Читать онлайн Зерна вероятности бесплатно
Глава первая
– И мне туда точно надо? – человек с сомнением посмотрел вниз. Провал, дышащий холодным туманом, дна не видно, как не видно и другой стороны ущелья. Он словно на краю туманного моря.
– Только если ты хочешь получить золото, – пожал плечами Мак Финнеган – не тех Финнеганов, которые из ущелья Зимнего йейла, а из Финнеганов Слоистой долины, хотя вам впрочем, это знать ни к чему.
Кажется, в тумане что-то двигалось.
Человек почесал нос. Нос у него был средний, с небольшой горбинкой на седловине, будто человек долгое время носил очки, но по какому-то случаю их снял. Глаза серые, близорукие и доверчивые.
– Не то, чтобы я не хотел… – протянул он. В легком приступе неуверенности он поправил рыжий кожаный пиджак – пожалуй, слегка ему коротковатый, с чужого плеча. Заплаты синей кожи сверкали глянцевым блеском на локтях – даже в этом тумане они собирали свет этого хворого солнца и порядком раздражали Финнегана.
«Ставить синие заплаты на рыжую замшу – какая наглость» – подумал он и широко улыбнулся. Оскал вышел что надо – во все пятьдесят восемь мелких и острых зубов.
Маменька всегда говаривала, что улыбка – его сильная сторона.
– Не то, чтобы я уговаривал, но это тебе нужны деньги, хомбро?
Человек побледнел – очевидно, пораженный обаянием Финнегана, потом решительно кивнул. Шагнул к обрыву, пристегнул крепежное кольцо к карабину на поясе, но опять остановился:
– Да, но это же твой горшок с золотом. Я никак не пойму – зачем же тебе воровать свое собственное золото?
– Я же объяснял, хомбро, – Финнеган не терял оптимизма. – Чтобы получить страховку.
– Ты застраховал свой горшок с золотом? Разве так можно?
Люди все туповаты, но этот – нечто выдающееся.
– В «Первой магической». Платеж порядочный, но и премия тоже. Срубим на двоих – быстро и без пыли. Ну что, хомбро, компренде?
– А сам почему не заберешь?
Улыбка Финнегана слегка вздрогнула, но продолжала искриться.
– Я лепрекон, – пояснил он. – Лепреконы не забирают свое золото. Они только пополняют запас. Иначе зачем бы я попросил бы твоей помощи, хомбро?
Человек кивнул. Подошел к обрыву.
– Простите, можно еще вопрос.
Финнеган свирепо засопел.
– Ты не отстанешь, да?
Человек смущенно улыбнулся.
– Вы помните, как вернулись…оттуда?
Лепрекон потер длинный нос.
– А ты умеешь удивить, хомбро.
– Я собираю такие истории, – сказал человек. – Хобби. Знаете, это…
– Ну да, вы ведь живете так долго. Надо же чем-то занять время, – заметил лепрекон. – Я знавал человека, который собирал марки.
Лепрекон захохотал – громко, с удовольствием слушая свое эхо.
– Марки! – повторил он, глядя на человека. – Такие кусочки бумаги. Их клеили на конверты, чтобы письмо дошло. Дошло? Бумажные письма, бумажные!
Человек неуверенно кивнул.
Финнеган махнул маленькой ручкой.
– Вернешься, расскажу. Сначала дело.
Юноша закинул рюкзак на плечи, схватился за веревку и осторожно полез вниз.
– Кстати, меня зовут…
– Принеси мое золото, – утомленный болтовней Финнеган вытянул неожиданно длинную руку и царапнул ногтем по лбу человека. Тот вскрикнул и исчез.
Лепрекон с удовлетворением прислушался к удаляющемуся кряхтению, задумчиво облизал ноготь – чешуйки кожи, легкий след крови. Сладкая кровь у этого хомбро.
Натянутый трос дрожал и елозил по камням. Финнеган сел на валун и принялся набивать трубку.
Толстым коричневым ногтем он подцепил комочек волокон табака – спутанный, как нити человеческих судеб и ароматный, как их отчаяние, и затолкал в трубку. Хорошенько примял, щелкнул зажигалкой и потянул дым сквозь длинный мундштук. Трубка его – черный клубок сплетенных корней, из тела мандрагоры с золотым вкладышем, мундштук – из кости левой руки неправедно повешенного.
Дым – нежный и едкий, втек в его легкие, закрутился змеем вечного возвращения, расправил горькие крылья – и вытек двумя струями из ноздрей Финнеганового носа в дымный воздух ущелья.
Финнеган ждал. Воздух вокруг пропитывался табачным смрадом, делал этот день еще более дымным.
Веревка вздрогнула, натянулась как струна и заметалась по камням. Из тумана долетел слабый крик.
Финнеган хмыкнул.
– Лепреконы совсем не такие, как в сказках, хомбро, – пробормотал он. – Даже молока в блюдце мне не налил, а надеешься заполучить мое золото. Ты просто пополнишь мой горшок или покормишь Сиракузу.
Теперь в его улыбке, в пятьдесят восемь зубов, не было ничего доброжелательного.
– Вот же дурак, в байку про страховую поверил.
Веревка еще раз дернулась, загремели камни и послышались вопли, в которых натренированное ухо лепрекона различало слово «помогите».
– Не стесняйся, Сиракузочка, перекуси, – Финнеган выпустил струю дыма, которая изогнулась, подобно змеиному хвосту.
Тонкий зеленый луч родился в глубине ущелья, высвечивая его слоистое нутро, и уперся в плотные облака. Лепрекон закашлялся, подскочил на ноги и завопил:
– Э, такого уговора не было!
Он взмахнул ножом. Веревка лопнула, словно только и ждала прикосновения лезвия. Лепрекон прокричал в черное горло ущелья:
– Сиракуза, доедай дурака и сматываемся! Ловцы…
Дымный воздух вспыхнул радугой – один, два, три ее чудных цветка расцвели вокруг него, Финнеган повел глазами, в которых плясала бешеная зелень, и бросил на землю горсть черных бобов. Скала задрожала, трещины побежали по розоватому граниту, и из них полезли черные стебли. Утолщаясь, они прорастали шипами, закручивались в кольца вокруг радужного пламени и поднимали крученые тела все выше.
– Не возьмете!
Лепрекон втянул мясистым носом воздух и выпустил облако черного дыма. Тот потек во все стороны, скрыл вместе с его шляпой и башмаками, а затем устремился прочь, как черный оживший ветер, который вдруг обрел видимую человеческому глазу плоть.
– Оцепите периметр!
Отсветы пламени переноса плясали на стальном нагруднике, на сверкающих надкрылиях доспеха. Рыжеволосая девушка разрубила ближайший стебель, смахнула клинком шипы, тянущиеся к горлу. Шаг вперед – и скала очищена на расстояние взмаха меча, шаг в сторону – и кольцо живых растений распадается, выпуская двух человек в зеленом, разворот, выпад – узкая просека пробивает шевелящийся шипастый хаос и освобождает еще двух.
– Арчи, Свен – в ущелье, найдите информатора! Марианна, Лермонт – не упустите поганца!
– Сделаем, Алиса, – Томас Лермонт тронул струны, и крохотный укулеле завел нежную песню, окутал его и спутницу слабым жемчужным сиянием, чуть оторвал от земли. Лермонт оттолкнулся носком и быстро поплыл в туман, как призрак в зеленом плаще. Марианна – Ловец, невысокая и ловкая, как кошка, последовала за ним с коротким копьем в руках.
Арчибальд и Свен – два Стража, врубились в заросли бобовых, как промышленные комбайны. С азартом и хрустом за три шага они пробились к краю ущелья и, не задумываясь, сиганули вниз.
Алиса МакФи повела мечом, пробивая еще одну просеку в иссеченной стене черных стеблей.
– Слабовато, Финнеган, я ждала большего.
Все кончилось быстро – минут за десять.
На краю ущелья, привалившись к валуну, сидел сгусток черного дыма – ожившая тень, обретшая плотность и объем, но сохранившая свою природу. Дымная плоть колебалась под ветром, стремилась стечь вниз, в темноту скального провала, но на руках и ногах сверкали серебряные браслеты – и этот свет черный дым не мог преодолеть.
– Волчеглаз, прими прежний вид, – сказала Алиса. – Отпрыгался.
На черном лице лепрекона сверкнули два изумруда без проблесков зрачков, но он ничего не ответил.
Алиса хмыкнула и перевела взгляд на информатора.
«Совсем мальчик. Двадцать? Двадцать пять? Вот беда, могу по помету тролля понять его характер, а возраст людей определять разучилась. И не испугался. Впрочем, молодость ничего не боится».
– Служба Вольных Ловцов выражает вам свою благодарность. Вы помогли поймать опасного преступника.
– Очень рад, – кивнул юноша. – Он неприятный тип.
– Надо было тебе сразу горло перерезать, хомбро, – Финнеган откинулся на скалу. Дым таял и лепрекон возвращал прежнюю форму – его можно было бы принять за невысокого человека, если бы не слишком длинные руки, слишком крючковатый массивный нос и глаза, светившееся угрюмым зеленым светом.
– Истории он собирает…
– Свен, пакуй, – распорядилась Алиса. – Хватит ему воздух портить.
Финнеган сплюнул длинную зеленую нитку слюны и громогласно высказался о морально-нравственном облике госпожи опер-ловца. Свен нежно положил ему руку на плечо и лепрекона перекосило. Положил вторую и Финнеган стек на землю. Зелень его глаз потеряла остроту. Страж перекинул человечка через плечо и исчез в пламени переноса.
