Читать онлайн Лабиринт души бесплатно
Глава 1
Айлин стояла на обочине, держа в руках сумку с покупками. Ветер трепал её куртку, и она машинально поправила выбившийся из-под капюшона локон. День был обыденным, даже скучным. Люди спешили мимо, не замечая друг друга. В таких моментах она всегда чувствовала, будто уже немного не здесь.
Красный. Жёлтый. Зелёный.
Айлин шагнула на пешеходный переход. Шаг, ещё шаг… и вдруг – визг тормозов, глухой удар. Всё произошло мгновенно: белая машина вынырнула будто из ниоткуда, успела чуть сбросить скорость, но всё равно задела её. Она покачнулась и упала.
– Всё в порядке… – прошептала она, поднимаясь, даже не взглянув на водителя, который выскочил из машины с округлёнными глазами. – Я в порядке.
Она отвернулась, пошатнулась и пошла дальше. Люди сзади кричали что-то, водитель звал её, но Айлин продолжала идти. Шаг за шагом. Улица плыла. Шум стал глухим, словно мир накрыла стеклянная вуаль. Она не чувствовала ни боли, ни страха. Только усталость. Странную, всё заполняющую.
Когда она подошла к своему дому, ключи не сразу поддались. Дверь открылась, как всегда – с лёгким скрипом. Она вошла, сняла обувь, бросила сумку у порога.
Прошла в комнату.
Тихо.
Слишком тихо.
Айлин села на кровать. Взглянула на ладони – чистые. Но ей показалось, будто в глубине кожи что-то треснуло.
Она легла, не включая свет. Глаза закрылись сами.
А потом
…она услышала стук.
Сначала тихий.
Потом – отчётливый, металлический.
Где-то вдалеке. Или в груди? Или прямо под кроватью?
Айлин хотела пошевелиться – и поняла, что не может. Всё тело словно парализовало. Только разум оставался живым.
И тут – голос.
Мужской. Спокойный. Тёплый.
Он произнёс её имя.
Медленно.
В первый раз – тихо.
Во второй – почти с улыбкой.
В третий – строго.
– Айлин.
…и вот началось то, что она не смогла бы описать словами.
То ли сон.
То ли чудо.
То ли конец.
Айлин словно провалилась в бездну – не вниз, а внутрь себя. Там не было ни времени, ни звуков, ни тел. Только странное ощущение лёгкости… и невесомости.
Она висела между небом и землёй. Буквально.
Снизу – ничего. Сверху – ещё меньше.
Пустота.
Но в этой пустоте вдруг что-то дрогнуло.
Там, вдали, за гранью мрака и света – что-то было.
Что-то огромное.
Замок? Или просто тень?
Прозрачный силуэт строения мерцал то, появляясь, то исчезая, словно мираж. Иногда он напоминал руины, иногда – дворец из стекла. Айлин не знала, приближается он или отдаляется. Но он был. И звал.
Она попыталась сделать шаг – и почувствовала, что стоит. Хотя под ногами всё ещё была пустота.
Шаг.
Ещё шаг.
Теперь она различала огромные врата.
Высокие, как башни. Могучие, словно их вырезали из скалы и запечатали чьей-то древней волей. Они не имели замков – только золотые узоры, похожие на каллиграфию, которой не существовало в мире живых.
«Зайти?» – шепнул голос внутри.
«А может, пройти мимо?»
Но мимо не было пути.
Айлин обернулась – сзади не было ничего. Только тьма, которая теперь казалась живой.
А впереди…
Двери.
И замок, который будто ждал её всегда.
Она подошла ближе. Узор на вратах затрепетал, словно от её присутствия.
И тогда она услышала второй голос. Женский. Холодный. Не враждебный, но – бескомпромиссный:
– Назад пути нет.
Айлин подняла глаза – над вратами появились два символа, пульсирующие слабым светом.
Один – напоминал крыло.
Второй – меч.
Она стояла.
Перед вратами.
На границе чего-то большего, чем просто жизни или смерти.
Ни шагу вперёд.
Ни дороги назад.
И вдруг – тишина внутри неё стала громче, чем снаружи.
– Кто ты?
Этот вопрос пришёл не извне – из самой глубины её существа.
Словно кто-то внутри проснулся, словно душа коснулась себя – и не узнала.
Айлин попыталась вспомнить.
Имя.
Жизнь.
Смысл.
Но… было пусто.
Прошлое – как рваная плёнка. Лица размыты. Слова – будто чужие.
Настоящее – растворяется, как пар.
Будущее – вовсе отсутствует. Как будто её больше нет.
– Кто ты?.. – повторилось из глубины. – Откуда пришла?.. Чего ищешь?..
Айлин попыталась заглянуть в себя – и ощутила странный страх.
Словно внутри неё – ничто.
– Я… – её губы шевельнулись, но голос был чужой.
Слабый. Тонкий.
Как будто её душа тоже боялась говорить.
– Я была… кем-то. Кажется… женщиной?
Обрывки. Детали.
Глаза…
Руки…
Смех…
Кто-то плакал. Кто-то звал её.
Отец?
Мать?
Ребёнок?..
Нет. Всё спуталось.
Она медленно опустила голову. Ноги дрожали, как у новорождённой.
Стирание.
Как будто её медленно стирали из книги, в которой она – была главной героиней.
Она стояла, не в силах сделать ни шаг вперёд, ни назад.
Просто стояла перед вратами, которые… всё ещё ждали.
И вдруг… что-то капнуло.
Свет?
Нет – золото.
Одна капля – с неба, как слеза.
Она коснулась её плеча – и раздался голос. Мужской.
Тёплый.
Мягкий.
– Ты здесь. И ты – всё ещё ты. Просто не вся.
Айлин резко обернулась.
Но рядом никого не было.
Врата приоткрылись – на толщину дыхания.
И золотой узор на них вспыхнул, будто услышав её сомнение.
Айлин закрыла глаза.
Сделала вдох.
И вдруг внутри неё что-то дрогнуло – крошечная искра.
Память?
Надежда?
Нет.
Выбор.
Она снова посмотрела на врата.
И подумала:
"Если я забуду себя – может быть, я найду ту, кем должна была стать?"
Врата не шевелились.
Но воздух вокруг стал плотнее, словно само время перестало течь.
Не шло вперёд. Не возвращалось назад.
Айлин почувствовала:
она не одна.
Где-то за спиной – тень.
Сбоку – дыхание.
Но никто не дышал. Никто не стоял.
Это пространство дышало.
Тот, чей голос она услышала мгновение назад, молчал.
Но его присутствие не исчезло. Оно теперь в ней.
Плечи будто под тяжестью взгляда.
Грудь сжалась, будто сердце стеснялось биться.
А разум…
Он снова начал задавать вопросы.
