Читать онлайн Любовь падшего ангела бесплатно

Глава I. Цвет забвения.

Туман над Темзой в тот октябрьский вечер 1887 года был особенно густым – не обычным лондонским смогом, а чем-то более плотным, почти осязаемым, словно сама память города материализовалась в воздухе. Элиза Торнфилд знала такие ночи. В такие ночи к ней приходили самые сложные случаи.

Она стояла у окна своей мастерской на Блумсбери-стрит, наблюдая, как газовые фонари превращаются в размытые золотые пятна в молочной дымке. Её пальцы машинально перебирали флаконы с эфирными маслами на подоконнике – лаванда для успокоения разорванных нервов, розмарин для восстановления утраченных воспоминаний, вербена для изгнания кошмаров. Каждый аромат был инструментом в её необычном ремесле.

Элиза Торнфилд была реставратором душ.

В отличие от обычных реставраторов, работавших с холстами и красками, она имела дело с гораздо более хрупким материалом – человеческими душами, повреждёнными горем, потерями, предательством или просто жестокостью мира. Её мастерская напоминала одновременно художественную студию и алхимическую лабораторию: здесь соседствовали тончайшие кисти из соболиного волоса с колбами, наполненными переливающимися эссенциями эмоций, а мольберты стояли рядом с витринами, где в хрустальных флаконах хранились дистиллированные воспоминания.

Стены были увешаны необычными "картинами" – это были не изображения, а заключённые в рамы фрагменты исцелённых душ, каждый светился собственным внутренним светом. Золотистое сияние радости соседствовало с серебристыми нитями надежды, а глубокие фиолетовые оттенки мудрости переплетались с нежно-розовыми завитками новой любви. Это была галерея человеческого опыта, преображённого из боли в красоту.

Элиза провела пальцем по корешкам кожаных томов на полке – «Анатомия печали» Мерлина Ашворта, «Трактат о восстановлении разбитых сердец» леди Моргвет, «Алхимия забвения» неизвестного автора. Каждая книга была написана кровью сердца – в буквальном смысле, ведь только так можно было передать истинную суть работы с душами.

Часы на каминной полке пробили девять. Элиза ожидала прибытия последнего клиента дня – молодой вдовы, чья душа была изъедена не только горем по умершему мужу, но и чувством вины за то, что она всё ещё жива. Случай непростой, но типичный для её практики. Элиза уже приготовила специальные пигменты: лунный серебряный для работы с утратой и оттенок рассвета для пробуждения воли к жизни.

Но вместо тихого стука в дверь, который она ожидала, раздался звук разбитого стекла.

Элиза обернулась и увидела, что одна из её самых ценных эссенций – флакон с концентратом забвения – лежит на полу в осколках, а его содержимое растекается серебристой лужицей. Но разбить его было невозможно – флакон был заговорён против любых повреждений. Это могло означать только одно: в мастерскую проникла сила, способная разрушать магические защиты.

– Простите за беспокойство, – раздался голос за её спиной.

Элиза медленно повернулась. В центре мастерской стоял мужчина – высокий, одетый в безупречный чёрный костюм, который, казалось, поглощал свет. Его лицо было аристократически бледным, с резко очерченными скулами и губами, которые, вероятно, забыли, как улыбаться. Но больше всего поражали глаза – они были цвета бури, серо-синие, с серебристыми искрами, и в них была такая боль, что у Элизы на мгновение перехватило дыхание.

– Как вы попали сюда? – спросила она, инстинктивно отступив к столу с инструментами. – Дверь заперта, и на ней защитные заклинания.

– Я пришёл не через дверь, – ответил незнакомец. Его голос был низким, бархатистым, но в нём слышались какие-то неземные обертоны, как эхо грозы в далёких горах. – И ваши заклинания не действуют на таких, как я.

– На таких, как вы?

Мужчина сделал шаг вперёд, и Элиза заметила, что он не отбрасывает тени. В мерцающем свете газовых ламп это было особенно заметно – все предметы в мастерской имели чёткие тени, но он словно существовал в другом измерении света.

– Меня зовут Габриэль, – сказал он. – И мне нужна ваша помощь, мисс Торнфилд.

– Откуда вы знаете моё имя? – Элиза почувствовала, как магические защиты мастерской начинают реагировать на присутствие незваного гостя. Воздух становился плотнее, наполняясь невидимыми искрами.

– Я много знаю о вас. Знаю, что вы единственная в Лондоне – возможно, в мире – кто умеет восстанавливать повреждённые души. Знаю, что ваш дар передаётся по женской линии уже семь поколений. Знаю, что ваша прабабушка лечила самого короля Георга от меланхолии, а ваша мать.

– Не смейте упоминать мою мать! – резко оборвала его Элиза.

Воспоминания о матери были для неё болезненной темой. Изабелла Торнфилд была великолепным реставратором, но её последняя работа – попытка исцелить душу серийного убийцы – закончилась трагедией. Зло, с которым она столкнулась, оказалось слишком сильным и поглотило её саму. Элиза нашла её тело в этой же мастерской семь лет назад. С тех пор она никогда не брала случаи, связанные с настоящим, первобытным злом.

– Прошу прощения, – голос Габриэля стал мягче. – Я не хотел причинить вам боль. Но вы должны понять – я пришёл к вам, потому что больше некуда идти. То, что произошло со мной это невозможно исцелить обычными методами.

Элиза внимательно посмотрела на него. Её обученный глаз видел то, что скрыто от обычного взгляда – ауру человека, состояние его души. То, что она увидела вокруг Габриэля, заставило её отступить ещё на шаг.

Его аура была разорвана.

Не просто повреждена или омрачена – разорвана на части, как картина, разрезанная острым ножом. Но разрывы эти были не хаотичными – в них угадывался странный узор, почти как как будто кто-то намеренно отрезал определённые части его сущности. И в местах разрывов виднелся не мрак, как обычно бывает у повреждённых душ, а ослепительно белый свет, который причинял боль даже через магическое зрение.

– Боже мой, – прошептала она. – Что с вами случилось?

– Я пал, – просто ответил Габриэль.

И тут Элиза поняла, почему он не отбрасывал тень, почему её защитные заклинания не действовали на него, почему в его голосе слышались неземные ноты. Перед ней стоял не человек.

– Вы ангел? – слова давались с трудом.

– Был ангелом, – поправил он. – Теперь я изгнанник. И разрывы в моей душе – это не повреждения от боли или горя, как у ваших обычных клиентов. Это следы от оторванных крыльев.

