Гаваны или даже городка и посёлка поменьше – вроде приморского Тринидада, то и вы пустились бы наутёк, лишь услышав о торрепильясах. И ведь благо бы речь шла об ужасных бородатых буканьерах. Или о хитрых и чрезвычайно опасных крокодилах из Залива Диких Свиней. Или, на худой конец, о безжалостных ураганах, что часто терзали Кубу своими дикими набегами. Нет, торрепильясы – это существа размером с бусину, не вооружённые ничем кроме микроскопических челюстей с острыми жвалами. Даже ребёнку не составит труда справиться с одним торрепильясом. Но если торрепильяс не один, а пустился в набег с тысячами своих сородичей – тут пиши пропало. Потому что с волнами этих муравьёв, своей прожорливостью напоминающих саранчу, не справится ни один обычный человек. А лишь представитель санитарной службы города, вооружённый специальным костюмом и толстым шлангом из которого валит густой дым, разящий торрепильясов наповал.

Сеньор Педро, пропустив по случаю пару глоточков душистого рома «Сантьяго де Куба» любил вспоминать как однажды, когда он работал пастухом в провинции Матанзас, торрепильясы на его глазах в мгновение ока обглодали до костей стадо коров. Эти рассказы можно было бы принять за байки безобидного старичка, если бы сеньора Пепедрильос не показывала тут же всем желающим шрамы на своих лодыжках, что нанесли ей торрепильясы во время работы на плантациях сахарного тростника. И даже жулик Мигель, правдивость слов которого, всегда надо было делить на десять, рассказывал иногда страшные истории о тюрьме на острове Лос Пиньос, откуда не бежал ещё не один заключённый, поскольку тюрьма была окружена колониями торрепильясов.

Как видите, даже краткий рассказ об этих кусачих муравьях вполне объясняет реакцию жителей улицы Чакон. Правда, все они недоумевали – откуда в Гаване появились торрепильясы?! Ведь уже много лет санитарные службы старательно очищали город от всяких насекомых …

И только компания друзей, уже почти добежавшая до улицы Кампостелла, могла ответить на этот вопрос. Но детей никто из взрослых пока не спрашивал. Жители старательно запирали двери, разбалтывали в банках борную кислоту и отвар петрушки, чтобы отгонять этим составом муравьёв прочь от своего жилища.

Непонятно каким образом, но паника быстро успела перебраться и на соседние улицы. Там, прямо из под рук посетителей, официанты ресторанов сгребали со столов накрахмаленные скатерти и прятали по шкафам ценную посуду; ряженые мулатки, стерегущие для фотосессии богатых туристов, подбирали подолы длинных разноцветных юбок и бросались штурмовать такси; сонные водители древних американских лимузинов, кляня на чём свет стоит старые моторы своих сверкающих колымаг, тоже пытались поскорее убраться прочь из Старой Гаваны. Двери сувенирных лавочек одна за другой захлопывались, параличные калеки-нищие вдруг резво вскакивали с инвалидных кресел, уличные музыканты лихорадочно засовывали инструменты в кофры и баулы…

Наконец, кое-кто из старых гаванцев много чего повидавших на своём веку, пришёл в себя и принялся действовать. Часть людей стала названивать в санитарную службу, а другая часть, осторожно высунувшись на улицу, кричала:

– Торрепильясы! Зовите сантеро! Срочно зовите сантеро!

Но сантеро уже был на месте. Огромный негр, обряженный в белые просторные одеяния, торопливо шёл по улице Чакон. Голову его прикрывала светлая вязаная шапочка, а ноги обуты в выбеленные солнцем тростниковые сандалии. Не сбавляя шага, одной лапищей, сантеро сгрёб пробегающих мимо братьев Чичаритос, посадил их к себе на левое плечо, а другой рукой стал хватать, словно маленьких нашкодивших котят, остальную компашку. Вскоре и Покито Кармелито, и Транкила, и Кукарача, и Дорадо сидели на плечах у сантеро и, перебивая друг друга, испуганно пытались что-то ему втолковать.

– Дядя Чанго, мы не виноваты! То есть виноваты, но… – частила Кукарача.

– Это мы всё придумали! – твердили братья Чичаритос. – Не надо других наказывать…

– Толлепильясы, они вылвались! – картавил от волнения больше чем обычно Покито Кармелито. – Случайно, дядя Чанго!

Чанго щелчком пальцев заставил ребят умолкнуть. Он внимательно прислушался к тишине на улице и негромко пробурчал:

– Ваше счастье, что вы их выпустили рядом с сиропом. Пока торрепильясы не нажрутся дальше не пойдут.

Чанго, одной рукой придерживая детей, другой принялся шарить в сумке, сработанной из кожи белого буйвола. Вскоре он нащупал нужные сушёные травки и, пользуясь одной рукой, ловко набил ими короткую трубочку. Сунув трубку в рот, сантеро достал из кармана коробок длинных спичек и, по-прежнему пользуясь той же свободной рукой, поджёг травы в трубочке.

По улице, надолго застревая в неподвижном воздухе, медленно поплыл ароматный дым. Чанго, зажав в руке иконку с изображением Девы Марии, стал распевать какие-то заклинания и решительно двинулся в сторону арки, где пировали торрепильясы.

Самый маленький из компании друзей – Покито Кармелито в страхе зажмурился. К нему, спрятав лицо под ладошками, прильнула Транкила. Дорадо в волнении сжал кулаки. Братья Чичаритос и Кукарача, рискуя упасть вниз, свесились с плеча Чанго и с интересом наблюдали за его действиями.

