Читать онлайн Быть котом бесплатно

Тайна

Есть у меня одна тайна, которую я вообще-то не должен вам раскрывать. Но я это сделаю, потому что не могу удержаться. Слишком уж она важная. Слишком прекрасная. Ладно, усядьтесь поудобнее, приготовьтесь, запаситесь на всякий случай шоколадом. Обнимите большую диванную подушку. Вот моя тайна:

Кошки — волшебные существа.

Это так.

Кошки. Они волшебные.

У них есть силы, о которых мы с вами и мечтать не смеем.

Впрочем, я знаю, что вы сейчас думаете. Вы думаете: «Чепуха, вовсе они не волшебные. Кошки — это просто милые маленькие пушистики, которые день-деньской дрыхнут возле батареи».

На что я отвечу: «Да, они хотят, чтобы вы думали именно так». А вы скажете: «Да это же просто слова, написанные на бумаге каким-то писателем со скучным именем, а писателям верить нельзя, это все знают, потому что их работа — выдумывать всякие небылицы».

Да, надо признать, в чем-то вы правы.

Но сказки и рассказы — это не всегда небылицы. Наше воображение рассказывает нам истории — отсюда и слово «рассказ», и задача писателя — вытащить их на свет божий. Во многих наших фантазиях гораздо больше правды, чем в том, что мы проходим на уроке математики; это просто немного другая правда, чем та, что 76–15 = 61.

Так что да, все те миллионы кошек, что рыскают по нашей планете, умеют делать что-то особенное. Например:

1. Они умеют понимать тысячи разных звериных языков (включая язык песчанок, антилоп и абсурдно сложный язык золотых рыбок).

2. Они умеют сохранять равновесие на заборе.

3. Они могут уснуть в любом месте — на коленях, на кухонном полу, на телевизоре, включенном на полную громкость.

4. Они способны учуять сардины на расстоянии в две мили.

5. Они умеют мурчать. (Поверьте мне, это настоящее волшебство.)

6. С помощью усиков они могут чувствовать приближение собак.

7. *****_****** ***_*** *************.

Давайте пока остановимся здесь, на пункте семь. Я вынужден согласиться, что пункты от первого до шестого кажутся вполне обыкновенными. Вы и без меня наверняка знали все это, даже если и не понимали, что это волшебство. Дело просто в том, что когда слишком часто видишь волшебные вещи, то перестаешь им удивляться. И не поймите меня неправильно: это ни в коем случае не конец списка. Вообще-то список этот настолько длинный, что займет десять книг размером с эту, и глаза у вас покраснеют от долгого чтения уже на пункте 9080652: «Радар для обнаружения батареи».

Так что почему бы нам не остановиться на пункте семь? Эта седьмая кошачья сила — самая важная из всех, по крайней мере для той сказки, которую я собираюсь вам рассказать. (Если же вы хотите почитать что-нибудь про радар для обнаружения батарей, я бы очень рекомендовал вам выдающуюся книгу А.Б. Крамба «Теплые лапки», которая, вне всяких сомнений, является лучшей в своем жанре.)

Впрочем, вам наверняка интересно, что значит «*****_****** ***_*** *************». Ну, всему свое время. Не жадничайте. В каждой главе будет предостаточно тайн. Дело в том, что номер семь — это очень важный номер. Я не могу просто так, без подготовки, рассказать вам его содержание, и поэтому мне пришлось поставить звездочки вместо букв. Если я прямо сейчас выложу вам все, вы либо мне не поверите, либо сразу поймете слишком многое. А это опасно.

Так что не волнуйтесь: придет время, и вы все узнаете.

А пока что я хочу предупредить вас: люди, которым пришлось самим с этим столкнуться и понять, насколько это страшно — а зачастую и смертельно опасно! — больше никогда уже не могут смотреть на кошек прежними глазами. Один из таких бедолаг — несчастный мальчик по имени Барни Ив, и он ждет вас на следующей странице.

Барни Ив

Барни был не самым счастливым мальчиком на свете — впрочем, и самым несчастным его тоже не назовешь. В Новой Зеландии жил мальчик по имени Дирк Драдж, которому не повезло гораздо больше. Беды его были связаны с ударом молнии и одним неприятным происшествием, в которое были вовлечены ядовитый паук и туалет, но наша история не о нем. Так вот: Барни жил вместе с мамой в городе Блэнфорд, что в Блэндфордшире — а это такое унылое место, что вы наверняка даже и не слышали о нем ни разу.

Что касается внешности, то ростом Барни был примерно с вас, но веснушек у него было чуть побольше. Уши у него торчали, так что голова напоминала некое переносное устройство с ручками по бокам. Волосы были кудрявыми и никогда не лежали как полагается, а щечки были как раз такие, за которые так любят больно ущипнуть пожилые тетушки, хотя Барни вообще-то давно уже было не пять лет, а почти целых двенадцать. Те же самые пожилые тетушки вечно спрашивали его на улицах: «Ты потерялся?» — независимо от того, потерялся он или нет. Просто вид у него и правда был всегда немного потерянный.

Лучший друг Барни — точнее единственный — звался Риссой и был девочкой, но они так хорошо дружили, что вопросы пола никого не волновали.

Родители Барни были в разводе.

— Это было бы нечестно по отношению к тебе, Барни, — говорила его мама, — если бы мы продолжали жить вместе, ругаясь, как кошка с собакой.

Но самое ужасное было не в этом… Вообще-то, я сейчас, пожалуй, пойду, и пусть книга сама расскажет вам обо всем. Слишком уж все это тяжело и волнительно.

Так вот, самое ужасное заключалось в следующем: двести одиннадцать дней назад (Барни считал) его папа исчез. С тех пор он больше никогда его не видел и встречался с ним только во сне.

Да, Барни очень часто снился папа.

Вот, например, прямо сейчас он тоже снился ему.

Они были в пиццерии вдвоем, только он и папа — как в последний раз, когда они виделись.

— Какая вкусная пицца, — сказал папа.

— Пап, я не хочу говорить про пиццу. Я хочу поговорить про тебя.

— Ну очень вкусная пицца!

Но тут с потолка опустился огромный язык, слизнул столы и пиццы, и Барни ощутил его шершавое прикосновение у себя на лице.

Он проснулся. Смутно припоминая, что сегодня его день рождения.

— Нет, Гастер, отстань!

Гастер был его собакой, спаниелем породы Кинг чарльз. Отец взял его в собачьем приюте, но Гастер тогда не предупредил о том, что собирается каждое утро будить Барни, запрыгивая на кровать и вылизывая ему лицо, пока оно все не становилось липким от собачьих слюней.

— Гастер, пожалуйста! Я сплю!

Конечно, это была неправда. Это были всего лишь беспочвенные мечтания. Но Барни проводил большую часть своей жизни в беспочвенных мечтаниях, и в этом-то и была его беда, как мы скоро увидим.

Сегодня был его двенадцатый день рождения, но это его не очень радовало. Ведь это был его первый день рождения без папы.

В придачу ко всему это был его первый день рождения в дурацкой новой школе. А в школе царила мисс Хлыстер, директриса, которая, судя по всему, явилась на свет из самого ада. Он не был уверен, что это ее точный адрес, но почтовый индекс определенно совпадал. В общем, мисс Хлыстер была кошмаром. И она терпеть не могла детей.

— Моя работа подобна работе садовника, — так говорила она однажды на собрании. — Вы — сорняки. И мой долг — срезать вас на корню, выпалывать и делать свой сад безупречным и тихим — таким, какой была бы школа, не будь в ней всех этих кошмарных детишек. — Но если всех остальных учеников мисс Хлыстер просто не любила, то к Барни она, похоже, питала особую ненависть.

Не далее как на прошлой неделе с ним произошла одна неприятная история, в результате которой его вместе с Гэвином Иглом вызвали в директорский кабинет.

Гэвин Игл подложил канцелярскую кнопку на стул Барни, и тот, сев на нее, завопил от боли. Учитель географии отправил их обоих в кабинет мисс Хлыстер. Но как только они зашли к ней, она тут же отослала Гэвина обратно на урок и обратила всю свою злость на Барни. Если бы на кнопку сел кто угодно другой, мисс Хлыстер с восторгом обрушилась бы на Гэвина (или «этого тупицу», как она его называла), — но сейчас этим кем угодно был, к сожалению, Барни.

Так что теперь Гэвин мог и дальше безнаказанно подкладывать кнопки на стул Барни. Или, если у него кончались кнопки, просто отодвигать стул Барни за секунду до того, как тот собирался на него сесть. Да, Гэвин прочитал главу «Пытки стулом» в «Справочнике задиры» по меньшей мере сто раз.

Так что со всеми этими мисс Хлыстер и Гэвинами Иглами Барни не хотел и думать о том, что ждет его сегодня. Ему просто хотелось лежать, не открывая глаз, и делать вид, что утро еще не настало. А это было трудно, учитывая, что его лицо облизывал шершавый мокрый язык.

Он натянул на голову пуховое одеяло, но даже это не остановило Гастера. Сунув морду под одеяло, он уткнулся мокрым носом в щеку Барни.

Затем, как и каждое утро, послышался мамин голос:

— Поднимайся, Барни! Я понимаю, что сегодня твой день рождения, но пора вставать. Я опоздаю в библиотеку!

Деваться было некуда. Барни выполз из кровати и прошел в коридор. По дому, словно ураган, носилась мама. Затем он умыл, почистил и надел все, что следовало умыть, почистить и надеть, и спустился вниз.

Гастер настойчиво тыкался носом ему под коленки. Барни посмотрел на висящие коричневые уши пса и горделиво вздернутый носик и сказал со вздохом:

— Ладно, малыш. Идем гулять.

Быть котом

— Если ты правда хочешь собаку, будь готов к тому, что тебе придется о ней заботиться, — сказала мама пять лет назад перед тем, как они привезли Гастера домой из собачьего приюта. — Ее нужно будет выгуливать два раза в день.

Вообще-то Барни был совсем не против гулять с Гастером. Обычно это составляло самую приятную часть дня, особенно если погода была приличной. Но сегодня не успел Барни устроиться на скамейке в парке, ожидая, пока Гастер сделает все свои дела, как полил дождь. Сильный ливень нагло хлестал с неба, наплевав на то, что Барни забыл дома зонтик.

— Отличный день рождения, — пробормотал Барни, пристегивая поводок к ошейнику Гастера.

Он знал, что нехорошо жалеть себя, но ничего не мог с собой поделать.

По пути домой он прошел мимо дома на улице Фрайри, где в окне сидел серебристый кот, уютно и самозабвенно потягиваясь. «Вот бы стать котом, — подумал он. — Это было бы так просто. Никакой школы. Никакого Гэвина Игла. Не нужно вставать в семь утра. Полная свобода. И в отличие от собаки кошке даже не нужно выходить из дома, если идет дождь».

Пока в голове его пробегали все эти мысли, кот повернулся к нему, и Барни узнал его: он уж не раз его видел в этом окне. У кота был всего один глаз. Вторая глазница была зашита белыми нитками, такими толстыми, что их можно было разглядеть даже с улицы.

Гастер тоже увидел кошку, рванул поводок и залился лаем.

— Перестань, Гастер, не будь идиотом. Знаешь ведь, что я тебя не отпущу.

У самого дома Барни столкнулся с почтальоном.

— Есть что-нибудь для семнадцатого дома? — спросил он.

Почтальон пролистал пачки писем.

— Есть. Вот, пожалуйста.

Барни взял конверты и торопливо их просмотрел. Поздравительная открытка от тети Силии и три счета в коричневых конвертах. И ничего от папы. Он, конечно, знал, что от него вряд ли что-то придет, и понимал, как глупо надеяться вдруг увидеть до боли знакомый почерк… Но если папа был еще жив, то — Барни был уверен в этом — он бы точно прислал ему весточку в его день рождения.

Но нет. Ничего.

— О нет, опять счета, — вздохнула мама, забирая у него письма.

— Да ладно тебе, мам, — сказал Барни, стараясь ее успокоить.

Мама на бегу чмокнула его в щеку и открыла дверь.

— Я сегодня поздно вернусь, — сказала она. — У нас собрание. Буду часиков в семь. Если проголодаешься, в холодильнике есть салат.

Салат?!

В день рождения?!

Конечно, Барни не рассчитывал на обед из десяти блюд и полет на воздушном шаре или на что-нибудь еще в этом духе. Но все-таки он ожидал чего-то большего, чем тоскливый вечер наедине с латуком и домашним заданием.

Он смотрел, как мама садится в свой «Мини-Купер», и не мог избавиться от чувства, что она уже не человек. Она превратилась в какое-то неясное пятно, которое было вечно в движении и только время от времени останавливалось, чтобы тяжело вздохнуть.

Она уехала.

А Барни стоял на пороге, глядя на дождь и мечтая о том, чтобы папа сейчас был рядом.

— Эй, выше нос, мистер Ив, тебе всего двенадцать, — раздался голос. — Ты еще не такой уж старик!

Голос принадлежал Риссе Фейриветер. Барни поднял голову и увидел свою лучшую подругу, которая ухмылялась с высоты своего роста и держала в руках пятнистый, как леопард, зонтик.

— Привет, Рисса, — сказал он и улыбнулся в первый раз за это утро.

Рисса Фейриветер

— Сама сделала, — сказала Рисса, протягивая Барни открытку. — Знаешь, иногда так скучно бывает сидеть на барже, когда не видно звезд.

Ах, да, дорогие читатели. Я должен признаться вам — и для этого мне придется нарушить свое обещание и снова вмешаться в рассказ (я не очень хорошо умею хранить обещания: у меня от них все начинает чесаться), — что лучшая подруга Барни была не совсем обычной девочкой. Она и правда жила на барже. И у нее не было телевизора. Вместо этого у нее был телескоп, и по ночам она чаще всего занималась тем, что рассматривала созвездия (до встречи с Риссой Барни думал, что Пояс Ориона — это предмет одежды).

Вы, наверное, думаете, что такую девочку должны дразнить в школе. Телевизора нет. Странное хобби. Живет на барже. Прическа как у пирата. Да еще в придачу ко всему она была по крайней мере на целый фут выше всех своих сверстников.

Но нет.

В отличие от Барни, жизнь которого была ежедневным мучением благодаря Гэвину Иглу и его дружкам, Рисса на сто процентов была защищена от обидчиков. Хотите узнать ее секрет? Ей было искренне плевать, что про нее болтают. В сущности, ей даже нравилось, когда ее обзывали. Ей тогда казалось, что она сияет изнутри.

В первый же день в Блэнфорде она услышала, как ей вслед кричат: «Чудачка!» и «Баржа!», но она в ответ только улыбнулась. Она всегда вспоминала мамины слова: «Если люди тебя дразнят, это значит, что они видят в тебе что-то, что их пугает. Что-то особенное, чего у них самих, возможно, нет и что сияет в тебе, словно драгоценный камень».

И когда кто-то ее дразнил, Рисса всегда представляла, что изумруд внутри нее становится еще более чистым и сверкающим. А когда что-то ее сильно беспокоило, она бормотала про себя слово «мармелад» (это была ее любимая сладость).

Звучало это довольно глупо, но этому способу ее научил папа, и способ отлично работал.

Что-то я заговорился.

Вы, наверное, недоумеваете, какое это все имеет отношение к волшебным кошкам, да? Я вижу это по вашим лицам.

Что ж, еще минута, и мы перейдем к этому. Или сто минут. Все зависит от того, насколько быстро вы читаете. А пока давайте вернемся к нашему рассказу и послушаем, как Барни провел свой день рождения. Для этого достаточно просто взять расписание. Hasta luego.

Как Барни провел свой день рождения. Расписание

8.30–9.00

Барни вместе с Риссой дошел до школы. По дороге его окатил грязью школьный автобус. Все, кто был в автобусе, выглянули в окна и загоготали, включая Гэвина Игла, который закричал: «Берегись, лужа!» — и так расхохотался, словно только что сказал Лучшую Шутку на Свете.

9.00–9.30

Заместитель директора мистер Ваффлер третий раз за год побил свой собственный рекорд в номинации Самые Скучные Школьные Собрания, рассказав о разных типах мха, который он обнаружил на выходных в Озерном краю.

9.30–10.30

Математика. (Да-да, математика…)

10.30–11.00

Перемена. Во время которой приятная беседа с Риссой была прервана Гэвином Иглом, заоравшим: «Это что, твоя девчонка?» На что Барни сдуру решил ответить: «Нет», и тогда Гэвин заявил в ответ: «Я не с тобой говорил, а с Риссой». И Барни ничего не оставалось, кроме как пробормотать себе под нос: «Забавно».

11.00 — полдень

География. На которой Гэвин блестяще проявил свое мастерство в выдергивании стула из-под Барни, пока миссис Фоссил рассказывала про вулканы.

Полдень — 13.00

Барни пообедал недоваренными макаронами с переваренным соусом «Болоньезе». Потом поболтал с Риссой, которая рассказала ему кое-что про звезды и про то, что Солнце — ближайшая к нам звезда — постоянно растет и однажды превратится в красного гиганта, жар которого уничтожит всю Землю. Все это было бы очень интересно, если бы Барни не мучил жар другого происхождения, буравящий его затылок: все это время мисс Хлыстер пристально смотрела на него сквозь маленькое окошко в двери столовой.

13.0–14.00

Английский. На котором мистер Ваффлер сетовал на плохую успеваемость Барни. («Какой позор для мальчика с таким хорошим воображением!»)

14.0–15.00

Компьютерный класс. Где Гэвин и его команда, судя по всему, что-то задумали, потому что сидели на сайте с подозрительным названием: www.kakpodstavitludejpoimenibarneywillow.com.

15.0–16.00

Французский. На котором Гэвин с дружками по загадочным причинам отсутствовал. Примерно в 15.00 Барни вышел в туалет. Когда он шел по коридору, сработала пожарная сигнализация. Повернувшись, Барни увидел мисс Хлыстер, уставившуюся прямо на него.

— У тебя большие неприятности, Барни Ив!

— Это не я! Вы же видите, я даже близко не подходил к сигнализации.

Через десять минут, когда все выстроились в линейку на спортивной площадке, мисс Хлыстер подошла к Барни Иву и строго проговорила ему на ухо четыре самых страшных слова на свете:

— В мой кабинет. Живо.

Подставка для ручек в кабинете мисс Хлыстер

Нестерпимо воняло рыбой. Запах как будто бы исходил от стола мисс Хлыстер, хотя на нем не было ничего, кроме распечатанного письма и подставки для ручек.

Подставка была какой-то чудной. Черная, с двумя отверстиями, которые таращились на него, словно глаза.

Мисс Хлыстер приказала ему ждать ее здесь: ей нужно было выйти по каким-то делам.

Он понимал, что, когда она вернется, его ждут серьезные неприятности. И он знал, что письмо, лежащее на столе, поможет ему оценить масштаб этих неприятностей. Он привстал, наклонился и попытался разобрать перевернутые вверх ногами слова.

Уважаемая миссис Ив,

Пишу Вам с тем, чтобы сообщить, что Ваш сын Барни…

На этом ему пришлось прервать чтение, потому что за спиной раздался стук двери. Щелчок замка прозвучал зловеще, как удар по последнему вбитому в гроб гвоздю.

Барни торопливо уселся на место. Обернуться он не смел, хотя мисс Хлыстер ненадолго задержалась у него за спиной, ничего не говоря.

Он представлял, как она стоит, глядя на него с отвращением. Представлял ее глаза, потемневшие от злости и сверлящие его затылок.

Барни мечтал начать этот день заново: он жалел, что утром, почувствовав прикосновение наждачного языка Гастера, не натянул одеяло на голову и не остался лежать в кровати.

Мечты!

Именно мечты и составляли основное занятие Барни в последние дни.

Мисс Хлыстер обошла стол и уселась в свое кресло, готовая начать беседу про пожарную сигнализацию.

— Итак, Барни Ив, — раздался ее холодный резкий голос. — Барни Ив, Барни Ив, Барни Ив… вечно Барни Ив… Объясни мне, почему ты включил пожарную сигнализацию?

Барни заерзал на стуле и снова покосился на странную подставку для ручек.

— Я этого не делал.

Мисс Хлыстер набрала в грудь побольше воздуха и распрямила спину. Она явно сердилась. Впрочем, сердилась она всегда; рот ее был похож на маленькую букву «о», черные волосы были стянуты так туго, что ее тонкие брови всегда были немного приподняты, а большие злые глаза, казалось, в любую минуту готовы были выкатиться и упасть на стол, сбив крошечные очки, которые непонятно зачем сидели на кончике ее носа.

— Ты этого не делал? — Тон был зловещим. — Ну конечно. Ты никогда ничего не делаешь, Барни, правда? Ты никогда не срываешь собрания, никогда не рисуешь граффити в туалетах, никогда не затеваешь драки с Гэвином Иглом.

Это было уже чересчур. Барни не выдержал и возразил:

— Гэвин подложил мне на стул кнопку. Он постоянно так делает. Он думает, что это смешно. Еще он думает, что подставить мне подножку в коридоре — это тоже смешно. Он постоянно надо мной издевается. С самого первого дня.

Была минута, когда мисс Хлыстер, казалось, готова была согласиться с ним. Гэвин Игл ей явно не нравился. Пока Барни говорил, она как будто кивала его словам и в ее глазах даже мелькнуло сочувствие. Но она очень скоро прогнала от себя эти эмоции. Она ненавидела Барни — это было очевидно. Очевидно не только по ее поведению сегодня или на прошлой неделе, а по всему, что было раньше. Например:

Он проучился в этой школе всего полгода, а его уже успели выгнать примерно с десяти школьных собраний. Один раз за то, что он воскликнул «Ой!», когда Гэвин ущипнул его за ухо, но во всех остальных случаях — за шум, в котором был виноват кто-то другой.

Как тогда, когда Алфи Крокер хихикнул.

(«Выйди вон, Барни Ив, в нашей школе хихиканье недопустимо!»)

Или когда Лотти Левис, сидевшая за километр от него, чихнула.

(«Барни Ив, если ты не можешь уследить за своим носом, немедленно убирайся из зала… НЕМЕДЛЕННО!»)

Или когда мистер Ваффлер зевнул.

(«Барни Ив, тебе скучно меня слушать, не так ли? Возможно, тебе станет немного веселее, если я оставлю тебя после уроков!»)

Однажды он получил выговор просто за то, что читал на спортивной площадке свою любимую книжку, «Дети воды» Чарльза Кингсли («Читать на перемене! Какая наглость! Быстро в мой кабинет…»)

— Я сижу здесь с тобой не для того, чтобы говорить про Гэвина, — сказала мисс Хлыстер. — Или про кнопки. Я здесь для того, чтоб поговорить про тебя. В чем дело? Что с тобой не так? — Она неприятно усмехнулась. — Скучаешь по папочке?

Внутри Барни, словно раскаленная магма, поднялась волна ярости.

— Не смейте так говорить!

— Ах, прошу прощения! Честно говоря, я не могу его винить. Думаю, я бы тоже сбежала, если бы ты был моим сыном.

— Он не сбежал. — На глаза Барни навернулись слезы. Он опустил веки, чтобы не дать им пролиться.

— Ах, правда? Что же случилось?

Барни было нечего сказать. Ведь папа уже год как жил отдельно. После развода он переехал в другую квартиру и виделся с Барни только по выходным, когда они устраивали походы в зоопарк или пиццерию — и почему-то эти походы никогда не получались такими радостными, какими должны были быть.

А потом, летом, он просто исчез.

Раз — и нету. С концами. Ищи-свищи.

Оставив после себя миллион вопросов и ни одного ответа.

Полиция не могла ничего выяснить.

«Блэнфордская газета» напечатала объявление, в котором поместила фотографию его папы с большим вопросительным знаком.

А мама Барни начала вести себя очень странно, как будто кто-то нажал на кнопку быстрой перемотки, заставив ее жить на удвоенной скорости.

Да, и именно тогда Барни стали сниться сны. Иногда ему, как сегодня утром, просто снилось, как они с папой сидят в пиццерии. Но часто это были кошмары. Он видел, как папа кричит от боли, прижимая руку к глазам, и по его пальцам стекает кровь.

Вскоре после этого Барни перевелся в среднюю школу Блэнфорда, и с первой же недели мисс Хлыстер начала к нему придираться, сваливая на него вину за чужое хихиканье на собраниях и надписи на стенах, хоть они и были сделаны чужим почерком.

— Так что случилось с твоим папочкой? — повторила вопрос мисс Хлыстер.

— Никто не знает.

Она хмыкнула.

— Кто-то всегда знает. Ты просто не там ищешь. Впрочем, тебя нельзя назвать особо сообразительным, правда? Я видела твои оценки.

Директриса встала, подошла к тумбочке и вытащила какие-то бумаги.

— Да, у тебя самая плохая успеваемость среди учеников твоего возраста. Боюсь, что ты самый глупый одиннадцатилетний мальчик в школе.

— Двенадцатилетний, — поправил Барни. — Сегодня мой день рождения.

Мисс Хлыстер пожала плечами: возраст Барни и его день рождения явно ее не интересовали.

— Как ты считаешь, почему у тебя такие плохие оценки?

Барни снова не знал, что ответить. Еще пару месяцев назад он получал только четверки и пятерки. Теперь же он радовался даже тройкам, хотя занимался гораздо усерднее, чем раньше.

— Может быть, это потому, что вы ставите оценки за все мои домашние задания, — осмелился предположить Барни. — Когда оценки мне ставили мои учителя, я учился хорошо.

Мисс Хлыстер вспылила:

— У меня высокие стандарты. Только и всего.

— Мне просто кажется, что…

Мисс Хлыстер захлопнула дверцу тумбочки и резко повернулась.

— Молчать. Это мой кабинет. Говорю и командую здесь я. — Наклонившись, она прошипела ему на ухо: — Ты меня понял?

Барни кивнул, уставившись на настенный календарь. На листке с февралем красовался кот. Белый пушистый персидский кот, который нежился на солнышке. Мисс Хлыстер, проследив за взглядом Барни, довольно улыбнулась. Он услышал сладкий шепот у самого уха:

— Вот славная жизнь, а? Быть котом, валяться на солнышке, ни о чем не беспокоиться…

Барни заворожили ее слова. Быть свободным! Никаких жутких свиданий с мисс Хлыстер в ее кабинете! Никаких кошмаров по ночам! Никакого Гэвина Игла!

Мисс Хлыстер взяла со стола письмо.

— Но ты не кот. Ты — это всего лишь ты. — И она опустила письмо в лежавший под ним конверт. — А это твоей маме.

У Барни от страха и обиды задрожали губы. Когда он в прошлый раз принес домой такое письмо, мама расплакалась. Расплакалась — это значит зарыдала. А зарыдала — это значит уселась на ступеньки, вцепившись в перила и раскачиваясь взад-вперед. Тогда он пообещал ей, что больше этого не повторится, хотя виноват он был только в том, что вскрикнул, сев на кнопку, которую ему подложил Гэвин Игл (и мисс Хлыстер прекрасно это знала).

— В этом письме, — сказала мисс Хлыстер, — я сообщаю, что это последнее предупреждение перед тем, как исключить тебя из школы. Малейшее нарушение — и тебя здесь больше не будет.

— Исключить?! Но я не сделал ничего плохого!

Мисс Хлыстер улыбнулась.

— Твоя мама, наверное, очень огорчится. Видишь ли, я и сама мать. Просто немногие про это знают. Так мне очень хорошо понятны трудности материнства.

Барни взял конверт, и у него задрожали пальцы при виде четкой изящной надписи: «Миссис Ив». Длинный росчерк буквы «у» был похож на кошачий хвостик. У Барни засосало под ложечкой от тошнотворного запаха рыбы, смешанного со страхом.

Мисс Хлыстер указала Барни на дверь.

— На твоем месте я бы передала письмо прямо ей в руки. Я позвоню ей, чтобы это проверить.

Барни бросил последний взгляд на календарь с котом.

Мисс Хлыстер махнула ему рукой на прощание.

— Мяу, — сказала она со злобной ухмылкой.

Барни повернулся к ней.

— Зачем вы это делаете?

Мисс Хлыстер как будто бы задумалась.

— Не знаю, — сказала она с недоброй ленивой ухмылкой. — Просто я тебя презираю. Конечно, презирать можно любого ребенка, но с тобой это получается особенно легко. Разве этого недостаточно? Ах, да, и не вздумай бежать жаловаться другим учителям или мамочке на то, как нечестно я с тобой поступаю. В последний раз толку от этого было мало, правда? Каждому известно, что я переделала все в этой школе, и теперь мы лучшие во всем Блэнфордшире. Ну, если не считать тебя, конечно… А теперь было бы замечательно, если бы ты покинул мой кабинет. Возвращайся к своей жалкой жизни.

Барни вышел из кабинета, и в тот же миг зазвенел звонок. В коридоры хлынули толпы школьников, радостно спешащих домой. Он увидел Гэвина Игла с дружками, которые посмеивались, глядя на него.

— Извини, Барни, — прошептал Гэвин. — Я и вправду думал, что начался пожар. — Он сделал вид, что нажимает на кнопку. — У-упс!

Гэвин повернулся и увидел Риссу. И объявил на весь коридор:

— Ой, нам пора, твоя девчонка пришла!

Барни залился краской, и Гэвин прижал ладони к щекам.

— Я был прав! — воскликнул мучитель, видя, как от Барни исходят горячие волны стыда. — Пожар и вправду был! У тебя на лице!

Краткий, краткий миг

— Не переживай так сильно, — сказала Рисса, когда они выходили из автобуса на своей остановке. — У тебя хорошая мама. Она не будет на тебя кричать в твой день рождения.

— С нее станется, — возразил Барни. — Но мне просто не хочется ее разочаровывать. Она так из-за меня расстроится!

Рисса поразмышляла немного.

— Ну, если хочешь, я могу остаться с тобой и объяснить ей, что мисс Хлыстер — чокнутая, и тогда…

Барни посмотрел в лицо подруге. По глазам ее было видно, что она говорит искренне. Но ему не хотелось вмешивать ее во все это.

— Да нет. Все в порядке. Я сам разберусь.

Уже у самого дома Барни они с Риссой увидели кота, который лежал на тротуаре прямо перед его воротами. На вид это был самый обыкновенный кот, совсем не похожий на то странное серебристое существо с единственным глазом, которое Барни встречал почти каждое утро.

Нет. Это был обычный заурядный черный кот с двумя глазами, хотя один его глаз, а именно левый, был обведен белым.

— Привет, котик! — сказала Рисса и опустилась на корточки, чтобы его погладить. — Ох, я так хочу кошку.

— Так заведи, почему нет?

— Ну, мама с папой говорят, что это опасно для кошки — жить с нами на реке. Ну а я им говорю: «Да ладно вам, кошки не такие тупые. Они же умеют лазать по заборам, значит, и с баржи не свалятся».

Барни смотрел, как Рисса гладит кота.

— Как бы это было здорово, — сказала она, — просто валяться весь день напролет, ни о чем не беспокоиться, и чтобы тебя все гладили, правда?

Кот посмотрел на Барни, словно ожидая ответа.

— О да, это было бы отлично.

— Ну ладно, мне пора идти, мистер Новорожденный. — Рисса поднялась. До дома ей еще оставалось больше мили, но Рисса любила ходить пешком. — Мне нужно помочь папе собрать овощи на участке. Мы будем делать карри. Вегетарианское, конечно. Не хочешь зайти в гости? Если, конечно, тебя не смутит папа, который будет, как всегда, распевать старинные песни. И, как всегда, фальшиво.

Барни поразмыслил. Предложение было заманчивым, и родители Риссы были очень милыми.

Но потом он вспомнил про письмо в сумке. Оно оттягивало ему плечо и явно весило гораздо больше, чем может весить бумага и конверт. Столько мог весить только страх.

— Нет, я лучше останусь дома и подожду маму, — сказал он Риссе. — У нее и так, наверное, скоро будет нервный срыв. Не хочу, чтобы все стало еще хуже.

— Все будет хорошо, — сказала Рисса с теплой улыбкой. И положила руку ему на плечо. — Послушай, Барни, я всегда на твоей стороне, ты же знаешь! Сегодня тебе, скорее всего, не поздоровится, но подумай лучше о том, что это всего лишь крошечный, малюсенький отрезок времени. Подумай о звездах. О нашей звезде — о Солнце. Ему биллионы лет. И что бы ни происходило, оно все равно продолжает светить, несмотря ни на что. Вот увидишь, через год все это покажется тебе ерундой. А через десять лет, когда у тебя будет длинная борода, ты об этом уже и не вспомнишь.

— У меня никогда не будет длинной бороды, — сказал Барни. — У меня даже короткой не будет.

— Между прочим, у моего папы есть борода. И ничего такого ужасного в ней нет, если хочешь знать. Вот, например, сколько было великих и важных исторических личностей: Иисус, император Адриан… э-э… Санта-Клаус — у них у всех были бороды.

— Мне вряд ли пойдет быть волосатым, — сказал Барни. Тут он увидел, что кот, задрав голову, смотрит на него. — Без обид.

Рисса пошла к дому.

— Увидимся завтра утром. На том же месте, в то же время.

— Угу. До завтра. И, Рисса, спасибо — мне очень понравилась открытка.

— Я рада! Помнишь, ты мне тоже делал открытку — так что теперь мы квиты. И, это, удачи тебе с мамой!

Она пошла вниз по улице. Барни проводил ее взглядом: безумная прическа, длинное пальто и черные ботинки с нарисованными маргаритками. Потом Барни немного помедлил снаружи, не заходя в дом.

«В том же месте, в то же время».

Есть в этом что-то пугающее, подумал Барни. В том, что жизнь так неизменна. Особенно учитывая то, что в этой жизни присутствовали Гэвин Игл и мисс Хлыстер.

Кот все смотрел на него, отчего Барни стало как-то не по себе, так что он зашел внутрь и там распечатал письмо.

Уважаемая миссис Ив,

Пишу Вам с тем, чтобы сообщить, что Ваш сын Барни позорит честь нашей школы. По словам учителей, за последние месяцы его поведение чрезвычайно ухудшилось и в настоящее время стало настолько недостойным, что я вынуждена написать Вам это письмо. Как бы то ни было, это последнее письмо такого рода, которое Вы от меня получаете.

Сегодня, самовольно покинув урок французского, Барни включил в коридоре пожарную тревогу. Я застала его за этим, и, думаю, нет необходимости объяснять Вам, какой беспорядок это вызвало — о чем он, разумеется, не мог не предполагать.

Так что мой долг — сообщить Вам, что если Барни еще раз хоть в чем-нибудь провинится, он будет немедленно ИСКЛЮЧЕН из средней школы Блэнфорда.

Таким образом, Вы как его мать должны всерьез заняться его воспитанием, чтобы предотвратить повторение подобного поведения. Я бы порекомендовала Вам лишить его карманных денег, запретить смотреть телевизор, проследить за тем, чтобы он читал правильные книги (чем длиннее и скучнее они — тем лучше; замечательный пример — словари), и почаще запирать его в комнате, чтобы у него было время обдумать свое ужасное поведение.

С искренним огорчением,Мисс П. ХлыстерДиректор

Желание

Барни отложил письмо и посмотрел на свое отражение в зеркале у двери.

— Ненавижу быть тобой, — сообщил он ему.

И вдруг ему пришла в голову счастливая мысль. Кто его, собственно, заставляет отдавать маме письмо? Даже если мисс Хлыстер позвонит им домой, мамы наверняка не будет — ее никогда нет. Нужно только избавиться от письма — вот и все.

Нет письма — нет проблемы.

Как легко!

Нужно просто выкинуть его в урну. Да, так и нужно сделать. Но в какую урну? Урна на кухне — слишком рискованно, да и урна в саду — тоже, особенно учитывая то, сколько вещей мама успевает потерять за день и потом повсюду поискать. Помедлив, Барни вышел с рюкзаком на улицу.

