Читать онлайн Наследник проклятья и тайны Подземелья бесплатно

«В основе каждой сплетни лежит

хорошо проверенная безнравственность»

– Оскар Уайльд.

19 лет спустя. Сентябрь.

Шёл осенний дождь. Однако было ли что-то в этом дожде, что напоминало его обычное состояние? Навряд ли. И нёс он не капли и даже не слова, он нёс загадочность, ту тайну, искренность, необыкновенность и страх, который обычно можно увидеть разве что на кладбище или в фильме ужасов. Дождь, словно божий язык-посредник, говорил всем, что и как каждый должен чувствовать. Был божьей инструкцией к эмоциям, чувствам и, возможно, к жизни.

Был ли этот дождь необыкновенным? Был ли этот дождь чем-то нереальным? Этот дождь оставался дождём, обычным проводником Бога, обычным для всех, обычным для этого мира. Обычностью, в которой кроется ключ, может быть, от смысла жизни, может быть, от чего-то иного, но от этого он не перестаёт быть загадочным, а наоборот, таит в себе мрак, темноту, истинность.

Та же вода, что в реке, что в каплях всё та же хрустальная и чистая, как слёзы детей. Ведь может ли быть что-то искренней, чище и невероятно сильней детских слёз? Проронив хотя бы одну из них, человек очищается, становится ангелом, словно дитя. Животные плачут, плачет и небо. Небо очищается. А очищается ли человек или остаётся в своём мире правды, идей, страданий и мучений? Кажется, что нет. Но не всегда, что кажется – ложь, и не всегда, что кажется – правда. Правда то, что есть, а ложь всего лишь иллюзия, обман, неясность и снова слёзы…

Божьи слёзы омывали скверное здание училища ума человеческого: школы. Многое, что могло также делать, но только слёзы могли бы очистить школу от её смертных грехов, от грехов тех, кто возомнил себя великим. От тех, кого иногда так сложно назвать человеком, ведь и он роняет редко чистые слёзы. Груды «слёз» стекали по трубам водостока, ветер завывал в шахтах вентиляций, в тридцать седьмом кабинете на третьем этаже сидел класс.

– Те, кого вы так любите. Те, кто учит вас… Всё это лишь слова. А слова, как вы уже, наверное, знаете, нынче не стоят и дырявого носка.

Мужчина медленно встал из-за учительского стола. Свет едва касался его тонкого образа. Немного спустя чёрствые и мозолистые руки мужчины оказались у рта. Учитель издал пару хриплых звуков. Не спеша он продолжил:

– Всё это лишь тайна. Тайна, которой много лет. Тайна, оставить которую тяжело, а избежать вряд ли кому получится. Вы уже в ней. Вы уже её часть…

Не успел мужчина закончить свою странную и непонятную никому мысль, как послышался сначала очень тихий и высокий звук. Спустя одно мгновение этот звук стал чуть громче, потом ещё громче и громче… В классе раздался детский искренне страшный и душераздирающий крик… Бледная девочка вскочила в ужасе из-за парты:

– Это война!.. – прокричала она на последнем дыхании, как слабые её веки сомкнулись, ноги не смогли её держать больше – девочка упала в обморок.

Тут же поднялся шум в классе: ребята кидали друг на друга беглые взгляды, из их уст вылетали страшные слова, которые резали уши не только другим детям, но и мужчине, стоявшему у доски. Звуки собрались в одну метель, вьющуюся по классу. Брови учителя приняли строгий вид, зрачки увеличились, даже с задней парты можно было почувствовать, как чаще и сильнее стало биться сердце мужчины.

– Сели! Сели, я сказал! Если хотя бы кто-то из вас сейчас встанет, я клянусь… – очередной монолог мужчины прервал женский неторопливый, но уверенный голос из громкоговорителей:

– Внимание, школа! В городе объявлена учебная воздушная тревога! Прошу вас не паниковать и немедленно спуститься в подвальные помещения…

– Вам несдобровать… – закончил было мужчина.

– Встали все! Бросьте ваше барахло, оно вам больше не пригодится… Вышли все в коридор, пока я спасаю эту несчастную…

Загремели стулья, послышался топот, а где-то и бег. Бешеная, полная детской энергии и желания жить толпа детей оказалась в коридоре среди таких же детей. Постояв всего лишь пару минут, вся эта человеческая масса без остановок направилась вниз, на первый этаж. Раскаты грома осеннего ливня только дополняли ауру ужаса и страха. На лестнице стали слышны детские крики, за ними стало слышно, как многие, пытаясь скрыть от одноклассников, чтобы никто плохо не подумал про них, втягивали что есть силы сопли и слёзы, которые, как всегда, не вовремя вышли наружу. Кто-то не стеснялся эмоций. Толпа быстро направлялась к подвалу.

– Разойдитесь! Ну что встали! Не видите, я ребёнка несу! – громко и сердито прокричал тот же мужчина с третьего этажа.

– Кто это и что он хотел сказать нам в классе? – тихо, но вслух сказал мальчик, ждавший, пока мужчина пройдёт. На лице парнишки читался не то чтобы страх, как у остальных, а скорее недопонимание и глубокая заинтересованность словами учителя. Теперь редко встретишь столь невероятное любопытство и желание раскрыть все тайны, как у это парнишки.

– А, этот? Да это Оркид, – сказал со спокойствием и какой-то радостной ноткой в голосе рыжеватый парень слева, положив при этом свою руку на плечо любопытствующего. – Это худрук, работает тут уже двадцатый год. А ты, должно быть, новенький, не так ли? Меня зовут Вадим. Вадим Соколов.

– Меня Матвей Морозов, – ответил мальчик, улыбнувшись новому знакомому и, конечно же, пожав руку.

– Вам заняться нечем? Эвакуация! А они тут руки пожимают… Бегом в подвал! – разорвала крепкое рукопожатие двух молодых ребят тонкая, как спичка, и такая же страшная женщина.

– Да, нечем, – с ухмылкой сказал Вадим, тут же исправившись, увидев разъярённый взгляд женщины: её глаза горели красным, да что там, «адским» пламенем, прожигая насквозь взглядом и Матвея, и Вадима, как будто ещё одно мгновение, и от только что подружившихся шутников останется лишь только пепел. – Да, Ксения Вадимовна, мы спускаемся.

– Бегом, – просвистела, словно гудок паровоза, Заменская Ксения Вадимовна.

Друзья продолжили спускаться с другими ребятами по, казалось бы, бесконечному числу ступенек. С каждым этажом становилось всё темнее и мрачнее, свет исчез сначала за кронами деревьев, а потом и вовсе последние лучи находящегося по-прежнему на своём месте солнца скрылись за стеной. Дети спускались в страшный и таинственный подвал, где любой шорох, движение, свет могли представиться воображением любого ребёнка как нечто самое страшное, ужасное, нереальное и опасное. Но не сегодня. Сегодня это их дом, ночлег, место для спасения, хотя место всё равно напоминало ад.

– Подождите здесь, – сказал Оркид у двери в подвал. Через секунду он достал три ключа от двери. Поочерёдно вставив их и повернув их на два оборота, он отворил дверь и скрылся во тьме. Сиюминутно шум стих, любопытствующие головы повернулись в сторону врат в подвал. Из глубины послышались щелчки: раз, два и три. Что-то загудело, послышался слабый гул. Медленно в длинном коридоре подвала начали загораться старые люминесцентные лампы.

– Добро пожаловать в убежище, – зловеще и с какой-то фальшью проговорил сзади всех стоящих физрук. Дети неохотно начали переступать дверной порог и заходить в тёмные помещения, в которых едва можно было разглядеть свои руки.

Дети принялись занимать свободные места на скамейках. Так на одной из них вновь оказались Вадим и Матвей. В подвале постоянно было шумно: то приходили новые дети с их учителями, то кто-то начинал рыдать, но громче всех были слышны шёпоты детей. Правда о чём они шептались, остаётся лишь догадываться.

– И тут я ему говорю: «Бу!» – таинственно произнёс, а затем рассмеялся вместе с одноклассниками Вадим. – А как вам наша бедняжка? Не умерла ещё? Совсем уже исхудала!

Одноклассники, окружавшие Вадима, рассмеялись в полный голос. Звонкий их смех распространился по всем помещениям и вернулся обратно злым эхом. Вадим смеялся, держа руку у своего живота, придерживая лёгкие, чтобы они не выпрыгнули от такой радости. Вместе с этим палец другой руки Вадима чётко указывал на бледную и больную девочку, лежавшую на скамье напротив. Её рука свисала вниз, а туловище было на ногах у Оркида. Оркид быстро, но мягко поглаживал голову упавшей в обморок, приговаривая: «Бедная Аня, бедная Аня…» Матвей смотрел на эту картину и не мог оторвать взгляд: он сопереживал бедняжке, но понимал, что помочь ей сейчас никак не может.

Однако такое зрелище вовсе недолго было перед глазами юных «комиков». Неожиданно для них самих и всех остальных к ребятам подошло нечто или некто большое, как шарик. Её лицо напоминало лицо совы или филина: внимательное к деталям, иногда доброе, всё видящее, следящее, чем-то уютное и порой даже злое. Казалось, что её радужка небесного цвета излучает лучи надежды, такие же, как у неба, или, быть может, это пронзительный взгляд? Но и то, и другое упало на лицо Вадима с совиным угуканьем:

– Вадим! Весь в отца… Нельзя смеяться над чужим горем. Я бы посмотрела на твоё довольное лицо, если бы ты родился на войне. А она родилась! Перестань и сядь смирно, а то гляди у меня: ухо откушу.

Послышалась тихая насмешка, но учительница уже была в том возрасте, в каком навряд ли смогла бы услышать что-то такое же тихое. Вадим возразил:

– Что? Я спокоен, Галина Ивановна.

– Я вижу, – с недовольством ответила сова Галина Ивановна, неторопливо и тяжело развернулась и направилась в сторону лежавшей Ани и стоявших рядом с ней других учителей.

– Слушай, Вадим, а ты не знаешь, что хотел нам сказать этот Оркид? – с осторожностью, чтобы не нарушить возникшую тишину, спросил Матвей своего соседа.

– А, этот дурачок, который нянчится с Анютой? Да он многое рассказывает всем и всюду, то про непослушных пятиклассников, трупы которых лежат в вентиляции, то про историю четырёх школ…

– Четырёх школ? А можешь рассказать про эту историю? – заинтересованно вымолвил Матвей.

– А про пятиклассников тебя не волнует? Или ты думаешь, что тебя это не коснётся? – сказал Вадим и вновь рассмеялся с другими ребятами. Матвей тоже улыбнулся, но продолжил:

– Да нет, просто звучит интересней.

– Ну ладно, смотри, видишь Оркида и тощую с ним училку, страшная ещё такая? Так вот, эта Заменская Ксения Вадимовна, а он Оркид Павел Иванович. Оба этих чудика занимаются театральным кружком. Это один из четырёх кружков. Один кружок – одна школа. Основатель каждой школы – это творец. Так вот, творец театралки: пропавшая без вести Лебедева. Говорят, она повесилась от одиночества, а её дух навечно бродит по школе.

Неожиданно в подвал на последнем издыхании ворвался растрёпанный и лысый, полный мужчина с едва узкими глазами, одетый в лёгкое поло и брюки. Все сидящие вздрогнули. Его глаза быстро бегали по подвалу, словно искали что-то среди здесь присутствующих. Какую-то тайну, чьё-то лицо, а может, какой-то инструмент? Ему навстречу сорвался со скамьи физрук, поседевший мужчина, вроде как уже на пенсии должен был быть, а он нет, молодцом бегал по школе. Хотя, будем откровенны, выглядел он здесь самым старым.

– О, все титаны в сборе. Да и творцы тоже, – сказал и улыбнулся Матвею Вадим, – вот физрук справа: творец, ведёт военно-спортивный кружок. Воронин это. Воронин Илья Степанович. Простой мужик, среди наших его зовут Мачо. А слева ещё один, целая ходячая легенда, мне отец про него рассказывал: Зайцев Дмитрий Васильевич, творец кружка по биологии, и раньше вёл ещё кружок по нейромоделированию. Правда, последний основал…

– Внимание всем! – неожиданно вошла немолодая женщина среднего телосложения, специфичная, в тонком свитере и с двумя телефонами в руках, чей голос очень напоминал голос из громкоговорителей. – Вы все справились с поставленной вам задачей: быстро спуститься в подвал, хотя и не без трудностей, – сказала она, и все немного улыбнулись. – Не стоит смеяться. Что же, теперь прошу вас вернуться в ваши кабинеты, а вас, Дмитрий Васильевич, я прошу больше не задерживаться в офисе при тревоге, ведь однажды то, что кажется нам нереальным, может прийти к нам в дом в тот момент, когда меньше всего ожидаешь какого-либо гостя, например, ночью.

– Поэтому ночью мы и не учимся, – ответил Зайцев, и все встали из-за своих мест и медленно, нехотя стали возвращаться вновь на уроки. И пускай атмосфера перестала быть загадочной и жуткой, Матвею всё ещё было непонятно многое, но и в то же время было желание разобраться во всём в этом. Понятно было одно: у него ещё впереди как минимум целый год, чтобы разобраться во всех легендах школы, в которую его так любезно отдал родной отец.

***

В новом кабинете, про который можно было сказать, что он пытается соответствовать последнему писку моды, хотя в последнее время консервативен в своих желаниях, с большим количеством картин, каких-то кубков, медалей и даже выпускных альбомов и фото, с цветами на подоконниках, с диваном в углу кабинета, большим столом для переговоров, заполненным большим количеством бумаг, и таинственным сейфом в углу сидели трое: Матвей Морозов, его дорогая мама – Виктория Олеговна и директор школы – Медведева Анастасия Викторовна.

– Дорогая Анастасия Викторовна! – начала мама Матвея.

– Как хорошо, что вы согласны выделить нам, а точнее моему Матвею, целую комнату в интернате. Мы правда очень рады! Вы знаете, нам трудно сейчас с переездом, всё-таки из Подмосковья сюда, в Сибирь. Нам даже климатически ещё тяжело. Ну это ладно. Жаль, мужа сегодня нет, он очень хотел увидеться с вами, с учителями и школой, давно не был, а ведь родная!

– Да, Виктория Олеговна, я тоже рада принять вашего сына, но позвольте мне поговорить с ним? – ответила директор и с улыбкой посмотрела на Матвея.

