Читать онлайн На тропе Луны бесплатно
© Алла Вологжанина, текст, 2016
© ООО «РОСМЭН», 2016
* * *
Пролог
Июль 2006
1
Москва
Превращаться было ужасно больно.
Как будто разрываешься на кусочки, а потом снова собираешься, только по-другому: разорвалась волчонком, соберешься девочкой. Представьте себе, каково это – ногу оторвать. Больно? А когда весь на кусочки, еще больнее.
Папа говорит, когда подрастешь, будет легче. А мама ничего не говорит – ей некогда, она работает.
Можно было посидеть в волчьей шкурке, на цепи в кладовке без окон. Но вода закончилась еще вчера вечером, и пить хотелось так сильно, что превратиться уже вроде как и не страшно.
Карина нацепила на себя ночнушку и выбралась из кладовки. То, что она была заперта снаружи, девочку как-то не смутило.
– Ма-а-ам, я пить хочу.
Мама подскочила на стуле, почему-то прикрыла рукой недоделанный рисунок.
– Как ты вышла?
Через дверь, как же еще…
– Дай попить, пожалуйста. – Надо всегда говорить «пожалуйста», только звереныши забывают про волшебное слово.
– Сама возьми… – Мама снова уткнулась в рисунок. Она рисовала странно – Карина так не умела, – немного карандашом на бумаге, а немного рукой в воздухе. Что-то вроде серебристого футбольного мяча. Только рисунок в воздухе очень быстро таял, рассмотреть его не получалось.
Мамина профессия и называлась странно – «символьер». Ни в одной книге эта профессия не упоминалась. Карина оставила попытки рассмотреть мамин рисунок и отправилась на кухню, раздумывая, каковы шансы слопать что-нибудь вкусное. У самой двери оглянулась. Мама, не поднимая глаз от рисунка, взмахнула рукой, пальцы быстро начертили в воздухе несколько белых стрел. В кухне из шкафчика что-то вылетело, прошуршала упаковка, звякнуло стекло.
Карина доедала пачку печенья (ту самую, вылетевшую из шкафа) и запивала его морсом прямо из банки, когда в прихожей скрипнула дверь. Пришел отец.
– Па-а-ап! – Девочка бросилась ему навстречу.
– Детеныш! – Папа подбросил ее в воздух, как будто она самолет и взлетает выше рыжего облака папиной кудрявой головы. – Ари! Она в человеческом облике, а ведь сейчас полнолуние! Какой самоконтроль! Наш детеныш взрослеет на глазах.
Мама фыркнула, не отрываясь от рисунка:
– Есть захотела, вот и превратилась обратно. Вообще-то весь день выла, как ненормальная, я несколько раз знак тишины обновляла, чтобы соседи не прибежали…
– Еще бы, сегодня второй день полной Луны, ей сейчас тяжелее всего.
– Не знаю, вроде не страдает, печенье ест. Из запертой комнаты сама вышла, через глубину. Это в шесть-то лет… Постой-постой, ты сказал – второй день? О, ну тогда она два дня выла…
Папа нахмурился, отодвинул маму и, пройдя по коридору, заглянул в Каринину кладовку.
– Ари, ты с ума сошла?! – разозлился он. – Это что? – Он поднял с пола совершенно сухую миску для воды. – Ты что, не могла ей воды налить? Да хотя бы знак сотворить, чтобы у нее миска наполнялась. Она же и твой детеныш, не только мой!
Мама сразу насупилась, задышала сквозь ноздри особенно шумно. Верный признак – надо прятаться.
– Я символьерила! Я составляю новый знак. Хотя, мрак безлунный, кому нужны мои знаки в этом убогом мире? Евгений, я так хочу домой! Мой труд – это все, что связывает меня с домом. Пойми, мне некогда возиться с девочкой! Найди няньку, в конце концов.
– Ари, думай, о чем говоришь. Где я тебе в Москве няньку для оборотня возьму? Арнольд своему отпрыску не может найти, а тот просто четырехмерник. Ты ее мать, в конце концов…
– У меня из-за этого материнства вся жизнь поломалась… – Мамин голос набрал высоту.
– О, чтоб тебя, заткнись!
Отец махнул рукой в сторону Карины. Она так и стояла в дверях, с интересом слушая разговор родителей.
– Могу ей знак забвения на лбу нарисовать… – дернула плечом мама.
– Надеюсь, ты шутишь…
Разговор родителей прервался звонком папиного телефона. Он упреждающе махнул рукой, мол, тихо все.
– Да? – А потом замер на добрую минуту, вставляя только «угм» время от времени. – Понял, еду, – сказал он наконец и отключился.
– Что опять? – спросила мама.
Зачем спрашивать, и так понятно, что ничего хорошего.
– Лаборатория возле Третьего города луны уничтожена. Похоже, все детеныши погибли. Волчью карту должны доставить в Москву. Я постараюсь перехватить ее. Артефакт не должен уйти за пределы моей семьи.
Надо же, волчья карта. Карина навострила уши, но продолжения интересного рассказа не случилось.
Отец быстро чмокнул маму в макушку, потрепал по кудряшкам Карину.
– Покорми детеныша, Ари, – сказал он, уходя, – и одежду нормальную на нее надень, она совсем одичала тут.
Мама некоторое время смотрела ему вслед.
– Из-за этого детеныша… моей жизни скоро придет конец, – зло сказала она в никуда и обернулась к дочери: – Ну что, ты есть не раздумала? Сейчас что-нибудь соображу. Только сначала иди сюда, где твой лобик?
Тонкие белые пальцы начертили знак прямо на Карининой конопатой коже. Глаза уловили серебристые линии.
– Нечего тут помнить, – сказала мама.
2
Урал. Город в лесу. Неделю спустя
Стерильный воздух лаборатории заискрил синим. Из абсолютного ниоткуда на бело-серый кафель шагнула женщина. Высокая, крупная, черноволосая, хоть и с сединой. Она топнула, словно проверяя пол на прочность, и огляделась.
– Они здесь, Дирке! Возможно, кто-то еще жив!
Тот, к кому она обращалась, вышел из пустоты следом за ней и глухо зарычал.
Тень гигантского волка закрыла свет. Серо-бурый, с рыжеватыми подпалинами зверь ступил на пол. Носом ткнулся в затылок женщины (для этого ему пришлось слегка опустить морду), мол, дай пройти. Он тоже окинул лабораторию взглядом и горестно взвыл.
Женщина тут же впечатала крепкий кулак ему в бок.
– А ну, возьми себя в лапы! И обернись уже, бестолковый ты мальчишка.
Зверь послушно замолчал и нырнул головой вперед. Как в сказке, «грянулся оземь» и на ноги поднялся высоким и худым, совсем молодым человеком в темной рубахе. Давно немытые каштановые волосы упали ему на плечи.
– Алессандра, это все из-за меня? – простонал он.
«Это все» разместилось по периметру лаборатории в огромных стеклянных сосудах вроде пробирок-переростков. В желтоватой жидкости плавали опутанные трубками дети, по одному на каждый сосуд, всего полтора десятка. Некоторые выглядели вполне человеческими детенышами, некоторые – волчатами, правда, крупными, высотой с ребенка. Некоторых явно поймали в момент превращения. Они казались спящими, но самый старший мальчик, почти подросток, широко раскрытыми глазами смотрел сквозь желтизну раствора прямо перед собой.
– Не льсти себе, – фыркнула Алессандра, – не все. Ты всего лишь проболтался, где находится волчья школа. А потом – где Охотничье братство разместило лабораторию…
Дирке завыл, даже не превращаясь в волка.
– Это же Иммари, ритуал извлечения бессмертия. Только… какими-то местными средствами. Техническими, да? Они уже умерли? – спросил он, указывая на хитрое оборудование, в основном металлические трубки и провода в разноцветной оплетке. Они все тянулись под потолок, куполом сходились в одной точке и исчезали словно в пустоте. Вернее, непосвященному могло показаться, что в пустоте. И Дирке, и Алессандра знали, что тут дело в четвертом измерении самого потолка.
Алессандра, закусив губу, всматривалась в лица детенышей.
– Не уверена, – сказала она, – но это только вопрос времени.
– Тут пятнадцать детенышей! Если они погибнут, ты представляешь, какого размера омертвение охватит часть Однолунной Земли?
Алессандра со свистом втянула в себя воздух.
– Раньше надо было думать! – рявкнула она. – Полтора века прожил, а все еще щенок щенком! Значит, так… я попробую остановить в них все процессы, посмотрю, кого еще можно спасти…
– Ты умеешь останавливать время?
– Никто не умеет останавливать время, неуч! Время будет идти точно так же, но изменения в их телах остановятся. Понимаешь?
Дирке кивнул.
– Изменения прекращаются только в… мертвых телах, – пробормотал он.
– Да. Для всего мира они будут мертвы в трех измерениях. Может, оно и к лучшему…
Он отшатнулся:
– Но это значит, что…
– Омертвение, скорее всего, все равно поглотит часть этого леса. Но хоть какой-то шанс. – И она вскинула руку, словно приветствуя кого-то вдали.
Сначала на кончиках ее пальцев засиял белый свет. Он клубился, скатывался в шар, и вдруг от этого шара к каждой гигантской пробирке пронеслись крошечные фейерверки. Фейерверки вспыхнули, не причинив емкостям вреда, а на месте вспышек засияли циферблаты часов.
– Время лишь мера всех изменений в мире, – примирительным тоном заговорила Алессандра. – Смотри, белые стрелки показывают ход времени в окружающей нас реальности: с каждой секундой мир становится старше на один «тик». Зеленые покажут ход процессов в телах детенышей. Как их клетки насыщаются кислородом, делятся…
Дирке смотрел во все глаза. Стрелки часов действительно раздвоились – каждая на белую и зеленую. Особенно хорошо это было видно на быстрых секундных. Но зеленые стрелки очень скоро начали отставать, затем замерли совсем.
Вокруг резко похолодало.
– Плохо… – покачала головой женщина, – так и начинаются омертвения. Ты выполнишь еще одно мое поручение?
– Все, что скажешь! Мне никогда не загладить…
– Некогда болтать! – Алессандра что-то поискала у себя за плечом и словно сунула руку в невидимую сумку. Достала из пустоты черный бархатный мешок размером со школьный рюкзак.
– Загляни туда.
Дирке только приоткрыл его, и лаборатория озарилась фиолетово-синим светом.
– Это же Волчья карта! – выдохнул он.
– Совершенно верно, – усмехнулась Алессандра. – К счастью, я забрала ее. Нечего такому артефакту делать в лапах охотников за детенышами. С этого момента единственный живой детеныш, чье место и время рождения тут можно будет найти, – моя внучка. Ну, может, нам повезло, и в витках наших миров остались еще волчата, которых мы упустили…
Вокруг потемнело, здание слегка тряхнуло, но Алессандра и Дирке удержались на ногах. Жидкость в сосудах угрожающе забурлила.
– Что я должен сделать? – спросил оборотень.
– Ты знаешь Москву? Ближайшую из крупных столиц этого мира? Отнеси карту туда, разыщи Стеллу Резанову. Она сумеет ею распорядиться.
– А ты?.. Ты не выживешь в омертвении…
– Я попытаюсь. Ну же… оборачивайся.
Гигантский волк снова навис над Алессандрой. Она закрепила на нем мешок.
– Беги, не задерживайся.
Дирке еще секунду всматривался в лицо Алессандры своими желтыми глазами, пока она не хлопнула его, как коня по крупу:
– Проваливай, время бесценно!
Волк сорвался с места, одним прыжком достиг стены, пробил окно и, в россыпи стекол, ринулся в объятия леса.
Позади него умирала земля.
3
Москва
– Мам, это я! Ты тут?
Зачем мама заперлась в кабинете? Арноха подергал ручку двери. Точно, заперто. Он покрутил головой в поисках кого-нибудь с ключом. На лоб упала вьющаяся прядка. Обстричь бы эти кудряхи! Скоро в школу, а его все за девчонку принимают, с длинными-то волосами!
Поблизости никого не обнаружилось, ни с ключом, ни без. Тогда он недолго думая шагнул в кабинет прямо через запертую дубовую дверь.
Интересное дело, если дверь открыть и через проем пройти, то из коридора попадешь в кабинет. А если дверь не открывать, то внутри ее еще одна комната есть – типа кладовки, заваленная всякой фигней. И выход из нее вроде как и не выход, а совсем даже белая глиняная кадушка для пальмы. Ныряешь в нее и выходишь…
Мама была в кабинете. Только почему-то лежала на полу. Так уже было однажды, когда они закатили под диван машинку. Мама долго шарила под диваном, пока Арноха не догадался просунуть руку прямо через подушки. А чего можно искать без всяких там диванов, просто лежа на ковре лицом вниз?
– Мам, что с тобой?
Ни ответа, ни движения. Белый ковер, белые волосы… Арнохе стало страшно:
– Мам, мама!!!
Он попытался повернуть ее голову, как вдруг под пальцами хлюпнуло, и словно из лопнувшего пузыря на его руки, на ковер хлынуло что-то ярко-алое, теплое.
Арноха вскочил и попятился. В его шестилетнем разуме не укладывалось произошедшее. Мамина голова снова упала на пол, но теперь левый глаз равнодушно уставился на сына, а правый – в пол.
Арноха хотел заорать, но голос пропал. Он развернулся и кинулся к выходу, как вдруг… в углу кабинета кто-то зашевелился. Монстр? Точно, монстр. Как в игре «Замок оборотней», в которую можно было играть только тайком от мамы. Ох, нет… Неужели…
Нет, не совсем монстр… в углу корчился, прижимая палец к губам, незнакомый дядька – тощий, лохматый, какой-то потрепанный.
Лицо его было все же не совсем человеческим, скорее монстрячьим. На лбу таял серебристый рисунок знака…
Одной рукой дядька прижимал к себе черный мешок, а второй делал жесты – молчи, мол. И тогда Арноха понял, что голос вернулся, и он уже давно пронзительно визжит. И наверное, плачет.
Дети почти не падают в обморок, вот и Арно не повезло впасть в забытье. Пока по коридору неслись папа и его секретарь, пока они выламывали дверь, он визжал как сумасшедший. И еще хватался за маму, – то ли пытался растормошить ее, то ли рану хотел закрыть.
– Стелла!!! Господи, что случилось? – Папа бросился к маме, грохнулся рядом на колени, подгреб к себе орущего, перемазанного кровью Арноху. – Чш-ш-ш, сын, тихо. Я тут, все в порядке, – забубнил он, раскачиваясь туда-сюда.
– Ничего не в порядке, – резко сказал один из тех, кто примчался вместе с отцом: рыжий, длинный, которого всегда называли «доктор». – Кто тут у нас притаился?
Он начертил в воздухе какой-то сияющий рисунок, и странный дядька повалился на пол, оглушенный.
– Смотрите-ка, оборотень! Да еще со знаком забвения во весь лоб. И кто же такой? Рано я его отключил, надо было полностью в человечий облик вернуть вначале, а так, в полупревращении, непонятно, кто это вообще такой.
Секретарь нагнулся над упавшим, вытащил мешок из его рук.
– Доктор, это тоже по вашей части, – сообщил он, перебрасывая рыжему сумку.
Доктор сцапал ее на лету и приоткрыл. В кабинете полыхнуло темно-синим, почти фиолетовым.
– Надо же, на ловца и зверь, – хмыкнул он. – Это в самом деле по моей части. Я думал, мне придется неделю за ней гоняться…
– Может, отложишь свои цацки на более подходящее время? – обозлился отец. – Мне сына в порядок надо привести. Выяснить, кому Стелла помешала, и наказать, как Москве еще не снилось.
Арно всхлипнул. Папа прижал его к себе.
– Забудешь, сын, ты скоро все забудешь…
И это «сын» резануло по ушам. Всю Арнохину шестилетнюю жизнь, отец называл его исключительно «мальчик» или «Арнольд».
Но мальчик Арнольд ничего не забыл. Ни тогда, ни потом.
4
Урал. Город в лесу. Неделю спустя
– Не отставай, копуша.
Мама легко шла по пыльной, прогретой солнцем улице вверх. Из-за заборов лезла малина, сразу за маленькими, похожими на дачки домиками начинался темный-темный лес, как в кино. А еще дальше вгрызались в небо горы – прямо как острые зубы.
Карина то и дело останавливалась что-нибудь рассмотреть и просто балдела от счастья, потому что никто не тащил ее за руку, не вопил, что шаг в сторону – сутки на привязи.
– А папа к нам приедет? – спросила она.
– Обязательно… приедет, – рассеянно ответила мама, осматриваясь. – Надо же, как все заросло. Так, Карина, здесь ты будешь в безопасности, и все будет хорошо. В общем, ты – дома. Поняла?
– Конечно, поняла.
Дом – это же гораздо лучше, чем даже их большая квартира. Если еще и папа приедет… У калитки их кто-то ждал. Мама напряглась.
– Привет, Лариса, – с расстановкой проговорила она. – Не прогонишь?
– Все выделываешься, – совсем медленно, почти по слогам ответила тетя. У нее были такие же длинные и черные волосы, как у мамы, только волнистые. – Рюкзачок на плече, а пять чемоданов барахла в глубинном мешке, да? Багаж-невидимка?.. Привет, Арина. Значит, решила вернуться? Еще и детеныша притащила.
Мама задумчиво посмотрела мимо сестры куда-то в сторону леса.
– Ей тут лучше будет. Ее тут не найдут.
– А твой мерзавец рыжий?..
– И он не найдет. Я ему хороший знак забвения сотворила. Он, конечно, силен, да и защитой обвешан с ног до головы, но и я не пустое место. Плюс эффект логова… Нет, не найдут здесь ни ее, ни… – Мама тронула мягкую черную сумку-мешок на своем плече.
– И слышать не хочу, – перебила Лариса. – Если ты у него сперла что-то жизненно важное, так я только рада, что он не сможет найти. Живи тут, но меня в свои дела не вмешивай.
Арина кивнула.
– А мама где?
– Ты же ее знаешь… то там, то сям… Она меня, бездарь, в свои задачи высших порядков не посвящает.
Карина тем временем разглядывала старый деревянный дом в глубине участка – наверняка там куча привидений и пара потайных комнат найдется. Потом она перевела взгляд на симпатичный кирпичный домик напротив. Кто-то таращился на нее огромными серыми глазищами сквозь щели в заборе. Она аккуратненько обогнула маму, говорившую с тетей Ларисой (ага, ее родной тетей, хотя представления о родственниках у Карины были очень размытые), и подобралась к забору.
– Ты кто? – спросила она.
Смотревший вдруг прыжком оказался на заборе. Это был мальчик ее лет, беленький, соломенно-растрепанный, то ли ангелок из мультика, то ли маленький лорд Фаунтлерой из английской книги. Только ободранные коленки были ни из той оперы, ни из другой.
– Я Митька, – сказал он. – А вот ты кто, рыжая?
– Карина. Ты тут живешь? Я тоже буду.
– На велике гоняешь?
– Нет, я не умею, у меня и велика-то нет.
Он спрыгнул, оказался одного роста с Кариной. Хулигански сплюнул на землю, цыкнув дыркой от молочного зуба.
– Фы, девчонка! Моя сеструха тоже не гоняет… зато… – Он вдруг потянул носом воздух. – Эй, ты чем пахнешь?
Это было обидно. Ну, с дороги она грязная, наверное. Но не так уж прям, чтобы «пахнешь». Она шмыгнула носом… И поняла, что мальчик имел в виду. Он-то тоже пах не так, как остальные люди.
– Ты волчонок!
– Эй, как ты узнала? А ну говори, как догадалась? А то щас получишь!
И он совсем не по-джентльменски отпихнул Карину от забора, через дорожку, прямо в крапиву. Ну, берегись! Она вскочила, очень быстро превращаясь в волка. Надо же, а на улице-то не так больно, как в кладовке!
Мама испуганно взвизгнула, метнулась к ней. Но от кирпичного дома уже бежали женщина и мужчина.
– Арина, Арина, все в порядке! Это мы! – крикнул дядька. – Я Артур, это Регина. Помнишь нас? Мы уже давно тут живем!
Мальчик оглянулся на родителей, потом снова посмотрел на Карину. Он совсем не испугался. Даже обрадовался.
– Вау, круто! Серый волк! – завопил он и перекувырнулся, красиво, как гимнаст.
И оказался белым. Почти белоснежным.
Как две огромные овчарки, Карина и Митька понеслись в Ларисин сад, прыгая, кувыркаясь и собирая шкурами репейники.
Ни тот ни другой не обратили внимания на светловолосую Митькину младшую сестру, наблюдавшую за ними из окна.
Октябрь 2014
Глава 1
До вопросов доросла
Стена древнего замка так и крошилась под пальцами. Главное – не ухватиться случайно за плющ, роскошно оплетающий твердыню. Помнить, что опираться можно только о куски железа, тут и там торчащие из стен.
Не смотреть вниз.
Расстояние до цели считаем по рывкам – ухватиться за железку, вдохнуть, подтянуться, вскидывая тело на ненадежную эту опору, ободрать плечо о камень.
Выдохнуть и дать предательски дрожащим рукам секундный отдых перед следующим рывком. И так пятнадцать раз, пять этажей вверх, по три рывка на этаж. С железной арматурины – в оконный проем, с подоконника – на козырек окна, с козырька – на следующую арматурину И ни звука.
Тихо-тихо, чтобы не потревожить ни охрану, ни обитателей замка, двое убийц ползли по стене. Ни слова друг другу, ни лишнего вздоха – нельзя разжать зубы, нельзя уронить зажатый в них нож.
На предпоследнем рывке руки почти отказали – не столько мышцы, сколько ободранные ладони.
Не успела испугаться – верный напарник, обгонявший на полкорпуса и один рывок, буквально втащил ее на самый верх…
– Карин, ты что, совсем спятила? Выплюни быстро!
Карина выплюнула свернутую в пластинку фольгу от шоколада, так похожую на лезвие ножа. Наваждение с замками и убийцами рассеивалось как дым.
Пятиэтажка. Пожарная лестница. Верный напарник, друг детства Митька готовился навешать ей по первое число.
– Ты дура или прикидываешься? Резанешь нечаянно языком по фольге, на рефлексе руки разожмешь и… Двадцать метров до асфальта. Жить надоело?
Девчонка пожала острыми плечами и уселась прямо на крышу. Старые джинсы натянулись на коленках, открыли худые лодыжки.
– Я просто замечталась, – буркнула она и обхватила колени руками.
– О чем?
В Митькиной голове не очень-то укладывалось, что можно карабкаться на крышу и при этом еще мечтать о чем-то постороннем. Но долго сердиться на Карину он не умел, поэтому просто пристроился рядом, свесив ноги.
Карина смотрела на город. Противная дрожь в руках не унималась. Все-таки она немного переоценила свои силы. Допотопная пятиэтажка с почти четырехметровыми потолками – на три рывка больше того, к чему она привыкла. Да еще и без единого привала, без нормальных горизонтальных участков. Пожарная лестница там была не лестница, а смех один – большую часть перекладин давно спилили и сперли «на металлолом».
Но то, для чего они рисковали свернуть себе шеи, стоило любых страхов, ушибов… Наверное, даже падения стоило.
– О чем ты там размечталась, если тебе эта фигня в пасти понадобилась?
– Я представила, что с ножом лезу на стену… ну там… замка или башни.
– Ого. А нож-то зачем? Кого резать?
– Брр, Мить, ну чего сразу резать? Просто… это круто – с ножом в зубах, незаметно на самый верх. На поиски ответов и разгадок. Миссия невыполнима, все дела.
– Скажешь тоже, «невыполнима», несчастное проникновение со взломом, да и куда? В пыльный городской архив. Не светит ни драки, ни погони… – Митька растянулся на животе и почти по пояс свесился с двадцатиметровой высоты. – Фу, так долго не провисишь, – хрипло пробурчал он и снова уселся, не потрудившись отодвинуться на безопасное расстояние от края крыши. – Вон там, слева, фрамуга открыта.
Фрамугами назывались форточки в огромных старых окнах. В такую запросто пролез бы любой из них, а то и оба вместе.
Карина теребила косу. Косища у нее толстенная, а руки, как будто специально для контраста, тощие до прозрачности. С виду не скажешь, что она способна пятнадцать раз подтянуться, но поди ж ты – залезла сюда.
