Читать онлайн Мой личный катализатор хаоса бесплатно

Глава 1. Кофе, собака и непредвиденный миллионер

Нью-Йорк просыпался томно, будто роскошная кошка, потягивающаяся на подоконнике. Первые лучи солнца играли в стеклянных каньонах Манхэттена, а где-то вдали уже гудел утренний трафик, смешиваясь с криками уличных торговцев. Именно в этот час Николь Брукс, балансируя между стаканчиком обжигающего капучино и упрямым спаниелем, вылетела из подъезда своего дома, как торнадо в миниатюре.

– Барни, я тебя умоляю! – в отчаянии воскликнула она, когда поводок снова выскользнул из рук. – Мы же договорились: ты ведешь себя прилично до восьми утра, а я не рассказываю миссис Ковальски про твой роман с той пуделихой из пятого подъезда!

Но Барни, старый развратник, уже мчался к заветным кустам, волоча за собой поводок. Кофе выплеснулся на тротуар, а Николь, вздохнув, бросилась в погоню.

– Вот же ж… – выругалась она, резко сворачивая за угол и врезаясь во что-то твердое.

Точнее, в кого-то.

Эштон даже не дрогнул. Его руки – сильные, с едва заметными шрамами на костяшках – автоматически схватили ее за плечи. Николь подняла голову и… обомлела.

Перед ней стоял мужчина, будто сошедший с обложки Forbes: идеально подогнанное пальто, дорогие часы и… кофейное пятно на белоснежной рубашке, которое расползалось с устрашающей скоростью.

– О боже… – прошептала она. – Я… э-э-э… Можно я скажу, что это был голубь? Или внезапный ливень? Или…

– Или вы просто торопились? – его голос звучал как дорогой виски – обжигающе, но с приятным послевкусием.

– Да! Нет! То есть… – Николь нервно поправила растрепавшиеся волосы. – Я обычно более изящно знакомлюсь с людьми. Обычно это не включает в себя нападение и кофейные плевки.

К ее удивлению, уголки его губ дрогнули.

– Эштон, – представился он, не выпуская ее из рук.

– Николь, – выдохнула она. – И я официально объявляю это худшим знакомством в истории. Хотя… – она оглядела кофейное пятно, – теперь у вас есть повод сменить гардероб. Может, на что-то менее… офисное?

– Вы считаете, мне нужно одеваться менее офисно? – он приподнял бровь.

– Ну, знаете, – Николь игриво наклонила голову, – все эти серые костюмы делают вас похожим на очень красивого, но очень скучного бизнесмена из плохого ромкома.

Эштон вдруг рассмеялся – искренне, от души. Звук был настолько неожиданным, что Николь на мгновение потеряла дар речи.

– Вы… – он покачал головой, – невероятны.

– Это комплимент? – она склонила голову набок.

– Наблюдение, – поправил он, но в глазах появился неподдельный интерес.

В этот момент из его кармана раздался звонок. Эштон взглянул на экран, и его лицо снова стало непроницаемым.

– Мне нужно идти, – сказал он, но теперь в голосе слышались нотки сожаления.

– Ага, конечно, – Николь махнула рукой. – Бегите спасать мир от экономического кризиса. Только знайте… – она сделала паузу для драматизма, – теперь вы обязаны встретиться снова, чтобы я могла компенсировать вам рубашку. Хотя бы кофе.

Эштон задержал на ней взгляд, затем неожиданно протянул телефон.

– Вводите номер.

– Ого, – Николь широко улыбнулась, набирая цифры. – А вы быстрее, чем я думала.

– Не обольщайтесь, мисс Брукс, – его губы снова дрогнули. – Это чисто экономическая необходимость.

– Конечно-конечно, – она подмигнула ему, возвращая телефон. – До встречи, мистер Загадка.

Он ушел, оставив после себя шлейф дорогого парфюма и миллион невысказанных вопросов. А Николь стояла, сжимая в руках пустой стаканчик, и думала, что это утро внезапно стало самым интересным за последние годы.

Парк "Риверсайд" в утренние часы напоминал ожившую акварель – размытые солнечные блики скользили по влажным после ночной росы дорожкам, смешиваясь с золотистыми отблесками на листьях кленов. Воздух, густой от аромата свежескошенной травы и сладковатого дыма уличных вафельниц, буквально дрожал от птичьего гомона. Николь, едва успевшая схватить вырвавшийся поводок, ощутила, как учащённое сердцебиение отдаётся в висках – она посмотрела на часы, и капля пота скатилась по её спине под хлопковую блузку.

8:17.

– Боже правый, – вырвалось у неё хрипло, – презентация у Джонсона в девять, а я даже не…

Мысль оборвалась, когда Барни, почуяв свободу, рванул вперёд, будто пушистая ракета. Его лапы взметнули в воздух опавшие листья, когда он нырнул под скамейку, где стайка упитанных голубей мирно клевала крошки.

– Нет-нет-нет! – Николь бросилась вперёд, чувствуя, как непрактичные балетки скользят по мокрой плитке.

Раздался шквал возмущённых криков:

– Эй, контролируйте своего зверя!

– Мои шахматы!

Барни, ликуя, пронёсся через импровизированную шахматную арену, оставив за собой хаос из перевёрнутых фигур и рассыпанного кофе из термоса седого джентльмена в клетчатом кепи.

8:23

Николь мчалась по извилистой аллее, её рыжие волосы, не укрощённые утренней спешкой, развевались за ней, как пламя. Лёгкие горели от бега, а в ушах стучало: опоздание, штраф, увольнение.

– Барни, я тебя в фарш превращу! – крикнула она, но спаниель, подчиняясь древним инстинктам, уже свернул к бродяге, мирно доедавшему хот-дог на скамейке у фонтана.

Пожилой мужчина в потрёпанной армейской куртке рассмеялся хрипловатым смехом:

– Ну что, красавчик, тоже проголодался? – и великодушно протянул псу остатки булки.

Николь замерла, разрываясь между ужасом и невольным умилением.

– Простите, он… э… не очень хорошо воспитан, – прошептала она, наконец хватая скользкий поводок.

– Да бросьте, – бродяга подмигнул, обнажая отсутствующий клык. – В молодости я сам был таким – ноги длинные, хвост короткий, за всеми барышнями бегал.

Запах дешёвого виски и древесного ладана от его одежды смешался с ароматом жареного лука из хот-дога.

8:37

У фонтана с бронзовой нимфой Николь остановилась, опираясь о мраморный бортик. Каждая мышца ног горела от напряжения. Барни, наконец утомлённый, с довольным видом плюхнулся в лужу, разбрызгивая воду на её уже безнадёжно испорченные льняные брюки.

– Чудесно, – прошептала она, глядя на отражение в воде: растрёпанная, с тушью, слегка размазанной под глазами, в одежде, больше подходящей для уборки в хлеву. А через двадцать минут – встреча с Джонсоном, который и на пике карьеры смотрел на неё, как на назойливую муху.

В кармане джинсовой куртки завибрировал телефон.

Неизвестный номер:

Надеюсь, ваш четвероногий диверсант не довёл до инфаркта ещё кого-нибудь. Э.

Губы Николь сами собой растянулись в улыбке. Она присела на край фонтана, чувствуя, как холодная влага просачивается сквозь тонкую ткань брюк.

Она:

Пока ограничился террором против шахматистов и попрошайничеством у местного философа. Вы бы видели…

Пауза. Пальцы замерли над экраном. Затем:

Эштон:

Теперь мне категорически необходимо доказательство. Фотодокументы, мисс Брукс.

Она сфотографировала Барни, блаженно валяющегося в луже, и свои брюки с грязными разводами в форме абстрактного материка.

Она:

Представляю вашему вниманию: "Утро в стиле экспрессионизма". Оригинальный грязеграфизм.

Ответ пришёл мгновенно:

Эштон:

Шедевр достоин Метрополитен-музея. Но вам, кажется, пора бы уже мчаться спасать карьеру, я конечно не знаю, кем вы работаете, но во многих офисах рабочий день скоро начнется? Или вы решили сменить профессию на собачьего перфоманс-артиста?

Николь взглянула на часы – 8:49 – и вскочила, как ошпаренная.

– Всё, Барни, мы в бегах! – схватив мокрого пса, она помчалась к выходу, мысленно составляя список всё более нелепых оправданий для начальника.

Телефон снова дрогнул в руке:

Эштон:

P.S. Ваш "скучный бизнесмен" сегодня нарушил дресс-код – синий галстук. На случай, если захотите пересмотреть свою оценку.

И почему-то это сообщение заставило её рассмеяться прямо посреди бега, даже когда поводок запутался между ног, а впереди маячил самый позорный рабочий день в её жизни.

Дверь квартиры миссис Ковальски распахнулась с характерным скрипом, выпуская целую волну теплого воздуха, насыщенного ароматами жареного лука, лавандового мыла и чего-то молочного – возможно, ванильного пудинга, который соседка любила готовить по утрам. Николь едва устояла на ногах, когда Барни, почуяв родной порог, рванул вперед, едва не сбив с ног свою хозяйку.

– О, Николь, дорогая! – миссис Ковальски, закутанная в розовый пеньюар с оборками, сначала широко улыбнулась, но тут же поджала губы, увидев состояние своего питомца. Ее пухлые ручки вмиг обхватили морду спаниеля. – Боже правый! Да он же весь в грязи! И это… это что, кофейные пятна? И… о господи, это же жвачка в шерсти!

Николь, тяжело дыша и опираясь о косяк двери, чувствовала, как капли пота стекают по спине. Ее руки дрожали от усталости, а в висках стучал навязчивый ритм: "Девять часов. Джонсон. Презентация. Увольнение."

– Миссис К., прошу вас, – голос Николь звучал прерывисто, – я объясню все вечером. Каждую деталь. Но сейчас мне срочно нужно… – Она бросила взгляд на часы на стене прихожей – 8:52. В животе похолодело.

Соседка, не выпуская Барни из рук, вдруг вцепилась в локоть Николь.

– Погоди-ка, солнышко. Ты же не собираешься идти на работу в… таком виде? – Ее круглые глазки выражали неподдельный ужас.

Николь машинально повернулась к зеркалу в резной деревянной раме, висевшему в прихожей. Отражение было удручающим: рыжие волосы, собранные утром в аккуратную косу, теперь напоминали гнездо испуганной птицы; тушь размазалась, создавая эффект "панды"; белая блузка украсилась отчетливыми коричневыми отпечатками собачьих лап; а льняные брюки… Боже, эти брюки! Они выглядели так, будто Николь только что участвовала в грязевом марафоне.

– У меня нет выбора, – простонала она, чувствуя, как предательские слезы подступают к глазам. – Это встреча с новым руководителем филиала. Если я не явлюсь…

– Подожди секунду! – Миссис Ковальски скрылась в глубине квартиры, оставив дверь открытой.

Николь уловила обрывки какой-то оперной арии, доносящейся из кухни, звон посуды и ворчание Барни. Через мгновение соседка вернулась, неся в руках целый арсенал: влажные салфетки с ароматом ромашки, компактную пудру, маленькую щетку для одежды и даже флакон духов.

– Ну-ка, давай приводить тебя в порядок, детка! – скомандовала она, и Николь покорно подчинилась, пока соседка с материнской заботой вытирала ей лицо, поправляла макияж и даже пыталась вычистить самые заметные пятна на одежде.

8:57. Сердце Николь бешено колотилось, когда она наконец вырвалась из заботливых рук соседки.

– Спасибо, вы ангел! Вечером все расскажу! – крикнула она, уже сбегая по лестнице.

Улица встретила ее шумом утреннего мегаполиса. Николь помчалась по тротуару, поправляя на ходу сползающую с плеча сумки пытаясь одной рукой застегнуть пиджак, накинутый поверх испачканной блузки. Ее неудобные балетки – черные лаковые, купленные на распродаже – предательски скользили по плитке, а тяжелая сумка с документами больно била по бедру при каждом шаге.

08:59. Она свернула за угол, и тут острая боль пронзила правую лодыжку.

– Ай! – Николь ахнула, хватаясь за ближайший фонарный столб. Балетка соскользнула с пятки, обнажая уже краснеющий голеностоп. Она попробовала наступить на ногу – боль пронзила с новой силой.

– Прекрасно. Просто идеально, – сквозь зубы прошипела Николь, чувствуя, как слезы подступают к глазам. Но времени на боль не было. Стиснув зубы, она натянула балетку и, прихрамывая, двинулась дальше.

Конференц-зал офиса "BrandVision" располагался на третьем этаже современного бизнес-центра со стеклянными стенами. Николь, тяжело дыша, подбежала к лифтам – 09:04.

– Черт, черт, черт! – она начала подниматься по лестнице, держась за перила и преодолевая боль в ноге.

Стеклянные двери зала с грохотом распахнулись, когда Николь, запыхавшаяся и раскрасневшаяся, ввалилась внутрь. В комнате, залитой мягким светом из панорамных окон, воцарилась тишина. Двенадцать пар глаз уставились на нее с разными выражениями – от удивления до откровенного осуждения.

Во главе длинного стола из полированного дуба, небрежно откинувшись в кожаном кресле, сидел Джонсон. Его коротко стриженные седые волосы, загорелое лицо с сеточкой морщин у глаз и холодные голубые глаза, похожие на ледяные глыбы, выдавали в нем бывшего морпеха. Дорогой серый костюм сидел на нем безупречно, а галстук с геометрическим узором был завязан с военной точностью.

– Ах, вот и мисс Брукс, – его губы растянулись в улыбке, которая не добралась до глаз. – Мы уже начали думать, что вы решили сменить профессию на… собачьего парикмахера? – Его взгляд медленно скользнул по ее растрепанному виду, задерживаясь на грязных брюках.

Сдержанный смешок прокатился по залу. Николь почувствовала, как горячая волна стыда заливает щеки. Она попыталась выпрямиться, но подворачивающаяся нога выдавала ее состояние.

– Простите за опоздание, – голос звучал хрипло от бега. – Непредвиденные обстоятельства…

– Как мило, – Джонсон медленно поднялся, поправляя манжеты. Его движения были точными, выверенными – как у хищника, играющего с добычей. – Видите, коллеги? Вот она – настоящая преданность делу. Мисс Брукс явно так готовилась к презентации. – Он сделал шаг вперед, и Николь уловила легкий шлейф своего же парфюма – того самого, который подарила ему два года назад, перед тем как отказать.

– Ну что ж, – он протянул руку к ее папке, – покажите, на что способен наш лучший креативщик.

В этот момент ремень ее сумки предательски лопнул. Папка раскрылась, и десятки листов разлетелись по полу, смешавшись с… пустой упаковкой от собачьего корма, которая случайно застряла там утром. Ярко-оранжевая пачка с веселым лабрадором скользнула прямо к ногам Джонсона.

Он медленно наклонился, поднял упаковку и внимательно рассмотрел ее.

– О, – его бровь поползла вверх. – Новая диета для клиентов? Или это ваш секрет успешного маркетинга?

Кафе напротив офиса, 09:47. Николь сжимала стакан с айс-латте так сильно, что лед звенел, как колокольчики. Она сидела у окна, глядя на свои дрожащие руки, на которых отчетливо выделялись красные следы от ручек сумки. Горло сжималось от кома, но плакать она не позволяла себе – тушь и так уже была размазана.

Телефон на столе завибрировал, заставив ее вздрогнуть.

Эштон:

Сегодня все идет не по плану, а у вас? Успели?

Она не успела ответить, как на столик упала тень.

– Места свободны?

Голос был знакомым – теплым, с легкой хрипотцой. Николь подняла голову и увидела Эштона, освещенного мягким послеполуденным светом. Его синий галстук – действительно не "скучный офисный", а с едва заметным узором – сегодня идеально сочетался с цветом глаз, которые казались еще ярче при дневном освещении.

– Вы… – она заморгала. – Как вы…

– Случайность, – он сел напротив, но в уголках его глаз играли искорки, выдавая что-то большее. – Я как раз шел на встречу напротив и увидел, как кто-то в очень… креативном наряде выбежал из офиса с лицом человека, готового убить. – Его взгляд скользнул по ее одежде, но в нем не было осуждения – только любопытство и капля сочувствия.

– Этот день просто отвратителен, – Николь закрыла лицо руками. – Это был кошмар. Абсолютный, беспросветный кошмар.

– Расскажите, – он сделал знак официанту. – Но сначала – двойной эспрессо для меня и еще один латте для дамы. Похоже, вам нужно. – Его пальцы постукивали по столу в нетерпеливом ритме, а взгляд был таким внимательным, что Николь вдруг почувствовала – может быть, этот день еще не полностью потерян.

И почему-то, глядя на его спокойное лицо и чувствуя исходящую от него уверенность, она поняла – что бы ни случилось дальше, сейчас у нее есть передышка. Пусть даже всего на одну чашку кофе.

Аромат свежесмолотых кофейных зерен и ванильных круассанов витал в воздухе кафе "Ла Фоли", смешиваясь с едва уловимыми нотами дорогого парфюма Эштона. Николь, уткнувшись носом в свой айс-латте, делала на стакане узоры из конденсата, словно пыталась изобразить схему своего краха.

– Итак, давай подведем итоги этого великолепного утра, – начала она, поднимая глаза на Эштона. – Во-первых, я облила кофе самого стильного мужчину Манхэттена. Во-вторых, мой подопечный пёс устроил перформанс "Собачья душа в мире хаоса". В-третьих… – она сделала драматическую паузу, – я умудрилась опоздать на встречу с Джонсоном, который теперь мой босс и который, между прочим, до сих пор зол на меня за то, что я отвергла его ухаживания.

Эштон, удобно расположившись в кресле, наблюдал за её жестикуляцией с явным интересом. Его пальцы неторопливо выстукивали ритм на крышке ноутбука.

– Погоди-ка, – он приподнял бровь. – Этот Джонсон не случаем возглавил филиал "BrandVision" на 5-й авеню?

– О, значит, ты знаком с этим чудом природы? – Николь язвительно улыбнулась. – Да, теперь он мой начальник. И знаешь, что самое забавное? Он специально сегодня устроил этот спектакль, чтобы унизить меня перед всем отделом. Видишь ли, – она сделала театральный вздох, – когда-то я имела неосторожность отказать ему, сославшись на правило "не смешивать бизнес с удовольствием". Теперь он решил превратить мой бизнес в сплошное мучение.

Эштон вдруг рассмеялся – глубоким, бархатистым смехом, который заставил пару девушек за соседним столиком обернуться.

– Это просто потрясающе, – произнёс он, вытирая воображаемую слезу. – Знаешь, что делает эту историю ещё смешнее? Мой хороший друг Алекс – владелец всей сети "BrandVision Group", в которую входит и твой филиал.

Николь чуть не поперхнулась глотком кофе:

– Постой… Ты хочешь сказать, что мой новый мучитель Джонсон на самом деле подчиняется твоему другу?

– Именно так, – Эштон сделал многозначительную паузу, наслаждаясь её реакцией. – И знаешь что? Я не могу позволить такой остроумной и харизматичной особе, которая умудрилась превратить мою скучную утреннюю рутину в цирковое представление, страдать от самодура-начальника.

Николь прищурилась:

– О, я уже чувствую, как в воздухе пахнет интригой. Ты что, собираешься позвонить своему другу и сказать: "Эй, Алекс, уволь этого идиота Джонсона"?

– Что? Нет! – Эштон сделал шокированное лицо. – Это было бы слишком просто и неинтересно. Я предлагаю нечто более… изящное.

Он наклонился через стол, и Николь поймала себя на мысли, как приятно пахнет его одеколон – древесные ноты с лёгкой горчинкой.

– Вот мой план, – начал он, понизив голос. – Во-первых, тебе нужно завтра явиться на работу как ни в чём не бывало. Во-вторых…

Николь перебила его:

– Погоди, а почему ты вообще решил мне помогать? – Она склонила голову набок. – Я же всего лишь девушка, которая облила тебя кофе и назвала скучным.

Эштон улыбнулся своей самой обаятельной улыбкой:

– Во-первых, потому что настоящий джентльмен никогда не бросает даму в беде. Во-вторых… – его глаза блеснули озорными искорками, – мне стало интересно, какие ещё нелепые ситуации ты сможешь создать. Это как наблюдать за живым сериалом – только лучше, потому что с попкорном.

– О боже, – Николь закатила глаза, но не смогла сдержать улыбку. – Значит, я твое новое развлечение?

– Не просто развлечение, – поправил он. – Источник вдохновения. После нашего знакомства я уже придумал три новых бизнес-идеи. Одна из них – страховка для белых рубашек от встреч с тобой.

Николь фыркнула:

– Ладно, мистер Креатив, и что же ты предлагаешь?

Эштон достал телефон:

– Во-первых, я сейчас же пишу Алексу. Во-вторых… – он сделал паузу для драматического эффекта, – завтра в твой офис приедет очень важный клиент. И угадай, кто будет этим клиентом?

– О нет… – Николь прикрыла лицо руками. – Только не говори, что это будешь ты.

– Именно так, – он торжествующе улыбнулся. – И знаешь, что самое прекрасное? Джонсон даже не догадывается, что я знаком с тобой.

Николь медленно покачала головой:

– Ты настоящий дьявол в синем галстуке. Но мне нравится, как ты мыслишь.

– Ах, мисс Брукс, – Эштон поднял свою чашку для тоста, – вы ещё не видели, на что я действительно способен. Завтра Джонсон узнает, что значит выступать против людей, которые умеют превращать хаос в искусство.

Николь чокнулась с ним своей кофейной чашкой:

– Ну что ж, мистер Картер, похоже, у нас начинается самая странная спасательная операция в истории офисных войн.

И в этот момент, глядя на его озорную улыбку, Николь вдруг поняла – каким-то невероятным образом это катастрофическое утро превратилось в начало чего-то… интересного. Возможно, даже слишком интересного.

Николь, едва успевшая заскочить в лифт до закрытия дверей, протиснулась на свой этаж с двумя стаканами кофе в руках – один для себя, второй для коллеги Лизы, которая вечно забывала зайти в кафе.

Открытое пространство креативного отдела напоминало муравейник: дизайнеры склонились над графическими планшетами, копирайтеры что-то яростно печатали, а менеджеры проектов носились между столами с выражением "мы все умрём" на лицах.

– Спасибо! – Лиза ловко выхватила свой стакан, не отрываясь от монитора. – Клиент снова всё поменял. Теперь он хочет "что-то между минимализмом и барокко".

– Ага, "сделайте мне красиво, но не переборщите", – Николь плюхнулась в своё кресло, заваленное скетчбуками и образцами рекламных материалов.

Её рабочий день начался стандартно:

11:30 – Просмотр 157 непрочитанных писем. Выборочное удаление писем с пометкой "срочно" от менеджеров, которые любят это слово слишком сильно.

12:00 – Встреча по новому проекту. Клиент (производитель органического мыла) хочет "революционную кампанию, но без клише". После 20 минут обсуждения выясняется, что им нужно "что-то похожее на вот этот пример, но совсем другое".

12:30 – Правки. Бесконечные правки.

– Они опять прислали feedback, – Марк из арт-отдела подкатил к ней на стуле. – Хотят, чтобы логотип был "более зелёным, но не таким ярким".

– Пусть просто напишут "мы ненавидим креатив" и сэкономят нам время, – Николь закатила глаза, но всё же открыла файл.

13:00 – Обед. 15 минут на то, чтобы проглочить сэндвич, пока начальник отдела маркетинга объясняет, почему "этот шрифт недостаточно передаёт их корпоративные ценности".

14:00 – Мозговой штурм.

– Давайте что-то свежее! – кричит тимлид. – Что-то инновационное!

– Может, используем нейросети? – предлагает стажёр.

– Нет, клиент сказал, что они "за человеческий подход", – вздыхает Николь.

В итоге утверждают вариант, который сделали ещё в прошлом месяце, но тогда его "зарубили".

16:30 – Внезапная паника.

– Николь, ты слышала? – Лиза шепчет, как заговорщик. – Говорят, Джонсон завтра приходит с проверкой.

– О, отлично, – Николь делает вид, что это её не волнует, но пальцы сами собой тянутся к телефону.

Она пишет Эштону:

"Кажется, завтра будет шоу. Ты всё ещё готов к своему звёздному выходу?"

Ответ приходит мгновенно:

"Приготовь попкорн. И постарайся не облить меня кофе на этот раз – мой гардероб не бездонный."

18:00 – Офис потихоньку пустеет. Николь дописывает последние правки и наконец выключает компьютер.

Улицы Нью-Йорка вечером были особенно прекрасны. Николь шла медленно, наслаждаясь прохладой после душного офиса. Её балетки уже не натирали ноги, но лодыжка всё ещё слегка побаливала.

Она остановилась у витрины кафе, где утром встретилась с Эштоном, и улыбнулась. В голове крутились мысли:

"Что он задумал? Как Джонсон отреагирует? И главное – что на этот раз пойдёт не так?"

Но впервые за долгое время Николь чувствовала не страх перед завтрашним днём, а азарт. Да, её работа – это бесконечные правки, абсурдные запросы клиентов и вечная гонка. Но сейчас в этой рутине появился проблеск чего-то нового.

Она достала телефон и написала Эштону:

"Только давай без собак завтра, ладно? Моя карьера и так висит на волоске."

Ответ не заставил себя ждать:

"Не обещаю. Но гарантирую, что будет весело. Спокойной ночи, разрушительница рубашек."

Николь рассмеялась и зашагала дальше, к своему дому. Завтра будет интересный день.

Глава 2. Офисные войны, или Как выжить среди акул в костюмах

ГлаНью-Йорк утром пах не только свежесваренным кофе и разогретыми булочками из пекарни на углу, но и нескончаемой гонкой за успехом. Воздух был наполнен звоном такси, криками уличных торговцев и ритмичным грохотом метро, которое проходило где-то внизу, под тротуаром. Мимо меня проносились люди в идеально выглаженных костюмах, спортивных легинсах, в пижамных штанах с кофейными стаканчиками – каждый со своей скоростью и своей целью.

Я шла по Бродвею, стараясь не задумываться о том, что сегодня будет, хотя, честно говоря, вся моя нервная система уже стояла по стойке «смирно». Сегодня в мой рабочий мир ворвётся Эштон Картер – не как случайный прохожий из кофейни, а как официальный «важный клиент» моей компании. Мы вчера об этом договорились. Я согласилась. Причём трезво и сознательно, что для меня уже само по себе подозрительно.

План был прост, как бомба замедленного действия: он приходит на встречу, я делаю презентацию, Джонсон ни о чём не догадывается, а мы оба наслаждаемся моментом. Ну, он наслаждается, а я – пытаюсь не умереть от неловкости.

Офис «BrandVision» встречал холодным блеском стеклянных стен и хрустальной чистотой пола. Всё выглядело так идеально, что казалось, будто здесь запрещено дышать громче, чем шёпотом. Я едва успела включить компьютер, когда в дверях моего кабинета вырос Джонсон – идеально выглаженный, с этой своей фирменной улыбкой, в которой было ровно столько тепла, сколько в морозильной камере.

Когда-то он пытался за мной ухаживать: приносил цветы, «случайно» приглашал на обед, однажды даже предлагал подвезти домой, хотя жил в противоположной стороне города. Я вежливо отказала, пояснив, что не строю романов на работе. С тех пор он держал внешнюю вежливость, но я чувствовала, что внутри у него есть небольшой личный список мести.

– Мисс Брукс, – произнёс он с тем пафосом, будто сейчас вручит мне премию «Сотрудник года», – у нас сегодня встреча с перспективным клиентом. Подготовьте презентацию к обеду. И, Николь… постарайтесь не опозорить компанию.

Я сладко улыбнулась:

– Конечно, мистер Джонсон. Постараюсь даже не упоминать, что вчера на совещании вы перепутали Стивена Спилберга с Сильвестром Сталлоне.

Он дёрнул уголком губ, но промолчал. Маленькая победа в утренней стычке.

Я разложила на экране первые слайды, когда телефон мигнул. Сообщение от Эштона:

«Помнишь, мы сегодня играем в шпионов? Обещай, что будешь выглядеть так, будто впервые меня видишь. И да… я уже придумал пару реплик для Джонсона».

Я выдохнула. Ему весело. Мне – не очень. Времени до обеда оставалось всё меньше, а я лихорадочно пыталась сделать презентацию безупречной. Сегодня мне предстояло доказать двум мужчинам одновременно, что я умею управлять ситуацией.

К 12:05 секретарь заглянула в кабинет и, понизив голос, сказала:

– Клиент прибыл, – сообщила секретарь, выглянув из-за двери.

Я кивнула, хотя внутри у меня всё сжалось в тугой комок. Словно сейчас в офис ворвётся не клиент, а ураган категории «разрушить карьеру».

Джонсон лично вышел встречать «звезду дня», и уже через несколько секунд я услышала уверенные шаги. Они звучали так, будто их обладатель был абсолютно уверен: да, я выгляжу чертовски хорошо, и да, вы все это заметили.

Эштон появился в дверях кабинета как актёр, выходящий на сцену в момент аплодисментов. Синяя рубашка сидела на нём так, будто её шили под заказ, тёмные брюки подчёркивали длинные ноги, а на лице – та самая наглая, обезоруживающая улыбка.

– Мисс Брукс, – произнёс он с идеально выверенной паузой, и я видела, как уголок его рта предательски дёрнулся. – Рад познакомиться.

Я поднялась, сделав вид, что вижу его впервые.

– Мистер Картер, добро пожаловать в «BrandVision». Проходите, присаживайтесь, – сказала я тоном, в котором ледяная вежливость тщательно маскировала желание улыбнуться ему.

– О, Николь, – вставил Джонсон, – мистер Картер – основатель перспективного стартапа. Мы хотим предложить ему полное бренд-сопровождение.

– Да, – кивнул Эштон, – мой проект требует нестандартного подхода… и, говорят, вы именно тот специалист, который способен превратить хаос в искусство.

Я почувствовала, как к глазам Джонсона прилила завистливая тень.

– Хаос? – переспросила я, мягко прищурившись. – Ну что ж, мистер Картер, у нас как раз есть несколько идей, которые могут вас впечатлить.

– Надеюсь, среди них нет страховки для белых рубашек? – невинно уточнил он, глядя прямо на меня.

Я уловила, как Джонсон хмурится, пытаясь понять, к чему это.

– Нет, мистер Картер, – ответила я ровно, – но если вы будете продолжать в том же духе, я лично подберу для вас фирменный галстук с надписью «опасен в обращении».

На лице Эштона мелькнула тень смеха. Он откинулся на спинку стула и жестом пригласил:

– Тогда начнём. Удивите меня.

Я включила презентацию, а сама думала о том, что этот день либо сделает моё имя в компании, либо сожжёт карьеру дотла.

И, кажется, Эштон готов сделать ставку на оба варианта одновременно.

Проектор мягко загудел, заливая комнату тёплым светом, а на экране появилась первая заставка моей презентации. Белый фон, крупный логотип «PetMatch» – минимализм, который или производит эффект вау, или кажется слишком смелым.

– Итак, – начала я, вставая чуть вбок от экрана, – «PetMatch» – это не просто мобильное приложение для поиска домашних животных. Это платформа, которая объединяет людей и питомцев по интересам. Если позволить аналогию, это «знакомства Tinder и Facebook в одном флаконе, только вместо свиданий у нас прогулки в парке и совместные тренировки на площадках для дрессировки.

– Звучит опасно, – хмыкнул Эштон, – я уже представляю, как кто-то придёт за щенком, а уйдёт с новым бойфрендом.

– Возможно, – парировала я, – но пока в приложениях знакомств вам предлагают людей по геолокации, мы предлагаем друзей с хвостами по душевной совместимости.

Джонсон кашлянул, явно пытаясь вернуть внимание к делу. Я кликнула на следующий слайд.

На экране появилась диаграмма сегментации аудитории: молодые специалисты 25–35 лет, семьи с детьми, одинокие профессионалы, активные пенсионеры.

– Мы работаем с четырьмя ключевыми сегментами, – продолжила я, – и для каждого разработана отдельная маркетинговая воронка. На этапе привлечения пользователей мы делаем ставку на рекламу в соцсетях, контент от блогеров-кинологов и вирусные ролики. Цель – не просто привести человека в приложение, а вызвать эмоциональный отклик с первого же знакомства с брендом.

– Вы серьёзно будете говорить «с первого знакомства» в присутствии клиента? – тихо пробормотал Эштон, склонившись ко мне. – Звучит как намёк.

– Если вы не перестанете комментировать, я дойду до фразы «глубокое повторное касание», – прошептала я в ответ, не оборачиваясь.

Он усмехнулся так, что я краем глаза увидела блеск в его взгляде.

Следующий слайд – прототип интерфейса. Лёгкие пастельные оттенки, фото счастливых людей с собаками и кошками, карточки профиля с указанием «любимый вид прогулок» и «уровень активности питомца».

– Мы делаем ставку на удобство для пользователя, – сказала я, – интуитивный дизайн, простой вход в сервис и внутренняя система «игровых наград». Это увеличивает удержание аудитории на 25% за первые три месяца.

– А что за значок с косточкой? – спросил Джонсон, щурясь в экран.

– Это система внутренних бонусов, – пояснила я, – пользователи получают косточки за активность: публикацию фото, участие во встречах офлайн, приглашение друзей.

– И чем больше косточек, тем выше шанс найти любовь всей жизни, – вставил Эштон, – или хотя бы того, кто будет с тобой делить пакет корма на двоих.

Я закатила глаза, но заметила, что часть команды за стеклянной перегородкой улыбается. Джонсон – нет. Он выглядел так, будто боится, что мы сейчас дойдём до шуток про «собачьи свадьбы».

– Теперь о пожизненной ценности клиента, – переключила я слайд, – наша монетизация строится на трёх источниках: премиум-подписка, партнёрские предложения от зоомагазинов и интеграции с ветеринарными клиниками. При среднем чеке в 1 200 рублей в месяц и удержании платных пользователей на уровне 60% в год, мы выходим на устойчивый рост уже через первые 12 месяцев.

– То есть, – уточнил Эштон, – вы хотите, чтобы люди платили за то, чтобы найти свою собачью половинку… и ещё остались в приложении после?

– Именно, – подтвердила я, – потому что любовь проходит, а фотографии милых котят остаются.

Он тихо рассмеялся, но этот смех был тёплым, не издевательским. И я вдруг поймала себя на том, что мне нравится его стартап. Не потому, что он приносит деньги, а потому что в нём есть душа.

На финальном слайде я вывела слоган: «PetMatch – найдите того, кто подберёт вам поводок по сердцу».

– Ну что ж, мистер Картер, – подытожила я, – готовы доверить нам продвижение вашего проекта?

Эштон посмотрел на меня, потом на Джонсона, и, выдержав паузу, произнёс:

– Если вы лично будете курировать кампанию – да.

Джонсон напрягся.

– У нас целая команда…

– Да, но мне нравится работать с людьми, которые не боятся слова «хаос», – перебил Эштон, всё так же глядя на меня. – Это редкое качество в маркетинге.

Между нами повисла тишина, в которой я слышала, как бьётся собственное сердце.

– Отлично, – сказала я наконец, стараясь не выдать эмоций. – Тогда перейдём к деталям.

Джонсон что-то записывал в блокнот, но по лицу было видно – он уже строит планы, как «неожиданно» вмешаться в этот проект. А я… я чувствовала, что этот день только начал рушить мои чёткие профессиональные границы.

И, похоже, Эштон прекрасно об этом знал.

В переговорной стало тихо, только проектор ещё негромко шумел, словно пытаясь переварить всё, что здесь только что прозвучало. На экране завис финальный слайд с логотипом PetMatch, и я почувствовала лёгкое удовлетворение: презентация удалась.

Джонсон прокашлялся и сложил руки на столе, глядя на Эштона:

– Ну что ж, мистер Картер, думаю, мы можем переходить к следующему шагу. Я предлагаю подготовить пакет документов и отправить их вашим помощникам для ознакомления.

Эштон чуть приподнял бровь, словно слова «помощникам» его слегка позабавили. Он кивнул, но тут же повернулся ко мне:

– Звучит разумно. Но знаете, Джонсон, я обычно предпочитаю держать связь напрямую с теми, кто действительно понимает, о чём говорит.

И, будто всё это было заранее продумано, он достал из внутреннего кармана телефон – дорогой, блестящий, в чехле из тёмной кожи.

– Так что, Николь, – обратился он прямо ко мне, – продиктуете свой номер?

Я выдержала паузу, делая вид, что обдумываю, стоит ли вообще открывать дверь в свой личный мир этому человеку.

– Уверены, что он у вас ещё не записан под именем «Опасность для белых рубашек»? – парировала я, приподняв подбородок.

Он хмыкнул, скользнув пальцем по экрану, словно что-то проверяя:

– Думал, сохранить как «Смертельная доза кофеина с сарказмом». Но, возможно, «Николь» тоже неплохо звучит.

– Я рада, что вы хотя бы не подумали о чём-то похуже, – ответила я, протянув визитку с минималистичным логотипом нашей компании и своим именем.

– Похуже? – он прищурился. – Поверьте, у меня фантазия богатая. Но я сегодня в хорошем настроении.

В его взгляде на секунду мелькнуло что-то слишком личное, и я почувствовала, как моё лицо предательски теплеет.

– Значит, хаос – это теперь комплимент? – уточнила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

– В вашем случае – безусловно, – ответил он, поднимаясь из-за стола.

Он откинул лацкан пиджака, проверяя, всё ли на месте, и не спеша направился к выходу. Перед дверью обернулся:

– Рад был познакомиться с вашей компанией, Джонсон. И, конечно… – он перевёл взгляд на меня, – с вами, Николь.

Я почувствовала, что все в переговорной, включая секретаря за стеклянной стеной, заметили этот обмен взглядами.

– До скорой встречи, – сказал он, и дверь за ним мягко закрылась.

Оставшаяся часть дня прошла в режиме офисного шторма. Поток писем, звонков, согласований и бесконечные «можно на пять минут?», которые на деле растягивались на полчаса. Я ловила себя на том, что в голове всё время прокручиваю утреннюю встречу.

Особенно – тот момент, когда он не моргнув глазом перебил Джонсона. Это было и нагло, и эффектно, и… почему-то мне нравилось.

В 17:58 телефон завибрировал. На экране – короткое уведомление:

Сообщение от: Эштон Картер.

Интересно, сколько он ждал, чтобы не выглядеть слишком нетерпеливым? – подумала я, разблокируя экран.

Эштон: «Давай вечером встретимся в Центральном парке и прогуляемся с собаками. У меня – Майло, у тебя… как зовут пса твоей соседки? Обсудим нашу гениальную актёрскую игру и дальнейший план действий.»

Я уставилась на текст и почувствовала, как губы сами собой растянулись в улыбке.

Пальцы быстро набрали ответ:

Николь: «Барни. И предупреждаю: он кусается, если ему не нравится собеседник. Так что будь убедителен.»

Сообщение ушло, и буквально через несколько секунд экран снова загорелся:

Эштон: «Тогда возьму пару лакомств. Для Барни. Хотя, если честно, и для тебя тоже.»

Я фыркнула, покачав головой.

Человек, который может за один день устроить офисный спектакль, заставить Джонсона нервничать и назначить прогулку… определённо опасен.

И всё же… я уже знала, что вечером окажусь в парке.

Ведь хаос, как оказалось, может быть чертовски притягательным.

Центральный парк в конце августа живёт особенной жизнью. Город, шумный и рваный, словно джазовая импровизация, за его пределами продолжает бешено бежать вперёд: гудят жёлтые такси, визжат тормоза автобусов, на углу спорят двое продавцов хот-догов, у которых одинаковая точка. Но сто́ит ступить на гравийную дорожку парка – и всё меняется.

Здесь воздух другой: не пропитанный выхлопами и запахом асфальта, а насыщенный ароматом свежескошенной травы, влажной земли и чуть сладковатым духом поздних цветов. Листья в кронах деревьев тихо шелестят, будто перешёптываются, а где-то вдалеке скрипит старый мостик, по которому проходит пара влюблённых.

Барни тащит меня вперёд с энтузиазмом профессионального исследователя, которому поручили найти золото. Уши – как два шёлковых маятника, хвост крутится так быстро, что можно было бы подзаряжать телефон.

– Барни, мы идём на встречу, а не на марафон, – бормочу я, но он и не думает замедляться.

Я поворачиваю за угол тропинки – и вижу Эштона.

Он стоит, облокотившись на деревянную ограду, спиной к закату, из-за чего солнечный свет очерчивает его фигуру золотистой каймой. В руках – поводок, за который лениво тянет крупный золотистый лабрадудель. Пёс послушно останавливается, но глаза у него – хитрые, как у того, кто уже понял, что вечер будет нескучным.

Эштон поднимает голову, и в этот момент я ловлю себя на том, что буквально застываю на месте.

Он чертовски хорошо выглядит. Джинсы, чуть потёртые на коленях, белая рубашка с расстёгнутой верхней пуговицей, рукава закатаны до локтей, и видно, как под тканью двигаются мышцы предплечий. Волосы чуть растрёпаны ветром, а на губах – лёгкая улыбка, в которой одновременно и дружелюбие, и озорство.

Господи, Николь, соберись. Это просто парень. Очень симпатичный. И очень сексуальный. Но всё же – просто парень.

– Майло, – представляет он пса, кивая в сторону лабрадуделя. – Самый воспитанный пёс Нью-Йорка. По крайней мере, был… до сегодняшнего вечера.

– Это угроза или предупреждение? – спрашиваю я, подходя ближе.

– Это факт, – он усмехается, переводя взгляд на Барни. – Майло никогда не гонялся за утками.

– Значит, сегодня у него дебют, – парирую я.

Мы идём вдоль озера. Вода переливается, отражая розовые и оранжевые оттенки закатного неба. Несколько уток чинно плавают рядом, изредка поглядывая в нашу сторону. Барни замирает, уши поднимаются – и я уже знаю этот взгляд.

– Нет, только не это, – начинаю, но поздно.

Спаниэль рвётся вперёд, и я почти теряю равновесие. Майло, вдохновлённый примером, радостно срывается с места. Их лапы бьют по гравию, поднимая мелкие камешки, а мы с Эштоном одновременно восклицаем:

– Барни!

– Майло!

Пробегая мимо лавочки, я слышу, как кто-то возмущённо ахает, кто-то смеётся, а велосипедист еле успевает увернуться, выдав нам длинный и явно нецензурный монолог.

Когда мы их догоняем, оба стоят у самой кромки воды, радостно виляя хвостами, а утки – в панике разлетаются прочь.

– Видишь? – Эштон слегка запыхался, но в глазах у него пляшут смешинки. – Я же говорил: ты и Барни – источник стихийных бедствий.

– Это был акт спонтанного творчества, – отвечаю я, поправляя волосы. – Не всем же жить по правилам Майло.

– Майло жил по правилам. До того дня, как встретил тебя, – он бросает на меня взгляд, и от этой смеси насмешки и тепла в груди становится чуть теплее. – И, знаешь, мне это нравится.

Мы идём дальше, псы уже спокойны, но изредка переглядываются, словно заговорщики.

– У тебя всегда так? – спрашивает он. – То кофе, то утки, то ещё что-то?

– Это называется насыщенная жизнь, – пожимаю плечами. – Иногда мне кажется, что неприятности просто ставят на мне GPS-метку.

– А мне кажется, это твой талант, – усмехается он. – Некоторые ищут адреналин в горах или на гонках, а тебе достаточно просто выйти за хлебом.

Я смеюсь, и он, кажется, ловит этот момент – настоящий, без всяких фильтров.

Мы садимся на лавочку. Он чуть разворачивается ко мне, локтем облокотившись на спинку, и я замечаю, что его глаза – не просто карие, а с золотистыми вкраплениями, которые особенно ярко сияют в лучах заката.

– Ладно, – говорит он, – обсудим нашу актёрскую игру. Сегодня мы сделали вид, что незнакомы. Завтра можем разыграть, будто давно сотрудничаем. Джонсон будет в шоке.

– То есть ты хочешь ввести его в информационный штопор?

– Именно, – улыбается он. – Думаю, мы сработаемся.

– Опасная мысль, мистер Картер, – говорю я, но он уже понял, что я согласна.

Мы ещё немного сидим, слушая, как ветер шумит в листве, а где-то вдалеке играет уличный саксофонист. Барни и Майло в это время пытаются поймать упавший лист, устраивая маленькое сражение.

Когда начинает темнеть, мы поднимаемся. Он провожает меня до выхода из парка.

– Береги Барни. И себя, – говорит он, задерживая взгляд чуть дольше, чем просто дружелюбие. – Хотя, если честно, я надеюсь, что завтра опять окажусь в эпицентре твоей бури.

Я ухожу с улыбкой, и впервые за долгое время жду завтрашнего дня с лёгким, почти подростковым предвкушением.

Глава 3. Утро, кофе и первая подлость.

Будильник пискнул в 07:05, и Николь, с закрытыми глазами, привычным движением нащупала телефон на прикроватной тумбочке. Обычно она позволяла себе ещё десять минут вялого переворачивания с бока на бок, но сегодня что-то невидимое подтолкнуло её встать сразу. И нет, она абсолютно точно не думала об одном конкретном самоуверенном стартапере, который собирался снова появиться в офисе. Просто… сегодня ей хотелось выглядеть чуть лучше, чем обычно. Так, для себя.

В ванной уже зашипела горячая вода, заполняя воздух паром. Николь сбросила с плеч халат, шагнула под тёплые струи и на пару минут прикрыла глаза, наслаждаясь тем, как сонливость медленно уходит, уступая место утренней собранности. Её мысли бродили где-то между рабочими задачами и воспоминанием о том, как вчера в кофейне Эштон улыбнулся своим фирменным «я знаю, что ты на крючке» взглядом.

Она вышла из душа и подошла к шкафу. Рука автоматически потянулась к привычной комбинации – светлая рубашка, чёрные брюки, – но взгляд зацепился за изумрудное платье-футляр, которое она обычно надевала только на важные презентации или редкие корпоративы. Платье мягко обнимало фигуру, подчёркивая талию, а его глубокий цвет делал глаза ярче.

– Это чистое совпадение, – пробормотала Николь, снимая его с вешалки. – Никаких скрытых мотивов.

Перед зеркалом она поймала себя на том, что стрелка на глазах получается ровнее обычного, а румянец ложится чуть теплее. Капля любимых духов с нотами жасмина и бергамота коснулась кожи за ухом – и вот уже в отражении смотрит женщина, которая будто идёт не просто на работу, а на встречу, от которой многое зависит.

Улицы города встречали её привычной утренней какофонией: кто-то гнал машину на жёлтый, таксист ругался в телефон, где-то вдали сигналил трамвай. Возле входа в дом сосед поставил лоток с ещё горячими круассанами – аромат масла и теста смешивался с густым запахом кофе из уличного киоска. По тротуару сновали спешащие офисные сотрудники с картонными стаканами в руках, а у перехода стояла женщина с собакой, похожей на уменьшенную версию медвежонка.

Путь до офиса казался сегодня особенно коротким. Николь шла, чувствуя, как каблуки ритмично цокают по плитке, и невольно гадала: появится ли Эштон в безупречном костюме или снова в своём расслабленном стартаперском образе – джинсы, пиджак и кроссовки.

Офисное здание сияло стеклянными панелями, отражая утреннее солнце. Внутри – привычная картина: охранник, приветствующий каждого по имени, запах свежеотпечатанных документов, шелест страниц. На кухне кто-то уже спорил, кому идти за сахаром, а из дальнего угла доносился шум работающего кулера.

Лиза из PR, заметив Николь, выразительно вскинула брови:

– Мисс Брукс, вы сегодня сияете! Что за повод? Интервью в журнале «Бизнес и стиль»? Или тайная встреча?

– Просто пятница, – отмахнулась Николь с невинной улыбкой, хотя чувствовала, что щеки предательски теплеют.

Она устроила сумку на столе, включила компьютер, сделала первый глоток кофе и краем глаза поймала своё отражение в чёрном экране монитора. Да, она действительно выглядела иначе. И да, возможно, ей хотелось, чтобы кое-кто это заметил. Но, разумеется, она ни за что в этом не признается. Даже себе.

Секунду Николь задержала взгляд на экране телефона. Пусто. Ни сообщений, ни звонков. «И зачем я вообще об этом думаю?» – отчитала она саму себя и с показной сосредоточенностью открыла папку с планами по текущим проектам.

А за стеклянной дверью лифта кто-то уже поднимался на её этаж.

В офисе ещё витал запах утреннего кофе, а кондиционер тихо гонял тёплый воздух по просторному, но вечно перегруженному бумагами опенспейсу. У кого-то на мониторе горели таблицы Excel, у кого-то – бесконечные отчёты в CRM. За окном, как назло, начался лёгкий снегопад, придавая пейзажу оттенок новогодней открытки, хотя до праздников было ещё далеко.

И тут двери лифта разъехались, и из них шагнул Эштон Картер.

Он вошёл так, словно знал, что все взгляды будут прикованы к нему. Чёткая линия плеч под тёмно-синим пиджаком, белоснежная рубашка, галстук в тон глубокого бордо, блестящие от полировки туфли. Его шаг был уверенным, а лёгкая, почти лениво-уверенная улыбка будто говорила: «Да, я знаю, что вы сейчас обо мне подумали».

Лиза из PR на секунду забыла, что держала в руках, и ручка со стуком упала на стол. Финансисты переглянулись. Даже охранник Пётр, обычно полностью равнодушный к посетителям, слегка наклонился вперёд, будто присматриваясь к деталям гардероба.

Николь, услышав щелчок лифта, машинально подняла глаза и едва заметно прикусила губу, чтобы спрятать улыбку. «Это просто клиент, – попыталась она убедить себя. – Один из многих. Ничего особенного». Но внутренний голос ехидно добавил: «Да, конечно, и солнце у нас в Москве светит каждый день одинаково».

– Доброе утро, мисс Брукс, – произнёс он так, будто видел её каждое утро всю свою жизнь.

– Мистер Картер, – она кивнула, сохраняя полупрофессиональную улыбку. – Как приятно, что вы лично решили убедиться, что мы начинаем рабочий день вовремя.

– Я пришёл убедиться, что здесь вы начинаете его вовремя, – без тени смущения ответил он. – И, как вижу, я не ошибся.

В этот момент из кабинета, как по команде, вышел Джонсон. Его выражение лица напоминало человека, которому только что сообщили, что его любимую парковку отдали под ярмарку меда.

– Мистер Картер, – голос Джонсона был чуть натянут, – рад вас видеть. Надеюсь, перейдём к делу?

– Конечно, – Эштон развернулся к нему, но сделал едва заметный шаг в сторону Николь. – Но я настаиваю, чтобы мисс Брукс участвовала в обсуждении проекта.

– Мы ещё не распределяли задачи, – сухо бросил Джонсон.

– Тогда сэкономлю вам время, – Эштон улыбнулся, но в его тоне слышалась уверенность. – Николь – идеальный кандидат. Она прекрасно уловила суть моего стартапа, и, к тому же, обладает редким талантом превращать сухие факты в истории, которые хочется слушать.

– Это комплимент или тонкий намёк на то, что я склонна драматизировать? – Николь приподняла бровь.

– И то, и другое, – без паузы ответил он. – В маркетинге умение добавить щепотку театра – бесценно.

Джонсон явно с трудом сдерживал раздражение.

– Если вы настаиваете…

– Настаиваю, – коротко подытожил Эштон и развернулся к Николь. – Пойдёмте, у нас есть что обсудить, прежде чем начнём презентацию.

Он сел на край её стола, раскрыв кожаную папку.

– Итак, «PetMatch». Мобильное приложение, которое соединяет владельцев домашних животных по интересам – будь то утренние пробежки с собаками, фотосессии для котов или совместные походы в ветеринарку. По сути, это микс Tinder и социальной сети для питомцев, но с алгоритмами подбора, адаптированными для российского рынка.

– То есть, вы хотите, чтобы у каждого Барни и Майло была своя анкета? – уточнила Николь, улыбнувшись.

– Именно, – Эштон чуть склонил голову. – Фотографии, любимые места для прогулок, привычки… и даже предпочтения в игрушках.

– А что, если собака не любит уток, но обожает валяться в грязи? – не удержалась Николь.

– Мы просто найдём ей идеального напарника для грязевых спа-процедур, – парировал он. – И, конечно, подадим это как «уникальную фишку».

Она хмыкнула, но внутри отметила: идея, хоть и звучит слегка безумно, действительно цепляет. И если подать её с юмором, можно устроить вирусный запуск.

– Ладно, мистер Картер, – сказала она, чуть подвинув к нему свой блокнот. – Похоже, у нас есть, над чем поработать.

Николь сидела напротив Эштона за круглым столом в переговорной, перед ними лежали распечатки и открытые ноутбуки. Солнечные лучи пробивались сквозь жалюзи, рисуя на белом столе полосатые узоры. Она уловила в воздухе лёгкий аромат его одеколона, и этот запах стал фоном для всего разговора.

– Так, – Эштон разложил листы с диаграммами, – если говорить о российском рынке, то у нас два ключевых направления: цифровое продвижение и офлайн-активности. Начнём с первого.

– SMM? – уточнила Николь, одновременно быстро делая пометки.

– Да, но не просто посты в соцсетях, а полноценная контент-воронка. Видеоролики о том, как питомцы встречаются и находят друзей. Сторис с забавными фейлами на прогулках. Марафоны «До и после грумера»…

– И рубрика «Пёс недели», – добавила Николь, слегка улыбнувшись. – Чтобы у людей был стимул выкладывать больше фото.

– Вот за это я вас и выбрал, – он чуть прищурился. – Вы мыслите не как корпоративный работник, а как человек, которому реально нравится идея.

Джонсон, сидящий чуть поодаль, шумно перевернул лист бумаги, будто случайно, но так, чтобы привлечь внимание.

– Николь, у тебя и без того куча задач, – бросил он, не поднимая глаз.

– Разберусь, – она ответила ровным тоном, не отводя взгляда от Эштона.

– Отлично, – тот продолжил, словно Джонсона в комнате не существовало. – Второе направление – офлайн-ивенты. Площадки в парках, фотовыставки с участием питомцев, розыгрыши кормов и игрушек. Хочу, чтобы это было не просто приложение, а движуха, к которой люди будут хотеть присоединиться.

– Я могу подключить пару блогеров из «Пет-сторис», – предложила Николь. – Они делают классные обзоры на товары для животных, аудитория у них живая.

– Супер. И ещё нам нужен партнёр из числа зоомагазинов. Чтобы в их торговых точках были QR-коды на скачивание приложения и какие-то бонусы для новых пользователей.

– Это можно оформить как кросс-маркетинг, – кивнула Николь. – Выгода и нам, и им.

Эштон, чуть наклонившись вперёд, сказал вполголоса:

– Мне нравится, как ты думаешь.

Она почувствовала, как в груди что-то предательски дрогнуло, и быстро спряталась за блокнотом, делая вид, что что-то пишет.

– Так, что у нас по бюджету? – вернулся к теме Джонсон, и в голосе его сквозило раздражение.

– С бюджетом всё в порядке, – ответил Эштон. – И, кстати, я бы хотел, чтобы Николь сама курировала весь проект.

В комнате повисла тишина. Николь сделала вид, что внимательно изучает лист с диаграммой, но краем глаза видела, как у Джонсона напряглись скулы.

– Ладно, – процедил он. – Только чтобы сроки не сорвались.

– Со сроками будет всё отлично, – подхватила Николь, уже чувствуя, что эта игра начинает ей нравиться.

– Тогда мы договорились, – Эштон откинулся на спинку стула и улыбнулся. – Остальное обсудим в неформальной обстановке.

– Это деловое предложение или попытка пригласить меня на свидание? – приподняла бровь Николь.

– А почему бы не совместить? – он подмигнул.

Джонсон поднялся из-за стола, буркнул что-то невнятное и вышел, явно недовольный тем, как закончилась встреча.

Когда дверь за ним закрылась, Николь тихо рассмеялась:

– Кажется, вы только что официально испортили мне отношения с начальником.

– Зато мы официально начали проект, – невозмутимо заметил Эштон. – А это куда важнее.

Он собрал бумаги в аккуратную стопку, а потом, словно между делом, добавил:

– И вечером мы должны обсудить нашу стратегию. В Центральном парке. С собаками.

– С собаками – это кодовое слово для «я хочу снова тебя увидеть»? – уточнила она.

– Может быть, – он улыбнулся, поднимаясь. – Ты сама решишь, когда придёшь.

В офисе стоял привычный гул: кто-то оживлённо стучал по клавишам, перебивая звонки клиентов, кто-то спорил о макете на повышенных тонах, а из дальнего угла доносился запах свежих бэйглов, явно принесённых кем-то из отдела продаж. За окнами, за которыми виднелась Верхняя Ист-Сайд, по тротуару то и дело спешили люди с картонными стаканчиками кофе, а гудки машин перемежались с приглушёнными ругательствами таксистов.

Николь сидела за своим столом, в окружении коллег, с чашкой недопитого латте и ноутбуком, на экране которого выстраивала стратегию продвижения PetMatch. План уже формировался: SMM-кампания в Instagram и TikTok, таргет на владельцев собак и кошек по всему Манхэттену, коллаборации с популярными блогерами-питомцеводами, и, конечно, офлайн-ивенты в Центральном парке и у популярных зоомагазинов вроде того, что на Лексингтон-авеню.

Её пальцы быстро бегали по клавишам, пока рядом кто-то небрежно уронил ручку и пробормотал извинение. И тут над ней нависла тень.

– Брукс, – голос Джонсона был ровным, но в нём слышалось что-то слишком нарочито-официальное. – У меня для тебя ответственное поручение.

Николь подняла взгляд. Джонсон стоял, держа в руках свой вечный кожаный блокнот, и смотрел на неё с тем выражением, каким в фильмах начальники отправляют героиню в командировку в Арктику «за опытом».

– Слушаю, – произнесла Николь, но внутренне уже приготовилась к чему-то странному.

– Нужно, чтобы ты прямо сейчас поехала в Гринпойнт. – Он сделал паузу, словно хотел насладиться эффектом. —Встретишься с компанией “Marketing+”.

– А что за встреча? – осторожно спросила Николь, заметив, как несколько коллег уже замерли, притворяясь, что работают.

– Они предлагают услуги наружной рекламы.

В офисе наступила тишина на пару секунд. С дальнего конца зала кто-то едва сдержал смешок, прикрыв рот рукой.

– Но мы же работаем с диджитал-продвижением, – попыталась возразить Николь.

– Брукс, – перебил Джонсон, – в жизни всегда есть место эксперименту. Это приказ.

Приказ. Слово прозвучало так, что пара человек в соседнем ряду подняли головы. Теперь на Николь смотрели как на человека, которого только что отправили в квест без карты и компаса.

Николь кивнула, стараясь сохранить нейтральное лицо:

– Конечно, сэр.

Внутри же добавила: Хорошо, Джонсон. Запишем: Джонсон – один балл, Николь – ноль. Но матч ещё только начинается.

Она выключила ноутбук, сунула в сумку блокнот, накинула лёгкое пальто и направилась к лифту. За окнами Манхэттен жил своей привычной жизнью: жёлтые такси, запах уличных хот-догов, шум метро, вырывающийся из подземных решёток. Ей предстояло провести утро в поездке на встречу, которая уже пахла потерянным временем – и, возможно, скрытой диверсией со стороны босса.

Николь шагнула на тротуар, и привычный утренний хаос Манхэттена тут же окутал её со всех сторон: резкий запах жареного бекона от уличной тележки, гудок автобуса, чей водитель явно торопился проскочить на красный, и стайка голубей, синхронно взлетевших прямо из-под ног какой-то старушки с огромной хозяйственной сумкой.

Бессмысленная встреча… ну да, Джонсон – мастер по части “важных” заданий. Интересно, что будет дальше? Попросит лично заклеивать билборды? – подумала Николь, спускаясь в метро.

Вагон, как водится, был полон: студенты с наушниками, парочка туристов, отчаянно разглядывающих карту, мужчина в костюме, который пытался сделать вид, что читает газету, но явно слушал чей-то телефонный разговор. Метро грохотало так, что Николь пришлось держать сумку обеими руками – не столько от страха кражи, сколько чтобы она не свалилась в ноги соседу.

Доехав до Гринпойнта, Николь оказалась в районе, где современные лофты соседствовали с облупленными складами, а на углах пахло свежей выпечкой из польских пекарен. Ну да, рай для вдохновения… если ты снимаешь постапокалиптический сериал, – хмыкнула она про себя.

Офис “Marketing+” оказался в здании с криво покрашенной дверью и табличкой, напечатанной явно на домашнем принтере. Внутри пахло дешёвым кофе и, судя по ощущениям, вчерашними пончиками.

Встреча прошла… ожидаемо. Двое мужчин лет сорока бодро рассказывали о том, как “наружка – это будущее”, и показывали Николь фотографии щитов на трассах Нью-Джерси.

– Представьте, – говорил один, – ваш клиент, этот… как его… PetMatch, на огромном баннере возле съезда с хайвея. Тысячи глаз каждый день!

– Да, – подхватил второй, – и ещё мы можем разместить его рекламу на автобусах в пригородах.

Николь кивала, записывала, задавала дежурные вопросы, но в голове при этом отчётливо звучал голос Джонсона: “Очень важное поручение”.

Через сорок пять минут она вышла на улицу с парой буклетов и визиткой, которая, скорее всего, отправится в мусорку.

Дорога обратно казалась бесконечной. В метро Николь машинально глянула в телефон – и поймала себя на том, что ждёт сообщения от Эштона. Интересно, чем он сейчас занимается? Может, уже придумал новый способ довести Джонсона до нервного тика?

Когда она вернулась в офис, часы показывали 16:00. Джонсон, проходя мимо её стола, даже не удостоил её взглядом, но уголки его рта чуть заметно дрогнули – он явно наслаждался моментом.

Хорошо, мистер Джонсон. Это вы начали эту маленькую войну. Но я тоже умею играть в долгую, – решила Николь, снова открывая ноутбук и видя, что ей пришло новое письмо… от Эштона.

Николь щёлкнула по письму, и экран мигнул, выдав лаконичную тему:

“Миссия: отвлечь Джонсона”.

О, нет… – уголки губ предательски дрогнули.

Эштон: Как прошло ваше стратегическое задание по спасению мировой рекламы с помощью автобусов и щитов?

Николь: Великолепно. Думаю, скоро весь Нью-Джерси будет знать про PetMatch. Особенно белки вдоль трассы.

Эштон: Отлично, белки – наш ключевой сегмент. Следующий шаг – сотрудничество с голубями Центрального парка.

Николь: Только если вы лично будете договариваться с ними. Я слышала, у них суровая профсоюзная политика.

Она уже почти хихикнула в голос, но вспомнила, что сидит в самом центре офиса, и тут же прикрыла экран ладонью.

Эштон: Шутки шутками, но Джонсон явно пытается выбить тебя из колеи. Так что давай сделаем наоборот: я хочу, чтобы ты сегодня прислала мне черновой план продвижения в соцсетях. Начнём с Telegram, потом подключим Reels в Instagram.

Николь: Считайте, что у вас будет самый подробный план в истории маркетинга.

Эштон: Я в этом не сомневаюсь. И да, Николь… постарайся не тратить креатив на билборды в Нью-Джерси.

Она усмехнулась и, откинувшись в кресле, поймала себя на том, что ей… приятно. Не просто общаться, а знать, что он следит за ситуацией, реагирует, заботится, но делает это в своей слегка дерзкой манере.

Ну вот и всё, Брукс. Ты хотела просто рабочее взаимодействие, а сама уже ждёшь сообщений от него. Опасная дорожка, – подумала Николь, открывая новый документ и набрасывая первые тезисы стратегии: сегментация аудитории, виральные челленджи с питомцами, работа с блогерами, интеграция на онлайн-форумах.

Через полчаса она так увлеклась, что даже не заметила, как Джонсон остановился за её спиной.

– Брукс, – его голос был сухим, – вы, похоже, нашли себе нового покровителя.

В офисе стало на полтона тише. Николь медленно повернулась, встретилась с его взглядом и совершенно спокойно произнесла:

– Нет, сэр. Я просто делаю свою работу.

Джонсон чуть прищурился, но ничего не сказал, лишь ушёл в сторону, явно прикидывая, как бы поставить ей следующую подножку.

А у Николь в этот момент на экране высветилось новое сообщение:

Эштон: Не забудь. Вечером – парк, собаки, план по спасению мира. И кофе.

Она улыбнулась. Вот это уже миссия, в которой я хочу участвовать.

Центральный парк в это время дня был особенно живописен: солнце садилось, окрашивая небоскрёбы в тёплое золотистое свечение, ветерок доносил запах свежескошенной травы и лёгких сладких вафель из киоска неподалёку. Николь шла по аллее, держа Барни на поводке, и всё никак не могла решить, что сильнее бьётся – её сердце или каблуки о гравий.

