Читать онлайн Арабский Ренессанс в конструкции Времени бесплатно
© Исхаков Владимир Ильясович, 2024
© Исхаков Темур Владимирович, иллюстрации, 2024
© «Евразийское книжное агентство», 2024
© П. Лосев, оформление, 2024
* * *
Арабский Ренессанс: универсальная площадка интеграции народов Большой Евразии
[приглашение в книгу]
Все хваленое настоящее – лишь момент, тут же становящийся прошлым, а вернуть сегодняшнее утро ничуть не легче, чем эпоху Пунических или Наполеоновских войн. И как это ни парадоксально, именно современность мнима, а история – реальна.
Лев Гумилев
Начну издалека. Так лучше видно то, что делает эту книгу новым концептом возможностей и решений.
Интеграция народов Большой Евразии требует сегодня не только проявления осознанной политической воли, но и большой работы по выстраиванию диалоговых мостов взаимопостижения.
Диалог как возможность может иметь много измерений. Но мне представляется, что наиболее перспективной формой общения является дискурс (от лат. discursus – рассуждение, довод), основанный на целевом обсуждении текста.
Планируя круглые столы взаимопостижения в арабском мире, Ассамблея народов Евразии (АНЕ), предполагает перейти к новому уровню межцивилизационного диалога, сформировав на основе целевых текстов дискурсивное поле, где общественно-политическое взаимодействие приобретет определенный тип диалоговой практики, расширяющей границы взаимопостижения с обеих сторон. Например, диалог на основе текстов книги Олжаса Сулейменова «Аз и Я» дает гораздо больше, чем общепринятый обмен штампами «дружбы и согласия».
Диалог должен приносить практическую социальную пользу, превращаясь из декларативных заявлений в реальный механизм интеграции народов Большой Евразии, где страны арабского мира все заметнее становятся самостоятельной цивилизационной силой.
Начать заинтересованный диалог в арабском мире – значит предложить такой концепт, который привлечет внимание своей новизной и – не побоюсь этого слова – истинностью.
Об истине истории говорят много (взять хотя бы, к примеру, книгу «История и истина» выдающегося философа и историка XX века Поля Рикёра), но об истине истории арабского мира, по моему глубокому убеждению, совершенно по-новому говорит одна книга – «Арабский Ренессанс в конструкции Времени».
Все необычно в этой книге, и все дышит истиной истории. Все выходит за пределы превычного, и все наполнено простотой Времени.
С автором этой книги, профессором Владимиром Исхаковым, мы познакомились на берегу Арабского залива во время проведения Дней Ассамблеи народов Евразии в ОАЭ (март – апрель 2018 года). Узнавание человека в работе, в обстоятельствах, когда организационные решения определяют успех поставленных задач, позволяет быстро сократить период знакомства до сотрудничества.
В мире Объединенных Арабских Эмиратов, как и у нас в России, особенно ценят прямой открытый разговор – диалог личностей. Ведь, как верно заметил выдающийся российский ученый Дмитрий Сергеевич Лихачёв: «Общаясь, люди создают друг друга».
В эмиратах мы с Владимиром Ильясовичем и членами делегации Ассамблеи народов Евразии посетили одного из уникальных представителей арабской элиты – людей, стоящих у истоков Ренессанса арабского мира в XX веке – Абдуллу бин Ахмад Аль Гурейр.
Арабский кофе в гостях у Абдуллы бин Ахмад Аль Гурейр: Генеральный секретарь Ассамблеи народов Евразии Андрей Бельянинов и профессор Владимир Исхаков (Дубай, 2018)
С удовлетворением хочу отметить, что книга «Арабский Ренессанс в конструкции Времени» является логическим продолжением нашей работы в эмиратах в 2018 году. Прежде всего, эта книга видится как важная теоретическая опора для активизации евразийского движения в странах Ближнего Востока.
В современном мире цивилизационные (политические) блоки отвечают на вызовы Времени – по-разному, но, по сути, ответ может быть только один. И согласно заключению Исхакова, его дал Премьер-министр Объединенных Арабских Эмиратов – Мохаммед ибн Рашид Аль Мактум. Ответ на любой Вызов – это Любовь. Любовь к Богу. Любовь к этому миру. Любовь к людям как единому смыслу и цели истории.
Любой продуктивный диалог возможен только как поиск новых нестандартных решений. Исхаков дает нам их в избытке, его выводы позволяют следовать сформулированным им «Законам будущего» и, на мой взгляд, прежде всего «Закону взаимоотражения культур». И здесь хотелось бы особо сказать, что, раскрывая сущность метацивилизации арабского Ренессанса, Исхаков постоянно обращается к трудам русских ученых, писателей, поэтов, для большинства которых арабский мир был всегда близок и интересен (как, например, для Пушкина, Гоголя, Толстого, Добролюбова, Хлебникова, Рериха, Бунина и др.).
Книга Владимира Исхакова может стать теоретической основой, надежной фактологической базой выстраивания нового уровня Единства, понимания метаисторической предопределенности интеграции России и арабского мира.
В свете сказанного уместно обратиться к утверждению Владимира Путина, что «ислам – яркий элемент российского культурного кода». В этом утверждении заложен очень важный смысл, позволяющий подойти к пониманию того, что основы евразийского Единства берут свое начало в измерении духовной культуры – там, где формируется общий для всех народов мира культурный код.
Важно отметить, что в книге Владимира Исхакова на конкретном материале раскрыто не просто взаимоотражение культур, но и некое историческое единство цивилизаций, которое сегодня должно стать предметом самого активного дискурса. Более того: в наши дни глобальных перемен книгу «Арабский Ренессанс в конструкции Времени» следует также отнести к образовательной литературе нового типа, несущей в себе интеллектуальные механизмы расширенного мышления, открытого честного диалога с молодежью о метафизической природе истории и роли метацивилизационных процессов в формировании устойчивого – разумного – будущего.
