Читать онлайн Сибирочка бесплатно

Сибирочка

Вместо вступления

ЧТО БЫЛО ДЕВЯТЬ ЛЕТ НАЗАД

– Волки! Волки! Спасайтесь! – Этот отчаянный крик вырвался из груди ямщика, сидевшего на козлах больших крытых саней и правившего парой быстрых лошадок.

И ямщик задергал вожжами, стараясь изо всех сил принудить коней бежать возможно скорее.

Была ночь, выл ветер, метелица плясала в лесу, наметая целые горы снега. Луна чуть светила сквозь эту движущуюся пелену.

Из саней высунулась голова господина, одетого в высокую соболью шапку и теплую шубу.

– Волки! – испуганно произнес он. – Где? Может быть, далеко? – И тотчас же с легким криком ужаса отпрянул назад в возок: несколько десятков огней с бешеной быстротой подвигались к саням.

Господин сразу догадался, что это были глаза волков. Они сверкали, как яркие фонари. Их было много-много.

Господин побледнел и дрожащим голосом обратился к сидящей подле него пожилой женщине, укутанной в теплые платки поверх широкой лисьей шубы:

– Няня! Опасность очень велика… – ронял он трепещущими губами. – На нас нападают волки… У меня нет оружия с собою, чтобы отбиваться от них… На спасенье надежды почти нет… Надо спасти, по крайней мере, ребенка… Во что бы то ни стало спасти! Не умирать же вместе с нами ни в чем не повинной крошке!.. Дайте мне мою дорогую!.. Я закутаю ее хорошенько и постараюсь как-нибудь укрыть ее от хищников… На коней надежды мало… Им не уйти от врага… Во всяком случае, мы поедем одни… Авось удастся нам добраться до какого-нибудь жилья… Но ребенка я не хочу подвергать этой опасности… Попытаюсь спасти его более верным способом…

Тут голос путника оборвался. Он схватил из рук рыдающей няньки закутанную в мех малюсенькую девочку и быстро выскочил из саней со своей легкой ношей. Близ дороги росло дерево. К нему-то и подошел путник с ребенком, сбросил с себя шубу, завернул в нее малютку, безмятежно спавшую крепким детским сном, снял широкий кожаный пояс, подпоясывавший его теплую оленью куртку, благословил, нежно поцеловал ребенка и привязал его к дереву при помощи ремня, который и обвил вокруг ствола дуба.

– Если мне суждено спастись, я вернусь с рассветом сюда за тобою, моя крошечка, – произнес он потрясенным голосом. – Если же я стану добычею хищных волков, добрые люди, проезжая утром по этой дороге, найдут и приютят тебя. Во всяком случае, до тебя волки не доберутся. Господь с тобою! Прощай, моя крошка! В руки Бога передаю тебя!

Спустя минуту он стоял уже опять у саней. Женщина, оставшаяся там, рыдала навзрыд и громко молилась. Ямщик сурово молчал. Кони бились и храпели, чуя смертельную опасность.

Все понимали отлично, и люди, и животные, что от волков им не было спасенья… А те между тем все приближались и приближались с горящими, как фонари, глазами, уже издали щелкая зубами, как бы предвкушая заранее победу над обреченными смерти людьми.

Лошади бросились было вперед, но снежные сугробы, метель и вихрь мешали их бегу. Пронзительно и страшно прозвучал над лесом протяжный волчий вой… Звери оцепили сани, подвигавшиеся убийственно медленно по наметенным сугробам снега, и вдруг ринулись всею стаею на коней…

* * *

Начинало уже светать, когда в лесу прогремел выстрел. За ним прозвучал другой, третий…

Это с десяток крестьян-охотников, услыша далеко за лесом волчий вой и крики погибающих, спешили к ним на помощь. Волки, почуя приближающихся к ним вооруженных людей, мгновенно разбежались.

Охотники поспешили к месту нападения и увидели ужасную картину. Обе лошади были съедены до костей. Ямщик и женщина со знаками жестоких укусов лежали мертвые на снегу. Немного поодаль, в стороне от них, находился со слабыми признаками жизни молодой человек в оленьей дорожной куртке и собольей шапке, съехавшей на лоб. Он тяжело дышал. Укусы волков не миновали несчастного. Из рук и ног путника ручьем лилась кровь. Он был без чувств. Охотники подняли его и понесли к себе в поселок, который отстоял версты на две от проезжей лесной дороги.

Там они привели неизвестного в чувство, подкрепили его силы вином, обмыли и забинтовали его раны.

Когда незнакомец пришел в себя, его первыми словами было:

– Моя дочь… моя девочка… Она осталась в лесу… Я привязал ее к дереву у дороги, чтобы волки не могли ее достать… Ради всего святого, найдите ее, принесите сюда. Я богат и щедро награжу вас за это.

Охотники кинулись в лес, обыскали все лесные дороги и тропинки, но нигде не могли найти ребенка. Вместо него они принесли в поселок мертвых женщину и ямщика. Дитя же исчезло из леса бесследно.

Отец исчезнувшей девочки, узнав ужасную весть о том, что его девочки не нашли, впал опять в бесчувственное состояние…

* * *

– Надо от него узнать, кто он, и известить его родных, что он лежит у нас и опасно болен, – решили охотники.

Но больной не в состоянии был отвечать на вопросы. Он бредил, метался, говорил про свою исчезнувшую девочку, но, кто он, откуда и где его родственники, от него нельзя было добиться.

Тогда охотники стали искать в карманах его платья какой-либо записки. И вот в кармане дорожной куртки больного была найдена порядочная сумма денег, его паспорт, бумаги и несколько писем его друзей. Из бумаг охотники узнали, что это был очень богатый и знатный барин. Из некоторых писем выяснилось, что он овдовел недавно и ехал из Петербурга со своей маленькой дочкой и ее кормилицей-нянькой в Сибирь к одному пригласившему его другу. Адрес этого друга и письмо от него имелись в кармане больного, и этому-то другу и написали добрые люди о том, где и в каком положении находится его товарищ.

Друг приехал через несколько дней в поселок и ухаживал за больным товарищем с нежностью родного брата. Молодость и силы взяли свое, и больной поправился настолько, что мог уехать от приютивших его людей.

Он щедро наградил своих спасителей-охотников и, с растерзанным сердцем, обыскав предварительно все окрестные селения, надеясь найти дочь, уехал, оплакивая свою малютку, которую считал погибшей.

* * *

Малютка-девочка не погибла, однако. В то самое утро, когда охотники спасли ее отца, она проснулась и, не встретя любящего лица своей няни-кормилицы, начала громко и горько плакать.

Этот плач был услышан стариком птицеловом, который расставлял в лесу силки для птиц. Старик жил исключительно на деньги, выручаемые от продажи дичи, которую и ловил силками в лесах. Он был очень удивлен, услыша детский голос посреди леса, и еще более удивился, увидя прелестного белокурого крохотного ребенка, закутанного в дорогую шубу и подвешенного к дереву на ремне.

– Ах ты крошечка ненаглядная! Сам Господь, видно, тебя на моем пути посылает! – произнес старик и, осторожно отвязав ребенка, нежно поцеловал его.

Девочка, увидя доброе, ласковое лицо чужого человека, притихла и перестала плакать. Старик стал нежно баюкать ее, и девочка вскоре опять заснула.

Старик птицелов был одинок. Его единственная дочь, с которой он проживал со смерти жены все последнее время в Сибири, вышла несколько лет тому назад замуж и уехала с мужем в Петербург. Скучно стало старику Михайлычу без дочери.

– Вот славно-то! Вторую дочку Господь мне послал. Только крошечку-то какую! – радовался Михайлыч и понес к себе свою живую находку.

В дальнем селении старый птицелов снимал маленькую избушку у зажиточного сибиряка-хозяина. Сюда-то он и принес малютку. О том, что у ребенка есть родители, которые его ищут, старик не думал. Он понял одно: что ребенка покинули, поручив его Богу и добрым людям. О нападении волков на путников он ничего не слышал, так как жил совсем в противоположной стороне от охотничьего поселка.

Придя домой, Михайлыч раскутал девочку, ища какой-нибудь записки, объясняющей ее таинственное появление в лесу. Но такой записки не находилось, и, кроме теплой дорогой мужской шубы, мехового пальтеца ребенка и красивого платья, свидетельствовавших о роскоши и богатстве, старик Михайлыч заметил лишь на шее девочки небольшой крестик на золотой цепочке. Короткая надпись на этом крестике гласила: «Спаси, Господи, рабу твою Александру». Таким образом Михайлыч узнал, как звали девочку. Но он сам прозвал ее иначе.