Что творилось в полуподвале – после яркого солнечного света рассмотреть было трудно. Поначалу слышалось лишь скрежетание сотен жвал, шуршание тел торрепильясов и позвякивание каких-то банок. Когда глаза детей привыкли к полумраку, они ахнули от увиденного. Большая бочка, в которой и привозили сироп, была сплошь – в два-три слоя облеплена муравьями. Из-за этого сама бочка казалась живой, эдаким большим муравьём, к которому неведомый мастер прикрепил два колеса. Торрепильясы пребывали в самом опасном состоянии. Попросту говоря, они были в ярости. Ведь их тонкое обоняние чувствовало сладкую поживу. Но жвалы, какими бы острыми ни были, не могли прокусить стальную оболочку бочки. Уже смирившись с тщетностью своих усилий, торрепильясы заметили новую цель – на вид гораздо более доступную. Огромный чёрный человек с охапкой свеженьких вкусненьких детей вошёл под прохладные своды лавки сиропщика. Кто это был – тайный поклонник культа торрепильясов, решивший принести подношение священным муравьям, или просто сумасшедший, самим торрепильясам разбираться было некогда. Они что-то проскрежетали могучими челюстями и ринулись на добычу.

В этот момент Чанго покрепче затянулся трубкой и выдохнул на наступающие колонны муравьёв мощную струю дыма. Торрепильясы остановились и тут же отпрянули назад.

Чанго бормотал себе под нос заклинания и новыми струями дыма теснил страшных насекомых в угол лавки: туда, где валялась большая металлическая банка из-под повидла, в которой братья Чичаритос и принесли торрепильясов.

Дым плотным кольцом окружал торрепильясов, заставляя их пятиться и залезать обратно в узилище. Когда последний из разбойников оказался в жестянке, Чанго ловко подхватил крышку, брошенную на полу, и закрыл ею горлышко банки.

Отдуваясь, Чанго вышел на улицу, осторожно опустил детей на тротуар и тут же влепил братьям Чичаритос по крепкой затрещине.

Жители улицы Чакон справедливо приняли этот звук за сигнал победы. Окна и двери тут же распахнулись, люди, возбуждённо обсуждая происшествие, высыпали на улицу.

По съехавшим набок банданкам сразу было видно кто только что получил трёпку. А поскольку беспокойные Чичаритос уже крепко насолили всему кварталу – им тут же припомнили все прежние прегрешения.

Сеньор Педро, потрясая сухонькими кулачками, честил Чичаритос за то, что они в прошлом году подпалили ему почтовый ящик и сожгли газету. Зеленщик Рауль пересказывал историю о том, как Чичаритос и его дружки (тут следовал кивок в сторону Покито Кармелито, Дорадо, Транкилы и Кукарачи) угнали у него тележку и катали на ней собаку. Сеньора Пепедрильос возмущалась тем, что «это хулиганьё» залезает на крышу дома напротив и, пуская солнечные зайчики, мешает спать туристам, что живут в её доме. Сиропщик Пабло утверждал, что именно Чичаритос в прошлом году подкинули ему в лавку мышей.

Очень скоро компании друзей стало казаться, что лучше бы они имели дело с торрепильясами, чем с толпой рассерженных жителей улицы Чакон.

Чичаритос, едва сдерживая слёзы, низко опустив головы, мрачно сопели. Дорадо и Транкила откровенно ревели. Покито Кармелито ещё держался, но тоже начал похныкивать. И даже всегда весёлая Кукарача насупилась и глядела в землю.

– Хватит! – перекрывая гул голосов раздался чей-то властный окрик. – Вы что – никогда не были детьми?!

Легко раздвигая толпу, словно мощная бригантина волны, к детям подошла дородная мулатка. Её пышное жёлтое платье с двумя кокетливыми бантами сзади и роскошный цветной тюрбан странно контрастировали с пыльными босыми ногами. Розовый лак на ногтях ног местами облупился, а местами и вовсе был закрыт кусочками грязи. Но саму матрону этот вид никак не смущал. Она встала в центре толпы, подбоченилась и грозно огляделась окрест.

– Мама Очун! Мама Очун пришла, – пронёсся по толпе шепоток.

Иронически склонив голову набок, мама Очун поманила к себе пальцем Педро. Старик, в волнении вытирая ладони о штаны, приблизился.

– Не ты ли, Педро, когда был ещё от горшка два вершка, вставлял иглы от патефона в стулья ресторана, где обедали американцы? Не ты ли, сеньо-ора, – насмешливо протянула букву «о» Мама Очун, – в детстве дразнила котов, чтобы они орали под моим окном всю ночь напролёт? Припоминаешь, Пепедрильос? А ты, Рауль? Кто стянул в музее фрукты из папье-маше и продал их каким-то заезжим сеньорам под видом настоящих? А ты, свято-ой Пабло… Помнишь как на чужой лодке отправился ловить рыбу и тебя весь день искала в море вся Гавана? А вы тоже хороши, – обратилась Мама Очун к присмиревшим Чичаритос и их друзьям. – Вам это даром не пройдёт. Идите за мной, живо!