И главное – это арабский цивилизационный вектор развития, который совершенно по-новому раскрывает Владимир Исхаков, позволяя понять теорию и практику развития таких масштабных и, безусловно, успешных общественно-политических феноменов, как Объединенные Арабские Эмираты.
Полагаю, целесообразно рекомендовать книгу Владимира Исхакова для изучения в высших учебных заведениях России и стран СНГ, но не как учебное пособие, а как материал для самостоятельного осмысления социальной реальности, энциклопедический источник для индивидуальной работы над собой и, прежде всего, над расширением своего сознания.
XXI век должен пройти под знаком отражения культур, в которых личность, ее неповторимый голос – текст – является определяющим во всех общественно-политических диалогах и образовательных процессах.
Ярким примером такого текста выступает книга Владимира Исхакова «Арабский Ренессанс в конструкции Времени», к чтению которой я вас приглашаю.
Генеральный Секретарь Ассамблеи народов Евразии, доктор политических наукАндрей Бельянинов
Дары Истины
[арабский взгляд на прочитанное]
…в мире есть Высшее измерение, о котором можно говорить только знаками и символами.
Иман Валерия Порохова
Ключевые слова, которые характеризуют книгу д-ра Владимира Исхакова «Арабский Ренессанс в конструкции Времени», – «начало» и «впервые».
Книга написана в жанре научной публицистики, но, по сути, является редким образцом интегральной словесности, представляющей собой управляемый хаос небольших и очень разных по содержанию эссе, поэтому к одному конкретному жанру ее отнести нельзя.
Интегрирование жанров, тем, идей в книге таково, что я бы позволил себе сказать о неком новом направлении творчества, в котором дух опережает мысль, возможное измеряется смыслом парадокса. Такое положение дел объясняется тягой д-ра Исхакова к парадоксальности, когда смешиваются разные порядки суждения, когда субъект высказывания оказывается в числе его объектов.
Д-р Исхаков, как искушенный эссеист, не торопится раскрывать предмет исследования, а описывает косвенные факты, включает в круг вопросов дополнительные темы. Он может выстраивать повествование так, что десятки страниц текста, казалось бы, не затрагивают главного предмета дискурса – и в какой-то момент сделать неожиданный акцент на термине или дефиниции, которые, как молния, озаряют все повествование. И уже нет второстепенного, но есть единая картина целенаправленного мышления, творящего неповторимый рисунок из смыслов, парадоксов и идей.
Убежден, что ни один перевод книги д-ра Исхакова на другой язык никогда не отразит всей глубины и тонкости ее смыслов, не передаст особой поэтичности текста. Д-ра Исхакова надо читать на русском языке. Это мое твердое убеждение как редактора перевода книги на арабский язык.
Вряд ли скажу это впервые, но существует мнение, что в переводе произведение всегда – интерпретация, близость которой к подлиннику зависит от способности переводчика пропустить текст не только через свой понятийный аппарат, но и через сердце. Для этого переводчику очень важно знать автора, слышать его голос, улавливать все нюансы речи.
Мне как редактору арабского издания книги «Арабский Ренессанс в конструкции Времени» посчастливилось знать автора, работать с ним, по-дружески общаться. Отсюда надежда, что я смог передать не только авторское видение смыслов, но и дух книги д-ра Исхакова.
В конце 2013 года д-р Исхаков сошел с трапа самолета в аэропорту Дубая, и с тех пор для него открылась новая дорога – дорога постижения арабского мира. На этой дороге и произошла наша встреча. Наша совместная работа, общение, поиск раскрытия цивилизационного потенциала ислама.
Здесь профессор Владимир Ильясович Исхаков становится Ибн Ильясом. Для меня было ясно, что это была не только внешняя, поверхностная трансформация. Это был результат обретения смысла. Не смысла жизни, а смысла судьбы.
Судьбы, в которой арабский вектор стал определяющим. Эта книга – зримое тому доказательство. Ее концепт – новое слово о роли арабского духовного начала в истории человечества. Концепт д-ра Исхакова – метацивилизация арабского Ренессанса – является отражением единства смыслов, которое разрушает устоявшиеся представления:
– о природе цивилизационных процессов;
– о роли религии в формировании высших форм цивилизаций (метацивилизация);
– о значении арабского языка как универсального ретранслятора духовной и научной мысли;
– о сути феномена Ренессанса как процесса, а не локальной эпохи.
Для исламоведения, которому я посвятил свою жизнь как профессии и образу мысли, концепт д-ра Исхакова – новая платформа для развития, расширения духовных и научных границ. Это реальный прорыв в будущее расширенного сознания в исламе, новое видение исламской цивилизации как уникального феномена – пересечения физической и квантовой природы исторического Времени.
Мне могут сказать: д-р Исхаков – человек не арабского мира, он далек от нашего понимания истории, нашей религиозной мысли. Его смыслы более созвучны звездам Ташкента, в его взглядах прослеживаются цивилизационные начала России.
Отвечу словами Нобелевского лауреата по литературе Габриэля Гарсиа Маркеса: «Он говорил так, будто сердце держал на открытой ладони».
Истина истории, которую открывает книга д-ра Исхакова – это истина про нашу арабскую историю, наш арабский Дух, нашу веру. Эта истина идет от сердца – и в этом ее особая ценность.
Великий арабский философ аль-Кинди учил: «Нам не следует стыдиться одобрения и обретения истины, откуда бы она ни исходила – пусть даже от далеких от нас племен и от народов несопредельных с нами стран. Для искателя истины нет ничего лучше самой истины, и не следует пренебрегать истиной и свысока смотреть на тех, кто ее высказал или передал: истиной никого нельзя унизить – наоборот, истина облагораживает всякого, кто ее дарует».
