Читать онлайн Psychedelic Babylon бесплатно

Ворота города.

Чтобы открылась какая-то невероятная истина, должны существовать условия для неё: бессмысленные построения из ложных заблуждений, провалов, разочарований и смертных грехов. Я не стану говорить об истине, так как она скрыта за вратами вечного города, но я буду говорить об этих вратах, сотканных лживыми речами, пустыми надеждами и жизнеутверждающими идеями. Слово – неуловимых пропорций виток, сложного узора лжи и противоречий, ставшее преградой на пути твоём. Врата заставляют грезить о том, что за ними, они разделяют пространство на внутреннее и внешнее. Граница возможностей между тем, что реально, и тем, что фантастично. Воображая о том, чего нет, ты создаёшь то, что есть. И так, смертный, добро пожаловать в Психоделический Вавилон. Место, где встречаются лучшие представители мира идей. Добро пожаловать на бал, который заставляет мёртвое оживать в танце, а живое лишает последней надежды.

О самой страшной, священной войне.

У врат вечного города, разделяющих жизнь и смерть, правду и ложь, честных людей и всяких прочих, стоят суровые привратники. Они, по задумке, должны внушать трепет и страх. Должны быть неподкупными и неприступными. Эти привратники не имеют лиц и охраняют врата не по своей воле. Они агрессивны к проявлениям вольнодумия. Они задают каждому вопрос, а ответ на него определяет судьбу будущего жителя вечного города. Вопрос звучит так: Что смерть не может отобрать? Путник начинает нервно размышлять, перебирая варианты, и под конец думает: «На фига мне вообще эти врата дались? Сидел же на Патмосе в ссылке, спокойно вербовал незрелые души, крутил ими, а теперь мне тут вопросы задают?» И тут врата неожиданно открываются, и он слышит голос стражника: «Найди в городе то, что смерть не сможет отобрать, и тогда получишь гражданство и вид на жительство!»

– А если не найду?

– Если не найдёшь, значит, смерть отобрала у тебя всё! – Мрачные фигуры стражников остаются позади, а он аккуратно ступает по жёлтым, блестящим плитам. Кругом так много золота, что слезятся глаза. Ему становится тошно, ведь он – идейный аскет, чьи лучшие годы прошли на диком и мрачном острове. Смирение плоти довело его до безумия, и он стал грезить наяву. Помешательство дошло до того, что ему мерещились семиглавые драконы и львы. Слава Богу, тут всё гораздо спокойнее. Смерть отобрала у него грёзы. Он глядит на себя в полированные, золотые плиты, удивляясь молодой личине. Где же этот иссушенный, горбатый, больной старик? Странно, что, хоть он и видит себя цветущим и молодым, но всё равно ощущает себя стариком. Смерть отобрала старость. А ведь ему так хорошо было сидеть в пещере и знать, что время быстротечно, он гордился своей немощностью и старостью, а теперь это исчезло. Следующие шаги дались нелегко. От золота и света солнца слезились глаза, а мысли превратились в образы земной жизни. «Мир земной всё равно, что тяжёлый, короткий, больной сон. Я так хорошо ощутил его обманчивую прелесть. О, как я беспощаден к лживой прелести, к человеческому миру, наполненному тоской по абсолюту и трусливому опьянению властью и похотью. Нет смысла ни в одном деле, ни в одной заботе. Единственное, что можно делать, – это проповедовать на Патмосе». Он шествовал, не разбирая дороги, купаясь в памяти о серо-смутном, земном бытии. Он знал, что рано или поздно ноги доведут его до престола, о котором он проповедовал. Мечтал о престоле, а оказался на рыночной площади. Толпа наводила ужас. И каждый встречный, лукавый демон протягивал ему «предметы роскоши», а руки его сами собой хватали их. Всё видимое представало в двойном свете: как испытывающее, жёсткое напоминание о болезни мира живых, из которого он ушёл по своей воле, и как дар небес. Ему протягивали иссушенное рубище с кровавыми потёками, накладные шрамы, горб и седые волосы, а также тощую плоть, благоухающую чем-то сладким. Торговцев было много, и все они собрались тут, как представители разных времён, прошлых и будущих эпох земных. Их притягивала рыночная площадь при жизни и после смерти. Ловкоумные фокусники, рвачи фортуны. Они торговали телами Богов. Для них это была великая честь и духовное призвание. Они говорили на смеси языков. Их речи текли бурным потоком. «Я среди изобилия и страстей, среди блеска золота, что спорит с солнцем, иду к всевышнему, чтобы он избавил меня от назойливых видений. Но я не знаю, куда идти. Сидя в смертном теле, я созерцал высокие светила и вечный мир творца, но тут, в мире творца, я могу видеть лишь страшные образы больного мира. Всё переменилось. Но почему смерть не может отобрать их?» Сейчас я складный, сильный, блистательный юноша и чувствую себя особенно прекрасным. И от этого слишком больно. Я хочу снова стать побитым стариком, у которого из одежды только рваное рубище. Для меня нищета – это сокровище. Да, их товары мне нужны! – Он сам не понял, как губы начали произносить мысли вслух.

Ему преградил путь крепкий, рослый мужчина с вьющимися волосами. Он был чёрным и блестящим из-за пота. Его лицо было тонких очертаний, немного женственным, а тело – брутальным и мощным. Одет он был в белоснежные одежды на манеру древних греков, но что-то подсказывало, что к грекам он не имеет отношения.

«Тут жарко и просторно, все тут потеют в благородных трудах, а ты чего такой дрожащий, будто страдаешь от холода? Ещё не освоился в местных красотах? Тут каждый сам себе творит свой климат. Те, кто любят прохладу и ветерок, внушают себе лёгкость и ходят быстрее. А вот я всю жизнь провёл в зное роскошной Персии, и зной стал моей сущностью, едва ли я смог отказаться от этого!» – говорил дух.

Аскет ответил: "Ты язычник? Вы Христа распяли! Если ты любишь зной, значит ты уроженец Ада! Христос умер в зное, я ненавижу зной".

– Я знаю, что у тебя помутнение рассудка, оно преследовало тебя на земле, и ты не можешь с ним расстаться. Твоё помешательство всё равно, что покров девы Марии, дарующий прохладу и защищающий от палящих лучей истины. Оно защищает тебя и по этому ты боишься с ним расстаться. Это твоя тайная прелесть! Но я покажу тебе Деву Марию! – дух отворачивает полы белых одежд и достаёт овал с изображением чёрной девы Марии.

– Смотри, прародительница Христа черна, как небеса вселенной, и плодовита, как морская пучина. Аскет выбивает из рук духа портрет чёрной девы Марии и, кидая на землю, наступает на её лицо, и в этот момент помешательство рассеивается. Да, смерть забрала и это. Он как будто чувствует жар её рук и губ, она не просто прародительница Бога, она ещё и великая любовница. Ему больно от жара, проникающего насквозь. И над ним смеются. Он мечтает укрыться от солнца, молит о темноте, о покрове, о милости. Он простирается по земле, вымаливая себе пощады, но непонятно, кого о ней молить? Чёрный мужчина, кидающий тень, разворачивается и уходит. А он остаётся один на один с солнцем, чувствуя себя пустынником Антонием, Христом на кресте и сразу всеми христианами, замученными огнём. Потом его обступают прохожие и предлагают свои товары: сальное рубище, немощь, накладные шрамы, горб и дряхлость тела.

И он вырывает из рук то, что ему предлагают. Бежит прочь, проклиная мерзких язычников именем творца, расплатившись с ними портретом чёрной девы Марии. Он очень силён и вынослив, давно не было такой лёгкости в нём, он радуется ей, прижимая к груди рубище, горб, накладные раны и седые волосы. «Я видел конец мира и начало вечности, потому что был истерзан, я терзал себя во славу всевышнего и накапливал драгоценные раны, как драгоценные камни. Смерть отобрала у меня всё, что ложно и сковывает, а это значит она отобрала истину, которая освобождает. Теперь я в языческой столице, бегу по золотым плитам. Меня искушает этот город, и он погубит меня по-настоящему. Зачем привратники пустили меня? Разве это не уловка Дьявола?» Брызгая пеной из-за рта, он бежит к залитому солнцем, каменистому обрыву. Резаные берега трескаются и, срываясь вниз, растворяются в глубине синевы морской. Он чувствует себя древним героем, у которого впереди лишь слава, проклиная себя именем творца: "Неужели смерть отобрала моё смирение?" Новый образ жаждет испытать мир, жаждет воинственного гнева и услад, жаждет награды и царствования. И если бы не его скупая душа, плачущая по видениям прошлого, он бы явился на бесовский карнавал и гневно побил всех, кто не поклонится Всевышнему. Он бросил свою добычу под ноги и смотрел на неё сверху вниз.