Майло с Эштоном они заметили почти сразу – высокая фигура в лёгкой серой куртке, небрежно закатанные рукава, руки в карманах, и рядом – тот самый лохматый лабрадудель, уже подпрыгивающий от нетерпения.

– Ну что, – сказал Эштон, когда они подошли ближе, – вы опять собираетесь вносить хаос в жизнь моего воспитанного Майло?

– Это Барни вносит хаос, – с абсолютно серьёзным видом ответила Николь. – Я лишь сопровождаю его в его миссиях по разрушению идеального порядка.

Собаки, как назло, тут же с визгом рванули к озеру, где мирно плавала стайка уток. В следующую секунду началась погоня века: утки врассыпную, Майло и Барни – за ними, брызги во все стороны, случайная парочка туристов в панике отскакивает в сторону.

– Я говорил тебе, что так будет, – ухмыльнулся Эштон, когда они оба бросились оттаскивать своих питомцев. – Майло был джентльменом, пока не встретил вас. Теперь он – партнёр по преступлениям.

– Значит, мы с Барни – плохое влияние?

– Худшее. И мне это очень нравится.

Он говорил это легко, с тем самым фирменным прищуром, но в его голосе Николь уловила что-то ещё – тепло, что-то очень личное.

Они пошли вдоль аллеи, и Эштон, не дожидаясь, пока она начнёт жаловаться на вечернюю прохладу, снял с себя куртку и накинул ей на плечи.

– Не хочу, чтобы ты замёрзла.

– А если я скажу, что мне не холодно?

– Тогда скажи, что тебе приятно, – парировал он.

Она только закатила глаза, но краем губ улыбнулась.

Потом они присели на лавочку у фонтана, и Николь поймала себя на том, что просто наблюдает за ним: как он смеётся, как подзывает Майло, как у него чуть морщатся глаза, когда он серьёзен. Чёрт, Картер. Ты опасен для моего эмоционального здоровья.

– Знаешь, – начал он, глядя на отражение в воде, – я всё ещё думаю, что ты лучший выбор для PetMatch. Не только потому, что ты умна, но и потому, что ты… живая. С тобой проект будет не просто работать, а жить.

– Это ты сейчас пытаешься сделать комплимент или мотивировать?

– Оба варианта. И, кстати, у тебя смешной нос, когда ты хмуришься.

Барни в этот момент решил проверить, что будет, если окунуть морду в фонтан, а Майло тут же последовал примеру. Николь и Эштон синхронно вздохнули, но не сдержали смеха.

– Ну что, партнёр по хаосу, – сказал он, когда они снова пошли в сторону выхода, – завтра продолжаем?

– А у нас есть выбор?

– Нет, – ухмыльнулся он. – С тобой выбора нет никогда.

Они медленно шли к выходу из парка, собаки устало плелись впереди, изредка оглядываясь, будто проверяя, не забыли ли их хозяева. Воздух стал прохладнее, и в нём уже чувствовалась та самая осенняя свежесть, от которой хочется либо укутаться в плед с чашкой какао, либо… ну, или в чьи-то руки.

– Николь, – тихо произнёс Эштон, когда они миновали группу уличных музыкантов, играющих джазовую импровизацию, – ты ведь понимаешь, что это не только про бизнес, да?

Она сделала вид, что не поняла.

– В смысле? PetMatch вполне себе проект, тут всё чётко: маркетинговая стратегия, целевая аудитория, каналы продвижения…

Он усмехнулся и покачал головой.

– Я не про проект. Я про нас.

Она почувствовала, как сердце сделало лишний удар, и машинально поправила куртку, всё ещё лежащую на её плечах.

– У нас?..

– Да. Ты вечно оказываешься там, где всё идёт наперекосяк, и почему-то делаешь так, что мне это нравится.

Он сказал это просто, без намёка на драматичность, но в его взгляде было слишком много… всего.

Николь ответила лёгкой усмешкой, но внутри ощутила странное тепло, которое точно не имело ничего общего с курткой.

– Значит, я твой личный катализатор хаоса?

– Именно. И я не собираюсь тебя менять.

Они вышли на широкую аллею у центрального входа в парк, и Эштон задержал её на пару секунд, придерживая за локоть, пока мимо пронеслась толпа велосипедистов. Его ладонь была тёплой и уверенной, и Николь поймала себя на том, что ей совсем не хочется, чтобы он отпускал.

– Давай я провожу тебя до дома, – предложил он, будто между делом.

– Я могу сама…

– Знаю, – перебил он, – но хочу быть уверен, что ты доберёшься без приключений. Хотя, зная тебя, это невозможно.

Она рассмеялась, и смех снял напряжение, но только на секунду.

– Ладно, мистер Картер, только без лишних героических жестов.

– Обещаю, – сказал он, но глаза блеснули так, что Николь поняла: обещаниям этому мужчине верить опасно.

Когда они дошли до её подъезда, он остановился.

– Спокойной ночи, Николь.

– Спокойной ночи, Эштон.

Она уже открыла дверь, но, обернувшись, заметила, что он всё ещё стоит и смотрит ей вслед. Не с улыбкой – а с тем самым взглядом, который остаётся в памяти надолго.

Глава 4. Сдвиги по орбите Картер

Утро в Нью-Йорке началось, как и большинство других утр в жизни Эштона, но в то же время оно было совсем другим. Солнечные лучи пробивались сквозь жалюзи его квартиры на Манхэттене, окрашивая белые стены мягким золотым светом, а за окном шумел город, словно гигантский оркестр, который никогда не умолкает. Гудки машин, далекие крики уличных торговцев, ритмичный стук каблуков по асфальту – всё это сливалось в привычный городской фон, который он обычно едва замечал. Но сегодня всё казалось обострённым, насыщенным.

Майло, его лабрадудель, первым почувствовал, что хозяин проснулся, и радостно запрыгнул на кровать, виляя хвостом так, что одеяло сбилось в кучу.

– Доброе утро, приятель, – пробормотал Эштон, погладив пса по пушистой голове. – Ну что, сегодня мы снова будем играть в образ примерных джентльменов?

Майло зевнул, положив морду на грудь хозяину, и издал довольный вздох. Эштон улыбнулся. Жизнь в Нью-Йорке была безумной, непредсказуемой, и, пожалуй, единственным существом, который дарил ему стабильность и спокойствие, был именно этот лохматый комок энергии.

Он встал, пошёл на кухню и включил кофемашину. Аромат свежесмолотых зёрен наполнил пространство, смешавшись с запахом утреннего города, проникавшего через приоткрытое окно. Он достал миску для Майло и насыпал корм, а сам налил себе крепкий американо.

Эштон всегда ценил утренние часы: это было время, когда мысли ещё не разрывали его на части десятки звонков, писем и встреч. Обычно он прокручивал в голове планы по стартапу, задачи для команды, идеи по привлечению инвестиций. Но сегодня в его мыслях прочно поселился совсем другой образ – Николь.

Он поймал себя на том, что улыбается, вспоминая её вчерашний смех в парке, когда Барни гонялся за утками, а Майло, забыв обо всех командах и правилах, радостно присоединился к хаосу. Обычно Эштон терпеть не мог беспорядка. Его жизнь была построена по принципу строгой системы: работа, спорт, планирование. Но рядом с Николь любая система рушилась. И, что удивительно, ему это нравилось.

«Она как буря, – подумал он, глотнув кофе. – Но буря, которую хочется переживать снова и снова».

Майло между тем закончил завтрак и теперь сидел рядом, уставившись на хозяина умными карими глазами.

– Что? – Эштон усмехнулся. – Думаешь, я выгляжу идиотом? Ну да, возможно, я действительно начинаю вести себя как школьник, влюбившийся в девушку из параллельного класса.

Он отошёл к панорамному окну, выходящему на оживлённую улицу. Внизу уже бурлил Нью-Йорк: жёлтые такси сигналили в пробках, прохожие спешили в деловых костюмах и спортивных кроссовках, где-то вдалеке слышался саксофон уличного музыканта. Город жил своей жизнью, но для Эштона мир будто сузился до одной мысли: как пригласить Николь на свидание, чтобы это выглядело не слишком очевидно, но при этом достаточно ясно.

Он не хотел действовать слишком прямо – она могла воспринять это как давление. Но и скрывать свои намерения он больше не собирался.

«Она умная, упрямая, с дурацким чувством юмора и невероятной способностью превращать любой день в хаос, – думал он, глядя на улицу. – И, чёрт возьми, именно это делает её такой притягательной».

Он сделал ещё один глоток кофе и направился в домашний кабинет. Просторное помещение с минималистичной мебелью: белый стол, пара мониторов, доска с планами и заметками. На стене висела карта Нью-Йорка, испещрённая цветными стикерами, где он отмечал районы, в которых планировал размещать рекламу PetMatch.

Эштон сел за компьютер, но вместо того чтобы открыть отчёт о встречах с инвесторами, снова открыл чат с Николь. Последнее сообщение было её шуточным ответом на предложение встретиться в парке. Он перечитал его и поймал себя на том, что уголки его губ невольно поднимаются вверх.

– Ладно, Картер, – сказал он себе. – Хватит вести себя как подросток. План. Нам нужен план.

Майло в этот момент улёгся на ковёр и уткнулся носом в лапы, будто соглашаясь: пора работать.

И Эштон начал составлять в голове стратегию.

Прошло несколько часов.

Он встал, прошёл в гардеробную и остановился перед аккуратным рядом костюмов и рубашек. Обычно Эштон тратил на выбор одежды не больше минуты: синий костюм для переговоров, серый для повседневных встреч, белая рубашка – классика. Но сегодня он неожиданно задержался, глядя на ткань.

Он достал чёрную рубашку, примерил её перед зеркалом и критически прищурился. Слишком строго. Потом накинул светло-голубую, закатал рукава – и вдруг подумал, что Николь, скорее всего, заметила бы именно этот жест: слегка небрежный, как будто он не зациклен на внешности, хотя в реальности в каждом его движении был просчитанный акцент.

– Господи, я реально начинаю одеваться, думая о женщине, – пробормотал он, усмехнувшись. – Что дальше? Запишусь на кулинарные курсы?

Майло, сидевший на ковре, посмотрел на него и тихо тявкнул, будто соглашаясь.

– Ну уж нет, дружище, до кухни меня пока не дожали, – ответил Эштон, застёгивая пуговицы.

Но, выбрав светлую рубашку и тёмные джинсы вместо привычного костюма, он почувствовал себя иначе – легче, свободнее, будто скинул с плеч часть тяжести корпоративного образа.

Чтобы окончательно выкинуть из головы навязчивые мысли, Эштон решил перед офисом заехать на тренировку. Он давно занимался боксом: не ради спорта, а ради внутренней дисциплины. Ритм ударов по грушe, запах резины и мела, стук перчаток – всё это помогало ему собраться

В боксерском зале на Брум-стрит всегда пахло смесью пота, кожаных перчаток и старой древесины. Этот запах был странно успокаивающим, почти домашним. Гул города гас где-то за стенами, и оставался только звон таймера, удары по мешку и тяжёлое дыхание спортсменов.

Эштон надел бинты, туго замотал кисти и вышел к груше. Первые удары были резкими, отрывистыми, будто он хотел вышибить из себя мысли о Николь. Но с каждой минутой движения становились ровнее, дыхание выравнивалось, а ритм ударов напоминал музыку.

– Левый, правый, уклон, апперкот, – мысленно командовал он себе, двигаясь по кругу.

Но сколько бы Эштон ни пытался сосредоточиться, перед глазами снова и снова вставала её улыбка – лёгкая, немного ироничная, как будто она всегда готова подколоть его. И от этого он только сильнее бил по груше, пока тренер не хлопнул его по плечу.

– Эй, Картер, ты сегодня слишком яростный. Что, проблемы на работе?

Эштон усмехнулся, вытирая лоб полотенцем:

– Можно и так сказать.

Он не собирался обсуждать с кем-то посторонним, что эти «проблемы» имели длинные каштановые волосы, выразительные глаза и талант влезать в его голову без спроса.

Зато после тренировки он чувствовал себя чище изнутри, словно сбросил лишний груз. Эштон принял душ прямо в зале, натянул свежую рубашку и, подхватив сумку, вышел на улицу. Нью-Йорк встретил его привычным шумом: поток людей, запах кофе из уличных лавочек, гудки такси. Но теперь весь этот хаос казался не помехой, а ритмом, в который он снова вошёл.

Эштон глубоко вдохнул и сел в такси. Настало время ехать в офис и, возможно, придумать, как всё-таки пригласить Николь так, чтобы она не только согласилась, но и сама захотела этого.

Офис PetMatch находился в Сохо – в старом кирпичном здании с панорамными окнами, через которые в комнату лился мягкий утренний свет. Стеклянные перегородки, яркие постеры с собаками и кошками, кофемашина последней модели – всё здесь дышало энергией стартапа.

Эштон любил этот офис: он напоминал ему, ради чего он работает. Не ради цифр на счету или инвесторских аплодисментов, а ради идей, которые могут изменить жизнь миллионов людей и – в случае PetMatch – миллионов питомцев, которым нужны хозяева.

Он вошёл в переговорку, где уже сидели его коллеги: Марк, ведущий разработчик, с неизменной толстовкой и ноутбуком, усыпанным стикерами; Джессика, маркетолог, чьи ногти всегда были на тон ярче её презентаций; и Лукас, ответственный за коммуникацию с приютами.

– Доброе утро, – сказал Эштон, ставя на стол стакан кофе. – Давайте посмотрим, где мы.

– Серверная часть работает стабильно, – отозвался Марк, не отрываясь от клавиатуры. – Но нам нужно оптимизировать алгоритм подбора по интересам. Сейчас слишком много «ложных совпадений».

– Да, вчера я ради эксперимента завела анкету кота, – вмешалась Джессика, – и приложение выдало мне совпадение с женщиной, которая коллекционирует ядовитых пауков. Согласись, это не самая удачная пара.

Все рассмеялись, и Эштон тоже. Но в его голове тут же всплыло лицо Николь. «Она бы сейчас обязательно добавила что-то вроде: "Вот тебе новая функция – свидания с перспективой укуса".»

– Хорошо, Марк, посмотри, можно ли прикрутить дополнительный фильтр по стилю жизни, – сказал Эштон, пытаясь вернуть мысли в рабочее русло. – Нам нужно, чтобы пользователь чувствовал, что мы не просто алгоритм, а понимаем его образ жизни.

– А с приютами? – спросил он Лукаса.

– Мы на связи с «Мягкие лапки» и «Лапки и хвосты». Оба согласны тестировать наше приложение. Им понравилась идея: они смогут быстрее находить хозяев, особенно молодёжь.

– Отлично. Это наш ключ: показать, что PetMatch – не просто Tinder для животных, а реальная польза для приютов, – кивнул Эштон.

Джессика перелистнула слайды. На экране загорелась таблица: «Метрики вовлечённости».

– Смотри, Эш, – она показала на график, – у нас растёт CTR на рекламных тестах. Но конверсия в установку пока низкая. Нужно проработать позиционирование.

Эштон задумался. Обычно он мгновенно выдавал идеи, но сейчас всё перемешивалось: графики, алгоритмы и образ Николь, которая умела превращать даже деловую презентацию в спектакль с подколками и улыбками.

«Ей бы понравилось, как мы делаем упор на социальную миссию», – подумал он. – «И она бы наверняка предложила что-то безумное, вроде рекламы с собаками, которые ведут себя как люди. Чёрт, может, это даже сработало бы».

– Нам нужен свежий взгляд, – сказал он вслух. – То, что привлечёт внимание не только айтишников, но и обычных людей.

Джессика приподняла бровь:

– Ты как будто кого-то имеешь в виду.

– Может быть, – усмехнулся Эштон, но комментировать не стал.

Они обсуждали детали ещё час: интеграции с соцсетями, сотрудничество с брендами кормов, новые пуш-уведомления. Но в голове Эштона всё время звучал внутренний диалог: «Как пригласить Николь так, чтобы это выглядело естественно? Как показать ей, что я не только клиент и соучастник нашей игры, но и мужчина, который действительно заинтересован?»

После собрания он вернулся к себе в кабинет – небольшая комната с видом на улицу, где под окнами бесконечно гудели такси. Он открыл ноутбук, но вместо того, чтобы писать письмо инвесторам, поймал себя на том, что уже третий раз подряд печатает в поисковике «лучшие идеи для свидания в Нью-Йорке».

Эштон вздохнул и усмехнулся сам себе:

– Похоже, Николь, ты всерьёз меня перепрограммируешь.

Эштон несколько минут пытался сосредоточиться на таблицах с метриками, но внимание упрямо ускользало. В итоге он закрыл ноутбук, достал телефон и написал Николь.

Эштон:

«Привет, боевая напарница. Мы тут подвели итоги, и кажется, что приложение скачивают охотно, но конверсия всё ещё хромает. Нужно поднять % установок. Какие мысли?»

Он не успел даже откинуться на спинку кресла, как телефон завибрировал – Николь отвечала быстро.

Николь:

«О, значит, клиент теперь жалуется не только на кофе, но и на цифры 😂

Если серьёзно – я вижу пару вариантов.

Сделать акцент на социальной миссии: у людей включается эмпатия, когда они понимают, что реально помогают животным.

Запустить тестовую рекламную кампанию в соцсетях через лидеров мнений. Лучше взять микроинфлюенсеров, у которых аудитория живая и доверяет им.

А ещё – чуть-чуть юмора в подаче. Люди любят, когда их развлекают, а не только уговаривают.»

Эштон улыбнулся. Это была именно та энергия, которая ему так нравилась в Николь: деловитость, помноженная на искренний азарт.

Эштон:

«Звучит гениально. Пункт про юмор особенно. Ты как всегда подрываешь систему изнутри. Когда сможешь взяться?»

Николь:

«Завтра. Сегодня у меня после работы встреча с… угадай кем 😏

Но завтра я сяду и подготовлю первые наработки. К вечеру вышлю тебе отчёт – цифры, визуалы, гипотезы.»

Эштон рассмеялся, глядя на экран.

Эштон:

«Ага, значит, я снова попал в твой календарь. Чувствую себя человеком-кампанией. Но я согласен. Жду отчёт. И, возможно, новых шуток.»

Николь:

«Ну, отчёт у тебя точно будет. А насчёт шуток – это как повезёт. Иногда я могу быть опасным оружием массового разрушения корпоративного духа 😉»

Эштон уставился в экран телефона, перечитывая сообщение Николь, будто там было зашифровано больше, чем просто слова.

«Сегодня у меня после работы встреча с… угадай кем 😏»

Сердце в груди сделало что-то странное – словно он неловко перескочил шаг на лестнице. Всё утро он прокручивал сценарии: как ненавязчиво пригласить её в ресторан, может, на выставку, или хотя бы в парк. Он даже составил мысленный список плюсов и минусов каждого варианта, как настоящий аналитик. И тут Николь просто одним сообщением разрушила весь его тщательно выстроенный «план».

– Она меня убивает, – пробормотал он, откидываясь на спинку кресла. – Я думал, что это я стратег, а оказалось, что меня уже давно переиграли.

Эштон провёл рукой по волосам. Мысль о том, что вечером они снова увидятся, грела его куда сильнее, чем успехи PetMatch в статистике скачиваний. Чёрт, это был уже даже не интерес и не лёгкая симпатия – его тянуло к Николь так, будто она была магнитом, а он сам – железной стружкой.

И впервые за долгое время он почувствовал себя подростком, который готов часами думать: куда повести девушку, какой букет выбрать, как сделать так, чтобы всё выглядело одновременно естественно и эффектно.

– Цветы, – вслух сказал он и тут же подскочил. – Точно, нужны цветы.

Он начал мысленно перебирать варианты: розы – слишком банально. Лилии – красиво, но пахнут так, что можно задохнуться в такси. Орхидеи – элегантно, но слишком «офисно». И тут его осенило: герберы. Яркие, солнечные, жизнерадостные. Николь сама похожа на них – не напыщенная дива, а искренняя, настоящая, немного хаотичная, но именно это делает её особенной.

Дальше встал вопрос: куда её повести? Ресторан был очевидным вариантом, но в Нью-Йорке рестораны – это слишком предсказуемо. Хотелось чего-то, что оставит след в памяти. Может, прогулка по набережной Гудзона? Или катание на карусели в Бруклинском парке? Он даже на секунду представил их на ярко освещённой карусели – Николь смеётся, волосы развеваются, а он смотрит на неё и думает, что готов купить все билеты, лишь бы это никогда не кончалось.

– Чёрт, Картер, – пробормотал он. – Ты превращаешься в романтического идиота.

И правда, ещё пару месяцев назад он считал себя человеком, для которого чувства – это нечто второстепенное. Бизнес, проекты, планы – вот что было его миром. И вдруг оказалось, что весь его хвалёный рационализм трещит по швам, когда в этот мир входит девушка с ехидными шутками и глазами, в которых отражается полгорода.

Он снова взглянул на сообщение. «Сегодня у меня после работы встреча с… угадай кем».

И понял: он не просто ждёт этой встречи. Он считает минуты.

Эштон стоял у зеркала уже минут двадцать, что было совершенно несвойственно человеку, который обычно хватал первую попавшуюся белую рубашку, засовывал в сумку ноутбук и летел в офис. Сегодня он вел себя подозрительно медленно. На кресле лежали три комплекта одежды: один – «деловой повседневный», второй – «расслабленный джентльмен», третий – «слишком старался». И каждый раз, как только он решал, что всё, выбор сделан, взгляд снова возвращался к другому варианту.

– Майло, что скажешь? – спросил он, обернувшись к лабрадуделю, который лениво растянулся на ковре. – Вот эта синяя рубашка делает меня больше похожим на миллионера или на школьного учителя по алгебре?

Майло поднял голову, зевнул и отвернулся к стене.

– Отлично. Спасибо за поддержку, дружище, – Эштон усмехнулся. – Придётся решать самому.

В итоге он выбрал то, что, как ему казалось, балансировало между «слишком официально» и «слишком небрежно»: тёмные джинсы, белая рубашка с расстёгнутым верхним пуговицами и лёгкий пиджак. Последний он долго вертел в руках, но всё-таки накинул – для уверенности.

Перед тем как выйти, он ещё раз посмотрел на букет. Герберы. Яркие, солнечные, простые, без намёка на вычурность. Николь, по его ощущениям, была именно такой – никакого пафоса, никакой напускной драматичности, зато светлая и настоящая.

Нью-Йорк встречал его привычным шумом вечерних улиц: гудки такси, музыка из открытых дверей баров, смех прохожих, чей-то спор на испанском, запах жареных каштанов и кофе, смешанный с бензином и чем-то ещё, сугубо «манхэттенским».

Кафе находилось на крыше здания недалеко от Брайант-парка. Подниматься туда нужно было по узкой лестнице, стены которой были разрисованы граффити. Когда Эштон оказался наверху, его встретил совершенно другой мир: гирлянды огоньков, натянутые между перилами, мягкая живая музыка в углу, столики с белыми скатертями и невероятный вид на огни города.

И вот там, у барной стойки, стояла Николь.

Она поправляла прядь волос, разговаривая с барменом, и в этот момент Эштон понял, что все его тридцать раз переодеваний были абсолютно оправданы. На ней было простое, но изящное чёрное платье, подчёркивающее фигуру, и лёгкая куртка на плечах. Ничего кричащего, но именно в этом и было её очарование – она выглядела так, будто Нью-Йорк подсветил её специально для этого вечера.

– Опоздал ровно на две минуты, мистер Картер, – сказала она, заметив его и прищурившись. – Я уже думала, что свидание отменяется.

– Это были стратегические две минуты, – ответил он, протягивая ей букет. – Нужно было создать лёгкое напряжение.

– Ах вот как это называется, – Николь взяла цветы и улыбнулась, вдыхая аромат. – А я думала, что это банальная мужская несобранность.

– Только не в моём случае, – Эштон сделал серьёзное лицо. – Я могу быть кем угодно, но несобранным никогда.

– Правда? – Николь приподняла бровь. – Напомнить тебе про кофе, который ты умудрился пролить на рубашку в первый же день нашего знакомства?

– Это было стратегическое знакомство, – парировал он. – Я знал, что так ты меня точно запомнишь.

Она рассмеялась, и в этот момент что-то внутри Эштона перевернулось. Её смех был лёгким, звонким, и он поймал себя на том, что хочет слышать его снова и снова.

Они сели за столик у самого края, откуда открывался лучший вид. Нью-Йорк лежал под ними, как бесконечный калейдоскоп огней, и казалось, что город подслушивает каждый их диалог.

– Итак, расскажи мне, мистер стартапер, – Николь положила локти на стол и склонила голову, – как продвигается наше «PetMatch»?

– Всё идёт по плану, – сказал он, хотя на самом деле думал только о том, как идеально сидят её волосы при свете гирлянд. – Но, честно говоря, с сегодняшнего дня меня волнует другой проект.

– Неужели ещё один стартап? – поддела она. – Ты неисправим.

– Нет, – он выдержал паузу и наклонился ближе. – Это проект под кодовым названием «Николь».

Она слегка закатила глаза, но улыбку не смогла сдержать.

– Сомневаюсь, что этот проект принесёт тебе инвестиции.

– Ошибаешься, – Эштон тоже улыбнулся. – Я уже чувствую серьёзную отдачу.

Их взгляды встретились, и на долю секунды между ними повисло напряжение – то самое, от которого перехватывает дыхание. Николь первой отступила, сделав вид, что занята меню.

– Ну хорошо, – сказала она, – давай проверим, насколько ты хорош в выборе вина.

– Я идеален во всём, кроме одного, – сказал он, беря в руки карту вин.

– И чего же?

– Кроме того, что, похоже, начинаю терять голову.

Она подняла глаза, и в этот момент Нью-Йорк будто исчез. Остались только они двое и электричество в воздухе.

Вино оказалось лёгким, ужин – вкусным, но главное было не это. Главное – разговор. Они перебрасывались репликами, словно играли в импровизированный теннис: он – о том, что Николь превращает любое помещение в зону непредсказуемости; она – что рядом с ним невозможно оставаться серьёзной; он – что её взгляд сбивает его с ритма; она – что он слишком самоуверен, но именно это и притягивает.

Иногда их руки случайно касались друг друга – и каждый раз Николь чувствовала, как по коже пробегает лёгкая дрожь. Она пыталась списывать это на вино, на вечерний воздух, на огни города. Но знала: дело было совсем не в этом.

А Эштон, глядя на неё, понимал, что впервые за долгое время никакой бизнес-план, никакая стратегия и никакие миллионы не имели значения. Имело значение только то, что она сидела напротив, улыбалась и позволяла ему быть рядом.

Вечер тянулся, как будто время само решило замедлиться. И когда они стояли на крыше уже под конец ужина, ветер мягко трепал волосы Николь, а огни Манхэттена отражались в её глазах, Эштон вдруг подумал: если это игра – он готов проиграть. Потому что выигрыш уже был у него перед глазами.

Глава 5. Игра на нервах

Утро началось с того, что Джонсон уже с порога нашёл повод придраться к Николь. Его громкий, неприятный голос разносился по офису, как скрежет вилки по стеклу:

– Мисс Брукс, вы снова перепутали приоритеты в отчёте. Я вас о чём просил? Не о «творческом подходе», а о чёткой таблице с цифрами! Или у вас талант исключительно к катастрофам?

Николь сжала зубы. Обычно она могла бы съязвить в ответ, но сегодня всё было слишком тонко. Гормоны делали своё дело: раздражение и обида накатывали волнами.

– Может быть, вы наконец начнёте работать, как взрослый специалист, а не как студентка на практике? – продолжал он, не давая ей вставить ни слова.

– Вы вообще слышите, что я… – начала Николь, но голос дрогнул.

Секунда – и она поняла: ещё чуть-чуть, и прямо здесь, перед коллегами, сорвётся. Горло сжало, глаза защипало. Она резко развернулась и убежала к туалетам, громко хлопнув дверью.

В зеркале на неё смотрела девушка с блестящими от слёз глазами и дрожащими губами.

– Великолепно, Николь, – пробормотала она. – Просто суперпрофи.

Через пару минут дверь тихонько приоткрылась, и в щель просунулась голова Дженни – её лучшей подруги-бухгалтера.

– Ну что, я могу войти? Или у тебя репетиция «Титаника»? – осторожно спросила она.

Николь хмыкнула сквозь слёзы:

– Заткнись.

– Значит, можно, – решила Дженни и протиснулась внутрь. За ней появился и Марк, айтишник, вечно таскавший худи с комичными надписями. Сегодня у него было «404: настроение не найдено».

– Я слышал, что Джонсон снова полез с претензиями, – сказал Марк, подавая Николь бумажные салфетки. – Хочешь, я его сервер на пару часов «случайно» положу?

– Очень смешно, – всхлипнула Николь, вытирая глаза.

– Я не шучу, – серьёзно добавил он. – Для таких случаев у меня есть специальная кнопка.

Дженни фыркнула:

– Я бы предпочла налить ему слабительного в кофе.

Николь попыталась улыбнуться, но сердце всё равно болело. И тут телефон в её руках завибрировал.

На экране: Эштон Картер.

Сообщение:

«Скажи честно: ты в туалете рыдаешь или уже успела поправить помаду и выглядишь так, будто готова соблазнять мир?»

Николь фыркнула сквозь слёзы и быстро набрала:

«Картер, ты невозможен. Это твоя версия поддержки?»

Ответ прилетел моментально:

«Абсолютно. Потому что я знаю: плачущая ты – тоже чертовски красивая. Но представляю тушь по щекам – и у меня слишком много мыслей. Лучше бы я проверил лично.»

Щёки Николь вспыхнули.

«Ты ненормальный!» – написала она.

«Да. Но только с тобой. С другими я приличный. Ну… почти.» – снова вспыхнул экран.

– Это он? – спросила Дженни, склонившись над плечом. – Ага, вижу. У тебя тут… ух ты. Горячо.

Николь сердито прижала телефон к груди:

– Дженни! Это не то, о чём ты думаешь.

– Ага, бизнес, – усмехнулась та. – Очень страстный бизнес.

Николь набрала ответ:

«Я работаю. У меня совещание. Ты отвлекаешь.»

Эштон:

«А ты даже не представляешь, как сильно я хочу отвлекать тебя. Но если решишь, что совещание скучнее меня – скажи слово, и я приеду. Увезу прямо из офиса. На “рабочий ужин”. С намёком.»

Николь чуть не уронила телефон.

«Ты слишком самоуверен. Думаешь, я сорвусь?»

Эштон:

«Нет. Думаю, ты будешь строить из себя приличную. Но потом всё равно согласишься. Ты же знаешь, я умею ждать. Вопрос только: сколько выдержишь ты?»

Она прикусила губу, чувствуя, как её бросает то в жар, то в холод. И в этот момент в туалет вошла секретарша из ресепшена с огромным букетом белых пионов.

– Николь Брукс? Это вам.

У неё отвисла челюсть. На карточке: «Чтобы Джонсон понял: у тебя уже есть покровитель. – Э.»

Дженни присвистнула:

– Ну всё, девочка. Тут даже «Секс в большом городе» отдыхает.

И тут же новое сообщение:

«А ещё я заказал тебе фисташковые круассаны. Ты знаешь, что придётся расплатиться. И нет, улыбкой ты уже не отделаешься.»

Николь закатила глаза:

«Что же ты хочешь?»

Эштон:

«Поцелуй. Не виртуальный. Не в шутку. Настоящий. И предупреждаю, я намерен его получить.»

Она ощущала, как сердце бьётся быстрее, чем после трёх эспрессо. А за стеной туалета Джонсон уже кипел от злости: букет и смех Николь были для него как соль на рану.

Игра только начиналась.

Николь, прижимая букет белых пионов к груди, вышла из туалета вместе с Дженни и Марком. Коридор офиса будто замер – десятки глаз устремились на неё. Одни смотрели с завистью, другие с любопытством, а кое-кто – с явным удовольствием. Шёпот прокатился по опенспейсу быстрее, чем корпоративная рассылка:

– Видела? Это ей!

– Кто вообще дарит пионы? Это же не просто так.

– Может, у неё покровитель?

Николь подняла подбородок выше, делая вид, что ей всё равно. Но внутри сердце колотилось так, будто она пробежала марафон.

Джонсон, заметив её возвращение с букетом, застыл у своего стола. Его лицо стало тёмно-красным, словно помидор, и в глазах сверкнула злоба.

– Мисс Брукс, – процедил он, – я что-то пропустил? С каких это пор у нас офис превратился в оранжерею? Или вы решили подрабатывать в Instagram-блогерах?

Николь открыла рот, чтобы что-то возразить, но её спасла Дженни.

– Между прочим, мистер Джонсон, – весело заметила она, – пионы считаются символом успеха и процветания. Может, это намек судьбы, что с Николь у компании всё получится?

Марк даже не отрываясь от клавиатуры буркнул:

– Я бы сказал, что это намёк на то, что в нашем офисе наконец-то появился нормальный аромат. А то до этого пахло только отчаянием и старым кофе.

Коллеги тихо прыснули. Джонсон рявкнул:

– Тишина в зале! У нас работа, а не балаган!

Николь, стараясь не улыбнуться, вернулась к своему рабочему месту. Букет она поставила в высокий стакан с водой, а рядом Дженни ловко подсунула пакет с только что доставленными круассанами. Запах фисташкового крема мгновенно наполнил пространство.

Телефон в руках завибрировал. Эштон.

«Фото с пионами. Срочно. Мне нужно убедиться, что они тебе идут.»

Николь, покосившись на любопытные взгляды коллег, быстро сделала селфи – улыбка получилась чуть смущённой, но настоящей.

Ответ пришёл сразу:

«Я так и думал. Белое тебе безупречно к лицу. Хотя, честно говоря, улыбка у тебя куда опаснее любого букета. Опасно отвлекает.»

Николь закатила глаза и написала:

«Картер, ты неисправим. Я работаю.»

Эштон:

«Тогда представь, что это мой вклад в твою продуктивность. Цветы для вдохновения, круассаны для энергии. Я, считай, твой корпоративный бонус.»

Николь не сдержала смешок. Дженни тут же обратила внимание:

– Ну? Что он там опять пишет?

– Рабочие вопросы, – попыталась отмахнуться Николь.

– Рабочие? – Дженни скептически выгнула бровь. – Если только работа над твоими щеками, которые сейчас светятся как рождественская гирлянда.

Марк, не отрываясь от монитора, добавил:

– Если «рабочие вопросы» заставляют так улыбаться, то мне тоже нужен такой клиент.

Николь снова взглянула на экран.

Эштон:

«Если Джонсон спросит, откуда цветы, скажи правду. Что у тебя есть союзник поважнее него. И что этот союзник куда харизматичнее.»

Николь прикусила губу и написала:

«Ты слишком самоуверен. Думаешь, я подыграю?»

Эштон:

«Нет. Думаю, ты попытаешься держать лицо. Но, Николь, твои глаза всё выдают. Даже сквозь экран я вижу, когда ты улыбаешься.»

Её сердце пропустило удар.

«Ты невозможный,»– коротко набрала она.

Эштон:

«Зато очень настойчивый. Сдавайся, Брукс, всё равно выиграю.»

Николь едва заметно улыбнулась, поправляя букет на столе. И впервые за утро почувствовала: всё не так плохо. Наоборот – игра становилась всё более захватывающей.

А в кабинете Джонсон, наблюдая за её сияющим видом, сжимал кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Он уже строил план, как «поставить её на место». И если раньше это был просто рабочий конфликт, то теперь всё превращалось в личную войну.

Но Николь знала одно: на её стороне теперь был Эштон Картер. И он точно не собирался отступать.

Джонсон уже весь день выглядел так, будто готов в любой момент взорваться, но курьер с коробкой круассанов и огромным букетом белых пионов окончательно пересёк его невидимую линию терпения.

– Мисс Брукс, – его голос разнёсся по открытому офису, как крик дирижёра, у которого оркестр снова сыграл не ту ноту. – Вы, видимо, решили, что ваша должность включает в себя функции… как бы это сказать… «королевы бала»? Цветы, угощения, смех на весь этаж! Может, мы ещё устроим конкурс «Мисс маркетинг-2025»?

Николь замерла у своего стола, чувствуя, как на неё уставились десятки глаз. В груди защемило, хотелось провалиться сквозь пол. Но рядом уже возникла Дженни с её фирменной язвительной улыбкой:

– Если будет конкурс, то у Николь все шансы выиграть. Даже без вашей «поддержки», мистер Джонсон.

Марк, подтянувшийся следом, громко добавил:

– Я могу организовать онлайн-голосование. Хотя боюсь, сервер ляжет – слишком много поклонников.

Офис прыснул от смеха. Джонсон покраснел и зашипел, как чайник на плите:

– Вижу, у вас уже фан-клуб. Осталось только завести платный вход.

Николь сжала зубы и отвернулась к экрану, делая вид, что сосредоточена на таблицах. Но сердце всё ещё бешено колотилось. И тут телефон тихо завибрировал. На экране – Эштон.

Сообщение:

Скажи честно, там у тебя корпоративный суд Линча или просто Джонсон снова играет в тирана?»

Николь набрала ответ, пряча экран от соседей:

«И то, и другое. Думаю, он скоро потребует мою голову на блюде.»

Ответ прилетел моментально:

«Ничего. Голова у тебя слишком красивая для блюд. Лучше займём её делом. Скачивания PetMatch слегка застопорились. Надо подогнать рост. Есть идеи, мисс маркетолог?»

Она глубоко вдохнула, пытаясь отвлечься от злости, и пальцы сами побежали по клавиатуре:

«Можно сделать коллаборацию с популярными блогерами-кинологами. Ещё – запустить TikTok-челлендж: “покажи сходство с собакой”. Это всегда вирусно. Плюс партнёрство с приютами – пользователи любят истории со смыслом.»

Пауза. И тут экран вспыхнул снова:

«Осторожнее. Если продолжишь так блестяще, мне придётся придумать для тебя награду.»

Николь прикусила губу.

«Это угроза?»

Эштон:

«Это обещание. За идеи – бонус. За улыбку, которую я прямо сейчас представляю на твоём лице – отдельный приз. За то, что заставляешь меня проверять телефон каждые две минуты – вообще премия года.»

Щёки Николь вспыхнули. Дженни, краем глаза заметив её состояние, наклонилась и прошептала:

– О, кто-то пишет с таким выражением лица только тогда, когда там либо выигрыш в лотерею, либо мужчина мечты. Лотерея отпадает.

Николь зашикала на неё, но экран снова загорелся.

Эштон:

«Серьёзно. Ты опасна. Не только для конкурентов. Для меня тоже. Как ты это делаешь?»

Она набрала коротко:

«Маркетинг. Всё ради продукта.»

Эштон:

«Если продукт – это я, то я уже продан. И не жалею.»

Николь едва не прыснула от смеха и, чтобы скрыть реакцию, сделала вид, что чихнула.

Тем временем в офисе стартапа, Алекс с интересом наблюдал, как Эштон второй час сидит с телефоном в руках, забыв про отчёты.

– Слушай, – начал он, облокотившись на стол, – у меня тут подозрение. Ты сейчас больше влюблён в Николь, чем в собственное приложение.

Эштон отмахнулся:

– Я просто обсуждаю маркетинг.

Алекс ухмыльнулся:

– Конечно. А я – монах. Картер, я тебя знаю. Ты ещё никогда так не улыбался в экран. Осторожно, иначе твой «деловой чат» станет общедоступной драмой.

Эштон лишь усмехнулся, но внутри признал – Алекс прав.

Вернувшись к переписке, он набрал:

«Знаешь, что самое обидное? Я ломал голову всё утро, как заставить цифры прыгнуть вверх. А ты в двух строчках выдала план. Думаю, тебе полагается награда. Вопрос: что предпочитаешь? Десерт? Или…»

Николь закатила глаза.

«Картер, ты неисправим.»

Ответ:

«Да. Но только с тобой. Остальных я берегу от этой стороны. Хотя вру. Просто остальные не заслужили.»

Она не сдержала улыбку. Внутри всё перемешалось: раздражение на Джонсона, нежность от поддержки друзей и этот острый, дразнящий флирт, от которого сердце стучало громче клавиатуры.

«Я подумаю над твоей наградой, – написала она. – Но пока займусь делом. И да, я пришлю отчёт завтра.»

Эштон:

«Хорошо. Но предупреждаю: я всё равно потребую свою премию. И, если честно, ждать до завтра – пытка.»

Николь откинулась на спинку кресла. Она чувствовала, как коллеги вокруг украдкой наблюдают за ней. Но впервые за день ей было всё равно. Потому что в этот момент весь Нью-Йорк будто исчез – остались только она и его сообщения, которые раз за разом заставляли её сердце взрываться, как салют над Бруклинским мостом.

Николь уткнулась в монитор, но мысли уже давно уплыли далеко от таблиц и диаграмм. Сердце всё ещё бешено колотилось.

Что это со мной происходит? – думала она, прокручивая переписку с Эштоном в голове. Ещё неделю назад он был просто клиент. Ну ладно, необычный клиент. Привлекательный. Харизматичный. Чуть слишком самоуверенный. Но всё равно – клиент. А сейчас… я ловлю себя на том, что жду каждое сообщение, как школьница влюблённая. Смешно. И опасно.

Она потерла виски.

А если это всё игра для него? Развлечение. Флирт ради флирта. У таких, как Картер, наверное, сотни поклонниц. Почему именно я? Что, если он просто дразнит?

– Ты сейчас либо считаешь бюджет, либо фантазируешь о том мистере «Х», что шлёт тебе букеты, – раздался знакомый голос над ухом.

Николь вздрогнула. Дженни уже устроилась рядом, держа в руках кружку кофе.

– И что ты там решила? – ехидно продолжила подруга. – Он достойный кандидат или так, для развлечения?

– Дженни… – простонала Николь, прикрывая лицо руками. – Я сама не понимаю. Он… он невероятно умеет поддержать. Когда рядом Джонсон со своей критикой, он всегда говорит что-то такое, что я снова начинаю дышать. Но… – она замялась. – Это слишком быстро. Слишком странно.

Дженни усмехнулась:

– Быстро – это когда ты просыпаешься утром с мужиком, имя которого не помнишь. А тут мужчина ухаживает, шлёт цветы, слушает твои идеи и, судя по твоей улыбке, сводит тебя с ума. Где здесь «странно»?

– А вдруг это всё несерьёзно? – тихо спросила Николь.

Подруга посмотрела на неё поверх кружки и мягко улыбнулась:

– Николь, серьёзность не измеряется временем. Иногда за месяц можно почувствовать больше, чем за годы. Вопрос один: он тебе нравится?

Николь замерла. Ответ был очевиден. Настолько очевиден, что сердце болезненно кольнуло.

Да. Нравится. Больше, чем я готова признать.

Она подняла глаза на экран телефона. Там всё ещё светилось последнее сообщение Эштона: «Ждать до завтра – пытка».

И впервые за долгое время Николь позволила себе улыбнуться не потому, что так нужно, а потому, что она действительно чувствовала счастье.

Глава 5. Игра на нервах. Дополнение

Совещание у Джонсона началось в привычной манере – с громких вздохов, театральных пауз и демонстративного щёлканья ручкой. Николь заранее приготовилась, но всё равно не ожидала, что удар будет таким болезненным.

– Мисс Брукс, это что? – он с выражением размахивал её презентацией. – Вы всерьёз думаете, что инфографика заменяет строгие цифры? Где выкладки, где точные прогнозы?

Николь открыла рот, но он уже не слушал.

– Вечно у вас всё превращается в цирк! Хотите шоу – идите работать в театр. А здесь нужны результаты!

В комнате стало гробовое молчание. Николь ощущала на себе взгляды коллег, и каждый взгляд – как иголка. Она сжала зубы. Не заплакать. Не сейчас.

– Чтобы завтра на моём столе был отчёт в нормальном виде! – закончил Джонсон. – И, кстати, займитесь делом попроще, может, хоть с ним справитесь.

Он хищно улыбнулся:

– Составьте сравнительную таблицу… цен на канцелярию в разных районах. Да-да, степлеры, ручки, папки. Хочу видеть аналитику, будто мы запускаем IPO на бирже.

Коллеги тихо прыснули. Николь почувствовала, что у неё горит лицо.

Серьёзно? Я училась четыре года, чтобы считать ручки?

После совещания к ней тут же подсела Дженни.

– Николь, если тебе нужен прайс на скрепки – у меня есть. Бесплатно.

Марк подошёл следом:

– Я могу написать бота, который будет искать самые дешёвые кнопки в Нью-Йорке. Тогда отчёт выйдет в стиле «Кремниевая долина».

Николь хмыкнула, но настроение не поднялось. Весь день она исправляла отчёт, делала таблицы, сортировала папки. Джонсон то и дело проходил мимо, бросая колкости:

– Не перепутайте скрепки с клипсами, мисс Брукс. Это принципиально.

К вечеру она сидела за компьютером совершенно разбитая. Голова гудела, глаза резало.

И вот именно в этот момент, когда уже хотелось просто свернуться под столом и не вставать до утра, Николь открыла телефон. Пальцы сами набрали сообщение.

«Картер. Скажи мне честно: если я прямо сейчас сбегу из офиса, ты спасёшь меня?»

Ответ прилетел почти мгновенно.

«Скажи только где ты – и я подъеду с мигалками. Ну, почти. Ладно, без мигалок, но с кофе и чем-то вкусным. Я знаю, как выглядит твой день.»

Николь улыбнулась впервые за весь день.

«Если ты привезёшь мне булочек с корицей из той кондитерской на углу— я соглашусь. Даже если это будет побег из офиса под прикрытием ночи.»

Эштон:

«Договорились. Но учти: каждая булочка— это не бонус. Это аванс. А авансы нужно отрабатывать.»

Николь прикусила губу.

«Ты неисправим. Но да, сегодня я готова подписать любые контракты, лишь бы сбежать.»

Она опустила телефон на стол и впервые за весь день почувствовала, что в груди стало легче.

Вечер в Нью-Йорке всегда наступал резко. Ещё полчаса назад в окна офиса пробивался тусклый золотистый свет заката, а теперь всё пространство за стеклянными панелями тону́ло в неоне: рекламные щиты переливались цветами, такси сигналили, уличные музыканты выводили на саксофоне джазовую импровизацию, а запах жареных каштанов и пиццы доносился с ближайших фудтраков. Город жил, шумел, бурлил – и всё это раздражающе контрастировало с усталостью Николь.

Она закрыла ноутбук с ощущением, будто сбросила мешок кирпичей с плеч. Её день был выжат досуха: бессмысленные таблицы с ценами на скрепки, переделанный отчёт и постоянные шпильки Джонсона. Внутри всё кипело. Хотелось либо кричать, либо провалиться в постель и забыться до утра.

Собрав сумку, она надела лёгкое пальто и вышла на улицу. Вечерний воздух встретил её прохладой, в которой смешивались запахи бензина, жареных хот-догов и кофе из круглосуточных лавок. Николь остановилась на секунду, глубоко вдохнула и мысленно сказала себе: «Всё. День закончен. Я заслужила хотя бы спокойную дорогу домой.»

И именно в этот момент она его увидела.

Возле обочины стоял чёрный Porsche 911 Carrera S. Машина блестела в свете фонарей, словно её только что пригнали из салона. А рядом – опираясь на капот в позе, от которой у половины женщин Манхэттена сдали бы нервы, – стоял Эштон.

Тёмные джинсы, чёрный худи, капюшон слегка спущен, ткань плотно облегала его плечи и грудь. Не строгий костюм, не идеально выглаженная рубашка – нет. Он выглядел иначе, почти опасно-привлекательно. Свободно, уверенно, и при этом слишком… сексуально.

У Николь буквально пересохло во рту.

Что это с ним? Почему он сегодня не «мистер деловой костюм», а воплощение того парня, о котором думаешь ночью, лёжа в кровати?

Она застыла на месте, не сразу решившись подойти. Но Эштон заметил её мгновенно. Его губы растянулись в ухмылке.

– Ну вот и моя звезда отчётности, – сказал он громко, перекрывая гул улицы. – Выглядишь так, будто готова подать иск за издевательства над офисными работниками.

Николь подняла бровь, сделала вид, что сохраняет невозмутимость:

– Я не понимаю, что ты здесь делаешь. У нас не назначена встреча.

– Ошибаешься, – он оттолкнулся от капота и подошёл ближе. – У нас назначено всё. Только ты пока не в курсе.

Она скрестила руки на груди, стараясь не смотреть на то, как его джинсы сидят на бёдрах.

– Ты самоуверенный наглец.

Эштон склонил голову набок:

– А ты наконец-то сказала правду о себе – тебе нравятся наглецы.

– С чего ты взял? – Николь попыталась парировать, но голос предательски дрогнул.

– С того, что ты стоишь здесь, смотришь на меня так, будто я твой новый грех.

Николь почувствовала, как вспыхнули щёки.

– Ты невыносим.

– Зато я пунктуален, – он шагнул ещё ближе. Теперь между ними было меньше метра. – Обещал круассаны? Обещал. Обещал поддержать? Сделал. Теперь вот обещаю, что сегодня ты поедешь домой не в метро, а как королева – в Porsche.

Николь закатила глаза, но сердце билось так, будто она пробежала марафон.

– И если я откажусь?

Эштон прищурился и наклонился вперёд, почти касаясь её лица, его голос стал ниже:

– Тогда я провожу тебя пешком. Шаг в шаг. Пока не сдашься.

Она с трудом сглотнула. Запах его парфюма – древесные ноты с тёплым оттенком кожи – кружил голову.

Чёрт. Почему у него получается меня выбивать из равновесия одним словом?

– Ты безнадёжен, – выдохнула она и отвернулась.

– А ты очаровательна, когда злишься, – ответил он мгновенно.

Николь пошла к машине, надеясь скрыть смущение.

– По крайней мере, машина у тебя стильная. Хотя я думала, что ты скорее про бизнес-седаны.

– Это моя… тёмная сторона, – ухмыльнулся Эштон. – Иногда я снимаю галстук и становлюсь почти нормальным человеком. Почти.

Она коснулась дверцы, но он опередил её. Подошёл, открыл дверь сам и оказался так близко, что её волосы чуть коснулись его плеча. Николь почувствовала, как сердце взлетело куда-то в горло.

– Осторожно, мисс Брукс, – его голос был почти шёпотом. – Не обожгись.

Она вскинула на него взгляд:

– Ты думаешь, я из тех, кто обжигается?

– Думаю, ты из тех, кто сначала делает вид, что не обжёгся, а потом тайком проверяешь ожог в зеркале, – парировал он.

Николь усмехнулась.

– Хватит придумывать обо мне теории.

– Я не придумываю, – он закрыл дверь, когда она села, и обошёл, садясь за руль. – Я наблюдаю. И делаю выводы.

Когда двигатель зарычал, Николь поймала своё отражение в боковом зеркале. Щёки пылали, глаза блестели. Она выглядела… не как уставшая сотрудница после тяжёлого дня. А как женщина, которую увлекает игра.

Её сердце билось громче мотора.

Игра продолжалась. Но теперь ставки становились выше.

Двигатель Porsche зрычал низким басом, и Николь почувствовала, как машина плавно вливаясь в поток вечернего Манхэттена. Улицы сияли разноцветными огнями. Светофоры, рекламные баннеры, витрины магазинов – всё складывалось в калейдоскоп, от которого слегка кружилась голова.

Николь посмотрела на Эштона краем глаза. Он сидел за рулём уверенно, расслабленно, но в каждом его движении чувствовалась внутренняя энергия, словно этот человек мог в любой момент сорваться с места и мчаться вперёд без оглядки. Совсем не тот «милый парень», каким он показался ей в первую встречу.

Темная сторона, – неожиданно отметила про себя Николь. Я думала, что он просто обаятельный, немного наглый и слишком уверенный в себе. Но сейчас… он другой. Чуть опасный. Чуть слишком настоящий.

Она откинулась на спинку кресла, позволяя себе расслабиться, и сказала вслух:

– Знаешь, я раньше думала, что ты… ну, милый. Немного занудный, немного чересчур правильный, но всё равно милый.

Эштон усмехнулся, не отрывая взгляда от дороги:

– «Милый»? Это хуже, чем «симпатичный, но с характером». Милых парней обычно бросают.

– Ну, может, потому что они скучные, – парировала Николь, глядя на него с вызовом.

– А я скучный? – он бросил на неё быстрый взгляд и снова переключился на дорогу.

Николь притворно задумалась:

– Пока не решила. Хотя, если судить по сегодняшнему дню, ты явно не вписываешься в категорию «скучных». Милые парни обычно не катают девушек по ночному Нью-Йорку на спортивных машинах и не привозят им фисташковые круассаны.

Эштон тихо хмыкнул:

– Тогда можешь меня поздравить: я выбыл из списка «милых». Но в списке «опасно привлекательных» я уже давно в топе.

Николь закатила глаза, но уголки губ предательски дрогнули.

– Сам себя не похвалишь – никто не похвалит, да?

– Не совсем, – он чуть улыбнулся. – Обычно меня хвалят. Но сегодня я хочу услышать это от тебя.

Николь фыркнула:

– Подожди, ты хочешь, чтобы я прямо сейчас призналась, что ты привлекательный?

– Хочу честности, – спокойно сказал Эштон. – И да, я знаю, что ты думаешь именно об этом.

Николь резко отвернулась к окну, чтобы он не видел её лица. Город проносился мимо: яркие вывески, жёлтые такси, уличные музыканты, парочки, сидящие в кофейнях у окон. Нью-Йорк вечером был городом, в котором всё казалось возможным.

Чёрт, он прав. Он чертовски привлекателен. И это не просто из-за машины или одеколона. С ним… легко. Он делает так, что я забываю про Джонсона, про отчёты, про усталость. С ним я чувствую себя живой.

– Я молчу, значит, ты угадал, – сказала Николь наконец, сохраняя тон притворной строгости.

Эштон засмеялся. Смех был заразительным – низким, тёплым, каким-то слишком настоящим. Николь поймала себя на том, что улыбается. А потом и вовсе рассмеялась вместе с ним, хотя минуту назад клялась себе не поддаваться.

– Вот, – сказал он, глянув на неё. – Наконец-то. Я добился своей цели.

– И что это за цель? – спросила Николь, пытаясь скрыть улыбку.

– Увидеть, как ты смеёшься. Ты даже не представляешь, насколько это… ценно.

Николь замолчала, её сердце забилось быстрее.

Он сказал это так, будто смеяться – это роскошь. Будто для него важно не только то, что я делаю, но и то, как я себя чувствую.

Машина свернула с главной улицы на более тихую. Шум города отступил, остались только мягкий гул двигателя и свет фонарей. Эштон внезапно сбавил скорость и остановился у небольшого ресторанчика с уютной терассой, над которой висела вывеска в испанском стиле. Изнутри доносились запахи чеснока, оливкового масла и свежевыпеченного хлеба, а тихая гитара звучала так, будто Нью-Йорк на секунду уступил место Барселоне.

Николь удивлённо посмотрела на него:

– Что мы здесь делаем?

Эштон выключил двигатель и повернулся к ней:

– Мы здесь потому, что я не могу позволить себе отпустить тебя домой голодной.

Николь подняла брови:

– То есть это забота или хитрый план заманить меня в ресторан?

Он наклонился чуть ближе, его глаза блеснули в свете уличного фонаря:

– А если и то, и другое?

Николь почувствовала, как сердце пропустило удар.

Он сводит меня с ума. С ним невозможно оставаться спокойной.

Она сделала вид, что вздыхает, и сказала:

– Ладно. Но если это окажется свидание, я тебя официально запишу в список наглецов.

– Тогда мне туда и дорога, – спокойно ответил Эштон и открыл для неё дверь. – Милые парни туда всё равно не попадают.

Николь вышла из машины, и впервые за весь день ей показалось, что усталость исчезла бесследно. Вместо неё внутри было лёгкое волнение, будто перед прыжком в неизвестность.

Ресторан оказался маленьким, но уютным: белые стены с акцентами терракоты, кованые светильники, гирлянды лампочек на потолке, деревянные столики и запах свежего хлеба с хрустящей корочкой. В углу тихо играла гитара – мелодия была лёгкой и тёплой, как вечер на берегу Средиземного моря.

Хозяин ресторана, седой испанец с живыми глазами, встретил их так, будто они были старыми друзьями. На испанском он сказал что-то радостное, Эштон ответил ему свободно, уверенно, и Николь удивлённо подняла брови.

– Ты ещё и по-испански говоришь? – спросила она, пока их вели к столику у окна.

Эштон лишь пожал плечами:

– Три года назад у меня был проект в Барселоне. Пришлось выучить. Ну и, как видишь, пригодилось.

– Ты меня поражаешь, – призналась Николь. – Умеешь удивлять.

– Это только начало, – сказал он с улыбкой, пододвигая ей стул, прежде чем сам сесть напротив.

Николь почувствовала, как щёки снова слегка нагрелись. Она никогда не любила, когда мужчины проявляли чрезмерное внимание, но в манере Эштона не было ни капли наигранности – он делал это естественно, будто так и должно быть.

Официант принёс меню, и Николь пробежала глазами по названиям блюд, половину которых она даже не знала.

– Так… – протянула она. – Если я закажу вот это… «Pulpo a la gallega»… это не окажется каким-нибудь морским монстром?

Эштон тихо рассмеялся:

– Это осьминог по-галисийски. Очень нежный. Советую. И к нему возьмём тапас с хамоном и тортилью.

– А ты уверен, что не закажешь пол-меню? – приподняла бровь Николь.

– Уверен, – он наклонился вперёд. – Просто хочу, чтобы ты попробовала лучшее.

Они сделали заказ, и через несколько минут на столе появились тарелки с ароматными закусками, хрустящим хлебом и бокалы красного вина. Николь осторожно попробовала кусочек, и глаза её расширились: вкус был ярким, насыщенным, совершенно необычным.

– Ладно, признаю, – сказала она, делая вид, что сдаётся. – У тебя вкус есть. И в еде, и в… выборе ресторана.

– Это комплимент? – уточнил он.

– Возможно, – она хитро прищурилась.

Эштон поднял бокал, его взгляд задержался на ней чуть дольше, чем обычно.

– Тогда я приму это как комплимент. И добавлю: сегодня ты выглядишь так, что даже барселонские огни померкли бы рядом.

Николь закатила глаза, но внутренне дрогнула.

Чёрт, он говорит это так спокойно, так уверенно, будто нет сомнений, что именно так и есть. И я не могу не верить.

– Ты вообще всегда такой самоуверенный? – спросила она, отпивая вино.

– Нет, – неожиданно серьёзно ответил он. – Только тогда, когда я знаю, чего хочу.

Николь чуть откашлялась, не зная, что ответить. Но Эштон уже сменил тему, словно ничего не произошло:

– Расскажи мне про себя. Детство, юность. Что сделало Николь Брукс такой, какая она есть?

Она усмехнулась:

– Список будет длинный. Но если вкратце – маленький городок в Пенсильвании, шумная школа, вечная борьба за внимание учителей и попытки доказать, что я не хуже мальчишек. Потом Нью-Йорк, стажировки, работа… и вот я здесь.

Эштон слушал внимательно, не перебивая, что само по себе было редкостью для мужчин, которых она знала.

– А ты? – спросила Николь, подталкивая его. – Каким был маленький Эштон Картер?

Он усмехнулся, но взгляд стал чуть мягче:

– Слишком амбициозным для своего возраста. Всегда хотел больше. Родители думали, что это просто упрямство, но оказалось – жажда строить. Не игрушки, а идеи. Компании, проекты, смыслы.

– И всё-таки, – Николь прищурилась. – У тебя было нормальное детство? Или ты сразу родился с бизнес-планом в руках?

Эштон рассмеялся и покачал головой:

– Нет, я тоже гонял мяч во дворе, дрался с соседскими ребятами, получал двойки. Но потом понял: я хочу большего. И Нью-Йорк стал точкой отсчёта.

Некоторое время они ели молча, наслаждаясь едой и музыкой. Николь чувствовала, как напряжение дня растворяется – здесь, в этом ресторане, будто существовали только они двое.

И вдруг она почувствовала тёплое прикосновение к своей руке. Эштон накрыл её ладонь своей, не слишком настойчиво, но так, что от этого жеста у неё перехватило дыхание.

– Николь, – тихо сказал он, глядя прямо в её глаза. – Я хочу, чтобы ты знала: ты мне нравишься. Не как коллеге. Не как партнёру по проекту. Я не собираюсь это скрывать. И да, я планирую добиваться тебя.

Сердце Николь заколотилось так громко, что ей показалось, его слышит весь ресторан.

Она попыталась отшутиться:

– А если я скажу, что у меня политика – не встречаться с наглыми бизнесменами?

– Тогда я буду исключением из правил, – спокойно ответил Эштон.

Николь опустила взгляд на их переплетённые руки. Ей хотелось выдернуть ладонь, но в то же время она не могла заставить себя сделать это. Было слишком тепло. Слишком правильно.

О боже. Я влипаю.

Они ещё немного поговорили, потом официант принёс десерт – лёгкий крем-карамель. Эштон настоял, чтобы Николь попробовала первой, и, когда она зачерпнула ложкой, он сказал:

– Вот так же и с тобой. Стоит только попробовать – и хочется ещё.

Она чуть не поперхнулась, но засмеялась.

– Ты неисправим.

– И не хочу исправляться, – подмигнул он.

Позднее, когда они вышли из ресторана, город уже дремал, но всё ещё жил своим ночным ритмом. Эштон довёз Николь до её дома, и, остановив машину у входа, повернулся к ней:

– Завтра я загляну в офис. Нам нужно обсудить план касаемо Джонсона, проанализировать, что уже сделано, и выработать стратегию дальше. Но это будет только поводом.

– Поводом для чего? – осторожно спросила Николь.

Он улыбнулся, и в этой улыбке было что-то дерзкое и одновременно нежное:

– Поводом увидеть тебя снова.

Она открыла дверь машины, но, выходя, на секунду задержалась, поймав его взгляд. И впервые за долгое время ей было по-настоящему тепло.

Может, это действительно только начало.

Глава 6. Союзы и диверсии

Нью-Йорк просыпался медленно, но упрямо, как капризный ребёнок, которого тащат в школу. Улицы ещё хранили остатки ночного тумана, на асфальте кое-где виднелись следы дождя, и от этого витрины магазинов отражали свет фонарей вдвое ярче. Воздух был свежим, с лёгкой примесью влаги и кофе – того самого кофе, который продавался на каждом углу из маленьких серебристых фургончиков. Город гудел: машины сигналили, автобусы пыхтели, а спешащие пешеходы делали вид, что им всё это нравится.

Николь, держа бумажный стаканчик с латте, шагала быстрым шагом к офисному зданию. Сегодня она сознательно выбрала ярко-синее платье, хотя обычно предпочитала более спокойные оттенки. Её волосы были идеально уложены, а на губах красовался новый блеск – всё это больше напоминало вызов, чем желание выглядеть красиво.

Вот и посмотрим, мистер Джонсон, кто сегодня победит. Если уж вы решили превратить офис в арену гладиаторов, то я буду драться красиво.

Высотка, в которой находился их офис, сияла стеклянными панелями, отражая утреннее солнце. Внутри пахло кондиционером, парфюмом и бумагой. Лифт, как всегда, ехал слишком медленно, а коллеги с сонными лицами привычно листали телефоны, делая вид, что им не всё равно, какой катастрофой обернётся сегодняшний день.

Когда Николь вошла в своё крыло офиса, её настиг голос, от которого кровь сворачивалась в жилах:

– Мисс Брукс! – Джонсон стоял у своего кабинета, словно надзиратель у ворот тюрьмы. – Рад видеть, что вы хоть сегодня удосужились явиться вовремя.

Николь сжала зубы.

– Доброе утро, мистер Джонсон.

– Доброе? – его брови взлетели вверх. – Это вы называете «добрым» то, что я снова получил отчёт, в котором цифры расходятся с прогнозами? Или что в ваших диаграммах больше цветов, чем смысла?

Коллеги начали поднимать головы от мониторов. Кто-то поспешно сделал вид, что проверяет электронную почту, но все уши были настороженно направлены в их сторону.

– Мои диаграммы наглядно показывают динамику, – спокойно ответила Николь, хотя внутри у неё всё клокотало.

– Ваши диаграммы, мисс Брукс, показывают только то, что вы путаете маркетинг с уроком рисования в детском саду.

Несколько человек не сдержали тихого смешка. У Николь горло перехватило. Она знала: если даст волю эмоциям – будет хуже. Но удержаться было трудно.

– Может, вам просто стоит чаще смотреть не только на цифры, но и на людей? – вырвалось у неё.

В воздухе повисла тишина. Кто-то тихо кашлянул.

Джонсон нахмурился.

– Что вы сказали?

– Я сказала, что маркетинг – это не только отчёты и таблицы. Это эмоции, это то, как продукт воспринимают люди. Но вы, конечно, знаете лучше, – добавила она с улыбкой, в которой не было ни капли улыбки.