– Да-да! Конечно, – сказала мама Матвея и вышла из кабинета.

– Ну как, Матвей, твой первый день в школе? Тебе нравится? – спросила Медведева.

– Да, очень интересно, много загадок! – с ответной улыбкой ответил Матвей.

– Дорогой Матвей! Загадки не всегда таят в себе добро. Они иногда бывают страшными и смертельными, ты же знаешь об этом? – задала вопрос директор и получила положительный кивок головой. Она долго смотрела на Матвея, но после задала странный вопрос:

– Скажи мне, Матвей, а твоё отчество случайно не Никитич?

– Всё верно, – согласился Матвей.

– О боже, мальчик мой! Ты так похож на своего отца, но… Нет! Так нельзя… Дурак твой отец, дурак! – воскликнула Медведева, подбежала к Матвею, присела перед ним и взяла его руки.

– Почему он дурак? Он хороший папа.

– Матвей, ты малое знаешь… Послушай меня, только клянись, что послушаешь, хорошо? Запомни одну вещь: если что-то случится или тебе будет плохо, не стесняйся: иди сразу ко мне, ни к кому другому. Ты понял?

– Да.

– Ну и славно! Всё, ступай к маме, тебе пора идти заселяться.

Матвей и его мама бегом выбежали из школы: всё продолжал идти дождь. Оба молчали. В такой тишине, разбавленной звуками падающих с неба слёз, они быстро добежали до соседнего им интерната, вошли в комнату, стали раскладывать вещи. На половине чемодана мама Матвея была вынуждена уехать. Она поцеловала Матвея в лоб, вытерла свои слёзы и уехала, оставив сына на произвол судьбы и школы. Матвей ещё долго смотрел в запотевшее окно комнаты при свете настольной лампы. Видел, как выехала машина матери со школьной парковки, как включили свет на уличных столбах, как люди стали возвращаться домой на своих машинах и автобусах. А по стёклам стекали всё те же капли дождя, всё те же детские слёзы, и вместе с ними теперь и слёзы Матвея.

Матвей очнулся в тёмном помещении. Тьма окружала всё вокруг него, плавно растекалась в пространстве, заполняя все комнаты. Это всё было впечатляюще. Впечатляюще бесконечно, как космос: пустой и одинокий. Здесь таким же одиноким себя чувствовал и Матвей. Он медленно встал с пола, пару раз провёл ладонью по брюкам. Пускай не было видно, но Матвей почувствовал запах пыли. Взгляд Матвея упал на лучи, падавшие на пол. Он увидел их как светло-синий свет, источник которого располагался сзади него. Матвей обернулся, сделал осторожный шаг и вытянул руку. Теперь этот свет освещал его ладонь, а заодно и мелкую пыль, парившую в воздухе, словно звёзды плыли по Млечному пути.

Звуки послышались перед Матвеем. Он сделал несколько быстрых шагов назад, прижался спиной к пыльной стене и перестал дышать. Через секунду дверь, над которой и висел этот странный источник, распахнулась. Матвей почувствовал свежесть и небольшой ветер, направлявшийся к двери. Из дверного проёма вышла женщина, посмотрела налево и направо, и тут же правой рукой она толкнула дверь и повернула ручку. Ветер исчез.

– Здесь есть кто? – прозвучал её голос, а Матвей всё так же еле дышал и чувствовал страх, – Я увидела записку на своём столе, где было написано, чтобы я спустилась в этот страшный подвал. Неужели нельзя было выбрать место получше? Мне страхов в этой школе и так хватает, чтобы ещё бояться и тёмных коридоров подвала.

– Нет, нельзя, – прозвучал хриплый и тяжёлый голос из темноты, – Это единственное место, где я теперь могу чувствовать себя спокойно. Подойди поближе, мы познакомимся…

– Кто вы? Я не собираюсь ни с кем знакомиться, тем более в подвале!

– Прости меня за скромный вид моих апартаментов. Но всё же, меня зовут…

– Довольно! Я ухожу! Мне эти ваши шутки ни к чему!

– Стоять! – послышался крик на весь подвал, а через секунду он вернулся ужасающим эхом, – Ты никуда отсюда не уйдёшь! Я ждала этого момента десять лет, чтобы ты, псевдовзрослая, вот просто так взяла и испортила? Ты просто трус! Жалкий трус! Я столько раз видела в своей жизни трусов. И что, думаешь, кто-то из них становился чем-то большим, чем дворником, который даже собак дворовых шугается? Нет! И ты такая же, но я не пущу тебя всё равно. Я знаю твои страхи. Я знаю, чего ты боишься, трусливая девчонка! Слушай меня и следуй моим указаниям, а не то я твоему шефу всё расскажу. Ясно тебе? Отвечай!

– Да, да… – робко произнесла униженная женщина у двери, оперевшись локтями о дверь и вытирая слёзы, – я слушаю вас…

– Так-то лучше! А теперь пойди вон отсюда и узнай у детей: я слышала, сюда возвращается очень важная личность. Его называют «Наследником проклятья». Чушь! Все эти легенды – это всего лишь жалкие попытки родителей «Наследника…», а именно отца, сделать что-то хорошее для своего проклятого ребёнка. Ну ничего, пришло снимать проклятие.

«Снять навсегда!» – с таинственным ужасом сказала некто в глубине подвала. Дверь открылась. В панике и в слезах женщина убежала отсюда. Матвей сидел, прижавшись спиной к стене, держа ладони в форме крепости у своего лица. Он плакал. Ему не просто было страшно: он не мог выдержать такого давления, ему было больно, ему было неприятно, ему было страшно, и больше всего в этот момент он хотел лишь одной вещи: оказаться вновь в объятии своего отца и матери, как он это делал каждое утро, просыпаясь под яркими и золотыми лучами солнца, а не как это сегодня, под лучами бледно синей лампы у страшной двери в подвале.

Понедельник, спустя два часа.

– А! – прокричал Матвей, встал с кровати. Проснулся. Осеннее солнце ярко светило в окна интерната. Его лучи слегка падали на сонного полураздетого Матвея, пробуждая его и всё вокруг. Очередной день настал для того, чтобы вновь одеться, вновь умыться и вновь пойти в школу. Рубашка, звуки воды, щётка, портфель, дверь, и вот Матвей уже шёл по улице, чтобы ровно через пять минут войти в здание школы. Вместе с ним шли дети разных возрастов, а оттого и казались одни карликами, а другие – великанами, в то время как Матвей был где-то посередине.

Крутая лестница, ведущая вниз, была заполнена этими самыми детьми. Повсюду был гам. Несколько родителей стояли под свисающими кронами клёна, парили и о чём-то разговаривали, провожая последними взглядами детей в школу, но тут же, как озорные подростки, прятали свои вейпы, видя вдали идущую на них Заменскую и директора.

Уже раздетые и переобутые одноклассники и Матвей сидели в классе с зелёными стенами, со свисающими растениями со шкафов, напоминавших некие джунгли «знаний», наверное. Матвей сидел за третьей партой, смотрел на доску и ждал прихода их классного руководителя.

И вот послышался тонкий скрип старой сосновой двери, послышались тяжёлые шаги, а после них в кабинет вошла, что называется, сова-человек: круглолицая, с небольшим носом и большими, как пятирублёвые монеты с маленькими зрачками, учительница. Она аккуратно проковыляла мимо третьего и второго ряда, отодвинула стул и села за учительский стол.

– Здравствуйте, дорогой 5 «Д» класс! – сказала учительница. – Давно я уже не была в школе и многое, что пропустила, ну ничего, наверстаем! – задорно сказала она, взмахнув рукой и слегка повернувшись навстречу золотым лучам солнца.

– Меня позвали, сказав, что и так очень много классов в параллели, учителей не хватает, а класс, сказали, очень сильный! Ну, я думаю, мы с вами сплотимся! Меня зовут Галина Ивановна Домникова, я буду по совместительству вести русский язык, а так я всецело ваш классный руководитель на ближайшие пять лет, – Галина Ивановна развела по обе стороны руки, постояла пару секунд и вновь села.

Резко распахнулась дверь кабинета, резко подул сквозняк, втягивая всё в коридор, но против ветра, закрывая единственной не занятой правой рукой глаза от солнца и летящего ветра с пылью, в кабинет вошёл физрук Воронин. В левой руке он держал какой-то журнал, и из-за сквозняка и преклонного возраста был вынужден протягивать руку с этим журналом через весь третий ряд. Однако, справившись с ветром, Илья Степанович всё же смог встать нормально и дойти до стола Домниковой и отдать ей журнал, наклонившись при этом к её уху и искоса поглядывая на класс.

Матвей иногда вставал в течение урока, наполненного шумом и рассаживанием, ведь «вы так выросли!». Переходя из одного места в классе в другое, с одной парты на другую, он вглядывался полузакрытыми и сонными глазами в класс, в детей, его сверстников, и каждый раз находил кого-то нового или, наоборот, уже старого: вот сидел угрюмый Вадим, который постоянно клевал носом; Аня, которая облокотилась на правую руку, положила на неё голову и смотрела сквозь стекло куда-то вдаль. Здесь же идеально ровно сидел мальчик, голова которого была направлена чётко на доску, руки сложены на парте, вещи его лежали идеально ровно, будто вымерены с невероятным усердием и дотошливостью. Мальчик провожал Матвея, да в прочем и всех, туда и обратно косым взглядом, который и так было сложно различить под его кудрявыми волосами.

Впрочем, нельзя сказать, что класс был весь такой сонный. Большинство детей, на которых, собственно говоря, Матвей и не обращал большого внимания, вели себя шумно и активно. Можно было сказать, что наоборот: эти тихие и были белыми воронами среди обычных детей. А сам Матвей спал на ходу: его мышцы еле сокращались, в них было лёгкое покалывание, которое сопровождалось желанием закрыть слипающиеся глаза, однако уже в скором времени издали послышался звонок, Домникова, разумеется, его не услышала, на что получила свою долю детского гамного «Звонок!». Скрип и шум стульев, да и парт тоже заставил разбудить спящих – дети подскочили, Матвей с ними по инерции, но тут же их остановила, словно волна цунами, невероятно широкая, ставшая на секунду тёмной, с яркими и большими глазами Домникова: «Сели!».

Скрипы исчезли, все замерли, глядя на порыв эмоций, которые так ясно читались с лица Галины Ивановны, все ждали в этом мимолётном школьном затишье слов могущественной Домниковой.

– Илья Степанович просил вам всем передать, чтобы вы не забывали, я тебе, Соколов, говорю! Я тебя запомнила! Ещё раз: Илья Степанович напоминает, что на улице сейчас может быть опасно. Вы сами видите, в какой реальности мы живём. Не дай бог, тьфу-тьфу-тьфу, и прилетит к нам что-нибудь. Не забывайте про комендантский час и долго на улице не гулять. Всем понятно?

Закатывающиеся глаза и вялое «Да…» вроде должны были удовлетворить Галину Ивановну хоть в какой-то степени, и вроде даже удовлетворили, ведь она слегка перекосила бровь, повернулась и начала как ни в чём не бывало работать за своим компьютером.

И вот прошла ещё пара уроков, всё таких же насыщенных детскими эмоциями, словами и даже криками, пробежками по коридорам, драками и дружным общением, мыслями и обманами, впрочем, пара, наполненная ничем особенным. Но Матвей, несмотря на сильную улыбку и ярко горящие зелёные, как изумруд, такие же бриллиантовые, дорогие, красивые и честные глаза, был вынужден обниматься поочерёдно со стенами коридора в попытках хотя бы на минуту сомкнуть веки глаз и насладиться невероятно волшебным миром искорок жёлтого, красного, а вроде ещё и синего цветов, возникавших в пустоте, видимой им вместо привычной реальности, которую хочется назвать серой, но нет, ведь видимая реальность была цвета уличного освещения, которое в целом всегда было одинаково стерильно белоснежным.

В очередной раз сомкнув свои веки, Матвей-таки отправился в мир искр, так ещё и странной жёлтой звезды, словно Солнце, которое было невероятно близко, но нереально непостижимо, в центр которого падал чёрный, как тьма, огромный, как вселенная, и разрушительный, как водородная бомба, метеорит.

Мгновение, и взгляд Матвея падал уже не на жёлтую и родную нам звезду, а на траву, колышущуюся от сильного ветра, который, словно воду, завихрял гладь растений; речку, поверхность которой тревожили капли дождя, создавая волны, растекавшиеся во все стороны и, казалось, готовые бежать своим неторопливым, но осторожным темпом в бесконечности лет, но сталкивались с берегом, наполненным бушующими волнами травяного цунами.

Тихий, но сильный, приглушённый удар сотряс воздух, а вместе с ним и волны травы, и водную гладь. За ним последовал ещё один удар и ещё. Удары становились всё чаще и чаще, как бы давая понять Матвею, что что-то движется. Что-то слышится. Что-то вот-вот перекроет вид искр, солнца, травы и воды. Что-то станет новым поводом открыть глаза…

Матвей открыл глаза. Весёлые, радостные и надменные взгляды детей под аккомпанемент слившегося позже в унисон ритма бурных аплодисментов были обращены на лысого мужичка, упавшего возле раковин. Матвей повернул голову, чтобы посмотреть на причину детского злорадства, в то время как к немало известному Зайцеву, раскинувшему руки по полу и пытавшемуся хоть за что-то уцепиться, чтобы встать со скользкого пола, подходил Вадим.

– Дмитрий Васильевич, вы не ушиблись? Или вам нравится лежать на полу? – сказал Соколов, плавно повернув голову в сторону радостной вставшей со своих мест толпы детей. Все сто человек, находившихся тогда в столовой, бурно аплодировали, наслаждаясь небывалым ранее поводом, а Вадим, будто на трибуне, стоял, аккуратно придерживая рукой пиджак, подняв подбородок и смотря на Зайцева, словно на побеждённого им змея.

– Довольно пафоса! Предатели! – крикнул на всю столовую Зайцев, еле встал, провёл пару раз рукой по поло, и теперь уже он смотрел надменно на всех этих жалких пятиклашек и на Вадима в том числе.

– Речка. Миша… – Дмитрий Васильевич проговорил максимально тихо, слегка содрогая губы и пытаясь остановить тремор рук, но это прозвучало достаточно громко, чтобы Вадим выдал:

– И там вы тоже поскользнулись?