– Лучше бы вам не браться за такие дела, – посоветовала Алиса. – Вы могли погибнуть. Финнеган Волчий глаз – известный преступник, он в межрасовом розыске. На его счету по меньшей мере десять жертв.
Юноша смущенно потер нос.
– Ну да, наверное, – улыбка у него была обаятельная, даже широкая щель между передними зубами ее не портила, а наоборот, прибавляла плюс десять к харизме. – Но вы же успели, все хорошо?
В потертом пиджачке из рыжей замши, джинсах, легких кроссовках, с бесформенной матерчатой сумкой в бурых потеках – рюкзак не рюкзак, а какая-то торба заплечная, он был похож на студента, художника, запоздалого, как апрельский снег, хипстера, правнука олдовых хиппи, модного дизайнера или программиста, но уж никак не на охотника за головами.
И еще бородка – три волосинки на подбородке, неровная челка (он ее сам стриг?), заплаты синие на локтях.
Несуразный юноша. Не по нынешним временам, если быть честным, словно привет из золотого прошлого, когда все было совсем иначе.
«Как ему вообще выдали лист такого уровня? И семафорка у него дорогая, профессиональная, пробивает на несколько слоев Дороги Снов»
– Деньги всем нужны, особенно сейчас, но заработать их можно и другими способами.
– Можно встать в очередь на пособие, – кивнул юноша. – Заключить рабочий контакт с темниками. Фейном на улицах барыжить. Податься в лабы «Универсума»…
Алиса ощутила слабое раздражение. Разве она отвечает за жизнь этого пацана? Хочет сгинуть в поисках фейри-преступников – его дело. А она здесь закончила.
– Служба Вольных Ловцов благодарит вас за содействие, – сухо сказала она. – Где ваш розыскной лист? Я погашу его.
Молодой человек рассеянно похлопал по карманам. Проверил джинсы. Перерыл сумку.
Растерянно развел руками.
– Кажется, потерял.
Алиса молча ожидала развития событий.
– Командир…
Арчи протянул смятый бумажный комок, с которого капала бурая кровавая слизь. В ответ на легкое движение брови пояснил.
– Вытащил из глотки змеюки лепрекона. Осторожно, там яд…
– Выпал, наверное, когда я в пасть ей рюкзак засунул, – сказал информатор.
«Значит, все-таки это у него рюкзак. Вот это, с потеками…».
– Голыми руками. Рюкзак. В пасть к детенышу куролиска, – пробормотала Марианна. – На что люди ради денег не пойдут.
Алиса осторожно, рукой в перчатке, развернула лист. Провела над ним ладонью, в воздухе вспыхнул и растаял символ СВЛ – стилизованная башня над тремя волнистыми линиями.
– Награду согласно установленным тарифам вы сможете получить в любом офисе СВЛ. Еще раз благодарю за содействие от имени Службы Вольных Ловцов и Авалона.
Человек принял листок – осторожно, за чистый краешек. И вновь протянул его Алисе.
– Спасибо, но… я предпочел бы поговорить с вами.
– Простите? – не поняла Алиса, но под ложечкой заныло – как раньше, как тогда…Отдаленно это чувство походило на то, когда ты ощущаешь приближение поезда – по едва ощутимому пению рельс, далекому, но с каждым мгновением все более близкому. Чувство, что все в жизни вот-вот изменится. Легкое прикосновение судьбы. Ох, плохо дело.
Она разлюбила такие знаки.
– Я хочу поговорить с вами, госпожа МакФи. О Дженни Далфин.
Кожа у Алисы всегда отличалась белизной – как и у всех рыжих, но сейчас лицо ее стало мраморным, почти прозрачным.
– Награда ждет вас в любом офисе СВЛ, – повторила она и повернулась:
– Арчи, возьми горшок лепрекона, только осторожно, на нем заклятий, как блох на зверодушце. Марианна, захвати куролиска. Томас – на тебе очистка местности. Уходим.
– Но откуда этот парень знает о… – Бард замолчал, поймав взгляд Алисы. – Все сделаю.
Радужное кольцо закрутилось над пустошью, заиграло отсветами на розовом граните. Вот исчезла Марианна, волоча за собой змеиное тело с короткими крокодильими лапами, все поросшее зеленым жестким пером, перенесся Арчибальд с клубком едкого дыма в руках…
– Подождите! – юноша подскочил, схватил Алису за руку:
– Я знал ее! Я знал Дженни. И ее дедушку. Марко Франчелли.
Алиса освободила руку.
– Я не знаю, о чем вы. Всего доброго.
Пламя перехода поглотило ее и расточилось в воздухе.
– Прости, парень, – Томас Лермонт пожал плечами. – Об этом никто из Магуса не станет с тобой говорить.
– А вы ее знали? – с загорающейся надеждой спросил юноша.
– Еще бы Томас Лермонт не знал Дженни Далфин! – воскликнул Бард. – Ты хороший парень, я вижу. Но, извини, не могу. Ну, бывай.
Он достал табличку и переломил ее. Перенос осуществляется не мгновенно, есть доля секунды, прежде чем радужное пламя окутает тело. Томас поднял извиняющийся взгляд – все же он забавный, этот парень, – и в этот миг юноша прыгнул вперед и вцепился в него мертвой хваткой.
Лермонт издал изумленное мычание и они исчезли.
Глава вторая
Равнодушие
Нога соскальзывает. Так всегда – когда расслабишься, подлость и подкрадывается. Небо вертится в глазах и Дженни врезается спиной в упругую ткань батута. Ее швыряет вверх, но она, вместо того чтобы выровнять тело, раскидывает в стороны руки и ноги, как морская звезда. И беспорядочно колышется в утреннем воздухе – вверх-вниз, как оторванная водоросль в прибое.
Наконец останавливается, перекатывается, встает.
Ее шатает. Она опирается о холодную стойку, мокрую от росы. Находит под батутом кроссовки. Не завязав шнурков, топает по густой влажной траве.
Поднимается на террасу над тренировочной площадкой. Отсюда, от темных дубовых перил она стартовала недавно – по протянутому к дальней березе канату.
Всего-то пройти без страховки четыре метра над батутом и вернуться обратно, не разворачиваясь.
В прошлом она это с закрытыми глазами бы сделала.
Арвет в кресле отрывается от скетчбука, протягивает чашку.
Он хотя бы видел, как она шла по канату? Впрочем, это было ужасно, хорошо, что не смотрел. Нет, лучше бы не видел, это ужас.
Скорей бы приехал Эдвард, без его комментариев у нее ничего не получается.
– Не спеши, и все получится.
– Сам попробуй…
Арвет пожимает плечами.
– Я не умею. Но торопилась ты зря.
Кофе обжигает язык.
– Дженни?
По лестнице вниз. Рисуй, художник.
Высокая трава хлещет по коленям, с влажным шелестом ложится под ноги. Легкие брюки промокают насквозь, но останавливается она только на берегу реки.
Ива. Старое дерево вытянулось гнад рекой, опустило ветви в спокойную воду.
Дженни проходит по стволу, садится на толстую ветку. Мокрые кроссовки снимает, ставит в развилку двух толстых ветвей.
Мокрая ткань штанов неприятно липнет к ногам. Девушка снимает брюки с носками, набрасывает брюки на ветку, проводит рукой по ткани. Пар поднимается и исчезает между узких серебристых листьев, ткань светлеет на глазах. Сушит и носки. Подождав минуты две, одевается.
«Может, и не надо мне в цирк. Я что, гастролировать буду? Фреймуса нет, все мои снова рядом. Можно жить, как раньше»
А как было раньше? «Вот у Марко была цель, – думает Дженни. – Маленькая девочка, которую надо вырастить. Был враг. А теперь… Как жить без врага?»
Если нет врага, надо его себе сделать?
Черная вода неслышно движется под ногами, огибает темные ветки, чуть колышет листья. В крохотных водоворотах кружатся кусочки коры. Дженни бездумно отковыривает кусочки мха и бросает в воду.
Со дна, из темноты, поднимает нечто. Черная скользкая голова всплывает и тут же исчезает.
– Прости, Ник, – говорит Дженни. – Сегодня я ничего не принесла.
Сом не ответил, но Дженни различает слабое узнавание. Сом не голоден, съел двух, кажется, лягушек с утра. Это он так, поздороваться всплыл.
Старый Ник был очень старым и большим. Дженни познакомилась с ним в первый же день, когда пошла на реку.
Пока Арвет помогал родителям с вещами, а Марко искал джезву для какого-то эксперимента, Дженни рванула к реке. Раз уж они купили этот дом – и в придачу лес и реку, нужно обследовать все окрестности.
Странно все же – как река может принадлежать человеку – думала тогда Дженни, стоя по колено в теплой воде и пугая мальков. Скорее уж человек может принадлежать реке или лесу.
Вот тогда-то она и услышала в первый раз Старого Ника – тяжелый удар хвостом по воде, как пушечный выстрел, он звучал резко и непривычно в летней тишине, полной солнечного света и стрекота стрекоз.
Удар и снова тишина, только круги на середине реки.
Так Старый Ник дал понять новичкам, кому на самом деле принадлежит река.
Но потом они подружилась. Немного мясной вырезки, немного ясного взора и дело сделано.
Он оказался отличным собеседником, этот пожиратель лягушек и гроза утят. Он никогда не перебивал ее и выслушивал до конца.
– Эй, Ник, сколько ты прожил?