Кот исчез. Пройдя немного по улице и завернув за угол, Барни подошел к урне возле газетного киоска.

Он в нерешительности достал письмо. Перечитал его еще раз. Конечно, уничтожать улики нехорошо. Но что делать, если эти улики врут?

И он принялся рвать письмо на мелкие клочки, пока оно не превратилось в горстку конфетти.

Он повернул обратно к дому, и обрывки письма, подхваченные ветром, погнались за ним и легли к ногам, словно огромные нетающие снежинки.

Он поднял несколько клочков.

позор

поведение

Барни

ИСКЛЮЧЕН

Особенно приятно было увидеть, что последний кусочек — со словом ИСКЛЮЧЕН — окончил свой жизненный путь в грязной коричневой луже.

Дойдя до угла Олуховой улицы, Барни услышал за спиной тихое бренчание ошейника. Он обернулся. Опять этот черно-белый кот! Смотрит на него в упор.

— Тебе чего, кот?

Кот, поскольку был котом, ничего ему не ответил — а если и ответил, то на своем непонятном языке. Так что Барни пошел дальше. И кот тоже.

Дойдя до дома, Барни увидел то, от чего его сердце упало в желудок и так там и осталось. Это была маленькая красная мамина машина: она подъехала к дому и припарковалась на площадке. Барни взглянул на часы.

16.25.

Она должна была вернуться из библиотеки не раньше, чем через два с половиной часа!

Он в буквальном смысле слова прирос к земле от ужаса.

«Она все знает. Иначе это никак не объяснишь».

Он представил, как мисс Хлыстер звонит маме в библиотеку и говорит: «Ваш сын должен передать вам письмо. Проследите за этим!»

Что-то потерлось о его коленку, и Барни посмотрел вниз. Опять этот кот. На память ему пришли слова мисс Хлыстер.

«Вот славная жизнь, а? Быть котом, валяться на солнышке, ни о чем не беспокоиться…»

Барни торопливо нырнул за ограду. Он сам не успел понять, зачем он это сделал. То есть, конечно, понятно зачем: чтобы не встречаться с мамой. Но ведь ему все равно придется рано или поздно идти домой!

Прежде чем двинуться дальше и рассказать вам, что случилось потом, я хочу обратить ваше внимание вот на что: Барни боялся вовсе не того, что мама будет на него кричать. То есть он знал, что она наверняка это сделает и что будет это довольно неприятно, но по-настоящему боялся он того, что случится после.

А именно — маминых слез. Когда мама плакала, Барни становилось так паршиво, что он мечтал только об одном: превратиться в горстку пыли.

Или в кота.

Барни все еще стоял за оградой. Кот подошел к нему, и неожиданно для самого себя мальчик протянул руку и погладил его.

В голове у него все вертелись слова мисс Хлыстер. «Быть котом… быть котом…»

— Может, поменяемся местами? — спросил он. Спросил, конечно, в шутку, но в каждой шутке есть доля правды. Потому что в следующий миг он произнес самые важные в своей жизни слова: — Как бы я хотел быть тобой.

Кот не сводил с него зеленых глаз, и Барни вдруг почувствовал себя очень странно.

У него закружилась голова. Улица, дома — все закрутилось каруселью. Но это еще полбеды. Кот — вот что было самое странное.

Что-то было не так с белым пятном вокруг его глаза. И Барни, приглядевшись, понял что: еще секунду назад пятно было слева. А сейчас оно переместилось.

— Что за глупости, — сказал Барни самому себе. — Так не бывает.

Но при этом — и Барни мог бы поклясться, что ему это не мерещится, — все предметы на улице тоже стали меняться.

Все вокруг стало ярче, свежее, налилось жизнью. Листья на деревьях весело зазеленели, цветы на клумбах гордо вскинули головки, а какое-то растение в горшке, стоявшее на карнизе ближайшего дома, — бог его знает, как оно называлось, — принялось вдруг так яростно расти, что задрожало, затряслось и в конце концов с грохотом обрушилось на землю.

— Нет, это все не взаправду, — сказал себе Барни. — Это просто сон.

Барни встал — точнее, попытался. Улица бешено вертелась вокруг, и он, пошатываясь, проковылял пару шагов и ударился о почтовый ящик.

— Ай!

Он зажмурился.

Карусель остановилась, и Барни увидел, как кот трусцой бежит прочь.

— Вот чудеса.

Посмотрев в сторону дома, он заметил маму: она вышла из машины и направилась к двери.

Тут он услышал, как у него за спиной открылась дверь.

— Что здесь происходит?

Повернувшись, Барни столкнулся нос к носу со стариком. Лицо его было сморщено от старости и злости. Барни понял, что это его горшок с цветком только что упал и разбился.

— Не знаю, — сказал Барни.

— Не знаешь? Ты не знаешь?!

— Нет. Правда не знаю. Извините.

— Я знаю твою мать. И я ей расскажу, что ты сбиваешь с подоконников цветочные горшки!

— Это не я! Я ничего не делал. Это само собой случилось.

— Цветочные горшки сами по себе не падают, уж извини. Разве что во время урагана. Я что-то не замечаю никакого урагана, а ты?

Барни покачал головой:

— И я.

Старик не прибавил больше ни слова. Он только перевел взгляд с Барни на землю, где в осколках горшка беспомощно распластался цветок, и испустил протяжный вздох, заключавший в себе всю печаль и горечь мира. После этого он повернулся и ушел в дом.

Деваться было некуда. Надо было идти домой.

Бесконечная усталость

Когда Барни открыл дверь, его вдруг охватила усталость.

Мама пылесосила и не заметила, как он вошел. Его встретил Гастер, но почему-то не завилял хвостом, как обычно, и в его глазах мелькнуло недоверие.

Мама, заметив наконец Барни, выключила пылесос.

— Привет, — сказал Барни. Точнее, так, с вопросительной интонацией: — Привет?

Мама спокойно смотрела на него без тени злости или недовольства.

— Привет, милый.

Милый?!

— Ты почему так рано? — спросил Барни самым невинным тоном.

Мам вздохнула.

Вот оно! Сейчас начнется. Он приготовился…

Но нет.

— Мне просто стало стыдно за сегодняшнее утро, — сказала она.

— Ты о чем?

— Ну, сегодня твой день рождения, а у меня совсем не было на тебя времени. Так что я подумала: может, сходим куда-нибудь?

Барни пришел в замешательство. Он даже на секунду пожалел, что разорвал письмо. Может быть, сейчас самое время признаться? Ведь в любом случае мама рано или поздно все узнает, а сейчас у нее как раз хорошее настроение. А это в последнее время стало редкостью.

— Мам, я…

— Может быть, сходим поедим пиццу? Что думаешь?

Барни вспомнил свой последний сон — тот, где он был в пиццерии.

— Я… э-э…

— Или карри?

— М-м… да, карри — это отлично.

После этого мама подарила ему подарок.

Это была книга под названием «Как выучить математику».

— Я понимаю, конечно, что это не самый лучший подарок на свете, — сказала миссис Ив. (Родители Барни развелись, но мама оставила себе фамилию мужа: ее девичья фамилия была Роуботт, и она ее терпеть не могла, потому что в детстве ее вечно дразнили Роботом.) — Но я просто подумала, что если ты прочитаешь эту книжку, то станешь лучше учиться.

Барни с удовольствием объяснил бы ей, что учиться лучше он сможет, только если перейдет в школу, где не будет мисс Хлыстер. Но он не хотел показаться неблагодарным.

— Спасибо!

И тут на глазах у мамы показались слезы.

— Что случилось, мам?

Она глубоко вздохнула, стараясь взять себя в руки.

— Ничего. Просто ты так похож на… Ладно, пойдем, надо собираться. Я позвоню и закажу столик на шесть. Ужасно хочу есть, а ты?

И они поехали ужинать, и Барни съел самое вкусное карри с креветками в своей жизни. Однако после того, как он опустошил тарелку, с ним произошло что-то загадочное. На него снова волной накатила усталость, а кости заныли, словно их кто-то сжал тисками. Его замутило.

— Ты ужасно бледный, — сказала миссис Ив, покосившись на пустую тарелку Барни. — Надеюсь, это не из-за креветок. — Она торопливо попросила счет и встала из-за столика.

И в этот миг бесконечная усталость взяла верх, и Барни, упав лицом в тарелку, заснул как убитый.

Сон Барни

Вы, конечно, знаете это выражение — «заснуть как убитый»? Что ж, Барни его тоже знал, но никогда по-настоящему не понимал, что оно означает. Не понимал вплоть до этой минуты, когда он лежал лицом в тарелке, проваливаясь все глубже сквозь вязкие слои темноты. Он падал и падал, и над ним все время маячило какое-то пятно. Белое пятно — сначала он подумал, что это что-то вроде облака. Но вглядевшись в это пятно, похожее на размытую цифру 6, он понял, что по форме оно в точности напоминает белое пятно вокруг глаза того кота.

Пятно становилось все больше, пока наконец не вытеснило собой всю темноту, и теперь Барни шел по пустынной белой местности без всяких ориентиров, двигаясь неизвестно куда. Это было похоже на Арктику — только без мороза. Хотя и тепло там тоже не было. Там было никак. В этой местности не существовало температуры.

Потом он услышал голос:

— Барни!

Этот голос он знал лучше, чем любой другой голос в мире.

— Барни! Я здесь! Сюда, сюда!

Барни огляделся, но никого не увидел. Он прищурился. Бесполезно — это было все равно что искать слово на пустом листе бумаги. Но он продолжал вертеть головой в отчаянной надежде увидеть человека, которому принадлежал этот голос. Человека, которого он хотел увидеть больше всего на свете.

Папу.

— Пап! Пап? Где ты?

— Я с тобой, Барни! Я еще жив!

— Но где ты? Я тебя не вижу.

— Ты меня найдешь. Не унывай!

— Пап? Я не вижу тебя!

На белую поверхность вдруг начала стекать тьма — тоненькими чернильными струйками, похожими на кошачьи хвостики. Папин голос слабел и отдалялся.

— Мы скоро увидимся, — говорил он. — Мы скоро увидимся…

— Что? — переспросил Барни.

И тут кто-то затряс его за плечи, и, подняв голову, он увидел маму.

— Барни? Что с тобой? — спрашивала мама, обеспокоенно вглядываясь в его бледное, измазанное соусом лицо. — Мне кажется, завтра тебе лучше пропустить школу.

Барни кивнул.

— Да, — сказал он. Или попытался.

Потому что, открыв рот, он смог выдавить из себя только странный хрип.

Похожий на свист.

Или на шипение.

Он попробовал снова.

— Да. — На этот раз голос вернулся к нему.

Когда они приехали домой, сна у него не было ни в одном глазу. Он кинулся к себе наверх, чтобы срочно кое-что записать — как будто догадывался, что очень скоро уже не сможет этого сделать.

Несколько фактов о папе. Записано Барни Ивом

Он так громко храпел, что его было слышно через ДВЕ стены.

Он думал, что очень хорошо разбирается в картах. Но это было НЕ ТАК.

Он умел улыбаться, даже когда ему было грустно. Это оттого, что он был продавцом, говорил он. (Он выиграл звание «Работник месяца» в Садовом центре Блэнфорда за то, что продал больше всех комнатных растений.)

Он мечтал о своем собственном садоводческом центре.

На выходные он любил уехать в какую-нибудь дыру, где нет ровным счетом ничего и при этом еще, в идеале, мокро и холодно. (Вот ненормальный!)

Он любил подолгу гулять. (Больше всего — в Ландышевом лесу.)

Он мечтал о кошке, но мама не разрешала ее завести.

Он знал миллион разных штук про растения и часто рассказывал мне что-нибудь интересное. Например, он рассказал, что в Южной Америке, в Андах, есть редкое растение по имени Puya raimondii, которое цветет один раз в жизни, когда ему исполняется 150 лет. После этого оно умирает.

Больше всего он любил простые цветы, вроде нарциссов или колокольчиков. («Природе не к лицу кокетство».)

Он отлично плавал. Правда, плавая на спине, он всегда врезался в бортик бассейна.

Его музыкальные пристрастия никуда не годились. Ему нравилась музыка с громкими гитарными соло и почти без слов, и мама всегда говорила, что это звучит так, как будто кто-то душит кошек. (И она была права.)

У него были большие кустистые брови, похожие на волосатых гусениц.

Его любимым блюдом был мамин пирог с яблоками и черникой (и с заварным кремом).

Он часто водил меня в кино, хотя там у него всегда начинала болеть голова.

Его больше нет. Я никогда его не найду. Это был просто сон. ВСЕГО ЛИШЬ ОЧЕРЕДНОЙ СОН.

Волосы

После того как Барни сморило в ресторане, спать ему совсем не хотелось, и мама разрешила ему лечь попозже — в честь дня рождения.

— Это так странно: ты просто упал и уснул! — говорила она. — Думаю, надо сводить тебя к врачу. Пусть проверит, все ли с тобой в порядке.

— Все хорошо. По-моему, мне уже гораздо лучше.

Но потом, когда они с мамой сидели на диване перед телевизором, у него зачесалась кожа на руках.

— Барни, перестань. Расчешешь, будет больно, — сказала мама, переключая телевизор с полярных медведей на телевикторину.

— Я ничего не могу с собой поделать. — Он расстегнул пуговицу и закатал рукав, чтобы было удобнее чесаться. — Боже, как же чешется!

Во время этого занятия Барни увидел сначала один, потом два, потом целых три толстых черных волоса на правой руке. Они были черными как смоль, намного темнее, чем остальные коричневатые волоски у него на теле, и образовывали ровную линию чуть пониже запястья.

— Мам, посмотри, что это за волосы?

— О, дорогой, ты становишься мужчиной! Ну, ты ведь уже почти подросток, так что скоро у тебя начнут расти волосы во многих местах.

— Но они какие-то странные. Они черные. У меня никогда не росли черные волосы! И еще вчера ничего не было. Даже сегодня днем ничего не было! Я не хочу настолько быстро становиться мужчиной!

Мама не слушала. Она очень внимательно всматривалась в его лоб.

— Что такое? — удивился Барни.

— Ой, подожди, я схожу за щипчиками, — бросила она, направляясь к спальне.

Барни между тем подошел к зеркалу в коридоре, чтобы посмотреть, что не так.

Прямо по центру лба красовался еще один толстый черный волос.

— Ну вот, — сказала мама, спускаясь по лестнице. — Я нашла щипчики. Давай его выдернем. Встань-ка под лампу, мне так будет лучше видно.

Барни послушался. Запрокинув голову, он смотрел на лампочку, от которой расходились в стороны белые лучи света. С одной стороны, ему было приятно, что мама вдруг проявляет такую заботу. С другой стороны, все это его немного пугало.

— Мам, что со мной происходит?

— Ничего страшного, — заверила она его. — С телом иногда творятся странные вещи. И волосы могут появляться в самых неожиданных местах.

— Но у меня все чешется. Руки, ноги!

— Ради бога, перестань чесаться хоть на секунду, — сказала она. — Давай выдернем этот волос.

Барни послушно застыл на месте, хотя ему казалось, что он с ног до головы покрыт комариными укусами.

— Отлично, — сказала мама. — Возможно, будет чуточку больно.

Она зажала волосок щипчиками. Потянула. И еще раз потянула.

И еще раз.

Одной рукой она уперлась в лоб Барни, а другой пыталась вытащить волос. Барни сморщился от боли, глаза наполнились слезами. Мама тянула, тащила, дергала…

— Вот странно, — задумчиво протянула она. — Никак не получается!

Перед глазами у Барни промелькнула жуткая сцена. Он представил, как идет в школу, и там Гэвин поднимает его на смех, крича: «Эй, только посмотрите на этого оборотня!» — или что-нибудь еще, не менее остроумное.

Тогда мама сходила за кремом, которым она мазала себе кожу над верхней губой, чтобы избавиться от усиков. Но толку от крема не было никакого, не считая того, что вокруг волоса теперь образовался ореол ярко-красной кожи — как будто без этого он был недостаточно заметен.

Барни хотел сказать маме, что нужно что-то с этим сделать, но тут его снова со страшной силой потянуло в сон. С трудом удержавшись от того, чтобы не заснуть прямо тут, он, зевая, пробормотал: «Спокойной ночи, пойду к себе». У него мелькнула мысль о том, что стоило бы рассказать о письме, но он не смог. Не хватило храбрости. И сил.

Вместо этого он пообещал маме, что умоется и почистит зубы, и в сонном оцепенении заполз по лестнице на второй этаж. Там он шагнул к кровати (не умывшись, не почистив зубы и даже не задернув шторы), упал на матрас и, едва успев натянуть на себя одеяло, провалился в самый глубокий и самый тяжелый сон в своей жизни.

Пробуждение

Еще не открыв глаз, Барни понял, что-то не так.

Во рту у него было сухо, как в пустыне. Сердце стучало быстро, но мягко, напоминая тихую барабанную дробь. Но это еще полбеды. Все тело стало другим. Горячим, каким-то съежившимся, словно сжатый кулак, который никак не получается раскрыть.

Сверху ощущалось что-то мягкое. Большое, тяжелое и мягкое. Когда он открыл глаза, ничего не изменилось, потому что за окном все еще была ночь. Однако он быстро начал различать очертания предметов, как будто у него откуда-то взялось ночное зрение.

Из серой темноты выступали длинные черные каплевидные тени.

«Я в пещере. В очень мягкой, уютной — и восхитительно теплой пещере».

Проснувшись окончательно, он понял, какая это нелепая мысль. Он, должно быть, просто лежит под одеялом. Но когда оно успело стать таким огромным?

Барни попытался встать, но не смог — по крайней мере, встать в привычном понимании этого слова. Он вроде бы встал, но спина его по-прежнему прижималась к уютному мягкому своду одеяла.

Он рванулся вперед, но руки и ноги его не слушались. С координацией было что-то не так. И куда делись колени? Что с ними? Казалось, все косточки в его теле за ночь перемешались, и теперь их нужно было собирать заново, как какой-нибудь пазл. Все было не на своих местах. А некоторые кусочки этого пазла были совершенно новыми. Самым ощутимым была какая-то штука, болтающаяся в нижней части спины. Эта штука изгибалась во все стороны и состояла из десяти соединенных друг с другом суставов.

«Мам», — сказал Барни, точнее, попытался. И уже без всякой надежды добавил: «Пап». Но слова не шли у него изо рта: вместо них получались непонятные звуки.

Замурованный, как в клетке, в этом незнакомом теле, он начал паниковать. Нужно было выбираться наружу, но передвигаться он мог только ползком. И тогда он пополз, упираясь конечностями в мягкий упругий пол и пригнув голову.

И оказался снаружи, в холодном утреннем свете.

Внизу простиралось огромное пространство, которое сначала показалось ему океаном. Он был на высоте, раза в три превышавшей его рост, и поэтому не сразу понял, что бесконечный синий океан внизу — это всего-навсего ковер.

Это была его кровать.

Его комната.

Но каким все стало огромным — уму непостижимо! Шкаф был размером с дом. Лампа у изголовья кровати взирала на него сверху вниз, похожая на безрукое механическое чудовище. До двери было по меньшей мере несколько миль. А школьная форма на спинке стула принадлежала не иначе как какому-то великану.

То, что он увидел следом, не лезло уже ни в какие ворота.

Его руки (или ноги — черт разберет) были полностью покрыты волосами. И куда-то делись пальцы. Он повернул голову, чтобы посмотреть на то, что болталось у него за спиной. Хвост. Закрученный в дрожащий вопросительный знак — как будто остальное его тело было вопросом, требовавшим ответа.

Невероятно.

Он по-прежнему оставался Барни. Он чувствовал себя Барни, голова его была полна воспоминаний и впечатлений Барни. Но в то же время он был уже не Барни, а кем-то совсем другим. Бред какой-то. Не может этого быть! Это просто сон, вроде того, про папу.

Он моргнул. Моргнул еще раз.

Нет. Сомнений не оставалось.

Он не спал.

Да, он не спал, и сознание его было ясным как никогда. Приходилось поверить в очевидное: поверить своим глазам, поверить черной шерсти, хвосту и подушечкам на лапах. Все это говорило об одном: хотя он заснул человеком, проснулся он — бесспорно, безошибочно, невероятно — котом.

Прыжок

Звуки.

Мама достает столовые приборы из кухонного ящичка. Раньше он ни за что не услышал бы это со второго этажа. Теперь же звук был таким четким, словно мама находилась с ним в одной комнате.

Вот она кормит Гастера. Ложка стучит о край миски.

«Мама!» — закричал Барни. Крик остался беззвучным: рот больше его не слушался. Это был пересохший кошачий рот, не способный ни на что, кроме жалкого мяуканья.

Тут вдруг его усики встопорщились и затрепетали (кошачье волшебство номер шесть, как вы уже знаете) от ощущения близкой опасности; и в тот же миг все тысячи шерстинок, покрывавших его тело, встали дыбом.

Гастер.

Гастер с жадностью проглотил свой завтрак секунд примерно за пять. После этого он обычно делал одно из двух. Либо он заваливался спать в свою корзину, либо — чаще всего — несся наверх в комнату Барни, чтобы облизать ему лицо. Только вот сегодня он не обнаружит лица Барни. Вместо этого он найдет кошачью морду. А Барни прекрасно знал, что Гастер для кошек — примерно то же, что горячая печка для мороженого.

Перед глазами у него промелькнуло воспоминание: Гастер гонится за сиамской кошкой в парке. Кошка исчезла раньше, чем Гастер успел что-то сделать, но только потому, что это была супербыстрая кошка — она испарилась в мгновение ока, словно по волшебству.

Тогда это показалось Барни очень забавным. Но теперь, когда он сам стал котом, ничего смешного он в этом уже не видел.

Он посмотрел вниз, на ковер.

Прыгай. Ты должен прыгнуть.

Если ты отсюда не выберешься, Гастер тебя сожрет.

Вот и оно.

Грохот собачьих лап по лестнице, все ближе и ближе.

«Прыгай!» — приказал себе Барни в последний раз.

Он зажмурился. Перед глазами у него возникло папино лицо в тот день, когда он стоял у края бассейна, убеждая Барни прыгнуть с трамплина. «Сынок, у тебя все получится». Тяжелые шаги пса-убийцы уже грохотали по ковру в коридоре.

Надо прыгать. На раз-два-три.

Раз, два…

Барни зажмурился и спрыгнул с кровати, описав ровную дугу, как вода, льющаяся из стакана.

Однако приземление оказалось тяжелым и неуклюжим: он проехался подбородком по ковру, чуть не свернув себе шею. Очертания предметов на миг расплылись, потом снова стали четкими. Раздумывать было некогда. Тяжелое дыхание Гастера слышалось уже у самой двери.

Барни бросился бежать. Он сам не понимал, как ему это удавалось, ведь в новом его теле все было не на своих местах. Он забился в угол комнаты — комочек, сжавшийся от страха, — а Гастер между тем уже поддевал носом огромную дверь.

Дверь распахнулась, закрыв собой Барни, который пытался не обращать внимания на свой внутренний голос, твердивший ему, что он скоро умрет.

Гастер вспрыгнул на кровать и принялся ее обнюхивать. Затем с грохотом, прозвучавшим для Барни, как небольшое землетрясение, он спрыгнул с кровати.

«Это все мне мерещится, — сказал себе Барни. — Я не кот. Я человек. Я мальчик. Мне двенадцать лет. Все будет…»

Мокрый собачий нос просунулся за дверь; две черные ноздри были похожи на глаза огромного чудовища. Нос немного помешкал, пока его обладатель осмысливал происходящее. Затем он оттолкнул дверь назад, и над Барни нависла морда Гастера, обросшая коричнево-белым мехом. На морде этой сверкали глаза, и она была раз в десять больше, чем раньше. Чудовище породы Кинг чарльз.

Затем произошло невозможное. Раздался голос. Полный важности и самомнения, как будто и правда принадлежащий королевской особе, голос Гастера:

— О боги! У меня просто нет слов! Мерзкая кошка. В моем доме. В моем собственном доме!

— Нет, это я… — начал Барни, с удивлением отметив, что Гастер его понимает. — Я Барни. Гастер, это правда, поверь мне. Я не понимаю, что происходит. Я просто… Что-то такое случилось за ночь…

— Что ты здесь делаешь? Каковы твои намерения? Говори! Говори, заклинаю тебя!

В глазах Гастера сверкало безумие. Он казался способным на все.

— Это я!

— Придержи язык! — сердито рявкнул Гастер. — Ты вообще понимаешь, с кем говоришь? Я спаниель Кинг чарльз. Мои предки были свидетелями реставрации королевской власти в Англии. Благодаря им мы сегодня видим эту страну такой, какая она есть. И как и у всех представителей моей благородной породы, у меня есть принципы, которым я неизменно следую. И важнейший из них — никогда не пускать в свой дом незваных кошек. Если же это произошло, остается одно: уничтожить указанную кошку. Так что, жалкий проходимец, я настоятельно рекомендую тебе приготовиться к смерти.

— Господи, Гастер, да в чем дело? Прекрати лаять! — Это мама Барни кричала снизу. — У меня голова раскалывается.

— Мам! — попытался прокричать Барни. — Мама! Мама!

Три жалких мяу, не достойных даже того, чтобы поставить их в кавычки.

Гастер зарычал, оскалив зубы. Он явно планировал вонзить их в Барни.

— Гастер, послушай, — сказал Барни, радуясь хотя бы тому, что Гастер мог его услышать. — Это я, Барни. Спроси у меня что угодно. Что-нибудь, что могу знать только я, и…

Гастер, щелкая зубами, сделал шаг вперед. Барни вжался в стену. В человеческом мире ни одно животное не казалось таким милым и безобидным, как спаниель породы Кинг чарльз. Но не в кошачьем мире…

— Подлый трусливый котяра!

— Гастер! Клянусь тебе, я — Барни. Вчера у меня был день рождения. Мой папа пропал, и, возможно, умер. Мой папа — ну, ты знаешь, это он взял тебя из собачьего приюта.

Услышав это, Гастер пришел в ярость:

— Из собачьего приюта?! Какое пятно на моей репутации! Да как ты смеешь?! Повторяю еще раз: я спаниель Кинг чарльз. Мои предки жили при королевском дворе короля Карла Второго. Им оказывали почести, о которых остальные собаки могут только мечтать. Собачий приют! Какое оскорбление!

Барни не знал, что и сказать.

— Но это правда. Твои предыдущие хозяева от тебя отказались. Так что мы тебя спасли. А именно, папа тебя спас.

Гастер замер, о чем-то задумавшись. Может быть, Гастер все-таки проникся его словами? И станет его союзником? Но нет.

— Врррру-н! — прорычал Гастер.

И его оскаленные челюсти придвинулись еще ближе.

«Я сейчас умру, я сейчас умру, я сейчас…»

Закрыв глаза, Барни смиренно ждал, когда пес откусит ему голову, но этого почему-то не произошло.

Огромные зубищи были уже в миллиметре от Барни, когда вдруг собаку резко оттащили назад. Это миссис Ив схватила его за ошейник — не ведая о том, что тем самым спасла жизнь своему сыну.

Открыв глаза, Барни увидел великаншу, нависшую над ним.

Мама тоже его заметила. Только она, конечно, не поняла, что это он.

— О боже! — воскликнула она. — Кошка! Барни, будь так добр, скажи мне, что в твоей комнате делает кошка? Барни? Барни?.. Барни?!

Она растерянно уставилась на пустую кровать, не понимая, куда мог деться ее сын. На лицо ее, словно тучки, набежали беспокойные морщинки.

— Барни, ты в ванной? — позвала она. — Ты все еще мучаешься с этим волоском?

— Нет, — сказал Барни. — Нет, я здесь. Я кот. Это я. Мам, пожалуйста, послушай меня! Мам!

Он умоляюще вскинул на нее глаза. Но это было все равно что пытаться говорить с колокольней.

— Ты лжец, вторгшийся в чужие владения! — рявкнул Гастер. — Прошу вас, миссис Ив, позвольте мне разобраться с этим бродягой.

— Пойдем, Гастер. — Мама оттащила спаниеля и, пройдя по коридору, заперла его в бывшем папином кабинете, который теперь служил комнатой для гостей. — Сиди здесь, — услышал Барни ее голос. — И не вздумай скрестись в дверь.

Она сразу же вернулась. Нагнулась, взяла его под живот, и он вдруг вознесся в воздух. Он попытался уцепиться за ее халатик, и когти, как по волшебству, сами выдвинулись и ухватились за ткань.

— Не царапайся, шалун, — пробормотала мама. — Ну, и где же Барни? Барни? Ты где? У меня правда нет времени на эти игры!

— Я здесь! У тебя на руках!

Мама таскала Барни с собой по всему дому, заглядывая во все комнаты и все крепче сжимая его живот. Она начинала беспокоиться.

Наконец миссис Ив открыла входную дверь, отцепила когти Барни от халатика и бросила его на землю, в морозное февральское утро.

— Мама! — закричал он. — Мама! Не волнуйся! Я…

Огромная дверь с тяжелым стуком захлопнулась, и он остался на улице.

Замерзший.

Потерянный.

И бесконечно одинокий.

Безнадежные

Барни немного помешкал на крыльце, все еще надеясь, что мама, удостоверившись, что его нигде нет, сопоставит это с появлением в доме незнакомой кошки. Но дверь не открывалась. Гигантский кусок дерева был неподвижным и враждебным. Эту дверь папа покрасил три года назад, когда еще жил с ними.

Улица, обычно тихая, теперь была полна сотен звуков — щебечущие птицы, шум машин в отдалении, шуршащие пакеты из-под чипсов, играющие настоящий концерт на ветру.

Еще что-то. Куст можжевельника в саду зашевелился. На него уставилась пара зеленых кошачьих глаз.

— Привет?

— Ты кто? — раздался голос, мягкий и приятный, как глоток горячего какао. — Я тебя никогда раньше не видела.

Она выбралась из куста. Это была ухоженная кошечка с лоснящейся шоколадной шерсткой. Барни смутно припомнил, что это Шейла — ее хозяева недавно переехали в дом номер 33.

— Нет, ты меня уже видела, — возразил Барни. Кошка тем временем подошла и потерлась мордочкой о его щеку. — Я тот мальчик, который здесь жил. Вот в этом доме. Просто… я немного изменился… и я не знаю почему.

— Вот как, — промолвила она и затем повторила это еще раз: — Вот как. О, бедняжка. Бедный зайчик. Ты один из них.

— Один из кого? Подожди… это что, и с другими людьми случалось?

— О да. Конечно. Меня, кстати, зовут Мокка. Рада познакомиться. — Она замурчала, но в следующую секунду ее настроение внезапно переменилось, как это свойственно кошкам, и мурчание прекратилось. Теперь Мокка выглядела встревоженной.

Однако Барни не терпелось понять.

— Послушай, ты знаешь, почему это со мной случилось? Ты знаешь, как это можно вернуть? Ты можешь мне помочь?

Но Мокка смотрела мимо Барни куда-то вдаль. Хвост у нее подрагивал, усики встопорщились. Она что-то чуяла.

— Мне кажется, милый, за нами наблюдают.

— Наблюдают? Кто?

— Бойцы, скорее всего.

— Бойцы? Это кто такие?

Мокка повернулась к Барни и торопливо объяснила ему. Ее мягкий шоколадный голос теперь стал тревожным и резким, прямо как у мамы после третьей чашки кофе.

— Есть три вида кошек, — сказала она. — Первый — бойцы. Это уличные кошки, которые обожают драки. К ним лучше не подходить. Второй — это диванные кошечки, вроде меня. У них есть хозяева, и они обычно сидят дома. Мы, как правило, безобидны, если только нас не пытаются купать. Ну, не считая… — Она помедлила, как будто боялась произнести это вслух. — Не считая Наводящего Ужас.

— Наводящий Ужас? Кто это?

Мокка подошла ближе и зашептала:

— Надеюсь, ты этого никогда не узнаешь.

— Почему? Что в нем такого страшного?

— Когда-то он был самым обычным котом, но потом он изменился, и все светлое в нем стало темным, — сказала Мокка, вздрагивая. — У него появились силы, темные и злые, и он стал другим. Выглядит он все так же. Но он стал совсем, совсем другим…

— А из-за чего он изменился?

Но ответа на этот вопрос Барни не получил. Дело в том, что Мокка заметила кое-кого еще: на другой стороне улицы под припаркованной машиной лежал разбойничьего вида толстый кот и глядел прямо на них. Точнее, прямо на Барни.

— Это и есть Наводящий Ужас?

— Нет, дорогой мой. Ты бы понял, если бы это был он. А это Тыковка. Боец. Он тупица. Но отчаянный. И у него есть целая шайка дружков, таких же тупых и отчаянных.

— Почему он так на меня уставился?

— Не знаю, — протянула она, и Барни вдруг показалось, что дружелюбия в ней поубавилось. — Ну, я бы с радостью тут с тобой поболтала, честное слово, но моя хозяйка — Шейла — сегодня уезжает на выходные, а меня отправляют в приют для кошек. Так что мне ни в коем случае нельзя опаздывать домой!

— А я думал, кошки ненавидят приюты.

— Только не этот! Там просто чудесно.

И кошка потрусила прочь вдоль стены дома.

— Эй, подожди! — закричал ей вслед Барни. — Ты сказала только про два вида кошек. А третий?

Мокка остановилась, подергивая хвостом, и обернулась.

— Третий — это такие, как ты. Бывшие люди, оказавшиеся в кошачьем теле.

— И как мы называемся? — спросил Барни, оттягивая время: ему не хотелось, чтобы Мокка уходила.

— Безнадежные, — печально сказала Мокка. — И это правда так. Надеяться вам не на что.

Подруга-великан

Барни беспокойно огляделся. Рыжий котяра по-прежнему не сводил с него глаз. Может быть, стоило пойти за Моккой? Но нет. Он останется здесь: вдруг все-таки удастся убедить маму, что он — это он! Что касается бойца, то будь что будет.

Толстый рыжий кот неторопливо выполз из-под машины. Он вильнул хвостом в сторону улицы, и вокруг него мигом собрались другие кошки. Уличные кошки самых разных цветов и размеров, угрожающе опустив головы, начали подкрадываться к Барни.

— Парни, вот он, — сказал Тыковка. — А ну-ка, давайте ему покажем!

Кошки подкрадывались все ближе.

— Постойте! — воскликнул Барни. — Давайте не будем ссориться!

— Еще чего! Да это как раз то, чего мы ждем, — ухмыльнулся Тыковка. — В этом-то вся соль, да, чуваки? Ссоры. И их причины. Да и вообще, у нас есть приказ.

— Какой приказ? — не понял Барни. В его сторону двинулись еще три бойца, и голова у него закружилась от страха. Одна стервозная с виду кошка с огромными ушами зашипела прямо ему в лицо:

— Готовься к смерти!

Как готовятся к смерти, Барни не знал, так что решил пока по возможности ее избежать. Он попятился к стене дома.

— Мокка? Ты здесь? Боюсь, мне нужна помощь.

Но если Мокка его и услышала, то виду не подала.

— Ну что ж, бойцы, — сказал рыжий котяра. — Давайте-ка покажем, на что мы способны.

— На что он способен, ты хочешь сказать, — усмехнулась кошка с большими ушами, выпуская когти.

— Придержи язык, Лика. Здесь я шучу, а не ты!

Барни рванулся прочь, но, не пройдя и двух шагов, уперся носом в огромную компостную кучу. Он попытался перелезть через нее, но лапы увязали в месиве из листьев, земли и сорняков — часть этой кучи, наверное, набросал его дядя больше двух лет назад. Теперь по дорожке за ним крались пять котов. Все они вытянули шеи и выпустили когти, готовые в любую секунду броситься в атаку.

И уверяю вас, они бы бросились, не раздумывая, если бы они не услышали что-то у себя за спиной.

Или, вернее, кого-то. Этот кто-то шел по тропинке, напевая себе под нос какую-то песенку.

— Тыковка, что нам делать? — раздраженно прошипела Лика.