Книга «Арабский Ренессанс в конструкции Времени» дает редкую свободу прочтения прошлого, раскрывает практику духовных смыслов истории, вселяет веру в силу Сознания.
Д-р Исхаков дарует нам новое историческое зрение, очерчивая миссию арабов ареалом особой метацивилизации, которая словно парит над историей человечества.
Арабский Ренессанс, согласно д-ру Исхакову – явление, изменившее смысл истории. Он назвал его метацивилизацией, которая, однажды проявившись в арабском мире на волне первого в истории Ренессанса (потом будет итальянское и западноевропейское продолжение этого процесса), нашла свое новое воплощение в современности.
Абдулла бин Ахмад Аль Гурейр, Владимир Исхаков и Мухаммад Саид Аль Рошд (Дубай, 2018 г.)
В разделе «Футурология Ренессанса» д-р Исхаков, на примере Объединенных Арабских Эмиратов, убедительно показывает, как арабская метацивилизация становится культурным и технологическим центром мира.
Так, открывается новая истина истории, согласно которой арабский Ренессанс находит свое продолжение на улицах Абу-Даби, Дубая, Шарджи, Аджмана, Рас-эль-Хаймы. Десятки университетов и институтов работают как во времена арабского Ренессанса, когда представители всех народов мира, всех наций и конфессий трудились вместе во благо единых цивилизационных задач и решений.
Так реализуется любимая д-ром Исхаковым парадоксальная парадигма реальности, когда прошлое становится настоящим, приобретая футурологический образ будущего.
Д-р исламоведенияМухаммад Саид Аль Рошд
Эскиз предисловия: немного французского смысла к арабской теме
Моя книга в такой же мере создана мной, в какой я сам создан моей книгой.
Мишель де Монтень
Господь позволил мне немного пожить, а значит – поработать. Подарил время, которое мне дорого своей искренностью и простотой. Дорого тем, что другого не будет.
«Никогда не надо слушать, что говорят цветы», – советовал Экзюпери. Он помнил это, когда поднимал самолет в свой последний бой.
Я наконец достиг возраста, когда «глядя в зеркало, путают эстетику с метафизикой», и должен признаться, что нет для ученого времени лучше, чем осень жизни, когда, по определению Альбера Камю, «каждый лист – цветок».
Освобождение от суеты желаний наступает не сразу, но как же восхитительно хмурым осенним утром выпить чашечку кофе и сесть за стол, чтобы полностью отдаться работе мысли.
Франсуаза Саган сказала: «Немного солнца в холодной воде», и я подумал, что немного французского смысла в эскизе предисловия к арабской теме не помешает. Ведь именно французы подарили нам слово «ренессанс».
Мне нравится измерение сознания, позволяющее смотреть на отроги Тянь-Шаньских гор и одновременно прогуливаться по бульвару Монпарнас. Что реально? – Не имеет значения. Просто мне дано.
Дано писать книгу и твердо верить, что прошлое имеет будущее, но главное – знать, что свободен от любых рамок и ограничений. Наука, поэзия, желтые листья – все смешалось на ветру осени. И только рамка окна напоминает Евклидову геометрию жизни.
Впустить «Другое»
Выделить в особую метацивилизацию столь необычную, прерывистую, многоступенчатую структуру, как Ренессанс – главная теоретическая задача этой книги.
Расширение понятия «цивилизация» путем добавления приставки «мета» (в смысловом значении «переход к другому состоянию, выход за предел») меняет наше представление о Ренессансе в конструкции Времени, позволяет сделать объектом изучения его трансцендентное Начало, Дух и Смысл.
Я знаю, что сказал бы Нильс Бор. Он бы сказал очень по-доброму: «Ваша идея, конечно, безумна. Весь вопрос в том, достаточно ли она безумна, чтобы оказаться верной».
Добавить каплю безумия в серую муть разумности – тайное желание любого исследователя. А если не каплю, если взять и плеснуть от души, то приставка «мета» к понятию «цивилизация» становится не просто концептуальным расширением, но новой практикой постижения прошлого в настоящем. Главное, появляется феномен, позволяющий видеть непрерывность истории как метафизического процесса (как единую функцию исторического Времени).
Выход за пределы опыта – безумие для одних и решение научной задачи для других.
«Археология знания», созданная французским философом Мишелем Фуко, свидетельствует: «Неимоверно трудно сформулировать всеобщую теорию прерывности, теорию рядов, последовательностей, границ, общностей, порядков, различных изъятий и зависимостей. Кажется, что, привыкнув думать об истоках, устанавливать бесконечную цепь предвосхищений, мы испытываем странную неприязнь, сталкиваясь с необходимостью постигать отличия, описывать автономии и рассеивания, разъединять устоявшиеся тождества».
Метацивилизация позволяет говорить о непрерывности истории не с точки зрения строгой последовательности событий, их границ, общностей, порядков и зависимостей, а с точки зрения перехлеста реальностей (к примеру, классической и квантовой), дающего возможность историческому процессу не терять прошлое, быть единым во Времени, но, увы, не в Пространстве.
И еще одна важная мысль Фуко: «Мы боимся создать теорию, вывести всеобщие заключения или образовать какие-либо импликации, боимся впустить Другое в лабораторию нашей мысли».
Ренессанс в его метацивилизационном осмыслении – это Другое, позволяющее концептуализировать ключевые цели истории таким образом, чтобы раскрыть смысл парадокса, когда прошлое может детерминировать главные процессы развития социальной структуризации в будущем. Скажем точнее: в нашем обозримом будущем.
Метацивилизация арабского Ренессанса в моей трактовке относится к классу превращающихся систем. Согласно принятой классификации, это воображаемые сложные системы на высшем уровне сложности, не связанные постоянством существующих носителей. Они могут менять вещественные носители, при этом сохраняя свою индивидуальность. Считается, что науке примеры таких систем пока не известны.