Девочка, запрокинув голову, с досадой смотрела на необычно яркое ночное светило. Мало того что близость полнолуния нервировала, даже в человеческом обличье вызывала желание завыть, так еще и спалиться недолго под этим прожектором. Если какой-нибудь случайно припозднившийся прохожий заметит, что на крыше пятиэтажки (бывшее ремонтное училище, ныне – с десяток полудохлых офисов и учреждений) засели двое подростков.
Девочка впихнула в уши капельки наушников, нащупала плеер в кармане.
«Зоммм, зоммм, ночь за окном…» – полушепнул Покровский.
– Ты дождала-а-а-ась волчьего часа… – тихонько подпела Карина[1].
– Эй, чего распелась?
Карина снова дернула плечом, словно говорила «отстань».
– Просто задумалась, – нехотя отозвалась она.
– О чем?
– Ну как… Кто мы и зачем пришли в этот мир. Ну, и еще о том, что все люди как люди, думают о смартфонах, о шмотках, контрольных… а я, как философ дебильный, размышляю, «зачем живу».
– А чего ты хотела? Мы не можем думать, как люди. Потому что мы волки.
Карина только вздохнула.
«Как это Митьке удается так хорошо уживаться и в человеческом, и в волчьем «варианте себя»?» – в стотысячный раз подумала она.
Митька же ни о чем не думал. Почти. Разве что о том, как круто сидеть на крыше ночью. И еще как же здорово, что ему в лучшие друзья досталась именно Карина, а не кто-нибудь другой. Все считают, что она странная, но с жизнью, которая ей перепала, будешь странным. На ее месте он был бы гораздо страннее, так что она вообще молодец, держится.
– Карин, слушай… а ты маму свою помнишь?
Карина не обернулась, но как-то напряглась:
– Конечно, помню, я же большая была, семь лет, когда мама… разбилась.
Каринина мама возвращалась из командировки, ехала из челябинского аэропорта в маршрутке. На самом подъезде к их городку что-то случилось – то ли водитель не справился с управлением, то ли заледенелая горная дорога пошутила с особой жестокостью – микроавтобус с пассажирами сорвался с перевала.
С тех пор Карина жила с теткой Ларисой (которую обкромсала до «Ларика» исключительно из вредности – тетушка сокращения имен не выносила). Тетя долго не отпускала племянницу в школу, лет до десяти. Опасалась, что та весь класс перегрызет, не иначе. Зато когда она все-таки решилась, оказалось, что Карина здорово обогнала одноклассников по всем предметам. И здорово отстает от них по умению заводить друзей и просто общаться.
Сначала класс возликовал – мелкая, зажатая, заучка да вдобавок очень-очень рыжая. Новенькая казалась идеальной мишенью для насмешек и всяческих «забиваний». Но не тут-то было. За внешностью трепетной инопланетянки скрывались крепость и упругость полицейской дубинки. К тому же характер у нее оказался отнюдь не как у мишени, плюс драчун и заводила Митька в лучших друзьях. Короче, обидчики в момент получали отпор.
– А к чему вопрос-то, Митьк?
– Да ни к чему. Просто подумал – почему теть Лариса не стала твоего папу искать?
– Наверное, были очень серьезные причины. Она с мамой цапалась все время, чуть ли не дралась. Зато обе быстренько э-э… сдружались, если надо было меня достать. Ну и когда мама… когда мамы не стало, Ларик ни разу не была в восторге оттого, что я ей в наследство перепала. Если бы папа был доступный абонент, то она бы меня ему сбагрила. Это потом мы как-то привыкли обе, сначала ад был.
Карину передернуло. Не любила она всякие там воспоминания.
Они все были пропитаны нелюбовью.
Не превращайся. Никогда. Не подходи к другим детям. И к взрослым тоже. Не говори о волках. Не говори о превращениях. Вообще ни с кем ни о чем не говори. И отойди от меня, папочкина копия, рыжая порода. Кто это был? Мама, тетка? Да обе, какая разница…
От нелюбви Карина привыкла сбегать в учебу, музыку и книги. И еще – к Митьке. До переезда в эту глухомань она никогда и не мечтала, что встретит кого-то вроде себя. И что у нее будет Лучший Друг На Всю Жизнь.
Со дня первой встречи Карины и Митьки возле дома бабушки (которую она так и не увидела) прошло почти восемь лет. За это время Митька подрастерял сходство с ангелочком. Напротив, в лице его проступило что-то нахально-хулиганское, а курносый нос и светлосерые с раскосинкой глаза еще больше усиливали это впечатление. Он вымахал – Карина теперь едва доставала макушкой до его подбородка, хотя тоже росла, не тормозила. Правда, если не закручивать в тугой узел волосы или не стягивать их в толстенную, с две руки, косу – то можно и сравняться ростом. Стоило вытащить шпильки-заколки, как над ее головой словно огонь вспыхивал – мелкие завитушки сполохом взметались, вырвавшись на свободу, спадали ниже талии, да еще и переливались прямо на глазах от светло-апельсинового до темно-красного, почти черного. На такую копну все оборачивались, а привлекать лишнее внимание Карине строго-настрого запрещала тетка. Кроме того, волосы мешали, вот она и носила их безжалостно скрученными на затылке, как у балерины. Взрослости такая прическа, как ни странно, не добавляла. Карине приходилось откликаться на «деточку» куда чаще, чем это полезно для самолюбия барышни почти четырнадцати лет от роду.
– А сама-то ты отца помнишь? – не отставал Митька.
Кое-что его удивляло. Раз уж Карина так задавалась вопросом, зачем нужны дети-волки, то почему она не начала с самого логичного – не попыталась связаться со своим папой и расспросить его?
– Плохо помню, – буркнула в ответ девочка. – У меня почему-то более-менее четкие воспоминания начинаются с переезда сюда. Странно, да? Память у меня вообще-то хорошая, но все, что было до нашего знакомства, – как в тумане мутном. Отец, ну… рыжий-рыжий-конопатый, как я. Я, когда совсем дура мелкая была, у мамы спросила однажды, кто он, где он. А она честно сказала: «Не хочет нас знать». Я глаза вытаращила: «Из-за тебя или из-за меня?» Хватило же ума. Мама сначала развопилась как обычно: «Из-за тебя, паршивки», а потом успокоилась и говорит: «Из-за себя самого». Ну, на том и закончили. У меня отчество Александровна, потому что бабушку Сашей звали. Хорошо, не Таней, а то была бы Татьяновна. Понятно же, что у отца семья своя есть, и это не я. Да и фиг с ним.
Вообще-то Карине все время казалось, что взрослые знали больше, чем говорили, на то они и взрослые. Она как-то раз набралась храбрости и спросила у Ларисы, не от отца ли она унаследовала умение становиться волком.
– Не говори глупостей, – неожиданно небрежно отмахнулась та. – С наследственностью это никак не связано.
И осеклась, словно сболтнула лишнего. Так Карина поняла, что тетушка знает о ее природе больше, чем хочет показать.
Сегодняшний день стал последней каплей в чаше терпения девочки.
Утром не было первого урока. Об этом Карина вспомнила уже после того, как умылась и нехотя упихала в себя бутерброд. Обнаружив, что до начала занятий есть больше получаса свободного времени, она решила заняться своим гардеробом.
С одной стороны, легко собираться в школу, в которую полагается ходить в форме, – надел и пошел. С другой стороны, городские восьмиклассники на это «полагается» радостно забивали. Они то носили форменные пиджаки и свитера с драными джинсами, то комбинировали клетчатые юбочки и брюки с крутыми футболками, украшенными принтами и рисунками на грани приличного. В этом смысле Карина от всех безнадежно отставала. На распродажах ничего «этакого» не откопаешь, а секонд-хендами в их городке именовались убогие комиссионные магазины. Так что никаких нарядов за копейки, что вы, и не мечтайте.
Черт возьми, тетушка – дорогой, известный репетитор. Зарабатывает прекрасно, зато экономит буквально на всем (кроме Карининого образования). Зачем им нужен счет в банке, если Ларисино зимнее пальто едва ли не старше Карины, а море они обе видели только в Интернете? К счастью, хотя бы со шмотками Карина приспособилась худо-бедно разбираться сама. Иногда ее выручали старые шкафы – предки женского пола были модницами, а ткани их странноватых платьев были красивыми и качественными. Так что то кружевную маечку то необычную юбочку она могла и самостоятельно себе соорудить.
Сейчас она нацелилась на платье из мягкой гладкой материи в серо-голубую, с капелькой зеленого цвета клетку. Его прежняя владелица была весьма монументальной дамой. Для тощей Карины из этого платья можно было выкроить не то что юбку, а вообще целый комбинезон, ее заветную мечту с шестого класса. Но без теткиного разрешения лучше было не рисковать.
Карина приложила платье к себе. Трогать ткань – и гладкую, и шершавую одновременно – одно удовольствие. С комбинезоном придется потрудиться, ну, да ничего, мама Митьки и Люсии наверняка не откажется помочь.
Девочка покружилась по комнате, как в вальсе, снова развернулась к шкафу и отскочила, едва не заорав от ужаса.
Отражения комнаты там больше не было. И вообще ничего не было.
В глубине зеркала колыхался туман, и его хлопья походили на крупных поджарых собак. Из глубины явственно потянуло холодом, но не снежным, а ненастоящим каким-то, неживым, сухим. Миг – и вот уже из зеркальной двери на девочку таращится громадное, в человеческий рост, бледное лицо.
Зеркало, конечно, несколько окривело от старости и отражало предметы не так чтобы уж совсем точно… но не настолько же! Да и не было в комнате никого, кроме Карины. А она никогда не обладала ни такой белоснежной кожей – без единой веснушки или родинки, – ни сияющими черными волосами, капризной волной падающими на лоб, ни печальными лилово-голубыми глазами…
Лицо колыхнулось, словно на волне качнулось, вроде бы слегка уменьшилось. Из глубины зеркала в сторону девочки потянулась тонкая рука, в ней сверкнуло что-то бирюзовое… вот сейчас оно доберется до поверхности зеркала, окажется в комнате… Разум отказался служить Карине.
– А-а-а! – заорала она. – Лара-а-а-а!!! Лари-и-и-ик!!!
Лестница, ведущая из мансарды на первый этаж их старого дома, возрыдала о ремонте, когда Карина промчалась по ней вниз. Обычно девочке немалого труда стоило спуститься, не переполошив мышиное семейство, которое жило в кладовке под лестницей, прямо как Гарри Поттер до всех событий. Но сейчас ей было не до того. Она даже платье не выпустила из рук, вцепилась в него, как утопающий в случайное бревно.
Внизу лестницы столкнулась с Ларисой. Та с вытаращенными глазами неслась ей навстречу. Тетка крепко ухватила девочку за плечи и встряхнула ее.
– Что? – испуганно спросила она. – Что случилось? Ты чего орала?
– Там… – только и смогла выговорить Карина. Слова не шли на язык, она только рукой махнула в сторону комнаты. – Там в зеркале рожа, – выдавила она наконец.
Тетка секунду всматривалась в лицо племянницы, а потом, закусив губу, решительно направилась наверх. Карина потащилась за ней.
Все в комнате было как всегда и так же, как всегда, отражалось в зеркале. К нему-то и подошла Лариса. Уперлась ладонями в стеклянную поверхность.
– Ты видишь, ничего нет!
И обратилась к зеркалу.
– А ты слышишь? Тебя нет! – сказала она с такой злостью, что Карину передернуло. – Тебя не существует, и не смей ее мучить!
С этими словами Лариса изо всех сил двинула ногой по зеркалу. На пол хлынул сверкающий водопад. Но этого Ларику показалось недостаточным, и она, навалившись на шкаф, попыталась его сдвинуть. Безуспешно.
– Помоги-ка, – вдруг обратилась тетка к племяннице совершенно нормальным тоном, словно не она только что разбила зеркало ногой.
Карина послушалась. Вдвоем они подозрительно легко сдвинули громоздкий предмет мебели почти на метр в сторону окна.
– Какая ты сильная, – заметила Лариса, – вот и оборотень в хозяйстве пригодился.
– А что сейчас было такое? – спросила Карина. – В смысле все это…
– Видишь ли, некоторые предметы соприкасаются со всякими потусторонними мирами, – буднично объяснила тетка. – Теперь мы отодвинули шкаф, и больше через него никто не пролезет.
Вот и поди пойми, всерьез Лариса говорит или шутит.
– Что ты уставилась? – продолжила тем временем тетка. – Передачи про экстрасенсов смотреть надо. Кто теперь этот развал убирать будет? Я, что ли?
И, противореча самой себе, она взялась за разбитую дверцу шкафа. Та жалобно хрустнула и отвалилась.
– Зараза! – рявкнула Лариса, едва успев отскочить в сторону.
На дне шкафа что-то сверкнуло. Ярко-голубым, вернее – бирюзовым. Осколок зеркала? Нет. В шкафу спокойненько лежало какое-то украшение. Которому неоткуда было взяться. Разве что призрак принес.
– Что это? – Карина успела первой.
Браслет, который она схватила, был бешено красив. Полоса бледно-желтого металла, усыпанная мелкими сверкающими камнями – сразу видно, что не какими-нибудь стекляшками, – зелеными, бирюзовыми и светло-голубыми. Наверное, браслет охватывает руку в два витка, танцует вокруг запястья, упругий и легкий. Казалось, что она держала сейчас кусочек моря, волнующегося, бурлящего, невообразимо живого. Ничего подобного ей не доводилось видеть – ни в кино, ни в книгах, вообще нигде.
И дело даже не в том, чтобы «видеть». Дело в том, что браслет действительно казался… живым.
– А ну дай сюда! – Лариса выхватила у племянницы украшение.
– Откуда он взялся? Ларик, отдай!
– В школу, что ли, наденешь? В шкафу, скорее всего, очередной тайник был. В нашем доме их без счета. – Лариса тяжело опустилась на стул.
– Лар, ну так нечестно! Не буду я его носить, но он же дорогой! Если его продать, то можно на море поехать, лестницу нашу паршивую починить, тебе шубу купить и мне что-нибудь не из секонд-хенда…
Карина говорила, но понимала, что несет ерунду. Не рассталась бы она с браслетом. Ни за что и никогда.
Тетку же ее заявление вконец обозлило.
– Надо же, как ты распрекрасно все подсчитала! А мордой в реальность не хочешь? Так вот, Карина, мне пятьдесят три года. С виду, может, и пионерка, только по здоровью давно пенсионерка. Ноги и сердце знают, сколько мне лет. Я истратила свою жизнь на тебя и, кстати, на твою маму взбалмошную. И этой жизни в сухом остатке все меньше и меньше, а значит, твоя жизнь без меня, в полном одиночестве все ближе и ближе…
– Ларис, ты что, с ума сошла? – Злость пополам со слезами так и затопила девчонку. – Что там с твоим здоровьем? У нас же деньги есть, я знаю, что ты их копишь, да еще эта побрякушка теперь… за деньги все можно вылечить.
Последняя фраза уже не проговорилась, а прорыдалась. На разговорах с теткой Каринина выдержка заканчивалась. Сколько раз требовала от себя «не плачь, а злись», ничего не получалось. Вернее, получалось и то и другое сразу, что в конечном счете было только хуже.
– Да какие пятьдесят три, что ты врешь вообще? Ты же такая красивая…и молодая… ты если болеешь, то вылечишься, а я вырасту и уеду… в институт поступлю, на работу устроюсь. Ты… Ты без меня хорошо жить буде-е-ешь!
Взбеситься как следует у Карины не получалось, зато когда она ревела, тетка выходила из себя и вовсе в два счета.
– Надо же, какой я, оказывается, изверг! – завопила она во всю силу легких, вскакивая и ногой отбрасывая стул. Черные кудри взметнулись вокруг головы и зашевелились, как живые. – Прямо жду не дождусь, как бы тебя из дома вышвырнуть. Уйди с глаз моих, пока я тебя не прибила, папочкино отродье! И мамочкино тоже, прям не знаю, кого больше.
– Ну, Ла-а-ар…
– Что «Лар»? Что ты мне «ларкаешь»? – И вдруг, как это обычно бывало, разом успокоилась. – Выть прекрати и слушай, повторять не буду. Учиться ты не поедешь. Никуда из этого дома ты не уедешь, и не мечтай. Если дашь волю своей волчьей природе, могут пострадать люди. Ни в чем не повинные, но главное – в отличие от тебя – ЛЮДИ. Поняла?
– П-поняла…
– А теперь мозгами своими хвалеными воспользуйся, умница-отличница, – снова начала заводиться тетка. – Как ты жить собираешься, когда меня не станет? На что? На переводах через Интернет много не заработаешь. Ты думаешь, я каждую копеечку откладываю из жадности? Думаешь, мне самой ничего не хочется, ни платья красивого, ни пирожного? Да мне просто жить подольше хочется. А нельзя! Потому что лечись не лечись, трать деньги не трать, все одно – рано или поздно я умру, а ты останешься.
Лариса закончила свою тираду, и в большой, полупустой запущенной комнате повисла тишина. Только эхо теткиного пронзительного голоса нервно дрожало в углах. Вот тебе и раз. Как-то до сих пор Карине даже в голову не приходило, что теткина «скупость» – это, по сути, забота о будущем племянницы.
– Пойду в школу, – буркнула наконец Карина и поняла, что от плача у нее началась икота, как у маленькой.
Лариса только кивнула. И тут увидела платье, которое Карина бросила на диван. Откуда оно и свисало до пола.
– Это еще что?
– Да я… ик… спросить хотела: можно комбез сошью? Его все равно никто не носит… и покупать ничего не придется, только пуговицы… – Эта будничная тема казалась какой-то инопланетной по сравнению с тем, что было только что пережито и оплакано.
Лариса протянула руку и коснулась ткани:
– Бабушки твоей… Шерсть итальянская, очень дорогая была. Такая и сейчас, наверное, ценится… Шей, черт с тобой. А кстати, ты почему еще не в школе, а модами какими-то занимаешься?
– Так первого урока же нет, я сейчас пойду уже.
– Бегом давай.
Карина бросилась в ванную. Отлично… не хватало только прийти в школу с опухшим красным лицом. Надо хоть водой отмочить хорошенько. Кое-как умывшись, она решила пока убрать платье обратно в шкаф. Встряхнула свой будущий модный наряд. Из кармана что-то выпало. Тонкая мятая полоска бумаги. Наверное, лежала там, сколько платье не носили. То есть дольше, чем Карина живет в этом доме…
Девочка развернула пожелтевший обрывок. В самом деле – словно от книжной страницы оторвали самый краешек, во всю длину. Надо же, на французском! Карина вчиталась в обрывки предложений, набранные необычным красивым шрифтом, вроде готического:
Строк должно было быть гораздо больше, просто не каждая из них занимала всю ширину страницы. Поэтому Карине достались какие-то невразумительные куски. Она уже хотела сунуть обрывок в карман, где тот и лежал до сих пор, но тут зацепилась глазом за одну из последних строк:
Это лю гару означало «оборотень».
– Мамочки… – прошептала она, вчитываясь в остаток. Увы, там было негусто:
Кое-что было понятно, например vie eternelle означало «вечную жизнь», в которую Карина как-то не очень верила. Третья строка означала «благодаря этому эффекту», а следующая – «разделена, но также». Что, интересно, «также» и что вообще было разделено? Да, вот еще «эта лента» и «следующий период». Спасибо маме и тетке за то, что вдалбливали в нее языки (ну ладно, не так уж и вдалбливали – учеба давалась ей довольно легко). Хотя, что толку в переводе, если в руках у нее жалкий обрывок, где словно невзначай упоминается оборотень? Может, это вообще из мистического романа-фэнтези страница была?
Размышляя таким образом, Карина уже знала, куда пойдет после занятий (впервые за пять лет тренировок прогуляв секцию легкой атлетики).
Ни в школьной библиотеке, ни в городской ничего похожего не нашлось. Заведующая секцией редких и старинных книг Ирина Викторовна, седая и строгая дама с жемчужной брошью на воротнике, не пустила ее в хранилище. Зато она внимательно всмотрелась в обрывок, потом в лицо Карины.
– Кормильцева… Кормильцева, – задумчиво и холодно произнесла она. – А ты меня не помнишь? Мы с тобой однажды встречались, давно, правда.
Карина помотала головой.
– Конечно, ты довольно маленькая была. Ты ведь покойной Александре Кормильцевой внучкой приходишься?
Карина кивнула.
Ирина Викторовна кивнула в ответ.
– Послушай, девочка, – голос ее немного потеплел, – я с Александрой была немного знакома. Не близко, нет. Но я ее очень уважала. Поэтому ты мне поверь – книги такой у нас в библиотеке не было никогда, я их все до единой помню. Твоя бабушка как-то интересовалась подобной вещью. Так вот, эту книгу набрали вручную относительно недавно, лет сто пятьдесят – сто семьдесят назад. Шрифт абсолютно индивидуальный, авторский, как сейчас говорят. Для тех времен это нетипично, тогда у типографов появились более или менее стандартные наборы. Тот, кто такую книгу порвал, – варвар и должен в аду гореть. Но у тебя есть своя причина интересоваться ею, не так ли?
Карина снова кивнула, не зная, что сказать. Про варвара, который за порчу книги должен гореть в аду, прозвучало знакомо. Но где она слышала подобное, с ходу не вспоминалось.
– Ты говорить умеешь? – снова посуровела библиотекарь.
– У… умею, – выдавила Карина.
Общение с малознакомыми людьми давалось ей с огромным трудом. Она то отмалчивалась-заикалась, то срывалась на грубости. И все от стеснения.
– Так скажи что-нибудь, не заставляй меня монологи произносить, – усмехнулась Ирина Викторовна.
– Я… я эту штуку нашла в бабушкином платье, – выдавила Карина, – и теперь выясняю, что и как. Вы же знаете, бабушка пропала без вести…
– За давностью считается погибшей. А ты расследование ведешь, что ли? Ладно, притворюсь, что поверила. Посмотри-ка сюда, – и нежно-розовый ноготь Ирины Викторовны ткнулся прямо в слово loup-garou. – Знаешь, что это значит?
– Знаю, вервольф. То есть волк-оборотень.
– «Итак, читала по-французски…» – вольно процитировала Пушкина библиотекарь. – А ты знаешь, сколько в нашем городе баек про волков-оборотней ходит? И не слишком старинных. Официально твоя бабушка действительно считается погибшей при взрыве в научно-исследовательской лаборатории в предгорьях. Но она же фольклористом была, что ей там среди пробирок делать? С другой стороны, про эту лабораторию говорили, что там специально выводят волков-оборотней, эксперименты ставят. Ты в дым без огня веришь? Вот и Александра не верила. Поэтому иди-ка ты, барышня, в читальный зал, только не художественной литературы, а периодики. И бери подшивки городских и областных газет за две тысячи шестой год. Взрыв был летом. Вперед, ищи информацию.
И она пошла, оглушенная.
В июле 2006 года мама привезла пятилетнюю дочку в бабушкин дом, в город, где Карина родилась. Неужели и ее вывели в той самой лаборатории, которой к их возвращению уже не было? С ума сойти.
Газеты подтвердили рассказ Ирины Викторовны, но там не было ни слова об оборотнях, старых книгах и прочем. Зато недвусмысленно сообщали о запретной зоне вокруг места взрыва. Тогда Карина решила обратиться к более надежному источнику информации – к сплетням и пересудам. Наверняка архив городского форума сохранился. А такая тема, как взрыв поблизости, уж точно обсуждалась любителями поболтать онлайн.
Заплатила за час Интернета в мультимедийном зале и зашла на городской форум. Кстати, действительно, баек об оборотнях по Сети ходит немало. Просто она как-то раньше не задумывалась, обсуждают ли волков в их городе больше, чем в других местах.
Карина вышла в архивный раздел, выбрала тему «Взрыв лаборатории на севере». М-да, как и следовало ожидать, интеллектуальность версий просто зашкаливает – инопланетяне, правительственный заговор, неудачное клонирование, пришивание волчьих голов к человеческим телам…
Примерно с десятого комментария начинаются ругань и выяснения, кто сам дурак. Карина уже собралась плюнуть на этот виртуальный детский сад, как вдруг раздалась трель звукового сигнала и замигал значок личного сообщения. Она кликнула «принять». Письмо было от старого, хоть и не очень близкого интернет-знакомца, DeepShadow, большого любителя историй об оборотнях.