— Никаких драк, когда рядом людишки. Ты знаешь правила. — И по приказу Тыковки уличные кошки бросились прочь, перемахнув через компостную кучу и через голову Барни. Кто-то из них задел его острыми когтями.

— Не беспокойся, — бросил Тыковка, исчезая за кучей. — Мы с тобой еще увидимся.

Барни замутило. Его кошачий нос теперь улавливал запахи, недоступные человеку, а от компостной кучи исходил миллион тошнотворных ароматов. В сочетании со страхом это было просто невыносимо.

Он чудом собрался с силами и заставил себя уйти с тропинки к крыльцу дома.

И тут же увидел пару знакомых ботинок. Черные, с нарисованными на них маргаритками, сейчас эти ботинки обошли стремянку, прислоненную к стене, и двинулись по дорожке.

Это была Рисса.

Конечно же, Рисса. Потому что для нее, как и для всех остальных, это было обычное утро обычной среды. И если Рисса пришла вовремя, то, значит, сейчас примерно четверть девятого.

— Рисса, — позвал он. — Рисса!

Он кричал во весь голос, но из горла вылетало только слабое задыхающееся мяуканье. Ее огромные ботинки шли по дорожке шагами, которым позавидовал бы любой тираннозавр, и Барни вдруг охватила безнадежная грусть. Он подполз к ней и прижался щекой к ее ботинку.

Она остановилась и посмотрела под ноги. Лицо ее осветилось улыбкой.

— Рисса, — твердил Барни, хотя уже понимал, насколько это бесполезно. — Это я, Барни… Постарайся меня понять… пожалуйста…

Рисса продолжала улыбаться, но это была отстраненная улыбка, которой мы улыбаемся животным, но не людям.

— Ой! Привет, котик, — сказала она.

Присев на корточки, она погладила Барни по макушке. Ее рука была похожа на руку какого-то чудища из 3D-фильма, прорвавшегося в четвертое измерение.

— Я не кот, — сказал он, чувствуя какой-то странный зуд в ухе. — Я твой лучший друг.

— Где ты живешь? — спросила она тоном, которым люди задают животным вопросы, не ожидая от них ответа. Однако Барни ей все же ответил:

— Ты знаешь, где я живу. В семнадцатом доме на Олуховой улице. Вот здесь. В этом самом доме. — У него промелькнуло воспоминание о бойцах, жгучее, как свежие царапины на спине, и его снова охватил страх. — Пожалуйста, ты должна мне помочь. Здесь опасно!

Рисса все улыбалась. Она почесала Барни под подбородком. Что за фамильярность?! Впрочем, она не виновата: откуда ей знать, кто он на самом деле такой? Откуда ей знать — ей и всем остальным?

— Ну, я пошла, — сказала она. — Везет тебе! Ты кот. Никакой школы…

— Нет. Нет. Вовсе мне не везет. Я самый большой неудачник на свете. Рисса, ну пожалуйста. Ну это же я.

Она встала, и, напевая вполголоса задорную мелодию, позвонила в дверь.

Барни замер.

И тут он понял. Она ведь звонила ему домой! А его там нет, и сейчас мама откроет дверь и скажет ей об этом, и тогда Барни замяукает как сумасшедший, и тогда, может быть — ну может же такое быть! — они наконец все поймут.

А. Д.

Это чувство было знакомо Барни еще с тех пор, как родители жили вместе. Не то чтобы он когда-то уже бывал котом — разумеется, нет, но он знал, каково это — не иметь голоса. А точнее, не иметь голоса, к которому хоть кто-нибудь прислушивался.

Дело в том, что родители Барни постоянно ссорились. Они скандалили по любому поводу. Ругались каждый раз, когда ехали куда-нибудь на машине. Ругались, когда папа оставлял в холодильнике старый пакет скисшего молока. Ругались по поводу того, кому выводить Гастера на вечернюю прогулку.

Периоды затишья между ссорами становились все меньше и в конце концов сошли на нет.

Теперь папа с мамой ругались без передышки. Сколько раз Барни умолял их перестать, сколько раз брал с них обещание не делать этого! Без толку. Они продолжали ссориться.

Это был настоящий ад.

Лежа по вечерам в кровати, Барни закрывал уши ладонями и зажмуривался, чтобы не слышать криков. «Замолчите, — шептал он. — Пожалуйста, просто замолчите».

Все это было ужасно. Но еще ужаснее было их решение развестись. Когда он был маленьким, он не знал, что такое «развод», хотя всегда понимал, что это что-то нехорошее. Как могло слово, в котором есть буквы «а» и «д» — именно в таком порядке, означать что-то приятное?

— Папа больше не будет с нами жить, — сказала мама.

— Что? Почему?

— Потому что мы подумали, что тебе будет лучше — да и всем нам будет лучше, — если мы с папой будем жить отдельно.

— То есть вы расстаетесь из-за меня?

— Нет, Барни, разумеется, нет, — сказала мама.

— Вот и отлично. Потому что я не хочу, чтобы вы расставались. Почему вы не можете просто перестать ругаться? Неужели это так трудно? Нам в школе рассказывали про картезианских монахов, которые молчали много лет подряд! Почему вы не можете просто всегда молчать? Тогда вы не сможете ругаться.

Но слова его не возымели никакого действия — даже на папу, который, положив ему руку на плечо, сказал:

— Барни, иногда решение, которое кажется плохим, на самом деле оказывается самым лучшим.

— Но как мы с тобой будем видеться?

— Будем встречаться по воскресеньям. Ходить куда-нибудь вместе.

Но Барни это не впечатлило. Они и так ходили куда-нибудь вместе по воскресеньям. Проблема была в понедельниках, вторниках, средах, четвергах, пятницах и субботах. И отсутствие дома папы явно не способствовало ее решению. Теперь Барни ловил себя на том, что скучает по крикам родителей — все лучше, чем слушать, как мама плачет одна в своей спальне.

Так прошло около года.

Все воскресенья он проводил с папой, который изо всех сил старался развлечь его, таская по зоопаркам, паркам аттракционов и футбольным матчам, чего раньше никогда не делал.

— Ну как, тебе было весело? — неизменно спрашивал папа в конце дня.

— Да, — отвечал Барни, и иногда это и правда было так. Но одного дня веселья было недостаточно, чтобы возместить шесть дней тоски.

Поддельный Барни

Барни ждал, уткнувшись носом в лодыжки Риссы. Она взглянула вниз и улыбнулась той же бессмысленной улыбкой.

Как доказать ей, что он — это он?

— Ах, ты еще здесь… — пробормотала она.

Барни вдруг ощутил внутри себя странную вибрацию, как будто откуда-то изнутри поднимались теплые пузырьки. Да он же мурлычет! Вот странно, ведь он совсем не чувствует себя счастливым. Каким угодно, только не счастливым. Однако он мурлыкал — и так громко, что это напоминало шум дрели. Потому что мурлыканье — эта величайшая загадка, которая уже много веков ставит ученых в тупик («Проверим гортань! — Нет, это где-то в другом месте!») — не имеет никакого отношения к удовольствию или радости. Это просто волшебство. И звук мурлыканья — это звук самого волшебства. Или, скорее, звук волшебства, ставшего реальностью.

Дверь открылась. На пороге стояла мама. Он ожидал увидеть ее бледной и встревоженной. Ведь ее сын потерялся! Но встревоженной мама не казалась. Наоборот — она улыбалась.

— Привет, Рисса, — сказала она. — Как дела?

— Хорошо, спасибо, миссис Ив. Барни уже собрался?

Вот оно.

Вот тот миг, в который они должны понять, что тут какая-то глобальная ошибка.

Сейчас мама скажет, что она ищет его все утро. Но нет. Она по-прежнему улыбалась.

Да, мама вела себя странно. Но то, что она потом сказала, не лезло уже ни в какие ворота.

— Да, — сказала она. — Он сейчас спустится. Барни! Барни! Рисса пришла!

Что за чушь?

Барни ниоткуда не спускался.

Он не мог спускаться.

Он стоял здесь, на крыльце.

Однако через пару секунд Барни увидел, как кто-то выходит из темного коридора.

Кто-то, одетый в школьную форму Барни.

Этот кто-то шагнул за порог, и лицо его осветило солнце.

Лицо мальчишки лет двенадцати.

С веснушками.

С кудрявыми волосами и слегка торчащими ушами.

Барни было знакомо это лицо.

Это лицо он каждый божий день видел в зеркале.

Его лицо! И его тело! В его школьной форме!

И этот поддельный Барни взглянул вниз на Барни настоящего и одними глазами сказал ему: «Я все знаю. Я знаю, что ты — это я, а я — это ты. Ты сам этого хотел».

— Привет, Барни, — сказала Рисса.

Поддельный Барни, не сказав ни слова, спустился с крыльца и пошел по дороге. Рисса, несколько растерявшись, двинулась следом.

Барни — настоящий Барни — не знал, что делать. Поэтому какое-то время он не делал ничего. Затем дверь с грохотом захлопнулась, и этот звук вернул Барни в чувство.

Он кинулся вслед за Риссой.

— Сегодня ночью небо было просто потрясающим, — говорила Рисса. — Я видела Большую Медведицу! И Малую Медведицу тоже!

Поддельный Барни выглядел весьма озадаченно.

— Ну, что мама сказала про письмо?

Ответа она не получила.

— Барни? С тобой все хорошо? Ты… не знаю… как будто где-то не здесь. Это из-за мисс Хлыстер?

И в этот миг…

Поддельный Барни вдруг бросился бежать со всех ног. Добежав до конца улицы, он кинулся в переулок Марлоу.

— Барни? — кричала Рисса. — Что с тобой? Это из-за того, что я спросила про мисс Хлыстер?

Поддельный Барни ничего ей не ответил и не сбавил шага, и тогда Барни настоящий бросился за ним в погоню со всей скоростью своих коротеньких ножек.

Кошачья лепешка

Позвольте дать вам совет:

Если вы когда-нибудь превратитесь в кошку — а вероятность этого не так мала, как вам кажется (по последним оценкам, примерно один к пяти тысячам), — постарайтесь как можно меньше думать.

Я имею в виду, не думайте «А как мне мурлыкать?», потому что тогда у вас ничего не получится. И ни в коем случае — ни в коем случае! — не думайте: «А интересно, как бегают кошки?», потому что тогда вам придется нелегко. Так же нелегко, как Барни, который бежал по переулку Марлоу, пытаясь найти правильный ритм — передней левой, задней правой, передней правой, задней левой — и стараясь перестать ударяться головой о тротуар.

И все это время другой Барни — с его телом, волосами, школьной сумкой — убегал от него все дальше. И когда Барни наконец перестал размышлять о технике кошачьего бега и просто побежал, как обычная кошка, было уже слишком поздно.

Поддельный Барни растворился в толпе школьников на остановке. В толпе этой виднелась фигура Гэвина Игла.

— О, Ив! — закричал он мальчику, которого принимал за Барни. — Ты куда идешь, придурок?

Гэвин замолчал, увидев на тротуаре Барни настоящего. Точнее, его пушистую четвероногую разновидность.

— Это что?.. — произнес другой голос. Голос одного из дружков Гэвина.

Не успел Барни опомниться, как что-то тяжелое с размаху ударило его в живот — ему показалось, что в него врезалась большая лодка. Но это была не лодка. Это был ботинок. Ботинок Гэвина. Вслед Барни, взмывшему в воздух и упавшему на дорогу, раздался мерзкий хохот.

Барни оцепенел. Прямо на него летела машина. Но единственная часть тела, которой он мог двигать, были его когти, и ими он вцепился в асфальт. Машина проехала прямо над ним, каким-то чудом не задев его колесами.

Он услышал голос Гэвина. Что-то вроде:

— Ты что здесь делаешь?

Там наверняка было еще какое-то ругательство, но Барни не особо вслушивался. Он был занят тем, что пытался понять, куда делся его двойник. Его нигде не было видно. За остановкой виднелись светофоры и перекрестки, и понять, куда именно пошел тот Барни, было невозможно.

Прямо по дороге в город? Налево по улице Колридж, которая вела к школе? Или направо к парку возле монастыря?

Неизвестно.

Тут с тротуара донесся другой чей-то задыхающийся голос:

— Осторожней!

Это была Рисса, которая только что добежала до остановки.

Барни обернулся.

Школьный автобус несся прямо на него. Он собирался свернуть к остановке, и траектория двух левых колес проходила как раз через то место, где лежал он.

Водитель, занятый своим завтраком, его не видел. Он жевал шоколадный батончик, как и каждое утро.

«Кошачья лепешка — вот во что я сейчас превращусь».

Барни оцепенел. Шум автобуса был громче всего, что он слышал за всю свою жизнь.

«Я сейчас умру».

Ему казалось, что это будет его последняя мысль.

Но она оказалась не последней.

Потому что в следующий миг в голове его уже проносились другие мысли — в основном мысли о чьей-то руке, схватившей его под брюхо и поднявшей в воздух. Автобус проехал мимо, едва не задев его щеку.

Он чудом спасся.

Барни не сразу понял, чья это была рука, но потом почувствовал холодное прикосновение колец Риссы и услышал возле уха ее голос:

— Ты что здесь делаешь, малыш? Тебя чуть не задавили.

Она сняла его с плеча и посмотрела ему прямо в глаза.

— Я не кот, — попытался он снова. — Рисса, я Барни.

На этот раз Барни на миг показалось, что она его поняла. В глазах ее мелькнул проблеск узнавания. Но проблеск исчез, как солнце за облаками, и она поставила Барни на тротуар.

— Больше не выбегай на дорогу. Это очень, очень опасно, — сказала она. — Автобусы не очень совместимы с кошками. Совсем не совместимы, вообще-то. Не забывай об этом!

— Гэвин пнул меня, и я вылетел на дорогу. Я ничего не мог поделать.

Она выпрямилась и вместе с остальными учениками пошла к автобусу.

— Подожди.

Барни судорожно соображал. Догнать Поддельного Барни он уже не сможет. Идти домой и торчать под дверью тоже не имело смысла. Да даже если он сможет войти внутрь, мама тут же вышвырнет его на улицу. А если не вышвырнет, то его загрызет Гастер.

Значит, остается…

Рисса.

Она была его единственной надеждой. В конце концов, она только что спасла ему жизнь.

Так что, не долго думая, он подкрался к автобусу, притаился за последней парой ног — это оказались ноги Риссы — и шмыгнул внутрь.

Автобус

Барни каждый день ездил в школу на автобусе и поэтому знал, что обычно все сидят на одних и тех местах.

Близняшки, Петра и Петула Примм (любимицы всех учителей), всегда сидели спереди. Гэвин Игл со своей бандой занимал два задних ряда.

А Рисса с Барни всегда сидели рядом, в трех рядах за Петрой и Петулой Примм, но на другой стороне, напротив Пузыря (на самом деле его звали не Пузырь, а Оскар Уильямс, но мисс Хлыстер называла его так — потому что он был очень толстый и еще потому что имел вполне понятную привычку плакать, когда дружки Гэвина шлепали его по щекам).

Так что Барни знал, куда ему идти, и просто старался держаться как можно ближе к пяткам Риссы.

Проблема была только в том, что водитель доел батончик и стал обращать больше внимания на то, что происходит вокруг него. В частности, он был уверен, что видел, как что-то прошмыгнуло в автобус вслед за этой странной высокой девочкой с безумной прической (так он всегда думал о Риссе).

Он взглянул в большой круглое зеркало, в котором отражались все пассажиры, но ничего не увидел. Остальные тоже ничего не заметили. Петуле Примм, правда, показалось, как что-то мягкое и пушистое коснулось ее ноги, но она в тот момент взволнованным шепотом рассказывала сестре о недавней поездке к их тете и не обратила на это внимания.

Даже Рисса и та ничего не заметила, потому что ломала голову над тем, почему «Барни» убежал сначала от нее, а потом и от школьного автобуса. Что с ним такое? Сначала молчал как рыба, теперь это.

«Может быть, он просто переживал из-за мисс Хлыстер. Или, может быть, он скучает по папе? Или, может быть, он за ночь сошел с ума».

У Риссы не было мобильника, и она попросила Оскара одолжить ей свой, чтобы позвонить маме Барни. После нескольких гудков в трубке щелкнуло.

— Здравствуйте, миссис Ив. Это я, Рисса…

Барни из-под сиденья прислушивался к разговору, одновременно пытаясь удержать равновесие на поворотах. Ухо у него снова начало зудеть.

— …Послушайте, миссис Ив, я не хочу подводить Барни или что-нибудь в этом духе. Просто я за него волнуюсь…

И тут с заднего сиденья заорал Гэвин:

— Мистер Водитель! Мистер Водитель! — кричал он притворным тоном паиньки. — Тут одна девочка говорит по мобильнику!

Автобус тут же резко затормозил, и Барни швырнуло в ноги Риссе.

В следующий миг с сиденья свесилась ее перевернутая голова:

— Это ты!

Водитель хлопнул ее по плечу.

— Послушай-ка, юная леди, неужели ты не знаешь правил по поводу мобильников в школьном автобусе?

— Я знаю, — сказала Рисса. — Знаю. Но это правда очень важно. Мой друг только что куда-то убежал.

Водитель ухмыльнулся:

— Ничего удивительного. С такими-то волосами…

Рисса услышала за спиной смешки, но оборачиваться не собиралась.

— Послушайте, это правда важно!

— Извини. Правила есть правила. Использование мобильников в школьных автобусах приводит к ограблениям. Это известный факт.

— Ну, а жевание шоколадных батончиков во время вождения приводит к авариям, — возразила Рисса. — Это тоже известный факт. Вы сейчас только что чуть не задавили кота. И вообще, я обычно никогда не говорю по мобильнику. Мне больше нравится говорить с живыми людьми. Но это срочно!

— У нее даже телефона нет! — поддержал ее Оскар.

— Заткнись, Пузырь, — презрительно бросил Гэвин с заднего сиденья.

Но водитель не слушал ни Гэвина, ни Оскара. Он вспомнил, как что-то прыгнуло в автобус…

— Кот?!

Хвост Барни встал торчком, как всегда делают кошачьи хвосты, когда они напуганы. Рисса тут же это заметила. Она понимала, что если водитель найдет кота, то немедленно выкинет его на дорогу — прямо здесь, за километры от дома. Она заслонила кота ногой.

— Я… я извиняюсь, — сказала Рисса совсем другим тоном. — Извините, что говорила по мобильнику. Я больше не буду.

Сработало!

Водитель протянул телефон Оскару, еще раз сделав им обоим предупреждение, и вернулся на свое место.

— Прости, Оскар, — сказала Рисса.

— Да все в порядке, — отмахнулся он.

Барни поблагодарил подругу единственным доступным ему способом: потерся щекой о ее лодыжку.

Кот в бегах

Рисса вынесла Барни из автобуса, спрятав его под пальто. Он слышал, как бьется ее сердце. Дождавшись, пока все войдут в школьные ворота, она вытащила Барни наружу, на прохладный воздух, от которого затрепетали его усики.

— Хм-м, — протянула она. — А почему, интересно, у тебя нет ошейника?

Рисса явно раздумывала, что делать. Барни это видел. На самом деле на какой-то краткий миг он увидел ее мысли так ясно, словно они были рыбками в прозрачной воде. Она размышляла, не одолжить ли ей у кого-нибудь телефон, чтобы позвонить в Общество спасения животных. В этом не было ничего хорошего. Это означало, что его запрут в клетке и у него не останется никаких шансов доказать кому-либо, что он — это он.

И тут у Барни появился план. Надо обогнать Риссу, вбежать в школу, добраться до класса и броситься к своему месту.

Ведь с какой стати какому-то коту бежать через всю школу и запрыгивать на пустой стул Барни, если только этот кот — не сам Барни?

Ну, возможно, у кота могут быть на это свои причины… Но другого плана у него не было, так что он оттолкнулся лапками от Риссы и прыгнул в воздух. Падая, он вдруг понял, что ростом он теперь гораздо меньше Риссы и лететь ему далековато. Он зажмурился, ожидая болезненного удара, но вышло все иначе. К великому удивлению Барни, он мягко пролетел по воздуху и изящно приземлился на все четыре лапки. Надо признать, что это было довольно приятно — двигаться по-кошачьи!

Барни побежал, но вдруг увидел другого кота, который подозрительно смотрел на него с другой стороны дороги. Рыжий котяра вылизывал лапу и не забывал внимательно следить за Барни. Тыковка! От испуга Барни замешкался.

Рука Риссы тут же протянулась к нему, готовая снова его схватить, так что он рванулся вперед и, вбежав в ворота, бросился к дверям большого современного здания школы.

Школа всегда была большой, но теперь казалась бесконечной. Куда бы Барни ни смотрел, конца ей не было видно. Только окна и бетонные стены, окна и бетонные стены, окна и бетонные стены…

— Котик! Котик, иди сюда! — кричала ему вслед Рисса, пытаясь его догнать.

«Отлично», — подумал Барни, воодушевленный тем, что пока все идет по плану. Ему даже нравилось это ощущение — бежать в кошачьем теле.

Впереди он увидел мальчика из старшего класса. Он знал его — неряшливый мальчик с кучей прыщей, который всегда казался ему довольно милым. Пытаясь заправить рубашку в штаны, он направлялся к двойным дверям, которые вели в главный школьный коридор.

Двери закрылись не сразу, и Барни успел проскользнуть внутрь.

Мальчик заметил, как Барни шмыгнул мимо его ног.

— О, кошка, — вяло пробормотал он, как будто это было в порядке вещей — увидеть кота, бегущего по школьному коридору в девять утра.

Барни слышал за спиной шаги Риссы по отполированному, тошнотворно пахнущему полу, но не сбавил шага и бежал вперед так решительно, как будто участвовал в Кошачьих Олимпийских играх. Лавируя между ног школьников, толкущихся в коридорах, он пробежал мимо администрации, кабинета мисс Хлыстер, учительской…

— Что это такое? — удивился кто-то.

— Что? — не понял другой.

— Мне показалось, что это был… кот.

Барни резко повернул налево, так что его даже немного занесло, промчался по пустым лабораториям, обогнул последний угол — и вот он уже почти у цели. Сзади звучали торопливые шаги Риссы.

Вот он, класс 7А. Дверь была открыта, и миссис Лаванда, самая добрая учительница во всей школе, уже была там. Она сидела за столом, обложенная тетрадками, ставила в них большие красные галочки и писала: «Очень хорошо».

В классе уже был кое-кто из ребят. Они сидели за партами и болтали. Осмотрев их ноги, Барни понял, что Гэвина еще нет. Хорошо. Плохо было только то, что его заметили.

— Смотри! — воскликнула Лотти Льюс, чавкая жвачкой. — Котик.

— Ух ты! — завопила Алия, лучшая подружка Лотти. — Какой миленький!

Лотти — пожалуй, самая хорошенькая и уж точно самая популярная девочка в школе, — наклонилась и погладила Барни по спине.

— Ты такой красавец! — сказала она, поднимая Барни с пола.

«Отлично, — подумал он. — В кои-то веки Лотти Льюис обратила на меня внимание, а я, как назло, кот».

Рисса, задыхаясь, вбежала в комнату.

— Этот кот забрался в автобус, — выпалила она. — Он уехал очень далеко от дома.

Плохо. Она по-прежнему считала его котом.

Миссис Лаванда наконец заметила, что происходит в классе.

— О боже мой. Боже мой. Боже! Чье это? Это твой, Лотти?

— Нет. Я только что его нашла.

Рисса снова объяснила, что нашла кота возле автобусной остановки. Барни тем временем изучал лицо Лотти и ее длиннющие ресницы, похожие на лепестки экзотического цветка. Она отвлеклась, и он, воспользовавшись этим, выскользнул у нее из рук и перепрыгнул на стол возле Алии.

Потом он спрыгнул на пол и побежал к своему месту. Он уже подобрался для прыжка, но не успел.

Миссис Лаванда схватила его и прижала к сиреневому свитеру, пахнущему цветами. Запах был точно такой, как в Ландышевом лесу, и Барни с болью вспомнил, как они гуляли там с родителями, когда ему было девять лет.

— Так, дети, успокойтесь, пожалуйста. Думаю, стоит рассказать об этом мисс Хлыстер.

И она понесла Барни к двери, ласково поглаживая его по голове и даже не догадываясь о том, что отправляет его прямиком в руки убийцы.

Загадочная мисс Хлыстер

Как мы уже говорили, мисс Хлыстер была самой жуткой директрисой во всем Блэнфордшире. От одного звука ее имени температура воздуха падала до нескольких градусов ниже нуля. Но самым странным было то, что никто толком ничего про нее не знал.

Конечно, все знали, как она выглядит.

Все знали, что она тощая и очень высокая. Скелет, обтянутый кожей, с очками на кончике носа. Благодаря своему росту она всегда смотрела на людей сверху вниз.

Все также знали, что она немолода. Честно говоря, на вид ей было лет двести. Но это, конечно, было не так. Просто ей тяжело пришлось в жизни. (Если вы еще не знаете, несчастные люди стареют гораздо быстрее счастливых. От унылых мыслей голова человека очень скоро становится похожей на маринованный грецкий орех.)

Конечно, время от времени она улыбалась. Родителям. Школьным кураторам. Впрочем, ей это было не по душе — улыбаться. Но что поделаешь, время от времени приходилось это делать, чтобы не потерять работу.

Известно было, что она приезжает в школу на блестящей серебряной машине, которую купила несколько месяцев назад. Но никто не знал, где она живет. Она никогда не приглашала к себе гостей — впрочем, если бы она и позвала кого-то, приглашенный наверняка нашел бы какую-нибудь отговорку.

Судя по всему, до того, как Барни перевелся в эту школу, мисс Хлыстер была довольно доброй и заботливой учительницей. В то время она была простым заместителем директора. Она никогда не повышала голоса без крайней необходимости и еще не приобрела привычку смотреть на вас так, как будто вы — грязное пятно, от которого нужно срочно избавиться, — а именно так она теперь смотрела на учеников своей школы.

Но через несколько дней после назначения ее на должность директора она резко переменилась. Стала вдруг очень злой — это все заметили.

Никто не понимал, откуда взялась эта злоба. Поговаривали, что это как-то связано с тем, что она теперь начальница.

В общем, как видите, мисс Хлыстер была для всех загадкой. В том числе и для миссис Лаванды, которая как раз подошла к двери ее кабинета с котом в руках.

Она постучалась. Подождала немного, тревожно поеживаясь. Как и все остальные, она побаивалась свою начальницу. Прошлой ночью, например, она проснулась в холодном потому: ей приснилось, что мисс Хлыстер вызвала ее к себе в кабинет, чтобы расставлять галочки в тетрадках с домашними заданиями.

— Давайте-ка поставим отметки на вас! — сказала она во сне и высыпала откуда-то целую стаю блох, с которыми бедная миссис Лаванда отчаянно боролась, лежа на полу.

Страшно было не только ей. Барни тоже обмирал от ужаса. Нужно признать, что он никогда не испытывал особого удовольствия, приближаясь к кабинету мисс Хлыстер, но сейчас ему было плохо как никогда. Шерсть на нем встала дыбом, усы вздрагивали, предсказывая что-то недоброе.

Он что-то чуял. Но что — он пока не понимал.

Видите ли, когда вы только-только превратились в кошку, у вас появляется множество кошачьих чувств, но проблема в том, что вы не умеете ими пользоваться и правильно их понимать. Это все равно что слышать незнакомый язык. Слова вы слышите, но перевести их не можете. Барни видел только, что когти у него вытянулись и отчаянно вцепились в миссис Лаванду.

Дверная ручка повернулась.

Появилась она. Заинтересованно осмотрела Барни — даже как будто бы с некоторой надеждой.

— Это что такое?

— Это кот, — сказала миссис Лаванда. — Я очень извиняюсь, что потревожила вас. Просто я не знаю, что с ним делать. Он забежал в мой класс.

— В ваш класс?! Что ж, я всегда вам говорила, миссис Лаванда, что ваши ученики ведут себя как животные, но это в некотором роде следующий шаг, не так ли?

Миссис Лаванда не была уверена, шутит ли мисс Хлыстер. Но на всякий случай издала сдавленный смешок, похожий на писк мыши, спрятавшейся под ковриком.

— Я подумала, что лучше будет принести его вам, — сказала она, — и, может быть, возможно, вы могли бы, если вам не трудно, позвонить в какую-нибудь организацию по защите прав животных, или в кошачий приют, или куда-нибудь еще.

Мисс Хлыстер втянула воздух через нос — она всегда делала это перед тем, как разозлиться. Но она не разозлилась. Она была слишком умна.

— Совершенно правильно. Вы правы, миссис Лаванда. Вы не могли бы быть более правой, даже если бы я разрезала вас пополам и выкинула всю левую часть вашего тела. Я обязательно позвоню в соответствующую организацию.

— Хорошо.

Повисло очень долгое молчание. Такое долгое, что Барни успел помолиться, а мисс Хлыстер — рявкнуть на восьмиклассника, опаздывающего на урок и с любопытством сунувшего нос в дверь.

— Хватит пялиться, глупый увалень, глаза вылезут, — бросила она мальчику, испуганно отпрянувшему от двери.

— Мне кажется, это немного несправедливо, — сказала миссис Лаванда, которой стало жалко бедного мальчишку.

— Именно. На то и рассчитано.

— Но…

— Миссис Лаванда, эти дети — да и все дети вообще — жалкие презренные твари. Это вредные сорняки. Если мы будем поощрять их и удобрять — ну что ж, мы получим прелестный сад! Срезать, выпалывать, выкорчевывать — вот что нужно делать!

После этого мисс Хлыстер очень невежливо схватила костлявыми руками Барни за шкирку и оторвала от свитера миссис Лаванды, пахнущего теплыми лесными травами.

Неприятно улыбнувшись, она сказала:

— Не волнуйтесь, я сама обо всем позабочусь. Можете идти.

И миссис Лаванда повернулась и пошла прочь. Барни до последнего прислушивался к звуку ее шагов, пока они не исчезли за поворотом.

Невероятное открытие

Мисс Хлыстер поставила Барни на стул. Это был тот же стул, на котором он сидел вчера, думая о том, что хуже быть уже не может. Как же он ошибался! Похожая на скелет мисс Хлыстер прошла к двери и заперла ее. Зачем это, интересно?

Повернувшись, она окинула его странным взглядом. Сочувствия в ее взгляде не было — впрочем, и злости тоже.

— Кто ты? — прошептала она.

Конечно, люди постоянно задают животным вопросы. Например, если собака подняла ногу, собираясь пописать на ковер, мы спрашиваем: «Так, это еще что такое?» Или если золотая рыбка плавает на поверхности воды брюхом кверху, мы осведомляемся: «Ты что, умерла?» Но все-таки обычно, когда человек спрашивает что-то у животного, он не ожидает ответа — как не ожидала этого Рисса сегодня утром.

Но Барни всерьез казалось, что мисс Хлыстер ждет от него именно ответа.

Она подошла ближе и наклонилась к лицу Барни.

— Не сиди как истукан. Скажи мне! Я хочу точно знать.

«Она сумасшедшая», — подумал Барни. В нос ему ударил рыбный запах ее дыхания.

— Ну, — начал он, уверенный, что она все равно его не поймет. — На самом деле я не кот. Я — Барни Ив. И кстати говоря, вы самая жуткая директриса на свете.

Он ожидал увидеть бессмысленный взгляд.

Ведь он говорил на кошачьем языке, а не на человеческом.

Но она смотрела отнюдь не бессмысленно. Она улыбалась — и без всякой неприязни! Улыбка скоро превратилась в смех, а смех становился все громче, пока не заполнил всю комнату. Жуткий смех! Так могла бы хохотать ведьма, произнося страшное заклинание над котлом. Но мисс Хлыстер ведьмой не была. Она была кем-то другим — и не менее опасным.

Теперь она зажала рот ладонью, пытаясь сдержать смех — но безуспешно. Еще немного — и она уже валялась на полу, извиваясь от неудержимого хохота.

— Он сделал это! — твердила она к великому смущению Барни. — Он правда это сделал!

Прошло не меньше минуты, прежде чем она встала на ноги.

— Ах, до чего же это смешно! И как же это приятно… Барни Ив! Ты — Барни Ив!

Барни помедлил, раздумывая, стоит ли ему вообще открывать рот. Но не успел он решить это, как слова сами слетели с его губ:

— Да, я — Барни Ив. Но как вы понимаете, что я говорю?

Мисс Хлыстер поняла его мяуканье — (и, да, все его слова уместились во всего одно «мяу») — но решила ему не отвечать. Не сейчас.

— Когда? — спросила она, едва сдерживая смех.

— Что «когда»?

— Ты, как всегда, медленно соображаешь, а, Барни Ив? Хорошо, я буду говорить медленно. — Она прикрыла глаза и, четко артикулируя, произнесла по слогам: — Ког-да. Ты. Стал. Ко-том?

— Сегодня утром, — сказал он. — Вчера я почувствовал себя как-то странно, а сегодня проснулся уже… таким.

(Три «мяу», длинных и проникновенных.)

— Сегодня утром… сегодня утром… — задумчиво протянула мисс Хлыстер, постукивая пальцами по подбородку, словно это было немое пианино.

Затем последовал другой вопрос:

— И что, где же ты теперь?

Барни растерялся:

— Я здесь.

— Нет, идиот, другой ты. Лучший ты. Кот в твоем теле.

— Я не знаю. Он дошел до автобусной остановки с Риссой и потом убежал.

— Отлично. — Мисс Хлыстер удовлетворенно кивнула. — Отлично, отлично. Ему нужно будет немного времени, чтобы все уладить. Потом он придет сюда. Очень хорошо… Но не для тебя, конечно же. Для тебя все это очень, очень скверно. Потому что это твой билет.

— Какой билет? — спросил Барни, заметив на столе конверт, из которого выглядывало что-то, похожее на билеты.

— О, нет, не это, — сказала она, махнув рукой в сторону конверта. Барни успел рассмотреть адрес:

Мисс Полли Хлыстер

Платановая аллея, 63

Блэнфорд

Блэнфордшир

BL1 3NR

— Это настоящие билеты, мои билеты. Для меня и того единственного человека, которого я люблю. Билеты, чтобы навсегда уехать отсюда. Завтра в это же время я уже буду на пути в Старый Сиам. Это в Таиланде. Я говорю о билете в тебя. В настоящего тебя.

— Не понимаю.

— Конечно, не понимаешь, — сказала она, и ее тонкие губы скривились в холодной усмешке. — Ведь даже если ты выглядишь как кот, это еще не значит, что соображаешь ты так же хорошо, как кот. — Она снова наклонилась к нему. Он почувствовал, как из его подушечек выпускаются когти, которым не терпелось вцепиться ей в нос. Но он был слишком напуган, чтобы хоть что-то предпринять.

— Ты знаешь, какой IQ у средней кошки? — спросила она.

— Нет, не знаю.

— Тысяча шесть. Это на девятьсот целых шесть десятых больше, чем у среднего человека. — Мисс Хлыстер замолчала и облизнула губы, как будто смакуя что-то. — В любом случае, все это происходит чаще, чем ты думаешь. Вот я, например, кошка. Точнее, была кошкой. Да-да, именно так — в средней школе Блэнфорда должность директора исполняет сиамская кошка. — Она снова усмехнулась, глядя на Барни, который пытался осознать этот невероятный факт. — И знаешь что? У этой школы никогда раньше не было таких блестящих показателей!

Сардины

Шерсть на теле Барни встала дыбом.

Мисс Хлыстер — кошка!

— О да, это так же верно, как и то, что у меня есть хвост, как говорят у нас, у кошек, — сказала она. Заглянув за стол и открыв ящичек, она вытащила оттуда банку сардин.

— Знаешь, сколько сардин можно купить на зарплату директора? — спросила она, снимая крышку и засовывая одну из масляных рыбок себе в рот.