Мне известны.
Постучаться в Смысл
Согласно Бергсону, «верно поставить задачу – значит уже решить ее».
Надо признать, что изначально задача постижения Ренессанса как метацивилизации требовала не просто выйти за шаблоны привычных способов мышления, но изменить сами «мыслительные инструменты», уйти в измерение условной реальности, где нас ждет «логика Смысла» Жиля Делёза, его способность выворачивать наизнанку поверхность исторических событий.
Жиль Делёз
Делёз незаменим уже потому, что никогда не относил себя к интеллектуалам, имея в виду, что у него нет «знания про запас», иначе говоря, нет готового знания. Всему, чему он учится, он учится для определенной задачи. Но когда задача решена, он все забывает и должен начинать с нуля, за редким исключением.
С этой книгой и ее концептом дело обстоит точно так же. Она создается с нуля.
«А можно все-таки без Делёза, без его чересчур нездешней мысли?» – спросит подготовленный читатель.
Думаю – нет.
И не потому, что Мишель Фуко высказал предположение, что, возможно, однажды XX век назовут веком Делёза.
И не потому, что в начале XXI века Делёз – один из самых цитируемых авторов в гуманитарных науках.
Просто Делёз, как никто другой, сделал расширение науки свершившимся фактом. Мне просторно в его смыслах, парадоксах, событиях, без которых постижение Ренессанса было бы крайне ограничено в понятийном плане.
Делёз утверждал: «Логику смысла вдохновляет дух эмпиризма. Только эмпиризм знает, как выйти за пределы видимостей опыта, не попадая в плен Идеи…»
Если принципы кажутся сомнительными, «нужно вообразить другие принципы», а «парадоксы увлекательны лишь тогда, когда инициируют мысль». Порой он уходит в кроличью нору из «Алисы в Стране чудес» Льюиса Кэрролла.
Он не боится мыслить по-другому. Для него совершенно нормально, что «мы не можем детально проследить весь вывод целиком».
Цитируя Делёза, я словно дышу воздухом другой планеты. Немного непривычно, но как же здорово!
И, главное, меняется историческое зрение. Метацивилизация Ренессанса, арабского и итальянского, сквозь «логику смысла» Делёза кажется хрестоматийным фактом Всемирной истории, а не моим личным событием и переживанием.
Делёз ставит на пьедестал Смысл, который как античная колонна, уходящая прямо в небо. Главное, что она ничего не подпирает. Просто парит в воздухе, как улыбка Чеширского кота.
Я учусь у Делёза не сдерживать себя в конструировании мыслей, не бояться потерять научность или обрести свободу сказки.
Помните, как это делал Льюис Кэрролл, когда рассказывал про «параллелограмм, который вздыхает по внешним углам и сетует, что не может быть вписан в круг…»?
Расширение термина
Делёз замечал, что, как только мы спрашиваем, что значит ориентироваться в мысли, тут же оказывается, что мысль сама предполагает оси и направления, по которым она развивается, что у нее есть география еще до того, как появится история, и что она намечает измерения систем до их конституирования.
География Ренессанса начинается с Аравийского полуострова. Ренессанс впервые прорастает как единственный планетарный цветок из арабской глубинки. Как здесь не вспомнить слова Маленького принца: «Мой цветок напоил благоуханием всю мою планету, а я не умел ему радоваться». Экзюпери знал, как важно любить «единственность» смысла.
Арабский язык. Его редкая конструкция, его неземное звучание изначально наполняли время, которое, как ничто другое, чувствует подлинность форм, готовых к принятию духовных смыслов. И тысячу раз прав Уистен Оден, когда утверждает, что время боготворит язык.
Арабский Ренессанс, как, собственно, и весь процесс Ренессанса, который выделился на поверхности истории, стал событием, в котором ясно проявилась попытка поднять человека над его животной природой, дать ему крылья вдохновения, наделить неземной любовью.
Трудно спорить с Делёзом, который писал, словно сосредотачиваясь на рассматриваемой здесь проблеме: «Что делает язык возможным – так это событие».
Событие, которое стало основой духовного раскрытия, превращения арабов в носителей планетарной религиозной идеи.
Слово вновь прозвучало над миром, потрясая его основы.
Это было арабское Слово.
Слово Корана.
Глядя в отражение сказанного, полагаю, что можно с уверенностью утверждать: термин «арабский Ренессанс» отвечает смыслу истории, которая, пройдя этапы цикличности, обрела очертания процесса.
«Все-таки, почему арабский?» – спросит подготовленный читатель.
Отвечу известной цитатой Нильса Бора: «Не наше дело предписывать Богу, как ему следует управлять этим миром».
Смыслы трансцендентального опыта
Аравийская старина – это та благодатная почва, в которой могло прижиться семя трансцендентального опыта, способного в процессе роста и раскрытия не только создавать грандиозные социальные конструкции, но формировать локальный исторический процесс, отчетливо проявивший свою явно квантовую природу на макроскопическом уровне.
Речь идет об исламе – религии, корпускулярно-волновая природа которой буквально лежит на поверхности событий, приведших к глубинным изменениям макроуровня природы цивилизационных процессов. Все как говорил Самюэль Хантингтон: «Религия является центральной, определяющей характеристикой цивилизаций».
Говоря об исламе как о системе кодов, заложенных в волновую природу арабского Слова, логично предположить, что арабский Ренессанс изначально возник как духовный процесс и только после слияния с античным потоком научной информации обрел смыслы метацивилизации. Причем не по форме (объединение культур), а по сути – процесс нарастающего глобального синтеза, переходящего в «Другое».