«Если я облачусь в старика, буду видеть престол и смогу говорить об истине, вынося побои и лишения. Но если я вернусь на площадь в образе героя, смогу гневом разогнать торговцев, подобно Иисусу! И я явлюсь перед ними в славе. Но душа моя в новом, юном теле станет страдать! Страдание души или страдания тела? Истина или действие?» И не было нигде намёка на голос трубный, без которого он не знал, что делать, так как его голос трусливо распадался в противоречиях. Сухая, жёлтая трава молча клонилась по ветру и была подобна шелковистой шёрстке на спине гигантского зверя. Не смел он вдыхать солёный воздух без боли, оглядывать просторы нового мира без подозрения. Новый мир предстал для него ещё одной уловкой и издевкой, и он не мог ступать свободно. Он был псом, гонимым своими видениями. И не было судьи ему кроме самого себя. Облачившись в старика, вспомнил слова трубного голоса: «Если не подчинишься, приду к тебе и сдвину твой светильник остротой уст моих!» Он хотел так же, не силой гнать бесов карнавальных, а остротой уст своих. Как только рубище коснулось кожи и горб оказался на спине, он почувствовал приятную слабость и привычное дрожание рук. Тут же всё кругом переменилось, покрывшись туманной дымкой. Чёрные тучи заслонили противный старческим глазам свет. И он теперь не созерцал образы падшего мира, оживлял их. По проклинаемому миру было ловко и свободно ступать. Мир стал мрачен и печален, а старик засиял. Тревога и смятение отступили, а в руках появился божий бич, преисполненный праведным гневом. Старик возвратился на рыночную площадь. И увидев первый, тучный, украшенный обоз, начал хлестать по нему. Все товары тут же превращались в чёрные черепки, теряя свою ценность, сыпались под ноги. Он знал, что если сможет изгнать торговцев, увидит путь к престолу. И этот путь смерть отобрать не сможет! Его бич хлестал направо и налево, превращая гордых купцов в попрошаек. После каждого удара они падали на колени перед ним. А он становился всё светлее и славнее. Их было тьма. Они молили о пощаде, но он приносил им нужду и немощь. «Научитесь жить в смирении! Почувствуйте нужду как благо!» С этими словами он разносил торговые палатки, очерняя золото и разрывая шелка. Грязные попрошайки по его милости стремились напасть друг на друга. Они устраивали мелкие потасовки за краюху жизни. Кругом царило зловоние и нужда. Все бывшие торговцы молили о пощаде. И эти мольбы для него были райским пением птиц. Они просили, чтобы кто-нибудь забрал их жалость к себе, он их жалел: «Несчастные язычники, не ведающие манны сокровенной, я буду вашим спасителем, хоть вы мне противны». И собирая с них терзающую пустоту, словно дань, он превращал её в монеты. Но это были особые монеты, пропитанные страстями по всевышнему. С каждым шагом монет становилось всё больше, и блеск их вдруг разогнал серый смог и зловоние. Само небо разверзлось, обнажая престол всевышнего. Старик положил сокровища духа к ногам его, а Всевышней отдал ему падир. И прозвучал трубный голос: «Ты помог этим язычникам познать несчастье, и несчастье привело их ко мне. За всех них я дам тебе один ответ, ты же аскет и привык довольствоваться малым!» Старик обомлел от света и истины, которую можно было пощупать. «Что смерть отнять не может?» – вырвалось из его уст. «Сейчас увидишь!» И он в своём новом обличье проваливается сквозь землю, попав на плотные небеса. По небесам стремительно несутся колесницы, и в них сидят светила. Их бесконечное множество, и по яркости света, падающего от них, виден их характер. Кони высекают искры в синеве небес. А светила сражаются друг с другом за его цвет. Старик смотрит вниз и видит слои материи разной плотности. Самые костные – внизу, они уже приняли правила игры одного из властителей. Чем выше, тем подвижнее небеса, тем неопределённее законы физики в них. И один всадник попирает другого и меняет эти законы. Они вырывают друг у друга краюху мира. Каждый ослепляет по-своему и дарует иллюзию определённого мира, жители которого возносят хвалы своему создателю, не ведая ничего другого. «Ты жил среди язычников и знал о ином мире. А я погиб, возвещая его, и много таких, как я, ушли моей дорогой. Мы принесли страждущим новое небо. И смерть не смогла отнять этого у них, а мы стали светилами на нём. Ты падаешь всё ниже и ниже и оставляешь после себя тени красот небесных, откровения богов», – так говорил Всевышний. «Получается, что твои учения, оставленные для других, смерть отнять не может? И поэтому самое эпическое сражение происходит между пророками разных миров, и тот, кто сможет установить истину как флаг на безжизненной планете, у того смерть не отберёт истины? Но все учения со временем искажаются и забываются. Сколько картин мира без вести ушло в небытие. И где это небытие?» – Эти вопросы были лишними, они выдали в старике алчного жадюгу, и он оказался на духовном дне города, забыв обо всех откровениях.

Постматериализм.

Один толстый еврей, поселившийся в романтичной, прокуренной коммуналке, однажды потянул меня за интерес и заставил внимать своим бредням. Я смотрел на себя в грязные зеркала в его комнате и вместо себя видел густое облако дыма. Его маленькая комната всегда была в дыму, от того что он злобно и жадно курил. Курил и рассказывал про законы времени и пространства, про обратную карму. Если с тобой вышла беда и лажа, а ты весь такой невинный и доброжелательный, это значит, что ты уже согрешил в будущем. Согрешил и наругал себя. А ещё он говорил так: чем ближе событие, на которое ты хочешь повлиять, тем больше энергии тебе придётся затратить на него. Если ты проснулся от пожара, тебе придётся очень постараться, чтобы выжить; возможно, ты будешь прыгать в окно или ползти по полу до самой улицы, а ещё ведь надо спасти любимые вещи. Но если ты проснулся, когда только почувствовал запах дыма, тебе нужно лишь встать, найти его и потушить. А если за неделю тебе снится сон про пожар, и ты понимаешь, к чему это, ты просто будешь осторожен всю неделю, от тебя ничего не потребуется. Так что говорил он – дело мага ценить свою энергию и внимать намёкам вселенной.

Мне, вскормленному Толкиеном и психотропными веществами, его речи казались слишком обыденными, просто еще одной гипотезой о вселенной. Каждое утро я рождал невиданное количество таких гипотез, а потом они угасали без моего интереса к ним. Чем эта его идея, претендующая на основательность, лучше моих? Да я был внутри магии, когда вдыхал газ на чердаке, на глазах у беспризорных детей! Чем дряхлый еврей сможет удивить меня? Он собирал вокруг себя молодых людей и заставлял их пускать энергетические шары, создавать дубли, бродить по внепространству, а также входить в трансформированные образы животных или людей или мифических тварей, таких как дракон или мантикора. Он рассказывал про энергетические уровни вселенной и про то, как работать с ними. Его глупые ученики, состоящие в основном из романтических девочек и мальчиков, хавали всё это и самозабвенно выставляли себя на посмешище. А я, притаившись, наблюдал за тем, как он морочит им головы. Знаете, как в песне Летова: Пуля, научи меня жить, агитатор, научи меня думать. Вот я и учился всем его трюкам. Я имел иррациональное влияние на своих сверстников, и они будто таяли под всем, что я им говорю. Меня это веселило, а мой учитель использовал моё влияние и льстил мне, чтобы держать контроль.

Перед моими глазами разворачивались душевные драмы и создавался современный миф. Люди игривы, им некуда деть свою сексуальную энергию, кроме как не на строительство ячейки общества. Это я ещё не описал атмосферу скуки и запустения материалистической эпохи, где всё уже ясно и умные дядьки уже всё решили и разделили между собой. Атмосферу бесконечного блуждания среди теней и полумертвую жизнь души моего народа, которая отзывается лишь на шоковую стимуляцию. И на фоне этого, конечно, хочется поиграть в магов, эльфов и демонов. И под чутким надзором учителя магии у всех моих коллег по ремеслу начала съезжать крыша.

Я веселился, наблюдая за общим безумием. Ведь, находясь в обществе друг друга, все их речи и мысли были оправданы и логичны, и более того, глубоко драматичны. В обществе друг друга они реализовывали свои фантазии и желания, а этот учитель позволял им и брал свою мзду. А в обществе нормальных людей вся их магия рассыпалась. Я был не таким, я подготовился задолго до всего этого, сойдя с ума. И мне особо нечего было терять, посему я выходил в народ и активно вербовал их с помощью магии. Я ничего не знаю о психологии, но я чутко реагирую на тот нерв, за который нужно дёргать. Это чувство наивной неудовлетворённости и тоски по чуду. Ох, как я кружил головы своим прихожанам! Прихожане они были по тому, что приходили за дозой кислоты. Самоуверенные парни садились напротив меня и, исчерпав все силы своей убеждённости, расслаблялись и слушали. Каждое моё слово вызывало у них негодование и сомнение, и они сопротивлялись, но вместе с тем их детское воображение резвилось на полях, куда я его приводил.

Я говорил: «Между нами двумя сейчас пять личностей. Первая личность – это сновиденная личность, вторая – когда ты просыпаешься в своей обезьяне, третья – когда ты думаешь о себе, вспоминая, кто ты такой, четвёртая – когда думаешь обо мне, представляя, кто я такой, пятая – когда думаешь о том, что я думаю о тебе. И все эти личности разнятся и, бунтуя, требуют свой кусок внимания. Каждое утро, просыпаясь, ты молишься себе. Молиться – значит посвящать внимание, время. А представь, что вместо себя ты начинаешь молиться Иисусу. А ведь ему молятся миллионы уже много лет. Каждое утро они чуть отодвигают себя, чтобы занять своё тело личностью давно умершего Иисуса. А теперь представь, сколько у Иисуса тел, хотя его никогда не было, а если и был, он был простым смертным, как ты или я. А ты пока жив, молишься себе, но когда умрёшь, молиться о тебе будет некому, возможно, у тебя будут дети, но они едва будут о тебе думать, внуки вообще забудут, и ты исчезнешь, как будто тебя и не было. И всё, что сейчас тебе кажется серьёзным и жизнеутверждающим, растворится. А сколько уже растворилось такого до твоего рождения? Возможно, люди каждый раз открывают истину и прутся от неё, как коты от валерьянки, но всё это прах вечности. Ну что-то в таком духе… А сейчас я использую самый излюбленный приём дьявола: я буду вам лгать, а вы следите за тем, как я это делаю.

