Читать онлайн Тайны далеких гор бесплатно

© Объедкова И.

* * *

Пролог

Сентябрь, 1670 год,

в 130 верстах от крепости Самара

Груженая свежим сеном телега медленно вкатилась во двор. Лошадь сделала несколько шагов по направлению к центру обнесенной частоколом площадки, остановилась, и устало вздохнула. За повозкой тут же затворились ворота, отделив возницу, кобылу и их поклажу от остального мира.

Кучер потрепал усталое животное по загривку, аккуратно оглянулся, не наблюдает ли кто и направился к человеку, закрывавшему на тяжелый засов деревянные створки ворот.

Пару минут спустя, не говоря ни слова, они вернулись к телеге. Возница чуть разгреб сено, открыв угол сундука, взглянул на собеседника, провел рукой по жухлой траве, скрывая схрон.

До людей далеко, крупная крепость Самара, и того дальше, но даже у птиц есть глаза, поэтому осторожность не помешает.

– Сена много в этом году, – произнес возница, глядя вдаль.

– Большой урожай, – ответствовал ему второй. – Да не год на год не приходится. Сохранить надо.

– Притомилась моя коняшка, – сазу все уразумев, ответил мужичок, облаченный в лапти, простую рубаху, да порты, под которыми, впрочем, опытный глаз, мог разглядеть закрепленный на икре нож в ножнах. – Долгой дороги не перенесет.

– Поменять не проблема. Путь и впрямь не близкий.

Спустя полчаса из ворот выдвинулась телега, запряженная свежей лошадью. Двое шли по обе стороны от нее, но пройдя с полверсты, один остановился и произнес:

– Дальше одному тебе путь держать, Ромашка.

– Справимся, – кивнул тот.

– На себя возьми то, что в сундуке. Заслужил. Чую, не все гладко впереди. Если что случится, подспорьем тебе станет. Да укрой хорошенько.

– Сделаю.

– Ну, прощай, да в оба смотри. Впрочем, не мне тебя учить.

Собеседники взглянули друг на друга и отправились каждый своей дорогой.

Лошадь с возницей последовала дальше, на восход, увозя с собой сундуки, скрытые от любопытных глаз сеном. Под замками лежали настоящие сокровища – монеты из драгоценных металлов, украшения, по большей части с каменьями, серебряная утварь – все то, что люди могли или пожелали дать, поддерживая армию Степана. Атамана Степана Разина.

Ромашка Тимофеев правильно понял командира: полученное надобно спрятать. Да получше. Впрочем, не впервой. Они оставляли сундуки в тайниках не единожды, соображая, что бывают не только взлеты, но и падения и надобно подготовиться на случай, если деньги понадобятся срочно.

Случись необходимость в новом оружии или людях, тут-то содержимое телеги и пригодится. Спрятать надобно хорошо, чтобы никто не смог найти, а если и нашел намеренно или случайно, взять не смог.

Ромашка решил отправиться к отрогам Уральских гор, к реке, чтобы иметь возможность забрать схрон не только по суше, но и по воде. Место на излучине Волги в Жигулевских горах, недалеко от крепости Самара казалось ему идеальным, но далековато и один тайник там уже есть.

Отведя кобылу чуть дальше, он решил передохнуть, и забрался в телегу сам. Звездная, темная августовская ночь, уступала место солнцу. Впереди замаячил рассвет, окрашивая небо в красный, а потом и в розовый цвет. Небо заголубело и отодвинуло темное покрывало, полное мерцающих точек.

По обе стороны дороги простирались равнины, полные травы, и Ромашка решил дать лошади немного подкрепиться. Выбрав место рядом с озерцом, он остановил телегу и съехал с дороги. Не распрягая, подвел животное напиться, а потом нашел местечко с травой посочнее. Присев рядом, он достал из-за пазухи краюху хлеба, луковицу и с удовольствием поел.

Спустя час телега продолжила путь. Встречных почти не попадалось. Места были глухие, да и не удивляли никого ни телега с сеном, ни их хозяин, одетый в серые суконные штаны и рубаху, с опояской на талии.

Вечерело, равнина сменилась горами, а атаман все никак не решался остановиться. Не спокойна была душа, а он привык ей доверять.

Нужно проехать еще больше. Оставить укрытое под сеном так, чтобы и в случае отступления из Уфы было, где получить поддержку.

Он всматривался в отроги гор, но сердце его молчало. «Нет, не здесь», – говорил он сам себе. И лошадь продолжала путь.

Солнце садилось. Атаман чувствовал, что впереди поселение, а не просто пара домов – встречных стало больше.

Что-то такое он слышал о людях, живущих у места впадения реки Мочегай в реку Бугурусланку. Еще верст двадцать-тридцать, и он окажется у кого-то на пороге, тогда придется придумывать историю и объяснять, кто он и куда направляется с телегой, полной сена.

Но тут на одной из гор блеснул луч, Ромашка кивнул сам себе и свернул с дороги. Горы были не слишком высокими, но это не имело значения. Подойдя ближе, он остановил лошадь и стал ждать. Смеркалось. Подул прохладный ветерок. Вдалеке, с горы спустилось стадо коров, подгоняемое нетерпеливым пастухом, и пропало из виду. Земля успокаивалась и готовилась ко сну.

Атаман ждал. Сверкнув последним лучом, скрылось солнце, затихли звуки вокруг. И даже лошадь задремала, утомленная долгой дорогой.

Ромашка оглядел уснувшую землю, произнес несколько только ему известных слов и достал припасенные травки.

А потом взялся за лопату. Горная порода стала мягкой как пух и работа спорилась. Выкопав через час довольно большую пещеру, он взял сундуки и по одному перетащил внутрь. Как только он закончил, порода засыпала его работу, укрыв сокровища, словно их и не было.

Атаман соорудил небольшой костер, зажег его, и как только тот разгорелся, кинул пучок трав. Над телегой поплыл дурманящий аромат, тут же потерявшийся в ночном тумане.

Ромашка все шептал и шептал слова, призывая природу помочь ему и спрятать драгоценности, открывая только одному человеку, тому, кто сейчас свершал свой мистический ритуал.

И когда последний уголек догорел, трава тут же скрыла все следы огня ровным цветочным ковром.

Взяв лошадь под уздцы, он вывел телегу на дорогу. И только звезды и луна светили ему.

Спустя несколько часов за его спиной замаячил рассвет, но атаман даже не обернулся, следуя своим путем.

Дело было сделано. Отныне, если кто-то подойдет к этому месту он будет одурманен ароматом костра, сам того не понимая и не ощущая никаких посторонних запахов. И не ведая почему, захочет отойти подальше, решив, что ничего интересного поблизости нет.

Заговор сильный, с течением лет его мощь не ослабеет. Может статься, что за кладом получится вернуться не скоро.

А время необходимо. Не получалось взять Симбирск, хоть и засевшие в деревянной крепости люди были немногочисленны, не давался город казакам. Уже сдались Карсун, Инсар, Саранск, Пенза, Нижний и Верхний Ломов, Алатырь, Темников, Курмыш, Ядрин, Василь и Козьмодемьянск. Нижегородцы писали, приглашали атамана, обещая город отдать и государевых людей оттуда выбить. Да уже не один раз, дважды. А Симбирск все стоял.

Степан, после удачного похода не распустил войско, как это делали другие атаманы, а стал набирать голытьбу, расплодившуюся в казачьих станицах зимой. Уже студеной порой слухи ползли по низовским городам, но знания эти не помогли державшим крепости, города переходили к казакам один за другим. Весть о триумфальном шествии Разина обгоняла его армию, и городские низы поднимали восстания прежде, чем под крепостями появлялся атаман.

Так получилось и в Самаре. Тридцать первого мая 1670 года первые отряды появились около поселения. Крепость с обветшалыми деревянными стенами, обнесенная высоким частоколом со сторожевыми башнями по углам, со скудными боеприпасами, не привыкла держать оборону.

Редкие набеги калмыков и башкир отбивались успешно, а о другом и подумать никто не мог.

Воеводой был стольник Иван Алфимов, назначенный шестого сентября 1669 года и сменивший на посту князя Алексея Щербатова, правившего с осени 1668 года и переведенного на повышение в Казань. Городничим – Петр Щеглов, сменивший летом 1670 года самарского дворянина Бориса Порецкого.

Воеводе подчинялись около ста конных и двести пеших стрельцов, а также несколько пушкарей. Под стенами крепости находились посадские и крестьянские дворы, торговые лавки и базар. Захватив слободу, казаки начали штурм крепости. Были сожжены две сторожевые башни, но прорваться внутрь не смогли, и отступили вниз по Волге.

Но ничего, набрали людей и с новыми силами двинулись на укрепление. А тем временем настроения в Самаре переменились и когда отряды подошли к стенам форта и начали штурм, жители крепости подняли восстание, открыли ворота и встретили их как дорогих гостей – хлебом-солью и колокольным звоном.

Самарский воевода Алфимов, несколько дворян и подьячих были схвачены и «посажены в воду» – утоплены. На сторону восставших вместе со своими отрядами перешли также оба стрелецких сотника – Михаил Хомутов и Алексей Торшилов. Уже через день крепостью стал управлять местный посадский житель Игнат Говорухин, а военными силами – выборный атаман Иван Константинов, которые объявили всем вольную и освободили население от податей.

За неделю до Самары пал Саратов. Следующим должен был стать Симбирск. Потом Казань и Нижний Новгород.

Но Симбирск никак не желал сдаваться. А тут и жители завоеванных городов вдруг решение свое под Степана идти переменили. Когда рядом с крепостными самарскими стенами появилось нескольких легких стругов с израненными разинскими казаками и окровавленным, хромающим Степаном Тимофеичем, потерпевшими поражение под Симбирском четвертого октября, горожане закрыли ворота и никого не пустили. Испугались, объяснений не слушали, все ждали, река воевод царских принесет, и не сносить никому голов, кто за казаков встанет.

Не стал Разин уговаривать, казаки люди гордые. Посад разграбили, да ушли вниз по Волге к Сосновому острову.

Ромашка в здешних местах тоже недолго пробыл. После поражения под Симбирском вместе со своими казаками отошел вниз по Волге в Надеинское Усолье – монастырское владение на северо-западе Самарской Луки с крупными соляными промыслами.

Но клады свои забрать не сумел, не до этого было. Ничего. Надежно спрятаны. Потом, когда все утихнет, вернется и все возьмет. Торопиться не следует, жизнь впереди.

А тут и слух прошел, что царские шпионы в крепость Самара собрались, проверить численность бунтовщиков, да настроения людские выведать. Недоволен де царь Алексей Михайлович, что налоги не платят, крепости из-под его начала уходят. А раньше думать надо было, стараться жизнь простому люду улучшить, а не только о себе печалиться, да царские подвалы деньгами набивать. От хорошей жизни да умелого начальника ни один народ не сбежит. Не было недовольных, разве б кто Степану Тимофеевичу поверил?

А Самара меж тем перестала получать вести от верховного атамана всей волжской вольницы. Его ставленник Игнат Говорухин, обеспокоенный данным фактом, послал на разведку вниз по Волге атамана Максима Бешеного с отрядом казаков, а следом еще несколько групп на Саратов, Царицын и Пензу. Но разведка вернулась ни с чем.

Лишь с наступлением весны 1671 года в Самару пришла весть, что Разин схвачен правительственными войсками. Горожане, испугавшись гнева государя, принесли царю повинную и в течение нескольких лет платить громадную пошлину в царскую казну. Правда, это не спасло некоторых особо активных участников бунта. Казнены были Константинов и Говорухин, более сотни горожан сосланы в Холмогоры на вечное поселение.

Разин разделил участь казненных.

Преданный ближайшим окружением – атаманом Константином Яковлевым – четырнадцатого апреля 1671 года был схвачен в донском городе Кагальник вместе с братом Фролом и четвертован шестого июня того же года на Болотной площади.

А клады все еще лежат в потаенных местах. Таинственные, они до сих пор влекут охотников, желающих разгадать их тайну.

Глава 1

Февраль, 1902 года, Самара

В одноэтажном деревянном домике на Соборной улице было совсем темно. Закрытые наглухо ставни не пропускали скудные лучи клонящегося к закату зимнего солнца, свеча на столе положения не спасала. В комнате было жарко натоплено, в печке догорали дрова, но она находилась далеко от стола и почти не давала света.

Только вот расположившихся в комнате мужчин подобное положение дел, похоже, не смущало. Более того, создавалось впечатление, что они даже рады, что освещение отсутствовало. Словно собирались заняться тем, чему посторонние взгляды не нужны.

– Принес? – утончил грузный мужчина, примостившийся на лавку, жалобно скрипнувшую от подобного обращения. Та была тонкой, человек, разместившийся на ней, слишком крупным, от чего казалось, что деревяшка того и гляди переломится под непосильной ношей.

– Да, – кивнул небольшого росту щуплый мужичок и протянул холщовый мешочек собеседнику.

Толстяк подался вперед, и протянут руку. Сиденье скрипнуло и чуть слышно затрещало.

– Давай, – нетерпеливо пошевелил пальцами на руке виновник страданий лавки.

Мужичок сделал шаг вперед, безропотно протянул кусочек ткани и вернулся на то место, где стоял. Сминая в руках шапку, он исподтишка, то поглядывал с опаской на собеседника, то с надеждою – на дверь, будто прикидывая как половчее сбежать.

Предмет его опасений, заполучив мешок, не стал долго ждать. Тут же нетерпеливые пальцы развязали узел, тесемки расползлись, и на большую ладонь легла одна золотая монета.

– Это все? – взвесив на ладони груз, недовольно засопел толстяк.

– Тот, у кого я это купил, сказал, что больше ничего нет, – подобострастно отозвался мужичок. Взгляд на двери задерживался все дольше.

– И ты ему поверил? – усмехнулся собеседник, всем видом показывая, что существует категория людей, которой доверять ну никак нельзя. И, надо отдать должное, себя к подобной категории людей он относил в полной мере.

– А зачем ему врать? Вряд ли в своем Бугуруслане он найдет богатых покупателей. Только в таком большом городе, как Самара, кто и сыщется. Да не каждый еще товар такой возьмет. Поостерегутся.

Толстяк пожевал губами, признавая правоту говорившего и что-то прикидывая, а потом уточнил:

– А ты не проследил за ним?

– Обижаете! Все как положено, честь по чести. Несколько дней за ним незаметно ходил.

– И ничего интересного?

– Золота у него точно больше нет.

Сидящий на лавке поднес монету ближе к огню и повернул ее из стороны в сторону. Благородный металл тускло сверкнул в пламени свечи и тут же погас. Монета была старинная, времен правления царя Алексея Михайловича, в то время еще Стенька проходил по их землям, но это не только не расстроило, а еще и обрадовало мужчину.

– Сколько? – через несколько секунд словно бы нехотя уточнил он.

Щуплый мужичок покидать комнату сразу передумал, тут же приободрился и назвал цену.

Толстяк поморщился.

– Товар отменный, – настаивал гость. – Продавец говорил, что в кладе Разина или его подвижников найденный.

Хозяин вздохнул – монету заполучить хотелось. Поторговавшись еще пару минут и услышав стоимость, которая его устроила, толстяк встал с радостно скрипнувшей лавки, протянул пришедшему банкноты и отошел. Протянутые деньги тут же исчезли в складках одежды щуплого мужичка, словно их и не бывало.

– Больше ничего нет для моей коллекции? Я не прочь прикупить побольше таких же.

– Помилуйте, это все же не баранки, чтобы в таком количестве… Не пеку я их.

– Это правильно. Подделок я не потерплю, – верзила ударил кулаком по столу.

– Я и не подумал бы вам их даже предложить! – возмутился посетитель.

– За это тебя и ценю. Ничего больше не привез из поездки?

– К чему подобный интерес? – глаза мужичка забегали, а ноги сами собой сделали шажок к двери.

Он и боялся, и уважал хозяина сей комнаты. А еще более, чем кто-либо другой, понимал, что никто и никогда не предложит ему за его товар больше. Подобных ценителей не то, что в Самаре, во всей России по пальцам пересчитать можно. Вот и носил сюда все ценное, да с историей. Хоть и каждый раз боялся, что его выставят за дверь, обобрав до последней нитки, да еще и тумаков наподдадут вслед, если хозяину что не придется по вкусу. И хотя ни первого, ни второго, ни разу не случалось, мужичок понимал, что страх имеет под собой веские основания.

– Знаю, что не по твоему профилю, но мне бы украшение какое, старинное. Дочка замуж собралась, подарок хочу сделать. Да не абы что, а на всю жизнь память.

– Сейчас не имеется. Украшения есть, но не такие, чтобы вам предложить можно было.

– А ты все же покажи.

– Право, даже стесняюсь на свет выставить.

– Не переживай, не понравится, ругаться не буду, – хохотнул хозяин, прекрасно понимая причину волнения собеседника. – Слышу же, предупредил.

Гость еще немного помялся, но решился и достал несколько мешочков.

Толстяк с интересом развязал сразу все и принялся по очереди вынимать содержимое и рассматривать.

– Да, ничего достойного внимания, – разочаровано покачал головой. – А это что? – из мешочка показался черный уголек.

– Да там же нашел, в Бугуруслане. Купить предложили по дешевке, горит хорошо, вот думал для растопки использовать.

– Не маловат ли камешек? – с сомнением произнес хозяин и с подозрением посмотрел на мужичка. – Разве что для табака, но ты, вроде, не куришь?

– Не курю, – кивнул собеседник и втянул голову в плечи. Скандал, которого он так опасался, назревал.

– Тогда, что мне голову морочишь, говори немедля! Хороший товар от меня скрыть решил?! Другого покупателя нашел?! – начал закипать толстяк.

– Что вы, помилуйте, – быстро заговорил гость.

– Окромя вас лучше покупателя у меня и нету. А камешки взял на всякий случай, вдруг пригодится. За ценное что выдам. Но вам их что предлагать? Вы человек понимающий, вам ерунда всякая без надобности.

Баринов лукавил. Понимал, что тут за его находку ничего приличного не дадут, не те запросы у хозяина. Но есть люди, которым подобные угольки ох как пригодятся. И оценят они их по достоинству. Еще, может и сверху приплатят, чтобы царская власть не прознала, где именно они схоронены, да в большом количестве. Имя тем людям было «большевики». Слышал Петька, что власть они хотят в свои руки заполучить. А ему что, разницы кому вещи продавать никакой, лишь бы платили.

Он даже название тех камешков выучил, что недалеко от города Бугуруслана нашли, хоть и непривычное оно его слуху было – «асфальтит».

Вот бы кто-то сказал этим «большевикам», что у него имеется. Тогда бы прибыли в Самару, и он бы с ним договорился о цене. А уж преподнести товар он, Петр Баринов, сумеет.

– Ох, и хитер ты, Петька, – рассмеялся хозяин. – Ладно, иди. Но запомни, как что хорошее найдется, сразу мне неси, никому не предлагай. Да и просьбу мою не забудь, уважь дочку. Долго не тяни, свадьба через месяц, подарок позарез нужен.

