Читать онлайн Почему со мной никто не дружит? Психологическая помощь детям-изгоям бесплатно

© Я. Авраам, 2018

© Г. Кац, перевод, 2019

© Издательство «Генезис», 2020

Предисловие переводчика

Книга, которую вы держите в руках, создана для русскоязычного читателя благодаря давней дружбе. «Ах, и здесь связи?!» – скажете вы. Да, именно так – те связи между людьми, которые рождаются из симпатии, питаются радостью общения и, оставаясь в русле дружеских привязанностей, перетекают в профессиональное сотрудничество.

С директором издательства «Генезис» Екатериной Мухаматулиной мы дружим много лет – более 35! Когда-то мы вместе учились на факультете психологии МГУ и были так похожи и неразлучны, что преподаватели иногда нас путали. Многочасовые сидения в читалке, рабский труд «на картошке», экзамены и зачеты, авантюрные поездки и приключения… Сколько воспоминаний! Обнаружив этот нескончаемый источник радости, захотелось продолжать из него черпать, используя работу как повод для общения. Так возникла наша совместная деятельность – написанная в соавторстве с Катей книжка, придуманные вместе метафорические карты, а теперь – совместное издание (я переводчик, Катя – редактор) замечательной книги «Почему со мной никто не дружит?». Требовательность и щепетильность Кати в роли редактора книжки иногда бесили, но, безусловно, результат оправдал часы ее бдения над моим не всегда ловким переводом текста с иврита.

Мне необычайно приятно представить вам и другую мою подругу и наставницу (хотя она младше меня по возрасту, да и дружба наша «моложе» – ей всего лишь 20 лет). Яэль Авраам – гений дружбы, всегда помогающая, всегда заботящаяся. Неслучайно она выбрала основной темой своей специализации помощь детям, у которых с дружбой не складывается – по разным причинам, об этом вы прочтете в книжке. Последние 10 лет Яэль изучала литературу, читала лекции, готовила израильских психологов к проведению терапевтических групп, занималась психотерапией в своей частной клинике. И когда израильское психологическое сообщество в один голос потребовало от нее собрать наконец-то весь накопленный материал в книжку, любящий муж забрал Яэль на свою родину, в румынскую деревню, готовил ей завтраки и обеды, и в результате два года назад Яэль вернулась в Израиль с черновиком этой книги.

В Израиле книга вышла в сентябре 2018 года, и ее популярность превзошла все ожидания: одно издание следовало за другим, а в настоящее время вышло уже пятое, дополненное.

Я постаралась заполучить книгу еще в виде черновика, чтобы засесть за перевод ее на русский язык. Это казалось мне очень важным, поскольку я убеждена, что проблема отвержения универсальна для детей всех стран и, стало быть, замечательная книга Яэль нужна не только в Израиле, но и в России. Нужна психологам, учителям и родителям.

Оказалось, что переводить профессиональную литературу на другой, хотя и родной, язык не так просто, как кажется. К счастью, я люблю осваивать новые навыки и вообще учиться. Разумеется, работая психологом на чужом языке в течение 20 лет, я обратила внимание на различие в психологических терминах. И в русском, и в иврите есть понятия, которых попросту нет в другом языке. В жизни и работе я смирилась с этой потерей, но при переводе книги проблем возникало множество. Что делать, когда надо не объяснять феномен «на пальцах», с помощью аналогий и примеров, а найти существенно близкое по смыслу Слово? Так, я очень долго не могла найти русский аналог ивритскому термину, описывающему явление неприятия, отталкивания, не-дружбы детей, родителей или учителей с какими-то конкретными детьми, часто выполняющими в группе роль «козла отпущения». В конце концов слово подсказал мне сын: феномен, описанный в книге, я назвала отторжением. Слово не очень научное, и я продолжала советоваться с коллегами, владеющими и русским, и ивритом. Увы, мы не подобрали более подходящего аналога ивритскому термину. Поэтому в книге вы на каждой странице будете встречать термин «социальное отторжение», иногда в чисто редакторских целях заменяемый на «отвержение».

«Наши», «своя компания», с одной стороны, и «чужой», «неполноценный», недостойный дружбы – с другой. Хотя бы раз в жизни все мы были по ту или иную сторону этих баррикад. Принадлежность к лагерю популярных, уверенных в себе, насмешливых Королей и Королев класса или к лагерю Одиночек и Изгоев – смыслообразующее переживание, запоминающееся на всю жизнь и влияющее на будущие жизненные выборы. Будучи уже взрослыми, люди жаждут ответов на вопросы: почему я не могу забыть, как меня обижали сверстники? Как мне избавиться от чувства вины за то, что я изводил свою одноклассницу? Чем мы можем помочь страдающим от одиночества детям?

Невыносимо больно нам, взрослым, с высоты нашей зрелости наблюдать за малышами, стоящими в стороне от общей игры; за подростками, не имеющими возможности подойти к хохочущей компании одноклассников. Разумеется, большинство детей общаются со сверстниками с той же легкостью, что дышат. Но есть и те, кто задыхается от нехватки кислорода, который дают дружба и внимание сверстников. Из года в год я поражаюсь тому, насколько этим мальчикам и девочкам не хватает знаний и умений самых, казалось бы, элементарных: соблюдать адекватное расстояние при общении с другим человеком, смотреть на него, уметь слушать и задавать вопросы, хвалить и благодарить. Очевидно, что в таких случаях требуется специальная помощь психологов, и Яэль Авраам предлагает им специально разработанную ею программу работы.

В течение 8 лет я вела психотерапевтические группы по придуманной Яэль программе. Это были и смешанные (мальчики и девочки) группы для школьников, и группы, состоящие из одних девочек (самые сложные!). Последние четыре года с моей коллегой Фаней Мильберг я веду группы для первоклассников с задержкой развития. И каждый раз я не перестаю удивляться тому, насколько важно для человека – кем бы он ни был: мальчиком, девочкой, учеником престижной школы или дошкольником, посещающим специальный детский сад, – быть принятым в компанию других детей. И каждый раз я радуюсь, что могу ему помочь.

Не всем можно помочь за 12 встреч, конечно. Иногда проблема ребенка не только в отсутствии у него конкретных коммуникативных умений. Он может жить в холодной нарциссической атмосфере, он может получать от родителей двойные послания, приводящие его одновременно к высокомерию и жуткой неуверенности, он может быть вынужденным проводить почти все свое время в среде, где принято травить неудачника… Понятно, что такие случаи требуют сотрудничества с педагогами и глубокой терапевтической работы не только с самим ребенком, но и с его родителями. Но несмотря на то, что помочь можно не всем, многим мы все-таки очень помогли. В терапевтических группах дети проделывают грандиозную работу над собой: надо видеть, как расправляются их плечи, как смелеет их взгляд, как они начинают болтать друг с другом на переменках, как веселеют, присоединяясь к играющим сверстникам… Я просто влюблена в наши группы по развитию навыков общения и убеждена, что описанная в книге программа Яэль работает. И потому мне очень хочется поделиться ею со своими русскоязычными коллегами.

Конечно, книга эта адресована прежде всего психологам, но учителя и родители тоже найдут для себя немало ценной информации и, возможно, взглянут на некоторые вещи по-другому. Реально ли, работая только с ребенком, изменить его социальное положение, или это бессмысленно без подключения окружающих – других детей, педагогов, родителей? Действительно ли в группе всегда должен быть «козел отпущения» и откуда вообще взялся этот термин? Что такое сензитивность к отторжению и почему она так тяжело переживается? Что это за дети – раз за разом попадающие в группу «отверженных», и есть ли какие-то общие черты у их родителей?

На подобного рода вопросы вы найдете ответы в книге Яэль Авраам. И кем бы вы ни являлись – психологом, учителем или родителем отторгаемого сверстниками ребенка, я желаю вам мужества и мудрости. А всем российским детям я желаю крепких дружб и верных друзей, которые останутся с ними на всю жизнь!

С самыми дружескими намерениями и пожеланиями, переводчик-любитель Галя Кац

Ребенок, не сомневающийся в любви родителей к нему, всю жизнь несет с собой чувство триумфа и ту уверенность в успехе, которая часто приводит к успеху реальному.

Зигмунд Фрейд

Эта книга посвящается моим дорогим родителям.

Моему дорогому отцу, Авиноаму Цадоку, который сопровождал первые шаги создания книги, гордился ею, но так и не увидел ее выхода в свет.

И моей чудесной маме, Нили Цадок, – с пожеланием долгих лет жизни.

Я всегда знала, что они любят меня.

Благодарности

Мне бы хотелось поблагодарить сайт «Психология иврит» за публикацию моих статей, которые частично использованы в этой книге. Отзывы, которые я получила на эти публикации, заставили меня обобщить результаты моих исследований и терапевтической работы и написать эту книгу.

Я очень благодарна доктору Орит Альфи – начальнику Психологической образовательной службы города Беэр-Шевы и моей замечательной подруге – за ее мудрые замечания в процессе создания книги и за моральную поддержку.

Благодарю своих клиентов – детей и взрослых, поделившихся со мной своей болью, позволивших мне быть свидетелем и помощником в непростом деле их социальной адаптации. Спасибо им за то, что они смело следовали моим рекомендациям на «поле боя», как могли противостояли попыткам отторгнуть их, тем самым доказав, что всегда можно найти новые, не исследованные ранее дороги к кругу друзей. (Важное замечание – имена и фамилии клиентов изменены.)

Невозможно не поблагодарить моих многочисленных учеников-психологов (и, в частности, психологов Психологической службы города Беэр-Шевы), которые в течение многих лет воплощали в жизнь придуманные мной терапевтические подходы, на деле доказав, что, подходя к работе творчески, мы поможем каждому ребенку ощутить себя желанным в среде сверстников.