Понурившись, дети пошли вслед за накрахмаленными юбками Мамы Очун. Пристыженная толпа быстро рассосалась, и на улице Чакон вновь стало тихо…

Глава вторая, в которой рассказывается, что хранится за одной очень странной дверью

Ни одна дверь Старой Гаваны не похожа на другую. Слишком много людей со всех концов света побывало тут и каждый, обустраивая жилище, навешивал свою дверь. Вот взять для примера хоть эту внешне неказистую дверь на улице Кампостелла. Несколько слоёв масляной краски разного цвета украшают её ободранные и заляпанные извёсткой после последнего ремонта, бока. И только скол на дереве в нижней части (видать вносили в дом какую-то тяжёлую мебель, да и задели её острым углом многострадального хранителя дома) выдаёт её благородное происхождение. Да-да, она сработана из настоящего красного дерева! Давно, когда парусники с грузом ценного дерева ещё бороздили просторы Карибского моря, некий капитан прихватил себе из рейса пару досок, чтобы вход в жилище выглядел сообразно его статусу. А вот не просто дверь, а произведение искусства. Вероятно, за ней когда-то жила сеньора, не лишённая художественного вкуса – поскольку украсила её верхнюю часть весёлым витражом – некогда ясным и ярким, а теперь побуревшим от красок, что щедро кидала на него в виде дождя художник Время. Рядом, по соседству, двери и вовсе нет. Её заменяет стальная решётка, сварганенная по случаю местным умельцем из остатков строительной арматуры. Почему-то хозяину здешней квартиры такая мысль показалась удачной: а что – надёжно и ветерок свободно проникает в душные комнаты. Стоит пройти ещё два шага и встречаешься с прагматичностью иного рода: некогда обитающий тут богатый сеньор установил массивную дверь со множеством резных завитушек – такую как принято было иметь приличным людям в жилищах его родной Кастилии. А вот гостья с далёкого Севера. По всему видно – здесь был на постое советский военспец, что приехал по приглашению кубинского народа защищать страну и прихватил с собой всё к чему привык дома: самовар, радиоприёмник, супругу и вечную, не гниющую в тропиках, осиновую дверь с русским резным орнаментом. Рядом с ней – через дорогу, растворила обе створки «американка» – произведение балтиморского деревообрабатывающего завода. Проживающий тут американский англосакс тоже, видимо, любил «жить как у себя»…

Среди множества этих разных дверей на улицах Старой Гаваны есть и ещё одна – не слишком примечательная. Она покрыта в один слой простой белой краской, а единственным её украшением можно посчитать лишь пучок сухой травы, привязанный к вбитому в дерево гвоздику. Когда из гавани до этих узких улиц добирается морской бриз, он раскачивает траву, та тихо шелестит, но лишь посвящённым сообщает свою тайну: здесь, в особой комнате находится святилище сантеро.

Именно эту дверь решительно открыла Мама Очун и, нашарив рукой кнопку, включила в тёмном коридоре свет. Вслед за ней в дом гуськом вошли «укротители торрепильясов»: братья Чичаритос, Транкила, Кукарача, Покито Кармелито и Дорадо. Друзья плелись по коридору еле-еле, потому как каждый понимал: впереди ничего хорошего их не ожидает. Вслед за провинившейся компанией, подталкивая отстающих, топал дядя Чанго.

Пройдя извилистым коридором, дети вошли в огромную комнату-святилище. Несмотря на большие окна и выбеленные известью стены в комнате колыхался полумрак. Две большие люстры муранского стекла, прицепленные к балкам эбенового дерева, свисали с высокого потолка. Но включали их редко, довольствуясь светом, проникавшим через прорези в ставнях. Прямые лучи солнца, пробившегося через преграду, скрадывали богато расшитые кружевами, выкрахмаленные до скрипа, занавески.

Под ногами вошедших захрустела речная галька, что устилала пол. Она волнами расходилась от двери, обтекая ножки пузатых старинных буфетов, массивных разносортных стульев с вырезанными на спинках невесть чьими гербами. У приподнятого подиума, на котором находился алтарь-канистейро, волны гальки останавливались, будто врезавшись в невидимую преграду.

Мама Очун подошла к алтарю, вынула из кармана белый платок и осторожно принялась смахивать невидимую пыль с больших вместилищ, что стояли на алтаре в несколько рядов.

Друзья прекрасно знали, что это – не простые предметы, а жилища богов-ориш. Вон в той огромной белой вазе с голубым извивающимся драконом разместился отец всех ориш: великий Обатала. В супнице с замысловатыми письменами на боку и крышке живёт единственный свидетель создания Мира – ориша Орунмила. Он знает всё о судьбах людей, и Покито Кармелито сейчас попытался бы расспросить его о своём ближайшем будущем, если бы смог остаться с Орунмилой наедине. Чуть в стороне, в хрупком фарфоровом сосуде, обёрнутом для безопасности толстыми полосами цветной материи, проживала Ойя. Она одна из всех ориш имела власть над мёртвыми. Увы, общаясь с мощными потусторонними силами, Ойя была опасна для простых смертных. Те, кто осмеливался взглянуть ей в лицо, теряли зрение. К этому вместилищу прихожанам запрещалось приближаться ближе чем на три шага.

Обитель Йемайя, матери всех людей и повелительницы морей и океанов, была куда как более элегантна. Йемайя скрывалась от суетного мира в огромной раковине. Стенки её жилища были невероятно красивы. Когда на них попадали лучи солнца, они вспыхивали полосками перламутра разных оттенков – от изумрудно-зелёного цвета морских лагун до бордово-красных тонов закатного солнца. Несмотря на массивность раковины, она была невесома и тонка как пена морского прибоя, набегающая на песчаный берег. Иногда, если долго вглядываться в стенки раковины, можно было увидеть, что внутри неё что-то движется – величаво и неторопливо. Впрочем, такие вещи могли узреть не все, а только те, кому ориша Йемайя оказывала своё покровительство. Транкила, например, несколько раз видела тень морской ориши, и потому знающие люди считали, что она со временем может стать земной преемницей её духа.