Щуплый кивнул, быстро сгреб не пригодившиеся мешочки и семенящими шагами бесшумно выскользнул за дверь, словно опасаясь, что его могут остановить.

Толстяк поднялся, задул свечу, кинул взгляд на скамью, подумав, что укрепить бы надобно, обветшала похоже, и довольный отправился домой. В кармане весело побрякивали деньги, а в душе была радость, что так хорошо все сложилось с подарком. Теперь напуганный Петька Баринов носом землю рыть будет, чтобы ему угодить. И недели не пройдет, отыщет что-то стоящее. Уж в чем в чем, а в этом он мастак.

Но надеждам сбыться было не суждено.

Спустя три дня Петькин труп был найден за амбарами в Засамарской слободе.

Ни одного мешочка при нем не оказалось…

* * *

– И что, много украли? – околотный Иван Степанович Лапшин внимательно взглянул на городового, сидевшего перед ним на кухне и пытающегося отогреться от стужи за окном.

Сегодня утром, едва Иван Степанович умылся и уселся за стол завтракать, как в дверь постучали. В его обязанности входило надзирать за всеми дворниками и городовыми, имеющими обыкновение ни свет, ни заря докладывать о происшествиях за ночь, так что такие визиты были не редкостью. Но вид пришедшего настораживал.

В город Иван Степанович приехал из небольшой деревушки под Самарой несколько лет назад. Мечтая обучиться полицейскому ремеслу, в тот же день отправился к полицмейстеру, а тот, видя упорство юноши, оставил его подле себя на месяц. Поглядеть, будет ли толк. Давал мелкие поручения, потом покрупнее, а потом определил городничим. Сейчас Иван Степанович дослужился до околотного, был на хорошем счету и не зря ел свой хлеб.

Вот сейчас, например, по одному только виду городового, понял, что произошло нечто необычное. Не два пьяницы у кабака поссорились, или одна коляска на другую наехала. Хотя последнее, учитывая, что он служил в самом центре города, как и другие происшествия между не поделившими дорогу купцами, были не редкостью. Околотный умело обходил острые углы, находя подход и миря самых ярых противников. Но сейчас другой случай.

Городничий Федор был неглупый малый, испугать его было сложно, и потому он выглядел лишь взволнованным, но выражение лица подтверждало, что случилось серьезное. Иван Степанович закрыл дверь в кухоньку, чтобы ни жена, ни дети не услышали разговора и лишь тогда выслушал историю. Убили одного из мещан, да не абы кого, а промышлявшего, в числе прочего, скупкой краденого.

– Да кто ж знает, – отвечал меж тем на вопрос Федор. – Соседи к нему не ходили, гостей окромя клиентов не привечал. Да и то, встречался с ними не у себя. Вот и сказать, как в комнате раньше было, некому. Осмотрел я все, но ничего ценного в комнате не нашел.

– Почистили?

– Да кто там разберет. Может и не держал дома ничего, все прятал. Одно могу сказать, незадолго до этого правда, слух ходил, что монета у него необычная появилась. Золотая. Но сейчас ее не нашли.

– Монета?

– Да старинная какая-то.

– И откуда взялась? Как выглядит?

– Пока не ясно.

– Надо поспрошать. Узнаем поподробнее, что за монета, будем знать, что искать. Быть может она нас на убийцу и выведет. Больше-то все равно не знаем, что за вещи Петька хранил.

– Будет сделано. Есть у меня на примете пара человек, кто может знать, где он ее получить мог.

– Ну и я в стороне не останусь. Помогу, чем смогу.

Федор кивнул, распрощался и был таков.

Иван Степанович закрыл за ним дверь, вернулся в кухоньку, уселся за стол и задумался.

Слухи о том, что у кого-то на руках в его околотке появилась вещь старинная, чуть ли не самому Стеньке Разину принадлежавшая, ходили уже с неделю. Но что за вещь, и кто владелец никто не знал. А вот поди ж ты, выяснилось, что Петька.

Так и не начав трапезу, Иван Степанович пораскинул мозгами, после чего накинул сюртук, крикнул жену, чтобы затворила за ним, и отправился лишь по ему одному известному адресу. Были у него мысли о том, кому Петька вещи свои сбывал, и эти думки надобно было проверить. Только идти к такому человеку с улицы и спрашивать, была ли среди покупок монета, не пристало. Нужны доказательства, что он вещи покупал, и такие доказательства мог предоставить только еще один продавец подобных безделушек.

Все они были у Ивана Лапшина наперечет, ко всем он заглянул, только никто ничего путного сказать не мог, да и видел городовой, что не таятся, выдают, что знают. Только проку от этих знаний – шиш. Спустя пять часов он понял, что ни на сантиметр не приблизился к разгадке причины убийства, но устал так, будто уже несколько дел раскрыл.

Кому мог помешать Баринов? Вещи он никогда у себя долго не держал, всегда сбывал желающим. Разве что о цене не договорились. Так тут просто украсть можно, из дома. Или по голове ударить и убежать, захватив требуемое. Да и место настораживало, если уж хотели обворовать, по месту жительства бы явились. Нет, вряд ли в вещах дело. Похоже, Петька знал или видел то, что ему знать и видеть не следовало. Только что это было? И спросить не у кого. Близкой дружбы ни с кем не водил, секретами, где вещи находил, не делился.

Отдохнув немного, Иван Степанович направился по следующим адресам. И в одном месте ему улыбнулась удача. То, что собеседник что-то знает, стало понятно по тому, как забегали его глаза, когда он увидел перед собой городничего, да услышал вопрос его.

– Не знаю никаких монет, – недовольно воскликнул собеседник, поведя плечами, словно попытался скинуть с себя строгий взгляд Ивана Степановича.

– Да ты не отпирайся, все равно выясню. Если замешан, лучше сразу скажи. Ты меня знаешь, хуже будет. Слышал, ты краденым торгуешь.

– Кто такое сказал?! – краденым собеседник никогда не промышлял. А вот добытым не совсем честным путем – обмененным не по настоящей стоимости или вынесенным из дома в обход жены или других домочадцев – такой грешок за ним водился и при желании полицейский мог его прижать. Так и клиентов можно растерять.

– Есть люди.

– Невесть что болтают, имя честное позорят, а я страдать должен?

– А ты не страдай. Просто скажи, что про монету знаешь, да поведай, успел ли Баринов кому ее продать?

– Так думаете, это его из-за монеты, да? – уточнил собеседник. Он точно знал, что монету Петька сбыл.

– Все может быть. Захотели получить, а Петр не соглашался.

– Не, это вряд. Он покупателей уважал, никогда продать не отказывался, если кто приобрести хотел.

– Так может, по цене не сговорились?

– Это может.

– Так, значит, подтверждаешь, что не сошлись они с покупателем?

– Не подтверждаю. Не было такого, всегда он продать готов был.

– Так что ты мне голову морочишь! Быстро говори, что знаешь про убийство. Иначе тебя как лицо, скрывающее преступника закрою!

– Что сразу «закрою»! Не знаю я ничего про убийство!

– А про что знаешь?!

– Про монету! Не было у него ее. Уже пару дней как не было, – поняв, что сгоряча сболтнул лишнего, мужчина захлопнул рот и испуганно начал озираться.

– Раз уж начал говорить, продолжай. Или боишься чего? – вкрадчивым голосом уточнил околотный.

– Да чего бояться? Не из-за нее его убили, точно говорю. Он ее не прятал, покупателя искал. Нужна кому – пожалуйста, зачем убивать, грех на душу брать.

– И кто приобрел?

– Есть у него постоянный покупатель.

– И кто он?

– Тут я точно не помощник, не в моих интересах имя раскрывать. Скажу только, что он достаточно богат, не резон ему было Петьку убивать. У кого теперь покупать станет?

– Так может вещь плохая попалась?

– Приди и верни. Петька назад всегда забирал и деньги отдавал, если что не устраивало. По-честному.

– А что за монета такая? – решил уточнить ходившие слухи Иван Степанович.

– Сам не видел, но говорят золотая, да старинная. Времен Стенька Разина. Якобы из его клада монета. Покупатель любит такие штуки, чтобы с историей.

– А где Баринов ее нашел? – уточнил околотный.

Он до конца так и не был уверен, что монета ни при чем. Ведь убийцам могла понадобиться не только она. Возможно, им хотелось, чтобы никто не узнал, где именно она нашлась. И, если слухи верны, самим попытаться найти клад. А разговоры о том, что клады Разина в самарской земле схоронены, только глухой не слышал.

– Этого не знаю. Говорят, правда, несколько дней назад он из поездки вернулся.

– И где был?

– Далеко, на краю губернии. Город там имеется. Как называется, не знаю. Да и кто болтать станет, где товар добывает. Такие вещи в тайне хранят. Только сказал, что место интересное. Город стоит. Город, который раньше в другом месте был. А сейчас, получается, клад на краю селения лежит. Но когда схрон этот закапывали, города там никакого и не было. Только возвышенность.

– Как же клад тогда там очутился, если селения никакого не было на том месте? В чистом поле его прятали, что ли?

– Может и в поле. Чем плохо? Я бы точно спрятал подальше от людей. В городе больше шансов что найдут. Кто ж знал, что поселение на то место перенесут, поближе к большой реке? А горы и реки Стенька и его атаманы дюже уважали.

– И большой клад?

– Клад, – собеседник усмехнулся – Сдается мне, нет никакого клада. Слухи это. Никто кроме одной монеты и не видел ничего. Помню, разговор был, что в Жигулевских горах стена обвалилась и клад открылся. Несколько бочек золотом да каменьями драгоценными набиты стояли. Вот это клад. И видели многие. А тут одна монета. И окромя Петьки и не видел никто и ничего.

– Тогда почему решили, что монета часть клада?

– Так времен тех, явно золотая. Петька для этого покупателя всегда истории красивые придумывал, если вещь продать хотел.

– То есть все рассказы про его вещи – сказки?

– Не все. Но если у предмета в прошлом ничего необычного, Петька завсегда небылицу сочинял. Иначе покупатель не брал.

– И много таких вещей у Петьки было?

– Попадались. Последнее время он все камешки черные с собой носил. Правда, никому не показывал, я случайно увидел.

– Почему скрывал?

– Не знаю. Может, думал, какую легенду сочинить, чтобы продать подороже. Но, видимо так и не смог, не драгоценные они, такие сбыть не просто.

– А еще было что?

– Если и было, мне не ведомо. Из последнего только это. Может, еще залежалый какой товар оставался, но ничего по этому поводу сказать не могу.

Иван Степанович понял, что больше ничего не добьется, поблагодарил собеседника и отправился к дому, где проживал Петька. Опросив соседей, хозяйку владения, где Баринов снимал комнату, он осмотрел его жилье, но ничего ценного не обнаружил.

Ни черных камешков, ни старинных золотых момент так и не нашлось.

Усталый он вернулся домой, чтобы следующим утром опять начать поиск. Но следующие несколько дней результата не принесли. Никто ничего не видел и не слышал. Ни в отношении убийства, ни в отношении вещей, находящихся у Петьки, ни места, где он был перед самой своей смертью.

Надежда найти преступника, когда он будет сбывать краденое, не оправдалась. Расследование зашло в тупик. Все, кто мог бы что-то сказать, попрятались от полиции так, что найти их не было никакой возможности, кроме тех личностей, что уже были опрошены.

Но не только в этом была причина головной боли околотного.

Золотая монета не давала Ивану Степановичу покоя, и промучившись неделю, он явился на доклад к полицмейстеру. Рассказав про монету и про то, что она может быть частью клада, он повинился, что так и не смог выяснить, откуда она взялась.

Доклад заинтересовал главу губернской полиции, и он попросил, как можно подробнее, рассказать про это дело. И согласился с околотным, что телеграфировать о находке в Петербург будет не лишним.

А чтобы отсутствие результата не сильно сказалось на настроении начальства, рассказать, что уже удалось выяснить и заверить, что работы будут вестись с двойным усердием.

Уже через пару часов секретной почтой в столицу отправилось письмо, и эту ночь околотный Иван Степанович спал спокойно, как человек, принявший правильное решение.

Глава 2

Май, 1902 год, Самара

Соня отворила окно и выглянула на улицу. Первый майский день погодой не радовал.

Еще вчера солнце стояло на небосклоне, не скрываемое даже маленьким облачком, но сегодня все переменилось. Не видать ей поездки на дачу ближайший месяц, точно не видать.

Капли дождя тяжело упали на землю, унося с собой надежды на скорый выезд.

Находиться летом в городе Соня не любила. Раскаленные камни мостовой, пыль от проезжающих телег, сухие ветра, приносившие пыль с ближайших полей и улиц, так, что становилось трудно дышать, а иной раз и идущего через несколько домов человека не увидишь, комнаты в доме, в которых не найти спасения ни жарким днем, ни душной ночью – вот что такое лето в городе.

Давно закончились рождественские карнавалы и маскарады, устраиваемые богатыми семьями, общественными организациями и учебными заведениями, убраны елки на Соборной, Алексеевской площади и в Струковском саду, завершились новогодние акции и распродажи в магазинах. Растаяли ледяные горки на Соборной площади и катки, залитые в саду и Пушкинском сквере. А с ними пришли к концу и зимние забавы – катание на санях, коньках, санках.

Но катания на коньках Соня побаивалась. Странные были эти штуки на ногах, неустойчивые. С санок если и свалишься, быстро вскочишь, да на ноги крепко встанешь, а эти железки на ногах разъезжаются, того и гляди упадешь, платье задерется, да ноги покажутся на свет. Неприлично.

Да и страшно. Катались-то где – на велодроме, от одного слова ужас накатывает!

Конечно, летом это место использовалось по своему прямому назначению – для катания на велосипеде. Увлечение этим транспортом не обошло Самару. А поскольку мощеные улицы доставляли катающимся, пытающимся удержать трясущийся руль, больше неудобств, чем удовольствия, да и травм при падении было хоть отбавляй, на углу Дворянской и Алексеевской на земле, принадлежавшей Журавлеву, был построен велодром с виражами на закругленных дорожках.

На велосипедах ездили не только дети и молодежь. Даже взрослые мужчины, отцы семейств с женами, не остались равнодушны к забаве. Но Соня, попробовав пару раз, от участия в действе отказалась. Неудобно. Даже специальный дамский велосипед не спасал ситуацию. Взяла пару уроков у инструкторов, работающих на треке, да и отказалась от этого дела.

А вот сани, запряженные тройкой лошадей, были самым дорогим развлечением, не доступным для простых горожан. Для того, чтобы принять в нем участие, мало было иметь своих лошадей, требовалось масса других вещей – дорогая бобровая, лисья, соболья шуба, красивый платок или шапка, сани. И вот по Дворянской, Предтеченской, реке Самарке, не спеша, каталась солидная публика, демонстрируя себя и свое богатство.

Но не всем по нраву была тихая езда. Купцы средней руки в заячьем или овчинном тулупчике, на простых санях, неслись во весь опор, подгоняя лошадей, и заставляя людей разбегаться в разные стороны.

Устраивали гонки по Волге от Предтеченской до Барбашиной поляны, выпивая после нее водки вместе, и победители и проигравшие, и на ипподроме, принадлежавшем Самарскому скаковому обществу и располагавшемся за городом. На ипподроме, правда, все было более цивилизованно: по кругу располагались террасы для публики и хозяйственные постройки, а в скачках принимали участие гусары Александровского полка, оренбургские казаки, цыгане и татары.

А лошадей брали все больше с конезаводов, в одном из которых, принадлежавшем купчихе Марфе Михеевне Дьяковой и ее сыну Сергею Степановичу, содержались племенные рысистые, тяжеловозы, верховые получали бронзовые, серебряные медали на Российских выставках.

Катались и на верблюдах. Особенно татары и башкиры. Правда, сейчас, после указа городской Думы, только ночью, с полуночи и до семи утра, и только в Засамарской слободе, на косе реки Волги и у хлебных амбаров, не поднимаясь в город. А все потому, что животное могло повести себя некрасиво и плюнуть. Но так как порядочные барышни в это время спят, видеть езду на этих животных Соне не доводилось.

Но санки все же были веселее.

Все основные спуски к Волге в зимнее время превращались в горки! И это не считая искусственных ледяных около Молоканских садов и на реке Самарке у плавучего моста. Катались все – и детвора, и взрослые. Даже известные горожане, чиновники и купцы, предприниматели. Особенно интересно было в воскресенье: играл духовой оркестр, на берегу реки на столах шла торговля чаем, Шустовской шпанкой, рябиновкой, пирожками с семгой, бутербродами с белорыбицей, сладостями.

А весной, в апреле, как только становилось тепло, город собирался на берегу Волги и долго ждал, когда начнет ломаться лед. Уйти было нельзя – быстрое течение ломало ледяную корку за мгновение. Пропустишь момент, и все – до следующего года. Зрелище было невероятным – огромные глыбы наезжали одна на другую, трескались. Грохот стоял жуткий! А мальчишкам все нипочем – отталкивались длинными шестами от берега и прыгали с глыбы на глыбу. И упасть не боялись!

А лето… что лето?

Сколько Соня себя помнила, лето всегда было таким – пыльным и душным. Город во все лето обдували южные и юго-западные ветры, которые поднимали целые вихри и облака тонкой удушливой пыли. Она заполняла собой все пространство и покрывала толстым слоем мебель, стены, все комнаты от пола до потолка, залетала в глаза, в рот, в нос. Сухая грязь поднималась с волжской косы, песчаных улиц, а вместе с ней взлетали в воздух конский навоз и мусор. Несмотря на то, что Самара уже семьдесят лет была губернским городом, убирали улицы плохо. Да можно ли ожидать иного, если обязанность по уборке город переложил на плечи домовладельцев?!

Конечно, руководители присутственных мест и общественных зданий по распоряжению управы нанимали дворников, закрепляли за ними участок тротуара и уж те выполняли круглогодично работу, убирая его от снега зимой и от мусора и пыли летом, а вот частным домовладельцам подобная роскошь была не по карману.

Булыжник тоже лежал не на всех улицах. В 1863 году коммунальная комиссия городской управы смогла отчитаться перед Думой лишь о том, что в течение семи лет удалось покрыть булыжником только некоторые из центральных самарских улиц, да и то частично. На этих улицах проживали представители власти, купечества и дворянства, а также располагались богатые магазины и лавки с самыми дорогими товарами. Мощение же остальных улиц, переулков и проездов за пределами центральной части города предлагалось домовладельцам самостоятельно. Понятно, что подобное дорогостоящее мероприятие многие позволить себе не могли и предпочитали заплатить взятку, чем выполнить работы.

Только три года назад управа отменила обязанность по уборке и мощению, посчитав, что стоимость покрытия улиц булыжным камнем составит аж миллион рублей. Непомерная сумма. Но и городская управа таких денег найти не могла. Вот улицы и оставались большую часть года «неприбранными» – пыльными и замусоренными.

Да и растительности в городе не было. За несколько лет до рождения Сони, эту проблему попытались исправить, посадив на улицах деревья. Привезли даже саженцы. Из самого Хвалынска. Да только они не прижились, то ли от недостатка воды, то ли климат не подошел для завезенного посадочного материала.