– Пускай уж ты Сибирочкой зваться будешь, – решил он, целуя ребенка, – потому, нашел я тебя в самой глуши Сибири. И буду я любить тебя, богоданная моя внучка Сибирочка, как родную, выращу тебя, научу грамоте и молитвам и не отдам никому-никому…

Боясь, чтобы от него не отняли его приемыша, Михайлыч в то же утро скрылся из поселка. В ближайшем городке он продал шубу, в которую был закутан ребенок, а на вырученные деньги уехал подальше, в самую глушь сибирских далеких губерний, и поселился в селении, где никто не знал ни его самого, ни его приемной внучки.

Часть I

В ГЛУШИ СИБИРИ

Глава I

Дедушка и внучка

– Холодно, дедушка, холодно!

И маленькая девочка лет девяти прижалась дрожащим худеньким тельцем к высокому тощему старику, строгавшему какие-то палочки.

На маленькой девочке были надеты ветхое платье и такое же пальтишко, и не пальтишко, вернее, а старый тулупчик, едва доходивший ей до колен. Из-под платка, надетого на голову, выбивались белокурые волосы девочки, вьющиеся крупными кольцами вокруг бледного худенького личика с большими ясными синими глазами.

– Холодно, дедушка, холодно! – еще раз проговорила девочка и еще теснее прижалась к деду.

Старик был очень худ и высок ростом. Желтая, как воск, кожа морщинилась на его высохшем лице. Выцветшие от старости глаза были тусклы. Какой-то убогий, порыжевший от времени полушубок покрывал его высохшее старческое тело. В небольшой тесной избе-чулане, где находились старик и девочка, было холодно, темно и неуютно. Единственное окошко, занесенное снегом, давало мало света. К тому же проказник мороз прихотливо разрисовал его узорами; окно все заледенело и вследствие этого еще менее пропускало света в чулан. Кроме черного стола и печки, которую Бог знает как давно не топили как следует, да охапки соломы, брошенной в угол и беспорядочно прикрытой каким-то тряпьем, в чулане ничего не было.

Дедушка и внучка сидели, тесно прижавшись друг к другу, дрожа от холода. Дедушка поминутно кашлял, хватаясь за грудь, и так тяжело дышал, что девочке иногда казалось, вот-вот он сейчас задохнется.

А за оконцем чулана между тем бушевал ветер и метелица кружила хлопья снега вдоль улицы небольшого селения.

У-у-у! – пронзительно завывал ветер.

У-у-у! – вторила ему зловещим голосом метель.

От этих страшных завываний дрожала крошечная темная избушка, дрожала белокурая девочка и, казалось, сильнее кашлял высокий худой старик.

– Дедушка! Если бы затопить печурку? – вдруг нерешительным, робким голосом осведомилась девочка.

– Хворосту больше нету, Сибирочка. Весь намедни хворост-то вышел. И еда, и хворост… Больше ничего у нас нет.

И, говоря это, старик закашлялся так сильно, что девочке стало страшно за него. Потом он ближе, теснее прижал ребенка к себе и, расстегнув полушубок, прикрыл его полою своей теплой одежды. Минуты две оба молчали. Дедушка строгал свои палочки, девочка зябко куталась в полу его меховой одежды.

А холод делался все чувствительнее. Стужа делала свое дело, и в маленьком чуланчике почти невозможно было сидеть.

Дедушка давно понял это и решился действовать, несмотря на стужу и метель.

– Слушай, Сибирочка, я пойду в лес. Наберу хворосту, да, кстати, и силки посмотрю, не попался ли в них какой-нибудь шустрый зайчишка. Вот-то пир мы тогда зададим с тобою! А? – проговорил он, силясь улыбнуться. – Ведь ты, чай, проголодалась, моя девчурка? Чай, кушать-то тебе хочется?

– Хочется, дедушка, – прошептала конфузливо девочка.

– Ну вот! Ну вот и отлично, – засуетился старик, – пойду в лес… Посмотрю силки… Найду в них зверька или птичку… И хворосту наберу… Печку затопим… Дичь зажарим… То-то будет славно, Сибирочка!

И, суетясь и покашливая, дедушка дрожащими руками снял с гвоздя какую-то рваную шубейку, нацепил ее на себя, накрыл голову старой бараньей шапкой и, перекрестив и поцеловав Сибирочку, открыл было дверь избушки или, вернее, своего чулана, стоявшего на самом краю поселка.

Метель, стужа и ветер – все это разом ворвалось с улицы в избушку. Сибирочка вздрогнула всем телом и от холода, и от страха. Ей почему-то особенно жутко было оставаться сегодня одной. Она соскочила со своего места, бросилась следом за стариком и, схватив его за руку, зашептала:

– Не оставляй меня одну, не оставляй, дедушка! Мне так страшно одной! Возьми меня с собою! – и все сильнее и сильнее сжимала пальцы дедушкиной руки.

– Да ведь замерзнешь в лесу, глупышка, – произнес старик, – ведь стужа-то, гляди, эн какая!

– Ничего, дедушка! Ничего, миленький! Я валенки надену и платок большой! – молила старика девочка.

Валенки и платок были единственным богатством Сибирочки.

Старик колебался немного. Очень уж холодно было на дворе. Но, встретивши жалобно-грустный взор синих глазенок, он махнул рукою и сказал:

– Ин, ладно, пойдем, большеглазая! Быть по-твоему. Оденься платком только поладнее да валенки напяль.

Сибирочка даже подпрыгнула от радости. Спешно укутавшись, она за руку с дедом вышла из избушки.

Глава II

Под свист ветра и песнь метели. – Неожиданное горе

В избушке-чулане, оказалось, было куда темнее, нежели на улице. Короткий зимний день еще далеко не погасал, когда старый Михайлыч вместе с внучкой, миновав опушку, углубились в чащу леса, отстоявшего в какой-нибудь версте от селения.

Это был огромный густой лес, или тайга, как называют такие леса в Сибири. Деревья, как огромные великаны, сторожили здесь свои владения. Здесь были и дубы, и клены, и столетние кедры. Они росли так близко друг к другу, что образовывали одну непроходимую сплошную стену своими широкими огромными стволами.

Через эту стену трудно, почти невозможно было пройти непривычному человеку. Но старый Михайлыч, долгое время проживший в Сибири, вблизи такой непроходимой тайги, отлично, как свои пять пальцев, знал все ходы и выходы из нее.

Дедушка жил и питался за счет этой тайги. Он расставлял силки и капканы и попадавшихся в них лесных зверей и птиц частью продавал в ближайшем городе на ярмарке, частью оставлял для себя и внучки. Он сам устраивал капканы и силки, сам строгал для них палочки и плел веревки длинными зимними днями и вечерами, когда пурга и стужа не позволяли ему выйти на промысел в лес. Работая таким образом, он не забывал и своей маленькой внучки. Он выучил читать и писать малютку, выучил ее считать немного, выучил молитвам да священной истории – словом, всему тому, что знал сам. Их жизнь текла тихо и мирно долгое время, до тех пор, пока однажды старик Михайлыч не простудился на охоте и не слег в постель. Он проболел долго и, не поправившись окончательно, с жесточайшим кашлем стал выходить снова на промысел.

С этого дня болезнь с ужасной силой и быстротой стала подтачивать железное здоровье старика птицелова. Он кашлял и задыхался, чувствуя сильнейшую боль в груди, особенно в те дни, когда приходилось выходить на промысел в тяжелую ненастную погоду. Сегодня была такая именно непогода. Но оставаться долее в избушке без еды и топлива дедушка считал более невозможным ради своей любимицы.

– Авось поутихнет метелица! – вслух говорил Михайлыч, углубляясь все дальше и дальше в лес.

Метелица действительно утихла мало-помалу, но зато мороз с каждым часом крепчал все больше и больше. Сибирочка все сильнее и сильнее дрожала под своим теплым платком, который, однако, отнюдь не грел ее закоченевшие члены. Уже дедушка раскаивался в том, что взял внучку с собою. Чтобы добраться до того места, где были расставлены силки, приходилось идти по узкой, протоптанной путниками дорожке, на которую метелица намела немало снегу. В лесу начинало темнеть. Ноги вязли в снегу, ветер и стужа забирались под ветхие одежонки и немилосердно щипали тело. Но возвращаться назад без дичи и хвороста было немыслимо. В холодной избушке ведь не осталось ни еды, ни топлива…

С трудом передвигая ноги, они доплелись до того места, где дедушка имел обыкновение расставлять силки. Увы! Они были пусты. Ни одна лесная птица не попалась в ловушку. Должно быть, непогода напугала и ее. То же было и с капканами. Лесные зверьки, очевидно, попрятались по своим норкам от стужи и метели.