Спасибо моим дорогим детям – Ювалю, Ноа и Боазу. Вы всегда в моем сердце, и вы – мое главное достижение в жизни.

Мой любимый муж Ури, ты настоящий друг, ты мой первый читатель, поддерживающий все мои начинания и верящий в меня.

Введение

• Ты скроена не из того материала,
• Что королева класса.
• И не то чтобы с тобой не было весело,
• Или ты была бы неостроумна,
• Или некрасива…
• Но вот ты входишь в класс,
• На всякий случай обняв саму себя,
• И думаешь, что никто не захочет сесть рядом.
• Поэтому ты садишься возле стены.
• Ты опираешься о стену,
• Выстроенную наполовину из твоих обид,
• Наполовину из уверенности в своей исключительности.
• А вдруг они любят тебя,
• Хоть ты и не опознаешь этих знаков?
• Твои глаза наполняются слезами…
• Или это мои глаза?
• Это мое старое, такое знакомое одиночество,
• Это мой архив дежавю.
• Я обещаю тебе, родная:
• Когда ты вырастешь,
• Ты выберешь себе другой класс.

Сагит Арбель Алон

Кто из нас не хранит в памяти имена одноклассников, детей со двора или из спортивной секции, с которыми никто не хотел дружить? Детей, словно проклятых или прокаженных, к которым мы не приближались, чьи имена, фамилии, лица навсегда остались с нами? Вы помните, как их дразнили, издевались над ними, насмехались и как они реагировали?

Я выросла в кибуце в те времена, когда дети содержались в детском доме, а не жили в семьях вместе с родителями. Мы вместе ели, вместе спали, вместе принимали душ. Все было общее, и мы почти все время были вместе. В нашем классе училась девочка, несколько непохожая на остальных. Собственно, она росла быстрее других, была самой высокой в классе. Не знаю почему, но воспитатели не любили ее, и эта их неприязнь передалась и нам, детям. Случай, который не выходит из моей памяти, произошел, когда мы учились в пятом классе. Я возвращалась с дежурства по кухне и услышала, как дети из моего класса, и более младшие хохочут и кричат: «У нее менструация! У нее менструация!» Оказалось, что эта девочка впервые обнаружила кровь на трусиках и не знала, что это, испугалась, не понимала, что теперь делать. (Стоит сказать, что воспитатели и учителя никогда не говорили с нами о половом развитии, никто не объяснял, чего ожидать девочкам в подростковом возрасте и как следует себя вести.) Девочка просто бросила испачканные в крови трусики в корзину для стирки, как это было принято в детском доме, и отправилась в душ. Воспитатель, обнаружившая в корзине трусы со следами крови, достала их, в гневе кинула на пол в душевой комнате и начала ругать девочку за «плохое поведение». Картина, врезавшаяся мне в память и не дающая мне покоя: несчастная, забитая в угол высокая неуклюжая девочка, завернувшаяся в полотенце и рыдающая от безысходности… (Рассказывает Сара, 60 лет, в настоящее время консультант в школе.)

Подобные случаи задерживаются в памяти, будучи эмоционально ярко окрашенными, и всплывают вне зависимости от того, были ли мы активными или пассивными участниками событий, обиженными или обидчиками, отверженными или отвергающими.

Учился в моем классе мальчик по имени Даниэль. Он был какой-то другой, отличался от всех нас. На переменках он всегда ел бананы, причем переспевшие. Мои одноклассники просто обожали его дразнить и доводить до белого каления. Когда мы выводили его из себя окончательно, он кусал свою ладонь и кричал. Детей это забавляло, и они снова и снова проделывали это: дразнили его – он кусал свою руку и кричал. Помню, как-то раз мы нарисовали на доске карикатуру и подписали: «Даниэль – осел!» Удивительное дело: столько лет прошло с тех пор, и я не помню имен ни одного из мальчишек моего класса, кроме Даниэля! (Рассказывает Йонатан, преподаватель, 65 лет.)

Парадоксально, не правда ли? Мы помним имя того, кто когда-то обладал для нас нулевой ценностью, был никем. Почему же с годами он занял важное место в наших воспоминаниях, обрел смысл – почему так происходит?

Я помню одного мальчика из нашего микрорайона. Он был моего возраста, но не учился вместе со всеми в школе, а подрабатывал. Всякий раз, когда он пересекал наш двор, ребята дразнили его, кидали в него камнями и кричали: «Сумасшедшая жаба!» Обычно он стремительно убегал, но иногда останавливался и в ответ на наши крики сам кидал в нас камнями… (Рассказывает Нахмия, 75 лет, в настоящее время он на пенсии, но работает в школе в качестве волонтера.)

Взрослые, которых просили рассказать о значимых для них школьных впечатлениях, почти всегда говорили о травматическом влиянии подобных случаев, о том, что какие-то из них стали поворотными моментами в их жизни (McDougall et al., 2001). Сила переживаемых в данный момент эмоций и яркая окрашенность рассказов о произошедшем давным-давно свидетельствуют о том, что подобные воспоминания являются для человека смыслообразующими и формирующими его самооценку. Согласно исследованию Дж. Сингер и коллег (Singer et al., 2012), именно такие воспоминания, содержащие яркие впечатления и несущие моральный посыл в конкретной или символической форме, влияют на последующее формирование личности, на цели, которые человек ставит перед собой во взрослой жизни. Пиллемер (Pillemer, 2001) утверждает, что эти воспоминания не остаются статичными, они не лежат в закромах нашей памяти как нечто неподвижное – напротив, они продолжают активно влиять на нашу жизнь и в какой-то степени изменяются сами. Когда мы встречаемся во взрослой жизни с событиями, похожими на те, что происходили с нами в детстве, мы пересматриваем свои воспоминания и переоцениваем их заново.

Я вспоминаю одну девочку, которая была моей одноклассницей… Неухоженная, неряшливая, она всегда была в стороне. Никто не хотел с ней играть. Она вечно плакала. Как-то раз ее мама пришла в школу, что дало нам дополнительный повод насмехаться над несчастной. В учебе она была слаба, да к тому же никогда не выполняла домашние задания. Учителя часто кричали на нее за это, задавая и нам, детям, тон общения с этой неумехой. Можно сказать, что учителя были активными обидчиками, даже лидерами в отторжении бедняжки от общества. Когда я думаю о ней сегодня, мне становится невыносимо грустно. Я работаю учителем и вижу защиту детей от социальной изоляции, от обид сверстников и взрослых одной из основных своих задач. Когда я выступаю перед родителями своих учеников, я всегда говорю, насколько социальная адаптация ребенка важна для него, как важно уметь дружить, быть внутри группы, быть принятым. Когда я говорю об этом, образ несчастной девочки из моего детства стоит у меня перед глазами. (Рассказывает Сигалит, 35 лет, учитель.)

Встречаясь с учителями, психологами, психиатрами и психотерапевтами всех мастей, я многократно отмечала, насколько важными для самоопределения этих людей оказались важны детские воспоминания о детях, с которыми никто «не водился». Многие участники групп рассказывали, что они стыдятся своего поведения, до сих пор испытывают чувство вины, думают об этих девочках и мальчиках, гадают о том, что произошло с ними в дальнейшем. Эти воспоминания в конечном итоге стали поворотными в их выборе профессии.

Когда я училась в четвертом классе, была у нас девочка по имени Рухама, темнокожая и очень высокая. У нее не было ни одной подружки, и никто не хотел сидеть с ней за одной партой. Она всегда сидела одна. Однажды классный руководитель попросил, чтобы кто-нибудь добровольно вызвался сесть рядом с Рухамой. Никто не захотел этого, а один мальчик из разряда популярных поднял руку и сказал: «Видите ли, никто не хочет сидеть рядом с этой вонючкой». Класс взорвался хохотом. Помню, как Рухама расплакалась, покраснела и выбежала из класса. Ни один человек не встал, чтобы защитить ее. Ни один, включая меня! И сегодня, когда я вижу детей, напоминающих мне Рухаму, я беспокоюсь о том, чтобы ни один из них не чувствовал себя так, как она… Я думаю о том, почему я участвовала в этой кампании по травле? Я чувствую себя виноватой. (Рассказывает Ханит, психолог, 45 лет.)

Взрослые люди, пережившие в детстве эпизоды социального отторжения и изоляции, рассказывают о том, как этот опыт влияет на них до сих пор.

До сегодняшнего дня я задаюсь вопросом – как это объяснить? Почему они не хотели со мной дружить? Почему отдалялись от меня? Почему относились ко мне так, как будто меня нет рядом с ними? Сегодня, когда я директор школы, я вспоминаю своих бывших одноклассников и говорю себе: «Ты – королева класса. Да, это именно ты!» И я обещаю себе и им, что мое положение отвергнутой никогда не вернется, я этого не позволю. Я смотрю на своих детей – дочку и сына – и вижу, насколько они прекрасны и любимы… Они еще малы, но моя тревога о том, чтобы они не повторили мой путь, страх того, что им придется страдать, очень велики. Я не позволю этому случиться. Иногда я смотрю на них, особенно на сына, и думаю, что, возможно, у него есть шанс стать лидером. (Рассказывает Исраэла, директор школы, 41 год.)