DeepShadow to MoonlightGirl
Привет, что забыла в этом паноптикуме?
Подумала и ответила:
MoonlightGirl to DeepShadow
Привет, а тебе что за интерес?
Ответ пришел тут же:
DeepShadow to MoonlightGirl
Я давно ждал, когда ты… до вопросов дорастешь.
Надо же, ожидалец-терпеливец. Кто это, интересно?
MoonlightGirl to DeepShadow
До каких вопросов? Например, «Ты кто вообще такой?»
DeepShadow to MoonlightGirl
У нас с тобой, скажем так, много общих вопросов. Не глупостей этих, а настоящих. Тебе до ответов добраться проще.
MoonlightGirl to DeepShadow
Интересное кино. До каких это ответов? Сформулируй «настоящие» вопросы, а я подумаю, общие они или не очень.
DeepShadow to MoonlightGirl
Ну ты и партизанка.
«Зачем существуют оборотни?», «Что происходит?»
А вот тебе подсказка. Александра Кормильцева работала в городском архиве, в отделе фольклора. При ней бумажные карточки перенесли в комп. Она, и только ОНА полностью контролировала процесс, решала, что оцифровать, а что на бумажках оставить.
Будь добренькой, если найдешь в архиве чего полезного, не пожадничай, поделись. Мне туда в жизни не попасть.
И отключился.
И вот теперь они с Митькой сидели на крыше прямо над старым городским архивом и примеривались, как бы половчее «стечь» с крыши пятиэтажки в окно, и нет ли там ловушки.
По всему выходило, что лучший способ – прыгать.
Глава 2
В архиве
Митька потоптался на краю крыши, прямо над открытым окном, что-то прикинул.
– Проскочим, – уверенно сказал он, – лишь бы эта крыша трухлявая не грохнулась. И наушники сними, чтобы на пение не отвлекаться.
Карина нехотя послушалась.
Пятиэтажка, куда предстояло пробраться юным авантюристам, все еще не развалилась от дряхлости только потому, что не могла решить, на какую сторону рухнуть – правую или левую. Или вовсе осесть карточным домиком в собственный подвал? Так сказать, держалась на внутренних противоречиях.
Окна в ней были громадные, и никто не потрудился заменить их на современные стеклопакеты выше третьего этажа.
– Значит, так, – продолжал мальчишка, – просто повиснуть и впихиваться ногами в окно не выйдет. Тебе роста не хватит. Нужно нырнуть, только не головой вперед, а ногами. Прыгаешь, хватаешься за кромку вот эту, раскачиваешься и готово. Главное, раньше времени не отцепиться, а то костей не соберешь. Я первый, потом тебя поймаю.
– Угу, сейчас, заждалась прямо. – Карина тоже вскочила на ноги. По шее и рукам бежали мурашки, то ли от холода, то ли оттого, что как-никак – пятый этаж. Добежала до Митьки, развернулась спиной вперед, с силой оттолкнувшись, подпрыгнула… Как гимнастка за брусья, уцепилась обеими руками за край крыши. Напрягла мышцы, словно раскачиваясь на качелях. Эх, жаль, что в детстве с гимнастической секцией не срослось…
На мгновение девочку охватила радость от ощущения легкости и упругой силы, которые словно просыпались иногда в ее худых руках и вообще во всем теле. В следующий миг она почти беззвучно скользнула ногами вперед в открытую фрамугу.
…И едва успела спрыгнуть с подоконника, как в окно с шумом ввалился Митька. Его «нырок» прошел не так удачно. Он был сильнее, ловчее, но еще и гораздо тяжелее Карины. Кусок то ли карниза, то ли самой крыши полетел вниз, приводя в панику кошек и автосигнализацию. Митька с трудом выдохнул.
– Сейчас сюда сбегутся… – обреченно начал он, его голос эхом отразился от стен. Он поежился, осматривая просторный кабинет, заставленный множеством невысоких шкафов с кучей ящиков.
– Не-а, не сбегутся… – уверенно ответила Карина. – Они уже помчались проверять, что с тачкой случилось. Да и то если от футбола оторвались. А крыша… ну, отвалилась половина, кого бы это волновало.
Митька только пожал плечами. Адреналиновая волна вовремя пошла на спад, и к нему вернулась его обычная рассудительность.
Карина осмотрелась. В темноте она с каждым днем (вернее, с каждой ночью) видела все лучше и лучше. Похоже, ее «волчья версия» росла куда быстрее человеческой, готовая вот-вот развернуться в полную силу. А они тем временем находились в кабинете, сплошь заставленном архивными шкафами – от «Л» до «Я».
– Мить, мы почти там, где надо, – радостно шепнула она. – Нам бы прорваться в соседний кабинет, где от «А» до «К».
– «Почти» не считается, – усмехнулся друг и извлек связку ключей и мини-отмычек из громадного кармана своих камуфляжных штанов. Экипировался основательно. Где только берет такое «профессиональное» оборудование?
– Только перчатки надень. – И Карина, радуясь собственной предусмотрительности, достала из кармана своих древних джинсов сильно скомканные медицинские перчатки веселенького желтого цвета. Вторую пару она нацепила себе.
– Готово, – минуту спустя сообщил Митька. – Если второй замок такой же тугой, вышибу дверь.
И ведь так и сделает. С него станется.
К счастью, не понадобилось. Замок поддался со второй попытки – внутри что-то хрупнуло, скрипнуло, и дверь открылась. Так, шкафы с буквами А… Б… В… Ящик, отмеченный скупо «ВН – ВП» (интересно, что за слово из фольклора может начинаться на ВП?), оказался почти в самом низу. И слова с ВН по ВП включительно явно никого не интересовали годами – пыль поднялась такая, что Карина чихнула.
– Будь здорова, надеюсь, не отравлено.
– В следующий раз сам откроешь… Ой, Мить, что это тут?..
Вот облом-то. Не было там ничегошеньки. Не считая, конечно же, пыли (и где, спрашивается, все эти ВН – ВП?!). Карина вытащила ящик целиком, потрясла. Сомнений никаких – пусто.
– Ничего себе. – Митька почесал нос. – Может, переложили? – И вытянул первый попавшийся ящик. Он был битком набит карточками, иголку между ними не просунешь. – Нет, серый волк, так не бывает. Если один набит, а второй пустой, то его опустошили не зря. Значит, тут что-то важное было.
Карина не отвечала, смотрела на ящики.
– Что-то с ними не так. А что, понять не могу, – сказала она наконец.
Митька поставил свой ящик на пол, Карина придвинула к нему пустой. И все стало ясно. Пустой был намного короче. А это значило, что…
– Между ним и стенкой шкафа есть тайник, – шепнула девочка.
Митька, ни слова не говоря, сунул руку в пустоту на месте ящика «ВН – ВП», пошарил там и вынул что-то вроде сумочки или мешочка – кусок кожи непонятного от пыли цвета. Карина сцапала его, порадовалась, что не пустой. Трясущимися руками (с крыши прыгать как-то спокойнее) развязала тонкий непослушный шнурок. Внутри лежал самодельный блокнотик из бархатной бумаги, украшенный картонными цветочками. Исписано там было всего страницы две.
– Что за чушь? Стишки какие-то…
– Раз тут лежат, значит, не чушь. Читай давай.
Карина прищурилась. Надо же, читать в темноте тоже стало намного легче. Скоро можно будет читать по ночам, не боясь, что Лариса заметит свет настольной лампы.
- Какая странная судьба,
- Которой вряд ли ты храним:
- Волк прорастает сквозь тебя,
- Ты поспеваешь ли за ним?
- Какие долгие пути!
- Но к ним не лапы ты готовь:
- Твои пути, как ни крути,
- Все упираются в любовь.
- В петлею скрученных мирах
- Своей судьбе не прекословь.
- Чуть дрогнешь – верх одержит страх,
- О страх расколется любовь.
- Мелькает серая спина,
- Тоскливый вой летит к луне.
- На Глубину зовет луна,
- Но что ты встретишь в Глубине?
– Мить, это реально фигня, стихота тупая какая-то. Любовь-кровь-морковь. В школе все на любви этой помешались, теперь еще тут…
– Ну, это, гхм… ты просто еще… не доросла.
– В ухо хочешь? До уха, поди, доросла.
– Ладно, не психуй. Забирай, и пойдем, потом почитаем и разберемся…
– Мить, да зачем мне это?
Митька изобразил лицом долготерпение, даже вздохнул:
– Затем, что это то, что надо. Прочитай начало. Волк прорастает… а ты успеешь за ним… бла-бла-бла.
Каринка обозвала себя дурой. Мысленно, конечно. А то ведь Митька радостно согласится и начнет тему развивать. И еще вот это слово «глубина» так и цепляется за что-то в голове, но ускользает. Что же, что же… ах да, вот оно!
– Profondeure! Мить, помнишь, французские слова на обрывке? Там одно было без начала: ondeure propre, это и было profondeure propre, то есть «настоящая глубина», ну, или «истинная глубина»!
Митька покачал головой:
– Тебе от этого легче стало? Что-то прояснилось? Нет? Тогда вернись из космоса, забирай эту штуку и пойдем. – И Митька, решив не тратить времени на обратную дорогу, бросился к окну. – Я вылезу и тебя вытащу, а то ты не достанешь.
Действительно, если вниз надо прыгать, то наверх – ухватиться руками за карниз и подтянуться. И если подтянуться она сможет без проблем, то достать до карниза без посторонней помощи не получится, ибо ростом пока не вышла. Эх, как же хорошо, что есть Митька.
Секунда – и он уже на подоконнике, дергает задвижку, куски засохшей краски грязным снегом оседают на полу. Что теперь? Ногами на нижний край форточки, ухватиться за карниз, только бы еще кусок не отвалился не вовремя. Митькины ноги мелькнули в окне. Интересно, это он сам по себе такой гимнаст-самоучка или любой подросший оборотень так сможет? Оборо… Вот это мысль! Сердце заколотилось как сумасшедшее, Карина выдохнула, пытаясь успокоиться. Она поняла, куда делись карточки из ящика «ВН – ВП». В ящик «Обо» – оборотень. Раздумывать было некогда, она бегом кинулась в кабинет, из которого они только что пришли.
– Стой, куда?
Ну надо же, невезуха. Какой-то высоченный грузный тип торопливо шел по коридору. Видимо, кого-то совесть заела или реклама посреди матча достала, и он пошел дозором обойти владенья свои.
Карина молнией метнулась в двери и к архивному шкафу. К счастью, ящик помеченный «Обл – Обо», тоже оказался невысоко. Бумаг в нем оказалось не то чтобы много, но еще меньше было времени на раздумья. Руки тряслись, она схватила столько, сколько сумела сцапать за один раз, и пружиной взлетела на подоконник. Только бы Митька догадался, где ее теперь ловить, за сломанный карниз-то вообще никак не ухватишься…
Бегущий ввалился в двери как раз, когда она встала ногами на фрамугу. Ногой влегкую отшвырнул архивные шкафы, попавшиеся на дороге.
– Митька-а-а, я тут!!!
– Стоять, я сказал!
Последнее, что она почувствовала, были чьи-то пальцы, вцепившиеся в ее кеды… и пустота под ее собственными руками. И звон разбитого стекла, в которое она заехала пяткой, вырываясь. И треск рвущейся ткани, и острая боль в лодыжке. И ужас падения, и дикая боль в затылке. И еще… а не многовато ли для последнего мига?
Карина открыла глаза, и в ту же секунду ее снова с ужасной силой рванули вверх за косу. Она заорала от боли и страха, замахала руками и поняла, что за ногу ее больше не держат. Перед глазами мелькнуло ночное небо, а потом она просто кулем рухнула на крышу, продолжая позорно завывать от пережитого ужаса.
– Совсем больная?! – заорал Митька, выпуская ее косу. Карина не отвечала, лежа носом в крышу и не рискуя даже пошевелиться. Митька навис над ней, сжав кулаки. – Слезем, сам тебя прибью, дура ненормальная.
Ну и пусть дура, зато, кажется, живая… Из глаз Карины что-то полилось. И из носа тоже. Она тихонько села, пытаясь понять, на месте ли волосы или хотя бы голова. Голова была на месте и почти в порядке, чего не скажешь обо всем остальном – левая штанина джинсов оказалась разорвана от колена до низа. Теперь Ларисиного ворчания не оберешься, наплевать, что одежка сама от старости помирала. Перчатки разодрала, пальцы тоже… Еще ногу порезала, больно, да и кеды кровью измазала. Но главное… По всей темной крыше валялись разлетевшиеся листки, которые она не глядя цапнула из ящика «Обл – Обо».
– Мить, надо их собрать…
– Надо валить отсюда. – Митька шмыгнул носом. Вот номер, сам реветь собрался, что ли? – Кто там тебя за ноги хватал? Сейчас вылезет, и нам конец.
Ну конечно, зря, что ли, она едва не убилась? Карина встала и, глотая слезы, принялась собирать листки. Митька, все еще сопя и злясь, отлепил последний клок бумаги от антенны.
«Почему за нами никто не погнался?» – думала Карина, с трудом выбираясь на пожарную лестницу, ведущую на балкон третьего этажа. Порезанная нога болела, но уже как-то не всерьез. Хоть что-то хорошее за сегодня.
– Что за бред вообще? – ворчал тем временем Митька. – Там же годами никого не было, по пылюге понятно. И вдруг – на тебе. Полгорода собралось затусить. Послушай, а если это был твой, как его… DeepShadow? Или он кого-то еще в архив направил? За тобой.
– А зачем тогда просил информацией поделиться?
– Чтобы ты ничего не заподозрила.
– Потом разберемся, погнали уже отсюда…
За ними, конечно же, никто не гнался. Человеку, застукавшему Карину в коридоре, в общем-то, не было дела до незадачливых взломщиков. К охране он не имел никакого отношения (если не считать позаимствованного на время костюма). Если вертлявая малявка умудрилась вылезти в окно, то, будем надеяться, и дальше шею себе не свернет.
Человек был огромного роста, в нем вообще все было огромным – плечи, руки, – но двигался он легко. Он деловито опорожнил ящик «Обл-Обо», отбросил все, что не начиналось с «Обо», и внимательно всмотрелся в бумаги. Вот дела. Оказывается, мелкая взломщица с подельником (как она его позвала? Витька? Митька?) приходила за той же информацией. И даже умудрилась увести из-под носа приличный кусок. Человек усмехнулся. К детям он вообще неплохо относился, а к ушлым авантюристам и пронырам – еще лучше. Просто сейчас было совершенно не до них. Человек вчитался в написанное. Темнота в комнате ему не мешала.
– Логово, надо же, – пробормотал он и направился к ящику, на котором значилось «Лар – Лог». Карточки и листы полетели на пол. Все, что ему было надо, уместилось на карточке размером с половинку тетрадного листа.
– Место, которое считает домом волк-оборотень. «Эффект логова» – невозможность добраться до этого места без приглашения любого обитателя логова. Явившийся без приглашения заблудится, не найдет дом или квартиру. Предположительно на месте входа в Логово возникает мебиус-эффект с направленным переходом в Глубину пространства. Приглашение в данном случае считается воздействием на структуру мира по принципу так называемой магии словесности, пропускающим приглашенного в Глубину. Глубину, значит?
На секунду громадный человек задумался. Простое ли совпадение? Эта малявка уволокла не что иное, как часть нужной ему информации… Человек подошел к окну легко распахнул его (на полу добавилось облетевшей засохшей краски). На осколках разбитой фрамуги засыхали следы крови. Их-то он и понюхал. И замер.
– Детеныш, – пробормотал он. – Будь я проклят, детеныш! Настоящий. Прирожденный.
Он высунулся в окно и принюхался. Для кого-то воздух нес только ароматы осенней ночи, но для него эти ароматы были очень, очень информативны.
– Два детеныша! – Человек отсалютовал почти полной луне. Впервые за долгое-долгое время он был счастлив.
Человек извлек из своего громадного рюкзака коробку, а из нее очень бережно вынул странное устройство, больше всего похожее на восьмиконечную снежинку около полуметра в диаметре.
Центром «снежинки» было круглое, с ладонь взрослого человека, серебристое нечто – то ли тарелка, то ли коробка. От нее в разные стороны расходились восемь «лучей», каждый заканчивался крошечным «вертолетиком» – сплюснутым шариком с пропеллером наверху.
Человек постучал по серебристому центру, как будто в гости пришел, и тот раскрылся. Внутри обнаружилась емкость – в самый раз, чтобы вместить аккуратно сложенные бумаги, украденные из архива; даже еще место осталось. Серебристая крышка закрылась, на гладкой металлической поверхности отчетливо проступили цифры, это было похоже на калькулятор, но без всяких там кнопок. Человек уверенно набрал нужную комбинацию и подошел к окну. Осмотрел «снежинку» со всех сторон – к дну «тарелки» была приделана фотокамера. Он проверил, достаточно ли надежны крепления, и нажал значок запуска. Едва слышно зажужжали моторы, пропеллеры пришли в движение. Беспилотник снялся с руки как с аэродрома и устремился вверх, сливаясь с темным небом. Он немного покружит над городом, съемка местности не повредит, а затем отправится в Москву, прямиком к хозяину.
– Только бы не попались оба под камеру. Пусть кто-то один…
Итак, задание выполнено. Осталась сущая мелочь – собственный интерес.
Листки, выхваченные из ящика «Лар – Лог», валялись на полу. И снова нужная ему информация заняла от силы полстраницы.
– Ликантроп, – прочитал он. – Жертва укуса волка-оборотня. В волка полностью не превращается. Превращение заканчивается на середине, обычно дается мучительно… что правда, то правда…. Выглядит как получеловек-полумонстр. В обеих ипостасях крайне силен физически, плохо себя контролирует… Ну, тут я бы поспорил… так… глубинные механизмы… способности четырехмерника притупляются… сам уже понял… ликантропия необратима. Твою же… эх.
Тем временем идущий с первого этажа охранник уже практически добрался до открытого кабинета. На свое счастье, не больно-то он торопился. У взломщика был приказ нейтрализовать всех, кто попытается помешать или хотя бы обнаружит его присутствие. Ясное дело, под «нейтрализовать» хозяин понимал «убить». Но некоторые приказы человек предпочитал толковать максимально вольно – горьким опытом научен. Да и зачем без надобности убивать? У человека на любой случай имелась какая-нибудь хитрая вещица, ни дать ни взять, безумный техноманьяк. Вот эта, например, вещица была к тому же по-настоящему памятной; человек не удержался и ласково погладил пальцем неровную от множества деталей поверхность… Затем одним щелчком привел сувенир в боевую готовность.
Сувенир походил на миниатюрную круглую шкатулку размером чуть больше пятирублевой монеты. Всю его поверхность покрывали шестеренки, стрелочки и еще какая-то мелочовка – как будто часы вывернули наизнанку. Шестеренки пришли в движение – зубчик за зубчиком, круг за кругом странный механизм начал свою работу. Охранник тем временем наконец-то вошел в кабинет. В зубах дымилась сигарета.
– Ты что тут забыл? – удивился он. А может, за своего принял.
– Я-то не забыл, – отозвался человек. – Ты. Ты забудешь.
Охранник выхватил дубинку и кинулся на него. Однако же не трус. Взломщик резко выбросил вперед руку, остановил противника ударом в грудь. И сразу же кинул в лицо охраннику сувенир, который держал в другой руке. Шестеренки тем временем работали в полную силу. Не долетев до цели, «шкатулка» зависла в воздухе и начала вращение. Охранник уставился на нее, остолбенел, глаза его стали совсем пустыми, сигарета глупо повисла, угрожая выпасть из ставшего мягким и безвольным рта.
– Ты никого не видел, – спокойно сказал ему человек, стараясь даже случайно не кинуть взгляд на сувенир. – Ты пришел проверять этаж и геройски тушил пожар.
– Никого не видел. Проверять этаж, тушил пожар, – послушно повторил охранник. – Я. Да.
– Вызовешь пожарных, – вздохнул человек. – Герой.
Не глядя, молниеносным движением схватил сувенир. Тот продолжал вращение в ладони, щекоча кожу зубчиками шестеренок. Сигарета охранника пришлась как раз кстати. Старая бумага и трухлявые архивные шкафы полыхнули, словно их предварительно пропитали бензином.
Человек просто прошел через пламя и выпрыгнул из окна. Да-да, он помнил, что пятый этаж и все такое. Просто плевать на это хотел. И до детенышей добраться не мешало бы, пока запах пожара не перебил их следы.
Карина и Митька ошпаренными зайцами неслись от архива в сторону окраины, где оба и жили. Для надежности бежали не по улицам, а прямо по лесу, перепрыгивая через узловатые сосновые корни, получая по ногам и по физиономиям хлесткими травинами и ветками. До дома оставалось совсем чуть-чуть, когда Митька остановился.
– Получилось! – завопил мальчишка. – Во круто вышло!!! Ну что, ты довольна?
– Да!!!
Адреналин в крови совершил какой-то сложный химический кульбит, хотелось валяться на земле и хохотать во всю глотку. Карина так и сделала. Рухнула плашмя в аромат влажной хвои и не до конца завядшей душицы, от полноты чувств замолотила по земле руками и ногами.
– У меня на полке, – на мотив «Жили у бабуси» провыла она, – два веселых волка!!! Один серый, другой белый… Тот, что серый, – с челкой!!!
– Ты только челку не обрезай, поэт, – сказал Митька и тоже рухнул на землю. Потом приподнялся на локтях и заглянул Карине в глаза. – Тебе без челки хорошо. Глаза видно и вообще… «Если уйдешь ты, я тоже уйду… вслед за тобой…» – пробурчал он строчку из песни, которую Карина напевала на крыше.
«Целоваться полезет?» – мелькнула удивленная мысль. Не успела она задуматься, хотелось бы ей поцеловать Митьку в ответ или по шее ему дать, как оказалось, что размышлять было не о чем. Митьку интересовала куда более насущная проблема.
– Посмотри, луна вон почти полная. У меня руки-ноги с вечера зудят прямо… – В Митькиных серых глазах заискрились озорные огоньки.
Наверное, если вдруг все-таки поцеловаться, ей бы понравилось. Или во всем виноват адреналин?
– Лапы ломит и хвост отваливается, – насмешливо подхватила Карина, отгоняя всякие левые мысли. – Мне, думаешь, лучше? Я же терплю.
– Ты другое дело, у тебя воспитание спартанское… Давай побегаем, а?
У Карины прямо внутренности заныли. Она тоже чувствовала приближение полнолуния. Ей до ужаса хотелось прокатиться кубарем по осенней траве, почувствовать, как в шерсти запутываются сосновые иглы, изловить какую-нибудь мышь. Поднять глаза к небу и взвыть от невозможности достать до нее, белой, бледнеющей в ожидании утра, почти круглой, висящей в небе.
Луна… любому волку известно, что до нее непременно надо добежать… Честно говоря, ей уже не хотелось разбираться в куче бумаг, комом лежащих в кармане джинсов. Хотелось шевельнуть всеми частями тела, освободить когти, обрасти щенячьей своей шерстью… Ужасно хотелось забыть Ларисино вечное «не вздумай засветиться»…
– Ну ладно, давай! – Она вскочила на ноги и кинулась за ближайший куст – снять одежду. Куст оказался не только стеной, но и крышей – желто-пятнистая крона скрыла от нее весь окружающий мир. Хорошо все-таки жить на окраине, когда с одной стороны улица, с другой – опушка леса.
– Ты куда? – удивился Митька.
– Сам догадайся, – буркнула она в ответ.
– Ты что, одетая так и не научилась превращаться?
– Нет пока… вернее, не совсем. В волка – запросто могу, а обратно – не выходит, от одежды одни клочья. И ладно бы клочья, я тут дома пробовала, так пижаму кусками с себя обдирать замучилась: больно, кровища… С Лариком чуть инфаркт не случился.
Превращаться в одежде было очень трудно. Но все-таки уже лучше, чем ничего. Раньше-то вообще не получалось сохранить хоть какое-то подобие шмоток после превращений. Но, судя по Митьке, она тоже скоро сможет оборачиваться туда-сюда в любое время и в любом прикиде. Как только еще немного подрастет.