Вода несет щепки вниз, к морю, где волны накатывают на пляж и белые скалы подставляют грудь морским ветрам.
Ник плещет хвостом, уходит в глубину. Дженни вздыхает.
Сложно жить в тишине, если ты привык к буре. Сложно не ждать удара в спину.
– Этот мир и благодать – худшее, что со мной было.
Но она же сама об этом мечтала. Арвет, мама, папа, Марко – все, кого она любит, рядом с ней. Фреймус повержен, Врата запечатаны, темники никого не тревожат, а Юки наводит порядок на Авалоне.
Тогда откуда это чувство, что что-то не так?
Ник вновь всплывает из глубины, распахивает полумесяц огромной пасти, разбрасывает усищи и Дженни упирается взглядом в черные глазки.
Закрывается от брызг, кроссовки летят вниз. Ник захлопывает пасть и исчезает.
Мокрая с ног до головы, Дженни ошеломленно моргает. Старый Ник только что сожрал ее кроссовки.
– Это черт знает что! – она сдергивает футболку, снимает брюки. – Ладно, давай узнаем, кто здесь хозяин!
Ребристая кора холодит босые ступни, Дженни щурится, вглядываясь в воду. Раз он здесь всплывает, значит, здесь глубоко. Ей хватит. Главное, вспомнить то чувство, которое было на Сэдстоуне.
Предельное отчаяние. Место на границе между жизнью и смертью. Чувство, что ты идешь над бездной босиком по лезвию ножа. Все это сразу.
Тогда она хотела умереть, но чувствовала себя более живой, чем сейчас.
– Пожелай мне удачи! – она хлопает рукой по иве и та отвечает согласной дрожью листвы.
Вода бурлит. Старый Ник поднимается со дна, она уже различает изгибы чудовищного тела. Она шагает в пустоту, солдатиком, пробивается пятками воду.
Мельничный пруд, зарастающий осокой. Сонная утка качается у берега. Широкие листы кувшинок распластаны по поверхности. Длинные тени от склонившихся по берегам деревьев лежат на темной воде.
И вдруг вода оживает, клокочет, исходит пузырями, когда от истока накатывает вал и взрывается в чаше пруда. Два гибких тела сталкиваются и разлетаются в стороны, уходят на дно и выскакивают на поверхность.
Утка в ужасе уносится в небо, кувшинки трепещут на волнах, будто рукоплещут, и осока шатается, как пьяная в набегающих волнах. Дельфин и сом бьются в темной глубине пруда, расшвыривая камни, поднимая ил. Наконец Старый Ник не начинает слабеть. Он припадает ко дну, рыскает из стороны в сторону, ища лазейку, чтобы скрыться от дельфина, который обрушивается на него сверху.
И забивается под корягу. Оскорбительно свистя, дельфин отступает, оставляет сома в покое и поднимается, чтобы глотнуть сладкий воздух победы.
…Черный ил продавливается меж пальцев, Дженни хватается за протянутые ветки-руки ив, встает на берегу. Она полностью обнажена, ее бьет дрожь, а руки и бока в полосах ссадин – там, в темноте, Ник ее не щадил.
Она улыбается. Вот теперь ей хорошо. Наконец-то.
– Спасибо, – шепчет она, оборачиваясь и глядя на мутные воды пруда.
– Ты уже наигралась?
Лас. Сидит на иве. Давно она его не видела, все бродит зверюга по окрестностям. В нагрузку к реке давалось и несколько гектаров леса. Дженни предпочла бы виллу на берегу моря, но и это поместье тоже сгодится. После победы над Фреймусом о деньгах можно было не беспокоиться – компенсация за действия Талоса и награда от Совета Магусов разом сделала семью Далфин сказочно богатой.
Дженни пожимает плечами.
Лас проводит когтями по коре.
– Одежду где забыла?
– Там где-то, – Дженни небрежно машет. – Кроссовки Старый Ник сожрал. А ты нагулялся?
– Значит, не наигралась, – сделал непонятный вывод фосс. – Где мы находимся, хозяйка?
– Загадки – не твой конек, Лас.
Дженни ежится, хлопает в ладони. Вот глупый зверь, она так замерзнет. Ветер кружится вокруг, теплый столб колышет листву, девушка несколько минут блаженствует, ворошит волосы, чтобы они быстрее просохли.
Ветер усиливается, проходит по кронам, срывая серебристую листву. Водопад листьев падает на нее, листья сцепляются друг с другом, щекочут кожу.
Вот и платье – цвета серебра и травы, шумящее, как летний лес, сотканное из множества ивовых листьев.
Она вытягивает ногу, поднимает ступню над землей. Хмурится. Босиком идти слишком колко. Травы текут к ней, как змеи, оплетают с шуршанием ступни, завиваются по лодыжке кельтским узором.
Дженни склоняется, поднимает сломанную ветвь. В ее пальцах она смыкается в кольцо, выпускает свежую листву. Дженни улыбается:
– А вот и диадема. Похожа я на королеву Первых, Лас? Лас?
Зверя не видно.
Дженни пожимает плечами, идет вперед и выходит на луг. Дальние громады кучевых облаков стоят в небе, обещают пролиться к вечеру дождем, но сейчас полуденная жара.
Мошки танцуют над лугом, роятся столбами. От земли идет душный, плотный жар нагретой травы, от которого спирает дыхание.
Девушка с досадой оглядывается – платье цепляется за траву, листья облетают при каждом движении.
Она поводит рукой и луг разделяет прямая линия – словно гигантской расческой расчесали травы и те послушно легли направо и налево.
Дженни уже не думает, она просто желает – и мир послушно изменяется, следуя ее воле. Хорошо, что все проблемы кончились, она Видящая и может делать все, что захочет.
«Завтра надо будет полетать, – думает она, глядя на наплывающее облако. – Я еще не пробовала. Чем еще заниматься после спасения мира? Дразнить сомов и летать в небе»
Облако заслоняет солнце, темнеет на глазах, готовясь пролиться дождем.
– Не сейчас, – говорит Дженни. – Проводи меня до дома.
Остаток пути по лугу она проходит в приятной прохладе. Пальцы на ходу бездумно срывают стебли, сплетают их в узор, так что когда она достигает заднего двора, в руках уже готовый амулет. Сложный узор, травяная змея, кусающая себя за хвост, пасть ее – чертополох, тело ее – дикая пшеница.
Дженни крутит амулет на пальце, входит в дом. В своих травяных мокасинах она неслышна, скользит по дубовым полам.
А вот и кухня. Что-то готовится, кажется, лазанья. Честно сказать, ей уже порядком надоела кухня Италии. Дженни заглядывает на кухню.
Так и есть, Марко колдует у плиты. В переносном смысле, после того, как они с родителями, которых она вытащила из Тартара, освободила его от плена Дикой Охоты, Марко вообще не прибегал к просьбам. Словно он чего-то боится. Он, Марко, победитель Гвина ап Нудда.
– Дева Мария, Дженни, что на тебе надето?!
– Нравится? – Дженни проводит рукой по шелестящему платью. – Авторский дизайн.
– Это что – листья? – Марко поправляет очки, закашлялся. – А под ними – ничего?
– Красота должна быть естественной, – Дженни открывает холодильник и вынимает сэндвич.
– Сейчас лазанья будет готова, – хмурится Марко.
– Не хочу, – равнодушно говорит девушка. – Хочу сэндвич. Телятина и салат.
Сэндвич разогревается прямо у нее в руках, ей слишком лениво открывать микроволновку. Зачем, если можно так?
– Дженни…ты не слишком часто используешь просьбы?
О, этот пронзительный взгляд темных глаз. Этот встревоженный прищур. Дженни давно уже выучила все выражения лица деда и сейчас это было выражение большой озабоченности.
– Нет, не слишком, – отвечает она, облизывая палец. – Я уже за все заплатила, разве нет?
Дед не находит слов и Дженни удаляется наверх.
Платье выглядит эффектно, но листья на голое тело – это все-таки очень щекотно. Надо переодеться.
На лестнице она сталкивается с Арветом.
– Джен… – лицо его вспыхивает, когда он видит ее платье. – Ты где была?
– Плавала, – небрежно отвечает Дженни, поднимаясь на ступеньку и почти прикасаясь к Арвету. Еще ближе и она сможет почувствовать кожей удары его сердца. Все, что их разделяет – тонкий ивовый лист и пара сантиметров воздуха.
– Опять превращалась? – Арвет пытается быть строгим, но Дженни слишком близко – ее не обманешь. Он думает о чем угодно, но только не о воспитании одной непослушной Видящей.
– Опять, – отвечает Дженни, а сама окунается в его карие глаза. Глубокие – не выплывешь. – И что?
– Это же опасно, ты могла… – он смотрит на ее локоть и говорит с укоризной. – Ну вот, поранилась.
Пальцы у него горячие, у Дженни мурашки бегут, когда он ее касается.
– Все нормально! – она освобождает руку, – Разве это рана. Вот раньше…
Она хочет уйти, но вместо этого кладет ладонь ему на грудь.
– Помнишь, как раньше, в Норвегии? Пуля прошла вот здесь.
Арвет совсем рядом, руки его обнимают ее, у Дженни чуть кружится голова, листья шелестят и никак не перестанут. Губы у него мягкие и теплые, они словно наполнены одним ветром, который перетекает из него в нее и, кажется, поднимает ее над ступеньками все выше.
Нет, это Арвет ее поднимает, обнял и не отпускает.
Дженни вдруг становится скучно.
– Ну хватит.