…Многие годы я работаю школьным психологом. Сотни, тысячи бесед с учителями, консультантами, родителями. Всякий раз, когда речь идет о феномене социального отторжения, я физически ощущаю безысходность, которую переживают мои клиенты. Кажется, что основная мысль, которая овладевает ими, это: «Сделать ничего нельзя», «Нет сил». Люди никак не могут увидеть выход из ситуации, их охватывает оцепенение, они теряют всяческую уверенность в себе. Многие говорят: «Это нормально для группы – выбрать кого-нибудь “козлом отпущения”. Если бы не я, то им был бы кто-то другой». Я так не считаю.

Своей книгой я хочу сказать: не стоит опускать руки! Мы можем сделать так, что группы будут жить без «козлов отпущения».

Эта книга – результат одиннадцатилетней терапевтической работы с людьми, страдающими от одиночества и социальной изоляции. В книге я представлю все возможные терапевтические вмешательства в ситуацию социального отторжения в детской среде, расскажу об индивидуальной и групповой работе с детьми, о работе с их учителями и родителями. Я верю в то, что пережитый ребенком опыт отторжения и изоляции не обязательно окажется определяющим в его судьбе, что в наших силах изменить и улучшить его социальную жизнь.

В книге три части.

Первая часть посвящена описанию явления социального отторжения.

Во второй части (она состоит из трех глав) речь идет о работе непосредственно с ребенком – в ней представлены разные виды помощи ребенку, переживающему социальное отторжение. В первой главе описаны содержание и формы индивидуальной работы, во второй главе – программа работы с группой. В третьей главе говорится об особом случае – феномене гиперчувствительности к отторжению и работе с детьми, обладающими этой личностной особенностью.

В третьей части книги (в ней также три главы) речь идет о помощи ребенку не напрямую, а через работу с его окружением. В первой главе говорится о роли и возможностях педагога в помощи отвергаемым детям. Во второй – о том, что могут делать родители и как помочь им самим. Третья глава посвящена работе с социальной средой в целом, в ней описан опыт комплексного терапевтического вмешательства, включающего школу, учителей, родителей, класс и самого отвергаемого ребенка.

Часть 1. Феномен социального отторжения

В детстве у меня был точный, можно сказать, научный метод измерения популярности ребенка. Я называю его методом шнурка. Вот он. Представьте себе группу мальчишек, возвращающихся из школы. Идут, хохочут, шутят, болтают, кричат. Обыкновенные дети. Вдруг у кого-то развязывается шнурок.

Сейчас внимание! Если вся группа, даже те, кто шел впереди, остановились и ждут его – значит, он в порядке. Он внутри группы, он «принят», он свой. А что, если наоборот? Если никто не заметил и все пошли дальше?

И если только в конце восьмого класса, на выпускном, вдруг кто-то спросит: «А что стало с этим, ну, который со шнурком?», то знайте – это про меня.

Давид Гроссман

Человечество считает важным помещать ребенка в среду сверстников. По отношению к израильской жизни это утверждение архиважно. Здесь ребенок зачастую проводит большую часть своей жизни – с детского сада и до армии – в группе детей своего возраста. В нашем обществе единению с группой придается большое значение. Выражения «Возлюби ближнего, как самого себя», «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты» человек слышит чуть ли не с рождения. И вместе с тем родители, учителя, педагоги и психологи постоянно и повсеместно встречаются с явлением социального отторжения: в школах, в классах, в детских группах, в социальных сетях, в летних лагерях и в спортивных секциях.

Важно различать два статуса социального отторжения: есть дети отвергаемые и дети «невидимые». Отвергаемые дети подвержены активному воздействию со стороны сверстников: с ними не хотят сидеть, их не принимают в игру, их не приглашают на дни рождения и вечеринки, с ними не хотят быть в одной группе. Бывает, что детей дразнят, провоцируют, издеваются над ними, обзывают, бьют. Другое дело – «невидимые» дети, «прозрачные». Их просто не замечают. Их не бьют, не обижают, они просто не существуют для окружающих их сверстников (Hetherington & Parke, 1999).

Одна из моих клиенток, ученица старших классов, как-то сказала мне: «Я незаметна, как воздух. Ни один человек в классе не обращает на меня внимания, словно меня нет, как будто я не существую. Собственно говоря, мое положение хуже, чем у воздуха. Когда у человека нет воздуха, он чувствует, что ему его не хватает, он задыхается. А если меня не будет, ни единая душа не заметит моего отсутствия».

Эта девочка-подросток пришла к такому выводу после того, как ее «забыли» в туалете во время школьной экскурсии. Автобус с одноклассниками и учительницей уехал после санитарной остановки, и никто не обратил внимания на то, что этой девочки в автобусе нет.

«Невидимые» дети страдают не меньше, чем активно отторгаемые, и в обоих случаях необходимо психологическое вмешательство широкого спектра (помощь родителей, учителей, консультанта или психолога школы).

Результаты исследования, проведенного Министерством образования Израиля в 2016 году, свидетельствуют о наличии эпизодов насилия в школе. В опросах участвовали 26 тыс. учеников с четвертого по двенадцатый классы. Опрос проводился с 2009 по 2015 год. Учитывались эпизоды насилия как прямого, физического, так и вербального – такого как сплетни, лживые наговоры, бойкоты, запреты на участие в дружеских мероприятиях и вечеринках и другие такого же рода действия, свидетельствующие об исключении отдельных детей из социальной жизни класса и детской среды в целом. Данные исследования показывают, что 23 % детей 4–6 классов, 19 % учеников 7–9 классов и 15 % учеников 10–12 классов хотя бы один раз были жертвами социального отторжения. Социологические опросы показывают, что с возрастом количество учеников, подвергающихся социальному отторжению, уменьшается. Вместе с тем есть публикации, свидетельствующие о том, что детям, прошедшим через социальное отторжение в раннем возрасте, впоследствии трудно выйти из статуса отвергаемых (Cillessen et al., 2000). У них появляются дополнительные трудности – эмоциональные, учебные: они не хотят ходить в школу, плохо усваивают академические знания, обычно у них снижается уровень успеваемости и возрастает риск того, что они бросят школу. Кроме того, мы наблюдаем снижение самооценки, склонность к одиночеству, избегание контактов с другими. У подростков возможно появление симптомов депрессии и тревожности, а в особо тяжелых случаях – склонности к суициду. У детей, прошедших через социальное отторжение, впоследствии наблюдаются трудности с установлением контактов со сверстниками, они труднее адаптируются в новой ситуации. Они проявляют скептицизм в отношении ценности дружеских связей, ощущают себя незащищенными, и даже во взрослом возрасте (40 лет и старше) у них не формируется чувство принадлежности к группе. В отдельных случаях речь может идти о посттравматическом синдроме, а в совсем крайних случаях развивается склонность к асоциальному поведению (Segrin et al., 2 016).

Таким образом, мало того, что явление социального отторжения распространено в детской среде довольно широко, – оно еще и на протяжении всей жизни человека влияет на него. Очевидно, что психологическое вмешательство в подобные ситуации совершенно необходимо, причем на уровне индивида, семьи, группы и общества.

Существует четыре основных теории, описывающие явление социального отторжения. Поскольку причину возникновения этого явления все теории видят по-разному, то и предлагаемые ими подходы выглядят по-разному.

Подход № 1. Акцент – на социальной компетентности ребенка. Центральным фактором, отвечающим за социально-психологическую адаптацию к группе, считаются личностные свойства ребенка, его поведенческие особенности (Coie, 1990; Cillessen & Bellmore, 2011). В рамках этого подхода терапия строится на развитии социальных навыков – как в ходе индивидуальной работы, так и в группе детей с похожими проблемами (см. Ч. 2, гл. 1, 2).

Подход № 2. Акцент – на динамических процессах, происходящих в группе. В этом случае ответственность за отторжение лежит именно на группе, а основным направлением психологического вмешательства является работа с группой, к которой принадлежит ребенок (Mikami et al., 2005; Mikami et al., 2010; Segrin et al., 2016). Эту задачу могут выполнять педагоги (см. Ч. 3, гл. 1).

Подход № 3. Корень проблемы – в ранних отношениях с родителями и в семейной ситуации в настоящее время (Bowlby, 1988; Shaver & Mikulincer, 2013). В свете этого подхода психологическая работа направлена на семейную систему, на взаимодействие с сиблингами и родителями и на формирование новых продуктивных схем взаимоотношений с ними (Diamond, 20 03). О том, что могут сделать родители и как помочь им в этом (см. Ч. 3, гл. 2).

Подход № 4. Основное внимание обращается на организацию окружающей социальной среды, на воспитательные цели и прививаемые детям ценности, на убеждения конкретного учителя и его отношение к социальному отторжению. Все это означает работу со школьной системой, с педагогическим коллективом в целом и классным руководителем в частности. Прояснение и осознание транслируемых детям ценностей позволяет избегать проявлений социального отторжения (Donohue et al., 2003; Mikami et al., 2011). Об опыте подобной работы (см. Ч. 3, гл. 3).

Совершенно ясно, что явление социального отторжения многомерно. Соответственно, и терапия обязана быть многосторонней, охватывающей все относящиеся к этой проблеме сферы. Нельзя выделять отдельных участников и работать только с ними, необходимо подходить к ситуации комплексно. Однако каждая глава этой книги – это акцентирование внимания только на одном участнике процесса, изложение только одного из терапевтических подходов к проблеме. А в заключительной, седьмой главе представлен интегративный, объединяющий подход.

Меня часто спрашивают: на чем следует сосредоточиться в первую очередь – на ребенке, на группе, на школе или на семье? Ребенок, группа или семья – с чего начинаем вмешательство? Кой (Coie, 1990), ведущий американский исследователь феномена социального отторжения, предложил модель двухэтапного развития этого явления. На первом этапе мы наблюдаем зарождение отторжения, а на втором – уже продолжительную, стабильную социальную изоляцию.