Задолго до нашего «теперь» Гёте чувствовал веяние этой метацивилизации, «откуда, – как он считал, – на протяжении тысячелетий доставлялось к нам так много великого, прекрасного и доброго». На страницах знаменитого «Западно-восточного дивана» он писал: «Если хотим мы принимать участие в творениях великолепнейших умов, так нам надо уподобляться всему восточному – сам Восток не придет к нам в гости… Да будет же принято направление, к какому призваны мы на сей раз!»
Эти слова не были услышаны в эпоху Просвещения, но направление, обозначенное Гёте, неизменно остается событием из будущего.
Холтоновский анализ
Надо признать, что в этой книге привычная системность уступает место мозаичности, ее стиль изложения во многом похож на то, как выстраивал канву повествования первооткрыватель законов движения планет Солнечной системы Иоганн Кеплер. Речь не идет о сознательном подражании. Скорее о вынужденном поиске способа сборки сюжетов. Иногда вопреки логике. Иногда вопреки линии повествования. Отсюда сгибы, шероховатости, неожиданные повороты.
Джеральд Холтон попытался объяснить подобную «неравновесность» в повествовании, назвав ее особым «стилем Кеплера».
Анализируя «стиль» подачи материала в кеплеровских трудах, Холтон открыл не просто гениального физика, но мыслителя, «который позволяет себе быть настолько очарованным красотой и многообразием мира в целом, что уже не может постоянно ограничивать свое внимание только теми проблемами, которые действительно могут быть решены. Обладая богатым воображением, он часто проводит аналогии из жизни – удивительные или самые обычные».
Холтон опасался, что такой стиль не вызовет «у современного читателя сколько-нибудь значительного интереса», видя в этом дефект образованности, «результат астигматизма нашей исторической ретроспекции». Он писал: «Мы воспитаны на аскетических стандартах изложения, берущих начало у Евклида и вновь появляющихся, например, в первой и второй Книгах ньютоновских „Начал“, и научены прятать за сухой схемой истинные этапы открытия – все эти догадки, ошибки и внезапные вспышки удачи, без которых научного творчества обычно не существует».
Наряду с этим холтоновский анализ важен как одна из вариаций методологии старого доброго системного подхода, благодаря применению которого метацивилизация арабского Ренессанса раскрывается в виде сложной мозаичной картины. Это отчасти объясняет, почему моя книга написана в жанре эссе. Замечательно, что одно из значений этого французского слова (введенного в литературный оборот англичанином Фрэнсисом Бэконом) – «попытка».
Для меня важно сознавать, что моя книга сплошь состоит из попыток, коротких бросков мысли в духе Мартина Хайдеггера. «Что значит „мыслить“? Что называют мышлением?» Очень кстати Хайдеггер выстрелил этим вопросом, словно стрелой (так это открылось Делёзу), помогая мне понять смысл моих эссе как попыток попасть в одну-единственную цель – тень птицы, летящей в небе (здесь без Руми не обойтись).
Постижение метацивилизации как продолжения метафизики в истории требует именно «попыток», небольших эссе, может, иногда не связанных по смыслу, но бьющих в одну цель.
В эссеистике всегда была скрыта метафизическая платформа (говоря современным языком), на которой могут объединяться и в различной степени синтезироваться абсолютно разные идеи (Спиноза различает две разновидности сцепления (сочленения, concatenate) идей, на самом деле их гораздо больше).
Эссе, когда они разные и их достаточно много, по сути дела – образ системы, которая функционирует на основе не всегда логичной сцепки идей и смыслов. Это происходит, когда все виды познания и деятельности, невзирая на незавершенность, позволяют создать условную геометрию концепта. Вроде метацивилизации арабского Ренессанса.
Холтоновские мысли о продуктивности отвлечений дают гораздо больше, чем принято считать в пределах современной парадигмы знаний. Обращаясь к сравнению работы над книгой с работой живописца, можно сказать, что каждое эссе – это один мазок, один взмах кисти, порой стихийный, продиктованный импульсом. Но главное здесь – совокупность, единство мыслей и чувств; все то, что создает противоречивую, но многомерную картину постижения.
«Значение истинности»
Книга, пожалуй, одно из тех явлений природы творчества, которое до сих пор не получило четкого определения в науке. Ее потенциал как накопителя реальности до сих пор не исследован и недооценен.
Недостаточно изучены проза и поэзия как разные лингвоформы накопления смыслов. Все рассуждения на эту тему сводятся к тому, что поэзия не уступает прозе по части погружения в событие, а порой даже берет верх. В этом соревновании достигается уровень «значения истинности» слова. И ради справедливости надо сказать, что поэзия не всегда победитель, просто ей удается быть ближе к звучащему слову, к его отчасти музыкальным вибрациям.
Почему Сократ был самым рьяным противником слов, перенесенных на бумагу? Если верить всему, что до нас дошло о предпочтениях Сократа, он считал, что письменность убивает слово, лишает его природы звука.
Добавлю от себя: волновая функция слова исчезает, будучи пойманной в сети письменности. В свете поставленных в этой книге задач нельзя забывать, что Коран был ниспослан как устное Слово, он звучал, передавался из уст в уста, изменяя реальность.
Истина приходит как устное слово и только потом опадает строчками на бумаге. Арабский Ренессанс как событие – продукт живого устного слова.
Уместно заметить, что понятие «значение истинности» возникло в результате изящных смысловых решений немецкого физика Карла Фридриха фон Вейцзеккера. Экстраполяция этого понятия в сферу анализа возможностей наполнения слова представляется как никогда своевременной.
Включая в научный текст свои поэтические практики, усиливая смысловые возможности шедеврами классической поэзии, я стараюсь на страницах этой книги создавать эффект дополнительности, усиливая атаку мысли нелинейными бросками духа. При этом я руководствуюсь убеждением, что поэтическое слово гораздо лучше сохраняет волновые функции звука. Его «значение истинности» позволяет ярче отражать событие и сообщать смыслу силу подлинности.