– Вы… – Джонсон уже раскрыл рот, чтобы выдать очередную тираду, но в этот момент дверь лифта открылась.

Из него вышел Эштон Картер.

На нём был серый костюм без галстука, слегка небрежно расстёгнутый ворот рубашки и уверенная походка человека, которому принадлежит половина мира – или, по крайней мере, половина Нью-Йорка. В руках он держал папку, но выглядел так, будто пришёл не на деловую встречу, а на премьеру фильма, где собирался сыграть главную роль.

Николь почувствовала, как на неё тут же обратились десятки взглядов. Все знали: если Картер здесь, значит, что-то важное происходит.

Эштон улыбнулся – сначала всем, а потом только ей.

– Доброе утро, – сказал он, направляясь прямо к их столам. – Николь, у вас сегодня потрясающий цвет платья. Он отвлекает меня от мыслей о цифрах и графиках. А это, признаюсь, редкий талант.

В офисе воцарилась напряжённая тишина, как перед бурей. Джонсон замер, его лицо покраснело.

– Мистер Картер, – протянул он, пытаясь вернуть себе контроль. – Рад, что вы… посетили нас.

– Да, и, кстати, я как раз хотел обсудить отчёты Николь, – продолжил Эштон, даже не глядя на него. – Она показала мне предварительные материалы, и, честно говоря, я впечатлён. Такой свежий взгляд. Вы ведь понимаете, мистер Джонсон, что иногда инновации важнее шаблонов?

Николь почувствовала, как её внутри переполняет облегчение и азарт одновременно.

– Инновации? – переспросил Джонсон, явно задетый. – Вы называете инновацией хаос?

Эштон мягко улыбнулся.

– Хаос – это всего лишь порядок, который ещё не разобрали по полочкам. А Николь, как я вижу, умеет это делать.

Николь чуть не поперхнулась кофе.

Чёрт. Он делает это намеренно. Перед всеми. И я даже не знаю, злиться мне или смеяться.

Джонсон тяжело вдохнул, но, чувствуя внимание коллег и силу позиции Эштона, не стал продолжать. Он лишь пробормотал что-то вроде:

– Посмотрим, как этот «свежий взгляд» покажет себя на практике.

Эштон повернулся к Николь и, как ни в чём не бывало, сказал:

– Так, а теперь, если вы не против, мы могли бы обсудить пару деталей по проекту? У меня есть несколько идей, но без вашего «художественного подхода» они будут смотреться слишком скучно.

Она кивнула, пытаясь скрыть улыбку.

Да, мистер Картер, вы только что публично бросили перчатку. И теперь я должна поддержать игру. Ну что ж, посмотрим, кто кого.

Переговорная на десятом этаже всегда напоминала Николь аквариум. Стеклянные стены, за которыми коллеги притворялись, что не смотрят, а сами косились каждые пару минут. Внутри – длинный стол из тёмного дерева, пара кувшинов с водой и скучные блокноты с логотипом компании. Всё выглядело так, будто тут должно быть смертельно скучно, но сегодня помещение дышало другим – живым электричеством.

Они едва успели закрыть за собой дверь переговорки, как Николь резко повернулась к Эштону:

– Ну и зачем ты это сделал?

– Что именно? – Эштон невинно развёл руками и уселся в кресло. – Похвалил твоё платье? Или намекнул, что твой отчёт лучше, чем у Джонсона?

– Ты видел его лицо? – Николь опустилась напротив и кивнула на дверь. – Он же меня теперь сожрёт живьём.

Эштон откинулся на спинку, сцепил пальцы на затылке.

– Пусть пробует. Но предупреждаю: у меня аппетит побольше.

Николь прищурилась.

– Это сейчас что было? Угроза или флирт?

– Это был комплимент, – серьёзно сказал он. – Я просто умею совмещать приятное с полезным.

– Ты вообще нормальный? – фыркнула она. – Я тут карьеру спасаю, а ты соревнования по остроумию устраиваешь.

– И кто выигрывает? – невозмутимо спросил Эштон.

Николь закатила глаза.

– Ну, явно не Джонсон.

Они рассмеялись, и напряжение немного спало.

Эштон наклонился к её ноутбуку:

– Так. Давай теперь по делу. Что у нас там по проекту?

Она включила таблицу.

– Смотри: вот наши охваты за прошлую неделю, вот – вовлечённость. Мы сделали рывок, но Джонсон всё равно докопался.

– Он будет докапываться даже к воздуху, если ты им подышишь, – спокойно сказал Эштон. – Поэтому надо сделать так, чтобы его придирки выглядели не строгими, а глупыми.

– То есть выставить его идиотом?

– Именно. Но интеллигентно.

Николь хмыкнула.

– Уточни: «интеллигентно» – это когда мы не пишем у него на лбу слово «лузер» маркером?

– Да, именно так, – усмехнулся Эштон. – Мы создадим ситуацию, где он сам себя подставит. Алекс любит факты. Дашь ему повод – и Джонсон пойдёт искать новую работу.

– Какой план?

Эштон наклонился ближе.

– Организуем внутреннюю презентацию для топов. Пусть Джонсон сам отдувается. Я обеспечу, чтобы именно он вышел к доске, а ты – будешь готова подхватить. На фоне твоего выступления он утонет.

Николь прищурилась.

– То есть я, значит, сияю, а он позорно тонет?

– Ты всё правильно поняла, королева, – сказал Эштон с широкой улыбкой.

– Ты опять про шахматы?

– Нет, сейчас про реальную жизнь.

Она скрестила руки на груди.

– А если Алекс подумает, что мы его подставляем специально?

– Алекс умный, – пожал плечами Эштон. – Он знает, что Джонсон – заноза. Просто ему нужно, чтобы увольнение было «по делу». И если Джонсон сам облажается – это будет железный повод.

Николь задумчиво постучала ручкой по столу.

– А если он не облажается?

Эштон наклонился к ней почти вплотную, его голос стал тише:

– Тогда я устрою, чтобы облажался.

Она не выдержала и прыснула со смеху.

– Боже, ты такой самоуверенный.

– Нет, я просто знаю его слабости, – ухмыльнулся Эштон. – Знаешь, что самое страшное для таких, как он?

– Что?

– Когда рядом появляется кто-то умнее.

Они снова встретились взглядами. И в этой тишине Николь впервые подумала, что за всем этим игривым подшучиванием скрывается что-то гораздо серьёзнее.

Чтобы скрыть смущение, она резко сменила тему:

– Ладно. Давай составим список задач на неделю.

Эштон кивнул, но ухмылка не сходила с его лица.

– Хорошо. Только знай: в этот список я уже добавил один пункт.

– Какой?

– Добиться тебя.

– Эштон! – Николь стукнула ладонью по столу, но засмеялась. – Это не задача по проекту!

– Ошибаешься, – сказал он спокойно. – Это мой главный проект.

Она ещё пыталась возразить, но дверь переговорки вдруг открылась – и в комнату просунулся Джонсон.

– Я надеюсь, вы обсуждаете работу, а не… – он скривился, осматривая их.

Эштон повернулся к нему с ледяной улыбкой:

– Конечно, мистер Джонсон. Николь показывает мне свои отчёты. Они впечатляют.

Джонсон едва заметно скрипнул зубами.

– Посмотрим, насколько они впечатлят совет директоров.

Эштон чуть приподнял бровь.

– О, я уверен, они произведут фурор. Особенно на фоне ваших.

Николь прикусила губу, чтобы не расхохотаться.

Джонсон побагровел и, не найдя слов, захлопнул дверь.

– Эштон, – прошептала она, – ты же его реально доведёшь.

– А в этом весь смысл, – спокойно ответил он. – И давай честно: тебе ведь нравится наблюдать, как он краснеет.

Николь закрыла лицо руками, но из-за пальцев всё равно вырвался её смех.

Да. Чёрт возьми, нравится.

Джонсон появился у стола Николь спустя час после её переговоров с Эштоном. Лицо у него было такое, будто его заставили съесть лимон целиком, да ещё и при людях.

– Мисс Брукс, – начал он с натянутой улыбкой. – У меня для вас… крайне важное поручение.

О боже, держите меня семеро. Сейчас он, наверное, попросит посчитать, сколько скрепок мы потратили за прошлый месяц.

– Вам нужно пройти в архив и собрать все материалы по PR-кампаниям за последние три года. Успешные – в одну папку, провальные – в другую. И составить сравнительный анализ.

Николь моргнула.

– За три года?

– Да, – Джонсон кивнул с видом палача, который только что поднял топор. – Сегодня же начните.

Ага, вот оно. Месть в чистом виде. «Хочешь сиять на переговорах – иди и завались бумагами по пояс». Ничего, дорогой Джонсон, меня такими заданиями не убьёшь.

– Конечно, – сладко улыбнулась Николь. – Я справлюсь.

– Я надеюсь, – процедил он и удалился, явно довольный собой.

Архив находился в подвальном этаже. Там пахло пылью, старым картоном и печалью. Огромные шкафы с папками, коробки до потолка, тусклый свет ламп. В голове у Николь мгновенно нарисовалась картина: вот она, героиня триллера, которая вместо серийного убийцы должна победить отчётность за 2022-й.

– Великолепно, – пробормотала она, откашлявшись от пыли. – Если я отсюда не выберусь, на могильной плите можно будет написать: «Погибла, сражаясь с графиками».

Она полезла на лестницу и потянула коробку. Бумаги с грохотом посыпались на пол.

– Чудесно, просто идеально, – простонала Николь. – Может, Джонсон тайно надеется, что меня здесь завалит?

В этот момент дверь открылась, и внутрь протиснулись Дженни и Марк.

– Ну что, жива? – бодро спросила Дженни, размахивая термосом. – Мы подумали, что ты тут умрёшь в одиночестве, поэтому пришли тебя проверить.

– Не дождётесь, – Николь показала им коробку. – Вот, смотрите: три года корпоративных «успехов и провалов».

Марк покосился на бумаги.

– Это что, из тех времён, когда логотип компании выглядел как картошка с глазами?

– Ага, – кивнула Николь. – И всё это мне нужно перебрать.

Дженни села на коробку и вздохнула.

– Я бухгалтер, я люблю цифры. Но это… это пытка.

Марк усмехнулся и достал из кармана флешку.

– Ну, как айтишник, я люблю хаос. Но даже для меня это перебор.

Николь развела руками.

– Короче, добро пожаловать в «клуб обречённых».

Они начали перебирать папки, смеясь и комментируя абсурдные проекты прошлого.

– Вот, – Дженни подняла буклет, – кампания «Кофе с ароматом победы». И слоган: «Ты пьёшь – и побеждаешь».

– Побеждаешь кого? – удивилась Николь. – Бессонницу?

Марк ухмыльнулся:

– Нет, победа – это если после этого кофе не умер от тахикардии.

Николь захохотала, чуть не уронив очередную коробку.

Чем дольше они копались в архиве, тем больше превращали всё в игру. Марк устроил конкурс на самый нелепый слоган, Дженни – на худший дизайн буклетов.

– Я нашла победителя, – сказала Дженни, показывая листок. – Кампания «Смартфон будущего», а на картинке телефон в костюме супергероя.

– Гениально, – Николь фыркнула. – Надо срочно вставить это в «успешные кейсы». Чтобы Джонсон охренел.

Время летело незаметно, и только к вечеру они осознали, что перебрали почти половину архива.

Николь устало опустилась на стул.

– Знаете, что самое обидное? Он думает, что я сломаюсь.

Марк сел рядом.

– А ты не сломаешься. Потому что у тебя есть мы.

Дженни подняла термос.

– И кофе. Без него ты бы уже лежала где-то под коробками.

Николь улыбнулась. Внутри было тепло – и не только от кофе.

Да. Я не сломаюсь. Потому что рядом люди, которые верят в меня. А Джонсон может идти лесом.

И тут телефон завибрировал. Сообщение от Эштона:

«Ну что, как моя маленькая археологиня? Нашла провалы среди проектов?»

Николь прыснула от смеха.

«Да, один из них до сих пор работает моим начальником.»

Ответ прилетел мгновенно:

«Ха! Отличный раритет. Но, думаю, пора сдать его в музей непригодных менеджеров.»

Дженни заглянула в экран и фыркнула:

– О-о-о, это явно не рабочая переписка.

Николь спрятала телефон.

– Отстань.

Но внутри всё равно что-то приятно кольнуло.

Нью-Йорк вечером всегда выглядел по-разному, но сегодня он будто специально подстраивался под настроение Николь. Усталый, влажный от прошедшего дождя асфальт отражал огни витрин и вывесок, превращая улицы в неоновую реку. Такси сигналили без остановки, люди спешили, курьеры на велосипедах лавировали между машинами, а воздух пах одновременно мокрой листвой, горячей пиццей из ближайшей забегаловки и кофе с корицей из круглосуточного киоска.

Николь шла по улице вместе с Дженни и Марком, и чувствовала: всё, её терпение на сегодня кончилось. После того, как Джонсон отправил её в архив и она полдня копалась в пыльных папках, настроение было на нуле. И теперь организм требовал компенсации.

– Мы идём пить, и даже не спорьте, – заявила она, поправляя сумку на плече. – Сегодняшний день заслуживает литра алкоголя.

– Ты имеешь в виду литр вина? – уточнила Дженни.

– Я имею в виду литр чего угодно, – мрачно ответила Николь.

– Тогда лучше литр текилы, – заметил Марк. – После него хотя бы не думаешь о Джонсоне. Хотя и не думаешь вообще ни о чём.

Они свернули за угол и оказались у небольшого бара с кирпичной кладкой и деревянной вывеской. Сквозь окна пробивался тёплый свет, внутри слышался смех и рок-н-ролл вперемешку с чьими-то ожесточёнными криками: шёл баскетбольный матч на большом экране.

Бар встретил их шумом, запахом жареного картофеля, хмеля и дешёвых духов. Посетители сидели в плотных рядах у стойки, официанты лавировали между столиками с подносами. Николь вдохнула глубже и ощутила, как усталость уходит, уступая место лёгкому предвкушению.

Они нашли столик у стены.

– Три маргариты, – сказала Дженни, едва усевшись.

– Четыре, – поправила её Николь. – Сегодня я не остановлюсь на одной.

– Великая угроза, – усмехнулся Марк. – Последний раз, когда ты это сказала, мы оказались в караоке и было три утра.

– И что? Я великолепно пела! – возразила Николь.

– Ты перепутала «I Will Survive» с «Highway to Hell», – подколол он.

– Это была авторская интерпретация, – фыркнула Николь.

Коктейли принесли быстро, и первые глотки обожгли приятным холодом. Николь откинулась на спинку стула, чувствуя, как внутри разливается тепло.

– Ну, рассказывай, – сказала Дженни, – как тебе твой сегодняшний архивный марафон?

– Как поход в ад, только без кондиционера, – мрачно протянула Николь. – Эти папки пахнут так, будто их хранили в чулане со старым сыром.

Марк прыснул.

– И всё это ради чего? Чтобы Джонсон сказал: «Аналитика никуда не годится»?

– О, именно, – Николь стукнула пальцем по столу. – Он скажет, что я неправильно сгруппировала кампании, или что у меня слишком креативные выводы. Я уже слышу его голос в голове!

Она передразнила Джонсона:

– «Мисс Брукс, ваши отчёты слишком эмоциональные! В маркетинге нет места чувствам!»

Друзья разразились смехом.

– Надо было в отчёт добавить графу «уровень токсичности руководителя», – предложил Марк.

– Я бы поставила десять из десяти, – отозвалась Дженни.

К третьему коктейлю Николь заметно повеселела. Щёки её пылали, глаза блестели. Она то и дело смеялась, рассказывала байки из университета и перескакивала с темы на тему.

– А ещё он улыбается так… – сказала она, не замечая, что уже снова вернулась к теме Эштона. – Будто у него есть коварный план.

– Ага, – подхватила Дженни, хитро прищурившись. – И судя по тому, как он смотрит на тебя, план у него исключительно локальный. Нацелен на конкретного человека.

– О-о, начинается, – вздохнул Марк. – Давай, Николь, выкладывай: у вас уже было что-то?

– Нет! – вспыхнула она. – Ну… то есть… был ужин. И взгляды. И… он держал меня за руку.

– О, держал за руку! – Марк театрально хлопнул себя по лбу. – Всё, конец. Больше интриги не будет.

Дженни прыснула от смеха.

– А я-то думала, вы уже тайно встречаетесь и планируете свадьбу.

– Прекратите! – Николь махнула рукой. – Он… особенный. Просто я боюсь, ладно?

– Боишься, что разобьёт тебе сердце? – мягко спросила Дженни.

Николь замолчала. Внутри что-то сжалось. Она отвела взгляд и уставилась в бокал.

– Да, – прошептала она почти неслышно.

К четвёртому коктейлю она уже снова смеялась, но мысли не отпускали. В голове крутились фразы Эштона, его улыбка, то, как он смотрел на неё, как будто видел больше, чем она хотела показать.

Чёрт. Мне нравится этот человек. Слишком сильно. И это пугает.

Чтобы отвлечься, Николь достала телефон.

Написать или не написать?

Если напишу – завтра буду жалеть. Если не напишу – буду жалеть сегодня.

Пальцы сами побежали по экрану:

«Эштон, я слишком пьяна. Спаси меня, пока я не решила выйти замуж за бармена. Он наливает лучшие коктейли в этом городе.»

Она прыснула от смеха и нажала «отправить».

– Всё, – сказала она друзьям, поднимая телефон, как трофей. – Мой герой скоро будет в пути.

– Ну, за это надо выпить! – Дженни чокнулась с ней бокалом. – За то, что завтра утром тебе будет стыдно.

– И за то, что у нас появится шоу у входа в бар, – добавил Марк. – Николь и её принц.

Николь закатила глаза, но в груди уже разливалось предвкушение.

Он приедет. Конечно приедет.

В тоже самое время, в другом месте.

Зал был заполнен тяжёлым запахом пота, кожи и старой резины. Под потолком тускло гудели лампы, в углу трещал древний кондиционер, а с колонок играла бодрая, но слегка раздражающая хип-хоп композиция. На ринге два тренера гоняли подростков, учившихся держать удар, а в дальнем конце зала на скакалке прыгал мужчина лет сорока с телосложением бойца, которому приходилось доказывать что-то самому себе.

Алекс и Эштон знали это место много лет. Когда-то они начали сюда ходить вместе – просто выплеснуть напряжение после рабочих дней. Тогда у них не было ни холдингов, ни десятков подчинённых. Просто два упрямых парня, которым хотелось выпустить пар.

– Знаешь, – сказал Алекс, обматывая руки бинтами, – иногда я думаю, что половина твоего состояния держится исключительно на том, что ты научился драться, а не орать на людей.

Эштон ухмыльнулся, проверяя, как плотно затянул ленты.

– Возможно. Но в моём случае одно другому не мешает.

Они вышли на ринг. Пару секунд смотрели друг на друга, как два шахматиста перед первой партией.

– Готов проиграть? – спросил Алекс.

– Это ты спрашиваешь меня? – усмехнулся Эштон. – В прошлый раз, если помнишь, тебе пришлось списывать поражение на то, что у тебя «нога зачесалась».

– Это была стратегия отвлечения, – возразил Алекс, подняв перчатки. – Сработала же.

Они сошлись. Несколько лёгких ударов, пробные движения, ощущение старой, привычной игры. Эштон уклонился, поймал момент и выкинул джеб. Алекс отразил его и ответил серией.

– Ну и как там Николь? – спросил он между выпадами.

Эштон едва заметно усмехнулся, отбивая удар.

– Прямо в лоб? Даже без прелюдии?

– Мы друзья двадцать лет, – парировал Алекс, – у нас прелюдий не бывает.

Эштон сделал шаг назад, но в глазах у него появилось то самое выражение, которое Алекс помнил с юности: смесь азарта и упрямства.

– Ладно. Она мне нравится. По-настоящему.

– Ты серьёзен? – Алекс чуть приподнял брови.

– Серьёзен как никогда. – Эштон перехватил его атаку, добавил жёсткий прямой и отступил. – Знаешь, что странно? Она не ведётся на мои достижения. Не восхищается кошельком. Смотрит так, будто видит во мне обычного парня.

Алекс остановился, переводя дыхание.

– И тебя это зацепило.

– Сильно. – Эштон снял на секунду перчатку и провёл рукой по лицу. – Сначала я думал: просто развлечение. Потом понял – это не игра.

Несколько секунд они молча обменивались ударами. В зале грохотали мешки, кто-то в соседнем углу с грохотом уронил гантелю.

– Слушай, – сказал Алекс, когда они снова разошлись по углам. – Я тебе помогать с Джонсоном не буду. Но и мешать тоже. Если предоставите факты – он вылетит в один момент.

– Это всё, что мне нужно, – ответил Эштон.

Они снова сошлись. И теперь бой шёл уже жёстче: удары звенели, дыхание сбивалось. В каждом движении Эштона чувствовалась злость – на Джонсона, на то, как он обращается с Николь.

– Так что, – хмыкнул Алекс, уклоняясь, – Николь для тебя больше, чем просто симпатичная девчонка?

– Больше, – выдохнул Эштон, нанося резкий апперкот. – Я даже себе боюсь признаться, насколько.

И тут в кармане спортивных штанов завибрировал телефон. Эштон, чертыхнувшись, сбросил перчатки и достал его. Экран загорелся сообщением.

«Эштон, я слишком пьяна. Спаси меня, пока я не решила выйти замуж за бармена. Он наливает лучше коктейли в этом городе.»

Он замер, потом засмеялся вслух так, что даже тренеры обернулись.

– Что там? – спросил Алекс, подходя ближе.

Эштон показал экран.

Алекс покачал головой, усмехнувшись:

– Ну всё, друг, у тебя появилась ещё одна работа. Спасатель принцесс.

Эштон сунул телефон обратно и натянул куртку.

– Иногда я думаю, что Николь – это катастрофа, которая свалилась на мою голову.

– А иногда? – спросил Алекс.

Эштон задержался на секунду у выхода.

– А иногда думаю, что это лучшее, что со мной случилось.

И, не дожидаясь ответа, исчез за дверью.

Бар гудел, как улей: звон бокалов, музыка, смех – всё смешивалось в единый хаотичный саундтрек к вечеру. В углу за высоким столиком сидела Николь, уже изрядно навеселе. Дженни то и дело пыталась отобрать у неё телефон, а Марк, со скорбным видом, чертил на салфетке план «спасения Брукс от самой себя».

И тут дверь открылась.

Эштон вошёл – в худи, джинсах и с тем самым выражением лица «я иду решать проблему». Его появление было таким же естественным, как будто бар принадлежал ему.

Он окинул взглядом помещение и сразу нашёл глазами Николь. Улыбка скользнула по его лицу – тёплая и чуть ироничная.

Подойдя к их столику, он опёрся ладонью о спинку стула и сказал:

– Так, кто тут заказывал службу спасения?

Николь, слегка прищурившись, уставилась на него:

– О! Мой личный супергерой. Только без плаща. Хотя… в худи тоже неплохо.

Дженни прыснула:

– Если это твой супергерой, то я хочу хотя бы роль подруги героини.

Марк невозмутимо добавил:

– А мне можно быть злодеем? Только не Джонсоном, пожалуйста, у меня психика не выдержит.

Эштон хмыкнул:

– Друзья у тебя – прямо кастинг в ситком. Только вот сценарий плохой: главная героиня напилась так, что завтра не вспомнит, кто её спасал.

Николь ткнула в него пальцем:

– Врунишка! Я всё запомню. Даже твой… этот… нос!

– Спасибо, – серьёзно кивнул он. – Я всегда мечтал, чтобы моё главное достоинство заметили именно так.

Дженни и Марк прыснули, не скрываясь. Николь хохотнула и тут же чуть не опрокинула бокал. Эштон легко подхватил его с края стола и поставил в сторону.

– Ладно, – сказал он, нагибаясь к ней. – Пошли, пока ты не решила выйти замуж за кого-нибудь еще.

И, не дожидаясь возражений, поднял Николь на руки.

– Оу-оу-оу! – завопила Дженни. – Вот это уровень сервиса! Я тоже так хочу.

– Только найди себе своего собственного доставщика, – невозмутимо отозвался Эштон.

Марк хмыкнул:

– Или хотя бы программиста без долгов по кредитке.

Николь, устроившись у него на руках, прижалась к его плечу и пробормотала:

– А ты… очень удобный. Прямо как Убер Блэк.

Эштон рассмеялся и понёс её к выходу.

На улице воздух оказался свежим, ночной Нью-Йорк сиял огнями. Эштон аккуратно усадил Николь в машину и пристегнул ремнём.

– Адрес скажешь или будем кататься по Манхэттену до утра? – спросил он.

Николь закрыла глаза и пробормотала:

– Пятьдесят третья… дом двадцать… А можно просто к тебе?

Он усмехнулся, тронув машину с места.

– Нет-нет. Я достаточно взрослый, чтобы понимать, что такие решения трезвыми принимают.

Пока они ехали по ночному городу, Николь сидела, уставившись в окно на огни, и вдруг заговорила:

– Знаешь, Картер… я думала, ты просто наглый тип. Такой… красивый наглец, который привык, что все на него ведутся. А ты… – она повернула голову к нему. – Ты другой. С тобой спокойно. И смешно. Даже когда хочется плакать.

Эштон взглянул на неё, и что-то тёплое кольнуло в груди.

– Это признание или у тебя просто пятый коктейль ударил в голову?

– Признание, – упрямо сказала она. – Ты мне нравишься. Очень. Но я боюсь, что ты разобьёшь мне сердце.

Эштон крепче сжал руль. Внутри всё перевернулось – от её слов, от её честности.

– Николь… – начал он, но она уже снова уставилась в окно, спрятавшись за своим пьяным упрямством.

Машина остановилась у её дома. Эштон вышел, обошёл и помог ей выбраться. Но, едва Николь сделала шаг, ноги её подкосились.

– Окей, всё ясно, – пробормотал он и снова подхватил её на руки.

Она засмеялась:

– Ты как таксист с функцией «донеси до квартиры».

– Эксклюзивная опция, – усмехнулся он.

Когда они оказались у её двери, Николь, уже почти засыпая, прошептала:

– Останься. Только… не приставай. Просто… останься. Хочу, чтобы ты был здесь, когда я проснусь.

Эштон замер, глядя на неё. Она выглядела такой беззащитной и настоящей, что спорить было невозможно.

– Хорошо, – мягко сказал он. – Я останусь.

Он уложил её на кровать, снял с неё туфли и укрыл пледом. Николь уже спала, но на губах её играла лёгкая улыбка.

Эштон сел в кресло у окна. Смотря на неё, он понял: игра закончилась. Теперь всё было по-настоящему.

Он сидел в кресле облокотившись локтем на подлокотник, и смотрел на Николь. В полумраке её лицо казалось особенно мягким и уязвимым. Слабый свет фонаря с улицы падал сквозь жалюзи полосами, разделяя комнату на свет и тень, словно подчеркивая контраст между его привычным контролем и той странной, почти детской растерянностью, которую он сейчас испытывал.

В голове всё ещё крутились её слова. «Ты мне нравишься. Очень. Но я боюсь, что ты разобьёшь мне сердце».

Он привык, что женщины видят в нём либо успех, либо вызов. Но Николь видела – опасность. И в то же время тянулась к нему, несмотря на страх. И это пробирало его куда глубже, чем все красивые признания, которые он слышал прежде.

Он собирался ещё немного посидеть, а потом… ну, может быть, прилечь на диван в гостиной. Но планы рассыпались, когда Николь зашевелилась во сне.

Сначала просто повернулась с боку на бок, тихо что-то пробормотав. Потом её брови сдвинулись, губы дрогнули. Она задышала неровно и вдруг всхлипнула.

– Эштон… – выдохнула она, словно зовя его издалека.

Он напрягся, мгновенно поднялся и оказался рядом. Её пальцы судорожно сжимали край пледа, дыхание стало прерывистым, а лицо – напряжённым, как у человека, которому снится кошмар.

– Эй, Николь, – тихо позвал он, касаясь её плеча. – Это сон. Всё хорошо.

Но она не проснулась. Только сильнее зажмурилась и снова выдохнула его имя, чуть громче:

– Эштон…

В этот момент внутри него всё оборвалось. Чёрт с ними, с формальностями, с его железным самоконтролем, с боязнью «сделать лишнее». Он не мог оставаться в стороне, когда она так явно искала его даже во сне.

Эштон осторожно лёг рядом, укрывшись краем пледа. Аккуратно притянул её к себе, обнял, прижал к груди.

И произошло чудо: почти сразу дыхание Николь стало ровнее, дрожь ушла. Она прижалась к нему, как будто всегда знала, что именно здесь – её безопасное место.

Эштон замер, чувствуя её тепло и волосы, щекочущие его подбородок. Его сердце билось сильнее обычного, но вместе с этим он ощутил невероятное спокойствие.

– Всё в порядке, – прошептал он ей в макушку. – Я рядом.

Николь что-то сонно пробормотала, но уже с лёгкой улыбкой на губах. И в этот миг Эштон понял: он влип. По-настоящему. Не в игру, не в лёгкий флирт. А в неё.

Он закрыл глаза, прижимая её чуть крепче, и впервые за долгое время позволил себе расслабиться.

Ночь в Нью-Йорке продолжалась, город жил своей шумной жизнью, а в её комнате царил покой.

И если завтра всё снова превратится в хаос – то эта ночь навсегда останется моментом, когда хаос впервые показался Эштону идеальным.

Глава 7. Утро, которое всё изменило

Солнце медленно пробиралось сквозь жалюзи, как вор, крадущийся в спальню, – золотые полосы ложились на смятые простыни, на обнажённую спину Николь, на изгиб её бедра, где кожа была ещё теплее, чем везде, – там, где его ладонь всю ночь лежала, как печать владения. Она проснулась не от звука, не от света – от ощущения. От того, как его запах – тёплый, древесный, с нотками кожи, пота и чего-то неуловимо мужского, почти животного – вплетался в её вдохи, становясь частью её лёгких, её крови. Это был тот самый аромат, что сводил её с ума в машине – когда его рука случайно коснулась её колена, а взгляд задержался на её губах чуть дольше, чем следовало. Теперь он был повсюду – в подушке, в её волосах, в складках простыни.

А потом – тепло. Не просто тепло. Живое, пульсирующее, обволакивающее. Его рука – тяжёлая, расслабленная, но уверенно лежащая на её талии – будто говорила: ты моя, даже во сне. Его дыхание – ровное, горячее – обжигало кожу у основания её шеи, где пульс бился чаще всего, где она была самой уязвимой. Каждый выдох Эштона заставлял её кожу сжиматься в мурашках, будто её тело помнило, что это – начало чего-то большего.

Она приоткрыла глаза – и мир щёлкнул, как замок, вставая на место. Эштон лежал рядом, слишком близко, чтобы это было случайно. Между их телами – ни миллиметра пустоты. Только жар. Только кожа, прижатая к коже. Его грудь – широкая, мускулистая, с тонкими тёмными завитками волос – медленно поднималась и опускалась. Его рука, перекинутая через её тело, тяжело лежала на её бедре, пальцы слегка впивались в мягкую плоть. Его нога – твёрдая, покрытая тонкими волосками – была зажата между её бёдрами, и даже во сне он удерживал её в этом положении, как будто боялся, что она исчезнет.

Его лицо – растрёпанное, с тёмными тенями под глазами и щетиной, которая слегка царапала её висок, когда он шевелился – было расслаблено, почти мальчишеским во сне. Но она знала, как быстро это выражение сменится на хищное, когда он проснётся. Её собственная нога была перекинута через его бедро, а их пальцы – сплетены так крепко, будто их связали узлом ещё до того, как они заснули.

– Доброе утро, – хрипло произнёс он, не открывая глаз. Его голос – низкий, бархатный, с утренней хрипотой – вибрировал в её теле, как струна, натянутая слишком туго. Он коснулся чего-то глубоко внутри неё, там, где желание ещё не улеглось, а только дремало.

– Ты всё ещё здесь, – выдохнула она, и в её голосе дрожала не только тревога, но и жажда. Жажда убедиться, что это не сон. Что он не исчезнет.

– Обещал же. – Уголок его губ дрогнул в знакомой, дерзкой усмешке. – Хотя, если честно… это самая странная ночёвка в моей жизни. Ты… – он наконец открыл глаза, тёмные, полусонные, но уже горящие – …ты просто упала мне на грудь и прошептала: «Не уходи». И я… не смог.

Она фыркнула, но не отстранилась. Наоборот – её тело, будто имея собственный разум, прогнулось, прижимаясь к нему ещё плотнее. Её грудь мягко коснулась его рёбер, её бедро скользнуло чуть выше по его ноге, и она почувствовала – он уже не спит. Его тело отвечало на её движение: мышцы напряглись, дыхание стало глубже, а рука на её талии – сжалась сильнее.

– Хочешь сказать, что я должна извиниться? – прошептала она, приподнимая бровь.

– Хочу сказать, – его пальцы внезапно впились в её бок, заставив её вздрогнуть, – что если ты сейчас отодвинешься, я обижусь. Серьёзно. – Он говорил тихо, но в его голосе звучала угроза, почти обещание. – Я всю ночь держал себя в руках. Каждый раз, когда ты ворочалась, когда твоя нога скользила по моей, когда ты вздыхала во сне… Я считал секунды. Считал, сколько ещё я смогу продержаться.

Она сделала слабую попытку отодвинуться – театральную, провокационную. И он среагировал мгновенно.

Мир перевернулся. Одно движение – и она оказалась на спине. Он – над ней, огромный, тяжёлый, дышащий в её лицо. Его тело заслонило солнце, и в тени его плеч она почувствовала себя в ловушке – и ей это нравилось. Его взгляд – загадочный, прожигающий – скользил по её лицу, шее, груди, обнажённой в расстёгнутой рубашке. Он смотрел на неё так, будто хотел съесть – медленно, по кусочку, начиная с губ.

– Знаешь, – его голос стал шёпотом, почти стоном, – я всю ночь держал себя в руках. Каждый твой вздох, каждое движение… это была пытка. Сладчайшая пытка.

– И как, – её голос сорвался, дрожа, – помогло?

Он не ответил словами.

Его губы нашли её – жадно, без предупреждения, без милосердия. Это был не поцелуй – это было захватничество. Его язык ворвался в её рот, требуя, доминируя, заставляя её отвечать. Она вцепилась в его волосы, в складки футболки, которую он так и не снял, и потянула его ближе, ещё ближе. Он прижался к ней всем телом – твёрдый, горячий, напористый. Она почувствовала, как его эрекция давит на её бедро, даже сквозь ткань джинс, и в животе вспыхнул огонь.

Его руки – сильные, шершавые, уверенные – скользнули под её рубашку, сдирая её с плеч одним движением. Его пальцы нашли её грудь – сначала лёгкое, почти невесомое касание соска, заставившее её вскрикнуть, потом – жёсткое, требовательное сжатие, от которого её тело выгнулось дугой. Он целовал её шею, плечи, ключицы, оставляя следы – красные, влажные, горячие. Его зубы слегка впивались в кожу, и она стонала, царапая ему спину ногтями.

– Эштон… – выдохнула она, когда он опустился ниже, целуя её живот, пупок, бёдра.

– Тише, – прохрипел он, стягивая её трусики. – Я знаю, что делаю.

И он знал.

Его язык – влажный, горячий, невероятно точный – нашёл её клитор, и её тело взорвалось. Она закричала, вцепившись в простыни, но он не остановился. Он ласкал её, пил её, заставлял извиваться, просить, молить. Он знал, когда ускориться, когда замедлиться, когда впиться пальцами в её бёдра, удерживая её на месте, пока она не достигла пика – дрожащего, слепящего, почти болезненного.

Когда он поднялся, его губы были влажными, глаза – тёмными от желания. Он сбросил футболку, джинсы – и она впервые увидела его полностью. Мощный, рельефный, с тонкой полоской волос, ведущей вниз. Его член – твёрдый, пульсирующий, идеальной формы – был готов к ней.

– Смотри, – прошептал он, беря её руку и кладя её на себя. – Это всё из-за тебя.

Она сжала его, и он застонал, закрыв глаза. Потом – резкое движение. Он вошёл в неё одним толчком, глубоко, до упора, заполняя её полностью. Она вскрикнула, откинув голову, и он замер, давая ей привыкнуть.

– Ты… такая… тугая… – прохрипел он, потирая лбом её лоб.

– Не… говори… – выдохнула она, обвивая его ногами за поясницу. – Просто… двигайся.

И он двинулся.

Медленно. Потом – быстрее. Жёстче. Глубже. Каждый толчок – удар по её точке, по её нервам, по её разуму. Она кричала, царапала ему спину, впивалась зубами в его плечо. Он стонал в её шею, шептал грязные слова, хватал её за бёдра, вгоняя себя в неё снова и снова. Простыни скомкались, кровать скрипела, воздух был густым от их пота, их запаха, их звуков.

Когда она достигла оргазма – громкого, сокрушительного, вырывающего крик из самой глубины горла – он последовал за ней, впившись зубами в её плечо, издавая низкий, животный рык, пока его тело сотрясалось внутри неё, заливая её собой.

Они лежали долго. Сплетённые, потные, дышащие в такт. Его пальцы чертили узоры на её спине. Её ногти всё ещё впивались в его кожу. В комнате пахло сексом, кожей, ими.

– Если я сейчас скажу, что это была ошибка… – начала она, голос хриплый, разбитый.

– Я сделаю вид, что не услышал, – перебил он, прижимая её к себе. – И повторю всё сначала. До тех пор, пока ты не забудешь, как это – быть не моей.

Она рассмеялась, уткнувшись носом в его грудь.

– Чёрт, Эштон. я превращаю твою жизнь в хаос.

– Я привык, Николь. Хаос – твоё второе имя. – Он поцеловал её в макушку, нежно, уставший, довольный. – И, кажется, теперь отчасти и моё.

Николь всё ещё лежала на нём, разглядывая трещинку на потолке, когда в животе предательски громко заурчало.

– Не смейся, – сказала она, поднимая голову.

– Я даже не начинал, – ответил Эштон с абсолютно невинным лицом, но плечи его уже дрожали от сдерживаемого смеха.

– Ты сейчас серьёзно? После всего… этого? – она махнула рукой на кровать.

– Особенно после всего этого. Ты выглядишь так, будто победила в марафоне и хочешь награду в виде круассана.

Через полчаса они уже сидели в маленькой булочной за углом. Николь, в его худи и с растрёпанными волосами, пыталась вести себя так, будто всё абсолютно нормально. Эштон, конечно, только мешал.

– Скажи честно, – он откусил кусок багета и посмотрел на неё с прищуром. – Ты всегда такая… нервная после секса?

– Я не нервная, – прошипела она, роняя вилку. – Я… энергичная.

– Да, вижу. Ты уже три раза пролила кофе.

– Это был один раз!

– Николь, официантка теперь боится к тебе подходить. – Он расхохотался, и все посетители обернулись.

И как назло, в этот момент Николь решила сделать вид, что не замечает его, и демонстративно уткнулась в тарелку – и запустила себе в нос сахарную пудру с круассана. Она закашлялась, чихнула так, что сдуло салфетки со стола, и услышала смех Эштона – громкий, чистый, безжалостный.

– Всё. Хватит. Я ухожу, – пробормотала она, смущённая до красных ушей.

– Поздно. Ты официально моё любимое утро. – Он вытер уголок её губ салфеткой, совершенно не переставая смеяться. – Если бы я мог – я бы снимал тебя на камеру 24/7.

Она закатила глаза, но уголки её губ всё равно предали её.

– Замолчи.

– Николь, – он наклонился ближе, шепча, – ты даже не представляешь, как ты мила, когда пытаешься быть серьёзной.

Она покраснела ещё сильнее, запихнула в рот остаток круассана и решила, что этот день официально входит в топ-3 самых унизительно-счастливых в её жизни.

После завтрака они вышли из булочной, унося с собой запах свежего хлеба и корицы, который ещё долго тянулся за ними шлейфом. Улица была залита мягким солнечным светом – таким, что казалось, весь Нью-Йорк вдруг решил на пять минут стать уютным европейским городком. Возле лавки кто-то продавал букеты полевых цветов, на углу бодро играли уличные музыканты, а пожилая дама кормила голубей, разговаривая с ними так, будто это её давние друзья.

– Идеальное утро, – сказала Николь, подставляя лицо солнцу. – Даже похмелье почти ушло.

– Может, это потому, что ты сменила текилу на круассан? – лениво заметил Эштон, держа её за локоть, чтобы она не оступилась на тротуаре.

– О, ты психолог. Осторожно, я могу начать делиться с тобой детскими травмами.

Он рассмеялся и открыл машину.

– Ладно, психолог на сегодня в отставке. Но я за Майло.

– А я за Барни, – тут же ответила Николь.

Он прищурился.

– Барни… он же самый настоящий доктор Зло!

– Да. Не смей оскорблять его. Он – очарование в шерсти.

– Очарование, которое сбивает всё живое с ног?

А потом появилась Николь.

Точнее, сначала появился Барни, который вылетел на аллею как торпеда, а за ним – Николь, сжимающая поводок обеими руками и выглядящая так, будто участвует в олимпийском забеге на выживание.

– Барни! Тормози, психопат! – завизжала она, чуть не налетая на Эштона.

Тот едва успел поймать её за талию, прежде чем она врезалась ему в грудь.

– Ты каждый раз делаешь наше воссоединение максимально драматичным, – сказал он, удерживая равновесие.

Барни, кажется, даже не заметил их диалог – он уже сосредоточился на Майло. И вот тут случилось непоправимое: Майло, обычно воплощение аристократизма, увидел Барни и в нём что-то щёлкнуло.

Он рванул вперёд, радостно залаял и начал скакать вокруг, приглашая Барни играть. Хвост Майло метался из стороны в сторону, он пытался куснуть Барни за ухо, потом сам перевернулся на спину, виляя лапами в воздухе.

– Что?! – Эштон моргнул, как будто его собака внезапно решила стать тикток-блогером. – Майло! Ты серьёзно?

– Смотри, твой идеальный пёс сошёл с ума, – весело крикнула Николь.

Барни, вдохновлённый этой дружбой, начал носиться кругами вокруг них обоих, Майло с азартом бросился за ним. Их носы и хвосты мелькали так быстро, что Николь не успевала вертеть головой.

– Ты их контролируешь? – спросила она, пытаясь не попасть под разгорячённых псов.

– Теоретически да. – Эштон сделал вид, что зовёт Майло строгим голосом. – На практике… нет.

Они вдвоём стояли посреди парка и смотрели, как их собаки носятся, врезаются в кусты, кувыркаются в траве и дружно лают на голубей. И это было не хаосом, а каким-то счастливым безумием, которое вызывало у обоих смех.

– Ты хоть раз видел Майло таким? – спросила Николь, смеясь до слёз.

– Нет. Я начинаю подозревать, что мой пёс всё это время притворялся джентльменом, а внутри он бунтарь.

Майло в этот момент запрыгнул на Барни, они начали кататься по траве, и Эштон с Николь одновременно прыснули со смеху.

И тут Барни решил, что белка – это новый уровень веселья, и они вместе с Майло рванули к дереву. А Николь с Эштоном, обменявшись взглядами, синхронно побежали за ними.

Барни и Майло мчались впереди, как две пушистые кометы, а Николь и Эштон догоняли их по парковой аллее. В какой-то момент Барни резко свернул, Майло за ним, и оба – плюх в фонтан.

– Нет! – одновременно крикнули Николь и Эштон, но было поздно.

Собаки с радостным визгом начали плескаться, гоняя друг друга по кругу прямо по воде. Брызги летели во все стороны, прохожие смеялись, кто-то снимал на телефон, а Николь стояла на краю фонтана, прикусывая губу.

– Ладно, я их достану, – буркнула она, засовывая телефон в карман.

Но стоило ей шагнуть на край, как Барни радостно прыгнул к ней, окатив водой с головы до ног. Николь завизжала, поскользнулась и, махнув руками, полетела в фонтан.

Эштон не успел схватить её – только прыгнул следом, чтобы вытащить. Они оба оказались по колено в воде, мокрые, с ошарашенными лицами, а собаки радостно носились вокруг них, делая круги почёта.

– Прекрасно, – сказал Эштон, глядя на Николь сверху вниз. – Две минуты назад я выглядел, как приличный человек.

– А теперь ты мой напарник по преступлению, – фыркнула она, смахивая мокрые пряди с лица.

Собаки в этот момент синхронно встряхнулись, окатив их вторым водопадом. Николь рассмеялась так громко, что Эштон не выдержал и начал смеяться тоже.

– Ты невозможная женщина, – сказал он, хватая её за талию, пока она шаталась от смеха.

– И всё же ты здесь. – Она посмотрела на него снизу вверх, мокрая, с растрёпанными волосами и горящими глазами.

И он поцеловал её.

Не так, как утром – жадно и требовательно, а медленно, глубоко, с улыбкой, словно запечатывал этот момент. Вода стекала с их лиц, губы сливались, вокруг плескались собаки, но в тот миг им было всё равно.

– Кажется, – сказала она, когда он отстранился, – наши свидания становятся всё более опасными для моей репутации.

– А для твоего здоровья, надеюсь, тоже, – усмехнулся он, всё ещё держа её в воде.

– Эштон! – Она рассмеялась и слегка шлёпнула его по груди.

Они кое-как вытащили собак из фонтана, оба насквозь мокрые, но почему-то счастливые, будто эта внезапная ванна была именно тем, что нужно.

– Если нас сейчас кто-то узнает, – сказала Николь, шагая по дорожке, оставляя за собой след из мокрых отпечатков, – я официально переезжаю в другую страну.

– Отлично, – сказал Эштон. – Но только если я еду с тобой.

Он подмигнул, и она закатила глаза, но улыбнулась так, что стало понятно – спорить она не собирается.

Осень была настоящая – та, что приходит не по календарю, а по запаху воздуха. Центральный парк тонул в мягкой золотой дымке. Ветви старых вязов шептались, сбрасывая последние зелёные листья, которые уже успели впитать в себя янтарь и ржавчину. Аллеи были усыпаны ковром, и каждое движение собачьих лап поднимало в воздух целые облака листвы, которая кружилась, цеплялась за брюки, за волосы, за мокрые кроссовки Николь. Воздух пах дождём, землёй и тёплым хлебом – запах шёл от маленького киоска с бубликами на углу, и живот предательски заурчал.

– Ты дрожишь, – заметил Эштон, когда они свернули на боковую аллею, подальше от шумных фонтанов и детских площадок.

Он шёл рядом, держа поводок Майло, но взгляд не отрывал от Николь. Мокрая ткань её рубашки прилипала к спине, подчёркивая линию лопаток. На коленях и локтях оставались тёмные разводы от воды из фонтана, а волосы, хоть и подсохли, всё равно выглядели так, будто она только что вышла из душа.

– Ничего, – отмахнулась она, но тут же чихнула. – Просто осень.

– Осень – не повод простужаться. – Эштон достал телефон и что-то быстро набрал. – Я вызвал машину.

– Машину? – она подняла бровь. – В смысле, машину машину? С водителем?

– А ты думала, я сам поведу нас в таком виде? – его губы дрогнули в усмешке. – Я не настолько безрассудный.

Они вышли к центральной аллее, и парк словно стал другим – тише, уютнее. Люди шли медленно, кто-то держал бумажные стаканы с кофе, кто-то выгуливал собак, а кто-то просто сидел на скамейках, кутаясь в куртки и шарфы. Ветер срывал листья с деревьев, подбрасывал их вверх и крутил в вихрях, как будто сам парк устраивал свой маленький карнавал.

Николь остановилась на секунду, чтобы вдохнуть этот воздух. Город казался далеким – здесь всё было про шорох, про мягкие краски, про золотой свет сквозь ветви. Барни сел рядом, положив голову ей на колено, Майло тоже послушно остановился, но его хвост бешено вилял, и он то и дело пытался прыгнуть на листья, будто те были живыми.

– Ты любишь осень, – тихо сказал Эштон, глядя на неё, не на деревья.

– Люблю, – призналась она. – В ней есть что-то… честное. Лето всегда такое громкое, требовательное. А осень тихая, тёплая и немного грустная.

– Тебе идёт. – Его взгляд скользнул по её лицу, задержался на губах.

Николь сделала вид, что не заметила, но сердце всё равно сделало сальто.

– А куда мы едем? – спросила она, когда к ним подъехал чёрный внедорожник, блестящий даже под ковром опавших листьев.

– Ко мне. – Эштон открыл для неё дверь. – Ты же не думаешь, что я позволю тебе простудиться после такого утра.

– А если я откажусь?

– Тогда я всё равно отвезу тебя. – Он улыбнулся – лукаво, но мягко. – Можешь считать это похищением с элементами заботы.

Она закатила глаза, но всё равно села в машину. Барни запрыгнул следом, усевшись прямо ей на колени, а Майло устроился рядом, уткнувшись носом в стекло.

Салон пах кожей, чем-то древесным и совсем чуть-чуть – Эштоном. Николь опустила голову, чтобы спрятать улыбку.

– Ты даже не спрашиваешь, хочу ли я показать тебе свою квартиру, – заметил он, когда машина тронулась.

– Так ты хочешь? – она бросила на него быстрый взгляд.

– Хочу, – просто сказал он.

Его уверенность была заразительной. Николь уставилась в окно, наблюдая, как парк сменяется улицами, как жёлтые листья остаются позади. Где-то внутри зародилось странное, щекочущее чувство. Любопытство, да, но ещё и что-то большее – предвкушение, будто она собиралась переступить границу в новый, чужой мир, в который её приглашают добровольно.

Когда машина свернула на тихую улицу с дорогими домами и охранниками у ворот, Николь выдохнула:

– Кажется, я попала в параллельную вселенную.

– Привыкай, – ухмыльнулся Эштон. – Здесь кормят вкуснее.

Её смех звякнул в салоне, лёгкий, как колокольчик.

Вестибюль дома был такой, что Николь на секунду замерла: мраморный пол, зеркала в золотых рамах, тёплый свет бра, и запах – дорогого дерева, чистоты и чего-то едва уловимо цветочного. Она чувствовала себя так, будто случайно зашла в чужое кино – не про свою жизнь, а про жизнь тех, кто рождается уже с фамильными пентхаусами.

– Не отставай, – тихо сказал Эштон, беря её за локоть. Он вёл её к лифту, где хромированная дверь отражала их обоих – мокрых, немного растрёпанных, но при этом почему-то невероятно гармоничных.

Лифт ехал долго – или это просто время растянулось, пока Николь стояла рядом с ним, чувствуя, как его рука по-прежнему лежит на её локте. Пальцы лениво чертили круги на её коже, и это маленькое движение почему-то волновало сильнее, чем их утренний секс.

Когда двери открылись, Николь впервые в жизни оказалась в пентхаусе.

Квартира была огромной – залитой светом, несмотря на осенний день. Огромные панорамные окна открывали вид на город, где огни машин уже собирались в медленные потоки. Пол – тёмное дерево, стены – светлые, лаконичные. Никаких излишеств, но всё идеально. Чёрный кожаный диван, стеклянный стол, полки с книгами и парой тёмных виниловых пластинок.

– Здесь слишком чисто, – вырвалось у Николь, и Эштон усмехнулся.

– Ты хочешь сказать – слишком скучно.

– Я хочу сказать, что эта квартира подозрительно похожа на тебя. – Она обвела пространство взглядом. – Контролируемая, сдержанная, почти стерильная… если не считать этих.

Она кивнула на пару больших собачьих мисок и лежанку для Майло у окна.

– Вот видишь, я уже научился делать хаос в дозированных количествах, – ответил Эштон и бросил поводок на консоль у двери. – Давай сюда Барни. Сначала сушим собак, потом тебя.

– Меня? – она приподняла бровь.

– Ты вся мокрая. Простудишься.

Тон его был спокойный, но взгляд – внимательный, цепкий, как будто он видел сквозь ткань её одежды. Николь почувствовала, как по спине пробежала дрожь, и не только от холода.

Они повели собак в просторную ванную – и Николь едва сдержала смех, когда увидела огромную душевую, где можно было мыть, кажется, и лошадь.

– Ты серьёзно? – Она глянула на него через плечо. – Здесь можно устраивать вечеринки.

– Иногда я мою тут Майло. – Эштон пожал плечами, доставая пушистое полотенце. – Ты не представляешь, сколько грязи он приносит после пробежек.

Барни и Майло радостно прыгали, оставляя следы на полу, и Николь пришлось закатать рукава, чтобы помочь. Они вдвоём стояли в душе, поливая собак тёплой водой, намыливая их, а потом вытирая. Вода брызгала на волосы, на лицо Николь, и она смеялась – звонко, беззаботно, как ребёнок.

– Ты даже не пытаешься оставаться сухой, – заметил Эштон, глядя на то, как её волосы снова намокли.

– Слишком поздно. – Она пожала плечами. – И вообще, я всегда хотела попробовать это – совместное купание собак в пентхаусе.

Когда обе собаки были высушены и мирно устроились на ковре, Эштон включил фен.

– Садись, – сказал он, кивнув на высокий барный стул.

Николь села, и он начал сушить её волосы. Его пальцы – тёплые, уверенные – мягко перебирали пряди, и она поймала себя на том, что почти мурлычет от удовольствия. В зеркале напротив она видела, как он смотрит на неё – сосредоточенно, но с едва заметной улыбкой.

– Ты слишком серьёзно к этому относишься, – сказала она. – Как будто я не человек, а дорогой автомобиль.

– Ты хуже автомобиля. – Он чуть склонился к её уху, и его голос стал тише. – Автомобиль не улыбается так, что у меня сводит челюсти.

Николь почувствовала, как щеки заливает жар.

– Ты льстец.

– Я реалист. – Он выключил фен, взъерошил её волосы и посмотрел ей в глаза. – Готова к чаю?

– А у тебя есть чай? – усомнилась она, глядя на идеально выстроенные бутылки алкоголя на баре.

– Есть всё, что может понадобиться.

На кухне было уютно: мягкий свет из-под шкафов, чайник, который зашипел и наполнил помещение паром. Эштон достал две кружки, а Николь, воспользовавшись моментом, рассматривала его квартиру внимательнее. На одной из полок стояли старые фото в чёрных рамках. Она подошла ближе, разглядывая.

– Не смотри, – сказал Эштон, появляясь за её спиной. – Там ничего интересного.

– Как это – ничего? – Она указала на фото, где худой, почти подростковый Эштон стоял с гитарой. – Ты же здесь выглядишь так, будто играл в рок-группе.

– Я и играл, – признался он, наливая чай. – Но это было давно.

Она рассмеялась, представляя его с длинными волосами и браслетами на руках.

– Теперь всё встаёт на свои места. – Она взяла кружку и облокотилась на стол. – Ты был плохим мальчиком.

– Я и сейчас не слишком хороший, – тихо сказал он, и в его голосе было что-то, что заставило её сердце забиться быстрее.

Они стояли близко, слишком близко. Николь почувствовала, как запах чая смешался с его запахом, как пальцы невольно сжали кружку крепче.

– Знаешь, – сказала она, стараясь разрядить обстановку, – я думала, твой пентхаус будет выглядеть как на Pinterest.

– И что, разочарована?

– Скорее удивлена. – Она глотнула чая. – Здесь… тихо. Как будто ты сделал себе крепость.

– Наверное, так и есть. – Он облокотился на стойку, глядя на неё поверх чашки. – Но ты сегодня ворвалась в неё без предупреждения.

Он сказал это спокойно, без упрёка, но её сердце всё равно сжалось.

– Извини, если я устроила слишком много шума, – тихо ответила она.

– Николь. – Эштон поставил кружку на стол, подошёл ближе и наклонился так, что она почувствовала его дыхание. – Мне это нравится.

Он поцеловал её – мягко, медленно, но так, что у неё подогнулись колени. Она поставила кружку на стол, обвила его шею руками и ответила на поцелуй.

Собаки мирно спали на ковре, за окнами гудел осенний город, но здесь, в этом светлом пентхаусе, мир вдруг стал маленьким – только они вдвоём, чай, тёплый свет и обещание чего-то большего.

Поцелуй начался мягко – как обещание. Но через секунду он стал глубже, настойчивее, будто Эштон больше не мог сдерживать то, что кипело в нём с того момента, как они вышли из фонтана. Его руки скользнули по её спине, ладони прижали её ближе – так близко, что она почувствовала каждый контур его тела, напряжение мышц под тонкой тканью футболки, биение сердца, стучащее в такт её собственному.

Она застонала в его рот, когда его язык скользнул между её губ, требовательный, но нежный. Он пах чаем, кожей, чем-то древесным и чуть солёным – осенью, дождём, жизнью. Его пальцы зарылись в её ещё влажные волосы, придерживая голову, пока он целовал её так, будто хотел стереть всё, что было до этого момента – все сомнения, все границы, весь мир за окном.

– Ты сводишь меня с ума, – прошептал он, отрываясь на миг, чтобы провести губами по её щеке, шее, к основанию уха. – С самого утра. С самого первого взгляда сегодня.

Его зубы слегка впились в мочку её уха, и она вздрогнула, выгнувшись ему навстречу. Её руки сами собой полезли под его футболку, нащупывая горячую, гладкую кожу, рельеф пресса, твёрдость мышц. Он был как сталь, обтянутая шёлком – сильный, но невероятно чувственный.

– Тогда сними это, – прошептала она, дрожащими пальцами оттягивая белую ткань. – Я хочу видеть тебя. Всего.

Он усмехнулся – низко, хрипло – и одним резким движением стянул футболку через голову. Мускулы его плеч и груди играли при свете кухонных ламп, кожа слегка блестела от влаги – то ли от душа с собаками, то ли от жара, который поднимался между ними. Николь провела ладонями по его груди, по рёбрам, по животу – медленно, будто изучала карту, которую знала наизусть, но всё равно хотела перечитывать снова и снова.

– Твоя очередь, – сказал он, и его руки скользнули под худи, которую он ей дал. Пальцы коснулись её спины, а потом – медленно, мучительно медленно – поднялись выше, к застёжке лифчика. Она задрожала, когда он расстегнул его одной рукой, будто делал это тысячу раз. Ткань соскользнула, и он прижал её грудь к своей, кожа к коже, тепло к жару.

– Боже… – выдохнула она, когда его ладони накрыли её груди, пальцы нежно сжали соски, уже твёрдые от возбуждения. Он склонился, заменил руки губами – сначала лёгкий поцелуй, потом – горячий, влажный захват, и она вскрикнула, вцепившись в его волосы.

– Тише, – прошептал он, переходя ко второй груди, обводя языком сосок, прежде чем взять его в рот. – Собаки спят. Не буди их.

Но она уже не могла молчать. Каждое его движение – язык, зубы, руки, скользящие вниз по её бокам, к бёдрам – выводило её из себя. Он расстегнул её джинсы, не отрываясь от её груди, и медленно стянул их вместе с трусиками, обнажая её полностью. Его взгляд скользнул вниз, жадный, восхищённый, и он прошептал:

– Ты такая красивая… такая чувственная, мокрая… для меня.

Он опустился на колени перед ней, и её сердце чуть не выскочило из груди. Его ладони раздвинули её бёдра, пальцы осторожно коснулись её складок – уже влажных, пульсирующих от желания.

– Эштон… – задохнулась она, когда его большой палец провёл по клитору, медленно, почти невесомо. – Не мучай меня…

– Я не мучаю, – ответил он, поднимая на неё глаза. – Я наслаждаюсь.

И тут же его язык заменил пальцы.

Она вскрикнула, схватившись за край стола. Его язык был невероятно ловким – то нежно ласкал, то резко давил, заставляя её бёдра дрожать. Он держал её за бёдра, не давая отступить, заставляя принимать каждую волну удовольствия. Она чувствовала, как внутри нарастает напряжение – жаркое, неотвратимое, как гроза перед дождём.

– Я… я сейчас… – задыхалась она, запрокидывая голову.

– Да, – прошептал он, не отрываясь, усиливая нажим. – Кончай. Я хочу почувствовать, как ты сжимаешься вокруг моего языка.

И она кончила – резко, ярко, с криком, который эхом отразился от стеклянных поверхностей пентхауса. Её ноги подкосились, но он подхватил её, приподнял, как будто она ничего не весила, и понёс в гостиную.

Она едва успела оглянуться – огромный чёрный диван, тёплый свет, город за окном, как будто наблюдавший за ними. Он уложил её на спину, раздвинул её ноги и вошёл в неё одним плавным, глубоким толчком.

– АААХ! – вырвалось у неё. – Боже, Эштон… ты… ты такой…

– Большой? – хрипло спросил он, замерев внутри неё, позволяя ей привыкнуть. – Твёрдый? Жёсткий?

– Всё сразу, – прошептала она, обвивая его ногами, притягивая ближе.

Он начал двигаться – медленно, растягивая каждое движение, как будто хотел, чтобы она почувствовала каждый сантиметр. Его тело накрывало её, как тень, как защита, как обещание. Он целовал её шею, грудь, губы – между толчками, между стонами, которые вырывались у них обоих. Его рука снова нашла её клитор, и она закричала, когда он начал тереть его круговыми движениями, синхронно с толчками.

– Смотри на меня, – потребовал он, приподнимаясь на локтях. – Я хочу видеть, как ты кончаешь. Вокруг меня. Для меня.

Она открыла глаза – и утонула в его взгляде. Серые глаза, полные огня, страсти, власти – и чего-то ещё, чего она не могла назвать, но что заставляло её сердце сжиматься. Он двигался быстрее, глубже, сильнее – каждый удар бёдрами отдавался в её матке, каждый стон – в её душе.

– Эштон… я… я не выдержу… – простонала она, чувствуя, как вторая волна нарастает, ещё мощнее первой.

– Выдержишь, – прохрипел он, наклоняясь, чтобы захватить её губы в поцелуе. – И я с тобой. Вместе.

Она кончила с криком – громким, безудержным, содрогаясь всем телом, сжимая его внутри себя, как будто пыталась удержать этот момент навсегда. Он последовал за ней – с глухим рычанием, впиваясь пальцами в её бёдра, застывая глубоко внутри, пульсируя, разливаясь горячей волной.

Они лежали так – дыша тяжело, прилипшие друг к другу телами и удовольствием, – долго. Город за окном мерцал, собаки посапывали на ковре, чай остывал на кухне. Но им было всё равно.

Эштон осторожно вышел из неё, улёгся рядом, притянул её к себе, укрыв пледом, который лежал на спинке дивана.

– Ты всё ещё думаешь, что мой пентхаус слишком стерильный? – спросил он, целуя её в макушку.

– Теперь здесь есть я, – прошептала она, прижимаясь к его груди. – И мы только что устроили в нём бурю.

Он рассмеялся – низко, по настоящему.

– Тогда пусть будет буря. Каждый день.

И она поняла – он не шутит.

Глава 8. Воскресение

Солнечный свет проникал в пентхаус не робко, а нахально, будто знал, что это воскресенье и можно будить всех без зазрения совести. Лучи золотыми полосами резали просторную спальню, отражались в стеклянных перегородках, падали на кровать, на спутанные простыни и на двух людей, которые впервые за долгое время просыпались не в одиночестве.

Николь открыла глаза медленно, как будто боялась спугнуть момент. Первое, что она увидела, – высокий потолок и панорамные окна, за которыми дремал город. Второе – руку Эштона, лежащую у неё на талии, тёплую, тяжёлую, как будто специально удерживающую её на месте. И только потом – его самого, всё ещё спящего, с растрёпанными волосами и таким расслабленным лицом, что он казался почти мальчишкой.

– Ты смотришь на меня, – произнёс он, даже не открывая глаз. Голос был хриплым, утренним, ленивым.

– Ничего подобного, – соврала она мгновенно.

– Врёшь. – Он чуть улыбнулся, не убирая руки. – И не уходи. Сегодня воскресенье.

Николь улыбнулась в ответ – редкий момент, когда можно не бежать, не думать, не притворяться. Они так и пролежали ещё минут двадцать, слушая, как Майло сопит у кровати, а Барни время от времени поскуливает, намекая, что вообще-то пора бы уже заниматься его важными собачьими делами.

– Кажется, кто-то из нас не может дождаться завтрака, – сказала Николь, кивая на собак.

– Это не я, – невинно ответил Эштон и нехотя поднялся.

Завтрак оказался простым, но почему-то особенно вкусным: тосты, скрэмбл, кофе. Николь сидела на высоком барном стуле, наблюдая, как Эштон ловко управляется с кофемашиной, и чувствовала себя странно уютно – почти как дома.

– Ты умеешь готовить, – заметила она.

– Ты удивлена?

– Ты похож на человека, который питается исключительно едой из доставки.

– Я такой и есть, – признался он, ставя перед ней чашку. – Но иногда приятно сделать что-то самому. Особенно когда есть для кого.

От этих слов у неё чуть свело живот. Она уткнулась в кружку, чтобы скрыть улыбку, а Майло тем временем смачно хрустел сухим кормом, в то время как Барни пристально следил за тостером, будто надеялся, что оттуда вылетит бекон.