Ориша Чанго – повелитель грома и молнии, храбрых воинов и дерзких разведчиков выбрал себе для жилья более чем странный сосуд. Чанго возжелал находиться в большой, местами проржавевшей, канистре из под рома «Бакарди», что когда-то изготавливали на одном из кубинских заводов. Злые языки утверждали, что такой выбор Чанго сделал неспроста: уж больно ориша любил в своей прежней жизни после подвигов выпить и побуянить. Так ли это было или нет – знал лишь ориша Орунмила, но он на этот счёт помалкивал.

В жёлтой английской супнице с крупными красными розами на боку находилась большая любительница мёда ориша Очун. Очун – оришу любви, знающую уловки, необходимые для построения с грубыми мужчинами серьёзных отношений, обожали все прихожане-женщины. Мама Очун – аватар, то есть земное воплощение ориши Очун, никогда не имела нужды в сладком. Прихожанки буквально заваливали её баночками с мёдом, коврижками с вареньем и прочими сластями, упрашивая Маму Очун замолвить словечко у ориши Очун. Впрочем, и сама Мама Очун могла дать дельный житейский совет: и как поладить со своим мужчиной после ссоры, и как распорядиться деньгами, и как замять ссору с соседкой…

Ориш на алтаре было много. Нашлось тут место и лукавому повелителю дорог и судеб людей Элеггуа; и небесному кузнецу Огуну, богу железа, обладателю волшебного ножа-мачете; и Бабалу-Айе, страшной, заросшей диким волосом, орише болезней и эпидемий…

Со всеми оришами, согласно ритуалу, следовало мысленно поздороваться, но дети не успели этого сделать, поскольку Мама Очун принялась, как выражался её большой поклонник – советский лётчик, служивший на Кубе, – за «разбор полётов».

– Дети, – грозно повела она очами, отчего лихие братья Чичаритос потупились, а Дорадо хлюпнул носом. – Вы знаете, что находитесь здесь не случайно. Каждый из вас, возможно, станет аватаром ориши. Вы призваны в этот мир помогать оришам и людям. А кому помогаете вы? Торрепильясам?! Вы знаете, что с вами надо бы сделать за такие выходки?

– Выдрать как следует, – пробурчал Чанго, устраиваясь верхом на одном из ритуальных барабанов. – Умнее будут.

– А тебя самого-то, Чанго, лупили? Ты хоть знаешь каково это? – повернулась Мама Очун к негру.

– Ещё как знаю, – усмехнулся Чанго. – Когда я был маленьким – родители отдали работать американцам на сахарную плантацию. Управляющий там был – зверь! Бил детей по делу и без дела. Жаль я его во время революции не поймал.

– Мы – не твой управляющий, – отрезала Мама Очун.

Братья Чичаритос, которым родители уже устраивали выволочки с подзатыльниками, облегчённо вздохнули.

– А вы не очень-то радуйтесь, – сверкнула белками глаз Мама Очун в сторону ребят. – Без «награды» не останетесь… – Скрипя галькой, она некоторое время мерила шагами комнату. – Вы зачем притащили торрепильясов к сиропщику?

Дети смущённо переглянулись. Никому не хотелось вступать в диалог с Мамой Очун, не зная чем он закончится. Они подталкивали вперёд друг друга локтями, что-то мычали и кхмекали, пока, наконец, Транкила, мысленно воззвав за помощью к орише Йемайя, решительно заговорила:

– Мы хотели взять у Пабло немного сиропа – покормить брошенных котят!

Мама Очун бросила в сторону детей проницательный взгляд:

– Взять, как я понимаю – стянуть…

– Ну да, – не стала отпираться Транкила. – А сеньор Пабло поймал Покито и надрал ему уши. Чичаритос сказали, что благородные сеньоры не должны оставлять зло безнаказанным. Они как раз ездили к двоюродным братьям на ферму в Виньялес, ну и привезли оттуда торрепильясов в банке…

– Предательница, – прошипели братья Чичаритос.

Транкила из-за спины показала им маленький, но весьма юркий кулачок, с которым братья Чичаритос уже как-то имели «счастье» познакомиться.

– Дети, ох, дети, – вздохнула Мама Очун. – А по-про-сить сеньора Пабло, чтобы он дал сиропа – вам в голову не приходило? Вы же знаете – он ворчливый, но добрый старик.

– Приходило, – потупилась Транкила. – Я так и хотела сделать. Но кое-кто сказал, что это – неинтересно. Лучше подпустить торрепильясов и в суматохе отлить из бочки большую бутыль сиропа…

– Змея, – не унимались Чичаритос. – Ну мы с тобой поквитаемся…

Мама Очун зыркнула в сторону братьев, и те мгновенно замолчали. Она ещё какое-то время походила по комнате, поправила занавески на окнах и, наконец, остановилась перед провинившейся компанией:

– Сделаем так: котят принесите мне, я их пристрою. А что касается вас… Сестра Исабель из монастыря кармелиток давно уже жаловалась, что надо прибрать старый монастырский двор, больно много мусора там скопилось. Так что завтра после утренней мессы, чтоб были на месте! – Мама Очун грозно нахмурилась и, подытоживая приказ, вспомнила ещё одно высказывание своего советского друга-лётчика: – Чтоб были как штык!

Глава третья, в которой выясняется, почему за шалость отправляют в крепость

Нельзя сказать, чтобы обещанное наказание сильно испугало весёлую компанию. Дело могло обернуться двояко. Всё зависело от того кто будет дежурить в монастыре. Если за порядком станет присматривать монахиня Тереза – добрая и подслеповатая старушка, то можно считать, что сантерята отделались лёгким испугом. А вот если хозяйственными работами будет руководить матушка Исабель – тогда пиши пропало: придётся вкалывать на монастырском дворе допоздна, да ещё и обед будет скудным: кувшин воды и коврига хлеба. Всё как заповедовал Христос – питайтесь аки птицы небесные и зарабатывайте хлеб в поте лица своего.