Ко мне приходили студенты технарских, медицинских, педагогических вузов. Чрезмерно подкованные школярскими взглядами на физику явлений и считающие себя элитой интеллектуальной среды (так как им положено себя такими считать), они надсмехаясь говорили: «Если у тебя есть магические силы, – покажи их!» Я видел в них тревогу, которую они стремятся подавить и выставить свою слабость за уверенность. Если человек большую часть времени ассоциирует себя с какими-то однозначными чертами характера или манерами поведения, то его воображение будет реагировать на противоположные черты. Мне пришлось полюбить игры с воображением. Я им говорил: «Я могу показать тебе всё, что угодно, но твоё сознание слишком замылено, чтобы воспринять это. Ты находишься в той реальности, где не существует того, что я буду тебе показывать, но я всё равно покажу, смотри». И я замолкаю, ничего не делая. Дальше я выжидаю момент, когда он исчерпает силы своего сомнения и устало будет пялиться на меня с вопросом, что же дальше будет. Когда я поймаю его на этой рассеянности, тут реально важно поймать состояние готовности: если передержать его, он либо потеряет интерес, либо найдёт в себе ещё силы для сомнений. Я начинаю рассказывать. Вселенная – это соотношение материи, энергии и информации. В каждый момент времени это соотношение меняется, и ключ этих перемен – в твоей голове. Чем меньше информации в твоём мире, тем больше материи и энергии. И наоборот – чем больше информации, тем меньше материи. Я не умею ничего, кроме работы с информацией. И я буду двигать её в твоём мире, чтобы ты увидел, как меняется материя. «Я сталкиваюсь с информацией каждый божий день в университете и по дороге к нему. Основные принципы работы вселенной уже открыты, остаётся их только усвоить. А всё, что ты говоришь, продиктовано твоим мозгом! Прикинь, как долго мозг учился выживать в условиях полного пиздеца. Сознание долго формировалось силами природы, пытающимися всё время тебя уничтожить. А мышление – это побочный продукт жизнедеятельности организма, и вся эта твоя магия – просто религиозный инстинкт самосохранения, просто фантазии, которые отвлекают от голода и желания сожрать какого-нибудь аппетитного соплеменника. Человечество долго прозябало под собственными предрассудками, а мы, наконец-то, поняли, что все эти боги, призраки и прочее не относятся к знанию о природе. Да и вообще, зачем мы всё это обсуждаем? Мне таких обсуждений на лекциях хватает, давай уже показывай магию!» – говорит он. «Да я уже… погоди немного, мои пассы уже меняют реальность в обход твоего сознания». Он едко усмехнулся. Я вижу перед собой молодого человека, цепляющегося за… за своё содержание. Что же мне его судить, возможно, я такой же. «Когда ты приходишь в кинотеатр, и тебе полный стакан – тебе не нужен этот фильм, потому что ты уже переполнен и больше в тебя не влезет, но когда ты пустой стакан, ты сможешь хоть что-то получить от этого фильма»

–Ну что мне может дать этот фильм? Просто бредни какого-то неудачника, которого все восхваляют.

–Ты не сможешь ничего воспринять, пока ты полон. Ты защищён от чужого влияния и от сомнений, от новизны информации, пока полон!

–Да я изначально не хочу смотреть этот фильм.

–А нафиг ты припёрся в кинотеатр?

–Никуда я не припирался, это ты так сказал!

–Но ты же иногда ходишь смотреть фильмы? Ты впускаешь в себя их содержание?

–Да я на «Джокера» ходил не давно, охуительный фильм.

–Кинотеатр – это просто пример, каждый раз, когда ты воспринимаешь что-нибудь, ты должен быть пустым, чтобы в тебя было что налить. А это капец как сложно. Работа с информацией состоит в том, чтобы по мере своих сил обнуляться, то есть накапливать помехи и стирать своё внутреннее содержание. Если это получится, информация так на тебя повлияет, что это изменит мир в твоём взгляде и твою судьбу.

–Ты в это веришь? Ты так делал? Есть доказательства, экспериментальная база?

–Ты моя экспериментальная база…

–Ну нет, со мной у тебя ничего не получится, я не девочка какая, чтобы морочить мне голову! Даже в этом твоём метафорическом кинотеатре, если ты совсем пуст, ты даже не поймёшь, хороший фильм или плохой. В тебе должны быть хоть какие-то мерила, и ты вряд ли сможешь от них избавиться.

–Ага, без мерил ни как, но тут главный вопрос, кто создал в тебе эти мерила? И только не говори, что ты сам их создал… это смешно…

–Ну, я собирал информацию о мире и комплектовал её внутри себя. Вот так и создаются мерила.

–Скажи, какой твой главный принцип жизни?

–Я во всём сомневаюсь и всё проверяю.

–Это правильный принцип, но по-настоящему ли ты сомневаешься и в чём именно?

–Ха, я знал, что ты так скажешь…

–Ты слышал что-нибудь о пещере Платона? Типа люди могут видеть не сам свет, а тени, отбрасываемые предметами, и только по наличию этих теней они могут понять, что где, то есть источник света. Но они сидят спиной к нему и не могут увидеть его непосредственно. А теперь представь ласку, которая прыгает через камни.

–Что? К чему ты это про ласку?

–Ласка – это зверёк такой маленький. И вот её органы чувств заставляют её каждый раз прыгать через камень, это её способ выживания – реагировать на препятствия. Её мозг научился реагировать, и если она большую часть жизни будет прыгать через камень, она войдёт в этот ритм жизни, диктуемый тенями. А теперь мы убираем камень, но она по-прежнему стремится его перепрыгнуть, потому что видит его тень в своём сознании. То есть с самого начала, когда камень был, она прыгала не через него, а через его тень.

–Ну конечно, ласка не такая тупая, если она увидит, что камня нет, она просто пробежит.

–Чтобы увидеть, что камня нет, ей надо чуть приостановить свой мозг, толкающий её на прыжок. Мозг заранее знает самую оптимальную стратегию поведения, он руководствуется памятью. А в памяти камень всегда есть. И поэтому он автоматически реагирует на новую ситуацию, не видя её новизны. Точно так же и с полным стаканом и информацией. Твоя наполненность диктует автоматическое восприятие, предубеждение, но камня-то нет….

–То, что ты описал, называется просто условным рефлексом, он вырабатывается в результате обучения, ну и что с того, это давно известно человечеству, в чём магия-то?

–А что ты хочешь увидеть: огненные шары в небе или эктоплазму?

–Хотя бы эктоплазму, или ты думаешь, что от твоих речей я сойду с ума и начну видеть то, чего нет, а ты этим будешь управлять?

–Ты не видишь сходства между собой и этой лаской?

–Нет, нет никакой ласки.

–Ты пересмотрел всяких магических фильмов, и они создали в тебе условный рефлекс желания огненных шаров. Ты правда думаешь, что магия – это огненные шары?

–Блин… не будет огненных шаров?

–Нет, спецэффектами не занимаюсь.

–А если серьёзно, я понял, к чему ты клонишь, как ни странно… у нас у всех есть автоматизмы мышления, иногда они помогают прогнозировать ситуацию, а иногда притягивают факты за уши…

–Ну почти, представь, сколько таких теней от предметов в твоём сознании, сколько таких виртуальных камней? Твои родители перепрыгивали через препятствия и сформировали правило выживания, потом препятствие исчезло, а правило осталось. И ты наследовал этот принцип жизни. А жизни-то нет.

–И что, отказаться теперь от всех правил?

–Я этого не говорил.

–Ты говорил слишком много и ничего, это вообще не продуктивно.

–Ты всё-таки ждёшь от меня мисэйлов? Я подобрал с пола пачку сигарет, на ней отталкивающе были изображены лёгкие курильщика. «Что это?»

–Пачка сигарет. И что?

–Когда сигареты только покоряли рынок, они преподносились как символ свободы, на рекламных роликах красивые женщины держали во рту дымящиеся палки. И говорилось, что она покоряет мужские взгляды своей дерзостью. Они связали образ агрессивного фаллоса и женщины, которая стала им символически обладать. И это очень круто подействовало, когда женщины курят, некоторая часть их сознания триумфирует над фаллосом, держа его во рту.

–Что за бред… ты к тому, что во всём есть скрытый смысл?

–Конечно, ты не просто куришь сигареты, ты потребляешь информацию, концепцию, уплотнённую в маленький кусок материи. И так с любой ерундой, чтобы чем-то пользоваться, сначала нужно воспринять информационный код этого. Кстати, угощайся сигой! Подумай теперь о спасе нерукотворном, это такая тряпочка, на которой отпечаталось лицо Иисуса. Без толщи информации и постоянных мыслей на эту тему, это просто кусочек тряпки, которому две тысячи лет. Представь, я дам тебе такую тряпку с отпечатком лица бородатого мужика и, учитывая всё, что мы знаем об истории мира, христианства и распятии, о грехе, о древе познания, всё, всё, всё, и скажу, что я стащил её из Ватикана или где там она.» Я протягиваю ему пачку, он благодарно вытягивает из неё сигу и закуривает, смотрит на меня, а я не закуриваю вместе с ним. В его взгляде вопрос.

–Короче, у меня тут тусовались два гея, один такой бородатый, худой, а второй смазливый, они работают могильщиками, и их все шпыняют. Они всё никак не могли найти укромное место для своих дел, я им разрешил тусить в соседней комнате, и они совершали свои гейские обряды, а потом курили эти сиги. Потом бородатый гей оставил у меня эту пачку и сказал: «Спасибо, друг, за приют». Вчера украл с могилы сигареты, на, держи. Я откланялся, сказав, что курю только самокрутки. После этого выражение лица моего оппонента изменилось. Оно кривилось под светом нежелательных фантазий о мерзостях гейской жизни, он нервно выплюнул сигарету и побежал мыть рот с мылом.

–Эй, ты куда? Я же про нерукотворный спас ещё не договорил…..? Смеясь, кричал я ему в след. И началась новая эпоха.

Начало мира

После этих слов мага, мир перешагнул через рубеж апокалипсиса, все живые и цветущие тела, стремящиеся к доступному раю, вдруг обрели вечную жизнь в качестве информационных кодов. Едва ли кто-то заметил это, но планомерное развитие общества смогло изменить время и пространство. Живые стали некой крупицей информации в поле сетевых страстей. Оказалось, что все словесные потоки не просто связывают людей, но ещё и создают их. Ты то, чем ты делишься. Социальные сети – это новая вселенная. Так долго новая вселенная развивалась в утробе старой, и никто не осознавал происходящего. То ли все пользователи забыли о реальном мире, то ли реальный мир сам растворился? Никто теперь не видел разницы между своим аватаром и своим естеством. Гибель мира осталась за кадром. Юзеры созерцали блаженные грезы о себе самих.