– Ладно, – сказала Николь, доедая. – Нам пора выгулять этих двоих.

Центральный парк встречал их прохладой и осенним шёпотом. Середина сентября уже накрыла город прозрачной дымкой – листья местами начали желтеть, воздух пах влажной землёй и кофе из ближайших киосков. По дорожкам бегали люди, кто-то выгуливал золотистого ретривера в свитере, вдалеке мальчишка запускал воздушного змея, который упрямо тянулся к серому небу.

Эштон шёл рядом, иногда дотрагиваясь до локтя Николь – невзначай, но так, что по коже пробегал ток. Майло гордо шёл впереди, а Барни, наоборот, петлял из стороны в сторону, обнюхивая всё подряд.

– Ты часто гуляешь здесь по воскресеньям? – спросил Эштон.

– Почти всегда. Это моя маленькая традиция. – Она на секунду задумалась, потом добавила: – Раньше это было похоже на ритуал «вылечить голову».

– А теперь?

– Теперь больше похоже на ритуал «не упасть лицом в листву, потому что ты рядом».

Он усмехнулся, качнув головой.

– Ты умеешь говорить комплименты.

– Я стараюсь.

Они сделали большой круг, вернулись к машине, и Николь напомнила, что пора вернуть Барни миссис Ковальски.

– Ты готов? – спросила она, когда они подъехали к её дому.

– К чему?

– К встрече с самой харизматичной женщиной на этой лестничной клетке.

Миссис Ковальски открыла дверь мгновенно, словно поджидала их. На ней был леопардовый халат и домашние тапки с помпонами, на губах – ярко-малиновая помада.

– Николь, дорогая! – воскликнула она, хватая Барни и прижимая к себе. – Я уж думала, ты увезла его в Мексику!

– Нет, просто мы… – начала Николь, но не успела закончить: миссис Ковальски заметила Эштона.

– А это кто? – её глаза загорелись подозрительным интересом.

– Эштон, – представила Николь. – Мой… эээ… друг.

– Друг? – переспросила старушка с таким тоном, что Николь захотелось провалиться сквозь пол. – Такой красивый «друг»? Девочка, держи его крепче, а то такие экземпляры разлетаются, как горячие пирожки.

Прежде чем Николь успела возразить, миссис Ковальски совершенно бесстыдно ущипнула Эштона за задницу. Он дернулся, но даже не отстранился – только медленно улыбнулся, глядя на Николь.

– Ох, – мечтательно сказала старушка. – Если бы мне было лет на десять меньше, я бы уже отбила его у тебя, милая.

– Миссис Ковальски! – простонала Николь, закрывая лицо ладонями.

– Что? Я говорю, как есть! – пожала плечами соседка. – Такой мужчина – редкость.

Эштон тихо хмыкнул, а Николь шикнула на него, но без особого успеха. Когда дверь за соседкой закрылась, он повернулся к Николь с откровенно довольной физиономией.

– Что? – возмутилась она.

– Кажется, я только что получил одобрение местного совета старейшин.

– Ты получил щипок за зад от моей соседки!

– И это был комплимент, – спокойно сказал он, наклоняясь к её уху. – А ты, похоже, ревнуешь.

Николь фыркнула, но щёки её предательски покраснели.

– Не льсти себе.

– Ты ревнуешь, – повторил он и, прежде чем она успела ответить, поцеловал её быстро, но достаточно долго, чтобы у неё закружилась голова. – И это чертовски мило.

Она сделала вид, что недовольна, но внутренне едва не растаяла на месте. Майло залаял, требуя внимания, и момент был спасён – или окончательно разрушен.

– Ладно, – сказала она, открывая дверь своей квартиры. – Пошли обсуждать наш план.

Квартира Николь встретила их знакомым запахом кофе и ванили – она всегда держала на кухне маленькую ароматическую свечку, и казалось, будто само пространство выдыхает «добро пожаловать». Эштон пропустил её вперёд, Майло уверенно потрусил к миске, которую Николь специально купила на случай хвостатых гостей.

– Ну что, стратег, – сказала Николь, снимая кроссовки и проходя в гостиную, – с чего начнём?

– С того, что я налью себе воды, – спокойно ответил Эштон и прошёл на кухню. Он выглядел расслабленным, но Николь знала: в голове у него уже мелькают схемы и сценарии.

Они уселись за стол, Николь достала блокнот, любимую ручку и сделала заголовок: «ДЖОНСОН».

– Ладно, – начала она, – у нас есть главная идея: устроить презентацию для топов. Ты подстроишь всё так, чтобы именно Джонсон вышел к доске, а я сделаю такое выступление, что он на его фоне будет выглядеть жалко.

– Не «жалко», – поправил Эштон. – Он будет выглядеть неподготовленным. Неуместным. Это важно: мы не хотим, чтобы это выглядело как травля. Мы хотим, чтобы все сами сделали выводы.

– Хорошо, дипломат, – кивнула она. – Но если вдруг что-то пойдёт не так?

Эштон приподнял бровь:

– Ты хочешь план Б?

– Хочу, – серьёзно сказала она. – Джонсон хитрый, он может просто отказаться выступать или свалить всё на кого-то другого.

Эштон задумался, затем медленно начал набрасывать схему:

– Тогда мы делаем упор на цифры. Если он не выйдет к доске, мы включаем твой отчёт и задаём ему пару неудобных вопросов прямо на встрече. Пусть сам путается в ответах. А если он всё равно выкрутится – подключаем руководство через письма.

– С доказательствами, – добавила Николь. – Скрины, письма, даты. Всё, что покажет, что он врал.

– Ты прекрасна, – сказал Эштон и усмехнулся. – Напоминаешь мне, что иногда лучший удар – не громкий скандал, а тихий, но точный выстрел.

Николь улыбнулась, делая заметки.

– Так и запишем: «План Б – точный выстрел».

Они обсуждали детали ещё минут двадцать, пока не поняли, что начинают повторяться. Николь захлопнула блокнот:

– Всё, хватит. Мозг кипит. Теперь я официально голодная.

– Согласен, – сказал Эштон, доставая телефон. – Что закажем?

– Что-нибудь, от чего я потом не буду жалеть.

– Пиццу?

– И пасту. И десерт.

Он рассмеялся:

– Ты после вчерашнего фонтана решила компенсировать потерю калорий?

– Именно, – кивнула она. – И вообще, я заслужила.

Пока ждали доставку, они разбрелись по квартире: Николь переоделась в мягкий домашний свитер и штаны, Эштон устроился на диване, лениво листал телефон. Когда еда приехала, они ели прямо из коробок, сидя рядом. Майло сидел у их ног, делал вид, что он самый голодный лабрадудель в мире.

– Ты понимаешь, что это первое воскресенье, которое я провожу вот так? – вдруг сказал Эштон, откинувшись на спинку дивана.

– Вот так – это как?

– Без галстука, без звонков, без паники. Просто с тобой, пиццей и псом, который пытается съесть мою корочку.

Николь улыбнулась и тихонько смахнула крошку с его футболки.

– Тебе идёт.

Когда ужин был закончен, они устроились смотреть фильм. Николь выбрала комедию – старую, добрую, где герой весь фильм бегает за своей любовью и постоянно влипает в нелепые ситуации.

Сначала они просто сидели рядом, потом Николь, не заметив, как, оказалась под его рукой, головой на его плече. Эштон лениво накрыл их пледом.

– Так уютно, – пробормотала она, чувствуя, как его пальцы медленно чертят круги на её руке.

Он чуть наклонился, коснулся её виска губами.

– Идеальное воскресенье.

Николь подняла взгляд, встретилась с его глазами и вдруг рассмеялась:

– Даже фильм можно не досматривать.

– Согласен, – сказал Эштон и поцеловал её. Сначала легко, почти дразняще, но потом глубже, медленнее. Она подалась к нему ближе, почувствовала, как его рука легла ей на талию, притягивая.

Они так и остались – вполголоса комментируя фильм, целуясь в паузах и смеясь, когда Майло решал, что ему тоже нужна компания на диване.

Сначала ей приснилось, что кто-то шепчет её имя. Тихо, как будто боялся спугнуть сон. Николь открыла глаза – и первым делом увидела серое небо за окном. День начинался лениво, вяло, будто город тоже не хотел вставать. Она долго лежала на спине, разглядывая светлые полосы от штор на потолке и медленно осознавая, что вчерашнее было не сном. Она действительно ночевала у Эштона. Они действительно вернули Барни миссис Ковальски. И да, они действительно устроили такую бурю на его диване, что теперь при мысли об этом у неё по спине бежали мурашки.

На кухне её встретил запах вчерашнего чая – тот самый, что остыл, пока они с Эштоном… Она покраснела и резко включила чайник, будто могла выпарить неловкость вместе с паром.

Телефон мигнул сообщением.

Эштон: Доброе утро, моя ходячая катастрофа.

Я выжил. Диван – тоже.

Она усмехнулась.

Николь: Доброе. Радуйся, что диван выжил. Он видел больше, чем нужно.

Эштон: Зато теперь он знает, что у меня насыщенная жизнь.

Николь: У тебя насыщенная жизнь, потому что я её насытила.

Эштон: Вот именно. И теперь мы обязаны насытить день Джонсона адреналином.

Она прыснула со смеху и едва не пролила кипяток.

Николь: Сначала кофе. Потом месть.

Эштон: О, я представляю тебя на кофеине. Это же будет боевое искусство.

Она представила, как он это пишет, с полуулыбкой, сидя в своей идеальной квартире, в идеально выглаженной футболке. И внезапно стало тепло. Слишком тепло.

– Сосредоточься, Николь, – пробормотала она себе под нос.

Сделала себе тост с авокадо, села у окна и смотрела, как город медленно просыпается: редкие машины шуршали по мокрому асфальту, на улице пахло листвой, и в воздухе было то особенное предосеннее настроение – чуть грустное, чуть волнующее, будто что-то важное должно произойти.

Телефон снова завибрировал.

Эштон: Что надеваешь?

Николь: А тебе какое дело?

Эштон: Мне нужно быть морально готовым.

Николь: Брюки. Серьёзные. И свитер.

Эштон: Хорошо. Я тогда надену костюм и попытаюсь не выглядеть так, будто мы вместе сговаривались, чтобы свести Джонсона с ума.

Она рассмеялась, пошла в спальню. На кровати уже лежали серые широкие брюки и мягкий свитер цвета топлёного молока. Подумала – и добавила тонкую золотую цепочку на шею. В зеркале отражалась женщина, которая выглядела одновременно мягкой и решительной.

Телефон снова загорелся:

Эштон: Я еду за тобой.

Николь: Вот это сервис.

Эштон: Не льсти себе. Просто хочу лично убедиться, что ты не придёшь на работу в пижаме.

Когда он приехал, Николь уже стояла у подъезда с кружкой кофе в руке. Его машина блестела после дождя, а сам Эштон выглядел так, будто только что сошёл с обложки журнала: серый костюм, белая рубашка, лёгкая тень щетины.

– Доброе утро, мистер «У меня всё под контролем», – сказала она, усаживаясь на пассажирское сиденье.

– Доброе утро, мисс «Я-устрою-вам-шоу-на-совещании», – парировал он, бросив на неё короткий взгляд.

Он тронул с места, и машина мягко вписалась в поток. Город был ещё сонным: редкие прохожие в пальто спешили к метро, у кофейни у дома стояла пара студентов с бумажными стаканами, а деревья вдоль дороги сияли оранжевым и жёлтым, будто кто-то специально разлил краску.

– Ты знаешь, – сказала Николь, глядя в окно, – мне нравится этот час. Вроде всё уже проснулось, но ещё не успело испортить настроение.

– Подожди час, – хмыкнул Эштон. – Мир всё успеет.

– Оптимист, – фыркнула она.

– Реалист. – Он мельком посмотрел на неё. – Ты готова к сегодняшней подставе?

– Я родилась готовой. – Она ухмыльнулась. – Но если Джонсон вдруг решит быть милым и не даст повода, я всё равно его вынесу.

– Вот за это я тебя и ценю, – сказал он, и в его голосе прозвучало нечто тёплое.

Они замолчали на минуту. Машина плавно катила по центральным улицам, дождевые капли всё ещё блестели на асфальте, и Николь вдруг поймала себя на том, что улыбается. Как будто этот день – правильный.

– Так что, – сказал Эштон, прерывая тишину, – если сегодня что-то пойдёт не так, у нас есть план «Б»?

– Конечно. – Она повернулась к нему. – План «Б»: мы делаем вид, что это был тим-билдинг, и что Джонсон сам вызвался всё презентовать, чтобы «развить навыки публичных выступлений».

Эштон усмехнулся.

– Звучит как официальная версия.

– А ещё, – продолжила она, – если совсем плохо пойдёт, я споткнусь, проливаю кофе на ноут Джонсона и презентация сгорает в огне правосудия.

– И ты хочешь, чтобы я остался серьёзным, когда это случится?

– Нет. Хочу, чтобы ты сделал вид, что поражён, – ответила Николь. – И дал мне премию за креативность.

Он рассмеялся – тихо, коротко, но искренне. И этот звук остался с ней до самого офиса.

Когда они подъехали, Николь вдохнула глубже, поправила свитер.

– Ну что, – сказала она, – пойдём спасать компанию и портить жизнь одному конкретному человеку?

– Именно. – Эштон открыл ей дверь и, когда она вышла, задержал взгляд чуть дольше, чем стоило бы.

И Николь почувствовала – день только начинается, но уже обещает быть интересным.

С самого утра офис гудел, как улей, которому кто-то ткнул палкой. На ресепшене уже стояли подносы с кофе, ассистенты метались туда-сюда, будто пытались одновременно успеть на марафон и потушить пожар. В переговорке настраивали проектор, который упрямо мигал синим экраном, а потом вдруг запускался, словно решил всех подразнить.

Николь пришла раньше всех и на секунду замерла, глядя, как вся эта корпоративная машина приходит в движение. После ночи у Эштона всё казалось чуть ярче – утренний свет на стеклянных стенах, звук каблуков по плитке, даже запах кофе был почти интимным напоминанием о том, что мир крутится дальше, но внутри у неё всё уже другое.

Эштон приехал с ней, и теперь он стоял привалившись к столу так, будто всегда здесь работал. На нём был тёмный свитер и лёгкая ухмылка человека, который в душе уже пишет новый план атаки.

– Ты уверена, что хочешь это провернуть? – тихо спросил он, следя за тем, как она подключает ноутбук к док-станции.

– Я не просто хочу, – ответила она, сдвигая прядь волос за ухо. – Я обязана.

– Ты хочешь справедливости.

– Я хочу видеть, как его самоуверенная рожа треснет по швам.

Эштон коротко усмехнулся.

– Иногда я тебя боюсь.

– А иногда я милый пушистик, – парировала Николь и, не глядя, ткнула пальцем в экран, чтобы закрыть всплывшее уведомление. – Сегодня ты получишь обе версии.

Коридор оживился, когда приехал Алекс. Его появление можно было почувствовать даже до того, как он вошёл: кто-то нервно откашлялся, кто-то поправил галстук, шум стих. Алекс шёл быстрым уверенным шагом, будто этот офис был его сценой. Высокий, в безупречно сидящем костюме, с тем самым видом человека, который знает, что все взгляды на нём.

– Эш, – сказал он, обнимая Эштона крепко, по-дружески. – Ты опять спасаешь мир?

– Так, по мелочи, – ответил Эштон, ухмыляясь.

– Ну, хоть сегодня без пожара? – Алекс окинул взглядом Николь, чуть приподняв бровь. – Так это и есть та самая Николь?

Она кивнула, стараясь выглядеть спокойно, хотя сердце вдруг застучало чуть быстрее.

– Она самая, – сказал Эштон, в голосе его прозвучала почти гордость.

Алекс улыбнулся уголками губ.

– Рад познакомиться. Потом расскажешь, чем ты зацепила нашего героя, если он готов ради тебя устраивать перевороты на совещаниях.

Николь хмыкнула.

– Поверьте, это не я. Это он всё время вляпывается в авантюры.

Они пошли в переговорку. Атмосфера внутри была как перед премьерой спектакля: стеклянные стены, мягкий гул голосов, в углу ассистент расставлял воду и блокноты, кто-то нервно жевал колпачок от ручки. Николь села рядом с Эштоном, подтянув к себе стул, и достала блокнот, хотя прекрасно знала, что записывать сегодня будет нечего – её интересовал только один момент: как Джонсон провалится.

Джонсон вошёл в переговорку в идеально выглаженной рубашке и с той самой мерзкой улыбочкой, от которой у Николь всегда хотелось бить кулаком по столу. Он поправил манжеты, словно собирался на свидание, а не на рабочее мероприятие, и вышел к экрану.

– Коллеги, – начал он уверенным голосом, – сегодня я хочу рассказать о стратегии, которую мы разработали для следующего квартала.

Слайды сменялись один за другим. Графики были идеальными, цифры – выверенными, а голос Джонсона звучал так, будто он репетировал перед зеркалом всю ночь. Зал кивал, смеялся, реагировал. Даже Алекс выглядел довольным, что было самым обидным.

Николь с каждой минутой чувствовала, как внутри у неё поднимается раздражение. Вот так? Вот так просто он выкрутился? Она ждала его фейла, а вместо этого получала мастер-класс по корпоративному красноречию.

Эштон наклонился к ней.

– У нас проблемы, – шепнул он.

– Серьёзно? Спасибо, капитан Очевидность. – Она закатила глаза, но в груди всё сжималось: план летел в пропасть.

Когда презентация закончилась, зал разразился аплодисментами. Алекс хлопнул ладонью по столу.

– Отлично, Джонсон. Вот так должны выглядеть презентации.

Джонсон кивнул, и его взгляд скользнул к Николь.

– Знаете, – сказал он тихо, но так, чтобы она слышала, – готовился всю ночь. Спасибо за инсайд.

– Какой ещё инсайд? – нахмурилась Николь.

– Ну, когда против тебя строят заговор, это мобилизует, – ухмыльнулся он и вернулся на своё место.

Она почувствовала, как лицо заливает жар. Если он знает – значит, кто-то слил. И это было хуже всего.

После совещания Николь вышла в коридор, почти не чувствуя ног. Эштон догнал её и положил ладонь на поясницу.

– Эй. Дыши.

– Кто-то нас слил, – выдохнула она. – И теперь он ещё и смеётся надо мной.

– Пусть смеётся, – спокойно сказал Эштон. – Это не конец.

– Это провал.

– Это первый раунд, – поправил он. – Теперь мы знаем, что он боится проиграть. Значит, сделаем так, чтобы он проиграл там, где никакая репетиция его не спасёт.

Они отошли к окну. Николь уставилась на город внизу, пытаясь успокоиться.

– План Б, – сказала она наконец.

– Какой?

– Такой, где он не сможет выучить красивые фразы и очаровать зал. Надо втянуть его в проект, где нужно думать на ходу.

– И?

– И сделать так, чтобы он споткнулся.

Эштон приподнял бровь.

– Ты хочешь его загнать в угол.

– А ты – нет?

Он усмехнулся и склонился к ней чуть ближе.

– Хочу. Но я хочу, чтобы ты получила от этого удовольствие.

Она не удержалась от улыбки, хотя злость ещё не отпустила.

– Получу. Обещаю.

Алекс, проходя мимо, бросил на них взгляд.

– Вы двое что-то задумали?

– Возможно, – сказал Эштон.

– Хорошо. – Алекс кивнул. – Я люблю хаос, если он продуктивный.

Когда они вернулись к её чтолу, Николь почувствовала, как внутри вместо злости появляется азарт. Если Джонсон думает, что всё закончилось – он глубоко ошибается. Теперь это стало личным.

Эштон заметил, что Николь всё ещё слишком напряжена – пальцы сжаты в кулак, взгляд цепляется за город за окном, будто пытается найти там ответ.

– Пошли, – сказал он вдруг.

– Куда? – она нахмурилась. – У нас ещё куча работы.

– К чёрту работу, – ухмыльнулся он и взял её за запястье. – Пошли обедать.

– Эштон! – возмутилась она, но позволила себя увлечь в лифт.

– Николь, если ты сейчас не поешь, то просто убьёшь кого-то из сотрудников Алекса, – сказал он, нажимая кнопку. – А у меня нет времени тебя выручать из тюрьмы.

Она закатила глаза, но уголок губ дёрнулся.

– Ты драматизируешь.

– Ты драматизируешь, – парировал он. – Идём, я знаю место, где готовят лучший суп в радиусе пяти кварталов.

Через десять минут они уже сидели в маленьком итальянском бистро на соседней улице. Столы покрыты белыми скатертями, из динамиков тихо играла джазовая версия хита восьмидесятых, а официант, кажется, знал Эштона лично, потому что под guiдо-акцент назвал его «синьором» и подмигнул.

– Ты что, сюда всех девушек водишь? – прищурилась Николь, снимая пальто.

– Только тех, кто чуть не утопил меня в фонтане, – серьёзно ответил он. – Остальные не заслужили.

Она рассмеялась, и напряжение, сжимавшее её с утра, начало отпускать. Эштон заказал пасту и суп, а потом откинулся на спинку стула, глядя на неё с тем вниманием, которое всегда заставляло её нервничать.

– Я обещаю, – сказал он наконец, – что мы найдём план Б. Гениальный, безупречный, такой, что Джонсон даже не поймёт, как оказался в дураках.

– Ты слишком самоуверен, – пробормотала она, глядя на пар, поднимавшийся над её супом.

– Нет. Я просто хорошо знаю, как он думает. – Эштон подался ближе, опёршись локтями о стол. – А главное, я знаю, как ты думаешь. Мы сделаем это красиво.

– А если снова провалимся? – спросила она тихо.

– Тогда я украду тебя на целый день и увезу из города, – сказал он, не моргнув. – Будем есть мороженое на набережной и смеяться, пока мир горит.

Она улыбнулась – сначала слабо, потом шире.

– Ты ужасный человек.

– Но очень полезный в кризисных ситуациях, – подмигнул он. – Так что ешь пасту и улыбайся. Сегодня у нас ещё много хаоса впереди.

К концу обеда Николь уже снова смеялась, а внутри вместо горечи появился тот самый боевой азарт, который ей всегда помогал двигаться дальше. Эштон расплатился, не дав ей даже достать карту, и, когда они вышли на улицу, поймал её за руку.

– Готова? – спросил он.

– Всегда, – ответила она. – Но, Эштон?

– Ммм?

– Если твой план Б окажется хуже плана А, я брошу в тебя блокнот.

– Заметано, – рассмеялся он.

Они вышли из уютного бистро, где пахло корицей и слегка пережаренным кофе. Эштон, как обычно, держал дверь, и Николь, проходя мимо, не удержалась и провела пальцами по его запястью – мимолётное, почти невинное касание, но она почувствовала, как он слегка напрягся и посмотрел на неё тем взглядом, от которого у неё моментально пересыхало в горле.

– Ты понимаешь, что твои касания – это оружие массового поражения? – лениво протянул он, засовывая руки в карманы и чуть наклоняясь к ней.

– Да ладно, – фыркнула Николь, поправляя ремень сумки. – Это даже не касание, это так, лёгкий жест вежливости.

– Ага, – он ухмыльнулся. – Только жест вежливости обычно не заставляет мужчину пересмотреть свои планы на вечер.

– Ну, раз уж о планах… – Николь повернулась к нему, идя спиной, потому что настроение вдруг стало игривым. – Ты вообще намерен их пересмотреть?

Он догнал её в два шага, схватил за талию и развернул обратно, чтобы она шла нормально.

– Нет, милая, – сказал он, почти шепотом, но с той самой фирменной уверенностью, которая заставляла её колени предательски подгибаться. – Сегодня у меня ночь кода и нервов. Моя команда выпускает обновление, так что я весь вечер буду с ними.

– То есть я остаюсь одна… – драматично протянула она, глядя на него так, будто он только что сообщил, что улетает в Антарктиду на три года. – Ужас. С кем я буду спорить, какая начинка в пицце лучше?

– Можешь поспорить с доставщиком. Скажи, что ананасы – это преступление против человечества.

– Я же люблю ананасы, – напомнила она, вскинув бровь.

– Именно поэтому тебе придётся скучать по мне ещё сильнее, – ухмыльнулся он.

Они свернули на главную улицу, и город встретил их привычным шумом – машины сигналили, где-то ругались прохожие, кто-то громко смеялся. Лёгкий ветерок трепал её волосы, запах выхлопов перемешивался с ароматом свежеиспечённого хлеба из соседней булочной, и Николь поймала себя на мысли, что ей нравится это ощущение – идти рядом с ним, болтать о глупостях, ощущать его руку на своей спине, когда они пересекали дорогу.

– А если серьёзно, – сказала она, чуть сбавляя шаг, чтобы они не пришли слишком быстро. – Ты правда не вырвешься?

– Если обновление не взорвётся к чёртовой матери – может, и вырвусь на пять минут, чтобы увидеть, как ты возмущённо морщишь нос, – усмехнулся Эштон.

– Это не возмущение, это художественная реакция, – парировала Николь. – Ты должен её ценить.

– Я ценю всё, что ты делаешь, – неожиданно серьёзно сказал он.

Она почувствовала, как сердце чуть ускорило ритм. Иногда он так делал – среди шуток и подколов вставлял что-то, что било точно в цель.

– Эштон… – начала она, но он остановился и развернул её к себе.

– Не думай, что я выбираю работу вместо тебя, – тихо сказал он, глядя ей прямо в глаза. – Просто сегодня нужно закончить всё, чтобы завтра я мог быть свободен. С тобой.

Она кивнула, чувствуя, как в груди разливается тепло.

– Ладно, прощаю, – сказала она, и уголки её губ дрогнули. – Но только потому, что ты обещал быть свободен завтра.

– Обещаю, – подтвердил он. – И ещё обещаю…

Он склонился, и его губы накрыли её губы – мягко, но с тем самым намёком, от которого у неё голова пошла кругом. Он целовал её так, будто хотел, чтобы она точно запомнила, на что придётся скучать до завтра.

– …что буду на связи, – закончил он, когда они оторвались друг от друга.

– Только попробуй не быть, – предупредила она, пытаясь скрыть улыбку.

– Даже не мечтай, – сказал он и чмокнул её в нос. – А теперь иди, а то я не смогу уйти.

Она сделала шаг назад, потом ещё один, но взгляд отвести не смогла. Он стоял, сунув руки в карманы, чуть прищурив глаза от яркого света, высокий, спокойный, с той самой полуулыбкой, от которой у неё сносило крышу.

– Всё, уходи, – сказал он наконец, махнув ей рукой. – А то я сам пойду с тобой в офис, и тогда обновление точно не выйдет.

– Хм, звучит заманчиво, – бросила она через плечо, заходя в здание. – Но ладно, спасай свой стартап.

– До встречи, Николь, – донеслось ей вслед.

Она улыбнулась и пошла к лифту, чувствуя, как внутри всё дрожит – от его поцелуя, от его взгляда, от того, что завтра будет снова.

Глава 9. Союзники и подлянки

Утро вторника началось с того, что Николь открыла глаза с ощущением, будто её кто-то пнул изнутри. Не тревожно, а бодро – как будто организм сам решил: «Вставай, сегодня война».

Потолок её квартиры был исполосован жёлтым светом – сентябрьское солнце пробивалось через жалюзи, изображая из себя милую открытку с подписью «Доброе утро».

– Доброе утро, – буркнула Николь, поднимаясь с кровати, – ага. Джонсон всё ещё не уволен, так что это не доброе, а так, средненькое.

Внутри у неё всё ещё тлела злость после вчерашнего. Но не та злость, которая превращает человека в кучу апатии, а та, которая подбрасывает адреналина, заставляет двигаться.

Она накинула на плечи худи, которое ей оставил Эштон – тёплое, чуть великоватое, пахнущее им. И это было одновременно приятно и раздражающе: приятно, потому что напоминало о его объятиях, раздражающе – потому что напоминало, что вчера они вместе облажались.

Кухня встретила её тишиной. Ни Барни, ни чьих-то лап по полу – ну да, конечно, Барни живёт через лестничную клетку у миссис Ковальски, а она сегодня даже не обещала его выгуливать. В голове мелькнула мысль, что старушка, скорее всего, уже на своей утренней пробежке по лестнице, и Барни радостно несётся рядом.

Николь включила кофемашину, пока в голове прокручивала список дел. Сегодня будет обычный рабочий день – ну как «обычный». Сегодня они должны придумать и обсудить План Б. Сегодня придётся собраться и отыграться.

Телефон на столе завибрировал. Экран вспыхнул, и имя Эштона отразилось на стекле.

Эштон:

Утро, моя беда. Жива?

Или всё ещё лежишь в позе «Джонсон победил»?

Николь:

Лежала. Теперь официально воскресла, пью кофе и готовлю план Б.

Ты идёшь в офис сегодня или снова будешь строить из себя загадочного миллиардера?

Эштон:

Я всегда загадочный. Но сегодня буду ещё и красивый.

Можешь встретить меня у лифта и полюбоваться.

Николь фыркнула и сделала глоток кофе. Его наглость раздражала и одновременно успокаивала.

Николь:

Сначала план Б, потом любоваться.

Я хочу, чтобы Джонсон вспоминал нас во сне. В кошмарах.

Эштон:

Нравится ход твоих мыслей.

Через час заеду, подвезу. Устроим штаб-квартиру в машине.

Она сунула телефон в карман, пошла собираться. Сегодня она одевалась с особой тщательностью: чёрные джинсы, белая рубашка, волосы в аккуратный пучок. Это был образ «женщины, которая готова мстить красиво». Помада чуть ярче обычного – красная, как предупреждение.

Когда Эштон написал «Я здесь», она уже стояла у подъезда. Его машина блестела, как будто только что с мойки, и выглядела так же вызывающе, как её настроение.

– Доброе утро, мисс Хаос, – сказал он, когда она устроилась на пассажирском сиденье.

Он был в тёмных джинсах, белой футболке и лёгкой куртке – выглядел так, будто сошёл с постера бренда, который рекламирует «успех и лёгкий сарказм».

– Доброе, мистер Загадка, – ответила она. – Давай обсуждать, как мы уничтожим Джонсона.

Он включил музыку тихо, чтобы не мешала. Сначала они ехали молча – Николь смотрела, как утренний город ещё не успел окончательно проснуться, как по стеклу катятся редкие капли дождя. Потом Эштон достал планшет.

– План такой. В пятницу очередной отчёт для топов. Если вчера Джонсон красиво вывернулся, значит, его предупредили. – Он скосил взгляд на неё. – На этот раз предупреждают нас.

– Ты предлагаешь подкупить секретаршу? – прищурилась Николь.

– Нет. Я предлагаю пойти умнее. – Его взгляд был лукавым. – Ты подключаешь своё очарование, я – свои связи.

– То есть ты предлагаешь мне флиртовать с бухгалтерией?

– Если это сработает – да. – Он усмехнулся. – Хотя, может, лучше с IT-отделом, у них есть доступ к календарям.

Она закатила глаза, но улыбнулась. Злость постепенно сменялась азартом.

Они приехали к офису, и Николь почувствовала, как внутри её включается боевой режим.

Николь попрощалась с Эштоном, выпрямилась и вошла в здание с видом человека, который готов нести хаос в массы.

В коридорах пахло кофе и свежими круассанами.

Сотрудники уже переглядывались, когда она проходила мимо – и Николь почти слышала, как шепчутся про вчерашнюю встречу и Джонсона.

Отлично. Пусть думают, что она либо в стрессе, либо готовит бомбу.

– С добрым утром, Ник! – крикнула Дженни из бухгалтерии, махая рукой.

– С добрым, – ответила Николь, садясь за стол и включая компьютер.

Но спокойствие длилось ровно до того момента, пока Джонсон не появился.

Он шёл с таким видом, будто собирался лично проверять, не подглядывает ли кто-то в его слайды.

– Доброе утро, мисс Брукс, – произнёс он ровным голосом, в котором угадывалась скрытая язвительность.

– Доброе, – сказала она максимально нейтрально, хотя внутренне хотелось закатить глаза так, чтобы они улетели в затылок.

– Надеюсь, вы сегодня будете внимательнее, чем вчера. У нас важный проект, и компания не может себе позволить ошибки, – сказал он, сложив руки на груди.

– Не переживайте, мистер Джонсон, – мило улыбнулась она. – Сегодня я настолько готова, что, если понадобится, проведу вашу презентацию сама.

Дженни, сидевшая рядом, прыснула в кружку.

Джонсон прищурился, кивнул и ушёл, но по его лицу было видно: он записал эту фразу в чёрный список.

– Ты сумасшедшая, – шепнула Дженни. – Ты реально сказала это вслух.

– Да. И сделаю, если придётся, – ухмыльнулась Николь, снова повернувшись к экрану. – В пятницу этот офис будет аплодировать мне, а не ему.

– Тогда я тебе солью все нужные цифры, – подмигнула Дженни. – Бухгалтерия за тебя.

В этот момент в дверях появился Марк, опершись о косяк.

– Кого мы ненавидим сегодня? – спросил он с видом человека, который готов на хакерскую диверсию ради друга.

– Джонсона, – синхронно ответили Николь и Дженни.

– Отлично, – Марк кивнул. – Дай только слово, и я сделаю так, что его ноут сам себя заблокирует, а презентация откроется в Comic Sans.

– Сначала попробуем мирные переговоры, – засмеялась Николь. – Но твой план звучит чертовски соблазнительно.

Марк хохотнул и ушёл, а Николь почувствовала, как на душе стало легче.

У неё действительно была команда.

И ощущение, что война только начинается, но на этот раз – на её условиях.

Телефон снова завибрировал:

Эштон:

Как там фронт?

Николь:

Джонсон пришёл, придрался, я мило улыбнулась.

Он злится, а я получаю удовольствие.

Эштон:

Сохраняй этот настрой. Сегодня вечером штурм мозга – План Б должен быть гениальным.

Она усмехнулась и снова вернулась к работе, с новой силой вбивая цифры в таблицы.

Это был только вторник, но Николь уже знала: в пятницу будет шоу.

Дженни потянулась и громко сказала:

– Я объявляю перерыв на кофе. Кто со мной?

– Я, если ты обещаешь не обсуждать мою личную жизнь, – ответила Николь, хватая телефон.

– Обсуждать? – оживилась Дженни. – Так ты хочешь сказать, что там есть что обсуждать?

Марк тут же высунулся из-за перегородки:

– Так, а ну не начинайте без меня. Я тоже иду, и да, я хочу знать, кто заставил нашу Николь сегодня выглядеть как героиню фильма «Дьявол носит Prada».

– Это называется красная помада и жажда мести, – буркнула Николь, но щеки всё равно стали теплее.

Они втроём вышли из офиса и направились к кофейному автомату.

Офис пах корицей – кто-то принёс булочки, и Марк тут же схватил одну.

– Итак, – сказал он с набитым ртом, – я предлагаю собраться вечером и всё обсудить. План Б не сделает себя сам.

– У меня дома? – предложила Николь. – У меня есть диван, чай и интернет.

– Идеально, – кивнула Дженни. – Я принесу вино.

– А я – ноут, – добавил Марк. – И ещё пару грязных шуток, чтобы скрасить мозговой штурм.

– Убедили, – улыбнулась Николь. – Сегодня вечером у меня.

Пока они стояли в очереди за кофе, Николь вытащила телефон и написала Эштону:

Николь:

Сегодня вечером у меня сбор союзников.

Дженни, Марк и План Б.

Присоединяешься или будешь строить из себя Бонда в одиночестве?

Ответ пришёл почти сразу.

Эштон:

Бонд не тусуется без команды.

Скажи, во сколько явиться.

Николь:

В семь.

И, пожалуйста, без пафоса.

Эштон:

Только шарм и харизма.

Она улыбнулась и положила телефон в карман.

Эти переписки уже были опасны – сердце реагировало на них быстрее, чем на кофе.

– Ты прямо светишься, – заметила Дженни, протягивая Николь стакан.

– Это потому, что я собираюсь победить Джонсона, – парировала Николь.

– Ага, и потому что у тебя бойфренд с машиной, как у Бэтмена, – подколол Марк.

– Он не бойфренд, – автоматически сказала Николь.

– Угу, – хором ответили оба.

Она только закатила глаза и пошла обратно в офис, но где-то внутри согревалась приятная мысль: сегодня вечером её квартира будет полна людей, которые на её стороне.

И Эштон тоже будет там.

И это вдруг показалось ей очень правильным – как будто она действительно не одна против этого мира.

Джонсон, как всегда, пришёл последним, но сделал вид, что именно его все и ждали.

– Ну что, коллеги, – начал он своим любимым тоном «я ваш босс и ваш кумир», – хочу поделиться отличными новостями. Благодаря нашей команде мы смогли увеличить вовлечённость на прошлой кампании на целых двадцать процентов.

«Так, двадцать процентов – это же мой проект, – мгновенно просчитала Николь. – Моя стратегия, моя идея с коллаборацией, моя ночь без сна для презентации».

– И конечно, – продолжил Джонсон, – ключевую идею предложил я, – он сделал паузу, чтобы зал восхищённо зашумел. – Когда я сказал, что нам нужен более дерзкий креатив, именно это помогло команде выйти на новый уровень.

Николь сжала ручку так, что та едва не сломалась.

Дженни, сидящая рядом, едва заметно подмигнула ей и написала в блокноте: «Убить его или позже?»

Николь сделала вид, что записывает цифры, но быстро черканула ответ: «Позже. Когда не будет свидетелей».

– Николь, – вдруг раздался голос Джонсона, – вы же можете рассказать всем, как я настаивал на интеграции нестандартного контента?

Все взгляды обернулись к ней. Отлично, шоу начинается.

– Могу, – улыбнулась Николь сладко. – Это было очень вдохновляюще. Особенно та часть, где вы сказали, что «это безумие, но если сработает, то я приму все лавры».

Марк, сидевший через стол, едва не захохотал. Джонсон на секунду застыл, а потом сделал вид, что шутка была неудачной, и перешёл к следующей теме.

Но Николь видела – его лицо дёрнулось. Значит, задело. Отлично.

Совещание тянулось, как жвачка, но когда наконец закончилось, Джонсон снова оказался рядом.

– Николь, можно тебя на минуту?

Она остановилась у дверей, разворачиваясь к нему.

– Да?

– Ты сегодня… остроумная, – сказал он с легкой усмешкой. – Но помни, шутки не всегда уместны на рабочих встречах.

– А я думала, у нас креативное агентство, – парировала она. – Или юмор теперь вне политики?

Он ухмыльнулся.

– Просто будь осторожна, Брукс. Шутки – это хорошо, пока не мешают работе.

«Он злится», – с удовлетворением отметила Николь и ушла, оставив его в коридоре.

После собрания Николь хотелось либо швырнуть в Джонсона маркер, либо залезть под стол и посидеть там до конца дня. Он так легко, так нагло приписал её работу себе, что у неё даже слова застряли в горле.

– Ну что, супергерл, – Марк догнал её у лифта и сунул ей бумажный стакан с кофе. – Держись. Ты видела лицо Джонсона? Он реально кайфовал.

– Да он кайфует каждый раз, когда кто-то другой работает, а он пожинает плоды, – буркнула она и сделала большой глоток кофе. – Ладно, я не дам ему победить.

Но Джонсон словно почувствовал её боевой настрой и решил повысить ставки.

К обеду он прислал ей пять (!) писем подряд:

– Переделать медиаплан на новый формат отчётности, «потому что ему так удобнее».

– Найти старые презентации двухлетней давности, хотя их уже давно должны были архивировать.

– Составить сводную таблицу по проектам, которые вообще не входили в её обязанности.

– Согласовать с бухгалтерией какие-то цифры, которые Джонсон сам мог взять из общей базы.

– И «подготовить мини-исследование» по конкурентам за три последних квартала.

– Он что, издевается? – прошипела Николь, глядя на свою почту.

– Да, – абсолютно спокойно сказала Дженни, которая сидела рядом и жевала яблоко. – И, похоже, получает от этого эстетическое удовольствие.

– Можем его слегка саботировать, – предложил Марк, высунувшись из-за перегородки. – Например, поменять ему фильтры в CRM на старые.

– Марк, – Николь прикрыла лицо руками, – я не хочу, чтобы меня уволили.

– Ладно, тогда остаётся план «пассивная агрессия». – Марк развёл руками. – Сделай всё, но идеально. Его это больше всего бесит.

Она вздохнула и села за работу.

К двум часам дня у неё уже горели глаза, а пальцы летали по клавиатуре так быстро, что казалось, будто она пишет сценарий для нового сезона «Скоростной офис».

– Ещё одно письмо, – сказала Дженни, глядя на экран Николь. – «Николь, а можешь ещё сделать визуальную схему конкурентных активностей?»

– Ага, конечно, – пробормотала Николь. – Может, ему ещё кофе в постель принести?

– Я могу плюнуть в кофе, если хочешь, – предложила Дженни. – Это тоже форма поддержки.

К четырём Николь чувствовала себя марафонцем, который добежал до 35-го километра, и вот впереди уже маячит финишная лента, но ноги предательски дрожат.

Джонсон снова прошёл мимо её стола.

– Как дела с отчётом? – спросил он вежливо, но так, чтобы все слышали.

– В процессе, – ровно ответила Николь, хотя хотелось ответить «в процессе сгорания моего терпения».

– Отлично. – Он хлопнул её по столу ладонью. – Жду до конца дня.

– Знаешь, – прошептала Дженни, – у меня ощущение, что он думает, что ты его стажёр.

– Он скоро узнает, кто чей стажёр, – тихо сказала Николь, и в глазах у неё блеснул тот самый огонь, который пугал её бывшего парня.

К шести вечера всё было готово: отчёты, таблицы, схемы. Она отправила всё Джонсону и встала из-за стола с ощущением, что сегодня отбарабанила на трёх фронтах.

Она вышла из офиса, вдохнула влажный сентябрьский воздух и отметила, что город пахнет смесью кофеен, мокрого асфальта и осенних листьев. Лёгкий ветер то и дело цеплял её волосы, выбивая пряди из пучка, но она даже не пыталась поправлять – настроение было в стиле «чёрт с ним, пусть торчит».

Первой остановкой стал магазин возле её дома. Небольшой, но уютный – с вечными очередями, в которых соседи обсуждали всё подряд: от цен на хлеб до того, у кого в подъезде стиралка тарахтит по ночам.

Николь направилась прямиком в отдел с винами. Вино от Дженни, конечно, прекрасно, но зная её подругу, та принесёт либо «что-то за акцию», либо бутылку, которую жалко открывать. А у них, между прочим, планировался серьёзный мозговой штурм. А мозговой штурм без вина – это как марафон без кроссовок: вроде и можно, но как-то больно и уныло.

– Красное сухое или белое полусладкое? – пробормотала она себе под нос, водя пальцем по этикеткам. – Хм… Возьму оба. Никогда не знаешь, какое вино лучше подойдёт к идее по уничтожению карьерного репутационного монстра.

Она аккуратно положила в корзину две бутылки, добавила пачку крекеров, сыр, оливки и пару шоколадок – «на случай, если мозговой штурм перейдёт в эмоциональный кризис».

На кассе ей попался старичок-кассир, который всегда подшучивал над покупателями:

– Опять вечер девичника? Или просто вино вместо ужина?

– У нас сегодня стратегическая сессия, – серьёзно ответила Николь. – Мы планируем военную кампанию против одного офисного диктатора.

Старичок прыснул от смеха:

– Тогда берите ещё батон колбасы – армия на сухарях не воюет!

С пакетами в руках Николь пошла к своему подъезду. И тут – как всегда, когда у неё настроение поднималось, – её настигла миссис Ковальски.

Соседка вынырнула из-за двери своей квартиры, как будто специально подкарауливала. На ней был халат в цветочек, тапочки с помпонами и фирменный взгляд: смесь любопытства и иронии. Барни, её спаниель, выглянул из-за ноги хозяйки и радостно завилял хвостом.

– О, моя соседушка! – воскликнула миссис Ковальски. – Смотрю, ты опять с пакетами. Что, вечеринка? Или просто решила поужинать, как положено молодой женщине – вином и шоколадом?

– У нас рабочая встреча, – засмеялась Николь. – Ну… почти рабочая.

– А-а-а, рабочая, значит. – Старушка хитро прищурилась. – Это та самая работа, где есть тот красавчик? Высокий, с глазами цвета «возьми меня прямо у лифта»?

Николь закатила глаза:

– Вы про Эштона?

– Конечно про Эштона! – оживилась миссис Ковальски. – Ты думаешь, я плохо вижу? Вижу я прекрасно, особенно таких мужчин. Он у тебя, случаем, не родственник?

– Нет, не родственник.

– Вот и отлично, – обрадовалась она. – Потому что если бы был родственник – было бы скучно, а так… у тебя ещё есть шанс не профукать такого экземпляра.

Николь рассмеялась, а Барни в этот момент ткнулся ей носом в пакет с сыром.

– Барни, фу! – одёрнула его хозяйка. – Ты, как и я, сразу тянешься к лучшему.

– Миссис Ковальски, – Николь старалась говорить серьёзно, но уголки губ всё равно предательски дёргались, – вы как всегда бесподобны.

– Девочка моя, – продолжала соседка, опираясь на дверной косяк, – я тебе скажу одно: если бы мне было лет на десять меньше, я бы этого твоего Эштона увела у тебя за три минуты. Ну ладно, за пять, если он слишком принципиальный.

– Уверена, – усмехнулась Николь. – Но мне придётся постараться его удержать.

– Вот именно! – старушка кивнула. – Так что не зевай. Мужчины – они как щенки: стоит отвернуться, и уже что-то утащили. В лучшем случае колбасу, в худшем – твоё сердце.

Николь не выдержала и засмеялась вслух. Вся тяжесть рабочего дня будто растворилась – так легко и тепло было от этой внезапной мини-лекции.

– Ладно, миссис Ковальски, пойду я. У меня мозговой штурм.

– Штурмуйте, штурмуйте, – подбодрила её соседка. – Но не забудьте после штурма заварить чай. И не шумите сильно, а то подумаю, что вы фильм снимаете.

С этими словами она втянула Барни в квартиру, оставив Николь стоять у своей двери с широкой улыбкой.

Она повернула ключ, вошла в квартиру и подумала: «Ну вот, начало вечера уже обещает быть ярким. С такой командой – и с такими соседями – у нас точно всё получится».

Николь захлопнула дверь и первым делом выгрузила покупки на кухонный стол. Сыр, крекеры, вино, шоколад – всё это выглядело как боекомплект, готовый к длинному вечеру.

– Так, – сказала она сама себе, – сейчас не время валяться на диване. У нас вечер стратегий.

Она включила музыку на телефоне – что-то ритмичное, но не слишком громкое, чтобы соседи не подумали, что она устроила дискотеку. В квартире сразу стало теплее, уютнее.

Сначала кухня: разложила закуски на красивой деревянной доске, нарезала сыр кубиками, к оливкам положила зубочистки, а шоколад отложила в сторону – его решено было оставить «на десерт мозгового штурма».

Потом – гостинная. Она смахнула плед с дивана, взбила подушки, даже поставила на журнальный столик свечи. Да, это был мозговой штурм, но кто сказал, что во время мозгового штурма нельзя создать романтический свет?

Когда квартира засияла уютом, Николь направилась в спальню. Открыв шкаф, она на секунду зависла, глядя на ряды джинсов, футболок и свитеров.

– Вот незадача, – пробормотала она, – у меня же не написано на лбу «сексуальная стратег».

Она стала листать вешалки, пока не нашла то, что могло сработать. Чёрные облегающие брюки, шелковая майка с тонкими бретельками и свободный кардиган. Выглядело так, будто она «просто надела то, что было под рукой», хотя на самом деле всё было тщательно продумано.

Она переоделась, посмотрела на себя в зеркало.

– Ну привет, femme fatale, – сказала отражению. – Сегодня мы возьмём Джонсона за горло.

На секунду задумалась: может, накрасить губы красной помадой? Сначала показалось, что будет перебор, но потом она вспомнила утренний взгляд Эштона, и решила – да, перебор так перебор.

Помада оказалась последним штрихом. Теперь она выглядела как женщина, у которой и план есть, и вино есть, и настроение на «сделать этот вечер незабываемым».

Телефон завибрировал – Дженни писала, что уже вышла с работы и заскочит в винный.

Николь улыбнулась:

– Отлично, значит, я не одна такая, кто сегодня идёт в бой подготовленным.

Она проверила время, бросила быстрый взгляд на комнату, где уже уютно горели свечи, и подумала: «Интересно, как отреагирует Эштон? Замечает ли он вообще такие вещи? Или опять сделает вид, что ничего не понял, а потом подкатит так, что я забуду собственное имя?»

От этой мысли она улыбнулась ещё шире, потому что именно это, скорее всего, и произойдёт.

Николь только успела допить воду и поправить кардиган, когда раздался звонок в дверь.

Сердце вздрогнуло, как будто это была не просто дверь, а запуск ракеты.

– Ну вот и они, – пробормотала она, – герои вечера.

Она открыла – и на пороге стоял Эштон.

Высокий, в тёмных джинсах, чёрной футболке, с курткой в руках. Рядом – Майло, который радостно вильнул хвостом и сразу пролез в квартиру.

– Здравствуйте, мисс Хаос, – сказал Эштон, и уголки его губ дрогнули. – У вас тут явно подготовка к чему-то важному.

– Очень важному, – ответила Николь и пропустила их внутрь. – План Б сам себя не придумает.

Майло рванул прямо на кухню, обнюхал стол, потом радостно плюхнулся на пол.

– Не переживай, – усмехнулся Эштон, – он обычно ворует только то, что плохо лежит.

– Отлично, – Николь с деланой серьёзностью покосилась на собаку. – Надеюсь, крекеры он считает «хорошо лежащими».

– Он считает «хорошо лежащими» только то, что нельзя съесть за 3 секунды, – ответил Эштон, проходя в гостиную.

Николь почувствовала, что слегка нервничает. С одной стороны, это была её территория, её квартира. С другой – Эштон, который умел превращать любое пространство в свою сцену, моментально вносил с собой ту самую атмосферу, от которой у неё то перехватывало дыхание, то хотелось бросить в него подушкой.

– Уютно у тебя, – сказал он, оглядывая комнату. – Свечи, закуски… Ты уверена, что это мозговой штурм, а не романтический вечер для меня?

– Ты слишком самоуверен, Картер, – ответила она, но всё равно улыбнулась. – Это вечер стратегического планирования.

– Ага, с вином и свечами. Очень стратегично.

Он подошёл ближе, и она почувствовала, как знакомо потеплело внутри.

– Ты прекрасно выглядишь, – сказал он негромко.

– Спасибо, – она откинула волосы за плечо, будто это ничего не значило, но внутри всё загудело. – Ты тоже ничего.

Майло в этот момент радостно гавкнул, будто подтверждая её слова, и прыгнул к Николь. Она наклонилась, потрепала его за уши, а Эштон стоял рядом, наблюдая с мягкой улыбкой.

– Ему ты определенно нравишься, – заметил он.

– Хороший вкус у парня, – парировала она, глядя на Эштона снизу вверх.

Он сделал шаг ближе, и теперь между ними оставалось меньше метра.

– А тебе я нравлюсь? – спросил он почти шёпотом.

Николь фыркнула, но сердце забилось быстрее.

– Иногда, – сказала она и тут же отвернулась, чтобы взять бокалы.

– Иногда – это прогресс, – ухмыльнулся он.

Она поставила бокалы на стол, открыла вино, а Эштон сел на диван, небрежно откинувшись, как будто был здесь уже сто раз.

– Знаешь, – сказал он, – это точно уютнее, чем у меня в офисе.

– Уютнее? – Николь подняла бровь. – Это потому, что у меня нет белых стен и переговорных на двадцать человек?

– Нет, – он улыбнулся, глядя прямо на неё, – это потому что тут ты.

Её пальцы на секунду замерли на горлышке бутылки.

– Ты специально так говоришь, чтобы я расплескала вино?

– Возможно, – совершенно серьёзно ответил он.

Она села напротив, разлила по бокалам. Эштон взял свой, поднёс к губам, но сначала посмотрел на неё.

– За что пьём?

– За победу над Джонсоном, – сказала она.

– Отличный тост. – Он чокнулся с ней и сделал глоток. – Хотя я бы выпил и за твою помаду.

– Хватит, – она улыбнулась, – или я подумаю, что ты пытаешься меня соблазнить до того, как приедет команда.

– А разве это не план на вечер?

Она закатила глаза, но не успела ответить – раздался звонок в дверь.

– Спасены, – прошептала Николь и пошла открывать.

На пороге стояли Дженни с пакетом бутылок и Марк, который уже держал в руках ноутбук.

– Так, – сказала Дженни, проходя внутрь, – я принесла ещё две бутылки, потому что мы все заслужили выпить после сегодняшнего дня.

– И я принёс ноутбук, – добавил Марк. – Чтобы всё записывать, а не просто жаловаться.

Майло радостно залаял, обнюхал новых гостей, а Николь почувствовала, что квартира наполнилась уютным шумом.

– Ну что, господа, – сказала она, ставя на стол дополнительную бутылку, – добро пожаловать в штаб-квартиру плана Б.

– Отлично, – сказала Дженни, снимая пальто. —Николь, ты что, устроила нам вечер в стиле «Группировка прекрасных ребят »?

– Что-то вроде того, – улыбнулась Николь и кинула взгляд на Эштона. – У нас есть стратег, есть IT-гений, есть бухгалтерский мозг и… – она махнула рукой на Майло, который уже устроился под столом, – даже талисман удачи.

– Ну всё, – сказал Марк, открывая ноутбук, – Джонсон обречён.

Они расселись, и атмосфера моментально стала рабочей, но с элементами дружеской тусовки. Вино налито, закуски разобраны, Эштон периодически подкидывает ехидные комментарии, а Дженни с Марком спорят, кто из них первый предложит по-настоящему коварный ход.

Николь сидела, слушала их, смеялась, делала пометки на стикерах – и в какой-то момент поймала себя на том, что впервые за долгое время чувствует себя не просто загнанной маркетологиней, а частью команды, у которой есть цель и драйв.

И да, взгляд Эштона, который периодически скользил по ней, добавлял этому вечеру особой температуры.

Вино разлилось по бокалам, ноутбук стоял в центре стола, стикеры облепили всё свободное пространство. Николь чувствовала себя героиней фильма про стартаперов, только вместо бейсболок и худи у них были помады и каблуки (ну ладно, каблуки она сняла у порога).

– Так, – сказала она, стукнув маркером по столу, – у нас есть одна цель: Джонсон должен перестать выглядеть лучше нас в глазах начальства.

– Ты хочешь, чтобы он выглядел хуже, или чтобы ты выглядела лучше? – уточнил Эштон, лениво облокотившись на спинку дивана.

Николь прищурилась.

– Разве это не одно и то же?

– Нет, – ухмыльнулся он. – Подставить Джонсона – весело, но временно. Возвысить тебя – стратегически.

– О, начинается корпоративный Sun Tzu, – пробормотала Дженни, наливая себе вина.

– Подожди, – Николь подалась вперёд, – что ты имеешь в виду под «возвысить меня»?

Эштон взял маркер у неё из руки, поднялся и подошёл к стене, где уже висели стикеры.

– Смотри, – он нарисовал схему: «Джонсон» → «Проект» → «Алекс». – Сейчас цепочка работает так: Джонсон приносит проект, Алекс в восторге, Джонсон получает бонусы.

– Ну да, – кивнула Николь, – и я в этой схеме – «девочка, которая подала Джонсону кофе».

– Именно. – Эштон нарисовал вторую схему: «Николь» → «Проект» → «Алекс». – Нам нужно, чтобы в следующий раз Алекс смотрел на тебя и видел не «девочку с кофе», а человека, который принес ему победу.

Марк свистнул.

– Это звучит как промоушен.

– Это звучит как война, – добавила Дженни, – но красивая война.

Николь закусила губу, рассматривая рисунок.

– И какой проект я должна ему принести? У нас нет готовых кампаний, которые могли бы его впечатлить.

– Так создайте одну, – пожал плечами Эштон. – Ты же маркетолог. У тебя под рукой команда, доступ к клиентам и, что самое главное, доступ ко мне.

– Как приятно осознавать, что ты считаешь себя «ключевым ресурсом», – поддела его Николь.

– Я не считаю, я знаю. – Эштон снова сел, взял бокал и сделал глоток. – У меня на руках новое обновление PetMatch. Мы добавили функцию совместных мероприятий для владельцев собак – не просто «свайп вправо», а реальные офлайн-ивенты.

– О! – оживился Марк. – Это звучит как что-то, что можно креативно продвинуть.

Дженни подняла бокал:

– Я уже вижу билборды: «Любовь начинается с поводка».

– Или «Собачья жизнь? Сделай её лучше!» – подхватила Николь, и её глаза засияли. – Стоп… А это может реально сработать. Мы можем сделать пилотную кампанию, запустить её в нашем городе, собрать данные – и потом показать Алексу результаты.

Эштон улыбнулся, видя, как у неё начинает работать мозг.

– Вот именно. Не просто саботаж Джонсона, а твоя собственная победа.

– Но саботаж всё равно оставим? – спросила Дженни с надеждой.

– Обязательно, – сказал Эштон. – Саботаж – это десерт.

Они засмеялись, а Николь почувствовала, что впервые за день у неё появилась настоящая энергия.

– Ладно, – сказала она, хлопнув ладонями по столу, – мы делаем это. Дженни, ты подключаешь бюджет и просчитываешь расходы. Марк, ты на IT, поможешь с аналитикой

– А я? – Эштон поднял бровь.

– Ты – главный поставщик контента и харизмы, – ответила Николь. – И да, ещё – мой личный моральный бустер.

– Приятно быть полезным, – сказал он и чуть наклонился к ней. – Но за моральную поддержку я беру поцелуями.

– Эй, – возмутился Марк, – вы хотя бы делайте вид, что у нас тут деловая встреча.

– Мы делаем вид, – сказала Николь и ткнула Эштона маркером в плечо, но улыбка не сходила с её лица.

Майло в этот момент положил голову на её колени, и она машинально погладила его, чувствуя, как в ней расползается приятное тепло.

– Кажется, у нас реально получается что-то крутое, – сказала она. – И да, я хочу, чтобы Алекс увидел, что я не просто исполнитель, а человек, который может вести проекты.

– Вот именно, – кивнул Эштон. – Джонсон может быть хорош в отчётах, но он не способен вдохновлять людей. А ты – можешь.

Николь замерла на секунду, глядя на него.

– Ты правда так думаешь?

– Если бы не думал, не сидел бы здесь, – просто ответил он.

И это было, пожалуй, сильнее любого комплимента.

Когда Марк и Дженни наконец собрали свои вещи и вышли, в квартире воцарилась тишина, из тех, что будто становятся теплее от ламп над столом. На кухонной стойке стояли бокалы с остатками вина, а на листках, исписанных во время штурма, красовались сумасшедшие стрелочки, сердечки и кривые подписи.

Эштон облокотился на спинку дивана, лениво вращая в руках бокал, потом поставил его на стол и посмотрел на Николь так, что у неё внутри всё словно дернулось.

– Ну что, мисс Брукс, мы сделали это. Теперь твой Джонсон будет спать беспокойно.

– Надеюсь, – пробормотала она, садясь рядом.

– А теперь, – продолжил он, притягивая её ближе, – давай переключимся на более приятные вещи.

Она почувствовала, как его ладонь лёгкая, но уверенная легла ей на талию, притянула ближе. Сердце у неё забилось быстрее, и хотя они всего лишь сидели на диване, воздух вдруг стал плотнее, горячее.

– Ты всегда так делаешь? – спросила она с лукавой улыбкой. – Помогаешь девушкам с карьерой, а потом пытаешься поцеловать?

– Нет, – хрипло сказал он, наклоняясь ближе, – обычно я пропускаю карьеру.

Её смех перешёл в выдох, потому что его губы оказались на расстоянии вздоха. И тут он поцеловал её – сначала мягко, осторожно, будто проверяя, не оттолкнёт ли она его. Она не оттолкнула. Наоборот – придвинулась ближе, положила ладонь ему на щёку, почувствовала лёгкую щетину.

Поцелуй стал глубже. Он потянул её к себе, так что она почти оказалась у него на коленях. Его рука скользнула по её спине, другая – по плечу, задержалась на шее, и от этого прикосновения у неё пробежали мурашки.

Он целовал её так, будто хотел стереть весь её стресс сегодняшнего дня. А она отвечала с таким же голодом, ощущая, как собственное тело поддаётся – жар разливался по коже, дыхание стало резким.

– Ты сумасшедший, – прошептала она, когда он на секунду оторвался, и прижалась лбом к его лбу.

– Идеально подхожу для тебя, – выдохнул он и снова поцеловал её, на этот раз жёстче, с той самой страстью, от которой мир исчезает.

Она почувствовала, как его пальцы запутались в её волосах, а другая рука оказалась на её бедре, мягко, но настойчиво притягивая ближе. Она сдалась – оказалась на его коленях, его грудь под её ладонями, его сердце стучит так же быстро, как её.

Поцелуи стали прерывистыми, с короткими вдохами между ними, горячими, почти отчаянными. Николь слышала только их дыхание и тихое поскуливание Майло, который явно считал, что его забыли в этой сцене.

Они отстранились лишь когда оба едва не лишились воздуха. Эштон улыбался – хищно, довольный, а его пальцы всё ещё не отпускали её бёдро.

– Вот теперь день точно закончился правильно, – сказал он, и она почувствовала, как её лицо расплывается в улыбке.

Он ещё какое-то время держал её у себя на коленях, будто не хотел отпускать, потом всё-таки выдохнул и аккуратно помог ей встать.

– Ладно, крошка, мне пора, – сказал он, потянувшись за курткой, а Майло тут же радостно встрепенулся, будто понял, что его ждёт дорога домой.

– Уже? – спросила Николь, делая вид, что ей всё равно, но взгляд невольно выдал лёгкое разочарование.

– Угу, – он кивнул, застёгивая молнию. – Завтра у нас ночь обновления. Мои разработчики уже на кофеине, а к утру будут на грани истерики. Если я не покажусь в офисе, они решат, что меня похитили конкуренты.

– Жалко, – вздохнула она, проводя его к двери.

Он обернулся, поймал её за талию и притянул ближе.

– Зато, – сказал он, наклоняясь к её уху, – у нас впереди выходные. И я хочу их провести с тобой. Все.

– Все? – переспросила она, чувствуя, как по коже пробежали мурашки.

– Абсолютно, – подтвердил он, глядя на неё так серьёзно, что она невольно сглотнула. – Подумай, чем займёмся. Только предупреждаю: если в твоём плане не будет поцелуев, я придумаю свой.

– Тогда лучше я займусь планированием, – усмехнулась она, обняла его за шею и поцеловала ещё раз – медленно, на прощание, чтобы до утра хватило.

Майло потянул поводок, требовательно глядя на обоих. Эштон засмеялся.

– Ладно, командир, идём. – Он открыл дверь, оглянулся на Николь. – Не скучай. И не давай Джонсону ни малейшего шанса расслабиться.

– Слушаюсь, – сказала она и, когда дверь за ним закрылась, позволила себе улыбнуться так, будто у неё появился личный секрет, который она не собиралась никому выдавать.

Она ещё долго сидела на диване, держа в руках бокал вина, и думала о том, что впереди действительно выходные. И впервые за долгое время она ждала их не потому, что устала от работы, а потому, что хотела провести их с ним.

Глава 10. Ошибка 404: Эштон не найден

Среда началась не просто с тревожного чувства – с ощущением, что что-то пошло не так уже на уровне Вселенной.

Николь открыла глаза и сразу потянулась за телефоном.

Сообщение от Эштона было. Одно. Короткое.

Эштон:

Доброе.

С утра совещание, потом всё день в офисе.

Напишу, как освобожусь.

И всё.

Никакого смайлика.

Никакой его фирменной наглой шутки в духе «ты сегодня уже красивая или ещё спишь?».

Она пролистала чат вниз, будто там, магическим образом, могло появиться ещё что-то.

Ничего не появилось.

Николь села на кровати, уткнулась лбом в колени и выдохнула.

– Ладно, – сказала сама себе. – Он работает. У него релиз. Не устраивай драму на пустом месте.

Но драму устраивал её мозг.

Он уже успел нарисовать картинки: Эштон злится, Эштон разочарован, Эштон передумал.

«Стоп!» – Николь тряхнула головой. – «Ты не в подростковой мелодраме. Он взрослый мужчина, у него бизнес. Ты тоже не бездельничаешь, у тебя сегодня, между прочим, адский день».

На работе стало ясно, что слово «адский» даже мягкое.

Джонсон, похоже, встал не просто не с той ноги, а сразу обеими ногами на чьи-то грабли.

Он начал с того, что на утреннем летучке «случайно» показал презентацию, где слайд с идеями Николь оказался подписан его именем.

Аудитория поаплодировала, Джонсон поклонился, даже не моргнув.