В любом случае одно приятное следствие из-за выволочки Мамы Очун уже проистекло. Ребятам и девчонкам не надо было надевать на службу в церкви новую одежду, мучиться из-за упругих накрахмаленных воротничков, поджимать пальцы в тесных жарких ботинках и бояться испачкать чистую рубашку. Поскольку родители сорванцов знали, что после мессы чада пойдут отрабатывать наказание – то им разрешено было одеться в свою повседневную одежду, в которой они чувствовали себя вполне удобно.

Мессы в храме у площади святого Франциска проводили рано утром: пока яростное карибское солнце не накалило каменный город. Люди – подтянутые и, как всегда, немного взволнованные, один за другим проходили в храм. Вместе с родителями, дядюшками-тётушками, братьями и сёстрами, проскользнули в церковь и сантерята. Здесь было гулко и в воздухе, как всегда, висела тонкая кисея, сотканная из запахов прохладной пыли, ладана и старого дерева. Прихожане чинно, стараясь не шуметь, рассаживались по рядам древних лавок, отчего, несмотря на предосторожности, по храму нёсся скрип и стон рассохшихся мебельных клиньев.

Мама Очун, сменившая свой пышный тюрбан на скромную чёрную накидку, оглядела лавки, пересчитала по головам сантерят и удовлетворённо кивнула.

Наконец началась служба. Она шла своим чередом и потому вкупе с жаркими струями воздуха уже начинавшими проникать в храм с улицы, навевала дремоту. Как ни старались прихожане внимательно слушать проповедь, мысли их то и дело уносились прочь: к домашним заботам, семейным хлопотам и проблемам на работе.

Сантерята тоже витали где-то в облаках, правда, к возвышенным истинам, что глаголил с кафедры священник это витание не имело отношения.

Братья Чичаритос воображали себя лихими лётчиками, что несутся на реактивных истребителях в небесах, пронзая облака и по пути выполняя фигуры высшего пилотажа: бочку, мёртвую петлю, горку… Покито Кармелито, потихоньку загибая пальцы, подсчитывал свой возраст и украдкой ощупывал мускулы на руках – стали ли они больше после утренней зарядки? Покито был большим поклонником бокса. А, как известно, кубинские боксёры – одни из лучших в мире. Вот из-за этого в секции бокса абы кого не берут, а только самых подготовленных. Транкила тоже думала о секции – только уж конечно не бокса, а балета. Ясное дело, как все девчонки и мальчишки на Кубе, Транкила умела танцевать и сальсу, и самбу, и даже не столь известную меренгу. Но мечтала она о другом – об огромной сцене в величественном и строгом театре. Там, где публику от танцоров отделяет бордово-красный занавес с золотой, потускневшей от времени каймой; где большой оркестр способен звучать громко и грозно, как шторм у набережной Малекон и – тихо и нежно, как шёпот платанов на эспланаде Прадо. И ещё больше Транкиле хотелось бы не просто танцевать, а самой придумать балет, посвящённый её самой любимой орише – богине океана Йемайя.

Кукарача тоже хотела быть артисткой, но совсем другого рода. Пока её подружка грезила о больших театрах, Кукараче чудились маленькие зальчики каса де ла мьюзика и каса де ла трова, раскиданные по всем городкам и посёлкам Кубы. В этих зальчиках по выходным, а в городах побольше – вроде Санта-Клары, и каждый день – собирались лучшие местные музыканты, певцы и танцоры. Какие красивые песни там звучали, какие зажигательные ритмы заставляли уставшую от тяжёлого жаркого дня публику отставлять прохладные напитки, вставать с места и пускаться в пляс. А какие красивые платья бывают у сеньор-актрис! Да, пусть платья эти часто сработаны из остатков старых занавесок и пришедших в негодность скатертей. Но стоит приложить руки к кускам материи, достать где-нибудь красные кружева и чёрную вышивку-ришелье и получится тако-ое! Кукарача, представив себя в нарядном платье для сальсы, аж зажмурилась от восторга. Правда, тут её мечты резко оборвала бабушка, саркастически прошипев на ухо: внученька, что с тобой? Ты так гримасничаешь, словно у тебя в ухе стреляет фейерверк к годовщине революции…

Что касается Дорадо, то его фантазии не уносились так далеко, как у других. Дорадо – большой любитель марок, что по-научному называется – филателист, витал в мечтах на площади де Армас, до которой от храма, переулками, было рукой подать. Именно на этом городском пятачке ежедневно: в жару и ливень, букинисты торговали старыми книгами, журналами и плакатами. А среди гор этой переходящей из рук в руки библиотеки нет-нет да и мелькали старые альбомы, набитые марками. Денег, чтобы покупать марки у Дорадо, конечно не было – ну уж разве удавалось наскрести несколько песо на совсем простенькие. Зато за что-то более существенное, скажем, старые испанские или русские марки, мальчишка предлагал упаковывать букинистам в конце вечера их товар, подметать и прибирать рабочее место и нести тяжёлый тюк с книгами до дома продавца.

Фантазиям ребят и девчонок не суждено было в этот день развернуться во всю ширь – месса была короткая. Снова заскрипела на все лады старая мебель, и ряды прихожан потянулись к месту, где происходило причастие. Получив облатку на язык, взрослые торопились по своим делам, а мелкота мчалась играть на улицу. И только сантерята не побежали, как и все их сверстники на площадь, а проглотив облатку, обречённо тащились в боковой придел, откуда короткий ход выводил в монастырский двор.

Оказавшись во дворе, братья Чичаритос, огляделись и, убедившись, что рядом нет взрослых – подступили к Транкиле.