– Делать нечего, давай собирать хворост, Сибирочка, – произнес уныло дедушка, со всех сторон осмотрев пустые капканы и силки. – Не везет нам с тобою нынче… – с тяжелым вздохом заключил старик и тут же принялся за трудную работу.

Сибирочка бросилась помогать ему. Ее маленькие ручонки проворно хватали сухие ветки валежника и старые сучья, валявшиеся там и сям на сугробах. Увлеченная своей работой, наклоняясь поминутно, разогревшаяся от частого и быстрого движения, Сибирочка разом повеселела. К тому же у нее была своя маленькая тайна, которая радовала ее: утром от завтрака ей удалось спрятать для дедушки порядочную краюшку хлеба, которой она и решила угостить бедного больного старика перед тем, как ложиться спать.

«А дедушка-то и не знает, не подозревает, что у нас есть чем поужинать!» – радовалась Сибирочка и еще усерднее принималась за работу.

Вдруг тяжелый стон достиг ее слуха. Сибирочка вздрогнула и обернулась в ту сторону, где она оставила своего спутника.

Тяжелое зрелище представилось ее глазам: дедушка уже не собирал хворост, а, как-то странно согнувшись, сидел, прислонясь к стволу старого дуба. Он был очень бледен, кашлял и задыхался, а изо рта его лилась тонкая струя крови.

– Дедушка, милый дедушка! – вне себя вскричала девочка и со всех ног бросилась к старику.

Старик птицелов хотел сказать что-то и не мог. Он протянул вперед руки навстречу Сибирочке и замер, глядя на нее печальными глазами. Девочка схватила дедушкины руки и с плачем упала к его ногам.

– Дедушка! Милый! Дорогой дедушка! – лепетала Сибирочка, не зная, что сделать, что предпринять.

– Сибирочка… деточка… – послышалось хриплым стоном из груди дедушки, – плохо мне… умираю я… бедняжечка моя… родименькая… одна ты сиротинкой останешься… Господь призывает к себе твоего больного дедушку… Но Господь тебя не оставит… Помни одно, Сибирочка… как только я умру, сейчас же к дочке моей, к Аннушке, в Питер-город отправься… Добрые люди помогут… Адрес ты знаешь, я тебе не раз говорил… Христовым именем как-нибудь проберешься туда… Аннушка тебя не оставит… Я ей часто писал о тебе…

Старик замолк на минуту, потом, подняв затуманенные глаза к небу, произнес громко:

– Господи, помилуй сироту! Не оставь ее, Господи… Прощай, Сибирочка! Прощай, желанная, помираю я… Душно мне… невмоготу… – почти захлебываясь, все тише и тише лепетал старик и все ниже и ниже склонялся на сугроб, бледный, с тускнеющими, широко раскрытыми глазами.

Сибирочка была вне себя от горя и испуга. Она целовала холодеющие руки дедушки, поддерживала его голову, прижималась к нему, стараясь отогреть умирающего своим тоненьким, худеньким тельцем.

И дедушка в последний миг своей жизни почуял это. Его тускнеющие глаза широко раскрылись, слабые старческие пальцы легонько пожали маленькую ручку Сибирочки, и, глубоко вздохнув, дедушка повалился на снег.

Громко рыдая, Сибирочка обвила шею дедушки своими слабыми ручками…

Глава III

Сибирочка хочет спасти дедушку

Прошло немало времени, ночь уже спустилась на землю, когда Сибирочка пришла в себя. Ее бледное худенькое личико еще больше осунулось и побледнело. Огромные синие глаза вспухли и покраснели от слез.

Тело мертвого старика, распростертое на снегу, начало холодеть и коченеть понемногу. И сама Сибирочка закоченела и захолодела, оставаясь около часу без движения подле своего мертвого дедушки. Мороз делался все крепче, все упорнее; под его студеною ласкою руки и ноги Сибирочки совсем онемели. Лицо и тело кололо и резало, как ножом.

Первою сознательною мыслью Сибирочки было бежать по знакомой дороге в селение, созвать людей, чтобы они пришли и унесли куда-нибудь в теплую избу ее бедного дедушку, которого Сибирочка никак не хотела считать умершим.

Она его горячо любила, хотя знала, что дедушка ей не родной дед и что нашел он ее в лесу лет девять назад привязанной на ремне к дубу. Этот рассказ часто повторял своей названой внучке старик и говорил при этом: «Ты знатная сиротка, Сибирочка, очень знатная. Нашел я тебя в шубе важной, и бельишко, и платьишко самые что ни на есть графские были. Поди, ты еще графов каких дитя!» – шутил он.

Такие шутки не трогали Сибирочку. Ей было решительно все равно, графское ли, княжеское ли она дитя-сиротка. Она знала и любила одного дедушку и боялась подумать даже о разлуке с ним. И вдруг теперь ее дедушке так худо, что он упал без чувств!.. Что с ним, с дорогим, милым? Ей казалось, что ее дедушка так сильно ослаб, что лишился сознания, но что его еще можно спасти.

– Только бы добежать до селения, а там дедушку спасут… спасут непременно!.. – решила Сибирочка и, заботливо укрыв мертвеца своим большим платком, поцеловав его холодную щеку, она в одном рваном тулупчике, вся исщипанная стужею и морозом, кинулась бежать со всех ног по тайге.

Злая ночь сыграла скверную шутку над бедной маленькой девочкой. Она окутала такою темнотою тайгу, что ни зги не стало видно.

Сибирочка уже не бежала, а плелась теперь кое-как наудачу. Закоченевшие ножонки едва несли ее.

– Скоро, скоро дойду до опушки, а там и до селения рукой подать, – подбодряла сама себя девочка, с невольным страхом впиваясь глазами в обступившую ее со всех сторон тьму.

Она не заметила даже, что в темноте она ошиблась тропою и, вместо того чтобы идти к опушке, свернула в сторону от нее и теперь удалялась в глубь тайги все дальше и дальше, в глухой зеленый лес.

Все труднее и труднее становилось идти Сибирочке. Она едва плелась, переступая ногами в высоком снегу и путаясь по колени в сугробах. Но она все еще надеялась, все верила, что тропинка, ведущая на опушку, находится где-то здесь, поблизости, и что стоит ей только напрячь силенки, и она выберется из нее.

Внезапно близко-близко, в нескольких шагах от девочки, зашуршало что-то…

«Медведь!» – вихрем пронеслось в мыслях Сибирочки, и она рванулась в сторону, но зацепила ногой за корень дерева и полетела прямо в холодный снежный сугроб.

Глава IV

Четыре мохнатых зверя

Сибирочка лежала едва дыша, не будучи в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой.

Совсем близко, почти рядом с нею, копошилось что-то мохнатое и большое, хрустело тяжелыми ногами по сучьям и ветвям деревьев.

Один сплошной ужас наполнил душу Сибирочки.

– Медведь, непременно медведь! – повторяла тихо девочка, наблюдая, как какое-то огромное чудовище приближалось к ней.

Луна выплыла из-за облаков, и при ее бледном свете Сибирочка, к ужасу своему, разглядела не одно, а несколько чудовищ, которые как будто подкрадывались к ней с четырех сторон. Крик ужаса сорвался с губ Сибирочки и замер вдали. Она закрыла лицо руками, чтобы не видеть надвигавшейся к ней с каждою минутою смерти.

Точно озадаченные этим криком, чудовища остановились на минуту, словно выжидая.

– Ребенок здесь, в лесу! – услышала близко подле себя человеческий голос Сибирочка.

Быстро открыв лицо, Сибирочка увидела стоявшего над ней какого-то высокого, в меховом кафтане человека. Этот-то кафтан и высокая мохнатая шапка делали его очень похожим на лесного зверя, и немудрено, что испуганная насмерть Сибирочка приняла его за медведя. К нему подошли еще трое таких же мохнатых, благодаря их теплым, мехом наружу, одеждам, людей. Эти были поменьше ростом, но показались Сибирочке не менее страшными, нежели первый, при слабом лунном сиянии. Все четверо склонились над девочкой, почти потерявшей сознание в этот миг.