– Вы там случайно подписи не перепутали? – с максимально вежливой улыбкой спросила Николь, когда собрание закончилось.

– О, ну это же командная работа, Николь, – протянул он с таким видом, будто объяснял ребёнку, что земля круглая. – Мы же все за одно дело!

– Конечно, – ответила она, сжав зубы. – Только странно, что командная работа всё время подписана вашим именем.

– О, – он хмыкнул. – Значит, надо поработать над личным брендом, мисс Брукс.

После этого он выдал ей серию поручений, которые звучали как издевательство:

– собрать аналитику по трём конкурентам «на сегодня к обеду» (хотя это обычно занимало два дня),

– подготовить вариант рекламной стратегии «для клиента, которого мы ещё не подписали, но вдруг подпишем»,

– и придумать три новых слогана «на всякий случай».

К одиннадцати утра у Николь уже слегка подёргивался глаз.

Дженни принесла ей кофе и осторожно положила на стол.

– Уровень катастрофы от одного до «я уезжаю в отпуск»? – спросила она.

– «Я уезжаю в отпуск, но забыла чемодан, паспорт и загранку», – буркнула Николь, глядя в монитор. – Убью его. Или себя.

– Не убивай себя, – вмешался Марк, появившийся с планшетом. – Убийство Джонсона ещё можно как-то оправдать.

Николь фыркнула.

– Угу, и на суде скажу: «Это была командная работа, ваша честь».

Марк прыснул со смеху, а Дженни хлопнула её по плечу.

– Держись, котёнок. Сегодня вечером у нас ещё один раунд мозгового штурма.

– Сегодня? – Николь приподняла голову. – Вы ещё не устали от вчерашнего?

– Устали, – хором ответили они. – Но Джонсон, кажется, решил устроить тебе персональный ад. Нам нужен план не просто Б, а Б+, как у Apple – улучшенная версия.

Эта мысль её немного приободрила, но ненадолго.

Потому что Эштон всё ещё не писал.

К обеду Николь уже откровенно злилась.

Злилась на Джонсона, на свою работу, на кофе, который закончился в автомате, на Эштона – особенно на Эштона.

«Ну что, сложно было написать два слова? Даже смайлик? Даже чёртов GIF с собакой?»

Она поймала себя на том, что проверяет телефон каждые три минуты.

Никаких новых сообщений.

– Николь, – тихо сказала Дженни, заглядывая к ней за монитор, – ты как будто ждёшь результатов анализа ДНК. Расслабься, он, наверное, просто занят.

– Угу, – ответила она, делая вид, что печатает. – Просто занят. Просто бог чертовых стартапов, который забыл, что люди тоже иногда хотят внимания.

Марк молча поставил перед ней пачку чипсов.

– На случай, если захочешь хрустеть от злости.

Николь вздохнула, но взяла чипсы.

– Спасибо, ребята. Если я сегодня выживу – это будет благодаря вам.

К концу рабочего дня у неё было ощущение, что она пробежала марафон, только вместо медали получила новую пачку задач.

Эштон по-прежнему молчал.

Она шла домой, глядя на тёмнеющее небо, и думала: «А если он правда злится? Если там всё хуже, чем я думаю? Может, надо написать первой? А может, лучше не лезть?»

Дома она долго стояла перед зеркалом, уговаривая себя не драматизировать.

Но как только села на диван, снова открыла чат и уставилась на его последнее сообщение.

Экран был пуст.

Тишина в телефоне казалась громче, чем шум улицы за окном.

– Ну вот, – сказала она вслух. – Добро пожаловать в паранойю, мисс Брукс.

Офис «PetMatch» гудел, как улей, в который кто-то пнул ногой.

Телефоны звенели, чат поддержки разрывался от жалоб, в открытом пространстве слышались резкие реплики и нервный смех, больше похожий на истерический.

На огромном экране в переговорке, который обычно показывал графики роста, красным цветом мигала статистика падений:

«Ошибки при входе – +230%. Отток пользователей – критический. Рейтинг в AppStore – -1 звезда за последние два часа.»

– Чёрт, – выругался кто-то из программистов.

– Это баг в последнем билде. Он ломает авторизацию для старых аккаунтов.

– Почему мы об этом узнали только сейчас? – рявкнул Эштон, заходя в переговорку.

В его голосе не было привычной ленивой иронии, только чистый ледяной гнев.

Команда расступилась, давая ему пройти. Он выглядел так, будто не спал уже сутки: чёрная футболка, джинсы, волосы слегка растрёпаны. Лицо жёсткое, взгляд хищный.

– Мы получили первые тикеты ещё ночью, – тихо сказал один из тимлидов. – Думали, что проблема локальная.

– Вы «думали»? – Эштон ударил ладонью по столу, так что несколько кружек подпрыгнули. – Нам сейчас летят тысячи отзывов с одной звездой! Это не локально, это катастрофа!

Он повернулся к экрану.

– Катя, ты на мониторинге. Где фикс?

– Мы уже откатили билд, но часть пользователей всё равно не может войти, потому что их данные сломаны.

– Сколько? – холодно спросил он.

– Около двадцати тысяч аккаунтов.

– Отлично. – Эштон закрыл глаза, вдохнул глубоко, потом резко выдохнул. – Значит так:

DevOps – поднять резервные сервера, развернуть бэкап за день до релиза.

Support – дайте людям нормальные ответы, не ваши «мы работаем над проблемой». Я хочу, чтобы каждый клиент почувствовал, что мы держим их за руку.

PR – пост в соцсетях через 10 минут, максимум. Я сам его проверю.

Он вышел в центр комнаты, и вся команда замерла, ловя его каждое слово.

– Сегодня мы не уходим домой, пока всё не заработает идеально. Пицца и энергетики за мой счёт. Если кто-то устал – можете выйти и не возвращаться. Нам нужны те, кто будет бороться.

Тишина повисла на секунду, а потом вся команда кивнула почти синхронно.

В офисе снова зашумело, но теперь организованно – кто-то побежал к серверной, кто-то открыл ноутбук прямо на полу, кто-то уже звонил клиентам.

Эштон прошёл в свой кабинет, закрыл дверь и включил ноутбук.

Экран залился уведомлениями: письма от инвесторов, сообщения от аналитиков, статьи в профильных СМИ с заголовками вроде «PetMatch упал: пользователи в бешенстве».

Он потер лицо руками, потом набрал сообщение кому-то из совета директоров.

«Мы держим ситуацию. Фикс в работе. Прошу не паниковать.»

Телефон завибрировал – звонок от PR-директора.

– Пост готов.

– Присылай, – коротко бросил Эштон.

Пока он читал текст, Майло, лежавший в углу кабинета, тихо заскулил.

Эштон бросил взгляд на собаку.

– Даже ты чувствуешь, что всё идёт по одному месту, да?

Майло жалобно посмотрел на него и положил морду на лапы.

Офис «PetMatch» жил в режиме военного положения.

К вечеру среды напряжение стало почти физическим: люди сидели, ссутулившись, в наушниках, глядя в мониторы, как в линии фронта.

Графики метрик всё ещё мигали тревожным красным, только теперь к ошибкам входа добавились новые – баги в чате между пользователями и глюки в системе рекомендаций.

Эштон ходил по офису, как командир по окопам, коротко бросая команды, проверяя результаты и требуя отчёты каждые полчаса.

– Это что? – спросил он, указывая на очередную всплывшую ошибку.

– Сторонний сервис, – мрачно ответил кто-то из backend-разработчиков. – Мы починили авторизацию, но теперь посыпалась синхронизация профилей.

– Отлично. – Эштон стиснул зубы. – Значит так: приоритизируйте критичные фичи, всё второстепенное временно отключаем.

Он говорил коротко, почти рубя слова.

Майло, который до сих пор терпеливо лежал в углу, наконец встал, подошёл к хозяину и положил лапу на его колено, будто напоминая, что пора сделать паузу.

Эштон машинально почесал его за ухом, но лицо не смягчилось.

– Софи, – обратился он к своей ассистентке, – отвези Майло домой. Прогуляй его и оставь там. Неизвестно, когда мы закончим, и я не хочу, чтобы он здесь маялся.

– Поняла, – кивнула Софи.

Майло как будто понял, что его отправляют, и печально заскулил, но покорно пошёл за ней.

Офис на секунду притих – всем было понятно, что если Эштон расстаётся с собакой, значит, ночь предстоит длинная.

Офис «PetMatch» жил в режиме военного положения.

К вечеру среды напряжение стало почти физическим: люди сидели, ссутулившись, в наушниках, глядя в мониторы, как в линии фронта.

Графики метрик всё ещё мигали тревожным красным, только теперь к ошибкам входа добавились новые – баги в чате между пользователями и глюки в системе рекомендаций.

Эштон ходил по офису, как командир по окопам, коротко бросая команды, проверяя результаты и требуя отчёты каждые полчаса.

– Это что? – спросил он, указывая на очередную всплывшую ошибку.

– Сторонний сервис, – мрачно ответил кто-то из backend-разработчиков. – Мы починили авторизацию, но теперь посыпалась синхронизация профилей.

– Отлично. – Эштон стиснул зубы. – Значит так: приоритизируйте критичные фичи, всё второстепенное временно отключаем.

Он говорил коротко, почти рубя слова.

Майло, который до сих пор терпеливо лежал в углу, наконец встал, подошёл к хозяину и положил лапу на его колено, будто напоминая, что пора сделать паузу.

Эштон машинально почесал его за ухом, но лицо не смягчилось.

– Софи, – обратился он к своей ассистентке, – отвези Майло домой. Прогуляй его и оставь там. Неизвестно, когда мы закончим, и я не хочу, чтобы он здесь маялся.

– Поняла, – кивнула Софи.

Майло как будто понял, что его отправляют, и печально заскулил, но покорно пошёл за ней.

Офис на секунду притих – всем было понятно, что если Эштон расстаётся с собакой, значит, ночь предстоит длинная.

К утру четверга стало ясно: всё починить не успели.

Система работала лучше – авторизация наконец перестала падать, чат в целом ожил, но баги всё ещё ползли наружу, как тараканы из щелей.

Утренняя сводка по метрикам выглядела как плохой диагноз: да, температура снизилась, но организм всё ещё в критическом состоянии.

Эштон стоял у огромного экрана, на котором висела панель аналитики, и сжимал телефон так, будто мог силой мысли заставить графики вырасти.

Красные зоны на дашборде мигали, словно дразнили его.

– Минус ещё один процент активных пользователей, – тихо сказала аналитик, заглянув в ноутбук.

– За какой период? – глухо спросил Эштон.

– Последние два часа.

Он прикрыл глаза, вдохнул так медленно, что было слышно, как он себя заставляет не взорваться.

Внутри всё кипело – злость на баги, на себя, на команду, на мир.

Шумиха в прессе началась ещё до рассвета.

Первым ударил TechCrunch:

«PetMatch не выдержал нагрузки – пользователи массово жалуются».

Через полчаса подтянулись местные бизнес-издания:

«Обновление, которое обрушило стартап»,

«Падение акций PetMatch на 8% – сигнал для инвесторов?»

А потом начали писать блогеры.

Мемы, саркастические твиты, скриншоты с ошибками в приложении.

Хэштег #PetMatchDown вышел в топ.

На Reddit уже шутили:

«Найдите свою пару на PetMatch… если вам повезёт залогиниться».

Эштон стоял у окна, глядя на серый рассвет и читал всё это.

Каждый такой твит казался ударом по личной репутации, по всем годам, которые он вкладывал в этот проект.

Инвесторы начали бомбить телефон с шести утра.

Одни требовали цифры, другие – план спасения, третьи – немедленного ответа, «почему до сих пор не всё починено».

– Эштон, если вы не стабилизируете систему в ближайшие 24 часа, совет директоров потребует временного ИО, – холодно сказал один из ключевых инвесторов в утреннем звонке.

– Серьёзно? – голос Эштона стал опасно тихим. – Вы хотите, чтобы кто-то другой влез в код нашей системы прямо сейчас?

– Я хочу, чтобы вы перестали терять деньги, – ответил тот, и отключился.

Эштон отбросил телефон на стол.

Команда притихла – даже те, кто не слышал звонка, поняли по его лицу, что разговор был тяжёлым.

Он развернулся к людям, сидящим в open space.

– Сколько мы держимся на кофеине? – спросил он.

– Сутки, – отозвалась Софи. – Ребята уже почти зомби.

Он медленно кивнул.

– Ладно. Слушайте сюда. – Его голос звучал устало, но твёрдо. – Вы сделали максимум, что могли за эти сутки. И сейчас мы все начинаем работать хуже, потому что мозги уже кипят.

Он прошёлся вдоль рядов, смотря на каждого: на тимлида, на фронтендеров, на девопсов, которые едва держались на ногах.

– Езжайте домой. Примите душ. Поешьте нормальную еду. Поспите хотя бы пару часов.

– Но… – начал кто-то.

– Это не просьба, – перебил Эштон. – К одиннадцати жду всех обратно здесь. С новыми силами. Мы не сдаёмся.

Люди начали медленно подниматься, собирая ноутбуки и худи, усталые, но благодарные.

Кто-то даже тихо выдохнул «спасибо».

Когда офис опустел, Эштон остался один.

Тишина была почти оглушающей – только вентиляторы серверов шумели на фоне.

Он медленно дошёл до своего кабинета, сел на диван и впервые за двое суток позволил себе снять кеды.

Сел, потом лёг, уставившись в потолок.

Телефон вибрировал снова – Николь писала:

«Ты жив? Ты ел? Нужно что-то привезти?»

Он хотел ответить, но пальцы дрожали от усталости.

Он просто положил телефон на грудь, закрыл глаза.

Мир начал плыть.

Через минуту он уже спал, не раздеваясь, со стиснутыми кулаками, словно даже во сне держал линию фронта.

Глава 11. Трещины и признания

Утро четверга пахло дождём и тревогой. С самого момента, как Николь открыла глаза, ей казалось, что весь мир гудит, как натянутая струна, готовая лопнуть. Она лежала на спине, глядя в потолок, и слушала шум города – гудки машин, где-то вдалеке сигнал трамвая, стук каблуков соседки с верхнего этажа. Обычные звуки, но сегодня они раздражали.

Телефон мигнул – уведомления одно за другим. Николь схватила его, даже не вставая, и сразу пожалела: лента новостей выглядела как кладбище надежд.

«Инвесторы требуют ответа»«PetMatch терпит крупнейший сбой в истории» «Пользователи массово удаляют приложение»

Она листала и чувствовала, как внутри поднимается странная смесь паники и злости. Ей казалось, что эти заголовки – удары по Эштону. А вместе с ними – и по ней.

"Ну ответь же, Картер. Напиши хоть что-нибудь…"– раздражённо подумала она, проверяя мессенджер.

Его чат был последним в списке, и под последним её сообщением красовалось привычное «доставлено». Но не прочитано.

«Ты совсем исчез? Дай знать, что живой. Я волнуюсь.»Она набрала ещё одно:

Отправила. Закусила губу. Убрала телефон. Снова взяла. Проверила, вдруг ответил – нет.

– Отлично, – пробормотала вслух. – Ещё чуть-чуть – и я сама полезу чинить его приложение.Она рывком села.

Она вскочила с кровати, быстро накинула халат и пошла на кухню. Громко включила кофемашину, чтобы заглушить собственные мысли.

"Может, я перегибаю. Может, он просто занят. Может, спит на диване в офисе."

Но чем больше она пыталась себя успокоить, тем сильнее становилось ощущение, что Эштон отдаляется. И это злило ещё больше.

В офисе всё казалось не таким, как прежде. Даже свет в коридорах был тусклее, чем обычно, а запах кофе – резче, горче. Сотрудники ходили быстро, почти бегом, кто-то совещался в коридоре, кто-то ругался в наушники, кто-то листал ленту с графиками.

Николь поймала на себе несколько удивлённых взглядов: «Ага, ещё и его девушка пришла, отлично. Как будто нам мало стресса».

Она подняла подбородок выше, сделав вид, что уверена в каждом своём шаге.

– Доброе утро, – кивнула она девушке на ресепшене.

– Угу, – та кивнула в ответ, быстро глядя на экран – видно было, что с трудом справляется с потоком писем.

Дверь кабинета Эштона была приоткрыта. Николь постучала, но ответа не последовало.

Внутри пахло смесью кофе, усталости и перегретого воздуха. На столе хаос: бумаги, айпады, три ноутбука, открытых на разных экранах. В углу – диван, на котором был брошен серый плед.

Эштон сидел в кресле, ссутулившись, уставившись в монитор. Он был бледный, губы сжаты в тонкую линию.

Сейчас он был чужим.Николь замерла в дверях. Она видела его разным – уверенным, ироничным, страстным, даже злым, но не таким.

– Эштон… – её голос прозвучал тихо, осторожно, словно она боялась спугнуть его.

Он повернулся к ней не сразу. И когда повернулся, его взгляд был пустым.

– Николь, – сказал он глухо. – Зачем ты здесь?

– Потому что ты исчез. Потому что я волновалась.

– Сейчас не лучшее время.Он вздохнул, провёл рукой по лицу.

– Ты не отвечал на сообщения.

– Потому что у меня здесь ад, Николь! – резко сказал он, и его голос разрезал воздух. – Акции падают, пользователи уходят, инвесторы требуют отчёта, пресса пишет чёрт-те что. У меня нет времени на…

Он замолчал, но Николь поняла, что он хотел сказать – «на тебя».

Горло сжалось.

– На что? – спросила она тише.

– На объяснения. На разговоры. На кофе.Эштон отвернулся к монитору.

Эштон подошел к окну, скрестив руки на груди, его профиль был резким, тёмным на фоне яркого дневного света.Кабинет был полон тихого гула – мониторы мерцали, серверы гудели, на полу валялись пустые стаканчики из-под кофе.

– Нам нужно поговорить. – сказала Николь

– Николь, я занят.Эштон не обернулся.

– Отлично, – она захлопнула за собой дверь. – Я тоже занята, но каким-то чудом нашла время приехать, чтобы убедиться, что ты не умер.

– Я не просил тебя приезжать.Он резко обернулся.

– Да, ты вообще ничего не просишь, – её голос был острым, как бритва. – Ты просто исчезаешь.

Они стояли напротив друг друга, как два бойца перед первым ударом.

– А у меня рушится голова! – сорвалась она. – Потому что я два дня не знала, что с тобой!– Ты не понимаешь, что тут происходит, – сказал он глухо. – У меня рушится компания, Николь.

– А ты думаешь, мне было легко сидеть и ждать? – её глаза блестели от злости и обиды. – Чувствовать, что я для тебя – помеха?Он шагнул ближе. – Ты думаешь, мне было легко?

– Сейчас ты действительно помеха.Эштон сжал кулаки.

Секунду она молчала, пытаясь не расплакаться прямо здесь.Эта фраза ударила сильнее, чем крик.

– Знаешь что, Картер? – её голос дрожал, но в нём было больше стали, чем слёз. – Я думала, мы команда. Я думала, ты доверяешь мне. А оказывается, ты просто хотел красивую девчонку рядом, которая не задаёт вопросов.

Он открыл рот, но не успел ничего сказать – она уже развернулась и вышла, захлопнув дверь так, что стекло в раме звякнуло.

"Только не здесь, не сейчас," повторяла себе, но это не помогало.Коридор был пуст. Она шла быстро, почти бежала, чувствуя, как слёзы жгут глаза.

Слёзы сами потекли по щекам – злые, обидные, горячие.На парковке Николь села в машину и уткнулась лбом в руль.

"Ну и зачем я вообще сюда приехала? Чтобы услышать, что я помеха? Отлично. Просто отлично."

В голове крутились его слова, его лицо – уставшее, злое, но всё равно родное.Она включила зажигание, но не поехала – руки дрожали.

"Он не такой. Это не он. Это его стресс. Но, чёрт, это всё равно больно."

Дорога домой пролетела в тумане.Николь вытерла лицо, завела мотор и поехала.

"Слишком уютно, будто издевается."Дома она первым делом скинула обувь и сумку прямо в прихожей, переоделась в свободные шорты и худи. Включила музыку – лёгкий джаз – но выключила через минуту.

"Вот мы и поговорили."Телефон лежал на столе. Экран был пуст. Она взяла его в руки, пролистала переписку с Эштоном. Последнее сообщение от него было сухое «Поговорим позже».

"Нет. Не буду первой."Она открыла заметки, чтобы написать длинный текст – объяснить всё, что чувствует. Потом стёрла.

Вместо этого позвонила Дженни.

– Ну? – голос подруги был взволнованным. – Ты его видела?

– Видела, – Николь прошлась по кухне, открывая и закрывая шкафчики. – И поругалась так, что соседи, наверное, услышали через Zoom.

– Что?! – Дженни ахнула. – Он что, совсем с ума сошёл?

– Наверное, – Николь села на пол и обняла колени. – Сказал, что я мешаю.

– Слушай, может, он просто на нервах?Дженни выругалась.

– Да я понимаю, – вздохнула Николь. – Но от этого не легче.

Николь отключилась и снова осталась в тишине.Они поговорили ещё минут десять, пока Дженни не сказала, что её муж вернулся и надо бежать.

– Ты хоть меня любишь, а? – пробормотала она, обнимая пса.Барни, которого миссис Ковальски доверила ей на вечер, подошёл и ткнулся носом ей в плечо.

Прохладный воздух помог чуть-чуть успокоиться.Они пошли на прогулку – медленно, по вечерним улицам.

Села на диван, включила сериал, но через десять минут поняла, что ничего не понимает из происходящего на экране.Вернувшись, она достала из холодильника вино, но так и не открыла – передумала.

"А вдруг он вообще не напишет? А вдруг мы уже всё испортили?"

Сначала она ворочалась на кровати, потом включила свет и взяла блокнот.Телефон по-прежнему молчал. Она перевернула его экраном вниз и решила лечь спать пораньше – но сон не шёл.

«ЧТО Я ХОЧУ СКАЗАТЬ ЭШТОНУ»На первой странице большими буквами написала:

Я готова быть рядом, но не готова быть мебелью.»И начала записывать всё, что крутилось в голове – короткими фразами, злым почерком: «Я не твоя проблема. Я хочу знать, что происходит.

"Вот и поговорим. Но завтра. Сегодня – пусть сам думает."Когда она закончила, то почувствовала, что внутри стало чуть легче.

Сон пришёл только под утро.Она выключила свет и снова легла, на этот раз обняв подушку, представляя, что это его плечо.

Команда уже ушла на перерыв, в офисе было тихо, но он всё равно не мог остановиться.А в это время Эштон сидел в кабинете, глядя на дверь, которую она захлопнула. "Ты идиот, Картер." – подумал он. Он взял телефон, но новый баг всплыл на панели, и он снова вернулся к работе.

А ещё он боялся, что она не ответит.Каждые десять минут его взгляд всё равно возвращался к телефону. Он знал, что должен написать, но слова застревали.

Он провёл ладонями по лицу, посмотрел в окно на серое небо. "Хватит прятаться. Надо идти к ней."Эштон проснулся не сразу – мозг будто сопротивлялся возвращению в реальность. Тело ныло, суставы болели, веки казались свинцовыми. В офисе стояла тишина, слышался только низкий гул серверов в серверной. Вчера они победили главный баг, но победа была наполовину горькой – от усталости все уже едва держались на ногах.

По дороге он репетировал, что скажет, но слова звучали слишком сухо, слишком делово. "Нет. Надо честно. Только так."Он умылся, переоделся, выпил двойной эспрессо, который больше напоминал горькую настойку из угля, и поехал к её дому.

"Он просто молчал. Молчал и всё. Даже одно «жив» написать не смог," – думала она, глядя в зеркало, где её лицо выглядело так, будто она плакала (хотя она и правда пару раз всхлипнула под утро).Николь уже почти собралась выходить. Она всю ночь ворочалась, каждое сообщение, которое он не отправил, казалось ударом в живот.

У подъезда стояла его машина. А сам он – такой высокий, усталый, с руками в карманах – выглядел так, будто ждал её много часов.Сумка висела на плече, кеды завязаны. Она решительно вышла на улицу – и тут же застыла.

– Доброе утро, – сказал он тихо.

– Угу, – холодно бросила она и пошла мимо.

– Подвезу… – попытался он.

– Не надо.

– Николь…

Она остановилась и резко повернулась.

– Эштон, я пойду пешком. Если хочешь поговорить – топай рядом.

Некоторое время они шли молча. Город просыпался: запах свежеиспечённого хлеба тянулся от пекарни, дворники мыли тротуары, редкие машины проезжали мимо. Их шаги отдавались слишком громко, а между ними повисла такая густая тишина, что она резала слух.Он догнал её и пошёл рядом.

– Я был идиотом, – сказал он наконец.

– Идиотом? Да ты был настоящим засранцем, Картер.Николь горько усмехнулась.

– Я знаю.Он сжал губы.

Каждый час я думала, что, может, с тобой что-то случилось.– Нет, ты не знаешь, – она остановилась, развернулась к нему и ткнула пальцем ему в грудь. – Ты не представляешь, каково это – сидеть и смотреть, как твой парень пропадает на двое суток, не пишет, не звонит.

Он молчал, глядя на неё, будто пытаясь выдержать этот ураган.

Я понимаю, что у тебя бизнес, команда, миллионы пользователей, но я… я тоже человек, которому бывает страшно и больно.– Я не твоя проблема, Эштон, – продолжила она, голос её дрогнул. – Я твоя девушка. Я не хочу чувствовать себя пустым местом, когда у тебя неприятности.

– Мне жаль.Эштон шагнул ближе, голос у него был тихий, почти хриплый:

– Этого мало.

Но я не хочу терять тебя. Я правда боюсь. Боюсь, что однажды ты устанешь от моих закидонов, от этих бесконечных ночей в офисе, от кризисов и сумасшествия.Он вздохнул, провёл рукой по лицу. – Хорошо. – Его взгляд стал серьёзнее. – Мне чертовски жаль. Я вёл себя так, будто ты не имеешь права знать, что происходит, будто я должен всё тянуть один.

Николь молча смотрела на него, ощущая, как комок в горле становится меньше.

Я не должен был отталкивать тебя. Я больше так не поступлю.– Ты важна, – сказал он, делая шаг ближе. – Важнее, чем инвесторы, чем приложение, чем все эти цифры на экране.

Она хотела что-то ответить, но слова застряли. Вместо этого она отвернулась и пошла дальше, чтобы скрыть, как глаза начали предательски блестеть.

Эштон догнал её, шёл рядом, молчал.

– Я злилась. Сильно.Через пару минут она сказала:

– Я заслужил.

– Да. – Она вздохнула. – Но я всё равно не хочу тебя терять.

– Значит, у меня ещё есть шанс?Он не удержался и улыбнулся – тихо, с облегчением.

– Маленький, – ответила она, но уголки её губ дрогнули.

Они прошли через парк. Листья под ногами шуршали, по веткам прыгали воробьи. Николь чувствовала, что воздух становится легче.

– Поэтому, – осторожно начал Эштон, – я хочу предложить кое-что, что, возможно, тебе понравится.

– И что же?Она бросила на него взгляд.

– Праздник. Для команды. Чтобы их поблагодарить. Чтобы показать пользователям, что нам не всё равно. Я хочу, чтобы это было нечто крутое. PR-ход, который мы провернём вместе.

– Ты предлагаешь мне устроить вечеринку, пока я хочу тебя придушить?

– Именно. – Он усмехнулся. – У тебя это лучше получится, чем у кого-либо.

– Хорошо. Но только если ты обещаешь, что исчезновения без объяснений – больше не повторится.Она закатила глаза, но почувствовала, как внутри вспыхнул интерес.

– Обещаю.

– Я заеду вечером, – тихо сказал Эштон. – Если ты конечно захочешь меня увидеть.Он сказал это так серьёзнрядом, и шаги их уже были синхронными.

– Посмотрим, – ответила Николь, но голос её был мягче, чем утром.

"Чёрт, Картер. Ты всё равно умеешь растапливать лёд."Он ушёл к машине, а она стояла ещё пару секунд и смотрела ему вслед.

Он подкараулил её прямо у кофемашины.Офис гудел, как улей. При этом Джонсон выглядел так, будто ему пообещали премию за каждую испорченную Николь нервную клетку.

– Брукс, – протянул он с притворной вежливостью. – А что это вы так радостно бегаете? Может, всё-таки займётесь своими прямыми обязанностями, а не мечтами о вечеринках?

Николь сделала глоток кофе, повернулась к нему и улыбнулась так сладко, что у него дёрнулся глаз.

Или мне вам переслать переписку?– Джонсон, – сказала она ровным голосом. – Вы же в курсе, что наш клиент захотел внеплановый ивент?

Он прищурился.

– Вы уверены, что это приоритет?

Если же нет – ну… – она сделала паузу и посмотрела на него, слегка наклонив голову. – Думаю, вы сами объясните боссу, почему мы провалили такой шанс.– Абсолютно. – Она поставила чашку на стол и шагнула ближе. – Потому что этот клиент – компания Эштона Картера. И если мы организуем всё быстро и качественно, это будет феноменальный кейс для «BrandVision».

"Отлично. Минус один раздражающий фактор на сегодня."Он скривился, пробормотал что-то себе под нос и удалился, но Николь видела – он зол. И это было приятно.

Они устроились в переговорке, которая вечно пахла маркером и старым кофе, и начали штурмовать идеи.Первым делом она собрала команду: Дженни принесла блокнот, Марк вытащил ноутбук.

– Нам нужен вау-эффект, – сказала Николь, бегая по комнате. – Это не просто вечеринка, это демонстрация того, что компания жива, что они справились, что они слушают своих пользователей.

– Может, сделать интерактивную зону? – предложил Марк. – С экранами, где пользователи смогут оставить отзывы в реальном времени.

– И бар, – добавила Дженни. – Потому что без бара это не праздник.

"Хорошо. Очень хорошо. Мы сделаем это."Николь записывала всё в свой планшет, делая пометки разными цветами.

Николь понимала, что времени катастрофически мало, но именно это давало ей драйв.Чем дальше они обсуждали, тем больше идей рождалось: фотозона с питомцами сотрудников, прямой эфир для соцсетей, короткое обращение Эштона.

– Я хочу, чтобы в понедельник все говорили: «Вау, PetMatch справились». – Она посмотрела на друзей. – Мы сделаем это.

Даже Джонсон пару раз заходил, но ограничивался кислым выражением лица.Весь день пролетел в ритме марафона: звонки подрядчикам, письма с утверждением меню, согласования с дизайнерами, заказ цветов.

Она собрала бумаги, захватила телефон, спустилась по лестнице – и почти у входа застыла.Когда стрелки на часах показали шесть, Николь почувствовала, что мозг плавится.

Он выглядел так, будто наконец выспался, и от этого его глаза светились мягче.У обочины стояла знакомая машина. Эштон прислонился к капоту, руки в карманах, на лице – усталость, но уже без той тени, что была утром.

– Привет, – сказал он, заметив её. – Успела спасти мир?

– Мир – нет, но праздник почти готов. – Николь позволила себе улыбнуться. – Ты чего здесь?

– Хотел тебя забрать. И, может быть, поужинать вместе. – Он развёл руками. – Попытка номер два.

– Ладно. Но выбираешь место ты. Я сегодня слишком устала для решений.Она колебалась пару секунд, а потом кивнула.

– Отлично. – Эштон открыл перед ней дверь. – Тогда – ужин, вино и ноль разговоров про баги.

– И про Джонсона, – добавила Николь, садясь в машину.

– Договорились.

"Хорошо, что он приехал. Может, всё ещё можно наладить."Машина тронулась, а Николь вдруг почувствовала, как усталость дня отступает.

Ресторан оказался небольшим, но очень атмосферным – не пафосный лаунж, где каждый столик превращается в показ мод, а уютное место с тёплым светом, кирпичными стенами и лёгким запахом розмарина и чеснока в воздухе. Столы стояли достаточно далеко друг от друга, чтобы никто не подслушивал чужие разговоры.

Он выглядел иначе, чем утром: свежий, собранный, с тем мягким прищуром, от которого у неё обычно подгибались колени.Николь сняла пальто, чувствуя, как по коже проходит дрожь – от усталости, от холода снаружи и, возможно, от того, что рядом с ней снова был Эштон.

Они заказали пасту, вино и закуски, а пока ждали, между ними повисла странная пауза – не неловкая, скорее наполненная напряжением, которое постепенно таяло.

– Знаешь, – начал Эштон, когда официант ушёл, – я ужасный человек.

– Ну наконец-то признание.Николь подняла брови.

– Я правда думаю, что был с тобой несправедлив. Вчера. Сегодня. Наверное, много раз до этого тоже.Он усмехнулся, но тут же стал серьёзным.

Николь смотрела на него, ощущая, как в груди поднимается волна эмоций – от злости, которую она всё ещё не до конца отпустила, до облегчения, что он наконец сказал это вслух.

– Ты мог хотя бы написать, – сказала она тихо. – Я сидела дома и думала, что я – для тебя ничего не значу, раз ты даже не можешь ответить мне на смс в течении дня.

– Николь, ты первая, о ком я подумал, когда всё рухнуло. Но я… не умею просить о помощи. Я привык решать всё сам. Когда начинается пожар, я закрываюсь и лезу в пламя один.Эштон протянул руку через стол и накрыл её ладонь своей.

Она молчала, сжимая его руку.

– Я боюсь, – продолжил он. – Бояться – не мой стиль, но с тобой я вдруг понимаю, что боюсь до чёртиков. Боюсь облажаться, боюсь потерять тебя.

Она смотрела на него и понимала, что это не тот безупречный, уверенный Эштон, к которому она привыкла, а человек, который по-настоящему открыт.Её дыхание перехватило.

– Я не могу обещать, что больше никогда не обижу тебя, – сказал он. – Но я обещаю, что больше не буду отталкивать тебя, когда мне тяжело. Хочешь – кричи на меня, хочешь – бей подушкой, но не уходи, ладно?

– Бить подушкой?Николь вдруг улыбнулась – сквозь влагу в глазах.

– Или тапком. – Он пожал плечами. – Главное, чтобы ты была рядом.

Первый глоток был обжигающим, как будто вино тоже решило стать частью их разговора.Официант принёс вино, и они молча чокнулись.

Они смеялись, вспоминая смешные баги приложения, которые находили пользователи: кто-то жаловался, что PetMatch нашёл ему собаку, похожую на бывшего, кто-то – что уведомления приходили в три ночи и пугали кошку.Постепенно напряжение стало уходить, уступая место привычным подколам.

Николь ловила себя на том, что снова смеётся так, что болят щеки. Эштон всё время смотрел на неё чуть мягче, чем раньше, словно боялся, что она исчезнет.

– Ты очень красивая, когда смеешься, – сказал он, когда они уже доели десерт.

– Это твой новый фетиш? – прищурилась она.

– Мой старый, – усмехнулся он. – Просто раньше я так редко говорил тебе об этом.

Она фыркнула, но внутри стало тепло.

Эштон обнял её за плечи, притянул ближе.Когда они вышли на улицу, город уже погрузился в вечернюю прохладу.

– Знаешь, – сказал он тихо, – я хочу, чтобы ты была не просто рядом, но и частью моего мира. Моей компании, моих побед, моих провалов.

– Ты же понимаешь, что иногда я буду злиться? – спросила она, заглядывая ему в глаза.

– Да. И я готов заслуживать твоё прощение столько раз, сколько потребуется.

Поцелуй был долгим, тёплым, с той самой страстью, которая разрывала их на части утром после первой ссоры, но теперь в нём было ещё и что-то новое – уязвимость, признание, доверие.И прежде чем она успела ответить, он поцеловал её.

Когда они отстранились, Николь чувствовала, что её колени чуть не подогнулись.

– Ладно, – сказала она, делая вид, что всё ещё сердится. – Считай, что у тебя есть второй шанс.

– Отлично, – улыбнулся он. – Постараюсь его не просрать.

– Постарайся. – Она ткнула его пальцем в грудь, но улыбка уже не сходила с её лица.

Эштон долго держал её за руку, пока она не сказала:Они доехали до её дома, но расставаться не хотелось.

– Иди домой. Тебя ждёт Майло, ему тоже не хватало тебя все эти дни.

– Знай, а тебя всегда жду я, – ответил он и ещё раз поцеловал её, прежде чем отпустить.

Николь поднималась по лестнице с ощущением, что впервые за двое суток дышит полной грудью.

"Кажется, мы снова на одной стороне."

Глава 12. Праздник хаоса и успеха

Суббота выдалась солнечной и коварно жаркой – как будто само небо решило отпраздновать вместе с ними успех.

На территории офиса «PetMatch» с раннего утра суетились люди: устанавливали шатры, разворачивали фотозону с неоновыми сердцами и лапками, развешивали гирлянды, угощали друг друга кофе и утренними булочками, которые пахли корицей и предвкушением выходного.

Николь стояла в центре всей этой суматохи с планшетом в руках, командуя как полководец в глянцевом платье цвета шампанского.

Её волосы были собраны в небрежный пучок, но всё равно падали на шею, создавая вид, будто она только что сошла со съёмки рекламы «всё под контролем, но я опасна».

– Марк, если ещё раз скажешь, что гирлянды “висят идеально”, я тебе лично покажу, где они не висят, – крикнула она через музыку.

– Ладно-ладно, командир, – Марк поднял руки, изображая капитуляцию. – Просто хотел поддержать морально!

– Морально меня поддерживает только кофе и вино, – отрезала Николь. – А ещё перспектива увидеть лицо Джонсона, когда поймёт, что праздник делает не он.

Дженни рассмеялась:

– С твоими нервами тебе не кофе нужен, а отпуск. Или хотя бы массаж от Эштона.

– Дженни! – Николь вспыхнула. – У нас корпоративное мероприятие, между прочим.

– Ага, и у тебя платье, в котором можно вызвать инфаркт у любого инвестора, – подмигнула подруга. – Но да, строго по протоколу.

Музыка усилилась – кто-то проверял звук. Из динамиков донеслось бодрое «Happy Together» в версии с укулеле, и Николь улыбнулась. Всё шло по плану.

Сегодня должен был быть день, когда все забудут о провале обновления, о бессонных ночах и давлении прессы. День, когда компания снова станет живой, дружной, и – возможно – чуть сумасшедшей, как прежде.

И если всё получится, Алекс (тот самый глава холдинга и босс Джонсона) увидит, что Николь – не просто маркетолог. Она – человек, который способен превратить катастрофу в фейерверк.

К полудню приехали первые гости – сотрудники, их семьи, партнёры. На площадке поставили столы с фруктами, мини-бургерами, шампанским и сладостями. Рядом расположили зону для животных из приюта – пушистые морды выглядывали из клеток, вызывая у всех прилив умиления и фото-вспышек.

Барни, гордый кавалер миссис Ковальски, тут же навёл переполох. Он метался между столами, умудрившись спереть бутерброд прямо у вице-директора по продажам и утащить его под сцену.

На шляпе у неё сидела живая бабочка. Серьёзно – живая.– Барни! Ко мне! Немедленно! – Миссис Ковальски с видом полевого маршала ворвалась на площадку, одетая в что-то между цветастым халатом и нарядом богемной вдовы.

– О, Брукс! – завопила она, заметив Николь. – Какая ты сегодня ослепительная! Хотя, может, это просто я забыла очки. Где твой красавчик?

– Если вы про Эштона, он сейчас проверяет звук и сцену, – ответила Николь, прикусив губу.

– Ах, этот мужчина… – Миссис Ковальски театрально закатила глаза. – Слушай, детка, если он когда-нибудь устанет от твоей молодости и острого языка – передай, что я свободна. И опытна.

– Миссис Ковальски!..Николь едва не поперхнулась водой.

– Что? Я не вижу преступления в том, чтобы научить молодого предпринимателя парочке… трюков с доверием.

– Господи… – Николь прикрыла лицо руками. – Эштон сейчас умрёт.

И действительно: как только миссис Ковальски увидела его – высокого, в светлой рубашке с закатанными рукавами, чуть не расстегнувшего верхнюю пуговицу (опасно), – она направилась прямо к нему.

– Эм… здравствуйте, миссис Ковальски. Рад вас видеть.Эштон, держа бокал с соком, обернулся и – на мгновение – потерял дар речи.

– О, милый, – томно протянула она, положив ладонь ему на предплечье, – вы не представляете, насколько я рада видеть вас. Может, уединимся? Я умею… расслаблять мужчин, когда у них стресс.

– Простите… что вы сказали?Эштон поперхнулся соком.

– Я сказала, что у меня есть свои секретные методики дыхания, – уверенно уточнила она, – полезные для снятия напряжения.

– Миссис Ковальски, кажется, вас зовут на сцену. Вон туда. Там обещали показать новых щенков!Николь подлетела к ним, уже давясь от смеха:

– Ах да? Ну, если вы уверены, что справитесь без моей помощи, мистер Картер, – бросила она кокетливо и, дернув юбкой, ушла.

– Это было… опасно.Эштон выдохнул и повернулся к Николь:

– Ты теперь понимаешь, через что я прохожу, когда она обсуждает твою “вкусную спину”? – Николь тихо рассмеялась. – Считай, ты принял боевое крещение.

– Ну хоть теперь я знаю, что если всё рухнет, могу открыть клуб по интересам с пенсионерками, – усмехнулся Эштон.

Они оба рассмеялись. И это было то лёгкое, освобождающее веселье, которого им так не хватало.

Всё шло идеально.К обеду сцена ожила – музыка, ведущие, тосты, шутки, собаки, танцы. Майло бегал среди гостей, ловил внимание и селфи, Барни радостно лаял в унисон.

Именно она вдохнула жизнь в этот праздник. Именно она превратила провал в праздник.Николь стояла чуть в стороне, держа бокал шампанского, наблюдая за всем этим движением и впервые за долгое время ощущая не тревогу, а гордость.

Вокруг стало тихо – он редко говорил спонтанно, и все ждали.И вдруг музыка стихла. Эштон поднялся на сцену.

– Коллеги, друзья, – начал он, чуть улыбаясь. – Последние недели были… мягко говоря, адом. Я впервые за много лет понял, что даже самый умный код – ничто без людей, которые стоят рядом.

– Я благодарен каждому из вас. Вы не просто команда – вы тот самый хаос, без которого я бы не выжил.Он сделал паузу.

Толпа рассмеялась и зааплодировала.

– Но особенно я хочу поблагодарить одну женщину, – продолжил Эштон, и голос его стал мягче. – Она… не дала мне утонуть в цинизме и перфекционизме. Напомнила, что иногда лучший способ спасти проект – просто поверить в кого-то.

Все взгляды медленно повернулись к ней.Николь замерла.

– И да, – добавил Эштон с улыбкой, – я, наконец, понял, что невозможно скрывать то, что делает тебя счастливым. Поэтому… да, это официально. Мы с Николь вместе.

Кто-то включил музыку погромче, кто-то закричал «Поздравляем!», а миссис Ковальски, вернувшаяся с новым бокалом вина, драматично вздохнула:На секунду воцарилась тишина – а потом раздался визг Дженни, свист Марка и аплодисменты.

– Ну всё. Снова опоздала.

– Теперь ты в курсе, – прошептал он, касаясь губами её виска.Николь подошла к сцене, Эштон спрыгнул вниз и обнял её.

– Угу, – тихо ответила она. – Только предупреждай в следующий раз, прежде чем устраивать пресс-конференцию любви.

– Не могу. Это же я. Сюрпризы – моя слабость.

Но внутри у неё было тихо и спокойно.Николь рассмеялась и уткнулась в его плечо. Всё вокруг гудело – музыка, смех, лай, аплодисменты.

Впервые за долгое время – просто хорошо.

Толпа стала рассредотачиваться – кто-то отправился за десертом, кто-то фотографировался с питомцами.Музыка сменилась на что-то мягкое, джазовое, и в воздухе будто растворился запах шампанского, жасмина и осеннего заката. На площадке зажглись гирлянды – сотни маленьких лампочек, похожих на светлячков, которые запутались в листве деревьев.

Он смотрел на неё так, будто всё вокруг перестало существовать – только она, её платье, блестящее от света гирлянд, и та улыбка, из-за которой он уже неделю не мог думать ни о чём другом.Эштон стоял у сцены, разговаривая с одним из инвесторов, но, заметив Николь, почти сразу перевёл взгляд.

– Господин Картер, – послышался за его спиной голос инвестора, – я вас спрашиваю о сроках следующего обновления.

– Ох, да, конечно, – ответил Эштон, но явно не туда. – Всё под контролем. Как видите.

– Ну что, мистер “всё под контролем”? – поддела она, улыбаясь. – Готов к заслуженному отдыху?И действительно, контроль он потерял ровно в тот момент, когда Николь подошла ближе, слегка приподняв бокал.

– Если ты рядом, я готов к чему угодно, – усмехнулся он и взял её за руку.

– Эштон, это же корпоратив, не забывай…Музыка перешла в ритм медленного танца – что-то лёгкое, с мягким битом, идеально подходящее для того, чтобы забыть, где ты находишься. Николь замерла.

– Мы уже всё раскрыли, – сказал он тихо, притягивая её ближе. – И если кто-то против – пусть подаёт жалобу в отдел кадров. Которого, к счастью, у меня нет.

Его ладони скользнули по её талии – осторожно, но уверенно, и в груди Николь всё перевернулось.Она засмеялась и положила руки ему на плечи.

– Знаешь, – сказала она, глядя куда-то в сторону, – я думала, что будет неловко.

– А теперь?

– Теперь думаю, что ты специально выбрал медленный танец, чтобы продемонстрировать всему офису, кто у нас главный по романтическим драмам.

– Неправда, – шепнул он ей на ухо. – Я просто хотел повод коснуться тебя без того, чтобы это выглядело как похищение.

Она засмеялась – тихо, почти нервно. Его дыхание касалось её шеи, и это было опаснее любого шампанского.

– Эштон… если сейчас миссис Ковальски увидит, она решит, что у нас прелюдия.

– Тогда я надеюсь, она припасла для нас аплодисменты.

Но – как это всегда бывает – идиллию разрушил голос, от которого у Николь сжалось всё внутри.Они кружились под музыку, и на какое-то мгновение весь мир действительно исчез.

– Ах вот где вы, – произнёс Алекс.

Эштон обернулся, сохраняя улыбку, но явно не ожидая увидеть своего друга именно сейчас.

Алекс, высокий, уверенный, с лёгкой небритостью и неизменным выражением человека, у которого всё под контролем, стоял с бокалом вина и чуть насмешливо смотрел на них.

– Вы двое, кажется, решили превратить кризис в вечеринку. И, должен признаться, – он перевёл взгляд на Николь, – сделали это чертовски стильно.

– Мы старались, – сказала Николь с лёгким кивком. – Главное – не дать людям забыть, что даже после багов жизнь продолжается.

– И шампанское помогает, – добавил Эштон, уже вернув себе уверенность.

– Вижу, “PetMatch” снова живёт. Хорошая работа, Николь. Честно – я впечатлён.Алекс рассмеялся.

Это был не просто комплимент – это был знак признания.Он говорил спокойно, но его тон был тёплым, и Николь почувствовала, как внутри расправляются крылья.

В его взгляде смешались раздражение, зависть и что-то ещё – словно он уже начал вынашивать новый план.Сзади, неподалёку от сцены, стоял Джонсон. Он смотрел на них с видом человека, которому только что наступили на гордость в стальных ботинках.

Когда Джонсон проходил мимо Николь, то произнес:

– Как же сладко, – пробормотал он сквозь зубы. – Танцы, шампанское, признания… Удивительно, что в этой компании ещё хоть кто-то работает.

– От зависти у тебя морщины, Джонсон. Аккуратнее, ты же всё ещё холостяк.Николь поймала его взгляд и просто улыбнулась. – Кажется, у вас скоро будет новый PR-директор.Он хотел что-то ответить, но перед ним вдруг пробежал Майло, схватил с тарелки кусок бургера и рванул прямо к сцене, едва не сшибив Джонсона с ног. Толпа расхохоталась. Эштон тихо буркнул:

– Ну посмотри на это чудо, – сказала она Николь, когда та подошла. – Ему буквально нужен кто-то, кто будет жаловаться на жизнь под сериал с бокалом вина.Тем временем Дженни стояла у зоны приюта и рассматривала клетку, в которой сидел серый комочек с огромными глазами.

– И кто будет греть его своим присутствием, – подыграла Николь. – Это твоя душа в кошачьем воплощении.

– Думаешь, я справлюсь? У меня квартира маленькая…

– Кошке нужно не пространство, а внимание. А ты у нас специалист, – хмыкнула Николь.

Она протянула руку, и кот тёрся о пальцы, замурлыкав.– Ха-ха, спасибо за поддержку, – Дженни фыркнула, но улыбка не сходила с её лица.

– Всё, – сказала Дженни решительно. – Я его беру. Назову… Вискарь.

– Прямо по твоему уровню вдохновения, – рассмеялась Николь. – Ты ещё пса себе заведи и назови “Мартини”.

– А почему бы и нет? – парировала подруга. – Главное – не перепутать миски.

В воздухе пахло жареным сыром, собаками и чем-то неуловимо счастливым.Они сели на ступеньки сцены, наблюдая, как солнце садится за здания.

– Знаешь, – сказала Дженни, поглаживая нового пушистого друга, – если бы не этот праздник, я бы, наверное, опять сидела дома и злилась на мир. А теперь у меня есть кот и… ощущение, что всё как-то налаживается.

– Иногда всё действительно налаживается. Просто не тогда, когда ты этого ждёшь.Николь кивнула.

И Николь поняла, что впервые за долгое время чувствует себя… на своём месте.Она перевела взгляд на Эштона – он стоял неподалёку, смеялся с Алексом, держал Майло за поводок, и при этом изредка ловил её взгляд, будто проверяя, всё ли с ней в порядке.

– Иди к нему, пока Джонсон не решит испортить этот вечер в знак мести.Музыка снова зазвучала – лёгкая, вечерняя. Дженни подмигнула:

Где праздник был не просто мероприятием, а началом чего-то настоящего.Николь фыркнула и поднялась. Она шла к Эштону через толпу, где смех смешивался с лаем и хлопками пробок. Где всё казалось возможным.

Вечеринка в офисе подходила к концу. Гости расходились, смех и музыка стихали, а Николь всё ещё сияла в своем платье, которое мягко облегало силуэт и подчеркивало её движения. Эштон держал её за руку, ощущая лёгкое сопротивление, но в основном – готовность быть рядом. Майло, как всегда, верный спутник, бегал рядом с ними, подпрыгивая и радостно урча, будто разделял их возбуждение.

– Поехали? – спросил Эштон, его взгляд блестел в свете фонарей у выхода.

– Поехали, – ответила Николь, улыбаясь, немного усталая, но всё ещё приподнятая после вечерних событий.

Они сели в машину. Эштон осторожно коснулся её плеча, когда она устроилась на пассажирском сиденье, и она почувствовала тепло его кожи через тонкое платье. Они ехали тихо, слушая приглушённую музыку, обмениваясь короткими, игривыми комментариями о вечеринке, шутками и легким флиртом, который слегка подогревал атмосферу в салоне.

Майло устроился на заднем сиденье, положив голову на колени Эштона, время от времени поднимая глаза, словно напоминая: «Я тоже здесь, не забывай про меня».

– Ты знаешь, – тихо сказал Эштон, скользя взглядом по её лицу, – я всё ещё поражён, как ты всё так организовала. Это был настоящий праздник.

Николь улыбнулась и слегка заулыбалась в ответ. Она чувствовала, как её сердце забилось чуть быстрее, и при этом внутренне дрожала от ожидания, что произойдет дальше.

Когда они подъехали к пентхаусу Эштона, он помог ей выйти из машины. Николь слегка дрожала, но не от холода – от возбуждения и нетерпения. Эштон провёл её к двери, их руки переплелись. Майло радостно скакнул по холлу, выражая полное одобрение происходящего.

– Давай сюда, – сказал Эштон, притягивая её к себе.

И в этот момент Николь поняла, что весь вечер, все шутки, смех и суета, были лишь прелюдией. Их поцелуй начался мягко – лёгкий контакт губ, едва ощутимый – но уже через секунду перешёл в более глубокий, страстный, почти огненный. Эштон провёл рукой по её спине, ладонью обхватив её талию, притягивая ближе. Николь дрожала, ощущая, как её платье мягко прилипает к телу, каждый изгиб которого Эштон словно изучал кончиками пальцев.

Майло, как всегда, пытался вмешаться, подпрыгивая и смешно виляя хвостом. Николь смеялась сквозь поцелуй, а Эштон аккуратно отодвинул собаку, чтобы их момент не прерывался.

Они медленно продвигались к кухонному острову, каждый шаг был игривым и настойчивым, с лёгкими шутками и флиртом. Эштон срывал с неё худи, которое она надела поверх платья после вечеринки, а Николь отвечала, стягивая с него куртку, их движения стали более интенсивными, наполненными страстью и теплом.

Подходя к лестнице на второй этаж, они смеялись, играли друг с другом, слегка толкались и притягивали к себе, пока не достигли спальни. Там свет был приглушённым, а тени мягко ложились на стены, подчеркивая каждое движение. Их дыхание учащалось, каждый прикосновение и поцелуй становились глубже и насыщеннее.

Эштон шептал тихие, горячие слова на ухо Николь, обещая, что она важна для него, что эти моменты – их пространство, где нет места тревогам внешнего мира. Николь отвечала ему улыбками, смешанными со стонами, дрожью, чувствуя, что напряжение недели растворяется в этих прикосновениях.

Эштон потянул Николь на верх, в спальню.

Воздух в спальне стал густым, почти осязаемым – как раскалённый янтарь, в котором застыло время. Он вибрировал от невысказанного, от накопленного за часы, проведённые в толпе, где каждый взгляд, каждый случайный контакт пальцев, каждый шёпот, утонувший в ритме музыки, лишь подогревал то, что теперь вот-вот должно было разразиться. Город за панорамными окнами мерцал тысячами огней, отбрасывая на стены и тела длинные, дрожащие тени, будто сама реальность пульсировала в такт их учащённым сердцам. Когда дверь захлопнулась с глухим щелчком – окончательно, безвозвратно – мир за её пределами исчез. Осталось только это: тишина, пропитанная дыханием, и два человека, стоящих на грани.

Эштон не сказал ни слова. Он просто шагнул вперёд, и его руки обвили её, как цепи, как спасение, как приговор. Его поцелуй обрушился на неё – не осторожно, не спрашивая разрешения, а с уверенностью человека, который наконец получил то, что жаждал целую вечность. Это был не поцелуй – это был захват. Губы, жадные и твёрдые, впились в её, заставляя раскрыться, поддаться, раствориться. В этом прикосновении была вся накопленная за вечер ярость желания: каждый раз, когда он ловил её взгляд через стол, полный гостей и шампанского; каждый раз, когда его пальцы случайно касались её поясницы, будто проверяя, насколько она ещё способна сопротивляться; каждый шёпот, который он бросал ей на ухо, пряча слова в шум музыки, но заставляя её кожу гореть изнутри. Теперь шума не было. Только тишина – и эта тишина кричала громче любого оркестра.

Его губы скользнули вниз – по линии её челюсти, по шее, к тому самому месту за ухом, где пульс бьётся так близко к поверхности, что кажется, будто сердце вот-вот вырвется наружу. Она запрокинула голову, вырвав из груди прерывистый стон, и почувствовала, как её колени подкосились. Он подхватил её, прижав к себе ещё крепче, и его голос, хриплый, низкий, почти звериный, прошелестел прямо в кожу:

– Я ждал этого весь вечер. Каждую чёртову секунду. Видеть тебя такой – сияющей, невозможной, одетой в этот проклятый шёлк, который так и просит, чтобы его сорвали… и знать, что я не могу прикоснуться к тебе так, как хочу. Не могу взять тебя прямо там, среди всех этих людей, заставить кричать моё имя, пока они танцуют и пьют шампанское.

Его пальцы, твёрдые и уверенные, нашли молнию на её платье. Медленно, почти мучительно медленно, он потянул вниз. Шипящий звук разорвал тишину, как разряд молнии. По её спине пробежали мурашки – от прохлады ночного воздуха, от жара его взгляда, от предвкушения. Ткань мягко соскользнула с плеч, струясь по телу, как вода, и упала на пол бесшумным шёпотом. Она стояла перед ним почти обнажённая, озарённая серебристым светом мегаполиса, и чувствовала, как её кожа покрывается лёгкой дрожью – не от холода, а от того, что он смотрит на неё так, будто она – последнее, что осталось в этом мире.

– Боже, Николь… – выдохнул он, и в его голосе было не просто желание. Там было благоговение. Почти страх. Страх перед тем, насколько сильно он хочет её. Страх перед тем, что он уже не сможет остановиться.

Его ладони легли на её плечи – медленно, почти священно. Пальцы скользнули по ключицам, по изгибу рёбер, по линии талии, будто он запоминал каждую черту, каждую родинку, каждый изгиб. Это было не просто прикосновение – это был ритуал. Клятва. Обещание, что всё, что будет дальше, – навсегда.

Он повёл её к кровати. Их шаги были неуверенными, спотыкающимися, будто земля уходила из-под ног. Мир сузился до этого островка света, до этого пространства между ними, до дыхания, которое сливалось в одно. Он уложил её на прохладный шёлк простыней, и его тело последовало за ней – тяжёлое, горячее, желанное. Он накрыл её собой, и она почувствовала, как её дыхание перехватило. Его колено мягко, но настойчиво раздвинуло её бёдра, и она выдохнула – коротко, сдавленно, как будто её только что вытащили из воды.

Время потеряло форму. Оно распалось на осколки – на вспышки ощущений, на волны жара и холода, на звуки, которые больше не были просто звуками, а частью её тела.

Запах его кожи – смесь дорогого виски, который они пили на вечеринке, древесного одеколона и чего-то первобытного, мужского, что не поддаётся описанию. Аромат её духов – сладкий, цветочный, но уже смешанный с потом, с жаром, с ним. Шероховатость его пальцев, скользящих по внутренней стороне её бедра, заставляла её дрожать. А его губы… его губы были мягкими, почти нежными, когда исследовали изгиб её ключицы, будто он боялся сломать что-то хрупкое. Но в этой нежности была сила. В ней была власть.

Он знал её тело. Не просто знал – понимал. Как будто изучал его годами, ночами, в мечтах, в воображении, в каждом её вздохе, который он ловил издалека. Его прикосновения находили те самые точки, где рождалась дрожь – не просто физическая, а душевная. Там, где напряжение недели, месяца, жизни превращалось в жидкий огонь, растекающийся по венам, заставляя каждую клетку пульсировать в унисон с его дыханием.

Он не торопился. Ни на секунду. Каждое движение – продуманное, каждое прикосновение – значимое. Он будто боялся упустить хоть что-то: её вздох, её дрожь, её взгляд, полный немого вопроса и безоговорочного доверия.

Его ладонь легла на её живот – тёплая, тяжёлая. Она вздрогнула, почувствовав, как под кожей сжимаются мышцы, как внутри всё сжимается в ожидании.

– Ты так красива, когда теряешь контроль, – прошептал он, и его губы последовали за пальцами, целуя каждый сантиметр кожи, который он только что коснулся.

Она не могла больше ждать. Не могла терпеть ткань между ними. Её пальцы впились в его волосы, потом в складки его рубашки, и она рванула – неосторожно, почти яростно. Пуговицы посыпались на пол, одна за другой, звеня, как маленькие колокольчики. Она жаждала его кожи. Жаждала ощутить его жар без преград, без лжи, без масок, которые они носили весь вечер.

Когда они наконец оказались обнажёнными друг перед другом, это было похоже на окончательное падение – не в пропасть, а в океан. В океан, где нет дна, нет берегов, нет прошлого. Только они. Только сейчас. Только это – плотное, настоящее, невероятно горячее.

Он вошёл в неё медленно. Невыносимо медленно. Каждый миллиметр – пытка и блаженство одновременно. Она выдохнула его имя – не слово, а звук, вырванный из самой глубины. Долгий, сдавленный, полный облегчения и нового, нарастающего напряжения. Мир раскололся на осколки, а потом собрался вновь – но уже вокруг этого ритма. Вокруг этого единения, которое стирало все границы.

Он задал темп – неистовый, но контролируемый. Глубокий. Проникающий не только в тело, но и в душу. Каждый толчок был как вспышка молнии – освещал тёмные уголки сознания, выжигал всё лишнее, оставляя только ощущение его веса, его запаха, его голоса, который шептал ей что-то бессвязное, но важное.

Она отвечала ему – не словами, а телом. Её ноги обвились вокруг его бёдер, притягивая его глубже, ближе, сильнее. Её пальцы впились в его спину, оставляя следы – красные полосы, которые исчезнут к утру, но останутся в памяти как метки этого мгновения. Как доказательство, что это было по-настоящему.

Его дыхание стало тяжёлым, почти рычащим. Он приподнялся на руках, глядя на неё. В полумраке его глаза горели – не просто желанием, а чем-то более тёмным, более глубоким. Чем-то, что пугало и манило одновременно.

– Смотри на меня, – хрипло приказал он. – Я хочу видеть твои глаза. Хочу видеть, как ты ломаешься. Как ты отдаёшься мне.

И она смотрела. Тонула в его взгляде, как в океане. Внутри неё нарастала волна – сначала едва заметная, потом мощная, неудержимая. Она сжималась в тугой, невыносимый комок наслаждения, и она пыталась бороться, оттягивать момент, потому что знала: когда он наступит, она уже не будет прежней.

Но он был неумолим.

Его пальцы сцепились с её пальцами, прижимая её ладони к простыням. Этот жест – соединение рук – стал последней каплей. Последним звеном в цепи, которая связывала их не только телами, но и душами.

Её тело выгнулось в немой судороге. Тихий крик застрял в горле, превратившись в дрожащий выдох. И мир взорвался белым светом – не болью, не страхом, а чистым, первозданным экстазом. Она чувствовала, как её сознание растворяется, как всё внутри сжимается и отпускает одновременно.

Где-то далеко, будто из другого мира, она услышала, как он произносит её имя – срываясь на низкий, животный рык. Почувствовала, как его тело напряглось, затряслось над ней, и затем обрушилось всем своим весом, прижимая её к постели, будто боясь, что она исчезнет.

Тишину нарушали только их хриплые, неровные вздохи – сначала рваные, потом постепенно выравнивающиеся. Он лежал на ней, не двигаясь, лицо уткнуто в изгиб её шеи. Она чувствовала бешеный стук его сердца – такой же, как её собственный. Их сердца били в унисон, как будто наконец нашли общий ритм после долгих лет разлада.

Её пальцы медленно, лениво водили по его спине – по влажной от пота коже, по следам, которые она оставила. Она не хотела отпускать. Не хотела, чтобы это кончалось.

Наконец он перевернулся на бок, увлекая её с собой. Они лежали лицом к лицу, всё ещё соединённые, всё ещё не желая отпускать друг друга. Его рука легла на её бедро – владеюще, но нежно. В полумраке она видела, как его губы тронула усталая, но торжествующая улыбка.

– Ну что, – прошептал он, голос всё ещё хриплый от страсти, – вечеринка удалась?

Она рассмеялась – коротко, счастливо, почти невероятно. И прижалась лбом к его груди, чувствуя, как его сердце всё ещё стучит под её щекой.

– Заткнись, Картер.

– Ни за что, Брукс, – ответил он, притягивая её ещё ближе. – Мне нравится звук твоего смеха. Особенно сейчас. Особенно после того, как ты кричала моё имя.

Она не ответила. Просто закрыла глаза и позволила себе утонуть в этом моменте – в тепле, в шёлке, в его объятиях. За окном гудел ночной город, но он был где-то очень далеко. Здесь, в их коконе из пота, шёлка и дыхания, не существовало ничего, кроме них двоих и эха только что отгремевшей бури – бури, которая изменила всё навсегда.

Глава 13. Пикник и игры

Воскресное утро началось с мягкого света, который медленно пробивался сквозь плотные занавески спальни Эштона. Николь открыла глаза и мгновенно почувствовала тепло, исходящее от уютного пледа, которым он накрыл её прошлой ночью. Она уже привыкла к этой заботе: Эштон тайно покупал для неё одежду, чтобы ей было удобно и приятно оставаться у него дома – сегодня, например, рядом с кроватью лежало мягкое платье пастельного оттенка и уютный кардиган.

– Доброе утро, мисс Хаос, – прозвучал знакомый, мягкий голос. Эштон стоял у двери, держа в руках две чашки кофе, и тихо улыбался. – Готова к воскресному приключению?

– Приключение? Ты серьёзно? И что за приключение в воскресенье, когда можно просто наслаждаться тишиной и валяться в постели?Николь слегка приподняла бровь и, улыбнувшись, сказала:

– Совсем наоборот, – усмехнулся он. – Однодневная вылазка за город. Загородный дом. Я обещаю: ни интернета, ни рабочих сообщений, только ты, я и природа.