То ли дело за городом!

Все выезжали либо на дачу, либо в деревню, либо на серные воды, где образовалось довольно многочисленное поселение. Целебность Сергиевских минеральных вод была подтверждена совершенно случайно почти сто лет назад местным помещиком, вылечившимся с их помощью от застарелой болезни.

Но воды Соню не интересовали, ее влекла дачная жизнь.

Сочная зелень, деревья в саду, дающие тень, да ветерок с Волги, прогоняющий зной даже в самый жаркий день. Недаром все так стремятся летом в свои загородные владенья, уезжая при первой возможности, как только установится теплая погода, собирая и грузя по повозкам необходимый скарб, да домашних. И направляясь мимо Дворянской за Струковский сад, парового пивоваренного завода купца фон-Вакано, созданного им вместе с Петром Субботиным, самарским купцом, на месте бывшего завода Буреева, мимо пары деревенек, на природу. Какие-то дачи, располагаясь вдоль берега Волги на высоких берегах, окнами выходили на водную гладь, да на покрытые лесом Жигулевские горы, часть располагалась в отдалении от реки, на живописных равнинках, засаженных садами.

Оказываясь за городом, Соня с утра пораньше бежала в сад, наблюдать за растениями, а заодно собирала понравившиеся цветы и листочки для своих опытов. Потом завтракала и читала.

Счастливые обладатели загородной недвижимости, поступали также, гуляли по участку, засаженному плодовыми деревьями и цветами, проводили время за книгами, а еще ходили в гости и принимали посетителей.

Что-то дельное не обсуждали, так, погоду, да мелкие сплетни об отдыхающих. Даже потенциальные женихи предпочитали другое время и место – нега и неторопливость дачной жизни давала о себе знать даже в таких вопросах, как будущее супружество.

Но как бы на природе не было хорошо, по осени возвращались в город, и начиналась обычная жизнь с ее заботами и обязанностями. А таковых у богатой купеческой семьи было не мало.

Семья Сони по папиной линии перебралась в Самару еще в середине прошлого века.

Дедушка происходил из Оренбургской губернии и начинал с торговли продуктами животноводства. Вокруг жили кочевники – калмыки, башкиры, татары. Местные купцы и наладили дело: скупали недорого скот, выгуливали его, а потом уж продавали продукты, производимые при помощи животных. Уже дороже, естественно.

Переехал вовремя, к середине прошлого, девятнадцатого века, когда изменения во внешней политике привели к тому, что город превратился в место, где сходятся пути Европы и Средней Азии и совершаются крупнейшие сделки по купле-продаже товаров.

В губернском центре, коим стала Самара, насчитывалось уже двести улиц, прямых и широких, но совершенно не мощенных, проживало почти двадцать тысяч человек, стояло более двух тысяч домов, по большей части, правда, деревянных, шесть церквей, уездное училище, аптека и больница удельного ведомства. Как ни странно, но ни театров, ни библиотек, ни музеев, ни собственных газет не было.

За рекой Самарой стояло семь салотопенных предприятий, в городе работало девятнадцать кирпичных заводов, восемь кожевенных, по одному маслобойному и горшечному, чугунолитейному и канатному производству.

Когда семейство прибыло в город, дедушка сразу построил небольшой салотопенный заводик. В ситуации, когда свечами пользовались повсеместно – и в домах, и в церквях, дело, несомненно, выгодное. Да и мыло необходимо, как без него. По началу, конечно, пытался торговать рыбой и икрой. Но Самара, даром, что волжский город, никогда больших оборотов по их продаже не имела.

Но позже выгоднее стало торговать зерном, и уже Сонин отец сменил направление.

Местность вокруг превратилась в один из центров России, где выращивали пшеницу. Она не только шла на экспорт, в губернии появилась и хлебоперерабатывающая, кондитерская промышленность, пивоварение, а заодно и транспорт.

Сорок ветряных мельниц в пригороде перерабатывали хлебное зерно, в уездах на небольших реках стояли десятки водяных. А через десять лет появились более совершенные, с паровыми двигателями.

Но все равно, город имел славу не промышленного, а торгового центра.

Когда Сонин дедушка по папиной линии приехал в Самару, объем оптовой хлебной торговли составлял лишь пятьсот тысяч рублей, а пару лет назад уже достиг более трех миллионов рублей. В товарах, перемещаемых через территорию империи из одной страны в другую, преобладали хлеб, сало, да кожи.

От Самары вверх по берегу Волги тянулась лесная пристань, где продавали сплавляемый лес, прибывавший в плотах из лесных губерний Верхней Волги. Большим спросом на оптовых ярмарках также пользовались скот и сало. Отгружалось и огромное количество сырых кож – до полутора тысяч пудов в год.

На хлебной пристани велась бойкая хлебная торговля, а рядом с ней находились хлебные амбары. К тому времени в городе начали работу грузовая и пассажирская пристани, к которым, к настоящему времени, уже пятьдесят лет приставали пароходы.

Объем торговли увеличился многократно. Поспособствовала увеличению количества грузов и железная дорога, открытая в семидесятые годы прошлого, девятнадцатого века.

Часть товара продавали здесь же, в городе, но основной объем составляли транзитные товары. Грузы перегружались с железной дороги на водный транспорт, и обратно – с водных путей на железнодорожные.

Самый важный и большой по объему груз, конечно, пшеница. Шесть лет назад объем ее уже исчислялся миллионами пудов, которые прибывали по рельсам и воде. Небольшое количество отправлялось для продажи, остальное поступало на переработку. Пять крупнейших паровых мельниц Самары в течение года размалывали до шести миллионов пудов пшеницы, а единственная водяная мельница – до двух миллионов.

Хлеб по низким ценам собирался по всем селениям и базарам губернии, а затем свозился в Самару в хлебные амбары. Отсюда зерно пароходами, а потом и поездами везли во все концы империи, в Москву, в Санкт-Петербург и далее за границу. В привозной день осенью и зимой на базарах города бывало до десяти тысяч хлебных возов, а всего в лучшие годы продавалось более миллиона пудов хлеба.

Самарское зерно вывозилось в первую очередь в Англию. В связи с этим хлеботорговцы очень гордились тем, что «королева английская каждый день за кофеем кушает печенье из самарской пшеницы».

Для заключения крупных сделок в Самаре ежегодно проводилось как минимум три ярмарки, каждая до десяти дней. Первая из них всегда весной, на второй неделе Великого поста, вторая, восьмого июля, ко дню Явления Казанской иконы Божьей Матери, а третья – на Воздвиженье, четырнадцатого сентября.

Конечно же, выдавались и неурожайные времена, и был даже великий голод 1891 года, но губерния выстояла.

И не только выстояла, но и продолжала богатеть, давая возможность заработать самарским купцам. Принятые законы, открывшие, после отмены крепостного права, доступ в купечество всем сословиям, позволили предприимчивым людям начать свое дело. А после и приумножить заработанное.

Купцов делили на сословия.

Свидетельство первой гильдии давало право на оптовую торговлю российскими и иностранными товарами на всей территории империи, возможность иметь фабрично-заводские заведения и принимать все подряды без ограничения суммы. Купец второй мог вести розничную торговлю только в пределах города и уезда, держать фабрично-заводские заведения и принимать подряды на сумму не более пятнадцать тысяч рублей.

Для того чтобы получить свидетельство и вступить в состав купечества того места, где был записан, надо было всего лишь представить квитанцию о полной уплате всех повинностей. При этом в состав купечества вступали вместе с семьей.

Вот и дед Сони стал самарским купцом второй гильдии, а потом, папенька, когда расширил дело, получил первую.

Завел не только салотопенный заводик, но и паровую мельницу.

Давно это было, в 1882 году, еще до Сониного рождения. Конечно, не сравнить в открытой за три года до этого за рекой Самарой в Засамарской слободе первой паровой мельницей купца первой гильдии Субботина, но тоже не мала. И устроена по венской системе и земля под ней своя, отцу принадлежащая.

Петр Семенович Субботин купили землю под застройку у действительного статского советника Петра Владимировича Алабина, а папенька ничего не покупал, земля еще от деда осталась, приобретена была «по случаю», да вот и сгодилась, пусть и через десять лет.

Конечно, мельница купца Субботина была хороша. Механизмы мельницы приводились в движение паровой машиной, рабочих было больше ста человек, да перерабатывалось ежедневно в крупчатку почти две с половиной тысячи пудов зерна пшеницы. Но и обошлась она ему, дорого. Вместе с амбарами для хранения в триста шестьдесят тысяч рублей.

Папенька же ее потратил на треть меньше. Он не так давно женился на маменьке, которая уже ждала Соню и нянчила старшего, Сашку. До таких больших денег пока далеко, расходов много, а в долг брать не приучен был.

Понятно, что затраты купцов составляли не только вложения в дело, налоги тоже платить было нужно. А кроме налогов многие платили аренду от переданного им городского имущества – земель для размещения заводов, мельниц, кузниц, постоялых дворов, бань, амбаров, устройство торговых помещений, лавок и складов на Троицкой и Воскресенской площадях, отведенных для пароходных и лесных пристаней, сборов с рыбных ловель, каменоломен, портомойных плотов, использования набережных Волги и Самары, с городских садов, с извозного промысла и оброчных статей. Были и небольшие статьи расходов – всевозможные штрафы, сборы с аукционных продаж, проценты от банковских сумм, от оборотов Общественного банка.

Вся земля, как внутри города, так и вне городской черты, была разделена по правам пользования: часть находилась у городских властей, часть у казенных ведомств, а остальная принадлежала различным обществам – купеческому, мещанскому, ремесленному и другим – а также отдельным горожанам. Городские власти сдавали подведомственную землю в аренду частным лицам.

За это жители Самары исполняли натуральные земские повинности: подводную, дорожную, квартирную. Аналогичными повинностями были обложены и сельские жители, но исполняли их по распоряжению не городских, а губернских властей. Что касается купцов, то размер взимаемых налогов и сборов, естественно зависел от статуса торговца и его доходов.

На сбор, не внесенный к назначенному сроку, начислялась недоимка, а на нее и сумма пени. Если они в течение шести месяцев после назначенного срока добровольно не уплачивались, то сумма взыскивалась уже с помощью полиции, в судебном порядке. Тогда уж могли и доходы должника арестовать и его недвижимое имущество. А потом их и продать.

Так в 1869 году приобрели здание для Самарского окружного суда на Алексеевской площади. Особняк-то раньше мещанину Светову принадлежал, он его построил на месте деревянного дома другого мещанина, Мельникова, да использовал под торговлю. Мельников приобрел этот дом по купчей крепости в 1837 году вместе с надворными постройками, «коих насчитывалось пятнадцать деревянных лавок». Дом стоял на углу Хлебной площади, впоследствии переименованной в Алексеевскую и Пробойного переулка, ставшему улицей Заводской.

Дом Мельникова полностью сгорел в пожаре 1850 года, пустырь продали Светову, построившему на бывшем пепелище каменный двухэтажный дом с антресолью во дворе. А позже он пристроил к нему две лавки, выходящие на Заводскую улицу. Помещение на нижнем этаже здания сдали в аренду купцу Санину под первый в Самаре магазин винно-колониальных товаров. Вход в магазин располагался с угла улицы, а во дворе дома находились лари и лавки, торговавшие разным мелочным товаром.

В 1867 этот особняк увидел самарский губернатор Георгий Сергеевич Аксаков, и двухэтажный, каменный, с просторными подвалами дом очень ему понравился. Суд в это время ютился в помещении местного дворянского собрания, что не устраивало губернатора. И вот, по его поручению чиновники губернского правления сразу же начали переговоры с домовладельцем. Аренда здания для окружного суда обещала влететь государству в копеечку, но ситуация разрешилась быстро и очень дешево.

Когда переговоры вовсю шли, казенная палата предоставила губернскому правлению документы о хронической неуплате Световым городских налогов. При этом выяснилось, что некоторые недоимки за ним тянулись еще с 1861 года. Эти бумаги были переданы в судебную палату по гражданским делам, и владения казны пополнились сразу тремя домами, принадлежащими Светову – зданием на Алексеевской площади, на улице Соборной и Дом старой почты.

И все же эта практика была редкой. Городские власти рекомендовали местной полиции и земским начальникам применять принудительные меры с осторожностью, боясь снизить платежную способность населения. А продажа имущества бедных и средних крестьянских семей за казенные долги производилась вообще в весьма редких случаях. Обычно мера применялась лишь к имущим, но упорным неплательщикам.

Удивительно, но конфискация оказалась выгодной и для Светова. Как подсчитали специалисты по недвижимости, если бы Светов решился продавать свои дома с торгов, то их общая стоимость вряд ли составила полную сумму, необходимую для уплаты долга. Так что в результате довольны остались все стороны: город получил необходимые здания, а Светов избавление от долгов, приобретя репутацию мецената и благодетеля.

Конечно, не все года и для Сониного семейства были одинаково прибыльными. Климат засушливого Заволжья давал о себе знать, несли потери и от пожаров, и от эпидемии чумы рогатого скота, но все же семья Сони смогла продержаться, да и дело развивать в разных направлениях.

В итоге, на сегодняшней день папенька Сони торговал зерном, имел на другом берегу салотопенный завод, а на этом – крупяной, мельницу, пару доходных домов для сдачи в аренду под жилье и магазины, семейную усадьбу в городе, загородную дачу на берегу Волги, да земельные участки для выращивания пшеницы и ржи, доставшиеся как приданное от маменьки.

Он был упитанным, но не полным мужчиной сорока пяти лет, в меру строгим, в меру требовательным, заботящимся о счастье жены и детей.

У каждой семьи своя история и своя судьба. И у них была своя, да не какая-нибудь, а самая настоящая романтическая сказка, закончившаяся, как и положено, свадьбой.

Это сейчас маменька Сони была статная женщина сорока трех лет с легкой проседью в густых темно-русых волосах, да небольшими морщинками вокруг голубых глаз, проявлявшимися, когда она улыбалась. Сохранившая красоту и девичью стройность, но уже умудренная опытом, да заботами, настоящая замужняя городская дама, Анна Михайловна.

Да, с подружками интереснее болтать про взбалмошную или не от мира сего родительницу. Но Сонина мама ничем особым не отличалась, нрава была спокойного, детей любила, мужа почитала и во многом с ним советовалась.

А давно, целых двадцать пять лет назад, жила девушка Аня за городом, в большом поместье, окруженным возделываемыми полями, со своими родителями. Голубоглазая, с длинной темно-русой косой, с гладкой кожей, и розовыми щечками, она не только обладала красотой, но и имела живой ум, интересовалась происходящим в мире и в своей губернии. Аня много читала, музицировала, любила долгие прогулки и могла сама управиться с любыми хозяйственными вопросами.

От матери, происходившей из бедной дворянской семьи, она унаследовала привлекательную внешность, а от отца получила живой ум. Научилась хорошим манерам, умению поддерживать беседу, вести дом и управляться с прислугой. Но в то же время старалась вникать в вопросы земледелия, в которые с охотой посвящал ее отец, не считая подобный интерес чем-то неуместным.

Девушка привлекала внимание окрестных юношей и мужчин постарше, всех, кто задумывался о создании семьи. Но никто не смог покорить ее сердце. Никто, кроме папеньки Сони.

Дочь крупного помещика выращивающего сельскохозяйственную продукцию, она познакомилась с папенькой Сони, когда он только начинал самостоятельные шаги на этом поприще. Молодые люди понравились друг другу, а их родители не увидели ничего, препятствующего браку.

Папенька ухаживал очень красиво, дарил цветы и приятные мелочи, мог сорваться неожиданно приехать, чтобы только ее увидеть, хоть на час. Молодые гуляли до зари, встречая рассветы, а один раз даже посетили театр, какую-то страшно модную премьеру. В итоге маменька сказала «да» и никогда об этом не пожалела.

Она получила все, о чем только может мечтать девушка: красивый дом, помощников по хозяйству, любовь и уважение мужа. Ни в чем не нуждалась, не знала отказа, она в то же время разумно пользовалась предоставленными ей возможностями и денежными средствами, и муж ценил в ней это.

Выйдя замуж в восемнадцать, она произвела на свет троих детей. Александра двадцати четырех, Соню, которой недавно исполнилось девятнадцать и Павла тринадцати лет.

Конечно, Анне пришлось поменять простор сельской местности на душный город, но в Самару перебирались многие, взять хотя бы Шихобаловых.

Иван Андреевич, тот с кого и пошла династия, появились в Самаре почти семьдесят лет назад. До этого семейство проживало в селе Наченалы Ардатовского уезда Симбирской губернии.

Крестьянами слыли зажиточными и имели салотопенный завод. Но в 1833 случился пожар, уничтоживший не только прибыльный бизнес, но и всю деревню. Не пожелали они оставаться на месте, да заново отстраиваться – отправились в далекий путь, в Самару, и сразу всем семейством в составе двадцати трех человек.

Денег своих не осталось, пришлось взять в долг. Много взять, аж двенадцать тысяч рублей, непомерная сумма. Соня читала, что нескольким годами ранее столько же получил Александр Пушкин в качестве гонорара за роман «Евгений Онегин».

Но не побоялся Шихобалов, верил, что может освоить и вернуть такую сумму. Да и правильно – в те времена сальный бизнес был в регионе одним из самых прибыльных, шутка ли – рентабельность не ниже сорока процентов. Что удивляться – окрестные степи представляли собой прекрасные пастбища, за землю платить было не нужно – до образования самарской губернии земли в Заволжье раздавали бесплатно, скот стоил дешево, так как его владельцы вели кочевой образ жизни и часто не продавали, а меняли своих баранов на спички, порох и соль.

На реке Урал и в киргизских степях закупались огромные гурты баранов и быков, которых гнали в Самару, и в процессе перегона животные значительно набирали вес на придорожных пастбищах.

Сало из киргизских баранов самарские купцы продавали в Европу, получая на вложенный рубль почти рубль чистой прибыли. На рынках Петербурга имелся большой спрос на сало, которое переправлялось за границу. Груз ехал долго, иногда несколько месяцев, но дело того стоило. Колка баранов давала не только сало, но и мясо, ливер, шкуры, кишки. Спрос с каждым годом повышался, особенно в Германии, и вместе со спросом росли и цены.

Доходы позволили Шихобаловым построить за рекой Самарой салотопенный завод и ряд подсобных производств к нему. Предприятие включало в себя сараи для забивки скота, сушки кожи, варни, склады и амбары под сало, соль, другие материалы. При заводе имелись двухэтажный дом, двухэтажный флигель, изба. Завод и сдача в аренду некоторых его помещений приносили в год более тысячи рублей серебром чистого дохода.

Но не все семейство осталось в сальном бизнесе.

Иван Андреевич отделил младших сыновей, Осипа и Лаврентия, оставив при себе только старшего – Николая Ивановича, с семьей которого и поселился в доме на углу Николаевской и Панской. Старший сын и отец развивали сальный бизнес, быстро разбогатев, перешли из крестьянского в купеческое сословие, и занялись благотворительностью – построили на Сенной площади церковь во имя Святой Троицы, которую любила посещать маменька Сони.