— Не знаю, — ответил Барни, узнавая рыбный запах, который почуял еще вчера, когда мальчиком сидел в ее кабинете. Теперь его кошачьему носу запах казался просто оглушительным.

— Целую кучу, — сказала она, чавкая рыбой и даже не пытаясь прикрыть рот. — М м-м-м-м, вкуснятина. Гораздо лучше, чем кошачий корм, скажу я тебе. Фу-у-у. Кошачий корм. Вот чем я тогда питалась. И не просто каким-то кошачьим кормом, а самым отвратительным кошачьим кормом во всем супермаркете «Костслайсерс» — кошачьим кормом с печенью кролика!

Вид у мисс Хлыстер был такой, словно ее сейчас стошнит от этого воспоминания. Но вместо этого она внезапно разозлилась и ударила кулаком по столу, отчего подпрыгнули все ручки в подставке-черепе.

— Видишь ли, все считали мисс Хлыстер — настоящую мисс Хлыстер — такой милашкой, — с горечью сказала она. — Милая Полли Хлыстер! Не прошло и двух дней с момента ее назначения на должность, как стало ясно, что директор из нее никудышный. Но никого это не беспокоило, потому что она, видите ли, была чудесным человеком. Она ездила на дамском велосипеде, была такой ласковой и доброй со всеми детьми, обожала свою маленькую сиамскую кошечку… — Она покачала головой. — Ну, я же придерживалась совсем другого мнения. Одна только печень кролика чего стоила… А эта крошечная кухонька, в которой она меня запирала!

Она съела еще одну сардинку, и еще одну, и еще, прикрыв глаза от удовольствия.

— Но теперь у нее больше нет власти надо мной, — сказала она странным голосом, от которого повеяло могильным холодом. — Да-да, у тебя больше нет никакой власти, а, Полли?

Она уже не смотрела на Барни. Взгляд ее был устремлен куда-то вниз, на стол. Сначала ему показалось, что она рассматривает пустую банку из-под сардин, которую только что туда поставила.

Но нет.

Она смотрела на подставку для ручек. На темную подставку странной формы с двумя отверстиями. Она наклонилась вперед и взяла ручку; на ней было написано:

СРЕДНЯЯ ШКОЛА БЛЭНФОРДА:

ВАШ РЕБЕНОК — ЭТО НАШ МИР.

После чего задумчиво уставилась в лицо Барни, постукивая ручкой по подставке. Подставке в форме черепа.

«Кошачий череп!» — осенило его, и постепенно в его голове стали вырисовываться масштабы того, на что способна мисс Хлыстер — или, точнее, кошка, ставшая мисс Хлыстер.

Бедняжка Полли

— Мне, конечно, пришлось срезать верх черепа, — задумчиво объяснила мисс Хлыстер, любуясь своей работой. — И покрасить — чтобы смотрелось благороднее. Получилось очень удобно! Что думаешь?

— Я… я… я думаю, что вы чудовище.

Она покачала головой.

— Нет, Барни, уверяю тебя: бывшей мисс Хлыстер очень неплохо жилось в моем стареющем кошачьем теле. Я ей рассказывала чудные истории про Старый Сиам, я ее холила и лелеяла. — Она вздохнула, задумавшись. — Конечно, я не давала ей ни еды, ни воды, но по сравнению с печенью кролика ей, можно сказать, еще повезло. Ох, и все-таки, бедняжка Полли! Умереть такой нелепой смертью… Это было нелегко. Я до сих пор храню этот маленький сувенир, который напоминает мне о ней.

Она снова дотронулась до подставки.

Уголки ее рта задрожали, словно кошачий хвост.

— Беда только в том, что у меня слишком много ручек. Мне их дают бесплатно. Такой вот бонус есть у моей работы. А этот старый череп не очень-то вместительный. — Губы ее расплылись в улыбку. — В общем, к чему это я: мне бы очень пригодилась новая подставка для ручек. Понимаешь меня?

И, на случай если он все-таки не понял, она постучала пальцем по своей голове и потом ткнула в Барни.

— Думаю, в твой череп поместилось бы еще немного ручек. Да, там даже можно будет держать пару маркеров.

— Вы сумасшедшая, — пробормотал Барни. Он спрыгнул со стула и попятился к двери. — Вы просто сумасшедшая.

— Ну нет. Я скажу тебе, что было бы сумасшествием, — прошипела она. — Оставаться кошкой. Вот что было бы полным безумием. В том, чтобы быть кошкой, нет ровным счетом ничего хорошего… Страшно подумать, что мне пришлось пережить, находясь во власти людей… Тогда я была просто маленькой старой Карамелькой. И ладно бы только Полли Хлыстер. Она еще была ничего! Но дело в том, что у нее были соседи, а у этих соседей — детки. По фамилии Фриман. Вот это были палачи. Однажды, в Ночь Костров, они… они…

Она замолчала. Крепко зажмурилась, как будто воспоминание об этом было осколком стекла, попавшим ей в ботинок.

— Ну, не будем об этом. Той ночью я вышла из дома с хвостом, а вернулась без него. Так что, сам понимаешь, я вздохнула с облегчением, когда узнала, что Фриманы уезжают жить за границу — и не куда-то, а в Таиланд, на родину моих предков. Но это не могло меня утешить, ведь каждый раз, поворачивая голову назад, я видела пустое место там, где раньше был мой хвост. Но, надо сказать, я могла бы с этим справиться. Я могла бы справиться с чем угодно, если бы только со мной был…

Она замолчала, глубоко вздохнула и только потом продолжила:

— Так вот, как я говорила, в тот день, когда я лишилась хвоста, я поклялась им отомстить — всем, всем людям на свете, и особенно детям. И тогда я вспомнила одну из старых сиамских легенд. Это легенда про кота, который стал королем. И король этот преследовал людей, которые съели его родителей. Ну, в наше время мало кто из детей боится королей… но директор школы — совсем другое дело! Это была замечательная идея, тем более, что я как раз жила с человеком, которого назначили директором школы!

Барни уперся хвостом в дверь. Нужно выбираться отсюда, пока мисс Хлыстер не закончила свой рассказ (давайте договоримся называть ее все так же: мисс Хлыстер, потому что ее кошачье имя, Карамелька, — это что-то вкусное, мягкое, сладкое и сахарное, а в данном случае это несколько неуместно). Но как сбежать отсюда? Дверь заперта. Окно тоже закрыто, да и в любом случае оно слишком высоко. Безнадежно!

— Пожалуйста, не трогайте меня!

Но мисс Хлыстер его не слушала. Она встала и вышла из-за стола, идеально прямая, как балерина, и, неслышно ступая, двинулась к Барни.

— Так что я дождалась того момента, когда у нее выдался особо трудный день на работе. Долго ждать не пришлось. И я уже знала, что делать. Мне нужно было притвориться, что моя жизнь очень проста и приятна. Я растянулась на коврике возле камина, и тогда она загадала желание. А я вспомнила о том, что мне пришлось пережить, и загадала ответное желание… Вот и все!

Барни слышал, как школьники шумели на спортивном поле, готовясь к утреннему матчу по регби. Впервые в жизни ему захотелось быть там, среди них.

— Но я никогда не обижал кошек! — воскликнул Барни.

— Ты человек и остаешься человеком даже в теле кота, — голосом, колючим, как утренний мороз, отрезала мисс Хлыстер. — А для человека кошка — это всего лишь кошка, муравей — всего лишь муравей, а дерево — всего лишь дерево. Так что в этом я похожа на тебя: встречаю по одежке. Ты человек, и значит, ты заслуживаешь наказания, как и все люди.

— Но почему именно я? Вы всегда ко мне придирались! Почему?!

— Ах, тебе нужна причина. Как мило! Как это по-человечески. Ну что ж, могу назвать тебе одну причину, если тебе от этого станет легче. Знаешь, у меня хорошая память. Я, например, помню, как однажды, когда я была совсем котенком, за мной в парке погнался спаниель Кинг чарльз. И я помню гнусного веснушчатого мальчишку, который хохотал и даже не думал отозвать собаку. Вот. Как тебе такая причина?

Барни вспомнил тот случай.

— Но я смеялся не над кошкой… я имею в виду, не над вами… я смеялся над Гастером, моей собакой. Это было смешно, потому что я знал, что он не сможет вас догнать. Он маленький безобидный спаниель. Он никогда ни одной кошки не поймал. Он не собирался…

Но говоря это, точнее, выдавливая из себя жалкое немощное мяуканье, Барни вспомнил об огромной морде Гастера, которая нависала над ним сегодня утром, морде, на которой была написана явная готовность убить. В тот момент Гастер вовсе не казался «маленьким безобидным спаниелем».

— Простите меня, — взмолился Барни.

— О, я обязательно прощу тебя. Чуть позже, когда отнесу тебя домой и начну мастерить новую подставку для ручек…

За дверью, в коридоре, послышались шаги. Тук-тук — знакомый стук каблучков секретарши. Барни не помнил, как ее зовут.

— Помогите! — закричал он. — Помогите! На помощь!

Он совсем отчаялся. Но, может быть, в школе есть и другие бывшие кошки, не такие безжалостные? А даже если их нет, то, может быть, хоть люди обратят внимание на кошачьи вопли за закрытой дверью? Мисс Хлыстер, судя по всему, пришла в голову та же мысль.

— Чш-ш-ш! — громко прошипела она, наклонившись над Барни с раскинутыми руками на случай, если он попытается удрать. — Тихо!

— Помогите! Помогите!

К нему протянулись ее руки с длинными, похожими на когти ноготками.

Шаги остановились у двери.

Мисс Хлыстер напряглась.

И вот наконец! В дверь вежливо постучались.

Мисс Хлыстер рявкнула, едва сдерживаясь:

— Да? — И приложила палец к губам, приказывая Барни молчать. Но Барни знал, что это, возможно, его последний шанс.

— Помогите! — мяукнул он во всю силу своих легких. Прозвучал душераздирающий вопль, на который не мог не обратить внимания любой, кто хоть немного неравнодушен к кошкам.

— Я просто… мне показалось, что здесь мяукала кошка, — раздался голос секретарши из-за закрытой двери.

Мисс Хлыстер закатила глаза. Ей пришлось сдаться. Она открыла дверь.

— Нет, Дафни, нет тут никаких кошек! — рявкнула она. — А теперь, пожалуйста, исчезни и займись своей работой. Напечатай что-нибудь, что ли, я не знаю.

Барни не нужно было долго упрашивать: он знал, что еще немного — и дверь закроется. Так что он побежал. Точнее, попытался.

Но мисс Хлыстер заметила это и с молниеносной реакцией, оставшейся, видимо, от ее кошачьей жизни, распахнула дверь во всю ширину, прижав Барни к тумбочке.

— Я не… могу… дышать, — задохнулся Барни.

— Что это за шум? — удивилась Дафни, пытаясь заглянуть за плечо мисс Хлыстер.

— Это отопление шумит, — соврала мисс Хлыстер. — Что-то оно барахлит в последнее время. Видимо, с трубами что-то не то. Я уже вызвала техника. Ну, если это все…

— Да-да, — сказала Дафни. — Простите, что побеспокоила.

Последняя надежда испарилась. Дверь захлопнулась, и он смог наконец вздохнуть. Не успел он прийти в себя, как длинные ногти мисс Хлыстер впились в его спину. Она подняла его высоко в воздух.

— А теперь взгляни в окно, — сказала она с притворной заботой. — Думаю, это твоя последняя возможность увидеть солнечный свет.

Перед Барни мелькнуло поле, где мальчишки играли в регби, и деревья вдоль дороги. Машины, несущиеся мимо. Белые облака в небе манили к себе, как несбыточная мечта.

Секундой позже все это исчезло. Его бросили вниз, на холодную металлическую поверхность возле какой-то старой папки. Задрав голову, он увидел лицо мисс Хлыстер, которая улыбалась ему с таким видом, словно собиралась преподнести ему подарок.

— Все мы рано или поздно окажемся во тьме, — изрекла она. И вслед за этим задвинула ящик шкафчика, оставив Барни в самой черной темноте на земле.

В ящике

Отличное начало двенадцатого года жизни! Превратиться в кота, запертого в тумбочке чокнутой кошкой-директрисой!

— Выпустите меня!

В ответ послышался ее голос, ледяной и жесткий, как металл, на котором он сидел:

— Ох, мне очень жаль так с тобой поступать, но на самом деле ты должен быть мне благодарен. Видишь ли, я делаю ровно то, за что мне платят. Я тебя учу. Я даю тебе уроки страха и пытаюсь показать, что нужно быть осторожным со своими желаниями. И кстати, тот миф насчет того, что у кошек девять жизней, это вранье. Ты скоро это поймешь, когда я отнесу тебя домой.

— Но моя мама! Она-то ни в чем не виновата. И так папы уже нет. Если не станет еще и меня, то у нее вообще никого не останется.

— Ты кое о чем забыл, — заметила мисс Хлыстер. — Ты же кот! Так что если даже я тебя отпущу — чего я, конечно, не сделаю, — твоя мама никогда в жизни не догадается, что ты — это ты. А снова превратиться в себя ты не сможешь: не хватит сил.

— Постойте-ка… я могу снова стать собой? — встрепенулся Барни.

— Да нет же, идиот. Ты что, не слышал, что я сказала?

— Я слышал, но вы сказали, что я не смогу этого сделать, потому что у меня не хватит сил. То есть если бы я не был таким слабым, я бы мог…

— Да даже если ты доживешь до ста лет (а этого не произойдет, потому что ты всего лишь кот), ты никогда не станешь достаточно сильным.

Барни никак не мог взять в толк, о чем она говорит, но начал подозревать, что мисс Хлыстер движет не только желание мести.

— Но вы говорите, что есть способ снова стать собой?

Даже не видя ее, он почувствовал, как она улыбнулась.

— К сожалению, для тебя это считай что невозможно. Понимаешь, кот, который стал тобой, будет гораздо счастливее в твоем теле, чем ты. Ты поменялся телами с котом, который ненавидит людей так же сильно, как и я. Для тебя нет обратного билета, Барни Ив.

Интересно, она врет? Или правда нет способа снова стать человеком?

— Видишь ли, — продолжала мисс Хлыстер, — ты уже упустил свою возможность. А жизнь из этого и состоит. Из возможностей. А возможность — как кошачья дверца: упустишь момент — и все, она уже захлопнулась. Но не огорчайся! Мертвые уже ни о чем не сожалеют.

Мисс Хлыстер очень развеселили собственные слова.

Барни ничего не оставалось, как только сидеть на кучке скрепок, глядеть в темноту, вдыхать запах канцтоваров и слушать ужасающий кошачий смех, издаваемый человеческим ртом.

Потом наступила тишина.

Барни все ждал и ждал, пытаясь что-нибудь придумать.

Но ничего не придумывалось.

Он услышал, как мисс Хлыстер вышла из кабинета. Но толку-то! Изнутри ящик не открывался. Если бы у него были пальцы, он бы попытался открыть замок скрепкой. Но пальцев у него не было, только подушечки.

Делать было нечего. С горя он принялся монотонно мяукать, пока совсем не выбился из сил и веки его не стали такими тяжелыми, что он не мог больше держать их открытыми. Но он продолжал мяукать, находясь на грани между сном и явью, и вдруг услышал, как откуда-то из глубины подсознания всплывает слабый папин голос.

«Все будет хорошо, все будет хорошо, все будет хорошо…»

Триумфальное возвращение автора

Привет. Это всего лишь я. Автор. Я пытался держаться в сторонке — пусть рассказ идет своим чередом (рано или поздно приходится отпускать тех, кого любишь), и, мне кажется, он неплохо справился. Пару раз споткнулся, но тут же снова встал на ноги. Так вот, я подумал, что пришло время рассказать вам про пункт седьмой. Помните? Из первой главы? Тот список, который я вам показывал. Итак, пришло время произнести это вслух.

ОБРАТИМАЯ

МЕЖВИДОВАЯ МЕТАМОРФОЗА

Или, иначе говоря, способность кошки превращаться в человека с одновременным превращением этого человека в кошку. Так, например, Карамелька стала мисс Хлыстер, а настоящая мисс Хлыстер стала Карамелькой — ненадолго, правда, потому что очень скоро она превратилась в подставку для ручек.

«Но как же так? — думаете вы. (Конечно, думаете, не отрицайте!) — Ведь тот, как раньше был кошкой, обязательно рассказал бы обо всем этом».

Ну, это еще вопрос. Если бы к вам пришел человек и заявил, что раньше он был кошкой, вы бы ему поверили?

Что, неужели вы бы ему ответили: «О, как здорово! Ты раньше был кошкой, а я раньше ненавидел грибы. Супер, давай дружить»?

Что-то я сомневаюсь.

На самом деле вы бы ему ответили: «Нет, ты не мог быть кошкой, потому что это невозможно. Ты явно не в своем уме, так что, думаю, мне пора. До свидания».

Возможно, вы бы не произнесли этого вслух. Для этого вы выглядите слишком милыми и воспитанными. Но это именно то, что вы бы подумали.

Так что кошкам, которые превратились в человека и кому-нибудь рассказали об этом, просто никто не поверил. А тех, кто ничего не рассказывал, никто об этом и не спрашивал. Что же касается людей, превратившихся в кошек, то они постоянно говорят об этом людям, но их не слушают. И их слова остаются одиноким мяуканьем.

Ну вот, я закончил. Пойду по своим делам. Я бросаю рассказ там, где его оставил — в школе, и пусть он дальше сам о себе заботится. Давай, рассказ, вперед.

Веди себя хорошо.

История

Рисса Фейриветер любила историю.

Не то чтобы это был ее самый любимый предмет. Любимыми были естественные науки. Не любые, конечно, а все эти штуки про то, почему светятся звезды и почему, глядя в ночное небо, ты видишь прошлое, видишь звезды, которые жили еще до появления динозавров, до возникновения самой истории как таковой.

Но история тоже была ничего. Вполне сопоставимой с искусством и музыкой, другими ее любимыми предметами. Вот викинги, например, о которых как раз рассказывал мистер Краст. Они были такими забавными со своими ладьями, мечами, военными одеяниями и кровавой жестокостью!

Но сегодня Рисса не слушала, о чем говорит мистер Краст. Вместо этого она все смотрела на пустой соседний стул. Ну почему Барни убежал? И почему он не сказал ни слова, когда они шли к остановке?

Может быть, он скучал по отцу? Она вспомнила тот день, когда Барни узнал, что папа пропал без вести. После этого он несколько недель вообще не разговаривал. Ему тогда было даже хуже, чем после развода родителей, потому что теперь все было слишком неопределенно. Может быть, папа куда-то уехал? Или его похитили? Или он умер в какой-нибудь подворотне и никто его так и не нашел?

Эти вопросы разрастались в голове Барни, пока не вытеснили оттуда все слова. Это были последние месяцы в начальной школе, и почти все это время Барни молчал.

Рисса до сих пор не была уверена, что Барни полностью оправился от всего этого.

— Рисса, тебе, кажется, очень скучно?

Рисса на миг перестала думать о проблемах Барни и, подняв глаза, увидела морщинистое лицо мистера Краста, который смотрел прямо на нее.

— Нет, сэр.

— Отлично, в таком случае, может быть, ты расскажешь нам о рунических камнях?

— Простите. Мои мысли унеслись…

Весь класс захихикал, но Риссе было плевать.

Ее мама всегда говорила: «Никто не может тебя обидеть без твоего согласия». Она имела в виду, что ты не можешь управлять тем, что говорят про тебя люди, но зато ты можешь управлять своими чувствами. А если Рисса все же расстраивалась, она сразу вспоминала папин совет и бормотала себе под нос успокоительное словечко.

Мармелад.

Она много раз пыталась научить этому Барни, но без толку: он был не таким, как она. Она видела, что Барни до слез расстраивается каждый раз, когда Гэвин обзывает его «плакучей ивой» — после того, как однажды он застал Барни в слезах. Это было в день рождения его папы.

Риссу же спасало то, что она была уверена: всегда можно найти повод для радости. Она знала, что каким бы ужасным ни выдался день, вечером она вернется домой к родителям, и они поднимут ей настроение — например, будут петь под гитару (ее папа был отличным гитаристом), а если ночь будет ясной, то пойдут рассматривать созвездия в телескоп. А если нет, они приготовят домашние бургеры с чили и самодельные чипсы, а потом мама принесет свое коронное блюдо — морковный пирог, сдобренный большим количеством ее секретного ингредиента — мармелада.

Вполне достаточно для счастья!

Вкусная еда. Музыка. Ясное ночное небо и телескоп.

И любовь.

Много, много любви.

А мистер Краст тем времени продолжал:

— …рунические камни — это, как правило, камни, которые возводили викинги в память о важных битвах или погибших воинах. Большинство рунических камней находят в Скандинавии, но также они встречаются на Британских островах, например, в Нортумбрии или на острове Мэн. На этих камнях выгравированы изображения битв или сраженных воинов. Но иногда «рунические надписи», как их называют, представляют собой изображения животных. Очень распространены изображения лошадей, потому что они часто погибали в битвах вместе со своими владельцами. Но встречаются и изображения других животных. Например, найдено удивительно много рунических камней, посвященных кошкам. Вам, наверное, кажется, что это очень мило, но странно здесь то, что хотя викинги иногда держали кошек, чтобы избавиться от мышей, кошки никогда не были настоящими домашними животными. Так что это остается тайной для историков и археологов…

Речи мистера Краста напомнили Риссе о коте, который сегодня утром увязался за ней в школу. И почему-то — она не могла себе объяснить почему, — в тот же миг она подумала о Барни.

Что-то тут было не так. Барни никогда раньше вот так не сбегал от нее. Почему он это сделал? Что его так напугало?

Вопрос этот ответа не имел и мучил ее, пока не позвенел звонок.

Обеденный перерыв.

В столовой Рисса села за пустой столик. Она выбрала единственное вегетарианское блюдо — пиццу с сыром и помидорами на белом тесте, которое на вкус напоминало мочалку. Но вскоре ее одиночество нарушили Петра с Петулой Примм, усевшиеся справа и слева.

Близняшки были очень опрятными, с блестящими черными волосами, безупречно подстриженными под каре. Выглядели они совершенно идентично, с той только разницей, что на Петре всегда был школьный галстучек, а Петула, как и большинство остальных девочек, его не носила. С Риссой они не водились, потому что не понимали, как можно жить на барже. Ведь сами-то они жили в огромном особняке возле библиотеки, который был битком набит всякими вещами. Папа по первому их требованию покупал им все, что они хотели. Однако сегодня им явно не терпелось поговорить с Риссой.

— Что сегодня случилось с Барни? — первым же делом спросила Петра, едва успев поставить поднос на стол.

— Почему он убежал? — добавила Петула, тоже опуская поднос.

Рисса пожала плечами, проглатывая кусочек мочалки:

— Не знаю. Все это очень странно. — Она не была уверена, что стоит говорить им о своих предположениях, но все-таки сказала: — Мне кажется, это как-то связано с его отцом.

Близняшки переглянулись, заговорщически сверкнув глазами.

— Почему ты… — начала Петула.

— …так думаешь? — закончила Петра.

— Ну, не знаю. Я просто подумала, что он, может быть, скучает по папе.

— Или, — предположила Петра, а Петула продолжила: — может быть, он увиделся с папой.

Рисса торопливо проглотила все, что было у нее во рту, и уставилась на близняшек. Она видела, что их так и подмывает рассказать ей какой-то секрет.

— Его папа пропал без вести, — сказала она. — Его никто не видел уже много месяцев.

Близняшки снова таинственно переглянулись.

— Покажем ей? — спросила Петра.

— Ага. — Петула прямо-таки дрожала от нетерпения. — Давай.

Близняшки достали одинаковые мобильные телефоны с таким грозным видом, словно это были пистолеты. Мобильники блестели и искрились, и на задних панельках были выгравированы инициалы «ПП».

Рисса взволнованно наблюдала, как девочки тыкают пальцами в экраны.

— Вот! — воскликнула Петула.

— Нашла! — сказала Петра.

Они одновременно повернули телефоны к Риссе, показывая ей какие-то фотографии. Фотография в телефоне Петулы изображала бородатого мужчину, но картинка была довольно размытой и темной, так что Рисса не совсем поняла, что она там должна была увидеть.

Фотография в телефоне Петры была гораздо четче. На ней был тот же мужчина, с каштановыми волосами и большой кустистой бородой. Он сидел за столом, а на стене у него за спиной висела картина — написанное масляными красками изображение кошки.

Но дело было не в картине.

Дело было в мужчине.

Она явно его уже видела, но не могла вспомнить где.

— Представь, что у него нет бороды. Ну, кто это? — спросила Петра.

Мысленно убрав бороду, Рисса задохнулась от изумления. Она помнила это лицо еще с начальной школы. Она помнила, как этот мужчина подбадривал криками Барни, когда тот прыгал наперегонки в мешке в день спортивных соревнований.

Нет. Этого не может быть.

Тут Петула достала из кармана сложенную вдвое бумажку и передала ее Риссе. Развернув бумажку, Рисса увидела, что это вырезка из старого номера «Блэнфордской газеты».

— Это было в папиной газете, — сказала Петула. Рисса вспомнила, что их отец был главным редактором «Блэнфордской газеты».

— Что это? — спросила она.

Но она уже сама все поняла. Приглядевшись, она увидела фотографию того же мужчины, только черно-белую. Под фотографией значилось его имя и была напечатана краткая заметка.

Нил Ив, 45 лет, пропал без вести два дня назад, выйдя из своего дома на Брэдбери-стрит. Он жил один, разведясь с женой несколько месяцев назад. Никто не знает, куда он исчез.

— Это папа Барни, — сказала Рисса.

— Прочитай, что там написано, — посоветовала ей Петула.

Но Петра уже, ликуя, читала заметку вслух.

— Никто не знает, куда он исчез! — воскликнула она. И добавила: — А теперь узнают!

Рисса перевела взгляд с газетной вырезки на телефонные фотографии.

— Убрать бороду, и кто это будет? — снова спросила Петула. — Мы сфотографировали его вчера… Понимаешь, что это значит?

Сомнений не было. Это был один и тот же мужчина. Те же глаза, тот же нос, та же фигура…

— Значит, папа Барни все еще жив?.. — ошарашенно заключила Рисса.

Близняшки взволнованно закивали.

— На этих выходных мы ездили к тете и были в кошачьем приюте возле ее дома. Она как раз забирала оттуда свою кошку. Это в Эдгартоне, в пятнадцати милях отсюда. Там-то и работает мистер Ив.

— Это будет настоящая сенсация. И не только для школьной газеты, а гораздо больше! — добавила Петула. — Папа нам обещал, что если мы разгадаем эту загадку, то прославимся. У нас будет своя собственная передовица в «Блэнфордской газете»!

Но Рисса уже не слушала. Она думала о странном поведении Барни этим утром и о том, какая тут может быть связь.

Конечно, то, что ей рассказали сестры Примм, было хорошей новостью. Но глядя на их восторженные лица, Рисса почувствовала, как ее желудок сжался от страха.

Что-то тут было не так. Это точно.

Она отложила нож с вилкой, попрощалась с близняшками и торопливым шагом вышла из столовой.

Рисса принимает решение

Рисса не очень любила мисс Хлыстер.

Ничего удивительного. Ее никто не любил. Честно говоря, любить ее было просто невозможно, точно так же, как невозможно любить пиццу, похожую на мочалку.

Но мисс Хлыстер была директором, а обязанность директора — знать, что нужно делать…

Именно это сказала Риссе миссис Лаванда, когда та рассказала ей про Барни. Сначала по настоянию Риссы миссис Лаванда позвонила на мобильный маме Барни, но там было занято.

— Ну, если ты все еще переживаешь, ты должна — непременно! — сходить к мисс Хлыстер.

Рисса поморщилась:

— Но она терпеть не может Барни!

— Ой, не говори ерунды, пожалуйста. Конечно, это не так. Может, она его и недолюбливает, но я уверена, что она не желает ему зла… Ты же знаешь наш школьный девиз: «Ваш ребенок — это наш мир». Мисс Хлыстер сама его придумала.

Рисса неохотно согласилась и пошла по пустым коридорам к директорскому кабинету, точно зная, что мисс Хлыстер на месте. Это была одна из ее странностей: казалось, она никогда не выходила поесть, по крайней мере, ее ни разу не видели в компании с другими учителями, обедающими в столовой. Рисса еще не знала про ящичек с сардинами!

Она пришла. Остановилась у двери.

Помедлила, стараясь успокоиться и шепча про себя:

— Мармелад, мармелад, мармелад.

Затем постучала в дверь.

Изнутри раздался резкий недовольный крик:

— Да-а?

— Здравствуйте… это Рисса Фейриветер. Я… я ваша ученица. Из седьмого класса. Я просто… просто хотела с вами кое о чем поговорить. Миссис Лаванда сказала мне… сходить к вам.

— Не сейчас!

Рисса двинулась было прочь, но далеко не ушла. У Барни, возможно, проблемы, и она должна сделать все, что в ее силах. Так что она вернулась, огляделась вокруг, чтобы удостовериться, что никто ее не услышит, и затем сказала, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно более уверенно:

— Это насчет Барни Ива.

Дверь распахнулась так быстро, что Рисса подпрыгнула на месте.

— Входи, — прошипела мисс Хлыстер. Глаза ее были налиты злостью и страхом. — Да скорей же!

Кошачьи вопли

Рисса шагнула внутрь, и мисс Хлыстер тут же закрыла за ней дверь — на замок! Рисса никогда здесь раньше не была, и место показалось ей весьма странным. Запах рыбы, календарь с кошками, какие-то неизвестные комнатные растения, постер с мрачным экзотическим пейзажем на внутренней стороне двери (Чао Прайя, Таиланд, значилось на нем), овечья шкура, наброшенная на кресло мисс Хлыстер, и уродливая подставка для ручек, набитая до отказа. Этот кабинет не казался частью школы, а был чужеродным, точно так же, как не кажется частью тела бородавка на пальце.

— Ну, что там насчет Барни Ива? — спросила мисс Хлыстер, бросив на Риссу сердитый взгляд.

— Он… э-э… он сегодня не пришел в школу.

— Ах, так ты решила наябедничать? Да, верно говорят: среди крыс и детей преданности не существует.

— Нет. Просто я за него волнуюсь.

— Почему? Он гадкий мальчишка. Один из худших в школе. А поскольку мальчики вообще все гадкие, то это о чем-то говорит.

— Нет, — возразила Рисса, чувствуя, что голос ее не слушается. — Он не такой. Он хороший друг. Мой самый лучший друг, на самом деле. И я просто подумала, может быть, мы… или вы могли бы что-то сделать?

Мисс Хлыстер явно колебалась. И почему-то тревожно поглядывала на тумбочку. Потом она сказала, уже помягче:

— Не только Барни сегодня прогуливает, но и многие другие. Не хочу никого обидеть, но все вы лентяи и бездельники. Я бы посоветовала тебе не утруждать свои куриные мозги этой проблемой.

Рисса что-то услышала. Или ей показалось? Какое-то едва слышное, но очень печальное мяуканье. При этом звуке лицо мисс Хлыстер окаменело. Больше звук не повторился, и Рисса продолжила:

— Я видела Барни сегодня утром. Но он был сам на себя не похож. Всю дорогу молчал как рыба. А потом, когда мы уже почти дошли до автобусной остановки, он вдруг куда-то убежал.

— О, это очень странно, — сказала мисс Хлыстер, улыбаясь своей жуткой улыбочкой. — Ну, не переживай. Я тебе обещаю сделать все, что в моих силах, чтобы разобраться с этим. А теперь прости, но… Мне нужно сделать несколько звонков.

Риссе очень не хотелось уходить. Было что-то неестественное в том, как мисс Хлыстер вдруг сменила гнев на милость. Создавалось впечатление, что на самом деле мисс Хлыстер волнует только одно: как поскорее выгнать Риссу из кабинета.

И действительно, мисс Хлыстер распахнула дверь и показала Риссе на выход. Но Рисса задержалась:

— Я пыталась позвонить маме Барни, но там было занято.

Она снова не была уверена, стоит ли рассказывать все. Но все-таки сделала это, потому что знала, что с миссис Ив говорить об этом будет еще труднее, а также потому, что хотела, чтобы мисс Хлыстер поняла всю серьезность ситуации.

— И еще кое-что, — начала она. — Насчет папы Барни. Он жив, и уже известно, где он. Он работает в кошачьем приюте в Эдгартоне. Мне только что показывали его фотографии. И я подумала, возможно, это как-то связано с тем, что Барни был сегодня такой странный.

Мисс Хлыстер нимало не удивилась. Но зато очень сердито нахмурила брови, как будто считала недопустимым говорить вслух о таких вещах в присутствии тумбочки.

— Ну, я уверена, что это какая-то чепуха… — сказала она и снова попыталась вытолкать Риссу из кабинета, торопливо пробормотав: — Хорошо, хорошо, я посмотрю, что можно сделать.

Но тут снова раздался этот звук.

На этот раз ошибки быть не могло.

Это были отчаянные кошачьи вопли. И доносились они из тумбочки.

Голоса в темноте

Из темноты ящика Барни слышал каждое слово.

Папа!

Живой!

Но восклицательные знаки тут же сменились вопросительными.

Папа?

Живой?

Но если папа и правда еще жив, почему тогда он ни разу не приехал, не позвонил, не написал, чтобы сказать, что с ним все в порядке?

Впрочем, каким бы ни был ответ, искать его стоило явно не в тумбочке. Кроме того, если Барни умрет, то ответа он так никогда и не узнает.

Так что он испустил самое громкое «мяу», на которое был способен. От этого вопля у него перехватило горло и кончился весь воздух в маленьких легких. Но не напрасно!

Рисса взволнованно воскликнула:

— Что это было?

Мисс Хлыстер, явно нервничая, спросила:

— Что именно?

— Этот звук. Звучит, как…

— Шум обогревателя?

— Нет. На самом деле это звучало как… как будто кто-то мяукнул!

Барни мяукнул еще раз.

— Помогите! Рисса, это я! Я здесь!

— Да это точно кошка! — воскликнула Рисса.

— Тебе послышалось. Отправляйся-ка на урок.

— Сейчас обед. Уроков нет.

— Что ж, если ты сейчас же не уйдешь из моего кабинета, мне придется написать твоим родителям.

«Ха!» — подумал Барни. Мисс Хлыстер явно не знала Риссу — или, если уж на то пошло, ее родителей, — раз думала, что угроза написать родителям могла остановить ее.

— При всем моем уважении к вам, — заявила Рисса, — хочу сказать, что мама с папой рассердятся на меня гораздо сильнее, если узнают, что я оставила кошку в ящике тумбочки, чем если вы пришлете им жалобу… — И Барни услышал, как она бормочет вполголоса: — Мармелад, мармелад, мармелад…

— Давай, Рисса! — завопил Барни, гордый своей подругой.

— А ну-ка цыц! — шикнула на нее мисс Хлыстер, снова захлопывая дверь. Точнее, попытавшись. Но она успела пересечься взглядами с мистером Ваффлером, который как раз проходил мимо.

— Все в порядке, мисс Хлыстер? — услышал Барни его низкий голос.

— Да, — отрезала она, словно ножницами щелкнула. — Вас все это совершенно не касается, мистер Ваффлер! Совершенно! Возвращайтесь к своему Шекспиру!

Мистер Ваффлер побрел дальше. Дверь наконец закрылась. Но теперь хозяином положения была Рисса.

— У вас в ящике тумбочки сидит кошка, — объявила она весьма решительно. — И я подозреваю, что это тот кот, которого вам принесла миссис Лаванда. Тот, который увязался за мной в школу. И я не знаю, почему… и откуда он… и я понимаю, что вы — директор, и я должна вас слушаться, но я верю в то, что у людей и животных равные права, и считаю, что ни животных, ни людей нельзя запирать в тумбочках.

Мисс Хлыстер рявкнула:

— Вовсе у них не равные права! Кошки во всем превосходят безмозглых людей вроде тебя!