– Что за притча! Как так девчонка одна-одинешенька попала в лес? – произнес старший из четверых, лицо которого поражало своим жестоким, почти свирепым выражением. Космы седых волос торчали у него из-под мохнатой шапки. Всклокоченная седая же борода и масса морщин делали еще более неприветливым его и без того жестокое лицо.

Трое других людей казались много моложе. Один же был почти мальчик, лет четырнадцати на вид. У него было бледное личико, тонкие красивые черты и большие умные глаза, поражавшие сразу своим открытым и смелым выражением.

Двое других смотрели сурово и жестоко, так же, как и старший. У них, правда, лица были благообразнее, не было на них всклокоченных бород и морщин, но глаза, сверкающие из-под шапок, надвинутых чуть ли не на самые брови, отталкивали своим злобным выражением.

Старший путник, за плечами которого висело ружье, подошел к Сибирочке, нагнулся, поднял ее с сугроба и чуть живую встряхнул изо всей силы и поставил прямо перед собою.

– Кто ты, девочка, и как попала сюда? – спросил он ее хриплым голосом.

Онемевший от холода и пережитых волнений язык Сибирочки отказывался служить. Однако она собрала все свои силы и отвечала тихо, чуть слышно:

– Дедушка там на снегу остался… мой дедушка… птицелов Михайлыч, из соседнего селения… Пожалуйста, возьмите его к себе… отогрейте… Он очень болен… Ради Бога, помогите ему. Он так кашлял… а потом… упал… прямо в снег… Ах, Господи! Ведь он умрет… если… если вы не поможете ему! – И она горько заплакала, вспомнив о том, в каком положении остался на снегу ее дедушка.

– Не смей хныкать! – сурово оборвал ее сердитый старик. – Терпеть не могу, когда хнычут. Говори толком, где оставила старика.

Сибирочка, испуганная строгим окриком, начала снова пояснять. Она оставила деда близко от опушки, надо идти туда прямо, потом налево, потом направо.

– Как тут разберешь, что болтает эта девчонка! – окончательно вышел из себя старший из мужчин. – Ну, да ладно! Мы сами доберемся до старика. А ты, Андрей, – обратился он к самому молоденькому из спутников, – возьми девочку и отведи ее в нашу лесную нору. Да смотри гляди в оба, чтобы она случайно не удрала. Девчонка может пригодиться нам в деле. Ты вишь как вырос, для сбора милостыни не годишься больше. Такому большому дурню никто не будет подавать, а она как раз для этого пригодится. – И старик угрюмо взглянул на черноглазого мальчика, который смело выдержал его взгляд.

Черноглазый мальчик взял за руку Сибирочку и тихо шепнул ей:

– Пойдем со мною!

Его глаза смотрели так ласково, а голос звучал так дружелюбно, что Сибирочке нечего было бояться его. Она доверчиво протянула ему руку и, слабо передвигая окоченевшими ножонками, поплелась за ним.

Старик и его два спутника направились в ту сторону, куда указывала им Сибирочка, где, по ее мнению, находился теперь ее больной дед.

Глава V

Молоденький благодетель. – Лесная нора

– Ты, может быть, очень устала и не можешь идти? Путь еще далек, а ты едва передвигаешь ноги. Давай я понесу тебя. Так мы доберемся скорее, – послышался над ухом Сибирочки тот же дружеский голос.

И не успела девочка ответить что-либо, как черноглазый мальчик подхватил ее на руки и понес.

– Ну, вот видишь, как хорошо теперь! Хорошо ведь тебе, не правда ли? – спрашивал он, ласково поглядывая ей в лицо своими добрыми, честными глазами.

– Очень хорошо, – согласилась девочка. – А вот если бы дедушку поскорее нашли и привели в чувство, тогда бы я была так рада, так рада! – лепетала она.

Мальчик ничего не ответил, только крепче прижал ее к своей груди и зашагал быстрее по черной тайге.

Через полчаса довольно быстрой ходьбы он, запыхавшийся и уставший, остановился и весело проговорил, спуская с рук Сибирочку:

– Ну вот мы и дома!

– Как дома? – изумленно проронила она. – Да ведь мы пришли в самую чащу тайги.

– Ну да, в самую чащу тайги. Здесь и есть лесная нора – наш дом.

Сибирочка не без страха оглянулась кругом. При слабом сиянии месяца она могла рассмотреть столетние дубы и кедры, со всех сторон тесно окружавшие крохотную полянку. На этой полянке тут и там торчали из-под снега черные пни, прикрытые сверху снежною шапкой и свидетельствовавшие о том, что здесь была когда-то совсем непроходимая глухая чаща. Почти вровень с землею, вся занесенная снегом, стояла маленькая избушка. Крепкая дубовая дверь ее находилась почти под землею. К ней спускались несколько ступеней, очевидно наскоро сколоченных из досок.

Андрей, так звали спутника Сибирочки, сунул руку в карман и вытащил из него огромный ключ и потайной фонарик. Фонарик он зажег при помощи спичек, нашедшихся также у него в кармане шубы, а ключом открыл дверь, жалобно и пронзительно заскрипевшую на ржавых петлях. Потом протянул руку Сибирочке и свел ее вниз по самодельным ступенькам. Девочка очутилась посреди небольшой, но теплой горницы с лавками вдоль стен, с грубо сколоченным столом перед этими лавками и с большой русской печью в углу.

Теплом и уютом пахнуло разом на иззябшую, измученную Сибирочку. После долгих мучительных скитаний и немилосердной стужи эта теплая избушка, почти врытая в землю, показалась ей чуть ли не роскошным дворцом.

Ее ноги подкашивались от слабости и усталости. Глаза ее слипались. Она едва добрела до лавки и, совсем обессиленная, упала на нее.

– Бедняжка, погоди спать немного, – проговорил ее спутник, – я дам тебе хлеба и немного мяса.

Хлеба и мяса! Об этом до сих пор не смела мечтать Сибирочка с той минуты, как увидела пустые дедушкины силки. А она была так голодна, так голодна, бедняжка!

– Вот, кушай на здоровье… Только скорее, ради Бога, а то придут наши и, чего доброго, отнимут еще! – с озабоченным видом говорил Андрей, протягивая девочке большой ломоть хлеба с куском жареной дичи.

У Сибирочки глаза разгорелись при виде лакомого съестного. Она взяла хлеб из рук мальчика и стала с жадностью есть. Но вдруг, словно вспомнив что-то, разломила свою порцию на две равные части и, передавая одну из них мальчику, пробормотала:

– Дай это дедушке, когда его приведут, он тоже голоден, бедный!

Когда все до крошки было уничтожено девочкой, она снова почувствовала убийственную усталость во всем теле. Сон сковывал отягощенные веки. Сладкая истома разлилась по всем членам. Она упала белокурой, со свесившимися с нее кудрями, головкой на стол и в тот же миг погрузилась в сладкое забытье.

Черноглазый Андрей неслышно приблизился к спящей. Он осторожно поднял ее на руки и понес в маленькую каморку-боковушку, находившуюся подле первой горницы избы.

– Бедная девочка, – прошептал он тихо, укладывая Сибирочку на пол, поверх старого тулупа, валявшегося здесь, и заботливо подпихивая ей под голову подушку в довольно-таки нечистоплотной ситцевой наволочке. – Бедная крошка, если бы ты знала, куда попала, в чье страшное гнездо забросила тебя судьба, не спала бы ты так безмятежно и крепко, бедная маленькая девочка!

Глава VI

Сладкий сон и горькое пробуждение

Сибирочка спала, и ей снились сладкие сны.

Ей чудилось, что снова стоит красное лето, сверкает и палит жаром светлый июньский денек. А в тайге так прохладно и хорошо! Тень густолиственных деревьев так славно защищает от назойливых лучей солнышка! По ветвям прыгают белки, рыженькие и пушистые обитательницы леса. Дедушка давно обещался поймать и подарить своей Сибирочке такого маленького хорошенького рыженького зверька. А кругом цветов-то, цветов сколько! Чего-чего только нет: и брусника, и кукушкины слезки, и богородичная травка пестреет…

Затихла тайга и словно улыбается ей. И дедушка улыбается тоже. Дедушка так счастлив, что сегодня хороший улов дичи. Вон сколько рябчиков и тетеревов набежало в расставленные силки. Глупенькие! Прельстились зерном, которое рассыпал для них в ловушках дедушка! Как жаль, что у дедушки нет ни ружья, ни денег, чтобы купить его, а то какой же он без ружья охотник? Впрочем, и без ружья им дичи довольно.