Николь села, потянулась, сбивая с себя остатки сна, и огляделась вокруг. Кровать, мягкие пледы, аккуратно сложенная одежда для неё – это было как приглашение в маленький, личный мир Эштона. Майло, его добродушный пёс, радостно завилял хвостом и прильнул к ней, словно подтверждая: «Да, это будет отличное приключение».

– Твой загородный дом… – с усмешкой начала Николь, – дай угадаю: пустой сарай с одной палаткой и кондиционером?

Эштон рассмеялся, легко и заразительно, а Майло, услышав смех, подпрыгнул, пытаясь поймать её рукав.

– Ты ещё не видела. Там всё максимально уютно, – сказал Эштон. – Одноэтажный дом с террасой, камином, большим диваном с кучей подушек и, конечно, множеством книжных шкафов. Минимализм с комфортом, как я люблю.

– Минимализм с комфортом? – Николь села на край кровати, играя с кардиганом, который он оставил для неё. – Я бы сказала, что это похоже на дом с душой библиофила.

– Именно так, – кивнул он, улыбаясь. – Место не только для отдыха, но и для приключений.

Они быстро собрались: Николь надела мягкое платье и кардиган, Эштон – джинсы и рубашку. Майло с радостью прыгал вокруг, проверяя сумку Николь и пытаясь стащить её обувь.

Дорога за город была спокойной и живописной. Осенний лес сменялся редкими полями, золотые и багряные деревья создавали эффект кинематографической сцены. Николь наблюдала, как солнечные лучи отражаются в листьях, а Эштон комментировал каждый поворот дороги, дурачась, изображая разные голоса для встречающихся животных.

– Корова с тайной миссией, которая притворяется совой! – добавил Эштон. Николь упала на его плечо, не выдержав от смеха.– Смотри, сова! – внезапно закричал он, делая странный воющий звук. – Это не сова, – засмеялась Николь. – Это корова!

Когда они подъехали к дому, Николь с удивлением оглядела небольшое одноэтажное строение. Оно выглядело уютно: большие окна, деревянные стены с мягким оттенком, терраса с креслами и пледами, камин внутри, рядом – массивный диван с подушками, множество шкафов с книгами разных жанров, от классики до научной фантастики.

– Ты серьёзно живёшь так… спокойно? – спросила Николь, оглядываясь вокруг. – Я бы сказала, что это больше похоже на секретную базу шпиона с книжной библиотекой.

– Именно так, – улыбнулся Эштон, беря её за руки. – Минимализм и уют. Здесь можно быть собой. Без лишних слов, без спешки. Только мы и мир вокруг.

Николь оглянулась на Майло, который с интересом исследовал каждый уголок, и почувствовала необычное спокойствие. В этом доме всё было продумано для отдыха, но главное – для семьи.

– Мне нравится, как ты живешь, – сказала Николь, подходя к окну. – Даже если это значит, что тут самый минимум вещей.

– Минимум? – Эштон слегка улыбнулся. – Я бы сказал, что дом полон… потенциала. Потенциала на уютные вечера, смех, приключения и… совместное будущее.

– Совместное будущее? – Николь усмехнулась. – Не слишком серьезно для воскресного утра?

– Никогда не слишком серьезно, если это с тобой. – Он обнял её за талию, прижимая к себе, а Майло радостно прыгал рядом. – Я хочу, чтобы ты оставалась в моей жизни надолго.

Николь почувствовала тепло в груди и улыбнулась. Смешение волнения и радости, уют дома и присутствие Эштона – всё это создавало ощущение, что этот день станет особенным.

– Ладно, мистер «шпион», – сказала она, слегка толкая его плечо. – Покажи мне, как твой дом превращается в место для романтики.

Эштон улыбнулся, провел её на террасу, где уже стояли два кресла. Майло бегал вокруг, подпрыгивая и радостно виляя хвостом. Николь оглянулась на лес за домом: лёгкий туман над полями, золотые деревья, пение птиц – казалось, время замедлилось специально для них.

– Идеальные мы, – ответил он, сжимая её руку и подмигивая. – Только мы и мир.– Идеальный день, – сказала она, присаживаясь рядом с ним.

Солнечные лучи, проникая сквозь кроны деревьев, мягко рисовали на террасе узоры из света и тени. Воздух был напоён свежестью осени – лёгкой прохладой, запахом опавших листьев и далёкого леса, будто сама природа замедлила дыхание, чтобы не нарушить покой этого утра. Николь устроилась на пледе, расстеленном прямо на тёплых досках террасы, и раскрыла перед собой плетёную корзину с завтраком, которую Эштон принёс из дома: свежие круассаны, ещё тёплые от духовки, спелая клубника, кусочки тёмного шоколада и термос с кофе – именно таким, какой она любила.

Она оглянулась на дом. Небольшой, одноэтажный, выстроенный из светлого дерева и камня, он не кричал о богатстве, но дышал гармонией. Внутри – всё то, о чём он говорил в машине: терракотовый камин, огромный диван с горой разноцветных подушек, книжные шкафы, аккуратно заставленные томами – от Достоевского до Айзека Азимова, – и почти пустая кухня, где каждая деталь была на своём месте. Никакого пафоса. Только вкус. Только уют.

– Честно? – Николь улыбнулась, скользнув взглядом по фасаду. – Этот минимализм прямо кричит: «Я миллиардер, но всё равно предпочитаю жить как человек, а не как музейный экспонат».

Эштон, стоявший у двери с двумя кружками в руках, рассмеялся – тихо, с той самой хрипотцой, от которой у неё всегда мурашки бежали по спине. Он подошёл и опустился на край пледа. Майло, его лабрадудель с глазами, полными вечного детского восторга, тут же вскочил и устроился у него на коленях, заглядывая в лицо с таким выражением, будто проверял: «Ну что, ты сегодня главный, или мне снова брать власть в свои лапы?»

– Ага, – ответил Эштон, почёсывая пса за ухом. – Только вот «нормальный человек» для тебя, судя по всему, – это тот, у кого есть кофе, шоколад и полное право участвовать в том хаосе, который ты обычно творишь .

– Кофе есть, – Николь кивнула на термос. – Шоколад, кажется, тоже. А насчёт хаоса… – она прищурилась, будто задумавшись. – Проверим позже. Когда ты будешь особенно расслаблен.

Он невольно улыбнулся и, поставив кружку на край корзины, слегка коснулся её плеча. Простое прикосновение – и всё же она почувствовала лёгкий, но ясный импульс, пробежавший от кончиков пальцев до самого сердца. Не страсть, не жар – а что-то тонкое, почти магическое: как будто их тела уже давно знали друг друга, даже если разум ещё делал вид, что всё это – просто игра.

– А Майло, – продолжил Эштон, гладя собаку по голове, – будет твоим союзником в этой проверке. Серьёзный охранник с мягкими лапами и душой философа.

– Серьёзный охранник с мягкими лапами? – Николь фыркнула. – Это звучит как заголовок статьи в журнале «Как не дать лабрадуделю завоевать мир за один уикенд».

Майло, будто услышав, что говорят именно о нём, радостно завилял хвостом, подпрыгнул и случайно уронил термос, благо тот был закрыт, отчего Николь едва не покатилась со смеху. Эштон мгновенно подхватил её за талию, удерживая, и она слегка столкнулась с его грудью – твёрдой, тёплой, надёжной.

– Ну вот, – сказала она, глядя на него сквозь ресницы, с лёгкой усмешкой в глазах. – Проверка уже началась. И, похоже, ты провалил первый этап: не удержал термос.

– Идиотский эксперимент, – протянул он, но уголки его губ дрогнули в улыбке. – Хотя… ты отлично справляешься. Я так люблю, когда ты смеешься.

– Это не эксперимент, – возразила Николь, подталкивая его плечом, но не отстраняясь. – Это… маленькая пытка. Смешанная с шоколадом, солнцем и твоим упрямым взглядом.

– И флиртом, – добавил Эштон, наклоняясь ближе, чтобы коснуться её щеки губами – быстро, почти невесомо, но достаточно, чтобы заставить её задержать дыхание. – Без этого никак. Это обязательная часть программы.

– Ах, так ты уже вовсю пользуешься методами психологического давления? – засмеялась она, чувствуя тепло его дыхания на коже, лёгкий аромат кофе и чего-то своего – знакомого, родного.

Майло, почувствовав перемену в атмосфере, решил, что настало время вмешаться. Он радостно запрыгал вокруг, стараясь украсть бутерброд со стола – точнее, с корзины, которую Николь только что открыла. Она вскрикнула от смеха:

– Эй! Это мой бутерброд, Майло! Ты что, не видишь, что я голодная?

Она попыталась отогнать его, но собака упорно играла с её руками, лизнула пальцы и снова потянулась к еде. Эштон не выдержал – обхватил Николь сзади, прижимая к себе, и вместе они попытались отбить завтрак от «врага».

– Он просто проверяет твою реакцию и внимательность, – усмехнулся Эштон, скользя руками по её бокам. – Говорят, хороший тест на терпение показывает, кто сможет справиться с кризисами в будущем. Например, если я вдруг решу уехать в Антарктиду на месяц.

– Отлично, – Николь хихикнула, пытаясь вырваться, но не слишком усердно. – А теперь проверим, смогу ли я справиться с твоими шаловливыми руками и при этом не упасть в траву.

Он наклонился к её губам и быстро поцеловал – не страстно, а игриво, с лёгким вызовом. Она ответила тем же, приподнимаясь на носках, и он слегка прижал её к себе. Их лёгкая борьба за пространство, за бутерброд, за равновесие на пледе превратилась в игру: они смеялись, толкали друг друга, старались не упасть, но при этом постоянно касались – пальцами, локтями, коленями, губами. Каждое прикосновение было как искра: маленькая, но способная разжечь пламя.

– Я начинаю подозревать, – сказала Николь, наконец отдышавшись и опираясь на его плечо, – что твоя главная цель сегодня – не просто отдых. Ты хочешь заставить меня смириться с твоей идеальной смесью юмора, спокойствия и… загадки.

– Сопротивление мою обаянию бесполезно, – ответил Эштон с хитрой улыбкой, не отводя от неё взгляда. – Лучше просто поддаться. Это всегда работает.

– Окей, – Николь едва сдержала смех, прижимаясь к нему плечом. – Но, если я влюблюсь в тебя по уши и не смогу спать по ночам и нормально работать— я подаю официальную жалобу. С подписью Майло в качестве свидетеля.

– А Майло – главный свидетель, – подтвердил Эштон, гладя собаку за ушком. – Он всё видел. И, судя по его выражению, одобряет твою жалобу… но не собирается её принимать.

Николь почувствовала, как его руки невзначай скользят по её спине и талии – не настойчиво, не требовательно, а с той лёгкостью, с которой касаются чего-то ценного. Его взгляд был мягкий, но дерзкий, будто говорил: «Я здесь. Я рядом. И я знаю, что ты чувствуешь то же самое».

Она ответила лёгким поцелуем в уголок его губ – почти шепотом, почти признанием. Майло радостно завилял хвостом, будто одобряя эту маленькую демонстрацию близости, и тут же улёгся у их ног, положив морду на лапы, как будто говоря: «Ладно, я дал вам минутку. Теперь делитесь едой».

– Знаешь, – продолжал Эштон, обнимая её сбоку и притягивая ближе, – я хочу, чтобы этот день ассоциировался с тобой. Не просто как времяпрепровождение, а как приятные воспоминания. Солнце на коже. Смех, который заставляет забыть обо всём. Майло, который ворует еду и дарит радость. И… я. Просто я – рядом.

Николь замолчала на мгновение. Потом упёрлась щекой в его грудь и тихо сказала:

– Я тебя поняла. Но предупреждаю: я тоже могу претендовать на свою долю экспериментов. И прикосновений. И… этих твоих безумных идей, которые всегда заканчиваются смехом и лёгким головокружением.

– Договорились, – улыбнулся он, слегка прижимая её сильнее и аккуратно целуя висок. – Но будь осторожна. Я могу не выдержать и начать ещё более опасные действия.

– Насколько опасные? – Николь хмыкнула, откидываясь на подушки, но не выпуская его руку. – Ты же сам знаешь, как я люблю смешные, но при этом слегка… горячие игры.

Эштон слегка наклонился к её губам снова – не для поцелуя, а чтобы просто быть ближе. Он замер на мгновение, глядя ей в глаза, и в этом взгляде было всё: нежность, вызов, обещание и то самое «совместное будущее», о котором он упомянул ещё утром.

Николь улыбнулась. И в этот момент она поняла: между ними не только шутки и флирт. Здесь, в этом тихом утре, среди солнечного света и запаха леса, между ними рождается нечто большее – лёгкая, едва заметная, но настоящая страсть. Та, что не требует громких слов, но заставляет сердце биться быстрее от одного взгляда и прикосновения.

Майло, как будто почувствовав, что момент стал слишком серьёзным, вдруг вскочил и, прыгая вокруг, случайно задел плед. Корзина с едой чуть не опрокинулась, Николь снова громко засмеялась:

– Окей, Майло, я сдаюсь! Ты победил. Эта игра закончена.

Она обняла собаку одной рукой, а другой – Эштона, прижавшись к нему всем телом. Он обнял её сзади, прижимая к себе, и прошептал:

– Отлично. Ты победила. Но предупреждаю – следующий уровень будет ещё интереснее.

И пока солнце мягко освещало террасу, а лес за окнами шептал листьями, Николь и Эштон наслаждались своими маленькими экспериментами: прикосновениями, которые значили больше слов; шутками, за которыми скрывалась нежность; и той лёгкой, почти невесомой страстью, что делала каждый момент особенным.

Они не спешили. Не бежали. Просто были – здесь и сейчас. И в этом была вся магия.

После прогулки по осеннему лесу, где каждый шаг хрустел под ногами, как старинная грампластинка, Николь с удовольствием опустилась на диван, вытянула ноги и глубоко вздохнула – так, будто выпускала из себя весь прошлый месяц: дедлайны, звонки, фальшивые улыбки и вечное ощущение, что она бежит, но не знает – от чего или к чему.

– Всё, – протянула она, закидывая руки за голову. – Я официально сдалась. Никаких рекламных кампаний, никаких совещаний, никаких «срочно нужно до завтра». Если кто-то посмеет позвонить… я съем свой телефон. И твой заодно.

Эштон, стоявший у камина с поленом в руке, усмехнулся – тихо, с той самой хрипотцой, от которой у неё всегда мурашки бежали по спине.

– Лучше не ешь, – сказал он, подбрасывая дерево в огонь. – Мне пригодится, чтобы тебе писать. Например: «Ты всё ещё дышишь?» или «Не забудь проснуться к ужину».

– Тогда я съем чей-нибудь, кто посмеет нарушить мой покой, – хмыкнула Николь и зевнула, прикрывая рот ладонью, но не скрывая улыбки.

Огонь вспыхнул, разгораясь ярким янтарным пламенем. Тени заплясали по стенам, комната наполнилась тёплым, живым светом, и Николь сразу почувствовала то самое ощущение – безопасности. Не просто уюта, не просто комфорта, а именно того, когда тело расслабляется до костей, а душа наконец перестаёт прятаться. Всё вокруг будто нарисовано акварелью: мягкий свет, уютный дом, лёгкий запах кофе, смешанный с дымкой камина и свежестью леса, тянущейся с террасы через открытую дверь.

– Хитро ты всё устроил, – лениво произнесла она, наблюдая, как Эштон опускается на ковёр напротив, скрестив ноги. Его рубашка была слегка помята, ворот расстёгнут, а взгляд – спокойный, но настороженный, будто он всё ещё охранял её покой от невидимых врагов.

– Не дом, а хижина миллионера, – поддел он её, кивая на книжные шкафы. – Минимализм – мой способ не отвлекаться от жизни.

– Точно, – хмыкнула она, прищурившись. – А я думала, ты просто не любишь уборку. Особенно после того, как Майло устроил «снежную бурю» из подушек в гостиной.

Он повернулся к ней, улыбаясь – не губами, а глазами. В них читалось что-то тёплое, почти нежное, но с лёгкой искрой вызова.

– А ты умеешь испортить любой комплимент.

– Это талант, – невинно развела руками Николь. – Родилась с ним. Как некоторые – с идеальным слухом или способностью спать на любом диване.

Она опустила голову на спинку дивана, прикрыв глаза. Веки стали тяжёлыми, как будто их прижимало к лицу мягкое солнце. Внутри всё затихло – даже мысли перестали метаться, как испуганные птицы. Осталась только тишина. И он.

– Знаешь, я как будто растворяюсь… – прошептала она. – Всё внутри так спокойно. Даже странно.

Эштон молчал. Просто смотрел. Его взгляд задержался на её лице – расслабленном, чуть озорном, но с тенями усталости у глаз, которые она так умело прятала днём. Он видел их. Всегда видел.

Он поднялся, подошёл ближе и мягко убрал выбившуюся прядь волос с её лба. Его пальцы коснулись кожи – не требовательно, а с такой осторожностью, будто боялся разбудить сон, который она так долго искала.

– Отдохни немного, ладно?

– А ты? – приоткрыла она один глаз, глядя на него снизу вверх.

– Буду дежурить, чтобы мир не рухнул.

– Тогда считай, что у тебя сегодня очень ответственное задание, – усмехнулась она, переворачиваясь на бок и подкладывая под голову подушку.

Эштон не ушёл. Просто сел рядом, на край дивана, и наблюдал, как её дыхание становится всё ровнее, как ресницы перестают дрожать, как лицо теряет последние следы напряжения. Ему нравилось смотреть, как с неё спадают все маски – остаётся только настоящая Николь: чуть упрямая, чуть взбалмошная, но до невозможности искренняя. Та, что смеётся до слёз над глупыми шутками, плачет от старых фильмов и умеет молчать так, что это говорит больше, чем слова.

Через несколько минут она уже спала. Эштон улыбнулся, аккуратно прикрыл её пледом и тихо поднялся. Но едва он сделал шаг, Николь сонно пробормотала:

– Не уходи далеко…

– Я здесь, – шепнул он, возвращаясь и садясь рядом, почти касаясь её колена своей ногой.

Минуты тянулись медленно, как мёд. За окном ветер колыхал листву, где-то в саду залаял Майло, а потом снова всё стихло. Эштон сидел, глядя в огонь, пока не заметил, что Николь зашевелилась.

Она открыла глаза – чуть сонные, но тёплые, как солнечный свет, пробившийся сквозь шторы. В них читалось что-то новое: не просто пробуждение, а осознание. Осознание того, где она. С кем. И как сильно этого хочет.

– Вздремнула? – спросил он с лёгкой улыбкой.

– Возможно, – хрипловато ответила она, голос ещё не до конца проснувшийся, но уже наполненный обещанием. – Или умерла от счастья.

– Тогда я тебя реанимирую.

– И как ты это собираешься сделать?

Он не ответил словами. Просто наклонился – и впился в её губы.

Это был не поцелуй. Это был захват. Губы, жадные и твёрдые, впились в её, заставляя раскрыться, поддаться, сдаться. Его рука впилась в её волосы, запрокидывая голову, и она почувствовала, как по спине пробежала дрожь – не страха, а признания: «Да. Именно так».

Её пальцы впились в его рубашку, сминая ткань, будто пытаясь стереть границу между ними. Она не отвечала – она боролась. Отталкивала, царапала, целовала с такой яростью, будто хотела доказать: она не та, кого можно просто взять. Но он знал. Он всегда знал.

– Ты играешь с огнём, Брукс, – прохрипел он, отрываясь на мгновение, его дыхание обжигало её шею.

– А ты боишься сгореть, Картер? – бросила она, и в её глазах вспыхнул вызов.

Он рассмеялся – низко, почти зверино – и в следующее мгновение поднял её с дивана, прижав спиной к стене. Её ноги сами обвились вокруг его бёдер, будто тело помнило то, что разум ещё пытался скрыть.

– Боюсь? – прошептал он, целуя её шею, ключицу, впиваясь губами в кожу так, что она вскрикнула. – Я жду этого с самого утра. С самого момента, как ты вышла из душа в этом проклятом платье.

Он понёс её в спальню – не осторожно, а как трофей. Она не сопротивлялась. Наоборот – её пальцы впились в его плечи, ногти оставляли следы, метки, которые исчезнут к утру, но останутся в памяти.

Когда он бросил её на кровать, она не лежала – она вызывала. Лежала, раскинув руки, глядя на него с вызовом, с усмешкой, с жаждой.

– Ну что, мистер «я всё контролирую»? – прошептала она. – Покажи мне, на что ты способен, когда теряешь рассудок от страсти.

Он сорвал с себя рубашку одним резким движением. Пуговицы посыпались на пол, звеня, как предупреждение. Его тело было напряжено, каждая мышца дрожала от сдерживаемого желания. Он не спешил. Подошёл медленно, как хищник, зная, что добыча уже его.

– Ты хочешь, чтобы я потерял контроль? – спросил он, наклоняясь над ней, его губы почти касались её. – Тогда держись милая.

Он сорвал с неё платье – не осторожно, а резко, будто срывая последнюю преграду. Ткань треснула по шву, но ей было всё равно. Она хотела этого. Хотела его – не как джентльмена, а как мужчину, который не боится показать, насколько сильно он хочет её.

Его руки скользнули по её телу – не нежно, а требовательно. Пальцы впивались в бёдра, в талию, в грудь, заставляя её выгибаться, стонать, цепляться за него. Она не стеснялась звуков – каждый стон, каждый выдох был вызовом, приглашением, просьбой: «Больше. Глубже. Жестче».

– Смотри на меня, – приказал он, когда его тело накрыло её. – Я хочу видеть, как ты капитулируешь.

Она смотрела. Смотрела, как его глаза горят тёмным огнём, как на лбу выступают капли пота, как его челюсть сжимается от напряжения. И в этот момент она поняла: он не берёт. Он отдаётся. Всем телом, всей душой.

Он вошёл в неё – резко, без предупреждения, заставив её выкрикнуть его имя. Не шепотом. Криком. И этот крик эхом отразился от стен, от камина, от самого неба за окном.

– Вот так, – прохрипел он, задавая ритм – неистовый, первобытный, без компромиссов. – Ты моя. Только моя.

Она отвечала ему – не словами, а телом. Её ногти впивались в его спину, ноги обвивали его бёдра, притягивая глубже, ближе, сильнее. Она не просто принимала – она сопротивлялась, чтобы он брал сильнее. Играла, чтобы он ловил. Дразнила, чтобы он наказывал.

Каждый толчок был как удар молнии – освещал всё внутри, выжигал сомнения, оставляя только жар, только него, только сейчас.

– Эштон… – выдохнула она, чувствуя, как внутри нарастает волна.

– Не сейчас, – приказал он, сжимая её бёдра. – Я хочу, чтобы ты смотрела. Чтобы ты знала – это я. Только я.

Она смотрела. И когда волна накрыла её с головой, она не закрыла глаза. Она смотрела в его глаза, пока её тело сотрясалось в немой судороге, пока крик застревал в горле, пока мир взрывался белым светом.

Он не остановился. Он шёл за ней – глубже, сильнее, пока не почувствовал, как его собственное тело больше не подчиняется разуму. Он выкрикнул её имя – низко, животно, как молитву – и обрушился на неё всем весом, дрожа, потный, живой.

Они лежали долго, не шевелясь, не говоря ни слова. Только их сердца бились в унисон, только их дыхание постепенно выравнивалось. Он прижал её к себе, но не как щит – как трофей. Как доказательство.

– Вот бы остаться в этом моменте подольше, – прошептал он, гладя её волосы.

– Согласна. – хмыкнула она, приподнимаясь на локтях, её глаза блестели.

Он усмехнулся, целуя её в уголок губ.

– Тогда представь, что будет завтра.

За окном солнце пробивалось сквозь листья, рисуя золотые узоры на полу. Майло тихо поскуливал у двери, будто знал: сейчас нельзя входить. И день, казалось, затаился – чтобы не спугнуть их покой, их близость, их только что рождённую вечность.

Вечер опустился на город, окрашивая улицы мягким золотым светом фонарей и отблесками неоновых вывесок. Автомобиль Эштона тихо скользил по влажному асфальту, отражая в стеклах силуэты домов и редкие пробегающие машины. Николь сидела рядом, слегка усталая, но её взгляд сиял, как будто весь день, проведённый вместе, оставил в сердце яркий след. Её волосы слегка растрёпаны, платье, в котором она была на пикнике и в доме Эштона, уже почти не держало форму после нескольких часов смеха, шуток и игр с Майло, но это только добавляло очарования.

Эштон ехал спокойно, руки уверенно держали руль, а взгляд иногда скользил на Николь, словно проверяя, не заснула ли она. Внутри машины пахло лёгким ароматом её парфюма, смешанного с едва уловимым запахом древесного дыма от камина, который он развёл дома.

– Ты знаешь, – сказал он тихо, почти в полголоса, – каждый раз, когда я провожу с тобой день… мне становится ясно, что… что ты стала для меня гораздо больше, чем просто коллега или случайный человек в жизни.

Николь повернула голову к нему, глаза слегка прищурены, смешение усталости и интереса.

– Это ты сейчас пытаешься быть романтичным, чтобы я перестала злиться на тебя за баги и все эти кризисы? – пошутила она, но в голосе звучало мягкое тепло.

– Нет, – сказал он решительно, взгляд его был серьёзным, почти трогательным. – Я говорю серьёзно. Всё остальное – работа, проекты, ошибки… Всё это уходит на второй план, когда я думаю о тебе. Я хочу… чтобы ты знала, что для меня ты очень важна.

Он осторожно взял её руку в свою. Николь ощутила, как тепло его ладони прошло по её пальцам, как будто сам воздух вокруг них загустел, наполнился чем-то почти осязаемым – эмоциями, которые не нуждались в словах.

– Эштон… – Николь слегка дрогнула. – Ты говоришь такие вещи, я… не знаю, что сказать.

– Не надо ничего отвечать, – мягко перебил он. – Просто слушай меня. Я знаю, что мы оба заняты, у нас свои жизни, свои компании… Но я хочу, чтобы ты понимала: я буду беречь тебя, насколько смогу. Я не обещаю, что мы никогда не будем ссориться, что всё всегда будет идеально. Но я обещаю… стараться слышать тебя, идти тебе навстречу и не отталкивать.

Николь сжала его руку, почувствовав, как сердце уходит в пятки. Этот разговор был откровенен, честен, и одновременно страшно интимен, несмотря на то, что они сидели в машине, окружённые городским шумом.

– Эштон… – наконец сказала она, её голос дрожал от эмоций. – Ты поселился у меня в голове, в сердце… Я думаю о тебе постоянно. И я хочу быть с тобой, если честно.

Он слегка улыбнулся, искренне и тихо, почти с трудом сдерживая эмоции. Его лицо осветилось, и в его взгляде промелькнула та мягкость, которую Николь видела редко – только в моменты, когда он позволял себе быть самим собой.

– Тогда… – сказал он, слегка наклонившись, чтобы поцеловать её в висок, – тогда я сделаю всё, чтобы тебе было спокойно, уютно и хорошо. И чтобы ты знала – я никогда не буду воспринимать тебя как должное.

Николь улыбнулась, и внутри неё разлилась теплая волна счастья, смешанного с восторгом и лёгким трепетом. Машина тихо каталась по улицам, а они сидели рядом, держась за руки, обмениваясь взглядами, в которых не было ни малейшего сомнения или притворства.

– Хорошо, – прошептала она, слегка улыбаясь. – Но ты всё ещё будешь терпеть мои шутки и подколки, да? Я не дам тебе расслабиться.

– Конечно, – ответил он, смеясь. – Я даже рад этому. Ты можешь подшучивать надо мной сколько угодно. Но знай – в глубине души я в восторге от всего, что ты делаешь.

Их разговор перешёл в лёгкую болтовню о том, что ждёт их завтра на работе, о планах на выходные, о случайных смешных событиях прошедшей недели. Николь замечала, как каждое его слово, даже если оно было шуткой, несло с собой внимание, заботу и тепло. Эштон говорил о деталях предстоящих проектов, и при этом его рука оставалась на её ладони, слегка сжимая её пальцы, как будто показывая, что он здесь не только физически, но и эмоционально.

Когда они подъехали к её дому, Эштон медленно остановился у тротуара. Николь посмотрела на него, и их взгляды встретились.

– Я буду скучать по тебе, – сказал он тихо. – Лежать в кровати одному – не то же самое, что делить её с тобой.

– Я тоже буду скучать, – улыбнулась она, чувствуя, как внутри разгорается тёплое чувство. – Но завтра нас ждёт работа, а значит… снова встретимся.

Они сделали шаг друг к другу, когда уже стояли на улице. Поцелуй был мягким, но насыщенным эмоциями, чувством близости и доверия. Эштон держал её за талию, а она слегка обвила его шею руками, чувствуя, как его тепло переплетается с её собственным.

– Береги себя, – сказал он, когда они, наконец, оторвались друг от друга. – Я буду думать о тебе всё время.

– И я буду думать о тебе, – прошептала она, наблюдая, как он уходит к своей машине, Майло весело скакал рядом, словно понимая, что это прощальный момент и для них на сегодня.

Николь открыла дверь своей квартиры и шагнула внутрь. Тишина и спокойствие окружили её, но в голове всё ещё звучали его слова, его взгляд, тепло рук. Она поставила сумку, сняла пальто и глубоко вдохнула, осознавая, что день, проведённый вместе, оставил в сердце отметку, которая не исчезнет ни при каких обстоятельствах.

Лёжа на диване, она думала о том, как странно и красиво складываются отношения, когда рядом есть кто-то, кто понимает тебя почти без слов. Она улыбалась, вспоминая смешные моменты, легкие прикосновения и серьёзные разговоры, которые сделали этот день особенным.

Николь медленно закрыла глаза, чувствуя, что пустоё место в её сердце, теперь было занято Эштоном. В голове крутились мысли о будущем, о том, что ещё ждёт их впереди, и о том, как важно беречь те мгновения, которые они успели создать вместе.

Впервые она позволила себе быть полностью честной с самой собой: она хочет быть с ним, хочет строить отношения и готова открыться, несмотря на опасения и сомнения. И этот вечер стал тем моментом, когда она поняла – её сердце уже давно выбрало его.

В голове крутились обрывки разговора с Эштоном, его шутки, мягкий голос, прикосновения, которые заставляли сердце трепетать, как будто впервые в жизни.

– Боже, – пробормотала она, чуть улыбаясь, – я не могу перестать думать о нём.

Постепенно её мысли стали более целенаправленными. Она вспомнила, как Эштон встретился с её друзьями – Дженни и Марком – праздник для команды, и как естественно и легко он вошёл в их круг. Николь поняла, что хочет большего. Она хотела, чтобы он стал частью всей её жизни, не только рабочих дней и совместных вечеров, но и семейных праздников, дружеских встреч, даже тех мелочей, которые обычно казались банальными и привычными.

– День благодарения… – прошептала она, улыбаясь, – если он согласится, я хочу познакомить его с родителями. Да, с родителями. С теми, что терпеть не могут очередного случайного ухажёра.

Она мысленно представила себе, как Эштон, сдержанный и уверенный, но при этом мягкий и обаятельный, садится за стол вместе с её семьёй, а мама с папой удивленно и с интересом наблюдают за ним. Её внутренний голос подсказывал, что это будет непросто – её родители редко бывают впечатлены кем-то быстро. Но с Эштоном это будет иначе, она была уверена.

– Он умеет быть собой, – думала она, – и это главное. Даже если папа попытается придраться, он и его сможет обаять, мало кто может устоять перед Эштоном..

Николь улыбнулась снова, и в мыслях её появился Майло. Лабрадудель Эштона, с его мягкой шерстью, умными глазами и слегка неуклюжей грацией, теперь казался ей почти родным. Она представляла, как будет гулять с ним, кормить, играть, даже терпеть его привычку красть еду с кухонного стола, которая иногда доводила Эштона до тихого раздражения.

– Ну а как иначе? – усмехнулась она, глядя на пустой коврик в углу. – Майло стал для меня почти своим псом. И я, кажется, начинаю понимать, почему Эштон так к нему привязан.

Она представила, как весело они с Майло проводят время: бегают по парку, играют с мячиком, Николь подбрасывает его, а Майло с восторгом ловит, словно весь мир создан только для этих маленьких радостей. Ей стало тепло на душе, и она невольно засмеялась, вспомнив недавние забавные моменты с собакой на вечеринке и как тот пытался запрыгнуть на диван рядом с Эштоном, когда гости разошлись.

– И даже Миссис Ковальски, – подумала Николь, – эта дама, которую сложно удивить, одобрила мой выбор… или, по крайней мере, она захотела его увести, а это уже о многом говорит. Ха! Это почти как печать качества от самой строгой критики!

Она откинулась на спинку дивана, закрыла глаза и позволила мыслям свободно течь. Каждый образ, каждое чувство сливались в один яркий калейдоскоп эмоций: смех, радость, лёгкая грусть от того, что день уже закончился, но главное – уверенность, что между ней и Эштоном есть что-то настоящее, крепкое и искреннее.

– Он дорог мне, – произнесла она вслух, словно проверяя, насколько это правда, – и я хочу, чтобы это было не только сегодня, не только в эти моменты счастья, а чтобы он остался в моей жизни надолго.

Николь позволила себе небольшой вздох, представляя, как будет готовиться к этому дню благодарения, как будет вместе с Эштоном смеяться, обсуждать семейные мелочи и просто наслаждаться тем, что рядом есть человек, которому она важна так же, как и он ей.

– И я хочу, чтобы он видел, – думала она, – что Майло и я это уже маленькая команда. И пусть даже Миссис Ковальски иногда придирается, я знаю, что её одобрение – знак того, что я на правильном пути.

В тишине квартиры Николь почувствовала лёгкую грусть: эти моменты счастья были прекрасны, но одновременно и скоротечны. В голове пролетали мысли о предстоящей неделе, работе, встречах, проектах. Но ничто не могло перебить того тепла, которое растекалось внутри, когда она думала о нём.

– Завтра будет новый день, – сказала она себе, – но пока я могу просто наслаждаться этим вечером. И пусть их нет рядом, память о всех сегодняшних моментах будет согревать меня.

Она встала, подошла к окну и посмотрела на тихие улицы, освещённые фонарями. Ветер слегка трепал шторы, а в сердце чувствовалось спокойствие, смешанное с предвкушением новых встреч. Она понимала, что с Эштоном всё становится глубже, что между ними есть что-то, что уже нельзя игнорировать.

– Он стал частью моей жизни, – прошептала Николь, – и я хочу, чтобы это оставалось надолго.

Она села обратно на диван, облокотившись на подушку, закрыла глаза и позволила себе просто быть здесь и сейчас – с мыслями о Майло, о празднике благодарения, о возможной встрече с родителями и, конечно, о нём – о человеке, который стал ей так близок и важен.

И впервые за долгое время в голове не было хаоса или сомнений – была только ясность, ощущение того, что она хочет быть рядом с Эштоном, что их история только начинается и что впереди их ждёт множество прекрасных, смешных и трогательных моментов, которые они переживут вместе.

Глава 14. Когда прошлое решает вернуться

Пёс сделал вид, что не понял английского, и вернулся на диван.Понедельник не просто начался – он обрушился. С хмурого неба лил мелкий дождь, асфальт блестел, машины шипели колёсами, и даже Майло, обычно в восторге от прогулок, с тоской посмотрел на Эштона, когда тот открыл дверь: – Иди, друг. Это называется “ответственность”.

С одной стороны – проект, который наконец стабилизировался после кризиса. С другой – новая неделя, и впереди встреча с консультантами инвесторов. Среди них – Лена Хантер.Эштон выдохнул.

Он даже мысленно пробормотал: ну что за черт её принёс обратно в мою жизнь.

Офис Николь. Утро.

Она вела PR-кампанию проекта Эштона, и после последнего кризиса медиа-доверие нужно было выстраивать буквально с нуля.В это же время Николь стояла в лифте, держа кофе и ноутбук, и мысленно уговаривала себя не нервничать. Её день только начинался, но список задач выглядел как попытка убить человека через Google календарь.

Заголовки “PetMatch снова в игре!” уже мелькали в новостях, и Николь этим гордилась – команда проделала колоссальную работу. Но теперь…

Она вспомнила сообщение от Эштона:

Сегодня встреча с консультантами инвесторов. Возможно, там будет Лена. Не волнуйся. Всё под контролем.

Два слова, которые в женской психике значат ровно обратное.“Не волнуйся”.

– Простите, мистер Джонсон, – улыбнулась Николь с идеальной вежливостью. – Просто я пыталась убедить Вселенную не рушить понедельник. Не вышло.Она вышла из лифта и сразу столкнулась с Джонсоном. – Опоздали на пять минут, Брукс, – холодно произнёс он, сверяясь с часами. – Для пиарщика это преступление против тайм-менеджмента.

– Алекс ждёт вас в переговорной.Он смерил её взглядом, в котором читалось “я не понимаю сарказма”, и отступил.

Переговорная. 10:15 утра.

– Наконец-то, – сказал он. – Нам сегодня придётся быть особенно убедительными.Алекс сидел за столом, как обычно слегка развалившись, и лениво пролистывал презентацию на планшете.

– Ага. – Алекс кивнул. – Эштон попросил помочь подготовить PR-обоснование для нового раунда.– Это из-за встречи с инвесторами? – уточнила Николь, открывая ноутбук.

– И да, там будет Лена Хантер.Он замолчал на секунду, потом добавил:

– И что она там делает?Николь подняла глаза, пытаясь не показать, как кольнуло это имя.

– Консультирует главный венчурный фонд. Формально – внешняя аналитика. Неформально – та ещё акула. – Алекс ухмыльнулся. – Раньше они с Эштоном… ну, ты знаешь.

– Прекрасно, – сухо ответила Николь. – То есть теперь в одном помещении соберутся инвесторы, бывшая и нынешняя. Что может пойти не так?

– Всё, – подмигнул Алекс. – Но мы хотя бы не будем скучать.

Встреча у Эштона.

Николь сидела за ноутбуком, чувствуя, как сердце стучит быстрее обычного. Всё выглядело идеально, кроме одного: в комнате сидела бывшая Эштона.Переговорная была такой безупречной, что хотелось пролить кофе просто ради контраста. Прозрачные стены, зеркальный стол, аромат свежего эспрессо и – холодная, выверенная энергия успеха.

Та, про которую можно было сказать “она пахнет стратегией и угрозой банкротства одновременно”.Лена Хантер. Да, та самая.

А рядом с ней – Эштон. Спокоен, собран, слегка нахмурен. Этот образ “хладнокровного CEO” работал на публику, но Николь знала: под ним – бессонная неделя, три литра кофе и куча эмоций, о которых он не говорил никому, кроме неё.Николь оценила её с профессиональной точки зрения: безупречный пиджак цвета слоновой кости, волосы в тугой, идеально симметричный пучок, макияж – как с обложки журнала Forbes, где под заголовком обычно пишут “женщина, перед которой трепещут даже акулы”.

И вот сейчас он сидит рядом с ней. С бывшей. Бывшей, у которой, судя по виду, даже паника в шкафу выложена по алфавиту.

– Итак, – голос Эштона вывел её из мыслей. – Сегодня обсудим результаты PR-кампании и дальнейшие шаги после релиза.

Тот, где “держись” читается без слов.Его тон был деловым, но Николь почувствовала, как в её сторону скользнул короткий, почти невидимый взгляд.

В голове мелькнула ироничная мысль: а мне бы сейчас вернуть доверие самой себе – что не стану сжечь эту презентацию от ревности.Николь кивнула и встала, чтобы начать презентацию. На экране вспыхнула заставка: “PetMatch: Возвращение доверия пользователей”.

– Мы работали над тем, чтобы пользователи почувствовали: компания не просто исправила ошибки, а услышала их, – начала она уверенно. – Публикации в соцсетях, интервью с командами, серия коротких видео – всё это позволило нам поднять индекс лояльности на 34% за неделю.

Но Лена Хантер не торопилась с похвалой.– Отличные цифры, – кивнул Алекс, лениво откинувшись в кресле. – Впечатляюще, – добавил Джонсон, в голосе которого, как всегда, звенел намёк на раздражение, что это не его заслуга.

– Вы упомянули про видео с командами, – произнесла она с мягкой улыбкой. – Кто разрабатывал концепцию?

– Я, – ответила Николь. – С опорой на бренд-коммуникацию и реальные отзывы сотрудников. Мы хотели показать, что PetMatch – это не просто приложение, а люди за ним.

– О, прекрасно. – Лена чуть склонила голову. – Ровно та идея, которую мы с Эштоном когда-то обсуждали. Помнишь, Эштон?

Возможно, даже с автографом.И вот теперь Николь действительно захотелось метнуть в кого-то кликером.

– Помню, – коротко ответил он. – Но реализовала Николь, и сделала это лучше, чем кто-либо из нас мог бы.Эштон не поднял глаз от планшета.

– О, так ты теперь хвалишь своих пиарщиков публично? Это… трогательно.Лена улыбнулась чуть шире, чем следовало.

Джонсон старательно делал вид, что делает заметки, но уголок его рта предательски дёрнулся.Николь заметила, как Алекс слегка приподнял бровь – мол, ух ты, сейчас будет шоу.

– Я хвалю тех, кто заслужил, – спокойно ответил Эштон, глядя прямо на Лену. – А Николь заслужила.

“А если очередной сбой снова подорвёт доверие, не рухнет ли вся стратегия?”Следующие двадцать минут прошли в режиме “сдержанный корпоративный триллер”. Лена вставляла вопросы с мягкими ядовитыми подколами: “Вы не боитесь, что пользователи воспримут это как пиар-ход, а не искренность?”

Но внутри у неё всё бурлило.Николь отвечала ровно, чётко, даже с лёгкой улыбкой.

Если ещё раз она назовёт мою работу “пиар-ходом”, я устрою ей креатив прямо тут. В прямом эфире.

Он не вмешивался, пока Николь говорила, давая ей возможность блистать самой, но взглядом она чувствовала: он на её стороне.Эштон всё это время сохранял нейтралитет, но его пальцы слегка постукивали по столу – редкий признак раздражения.

А от того, что та – часть его прошлого, в котором Николь никогда не участвовала.И всё равно – где-то под рёбрами сидел колючий, противный страх. Не от того, что Эштон посмотрит на Лену.

И первым, конечно, был Алекс.Когда презентация закончилась, в комнате повисла короткая тишина – та самая, когда даже воздух ждёт, кто первым решится сказать «браво».

– Отличная работа, Брукс, – сказал он, поднимаясь из кресла. Голос ровный, деловой, но с тем оттенком уважения, который он редко позволял себе в адрес подчинённых. – Я ожидал хорошего результата, но не такого сильного. Это было убедительно. И… красиво.

Он не просто похвалил её как сотрудницу – он, кажется, действительно гордился.Николь чуть опешила – от похвалы Алекса обычно становилось теплее, но сегодня это прозвучало особенно искренне.

– Спасибо, – сказала она с лёгкой улыбкой. – Я просто делала свою работу.

– Вот именно, – усмехнулся Алекс. – Но если бы все “просто делали свою работу” как ты, я бы давно спал на груде золотых монет, как Скрудж Макдак.

Лена же слегка приподняла подбородок – будто фраза Алекса поранила её невидимой булавкой.Джонсон хмыкнул, делая вид, что записывает что-то в блокноте, но уши его заметно покраснели.

– У тебя отличная команда, Алекс, – заметила она с лёгкой улыбкой, направленной скорее на Эштона. – Особенно пиар-отдел. Неудивительно, что ты теперь на коне.

– Это не отдел, – парировал Алекс с ледяной вежливостью. – Это Николь. Всё остальное – просто ресурсы, которые она использует.

– С этим сложно поспорить, – сказал он, глядя прямо на Николь.Эштон при этих словах едва заметно улыбнулся.

Здесь шла тихая игра за влияние, доверие и эмоции.И вот тогда она почувствовала – мир будто на секунду сместился. Три сильных, влиятельных человека сидели в одном зале, и все трое понимали: сейчас говорим не просто о проекте.

А Николь – стояла посреди этого минного поля и держала удар.

Николь скромно улыбнулась и чуть покраснела, ловя взгляд Эштона Картерa, который сидел неподалёку. Внутри неё закрутился клубок эмоций: гордость за себя, радость, что Алекс заметил её работу, и… лёгкая тревога. Она знала, что Эштон видит не только её профессиональную сторону, но и ту, что всегда скрыта за флиртом и остроумием. А сегодня она чувствовала, как будто её оценивали не только коллеги, но и он.

– Отлично, – сказала Николь тихо, едва слышно, – пусть Джонсон запомнит это, хоть на миг.

– Больше, чем на миг, – усмехнулся Эштон, пододвинувшись к ней и наклонившись, чтобы его голос остался тихим, почти шёпотом, – я вижу всё, что ты делаешь, Николь. И мне важно, чтобы ты знала…

Она поймала его взгляд и почувствовала лёгкое покалывание в груди. Его серые глаза были сосредоточены, серьёзны, но в них была мягкость – такая, что заставляла забыть о всём остальном мире.

– …что ты мне дорога, – закончил он, едва заметно улыбнувшись.

Николь сдержала вздох и тут же подняла брови:

– Эштон, я уже не та наивная девушка, которая растеряется от комплиментов. Ты бы мог сначала кофе предложить, а потом уже говорить о серьёзном.

– Ну, кофе, так кофе, – ответил он с лёгкой улыбкой, – но мне нужно было убедиться, что ты услышишь меня прежде, чем упорхнёшь по своим важным делам.

Они шли через коридоры к кафе при офисе, где обычно завтракали сотрудники. Эштон говорил о проекте, о том, как важно продвигать его приложение, как маленькие детали могут изменить весь эффект PR-кампании. Николь слушала, но мысленно возвращалась к Елене – бывшей Эштона. Он уже говорил о ней, осторожно, обтекаемо, но её сердце колотилось. Она пыталась не показывать ревность, но внутренне кипела, перебирая фразы, которые он говорил о прошлом.

– Эштон, – сказала она наконец, – я понимаю, что Елена была в твоей жизни раньше, но мне сложно не думать, что…

– Что? – осторожно прервал он, сжимая её руку пока им готовили напитки. – Что тебе неприятно? Николь, послушай меня: я с тобой, и это не просто слова.

Его взгляд был серьёзен, но мягок, и она почувствовала, как напряжение внутри слегка спадает.

– Мне просто неприятно, что… она есть в текущий момент твой жизни, – выдохнула Николь, пытаясь подобрать слова. – Я не хочу ревновать, но не могу выключить эти мысли из головы.

– Николь, – Эштон наклонился к ней ближе, – я понимаю тебя. И мне жаль, что ты ощущаешь это. Елена – часть прошлого. Ты – настоящее и, непременно, будущее.

Она улыбнулась сквозь напряжение, и между ними проскочил лёгкий смех, смешанный с волнением. Эштон продолжал держать её руку, иногда слегка касаясь пальцев, как будто каждый контакт был обещанием, как она для него важна.

– Я рада, что мы говорим об этом, – сказала Николь, – потому что, если бы я это держала в себе, мы бы загнали себя в тупик.

Он кивнул и улыбнулся:

– Я хочу, чтобы мы были честны друг с другом. Чтобы никакая Елена, никакой Джонсон и никакие пресс-релизы не мешали нам быть теми, кто мы есть.

Они заказали лёгкий обед и сели у окна с видом на парк, где осень уже медленно окрашивала листья золотом и багрянцем. Эштон говорил о проекте, о PR-стратегиях, а Николь с каждым словом понимала, что он действительно ценит её мнение и доверяет её решениям.

– Знаешь, – сказала она с улыбкой, – мне кажется, я начинаю видеть себя не просто маркетологом, а твоим союзником. Даже если это звучит слегка драматично.

– Драматично? – переспросил он с улыбкой. – Николь, союзники – это святое. А если мы ещё и любим свою работу… и испытываем чувства друг к другу – это уже целая магия.

Майло, сидящий под столом, тихо зевнул и подмигнул им своими добрыми глазами, будто одобряя происходящее.

– И Майло уже понял, кто тут главный, – подшучивала Николь, поглаживая пса. – Он тебя обожает почти так же, как я.

– Почти? – прищурился Эштон, подтягивая её руку к себе. – Давай договоримся: «почти» меня не устраивает.

Николь хмыкнула и покраснела, а её сердце стучало быстрее. Она знала, что между ними есть и работа, и личное, и какая-то невидимая линия, которая превращает обычный обед в игру слов, взглядов, прикосновений.

Алекс позже написал сообщение, что отпускает Николь работать из дома – ведь сегодняшний день удался, а повторно ехать в офис смысла нет.

Джонсон, как и следовало ожидать, заметил тепло и внимание, которое Николь получает от высшего руководства, и это явно его злило.

Эштон смотрел на неё, чувствуя лёгкую тревогу: он видел, как её мысли возвращаются к Елене, и опасался, что случайное слово или взгляд могут её задеть.

– Николь, – тихо сказал он, – если что-то тревожит тебя… скажи мне прямо. Я хочу, чтобы мы понимали друг друга.

– Я ценю это, Эштон, – ответила она, слегка улыбаясь. – Просто иногда трудно выключить ревность и мысли про ваше прошлое.

– Тогда давай сосредоточимся на настоящем, – сказал он, слегка прижимая её руку к себе. – И на том, что ты моя, а я твой.

И пока они шли обратно в его кабинет, между ними висела мягкая, напряжённая романтика, смешанная с флиртом, лёгким юмором и обещанием того, что этот день станет одним из тех, которые они будут вспоминать с улыбкой и трепетом.

Когда Николь переступила порог кабинета Эштона, она почувствовала, как воздух изменился. Не физически – нет. Но как будто сама реальность здесь подчинялась другим законам. Здесь не действовали правила приличия, профессиональная дистанция, этикет. Здесь всё было разрешено. Особенно – желание.

Эштон вошёл следом, и в тот же миг дверь захлопнулась. Щёлкнул замок – коротко, окончательно, как выстрел. Звук прошёл по её коже, как электрический разряд, заставив мурашки взметнуться от затылка до поясницы. Она не обернулась. Не нужно. Она чувствовала его – за спиной, в полумраке, в тишине, которая уже пульсировала от напряжения.

Он подошёл ближе. Не торопясь. Как хищник, который знает: добыча не уйдёт. Его пальцы коснулись её плеча – не осторожно, а с лёгким нажимом, будто проверяя, насколько она ещё способна сопротивляться.

– Николь… – прошептал он, и его голос был хриплым, почти рычащим.

Он замолчал. Просто смотрел на неё. В его глазах читалась не просто похоть. Там было всё: восхищение, одержимость, жажда, почти боль. Она замерла. Не от страха. От признания: «Да. Именно так. Именно сейчас».

Он приблизился ещё на шаг. Их тела почти соприкоснулись. Она почувствовала жар его кожи сквозь ткань рубашки, запах его одеколона – древесный, тёмный, с ноткой чего-то первобытного. Его дыхание коснулось её виска.

– Ты… – начал он, поднимая руку, чтобы коснуться её подбородка кончиками пальцев. Его прикосновение было лёгким, но властным. – Ты просто сводишь меня с ума, когда стоишь перед залом с микрофоном в руке. Серьёзное лицо. Холодный взгляд. Идеальная дикция. А внутри… – он наклонился ближе, его губы почти коснулись её уха, – внутри я вижу, как ты горишь. Как ты хочешь меня. Даже когда говоришь о графиках.

Николь хмыкнула, но в её глазах вспыхнул огонь – не стыдливый, а дерзкий, вызывающий.

– Эштон Картер, – сказала она, поворачиваясь к нему, – я надеялась, что ты ценишь мои идеи. А не только то, как я держу микрофон.

– О, я ценю твои идеи, – усмехнулся он, и в его улыбке не было иронии – только жар. – Но когда ты стоишь там, в этом чёрном платье, с идеальной причёской, с этим взглядом, который говорит: «Я всё контролирую»… я теряю рассудок. Я забываю, о чём мы говорим. Забываю, где я. Всё, что остаётся – это ты. И то, как сильно я хочу тебя прямо сейчас.

Он обхватил её талию – резко, без предупреждения – и притянул к себе. Их тела столкнулись, и она почувствовала, как её дыхание сбилось. Сердце заколотилось где-то в горле. Она смотрела на него, и в её глазах читалось не сопротивление, а вызов.

– Так ты считаешь меня угрозой для твоей концентрации? – спросила она, голос стал ниже, более хриплым.

– Ты – моя самая опасная слабость, – ответил он, и в его словах не было шутки. – Ты – единственный человек, перед которым я теряю контроль. И я обожаю это чувство.

Он впился в её губы.

Это был не поцелуй. Это был захват. Губы, жадные и твёрдые, впились в её, заставляя раскрыться, поддаться, сдаться. Его язык вторгся в её рот с такой уверенностью, будто он знал: она ждала этого. Ждала его. Ждала именно так.

Она не отвечала – она сдавалась. Прижималась, царапала его шею ногтями, целовала с такой страстью, будто хотела доказать: она уже его. И он знал. Он всегда знал.

Когда он отстранился, она задыхалась. Её губы пульсировали, кожа горела.

– Эштон… – прошептала она, но в её голосе не было просьбы. Там была жажда.

– Ты всегда так прямолинейно говоришь о том, что тебя возбуждает? – спросила она, приподнимая бровь.

– Не всегда, – ответил он, проводя пальцем по её нижней губе. – Но с тобой… с тобой… это невозможно скрыть. Ты смотришь на меня – и я чувствую, как всё внутри сжимается. Как будто я снова впервые вижу тебя. И хочу тебя всю.

Его руки скользнули по её спине, вниз, к бёдрам, и он резко приподнял её, усаживая на край массивного письменного стола. Бумаги рассыпались на пол, но ни один из них не обратил внимания. Её юбка задралась, обнажая бёдра, и он замер, глядя на неё с таким выражением, будто видел перед собой не маркетолога, не партнёра, а свою женщину.

– Ты знаешь, что я думал, пока ты говорила о квартальных отчётах? – спросил он, наклоняясь, его губы коснулись её шеи.

– Нет, – выдохнула она, запрокидывая голову.

– Я думал, как сорву с тебя это платье. Как заставлю тебя стонать моё имя. Как ты будешь цепляться за край этого стола, когда я войду в тебя.

Она вскрикнула – не от боли, а от шока, от жара, от того, как точно он угадал её фантазии.

– Ты… – начала она, но он перебил, впившись губами в её ключицу.

– Не говори, – прохрипел он. – Просто чувствуй.

Его руки расстегнули пуговицы на её платье. Не осторожно. Не медленно. А с такой яростью, будто ткань мешала ему дышать. Она не сопротивлялась. Наоборот – её пальцы впились в его волосы, притягивая его ближе.

– Кто вообще думает о презентациях, когда ты рядом? – пробормотал он, целуя её грудь сквозь тонкую ткань белья.

– Я… – попыталась она, но её голос дрогнул, превратившись в стон.

– Никто, – перебил он. – Особенно я.

Он расстегнул её бюстгальтер одним движением. Его губы коснулись её кожи – горячие, влажные, требовательные. Она выгнулась навстречу, цепляясь за его плечи, чувствуя, как внутри всё сжимается в тугой комок наслаждения.

– Эштон… – выдохнула она, её голос дрожал. – Мы не должны…

– Мы должны, – перебил он, поднимая на неё глаза. В них горел огонь. – Ты чувствуешь это так же, как я. Не ври себе.

Она не стала. Вместо этого она обвила ногами его талию и резко притянула к себе. Их тела столкнулись с такой силой, что он застонал – низко, животно.

– Тогда докажи, – бросила она, глядя ему прямо в глаза. – Докажи, что я – твоя самая опасная слабость.

Он рассмеялся – коротко, – и в следующее мгновение поднял её с стола, прижав спиной к книжному шкафу. Её спина коснулась дерева, но она не почувствовала холода. Только жар. Только его тело, которое прижимает её, как буря.

– Ты играешь с огнём, Брукс, – прохрипел он, расстёгивая ремень.

– А ты боишься сгореть, Картер? – бросила она в ответ, и в её глазах вспыхнул вызов.

Он не ответил словами. Он просто вошёл в неё – резко, без предупреждения, заставив её выкрикнуть его имя. Не шепотом. Криком. И этот крик эхом отразился от стен кабинета, от полок с книгами, от самого неба за окном.

– Вот так, – прохрипел он, задавая ритм – неистовый, первобытный, без компромиссов. – Ты моя. Только моя.

Она отвечала ему – не словами, а телом. Её ногти впивались в его спину, ноги обвивали его бёдра, притягивая глубже, ближе, сильнее. Она не просто принимала – она сопротивлялась, чтобы он брал сильнее. Играла, чтобы он ловил. Дразнила, чтобы он наказывал.

Каждый толчок был как удар молнии – освещал всё внутри, выжигал сомнения, оставляя только жар, только него, только сейчас.

Она смотрела на него. Смотрела, как его глаза горят тёмным огнём, как на лбу выступают капли пота, как его челюсть сжимается от напряжения. И в этот момент она поняла: он не берёт. Он отдаётся. Всем телом, всей душой.

Когда волна накрыла её с головой, она не закрыла глаза. Она смотрела в его глаза, пока её тело сотрясалось в немой судороге, пока крик застревал в горле, пока мир взрывался белым светом.

Он не замедлился. Он шёл за ней – глубже, сильнее, пока не почувствовал, как его собственное тело больше не подчиняется разуму. Он выкрикнул её имя – низко, животно, как молитву – и обрушился на неё всем весом, дрожа, потный, живой.

Они стояли долго, прижатые друг к другу, не в силах пошевелиться. Его лицо было утыкалось в её шею, её руки всё ещё обвивали его. За окном город гудел, но здесь, в этом кабинете, время остановилось.

– Я всегда думал, что могу контролировать всё, – прошептал он, голос был хриплым, измученным. – Проекты. Людей. Себя. Но с тобой… с тобой я не могу ничего контролировать.

– Я рада, – сказала она, приподнимая голову, чтобы посмотреть на него. – Что иногда тебе приходится подчиняться этому хаосу.

– Иногда? – переспросил он с шутливой серьёзностью, но в его глазах читалось нечто большее. – Со мной это уже постоянная проблема. И я не хочу её решать.

Она улыбнулась – не губами, а глазами. И в этот момент она поняла: между ними больше нет границ. Нет ролей. Нет презентаций. Есть только это – жар, близость, и та самая, почти болезненная страсть, которая делает их настоящими.

– Ладно, – сказала она, слегка отстраняясь, но не выпуская его руку. – Но помни: презентации всё-таки важны.

– Я знаю, – усмехнулся он, целуя её в висок. – Но сейчас я могу позволить себе потерять контроль хотя бы на минуту.

– На минуту? – хмыкнула она, поправляя платье. – Ты был внутри меня меньше минуты?

Он рассмеялся – громко, искренне, как будто весь мир снова стал на своё место.

Когда Николь наконец добралась до своей квартиры, она тяжело выдохнула. Лестничная клетка была пустой, кроме тихого эха её шагов – до того момента, пока у дверей не раздался знакомый скрип.

– Ах, моя любимая соседка, – раздался бойкий голос. – Ну что, как дела у твоего красавчика?

Николь вздрогнула от смешанного чувства раздражения и умиления. На лестнице стояла миссис Ковальски в своей привычной боевой готовности: яркая блузка с цветочным принтом, очки на носу, и взгляд, который говорил: «Я знаю всё и могу вмешаться в любую ситуацию».

– Миссис Ковальски! – улыбнулась Николь, пытаясь скрыть нервное напряжение. – Заходите, кофе налью, поболтаем.

Старушка мгновенно вошла в квартиру, едва не споткнувшись о коврик у двери, и обвела взглядом интерьер:

– Ох, молодая леди, у тебя тут всё аккуратно… как у врача, ага! Ну ладно, неважно.

Николь, наливая кофе, села напротив и с облегчением выдохнула:

– Миссис Ковальски, мне нужна ваша мудрость. Сегодня на презентации появилась… ну, бывшая Эштона.

– О, так вот кто его тревожит! – сказала миссис Ковальски, чуть задрав подбородок. – Не волнуйся, детка, я давно готовила инструкцию «Как выжить, если у твоего мужчины внезапно есть бывшая». Садись поудобнее, я расскажу!

Николь отпила кофе, стараясь сохранять спокойствие, но внутренне чувствовала, как кровь стынет от ревности.

– В общем, – продолжала миссис Ковальски, наклоняясь вперед и шепча, будто делилась самой сокровенной тайной, – первое правило: не давать бывшей шанса выглядеть лучше тебя. Подумай о наряде, макияже, харизме – всё должно быть ярче и привлекательнее. А если она решит что-то сказать Эштону… хм, – она загадочно посмотрела на Николь, – немного шуток, много сарказма – и она в панике убежит.

– Сарказм, говорите? – Николь слабо улыбнулась. – Мне кажется, я сегодня перепробовала весь арсенал, а он всё равно…

– …ага, ревнуешь, – закончила за неё миссис Ковальски. – Второе правило: никогда не показывай, что ты ревнуешь! Даже если внутри кипишь. Просто улыбайся, делай вид, что тебе всё равно. Но вот, что реально весело: третий пункт – можно немного «подкосить» бывшую, допустим, своим юмором, дерзостью и… неожиданными подходами.

– Например? – Николь подалась вперед, завороженная и слегка смеясь.

– Ну, например, на корпоративной встрече внезапно включить презентацию, где ты блистательно сияешь. Или во время кофе так элегантно вставить шутку, что вся аудитория аплодирует тебе, а не бывшей. И главное… – она опустила голос до театрального шепота – улыбнись Эштону, как будто это только ваша маленькая тайна. Он поймет, что ты главная, и всё остальное – мелочи.

Николь улыбнулась, слегка краснея, и задумалась: «Неужели старушка права?». Её мысли рвались между смехом и внутренним волнением, ведь всё, что миссис Ковальски говорила, было одновременно смешным и абсолютно адекватным.

– А что если Эштон заметит, что я ревную? – спросила Николь.

– Хм, – миссис Ковальски притворно подумала. – Тогда придётся делать вид, что всё наоборот. Говоришь: «Эштон, я вообще-то за тебя спокойна». А внутри – огонь, эмоции, ревность, драма. Главное – держи это под маской уверенности!

Николь едва сдержала смех: «Да, у меня теперь есть личный наставник по выживанию».

– И ещё одно, детка, – сказала миссис Ковальски, слегка наклоняясь вперед, глаза блестят озорством, – если нужно будет убрать конкурента… шутки шутками, но немного хитрости никогда не помешает. Ты у меня всё понимаешь, да?

Николь рассмеялась и кивнула, одновременно чувствуя лёгкость и смешанное напряжение. Её ревность не исчезла, но теперь она понимала, что у неё есть союзник – пусть и необычный, и крайне бойкий.

– Ладно, – сказала Николь, ставя пустую чашку, – я готова к плану «операция: бывшая Эштона». Но скажите честно, миссис Ковальски, а что если я переборщу с юмором и остроумием?

– Не переборщишь, – сказала старушка, подмигнув. – Главное – держи голову высоко и сердце в порядке. Эштон оценит.

И пока Николь сидела и улыбалась, её внутреннее напряжение постепенно начало смягчаться. Миссис Ковальски поднялась, поправляя блузку:

– Ладно, я пойду искать новую жертву для своих наставлений, – сказала она. – А ты присмотри за Барни.

Николь кивнула, наблюдая, как миссис Ковальски уходит. Смешанные чувства – ревность, тревога, азарт – смешались с теплом и юмором, оставляя после себя особый заряд энергии.

Она ждала вечера и новой встречи с Эштоном.

Николь стояла перед зеркалом в своей спальне, медленно поправляя платье. Оно было глубокого синего цвета, с разрезом до бедра, который делал невозможным ношение белья. Она слегка улыбнулась себе в отражении, добавляя последние штрихи к макияжу: тушь, слегка подчёркивающая глаза, помада чуть насыщеннее привычной. Каждый жест казался ей одновременно вызывающим и элегантным – она хотела, чтобы Эштон видел не только внешность, но и уверенность, которую она испытывала внутри.

«Буду через десять минут. Готовься, красавица».Телефон тихо завибрировал:

Николь едва сдержала вздох, в груди заполнилось тепло и лёгким предвкушением. Она надела туфли на каблуке, проверила сумочку – всё готово.

Снаружи раздался звук двигателя. Эштон вышел, чтобы встретить Николь.

– Вот это да… – выдохнул он, когда она вышла на улицу. Его взгляд скользнул по ней с явным восхищением. – Ты… ты как произведение искусства, которое нельзя не заметить.

Николь покраснела, слегка улыбаясь:

– Ну что, мистер Картер, собираетесь только смотреть или всё-таки предложите подвезти?

Эштон сделал шаг ближе, осторожно провёл рукой по её бедру и нежно поцеловал руку.

– Слушай, – сказал он, понижая голос, – знаешь, может, нам сегодня никуда не ехать? Я могу остаться с тобой, обнимать, смотреть на тебя и… – он замялся, потом ухмыльнулся, – отбивать всех поклонников, но уже завтра?