Элиза опустилась на стул. За двадцать лет практики она видела многое, но это превосходило все её представления о возможном. Ангелы для неё были скорее теоретическим понятием – упоминались в древних трактатах о магии души, но живого ангела она представить не могла.

– Что вы сделали? – спросила она. – За что вас изгнали?

Габриэль подошёл к окну, посмотрел на туман, окутавший город.

– Я попытался изменить судьбу смертного, – сказал он тихо. – Это запрещено нашими законами. Мы можем направлять, можем вдохновлять, но не имеем права прямо вмешиваться в человеческую жизнь.

– И ради кого вы пошли на это?

– Ради девушки. Её звали Серафина. – Голос Габриэля стал почти неслышным. – Она была особенной. Художницей. Она рисовала то, чего не могла видеть – ангелов, небесные города, сады рая. Словно её душа помнила что-то из прошлых жизней. Я был послан охранять её, но влюбился.

Элиза почувствовала странный укол в груди. Ревность? Но это было смешно – она едва знала этого человека этого ангела.

– Серафина заболела чахоткой, – продолжал Габриэль. – По законам судьбы, ей суждено было умереть в двадцать три года. Но я не мог этого допустить. Я использовал свою силу, чтобы исцелить её, нарушив божественный план. За это меня лишили крыльев, изгнали из рая и обрекли на вечное скитание среди смертных.

– И где она сейчас? Серафина?

Габриэль повернулся к ней, и в его глазах был такой мрак, что Элиза поёжилась.

– Мертва. Через месяц после того, как я её исцелил, она погибла в пожаре. Оказалось, что судьба – это не предложение, а неизбежность. Можно отсрочить её исполнение, но нельзя изменить. Я потерял всё ради любви, которая всё равно была обречена.

Молчание затянулось. Элиза пыталась осмыслить услышанное. История Габриэля была трагичной, но она не понимала, чем может ему помочь.

– Мои методы работают с человеческими душами, – сказала она наконец. – То, что у вас это совершенно другая природа повреждений. Я даже не знаю, с чего начать.

– Но вы попробуете?

Что-то в его голосе, в том, как он смотрел на неё, заставило сердце Элизы биться быстрее. Это был взгляд человека – ангела – который потерял всё и держался лишь за последнюю соломинку надежды.

– Прежде чем я соглашусь, мне нужно знать: что именно вы хотите восстановить? Вернуть крылья невозможно – это было божественным наказанием. Но если речь идёт о душевных ранах, о боли утраты.

– Я хочу вспомнить рай, – прервал её Габриэль. – После падения моя память о небесах была стёрта. Я помню лишь обрывки – запах небесных садов, звук ангельского хора, ощущение полёта. Но всё остальное исчезло. И это хуже всех физических мук. Я не помню, каким был до падения. Не помню своих братьев-ангелов, не помню лицо Всевышнего. Это как жить с половиной души.

Элиза поднялась и подошла к своей рабочей витрине. Среди флаконов с эссенциями она нашла один особенный – в нём хранилась субстанция цвета утренней зари с золотистыми искрами. Эссенция воспоминаний – самое сложное в изготовлении и самое опасное в применении вещество из всего её арсенала.

– Работа с памятью – это очень рискованно, – сказала она, не оборачиваясь. – Особенно с такими глубинными воспоминаниями, как ваши. Если что-то пойдёт не так, вы можете потерять не только память о рае, но и всё остальное. Превратиться в в пустую оболочку.

– Риск меня не пугает. Жизнь без воспоминаний о том, кем я был, не жизнь, а медленная смерть.

Элиза повернулась к нему. В свете газовых ламп его лицо казалось высеченным из мрамора – красивым, но бесконечно печальным. И в этот момент она поняла, что согласится. Не только потому, что его случай был уникальным вызовом её способностям, но и потому, что что-то внутри неё откликалось на его боль.

– Хорошо, – сказала она. – Но у меня есть условия. Во-первых, мы начинаем с самых поверхностных слоёв памяти и двигаемся постепенно. Во-вторых, при малейшем признаке того, что процесс выходит из-под контроля, мы останавливаемся. И в-третьих.

Она замолчала, не зная, как сформулировать своё последнее условие.

– В-третьих?

– Мне нужна полная честность. Если в процессе реставрации всплывут воспоминания, которые могут быть опасными для меня или для других людей, вы должны мне об этом сказать.

Габриэль кивнул.

– Согласен. Когда мы можем начать?

Элиза взглянула на часы. До полуночи оставалось меньше трёх часов, а именно в полночь магические силы были наиболее сильными.

– Сейчас, – сказала она. – Но сначала мне нужно подготовить мастерскую. Работа с ангельской душой потребует особых мер предосторожности.

Пока Габриэль ждал в кресле у камина, Элиза начала приготовления. Она зажгла свечи из освящённого воска по периметру комнаты, начертила на полу защитные символы серебряным порошком, смешанным с солью из Мёртвого моря, и приготовила специальные пигменты, которые никогда раньше не использовала – те, что предназначались для работы с нечеловеческими сущностями.

Лазурный небесный – для воссоздания воспоминаний о рае.

Золото херувимов – для восстановления связи с божественным.

Серебро архангельских труб – для пробуждения спящих участков памяти.

Каждый пигмент стоил целое состояние и был получен алхимическим путём из компонентов, которые простые смертные считали мифическими – пыли от крыльев серафимов, росы с древа жизни, света утренней звезды. Элиза никогда не думала, что ей понадобится их использовать.

– Готово, – сказала она наконец. – Располагайтесь на кушетке.

Габриэль лёг на бархатную кушетку в центре магического круга. В свете свечей его лицо казалось ещё более неземным – слишком совершенным для смертного, но и слишком печальным для ангела.

– Что вы чувствуете, когда пытаетесь вспомнить рай? – спросила Элиза, приступая к работе.

– Пустоту, – ответил он, закрыв глаза. – Как будто в моей памяти есть огромная белая стена, за которой что-то скрыто. Иногда сквозь неё проникают обрывки – мелодия, запах, ощущение света. Но как только я пытаюсь сосредоточиться, всё исчезает.

Элиза обмакнула кисть в лазурную краску и осторожно коснулась её кончиком виска Габриэля. Эффект был мгновенным – по его телу прошла дрожь, а из-под сомкнутых век потекли слёзы.

– Что вы видите?

– Свет, – прошептал он. – Такой яркий, что должен бы ослеплять, но не ослепляет. И музыка боже, какая музыка. Как будто поёт сама вселенная.