Дети буквально валялись со смеху. Зайцев не пытался ни на секунду исправить сложившуюся ситуацию, кроме того, что всячески пытался поправить своё поло. Будто нравилось ему находиться под этим смехом детей. Будто специально он совершал ошибки, чтобы не казаться наигранным и нереальным, отвлечь глаза детей. И пока он нелепо пытался подняться с пола перед сотней пар глаз, да ещё и камер, внутри Зайцев всего лишь желал показаться дурачком.

Но вдруг выпрямил он спину, встал в серьёзную позу, нахмурил и без того узкие глаза и решительно произнёс, будто бы он, пятидесятилетний, вызывает пятиклашку на дуэль:

– Соколов! В следующий вторник, в моём кабинете! Уж больно ты мне кого-то напоминаешь…

Повернулся, снова чуть не упал и вышел из столовой, оставив в ней лишь видео на камерах телефонов и почти идеальную тишину, которая продержалась всего пару секунд, и снова детский смех раздался на всю столовую.

Смеялись все, даже стеснявшийся всех вокруг мальчик в очках, смеялись и полные, и худые дети, смеялись и отличники, и двоечники, похихикивали и повара, и даже абсолютно серьёзная кучка старшеклассников, на которую то и дело поглядывал Вадим, да и половина столовой тоже, в ожидании поощрительного кивка, не смогла сдержаться со смеху. Ещё немного мгновений содрогания воздуха в помещении спустя всё вернулось в обычное русло: толпы детей уже несли посуду, повара взялись за раздачу, а дети в фартуках стали убирать оставшуюся на столах посуду.

– Совсем уже чувство юмора не осталось, – отодвинув стул, сел за стол Вадим.

– Ну хорошо ты его, давно никто над ним так не стебался, – сказал мальчик напротив.

– Да, главное теперь ему не попадись, – ещё один совет дал мальчик, сидящий рядом.

Мимо как раз проходила группа старшеклассников, от которой ждал поощрения Вадим.

– Смотри, это же активисты! – шёпотом и с восхищением сказал один из сидящих.

– Классно ты его! А главное, как изящно и интеллигентно! – сказал один из высоких парней с русыми волосами и ехидно улыбнулся.

– Конечно, я старался! – ответил Вадим.

– Смотри, чтобы тебя также не высмеяли! Хах! – задрав подбородок как можно выше, но так, чтобы видеть Вадима, сказала девушка большой комплекции. Группа рассмеялась и ушла.

Матвей слушал это всё, а у самого него в голове крутился образ лежавшего на полу Зайцева и слова «во вторник… ты мне кого-то напоминаешь…».

– Вадим, а ты пойдёшь к Зайцеву? – спросил Матвей.

– Конечно! Упустить возможность опустить Зайцева – это упустить возможность ещё раз посмеяться! – едва сдерживая смех и еду во рту, сказал Вадим, но сдержаться так и не смог: пятиклассники с этого стола заполнили пространство столовой новой порцией смеха. И кажется, Вадиму было всё равно на всё, что произошло за последние пятнадцать минут: он искренно смеялся, его глаза закатывались слезами от смеха, и при всём этом со всей силы, что мог, он сжимал кулаки. А Матвей посмеивался, опёршись о стол и держа руку около рта, чтобы хотя бы чуть-чуть казаться культурным в сложившейся ситуации.

«Власть одного человека над другим

губит прежде всего властвующего»

– Лев Николаевич Толстой.

Пятница. Сентябрь.

Скованные и нелепые движения, странная походка, улыбка, то появлявшаяся, то исчезавшая с лица, маленькие шаги, как у девушки на каблуках, мечущийся взгляд и, должно быть, ещё какая-то странная манера – всё это определяло его, Оркида, завуча, как чудаковатого человека, которого дети опасались не из-за мощи зла, которую он выливал на них на уроках, когда сами дети верещали не лучше него, сколько из-за самой этой чудаковатости. С виду дурак дураком, думали все. Обидчивый, в какой-то степени злопамятный, циничный – именно таким представляли его себе дети. Но внутри другой. Пустой. Сложно было понять, что его заставляло каждый день быть таким, но точно не его желание. И именно такой походкой, такой манерой поведения сопровождался его спуск по лестнице к школе, встречая детей и провожая их взглядом.

Цель его пути была ясна: прийти, отработать, наорать, но и отдышаться с активистами, для которых, впрочем, он был лишь объектом для насмешек и неизмеримым ящиком свободы, которую он раздавал налево и направо, лишь бы только дети и дальше кружились вокруг него, смеялись над ним, а он то и дело, что сам прокалывался, сам их обижал и сам обижался.

И вот вновь школа расцветала под белым светом уличного и внутриклассного освещения. И вот теперь опять сидели дети за партами, а учителя стояли у досок и рассказывали большинству ненужную информацию. И вот очередное собрание проходило в комнате активистов.

Разукрашенные стены в яркие, контрастные цвета рябили в глазах обывателя; полумертвые орхидеи из последних сил стремились к свету окон, выходивших на восток, навстречу тёплому солнцу, навстречу лучам надежды.

Резко опустил жалюзи мужчина в коричневом пиджаке, перебив дорогу жизни орхидей, явно заставив их поникнуть листьями. Ковыляя, прошёл мимо подоконников, неохотно прикоснулся к листьям растений, как бы «гладя» их, и подошёл к большому «круглому» столу, оперся левой рукой об стол, а правую положил на плечо сидевшему во главе «заседальни» парню худого телосложения, удивительно красивого, взгляд которого менялся, то делаясь абсолютно твёрдым и пронзительным, то превращаясь в надменную ухмылку, вызывающую радость, но нервно дергавшаяся бровь раскрывала внутреннюю пустоту. И хотя все сидели здесь с улыбкой, и пускай все смотрели из-под своих масок счастливых лиц радостно, надменно и величественно; под своими масками они скрывали ничем не заполненную, давящую пустоту из стен с картинами их «самых радостных» дней жизни – детства.

– Друзья! – как из радио прозвучало торжественное обращение Оркида.

– Мы с вами собрались здесь не просто так, а ради нашего совместного дела, ведь так?

Последовали аристократичные хихиканья со стороны заседавших.

– Да, конечно, – ответила черноволосая девушка какой-то цыганской внешности, провела взгляд по губам сидевших напротив, на предмет ухмылки или лёгкого подёргивания.

– Что же, вы меня совсем разочаровываете! Сидите здесь и не работаете совсем, – и снова нотки надменности, возвышенности и неискренности спрыгнули с губ Оркида, как бы подпевая сборному концерту активистов.

– Ой, да ладно вам! Вы же сами нам разрешаете. И потом, мы сидим и обсуждаем важные темы, – сказал парень со швом на носу, на плече которого до сих пор лежала рука Оркида, но в миг это недоразумение было исправлено.

– Что же! Теперь вам новое раздумье, а то хватит вам баловать! Бездельники!

И пускай не было в словах худрука гнева, в них звучал мастерски отработанный за десятки лет пафос. Маэстро продолжал дирижировать еженедельным концертом сборного и «пустотного» симфонического оркестра.

– Скоро наш с вами любимый Новый год, а это значит, что ещё немного, и нам с вами делать ёлки. Это должно быть самое эпичное, на что вы и я способны, хотя, как обычно… Бомбезно!

Улыбка прокатилась щекотливой волной по активистам.

– У меня есть идея! – вскрикнула девочка из старших классов, с горящими глазами и умным, загадочным видом.

– А давайте поставим такую сказку, эпичную, ну как бы интересную и завораживающую.

– Колобка? – сказала девочка в чёрной блузке, короткой юбке и последним айфоном наперевес, на что последовал очередной смех.

– Ну нет… Я говорю про… Снегурочку! Да точно!

– Тьфу, так неинтересно…

– Да кто это вообще читал?

– Это вообще задавали в школе?

– Так, успокоились! Идея мне нравится, значит, делаем! Всем понятно? – прикрикнул ласково Оркид.

– Ему даже сказки про три гуся понравятся! – шепнул на ушко парень со главы стола.

– Липов! Я всё слышу! И да, два, а не три гуся мне тоже нравятся! Только это не зимняя сказка… – сказал худрук, и дети снова посмеялись, а парень, которого звали Дима Липов, оказавшись вновь под прессом руки Оркида, невольно покраснел.

– А я знаю! – смеялся на последней парте старшеклассник-футболист.

– Мы в конце заставим Диму и Женю поцеловаться!!!

Комната заполнилась детским смехом. Учитель сощурил глаза и опустил брови.

– Или лучше ещё! Ах-ха-ха-ха, мы заставим Оркида поцеловать Женю!

– Довольно! Определено, Липов целует Лисову!

– Да за что!? – вдвоём ответили Дима и Женя Лисова.

Симфонию смеха резко прервал звук чего-то упавшего или разбитого, донёсшийся до комнаты активистов из-за закрытой двери. Оркид убрал руки с плеч Димы и, волнуясь, нелепо ковыляя, будто подбитый конь, направился на выход из кабинета. Резко открыл дверь в коридор, посмотрел налево и направо, но никого не увидел, лишь только почувствовал, как идеальная тишина коридора смешалась с возникшей на доли секунды тишиной комнаты активистов.

Дверь захлопнулась вновь, в комнате возник гам, а вылезший из-за двери и потиравший нос Вадим Соколов оправился и посмотрел на портал в «рай». Его глаза были наполнены искрами славы, на губах его играла лёгкая улыбка, и сам Вадим чувствовал себя как-то приподнято, величественно и невероятно воодушевлённо.

И пока Вадим здесь, стоя у двери комнаты активистов, получал нереальный прилив сил и мотивации, пока Вадим на уроках судорожно листал ленту соцсетей, читая о деятельности активистов в школе, смотря их аватарки, желая присоединиться к ним, стать с ними единым целым, и дальше слушать их сплетни и мнения обо всём на свете, приравнивая их, в конце концов, к божеству, не думая обо всём этом, даже не зная и не вдаваясь в подробности, а что же такое слава, озабоченный совсем другими вопросами, тихо на третьей парте сидел Матвей Морозов.

Ещё вчера он был занят совсем другими делами, но вот сейчас, в пятницу, его голову насквозь пронзили слова Зайцева: «…в следующий вторник…, ты мне кого-то напоминаешь…». Это случилось внезапно, на биологии, но сама мысль застала Матвея врасплох.

И о чём мог он теперь думать? Как мог он теперь жить и мыслить, когда всё его детское сознание витало там в облаках?

С урока на урок, с перемены на перемену он задавался одним и тем же вопросом: «Что хотел сказать Зайцев? Почему во вторник? Кого ему напоминает Вадим?».

И не было ничего важнее в эти дни для Матвея. Всё, что мог он бросить, бросил, обо всём, что мог забыть, забыл. Никакой школы, никаких уроков ему больше не надо было. Единственная и лишь одна вещь, которая нужна была ему тогда, – это ответы на вопросы.

Сознание Матвея заволокло страшными синими тучами, голова кружилась, голоса смешивались в единый шум на заднем фоне, взгляд расплывался, зрачки уменьшались. Уроками он смотрел в одну точку. Пронзительный взгляд пробивал всё на своём пути.

– Морозов! Ты что сидишь, как солдат? – спросила, сделав акцент на фамилию Матвея, Заменская.

– Или ты что-то знаешь, но хранишь это в себе, а нам рассказывать не хочешь?

Матвей встал и оглянулся. Он и не заметил, как оказался в кабинете математики. Весь класс смотрел только на него одного, будто это не Матвей хочет узнать ответы на вопросы, а они уже есть у него, и все остальные – точно такие же теперь полоумные – хотят узнать их у Матвея.

Но Матвей быстро вспомнил источник его мыслей и повернулся в сторону пятой парты, где обычно теперь сидел Вадим. Сощуренные глаза, тихое «Эм-м-м…» показывали недопонимание Матвея.

– Простите, а где Вадим? – спросил, разразив тишину, Морозов.

– Гм… Правда, его нет, – согласилась Заменская.

– Так ты ничего не хочешь нам сказать?

– Нет, простите…

– Уверен? – сказала и острым взглядом пронзила Матвея. Матвей почувствовал лёгкое покалывание в руках. Его ноги захотели согнуться. Вдруг невероятно сильно тяжёлым ему стало казаться его тело. Слух обострился. В коридоре слышались голоса бегавших активистов, что-то кричавших ломающимися голосами. Последние лучи солнца ушли за осенние облака, из окон подул сквозняк. В воздухе чувствовались легкость озона и свежесть земли. Весь мир потемнел.

– Нет, простите, – ответил Матвей и упал за парту. Грохот прокатился по классу. Заменская сначала посмотрела на Матвея, а потом пробежалась взглядом по классу.

– Она тоже ищет ответы. Но на какие вопросы? – спросил про себя Матвей. Но где-то в глубине души что-то стукнуло и дёрнуло эту самую душу. Кажется, что Матвею показались эти вопросы слишком серьёзными для него, ведь даже Заменская, целый учитель и завуч, хочет знать ответы.

Встречный ветер, наполненный каплями, обтекал лицо и тело Матвея. Выскочивший из школы, с портфелем наперевес, он уже ехал на взятом в аренду велосипеде. Шестерни скрипели. По голому, слегка влажному асфальту разлетались крошки грязи и пыли. Позади были слышны крики и разговоры и детей, но Матвей не в силе был различить их слова.

Он мчался вперёд, на запад, где последние лучи солнца медленно покидали Землю. Солнце затягивалось загадочным одеялом туч. Матвею казалось, что именно где-то там, впереди, его ждут ответы на все вопросы.

Он крутил педали всё быстрее и быстрее, подавно забыв, что у него электрический велосипед. Он старался достичь скорости света. Достичь скорости времени, чтобы, сравнявшись с ним, остановиться, передохнуть, взять с неба кружечку чая, выпить и задать вопросы небу, солнцу, тучам, но что-то мешало ему догнать это время и солнце. Этим «что-то» и было само время.

И может, время старалось отгородить Матвея от ответов, или солнце не хотело отвечать на вопросы – в итоге, Матвей сильно отставал. По лужам застучал дождь. Небо побледнело.

В сером колодце из гаражей Матвей остановился, смотря на шоссе и лес, расстилавшийся за ним. За вершинами зелёного забора медленно и печально уходило на ночь солнце.