Поначалу ребенок переживает отдельные эпизоды социального отторжения в группе сверстников или в семье. Это эпизодический опыт, не ежедневный. Например, мальчика исключили из игры в футбол, потому что он нарушал правила, но вечером позвали на пиццу в ту же компанию ребят. Или девочку не приняли в игру на первой перемене, а на следующей позвали играть вместе. В семье ребенок может почувствовать себя отвергнутым матерью, которая лишила его похода в кино, но вечером она сядет вместе с ним смотреть любимую передачу. Или братья не подпустили его к компьютеру, зато вечером починили ему велосипед и т. д.

В том случае, когда ребенок переживает случаи отторжения эпизодически, следует начать психологическое вмешательство прежде всего с наблюдения за самим ребенком и его поведенческими особенностями. Кой предполагает, что если поведение ребенка и его эмоциональные реакции изменятся, то группа или семья отреагируют на эти изменения и будут готовы принять его. В ситуациях, когда отторжение только зарождается, когда ребенок переживает лишь единичные эпизоды, рекомендуется начинать с индивидуальной работы с ребенком, помогая ему увидеть свои особенности и развить коммуникативные навыки.

Если же ребенок находится на этапе продолжительного социального отторжения, характеризующегося тем, что он чувствует себя исключенным из жизни в течение многих дней, а иногда и лет, предлагается работать с группой. Только групповая динамика может повлиять на ситуацию: группа детей или семья меняют свое отношение к ребенку, и тогда он, в свою очередь, меняет свое поведение. В случаях продолжающегося, хронического отторжения изменения в поведении ребенка не влияют существенным образом на отношение к нему группы. Обычно группа связывает их с реакцией на какое-нибудь событие: «Не верьте, что он изменился, просто он получил хорошую оценку на контрольной! Поэтому он так мил к нам сегодня». Вместе с тем ситуативные изменения, вызванные реакцией на внешние события, группа связывает с внутренними качествами ребенка: «Видите, он такой всегда. У него такой характер!» (Hymel, 1986)

Группа приписывает отторгаемому ребенку отрицательные качества, и в случаях, когда его поведение может трактоваться двояко, группа всегда проинтерпретирует его как «плохое» (Hymel et al., 1990; Mikami et al., 2010). Так, например, если он, проходя по классу, случайно задевает и роняет рюкзак другого ученика, группа сочтет, что он сделал это намеренно, нарочно. Если такое случится с любым другим ребенком, все скажут: «Он же не хотел этого делать, это вышло случайно». То есть члены группы ищут подтверждения своим подозрениям в плохих намерениях отвергаемого ребенка и не замечают фактов, говорящих об обратном (Mikami et al., 2005; Peets et al., 2007). Исследования показывают, что в случаях хронического отторжения, когда отвергаемый ребенок получает исключительно индивидуальную психологическую помощь и даже если его поведение реально меняется, но при этом с группой никто никак не работает, то социальный статус клиента не только не улучшается, но может и ухудшиться (Beelman et al., 1994).

В своей клинической практике я встречалась со случаями хронического отторжения ребенка либо со стороны одного или обоих родителей, либо со стороны братьев и сестер. В таких случаях и в семье случайные промахи отвергаемого ребенка трактуются как намеренные действия против, а хорошее поведение трактуется как случайное, определяемое внешними факторами. Как-то раз родители привели ко мне мальчика 13 лет, сказав, что у него проблемы в общении со сверстниками, однако быстро стало ясно, что основная причина их обращения к психологу в том, что с ним трудно общаться прежде всего членам семьи. Я попросила их явиться всей семьей целиком и дала задание нарисовать гуашью общий рисунок. Во время выполнения задания мальчик испачкал синей гуашью брюки. Мать рассердилась на него и сказала мне: «Видите, он сделал это нарочно, назло! Он знает, как для меня важна чистота, и специально испачкался. Хорошо, что вы дали такое задание, теперь вы видите, какой у него вредный характер!»

Таким образом, когда речь идет о ребенке, отвергаемом в течение длительного времени, психологическое вмешательство должно начаться с группы, которая его отторгает, или с семьи, к которой он принадлежит. Позже можно будет работать и с самим ребенком, помогая ему развить социальные навыки, но для начала все же требуется изменить атмосферу в группе.

Часть 2. Мы не оставим тебя одного! Психологическая работа с ребенком

Глава 1. Индивидуальная психологическая работа

• Что за девочкой ты была в школе!
• Один ведь не воин в поле.
• Что за девочкой ты была, нам не узнать.
• Такая сложная, что не понять.
• На всех смотрела свысока,
• казалась фифою, нос задирала…
• А результат? Всегда одна,
• всегда от страха умирала –
• Что если подойдут поближе
• и разглядят тебя как есть,
• То ни один играть не будет
• и рядом не захочет сесть.

Юдит Равиц

Модель индивидуальной терапии (Bierman, 2004), которая будет представлена в этой главе, основана на важности социальной компетентности как способности взаимодействовать с другими людьми и избегать в этом отрицательных результатов, примером которых является отторжение группой сверстников или одним из них.

Считается, что ребенок успешен в социальном взаимодействии, если он:

1. Умеет присоединяться к группам.

2. Способен находиться внутри группы, принадлежать ей в течение определенного времени. Продолжительность этого времени определяется возрастом ребенка. Так, например, дружеское взаимодействие детей 3–4 лет обычно длится от пяти до десяти минут (Corsaro, 2005), а от детей постарше мы ожидаем более продолжительного взаимодействия.

3. Получает удовольствие от встреч со сверстниками и взаимодействия с ними.

4. Может закончить взаимодействие в тот момент, когда ему этого хочется. Группа не отвергает его, но и сам он не продолжает общаться вопреки своему желанию.

Основой социальной компетентности является сформированность у ребенка социальных навыков. Под ними мы понимаем набор вербальных и невербальных реакций, которые влияют на восприятие нас другими и на восприятие нами других во время взаимодействия. Многие исследования связывают факт наличия социальных навыков с субъективным уровнем переживания счастья, высокой самооценкой и качеством жизни. А вот дети и взрослые, не освоившие социальные навыки, склонны страдать от психологических проблем, депрессии, тревожности и низкой самооценк и (Segrin & Taylor, 2007; Dermiratal, 2 012). Принято разделять социальные навыки на базовые (в основном невербальные – контакт глаз, движения тела) и составные, призванные обеспечить адекватное поведение в сложных социальных взаимодействиях. В этой главе мы поговорим о навыках обоих видов.

Согласно Бирман (Bierman, 2004), отвергаемый сверстниками ребенок не обладает некоторыми важными социальными навыками, в результате чего он неверно интерпретирует получаемые от других сигналы – такие как язык тела, мимика, интонации, особенности визуального контакта и др. К примеру, ребенок видит, что во время разговора собеседник не смотрит ему в глаза, а смотрит по сторонам, и интерпретирует его поведение таким образом: «Я ему не нравлюсь, ему со мной скучно, может быть, он даже злится на меня за что-то». В результате ситуация может перерасти в ссору…

Одна из главных причин, по которой социально отвергаемый ребенок затрудняется адекватно интерпретировать сигналы внешней среды, – это неспособность видеть и понимать точку зрения другого, его мысли и чувства. В ходе многолетней работы с отвергаемыми детьми я убедилась, что им трудно понимать не только других, но и самих себя, свои собственные чувства и мысли.

Обычно индивидуальная работа с подобными детьми может быть разбита на 5 основных этапов:

1. Совместное рассмотрение социальной среды ребенка.

2. Анализ процесса взаимодействия ребенка со сверстниками.

3. Изучение внутреннего мира ребенка.

4. Оценка социальных навыков ребенка и выявление его слабых сторон.

5. Формулирование конкретных задач и построение программы по развитию социальных навыков.

Пожалуй, самым важным в этом процессе является обучение ребенка умению самостоятельно изучать и внимательно рассматривать все происходящее с ним и вокруг него. На разных этапах работы меняется только объект рассмотрения.

В начале работы – это взгляд наружу, это изучение среды через лупу, через увеличительное стекло, с целью лучше понять, что там происходит.

На втором этапе, как на увеличенной фотографии, мы учимся выделять сферу взаимодейстия с другими людьми и рассматривать ее.

На третьем этапе ребенок с помощью психолога идет дальше и смотрит вглубь себя. Он учится понимать, что происходит с ним во время взаимодействия со сверстниками.

На четвертом этапе мы вместе разбираем, что умеет и не умеет ребенок, какими социальными навыками он обладает, а какими – нет. Делаем мы это с помощью опросника социальных навыков.

Пятый этап призван выстроить мост между внутренним миром ребенка и миром его социальных контактов. Мы расписываем программу действий по укреплению слабых социальных навыков и по отработке их в реальной жизни.

Поскольку эта программа требует достаточно развитой рефлексии, то наиболее эффективна она в работе с детьми старше 8 лет. Особенно хороша она в работе с подростками средних и старших классов, хотя подходит также и взрослым.

Ниже я опишу примеры своей работы с разными клиентами так, что содержание каждого этапа станет более понятным.

Этап 1. Совместное рассмотрение социальной среды ребенка и ее особенностей

Ребенок, с которым не дружат, очень часто воспринимает внешний мир как «социальные джунгли» – он не понимает правил, по которым живут в этом мире, и оттого не знает, как себя там вести. В самом начале работы психологу важно «навести порядок», внести в эти «джунгли» закон и ясность.