Уже потом начали торговать хлебом, и во второй трети девятнадцатого века, Шихобаловы стали считаться самыми крупными хлеботорговцами Самарской губернии, входя в товарищества по совладению и сами владели несколькими мельницами.

Не смотря на богатство, семья жила строгим порядком, не позволяя себе лишнего. Вставали в пять утра, затем приводили себя в порядок и шли на молитву. После этого приступали к выполнению дел, запланированных на день. Дети получали возможность погулять только после выполнения возложенных на них обязанностей.

После смерти Николая Ивановича, его сыновья разделили наследство. Емельян получил салотопенный завод, скотобойни, варочное и засолочное производство, кожевенные цеха, а также все подсобные строения. Остальным братьям достались дома в Самаре и разные по размеру части отцовского капитала, которыми они затем распорядились со своей степенью успеха. Матвей и Михей занялись сельским хозяйством, и в губернском городе бывали лишь наездами.

И Емельян Николаевич без дома не остался. Приобрел строение, фасадом выходившее на Алексеевскую, Саратовскую и Почтовую улицы у петербургского купца первой гильдии, потомственного Почетного гражданина Ковригина.

А, кроме того, пошел по стопам деда, став главным казначеем строительства Храма Христа Спасителя, кафедрального храма в ознаменование спасения Государя, после неудачного покушения на императора Александра II.

Государь, прибывший в Самару на пароходах общества «Кавказ и Меркурий» с многочисленной свитой и сыновьями Александром и Владимиром, впечатленный строительством, даже заложил камень в собор, который как раз строился. Для этого все подготовили: соорудили помост для следования по постройке, покрытый красным сукном, вывели часть стены на высоте человеческого роста с таким расчетом, чтобы камень находился внутри храма, на самом видном месте, а сам камень обтесали в виде большого кирпича. К нему подали серебряный молоток и другие принадлежности, употребляемые при каменной кладке.

Прибытие государя, естественно, было обставлено торжественно. Для этого в самое начало Заводской улицы, названной так по причине построенного на ней огромного спиртового завода купца Аннаева, туда, где стояла арка с двуглавым орлом, перенесли лучшую пристань компании «Кавказ и Меркурий». Мостки выстлали красным сукном, перила украсили дубовыми ветками, столбики – колосьями ржи и пшеницы, а сверху каждого – букет цветов или пучок ковыля. Под ноги положили белый песок, а по бокам установили многочисленные трибуны для публики. Но и их не хватило – все пространство вокруг, включая крыши домов и прибрежные воды, было заполнено людьми, некоторые стояли по пояс в воде, а вся река вокруг была усеяна суденышками. Когда государь прибыл, ему поднесли хлеб, соль, а купец Мясников, член династии рыбных монополистов, владельцев рыболовецких шаланд и торговых садков на Волге – трехпудового осетра в огромной лохани.

Братья Шихобаловы, Емельян Николаевич и Антон Николаевич, лично сопровождали монарха, показывая стройку. А Александр II возьми да и спроси Емельяна, на какие средства ведется строительство. Тот лукавить не стал, ответил, что на пожертвования. А правитель уточнил, что слышал, в Самаре много купцов богатых, способных на свои средства храм построить.

– Не знаю, Ваше Величество! – не моргнув глазом, ответил Емельян Николаевич.

– А ты сможешь? – спросил царь.

– Нет, Ваше Величество, тысяч сто могу дать – было ответом.

Хотя до сих пор ходят слухи, что сам мог построить, на свои.

Антон Шихобалов был не менее богат и хоть и начинал с продажи гусей на Алексеевской площади, со временем построил собственный завод по перетопке сала, который превзошел по размерам и мощности доставшийся брату Емельяну в наследство от отца. Антону Николаевичу принадлежало свыше двухсот тысяч десятин земли в Заволжье, сдаваемой частью в аренду, частью обрабатываемой самим владельцем. Именно он помог Фон Вакано и вложился в его пивоваренный завод, участвовал в развитии механического завода Бенке, построенного на пустыре напротив Струковского сада и выпускавшего самоходные суда. Все дела вел в крупном масштабе, практически не участвуя в мелких проектах, расчеты производил собственноручно, не имея приказчика.

А образование получил самое простое. Первые два класса учился в селе Дубовый-Умет Самарской губернии, находившемся в тридцати верстах от Самары, где существовала неорганизованная школа, располагавшаяся в церковной сторожке, занятия в которой вел дьячок. Предметы разъясняли такие: закон божий, русский и славянский языки, арифметика, чистописание и пение. Особое внимание уделяли религиозной, нравственной и патриотической стороне воспитания. Отец не стал отдавать ребенка на обучение в городскую школу, опасаясь влияния молокан, секты распространившейся в то время по многим школам Самары.

В девятнадцать лет отправился в Петербург, где познакомился с местными купцами-скотопромышленниками и стал одним из деловых партнеров фирмы «Хаббард и Ко», занимающейся экспортом сала в Англию.

Сало-то из России пользовалось в Европе огромным спросом, и Антон Николаевич сумел заработать. После чего принялся покупать пашни и пастбища на территории Самарской и Оренбургской губерний, перейдя на торговлю хлебом.

И не только семейство Шихобаловых переехало в губернию из другой местности.

Или Вакано, например, дальше всех до Самары добирался. Родился аж в Австро-Венгрии, в городе Козов. Не в простой семье – у австрийского дворянина Филиппа Вакано и баронессы Христины Стедлинг.

В Самару прибыл не сразу после рождения, а уже состоявшимся человеком: закончил коммерческую академию в Вене, поучаствовал в австро-прусской войне, уйдя добровольцем на фронт, вернувшись с войны, занялся пивоварением, обучаясь в Германии и Чехии, женился и обзавелся детьми. Супруга его, дочь вице-директора Императорского горнозавода, Анна-Мария-Варвара Пернич, через год после свадьбы родила ему первого сына, Вольдемара Альфреда Густава, а спустя еще два года, второго – Эриха Виктора Иоганна.

В Самару перебрались все четверо. Правда, приехав в Россию, Вакано сначала поработал в Петербурге с Морицем Фабером – представителем австрийского акционерного пивоваренного общества, а уже потом попал в далекий от столицы губернский город. Прибыв, обратился в Самарскую городскую управу с прошением о сдаче ему в аренду земли, занимаемой корпусами неработающего пивоваренного завода Буреева, для строительства на этой территории нового большого каменного пивоваренного завода. Просьбу удовлетворили, заключили контракт на аренду на девяносто девять лет с первого января 1881 года участка земли в две тысячи восемьсот квадратных саженей. А спустя два месяца завод уже выдал первую варку пива. В газете «Самарские губернские ведомости» было опубликовано сообщение правления Жигулевского завода о начале продажи «Венского» и «Венского светлого» пива самарского производства.

Ведь могут же люди и дело себе по душе выбрать, и не бояться ничего, хоть для этого и приходиться многие километры преодолевать и бумаги собирать, да просьб строчить! И отказы им не страшны. Не то, что Сашка, брат Сони! Ему что не предложи, тысячу причин найдет, почему дело не сложиться. И сам ничего путного не скажет, все твердит, что от отца дело переймет. Да понятно почему – там все налажено, работники свое дело знают, а сколько времени пройдет, пока под его неумелым руководством все в упадок придет – неизвестно. Да и покрасоваться перед женой хочется – вон каким человеком стал, суммами большими располагает, заводами руководит. Ну что за характер! Боится всего, а о славе и деньгах мечтает.

Вот и недавно обедали, а заодно и новости обсуждали.

Александр, прибывший в этот момент в гости и восседавший со всеми за столом, приободрился, услышав про сельское хозяйство и начал любимую «песню»:

– Самое верное направление. Земли вокруг много, зерно и в другие страны идет. И государь наш важность этого направления признал, – он всегда искал подтверждение тому, что дело отца будет жить еще много лет. Слушал и запоминал, что вокруг на эту тему говорили. Но читать и делать выводы не любил. А потому, по большей части повторял слова других купцов, которые уже отцом были слышаны, так как они часто оказывались в одной компании. Но Александра это не смущало, он продолжал выдавать чужие фразы и умозаключения за свои, произнося их с неизменным апломбом. – Учредили Особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности. Проблемы сельского хозяйства обсуждать собираются и их решать. И неурожаи прошлогодние доказали, что важнее хлеба ничего нет. Не будет его, волнения начнутся, голод. Нет, я считаю, если чем и заниматься, то только зерном. Все купцы, кто побогаче, этому предпочтение отдают. А все остальные идеи глупые. Не будет пшеницы, все остальное тоже остановится – и заводы и суда, что по Волге ходят. И дорога железная ваша недавно построенная.

Соня во все глаза смотрела на брата. Уж кто бы говорил! Это он, который и читать, и писать позже нее научился. Реальное училище с горем пополам закончил. Да и сейчас ничем не интересовался, ни какими передовыми разработками, книги не покупал, да и периодику читал от случая к случаю. А новости эти и не новости вовсе, еще зимой дело было, газеты надо чаще просматривать!

– Все так, многие с пшеницы, – видя назревающий скандал, произнесла мама. – Но надо дальше двигаться. У многих кроме зерна иные направления имеются. Да оно и понятно, сельское хозяйство дело сложное, рисковое. Не забывай, неурожай – и вы с семьей останетесь без средств. Конечно, поможем, с отцовского благословения, но ведь не всегда возможность может быть.

– Права мать, – кивнул отец. – Негоже нам назад оглядываться. Много я работал, чтобы у детей лучшее будущее было, вперед надо двигаться, новые направления искать, жизнь на месте не стоит. Посмотри на сестру, хоть и девица и бывает необдуманное что предложит, а тоже многое понимает. Образованные пошли девушки. Это хорошо, подскажет мужу в случае чего.

– Почему необдуманное? – обиделась Соня. Уж она-то, в отличие от брата, была знакома с передовыми разработками и знала, как аргументировано возразить. – Вы вокруг посмотрите. За машинами будущее. Паровые мельницы давно работают, пароходы строят, зимой городская управа получила комплект машин от фирмы «Сименс и Гальске» для первой городской электростанции, договор заключила с «Товариществом братьев Нобель» о поставке самарскому водопроводу и Самарской электрической станции продуктов переработки нефти для отопления паровых котлов. Водопровод в дома тянут, центральную канализацию планируют, даже улицы мостят. Зерно необходимо, но ведь почти все в городе им занимаются. Нужно что-то новое. То, в чем ты будешь первым.

– И прогоришь! – припечатал старший брат. – Раз никто не занимается, не выгодно значит. Нет, пусть другие первыми будут, шишки набьют, а мы на них поглядим-посмотрим, стоящее дело или нет.

– Да пока ты раздумываешь, эти первые всю прибыль соберут, и ничего не останется! – в сердцах воскликнула Соня.

– Ничего, мне хватит, я за миллионами не гонюсь. Мне и одного достаточно. А машины твои ерунда! Вон тридцатого апреля в Засамарской слободе произошел пожар, почти все строения сгорели, и жилые дома, и пристани, и здание приходского училища. И еще неизвестно, от чего начался. Может тоже от каких-то там странных машин!

Соня замолчала, уставившись на брата. Так он мечтает о миллионе! Но ничего не делает. Неужели думает, что с его способностями сможет его так просто заработать?!

Взять вон того же фон Вакано. Не испугался даже из далекой страны к ним приехать и в управу просьбу оправить и ничего, теперь завод свой имеет. А начинал почти без денег. Семья больших капиталов не имела, деньгами помог самарский купец Петр Субботин, да и Фабер стал одним из учредителей завода.

В августе 1899 года Альфред фон Вакано официально стал подданным Российской империи, а Жигулёвский пивоваренный завод превратился в один из крупнейших в России, его продукция продавалась в пятидесяти девяти городах Поволжья, Урала, Средней Азии и Сибири. Пиво доставлялось даже в Персию!

Да и семья увеличилась, пополнилась еще тремя сыновьями. Это о чем-то говорит. Значит, имелась возможность семью большую иметь, а Сашка о чем думает, не понятно.

И на благотворительность Вакано хватало, не только семью содержать. Глава семейства отдал под детский сад для бездомных и сирот земельный участок вблизи Молоканского сада, у губернской земской больницы. Он обустраивал городские улицы, помогал бездомным и инвалидам, собирал коллекцию для Самарского Художественного музея. В его доме была открыта народная библиотека-читальня.

Построил газовый завод на территории Самары с условием подавать газ для освещения драматического театра и Струковского сада, да еще и целый год из своих средств оплачивал театру счета за газ, обустроил парк от Дворянской улицы вдоль Струковского сада к городскому водопроводу и проложил спуск по Александровской улице мимо Иверского монастыря с замощением их местным жигулевским камнем, укрепил холм дерном с помощью специальных спиц, вокруг театра разбил сад и установил ограждение.

И отдыхать человек умел! Первый яхт-клуб в Самаре был открыт в доме Вакано на Алексеевской улице, близ Дворянской. В помещении клуба регулярно проходили благотворительные вечера и собрания.

Размышления Сони были прерваны стуком в дверь.

Спустя несколько секунд створка открылась и вошла маменька. Девушка тут же поднялась, полная надежд – вдруг вопреки непогоде, они все же отправятся в путь.

– Пришла забрать твою шубку, – произнесла Анна Михайловна, тут же развеяв надежды Сони. – Надобно на хранение ее сдать Решетову. У него и условия имеются, камеры холодильные. Заберу, да горничной поручу снести. Давно уже объявление читаю в газете, да все с этими сборами забывается. Но ничего, не зря нас дождь задержал.

Тут Анна заметила расстроенное лицо дочери и поспешила добавить:

– Не переживай, время быстро пролетит, скоро и мы в путь отправимся.

Забрав то, зачем пришла, женщина поспешила в гостиную.

Да, жаль девочку, да ничего не поделаешь, с ее энергией и живым умом безделье самое тяжкое, что можно придумать.

Дочка получила хорошее образование, учителя разные к ней ходили, да и к книгам запрета не было. Много читала, много знает, до чего-то своим умом дошла, что-то подсказали. Дело ей надобно какое-то, да что ж такое изобрести, чтобы отца не гневить. Вроде все уже испробовала. И шила и вышивала, даже в мыло добавки разные научилась добавлять, на их мыловарне многое из придумок взяли и пользуются. Но все не то, размаха нет.

Отец говорит, замуж ей надо. Свадьбу сыграем, на мужа внимание переключит, а потом и дети пойдут. Да где ж жениха найдешь, чтобы и положение было и деньги, да и чтоб сердце не молчало. Многие в их кругу женятся, думая о капиталах больше, чем о чувствах, но для своей дочери Анна подобного не хотела.

У них с ее отцом все случилось как надо, и хоть так получилось, что капиталы семей соединились, сначала понравились они друг другу. Соня знает эту историю и другой судьбы для себя не желает. А где же найти такого, чтобы ей был под стать?

Еще и симпатичная девушка уродилась. Милое личико, ладная фигурка, глаза большие, да коса густая. Да, встречались и привлекательнее. Даже как мать, любящая безмерно свое дитя, Анна Михайловна это признавала. Но Сонечка своим живым характером и веселостью иной прелестнице фору даст. Ее красота была настоящая, живая.

На нее многие заглядываются, некоторые даже свататься приходили, но никто ко двору не пришелся. Да и сложно посиделки эти с кавалерами проходят. Как заведет разговор о чем, и отца не нужно рядом, вмиг дурака и пройдоху вычислит. А муж, охотник за приданным, или тот, с кем поговорить не о чем, ей не нужен.

Правда, девочка сама по этому поводу беспокойства не выказывала. Только в последнее время что-то часто грустила. Думает о чем-то своем, и видно, что переживает. Неужели любовь появилась, да страшная самая, не взаимная? Спросила бы Анна у дочери, да бесполезно, при всей живости, по части личного Соня была скрытной, многого не говорила, что на душе.

Спросишь, бывало: «Что случилось? Почему грустишь?»

Улыбнется в ответ, и на погоду сошлется или что вышивка не выходит, или добавки какие при мыловарении в задуманное не сложились, и сразу болтать о пустяках принимается, заговаривать. Словно увести хочет собеседника от дум о том, что на сердце у нее творится. Потому и не решалась спросить у дочери напрямик: «Нет ли кого на примете?». А ведь если бы девочка душу открыла, может и смогла бы ей помочь.

Не понимает девочка, что счастье оно такое. Не только к красавицам писанным приходит, да особам королевских кровей. Ко многим в дом заглядывает, а если кого и пропустит, так по недосмотру, и исправляется потом. Пусть не сразу, но исправляется. Иные и поздно судьбу свою находят, и счастливы потом, хоть поначалу и не с тем человеком жизнь проживали.

Да и помочь можно, счастью-то.

Узнай, что сердце девичье занято, Анна сама бы за дело взялась, разузнала, что молодой человек о дочери ее думает, да не прямо, исподволь. Да скажет где нужное слово, глядишь бы, и сложилось. Подружки Сонины уже все, если не при муже, так при женихе, а ее девочка все одна.

Но больше всего сейчас Анна переживала за старшего.

Хороший мальчик получился, добрый, заботливый, но нет в нем этой жилки, которая в купеческом деле главная, нет и все. Иногда она мечтала, чтобы немного Сониной предприимчивости старшенькому досталось, да не сбылось. Хотя красавец – высокий, сажень косая в плечах, черноволосый, глаза карие, даже ресницы длинные, у барышни иной таких густых нет. Но характером мягкий. С юности на него девицы заглядывались, улыбались как бы невзначай, но чем старше становился, тем быстрее круг барышень редел. Красота она в шестнадцать важна, когда не думаешь, как с этим человеком по жизни идти, сможет он семью обеспечить, али нет.

Чувствовали девицы, что хоть заботу кавалер и проявляет, но характер его для мира современного не слишком пригоден, нет в нем желания ни учиться, ни делом интересным, да приносящим прибыль заняться. Да и в случае опасности какой, даму не сможет защитить, скорее сам прятаться убежит. Чувствовали, и в очередь не выстраивались.

Пока не узнавали, кто отец его.

Саша и сам сначала переживал, что невесты на его деньги смотрят, более, чем на него. Хотел выбрать ту, который он понравится, а не богатства. Но все равно прогадал.

Получилось, что жену взял, из тех, кто в первую очередь в карман смотрит, а потом в душу. Да уж очень она ему в сердце запала, не стал таить, кто отец его. Сначала, правда, на Светлану пару недель просто посматривал, все пересечься старался, то в парке, то в магазине, а она и не замечала Сашку, пустое место для нее. Дом родители ее недалеко снимали, сами-то из Симбирска, в Самару на лето погостить приехали, не очень хорошо местных знали. А уж как прознали, что к чему, сразу Светлана к Саше расположилась и согласие дала.

Только вот не угадала. Отец-то решил все младшему оставить. Видит глава семьи, как дело с наследниками обстоит.