Элиза продолжала работу, осторожно нанося штрихи краски на определённые точки – виски, лоб, запястья. Каждое прикосновение пробуждало новые фрагменты воспоминаний, и Габриэль рассказывал о том, что видит:

– Сады там растут цветы, которых нет на земле. Они поют, когда дует ветер. И библиотека огромная библиотека, где хранятся все когда-либо написанные истории, все несбывшиеся мечты, все непрочитанные стихи.

– А люди? Других ангелов вы видите?

– Смутно. Силуэты в золотистом сиянии. Кто-то из них был мне дорог братом, возможно. Михаилом? Или Рафаилом? Не могу разобрать лица.

Внезапно Габриэль дёрнулся, как от удара, и его глаза распахнулись.

– Стойте! – воскликнул он. – Там кто-то есть.

– В видениях?

– Нет, здесь. В мастерской. – Он сел на кушетке, напряжённо вглядываясь в тени. – Мы не одни.

Элиза оглядела мастерскую. Свечи горели ровно, защитные символы светились привычным серебристым светом, всё казалось нормальным. Но её обострённые магические чувства тоже уловили что-то неладное – словно воздух стал плотнее, а тени глубже.

– Покажись, – произнёс Габриэль, и в его голосе прозвучали отголоски небесной власти.

Из самой тёмной тени в углу мастерской выступила фигура в сером плаще с капюшоном. Лицо было скрыто, но от фигуры исходило ощущение древности и власти.

– Габриэль, – голос пришельца был как шелест осенних листьев. – Ты всегда был слишком импульсивен.

– Азраил? – Габриэль поднялся с кушетки. – Что ты здесь делаешь?

Элиза почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Азраил. Ангел смерти. Имя, которое даже в кругах практикующих магию произносилось шёпотом.

– Я пришёл остановить то, что здесь происходит, – сказал Азраил, откидывая капюшон и обнажая лицо удивительной, холодной красоты. – Твоя память была стёрта не случайно, брат. В ней сокрыты знания, которые могут разрушить равновесие между мирами.

– Какие знания? – Элиза шагнула вперёд, защищая Габриэля. – Он помнит только рай.

– О, дитя, – Азраил посмотрел на неё с чем-то похожим на жалость. – Ты не понимаешь, с чем играешь. Габриэль был не простым ангелом-хранителем. Он был Летописцем, хранителем самых сокровенных тайн небес. В его памяти – истинные имена архангелов, слова силы, способные повелевать стихиями, и самое главное – пророчество о конце времён.

– Пророчество? – переспросил Габриэль.

– То самое, из-за которого ты пал. Ты прочёл в книге судеб, что твоя Серафина сыграет ключевую роль в грядущих событиях. Её смерть должна была запустить цепь событий, ведущих к последней битве между светом и тьмой. Когда ты спас её, ты не просто нарушил один человеческий жребий – ты едва не разрушил весь божественный план.

Мастерскую заполнила оглушающая тишина. Элиза смотрела на Габриэля, пытаясь осознать масштаб того, во что ввязалась.

– Но она всё равно умерла, – сказал наконец Габриэль.

– Да. Но с опозданием на месяц. И этого хватило, чтобы нарушить пророчество. Теперь никто не знает, когда и как наступит конец времён. Равновесие нарушено, и Совет архангелов в смятении.

Азраил сделал шаг к Элизе, и она почувствовала, как холод окутывает её тело.

– Девочка, ты должна прекратить реставрацию. Если Габриэль вспомнит всё, это может привести к катастрофе. Есть силы – как светлые, так и тёмные – которые будут готовы на всё, чтобы заполучить эти знания.

– Но без воспоминаний он живёт в муках, – возразила Элиза.

– Лучше страдания одного, чем гибель миров.

Габриэль вдруг рассмеялся – звук был горьким, полным отчаяния.

– Как знакомо. Всё та же логика, которая привела к моему падению. Принести в жертву одного ради многих. Но знаешь что, старый друг? Я устал быть жертвой небесной политики.

Он повернулся к Элизе, и в его глазах вспыхнул решительный огонь.

– Продолжайте. Что бы ни случилось – я хочу знать, кем был.

– Габриэль, – голос Азраила стал предостерегающим. – Не заставляй меня применить силу.

– Попробуй.

Напряжение в воздухе стало почти физически ощутимым. Элиза поняла, что стоит между двумя древними силами, готовыми к схватке. И выбор – продолжать работу или остановиться – был за ней.

Она взглянула на Габриэля, на его лицо, искажённое болью и надеждой, затем на Азраила с его холодной уверенностью в правоте.

И приняла решение, которое изменит всё.

– Ложитесь обратно, – сказала она Габриэлю, взяв кисть. – Мы продолжаем.

Азраил вздохнул, как ветер в заброшенном склепе.

– Тогда да будет на твоей совести то, что последует, дитя смертных.

Он растворился в тенях, но его последние слова ещё долго эхом звучали в мастерской:

– Они идут за вами. И время у вас есть только до рассвета.

За окном ветер усилился, и туман над Лондоном приобрёл зловещий красноватый оттенок. Элиза поняла – её жизнь только что кардинально изменилась. Но пути назад уже не было.

Она обмакнула кисть в золотую краску и коснулась лба Габриэля.

– Расскажите мне о небесных библиотеках, – шепнула она. – И пусть весь мир подождёт до утра.

Глава II. Первый сеанс.

Золотая краска легла на кожу Габриэля, словно расплавленный свет, и мастерская мгновенно наполнилась энергией, от которой у Элизы перехватило дыхание. Воздух вокруг них начал мерцать, как над нагретым асфальтом, и она почувствовала, что прикасается к чему-то бесконечно древнему и могущественному.

– Вижу – прошептал Габриэль, и его голос изменился, стал многослойным, как хор, поющий в разных тональностях. – Кристальные спиры они поднимаются к самому престолу а между ними летают создания из чистого света.

Элиза осторожно добавила штрих серебряной краской у его левого виска. Техника работы с ангельскими воспоминаниями кардинально отличалась от человеческих – там где обычно она погружалась в глубины подсознания постепенно, здесь каждое прикосновение кисти открывало целые пласты опыта.

– Опишите, что видите, – попросила она, одновременно наблюдая за его аурой. Разрывы в ней начинали затягиваться золотистыми нитями, но процесс шёл неравномерно – некоторые участки сопротивлялись восстановлению.