И снова Делёз, напоминающий: «Когда Гоголь писал свой шедевр, рассказывающий о записи мертвых душ, он объяснял, что его роман – это поэма, и указывал, почему именно этот роман непременно должен быть поэмой».
Вот здесь ключ к дверям недосказанного, того, что я знал всегда, но не мог сформулировать и объяснить себе же. Поэзия не должна «высовываться из окопа», кричать «ура», когда надо и не надо.
Поэзия, как у Гоголя, должна быть на дне прозы, как концентрация острой правды.
Почему эта книга нуждается в такой концентрированной правде? Почему я не могу удовлетвориться «разбавленной» (греки любили разбавленное вино), полезной для коллективного бессознательного прозой?
Просто, наверное, чувствую пустоту в размышлениях, лишенных концентрированных понятий. Пустоту, которая ставит мою книгу в ряд других подобных изданий на полках книжных магазинов. Не хочу.
Делёзу, Фуко, Хайдеггеру удавалось создавать поэтические (мне так слышится) концентрации в прозе. Это труднее, чем наполнять поэтическими вставками текст, но это дар философии. Настоящей философии. Философии субъектов, в которых концентрируется вся продуктивная мысль человечества.
Скрип исторического Времени
«Все хорошие книги похожи друг на друга: они правдивее жизни», – сказал Эрнест Хемингуэй.
«Искусство должно захватить реальность врасплох», – добавила Франсуаза Саган.
Я подумал о «поверхности» истории. О Коране. Ангеле Джабраиле. Истоках арабского Ренессанса.
Что только не послышится, когда, закрыв глаза, ты отгоняешь квантовую муть, пытаясь почувствовать горький привкус воображаемого кофе.
Книга приоткрывается в предисловии.
Это происходит осторожно, с легким скрипом истраченного времени.
И абсолютно прав Жан-Поль Сартр, отмечая, что писатель никогда не должен говорить себе: «Дай бог, если это прочтут хотя бы три тысячи человек», но всегда: «Что произошло бы, если бы все люди прочли написанное мной?»
Doctor Ibn Ilyas
Портал I
Ренессанс:
Постижение
Чем шире ваше видение, тем больше будет ваше достижение.
Мухаммед бин Рашид Аль Мактум
Шаг в портал
Постижения конца —
Постижение начала
…мыслительское постижение должно постичь суть завершения современности и оставить позади себя все мышление.
Мартин Хайдеггер
Постижение Перехода
Пришло время постижения.
Современность находится в стадии завершения.
Хайдеггер считал, что в преддверье конца постижение нуждается в знании о сущности «своей» эпохи, то есть той эпохи, которую оно уже покинуло и должно покинуть в тот момент, когда начинается ее завершение.
Знание, что копилось вокруг нас последние два века, не ушло совсем. И хотя наметилась тенденция доминирования нейросетей, человек еще держится за соломинку надежды не выпасть из процесса формирования информационной эры, скажем так, за ненадобностью.
Удивительно, но Фуко это предвидел еще тогда, когда информационная эра только зарождалась. Выбросив в мусорное ведро все наши иллюзии, он писал: «…утешает и приносит глубокое успокоение мысль о том, что человек – всего лишь недавнее изобретение, образование, которому нет и двух веков, малый холмик в поле нашего знания, и что он исчезнет, как только оно примет новую форму».
Теперь мы знаем, что эта форма – форма нейросети – интеллекта, с которым не сравнится ни один человеческий интеллект ни по объему знаний, ни по скорости решений.
Время, как река, уносит все, что становится бесполезным в его конструкции, все, что не в состоянии удержаться на вершине эволюции сознания.
Время всегда на стороне победителя, и не факт, что наша биологическая природа будет для него предпочтительней неорганического искусственного интеллекта. Скорее – напротив.
Нам нужны «якоря», нужны весомые преимущества перед универсальным сознанием нейросети. Нужен Ренессанс, обладающий метацивилизационной силой, в которой может быть ясно выражена квантовая природа реальности.
Ренессанс, как идеальная модель прошлого, должен помочь ответить на вопросы, не разрешенные в рамках стандартного геополитического мышления (чья убогость поражает), которое во многом определяет мышление настоящего.
Почему вдруг нейронная сеть стала казаться опасной? Да потому, что человек перестал чувствовать потребность в знании прошлого. Мы остались в коллективном одиночестве, в тишине и мраке.
Моцарт – в прошлом. Ван Гог – в прошлом. Не слышим, не видим. Потребляем пустоту, придумывая ей красивые названия.
Уильям Блейк высказал такую мысль: «Когда окончательно окажутся ненужными искусства, науки, творческая фантазия и интеллектуальные способности человека, и между людьми не останется ничего кроме раздоров и распрей. Вот тогда и начнется Страшный Суд».
Скажем так: мы на пути к отречению от смыслов прошлого, но мы еще можем забросить «якоря», чтобы нас не смыло в бездну массовой интеллектуальной деградации.
Надо понять, что путь цивилизации сузился до узкой тропинки среди нейросетей. Мы плотно зажаты в потребительской культуре города, который стал подобием тюрьмы (стены, стены, стены). Абсурд стал привычен, как новостная ложь.
Прав был Альбер Камю, который считал, что «с точки зрения интеллекта… абсурд не в человеке (если подобная метафора вообще имеет смысл) и не в мире, но в их совместном присутствии».
Человек и мир – это «Человек в футляре». Как будто вчера писал Антон Чехов: «А разве то, что мы живем в городе в духоте, в тесноте, пишем ненужные бумаги, играем в винт – разве это не футляр? А то, что мы проводим всю жизнь среди бездельников, сутяг, глупых, праздных женщин, говорим и слушаем разный вздор – разве это не футляр?»
Нам по-прежнему позарез нужна метафизика – мостик к расширению мышления. Мостик, который остался в памяти, как потрескавшийся от времени бюст Аристотеля.