– Ну вот, змея, ты попалась! – завязывая бандану на голове, удовлетворённо процедил Хуан Чичаритос.

– Сейчас мы с тобой рассчитаемся! – добавил его брат Фернандо. – Оплатим счета по полной.

– Ах, как я испугалась, – словно Мама Очун подбоченилась Транкила. – Как же – два таких важных благородных лётчика решили проучить одну даму. Не страшно, сеньоры вдвоём-то? Может ещё кого позовёте?

Что-что, а язычок у Транкилы был очень хорошо подвешен и, благодаря словесным перепалкам с такими же остроязыкими школьными подружками, всегда был готов к бою. Пристыженные Чичаритос пробурчали нечто невнятное и отошли в сторонку. Честно говоря, им и самим не хотелось затевать никакой потасовки – тем более с Транкилой, которая была их подружкой да к тому же одной из сантерят.

Тем временем в монастырский двор, бодро стуча палкой-посохом, вошла сестра Тереза.

– Кто это у меня тут? – протерла она слезящиеся от старости глаза. – Что за проказники? А, Чичаритос и компания! Идите-ка сюда, разбойники!

Дети без опаски окружили сестру Терезу. Они прекрасно знали, что добрее старушки не сыщешь во всём белом свете. Вот от сестры Исабель можно было ожидать и выкрученного уха и тумака, данного костяшками пальцев по затылку.

Знание жизни сантерят не обмануло. Сестра Тереза пошарила в складках рясы и вынула оттуда чётки, в которых, запутавшись, как лампочки на гирлянде, висели разноцветные засахаренные фрукты.

– Натека вот, – стала рассовывать монахиня сантерятам кусочки сушёного кораллово-красного каймито, розово-серой папайи и жёлто-золотого лимона. – Кушайте и больше не проказничайте!

– Ну нет! Конфетками они не отделаются! – Мама Очун наконец вышла из церкви и тут же принялась наводить порядок. – Они чуть не всю Старую Гавану вчера на уши поставили!

– Так ведь делать-то тут уже нечего, – обвела рукой двор сестра Тереза.

И в самом деле – все опавшие с деревьев листья были собраны в аккуратный мешок, земля у могильных камней, где росли цветы, разрыхлена и полита, да и сами надгробия выглядели чистыми, словно с утра их кто-то помыл.

– Как же так, – опешила Мама Очун. – А сёстры мне говорили, что тут непочатый край работы…

– Боюсь, это я виновата, – потупилась сестра Тереза. – Что-то нынче мне не спалось, да и на душе почему-то тревожно было. Так я на рассвете и встала да всё и прибрала. Да мне и не в тягость – труд он от тяжёлых дум отвлекает…

– Ох, святая ты душа, сестра Тереза, – покачала головой Мама Очун. – И отчего ты такая добрая?

– Так я смысла не вижу быть злой, – ласково улыбнулась монахиня. – Зачем?

Братьев Чичаритос этот философский спор не интересовал. Из разговора они уловили главное – скоро они будут на свободе! Может быть даже успеют застать ребят на бейсбольной площадке!

Слизывая с пальцев липкие остатки фруктов, Хуан и Фернандо бочком стали пробираться к выходу из сада. Но их попытку к бегству тут же пресекла бдительная Мама Очун.

– Чичаритос, стоять! – прикрикнула она на братьев. – Это не единственный монастырский двор, где нужна приборка. Поедете сегодня в крепость Кастилло эль Моро – там у старой часовни Бог знает что творится! А вы, сестра Тереза, выдайте нам до вечера мётлы и, пожалуй, пару лопат…

Крепость Кастилло эль Моро! У ребят, да и у девчонок тут же засияли глаза от восторга. Нет, положительно этот день только казался потерянным!

Древняя Кастилло эль Моро была частью Старой Гаваны – и казалось со дня основания города. Мощные бастионы, заложенные испанцами ещё в XVI веке, сторожили выход из городской гавани по другую от Старой Гаваны сторону залива. Крепость прекрасно была видна с набережной, но попасть туда было не так-то просто! – иначе сантерята уже давным-давно там всё бы исследовали. Пешком пришлось бы топать вдоль всего залива – за день не обернёшься. Можно было приплыть к крепости напрямую. Но вечно занятых рыбаков уговорить невесть зачем пересекать залив было трудно. К тому же попасть к крепости было половиной дела. Нужно же было вечером как-то оттуда и выбираться! Существовал к крепости и ещё один путь – через туннель под заливом. Но там можно было проехать только на автомобиле или экипаже, но, ни того, ни другого у сантерят не было.

А ведь так хотелось посмотреть на крепость не с набережной, а изнутри! Тем более, что это была не просто какая-то захудалая фортеция, а мощнейшее сооружение со множеством бастионов, ретраншементов, башен, тайных ходов, казематов, пороховых погребов… Строили его долгие века и потратили на возведение такое количество денег, что испанский король Карлос, которому доложили о сдаче долгостроя в эксплуатацию, взял подзорную трубу, вышел на балкон в своём мадридском дворце и уставил трубу в сторону Америки, где и должна была стоять крепость эль Моро. На недоумённые вопросы придворных, что король пытается разглядеть в окуляр, Карл ответил, что, судя по затраченным средствам, на Кубе выстроена такая громадина, что её должно быть видно из Европы…

– Хорошо, что мы берём лопаты! – шепнул друзьям Дорадо. – Можно потихоньку покопать – вдруг найдём клад?

– Или испанскую кирасу! – восторженно подхватил тему Покито Кармелито.

– Или старую аркебузу! – зачесались руки у братьев Чичаритос на что-нибудь большое и огнестрельное.