Она отстраняется и проходит дальше.
– Джен?
Арвет смотрит непонимающими глазами, и Дженни хочется стукнуть его хорошенько – чтобы стереть эту мягкую улыбку. Арвет, когда ты стал таким податливым? Таким равнодушным? Рисовать и обниматься – это все, что умеешь? Арви, что с тобой?
Она быстро уходит. Входит в комнату, закрывает дверь на замок.
Платье, повинуясь жесту руки, осыпается ворохом листьев, ветер выносит их в открытое окно. Он должен пойти за ней. Нет, не должен, зачем ему бегать за ней?!
Она ждет, ей кажется, что вот-вот он постучит в дверь, она различает шаги по коридору и жмурится – нет, она не хочет его слышать сейчас.
Шаги удаляются.
Дженни смотрит в зеркало. Обнаженная, в холодном стекле. Белые длинные волосы падают на плечи. Глаза – синие, как тоска. Тонкие губы, худые руки. Она проводит рукой по груди, по животу.
Ей кажется, что ледяная химера – на самом деле она. Ничего не было, все, что случилось – это бред, и она замерзает на августовском снегу. Ллиюр поглотила ее.
– Бред, – фыркает Дженни и лезет одеваться. Белый топ, серые джинсы. Ничего яркого. Она устала от яркого.
Она устала от этого всемогущества.
Дженни ложится на незастеленную кровать и засыпает….»
Алиса отложила гибкий лист читалки на столик авалонского янтаря. Постучала пальцами по резной поверхности. Задумчиво потерла какое-то пятнышко, погрешность в изображении, возникшее на листе…
http://jd8.vpereplete.org/adonis1.html
В малой допросной повисло неловкое молчание.
– А мне понравилось, – рискнул Лермонт. – Есть некоторые недочеты, но в целом довольно бойко написано…Правда, эта вот эротическая линия…
– Чушь! – отрубила Алиса мак Фи. – Вся эта глава – полная чушь. Не было такого никогда!
– В реальности, как мы ее знаем, конечно не было, – согласился юноша. – Но мир полон вероятностей, так вы говорите?
Алиса придавила его тяжелым зеленым взглядом.
– Как ты вообще пронюхал о Дженни Далфин?
– Я знал ее, – сказал юноша. – В детстве. Не очень долго. Потом она уехала, а потом случилось все это…Фреймус, Врата, миньоны. Конец света. Ну вы, знаете.
– Разлом. Так девяносто девять процентов населения планеты называет то, что произошло десять лет назад, – твердо сказала Алиса. – А к таким деталям есть доступ только у спецслужб Внешних земель. Вы имели допуск к секретным данным, господин Доггерти?
– Было бы неплохо, – признался Пол. – Но это все восстановлено по открытым источникам.
– Марианна? – Алиса взглянула в сторону девушки с каштановыми волосами в легком боевом костюме СВЛ – крылья куртки-плаща, а под ним – облегающий комбинезон. Костюм менял цвет, пытаясь приспособиться к обстановке – слиться с золотыми и красными пятнами света, падающими сквозь узкое витражное окно на желтые выщербленные плиты песчаника и на массивный стол авалонского янтаря. Когда Марианна двигалась, то казалось, что от ее головы, повисшей в воздухе, расходятся световые волны, искажающие очертания предметов.
– Уже проверила. Он обычный человек, никаких следов воздействия на сознание, никаких следов темников. Следящих устройств нет. Фиксированный канал связи с Дорогой Снов отсутствует.
– Самый обычный человек? – не поверил Лермонт. – Он на меня как чупакабра прыгнул.
– Итак, обычный человек…с какой целью вы преступно проникли в Башню Дождя? – спросила Алиса.
– Я же объяснял, – молодой человек потер подбородок, пощипал три волосинки. – Я пишу книгу. Журналистское расследование. О том, как все началось и как все закончилось. О том, как на мир стал таким. Сами же сказали – почти никто ничего не знает. Мир перевернулся и никто не пытается это объяснить! Ну, по настоящему объяснить…
Алиса едва заметно улыбнулась. Как же, не пытаются. После открытия Врат появилось три новые большие религии и бессчетное число сект. А сколько было попыток внешнеземельных спецслужб заслать сюда агентов.
– Думаете, я не пробовал связаться с вами по официальным каналам? У меня три папки писем во все представительства Авалона. И еще одна папка отписок.
– Это наши могут, – с гордостью заметил Лермонт. – Помню, потерял я одно колечко, ничего особенно, духовидное, так меня Август два года мариновал отчетами.
– Не отходим от темы, – оборвала его Алиса. – И вы намеренно подвергли себя опасности, чтобы встретиться с Ловцами?
– Ну, я подумал, что если возьму розыскной лист первого уровня, то шансы встретить кого-то из старших офицеров СВЛ будут выше, – признался молодой человек. – Я выбирал между Волчеглазом и Харальдом Каменной Дубиной.
– И подумал, что маленький и безобидный лепрекон лучше, чем тролль-людоед в канализации Лондона, – сказал Томас. – Но Финнеган загнал в свой горшок по меньшей мере десять человек.
– Как загнал? – захлопал глазами юноша.
– Обыкновенно, заклятие на горшок наложено. Кто его берет, кроме владельца, обращается в золотую монету. Которую лепрекон присоединяет к своему кладу.
Юноша побледнел.
– Повезло тебе, парень, – сказал Лермонт. – Ладно, давай дальше, что там в твоем расследовании.
Юноща взял читалку, лист ее потемнел, как сажа, впитывая солнечные лучи, нажал на уголок, высвечивая текст.
Глава третья
Отчаяние
Она просыпается от грубого толчка. Открывает глаза. Серый свет сочится сквозь забитые досками окна.
– Твоя очередь, белобрысая!
Йоханна. Как всегда, полна доброжелательности.
– Дай поспать…
Дженни пытается завернуться в одеяло, но Йоханна стаскивает его и холод обрушивается на Дженни. Девушка сразу просыпается, садится. Она спала в свитере и джинсах, но в комнате все равно слишком холодно.
Она накидывает куртку, сонно нашаривает ботинки. Втискивается в них, идет, еле перебирая ногами. Йоханна, стоя у стены, зло глядит на нее. Руки скрещены на груди, фиолетовая челка дрожит над глазами. Если она на морозе задубеет, можно повредить глаза, вяло язвит про себя Дженни. Вслух она такого никогда не скажет – кулаки у Йоханны как у парня. Да она вся квадратная, как тумбочка.
Йоханна сует ей в руки мешок и ледоруб.
– Двигай давай. Как жрать, так первая, а как работать…
Это неправда. Дженни мало ест, иногда даже недоедает, хотя порции в приюте сейчас не потрясают воображение. Но спорить с Йоханной – себе дороже.
Она накидывает мешок на плечи, пристегивает ледоруб к поясу, берет короткие самодельные лыжи, которые сама соорудила из пластикового ящика – они офигенно скользят.
Надевает рукавицы, опускает лыжные очки, берет палки.
– Сегодня мелких нет, летунов тоже, – подбадривает Йоханна. – Не рейд, а прогулка. Главное, держись рядом и не попадись троллям, сопливая. И раздобудь жратвы, наконец, а то за два последних рейда ты одну мерзлую морковку принесла.
Ага. Принесешь тут что-нибудь. Они выгребли все в радиусе пятнадцати миль.
Дженни распахивает дверь, и жмурится на мгновение – ледяной воздух бьет в лицо мерзлой рукавицей. А это только тамбур, страшно подумать, что на улице творится. Йоханна толкает ее в спину:
– Кончай морозить!
Дженни пролетает два метра до входной двери, хватается за ручку, поросшую синеватым инеем. Холод пробивает даже сквозь перчатки. Дверь обросла толстым слоем снега, будто белым мхом, Дженни не замечает его красоты. Слишком хочется есть.
Она наматывает шарф – как маску, надвигает лыжные очки, и, задержав дыхание, открывает входную дверь.
Солнце слепит даже сквозь темные стекла очков. Бесконечно синее небо, перечеркнутое лазурной стеной ледника, придавившего горы. Остальное – снег. Всюду, куда падает взгляд и куда он никогда не упадет, везде снег и снег. А под ним – гранит и лед.
Она толкается палками и легко скользит по плотному снегу. Быстрее, еще быстрее. Останавливаться нельзя, хотя Йоханна и сказала, что сегодня нет летунов.
Двигайся, или умрешь. Этот урок Дженни заучила накрепко. Слишком много девочек погибло, потому что были глупыми курицами, которые никак не могли понять, что все поменялось, и больше никто о них не будет заботиться. После того, как погибли взрослые…
Возле темной горы смерзшегося щебня, выступающей из снега, она замедлила шаг.
Постояла с минуту. Там, под двумя метрами снега, лежали Арвет и Бьорн.
Два дурака, который пошли за ней. Остались бы в Люсетботне, были бы живы до сих пор. Хотя наверняка Люсеботн тоже уже замерз. Все замерзло, вся Норвегия покрылась льдом.
Стоило ли такая жизнь того, чтобы жить?
Дженни бьет палками, поднимая фонтанчики снежной пыли и летит вниз по склону, как стрела.
Она не хочет, но вспоминает то, что случилось три месяца назад. Бьорн, в которого вселилась мерзкая тварь и Арвет, который пытался его остановить. Бьорн убил его, а она похоронила Бьорна, обрушила на него скалы. Как она это сделала? Тогда она умела делать непонятные вещи.