Хайдеггер был убежден: «Завершение метафизики определяет и несет с собой начало завершения современности». Вот так, ни больше ни меньше.
Нужна перезагрузка мышления, как ее воображал Фуко. «В наши дни, – писал Фуко, – мыслить можно лишь в пустом пространстве, где уже нет человека. Пустота эта не означает нехватки и не требует заполнить пробел. Это есть лишь развертывание пространства, где наконец-то можно снова начать мыслить».
Постижение просит пустоты.
Постижение нуждается в пустоте.
Только в молчании слышны голоса прошлого и будущего.
Только молчание не искажает смысла, дает возможность делать и говорить, не боясь быть непонятым.
Только в молчании метацивилизация арабского Ренессанса приобретает силу концепта, способного придумать будущее таким, каким оно должно быть в Умном мире.
У нас нет Умного мира, но у нас есть концепт Ренессанса, эскиз реальности, где нейросети – не новые идолы, а всего лишь сотрудники, где человек по-прежнему связан с трансцендентальным миром, с опытом, доступным только ему.
Опытом от Бога.
- Для истории предел —
- Не во времени положен.
- Есть у Бога школьный мел
- И доска, конечно, тоже.
- Вижу белую черту.
- Время к ней упрямо мчится,
- Измеряя пустоту,
- Словно белую страницу.
Молчание.
Белая страница.
И все для того, чтобы принять новый концепт, подняться до него, принять свободу арабской мысли, которая ворвалась в современность Лувром и Сорбонной Абу-Даби, дубайским оперным театром и крупнейшей библиотекой имени Мухаммеда ибн Рашида, потрясающим по своей задумке Домом Мудрости в Шардже.
Арабский Ренессанс требует постижения не потому, что он отмечен непреходящей мыслью прошлого, а потому, что в нем как в процессе есть движение, которое идет сквозь неприступные стены физических законов. Например, второго закона термодинамики, который обозначен Львом Гумилевым в истории как «Конец и вновь начало».
Для метацивилизации арабского Ренессанса есть только «движение-ход».
Как поэтически выразился Хайдеггер:
- Мы не знаем целей,
- есть только движение-ход.
На фоне веры в движение-ход Хайдеггер обратился к теме постижения, видимо надеясь, что человечеству хотя бы частично удастся сохранить оставленное позади современности мышление.
Концепт метацивилизации арабского Ренессанса позволяет осознанно интегрировать прошлое в настоящее и будущее.
Метацивилизация в ее арабском проявлении должна прийти на смену метафизике европейского сознания. Точнее, должна стать новой метафизикой грядущей локальной реальности. Не надо спешить в технологическое будущее. Как тонко выразился Сергей Довлатов: «Умело отстать – это тоже искусство».
Перезагрузка нашей исторической реальности требует сворачивания событий как форм общественной жизни (сегодня уродливых, как никогда), превращения политики в практику научного конструирования.
И главное условие: конструктором должен быть только человек.
Свиток
Предваряя цель
…как перелетные птицы, слепо тянулись мы к дальней невидимой цели.
Райнер Мария Рильке
Однажды
Однажды в полупустом самолете «Варна – Москва» (я возвращался с конгресса по истории медицины[1] 1989 года) меня вывел из дремотного состояния некто, плюхнувшийся на соседнее кресло.
«Вам бы, молодой человек, почитать книгу Ильи Пригожина „Порядок из хаоса“, – зашептал неизвестно откуда появившийся сосед (самолет уже летел более часа). – Запомните: „Порядок из хаоса“», – повторил он уже достаточно громко и удалился так же внезапно, как появился.
Я прилетел в Москву, буквально машинально выписал в библиотеке книгу Пригожина (я в то время выписывал обычно около 40–50 книг в день) и нет, скорее не понял, а почувствовал перспективы расширения исторической науки. В мою жизнь и образ мышления вслед за Пригожиным навсегда вошли Эйнштейн, Гейзенберг, Лаплас и Максвелл со своими демонами, Больцман и Томас Кун, Бергсон и Поппер, Шрёдингер со своим котом и Мартин Хайдеггер.
Не все они были с ним связаны в конструкции расширения науки, но «дверь приоткрылась».
Возник эффект ожидания – выхода из тупика ограничений, предвосхищение маленькой личной революции сознания.
- Я не жду назиданий
- От вчера и теперь.
- В мраке облачных зданий
- Приоткрытая дверь.
Еще до конца не понимая, что со мной происходит, я начал все более отдаляться от «нормальной науки». Но главное, на подходе к концепту метацивилизации арабского Ренессанса меня ждали Жиль Делёз и Мишель Фуко.
«Никто не сходит с тропы»
Наиболее зрелая методология расширения науки была предложена американским историком физики Томасом Куном в его книге «Структура научных революций» (1962), в которой он подверг деятельность ученых вполне заслуженной критике за слепое следование требованию научного сообщества в духе Джона Толкина «никто не сходит с тропы».
В частности, Кун писал: «При ближайшем рассмотрении этой деятельности в историческом контексте или в современной лаборатории создается впечатление, будто бы природу пытаются втиснуть в парадигму, как в заранее сколоченную и довольно тесную коробку. Цель нормальной науки ни в коей мере не требует предсказания новых видов явлений: явления, которые не вмещаются в эту коробку, часто, в сущности, вообще упускаются из виду. Ученые в русле нормальной науки не ставят себе цели создания новых теорий, обычно к тому же они нетерпимы и к созданию таких теорий другими».
Ключевое слово в сказанном – парадигма.
Парадигма науки в отношении всего, что связано с историей человечества, по сути своей напоминает «мир мер», в котором мечется и вопрошает душа великой Марины Цветаевой:
- Что же мне делать, певцу и первенцу,
- В мире, где наичернейший – сер!