Глубокие. Лишённые слов.
– Ты боишься?
– Боишься, потому что не помнишь?
– Или потому, что помнишь… слишком хорошо?
Её лицо не дрогнуло.
Но глаза наполнились чем-то… почти детским.
Растерянностью.
– Кто ты? – прошептала она, не зная, кому обращается.
К себе?
К тому голосу?
К тем, кто стоит за вратами?..
Снова – тишина.
Но не пустая.
Это была наблюдающая тишина, в которой слышно всё:
её сомнения, прошлые слёзы, упрёки, страх быть забытой.
И тут…
в её голове всплыли два имени.
Ниоткуда.
Словно выдох.
Она не знала, кто они.
Но эти имена… прилипли к её коже.
Как будто часть её истории, давно забытая.
Как будто наблюдатели уже здесь.
Смотрят.
Ждут.
Айлин сделала шаг назад.
Потом – вперёд.
И остановилась.
Почувствовала: если сделает шаг внутрь, пути назад не будет.
Врата молчали.
Но где-то слева – в самой тени пустоты – промелькнул мгновенный силуэт.
Высокий.
Тонкий.
Словно мужская тень без тела.
Он исчез в тот же миг.
Но аромат остался – тонкий, как после дождя.
Невыразимый, но живой.
И Айлин вдруг поняла:
она не спит.
И не умерла.
Она – на пороге правды.
О себе.
Айлин всё ещё стояла перед вратами.
Странное ощущение преследовало её – что-то ждало.
И не только за этими вратами.
Где-то здесь. Где-то рядом.
Она несколько раз пыталась сделать шаг, но каждый раз будто что-то останавливало.
Не страх.
Скорее – неопределённость.
Как будто само пространство шептало:
"Ты готова?"
Но потом что-то изменилось.
Воздух вокруг стал плотнее.
Теплее.
Будто кто-то ждал внутри.
Айлин сделала шаг.
И врата бесшумно распахнулись, как будто чувствовали её решение.
Тьма и свет слились воедино,
и в следующий миг
она уже внутри.
…И вот она открыла глаза.
Мир вокруг был просторен и безграничен.
Как будто исчезли стены, небо, гравитация – всё, что раньше определяло пространство.
Айлин стояла, но не чувствовала под ногами твёрдой опоры —
только мягкая, густо-зелёная трава, нежная и прохладная, как прикосновение утреннего тумана.
Ветер проходил сквозь неё —
не воздух, а скорее дыхание самой тишины.
Птицы – если это вообще были птицы —
плыли в небесах с замедленной грацией,
их крылья переливались перламутром,
а движения были настолько идеальны, что казались нереальными.
И вдруг —
вдоль горизонта,
то ли в начале, то ли в самом конце этого бескрайнего пространства,
она заметила водопад.
Он ниспадал со странной прозрачной высоты —
словно вода рождалась из света.
И плавно переходил в реку,
которая текла вбок, вдоль света, не вниз.
Айлин пошла вперёд.
Трава не мялась под ногами.
Каждый её шаг казался слишком лёгким,
словно она не шла – а вспоминала, как это делается.
Всё здесь было слишком… идеальным.
Слишком правильным.
И чем дальше она шла,
тем сильнее нарастало ощущение,
что она – не одна.
Кто-то смотрел.
Наблюдал.
Ждал.
– Я… это я? – прошептала она вслух, сама не поняв, кому адресует вопрос.
Слова растворились в воздухе.
Никакого отклика.
Никакого эха.
Только тишина,
и этот прозрачный водопад,
чей звук был ближе к пению,
чем к шуму воды.
Она остановилась.
Сердце билось всё быстрее.
Слишком громко, слишком живо – будто не её собственное.
– Я… жива?
Или…?
Она посмотрела на свои ладони.
Они были слишком чёткими.
Слишком идеальными.
Каждая линия сияла, как вырезанная светом.
Айлин опустилась на колени у воды.
Попробовала дотронуться —
но вода не намочила её пальцы.
Она прошла сквозь них, как сквозь луч света.
Только теперь Айлин поняла, что плачет.
Не от страха.
Не от боли.
А от недоумения.
И какого-то давнего, почти забытого чувства – покоя.
Но стоило ей попытаться довериться этому спокойствию,
как снова, в самый центр спины,
впилась мысль:
Кто-то рядом.
Он не спешит.
Он ждал.
Он всё это знал раньше, чем она открыла глаза.
…Но вдруг небо почернело.
Как будто кто-то перевернул мир, и свет начал исчезать.
Ветер налетел резко – не как в реальности,
а словно сила, решившая её сломать.
И вместе с ним хлынул дождь, тяжёлый, ледяной.
Капли били, как гвозди,
и в считанные мгновения Айлин промокла до нитки.
Она оглянулась – вокруг по-прежнему не было конца и края,
не было деревьев, под которыми можно спрятаться,
не было ни одной тропинки,
никакого намёка на путь.
Она пошла.
Просто пошла – вперёд, сквозь дождь, сквозь тревогу.
Шла, не зная зачем, но веря, что всё это должно закончиться.
И вдруг – среди этой промозглой серости,
среди поляны фиолетовой лаванды,
она увидела домик.
Небольшой, тёплый, с окнами, из которых лился свет.
Скрытая печь бросала оранжевые отблески на стену.
Айлин замерла.
Она почувствовала отчаянное желание очутиться там,
в этом доме, у огня, под сухим пледом.
Просто – быть в безопасности.
Она сделала шаг —
и дом… отдалился.
Как мираж.
Как будто пространство отодвигалось вместе с её стремлением.
Её дыхание сбилось.
Губы дрожали.
Мокрые волосы прилипли к лицу.
Трава под ногами стала скользкой и холодной.
Она шла – всё равно шла.
Дом то приближался, то исчезал.
Мир смеялся над ней.
И вдруг она упала.
На колени.
Без сил.
Уставшая. Голодная. Промокшая до души.
Сколько она шла – неведомо.
Здесь не было времени.
Только тело, которое больше не могло,
и сердце, которое больше не верило.
Айлин закрыла глаза.
– Всё… – прошептала она.
И в этот момент…
Она почувствовала тепло.
Под пальцами – древесину.
Над головой – навес от дождя.
Запах: дым, лаванда, свежий хлеб.
Она подняла взгляд —
и увидела дверь.
Та самая.
Из домика.
Она была на крыльце.
Айлин не поняла, как оказалась здесь.
Но вот она – уже у порога.
Рядом с теплом.
С ответами?
И тут внутри неё поднялось сомнение.
А что, если этот дом – не спасение?
А если это ловушка?
А если я уже умерла…
…и сейчас войду туда – навсегда?
Она подняла руку…
и замерла.
Её ладонь дрожала.