– Сад Эдема но не тот, что описан в ваших книгах. Настоящий. Там растут деревья высотой с ваши соборы, а их листья каждый лист хранит историю одной человеческой души. Когда ветер шелестит ими, слышны голоса – молитвы, мечты, последние слова умирающих.

Габриэль внезапно дёрнулся, его лицо исказилось болью.

– Что происходит? – Элиза тут же убрала кисть.

– Память сопротивляется. Как будто – он застонал, – как будто кто-то установил барьеры не только снаружи, но и внутри моего сознания. Каждый раз, когда я пытаюсь увидеть лица других ангелов, боль становится невыносимой.

Элиза нахмурилась. За годы практики она встречала различные виды магических блокировок памяти, но это было что-то новое. Словно сама структура воспоминаний была переплетена с нитями агонии.

– Попробуем другой подход, – сказала она, отложив кисть с золотой краской и взяв флакон с эссенцией рассвета. – Вместо прямого восстановления попытаемся обойти блокировки. Расскажите мне о самом раннем воспоминании, которое у вас есть – не о рае, а о времени после падения.

Габриэль закрыл глаза, и по его лицу пробежала тень.

– Я очнулся в поле под Лондоном. Была зима, шёл снег. Я лежал голый в сугробе, но холода не чувствовал – только пустоту там, где раньше были крылья. И боль. Такую боль, словно из меня вырвали часть души.

Элиза осторожно нанесла каплю эссенции рассвета на его запястье. Жидкость впиталась в кожу, оставив едва заметный серебристый след.

– Продолжайте.

– Я не помнил, кто я такой. Знал только, что потерял что-то невероятно важное. Пошёл к огням города, инстинктивно понимая, что там найду людей. Первым, кого встретил, был старик-нищий у моста Ватерлоо. Он дал мне свой плащ и кусок хлеба, хотя сам голодал.

– И тогда вы поняли, что такое человеческая доброта?

– Нет. – Габриэль открыл глаза и посмотрел на неё с удивительной нежностью. – Я понял, что такое человеческое сострадание. И это было прекраснее всего, что я помнил из из того места, откуда пришёл.

Между ними повисла тишина, наполненная каким-то особым напряжением. Элиза поймала себя на том, что изучает черты его лица – точёные скулы, полные губы, длинные тёмные ресницы. Даже лишённый крыльев и божественной силы, он оставался существом неземной красоты.

– Мисс Торнфилд? – голос Габриэля заставил её вздрогнуть.

– Да, простите. Продолжим. – Она торопливо взяла другую кисть. – Попробуем восстановить воспоминания о ваших способностях. Что вы умели до падения?

– Я мог видеть души людей. Не так, как видите вы – поверхностно, их состояние и повреждения. Я видел их полностью – все жизни, которые они прожили, все выборы, которые сделают в будущем. Мог читать книгу судьбы каждого смертного.

Элиза замерла, кисть застыла в воздухе.

– Все жизни? Вы говорите о реинкарнации?

– Конечно. Разве вы не знали? Души бессмертны, они лишь меняют оболочки. Ваша душа, например – он пристально посмотрел на неё, – очень древняя. Я не могу разглядеть детали, но чувствую вы жили много раз. И всегда были связаны с магией.

– Это невозможно определить без специальных ритуалов.

– Для людей – да. Но я до сих пор различаю отблески прошлых воплощений. Хотите знать, кем были в предыдущей жизни?

Элиза колебалась. Знание прошлых жизней могло быть как благословением, так и проклятием. Но любопытство взяло верх.

– Расскажите.

– Жрицей Исиды в Александрии. Третий век нашей эры. Вас звали Клеопатра – не царица, другая. Вы владели искусством исцеления душ уже тогда, работали в храме, куда приводили людей, одержимых демонами или сломленных горем. И погибли, защищая свиток с древними заклинаниями от римских солдат.

По спине Элизы пробежал холод. Она никому не рассказывала, но с детства видела сны об Александрии, о храме с колоннами из чёрного мрамора, о свитках папируса, покрытых странными символами. Всегда думала, что это просто плод воображения.

– А ещё раньше? – спросила она, не совсем понимая, зачем.

– Друидесса в Британии. До прихода римлян. Тогда вас звали Моргейн, и вы могли говорить с духами леса. Но это было – он нахмурился, – около двух тысяч лет назад. Дальше я не вижу. Что-то блокирует мой дар.

Элиза с трудом сосредоточилась на работе. Информация о прошлых жизнях кружила у неё в голове, но нужно было продолжать сеанс. Она смешала три разные эссенции – памяти, истины и небесного света – и получившийся состав имел цвет расплавленного золота с серебристыми искрами.

– Это будет болезненно, – предупредила она. – Я попытаюсь прорваться через магические блокировки, но.

– Делайте, – твёрдо сказал Габриэль. – Я должен знать.

Элиза нанесла смесь на его лоб, виски и сердце. Эффект был мгновенным и ошеломляющим. Габриэль выгнулся дугой, из его горла вырвался крик, который был одновременно человеческим и ангельским – звуки такой красоты и боли, что у Элизы навернулись слёзы.

Но вместе с криком из него хлынул поток света – не видимого глазу, но ощутимого каждой клеточкой тела. Мастерская наполнилась присутствием чего-то неизмеримо великого, и Элиза поняла, что на мгновение прикоснулась к подлинной природе ангела.

– Вижу! – Габриэль резко сел на кушетке, его глаза светились внутренним огнём. – Вижу всё!

– Что? Расскажите!

– Небесный совет. Я стою перед престолами архангелов Михаила, Рафаила, Уриила – голос его дрожал от восторга и ужаса. – Они выносят приговор. Но не только за Серафину. Есть что-то ещё.

Внезапно его лицо исказилось гневом.

– Они лгали! Все эти годы лгали! Серафина не была обычной смертной. Она была боже, как я мог забыть она была Нефилим. Потомок ангела и человека. В её жилах текла небесная кровь!

Элиза отступила. Нефилимы упоминались в самых древних текстах как существа, рождённые от связи ангелов с земными женщинами. Согласно легендам, все они были уничтожены во времена Великого Потопа.

– Но как она могла быть нефилим? Они же.

– Не все погибли. Некоторые линии выжили, растворились среди людей. Серафина была последней из рода – он замолчал, будто понимая что-то ужасающее. – Последней из рода Летописцев.

– Летописцев? Азраил говорил, что вы были Летописцем.

– Да! – Габриэль вскочил с кушетки, начав лихорадочно ходить по мастерской. – Теперь я помню. Летописцы – это не должность, это раса. Гибридная раса ангелов и людей, созданная для хранения самых важных знаний. Мы записывали историю небес, пророчества, истинные имена творения.