- Где вдохновенье хранят, как в термосе!
- С этой безмерностью
- В мире мер?!
Кто из людей моего поколения не помнит отштукатуренные стены классов «с синей горизонтальной полоской на уровне глаз, протянувшейся неуклонно через всю страну, как черта бесконечной дроби: через залы, больницы, фабрики, тюрьмы» (наблюдение Иосифа Бродского)? Хочется добавить – и через научно-исследовательские институты, через аудитории вузов и даже через мои любимые залы библиотек.
Абсолютно солидарен с Сергеем Довлатовым в его замечании: «Советская власть не заслужила, чтобы я брился!»
Было время, когда:
- Вернадского критиковал Деборин,
- Вавилова – Лысенко, удостоен
- Был Чивилихина нападок Гумилев…
Идеология впереди экономики – это ладно: глупо, но терпимо. А вот когда идеология впереди науки – это высшая степень абсурда, это событие, лишенное смысла.
Эти примеры приводятся не ради того, чтобы лишний раз попенять на советскую парадигму науки, которая даже в условиях тотального дефицита свободы мысли давала поразительные результаты.
Во многих странах бывшего СССР и не только до сих пор существует практика деления на «наше» и «не наше», процветают новоявленные лысенко и деборины, национальный менталитет возводится в ранг истины в последней инстанции, академии в большинстве своем работают как богадельни для престарелых академиков.
Современная парадигма науки настолько привязана к «миру мер», что любое научное исследование истории неизбежно приводит к выводам, сделанным в угоду заранее заданной наукообразности и в большинстве случаев политической конъюнктуре.
Парадигмальное сопротивление
Вряд ли стоит сомневаться, что предлагаемая в этой книге концептуальная платформа арабского Ренессанса как самостоятельной метацивилизации вызовет парадигмальное сопротивление. Не потому, что Ренессанс проглядели как процесс, определив его всего лишь эпохальным явлением, эпизодом с четко очерченными временными краями и культурно-религиозными привязками. И не потому, что в этой книге предпринята попытка раскрыть механизмы естественного слияния физической реальности и квантовой природы исторического начала.
Поводов бросить в меня камень более чем достаточно. Прежде всего, не надо забывать про «историков», что развились в последние десятилетия на волне национальной ограниченности.
Сопротивление обычно бывает системным, но случается, что предметом критики становится один из аспектов «расширения». Так, например, Джеральд Холтон в своей книге «Тематический анализ науки» прямо указывал, что любому, кто выходит за рамки даже в выборе темы (как это делается в этой книге, где Ренессанс рассматривается как самостоятельная метацивилизация), «надо приготовиться к критике со стороны тех, у кого раздражение вызывают не сами наши темы, а скорее их антитемы; и нам следует быть готовыми подняться над ограничениями, в рамках которых мы неизбежно работаем…».
Надо сказать, что Холтон говорит только о теме, не касаясь реакции представителей «нормальной науки» на существо проблемы, ее принципиально новую постановку и методологию решений.
В наши дни формирование новой парадигмы научного поиска – это не столько революция (да простит меня Томас Кун), сколько проявление функции времени, позволяющее перейти на иную, другую ступень восприятия реальности, в том числе реальности научной нормы. Ведь в конечном итоге, как заметил Джордж Беркли: «Единственное, что мы воспринимаем – это наше восприятие».
В этой связи надо сказать, что смена эпох давала шанс новаторам уже сама по себе. Смена восприятия реальности открывала двери в запретное, и новаторы смело шагали туда, где еще вчера все было под замком. Революции вначале происходили в коллективном бессознательном, затем в науке.
Не столь часто, как хотелось бы, время меняло конфигурацию общественного сознания, которое ненадолго становилось снисходительнее к новаторам, несущим, как Джордано Бруно, простые истины Ренессанса. Их больше не сжигали на костре за идеи, что Вселенная бесконечна в Пространстве и Времени и она совершенна, т. к. в ней пребывает Бог.
Если кто-то думает, что ломать парадигму общественных заблуждений легко (а Джордано Бруно именно этим и занимался), пусть представит себе, как палачи привязали ученого к столбу, что находился в центре костра, железной цепью и перетянули мокрой веревкой, которая под действием огня стягивалась и врезалась в тело.
В таких случаях человечество всегда каялось. Не прошло и 289 лет, как в Риме был торжественно открыт памятник ученому. На постаменте надпись: «Джордано Бруно – от столетия, которое он предвидел, на том месте, где был зажжен костер».
Вот она – история науки.
Вот он – человек Ренессанса. Тот самый, что находится в центре Вселенной.
Риски парадигмального расширения
Каждая новая эпоха неизбежно несла в себе условия для расширения науки, прежде всего формируя восприятие научного сообщества в интересах «сущностных сил этой эпохи».
Мартин Хайдеггер в своем уникальном исследовании «Время картины мира» отмечал: «Сначала – и всегда – нужно понять существо эпохи из правящей в ней истины бытия, потому что только так станет одновременно доступен опыт того вопроса вопросов, который радикально выносит творческую волю через наличное в будущее, связывает с ним и допускает превращение человека в необходимость, вырастающую из самого бытия».
Сегодня «превращение человека в необходимость» – это не только задача науки (как главной опоры цивилизационных процессов), но и, в гораздо большей степени, проблема доминирования человека в истории научной мысли, каковое доминирование он утрачивает буквально у нас на глазах.
Наука как функционал интеллекта очень условно привязана к его носителю. Нейросеть способна заменить человека, свести его необходимость до уровня раба технологий в виртуальном Риме будущего.
Расширение науки должно происходить с оглядкой на интеллектуального конкурента – нейросеть. И здесь метацивилизация с ее привязкой к метафизике и квантовой природе вещей может стать потенциальной средой равновесия между сознанием человека и сознанием нейросети.