– Или сундучок со старинными фолиантами, – прошептала Транкила.

– Лучше с драгоценностями, – поправила её Кукарача. – Тогда на платье для сальсы мне не пришлось бы вешать стекляшки!

Пока дети фантазировали, Мама Очун вышла за пределы монастырского сада и приблизилась к местной достопримечательности – старому кучеру Пабло и его древней кобыле Марте. Большинство жителей района предполагали, что Пабло и Марта стоят тут в ожидании туристов, желающих прокатиться по Старой Гаване. Мама Очун знала, что податься в извозчики Пабло пришлось не из желания заработать. Старик не ладил со своей невесткой – крикливой Марселой – женщиной сколь непоседливой, столь и злобной. Едва поселившись в семье, Марсела стала наводить свои порядки. Старому Пабло, у которого уже не было сил ежедневно биться за свои права, осталось куда-нибудь сбежать. Вот он и придумал способ рано уходить из беспокойного дома и поздно туда возвращаться. Естественно, Пабло не собирался катать туда-сюда каких-то там туристов, тем более под палящим солнцем. Поэтому в поисках клиентов он выбрал самый тихий уголок Старой Гаваны, куда могли забрести только безнадёжно потерявшиеся гости столицы. Да и те, глядя на застывших в вечной дрёме кучера и клячу, принимали их за памятник архитектуры и, не трогая, двигались дальше.

Мама Очун знала, что «памятник» вполне себе живой и дряхлости в нём гораздо меньше, чем житейской хитрости. Потому она без церемоний растолкала старика Пабло и шлёпнула по заду кобылу.

– Пабло, сделай доброе дело – отвези моих ребят в крепость эль Моро! А вечером их оттуда заберёшь – надо помочь сёстрам навести чистоту у старой часовни.

– Куда?! – изумлённо поползли вверх седые брови кучера. – На ту сторону залива?!

– Господи, – всплеснула полными руками Мама Очун, – я же тебя не на другой конец острова посылаю! Отвези туда ребят, там возьмёшь туристов – они вечно у маяка толкутся. Заработаешь в кои-то веки несколько песо!

Тащиться через туннель на другую сторону залива Пабло не хотелось. Марта вялыми движениями хвоста вполне соглашалась со своим кучером. Но идея заработать несколько песо была неплоха. Можно было бы купить в лавчонке пару холодного пива «Буканеро», и когда Марсела вечером уйдёт к соседкам точить лясы – спокойненько устроиться под старым любимым деревом-авокадо и потребить бутылочку-другую…

– Ладно, садитесь, – махнул он кнутом ребятне. – Только чтоб вели себя тише воды – ниже травы. И до заката вернитесь к маяку – я вас до темени ждать не буду!

Глава четвёртая, в которой Дорадо находит таинственный сундучок

Ребятня быстро расселась в повозку, Пабло взялся за вожжи, и Марта, неторопливо передвигая копыта, поплелась вдоль набережной. Так же медленно и сонно Марта вошла в туннель под заливом. И, не обращая никакого внимания, на возмущённые гудки автомашин, которые не успели втиснуться на дорогу перед кобылой, величаво двинулась вперёд в плотном потоке легковушек и автобусов.

На стоянке у крепости было пустынно. Видать никто из туристов не рискнул покинуть уютные бары и ресторанчики Гаваны ради сомнительной прогулки под тропическим солнцем.

Сантерята выскочили наружу и взапуски помчались к воротам, за которыми и находился монастырь кармелиток и тот самый двор, где им предстояло пройти исправление с помощью трудотерапии.

Послушница провела ребятню к кабинету настоятельницы и, деликатно постучав в дверь, тут же удалилась, не желая лишний раз попадаться на глаза строгой матери Маргарите.

Дорадо, Покито Кармелито, Кукарача, Транкила и братья Чичаритос гуськом вошли в прохладный, несмотря на иссушающую жару снаружи, кабинет.

– И за что вас к нам? – придирчиво оглядела пёструю компанию настоятельница поверх очков с треснувшими стёклышками.

– За торрепильясов, – не поднимая глаз, буркнули братья Чичаритос.

– Ах, это были вы?! – надвинула очки на переносицу мать Маргарита. – Даже до нас, через залив дошли слухи! Ну, надо сказать, вы легко отделались. Будь моя воля, я бы вас на ферму отправила. Коровники чистить. Недели на две. Разбирайте-ка живо мётлы во дворе Платанов, тачку в углу берите и – за работу! Чтоб собрали всё до единого листочка!

Чичаритос, как самые сообразительные, ринулись к тачке – работы с этим инструментом должно было быть куда как меньше, чем с метлой.

– Сгребайте листья в кучи, грузите на тележку и везите вон в тот угол, в компостную яму, – распорядилась мать Маргарита. – А вы что вдвоём за тачку взялись? Думаете убежит? – сверкнула она стёклами очков в сторону хитроумных Чичаритос.

– Так ведь тут две ручки, – не растерялся Фернандо Чичаритос. – Брат за одну ручку возьмётся, а я – за другую.

– Ишь вы, шельмецы, тут и на одного работы немного, – отрезала мать Маргарита и, обращаясь к Кармелито, распорядилась: – Подойди-ка сюда, паренёк! Ты вроде покрепче будешь, берись за тачку, колёса там давно не смазывали, ход у неё трудный. А вы, – обернулась она к Чичаритос, – хватайте мётлы, да поживее!

Неласковый призрак скотного двора, которым стращала сантерят мать Маргарита, заставил братьев повиноваться.