– Ну ладно, а чего за кусты-то побежала? Летом вон, в реке купались, и ничего не случилось, – подкалывал Митька.
– Ты что дурак-то сегодня такой? Я тебе не Лара Крофт, в купальнике по крышам лазать…
– Да уж, не Лара Крофт… Какая разница, одна или две полоски на доску намотаны…
Митьку иногда клинило в последнее время, переходный возраст, что ли? Говорят, по башке хорошо помогает. Карина от души засветила другу шишкой по затылку и кувырнулась через себя, с наслаждением ощущая, как вытягиваются конечности. Как будто сидела долго над домашкой, а теперь можно расправить затекшие руки-ноги-лапы.
В ноздри ударили сто миллионов запахов. У волчонка-оборотня даже в человеческом обличье нос куда более чуткий, чем у человека, но до волчьего ему все равно далеко. И как можно столько времени обходиться без хвоста? И волчьих глаз… Луна превратилась в сияющее окно в небе, в окно, за которым творятся чудеса, где все счастливы, и все прекрасно… И до которого невозможно добраться. Так было всегда, но сегодня к луне протянулась сияющая линия – словно лунный луч уплотнился, стал шире. И вот, это уже не луч, а дорога, не то прямая, не то завивающаяся странными петлями. Дорога, на которую можно попробовать встать всеми четырьмя лапами…
Белый волчонок, более крупный, чем она, взвился, подскочил на задние лапы и, видимо мстя за шишку, сбил ее с ног. Лунное наваждение развеялось. Ну берегись, Митька! И волчата кубарем покатились по поляне, шутя огрызаясь и почти всерьез выясняя, кто сильнее, а значит, главнее.
Сильнее она не была, но бегала гораздо быстрее. Пусть-ка белый брат попробует ее догнать. Тем более что лес ненадолго (это она помнила человеческим краем памяти) сменился просекой, и мчаться по ней было все равно что лететь – лапы едва касались жухлой травы. Бегущий волк держит голову низко у самой земли. Но когда в нем кроме волка живет еще и человек, то этот человек может захотеть поднять морду и позволить ночному небу кинуться в глаза. Карина так и сделала и чуть не задохнулась от восторга. Лунная дорога протянулась прямо до просеки. Внутренний человек не успел притормозить, и волчьи лапы ступили на лунный луч. И уже с первых шагов мир вокруг изменился. Она бежала по тропе, под ней колыхался лес, над головой бархатно темнело небо. Но еще шаг, и вот уже небо под ногами, а макушки деревьев высоко вверху… О нет, тайга снова вокруг, но сквозь нее проступает город. Но не родной городок в лесу – там нет таких островерхих домов, рыжих фонарей на витых столбах, вдалеке не маячат силуэты башен…
Глава 3
«Уперреть в рратушу!»
Под лапами вместо травы оказалась брусчатка. Странная, непривычная какая-то. Карина обычно не бегала по городу в волчьем облике, но готова была поклясться, что ничего подобного ей видеть и… топтать? осязать? короче, встречать, не доводилось. Улица, куда она вбежала, была застроена двух- и трехэтажными домами под островерхими крышами. На входных дверях вместо ручек сверкали колеса – наподобие рулевых, да не каких-нибудь, а корабельных. К ажурным кованым балконным перилам тут и там были привязаны воздушные змеи. В редких палисадниках цвели и одуряюще, незнакомо пахли деревца. Свет от их цветов был куда ярче, чем тот, что лился от цветных стеклянных фонарей на изукрашенных ажурной вязью кованых столбах. Совсем близко журчала вода.
Несмотря на ночное время, улицы не пустовали – впереди шла целая компания нарядно и странно одетых людей, еще несколько человек болтали у входа в красивый дом с самым большим палисадником. Почти все были с чемоданами или старомодными саквояжами. Не напугать бы их – волк-оборотень гораздо крупнее обычного волка, в холке он такой же высоты, как его собственное человеческое тело, об остальных параметрах и говорить не приходится. Представьте-ка себе волчицу высотой с подростка… Но люди не пугались. Честно говоря, вообще внимания не обращали, увлеченные болтовней и прогулкой. Неудивительно – светло кругом, ночь лунная.
Карина взглянула на луну и обомлела. В небе светили как минимум три луны, причем две из них были полными, на третью, похоже, падала тень одной из двух первых. И лунные дороги, протянувшиеся от правого спутника Земли (или совсем не Земли?), белоснежного, и левого – оранжевого, почти красного, смешивались, и их свет словно накрывал город золотистым покрывалом. Цвет находящейся в середине неполной луны было не разобрать. Но она явно не переживала по этому поводу, так как не чувствовала себя одинокой – из-за ее щербатого диска выглядывал край четвертого спутника сомнительной Земли.
Что это вообще такое? Она уснула в лесу и видит сон? Неудивительно, спать-то уже ой-ой как хотелось. Или, может, глюки посетили? С чего бы вдруг? Но, что бы это ни было, – удивительно красиво кругом. И тихо так, уютно.
Едва Карина подумала о тишине, как сверху раздалось хлопанье крыльев и еще какой-то странный скрежет. Не успела она даже голову поднять, как в загривок вцепились нешуточные когти.
– Волк! Волк! – хрипло заорали сверху. – Дерржу! Карраул! Волк в Тррретьем горроде луны! Уперреть его в рратушу!
Да что это такое, что ж ее сегодня всю ночь ловят, да еще и ранят? Может, хватит уже? И Карина, порядком обозлившись, поступила так, как любой волк и почти любая собака, когда что-то противное, с когтями и клювом атакует ее сверху, – упала на спину, сбрасывая нападающего.
По тротуару покатилась, шипя, ругаясь и лязгая, странная птица – не то ворона, не то вообще птеродактиль какой-то, ободранная и паршивая до крайности, но со сверкающим, медного цвета клювом и, похоже, механическим протезом вместо одной ноги. Карина лапой придала ей ускорения, но тварь быстро пришла в себя и заскакала по брусчатке, волоча крыло.
– Волк! В рратушу! – проорала она и, сорвавшись с места, улетела, хотя ее и кренило на правый бок.
В ратушу, надо понимать, чтобы доложить, раз уж не вышло «уперреть», или что она там вопила? Нарядные люди стали оглядываться, и кто-то высокий даже бросился к ней… Карине сразу разонравилось это место. Захотелось домой. И лунная дорога послушно засияла под лапами.
– Погоди, стой! – закричали ей вслед. Видимо, тот высокий человек.
Но небо и земля вновь поменялись местами, и она уже бежала по знакомому лесу к знакомой поляне.
Наверное, в волчьей шкурке она и впрямь подросла – во всяком случае, сохранять ясное сознание и балансировать между разумом волчонка и разумом человеческого детеныша у нее получалось уже просто отлично. Лучше, чем у Митьки, точно.
Карина примчалась под куст, где оставила джинсы, свитер и прочую одежду, а белый балбес Митька все еще не возвращался. Интересно, а он влипал во что-то подобное? Надо будет расспросить, когда объявится. Она превратилась обратно и, дрожа от холода, натянула на себя шмотки. Старая одежда достала ее хуже некуда. Но у Ларисы железное правило – пока не вырастешь из джинсов, новых не будет. Правда, за последний год она подросла, штаны едва доходили ей до лодыжек. Но Ларик предпочитала не обращать на это внимания. Какая разница, в чем девчонка бегает в свободное от уроков время? Благо, его и нет почти…
Брр, в человечьем теле всегда холодновато как-то. Ларик сейчас спит дома, нырнуть бы тоже под одеялко – не спать, так хоть обдумать все, не отвлекаясь на разных ворон облезлых. Который, интересно, час? Небо уже посветлело, и запели птицы. Успеть бы домой вернуться, пока тетушка не хватилась…
В птичий гомон вплелся какой-то странный треск, словно птица-другая были заводными. Неужели в их городке тоже полумеханические монстры завелись? Карина осторожно выглянула из-за куста, но ничего не увидела. Зато по поляне прямо на нее мчался белый волчонок… вернее, почти взрослый зверюга, под метр семьдесят высотой. Друг детства-то за лето вымахал будь здоров. На полпути он совсем не по-волчьи нырнул головой вперед, а из кувырка изящно вышел белобрысый, довольный жизнью и удавшимся приключением Митька. В камуфляжных штанах и черном свитере. Аж завидно.
– Чего киснешь? Давай-ка по домам, еще поспать успеем.
Про бумаги он то ли уже забыл, то ли решил не упоминать, чтобы не погрязнуть в чтении. Ну и зря, она и сама не собиралась разбирать документы здесь и сейчас, когда вот-вот народ с собаками гулять выползет (то-то друзья человека переполошатся, почуяв волков). К тому же кто-то уже явно болтался по лесу – в воздухе витал легкий запах костра.
– Мить, я тебе сейчас такое расскажу! – выпалила Карина. Но тот энтузиазма не проявил.
– Я тебе сам сейчас «такое расскажу», – сказал Митька. – Тут вертолетик запускают, прикинь! Не спится кому-то.
– Какой еще вертолетик? – обалдело спросила Карина, чувствуя, как холодеет от страха затылок.
Черт с ним, с городом, и с вороной этой – может, они ей вообще приснились. Но вот о вертолетах с дистанционным управлением и цифровыми камерами высокой точности она была наслышана.
– Здоровый, круглый, как НЛО, на восьми моторах, – рассказывал тем временем Митька. – Крутая штука, я типа такого в Интернете видел. Покружил надо мной и улетел. Я как раз туда-обратно превратился.
У Карины подкосились ноги. Чуть на землю не села.
– Камера на нем была?!?
– Не вопи, оглушишь… не обратил внимания…
– Куда он полетел? – Надо найти дурацкую игрушку и убедиться, что камеры не было. Или… разломать вдребезги. А если кто-то уже увидел, как Митька «туда-обратно» превращается? – Ну же, Мить, где он?
– Так-так, куда собрались с утра пораньше?
Карина и Митька подскочили как ужаленные. На такой случай у них существовала твердая договоренность – разворот на сто восемьдесят градусов и уматывать, громко крича «Папа!!!». И Митька уже набрал воздуха в легкие…
Глава 4
Лапа
Этот персонаж был им знаком.
– Ой, здравствуйте, Марк Федорович, – голосом отличницы вдруг зачастила Карина, – а мы тут с пробежки возвращаемся.
Марк Федорович, директор некоего подобия детского дома – центра помощи детям и подросткам всего на десять или пятнадцать человек. Настоящего детдома в их крошечном городке не было, но попавшие в беду ребята могли получить поддержку в этом самом центре. Кроме того, он вел сразу несколько спортивных секций, водил ребят (не только своих воспитанников) в походы, а с первого сентября, то есть уже почти две недели, временно исполнял обязанности физрука в их школе. Был он невысок, но широкоплеч. Волосы носил длинные. И сейчас он усмехался в бороду, добродушно щуря карие глаза. Хорошая девочка Карина, бегающая по утрам, выглядела очень неубедительно, особенно в рваных джинсах и заляпанных кровью кедах.
– С пробежки, значит. – Марк Федорович наклонил голову набок. – Значит, Закараускас… как там твоя фамилия, Карина? Кормильцева? Значит, мои ученики выходят на утреннюю пробежку еще с ночи. И никакого отношения к пожару в городском архиве не имеют…
– Что-о-о? Не, к пожару – никакого, – ошарашенно брякнул Митька.
Карина закатила глаза. Конспиратор… Зато теперь понятно, почему в воздухе пахло костром.
– Марк Федорович, это был ваш вертолетик?
Митька понял, что облажался, и теперь пошел ва-банк, чтобы отвлечь и.о. физрука от спортивных успехов учеников. С перепугу он следом за Кариной «включил деточку», и теперь Марк Федорович окончательно убедился, что пожар не пожар, но чего-то эта парочка сегодня натворила.
– Какой еще вертолетик? – нахмурился физрук. Похоже, эта новость его встревожила. Интересно, с чего бы?
– Октокоптер, – хмуро пояснила Карина своим нормальным голосом. – Знаете, на канале «Дискавери» показывали, такие в США почту доставляют. Беспилотник, по кругу восемь пропеллеров, в середине – контейнер для посылки.
– Октокоптер, значит… Точно он? Не гексакоптер, например? Не на шести, а именно на восьми моторах? И как это ты рассмотрела?
– Зрение хорошее, оба глаза единица, – пробурчала девочка, мысленно ругнув себя на чем свет стоит.
В самом деле, стоит чуть-чуть расслабиться, и сразу же выдашь себя, покажешь, что не такая, как все. Про восемь пропеллеров сказал Митька, но, будь он обычным пацаном, ни за что не смог бы рассмотреть, сколько именно было моторов у беспилотника. Самый темный час, как известно, – перед рассветом.
– Марк Федорович, мы пойдем, – отчаянно заявила она. – Мы правда, честно, с пробежки. А сегодня моя очередь завтрак делать, тете скоро вставать на работу…
– Может, вас по домам проводить? – Препода эта история с октокоптером-беспилотником, похоже, обеспокоила.
– Доберемся, – подал голос Митька.
Но тут кусты шевельнулись, и на поляну вышел еще один человек. Смуглый, с гривой вьющихся русых волос и рюкзаком за плечами. Все в этом человеке было громадным – рост, плечи, руки. В его кармане (о чем, конечно же, никто, кроме него, не знал) лежала последняя уцелевшая страничка из архива, та самая, со словом «ликантроп». Он не сказал ни слова, просто обвел взглядом их компанию. Поглядел прямо в глаза Карине, усмехнулся. Взглянул на Митьку. Потом уставился на физрука и больше не обращал внимания ни на кого.
Карина поняла, что попали они именно сейчас. Все неприятности, случившиеся с ними до сих пор, таковыми можно не считать. Она кинула отчаянный взгляд на Митьку в надежде, что он сообразит хотя бы, что надо сматываться. Но тот как загипнотизированный таращился на незнакомца. Неожиданнее всех повел себя Марк Федорович. Он вдруг резко крутанул головой, в шее что-то хрустнуло, и он демонстративно лениво шагнул вперед, загораживая собой детей.
– Марш отсюда, – тихо сказал он, медленно сжимая и разжимая кулаки, словно разминая пальцы.
То, что он был в полтора раза мельче соперника, его, похоже, не смутило. Громадный человек бросился на Марка Федоровича. Карина и Митька второй раз за сегодняшнюю ночь дали стрекача. Но далеко они не ушли.
– Стой! – рявкнула Карина буквально через несколько шагов. – Митька, это он! Тот громила, который меня в окне ловил! Пошли смотреть! Надеюсь, Марк ему наваляет.
Митька и сам был не прочь поглядеть на этот странный рестлинг на лесной опушке, тем более что доносящиеся оттуда сопение и рык не очень-то походили на человеческие. Правда, его немного беспокоила мысль, что если незнакомец победит, то, скорее всего, отправится по их следам. Но любопытство и адреналин – страшный коктейль, особенно когда тебе четырнадцать лет. Они рванули назад, Карина сунулась к кустам, огораживающим поляну.
– Ого, я так и думала! Они оба не люди. Только Марк какой-то желтый или рыжий, никогда таких не видела, – сообщила она.
– А каких ты видела? Серую себя и белого меня, – хмыкнул Митька и тоже высунулся. – Они вообще волки?
Карина только головой покачала. Не волки. И даже не совсем звери. Полузвери. Они катались по земле плотным клубком, мелькала то лоснящаяся шкура, то вполне человеческая кожа. Ком замер, физрук оказался наверху. Выглядел он вполне человеком, но Карина была готова поклясться, что в зубах он сжимал нечто окровавленное. Она вылезла еще чуть-чуть и с придушенным визгом отпрянула назад, практически сбитая с ног тяжелым предметом. Она посмотрела на предмет и… едва не рассталась с давным-давно съеденным ужином.
Перед ними лежала оторванная рука. Зверски отгрызенная кисть руки, если быть точным. Вернее, если быть действительно точным, то никакой не руки… Это была огромная лапа, поросшая серой шерстью пятерня с острыми когтями, каждый с Каринкин палец размером. И она еще подергивалась и исходила густой, черно-красной кровью.
– Что ж это такое?.. – пробормотала девочка.
Митька, до зелени бледный, тоже с трудом сдерживал тошноту.
– Не знаю… рука… – выдавил он.
Шум драки тем временем стих.
Карина выудила из кармана черный полиэтиленовый пакет.
– Спятила?! – шепотом взвыл (именно шепотом и именно взвыл!) Митька. – Куда ты ее потащишь? Ларисе на кухню?
– Потом разберусь, – ответила Карина. – Но не оставлять же. Архив – для слабаков. Мы, кажется, нашли нечто стоящее.
– Сама это стоящее потащишь, – только и смог сказать Митька.
Карина вздохнула. Рука, к счастью, еще не пахла. Даже не окоченела. Да и с чего бы? Минуту назад еще была на положенном ей месте – у запястья. Она вообще еще судорожно подергивалась. Брр… Девчонка расправила пакет и, тоже не желая прикасаться к находке (если то, чем в тебя не глядя швыряет твой физрук, можно назвать находкой), как-то все же умудрилась закатать ее внутрь. Пальцы «трофея» еще судорожно подрагивали. Митькиной решимости не вмешиваться хватило ровно на время упаковки руки. Сумку он у нее сразу же забрал. Джентльмен, чего уж там.
– Чья рука, Марка? – спросил Митька.
– Нет, того… второго… Видишь же, шкура серая.
– Ты поняла, да? Он тоже не человек…
Карина поежилась.
– Но и не такой, как мы. Он не волк, а вот это. – Она ткнула пальцем в пакет. – Он был в архиве, а потом архив сгорел. Что ему там понадобилось? Нашел или нет? Погоди, дай соображу. Нашел и забрал или убедился, что ничего нет. Иначе бы не поджег. Ну тогда… ему, возможно, нужны наши бумаги. Или у него есть еще что-то, что нам нужно… или, наоборот, у нас есть что-то, от чего он бы не отказался. Тьфу, запуталась.
Карина взглянула на Митьку и осеклась. Друг смотрел на нее, как на идиотку.
– Карин, ты не о том думаешь, – сказал Митька. – Подумай-ка лучше, кто такой Марк. Он ему руку отгрыз, понимаешь? Он тоже из этих… «кто-то-там-garou», помнишь, из твоей бумажки?
– Помню. Надо будет сесть и спокойно все названия животных из словаря переписать. И проверить, что совпадет.
– Без словаря не помнишь? Ты ж французский знаешь.
– Мить, я и по-русски не всех животных помню. Зачем они мне? Зато, если хочешь, могу тебе экскурсию по Парижу отбарабанить. Хоть по-русски, хоть по-французски. Пошли по домам, а? Наши уже победили, а мне с Федорычем объясняться вообще неохота.
Марк тем временем вытирал кровь с лица и отплевывался. Мучительно хотелось прополоскать пасть… рот. Кровь ликантропа – омерзительно. Противник кулем лежал на влажной земле. И с ним надо было что-то делать. Он ногой перевернул ликантропа на спину. Одно движение когтей – и его не станет. Но поверженный открыл глаза. Они были мутного серо-голубого цвета, как у новорожденного.
– Не… убивай, – хрипло выдавил он.
– Пощады просишь, – хмыкнул Марк. – Зачем за детьми гнался, тварь?
Тот сглотнул, мотнул головой:
– Не дети. Детеныши. Не пощады… нет. Ты просто… не убивай.
– Это еще почему?
Тот снова закрыл глаза.
Ну что тут будешь делать? Не убивать же раненого, в самом деле. Хотя бы потому, что раненого проще допросить, чем мертвого, и узнать, кто и зачем послал его в их город. В том, что ликантропов здесь не водилось, Марк был уверен на все сто.
Марк еще с минуту посидел возле впавшего в забытье ликантропа, чувствуя себя идиотом. Волчат в городе тоже давным-давно не было, не считая этих двоих. Но до сих пор они оставались в относительной безопасности, спасибо их взрослой человеческой родне. И он уже успел подзабыть это странное ощущение – чужой беды, – заставляющее бросить все (например, подушечку!) и нестись, не разбирая пути, на выручку. Что ж поделать, такова его природа… и его доля.
Кстати, эти двое могли бы хоть из природного любопытства остаться. Сейчас самое время вылезти из-за кустов и предложить помощь.
Но как же, дождешься. Он похлопал себя по карманам, мобильник каким-то чудом не вывалился во время драки, и теперь его не надо было искать в траве. Он быстренько набрал номер.
– Привет, Валерик, – сказал он, – это Марко. Не ври, мелкий вредитель, ты не спал. Откуда-откуда… Я вас, спиногрызов, всех как облупленных знаю. Значит, так, друг мой. Поднимай Никиту и Гришу, скажи им, пусть полмедпункта в каземат тащат. Капельницы, все прочее, разберутся сами. Да-да, в каземат, который без окон. Кровать не надо, надо матрасов побольше и одеяла зимние.
Он выслушал ответ, покивал головой.
– Вот что еще, дитя неразумное… Это ведь ты на пару со своей бабушкой младшую Кормильцеву в архив направил? Да как же, отпирайся больше. Доберусь я до тебя… с ремнем. Не посмотрю ни на что. До скорой встречи.
Еще вдох и выдох.
– Ох, боюсь, пожалею я об этом, – покачал головой Марк.
Он встал, без видимых усилий взвалил громадного человека (вернее, не совсем человека) на плечо и пошел прочь.
О руке, отгрызенной и выброшенной в пылу схватки, Марк совсем забыл.
Глава 5
Тайные встречи
Ратуша Третьего города луны была сложена из розовато-серого мрамора. Под действием влажного ветра камень давно потерял глянцевую гладкость, его шершавая поверхность казалась живой и теплой даже ночью. Свет двух полных лун окрашивал мрамор в золотистый цвет.
Аккуратное трехэтажное здание ратуши отличалось от остальных городских домов только (ага, всего-то-навсего!) высокой башней, увитой балконами-лестницами и увенчанной большим, чуть сплющенным шаром – залом Обсерватории. К городской ратуше вплотную прилегала Академия четырехмерников, даже сад у них был общий. Оно и понятно – отцам города уж никак не до отдыха и забав на лужайках, а у стадиентов всегда найдется желание (а когда есть желание, будет и время!).
Впрочем, человек, стоящий на балконе у самой обсерватории, на отца города не походил, разве что на мать. Невысокая рыжая женщина в брюках-галифе, сапогах и свободной блузе барабанила пальцами по перилам, напряженно всматриваясь в даль, туда, где на фоне чернильно-синего неба проступали контуры замка. Вьющиеся мелким бесом волосы то и дело падали ей на глаза, мешая смотреть, она нетерпеливо отбрасывала их, открывая симпатичное скуластое лицо с рваным шрамом на левой щеке. Время от времени она переставала барабанить пальцами по перилам, но тогда в волнении принималась теребить широкий кожаный пояс с металлическими бляхами. Услышав хлопанье крыльев, лязганье и скрежет, она всплеснула руками.
– Кру, наконец-то! Где тебя носило? – Женщина вытянула руки, и в них прямо-таки свалилась странная помесь вороны и птеродактиля с медным клювом.
– Крааа! Эррен! – проорало странное существо. – Там! Дерржал. Волк! Волк! Детеныш. Удррал!
– Детеныш? Ты уверен?
Медноклювое существо так и задохнулось от возмущения, забило кожистыми крыльями, теряя остатки перьев.
– Эррен! Не верришь, дурра? Прроверрь! Дерржал! Кррррыло! Тррравма!!! Где ррром? Прройдет.
– Верю, верю, – успокоила старую развалину женщина по имени Эррен. – Сейчас починю твое крыло. Если пожелаешь, мы тебе новое крыло сделаем. Хочешь?
– Дуррра! Крру не ррробот, Крру – тварррь! Не чини! Лечи Кррру!
– Хорошо, хорошо, лечить так лечить. Хотя, честно говоря, старик, у тебя столько железок во всех местах, что ты у меня больше робот, чем тварь. Один клюв чего стоит.
– Эррен! Не дрразни Крру! Лечи! Пррроверррь! Волк удрррал. А рррому дашь?