Потом…тут мысли у Дженни путаются. Что же случилось потом? Кажется, она отчего-то отказалась. От чего-то очень важного и очень тяжелого.
Тогда мир и изменился. В ту ночь небо пылало, но не обычным северным сиянием, нет, через весь небосвод протянулась огромная призрачная радуга. И пришли льды.
Сначала они думали, что это обычная снежная буря. Придется посидеть взаперти дня два, пока непогода не уляжется, а потом из города приедут бульдозеры, расчистят дорогу.
Буря не стихала двенадцать дней. На третий день оборвались провода, и воспитатели завели генератор. Вот тогда-то кто-то из них и заметил, что снаружи кто-то есть. Темные силуэты, едва различимые в ревущем белом мареве. Они еще тогда не знали, кто это, думали, кто-то сбился с пути. Хильда пошла к ним с фонарем, обвязавшись веревкой. И исчезла.
Они вытянули обрывок веревки. Измочаленный, в крови.
Тогда они испугались, очень испугались, но никто и не мог предположить, что их теперь ждет… А потом тролль проломил окно и утащил Ольгу на глазах у всех. Тогда они испугались по-настоящему.
Дженни спускается в долину. Там еще должна была остаться еда, лавина накрыла город, превратила его в большую консервную банку. Три экспедиции назад Йоханна устроила большую вылазку, они копали весь день, и дорылись до крыши магазина.
Дура Йоханна от жадности совсем ум потеряла. Тем вечером с гор спустились тролли, и они бежали все пятнадцать километров до приюта, не оборачиваясь.
А когда добежали, обернулись и поняли, почему их тролли не догнали. Аннет не успела убежать.
Меньше всего Дженни хотелось возвращаться туда, но в ближних сеттерах они уже все выбрали. Еще немного и начнут голодать.
Толчок. Еще один толчок. Ветер режет онемевшую кожу, искры летят следом – наверное, красиво. Она летит вниз, набирая скорость, и от красоты полета внутри Дженни начинает просыпаться то, что она давно забыла. Чувство каната, который дрожит под ногами. Шум зала. Чувство, когда ты можешь то, чего не может никто.
Когда-то она что-то умела. В прошлой жизни, до того, как небо закрыла радуга.
Воспоминания нечетки, они наслаиваются друг на друга – что было на самом деле, а что она придумала. Когда взрослые погибли, она посмотрела свое личное дело – но все, что там было написано, было неправдой. Она выросла в цирке, ее родители погибли, у нее был дедушка, который о ней заботился и были враги, от которых она бежала. Но почему, отчего, и чем же таким она обладала, никак не могла вспомнить. После той ночи все поменялось.
Ей почудилось движение справа, не сбавляя ход, она поворачивает голову. Кажется, там, на дальних скалах? Нет, показалось.
Дженни вновь бьет палками, наст разлетается брызгами, она идет зигзагом, гася скорость, и плавно подкатывает к узкому провалу.
Быстро оглядывает небо. Троллей до вечера не будет, а вот летунов она опасается. Никто не знает, как они выглядят – черные точки в небе, слишком большие для птиц. И очень быстрые. Сигурд уверяет, что это драконы. Дженни не спорила. Может, и драконы. Какая разница? Для выживания достаточно знать, что когда они появляются в небе, надо бежать со всех ног и прятаться. Иначе…
Дженни снимает лыжи, вешает их и палки за спину. Надевает на ноги кошки, и, упираясь руками в узкие стены тоннеля, лезет вниз. Йоханна знала, кого посылать, мрачно думает она. Ее задница сюда бы не пролезла, а Дженни спускается легко. Это просто…
Голова у неекружится и она останавливается.
Пожрать бы.
Сейчас она бы съела что угодно. Шкурку от колбасы, обертку от шоколадки, прошлогоднюю карамель, что угодно. Живот крутит, она вынимает нож, высекает комок плотного снега. Запихивает в рот и сосет комок, сглатывая понемногу холодную воду.
Вот и крыша.
Дженни спрыгивает вниз, кошки глухо бьются о дно. Звук странный. Девушка поднимает голову. Метров десять будет.
Последние слои тогда они долбили в спешке, снег был грязным, перемешанным с камнями, слежавшимся до плотности льда, а потом пришли тролли. Времени не было.
Она опускается на колени, вынимает лопатку, вонзает в снег. Лезвие со звоном ударяется во что-то. Это звук…
Дженни принимается долбить снег и отбрасывать за спину, освобождая пространство перед собой. Наконец лезвие скребет по поверхности, Дженни склоняется, чтобы понять, в чем же дело и вскакивает.
Это стекло! Стеклянная крыша. И она трещит! Она упирается в стенки, но в этот момент стекло раскалывается у нее под ногами.
Дженни летит в холодную темноту, обгоняя снежинки, и падает на пол. Лодыжку пробивает острая боль, она орет и крутится на полу, откатывается в сторону. В тот же миг на это место падает снежная глыба.
Дженни, шипя от боли, стискивает лодыжку. Это же надо – так вляпаться! В полной темноте она опирается на что-то твердое, кажется, стенку, и принимается баюкать ногу.
Через некоторое время боль утихает, а глаза привыкают к темноте. Она, наконец, может разглядеть, куда же попала.
Света из пробитого колодца хватает, чтобы понять – это рай.
Торговый центр. Нетронутый. Огромный. Запечатанный под снежной толщей. И как лавина не проломила стеклянный потолок?
Дженни решает, что подумает об этом за обедом. Она осторожно встает и легонько опирается на ногу. Идти можно, если не торопиться. Вынимает из кармана фонарик, рассекает лучом полумрак. Эй, ей повезло, она упала на пол верхнего, третьего уровня. А могла бы провалиться до первого этажа, вот туда, в павильон с какими-то тряпками.
Она идет вдоль стеклянных стен бутиков.
Луч фонаря скользит по стеклам, проникает в пыльные глубины магазинов. Двери открыты – люди покидали центр в спешке. Дженни заходит в магазин, проводит рукой по сверкающему желтому шелку. Летняя коллекция. Сейчас ведь уже май? Должен быть май, если бы не эта вечная зима.
Она отпускает платье, то с шорохом качается на вешалке. Отличный цвет, раньше бы она оторвала его вместе с вешалкой.
Подгоняемая голодом, она бредет вдоль стеклянных стен, невольно заглядывая туда и каждый раз раздраженно отворачиваясь. Техника, часы, обувь, шмотки, очень много шмоток – зачем людям нужно было столько одежды?
Широкий зал за поворотом. Фудкорт! Дженни радостно бросается к вывеске «Макдональдса», но едва заглянув за прилавок, отшатывается от зловонного запаха гниющего мяса. Ну конечно, три месяца прошло, даже пластиковые гамбургеры испортились.
Стараясь не дышать носом, она заглядывает в холодильники. Находит пакет сырой картошки фри и принимается его грызть, как мороженое. Картошка сохранилась неплохо – хотя электричества давно нет, но весь город превратился в гигантский холодильник.
Хрустя и хромая, она спускается на второй этаж, и здесь поступает умнее – изучает сперва схему этажей. Продуктовый магазин располагался на первом. Конечно, бананов она там не отыщет, но консервы…
Дженни жмурится. Банка консервированного горошка и она самый счастливый человек на свете!
Картошка ее приободрила, даже боль в ноге почти утихает.
Продуктовый оправдывает все ее ожидания. Она начинает есть прямо у касс – садится на стул кассира, пожирает четыре шоколадных батончика и запивает их кока-колой. Минут пять Дженни излучает одно чистое беспримесное счастье, потом добивает банку колы и торжествующее ставит ее на ленту конвейера.
«А может, не возвращаться? – думает она. – Здесь я одна проживу лет десять, не выходя на поверхность»
Она обдумывает эту мысль и с сожалением ее отвергает. Йоханна, безусловно, та еще стерва, но остальные девочки не заслужили голодной смерти. А вот вообще идея переезда Дженни нравится. Она идет по магазину, набивая рюкзак, и обдумывает ее.
Свинина, горошек, фасоль, лосось, свинина, сырокопченые колбасы, хлебцы, шоколадки, конфеты – все летит в горловину рюкзака и он тяжелеет с каждым шагом. Когда она понимает, что всерьез примеривается к громадному окороку хамона – с нее размером, Дженни решает, что с едой она закончила.
Поворачивает в отдел косметики, где выгребает все – шампуни, гели, лосьоны, прокладки, лаки, расчески, зубные щетки, пасты. И маленькую пилочку для ногтей. Она умрет, но без нее не уйдет.
– Надо переезжать, – решает она, попытавшись поднять рюкзак. Он не поднимается. Девушка подкатывает тележку, еле заваливает рюкзак туда и катит к выходу. Как она будет отсюда выбираться, и топать десять километров в гору по снегу, она еще не знает да и знать не хочет.
День уже на исходе – понимает Дженни, когда возвращается к провалу в крыше. Другого выхода из центра нет – все завалено тоннами снега.
Дженни глядит наверх. Пять метров до разбитой рамы. И еще десять метров по узкому колодцу до верха. Была бы веревка, она даже с поврежденной ногой смогла бы подняться.
Но так…
Дженни беспомощно оглядывается. Похоже, ее желание здесь остаться сбудется. Это ее дом и, в перспективе, могила.
В узком проеме наливается вечерней темнотой небо. Если бы она была наверху, то надо было торопиться, чтобы успеть. Тролли уже проснулись и они голодные.