— Мисс Хлыстер, — сказала Рисса, — если бы вы правда так думали, вы бы не стали запирать кота в шкафу!

Тут мисс Хлыстер едва не проговорилась:

— Это не…

— Давай, скажи это! Скажи ей! Скажи! Скажи! Скажи, что я не кот!

— Это не что? — спросила Рисса.

Мисс Хлыстер торопливо исправилась:

— Это не шкаф, тупица. Это тумбочка. Это, конечно, человеческие понятия, но я — человек, так что…

Рисса состроила озадаченную гримасу:

— Ну, как бы вы ни называли эту штуку, не могли бы вы ее открыть? Я хочу посмотреть.

Наступило молчание. Усы Барни встопорщились. Затем голоса вернулись, но сильно приглушенные, так что даже своим кошачьим слухом Барни не мог ничего разобрать.

Снова стало тихо.

Барни ждал. Он даже не мяукал. Будь что будет! Либо Рисса освободит его и унесет с собой, либо…

Его сердце успело простучать, наверное, не меньше ста раз, когда он снова услышал голос мисс Хлыстер:

— Ты пожалеешь об этом, дорогая, я тебе клянусь.

И Барни услышал, как в замке поворачивается ключ. Ящичек открылся, скрипнув металлом, и он очутился на свету, в руках своей лучшей подруги, которая нежно шептала «мармелад» ему на ухо.

— Попробуй хоть слово кому-нибудь сказать об этом маленьком недоразумении, и я превращу твою жизнь в ад, — пообещала мисс Хлыстер. — Не сомневайся: никто не поверит сопливой двенадцатилетней девчонке, которая клевещет на директора школы.

Покидая в руках Риссы кабинет, Барни бросил взгляд назад через ее плечо. И увидел, как мисс Хлыстер, глядя прямо на него, показывает на подставку для ручек и одними губами произносит:

— Ты следующий!

Дурное предчувствие

Рисса вышла из школы, миновала ворота, и Барни тут же увидел Тыковку, который сверлил его взглядом. Рисса ничего не заметила.

Она шла вперед, и Барни чувствовал, как бьется ее сердце: медленно, но тяжело, словно пытаясь пробить себе дорогу. На душе у нее было тревожно. Еще бы! Она ушла из школы в разгар учебного дня. Более того, она только что приобрела злейшего врага в лице мисс Хлыстер.

Что касается этой бывшей сиамской кошки, то сейчас она стояла за порогом школы, метрах в двухстах от них. С такого расстояния она казалась маленькой и безобидной. Она внимательно следила за тем, как они идут мимо длинного ряда одинаковых домов на улице Альфреда. Или нет?

Нет.

Она не просто следила за ними. Она зачем-то наклонилась вниз. Но зачем?

И тут Барни догадался.

Мисс Хлыстер что-то говорила Тыковке! И теперь рыжий боец тоже уставился на Барни с Риссой. Он не сводил с них глаз, пока они не повернули за угол на перекрестке с улицей Хичкока. Барни вдруг вспомнил, что ему говорил Тыковка: «И вообще, у нас есть приказ».

— Все в порядке, котик, не бойся, — шептала Рисса ему на ухо. — Мисс Хлыстер, наверное, просто тяжело пришлось в жизни, и она стала злой. Обычно люди не такие. Вот увидишь!

Барни понял, куда они идут. Они направлялись к реке — значит, Рисса собиралась взять его с собой на баржу. А там будет еда, и вода, и покой.

Но идти туда далеко: по окраинам, по тихим улочкам, мимо пустых домов, все жители которых сейчас в школе или на работе. Не меньше трех миль — даже Риссе с ее длинными ногами на это понадобится около часа или даже больше.

Им что-то угрожало.

Барни не совсем понимал, что именно, но чуял опасность в воздухе. Его усы улавливали какие-то невидимые потайные сигналы, подобно тому, как антенны улавливают звуковые волны, несущие музыку.

— У меня плохое предчувствие, — пожаловался он Риссе. — Бойцы — и мисс Хлыстер — хотят меня убить.

Но она только потрепала его по затылку и зашагала дальше, не чувствуя, что за ними наблюдают.

Или идут следом.

Рисса потрясена

Как странно все начиналось!

На низкой садовой ограде сидела полосатая черно-рыжая кошка. Она проводила взглядом Риссу с Барни, и Барни ее узнал: это была одна из бойцов, с которыми он встретился утром.

Кошка пошла за ними. И она была не одна. В нескольких шагах позади нее крался Тыковка.

— Рисса, — сказал Барни. — Нас преследуют.

Но она, конечно, не поняла. Она шла дальше, не замечая, что за ними крадутся двое — нет, уже трое — на самом деле четверо — нет, пятеро — шестеро. А еще те три позади? За ними шел отряд из целых девяти кошек, не сводя глаз с Барни.

Рисса остановилась.

Светофор. Она нажала на кнопку и стала ждать.

Кошки тем временем зловещей стайкой собирались вокруг ног Риссы, словно темная туча, наползающая на солнце. Барни оглядел их. Кошек было раза в два больше, чем сегодня утром. Среди них была та кошка с невероятными ушами. Изо рта у нее торчал одинокий клык. Лика, вспомнил он.

— Что вам нужно? — спросил их Барни.

Ему никто не ответил.

Рисса перенесла Барни через дорогу. Кошки не отставали.

Они уходили от центра города, и улицы становились все тише, пока не стали совсем пустынными. Ни машин, ни пешеходов — только кошки. Теперь их было больше девяти. По меньшей мере двадцать!

Тут Рисса наконец заметила их.

— Ого! — воскликнула она, и Барни почувствовал, что ее сердце заколотилось, как большой барабан, пока она немного не успокоилась и не поняла, что это просто кошки. Но тут же снова напугалась, потому что все кошки разом принялись громко мяукать и тереться головами об ее ботинки.

— Ну, ну, хорошие кошки… хорошие… пустите, мне надо идти.

Барни недоумевал: почему еще совсем недавно эти бойцы побоялись напасть на него в присутствии Риссы, а теперь это их совсем не смущает? Но тут он вспомнил, как мисс Хлыстер шептала что-то Тыковке. И все стало ясно.

Рисса попыталась перешагнуть через кольцо кошек, ни на кого не наступив: она высоко занесла ногу, собираясь опустить ее на тротуар. Но не тут-то было: как минимум четыре кошки ухватились когтями за ее носок и вцепились в кожу, пытаясь заставить ее поставить ногу обратно.

— Ай!

Риссе пришлось сделать прыжок, чтобы освободиться от кошек, но при приземлении она неловко наступила одной из них на лапу.

— Ой, прости, — сказала она придавленной кошке.

В следующий миг котики снова столпились вокруг Риссы и, словно по дереву, полезли вверх по ее ногам.

— Отцепитесь! Мне больно!

Одна из кошек — Лика — высоко подпрыгнула и вцепилась Риссе в руку. Ее длинные когти впились в кожу, и Рисса от боли уронила Барни прямо на Тыковку.

— Поосторожней-ка, Лика, ты его уронила прямо на мою чертову голову!

Барни кое-как поднялся на ноги. Его окружали бойцы. Теперь он понимал, что даже Рисса не в силах ему помочь. Знай она, кто он такой, она бы, может, еще попыталась. Но кому придет в голову спасать кота! Кошки дерутся с друг с другом, это вполне естественно, а мешать естественному ходу событий стоит далеко не всегда. Рисса топнула ногой, но Тыковку и его дружков это не особо впечатлило. И тогда, пропихнувшись между Ликой и полосатой кошкой, Барни со всех ног бросился бежать. Позади раздался крик Тыковки:

— Эй, парни, догоняйте! На этот раз его нельзя упустить!

Барни мчался к ограде, за которой виднелся заросший сад — там наверняка были укромные местечки, в которых можно спрятаться. Проскользнув сквозь изгородь, он оглянулся и увидел, что его больше не преследуют. Он заполз в заросли рододендронов и, обмирая от страха, смотрел на бойцов, которые толпились на улице.

— Это он! — ахнула Лика.

— Наводящий Ужас, — мрачно подтвердил Тыковка.

— Если посмотреть ему в глаза, твой мозг расплавится! — сказала полосатая кошка.

— Он умеет останавливать сердце одним движением усика! — проскулила другая. Всех охватила паника.

— И останавливать дыхание одним взмахом хвоста!

— Он может сделать так, что твой мех будет мокрым до конца жизни!

— У него есть личная армия загипнотизированных ротвейлеров!

— Он ЧУДОВИЩЕ!!!

— Я хочу к мамочке…

Кошки попятились и прыснули в разные стороны. Рисса пошла своей дорогой, а Барни остался сидеть на месте. Затаив дыхание, он высматривал Наводящего Ужас за нарядными лепестками цветов.

Наводящий Ужас оказался пожилым серебристо-серым котом, которого он не раз видел в окне. Тот самый, с зашитым глазом. Барни знал, что должен бояться, но почему-то ему было совсем не страшно. Вот странно! Наблюдая, как кот — диванный, по классификации Мокки, — вылизывает переднюю лапку, Барни не мог отыскать в своем сердце ни следа страха. Наоборот: ему казалось, что он увидел старого друга. Единственный зрячий глаз кота уставился прямо на него, но непохоже было, чтобы его мозг плавился. Вместо этого он ощутил нечто совсем другое. Нежность или даже любовь.

— Кто ты? — прошептал Барни, слишком тихо, чтобы Наводящий Ужас мог его услышать.

Наводящий Ужас казался печальным, и Барни так и подмывало подойти и попытаться его развеселить. Однако осторожность прежде всего! Так что когда серый кот встал и куда-то направился, Барни за ним не пошел. Дождавшись, когда кот скроется из виду, он, внимательно посматривая по сторонам, выскользнул через изгородь на дорогу.

На дороге была лужа размером с озеро. В неподвижной воде отражалось неяркое утреннее солнце.

Барни погляделся в это зеркало дождевой воды и увидел знакомое лицо. Точнее, знакомую кошачью мордочку, с белым пятном вокруг глаза.

Это был кот, которого он видел в день своего рождения. Тогда, когда у него так странно закружилась голова. Тот самый кот, в которого Барни мечтал превратиться, чтобы избежать разговора с мамой.

Превратиться в кота…

Ну что ж… Желания сбываются!

Шепот

Он пошел налево, сам не зная, почему. Ему просто показалось, что слева лучше, чем справа. Интуитивно. Слева и правда оказалось лучше, потому что он узнал улицу, на которую вышел, улицу с большими особняками и высоченными деревьями. Здесь жили сестры Примм, но Барни знал эту улицу не поэтому. Он бывал здесь тысячу раз, потому что это было по пути к Блэнфордской библиотеке. А там работала его мама.

И она работала там прямо сейчас.

Да!

Он пойдет туда и во что бы то ни стало заставит маму все понять. Он найдет способ сказать ей правду.

Правду о том, что ее сын превратился в кота.

В кота, которого хочет убить мисс Хлыстер в компании с половиной уличных кошек всего Блэнфорда.

И еще: папа жив!

М-да, объяснять придется долго.

Далеко впереди замаячила фигура какой-то великанши.

Это была одна из маминых подруг. Она вытаскивала из багажника большие пакеты с покупками.

— Клер! — закричал он. — Клер! Клер! Клер!

Он подбежал и встал у ее ног, продолжая мяукать. «Попытка не пытка, — подумал он. — Ведь, возможно, кроме мисс Хлыстер, есть и другие люди, которые раньше были кошками».

Но ничего не вышло.

Клер даже глаз не опустила. Она прошла мимо, чуть сбив его с ног одним из пакетов, в котором лежали банки с бобами размером с бочку.

Барни пошел дальше, уже не чувствуя почти ничего: даже разочарования.

Дорога к библиотеке напоминала путешествие по большой долине: с одной стороны улицы высились огромные машины, с другой нависали дома. Эти дома, как и все дома в Блэнфорде, теперь казались Барни небоскребами. Странное чувство! Эти места он знал как никто другой, а между тем ему казалось, что он на чужой планете.

Он снова почувствовал на себе чей-то взгляд. Обернувшись, он успел заметить только темно-коричневый хвост, торчащий из-за колеса припаркованной машины. Хвост быстро исчез.

«Надо бы поторопиться», — сказал себе Барни.

И он припустил галопом (кошачьим, конечно) в сторону библиотеки, оборачиваясь каждый раз, когда слышал за спиной бренчание ошейника.

Тут он услышал шепот:

— Они идут за тобой.

Барни оглянулся. Но снова увидел только колесо машины.

— Кто? Бойцы?

— Их послала Карамелька, — сказала та же темно-коричневая кошка, которую он видел под машиной на пути сюда и которая, между прочим, была сестрой Мокки из одного помета (хотя они не виделись уже семь лет). — Она их подкупает сардинами и кошачьей мятой. А они взамен защищают ее от самых опасных бойцов Блэнфорда.

— А-а, — протянул Барни, вспомнив сцену у школьных ворот. — Ты имеешь в виду мисс Хлыстер.

— Они идут сюда. Прячься. — И она умчалась, только хвостик мелькнул.

Идти оставалось совсем немного: через дорогу и потом по площадке для игры в шары. Но, выйдя на открытое пространство, Барни почувствовал себя совсем незащищенным и испуганно заметался, как мечутся насекомые, когда приподнимаешь камень или цветочный горшок, под которыми они прятались.

«Никогда больше не буду пугать насекомых, — пообещал он себе, — если это и правда так страшно».

Но вот он наконец у цели.

Это было одно из самых больших зданий Блэнфорда — стеклянное, похожее на огромную теплицу. Не самое лучшее место в мире, чтобы прятаться, подумал он.

На парковке стоял мамин «Мини-Купер».

Он перешел лужу дождевой воды и, задрав голову, увидел ступеньки, ведущие к автоматическим дверям. Не факт, что у него получится самому заставить их открыться. Но тут к двери подошла женщина с маленьким мальчиком, и он, прошмыгнув вслед за ними внутрь, начал оглядываться в поисках мамы.

Царство книг

Это было царство книг.

Проходы между книжными полками напоминали широкие улицы. Полки, подобные башням, угрожающе нависали над ним, но здесь по крайней мере он был незаметен. Он специально выбрал безлюдный проход. Задрав голову, он увидел, что на всех полках значится надпись: «Классическая литература. Авторы С-Я».

Каждая книга была размером с дверь, и на корешках виднелись большие буквы: Уильям Шекспир, Лев Толстой, Марк Твен, Вольтер. Барни и не догадывался, что все эти знаменитые писатели в свое время были котами. И что один из них даже открыто признавался в этом. (А именно, Марк Твен, написавший блестящие книги про Тома Сойера и Гекльберри Финна. Они оба были мальчиками, но вели себя как отчаянные дикие коты. Марк Твен знал, о чем писал, ведь первые двенадцать лет жизни он прожил в теле кота по имени Том — отсюда и имя Том Сойер.) Да и вообще, мне кажется, я уже говорил вам, что большинство по-настоящему талантливых людей в какой-то период своей жизни были кошками. И многие гениальные котики в своем кошачьем обличье очень жалеют, что у них нет гибких пальцев, с помощью которых можно написать книгу.

Знаете, как часто говорят: «Я просто не понимаю, откуда у него (или у нее) это берется?» — подразумевая под «этим» воображение, или талант, или склонность к язвительным шуткам. Можете быть уверены: все это берется из отрезка жизни, прожитого в теле кошки. Или же из любви или дружбы с кем-то, кто был кошкой.

Ну ладно, что-то я отвлекся. Давайте вернемся к…

Барни.

Вытянув шею, он попытался заглянуть за нижний ряд книг. Ему открылся стол, за которым сидел мужчина. У него были рыжие волосы и рыжие усы, и он ел апельсин. Барни уже видел его раньше, когда приходил сюда к маме. Его зовут Джереми, вспомнил Барни. Джереми всегда был изрядным брюзгой.

Вот и сейчас по нему было видно, что он не прочь поворчать. Жуя апельсин, он сердито поглядывал в сторону дальних полок, где мама с маленькой шумной дочкой выбирали книжки с картинками.

— Это ску-у-учно! — закричала девочка, когда мама показала ей книжку про крокодилов. — Я хочу видеодиск!

Ей очень понравилось это слово, и она заладила:

— Видеодиск! Видеодиск! Видеодиск!

Барни повернул назад. Если он в скором времени не найдет маму, то кто-нибудь найдет его, и тогда его вышвырнут на улицу, где ему снова придется спасаться от этой жуткой кошачьей стаи.

О, так вот же она!

В трех полках от него. Он узнал ее джинсы. Она, видимо, расставляла книги по местам. Только вот чтобы подойти к ней, ему нужно было пройти мимо оранжевого мужчины. Ну ладно, допустим, он подойдет к ней. А дальше-то что? Как он докажет, что он — это он? И тут его озарило.

Вот оно!

Гениально!

Удача была на его стороне. Со стороны детского отдела раздался душераздирающий вопль. Девочка рыдала взахлеб и разбрасывала вокруг книги.

— Не хочу крокодилов! Не люблю мишек! Видеодиск! Видеодиск! Видеодиск!

Ее мама — сильно накрашенная блондинка — с опаской склонилась над ней, нервно заламывая руки, как будто ее дочь была готовой взорваться бомбой.

— Успокойся, Флоренс. Все в порядке. Пойдем, солнышко. Пойдем домой и там посмотрим мультик. Хочешь посмотреть «Принцессу и поросеночка»? Хочешь, я куплю тебе мармеладных звездочек?

— Не хочу звездочек! Хочу шоколадку! Шокола-а-адку!

— Я тебе куплю шоколадку. Только, пожалуйста, успокойся.

— Нет! Мама, нет! Нее-е-еет!

Тем временем оранжевый мужчина Джереми доел апельсин и начал вылезать из-за стола, явно намереваясь сделать строгий выговор девочке в розовом и ее мамаше.

Итак, время пришло.

Барни, пригнувшись к земле, бросился бежать по проходу, снова чувствуя себя застигнутым врасплох муравьем. Он перепрыгнул через упавшую на пол книгу с надписью «Шекспир. Сон в летнюю ночь». Вот и мама. Она выглядела обеспокоенной. Барни еще не знал, что она уже успела получить сообщение от Риссы, проверив домашний автоответчик с помощью мобильного телефона. Но Рисса не успела объяснить, в чем дело, ведь ее прервали. Так что миссис Ив оставалось только теряться в догадках.

Она попробовала перезвонить, но трубку никто не взял. Тогда она позвонила в школу, и секретарь соединила ее с самой мисс Хлыстер, хотя мама Барни об этом и не просила.

— Ах, что вы, не волнуйтесь, — сказала мисс Хлыстер самым что ни на есть жизнеутверждающим тоном. — Он в школе. Я только что его видела. Но боюсь, что он сегодня поздно вернется, потому что у него были неприятности на перемене.

— Неприятности?

— Да. Он дрался. Задирал своих одноклассников.

— Дрался?! Это не похоже на Барни.

Мисс Хлыстер рассмеялась:

— Не похоже? И это вы говорите после случая с пожарной сигнализацией?

— Сигнализацией? Какой еще сигнализацией?

— Послушайте, я понимаю, что никакая мать не хочет признавать, что ее сын ведет себя как настоящее чудовище. Но уверяю вас, именно так вел себя Барни последние пару дней. Я видела это своими глазами… Так что у меня нет выбора: придется оставить его в школе после уроков. Он вернется домой не раньше восьми вечера.

— Восьми вечера? Вы оставляете его на четыре часа? Мне кажется, это немного слишком.

— Когда речь идет о таком ужасном поведении, ничего не может быть слишком, миссис Ив.

Это был странный разговор. И именно из-за этого она показалась Барни встревоженной, когда он к ней подошел.

— Мам. Посмотри вниз. Посмотри на меня.

И она, сунув тонкую книжку стихов на верхнюю полку, посмотрела.

— А, это ты, — сказала она.

Она его узнала! Но тут же его сердце упало, потому что она добавила:

— Вот странно… Опять этот кот. Ты что здесь делаешь? Пойдем-ка… котам сюда нельзя.

Барни дождался, пока она нагнется к нему, и затем в последний момент отбежал в сторону, маня ее за собой. Оглядев полки, он подошел к нужному месту.

Классическая литература: А-К.

Он побежал вдоль полок, оглядывая корешки книг.

Джейн Остин, «Гордость и предубеждение»… Эмили Бронте, «Грозовой перевал»… Сэмюэл Тейлор Колридж, «Сказание о старом мореходе»…

И вот он у цели. Буква К.

Он собирался найти свою любимую книгу, «Дети воды» Чарльза Кингсли. Это была старая книга, которую он случайно обнаружил однажды вечером и которую никто не брал из библиотеки с 22 августа 1982 года. В ней рассказывалась довольно странная история про мальчика, который упал в пруд и превратился в одно из живущих там существ, называвшихся дети воды. Книжка была странной, но Барни ее обожал, и к тому времени, как родители развелись, он успел перечитать ее раз десять. И еще несколько раз после этого.

Мама не могла не знать, что ему нравится эта книжка, потому что он много раз просил принести ее из библиотеки. Так что он подумал, что если он подойдет прямо к этой книге и дотронется до нее лапкой или даже попытается стащить ее с полки, то мама догадается, что он ее сын. И он знал, что книжка стоит на нижней полке, потому что она всегда там стояла.

Только вот сейчас книга как сквозь землю провалилась. Удивительно! Ведь Барни был уверен, что никто, кроме него, никогда ее не брал. Ну, по крайней мере с 1982 года. Барни ничего не оставалось, как оглядеться в поисках какой-нибудь другой книги, которая ему нравилась, но не увидел ничего, кроме «Книги джунглей» Киплинга — не то чтобы она была его любимой, но мама хотя бы знала, что он ее читал. Книга стояла на третьей полке. Он попытался допрыгнуть до нее, но не смог. Все, чего он добился — это уронил с полки другую книгу прямо себе на голову. Перед тем как она ударила его по затылку, он успел разглядеть крупные буквы: Кафка. Превращение.

Итак, план провалился.

Вид у Барни был совершенно безумный, и мама схватила его под ребра, отдирая от ковра, в который он отчаянно вцепился когтями.

Он понесла его мимо бесчисленных книг, написанных для людей, книг, которые он, возможно, уже никогда не сможет прочитать. К ним подошел человек.

Джереми, оранжевый мужчина.

— Это еще откуда взялось? — спросил он с отвращением.

— Понятия не имею, — сказала мама. — Хотите верьте, хотите нет, но я почти уверена, что это тот же самый кот, которого я нашла дома сегодня утром. Помните, я вам рассказывала?

— Ну и ну, — удивился Джереми. — Ладно. У нас тут не зоопарк.

И он махнул рукой в сторону выхода: кота необходимо было выкинуть. И мама уже готова была сделать это, если бы не маленькая девочка в розовом. Та, которая вопила: «видеодиск!».

Флоренс.

— Мамочка, посмотри! Мамочка! Ну посмотри!

Мамочка посмотрела.

— Ого! Да это же Морис!

«Морис?! Что еще за Морис?»

Они подошли, и Барни услышал, как женщина объясняет его маме, что это их кот.

— Как мы можем быть уверены, что это действительно ваш кот? — подозрительно спросил Джереми.

Мама Флоренс достала телефон и показала им фотографию черного кота с белым пятном вокруг глаза. К ужасу Барни, кот на фотографии был одет в костюм феи с крылышками и выглядел очень несчастным.

— Я хочу домой! — закричала Флоренс. — Хочу домой, хочу Гав-Гав!

— Ну, держите, — сказала миссис Ив, передавая своего сына совершенно чужим людям.

— Мам, это я! — в тысячный раз промяукал Барни.

Автоматические двери закрылись за ним, и, оглянувшись, он увидел маму, которая смотрела им вслед.

— Я люблю тебя, — прошептал он, потому что уже не помнил, когда в последний раз говорил ей это, а еще потому, что не знал, сможет ли сказать ей об этом в будущем.

А ведь это так важно.

Жалкое мяуканье, унесенное ветром.

Кошачий приют

Привет. Это опять автор. А я знаю, о чем вы думаете! Вы думаете: «Послушайте-ка, а что случилось с той кошкой, которая появилась пятьдесят страниц назад? Мокка, или как там ее звали».

Что? Вы не об этом думали? Ох, что-то моя система ЧМЧ (Чтения Мыслей Читателей), которую мне подарила мама на Рождество, немного барахлит. Ну ничего, я в любом случае расскажу вам про Мокку, потому что, рассказывая о ней, я на самом деле расскажу о чем-то гораздо более важном.

Она сидела в клетке в кошачьем приюте. Под «клеткой» я подразумеваю уютную теплую коробку с огромной овечьей шкурой вместо ковра и видом на холмистые луга за окном. А под «приютом» я подразумеваю роскошный дворец. Я серьезно! Приют в Эдгартоне напоминал шикарный отель. Только лучше. Потому что там были игрушки и прочие приятные вещи. Плюшевые мышки, столбики для точки когтей, кошачьи лотки, в которых вместо колючих камешков были изображения собак, так что кошки, когда ходили в туалет, писали прямо на грустные собачьи морды.

Прямо сейчас Мокка наслаждалась поздним завтраком. Поджаренные сардины с полевой мышкой в кляре, сдобренные большим количеством густых сливок. Конечно, общество оставляло желать лучшего. Кошки, сидевшие по соседству, мололи какую-то чушь. Один из них, «безнадежный» — пожилой полосатый кот по имени Тидль, который когда-то был бухгалтером-экспертом по имени Питер Майкл Тимблейтвейт, — жаловался на то, как он пришел на Блэнфордское поле для гольфа, чтобы повидать брата, а тот его не узнал.

— Он пинком вышвырнул меня с этой чертовой площадки! Да его бы и в клуб не приняли, если бы не я!

С другой стороны сидел диванный кот по имени Элтон, пушистый перс. Он, кряхтя, жаловался на свой досрочный выход на пенсию.

— Понимаете, я был календарным котом… Да-да, я валялся на травке в лучах солнца, а люди меня фотографировали… Мое лицо украшает миллионы стен, знаете ли… Ну, по крайней мере один месяц в году… Но теперь я стал слишком старым… Мой мех поблек и спутался… Глаза потеряли блеск… И, кроме того, говорят, персидские кошки вышли из моды… «Ты выглядишь слишком уж шикарно… Это скорее в духе восьмидесятых… Нам нужны кошки, которые выглядят более непринужденно…» Вот какой стала мода! Вы видели последние модели? Они похожи на уличных бродяг… Никакого стиля, никакого! Грязные, блохастые… Фи!

Элтон мог так разглагольствовать часами. Мокка просто не обращала на него внимания и думала о своем. Сейчас, например, она наблюдала за высокой девочкой, которая беседовала с владельцем приюта — кошкам он был известен под именем Человека Безграничной Доброты. К этому человеку тянуло всех кошек, и они сами не понимали почему.

Девочка перегнулась через стол и смотрела мужчине прямо в лицо. Мокка уже видела ее раньше. Она как-то проходила мимо их дома вместе с Барни Ивом. И теперь она нетерпеливо что-то втолковывала Человеку Безграничной Доброты.

— Но вы выглядите в точности как он, — говорила она. Лицо мужчины не выражало ничего, кроме замешательства. — Ну и как же вас зовут, если не мистер Нил Ив?

— Смит.

— Просто Смит?

— Извините, у меня много дел…

Мокка видела, как Человек Безграничной Доброты печатает что-то на компьютере, изображая занятость. Но от этой девчонки с безумной прической было не так просто избавиться!

— Ваш сын очень за вас волнуется. Он думает, что вы, возможно, умерли… А я Рисса. Рисса Фейриветер. Я лучшая подруга Барни.

— Я не его отец.

— Но у вас его голос. И выглядите вы как он. Барни… Барни потерялся. Я думаю, что он, возможно, пошел искать вас.

— Сюда не приходили никакие мальчики.

Рисса сдерживала ярость:

— Может быть, вы все-таки нам поможете? Вы могли бы сделать публичное объявление и сказать по телевидению, что вы вернулись, или что-то в этом духе…

Человек Безграничной Доброты был одновременно Человеком Бесконечного Терпения, поняла Мокка. Он только задумчиво вздохнул и, казалось, искренне огорчился за девочку.

— Послушай, может быть, этот мальчик вовсе не потерялся.

— Как так? Конечно, он потерялся!

— Может быть, ты его видела, но не узнала. Просто постарайся поверить в невозможное и тогда узнаешь правду.

Рисса не понимала, о чем он.

— Послушайте, если вы его увидите, вы не могли бы со мной связаться? — И она протянула ему скомканную бумажку.

Он взглянул на Риссу и честно пообещал:

— Обязательно.

Рисса колебалась, но тут как раз вошла женщина с бирманской кошкой по имени Лапсанг, которую Мокка как-то раз встретила на заборе.

— Здравствуйте. Я миссис Хантер, — сказала женщина. — Я заказывала место для Лапсанг на две недели… Мы слышали такие замечательные отзывы о вашем приюте!

Человек Безграничной Доброты мягко улыбнулся, делая вид, что не замечает Риссу.

— Я просто стараюсь, чтобы кошкам было как можно лучше.

Лапсанг тем временем выглянула из-за ее плеча и довольно промяукала:

— О, вот это мне нравится. Ах, Мокка, дорогая, а я тебя и не заметила. — Тут она увидела другую кошку: серую, изрядно потрепанную, сидящую в клетке у входа. Ухо у нее было разорвано. — Фи-и, — презрительно протянула она. — Боец.

— Как грубо, — проворчала кошка. — Меня подобрали, дамочка. Есть разница!

Но Мокка уже снова наблюдала за Риссой. Та выглядела растерянной и разочарованной. Она пошла к выходу, пытаясь сообразить, что же ей делать дальше.

Страннее некуда

Рисса села в автобус и поехала домой.

«Это уже не просто странно, — сказала она себе. — Это страннее некуда!»

Она смотрела в окно на проносившиеся мимо дома. Да, этот мужчина выглядит в точности как папа Барни, но в то же время что-то тут не так. Когда она посмотрела ему в глаза, она встретила взгляд незнакомца.

Чем больше она об этом думала, тем сильнее переживала за Барни. Она вышла на ближайшей к дому остановке и пошла вдоль реки, направляясь к барже. Там она, пригнувшись, спустилась по маленькой деревянной лесенке, ведущей к кухне, и вошла в узкую жилую комнатку уровнем ниже.

Мамы с папой не было дома.

Рисса подошла к небольшому холодильнику, старому и помятому, с большим магнитом в виде радуги на дверце. Внутри обнаружились остатки маминого коронного блюда: морковного пирога. Обычно Рисса ела за пятерых, но сегодня она поняла, что не сможет проглотить ни крошки — хотя за обедом в школе даже не доела пиццу.

Она прошла в свою спальню — хотя спальней это можно быть назвать весьма условно. Скорее это напоминало узкую коробку с крошечным иллюминатором, матрасом вместо кровати и большим пуфиком вместо стула. Но Риссе тут нравилось. Мерный звук воды, хлюпающей о дно баржи, всегда ее успокаивал.

Всегда.

Но не теперь.

На полу возле матраса лежала книга, которую папа принес ей из библиотеки. Это была книга, о которой Барни ей все уши прожужжал, и вот она решила наконец ее прочитать.

«Дети воды» Чарльза Кингсли.

Она начала ее читать вчера вечером и успела прийти к заключению, что ей не нравится, каким положительным изображен мальчик и какой противной — девочка. Но ей нравилось, что автор пишет о воде как о чем-то волшебном. Если смотреть ночью из иллюминатора на лунный свет, играющий на поверхности реки, то легко поверить в то, что жизнь полна непостижимых чудес. То же самое она чувствовала, глядя в телескоп на звезды, погибшие миллионы лет назад и все еще горящие далеким светом.

Она смотрела на книгу, и ее вдруг осенило. Ну конечно. Библиотека!

Она позвонила и попросила к телефону миссис Ив.

— А, Рисса, привет. Что случилось?

Рисса подумала, не рассказать ли ей про то, как она ходила в кошачий приют. Но что она скажет? Она ведь и сама не понимала, мистер Ив это или все-таки нет. Так что вместо этого она сказала:

— Я насчет Барни.

— Барни? Я недавно звонила в школу и говорила с мисс Хлыстер. Она сказала мне, что все хорошо, он в школе. Но что он плохо себя вел.

Рисса растерялась. Что за ерунда?

— Нет, — возразила она. — Его сегодня не было в школе. Он убежал еще утром. Я пыталась вам сказать по телефону, но водитель автобуса отобрал у меня мобильный.

Молчание. Рисса слышала, как в трубке потрескивает взволнованное дыхание миссис Ив.

— Мисс Хлыстер меня уверяла, что он в школе.

— Ну, — сказала Рисса, не зная, как еще ее убедить, — боюсь, что мисс Хлыстер соврала.

Розовые платья для Принцессы и поросеночка и волшебная вечеринка (а также другие виды пыток)

Даже по человеческим меркам дом был огромным, а уж с кошачьей точки зрения он и вовсе напоминал необъятный дворец.

Все было окрашено в пастельные тона. Ковры, стены, абажуры, диванчики в гостиной. На одном из них сейчас сидел Барни и смотрел семнадцатую серию «Принцессы и поросеночка» подряд («Розовое платье для Принцессы и поросеночка и волшебная вечеринка принцесс»). Что само по себе было настоящей пыткой, а тут еще Флоренс тыкала ему пальцами в глаза в перерывах между сериями и прижимала к себе так крепко, что он едва дышал.

Немного погодя вошла мамаша Флоренс.

— Ах, Флоренс, оставь ты кота в покое, — сказала она и, к облегчению Барни, высвободила его из цепких детских ручек.

— Нет, мама! Хочу кота! Хочу трогать его глазки! Они как конфетки!

— Флоренс, — спокойно сказала мама. — Кошачьи глаза — не конфетки. И собачьи тоже. Бедный Леонард. Вы с братом совсем замучили животных! — И она взглянула на Барни. — Неудивительно, что ты сбежал, а, Морис?

«О боже, — подумал Барни. — У Флоренс еще и брат есть».

И брат, судя по словам мамаши, ничуть не лучше Флоренс.

И это из-за них (а может, еще и из-за собаки) он — точнее говоря, Морис — сбежал.

Он сбежал!

По крайней мере, они так думали. Барни было невдомек, что это правда. Кот вышел из дома и встретился с Барни как раз тогда, когда тот порвал письмо мисс Хлыстер. Но правда ли кот сбежал? Мама Флоренс думала так потому, что она его не видела, а не видела она его потому, что он стал человеком, а Барни стал им — Морисом. И если и был какой-то способ вернуться в свое тело, то Морис, или Поддельный Барни, наверняка его знал.

Мамаша поставила Барни на ковер, и тут ему пришла в голову очень заманчивая и соблазнительная мысль.

А что, если Морис вернулся домой?

И он отправился в путешествие по дворцу в поисках своего человеческого тела.

Но безуспешно. Он увидел только мебель — массу мебели — и больше ничего. Его тела нигде не было видно. Зато на кухне, возле кошачьей корзины, он обнаружил предмет, порядком его обеспокоивший.

Большую корзину, из которого торчала полинявшая клетчатая подстилка.

Собачья корзина. И судя по размерам, собака, спавшая в ней, была немаленькой.

Барни огляделся в поисках пути к отступлению.

Дверца для кошки возле холодильника.

Закрытая.

Сердце его ушло в пятки, но затем поднялось обратно.

Он увидел миску с кошачьим кормом, которую мама Флоренс поставила для него. Мясной студень тускло поблескивал и на вид был почти таким же отвратительным, как на запах.

И тут он подумал: «Собаки могут говорить с кошками. Котики могут говорить с собаками. И далеко не все собаки такие, как Гастер».

С этими мыслями Барни решил подняться на второй этаж и найти там ответ. Но ответа там не обнаружилось. Обнаружился только ковер, такой пыльный, что он расчихался, ванная с очень скользким полом и множество разбросанных повсюду игрушек.