Младший хоть и не такой красавец, но хваткой и умом в отца и Соню пошел, всем интересуется, все выспрашивает. До всего дело есть. Пытается осторожно мнение свое высказывать отцу, пусть по-детски, но пытается.

Хоть и одинаковое образование они мальчишкам дать старались, да все вышло по-разному. Учителя к ним одинаковые ходили, предметы одни преподавали. Предметами, которые для их дела не важны, наподобие языков не используемых, таких как латынь, да древнегреческий, головы детям не загружали, розги не использовали, даже в чулане и то не запирали. Но спрашивали строго. Могли от игр отлучить или без сладкого оставить. Но и за успехи хвалили, и поощряли за примерное обучение. Ни в чем разницы не было, да только вышло так, что младшему все увлекательно, все узнать хочется, а старший учился еле-еле, ничем его не привлечь, урок прошел и ладно.

Правда, Сашка в итоге все же закончил реальное училище, получил образование пригодное для торговли и промышленности, но курс в университете не завершил, полгода пробыл в Петербурге и вернулся. Хотя отец предлагал остаться, довести обучение до конца и только потом домой ехать. Но сын на все уговоры отвечал «не хочу попусту время тратить».

Он был уверен, что ему останется дело отца. Хорошо отлаженный бизнес приносил прибыль, что не только позволяло спокойно существовать семье, но и копить на черный день. Анна давно заметила, что старший сын просто дожидается времени, когда ему перейдет все из рук отца, и он будет жить в свое удовольствие, ничего не предпринимая.

Да только отец другую надежду имел, хотел дело расширить, да позиции свои упрочить. Сам узнавал по мере сил новое, но это не тоже самое, когда знания тебе преподаватели несколько лет передают. Иногда говорил, что сам бы учиться пошел, да не было возможности в университете время проводить, дело ж на нем, оставить не на кого. Младший ребенок еще, а Сашка хоть и помогать собрался, но видел же отец, не сдюжит тот.

А Пашенька бы смог. Только подрасти ему надо. По всему видно, в отцовскую породу пошел. И в училище собирался, и в университет. Не зря отец решил ему все оставить, не зря.

Сонечка тоже росла любознательной, и наверняка обучение столичное оказалось бы ей по плечу. Можно было девочку в Петербург отправить, деньги имелись, способностей не занимать. Но наслышаны они было об обучении в женских гимназиях и институтах, и о розгах, и о холоде в классах и спальнях, так что одеяла не спасают, да и дисциплина железная, куда ее девочке с ее непоседливостью и живым умом. Не готова была Анна подвергнуть дочь таким испытаниям.

Хотя последнее время, все чаще мелькала мысль, что может зря побоялась? Глядишь, у ребенка жизнь иначе сложилась.

* * *

Поезд чуть замедлил ход, приближаясь к станции и спустя время, совсем остановился. Из вагона второго класса дружно высыпали на платформу люди в надежде размять уставшие чресла, но тайный советник барон Никита Александрович Куршаков присоединиться к ним не спешил. Он опустил ноги с полки, на которой лежал, прошел туда-сюда по вагону, старательно огибая людей и, заметив возвращающихся, забрался обратно.

Он только-только задремал перед станцией, но отказывать себе в удовольствии немного пройтись не стал. Тем более сон был не слишком приятен.

А привиделись ему события месячной давности, когда он, усталый после очередного бала спокойно возлежал в одной из гостевых комнат сестры, куда добрался уже под утро. Его собственный дом находился чуть дальше от места приема, и Никита опасался, что просто туда не доедет.

Он практически не пил – дело, которым он занимался, требовало ясного ума, но в это вечер его неожиданно сморило от пары бокалов шампанского. Молодой мужчина подозревал, что тому виной были не его невоздержанность, а длинные руки его приятелей, добравшиеся до фужера и подмешавшие в практически безобидный напиток изрядную долю водки, а потом хитростью заставившие его осушить пару бокалов залпом.

Возможно, он бы не потерял бдительность, если бы смотрел по сторонам, заметил бы подмену, но последние пару недель все его внимание было направлено на барышню Елизавету Вронскую, а все его действия на подобных званых обедах и ужинах – оказаться как можно дальше от нее.

Но случилось то, что случилось, и в ту ночь он боролся с похмельем и одновременно пытался определить, не привиделся ли ему настойчивый стук в дверь.

Барон Куршаков даже засунул голову по подушку – стук не прекратился.

Собрав волю в кулак, он поднялся в кровати, подошел к двери и отпер засов, забыв наказ сестры не показываться в таком виде детям во избежание дурного примера, а потому держать комнату закрытой и отпирать только после того как окончательно придет в себя.

К счастью за дверью оказались не племянники, а его слуга, прибывший из дома с просьбой срочно явиться на службу.

Недоумевая, что может понадобиться от него в столь ранний час, когда не пробило еще и семи утра, Никита попросил принести воды, а также взял любезно протянутый слугой костюм, предусмотрительно захваченный тем из дома.

Через полчаса барон вышел из поместья сестры настолько бодрым и свежим, насколько вообще это было возможно в его состоянии.

Он прибыл во дворец и сразу же был приглашен на прием. Государь вручил ему послание из далекой Самары. Никита с интересом взял листок в руки – вряд ли его вызвали только для того чтобы продемонстрировать плотность бумаги или красивый почерк – наверняка в письме содержалось что-то важное.

Догадки не обманули. Текст был занимательным, но одна вещь привлекла особенно.

– Что прикажете? – уточнил тайный советник, как только закончил чтение.

– Оправляйся-ка ты в Самару и выясни, где могли быть найдены эти вещицы. Они могут быть весьма полезны в наших задумках.

– Слушаюсь! – ответил Никита.

– Оправляешься через пару недель. Не раньше. А пока все подготовь. Как можно меньше людей должны знать, что ты туда едешь. И никто – об истинной цели визита.

Тайный советник Никита Куршаков кивнул в знак того что понял и покинул кабинет.

Подготовка заняла больше двух недель, но в таком деле мелочей не бывает.

И вот сейчас, по милости одной девицы, которая ему даже не нравится, он вынужден трястись в вагоне второго класса и с нетерпением ожидать окончания пути.

* * *

Анна Михайловна спустилась вниз, передала шубки служанке и поднялась к себе. Нужно письма разобрать, да последить, как к обеду накрывают. Не забыть бы еще к ужину распорядиться. Гости у них будут. И очень хочется надеяться, что все пройдет гладко.

Прибудет семейство одного мелкопоместного дворянина. Вместе с сыном. Тот вернулся недавно с учебы, родители женить его надумали, и кто-то из знакомых посоветовал им Соню. Кажется, молодой человек даже успел ее увидеть, и девушка ему приглянулась. Остается надеяться, что чувство окажется взаимным и все сложиться к общей радости.

А сейчас ей нужно приложить усилия и не ударить в грязь лицом ни как хозяйке, ни как матери.

Хотя вечера и в семейном кругу тоже иногда беспокойные бывают. Взять хотя бы тот, месяц назад, что к поездке ближайшей отца привел. Собрались они все за столом. Старшенький заглянул, да один, без жены. Но все равно спокойного вечера не вышло.

Трапеза уже к концу подходила, все о пустяках беседовали. Погоду обсуждали, знакомых перебирали. Саша про дом свой новый говорил. Сняли они его недалеко, да и не вот чтобы дорого, да все равно хотелось им чего-то своего. А отец возьми да и спроси:

– Сам Сашок хромы новые строить задумал, али жена подсказала?

И ведь знал, как сын болезненно реагирует на те намеки, что жену его, главой в доме делают, а он так, на подпевках.

– А коли и Светлана, худое разве что в этом желании есть?

– Худого ничего, особенно когда муж с головой, да с руками. Где строиться думаете? – Решил отец не продолжать неприятную для старшего сына тему.

– Земля недешева сейчас, да и в центре все хорошие куски уж проданы. Думаю, за Воскресенской площадью взять, где сейчас Маштраковы строиться задумали. Уж три года как Михаил Дементьевич подал прошение в Самарскую городскую управу с просьбой разрешить ему возвести на своем усадебном месте близ Воскресенской площади двухэтажный деревянный дом. И вот все сложилось. Щербачев строить будет, кто реконструкцией церкви занимался.

– Ой, далеко, – покачала головой Анна Михайловна. – Почитай окраина самая. Не так давно дубрава стояла, до самого женского монастыря. Сейчас, конечно, церковь Воскресенскую построили, но все одно – край. Дальше уж дачи, да деревни.

– Так ведь ближе нет ничего. А может и хорошо, что дачи, воздух свежий, от Засамарской слободы подальше, – уточнил старший сын.

– А Курлины на Саратовской строятся. Я слышала, отличный дом планируют, в стиле новом, модерн вроде, да с вещичками необычными, – вспомнила Анна Михайловна.

– Дом знатный. И удобства все предусмотрены: отопление, электричество, водопровод, – произнес муж.

– Да уж, задумка грандиозная, – покачала головой женщина, задумавшись о чем-то.

– Ничего, и мы через пару годков проведем, – правильно разгадал мысли жены глава семейства. – Только разрешение получу, да инженера найду, кто поможет дом перестроить.

– Это хорошо, правильно, – кивнула головой Анна. – А молодые сразу могут все предусмотреть.

– Да, сейчас многие стараются заранее все нужности организовать. А ты Сашок, что думаешь? – Уточнил отец. – Хорошо бы было?

– Да хорошо, то хорошо, да где денег на это взять? – Отозвался старший сын. – На простую избу издержек не оберешься, а уж коли водопровод, это вообще в копеечку встанет.

– Первостепенное дело, денежные средства иметь, работников нанять чтобы. А можно и самому участие принять в прокладке труб, глядишь, обучился бы и смог все устроить.

– Так ведь не умею я, инженерному делу не обучен.

– Тогда, конечно, выход один – деньги заработать и только приказы отдавать. Какое занятие тебе по нутру? Присмотрелся бы Сашка, дело открыл, я б тебе деньгами помог, – в который раз начал отец. – А не хочешь сам думать, по сторонам посмотри. Вон Христензен опять новые товары завез. Все ассортимент расширяет универмага, а начинал то, сам заешь, с горчичного масла, что любой горожанин себе на завтрак, обед и ужин позволить может, разве что кроме совершеннейших бедняков. Я давеча зашел, Анне Михайловне, маменьке вашей, отрез в подарок взять, так глаза разбежались, все такое красивое. И это у меня, а уж барышни там сознание только что не теряют. А Санин абрикосов опять сушеных доставил в лавку, так за теми абрикосами очередь выстроилась. Целых десять минут потерял, пока Сонечке лакомство купил. И откуда очередь? Не дешевые те сладости, а все равно покупают. Занялся бы, и в очереди стоять не пришлось. Сам бы Соне носил абрикосы эти, очень уж она их уважает, глядишь, и смотреть бы на тебя стала ласковее, да помогла в чем. Хотя бы вон жену твою уму разума научила, а то у той одни развлечения да наряды на уме. Ты Слободку ругаешь, грязно там, да воздух плохой. А ведь первый участок канализации построен был из кирпича, произведенного в Засамарской слободке, на заводе Маркела Шигаева. Могли б организовать тебе заводик, уж на удобства в собственном доме заработал бы.

– Так ведь знания в этом деле иметь надо.

– Знания важны, но можно и в работе многое узнать. Не обязательно учится, если не хочешь.

– Так что же мне, простым рабочим куда пойти? Не по статусу мне это. Я лучше ваше дело перейму, сразу начальником и всему научусь. Вон купец Башкиров как хорошо все устроил, построил мельницу, да не простую, автоматизированную, с электричеством, с оборудованием фирмы «А. Эрлангер и К». В три смены работают, десять сортов пшеничной, да шесть ржаной муки производят. И всем сыновья заправляют. Целый поселок на берегу. С домами для рабочих, складскими помещениями, особняк хозяина.

– Так отец другими делам занят, председатель Биржевого комитета, как-никак. На Хлебной площади сидит, в здании биржи. Да не просто сидит, активно биржевую игру ведет, его сделки миллионами исчисляются, – уточнил глава семьи.

– Так и вы могли б себе место спокойное найти, в тепле да сухости сидеть, а я б уж на месте заправлял.

– Второй Башкиров в Самаре не нужен, да и не уверен я Сашка, что справишься ты со своими знаниями с делом семейным. Научился б чему-то на стороне, поработал учеником где, а то сразу – руководить.

– Зачем где-то, да еще учеником. Вырос я уж из возраста школяра. Мне размах нужен. Да и зачем энергию свою и время на стороне тратить, лучше пользу приносить себе.

«Да уж, с таким подходом, ровен час через год ничего не останется от дела-то семейного. Это со стороны кажется все просто. Пробовал я как-то тебя на пару дней оставить, по делам уезжая, так потом неделю проблемы разгребал. Нет, нельзя тебя до большого дела допускать, ты свое попробуй, маленькое, а не получится, так я подстрахую», – подумал купец.

– Папенька, – подала голос Соня. Видно было, что она внимательно прислушивается к разговору. – Могу я попросить вашего совета и денег, чтобы в жизнь задумку свою воплотить?

– Конечно, девочка, что бы ты хотела, магазинчик какой? Или аптеку, или, может, наймешь швей, откроешь мастерскую, у тебя иной раз такие прелестные наброски платьев выходят. Маменька говорила, портниха все удивляется, талант говорит у тебя.

– Да, Соня, – улыбнулась мама, – мы с папой обсуждали. Дело тебе нужно, чтобы веселее жилось. Пока свободная, без супруга, да детей. А замуж выйдешь, можно продать его или себе оставить и помощника нанять, если справляться не будешь.

– Нет, мама, не интересуют меня магазины, да ателье. Я хотела немного другого. Читала недавно в газете, что транспорт появился такой, самоходный. Ни лошади, ни другие животные для него не нужны, только двигатель.

– Эк, Соня, какие ты статьи читаешь. И понятны они, барышне-то, интересны?

– Очень батюшка. И понятны, и еще более интересны. Увлекательно еще так написано. И я подумала, не прикупить ли пару штучек? Обороты торговли растут, перевозки все нужнее. Да они по воде все и пути для поездов вот недавно проложили кое-куда. Только к каждому полю их не протянешь, не проложишь к каждому сараю с зерном рельсы со шпалами, и лошади столько не увезут. Что если нам такую машину купить? Пока ни у кого нет. Первыми будем.

– Что за машина такая, поподробнее?

– Кибитка вроде, только выше, на колесах и не лошади ее тянут, а мотор специальный. А человек управляет, но в руках не вожжи, а руль. На небольших за границей люди ездят, но есть и побольше, для грузов. Туда много положить можно. Вам понимаю, не до них. Так я бы могла сама заняться. Вам грузы возить. Да объявление в газету дать. Люди со стороны посмотрят, как удобно все перемещать на машине, да и закажут свое перевезти.

Отец задумался.

– Смотри Сашка, что сестра предлагает. Не хочешь на вооружение взять?

– Но папа! – произнесла Соня. – Это моя идея!

– Нет, не нравится мне, – покачал головой Александр, – странное дело. Что еще за машины, рули какие-то, моторы. Не понятно все. Да и новое дело, вдруг не получится. Я бы не стал рисковать, не по мне это.

«Вот поэтому тебе и не стать хорошим купцом. Риск в нашем деле не последнее дело, – подумал отец. – Пока рисковать не научишься, да не просто наобум, а продумав все, толка из тебя не выйдет».

– Зря, Соня правильно мыслит, надо искать то, чего еще ни у кого нет. Но если боишься, то начинать не стоит. Не хочешь машины, давай купим судно, по воде будет грузы перевозить, этим люди занимаются. Пример перед глазами есть, – отец твердо решил дело взять в свои руки, а то года идут, а старший без дела все дни проводит в праздной суете. Вот даже Сонечка, какое дело необычное сочинила, механизмами интересуется. – Пойдем в кабинет обсудить надо. Если все сложиться, присмотрим тебе корабль.

– По поводу корабля можно и обдумать, у многих уже есть, говорят прибыльно это, – согласно кивнул Александр, поднимаясь из-за стола и победно глядя на Соню, словно говоря: «Что еще за глупости предлагаешь, не понимаешь ничего, так молчи, одно слово – девчонка».

Соня с мамой остались за столом и Соня, уже не сдерживаясь, утирала слезы, которые беззвучно катились по ее лицу.

– Сонечка, девочка! – Анна подскочила к дочери. – Не плачь, я поговорю с отцом, и тебе занятие найдется. Может, благотворительностью, как Константиновы? Или магазин откроем, как Санины и Христензены? Машины все же барышне ни к чему.

– Хорошо, маменька, подумаю, – произнесла Соня, сдерживая слезы, и отпросилась к себе в комнату.

Нет, не о том она мечтала! Хотелось чего-то абсолютно другого!

Да, существующие купеческие задумки были неплохи, но они уже все реализованы, и видно, что никаких недоработок нет, не сможет ни ее магазинчик, ни ателье затмить уже имеющиеся.

Понятное дело, Соня знала о Саниных. Братья открыли первый в городе бакалейный магазин европейского типа, на улице Вознесенской еще в 1853 году. Позже магазин переезжал на Дворянскую, Панскую.

В отличие от торговых лавок Троицкого рынка, где было не слишком чисто, да и покупателей частенько обманывали и обвешивали, магазин имел безупречную репутацию. Иван Львович лично следил, чтобы приказчики не обсчитывали покупателей. Работников, нарушивших правила, увольняли. К тому же на товарах стояли ценники, что не предполагало необходимости торговаться.

Соня любила заглянуть в магазинчик, предлагавший необычные товары. Иногда просто посмотреть, иногда что-то купить. Приходя «только взглянуть», часто возвращалась со сверточком. Да и как можно было устоять от красоты и запахов, царивших внутри! Да, из лавки можно было заказать доставку и не только в Самару, но и другие уездные города губернии, но как приятно сходить и самой все выбрать, «послушать» запахи – торговали не только продуктами, но и парфюмерией – посмотреть на красивые упаковки!

В магазине продавались орехи грецкие из арабских стран, турецкие кофе и табак, италийские марципаны, восточные сладости. Иногда в витрине оказывались даже лимоны, апельсины и сушеные абрикосы. Да, дорого, но это ведь и не на каждый день, просто побаловаться. И в качестве можно было быть уверенным. А цены на продукты первой необходимости были примерно такие как везде: пуд картофеля – двенадцать копеек, пуд соли – восемьдесят. Живая курица стоила пятьдесят копеек, гусь – один рубль.

Конечно, магазины были только началом. Со временем Санин стал инициатором создания и председателем правления Общества взаимного кредитования – первого коммерческого кредитного учреждения в Самаре. Вскоре он стал совладельцем «Товарищества механического завода бывшего «Бенке и Компания», которое построило первый в Самаре пароход. Почти сорок лет, с конца шестидесятых годов прошлого века, его избирали Самарской городской Думы, более тридцати лет – почетным мировым судьей и действительным членом Губернского присутствия по промысловому налогу Министерства финансов.

Пусть для нее все тоже началось бы с небольшого магазинчика, но Соня не была уверена, что ее также изберут потом главой чего бы то ни было, все же женщине пробиться труднее.

