Читать онлайн Хроники Лаэриса: Вестник шторма бесплатно

Глава 0: Прежде чем начнется буря

Я – дух вод Лаэрисского моря. Неуловимая нить, связывающая миры живых и мертвых. Веками я наблюдаю за брешью – тонкой, зыбкой гранью, через которую проходят призраки, миражи и тени. Я называю ее Разрывом душ.

Сквозь нее возникают образы затопленных городов, фантомные огни и призрачные корабли – чудеса и загадки моего мира. Люди принимают эти явления как прекрасную часть природы и своей жизни, а духи и тени скользят в хрупком равновесии.

Когда-то я был человеком, жившим в древнем городе Элейрине, расположенном на берегу Лаэрисского моря (что в переводе с древнеэлейринского языка означает «Хранитель жизни»), прямо под скалами Острова Звездопадов. Так продолжалось до момента Элейринского потопа, случившегося около пятисот лет назад. Тогда я и превратился в бесплотного наблюдателя за Разрывом Душ между мирами, о котором знаю только я. Веками эта брешь оставалась тонкой, но стабильной, являя людям красивые миражи посреди вод.

Теперь она дрожит сильнее. Она колеблется, словно рана, что не хочет заживать. Призраки стали более шумными, миражи искажаются, потоки между мирами пульсируют, пытаясь разорваться в новых местах. Я пытаюсь предупредить: посылаю знаки в воду, шепоты ветру, едва заметные отблески света, но никто этого не замечает. Паника скользит по моему существу: если Разрыв прорвется сильнее, история Элейрина повторится, и все погибнут в бездне хаоса и боли. Я не хочу этого.

Примерно через сто лет после падения Элейрина на утесе Острова Звездопадов поселились люди, очарованные миражами Лаэрисского моря – фантомными огоньками на поверхности воды и миражами моего родного погибшего города, которые в лунном свете оживали, и до сих пор оживают, объемными картинками над водой.

Я наблюдал за ними. Сначала это были несколько одиноких душ, воздвигших простенькие шалаши на вершине утеса Марианны, словно пытаясь прикоснуться к ветрам вечности. Затем появилась деревня – скромная, но живая. Люди трудились, праздновали, строили все новые дома, превращая скалы в свое убежище. Дома становились все больше и замысловатее, а улицы длиннее. Позже вырос Театрон Лунного Серпа – место, где каждый вечер рождаются творческие искры, где музыка и слова переплетаются под сиянием небесного серпа. Затем возник порт Миражей – пристань, откуда открывался дивный взгляд на затонувший Элейрин, мираж древних руин, танцующих в прозрачных волнах, и на таинственные фантомные огоньки, которые словно охраняют память города.

Этот порт стал гордостью жителей растущего города искусств, символом того, что прошлое и настоящее соединены здесь в магическом танце. Затем стали появляться всевозможные лавки и магазинчики, Гильдия художников и скульпторов, Магическая академия Селемариса, начальная и средняя орданы, Санктуарий Милосердия, Храм Вечного Равновесия, Сенат Девяти Домов и прочие здания и организации. И вот, в конце концов, вырос величественный город Селемарис. Гордый, живой и наполненный легендами, что струятся в каждом его камне и каждом вздохе ветра.

Мне нравилось, что в моих водах вновь кипит жизнь, что оживает целый материк, что появляется страна, раскинувшаяся от края утеса до песчаных берегов Туманного залива. Эту страну прозвали по названию моих родных вод и в честь Бога пресных вод, рек и озер – “Лаэрис”.

Говорят, еще в Эру Древних, когда земля была еще дикой и бесплодной, Бог Лаэрис взмыл к вершине одинокой горы Вэл-Ранос, что возвышается в центре острова Звездопадов, и пробил там трещину. Это был первый разлом, через который стала струиться чистая горная вода. Считается, что в настоящее время именно ею наполняется река Ивальса, которая проходит насквозь через весь Селемарис, разделяя его на два берега и обрываясь в Лаэрисское море Водопадом Семигласия. Благодаря этой реке пресная вода наполняет и другие реки, каналы и озера, даруя жизни новую силу и делая эти земли пригодными для обитания.

И теперь Разрыв душ, спустя столько лет после его появления, зашевелился, словно огромный просыпающийся подводный змей. Все, к чему я привык, все, что так любят местные люди и туристы, может попросту исчезнуть. Я не могу оставаться безмолвным, хотя силы мои ограничены, потому что я лишь тень в потоке времени. Но я буду ждать. Я буду искать того, кто услышит шепот вод и наблюдать за брешью, не в силах сделать больше.

***

Люди – интересные существа. Сначала Селемарис был маленьким дружным городком, населенным творческими и талантливыми людьми. Затем стал центром туризма: многие съезжаются сюда, чтобы увидеть знаменитые миражи посреди моря. Среди уютных улиц и каналов города расположилась знаменитая гостиница «Лунный Мираж». Это место, где отдыхают путешественники, искатели тайн и маги. С ее террас открывается вид на волшебные призрачные огни над водой, а внутри гостей окружает атмосфера легкой мистики и гостеприимства, сохраняя в себе дух древнего и живого Селемариса.

Когда-то это был маленький городок, где творческие души жили бок о бок, вдохновляясь искусством и мечтами. Время шло, и город рос, словно организм, обретая все новые слои, как кора на старом дереве. Теперь тут все гораздо сложнее.

Первый и самый верхний слой – маги и крупные бизнесмены. Они держат в руках нити власти и магии, плетут законы и сделки, словно марионетки. Их уважает город, но и опасается – слишком много силы в их руках, слишком много амбиций скрыто под вычурными мантиями и деловыми лицами. Они редко бывают искренними, но умеют маскироваться.

Вершину этого слоя составляют Верховный Магический Совет – структура, в которой сосредоточена магическая власть и надзор за использованием эфирных искусств, и Сенат Девяти Домов, где решаются законы, границы допустимого и политические игры. Совет и Сенат связаны между собой, но часто вступают в негласные конфликты за влияние. Первый диктует магические нормы, второй – общественные. Формально – равны. Фактически – кто убедительнее, тот и победитель. И каждый из них с виду непогрешим, но за кулисами правят вечные интриги, альянсы, сделки, о которых народ узнает только по последствиям.

Чуть ниже – артисты, художники, и театралы. Особенная каста, особенно те, что в Театроне Лунного Серпа. Они – душа и голос Селемариса. Порой капризные, порой мудрые, но всегда в центре внимания. Они играют не только на сцене, но и в жизни, превращая город в один большой спектакль. К их словам прислушиваются, и их взгляды могут изменить ход событий.

Следом идут зеры, мелкие чиновники и бизнесмены – носители стабильности и комфорта. Они обеспечивают город всем необходимым, от товаров до услуг. Практичные и прагматичные, они любят порядок и привыкли считать деньги. Их уважение трудно заслужить, но они и сами не прочь напомнить о своей значимости.

Рабочие, рыбаки и торговцы – это сердце повседневности. Без них не было бы ни пищи, ни уюта, ни живых улиц. Они молчаливы, но крепки духом, сплочены в своих кварталах и простых радостях. Их жизнь – это борьба и труд, но и они умеют мечтать и надеяться.

И, наконец, самые загадочные – черные артефакторы и отверженные. Их сторонятся, но боятся и втайне завидуют. Они живут на грани, владеют запретными знаниями и силуэтами тьмы, что способна расшатать весь город. По крайней мере, так говорят. Одно знаю точно: для них нет правил, и порой кажется, что именно они настоящие хозяева этого города.

Таков Селемарис – город контрастов, масок и скрытых истин. Каждый слой живет своей жизнью, переплетаясь с другими, создавая этот сложный узор, который я наблюдаю, как невидимый свидетель. И в этом клубке судеб и страстей зарождается магия – не только та, что в заклинаниях, но и та, что рождается в людских сердцах.

Внешний вид – немаловажная вещь в столице Лаэриса, особенно когда ты живешь в обществе, где каждый слой имеет свои правила и тонкие грани. Маги и владельцы крупного бизнеса предпочитают строгую, почти церемониальную одежду, словно хотят подчеркнуть не только свое богатство, но и власть, что держат в руках. Женщины носят длинные, почти церковные платья из бархата и шелка, чаще в глубоких, холодных тонах – сапфировый, изумрудный, темно-винный. Вышивки на тканях – тонкие и едва заметные, с морскими и лунными символами как напоминание о том, что их власть неразрывно связана с тайнами и законами Таллариса. Мужчины обходятся без лишних украшений: идеальные костюмы, жилеты и плащи, часто с гербами и символами клана, выточенные с такой точностью, что порой кажется, что в них заключена сама дисциплина.

Артисты Театрона, желая подчеркнуть свое исключительное положение, копируют аристократию, выбирая похожие ткани и цвета, но с чуть более смелыми и театральными акцентами. Их платья и костюмы тоже из бархата и шелка, с вышивками и узорами, но часто добавляют необычные детали – асимметричные рукава, слегка удлиненные шлейфы, декоративные пуговицы и броские украшения. Их внешний вид – попытка затмить настоящую элиту, играя на грани вычурности и вкуса, как сцена, на которой каждый – и актер, и зритель. Мужчины в их рядах не чужды легкой экстравагантности: яркие жилеты, шарфы, необычные головные уборы – все это призвано выделиться, но не слишком, чтобы не выглядеть вульгарно.

Зеры, мелкие чиновники из Сената и владельцы мелкого бизнеса выбирают практичность и статус в одном флаконе. Их наряды богаче и выразительнее, чем у рабочих, но менее помпезны, чем у магов. Ткани прочные, но с изящной отделкой: вышитые узоры, металлические пуговицы, дорогие пояса. Цвета – теплые, уютные, часто с нотками коричневого, зеленого и охры. Они хотят казаться успешными и уважаемыми, но без излишней роскоши.

Рабочие, рыбаки и торговцы предпочитают удобство и простоту. Их одежда – грубый лен, шерсть, порой наспех заштопанные много раз вещи, которые годами служат. Цвета приглушенные и землистые, без вычурных деталей. Но даже в такой простоте можно заметить гордость за свое ремесло, например аккуратно завязанный платок, вышитый узор на рубахе или крепкие кожаные сапоги, которые говорят о готовности к труду и выносливости.

А вот черные артефакторы и отверженные это отдельный мир в одежде и стиле. Они словно тени, одетые в неаккуратные, абсолютно разные, какие попало одежды, часто с множеством скрытых карманов, ремней и застежек, которые позволяют спрятать артефакты и инструменты. Их одежда часто потерта, но тщательно продумана – удобство и скрытность превыше всего. Иногда мелькают странные символы и руны, намекающие на запретные знания и опасные умения.

Такова ткань города – сотканная из нитей разных судеб и амбиций. И каждый, проходя по улицам Селемариса, словно играет свою роль, сшитую из этих образов.

Но я знаю одну особу, которая идет вразрез со всеми правилами. Я начал особо пристально наблюдать за ней шестнадцать лет назад, в один из самых кошмарных дней существования Селемариса. Небо тогда было тяжелым, цвета старого свинца, и море ворочалось, как раненый зверь. Город жил своей жизнью, не замечая дрожащих теней в волнах и треска в камнях. А я, как всегда, скользил рядом с зыбкой границей между мирами, наблюдая за людьми и за их тщетной суетой с маленькими радостями.

Я отчетливо помню тот вечер. Сначала все было спокойно, почти идеально. Солнечный свет мягко лился по крышам, окрашивая Лазурную улицу в теплые оттенки золота и морской волны. Люди неспешно переходили мосты, смеялись, разговаривали. Город жил своей обычной жизнью, полной надежд и обыденных забот. Но небеса начали сгущаться, словно кто-то потянул тяжелое покрывало из туч над головой. Воздух стал тяжелым и влажным, запахло грозой и сыростью. Буря налетела резко, нежданно. Ветер взвыл, сорвав с крыш черепицу и играя тканями платьев бегущих по улицам саэр, желающих укрыться где-то от внезапно налетевшего шторма. Вспышка молнии разорвала небо, и гром раскатился с такой силой, что дрогнули стены и стекла. Удар молнии пришелся прямо в склон Утеса Марианны – древней скалы, что веками держала на себе дома, магазины и лавки, то есть, целую улицу. Тот миг для меня выглядел как мгновение, когда время замедляется, а потом рушится вместе с камнями.

Скала треснула и задрожала, словно вздохнув под тяжестью веков. Камни, пыль и обломки полетели вниз вместе с испуганными жителями Лазурной улицы. Крики и стоны разносились эхом, словно сама душа города плакала от ужаса. Улица, на которой когда-то смеялись дети, торгаши выкрикивали цены, а артисты готовили костюмы, буквально за секунды превратилась в зияющую бездну. Дома, фонари, мостовые – все исчезло в пенящейся, холодной воде Лаэрисского моря.

Двое десятков жизней унес тот обвал. Среди них были они, муж и жена Невариен, декораторы Театрона Лунного Серпа. Это были счастливые, веселые люди с золотыми руками и светлыми мечтами, способные из простых досок и ткани создавать целые миры, в которых оживала магия театра. Они рисовали светящиеся звезды на занавесах и строили корабли, готовые унести зрителей в дальние выдуманные страны. Их любовь к искусству была не менее велика, чем любовь друг к другу.

Их семилетняя дочь прибежала не сразу. Мокрая, с разбитыми коленками, перепачканная в ягодах из Арагового леса, она прибежала туда, испуганная и растерянная. Она искала свою улицу, свой дом – но на ее месте зиял лишь обрыв, лишь бездна, поглотившая все знакомое и родное.

Я видел, как она бегала по краю пропасти, дрожа и сжимая в маленьких детских ручках мокрые от дождя кулачки. Лицо ее было белым, а глаза большими и полными шока. Она металась там, словно потерянный дух среди руин, одинокая и беззащитная. И никто из немногих зевак, оказавшихся там, не обращал на девочку никакого внимания, пока она искала родителей. Либо вообще показывали пальцем и шептались: теперь она – живая память о том дне, когда город навсегда изменился. Затем к ней подошел один из магов Верховного Магического Совета и сказал с каменным лицом, что ее родителей и дома больше нет.

Ту девочку зовут Лираэль Невариен. Я видел, как она в тот день до самой ночи простояла на краю утеса, где когда-то стояла улица Лазурная, с трудом принимая произошедшее. Стояла одна, под утихающим дождем, вся в пыли и в разодранном голубом платьице, с рассеченным лбом и кровоточащей коленкой. Волосы ее, цвета зрелой чернильной вишни, спутались и прилипли к лицу. Она не плакала. Только смотрела в бездонную пустоту, где еще недавно стоял ее дом, и в безмолвном ужасе, с разрывающей на куски надеждой, звала кого-то. Я слышал ее голос, хриплый и надломленный.

– Мама?.. Папа?.. – Тонкий детский голосок взывал к безвременно ушедшим родителям. Да, она все еще надеялась, что они вот-вот выйдут откуда-то из толпы зевак и скажут, что все будет хорошо. Мое эфирное существо тогда чуть не разорвало от печали.

Но ответа не было. Только плеск волн, да шепот зевак. Она стояла неподвижно, устав от бессмысленной беготни по краю утеса, смотря на бушующие волны внизу, и продолжала звать. Все громче, и громче, осознавая происходящее. Пока горько не разрыдалась, вытирая катившиеся градом слезы из красивых детских глаз цвета темной морской волны маленькими детскими ручками.

Горожане шептались: “девочка проклята”, “море оставило ее в живых не просто так”. Говорили, что фантомы Лаэрисского моря уберегли ее, что она – помеченная. Я слышал каждый этот шепот, и слышу до сих пор.

Из уважения к ее родителям, Театрон Лунного Серпа приютил сироту. Так, Лираэль с самого детства, с семи лет, жила на чердаке Театрона. Совершенно одна, потому что никто не захотел брать “проклятую”, отверженную девчонку под опеку. Так она и жила: между костюмами, старыми декорациями и пыльными реквизитами. Я следил за ней из теней лож и кулис, видел, как она росла, впитывая запах старой ткани и запах грима. Как училась шептать слова из пьес, подражая актерам, пока никто не видел.

***

Она выросла, и стала… Иной. Со дня обвала она приходила туда, на утес Марианны, почти каждый вечер. Садилась на самый краешек некогда улицы Лазурной, на обломок плиты, заросший солью и мхом, который в городе также сочли проклятым. Сидела, поджав ноги, и разговаривала с пустотой. Рассказывала обо всем: о том, что теперь она живет на чердаке в Театроне Лунного Серпа, о ее первой незначительной роли в спектакле, о старухе, у которой просила работу, о женщине с базара, которая ругала ее за длинные распущенные волосы, о детях, что дразнят ее проклятой, о первой работе в таверне. Говорила, что ей снова снился ее дом, и что во сне мама пела ей колыбельную, а папа вырезал кораблик из дерева, чтобы запустить его вместе с ней в канале Ночной Лилии.

Я слушал ее год за годом. Из всех людей Селемариса только она одна теперь кажется мне по-настоящему живой. Не из-за страха, не из-за суеверий, а потому что ее душа все еще помнит тень того, что случилось. Люди всегда сторонятся таких: слишком много тишины в ее молчании, слишком прямая спина, слишком много одиночества, что тянется за ней, как шлейф. Люди ее сторонятся, а я, призрак, тянусь к ней, как мотылек к свету в полной тьме.

Когда она подросла, ее актерский талант стал очевиден. Девушка была невероятна! На сцене она становилась то трагической королевой, то безумной прорицательницей, то озорной героиней гротеска. Каждый ее выход завораживал, и сейчас завораживает, зал. Да, даже несмотря на то, что селемарисцы считают ее “Проклятой” и пускают слухи о ней по всему Лаэрису, ее обожают как актрису. А я знаю: это просто ее способ жить. Не зря в ней течет кровь Теарина и Мириэль Невариен.

А теперь она – настоящая звезда Театрона Лунного Серпа. Ее имя на афишах, ее голос в каждой улочке. Ее любят и одновременно боятся и ненавидят, ведь всем кажется: Лираэль все еще разговаривает с пустотой, только теперь на сцене. Так, отверженная девочка стала одновременно и элитой города, ведь люди приплывают со всех существующих материков, только чтобы увидеть ее на сцене.

Но в Театроне Лунного Серпа люди иные. Как относятся к ней коллеги? Они восхищаются и завидуют, ненавидят, но мечтают быть ею. Почти никто не решается сказать ей в лицо ни доброго слова, ни злого, за некоторыми исключениями. За ее спиной актеры шепчутся: «Она проклятая», «Дурной знак», «Посланница мертвого города». Зависть к ее таланту жжет их сильнее, чем огонь кулис. Она занимает главные роли, хотя у нее нет ни влиятельных родственников, ни богатых покровителей. Лираэль добилась всего сама, силой воли, талантом и презрением к правилам.

А еще она никогда не играла в чужие игры. Когда аристократия Селемариса облачилась в зелень и сапфир, она выходила в белом – цвете траура и несчастья. Когда женщины прятали волосы под сложными прическами, Лираэль распускала пряди чернильно-вишневых волос по плечам. Театральные костюмы она носит на улицах, как повседневное платье. Ее наряды почти всегда вычурны, почти вызывающи, но всегда элегантны.

Лираэль вежлива и старается не вступать в контакт с коллегами и другими Селемарисцами. Вот только если ее доводят, она тут же превращает все в театральный фарс. Коллеги боятся ее не из-за злобы, а из-за ее отчужденности, и из-за слухов о “проклятье”. Она почти не говорит с ними, словно живет в другом мире. Ее глаза цвета Лаэрисского моря будто читают души, а в ней живет часть той бездны, что разверзлась шестнадцать лет назад. Актеры суеверны так же, как и рыбаки. Они знают: та, кого даже море отказалось забирать, та, кто с детства ведет диалог с пустотой на обрыве, не может быть простой. Они восхищаются ее искусством, завидуют успеху и одновременно избегают.

А я все так же слежу за ней из зыбкого пространства между мирами. Я говорю с ней, хотя она и не слышит меня. Никто не слышит… Я зависаю в воздухе призрачной медузой рядом с ней, хотя она меня не видит. Иногда мне кажется, что она знает, что я здесь. Уже несколько лет она зовет пустоту “Друг”, и даже словно смотрит прямо на меня своими большими глазами. Они переливаются оттенками сине-зеленого: то темные, как предгрозовые волны, то прозрачные, как вода на заре. В их глубине будто скрывается что-то древнее и недосказанное, как вечно зовущий морской горизонт. При ярком свете в них проступает холодный аквамариновый отблеск, а в сумерках они кажутся почти светящимися, как фантомные огоньки в Лаэрисском море. Горожане шепчутся, что в ее взгляде можно увидеть отражение затонувшего Элейрина, а кто-то даже считает, что свою собственную смерть. А я вижу нечто родное, нечто знакомое.