Гигантские куклы, изуродованные плюшевые мишки, безрукие Барби. Барни казалось, что он идет по полю битвы после жестокого кровопролитного сражения.

На втором этаже располагалось четыре спальни. В одной стояла аккуратно заправленная двуспальная кровать и висела фотография мамы Флоренс вместе с каким-то мужчиной — видимо, папой. Это напомнило Барни о фотографии его родителей, сделанной во время отпуска на юге Франции. Эту фотографию мама порвала, когда они развелись, и снова склеила, когда папа пропал без вести. Была здесь и другая фотография: Флоренс с братом. Барни не мог ее толком рассмотреть, потому что она висела слишком высоко, к тому же на стекле отсвечивали лучи солнца, проникающие в окно; однако он был уверен, что уже видел где-то этого брата.

В комнате Флоренс было еще больше изувеченных игрушек, чем в коридоре. На полу стояла игрушечная больничка — очень кстати! — и валялись пластиковые зверюшки, герои мультика «Принцесса и поросеночек» и огромный стетоскоп с длиннющей трубкой.

Следующая спальня была, видимо, гостевой и казалась заброшенной, так что Барни не стал туда заходить. Напротив нее была наполовину прикрытая дверь. Видимо, комната брата.

В нос ему ударил оглушающий запах несвежих носков и дезодоранта, и его усики затрепетали от отвращения.

Каждый нерв в теле Барни был напряжен до предела, хотя поначалу он не увидел ничего необычного. Всего лишь постеры с машинами и заставленные видеоиграми полки. Он глянул на названия.

Бесконечная война: полное уничтожение

Гибель инопланетян

Джо-Победитель и земли безграничной жестокости

Он посмотрел вокруг — на футбольный мяч на полу, огромный телевизор и новенький компьютер, свитер для регби, перекинутый через спинку стула, — и у него возникло нехорошее предчувствие.

Он вспомнил, что говорила Флоренс.

Гав-Гав.

Он взглянул на дверь.

К двери был приклеен листок со словами:

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ.

Это помещение содержит следы Гэвина.

Входите на ваш страх и риск.

Внизу раздался телефонный звонок.

Мама Флоренс ответила:

— Да, я миссис Игл. Чем я могу вам помочь?

Игл.

Гэвин.

Игл.

О нет.

Нет-нет-нет-нет!

Между тем это ставило все на свои места. И прекрасным образом объясняло жуткий характер Флоренс. Ведь она была Игл! Достойная сестренка Гэвина.

«Мармелад», — пробормотал он про себя. Но это только напомнило ему о Риссе и о том, как он одинок. «Каким я был неблагодарным! — подумал он. — Пускай у меня не было папы, но зато у меня была Рисса! И мама! И я был в десять раз счастливее, чем сейчас».

Тут он заметил, что с его мордочки и шеи упало несколько волосков. На ковре осталось маленькое облачко черной шерсти.

Гостья мисс Хлыстер

Мама Барни видела мисс Хлыстер всего один раз. Это было после того, как Барни якобы сорвал школьное собрание.

Тогда она ей поверила.

Но теперь, в кабинете мисс Хлыстер, она уже не знала, чему ей верить, а чему нет.

— Да, миссис Ив, чем я могу вам помочь? — Как странно. Мисс Хлыстер даже не повернулась от окна, в которое она смотрела на тяжелое февральское небо и зеленое спортивное поле, где десятиклассницы шумно играли в хоккей. В стекле ничего не отражалось. Как же она догадалась, кто к ней пришел?

— Э-э, добрый день… да, это я. Мама Барни, Элайн. Я хочу с вами обсудить вопрос, который меня очень смущает.

Мисс Хлыстер резко повернулась.

— Смущает? О чем вы?

Миссис Ив принюхалась и поняла, что пахнет рыбой. Сардинами, судя по всему.

— Ну, это насчет Барни. Его хорошая подруга сказала мне, что его сегодня не было в школе, — объяснила она, покосившись на уродливую подставку для ручек, стоявшую на столе. — И мне бы очень не хотелось с вами спорить, но мне кажется, вы ошиблись, сказав, что он здесь.

Мисс Хлыстер ничего не ответила, но на ее лице последовательно сменились разные чувства. Сначала испуг, потом злость, превратившаяся тут же в настоящую ярость и затем утихшая до угрюмости, после задумчивость, немного погодя озабоченность и, наконец, неловкость и стыд.

— Ох, простите меня, — сказала она невинным ангельским голосом. — Я надеюсь, что ошибки все же не было… Знаете, я прямо сейчас пойду и поговорю с его классной руководительницей.

Мисс Хлыстер вышла из кабинета. Мама Барни, ожидая ее, разглядывала календарь на стене. «Снова кошки», — подумала она. Прямо-таки тема дня!

Но мисс Хлыстер пошла вовсе не к миссис Лаванде. Она направилась к школьным воротам, чтобы проверить, нет ли каких новостей от ее подчиненных.

На стене напротив она увидела Тыковку, сидевшего с очень виноватым видом. Идиот с куриными мозгами!

«Они так и не поймали Барни, — поняла мисс Хлыстер. — Опять эти тупые бойцы меня подвели».

Значит, Барни все еще жив и пытается найти способ снова стать собой, и если у него это получится, он расскажет всему миру — или по меньшей мере школьному начальству — всю правду о ней.

Но у нее уже появился новый план. Блестящий, как масляные сардины в банке. Довольная этим планом, она вышла из школьных ворот, чтобы перекинуться парой слов со своим главным рабом.

Немного о Тыковке

Мисс Хлыстер перешла через дорогу, чтобы поговорить с Тыковкой.

На случай, если вы относитесь к тем читателям, которые непременно хотят узнать все про каждого героя книги, я расскажу вам пару фактов про этого кота. Итак, он был тупым. Достаточно тупым, чтобы выполнять все приказы мисс Хлыстер. Он познакомился с ней, еще когда она была сиамской кошкой, и она ему страшно не понравилась, потому что была диванной кошечкой, а бойцы таких презирают. Кроме того, она насмехалась над тем, как он лазает по заборам. Но она отлично дралась, а это всегда восхищало Тыковку, особенно когда такие способности внезапно обнаруживались у диванных кошечек. А потом, когда она стала человеком, она покорила его окончательно. Ведь иметь сообщника среди людей — очень выгодно. Особенно таких сообщников, которые обеспечивают тебя сардинами с лимоном в оливковом масле — любимейшим блюдом Тыковки. (Даже самые грубые бойцы обладают изощренным вкусом по части рыбы.) Кроме того, это престижно: быть любимчиком ДК. (ДК — Двуногая Кошка. Сленговое название кошек, превратившихся в людей. Обратный случай по отношению к Безнадежным, которых я уже упоминал, — людей, превратившихся в кошек.) Не то чтобы Тыковка хотел сам стать ДК. О нет. Его полностью устраивало быть рыжим котом, шляться по садам, плести интриги, выкусывать блох, подлизываться к старушкам, получая в награду молоко, и заигрывать с Ликой (которая, правда, никогда не отвечала ему взаимностью).

Так где я остановился?

Ах да. Примерно здесь:

Мисс Хлыстер перешла через дорогу, чтобы поговорить с Тыковкой.

Тыковка смотрел, как она приближается, и знал, что теперь, когда он во второй раз упустил Барни, ему не поздоровится. Он приготовил оправдания…

— Ну, короче… да, такие дела, старушка, мы тебя подвели, — сказал он. — Я подвел. Мы подвели. Но мы ничего не могли поделать! Пришел Наводящий Ужас, так что пришлось уносить ноги…

Тыковка, надо сказать, был весьма немногословен, и вся эта длинная речь уместилась в полтора «мяу» и одно почесывание.

Но у мисс Хлыстер не было времени на пустую болтовню.

— Найди Мориса, — приказала она. — И скажи ему, чтобы пришел ко мне в кабинет.

Тыковка растерялся:

— Но ты же вроде говорила, что хочешь, чтобы он сидел у тебя дома, пока Барни не умрет.

Мисс Хлыстер взбешенно посмотрела на него, на этот раз не беспокоясь о том, что кто-то может увидеть ее из окна учительской.

— Что ж, Барни был бы уже мертв, если бы ты не был таким дебилом! И заруби у себя на носу: если бы я хотела, чтобы мне задавали вопросы, я бы наняла кота с родословной, — зашипела она, шевеля пальцами, как будто забыла, что у нее уже нет когтей. — Мне нужен Морис, потому что ко мне зашла миссис Ив, которая ищет сына. А теперь пошевеливайся. Живо!

Тыковка исчез.

Она огляделась и заметила десятиклассницу, которая во все глаза смотрела, как она кричит на кошку.

— Ты почему не в школе? — рявкнула мисс Хлыстер.

— Уроки закончились, мисс. Я как раз иду на хор.

— Ах, да, я помню, ты ужасно поешь. Ты накрашена?

— Нет.

— Ну так накрасься. Или надень на голову пакет. Только без отверстий для глаз. Ты выглядишь отвратительно.

И провожая взглядом девочку, которая с плачем побежала к школе, мисс Хлыстер вздохнула и пробормотала с отвращением: «Людишки».

Точное описание

— Ваш сын скоро придет, — сказала мисс Хлыстер, возвращаясь в кабинет. — Он… э-э… сейчас играет в важном матче по регби.

— Правда? — удивилась миссис Ив, глядя в окно на девочек, играющих в хоккей. — Я не знала, что у него сегодня игра.

Мисс Хлыстер задернула шторы и откинулась на спинку стула, покрытую мягкой овечьей шкурой.

— Не волнуйтесь. Как я уже сказала, он скоро придет.

Они перекинулись еще парой фраз и в течение следующего получаса сидели в полном молчании.

Мисс Хлыстер видела, что мама Барни чувствует себя крайне неловко, и тихонько посмеивалась про себя.

— Вы любите кошек, миссис Ив?

— М-м, нет. Не особенно.

Мисс Хлыстер снисходительно улыбнулась.

— Вот оно как.

— Да.

— А я сегодня потеряла своего кота.

— Правда? О, мне очень жаль.

— Да, — сказала мисс Хлыстер, изображая из себя скорбящую по утраченному коту хозяйку. — Его звали Лоскуток. Потому что у него вокруг глаза было белое пятно.

— Как странно! Я только недавно видела такого кота.

«Еще бы ты не видела», — подумала мисс Хлыстер.

— Ах, неужели?

— Да. Но у него был хозяин. Он забежал к нам в библиотеку, и там его увидела одна женщина и сказала, что это ее кот.

— Как? — Лицо мисс Хлыстер исказилось от притворной боли. — О, пожалуйста, пожалуйста, только не говорите, что это была сильно накрашенная блондинка с огромными сережками?

Судя по лицу мамы Барни, описание было довольно точным.

— Да, именно такая.

— Значит, мой бедный маленький Лоскуток сейчас у нее?

— Она сказала, что кота зовут Морис.

Мисс Хлыстер очень хотелось заставить маму Барни почувствовать себя виноватой — просто так, шутки ради, — но она отказалась от этой мысли. Она уже узнала все, что хотела, а если слишком заострять внимание на этом происшествии, то мама Барни может что-то заподозрить. А с подозрениями стоило подождать по меньшей мере до смерти Барни.

Она улыбнулась.

— Ах, не волнуйтесь. Мало ли на свете похожих котов!

В этот миг раздался стук в дверь.

— Входите, — сказала мисс Хлыстер.

Вошел мальчик, как две капли воды похожий на Барни. Миссис Ив шагнула ему навстречу и обняла.

— Я так за тебя волновалась!

— Вот видите, миссис Ив, я же говорила, что с ним все в порядке. Посмотрите, он весь вспотел и раскраснелся после игры!

Морис догадался, что этот намек относится к нему.

— Да, мам, я играл в регби.

— А теперь, — сказала мисс Хлыстер довольно сухо, — прошу меня извинить: мне нужно заняться делами. Вы увидите Барни позже. Не волнуйтесь.

И миссис Ив ушла, немного смущенная, но в целом обрадованная, и направилась к своей машине. Тем временем мисс Хлыстер в кабинете ощупывала лицо Мориса.

Лицо своего сына.

— Мой дорогой, ты все сделал идеально! Ты сделал это! Мой чудный, чудный мальчик!

Морис ласково улыбнулся. Он был рад видеть маму и был рад, что больше не живет у Иглов, но все еще чувствовал себя немного неуютно в своем новом теле.

— Да… Я люблю тебя, мам!

Но мама его не услышала, потому что его слова заглушил звук школьного звонка, который знаменовал конец учебного дня.

— А теперь слушай, — сказала она. — У меня появился план.

Барная ива

Барни оглядел комнату с той странной смесью страха и возбуждения, которую чувствуешь, находясь на вражеской территории в отсутствие врага. Он уже собрался было уходить, когда заметил на кровати неожиданный предмет. Что-то мягкое, серое и очень трогательное на вид. Ослик! Иа-Иа! Гэвин Игл спал в обнимку с плюшевым осликом!

Это так поразило Барни, что на миг он даже забыл о том, что он кот. Но, услышав шум, он очень быстро об этом вспомнил. Такой шум невозможно игнорировать, если ты кот.

Шум был негромким.

Просто тихое скуление где-то вдалеке.

Собака.

Леонард.

Барни ждал.

Проще всего было бы выскользнуть из комнаты и вернуться на первый этаж, но Барни напомнил себе, что пришел сюда искать ответ.

И он решительно — у него даже заколотилось сердце и задрожал хвост — пошел на звук. Звук привел его к гостевой спальне.

Вот безумие.

Где это видано, чтобы кошка искала собаку?

Он вошел внутрь и почувствовал слабый, но отталкивающий запах собачьего пота. Из-под кровати на него уставилась пара круглых выпученных глаз. Огромное тощее чудовище, покрытое черно-коричневой шерстью. Доберман. Барни старался не поддаваться страху.

— Привет, — сказал он. — Я — Барни.

— Что? — Голос был нервным и каким-то расстроенным. — Ты, видимо, забыл свое имя. Или… или…

— Нет. Я не забыл. Просто я не тот, за кого ты меня принимаешь… Я не Морис.

— Я сейчас с ума сойду! Сначала подушки, теперь это.

Барни не понял:

— Подушки?

— Да, они настроены против меня. Те, на кровати. Они вечно на меня косо смотрят. Хотят меня унизить! Посмотри! Они еще там?

Барни отошел назад и посмотрел на кровать. Там и правда лежали подушки. Целых две. Обычные квадратные подушки, немного помятые.

— Мне не кажется, что они косо на тебя смотрят, — сказал Барни, пытаясь успокоить бедного пса. — По-моему, они просто помялись.

— Помялись? Это они хотят, чтобы ты так думал.

Барни повернулся к двери. Леонард явно был ненормальным и не мог ничем ему помочь.

— Не оставляй меня одного, — проскулил он. — Ну пожалуйста.

Барни помедлил.

— Мне очень жаль, но я не здесь живу. У меня есть свой дом. — Он повернулся и почти дошел до выхода.

— Не ходи к Хлыстерам, — взмолился Леонард.

— Что?

Но пес его не слушал.

— Я уже говорил об этом батарее. Я сказал: это все, о чем она умеет говорить, Мамочка-Карамелька-Хлыстер-Мамочка-Карамелька-Хлыстер.

— Ты сказал «Карамелька»?

— У меня была работа! — к немалому смущению Барни вдруг заявил пес.

— Что?

Собака крепко зажмурилась.

— Раньше я чего-то стоил! Я работал в охране! Но думаю ли я о том, чтобы вернуться? Нет! Да! Нет! Нет! Да! И все-таки нет. Я не могу. Подушки меня не пустят. А даже если бы пустили, я бы все равно не пошел, потому что сейчас у меня другие хозяева. И я смиряюсь, я принимаю все как есть. — Сейчас он казался скорее грустным, чем сумасшедшим. — Это мой долг.

— Послушай, пожалуйста, мне нужна твоя помощь, — сказал Барни как можно мягче и спокойнее.

Пес не обратил на него внимания и процитировал одно печальное стихотворение, известное среди доберманов:

Леонард, казалось, был далеко, там, куда унесли его скорбные и безумные мысли.

Но тут у Барни возникла идея.

— Послушай, пожалуйста, ты должен мне помочь. Э-э… подушки говорят, что ты должен мне помочь.

Пес навострил уши.

— Что? Они так сказали?

— Да, — сказал Барни, соображая на ходу. — Они говорят, ты должен сообщить мне все, что тебе известно про Мориса. Они хотят, чтобы ты мне объяснил, почему ты думаешь, что он убежал?

— Чтобы увидеться с мамочкой, — сказал пес, посасывая переднюю лапу. — Он хотел увидеть мамочку. Как будто мы все не хотим увидеть мамочку!

— Карамельку?

— Карамельку! Карамельку! Карамельку! И так весь день. Карамелька…

Барни задумался. Карамелька. Мисс Хлыстер.

— Морис — сын мисс Хлыстер!

Пес внимательно рассматривал его. На миг Барни ясно увидел прежнего Леонарда: серьезную сторожевую собаку.

— Однажды пришел рыжий кот. Принес сообщение.

— Какое сообщение?

— Не знаю. Он передал его шепотом. Я знаю только, что после этого Морис был сам не свой. Он сказал, что собирается сбежать. Он хотел найти сливу.

— Сливу?!

— Или иву. Барную сливу или иву. И почему-то он думал, что если найдет ее, все станет хорошо.

Барная Ива.

Барни Ив.

Барни понял: вчера он не случайно встретил того кота.

— Значит, это все было запланировано. Он специально меня искал. Но почему меня?

— Не знаю. Пожалуйста, скажи подушкам, что я прошу прощения.

— Они… больше на тебя не сердятся, — заверил его Барни. — Мне кажется, они все понимают.

Барни попятился, подальше от этих безумных глаз, горящих из-под кровати, и выбежал в коридор. Он понимал, что содержание сообщения, переданного Морису, объяснило бы все. Потом он вспомнил слова мисс Хлыстер, которые она произнесла, хвастаясь конвертом с адресом. «Это мои билеты. Для меня и того единственного человека, которого я люблю. Билеты, чтобы навсегда уехать отсюда. Завтра в это же время я уже буду на пути в Старый Сиам. Это в Таиланде».

Итак, теперь Барни знал, где искать Мориса. Придется наведаться в дом к мисс Хлыстер. Но он также знал, что времени у него в обрез, ведь его настоящее тело скоро сядет в самолет и улетит на другой конец света.

И тут сердце Барни ушло в пятки, потому что он услышал грохот входной двери и восторженный писк Флоренс:

— Гав-Гав пришел! Гав-Гав пришел!

Проблема туалета

Гэвин пробыл дома пять минут, и три минуты из этих пяти он простоял на хвосте Барни.

Барни спрятался в ванной. Проблема была в том, что Гэвин всегда заходил в туалет, когда возвращался домой из школы, и он захлопнул дверь прежде, чем Барни успел выскользнуть вон.

И вот теперь Гэвин сидел на унитазе со спущенными штанами, а подошва его тяжелого левого ботинка стояла на хвосте Барни, причиняя ему такую боль, с которой бы не сравнилась бы даже боль от удара мяча для регби.

— Ооо, — стонал Барни. (Это единственное слово, совпадающее в кошачьем и человеческом языках.)

— Что-что? — сказал Гэвин, посмеиваясь. — В чем дело, Морис?

— Пожалуйста, убери ногу с моего хвоста.

— Не понимаю, что ты говоришь.

— Все ты понимаешь, псих ненормальный. Пожалуйста. Мне больно.

Гэвин уставился на Барни.

— Ты что-то изменился. Каким-то хилым стал. Ты похож на… — Он тряхнул головой, словно выгоняя глупую мысль. — Кстати, как ты оказался утром на остановке? Я не потерплю, чтобы за мной в школу таскался кот. Потому что я — Гэвин. А Гэвин по-гречески значит «камень». (На самом деле нет, и Гэвин просто тупица.) — И это действительно так. Я большой крепкий камень.

— Я бы тебя по-другому назвал, — провыл Барни.

— Так что не вздумай снова так делать, меховая морда, или ты труп, — продолжил Гэвин. — Понял меня? Т. Р. У. Б. Труп.

«Вообще-то Т. Р. У. П.», — подумал Барни.

Гэвин не понял этой колкости, но на всякий случай наступил на хвост посильнее. Так что когда внизу зазвонил дверной звонок и Гэвин наконец поднял ногу, Барни испытал ни с чем не сравнимое наслаждение.

— Кто это? — прокричал Гэвин, отрывая длиннейший кусок туалетной бумаги.

Послышался мамин голос:

— Гэвин! Гэвин?! Можешь открыть! Я на велотренажере!

— Угу-у, — голосом пещерного человека промычал он.

Гэвин закончил свои дела в туалете и пошел вниз, а Барни поспешил за ним по пятам. Гэвин открыл дверь.

— Добрый день, — сказал торговец одеждой и метелками для стирания пыли. — Могу я поговорить с владельцем дома, молодой человек?

Но ответа Гэвина Барни уже не услышал. Он шмыгнул в дверь и бросился бежать. Нельзя было терять ни секунды.

Платановая аллея, 63

Платановая аллея была самой обыкновенной улицей из всех обыкновенных улиц. Она была настолько обыкновенной, что, даже оказавшись тут впервые, ты был уверен, что уже бывал тут не раз: настолько она была похожа на все остальные улицы мира. На ней стояли обыкновенные дома с обыкновенными дверями и обыкновенными окнами. Правда, на стене в конце улицы было нарисовано граффити, но улица была настолько скучной и не вдохновляющей, что на граффити было написано просто «Граффити».

Дом номер 63 тоже был самым обыкновенным и ничем не отличался от других домов.

Зажатый между обычным домом 61 и обычным домом 65 — где когда-то жили дети Фриманов (те, что оторвали фейерверком хвост одной небезызвестной нам кошки), — дом номер 63 был обычным настолько, что рядом с ним обычные соседские дома со шторами в цветочек и наклейками общества охраны общественного порядка смотрелись прямо-таки безумно. Я серьезно, дом номер 63 выглядел таким скучным, что можно было запросто забыть, как он выглядит, даже глядя прямо на него.

Но Барни, который подошел к этому дому в гаснущем вечернем свете, ощущал все что угодно, но только не скуку. Ведь он знал, кто живет в этом доме. И он знал, что если и есть возможность снова стать собой, то искать ее нужно именно здесь.

Он с облегчением заметил, что серебристой машины мисс Хлыстер перед домом нет. Сегодня среда. А по средам в школе собрание начальства. Отлично. Он как раз все успеет: забраться внутрь, найти Мориса и смыться, пока она не вернулась.

Барни прошел по тропинке между домами 63 и 65 и скользнул в деревянную калитку.

— Постой, котик, — промычала добросердечная мокрица, висевшая вниз головой на прогнившей доске. — Там опасно.

— Спасибо, — поблагодарил Барни, но совету ее не последовал. Он пересек лужайку, отметив, что рыбный запах с каждым шагом становится все сильнее, и подошел к кошачьей дверце в задней двери. Дверца была сделана из прозрачной пластмассы — к сожалению, слишком грязной, чтобы рассмотреть, что там внутри. Перед тем как просунуть голову внутрь, Барни быстро оглядел сад. Он был страшно заросшим, лужайка выглядела так, словно ее не стригли много лет, а все клумбы заполонили сорняки. У задней стены дома стоял старый велосипед настоящей мисс Хлыстер, теперь заброшенный и покрытый ржавчиной. Видимо, блестящая серебристая машинка, на которой ездила мисс Хлыстер, появилась уже после того, как директриса поменялась телами со своей кошкой.

Барни шагнул внутрь. Он очутился на кухне и сперва не замечал ничего, кроме рыбного запаха, от которого у него затрепетали ноздри и потекли слюни. И понятно почему. Кухня была набита рыбой. На столе красовалась свежая серебристая форель. Все поверхности были заставлены открытыми и закрытыми банками с сардинами и тунцом, а по всему полу валялись рыбные кости — часто целые скелеты с нетронутой головой. Ступая как можно тише, Барни прошел по кухне, стараясь не обращать внимания на мертвые глаза форели, которые уставились прямо на него.

Тут он услышал голос.

— Извините меня! — пропищал он. — Я тут немного застряла.

Барни пошел на голос и обнаружил деревянную дощечку, на которой распласталась коричневая мышка, прижатая тонкой полоской металла. Мышеловка.

— Извините… — Мышка едва дышала. Металл все глубже впивался в ее шею, и видно было, что еще немного — и голова ее будет отрезана. — Конечно, у меня нет привычки обращаться к кошкам за помощью. Я бы и не обращалась. Моя жизнь скучна и ничтожна. Но у меня есть малыши, которые во всем зависят от меня. Я… я почуяла запах сыра и не смогла удержаться. Это был пармезан…

Барни не знал, как помочь мышке. Будь он человеком — одно дело. Но с подушечками вместо пальцев, крошечным телом и ничтожными силами все было совсем по-другому. Барни заметил стоящую поблизости бутылку с рыбьим жиром и подтолкнул ее так, что жир залил мышь и мышеловку. Потом он попытался поддеть одной лапой железный прутик, другой прижимая к полу деревяшку. Жир уменьшил трение, и мышка ухитрилась выскользнуть из-под железки, которая тут же с треском захлопнулась снова, отрезав пару мышиных усиков.

— Удивительно, — сказала мышь, из шейки которой сочилась кровь. — Что ты за кот такой? Никогда не видела, чтобы коты беспокоились о ничтожной маленькой мышке вроде меня, старой Моши.

— Вообще-то я…

Мышка Моши вдруг всполошилась и метнулась к крошечной дырке в плинтусе, на ходу разбрызгивая кровь и рыбий жир.

— Подожди! — воскликнул Барни. — Ты куда?

— Спасайся, добрый кот!

Барни услышал щелчок кошачьей дверцы.

Это была кошка с огромными ушами. Лика.

Барни вылетел в коридор и оттуда побежал наверх. Здесь тоже валялись мертвые рыбины и их кости, а на лестничной площадке стояли блюдечки с жирным молоком. Снизу донесся звук. И еще один, на этот раз откуда-то сверху. Кто-то зевал, просыпаясь. Барни не мог решить, стоит ли ему спрятаться или лучше продолжить поиски Мориса. Ведь если сюда пришла Лика, то могли прийти и другие бойцы. Все-таки надо уходить. Слишком уж здесь опасно. Но не успел он решить, каким путем ему выбраться отсюда, как он почуял новый запах. Восхитительный, манящий, радующий сердце запах, не похожий ни на один другой запах в мире. Почуяв его, он словно попал под гипноз и, совершенно утратив волю, мог только следовать за ним. Он миновал ванную, прошел по коврикам, рыбьим костям и клочкам кошачьей шерсти и свернул налево в последнюю дверь.

Он вошел. Комната была полна одинаковых растений в цветочных горшках. Он помнил это растение еще с тех пор, как помогал папе в саду. Кошачья мята. Известная тем, что вводит кошек в состояние экстаза. Барни ни о чем не мог думать: ему хотелось только оказаться поближе к этим растениям.

Когда волшебный запах уносил последние капли его здравого смысла, Барни вдруг услышал слабый писклявый голос за спиной.

— Мя-я-яу, — произнес он.

Судя по всему, это был сигнал к нападению, потому что следующее, что почувствовал Барни, — это как что-то накрыло его сверху. Что-то мягкое, но довольно тяжелое. Что бы это ни было, запах травы через него не проникал, и Барни снова обрел способность соображать.

— Выпустите меня, — взмолился он. — Пожалуйста, отпустите меня!

Но его уже тащили, обернув тем мягким предметом, который упал на него, — видимо, кошачьей подстилкой.

— Пустите!

Бесполезно.

Его вытащили из комнаты и потащили по лестничной площадке. Он пытался цепляться когтями за крошечные неровности пола. Но тот, кто его тащил, был, по-видимому, довольно силен, потому что даже не замедлил шаг.

— Послушайте, это ошибка. Если вы меня отпустите, я просто уйду. Честно! И ни о чем не буду спрашивать. Ну пожалуйста, все это просто ошибка. Отпустите меня.

Безрезультатно.

Тащивший его, кажется, повернул в другую комнату. Прижавшись мордочкой к одеялу, он попытался что-то рассмотреть сквозь него, но даже кошачьи глаза не могли различить ничего, кроме неясных теней.

Потом движение наконец прекратилось, и подстилку отпустили.

— Молодцы, котята, — сказал знакомый ему голос. — Можете его отпустить.

Котята?

На него напали котята?!

Да, именно так. С него стянули подстилку, и Барни оказался в комнате, залитой ярким светом. Поморгав, он осмотрелся и увидел семерых маленьких большеухих котят, которые жевали края подстилки. Все семеро были миниатюрными копиями Лики. Будь Барни человеком, он бы решил, что они очень хорошенькие, но теперь они казались мелкими противными уродцами. Обернувшись, Барни увидел, как Лика с парой других бойцов захлопывают дверь. Лика похвалила котят:

— Отличная работа, малыши.

На старом сломанном телевизоре, принадлежавшем еще, видимо, настоящей Полли Хлыстер, восседал Тыковка. Около телевизора валялась старая книга мисс Хлыстер: «Как научиться нравиться всем» Тиффани Тороугуд. А рядом лежали кости. На этот раз не рыбьи. Они были крупнее, размером примерно с кошачьи, но без черепа.

Заговорил Тыковка:

— Отлично, бойцы, приступим. — К Барни подошел крупный пятнистый кот, прихрамывающий на одну лапу. Он весь был какой-то ободранный, с местами истонченным мехом, а местами и вовсе без него. Этого кота, казалось, наспех сшили из разных кусков, как тряпичную куклу. Но это не мешало ему иметь воинственный и грозный вид. Не успел Барни оглянуться, как его когти уже впились в его кожу.

Подошли и другие бойцы. Лика, котята, Тыковка, полосатая кошка — вся банда. Барни съежился, дрожа от боли и страха.

Но тут вдруг открылась дверь. Кошки насторожились, а Барни стал судорожно оглядываться в поисках выхода. Дверь была открыта, но охранялась с обеих сторон. А в дверном проеме стоял не кто иной, как мисс Хлыстер, а рядом с ней — Морис, в теле, украденном у Барни.

— Ну-ну-ну, — протянула мисс Хлыстер. — Кажется, милые мои бойцы, вы все-таки на что-то способны.

— Мам, что ты собираешься с ним сделать? — обеспокоенно спросил Морис.

Мисс Хлыстер повернулась к сыну. Она бы с удовольствием прикончила Барни прямо здесь и сейчас, но не была уверена, что ее сыну стоит на это смотреть. Так что она подняла с пола Барни, ослепшего от боли и трясущегося.

— Ничего, хороший мой. Не волнуйся об этом. Я немного покатаюсь с ним на машине. А ты пока поешь кошачьей мяты.

— Но мам…

— Никаких больше «но», дорогой, — отрезала мисс Хлыстер. — Мы об этом уже говорили.

Мисс Хлыстер направилась вместе с Барни вниз, но ее остановил голос Тыковки:

— Пока ты не ушла, что там насчет сардин? Откроешь нам пару банок?

Мисс Хлыстер взбешенно обернулась:

— Нет! Ты и так слишком жирный. Скоро ты с места не сможешь сдвинуться. Придется подержать вас на голодном пайке.

Бойцы столпились на лестничной площадке, недовольно ворча, а мисс Хлыстер, хрустя разбросанными по полу костями, вышла из дома, так стиснув Барни, что он едва не задохнулся.

— Ты, значит, решил пробраться в мой дом и поговорить с Морисом без меня? А ты скользкий тип, надо заметить. Впрочем, ты как был неудачником, так им и остался. И жить тебе осталось недолго.

Она вышла из вонючего грязного коридора, и Барни очутился на холодном пронизывающем ветру.

— Итак, мистер Безнадежный, давай-ка оценим твои способности к выживанию, — зловеще прошипела мисс Хлыстер, после чего грубо запихнула его в тесный багажник машины. — Думаю, ты относишься к классу П: Патологически Неудачливый Кот.

Багажник с грохотом закрылся, и на Барни опустилась темнота, поглотив последнюю надежду.

Веселье в представлении мисс Хлыстер

Машина неслась по дороге. Только тьма и шум. Шум мотора, шум ветра, полый угроз, которые не могло определить даже кошачье ухо. Барни охватило полное отчаяние. Страх, боль в разодранной спине, духота и полная тьма — из-за всего этого он едва мог дышать. И еще очень трудно было удержаться на ногах. К тому времени, когда машина наконец остановилась, Барни отбил себе все бока о твердые стенки багажника.

Машина остановилась, и наступила непонятная зловещая тишина. Никто не открывал багажник. Ничего не происходило. Время тянулось бесконечно.

Прошло, казалось, много часов, прежде чем снаружи наконец послышались шаги.

Багажник открылся.

Была почти ночь, но по сравнению с непроницаемой темнотой багажника уличный свет казался слепящим.

Бушевал ветер — таких громких завываний Барни никогда еще не слышал, и волосы мисс Хлыстер под его порывами превратились в беспорядочную копну.

Тут раздался шум, наполнивший Барни ужасом. Плеск воды.

Мисс Хлыстер вытащила его из машины. Теперь он понял, что она задумала.

— Зачем вы это делаете? — спросил он мисс Хлыстер.

— Главным образом ради развлечения. Но есть и практическая цель. Видишь ли, Барни, если я оставлю тебя в живых, ты рано или поздно найдешь способ снова стать человеком, и тогда ты расскажешь всем о том, что произошло, и у меня будут большие неприятности.

— Я не буду. Обещаю.

— Честно говоря, это неважно, даже если ты и сдержишь обещание. Потому что есть причина поважнее.

Барни вспомнил, что говорил ему доберман, вспомнил имя, которое упомянула мисс Хлыстер, когда несла его к машине.

— Морис?

Мисс Хлыстер, совсем не удивившись, кивнула.

— Я хочу быть уверена, что мой сын останется человеком.

Барни понял:

— Значит, если я умру, он навсегда останется человеком?

— Ну, мне нужны двойные гарантии. Ведь мы с ним теперь люди. У нас впереди долгая жизнь, и я хочу защитить нас обоих. Из всего моего помета выжил он один. Он был моим счастьем…

Барни с удивлением услышал в ее голосе настоящую нежность.

— Хотя, как ты сам понимаешь, мы очень много времени провели в разлуке. В любом случае, я мать. И хорошая мать, и поэтому я хочу для моего котеночка только самого лучшего. А в его положении самое лучшее — быть человеком. А именно — тобой. Так что, когда ты умрешь, я буду знать, что путь назад закрыт. Путь назад — это ты. А закрыт — значит мертв. И тогда мой любимый сын останется человеком до самой смерти, и мы всегда будем с ним вместе.

Барни посмотрел через плечо мисс Хлыстер на берег реки. В отдалении стояли дома, он ясно видел их, несмотря на темные окна. Ночь была ясной, ярко светила луна и звезды, и на берегу видны были гаражи и складские помещения.

Он знал, где они находятся.

На окраине города. Возле реки. В двух милях от дома.

Она сунула его под подбитую мехом куртку и медленным шагом пошла к мосту. Барни хорошо знал этот мост. Именно отсюда было его первое детское воспоминание: они с мамой и папой бросали палочки с моста, соревнуясь, чья палочка первой покажется с другой стороны ниже по течению.

Мисс Хлыстер холодно усмехнулась.

Звук этот резанул по нервам Барни, словно тупой нож.

Она достала его из-под куртки, на которой красовались заплаты из кошачьей кожи, бывшей когда-то ее собственной, и, вытянув руку, подняла его над водой.

Она взглянула на него так, как смотрят на дорогое блюдо перед тем, как приступить к еде. В глазах ее горело безумное ликование.

Тут у нее зазвонил мобильный телефон. Она взяла трубку. Барни услышал приглушенный голос. Свой голос.