Магазин Христензена количеством товаров не уступал.

Юлиус Теодор Конрад Кристенсен или Юлий Богданович Христензен, как называли его на русский лад, был датчанином по происхождению. Родился в немецкой колонии Сарепта под Царицыным. Это было самое процветающее немецкое поселение в Поволжье. Широкое развитие получило здесь ткацкое производство. Колонисты ткали бумажное и полушелковое полотно, названное сарпинкой. Оно пользовалось большим спросом даже в Москве. Славилась и сарептская горчица.

Христензен получил отличное образование в коммерческой школе в Москве, являлся членом сарептского общества, в 1858 году стал купцом второй гильдии.

Открытый в начале зимы 1860 года «купца второй гильдии Юлия Богдановича Христензен Торговый дом Христензенъ» сначала занимался продажей только дешевого сарептского полотна – «сарпинки» – и горчичного масла. Кроме этого, сарептская горчица шла на приправы, изготовление горчичников и лекарств.

Позже ассортимент расширился, в продаже появились разнообразная бакалея, стройматериалы, хозяйственные товары и сельскохозяйственная техника. Склад машин, включавший в себя косилки, жнейки и сноповязалки, располагавшийся в доме господина Зиновьева на Саратовской улице, являлся официальным представителем известного американского завода «Джонстона». В самарских газетах второй половины 1880-х годов, печатавших рекламные объявления, Христензен неизменно сообщал, что этот завод получал на международных выставках первые награды и денежные премии.

Продажа сельскохозяйственных орудий и машин была высокодоходным делом. Христензен вложил эти деньги в магазин.

В 1878 году Юлий Богданович полностью выкупил дворовое место с трехэтажным домом по Дворянской улице у купца Ивана Львовича Санина и на первом этаже открыл первый и самый большой универмаг: «Сарептский магазин». Здание, построенное по типовому проекту, затем несколько раз перестраивалось.

Верной помощницей в торговых делах Юлия Богдановича всегда была жена Мария-Ида Августовна, которая лично заведовала ювелирным и парфюмерным отделами «Сарептского магазина».

Место тут же стало весьма посещаемым за счет широчайшего ассортимента товаров, предлагавшихся к продаже. Тут было буквально все, что только может прийти в голову. Украшения из золота и серебра с бриллиантами, рубинами и уральскими самоцветами. Маски для бала, золотые предметы интерьера, жемчужные пепельницы и пуховая постель. Дорожные аксессуары, коньки, мраморные умывальники, скатерти и парфюмерия. Огромные машины, газовые печи, трубы, локомобили, гвозди и маленькие детские игрушки. Одежда и обувь высокого качества из модных домов Лондона и Парижа, включая подвенечные и вечерние платья. Одна дама купила сумку месье Портер за сто двадцать франков, при том, что тысячу франков стоил дом в центре Самары. Рекламные объявления в газетах напоминали огромные списки ассортимента, а не обычные небольшие заметки, как у других магазинов.

А как удивительно были украшены витрины! Чего стоят только золотые и серебряные туфельки, выставленные в первом окне!

Конечно, не всегда все было безоблачно, несколько лет назад в ноябре 1898 года магазин ограбили. О том даже напечатали в «Самарской газете»: «… ночью на 16 ноября 1898 года из магазина господина Юлия Христензена, помещающегося на Дворянской улице под номерами господина Шемякина (гостиница «Россия»), совершена крупная и крайне дерзкая кража золотых с бриллиантами и других ценных вещей и до двух с половиной тысяч рублей денег – всего похищено на тридцать тысяч рублей золотом. Прием, употребленный для проникновения в магазин, очень остроумен и напоминает собой способ, употребленный два года назад в Одессе. В восемь часов двадцать пять минут утра к месту кражи уже явились господин полицмейстер и другие чины полиции. Ими было обнаружено, что сделано отверстие в магазин из номера двадцать девять гостиницы Шемякина в полу. Зонт и пиджачная пара похитителя остались в номере, где господином полицмейстером найден, кроме того, золотой с камнями браслет, стоящий до ста пятидесяти рублей. Место для отверстия избрано под столом против дивана и покрыто ковром. Окна из-за предосторожности были завешены. Кем были эти похитители? Ни наша полиция, ни содержатель номеров, ни прислуга определить не могут».

Пять лет назад на втором этаже здания Христензен работала Александровская публичная библиотека, зал Александра II и музей. Библиотека была популярным местом. Популярным до такой степени, что большинство посетителей там не сидели, а стояли, так как имеющаяся мебель не вмещала желающих, а сидели даже на витринах, окнах и карнизах.

На третьем обитала семья. Старший сын, Альфред, создавший сначала отделение Сарептского магазина, торговавшего хозяйственными товарами и охотничьими принадлежностями, три месяца назад, в начале февраля, открыл на Дворянской магазин, назвав его «Хозяйство и охота». А на его место, помогать отцу, встал Николай, слывший умелым дельцом, в отличие от брата, которого все считали разгильдяем, да к тому же красавец, один из создателей Самарского общества велосипедистов.

Но все это было не по душе Соне, у нее появилась мечта, и она ее тихонько лелеяла, веря, что когда-нибудь получится осуществить задуманное.

Глава 3

На следующий день после памятного разговора отец за обедом объявил, что все обдумал и теперь их путь лежит на судостроительный завод в Кострому. Заказать Александру корабль. А то мужчина уж скоро детьми обзаведется, а все никак ни на что не решится.

Соня молча крутила ложку, понимая, что этот корабль, скорее всего, будет постоянно простаивать из-за нерадивого управления Александра. Если, конечно, папенька не осерчает, и не возьмет все в свои руки, присоединив перевозки по воде к своему делу.

С того папенькиного заявления прошло уже полтора месяца и вот завтра часть семейства, в составе папеньки и Сашки отбывает на поезде в дальние дали, увозя с собой ее, Сонины надежды и чаянья.

Ах, как обидно! Да еще и поездка на дачу из-за этого отложилась. Хотели сегодня, да погода не позволила. А без главы семейства переезжать на лето за город, было не принято.

Дождь припустил сильнее, окончательно смыв надежды присоединиться к тем счастливцам, владеющим или снимающим дачу, которые отправятся на природу в ближайшее время. Стать одной из них теперь получится не раньше, чем через месяц.

Надо искать положительные моменты. Вот может поездка Александра от праздной жизни отвлечет. А то в последнее время, женившись, уж больно он до развлечений стал охоч. То надумает пирушку закатить по какому-нибудь поводу, то в соседнюю губернию отправится, да не один, целую компанию возьмет. И все за свой, то есть папенькин, счет. Хоть и скрывал все от родителей, деньги просил, говорил деньги дом снимать нужны, да прислугу хорошую нанять, да и долгов наделал. Но Соня знала, на что эти суммы тратятся, подружек много, сплетни быстро разлетаются.

И жену выбрал себе под стать. Красавица, спору нет и хитрая. А к делам не приучена. Даже платье заштопать не в состоянии, не говоря уж о том, чтобы обед приготовить. Родители постарались. Баловали дочь безмерно. Уродилась она хорошенькой, и потому ее обучением озаботились лишь в той мере, в коей оно позволило бы составить выгодную партию.

А если жених не бедный, к чему учиться житейским премудростям? Так и получилось. Сашка происходил из богатого семейства, был первенцем, и родители девушки посчитали, что все их чаяния сбылись. Только вот прогадали. Сонин отец, как узнал, на ком Сашка женится, сказал, что молодой муж сам теперь должен на хлеб зарабатывать.

«Девица не промах», как сразу окрестила ее Соня. Все нос от брата воротила, а как узнала, чей он сын, стала весьма благосклонно принимать ухаживания, а потом и вовсе взяла в оборот и больше не отпускала, пока свадьбы не добилась. Да, сразу понятно, кто глава в семействе Сашки.

Ну а в отношении себя Соня иллюзий не питала. На богатого, да красивого мужа не надеялась, но за страшного и глупого тоже не хотела идти. Как только она пришла к подобным выводам, осознала, что жениха найдет не скоро. И права оказалась. Все подружки давно замужем, у кого-то и дети скоро появятся, а она одна. Не лежала душа к тем, кто сватался.

Каждый восхвалял ее стать и хозяйственность, но Соня все прекрасно про себя знала, и верить им не спешила. Ну не может человек, пообщавшись с ней лишь пару часов, а иногда узнавший о ней лишь от знакомых, сразу проникнуться большой симпатией.

Возможно, если бы она испытывала хоть к кому-то из ухажеров чувства, их не совсем искренний интерес ее бы не остановил. Но душа и сердце Сони молчали и все приходившие неизменно получали отказ, если осмелились задать вопрос. Либо, если до предложения не доходило, вполне понимали намеки и больше с подобным в дом не являлись.

Соня все ждала, что с ней случится что-то подобное, как у мамы с папой, но годы шли, ничего не происходило, и потому она решила, что сама себе будет опорой и обеспечит то, чего хочет. А что? На свете много женщин, у коих бизнес свой имеется, чем она хуже?

Ах, если бы папенька позволил, она бы развернулась! Купила бы несколько машин, которые могут по дорогам грузы перевозить. Сняла бы небольшое помещение, где организовала конторку, наняла служащих, чтобы желающие могли прийти и заказать перевозку. А потом, может, и завод бы поставила, чтобы строить их поблизости, а не выписывать из-за границы.

В городе имелось предприятие для постройки кораблей, чтобы товары перевозить по Волге. Но зимой и весной, такая возможность пропадала. Построенная недавно железная дорога проходила не во все уголки. И Соня придумала выход.

Но ее семья хоть и была прогрессивной, но не настолько, чтобы позволить девушке, да еще незамужней дело свое открыть. Получить благословение папеньки на подобное нереально. Хотя, если подумать, двадцатый век на дворе, а он все живет прошлым!

Интересно, а если она останется старой девой, родители позволят ей открыть свое дело? Должна же она на что-то жить.

За размышлениями, Соня не заметила, что дождь почти прекратился, наделав изрядно луж. Дороги за городом тоже наверняка размокли, нечего и думать о путешествии. Даже прогуляться, похоже, получится не скоро.

Девушка отложила книгу. Нужно чем-то занять руки, иначе кругом голова пойдет. Открыв ящичек стола, девушка достала несколько ящичков и оглядела свои богатства. Засушенные розовые лепестки и лаванда, цветки календулы и ромашки, высушенная молодая крапива и полынь, корочки лимона и мандарина. Розовая вода и масла, разнообразные ягоды – все, что могло смягчить, увлажнить, напитать кожу. Разнообразные ягоды, веточки и листик – желтые, оранжевые, багряные – это уже для красоты, пользы от них никакой. И кусочки мыла. Вот и все роскошество – то, что она использовала, чтобы сварить свой, неповторимый кусочек мыла.

Конечно, не сравнить с мылом из петербургской лавки Рузанова – «Royale de Thridance», «Cold cream of roses», «Muse tonkine», Savon aux amandes des jaux amandes des peches», виндзорские сорта, но тоже ничего.

А истинной любовью Сони были духи.

Экзотические восточные запахи «Шампакка» и китайских «Меляти» фирмы «Виктория» в Париже пробуждали воображение о неведомых цветах и растениях, далеких землях и необычных путешествиях. Девушка пыталась воплотить запах и в кусочке мыла, но подобрать композицию не получалось. Виной тому, по всей видимости, были ингредиенты, приобрести которые можно было только в экзотических странах или отсутствие таланта у составительницы. Да, Соня была самокритична и допускала, что она многого не может и не умеет.

Крупнейшие парфюмерные фирмы открыли в столице специализированные магазины. На Невском проспекте в домах восемнадцать и тридцать. Сама Соня не бывала, но папенька, бывая по делам в столице, всегда привозил дочери какую-нибудь баночку, из новинок, и не обязательно женскую. Ее любопытство распространялось на все запахи.

Скопилось их с десяток, «Гелиотроп», «Пао-роза из Синтры», «Парижская выставка», «Империаль». Среди них был даже набор, созданный специально для России придворным немецким парфюмером Густавом Лозе «Русский букет», с туалетной водой, туалетным мылом, душистыми мешочками-саше с тем же запахом.

Рассмотрев имеющиеся духи, Соня нанесла на кожу крем, а потом, перебрав материалы, выбрала нужные – те, сочетания которых еще не испытывала и спустилась в кухню, чтобы сварить пару кусочков мыла. Она пробовала составлять и лосьоны, но мыло ей нравилось больше.

Проведя над кастрюльками около получаса, девушка вдруг увидела из окна кухни, что светит солнце, а тропинки почти просохли. Обрадовавшись, она тут же собрала скарб и отправилась в комнату за накидкой, чтобы пройтись.

Накинув на платье шемизетку, все же на улице могло быть свежо, Соня спустилась вниз, чтобы отыскать маму и предупредить, чтобы ее не искали.

Анна Михайловна оказалась в столовой, где давала распоряжения служанке, расставлявшей на столе посуду.

– Так, Татьяна, и еще один прибор – вот сюда, – хозяйка указала место на столе и повернулась к дочери, – хорошо, что ты пришла Соня, я как раз хотела отправить к тебе кого-то, чтобы предупредили, что нужно приодеться к ужину.

– Но я и так одета, хочу прогуляться, недолго, скоро вернуть.

– Нет, дочка, для прогулок не время, тебе необходимо отдохнуть, чтобы на ужине выглядеть свежей.

– Но я совсем не устала.

– Вот и прекрасно, побудь дома, чтобы прогулка тебя не утомила, а вечером сможешь посвятить все внимание гостю.

– К нам кто-то придет?

– Да, весьма интересный молодой человек.

– Но мама… – начала Соня и осеклась.

В возможность, что сегодня их посетит человек, который станет ее женихом, она не особо верила, тем более все, кто мог, уже к ней приходили. И вот из-за неизвестного мужчины она вынуждена сидеть дома, чтобы не показаться усталой. Какая несправедливость!

– Что-то не так? Не думай, мы тебя в плохие руки не отдадим, подберем жениха. Чтоб и не глуп и при деньгах.

Соня хотела сказать, что средства не самое важное – жизнь штука переменчивая, сегодня у жениха капиталы водятся, завтра нет. Но благоразумно решила промолчать.

Да, достаток жениха дело важное, но и свою копеечку надо иметь. Вдруг будущий муж окажется прижимистым, сколько уж случаев таких. Вот вышла замуж Татьяна, подруга ее по детским шалостям. Через дом раньше жили. Всем жених хорош был. И при финансах и рангу не последнего, да ленив оказался. Как женился, все больше дома заседал, за делом не следил, на работу ходил не часто, так денежки и кончились.

Да и вообще, со свадьбой торопиться не следует. С будущим супругом нужно пообщаться подольше до помолвки, приглядеться тщательнее, в разных ситуациях проверить. А то попадется какой-нибудь, только горазд пыль в глаза пускать, а сам ничего собой не представляет.

– Просто не понимаю, почему нельзя чуточку пройтись, – вместо этого расстроено протянула девушка, – пока еще погода позволяет. Когда начнется лето, в городе не погуляешь.

Анна Михайловна внимательно взглянула на погрустневшую дочь и произнесла:

– Может ты и права, и прогулка пойдет на пользу.

– Хорошо, я недолго, – кивнула Соня и быстро выскользнула за дверь, чтобы маменька не передумала.

Путь ее лежал к самому началу города, туда, где когда-то была крепость, а сейчас, на Казанской улице под номером три, стоял один из самых красивых домов Самары – особняк Субботиных-Шихобаловых.

Так как улица выходила на полицейскую площадь, которая была окружена хлебными амбарами, тут разрешалось возводить только каменные постройки. Большинство домов были купеческими, а для строительства требовалось специальное разрешение городских властей.

Каменные строения были более прочными, все это прекрасно понимали, но, несмотря на это, деревянных домов оставалось еще очень много, в основном в них проживали крестьяне и мещане. Примером служили дом временно-поверенного крестьянина Гальянова, дом крестьян Дюковых и мещанина Борисова. Купцы предпочитали дома каменные либо дома с каменным первым этажом.

Дом Субботиных-Шихобаловых был возведен на месте старого снесенного дома, построенного по типовому проекту в пятидесятых годах девятнадцатого века, а позднее чуть перестроенного по инициативе его владельцев.

Сначала Екатерина Васильевна, жена Семена Устиновича Субботина, в 1861 изменила лицевой фасад со двора существующего трехэтажного дома, перестроила кухню и возвела во дворе пристройку и амбар.

А в начале июля 1878 года уже и достопочтенный Петр Семенович подал прошение на строительство на участке трех каменных служб. Богатство семьи росло и требовался новый особняк, соответствующий доходам семьи. А они были не маленькими.

В то время уж пять пароходов и сорок барж Субботиных самыми первыми уходили к Рыбинской бирже и возвращались оттуда с самым дорогим зерном – белотуркой, дающим в сечении так называемый «леденец». А во время строительства дома заработала и паровая мельница Субботиных.

Старый дом был снесен, и началось строительство. Но сначала в 1877 году Петербургское общество архитекторов объявило конкурс, с выплатой премий трем лучшим проектам, объявление о котором было напечатано в журнале «Зодчий. Конкурс выиграл Виктор Александрович Шретер, представивший проект в виде флорентийского палаццо пятнадцатого века в сочетании с русским кирпичным зодчеством, а два проекта – архитектора Леонова, и архитекторов Меллина и Пщолко получили премии без права постройки.

Проект был выгоден тем, что не открытая кирпичная кладка стен позволила избавиться от штукатурки, требующей периодической окраски и ремонтов, что было удобно Субботиным, при их бесконечной торговле и сдаче амбаров в аренду. При этом так называемая, «русская кирпичная кладка» создала интересный художественный эффект: основой архитектурной композиции стала естественная фактура кладки из высококачественного кирпича, красный цвет которого был оттенен штукатурными деталями, к примеру – круглыми окошечками и гранитом цоколя. Второй этаж снаружи был украшен грифонами, ажурной лепниной, а на крыше примостились две изящные человеческие фигуры.

Строгая симметричность фасада, смягченная декоративными вставками и лепным фризом, неизменно привлекала взгляд. Именно сплошная рустовка фасада и соответствовала традиции флорентийского ренессанса пятнадцатого века, пусть и с более простой и дробной трактовкой деталей.

На первом этаже находилась контора, на втором покои Андрея Субботина, его жены Елизаветы, их детей, кабинет и спальня Петра Семеновича.

Соня бывала внутри и неизменно приходила в восторг от роскоши внутреннего убранства. В здании имелось пять лестниц не похожих друг на друга. Парадная – из мрамора, кованная – с первого на второй этаж, деревянная со второго на третий, и две попроще – железобетонные – в подвал и из подвала на чердак. Мраморный камин, печи с художественной керамикой, резные двери из ценных пород дерева, узорчатый паркет и потолки с лепниной – все говорило о том, что ты находишься в доме богатых купцов.