А солнце уже заглядывает в темную чащу, уже золотит верхушки кедров и дубов… Вон прыгает опять с ветки на ветку шалунья белка… Вон спускается… Вот бы поймать!..

И Сибирочка кидается опрометью вдогонку за пушистым зверьком. Но что это? Белка не боится девочки, не бежит от нее… Она сама поджидает ее, и, чуть только приблизилась к ней Сибирочка – скок! – белка очутилась у нее на плече. Вскочила и впилась неожиданно острыми зубками в тело испуганной девочки.

«У-у, сердитая белочка! Зачем ты так кусаешь плечо? – негодует Сибирочка на зверька. – Ой, пусти, больно же, больно мне!»

Но белка и ухом не ведет. Ее зубы впиваются все глубже, все сильнее в плечо Сибирочки.

– Больно, больно, – уже кричит в голос дитя, – пусти! Пусти меня!

И просыпается, вся взволнованная от своего тревожного сна. Ее плечо ноет нестерпимо, но не от укуса маленьких зубков зверька. Нет! Сильные, крепкие, как железные когти, пальцы впились в него. Страшный сердитый старик, знакомый уже Сибирочке по ночной встрече, стоит над нею и, больно схватив ее за плечо, теребит ее изо всех сил.

– Встанешь ли ты, наконец, лентяйка! Сколько времени не могу добудиться. Ишь, разоспалась, как барыня!.. Вставай сейчас! – грубо и резко звучал над нею его хриплый голос.

Как встрепанная вскочила на ноги Сибирочка, не понимая в первую минуту, где она находится и что произошло с нею. Но мало-помалу сознание вернулось к ней, она вспомнила все: и дедушку, обмершего на снегу, и страшных мохнатых людей, и все то, что приключилось с нею вчерашним днем и вечером в тайге. И ей стало разом жутко и тоскливо.

– Где мой дедушка? Куда вы дели моего дедушку? – громко плача, крикнула она.

– Молчать!.. – прогремел над нею свирепый голос. – Если ты не замолчишь сейчас же, я…

Тут глаза страшного старика так злобно сверкнули из-под нависших бровей, что Сибирочка задрожала всем телом.

Страшный же старик, видя, что девочка замерла от ужаса, несколько понизив голос, снова сказал:

– Мы все уйдем отсюда на работу, а ты изволь сготовить нам поесть. Вот там крупа и соль в горшочках… Хлеб найдешь в ящике стола. Дичи нет под рукою. Дичь будем есть завтра, а пока сваришь нам кашу, да получше смотри, не то быть тебе наказанной с первого же дня… А про дедку твоего ты забудь… Дедко твой помер… Мы его и схоронили в лесу. К дедке тебе не воротиться уже больше, как ты ни реви… Я тебя оставляю у нас в лесной норе. Ты на меня и на сыновей моих стряпать будешь, стирать, полы мыть, убирать избу нашу, а то и иначе поработаешь на нас… Гляди же, чтоб ни крику, ни реву не слышно было. Да как звать-то тебя?

– Сибирочкой! – всхлипывая, прошептала девочка, которую весть о смерти деда поразила, как гром.

– Диковинно что-то! – захохотал грубым голосом старик.

– Дедушка так звал меня, – ответила девочка.

– Ну, а имя-то есть у тебя какое, христианское? – спросил опять старик.

– Имя мое Шура, только дедушка никогда меня так не называл, – еще тише роняла сквозь слезы девочка.

– Ну ладно! Шурка так Шурка! Так и будем звать. Ну, так помни же, Шурка, чтобы, как солнышко поднялось, значит, была бы у меня каша да щи разогреты, вот в том котелке! Да чтобы слез не было, а не то живо плеткой осушу!.. Эй, сынки, марш на работу, нечего вам лежебочничать, не праздник сегодня! – приоткрыв дверь из боковушки в горницу, крикнул старик, обращаясь к сыновьям.

– Идем, батюшка! – отозвались сиплые голоса оттуда.

И оба парня, которых Сибирочка при тусклом свете маленькой керосиновой лампы могла теперь разглядеть вполне, появились на пороге.

– Хорошенькая девочка, – произнес старший из них, коренастый и сильный, но некрасивый юноша лет двадцати семи.

– Такая-то много милостыни насбирает. Больно жалостлив народ к таким смазливеньким ребяткам, – подхватил его брат, такой же рыжий, весноватый, некрасивый, как и первый, только годом или двумя помоложе его.

– Ну, вот и пошлем, когда малость пообвыкнет с нами! Все же заработок лишний… Не даром же хлебом кормить эту дармоедку, – вставил свое замечание старик.

И все трое, переговариваясь и пересмеиваясь между собою, вышли из землянки, плотно закрыли за собою двери и два раза повернули за собою ключ в замке.

Сибирочка осталась одна-одинешенька в чужой и жуткой ей обстановке. Но ни страха, ни ужаса не было теперь в ее душе. Ее бедное маленькое сердце замирало от горя. Только сейчас она убедилась, поняла вполне, что ее дедушка умер, что его уже зарыли в могилку и что никогда, никогда не увидит она больше своего доброго старичка…

Слезы брызнули из ее глаз, и она глухо зарыдала, упав на лавку.

Глава VII

Голос из-под земли. – Тайна раскрывается

Долго плакала Сибирочка. Потом ее слезы стали стихать. Горе, вырвавшееся наружу, было слишком велико, чтобы было можно выплакать его слезами. К тому же девочка вспомнила вовремя, что ее дедушка не раз наказывал ей не плакать о нем после его смерти, а то ему было бы больно видеть горе Сибирочки оттуда, с небес, куда Бог взял теперь успокоившуюся душу старика.

– Лучше помолюсь за моего голубчика деду… Помолюсь Боженьке, чтобы Он помог мне поскорее соединиться с ним! – решила Сибирочка и, заметив крошечный образок в переднем углу землянки, быстро опустилась на колени перед ним. – Господи! Боженька! Добрый, ласковый Боженька, – шептала она, – возьми меня к себе тоже!.. Возьми, как деду! Не оставляй меня здесь одну со злым стариком и его детьми! Добрый, ласковый Боженька, пожалуйста, сделай так, чтобы я умерла и поскорее увидела дедушку у Тебя на небе!.. Пожалуйста, Боженька, миленький, дорогой!

Сибирочка молилась горячо. Слезы капали у нее из глаз, скатывались вниз и уходили в земляной пол избушки.

После молитвы она почувствовала себя много лучше и бодрее. Девочка уже не сомневалась, что Господь услышит ее просьбу и возьмет ее, как дедушку, на небо скоро-скоро…

Бодро поднялась она с коленей и принялась за работу. Работа не могла испугать девочку, которая привыкла хозяйничать в избушке деда. Прежде всего надо было растопить печь. Хворост лежал в углу темных маленьких сеней, которые она разглядела еще вчера ночью. Сибирочка храбро вступила в маленькие сени, широко раскрыв дверь землянки, и замерла от неожиданности и страха на пороге их.

Прямо из-под пола, из-под ног девочки, послышался стон, тихий и протяжный.

Стон прозвучал раз… другой… третий… Следом затем еще и еще…

Сибирочка, бледная как смерть, словно приросла к месту, боясь пошевелиться.

Опять простонал кто-то, еще внятнее на этот раз. Теперь уже Сибирочка не сомневалась больше: кто-то находится под ее ногами, под полом сеней. Голос выходил оттуда. Это был тихий, чуть слышный, жалобный голос, который точно молил о пощаде. Сибирочка, вся дрожа, бледная и взволнованная, кинулась обратно в землянку, схватила жестяную лампочку, горевшую там, и вернулась с нею обратно. Высоко подняв лампу над головой, она осветила сени. Прямо у ее ног находился четырехугольный квадрат из досок, как бы врытый в землю. Сибирочка нагнулась над этим дощатым квадратом и увидела приделанное к нему кольцо. Она схватилась за это кольцо своей слабой ручонкой и потянула его на себя изо всех сил. Неожиданно четырехугольный дощатый квадрат подался кверху, как крышка с ящика, образуя сбоку темное отверстие вниз.