Ей кажется, что она увидела движение в пустом коридоре. И звук, она слышит звук. Мертвая тишина, которую нарушают только ее шаги, грохот колес тележки, и дыхание, морозными клубами повисающее в воздухе. Но теперь она слышит еще что-то. Едва заметный шорох, словно кто-то ступает мягкими лапами по отполированным плитам. Дженни отпускает тележку, вытаскивает нож, перекладывает фонарик в левую руку.
Эти боятся холодного железа – это они выучили уже на кровавом опыте, но она знала это и раньше. Откуда, неважно – это не требовалось для выживания. А вот умение метать нож осталось при ней. Да, дедушка ее хорошо научил.
В сердце шевелится что-то слабое, нежное, но Дженни отсекает все лишнее, движется вперед скользящим хищным шагом, стараясь не напрягать больную ногу. Саперная лопатка висит на поясе, если она метнет нож, то сразу схватит ее, чтобы не остаться безоружной.
Фонарь подрагивает в ее руке, луч пляшет, выхватывая то сверкающие витрины, то пол, пока в световое пятно не попадает нечто, чего здесь быть не может никогда.
Дженни опускает руку с ножом.
– Ты? – изумляется она. – Лас, мальчик мой, это ты? Что ты тут делаешь?!
Фосс поворачивается и бежит в темноту.
– Стой, Лас, ты куда? Ты что, не узнал меня?
Она бежит за ним, шипя от боли и подволакивая ногу. Лас держится в отдалении, останавливаясь и ожидая ее, когда Дженни слишком отстает, и девушка понимает, что он ее куда-то ведет.
В голове у нее ни единой связной мысли, одни обрывки. Лас появился, и она вспомнила – так отчетливо, все, что случилось с ней – цирк, химеру, Калеба, Пола, сражение в особняке Альберта Фреймуса и пытки на его острове, свое путешествие в облике дельфина сквозь холодные воды моря и Арвета. Особенно Арвета.
Она не замечает, как начинает плакать, а Лас все бежит и бежит по галерее, и она словно шагает с ним в свое прошлое, отматывала кадры назад.
– Лас, подожди, Лас, это же я, – просит она, но зверь не останавливается, пока не приводит ее в самый дальний угол галереи. Здесь он садится.
Дженни подходит вплотную, садится, откладывает фонарь. Осторожно протягивает руку и гладит фосса. Тот чуть дергает ушами, но не отодвигается. Дженни бережно гладит его, потом притягивает к себе и крепко обнимает. В голове у нее словно шумят крылышками невидимые бабочки.
– Какой ты стал здоровый, – говорит она, смеясь и плача. Пытается поднять его, но лишь подносит к лицу – фосс приподнимается на задних лапах и стоически терпит, когда она его целует. – Лас, зверюга моя, где тебя носило? Как ты меня нашел?!
Фосс выворачивается из рук, смотрит на нее взглядом умных янтарных глаз, отходит на два шага. Издает глубокий горловой звук, похожий на тот, каким кошки подзывают котят, явно привлекая ее внимание.
– Да куда ты? – слабо спрашивает Дженни. – Или сюда, хочешь есть? Сейчас сходим за кормом, тут его полно.
Фосс отскакивает, снова повторяет свой призыв. Поднимает голову.
Дженни, следуя его взгляду, тоже смотрит вверх.
– Я совсем забыла, какой ты умный, – говорит она. – Лас, ты меня опять спасаешь.
Он привел ее к передвижной лестнице. Здоровенная платформа на колесиках, ее использовали уборщики, чтобы мыть стекла крыши – Дженни разглядела забытое на верхней площадке ведро. Если подкатить ее к пролому, то она сможет выбраться.
Без долгих раздумий она хватается за лестницу. Конструкция вздрагивает и катится вперед. Лас вскакивает, хватает в зубы фонарик и бежит впереди.
– Откуда ты взялся? – с усталым изумлением спрашивает вновь Дженни. – Ласик, дружок, как ты переплыл море?
Теперь она не замечает ни холода, ни больной ноги, она толкает лестницу и не обращает внимания на то, что грохот разносится по всему центру. Лас ее нашел! Значит, и дедушка может найти? И тогда все это кончится, она уедет отсюда и забудет про эту чудовищную зиму и монстров, которые ее населяют.
…Дженни подводит лестницу под провал, фиксирует ее стопорами – чтобы не укатилась. С большим сожалением выгружает половину рюкзака в тележку. Глядит вверх и торопливо лезет по ступенькам. Солнце почти село!
– За мной, Лас, – командует она, забираясь на площадку. – Ну же, быстрее!
Фосс внизу помахивает хвостом. Словно хочет ей что-то сказать, в голове у Дженни стучит кровь и этот стук странно складывается в слова. Неужели он с ней когда-то говорил? Когда-то, когда она умела колдовать?
– Лас, ну прости, я тебя не понимаю. Если мы не уйдем, будет поздно.
Шорох. Льдинки падают ей на волосы, одна падает за шиворот, обжигает кожу.
Дженни поднимает глаза.
Чудовищный мутно-желтый глаз с щелевидным зрачком смотрит на нее, он занимает половину проема, а под ним дергается серый кожистый мешок нижнего века. Девушка замирает.
Глаз исчезает и в лаз влезает громадный палец – морщинистый, серо-зеленый, поросший мхом и увенчанный мутно-белым, точно опаловым когтем. Он ворочается в тоннеле, разламывая и раздвигая его стенки, продвигается все ближе…
Дженни слетает вниз и бежит, а позади рушатся глыбы снега и льда.
Она не оглядывается, оборачивается лишь один раз – когда под весом снежного холма падает лестница.
В мутном свете фонаря видно, как растет снежный холм на переходе третьего этажа, и сверху долетают глухие звуки ударов и рев – о, она помнит этот рев, он всегда приходит вместе с бурей.
«Если тролль почуял жертву, он не уйдет»
– думает она, спускаясь ниже, в темноту замерзшего центра. Где ей укрыться – в этих широких коридорах и стеклянных бутиках?
Магазин!
Лас мчится рыжей кометой, мягко прыгает по ступенькам. Дженни, задыхаясь, врывается в продуктовый, который ограбила совсем недавно. Добегает до конца, мечется в темноте – банки, бутылки, упаковки с готовыми завтраками летят на пол, потом в дрожащем пятне света мелькает служебная дверь и она кидается туда. Ей кажется, или она слышит тяжелые шаги тролля?
Узкий коридор, маленькие комнатки – никогда она так не радовалась тесноте, как сейчас. Сюда ему даже палец не засунуть. Она минует черный провал склада, из распахнутых дверей которого сочится могильный холод и, наконец, находит убежище – крохотную комнатку в глухом тупике, возле ледяной трубы отопления. Распахнула дверь, огляделась – пойдет!
За шкирку втаскивает Ласа, который брезгливо морщит нос на пороге, захлопывает дверь и придвигает стол.
Выглядит смешно – но ей так спокойнее.
Огляделась еще раз.
Наверное, это каморка сторожей. Аскетичная раскладушка, график дежурств на стене – последняя отметка маркером – тот самый день, когда все случилось.
Групповая фотография – трое мужиков в униформе охранников, плечом к плечу. Улыбаются. Там им весело. Дженни выдвигает ящики стола – бесполезные бумаги, ручки, маркеры, пара эротических журналов – под увесистым томом об экономике, зарядка для мобильного.
Под столом она натыкается на небольшой сейф, дергает за ручку и он открывается.
Она вытаскивает пистолет в кобуре. Очень холодный и тяжелый. Дженни вытягивает оружие из кобуры – от него слабо пахло машинным маслом и порохом.
Дженни садится на раскладушку, сжимая в руках пистолет, целится в дверь.
Лас, устроившись рядом, неодобрительно смотрит на оружие.
– Я тоже думаю, что это его не остановит, – говорит Дженни. – Но ничего другого нет.
Фонарик, лежавший на столе, отчетливо тускнеет.
Сколько еще пройдет времени, прежде он полностью погаснет и она окажется в полной темноте? Дженни пыталась вспомнить, взяла ли она хотя бы одну упаковку батареек, когда сгребала все с витрин? Взяла или нет? Колбаса или батарейки, о чем она тогда думала?
Наверняка, о колбасе.
Дженни очень надеялась, что в рюкзаке найдется хотя бы одна упаковка, иначе ей придется возвращаться в магазин.
Она берет фонарик, выключает его и забирается на раскладушку. Подгребает Ласа под бок. Если бы не он, она сейчас тряслась от страха и смотрела, как медленно умирает фонарик. С ним не так страшно.
Далекий удар сотрясает стены.
Дженни закрывает глаза. Под боком у нее лежит теплый Лас. В руке – гладкая рукоять пистолета.
Ей не страшно. Не страшно.
Почти совсем.
Стены дрожат все чаще, наверное, тролль проломил крышу и теперь бродит по центру, вынюхивает ее. Стеклянные стены разлетаются под его лапами, брызги холодных осколков, как звезды, осыпают его каменную шкуру. Он блуждает в холодной тьме, втягивает воздух, и за ним тянется шлейф прекрасных шелковых платьев.
Тролль топчет своими ножищами лето и человеческую радость. Он хочет крови. Ее крови.
Дженни сжимается в комок, подтягивает Ласа к груди – тот не сопротивляется.
С рассветом тролль уйдет, успокаивает она себя, вернется в свои пещеры и почти засыпает, когда страшная догадка пронзает ее – здесь нет солнца, здесь он может бродить сколько угодно, все это место – одна огромная пещера и только дело времени, прежде чем он разрушит стены и доберется до нее.