Глава 1: Танец на краю

Две Луны плавают в темном небе, играя серебристыми лучами в отражении воды Лаэрисского моря. Театрон Лунного Серпа опустел, но для Лираэль вечер только начинается.

Она вышла из боковой двери на улицу, где влажная мостовая блестит под ночными огнями после дождя. Платье из тончайшего белого атласа струится за ней, словно огромная капля тумана, окутывая фигуру легким сиянием. Его тонкая ткань расшита серебристыми нитями, переплетающимися в узоры морских волн и ветров, которые едва заметно переливаются в свете фонарей. Длинные рукава с кружевной отделкой едва касаются ее запястий, а узкий корсет подчеркивает талию, придавая силуэту грациозность и легкость. Юбка, ниспадающая каскадами, слегка колышется от каждого ее шага, напоминая белоснежный парус, готовый унестись в ночное море.

Распущенные волосы тяжелыми волнами падают на плечи, переливаясь в редком свете уличных магических фонарей и бледном желтоватом сиянии эфритовых кристаллов, расположенным по краям дорожек. На голове красуется изящный венок из серебра, украшенный черными бусинами и лунными камнями, словно корона давно утонувшей королевы.

Прохожие, заметив ее, шепчутся с негодованием и укором. Женщины косятся, пожимая плечами: «Как она смеет носить белое – цвет траура и смерти? Да еще и так вызывающе!» Мужчины, проходя мимо, недовольно морщатся, будто само ее существование – вызов их устоям. Кто-то даже смутился, сбавив шаг, когда ее яркий образ вдруг прорезал привычную серость улицы.

Лираэль знает, как она смотрится, и она обожает такие моменты. Здесь, на темных улочках Селемариса, ее личный театр, а все зеваки и завистливые актеришки просто недостойные зрители.

– Эй, Невариен! – Позвал знакомый гнусавый голос.

Она устало поморщилась и чуть обернулась. Медленно, словно драматическая героиня, открывающая “четвертую стену”. Там, в полумраке, спрятались трое: Денарион Лаерон, Фрейна Севрель и Маллео Грэнторн. Их глаза блестят страхом и завистью. Впрочем, как и всегда. Они – ее коллеги по Театрону Лунного Серпа, амбициозные актеры которые всю жизнь мечтают о главных ролях и славе, но у судьбы свои планы.

Денарион – высокий и стройный юноша, с надменным взглядом стального цвета, всегда безукоризненно одетый в костюм из темного бархата, украшенный серебряной вышивкой. Его голос ровен, но он не смог достичь высот и эмоций, необходимых для главных партий. Что ж, зато он неплохо поет. Часто сокрушается на тему того, что именно ему должна была достаться вся слава, ведь он старше Лираэль на два года, и на сцене играет гораздо дольше. Только вот он забывает, что она еще маленькой девочкой пела в таверне, зарабатывая себе на хлеб, пока его богатые родственнички носились с ним, будто он – коллекционная ваза из Астемира времен первой половины Эры Объединения.

Рядом с ним, чуть спереди, деловито стоит Фрейна. Это юная и пронзительно красивая девушка с бледной кожей и длинными светлыми волосами с легким голубоватым оттенком, всегда аккуратно уложенными в сложные прически. Ее движения на сцене будто застывшие, как планктон в водах Лаэрисского моря. Настолько безжизненные и невыразительные, что для актрисы это кажется смертельным недостатком. Зато она имеет склонность запоминать абсолютно любой текст, даже чужой.

Маллео – низкорослый и коренастый, с рыжеватыми волосами и веснушками на лице, которые он тщетно пытается скрыть дорогими парфюмами и накрашенными бровями. Смешно! Он не может запомнить даже две простые строчки текста без запинки, что вызывает лишь раздражение у режиссеров. Зато ему нет равных в танцах, и невозможно не заметить как он мерзко гнусавит ради образа мальчишки-разбойника. Он все время трется рядом с Денарионом и Фрейной, представителями состоятельных аристократических семей, хотя сам пробился в театралы только благодаря связям родителей, которые работают мелкими чиновниками в Сенате Девяти Домов.

Я как-то упоминал детей, что дразнили Лираэль в детстве. Я смотрю на этих выросших в роскоши невежд и хочу выкинуть их в Разрыв душ: в Элейрине их бы давно изгнали, как позор народа! Или хотя бы измазали в меду и выставили на городской площади на два часа “Особого солнцепека”, чтобы их жалокрылы перекусали!

– Опять в белом? – Протянул Денарион, стараясь говорить дерзко, но голос подрагивает и манерно тянется. – Выглядишь как похоронный саван.

– Ты хоть знаешь, что белый цвет у нас в Лаэрисе значит? – Язвительно добавила Фрейна, складывая руки на груди. Лираэль сощурилась. Ее губы дрогнули в той самой полуулыбке, от которой в зрительном зале мороз ползает по коже зрителей.

– Знаю. – Прошептала она так, будто делится сокровенным. Таким мягким голосом, как бархатная удавка. Театрально откинув волосы, она раскинула руки, словно собирается обнять весь Талларис, и певуче продолжила: “Белый – цвет тех, кто уже станцевал с бездной однажды и вернулся, сияя ярче чем прежде.”

Затем она услышала их смех, грубый и громкий, совершенно не аристократический. Фрейна звонко захохотала так, что я чуть не порвался на две эфирные медузы. Я честно удивлен, что стекла в ближайших домах остались на месте.

Лираэль застыла, вперив в троицу взгляд с ледяной снисходительностью. Медленно склонила голову, как будто прислушиваясь к отдаленной музыке, что слышна только ей. Смех начал стихать. Она сделала медленный шаг вперед, прямо к этой троице, и еще один. Каждый ее жест был выверен, точно в последнем акте какой-то комичной пьесы. Платье мягко скользит по мокрой мостовой, словно ртутная река. Глаза цвета Лаэрисского моря вспыхнули холодным блеском.

– Скажи, Фрейна, – почти ласково, с фальшивой заботой произнесла Лираэль, подходя вплотную, – каково это, завидовать той, что шепчется с тенями, а самой всю жизнь дрожать перед собственной?

Фрейна попятилась за спины своих неуклюжих дружков.

– Ах… ты… Проклятая! – Выпалила она, запинаясь о подол собственного платья, и схватившись за Денариона и Маллео, чтобы не упасть.

Лираэль театрально вздохнула, как разочарованная примадонна, которой вновь предлагают одну и ту же роль.

– О, кулиса святая, проклятая! – Вскинула бровь и приложила ладонь к груди. – Какая трогательная банальность! Мне пора завести счет этим милым прозвищам. – И тут же рассыпалась в заливистом, звонком театральном смехе. Искристом, с легкой безумной ноткой, как у героини гротескной трагикомедии. Именно в этот миг Фрейна Севрель оступилась! Она отпрянула от Лираэль, наступила на подолом своего платья и, махнув руками, как курица крыльями, с визгом перевалилась через край красивого кованого ограждения прямо в Канал Ночной Лилии!

– Она меня сглазила! Проклятая колдовка, унеси ее отлив! – Завопила Фрейна, булькая в мутной воде, окруженная кувшинками, подсвеченными красивыми фонариками из эфритовых кристаллов в виде морских лилий.

Я ликую. Если бы мог смеяться, мой смех сейчас сотрясал бы весь Талларис. За неимением этой возможности, я лишь довольно перебираю невидимыми щупальцами влажный морской воздух, задорно покачивая своей такой же невидимой медузьей шляпкой.

Денарион и Маллео отпрыгнули от Лираэль как от разъяренного духа и неуклюже полезли доставать из воды свою горе-подругу. Из переулков уже начали стекаться люди: торговцы, музыканты, пара рыбаков с фонарями, и просто любопытные горожане. Толпа жадно ловит глазами эту сцену. Лираэль заметила это и сделала еще шаг, точно выходя к воображаемой рампе. Она вскинула руки, словно ловя свет софитов, и ее пальцы выгнулись в нарочито изящных жестах. Голос зазвучал певуче, напыщенно, с лукавым блеском в глазах.

– Я вас предупреждала. – Лираэль нарочито сделала паузу, позволив молчанию налиться напряжением, как грозовой туче над городом. Затем, с тем же игривым, наигранным трагизмом, продолжила дальше. – Никогда не играйте со звездами, – она закатила глаза к небу, словно подчиняясь великому роковому сценарию, и уже почти весело, чуть повысив тон, продолжила, – они могут сжечь!

В этот момент ее голос напомнил мне реплику примы в пышной маскарадной трагедии, где смерть – всего лишь эффектный поворот сюжета, а не финал. Я наблюдаю, как ее слова ложатся на притихшую толпу. Никто уже не решается смеяться, скорее мечтают провалиться под землю от недоумения. Я ощутил щекотку древнего восторга: она не угрожает, она просто играет. Все эти жалкие смертные, перекрещивающие свои лбы большими пальцами, скрюченными от страха, всегда были всего лишь статистами в ее пьесе. Когда толпа неодобрительно зашепталась, Лираэль сделала элегантный реверанс. Затем, постепенно удаляясь в сторону своего практически личного утеса, театрально стала рассыпать зевакам воздушные поцелуи.

– Ах, как же прекрасно быть поводом для ваших ночных кошмаров! – Звонко провозгласила она, чуть вздернув подбородок. – Не забудьте помолиться Безмолвной о том, чтобы я вернулась, ведь без меня ваши жизни так скучны!

И плавно исчезла в переулке, оставив за собой только колыхание воздуха и шепоты зевак.

***

Лираэль идет все медленнее. Белое платье шуршит по камням, как сорвавшийся с неба холодный туман. На мгновение мне показалось, что город исчез за ее спиной, и остались только ветер, соленый воздух и знакомое чувство пустоты. Она миновала старую башню караульных, не глядя на нее, пересекла мосток, где камни истерлись до блеска под ногами бесчисленных поколений рыбаков и воров, и перед глазами открылся вид на полуобрушенный старый дом на самом краю утеса, остатки ограждающих лент, и покрытый мхом памятный камень.

Она вновь дошла до злополучного края утеса Марианны. Море встретило ее привычным низким гулом. Волны перекатываются внизу, освещенные отражением серпов двух Лун, и кажется, что в их глубинах дрожит что-то, чего обычные люди не замечают. Но она, возможно, что-то видит.

Лираэль подошла к краю – месту, где когда-то земля раскололась, унося с собой часть города и души тех, кто пал в тот роковой день. Ветер, свежий и соленый, треплет ее чернильно-вишневые волосы, отбрасывая их назад и оголяя бледное лицо, в котором читается тяжесть воспоминаний. Юбка ее платья развевается в такт порывам ветра, напоминая парус затерянного судна, брошенного посреди безмолвного океана.

Под ногами – скалы, черные и шершавые, покрытые морским мхом и соляными кристаллами. Слева, на пригорке, на расстоянии вытянутой руки, стоит старый каменный памятник. Массивный, грубоватый и обветшалый от времени, но в нем хранится гнетущая память. На его поверхности выбиты имена тех, кто погиб шестнадцать лет назад, когда обвал поглотил Лазурную улицу: талантливые декораторы Театрона Лунного Серпа, супруги Невариен, и множество простых жителей, чьи жизни навсегда остались в беснующихся водах под утесом Марианны.

Откуда-то из глубины памятника, кажется, доносится тихий шепот – голоса тех, кто больше не вернулся из темной пучины. На деле же, это всего лишь отдаленные голоса переговаривающихся где-то в порту под скалой живых людей. Лираэль присела на знакомый обломок камня, поросший мхом и выветренный штормами, где еще едва читаются обрывки выбитых слов прежней таблички – «…ли…а Л…зу…ная». Она подогнула под себя ноги и уставилась в темноту, где когда-то остановилось время.

– Ну здравствуй, Друг, – тихо выдохнула она в ночь, – ты видел сегодня, как эта дурочка в канал свалилась? Ох, Великие, какой театр, правда? Они все вечно шепчут: “Проклятая, проклятая”… А что я? Я разве не обязана их радовать? Немного ужаса, немного безумия, немного белого в сине-зеленой толпе.

Она замолчала. Ветер затих, словно прислушиваясь. Волны внизу вспыхнули фантомным свечением. Где-то возле Островов забытых кораблей мелькнул далекий полупрозрачный корабль-призрак с горящими парусами. Лираэль медленно провела ладонью по воздуху, как бы нащупывая что-то невидимое.

– Ты слишком добра, девочка. В мое время их бы давно изгнали, как позор нации за неподобающее поведение! Когда-нибудь я верну хотя бы часть своих сил и натравлю на них рогатых акул! – Сказал я так бодро, будто она меня слышит, и возмущенно дернул щупальцами. Она смотрит вдаль. Туда, где под Лунами снова появляются очертания древних стен моего родного Элейрина, и, то тут, то там, зажигаются фантомные огни.

– Мне иногда кажется, что ты действительно там. – Шепотом сказала она, прислушиваясь. – Или, может быть, ты – это я? Просто та часть, что осталась там, шестнадцать лет назад, под обвалом, вместе с ними. – Сказала она и посмотрела на обветшалый памятник. Вздохнула, провела рукой по именам своих родителей.

– Я здесь, но я древнее, чем ты думаешь. Для меня ты – несмышленый ребенок, за которым нужно присматривать. – Сказал я беззвучно, качнувшись в воздухе. Я задел ее плечо своими щупальцами. Пусть она и не чувствует, для меня это подобие общения. Первого общения за последние пятьсот лет, не считая выслушивания завываний страдающих духов Элейрина.

Впрочем, я должен присматривать за всеми этими призраками. Таков мой долг, пока кто-то не решит проблему с Разрывом душ. В конечном счете, я такой же дух, как и они, и тоже хочу, чтобы меня слышали, но меня лишили формы и возможности говорить. Я могу только смотреть на последствия своих необдуманных решений, и на то, как развивается жизнь вокруг меня. Еще я иногда могу трогать призраков, потому что они тоже из эфира, вот только они меня тоже не видят.

Она вдруг посмотрела в мою сторону так, будто видит меня. Я даже слегка сжался.

– Сегодня снова был сон, – продолжила Лираэль, – мама пела, папа учил мастерить что-то из подручных материалов, а потом опять тишина и жуткая тьма. Я проснулась в холодном поту, а на чердаке, как обычно, пусто, тихо, темно, и костюмы висят, как безголовые призраки.

Она вслушалась в гул морской воды, в треск камней, в слабое эхо собственного голоса, а потом снова отвернулась к миражу и попыталась убрать за ухо растрепанные ветром волосы изящным движением правой руки. Она молчала несколько минут и неотрывно смотрела вниз.

– Ты знаешь, Друг, иногда я думаю, может, стоитсделать это? Просто шагнуть вниз. Ведь тогда, кто знает, может быть, я, наконец, встречу их там? Или, хотя бы, перестану все это чувствовать. – Ее губы дрогнули. Она улыбнулась чуть криво, чуть безумно.

– Ты не сделаешь этого, Лираэль! Не сделаешь, потому что ты сильная. – Я безуспешно пытаюсь утешить подругу, которая меня даже не видит. – Ты – звезда, а они – пыль! В мое время с такими невеждами не церемонились. Эти аристократы совсем зазнались!

– Ладно, уговорил. – С горькой усмешкой сказала она, будто услышала мои стенания. – Еще не хватало мне получить в Запределье выговор от родителей за такие выходки. – Девушка поднялась так легко, будто не в силах ощутить вес собственного тела, затем отряхнула подол платья от песка, пыли и мха несколькими резкими движениями и в последний раз перед уходом посмотрела вниз: туда, где вода переливается зеленым и синим.

– Спокойной ночи, Друг. – Почти ласково сказала она.

Лираэль развернулась и медленно пошла прочь, оставляя за собой только легкий запах цветочных духов, бледное сияние платья в лунном свете и странное ощущение, что ночь следит за ней. Спустя несколько шагов она остановилась. Ветер растрепал ее волосы и платье. Она вновь обернулась к обрыву, вновь подошла к нему и посмотрела вниз закусив губу.

– Не нравится мне твое поведение сегодня. – Пробубнил я недовольно и беззвучно прямо у нее над ухом. – Давай-ка, девочка, разворачивайся и брысь отсюда, а-то бездна начнет к тебе присматриваться.

Белое платье словно светится в ночи, а ветер путает пряди ее темно-вишневых волос, обнимает, будто уговаривая вернуться. Море внизу мечется, как раненый зверь, а фантомные огни дрожат в водах, отражая все те же две Луны и россыпь звезд. Лираэль смотрит вниз долго, молча. Я начинаю нервничать.

– Ты знаешь, Друг, – заговорила она. Голос ровный, без надрыва, будто отрепетированный монолог. – я устала. Устала быть легендой, проклятием, тенью на их светлом празднике. Устала от взглядов, шепота за спиной и от того, что даже самые дешевые слухи о себе приходится делать красивыми. – Она выпрямилась, отбросила волосы со лба. – Они думают, что я безумна. Так пусть будет так. – Лираэль спокойно улыбнулась.

И тут, из-за поворота на тропе к утесу, донесся стук каблуков и взволнованные голоса.

– Она здесь! Быстрее! – С визгом крикнул Денарион. За ним семенит мокрая, как испуганная курица, Фрейна, и тяжело дышит мокрый до нитки Маллео, хромая на левую ногу. Вероятно, после того, как поскользнулся на мокрых камнях, пытаясь вытащить из канала Фрейну, и свалился сам. Хотел бы я видеть этот цирк!

– Она должна извиниться! Это позор! – Прорычал Грэнторн.

– Она испортила мне платье за сто пятьдесят лунных монет! – Добавила Фрейна Севрель с обиженной истерикой. Та самая актриса, что искупалась в Канале Ночной Лилии, и, судя по всему, утянула за собой и своего рыжего дружка Грэнторна.

Когда они выбежали к обрыву, они резко остановились. Их взгляды зацепились за силуэт на краю: Лираэль стоит спиной к бездне и лицом к Селемарису. Белое платье струится вокруг ног, волосы разметались по плечам, глаза сияют в лунном свете. Она раскинула руки, словно актриса в кульминации трагедии, и кажется, что мир вокруг – лишь сцена, а зал вокруг пуст, и вокруг – ни души. Троица остается в тени, слишком далеко, чтобы Лираэль могла их заметить. Морской ветер и плеск воды внизу создают слишком много шума, чтобы она могла услышать их вопли про "извинения"и "испорченное платье за сто пятьдесят лунных монет". Для нее их присутствие лишь шепот ветра.

– Лираэль! – Крикнул я, пытаясь остановить ее, хотя знаю, что это бессмысленно. – Не делай этого, Лираэль! Ты не знаешь, что ждет за гранью! Ты станешь таким же мучающимся злобным духом! Твоих родителей тут нет, они давно ушли в Запределье! Надеюсь, что ушли… Не важно, прошу, остановись!

– Благодарю, дорогие мои! – Крикнула она театрально в сторону огней вечернего Селемариса, расправив руки, как птицы расправляют крылья. – Аплодируйте, плачьте, умоляйте! Сегодня ваша звезда уходит красиво!

Я кричу в пустоту. Меня никто не слышит. Паника охватила мое эфемерное естество так, что мне показалось, что меня разрывает на куски. И вот, с изящным движением, словно танцуя, Лираэль Невариен опрокинулась назад и полетела спиной вниз, прямо в бездну Лаэрисского моря!

– НЕТ! – Крикнул я бессильно, но сделать ничего не могу. Я, как и всегда, просто жалкий наблюдатель без формы, голоса и имени, которого не достоин.

Она летит вниз как белое пятно на фоне темного неба и вспыхивающих внизу фантомных огоньков. Темные воды с шумом бьются о скалы, предвкушая "падение звезды". Лираэль улыбается. В ее глазах ни страха, ни боли. Она давно хотела этого. Воды Лаэрисского моря манили ее с того самого дня шестнадцать лет назад. И вот, она решилась, и даже это сделала грандиозно, как финал театральной пьесы, вихреница! Потом исчезла в бездне. Вслед раздались визги застывшей в шоке троицы.

– Во имя прилива!.. Она.. Она прыгнула?! – Фрейна в панике схватилась за Денариона.