В ту же минуту стоны раздались слышнее, и, прежде чем Сибирочка могла сообразить что-либо, перед ней откуда-то снизу появилось бледное лицо и большие впалые глаза, смотревшие на нее страдальческим взглядом.

Она узнала сразу и это лицо, и эти глаза. Перед ней был тот самый мальчик Андрей, который так заботливо отнесся к ней вчера ночью и которого она искала и не нашла сегодня утром в лесной норе.

– Ты ли это? Что с тобою? Почему ты стонешь, Андрюша? – с испугом и волнением спрашивала она его.

– Ах, они избили меня… за то… что я не позволил им сделать одно злое дело, – проговорил глухим голосом мальчик. – Ах, девочка, если бы ты знала только, как они били меня, как мучили!.. Если бы ты знала! Они требовали, чтобы я помог им в их гнусном поступке, а я не хотел, я спорил… отговаривал их, и вот… они приколотили меня и бросили сюда… в холодный подвал… Здесь темно, как в могиле… Здесь бегают крысы по моим коленям, и у меня нет сил даже прогнать их… У меня все тело болит и ноет… Ах, если бы можно было спастись отсюда, из лесной норы! Уйти совсем или умереть! – И Андрей снова застонал тяжелым страдальческим стоном.

– Выходи же, выходи отсюда! – торопила его Сибирочка. – Я посвечу в подполье… Ах, бедный, бедный ты мой!

– Но если я выйду, они изобьют меня до полусмерти. Я не вынесу больше этой муки. Мое тело и так все в ранах и рубцах. Во рту все пересохло… и нет больше сил у меня, – произнес тем же вымученным голосом несчастный.

– Они не скоро еще вернутся, – торопливо срывалось с губ Сибирочки. – Постой, я принесу тебе воды… Ты подкрепишься немного и потом вылезешь из этой ужасной дыры…

И, говоря это, она живо вернулась в землянку, почерпнула там из кадки, приютившейся в углу, ковшом воды и подала этот ковш мальчику. Тот с жадностью схватил его и выпил до дна.

Вода действительно подбодрила Андрюшу. Он сделал над собою усилие, поднялся во весь рост, причем его бледное личико очутилось наравне с полом сеней; затем, захватив края ямы руками, поднялся на них и через минуту сидел уже на полу подле Сибирочки.

– Знаешь ли ты, – начал он сразу, без всяких объяснений и расспросов, – куда ты попала?

– Не знаю! – тихо отвечала Сибирочка и подняла на мальчика широко раскрытый, вопрошающий взгляд.

– И я не знал тоже. До сегодняшней ночи не знал. Они никогда не говорили мне, кто они и откуда пришли и зачем скрываются в тайге. Они встретили меня как-то на опушке леса года два тому назад и предложили поселиться с ними. У меня только что умер тогда отец, оставивший меня круглым сиротою. Отец был лодочником, он перевозил людей на большой реке с берега на берег… А я учился в школе. Когда умер отец, пришлось бросить школу и идти искать работы. Вот они и предложили мне работу – сначала собирать милостыню для них по церквам в ближайших слободах и селениях да готовить им обед и чистить землянку. Такую работу еще можно было выносить, но сегодня ночью я узнал, кто они такие: они приказали мне помогать им в таком страшном деле, при одной мысли о котором можно сойти с ума… – дрожащим голосом закончил Андрюша.

– Что же они приказали тебе и кто они такие? – почти с ужасом прошептала Сибирочка, широко раскрывая свои и без того большие глаза.

– Они приказали мне, – прежним, чуть слышным шепотом продолжал Андрюша, и его тонкое личико стало совсем бледным, – они приказали мне идти с ними завтрашнюю ночь на работу…

– На какую работу? – так же тихо спросила Сибирочка.

Андрюша вздрогнул всем телом и, еще более бледнея и изменяясь в лице, проговорил чуть слышно:

– Здесь, видишь, далеко от железной дороги, очень далеко. И чтобы попасть на поезд близким путем из ближайшего имения купцов-лесопромышленников Гандуровых, надо ехать глухой тайгой. Вот они и узнали, что этой ночью сам купец Гандуров будет возвращаться с деньгами к себе в имение, и решили покончить с ним…

– Как покончить? – не поняла Сибирочка своего нового друга.

– Решили убить купца…

– Убить?!

– Да. Ведь эти люди не кто иные, как лесные бродяги, беглые каторжники, скрывшиеся из тюрьмы… Они не одного человека обворовали и убили на своем веку. Их поймали, судили и сослали сюда, в Сибирь, на каторжные работы, а они бежали в тайгу и поселились в ней… Их всюду ищут и не могут найти. Это отец с двумя сыновьями. Их зовут: старика – Иван Палец, старший его сын – по прозвищу Зуб, а младший – Косточка… Вот к каким злодеям забросила нас судьба, – дрожащим голосом закончил свой рассказ Андрюша.

– Но отчего же ты не убежал от них? – потрясенная и взволнованная его рассказом, спрашивала девочка.

– Я только этою ночью узнал, что они за люди, – продолжал Андрюша. – Я думал, что это просто лесные охотники, звероловы и птицеловы, и жил у них потому, что мне некуда было деться. А сегодня ночью, когда они нашли тебя на мое место и ты будешь на них работать, как я работал до сих пор по дому и по хозяйству, они не захотели больше скрываться от меня и решили приручить и меня к их страшной работе – грабить и убивать людей. И уже сегодня они велели мне пробраться в лесное имение купца Гандурова и узнать там хорошенько, один ли он едет домой из города и много ли денег он везет с собою и какою дорогою поедет он по лесу… Чтобы я не мог убежать или выдать их, со мною пойдет Косточка и не отступит от меня ни на шаг… Потом мы вернемся к лесной норе, а ночью… ночью…

Тут голос Андрюши прервался, и он не кончил своей фразы. Все лицо его изображало теперь одну сплошную муку ужаса. Сибирочка дрожала, как былинка, с головы до ног.

– Надо спасти несчастного купца! – шептала она, схватив за руку своего нового друга.

– Да, надо спасти! И я придумал, как это сделать! – решительным голосом подтвердил он и, помолчав немного, прибавил: – Это сделаешь ты!

– Я?! – вскричала Сибирочка изумленно.

– Ну да, ты… Ты сейчас же проберешься в селение, найдешь дом урядника и расскажешь ему все, а он отрядит людей в лес, прежде чем на купца Гандурова будет сделано нападение. Я бы мог сам пойти в поселок, но это может возбудить их подозрение. Если же убежишь ты, будет лучше. Мы разобьем окошко в землянке, и ты вылезешь через него… Но только раньше я сяду снова в подвал как ни в чем не бывало, чтобы они не подумали о том, что я послал тебя. Только тебе придется самой провести сюда урядника и его людей, потому что лесная нора так ловко спрятана в лесу, что ее трудно найти. Тебе же я дам мешок старых кедровых шишек, и от времени до времени ты будешь сажать шишки в снег, и по ним вы найдете обратную дорогу, конечно, если ночью не поднимется пурга и луна будет сиять, как и вчера, светло и ясно. Но я уверен, что так и будет, потому что дело идет о спасении человека, и Господь поможет нам, – с уверенностью в голосе произнес Андрюша.

– Да, Господь поможет нам, – подтвердила и Сибирочка, – и мне почему-то кажется, что все должно кончиться хорошо!

– Но ты должна идти, даже бежать, очень скоро… Берегись опоздать… Может быть, они убьют купца прежде, нежели ты сюда вернешься с помощью, – произнес чуть слышно мальчик.

– О! – могла только проговорить Сибирочка. – Я побегу сейчас же, и добрый Боженька да молитва покойного дедушки помогут мне…

Андрюша одобрительно кивнул ей головой.

– Вот мешок с шишками, – произнес он, протягивая девочке плотно увязанный узел. – Помни, что каждые десять шагов ты будешь сажать по одной шишке в снег. А теперь – раз, два, три! Сейчас я покончу с окошком.

И, отбежав немного, он со всего размаха вскочил на лавку и изо всей силы ударил кулаком по крошечному оконцу избы. Стекло с жалобным дзиньканьем разлетелось вдребезги. Из раненой руки Андрюши брызнула кровь, но он не обратил на это внимания.

– Теперь я спущусь в подполье и до самого их прихода не вылезу оттуда, – срывающимся голосом говорил он, – пусть думают, что я не виновен в твоем бегстве. А то, пожалуй, изменят свой план на новый, из страха быть выданными мною через тебя. Ну, с Богом. Прощай!