Шикарные внутренние апартаменты выполнены в разных стилях – главный зал с парадной лестницей – в стиле неоренесанс, гостиные – в силе барокко, столовая – в русском стиле, женские будуары в стиле рококо.

По периметру здания, в некотором отдалении находились амбары, дальше пристани. И над всем этим возвышался чудесный особняк Субботиных.

Но, как часто бывает, счастье не длилось вечно. Неурожаи, финансовый кризис и суд с купцом Аржановым подорвали благосостояние семьи.

Более десяти дет назад с молотка был продан особняк Субботиных на Казанской и почти всё дело Антону Николаевичу Шихобалову. Петр Семенович Субботин уехал в Санкт-Петербург, а вернувшись три года назад, почти сразу умер.

Новые хозяева сдавали особняк разным предприятиям, в том числе под фирменный магазин, склад и контору местного отделения коньячно-водочного магната Шустова.

Но дух былого великолепия витал около этого дома, и Соня любила не спеша проходить мимо и любоваться роскошью, созданной руками человека.

А история с Аржановым была необычной и за ней следили многие.

Аржановы, одна из самых известных купеческих фамилий, по размеру бизнеса считалась второй в губернии. Очень крупные хлеботорговцы, ко второй половине девятнадцатого века их земельные угодья составляли более ста пятидесяти тысяч десятин, входили в Товарищества по совладению и сами владели несколькими мельницами.

Первым в Самаре начал дело Илларион Аржанов. Отставной уральский казак, он перебрался в столицу, и, как и многие в то время, открыл на другом берегу реки Самары салотопенный завод, стал заниматься торговлей, и потихоньку приобретал земли в Самарском уезде. Построенный салотопенный завод приносил небольшой доход.

Но спор у Субботиных вышел не с ним, а с Семеном Ларионовичем Аржановым. Да, как и другие представители торгового сословия Самары, купец Аржанов занимался продажей сала и хлеба. Имел семью – жену Веру Яковлевну, дочь есаула, с которой венчался в старообрядческой церкви, двух сыновей – Петра и Лаврентия. Но помимо торговли, владения землей, паем в акционерном пароходном обществе «Кавказ и Меркурий», части собственности теплохода «Двенадцатый год», занимался еще и выдачей ссуд под проценты и залог имущества.

Да так все подстраивал, что ничего из хорошего имущества, попавшего в залог, к владельцам не возвращалось. Одно слово, ростовщик.

Купец сумел заполучить паровые мельницы Субботина и Зворыкина. Но сам молоть зерно и не планировал, его целью было перепродать их. И ведь не боялся ничего, другой бы грехи свои искупить пытался, помогал бы нуждающимся, но Аржанов был не таков. Кто близко знаком не был, меценатом его считали, вспоминая, как он на нужды Константиновской богадельни тридцать тысяч рублей пожертвовал. Да только не от чистого сердца все шло, а больше по принуждению.

Петр Семенович Субботин потребовал с Аржановых неустойку за невозврат в установленный срок мельницы. Отец и сын пришли к городскому голове Алабину и сообщили, что мельницу передадут, но только без уплаты неустойки. А Субботин отказал, сказал главе: «Если бы я был неисправен, Аржанов не пощадил бы меня; я не воспользуюсь неустойкой, а употреблю ее на пользу тех, которых разорил Аржанов». Ну и посоветовал Алабин Аржановым пожертвование сделать, чтобы оппонента смягчить, да от неустойки избавиться. Только отказали они ему. А потом все же перевели пожертвование, сообщив, что делают это «…в память деда, бабки, отца, матери жертвователя его самого и жены его». То ли совесть проявилась, то ли советом все же решили воспользоваться.

Аржанов даже судился с купцом Петром Семеновичем, обвинив его в подлоге платежной расписки. Но все городское общество выступило на стороне Субботина, который был известен как очень порядочный человек. В итоге суд закончился неудачей для Аржанова. Отношение к семейству изменилось лишь в начале девяностых годов девятнадцатого века, когда дело перешло к сыновьям Семёна Ларионовича. После смерти отца наследники решили изменить способ вести дела и начали помогать нуждающимся.

Дом сына Аржанова сейчас стоит по улице Казанской, шесть, почти у самой Волги. С домом связана интересная история. Когда двадцать лет назад там шел ремонт, его вела семейная бригада Челышевых. После обеда строители спали. А один парнишка, то был Миша Челышев, читал книжку. Удивился купец. Зашёл другой раз – снова видит его с томиком. В третий раз зашёл. Потом позвал мальчишку к себе в контору, поговорил с ним, да взял и подарил ему десять тысяч рублей. На эти деньги его отец открыл своё дело, во главе которого по совершеннолетию и стал Михаил. Михаил Челышев.

Ну а Сонин путь лежал через тихую Николаевскую, где располагался родительский дом, Саратовскую, Воскресенскую, в обход Александровской площади и особняков на Дворянской, и, наконец, Казанскую.

Затворив дверь, девушка оказалась во дворе. Семейный дом представлял собой каменное, как диктовала современная мода, строение. Два этажа, лаконичной формы. Ничего лишнего, но все, что нужно – имеется. Семья размещалась в доме без проблем, даже прислуге места хватало.

Когда-то Самара была деревянной, но пожары уничтожили былую красоту и сейчас все, у кого имелись деньги, возводили дома из кирпича. Желание уберечь жилье от огня было тому причиной. Город выгорел дотла, но смог найти в себе силы начать жизнь заново. Так жалко было терять то, что строилось столько лет, но ничего уже изменить нельзя.

Около дома Субботина-Шихобалова давно, когда его еще не было даже в проекте, около этого места стояла деревянная крепость Самара, а за Самаркой проходила граница Руси.

После падения Казанского ханства все земли перешли к Москве, а за рекой начиналась Ногайская Орда. Потому и была возведена крепость – для защиты новых земель от набегов кочевников. Ногайцы довольны не были. Несколько раз, появлялись из-за реки Татьянки, названной так от слова «Тать» – вор – и пытались сжечь крепость, грабили купцов, брали жителей в плен.

Позже, уже в семнадцатом веке, Орду разгромили киркизы, признавшие власть русского царя. После чего самые смелые казаки перебрались за реку и основали там Засамарскую слободу. Место необычное, покрытое в половодье водой. Когда разливалась Волга и Самарка, по слободе можно было придвигаться только на лодках. Даже на Троицу в церковь, наполовину затопленную водой, прихожане добирались на судах.

А ведь если подумать, даже сто лет назад Самара была не слишком ухоженной, сплошь лужи и пустыри. Да и домов всего ничего.

По установленному «геометрическому» плану 1782 года предусматривалось создать пятьдесят жилых равновеликих кварталов с размещением в каждом из них в среднем по шестнадцать равноценных по площади дворовых усадеб. Таким образом, уездный город должен был состоять примерно из восьми сотен дворовых участков.

А обновления были необходимы после получения в 1780 году статуса уездного города. Самара еще семьдесят лет имела вид типичного уездного захолустья из дальней российской провинции, застроенного в основном деревянными одноэтажными домами в центре и трущобами бедноты на окраинах. Все улицы были немощеные, глинистые или песчаные, и лишь кое-где оборудованы деревянными тротуарами. Приходившими в негодность при любом изменении погоды. Передвигаться по ним пешеходам было неудобно.

В 1804 году в Самаре было всего семьдесят домов с двумя торговыми площадями – Александровской и Алексеевской, где несколько раз в год проходили большие ярмарки, но строения в те времена все еще оставались в основном деревянными. До середины девятнадцатого века улицы города, даже в центре, вообще никак не освещались, и потому по ночам все погружалось в кромешный мрак.

Уход за улицами и устройство тротуаров немного ощущались лишь в той части, где располагались присутственные места: городническое правление, уездный суд, дворянская опека, уездное казначейство с кладовыми для денежной казны, а также городской архив.

Тут даже некоторые здания были каменными. Из-за этого центральный квартал по старинке именовался «крепостью», хотя последняя земляная крепость в Самаре была разрушена почти за сто лет до этого. Здесь же располагались кордегардия для караула, цейхгауз военно-инвалидной команды, казенный провиантский магазин, винный подвал и тюрьма для преступников.

Вне этой крепости, в двадцатых годах девятнадцатого века, было семьсот семь домов горожан, девять торговых лавок, кузницы, мясная, рыбная, калашная, хлебная, амбары над рекой Самарой. Торговых площадей было две – верхний и нижний рынок. Продажи осуществлялись только по воскресным дням, торговали крестьяне из окрестных селений – хлебом и всякими жизненными припасами. На нижнем – только в летнее время, на верхнем – круглый год.

Около крепости теснились маленькие домишки в два окна – третьим было так называемое волоковое. Крылись эти лачуги соломой, а вокруг них стояли обыкновенные деревенские плетни. По краю Троицкой площади тянулся глубокий овраг, за которым начиналась дикая степь.

На месте Алексеевской площади находилось озерцо грязной воды, высыхавшее лишь в большую засуху. Лишь во второй половине столетия эта площадь стала постепенно застраиваться лавочками, лавками, ларями, составлявшими гостиный двор. И лишь когда на ней поставили памятник Александру II, площадь была выровнена, замощена и засажена деревьями.

Торговая Воскресенская площадь была вечно покрыта лужами и грязью, а в базарные дни еще и завалена всяким мусором, оставшимся от торговцев. А за ней – пустырь, изрытый буераками. Место обитания для целой стаи полудиких собак. Лишь по краю оврага тянулись редкие хибарки местной бедноты. Недалеко от нее, если двигаться к Волге, возвышалась огромная земляная насыпь, которую было ни обойти, ни объехать.

Улицы, идущие вдоль Волги, пересекались поперечными линиями, называвшимися «пробойными» или «проломными». Из-за характера их возникновения – улицы приходилось прокладывать сквозь уже сложившуюся застройку. Первой такой улицей стала Успенская, чуть позже возникла улица Духовная, потом Старо-Самарская и Воскресенская, а еще позже Заводская, Панская, Предтеченская, Москательная и Алексеевская. Подобная планировка позволяла видеть красоту реки.

В целом же Самара тридцатых годов девятнадцатого века была деревянной и больше напоминала село, чем город, особенно на окраинах, где издавна жил исключительно лишь бедный люд.

Последующий экономический подъем ускорил темпы строительства. Если до этого в городе строилось в среднем три жилых дома ежегодно, то в тридцатых годах число выросло до трех десятков.

Только вот возводить каменные дома никто из горожан не хотел – кирпич был дорогим, да еще и улицы все так же не были замощены, из-за чего в период весенней и осенней распутицы город утопал в грязи.

Шестьдесят лет назад был утвержден очередной «геометрический» план города, который незначительно расширил границы Самары – на севере – до улицы Симбирской, а на востоке – до улицы Уральской.

Воплотить в жизнь план не удалось – пожар 1840 года уничтожил значительную часть города. Но в течение нескольких лет после этого Самара вновь отстроилась, только ненадолго. В 1848 году пламя уничтожило три четверти города, 13 июня 1850 года город, будучи деревянным, выгорел дотла.

Но к тому времени Самара уже стала крупнейшим в регионе поставщиком заволжского хлеба, и городу был присвоен новый статус.

А вот здание, в котором можно было бы разместить только что образованное губернское правление, в виду пожара, нашли с трудом. Еле-еле договорились с симбирским купцом Макке об аренде принадлежащего ему каменного дома на улице Казанской, чтобы первого января провести торжества по случаю открытия Самарской губернии и назначения на должность первого губернатора Волховского.

Каменных домов стали строить все больше. К концу 1851 года в новом губернском городе, насчитывалось около двухсот улиц, на которых возвышалось свыше двух тысяч домов, из них двести пятьдесят три каменных.

Дом Сони не стал исключением. Ее родители не держали лавку и потому, хотя фасад дома и выходил на улицу, на первом этаже был не магазин, а общие комнаты – гостиная, столовая, кухня и комната для служанок, окнами во двор. На втором этаже было четыре спальни – родительская, и для каждого из детей. Сейчас, правда, комната Сашки пустовала, и ее переделали под классную комнату для занятий Павла. Кабинет отца также располагался на первом, окнами на внутренний двор. По словам батюшки, так ему лучше думалось – посторонний шум с улицы не отвлекал. Дом располагался на Николаевской, не слишком шумной и от этого не особо интересной, но никто не спорил – как главе семейства удобнее, так и следует поступить.

Иногда отца посещали мысли о переезде в более респектабельную часть города – на Дворянскую, за Алексеевскую площадь. Туда, где располагались самые богатые дома, но каждый раз он, подумав, оставлял эту идею, предпочитая престижному месту тишину неторговой улицы.

Соня двинулась по улице, чуть торопясь, чтобы успеть вернуться к ужину. Ее путь пролегал через дом Соколовых на углу Заводской и Соборной.

Купеческому клану Соколовых дом принадлежал еще с 1871 года. Здесь жил глава Яков Гаврилович и члены его семьи. Но не только жилым было строение. Тут же находилась главная контора торгового дома «Я. Г. Соколов и Ко», мучные лавки его компаньонов, а двадцать пять лет назад даже общественная библиотека, а позже нее седьмое приходское училище. Сдавались и квартиры. Одна в четыре, другая в десять комнат.

Практически рядом с ним высился особняк Неронова на углу улиц Воскресенской и Казанской. В то время, когда его возводили, каменные дома в Самаре можно было пересчитать по пальцам одной руки. Соне даже казалось, что это строение, было самым первым, построенным из этого долговечного материала.

Улицы, умытые дождем, были пусты, только изредка проезжала конка – вагончики, запряженные лошадьми. Соня дошла почти до самой стрелки рек, туда, где много лет назад располагалась крепость, носившая название Самара, а сейчас стояли дома, переходящие у самого берега в амбары.

Пора было возвращаться, не то попадет от маменьки. Сегодня к ужину будет гость. Интересно, она его узнает? Наверняка придет свататься. Последнее время к ним только за этим и ходят.

Девушка повернула домой.

Сначала путь ее лежал мимо дома, принадлежавшего Самарскому отделению Волжско-Камского коммерческого банка и арендуемого Попечительским советом Самарского коммерческого училища. Дом на земельном участке изначально принадлежал председателю Первой городской думы и первому городскому голове Самары Бурееву. Пятьдесят лет назад тут находился двухэтажный каменный дом на семь комнат, отапливаемых четырьмя печами. Две комнаты первого этажа были заняты торговой лавкой, шесть окон которой и дверь выходили на улицу. Во дворе размещались одноэтажный каменный пристрой, летний дом, каретник, конюшня и амбар, и, что характерно, сад с оранжереей.

Еще одна из самых ранних каменных построек – двухэтажный доходный дом с винной лавкой в первом этаже, выстроенный симбирским купцом Иваном Макке, благодаря используемому при постройке материалу, смог пережить пожар пятого июня 1848 года. Правда, пострадав от огня. Но большую часть ценного имущества приказчики смогли спасти. Спрятали в подвал и заложили тот кирпичом, так что целым и невредимым остался и товар, и касса – шесть тысяч рублей серебром.

Из реального училища вышла группка парней и с интересом посмотрела на Соню. Но девушка, погруженная в свои мысли их почти не заметила. Хотя маменька наверняка была бы рада, если бы она привела в дом в качестве жениха кого-то из его учеников. Тут получали образование дети многих известных семей – Петр Щербачев, Алексей Толстой, сыновья фон Вакано, Субботиных.

В далеком 1873 году городская Дума озаботилась тем, чтобы открыть в Самаре учебные заведения, дающие специальное образование для бурно развивающейся торгово-промышленной деятельности. Прошло семь лет – и появилось Реальное Училище имени Александра I Благословенного – первое заведение в Самаре, дающее среднее образование. Для размещения нового учебного заведения выбрали дом Ивана Макке.

Немного поразмыслив, Соня решила, что у нее еще есть время, вернулась чуть назад и направилась еще к одной усадьбе Субботиных.

Построенный в начале 1860-х годов по образцовому типовому проекту, который городские власти выдавали каждому желающему возвести дом, меняя его лишь в зависимости от того, где планировалось это размещение, и какая площадь выделялась под застройку, он был перестроен с сохранением этажности в три этажа и добавлением пристроя со двора. Но уже через десять лет глава семейства Пётр Семёнович Субботин вознамерился построить новый особняк, более соответствующий его материальному и общественному положению. Был объявлен открытый конкурс, предложено несколько проектов и в итоге выбран победитель.

Им стал петербуржец Шретер и его особняк в стиле неоренессанс со строго симметричным фасадом и лепным фризом с грифонами. Старое здание снесли и возвели новое, существующее до сих пор. За строительством дома присматривал не сам автор, а его самарский коллега Николай Иванович де Рошфор.

На первом этаже особняка располагалась контора торгового дома Субботиных. На втором – жилые комнаты для семьи. На второй этаж вела парадная мраморная лестница. Зал был декорирован в двух стилях – Возрождения и русского. Сначала здание не было побелено и красовалось естественным цветом красного кирпича, специально доставленного в Самару из Германии, с ажурным орнаментом из него же. Красный цвет кирпича удачно оттенялся штукатурными деталями – люкарнами – круглыми окошечками – и гранитом цоколя. На фасаде – скульптурная группа, состоящая из мужской и женской фигур вокруг гербового щита с вензелями “П. С.”.

Но двадцать лет назад, когда дела у Субботиных пошли хуже, здание продали с молотка Антону Николаевичу Шихобалову, который реконструировал его, заштукатурив и побелив.

Полюбовавшись на здание, Соня, пропустив на улице двух мужчин, прошла пару домов и посмотрела на родной двор, понимая, что пришла пора подниматься к себе и готовится к ужину.

* * *

Проводив взглядом хорошенькую девушку в шляпке, Иван Степанович вздохнул. Скоро и его дочь вырастет, а он с такой-то работой и не заметит, как время пролетит. Нужно почаще выбираться куда-то с семьей или хоть дома побольше времени проводить. Жена его постоянно зовет то на санях покататься, то на ледокол посмотреть или хотя бы на рынок выбраться и по Дворянской прогуляться, на диковинные товары посмотреть. Говорит, что он ничего со своей работой не видит, жизнь мимо проходит и ведь права. Вон уже и наряд на девушке совсем летний, из верхней одежды лишь накидка. Весна заканчивается почти, а он и не заметил. Иван Степанович считал себя наблюдательным человеком, и подобная оплошность его расстроила. Эх, надо бы в отпуск, вот закончит дело, возьмет своих, и отправятся они на родину. Мать давно звала. Но додумать мысль не успел, мечты прервал голос полицейского пристава.

– Что Иван Степанович, поговорить с тобой хочу. Да без лишних ушей, потому позвал тебя в город пройтись. Тут хоть и улица, да народу поменьше, чем в управлении.

– Да. Там одним остаться вряд ли получится. А что за дело. Скрытное какое?

– Разумеется! Встретить надо кое-кого.

– Что, опять революционера какого поводить осторожненько по городу? Разузнать где бывал?