Рому ему, нахалу скрипучему… И Эррен, баюкая ворчуна Кру, как больного котенка (немаленького такого котеночка!), потащила его в одну из просторных круглых комнат башни, которую при необходимости использовали как мастерскую.
В месте, подобном Третьему городу луны, мастерская в городской ратуше – не роскошь, но необходимость. Где же еще испытывать и изучать всевозможные механические и магические приспособления, делающие жизнь города проще и краше? А уж таких горе-разведчиков, как Кру, то и дело приходилось лечить и даже заменять некоторые части тел на искусственные. Этим она и занялась. По столу, чуть скрежеща шестеренками, засновали с полдюжины ее крошечных помощников – механические четырехмерные лошадки потащили ей инструменты, затем вытянулись в строй на краю стола, ожидая дальнейших распоряжений. Эррен привычно нацепила огромные очки-маску и вооружилась тем, что помощники притащили. Ее инструменты походили на набор тонких крючков и в равной мере годились для ковыряния в поврежденных механизмах и живых существах.
Так… Сначала прижать нервные окончания, чтобы не мучить сердце старого друга обезболивающими зельями (сердце свое он и сам замучает – выпивкой и драками). Потом приступить к операции – пару хрупких птичьих косточек давно пора заменить на спицы из доброго сплава, не говоря уже о пострадавших в драке сухожилиях.
– Ну вот, твое крыло как новое, – сказала наконец Эррен. – Больно?
– Карраул! – радостно согласился распластанный на столе Кру. – Где рррром? Дай рррому – прройдет.
– Хватит тебе рому, старый ты пьяница. Сначала про волка расскажи.
– Эррен! Сама прроверрь! Зрррак прроверрь!
– Я с тобой с ума сойду, – пожаловалась женщина. – Давай сюда зрак. Я думала, он не работает…
– У Крру все рработает! – С этими словами он выпучил глаза, один из которых оказался черным как у всех ворон, а второй – серым. Серый «глаз» выкатился на ладонь Эррен подобно крошечныму стеклянному шарику, не причинив Кру никакого неудобства.
Эррен подышала на зрак (это было не обязательно, просто привычка) и подбросила его в воздух. Зрак завертелся, внутри его засиял крошечный огонек. Огонек разгорался все ярче и ярче. Наконец он словно вырвался из шарика. Вокруг зрака образовалась небольшая сфера, в которой проступило изображение той самой улицы, воздушных змеев на балконах, цветущих деревьев. Свет двух лун сплелся в лунную дорогу, и на нее из пустоты шагнул волк. Шагнул и продолжил свой путь, озираясь вокруг с абсолютно человечьим удивлением в глазах. Это был обычный серый волк, только огромного размера – больше полутора метров в холке.
– Невероятно, – сказала Эррен, досмотрев до конца весь «репортаж», включая потасовку и исчезновение волка, – это детеныш. Волк почти взрослый, но все же подросток. Даже странно, что он так легко прошел сюда и так легко вернулся.
– Кошмарр! Волк – тьфу. Крру геррой! Ррому быстррро!
– Герой, герой… ладно, вот тебе твой ром, а то ведь подумать спокойно не дашь.
Пока Кру, прикрываясь «травмой» и «героизмом», надирался ромом, Эррен гоняла одного из механических коньков по столу и терпеливо ждала, когда птероворон отключится. На обдумывание дальнейших действий у нее ушли считаные секунды. Остальное время – на то, чтобы решиться в очередной раз нарушить закон прямо посреди мастерской, принадлежащей ратуше, а значит – городскому Совету.
Разумеется, Эррен предпочла бы сделать это из собственных комнат в профессорском крыле Академии, но выбора у нее не было.
Прежде всего она проверила, надежно ли заперты двери и окна, – только случайных свидетелей ей и не хватало (хотя насколько случайным будет тот, кто заглянет в мастерскую городского Совета среди ночи?). А затем сунула конька в карман брюк (тот протестующе пискнул) и подошла вплотную к стене, которая выходила окнами на замок. Стена была сложена из крупных каменных плит. На одну из них Эррен и положила обе ладони. Вздохнула и решительно перенесла на них весь свой невеликий вес, словно желая вытолкнуть плиту из стены наружу, заставить с грохотом рухнуть на мощеную дорогу с высоты восьмого этажа. Но ничего подобного не произошло, вместо этого ее руки прошли сквозь плиту, как сквозь масло. Если быть точной (а Эррен предпочитала точность), то она погрузила руки в глубину плиты. И кто-то крепко сжал их там, в стене.
– Покажи глубину, – негромко попросила Эррен, и слова, сорвавшись с ее губ, на секунду обрели плотность и объем, но тут же растаяли золотистым облаком. – Ну же, прошу тебя. Пожалуйста.
И плита повиновалась. По ее поверхности пробежала рябь, шершавый камень стал гладким и прозрачным, как стекло. Но вместо ночного неба и замка на горизонте Эррен увидела другую комнату, гораздо меньше и скромнее мастерской. Каменные стены, но не теплый желто-розовый мрамор, а серые булыжники, узкая кровать в углу, стол со стулом и горы книг по всему свободному пространству. Эту комнату Эррен видела не в первый раз, как, впрочем, и ее обитателя, сидящего на груде книг, как на табурете, у стены и крепко сжимающего ее собственные руки.
– Привет, братец, – сказала она.
– Здравствуй, символьер Эррен, – ответил брат.
Он был такой же бешено-рыжий и проволочно-кудрявый, как она, очень высокий, худощавый, но широкоплечий и с крупными руками.
На нем было надето нечто вроде бесформенного свитера, не то черного, не то серого цвета, но он носил эту робу не без изящества.
Эррен несказанно злил тот факт, что тайную камеру устроили ни много ни мало в мастерской ратуши. Ее злило вдвойне то, что заключенным оказался ее же родной брат. Да еще и «тайным». Можно подумать, она не заметит глубинный тайник в мастерской, которую давно привыкла считать своей.
– Что привело мою хорошую сестричку на нелегальное свидание с братом-преступником? Расскажешь мне, что происходит в мире? Новое омертвение уничтожило город? Прекрасный народ элве вычислил День пилигримовых яблок этого года? Города луны перестали выходить из абсолютной глубины, и Высокий совет застрял на нашем пороге в полном составе? – насмешливо поинтересовался он.
– Не до шуток, Евгений, – отозвалась Эррен. – В городе видели волка.
Глаза Евгения превратились в две иглы, он так стиснул руки сестры, что она чуть не зашипела от боли.
– Когда? Где он сейчас?
– Кру засек его около часа назад. Не удержал, конечно же.
Брат рывком втащил Эррен в свою камеру и выпустил ее руки. Она присела на груду книг, как на табурет.
– Твой Кру – чертова развалина без мозга. Наверное, он все перепутал и кинулся на чью-нибудь собаку.
– При нем был зрак. Так что я сама все видела. Детеныш серого волка. Ты понимаешь, что это значит?
Евгений медленно кивнул:
– Гибель нашего перекрученного мира откладывается. Пока жив хотя бы один волк-оборотень, пока он бегает по лунным тропам между витками Земли и Трилунья, мир тоже будет жить. Я правильно излагаю, символьер Радова?
Та нетерпеливо дернула плечом.
– Не заговаривай мне зубы, – фыркнула она. – Для тебя это значит, что пора выбираться из застенка, собирать Охотничий клуб и продолжать заниматься мерзостями. Только я думаю, что на этот раз извлеченное бессмертие пойдет не на продажу. Ты разделишь его между своими э-э-э… собратьями по кругу, чтобы вы наверняка смогли пережить очередное и неизбежное омертвение.
– О, не волнуйся, у меня всегда найдется капля вечности для любимой сестры, – ухмыльнулся Евгений.
– Обойдусь и без нее, – парировала любимая сестра.
– Разумеется, – насмешливо протянул брат, – в остальном ты права. Пожалуй, я поохочусь. И не смотри на меня так. Мое дело порицают все кому не лень, но оно законно.
Эррен стиснула зубы.
– Законы писали люди, – процедила она наконец, – и эти люди заботились прежде всего о себе, а никак не о мире, в котором живут.
– Лишь у того, кому предстоит прожить вечность, будет достаточно времени, чтобы залечить раны, нанесенные миру. Поверь мне, я только для того и должен заполучить бессмертие, чтобы бороться с омертвениями.
– Ты в самом деле веришь в то, что говоришь? Тогда я… я просто помешаю тебе освободиться.
Брат откровенно расхохотался:
– Как? Сознаешься Высокому совету, что тайком навещала преступника в застенках? Да это будет твой последний день в Совете, на посту главы Академии… и вообще на свободе. По закону, дорогая моя. И какие бы гадкие, мерзкие люди ни писали этот закон, ты ему подчинишься. Ты же… хорошая. Верно, символьер Радова?
– Не паясничай, – рассердилась сестра, – я просто забочусь о нашей семье.
– Семье?..
– Будем ворошить прошлое, милый брат. Какова вероятность того, что волчонок, прошедший сегодня в Трилунье, твоя дочь?
Евгений отшатнулся от сестры.
– О чем ты говоришь? – медленно, с расстановкой спросил он.
– Надоело прикидываться слепой, глухой и глупой. Да-да, я прекрасно знаю, что одна из сестер твоей законной жены родила тебе ребенка. Не простого, а детеныша. Сколько лет должно быть девочке? От двенадцати до четырнадцати?
– Именно так.
– Точнее не припомнишь, заботливый отец?
Брат в ответ только фыркнул.
– Если ты припоминаешь, она от меня сбежала и забрала ребенка, да еще и влепила мне знак забвения со всей своей немалой силой…
– Могу понять твою подругу. Так что, какова вероятность?
Евгений задумался.
– Очень высокая, – нехотя сказал он. – Если только не случайное совпадение.
Эррен медленно кивнула:
– Давай попробуем восстановить картину. Пятнадцать лет назад ты и твои… назовем их «друзья», с Земли и из Трилунья, взялись за возрождение практики охоты на бессмертие. Поживиться бесконечной жизнью оборотня за счет оборванной жизни детеныша, брр… Несмотря на то, что наш дед положил этому конец и даже уничтожил все сведения об охоте. Так?
– Признаю свою вину, сестрица. Но ты же не станешь отрицать, что охота принесла нашим предкам состояние, которым ты тоже пользуешься с полным правом.
– Не о том речь, братец, – не моргнула глазом Эррен. – Восемь лет назад захватили волчат, перебили всех взрослых. Очень хитро и продуманно. Но как вы узнали, сколько их? От Дирке?
Радов вскинул бровь:
– Нет… А сама ты не догадываешься?
– Волчья карта? Я-то думала, ее уничтожили. Роскошный артефакт. Показывает, где и когда рождались волки, где и когда погибали. Это же предмет-оборотень? Чем она тогда была?
– Глобусом, представь себе. Использовать – одно удовольствие. Двойной глобус Земли и Трилунья с учетом всех перегибов пространства и троп между городами луны. Мы легко рассчитали количество живущих оборотней и их возраст. Дальше – дело времени, магии и техники. Взяли в плен защитника детенышей, а их самих переправили в лабораторию Резанова, возле Третьего города луны.
– Почему не в Трилунье?
– Ритуал Иммари здесь утерян… Ну… я странно чувствую себя, рассказывая четырехмернику что Земля и Трилунье представляют собой единое пространство, просто… туго перекрученное. Земля это один виток, Трилунье – другой. Подобно тому как при «перекрутке» Трилунью достались несколько лун, а Земле одна, нашему витку так же досталась большая часть той энергии, которую мы называем магической. А Земле – лишь малая толика. Но прикладная наука с успехом заменяет там знаккерство. Местами они неплохо уживаются вместе… Все, что утрачено здесь, мы смогли повторить на Земле, соединив их технологии и наши знаки.
– Мебиус великий! Я поражена, не ожидала, что ты настолько ясно понимаешь соотношение витков…
– Спасибо, сестрица. Твой брат не идиот, какой сюрприз, да? Как бы то ни было, я лишь пытался восстановить охотничьи ритуалы. Вернее, получить те же результаты любой ценой. На подготовительном этапе несколько волчат погибли…
– Количество волков уменьшилось до критического. И начались первые за сотни лет омертвения.
– И эти идиоты из Высокого совета сами притащились к нам с белым флагом и мольбами пощадить детенышей. В обмен они были согласны предоставить нам неограниченные полномочия. Власть над миром, ты понимаешь?
– Ты уж не зарывайся, не над всем миром. Народ элве и жители Тающих островов всеобщей паники не разделяли и не собирались вас признавать…
– Но начало было положено! Да еще очень кстати обнаружились старые клиенты деда, которые жаждали бессмертия, как некогда их родичи. Все складывалось идеально, но… Ты знаешь, Волчья карта хранилась у Клары, и она узнала о моем детеныше.
– И решила сорвать эксперимент…
– Чтобы прижать меня к стенке и вынудить использовать девочку. Или просто поддалась эмоциям, с ней такое бывает. Не знаю, как мать детеныша узнала об этом, но к тому времени, как я усмирил Клару и вернулся к ней, она не просто уехала из Москвы. Она где-то осела и внушила ребенку, что они дома и в безопасности. Знак забвения плюс эффект логова сработал. Они обе скрыты от меня. Иначе я давно забрал бы в Трилунье и мою женщину, и моего детеныша. И был бы свободен.
Евгений повернул голову, словно приглашая Эррен полюбоваться на его жалкое жилище. Взгляд его стал хищным и злым. Всего на секунду Если сестра и заметила это, то не подала вида.
– И самое поганое, Эрр, – добавил брат, – что я предвижу твой следующий вопрос. У меня больше нет Волчьей карты. Эта дрянь украла не только ребенка, она украла артефакт.
Эррен разочарованно вздохнула.
– Я понимаю, ты рассчитывала притащить девочку в Трилунье, с помощью карты доказать, что она последний волк. Будучи отцом последнего волчонка и имея полное право распоряжаться ее жизнью, я могу диктовать свою волю Совету. Ну, разве не великолепно?
– Вообще-то, – задумчиво ответила сестра, – Высокий совет и без артефакта понимает, что еще одного омертвения мир не выдержит. А значит, Волчью карту искать пока не обязательно. Сколько сейчас может существовать волчат? Волчонок-другой рождаются примерно раз в тридцать лет. Жизнь любого детеныша сейчас бесценна.
– Ты можешь вытащить ее в Трилунье и использовать, чтобы освободить меня. Чего ты хочешь взамен?
– Кроме чувства счастья от того, что мой брат свободен? – горько усмехнулась Эррен. – Это моя родная племянница, Мебиус тебя перекрути! Я хочу участвовать в ее воспитании. Ты отправишь ее учиться в Академию четырехмерников, и она шагу не ступит в ваш чертов замок, где Кларисса правит бал и держит свою школу. Даже если по знаккерской направленности девочка окажется ритуалистом.
– Думаешь, Кларисса убьет детеныша? Сомневаюсь.
– Кларисса, хм. Твоего детеныша от другой женщины, возможно, обретя при этом бессмертие? Проверить хочешь? На собственном ребенке? – Эррен почти кокетливо повернулась к брату той частью лица, которую пересекал шрам.
– Не жеманничай, сестренка, ты разукрасила мою жену гораздо серьезнее. Она, в отличие от тебя, все силы бросила на то, чтобы избавиться от последствий вашей милой беседы. Правда, мало чего добилась, поверь мне… – Евгений замолчал на полуслове, словно понял, что сболтнул лишнего.
– Да не собираюсь я о твоей полоумной супруге сплетничать, – отозвалась Эррен. – И об ее сестрах тоже. Меня волнует детеныш. Ладно, мрак с ней, с Волчьей картой. Если не принимать в расчет тех волчат, которые, вероятно, родились за этот период, может ли твой детеныш действительно быть последним волком Трилунья?
Евгений пожал плечами:
– Если не считать Дирке Эрремара, то да, я полагаю. Как ты собираешься искать девчонку? Я же тебе говорил про эффект логова…
Эррен нетерпеливо дернула плечом.
– Плевала я на этот эффект. Мне незачем заходить в ее дом. Третий город луны связан тропой с одним-единственным местом. Это крошечный городишко, затерянный в лесах на Земле, возле которого твой идиот Резанов и разместил лабораторию. Лунные тропы сейчас закрыты, но если волк появился здесь, значит, он начал протаптывать их заново, случайно или намеренно. И если это первое появление волка у нас (а я уверена, что оно первое; что бы ты ни говорил о Кру, от него ничего не ускользнет), то волк мог прийти исключительно из этого города. Там и поищем. Да и вообще, как я ее найду – мои проблемы. А ты позволишь мне поселить ее в нашем родовом замке и заняться ее образованием, и дело с концом.
– Договорились.
– Как ее зовут?
– Карина. Имя, подходящее для обоих витков нашего мира. Как у всей их семейки. Ты же знаешь, они поколениями живут между Землей и Трилуньем. Точно так же, как земные маги свободно жили на два мира до полного закрытия троп.
– Евгений! Пока ты носился со своей романтической идеей мирового господства, «Сравнительную наукологию витков» Даниела Корамелла начали изучать в школе. Гм… В моей Академии, во всяком случае. Дети нынче грезят путешествиями в действительно иные миры, за пределы соседнего обитаемого витка.
– Эрр, мрак побери, я ритуалист и всегда им был. Если я и представляю, что мир несколько… просторнее, чем просто трехмерное пространство, то это еще не значит, что я готов развивать эти навыки, как крестьянин, надеющийся оторваться от плуга…
– Крестьяне давно не пашут плугами, чудо мое. Что еще ты помнишь о своей дочери?
– Она рыжая, как и мы. Вернее, красная, переливается от светло-желтого до багрового, почти черного. Как все прекрасные дамы семейства Радовых. Совсем на мать не похожа.
Эррен по-девчоночьи хихикнула, крутанула на палец локон, который из апельсинового стал коралловым.
– Надеюсь, от нашей семейки она унаследовала больше твоих черт, тогда будет красавицей.
Брат усмехнулся тоже:
– Тут бы мне и обидеться. Неуч, безумец… Неужели я, кроме всего прочего, похож на красивую девочку?
– Ты не в том положении, чтобы обижаться на сестренку. Вытащим тебя на свободу – с тебя пирушка. Потом можем и подраться. А сейчас, извини, мне пора. Отправлю за девочкой кого-нибудь из стадиентов, дети лучше смогут договориться между собой. Мне же надо присутствовать на Совете и начинать торговаться за твою свободу.
Евгений поцеловал сестру в лоб.
– Спасибо, что не оставляешь меня, Эрр, – тихо сказал он.
– Ты же мой единственный брат, – отозвалась та. Вынула из кармана конька, поставила его на вершину книжной пирамиды и сквозь каменную плиту вернулась в мастерскую.
В последний момент оглянулась.
– Не грусти, великолепный Евгений Радов! Мы еще станцуем наш коронный вальс на Празднике пилигримовых яблок.
Евгений посмотрел сестре вслед.
– Хватит прятаться, выходи, – бросил он куда-то в сторону. – Давно ты здесь?
От стены отделилась высокая тонкая фигура в темной накидке.
– Она «не собирается сплетничать о твоей полоумной супруге», – прошипела Кларисса. – С этого момента я здесь! Ты что, своей сестре не мог рот заткнуть, Евгений? Я ее убью однажды. Скормлю пустынным драконоидам, они вечно жрут всякую пакость. О Вечность, Евгений! У тебя точно одна сестра лишняя, и мне плевать, что она у тебя всего одна. Если ее послушать, я сплю и вижу, как убить этого ребенка. О нет, дорогой, я не в восторге от того, что мне придется воспитывать твою незаконную дочь. Но Эррен ее не получит. Прямо или косвенно, с помощью девчонки мы обретем бессмертие, и у нас будет запас времени, чтобы найти Волчью карту, дождаться рождения новых волчат… И править этим витком мира.
– Тихо, дорогая, – Евгений притянул к себе жену, поцеловал в макушку, – я не мог не подыграть сестре. Мне все еще нужна ее помощь.
Кларисса на секунду замерла в его объятиях, но затем нехотя отстранилась. Она была высока ростом и тонка, как плеть. Белокожая, с иссиня-черными волосами и редкого сиреневого оттенка глазами, – просто изумительная красавица. Впечатление портил только ее высокий, пронзительный голос, неожиданно срывающийся на хрип. К сожалению, она этого не осознавала, поэтому к молчанию была не склонна.
– В замке тебя ждут ванна, ужин и вино. Мой ученик весьма преуспел в строительстве глубинных коридоров внутри Трилунья, скоро сможет соединять нас с Однолунной Землей, – продолжила Кларисса. – К сожалению, ему приходится делить свое время между моей школой и Академией твоей невыносимой сестры.
Она поправила складку накидки, словно невзначай демонстрируя супругу воздушный наряд из лилового шелка. От Евгения этот жест не укрылся, но он решил не реагировать. Кларисса в таких случаях очень забавно злилась.
– Редкая печаль, дорогая, – насмешливо отозвался Евгений, – особенно если учесть, что строить глубинные коридоры его учит именно Эррен, да и первым предметом, годным для построения коридора из застенка, меня обеспечила именно она… Где мальчишка? Хочу лично проинформировать его, что все беды от женщин. Вернее, от их избытка в семействе.
– Он в Академии, – обиженно отозвалась Кларисса, – и у него нет семьи.
– Счастливчик, – невесело отозвался Евгений. – Моя старшая дочь, по крайней мере, в замке?
– Твоя единственная законная дочь в замковой школе. – Голос Клариссы задрожал от подступивших слез. – Но я не вижу смысла держать ее тут. Она полная бездарь в знаккерстве, к сожалению, и с годами это становится все заметнее. Скоро об этом узнают все. Я виновата, ведь одна из моих проклятых сестер тоже уродилась бездарной… прости меня.
– За что? – удивился Радов. – Таланты не выбирают. Слушай, дорогая, ужинать я не хочу. В Городе луны появился почти взрослый волк. Значит, мне недолго осталось притворяться арестантом, и наши самые смелые мечты могут сбыться. Отыщи-ка мне в библиотеке «Легендариум».
– Руководство к Волчьей карте? О, я тоже надеюсь, что мои сестры обучили своего твареныша языку, на котором составлен «Легендариум». Хочется верить, что девчонка принесет максимум пользы своей семье. Это продлевает жизнь.
Кларисса фыркнула и надменно вздернула нос. Пляшущее пламя свечи бросило тень на белоснежное лицо, и на секунду сквозь нежную кожу, как через маску, на лице проступили жуткие шрамы. Но ни женщина, ни мужчина этого не заметили, занятые своими мыслями и планами.
Кру мирно посапывал на столе, едва ли не обнимая когтистыми лапами опустевшую бутыль рома. Притворяется ведь, старый пройдоха. Все вокруг пройдохи. Братец тоже явно что-то темнил.
Кроме двери, ведущей наружу, на балконы, в стене круглой мастерской было еще несколько входов и выходов. Одним из таких и воспользовалась Эррен. Дверь привела ее внутрь каменной стены, но не в глубину камня, четвертое измерение тут было ни при чем. Просто стены были двойными, словно одну башню построили внутри другой – между внутренней стеной и внешней прекрасно помещались узкие лестницы. Таким образом, башня была опутана целой паутиной переходов – легких и воздушных ступенчатых балконов снаружи и романтических мрачноватых каменных «застенков» внутри.
– Михаэл, Роберт, Александр, Диймар, Рудо… – бормотала она себе под нос имена стадиентов, которым было вполне по силам сориентироваться в чужом, но вполне цивилизованном мире Земли и найти в маленьком городке нужного ей ребенка. – Может, Данни? Ладно, попробую наугад. – И она толкнула очередную тяжелую дверь, ведущую внутрь здания.
У Академии не только сад был общим с городской ратушей – здания соединялись через башню (и конечно, несколько переходов через глубины предметов), и Эррен оказалась на втором этаже учебного крыла. По правую руку высокие полукруглые двери вели в аудитории и мастерские, а по левую – выходила в сад прохладная открытая галерея. Несмотря на ночное время, в саду было полно стадиентов. Хотя почему «несмотря»? Испокон веков ночи полнолуний, да еще двойных, не считались временем сна в городах луны. Она и себя прекрасно помнила стадиенткой, готовой до рассвета сражаться, плясать и целоваться под волшебным сиянием спутников их планеты.