– Мы?

Он остановился, посмотрел на неё с выражением, в котором смешались изумление и что-то похожее на благоговение.

– Элиза ваши способности, ваша родословная Реставраторы душ – это не просто люди с магическим даром. Это потомки Летописцев. Вы – моя сестра по крови.

Мир вокруг Элизы завертелся. Всё, во что она верила о себе и своей семье, рухнуло в одно мгновение.

– Это невозможно.

– Ваша прабабушка, которая лечила короля Георга – она была полукровкой. Ваша бабушка – тоже. Способность передавалась по женской линии, становясь всё слабее с каждым поколением. Но вы – он приблизился к ней, – в вас кровь Летописцев сильнее, чем в ваших предках. Именно поэтому вы смогли воздействовать на мою ангельскую память.

– Но тогда Серафина если она была нефилим.

– Она была моей родственницей. И когда я её спас, я не просто нарушил человеческую судьбу – я сохранил последнюю носительницу знаний Летописцев. А это знания, которые некоторые силы хотели бы уничтожить навсегда.

В воздухе мастерской что-то изменилось. Стало холоднее, а тени в углах сгустились. Элиза почувствовала присутствие чего-то чуждого.

– Мы не одни, – прошептала она.

– Да. И на этот раз это не Азраил.

Из тени у дальней стены выступили три фигуры в тёмных одеждах. Их лица были скрыты капюшонами, но от них исходила аура такого зла, что у Элизы перехватило дыхание.

– Габриэль, сын Света, – произнёс средний из пришельцев, и его голос был как скрежет металла по камню. – Ты восстановил то, что должно было остаться погребённым.

– Кто вы? – потребовала ответа Элиза, инстинктивно встав между незваными гостями и Габриэлем.

– Мы – Стражи Забвения. Мы служим равновесию между знанием и неведением. И мы пришли исправить ошибку, допущенную семь лет назад.

Сердце Элизы екнуло. Семь лет назад умерла её мать.

– Это вы убили Изабеллу Торнфилд?

– Твоя мать пыталась восстановить память серийного убийцы. Но этот убийца был не человеком – он был падшим ангелом, одним из тех, кто помнил Истинные Имена. Мы не могли позволить этим знаниям вернуться в мир.

Ярость, которую Элиза подавляла семь лет, вспыхнула с новой силой.

– Вы убили мою мать из-за каких-то абстрактных знаний!

– Не абстрактных. Истинные Имена – это слова, которыми был создан мир. Тот, кто знает их, может изменять законы реальности. Уничтожать миры и создавать новые. В руках падших ангелов эта сила стала бы оружием против самого Творца.

Габриэль сделал шаг вперед, и воздух вокруг него начал мерцать от едва сдерживаемой силы.

– Значит, вы убиваете всех, кто может восстановить эти воспоминания?

– Если необходимо – да. И сегодня мы заберём последних двух носителей крови Летописцев.

– Попробуйте, – прорычал Габриэль.

Стражи двинулись вперёд, и Элиза поняла, что началась битва не на жизнь, а на смерть. Но в отличие от утра она больше не была беззащитной девушкой, играющей с силами, которых не понимала.

Она была потомком Летописцев. И в её жилах текла кровь тех, кто когда-то стоял рядом с архангелами.

– Габриэль! – крикнула она, хватая с полки флакон с самой опасной из своих эссенций – Квинтэссенцией творения. – Вы помните ваше истинное имя?

– Что? – он обернулся к ней.

– Ваше имя в раю! То, которым вас называл Творец!

На лице Габриэля отразилось понимание. Он кивнул.

– Тогда произнесите его. И принимайте мою силу.

Элиза разбила флакон о пол. Квинтэссенция творения вспыхнула ослепительным светом, а затем потекла серебристыми ручейками по магическим символам на полу.

– Эль-Габри-Эль! – произнёс Габриэль, и его голос прогремел с такой силой, что затрещали оконные стёкла.

Мастерская наполнилась светом рождающихся звёзд. Разорванная аура Габриэля вспыхнула, восстанавливаясь не постепенно, а мгновенно, как молния, пронзающая небо. За его спиной развернулись крылья – не физические, а состоящие из чистого света и силы.

Стражи Забвения отшатнулись.

– Невозможно, – прошипел их предводитель. – Изгнанники не могут восстановить истинную форму!

– Могут, – сказал Габриэль, и теперь в его голосе звучала вся мощь архангела, – если их возлюбленная тоже несёт в себе кровь небес.

Он взглянул на Элизу, и в его глазах горел огонь, который был старше звёзд.

– Элиза Торнфилд, дочь Летописцев, – сказал он торжественно, – я прошу тебя стать моей спутницей в битве за право помнить и любить.

И в этот момент Элиза поняла, что её жизнь изменилась навсегда. Она больше не была просто реставратором душ из викторианского Лондона.

Она была воином в войне между памятью и забвением.

– Я принимаю, – сказала она, и её собственная аура вспыхнула золотистым светом.

Стражи Забвения атаковали одновременно, но теперь они сражались не с падшим ангелом и смертной женщиной.

Они сражались с силой самой любви, воскресившей мёртвое и вернувшей крылья изгнаннику.

Глава III. Отголоски рая.

Битва началась и закончилась в одно мгновение.

Когда объединённая сила Элизы и Габриэля обрушилась на Стражей Забвения, мастерская наполнилась светом такой интенсивности, что стекла окон не просто треснули – они превратились в сверкающую пыль, которая повисла в воздухе, как звёздная россыпь. Тёмные фигуры Стражей завизжали звуком, напоминающим одновременно рвущийся шёлк и скрежет металла по камню, а затем рассыпались, словно были сделаны из пепла.

Но их предводитель оказался сильнее остальных.

Он устоял под натиском света, хотя его капюшон сгорел, обнажив лицо, которое когда-то могло быть человеческим, а теперь представляло собой карту из шрамов и пустых глазниц.

– Ты думаешь, что победил? – прохрипел он, и его голос эхом отразился от стен. – Мы – лишь первые. За нами придут другие. Более сильные.

– Кто вас послал? – потребовал ответа Габриэль. Его крылья из света всё ещё сверкали за спиной, но Элиза заметила, что они становятся менее яркими. Восстановление истинной формы требовало огромных затрат энергии.

– Те, кто правит из тени. Те, кому выгодно забвение. – Страж начал отступать к разрушенному окну. – Совет архангелов – не единственная сила в небесах, изгнанник. Есть те, кто помнит времена до творения. И они не потерпят возвращения Летописцев.