– Это… это проклятие! – Прохрипел Маллео, отступая и заикаясь.

Тройка жалких аристократишек испуганно закричала и бросилась наутек. В любой другой момент я бы полетел за ними, мысленно смеясь над их напуганными нежными лицами. Но там, в моих водах, погибает она – Лираэль.

***

Меня нельзя назвать сентиментальным духом. За пятьсот лет я насмотрелся на многое: падение Элейрина, резня в деревне Аст-Эриа на празднике Светопада, жестокие бойни в “Белой Башне”, сотни кораблекрушений, даже суициды из-за неразделенной любви. Я каждый раз смотрел на это и думал, сколько еще огоньков засветится в моих водах? Тех самых огоньков, которые колышутся под водой, с трудом удерживая человеческую форму среди шелеста волн и крика назойливых чаек, и плачут. А я должен слушать этот плач, слушать каждого из сотен страдающих призраков.

Да, красивыми огоньками они выглядят лишь с высоты Селемариса. На самом деле под водой плавает огромное количество полупрозрачных, плачущих и воющих даже под толщей воды, духов, которые светятся от своих сожалений и страданий. Это те души, что так и не нашли покой, простившись с жизнью в водах Лаэрисского моря.

Примерно двести лет назад люди заинтересовались феноменом этих водных огней и миража, и отправили туда пару кораблей для исследования. Корабли стояли в водах морского Элейринского плато несколько суток, не подавая никаких признаков жизни на них. С обоих кораблей исчезли все: и экипаж, и зеваки-аристократы, заплатившие уйму полных кругов Лунного серебра, отправляясь в экспедицию. Люди до сих пор гадают, что тогда произошло. А вот я лично все видел своими глазами-бусинами, и это было интересно. Призраки, что становились особенно активными ночью, нашли, на кого излить свою боль и утянули всех на дно морское.

О, я помню, как они накинулись на людей на тех кораблях, будто голодающие на хлеб! Кто-то из живых даже мельком смог увидеть их мертвые тени. Паразиты цеплялись к живым и сводили их с ума, Песнопевцы скорби выли во много раз сильнее, чем обычно, заставляя людей чувствовать непреодолимую тоску, и даже Блуждающие ходили по кораблям и шептали что-то несчастным прямо на ухо. В итоге, кто-то сбросился сам, а кто-то кого-то убил. Никто не выжил тогда. Теперь стонут вместе. А я должен слушать!

Вот только я хочу слушать истории Лираэль. Живой Лираэль! Пусть она не видит, не слышит, и не чувствует меня. Пусть она не знает обо мне, при этом называя пустоту “Другом”. Она заставила меня поверить в то, что эта пустота – я. И как друг, я не хочу видеть ее в этом пятисотлетнем могильнике и слушать ее плач! Я лечу вниз.

Внизу лишь шепот волн и зыбкое свечение, будто сама богиня приливов Фарелина осторожно сжала в ладони свою сбежавшую звезду.

Глава 2: Предвестие

Прошло два дня. Два долгих, тягучих, душных дня, когда город жил своей вечной пыльной жизнью, а Лираэль ходила как будто на границе сна и яви. Я следил за ней из тени, сквозь витражи, под потолочными балками, в отражениях мутных зеркал гримерки. Она почти не говорила, почти не смеялась. Часто она просто стояла, задумчиво глядя в окно на серое небо и рваные ленты тумана над каналами. Я угадывал в ее взгляде то же чувство, что и в себе: тоску. Только ее тоска была живая, больше похожая на интерес.

Она все еще не сняла костюм Офелии после прошедшего пару часов назад спектакля. Это казенное платье, тонкое, будто сотканное из пряди чужих воспоминаний, изрядно потрепанное. В театре уже ворчат, костюмерша за ней буквально охотится, но Лираэль как будто нарочно его не снимает. Не из упрямства, скорее из нежелания разорвать тонкую нить между той ночью, когда она, как ее героиня, бросилась в пучины, и этим безликим вечером.

Я пытаюсь угадать, о чем она думает. О призраках? О той странной тишине под водой? О том, как ее сердце в какой-то момент почти остановилось, а потом все вокруг стало странно светлым? Я не знаю. Я могу только ждать.

А потом она подняла голову от подоконника и посмотрела в пустоту, прямо на меня.

– Знаешь, Друг, – сказала она тихо, голосом уставшим, но с лукавой ноткой, – я ведь тогда действительно могла дышать под водой. Или это все мне приснилось? Такое, знаешь, случается, когда слишком глубоко вживаешься в роль. Только мне почему-то кажется, что это было правдой.

Она встала, зацепила пальцами подол платья, которое давно пора бы оставить в костюмерной, и направилась к выходу.

– Если я сейчас это не проверю, я с ума сойду! – Пробормотала она уже на ходу, почти шепотом, будто боясь, что ее кто-то остановит.

Я метнулся за ней, сквозь стены, мимо толп людей, через запахи старого камня и гари, и в эту секунду весь город показался мне бессмысленным цирком, в котором только она – по-настоящему живая.

Мы добрались до Полуночного канала. Черная вода густо блестит в свете фонарей, и от кувшинок пахнет тяжелым, гнилым, сладким летом. Она стоит на краю, платье чуть колышется на ветру, и я едва не закричал: “Не надо, глупая, я же не смогу тебя вытащить!”

Лираэль вскинула голову.

– Ну что, Друг, держи за меня кулаки! Или что там у тебя? – Хмыкнула она и прыгнула в воду.

– У меня – щупальца! А у тебя – отсутствие инстинкта самосохранения! – Рявкнул я что есть мочи в пустоту и ударил себя щупальцем по шляпке, к которой оно тут же прилипло, частично загораживая мне обзор. Пока я вертелся в воздухе, как гиперактивная медуза, отлепляя щупальце от шляпки, эта взбалмошная девчонка нырнула и попыталась вдохнуть.

Я уверен, в ее висках разрывается пульс, а в горле царапает страхом, пока пальцы судорожно скребут темную гладь. Это не та вода! Это не Элейринское плато! Обычная, холодная вода врезалась в легкие Лираэль. Она пытается выдохнуть, но вместо воздуха – муть, холод и чернота. Сердце, уверен, колотится, как бешеное.

Я заметался вдоль берега, стал звать ее мысленно, хвататься за холодные перила старого моста всеми призрачными щупальцами, будто могу что-то изменить. А потом – всплеск. Лираэль резко вынырнула, откашливаясь, с прилипшими к лицу мокрыми прядями, и большим листом кувшинки на голове. Глаза блестят от слез и злости.

– Фарелина тебя вынеси, вот это я в роль вошла! – Огрызнулась она в пустоту на меня, на воду в канале и на весь этот проклятый город. Сняла с себя кувшинку, и с досады бросила ее прямо сквозь меня. Ну за что!?

Впервые за пятьсот лет в теле эфирной медузы я трясусь от смеха: от самой ситуации и от облегчения. Я даже не знал, что могу смеяться в этом обличье! Хочу обнять эту дурочку, но могу только смотреть, как она вылезает на берег, тяжело дыша, откашливаясь и зябко кутаясь в мокрое платье, ворча себе под нос что-то про “идиотские роли” и “проклятый актерский гонор”. Она быстрым шагом направилась домой, продолжая ворчать, выдавая витиеватые оскорбления самой себе, от которых, еще чуть-чуть, и я лопнул бы от смеха, а потом полночи собирал свой эфир по каплям. Стало еще смешнее, если представить как я выгляжу: маленькая желеобразная призрачная медуза цвета морской волны с круглыми черными глазками, что вертится в воздухе во все стороны, трясясь от смеха, и беспорядочно дрыгает щупальцами.

Она снова осталась жива. И я снова остался рядом, чувствуя себя живым даже в этом виде.

***

Город живет своей вечной суетой, а я наблюдаю из тени, пульсируя эфиром над каналами и камнями.

Корабли-призраки здесь всегда были. По крайней мере, так теперь говорят – мол, это просто часть морского ландшафта, особенность здешних вод, не больше. Но я-то помню, что раньше их не было. Не было никаких фантомных огней, не было миражей, не было зыбкого очертания рухнувших башен Элейрина, зависшего над горизонтом, как отражение на треснувшем зеркале. Все это началось только после того, как Элейрин оказался погребен под водой.

Теперь это – достопримечательность. Утес Марианны, некогда суровый и безлюдный, стал местом паломничества, и в итоге превратился в страну Лаэрис. Люди съезжаются сюда, чтоб встретить рассвет на краю обрыва, глядя, как над водами проступают очертания затонувшего города и синеватые огоньки светятся под поверхностью воды. Иногда, если повезет, можно увидеть, как по глади проплывает корабль, едва уловимый – будто из дыма и света. Его паруса колышет ветер, которого нет, а корпус оставляет след в воде, хотя не касается ее вовсе. Никто не пугается, никто не кричит. Люди смотрят завороженно, достают стеклянные линзы, чтобы рассмотреть явление получше, и пишут путевые заметки: «Какой дивный мираж!»

Я смотрю иначе, потому что знаю: это не мираж и не фантазия. Это след, это шрам и память воды. Пока она, вода, помнит, корабли-призраки будут возвращаться, а духи будут глазеть из-под воды, светясь фантомными огнями. Пока вода помнит, Элейрин будет маячить в утреннем мареве, как затонувший вопрос, на который никто не хочет знать ответ.

Никто не ожидал, что корабль-призрак приблизится настолько близко к Порту Миражей – месту, где вода всегда была словно границей между мирами. Но в эту ночь все изменилось.

В тумане над Элейринским плато около полуночи появился он – огромный корабль, черный, с ошметками парусов. На его корпусе просматривается подводная растительность. Тихий, словно погруженный в вековой сон, он не просто скользит по водам Лаэрисского моря. Он пришвартовался в порту Миражей так близко, что теперь весь город может видеть его силуэт на фоне зыбких огней набережной. И не просто видеть, а рассмотреть каждую трещинку в корпусе, каждую складку на рваных парусах.

Паника охватила улицы. Люди остановились, замерли, кто-то шепчет о проклятии, кто-то молится, а кто-то уже бежит за советом к магам и зерам – единственным, кто может хоть как-то объяснить и остановить это безумие. Но большинство горожан завороженно пялятся на остов корабля-призрака, что поблескивает от сырости в свете двух Лун. Некоторые из зевак явно были разбужены заботливыми соседями, дабы все смогли увидеть это “чудное явление”. Дурачье!

Слуги Магического совета, зеры, в серых плащах с серебристыми знаками, базирующиеся в Селемарисе, спешат в сторону порта, вычерчивая в воздухе сложные руны в попытках заглушить пробуждающуюся в городе тревогу. Их лица напряжены, глаза блестят холодным светом. Они знают, что это не обычный мираж и не безобидная шалость духов.

Военные патрули Сената Девяти Домов быстро заняли позиции вдоль причалов и улиц, выставляя заслоны из щитов. Стоящие с ними рядом зеры сжимают рукояти сигильных копий и парализуюших жезлов, готовясь к неизвестной угрозе, которая уже проникает в их родной город. Командиры отдают приказы сквозь крики, пытаясь удержать порядок среди растерянной толпы.

Маги настойчиво пытаются прочесть скрытые знаки на корабле, но все их заклинания отражаются от темного корпуса, будто судно было покрыто невидимым защитным слоем. Ни один призыв к какой-либо энергии не дал ответа.

Важные представители Сената Девяти Домов собрались на верхней террасе, что-то бурно обсуждая и показывая руками на корабль и людей. Сенат – высший аристократический орган Селемариса, где девять древних родов, никак не связанных с магией, держат власть над городом, курируя важнейшие сферы жизни: торговлю, армию, культуру, финансы, туризм, медицину, науку, образование и производство. Формально они не вмешиваются в дела магии, предпочитая вести тихую борьбу с Верховным Магическим Советом за влияние. Их зал заседаний – старинный дворец в сердце города, Зал Наследий. Он хранит эхо вековых интриг и амбиций.

Вот только сейчас эти гордые и властные люди – лишь тени самих себя. В их глазах я вижу растерянность и страх, голос их споров звучит как дрожь над бездной неизвестности. Они бессильны перед загадкой корабля-призрака, перед лицом чего-то, что не поддается их горам Лунного серебра и "мудрости". Кажется, впервые за многие годы им предстоит обратиться к Магистрам из Великого Магического Совета, заседающим в крепости “Белая Башня”, расположившейся на опушке Арагового леса к юго-востоку от Селемариса. Обычным людям придется обратиться к тем, кто владеет тайнами, выходящими за пределы привычного понимания – слишком велика кажется угроза, чтобы решать ее самим.

Корабль стоит, как огромное мертвое сердце, и, угрожающе поскрипывая, качается на волнах. Город замер в предчувствии надвигающейся бури. Никто не знает, что именно придет из тумана, и как скоро это затронет каждого.

Он не кажется эфемерным, как большинство призрачных судов. Напротив, выглядит осязаемым, тяжелым, будто только что поднятым из глубин, где долго лежал забытый и потерянный. Его корпус блестит в свете Лун от покрывающей его влаги, словно этот корабль – мост между живыми и мертвыми, между настоящим и затонувшим прошлым.

Я скольжу по ветру, наблюдая, как страх заполняет сердца некоторых жителей Селемариса. Некоторые из них знают: это знак, что что-то пошло не так. Очень не так! А другие, как всегда, считают это развлечением. Я нырнул в воды моего погибшего города, чтобы в очередной раз проверить Разрыв душ. Кажется, он пульсирует чуть сильнее, но других изменений я не отметил.

Толпа зевак собралась на террасах города, пытаясь разглядеть хоть что-то. Я лениво смотрю на этих идиотов, что лезут в пекло. Среди толпы я отмечаю мамаш с маленькими детьми, которых они протискивают вперед и подсаживают на ограждения террас утеса, чтобы их любимые чада полюбовались настоящим кораблем-призраком вблизи. Какая возмутительная безалаберность! А если в трюме сидит гигантский магический хищный осьмикраб, готовый уничтожить всех, до кого дотянется?! От этой мысли мой эфир забурлил. Злость, и негодование заставили меня кипеть в прямом смысле слова. Я надуваюсь, лопаюсь, надуваюсь снова, снова лопаюсь. Я вспоминаю собственные ошибки, которые эти глупцы могут повторить один в один!

Я вспоминаю катастрофу в Элейрине. Я, и еще двое магов любили свой город и людей из него. Однажды началось землетрясение, и разлом тектонических плит где-то на дне океана создал огромную смертоносную волну, которая готова была снести нашу цивилизацию с лица Таллариса. Мы могли начать эвакуацию, и спасти хотя бы несколько десятков жителей города. Однако, я выбрал спасать всех, уговорив своих коллег по магии провести обряд защиты и отвода. Я был слишком уверен в себе.

– Это же лишь огромная волна! Я один из самых сильных магов Элейрина, как и мои соратники! Я спасу всех! – Говорил я себе. В итоге я не рассчитал величину волны-убийцы, и она пробила наши заклинания, обрушившись на мой родной город. Если бы это была просто огромная волна, воды бы отступили спустя какое-то время, и, возможно, можно было бы найти выживших и восстановить город. Но я старался защитить народ до последнего, и, кажется, перестарался. Моя магия каким-то образом открыла брешь между мирами, тот самый Разрыв душ. Безмолвная не терпит такого вмешательства, и на город обрушилась еще более мощная волна, что стерла с лица Таллариса и меня самого, и всех кого я пытался спасти. А потом вода попросту не отступила, похоронив нас под своей толщей.

Трое Великих на Небесном суде решили наказать меня проклятьем Смотрителя. Теперь я должен присматривать за душами погибших, слушать их плачь и смотреть на их боль. При этом меня лишили возможности говорить, лишили оболочки и формы, сделав из меня эту бесполезную медузу с интеллектом сильного мага и взрослого мужчины. Медузу, которую никто не увидит и не услышит, пока брешь не будет закрыта, а я не пойму свои ошибки. Зачем я тут, и что я должен понять, если могу только наблюдать? Ответ знает только Тройка Великих.

Я и сам себя виню, поэтому смиренно принял наказание без лишних вопросов. Все было спокойно до того дня, пока Разрыв душ не начал пульсировать. Я смотрю на возможную катастрофу, но не могу сделать ничего, а эта толпа зевак толкает к неизвестной опасности маленьких детей!

Я уже почти перестал бурлить, пока не выцепил среди толпы знакомую сильно выделяющуюся особу с длинными волосами цвета чернильной вишни. Она стоит в первом ряду прямо на Восточной Террасе, с интересом разглядывая корабль. Взбалмошная девчонка! Я стремглав вылетел из воды в ее сторону, разбрасывая брызги своего эфира вокруг, и в прямом смысле слова, кипя от негодования. Но, приблизившись к ней, я остановился: она смотрит на корабль не с интересом, а с недоумением: она что-то видит или слышит. Девушка сосредоточенно всматривается и вслушивается, а ее лицо все больше вытягивается, глаза бегают, будто ища что-то в темноте, а брови хмурятся. Лираэль вдруг сорвалась сквозь толпу в сторону зеров, и стала сбивчиво говорить о том, что нужно эвакуировать население. Я оторвался от моей подопечной и присмотрелся к кораблю. Теперь я увидел: это не просто старая посудина, это “Вестник шторма” из древних легенд. И он не приносит ничего хорошего.

***

(Пов:Лираэль Невариен)

Меня сюда привел странный, глубокий гул. Нечто неестественное, пронизывающее, какого я никогда раньше не слышала. Толпа на террасе сжимается, толкается и кричит. Гулкая какофония городских голосов слилась в одно нескончаемое гудение. Люди, словно загипнотизированные, тянутся к ограждениям на краю скал, стараясь разглядеть, что же происходит у причала. Мамы проталкивают детей вперед, забывая обо всем, лишь бы показать им это загадочное явление: корабль-призрак вблизи.

Когда эта посудина наконец пришвартовалась, мое сердце застучало с удвоенной силой. Из мрачных глубин под остовом корабля начали высовываться головы – холодные, потускневшие, лишенные плоти и тел. Одним словом, призраки, не нашедшие покоя. Их пустые, блестящие глазницы пронзают меня насквозь, будто видят все мои самые сокровенные тайны.

Вдруг они запели. Песня оказалась мрачной и жуткой, словно сама смерть шепчет древние заклинания на забытом языке Элейрина. Это какой-то погребальный хорал, который режет сердце на куски. Слов я не понимаю, но холодный страх пронизывает меня до костей. Песня медленно заполняет воздух, становится громче, набирая страшную мощь. С каждой новой головой хорал усиливается, обрушиваясь на меня гнетущей волной. И вот среди голов мелькает знакомое лицо. Искаженное, но очень похожее на Денариона Лаерона. Не важно, наверняка мне показалось.

Я закрыла уши, пытаясь заглушить этот звук, но он проникает глубоко в душу, вызывая ломоту и ледяной ужас. Кожа покрылась мурашками, внутри словно поселился холодный ком.

Обернувшись к зерам, я отчаянно пытаюсь прорваться сквозь толпу и этот гул.

– Пожалуйста, послушайте меня! Там головы! Они поют! Это предзнаменование! Что-то ужасное грядет! – Пытаюсь объяснить им и не понимаю, почему они стоят такие спокойные и ничего не делают!?

Но зеры лишь косо посмотрели, а один даже небрежно оттолкнул меня в бок.

– Девушка, ради Безмолвной, успокойтесь! Это всего лишь старый корабль и ваши фантазии. Убирайтесь отсюда! – Прорычал оттолкнувший меня зер. Неужели они не слышат это пение!? Неужели они не видят эти жуткие головы?

Толпа давит все сильнее, тела теснятся, мое дыхание становится тяжелым и прерывистым. В груди забилось диким, глухим стуком чувство безысходности: только я вижу эти тени, только я слышу этот жуткий хорал! Только меня пронзают пустые глазницы поющих голов, на которых стоит корабль!

– Пожалуйста, – мой голос задрожал, – вы не понимаете, я говорю правду! Если не принять меры – будет беда!

– Молчать! – Рявкнул один из чиновников Сената Девяти Домов. – Не сеять панику!

Мои слова тонут в море равнодушия и отказа. Отчаяние взяло верх, и я бросилась к Магистрам из “Белой Башни”, появившимся на горизонте – единственным, кто мог поверить и помочь. Но тут – резкий толчок в спину! Я не успела понять, что происходит, как потеряла равновесие и полетела вниз с террасы.