— Мам… — сказал Морис. — Мам, не надо.

— Я это делаю ради тебя, малыш.

— Это не он оторвал тебе хвост!

— Да, я знаю… — В голосе мисс Хлыстер промелькнула печаль. И, промелькнув, исчезла. — Но Фриманам мы тоже отомстим, когда приедем в Таиланд, будь в этом уверен. А пока, милый мой, мы должны убедиться, что никто больше не сможет нас разлучить. Если он останется в живых, мы никогда не будем знать покоя. Морис, подожди минутку… — Мисс Хлыстер не выключила телефон, но положила его в карман. — Ну что ж, Барни. Мне очень хотелось сделать новую подставку для ручек, но этот способ быстрее и чище… Ты будешь всего лишь одним из сотен котов, утонувших в реке.

Барни слышал неумолимый шум воды внизу.

— Прощай, Барни Ив, — сказала мисс Хлыстер.

И разжала руку.

Она перегнулась через перила. Как жаль, что Морис не может на это посмотреть! Впрочем, смотреть на это в одиночестве было не менее приятно. Падающий кот, через миг ставший маленькой черной точкой внизу, и затем белые брызги воды.

А потом ничего.

— Ну, — сказала мисс Хлыстер, достав телефон из кармана, — вот и все. Не думай об этом так много. Теперь там нужно просто придерживаться плана. Выходи из дома и возвращайся к миссис Ив. Веди себя как обычно, чтобы она не дергалась. А утром я буду ждать тебя на улице, и тебе нужно будет только избавиться от этой девчонки, Риссы. Просто скажи ей, когда придете к остановке, что ты забыл кое-что дома. И тогда у нас будет большой запас времени до того, как люди что-то заподозрят. Когда они заметят наше отсутствие, мы уже будем на другом краю света…

В воде

Барни стремительно падал вниз, глядя на звезды — далекие алмазы, сверкающие на черном бархатном небе. Последняя в его жизни красота. Тут его тело неожиданно для него самого перевернулась и сгруппировалось, так что теперь он летел лапами вниз.

Вниз, вниз, вниз…

Плюх!

Он сильно ударился подушечками лап о поверхность воды, которая показалась ему очень твердой. В следующий миг он погрузился в ледяную, грязную, огромную реку, и его потащило вниз по течению.

— Помогите! — промяукал он, пытаясь держать голову на поверхности. — Кто-нибудь! Спасите!

Но конечно же его никто не слышал.

Он посмотрел на берег реки.

Мимо проплывали большие пустые здания. Он оглядел противоположный, дальний, берer. Там не было видно ни домов, ни складов, ни людей. Только рваная каемка бурьяна. Слишком далеко, чтобы надеяться туда доплыть.

Барни отчаянно замолотил по воде лапами, но все его силы уходили на то, чтобы держать голову над водой.

— Плыви, — приказал он себе. — Давай же… плыви!

Он решил направиться к левому берегу, просто потому, что тот был ближе. Но течение становилось все сильнее. Он казался себе комочком пыли, который засасывает пылесос. Никогда еще в жизни он не чувствовал себя таким маленьким, беспомощным и слабым.

Тут он понял, почему течение усиливается. Его несло к плотине. Даже если у него хватит сил еще минут десять держать голову над водой, толку от этого будет мало — оказавшись у плотины, он в любом случае утонет.

«Плыви… плыви… плыви…»

Но голос в его голове насмешливо отвечал:

«Тони… тони… тони…»

Да, он умрет, умрет под небом с тысячами сияющих звезд.

Звезды!

Он знал, что баржа, на которой жила Рисса, пришвартована совсем недалеко от плотины. Более того, она уже виднелась вдалеке, и ряд мягко святящихся иллюминаторов отражался в темной воде.

А вот и сама Рисса! Сидит на палубе и смотрит на звезды в телескоп.

Но до баржи оставались еще целые мили. Кошачьи мили, но все равно. И хотя течение несло его в правильную сторону, чтобы попасть на саму баржу, нужно было свернуть к берегу. Он попытался отклониться в сторону и, напрягая последние силы, погреб усталыми, замерзшими, одеревеневшими лапами к барже.

Он понемногу продвигался к цели, но понемногу — совсем не то, что ему было нужно. Нет, ему не добраться до баржи. Он видел достаточно много треугольников на уроках математики, чтобы понять, что угол, под которым он плыл, был недостаточно острым.

Да даже если он и доплывет до баржи, все равно он не сможет на нее влезть.

Но он продолжал плыть. Он вспомнил, как однажды прыгнул в бассейн прямо в пижаме, чтобы заработать значок за спасение жизни утопающих. Тогда ему пришлось сдаться, потому что у него слишком устали ноги. Теперь его закоченевшие ноги устали в десять раз сильнее, но почему-то в кошачьем сердце обнаружилось гораздо больше отваги и решимости, чем когда-то было в человеческом.

В голове его была только одна мысль. Мысль о барже, о теплых комнатах. Он старался не думать о холодной воде, тянущей его вниз.

— Помогите! — завопил он, поняв, что плыть уже не может. — Рисса! Помоги! Помоги!

Но ее силуэт оставался неподвижным. Она смотрела на усыпанное звездами небо.

Голова Барни бессильно опустилась под воду. Он заставил себя вынырнуть.

— Рисса! Кто-нибудь! Помогите!

Она пошевелилась.

Он ясно это увидел.

Встала и посмотрела на реку.

— Рисса!

К его ужасу, она снова уселась. Но тут он увидел, что она опустила трубу телескопа и стала всматриваться в воду.

Барни неистово замолотил всеми лапами по воде, изо всех сил вытягивая шею, чтобы стать заметнее.

Рисса отложила телескоп и ушла внутрь. У Барни упало сердце: она его не заметила. Но Рисса тут же вернулась, ведя за собой бородатого мужчину. Ее папу. Прошла, казалось, целая вечность, пока он подошел к телескопу и посмотрел в него.

Барни издал крик.

На этот раз он даже не стал облекать его в слова. Все равно никто их не поймет!

Он просто испустил самый пронзительный вопль, на который только был способен. Вопль этот отнял у него последние силы. Он вложил в него все отчаяние, жившее в нем с тех пор, как развелись его родители.

Они его услышали. И увидели. Папа Риссы поднялся и, не долго думая, прыгнул в воду и поплыл.

«Держись, — сказал себе Барни. — Еще немного. Главное, держись… Держись… Держись…»

Баржа

«…Держись».

Он удержался.

Он смог.

Папа Риссы доплыл до него и схватил под живот как раз тогда, когда Барни уже готов был сдаться.

— Ну, теперь все хорошо, малыш, — сказал мистер Фейриветер. Он тяжело дышал, удерживая Барни над водой в одной руке, а другой гребя к барже.

Добравшись до места, он сразу же внес Барни внутрь. В теплой, длинной и узкой комнате им занялись Рисса с мамой, пока мистер Фейриветер пошел принимать ванну.

Барни уже видел раньше родителей Риссы, и они всегда ему нравились. Но все-таки, если честно, они были изрядными чудаками!

Для начала, они жили на барже. И они не просто не смотрели телевизор — у них его не было! И они могли часами разговаривать про звезды. У них вроде был компьютер, но Барни никогда его не видел. Телефон у них тоже был, но выглядел он так, словно его купили году эдак в 1973-м. Папа Риссы носил бесформенные дырявые свитера длиной примерно до колена и готовил вегетарианскую еду, добавляя туда какие-то странные вещи вроде семян квиноя или булгара.

Он был плотником, а мама Риссы — художницей. Она рисовала цветы и растения, и ее картины висели по всему дому. У нее были очень длинные волосы и румяные щеки, а одевалась она всегда в грубые рабочие штаны из хлопка. И она вечно находилась в восторженном и радостном настроении.

Звали их Роберт и Сара — единственное, что было в них обычного.

Но теперь Барни окончательно убедился, что они самые лучшие люди на свете.

Пока Рисса вытирала Барни пушистым полотенцем, ее мама подкладывала ему кусочки сыра, вкуснее которого он в жизни не ел.

— Это корнуэльский сыр, йарг, — сказала она, и голос ее был теплым, как стоявшая в углу печка. — Самый вкусный сыр в мире. Правда, я родом из Корнуэлла, так что могу быть необъективной.

Она сунула ему еще один кусочек.

— Бедняжка, — сказала она. — Какой же ты голодный!

Рисса почесала его за ушком.

— Это тот самый кот, я тебе про него говорила… Тот, которого мисс Хлыстер заперла в ящике. И за которым потом гнались уличные кошки.

Мама слегка нахмурилась. Она души не чаяла в Риссе, но то, что она сегодня рассказала ей с Робертом, было уже слишком.

— Милая, но это странно. Ты уверена, что это тот же кот?

— Ага. То же белое пятно. И глаза такие же.

Рисса рассматривала его.

— Рисса, — мяукнул Барни.

— Какой-то ты чудной, — протянула она, так нежно поглаживая его за ухом, что он немного смутился. — Мне правда кажется, что я тебя знаю уже сто лет.

— Так и есть!

Она все смотрела на него, а потом встряхнула головой, словно выбрасывая глупую неправдоподобную мысль.

— Как ты думаешь, что с ним случилось? — спросила Рисса. — Может, те кошки загнали его в воду? Или, может быть, это мисс Хлыстер?

— Ну, не волнуйся так. Мы уже позвонили в службу помощи животным. Я уверена, что они разберутся с этой женщиной.

Рисса подумала, не рассказать ли ей, как она ходила в кошачий приют, но не стала. Мама, конечно, скажет, что нужно срочно сообщить об этом маме Барни, но у миссис Ив на сегодня и так достаточно переживаний.

Она вздохнула.

— Все эти штуки с кошками, и то, как Барни сегодня убежал… Безумный день!

— Я не убегал. Это был не я.

Барни видел, что Рисса грустит, и подсунул голову ей под ладонь, чтобы хоть немного ее развеселить.

— Тебе нравится Барни, да? — спросила мама, лукаво блестя глазами.

— Ну да, кажется, нравится. — От этих слов Барни снова смутился и с благодарностью подумал про свой мех, под которым не видно было, как вспыхнули его щеки.

Голос Риссы изменился.

— Но Барни… он иногда бывает просто невыносимым. Вот сегодня, например! Утром он был сам на себя не похож, убежал куда-то… Я думала, он никогда не вернется! А в конце уроков он как ни в чем не бывало явился в школу. И не потрудился мне позвонить, хотя меня не было полдня. Мне даже пришлось звонить его маме! Что это все значит?

— Не знаю, солнышко, — сказала мама под бормотание воды, плещущейся о край баржи. — Но я уверена, что всему этому есть какое-то объяснение. Он хороший мальчик, это видно.

Барни видел, как все эти разрозненные факты копятся в голове у Риссы, словно детали конструктора Лего. Если бы только она могла собрать их и увидеть правду!

Морковный пирог

После сыра Фейриветеры поставили перед Барни миску с домашним морковным пирогом, нарезанным на мелкие кусочки.

Потом его уложили на теплый плед.

— Ой, смотрите, — встревоженно сказала мама Риссы. — Он весь в царапинах.

— Мам, — спросила Рисса. — Можно он останется у нас?

— Конечно, можно. Если он сам захочет. Ведь можно, Роберт?

Роберт покосился на Барни со старого деревянного кресла, где сидел, наигрывая тихую мелодию на гитаре.

— Конечно, оставайся, малыш. Главное, запомни, что там, снаружи, не бассейн для плавания!

Сара налила в блюдечко молока, и Барни проглотил его в мгновение ока. Оно было божественно вкусным, полным тысячи разнообразных вкусов и ароматов, о которых он раньше и не подозревал.

Рисса уселась на плед рядом с ним и погладила его по спинке.

— Как тебе повезло, что ты кот, — сказала она. — Тебе не приходится общаться с людьми.

— Что это за мрачные мысли, Рисса? — сказал папа.

— Знаю, знаю… — Она вздохнула, запустив пальцы в шерстку Барни. — Это все Барни.

Сара взяла альбом и начала кусочком угля набрасывать портрет Риссы с котом.

— Я уверена, что всему этому есть объяснение, — повторила она.

— Ох, хоть бы завтра Барни снова стал таким, как раньше! Снова моим другом…

— А я думала, ты хочешь, чтобы он был тебе больше, чем просто другом.

На этот раз вспыхнул не только Барни, но и Рисса.

— А я передумала! Никаких мальчиков, пока мне не исполнится восемнадцать. И, в любом случае, это не будет Барни Ив! Друзья важнее, чем мальчики.

— Когда-нибудь ты поймешь, что это можно совместить.

Барни посмотрел на лицо Риссы. Оно казалось несчастным. И ему было больно осознавать, что причина этому — он.

— Я здесь, я никуда не делся.

Она почесала его под подбородком.

— Бедный котик. Но не бойся, здесь тебя никто не обидит!

Роберт запел. Эту песню он сочинил только что и назвал ее «Песня для кошачьего хора».

Как соблазнительно! Остаться здесь, в тепле, жить вместе с лучшей подругой и ее замечательными родителями, есть сыр и морковный пирог…

Барни клонило в сон.

Просто неодолимо клонило в сон.

А почему бы и нет? Почему бы не остаться здесь?

И глядя на добрые улыбающиеся лица Риссы и родителей, он падал в глубокую, глубокую тьму, где не было ничего, кроме блестящего зеленого глаза, в котором мерцали ответы на все его вопросы.

Я — Барни

Барни проснулся.

За окном все еще была ночь, на небе виднелись звезды. Он лежал один на пледе, ровно там, где его оставили.

Под баржей хлюпала вода. Он осмотрел обшитые деревянными панелями стены и картины на них. На одной был кактус в пустыне с длинной тенью, протянувшейся по песку. Барни в жизни не видел ничего красивее этой картины.

В углу, у входа на кухню, стояла гитара Роберта, а в миске перед ним лежали остатки морковного пирога.

«Не так уж это и плохо, — подумал он, — быть котом и жить на барже. Здесь тепло, плед такой мягкий…»

Он мог остаться здесь.

В покое.

Навсегда.

Но нет. Ведь папа жив! А с его мамой живет кот в человеческом теле. А что, если этот кот такой же убийца, как и его мамаша? Тогда и маме, и Риссе грозит опасность. Нет. Надо придумать выход. Во что бы то ни стало снова стать человеком. Осталось только понять как. Ему казалось, что он знает, кто может ему помочь. Почему-то он никак не мог забыть Наводящего Ужас, его странный печальный зеленый глаз и ту теплоту, которая тогда разлилась у него внутри…. Как будто тот кот хотел ему что-то сказать, но не смог.

Барни взглянул на старые деревянные часы на стене.

Полшестого утра.

Перед тем как уйти, он допил молоко, заботливо оставленное для него в блюдечке, и дожевал пирог, потому что знал, что ему понадобятся все его силы.

И тут его осенило.

Медленно, неловко он собрал в кучку крошки от пирога. Затем осторожно распределил их по светлым доскам пола и придал им форму букв:

Я — Барни.

Это оказалось не так просто. Покончив с этим, он ушел: выпрыгнул в крошечное оконце в ванной и мягко приземлился на траву.

Он поспешил к городу, думая о сверкающем глазе Наводящего Ужас, который явился ему во сне.

Рисса поняла

Рисса проснулась раньше всех. Протирая глаза, она выползла из комнаты и осмотрелась в поисках кота.

— Кис-кис! Ты где?

Тут она увидела крошки на полу. Сначала ей показалось, что это просто крошки. Но потом она заметила, что крошки выложены в форме букв, и, прочитав их, она задохнулась. В голове у нее мелькнули слова, которые владелец приюта — или кем там он был — сказал ей вчера.

«Может быть, ты с ним встречалась, но не узнала его. Просто постарайся поверить в невозможное и тогда узнаешь правду».

Сердце Риссы заколотилось. Она впопыхах собралась и, натянув пальто, выбежала на улицу искать своего лучшего друга.

Наводящий Ужас (и неизменность вещей)

Барни прошел через парк и добрался до нужного дома. Никаких признаков одноглазого кота — а ведь раньше он сидел тут каждое утро! Окна были пустыми, и только в одном виднелась ваза. Барни присел на тротуар, чувствуя себя очень уязвимым.

Но кошек вокруг тоже не было.

Может, они боятся подходить слишком близко к Наводящему Ужас? Да, скорее всего так. В таком случае, возможно, и ему самому стоит уносить ноги? Но он не уходил.

И между делом осматривался по сторонам. Парк. Те же деревья, кусты и клумбы, что и два дня назад, когда он еще был человеком.

Как странно!

Жизнь лгала ему. Лгала о том, что вещи не меняются. Что все на свете так же неизменно и неподвижно, как пустое утреннее небо.

В эту ложь легко было поверить, потому что жизни не свойственны резкие перемены.

Каждый следующий понедельник похож на предыдущий, не считая мелких деталей. Каждый день — одни и те же лица, неделя за неделей — одна и та же еда, одни и те же дела. Но такая неизменность вещей играет злую шутку, из-за нее внезапные перемены пугают, как акула, вдруг выскочившая из моря перед носом у рыбака. Как в тот день, когда родители вдруг заявили ему: «Мы больше не будем жить вместе». Или как в тот день, когда папа бесследно исчез.

По улице, опираясь на тросточку, брела старушка с пакетом молока.

Барни уже видел ее пару раз. Она жила где-то здесь. Старушка эта была глуховата и постоянно ковыряла в ухе свободной от трости рукой. Сейчас обе руки у нее были заняты, так что ковырять в ухе она не могла, но Барни видел, что ей очень хотелось.

Прошла целая вечность, прежде чем она доковыляла до него. Она посмотрела на него таким же ласковым взглядом, как и тогда, когда он был человеком.

— Привет, милый.

— Здравствуйте.

И тут он понял.

Она шла в дом номер 22, а ведь именно там и жил Наводящий Ужас! Она так медленно передвигалась, что Барни точно успел бы шмыгнуть внутрь. Впрочем, необходимости в этом не было: она сама повернулась к нему и сказала:

— Заходи, милый. Ты, похоже, не отказался бы от молочка. Входи, входи.

Внутри обнаружились: ветхие обои, доисторический ковер, черно-белые фотографии в рамках, ворох нераспечатанных писем и оглушающие вопли из телевизора, заполнявшие все пространство.

И ни одного кота.

Ни в коридоре, ни в гостиной.

И тут…

Сверху донесся голос:

— Привет.

Он стоял на верхней ступеньке лестницы, наполовину в тени, и глаз его сверкал, как одинокая звезда на затянутом тучами небе.

Нужно что-то ответить.

— Здравствуйте, э-э… мистер Наводящий Ужас, — сказал он, волнуясь. — Я — Барни Ив. И я на самом деле не кот. Мне хотелось с вами увидеться, потому что вчера вы меня спасли от Тыковки и остальных бойцов, и я подумал, что вы, возможно… я подумал, что вы, может быть, знаете, как мне снова стать человеком. Я подумал, что у вас есть такая сила… и… может быть, вы могли бы мне помочь?

Наводящий Ужас не шелохнулся. Он зловеще молчал. Барни подошел поближе.

— Я очень-очень хочу снова стать человеком. Снова стать собой.

На кухне старушка налила в блюдечко молока и поманила Барни скрюченным пальцем.

— Иди сюда, милый.

И тогда Наводящий Ужас наконец соизволил заговорить. Он не сдвинулся с места и говорил подчеркнуто спокойно, но Барни уловил в его голосе тревогу.

— Почему ты передумал?

Барни не понял, о чем он.

— Простите? Я не понимаю.

Наводящий Ужас внимательно рассматривал Барни.

— Ты так хотел стать кем-то другим. Кем угодно. Хоть котом. Если бы ты сам не хотел этого, ты бы не превратился в кота.

Барни закрыл глаза, и в его памяти всплыли клочки бумаги, разлетающиеся на ветру в тот вечер.

— Это было глупо. У меня был плохой день. — Барни помедлил. — И еще два плохих года перед этим.

— Два года?

— Два года назад мои родители развелись, и с тех пор все пошло наперекосяк. Все. Я перевелся в новую школу, а там была эта жуткая директриса — она, оказывается, на самом деле кошка, и еще Гэвин, который мне проходу не давал. И в придачу ко всему мой папа пропал без вести.

— Огурчик! — это была старушка, кричавшая даже громче, чем люди в телевизоре.

— Это она меня так называет, — мягко сказал Наводящий Ужас. — Довольно нелепо, но что поделаешь.

— Идите сюда, котятки, попейте молочка.

Наводящий Ужас и ухом не повел. Он восседал на верхней ступеньке, как Царь горы.

— Так что ты говорил? Про твоего папу?

— Он тогда уже не жил с нами. У него была своя маленькая квартирка. Но однажды он просто исчез. Я не знаю почему. И никто не знает. Никто ничего не может сказать. Все говорят только, что он эгоист, потому что даже не оставил записки и не удосужился хоть что-то объяснить.

Старушка в последний раз позвала их пить молоко, после чего сдалась и переместилась в гостиную, к телевизору.

— Ты ошибаешься, — сказал Наводящий Ужас.

— Что? — удивился Барни.

— Он приходил к тебе, но его вышвырнули на улицу. Он никак не мог тебе рассказать, через что ему пришлось пройти. Но он никогда про тебя не забывал.

— Я не понимаю!

Наводящий Ужас сошел вниз, медленно и осторожно проходя каждую ступеньку. Ну и дела! Могущественный кот со сверхспособностями ковыляет по лестнице, как старуха!

Когда он подошел совсем близко, Барни вгляделся в его зеленый крапчатый глаз. Его вдруг охватил страх, как будто он попал в ловушку.

— Внешность обманчива. — Наводящий Ужас кивнул головой в сторону кухни. — Пойдем. Давай попьем молока.

Барни неохотно поплелся за ним.

Они пили из одного блюдечка, но мягким кремовым вкусом молока Барни мешал наслаждаться страх, от которого топорщились его усики.

— Откуда вы знаете про папу?.. — Барни запнулся. — А, вы, наверное, экстрасенс? Вы умеете читать мысли?

Наводящий Ужас поперхнулся молоком.

— Это все чушь, — отрезал он. — Все эти россказни про Наводящего Ужас. У меня нет никаких волшебных сил. Кошкам легко в это поверить, потому что выгляжу я и правда жутковато. Но на самом деле это только подтверждает то, что сил у меня никаких нет. Видишь ли, я, как и ты, не всегда был котом. Раньше я был человеком. И в первый же день моей кошачьей жизни я подрался с сиамской кошкой.

Барни тут же подумал о мисс Хлыстер.

— С сиамской кошкой?

— Да. Я ей рассказал все про себя, а она ненавидела людей. И у нее были очень острые когти. Вот так я и лишился глаза… С тех пор я ее больше не видел, кстати.

Звучало это очень похоже на мисс Хлыстер.

— Меня подобрала эта старая леди. Она меня вылечила. Зашила мне глаз у ветеринара…

— Так почему тогда вас называют «Наводящий Ужас»?

— Я придумал эту уловку, чтобы выжить. То, что у кошек девять жизней, это все вранье. И я понял, что единственный способ перестать бояться — это заставить других бояться тебя. Я не умел драться, как обычные кошки. Но мой вид внушал всем ужас. Кроме того…

Наводящий Ужас помолчал и пару раз неторопливо глотнул молока, что-то обдумывая.

— Кроме того, когда я был человеком, я занимался продажами и поэтому хорошо умел притворяться, разыгрывать сцены, — продолжил он после долгого молчания. — Это мой единственный талант. Единственный настоящий талант, который у меня был. И вот однажды, когда рыжий котяра принял меня за мифического Наводящего Ужас, я сказал: «Да, это я». Очень просто.

«Я не всегда был котом… В первый день моей кошачьей жизни… Я занимался продажами…»

— Но тогда… если вы не экстрасенс, откуда вы так много знаете про моего папу?

Барни смотрел в зеленый глаз, который блестел совсем близко от него. Он понял, что именно это притянуло его сюда, как притягивает ночных бабочек горящая лампочка. Не сам глаз, а душа, которая светилась в глубине его. Эту душу он знал лучше всех на свете.

Наводящий Ужас молчал. С подбородка его упала в миску капля молока. Он улыбнулся — Барни скорее почувствовал, чем увидел это.

— Ты уже это знаешь.

И это правда. Барни уже знал. Как он мог не знать, сидя так близко к человеку, которого любил больше всех на свете, — пусть даже сейчас этот человек был котом!

— Да, папа. Я знаю.

Горькая правда

Осознать это было непросто.

Очень непросто. На это нужно было время.

Ему хотелось обнять папу, того же хотел и папа, но обниматься, будучи котом, не очень-то удобно. Поэтому они промурчали друг другу нежные слова и потерлись головами — это все, что они могли сделать.

Барни почувствовал, как в нем растут злость и досада. И злость эта прорвалась наружу вопросами.

Почему так произошло?

Ответ: Папе было грустно, и он увидел кота, который нежился на солнышке.

Но почему он захотел стать котом, если знал, что у него есть сын, который его любит?

Ответ (дурацкий, по мнению Барни):

Потому что со времени развода он так редко его видел. И потому, что ему было очень плохо в тот момент.

Он вспоминал про Барни?

Ответ: Да, ежедневно и ежеминутно, и именно поэтому он каждое утро сидел на окне, чтобы увидеть, как тот гуляет с Гастером (который всегда мешал ему подойти ближе). Он сказал, что помнит все. Помнит пирог с яблоками и черникой, который так любил когда-то. Помнит долгие прогулки по Ландышевому лесу — теперь он уже не мог там гулять из-за собак. Помнит о том, как мечтал открыть свой садоводческий центр. И о том, как приятно плавать на спине в бассейне.

А что случилось с котом, который превратился в него?

Ответ: Он работает в кошачьем приюте в Эдгартоне. Он был очень добрым и хотел помочь кошкам, которых оставляют в этом паршивом приюте. Так что теперь приют в Эдгартоне — чудесное место, и кошки, которые хоть раз там побывали, мечтают только о том, чтобы их хозяева уехали в отпуск и никогда не возвращались.

Он знает, как им снова стать людьми?

Ответ: Да. Нужно найти котов, которые превратились в них, и просто захотеть снова стать людьми.

Барни немного поразмыслил.

— Так почему тогда ты не пошел в Эдгартон и снова не стал собой?

У папы был такой вид, какой бывает у кошек, когда они переходят заснеженную тропинку, раздумывая, куда поставить лапу.

— Он нашел меня. Месяц назад. Ему было стыдно. Он сказал, что хочет снова стать котом, и все, что мне нужно было тогда сделать, это захотеть стать человеком.

— И что? — спросил Барни.

Папа вздохнул.

— Ничего. Я остался котом.

— Но почему? На это нужно время? То есть это еще может произойти?

— Нет. Если захотеть все вернуть, это должно произойти очень быстро, мгновенно, потому что путь к себе самому ближе, чем путь к кому-то другому. Так это объясняют.

— Тогда почему ты все еще кот?

Папа уронил голову.

— Я… я… я не хотел снова становиться собой.

Это привело Барни в такую ярость, что шерсть у него на загривке встала дыбом.

— Папа! Неужели ты не понимаешь, как все за тебя волновались?! Мне постоянно снились кошмары, и…

Папа выглядел совсем жалко. Его единственный глаз не умел плакать, но Барни чувствовал невидимые слезы.

— Да. Прости. Но это еще не все.

— Что?! — прошипел Барни.

На кухню вошла старушка, чтобы поставить чайник.

— Ну-ну, котятки… ведите себя хорошо. У нас все живут дружно, правда, Огурчик?

— Видишь ли, — продолжал кот, известный когда-то под именем Нил Ив. — Больше всего на свете я хотел, чтобы вы с мамой узнали, что со мной все в порядке, и если бы существовала волшебная кнопка, которая заставила бы вас не волноваться, я бы ее нажал. Но чем больше я винил себя за то, что причиняю боль вам с мамой, тем более несчастным я становился. Настоящий я. В общем, получается, что для того, чтобы стать собой, нужно себя полюбить…

— Не понимаю.

— Я был не самым лучшим папой, — продолжил он. — И моя работа в магазине тоже не ладилась. То есть как человек я был просто жалок. Я превратился в унылого брюзгу, если честно. Меня не устраивало то, каким я был, и потому я не мог снова стать собой.

— То есть ты застрял в этом теле?

Папа помолчал.

Старушка заварила себе чай и зашаркала обратно.

— Ведите себя хорошо, милые, — проквакала она.

— Да, видимо, так, — неуверенно ответил папа.

— Но…? — спросил Барни, чувствуя, что это еще не все.

— Но я не хочу, чтобы ты меня жалел. Знаешь, в том, чтобы быть котом, есть свои плюсы. Меня уважают другие кошки. Я живу в уютном месте. Я всегда сыт. У меня всегда есть молоко…

Барни был разочарован.

— Но разве ты не хочешь жить с нами? И быть человеком?

Мистер Ив нежно прижался щекой к Барни.

— Сынок, я не думаю, что мама этого захочет. И она права. Мы мучили друг друга, и в результате страдал ты.

Тяжесть этих слов пригнула Барни к полу. Он прав. Мама с папой не могли быть вместе, кем бы они ни были — кошками ли, людьми ли…

— Ладно, пап. Ну, по крайней мере ты жив.

Барни хотелось сказать еще миллион слов. Но не сейчас. Сейчас он затих и просто наслаждался близостью папы и его нежным мурчанием.

Убежище в кустах

Они допили молоко и прошли в гостиную.

По телевизору шла реклама. Пушистые щеночки лабрадора рекламировали туалетную бумагу. Похоже это было на фильм ужасов. Вдруг снаружи донесся лай.

Мимо окна прошел мальчик с собакой, которая отчаянно тянула поводок.

— Ты видел? — воскликнул Барни. — Это он. То есть я. Гуляет с Гастером… — Он оглянулся на дверь. — Как отсюда выйти?

Папа обеспокоенно взглянул на него:

— Барни, это опасно. Гастер нам больше не друг. Он нас ненавидит. И хочет убить. Да и ты сам — тот, поддельный ты? Откуда ты знаешь, каким он был котом? У того, который превратился в меня, были благородные побуждения, но откуда тебе знать, какие побуждения были у этого кота?

— Он хотел жить со своей мамой, — сказал Барни. — Правда, его мама — настоящее чудовище. На самом деле…

Он посмотрел на белый шрам на папином глазу. Ему хотелось рассказать, что это, скорее всего, тоже дело лап мисс Хлыстер. Но он решил, что сейчас не время.

— Плохо дело.

— Да. И как раз поэтому мне нужно поговорить с Гастером.

Не успел папа ответить, как Барни уже пошел к двери. Папа догнал его в коридоре.

— Не сюда. Кошачья дверца вон там.

Они вместе вышли и двинулись по аллее.

Перейдя через дорогу, спустились в парк по засыпанной гравием дорожке.

И спрятались в кустах.

Наблюдая.

— Тише, не шевелись, — шепотом промурчал папа. — Гастер идет сюда.

И правда. Через пару мгновений листву раздвинул мокрый собачий нос.

— Боже правый! — бормотал он себе под нос. — Я, кажется, чую кошачий дух! Кто посмел осквернить места моих прогулок? Ну, гнусные звери, где вы?

— Мы здесь, — объявил Барни.

Папа ушам своим не поверил.

— Барни, что ты творишь?!

Но Барни не отступал.

— Гастер, это я. Барни.

— Ты, — прорычал Гастер, заметив Барни за листвой. — Ты нарушил границы моих владений!

— Нет, я не собирался ничего нарушать. Послушай. Пожалуйста. Мальчик, который привел тебя сюда, это не я.

Гастер взбеленился:

— С меня хватит! Я больше не могу терпеть подобное нахальство. Приготовьтесь к смерти, ты и твой дружок.

И его морда с оскаленными зубами просунулась в куст.

— Беги! — воскликнул папа.

Но Барни застрял. Запутался в ветках.

Мистер Ив выбежал из куста и закрыл собой сына.

Гастер стоял прямо перед ним, оскалив страшные зубы.

— Тот, кто бросает вызов мне, бросает вызов моему покойному королю. Ну что ж, значит, ты будешь первым.

— Ты не можешь меня убить, — сказал Нил Ив. — Я — Наводящий Ужас.

— Наводящий что?!

— У меня есть силы, о которых ты не можешь даже мечтать.

Но к несчастью, в отличие от кошачьего населения Блэнфорда, Гастер никогда не слышал о Наводящем Ужас. Так что заявление мистера Ива совершенно его не впечатлило.

— Ха, в последний раз, когда я тебя видел, ты почему-то ими не пользовался. Тогда, когда пытался поговорить со мной из окна.

Барни отчаянно рвался из куста.

— Папа, прости меня! Ты был прав. Беги, или он убьет нас обоих!

— Ну уж нет… — У мистера Ива появилась идея. — Гастер, послушай, ты в любую секунду можешь нас убить… Но сначала выслушай меня. — Он лихорадочно соображал. — Ты… ты обожаешь снег.

Пес застыл с открытым ртом.

— Зимой ты вбегаешь в дом с опущенной головой и высунутым языком, — выпалил папа. — И… и один раз мы тебя мыли, но всего один раз, потому что ты чуть с ума не сошел, когда тебе в глаза попала вода… и… и… ты всегда любил смотреть в окно… и…

Барни увидел, что эта уловка, кажется, сработала, и пришел на помощь папе:

— И ты ненавидишь шоколад! Даже самый вкусный. Когда я тебе дал кусочек, ты выплюнул его на ковер. Но тебе всегда нравилось, когда я чесал тебе животик.

Челюсти Гастера закрылись.

— Я терпеть не могу шоколад, это правда… Откуда тебе это известно? Кто предоставил тебе эту информацию?!

— Гастер. Я — Барни. А это мой папа. Поверь нам!

Гастер вконец растерялся. Но тут его резко выдернули из куста за поводок. Поддельный Барни, или Морис, торопливо тащил Гастера к выходу из парка.

— Мы должны пойти за ними, — сказал Барни, наконец-то выпутавшись из веток. На этот раз папа согласился, хотя и без особого восторга.

Некоторое время они молча бежали трусцой, обдумывая свои дальнейшие действия. Наконец Барни решил обратиться к похитителю своего тела.

— Морис! — позвал он. — Морис!

Похититель остановился и обернулся к ним.

На лице его выразился ужас, как будто он увидел привидение.

— Уходи, — сказал Морис.

— Нет, не уйду. Я не могу. Я больше не хочу быть котом. — И Барни загадал желание, зажмурившись и приказывая себе вернуться в свое старое тело, но… ничего не произошло.

— Поверьте мне, если вам дорога жизнь, лучше бегите как можно дальше отсюда. — Это прозвучало как угроза, но на самом деле Морис просто хотел им помочь.

Морис с Гастером двинулись дальше, а Барни почувствовал, как папа толкает его в бок:

— Думаю, нам лучше его послушаться.

Барни ждал, глядя, как Морис тащит за поводок вконец озадаченного Гастера. Перед тем как они исчезли за поворотом, у Мориса вдруг перекосилось лицо от страха.

— Пойдем, пап, — сказал Барни, глядя на встревоженную папину мордочку. — Давай посмотрим, что там происходит.

Когда они дошли до поворота, Барни тут же увидел причину страха Мориса. Это был Гэвин, который шел к автобусной остановке со своими дружками Алфи Крокером и Родни Уайрбрашем.

— Эй, Барни, — закричал Гэвин Морису. — Эй ты, чудик! Что с тобой вчера случилось?

Морис не отвечал.

Гэвин подошел совсем близко. Все происходящее так его забавляло, что он даже не заметил котов.

— Я с тобой говорю. Отвечай же, придурок! Отвечай!

Барни с ужасом увидел, как Гэвин толкнул Мориса к стене.

«Он принимает его за меня, — подумал он. — Это я должен быть на его месте!»