Перед ней – дверь.
За ней – неведомое.
А за спиной – буря и бесконечность.
Тёплый свет пробивался сквозь щели,
он звал, как голос из детства:
ласковый, обещающий, но…
слишком добрый, чтобы быть правдой.
– Это реальность?..
– Или очередная проверка?
– А если… я больше никогда не выйду?
Сомнения внутри сплелись,
как змеи, шепчущие в унисон:
«Ты не знаешь, что за этой дверью.»
«Ты не знаешь даже, кто ты сейчас.»
«Ты ничего не помнишь.»
И вдруг – тишина в голове.
Будто кто-то выключил мысли.
Она посмотрела на свою руку —
мокрую, дрожащую, но живую.
Сжала кулак.
Почувствовала пальцы.
Свои.
«Что бы это ни было,
я хочу знать.
Я не прячусь.
Я выбираю.»
Айлин вдохнула глубже,
шагнула вперёд
и…
постучала.
Три лёгких удара.
По дереву.
По самой себе.
Дверь открылась.
Не со скрипом,
не с таинством —
а тихо,
как будто ожидала её.
Айлин переступила порог.
Глава 2
Дверь не скрипнула, не распахнулась. Она просто исчезла – будто бы её никогда и не было. Перед ней открылся тёплый полумрак. Запахи. Дерево, пепел, травы. Что-то напоминало дом бабушки. Что-то – неуловимо чужое.
Айлин сделала шаг внутрь. Сначала один. Потом другой. Пол был тёплым, будто знал, как долго она мерзла. Комната приняла её – без упрёка, без страха. Каменная печь у стены потрескивала ровно, спокойно. В углу – кресло, у кресла – низкий стол с чашей, от которой шёл пар. Мёд и лимон. Имбирь? Она не была уверена.
– Это ты приготовил?
Голос вырвался сам собой. Глухо. Вопрос без адресата. Она знала, что здесь кто-то был. Или должен был быть.
– Я ждал тебя, Айлин, – сказал голос.
Он появился неоткуда. Он не был громким. Но он был – всюду. Он звучал, как тень в тишине, как последняя мысль перед сном. Он был… знакомым? Нет. Скорее, родственным. Как взгляд из зеркала в тот момент, когда ловишь себя – и не узнаёшь.
Она обернулась.
Он стоял у печи. Молодой. Высокий. Тонкий силуэт. Волосы, будто бы тёмно-каштановые, падали на лоб, глаза отражали отблеск огня. Он не смотрел прямо – и всё же Айлин почувствовала: он видит её насквозь.
– Кто ты? – спросила она.
Он улыбнулся. Без насмешки. Но и без тепла.
– Элио.
– Я… не знаю тебя.
– Пока что.
Она сглотнула. Внутри всё сжалось, как от надвигающегося шторма, и тут же – отпустило. Элио не приближался. Не угрожал. Он просто был. Как тишина. Как замирание.
– Я не знаю, где я. – Голос её дрожал. – Я… шла. Я потерялась. Я умерла? Это сон?
Он медленно наклонил голову.
– Ты не умерла. Но и не жива в привычном смысле. Ты в переходе. Между. Это не рай. Не ад. И даже не лабиринт. Это – ты.
Айлин почувствовала, как по спине пробежал холод.
– Это место… я создала его?
Элио подошёл к столу, сел. Не жестом – состоянием – пригласил её рядом.
– Не создала. Но и не чужое оно тебе. Оно откликается тебе. Оно приняло твой страх, но не осудило. Оно – продолжение тебя, Айлин. Здесь твоя душа ищет отражение. И найдёт больше, чем ты хотела.
Она не двигалась. Казалось, если она сделает шаг – исчезнет. Как исчезла дверь. Как исчез её голос. Но одна мысль в ней начала крепнуть:
Я не боюсь.
Именно поэтому я и пришла.
Она подошла. Села напротив.
Элио положил на стол небольшой ключ. Старый, потёртый, будто принадлежал сундуку, давно позабытому в пыльной кладовке. Он не объяснил, зачем он, не сказал, что открывает. Просто оставил его между ними – как знак или вызов. Айлин не осмелилась дотронуться.
– Это… для меня? – спросила она, неуверенно.
Элио слегка кивнул. Лишь тенью движения, как будто не телом, а намерением. Затем заговорил негромко, будто рассказывал сказку не ей, а самому огню в печи:
– Иногда дверь уже открыта. Иногда – заперта на несколько замков. А иногда человек сам не знает, что держит ключ в руке.
Айлин чуть сдвинула ладони под столом, как будто проверяя, не спрятан ли ключ уже у неё. В груди затрепетало что-то тонкое, почти детское – тревога вперемешку с жаждой понять. Но слов не было. Она просто смотрела на этот металлический силуэт и чувствовала… нечто знакомое. И далёкое. Как будто однажды она уже держала его. Или теряла.
– Сколько дверей мне пройти? – шепнула она. – Сколько их?
Элио не ответил сразу. Он взял кружку с парящим напитком и поднёс к губам. Вдохнул запах. Не пил. Потом посмотрел на неё – и в его взгляде не было ни назидания, ни жалости. Только отражение.
– Ты не должна знать. Если бы знала – не пошла бы. Испытания не требуют твоего согласия. Только твоего присутствия.
Айлин сжала пальцы в кулак. Где-то в глубине снова всколыхнулся страх. Что за двери? Что за ключи? Где она? Всё было покрыто туманом, словно она шла по памяти, которую кто-то стёр и переписал заново.
Она перевела взгляд на стены дома. Деревянные балки. Узоры на шторах. Ручная вышивка. Полки с банками, аккуратными, как будто их только что расставили. Шкатулка с бисером. Ковёр с расплывшимся, но родным рисунком. Подсвечник, кривоватый, но знакомый.
Это… не просто дом.
Она чувствовала, как что-то внутри неё дрожит, всплывает, как пепел после ветра.
– Я… знаю это место, – выдохнула она. – Но не могу вспомнить.
Элио улыбнулся. Почти невидимо. Почти с грустью.
– И всё же ты пришла сюда первой. Не случайно. Память знает раньше, чем разум.
Айлин поднялась и подошла к полке. Провела пальцами по стеклу. Внутри была сушёная мята. Её бабушка всегда сушила мяту – раскладывала на газете, под солнечным окном. Она смотрела, как листочки темнеют и крошатся. Айлин любила этот запах.
– Бабушка…
Она произнесла это, не думая. Слово сорвалось с губ, как молитва.
Она обернулась – и впервые увидела то, чего не замечала до сих пор. На кресле у окна лежал плед. Тот самый. Пёстрый, связанный вручную. Бабушка вязала его долгими вечерами. У окна стояла корзинка с шерстью. Даже очки – те самые, с толстыми стёклами – лежали на подоконнике.