– Времена до творения? – переспросила Элиза. – О чём он говорит?

Но Страж уже исчезал, растворяясь в ночном тумане.

– Семь дней, дочь Летописцев. Семь дней, чтобы отказаться от этого безумия. Иначе мы придём за тобой со всей силой Пустоты.

И он исчез, оставив после себя только запах серы и холодный ветер, врывающийся через разрушенное окно.

Габриэль тяжело опустился на колени, его световые крылья угасли. Элиза бросилась к нему, подхватывая под руки.

– Что с вами?

– Я переоценил свои силы, – сказал он, тяжело дыша. – Семь лет изгнания не прошли даром. Я больше не тот архангел, каким был.

Элиза помогла ему добраться до кресла у камина. В свете пляшущих языков пламени его лицо казалось изможённым, но в глазах горел новый огонь – огонь вернувшихся воспоминаний.

– Расскажите мне, – попросила она, усаживаясь рядом на низкий пуфик. – Что вы помните теперь?

Габриэль закрыл глаза, и по его лицу пробежала тень боли, смешанной с чем-то похожим на экстаз.

– Я помню утро творения, – прошептал он. – Первые слова, которые породили свет. Я стоял в первом ряду хора серафимов, когда Он произнёс: "Да будет свет". И свет был не просто светом – он был радостью, он был музыкой, он был любовью, материализовавшейся в сияние.

Элиза затаила дыхание. Она чувствовала, что прикасается к чему-то священному, к воспоминаниям о событиях, которые человечество знало только из древних текстов.

– Я помню создание первых людей, – продолжал Габриэль. – Адам и Ева были не единственными. Было множество пар, рассеянных по всей земле. Но в книгах осталась история только об одной из них, потому что именно их история стала символом. Я был назначен хранителем Эдема, записывал каждое слово, каждый жест первых людей.

– И тогда же родились Летописцы?

– Позже. – Габриэль открыл глаза, посмотрел на неё с удивительной нежностью. – Некоторые ангелы влюбились в дочерей человеческих. Это было запрещено, но любовь не знает запретов. От этих союзов родились дети – нефилимы. Они были сильнее людей, но смертнее ангелов. И в них соединились небесная мудрость и земная страсть.

– Но Потоп.

– Уничтожил большинство. Но не всех. Некоторые линии выжили, скрылись, растворились среди обычных людей. Летописцы были созданы как хранители памяти о тех временах, когда границы между небом и землёй были тоньше.

Элиза встала, подошла к разрушенному окну. Туман над Лондоном расходился, открывая звёздное небо. Где-то там, среди этих звёзд, был рай, который помнил Габриэль.

– Значит, во мне течёт кровь ангелов? – спросила она, не оборачиваясь.

– Очень разбавленная, но да. Именно поэтому вы можете видеть души, работать с их повреждениями. Именно поэтому ваше прикосновение может исцелить даже ангельскую память.

Элиза обернулась к нему, и в её глазах плясали отблески звёзд.

– А что вы чувствуете ко мне, Габриэль? Благодарность за исцеление? Или что-то большее?

Он поднялся с кресла, подошёл к ней. В разрушенной мастерской, среди осколков стекла и следов магической битвы, они стояли друг напротив друга – падший ангел и смертная женщина с каплей небесной крови в жилах.

– Я прожил тысячи лет, – сказал он тихо, – но никогда не знал, что такое любовь, пока не встретил Серафину. А теперь теперь я понимаю, что то, что я чувствовал к ней, было лишь отражением, тенью настоящего чувства.

– Габриэль.

– Элиза, – он взял её руки в свои, и она почувствовала тепло, которое шло не от кожи, а откуда-то из глубины его существа. – Я не знаю, что нас ждёт. Стражи Забвения вернутся, и в следующий раз они будут сильнее. Совет архангелов считает меня предателем. А теперь ещё и эти загадочные силы из времён до творения.

– Что вы хотите сказать?

– Я хочу сказать, что если мы останемся вместе, ваша жизнь будет в постоянной опасности. Возможно, было бы лучше, если бы я ушёл. Исчез. Спрятался где-нибудь на краю света, где мои враги не смогут найти меня.

Элиза высвободила руки из его ладоней и шагнула назад.

– И вы думаете, что я позволю вам это сделать?

– Элиза.

– Нет! – её голос зазвенел от гнева. – Семь лет назад они убили мою мать, потому что она пыталась помочь такому же падшему, как вы. Семь лет я жила с этой болью, не зная правды. А теперь, когда я наконец узнала, кто виноват в её смерти, вы предлагаете мне спрятаться?

Она подошла к столу с инструментами, взяла флакон с самой редкой из своих эссенций – Квинтэссенцией памяти. В хрустальном сосуде переливалась жидкость всех цветов радуги, напоминающая жидкий опал.

– Вы хотите вспомнить всё? – спросила она решительно. – Абсолютно всё, что знали в раю?

– Элиза, это слишком опасно. Если я восстановлю полную память.

– Тогда вы станете самым могущественным из всех падших ангелов. И у нас появится шанс победить тех, кто убил мою мать.

Габриэль смотрел на неё долго и внимательно. Потом медленно кивнул.

– Хорошо. Но есть условие. Если что-то пойдёт не так, если процесс начнёт меня изменять в худшую сторону – вы должны остановить меня. Любой ценой.

– Обещаю.

Она приготовила новый магический круг, используя серебряный порошок, смешанный с пылью, которая осталась от разбитых окон – в этой пыли была заключена энергия их совместной победы над Стражами. Габриэль лёг на кушетку в центре круга, и Элиза начала самый сложный ритуал в своей жизни.

Первые капли Квинтэссенции памяти она нанесла ему на лоб, и реакция была мгновенной. Габриэль выгнулся, его глаза распахнулись, но вместо зрачков в них пылали звёзды.

– Я вижу престол! – воскликнул он голосом, в котором смешались восторг и ужас. – Он сидит в свете, который ярче тысячи солнц, но лица Его я не могу разобрать никто не может.

Элиза продолжала работу, нанося эссенцию на определённые точки. С каждым прикосновением воспоминания Габриэля становились ярче, детальнее.

– Михаил я вижу Михаила! Он ведёт небесное воинство против против кого-то. Против тех, кто был до творения. Но кто они?

– Опишите, что видите.

– Тени. Существа из живой тьмы, которые были здесь до того, как прозвучало первое слово творения. Они хотят вернуть изначальный хаос, стереть всё созданное и вернуть вселенную в состояние пустоты.