Один момент, и небо погасло. Матвей слез с велосипеда. С его волос стекали маленькие струйки воды, а сами волосы превратились в жидкие сосульки. Матвей уронил велосипед, сделал пару шагов и вытянул ладони. В них набиралась вода.

Оставшийся здесь, наедине с вопросами, Матвей сам пускал скупые слёзы. Он не стремился знать обо всём на свете. Его ветер привёл сюда. Природа выманила его сюда из тёплой, сухой школы. Будто чёрная дыра, это место притянуло Матвея в гаражи, поставило его и показало горизонт, забор и уходящее солнце. Показывая области ответов и мрака. Показывая границу ответов и вопросов. Показывая непостижимость его цели.

– Ты потерялся? – подкрался незнакомец слева.

Матвей повернул голову. Мужчина полусогнутый, лицо его не было видно, сам он был под дождевиком, под капюшоном скрывалась темнота.

– Нет, – кратко отрицал Матвей.

– А что же ты тогда делаешь здесь, под дождём, в гаражах?

Где-то раздался раскат грома.

– Должно быть, я… – Матвей задумался. Он снова не понял, как оказался в странном ему месте, хотя и знал эти места – в детстве отец гулял тут с ним.

– Должно быть, ты за кем-то стремился.

– Кто вы такой?

– Я? – мужчина, должно быть, удивился вопросу, но сам задумался, как ответить.

– Эм, я местный, тут неподалёку мой гараж. А вот ты, мне кажется, всё же заблудился, – сказал мужчина и громко кашлянул. Блеснула молния.

– Кажется, мне пора домой, – тихо сказал Матвей.

– Твой дом далеко…

– Неправда, он…

– Ты уверен? – сказал мужчина и поднял голову. Из-под капюшона показались до боли знакомые глаза, но Матвей не смог понять, кто это.

– Послушай, парень, тебе надо возвращаться. Ты не сможешь найти то, что ты ищешь. Оно тебе не надо.

– Я уезжаю, – сказал Матвей и поспешил взять велосипед, но его руку сильно схватил мужчина.

– Запомни, сынок, – запах алкоголя перемешался с каплями дождя и ворвался в нос мальчика.

– Не всегда дорога к ответам и, кхм, прочим наградам, победам, кхм, светлая и сухая. Иногда на ней встречаются лужи, наполненные…

– Дождём? – спросил Матвей.

– Верно. Наполненные водой, грязью, к… – мужчина прервал речь и сплюнул в кусты.

– Но, если ты наедешь на эту лужу, ты испачкаешься. И долго не отмоешься…

– Мне надо ехать…

– Ну так едь, – сказал мужчина, отпустил руку Матвея и посмотрел снова пронзительным взглядом.

Матвей вскочил на железного коня, разогнался что есть сил и посмотрел назад. На него пристально смотрел мужчина в обтекаемом дождём зелёном дождевике. Матвей повернул голову обратно и больше не смотрел назад.

Спустя всего несколько часов Матвей оказался голым в кровати. И нет, не подумайте, он был у себя в комнате в интернате. За окном тихо стучали по подоконникам и листьям клёнов капли дождя. Иногда из частного сектора прилетали крики злых овчарок. Кричали подростки. В порывах сквозняка будто парус парили тюль и шторы. Весь мир застыл. Остановился. Здесь, в комнате с высокими потолками, как в небо, затянутое бесконечным полотном теперь уже не туч, а бетона, смотрел Матвей. Перед ним пролетали разные воспоминания, события, слова. То ли это были лучи фар проезжающих машин, то ли это были его видения, но Матвей молча лежал и иногда всхлипывал. И не то чтобы его напугал мужчина: нет, вовсе нет. Он просто думал… Это было как некий обряд. Традиция. Но теперь все его раздумья были лишь о смысле. Смысле поступков. Смысле слов. Смысле жизни.

«История повторяется дважды:

первый раз в виде трагедии, второй – в виде фарса»

– Георг Вильгельм Фридрих Гегель

Лучи солнца били прямо в глаза. Играла старая, советская музыка, вот, например, «Кто тебе сказал» ВИА «Поющие сердца». Под пляжным зонтом стоял парень лет четырнадцати, со светлыми волосами, одетый с ног до головы. В просветах одежды виднелись мелкие волоски. На лице его красовались поспешные порезы от бритвы. Он смотрел на песчаный берег, на котором стояли пятиклассники, такие молодые, такие ещё не взрослые, беззаботные. Они были худыми и стройными; они были ещё невинными и безгрешными, заходили в воду, плескались и кричали от радости на весь пляж.

Покрытый прыщами парень вышел из-под зонта.

– Дима, ты куда? – крикнула отошедшему только на метр юноше женщина, с виду добрая и заботливая.

– Мама, я на пляж.

– Не загори! – прикрикнула женщина и улыбнулась.

– Парни, а можно с вами? Миш? – подошёл Дима к мальчикам. Он испытывал бурю эмоций. Находится ему было рядом с ними непросто приятно: он как будто опускался до их возраста, становился моложе, прыщи его втягивались обратно.

Дима не мог переносить своего возраста. Он стеснялся всего, что выдавало его за четырнадцатилетнего юношу; он был так влюблён в молодость, что его любовь чуть ли не переходила на пятиклассников. Юноша был готов часами находиться с ними, лишь бы чувствовать себя таким же молодым и невинным.

– Нет. Ты, маменькин сыночек, нам не друг.

– Мишь! Ну, пожалуйста! – обращался юноша к парню с чёрными кудрявыми волосами, стоявшему посередине пятиклассников.

– Да что ты пристал к нам, Зайцев? – сказал Миша и сжал кулак.

Дима отошёл, сел на песок и посмотрел на дальний берег речки. В его глазах блеснула большая слеза. Он повернул голову вновь в сторону мальчишек, но они уже были целиком в воде, всё так же весело играли и продолжали кричать как ни в чём не бывало.

Матвей Морозов, будто призрак, мог это всё наблюдать, но он не видел своих рук и ног. Он лишь смотрел на молодого Диму и будто бы понимал его, а в то же время нет. Его слова, желание быть вместе с мальчишками казались слишком странными и наигранными:

– Ну, я бы, конечно, так, наверное, не рисковал. Да и при чём тут пятиклассники? – рассуждал Матвей, но мысли ему казались тугими, вязкими и нераспутываемыми.

Вторник. Сентябрь.

– Морозов, два! – в тишине ущелий разума прокатилось эхо. Матвей внезапно для себя проснулся. Мир всё ещё таял в тумане. Мысли всё также медленно тянулись. «Два! Два. Два… Ва… А…» – повторялось в тишине класса. Подул лёгкий ветерок слева. Матвей открыл глаза. Слева прошёл Оркид.

– Это моя оценка? – полусонный спросил Матвей.

– Нет, это твоё место… Да, Морозов, два! – сказал Оркид, повернулся и пошёл к другому ряду.

«Я не могу вспомнить… За что? Какая самостоятельная? Контрольная? Что скажет Домникова?» – мысли плавали в голове Матвея, но не могли причалить к мозгу. Наверное, Матвей сам не ожидал такого результата. Однако он даже и не думал, что вновь заснёт на уроке.

– Здравствуйте, дети! – вошла в класс Галина Ивановна. Все дети подняли головы и вроде что-то сказали, но Домникова это не услышала.

– Я не слышу! Встали! – Галина Ивановна скомандовала, сама встала в стойку смирно, подняла подбородок и улыбнулась. На её груди очень не хватало медалей, однако брошь, что висела справа, очень даже справлялась с задачей звёздочек. Класс послушался. Галина Ивановна слегка захихикала и опустила плечи.

– Садитесь!

– Вот, смотрите, Галина Ивановна!

– Так…

– Морозов в очередной раз засыпает на уроках. Он дома вообще спит? – сказал Оркид, кинул злорадно-детский взгляд на Матвея, но тут же был оттянут и согнут в два раза за ухо ко рту Домниковой. Учительница что-то тихо шепнула мужчине, на что он в свою очередь посмотрел на Галину Ивановну, слегка сощурил веки; глаза его заметались. Домникова слегка отшагнула назад. Оркид повернул голову в сторону Матвея и посмотрел пронзительно и правой рукой погладил ладонь левой руки, передавая какой-то сигнал. Его лицо было пусто, но в нём читался какой-то вопрос или ответ.

– Матвей, что ты делаешь ночью? – оправившись, спросила Галина Ивановна. Матвей встал, поправил галстук.

– Сплю.

– А ещё?

– Думаю, – сказал мальчик, и класс рассмеялся: «В школе надо думать. Он гуляет ночью. Да он соня. Он всё врёт…»

– Думаю, тебе надо заняться учёбой, – сказала Домникова.

– Да, – повинуясь, ответил Матвей.

Кажется, Матвей даже не помнил, когда он писал эту проверочную работу. Погружённый в мыслях он либо спал, либо думал, но не о школе, а о других вопросах, которые, бесспорно, связаны с этим образовательным учреждением. Однако мало кого волновали эти обстоятельства. И хотя на лице Галины Ивановны, задававшей эти вопросы, читалась добродушная улыбка, для детей она казалась коварной, она казалась самым эгоистичным человеком, а вся эта ситуация была раздута из мухи в слона.

***

– Я, – начал говорить Вадим, – короче, сегодня к Зайцеву пойду. Ты со мной?

– Да. Что он хотел сказать? – ответно спросил Матвей.

– Да бог его знает, что дураку в голову придёт, ещё такому… – ответил Вадим.

– Вы куда-то собрались? – сказала и очень сильно испугала Вадима Аня, подкравшаяся сзади. Её бледное лицо словно таяло в воздухе, и оттого она казалась призраком, пришедшим незаметно в этот мир и в этот коридор.

– Тебе-то чего? – испуганно спросил Соколов.

– Ну я же… – каялась Анна Инна, но не договорила, сомкнула быстро губы и, прежде чем она закрыла лицо руками, прикусила зубами те самые губы. Отвернулась и отошла, села на скамейку и долго ещё посматривала на Вадима. Вадим же сопроводил её украдкой и вновь посмотрел в сторону «крыла» Зайцева.

– Не слишком?… – начал Матвей.

– Ей не привыкать! – злорадно рассмеялся Соколов. Послышались всхлипывания со скамьи.

– Зайцев – сумасшедший! Он творит, что хочет! И всё сходит ему с рук. Как не стало Лебедевой, так он возомнил себя самым главным. Черт лысый! Не, я понимаю там Заменских, Оркидов и других, но у него кукуха вообще поехала. Забрал всё оборудование, сидит там, чаи пьет с училками, так ещё и нас всё время к себе подзывает.

– Зачем? – уточнил Матвей.

– Сейчас и узнаем, – ответил Вадим.

Мимо парней в парадной форме, пиджаке и слипонах прошёл широкими шагами тот самый Дима Липов. На его груди маленьким солнцем во тьме коридора блистал золотой значок активиста. Видно, эти значки выдавали редко и только самым выдающимся ученикам школы. Вадим прервал свою речь и разинул рот. Его глаза заблестели. Почему-то Матвей почувствовал своей кожей прилив тепла со стороны Вадима. Глаза Соколова горели. Он жаждал носить такую же медаль, он жаждал также шутить, как активисты и лично председатель совета старшеклассников Дима Липов, ходить такой же походкой.

– Нам туда! – сказал Вадим, но не указал куда. И пошёл большими, неуклюжими шагами за Димой. Матвей пошёл за ними.

Дима и его преследователи вошли в крыло, приблизились к кабинету. Липов зашёл, резко повернув ручку, как бы подавая знак: «Свои!»; закрыл дверь. Вадим устремился за председателем. Подошёл к двери и повернулся в сторону Матвея:

– Ну ты что?

– Я… – в голове Матвея вновь посеялось сомнение. Мысли снова превратились в кисель из столовой, в котором плавали: «речка… Миша… вторник… напоминаешь…». Сомнение, страх, ужас, кошмар – всё это и многое другое бросило Матвея в речку с киселем, где надо выбрать один из берегов выбора, – …останусь.

– Ты что, слабак что ли? Нет, давай со мной! – тихо рассмеялся Вадим.

– Нет, я не смогу… – сказал Матвей и сел на скамейку у соседней двери в лаборантскую.

– Ну и ладно! – сказал Соколов, отворил дверь без стука и скрылся в закулисье тайны.

Матвей удивился, ведь за дверью, рядом с которой он сидел, стало слышно, как вошёл Вадим, как замолкло собрание неких людей, сидящих там, за дверью. Вдруг раздался очень громкий звук, как будто что-то упало. Матвей прислушался:

– Это что, Дима? – спросил мужчина хриплым, басистым голосом.

«Это, наверное, Зайцев говорит», – подумал Матвей.

– Это… ключ, – ответил Дима.

– Ясен пень, что это ключ. От чего он? – сказала девушка или женщина тонким голосом. Голос был полузадиристым и полунаигранным.

– Ну, от склада, – ответил Дима.

– Ты кто? – спустя пару секунд спросил басом некто, как догадывался Матвей, Зайцев.

– Я… – волнуясь сквозь зубы проговорил Вадим, – я… Вадим. Вадим Соколов! Вы меня вызывали к себе.

– А, точно, это тот, который ржал над вами! – шутливо сказал и рассмеялся с сидящими, которых было много, судя по числу хохотов, Дима.

– Так! Ты сейчас вон полетишь отсюда! – разгневался Зайцев и продолжил: – Значит, ты Вадим, который осмелился обозвать учителя?

– Я… – пытался, как щенок, оправдаться Соколов. У него и вправду было оправдание.

– Ты!… Уже сделал, что мог, поэтому молчи! – сказал Зайцев уже спокойно, но с неким превосходством, будто он «выше» Вадима и всех присутствующих. Царь горы. После замолчал, а вместе с ним и все сидевшие в лаборантской.

– Кто у тебя отец? – спросил Зайцев. Матвей резко отодвинулся назад от двери. На его лице читалось удивление и смущение. Зрачки увеличились и бегали в поисках укрытия.

– Андрей… Андрей Соколов.

– Знаю таких. Давно он у меня не был! Давно! – злорадный хохот, как у бандитов, долетел до ушей Матвея.

– Знаешь ли ты, Вадим, кто такой «Наследник проклятья»?