Эррен оперлась о перила и выглянула в сад.
На зеленой лужайке развернулся поединок, зрители вокруг подбадривали то высокого худощавого светловолосого Диймара, то смуглого крепыша Михаэла. Мальчишки лихо фехтовали легкими деревянными шестами. Миха был явно сильнее, но шест Диймара то и дело исчезал из вида – мальчишка запросто опускал его в глубину… Неужели прямо в глубину воздуха? И мгновение спустя шест появлялся не там, где его мог ожидать Михаэл, а чуточку в другом месте. И каждый раз Диймар внимательно следил за своим оружием, легкий и предельно собранный.
Михаэл оттеснил его вплотную к первому ряду зрителей. Диймар оборонялся правой рукой, но Миха без усилий нашел слабое место и сильно ткнул соперника концом шеста в плечо, «выключив» мышцу. Пальцы Диймара разжались, шест выпал. Зрители затаили дыхание – как только оружие коснется травы, бой закончится, а уронивший шест признает свое поражение. Но шест Диймара на землю не упал, а пропал из вида – мальчишка ловко направил его в глубину пространства. Видимо, глубина поляны, в отличие от немалых ее длины и ширины, была невелика, и в четвертом измерении между шестом, выпавшим из правой руки владельца, и его же левой рукой оказались считаные миллиметры. Шест тут же возник в левой руке Диймара и с неожиданной силой вонзился в колено противника. Миха взвыл от боли и рухнул, неловко подминая, прижимая к земле собственный шест. Диймар же увернулся.
– Да ладно тебе, – примиряюще сказал он, помогая Михе подняться, – ты сам-то мне по руке заехал, думаешь, щекотно?
Застывшие было зрители выдохнули и разразились аплодисментами, кто-то из девчонок даже завизжал.
Эррен тоже поаплодировала Диймару, правда мысленно. Молодец, умен. Михаэл прекрасный стадиент и сильный четырехмерник. Но слишком уж прост и открыт. А Диймар… одиночка, скрытный, изгой в собственной семье, но стойкий и, что важно, умный. Сочтем этот красивый бой знаком судьбы и впутаем одного из участников в свои дела.
Она провела рукой по кружевной ковке перил – прямо по гребню на спине дракона, – выдохнула заклинание эха. Металл отозвался нежной, но звонкой трелью, разлетевшейся над поляной. Стадиенты, как по команде, задрали головы. Гомон почти стих и тут же поднялся снова – стадиенты восклицали наперебой:
– Лунной ночи, символьер Радова! Вы видели бой?
– Я зрак активировал, будет репортаж!
– А ко мне родители завтра приедут, отец хочет с вами встретиться! А когда?
– Днем, ребята, все вопросы днем. Полнолунье полнолуньем, но завтрашних занятий никто не отменял, так что марш спать, – ответила Эррен, на ходу принимая решение. – Диймар Шепот…
Мальчишка вскинул голову, в глазах мелькнуло что-то такое… странное. Не ошибиться бы.
– Диймар Шепот, – решительно продолжила она, – поднимись-ка сюда.
Глава 6
Московский охотничий клуб
Арноха покосился на валявшийся на заднем сиденье машины октокоптер.
– Пап, а нельзя с вертолетом как-то поаккуратнее? Все-таки моя работа…
– Твоя? – Арнольд Резанов-старший повернул к сыну продолговатое надменное лицо только затем, чтобы тот увидел, как картинно изгибается его бровь. – Если ты, сынок, и способен делать все эти странные вещи с механизмами, то это заслуга исключительно моих генов и моих денег, вбуханных в твое воспитание. Мои гены и мои деньги просто прекрасно доработали купленный – и дорого! – вертолет. Кстати, мои инженеры так и не поняли, откуда он теперь черпает столько энергии и как он так быстро добрался до Москвы, минуя базу в Челябинске.
Арноха насупился. Папа все время корчит из себя самого умного и могущественного. Намеками-то он сознается, что его инженерам далеко до его же сына-восьмиклассника, но объяснение нашел. «Гены», понимаете ли. Если бы дело было в «генах»! Тогда папа и сам бы понял, что заряд батарей американского октокоптера стал почти бесконечным, потому что Арноха замкнул кое-какие контакты, воспользовавшись тем, что в фантастике зовется четвертым измерением. И никакие оплаченные папашиными деньгами преподаватели этому научить не смогут. Просто Арноха таким уродился – то, не открывая шкаф, засунет туда руку, то, минуя дверь, вбежит в комнату и увидит чего не следовало.
Например, распростертое на белом ковре тело и красное пятно вокруг головы.
Сейчас такое же будет на асфальте. На дорогу непонятно откуда выскочил долговязый мальчишка в странном прикиде, типа юного джедая. Может, с тренировки идет…
– Пап, притормози, собьешь ведь…
Вместо ответа Резанов-старший усмехнулся и прибавил скорость.
На глаза Арнохе опустилась алая пелена. И он со всей дури въехал рукой по кнопке тормоза на панели управления папочкиного, собранного по спецпроекту «Эсэс» («Сверхпроходимый Суперкар, сынок. Но какая игра слов, какой намек, оцени!»). А потом выскочил наружу с намерением вдарить уже дебилу, оказавшемуся на пути.
– Э, пацан, жить надоело?
Пацан только обалдело моргал. Видимо, засмотрелся на припаркованные на той стороне улицы Мясницкой тачки. Сами по себе черные «хаммеры» для Москвы не редкость, но когда их такая банда – штук пять у одного ресторана – есть чему удивиться. А когда они к тому же затюнингованы, будто на них ездят чокнутые фанаты компьютерных квестов, черной магии и «Звездных войн» заодно… есть на что вытаращить глаза. Кстати, хозяева «хаммеров» – папочкины топ-менеджеры и прочие товарищи по Охотничьему клубу – наверное, тоже вытаращились.
Арноха подскочил к замершему посреди дороги мальчишке и довольно сильно толкнул его в грудь. Драться на проезжей части было глупо, но после такого выпада разойтись миром уже не получалось. Долговязый как-то весь подобрался и тренированным движением выбросил кулак в подбородок Арнохе. Ну да, щас! Арноха легко уклонился, поймал руку противника и дернул вниз, словно продолжая удар. Можно было бы еще и вывернуть хорошенько, но он вместо этого просто сильно пихнул долговязого с дороги на тротуар…
И сник, услышав, как у машины весело смеется и аплодирует отец.
Долговязый даже про драку забыл, вытаращившись на Резанова-старшего. И было на что! Представьте себе высокого, крупного, даже толстоватого дядьку, затянутого в кожаные штаны и задрапированного в фиолетовый плащ-накидку. Все это одеяние сверкало от обилия металлических «молний», кнопок, пряжек и непонятно чего еще. Но счастливый обладатель удивительного наряда выглядел так невозмутимо и уверенно, словно он-то был одет как надо, а вот все остальные нацепили на себя драные одеяла. Впрочем, если у тебя такая машина, спокойно можешь одеваться как помесь злого колдуна и клоуна, – никто не рискнет заржать и показать пальцем.
Отец улыбался, но смотрел при этом так, что хотелось свернуться в маленький бублик и укатиться куда-нибудь подальше и побыстрее. Судя по лицу недавнего Арнохиного противника, тот тоже был не прочь куда-нибудь запрятаться. У самого Арнохи, по счастью, был иммунитет к харизматичному плащеносцу.
– Вы, молодой человек, куда-то шли? Домой, должно быть? – насмешливо спросил Резанов. Долговязый кивнул, явно борясь с желанием судорожно сглотнуть. – Вот рот закройте и идите себе. Только не по проезжей части, уж будьте любезны.
Тот подобрал отвисшую челюсть и попятился к тротуару, а незнакомец положил сыну руку на плечо и коротко скомандовал:
– Садись в машину, Арнольд.
Арноха дернул плечом, сбрасывая руку, но без возражений сел в чудо техники, похожее не то на внедорожник, не то на НЛО.
Забираясь в машину, он уже подостыл и теперь вряд ли бы внятно ответил, отчего так психанул. Хотя… придурок посреди улицы ворон ловил, а отец тормозить не собирался. Насмерть бы не задавил, скорость была плевая, но сбил бы в два счета, просто смеха ради. А Арно ужасно не хотелось видеть кого бы то ни было распластанным в луже крови на асфальте. Или на полу. Да вообще нигде.
– Арнольд, ты в последнее время стал невыносим, – бодро сообщил отец, останавливаясь перед клубом-рестораном «Темная ночь». – Переходный возраст замучил? Понимаю. Придется еще пару лет на стену покидаться. А может, снова психолога к тебе пригласить?
Отец не признавал водителей и «помощников» – охранников. «Я в свои машинки и пистолетики один играю, ни с кем не делюсь!» – говорил он. Но любого учителя, репетитора, тренера или психолога для Арно был готов из-под земли достать: «Ты мое будущее, сын, ничего личного, ха-ха!»
– Верни Киру, – буркнул Арно.
Отец усмехнулся:
– А вот этого не будет. И не проси.
Арноха мрачно уставился на свои руки.
– Я вообще не пойму этой дурацкой привязанности к простому охраннику сын, – продолжал тем временем отец. – Не говоря уже о том, что мальчик в твоем возрасте, зовущий мужчину женским именем, выглядит престранно.
От папочкиных намеков Арноху передернуло. «И это говорит человек в фиолетовом плаще, назвавший меня Арнольдом», – тоскливо подумал он. Но вслух, конечно, не сказал.
Он не видел ничего плохого в том, чтобы звать Кирилла Кирой. Не больше, чем в том, чтобы звать Сергея Серегой, во всяком случае. Да и не был для него Кира «простым охранником». Он был его единственным настоящим другом, почти братом – старшим братом, о котором Арноха мечтал с детства. И еще Кира прекрасно понимал, что такое четвертое измерение, – «глубина», как он говорил.
Появился Кира через два месяца после того события, о котором Арнольд Резанов-младший предпочел бы забыть навсегда, после которого осталась в его волосах совершенно седая прядь… Вопреки отцовскому прогнозу, он так и не забыл мамину руку на белом ковре, тонкие пальцы, в смертной судороге вцепившиеся в пушистый ворс… А вот два последующих месяца после того, как шестилетний Арношка так некстати вбежал в отцовский кабинет, выветрились из его головы, скрутились в плотный ком врачей, психологов, лекарств, сеансов гипноза и выкатились из памяти.
Арноха открыл глаза в своей кровати после очередного папочкиного «волшебного успокоительного напитка», который ни капли не успокоил, хотя и усыпил на несколько часов. И первым, кого он увидел, был здоровенный дядька, загорелый, кучерявый и почти такой же синеглазый, как сами Резановы. Рядом с ним няня Юля теребила подол своего голубого платья.
– Арноша, познакомься, это Кирилл Андреевич, – почему-то краснея до ушей, сообщила она. – Он будет тебя охранять. Давай-ка, я тебе помогу одеться, а потом будете завтракать и знакомиться.
– Чего-о? – удивился дядька. – Такой здоровый пацан и сам не оденется? Или не здоровый? Э, пацан, пять минут тебе штаны нацепить и зубы почистить, я проверю. Пойдемте, Юленька, там булочки шоколадные стынут. – И он галантно предложил няне руку.
И с этого дня у Арнохи началась настоящая жизнь.
Прекрасная жизнь, кстати, началась еще и у Юли, потому что Кирилл Андреевич, моментально превратившийся просто в Киру, освободил ее практически от всех забот – даже кровать заправлять и стирать-штопать носки (да-да, а вовсе не выкидывать!) Арно теперь приходилось самому.
Кира проверял у Арно домашку из гимназии – и попробуй не сделай или закапризничай. Он даже Резанову-старшему возразил что-то вроде: «Я охранник, я и решаю, как мне объект охранять» – и отвел Арноху в секцию кунг-фу, а потом еще и сам принялся обучать его приемам армейского рукопашного боя. Зачем?
– Я, пацан, в армии служил, да не в Кремлевском полку. Таких, как ты, десятками убитых видел. Будешь знать, куда бить, сможешь хотя бы сбежать вовремя.
Кира учил Арнольда Резанова-младшего выживать так, как никому другому не пришло бы в голову. Например, носиться через дворы и переулки, максимально сокращая путь. Тут здорово пригодились Арнохины странные навыки – с разбегу ахнуться в забор на Тушинской, а выскочить из киоска на Таганской площади. Пришлось научиться ездить в метро, уже без приколов с «глубиной», а еще – покупать всякую всячину в киосках и супермаркетах, косить под обычного пацана. И маленький Арно круто выучился на недоуменные вопросы кассирш: «Мальчик, ты что, один?» небрежно крутить головой: «Да не, меня брательник в машине ждет, вон, сами смотрите».
Потом Арно подрос, и Кира изобрел отличный квест, круче, чем на компе, под кодовым названием «Иди домой». Он отвозил Арноху на машине в некий таинственный «пункт», а домой тот добирался самостоятельно – пешком, на электричке, маршрутке или метро. В последнее время эта игра выплеснулась за пределы Москвы в область. Причем всякое бывало – и от контролеров удирал, и подраться приходилось, и спрятаться, пройдя сквозь стену.
Отца бы удар хватил, если бы он узнал. Поэтому Арно ни словом не обмолвился о своих приключениях. Заботливый сынок, да и только.
Но самая круть началась, когда Арно исполнилось одиннадцать. Отправляться в очередной раз в скучный Кембридж в компанию «золотых деток» ему совсем не хотелось. Они с Кирой, конечно, все свободное время болтались по Соединенному королевству, но свободного времени было не так уж и много, а в ближайшие каникулы и вовсе не предвиделось. Арноха ничего не имел против учебы и тренировок, но и те и другие в летней школе в Кембридже были слабоваты – рассчитаны на деток сложного возраста, наследничков, которые интеллектом не блистали и никак не могли понять, почему Арно Резанов не рвется развлекаться с ними – травить менее «золотых» учащихся летней школы. Ведь это так круто!!! А Резанову точно ничо за это не будет, гы.
Просто у них не было Киры.
Арно как раз скидывал в чемодан какие-то рубашки и думал, следует ли сдавать в багаж новый набор инструментов, когда Кира без стука ввалился в комнату и с маху ухнул в кресло, вытянув ноги.
– Ну что, пацан, на Туманный Альбион не тянет?
– Не тянет.
– Совсем-совсем не тянет? – Кира хитро улыбнулся.
Внутри у Арно что-то зашевелилось. Надежда, надо понимать.
– Кира, ты что-то придумал? Не хочу я ни в какой Кембридж, там скучно, и дебилы одни.
– Ну-у, пацан, а ты у меня, значит, не дебил? Ну ладно, кип сикритс умеешь?
– Аск!
Как Кира провернул эту авантюру, Арноха так и не понял. Наверное, с помощью Юли и папиного секретаря. Ни в какой Кембридж они не поехали. Вернее, по бумагам-то поехали. Договорились обработать кое-какие прошлогодние фотки в фотошопе и выдать за новые. Отец все равно не слишком интересовался делами сына. Съездил? Отучился? Оценки хорошие, к школьному году готов? Вот и славно, молодец, наследник, папочкино светлое будущее.
Вместо Англии Кира повез Арноху в Григорьевку где жила его бабушка Надежда Кирилловна и куда на каникулы – кто на все лето, кто на месяц – съезжался добрый десяток Кирюхиных родных и двоюродных братьев. Кирюха и еще кто-то из взрослых чинили-строили, сажали-копали-поливали, а Арноха то помогал им вместе с остальными пацанами, то гонял по лесу и озерам с ними же – отличная подобралась компания, от шестилетнего фаната пряток Владика до хмурого Ромки-первокурсника.
Но где-то они, видимо, прокололись. Потому что после второго такого лета, год назад, Кира пропал. А Резанов-старший не собирался давать объяснений. Никаких и никому, в том числе сыну.
– Справляться перестал, – процедил он сквозь зубы. – Другая работа ему нашлась.
Арноха только скептически хмыкнул. Про себя, вслух не решился.
Отец припарковался как обычно, боднув между делом «хаммер» кого-то из подчиненных («Ду ю спик инглиш, сынок? Так вот, автомобиль – залог страдательный, ха-ха»).
– Ты точно не хочешь посидеть в машине? Может, в спортзал тебя закинуть? Обязательно туда тащиться?
Папа небрежным кивком указал на «Бургер кинг». Дешевая забегаловка прилепилась прямо к «Темной ночи», такова уж московская пестрая реальность, где бешено дорогое для избранных запросто соседствует с копеечным для всех.
– Пап, ну могу я, как обычный пацан, бутер в кафе слопать?
– Воля твоя, сын. Homework прихвати.
– Домашка у меня всегда с собой… – Арноха сцапал свой рюкзак.
В таких кафешках было здорово сидеть и смотреть на ровесников и взрослых, рисовать, чертить маршруты из Подмосковья домой, набрасывать проекты по улучшению всяких подвернувшихся под руку механизмов. Да просто быть одному и заниматься своими, и только своими, делами.
- И сегодняшнее дело
- Отлагательств не терпело.
Прям стихи получились! Арноха вытащил свой смартфон и набрал номер, обозначенный как «НадежГриг, историк».
– Алло?
– Теть Надя, здравствуйте, это Арно… Резанов, помните? – Называть бабушку Киры по имени-отчеству или «баб Надь» у него не получалось.
– Ой, Арношенька, – ласково и встревоженно отозвалась та. – Как ты, у тебя все в порядке?
– Д-да, все хорошо… – Арнохе было мучительно стыдно перед этой замечательной теткой, потому что, как ни крути, а в исчезновении Киры виноват был он, и только он. – Теть Надь, от Киры слышно что-нибудь?
– Да считай, ничего, – почти всплакнула та. – Вот, денежки перевел и эсэмэску прислал, мол, здоров, зарплату получил, не волнуйтесь. А как тут не волноваться? Весточка раз в месяц… Разве что радоваться, что живой. Живой ведь, ты как думаешь?
– Конечно, – выдохнул Арно, хотя на самом деле он прекрасно понимал, что все это мог проделать любой, знакомый с Кириной биографией… и заполучивший его мобильник. Вот только зачем?
– Арноша, ты меня слышишь? – В голосе тети Нади зазвучала уже нешуточная тревога. – Если у тебя что-то случится, тут же прыгай в поезд и приезжай. Ты мне тоже как родной, мальчик. Звони почаще, говори, как дела. И от Владьки привет тебе, он на выходных был, второклассник уже…
– Спасибо… теть Надь, вы простите меня, пожалуйста.
– За что, Арноша? У Кирилла работа такая – людей защищать. Опасная она, только виноват не ты, а те гады, от которых приходится детей спасать.
Он быстренько распрощался, потому что стыдно было зареветь в трубку. А зареветь хотелось, просто от непоправимости.
Бургер, взятый скорее чтобы оправдать свое присутствие в заведении, не лез в горло. Да ну его совсем, не пожрать пришел. Пора выяснить, что же такое стряслось с Кирой. И что вообще происходит вокруг. Арноха был не дурак и понимал, что его способности относились к разряду «сверхъестественных», а раз папа так умело ими пользовался, значит, «сверхъестественное» глубоко пустило корни в семье и бизнесе Резановых. И еще глубже в «Охотничьем клубе», заседания которого отец никогда не пропускал.
Арно убедился, что никто не обращает на него внимания, и направился к стене, по его прикидкам, общей со стеной «Темной ночи».
Это было очень странно. Арно уперся руками в стену и как бы отодвинул ее. «Как бы», потому что он, конечно же, никуда стену не сдвигал, да и не смог бы. В его мыслях и, странным образом в объективной реальности, стена словно расслоилась. Арноха нырнул за ее верхний, наружный слой, оставил его позади.
А со стороны, наверное, показалось, что мальчишка просто прошел сквозь стену (хотя, скорее всего, никто и внимания не обратил – ну исчез и исчез, главное, за бургер заплатил). На самом деле Арно оказался внутри стены – кстати, весьма просторное помещение, заполненное всякой разной дребеденью – сломанными стульями, манекенами, чайными чашками, велосипедными колесами. И пылью. Глаза сразу зачесались, и захотелось чихать. Но ему еще предстояло поискать выход в «Темную ночь».
Арноха весьма уважал разного рода фантастику и полагал, что имел дело с так называемым четвертым измерением. Сам он называл это внутренностями. А Кира – глубиной. Забавным было то, что глубина рекламного плаката иной раз оказывалась размером со спортзал, а в глубину его собственной подушки сложно было даже руку просунуть. К счастью, выходы в соседние помещения во внутренности стен находились всегда.
Во внутренностях было довольно-таки светло, но передвигаться все равно приходилось на ощупь. Выход нашелся между одноглазым плюшевым медведем и велосипедным колесом – обычный перевернутый стол, помеченный штампом «“Темная ночь”, зал № 1». С виду простая деревяшка, он все же как-то по-особому подался под руками. И Арно, уже почти задохнувшийся от пыли, очутился в темном обеденном зале ресторана, прямо под столом, всего в двух шагах от уютного, очерченного светильниками круга, где расположились отец и его Охотничий клуб. Стараясь не дышать, Арноха переполз в стоящее рядом кресло и уселся в него прямо с ногами. Перед ним на столе высилась ваза, загораживающая обзор. Ничего, из-за нее можно и выглянуть; в темном зале его, скорее всего, не заметят.
Его бы не заметили, даже вздумай он продемонстрировать бой с тенью на их столе. Отец был очень занят тем, что сверлил глазами упитанного дядьку в скромном костюме ценой в пол-автомобиля. Дядька под взглядом корчился, но пытался сопротивляться.
– Я, Арнольд Ромуальдович, за распределение контрактов не отвечаю, – отважно лепетал он. – У нас все сделки честные. Ваши конкуренты предложили условия лучше, с ними мы и подпишем. Хотите контракт? Идите на уступки.
– Контракт-то я хочу, – картинно-покаянно признался Резанов-старший, – но на уступки не хочу, вот в чем проблема. Сами посудите, я вас и так на заседание клуба пригласил, не простого, а охотничьего… Стало быть, вместо отдыха готов о делах разговаривать. А вы про распределение, Виталий Степаныч, мне лгать изволите. Не ваша ли супруга приходится дочкой вашему же генеральному директору? Вам только пару словечек шепнуть тестю вовремя.
– Что? Да вы на что намекаете? Да как вы смеете? – Упитанный аж подскочил на стуле.
– Ой-ой, гневом праведным-то опалили, – хохотнул отец. – Что, вот прямо никогда-никогда семейным положением не пользовались? А глазки-то забегали… Ну, воля ваша, на уступки так на уступки.
И Резанов коротко взмахнул рукой. Она полыхнула фиолетовым огнем. Арноха вжался в кресло. Фиолетовые сполохи погасли. Отцовский собеседник сидел безвольной куклой, ни на что больше не реагируя.
– Проводите уважаемого Виталь Степаныча, – скомандовал Резанов. – Он от шока отойдет и контрактик нам сам в зубах притащит. С букетом белых роз и тысячей извинений.
Никто не возразил и ничего не спросил. Видимо, не впервой. Что с папочкой что-то нечисто, Арно давно догадывался, но чтобы настолько… К своему удивлению, он почувствовал не только страх, но и нечто вроде гордости. И уши навострил, само собой.
– Итак, дорогие мои коллеги-охотники, а вернее сказать, соратники, – обратился Резанов-старший к своей аудитории, – если с рутиной на сегодня покончено, перейдем к истиной цели нашего собрания.
Аудитория, состоявшая из резановских «топ-менеджеров», разряженных кто в дорогие костюмы, кто в кожаные штаны и струящиеся плащи, одобрительно загудела.
– Все мы более или менее далеко продвинулись на пути постижения тайных способов влиять на мир и людей, – продолжал Арнольд Ромуальдович. – Невежественные люди назовут нас колдунами или магами или подберут более обидное слово вроде «чернокнижники»… Впрочем, кого интересует их словарный запас? Главное, что наши умения и знания служат нашему благосостоянию… и даже некоторой власти. Но для чего все это, если никто из нас не сможет насладиться плодами трудов всей своей жизни? Я рад сообщить, что сделал новый шаг по пути настоящей Охоты. Охоты на бессмертие.
Аудитория зааплодировала.