Элиза почувствовала холод. Стражи Забвения упоминали "те, кто правит из тени" и "силы Пустоты". Неужели Габриэль видел их истинную природу?

– Продолжайте.

– Я был в библиотеке всех историй там хранятся не только записи о прошлом, но и все возможные варианты будущего. И я видел боже, я видел книгу о нас с вами.

– О нас?

– О падшем ангеле и смертной женщине, которые встретились в туманном Лондоне и изменили ход истории. В одном варианте мы погибаем уже завтра. В другом – живём тысячу лет и становится основателями новой расы. В третьем.

Он замолчал, его лицо исказилось болью.

– В третьем что?

– В третьем я убиваю вас собственными руками.

Элиза застыла, кисть замерла в воздухе.

– Почему?

– Потому что в этом варианте будущего я восстанавливаю не только память, но и первоначальную природу архангела. А архангелы мы не созданы для любви к смертным. В нас слишком много божественного огня, который сжигает всё человеческое.

В мастерской повисла тишина, нарушаемая только потрескиванием поленьев в камине.

– И что вы предлагаете? – спросила наконец Элиза.

– Остановиться. Не восстанавливать полную память. Остаться тем, кто я есть сейчас – не совсем ангелом, но и не совсем человеком.

Элиза посмотрела на него – лежащего в магическом круге, с лицом, искажённым борьбой между долгом и желанием, между божественной природой и человеческой любовью. И приняла решение.

– Нет, – сказала она твёрдо. – Мы продолжаем.

– Элиза.

– Будущее не высечено в камне. Эти книги показывают возможные варианты, но не неизбежность. Мы сами создаём свою судьбу.

Она обмакнула кисть в Квинтэссенцию памяти и коснулась его сердца.

Эффект превзошёл все её ожидания.

Габриэль вскрикнул, и из его тела хлынул поток чистого света. Но это был не тот мягкий золотистый свет, который исходил от него раньше. Это было пламя творения – белое, ослепительное, наполненное такой силой, что Элиза почувствовала, как её собственная аура начинает резонировать с ним.

– Я помню всё! – голос Габриэля прогремел, как хор тысячи ангелов. – Все тайны небес, все истинные имена, все слова силы!

Он поднялся с кушетки, и теперь его тело казалось сотканным из света. За спиной развернулись шесть крыльев – не световых иллюзий, как раньше, а настоящих, белоснежных, каждое перо которых пылало внутренним огнём.

Элиза отступила. Это был уже не тот Габриэль, которого она знала. Это был архангел во всей своей первозданной мощи.

– Смертная, – произнёс он, и в его голосе не было ни тепла, ни любви, только бесконечная, холодная власть. – Ты пробудила то, что лучше было бы оставить спящим.

– Габриэль, это я, Элиза.

– Я знаю, кто ты. – Он сделал шаг к ней, и воздух вокруг них начал плавиться от жара его присутствия. – Дочь Летописцев. Хранительница запретных знаний. И величайшая опасность для равновесия миров.

Сердце Элизы ёкнуло. Третий вариант будущего начинал сбываться.

– Твоя любовь ко мне и моя к тебе нарушают божественный порядок, – продолжал он, приближаясь. – Ангел не должен любить смертную. Архангел не должен испытывать человеческие эмоции. Это ослабляет меня, делает уязвимым.

– Но именно любовь вернула вам память!

– И именно она может стать причиной падения небес. – Он протянул руку, и в его ладони вспыхнул меч из чистого света. – Прости меня, Элиза Торнфилд. Но твоя смерть необходима для спасения всего творения.

Элиза поняла, что у неё есть секунды, чтобы что-то предпринять. Габриэль больше не боролся с собой – архангельская природа полностью подавила человеческие чувства.

Но у неё был козырь, о котором он не знал.

Она быстро произнесла заклинание на языке, который помнила из снов об Александрии – древнем языке жриц Исиды. И случилось чудо – слова подействовали. По мастерской пробежала волна силы, которая заставила Габриэля остановиться.

– Что ты делаешь?

– Использую дар, который передавался в моём роду тысячи лет, – ответила Элиза, продолжая плести заклинание. – Способность видеть истинную природу души. И знаете, что я вижу в вашей душе, архангел Габриэль?

Меч в его руке задрожал.

– Я вижу, что вы лжёте. Себе и мне. Любовь не ослабляет вас – она делает сильнее. Именно любовь ко мне позволила вам сопротивляться изгнанию семь лет. Именно любовь дала силы восстановить память. И именно страх перед этой любовью заставляет вас сейчас прятаться за маской бесчувственного архангела.

Свет вокруг Габриэля заколебался.

– Ты не понимаешь.

– Понимаю лучше, чем вы думаете. – Элиза сделала шаг вперёд, несмотря на смертельную опасность. – Вы боитесь не того, что любовь разрушит небеса. Вы боитесь того, что она может их изменить к лучшему.

Меч исчез из его руки.

– Элиза.

– Да, это я. Женщина, которую вы любите. Которая любит вас. И если небесам это не нравится, возможно, пришло время изменить правила игры.

Свет вокруг Габриэля начал меняться – из холодного белого он становился тёплым золотистым. Архангельские черты его лица смягчались, возвращая человечность.

– Я чуть не убил тебя, – прошептал он.

– Но не убили. Потому что любовь сильнее страха.

Он упал на колени, крылья за его спиной потускнели, но не исчезли совсем.

– Что со мной происходит? Я всё помню – и рай, и своё прошлое, и законы небес. Но при этом чувствую к тебе то, что архангелы чувствовать не должны.

Элиза подошла к нему, опустилась рядом на колени, взяла его лицо в ладони.

– Возможно, вы становитесь чем-то новым. Не архангелом и не человеком, а чем-то средним. Существом, которое помнит рай, но способно любить землю.

За разрушенным окном начинал брезжить рассвет. Первые лучи солнца проникли в мастерскую, осветив их лица.

– А теперь слушайте внимательно, – сказала Элиза. – У нас есть проблема. Стражи Забвения дали нам семь дней. Совет архангелов считает вас предателем. А ещё есть какие-то древние силы, которые существовали до творения.

– Хаосники, – кивнул Габриэль. – Теперь я помню. Они не были уничтожены, только изгнаны в межпространство. И если Летописцы вернутся.

– Они попытаются использовать наши знания, чтобы разрушить мироздание, – закончила за него Элиза.