– Знаю, говорят, он вернулся…

– Бред! – Воскликнул Зайцев. Послышался скрип стула. – Он был, есть и будет среди нас! Здесь, в этой школе, полно предателей: и он, этот «Наследник проклятья», и его жалкий отец, и все! Все здесь! Они борются со злом. Правосудники! Вы вообще знаете, почему они прокляты?

Матвей оторопел. Он первые дни в школе, но сразу слышать такое ему непривычно и очень даже страшно. Мурашки уже свили муравейник на теле Матвея – так сильно Морозов волновался. Слова завихрялись в единый порыв ужаса и кошмара, от которого бедный парень оттряхивался и пытался закрыться.

– Нет… – ответил заинтересованно Вадим.

– Его отец, чьё имя называть нельзя…

– Воланд де Морт? – пошутил Дима Липов, как всегда нелепо и будто посягая на гору царства закулисья, где пускал свои вычурные речи Зайцев.

– Слушай, я вообще сейчас перестану всё это рассказывать, прогоню вас, и вы пойдёте делать уроки. Понятно вам? Вы доиграетесь все! – сказал обиженно Зайцев.

– Молчу… – повиновался Липов.

– Активист этот хренов, он настраивал против меня детей. Говорил, что я… Детей совращаю!

Послышалось тихое хихиканье, какое обычно бывает, когда люди делают вид, что ничего не понимают, но сами прекрасно всё знают. Зайцев, видимо, догадался, что значит детский хохот.

– Что тут смешного! Да засудить его и всё! А он продолжал, писал об этом свои рассказики жалкие, показывал их всем. Предатель! – разгорячённый Зайцев стукнул обо что-то так, что дверь задребезжала.

– И теперь мало того, что ученики этого борделя думают обо мне так, мало того, что учителя говорят обо мне за спиной… Директор… Директор в курсе! Так его сын теперь пришёл учиться или дочь. Но я клянусь, найду эту тварь, я её задушу…

Последние слова особенно сильно пронзили молодое сердце Матвея. Он тихо встал. Колени его дрожали и не хотели держать. «Куда я попал? Зачем меня сюда отдали родители? Почему нет их рядом? Почему именно сюда? Кто этот «Наследник проклятья»? А что, если он среди нас? Его надо защитить или сказать ему? А если это Вадим? Нет! Бред… Бред. Бред!» – метались мысли в голове парня. Не совсем готов он был делать какой-либо выбор. Оставленный здесь, далеко от дома, глубоко в Сибири, Матвей мог связаться с родителями только лишь через соцсети. Увидеть или посоветоваться он не мог с ними. На его плечи легли не горы, а целые планеты и галактики ответственности. Ещё вчера он мог задать самый глупый и нескромный вопрос маме или редко приезжающему папе, но теперь… Теперь он один. Один наедине с вопросами, загадками и проблемами. Но только кто положил на него эти «планеты ответственности»? Не сам ли Матвей виноват в своих вопросах? Может, ему надо бы пореже совать нос в чужие дела?

О нет! Никак нет! Матвею прежде всего хотелось правды. Правды, которая такая горькая и противная, такая неприятная и жалкая, но такая важная и нужная. Правды, которая всегда была, есть и будет спутником добра, в которое так верил Матвей. Ему буквально хотелось желать всем доброты, помогать, но пока он, Матвей Морозов, сам не мог разобраться, что есть истина, а что есть ложь, ни о какой доброте, да что там! Никакой речи даже об учёбе не могло быть. Он понимал, что, не зная, кто здесь виноват, виноватым может оказаться он, как новичок. Ведь это удобно, но не для Морозова. К чему ему снятся все эти сны? Зачем какая-то старушка ищет этого же «Наследника…»? И причём тут сам Матвей?

Парень развернулся, облокотился спиной о подоконник, поднял голову. Его глаза наполнились слезами. Он вытер правой рукой глаза и слегка вновь повернулся в сторону кабинета биологии. Резко из него выскочил Вадим. Сначала абсолютно пустой на вид, он оглянулся, встретился взглядами с Матвеем и быстро направился к нему. Взял Матвея за плечо, вывел аккуратно из крыла. На лице Вадима стала появляться улыбка. Парни вышли из крыла, и Вадим встал перед Матвеем, посмотрел ему прямо в глаза. Морозов старался сдержать слёзы.

– Зайцев пригласил к себе на кружок! – обрадованно затряс за плечи Матвея Вадим. – Это всё, конечно, странно, но мне, чёрт подери, интересно! Это целая история, наполненная мистикой и загадками! Я хочу стать тем, кто первый найдёт этого предателя!

– Ты не думал, что он среди нас? – тихо, почти шёпотом сказал Матвей.

– О да! Ещё как думал! Он точно среди нас, и у меня есть подозрения! Помнишь пацана с кудрявыми волосами, который всё время молчит!?

– Так нельзя. Зайцев не судья…

– Но он предал его и должен получить по заслугам!

– Это был отец!…

– Мы несём ответственность за наших отцов!

Матвей слегка отошёл назад и поник головой. Он не хотел больше смотреть в глаза Соколову, а единственное, на что смотрел теперь Матвей – это узоры на полу. Они были такими же бесконечными и повторяющимися, как и странное молчание, возникшее в этот момент.

– Ты мне поможешь? – прервал Вадим молчание.

– Чем?

– Разгадать эту загадку?

– Но ты ведь со мной до этого не работал, – сказал Матвей и оказался прав: Соколов в действительности не делал ничего вместе с Матвеем, лишь иногда общался.

– Ну… Тебе же интересно, как тут всё устроено?

– Да… – сказал Матвей, а сам подумал, что ему скорее интересно всё это узнать и заняться чем-то действительно интересным, правда, он пока не знал чем.

– Ну вот и прекрасно! Мне поможешь, а заодно и найдёшь себе хобби, – словно прочитав мысли, сказал Соколов и подал руку в качестве акта подписания дьявольского договора.

«Оно мне надо?» – думал Матвей, но что-то дёрнуло его в душе. Что-то будто сказало, что это не столь важно, сколько нужно. Что в этом, может, и не смысл всего учебного года для Морозова, сколько способ действительно разобраться и найтись Матвею в этой школе и в собственной жизни.

Парень поверил Вадиму и его словам о выгоде. Они звучали так сильно и мощно, что они были чуть ли не самой целью Соколова: помочь Матвею в самореализации. Да! В самореализации. Ведь если Морозов добрый, то и Соколов наверняка тоже.

Говоря свой манифест, Вадим сильно сжимал плечи Матвея, смотрел прямо в лоб Морозова и очень по-доброму улыбался. Но что-то дёргалось в его улыбке. Что-то кривило душу. Что-то лезло из метавшихся глаз и сближавшихся ног. Что-то пустое, лживое, плохое. Что-то, что не мог увидеть и понять Матвей, но что так сильно отличало Вадима от простых людей.

– Согласен, – сказал Морозов и пожал руку Соколову, на что сам Вадим сильно сжал руку своего одноклассника. Как бы Морозов ни хотел, ему пришлось посмотреть в глаза Вадима, где он не смог увидеть ничего: глаза были тёмные, плохо освещены, но что-то дёрнулось сначала в глазах Соколова, а потом внутри Матвея. Он отошёл и попытался прислушаться к голосу своего сердца, но голос был тих и говорил на марсианском языке. «Ерунда!» – подумал Матвей, повернулся и пошёл в интернат.

Уже поздно ложась спать, Морозов иногда вспоминал свой вопрос: «А оно мне надо?». «Да» – говорил ум, «нет» – говорило сердце. Метался мальчишка пуще прежнего. Никогда так главные органы не расходились мнением. Никогда и выбора такого не было. Но он теперь оказался прямо перед носом Матвея.

– Уже всё решено, – утешал себя парень, обтекаемый темнотой в постели. Поворачивался с боку на бок и иногда открывал глаза, говорил: «Завтра. Решим. Поздно. Спать» и засыпал в этой темноте выбора и вопросов, от которой он так безуспешно пытался спрятаться под одеялом. За окном шёл осенний ливень. Ветер хлопал раскрытой форточкой. Мелькали молнии. Пошёл град. Пошёл град… Матвей заснул.

Октябрь.

Шёл град. Мелкие ледяные пули барабанили по отливам окон, то стуча в единый такт, то сбивая гармонию шума природы. Было ещё темно. Темнота, царица ночи, медленно обтекала улицы коттеджного посёлка, рядом с которым стоял интернат. Темнота, будучи тянущейся и плотной жидкостью, перетекала с тротуаров на дороги, сквозь форточки протекала в дома спящих горожан. Уличные фонари мешали протекать этой чёрной речке, оставляя оазисы света на асфальте, засыпанном очередным градом.

Вдруг наступило затишье. Пошёл первый снег. Снег покрывал голый асфальт и землю, укрывая их от не прощающей ничего тьмы; прятал их под своим покровом от тайного царства ночи. Никого не было в городе на улицах. Никто не гавкал и не кричал. Не ездили теперь и машины. Ночь устроила свой апокалипсис, в котором она могла находиться по несколько часов в день, но временами снова уступала рассвету, а потом солнечному, яркому дню.

Ничего не поменялось за эти недели ни в целом городе, ни в школе, ни в людях. Всё также они работали, учились и жили своей жизнью. Жизнью без вопросов и скитаний, где верят в то, что всё предопределено, а их жизнь судится мужичком или женщиной в платье, называемыми судьями или присяжными. И лишь Матвей, только отходивший от, казалось ещё вчерашнего разговора с Вадимом, слов Зайцева и вообще от всех этих загадок, перед сном ложился спать и думал: «А зачем?», «Оно мне надо?» и так далее. Эти вопросы не столько мучили Матвея, сколько просто крутились, вертелись как юла и падали как первый снег на мальчишку: всё также красиво и неповторимо, и всё также часто и много.

***

Солнечный свет ворвался в окна усыплённых осенью сибиряков. Пробудили их улыбки маленькие снежинки, лежавшие на асфальте, земле и на деревьях. Вечный поток людей, но теперь оживлённый лучами маленького и далёкого солнца, всё также пешком, на машинах и на автобусах добирался до мест работы, учёбы или для некоторых счастливчиков отдыха. Продолжалась осень, но медленно брала бразды правления зима, веющая своими колючими, но родными морозами.

В стремительной волне людей в школу вливались всё те же знакомые лица: Матвей Морозов, щурящийся и чихавший от ярких лучей солнца, Вадим Соколов, вечно весёлый и с улыбкой до ушей, задорный и находчивый. Медленно ковыляла Галина Ивановна Домникова, держа в руке сумку, завернувшись в шарф и при каждом своём неуклюжем повороте поглядывая с улыбкой на проходивших и здоровавшихся учеников. Медведева Анастасия Викторовна шла уже загруженная проблемами Оркида Павла Ивановича и Заменской Ксении Вадимовны, которые окружили её и что-то очень нервно рассказывали, то и дело поглядывая друг на друга искоса. Подъезжали на машинах и Воронин Илья Степанович, и Зайцев Дмитрий Васильевич; медленно выходили и шли: первый, задрав подбородок, а другой, поспешно бежавший в школу, смотря под ноги. Шла Аня Инна, шли одноклассники Матвея, шла школа.

Гам раздевалок переносился с первого этажа по всей школе на уроки, с уроков на перемены, с них снова на уроки. Словно действующий организм, питавшийся внутренней и неиссякаемой энергией учеников, он действовал под чётким, а иногда даже слишком чётким руководством его органов.

– Но только эти органы уже разделились и независимы друг от друга! – сказала девочка в одной компании у раздевалок на перемене.

– Ага, вы посмотрите: Оркид делает что хочет. Ставит спектакли какие ему нравится и даже директрису иногда не зовёт, – сказала другая.

– Сидит до полуночи.

– Ага, бумажки клеит!

– И дети с ним всегда туда поди, это принеси…

– Поэтому я ушла с кружка, – сказала очередная девушка.

– Как Воронин стал!

– И Зайцев!!! – воскликнули все.

– А вы слышали, походу Оркид мутит с Заменской! Вы видели их взгляды? Они же влюблённая парочка!

– Конечно! – снова дружно подтвердили подружки.

И, разумеется, девушки были правы. Слухи полнят нашу землю. И эти не исключение.

Рядом стоял смущённый от энергии сверстников, от шумной толпы, надменных взглядов активистов и уставших лиц учителей Матвей. Он стоял и, видимо, кого-то ждал. Его лицо не имело красок: весь он пытался погрузиться в этот мир веселья и радости, возможно, и для кого-то даже счастья, но для обычных здешних обывателей – в мир скуки и безнадёги. И, конечно, эти дети тоже были правы в какой-то степени. Школа всегда обречена на уход детей, как минимум на каникулы, на смену поколений, с каждым из которых приходят всё более ленивые ученики, а конкуренция как таковая исчезает вообще. Но Матвей, уже отучившись четыре года, хотя и за тридевять земель отсюда, прекрасно знал строение любой школы, однако медленно пытался погрузиться в новую атмосферу, в новый коллектив и в новую жизнь, которая началась в сентябре.

Нерасторопными шагами навстречу к Матвею шёл лохматый, светловолосый, с удивительно лёгким рюкзаком на одном плече, в пиджаке, грудью вперёд – сам Вадим Соколов. Его улыбка тянулась до ушей и даже выше: радугу перевернули и приклеили. Взгляд метался. На всех смотрел Вадим, но по итогу ни на кого. Пустая и глупая улыбка скрывала такие же раздумья, как и у Матвея, но только «радуга» Вадима была изящной, глупой, наивной, радостной и, разумеется, очень артистичной. Матвей же стоял спокойно.

– Привет, Матвей! Пойдём сегодня к Зайцеву на кружок? – спросил весёлый Вадим.

– Какой? – будто спросонья спросил Матвей.

– Ты что, забыл? И другом зовёшься! – сказал Вадим как можно громче и посмотрел на Матвея. Глаза его были пустые, а улыбка вот-вот сбежала бы.

– Кажется, вспомнил…

– То-то же! Там, короче, новое оборудование привезли, и говорят, будет лагерь осенью, – продолжил Соколов.

– Гм-м-м… Интересно… – не подавая искреннего интереса, отозвался Матвей.

– Вот, и мы будем там что-то изучать, но больше интересно, что нам Зайцев расскажет… Здравствуйте, Павел Иванович! – будто ни в чём не бывало, будто бы и не рассказывал он о нём всё, что только знал, Вадим поздоровался с Оркидом.