– А именно, дорогой председатель? – раздался дребезжащий старческий голос. Самого говорившего не было видно. – Вы говорите… об оборотнях?
Арноху словно током ударило. Он вздрогнул и ударился коленом о стол. Отец резко повернулся и, казалось, уставился прямо на мальчика. Тому стоило немалых усилий убедить себя, что из круга света невозможно увидеть того, кто скрывается в темноте.
– Да, дорогой Петр Ильич, – любезно ответил Резанов-старший, улыбаясь одними губами и сверля глазами сумрак. – Как известно, оборотни чрезвычайно редки, но мы все знаем, что они реальны так же, как и мы с вами. Оборотни не бессмертны в прямом смысле этого слова, но могут жить практически бесконечно, если их не убить. Считается также, что, пока оборотень не повзрослел, его «бессмертие» можно… изъять из него.
– Это напоминает изыскания нашего коллеги из Трилунья, доктора Радова, кажется, – сказал кто-то еще. – Если не путаю, то ему несказанно повезло, и его подруга родила ему ребенка-оборотня, детеныша то есть.
– О да, – подхватил Резанов. – К сожалению, что-то пошло не так. Сначала ужасная катастрофа в нашей лаборатории, потом эта самая подруга исчезла вместе с детенышем… И под конец пропал сам доктор Радов вместе с записями об исследованиях и со всем прочим. Я полагаю, он застрял в своем родном фрагменте измерения – в Трилунье. Однако я прекрасно помню томограммы головного мозга… или головных мозгов – вы какой вариант предпочитаете? – всех детенышей. Вместе с радовскими комментариями, само собой. И, должен признать, что на крошечную долю, меньше процента, но… мозг каждого такого ребенка был задействован больше, чем мозг обычного человека. Где-то в наших головах спрятана зона, активировав которую мы сможем получить практически бессмертие.
Арноха пытался переварить полученную информацию. «Мой папа – злой колдун. Да еще иные миры, исследования бессмертия, детеныши оборотней… Дурдом». Но, с другой стороны, ему, Арнохе, не выдавали никаких свидетельств о том, что он один на свете такой уникальный.
– С чего это вы вспомнили о не слишком удачных исследованиях десятилетней давности? К чему вы клоните, председатель? – снова задребезжал Петр Ильич. – Уж простите стариковское любопытство, оно, думаю, вам понятно.
– Дело в том, что четыре дня назад вот этот прибор, – Резанов вытянул руку, и на нее из ниоткуда эффектно опустился Арнохин октокоптер, – усовершенствованный моим гениальным сыном, почти случайно засек детеныша оборотня в одном маленьком провинциальном городке. Внимание на слайды!
Внутри Арнохи шевельнулась гордость. Все же отец понимает, что Арно не бесполезный балласт на воздушном шаре его замечательной жизни. Возможно, вечной.
Прямо в воздухе появился снимок – белый волчонок на серой траве, не слишком четко, но различимо. Следующий кадр – волчонок словно делает в воздухе сальто, но при этом понятно, что его нога – уже практически человеческая. Следующий снимок – светловолосый мальчик в черном свитере пытается устоять на двух ногах, видимо только что завершив акробатический трюк с предыдущего кадра. А Резанов-старший тем временем продолжал:
– Кроме этих фотографий я получил кое-какую информацию об оборотнях от своего сотрудника. К сожалению, он больше не выходит на связь. Полагаю, как штатная единица он свое отработал.
– Отработал, и прекрасно, – снова ответил кто-то из сливающихся в сплошное пятно «соратников». – Главное, что информация у нас. И позвольте выразить восхищение талантом вашего мальчика, председатель.
– Благодарю.
Что-то папаша не козыряет перед ними своими деньгами и генами… Арноха чуть не заплакал от нервного напряжения. Он ведь почти начал сомневаться, что действительно видел того монстра в углу кабинета, практически над маминым телом. Но, выходит, он не бредил. Это было кошмаром, но кошмаром абсолютно реальным.
– А ведь это он в маменьку, – вдруг снова встрял скрипучий Петр Ильич, и Арно напряг весь свой слух. – Знатная ведьма была, помнится, хоть и не нашего типа. И умна, до чего умна! А красива! Даже нашего председателя под венец повела…
– Я бы попросил, – перебил Резанов, – попросил бы не касаться этой глупой истории.
Остальные притихли, даже, кажется, зубами застучали с перепугу.
– Нет, отчего же, – засмеялся старикашка, и в его смехе Арно явственно расслышал горечь и злость. – История-то была знатная. Покойная символьер Стелла вас ведь на жажде вечной жизни и подловила? Мол, пара ритуалов, официальный брак для отвода глаз, и вырастим вашу точную копию. Время подойдет – переместим вас в юное тело… А когда тело-то подросло, стало ясно, что никакая это не копия, а как есть родной сынок. Эх, непонятно только, на что Стеллочка рассчитывала? Что вы ее полюбите? Н-да, умнейшая была ведьма и при этом наивная глупышка… Вы, председатель, и вдруг кого-то, кроме себя… Ой, не машите грозно ручками, вам меня заколдовывать ну никак не стоит, бухгалтерами не разбрасываются. Да я и сам знак-другой тоже сотворить смогу.
Арноха во второй раз за этот вечер похолодел. Отец что, всерьез собирался превратиться в него, Арно? Провести, как это, «пару ритуалов»? Нормально так, в самый раз тема для психодоктора.
– Моя так называемая супруга жестоко поплатилась за это. – В голосе Резанова звучала с трудом сдерживаемая ярость. Видимо, Петр Ильич и правда был крутым бухгалтером. – Ее разорвал оборотень, если помните. На глазах у моего же сына.
– Ах, значит, все-таки сына…
И значит, все-таки оборотень.
– Да, Петр Ильич, сына, нравится мне этот факт или нет. В конце концов, дети – наше запасное бессмертие. И Арнольд – не худший вариант, особенно когда приносит пользу. А он старается и еще постарается. Вон он, кстати, в кресле сидит и думает, что я его не вижу.
Арноха похолодел.
– Иди сюда, Арнольд, – коротко приказал отец.
Возражать и сопротивляться было бесполезно, только идиотом себя выставишь. И Арноха подошел к столу, шагнул в круг, очерченный лампами.
Отец всмотрелся в лицо сына, покачал головой и отвесил тому беззлобный и безболезненный подзатыльник.
– В следующий раз получше спрячешься.
– Угу…
– Так вот, возвращаясь к теме, от которой нас так старательно уводил Петр Ильич… Как мы знаем, наше следящее устройство засекло детеныша оборотня. Но мы не можем толпой явиться в крошечный городок, где все у всех на виду, чтобы похитить ребенка. А вот другой ребенок может появиться в городе и не наследить… Раз уж Арнольд оказался в нужное время в нужном месте, ему и поручим это дело. Твоя задача, сынок, не привлекая внимания, найти мальчика и позвонить мне. Справишься?
Конечно же, справится. Чтобы потом на вопрос, чего же ему теперь хочется, снова потребовать: «Верни Киру». Да. Сразу после «Расскажи про маму».
Арноха молча кивнул.
– Арнольд Ромуальдович, позвольте, – раздался вдруг негромкий голос из самого дальнего кресла.
Резанов-старший развернулся всем корпусом к говорившему:
– Да, Дирке?
Из кресла поднялся совсем молодой сутуловатый парень. В костюме ему явно было неудобно, передвигался он прихрамывая и вообще казался чужим в компании лощеных папочкиных «соклубников». Но эти самые соклубники тут же притихли, а кое-кто даже подался назад. Парня со странным именем Дирке тут явно знали и не на шутку опасались. Он на секунду задержал взгляд на Арно, и тот поежился – в глазах Дирке горел темный огонь.
– Если мальчик появится в маленьком городе один, то он точно привлечет ненужное внимание, – отрывисто проговорил Дирке.
Надо же, «мальчик», будто сам он больно взрослый…
– Если позволите, я возьмусь его сопровождать, – продолжал Дирке. – Назовите меня как хотите – старшим братом, охранником, гувернером. Мне важно быть в Городе луны, когда детеныш окажется в ваших руках… Для меня это единственный шанс. В Трилунье меня считают предателем и преступником. Мне надо, чтобы меня хотя бы выслушали, не убили сразу.
Арно даже нехорошо стало, такое отчаяние звучало в голосе Дирке. Что он, интересно, мог натворить? С виду – школу закончил, если не вчера, то позавчера.
Резанов посмотрел на парня, склонив голову набок.
– Вы обещали, председатель, – с нажимом проговорил тот снова.
Резанов криво усмехнулся:
– Хорошо, пару недель я обойдусь без своего ассистента. Но имей в виду ни Арнольд, ни ты не предпримете ничего до моего приезда. И надо ли предупреждать, что за сохранность моего сына ты отвечаешь своей головой? И держишь язык за… зубами.
Дирке вздернул подбородок.
– Я не давал вам повода усомниться в моей лояльности, председатель. И впредь не дам.
– Продолжай в том же духе. – Резанов-старший снова обернулся к сыну: – Арнольд, надо подготовиться к твоему отъезду.
Нехороший червячок подозрительности снова шевельнулся в Арнохе и куснул куда-то в область мозга. Как-то очень гладко все идет. Ощущение такое, что у папы в рукавах заранее припрятаны по три решения каждой задачи. Похоже, он запланировал отъезд сына еще до того, как созвал свой «Охотничий клуб» на совещание в «Темную ночь».
– Значит, так… Зафиксируйте кто-нибудь запись драки Арнольда с моего видеорегистратора в Сети с комментариями, что сынок магната Резанова совсем от рук отбился. На папиной машине без прав гоняет, в драки на улицах лезет.
– Пап, ты что???
Резанов жестом велел сыну замолчать.
– Дам пару интервью. Сообщу, что отправляю тебя в глушь, в обычную школу, учиться уму-разуму под жесткий присмотр своего ассистента из Швейцарии Дирке Эрремара. Соберешь вещи, получишь у Дирке фотографии волчонка. Поучишься понемногу во всех школах этого городишки. Найдешь детеныша – вернешься домой, тогда и про Киру твоего поговорим. Слышал? Выполнять.
Глава 7
На свалке
Карина пинком отбросила очередной пакет с мусором и чуть не задохнулась от запаха тухлых овощей. Да уж, копаться в помойке с обострившимся за последнюю пару дней обонянием было крайне омерзительно. Да еще и холодно не на шутку.
Балансировать на краю контейнера, не наступая на мусор, было нелегко. Одна радость – почуяв волка, крысы разбежались кто куда.
Так, а что там у нас слева? Карина шагнула в сторону, где на каких-то обломках лежал синий пластиковый пакет. Под ногой предательски хрустнуло, она не удержала равновесие и рухнула прямо в холодную скользкую пакость, до половины – оказывается, до половины! – заполнившую контейнер. Вот где воняло по-настоящему!
Карина, не удержавшись, заревела от отвращения и, что греха таить, обиды на такую вселенскую несправедливость. А как хорошо начинался день…
Три дня – полнолуние – и пару дней подстраховки ни ее, ни Митьку в школу не пускали. Взрослые посовещались и решили, что пусть лучше дома сидят, чем вдруг не удержатся и превратятся в волков на глазах у одноклассников. Что касается Митьки, тут и правда всякое могло произойти. А вот Карина – спасибо тетушкиному воспитанию – прекрасно держала себя в руках, хотя и чувствовала себя еще более несуразной и несчастной, чем обычно.
Сегодня Лариса ушла чуть ли не на час раньше – к группе учеников надо было успеть до их рабочего дня. Это значило, что Карина могла вытащить трофейную лапу из морозилки – какое счастье, что тетка не признает заморозку и не покупает мясо про запас! – и заняться ее изучением. В огромной, мерзко посиневшей лапище с черными когтями было что-то донельзя знакомое. И в расположении пальцев, и в серой жесткой шерсти… Как будто взяли человеческую руку и волчью лапу, смешали, но не взбалтывали. Ни фига себе, вот это идея!
Карина бросилась наверх в свою комнату, где оставила телефон и, к счастью, не выключила комп. Даже под ее цыплячьим весом старая деревянная лестница заскрипела и застонала, обещая, что еще час такой жизни, и она развалится.
Митька ответил на ее звонок на первом же гудке.
– Митька!!! – заорала она, забыв даже поздороваться. – Помнишь, я на камеру снимала, когда ты превращался, ну?
– Э-э-э… да, а что? – ответил Митька.
– Перешли мне запись, быстро только.
– Ты там чего, от безделья совсем взбесилась? Что случилось?
– До меня, по ходу, дошло, что это за лапа такая, ну, которую Марк откусил. Она от какого-то волка не волка, а чего-то промежуточного между волком и человеком. Перешли мне запись, а? И сам давай двигай сюда.
– Да я встал только что, в школу собираюсь. Во, файл нашел. Лови.
Комп тихонько тренькнул, принимая пересылку.
На самом замедленном воспроизведении Карина увидела, как Митька уходит в переворот и начинает превращаться, как по телу словно волна пробегает – вытягиваются ноги, горбится спина, стремительно вырастает шерсть… Вот оно! Она нажала на паузу и всмотрелась в картинку – руки Митьки были точь-в-точь, как лежащая на столе конечность. Только шерсть на них была белая. Ну, с шерстью понятно. Митька родился в Вильнюсе. Все их легенды были связаны с «железными» волками, то есть белой масти.
Мужик из архива – ни то ни другое… В смысле шерсть-то у него серая, а сам он – ни волк, ни человек. От волнения Карина превратилась в волчонка и закружилась по комнате, сшибая стулья. Гонка за хвостом – не просто игра, это такой способ привести мозги в порядок.
Любой живой (и не только живой!) организм состоит из клеток. У живого организма они способны меняться, если изменяется окружающая среда, – отсюда всякий бред про мутантов. Но что, если это не совсем бред?.. Что, если они, Карина и Митька, превращаясь, запускают что-то похожее на мутацию? Дают команду своим клеткам замениться на другие?
А если, превращаясь обратно, очень-очень сконцентрироваться и не поддаваться кайфу, который получаешь от этой самой замены клеток… волевым усилием задержать процесс? Уж чего-чего, а удерживаться от превращений даже лунной ночью она умела – достаточно было вспомнить веревки на шее и лапах, которые порой применяли в воспитании и тетя, и мама. Итак, волю в кулак…
– Получилось, – не веря своим глазам, выдохнула девочка, глядя на свою правую руку…
Вернее, лапу – серую, шерстяную, с пальцами длиной с человеческие, но расположенными, как у волка, и с черными, словно лакированными, когтями. На безымянном пальце на когте трещина, да и шерсть на фаланге с проплешиной – это след от ссадины… Она посмотрела на вторую руку… да, в самом деле, руку… Она человек с волчьей лапой. Получилось. Вот это круто!
Дверь распахнулась, жалобно зазвенев закрашенным белой краской стеклом. На пороге стояла тетя Лариса (неужели что-то забыла и вернулась?). Черноволосая, красивая до невозможности и очень, очень сердитая.
– Что. Это. Такое? – ужасным голосом спросила она, держа лапу двумя пальцами на вытянутой руке, как дохлятину какую-то… Впрочем, это и была дохлятина.
От вида племянницы, безуспешно пытавшейся спрятать собственную волчью конечность за спину, она чуть в обморок не грохнулась.
– Ты что, совсем рехнулась?! Ты головой своей соображаешь, что ты творишь?! Что еще за превращалочки среди бела дня? А это?! Ты еще труп в дом притащи.
– Ларик, ну ты что, я… я же дома у себя…
– Рот не раскрывай, у себя дома она! Карина, ты добьешься, что я тебя снова на домашнее обучение переведу, и ты вообще из дома не выйдешь. Ты что, хочешь, чтобы тебя пристрелили, как зверюгу какую-нибудь? Еще раз увижу – привяжу опять. На сутки.
Вот уж это нечестно. При слове «привяжу» уголки рта у Карины сами собой поехали вниз и вбок, а в носу дико защипало. Это было больно, унизительно, совсем не обязательно да и бесполезно к тому же.
– Ну только не привязывай, я честно больше не буду превращаться, ну Ла-а-ар.
Ее самообладания хватало на то, чтобы удержаться от превращений, но не от слез, когда тетка в очередной раз смотрела на нее, как на гадость какую-то. Ее правая лапа моментально стала человеческой ручкой – тонкой, длиннопалой, сплошь покрытой веснушками.
– Ох, Карина, что же ты будешь делать, когда меня не станет… После того как отпразднуешь, конечно. Мы с тобой еще поговорим, где ты это взяла.
И тетушка вышла из комнаты, унося с собой трофей. «Когда меня не станет… отпразднуешь»… Ну зачем она так? Глотая слезы, Карина кинулась к окну – оно выходило не на участок, а на улицу. Лариса направилась к мусорным контейнерам, а затем дальше – к автобусной остановке.
Конечно, Карина тут же метнулась наружу, даже вместо нормальной куртки второпях схватила джинсовку…
И вот теперь замерзшая, в какой-то пакости перемазанная, злая и несчастная, Карина пыталась выбраться из мусорного контейнера. Да еще и плеер забыла дома, и в ушах не звучала музыка, которая помогала примириться с противной вонючей реальностью.
Куда Ларик умудрилась закинуть лапу? В этом контейнере ее явно нет. Значит, во втором или между ними попала. Карина кое-как оперлась о скользкий край бака, подпрыгнула, подтянулась и… чуть не повалилась обратно. Возле бака стоял незнакомый мальчишка ее лет или чуть постарше. У него была странная прическа – там коротко, тут длинно, там свисает, тут выбрито… Но все вместе это смотрелось очень стильно, да еще и белоснежная – то ли седая, то ли крашеная – прядь в черных волосах прямо на макушке. Мальчишка удивленно таращился на нее такими синими глазами, каких она в жизни не видела.
И при этом сама Карина выглядывала из вонючего мусорного бака.
– Блин… – только и смогла сказать она и, сорвавшись со скользкого края контейнера, опять повалилась внутрь.
Отлично! Весь вечер на арене веселый клоун Карина-помоечница… Может, если закрыть глаза и притвориться, что ее тут нет и не было, мальчишка куда-нибудь уйдет?
– Извини. – Синеглазый заглянул сверху в контейнер. Не сработало, не ушел! – Ну-ка, поберегись. – И с этими словами он опустил прямо рядом с девочкой увесистый пластиковый пакет. – Там ничего съедобного, – извиняющимся тоном торопливо продолжил он, – но, если хочешь, я сейчас сбегаю домой и что-нибудь принесу…
У Карины язык к небу прилип. Она почувствовала, что лицо заливает краска. В этот момент она готова была закопаться в вонючие отходы, в угол забиться, лишь бы никто ее не видел ни сейчас, ни желательно никогда в жизни. А мальчишка топтался возле контейнера, явно не зная, уйти ему или что-то предпринять.
– А ты… прямо тут живешь? – спросил он наконец.
Карина отмерла.
– Нет, я прямо вон там живу, – неопределенно махнула она рукой в сторону домов. – И есть я не хочу, спасибо. Лучше помоги вылезти, тут скользко, как на лягушке верхом.
Синеглазый почему-то облегченно вздохнул и улыбнулся.
– Ты сама, как лягушка, только грязная, – ответил он, но руку протянул. – Хватайся.
Карина уцепилась за его руку и, кое-как помогая себе ногами, все-таки вылезла наружу. Мальчишка посмотрел на измазанный рукав своей красивой темно-синей кожаной куртки и тихонько хмыкнул.
– Спасибо, – буркнула Карина, не зная, куда девать глаза.
И тут же увидела лапу, кое-как обмотанную старой газетой. Да уж, Ларик упаковкой не заморочилась. Лапа спокойненько торчала из свертка, лежащего между контейнерами. Бодрящее купание в мусоре было совершенно не нужным. Ну вот разве что с красивым мальчиком познакомилась, ах как романтично. Карина – позорница помоечная.
Она схватила сверток и рванула к дому, но удача опять была не на ее стороне, и девочка со всей дури врезалась в своего не успевшего отскочить спасителя. От неожиданности она застыла, не сообразив даже отцепиться от него. А ему, наверное, показалось, что она с ним обнимается… Вот уж точно, хоть вообще утопись со стыда.
– Эй, ты чего? – удивился он. – Девочка, у тебя что, проблемы какие-то? Родители-то твои где? Может, им позвонить?
Все-таки хорошо иногда казаться малявкой. В джинсовке и с растрепанной косой она и в самом деле чуть ли не третьеклашкой выглядит. А иначе ситуация была бы куда более стремной. Хотя Ермолаева или, например, Люсия – Митькина сестра – выглядели бы королевами даже с капустными листьями на ушах и в помидорных кляксах. Наверное.
Представив любую школьную красотку на своем месте, Карина не удержалась и хихикнула. Нет, им было бы даже хуже.
– Я просто вот это искала… это э-э-э… к хэллоуину. – Она потрясла свертком. К счастью, рука торчала совсем чуть-чуть. – Муляж, понимаешь? Крутой такой, что моя тетя с перепугу выкинула. Переделывать – убиться можно. Спасибо, в общем. Я в этой помойке чуть не околела.
– Ну, если все нормально, тогда пока, – отозвался спаситель. И неловко улыбнулся. – Мы вон там пока поживем. В гостинице как-то… как в мусорке этой.
«Вон там» было самым большим и роскошным на их улице (или даже во всем городе) коттеджем, впрочем давно пустующим.
– Типа в гости можно?
– Ну… помойся только.
Карина снова вспыхнула, но ответить не успела. Из ворот коттеджа выскочил тощий парень постарше, лет двадцати, с темными волосами до плеч. Он увидел их и замахал руками.
– Арно, ты куда пропал? – сердито крикнул он. – Я один всю эту свалку выкидывать не буду, не мечтай.
– Угу, иду, – отмахнулся синеглазый.
Арно, ну надо же.
– Это тебя так зовут? – удивилась она.
– Да, дедушка с фантазией. Назвал папу Арнольдом. А папа без фантазии, назвал меня как себя, – скороговоркой выпалил тот. – Ладно, я пошел, а то Дирке меня сожрет, если кину его одного наш новый дом расчищать. Пока.
– Пока.
Ее имени он, конечно, не спросил, ему, блин, наплевать. Хотя он вряд ли любитель потусоваться с мусорщиками. А местные «звезды» с ума сойдут – такой красивый мальчик, да еще живущий в классном доме…
Уходя, Карина, само собой, не видела, как парень по имени Дирке сверлил взглядом ее затылок. Он изо всех сил втягивал носом воздух с таким видом, словно у него вдруг обнаружили смертельную болезнь.
Арно хотел бочком проскочить мимо Дирке внутрь коттеджа, но тот резко вытянул руку поперек дверного проема. Арноха чуть не врезался в нее.
– Дирке, ты чего? – удивился он.
– Ты помнишь, зачем сюда приехал? – спросил отцовский ассистент, по-прежнему глядя туда, где скрылась девчонка.
– Найти пацана-оборотня. Что еще за проверочка ни с того ни с сего?
Арноха отступил на шаг. Дирке только хмыкнул и руку не убрал.
– Я тоже был влюблен когда-то, – ни с того ни с сего сообщил он. – И натворил паучертову уйму глупостей.
– Почему это «тоже»? Я-то вроде ни в кого не влюблен… Или ты про… с ума сошел? Мелочь какая-то рыжая.
Дирке снова резко втянул носом воздух. Холодный, пахнущий сыростью и гниющей листвой.
– Не мелочь… – буркнул он. – Та была не рыжая, а темная. Мне она тоже сначала казалась мелочью, а потом… Сказала «предавай», и я предал. Тех, кого обязан был защищать и охранять. Помнишь, про взрыв в лаборатории говорили? Она попросила, и я всех подставил. И если снова позовет – побегу к ней. Снова скажет «предавай», я предам. Не забывай, зачем ты здесь. Оборотня искать, тьфу. Ты вроде хотел у отца выспросить про маму свою. И про Киру. Понял?
Угу, понял, что Дирке конченый псих. Хотя… От него тянуло такой вселенской тоской, тощие плечи сутулились под невидимым, но таким тяжелым грузом, что Арнохе стало жаль этого странного «ассистента».