– Именно. – Он поднялся, помог подняться ей. – Элиза, нам нужно найти других выживших Летописцев. Одни мы не справимся.

– Как их найти?

– Через родословные. Все семьи, которые на протяжении поколений имели дело с магией души, исцелением, предвидением – потенциальные потомки. Но сначала.

Он не закончил фразу, потому что в воздухе мастерской появилась новая фигура. На этот раз не враг – Элиза сразу почувствовала доброжелательную ауру. Это была женщина средних лет в простом тёмном платье, с седыми волосами, убранными в строгий пучок.

– Госпожа Торнфилд, – сказала она, слегка поклонившись. – Архангел Габриэль. Меня зовут Агата Моррисон. Я представитель подпольной организации, которая семь лет ждала этого момента.

– Какой организации? – насторожилась Элиза.

– Ордена Хранителей Равновесия. Мы – потомки Летописцев, которые не афишируют свои способности, но тайно защищают мир от угроз вроде Хаосников. И, госпожа Торнфилд, нам очень нужна ваша помощь.

– Моя помощь?

– Три дня назад в Йоркшире произошло событие, которое может изменить ход истории. Там пробудился один из Первородных – ангел, который существовал ещё до восстания Люцифера. И он не на нашей стороне.

Элиза взглянула на Габриэля. В его глазах она увидела смесь страха и решимости.

– Первородные, – прошептал он. – Я думал, они спят вечным сном.

– Видимо, события последних дней их разбудили, – сказала Агата. – И если мы не остановим его в ближайшие четыре дня, он откроет врата между мирами. А это значит.

– Конец всему, – закончил Габриэль.

Элиза посмотрела на свою разрушенную мастерскую, на рассвет за окном, на мужчину рядом с собой, который был одновременно ангелом и человеком, а теперь ещё и её судьбой.

– Значит, наше путешествие только начинается, – сказала она.

Глава IV. Опасные глубины.

Агата Моррисон оказалась не тем, чем казалась на первый взгляд.

Под её скромным видом провинциальной учительницы скрывалась одна из самых могущественных магичек Британской империи. Когда она сняла перчатки, Элиза увидела, что её руки покрыты татуировками – не обычными, а живыми. Серебристые символы медленно перетекали по коже, образуя новые узоры.

– Руны связи, – пояснила Агата, заметив удивлённый взгляд Элизы. – Они соединяют меня со всеми членами Ордена. В данный момент восемнадцать наших агентов следят за ситуацией по всей Европе.

– Восемнадцать? – переспросил Габриэль. – Это всё, что осталось от Летописцев?

– Активных – да. Но есть ещё спящие линии, семьи, которые не знают о своём наследии. Как госпожа Торнфилд до вчерашнего дня.

Агата подошла к развалинам мастерской, провела рукой над осколками разбитых флаконов. Её татуировки засветились ярче, и обломки начали медленно подниматься в воздух, собираясь в первоначальную форму.

– Впечатляющая магия восстановления, – заметил Габриэль.

– Семейный дар Моррисонов. Мы можем возвращать предметам их изначальное состояние. К сожалению, на живых существ это не действует.

За несколько минут мастерская приобрела почти первозданный вид. Только окна остались разбитыми – их магия не затронула.

– Теперь к делу, – сказала Агата, раскладывая на столе карту Британских островов. – Первородный пробудился здесь, – она указала на точку в Йоркширских долинах. – В аббатстве Рифо. Три дня назад местные жители начали сообщать о странных явлениях – животные покидают окрестности, растения увядают без причины, а ночью над развалинами видят огромную тёмную фигуру с шестью крыльями.

– Шесть крыльев, – пробормотал Габриэль. – Это серафим. Но какой из них? И почему он восстал?

– Мы не знаем его имени. Но знаем, что он делает – собирает Печати Творения.

Элиза нахмурилась. Это название ей ничего не говорило, но по лицу Габриэля она поняла, что речь идёт о чём-то крайне важном.

– Печати Творения, – повторил он медленно. – Семь артефактов, которые использовались при создании мира. Если их собрать вместе.

– Можно переписать законы реальности, – закончила Агата. – Именно этого и хочет наш Первородный. Он уже заполучил две печати – Печать Первого Света и Печать Изначальных Вод. Ещё пять находятся в разных местах по всему миру.

– И где они? – спросила Элиза.

Агата начала отмечать точки на карте.

– Печать Земли спрятана в катакомбах под Парижем. Печать Воздуха – в монастыре на Тибете. Печать Огня – в вулкане Везувий. Печать Живого Слова – в Ватиканской библиотеке. А седьмая, Печать Времени, считается утраченной.

– И наша задача – добраться до них раньше, чем это сделает Первородный?

– Именно. Но есть проблема. – Агата сложила карту. – Мы не можем разделиться. Каждая печать защищена магией такой силы, что только объединённые усилия архангела и полнокровного Летописца могут её преодолеть.

– Полнокровного? – переспросила Элиза. – Но я.

– В вас течёт разбавленная кровь Летописцев, это правда. Но после последней ночи, после того, как ваша сила смогла восстановить память архангела – Агата внимательно посмотрела на неё. – Что-то изменилось. Ваша аура стала ярче, плотнее. Я думаю, близость к Габриэлю пробуждает спящие гены.

Элиза почувствовала странное покалывание в кончиках пальцев. Теперь, когда Агата обратила на это внимание, она действительно чувствовала себя по-другому. Словно внутри неё проснулось что-то, что дремало всю жизнь.

– Но чтобы активировать этот потенциал полностью, – продолжала Агата, – вам понадобятся определённые ингредиенты. Крайне редкие и крайне опасные в добыче.

– Какие именно?

– Слёзы дракона, для усиления связи с изначальной магией. Кровь единорога, для очищения родословной от человеческих примесей. И самое главное – Осколок Первого Кристалла, из которого был создан трон Всевышнего.

Габриэль поморщился.

– Агата, вы понимаете, что просите? Слёзы дракона можно добыть только в подземельях Лондона, где обитают древние твари. Кровь единорога единороги вымерли триста лет назад.

– Не вымерли. Скрылись. И один из них живёт под городом. – Агата достала из сумки тонкую кожаную папку. – У нас есть карты старого Лондона, того, что существовал до Великого пожара. Подземные ходы, катакомбы, забытые храмы. Там сохранился целый мир, о котором не знают обычные люди.

Элиза взяла папку, пролистала старинные чертежи. Под знакомыми улицами оказался лабиринт туннелей, соединяющих между собой подземные залы, библиотеки, даже целые районы.