Какой-то смутный удар сокрушил моё тело, и я забыл о смерти. Моя семья принимала ужин из разнообразных слов телеведущего. В новостях делали обзор нашего прошлого и громогласный ведущий бойко заявлял: «Обычная семья Мокрощеевых, состоящая из двух отцов, трёх матерей, одного сына и пары стариков, живущая по адресу ул. Синнахери 472, сегодня прошла огонь и воду борьбы за свои права, сплотилась, чтобы внести общее мнение в копилку народной мудрости: «Всего и вся!» Многие годы молчаливого труда, они бок о бок взращивали своё право голоса и в конце концов выдержали спор за свои убеждения.

– О, началось! Вот это о нашей работе будет!

– Заткнись и сделай громче.

– А они нас всех покажут?

– Про каждого отдельно?

– Всего один репортаж на всех? Да не густо.

Члены моего семейства жестами затыкали друг друга, потом отец взял в руки пульт и решительно добавил громкости.

«Члены семьи единодушно отстаивали поправку «Убермагма» в споре со своими коллегами на заправке, на почте, а также у парадного входа солевых шахт. Две из трёх матерей семейства самоотверженно заняли свою линию и стали лидерами кухонного движения. Благодаря настойчивости Альфа-матери удалось склонить оппонентов к решению изменить свою жизнь, приобщившись к новой поправке. «Напоминаю, что суть этой поправки состоит в том, чтобы увеличить количество часов для работников солевых шахт. Их оппоненты, наоборот, настаивали на увеличении часов просмотра витрин. Угрожали законом об оскорблении религиозных чувств витринников по всему миру. Когда здравый смысл и рациональность семьи Мокрощеевых столкнулись с религиозным фанатизмом, они единодушно ответили, цитирую: «Да, мы работаем, чтобы смотреть на витрины, но витрины должны стать наградой за труд, а не заменять его, иначе никакого смысла в них не станет». Напомним, что инициатива «Убермагма», выдвинутая городским советом, в случае реализации увеличит ответственность каждого за свой образ. А чем больше социальной ответственности, тем красочнее репортажи в каждом доме! Вы работаете на свою репутацию, а она работает на вас!» – Выступил с трибуны премьер-министр городского совета Нейрон Халява. Камера резко выхватила из потока образов оплывшее, переколотое ботоксом, обжаренное в солярии, женственное лицо оратора. Оператор дал возможность насладиться выступающим, а потом с ново перевёл внимание на семейство. Женский голос за кадром продолжил говорить: «Остальные же подвижники семейной партии гордо промолчали, кивнув в знак согласия. Отцы были безмятежно угрожающими, старики умилительными, а их сын вызвал жалость. Это семейство – гордость нашего города, отличный пример сплочённости и правильных взглядов. Они сделали шаг к светлому будущему, защитив свои права. Но как им удалось этого добиться? Смотрите далее на нашем канале семейную драму: «Не мы такие, жизнь такая!» – Самодовольное лицо каждого из нас мельком красовалось в эфире.

– Ой, посмотрите, какие губы! Вы видели? Просто отвал всего!

– Извини, Ману-Чим, не успел оценить, а ты видела мой новый, решительный взгляд?»

–Ну вот смотри на них, раньше они были не такие, а теперь такие!-Тощая женщина смешно выпятила губы на встречу своему мужу.

–Если ты говоришь, что они стали другими, я тебе верю. Завтра своим друзьям похвастаюсь, что жена моя сделала себе губы!-Издевался небритый, круглый мужчина.

–Ой да кого волнуют твои губы? Самое главное, что мы повлияли на общественное мнение! – Строго сложила руки под грудью Альфа-мать.

Новости про нас каждый вечер утоляли наши аппетиты. У любого члена нашего семейства было своё эфирное время. И в это время он мог сам на себя смотреть. Я оглядывал тошнотворное кухонное убранство, напоминающее больничную палату, освещённую мерзким желтушным светом. Матерей, требующих непонятно чего, отцов, желающих забыть обо всём, стариков наивных и действительно вызывающих умиление, и думал о картинке в новостях: там вся эта убогость становилась привлекательной и священно таинственной. Так и хотелось всматриваться и всматриваться в неё, роняя счастливые слёзы. «Я не понимаю, как можно не согласиться с этой поправкой?» – криво улыбаясь, поднял взгляд костлявый мужчина, глядя на Альфа-мать.

–Люди ленивые, боятся тяжёлого труда. – отвечала она, потом протянула указательный палец к экрану и сказала: «Смотри, мне грамоту дают!» -Она была светла и полна собой.

Альфа-мать роняла свои драгоценные слёзы в хрустальную рюмку второго своего мужа. Он, не отрывая глаз от экрана, брал её и подносил к губам, быстро пьянея. А что, все семьи трудятся в шахтах ради новостей?» – обратился я к пьяному отцу. «Это удел большинства из нас, тех, кто хочет выжить среди хаоса.» – Отвечал он.

–Но эти новости не существуют для других.

–Это только по началу, но если ты сам веришь в то, что видишь, это становится твоей природой.

–А почему мы должны выживать среди хаоса?

–Я не знаю, сынок, знаю только то, что если не поддерживать мир в солевых шахтах, он разлетится на атомы.

–А почему они так называются?

–Эээээ… – отец стал смотреть в потолок, запустив руку в свои жиденькие волосы на затылке. «Кто-нибудь объясните ему.»

–Тут всё дело в алхимии, это первобытная наука о мире. И она утверждает, что соль – это основа материи. Она есть во всём. – подхватил эстафету другой, более трезвый отец по имени Плачемир.

–И что в этих шахтах её добывают?

–К ней стремятся, но добыть её можно только из себя.

–И по этому мир существует?

–Мы и есть эта соль мира, и из-за нас он ещё существует!– резко вклинилась Альфа-мать. Все остальные родители молча кивнули.

Я понял, что мои вопросы её раздражают.

–Мама, а что значит трудиться?

–Что, тоже хочешь быть как мы? Похвально! Трудиться – это значит отстаивать своё мнение. А чтобы его отстаивать, надо понимать, в чём слабость твоих соперников.

–А соперники обязательно должны быть?

–Ну конечно, иначе как ты поймёшь, что тебе отстаивать? Мнение не существует в вакууме. А как только ты победишь в споре, это начнут обсуждать, и тогда у тебя появятся согласные с тобой, и ты начнёшь существовать. Ты станешь лицом скандала, фигурой обсуждений.

–И что, все стремятся стать лицом скандала?

–Да, талантливому скандалисту открываются многие двери.

–А тем, кто проигрывает, показывают самые худшие их стороны или вообще игнорируют? А совсем неугодным показывают суд и расправу над ними?

–Неугодны те, кто вообще не вступает в споры, они жалкие бесхребетные существа. Если их не обсуждают, они просто исчезают. Но работники солевых шахт всё равно что голодные мухи, они готовы обсуждать кого угодно и как угодно, и если герой обсуждения не может за себя постоять, ему приписывают самые стрёмные качества. И он с этими качествами продолжает жить.

– То есть, если человеку нечего сказать, за него говорят другие?

– Да, природа не терпит пустоты. Я даже не знаю, что хуже: просто исчезнуть или быть стрёмной, общественной фантазией?

«Так что усердно учись у нас, чтобы не стать посмешищем», – кричал пьяный отец через весь пустой стол. Потом он перевёл дух и продолжил: «Ну что, хочешь стать образцовым работником солевых шахт?»

Все уставились на меня в ожидании. «Нет, я не хочу слышать то, что люди сами говорят о себе, мне интереснее заглянуть в их окна и увидеть их в естественной среде».

– Что за безумие я слышу? Нет людей самих по себе, есть только герои обсуждений. Заруби себе на носу: единственный способ повлиять на мир – устроиться на работу в солевые шахты!

– Всё, что я вижу, – это новости про вас, и всё, что я знаю, – это ваши разговоры на кухне. Я хочу увидеть больше.

– Да нет ничего больше, пойми! Мир всё время в разрушении, то, что ты видишь вокруг, – плод нашего труда. Знал бы ты, как твоим отцам и матерям не просто отстаивать себя, как много у нас врагов! Кругом одни провокаторы!» – голос её был звонкий и резал мне по ушам.

Она продолжила, схватив меня за плечо: «Послушай меня, ты либо учишься отстаивать своё мнение, либо отправляешься обратно в приют».

Я не знал, кто я и чего хочу, но зато я точно знал, чего не хочу. Я не хочу поддерживать этот их мир в солевых шахтах. Каждый вечер я старательно уклонялся от обучения ораторскому искусству, за что терпел побои. Чувство боли отделило меня от них, и они стали устрашать меня рассказами о маргиналах и преступниках. Их рассказы были такими красочными, что я начал мечтать, как спутаюсь с мутными личностями и буду гулять с ними по улицам города, совершая великие дела.

Вскоре я и вправду познакомился с очень странными персонажами, находящимися по ту сторону общественной морали.

Беседы в солевых шахтах.

Рабочие ходили по узким тоннелям, стараясь не касаться друг друга. Эхо их шагов тянулось из далёких глубин тоннелей. Никто не знал, где предел этому строению, такому сложному и разветвлённому, как грибница.

В шахтах было слишком светло и стерильно, на округлых стенах проплывали изображения, состоящие из миллиарда RGB-светодиодов. Белые, глянцевые полы отражали падающий свет, казалось, что нет ни единого укромного уголка и места для тени. Среди коротких рекламных объявлений и мотивационных лозунгов большими радужными буквами появилось слово «Убермагма». «Вот оно, светится!» – самодовольно шептала Альфа-мать. Были и другие слова, которые всплывали дальше по ходу движения рабочих, и под каждым из них красовался лучший работник. Остальные же проходили мимо, показывая большой палец либо вверх, либо вниз.