– Ладно тебе, – пробурчал он, – жизнь-то на этом не закончилась. Давай лучше пиццу закажем, что ли, – и добавил не раз слышанное от Киры: – Пока живой, все поправимо.
Глава 8
Школа
После волнующей встречи у мусорного бака Карина с удовольствием прогуляла бы школу, но сегодня у нее там было важное дело. Вторым и третьим уроками была алгебра, на которой планировалась большая, на оба часа, контрольная по пройденной теме. Это был Каринин заработок.
Между двумя уроками алгебры Карина, Митька и его младшая сестра Люся (Люсия, как она сама называла себя с детства) сидели на спортивной площадке за школой. Каринка держала клетчатый листок с ксерокопией второго варианта контрольной. Митька обеспечивал безопасность, а Люсия просто составляла компанию. Она была на год моложе Митьки, но училась с ними в одном классе. Беленькая, хорошенькая, как мультяшный ангелочек, Люсия казалась менее яркой и «звездной», чем Светка Ермолаева, но уж точно была первой красавицей.
Вот и подошедший к ним хулиган Серега Дергунков как-то сразу смутился, покраснел и даже вел себя вполне прилично. Вынул из кармана две мятые сторублевые бумажки. Наверное, недельные деньги на карманные расходы. А еще вероятнее, «отжатые» у малышни. Протянул Карине купюры.
– Оборзела, Кормильцева, – сквозь зубы протянул он, – в прошлый раз стописят было.
– Прошлый раз еще до каникул был, с тех пор мозги подорожали, – нимало не смутилась Карина. – Не хочешь платить, сам выкручивайся, делов-то.
Сам выкручиваться Серега не желал. Он покосился на Люсию, приосанился, даже «круто» сплюнул себе под ноги. Как первоклашка, в самом деле.
– Але, гараж? У тебя второй вариант? – Карина помахала листком перед его носом.
– А? Че? Второй…
Она отдала Сереге листок. Тот потоптался еще, хотел поговорить с Люсией, но то ли не решился при Митьке, то ли просто не решился и отвалил, унося с собой свою возможную четверку. Если списать получится.
Технология заработка собственным умом была отработана давно. На большие контрольные обычно давалось два урока. Правда, второй только наполовину, типа, чтобы переписать решение с черновика. За первый урок Карина решала оба варианта, потом на перемене неслась в ближайший магазин, благо он был совсем рядом, и делала штук двадцать ксерокопий. Сложно было только уговорить продавца использовать клетчатую бумагу вместо правильной копировальной, но и это удавалось. За остаток перемены желающие раскупали «черновики» и в результате получали приличные оценки. Конкуренции можно было не опасаться – за один урок никто не успевал решить оба варианта да еще и записать их более-менее читабельно.
– Тебе не стыдно так зарабатывать? – жмурясь на скупом осеннем солнце, поинтересовалась Люсия, которая в Карининой помощи не нуждалась.
– Не-а, ни разу, – ответила та. – У нас в классе мало того что тупари одни, так еще и недружные. На таких не стыдно и заработать.
– Почему это недружные? – удивилась Люсия.
– Хм, то есть почему тупари, ты и сама понимаешь? Вот смотри, в классе тридцать два человека, из них двадцать постоянно покупают контрольные. Платят, заметь, по двести рублей. Когда у меня Витасик Панаев самый первый контрошу купил, то он даже с лучшим другом не поделился, типа «я ж деньги заплатил». И никто ни с кем не делится, иначе не покупали бы столько. Значит, не друзья они, а фигня какая-то. А тупые, потому что могли бы договориться, скинуться и купить одну копию на всех. Потратили бы каждый по двадцатке плюс два рубля на ксерокс. Нет, Люськ, мне ни капельки не стыдно.
Люсия поморщилась, расправила щелчком оборку джинсовой юбки.
– А почему ты утром вся зареванная была?
– Точно, Каринк, что случилось? – поддержал сестру Митька.
– Да Ларик опять… Хотя я и сама хороша… – И Карина рассказала друзьям об утренней ссоре и выброшенной лапе, правда, про поход на мусорку и встречу с прекрасным рыцарем умолчала.
– Представляю, как ты ее ненавидишь! – с жаром выпалила Люсия, когда Каринка закончила рассказ. – Твоя тетка чокнутая просто.
– Люсь, ты что, сама чокнутая? – опешила девочка. – Как это, Ларку ненавидеть? У меня нет больше никого, как мне жить тогда?
– Подумаешь, у меня кроме родителей тоже никого, а я их ненавижу, – с пафосом выдала подруга.
И тут же получила от старшего брата по затылку.
– Ты фильтруй немного то, что вслух говоришь, – спокойно заметил он. – Во-первых, у тебя есть я. И бабушка, хоть и в Литве. А во-вторых, еще раз про родителей такое услышу, так тебя разукрашу, сама себя не узнаешь. Она за нас двоих подростковым кретинизмом страдает, – бросил он Карине.
Люсия даже на ноги вскочила.
– Ты мне угрожаешь, что ли? – высокомерно, хоть и дрогнувшим голосом спросила она. – Смотри, пожалеешь. Вы все пожалеете. Я еще всего на свете добьюсь сама, вот. А вы… а вы… А тебя Ларка ни капельки не любит. То наорет, то привяжет, то в обноски оденет.
– Люсия, заткнись-ка, – начал было Митька, но Карина его перебила:
– Конечно, любит, дубина. Если бы не любила, отправила бы меня в какой-нибудь детдом на Чукотку, а сама жила бы спокойно. – Карина задумалась. – Вот маму мою она терпеть не могла, это я помню. Так что не гони, Люсь… Я с Лариком больше прожила, чем с мамой. И кстати, не знала, что Ларка такая древняя уже. Мы же дни рождения сроду не празднуем… Не хочу я без нее остаться, она ж моя родная тетка. Так что подумаешь, обноски. Не в шмотках счастье. Я вот еще штаны себе сошью новые, здорово будет.
– К тому же Карина разбогатела, – добавил Митька. – Шмотки купит, если надо будет.
Карина замотала головой:
– Ну их совсем. Я тут задумалась, чем дальше в жизни заниматься. На фотокурсы надо пойти. И на журналистику куда-нибудь…
– А я вот на днях за платьем пойду, мама денег дала, – все еще злым дрожащим голосом сообщила Люсия. И удалилась почти бегом.
– Мить, что это с ней? – удивленно спросила Карина.
– Комплексы, – как всегда спокойно ответил тот.
– У Люсии? Откуда? Такая красотка, умная… в отличие от нас, нормальная.
– А ей хочется быть ненормальной, Карин. Знаешь, такой… роковой дамой с темной тайной в душе. Я уже побаиваюсь – то ли за нее, то ли ее саму. Она ведь не сейчас злая стала, она всю жизнь такая была. Это прорываться только теперь начало.
– Я ее в «Блины-оладушки» свожу, поговорим по душам, – расстроилась Карина.
Вот так вот за своими бедами и не заметишь, что подруга страдает.
– Угу, разговор по душам получится, только если у обеих душа на месте, – отозвался Митька, глядя в никуда своими светло-серыми, с раскосиной, глазами.
Зазвенел звонок на большую перемену, и самые медлительные ученики потащились к учительскому столу с контрольными. На этот раз на списывании никто не попался. Замечательно.
Дверь распахнулась, и в класс просунулась довольная конопатая фзиономия.
– Митька, Закар, ты где? Давай в спортзал, физрук баскетболистов велел собрать!
И капитан команды Митька, чью непроизносимую литовскую фамилию давно сократили до звонкого «Закар», ринулся за гонцом, чуть сумку не забыл.
– Куда? – рявкнула ему вслед алгебраичка Раиса Гавриловна по прозвищу, конечно же, Горилловна. – Сидеть, пока я не сказала, что урок окончен. Кормильцева!
Карина подняла голову от парты. Неужели Горилловна заметила, что все списывали с одинаковых черновиков?
– Опять волосы покрасила? – визгливо спросила учительница. – Каждый раз вижу тебя с другим цветом волос! В начале учебного года ты была красная, потом какая-то черная, а теперь блондинкой решила заделаться?
– Правда? – неумно брякнула Карина. – А я и не заметила…
И поглядела на кончик косы. Ну, блондинка не блондинка, но волосы стали совсем светлые, золотисто-рыжие. Черт, еще утром же были нормального, такого ярко-оранжевого оттенка. Не уследишь за ними. Как и за языком. И что вовремя не прикусила?
Горилловну понесло:
– Не заметила она, смотрите-ка! Вот вызову в школу твою тетю и поговорю о твоем дикарском воспитании. И идти в поход я тебе запрещаю, ты поняла? Посидишь дома и подумаешь о скромности и приличности.
– Поход все равно Марк Федорович организует, его мои волосы не волнуют, – буркнула Карина себе под нос, громковато, правда.
С другой стороны, пусть слышат. Надоело. Не цепляется же училка ни к гидроперитной Ермолаевой, ни к черно-малиново-полосатой Наталье. Знает, что, во-первых, послать могут, во-вторых, есть риск остаться без подарков от родителей.
– Меня твои патлы тоже не волнуют, меня твое воспитание волнует. И хамство в таком возрасте, – провозгласила математичка.
– Так вы мне скажите, в каком можно начинать, – вспылила Карина, – а то я так до старости доживу, а похамить не успею. Так и буду всякую фигню выслушивать ни за что ни про что. Я волосы вообще не крашу, у меня пигментация такая.
– Тетку… в школу… завтра же, – побагровев, зашипела учительница.
– Да обязательно! Она как раз говорила, что жить скучно стало, хоть бы цирк приехал.
– Нахалка! В твоем положении надо вести себя скромно. Тогда бы тебя пожалел кто-нибудь. А ты огрызаешься.
– А меня не надо жалеть, – фыркнула Карина, прикидывая, в какой скандал это выльется, и совсем шепотом добавила: – Подавитесь.
К счастью, перемена была обеденная. Издав гудок пароходной сирены, Горилловна покинула поле сомнительного боя с ученицей.
– Ну ты смертница, – почти восхищенно сообщил Дергунков, выметаясь в коридор.
Перемена тянулась долго. К королеве класса Свете Ермолаевой, увлеченно красящей губы ярко-розовой помадой, подошла Люсия. Она старалась держаться независимо, но получалось не очень – на фоне Светки Люсия как-то меркла, теряла уверенность в себе. Видно было, что ей очень хочется попасть в крутую компанию.
Она что-то тихонько сказала Светке на ухо.
– Иди, места нам займи, – распорядилась та. – Мы сначала разберемся.
И Люсия покорно вышла из класса, даже ссутулилась немного.
Кабинет опустел, Карина и не заметила как. Кроме нее в классе осталась только сама Света – крупная светловолосая девица в запредельно укороченной форменной юбке и розовом – вырви-оба-глаза – джемпере с неуместным для школы декольте. Ну и, конечно же, три ее верных прилипалы… По-па-дос.
– Пошла вон, – бросила Ермолаева куда-то в сторону.
И Карина увидела, что в углу еще копошится Ниночка Бельчик, маленькая и тихая, как паутинка. Ниночка сжалась и безропотно выскочила из класса, бросив на Карину отчаянный взгляд.
– Ну что, Кормильцева, кормилица ты наша, – процедила Ермолаева, картинно, как в кино, разминая пальцы. Карина подумала, что из-за наманикюренных когтей та даже кулак толком сжать не сможет, зато, пожалуй, всю шкурку сдерет. – Птичка на хвосте принесла, ты с нас деньги за контроши берешь и сама же нас еще и дураками обзываешь?
Неужели Люська ей наболтала? Ничего себе подружка…
– Тебе чего надо, Ермолаиха? – безнадежно огрызнулась Карина. – Если ты не дура, решай контрольные сама, я тебе силком, что ли, их впихиваю?
– Нужны мне твои контрольные, – ответила Светка, подходя поближе. – Бабло гони назад, ты, крыса сопливая.
– Ага, разбежалась, шнурки только поглажу.
– Че встали, держите ее! – бросила Светка.
Прилипалы бросились на Карину. Идиотки. Если им деньги нужны, надо было сумку хватать, козе понятно. Но куда им до козы!
Поймать Карину было непросто. Еще сложнее удержать – тощую, ловкую и вертлявую.
– Ну все, достала. – Светка умудрилась-таки ухватить ее за косу, дернула к себе.
Карина зашипела от боли и, вырвавшись, закатила противнице такую оплеуху, что та еле удержалась на ногах. По телу словно иголочки пробежали. Карина поняла, что сейчас она эту шайку-лейку на ленточки порвет.
Внутренний волк на секунду перевесил, напоминая, какая яростная сила может проснуться в тощих конопатых ручонках. Но всего лишь на секунду. Самообладание – великая и страшная вещь. Внутренний человек победил.
По законам физики и здравого смысла у Карины не было шансов отлупить четверых хорошо откормленных восьмиклассниц. А значит, чтобы не ставить под угрозу свою тайну… ей придется позволить себя унизительно и, скорее всего, жестоко избить.
«Так нечестно, – подумала Карина, – я сильнее и умнее их всех».
Светка и прилипалы окружили ее.
«Так нечестно, я сбежала от погони и прыгнула с крыши…»
Тощая Наталья с мелированными волосами сильно толкнула Карину в бок, посылая, словно волейбольный мячик, толстой Вальке, невыносимо туго затянутой в лосины и футболку с оборотнем из японского мультика. С оборотнем, надо же…
«Так нечестно, я пробежала по лунному лучу и оказалась в сказочном городе…»
Валька пихнула Карину в сторону Светки, а та, больно ткнув своим маникюром, – Машке.
– Настучит, – пискнула эта трусиха. – Нажалуется…
Но в бок ее все-таки подтолкнула.
– Не нажалуется, – уверенно заявила Светка. – А то я бате скажу, он ее тетехе больше бумажек переводить не даст, совсем нищими будут.
Вот дура.
Голова больно мотнулась на шее от следующего толчка.
Не плачь, а злись, не плачь, а злись.
На этот раз сработало, только злость пришла какая-то холодная и спокойная.
Я – волк. Я справлюсь. Это больно и обидно, но можно пережить. Я выдержу и не выдам своей тайны. Я сильнее и умнее вас всех, я сбежала от погони и прыгнула с крыши, я прошла по лунному лучу в сказочный город…
Молчащая, не сопротивляющаяся жертва взбесила нападавших еще больше.
– А мы щас ее ваще до трусов разденем и в коридор выкинем, – обозлилась Ермолаева. – Маха, сними на телефон. Вякнет кому-нибудь, не только на всю школу на весь Интернет опозорим.
Та послушно полезла за трубкой, а Светка как-то особенно сильно толкнула Карину. Ее словно из пушки бросило, но не на Машку, а мимо – в плохо побеленную стену.
В спортзале шло внеурочное собрание – объявили областной турнир по баскетболу среди школьников.
– Закараускас, ты понял? На тебя надежда, – говорил Марк, который с удовольствием взялся и физкультуру вести, и пару команд тренировать. – И не только в технике, но и в дисциплине. Чтобы никаких боксерских рефлексов не срабатывало, а то придется выбрать что-то одно.
Марк говорил, а сам сверлил Митьку глазами как-то уж очень внимательно. Но подумать об этом Митька не успел. Дверь распахнулась, и в спортзал со всех ног вбежала Нина Бельчик, с разбегу вылетела прямо на середину.
– З-закар, – выпалила она, едва переводя дух, – Митя, там в классе, где алгебра… Карину бьют.
Митька пружиной взлетел в воздух. Препод и кто-то еще кинулись за ним, еле поспевая.
Директор – бодренький, не старый, но лысоватый – хмыкал, глядя в бумаги Арно.
– Ну что ж, Арнольд, я тебя определю в восьмой «Б». – Директор поворошил документы без особого интереса. – Посмотри по расписанию, где они сейчас, и иди. В журнал внесем тебя к завтрашнему дню. Ты все еще тут? Не теряй времени – на учебу марш.
Все школы на свете, и крутые, и так себе, построены примерно по одному плану. Если ты научился ориентироваться в паре-тройке из них, то уже ни в одной не пропадешь.
Арно шлепал по заданному маршруту и думал. Отец почти прямо сказал ему что Кира жив. И если поиски пацана закончатся скоро и успешно, то можно будет снова попросить вернуть охранника. Но теперь к желанию вернуть Киру примешивалось еще кое-что. Злость и страх.
Позади загромыхали шаги, кто-то несся сломя голову, сметая все на своем пути.
– Отвали!
Арно не успел оглянуться, как его оттолкнули с дороги. Белобрысый мальчишка рванул на себя дверь того самого кабинета, куда собирался зайти он сам. Дверь не поддалась.
– Откройте, гадины! – заорал мальчишка и обернулся к Арно: – На швабру закрылись, козы драные.
И Арно почувствовал, как ему стало совсем нечем дышать, а на глаза словно синяя пелена упала. В двух шагах от него в запертую дверь ломился, без всякого сомнения, тот самый мальчишка с фотографий. Который мог превратиться в волка и одним движением распороть горло человека… Пол покачнулся и начал уходить из-под ног. Что это? Обморок со страха? Вот отстой… Не очень-то соображая, что он делает, Арноха оперся о стену и ощутил ее «глубину».
В следующую секунду он вывалился из стены в самое что ни на есть трехмерное пространство классной комнаты. И получил такой удар по животу, каких ему давно не доводилось пропускать ни на тренировках в секции, ни с Кирой.
Карина ожидала, что врежется в стену, и сгруппировалась, как могла, но вместо этого за спиной оказался кто-то живой. Этот живой с трудом восстановил дыхание – попробуй получить под дых сорокапятикилограммовым подростком, пущенным с небольшим, но устойчивым ускорением. Как он тут оказался? Неважно. Карина резво ретировалась ему за спину, обтянутую кожаной и, судя по запаху, какой-то знакомой курткой. И выходить оттуда не собиралась, фигушки.
Запертая на швабру дверь сотрясалась от ударов. Карина осторожно высунулась из-за спины мальчишки и попыталась оценить обстановку. Все четыре девицы проблемного возраста были, мягко говоря, слегка ошарашены.
– А ты откуда взялся? – первой опомнилась Ермолаева. Она, в отличие от Карины, сразу рассмотрела ее невольного спасителя, заулыбалась и кокетливо поправила волосы. – Ты не из нашего класса.
– Я новенький, – с трудом ответил мальчишка. – А что тут у вас? Мелких бьем? Чего ж вчетвером? Втроем не справлялись?
– Ты, новенький, поучишься тут и сам ее бить начнешь, – мило улыбнулась та. – А я Светлана. – Она прищурилась, рассматривая мальчишку. – Я тебя знаю, в Интернете читала. Ты Резанов. Тебя отец к нам на воспитание сослал. Мой папа тоже иногда… буйствует, я тебя прекра-а-асно понимаю. Но не переживай, ты тут в хороших руках…
Ничего себе, в хороших, с такими-то когтями.
– А как ты сюда попал? – подала голос Валька.
– Настучит на нас, – пропищала невнятно-пепельная, угловатая Машка.
Мальчишка вздохнул и словно нехотя полез в карман. Дверь практически слетала с петель. Да и Митька орал на весь коридор уже вполне непечатные угрозы в адрес Светки и компании. Его кто-то пытался утихомирить, но пойди успокой разошедшегося оборотня. Ой-оечки, сейчас еще превратится в волка, и тогда точно будет конец света.
– Не смотри, – бросил Карине спаситель и подкинул в воздух что-то небольшое, извлеченное из кармана.
Девчонки уставились на него, как по команде. Круглый предмет завис в полуметре над лицом Светы. Шестеренки завертелись… Карина с усилием перевела взгляд на девочек.
– Я зашел через дверь. Вы швабру плохо закрепили.
Они синхронно кивнули. Четыре бездумных болванчика.
– Что это? – спросила Карина.
– Не смотри, кому сказано!
Мальчишка рванул ее за шиворот, отворачивая от странного предмета, и они наконец-то посмотрели друг на друга. У обоих синхронно отвисли челюсти.
– Ой, это ты! Арно, да?
– А ты… отмылась?
Она залилась краской так, что, наверное, веснушек стало не видно. Надо же, светленькая какая, а в прошлый раз показалось, что обычная рыжая…
– Только попробуй расскажи кому-нибудь!
– Понял, понял, ты ужасно опасная. Вон, коровы эти на тебя вчетвером кинулись… – Он подпрыгнул, схватил и спрятал обратно в карман странную штуку, загипнотизировавшую девчонок. – Это просто сувенир такой, сам сделал. Все в порядке, они сейчас очухаются.
Карина осмотрела «скульптурную группу» застывших в оцепенении обидчиц.
– Нет, не в порядке, – тихо сказала она и подошла прямо к Светке.
Врезать? Врезать очень хотелось. Но бить беззащитного противника – это так… по-ермолаевски. Нет уж.
На тумбе у доски стояла плошка с водой – чтобы смачивать тряпку. А на учительском столе бездельничал горшок с землей из-под погибшего цветка. Вот это другое дело. Карина хмыкнула, высыпала горсть земли в воду, встряхнула и… от души плеснула получившуюся жижу в физиономию блондинки.
Арноха почувствовал, как у него от удивления сам собой раскрывается рот. Карина обернулась к нему, засмеялась и жестом указала: мол, челюсть отвисшую подбери.
– Вот теперь все замечательно, – сказала она.
И в эту секунду швабра, удерживающая дверь, наконец треснула. Митька комом злости, воплей и – ого! – когтей ввалился в класс.
В коридоре собралась толпа. Мальчишки, длинноволосый мужик в спортивном костюме – физрук, наверное. Они кинулись к девочке, загомонили, на Арно никто внимания не обратил. Кроме долговязого белобрысого мальчишки, то ли тоже восьмиклассника, то ли постарше. Он маячил чуть в стороне, увидев Арно, кивнул ему, как знакомому. Где Арноха его видел – непонятно, но где-то видел точно.
– Э, пацан, – Арно ухватил за рукав кого-то из зрителей, – а это кто?
– Сам пацан, – нелогично огрызнулся тот, – не знаю кто, он не из нашей школы…
В совпадения восьмиклассник Резанов не верил категорически, поэтому дернулся было подойти к условно-незнакомому типу и поговорить (возможно, по-мужски), но тут кто-то сзади тронул его за руку. Арноха обернулся.
Перед ним стояла невысокая, обалденно хорошенькая девочка – беленькая, голубоглазая, с парой веснушек на аккуратном носике.
– Я видела, как ты вошел в класс, – без обиняков начала она. – Сквозь стену то есть. Меня зовут Люсия. И я тоже так могу, правда, не всегда.
– Да ладно?
Разорваться ему, что ли? Ну, хорошо, Люсия-то из школы никуда не денется. А того пацана надо перехватить и выяснить, кто такой… Арно завертел головой, но незнакомца и след простыл. А Люсия цепко держала его за рукав.
Глава 9
«Блины-оладушки»
Карина привычно затолкала наушники в уши и вышла из школы. Она решила прогуляться, прежде чем идти домой, тем более что тренировку опять пропустила. А то вдруг Ларик уже вернулась. От тренерши и Марка Карина уже огребла за прогулы, еще от тетушки не хватало.
Печальный опыт с оторванной лапой стопроцентно пошел ей на пользу – архивные листы она прочитала, пристроившись в уголке читального зала школьной библиотеки. Теперь бы перехватить Митьку после его драгоценного баскетбола и обсудить прочитанное. А вечером можно вылезти в Интернет и поделиться информацией с DeepShadow.
Блокнотом Карина решила заняться в последнюю очередь. Дурацкие стихи вызывали у нее глухое раздражение, поэтому бархатная книжечка уже четвертый день без толку валялась в сумке.
Хуже всего обстояли дела с обрывком страницы. Карина тщательно записала все, что там было, и снабдила переводом. Но обрывки строк были слишком короткими, и поиск в Интернете по словосочетаниям ничего не дал. Кроме последнего – espace de mobius. Первое слово означало «пространство», а второе – фамилию математика Мебиуса, написанную почему-то с маленькой буквы. О ленте Мебиуса Карина не просто слышала – сама когда-то была заворожена этим фокусом.
Но лента это одно, а пространство – совсем другое. И еще Карина чувствовала, что стоит лишь обсудить все это с кем-то понимающим, как кусочки пазла встанут на места и сложатся в цельную картину.