Меня толкнули. Специально? Или случайно? Безмолвная знает… Но я не хочу умирать. Еще нет!

Схватившись за парапет, я попыталась подтянуться, но вдруг чья-то рука резко скинула меня, и я камнем полетела вниз. Мелькнула изумрудная мантия с капюшоном, затем силуэт исчез в толпе.

Паника охватила тело, дыхание стало прерывистым и поверхностным. В голове крутится лишь одно: «Не хочу умирать!» Но за этим проскальзывает и горькое:«Смех на палочке. Недавно сама прыгнула, теперь толкнули… Падение со скалы становится традицией?»

Ветер свистит в ушах, гудит в голове, сливаясь с далеким, мрачным хоралом, словно сама вода поет песню смерти. Кажется, что на этот раз у меня шансов нет. Холод ударил с ледяной жестокостью, неожиданный, как прикосновение мертвого. Вода затянула меня в свои черные глубины, пытаясь разорвать на части.

Паника взорвалась внутри, горло сжалось, кажется, что дыхания не хватит и тьма поглотит навсегда, но что-то внутри сопротивляется. Наверняка, это отчаянное желание жить и пронзающий меня неконтролируемый страх смерти. Я погрузилась глубже, окруженная тяжестью, холодом и сотней беснующихся призраков, которых, как и меня, тревожит это пение. Ну хоть кто-то его слышит, кроме меня! Я начинаю паниковать и с трудом пытаюсь сообразить, куда мне плыть, слыша тот же жуткий хорал с палубы призрачного корабля. Кажется, сама вода шепчет мне о грядущей беде.

Я не успела всплыть и вдохнула. Подумала, что это конец, но вдруг поняла, что дышу. Я дышу? Дышу водой! Это действительно происходит, снова! Значит и в прошлый раз это не было сном! Почему-то только здесь это происходит, только в водах затонувшего Элейрина! Рядом промелькнула маленькая медуза. Я огляделась, но она исчезла, словно призрак. Показалось?

Постепенно хорал начал стихать. Призраки этих вод затихли, будто тоже удивились моему подводному дыханию, а руины вокруг стали тише и чище. Лишь тот самый мальчик с белой куклой без головы снова говорит что-то, глядя на меня своими печальными, белесыми глазами.

– Я жду маму, – его голос проник прямо в голову, как будто плывущий сквозь толщу воды шепот. – Она обещала прийти. Но я остался один. Здесь, в темноте.

Я медленно дышу, чувствуя, как вода наполняет легкие, и попробовала ответить. На удивление, мои слова проплыли рядом с ним, словно частички воздуха в воде, подобно шепоту.

– Я понимаю. Потеря… – мой голос звучит тихо, почти беззвучно, будто сама вода переносит его в своих течениях, – я тоже потеряла кого-то очень дорогого. Иногда они уходят, и мы остаемся одни, но память не умирает. Вы просто потерялись. Она помнит и ждет.

Он чуть наклонил голову, и в его глазах мелькнул проблеск надежды, который моментально потух.

– Одинокий и заброшенный. Никто не приходит. Никто не слышит. – зашептал он снова.

Я почувствовала, как сердце сжимается от боли, и тихо сказала: “Я слышу. Я знаю, каково тебе.” Его тонкие губы вдруг изогнулись в слабой улыбке, и мальчик начал растворяться, словно капля света, растекающаяся в глубинах.

– Спасибо. – Едва слышно прошептал он. – Теперь я вижу, она искала меня, она зовет меня в Запределье.

Мальчик растворился, а я осталась с легким теплом и недоумением на душе.

***

Я впервые увидел этот проклятый корабль-призрак в тот вечер, когда он скользнул в гавань, словно тень смерти, наступающая тихо и неумолимо. Сердце мое – душа, связанная с этим местом, дрожит от ужаса и предчувствия. Это самый настоящий “Вестник шторма”, о котором говорили в древних легендах, но я никогда не думал, что увижу его собственными глазами.

Лираэль стояла на террасе, и лишь она одна могла видеть призрачные головы без тел, слышать их легендарный мрачный хорал – песнь забвения, что медленно пронизывала все вокруг, сковывая душу. Пустые глазницы плавающих под остовом корабля голов смотрели будто прямо в нее и меня. Я ощутил, как холод и страх сжимают мой эфир.

В первый заход этот корабль забирает душу. Одну, единственную. Душу, которая будет навсегда потеряна между мирами. Никто не замечает этого. Никто, кроме Лираэль. Она – свет в бездне, но я боюсь, что этого недостаточно.

Через тринадцать дней будет второй заход, согласно легенде, и он принесет раздоры, страх и сомнения. Я чувствую это всем своим существом: как неведомая буря растет, собирая тьму и разрушения. Второй заход разрушит спокойствие, посеет вражду между близкими.

И третий заход – это конец. Корабль принесет с собой мощный, убийственный шторм, и расширяющийся Разрыв душ, не выдержав колоссальной энергии “Предвестника Бури”, вызовет дополнительные природные катаклизмы. Грядущий шторм поглотит все живое в ледяных объятиях вод. Нечто древнее и ужасное готовится выплеснуться из глубин, и я ощущаю, как земля дрожит от надвигающейся катастрофы даже несмотря на то, что вообще не касаюсь ее.

Отсчет пошел. И я, дух, связанный с этим миром, обречен лишь наблюдать. Я хочу кричать, хочу предупреждать, хочу бороться, но разве кто-то услышит меня? Только Лираэль видит и чувствует то, что я не могу скрыть. Но достаточно ли этого?

Я боюсь за нее, за город, за всех нас, и за каждое биение сердца. Я едва успел осознать ужас прибытия корабля, как услышал пронзительный крик – звук, который разорвал мою эфирную сущность на тысячи волн. Лираэль, та, кто слышит и видит то, что скрыто от других, была скинута с террасы при попытке найти магов!

Я не могу «бежать» или «спешить», как делают живые, но могу струиться и колебаться, сливаясь с ветром и водой, чтобы быть ближе к ней, когда она падает. В моих вибрациях отозвалась тревога за нее.

Человек в изумрудном плаще, безжалостный и скрытный, без единого колебания столкнул ее в бездну, где холодные объятия воды ждали, чтобы поглотить. Я, сущность теней и текучих форм, почувствовал, как паника и страх сжали Лираэль, заставив ее сопротивляться потере дыхания. Я пульсирую и вибрирую рядом. Я не могу ее защитить физически, но могу быть ее невидимым проводником, связью с этим миром, пока она борется с тьмой.

И все же приближается нечто страшное. Этот корабль – предвестник. Его появление – не просто призрак, это знак грядущего хаоса, который порвет этот мир на куски. И я должен быть здесь, с ней, пока не наступит следующая волна беды.

Я заметил, как вода Элейринского морского плато, словно живое существо, нежно и осторожно обволакивает Лираэль, будто пытаясь удержать ее от падения в бездну. Тела у меня нет, но чувствую я каждое ее движение, каждое паническое, непроизвольное и безудержное движение. Она борется с холодом и страхом, но вдруг – вдохнула глубоко. Дышит! Дышит водой.

Внезапно в пространстве раздался громкий, жалобный плач – это опять тот приставучий мальчик-призрак! Его голос дрожит и режет меня до самой сути, но я не слышу слов, только этот горький, душераздирающий плач.

К моему удивлению, Лираэль не отшатнулась, не испугалась. Я видел, как она отвечает мальчику, ведет с ним тихий, спокойный разговор, но я слышу только плач призрака, не слова! И тогда, словно под действием какой-то невидимой силы, мальчик начал медленно подниматься, растворяясь в светящейся пелене… Возносился! С благодарной улыбкой на лице, он исчезал, словно обретая долгожданный покой!

Я чуть не потерял щупальца от удивления и облегчения, ведь редко кому удается помочь призраку найти путь в Запределье, тем более при раскрытом Разрыве душ. Но вместе с тем, в глубине души я ощутил тревогу: этот мир и этот Разрыв все еще таят в себе угрозу, черную как бездна, что не унимается ни на секунду.

Я с удивлением осознал: Лираэль – не такая, как все. Ее дар – редкий, почти забытый. Она может слышать и понимать духов, говорить с ними на том языке, что недоступен мне, хоть я и дух. Это необычно, и почти невозможно. У меня нет тела, нет сердца, и вместе с тем у меня нет этого дара – общения с миром живых и мертвых, что был у меня при жизни, как у многих Элейринцев. Наверное, это следствие моего проклятья, моего положения наблюдателя, что отделяет меня от тех, кто мог бы обрести покой. Лираэль как мост между мирами, и в этом таится и ее сила, и огромная опасность для нее.

Я не могу отвести глаз, все больше чувствуя, что ее судьба неразрывно связана с тем, что вскоре произойдет. Ветер над плато закружил холодные волны, а грядущие бури еще только нарастают.

***

Когда Лираэль наконец вынырнула из ледяной воды, ее тело задрожало, а разум закружился от пережитого ужаса и спасительного дара дышать под водой. Она тяжело ступает по настилу порта.

– Черт побери, к краю утеса больше ни ногой! И вообще, кто додумался сделать это место таким холодным и жутким? – Ворчит она, ежась от холода.

Я летаю рядом, невидимый и бессердечный, и, если бы мог, пожал бы ей руку за выдержку. Вместо этого пробормотал себе: “Ну да, героиня нашего времени. Сначала сама прыгает в ледяную воду как на прогулку, потом ее кто-то скидывает. Что дальше? Отрастишь хвост и плавники, как у глубинницы? Ну прямо классика!” Это я сказал вслух, но под шляпкой засосало ноющее воспоминание: ее пытались убить! Мне явно не показалось.

Ее шаги отдаются эхом среди темных скал, заросших водорослями, и тонут в гулких звуках порта Миражей, еще дрожащего от недоумения. Корабль-призрак, что недавно причалил здесь, исчез в тумане, оставив за собой волну тревоги, что висит в воздухе и вибрирует в каждом атоме. Впрочем, для города это очередной «красивый мираж». Глупцы! Они не знают, что несет с собой «Вестник шторма». По порту снуют озадаченные моряки, служивые из Сената, зеры и несколько магов. Некоторые удивленно косятся на Лираэль, думая, что она решила поплавать в водах рядом с кораблем-призраком.

Ночь окутывает порт тьмой, пронзенной серебристым светом двух лун. Их холодный свет ложится на мокрые камни, отражается в воде, делая ее почти прозрачной, и подчеркивает влажную зелень водорослей на скалах. Редкие фонари вдоль лестницы мерцают тусклым янтарным светом, оставляя длинные тени, по которым Лираэль ступает осторожно, будто сама тьма может схватить ее за ногу.

Она быстро покидает порт, хлюпая туфлями, полными воды, и громко стуча каблуками по каменной лестнице, ведущей в город. Она ругается вслух на неработающие по приказу Сената подъемники и идет к длинной лестнице. Каждая из четырехста четыреста четырех ступеней отзывается гулким эхом, будто камень сам считает ее шаги. Вода с одежды стекает и тянет вниз, туфли то и дело срываются с мокрых краев ступеней. Лираэль хватается за холодные перила, пальцы скользят по покрытому солью и мхом железу. Дыхание сбивается, вырываясь облачками пара в ночной тьме, и кажется, будто лестница бесконечно уходит вверх в серую мглу.

Я поддерживающе пощекотал щупальцами ее плечо. Жаль, что она не почувствовала этого. Она ругается вслух, зябко ежась под покровом тумана, что стелется над водой, облизывает порт и проникает на улицы города, освещенные тусклым светом редких фонарей. Я слежу за Лираэль, паря рядом, чувствуя одновременно холод глубин и слабый жар жизни, исходящий от нее.

Путь к Театрону Лунного Серпа никогда не был длинным, но сейчас каждый шаг становится для нее все тяжелее. Не только от усталости, но и от внутренней тревоги. Взгляд Лираэль то и дело останавливается на расходящихся по домам горожанах, что шепчутся между собой, заставляя меня нервничать, а ее раздражаться. Она ворчит, проклиная утес Марианны, толкнувшего ее человека, собственное безрассудство, весь этот город, ночную тьму, редкие фонари и пришвартовавшийся в полночной мгле корабль-призрак.

– Если меня сейчас кто-нибудь спросит, как я оказалась вся мокрая, я просто прикинусь, что решила с призраками искупаться. Пусть думают, что я сумасшедшая, но хотя бы не скажут что нелепая! – Говорит она, явно представляя что рядом кто-то есть. А я и есть, только она меня не видит.

– Ее убить пытаются, а она о внешнем виде думает! Ну конечно, это же прима Лираэль Невариен! Ей и помереть надо театрально, с овациями. А тут какой-то банальный шарлатан в перьях и в капюшоне! Какой кошмар! – Я не удержался от иронии.

Толпа на террасе уже почти разбрелась. Городские жители, привыкшие к шуму и суете, едва ли понимают, что именно нависло над ними. Я парю рядом с ворчащей Лираэль, стараясь не мешать. Я наблюдаю за ее лицом, на котором играют смешанные чувства: раздражение и растущая тревога, что что-то ужасное только начинается.

***

Лираэль, промокшая до нитки, с растрепанными волосами и неизменным ворчанием на губах, ворвалась в Театрон, источая запах мокрой ткани, соли и упрямства.

– Если я еще хоть раз подойду к этому проклятому утесу, Друг, плесни на меня водой из помойного ведра, чтоб я очнулась! – Буркнула она себе под нос, топая по темному ночному коридору, тускло освещенному магическими свечами.

Я последовал за ней, ощущая остаточное холодное дыхание вод Элейринского плато на ее коже. Странно, но она не испугалась после того падения. Только взгляд стал чуть отстраненнее и жестче. Возможно, она вспомнила человека в изумрудном плаще, что столкнул ее, но говорить об этом не хочет.

Когда Лираэль, наконец, добралась до своей комнаты на чердаке, она с трудом захлопнула за собой дверь, словно отгородившись от всего мира, от холодного ветра и шумного порта. Деревянная рама небольшого окошка под потолком приветственно скрипнула, и в тишине комнаты отозвался глухой стук. Она прислонилась спиной к двери, глубоко вздохнула и ощутила, как все тело дрожит от переохлаждения.

Лираэль с облегчением сбросила с плеч мокрый ярко-синий плащ. Он с шумом свалился на пол. Черное платье, насквозь пропитанное водой, липло к коже, и Лираэль, сжав зубы от усталости, выжала его, оставляя прямо на полу лужицы холодной воды. Каждое движение дается ей с трудом, но она справляется.

На стуле рядом небрежно лежат сухие и теплые вещи: мягкое ночное платье, уютный свитер и шерстяные носки. Она быстро переоделась, наслаждаясь ощущением сухой ткани на коже и теплом, которое разлилось по телу. Потом обернулась тяжелым пледом, который пахнет домашним уютом и старым театром.

Едва удержавшись на ногах несколько секунд, Лираэль, не думая, словно не в силах больше сопротивляться, с удовольствием прыгнула в кровать, бросившись в объятия сна. Плед обвился вокруг нее, утягивая в тепло, а тело, словно лишившись всех сил, полностью расслабилось. Девушка блаженно вздохнула. Мышцы, скованные усталостью и холодом, наконец отдыхают, а разум, теряя бдительность, позволяет себе забыться.

Сначала она тихо ворчала в полусне о холоде, о тумане, о проклятом утесе, о корабле-призраке, словно проговаривала все свои тревоги куда-то внутрь комнаты. Но усталость оказалась сильнее, и вскоре эти ворчания стихли. Лираэль погрузилась в глубокий, почти бессознательный и спокойный сон.

Я остался рядом, невидимый и беспокойный. Я чувствую каждое ее движение, каждое дыхание, ощущаю, как напряжение постепенно уходит из тела. Я смотрю, как она, наконец, отдыхает, словно собираясь с силами для того, что еще только предстоит, для всех испытаний, которые принесет ночь и предстоящие дни.

***

Утром Лираэль проснулась от криков где-то в фойе Театрона. Пронзительные, хриплые, звонкие, будто воздух вырвался из чьей-то глотки вместе с куском души.

– Вот ведь. Что опять случилось?! – Она резко подскочила и наскоро накинула на плечи зеленый плед, в который куталась ночью, вместо халата. Надев первые попавшиеся тапочки, она рванула к выходу и запнулась о валяющийся под ногами все еще мокрый плащ. Выругавшись, она пинком откинула его в сторону и помчалась вниз по лестнице, неразборчиво ругаясь сквозь зубы. Я поспешил за ней, успевая заметить, как местные слуги и актеры тоже бегут в сторону крика. А затем криков становится больше.

– Еще пожара в Театроне не хватало! – Ворчит Лираэль, прыгая вниз по лестницам между ступеней.

– Не похоже это на пожар. – Решил поумничать я, догоняя бегущую по лестницам Лираэль. – Ты чувствуешь дым? Ты видишь огонь? Я – нет.

Мы добежали до фойе. Лираэль остановилась, поняв, что это точно не пожар. Люди не убегают из здания. Вместо этого кто-то рыдает, упав прямо на пол, кто-то стоя у стены пытается прийти в себя и не изрыгнуть остатки завтрака снова. Кого-то из девушек, потерявших сознание, приводят в чувства.

Лираэль нахмурилась, закусила губу и медленно пошла в сторону криков. Толпа за сценой уже сгрудилась плотным кольцом. Кто-то судорожно крестится, кто-то, напротив, глазея, расталкивает локтями впереди стоящих, пытаясь утолить свое любопытство. Лираэль протиснулась вперед, и тут я увидел ее лицо: не испуганное, не потрясенное, а скорее раздраженное и чуть утомленное.

– Ну, великолепно, – процедила она сквозь зубы, смотря на открывшуюся кровавую картину, – Денарион решил окончательно испортить мне утро.

– Господи… его… его повесили! – Кто-то пропищал дрожащим голосом. Я услышал, как кто-то из актеров сдавленно всхлипнул. – Его пригвоздили, дурень. – Угрюмо поправила Лираэль, смотря на огромный кол, торчащий из обезглавленного тела Денариона, висящего на стене при помощи этого кола. – Видишь же, гвоздь.

– Если уж быть совсем точным, это кол. Значит, его прикололи, как сушеную бабочку. – Не удержался я от маленького занудства, что почему-то доставляет мне радость, даже если меня никто не слышит.

– Ну и картина! – Тихо выдохнула Лираэль, нахмурившись сильнее, и закрыв нос краем пледа, спасаясь от мерзкого запаха крови. Все внутри комнаты, что еще вчера была гримеркой для мужской части труппы, было забрызгано кровью. Обезглавленное тело парня было вбито в стену огромным строительным штырем, будто с одного удара. Лираэль наклонилась, чтобы получше рассмотреть оторванную голову, лежащую рядом с пригвожденным к стене телом, и брезгливо вздрогнула. Голова, судя по состоянию шеи, была буквально оторвана. Не отрезана! Стеклянные глаза, окровавленный рот, застывший ужас на мертвом лице. И да, она сразу все поняла. Я видел, как в ее памяти вспыхнули те самые безжизненные головы под остовом корабля под названием “Вестник шторма”. Вокруг люди суетятся, рыдают, причитают и молятся. Кто-то сидит в углу и усиленно пытается не смотреть. Да, старику Грауферу, владельцу Театрона Лунного Серпа, явно придется сильно доплатить за уборку местным слугам.

Кто-то из сотрудников театрона в панике накидывает на труп какую-то ткань, еще кто-то кричит: “Не подходите! Это может быть проклятие!”

– Конечно проклятие. Театральное. Называется оно "Как насолить Лираэль в любую пятницу."– Процедила Невариен сквозь зубы в уголок пледа. Но я все слышу.

Я уже не знаю, смеяться мне или дрожать от ужаса, видя ее хладнокровную реакцию.

– И вот ведь ирония, я не чувствую ничего. Совсем. А ведь вчера он украл мой грим. И не только грим, и не только вчера. И я должна была бы… ну хоть что-то! Хоть каплю жалости и сострадания. – Тихо добавила она, немного приопустив уголок пледа и поджала губы. Затем моргнула, приставила уголок ткани обратно к носу и качнула головой, словно отгоняя что-то липкое и неприятное. – Это неправильно! – Пробормотала она, глядя на тело. – Даже с такими уродами не должно быть вот так!

Я ощутил, как внутри нее медленно, но заметно начинает шевелиться тревога. Я сам боюсь. Боюсь, потому что знаю, что корабль забрал свою первую душу. Хотя я и рад, что этой душой оказалась не Лираэль. Потом она вдруг оглянулась в пустоту и посмотрела так, будто почувствовала, что я рядом.