Система наблюдения фиксировала каждую новую реакцию. Палец вверх означал, что человек заинтересован и готов принять участие в обсуждении. После обеда единомышленники собирались в одном из залов, и чем больше коллег сумеет вовлечь оратор, тем больше у него шансов на повышение. «Убермагма» не сильно цепляла проходящих, и по этому Альфа-мать сильно сжимала маленькие потные кулачки, широко улыбаясь. «Если выйду в ноль, меня оштрафуют, и всё, конец, потеряю первое место в семье». Вчера она заметила за собой из новостей не слишком белые зубы: «Всё дело в зубах, если получу повышение, сделаю зубы! И придумаю слово поинтереснее». До обеда четверо человек всё же одобрили «Убермагму», а это лучше, чем ноль!

Когда прозвучал мелодичный сигнал, Альфа-мать облегчённо выдохнула, нырнув в человеческий поток. В столовую спускались на эскалаторе. Это было не слишком просторное, мрачное помещение, освещённое уютным светом средневековых лампочек и каминным огнём. Круглые дубовые столики стояли рядами, а рабочие сидели на мягких стульях по трое.

За время обеда, в неформальной обстановке, можно было завести новые знакомства и попытаться заманить ещё кого-нибудь на своё выступление. Такое занудство не ценилось у людей, они любили смаковать вчерашние новости про самих себя, обсуждать чужую внешность, повадки и делиться опытом семейных отношений.

«А меня вчера сам Нейрон Халява наградил!» – Альфа-мать подсела к двум девушкам. Они переглянулись, одна криво улыбнулась, а другая пожала плечами.

– Ну и что, я вот на драконе летала.

– А я путешествовала с шаманами в кедровых лесах.

Альфа мать гордо задрала нос: «Вот, против такого разгильдяйства я выдвигаю свою «Убермагму»!»

– Да ты просто карьеристка, всё сделаешь ради повышения, но это такая скука, – говорила стройная, миловидная девушка с длинными дредами.

– А тебе, Дриада, нужно повзрослеть и перестать витать в облаках.

– Не просто в облаках, а на драконе Сёрлене! В эльфийских землях!

– Хах, вы обе впадаете в крайности. Ты, Альфа мать, зациклена на формальностях, а ты, Дриада, наоборот, совсем крышей поехала. Вам нужно искать мудрости и гармонии, – мелодично и самоупоенно протянула девушка по имени Женьшень. Альфа мать закатила глаза и, усмехнувшись, ответила ей: «Женьшень, думаешь мир нуждается в бредовой духовности? Рынок падает, зарплаты сокращаются, а многие просто перестают существовать. Как твои шаманы победят эпидемии, войны, пассивность и тупость?»

– Если каждый обретёт просветление, ненависть и страх исчезнут сами собой!

– Ага, а потом все дружно возьмутся за руки и улетят на драконах, – злобно острила Альфа мать.

Женьшень смотрела на неё приторно добрыми глазами и говорила снисходительно: «Смысл в том, чтобы высвободить индивидуальное сознание из коллективной галлюцинации, а не браться за руки. А ты, как раз, пытаешься поддерживать эту галлюцинацию, ты говоришь о проблемах и этим самым создаёшь их.»

– Да, наверное, поэтому твоя тема не пользуется популярностью? Просто все устали от проблем, людям хочется спокойствия и веселья, – внесла свою лепту Дриада.

– Извини, Альфа мать, но твой посыл безнадёжно устарел. Я тебе советую не позориться и не отстаивать свою «Убермагму» перед всеми, а вместо этого приходи лучше на мою беседу.

– Спасибо за совет, коллега, – сдерживая злобу, сказала Альфа мать. Она поднялась из-за пустого стола и растворилась в уютном полумраке. За спиной раздались смешки: «Да кто в здравом уме захочет больше работать и меньше развлекаться? Это настолько нелепо, что даже интересно!»

Альфа мать смекнула, что к чему, и, повысив голос, обратилась ко всем, до кого могла докричаться. Конечно, трудно было пробиваться сквозь общий галдёж, но если яростно желаешь что-то доказать, перестаёшь щадить голосовые связки. «Что не так с витринами? И почему нужно поднять норму производительности? Альфа мать – простая, скромная шахтёрка или коварная фашистская сволочь? Приходите в комнату обсуждений 305 и узнаете всю соль!»

После её слов наступило секундное затишье, недоуменные головы рабочих поворачивались из стороны в сторону, передавая отдельные слова. «Кто? Что? Как? Фашистская сволочь? Убер…что?»

– Они хотят лишить нас последнего! Чего ты добиваешься? Хочешь похвалы от них? – прозвучал надрывный мужской голос из толпы. По всему пространству раздался взволнованный гогот.

Альфа мать учуяла, что пахнет жареным, ей было страшно и весело одновременно. Она схватила в кулак пустоту и победным жестом притянула к себе. Самое забавное, что её никто не видел в лицо, и по этому она сама накидывала острых реплик на свои же провокации. «Не позволим этой фашистке открывать рот! Зал 305!» Азарт превратил её тело в упругую струну. «Ну, зал обсуждений 305, держись, я тебе такое шоу устрою, век не забудешь!» – прозвучал единственный голос в голове.

Её рука возбужденно дрожала, толкая тяжёлую дверь зала обсуждений. Медленный скрип торжественно сопровождал её появление. Глаза сами собой округлились, когда она увидела, что тесное пространство набито людьми. Ей нравилось просачиваться сквозь них. Отдельные слова смешивались в единый ропот недовольства, как выстрелы вылетали смешки.

Шаги Альфа матери стали напряжённей, время остановилось, превратилось в пытку, обнажая новые чувства для ораторки. «Так много людей, они меня уничтожат, возненавидят.» Воздух застрял в горле, колени дрожали, ей хотелось сбежать, но выхода не было. И вот ещё шаг, и она вышла на небольшую сцену и встала за трибуну.

Что такое Убермагма? Мой крик об общем мире. Как кричать о мире, если его нет? Есть только мы и наше солевое убежище! Это всё, что нам осталось. Мы трудимся бок о бок, не замечая усталости, и труд наш держит эту крышу над головой. Труд наш питает энергией, кормит наши семьи и защищает от внешнего смертоносного ветра. Ветер, который разъедает молекулы тела и сводит с ума. Люди, если вы ещё в своём уме, не пускайте его на порог, нам нужно надёжно укрыться и создать свой рай. Да, нам тяжело, очень тяжело, и так хочется раствориться в потреблении контента, остаться в мире грёз. Просто ничего не делать, пуская слюну на витрины. Мне тоже этого хочется, это так просто, но поймите: если забыть о долге и наслаждаться жизнью, производство остановится, и тогда и витрин то никаких не будет!

– Витрины будут всегда! – выкрикнул кто-то из толпы. Его поддержали смехом.

– Представьте, сидите вы около своих витрин, переживаете сильные эмоции, глядя на свою коллекцию образов, вам так хорошо, что вы полностью погрузились в созерцание, и ещё чуть-чуть, и время совсем перестанет существовать, и тут – бабах! – и ваше жилище разносит на куски! И вы просто умираете. А кто виноват? Тот, кто погрузился в грёзы, забыв об угрозе. – Ораторка выдохнула, рабочие воодушевлённо зааплодировали, а затем начали галдеть.

От яростных драк у них выделялся солёный пот, он испарялся и оседал на стеклянных глазах камер, искажая картинку. Тут на сцену вырвался долговязый, слегка перетёртый калач по имени ГоловаЕд 12.

– Вы, женщины, идите на кухню и успокойтесь! Я считаю, нам надо быть решительными, дело не в количестве рабочих часов, а в самих этих часах. Вы и вы и вы… – он начал тыкать пальцем в присутствующих. – Просто обязаны задать себе вопрос: а сколько горячих тем я подкинул на общее обсуждение? Производство падает из-за того, что вам подменяют понятия. Вы думаете, что если у вас есть возможность просматривать витрины в конце месяца, то всё пучком, прогресс продолжается? Знаете, по чему вообще встал вопрос о поправке «Убермагма»? По тому, что вы все начали замечать, что на витринах давно не появляется ничего интересного!

Из зала раздался вопль: – ГоловаЕд 12 прав. У меня в прошлом месяце на витрине были анимационные аниме девушки, а я ненавижу анимацию! Это блин прошлый век! И я уверен, что не один такой!

– У меня были мемы про 3-д диктаторов. Я расстроился!

– Вот я и спрашиваю, если мне который месяц подряд платят аниме тёлками, готовыми на всё, что я должен детям домой принести? А жене? Как жить то?

Альфа мать скривила губу, вспомнив, что один из её мужей полгода назад на семейный ужин тоже притащил голых аниме тёлок. Вот скандал то тогда был. Она с ненавистью процедила воздух: – Тут на зеркало не надо пенять, коли рожа крива! Просто на витринах появляется то, что ты заслужил, вот и спроси себя: достоин ты витрин или нет? А что если один человек бросит работу ради витрин, а потом ещё один и ещё, и никто больше не сможет обсуждать увиденное, мир рассыпется, а это как раз то, что нужно проклятому ветру. Послушайте, даже если сейчас вы не довольны качеством вашего контента, всё равно приходите и производите мнение, как бы трудно это ни было.

Раздались крики и аплодисменты, Альфа мать поддерживало большинство. – Сначала создай, а потом потребляй! – кто-то кричал из толпы, а остальные повторяли. Это было подобно музыке для Альфа матери, она знала, что победила на производстве мнений и сегодня за ужином услышит о себе хорошие новости.

Раздался звонок, смена закончилась. Полупрозрачные тени рабочих, толкаясь, ползли к выходу и протискивались сквозь него. Вообще в солевых шахтах работяг преследовала теснота. Они и не нуждались в ином: под давлением спёртого воздуха они шли по узким лазам, глядя друг другу в спины.

Так проходили трудовые дни в солевых шахтах. День за днём обсуждались разные темы, люди соревновались в красноречии, показывая на камеру миллион способов привлечь к себе внимание. Живое внимание толпы, как капризная кобра, металось в замкнутом пространстве острых вопросов. А для учредителей солевых шахт, с которыми мы познакомимся позже, главным были не сами темы и не сами личности рабочих, а динамика человеческого интереса.