И он смело прыгнул в зияющую в полу яму.

– Закрой меня крышкой! – послышался через минуту его голос оттуда.

Сибирочка поспешила к нему и не без усилия исполнила желание своего нового друга. Потом, с трудом опустив над ним четырехугольную доску с кольцом, она крикнула ему «прощай!» – и, взобравшись на лавку, вылезла в оконце. Это было совсем не трудно сделать, потому что девочка была очень мала, а оконце землянки могло с успехом пропустить такую крошечную фигурку. К тому же с наружной стороны окно приходилось вровень с землею, и Сибирочка очутилась на свободе легче, нежели сама могла предполагать.

Истово перекрестившись на небо несколько раз подряд, она бросилась бежать с возможною скоростью по узенькой, чуть заметной для глаз тропинке. Помня наказ Андрюши, девочка не забывала через каждые десять шагов втыкать по кедровой шишке в рыхлый снег, по одну сторону тропинки, не убавляя шагов. Между тем рассвет уже начинался и день всходил над тайгой. Выскочили из своих норок пушные зверьки и любопытными глазками провожали девочку.

А Сибирочка все скорее и скорее бежала вперед, дрожа от страха при одной мысли, что она может опоздать сюда обратно к ночи. Волнение и усталость давали себя знать девочке все сильнее и сильнее. Маленькие ножки подкашивались каждую минуту, грудь дышала тяжелее, сердечко неровно билось в груди. Сибирочка буквально падала от усталости.

«Что будет, если я не дойду вовремя?.. Они убьют несчастного купца!» – вихрем пронеслась жуткая мысль в голове девочки, и, не обращая внимания на то, что ее ноги нестерпимо болели и ныли, она с редкой стойкостью подвигалась вперед так быстро, насколько позволяли силы.

Вот наконец мелькнул просвет в деревьях. Слава Богу, это опушка леса… Скоро конец ему… а от опушки до селения рукой подать…

– Ну еще! Ну еще! Сибирочка, подкрепись немного, и ты у цели! – ободряла сама себя девочка, и, теперь уже не обращая внимания на то, что сучья деревьев рвут ее платье и шубенку и больно царапают ее лицо, она неслась со всех ног к опушке леса.

Глава VIII

Сибирочка исполняет трудное поручение

Урядник Степан Артемьевич Алмазин собирался соснуть после дневного чая, когда ему сказали, что маленькая девочка желает говорить с ним по важному делу.

– Какая еще девочка? – недовольным голосом проворчал Алмазин и велел ввести в горницу непрошеную гостью.

– Ах, это ты, Сибирочка! – сразу узнав внучку старого птицелова, произнес он. – Что же твой дедушка? Уж не болен ли? Зачем ты пожаловала ко мне одна?

Урядник говорил очень ласково с девочкой, которую любил за ее приветливость и миловидность. Он часто встречал ее вместе с дедушкой и всегда хорошо относился к Михайлычу и его внучке. Теперь он очень удивился, увидя девочку одну. Все привыкли видеть старого птицелова и его внучку всегда неразлучными, вместе.

Напоминание о дедушке больно-больно резнуло исходившее горем сердце Сибирочки. Она громко зарыдала.

– О чем плачешь, девочка? Говори толком… Что с дедкой приключилось? – тотчас же спросил Степан Артемьевич, но Сибирочка рыдала навзрыд и не могла ничего ответить. Ее маленькое сердце теперь так и рвалось от тоски. Она впервые почувствовала здесь, в своем селении, всю тяжесть своего горя. Не было больше ее дедушки, и никогда, никогда она, Сибирочка, не увидится уже с ним!

Вдруг мысль о купце, которого надо было спасти во что бы то ни стало, как молния промелькнула в ее головке. И, захлебываясь от слез, девочка тут же стала взволнованно передавать все, что случилось в течение полусуток в тайге с нею и с дедом. Как они пошли за дичью и за хворостом, как упал дедушка, как захватили ее к себе лесные бродяги и как она узнала о том страшном деле, которое затевали они.

Урядник слушал внимательно, и лицо его принимало все более и более взволнованное и озабоченное выражение. Когда же, рассказав все, Сибирочка стихла и только тихо всхлипывала о своем горе, Степан Артемьевич погладил ее по голове и ласково сказал:

– Ты хорошая девочка, Сибирочка. Ты спасла жизнь купцу Гандурову, и не только ему одному: эти беглые каторжники наделали бы еще много бед, убили бы многих людей. Мы их давно разыскиваем и никак не подозревали, что они поселились в ближайшей от нас тайге… Ты получишь награду, Сибирочка, и от начальства, и от купца Гандурова, которому ты спасла жизнь! А теперь отдохни хорошенько, чтобы проводить нас в тайгу… Подкрепи свои силы. Моя жена накормит тебя. Ты пришла как раз вовремя, потому что купец Гандуров остановился у меня, чтобы дать отдохнуть лошадям, раньше чем пуститься снова в дорогу.

И, говоря это, урядник погладил белокурую головку Сибирочки, восторгаясь смелостью малютки.

Девочка, однако, отказалась от еды. Она знала, что медлить было нельзя. Хотя теперь смертельная опасность уже не грозила купцу Гандурову, но злодеи могли догадаться, в чем дело, и жестоко избить, а может статься, и убить Андрюшу за то, что он помог намеченной ими жертве ускользнуть из их рук.

Поэтому она была не в силах есть и спать и все торопила Алмазина спешить с людьми в тайгу. Урядник и сам сознавал, что необходимо было как можно скорее поймать злодеев.

Вскоре Сибирочку позвали в гостиную Алмазина, где находился сам купец Гандуров, уже узнавший о грозившей ему опасности.

– Ты хорошая, самоотверженная девочка, – произнес он, ласково обнимая появившуюся перед ним Сибирочку, – ты избавила от большого горя мою семью, крошка, и за это я позабочусь о тебе и дам тебе денег, чтобы ты могла безбедно существовать всю свою жизнь. Ведь ты сирота?

– Да, сирота, – произнесла Сибирочка, и опять при одном намеке на то, что она одна-одинешенька осталась теперь на свете, слезы хлынули у нее из глаз.

– Не горюй, – произнес Гандуров, – я возьму тебя в дом к себе и буду заботиться о тебе, как о родной дочери.

– И об Андрюше тоже! Возьмите к себе и Андрюшу! Ведь это он научил меня спасти вас. Без него вы бы погибли наверное! – проговорила Сибирочка и стала рассказывать купцу, кто такой был Андрюша.

– Ладно, возьмем и Андрюшу, – согласился тот, – и о нем позабочусь, и ему хорошо будет. А теперь надо ехать ловить разбойников, – произнес он, поднимаясь с места, с довольной улыбкой, без тени тревоги.

Действительно, надо было спешить. В какой-нибудь час времени урядник набрал себе помощников и разделил их на два отряда. Часть хорошо вооруженных людей он усадил в тройку купца и приказал им тихонько ехать по проезжему лесному пути, а сам, взяв с собой человек десять, вместе с Гандуровым и с Сибирочкой, пустился в путь пешком к лесной норе, в самую глубь тайги.

Девочка шла впереди, указывая дорогу маленькому отряду. Месяц вышел на небо и хотя слабо, но все же освещал путь. Шишки, разбросанные Сибирочкою там и тут по снегу, указывали, куда надо было идти. Дорога, по которой ехала тройка с вооруженными людьми, была недалеко. До пеших путников долетал и звон колокольчиков, и фырканье коней.

Отряд все глубже и глубже уходил в тайгу. Наконец где-то далеко блеснула маленькая точка огонька.

– Это лесная нора! – прошептала Сибирочка, и сердце ее сильно забилось.

Маленький отряд остановился. Урядник приказал людям, прячась за деревьями, медленно подвигаться к самому логовищу бродяг… Месяц как раз в это время спрятался за тучу, и в лесу стало темно, как в могиле.

Сибирочка стояла подле купца Гандурова. Сначала все было тихо. Сердце Сибирочки то билось, то замирало в груди… Она боялась теперь, чтобы вместе со злодеями не схватили по ошибке Андрюшу и не причинили бы мальчику какого-нибудь вреда. Она надумала уже было пробраться к лесной норе и поискать там мальчика и с этой целью отошла незаметно от Гандурова, около которого находилась все время, как вдруг кто-то неожиданно и сильно схватил ее за плечо.