– Ну и где ты шляешься, Друг? Надо было мне подать знак, что тут какая-то дрянь творится! Я бы тогда ни за что не вылезла из своей комнаты! – Незаметно прошептала она в ткань пледа.

Я чуть не расхохотался! Если бы не воспоминания о том, что мою подопечную кто-то хочет убить, пришедший в город “Вестник шторма” и то, что она и бровью не повела, увидев жуткое убийство коллеги по сцене, я бы уже запутался в щупальцах от смеха.

– Говорят, это предвестие. Кто умирает первым – того забирает Тот-Кто-В-Гавани… – дрожащим голосом произнес рядом стоящий молоденький актер из труппы Театрона. Лираэль удивленно посмотрела на него. Он понял, к кому прикоснулся, сдавленно пискнул и отошел на два шага. В этот момент один из юнцов-декораторов, бледный как побеленная стена, вцепился в руку Лираэль так, что она вздрогнула, чтобы не упасть в обморок, как нежная барышня. Я похолодел, хотя кажется, что призраку холодеть некуда. Легенду знают даже они. Но знают ли они про то, как корабль заходит трижды? Первый раз – за душой. Второй – за разумом людей. А третий – несет разрушение?

Лираэль шлепнула испуганного парня по плечу свободной рукой. Тот аж подпрыгнул, смотря на “проклятую” чуть ли не более затравленно, чем на труп Денариона.

– Успокойся, и скажи спасибо что выбрали не тебя. Ну а ты, Денарион, – она кивнула на тело, – отдыхай. Надеюсь, там, куда ты отправился, хоть кто-то ценит твои дешевые шуточки.

После, она развернулась, чтобы, наконец, уйти обратно к себе на чердак. Я, как всегда, полетел за ней. Я не хочу упустить ни минуты, потому что догадываюсь: следующее, что появится в ее жизни, будет хуже мертвого актера. Гораздо хуже.

Глава 3: Там, где прервалась нить

"Ты всегда выбирал для меня унижения, Ден. С семи лет, с того обвала, с того дня, когда я осталась одна, ты стер нашу дружбу в пепел. Но знаешь, я все еще помню как мы вместе строили плот из дощечек, как вместе качались на качелях, соревнуясь, кто выше. Я помню как ты обещал, что никто меня не обидит, а потом ты сам стал первым. Но я хочу отпустить все обиды и пожелать тебе всего хорошего там, в Запределье, куда ты отправляешься теперь".

(Лираэль Невариен)

***

Спустя три дня город опустел и затих, окрасившись в блеклые, выцветшие тона. В Селемарисе траур носят в белом: длинные, будто стертые от времени одежды и полупрозрачные вуали, белесыми пятнами дрожащие в утреннем воздухе. На стенах домов развеваются бледные ленты, словно призраки давних бурь. Даже вода у причалов кажется бледнее обычного, будто не смея отражать солнечный свет. В воздухе пахнет чьими-то приторными дорогими духами, унынием и, кажется, содержимым недавно прорвавшейся канализации.

Сегодня в последний путь отправляют Денариона Лаерона. Перед церемонией сожжения его голову, призрак которой я недавно сам видел, плавающим у причала под корпусом “Вестника шторма”, прилежно пришили к телу. Его одели в лучший дорогой костюм, привели в порядок лицо и руки, насколько это вообще возможно после того, как с человеком случилась такая страшная смерть, и возложили на Праховый алтарь в лучшем виде, как музейный экспонат.

Жрецы Ритуального бюро «Феромант и Сыны» затянули “Хорал упокоения” с такой торжественной скукой, будто они исполняют это даже не в сотый, а в тысячный раз. Все как полагается по уставу: белоснежные мантии, жесты, отточенные веками, и надменная сосредоточенность, с которой «белые павлины» преподносят смерть, как театральный акт.

Родные и друзья громко воют, утирая слезы. Они наблюдают, как тело Денариона возносится в воздух в виде пепла. Жаль, что я не могу шепнуть на ухо старухе в белом, что ее причитания звучат хуже, чем уличные шарманки в полнолуние. Хотя, если бы даже я и мог, вряд ли бы она услышала, потому что в этом городе давно не умеют слушать ни живых, ни мертвых.

Я парю над площадью перед Праховым алтарем, наблюдая, как в пепельном мареве стоят горожане. Они держатся молчаливо, склоняя головы под тяжестью чужого горя. Каждый выглядит так, будто сам готов стать лишь пеплом, развеянным над морем. Очень похоже на финальную сцену одного спектакля, где играет Лираэль, когда вся массовка давит из себя жалостливый взгляд и слезу, чтобы режиссер заметил “гениальную” актерскую игру и повысил хотя бы до актера второго плана.

И среди этого погребального цирка – она, прекрасная Лираэль Невариен, в огненно-красном одеянии! Ее платье пылает огнем среди сизого тумана: пышная юбка из багрового фатина длиной чуть ниже колена, оранжевые рукава-фонарики, черный корсет туго стянут на талии. Волосы убраны в высокий хвост, спадающий на правое плечо, несколько выбившихся прядей обрамляют лицо. Стрелки на веках резкие, дерзкие, а губы – цвета ночного вина. Она стоит в стороне от толпы, и даже мертвые в том мгновении отшатнулись бы от ее тяжелого взгляда. Или же благоговейно преклонились. Она сама напоминает пламя своим видом, и это единственное живое пламя в этом мертвенно бледном городе. При этом, ее лицо не выражает, кажется, совершенно никаких эмоций, будто она выше всего этого маскарада скорби.

Кто-то в толпе брезгливо зашипел, оглядываясь: «Безумная!». Да кто бы говорил! Тут церемония сожжения усопшего, а он украдкой щелкает семечки ламорина. Очень “прилично”!

Лираэль задумчиво смотрит прямо на зажженный на алтаре огонь, в котором с трудом угадываются очертания горящего тела, опираясь плечом о колонну спиной и скрестив руки. На мгновение мне даже показалось, что я увидел огоньки сожаления в ее синих, как вода в пасмурную погоду, глазах. Она глубоко вздохнула и покачала головой, отгоняя от себя какие-то мысли, и снова посмотрела на догорающее пламя.

– Как ты смеешь заявляться сюда в таком виде!? – Из размышлений Лираэль вырвал надрывный визгливый голос. Я было подумал, что где-то режут несчастную хрюшку, но это была лишь Фрейна Севрель.

Она, как всегда, разодета в дорогие одежды: белое легкое платье струится из-под такой же белой мантии с приколотой в районе груди золотой брошью, изображающей фамильный герб ее семьи в виде какой-то важной заморской птицы, несущей в клюве какой-то замысловатый цветок. Длинные светлые волосы Фрейны, уложенные в пышную, но гладкую прическу венчает серебряный ободок, украшенный белым жемчугом. Я бы даже смог назвать ее симпатичной избалованной наследницей богатых родителей, кем она и является по-сути, если бы не красный от рыданий, распухший нос, покрасневшие щеки и зареванные глаза. Ее лицо выглядит весьма забавно. Решительно сжатые в маленькие кулачки ручонки с новеньким маникюром на фоне спокойной, как скала, леди в красном, делают ее похожей на назойливого звенца, поджавшего лапки в ожидании возможности укусить.

Лираэль лениво перевела взгляд на Фрейну, затем снова на догорающий огонь. Ни слова, ни эмоции. Ее тело не сделало ровно ни одного движения, кроме легкого поворота головы. Я почувствовал гордость за мою живую подругу.

– Пошла вон отсюда! Проклятое Лаэрисом отродье! – Еще громче заверещала горюющая Фрейна. Толпа отвлеклась от церемонии сожжения Денариона. Все уже уставились на них с Лираэль, позабыв о самой сути мероприятия и его главном герое. Фрейна замахнулась, чтобы ударить, но Лираэль молниеносно и спокойно поймала ее руку.

– Не устраивай скандал. Это похороны, а не спектакль. – На мое удивление, тихо, но серьезно сказала Лираэль. – Если хочешь выяснять отношения, дождись репетиции в Театроне.

Фрейна возмущенно глотнула воздух, хлюпая носом, чтобы унять подкатывающую истерику. Лираэль резко отпустила ее руку, затем отвела взгляд на огонь.

– Ты еще смеешь меня упрекать!? Ты, та кто приперлась в красном на похороны! Да лучше бы ты… – Она заверещала на весь город. Да так, что мой эфир задрожал от этой сверхзвуковой волны. Не от страха, просто чуть не сдуло мое эфирное медузье тельце.

– Фрейна, не нужно. – К ней подошли не менее заплаканные, чем она сама, подружки из труппы, пытаясь оттащить от Лираэль, которая лишь медленно переведа нечитаемый взгляд на назойливую визгливую девушку рядом.

– Отстаньте от меня! – Она вырвалась из их хватки, и кажется, даже умудрилась случайно стукнуть по лбу одну из своих подружек. Те тут же отступили, опустив виноватые лица. Фрейна злобно посмотрела на Лираэль. – Это все ты виновата! Ты просто издеваешься над всеми нами! Это ты его убила, а теперь насмехаешься!

– Не устраивай цирк, Севрель! – Прошипела Лираэль на манер гриммер-змеи, которую раздразнили, тыкая палкой. Я был ошарашен: я еще не видел ее столь серьезной и… злой? Она все еще сдерживается, но я чувствую, что она вот-вот сорвется.

– Держись, Лираэль. Друг рядом. – Сказал я в пустоту, не оставляя глупой надежды, что она хотя бы почувствует мое присутствие, как тогда, в водах Элейринского плато. Я потрогал ее руку своими щупальцами. Затем одним из щупалец изобразил высунутый язык, которого у меня нет, в сторону истерички Фрейны Севрель.

– Не кидайся голословными обвинениями. Мне жаль Денариона, хоть он и был мразью. Я прощаюсь по-своему. Мне плевать на ваши глупые традиции, вы все равно никогда не считали меня частью своего милого болота. Так какого треклятого водоворота ты сейчас устраиваешь истерику посреди погребальной церемонии, обращая все внимание с усопшего на меня? Это ЕГО сцена, ЕГО финал! Вернись в толпу, и попрощайся как следует! – Лираэль отчитала оппонентку как школьницу. Так-то!

– Мразью!? – Воскликнула Фрейна, игнорируя катящиеся по щекам слезы и пытающихся ее успокоить из толпы подружек, которые теперь не осмеливаются подойти близко.

Толпа окончательно наплевала на “праздник” усопшего товарища. Жители города вместе со жрецами, прервавшими погребение ради сцены чужой ссоры, собрались вокруг Фрейны и Лираэль. Такого свинства я за пятьсот с лишним лет своего существования не знал! Я вижу, как Лираэль держится из последних сил, и завис над ее плечом, щекоча щупальцами. Это все, что я могу сделать чтобы поддержать мою подругу. Знаю, что не почувствует, но я не могу не попытаться.

– Он был другом! Коллегой по сцене! Он был самым светлым человеком в этом городе! Не смей оскорблять его память! – Продолжает сносить меня своими противными звуковыми волнами Фрейна.

– Другом!? – Вдруг твердо, но громко вскрикнула Лираэль.

Все резко вздрогнули. Она оттолкнулась от колонны, опустила руки вдоль туловища и подошла ближе к Фрейне с гордо поднятой головой, глядя прямо той в глаза холодным, цепким взглядом.

Меня это даже испугало, потому что Лираэль сейчас не играет. Она планировала отдать этот спектакль умершему коллеге, но младшая Севрель и толпа ее свиты решили иначе. Будто Лираэль втянули в какой-то спектакль, о котором знали все, кроме нее, дали ей главную роль, но не позволили изучить сценарий перед премьерой. Она была не готова на этот раз. Я могу только догадываться, но, скорее всего, она тоже не ожидала от Селемарисцев подобной низости во время церемонии сожжения усопшего.

Лираэль сделала еще шаг к Фрейне, которая продолжает хрюкать, глотая показушные слезы. Плохая актриса, ужасная! И почему ее все еще держат как актрису Театрона Лунного Серпа? Лираэль оказалась почти вплотную рядом с ней. Моя леди в красном угрожающе прикрыла веки, будто захотела испепелить Фрейну и всех вокруг. Я бы не удивился, если бы она вдруг разбудила в себе способности огненного мага через свой ярко-красный костюм и спалила бы весь город ко всем Великим. И пусть, лишь бы ей стало легче.

– Смешно слышать это слово из твоего лживого рта! Дружба, любовь и искренность – три слова, которых никогда не понять ни тебе, ни Денариону, ни остальным твоим фальшивым подлизам. “Светлым” человеком? – Лираэль опасно оскалилась. Злость все больше накрывает ее, прямо как цунами накрыл мой родной город. – Для меня он был кошмаром, мучителем и предателем! – Последнее слово она будто выплюнула прямо оппонентке в лицо. Та громко всхлипнула и сделала шаг назад, отшатнувшись, как от пощечины. Лираэль твердо сделала еще шаг, снова сократив расстояние между ними до предела.

Толпа замерла, пытаясь слиться с каменными статуями, колоннами и деревьями. Весь мир будто затих. Лишь где-то внизу шуршат перекаты волн, жадно облизывающих утес. Периодически доносятся крики чаек, которым нет никакого дела до этих странных двуногих существ. Трещит догорающее в погребальном костре Денариона дерево, задавая такт листве деревьев, что тихо перешептывается по велению легкого морского бриза.

Фрейна пискнула, как мышь, оказавшаяся зажатой между голодной кошкой и мышеловкой. Она явно хотела что-то сказать, вот только Лираэль еще не закончила. Моя живая подруга злобно, нервно и одновременно горько рассмеялась. Прямо как в спектаклях, где играет злых королев, уничтожающих целые поселения.

– Он был трусом, нарциссом и идиотом. Да и все вы просто часть глупого стада, которое пойдет за всеми, даже если вас поведут на убой! Ты хочешь от меня уважения? – Она снова расхохоталась, и в этом смехе уже послышалась бездна. – Как я могу уважать людей, которые не дают мне прохода вот уже шестнадцать лет, придумав какое-то глупое проклятье, которого, возможно, нет?!

Фрейна нервно сглотнула, оглядываясь на своих теперь уже безмолвных подружек, ища поддержки. Лираэль смотрит будто сквозь нее. Теперь в ее глазах застыли боль и сожаление. Ее голос чуть дрогнул, когда она решилась продолжить. Надломлено и тихо.

– А может ты помнишь, что было до того рокового дня? До обвала. Ты называла меня подругой, а моих родителей – дядей и тетей. Ты оставалась в нашем доме на ночевки, пока твои родители путешествовали по Астемиру и Шаари-Кену, налаживая бизнес. Помнишь, Фрейна?

Воцарилась гробовая тишина. Несколько секунд заклятые враги смотрят друг другу в глаза. Лираэль смотрит… с надеждой? Во взгляде Фрейны на секунду промелькнуло что-то человеческое. Вина? И я вдруг понял: Лираэль либо сейчас действительно разрушит до основания этот город, либо вот-вот сломается сама. Та, что всегда упрямо стояла на перекор всему, впервые сказала это вслух. Сказала им, а значит и себе.

Секунда прошла, и Фрейна опустила заплаканные глаза в пол и поджала дрогнувшие губы. Где-то вдали прогремел тихий раскат грома. Лираэль издала короткий смешок, полный презрения. От секундного тона надежды и сожаления не осталось и следа. Вернулась холодная, обозленная Лираэль и продолжила обвинительную тираду сквозь зубы.

– А потом, когда мой дом и родители канули в бездну, вся твоя дружеская любовь в одночасье превратилась в шестнадцать лет травли, как и пустые обещания Денариона о “дружбе навеки”! – Последние слова она выкрикнула так, что слышал, кажется, весь Талларис. Но, в отличие от поросячьих визгов Фрейны, это был громогласный твердый голос человека, которому надоело терпеть унижения и играть беззаботность. Жаль, что их мозгам не дано понять эту тираду.

Я поджал щупальца от собственного бессилия. Если бы воздух не держал мой эфир подобно соленой воде, я бы размазался по мостовой как масло по булочке, только чтобы не чувствовать это отчаяние. То самое отчаяние, когда просто смотришь на страдания тех, кто тебе дорог, но не можешь сделать ничего. НИ-ЧЕ-ГО!

Лираэль всегда выглядела как воин, готовый к битве. Но сейчас я почувствовал, как она ломается все сильнее. Я чувствую себя жалким. Я знаю: так рождаются демоны. В агонии, в боли и разочаровании. Мне кажется, я теряю ее, пока она теряет себя.

Фрейна Севрель мелко задрожала, как лист магары на ветру. О, как я мечтаю задушить ее своими щупальцами! Но можно ли задушить безмозглую, бездушную крашеную куклу? Мне захотелось найти “Вестника шторма” и попросить его забрать эту фальшивую “приму” в компанию к ее дружку, а затем повесить ее голову на шпиль Храма Вечного Равновесия в назидание другим! Глаза Фрейны забегали, будто в поисках опоры.

– Нам было по шесть! – Оправдываясь заверещала она, явно не ожидая такой реакции от Лираэль. Уверен, ей просто хотелось в очередной раз спустить пар эмоций на одинокой, никому не нужной сироте.

– Шестилетних несмышленых детей я могу понять. – Уверенно, с еще большей ненавистью и болью в глазах продолжила Лираэль, чеканя слова. – Но прошло около шестнадцати лет, а ни у кого из вашей дурной аристократической компании уровень интеллекта не дорос даже до подросткового!

Кто-то в толпе сдавленно кашлянул. Судя по звуку, этот бедолага терпел долго и мучительно. Это заставило мою подругу вспомнить о зеваках. Она резко перевела взгляд на толпу, каждый в которой уже готов был прикинуться безжизненным камнем, лишь бы не попасть под взгляд впервые за всю жизнь озлобленной как фурия из легенд Островов Забытых Кораблей, Лираэль. Она лишь усмехнулась и сделала шаг к толпе, безжалостно отталкивая с пути свою, как выяснилось, бывшую подругу, давая понять, что разговор с ней она закончила.

– О, мои любимые зрители! – Протянула она елейно, показывая всем злобный оскал, разведя руки, будто пытаясь всех обнять. – Брошенные Безмолвной вершители судеб, что заклеймили меня проклятьем лишь потому, что я ВЫЖИЛА! – Она снова саркастично выплюнула слова, мысленно ударяя чем-то тяжелым каждого в этой толпе.

Она уверенно прошла прямо через расступающуюся перед ней толпу и поднялась на импровизированный помост, где догорает погребальный костер. Цвет ее платья слился с цветом углей. Где-то вдали одиноко крикнула кружащая над утесом ворона.

– Вы все просто глупое стадо, помешанное на сплетнях и Лунном серебре! Ну и как вам живется, скидывая все свои проблемы на “мое проклятие”, которое вы же сами и придумали?! – Театрально спросила она так, будто играет злодейку, готовящуюся испепелить какую-нибудь деревеньку вместе с жителями.

Люди в толпе начали переглядываться. Никто не смеет издать ни звука. Где-то далеко снова раздался раскат грома. Лираэль оглядела всех свысока и продолжила так сухо и властно, будто объявляет свите новый указ.

– Вы все знали моих родителей, и улыбались им в глаза при жизни! Наверняка они сейчас смотрят на вас из Запределья, и думают: “Правильно, наши дорогие коллеги и друзья! Клеймите нашу любимую дочь проклятиями! Гордимся нашим городом! Вешайте все свои проблемы на девочку-сироту, обвиняя ее в том, что она проклята, только потому что выжила в обвале! Мы ведь так хотели увидеть, как она умрет!”

Она торжественно захлопала в ладоши, аплодируя идиотизму людей. Толпа все еще пораженно молчит. Снова треснули угли. За спиной Лираэль взметнулся клуб дыма, будто пламя погребального костра пытается издать последний вздох.

Я сжался еще сильнее, почувствовав, как с моей шляпки медленно капнул эфир, будто одинокая слеза. А вот Лираэль не плачет. Она все еще холодно осматривает толпу цепким взглядом. Послышался одинокий, и как мне показалось, печальный крик чайки со стороны Лаэрисского моря.

– Тебя приютили в Театроне Лунного Серпа, дали тебе кров, проклятая девчонка! – Вдруг кто-то осмелился выкрикнуть из толпы. Трус, который не может даже выйти и сказать это в глаза! Я даже начинаю чуть-чуть уважать Фрейну за смелость. Лираэль злобно и глухо рассмеялась.