Сбой сигнала

Как ни напрягался, всё равно не мог разглядеть ничего за окном. Но откуда уверенность, что там что-то должно быть? Мои мудрые наставники подходили к окнам только для того, чтобы выбросить на улицу мусор из головы. Когда появлялась такая необходимость, каждый из них орал в окно всё, что думает о мире. И оно исчезало из нашей жизни и появлялось где-то ещё. Если такого не сделать, наш семейный мир треснет от мрачных фантазий. Мой взгляд за горизонт событий расценивался как недобрый знак психических проблем. Мои родители боялись, что в неопределённой черноте я подцеплю какую-нибудь заразу, а она через меня проникнет в их дом.

«Витаю в облаках», – говорили они, но что такое облака никто не объяснял. Было понятно, что «витать в облаках» – занятие презренное, вредное и в чём-то смерти подобное. Вот и сейчас я стоял у холодного стекла, глядя в чёрную бездну и представлял, как медленно разрушаюсь от пагубного «витания в облаках». Думать об этом было страшно, но я не мог прекратить, просто не мог!

Меня одёрнула рука Альфа-матери. Они с Ману-Чим стояли за моей спиной по обе стороны. Их отражение разбавило гладкую плоскость черноты. «Джа, опять ты тут время простираешь? Пойдём ужинать, сегодня у нас праздник», – от Альфа-матери шёл сладкий запах духов и алкоголя. Она была неестественно весела. Ману-Чим, как обычно, молча улыбалась и безвольно поддакивала. Когда они появились за моей спиной, бездна за окном превратилась в обычный тупик улицы, с давящими наростами бытовок. Тесные, прямоугольные дома отовсюду пялились чёрными квадратами окон. Цветные рекламные баннеры из прошлого и будущего разбавляли уныние бетона. Среди них был рекламный щит с человеком без лица в чёрном балахоне и чёрной бородой, а на белом фоне надпись: «А ты знаешь, кто твои соседи?» Бытовки теснились друг на друге, а под ними текла река с мусорными водами. А на верху плотным кружевом тянулись жилы проводов, питая виноградные гроздья камер наблюдения.

В омерзении я отшатнулся от окна.

– Неприятно? Но это правда наш мир, – тихо сказала Ману-Чим.

– Джа, мы все работаем, чтобы ты чувствовал себя в безопасности!» – прозвучал голос Альфа-матери. Я промолчал и послушно пошёл ужинать. По сравнению с внешним миром, наш, внутренний был не таким ужасным. Вдруг заметил, что кухня стала мне больше нравиться: простенькая, скромная мебель, сверкающая чистотой. Минимум предметов и простые линии, рассчитанные точно под ежедневные потребности жизни. Я, как обычно, опустился за пустой стол, рядом с моими родственниками.

–И что, мы опять в новостях? – Смешливо спрашивал старик, толкая Альфа-мать в бок.

– Сейчас узнаем! – игриво отвечала она.

– Всё! Тихо! Начинается!

Все поймали тишину, и я услышал биение сердец. В воздухе витало волнение, и всё казалось волшебным. Короткие жесты и быстрые взгляды этих людей вызвали во мне тошноту. Нет, они не были противны мне, люди как люди, я понимал их простые жизненные инстинкты, но чувство тошноты отравляло время рядом с ними. Они казались очень хрупкими, сбившимися в месте волей судьбы ради того, чтобы противостоять бездне. А меня притягивала бездна. Мне хотелось направить свой взгляд в любой уголок мира, где не будет их. Но не было ничего вокруг.

С потолка опустился прозрачный экран, похожий на сверхтонкую плёнку. Он медленно выезжал, чтобы спасти наши души. Закрывая собой чёрное окно и стены, он искажал их очертания по обе стороны. Блики на его поверхности дрожали, будто сами по себе. Высокая, нечеловеческая технологичность покоряла нас, и поддавшись торжественному моменту, мы не сговариваясь зааплодировали. Напротив нас сидели наши отражения и улыбались. Их стол был завален разными блюдами, начиная от румяного поросенка в центре стола, украшенного листьями салата, и заканчивая творожными десертами с цветными ягодами. Зазеркальная кухня – просторная, украшенная свечами, и они были одеты, как манекены на витринах бутиков.

– Какая у нас красивая еда! – Обратился Плачемир, положа руку на худое плечо Ману-Чим. Она сделала жест, будто поправляет дорогую брошь на платье, но брошь была только у её отражения. «Спасибо, что оценил, вчера весь день о ней думала, столько сил потратила, представляя каждый вкус». Альфа-мать отправила ей одобрительный взгляд. «Ну что, поднимем бокалы!» – Громко и победно прозвучал Ришелье. По обе стороны экрана одновременно поднялись бокалы.

– За тебя, Альфа-мать! – говорил Ришелье. -Прозвучал радостный писк хрусталя.

После небольшой паузы раздался напряжённый стон духовых инструментов. Мелодия подкрадывалась из тихой пустоты, обещая зацепить за живое. Появился мужской, энергичный голос за кадром: «Ужиная в своём семейном поместье, они получили письмо с загадочной печатью. Что это? Приглашение в лучшую жизнь? Или судебный иск? Может, любовное послание? Давайте посмотрим поближе, как живут звёзды кухонного движения». Камера наезжает на взволнованное лицо Альфа-матери и потом на её руки, открывающие конверт. Все остальные не могут дышать от любопытства. Люди по обе стороны экрана впитывают волшебство момента, понимая, что их жизнь должна круто измениться.

Сцена резко меняется, теперь кухонные жители едут в такси, одетые в дорогие наряды. Огни города проникают сквозь тонировку и ложатся на важные лица. Лица смеются, разговаривают. Джа Дует, похожий на щуплого цыплёнка, скучающе смотрит в окно. Родители его подбадривают и пытаются развеселить, но он, как капризный принц, кривит губу, выражая явное презрение.

– Мы так стремительно несёмся по ночной дороге!

– Да, я чувствую запах нового кожаного салона.

– Машина такая бесшумная, наверное, электрокар?

Зрители пускали слюни, расплываясь в неге созерцания своей жизни. Каждый кадр оживал, отражаясь в их сердцах.

– Джа, ну ты как всегда всем недоволен! – Раздался грубый и пьяный голос Ришелье.

Закадровый голос вновь принялся комментировать: Альфа-мать пригласили выступить с речью в большом зале обсуждений для тысячи рабочих. А остальные члены семейства смогут насладиться её речью, сидя на особых местах прямо около сцены. Так же они смогут выйти на сцену, чтобы поздравить ораторку.

Такси встало на парковке у главного входа.

– Это солевые шахты? – Задрал голову Плачемир. Над ним возвышалось грандиозное стеклянное здание в форме кокона.

– Да, вот где мы все трудимся! – ответил ему Ришелье, оказавшись так же у подножия солевых шахт.

– Умопомрачительная архитектура, ну что, пойдёмте во внутрь. – Альфа-мать поманила всех за собой, поднимаясь по гигантским ступеням парадного входа. Камера выхватывала каждое лицо крупным планом, а потом показывала спину человека и как его силуэт уменьшается, растворяясь в зеркальных дверях. Последним в здание вошёл Джа-дует. Их провожали к залу организаторы выступления. Острые каблуки Альфа-матери цокали по гладкому полу, и это был единственный звук в тишине. Из цоканья создавалась мелодия, и в кадре показывали разных рабочих, которые поворачивают голову на этот звук, отрываясь от своих дел. Они ещё не видели своего лидера, но знали, что это идёт она. Иногда в кадре показывали завистливых коллег, ненавидящих Альфа-мать, и обсуждающих её за спиной.

Сплошной звёздный свет пустых коридоров сменился уютной темнотой зала обсуждений. Эхо голосов послушно утихло, когда на сцене появилась Альфа-мать. Её представили: «Эта женщина борется за мир! И содержит семью из восьми человек! Она толкает пламенные речи и уже покорила наши сердца! Встречайте Альфа-Мать!»

Услышав град аплодисментов, Альфа-мать растерялась, но старательно делала вид, что раскованна и достойна: «Немного умственного труда – и вот я здесь, стою перед вами. Каждый из вас может оказаться на моём месте, если вы начнёте трудиться вдвое усерднее!» Она открыла рот и зависла. Картинка застыла и дёрнулась. Потом показался человек в чёрном балахоне, как на том баннере. Он нагло подошёл к ней сзади, пока она беспомощно стояла с открытым ртом. У неё торчал длинный чёрный хвост, как у кота сфинкса, только намного длиннее. Хвост тянулся по сцене и связывал зрителей с ней. И это стало понятно, когда человек в чёрном приблизился и сильно рванул её хвост. Потом он посмотрел в камеру прямо на меня. Он был жив – я это понял. Казалось, мои родственники его совсем не видят. Они будто оцепенели, потеряв вожжи реальности. «Пойдём, я покажу тебе!» – он обратился ко мне прямо с экрана.

– Что покажешь?

– Выход.

Вместо красочного изображения появилась квадратная кошечка, какающая радугой. Самодовольное лицо Альфа-матери почернело от гнева, глаза её стали растерянными и квадратными, как эта кошечка.

– Как это понимать?

– И что, кина не будет?

Мужья негодовали.

– Меня ограбили, ясно как день! Наверное, эта мышь Дриада! Завтра донесу на неё в солевых шахтах, разразится скандал, и я верну украденное, и ещё сверх того получу! – она была решительна и оптимистична.

– Да, зря только я столько разных блюд вообразила, – уныло прозвучала Ману-Чим.

Альфа-мать, разочарованно смотрела на окружающих: «Ладно, кто ещё чем порадует? Я же не одна тружусь в солевых шахтах?» – ловко отвела она огонь от себя. В воздухе кухонного пространства повис груз недоумения: как же они теперь будут обсуждать события в мире и своих коллег по работе? А как мужья будут опрокидывать стопку со слезами? А как же бодрый подзатыльник сыну? Вечер шёл не по сценарию. Старики, отцы и матери семейства перевели взгляд на единственного сына, ощутив желание чему-нибудь его научить, но его не было на месте.