На этом этапе работы важно решить 3 задачи:

1) выяснить, как выглядит в глазах ребенка окружающая его социальная среда, насколько он осознает ее особенности и особенности своего положения в ней;

2) мотивировать ребенка на совместную психологическую работу;

3) сформулировать вместе с ребенком конкретные задачи психологической работы.

Один из способов помочь ребенку вглядеться в социальный мир вокруг себя – это предложить ему нарисовать карту класса, которая будет содержать все имеющиеся в классе группы и «группки»; потом описать специфику каждой из этих групп, подумать, к какой группе он относится, к какой ему хотелось бы относиться и почему. Часто ребенок затрудняется в составлении такой карты. Тогда ему дается домашнее задание: в течение недели на переменах и уроках присматриваться к сверстникам; наблюдать, кто с кем дружит и кто с кем конфликтует, а потом описать результаты своих наблюдений.

Вот несколько примеров таких карт.

Пример 1. Шмуэль

Шмуэль, ученик 5 класса, высокий, худой мальчик, чувствительный и обидчивый. У Шмуэля немного визгливый голос и небольшой дефект речи. Шмуэль говорит много, но медленно, не обращая внимания на то, слушают его или нет. При этом он смотрит на собеседника, не отрывая взгляда, иногда непроизвольно касается его. В классе он очень одинок. Дети передразнивают его, просят повторить некоторые предложения, чтобы еще раз услышать нарушения в произношении и поиздеваться над этим.

На первой же нашей встрече Шмуэль получил задание понаблюдать за классом и нарисовать карту. Вот рисунок Шмуэля и его комментарии к нему (см. рис. 1).

Рис. 1. Карта класса (Шмуэль)

«Если представить наш класс в виде города, то в нем есть разные районы и там живут разные люди. Начнем со “Своих” (на рисунке это сектор № 1). Их характеризует то, что они всегда энергичны и крепко связаны друг с другом и с ребятами из других классов. Они всем нравятся, у них много друзей. Еще есть “Почти свои” (сектор № 2). Дальше идут “Обычные” (сектор № 3) – у таких по 2–3 друга в классе. “Ботаники” (сектор № 4) много читают и очень умные. На них вроде не обращают внимания, но и не дразнят, их уважают. Иногда их приглашают на вечеринки. Сектор № 5 – “Проклятые”, их никуда не приглашают, дразнят, обзывают. Они и между собой не дружат. И, наконец, есть “Зона огня”! Я не нарисовал эту зону, но это самое плохое положение, какое только может быть, это почти самоубийство.

Я думал об этой карте в течение недели и понял, что отношения у нас в классе не всегда были такими. В первом и втором классе ты живешь как будто в огромном пузыре “полупринятых”. Некоторые из них становятся потом “ботаниками”, а некоторые – “принятыми”. Но в это время совсем нет “проклятых” и совсем нет “зоны огня”. И вдруг в третьем классе – бац! – и ты уже переходишь в район “принятых” или “обычных”. Меня в третьем классе перебросили в “обычные”. Сегодня же я, скорее, принадлежу к “ботаникам”. Я хотел бы продвинуться и быть ближе к “принятым”, но не понимаю, как это сделать».

Мы видим, что Шмуэль осознает процесс взаимодействия в классе, но не уверен в том, что сможет перейти из одной социальной группы в другую.

Важно, чтобы ребенок представил карту социальных связей класса в графическом виде. Процесс создания такой карты дает ему ощущение контроля над ситуацией, он вносит порядок в свое видение происходящих вокруг него социальных процессов. На протяжении всего терапевтического процесса имеет смысл возвращаться к нарисованной карте, чтобы видеть динамику восприятия ребенком своего социального положения: что, с его точки зрения, меняется в его жизни, а что нет.

Пример 2. Иосиф

Иосиф, ученик 6 класса, толстый, внешне приятный, склонный к женственности в движениях. Старший сын разведенных родителей. Живет с мамой и двумя младшими братьями. Иосиф – умный парень, в классе он считается вундеркиндом. Вместе с тем никто не хочет с ним дружить: и мальчики, и девочки стараются держаться от него подальше. Вот как описал свой класс Иосиф:

«В моем классе есть три основные группы. Первая группа – это дебилы: они слушают восточную музыку; они грубы; они говорят о сексе; они сплетники; почти у всех у них есть подружки. Вторая группа – обычные дети, они со всеми разговаривают, дружат со всеми. У них высокий социальный статус, так что они много чего могут себе позволить. Иногда они ругаются или дерутся. Есть группа “ботаников”, они умны, но никому не интересны, их дразнят, да они и сами выставляют себя на смех. Я не принадлежу ни к одной из этих групп. Раньше я был “ботаником”, но теперь я не хочу им быть. Я бы хотел принадлежать к группе номер два, хотя мне не хочется никого обзывать или бить».

Мы видим, что Иосиф смотрит на сверстников критически, судит и оценивает их. Он выводит себя из состава класса, не чувствует принадлежности ни к одной из групп. Передо мной как перед психологом встает задача вызвать у Иосифа любопытство, интерес к одноклассникам, поменять его взгляд с осуждающего на исследовательский. Для этого следует изучить его собственный внутренний мир, понять, каким он видит себя. Из опыта работы с отвергаемыми детьми я знаю, что никто особенно не интересуется их субъективными ощущениями, не разговаривает с ними о том, что они сами чувствуют во время общения. Дело в том, что, когда взрослый – родитель или учитель – слушает рассказы ребенка, он переживает море эмоций. Как правило, возникает тревога, и она настолько невыносима, что главное, чего хочется взрослому, – снизить ее. Поэтому взрослые пытаются как можно скорее закончить разговор. Иногда у них возникает злость и даже гнев, и им хочется перенести ответственность за происходящее с ребенком на него самого. Иногда рождается чувство вины, отчаяния и т. д. В любом случае взрослый неосознанно стремится побыстрее закончить вызывающую у него сильные чувства беседу, а отвергнутые дети в результате перестают рассказывать взрослым о своих тяжелых переживаниях в школе из желания уберечь их от переживаний и уберечься самим от проявлений этих переживаний. Чаще всего им не с кем поделиться своим горестным опытом, они чувствуют, что для их боли нет места. Поэтому на этом этапе терапии следует внимательно слушать ребенка, какое бы впечатление его рассказы на вас ни производили. Например, в данном случае, как бы ни покоробило меня определение Иосифом группы детей как «дебилов», я продолжила разговор с ним и при обсуждении класса использовала именно его терминологию.

После того, как карта класса составлена, переходим к обозначению ребенком своего места в группе и обсуждаем с ним, насколько он доволен этим местом и где хотел бы очутиться.

Обычно я говорю примерно следующее: «Представь, что эти круги обозначают группы в твоем классе. Самые популярные дети находятся в самом центре. Где будет находиться группа, про которую ты сейчас говорил? Где находишься ты? Доволен ли ты своим положением в классе? Хочешь ли поменять группу? В какую группу ты хотел бы переместиться? Что в этой группе есть такого, чего нет в твоей? В чем разница между этими группами, как ее почувствовать?»

Важно увидеть, насколько велика разница между группой, в которой ребенок находится, и той, в которую он мечтает перейти. Согласно теории личностных различий Хиггинса (Higgins, 1999), чем больше разница между собой актуальным и собой идеальным, тем более отрицательные чувства человек испытывает и тем меньше он чувствует себя в силах изменить ситуацию. Обычно отвергаемые дети хотят перепрыгнуть из самого удаленного участка круга в самый центр (см. рис. 2).

Рис. 2. Пример разницы между актуальным и желаемым

Снизить интенсивность неприятных чувств и повысить уверенность в себе можно, поставив перед собой реалистичную цель и начав действовать. Я рекомендую предложить ребенку выбрать промежуточную цель, пусть не идеальную, но реальную, и сказать ему: «Ты хочешь попасть из самой дальней точки в центр. Этот путь долог, поэтому мы должны выбрать место посередине, чтобы ты мог отдохнуть на пути к цели и набраться сил для продолжения дороги». Для этого я рисую ребенку вот такую схему (см. рис. 3).

Рис. 3. Схема движения к цели

Вот так нарисовал карту своего класса Иосиф, разместив на ней только мальчиков из своего класса (см. рис. 4).

Рис. 4. Карта класса (Иосиф)

Как мы видим, Иосиф (он в отдельном кружочке) изобразил себя не принадлежащим ни к одной группе, а хотел он переместиться сразу в центр круга. На схеме изображена и группа «ботаников»: она существует отдельно от круга, вне его. Это группа, к которой Иосиф принадлежал раньше, но отсоединился от нее. На вопрос: «Что в привлекательной для тебя группе есть такого, чего нет у тебя сейчас?» – Иосиф ответил: «На новом месте я никогда не буду один на перемене. На своем нынешнем месте я всегда один. На новом месте ребята будут помнить о моем дне рождения и поздравят меня, а на моем нынешнем месте никто меня не поздравляет».

Вообще, ответ ребенка на этот вопрос определяет для него задачи терапии, озвучивает его желания. Обычно они звучат примерно таким образом: хочу, чтобы у меня был хотя бы один друг; хочу, чтобы мне ставили лайки в «Инстаграме»; хочу, чтобы меня звали на праздники и покупали мне шары на день рождения; хочу, чтобы мне было с кем погулять после школы; хочу, чтобы меня приглашали «на пиццу», и пр.

Таким образом, мы фиксируем вместе с ребенком его желания и формулируем их как задачи терапии, а дальше проверяем, есть ли улучшение в его состоянии, достигнуты ли хотя бы некоторые из задач или нет.

Карту класса не обязательно рисовать, ее можно представить иначе. Например, моя клиентка Сигалит, ученица 4 класса, очень творческая и умная девочка, составила карту класса из бусин различной величины (см. рис. 5).