– Ты хочешь сказать, что я слишком притягательная для общества? – усмехнулась Николь, ощущая, как сердце бьётся чаще.

– Да, – ответил он с игривым блеском в глазах. – Притягательная и потрясающая.

Несмотря на соблазн остаться, они всё же сели в машину: сегодня их вез водитель, оставляя Эштону возможность расслабиться. Николь устроилась на пассажирском сидении, Эштон слегка коснулся её бедра рукой, а затем снова – её руки. Их пальцы переплелись, и лёгкое электричество пробежало по телу Николь.

– Так… всё в порядке? – тихо спросил он, поглаживая ладонь. – Я просто хочу, чтобы ты знала… – он сделал паузу и посмотрел прямо в глаза, – что ты для меня невероятно важна. Я боюсь потерять тебя. И никакая Елена, никакие неприятности… никто не сможет влезть между нами.

Николь слегка улыбнулась, почувствовав, как тепло разливается внутри:

– Ты знаешь, что твои слова значат для меня очень много, Эштон?

– А я хочу, чтобы ты это знала, – сказал он, слегка наклоняясь и шепча ей на ухо. – Я дорожу тобой очень сильно.

По дороге они молчали, позволяя моменту течь, обмениваясь короткими прикосновениями, легким флиртом. В машине царила атмосфера интимности и доверия, которая росла с каждой минутой.

Когда они приехали в ресторан, двери открылись сами, словно в знак торжественности момента. Вежливый официант провёл их к столику с видом на огни города. Эштон слегка взял Николь за талию, проводя взглядом по её силуэту.

– Ты выглядишь фантастически, – сказал он тихо. – Я хочу, чтобы этот вечер был только нашим.

Николь улыбнулась, садясь, а он нежно поцеловал её руку. Ужин начался с лёгких закусок, бокала вина, и постепенно они погрузились в разговор.

– Знаешь, – сказал Эштон, наклонившись, – когда я вижу тебя, я понимаю, что всё остальное теряет смысл. Никакая работа, никакие проблемы… только ты. И я хочу, чтобы ты это знала.

– Эштон… – Николь слегка покраснела, – мне важно, что ты говоришь это. Но я тоже хочу, чтобы мы были честны друг с другом, без страха, без ревности.

– Я обещаю, – сказал он, взяв её руку в свои, – что всегда буду стараться быть честным. Я не обещаю, что никогда не буду глупым или вспыльчивым, но я буду стараться слушать тебя, идти навстречу. Потому что боюсь тебя потерять.

Николь посмотрела на него, её сердце наполнилось нежностью и страстью одновременно. Она чувствовала уверенность, что они вместе могут выдержать любые испытания.

Эштон слегка улыбнулся и поцеловал её пальцы:

– Я хочу, чтобы мы были вместе, Николь. Настоящая команда, не только в делах, но и в жизни.

– Я хочу быть с тобой, – сказала она, глядя прямо в его глаза. – Ты поселился у меня в голове и сердце, Эштон.

Он слегка сжал ее руку через стол, их взгляды встретились, и весь ресторан, шум, свет – всё исчезло для них двоих.

– Тогда будем вместе, – сказал Эштон, едва слышно, – и ничего не сможет нам помешать.

Николь улыбнулась, чувствуя, что это обещание – настоящее, искреннее. В этот вечер они сидели рядом, держались за руки, смеялись, слегка флиртовали, а мир за окнами ресторана стал лишь фоном к их собственному маленькому счастью.

Глава 15. Игры с огнём

Он звенел с таким энтузиазмом, будто хотел не просто разбудить её, а добить морально.Утро вторника началось с того, что Николь попыталась уговорить себя не разбить будильник.

– Ну ладно, – пробормотала она, уткнувшись лицом в подушку. – Победа за тобой, ты, мерзкий кусок пластика.

– Ладно, Брукс. Надевай уверенность, сарказм и накрась губы цвета опасного хищника. Вперёд – завоёвывать корпоративный мир.Кофе был спасением, душ – формой медитации. И только после второй чашки Николь снова почувствовала себя человеком, а не зомби в пижаме. Она посмотрела в зеркало, поправила выбившуюся прядь и усмехнулась самой себе:

Офис встретил её привычным хаосом: звонки, гул клавиатур, нервный смех, запах кофе и чужих духов. Все суетились, как будто собирались спасать планету. Только Джонсон, их руководитель, выглядел так, словно мир уже погиб – и лично для него это стало новостью.

– Я заметила, – ответила она и осторожно поставила папку перед ним.Он сидел за своим столом, бледный, как бумага, и с рассеянным взглядом. Когда Николь вошла в кабинет с отчётами, он даже не поднял голову.

– Положи туда, – махнул он рукой куда-то в пространство, не глядя.

– Туда – это куда? На стол, в окно, на Луну? – сухо уточнила она. Джонсон вздрогнул, будто вынырнул из своих мыслей.

– На стол, конечно. Что за глупые вопросы, Николь?

Что-то не так, – пронеслось у неё в голове.Николь, конечно, могла бы промолчать. Но внутри неё шевельнулось то самое чутьё, которое когда-то помогло ей вывести на чистую воду блогера, ворующего идеи, и пиар-агентство, накручивавшее фейковые отзывы.

Глаза метались, руки дрожали, телефон он проверял каждые две минуты, а в разговорах постоянно терял нить.Джонсон сегодня был не просто уставший – он выглядел как человек, у которого горит дом, а он всё ещё делает вид, что чувствует запах свечей.

На утреннем собрании это стало особенно заметно.

– То есть… нам нужно… э-э… – Он замялся, открыл ноутбук, пролистал слайды. – В общем, ускорить.– Коллеги, – начал он, – мы должны ускорить продвижение проекта Картера. Он сделал паузу, но не ту эффектную, как у уверенных спикеров, а странную, зависшую.

– Всё, – отрезал он раздражённо. – Мы должны быть впереди. И точка.

Николь обменялась взглядом с Дженни, которая тихо прикрыла рот рукой, чтобы не рассмеяться.

– Ускорить что, мистер Джонсон? – уточнила Николь, сохраняя идеально вежливый тон. – Продвижение? Публикации? Бюджетные процессы?

Когда человек говорит «всё», обычно это значит «я не имею ни малейшего понятия».Она чуть прищурилась.

Иногда он выходил, вцепившись в телефон, и мимика его говорила больше любых слов – смесь паники, раздражения и злости.В течение дня странности только множились. Джонсон то и дело закрывался в переговорной, куда приходили какие-то незнакомые люди в дорогих костюмах. Разговаривал с ними тихо, но напряжённо, будто боялся, что его подслушают.

Он накричал на стажёрку за то, что она распечатала не ту версию отчёта, бросил ручку в сторону Дженни (мимо, но символично), и сорвался даже на Марка, который, если честно, не заслужил такого даже в другой жизни.К обеду Николь заметила, что у него срываются нервы.

– Я напряжён, потому что у нас сроки, Брукс! Ты думаешь, проект сам себя продвинет?—Мистер Джонсон, всё нормально? – осторожно спросила Николь, когда осталась с ним наедине.

– Абсолютно, – ответил он, слишком быстро.

– Вы просто… выглядите напряжённым.

Значит, он действительно что-то скрывает.Отлично. Агрессия пошла в ход, – подумала Николь.

– Тех самых. И говорил он, будто договаривается о чём-то большом. Очень большом.

Когда она вернулась к себе за стол, Дженни уже ждала с кофе и глазами, горящими любопытством.

– Ну? Он психанул?

– Немного. Но я видела людей, нервничающих меньше на собеседовании в аппарат президента.

– Мне кажется, он что-то мутит, – прошептала Дженни. – Я слышала, он говорил с кем-то по телефону. Упоминал «Хейворд Групп».

Николь подняла взгляд.

– Тех самых конкурентов?

И слишком нервный босс.Николь задумалась. Слишком много совпадений. Слишком много недосказанности.

Платежи через сторонних подрядчиков. Непривычные счета. Даты, совпадающие со встречами Джонсона.Она открыла ноутбук, зашла в общие отчёты по проекту и начала проверять расходы. Выглядело всё прилично, но – как это часто бывает с идеально вычищенными документами – слишком прилично. И всё же несколько цифр насторожили.

– Ну что, Джонсон. Играем в шпионов? Я тоже это прекрасно умею делать.Она откинулась на спинку кресла и тихо пробормотала:

Он бы точно понял, как действовать – и не дал бы ей вляпаться слишком глубоко.Её взгляд упал на фотографию с последней презентации – Николь в деловом костюме, рядом Алекс и Эштон, оба улыбаются. В груди стало теплее. Она знала, что может доверять им. Особенно Эштону.

Он сам рано или поздно выдаст себя.Но пока – она решила просто наблюдать. Джонсон – не из тех, кто умеет держать лицо под давлением.

Даже кофемашина булькала как-то тревожно.Ближе к вечеру напряжение стало почти физическим. Воздух в офисе будто вибрировал от скрытых разговоров и нервных шепотов.

– Проверю, – ответила Николь, хотя и знала, что влезать не стоит.

Когда стрелки часов перевалили за шесть, Джонсон прошёл мимо кабинета Николь, не глядя на неё, и исчез в лифте, держа телефон в руке.

– Куда это он? – спросила Дженни, выглядывая из-за монитора.

За рулём – кто-то чужой. Не водитель из их компании.Она вышла в коридор, и принялась за ним осторожно следить: как он выходит на парковку и садится в машину с тонированными стеклами.

– Так, – прошептала Николь. – Это уже совсем интересно.

Он что-то замышляет. Это связано с конкурентами. И если я права – ударит по компании Алекса.Она вернулась к себе и села за ноутбук, глядя на экран, но не видя ничего. Мысли крутились одна за другой:

А значит, и по ней самой.

Этого она не могла допустить.

Пальцы зависли над клавиатурой. Она знала – если расскажет, он вмешается. Ано пока у нее еще слишком мало фактов и это нужно исправить.Николь открыла чат с Эштоном, но не написала сразу.

На деле у них был совершенно другой план – вечерняя операция “Поймай Джонсона”.Часы на стене беззастенчиво показывали 18:03, когда большинство сотрудников уже покинули этаж, прихватив с собой остатки кофе и надежду на спокойный вечер. Лифт звенел каждые пару минут – одни уходили, другие торопились к выходу. А Николь, Марк и Дженни, будто по сговору, продолжали сидеть на своих местах, изображая рабочий энтузиазм.

– У всех нормальных людей после шести жизнь начинается, – пробормотал Марк, уткнувшись в монитор. – А у нас начинается шпионский триллер.

– Ну, мы же ненормальные, – ответила Дженни, доставая из ящика стола банку энергетика. – Хотя я бы предпочла комедию, а не этот корпоративный "Миссия невыполнима".

И даже сейчас, в почти пустом офисе, где остались только тихо гудящие компьютеры, кондиционер и отражения огней города в окнах, ей казалось, что тень Джонсона всё ещё витает где-то рядом.Николь усмехнулась, но внутри чувствовала, как сердце бьётся быстрее. С тех пор, как они заподозрили Джонсона в связях с конкурентами, она не могла отделаться от ощущения, что за ними кто-то наблюдает.

– Марк, ты уверен, что сможешь это сделать? – спросила она, опершись локтями на стол.

– Нам просто нужно немного удачи… и чтобы сервер не решил обновиться прямо сейчас.– Я конечно не хакер, – с видом обречённости сказал Марк, – но если этот тип думает, что может стереть следы в системе, то он явно не знаком с нашим резервным сервером. Он подключился к ноутбуку, надел наушники и сосредоточился.

– Если что, я прикрою. Если кто-то спросит, мы проводим внеплановый аудит. Или устраиваем вечер корпоративной терапии.

Дженни подошла к кофемашине, налив себе чашку, потом ещё одну – Николь.

– Терапии? – поднял глаза Марк.

– Ну да, – улыбнулась Дженни. – Каждый из нас лечит свою душу по-своему. Ты – ковыряешься в коде. Николь – переживает за всех. А я – пью кофе и делаю вид, что это помогает.

Это выглядело странно – слишком нервно, будто его поджимали со всех сторон.Николь покачала головой, но улыбка всё-таки мелькнула. Ей нужно было хоть немного лёгкости, чтобы не сорваться. С того самого утра Джонсон был не в себе – раздражённый, дерганый, срывался на мелочах, несколько раз повышал голос даже на своих любимчиков.

И теперь, когда они наконец остались одни, Николь собиралась выяснить, почему.

– Вот смотри, – сказала она, – за последние две недели он списал несколько расходов на “внешние консультации”. Но ни один из наших подрядчиков не проходил оплату.Прошло уже полчаса. На мониторе Марка мелькали строки данных, цифры, схемы. Он шевелил губами, что-то бормоча себе под нос. Дженни склонилась рядом, щёлкая мышью по финансовым отчётам, к которым у неё был доступ как у сотрудницы бухгалтерии.

– Может, это просто предоплата? – осторожно спросила Николь.

Она хмыкнула.

– А теперь угадай, кому принадлежит этот ИНН?– Если бы. – Дженни ткнула пальцем в экран. – Получатель – некий “RXT Solutions”. Я проверяла – у нас нет таких партнёров.

– Только не говори, что…Марк повернулся, подался вперёд.

– Ага. Нашим конкурентам “ Хейворд Групп ”. – Дженни с торжествующим видом откинулась в кресле. – И не абы кому, а тем, кто недавно пытался переманить часть наших специалистов.

Вот оно. Настоящее подтверждение. Джонсон действительно пытался провернуть сделку за спиной Алекса.Воздух в кабинете стал гуще, словно за окном вдруг выключили кислород. Николь почувствовала, как ладони покрываются потом.

– Это… – она сглотнула. – Это уже не просто догадки.

– Если мы сможем найти лог его последних встреч или переписку – этого хватит, чтобы Алекс устроил ему персональный суд.Марк кивнул, пальцы всё ещё стучали по клавиатуре.

– Например, тебя, Николь.– Только аккуратно, – предупредила Дженни. – Если Джонсон что-то заметит, он может всё уничтожить. Или подставить кого-то другого.

Он был злопамятным, и если почувствует опасность – мог вывернуть ситуацию против неё.Николь подняла на неё глаза. В животе неприятно кольнуло. Да, именно этого она и боялась. Джонсон уже не раз намекал, что “слишком уж активно она интересуется чужими делами”.

– Я понимаю, – тихо сказала она. – Но мы не можем просто сидеть и ждать, пока он разрушит всё, что мы делали.

– А я, – добавила Николь, – напишу Эштону. Он должен знать, что мы на следе.– Тогда действуем, – кивнул Марк. – Дженни, ты пробей ещё пару транзакций. Я попробую восстановить удалённую переписку из облака.

– Только не через корпоративную почту, – сразу перебил Марк. – Если Джонсон мониторит сеть – спалимся в секунду.

– Знаю. Через личный канал. – Николь взяла телефон и открыла зашифрованный мессенджер, который Эштон установил ей ещё месяц назад “на всякий случай”. Тогда она смеялась. Сейчас – понимала, насколько это было умно.

Марк и Дженни работали бок о бок, иногда обмениваясь короткими фразами, пока Николь писала Эштону.Время шло. Часы показывали уже почти девять вечера. Всё здание погрузилось в полумрак. Из коридора доносился только звук шагов уборщицы и гул лифта.

“Кажется, мы нашли нечто важное. Джонсон контактировал с Хейворд Групп. Дженни нашла подтверждение в оплатах. Марк восстанавливает данные. Я боюсь, что он что-то почувствует. Не хочу, чтобы пострадали ребята.”

Ответ пришёл почти сразу:

“Ты умница. Но, Николь, не рискуй. Если что-то пойдёт не так – сворачивайтесь. Остальное я возьму на себя.”

Если он обещал “взять на себя”, значит, готов был вмешаться всерьёз.Она посмотрела на экран телефона и сжала губы. Сердце кольнуло тёплое чувство – это было и поддержкой, и тревогой. Эштон никогда не говорил наполовину.

В половине десятого Марк вдруг выпрямился, глаза расширились.

На экране – письмо, отправленное с личной корпоративной почты Джонсона на адрес “r.hastings@matchify.biz”.– Есть! – сказал он громко, но тут же осёкся и перешёл на шёпот. – Нашёл. Он повернул ноутбук к ним.

“Готов обсудить детали перехода. Моя команда лояльна, могу гарантировать плавный процесс. Главное – не раньше конца квартала, чтобы не вызвать подозрений.”

Чёрным по белому. Предательство.Николь почувствовала, как у неё перехватило дыхание. Вот оно.

– Сохраняй, делай бэкап, что угодно! – прошептала Дженни, уже копируя данные на флешку. – Если это пропадёт – у нас не будет шанса.

– Сохранено на три сервера. Один даже в облаке Эштона.Марк кивнул, руки его дрожали.

Но теперь ставки выросли.– Вы просто киберпартизаны, – попыталась пошутить Николь, но голос дрогнул. Она чувствовала смесь адреналина и ужаса. Им удалось найти улику.

– Я не знаю, как ты завтра сможешь на него смотреть, – тихо сказала она. – После всего этого.Когда они наконец выключили мониторы и собрались уходить, было уже почти одиннадцать. Офис казался чужим – тени от мебели, тишина, в которой гул компьютеров казался громом. Дженни взяла куртку, поправила волосы.

– Буду смотреть так же, как всегда, – ответила Николь, натянув пальто. – Только теперь я знаю, кто он на самом деле.

– Умница. – Марк положил ей руку на плечо. – Главное – не показывай виду. У нас есть преимущество. И у тебя – Эштон.

И почему-то ей показалось, будто кто-то действительно наблюдает.Николь кивнула. Но, уходя, она всё же оглянулась на кабинет Джонсона. Он был пуст, но за стеклянной дверью отражались огни города.

В офисе уже давно выключили половину света, кондиционер шумел убаюкивающе, и даже клавиши под пальцами щёлкали с запозданием, как будто устав от бесконечных нажатий.Часы на мониторе лениво показывали 23:14, и каждый их миг отдавался где-то в глубине черепа – глухо, настойчиво, будто напоминание: “Хватит”.

– Всё, я официально превратилась в овощ. – Она откинулась на спинку кресла, потёрла глаза и обессиленно хмыкнула. – Мозг больше не обрабатывает данные. Только кофе и сарказм остались в активе.Дженни первой не выдержала:

– И это всё ещё твои сильные стороны, – отозвался Марк, устало усмехаясь. Он с силой потянулся, позвоночник хрустнул. – Ладно, признаю, я уже три раза пытался ввести один и тот же пароль. Сервера, похоже, решили саботировать нас вместе с Джонсоном.

Её пальцы слегка дрожали, но внутри было только упрямство.Николь опёрлась локтями о стол, глядя на экран. Сотни строк, таблицы, схемы связей – всё сливалось в единое серое пятно. Кофе остыл, лампа мерцала.

– Мы почти у цели, – произнесла она. Голос был хриплым, севшим от долгого молчания. – Я просто хочу быть уверенной, что у нас есть хоть что-то, что сможет его прижать.

Она указала на папку на экране. – Вот тут – серия транзакций, проведённых через подставную фирму. Я сравнила даты – они совпадают с началом переговоров с конкурентами. Это не совпадение, Николь.– У нас уже есть, – сказала Дженни, повернувшись к ней. – Просто ты не видишь масштаб.

– И это ещё не всё, – вставил Марк, подвинув к ним свой ноутбук. – Я пролез в резервные копии внутренней переписки. Джонсон думал, что всё удалил, но один сервер не был синхронизирован. Там остались куски писем. Не целиком, но достаточно, чтобы понять контекст.

– Вот, смотри: “Мы готовы обсудить условия перехода. Людей подберу лично.Он ткнул пальцем в экран.

Он планировал переманить команду, оставив её крайним звеном.Николь ахнула. Сердце кольнуло, будто кто-то сжал его ледяной рукой.

Только приглушённое гудение серверов, да дождь за окном – мерный, настойчивый, будто кто-то барабанил по стеклу, отсчитывая время.В помещении стало тихо.

– Он не просто хочет уйти, – тихо сказала Дженни. – Он хочет увезти с собой половину команды.

– Прекрасно. Просто замечательно.Николь медленно провела рукой по лицу.

Мозг отказывался работать, но страх – наоборот, становился всё острее.Она посмотрела на часы – 23:27. Сутки, которые начались как обычный рабочий день, обернулись чем-то вроде триллера в корпоративных декорациях.

– Ладно, – выдохнула она. – Завтра я покажу это Алексу.

– И не говори никому, даже ассистентам, – добавил Марк. – Пусть всё выглядит так, будто ты ничего не знаешь.– Не сразу, – предостерегла Дженни. – Утром Джонсон будет в офисе. Подожди, пока он уйдёт на встречу.

Только бы не выдать себя.Николь кивнула. Да, именно так.

За окнами бушевал мелкий дождь, капли скатывались по стеклу, отражая неон улицы.К полуночи они наконец начали собираться. Офис опустел окончательно – только лампы дежурного освещения, блики на стеклянных перегородках, и тусклое мерцание экранов оставленных мониторов.

– Три? – Николь усмехнулась. – Амбициозно.Дженни, собирая вещи, посмотрела на Николь: – Иди домой, пожалуйста. Хотя бы три часа сна тебе необходимы перед завтрашней военной операцией.

– Спасибо, очень мотивирующе.– Ты выглядишь так, будто неделю не спала.

– Мы прикроем тебя, если что. Серьёзно, Ник. Только не геройствуй.Марк подошёл ближе, похлопал её по плечу.

Только звук шагов по кафелю и тихое эхо собственных мыслей.Она кивнула. Когда двери лифта закрылись за ними, коридор погрузился в глухую тишину.

И вдруг – голос, низкий, узнаваемый, будто из сна.Николь дошла до выхода, поправила пальто, вдохнула прохладный воздух. На улице пахло мокрым асфальтом, кофе и свободой.

– Поздновато для офиса, Брукс.

Чуть усталый, но уверенный.Она обернулась. Эштон стоял у своей машины, опершись локтем о капот. Мокрая рубашка и пиджак прилипли к телу, капли дождя блестели в волосах, и в этом свете он выглядел почти нереально.

– Ты следил за мной? – спросила она, приподняв бровь.

– Не спорь. Я не зря простоял здесь двадцать минут, изображая героя из мелодрамы под дождём.– Наблюдал. Разница есть и она огромна. Он усмехнулся, открыл зонт и подошёл ближе. – Поехали, я отвезу тебя домой. – Я вызову такси.

– Возможно. Но я не мог спокойно сидеть дома, зная, что ты всё ещё на работе в такое время.Николь засмеялась, хотя смех вышел слабым. – Ты с ума сошёл.

Он сел рядом, завёл двигатель, и машина мягко скользнула по мокрому асфальту.Они подошли к машине. Эштон открыл дверь, и, когда Николь села, запах его парфюма вплёлся в воздух – тёплый, древесный, с ноткой мускуса.

Николь смотрела в окно, наблюдая, как дождь бежит по стеклу, словно тысячи крошечных комет.Дорога тянулась длинной лентой света. Внутри салона играла тихая музыка – саксофон и лёгкие барабаны.

– Тяжёлый день? – спросил Эштон, не отрывая взгляда от дороги.

– Хочешь поговорить?– Можно сказать и так.

– Джонсон… кажется, он ведёт двойную игру. Мы с ребятами нашли кое-что, но я не уверена, достаточно ли этого для его свержения.Она помолчала.

– Насколько всё серьёзно?Эштон перевёл взгляд на неё.

– Достаточно, чтобы у меня пересохло во рту, когда я думаю о завтрашнем дне. – Она выдохнула. – И если Алекс узнает, что я рылась в служебных данных… это может плохо кончиться.

– Эй. Посмотри на меня.Он протянул руку, коснулся её ладони.

– Я покрою остальное.Она повернулась. – Ты сделала то, что должна была. – Может, но цена…

– Всегда говоришь так, будто всё просто.Она слабо улыбнулась.

– Потому что, когда речь идёт о тебе, всё действительно просто, – ответил он мягко. – Я не позволю тебе остаться без защиты.

– Пойдём. У меня есть идея, как нам использовать твою находку.Когда они подъехали к его дому, дождь почти закончился. Воздух был влажным, свежим, и пах мокрой землёй и жасмином из живой изгороди. Эштон первым вышел, обошёл машину и открыл ей дверь.

– И какая же?

– Разберём всё спокойно. У меня дома всё для этого есть – техника, кофе и немного здравого смысла. – Он улыбнулся. – А ещё целый шкаф твоих вещей.

– Не вижу проблемы в том, чтобы быть подготовленным.– Опять ты с этим шкафом.

На полках горели свечи, на полу дремал Майло, из кухни доносился слабый аромат ванили – видимо, кто-то из персонала недавно пёк печенье.Дом встретил их теплом и мягким светом. Эштон снял пиджак, бросил на кресло и сразу направился к столу.

– Вот. Всё, что удалось собрать.Николь села за стол, достала флешку.

– Вот это… серьёзно. – Он остановился, ткнул в экран. – Здесь видна структура переводов. Если мои юристы подтвердят, что они связаны с конкурирующей фирмой, это конец для Джонсона.Он подключил её к ноутбуку, и на экране вспыхнули десятки файлов, таблиц, писем. Эштон сосредоточился, листая документы, его взгляд становился всё жёстче.

Как он сосредоточен, как хмурит брови, как бегло печатает, выстраивая аргументы.Николь молчала. Сидела, наблюдая за ним, чувствуя, как усталость смешивается с благодарностью.

– Ты не должен вмешиваться напрямую, – тихо сказала она.

– Я не вмешиваюсь. Я участвую. – Он посмотрел на неё, глаза мягкие, но решительные. – И, если хочешь знать, я делаю это не только ради компании Алекса.

Она опустила взгляд, почувствовав, как щеки медленно заливает тепло.

– Ты слишком серьёзно ко всему подходишь.

– Потому что ты для меня очень важна. – Эштон произнёс это просто, без пафоса. И этим только сильнее задел.

– Хватит на сегодня. Ты должна отдохнуть.Он закрыл ноутбук, подошёл ближе.

– Эштон, я не могу спать, когда всё это висит над нами.

– Тогда просто посиди. Не обязательно спать. Просто… побудь рядом.

Мир на секунду замер.Он коснулся её руки – мягко, осторожно. Она подняла взгляд, и в его глазах было всё: тревога, забота, желание.

Майло потянулся на ковре и зевнул, словно подтверждая: ночь всё расставит по местам.

Всё вокруг было спокойно, тихо, будто время решило дать им передышку.Они сидели на диване, рядом ноутбук, на экране – таблицы, графики. Николь прижалась к нему плечом, он обнял её одной рукой, продолжая листать документы.

– Всё будет хорошо, – прошептал он. – Просто доверься мне.

А потому что впервые за весь день она почувствовала – она не одна.И в тот момент она действительно поверила. Не потому что он пообещал.

Николь сидела на диване, завернувшись в плед, и смотрела в одну точку. Лицо было усталым, но спокойным – словно внутри, после всех этих часов хаоса, наконец настала пауза.Когда часы перевалили за два ночи, дом уже полностью утонул в тишине.

– Пойдём, – сказал он негромко. – Ты выглядишь так, будто можешь уснуть стоя.Эштон, стоявший у камина, обернулся к ней.

– Если честно, я уже не чувствую, стою ли вообще.

– Тогда доверься мне на сегодня.Он улыбнулся краем губ.

Эштон набрал горячую воду, добавил туда пену и пару капель масла – янтарно-прозрачная жидкость разлилась по поверхности, и в воздух поднялся тонкий запах жасмина и чего-то сладкого, почти как воспоминание о лете.Ванная встретила их мягким светом – приглушённые лампы, отражения на плитке, аромат лаванды, который постепенно наполнял воздух.

– Ты что, тайно консультируешься с ароматерапевтами? – поддела его Николь, прищурившись. – У тебя тут целый спа-салон.

– Это называется предусмотрительность.

– Предусмотрительность для кого?

– Для тебя. Я же сказал, хочу, чтобы тебе у меня было комфортно.Он усмехнулся и пожал плечами.

– То есть у тебя на случай моего появления в доме есть пена, масла, женские шампуни и даже запасная щётка для волос?

– И тапочки. – Он наклонился ближе и добавил шепотом: – И халат, который ты однажды забыла.

– Ты меня пугаешь, Картер. Ещё немного – и я подумаю, что ты замышляешь похищение.Николь не удержалась от смеха.

– Поздно. – Он кивнул в сторону ванны. – Добровольно заходи в ловушку.

Пена скрыла усталость, и Николь на минуту позволила себе просто быть – не маркетологом, не стратегом, не женщиной, которая собирает доказательства против предателя, а просто собой.Она покачала головой, но всё же сняла украшения, стянула одежду и опустилась в воду. Тело тут же отозвалось тихим вздохом облегчения – тепло обволокло кожу, расслабило мышцы, разогнало холод от бессонных суток.

– Так вот зачем тебе столько «штучек для девочек», – протянула она, закрыв глаза. – Чтобы заманить в ванну и потом сказать: «Смотри, я заботливый, оставайся».

– Если сработает, – спокойно ответил он из-за двери, – я не вижу повода жаловаться.

Мысли постепенно смолкали, в голове остался только гул дождя, доносившийся из-под карниза, и стук воды о стекло.Она тихо рассмеялась, погрузилась глубже в воду, чувствуя, как горячие волны обнимают её со всех сторон.

Он устал не меньше, чем она, но чувство заботы бодрило лучше кофеина.Эштон тем временем на кухне ставил чайник. Движения были почти автоматическими: достал кружку, заварил зелёный чай с мятой, нарезал фрукты, выложил на тарелку несколько ломтиков сыра и хлеба.

Как дыхание.В какой-то момент он поймал себя на мысли, что делает всё это с непривычным спокойствием – будто забота о ней для него естественна, не требует усилий.

Она выглядела хрупко, почти детски, и от этого в груди Эштона что-то болезненно сжалось.Когда он вернулся, Николь не откликнулась. Пена почти осела, а сама она тихо дремала, склонив голову на край ванны. Волосы намокли, ресницы дрожали, дыхание было размеренным.

– Эй, – позвал он тихо. – Николь…

Он выдохнул, поставил чашку на полку и присел рядом.Ответа не было.

– Вот уж действительно… даже в ванной умудрилась заснуть.

Она чуть пошевелилась, что-то неразборчиво пробормотала, но не проснулась.Осторожно, чтобы не разбудить, он вынул пробку, дождался, пока вода начнёт спадать, и, обернув её в большое полотенце, поднял на руки.

На прикроватной тумбе уже лежала приготовленная им пижама – тонкая, мягкая, светло-серая.В спальне было темно. Огни города отражались в окнах, бросая на стены мягкие отблески. Эштон уложил её на кровать, сел рядом, снял с неё мокрые пряди с лица.

Николь тихо вздохнула и чуть потянулась к нему во сне.Он аккуратно вытер ей руки, плечи, потом натянул пижаму – всё делал с таким вниманием, будто боялся причинить вред.

Казалось, в этой усталости и беззащитности было что-то священное – не в религиозном смысле, а в самом человеческом: абсолютное доверие.Он задержал взгляд на ней.

А потом прошептал, почти неслышно:Эштон притянул одеяло, накрыл её, приглушил свет. Постоял ещё немного, просто глядя.

– Ты даже не представляешь, как сильно изменила всё.

Майло поднял голову с коврика, зевнул и посмотрел на хозяина с немым вопросом: опять не спишь?Он отошёл, вернулся на кухню, выпил свой остывший чай.

– Посплю, дружище, – пообещал Эштон, хотя сам не был уверен, что это правда.

Всё напряжение последних дней наконец отпустило.Чуть позже он всё же вернулся в спальню. Николь спала, повернувшись к нему лицом, дыхание ровное, спокойное. Он лёг рядом, стараясь не тревожить её, и только тогда понял, насколько вымотан.

Без презентаций, без интриг, без вечного бега.Перед сном он ещё раз посмотрел на неё – и понял, что вот она, настоящая передышка.

И женщина, ради которой уже не страшно идти на риск.Просто ночь. Тепло.

Он тихо, почти не дыша, погладил её по щеке.К рассвету Эштон проснулся первым. За окнами только-только серело, воздух был неподвижен. Он посмотрел на Николь – она всё ещё спала, чуть нахмурив брови, словно что-то видела во сне.

Всего пару часов сна, но хоть какие-то.

В этот момент в его голове уже начали выстраиваться планы – кому из юристов передать файлы, как аккуратно обойти Джонсона, как защитить Николь, не втягивая её в открытый конфликт.

Когда можно просто дышать рядом.Но всё это будет потом. А сейчас – минуты тишины.

На подушке рядом лежала записка:Когда Николь проснулась, комната была наполнена мягким утренним светом. Она потянулась, ощутив свежесть постели, запах чая и хлеба, доносившийся из кухни.

Картер.»«Я рядом. Не спеши. Завтрак – на столе.

Она улыбнулась, прижала листок к груди и впервые за последние дни позволила себе просто расслабиться.

Глава 16. День Х

Утро в доме Эштона всегда начиналось с тишины – не мёртвой, а той редкой, наполненной жизнью тишины, в которой слышно, как дом дышит. Кофемашина тихо урчит, где-то в камине потрескивают остатки вчерашних углей, за окном лениво крутится серый утренний свет. Всё размеренно, будто время решило сделать паузу, прежде чем снова бросить их в водоворот дел, звонков и совещаний.

Николь проснулась не от будильника – от запаха кофе и чего-то сладкого, словно карамельного. Тело ныло после недосыпа и нервного напряжения прошлых дней, но впервые за долгое время ей не хотелось бежать. Просто – остаться в этой мягкой кровати, где пахнет Эштоном, где всё вокруг будто защищает её от внешнего мира и проблем.

Она перевернулась на бок и увидела его силуэт в дверях – босиком, в серой футболке, с чашкой в руке.

– Ты выглядишь как человек, который наконец-то отдохнул, – сказал он, и уголок его губ дрогнул в улыбке.

– Это потому что ты вчера разрешил мне не спасать мир после полуночи, – сонно пробормотала Николь. – Хотя я уверена, мир без меня скучал.

– Мир подождёт. А вот кофе – нет.

Он подошёл, поставил чашку на прикроватную тумбу и присел рядом. Его рука мягко коснулась её плеча, и Николь на секунду прикрыла глаза, впитывая тепло его ладони. В эти короткие утренние мгновения всё казалось простым. Без интриг, без Джонсона, без страха ошибиться.

– Сегодня всё решится, да? – спросила она, не открывая глаз.

– Сегодня всё начнётся, – уточнил он. – А решится – когда ты сама скажешь, что готова поставить точку.

Николь тихо засмеялась.

– Ты сейчас звучишь как мотивационный пост из Instagram.

– Не исключено, – Эштон наклонился ближе. – Но, в отличие от поста, я делаю отличный омлет.

Она приподнялась на локте, глядя, как он идёт к двери. В движениях было что-то расслабленное, почти домашнее. Странно. Этот мужчина, которого многие считали холодным стратегом, мог быть таким… человечным. И только рядом с ней.

Кухня выглядела как декорации для утреннего шоу: белая посуда, свежие ягоды, кофе в двух кружках, аккуратно поджаренные тосты. На полу дремал Майло – собака, которая за последние месяцы стала почти её талисманом.

—Тебя точно не подменили?

– Нет, просто я тщательно выбираю, ради кого вставать раньше семи, – спокойно ответил он. – И, кстати, не делись больше с Майло едой, даже если он будет очень сильно выпрашивать. Он теперь вегетарианец.

Николь прыснула со смеху.

– С каких это пор?

– С тех, как вчера съел мой стейк.

– Ну да, классическая форма вегетарианства – съесть мясо и больше не испытывать в нём потребности.

– Похоже на меня в двадцать лет, – невозмутимо ответил он, и Николь рассмеялась ещё громче.

Смех снял напряжение, которое она даже не замечала. И всё же внутри что-то дрожало – то ли предчувствие, то ли тревога. Эштон заметил, как она притихла.

– Николь, – тихо сказал он, – всё будет правильно. Не идеально – но правильно.

– Я просто боюсь… не столько за себя. Если Алекс решит, что я вмешалась не по правилам – пострадает вся команда.

– Алекс не дурак, – спокойно ответил Эштон. – Он знает, что ты не из тех, кто действует из мести. Ты делаешь это ради дела. Ради справедливости в которую веришь.

Николь опустила глаза.

– А если Джонсон поймёт, что я копалась в его файлах?

– Даже если он и поймет. То будет уже слишком поздно.

Она подняла на него взгляд – и встретила ту самую уверенность, которая заставляла любого рядом с ним чувствовать, будто он под защитой.

После завтрака Эштон закинул в сумку папку с документами. Николь заметила аккуратный файл с логотипом его юридического отдела.

– Уже получил ответ? – спросила она, наливая себе ещё кофе.

– Да. – Он достал планшет и включил экран. – Все данные, которые вы нашли с Марком и Дженни, легитимны. Если Алекс решит начать внутреннее расследование, Джонсон не отвертится. У него нет ни одного доказательства, что сфабрикована.

Николь кивнула, но внутри не стало легче.

– Я просто не хочу праздновать чужой провал. Даже если он этого заслуживает.

– Это не провал, Николь, – сказал Эштон мягко. – Это корпоративное предательство.

Он подошёл ближе и обнял её. Сначала осторожно, как будто боялся нарушить её хрупкое равновесие, потом крепче – с тем спокойствием, которое он позволял себе только рядом с ней.

– И ещё, – прошептал он ей в волосы, – я горжусь тобой. Больше, чем могу выразить словами.

Она прижалась к нему, чувствуя, как дыхание выравнивается. Всё остальное – шум. Главное, что рядом с ним ей не страшно, ей спокойно.

Когда они выехали, утренний туман уже рассеялся. Небо стало ясным, с редкими перистыми облаками. Эштон вёл машину сам – привычным уверенным движением, чуть наклонившись вперёд. На светофоре он бросил взгляд на Николь.

– Ты сейчас невероятно спокойна. Это настораживает.

– Это кофе, – ответила она. – И видимо, моё смирение перед неизбежным.

– Не перед неизбежным, а перед твоей победой.

– Вот сейчас ты снова звучишь как Instagram-мотиватор, – улыбнулась Николь.

Он наклонился ближе и, не сводя глаз с дороги, сказал:

– Тогда лайкни меня хотя бы взглядом.

Она не выдержала и засмеялась. И вдруг осознала – вот этот момент, когда всё на грани, но ещё до наступления шторма, – он лучше, чем любая победа.

В центре города уже начиналась суета. На парковке у офиса стояло больше машин, чем обычно – готовились к утренней пресс-конференции, где должен был выступать Джонсон. Эштон притормозил у входа.

– Я заеду к себе, проверю пару моментов. Потом приеду к вам – не хочу пропустить шоу, – сказал он, с улыбкой глядя на неё.

– Ты называешь это шоу, – усмехнулась она. – Хотя я боюсь, что это будет ближе к допросу.

– Всё зависит от того, кто задаёт вопросы.

Он наклонился и поцеловал её – не страстно, а как-то почти ободряюще.

– Помни, Николь, у тебя в руках правда. А правда – это вещь, которая не нуждается в дополнительном представлении.

В офисе чувствовалось напряжение.

Николь сидела у своего стола, вглядываясь в экран ноутбука, но цифры на презентации расплывались. За последние сорок восемь часов она мало спала. Каждая клеточка тела просила отдыха, но разум был на взводе.

Она открыла ноутбук, сделала вид, что проверяет документы, а сама следила за происходящим через отражение в мониторе. Джонсон ходил по коридору, держа планшет, словно оружие. Вид у него был напряжённый, губы сжаты. Он явно нервничал. Он явно нервничал.

И впервые Николь ощутила – не страх, не злость, а силу.

Сегодня, наконец, всё станет на свои места. День, когда всё, что они с Дженни и Марком нашли, начнёт обретать смысл. И, возможно, именно сегодня он лишится кресла.

В коридорах царило то особое оживление, которое возникает перед большими мероприятиями. Сотрудники носились с планшетами, на ходу что-то сверяя. В отделе маркетинга было жарко, пахло кофе и нервами.

– Он, похоже, даже не догадывается, – сказала Дженни, подойдя к столу Николь с папкой в руках. – Улыбается, шутит, ведёт себя, как обычно.

– Джонсон привык считать всех идиотами, – устало сказала Николь, отводя взгляд от экрана. – Поэтому и не замечает, когда под ним уже горит пол.

Марк, стоящий у двери, усмехнулся: – Главное, что у нас есть план. И доказательства. Осталось только не выдать себя раньше времени.

Николь кивнула, сжала губы и глубоко вдохнула. В её сумке лежала флешка с дубликатами тех самых файлов – отчёты, переводы, электронные следы транзакций, связи с конкурентами. Она хранила её, как бомбу с таймером, зная, что пока не время этот таймер запускать.

К десяти утра весь этаж гудел. Пресс-служба суетилась в коридоре, проверяя свет и звук. В конференц-зале расставляли стулья, проверяли камеры. Большие экраны выводили логотип холдинга Алекса – «BrandVision»– и рядом, чуть скромнее, логотип филиала, где работала Николь.

Джонсон собирался отчитываться перед прессой о “стратегии интеграции маркетинга с новыми стартапами”. На словах – план развития. На деле – площадка для самолюбования и попытка продвинуть свои идеи, заимствованные у кого угодно, не не придуманные им.

И Николь знала: если он провернёт это сегодня, его афера может закрепиться как “официальная инициатива”, и тогда доказательства уже не помогут.

Она стояла у кофемашины, когда к ней подошёл Алекс.

– Николь, ты готова к презентации? – спросил он спокойным, почти доброжелательным тоном.

Она заставила себя улыбнуться:

– Конечно. Всё подготовлено. Пресса уже на месте.

– Отлично. Эштон тоже подъедет, он хочет присутствовать. Его стартап – один из ключевых примеров интеграции, – сказал Алекс. – Джонсон, как обычно, будет говорить первым.

Николь кивнула, но внутри у неё всё оборвалось. Эштон будет здесь. А значит, ставки ещё высоки.

За двадцать минут до начала Николь вошла в зал. Большие панорамные окна затянуты шторами, воздух пахнет свежей бумагой и дорогим кофе. Вдоль стены – пресса, блогеры, аналитики. В первом ряду – совет директоров холдинга, в центре – Алекс.

Чуть сбоку, возле выхода, она заметила Эштона. Его спокойствие было заразительным – руки в карманах, лёгкая улыбка, взгляд – прямо на неё. Он едва заметно кивнул. Я здесь, – читалось во взгляде.

Это помогло выдохнуть.

Джонсон появился ровно в одиннадцать. В сером костюме, с безупречным галстуком и уверенностью, которой мог бы позавидовать политик. – Доброе утро, коллеги, – произнёс он с улыбкой. – Сегодня я рад представить вам итоги работы нашего отдела и рассказать о новых стратегиях в рамках холдинга «BrandVision».

Он говорил, как всегда, складно, убедительно. Его речь текла гладко – словно масло по стеклу. Он говорил о партнёрстве, инновациях, и, разумеется, о «своей команде». Только вот «его команда» – это были они. Николь, Марк и Дженни.

На экране за его спиной мелькали графики, визуалы, тексты. Николь чувствовала, как внутри всё сжимается – это были её материалы, переделанные и подписанные его именем.

Каждая диаграмма, каждый лозунг – всё до мельчайших деталей.

Эштон, сидящий сбоку, слегка нахмурился. Он знал эти слайды – они были частью PR-кампании его стартапа, которую вела Николь. И он уже понял, что происходит.

Алекс заметил то же самое. Он повернул голову к Николь – короткий, испытующий взгляд. Она поняла без слов: он что-то подозревает, но хочет посмотреть, как это развернётся.

– Итак, – говорил Джонсон, переходя к заключительной части, – благодаря этой стратегии наш филлиал планирует расширить партнёрство с инновационными проектами и привлечь ключевых специалистов, которые помогут укрепить нашу позицию на рынке.

Слово “привлечь” прозвучало слишком жирно. Слишком многозначительно.

Николь поймала на себе взгляд Марка – он стоял у пульта, готовый по её сигналу вывести на экран другую презентацию. Всё зависело от одного жеста.

Она сжала в руках флешку. Сердце билось в горле. Сделать это сейчас – значит выложить всё. Но если она промолчит – Джонсон закрепит свои “достижения” на глазах у совета директоров.

И вдруг что-то изменилось в выражении лица Эштона. Он посмотрел на неё и едва заметно кивнул. Поддержка. Разрешение. Щит.

Николь встала.

– Простите, – её голос прозвучал громче, чем она ожидала, – но мне кажется, есть незначительная поправка.

Джонсон обернулся с недовольством.

– Брукс, мы это обсудим после. Сейчас – не время.

– Думаю, именно сейчас – самое время, – спокойно сказала она и сделала шаг вперёд. – Потому что некоторые данные, которые вы только что представили, принадлежат нашим внутренним проектам. Тем, что не предназначались для внешнего использования.

В зале послышался шёпот. Алекс чуть наклонился вперёд. Эштон – замер, но в глазах мелькнуло уважение.

Джонсон напрягся, но улыбнулся. – Не стоит драматизировать, Николь. Мы все одна сплочённая команда.

– Команда, в которой кто-то ведёт двойную игру, – тихо добавила Дженни, подключая ноутбук к экрану.

На экране сменился слайд – и теперь вместо ярких графиков появились данные транзакций. Переводы с корпоративных счетов на частные. Имена получателей – сотрудники конкурирующей компании «Хейворд Групп».

В зале раздался гул. Николь стояла, не мигая, чувствуя, как внутри всё сжимается.

– Это что за чертовщина? – выкрикнул Джонсон, шагнув к ней. – Откуда у тебя эти данные?!

Марк поднял глаза от ноутбука: – Из системы, к которой у вас был доступ, сэр. Логи подтверждают, что именно с вашего устройства производились переводы.

Он щёлкнул ещё раз, и экран заполнили временные метки. Даты, часы, IP-адреса. Всё безупречно.

– Это абсурд! – голос Джонсона стал резким. – Кто-то пытается меня подставить!

Алекс поднялся. Его лицо оставалось спокойным, но в голосе чувствовался стальной холод. – Джонсон, боюсь, объяснения придётся давать не пресс-службе, а совету директоров.

Эштон тихо сказал, глядя прямо на него: – И, возможно, твоим “партнёрам” из «Хейворд Групп».. Они вряд ли обрадуются, что их контакты теперь лежат в корпоративной сети холдинга.

Николь впервые позволила себе вдохнуть. Это был конец. Тот самый момент, ради которого они всё затеяли.

Через минуту в зале уже был хаос. Журналисты снимали всё на камеры, сотрудники перешёптывались. Джонсон пытался что-то объяснять, но его слова тонули в гуле. Алекс жестом попросил охрану вывести его из зала.

Когда всё закончилось, Николь опустилась в кресло, чувствуя, как тело наконец отпускает.

Эштон подошёл первым. – Ты справилась, – сказал он, наклоняясь ближе. – Я горжусь тобой, Николь.

Она улыбнулась устало, но искренне. – Я просто не могла позволить ему уничтожить то, над чем мы работали.

Алекс подошёл следом и пожал ей руку. – То, что ты сделала, требует смелости. Ты не просто спасла проект, ты спасла репутацию компании ти мою в том числе.

Николь кивнула, чувствуя, как подступает ком в горле. – Я просто сделала то, что должна.

Эштон тихо добавил: – Иногда “должна” – это и есть геройство.

Он взял её за руку. И в этом простом движении было больше, чем в любых словах. Потому что буря действительно закончилась.

Пока.

В коридорах стоял шум – густой, вязкий, как после грозы. Кто-то что-то шептал, кто-то звонил, кто-то молчал, сидя с ошарашенным видом за своим столом. Пять минут назад весь этаж жил в обычном ритме деловой среды. Теперь все знали: Джонсон провалился. Причём с громким, хлёстким эффектом, который ещё долго будут обсуждать за кулисами и в чатах компании.

Николь стояла у окна и смотрела, как дождевые капли стекают по стеклу – хоть дождя не было. Просто стекло отражало хаос внутри неё. Сердце всё ещё билось в груди слишком быстро, а в голове прокручивались отдельные фразы с конференции. "Команда, инновации, привлечение специалистов…" – как мантра, с которой он сам себя загнал в ловушку.

Она всё ещё не до конца осознала, что сделала. Да, это была необходимость, справедливость, но… Разрушать карьеру человека – даже если он сам это заслужил – всё равно больно.

Дверь тихо скрипнула. Эштон вошёл без стука – и как-то естественно, будто его место было рядом с ней. В руках у него два стакана кофе, один из которых он молча протянул Николь.

– Я попросил у ребят из кухни самый крепкий, какой у них был, – сказал он, прислонившись плечом к стене. – После такого тебе точно нужно что-то мощнее, чем просто похвала.

Николь взяла стакан, чуть улыбнулась. – Спасибо… Она отпила глоток, чувствуя, как возвращается тепло. – Я даже не знаю, как себя чувствовать. Наверное… опустошённой.

Эштон кивнул. – Это нормально. Когда падает тот, кто долго казался неприкасаемым – всегда остаётся пустота. Даже если ты знаешь, что он сам заслужил.

Он подошёл ближе, остановился рядом. – Но ты справилась, Николь. Без истерик, без демонстративных обвинений. Ты сделала всё профессионально. Алекс в восторге, если ты не заметила.

Она хмыкнула. – Он просто профессионально держит лицо.

– Не только, – усмехнулся Эштон. – Он сказал, что ты – лучшее, что случилось с их филиалом за последние пять лет. Он сделал паузу, и мягко добавил: – Я с ним полностью согласен.

Николь посмотрела на него – устало, но с теплом. – Ты бы всё равно это сказал.

– Конечно, – ответил он с лёгкой улыбкой. – Потому что я не просто клиент, я человек, который сегодня едва не вскочил со своего места, когда ты решила выступить против Джонсона. Он покачал головой. – У меня сердце в пятки ушло.

– Прости, – тихо сказала Николь. – Я не могла иначе.

– И не должна была, – серьёзно ответил он. – Ты сделала то, на что другие бы не решились.

Они стояли молча, глядя в окно. Из зала доносились голоса – там проходило закрытое совещание совета директоров. Алекс ушёл туда сразу после конференции. Он хотел разобраться с ситуацией официально, без эмоций, но Николь видела, как у него дрожали пальцы, когда он доставал телефон. Предательство Джонсона ударило не только по компании, но и по доверию.

Спустя час Алекс позвал их в свой кабинет. Он стоял у стола, спина прямая, лицо – усталое, но спокойное. На мониторе – уже подготовленный пресс-релиз: «Совет директоров BrandVision объявляет о временном отстранении директора филиала Джонсона Блейка в связи с внутренним расследованием».

– Всё оформлено, – сказал Алекс, оборачиваясь к ним. – Я хотел, чтобы вы узнали первыми. Он кивнул Николь. – Ты поступила правильно. И не только потому, что спасла проект Эштона. Ты спасла этот филиал и мою компанию от распада.

Николь опустила взгляд. – Я просто сделала то, что должна была.

– Не преуменьшай, – спокойно сказал Алекс. – Джонсон собирался переманить нашу команду к конкурентам, а заодно выставить всё как «обмен опытом». Если бы это вышло за пределы холдинга, нам бы пришлось закрыть всё PR направление.

Эштон вставил руки в карманы: – И тогда бы вы все остались без талантливейшей девушки в сфере коммуникаций.

Алекс бросил на него взгляд – смесь дружеской усмешки и немого предупреждения: «Не перегибай».

– Николь, – продолжил он, – сегодня вечером я хочу, чтобы ты пошла домой и просто… выдохнула. Завтра не выходи на работу. Это распоряжение.

Она подняла брови. – ты меня… отстраняешь?

– Я тебя отпускаю, – ответил он. – Отдыхай. Восстанови силы. Мы справимся с прессой без тебя, один день мир подождёт.

Николь хотела возразить, но Эштон мягко сжал её плечо. – Алекс прав. Ты заслужила передышку.

Она выдохнула, поняла, что спорить бесполезно, и только кивнула.

Когда они вышли из офиса, коридоры уже не гудели. Сотрудники расходились по своим местам, но взгляды всё ещё тянулись за ними. Николь впервые ощутила – её теперь боятся. Не как интриганку, а как человека, который способен перевернуть игру.

– Не нравится это ощущение? – спросил Эштон, идя рядом.

– Я не хочу, чтобы меня боялись, – призналась она. – Я просто хотела, чтобы всё было честно.

– В этом и разница, – ответил он. – Одни боятся разоблачения, другие – потерять тебя.

Николь усмехнулась. – Ты становишься опасно поэтичным.

– Это от усталости, – сказал он, но глаза при этом блестели. – Или от того, что рядом со мной женщина, которая разрушила целую коррупционную схему до обеда и всё ещё выглядит так, будто идёт на фотосессию для обложки журнала.

Она рассмеялась, и впервые за день звук этого смеха был живым. – Эштон, если бы я знала, что мой день закончится комплиментом, я бы не дрожала от нервов утром.

Он слегка коснулся её спины – тёплое, уверенное движение. – Пошли. Я обещал, что сегодня ты не будешь думать о работе.

– И что ты предлагаешь?

– Домой. К тебе или ко мне – выбирай. Но ужин я готовлю сам.

– Опасное заявление. Я слышала, ты чуть не сжёг кухню, когда пытался сварить пасту.

– Это клевета. Она всего лишь слегка подгорела, – невозмутимо сказал он, открывая перед ней дверь лифта.

Она улыбнулась. – Тогда, пожалуй, ко мне. Моя кухня переживёт твои эксперименты.

– Справедливо.

Дорога домой прошла в редком для них молчании. Не тягостном – скорее, насыщенном смыслом. Каждый думал о своём, но чувствовал рядом того, кто всё понимает без слов.

Когда они вошли в квартиру, Николь сняла туфли и подошла к окну. За городом садилось солнце, оставляя в воздухе тонкие оранжевые полосы. День закончился. Один из самых долгих и сложных в её жизни.

– Эштон, – позвала она тихо. – Спасибо, что был рядом.

Он подошёл ближе, встал за её спиной и, не говоря ни слова, обнял. Николь почувствовала, как напряжение, копившееся сутками, наконец растворяется. Тишина между ними была почти священной.

– Я всегда рядом, Николь, – прошептал он ей в волосы. – Всегда.

Она обернулась, посмотрела ему в глаза – и вдруг ощутила, что этот день, каким бы тяжёлым он ни был, закончился правильно. С победой, но без горечи. С усталостью, но и с уверенностью. С ним.

Позже, когда Эштон жарил яичницу (с удивительно сосредоточенным видом, будто выполнял хирургическую операцию), Николь сидела на столешнице и наблюдала. Он всё время что-то бормотал себе под нос – рецепты, вероятно, вспоминал. Она тихо усмехнулась: – Ты знаешь, что выглядишь как человек, который готовит план по спасению мира?

– А ты знаешь, что этот “план” включает ужин, кофе и женщину, которой я восхищаюсь? – ответил он, не поворачивая головы.

– Тогда я согласна быть частью эксперимента, – сказала Николь, спрыгивая с поверхности и подходя ближе.

Он обернулся, и между ними снова повисло то притяжение, которое не требовало слов. Мир мог рушиться, интриги – крутиться вокруг, но здесь, на этой кухне, всё было просто. Она и он. Двое, пережившие шторм и не утонувшие.

Выходной в четверг – редкая роскошь, когда можно не включать телефон, не открывать почту и не думать, кто там опять решил устроить кризис. Николь проснулась без будильника – просто потому, что тело само решило: хватит спать. Свет медленно просачивался сквозь плотные шторы, воздух пах кофе – Эштон уже был на кухне. Он тихо насвистывал, и в его фальшивых нотах чувствовалась полная безмятежность человека, который доволен жизнью.

Николь, ещё не до конца проснувшись, закуталась в одеяло и выглянула в коридор. – Пахнет чем-то… очень съедобным, – пробормотала она.

Эштон обернулся. В руках у него была сковородка, на которой поджаривались блины. – Это моя попытка доказать, что я не только стартапер и неплохой парень, но ещё и шеф-повар выходного дня.

– Скажи честно, – зевнула она, подходя ближе. – Ты заказал доставку и сейчас просто разогреваешь.

– Оскорбительно, – ответил он, делая вид, что обиделся. —Всё по-честному. Без помощников, без поваров, только я, мука и искреннее желание не поджечь кухню.

Николь рассмеялась, села за стол.

– Хорошо, мистер Картер я признаю подвиг. Что у нас сегодня по плану?

Он поставил перед ней тарелку с блинами и, небрежно присаживаясь рядом, сказал:

– План прост: забыть, что у нас есть работа, телефоны и обязанности. Он сделал паузу и добавил с хитрой улыбкой: – И ещё – похитить Барни у миссис Ковальски.

Николь почти поперхнулась кофе. – Что?

– Ну как, «похитить» – громко сказано. Мы просто возьмём его на прогулку. Миссис Ковальски будет счастлива: у неё сегодня марафон сериалов, и она сама просила выгулять Барни.

Николь приподняла бровь.

– Подожди… ты хочешь взять Барни и Майло вместе? Ты серьёзно? Они же как стихийные бедствия разных климатических зон.

Эштон невозмутимо пожал плечами. – Именно поэтому. Пусть установят дипломатические отношения. Может, даже заключат пакт о взаимной неразгрызании обуви.

Николь закатила глаза.

– Или устроят апокалипсис в парке.

– И то, и другое звучит как отличный сюжет выходного дня, – сказал он с довольным видом. – Собирайся. Через час выезжаем.

Барни – пушистый комок энергии цвета обжаренного кофе – жил у миссис Ковальски уже лет шесть. Он был очарователен, гиперактивен и обладал даром превращать любую прогулку в цирковое представление. Когда Николь с Эштоном пришли к хозяйке, Барни уже метался у двери, завидев поводок.

– Только аккуратнее, – сказала миссис Ковальски, вручая Эштону поводок. – Если он увидит белку, считай, вы проиграли.

– Принято, – серьёзно ответил Эштон. – Белки вне закона.

– И не давайте ему шоколад! – крикнула она вдогонку.

– Мы и сами его боимся, – пробормотала Николь, когда они спустились по лестнице. – В прошлый раз он чуть не стащил моё мороженое прямо из рук.

– Настоящий охотник, – согласился Эштон.

Через полчаса они уже подъезжали к парку. На заднем сиденье Майло сидел как истинный философ, глядя в окно, а Барни скакал рядом, лаял и пытался облизать всех, кого видел.

– Мне кажется, у них разные жизненные принципы, – заметила Николь, наблюдая, как Майло терпеливо отстраняется от Барни.

– Майло – интроверт, – сказал Эштон. – Он считает, что каждое действие должно иметь смысл. Он наклонился и добавил тише: – А Барни просто воплощённая идея хаоса.

– Слушай, – Николь усмехнулась, – а ведь это почти как мы.

– Почти? – ухмыльнулся Эштон. – Да мы и есть.

Парк был залит мягким солнцем. Лёгкий ветер качал ветви, запах осени витал в воздухе – смесь мокрой травы, коры и свежего хлеба от ближайшего киоска. Николь вдохнула глубже, чувствуя, как с каждым шагом уходит усталость последних дней.

Барни и Майло, выпущенные с поводков, устроили гонку. Сначала мирно, потом со страстью, а потом… с элементами катастрофы. Барни внезапно заметил голубей. Голуби – его личная цель вселенной. Он рванул вперёд, Эштон – за ним, но поскользнулся на мокрой траве и эффектно упал, прямо в кучу листвы.

Николь стояла секунд десять, пока не смогла перестать смеяться. – Эштон! Ты жив?

– Я не пострадал, – донёсся приглушённый голос из листвы. – Только моё достоинство.

Барни подбежал, радостно запрыгнул ему на грудь и начал облизывать лицо. Майло подошёл медленно, с видом мудрого наблюдателя, и уселся рядом, как будто фиксировал результаты падения.

Николь, всё ещё смеясь, достала телефон. – Подожди, я обязана это снять. Это видео будет на вес золота.

– Николь, – простонал Эштон. – Если это видео попадёт в сеть, я лишусь репутации.

– У тебя репутация? – дразняще спросила она. – С каких пор?

Он вылез из листвы, отряхивая волосы. – С тех самых пор, как я перестал падать в твоих глазах.

Николь рассмеялась ещё громче. – Поздно, уже упал – буквально.

Они бродили по парку долго – гуляли, смеялись, ели горячие вафли с карамелью, сидели на лавке и обсуждали всё подряд. Николь заметила, что Эштон всё время старался смотреть на неё, будто ловил момент, боясь его потерять. Когда она сказала: – Как же хорошо, что сегодня не нужно быть взрослой, – он только кивнул: – Именно. Иногда полезно просто быть человеком.

Барни в этот момент воровато стащил у Майло резиновый мяч и гордо побежал прочь. Майло посмотрел на Николь с видом: «Я говорил, что это ошибка». Эштон вскочил. – Барни, стоять!

Пёс, конечно же, не стоял. Он мчался, будто на параде победы. Николь хохотала до слёз, глядя, как Эштон гонится за ним через полпарка, перепрыгивая через корни деревьев и лавочки.

Когда он наконец поймал беглеца, вернулся запыхавшийся, с листьями в волосах, но довольный. – Кажется, я только что сжёг половину калорий от блинов.

– И репутацию спас, – поддразнила Николь. – Герой дня.

– Герой без мячика, – поправил он. – Он его всё равно спрятал.

Барни в этот момент сидел под кустом, делая вид, что абсолютно ни при чём. Майло молча подошёл и лёг рядом, как бы говоря: «Сдаюсь. Этот идиот победил».

Позже они устроились на траве. Собаки валялись рядом, солнце клонилось к закату. Николь лежала, подложив руки под голову, и смотрела в небо.

– Ты знаешь, – сказала она, – мне кажется, я начинаю забывать, каково это – просто отдыхать. Без чувства вины, без страха, что где-то рушится проект.

Эштон посмотрел на неё. – Тогда начинай вспоминать. Потому что я намерен устраивать тебе такие дни регулярно.

– Это угроза?

– Это обещание.

Они замолчали. Ветер шевелил траву, где-то лаяли другие собаки, дети смеялись. Всё было до невозможности просто и спокойно.

Николь повернулась к нему. – Эштон… а если завтра опять всё закрутится?

Он улыбнулся. – Тогда мы опять вытащим собак, сбежим в парк и сделаем вид, что нас нет.

Она протянула руку, переплела пальцы с его. – Договорились.

– Договорились, – повторил он.

Барни зевнул, Майло подвинулся ближе, положив голову на лапы. И в этой тишине, среди шелеста листвы и солнечных бликов, всё наконец стало на свои места. Без драмы. Без пафоса. Просто счастье – простое, живое и настоящее.

Глава 17. Перегруз

Утро четверга началось с тишины.

Такой, в которой даже часы будто боялись тикать громко.

Офис «PetMatch» просыпался медленно – не потому что был рано, а потому что никто из команды толком не спал. Вторые сутки подряд мониторы не гасли ни на минуту, кофе стал валютой, а раздражение и усталость – новым воздухом, которым все дышали.

Эштон Картер стоял у окна своего кабинета, глядя на город. Под глазами легли тени, волосы небрежно собраны, ворот рубашки расстёгнут. Он не помнил, когда в последний раз нормально ел. Когда в последний раз по-настоящему спал.

На стекле отражалось его лицо – усталое, сжавшееся от внутреннего напряжения. В отражении за его спиной пульсировали экраны: графики, код, сообщения от разработчиков. Каждый новый баг был как удар – не по компании, а лично по нему.

Он вложил в «PetMatch» слишком много – времени, сил, себя. И если приложение выгорит, это будет его успех.

Когда дверь приоткрылась, он не сразу понял, что это не просто кто-то из команды.

Шаги были мягкими. Очень знакомыми. Запах, который витал в воздухе, был сладкий, с оттенком ванили и чего-то цитрусового – слишком домашний для этого офиса.

– Ты опять не ел, – тихо сказала Николь.

Она стояла у порога, держа в руках контейнер с чем-то, что ещё парило.

Волосы собраны в небрежный пучок, под глазами – следы усталости, но глаза всё те же: тёплые, внимательные, беспокоящиеся.

Эштон выдохнул, будто только что позволил себе вспомнить, как это – дышать.

– Не было времени.

– Это отговорка, – отрезала она и подошла ближе.

На его столе – хаос: кружки с холодным кофе, распечатки, черновики. Николь молча начала освобождать место, сдвигая всё в сторону.

Эштон наблюдал, как её руки аккуратно раздвигают беспорядок, создавая маленький островок нормальности.

– Если ты так будешь себя изматывать, – сказала она, открывая контейнер, – я не удивлюсь, если ты просто упадёшь где-нибудь посреди совещания.

Он усмехнулся, но без радости.