– Здравствуйте, дети! – заучено сказал Павел Иванович и поднял подбородок выше.

– Ещё бы в совет попасть… – искренне, но едва слышно сказал Вадим в напутствие Оркиду.

На повороте с других раздевалок к парням присоединились другие мальчики. Они окружили Вадима и Матвея, но разговаривали в основном сами парни, ну и Вадим. Нельзя сказать, что Вадим был у них главный – он был скорее душой компании и билетом с хорошими связями. Матвей Морозов, несмотря на то что был окружён достаточно неплохими людьми, всё же был ещё во сне, в раздумьях, ну и в атмосфере школы.

Прошёл первый, затем второй, потом третий урок и так далее. Школа жила своим неповторимым ритмом. По шоссе коридоров разъезжались «автобусы из детей», «грузовики», своя «полиция»:

– Куда гоним! Вы в школе, а не на автотрассе! – кричала Заменская и тут же отворачивалась – не хотела видеть радостные лица детей.

Побаивались и старшеклассников-активистов, а они в свою очередь боялись спортсменов, которые были под чутким руководством Воронина: «Ну а что вы смеётесь? Я вам серьёзно говорю! Я вам эти мячи знаете куда запихаю? Мало не покажется…»

Были и инвалиды-колясочники, которых, как и полагается, к сожалению, унижали:

– Да куда вы по мытому бежите? В школе есть надо, а не в магазине! Да закрыт туалет, закрыт! – хриплым голосом, с торчащей так неуклюже правой лопаткой кричала бедная техничка. Но только мало кто её слушал.

– Давайте ей воду прольём? – сказал один из парней, вновь окружавших «душу компании».

– А давайте! – сказал радостно Соколов.

– Вадим, ты дебил? – воскликнул Матвей, но было поздно: вода оказалась разлитой по всему коридору.

– Вы что творите? Вы чужой труд совсем не жалеете! – кричал завуч вслед убегавшим пятиклассникам, и лишь один Матвей стоял, не зная, что делать.

– Что стоишь? Вытирай! – скомандовал завуч.

– Так я же… – попытался оправдаться Матвей, но тут же получил снаряжение и был отправлен в бой.

Впрочем, ничего нового в этой школьной суете за этот день не добавилось, а старое не изменилось.

Закончились уроки, и настала пора новой волне. И нет, не второй смене, как несколько десятков лет тому назад: время для волны внеурочек. Пока одни дети сидели с грустными лицами на подготовках к злополучным экзаменам, другие радостно бежали на кружки, которых нынче было очень много:

– Забираю!.. Забираю на физику! Павел Иваныч? Вы почему детей не забираете детей на театральный кружок? Им самим тут стоять? – бежала второпях, поправляя очки стопкой макулатуры Заменская.

– Бегу, бегу! Дети! Со мной! Идём! – ковыляя бежал, держась правой рукой за пуговицы пиджака Оркид.

Тут же, в фойе, стояли и другие учителя, которые забирали своих учеников. Эта традиция забирать с первого этажа появилась недавно: школа расширяется, приходят новые ученики из разных районов, а ориентироваться в школе сложно. Рядом у стендов, сложив руки, сидел Зайцев Дмитрий Васильевич. Он смотрел на всех с призрением и негативно отзывался:

– Сплошной бардак. Как всё неорганизованно. Сколько лет кружки есть, а каждый раз этот бордель и… Носятся, как идиоты.

– Полно вам, Дмитрий Васильевич! Это проявление нормы! – успокаивала нервного биолога Домникова, на что Зайцев нервно шипел и рычал.

Матвей и Вадим вместе с другими детьми из общей толпы смогли найти сидящего мужчину. Подошли, окружили его. Глаза Зайцева смотрели вперёд, но не могли подняться вверх: то ли разглядывал учитель детей, то ли незачем ему было поднимать глаза.

– Пошли! – резко вскочил с места и побежал в сторону лестницы Зайцев, а за ним дети.

В стремительной толпе было сложно спокойно идти и осматривать школу. Бушующая детская толпа шла на кружок за своим предводителем. Человек было немного: около десяти – кружок не пользовался популярностью, скорее всего, из-за характера Зайцева. Но, как часто бывает, именно эти дети, которые горят одной идеей и жаждут вместе работать над единой проблемой, создают невероятно сплочённый и весёлый коллектив. Матвей шёл, пытаясь выглянуть за плечи парней, особенно одного высокого, худого и со странной причёской, который перекрывал вообще всё что было можно. Морозов пытался понять, где вообще вся толпа находится, но, чтобы добраться целым, прятался в этой массе и шёл, куда она ведёт.

Дети пришли, сели за парты, достали планшеты – теперь это была норма, работать на планшетах, а не как раньше в тетрадях. Сели и ждали, пока из «офиса» выйдет тот самый биолог. Кабинет был заполнен битком. Из шкафов торчали деревяшки, бумага, книги. Все эти страсти безуспешно пытались скрыть натянутые поверх белые листы бумаги, ватманы и жалюзи. Окна были заклеены. Горела пара передних светодиодных ламп дневного света. Дальний конец класса был без света. Дети наконец дождались учителя.

Зайцев вышел из лаборантской, сел в кресло, включил компьютер на своём столе. Включился экран и ослепил сидящих за первыми партами. Все замерли в тишине. Вытирая нос платком, Дмитрий Васильевич сидел очень тихо, сохраняя тишину, иногда шевелил мышкой, что-то печатал на клавиатуре. В один момент он резко повернулся, выехал из-за закрывавшего его монитора и сказал Вадиму:

– Молодой человек, встаньте, пожалуйста.

В его словах не было ни грамма эмоций. Лицо было пустое и будто пожирало не только взгляд сидевших напротив детей, но и их улыбки.

Вадим встал из-за третьей парты.

– Как вас зовут?

– Вадим.

– И-и-и? – затянул дотошно и допрашивающе, как на допросе, Зайцев.

– Соколов. Вадим Соколов, – сказал ученик и нырнул за парту. Колени у мальчика дрожали. Всем казалось, что сейчас в действительности будет суд.

– Вадим Соколов эгоистично и самозванно оскорбил честь и достоинство случайно упавшего учителя биологии в столовой. Но! Пришёл и извинился! Такие поступки простительны, но в следующий раз я буду наказывать всех предателей! – сказал Зайцев, и его лицо перекосилось. С одной стороны, он пытался улыбнуться, ведь он хвалил Вадима, а с другой, понимая, что это ложь, вся его мимика, а в особенности взгляд показывали читающий вид. Вид, с которым Зайцев словно сканировал сидящих.

– Итак, товарищи. Вы пришли на занятия по биологии. Здесь нет места предателям и тунеядцам. Вместе с вами мы будем изучать основы биологии, а лучшие из вас покажут себя на конкурсах и олимпиадах. Сейчас откройте на ваших планшетах учебники с помощью QR-кода и внимание на доску.

Дети взяли в руки планшеты и отсканировали QR-код, как тут же Зайцев включил фильм. Далее дети посмотрели скучный фильм о том, что такое биология, под диктовку Зайцева выписали себе в заметки определения и учёных. Одним словом, ничего в образовании не поменялось. Добавились новые технологии, но, как и в двадцатом, девятнадцатом и даже восемнадцатом веках учились дети под диктовку и самостоятельные, так и продолжали по сей день. С каждым разом менялись только носители информации.

Занятие было непродолжительным. В некоторый момент Матвей даже начал общаться с одноклассниками. Они вместе тихо шутили на разные темы и иногда обсуждали что-то бытовое и обыкновенное:

– Я вчера гулял, а мне попался наркоман, – говорил первый.

– Да их сейчас много, мне мама рассказала, как раньше детям наркотики продавали.

– Хорошее время было, а сейчас? Даже энергетики не купить.

– Мне вот папа вейп даёт парить.

– А я просил, но мне он не даёт. Но я-то знаю, где он его хранит.

– Надо у старшеклассников просить, они-то точно дадут! – сказал Вадим Соколов, как почувствовал на плече чью-то руку.

– Что тебе дадут или кто? – спросил Соколова с улыбкой и некоторым задиранием Зайцев, – а с нами не поделишься?

И пускай дети побаивались смеяться при Дмитрии Васильевиче, всё же немного, но хихикали, хотя в этот раз и сам учитель был не против.

– Как так, Соколов, с друзьями надо делиться! – акцентировал на слове «друзья» внимание педагог.

– Да что я сразу-то? Это же не я даю, а мне, – оправдывался Вадим.

– А что дают-то? – интересовался Зайцев.

– Ну, вейп…

– Ты же понимаешь, – выпрямился и посмотрел сверху вниз Зайцев, – что вы просто портите свои лёгкие и становитесь наркоманами. Твои лёгкие сдохнут через пару лет. И каких детей ты хочешь получить? Больных раком?

Дмитрий Васильевич был прав, но резкая перемена в настроении заставила перестать смеяться учеников.

Однако совсем немного спустя все успокоились, продолжили работать, и в целом подобных перемен было много, но все они пока что заканчивались положительно.

Занятие закончилось на весёлой ноте. Дети расходились. Зайцев ушёл к себе в лаборантскую достаточно довольный, что редко было с ним. В классе остался Вадим, стоявший у учительского стола, и Матвей, медленно убиравший планшет в портфель. Когда же Матвей собрался, он поднял глаза и увидел Вадима, манящего его к себе рукой. Соколов головой и взглядом показывал направление, в которое они должны были сейчас пойти. Матвей нехотя согласился.

Парни открыли дверь в лаборантскую, прежде постучав и не услышав ответа. И пока Матвей смотрел на стеллажи, забитые доверху, Вадим входил в лаборантскую к Зайцеву, как в родной дом.

– Слушаю, – лаконично сказал входящим Зайцев.

– Дмитрий Васильевич, можете подсказать, как нам найти этого проклятого? – уверенно сказал Вадим.

– Так вы ради этого пришли? – ответил Зайцев и обиженно повернулся обратно к компьютеру.

– Нет, вовсе нет! Мы шли на кружок, и Вадим захотел узнать у вас… – искренне оправдывался Матвей. Всем здесь находившимся казалось это оправдание наигранным и нелепым, однако Матвей действительно говорил правду, по крайней мере за себя, говорил искренне и не имея желания соврать.

Дмитрия Васильевича утешили эти слова.

– Отец этого придурка писал чёртовы книги. Говорят, он их сжёг, когда выпустился из школы. Но мои агенты, – Зайцев сделал огромный акцент на последнее слово, – говорят, что все три разбросаны по школе в тех местах, которые как-то связаны с ним.

– То есть одна книга у вас? – сказал Вадим, сам не поняв, что ляпнул.

– Вадим? – дёрнул за плечо друга Матвей.

– Знаете что, а не пойти бы вам… – начал говорить Дмитрий Васильевич, как в кабинет кто-то ворвался.

– Кто??? – крикнул Зайцев.

В лаборантскую второпях ворвался весёлый мужичок. Лет сорока пяти. Выглядел очень молодо. Одет официально. Это был тот самый завуч, который заставил убираться сегодня Матвея.

– Дмитрий Васильевич! Здравствуйте! Вы не были сегодня на складе? – сказал вошедший.

– «Доктор Ливси», – сказал на ухо Матвею Вадим.

– На каком ещё складе? – неохотно и уставшим голосом сказал Зайцев.

– Который у вас рядом, на втором этаже.

– Не был я, у меня даже ключей нет.

– А он открыт! Говорят, оттуда что-то украли! Пойдёмте, пойдёмте посмотрим!

Дмитрий Васильевич встал и пошёл вслед за завучем. Детям идти не разрешили.

На месте преступления взрослых ждала толпа других таких же недоумевающих учителей. На правах «всезнающего» вслед за директором вошёл Зайцев, а за ним завуч. На складе были перерыто всё: на полу и полках валялись бумаги из архива, проекты деревянные, пластиковые и металлические – все в одну кучу и разбиты. Оборудование раскинуто. Камер на складе не было. Рядом рыдала секретарь, которая тоже «следила» за этим местом.

– Коллеги, я помню, мы с Липовым из девятого класса ходили сюда за оборудованием. Я давал ему ключи, так как сам не успевал таскать все вещи, – сказал завуч по кличке «Доктор Ливси».

– И Липов сюда же… – ворчал Зайцев.

– Липову можно доверять. На таких, как он, вся школа держится, – сказала Медведева, убирая телефон. Зайцев закатил глаза.

Учителя были в недоумении: подобное давно уже не происходило в школе. Кто-то в действительности искал что-то. Но оставалось два вопроса: кто искал и что. И если на первый вопрос вроде есть подозреваемые, то ответ на второй вопрос администрация получит не скоро, если вообще получит. И если захочет получить ответ, и если ответ этот будет благопристойным. Ведь кто знает, на что способны люди, когда борются за правду. За свою правду. За правду, в которую верят, и правду, которая командует ими.

Что же, это останется загадкой для завуча, вопросом для директора и догадкой для Зайцева.

«Мне кажется, что одна из самых

больших удач в жизни человека – счастливое детство»

– Агата Кристи.

Маленькая комнатушка достаточно плохо освещалась настольной лампой. На столе стоял старый планшет, купленный несколько лет тому назад. Но кроме этого планшета на столе ничего не было. Рабочее место, да и сама комната находились в идеальном порядке. Рядом стояла кровать, заправленная без единой складки. Одна большая подушка была идеально выровнена и прислонена к стене, около которой и стояла кровать. Шкафы и полки были пусты. Рядом с батареей у подоконника стояли нераскрытые большие транспортные коробки. На деревянном стуле лежала небольшая стопка вещей. За столом в кресле, напротив планшета, сидела девушка. Локоны чёрных распущенных и завивающихся волос касались хрупких её плеч. Лицо её было бледное, веки слипались. Девушка сидела в наушниках и слушала инструментальную музыку, будто пыталась от чего-то отвлечься. В левой её руке находилось электронное перо – она пыталась делать уроки, но сон побеждал любые её попытки.

Но что-то другое было написано в её планшете, что-то не связанное с уроками. На первой странице заметок был написан короткий текст: «Дорогой Вадим. Ты мне очень нравишься. Я…» Слова застряли на конце пера.

Когда глаза уже почти сомкнулись, а девушка всё чаще кивала носом, на несчастном её лице нервно задёргались уголки рта. Под музыку Чайковского они словно танцевали и насильно пытались создать приятную улыбку, которая так была незнакома бедной девочке.