– И не смотри так на меня, он только что был тут, – отшатнулся тощий мужчина от напора сильной женщины. Остальные две женщины и мужчина окружили его, растерянно оглядывая кухню.

– Джа Дует вчера выказывал сомнения в нашем труде и мире, а сегодня исчез? – костлявая Ману-Чим устало опустилась на дырявый диван. Она была неприметной, грустной женщиной с тупым взглядом и дрожащими руками.

– Все мои поучения – как об стену горох! Сколько раз было сказано ему, чтобы не пялился в окно, и вот?.. – поддержал её тон один из отцов.

– Там снаружи он даже не успеет опомниться, как умрёт. Там всё такое запутанное и сложное, да ещё и ветер этот вечный, он разносит всё словно песок, и ничего не видно, сосредоточиться нереально. Я вот под страхом исчезновения туда больше ни ногой, – отвечал своим родным молодой мужчина по имени Плачимир, опустившись на скрипучий диван рядом с Ману-Чим.

– Ага, мы помним, как ты плутал между трёх районов, а ветер всё разносил перед тобой. Не понимаю, чего ты хотел там найти? У нас же тут всё есть, мы же самодостаточные, осознанные люди, и у нас тут райская стабильность и определённость, ну была по крайней мере, – грустно опустил взгляд на пустой стол отец по имени Решелье.

Плачемир ответил, так же скользнув взглядом по пустому столу: «Что искал? Что искал? Рынок идей искал!» – обиженно повысил он голос, после чего семья начала издевательски смеяться. Так, как все в этом районе понимали, что путь на рынок идей для них закрыт. Хоть среди рабочих солевых шахт время от времени проскальзывали мечтательные байки о земле обетованной, исполняющей мечты, все отчётливо понимали, что им там делать нечего. Это место, если оно и существует, коварно и порочно, там на каждом углу разврат и обман. Оно испытывает тебя и показывает самые тёмные стороны души, при этом заманивает всё глубже и глубже в мир желаний.

– Если даже Плачемир потерялся между трёх улиц и как зомби плутал до рассвета, то что же будет с Джа? – Ману-Чим прикрыла лицо рукой. Она озвучила метущиеся мысли всех собравшихся в помещении. Остальные были умнее и не выказывали своих страхов.

Альфа-Мать была самой умной, она склонилась над Ману-Чим и ответила ей: «Послушай, если он шатается по ветреным улицам, а не сидит с нами, это его выбор, может, у него подростковый кризис? Знаешь, как у всех у них в этом возрасте. Мы сейчас не сможем на это повлиять, он может исчезнуть, обратившись в пыль от ядовитого, неонового света, а может вернуться более крепким орешком. На всё воля рынка!» Лица семейства помрачнели от осознания необратимости и фатума.

Они молча смаковали услышанное, а Альфа-мать нервно думала о том, что будет завтра рассказывать на выступлении своим коллегам. Возможно, она обернёт всю ситуацию себе на пользу и станет звездой скандалов, и тогда ей не придётся тесниться в общей кухне с этими…людьми и не придётся тесниться в солевых шахтах. И тогда уж она сама сможет проверить, насколько правдивы байки про рынок идей.

Тело и сознание.

– Труженики потребления, опомнитесь и спросите себя: чего я хочу?

– Бог мёртв! А значит, всё дозволено! А значит, ты должен создать свою вселенную.

– Мой долг – держать этот мир и нести жизнь за пределы разумного. – Шумящий голос диктора оторвался от времени и пространства и заполнил собой весь горизонт. Звуки чужой речи топили меня переливами вибрации. Щекотливый шум проникал и отражался от моего тела. Все ощущения стали как звучащая волна. Я почувствовал лёгкость и плавность своих движений. Единственное, что держало меня за горло, – это страх. Подобно режущей верёвке, он связывал меня с родительским домом, а голос диктора растворился, став мощной гравитацией, сводящей с ума.

– Ты умрёшь в чудовищных муках, и никому не будет до этого дела. Эти люди забудут тебя, а другого ничего нет. – Мои мысли встали непробиваемой стеной, и они были тотальны и ясны. Я поднялся вверх, как пузырь воздуха, и прилип к этой стене. Она давила на меня и не давала прохода. Я начал дёргаться в пустоте, желая вернуться назад. Кругом стояла непроглядная тьма. Мои попытки, маленького жука, были нелепы. И я чувствовал грандиозные волны смеха, понимая, что смеются надо мной.

– Обратно тебе тоже не вернуться! – пришла мысль в голову.

– И время тут такое, каким ты его помнишь.

– Что делать? Есть я со своим страхом смерти, и есть безвыходность. Кажется, я застрял. – Решил я и стал раскручивать своё тело. Моя новая физика естественным образом откликалась на усилия воли. В обычном мире тебя скорее толкают раздражители, и ты двигаешься, а тут тебя толкает отсутствие всего.

Как вихрь, я пронзил стену, и гравитация перестала давить. Я летел в неизвестность, содрогаясь от экстатического ужаса. Новое пространство было отравлено моим экстазом, искривляясь в угоду мне. Я познал свободу и захотел упасть и разбиться. Падал очень долго, ничего не встречая на своём пути. Чтобы упасть, надо расслабиться и оставить всё как есть.

Падение – это искусство, которому надо учиться. Я падал и смотрел на высокие небесные дали, уходящие спиралью, пронзённые звёздами. Великолепно! – Моё слово проступило вместе со слезинкой.

– В твою слезинку смотрятся звёзды и узнают себя! – Внезапный женский голос остановил падение.

Я стоял на чёрной колеснице, запряжённой ничем, и смотрел на странное, женское существо. Лицо её наполовину скрыто за чёрным стеклом шлема, ласково смотрело вперёд, а на голове высился кокошник, символизирующий чёрные лучи солнца. А спина скрывалась под лёгкой, полупрозрачной вуалью. Никакой одежды, кроме странного головного убора, на ней не было. Ещё я обратил внимание на длинные, глянцевые перчатки, в которых её пальцы казались особенно эротичными. Она расслабленно держалась за передний борт колесницы и едва улыбалась очень красными губами.

Я был потрясён её образом и пытался представить, а как же выгляжу я? Мысль, что непременно плохо, заставила меня смущаться.

–Посмотри на себя, тебе повезло! – Она протянула мне зеркало. Я опасливо заглянул в него и увидел вместо себя бесконечные руины и пепел. Множество трупов лежали друг на друге, и между ними закончилась ядерная война. Я мог заглянуть каждому в лицо, и каждый крепко спал в самодовольстве. Среди них был он, тощий, неказистый маленький уродец с белесыми волосами и серой кожей по имени Джа-Дует. У него красовалась дыра в башке, но он всё равно проснулся.

Фея смерти протянула ему руку: «Джа, позволь мне избавить тебя от раны». – Её рука коснулась виска, но Джа резко оттолкнул нежную кисть и отвернулся.

– Не хочу, я люблю эту рану!

– Ну, тело твоё. Поднимайся, ты должен встать. – Обнажённая фигура в короне статуи свободы таяла в плотном воздухе. С неба падал пепел, а далёкий горизонт затянулся розоватым ядовитым туманом. Запах горечи и гари окутал единственного, кто проснулся. А она была так невозмутима, как богиня.

– Что произошло? – спросил Джа-Дует.

– Мира больше нет, и время его закончилось.

– Они все мертвы?

– Не совсем, их тела как вечные сосуды. Они не могут разбиться и исчезнуть. Тут нет разложения.

– Но они изуродованы.

– Их уродует долгий сон. Примерно такой, как был у тебя.

– Мои родители?

– Они тоже тут, и их счастье в том, чтобы без следа исчезнуть с этой земли, переехав в город грёз. Но земля не отпустит их.

– Им бы упокоиться с миром. – Склонился над ними юнец.

– Воистину! Это труднее, чем кажется. Вместо покоя человек выстраивает вокруг себя трудности и бьётся головой о стены, утверждая: «У меня нет выбора!» – А выбора действительно нет, и это страшно.

– Покой для покойников! – взбодрился Джа-Дует, шагая за Феей Смерти.

– Когда покойник смиряется, он оживает для вечности.

Джа смотрел на мёртвых людей и видел вместо трупов музейные экспонаты. Они больше не лежали на разломах асфальта вповалку, а были грамотно расставлены или рассажены, каждый на своём месте. Вот сгорбленная, рыжая затворница склонилась над маленькими камушками. А вот морщинистый мужчина в белом халате стоит за трибуной, его халат всё сильнее и сильнее сморщивается, а он всё стоит и стоит.

Джа-Дует заметил, что всё меняется, если долго думать об этом.

Наступил вечер, а наш блудный сын слонялся по развалинам города. Цепь желтушных бараков была разорвана огромными чёрными дырами. Каменные бездны рваными краями приглашали юношу. Он коснулся завитков арматуры, похожих на древние символы, и шагнул в мир застывшего разрушения. Пыльный, горький воздух раздражал глаза. Мелкий пепел всюду кружил, оседая на битых стёклах.

Он мог видеть лестничные пролёты с дырами вместо ступеней и разорванные, мятые ленты перил. На одном из этажей манекенами стояли окоченевшие фигуры подростков. Некогда они суетливо поджигали бычки сигарет. Один застыл в пол оборота, пялясь прямо на Джа-Дуета. Мертвецкая тяжесть взгляда заставила сильно вздрогнуть. Джа обернулся. У противоположной стены, весь белый от извёстки и пыли, сидел парень, потерявший себя от пускания по вене. Его лицо было соткано из вселенского блаженства и украшено блевотиной.

Кого-то он мне напоминает! – произнёс парень, вглядываясь в съеденную фигуру. У его ног лежали бабочки, их было много.

«Как они тут оказались? Почему не рассыпались?» – Джа поднял одну, и она обратилась в пыль.

В воздухе витал дух подростковых мечтаний, трагично смешанный с ядовитым запахом гари и сажи. Джа коснулся мёртвых лиц подростков и лёгким движением стряхнул с них копоть.