Прокомментировала она свой рисунок таким образом:

«Лидеры находятся в середине, для них я выбрала блестящие камешки. В нашем классе есть и обычные ребята, для них я выбрала бусины разных цветов в левом нижнем углу. Медные бусины вверху справа – это фрики. Есть девочки-ботанички, и рядом с ними мальчики, которых я изобразила деревянными бусинками. Есть клоуны, для них я выбрала клоунские пуговицы. Сама я ближе всего к девочкам-ботаничкам, а хотелось бы мне быть в группе лидеров. Я – отдельная бусинка, вокруг которой я положила кольцо, потому что я чувствую, что я внутри круга, из которого не могу выбраться».

Рис. 5. Карта класса (Сигалит)

Другой клиент, способный к математике мальчик по имени Элиад, изобразил свой класс в виде геометрической фигуры (см. рис. 6).

Рис. 6. Карта класса (Элиад)

Таким образом, ребенку можно дать свободу в выборе формы карты класса, но если это вызывает какие-то затруднения, то можно задать ему и образец. Главное, чтобы он увидел свой класс в виде определенной структуры и создал ее внешний образ.

После того, как мы закончили составлять карту класса и наносить на нее разные социальные группы, зададимся вопросом: «Как сам ребенок объясняет свое положение в классе?» Одна из задач этого вопроса – приблизить ребенка к осознанию причин своих трудностей. Он может связывать свои трудности исключительно с внешними причинами, например: «Ребята из класса не хотят дружить со мной», «Девочки плохие», «Учительница меня ненавидит», «Они меня дразнят, они грубияны», «Они вообще дружить не умеют». Бывает, что ребенок видит только внутренние причины, например: «Я неудачник», «Я – ноль без палочки», «Со мной что-то не так», «Я не умею дружить», «Мне трудно начать беседу». С годами я пришла к выводу, что отвергаемые дети склонны драматизировать происходящее и впадать в крайности. Они видят либо только внешние причины, либо исключительно внутренние, а склонность к крайностям затрудняет процесс изменения. Когда ребенок считает, что причина всех его бед внутри, то его труднее мобилизовать, он не верит в свои силы. С детьми, считающими, что причины всех их бед вовне, тоже работать трудно – они не мотивированы на работу с собой, на изменение своего отношения к окружающим. На этом этапе очень важно убедиться, что вы поняли ребенка правильно, уточнив: «Если я тебя правильно поняла, причины всех твоих проблем в людях, которые тебя окружают?» Или: «Я слышу, что ты говоришь о том, что только ты ответственен за то, что с тобой происходит. Так ли это?»

Итак, зафиксируем для себя отношение ребенка к источнику проблемы и пойдем дальше, но в ходе работы будем возвращаться к этому вопросу.

Следующим важным шагом является обсуждение социальной истории ребенка. Важно понять, был ли у него опыт дружбы или нет. Иногда дети рассказывают, что когда-то в их жизни все было по-другому, но потом что-то произошло и все изменилось. Часто такой кризисной точкой является переход из начальной школы в среднюю[1]. Я вспоминаю ученика 7 класса, подростка маленького роста, который рассказывал: «До 6 класса все было в порядке. В начальной школе у меня было много друзей, я чувствовал, что со мной хотят общаться. Но когда я пришел после летних каникул в новую школу, в седьмой класс, я увидел, что все знакомые ребята очень выросли за лето, выглядят гораздо старше меня, у некоторых изменился голос. И только я остался маленьким! Надо мной стали смеяться, обзывать меня гномом, коротышкой и другими обидными словами. Для меня все поменялось, я стал отверженным».

Некоторые дети говорят, что чувствовали себя отлично в детском саду, но все радикально изменилось с переходом в школу. Иногда такое происходит со сменой школы (например, в связи с переездом) и пр.

Вместе с тем есть дети, у которых совсем не было позитивного опыта социальных отношений. Так, мама ученика 8 класса, обратившегося ко мне по поводу проблем, связанных с социальным отторжением, рассказывала: «Я не помню ни одного случая, когда у него были сколько-нибудь успешные дружественные связи. У нас есть фотография из детского сада, где мой сын сидит в песочнице совершенно один. Все остальные дети играют в стороне. С тех пор и до сегодняшнего дня он тащит за собой эту проблему».

В исследовании Кой и Сандсторм (Coie & Sandstorm, 1999), о котором я подробно расскажу в третьей части книги, говорится, что разнообразие социального репертуара является решающим в положительном изменении социального статуса ребенка. Поэтому на первых встречах важно поговорить с ребенком о том, присутствуют ли в его жизни другие, не школьные группы, и обсудить с ним, как он там себя чувствует. Это могут быть спортивные секции, кружки, детские компании в микрорайоне и, конечно, семья. Очень интересно посмотреть, как ребенок видит свое место во всех этих группах: везде ли он чувствует себя отверженным, или у него есть разный социальный опыт?

Вот что говорит Михаэль, 13-летний подросток, старший сын в семье, где, кроме него, растут еще три мальчика: «В классе я чувствую себя мышью, на меня никто не обращает внимания, меня избегают, держатся от меня подальше. А дома я чувствую себя львом, я контролирую ситуацию, младшие братья меня обожают, они делают все, что я скажу».

* * *

Итак, на этом этапе индивидуальной работы с ребенком важно собрать его социальный анамнез: понять его субъективное отношение к проблеме, проанализировать его социальную историю, увидеть разнообразие или однообразие его социального опыта. Мы должны получить от ребенка ответы на следующие вопросы:

1. Если мы представим твой класс в виде круга, в котором самые популярные дети находятся в центре, то какое место занимают все остальные дети?

2. Где на этой картинке сегодня ты и где ты хотел бы быть?

3. Когда ты окажешься в желаемой подгруппе, что ты получишь такого, чего нет у тебя сейчас? В чем основные различия между тем, что есть, и тем, что ты хочешь?

4. Как ты объясняешь себе причину того, что ты находишься сейчас именно здесь?

5. Бывало ли, что ты занимал в группе другие места? Почему ситуация изменилась, как ты объясняешь это?

6. Есть в твоей жизни какие-то другие группы, кроме школьной? Как ты чувствуешь себя там? Если по-другому, то почему?

7. Хочешь ли ты, чтобы мы поработа ли над ра звитием твоих социальных способностей и умений?

Последний вопрос позволяет выяснить уровень мотивации для индивидуальной психотерапии. Если ребенок говорит, что он не заинтересован в психотерапии, мы понимаем, что либо он всю ответственность за проблему возлагает на внешние причины и считает, что работать надо с классом, а не с ним; либо он на самом деле вполне доволен своим социальным статусом и не заинтересован в его изменении; либо он разуверился в своих силах после неудачных попыток. Во всех этих случаях предлагаемая мной терапевтическая модель не подходит. Если же ребенок проявляет достаточную мотивацию к изменению и с желанием соглашается участвовать в терапевтических встречах, мы можем перейти к следующему этапу.

Этап 2. Совместное изучение процесса взаимодействия ребенка со сверстниками

На этом этапе мы вместе с ребенком изучаем особенности его общения со сверстниками. Обычно я задаю ребенку примерно такие вопросы: «Давай вспомним сегодняшний или вчерашний день. С кем ты общался? Разговаривал с кем-нибудь? Играл с кем-то?» Если ребенок затрудняется ответить, я даю ему задание: в течение следующей недели фиксировать ситуации взаимодействия со сверстниками (нужно описать минимум три ситуации). Я прошу его представить эти ситуации в виде рисунка, кукольного представления и т. п.

У этого этапа несколько целей.

Первая – понять, что происходит с ребенком во время общения. Из примеров, которые ребенок приносит на терапевтические встречи, мы видим, какую роль он играет в группе. Он жертва? Наблюдатель? Агрессор? Он боится взять на себя какую-либо роль, будучи травмированным в прежнем своем опыте? Либо он пытается из раза в раз присоединиться к группе неэффективным способом, что приводит к отторжению? Информацию, полученную на этом этапе, мы используем в дальнейшем.

Другая цель второго этапа – выстроить и показать ребенку логическую последовательность событий. Большая часть детей, переживающих социальное отторжение, воспринимает каждый свой опыт как случайный: они не выделяют причин происходящих событий и не могут воспроизвести их последовательности. Я прошу ребенка представить картину, которую он описывает, как одну из сцен театральной пьесы или кино и прошу сказать, что происходило раньше и что будет потом.

Дополнительной задачей этого этапа является превращение психолога в свидетеля социальных процессов, в которых участвует ребенок. Из бесед с ребенком он узнает о его одноклассниках, «знакомится» с его учителями, создает представление о стилях их преподавания и воспитания, об отношении к ребенку и другим детям. Шаг за шагом психолог невидимо сопровождает своего клиента, тем самым облегчая ношу его одиночества.

Пример 1. Иосиф

Вот описание, представленное Иосифом, учеником 6 класса (он уже знаком нам – см. пример выше, с. 34): «Во время урока Якир ущипнул меня за живот, там, где у меня много жира, и сказал: “Эй, толстяк! У тебя проблемы с животом! Ты гиппопотам?”».