Матвей всё это видел, но вновь был призраком, словно теперь он, а не девушка растворялся в комнате своим бледным лицом. Морозову не составило труда опознать бедняжку – это была Анна Инна, его одноклассница. Матвей не мог встать с места: он сидел на кровати, но чувствовал себя невесомым – он не продавливал кровать и, конечно, не портил идеальный порядок. При всём своём желании что-то сказать Ане или приобнять её, рот не раскрывался, а руки не шевелились. Матвей лишь мог только смотреть на её кудрявые локоны, планшет и немного стесняться.

Раздался резкий щелчок, открылась дверь, в неё вошёл седой мужчина, с морщинами и с лысиной на голове, очень старый. В правой его руке была бутылка с чем-то алкогольсодержащим.

– Ты почему не спишь? – хриплым голосом он спросил Аню.

– Я, – спросонья сказала Аня, – делаю уроки…

– Довольно! – вскрикнул мужчина, плюнул куда-то в сторону девушки и продолжил: – Пошла спать!

– Да, отчим… – повиновалась Аня.

– Что ты сказала? Я тебе отец! – заорал мужчина и схватил девушку за приятные шелковистые волосы, но чёрствая его рука не могла принять столь нежную натуру: – Запомни имя своего спасителя!

Мужчина не стал больше церемониться и кинул Аню в кровать, помяв всю идеальность и уронив кресло. Из ушей Ани выпали наушники. Она судорожно начала их искать, одновременно начав дрожать и плакать, приговаривая: «Только не тишина. Боже. Прошу…»

Матвей начал медленно растворяться в пространстве. Сначала начали пропадать его руки, ноги. Потом пропало тело. Пропала и голова…

Осенние каникулы. Понедельник.

Актовый зал школы был наполнен людьми, что называется, доверху. Куда ни посмотри – везде дети, да ещё и разных возрастов: преобладала, конечно, начальная школа, но их таких маленьких и низких разбавляла одна большая кучка пяти-одиннадцатиклассников пёстрых не только ростом, но и одеждой: чем выше был ребёнок, тем более «свободная» одежда на них была, более модная и более изощрённая. В этой толпе затерялись и Матвей с Вадимом. Где-то в другом углу стояла Аня. На задних рядах на цыпочках стояли родители. Все ждали торжественного выхода директора. Вокруг металась Заменская, поправляя очки, держа в руке расписание, кто бы мог подумать, на каникулы. Рядом с активистами, держа руку у пуговиц пиджака, стоял Оркид, посматривал исподлобья то на детей начальной школы, то на кучку старшеклассников, при этом чаще на вторых. Ехидно улыбались он и активисты, посмеивались, перекидывались взглядами и о чём-то разговаривали.

Наконец сквозь толпу детей протиснулась Анастасия Викторовна, чуть-чуть отряхнулась и встала в середину зала. За ней прополз Дмитрий Васильевич и встал в проходе. По периметру начал бегать с последним айфоном Оркид и фотографировать всех подряд. Пафосно со стороны сцены заиграли торжественные фанфары, которые поспешно включил Дима Липов, сидевший в конце зала за пультом управления. Все зааплодировали директору, будто бы сейчас она, как дрессировщик всего этого цирка, достанет кнут и будет всех гонять по кабинетам. Медведева засмущалась.

– И жнец, и на дуде игрец, – прокомментировал Зайцев рядом стоявшим учителям, хотя его никто и не просил.

Затем выключился свет на сцене и тут же вновь включился. Директор замахала руками, показывая крест, но её перекрывала толпа старшеклассников. Дети захихикали. Медведева начала метаться в поисках микрофона, Оркид начал бегать как тигр по арене в поисках этого устройства, Заменская чуть не уронила очки от шока. Смех и гам перебивали фанфары, поэтому они наконец выключились Липовым. У Воронина задёргался глаз.

– Хватит! Хватит! Тишина в зале! Всем молчать! – разоралась Заменская.

Учителя успокаивали зал, Зайцев вышел в коридор, завуч «Доктор Ливси» смеялся в полный голос, а Оркид, наконец найдя микрофон, торжественно вручил его директору.

Зал начал успокаиваться. Ещё на протяжении нескольких минут учителя затыкали детей, а Медведева тем временем начала:

– Вот так с хорошей ноты мы начали утро. Это хорошо, вон Павел Иванович сделал разминку. Но теперь пришло время открыть нам с вами наш осенний лагерь! Добро пожаловать!

Зал стал аплодировать. Немного спустя овации стихли, и директор попыталась что-то объявить, как её перебил гимн России, оглушив стоявших у сцены. Все резко встали и запели гимн, ведь по славной давней традиции все мероприятия теперь открываются гимном нашей любимой Родины.

Всё это в действительности напоминало цирк, на первые места которого взял бесплатно билет Матвей и его одноклассники. И даже во время исполнения гимна дети посмеивались, отходя от произошедшего. Гимн закончился.

– Спасибо, Дима, – поблагодарила за часть циркового представления Медведева, – ещё раз добро пожаловать в наш осенний пришкольный лагерь. Конечно, мы с вами здесь не живём, и лагерь наш дневного пребывания, но я очень надеюсь, что каждый из вас найдёт новых и верных друзей, что-то новое узнает и хорошо отдохнёт. Ну а теперь слово предоставляется нашей дорогой Ксении Вадимовне, которая расскажет, что и как у нас сегодня будет. Ксения Вадимовна, пожалуйста…

– Да, спасибо, Анастасия Викторовна. Как и сказала Анастасия Викторовна, сегодня у нас первый день лагеря. Сейчас вам нужно будет распределиться по кружкам на время лагеря. Можно выбрать несколько кружков. Так, у классных руководителей начальной школы есть бланки, а все старшенькие пойдёмте за мной. Павел Иванович, помогите мне, пожалуйста!

– Бегу, бегу! – радостно громко сказал Оркид и, как тигр, выступивший на арене, повинуясь новому дрессировщику, пошёл в клетку, а за ним и все старшеклассники. Директор ушла к себе в кабинет.

– Так, малыши, идите со своими вожатыми к себе в кабинеты, там вы и распределитесь, – сказала Заменская и, разогнав весь зал, встала в конец толпы старшеклассников, шедшей к ней в кабинет.

Вся толпа двигалась медленно и неохотно: впереди шёл Оркид, обсуждавший начало утра с активистами. Впрочем, вся толпа фрагментировалась на разные кусочки, которые с небольшими промежутками шли друг за другом. В одном месте обсуждали утро, в другом – вечер, где-то осыпали гадостями Зайцева, Оркида, Заменскую и других учителей, где-то, наоборот, хвалили. В конце концов, где-то речь шла о любви и радости, а где-то о горе и ненависти. И шёл Матвей, непривязанный ни к чьему-то мнению, а живший в мире своих мыслей, вопросов и загадок, на которые он сам и искал ответы. Поэтому весь путь он, юркий и маленький, свободно перемещался между кучками, слушая, о чём они говорят, и либо продолжал какое-то время слушать, если речь была о чём-то хорошем, либо уходил, осуждая тему разговора.

Наконец дети пришли в кабинет физики. На партах были разложены ручки и бланки, в которых было необходимо оставить свою фамилию и класс. Шустрые Вадим, активисты и спортсмены уже подбежали к бланкам и взяли ручки, как их остановила Заменская:

– Стоять! Я не поняла. А вам кто разрешил идти расписываться? А ну встали все к доске!

Дети повиновались.

– Значит так, дети! – начал торжественно, как оратор, правда которого не очень-то и хотели слушать, говорить Оркид, – в этом году у нас в лагере будет несколько кружков, а именно: спортивная секция – плавание, футбол и теннис…

– Научная секция! – перебила и хитро посмотрела на Оркида Заменская, – биология, программирование и космическое моделирование.

– Театральный кружок! – сказал Оркид.

– Гуманитарный! – перебила Заменская.

– Активистов и волонтёров, – начал говорить Оркид, но и его перебили.

– Мы прекрасно знаем это! Дайте нам уже написать! – сказал Липов, и вместе с ним все дети дружно сказали: «Да!».

– Какие вы нетерпеливые! – сказала Заменская.

– Кошмар! – оба педагога воскликнули, переглянулись и не заметили, как дети начали подписывать бланки.

Дети ринулись к столам, ведь число мест было ограничено. Матвей пытался протиснуться сквозь толпу старшеклассников, которые окружили все парты. Наконец он оказался около стола, где лежала «Биология». В бланке уже была оставлена одна строчка: «Соколов 5д».

– Ага, мне сюда, – подумал Морозов и расписался тоже: «Матвей Морозов, 5 Д».

Матвея очень заинтересовал кружок «Космическое моделирование». Что-то дёрнуло парня в сердце, голове и душе сразу, когда Заменская озвучивала этот кружок. Что-то приятное и важное. Мысль того, что это нужно, важно и, возможно, главное, ради чего он сюда пришёл, покорила голову Матвея. Однако к другим партам протиснуться было невозможно.

Не став мешать, Морозов отошёл к доске, прижался к стене и стал ждать, когда класс освободится.

Так и случилось. Ученики расписывались и уходили. Незаметно пропал и Вадим. Всё меньше становилось детей. Когда же Оркид пошёл собирать бланки с задних парт, Матвей остановил учителя:

– Подождите, Павел Иванович, я ещё не расписался.

– Ну а что ты ждёшь тогда? – спросил Оркид, хотя в классе никого не было.

– Вот ждал, пока место освободится, – сказал Матвей, взял ручку и посмотрел в бланк кружка «Космическое моделирование»: – Пусто?

– Ну, не все кружки так популярны, как мои, – сказал Оркид и сильно прижал к себе листы.

Матвей Морозов расписался, оставив то же самое, что и на «Биологии»: «Матвей Морозов, 5 Д». За ним дотошно следил Оркид, читая каждое слово.

– Ты один такой уникальный? – задал странный вопрос Павел Иванович.

– В смысле? – не поняв вопроса, переспросил Матвей.

– Сказано же написать фамилию, а не имя! – сказал Оркид и вырвал из рук Морозова бланк.

– Но у меня же есть имя, я же не просто «Морозов».

– Тебя никто не спрашивал, как тебя зовут, – сказал напыщенно Павел Иванович и добавил: – иди в столовую завтракать.

Матвей посмотрел в глаза Оркида, но, не обнаружив чего-то нового, развернулся и пошёл на выход.

Павел Иванович долго смотрел вслед парню, прямо до тех пор, пока он не вышел из кабинета. После этого он осмотрелся и, не найдя ни оставшихся бланков, ни оставшихся детей, он аккуратно, ковыляя, но стараясь идти на цыпочках, подошёл к столу Заменской и осмотрелся. На столе лежала старая ветхая синяя книга, вся в пыли, будто её только вчера принесли из подвала. Оркид аккуратно взял её в руки. Правым кулаком он провёл по её обложке, стирая пыль. На синей корочке стали видны золотые буквы, точнее, казались они золотыми, а были нарисованы жёлтой краской. Книга была небольшая, и её скорее можно было назвать гербарием, чем целой книгой.

Приглядываясь к буквам, зрачки Оркида расширились. Что-то знакомое он увидел. Скорее всего, автора. Недолго думая, он сунул, как блокнот, эту книгу в пиджак, взял бумаги и собрался уходить из кабинета.

Матвей же, выйдя из кабинета, попытался догнать уходившего с толпой Вадима Соколова. Когда наконец Вадим услышал крики Морозова и остановился, оставив свою компанию, Матвей побежал навстречу и начал кричать ему:

– Ты какие кружки выбрал?

– Биологию и активистов. А ты? – довольный выбором и тем, что успел отобрать место в последнем кружке, Вадим поинтересовался у Морозова.

– Я, – тяжело дыша, остановившись, говорил Матвей, – я… на биологию и космос.

– Космос? – спросил Вадим.

– Космос…

– Но его же Заменская ведёт, тебя это не смущает или ты себе подружку нашёл, а? – подкалывал Матвея Вадим.

– Отстань, интересно же, – улыбнулся Матвей и упёрся кулаком в плечо Вадима.

– Ладно, – Вадим убрал руку Матвея от себя и спустя пару секунд продолжил, – ты в курсе, что было тогда в пятницу?

– Что? – сказал Матвей, идя слева от Вадима в столовую.

– Говорят, Дима что-то взял со склада.

– Который, Липов? – уточнил Морозов.

– Да, председатель школы, – с гордостью сказал Соколов и продолжил, – так его теперь, наверное, будут допрашивать…

– Тихо! – остановил Соколова Матвей, прижал к его рту руку и отодвинул за угол коридора. Парни осторожно высунули голову.

К стенке около картин был прижат Липов. Рядом с ним, опираясь правой рукой о стену, стоял Зайцев и что-то говорил Диме:

– Ты пытаешься усидеть на двух стульях. Ты работаешь на эту жалкую организацию и помогаешь им?

– Нет… Я просто хотел… – жалко оправдывался Дима. Его лицо было краснее мака.

– Ты просто хотел им всё слить! Предатель!

Дима быстро протирал глаза кулаками, чтобы слёзы не заметил Зайцев. Напротив вдруг отворилась дверь. Вадим и Матвей прижались ещё сильнее. Из кабинета вышла Медведева и что-то шепнула на ухо Зайцеву. Тот оторопел, развернулся и пошёл в другую сторону. Анастасия Викторовна подошла к Липову, взяла его за руку, что-то очень тихо сказала и повела к себе в кабинет. Закрывая дверь, она посмотрела по сторонам, на что скрывавшиеся за стеной парни вернулись за угол.

– Офигеть, – сказал Вадим, – вот это там жара.

– М-да, – прокомментировал Матвей. Немного погодя парни побежали в столовую.

Весь этот инцидент заставил парней задуматься, а ещё опоздать на завтрак. Там они услышали пару «ласковых слов» от поваров, что уже обедать пора. Получили холодную кашу, быстро поели, но опоздали на первые свои занятия: космос и активистов. Зато успели на «Биологию», где нахмурившийся Зайцев и пара отважных ребят сидели и смотрели в стены. Гробовое молчание было и в этот день. Дмитрий Васильевич сначала попытался что-то рассказать про биологию и микроскопы, но не смог внятно говорить, образно плюнул на всё это, пару раз сказал «чёртов бордель…», включил фильм и заперся в лаборантской.