– Было бы эффектно. Представь: я, лежащий без сознания, а Дженкинс берёт управление проектом.

– Вот именно. А потом Дженкинс уволит всех, кто ел хоть раз не за компьютером.

Николь села напротив, достала пластиковую вилку и подала ему еду.

Запах был домашний – тёплые овощи, курица, немного имбиря.

Эштон машинально взял вилку, будто подчиняясь силе, против которой даже его железная воля была бессильна.

Он ел молча.

Николь просто сидела напротив, наблюдая, как напряжение медленно сползает с его лица, хоть на пару минут.

– Ты как будто взял на себя вес всего мира, – сказала она наконец. – И тащишь его один.

– Иногда так проще.

– Проще кому? – Она чуть наклонила голову. – Тебе или остальным?

Эштон замер на секунду, потом выдохнул.

Он знал, что спорить с ней бессмысленно.

– Всё слишком близко к финишу. Если мы не дожмём сейчас – всё может посыпаться.

– А если ты сломаешься – кто дожмёт?

Он поднял взгляд.

Она смотрела на него прямо, не отводя глаз.

Её голос звучал мягко, но в нём чувствовалась та самая сила, которой у него сейчас не хватало.

– Я знаю, что для тебя это важно. Но, Эштон… ты человек, а не батарейка.

– Сомневаюсь. Последние три дня я определённо на режиме энергосбережения.

Она улыбнулась, но глаза оставались тревожными.

Он заметил, как она прикусывает губу, глядя на него.

– Ты спал хотя бы два часа?

– Не помню.

– Отлично. Тогда ты сейчас ешь, пьёшь кофе, и я забираю тебя на пару часов.

– Николь…

– Без вариантов.

Она сказала это с такой уверенностью, что даже Эштон – человек, который мог на переговорах заставить инвесторов менять контракты, – просто кивнул.

Они вышли из офиса, когда солнце уже поднялось над крышами.

Воздух был холодный, свежий, с запахом асфальта и кофе из ближайшей кофейни.

Николь шла рядом, не говоря ни слова.

Он чувствовал, как её пальцы иногда касаются его руки, случайно, но будто специально, чтобы он не забывал – он не один.

Они остановились у его машины.

Эштон на секунду колебался.

– Ты собираешься отвезти меня домой?

– Нет. Я собираюсь отвезти тебя туда, где ты хотя бы ляжешь горизонтально.

Она сказала это с лёгкой усмешкой, но глаза у неё были серьёзные.

– Николь, у меня в офисе десятки людей, которые ждут…

– И ни один из них не спасёт проект, если ты вырубишься от истощения.

– Ты манипуляторша.

– Да. Но из благих побуждений.

Эштон сдался.

Машина плавно выехала со стоянки.

Её квартира встретила их теплом и ароматом корицы. На кухне – свеча, на подоконнике – Барни, лениво наблюдающий за улицей. Николь сняла пальто, бросила сумку на стул и включила чайник.

– Садись, – сказала она. – И не смей включать ноутбук.

Он приподнял бровь.

– А если я просто посмотрю отчёт?

– Тогда я пролью на тебя чай.

– Звучит как шантаж.

– Звучит как забота.

Эштон опустился на диван. Его тело словно вспомнило, что такое усталость. Он закрыл глаза, и через несколько секунд почувствовал, как Николь укрывает его пледом.

– Ты невозможная, – пробормотал он.

– Я знаю.

Он открыл глаза. Она стояла рядом, держа в руках кружку. Волосы чуть растрепались, на лице – лёгкая улыбка.

– Выпей. Это не кофе, не переживай.

– Что это?

– Отвар, чтобы ты не умер от переизбытка кофеина.

Он сделал глоток. Тёплая жидкость растеклась по телу, расслабляя мышцы.

– У тебя талант заставлять людей делать то, что им нужно, но чего они не хотят.

– Это называется воспитанием.

Она села рядом. Тишина повисла мягкая, почти уютная. Эштон чувствовал, как его взгляд притягивается к ней, как магнит. Всё – движения, голос, даже то, как она поправляет прядь волос, – успокаивало. Он хотел что-то сказать, но не нашёл слов. Просто потянулся и осторожно коснулся её руки. Николь не отстранилась.

– Спасибо, – тихо сказал он. – За то, что ты есть.

– Иначе кто бы тебя вытаскивал из офиса?

Он улыбнулся. Она тоже.

Позже, когда он уснул прямо на её диване, она сидела рядом, глядя на него. Уставший, но всё ещё красивый до невозможности. На щеках – лёгкая щетина, губы расслаблены. Он выглядел моложе, спокойнее, уязвимее. Николь накрыла его плотнее пледом и тихо прошептала:

– Вот бы ты мог иногда просто отдыхать, Эштон Картер. Без войны. Без этих стен из контроля.

Он не услышал. Но она знала – он почувствует.

Утро в квартире Николь было таким тихим, что слышно было, как Барни переворачивается на подушке и фыркает во сне. За окном лениво пробивался свет, растекаясь по шторам мягким золотым пятном. На диване, под пледом, спал Эштон.

Николь стояла рядом, глядя на него с чашкой кофе в руках – и на секунду подумала, что вот это, пожалуй, и есть настоящее утро. Без презентаций, без графиков, без телефонов, с выключенным миром. Она даже не сразу узнала его спящим.

Его обычно идеально собранное лицо теперь было другим – расслабленным, спокойным, почти мальчишеским. Он спал глубоко, с тем же упорством, с каким обычно работал, – будто даже отдых для него был задачей, которую он выполнял основательно.

Ей хотелось подойти и коснуться его щеки. Просто убедиться, что он – настоящий, что всё это не сон, не короткий мираж между совещаниями.

Барни, довольный вниманием, потерся носом о её ногу.

– Тише, – шепнула Николь. – Он же только заснул.

Пёс посмотрел на неё с видом «да ладно тебе» и улёгся обратно. Она поставила чашку на стол и пошла на кухню. В холодильнике – немного овощей, яйца, масло, остатки курицы, которую Эштон ел прошлой ночью. Этого было достаточно. Николь достала сковороду, включила плиту.

Пока масло таяло, она украдкой взглянула в зеркало на стене – чуть растрепанные волосы, усталые глаза, но губы сами собой растянулись в улыбке.

Как бы она ни старалась оставаться рациональной, рядом с ним это было невозможно.

– Ты готовишь? – послышался хрипловатый, сонный голос за спиной.

Она вздрогнула, обернулась. Эштон стоял в дверях кухни, опершись о косяк. Волосы растрепаны, рубашка смята, но от этого он выглядел… почти чертовски домашним.

Тем, кем его никто не видел – кроме неё.

– Ты должен спать, – сказала она.

– Я спал. Три часа, между прочим. Это почти рекорд.

Она фыркнула.

– Тогда ложись обратно.

– Не могу. Если я лягу, ты уйдёшь на работу, и я опять тебя не увижу.

Он подошёл ближе, запахнув на себе плед, как халат. Николь заметила, что он даже не пытается держать привычную дистанцию.

Он просто… позволил себе быть человеком.

– Я подумал, – сказал он, – может, я просто перееду сюда.

– Серьёзно?

– Конечно. Тут есть кофе, пёс, и кто-то, кто заставляет меня есть. И не даёт умереть от выгорания.

– А ещё тут нет твоей команды, твоего ноутбука и твоих трёх мониторов, – поддела она.

– Вот именно. Рай на земле.

Он подошёл ближе, заглянул в сковороду.

– Это омлет?

– Это попытка сделать завтрак, пока ты не начал командовать.

– Поздно. – Он улыбнулся. – Омлету нужно больше соли.

Николь повернулась, чтобы ответить, но он уже стоял за её спиной, касаясь её рук, и тихо добавил:

– Позволь помочь.

Он двигался медленно, его ладонь легла поверх её, пальцы скользнули по коже, и она почти забыла, что вообще что-то готовит. Тепло от него ощущалось даже сквозь тонкую ткань её халата.

– Если ты сейчас соль пересыплешь, – тихо сказала она, – я выкину тебя из кухни.

– Ты меня не выкинешь, – прошептал он ей на ухо.

Голос низкий, немного хриплый. Она почувствовала, как по телу пробежала дрожь. Он действительно не давил – просто был рядом. Но именно это и было самым опасным. Потому что рядом с ним становилось слишком… по-настоящему.

Они завтракали на кухне, за маленьким столом. Солнце уже окончательно поднялось, Барни ел под столом кусочек омлета, утащенный Николь, а в окне шумел город, но здесь всё будто замедлилось. Эштон молчал дольше обычного.

Он ел, глядя на Николь так, будто хотел запомнить каждую деталь – как она откидывает волосы, как усмехается, как касается чашки пальцами.

– Что? – наконец спросила она, чувствуя его взгляд.

– Ничего. Просто… странно.

– Что именно?

– Проснуться не в офисе. Без ноутбука. Без мыслей о том, что горит дедлайн.

– И без кофе четвёртой степени крепости, – подхватила Николь.

– Да. – Он улыбнулся. – И с тобой.

Она чуть смутилась, отвела взгляд.

– Эштон, тебе нужно хотя бы сегодня не работать.

– У меня релиз завтра.

– Вот именно. Сегодня – твоя последняя возможность остаться человеком.

Он кивнул, но по глазам было видно: он всё равно не сможет полностью выключиться.

– Тогда хотя бы завтрак съешь нормально, а потом я тебя отвезу в офис, – добавила она.

– На такси?

– Именно. Чтобы ты не убежал.

Он рассмеялся.

– Ты чертовски упрямая.

– Это моя лучшая черта.

Когда они вышли из квартиры, город уже просыпался. Воздух был свежим, с привкусом осенней прохлады и запахом кофе из ближайшего кафе. Эштон достал телефон и, пока Николь закрывала дверь, набрал кого-то на громкой связи.

– Эмили, привет. Как там Майло?

– Скучает, – отозвалась помощница. – Сидит у двери и смотрит, как будто ты сейчас войдёшь.

– Пусть не скучает. Закажи ему корм и найди кого-то, кто погуляет с ним днём.

– Уже сделано. – Голос Эмили был бодрым, но заботливым. – Тебе бы тоже поспать не помешало.

– Работаю над этим, – усмехнулся Эштон и отключил звонок.

– Твой пёс в надёжных руках, – поддела Николь, пока они спускались по лестнице.

– Да, но я всё равно скучаю по нему.

– Это потому что ты человек, Эштон. Иногда полезно себе об этом напоминать.

Он посмотрел на неё с тем самым выражением, в котором смешивались ирония, благодарность и что-то почти невыносимо тёплое.

– Значит, теперь ты мой моральный компас?

– Только если я получаю за это зарплату, – ответила она, ловя такси.

Через пару минут они уже сидели в салоне. Дорога скользила мимо – вывески, пешеходы, ранние автобусы. Николь время от времени ловила его взгляд – короткий, будто случайный, но слишком внимательный.

– Ты точно хочешь сегодня ехать в офис? – спросила она.

– Не хочу, – признался он. – Но должен.

Она кивнула.

– Тогда хотя бы пообещай, что пообедаешь.

– Обещаю, – тихо сказал он, и уголки губ дрогнули в знакомой полуулыбке.

Такси мягко остановилось у здания офиса.

Эштон расплатился, повернулся к Николь:

– Спасибо, что… ну, просто за всё это утро.

– Не благодари. Просто живи, ладно? – сказала она, не глядя прямо, будто боялась, что от её взгляда у него снова слетит вся броня.

Он кивнул, коснулся её пальцев и вышел из машины. Когда он вошёл в здание, Николь ещё пару минут сидела, глядя вслед, пока водитель не спросил:

– Девушка, едем?

– Да, – тихо ответила она. – Едем.

Утро в офисе Николь выдалось каким-то вязким. Воздух будто пропитался усталостью – кофейной, недосыпной, той самой, когда даже монитор кажется раздражённым. Николь сидела за столом, глядя на экран, где курсор мигал в пустом документе, словно насмешливо подмигивая: «Ну давай, напиши хоть что-то».

Но слова не шли, от слова совсем. Вообще никакие. Даже банальные «черновик отчёта» не получалось из себя выдавить. Она ловила себя на том, что каждую минуту смотрит на телефон.

Хотя прекрасно знала – Эштон не напишет. Он сейчас где-то там, за кучей графиков, кодов, таблиц, среди нервных программистов и бессонных менеджеров.

И всё, что она могла – просто ждать.

– Николь, ты меня вообще слышишь? – раздался голос Марка.

Она моргнула.

– Что?

– Я спрашиваю, ты нормально? Ты сегодня будто из другой вселенной.

Николь устало улыбнулась.

– Нормально. Просто ночь была короткой.

– И, судя по виду, насыщенной, – вмешалась Дженни, облокотившись на стол.

– Мы же взрослые девочки, Джен.

– О, знаю, – ухмыльнулась та. – Но ты слишком взрослой выглядишь. Как будто несёшь тяжёлое бремя, которое миру не стоит знать.

Марк хмыкнул:

– Типа "я видела таблицу Excel в глаза человека, которого люблю".

– Примерно, – кивнула Николь, не найдя в себе сил даже посмеяться.

Дверь кабинета открылась, и все трое мгновенно притихли.

На пороге стоял Алекс. Он выглядел собранным, но глаза его говорили другое – он явно не выспался. Филиал гудел как улей после увольнения Джонсона: пересобирались команды, менялись руководители отделов, все ждали новых решений.

Алекс шагнул внутрь, обвёл всех взглядом и задержался на Николь.

– Можем поговорить, Николь?

– Конечно, – она поднялась, чувствуя, как сердце неприятно кольнуло.

Когда они отошли к окну, Алекс сложил руки на груди.

– Ты ведь не в состоянии работать сегодня, да?

Николь опустила глаза.

– Я стараюсь.

– Знаю. Но вижу – бесполезно. Ты сидишь тут, а мыслями где-то у Картера.

Он улыбнулся чуть мягче.

– И знаешь, я тебя не виню. Он сейчас рвёт себя на части, и если кто-то может вытащить его из этого состояния – то только ты.

Она подняла на него взгляд, удивлённый и благодарный одновременно.

– Алекс, ты правда так думаешь?

– Думаю. И хочу, чтобы ты поехала к нему. Скажем, это будет твоя внеофисная PR-миссия по стабилизации партнёра компании.

– Серьёзно?

– Абсолютно. – Алекс усмехнулся. – Только не пиши это в отчёт, ладно?

Она рассмеялась, впервые за утро искренне.

– Спасибо, Алекс.

– Не благодари. Просто верни его в живое состояние, ладно?

Когда Николь вернулась к своему столу, Марк и Дженни буквально вцепились в неё глазами.

– Что он сказал? – шепнула Дженни.

– Что мне стоит поехать к Эштону.

Марк театрально схватился за сердце:

– Великая миссия любви во имя корпоративного баланса!

– О, дай угадаю, – подхватила Дженни, – ты едешь спасать CEO, а мы должны прикрыть твой тыл и прикинуться, будто ты на совещании по маркетингу?

– Почти, – усмехнулась Николь, беря сумку. – Но, если честно, не знаю, как он там.

– Тогда действуй, шпионка, – сказал Марк и вдруг добавил, поднимая в воздух кулак:

– Если что – мы наденем костюмы супергероев и ворвёмся в штаб-квартиру Картера!

Дженни всплеснула руками:

– Конечно, в костюмах! Я буду Женщиной-ПауэрПойнт!

– А я – Капитан Дэдлайн, – подхватил Марк. – Мы победим отчёты силой любви и кофеина!

Николь расхохоталась – громко, искренне, почти до слёз.

И впервые за весь день почувствовала лёгкость.

Она шагнула к ним, обняла обоих.

– Вы двое – просто психи.

– Но твои психи, – подмигнула Дженни. – И мы за тебя горой.

– И за Эштона тоже, – добавил Марк, чуть тише. – Он хороший парень. Немного перегоревший, но… хороший.

Николь кивнула.

– Да, он… такой.

Выйдя из офиса, она остановилась на мгновение у стеклянной двери. Снаружи светило солнце, улицы гудели, город жил своей жизнью. А у неё внутри всё дрожало от странного, почти тревожного чувства – будто впереди что-то важное. Такси подкатило быстро.

Она назвала адрес офиса Эштона, устроилась на сиденье и закрыла глаза. Пока машина мягко двигалась по улицам, Николь поймала себя на мысли, что впервые за долгое время едет не «по работе», не «на встречу», а просто – к нему. Не чтобы что-то доказать, а чтобы быть рядом. И это, пожалуй, было самым правильным направлением за всё утро.

К вечеру город будто выдохся вместе с людьми. Офисные окна гасли одно за другим, улицы медленно остывали после дневной суеты. Такси остановилось у здания PetMatch, и Николь на секунду задержалась, глядя на стеклянный фасад, отражающий закат.

Серое небо окрасилось в янтарь, и всё вокруг казалось нереальным – как будто город дышал вместе с ней, зная, что сейчас всё решится. Она поднялась по ступеням.

На ресепшене было тихо, даже охранник листал телефон без интереса. Лифт медленно скользнул вверх, и Николь чувствовала, как сердце бьётся слишком громко – будто боялось, что её услышат до того, как двери откроются.

Когда она вошла в кабинет Эштона, тот сидел за столом, ссутулившись. Монитор светился бледным светом, на столе – кружка с остывшим кофе, куча распечаток, ноутбук, планшет, телефон.

Он выглядел так, будто уже не человек, а набор нервов, кофеина и упрямства. Он даже не заметил, как она вошла. Николь тихо закрыла за собой дверь и подошла ближе.

– Эштон…

Он вздрогнул, поднял голову. Глаза у него были покрасневшие, взгляд – усталый, но в нём всё равно мелькнула тёплая искра.

– Ты… я не ожидал тебя увидеть.

– Алекс отпустил. Сказал, что я всё равно не в состоянии работать, пока ты в таком виде.

– Алекс, значит? – хрипло усмехнулся Эштон. – Этот засранец всегда был умнее, чем казался.

Он встал, прошёлся по кабинету, будто пытаясь не показать, как качается от усталости. Рубашка измята, рукава закатаны, волосы растрёпаны, галстук валяется где-то на подоконнике. В нём больше не было того безупречного Эштона Картера, которого знала публика.

Перед ней стоял человек – измученный, упрямый, живой.

– Ты отдыхал хоть немного? – спросила Николь.

– Может, пару минут…

Она вздохнула и подошла ближе, облокотившись на край стола.

– Тебе нужно хоть немного выдохнуть.

– Не могу. Релиз уже меньше через сутки. Если что-то сорвётся – всё рухнет.

– Всё не рухнет, – мягко сказала Николь. – У тебя команда. У тебя есть Алекс. И у тебя есть я.

Он посмотрел на неё – долго, как будто пытался убедиться, что это не сон.

– Знаешь, я иногда думаю, что ты единственный человек, кто говорит мне это не ради выгоды.

– Потому что это правда.

Он усмехнулся, но без радости.

– Правда в том, что я превращаюсь в загнанного идиота, который не знает, как остановиться.

– Тогда позволь мне тебя остановить, – тихо сказала она и подошла ближе.

Он не успел ответить – Николь дотронулась до его плеч, медленно, осторожно. Пальцы прошли по ткани рубашки, чувствуя жар его тела, напряжённого, как струна. Он замер, словно в нём боролись две силы – желание быть сильным и отчаянная потребность просто выдохнуть.

– Поехали домой, – сказала она. – Хочешь – ко мне, хочешь – к тебе. Но ты должен поспать, Эштон. Хоть немного.

– Николь…

– Никаких “но”. Иначе я вызову твоего ассистента вместе с охранником и попрошу вынести тебя из офиса.

Он рассмеялся. Устал, с хрипотцой, но рассмеялся.

– У тебя талант к шантажу.

– У меня талант к выживанию рядом с упрямыми мужчинами.

Он вздохнул, выключил монитор и прошептал:

– Хорошо. Сдаюсь. Только потому, что ты попросила.

Такси домчало их почти молча. Эштон сидел, глядя в окно, а Николь украдкой смотрела на его профиль – резкие линии лица, осунувшиеся щеки, лёгкая тень бороды. Он выглядел старше, но в этом было что-то притягательное. Человек, который держит мир на плечах и не ломается. Но сейчас он позволил ей быть рядом. И это было куда важнее любых слов.

Они приехали к нему домой. Николь сразу отправила его в душ, а сама достала из холодильника контейнер с пастой и поставила чайник.

Через полчаса Эштон вышел – без рубашки, с полотенцем на шее, волосы влажные, глаза сонные. И впервые за несколько дней он выглядел живым.

– Ты готовила? – удивился он.

– Нет, просто разогрела. Моя магия работает через микроволновку.

Он улыбнулся и сел напротив.

– Николь, ты даже микроволновку заставляешь звучать сексуально.

Она фыркнула.

– А ты комплименты выдаёшь даже на последнем издыхании.

– Это инстинкт. Если не говорить тебе комплименты – можно умереть.

Они ели, и с каждой минутой напряжение спадало. Смех возвращался, воздух становился теплее.

После ужина Николь включила тихую музыку и опустилась рядом с ним на диван. Он вытянулся, облокотился, глядя в потолок.

– Николь, я не знаю, что бы я делал без тебя.

– Возможно, умер от кофеина.

– Вероятно.

Он замолчал, потом тихо добавил:

– Я всегда думал, что любовь – это отвлекающий фактор. Что она мешает делу.

– И?

– И я ошибался.

Он повернулся к ней, глаза усталые, но полные чего-то нового, глубокого, почти уязвимого.

– Ты стала для меня той частью жизни, без которой всё остальное не имеет смысла.

Николь открыла рот, но слова застряли. Он взял её за руку, поднёс к губам.

– Я люблю тебя, Николь. – Голос дрогнул, как будто это признание вырвалось само, и он боялся её реакции. – Честно. Без красивых фраз и обещаний. Просто очень сильно тебя люблю.

Она замерла, сердце бешено колотилось. Слёзы подступили, но она улыбнулась.

– Ты уверен, что не говоришь это потому, что спал всего несколько часов?

Он рассмеялся, потянул её к себе и прошептал:

– Если утром передумаю – можешь придушить меня.

– Договорились, – шепнула она, прижимаясь к нему.

Он обнял её крепко, будто боялся, что если отпустит – всё исчезнет, она, этот момент их отношения. И в тот момент, среди недопитого чая, тихой музыки и тёплого света лампы, Николь поняла: это не просто признание. Это – обещание. Без лишних и громких слов, без доказательств, без громких и ненужных клятв.

Просто два человека, которые нашли друг друга среди хаоса, усталости и кода. И, пожалуй, это было лучшее, что могло случиться в этот уставший, бесконечно длинный четверг.

Глава 18. Праздник после бури

Пятничное утро медленно разворачивалось за окнами, окрашивая стеклянные фасады города в мягкое золото. В воздухе стояла особая тишина – та, что бывает перед большими событиями, когда даже привычные звуки кажутся немного приглушёнными. Эштон стоял у высокого окна своего кабинета, наблюдая, как просыпается мегаполис, и чувствовал, что сегодня всё будет иначе. Сегодня мир узнает, во что он вложил не только годы работы, но и часть своей души.

Несколько ночей подряд он почти не спал, передвигаясь между встречами, кодом, стратегиями и отчётами, питаясь в основном кофе и упрямством. На его лице лежала усталость, но в глазах, несмотря на тени под ними, сверкала решимость. Ему казалось, что внутри – легкий ток, будто вся нервная система перешла в режим боевой готовности.

Он машинально провёл ладонью по подбородку, рассматривая своё отражение в стекле. С того парня, что начинал с маленькой команды и офиса без кондиционера, теперь смотрел человек, которому аплодировали инвесторы. Но сейчас, за час до старта релиза, ему было важно не это. Важно было то, что сегодня, в зале, среди гостей, будет сидеть Николь.

На столе стояла белая кружка с надписью «PR-волшебница вне зоны досягаемости». Она давно стала его талисманом – напоминанием о том, кто рядом, даже когда кажется, что весь мир рушится. Эштон взял кружку, задумчиво покрутил в руках, чувствуя лёгкую улыбку на губах. В этот момент на телефоне загорелось уведомление – от неё.

«Ты хотя бы ел? Или снова живёшь на кофе и вдохновении?»

Он хмыкнул, опершись на край стола, и быстро набрал ответ.

«Ел. Кофе. Три раза. Пищу не идентифицировал.»

Пауза – и новое сообщение.

«Главное, чтобы не упал посреди презентации. Не смей подвести свою PR-фею.»

«Никогда. Но если упаду, то исключительно в твоём направлении.»

Он отправил, и, поймав себя на том, что улыбается, поставил кружку на место. Всё это казалось странно простым – и удивительно правильным. Она умела возвращать его к жизни одним предложением, будто включала свет в комнате, где он уже начал привыкать к темноте.

К десяти утра офис жил по своим законам хаоса. Люди мельтешили в коридорах, кто-то кричал про дизайн, кто-то спорил о серверных мощностях, кто-то нёс кофе-трей с десятком стаканов. В воздухе стоял аромат свежесваренного напитка, перемешанный с лёгким запахом электричества от техники.

Эштон шёл через зал, и сотрудники почти инстинктивно расправляли плечи, кивая с уважением. Он не был тем типом босса, которого боялись – его скорее слушали, потому что он умел вдохновлять.

– Ребята, помните, сегодня не экзамен, – сказал он, проходя мимо дизайнеров и аналитиков. – Сегодня мы просто доказываем миру, что умеем невозможное.

– Если всё пойдёт не по плану, – отозвался один из разработчиков, нервно поправляя очки, – будем делать вид, что это часть презентации.

– Если всё пойдёт не по плану, – с лёгкой улыбкой ответил Эштон, – просто назовём это “нестандартным решением”.

Лёгкий смех прокатился по офису. Напряжение, висевшее в воздухе, стало чуть мягче. Именно это он умел лучше всего – перевести стресс в азарт, заставить людей поверить, что всё не просто возможно, а уже почти сделано.

На его рабочем столе лежал небольшой букет белых лилий. Без записки, но она была и не нужна – он узнал этот жест сразу. Николь. Она знала, когда слова излишни, когда важен сам знак внимания – тонкий, тихий, но попадающий точно в сердце.

Он провёл пальцами по лепестку и почувствовал знакомый запах – свежий, чистый, как утренний воздух после дождя.

“Она верит в меня,” – подумал он, и это стало самым сильным стимулом из всех.

К одиннадцати зал для пресс-конференции был заполнен до отказа. Стеклянные стены отражали свет, камеры стояли рядами, инвесторы тихо переговаривались между собой. На сцене – логотип «PetMatch».

Когда Эштон вышел, шум стих. Его шаги были уверенными, голос ровным, дыхание выверенным. Волнение, казалось, испарилось, оставив только собранную концентрацию. Он начал говорить – о команде, о проекте, о том, как технологии способны не просто зарабатывать деньги, но и менять способы взаимодействия людей по всему миру.

Он не читал текст по бумаге – говорил, как будто рассказывает о чём-то личном. Каждое слово звучало честно, будто пропущено через сердце.

И когда прожекторы на секунду ослепили, он всё равно заметил её – Николь, сидящую в первом ряду рядом с Алексом. Её взгляд был внимательным, но мягким, и в нём читалось то самое “я рядом”, которое всегда возвращало ему уверенность.

– «PetMatch – не просто продукт. Это доказательство того, что вера в людей способна создавать новое будущее.»

Аплодисменты вспыхнули мгновенно. Несколько человек встали. На лицах – искренний восторг.

Николь тихо выдохнула, чувствуя, как к глазам подступают слёзы. Она видела, каким трудом всё это далось, как он держался, когда казалось, что всё рушится. И теперь – он стоял перед всеми, уверенный, спокойный, сильный.

После презентации последовали вопросы прессы. Эштон отвечал сдержанно, но с лёгкой улыбкой, не избегая острых тем, не уводя разговор в сторону. Когда один из журналистов спросил, что стало главным источником вдохновения, он чуть замялся – но только на долю секунды.

– Возможно, это будет банально, – сказал он, – но иногда вдохновение приходит не из бизнеса, а от людей. От тех, кто рядом, кто верит, кто просто напоминает, зачем всё это.

Он посмотрел на Николь. Взгляд был коротким, но многозначительным. И, кажется, не только она его уловила – Алекс едва заметно улыбнулся, словно хотел сказать: “Наконец-то, брат.”

Когда всё закончилось, зал взорвался радостью. Команда «Carter Innovations» аплодировала стоя, кто-то крикнул:

– Мы сделали это!

Шампанское уже кто-то достал из-под стола, менеджеры смеялись, аналитики обнимались, а дизайнеры, кажется, впервые за неделю вспомнили, что умеют смеяться.

Эштон стоял в центре, позволив себе короткий миг покоя. Всё получилось. Все их усилия, бессонные ночи, споры и страхи окупились.

Позже, когда он вернулся домой, в квартире стояла тишина, нарушаемая только мягким жужжанием кондиционера. На столе – та же кружка Николь и забытая коробка с печеньем. Эштон снял пиджак, ослабил галстук, налил себе воды и сел на диван, позволив голове откинуться назад.

Он чувствовал, как усталость накрывает с головой, но вместе с ней – редкое чувство глубокого удовлетворения. За последние месяцы он впервые ощущал, что всё не зря. Что его работа, его борьба, его вера в людей – всё это обрело смысл.

Он снова достал телефон и написал:

«Я скучал. Даже во время выступления. Это странно?»

«Нет. Потому что я тоже.»

Он усмехнулся, глядя на экран. Эта женщина умела сводить его с ума и возвращать к жизни одним и тем же сообщением.

Пятница подходила к концу. Завтра его ждала вечеринка – праздник победы. Он собирался пригласить всех: коллег, друзей, Алекса, и, конечно, Николь.

Он хотел, чтобы она была частью его мира. И чтобы его мир увидел её.

И впервые за долгое время Эштон чувствовал себя не просто успешным – он чувствовал себя живым.

Вечеринка в компании Эштона обещала быть скромной – по крайней мере, так он уверял Николь.

На деле всё выглядело как торжество века.

Огромный лофт, украшенный гирляндами, мерцал мягким светом; на барной стойке выстроились ряды бокалов с шампанским, диджей подбирал треки, от которых хотелось подпевать, а воздух был пропитан легким ароматом кофе, алкоголя и восторга.

– «Скромная вечеринка», говоришь? – Николь усмехнулась, когда они вошли в зал. – Ты, наверное, называешь «умеренной» бурю, если в ней только пару молний.

Эштон, сняв пиджак, расстегнул ворот рубашки и бросил на неё искренне довольный взгляд.

– Это всего лишь немного шампанского и радость за успешный релиз, мисс Брукс.

– «Немного»? Я уже видела трёх человек, обнимающих кофемашину и клянущихся ей в любви.

– Это наш IT-отдел. Они всегда так празднуют победу над багами.

Николь рассмеялась, и напряжение последних недель будто растворилось. Она наблюдала, как команда Эштона – те самые ребята, которые ещё неделю назад не спали по ночам, – теперь смеялись, шутили, фотографировались, и даже суровый аналитик Бен из отдела данных танцевал с лампой, уверяя всех, что это «символ света, принесённого релизом».

Эштон обнял Николь за талию, и она почти неосознанно прижалась к нему.

– Я хотел, чтобы ты это увидела, – тихо сказал он, глядя на своих людей. – Это не просто цифры на графиках или код. Это люди. И ты помогла мне их вдохновить.

– Я просто делала свою работу, – Николь пожала плечами, но улыбка выдала её гордость.

– Ты сделала больше. Ты дала нам всех объединяющую идею. И… дала мне смысл просыпаться не только ради компании.

Она посмотрела на него – и сердце будто расправилось. Но прежде чем она успела ответить, из толпы вынырнула Дженни, с бокалом в руке и котом в телефоне.

– Николь! Я только что показывала всем фото своей кошки, и, кажется, кто-то из ребят хочет завести такую же! Я уже создаю корпоративный чат «Кошачьи родители PetMatch».

– Не вздумай, – простонал Эштон, – у нас будет больше котов, чем пользователей.

В этот момент к ним подошёл Алекс.

– Признаюсь, Картер, я думал, что после релиза ты сгоришь, а вместо этого ты сияешь.

Эштон ухмыльнулся.

– Это не я сияю, это Николь рядом, она отражает свет.

Алекс фыркнул:

– Господи, когда ты стал поэтом?

– С тех пор, как у меня появилась муза.

Николь покраснела, но глаза её светились. Всё было слишком реальным, слишком правильным – даже музыка казалась созданной под этот момент.

Когда она уже подумала, что вечер не может стать интереснее, у входа раздался возглас:

– Мистер Картер! Ваша мама здесь!

Эштон застыл.

– Мама?.. О нет.

– Ты не рад? – хихикнула Николь.

– Она сказала, что приедет на следующей неделе! – он провёл рукой по волосам. – И если она здесь, значит, с ней и отец.

И действительно, через несколько секунд в зал вошла очаровательная женщина с серебристыми волосами, элегантным шарфом и взглядом, в котором читалось сразу всё: гордость, любовь и готовность устраивать допрос любому, кто окажется рядом с её сыном. Рядом – высокий мужчина с широкой улыбкой и неизменной шуткой наготове.

– Эштон, милый! – Миссис Картер прижала его к себе. – Ты выглядишь… уставшим.

– Мам, я просто работал над релизом.

– Конечно. А когда ты в последний раз нормально ел?

– Мам…

– Он ел, – вмешалась Николь. – Сегодня утром. Я следила.

Глаза миссис Картер блеснули, и она, мгновенно оценив Николь с ног до головы, улыбнулась.

– Ах вот как… Вы та самая Николь?

– Та самая? – переспросила Николь, чувствуя, как сердце забилось чаще.

Миссис Картер заговорщицки подмигнула:

– Да-да, та, из-за которой мой сын наконец-то перестал разговаривать с ноутбуком и начал улыбаться.

Отец Эштона рассмеялся:

– Мы уже готовы официально поблагодарить вас за спасение человечества.

Все рассмеялись, напряжение спало, и вечер наполнился лёгкостью.

Мать Эштона держала Николь под руку, как будто знала её сто лет, рассказывала истории из детства сына:

– А знаете, в шесть лет он пытался сконструировать робота, который делал бы ему домашку. И знаете, что вышло? Робот сжёг занавески.

– Отличное начало для будущего миллиардера, – поддела Николь, на что Эштон только вздохнул:

– Вот почему я не хотел, чтобы вы знакомились именно сегодня.

Но все смеялись – даже он.

Позже, когда все гости разошлись, Эштон и Николь отправились домой и оказались у камина.

Шум постепенно стихал, и остался только треск пламени и лёгкий джаз.

– Ты им понравилась, – сказал он, наливая ей шампанское.

– А если бы нет?

– Тогда пришлось бы выбирать между тобой и мамой.

– И что бы ты выбрал? – Николь приподняла бровь.

– Я бы сказал маме, что ты слишком упряма, чтобы уйти.

Николь рассмеялась, но в голосе Эштона прозвучала искренность. Он поставил бокалы, подошёл ближе и, не сводя с неё взгляда, тихо сказал:

– Сегодня я понял, что всё, чего я добивался, – не имеет смысла без тебя. Все эти релизы, инвесторы, графики… Я хочу, чтобы, когда я оглядывался на всё это, рядом была ты.

Она почувствовала, как внутри всё сжалось и расправилось одновременно.

– Эштон…

– Я люблю тебя, Николь, – произнёс он, не делая паузы, не взвешивая. Просто сказал.

И в этот момент это прозвучало естественно, как дыхание.

Николь смотрела на него, и на губах появилась та улыбка, которую он полюбил ещё до того, как осознал.

– А я тебя, – прошептала она. – Даже если ты снова назовёшь вечеринку «скромной».

Он рассмеялся, поцеловал её в висок и, глядя на танцующих коллег, добавил:

– Пожалуй, я теперь стану устраивать такие вечера чаще. Только при одном условии.

– Каком?

– Ты всегда будешь моим главным гостем.

Ночь выдалась необычайно тихой. После гулкой, полной смеха и света вечеринки казалось, что весь мир выдохнул и замер где-то за окнами, оставив их двоих внутри мягкой, золотистой тишины.

Эштон прошёл на кухню, и оттуда донёсся звон посуды и тихое шипение чайника. Вскоре он вернулся, держа две кружки – одну с горячим шоколадом, вторую с кофе.

– Я угадал?

– Всегда, – улыбнулась Николь. – Но я всё ещё не понимаю, как ты не вымотался. У тебя за последние три дня сна было меньше, чем еды у кота на диете.

– Возможно, меня держит адреналин. Или ты. – Он поставил кружки на низкий стол у камина и опустился рядом, притянув плед, который уже стал их традицией.

Пламя отражалось в стекле, лениво облизывало дрова, а их лица освещал мягкий янтарный свет. В квартире пахло корицей, кофе и немного – праздником, который всё ещё витал в воздухе, хотя шум давно остался где-то за порогом.

– Твои родители – потрясающие, – сказала Николь, устроившись поудобнее. – Я теперь понимаю, откуда у тебя это умение обворожать людей и одновременно сводить их с ума.

– Сводить с ума – это точно от мамы, – хмыкнул он. – А очарование… возможно, это просто генетический побочный эффект.

– Побочный эффект, от которого страдают все женщины в радиусе пяти метров?

– Только одна. – Он посмотрел на неё слишком долго, чтобы это можно было назвать случайным взглядом.

Николь отвела глаза, но улыбка выдала всё. Её тянуло к нему всё сильнее, как к теплу в холодный вечер – без пафоса, без сомнений, просто естественно.

– Твоя мама сегодня сказала, что я заставила тебя улыбаться чаще.

– Это правда, – ответил он, не отводя взгляда. – Я раньше даже не замечал, насколько у меня мрачное лицо, пока ты не появилась.

– Мрачное? У тебя просто «лицо занятости».

– Спасибо за эвфемизм.

Он усмехнулся, и тень усталости, которая ещё недавно лежала в уголках его глаз, растворилась. Николь наблюдала за ним и ощущала странную смесь спокойствия и нежности. Он был не просто тем самым Эштоном Картером, уверенным, остроумным, упрямым – сейчас в нём было что-то человеческое, тёплое, почти ранимое.

– Я до сих пор не могу поверить, что всё закончилось, – сказал он тихо. – Этот релиз… я жил им последние месяцы. Иногда мне казалось, что я вообще не умею отдыхать.

– Так и есть, – ответила она, не скрывая улыбку. – Но ты учишься. Сегодня, например, ты отдыхал.

– Если это можно назвать отдыхом, когда вся команда пыталась танцевать макарену с инвесторами.

– Это было прекрасно, – рассмеялась Николь. – И, кстати, я не знала, что ты умеешь танцевать.

– Это было не танцем, а попыткой выжить.

Он легонько толкнул её плечом, она ответила тем же, и в этой почти детской игре было что-то до боли домашнее.

Николь взяла свою кружку, обхватила её ладонями и уставилась на пламя.

– Знаешь, сегодня я видела тебя совсем другим. Не просто как мужчину, который управляет компанией, а как человека, который способен вдохновлять. У тебя получилось собрать всех – даже тех, кто ссорился неделю назад.

– Это всё ты. Ты их объединила.

– Нет, – покачала она головой. – Я просто показала, насколько важно верить. А верить они начали в тебя.

Эштон замолчал. Он долго смотрел на неё, словно хотел что-то сказать, но потом просто потянулся и убрал выбившуюся прядь волос с её лица.

– Николь, ты понимаешь, что ты изменила всё? – спросил он негромко.

– В смысле?

– До тебя я знал, чего хочу. Деньги, успех, стабильность… но не знал, зачем. А теперь знаю.

Она молчала. Только лёгкое потрескивание дров заполняло паузу.

– Ты знаешь, – продолжил он, – когда всё это начиналось, я боялся. Боялся, что если позволю себе чувствовать, то потеряю контроль. А теперь мне кажется, что именно рядом с тобой я наконец-то перестал его бояться.

Николь посмотрела на него, и её глаза блеснули – не от огня, а от чего-то глубже, теплее.

– Ты не потерял контроль, Эштон. Ты просто перестал быть один.

Он на секунду закрыл глаза, будто впитывая каждое её слово. Потом наклонился ближе, и их лбы почти соприкоснулись.

– Звучит так, будто ты мой личный катализатор.

– Возможно, я и есть, – шепнула она. – Только без разрушений.

Они оба рассмеялись, но в этом смехе уже не было напряжения, только легкость.

Эштон взял её ладонь, переплёл пальцы и задержал взгляд на этом простом жесте.

– Я всё время думал, что сила – это уметь держать всё под контролем, – сказал он тихо. – Но теперь понимаю: настоящая сила – это позволить себе быть уязвимым рядом с тем, кому доверяешь.

Николь чуть сжала его руку.

– Тогда ты стал сильнее, чем когда-либо.

Они сидели у камина долго – слишком долго для разговора, слишком мало для вечности. Пламя постепенно угасало, оставляя лишь красные угли, но в комнате оставалось ощущение тепла, которое не зависело от огня.

Эштон потянулся к ней, и их губы встретились – не спешно, не с жадностью, а с той уверенностью, которая приходит, когда больше не нужно ничего доказывать.

Всё вокруг исчезло: ни релиза, ни шума, ни тревог. Только они двое, огонь, и тихое дыхание, смешивающееся в едином ритме.

Когда они отстранились, Николь посмотрела на него и тихо сказала:

– Пообещай, что хоть завтра ты поспишь.

– Если рядом со мной будешь ты, – улыбнулся он. – Обещаю.

Она рассмеялась, опустила голову ему на плечо и закрыла глаза. Эштон притянул её ближе, накрыв пледом.

Тепло от камина таяло, но им это было не важно. Тишина ночи теперь принадлежала только им.

Глава 19. Свобода по любви

Эштон проснулся первым – как это обычно бывает у людей, которые спят не потому что устали, а потому что организм просто вырубился в оборонительном режиме после недели бессонных ночей. Солнце пробивалось сквозь полупрозрачные шторы, лениво рисуя на стене узоры из золотых бликов.

Он тихо выдохнул, повернув голову к Николь.

Она спала, уткнувшись носом в подушку, с чуть растрепанными волосами и лёгкой улыбкой на губах. Вид у неё был такой безмятежный, что Эштон на секунду подумал: может, черт с этим завтраком – просто лечь обратно и смотреть на неё до конца времён?

Но желудок предательски напомнил, что романтика без еды – это трагедия.

– Ладно, Майло, – прошептал он, осторожно спуская ноги с кровати. – Пора спасать завтрак. Или уничтожать кухню. Всё зависит от твоего участия.

Майло, как истинный соратник, поднял голову с кровати и ответил коротким «вуф», в котором чувствовалось одобрение и скепсис одновременно.

Пентхаус был залит утренним светом. Из панорамных окон открывался вид на город, где всё ещё царила субботняя дремота. Эштон шёл босиком по холодному полу, зевая и стараясь не задеть ничего коленом – это, к слову, не получалось: то он задел стул, то локтем подвинул вазу.

На кухне он остановился, глядя на кофемашину, как на загадку вселенной.

– Мы справимся, – сказал он ей. – Ты и я. Без Николь. Без паники.

Машина, разумеется, не ответила. Только жалобно пискнула и выдала странный звук, напоминающий смесь кашля и насмешки.

– Предательница, – пробормотал Эштон и взялся за сковородку.

Майло сел рядом, наблюдая с выражением лица, которое можно было бы описать как: «Ты серьёзно собираешься этим кормить человека, которую любишь?»

– Да, я готовлю, – сказал Эштон, заметив собачий взгляд. – И нет, это не план убийства. Хотя шанс случайного возгорания я бы не исключал.

Он взбил яйца, но через пару секунд понял, что забыл соль. Потом забыл, где стоит соль. Потом поставил сковородку и нашёл соль. Потом осознал, что забыл включить плиту.

Классика.

Когда запах поджаренных тостов начал заполнять пространство, Эштон поймал себя на мысли, что ему нравится эта тишина. Не гул переговоров, не звонки инвесторов, не спешка. Только утро, свет, запах кофе и осознание, что в спальне – человек, который стал его якорем.

Он тихо выдохнул.

Вот так, наверное, и выглядит счастье. Не громкое, не показное. Просто – она рядом.

Сзади послышался мягкий голос:

– Ты разговариваешь с техникой или с собой?

Николь стояла в дверях, в его рубашке, застёгнутой небрежно, и выглядела одновременно сонно и ослепительно. Она облокотилась о косяк, щурясь от света.

– Я… эээ… веду переговоры с кофемашиной, – признался Эштон. – Похоже, у нас напряжённые отношения.

– Судя по запаху, вы почти нашли компромисс, – усмехнулась она, подходя ближе и заглядывая в сковородку. – Или это запах капитуляции?

– Это… амбициозная попытка сделать завтрак, – с серьёзным видом ответил он. – Всё под контролем.

– М-м, конечно, – протянула Николь, садясь на высокий стул у барной стойки. – Ты выглядишь так, будто только что прошёл кулинарную версию «Миссии невыполнима».

– Это всё потому, что я хотел тебя удивить, – ответил Эштон, переворачивая яичницу с выражением человека, которому вручена ответственность за ядерный реактор.

– И как успехи?

– Я жив, сковородка тоже. Уже неплохо.

Они оба рассмеялись. Майло, почуяв, что момент благополучный, сел рядом с Николь, положив голову ей на колени.

– Майло, ты всегда выбираешь сторону победителя, – заметил Эштон.

– Умная собака, – ответила Николь, погладив пса. – Видит, где утренний кофе, там и счастье.

Эштон поставил перед ней тарелку. Яичница выглядела немного хаотично, но аромат был неплох.

– Прошу, шеф-д'Эштон рекомендует своё фирменное блюдо «Сомнительные яйца под соусом любви и отчаяния».

Николь взяла вилку, попробовала и приподняла брови.

– Знаешь… неожиданно вкусно.

– Ты сейчас серьёзно или пытаешься меня поддержать?

– И то, и другое, – сказала она, улыбаясь. – Но в основном серьёзно.

Он наклонился, обнял её за плечи и тихо прошептал:

– Я обещал тебе, что суббота будет без хаоса. Хотя… без нас хаосу, наверное, скучно.

– Да уж, – ответила она, смеясь. – Мы с тобой – его личные любимчики.

Они ели, болтая о мелочах, никуда не торопясь. Солнце постепенно поднималось выше, а где-то за окном город наконец просыпался. В квартире пахло кофе, яичницей и уютом.

Эштон смотрел на Николь, на то, как она смеётся, как поправляет волосы, как на её щеке появляется лёгкая тень от света.

И понимал – всё. Ему уже не нужно искать вдохновение в бизнесе, не нужно доказывать миру, что он чего-то стоит. Всё, что он хотел, сидело сейчас напротив него и делило с ним подгоревшие тосты.

– Знаешь, – сказал он вдруг, откинувшись на стул, – если бы кто-то сказал мне год назад, что я буду стоять на кухне, спорить с кофемашиной и чувствовать себя самым счастливым идиотом на планете… я бы не поверил.

– А теперь? – спросила Николь, глядя на него.

– А теперь я думаю, что это чертовски правильное место, – тихо ответил он.

День выдался солнечным, ленивым и до безобразия уютным. После завтрака Эштон, Николь и Майло устроили короткий марш-бросок по квартире – пес носился за игрушкой, Николь смеялась, а Эштон отчаянно притворялся, что контролирует ситуацию.

– Всё, – сказала Николь, облокотившись о стену. – Нам нужно уходить, пока он не разобрал мебель.

– Майло – стратег, – заметил Эштон. – Он просто тестирует границы дозволенного.

– А ты – терпеливый родитель.

Он усмехнулся и, схватив ключи, спросил:

– Так, ты помнишь, где мы договорились встретиться?

– Конечно. В том самом кафе, где Дженни однажды заказала кофе без кофе.

– Ах да. Легендарное место с «максимумом настроения и минимумом логики».

Кафе было шумным, живым и наполненным ароматом выпечки. Столы стояли близко друг к другу, и всё казалось немного хаотичным, но именно это и придавало месту очарование.

Дженни уже сидела у окна, энергично жестикулируя Марку, который выглядел так, будто до сих пор не оправился от её недавнего монолога.

– А вот и наши герои корпоративных войн, – сказала она, когда Николь и Эштон подошли. – Победители в номинации «Самая драматичная неделя века».

– Спасибо, спасибо, – поклонился Эштон. – Мы репетировали этот кризис месяцами.

Николь прыснула от смеха, и Марк добавил:

– Лично я ставлю десять из десяти за финал. Сцена с разоблачением Джонсона – шедевр.

– А вот ты, Марк, – сказала Дженни, наклоняясь к нему, – всё ещё не прислал мне те файлы.

– Какие файлы?

– Те, где я выгляжу как гений.

– Такие вообще существуют? – невозмутимо спросил Эштон, за что получил от Николь лёгкий тычок локтем.

– Эштон, – сказала она, качая головой, – не начинай. Сегодня у нас мир, еда и отсутствие сарказма.

– Без сарказма? – переспросил он. – Звучит как скучная диета.

Официант принёс напитки – кофе для Николь и Дженни, лимонад для Марка и двойной эспрессо для Эштона, потому что, по его словам, «жизнь – не для слабонервных».

Дженни, как всегда, говорила больше всех.

– Вы не представляете, – рассказывала она, жестикулируя так, что чуть не уронила меню, – как бухгалтерия кипела после этого скандала! Люди до сих пор спорят, кто первый понял, что Джонсон мутит с конкурентами.

– Конечно, ты, – вставил Марк. – Ты вообще всегда «первая».

– Это ты сейчас сарказм или флирт? – прищурилась Дженни.

– А ты как хочешь, так и воспринимай.

Эштон наклонился к Николь и тихо прошептал:

– Похоже, у нас зарождается новая корпоративная драма.

– Ш-ш, – улыбнулась Николь. – Не мешай процессу естественного флирта.

Марк и Дженни продолжали пикировку, не замечая никого вокруг. Он подшучивал, она бросала на него «грозные» взгляды, но при этом не убирала руку, лежащую подозрительно близко к его.

Эштон вздохнул театрально.

– Это либо история любви, либо взрыв отдела кадров.

– Всё зависит от того, кто первый сдастся, – заметила Николь.

Пока они ели, разговор плавно перешёл на лёгкие темы – кино, сериалы, любимые блюда.

– Так вот, – говорил Марк, поднимая вилку, – идеальная пицца – это пицца без ананасов.

– Ересь, – возразила Дженни. – Ананасы – вершина вкусовой эволюции.

– Ананасы – преступление против теста.

– А ты – против радости, – парировала она.

Николь прыснула в кофе, Эштон едва удержался, чтобы не рассмеяться вслух.

– Ребята, – сказал он. – Если вы решите устроить дуэль, пожалуйста, выберите оружие помягче. Например, ложки.

– Мы не ссоримся, – заявила Дженни. – Мы просто обсуждаем важные философские вопросы.

– Конечно, – протянул Марк. – Так и называется: «философия пиццы».

Николь наклонилась ближе к Эштону.

– Я всё больше думаю, что сегодня вечером в баре будет интересно.

– О, определённо, – усмехнулся он. – Дай мне только пару минут – я закажу попкорн и стул на переднем ряду.

Когда принесли десерт, все уже смеялись до слёз. Дженни рассказывала, как однажды перепутала корпоративное письмо и вместо счёта отправила клиенту фото своего кота с подписью: «Это важный документ, не игнорируйте!»

– И что клиент? – спросил Эштон, едва дыша от смеха.

– Ответил: «Наконец-то кто-то отправил мне отчёт, который я хочу открыть».

Марк подавился кофе, а Николь хлопнула ладонью по столу, вытирая слёзы.

– Дженни, – сказала она, – если бы не ты, в нашем отделе давно бы воцарилась тишина и здравый смысл.

– А это кому-то нужно? – фыркнула та. – Скука – мой личный враг.

Эштон взглянул на Николь, и в его улыбке мелькнула тёплая нежность. Она смеялась – свободно, громко, с тем самым блеском в глазах, который всегда сводил его с ума.

Он вдруг понял, что этот простой момент – стол, друзья, шутки – для него теперь важнее любой презентации, любого контракта, любого успеха.

Когда они вышли из кафе, солнце уже склонялось к горизонту. Марк предложил:

– А что если вечером пойти куда-нибудь потанцевать?

– Отличная идея, – поддержала Дженни. – Я знаю бар с живой музыкой и коктейлями, которые заставляют забыть, как тебя зовут.

– Только если они заставят забыть и твой логин в корпоративной почте, – подколол Эштон.

Николь рассмеялась и взяла его за руку.

– Значит, решено. Вечером – бар. Только давай не опоздаем, а то Дженни устроит рейв прямо в холле.

– Я в этом не сомневаюсь, – сказал Эштон, усмехаясь.

Они разошлись с лёгкостью старых друзей, с предвкушением вечера и тихим ощущением, что впереди будет что-то по-настоящему весёлое.

И Эштон, глядя на Николь, подумал, что, возможно, счастье – это не громкие слова, не дорогие рестораны, не вспышки фотокамер.

А просто смех за обедом. И женщина, которая заставляет этот смех звучать чаще.

К вечеру город засветился огнями, как будто кто-то разлил по небу жидкое золото.

Николь стояла перед зеркалом и закалывала волосы, пока Эштон сидел на диване, с выражением мужчины, который уже минут пятнадцать борется с желанием не подсказывать, что она и так идеальна.

– Сколько нам ещё ждать, мисс Брукс? – лениво спросил он, вытянув ноги.

– Минут пять.

– Ты говорила «пять минут» двадцать минут назад.

– Я женщина, Эштон. Мои «пять минут» имеют творческий диапазон.

Он усмехнулся, подошёл и, обняв её со спины, сказал:

– Если ты задержишься ещё на одну «творческую минуту», мне придётся применить крайние меры.

– Например?

– Похитить тебя до того, как ты наденешь туфли.

– И как же я буду танцевать босиком?

– Я готов пожертвовать комфортом ради зрелища.

Николь рассмеялась, и на мгновение они просто стояли перед зеркалом – отражение двух людей, уставших, но счастливых.

Бар оказался тем самым, что обещала Дженни: смесью безумия, живой музыки и приглушённого света, который превращал всё вокруг в кино.

На сцене гитарист играл блюз, люди разговаривали, смеялись, кто-то танцевал между столами. Воздух пах карамелью, алкоголем и весельем.

– Это место кричит «безрассудные решения и плохие фотографии», – заметил Эштон, оглядываясь.

– Зато весело, – ответила Николь.

– Я не спорю. Я просто чувствую, что через пару часов Марк и Дженни откроют тут филиал своей химии.

Они нашли столик у сцены. Через несколько минут подошли Дженни и Марк – и сразу стало шумнее.

– Николь! – крикнула Дженни, махая рукой. – Мы опоздали всего на пять минут!

– Ты же знаешь, что в твоём мире это почти вовремя, – подколол Марк.

Эштон заказал напитки: вино для девушек, виски для себя и Марка. Музыка изменилась – теперь звучал лёгкий джаз с ритмом, который невозможно было игнорировать.

– Кто пойдёт первым на танцпол? – спросила Николь, облокотившись о стол.

– Не я, – сказал Марк. – Я танцую как человек, который борется с невидимыми врагами.

– А я, – вмешалась Дженни, – люблю танцевать только с подходящим партнёром.

Она посмотрела на Марка – не слишком явно, но достаточно, чтобы все поняли.

Эштон, не удержавшись, тихо сказал Николь:

– Ещё чуть-чуть – и они начнут спорить, кто из них «просто друг» громче.

– Давай не мешать природе, – шепнула Николь. – Пусть флирт эволюционирует сам.

Когда Эштон и Николь вышли на танцпол, вокруг всё будто замедлилось. Музыка обволакивала, и их движения слились в одну линию – мягкую, уверенную, тёплую.

Эштон держал её за талию, слегка касаясь кончиками пальцев – достаточно, чтобы по коже побежали мурашки.

– Ты знаешь, что смотришь на меня так, будто читаешь мысли? – сказал он тихо.

– А если читаю? – улыбнулась она.

– Тогда мне стоит быть осторожнее.

– Слишком поздно.

Они рассмеялись. Это был не тот безудержный смех, а тихий – когда счастье не требует громкости.

Тем временем у бара Марк и Дженни устроили шоу в своём стиле.

– Я тебе говорил, – сказал Марк, – что ты не умеешь наливать вино?

– Я тебе говорила, – парировала Дженни, – что не люблю, когда мне указывают.

– А я говорил, что ты упрямая.

– А я говорила, что упрямство – моё хобби.

Он усмехнулся, и между ними повисла пауза – та, которая бывает перед чем-то интересным.

Дженни отвела взгляд первой, но улыбка осталась.

Эштон, наблюдая издалека, покачал головой:

– Если они завтра объявят о помолвке, я не удивлюсь.

– Да ладно, – фыркнула Николь. – Им для этого нужно хотя бы один вечер не спорить.

– Возможно, для них это и есть форма прелюдии.

Час спустя бар наполнился лёгким безумием: кто-то танцевал на стуле, кто-то пел вместе с музыкантами, а Эштон с Николь смеялись, наблюдая, как Дженни учит Марка «правильно двигаться в такт».

– Левее! Нет, не туда, ты как робот после апгрейда! – кричала она, и публика аплодировала.

– Я инженер, а не танцор! – оправдывался Марк, но выглядел при этом вполне довольным.

Эштон притянул Николь ближе.

– Если мы задержимся ещё на час, я начну преподавать курсы самообладания.

– Или курсы "как не ревновать к вниманию Дженни", – усмехнулась Николь.

– К ней я не ревную. Но если кто-то посмотрит на тебя дольше трёх секунд…

– Тогда ему повезло увидеть хорошую женщину.

– Тогда ему придётся столкнуться с очень нервным мужчиной.

Она улыбнулась, коснулась его губ и прошептала:

– Расслабься, мистер Картер. Я сегодня только твоя.

Ближе к полуночи компания вышла из бара. Воздух был прохладным, улицы сияли огнями, а смех всё ещё висел в воздухе, как дым.

– Я официально объявляю этот вечер успешным, – сказала Дженни, застёгивая пальто. – Я танцевала, я смеялась, и никто не вылил на меня напиток. Это прогресс.

– Мы гордимся тобой, – сказал Марк.

– Должен признать, ты не так плох, – ответила она.

– Это уже комплимент?

– Почти.

Эштон и Николь шли чуть позади, держась за руки.

– Твои друзья – это ходячие ситуации, – сказал он.

– Зато с ними никогда не скучно.

– Я начинаю подозревать, что ты любишь хаос.

– Я просто умею в нём жить.

Он улыбнулся, глядя на неё с тем самым взглядом, от которого у Николь перехватывало дыхание.

– Хорошо, что я теперь часть этого хаоса.

– Нет, Эштон. Ты – мой любимый катализатор хаоса.

Они рассмеялись, а за их спинами Дженни сказала Марку:

– Кажется, кто-то опять придумал идеальное название для книги.

И действительно – вечер казался страницей, написанной на смехе, взглядах и тёплом свете.

Утро воскресенья началось с того, что мир был подозрительно тихим.

Никаких звонков, никакой суеты – только солнечные лучи, робко пробивающиеся сквозь шторы, и ленивое мурчание Майло, который свернулся клубком у кровати.

Николь первой пошевелилась, уткнувшись носом в подушку и не открывая глаз.

Тело приятно ныло после танцев, голова была лёгкой, а на губах – привкус вина и поцелуев.

Где-то рядом дышал Эштон, ровно и спокойно, как человек, которому мир больше ничего не должен.

Она повернулась к нему лицом и увидела: волосы чуть растрёпаны, а выражение лица – довольное до безобразия.

«Конечно, довольное, – усмехнулась она про себя. – Этот мужчина просыпается так, будто всю ночь рекламировал сон как услугу».

Она потянулась, зарылась в одеяло, но тут он открыл глаза и тихо сказал:

– Доброе утро, хаос моего сердца.

– У тебя очень поэтичный словарный запас для воскресенья, – буркнула она.

– Это побочный эффект счастья.

Он сел, потянулся и лениво оглядел комнату. Солнечные лучи золотили его плечи, а Майло, почуяв, что кто-то проснулся, тут же запрыгнул на кровать и улёгся между ними.

– Я хотел приготовить тебе завтрак, – сказал Эштон. – Но кажется, мой пёс решил, что это его территория.

– Пёс прав. У него тоже выходной.

Он рассмеялся, провёл рукой по её волосам и добавил:

– Тогда может хотя бы кофе?

– Если ты не прольёшь его на кровать, как в прошлый раз.

– Эй, это был несчастный случай!

– Конечно. Все несчастные случаи пахнут ванилью и заканчиваются твоим смехом.

Кухня встретила их ароматом свежеобжаренных зёрен и тихим урчанием кофемашины. Николь, завернувшись в рубашку Эштона, села за стол и наблюдала, как он орудует на кухне с видом шефа, готовящего завтрак для самой судьбы.

– Скажи честно, – сказала она. – Ты специально делаешь вид, что готовка – это твой боевой навык?

– Я не делаю вид, – ответил он, наливая кофе. – Я действительно так хорош.

– Да-да, мистер идеальный. Список твоих достоинств всё растёт.

– И всё равно ты сомневаешься, стоит ли мне вручить медаль «Лучший мужчина столетия».

– Медаль выдают после проверки на «невыносимо самоуверенного».

Он поставил перед ней тарелку с блинчиками, клубникой и мёдом, присел напротив и тихо сказал:

– Я всё ещё не верю, что это реальность. Что ты сидишь на моей кухне, в моей рубашке, и улыбаешься мне.

Николь опустила взгляд, почувствовав, как щеки слегка розовеют.

– А я всё ещё не верю, что ты умеешь быть таким домашним.

– Не обольщайся. Через полчаса я снова стану надменным CEO.

– Тогда у меня есть тридцать минут, чтобы наслаждаться твоей человеческой версией.

Когда они доели, Эштон убрал посуду, а потом подошёл к ней, остановился за спиной и обнял.

– Николь…

– Ммм?

– Можно я задам тебе вопрос, который немного пугает даже меня?

– Если ты не собираешься предложить мне кредит, спрашивай.

Он усмехнулся, но потом стал серьёзным:

– Переезжай ко мне.

Мир будто на секунду задержал дыхание.

Николь моргнула, отложила кружку и обернулась.

– Что?

– Переезжай ко мне, – повторил он. – Не просто на выходные, не «иногда». А по-настоящему.

Она замерла.

Внутри всё запульсировало – радость, страх, удивление, желание.

– Эштон… Я… Я не знаю. Это… слишком быстро.

– Быстро? Мы пережили стресс, скандалы, релиз, вечеринку с моими родителями и вчерашние танцы Дженни. После этого я готов хоть дом построить.

– Ты романтик, – улыбнулась она.

– Нет. Я просто знаю, чего хочу.

Он сел напротив, взял её за руку и заглянул в глаза.

– Когда ты не здесь, мне кажется, что квартира пустая. Даже Майло скучает, хотя делает вид, что нет. Я хочу просыпаться с тобой, хочу слышать, как ты ворчишь, хочу, чтобы твоя чашка стояла рядом с моей.

Она рассмеялась сквозь лёгкую дрожь.

– Ты понимаешь, что жить со мной – это постоянный квест?

– Я готов.

– Я разбросаю по квартире свои книги, косметику и тысячу вещей, которых ты даже не знал, что они существуют.

– Идеально. Мне всегда не хватало немного хаоса.

Николь посмотрела на него с прищуром, будто искала подвох.

– И ты уверен, что не хочешь… ну, тишины, порядка, пространства?

– Уверен. Потому что порядок без тебя – это просто стерильная скука.

Она тихо вздохнула, улыбнулась и сказала:

– Ладно.

– Ладно?

– Да. Но с одним условием.

Эштон напрягся:

– С каким?

– Я переезжаю как «свой человек», а не как «твоя плюшевая девушка, которая улыбается на всех твоих встречах».

– Договорились. Хотя, если ты когда-нибудь захочешь посидеть у меня на коленях – я не возражаю.

– Вот видишь, – усмехнулась она, – ты уже нарушаешь договор.

Они засмеялись.

Майло тявкнул, будто поддерживая.

Эштон наклонился, поцеловал её и тихо сказал:

– Тогда решено. Добро пожаловать домой, Николь.

– Пожалуй, это лучшее воскресенье в моей жизни.

Позже, когда солнце уже клонилось к закату, Николь стояла у окна с чашкой кофе и смотрела на город.

За спиной подошёл Эштон, обнял её, прижался лбом к её виску.

– Что думаешь? – спросил он.

– Думаю, что жизнь странная штука. Иногда она рушится, а потом вдруг складывается в идеальную картинку.

– Главное, чтобы в этой картинке были мы.

– Обязательно, – прошептала она.

Майло улёгся у их ног, тихо зевнул, а за окном город жил своей жизнью – шумной, светлой, полной будущего.

И где-то внутри Николь поняла: она действительно дома.