– Какое благородство! – Иронично протянула она. – Дать кров, чтобы ежедневно доводить меня до желания отправиться к мертвым родителям в Запределье? А потом обучать своих детей кидать камни в “проклятую девочку-сироту” и, цитирую: “Не водиться с этим проклятым отродьем!”

Она отвесила абсолютно не искренний, до ужаса наигранный поклон.

– Спасибо, о "благодетели"! – Затем резко поменялась в лице, показывая всю свою обиду и ненависть. Оскалилась. – Да чтоб вас всех волной смыло, как Элейрин пятьсот лет назад!

С моей шляпки капнула еще одна капля эфира, растворившись где-то в камнях мостовой. Я заметил, что она приобрела фиолетовый цвет: цвет тоски. Раздался громкий раскат грома, после которого два раза сверкнула молния. Небо затянулось темными тучами. Со стороны Лаэрисского моря потянуло запахом озона и соли. Лираэль сейчас превращается в подобие ведьмы, которую так долго играла на сцене. Даже меня это немного пугает. Это означает, что она почти сломалась, а я могу лишь наблюдать, не в силах заступиться или успокоить.

Толпа шокировано молчит. Площадь заволакивает дымом от тлеющего пепелища за спиной Лираэль. Она на секунду отвела взгляд и потерянно моргнула. Глаза начали наливаться слезами, которые она так и не выплакала за много лет. Захотелось увести ее отсюда и обнять, чтобы она вылила всю боль на мое плечо, которого у меня, увы, нет.

Все еще стараясь держать лицо, она молча, гордо сошла с помоста и быстрым, твердым шагом направилась прочь сквозь толпу. Я, конечно, полетел за ней, продолжая терять капли эфира. Толпа расступилась, но продолжила пялиться, как баран на новые ворота. Конечно, это же «сенсация»! Наконец, беззащитная, но непробиваемая сиротка дала волю эмоциям! Заплачет? «Ой, она плачет!» Где писаки, это нужно на первую полосу в утреннем выпуске «Селемарисского вестника», и на главной городской площади в рамочку на доске объявлений повесить! Может, Лираэль и права: таких исправит лишь цунами.

Где-то посередине она остановилась между глазеющими зеваками, услышав что-то про “наглость”. Резко развернулась. Толпа, испуганно отшатнулась назад.

– Бу! – Громко крикнула Лираэль, наступив на толпу с характерным поднятием рук, будто пытаясь схватить кого-то. Толпа взвизгнула и отступила назад, еще более испуганно. Несколько человек даже упали, запнувшись друг о друга. По лицу Лираэль покатилась одинокая слеза, которую она быстро смахнула, и горько рассмеялась.

– Какие же вы все-таки жалкие! – Сказала она тихо. Так, что услышали лишь те, кто стоял ближе к ней.

По лицу покатилась вторая слеза, и девушка стремительно стала удаляться подальше от этого цирка. Она никогда не любила, чтобы видели ее слезы потому что большую часть ее жизни людям нравилось, когда она плачет. А я бы все отдал, лишь бы снова увидеть ее улыбку.

***

Я сразу понял, что дело скверное, как только она сорвалась с места. Ни слова, ни взгляда по сторонам, только волосы огненным хвостом взметнулись за спиной, а красный подол платья заплясал над тропой, будто языки пламени, пожирающие вечер. Лицо решительное, несмотря на градом катящиеся слезы. Губы сжаты в одну линию, как у человека, который из последних сил не дает себе закричать.

– Лираэль… Лираэль, постой, давай без глупостей. – Бормочу я, метаясь вокруг, пролетая сквозь фонарные столбы, деревья и заборы. – Куда ты так летишь? На утес Марианны? Ну, хорошо, посиди там, поплачь, я побуду с тобой.

Она не сбавила хода. Домчалась до самого края того самого утеса, с которого открывался вид на Элейринское плато. И не остановилась!

– Нет-нет-нет! Подожди! Ты же!.. – Захрипел я от бессилья. Воздух вокруг завибрировал от моего голоса, но вряд ли хоть кто-то, живой или мертвый, услышал бы этот отчаянный вскрик.

Лираэль прыгнула. Опять!!! Платье вспыхнуло алым облаком над водой, волосы разлетелись, словно хвост кометы. Я застыл, не веря глазам. На мгновение показалось, что я вдохнул, хотя у меня нет ни легких, ни тела. Ничего нет!

Я медленно глянул вниз. Может, померещилось? Может, показалось? Увы, нет. Она и впрямь сиганула в бездну. Опять! Без оглядки, без расчета, без страховки. На поверхности воды остались только тяжелые, расходящиеся кольца.

Я рванул следом, вереща, как призрачная сирена. Если бы у меня были легкие, я захлебнулся бы яростью. Если бы у меня было лицо, оно исказилось бы от бешенства. Эфир на моей шляпке забурлил так, что я стал больше похож на кипящее масло, чем на приличную эфирную медузу.

– ЛИРАЭЛЬ! – Взревел я так, что ближайшие водоросли вздрогнули, как только я нырнул.

Кажется, она цела. Цела, зараза такая! Остановилась где-то среди призрачной толпы, и смотрит сквозь нее, пытаясь отдышаться. Не разбилась, не захлебнулась. Хорошо, но, в бездну, как же это бесит! Я ношусь вихрем, бурля все сильнее.

– Ты в своем уме?! – Взвыл я, бросаясь к ней, к ее дрожащим плечам, к упрямо сжатым губам, хаотично размахивая щупальцами во все стороны. – Ты что творишь, ненормальная актрисюга?! Прыгнуть с обрыва в ЭТО! Без предупреждения, без мысли! Дура!!! Бессмертной себя возомнила?!

Вода вокруг нас мерцает зеленым фосфорическим светом. Сквозь толщу воды видно как лениво дрейфуют длинные водоросли, напоминающие костлявые пальцы, что тянутся к ее платью. Вокруг серебрятся глаза духов – пустые, как высохшие раковины, бездонные, как ночь над затопленным городом.

Я подлетел к ней, бурля эфиром прямо перед ее лицом, стараясь заглянуть в глаза. Лираэль смотрит вперед, прямо сквозь меня, сквозь призрачный мрак Лаэрисского моря на руины Элейрина, сквозь прошлое и настоящее.

– Я тут, значит, переживаю, сердце себе придумал, чтоб разорвать его от тревоги, а ты!? Ну все, я тебя сейчас так отругаю, что даже призраки под морские камни попрячутся! – Верещу я, злобно плавая вокруг.

Конечно, она ничего не услышала. Но! Проклятая девчонка вздрогнула и чуть повернула голову, будто что-то краем сознания зацепила. Прищурилась, словно пытаясь расслышать далекий голос, доносящийся из иных слоев эфира. А потом, не глядя ни на кого из почему-то притихших мертвецов, пробормотала под водой: “Я знала, что не утону.”

Я взвыл так, что вода вокруг, кажется зашевелилась, а призраки отпрянули от нас на пару хрон.

– Знала?! Знала, значит?! А если бы водоворот?! А если бы под плиту в руинах?! А если бы я не успел?! – Я мотаюсь вихрем, оставляя за собой мутный невидимый след и резко останавливаюсь. – А что я вообще не успел?! Ты меня даже не видишь, дуреха упрямая!

Я забурлил так яростно, что одна из любопытных рыбешек шарахнулась в заросли водорослей, расплескав вокруг серебристые пузырьки. Хоть кто-то меня заметил!

Лираэль снова откинула с лица выбившуюся из тугого хвоста прядь мокрых волос, разметавшихся в воде. Лицо упрямое, нахмуренное. А потом, будто оправдываясь перед самой собой, выдохнула. Мягкий поток воздуха поднялся к поверхности тонкой цепочкой пузырей.

– Просто я так злюсь. На них, на себя, и на все это. Друг, я их ненавижу! Почему они не могут просто оставить меня в покое!? – Обиженно сказала она. От “Злой королевы” не осталось и следа. Сейчас передо мной просто маленькая обиженная девочка.

Я заворчал, незаметно бурля в такт ее словам. Если бы у меня была хоть какая-то возможность воздействовать на окружающую среду, я бы вихрем поднял со дна обломки раковин и осколки старой посуды, еще хранившие затонувшую соль Элейрина, просто пытаясь не прибить эту безумную девчонку!

– Так топором по бочке, злющая ты моя! И уж точно не с обрыва в глубины, где, между прочим, половина духов до сих пор косо на нас смотрит за твои прежние выкрутасы! – Я дрожу так, что на миг и сам стал похож на бурлящее облако эфира с глазами, окончательно потеряв форму. – Скажешь, что они всегда и на все косо смотрят? Согласен, но если продолжишь в том же духе, я помру второй раз!

– Ну, извини. Не ругайся, я больше так не буду. – Неожиданно, едва слышно, так, что, кажется, даже сама себе не поверила, сказала Лираэль, и надула губы, как провинившийся ребенок. Меня будто вихрем отбросило назад. Она что, услышала меня?

– Вот же… – начал я и замер, почесывая еще бурлящую шляпку, а точнее место, где она должна быть, длинным щупальцем. Затем помахал им перед ее лицом, пытаясь привлечь внимание. Девушка не повела и глазом. Не слышит. Не видит. Или… нет, не так. Не слышит ушами, но где-то внутри знает, чувствует. По крайней мере, я на это надеюсь.

Вот же бесстрашная дуреха! В этот миг я осознал, что все мое бешенство – это вовсе не злость, а самый настоящий страх. Это отчаяние от мысли, что я могу ее потерять. Что однажды она прыгнет с утеса в холодную воду и не вынырнет. Что однажды все это закончится, а я останусь один в этой мертвой воде, среди рухнувших колонн и вечно стонущих призраков.

– Ну и пакость приливная ты, Лираэль. Разбойница театральная. Мое наказание хуже любого проклятья от Трех Великих! – Я проворчал уже тише, плавно возвращаясь в привычную форму полупрозрачной медузы.

Она улыбнулась в ответ этой пустоте. В ее глазах мелькнул слабый огонек, будто кусочек живого света в бездонной глубине.

– А здесь красиво. – Вдруг сказала она, обводя взглядом подводный мир. Под нами красуются покосившиеся каменные арки и полуразрушенные дома, обвитые водорослями, что расплылись в полумраке, как забытые врата. Призраки Элейрина все так же качаются в такт волнам, застыв в немом изумлении, пустыми глазницами глядя на нее. Лираэль нахмурилась, наконец почувствовав на себе их взгляды.

– Ну хоть вы не начинайте! – Буркнула она, глядя на полупрозрачные вытянутые фигуры.

Призраки поколебались, а потом – попрятались. Под плиты, в щели между колоннами, в развалины затопленных домов. Будто почувствовали: ей больно. Ей не нужны сейчас их пустые глаза и ледяные пальцы. Удивительно! Они ее слушаются!

Но я остался. Конечно остался, куда ж без меня? Я злобно забурлил, удивляясь что вода вокруг меня не превратилась в водоворот или кипящий источник. Похоже, моя упрямая подруга не собирается вылезать из воды в ближайшее время. А если призраки ушли, значит фантомных огней над водами плато сегодня никто не увидит. Так им и надо! Пусть знают, каково это – остаться без своих игрушек!

Лираэль вдруг поплыла в сторону руин. Моих руин. Моего старого дома. Элейрин, поглощенный водой, давно оброс водорослями и молчанием. Мои родные руины с выбитыми окнами, где когда-то пахло горячим хлебом и влажной штукатуркой.

А я, как водится, увязался следом, ворча себе под призрачный нос, которого у меня нет. Потому что куда ж без этого.

***

Элейрин и спустя пять веков под водой остается прекрасен.

Солнечный, закатный свет пробивается сквозь толщу воды, окрашивая руины в зелено-синее, словно все это – часть несбыточного сна. Статуи без лиц, колонны, оплетенные водорослями, потрескавшиеся арки, по которым теперь скользят косяки серебристых рыб, и тишина. Такая, что даже в памяти звенит.

Я скользю рядом с моей живой подругой в своей привычной форме: не больше чем клубок эфира с двумя большущими глазами на медузьей шляпке, что моргают с удивлением и чуть ли не обиженно.

Вот вечно меня недооценивают! Когда-то я был не просто духом, а молодым магом, что блистал на балах и мастерил заклинания, способные сотрясти горы. Теперь же – только смешная медуза с глазками. Я что-то постоянно говорю, стараясь вести экскурсию по руинам моего родного города, хотя она меня не слышит. Но кто сказал, что дух должен сдаваться?

Лираэль замедлилась, рассматривая погруженный в вечный сумрак город. Я несусь рядом, вспухший от собственных воспоминаний.

– Это, – начал я, указывая зыбким щупальцем эфира на когда-то величественный замок, – дворец магов Элейрина. Школа, где самые одаренные дети обучались магии. По ночам его башни светились, как маяки, а днем залы наполнялись смехом и разговорами учеников. Это место было сердцем нашего города. Здесь кипела жизнь и магия.

Лираэль молчит. Плывет рядом, отталкиваясь руками от прохладной воды, время от времени бросая взгляды на темные, обломанные камни.

– Помню, как однажды я устроил там фейерверк, – начал я с лукавой усмешкой, махнув щупальцем в сторону полуразвалившейся ротонды. – Ну, как фейерверк… Взрыв не по плану, сгорело несколько очень дорогих книг из академии. Преподаватели чуть не спустили меня с Утеса Марианны. А я… – я театрально вздохнул, – просто сделал вид, что это было частью эксперимента по неконтролируемой магии. Даже отчет написал!

Она чуть склонила голову, едва заметно улыбнувшись.

– Эй, Друг, – вдруг почти шепотом спросила Лираэль, глядя в пустоту, – интересно, если ты существуешь, каким ты был? Кто ты вообще?

Я чуть не рассыпался от этого вопроса и от неожиданности от того, что она все-таки спросила об этом.

– Я был королем балов и вечеринок! – Разбахвалился я, поднимаясь выше, чтобы воздух или вода, неважно, донесли мои мысли. – Вон там, в парке, где сейчас только водоросли и песок, мы устраивали праздники, что длились по три дня. Танцы под звездами, песни, споры о будущем магии и искусства. Ах, как мы умели смеяться! Казалось, все это никогда не кончится.

Она провела ладонью по колонне, покрытой илом и морской ряской. Под тонким слоем зелени проступили бледные фрагменты старой фрески – золото, лазурь, виноградные лозы.

– Хотела бы я увидеть живой Элейрин. – Выдохнула Лираэль, почти не размыкая губ.

– О, тебе бы понравилось! – Я раздулся от приятных воспоминаний. – Теплые вечера на набережной, торговцы пряными лепешками, хороводы под фонарями… А еще были фонтаны. Представь: вода, что поет, а по вечерам рассыпается в воздухе сияющими искрами. Я до сих пор слышу, как она шепчет.

Лираэль замерла у очередной полуобрушенной арки, едва заметно тронула ее пальцами.

– А здесь когда-то был мой дом. – Пробормотал я с придыханием. – Вон там балкон с резными перилами. Каждую весну я высаживал люминесцентные тюльпаны до тех пор, пока они не вырвались и не попытались сожрать соседа. Честное слово, я и представить не мог, что они такие прожорливые!

Лираэль хмыкнула, губы дрогнули в еле заметной усмешке.

– Даже сейчас красиво. – Прошептала она, поглаживая камень. – В темноте видно, что это не просто груды обломков. Все дышит, все помнит.

Я замер. Это было так просто, так честно, что даже вода вокруг дрогнула от ее слов.

– Оно и правда помнит. – Отозвался я, уже тише. – Этот город будто живой призрак: его не забыли, и ты его видишь. Значит, он еще жив.

Она взглянула на меня краем глаза. Точнее, на пустую воду, на едва различимую медузообразную тень.

– Жаль, что нельзя все вернуть. – Произнесла Лираэль.

– Жаль, – качнулся я в воде, – но иногда достаточно, чтобы кто-то просто вспомнил.

И мы поплыли дальше, среди древних теней, отзвуков прошлого и затонувших песен.

– Красота! – Улыбаюсь я, подныривая к заросшей водорослями колонне, – Элейрин был как шкатулка с драгоценностями: башни, мосты, галереи, садовые лабиринты. Все сверкало, пело и жило. Помню, однажды мы с друзьями устроили гонки на зачарованных креслах. Мы чинили полозья заклинаниями и мчались по набережной наперегонки.

Я крутанулся в воде, вспоминая это веселье. Затем подплыл к той самой статуе, что сейчас с трудом напоминает форму человека из-за облепивших ее водорослей.

– Я врезался в статую Верховного Чародея и разнес ему мраморный нос. Родители потом выплачивали штраф, а меня на совете заставили читать “Трактат о достоинстве и ответственности юного мага». Полтора часа, вслух, стоя перед всей Академией. Тоска смертная! Но знаешь, спустя неделю я опять катался!

Лираэль молчит. Плывет рядом, рассеянно касаясь рукой камней, обросших илом и кораллом. Что-то тихо бормочет себе под нос.

– Остались даже тропинки среди водорослей, будто следы давно забытого времени. – Услышал я, и усмехнулся.

– Еще бы. По этим тропинкам я однажды удирал от мистрис Гвиллы, хранительницы библиотеки, потому что я пририсовал к портрету ее мужа усы и дурацкую шляпу с пером. Да, да, представляешь? А главное заставил портрет мяукать, как обиженный кот. Старик, к слову, был одним из преподавателей Академии и просто терпеть меня не мог. Он придирался ко всему, даже к заклинанию от эфирных мошек. Ну, я и отомстил. Великая магия? Не уверен. А вот весело – о, да!

Она вдруг остановилась, прислушиваясь к эху, затерянному в руинах.

– Представляю, как тут кипела жизнь. А ты, Друг, наверное, был таким… чуть игривым, чуть задиристым. – Медленно произнесла она. Не глядя на нее, я мысленно улыбнулся.

– «Чуть»? Лираэль, я был самой настоящей занозой этого города! Меня знали все: старые торговцы, уличные музыканты, стража у ворот… То я розыгрыш устрою, то кого-то вытащу из неприятностей. И, между прочим, учился лучше всех в классе Иллюзий!. А как выпустился – стал одним из сильнейших магов Элейрина!

Лираэль подняла взгляд вверх, на слабое дрожание света зажигающихся фонарей Селемариса, отражающихся на водной глади. Глаза ее чуть потеплели.

– Это красиво. Даже если все вокруг в руинах, в этом есть что-то живое.

Я вздохнул эфиром. Медленный, прозрачный выдох, которого все равно никто бы не заметил.

– Знаешь, – начал я тише, без привычного бульканья, словно сквозь толщу веков, – в этом городе люди всегда смеялись, танцевали, спорили, ругались, но никогда не сдавались. Даже когда первые трещины поползли по дну моря. Даже когда вода подступала к дверям. Я помню тот день. Помню цвет неба, помню, как воздух пах солью, и как дрожала земля.

Она замедлилась, подол ее платья зацепился за водоросли. Мне показалось, что она все-таки меня слышит. Я встрепенулся, отгоняя самое дурное воспоминание моего бытия.

– Вон тот купол, видишь? – Я указал щупальцем на полуразвалившийся павильон, скрытый водорослями. – Я тогда был зеленым, никчемным учеником, но когда случилось землетрясение, весь этот купол держался на моих руках. Пятнадцать магов упали без сил, а я стоял, потому что если бы отпустил – все бы рухнуло намного раньше, чем в тот паршивый день.

Лираэль всмотрелась в водоросли.

– Такие красивые здания. Наверное, было страшно, когда все рушилось, – выдохнула она водой.

– А ты бы видела их до того! – Я подался ближе, вспоминая. – Ночи, залитые огнями, воздух, звенящий от магии, как тетива натянутого лука. Я учил магии мальчишек и девчонок, а они не могли даже камешек поднять заклинанием. Я говорил им: «Получится, ты только захотеть должен».

Я замолк, эфир задрожал вокруг меня.

– Я ведь не всегда был этим… комком булькающего смеха. Я был сильным и страшным, когда надо, а мог и вылечить больного, и защитить слабого. – Я сжал эфемерные щупальца, комично и беспомощно. – Знаешь, я отдал бы все, чтобы снова увидеть этот город живым. Только вот, оживить мертвое не по силам даже самой сильной магии.

Она, конечно, меня не слышит. Но на лице ее появляется что-то новое. Понимание? Старая, знакомая боль и, возможно, сочувствие. Я снова набрался воздуха, или что там у призраков вместо него.