Дети вроде бы и смотрели фильм, а вроде бы и нет. Вадим пытался отшучиваться на каких-то странных моментах в фильме, а Матвей просто сидел, достав перо и планшет, и рисовал какую-то ерунду, будучи максимально погружённым мыслями о странности происходящего, нереальности событий и о вопросах «Что же украл Дима Липов со склада?» и «Где то, что он украл?».

– Ты! Ты самое убогое существо, которое мне только приходилось видеть, – во тьме подвальных помещений слышался хриплый голос.

Матвей испытывал чёткое ощущение дежавю. Он сюда сам никогда не приходил, но мог вновь ходить по этим пыльным коридорам из бетонных стен, покрытых чем-то шершавым. В темноте вновь растворялись страшные образы. На полу валялся телефон со включенной вспышкой. Тёплый тусклый свет распространялся в радиусе нескольких метров. Две женщины оставляли на полу и стенах большие тени. Рядом с телефоном на полу, сидя на коленях, держалась за голову и громко рыдала Ксения Вадимовна. Она вся тряслась. На её тени можно было заметить, как редкие волоски на руках становились дыбом. Женщина плакала, иногда вытирала слёзы одной из рук. Матвей, распознав образ, тут же спрятался за колонну – его тоже мучил ужасный страх неизвестного и непонятного.

Спереди от Заменской стояла женщина в растрёпанном платье, на котором виднелись большие дыры. Седые волосы её были свиты в какое-то гнездо. Лицо было испещрено морщинами. В едва заметных глазах виднелся только зрачок, расширившийся почти во всю щель между веками. Женщина смотрела сверху вниз на согнутую Заменскую.

Немного пролитых слёз спустя женщина сделала шаг вперёд. Стали видны её страшные ноги с синими венами. Она подошла вплотную к Ксении Вадимовне и подняла её за волосы. Та поддалась. Женщина посмотрела в заплаканные глаза Заменской, слегка наклонила голову и сделала удар ладонью по щеке учительницы.

– Тебя попросили принести всего одну вещь! Ты даже на это не способна! Взрослый человек! – кричала на бедную учительницу эта уродливая старушка.

– Простите, простите меня, Наталья Петровна! Я… Я положила её на стол, и… Она словно исчезла.

– Чушь! Ты хоть меня не обманывай! У тебя кишка тонка была достать эту штуку, – женщина сильно закашляла, и сама теперь наклонилась. Заменская сделала шаг назад.

– Проваливай отсюда, пока жива! И найди мне чёртового мальчишку! – хрипя, еле проговаривая, что есть мочи надрывалась старая.

Заменская судорожно схватила телефон и убежала на выход. Убежала Заменская, пропал свет, Матвей перестал видеть и теперь точно не знал, где выход…

– Я тебя найду, и… – женщина не успела договорить, как в ушах Морозова засвистело. Громкий звон контузил парня. Матвей схватился за голову или за что-то, что ему казалось таким же большим и увесистым. Тело его пошатнулось. В момент Матвею показалось, что он начал падать. Свободно падать куда-то далеко вниз. К самому центру Земли.

Каникулы. Среда.

– Нападающий Петров ведёт мяч, и-и-и… гол! Гол! Команде 6 «В» класса добавилось ещё одно замечательное очко! Это прекрасная новость не только для спортсменов, но и для наших дорогих зрителей, которым мы передаём привет! – раздавался откуда-то голос, который разбегался эхом по всему спортивному залу.

Местные трибуны были не то что переполнены: пара скамеек была целиком забита детьми-болельщиками, которые выкрикивали кричалки и названия команд.

– Посмотрите на трибуны! Как счастливы болельщики! Команда «Судоход» выходит вперёд и обгоняет команду 6 «А» класса «Снежинки» на целое очко, выйдя из ничьей.

Ученики 6 «В» прыгали от счастья, задыхаясь и становясь красными. Как никогда раньше они радовались чужим успехам: успеху команды их же класса. Ведь именно для этой цели создавался лагерь, да и школа в целом – дарить положительные эмоции всем её воспитанникам.

Юные футболисты стояли в кругу, положив друг другу руки на плечи, и обговаривали план действий, пока проигрывающие что-то затевали с одноклассниками с трибун в углу спортзала.

По залу ходил Воронин и сильно гордился за выигрывающих. Махал указательным пальцем команде «Снежинки» и вскидывал голову, когда смотрел на них, как бы задавая вопросы.

Бегал с айфончиком Павел Иванович, фотографировал всё это и поглядывал на активистов, которые в жилетках… помогали спортсменам. Да, иногда приходится снимать пиджаки и блузки, надевать жилетки и халаты и работать с простым народом, да ещё когда рядом стоял Воронин. Взгляд Оркида был высокомерным и задиристым.

В углу стоял грустный Дима Липов. Перед ним стояла камера на штативе, которой он неохотно управлял и передавал запоздалые кадры прекрасного футбольного сражения. Напротив же стояли какие-то две девочки-активистки, обе с распущенными длинными волосами, одна ниже, другая выше. Рядом с ними парень высокого роста, коротко стриженый. Рядом с компанией, стесняясь смотреть по сторонам, стоял Вадим Соколов в жилетке. Но он был горд, грудь его торчала вперёд и прямо-таки была готова принять ударную дозу медалей, наград и звёзд, таких же, как у Димы.

Вадим долго вслушивался в разговоры старшеклассников, пытаясь понять то, как они думают, чем живут; стать таким же, как они, но сегодня речь их шла о чем-то более приземлённым, хотя, по правде говоря, речь всегда была их одинакова, темы однотипными, а разговор менялся лишь со сменой последних горячих новостей.

– А вы слышали, что Липов целовался с Лисовой? – сказала маленькая девушка.

– Это он к ёлкам готовится? – сказала девушка чуть выше ростом.

– Когда он залететь успел? – сказал парень.

Слова активистов сильно растворялись в гамме шума и криков болельщиков, поэтому максимум, кто мог услышать эти сплетни, был Вадим Соколов.

– Да вот, у него же ключ был от склада, вот там-то они и целовались друг с другом, – продолжила низкая.

– Фу, как противно, я бы ни за что не стала целоваться с Лисовой, – брезгливо сказала высокая.

– Так тебе и не предлагают, ха-ха-ха! – рассмеялся парень.

«Так значит, Дима не виноват в пропаже?» – с облегчением про себя выдохнул Вадим и успокоился. Его эмоции было бы очень сложно передать, но по его телу легко можно было судить, что будто гора с плеч исчезла и теперь он выпрямился ещё сильнее, улыбнулся шире, посмотрел на активистов, как бы говоря им «Спасибо» за надежду, что такой прекрасный председатель не покинет свой пост, а Вадим ещё успеет у него поучиться. Теперь Соколов думал о чём-то другом и вроде даже начинал общаться с активистами, вливался в их коллектив.

Матч продолжался, трибуны волновались, волновались и спортсмены. Шёл третий день осеннего пришкольного лагеря.

***

В дверь кабинета физики осторожно постучал Матвей. Северное солнце аккуратно освещало дверь и табличку кабинета. За дверью никто не ответил. Парень повернул ручку и открыл дверь. Навстречу ему дул свежий и прохладный воздух сквозняка, в котором так легко левитировал на верёвочках привязанный к потолку большой картонный самолёт. Матвей, сопротивляясь порывам ветра, вошёл в кабинет физики, сел на первую парту среднего ряда, достал планшет и стал ждать. Кабинет был идеально убран. Окна были открыты. На подоконниках стояли фиалки разных цветов, герани и другие неизвестные Морозову растения. Доска была выключена.

Сзади, из лаборантской, вышла та самая Заменская. Светлые волосы, собранные в одну косу резинкой, белая кофта и грязная юбка, чёрные каблуки – такой она подошла к доске и включила её и компьютер.

– Так, начинаем, – сказала она громко и пафосно, но, увидев, что никого кроме Матвея нет, оправилась: – Я так понимаю, больше никто ходить не будет? Ну и ладно.

Капля грусти проскользнула в её словах, но женщина тут же оправилась:

– Конечно, у нас столько кружков в школе, все не посетишь! – учительница старалась улыбнуться, но это у неё плохо получалось. – Молодой человек, что вы знаете о космосе? – обратилась к Матвею Ксения Вадимовна.

– Ну, – начал отвечать Морозов, как тут же был прерван.

– Встаньте, пожалуйста! Видите же, я тоже стою! – громко и максимально зло сказала Заменская. Лицо её было пустое и не выражало никаких эмоций.

Матвей повиновался и встал.

– Космос – это то, что нас окружает, а точнее нашу планету.

– И, разумеется, стоит сказать, что наша планета не одна в космосе, – добавила учительница.

– Да, у нас есть другие планеты, Марс, Венера…

– Но нужен ли нам космос? Ведь лететь до звёзд и планет очень и ещё раз очень много! – вышла из-за учительского стола Ксения Вадимовна и оперлась на одну из парт.

– Да, ведь однажды нам придётся улететь отсюда, – отвечал Матвей.

– Куда?

– Гм… Марс?

– Ну ты загнул! – недовольная ответом Заменская продолжила: – А почему сразу не Юпитер?

– Но там ведь вода, – оправдывался Матвей.

– На Земле тоже вода, но вопрос не в жизни, а в наших возможностях.

– Верно… – соглашался Морозов.

– Тогда Луна? Перспективно? – ухмыльнулась Заменская.

– Что? – не понял Матвей.

– Актуально? – выдохнула Ксения Вадимовна.

– А… Да! Актуально.

– Тогда за дело! – сказала Заменская, развернулась, подошла к доске и начала что-то рисовать и писать.

– Итак, ракета состоит из нескольких ступеней и полезной нагрузки. Ступени по ходу полёта отстыковываются, но вот незадача: почему бы нам не поставить очень много ступеней?

– Ракета будет тяжёлой? – отвечал Матвей.

– Именно! Ракета движется благодаря тому, что становится легче при сжигании топлива. Это движение называется реактивным.

– Значит, мы далеко не улетим?

– Улетим, но нам нужно набрать достаточную скорость, – отвечала Заменская.

– Значит, нам нужны очень быстрые двигатели!

– В точку! У меня как раз есть парочка вариантов.

Занятие продолжилось с обсуждения наработок Ксении Вадимовны, её изобретений, работ, ну и, разумеется, с изучения этого всего самим Матвеем.

Кажется, именно в этот момент Матвей Морозов был счастлив как никогда. Нет, разумеется, он радовался часто, например, когда у него наступал день рождения или он праздновал Новый год. В конце концов, он радовался солнцу, выходившему из-за туч. Но здесь было другое чувство. В первую очередь понимания того, что он нашёл себя.

Глаза Матвея горели. И сам он горел новым увлечением: как никогда внимательно он слушал Заменскую, вчитывался в каждую строчку электронных книг, с дотошливостью всматривался в каждую деталь устройств и моделей, представленных Ксенией Вадимовной. Ему казалось, что он готов целыми ночами проводить, сидя здесь и копаясь с этой электроникой.

Удивительно и то, что парень имел очень много умных и важных вопросов относительно не только космической тематики, но и того, как устроены электронные детали, как их соединять, программировать, а самое главное, вопросы работы электричества, физики и самой природы волновали юный мозг Матвея.

В какой-то степени можно было сказать, что внутренне парень пытался избежать всех этих странных загадок, мистики, снов и погрузиться в другой мир по самую голову. В мир космоса, физики, электроники и мироздания, который таил в себе тайны, вопросы и загадки, но ответы на которые можно было найти лишь в старых учебниках с полок библиотеки.

Каждая новая строка учебника была для Матвея новой отгадкой на вопросы куда более глубокие, чем вопросы о «Наследнике проклятья» и его мотивах. Так и бегал Матвей за книгами по физике по всей школе. В порывах мыслей и ветра, который обтекал бежавшего Морозова по коридорам между кабинетами, Матвей вновь терял своё сознание, но только в этот раз точно знал, что его душа аккуратно положена на парту и ждёт завершения кружка, а не рассеяна где-то по школе в поисках неизвестного самозванца.

Одним словом, парнишка был на седьмом небе от счастья, точнее, его душа улетела туда ввысь, как бы не мешая работать молодому уму, создавать нечто новое и, разумеется, покорять бесконечное небо, создавая машину, способную долететь до самого космоса за этой самой душой.

– Так, тебе теперь надо научиться паять, но это не так сложно… Сходи к школьным инженерам, я думаю, они тебе помогут, – сказала Заменская.

– Да! Спасибо, Ксения Вадимовна! Это было очень интересно! – поблагодарил Матвей и с улыбкой на лице начал собираться.

– Книги ты взял, что-то я тебе уже скинула. Почитай на досуге. Понятное дело, что на Луну мы не улетим, но хоть в космос, – продолжала учительница.

– Да, конечно…

– Ты помнишь же кабинет, в который ты бегал за оборудованием?

– Помню.

– Там в целом всегда открыто, но если что, можешь брать ключ на вахте. Я предупрежу охранников, – сказала Заменская и тут же спохватилась, – скажи… скажи мне, пожалуйста, своё ФИО… Я тебя должна в журнал записать…

– Эм, Морозов Матвей Никитич.

– Что? – удивилась почти Заменская, но тут же оправилась, – а, поняла. Что же, ты свободен. До свидания.

– До свидания, – удивлённый реакцией Заменской сказал Матвей, однако эмоций было очень много, и Матвей не мог думать рационально.

Он быстро вышел из кабинета и направился к лестнице, где его встретил такой же радостный Вадим. Правда, радость у мальчиков была разная: пока Морозов радовался от полученных эмоций нового дела, Соколов шёл лёгкой походкой, освобождённый от тяжести мыслей, которые были посеяны им самим же.

– Ты не представляешь, что я узнал! – радостно закричал Вадим.

– Ты тоже, – ответил радостно Матвей и пожал руку Соколову.

– Липов ничего не крал, а… целовался с девушкой на складе! – сказал Вадим и ещё раз выдохнул.

– Вот это горячие новости, не то что у меня, – отвечал Матвей.

– Но тогда непонятно, кто же и что украл со склада…

Морозов почувствовал резко наступающую грусть, в которую он не очень-то и хотел окунаться, но пришлось: в голове всплыл сон про Заменскую и какую-то старушку в подвале.