Гастер нервно ворчал:

— О боже мой! Ну надо же! Подумать только!

— Нужно уходить, — сказал папа. — Это нас не касается.

— Нет, пап, — тут же возразил Барни. — Это еще как нас касается.

Он заметил кое-что любопытное. Снизу, с кошачьего уровня, было видно, что он примерно того же роста, что и Гэвин. То есть поддельный он, конечно. Ну, Гэвин, конечно, все-таки чуточку выше, чем настоящий Барни, но разница эта совсем незначительная. Каких-то пара дюймов. Не больше. Он вдруг понял, что Гэвин страшен ровно настолько, насколько ты его боишься. И если подумать, то у Барни нет никаких причин бояться его — так же, как у кошек Блэнфорда нет причин бояться Наводящего Ужас.

— Осел, — сказал Барни Морису.

— Что? — пробулькал Морис, цепенея от страха, потому что Гэвин продолжал сжимать рукой его горло.

— Скажи про осла. Ну, знаешь, того миленького ослика, с которым он спит. Его зовут Иа-Иа.

Морис вспомнил пушистого ослика из комнаты, которая неоднократно снилась ему в кошмарах.

— Осел, — сказал он, поначалу слабым и жалким голосом.

— Что?! — прорычал Гэвин.

Морис взял себя в руки.

— Я расскажу всем твоим друзьям, кого ты берешь его с собой в кровать после того, как твоя мама заметила, что ты намочил…

В глазах Гэвина мелькнула паника.

— Откуда ты знаешь? — воскликнул он. — Ты же никогда не был у меня дома.

— А вот знаю!

Родни и Алфи тем временем перестали хохотать.

— О чем это он? — спросил Родни.

— Да. Что этот Ив имеет в виду? — добавил Алфи.

— Я им все расскажу, — не отступал Морис. — Клянусь. И о мокрых простынях тоже.

— Да, — рыкнул Гастер, который, впрочем, совершенно не понимал, что происходит. — Он расскажет.

Гэвин побагровел от ярости. Его охватил панических страх, что бывало с ним только в кошмарах. Тут Алфи показал пальцем на дорожку. Вокруг ног Гэвина растекалась лужа.

— Он описался! Смотри! Смотри!

Алфи и Родни согнулись пополам от хохота.

— Заткнитесь! — заорал Гэвин. — Заткнись, ты, тощая кочерга! — закричал он Родни. — Хватит ржать, идиот вонючий! — рявкнул он на Алфи. Но, глядя на покатывающихся от хохота дружков, Гэвин уже понял, что только что утратил все свое влияние и силу. И он побежал прочь, сделав друзьям знак следовать за собой — но они за ним не пошли. Они двинулись в другую сторону, умирая от хохота, который огнем обжигал уши Гэвина.

Барни увидел, как его собственное лицо — веснушчатое, конечно, но вполне симпатичное, — обернулось к нему. Морис, казалось, был благодарен, но ничего не сказал. Повернувшись, он кинулся в сторону своего дома — точнее, дома Барни, — волоча за собой упирающегося Гастера.

Маленькая область доверия

(или то, чего он хотел бы никогда не хотеть)

Небо было сплошь затянуто густыми серыми тучами, как будто кто-то набросил на Блэнфорд огромное уютное одеяло.

Однако Барни отнюдь не чувствовал себя уютно, сидя с папой под дверью, которую явно поторопились закрыть специально для того, чтобы они не успели проникнуть в дом.

Изнутри слышался мамин голос. Она говорила с мальчиком, которого принимала за своего сына. Слов Барни не мог разобрать, но хорошо слышал интонацию. Встревоженную и, может быть, капельку сердитую.

Мимо прокрались две кошки. Разглядев папу Барни, они стремглав бросились бежать.

— Ты видела, кто это? — с ужасом воскликнула одна.

— Наводящий Ужас, — дрожащим голосом подтвердила другая.

Барни повернулся к папе. Они рассмеялись — так, как это делают котики. Тут Барни вспомнил:

— Я все-таки не понимаю, — сказал он. — Я был рядом с Морисом и загадал желание: вернуться в свое тело. Но ничего не произошло! Я так и остался котом.

Папа кивнул.

— Тебе нужно по-настоящему этого захотеть.

— Я и захотел!

— Нет, по-настоящему! — не уступал папа. — Я, например, тоже хотел вернуть свою старую жизнь, но этого мало. Понимаешь, если часть тебя по-прежнему недовольна тем, кем ты был, то это не сработает. Тебе нужно хотеть стать собой сильнее, чем этого хочет Морис. Нужно хотеть этого больше всего на свете. Тебе нужно смириться со всем, что было в твоей жизни, принять все, что ты не можешь изменить. Тебе нужно по-настоящему захотеть стать Барни Ивом.

Барни задумался.

Вот его старая жизнь:

Школа. Гэвин. Мисс Хлыстер. Регби. Обидные прозвища. Мама, движущаяся в режиме быстрой перемотки. Долгие дни и недели бесконечной тоски.

Во всем этом трудно было найти счастье. Причину, чтобы быть благодарным.

Мистер Ив решил сказать сыну то, что он давно уже хотел сказать, но все никак не решался, даже во снах Барни.

— Ты должен знать, что в этом не было твоей вины. Я имею в виду развод. Это касалось только наших отношений с мамой.

Сказав все это, папа понюхал цветок в горшке, стоявший возле крыльца, и запах немного его успокоил.

— По крайней мере, тут всегда будут цветы.

Барни вздохнул. Его тело показалось ему ненавистным как никогда. Этот чертов маскарадный костюм, в котором он, возможно, останется до конца своей жизни!

— Я бы хотел никогда этого не хотеть.

— Да, но прошлое не изменишь. Просто теперь тебе нужно захотеть еще сильнее.

Из-за двери послышался мамин голос, на этот раз вполне разборчиво:

— Барни, тебе не пора в школу? Не опаздывай! И так проблем хватает.

Последовал неразборчивый ответ.

На улице раздались шаги.

Папа подтолкнул головой Барни.

— Это Рисса.

И правда.

Рисса была по-прежнему высотой с десятиэтажный дом, и у нее был встревоженный вид. Она посмотрела вниз. Увидела Барни у порога. И на этот раз — сомнений не было! — она узнала его.

— Я прочитала твое сообщение, — сказала она, подтверждая его догадку. — То, которое ты выложил из крошек. Это ведь ты, да? Ты — Барни?

— Да, — сказал Барни. Но хотя Рисса и умела читать сообщения из крошек морковного пирога, кошачий язык она по-прежнему не понимала. Но на всякий случай Барни все же добавил: — А это мой папа.

Рисса наклонилась к нему.

— Ты можешь кивнуть?

Барни кивнул.

— А покачать головой?

Барни сделал и это.

Она улыбнулась, но тревожные морщинки на лбу не исчезли.

— Хорошо. Кивай вместо «да» и качай головой вместо «нет». Ты меня понимаешь?

Барни кивнул.

— Я расскажу обо всем твоей маме, хорошо?

Барни покачал головой. Ничего хорошего в этой идее не было.

— Почему? Из-за этого другого Барни?

Барни кивнул. И папа тоже.

— А кто такой этот второй Барни? Он кот?

Кивок.

— Он опасный?

Кошки могут кивать, но не умеют пожимать плечами. Рисса, казалось, это поняла.

Она задумалась.

— Но если есть хоть какая-то вероятность того, что он опасен, то нужно рассказать об этом твоей маме, разве нет?

Кивок.

— А тебя она не поймет, верно?

Кивок. Она была права. Другого пути не было.

Так что Рисса глубоко вдохнула, словно надеясь, что свежий утренний воздух придаст ей мужества, выпрямилась и позвонила в звонок.

Дверь открыла мама Барни.

— Ох. Элайн, иногда мне так тебя не хватает, — сказал папа, обращаясь к ее ступням.

— Миссис Ив, — начала Рисса. — Мне нужно кое-что вам сказать. — Она подхватила на руки Барни. — Вот это — ваш сын.

Но, конечно, мама Барни не могла в это поверить. Просто физически не могла. Дело в том, что участок мозга, отвечающий за «вещи, в которые мы готовы поверить», с возрастом становится все меньше и меньше. С каждым годом он сжимается — как годовые кольца у дерева, только наоборот. Маме Барни недавно исполнилось сорок три, так что область доверия у нее была совсем крошечная.

— Прости, Рисса, — сказала она озабоченно, — но мне кажется, что тебе стоило бы сходить к врачу.

Рисса не сдвинулась с места.

— Пожалуйста, можно мне зайти внутрь? Я могу доказать это.

Мама покачала головой.

— Только не с котами: Гастер их не выносит. Но ты сама можешь зайти.

Рисса все не отпускала Барни.

— Ладно, я попробую прямо здесь… Барни, ты кот?

Рисса смотрела на Барни, умоляюще подняв брови. Однако он никак не мог сосредоточиться. Его усики дрожали, чуя опасность, которую он не мог определить.

— Давай же, сынок, — промяукал снизу папа. — Кивни.

И Барни кивнул.

— Вот! Вы видели…?

Рисса запнулась, потому что прямо за спиной миссис Ив увидела Барни. Поддельного Барни. Мориса — хотя Рисса, конечно, не знала, что его так зовут.

— Привет, Рисса, — сказал он немного застенчиво.

— Не делай вид, что мы знакомы! — возмутилась она. Барни никогда не слышал, чтобы она говорила с такой злобой. — Кто ты вообще такой? И зачем ты все это делаешь? — Голос ее дрожал.

Тут Барни понял, о чем пытались сообщить ему его усики.

Машина.

К ним подъезжает машина.

Подъезжает и паркуется у дома, зловеще урча двигателем.

Барни хорошо знал этот звук, хотя вовсе не относился к людям, которые разбираются в машинах. Или к котам, которые разбираются в машинах.

Этот звук перенес его обратно в прошлую ночь. В тьму, в тесноту. Это была машина мисс Хлыстер!

Рисса еще о чем-то говорила с мамой, не выпуская Барни из рук. Он ждал появления директрисы. Но она не появлялась.

— Пап, — сказал он. — По-моему, что-то происходит…

И в ту же секунду на Барни обрушился тяжелый удар, и весь мир вокруг него закрутился и упал набок. Кто-то ударил Риссу, догадался он, и тут же увидел свою собственную спину, удаляющуюся вниз по улице.

— Эй! — закричала Рисса.

— Морис! — завопил Барни. — Ты куда?!

На дорогу вылетела мама.

— Барни! Что, черт возьми, происходит?

Она остановилась, что-то заметив. Точнее, кого-то.

— Она увидела мисс Хлыстер, — объяснил Барни папе.

— Мисс Хлыстер?

— Да. Она раньше была кошкой. Злющей сиамской кошкой.

— Сиамской?..

— Да. И она хочет меня убить. Она чудовище. Настоящее чудовище.

Вдруг папа начал удаляться от него, хотя он не сделал ни шага.

— Нет! — закричал Барни, поняв, что Рисса уносит его на тротуар. Он бешено затряс головой, но Рисса на него не смотрела.

Следующее, что он увидел, это была она.

Мисс Хлыстер, Карамелька, которая вылезала из машины и говорила Морису:

— Иди сюда, милый мой мальчик.

Голос ее звучал мягко и нежно. Повернувшись и увидев Риссу с Барни, она притворно улыбнулась.

— Ах, привет, Риссо.

— Меня зовут Рисса, мисс.

Мисс Хлыстер пожала плечами:

— Роза колет пальцы, хоть розой назови ее, хоть нет. О, я вижу, ты нашла моего котика. Я его всюду искала.

— Это не ваш кот.

— Что тут происходит? — подошла к ним мама Барни. — О, здравствуйте еще раз, мисс Хлыстер. Что вы здесь делаете?

Мисс Хлыстер помедлила, осматривая улицу и старые дома. Из-за угла появилась стайка девочек в форме Блэнфордской средней школы. На кирпичной стене напротив сидел кот. Рыжий кот, который вечно шлялся около школы. Тот самый, который гнался за Риссой и Барни.

Тыковка.

Рисса тоже его узнала, и ее рука испуганно сжала живот Барни.

— Миссис Ив, — сказала мисс Хлыстер. — Я бы с удовольствием зашла к вам на пару слов.

Мама Барни посмотрела на того, кого считала своим сыном. Он стоял, почти прижавшись к директрисе.

— Барни? Что…?

— Мам, зайди в дом. Мисс Хлыстер нужно с тобой поговорить.

— Мама, он не твой сын!

— Ладно, я зайду. Но хочу сказать, что все это мне кажется предельно странным.

— Не слушай его! Он кот, и его зовут Морис!

— Миссис Ив, — сказала Рисса, — не слушайте их. Им нельзя доверять.

— Да! Слушай Риссу!

Мама Барни тревожно глянула на Риссу.

Мисс Хлыстер улыбнулась.

— А ты, Рисса, оставайся здесь, — не терпящим возражений тоном сказала она.

Рисса не могла сообразить, что ей делать. Она посмотрела на Барни, и он затряс головой.

— Иди за ними, — мяукнул он. — Не слушай ее!

Он шагнула в дом, а он, повернувшись, оглядел крыльцо и сад, но не увидел ничего, кроме пустой тропинки и клумб с цветами. Папы нигде не было.

Человеческие вещи

Как только они оказались на кухне, одновременно случилось две вещи.

Первая:

Мисс Хлыстер вцепилась длинными ненакрашенными ногтями в щеки Риссе и рывком выхватила Барни у нее из рук.

Вторая:

Мисс Хлыстер повертела в воздухе большим пальцем, как будто предостерегала Риссу и маму Барни, чтобы они держались подальше.

— Это просто невероятно, — сказала она, и при звуке ее голоса Барни представился кипящий котел с сушеными лягушками. — Люди уже больше трех миллионов лет назад обзавелись противопоставленным большим пальцем, и никто так и не удосужился научиться делать Смертельное Нажатие Большим Пальцем. Этот прием изобрели в Таиланде. Точнее, в Старом Сиаме, на родине моих предков… Одно нажатие на определенную точку шеи — и у вас в руках мертвый кот. По крайней мере, это сработало бы, если бы это был настоящий кот.

Барни уставился на ее смертоносный большой палец. Затем посмотрел на Риссу и маму, которые стояли по другую сторону кухонного стола.

На столе были остатки завтрака.

Он увидел миску с мамиными безвкусными диетическими хлопьями (картонными хлопьями, как он всегда их называл) и еще одну миску — полную молока, но без хлопьев и без ложки.

Еще два дня назад он сидел бы сейчас за этим столом и ел из этой миски, чувствуя себя, как всегда, несчастным. Какой же он был дурак!

Да, школа, конечно, была не самым веселым местом на свете. Но у него был теплый дом, и куча чудесных человеческих вещей, и мама, которая его любила, и самая лучшая подруга, которую только можно вообразить. Жизнь состояла не из одних только печалей. В ней было много ингредиентов. Какие-то из них были гадкими на вкус, какие-то были приятными, но самым сильным из них была любовь. Если тебя любят — это стоит всего остального. Любовь — это как молоко: оно делает вкусными любые хлопья.

Пока он предавался этим предсмертным мыслям, Рисса дрожащим голосом сказала, глядя на него через стол:

— Отпустите его.

Мам напряженно думала. И наконец в глазах ее блеснула догадка. Она все поняла.

— О господи! Рисса, ты была права!

— Боюсь, что да.

Мисс Хлыстер расхохоталась.

— Да. Все, что вы видите, миссис Ив, — иллюзия. Вот, например, вы видите человека, который держит кота. А на самом деле это кошка, которая держит человека.

Барни увидел, как в глазах у мамы разгорается гнев — он уже не раз наблюдал это, когда они ругались с папой. Только вот еще никогда Барни не видел ее настолько злой.

— Отпустите моего сына, мерзкая… — Так и не решив, сказать ли «женщина» или «кошка», мама наконец остановилась на «мерзком существе».

— Нет, — отрезала мисс Хлыстер. — Этого я делать не буду. Вы же видите, что все перевернулось с ног на голову. Дело в том, что кошка, то есть я, и ее сын, то есть мой любимый Морис, который ждет меня в машине, хотят всегда быть вместе. Да. Мы уедем и будем счастливы, наконец-то, после этих долгих лет, проведенных в разлуке.

— Но постойте, — начала Рисса. — Мы не…

— Короче, — резко прервала ее мисс Хлыстер. — Вы, люди, можете болтать все что угодно, но это ровным счетом ничего не изменит. Точно так же, как ничего не меняет кошачье мяуканье. Так что предлагаю вам хотя бы раз в жизни послушать, что хочет сказать вам кошка.

Но Рисса не собиралась молчать.

— Но ведь это не мы виноваты в том, что вы не могли жить вместе!

Мисс Хлыстер смерила ее ледяными взглядом.

— Нет, не вы. Это была Полли Хлыстер. Та, настоящая. Но теперь она занята новой работой в офисе.

— Какой еще работой в офисе? — не поняла Рисса.

— Она работает подставкой для ручек… — прошипела мисс Хлыстер. И на случай, если они не поняли, прибавила: — Она мертва. — Это наконец заставило Риссу умолкнуть. — Но поскольку у нее не было детей, мне пришлось самой найти ребенка, измучить его хорошенько и затем приказать своему сыну идти за ним…

Слушая ее, Барни почувствовал, как его кожу начинает странно покалывать.

— Сначала я посоветовала ему превратиться в Гэвина Игла, — продолжала мисс Хлыстер, — потому что он жил с ним в одном доме. Но хотя Гэвин был не самым счастливым ребенком на свете, у него никогда не хватало воображения, чтобы представить себя кем-то другим, не тем, кем он был на самом деле: хулиганом. И идиотом. Так что, начав работать в школе, я подошла к учителю английского, мистеру Ваффлеру, и попросила его указать мне мальчиков с самым хорошим воображением. По своей великой наивности и доброте он составил для меня список. Одним из первых там был указан Барни — хотя он совсем недавно перевелся в эту школу, мистер Ваффлер уже успел обратить внимание на его необыкновенную фантазию. Я помнила этого мальчика: он смеялся, когда однажды его собака погналась за мной, и я решила, что будет очень приятно отомстить ему, выбрав тем, в кого должен превратиться Морис. Но основная причина была не в этом. Главное было в том, что однажды ночью, незадолго до моего превращения, я встретила в темном парке его отца. Он был котом. Серебристо-серым котом. Он рассказал мне, что на самом деле он человек, и мне стало так противно, что я бросилась на него и выцарапала ему глаз. Но имя его осталось у меня в памяти. Нил Ив. Я всегда знала, что у бесхарактерных отцов вырастают бесхарактерные сыновья. Яблоко от яблони недалеко падает. Так что я поняла, что Барни — самая легкая добыча…

Мама Барни вся дрожала и не могла вымолвить ни слова. Это было слишком. Но мисс Хлыстер еще не закончила:

— Все, что мне было нужно сделать, это заставить его почувствовать себя как можно несчастнее. Будучи директрисой, это очень легко осуществить. Потом я отправила с Тыковкой сообщение своему сыну в дом Иглов, где он жил. План был готов. Я знала, что рано или поздно все получится. И когда Барни был у меня в кабинете и рассматривал календарь с кошками, я заронила ему в голову идею. Я сказала ему: только представь, как прекрасно быть котом! И вот теперь мы с моим сыном — люди, и больше никто не сможет нас разлучить.

Маму Барни трясло от страха и гнева.

— Но я тоже мать. А это мой сын. Зачем он вам нужен? Вы можете просто… оставить его в покое. И уехать. Мы не будем вам мешать.

— Чудесная идея! — воскликнула мисс Хлыстер с притворным восторгом. — Но, боюсь, мне все-таки придется забрать его — на всякий случай. Так что если вы вздумаете обратиться в полицию или газеты… ну, думаю, вы сами понимаете, что тогда произойдет.

И она двинулась к двери. Мама Барни крикнула отчаянно:

— Умоляю! Нет!

Мисс Хлыстер нетерпеливо поморщилась.

— Да будет вам. Не стоит так о нем горевать. Не очень-то счастливым он был, живя с вами. Иначе бы он не стал котом.

И мисс Хлыстер пошла к выходу, держа наготове большой палец, как оружие. Барни смотрел, как мимо проплывают кухня, коридор, мама, подруга — его прекрасная подруга — и исчезают, словно сон. Сон, который так не хочется отпускать…

Ветер в парусах желания

Гастер, сидя в комнате Барни, пребывал в замешательстве. Одноглазый кот уверял его, что он на самом деле человек, который раньше жил здесь. Нил Ив. Отец Барни.

Лаять он уже перестал. Теперь он слушал. И чем больше он слышал, тем яснее все становилось.

Например, как странно было обнаружить этого черно-белого кота у Барни в кровати! Еще более странным было увидеть, как за пару часов до этого Барни забрался в дом через окно туалета на первом этаже и сидел там до утра. Почему посреди ночи он был где-то вне дома? Разве что он был не где-то, а кем-то. Кем-то, кто раньше здесь не жил.

— Гастер, я говорю правду.

Гастер уже и сам понимал это. Понимал так же ясно, как то, что глаз, смотрящий на него, был зеленым.

— Ох, каким же я был глупцом. Какой удар по моей гордости!

Внизу происходило какое-то волнение. Мисс Хлыстер тащила Барни в коридор, а мама с Риссой умоляли ее оставить его.

— Мы должны ее остановить! — вскричал Гастер. — Именем короля, мы должны что-то предпринять!

Гастер выбежал из комнаты и поспешил вниз, как раз успев застать мисс Хлыстер у самой двери.

Он глянул на Барни.

— Простите меня, мой господин.

И изо всех сил вцепился зубами в ногу мисс Хлыстер.

— Отпусти меняя-яяуу!

Но Гастер и не думал ее отпускать, и Барни, свесившись с ее плеча, подбадривал храброго спаниеля. Тут подоспели Рисса и мама Барни. Они схватили мисс Хлыстер за руки, отводя ее большой палец от шеи Барни. Мисс Хлыстер закричала, подзывая Тыковку, сидящего напротив дома. Тот поманил хвостом Лику, ждавшую чуть поодаль, а Лика поманила хвостом других бойцов, скрывавшихся у заборов и за мусорными ящиками.

И вдруг…

Папа Барни вылетел из дома на улицу, где во всех домах одновременно отодвинулись шторы: жильцы Олуховой улицы удивлялись количеству кошек, внезапно возникших из ниоткуда.

Папа Барни остановился посреди улицы и самым жутким голосом, который только мог изобразить, объявил:

— Я — Наводящий Ужас! Если хоть одна из вас, презренных тварей, сделает шаг вперед, я напущу на вас Ужас! Ужасающий… ужас! Оставайтесь там, где стоите!

И кошки — их было штук двадцать — беспрекословно ему подчинились.

Ни шага назад, ни шага вперед.

Тут из машины вышел Морис, чтобы помочь маме.

— Привет, Барни, — сказала проходившая мимо Шейла, хозяйка Мокки, милая, но чересчур любопытная леди из дома номер 33. — Что тут происходит?

— Я не Барни, — буркнул он и бросился к маме.

Тем временем посреди всей этой неразберихи, пока Гастер кусал мисс Хлыстер, а Рисса и мама тянули ее за руки, настоящий Барни закрыл глаза.

Я не кот.

Я Барни Ив.

И быть Барни Ивом — это хорошо. И не просто хорошо. Это отлично.

Мисс Хлыстер — просто несчастная злобная кошка…

А Гэвин Игл — всего-навсего трус и тупица, который спит с плюшевым осликом…

Мама с папой развелись, но я в этом не виноват…

Мне повезло, что они у меня есть.

Мне повезло, что у меня есть Рисса.

И регби — это просто не мое.

Я невысокого роста, и у меня веснушки, и я учусь в ужасной школе, но зато я знаю правду.

Мне повезло, что я — это я.

Просто раньше я этого не понимал.

— Не выходи из машины! — Крик мисс Хлыстер оглушил Барни. Она кричала сыну: — Я справлюсь! Оставайся в машине! Не подходи к нему! Ты слишком слаб! Не позволяй ему смотреть тебе в глаза!

Барни повернулся и увидел лицо, которое должно было принадлежать ему. Он посмотрел себе в глаза.

— Морис, — сказал Барни, — если ты снова превратишься в кота, ничего страшного не случится. Тебе не обязательно возвращаться к Иглам. Ты можешь жить с нами. Гастер не будет против. Я обещаю.

— Подтверждаю! — гаркнул Гастер, на секунду оторвавшись от ноги мисс Хлыстер.

Морис задумался.

— Но если ты захочешь жить с мамой, то так и будет. Мы не будем тебе мешать.

Услышав это, мисс Хлыстер взорвалась от ярости:

— Не слушай их! Ты должен оставаться человеком. Мы оба будем людьми. Быть котом — значит быть никем. Будучи человеком, ты сможешь прожить в семь раз дольше, сможешь покупать любую еду в супермаркетах — и никогда не расставаться со мной! Самое лучшее в этом мире достается людям, а не кошкам! Но люди — подлые, неблагодарные твари, и у них нет никаких прав на все, чем они обладают.

Морис размышлял. Он никогда не блистал умом, но большие потрясения могут озарять светом даже самые темные головы.

Вот что подумал Морис:

Барни помог мне, когда я столкнулся с Гэвином. Значит, не все люди такие уж плохие. А если мама врет насчет этого, то, возможно, она врет и насчет остального…

Помимо этой мысли было еще кое-что, на что мы должны обратить внимание. Морис был хорошим котом — как и большинство котов, — и он не выносил тех, кто издевается над другими. Он ведь и сам долго прожил с таким человеком. Так стоит ли начинать жить с другим таким же, даже если этот человек — его мама? Если мама правда любит его, то почему она не хочет, чтобы он оставался собой? Все эти вопросы, подобно ключикам, раскрыли разум Мориса и впустили в него желание Барни. Все вдруг встало на свои места.

В тот же миг мисс Хлыстер почувствовала, как ноша на ее плече становится все тяжелее. Она все поняла. И закричала Тыковке:

— На помощь! Шевелись! Помогите!.. Этот папа Барни! Не существует никакого Наводящего Ужас, идиот!

— Существует, — сказал папа. — Еще как существует. Подойди поближе и увидишь.

Но было уже неважно, существует Наводящий Ужас или нет. Важно было то, что Тыковка и остальные бойцы только что услышали.

— Быть котом — значит быть никем? — возмущенно прошипел Тыковка. — Что за вранье! Быть котом — значит счастливо жить в своей шкуре. Если ты этого не поняла, то ты была неправильной кошкой. Можешь идти и дальше совать свои вонючие сардины в оливковое масло с лимоном! Я не собираюсь работать на такое гнусное создание. Я не диванная кошечка. У меня есть принципы! Уходим, бойцы. Хватит унижаться!

И Тыковка с Ликой и остальными бойцами неспешно потрусили прочь, что привело мисс Хлыстер в неописуемое бешенство. И бешенство ее еще возросло, когда она посмотрела на сына. Лицо его начинало покрываться волосами.

Спина ссутулилась.

Уши заострились.

Сквозь рубашку прорвался кончик хвоста.

Злость придала мисс Хлыстер сил. Она резко вырвала руки, и Рисса с миссис Ив, покачнувшись, упали на ковер. Затем она пнула Гастера, и тот покатился вниз по лестнице.

Но все это время Барни продолжал превращаться в себя. Он слышал, как папа пытается подбодрить его:

— Она ошибается, сынок. Яблоки могут падать далеко от яблони. Ты — это не я. Ты гораздо, гораздо сильнее… Ты можешь это сделать, Барни. Ты можешь.

Барни чувствовал, как изменения расходятся по всему его телу. Но все же он пока был больше котом, чем человеком, что позволило мисс Хлыстер сделать то, что она собиралась сделать. А именно — швырнуть его на деревянный сундук в коридоре и прижать большой палец к его шее.

Барни немедленно захватила боль, равной которой не было в мире. Она нажала на нужную точку. Прямо на нерв. Он едва мог вздохнуть. Но по-прежнему слышал, как она говорит своему сыну:

— Итак, Морис, пора покончить со всем этим. Через пять секунд Барни Ива не станет. Ты будешь Барни Ивом. Ты будешь человеком, навсегда! Неужели ты не понимаешь? Я делаю все это ради тебя.

— Нет, — сказал Морис. — Прости, мам, но я правда этого не понимаю.

Все было очень просто: Морис хотел снова стать котом, особенно теперь, когда он понял, что ему не придется больше жить с Гэвином, и слова мамы только ускоряли его превращение.

Он упал вниз, на четыре лапы, и исчез под одеждой Барни.

Барни тем временем обнаружил, что боль вовсе не помеха желанию — наоборот, боль была словно ветер в парусах желания. Он так безумно хотел снова стать человеком, снова стать Барни Ивом, что деревянный сундук под ним затрясся. Глаза у Барни расширились, и весь мир стал живым и ярким. Ноги его вытянулись и теперь уже свисали с края сундука. У него кружилась голова, но он видел, что его руки тоже становятся человеческими, теряя шерсть и приобретая веснушки. И когда подушечки его лап превратились в пальцы, он схватил мисс Хлыстер за запястья, присоединившись к маме, Риссе, Гастеру — и даже папе, который царапал ее колени, — и пытаясь оторвать ее от себя.

Барни успел настолько преобразиться, что когда у их дома остановилась полицейская машина, которую только что вызвала Шейла из дома номер 33, — полисмен, заглянув в дом, увидел безумного вида женщину, которая пыталась задушить голого двенадцатилетнего мальчика.

А это, независимо от обстоятельств, обычно выглядит не очень привлекательно.

(Почти полностью) счастливый конец

Пока мисс Хлыстер вели к полицейской машине, Рисса высвободила кота Мориса из одежды Барни.

Барни смутился, но Рисса честно смотрела в сторону, пока он собирал одежду и бежал наверх, в свою комнату. В свою комнату! Со своей одеждой!

У полиции, конечно, были вопросы, но Барни просто рассказал им правду — по крайней мере основную часть правды. Он рассказал им, как мисс Хлыстер мучила его и почему-то хотела его убить.

А мисс Хлыстер, чувствуя себя крайне несчастной, сидела в наручниках на заднем сиденье полицейской машины и впервые со времени своего превращения мечтала о том, чтобы снова стать кошкой. Но толку от ее мечтаний было мало, потому что та кошка, которой она могла бы стать, теперь была подставкой для ручек. Так что мисс Хлыстер ничего не оставалось, кроме как быть человеком и провести ближайшие годы своей жизни в заключении.

Что касается Мориса, то он скоро справил новоселье. Фейриветеры как раз хотели завести кота, и Морис подходил им как нельзя лучше. Рисса с родителями держали его в тепле, кормили вкуснейшим морковным пирогом, а папа даже написал про него блестящую песню, которая называлась «Морис, кот, который хотел быть котом». (Надо признать, что песня была не такой уж и блестящей, но Морис ее обожал и даже пытался мяукать в такт, когда пели припев.)

Нельзя забывать и про папу Барни. Бывший продавец садовых растений так и остался котом. Знаю, это довольно печально. Но жизнь есть жизнь. В ней всегда есть капли горечи, которые разбавляют сладость. И жизнь Барни не была исключением.

Он, конечно, хотел бы, чтобы папа снова стал собой. Но главным было то, что папа вернулся. И снова жил с ними. Он лежал в старой корзине на первом этаже и болтал с Гастером. Но не забывал каждый день навещать старушку на улице Фраери, которая когда-то спасла его и до сих пор любила побаловать молочком.

Самым забавным было то, что теперь родители Барни ладили друг с другом как нельзя лучше, и каждый вечер мама пекла папе пирог с яблоками и черникой, который он так любил. Еще он любил гулять в саду, нюхая цветы, которые когда-то сажал он сам и которые мама с Барни теперь сажали для него. Нарциссы, колокольчики, герань.

Петра с Петулой продолжали преследовать того добряка, который жил в теле мистера Ива, и в конце концов на первой странице «Блэнфордской газеты» появилась их долгожданная статья под заголовком:

Школьная жизнь Барни тоже заметно изменилась к лучшему.

Гэвин был слишком занят, пытаясь отбиться от насмешек бывших друзей, чтобы самому над кем-то издеваться. А его мама, немного погоревав о том, что от нее сбежал кот, решила завести себе нового. Но не сейчас, а только тогда, когда Флоренс немного поумнеет. По той же причине она в конце концов отдала бедного Леонарда одному мужчине — бывшему охраннику и великому любителю собак, который жил по соседству.

Кроме того, новая директриса, миссис Раффл, оказалась очень милой женщиной, которая считала, что оценки Барни должна ставить не она, а его настоящие учителя.

У Барни наконец появились друзья, и немало, но Рисса по-прежнему оставалась самым настоящим и лучшим его другом — хотя иногда его раздражало, когда по утрам вместо приветствия она всматривалась в его лицо и говорила:

— Ха, а ты все еще ты!

Все думали, что они встречаются, и над ними часто подсмеивались, но Барни теперь было наплевать, смеются над ним или нет. Он был тем, кем он был. Другого не дано. Как бы то ни было, Барни с Риссой полностью устраивало быть просто друзьями. По крайней мере, так думал Барни. Но жизнь не стояла на месте, и скоро он это понял.

Через две недели Рисса пригласила Барни в кино. Она сказала, что хочет посмотреть 3D-фильм про инопланетян, которые захватили землю. Это было настолько на нее не похоже, что Барни насторожился.

— Это что, свидание?

Рисса пожала плечами.

— Называй это как хочешь, мальчик-кот.

Барни почувствовал, как знакомая краска смущения заливает его щеки, так что он едва не пожелал, чтобы его лицо снова покрылось шерстью, чтобы скрыть это, — но тут же заставил себя выбросить эту мысль из головы.

— Да. Конечно. Это просто отлично! А что мне надеть? И я, наверное, должен вести себя как-то особенно, если это свидание?

— Нет, — сказала она, улыбаясь. — Я хочу, чтобы ты просто был собой. Барни Ивом.

В вечер свидания Барни смотрелся в зеркало, а с коврика на него с гордостью глядели папа и Гастер. Волосы были, пожалуй, слишком кудрявыми. Веснушек было многовато, и уши торчали слишком сильно — хотя в последнее время вроде никто за них не тянул. Да, в целом, на Барни из зеркала смотрел самый обыкновенный мальчик. И в то же время мальчик этот был ни на кого не похож. Он был полон надежд и страхов, которые и делали его человеком. Этот мальчик понятия не имел, что случится с ним в жизни и куда эта жизнь его заведет. Но в одном он был уверен: он всегда будет стараться быть самим собой.

И, снимая пальто с вешалки, Барни не мог представить себе никого, с кем он захотел бы поменяться местами.

Небольшое послесловие, в котором автор хотел бы сказать кое-что напоследок

Вот и все. Счастливый конец. Мне очень нравится, когда книги заканчиваются хорошо. От этого мне становится тепло и уютно. Я чувствую себя грелкой под мягким шерстяным одеялом. Особенно если книга со счастливым концом от начала и до конца правдива.

А это именно такая книга. На свете полно людей, которые раньше были котами, и котов, которые когда-то были людьми. Так что в следующий раз, когда ты увидишь кота, который громко мурлычет и умоляюще заглядывает тебе в глаза, помни: возможно, он хочет не только запрыгнуть к тебе на колени, но и завладеть твоим телом.

Но не волнуйся.

Все будет в порядке. Посмотри на себя. Ты — супер! Ты — человек, обладающий, гм-м, прекрасным литературным вкусом. Неудивительно, что у всех тех кошек, которые хотели стать тобой, ничего не вышло. И каждый день, когда ты просыпаешься в своем теле и видишь этого великого человека в зеркале, помни: уже одного этого достаточно, чтобы быть счастливым.

Ты молодец! Нет, серьезно, ты просто молодчина. Ну, а теперь мне что-то захотелось поспать, так что я, пожалуй, пойду вздремну под батареей на кровати.

Всегда твой,Кот Мэтт Хейг