Проходя сквозь бетонные дыры в стенах, он путешествовал из комнаты в комнату, нарушая индустриальную логику.

Фея смерти тянула его глубже в самое сердце спящего города. Его окружали застывшие глаза уверенных людей. Обнажённые, без стен и крыши, мертвецы стояли в деловитых позах, лелея свои пожитки.

В мужском, тусклом взгляде читалось: «Враг велик и невидим, им может стать каждый, нужно защитить себя и свой кусок хлеба!» – Он стоял жирный и голый в своей ванной, зажав лейку в руке. А ванная, как белая лодка в океане бетонных осколков, села на мель. На его мясистых плечах синели татуировки: на правом – лицо Данилы Багрова, а на левом – лик чудовища из фильма «Чужой».

Фея Смерти смахнула с него слой пыли. Джа-Дует не хотел прикасаться к этому экспонату. Он смотрел на его татухи, как под гипнозом, кривя лицо от отвращения.

– А если их тоже заставить проснуться?

– Нет, человек должен сам хотеть этого. Ты хотел выйти за пределы и вышел.

– Но как так вышло? Где я теперь?

– Ты должен был выйти.

Узкая улочка оказалась непроходимой из-за железных фонарей, искажённо торчащих из-под груды бетона. Джа-Дует активно перешагивал завалы чужих жизней, не уставая удивляться хрупкости бытия. Он привык к раскуроченным домам, к заводам, которые сложились как карточный домик, к разорванным мостам с торчащими перемычками, к перевёрнутым камазам, сдавленным в гармошку, и к пыльному ветру, свистящему между стёклами.

Щемящее чувство жалости к миру развеялось, он был влеком Феей смерти, и казалось, что ещё немного, и она покажет ему рай. Её красота казалась вечной среди руин. Движения были плавными, медленными, но точными и лёгкими. Ему хотелось так же, хотелось идти за ней за горизонт. Тем более что сам он совершенно не знал, куда идти.

«Знаешь, твоя красота преображает всю эту катастрофу. Мне так больно видеть, я бы не хотел просыпаться, если бы знал, что будет так, но рядом с тобой даже это кажется мелочью, всего лишь отжившим миром. Ты станешь для меня другим миром.» – мечтательно смотрел за горизонт Джа-Дует.

– Как мне тебя звать? – решил обратиться он к своей спутнице, но её не было.

Он растерянно оглядывался по сторонам, быстро моргая и часто вздыхая. Разруха предстала перед ним как дичайшее чудовище, пожирающее всё разумное. Только одиночество осталось после карнавала. «Что мне делать? Я не могу умереть, а жить тут как? Я один, я брошен.» – мысли опустили его на колени, он закрыл лицо руками и начал орать, как потерпевший: «Я хочу сдохнуть! Слышишь ты, мразь! Почему смерть ушла от меня?» – так он истерил, пока ему не надоело, а после опустил взгляд вниз и увидел клочок бумаги.

«Это послание, недавно бывшее лозунгом, потом рекламой, но сейчас это точно выверенная по тебе пуля. Будь уверен, ты схватишь её, как ни старайся увернуться.» – Да, возможно, у меня дыра в башке из-за пули? Хотел бы я схватить её вновь, чтобы всё закончилось. А если это моя вечность? Вдруг однажды я застрелился и теперь проклят? Может, я должен восстановить цепь событий, и тогда всё кончится?» – от каменных мыслей у него заболела голова, подступила тошнота. После пробуждения он стал по-другому ощущать своё тело. Прежней тревоги и смертности не было, но была тянущая усталость. Когда Джа о чём-то думал, образ пробирал его до костей, и всё увиденное жило в нём своей жизнью.

– Хочешь фокус? – человек в цветастом пончо и плетёном сомбреро протянул руку к уху нашего страдальца.

– Что? – Джа округлил глаза, а незнакомец достал из-за его уха пулю.

– Вот, это твоё! Встань! – он протянул руку, чтобы поднять Джа с колен.

– Что это? Правда пуля? Она была в моей голове? Как она там оказалась?

– Тебя надо спросить, я просто мимо проходил, думаю, дам фокус покажу.

– А зачем?

– Я фокусник, это моё ремесло.

– Круто.

– Почему ты жив? Это тоже фокус?

– Я всегда жив, даже когда мёртв.

– Ты не видел тут даму без одежды?

– Видел!

– Правда?

– Да, через аллею много таких, бездыханно лежит на земле.

– Нет, моя дама двигалась и говорила, она не человек, а что-то вроде Феи смерти. Она меня пробудила и исчезла.

– Вот как? На выпей! Вид у тебя такой… не очень.

– Назови своё имя, не хочу пить из рук незнакомца.

– Бритва.

– Меня зовут Джа-Дует.

– Ха, твоё имя написано на футболке.

Джа опустил голову вниз и с удивлением заметил красную надпись на белом фоне: just do it.

– В натуре! – Ему стало весело, вообще в компании этого фокусника было легко и весело.

– Выпьешь?

– А давай! Только расскажи, что это?

– Очень классная штука! Это типа Егермейстера, но там есть немного порошка из чак-руны. Вообще это настойка на травах.

– Звучит интересно! – Джа бестрепетной рукой принял металлическую флягу, повертел в руке, разглядел гравированный портрет жабы и сделал глоток.

– Ну держись, поезд отправляется.

Голос Бритвы эхом догонял сознание Джа, которое обожгло горло и текло по пищеводу в желудок, сжигая всё нахрен. Вместе с огнём, поселившимся в его теле, к нему вернулась жизнь. Новая жизнь, жаждущая испытаний. Никакого опьянения, только ясный взгляд.

Его завораживало, как сильный ветер раздувает мир на пылинки и то, как они сталкиваются друг с другом и исчезают в ярко-алом свете. Очертания архитектуры, скудной и убогой, всё время менялись, будто таяли, и в таянии знакомые дома и мосты ожили и превратились в мерцающих монстров. Джа это будоражило, и он решил, что не станет прежним.

Рядом с ним, помимо Бритвы, образовалась ещё парочка человек. Бородатый мужчина с чёрными, длинными волосами и миловидная девушка готической наружности. Этим людям нравилось гулять по мировой разрухе, среди пылевых вихрей. Они умели покидать свои тела и путешествовать по Вавилону. Джа не мог уловить их очертаний, слишком зыбкими они казались. Никто никого не видел, но ощущал.

Глаза стали чесаться, созерцая прах мира. «Да сколько можно? Когда ты уже исчезнешь?» – обращался он ко всему, что видит, но конца реальности не было. Его друзья шумящим эхом проносились сквозь пустые улицы, мимо проводов и маленьких, кубических домиков, сшитых из старых агитационных плакатов. Путь сам вёл их, и дух захватывало от быстроты и лёгкости.

Он впервые почувствовал себя хорошо среди разорванной реальности, которую так боялись все жители города. Он научился чувствовать разные страхи и просачиваться сквозь них.

– Как зовут того героя, за чей счёт мы гуляем? – оглянулся один из идущих.

– Джа-Дует!

– Кто тебя так назвал?

– Не знаю, это название было моим с самого начала.

– Меня зовут Негатив. И мы с тобой уже виделись, когда я вырвал хвост у твоей мамы.

– Ты? Как ты оказался в её фантазиях?

– Я маг Хаоса. Я показал тебе выход.

– Капец, столько вопросов. – Джа замедлился и попытался заглянуть в лицо Негативу, но ничего не получилось. Лицо попутчика размывалось и рябило. «Очень мерзкое чувство, когда пытаешься на чём-то фокусироваться», – подумал Джа, протирая свои глаза. Сквозь электрический шум он смог различить широкую улыбку с гнилыми остатками зубов.

– Ветер крепчает, двигаем в моё убежище. – Бритва махнул рукой, мы последовали за ним в маленькую дыру бетонного забора, подсвеченную странной иллюминацией.

Огромное искусство – прошмыгнуть внутрь, не попав под ядовитые лучи света. А если попадёшь, они растворят тебя без остатка.

Неоновые лучи разных цветов служат для тех, кто вышел из солевых шахт и свободно перемещается по открытому пространству, сигналом маяка. Без них легко заплутать и угодить ненароком в чей-нибудь личный мирок. А то и вообще разлететься на песчинки, забыв о том, кто ты. Тут всё постоянно разрушается без топлива определённости. Джа был заворожён ночными, ядовитыми огнями: «Как странно, что раньше я их не видел?»

Неоновое излучение воровало много сил у духов. Они замедлились и молчали, примерно как под водой. «Если мы не укроемся от ветра, скоро нам трудно будет даже думать. Мне рассказывали – самое крутое поймать себя в точке исчезновения, на гране».

Лилово-фиолетовый свет опустился на район, обнимая его. Джа созерцал странные картины будней Альфа-Матери. Бритва заявил, что все они оказались внутри её галлюцинации. Образы развеивались на ветру, и ребята следили, как черты Альфа-матери превращались в мерцающие фракталы и медленно тухли, освещая путь.

Новые друзья Джа тоже видели Альфа-мать в самом прекрасном свете, с наградой в руках, главной героиней семейной драмы.

Они медленно приближались к тихому шатру Бритвы, алеющему внутренним светом между тесными гаражными постройками. Шатёр был окружён баррикадами из груд старых камер наблюдения, экранов и разной промышленной техники. Клубки толстых чёрных проводов преграждали путь и напоминали перекати-поле.

Путники старались подойти тихо, но ноги то и дело спотыкались о мятые ржавые листы железа.

Джа повеселел, приближаясь к расписном войлочном шатру. Маленькие колокольчики над входом дзинькнули, предчувствуя его появление. Надо сказать, что крохотное жилище Бритвы было густо увешено колокольчиками. И все они звучали, реагируя на разные обстоятельства. Некоторые возвещали появление незнакомцев, некоторые реагировали на количество путников, а другие – на скорость движений. Были такие, что реагировали на появление Бритвы. Он широким хозяйским жестом открыл войлочный вход.