Я попросила Иосифа набросать карту этой ситуации, обозначить место каждого участника. Из того, что он нарисовал, видно, что в классе Якир сидит сбоку от Иосифа. Я попросила Иосифа представить произошедшее как сцену кинофильма и рассказать, что там могло происходить до описываемых событий. Вот что сказал Иосиф: «Учительница попросила прочитать вслух сочинения. Якир вызвался прочитать свое. Лично я не понимаю, почему он хотел это сделать, ведь он самый глупый в классе. Он стоял перед классом и читал свое сочинение, которое было написано из рук вон плохо. Он просто сделал из себя идиота: весь класс смеялся над ним, а я так просто покатывался со смеху. На минуту я даже подумал, что он специально нас смешит, но оказалось, что все это было всерьез. После этого он сел и уже тогда ущипнул меня, и сказал эти обидные слова».

Несмотря на то, что мы слышим в рассказе Иосифа излишнюю критичность к сверстнику (эту его черту мы наблюдали и на первом этапе знакомства, когда он рисовал карту класса и называл одну из групп детей дебилами), на этом этапе мы не анализируем его ошибки, мы просто хотим узнать, как он видит происходящее. Очень важно, чтобы психолог не занимал критическую или воспитательную позицию по отношению к ребенку. Поэтому я повторяю Иосифу его рассказ и задаю ему уточняющие вопросы.

Пример 2. Яков

Яков (ученик 3 класса) представляет происшедшее с ним с помощью кукол: «Два мальчика играли в баскетбол в спортзале, еще двое стояли в стороне (см. рис. 7.1). Я пришел и захотел тоже поиграть с ними. Я подошел к тому мальчику, у которого был в руках мяч, и сказал: “Теперь моя очередь!” И забрал у него мяч (см. рис. 7.2). На что они оба разозлились, стали кричать на меня и хотели побить. Я убежал в другой угол зала (см. рис. 7.3). Не понимаю, почему я не могу с ними поиграть? Это же не их личная спортплощадка!»

Рис. 7.1. В спортзале. Экспозиция

Рис. 7.2. В спортзале. Кульминация

Рис. 7.3. В спортзале. Развязка

Этап 3. Изучение внутреннего мира ребенка: что происходит с ним во время общения?

Цель этого этапа – развитие у ребенка «внутреннего зрения», которое позволит наблюдать за мыслями, чувствами и потребностями, возникающими у него во время общения. Это можно делать по-разному, я представлю здесь несколько примеров работы.

Работа с помощью метафорических карт

Рони, ученица 4 класса, – творческая личность, обладает великолепной способностью к самовыражению, любит рукодельничать. Рони очень нравится представлять мне свои взаимодействия со сверстниками, и всякий раз она делает это по-разному, задействуя при этом все, что есть под рукой: ластики, цветные карандаши, палочки для игры в Микадо[2] и пр. По рассказам Рони, часть детей класса отвергает ее. Например, есть мальчик, который, проходя мимо нее, всегда говорит: «Фу!»

Рис. 8. «Черный мир» Рони

Я попросила Рони выбрать из набора «Saga» (OH-Verlag, 2018) карту, отражающую ее ощущение в классе. Рони приклеила карту на середину листа и дописала слова, которые отражают ее чувства и мысли (см. рис. 8). Вот что она сказала: «Чувства, которые я испытываю по отношению к классу, я называю Черным миром, потому что там я одинока: никто меня не любит, ни один человек в классе не хочет быть моим другом. Я написала еще “грусть”, “ненависть”, “одиночество”, “море слез” – потому что часто мне хочется плакать. Я нарисовала сломанный цветок и разбитое сердце. Еще я написала слово “гнев”, потому что я злюсь, когда ко мне так относятся».

На мой вопрос, о чем она думает в такие моменты, Рони ответила: «Мысли из моего “Черного мира” такие: почему обижают только меня, почему смеются только надо мной? Почему другим детям легко быть среди людей?»

В работе Рони с картами бросается в глаза характерная для отвергаемых детей склонность к отрицательному обобщению («Никто меня не любит», «Ни один человек в классе не хочет быть моим другом»). Поэтому дальнейшая работа с Рони была направлена на развитие умений контролировать всплывающие автоматически нефункциональные мысли и анализировать свое восприятие социальных ситуаций, на отслеживание связи между интерпретацией происходящего и чувствами, которые, в свою очередь, влияют на поведение (Beck, 1976).

Рис. 9. Выбор Алекса

Работая с Алексом, учеником 4 класса, я попросила его выбрать из набора «Из сундука прошлого» (Генезис, 2019) карту, которая показывает то, что он ощущает, находясь в классе, среди детей. После этого я попросила положить ее на лист бумаги и создать вокруг нее рисунок (см. рис. 9). «Я выбрал вот эту карту и нарисовал плачущего ребенка в стороне, потому что этот мальчик грустный, он тихонько плачет. Так я себя чувствую, когда дети в классе не хотят играть со мной. Я написал здесь: “Грусть, гнев, одиночество, ненависть”. Я очень хочу, чтобы меня приняли в игру, но все, что я делаю, только раздражает ребят. Тогда я говорю себе: “Всю свою жизнь я проведу без друзей!” И еще: “Хорошо, значит, я умру старым и бездетным”. Я не знаю, почему ко мне так относятся. Я нарисовал все черным цветом, и сердце черное, потому что каждый раз, когда со мной ссорятся, у меня на сердце появляется черное пятно. Я выбрал карту с мальчиком, который сидит на книгах, потому что, когда меня обижают, я иду читать книжку, чтоб отвлечься от обиды».

Работа с помощью рисования истории

Ротем – ученица 4 класса, самая высокая девочка в классе, носит очки. Она сама обратилась за помощью, поскольку в школе она страдает от одиночества. По ее рассказам, ей трудно общаться с девочками из класса. «Я не знаю, как мне с ними подружиться. Если я прошу позвать меня в гости, то слышу: “Сегодня ко мне должна прийти другая девочка” или “Сегодня мне неудобно, я занята”. Поскольку мне говорили это очень много раз, то я больше и не прошу».

Когда я попросила Ротем описать ситуацию в классе, она сочинила и нарисовала комикс, героиней которого стала она сама (см. рис. 10).

Вот как описала картинки Ротем: «На первой картинке мы видим, что героиня стоит одна в лифте, а все остальные девочки находятся в другом. На следующей картинке героиня пытается попасть во второй лифт, но он далеко, и, чтобы шагнуть, она делает широкий шаг, фактически шпагат. На третьей картинке показано, что у героини не получилось попасть во второй лифт и она падает вниз. На следующей картинке мы видим, как она летит вниз и кричит: “Аааааа!” На последней картинке лифт раздавливает героиню, а остальные девочки остаются во втором лифте и кричат: “Да!!!”».

Рис. 10. Комикс Ротем

Нарисованный Ротем комикс ярко показывает и ей самой, и психотерапевту, насколько страшен для Ротем ожидаемый неуспех, какую сильную эмоцию он порождает. Ощущение отторжения раздавливает ее. Можно понять Ротем, которая предпочитает остаться в своем собственном «лифте» и избегает попыток присоединиться к группе. В дальнейшем работа с Ротем сосредоточилась на ее отношении к неуспеху в социальной сфере и к неуспеху вообще.

Работа с помощью кукол и игрушек

Я попросила Иосифа, с которым мы познакомились на предыдущих страницах (см. с. 34), описать ощущения, которые он испытывает, находясь в группе. Он выбрал ситуацию, очень для него характерную: «Я услышал, как Рахель и Топаз болтают на переменке. Они делают столько ошибок! Я их поправил. Тогда они посмотрели на меня, как на лягушку какую-нибудь, и сказали, что я им абсолютно не интересен и они не намерены со мной разговаривать. Почему они так со мной разговаривают? Что плохого я сделал?»

Я попросила Иосифа представить мне эту ситуацию с помощью кукол и фигурок. Иосиф выбрал фигурки человечка и двух мышек и объяснил: «Вот я (человечек), я хочу помочь Рахель и Топаз. Я – как доктор Дулитл, хочу помогать. Я так много всего знаю! Иногда мне кажется, что у меня в руках есть волшебная палочка и я могу исправить все человечество!» Из этого описания мы видим, насколько сильное у Иосифа чувство превосходства над сверстниками.

Использование вербальных метафор

Познакомьтесь со страдающей от одиночества Шоам, умной девочкой, ученицей 7 класса, обладательницей необычных черт лица (ее мама кореянка, а папа – израильтянин). Шоам выбрала метафору стеклянных ворот.

Она рассказывает: «Между мной и девочками в классе стоит невидимая стена, как будто сделанная из стекла. В этой стене есть стеклянные ворота, которые можно открыть. Но я не знаю, где ключ от этих ворот».

Другая девочка-подросток, Сагит, ученица 10 класса, после того, как перешла в другую школу, переживала острое чувство одиночества.

В работе со мной она выбрала метафору маски. Она объяснила: «Каждый раз, заходя в класс, я как будто надеваю маску. Это маска спокойствия и закрытости. Я хочу снять эту маску и войти в класс со своим настоящим лицом».

Еще один подросток, ученик 6 класса Элиад, с которым дети из класса и всей параллели перестали общаться после серии его буйных выходок, выбрал метафору каменной стены. Вот его слова: «Я чувствую, что между мной и классом стена. Я сам ее строил в течение нескольких лет. И теперь я чувствую себя защищенным, никто не может меня обидеть».

Итак, на третьем этапе мы знакомимся с внутренними ощущениями ребенка, с его мыслями и чувствами. На этом этапе психологу важно понять (насколько это возможно), что переживает ребенок во время общения со сверстниками. Это эмпатический процесс, очень важный для отторгаемого ребенка. Обычно взрослые, будь то родители или учителя, слыша от ребенка о его переживаниях, дают ему конкретные советы о том, как вести себя в ситуациях отторжения. Психолог делает нечто другое: он входит во внутренний мир ребенка и вместе с ним рассматривает и изучает его. Это переживание обычно является для ребенка новым, он становится более открытым, искренним, ощущает себя в большей безопасности.