– Единственное, о чем я жалею, это то, что в тот день выбрал бороться с цунами, а не эвакуировать людей через портал. Рука дрогнула, и я нарушил баланс заклинания и разорвал тонкую материю между мирами. Из-за меня Элейрин погиб. – Серьезнее, чем хотел, сказал я.

Лираэль смотрит вдаль. Молчит, а мне кажется, что понимает.

***

Я увлекся рассказами. Такое со мной редко случается, но, знаешь ли, не каждый день рядом с тобой оказывается живая душа, которая умеет восхищаться тем, что давно покрыто илом. Лираэль, конечно, меня не слышит, как всегда, но, будто чувствует подсознательно. А я, с удовольствием, болтаю без умолку, делясь воспоминаниями.

Вдруг она застыла, замедлилась, повела рукой по темнеющей мозаике стены, на которой почти стерся узор. Я почувствовал, как в воде что-то изменилось. Она напряглась, губы чуть разжались.

– Нет, этого не может быть. – Ее голос дрогнул.

Я нырнул ближе, и сердце, которого у меня уже давно нет, снова попыталось взорваться от тревоги. Сперва ничего необычного: обломки, каких тут множество, обшарпанные потрескавшиеся стены. Море следов трагедии, как память, не до конца стертая тряпкой. Но Лираэль подплыла ближе, рукой коснулась покосившейся балки.

– Это же… – прошептала она, и замолчала на полуслове.

Вдруг замерла, присмотрелась, губы дрогнули. Она несмело провела дрожащими пальцами по резному узору на оконной раме, всплыла чуть выше, и снова замерла у порога, которого давно не существует.

– Это же мой дом. – Выдохнула она. – Он… здесь?

Я застыл. Дом, подводный, полурассыпавшийся, наполовину в иле, лежащий на боку, но все еще несущий очертания тепла. Только сейчас я понял, почему мне все здесь показалось таким знакомым. И теперь – удар, вспышка: я знал этот дом, я знал их. Я наблюдал за ними еще до появления Лираэль. Когда-то в этом доме жили театральные декораторы Невариен. Это были талантливые художники, смеющиеся, одаренные, полные света люди: Мириэль, мама Лираэль, вечно с чернилами на пальцах, и отец, Теарин, с вечной папкой эскизов и неизменным запахом мандариновой настойки.

– Лираэль, – прошептал я, хоть она меня и не слышит, – я тоже помню.

Я помню, как шестнадцать лет назад обвал унес ее дом. Я помню, как совсем маленькая, она осталась одна. При жизни ее мать обожала развешивать фонарики по окнам, а отец устраивал в мастерской невероятные декорации, чтобы украсить сцену Театрона Лунного Серпа для каждого спектакля. Я наблюдал за ними, и в день обвала тоже наблюдал, но, как всегда, не смог ничего сделать.

– Я помню как я здесь играла. Там был мой сундук с куклами. – Завороженно шепнула она дрожащим голосом. Теперь она снова здесь. Взрослая, с сердцем, полным злости и боли, с этой вечной упрямой искоркой в глазах, и касается стен, которых, казалось бы, уже не должно было остаться. Я подплыл ближе. Она провела ладонью по камню.

Я не выдержал и добавил: “Твоя мать всегда шила им платьица из кусочков театральных тканей, а твой отец собирал тебе крошечные декорации. Ты говорила, что однажды поставишь самый красивый спектакль.”

Лираэль закрыла глаза. Уверен, не будь мы под водой, сейчас я увидел бы на ее щеках дорожки от слез. Девушка медленно пробралась сквозь остатки дверного проема, пальцами скользя по растрескавшемуся камню. Я плыву следом.

И вдруг она замерла: в расщелине между плитами что-то зацепилось – крошечный обросший водорослями предмет. Я подплыл ближе и узнал его: тонкий детский браслет, покрытый ржавчиной и темной зеленью. Эмблема все еще различима: маяк, а вокруг вздымающийся шторм. Тонкая линия разделяет его надвое: половина рисунка потеряна. Но я помню и вторую, на которой был нарисован корабль, борющийся с штормовыми волнами. Я помню, как маленькая Лираэль когда-то отдала вторую половинку мальчику с грустными глазами – своему другу детства.

Лираэль осторожно сняла водоросли, коснулась эмблемы, стирая с нее ржавчину и ил, и прошептала: “Я думала, он пропал.”

Ее пальцы дрогнули.

– Папа и мама вместе сделали его для меня, а я решила разделить его пополам и отдать вторую половинку мальчику, с которым дружила, чтобы он не грустил. Наверное, Дарен погиб тогда в обвале, ведь после я так и не смогла его найти. Лучше бы он жил счастливо, клеймя меня как все. – Она чуть усмехнулась, скривившись от одновременно счастливых и грустных воспоминаний. Уверен, это лицо человека, который плачет, но слез в воде не видно. – А ведь в тот день я оставила браслет дома, чтобы не потерять, и, несмотря на запрет родителей, побежала на опушку Арагового леса собирать ягоды вьющегося шипоцвета. – Она прижала браслет к груди, закрыла глаза. – Мне казалось, все пропало. Но он все еще здесь, и каким-то чудом Безмолвной, цел.

Я закрутил щупальца так, будто сжимаю кулаки, а она вдруг подплыла к стене, которая сейчас была на месте пола, потому что дом лежит на боку, и стерла ил. Под ним обнаружились остатки детского рисунка, где принцесса играет на сцене, а ей все аплодируют. Лираэль горько хихикнула.

– Знал бы ты, Друг, как мне тогда влетело от отца! – Воодушевленно сказала она, улыбаясь. – Ведь этот рисунок я нанесла на самом видном месте, поверх свежего ремонта!

Она поплыла глубже, в еще один проем. В маленькой комнате все было перевернуто, но под водорослями и коррозией угадывались очертания люстр, шкафов, небольшой резной детской кровати, раскиданных по комнате и переломанных.

– Моя комната. – Выдохнула Лираэль.

– Я помню, как ты притащила уличного кота и прятала его под кроватью, пока он не нагадил в туфли твоей мамы, а отец чуть не слег, чихая от аллергии. Потом пушистого вредину отдали в Театрон, где он много лет жил, ловя мышей и радуя труппу. Хороший был рыжий, и меня видел. Шипел и гонялся за мной. Было весело. – Вспомнил я и мне стало жаль, что коты живут так мало.

Лираэль подплыла к проржавевшей резной детской кроватке и аккуратно села на нее, насколько это возможно под водой.

***

(Пов: Лираэль Невариен)

Я лежу, поджав ноги, на своей старой детской кровати. Одеяло тонкое, в выцветший цветочек, с потертым уголком, который я вечно жевала в пять лет, когда не могла уснуть, особенно во время грозы. Под пальцами прохладная, чуть шершавая ткань простыни. Почему здесь так холодно? Пахнет сыростью и чем-то медным, как в подвале старого Театрона после ливня.

Где-то на кухне мама напевает что-то веселое из репертуара уличных бродячих трупп. Негромко, чуть фальшивя, как всегда. И я, не видя ее, точно знаю, как она улыбается в этот момент: устало, но искренне. Я угадываю мелодию по первым двум нотам: это старая песенка про мальчишку-сироту, мечтающего стать королем. Папа в мастерской ругается, бурно отчитывая то ли молоток, то ли самого себя. Глухие удары, грохот, и звон рассыпающегося реквизита. Декорации, конечно, снова не выдержали его новаторских задумок. Он всегда хотел невозможного. Я мысленно хихикнула.

Мое окно распахнуто настежь. Легкий осенний ветерок, пахнущий мокрыми листьями и сыростью Лаэрисского моря, скользит по полу, задевая мой любимый браслет с маяком на прикроватной тумбочке. Я взяла его, надела на руку и зябко натянула одеяло до подбородка, уткнувшись носом в подушку. Этот браслет – легендарная вещь. Я таскала его с пяти лет. Родители говорили, что маяк – символ удачи, символ веры, а корабль – символ бесстрашия и возможностей идти вперед, несмотря ни на что. И пусть вторая половина с кораблем у моего друга Дарена, он все равно приносит мне спокойствие и радость.

Вчера мне приснилось… Нет! Не хочу вспоминать, плохой сон! Обвал, пустота, и я осталась совсем одна. В том сне я стала Отверженной, потому что меня заклеймили проклятьем из-за того, что я единственная кто выжил. Или, может, это действительно было? Нет, это все неправда! Сейчас я лежу на кровати в своей комнате, и хорошо, что это всего лишь сон. Должен быть сон!

Я сонно потерла глаза, надеясь вырвать у этого мира еще хотя бы пять минут тишины до того, как мама придет будить меня к завтраку. Пусть там хоть весь город уйдет под воду к Фарелине и Лаэрису, лишь бы не вставать. Но почему даже под одеялом мне так холодно?!

– Эй, ты! Подъем! Труба зовет!

Резкий голос будто булькнул в самую середину сна, разорвав его на лоскуты. Я распахнула глаза. В полутьме комнаты прямо надо мной плавает крохотная медуза, полупрозрачная, с мерцающими щупальцами и двумя круглыми черными бусинами-глазами. Она отливает зеленым, синим и лиловым цветами, как перламутр в темноте. И эти глаза… глаза!? Серьезно? У медузы есть глаза?!

Я моргнула, надеясь, что видение рассеется, но оно только подлетело ближе, довольно булькнув.

– Вставай, говорю! – Повторила она сердито. – Тут спать нельзя. Замерзнешь!

Я медленно села, потрепав запястье с браслетом.

– Ты кто? – Мой голос звучит хрипло, будто чужой, словно это говорит какая-то другая, незнакомая женщина. – Я тебя придумала? Почему медуза с глазами? Я ведь сплю, да?

Медуза раздраженно вздрогнула щупальцами, и пузыри взлетели от ее купола.

– Я твой Друг! А ты, между прочим, задремала в подводных руинах собственного дома. И если так дальше пойдет, ты замерзнешь насмерть. Что до моего внешнего вида, это вопрос точно не к твоей театральной фантазии, актрисюга!

У этого медузоподобного нечто в голосе было что-то до боли знакомое. Интонация? Манера трясти щупальцами в такт словам? Это наглое упорство, с которым она влезла ко мне, даже когда я хочу остаться одна? Я нахмурилась, уткнулась обратно в подушку и сдавленно пробормотала: “Ты странный.”

– Сказала та, что уснула в подводных руинах, дыша водой, как рыбешка. – Буркнула медуза, качнувшись. – Соберись! Наверх пора!

Я вздохнула так тяжело, что воздух вокруг забулькал, создавая ощущение, что я и правда где-то под водой. Странный сон. Хотелось, чтобы это действительно была всего лишь ночная фантазия, чтобы я могла остаться здесь, в этой прохладной тьме. Но я начала осознавать, что, кажется, сплю я именно сейчас. Тело начало острее ощущать мокрый холод, но я все еще хочу остаться здесь, даже если могу замерзнуть и исчезнуть.

– Ни за что! – Буркнула я в ответ. – Тут спокойно, и тут мой дом.

– Тут мертво, как в черепушках у здешних болванов! – Медуза метнулась вверх, тряся щупальцами. – Хочешь стать одним из этих скучных призраков?

– Они приятнее живых. – Раздраженно бросила я. – Мне хорошо тут! Иди своей дорогой, выдумка.

– Выдумка?! – У медузы аж пузыри на куполе лопнули от негодования. – Я ради тебя, упрямая заноза, влезаю в сны, рискуя разлететься на атомы! А ты…

– Даже мой кулак больше тебя, саэрин Медуза. Так что кыш! – Повторила я попытку прогнать наваждение. Медуза замерла в воздухе, прищурив свои крохотные бусинки-глаза. Затем, вдруг, совсем другим тоном, почти шепотом, попросила: “Просыпайся, Лираэль, пожалуйста.”

Я нервно отвернулась, натянув одеяло до ушей, как в детстве, когда боялась грозы.

– Не хочу! – Максимально упрямо повторила я, будто кто-то из родителей пытается напоить меня горькой микстурой от простуды с какими-то жутко полезными, но гадкими на вкус травами.

– Ай, вредная! – Завозилась медуза, плавая туда-сюда. – Если меня тут разнесет на атомы, я щупальце тебе в ухо засуну!

Я неожиданно хихикнула. Давненько я так не веселилась, даже внутри себя.

– Что? Правда? – Пробормотала я, чувствуя, как что-то теплое и живое едва заметно дрогнуло во мне.

Медуза резко подплыла ко мне и протянула зыбкое щупальце. Она сделала это! Она ткнулась прохладным щупальцем прямо мне в ухо!

– Щекотно! – Выдохнула я, отмахиваясь.

– Вот именно! Хватит ныть! Я хочу, чтобы ты жила, потому что я твой друг, и мне без тебя пусто. – Упрямо сказала медуза, потянув ко мне остальные щупальца, но я отмахнулась.

Эти слова вонзились под кожу. Я всю жизнь твердила себе, что одна, что так даже проще. А тут…

– Значит, не показалось. – Пробормотала я, и перед глазами снова встал тот жуткий день. Я помню, как неслась домой под дождем, оступаясь, падая, расшибая колени в кровь. А там… пустота. Исчезла моя улица. Исчез мой дом, лавка с пирожными, качели, рыбацкая будка… Исчезло все. Но мне всегда казалось, что за мной кто-то следит, и не так, что мне становится страшно, а наоборот, будто подбадривая.

– Вот что я тебе скажу, моя милая подруга. – Вдруг серьезно заговорил друг-медуза, выдернув меня из тяжелых, удушливых, как густой туман над водой, воспоминаний. Его голос обычно звучал насмешливо, с ленивым ворчанием вечного циника, но теперь в нем появилась твердость, от которой по коже прошел холодок. Я подняла на него взгляд, даже не заметив, как сжала пальцы в кулак. – Я видел все в тот день. Видел, как ты ослушалась родителей и побежала на опушку Арагового леса лакомиться ягодами вьющегося шипоцвета. Видел, как все разрушилось, и как ты стояла на опустевшей скале, выкрикивая имена родителей в пустоту, что не отозвалась ни звуком, ни эхом.

Грудь сжала острая боль – старая, знакомая, почти забытая. Я вновь увидела себя той девчонкой с босыми ногами, перепачканной в ягодном соке ладонью, и кричащей, пока не осип голос.

– Знаешь, о чем они думали перед смертью? – Спросил саэрин Медуза серьезно.

Я ожидала услышать то, что всегда сама себе твердила, и в чем была непоколебимо уверена, поэтому я подготовилась, заранее подняв в мыслях непробиваемый щит. Однако, все равно эти слова полоснули по моему сердцу, перехватив на мгновение дыхание.

– О том, что я непослушный ребенок, сбежавший за ягодами, несмотря на запрет? – Прошептала я, с трудом выговаривая слова. Горло сдавило, будто внутри расползалась ледяная трещина.

Ошибаешься. – Друг-медуза слегка качнулся, словно в воде его понес слабый, тягучий поток. Я задержала дыхание.

– Они обрадовались, что тебя не оказалось дома в тот момент. Они считали, что сама судьба на твоей стороне, раз заставила тебя убежать за ягодами именно в ту минуту. Они надеялись, что ты проживешь долгую и счастливую жизнь, за себя и за них.

Я зажмурилась. Пальцы дрожат, глаза защипало. Все эти годы я носила с собой мысль, что они ушли злыми, преданными, не простив мне того маленького побега в лес. Я кляла себя за эту дерзость, за ягоды в карманах и на губах, за счастливый смех тогда, а они… Они радовались?

– Честно говоря, я с ними согласен. – Продолжил саэрин Медуза, в голосе снова появились теплые, привычные нотки. – Ты три раза упала с высоченного утеса в Элейринское морское плато, и осталась жива, отделавшись парой синяков и способностью дышать в этих водах! Да ты счастливчик!

Я всхлипнула, но уже не от боли, а от облегчения. От странного, горького счастья, словно кто-то снял с души многолетнюю цепь. Так вот оно как было!

– Поэтому делай что хочешь, но живи, и найди свое счастье! – Из моих тяжелых мыслей меня выдернул ворчливый, но все такой же заботливый голос медузы. – Хочешь – уезжай в другую страну, хочешь – живи в Лаэрисе и блистай всем на зависть. Впрочем, лучше беги. И будет лучше, если ты сделаешь это в течение семи дней.

Я медленно расправила плечи, пытаясь осмыслить сказанное.

– Почему? – Спросила я, моргнув, будто вынырнула из глубины слишком резким движением.

– Грядет катастрофа. – Ответил он с таким видом, будто сообщает о переменчивой погоде. – “Вестник шторма” уже вошел в гавань раз. Скоро будет второй, более опасный. А на третий Селемарис смоет с лица Таллариса, как Элейрин когда-то.

У меня пересохло в горле. В голове промелькнула картина: мертвый Денарион, багровая вода у Театрона, пустые улицы… Я вздрогнула.

– “Вестник шторма”? Тот корабль-призрак? – Уточнила я, и по спине скользнула дрожь. – Катастрофа? То есть… все погибнут?

– Только не говори, что тебе их жаль. – Ехидно сказал друг-медуза, будто заранее знал, как я отреагирую. Затем его тон вновь стал серьезным. – Уезжай, Лираэль, и начни новую жизнь.

Я смотрю на него, а внутри царит странная пустота. Даже когда я увидела мертвого Денариона, я не ощутила того ужаса, что, казалось, должна была. И сейчас во мне колыхнулась только глухая, мутная тоска. Может, я действительно сломалась?

– Я должна всех предупредить. – Пробормотала я, больше себе, чем ему. Даже мой голос показался мне чужим. – Пусть они и шарахаются от меня как от прокаженной, но если я промолчу, чем я лучше?

– Во-первых, они не поверят. – Медуза загнул одно из щупалец. – Во-вторых, ничего ты им не должна. – Загнул другое щупальце. – В-третьих, они лишь жалкие и глупые песчинки на пляже мироздания. – Он распустил все щупальца так, будто изображает абсолютную бесполезность всех этих “песчинок”.

– Не говори так. – Возразила я, горько усмехнувшись. – Мы все песчинки. И я тоже, и ты.

Он склонил шляпку, подплывая ближе к моим глазам. Обсидиановые бусинки глаз сверкнули, словно далекие маяки.

– Ты не песчинка, Лираэль Невариен. Ты – сияющая звезда. – С каким-то трепетом произнес друг-медуза. Или мне показалось? Я судорожно сглотнула. Сердце забилось быстрее, будто боясь опоздать за словами.

– Тебе совсем никого не жаль? Страна с населением в несколько тысяч людей! – С ужасом в голосе произнесла я.

Саэрин Медуза лишь мерно качнулся, будто в такт спокойной тихой волне Лаэрисского моря.

– Пройдут годы, придут другие. И снова все начнется сначала: скандалы, лицемерие, показуха, дележка власти и Лунного серебра… – Я замерла, услышав эти обыденные и спокойные слова, будто он заговорил моим собственным внутренним голосом, тем, что я всегда глушила. А он продолжил говорить, задумчиво ворочая щупальцами. – А вот таких как ты, моя леди в красном, в мире не сыскать. Это будет потеря. Так что, ноги в руки, и мигрируй отсюда, пока “Вестник” не вернулся!

Я долго молчала. Слова его, как раскаленные иглы, пробивают мои мысли. Я цепляюсь за них, прокручиваю, пытаюсь найти, за что зацепиться, пока, наконец, его мягкий, почти ласковый голос не вернул меня в этот зыбкий, дрожащий, как вода, мир.

– Лираэль… – Произнес он, глядя в мои глаза своими обсидиановыми бусинами. – Проснись!

***

Я резко дернулась. Вода хлестнула меня по лицу. Вокруг темнота, слегка освещаемая тусклыми лучами Лун и свечением полчища тоскующих призраков в воде. Сквозь зеленый туман проступили покосившиеся балки и провалившаяся в ил кровать. Я все еще здесь, все еще под водой. Я зависла над детской кроваткой, как в невесомости, с чудом сохранившимся детским браслетом, крепко зажатым в руке. Щеки жжет от холода, грудь сдавила паника. Никакой медузы рядом нет, никакого голоса не слышно, кроме тихих призрачных стонов. Я судорожно огляделась: тишина. Только вода, только глухой Элейрин и его зловеще прекрасные руины. Мое сердце все еще неистово бьется, отдаваясь гулом в ушах и эхом тех слов, которых, кажется, никто не произносил. Я посмотрела на зажатый в руке браслет, не в силах поверить что он вообще сохранился и, не разжимая пальцев, поплыла вверх.