Это её дом.
Не копия. Не образ. А настоящий. Тот, где она провела детство. Где пряталась от гроз. Где бабушка поила её горячим молоком с мёдом, когда она заболевала.
– Я здесь, – прошептала Айлин. – Я дома?
Но дом молчал. Не отвечал. Только огонь в печи потрескивал, словно соглашаясь: да, ты здесь. Но не затем, чтобы остаться.
Элио встал.
– Здесь ты вспомнишь. Здесь ты откроешь. Но не задерживайся слишком долго. Дом – это точка начала. Не финал.
Она обернулась к нему. Что-то в его облике менялось. Или в её восприятии? Он казался теперь старше. Или… древнее. Как будто в его облике проступала не одна, а сразу тысячи сущностей. Мужчина, огонь, ветер, голос, память.
– Когда я должна уйти? – спросила Айлин.
Элио подошёл к двери, той, что теперь появилась в другой стене – не вход, не выход. Новая. Иной формы. Она мерцала.
– Когда почувствуешь, что не боишься войти. Тогда – бери ключ.
Она посмотрела на него. Потом на ключ. Он лежал – спокойно, будто дожидался своего часа. А может… дожидался её выбора.
Айлин всё ещё дрожала – не от холода, а от неуверенности, которая пронизывала её до костей. Но комната, в которой она оказалась, будто дышала знакомством.
Мебель скромная, но уютная. Печь тихо потрескивала, испуская мягкое тепло, в воздухе пахло рисовой кашей, сладким тмином и чем-то ещё… родным.
Она медленно подошла к окну – тонкие шторы развевались от лёгкого сквозняка, за ними всё ещё бушевала непогода.
Всё здесь напоминало дом бабушки.
Бабушки…
Слово, как ком в горле.
Айлин обернулась.
Комод с ручками в виде фарфоровых бутонов. Тот самый.
Кресло с потертым подлокотником, где бабушка любила читать.
Тот самый ковёр с узором из гранатовых плодов.
Она сделала шаг – скрипнула половица.
И вдруг… будто время хлынуло из стены.
Тёплая ладонь, держащая её маленькую руку.
Голос, мягкий и решительный:
– Потерпи, милая. Всё пройдёт. Всё наладится.
Айлин вспомнила.
Как она болела в детстве – задыхалась от астмы, билась в судорогах, когда страх и паника прорывались наружу.
В те моменты даже её дыхание казалось ей чужим.
Но бабушка всегда была рядом.
Помнила, как по утрам та варила ей рисовую кашу с маслом и солью – простой вкус, но он будто держал её в этом мире.
Как тёплыми руками делала массаж груди и спины, приговаривая:
– Вот так, дыши, дыши глубже, моя Айлин. Господь с тобой.
Когда Айлин видела сны – страшные, пугающие, наполненные тенями и голосами – бабушка не отрицала, не пугалась.
Она не звала врачей, не шептала слово «проклятие».
Она садилась рядом, зажигала лампу и читала молитвы.
– Ты не проклята. Это тебе не враг, если ты не станешь врагом себе. Всё от Бога, дитя. Но если хочешь, ты можешь научиться закрывать этот занавес.
Айлин часто спрашивала:
– Почему я вижу то, чего никто не видит?
А бабушка отвечала:
– Не всё, что видишь, надо понимать. Иногда видеть – это не дар и не наказание, а просто путь. Не торопись давать ему имя.
Айлин прошлась пальцами по полке с банками – словно касаясь прошлого. Всё было так… точно.
Словно бабушка и не уходила.
Словно она просто вышла за водой и скоро вернётся.
Айлин вдруг поняла: она здесь была.
Но тогда это было её детство, жизнь, борьба и любовь.
Теперь это – место. Точка памяти, застывшая во времени.
Она снова почувствовала чьё-то присутствие за окном…
Но пока не подходила.
Сердце стучало. Тихо. Глубоко.
Вопросы росли внутри неё.
Почему она здесь?
Кто её привёл?
Что за испытание ждёт дальше?
Но вместо ответа – тепло.
Словно бабушка, даже после смерти, обняла её своей молитвой.
Айлин подошла к тумбе, стоящей у стены. На ней – вязаная салфетка, выцветший фотоальбом, и… цепочка.
Старая, золотая, потускневшая от времени.
Она замерла.
Цепочка. Та самая. С овальным кулоном, внутри которого – крошечная гравюра: ветка дерева и едва различимая надпись на арабском.
Сердце пропустило удар.
– Нет… – прошептала она. – Я её не брала с собой.
Она протянула руку, дрожащими пальцами взяла украшение. Цепочка была тёплой. Не просто от температуры – как будто дышала.
"Я же оставила её… на подносе, перед тем как выйти из дома… ещё тогда… до аварии…"
Айлин всмотрелась в кулон.
И вдруг – как вспышка.
Летнее утро. Двор бабушки.
Деревья высокие, зрелые, с широкими кронами.
Солнечные лучи, как золотые копья, пробиваются сквозь листву и танцуют на земле.
Пыль в воздухе, тёплая, живая.
Айлин босиком, в белом платье, смеётся.
А бабушка… сидит у окна, в платке, шьёт.
Всё пропитано покоем. Всё настоящее.
Женщина, которая однажды, не раздумывая, прижала к себе испуганную внучку, от которой отказались все.
Которая не сдалась, когда Айлин падала в истерике или хваталась за горло, пытаясь вдохнуть.
Которая никогда не говорила: "ты странная", а лишь:
– Справимся.
Айлин резко вернулась в комнату – словно вынырнула.
Сжала кулон в кулаке.
Зачем он здесь? Кто его положил?
Она вдруг испугалась.
А если… если кто-то уже проходил здесь до неё?
Если это не просто воспоминание, а предупреждение?
Словно чтобы подавить растущую тревогу, она быстро надела цепочку на шею.
Кулон лёг точно в ямку между ключицами – как будто всё ещё помнил её.
В этот момент – где-то вдалеке, за дверью – послышались шаги.
Медленные, уверенные.
Айлин обернулась, глаза распахнулись.
И дверь открылась.
Шаги стихли.
Тишина вновь накрыла комнату, как плотное покрывало.
Айлин медленно отступила от двери, сердце стучало в груди, будто стараясь вырваться.
Она снова оказалась наедине с собой – или, быть может, совсем не одна?
Комната больше не казалась пустой.
Воздух сгустился, как перед грозой.
Медленно Айлин подошла к окну. Открыла его.
Никакого вида.
Ни улицы. Ни соседских домов.
Только зелёное поле, застывшее, как картина – слишком ровное, слишком идеальное.
Птицы, те же странные птицы, снова пролетели мимо, будто вырезанные из шёлка, лишённые тени.