В результате этого этапа работы становятся более понятны причины социальных трудностей ребенка, и психолог сможет сформулировать для себя, в каком направлении он будет двигаться дальше.

Этап 4. Оценка социальных навыков ребенка и выявление его слабых сторон

На этом этапе я перехожу к оценке базовых социальных навыков ребенка. Как было сказано выше, хорошо развитые социальные навыки – это залог успеха ребенка в общении со сверстниками и взрослыми. На этом этапе работы важно понять, какие из навыков хорошо усвоены, а какие надо развить.

Говоря о социальных навыках, важно понимать, что они неоднородны. Прежде всего следует говорить о мировоззрении – общем отношении человека к окружающему миру и людям. Это – фундамент, на котором стоят конкретные навыки и социальные умения. Следующий уровень – это базовые социальные навыки, без которых невозможно формирование стратегических навыков, обеспечивающих успех в конкретных социальных ситуациях.

Говоря о мировоззрении, скажем о трех краеугольных камнях, без которых невозможен успех в общении.

Первое – это признание того факта, что общение – это диалог людей, чьи потребности могут сильно различаться. Для того чтобы общение было успешным, надо уметь осознавать и уважать как свои собственные желания, мысли и чувства, так и желания, мысли и чувства другого.

Второе – это понимание того, что при взаимодействии обоим партнерам, возможно, придется чем-то поступиться. В любых отношениях надо быть готовым к тому, что не все твои потребности будут реализованы. Для того чтобы объяснить детям этот принцип, я рассказываю им притчу о веревке.

Притча о веревке

Две веревки решили связаться в узел, чтобы стать крепче. Однако когда они сделали это, то каждой из них показалось, что она стала короче, чем была. На самом деле это было не так, но, будучи связанными в узел, они и вправду не доставали до той точки, до которой по отдельности легко дотягивались. Поначалу веревки очень огорчились, но потом поняли, что если хотя бы одна из них захочет выглядеть такой же длинной, как раньше, то им не удастся завязаться никогда.

«Смотрите, что получается, – говорю я детям, – связь возникает только тогда, когда каждый от чего-то отказывается». Отказ от некоторой части собственных требований – это основа отношений.

Социоаналитическая теория Биона (Bion, 1966) рассматривает социальные отношения как встречу людей, в которой присутствует и диалог, и компромисс между противоположными потребностями: с одной стороны, каждый человек хочет принадлежать к группе, стать ее частью, с другой стороны – для него важно реализовать себя, остаться аутентичным, целым, сохранить свою независимость и самобытность. Другими словами, человек всегда находится в конфликте между потребностью присоединиться и потребностью сохранить свою целостность, не отказываясь ни от чего в себе. Умение разрешать этот конфликт есть второе условие успеха в общении.

Третий краеугольный камень в фундаменте успеха в общении – это признание равноправия. Без равноправия нет дружбы. Только когда я признаю, что мы с партнером по общению равны, что никто из нас не хуже и не лучше другого, я могу стать ему другом. Удивительно, но факт: отверженный ребенок часто испытывает по отношению к группе не только чувство неполноценности и ущемленности, но и чувство превосходства. Так выглядит парадокс притяжения-отторжения: ребенок испытывает презрение к группе и вместе с тем чувствует непреодолимое желание принадлежать ей.

Приведу пример. Ко мне обратились родители Михаль (ученицы 6 класса) с жалобой на то, что дети не дружат с ней. Вот что они сказали: «Она не такая, как ее одноклассники. Она гораздо более умная – когда она говорит, все прислушиваются. Дома у нас нет кабельного телевидения, поэтому Михаль не смотрит все эти глупые сериалы и реалити-шоу, которые смотрят обычные дети. Она слушает только классическую музыку, а не попсу. Она не носит брендовую одежду и не красится, как ее одноклассницы. Все эти глупости ее совершенно не волнуют!» Одновременно с этим они говорят и другое: «Нас волнует, что Михаль не умеет быть в группе, не умеет дружить. Она умеет строить отношения со взрослыми, но не со сверстниками».

Мы видим, что в высказываниях родителей Михаль есть противоречие: они и презирают ее потенциальных подружек, и одновременно хотят, чтобы их дочь дружила с ними. Они будто говорят ей: «Мы ждем от тебя, что ты станешь членом группы, хотя, вообще-то, ты лучше и выше их. Однако то, что никто не хочет с тобой дружить, говорит о том, что ты какая-то не такая».

Осознание равенства в общении – задача не всегда простая для ребенка. Он должен понять и принять, что есть люди более умные, чем он, и менее умные, более красивые и менее красивые, более сильные и более слабые, но, несмотря на это, успешное взаимодействие с ними он сможет выстроить только в том случае, если сумеет относиться к ним как к равным себе.

Итак, три основных принципа лежат в фундаменте успешного общения: понимание того, что взаимодействие – это диалог между потребностями партнеров; признание того факта, что, возможно, придется отказаться от некоторых своих потребностей, и готовность относиться к другому как к равному себе.

К базовым социальным навыкам относятся:

• умение сохранять при взаимодействии визуальный контакт с партнером по общению;

• умение владеть языком тела;

• умение подбирать адекватный тон, регулировать громкость и темп речи, говорить четко и понятно для окружающих;

• умение выражать эмоции мимикой и пантомимикой;

• умение устанавливать во время общения адекватную дистанцию;

• умение одеваться и выбирать прическу так, как это принято у сверстников;

• привычка соблюдать соответствующие возрасту гигиенические правила.

Поясню, почему эти умения называются базовыми и почему они важны. Обратите внимание: когда мы говорим о социальных навыках ребенка, мы сравниваем его с людьми из той возрастной группы, к которой он хочет принадлежать, и проверяем, насколько он отличается от них.

Первое, о чем важно сказать, – это визуальный контакт. Если мы умеем устанавливать и поддерживать его, то у партнера возникает ощущение, что он нам интересен. Некоторые люди постоянно перемещают взгляд, стараются не смотреть в глаза партнеру или, наоборот, смотрят ему в лицо слишком пристально и интенсивно, буквально не отводя глаз. Визуальный контакт трудно установить, если человек не чувствует себя равным партнеру, – на иврите даже существует выражение «общаться на уровне глаз», что означает умение видеть в партнере равного себе.

Уже из наблюдения за визуальным контактом нам ясно, насколько проявляется у ребенка способность видеть потребности другого. Понимает ли ребенок потребность партнера быть увиденным, быть интересным? Важность этого навыка стала для меня еще более очевидной, когда я увидела, как учителя, работающие со слепыми и слабовидящими детьми в одной из школ Беэр-Шевы, обучают своих учеников устанавливать глазной контакт во время общения со зрячими детьми. Мне запомнилась встреча со слепым мальчиком, который никак не хотел учиться поворачивать голову в сторону зрячего собеседника, объясняя свою позицию таким образом: «Зачем это мне, я же все равно не вижу его глаз! Это надо тем, кто видит, а не мне!» Учительница же объясняла ему, что, если он хочет дружить со зрячими детьми, он должен научиться «смотреть» на них, потому что любой человек хочет быть увиденным и хочет общаться с теми, кто видит его.

Вторым базовым навыком является владение языком тела. Наше тело не должно быть излишне согнутым или излишне прямым. Иногда дети так стараются стать незаметными в группе, что сутулятся, тем самым показывая свою неуверенность. В то же время слишком прямая осанка воспринимается окружающими как превосходство и высокомерие.

Очень важно умение подобрать правильный тон и темп речи и изъясняться понятно для окружающих. Слишком монотонная речь, тихий голос, произношение как у маленького ребенка могут вызвать смех и неприятие сверстников. Говорит ли ребенок внятно, не шепелявит ли, не глотает ли слова? Не использует ли слишком вычурный литературный язык? А может, он использует грубые жаргонизмы или уличную речь? Для того чтобы стать своим в конкретной социальной группе, ребенок должен говорить так, как в этой группе принято.

Например, все тот же знакомый нам Иосиф общается с одноклассниками таким образом. Процитируем его рассказ: «Я сказал им: “Вы – чернь, не имеющая собственного мнения”. Некоторые дети не знали, что такое “чернь”, и отреагировали очень злобно. Один выкрикнул: “Как такой ноль без палочки, как ты, смеет так разговаривать с нами?”».

Здесь мы видим иллюстрацию внутреннего конфликта, о котором мы говорили выше: с одной стороны, Иосиф хочет говорить на аутентичном ему языке, с другой стороны – он хочет быть принятым группой, которая разговаривает совсем по-другому. Впоследствии мы работали над тем, как Иосифу разговаривать с одноклассниками, чтобы быть понятым и принятым ими. Вновь обращаю внимание на принцип равенства, который был нарушен, когда Иосиф употреблял в речи слова и термины, непонятные одноклассникам.

От выражения лица и пантомимики зависит, как будут воспринимать ребенка в группе. Насколько его лицо и тело действительно выражают то, что он чувствует в конкретной ситуации? Не смеется ли он, когда ему грустно? Сердится ли, когда ему обидно? Приведу пример. Том, ученик 6 класса, склонен широко улыбаться в самых неподходящих ситуациях. Однажды Тома побили за то, что он улыбался, глядя, как его одноклассник получил серьезную травму, налетев на дверь. Когда детей вызвали на разбирательство, Том сказал: «Я вообще не замечаю, что я улыбаюсь, я не хотел никого обидеть». Впоследствии мы с Томом учились выражать мимикой его истинные чувства.

Способность устанавливать адекватную дистанцию во время общения