***

Проникновение в сон живого – занятие мерзкое. Особенно если живой – упрямая, строптивая, как сам Шиирагат, девица, которая, конечно же, уверена, что я всего лишь плод ее переутомленного воображения. Она думает, что я просто призрак, просто голос в голове, насмешливый обрывок памяти. Тьфу!

Я давно знал, что такие трюки не проходят бесследно. Они вытягивают силу, лишают зрения и сводят с ума, но чтобы вот так, чтобы все тело дергало и щекотало, как будто тебя бесконечно тормошат за щупальца?! Не ожидал, не предусмотрел. И теперь, твою Элейру, расплачиваюсь!

Великие, оно же не прекращается! Кажется, мои щупальца живут собственной жизнью. Вот, одно вдруг дернулось в сторону, и бах – угодило прямо мне в глаз! Второе обвивает шляпку, другое – завязалось узлом. Я готов рычать от злости. Я уже и забыл, каково это – не выглядеть, как пьяная водоросль на сквозняке. Изящность веков испарилась куда-то в эфирную трубу. Остался только я: кособокое нечто, нелепо и судорожно извивающееся в потоках эфира.

Щекотка! Опять эта, язва морская, щекотка! Настает момент, когда даже великие духи обретают слабость, и вот он, мой “звездный час”! Одно щупальце – в одну сторону, другое – в противоположную. Я фыркнул. Если бы кто видел этот кошмар! Хотя нет, лучше не надо. Эти рывки как мелкие подлые вспышки, будто кто-то невидимый дергает меня за ниточки. Я тут, между прочим, с благородной миссией, а они… эй! Это уже не смешно! Хватит! Я даже форму… не могу… удержать!

Вот так, да, именно так выглядит “герой-спаситель”: кувыркающееся в эфирной жиже, как дохлый кальмар в бурю, медузоподобное нечто!

Но я не мог иначе! Я должен был ее достать из этого сна, должен был вытащить из этой Лаэрисовой бездны, из ее проклятых мыслей, из ледяной воды и тоски. Лираэль должна жить, в первую очередь, ради себя. Хотя бы потому что других таких, как она, больше нет.

И вот она всплывает. Мокрые волосы, спутанные, как водоросли, блики на коже, и у меня внутри… Тьфу, опять это дурацкое тепло! Какого осьмикраба!?? Я же пятисотлетний дух, я давно не должен ничего чувствовать, а все равно – есть. Есть, морская твоя пена, и плевать, что я выгляжу сейчас как мешок с водорослями, за который дерутся течения! Тут она произносит вслух в пустоту то, от чего я понял: все не зря.

– Спасибо, кто бы ты ни был. – Произнесла она тихим шепотом, и вынырнула из воды.

Вот ведь! И я завис. Легкий, прозрачный, рваный, как облако в ветреный день. И снова это проклятое, предательское тепло прокатилось под моей кривой медузьей шляпкой. Да чтоб тебя, Лираэль Невариен!

– Я постараюсь жить. – Шепчет она с пирса прежде чем уйти в свою комнату на чердаке Театрона. И все, я погиб. Опять, второй раз за эти пятьсот лет!

Потом меня опять резко дергает во все стороны, щупальца скручиваются, я кувыркаюсь в пустоте, и, кажется, даже слышу хихиканья этих занудных призраков вокруг! Хватит, твою Элейру, да что это вообще?! Никогда больше, НИКОГДА! Никаких больше снов и душевных разговоров через эфир! Я лучше по старинке: наблюдать в темноте, из-за плеча, пытаться достучаться шепотом на ухо, или щекоткой в воде, а вот лезть в чью-то голову – нет уж! Ни за какие ракушки больше не стану этого делать!

Ну, разве что, в самых крайних, особенных случаях. Ладно, может быть, еще один раз, когда-нибудь…

И щупальце опять завязалось узлом. Да мать моя Безмолвная!

Глава 4: Всего один шаг

(Пов: Лираэль Невариен)

Я иду по Театрону Лунного Серпа. Каждое движение будто растянуто во времени. В голове все еще гремят слова друга-медузы из сна: катастрофа близка. Я могла бы попытаться предупредить всех, но кто поверит словам всеми презираемой проклятой девчонки? Никто! “Медуза” был прав. Но ведь я и сама себе не верю до конца: что несли это просто сон, и нет никакой катастрофы и никакой “медузы”?

И вот что пугает меня сильнее всего: я смотрю на лица тех, с кем жила и работала бок о бок всю свою жизнь, проходя мимо, и не чувствую ни жалости, ни угрызений совести. Я чувствую только пустоту и нарастающее желание спасти себя. Внутри меня горит лишь холодная искра инстинкта самосохранения.

Они все, возможно, умрут, а я чувствую лишь небывалый подъем адреналина, и жгучее желание начать новую жизнь в какой-нибудь другой стране подальше от Лаэриса. Счастливую жизнь, без издевок и статуса “проклятой”.

Я уже представляю, как уйду туда, где меня никто не знает, познакомлюсь с новыми людьми и, может, даже найду друзей. Они, селемарисцы, те, кто всю жизнь растаптывал меня моей же трагедией, те, кто клеймил меня проклятьем, будут умирать в страшной агонии, как бы это абсурдно не звучало, от проклятия, что принес “Вестник шторма”. Я должна почувствовать хоть что-то, хоть каплю страха и жалости, но то, что всколыхнулось на задворках моих эмоций напугало меня еще сильнее. Предвкушение? Справедливость? И даже… Воодушевление? Я испугалась собственных мыслей. Мне всегда казалось, что я добра, как моя мама и весела, как папа, но эти мысли ненормальны. Кто я теперь? Монстр? Трусиха?

В этот же момент мне вспоминаются фразы “медузы”, сказанные во сне:

…“Они надеялись, что ты проживешь долгую и счастливую жизнь, за себя и за них.”…

…“Ничего ты им не должна.”…

… “Ты не песчинка, ты-звезда!”…

… “Пройдут годы, придут другие. И снова все начнется сначала”…

Может, это и был просто сон, но так хочется верить, что кто-то присматривает за мной из добрых побуждений. Так ли плохо хотеть счастья и справедливости? Так ли плохо что я, наконец, по-настоящему думаю о себе? Так ли плохо, что я больше не хочу терпеть насмешки и оскорбления? Это ведь не я призвала проклятье, чтобы убить их всех. Впрочем, даже если бы это была я, разве они не заслужили кару за свое лицемерие, грязь и зло? Меня растаптывали с семи лет, и я терпела, а сейчас я задумалась: я стала известной актрисой, даже несмотря на обстоятельства. Селемарисцы, даже ненавидя меня и мое “проклятье” обожают мою игру на сцене. Так почему я все еще живу в маленькой комнатушке на пыльном театральном чердаке, принимая как должное мнение людей о том, что именно этого я и достойна? Почему я терплю насмешки и издевательства, когда могу просто… Уйти?

Меня передернуло. Еще недавно я тоже думала о том, чтобы “уйти”, а потом прыгнула в бездну Элейринского плато. Я тряхнула головой, откидывая навязчивые воспоминания. Теперь все будет иначе: я достойна обычной спокойной жизни без насмешек и клейма проклятой, я достойна хорошей работы, уютного жилья и дружбы.

Достойна ведь?

***

Я знаю: у меня есть неделя, чтобы исчезнуть из этой проклятой страны и обреченного города, если, конечно, вся эта катастрофа не плод моего воображения, и я не тороплюсь. Сегодня соберу самое необходимое, а завтра, с первыми отбоями колоколов Храма Вечного Равновесия, отправлюсь в порт, навстречу новой жизни.

Я пересчитала остатки серебряных Лунных монет – их едва хватит на корабельный паек и билет на самое дешевое судно, но я всегда знала, как выкручиваться. Я актриса, певица, знаменитая в Лаэрисе и, возможно, хоть где-то за морем еще услышат мое имя, или хотя бы мой голос.

Куда идти? В Тар-Вионар? Южные скальные плато, крепости, построенные прямо в скалах, колдовские деревушки, древние ордена и темные обряды. Я бы там попала либо в жертвы какого-нибудь ритуала, либо была бы сочтена ведьмой. Театры там давно обратились в руины, а их сцены теперь служат местами тайных собраний и жертвоприношений. Говорят, в местных трактирах подают черное мясо копаны – зверя, которого держат в подземельях и кормят кореньями, оттого у мяса тяжелый, глинистый вкус. Нет, это точно не для меня.

Астемир? Королевство передовых технологий, зеркальных озер и магии воздуха. Я слышала об их технологиях, где смешивается магия и наука, парящих сценах, цирковых спектаклях на летающих помостах и актерах, что парят над зрителями на длинных полотнах или канатах. Красиво и опасно. Чтобы добраться туда, нужно пересечь Шепчущее море из Южного порта, где в это время года бушуют частые штормы, водовороты и светящиеся ядовитые медузы, что сбиваются в агрессивные желеобразные стаи. Астемирцы носят странную одежду, украшенную шестеренками, пьют лунную настойку из цветов эйвиса, подают пироги из парящей рыбы, что исчезает прямо в тарелке, да и актрис у них своих – пруд пруди. Им не нужна еще одна, да еще и с проклятием за спиной,которое не изучить никакими научными способами.

Шаари-Кен? Восточные пустыни, башни из желтого камня и торговые караваны. Театры там есть, но не как у нас: там почитают балладников и рассказчиков, а актрисы почти всегда являются наложницами или шутницами при богатых дворах. Там любят пряный чай с листьями жажара, варят багряный суп с кусочками вяленого мяса, а на праздниках жарят слоеные пироги с пылким перцем и сухофруктами. Я не для того пела Офелию и Лирию на главной сцене Селемариса, чтобы кланяться в шатре перед каким-нибудь Сет-Ашкалом и удовлетворять его низменные желания, пусть даже он будет богачом или властелином всего Таллариса. К тому же, там все еще распространена при богатых дворах торговля людьми, особенно девушками. Нет уж, лучше держаться подальше.

Остается только Виренск. Глухой северо-запад, хвойные леса, болота, ледяные озера, шумная столица – город Вельград. Я слышала, крупный театр там всего один, но старый, с насыщенной историей. Там, в Виренске, варят топивку – густую похлебку из рыбы и кореньев, пекут Печенки-дрожалки, готовят медяную сыту с пряностями и кровянку белогорскую с травами. А еще в порту Геленсгаф ищут певчих для таверн, если верить слухам прибывающих в наш порт Миражеей торговцев. Там любят грустные баллады, а я умею грустить, ведь я актриса. В Селемарисе я пою так, что туман над водой стелется плотнее. Да, дорога туда не менее опасная, чем в Астемир, через Лаэрисское море, вокруг Островов забытых кораблей. Никто не ходит туда напрямую, только в обход, по дальним трактам, мимо забытых бухт. Но мне ведь и нужно исчезнуть подальше от дурных воспоминаний и, возможно, неминуемой катастрофы, и Виренск кажется идеальным. Там никто не знает моей истории, там не спросят о прошлом, там я могу стать кем угодно. Да и народ там, говорят, суровый, но душевный. Я уже представляю, как буду плести венки и прыгать через костер в День Обретения Огня, как буду водить хороводы с другими, такими же, как я, девушками. Я буду смущенно хихикать, когда кто-нибудь из молодых людей будет звать меня на поиски цветка люгороса в ночь, когда обе Луны будут полные. Я буду смотреть на соревнования местных могутов-воинов, собирать скрасницу и багрянку, отбиваясь от полчищ летунцов, попробую топленое в печи молоко, медовое пиво и плескунцы с ягодным вареньем.

Думая об этом, я наполняюсь надеждой. Самое главное, я уже представляю, как стою на сцене в Вельграде, пою под старинными балконами и играю новые роли без клейма и без шепота за спиной.

Я выбираю Виренск.

***

Причал порта Миражей встретил меня туманом, густым и сизым, как что-то несказанное. Кажется, будто сам город не хочет отпускать меня и прячет в своих влажных объятиях, удерживает в своих силках. Доски под ногами скрипят, словно шепчутся о моих планах, а вода у сваи, зацепив край причала, отзывается тоскливым всплеском. Я оглядываюсь на свой город, на утес Марианны снизу, с причала, . Вокруг суетливо летает стая чаек, что громко кричит, будто желает мне счастливого пути. Я улыбаюсь.

Я не стала никому говорить о своем отъезде: здесь нет людей, которым я нужна. Скорее всего, моего исчезновения никто не заметит, пока не настанет время очередной репетиции очередного спектакля. Фрейна и другие будут только рады: теперь они со спокойной душой могут делить мои роли хоть по кускам. Пусть хоть поубивают друг друга, если за них это не сделает тот корабль-призрак, чтоб они подавились морской пеной!

Теперь все они в прошлом. Я стою, кутаясь в потрепанный зеленый плащ, и говорю в пустоту. Она единственная, кто меня всегда слушал. Возможно, она приняла форму невидимой медузы и сейчас смотрит прямо на меня?

– Я уезжаю, Друг, как ты и сказал. Ты был прав, я не должна им ничего. И, я надеюсь, если Великие не отберут у меня память, мы еще встретимся. – Говорю я шепотом. – Впрочем, может, ты будешь со мной и там?

Я улыбнулась сквозь дрожь в голосе. Мне стало тепло, будто кто-то провел ладонью по щеке, хотя, скорее всего, мне это показалось из-за старого желания получить хоть какое-то тепло.

Я сделала шаг вперед, навстречу судну с выцветшим названием "Ласточка Северных Вод", когда позади раздался голос. Этот голос спокойный и ровный, бархатный. Он такой, от которого кровь холодеет у любого Лаэрисца даже в самый разгар летней жары.

– Саэра Лираэль Невариен. – Спокойно произнес он.

Я обернулась, и все внутри сжалось: это действительно он, Каэлест Веррокс! Высокий, немного бледный, словно высеченный из мрамора. Его лицо будто вырезано рукой безумного скульптора: черты резкие, правильные, страшные своей безупречностью. Волосы черные, как воронье крыло, но спереди проступает одна упрямая седая прядь. Та самая прядь, про которую шепчутся на улицах: печать древнего заговора. Глаза бледно-серые, цвета зимнего льда, но в них нет злобы, только холодная, бесстрастная необходимость. Именно это пугает больше всего, гораздо больше, чем если бы он ненавидел меня, как все остальные. Я слишком хорошо знаю, что его имя означает, и что его появление в городе это всегда беда, и в этот раз – моя.

Сколько же слухов о нем ходит! Говорят, он продал могущественному призраку самое дорогое воспоминание ради силы, а зачем – напрочь забыл. Теперь ходит тенью, сам себя в зеркале не узнает, а та седая прядь явно не от старости, на вид ему даже тридцати нет. Ходят легенды, что это и есть метка сделки с духами. За такие сделки обычно жизнь берут, а он выжил. Люди считают, что с его судьбой что-то нечисто. Я слышала, что его пытались утопить, и не раз, не два – десятки. Однажды, по слухам, его сбросили с Лунного моста, а утром он сидел у костра на причале, абсолютно сухой. Сидел, как ни в чем не бывало, будто и не было ночной воды, и это только подогревает слухи о продаже собственной души и темных сделках. Ко всему этому, он владеет Магией Теней, единственной магической силой, считающейся проклятьем из-за того, что она не наследуется, а пробуждается рандомно и редко. Как следствие, она мало изучена и плохо контролируется.

А еще, когда-то, в детстве, он вроде бы, спас кого-то. Только никто не помнит точно, кого. Даже он сам, наверное, забыл. Либо это просто слухи. Говорят, Совет держит его на коротком поводке, и что он им нужен для чего-то такого, о чем простым людям лучше вообще не знать. Одно я знаю точно: он одержим защитой города и порядком. Еще будучи молодым магом, он взял на себя обязанность расследовать всевозможные преступления много лет назад и наказывать преступников. Совет ценит его за такое рвение, за полнейшую беспристрастность в его работе и за талант, ведь он – один из самых сильных магов всего Таллариса, хотя и самый молодой из них.

При всем этом, женщины в городе табунами за ним бегают и сходят с ума от одного его вида. Каждая уверена, что именно она отогреет его и растопит этот лед. Они мечтают о том, как лишь взглянут ему в глаза чуть дольше обычного, хлопнут ресницами, и глупо сложат губки бантиком, и он тут же вспомнит, каково это: смеяться, любить, желать.

Глупые, он же холодный, как северный лед на замерзших озерах Виренска, как самый огромный айсберг из Моря осколков. Я вижу, что он не злой, просто, наверное, разучился помнить, что такое любовь, нежность и эмпатия. Там, где у других сердце, у него – зияющая пустота. Я наблюдала за ним, когда он подошел ближе, и почти слышала, как портовые девки за спиной восторженно перешептываются: "Он сам! Это он!"Они показушно хихикают и хлопают глазами, как гриваны на весеннем лугу. Стоит ему удостоить их хотя бы мимолетного взгляда, они начинают визжать и активно обмахиваться веерами, прикусывать нижнюю губу и накручивать локоны на указательный палец. Да уж, пусть у меня внутри все подрагивает от страха, но я не собираюсь быть одной из них, никогда! Он может быть хоть воплощением северного льда, хоть пустотой в человеческом обличье, хоть самим Лаэрисом, спустившимся с Божественного трона, я все равно буду держать голову прямо как минимум потому, что бесполезно пытаться превратить лед в пламя.

Самое странное в том, что никто не может сказать, откуда он вообще взялся. У всех есть мать, друг, старый сосед, который скажет: "Я его помню, мелким бегал". А про него не знает никто и ничего. Верховный Совет шепчет про сироту, но я никогда им не верила. То же самое хочется сказать и про другие слухи, ведь я и сама шестнадцать лет подряд носила клеймо проклятой, и это вряд ли изменится в будущем. Теперь он стоит напротив меня, назвал мое имя, и я поняла: это конец.

Я невольно выдохнула и сжала найденный в руинах моего дома браслет, который сейчас лежит в кармане пальто. Даже сейчас, когда Магистр Веррокс просто стоит, не поднимая руки, не говоря ни слова, кажется, что само время остановило свой бег. Воздух застыл, туман шевельнулся. Все-таки что-то во мне цепляется за странное чувство: он не должен быть таким. Я не знаю, откуда эта мысль взялась, она пришла внезапно, как отголосок чего-то забытого. Я тряхнула головой, пытаясь отогнать наваждение. Веррокс, как сама смерть, пришел по мою душу, а я любуюсь его серыми глазами, и думаю, что он может быть эмпатичным и добрым? Прямо как те молодые торговки с местного базара. Мерзость! В это время один из сопровождающих его зеров развернул свиток и передал его Верроксу в руки.

– Саэра Лираэль Невариен, вы обвиняетесь в использовании несанкционированной запрещенной магии и убийстве гражданина Лаэриса, актера Денариена Лаэрона. – Сухо прочитал он и вернул свиток зеру. Люди вокруг заохали. Мне стало жарко, и я сняла свое пальто дрожащими руками. Его тут же забрали как “вещдок”.

Мир задрожал. Воздух стал тяжелым, как перед штормом. Имя Денариона кольнуло сердце и вызвало злую, бессильную боль, но не от вины, а от несправедливости. Меня резко схватили. Мои запястья обжег холод металла, затем Веррокс что-то прошептал и сделал взмах рукой. По моему телу прошла дрожь, будто от легкого удара током. Магистр закрепил мои цепи магией Теней, лишая меня возможности двигаться без его ведома. Я ощутила, будто на меня надели ошейник, который будет впиваться в мою шею, если я вдруг решу дернуться не в ту сторону.

– Я не делала этого. – Голос дрогнул. Я вскинула подбородок, сжав кулаки. – Послушайте, это ошибка, я не виновна!

Никто из них даже не дрогнул. Туман плывет между нами, обволакивая цепи и мантии. Ветер нежно треплет мои волосы, будто и сам не согласен с обвинениями Совета в мою сторону.

“Прости, друг. У меня не получилось.” – Думаю я, пока меня тащат куда-то далеко от порта. Сегодня я должна была начать новую, счастливую жизнь, но, кажется, проведу скудные остатки своих дней в темнице Великого Магического Совета. Меня повели в “Белую Башню”, рассадник магов и центр всевозможных расследований. Волны Лаэрисского моря бьются о камни, причал, и остовы кораблей, стоящих в порту, будто сожалея о моей несбыточной мечте.

Глава 5: Путь без возврата

Я еще не пришел в себя после того сна