Она прислонилась лбом к стеклу.
– Это сон?
Голос был хриплым, как после крика.
Она не помнила, кричала ли.
За спиной скрипнула доска пола.
Вздрогнула.
Обернулась.
Пусто.
Цепочка тяжело легла на грудь – словно защита, словно якорь.
Айлин коснулась кулона. Он пульсировал.
Медленно. Ровно. Как сердце.
Значит, я всё же жива? Или это воспоминание? Или… ловушка?
Она прошлась по комнате, проводя пальцами по предметам. Всё было чересчур точно: занавески – как у бабушки, кресло – с потёртыми подлокотниками, даже запах – тот же, слабый, еле уловимый: мыло, сушёная мята, и что-то ещё…
Дом. Но не дом.
Живой. Но неживой.
Воспоминание. Но слишком плотное, слишком настоящее.
На тумбочке под зеркалом – расческа.
Та самая, которой бабушка расчёсывала ей волосы, пока та не могла уснуть.
Вдруг Айлин вспомнила – в одно из тех ночных пробуждений от ужаса, когда она не понимала, что сон, а что нет, бабушка впервые сказала:
– Если не можешь распознать, реальность это или нет – доверься дыханию. Оно одно не врёт. Пока ты дышишь – ты здесь. Всё остальное потом.
Айлин глубоко вдохнула.
Ощутила холодный воздух, пронзительно чистый.
Дверь за её спиной… зашевелилась.
Снова.
Она повернулась – очень медленно.
На этот раз тишина была иной. Не пустой, а… наполненной.
Как будто кто-то стоял совсем рядом – ещё не вошёл, но уже был.
Её ладони стали влажными.
И тогда она впервые услышала его голос.
Негромкий. Ниоткуда. Словно сквозь сам воздух:
– Ты вспомнила. Значит, готова.
Голос прозвучал мягко, как шелест листвы.
Но в то же время он был ясным, проникающим прямо в её грудную клетку:
– Иди дальше, Айлин. Не стой.
Она замерла.
Слова…
Она знала этот голос. Узнала с первого же звука.
Бабушка?
Сердце пропустило удар.
Бабушка, которая всегда звала её в моменты растерянности.
Когда та не могла понять, проснулась ли после ночного кошмара, или всё ещё блуждает в тенях.
Айлин крепче сжала кулон на груди.
Пальцы задрожали.
В горле поднялся ком.
Она сделала полшага назад. Вдруг сковал страх – а вдруг это ловушка?
Но голос снова прошептал – мягче, теплее, ближе:
– Я с тобой. Я всегда была рядом. Просто иди, дитя.
Тишина.
А потом – щелчок.
Дверь слева, та, что раньше была плотно закрыта, приоткрылась сама собой.
Из щели тянуло прохладой. И – почти неуловимо – запахом чего-то знакомого.
Забытого.
Старой пыли. Мокрой земли.
И… меда?
Айлин на мгновение прижала ладонь к груди, где билось сердце.
– Это всё ещё дом. Это просто… другой его этаж. Или уровень. – Она попыталась себе объяснить.
Но даже собственный голос звучал неуверенно.
– Бабушка… ты здесь?
Ответа не было.
И всё же, что-то в ней знало: если она не войдёт – она останется навсегда в этом между.
В тени, на краю, без памяти, без цели.
Айлин сделала шаг.
Порог скрипнул под ногой.
Комната встретила её почти полной темнотой.
Только в самом углу – тусклый свет.
Как лампа, забытая в старом доме.
Она пошла туда.
Но чем дальше заходила, тем тяжелее становилось тело.
Будто тянуло вниз.
Ноги налились свинцом.
Мысли начали путаться.
"Ты забыла, зачем пришла."
"Зачем идти дальше?"
"Здесь тепло. Здесь безопасно. Останься."
Мысли? Нет. Голоса.
Едва слышные, но липкие, будто вязкие нити.
Комната забвения…
Айлин встала как вкопанная.
Зажмурилась.
– Нет… Я не останусь. Я помню. Я должна идти. Я не одна. —
Она вспомнила кашу, сваренную бабушкой.
Горячую, сладковатую, с корицей.
Вспомнила, как бабушка укрывала её пледом и гладила по волосам, когда начинались судороги.
Как шептала:
– Ты сильнее, чем ты думаешь. Господь рядом. Всегда. Даже когда ты спишь. Даже когда ты боишься.
Айлин сделала ещё один шаг.
Потом второй.
Свет в углу стал ярче.
И вдруг – воздух стал легче.
Будто с неё сняли покрывало.
Она прошла сквозь первую комнату.
И не забыла.
И не осталась.
…Свет в углу комнаты разгорался, а Айлин шла к нему, тяжело переставляя ноги.
И вдруг – пространство перед ней дрогнуло.
Как рябь по воде.
Комната изменилась.
Сначала – запах.
Мокрый плед. Табак. Мужская куртка.
И голос. Громкий, раздражённый:
– Я сказал, пусть её здесь не будет! Мне не нужно, чтобы она сидела за столом.
Хватит с меня её взглядов. Как будто всё видит насквозь!
Всё исчезло.
Айлин уже не была здесь.
Она снова стала девочкой. Семь лет, а может, меньше.
Стояла босиком у двери, промокшая от дождя, в руках – плюшевый мишка, в волосах запуталась капля.
Внутри, за окном – свет.
Смех.
Семья за круглым столом.
Мама, молча склонив голову.
И он – её отец.
Голос звучал резко, словно плеть:
– Убери её. Мне некомфортно. Не хочу, чтобы она смотрела.
Опять начнёт говорить, как будто что-то знает. Это ненормально.
Айлин стояла за стеклом, прильнув лбом к оконной раме.
Стекло туманилось от её дыхания.
Почему? Почему я – не семья?
Почему они едят, а я – снаружи?
Я ведь просто хотела сидеть рядом. Просто… быть.
Горло сжало.
В глазах – резкая боль.
Как будто воздух стал острее.
Воспоминание пронзило её, как меч.
Она застонала и схватилась за грудь.
Боль была настоящей.
Словно изнутри кто-то вырывал кусок.
– Ты не нужна. Ты неуместна. Ты слишком странная. Стой снаружи. —
Слова отца эхом повторялись по стенам комнаты.
И каждый раз – как удар.
Айлин упала на колени.
Тяжело дыша, прижимая руки к лицу.
Слёзы текли сами собой – горячие, некрасивые, настоящие.
– Я просто хотела… быть с ними… – прошептала она.
И тут снова:
– Останься. Здесь не будет боли.
– Забудь. Забудь всё. Мы вытрем это. Пустота легче.
Голоса мягкие, почти сочувствующие.