– С этим пока и другие люди справятся. У меня для тебя серьезнее поручение. С той монетой связанное. Помнишь, писали донесение в столицу. Не осталось без ответа. Прав ты был, Иван Степанович, заинтересовались. Человека отправили. Чтобы, получается, все тут выяснил, да самому высокому начальству доложил. Надобно помочь ему всячески. Говорят, опытный, много мороки с ним быть не должно.

– Поможем, как не помочь. Говорите, когда прибудет, все сделаю и квартиру подберу и все расскажу.

– Ввести в курс дела необходимо, а вот квартира это лишнее. И встречать не надо. Тайно он приезжает. Жилье сам найдет. Да хочет по городу аккуратно походить, поспрашивать, может ему расскажут, что нам не сподобились. Не знаю пока, как такое возможно, я в ваши способности верю. Уж если вам не сказали, как незнакомцу душу откроют, не понимаю. Но слухи ходят, есть у них свои секреты как человека разговорить. А уж как он сам присмотрится, после ты с ним встретишься. Через неделю, полагаю после его прибытия. Дату я тебе отдельно сообщу. Найдет способ в участок попасть, не вызвав ненужных расспросов и недоумения окружающих.

– И как он там окажется?

– Заварушку устроит, его городовой или дворник приведет, а ты побеседуешь. И у окружающих вопросов не возникнет, что это приезжим полиция заинтересовалась и для воришек местных авторитет заработает.

– Неглупо.

– Так профессионал, сказывают. Знаю, и ты не подведешь.

– Так точно. Сделаю все как надо.

– Вот и отлично. А сейчас давай и правда пообедаем что ли, а то с этой службой даже позавтракать не успел.

Иван Степанович тоже был весьма не прочь отправиться на обед, и потому с радостью принял приглашение.

* * *

Соня затворила калитку и вошла во двор.

Ах, как хорошо было бы самой себе принадлежать и иметь возможность реализовать все задумки. Хочешь – дома сиди, а хочешь магазинчик открывай или машины самоходные придумывай.

Конечно, никто бы не позволил девушке в одиночку заниматься подобным, но ведь помечтать не возбранялось. Возможно, мир изменится и женщинам будет разрешено чуть больше, но пока до этого дойдет, ее идею наверняка подхватят и воплотят другие.

Пока папенька думает, найдется желающий и все сделает сам. Может быть даже Сашка. Он хоть и не слишком умен, но слушать хорошо умеет. И пусть сейчас он только критикует ее идеи, но все может измениться в один миг. Светлана ли надоумит, или сам поймет прибыльность предприятия.

Соня оглядела двор, обрадовалась отсутствию чужого экипажа, зашла в дом и сняла шляпку. В столовой служанка чуть слышно стучала приборами, в гостиной слышались посторонние голоса. Выходит, опоздала. Странно, что во дворе не обнаружилось коляски. Неужели собственный экипаж гостей настолько плох, что они не решились показать его потенциальным родственникам и приехали на нанятом экипаже?

Интересно, кто к ним пожаловал? Вряд ли местный. Да и все, кто ей нравился, уже при невестах. А начинать общение без симпатии она не хотела.

Честно сказать, Соня не знала, кого бы предпочла: дворянина или купца. В каждом случае были свои плюсы и минусы. Поэтому главное, какой он человек, а не его происхождение и статус. Девушке хотелось, чтобы будущий муж был предприимчивым, сам добился чего-то в жизни, а не только продолжал дело семьи, никак его не развивая. Чтобы относился к ней хорошо и был симпатичным.

Словно почувствовав ее появление, на лестнице показалась маменька, и, спустившись со второго этажа, произнесла:

– Что-то ты долго, Соня, я же тебе предупреждала! Скорее переодевайся. Я распорядилась твое голубое платье отгладить хорошенько, уж очень оно тебе идет. Да прическу поправить надобно, несколько прядок выбились. Не годится в таком виде за стол садиться. Тем более с гостями.

Соня мысленно вздохнула. Если Анна Михайловна перешла в режим раздачи указаний, ничего хорошего ждать не приходиться. За столом наверняка окажутся занудные люди, с заурядным, ничем не блещущим сыном, слишком правильным и скучным.

Ах, если бы только в комнате был он, последняя причина ее девичьих грез! Но этот мужчина точно не стал причиной делового тона маменьки. Не посчитала бы она его достойным ни голубого платья, ни прически волосок к волоску. Нет, из семьи он был уважаемой, только уж больно влюбчив и горяч. Не то, что родители считают хорошей партией.

Да и она сама тоже признавала, что этот мужчина во многом не соответствует установленным ею же самой критериям. Не уживется она с ним в браке, но помечтать-то можно! В конце концов, в кого влюбляться как не в красавцев с отличными манерами, умеющими себя подать, и говорящими комплименты всем барышням в округе. Тем более, когда ты в перечень этих барышень не входишь.

Умен, хорош собой, с чувством юмора, не жаден и обеспечен, да к тому же окружен толпой поклонниц, ловящих каждое его слово – вот портрет идеального кандидата для любви молодой девушки.

Кому нужны эти скучные юноши, сидящие около родителей, восхваляющих его достоинства и согласно кивающий на рассуждения о перспективах, открывающихся в случае заключения брака с их «золотым» мальчиком.

К несчастью, объект ее грез был уже месяц как помолвлен и надеяться, что за последние дни он вдруг переменил свое решение, разорвал помолвку и явился в дом просить руки Сони, было бы верхом безумия.

За рассуждениями, девушка надела платье, поправила прическу и вышла из комнаты. Оказавшись на лестнице, огляделась, подхватила юбки, чтобы не запутаться, и начала быстро спускаться. Да, ткань поднялась не слишком высоко, только до середины икр, но показывать ноги даже настолько неприлично. Как хорошо, что рядом никого нет!

Но на середине лестницы Соня вдруг почувствовала, что за ней наблюдают, и подняла глаза. На нее смотрел довольно пухлый розовощекий юноша с нее ростом. Увидев, что девушка его заметила, он отвел глаза от её ног и, посмотрев в глаза, неодобрительно покачал головой и скрылся в гостиной.

Что ж, вот и прояснилось, кого ей прочат в мужья. Отвратительный тип! Хочет казаться праведником, а у самого масса пороков! Настоящий мужчина не стал бы стоять и разглядывать девичьи ноги, отвел бы глаза, заметив поднятые юбки, и поспешил прочь. А если стоял и смотрел, то попытался бы загладить неловкость или пошутить, увидев, что его заметили. И точно не стал бы сначала разглядывать, а потом изображать из себя святого.

Соня опустила юбки во избежание дальнейших казусов, аккуратно спустилась по лестнице, заставила себя нацепить на лицо маску милой и приветливой девушки и открыла дверь в столовую.

Та была пуста. Она прошла к креслу у окна, но только собиралась присесть, дверь распахнулась, и появились гости во главе с маменькой.

Следом за Анной Михайловной шествовала женщина, судя по всему мать того юноши. Ее муж галантно пропустил дам вперед. Гостья быстро окинула взглядом столовую, а заодно и Соню. И, судя по всему, увиденным осталась довольна, так как за этим последовал едва заметный одобрительный кивок в сторону мужа.

Отец предполагаемого жениха, деловито прошел за женщинами и направился прямо к столу. После отца показался и сам юноша. Сейчас он показался Соне меньше ростом, более розовощеким, каким-то прилизанным, с непонятно чем уложенными волосами и деланной серьезностью на лице.

Чем еще больше не понравился Соне. Она любила некоторую небрежность, которая лишь подчеркивала вкус. Нет, это конечно, не должны быть пятна на одежде или заломы по всему полотну не проглаженной ткани. Но чуть криво заколотая запонка или неидеально заправленный платок придавали живость человеку, давали понять, что он находится в движении, а не сидит как фарфоровая кукла. А все эти выстиранные до скрипа пиджаки и брюки, идеально накрахмаленные рубашки, уложенные волосок к волоску прически, навевали мысль, что у человека так много времени, что он не знает, на что его потратить, и потому гоняет бедных служанок и день, и ночь. Или вообще стоит около утюга, наблюдая за работой. Да и не скроешь отстиранной и отглаженной одеждой неуверенность в себе и отсутствие вкуса.

Да еще эта прическа! Интересно, какой косметический продукт он нанес на волосы, что они кажутся таким грязными?! Или это обычное масло дало такой результат? Кошмар!

Анна Михайловна, не обращая внимания на промелькнувшую было брезгливость на лице дочери, представила гостей и обитателей дома друг другу, обозначив Соню ее полным именем – София, как ее дома никто никогда не называл.

Приехавшие оказались мелкопоместными дворянами из соседней губернии с сыном Николаем. Что ж, значит, ее родители в этот раз решили сделать дочь знатной дамой. Интересно, настолько гости бедны, что решили обратить взор на купеческую дочку? Или они из тех, кто далек от предрассудков прошлого и не видят ничего страшного в том, чтобы породниться с девушкой не дворянской фамилии.

Появился хозяин и все стали рассаживаться за столом. Соне досталось место напротив Николая, и она, заметив его снисходительный взгляд, явно напоминающий о происшествии на лестнице, принялась старательно разглядывать свою тарелку. Нет, мужа, помнящего все промахи и постоянно о них напоминающих, она точно не хотела!

К счастью, служанка тут же начала разносить блюда, Соня сосредоточилась на еде, а за столом завязался разговор о погоде.

Обед длился всего полчаса, а девушка уже откровенно скучала и изо всех сил старалась подавить зевоту. Правду сказать, сейчас у нее было чувство, что с сонливостью она начала бороться, как только гости появились в дверях.

Начавшись с обсуждений погоды, разговор перешел на планируемый в этом году урожай, а после как-то незаметно превратился в обсуждения достоинств детей. И тут уж маменька потенциального жениха как взяла десять минут назад слово, так никому его не отдавала, стойко перенося тяготы человека, произносящего монолог. Сам жених за все время не проронил ни слова, и, если бы при представлении их друг другу не поздоровался, Соня начала бы думать, что он немой.

– Ой, а наш Николай в четыре уже книги читал, – не унималась Ксения Петровна. – Все вокруг говорили, что он умнее сверстников. Да и сейчас, что не спроси – все знает, обо всем поговорит. И все что ни скажет, все верно.

«Ага, значит, слова вставить жене не даст, да и мнение ничье не спросит, – сделала вывод Соня».

– А уж сколько у него идей – только успевай записывать, – не унималась женщина.

«Если до сих пор ничего не предпринял, значит, только говорит, делать ничего не делает. Дальше обсуждений инициатива не идет, – кивала про себя Соня».

– А что же только записывать? А реализовать не пробовали? – уточнил хозяин.

«Спасибо папа! – мысленно возликовала Соня, – хоть кто-то догадался о самом важном спросить».

– Ой, да разве все успеешь сделать! – махнула рукой Ксения Петровна, явно недовольная тем, что ее монолог прервали. – Он же их по несколько в день выдает. Вот женится и сам все осуществит. Своей семьей.

«Ага, получается точно не богатые, – решила про себя Соня. – Да и идеи не слишком хороши. Раз до сих пор никто этому Николаю денег на его задумки не выделил».

– А до женитьбы нельзя? – уточнил хозяин, и Соня еще раз мысленно поблагодарила папеньку за своевременный вопрос.

– Так сейчас он с нами. Под нашим крылом и опекой. А после свадьбы самостоятельным станет, главой семьи. Сам решать все будет, за все отвечать.

– Отвечать это правильно. И что же, у Николая серьезные намерения создать семью?

– Не без этого, – кивнул отец жениха. – Решение принято, осталось партию подходящую найти. Он у нас обстоятельный юноша, зря говорить не станет, если осознал необходимость остепенится, с пути не свернет.

– Похвальное постоянство. И позвольте полюбопытствовать, какую он девушку ищет? – уточнил папа Сони.

– Верную, заботливую, скромную, не глупую, не злобливую, – начала перечисление Ксения Петровна. – Да и симпатия, я считаю, важна, без нее не как.

– Абсолютно согласна, – поддержала Анна Михайловна. – Без нее тяжело жизнь начинать. Проблемы у всех бывают, но, если симпатия имеется преодолевать их легче.

– Все верно вы говорите, – кивнула Ксения Петровна и Соня поняла, что следует начинать переживать.

Похоже, сейчас обо всем договорятся, и она уже не сможет ничего изменить. Как бы сейчас тактично намекнуть, что никакой симпатии у нее к этому Николаю нет, и она уверена, что не появится.

– Первое время всем трудно, – начал меж тем отец жениха. – Тут и притирка характера, и материальные вопросы. Дети-то привыкли на родителей полагаться, а тут своя жизнь.

– Что касается материального, тут беспокоиться не о чем. Я за дочерью приличное приданое даю, да еще и пару сотен гектаров земли – при должном подходе безбедная жизнь обеспечена. Главное, чтобы муж с головой был. Знал, как полученным распорядиться.

– Этого у нашего Николая не отнять. У него голова на плечах точно есть, – поджала губы Ксения Петровна, правильно поняв намек хозяина дома.

– У нашей дочери тоже. В случае чего мужу поможет, – весомо уточнил папенька, вызвав новый приступ умиления у Сони.

– Зачем помогать? – Удивился отец жениха. – Николай у нас и сам себе помочь может, а в случае чего и я всегда совет дам. Удел женщины семья и дети.

– Разные женщины бывают, – уточнил папенька. – Не все желают довольствоваться домом, им хочется быть мужу опорой во всем, делить его горести и радости.

– К чему женщине, тем более молодой, вникать в проблемы и заботы? Уж не будете же вы спорить, что дамский ум супротив мужского и не стоит ничего? Разве может жена посоветовать мужу, как дело вести или куда деньги вложить. Как дом строить и рабочих на завод нанимать?

– А почему нет? Иногда взгляд со стороны, а тем более женский, очень даже необходим. Мягкость дамского пола в иных вопросах более полезна при решении проблемы против мужской твердости.

– Согласиться могу, но только если это дома касается, но уж не как ни бизнеса.

– Давайте не будем спорить, – попыталась прервать диалог мужчина мама жениха. – Будет семья, сами разберутся.

– Э, нет, – покачал головой Сонин папа. – Такие вещи лучше сразу выяснить, а то потом выяснится, что ожидания не совпали. Жена ждет, что станет одним целым с мужем, а он лишь в часть своей жизни ее пускает. Да в ту часть, которая может быть для нее совсем не интересна – домашний быт.

Соня слушала и поражалась, как папенька хорошо ее знает, хоть иной раз и говорит, что не женское это дело – бизнес вести. Да он и сейчас наверняка так считает, но то, что она захочет с мужем дела обсуждать да советы давать, это он точно про нее подметил. И жениха с таким расчетом и ищет.

А жених-то похоже иного мнения на отношения супругов в браке. Или это всего лишь соображения его родителей?

– Как же не интересна? – удивился отец жениха. – Это ее прямая и, можно сказать, единственная обязанность – дом содержать.

– Да что мы разговор сами ведем, давайте молодое поколение спросим. У них может быть на это иной взгляд, – произнеся это, Ксения Петровна, обернулась на Соню.

Девушка вскинула взгляд на папеньку, потом на жениха и твердо произнесла:

– Дом, это, конечно, интересно и дети отлично, но этот мир так мал, что мне в нем точно будет тесно. И мой муж, мой будущий муж, должен понимать, что стенами дома жизнь не ограничивается. Моя уж точно.

– Софьюшка, – начала Ксения Петровна, поняв, что планы о союзе с их семьей начинают таять как предрассветный туман, – ты подумай, как хорошо, когда муж все решает и обо всем заботиться. Я вот так всю жизнь прожила и счастлива.

– Я думаю, что советы не нужны в двух случаях. Когда бизнес так мал, что с ним и один человек справиться, и когда мужчина настолько предприимчив и умен, что один десятерых стоит. До сего времени, кроме папеньки я никого подобного не встречала. И то, он завсегда в особо сложных случаях с маменькой советуется, что лишь подтверждает его ум и хватку. А как иначе? Кто кроме жены лучше подскажет? Супруга же тоже заинтересована, чтобы дело прибыль приносило. Одна семья. Посторонние могут и в своем интересе советовать. Кто знает, что у них на уме? Каждый прежде о собственном благополучии заботится.

– А ты что скажешь? – обратилась женщина к сыну.

– Я эти современные веяния не понимаю, – высокопарно начал тот. – Удел жены – дом, дети, прислуга. Ей и пределы поместья покидать особой надобности нет. Все, в чем круг ее интересов заключается – супругу угождать, детей воспитывать, хозяйство вести – в одном месте сосредоточено. Ну, в магазин сможет выйти, к подруге съездить. А советовать? Что она может сказать, чего муж не знает? Жену следует выбирать не умнее себя, а если так, что она может сказать нового и интересного? Ее умозаключения до мужских не дотянут никогда.

– Странно мне слышать, – произнесла Соня, внутренне закипая от мысли, что такой человек, как он, ждет, что она станет ему угождать, – что в прогрессивном обществе кто-то еще может рассуждать, что женский ум хуже мужского. Да настолько, что ни одной светлой мысли, кроме той, что приготовить на обед, в нем и появиться не может.

– От того и странно, что вы с трудами не ознакомились на эту тему. А почитали бы, и сомнений не возникло, какова правильная другая точка зрения на этот вопрос, – назидательно произнес потенциальный жених.

– К сожалению, с подобными авторами не знакома. Хоть грамоте обучена, читать мне их не доводилось. Да и вряд ли взгляд зацепился бы за их труды, не говоря уже о том, чтобы в руки взять. Меня все больше учебники по иностранным языкам интересуют и книги о путешествиях, ну и газеты да журналы заграничные, – припечатала Соня.

– По языкам? – удивился папа жениха. – Зачем же? Хотите в путь отправиться?

– А Сонечка у нас мечтает машину создать. Такую, самоходную, что лошадей заменит. От того и учит язык, чтобы возможность иметь почитать о них. В наших краях о таком редко пишут, – сказал, усмехнувшись в усы отец, уже все поняв по настроению своей дочери.

– Какую еще машину? – оторопело уставился отец жениха на Соню.

– А обычную, – ответил за нее отец. – Не слышали, разве? Будет у нас первой девушкой-автомобилистом.

– Авто… что? – уточнил жених. – Что за чудо такое?

– А это, знаете ли, транспорт такой, только без животных. Садишься, и он едет. С вашей начитанностью странно подобные вещи не знать, – продолжил Сонин отец.

– Сам едет? – только и смог произнести жених.

– Человек управляет. Правда, у нас в городе их пока нет. Да вы Соню расспросите, если вам интересно. Может, тогда и сомнения отпадут, что женский ум чего-то да стоит!

Родители жениха потрясенно уставились на Соню. Такого они явно не ожидали. Переведя разговор на то, как хорошо умеет следить за племенниками Николай и какой из него получиться заботливый отец, они поспешили ретироваться к себе домой, уточнив, что сын все обдумает и в случае положительного решения, пригласит девушку на прогулку.

Соня проводила их до дверей с надеждой, что никакого письма точно не будет. А то с них станется. Кому еще они смогут пристроить своего сыночка? Вряд ли какая современная девушка смирится с тем, что ее будут считать кем-то вроде смеси детской няньки и поварешки.