Поначалу работа шла вяло. Чичаритос едва чиркали мётлами по земле и всем своим видом показывали, что работы скучнее и бесполезнее они не видали. Ну зачем убирать эти листья, если через пару недель тут нападают новые? Фернандо и Пабло давно бы уже бросили это занятие, но за ними пристально наблюдала настоятельница монастыря.

Этот незадавшийся день продолжался бы так же уныло, если бы Транкила и Кукарача не затеяли игру. Они представили себе, что залежи листьев – это отряды врагов, которых надо оттеснить с занятых позиций. Ловко вклиниваясь мётлами в ряды неприятеля, они вначале расчищали широкие проходы, а потом, обходными манёврами, дробили войска на более мелкие части. Дорадо охапками хватал листья и бросал их в нутро тачки, а Кармелито сваливал пойманного противника в компостную кучу.

Братья Чичаритос может быть и отставали иногда от темпа ударного труда, но когда дело касалось проказ, игр и развлечений, стоять в стороне они не могли. Чичаритос с гиканьем врезались в залежи прелых листьев со своей стороны и стали сгонять воображаемого врага в кучи ещё более рьяно, чем девчонки. Теперь Покито Кармелито и Дорадо приходилось успевать трудиться на два фронта.

Когда скрип несмазанной оси тачки слился в один непрекращающийся визг, мать Маргарита удовлетворённо кивнула и спешным шагом двинулась исполнять свои обязанности, коих у неё хватало и без того, чтобы приглядывать за юной шпаной из Старой Гаваны.

Вскоре распалившаяся игрой компания выметала из углов двора последних воинов вражеской армии. Дорадо забросил их в тачку, Покито отвёз в компостную яму, и делать сантерятам стало нечего.

– Надо позвать мать Маргариту, – предложила Транкила.

– Ага, чтоб она нам снова работу нашла, – фыркнул Фернандо Чичаритос. – Раньше вечера нас всё равно не отпустят. Того и гляди заставят ещё один двор подметать…

Фернандо Чичаритос

Чтобы скоротать время до вечера, Чичаритос и Кармелито принялись рубиться на черенках мётел, словно на длинных мечах. Девчонки уселись на каменную лавочку и увлечённо о чём-то болтали. Дорадо достал из-за пазухи свёрнутую в трубочку бумагу и принялся мастерить из неё самолётики. Этому непростому делу Дорадо обучила Мама Очун, а та почерпнула эту мудрость от своего друга русского лётчика.

В производстве игрушечных самолётиков нужна была в первую очередь аккуратность. Высунув язык от усердия, Дорадо складывал бумагу под прямыми и косыми углами, проглаживал её кулаком, чтобы сгибы выходили острыми. Всего у него получились три воздушные машины: две с обычными острыми крыльями, а ещё одна – с вытянутым через хитрый надрез хвостом-стабилизатором.

Чтобы самолётики летели дольше и дальше для их запуска следовало найти высокую точку. Дорадо огляделся: несомненно, огромный, поросший травой, холм бастиона крепости, весьма подходил для этой задачи.

Осторожно вложив самолётики один в другой, и спрятав их под рубашкой, Дорадо принялся карабкаться вверх. Кладка из больших, едва отёсанных камней, позволила ему забраться на первый ярус бастиона довольно быстро, а там уже рукой было подать до самой высокой точки.

Вынув самолётики из-за пазухи, Дорадо выглядел среди веток платанов сквозные дорожки и запустил первый планер. Сделанный на совесть, самолётик полетел очень ровно, не вихляясь из стороны в сторону, не подныривая вниз, рискуя потерять опору в воздухе и клюнуть носом вниз.

Дождавшись благополучного приземления первого аппарата, Дорадо запустил второй. Он оказался таким же устойчивым, что и первый и приземлился совсем рядом с ним.

Теперь настала очередь экспериментальной модели. Перед пуском Дорадо подул в самолётик со стороны фюзеляжа, чтобы набрать побольше воздуха в полые пазухи модели. Потом отвёл руку назад и плавным движением запустил планер. Поначалу самолётик двигался ровно, как вдруг, невесть откуда взявшийся порыв ветра, заставил его рыскнуть в сторону, изменить направление полёта. Теперь самолётик летел не вдоль аллеи платанов, а прямо на каменную стену, что отгораживала часть монастыря. Крушение казалось неизбежным, но тут ещё один порыв ветра приподнял самолётик вверх и швырнул его в заросли лиан, опутавших стену.

Дорадо, не решаясь слезать со стороны отвесной стены, сбежал по крутому спуску бастиона, обогнул его с левой стороны и снова попал в монастырский дворик.

Транкила и Кукарача по-прежнему перемывали косточки подругам, а Чичаритос и Кармелито уже придумали новую игру: теперь они метали мётлы на подобии копий в горку собранных прелых листьев. Мётлы, словно огромные стрелы, с чавканьем врезались в рыхлую кучу, что вызывало у мальчишек бурю восторга.

Дорадо с удовольствием бы присоединился к группе метателей, но, вначале, следовало подобрать самолётики. Две первые модели Дорадо нашёл без труда, а вот с третьей вышла заминка. Мальчишка надеялся, что порывы ветра, толкнувшие игрушку на лианы, сбросят её оттуда. Но ветер пропал, словно его и не было, и фюзеляж экспериментальной модели торчал в зарослях на высоте метров шести.

Именно этот самолётик Дорадо было жальче всего – он явно требовал дополнительных испытаний, прежде чем можно было решить, что в нём необходимо было доработать.

Мальчишка подождал ещё минутку, надеясь, что ветер вернётся, попробовал дотянуться до застрявшей игрушки черенком метлы, бросил в лианы несколько камней, рассчитывая их пошевелить, и освободить самолётик. К сожалению, ни один из способов не сработал.