Они манили – как тёплая вода, зовущее забытьё.
Останься в забытьи…
Но Айлин стиснула зубы.
И прошептала сквозь слёзы:
– Нет… Я помню.
Я… вижу.
И я больше не боюсь это знать.
В тот момент – из темноты шагнула фигура.
Высокая, сдержанная.
Светлая кожа, волосы цвета мёда и тьмы, лицо в полутени.
Он молчал, но его взгляд был полон силы.
Айлин подняла глаза.
Внутри всё сжалось.
– Ты… кто ты?
Мужчина наклонился чуть ближе, не касаясь, но словно обнимая её пространством.
Голос его был ниже шёпота, но каждое слово раздавалось внутри неё, будто эхом в пустой комнате сердца:
– Я тот, кто всегда был рядом. Прости, что причинял боль.
Айлин замерла.
Веки дрогнули.
Она медленно подняла взгляд – и впервые ясно увидела его лицо.
Сначала – просто черты: строгие, мужские, знакомые до боли.
Потом – глаза.
Та же глубина. Та же тяжесть.
И в сердце кольнуло:
это он.
Отец.
Мир сжался в точку.
Дыхание сбилось.
Она отшатнулась, но не смогла двинуться ни на шаг.
Губы задрожали.
– Нет… нет, это не ты…
– Ты… ты же… – её голос дрогнул.
– Ты прогнал меня. Не раз. Не два. Снова и снова.
В груди поднималась старая, глухая ярость,
та самая, что грызла её всё детство,
та, что учила молчать, когда хотелось закричать.
Та, что делала её недоверчивой. Замкнутой. Одинокой.
– Ты закрывал передо мной дверь, когда я тянула к тебе руки…
– Ты выгонял меня под дождь… ты…
Слова захлёбывались.
Она вспомнила:
как стояла на крыльце, дрожащая, в ночной рубашке,
пока в доме шёл смех.
Как смотрела через окно,
и видела – их, свою семью,
внутри – за столом. Без неё.
– Ты не хотел меня. Никогда…
Он не ответил сразу.
Просто стоял, позволяя ей говорить.
Потому что знал – сейчас говорит не обида,
а память, которая рвётся наружу.
– Из-за тебя… – прошептала Айлин, – я не умею любить. Я не умею быть рядом. Я… я всё разрушала. Всегда.
– И каждый раз винила себя. За то, что ты… не мог полюбить меня.
Мужчина склонил голову.
И только тогда в его глазах она увидела – боль.
Не оправдание.
Не защита.
– Я был слаб.
– Слабее, чем ты можешь себе представить.
– Я испугался тебя, твоего света, твоей силы. Я видел в тебе не дочь, а напоминание о том, чего сам не смог понять.
Он сделал шаг ближе,
но Айлин не двигалась.
– Я не оправдываюсь.
– Я просто… хочу, чтобы ты знала: это не ты была лишней. Это я был слеп.
Слёзы подступили,
но она не плакала.
Пока нет.
– Ты ведь даже не пытался меня защитить…
– Когда все отвернулись…
– Только бабушка…
– Да. – Он кивнул.
– Она была той, кем должен был быть я.
И тогда Айлин впервые дрогнула.
– Почему ты здесь?.. – спросила она.
– Это – иллюзия? Испытание? Или ты… действительно?..
Он ничего не ответил.
Но в его взгляде – было то, чего ей всегда не хватало.
Признание.
И – прощение.
Не только от него.
От самой себя.
– Я не могу изменить прошлое. Но ты можешь – перестать носить его, как броню.
– Ты уже не та девочка за дверью.
И в этот миг…
Айлин почувствовала:
тяжесть, которую она тащила всю жизнь, – начала таять.
Медленно. Необратимо.
Она сделала шаг.
Не к нему – к себе.
А мужчина… растворился.
Не исчез.
А как будто стал частью света в комнате.
Она осталась одна.
Но впервые – не одинока.
В груди всё ещё отзывалось эхо их встречи – отцовского признания, запоздалого, как весенний дождь на выжженной земле. Слёзы, больше не жгли. Они просто были. Тёплые, освобождающие.
Айлин стояла у выхода, когда вдруг взгляд её упал на дверной косяк. Там была надпись. Стёртая временем, едва различимая. Словно чужой почерк или забытая молитва.
Она прищурилась, пытаясь разобрать, но буквы будто ускользали. Язык был знаком – и в то же время чужд. Слово, что-то означающее, но ускользающее от памяти.
Айлин дотронулась до него пальцами – дерево было гладким, тёплым, будто дышало.
– Это всё… было здесь всегда? – прошептала она в пустоту.
Айлин шагнула вперёд – и тишина сомкнулась за её спиной, как закрытая дверь.
Перед ней простиралось пространство без форм и направлений. Ни пола, ни стен, ни горизонта. Всё будто состояло из полупрозрачного света – неяркого, словно доносившегося сквозь плотную вуаль облаков.
Она остановилась.
И стояла.
В этом месте не было времени. Ни прошлого, ни будущего – только она сама и вес её сердца. Сколько она пробыла здесь – нельзя было сказать. Мгновение или вечность – границы стёрлись.
Айлин закрыла глаза.
И воспоминание вернулось.
Как он снова и снова отодвигал её прочь, как будто её существование мешало. Как она стояла на улице, дрожа от холода, и смотрела внутрь – туда, где семья смеялась и ужинала.
Её маленькие кулаки сжимались, но она не стучала. Просто смотрела.
Её никто не искал. Никто не звал.
Боль вернулась не бурей – а тихим, точным уколом, будто нож скользнул под рёбра. Айлин наклонилась вперёд, обхватив себя за плечи.
– Почему ты осталась? – раздался голос. Мягкий. Глубокий. Узнаваемый.
Она подняла голову.
Из тумана, как из тени, шагнул Элио. Всё такой же – высокий, тёплый, со светом в глазах, в которых отражалась её боль, но не осуждение.
– Почему ты тогда не пошла внутрь? – повторил он, подходя ближе, но не нарушая её пространства.
Айлин всматривалась в него, как будто слова его были ключом – к двери, которую она заперла сама.
– Я боялась… – прошептала она. – Боялась, что если подойду ближе, он скажет ещё раз, что мне нельзя. Что я лишняя. Что меня… не должно быть.
Элио кивнул.
Он не спорил.
Он не пытался утешить.
– Иногда мы выбираем боль, потому что она знакома, – сказал он. – Но сейчас ты уже не та девочка. Ты можешь переступить этот порог. Можешь войти туда, откуда когда-то тебя отстранили. Но сначала – ты должна выбрать себя. Не их. Себя.
Свет вокруг начал мерцать, как будто на поверхности воды. Пространство дышало вместе с ней – глубоко, осторожно.