Дженни плачет от холода, страха и отчаяния, горько, утыкаясь в Ласа, и тот все терпит.
Наконец, силы у нее кончаются. Внутри остается только пустота и ненависть.
– Если бы я только могла, – шепчет она в густую шерсть. – Если бы могла…Я бы их всех уничтожила. Всех, кто это устроил…Людей, троллей, всех…
С этой звенящей яростью она засыпает.
Пока юноша читал, Томас Лермонт весь извелся – подпирал голову руками, вздыхал, качал мыском ноги, полировал ногти кинжалом. Барду не терпелось вставить свои замечания.
– Нет, ну с этой главой ты явно загнул, – сказал он, едва журналист закончил. – Вся вторая половина с супермаркетом неправдоподобная. Как стеклянная крыша не рухнула под такой массой снега?
– А мне понравилось, – неожиданно вступила Марианна. – Особенно тот момент, когда тролль ее обнаружил. Только я не очень понимаю, разве это статья? Больше похоже на книгу.
– Понимаете, это не чистое журналистское расследование, а скорее реконструкция, – робко заметил юноща. – Может быть, вы знаете термин мокьюментари…
Алиса повертела в руках прямоугольник айди-карты – настоящая. Сканер сетчатки, соединенный эфирным каналом связи с базой данных в представительстве СВЛ, также подтвердил подлинность личности. Гражданин Соединенного Королевства, подданный британской короны и стажер в новостном портале «Голос Бристоля» Пол Догерти.
Невеликая птица, а шуму уже умудрился наделать.
– Что ж, мистер Догерти, ваша преданность делу радует. Но вы нарушили закон. И не один. Не понимаю, на что вы надеялись? Никто на Авалоне не будет с вами разговаривать на эту тему.
Томас приоткрыл рот, но тут поймал взгляд Алисы, о который можно было ножи точить, и рот закрыл.
– Я понимаю, но и вы поймите меня, – Пол сжал руки в замок. – Я проследил путь Дженни до того момента, как Повелительница бурь заточила ее в Синей печати. Но потом – провал. Чтобы узнать, что было дальше, нужны непосредственные очевидцы событий. А все они либо на Авалоне, либо на том свете.
– Как ты вообще сумел узнать так много? – Алиса нервно накручивала волосы на палец. Как он угадал, этот мальчишка – с образом Дженни, с ее поведением.
Пол усмехнулся, в робком застенчивом юноше мелькнуло нечто очень взрослое.
– Вы не поверите, сколько информации можно извлечь из косвенных источников. Кто-то что-то видел, кому-то что-то рассказывали. Полицейские отчеты, сметы, контракты, репортажи о таинственных событиях в местной прессе. По ним вычисляются свидетели, потом они наводят на других свидетелей – и так движется расследование.
– Это же до черта работы, – восхитился Лермонт.
– И сегодня она закончена, – сказала Алиса. – Пора вам в камеру, мистер Догерти.
– В камеру? То есть вы меня высылаете…
– Да ладно, Алиса, давай послушаем еще, – вступился Тома. – Куда он отсюда денется?
– Да, пожалуйста, – попросила Марианна.
– Только немного, – смягчилась опер-ловец. – А потом в камеру.
Пол схватился за планшет, как за спасательный круг.
Глава четвертая
Ярость
Она видит все, как в замедленной съемке боевика.
Сначала вылетают стекла – толстые вставки из цветного стекла в частом переплете, ажурные витражи, все разлетается в брызги. Крыша приподнимается, ее ведет волной, черепица разлетается, как стая испуганных воробьев, обнажая потемневший скелет балок и лагов, потом они покрываются трещинами и рассыпаются, улетая вслед за черепицей, а меж тем уже расходятся древние стены, кирпичи вылетают из кладки, как пушечные ядра, истосковавшиеся по пороховым газам и дульному пламени.
Она выдыхает, резко разводит руки в стороны и замок Шеворн перестает существовать, как единое целое, превращается в груду щебня.
Дженни Далфин идет вперед.
Дьюла и Тадеуш ступают рядом – справа и слева, два громадных волка с окровавленными пастями. Сзади остальные – Дженни слышит, как свистят стрелы Эдварда, как поет флейта Эвелины, отводя редкие выстрелы защитников замка – они уже проиграли, но все еще сопротивляются.
Она слышит тяжкие удары молота и хруст костей перевертышей, когда их встречает Людвиг Ланге, рык и рев звериной армии Брэдли, которая расправляется с бойцами Дикой Гильдии в лесах. Отсюда никто не уйдет живым.
Дженни идет к уцелевшей угловой башне замка – она знает, что ее защищает, она видит прозрачную сеть первородного пламени, дрожащую над кровлей.
Выстрелы бьют, когда она подходит совсем близко, но что ей могут теперь сделать пули, когда она обрела свое предназначение?
Мир – глина в ее руках, он прогибается под ее желаниями.
Свинец высекает искры из камней, зверодушцы скалят зубы, но не отстают. Когда до башни остается всего десять шагов, из кирпичной пыли поднимается зверь. Перевертыш, огромней всех, кого она видала прежде, грива его седа, но глаза горят яростно.
– Господин Аурин Штигель, – насмешливо говорит Дженни. – Давно не виделись.
Он прыгает, но волки встречают его в воздухе.
Рычащий, воющий клубок катится по камням, распадается на отдельных зверей, и вновь сходится в смертельном объятии.
Дженни не замедляет шаг.
Дверь распахивается.
Катарина фон Клеттенберг и профессор Беренгар выступают навстречу. Пламя изменения гудит в их тиглях, каналы излучателей максимально открыты, и сподвижников Фреймуса окутывает сфера абсолютной защиты. Ничто не в силах пробиться сквозь нее, и звук в том числе – Дженни видит, как шевелятся их губы, но не понимает, что они говорят.
Да ей и не хочется знать. Время разговоров давно прошло, теперь настало время убивать.
Она переворачивает ладонь и сжимает ее лапой хищной птицы – о, Юки Мацуда узнала бы этот жест, жест ее родного деда Талоса, но Юки Мацуда уже нет ни во Внешних землях, ни в Скрытых, эта глупая лиса вздумала ей помешать.
Земля расходится под ногами Катарины и Беренгара и смыкается каменными челюстями, когда они проваливаются по грудь. Пламя изменения не успевает испарить всю землю, ее слишком много и излучатели захлебываются, забитые камнем и песком.
– Говорите, – велит Дженни, встав над ними.
Катарина молчит, а Беренгар бьется в каменных тисках. Плюется и кричит, палец его руки, вывернутой под неестественным углом, судорожно жмет на спусковой крючок искореженного излучателя.
Дженни сводит пальцы, камни сдвигаются с влажным хрустом и профессор Беренгар замолкает.
– Говори, – повторяет она. – И останешься жива.
Катарина белеет. Да, она испугалась.
– Что… – нерешительно спрашивает она. – Что говорить?
– Только одно, – Дженни опускается на колено. – Где Фреймус?
– Его защищают все миньоны, тебе все равно не…
Камни вздрагивают, Катарина вопит от боли.
– Разве я об этом спросила?
– Он на острове…Есть такой…остров, на побережье Англии.
– Я знаю, где это, – Дженни встает. – Спасибо.
– Пощади… – Катарина хрипит и дергается, острые края камней разодрали кожу и по шее бежит струйка крови. Красная кровь, красная пыль, красное пламя изменения – это раздражает Дженни. Почему она ноет, взрослая женщина, темник, на совести которой столько черных дел? Как это ничтожно…
– Ты обещала… – Катарина плачет.
– Я знаю, – говорит Дженни. Сжимает ладонь до влажного хруста и отворачивается.
С Аурином уже покончено, но и Тадеуш сильно пострадал. Он лежит, бессильно разбросав лапы, с разодранным горлом, и глаза его – яркие и молодые, быстро тускнеют. Эвелина зажимает рану, а Эдвард пытается заговорить кровь, но они не видят того, что видит она – его дух уже покинул тело.
– Дженни… – Дьюла, приволакивая лапу, подходит к ней.
– Ему уже не помочь, – говорит она. – Я узнала, где спрятался Фреймус. Он на Сэдстоуне. Заканчивайте здесь без меня и приходите.
– Но Тадеуш…
Дженни подходит к зверодушцу, мягко отводит руки Эвелины.
– Оставь его, – говорит она и Эвелина подчиняется. – Отпусти. Он был хорошим товарищем.
– Он пошел за тобой, даже когда Юки… – Эвелина замолкает.
Дженни кивает.
– Мне надо идти. Я узнала, где Фреймус. Пора это закончить.
Табличка-переноска пылает в ее руках, иероглиф, сдерживающий силу плоти Имира, вспыхивает и рассыпается искрами. Глина течет в ее руках, охватывает все тело. Все выше, подгоняемая ее волей, мимо сердца, в котором ныне горит одно лишь желание, по рукам, шее, пока за ее спиной не распахиваются тончайшие полотнища крыльев – сотканных из раскаленной первоматерии и пламени. Крылья возносят ее вверх, и, повинуясь собственной мысли, она пронзает пространство.
Мир внизу она не видит, все было слито в единую пеструю картинку, но ясным взором она успевает различить мириады живых огней. Все живое слышит ее, вся жизнь мира внимает ей сейчас и так, как она решит, будет отныне и навсегда. Она проснулась и выбрала силу.
В этом мире не должно остаться ни темников, ни Первых, и тогда уйдет зло, которое они творили. Люди и только люди должны быть его хозяевами. Она меч и справедливость, она лезвие судьбы, которое перепишет страницы этой истории раз и навсегда.
Побережье Англии под ее ногами, меловые скалы, белая полоса пляжей, на которую набегает волна прибоя. Небольшой остров, а напротив, в бухте, городок. Знакомый ей. Бакленд-он-Си.
Почему она здесь? Отсюда начался поход против Фреймуса, но ей нужен Сэдстоун – неприступная твердыня Альберта Фреймуса, где он укрылся от мести СВЛ.
Дженни планирует вниз, ступает на камень набережной, гасит крылья. Табличка вновь собирается в прежнюю форму, она прячет ее в карман джинсового комбинезона. Наверное, для этого дня стоило выбрать более драматический наряд, например, развевающее багровое платье, оно бы хорошо сочеталось с крыльями, но Дженни такая ерунда теперь не волнует.
Она идет по пустым улицам и удивляется. Зачем она здесь?
Город оставлен. Дженни не чувствует присутствия людей, в коробках домов нет ни единого огня жизни. Хотя…
Дженни мельком глядит в сторону далекой водонапорной башни. Там есть человек, он смотрит на нее сквозь стекло оптического прицела. Пусть смотрит.
Девушка идет дальше по знакомому маршруту к дому миссис Ллойд.
Вот парапет, на котором она жонглировала апельсинами, вон та улица, по которой она отправилась на пробежку и впервые встретила Пола. Вот и дом миссис Ллойд с тем же палисадником и белыми розами, которые будто толпятся за забором, боясь на нее взглянуть.
Дженни подходит к двери и останавливается.
Там кто-то есть.
Она стучит. Дверь открывается.
– Привет, – говорит Пол Догерти. – А…что ты тут делаешь?
– Привет. А ты?
Пол фыркает.
– Это же дом моей бабушки!
– Можно войти? – спрашивает Дженни. Пол нервничает и для этого не надо слышать стука его сердца.
– Да, конечно… – Пол неловко подвигается, и когда Дженни проходит, то слышит запах табачного дыма. Пол стал курить? Ему не идет.
В гостиной ничего не изменилось – фарфоровые котята на камине, миниатюры Бакленда при всякой погоде. Впрочем…
Носки под диваном, смятое покрывало, которое сползало на пол с кушетки, сбитая подушка, пустая коробка из-под пиццы на журнальном столике. Это неожиданно. Но похоже на Пола.
– Миссис Ллойд уехала?
Она не понимает, почему табличка – древняя плоть Имира, осколок первоматерии, привела ее именно сюда, но на это должны быть причины.
– Да, ее нет… – Пол судорожно одергивает покрывало, отчего оно не становится красивее, запихивает носки под диван, выносит на кухню коробку из под пиццы.
Возвращается со стаканом воды, но в гостиную не проходит, прислоняется к стене. В глаза не смотрит.
Дженни садится на стул, и разглядывает его.
Дженни размышляет.
Внутри по-прежнему гнев, злость и ярость, но они ушли, как болотный пожар под землю. Холодное любопытство – вот что сейчас она испытывает.
«А ведь когда-то он мне нравился» – подумала Дженни.
Пол кашляет.
– Бабушка уехала, – говорит он, пристально изучая фарфоровых котят на каминной полке. – Всех эвакуировали. Говорят, из-за войны в Европе. Ну ты знаешь…
– А ты остался, – продолжает светский разговор Дженни. Она использовала ясный взор и теперь жалеет, что сюда пришла. Думала, что Пол ее ждет? Разумеется, он здесь не случайно.
Мальчик протягивает стакан.
– Воды хочешь?
Рука у него дрожит.
Дженни пересекает гостиную. Отводит стакан в сторону, подходит вплотную. Пол вжимается в стену и не отрывает взгляд от каминной полки.
– Ты все еще меня боишься?
Ей почему-то грустно.
Пол медленно поворачивается и наконец осмеливается посмотреть.
– Нет… что ты…
Пытается улыбнуться. Лучше бы не пытался.
Дженни нежно проводит пальцами по щеке, касается уха и ловко выхватывает крохотный, телесного цвета, беспроводной наушник.
Второй рукой срывает верхнюю пуговицу с воротника. Отступает, сжимая предметы в ладони.
Пол дергается, расплескивая воду в стакане. Глаза у Дженни холодней зимнего моря.
Дженни сжимает ладонь, слышен запах горелой пластмассы и Пол замирает. Сползает по стене.
– Ненавижу, – глухо говорит он. – Как же я вас всех ненавижу. Откуда вы все взялись…
– Это больше похоже на правду, – недобро улыбается Дженни. – Что в стакане – яд?
– Не знаю. Велели добавить.
– И сколько заплатит Фреймус, если ты меня убьешь?
Пол водит пальцем по краю стакана, словно хочет извлечь мелодию.
– Да причем тут деньги…Они обещали оставить в живых всех в Бакленде, если я сделаю все, как надо.
Она смеется.
– Чтобы я поверила, надо было не уводить людей из города.
– Ну да, ты же избранная, – говорит Пол. – Куда нам всем до тебя. Ты повелеваешь стихиями. Сразу просекла, что к чему. А я просто хочу спасти бабушку. Это ты можешь понять, Видящая Магуса? Или тебе некого любить? Да, ты просто не поймешь. У тебя никого нет. Даже в цирке – ты всеми всегда пользовалась, все старались ради тебя, они умирали за тебя. Мне про тебя много рассказали….
Дженни слушает его и растирает пальцами в дымящуюся кашу остатки микрофона.
– Фреймус просто использует тебя. Дергает за ниточки, а ты рад. Ты ничего обо мне не знаешь! У меня есть друзья!
– Такие, как твои друзья в лагере «Утренняя звезда»? Которых ты бросила?
– Тебя и близко там не было!
– Или как Шандор Гайду, который за тебя умер, пока ты продолжала ныть?
Дженни молчит. Почему ей важно, что он говорит? Он всего лишь марионетка. Колдун хочет подобраться к ней. Но зачем табличка привела ее сюда?
– И ты никого не любила, – Пол не может остановиться. – Думаешь, что мир вокруг тебя вращается. А самое страшное, знаешь что? Что он действительно вращается вокруг тебя. Это хуже всего – что такая сила дана такому ничтожеству, как ты. Тебе же не нужен никто. Рядом с тобой все умирают. Смерть – это все, что ты умеешь. У тебя даже одежда вся в крови. Кого ты убила сегодня? Кто за тебя сегодня погиб? Забыла уже, наверное.
И правда, на комбинезоне пятна. Сегодня умер Тадеуш. И еще Катарина и Беренгар, и Аурин и все его перевертыши. Все, кто охранял лагерь.
– Ты мне нравилась, – говорит Пол. – Но ты выросла среди чудовищ, а я – среди нормальных людей. Лучше бы тебя никогда не было, лучше бы я тебя не встречал.
Дженни вытирает руку от остатков пластмассы и поворачивается к выходу.
– И что, ничего не скажешь? – Пол встает, и Дженни с изумлением видит в руке нож.
– С ума сошел?!
– Они… всех убьют. Всех!
Глаза у него безумные, Он вот-вот разрыдается, но отступать не намерен.
– Не сможешь, – говорит Дженни. – Это ведь я чудовище, а не ты.
Он кидается на нее, размахивая ножом, и кричит что-то непонятное. Но Дженни легко отступает, уклоняясь от бестолковых выпадов. Цепляет походя торшер, и бьет стойкой по голове. Пол падает. Дженни отбрасывает нож.
– Ну дурак!
Она прикладывает ладонь к ране, останавливая кровь.
– Живи, Пол. Мир спасают чудовища, а не герои.
– Тебя убьют, – губы у него чуть шевелятся, но она слышит.
– Уже столько раз пытались, я сбилась со счета.
Дженни распахивает дверь, шагает за порог. Пол слышит выстрелы, грохот, потом окна заволакивает пылью.
Он на четвереньках добирается до окна, отдергивает штору.
Дженни перед домом, а вокруг нее гудит вихрь, в нем кружат сотни белых лепестков – все лепестки всех роз из палисадника его бабушки. Розовые стебли растут, оплетают стены и мостовую, срывают с крыш стрелков и те с воплями летят вниз. Грохот на весь мир! Вертолеты зависают прямо над ними, оттуда черным горохом сыплются солдаты в черной униформе. Свинцовые плети пулеметных очередей разбивают камень в пыль, но Дженни их не замечает. За ее спиной раскрываются два пламенеющих крыла, она шагает по незримой лестнице в небо.
Пол бросается к двери. Он ей наговорил – до конца света не разберешься! Но одно забыл сказать.
Он распахивает дверь, жмурится от дыхания смерча, острые осколки камня ожигают лицо.
– Дженни! – кричит он.
Воздух вокруг нее наполнен смертью и огнем. Она демон? Ангел? Она опускает взгляд.
– Дженни, я…Я должен был вернуться тогда! Я не должен был тебя оставлять с этой тварью!
Что-то с силой бьет его в грудь и он отлетает назад и падает на спину.
Дженни ловит ладонью нечто невидимое, и моторы всех вертолетов разом захлебываются. Тяжелые машины кружатся в воздухе, падают на город. Взрывы сливаются в воедино, пламя выплескивается на узкие улочки, набирает силу, проносится по всему Бакленду, по всем его переулкам и тупикам, сметая всех на пути – как огненное цунами, после которого остаются лишь безжизненные тела.