Айлин впервые не отводила взгляда от воспоминания.
Она не убегала.
Не пряталась.
– Я осталась… потому что хотела, чтобы он увидел меня. Хоть однажды. Но он никогда не смотрел. И я научилась делать себя тише. Прозрачнее. Почти невидимой.
Голос её звучал спокойно. Без обвинения – но с правдой.
Элио молчал, позволяя тишине лечить между строк. Он не подходил ближе – но его присутствие ощущалось рядом, как лёгкое тепло на коже.
Айлин закрыла глаза. Протяжно вдохнула. Словно в груди раскрывалась старая, зажатая клетка.
– Я помню, – сказала она, – как он сказал бабушке, что со мной что-то не так. Что я «ненормальная». Тогда я не понимала, что это значит. Только почувствовала, как мир стал холоднее.
Свет вокруг сгустился, и в полупрозрачной глубине возникла смутная сцена: тусклая комната, мужская спина у окна, приглушённые голоса. Ребёнок, прячущийся за дверью, затаив дыхание.
– Я думала, если буду вести себя правильно… если не мешать… он вернётся. – Она медленно села прямо в пустоте, как будто под ней всё же был пол. – Но он ушёл. И не обернулся.
Элио сел напротив. Сквозь его взгляд не проходила жалость – только мягкая уверенность, как у того, кто знает: даже самые рваные куски души можно сшить.
– А теперь? – спросил он. – Что ты выберешь теперь?
Айлин долго молчала. В груди поднималось что-то новое – не буря, не страх, а тёплая, звенящая пустота, в которую могла войти она сама. Настоящая.
– Я не хочу быть невидимой, – тихо сказала она. – Даже если это безопасно. Даже если он бы так одобрил.
Она поднялась на ноги.
И с ней изменилось всё.
Пространство дрогнуло. Словно реальность вздохнула и расправила крылья. Перед ней открылся проход – не дверь, не коридор, а мягкий изгиб света, звенящий тишиной. Это был путь, который вёл глубже. Туда, где ещё не ступала даже она сама.
Элио встал вместе с ней. Его лицо было серьёзным, но в глазах – сияние.
– Готова?
– Да, – ответила Айлин. – Я иду к себе. Не к нему. Не к ним. Ко мне.
Элио стоял рядом – и ничего не нарушал. Он не приближался, не торопил. Его присутствие было как утренний туман – обволакивающее, но не сжимающее. Его молчание не пугало Айлин. Оно будто знало, как быть рядом с её болью, не касаясь раны.
– А теперь? – спросил он негромко. – Ты всё ещё хочешь, чтобы он увидел тебя?
Айлин медленно выдохнула. Казалось, с этим выдохом из груди выходило что-то застарелое, густое, как пепел, залежавшийся в лёгких.
– Нет… – ответила она. – Я хочу, чтобы увидела себя я.
Элио мягко кивнул. В его глазах появилось еле заметное свечение, как отражение далёкой звезды.
– Это начало, – сказал он. – Смотри.
Он приподнял руку, и пространство откликнулось. Там, где раньше был лишь свет, медленно начали проступать очертания. Как будто из тумана лепилась новая комната – но не такая, как те, что Айлин уже проходила. Здесь не было ни стен, ни потолка, ни пола – только мягкая сияющая ткань, плетённая из воспоминаний, эмоций и дыхания.
Она увидела: себя, маленькую, стоящую у окна. Снаружи. Всё то же вечернее окно, та же тёплая кухня внутри, и знакомые силуэты – отец, мать, голос телевизора, аромат еды.
Но в этот раз – она подошла ближе.
И девочка внутри воспоминания подняла голову. Глаза её встретились с глазами взрослой Айлин. И впервые – в них не было страха.
– Это ты, – прошептал Элио. – И ты можешь выбрать, что делать с этим дальше.
Айлин сделала шаг. И ещё один. Воспоминание не исчезло. Но менялось. Оно больше не держало её в ловушке. Боль осталась – но стала плоской, как отпечаток. Не живой – но значимой.
– Я прощаю его, – сказала она, едва слышно. – Не потому, что он заслужил. А потому что я больше не хочу носить в себе этот холод.
Свет вокруг вспыхнул – не ярко, но чисто. Комната снова растаяла, и пространство затрепетало, как будто мир перевёл дыхание вместе с ней.
Элио смотрел на неё не как наставник. Как свидетель. Как тот, кто рядом, когда ты возвращаешься к себе.
– Каждый раз, когда ты выбираешь себя, ты становишься ближе, – сказал он.
Айлин кивнула. В её взгляде было что-то новое. Не сила – ещё нет. Но почва под ней больше не проваливалась.
Она чувствовала: за этим уровнем будет следующий. И она готова идти.
Глава 3
Айлин стояла на границе мерцающего пространства, где исчезали очертания света. Мгновение назад с ней говорил Элио – но его голос уже растворился, как сновидение на рассвете. Осталось только дрожание в груди, словно что-то неотвратимое приближалось.
Воздух вокруг будто сгущался, становился плотным, как пыльная ткань. Шагнув вперёд, Айлин ощутила, как земля исчезла из-под ног. Она не падала – она растворялась, опускаясь сквозь незримый покров времени и памяти.
И вдруг – тишина. Не та, что после слов. Глубже. Глухая, вязкая, равнодушная.
Она открыла глаза.
Перед ней расстилалась бескрайняя пустыня. Ни неба, ни земли – только бесконечный серо-жёлтый пейзаж, где даже песок не шевелился. Никакого ветра. Ни запахов, ни звуков. Пространство было мёртвым, но не страшным. Оно манило… забыть.
Айлин сделала шаг – и её след исчез. Будто она не ступала здесь вовсе.
Тело становилось лёгким. Мысли – прозрачными. В груди таял вес, который она несла всё это время. Боль отступала. И вместе с ней – смысл. Она не помнила, зачем пришла. Кто она. Почему.
На горизонте возник силуэт. Она пошла к нему.
Это была она сама.
Айлин стояла перед своей копией – только та была безликой. Пустые глаза, спокойное лицо, волосы, которые не колыхались даже от малейшего движения воздуха. Она не чувствовала ни страха, ни желания приблизиться – только растущую тяжесть в груди. Копия посмотрела на неё – не с враждой, не с сочувствием. С полным равнодушием.
– Кто ты? – прошептала Айлин.
– Мы ждали вас, – ответила копия. Голос был странно плоским, без интонации, но Айлин ощутила в нём нечто родное, как эхо собственных мыслей, забытых и вытесненных.
– Вам нужно отдохнуть, – продолжила она и повернулась, указывая на уходящий в темноту проход. – Вы прошли долгий путь.
Айлин не сразу пошла за ней. Она не чувствовала ног, но двигалась, будто её вели. Пространство не изменилось – оно будто глотало каждое движение, не оставляя следов, не производя звуков. Всё казалось немым, даже её дыхание.
Они вышли в пространство, которое напоминало гостиницу. Но это не был привычный отель. Это было… воспоминание о гостинице, как если бы её когда-то увидели в детстве в телевизоре или во сне.
Высокие потолки, которые терялись в мягком тумане. Стены, покрытые тканью, похожей на шёлк, с узорами, расплывающимися при каждом взгляде, словно меняющимися от мыслей. Свет падал сверху – но не от ламп и не от люстр, а просто был. Он не отбрасывал теней. Всё здесь было без теней. Ни Айлин, ни её проводница не отбрасывали ни одного намёка на присутствие.
Пол под ногами – мягкий, как ковёр, но без ворса. Он немного пружинил, как будто под ним была вода или воздух. В воздухе витал аромат, одновременно узнаваемый и ускользающий – словно запах детства, утраченного времени, забытой молитвы.
– Здесь вы можете остаться, сколько пожелаете, – сказала копия. – Здесь забывают. Здесь ничего не болит.
Она открыла перед Айлин дверь. Та распахнулась без звука, впуская в комнату, словно вырезанную из сна.
Это была роскошная комната, но не броско. В ней было всё, что когда-либо мечтала иметь Айлин – не роскошь, а уют, безопасность, мягкость. Стены, обитые тёплой тканью персикового цвета. Кресло, в которое хотелось сразу опуститься, словно в объятия. Кровать с тончайшими простынями, прохладными и свежими. Тихая музыка – без слов, без мелодии, только лёгкое покачивание звуков. Всё здесь было будто подушкой для разума.
Айлин шагнула внутрь. Комната приняла её, обволокла. Здесь не было необходимости вспоминать, кто ты. Не нужно было думать, кем ты стала и через что прошла.
Копия осталась у двери.
– Кто ты? – снова спросила Айлин, но уже тише.
– Я та, кем ты могла бы быть. Или кем была. Неважно. Здесь это теряет значение.
– Это… комната души?
– Это комната, где душа забывает. Забвение – не всегда зло. Иногда оно – милость.
Копия исчезла. Или растворилась в воздухе. Или никогда и не была. Айлин не знала.
Она опустилась в кресло, провела ладонью по подлокотнику. Она могла остаться. Здесь ничего не болит. Здесь тишина. Здесь всё затихает.
Но в глубине – еле слышный, колючий укол: а что, если ты забудешь себя?
Айлин посмотрела на стену. Там, где прежде была гладкая поверхность, проступил еле видный знак – то ли буквы, то ли шрамы, то ли арабская вязь. Она не знала, что именно. Но внутри – словно что-то зазвенело. Не боль, не страх. Призыв.
Она откинулась назад, прикрыв глаза. Но сон не приходил.
Гостиница забывания не отпускала так легко.
В комнате было тихо, но не мирно. Эта тишина не давала покоя, как будто за ней прятался чей-то вздох, шаг, шорох. Комната словно наблюдала за ней.
Айлин встала. Ноги коснулись мягкого ковра, слишком мягкого – как будто под ним была не ткань, а воздух. Шторы шевелились, хотя окна были закрыты. Зеркала висели на стенах, но не отражали её – только блики, отблески, очертания. Как если бы она уже начинала исчезать.
На стеклянном столике стояла чаша с водой. Она не помнила, чтобы кто-то её приносил. Вода выглядела свежей, прохладной. И вдруг она поняла: это не просто вода.
Это – забвение.
Пей – и забудешь. Кто ты. Что с тобой было. Зачем ты пришла. Пей – и станешь такой же, как безликая копия. Лёгкой. Спокойной. Свободной.
Она шагнула ближе. Протянула руку. Почти коснулась чаши. И остановилась.
– Ты устала, – раздался голос позади. Всё тот же. Нежный. Безэмоциональный. Голос её двойника.
– Да, – ответила Айлин. – Я устала. Очень.
– Здесь можно остаться. Здесь никто не будет трогать тебя. Здесь ты ничего не вспомнишь.
Айлин посмотрела на чашу. Как сладко было бы забыть. Как сладко – не помнить детства, отца, аварии, страха, одиночества. Не помнить, кем она была до комы. Не помнить, что теперь с ней.
– Но если я забуду, – прошептала она, – тогда всё это будет зря. Тогда и бабушка, и голос, и ты… всё зря.
Двойник медленно наклонила голову.
– Возможно. Но это выбор. Здесь всегда можно выбрать: быть или не быть.
Айлин снова взглянула в зеркало. И теперь – на долю секунды – увидела там себя. Настоящую. Усталую, растерянную. Но живую. С глазами, в которых была боль – и свет.
Она отступила от чаши.
– Я не готова забыть, – тихо сказала она. – Пока нет.
Двойник ничего не ответила. Просто раздвинула шторы.
За ними – дверь. Та самая, в которую Айлин ещё не заходила. На поверхности снова проступали знаки, незнакомые, чужие. И в то же время родные.
– Тогда иди, – произнесла копия. – Но помни: забыть – не значит исчезнуть. Иногда забытое возвращается. Слишком поздно.
Айлин шагнула за порог. Ожидала переход – сдвиг, как это уже бывало: свет, шорох, изменение воздуха, но пространство лишь чуть дрогнуло, как дыхание спящего.
Перед ней – зал. Не узкий коридор, не тусклая комната. Просторный банкетный зал, освещённый мягким светом, в котором невозможно было различить источник. Ни люстр, ни ламп. Свет как будто исходил из самих стен, от скатертей, от гладких поверхностей столов.
Воздух – сладкий, как после дождя и жаркого хлеба. Тихая музыка – не звучала, но чувствовалась в теле, будто её вибрации касались позвоночника. Не песня. Эхо.
На длинных столах – еда. Неизвестная, но не пугающая. Фрукты с глянцевой кожей, блюда, источающие пряные ароматы, дымящиеся чаши с чем-то густым, тёплым. Всё – не из этого мира, и всё – тревожно знакомо. Она не знала этих вкусов, но желудок отзывался – не голодом, а памятью.
Копия стояла рядом. Уже не безлика: черты лица Айлин начали медленно проясняться, словно проявлялись в зеркале, покрытом паром. Но взгляд всё ещё был пуст.
– Ты устала, – сказала она спокойно. – Сядь. Отдохни. Забвение нельзя пройти наскоро. Оно требует уважения.
Айлин не ответила. Сделала шаг – и ноги подкосились. Усталость, которую она не чувствовала до этого, обрушилась волной. Как будто она несла не себя, а весь этот путь – каждый шаг, каждую эмоцию, каждую встречу. И теперь тело требовало тишины.