– Это я! Я – Андрюша, – услышала она взволнованный шепот над своим ухом. – Ты сделала все-все, что я тебе говорил? – тем же тревожным шепотом осведомился он.

– Все!

– И урядник с людьми из селения здесь?

– Здесь!

Едва успела Сибирочка ответить это, как оглушительный выстрел нарушил мертвую тишину тайги. За ним другой… третий… Кто-то побежал в чащу, кто-то, тяжело хрипя, повалился на землю. И в тот же миг прозвучал в тишине громкий голос урядника:

– Держите разбойников, ребята! Держите их!

Свет фонарей, скрытых под полушубками до настоящей минуты, разом осветил лесную чащу.

Теперь Сибирочка уже ясно видела, как десяток людей окружал Ивана Пальца и его сыновей. Последние ножами и топорами всячески отбивались от хорошо вооруженных людей. Завязалась упорная борьба. Наконец старый бродяга и его младший сын окончательно выбились из сил. Продолжал бороться и защищаться один только Зуб, потом вдруг сделал ловкий прыжок и, увернувшись с быстротою кошки, бросился в чащу.

– Держи! Держи его! – кричал не своим голосом урядник, но бродяга был уже далеко. Размахивая огромным ножом и бросая проклятия и угрозы, он бежал теперь прямо на Андрюшу и Сибирочку, притаившихся за стволом огромного дуба.

– Он увидит нас! Что нам делать?! – прошептала вне себя девочка, прижимаясь к своему новому другу и как бы ища у него защиты. Но последний уже не медлил.

Бродяга бежал прямо на них, отрезав им путь к маленькому отряду.

Он уже успел заметить притаившихся за деревом детей. На минуту он остановился. По его страшному лицу проскользнула бешеная, злая улыбка. Он понял, кто донес на него, его отца и брата в селение, кто выдал их с головой и привел сюда вооруженный ружьями отряд.

– Ага, так вот ты как! – крикнул он бешено на всю тайгу и бросился на Андрюшу.

Но тот ожидал, казалось, намеченного удара. Он схватил Сибирочку за руку и в несколько скачков очутился с нею в темноте за группою огромных кедров, куда уже не проникал свет фонарей.

Здесь он быстро опустился на колени.

– Садись ко мне на спину! – произнес он, и когда Сибирочка, не медля ни минуты, исполнила его приказание, он вскочил снова на ноги и метнулся с девочкою на спине в самую чащу тайги.

Однако бродяга Зуб не отставал в погоне за ними. В темноте слышно было его тяжелое дыхание и хруст сухого валежника под его ногами. Он бежал почти по пятам детей… Только темнота ночи разделяла теперь их друг от друга… Сердце Андрюши колотилось в груди, как подстреленная птица… Упади он сейчас, и острый нож Зуба покончил бы с ним и с бедной, ни в чем не повинной Сибирочкой. Зная это, мальчик все прибавлял ходу, хотя усталые ноги болели нестерпимо, а спина мучительно ныла под тяжестью непривычной ей ноши. К тому же ветви деревьев больно хлестали его по лицу. Он бился из последних сил. А страшный Зуб все еще не отставал от маленьких беглецов. Это чувствовала Сибирочка, свернувшаяся в комочек на спине своего друга. В голове Сибирочки гнездилась теперь только одна мысль: «Пусть бежит и спасается один Андрюша, пусть бросит ее в снег… С нею все равно ему невозможно спастись… Слишком тяжело ему, бедному, бежать с такою тяжелою ношей на спине!» И, прильнув губами к уху мальчика, она зашептала ему, прерываясь на каждом слове:

– Брось меня, Андрюша… Брось… Беги один… Авось он не заметит меня… Спасайся сам, милый! Оставь меня… Я только мешаю тебе…

– Молчи! – хриплым звуком вырвалось из груди мальчика. – Вместе спасемся или умрем! – И, напрягая последние силы, он бросился как безумный вперед и в ту же минуту с глухим стоном вместе с Сибирочкой повалился на сугроб снега.

Глава IX

Ни хода, ни выхода

Что-то холодное коснулось лица Сибирочки и почти одновременно она услышала чье-то тяжелое дыхание совсем близко от себя.

Месяц скрылся за тучу, и в окружающей темноте не видно было ничего. Сибирочка протянула руку вперед и чуть не вскрикнула во весь голос: ее пальцы коснулись неподвижного лица Андрюши, по которому струилось что-то теплое и липкое, как клей.

Она вытянула другую руку и сильно ударилась о нечто твердое, как камень. Теперь девочка поняла все. В отчаянной поспешности бега Андрюша наткнулся на дерево, выросшее посреди тропинки, и, ударившись об него головой, упал, обливаясь кровью, в сугроб, в то время как преследовавший их Зуб пробежал далее.

Ужас сковал сердце Сибирочки. Что, если умер Андрюша? Что, если он, как и дедушка, не поднимется с сугроба больше никогда и она останется одна-одинешенька в этой страшной тайге, где бродят медведи и волки и где находится еще более страшный враг, взбешенный и готовый расправиться с ними своим огромным ножом бродяга! Но все страхи Сибирочки, весь ужас одиночества покрывались ее тоскою по Андрюше, которого она, несмотря на короткое знакомство, успела горячо полюбить.

В несчастиях люди сходятся скорее и ближе. Ей казалось, что она знает мальчика давно-давно… Она взяла его за руку. Рука осталась неподвижною в ее маленькой ручонке. Мальчик был без чувств. Должно быть, он сильно поранил себе голову о ствол дерева.

Тогда Сибирочка вспомнила, как дедушка лечил ее от ушиба в зимнее время. Он брал снегу и растирал им пострадавшее место. То же самое сделала со своим другом и девочка. Она схватила целые пригоршни снега и стала усердно прикладывать его к раненой голове Андрюши. Мало-помалу кровь перестала сочиться из лба, и мальчик начал проявлять кой-какие признаки жизни. С его губ сорвался первый стон, за ним другой, третий…

– Где я? Что со мною? – спросил он слабым голосом, окончательно приходя в себя.

– Андрюша, милый! Ты жив?! Жив! Слава Богу! – радостно прошептала Сибирочка, целуя и обнимая мальчика, все еще бессильно распростертого на снегу.

– Жив, только у меня сильно голова болит… Но я могу двигаться дальше, – стараясь говорить бодрым голосом, произнес он. – А где Зуб? Или его утомила погоня, и он отстал от нас?

– Нет, он пробежал мимо, теперь он находится впереди нас. Нам надо идти поскорее к лесной норе, где остались люди, а то он вернется сюда и найдет нас, – взволнованным голосом пояснила девочка. – Но ты не можешь идти, – добавила она, опасливо вглядываясь в белеющее перед нею во мраке лицо ее друга.

– О, я попытаюсь! – послышался ответ в темноте, и Андрюша сделал усилие, чтобы подняться. – Давай твою ручонку. Пойдем, держась за руки, а то мы потеряем друг друга… Видишь, какая здесь темнота, – произнес он, с трудом поднимаясь на ноги.

Сибирочка молча протянула ему руку, ощупью нашла его пальцы, и, тесно прижавшись друг к другу, дети повернули назад и пошли по тому направлению, где, как им казалось, они оставили урядника и людей.

Глава X

В пещере под снегом

– Нет, я не могу идти больше. Голова болит все сильнее… А здесь оставаться нельзя… Звать на помощь тоже нельзя. Зуб услышит и прибежит сюда разделаться с нами, прежде нежели подоспеют сюда люди, – с отчаянием в голосе произнес Андрюша и, помолчав немного, прибавил уже значительно бодрее: – Вот что я придумал: мы выроем ямку в снегу, вроде звериной норки, заползем в нее и до утра отдохнем в ней хорошенько, а утром при свете увидим, где мы находимся и как нам пройти до селения, – уже совсем бодро заключил он свою речь.

И прежде нежели Сибирочка могла одобрить его план, Андрюша уже ощупью, в темноте, принялся за работу. Яму в сугробе пришлось рыть руками, за неимением лопат. Сибирочка, как умела и могла, принялась помогать своему другу. Вскоре в рыхлом снегу появилась глубокая нора, и дети могли укрыться в ней и уснуть в ожидании утра. Они так и сделали, не медля больше ни минуты. Усталость и пережитые волнения помогли им забыться, и, прижавшись друг к другу, они уснули крепким сном в своей самодельной спальне…

* * *

Миновала ночь. Наступило утро. Проснулась и ожила старая тайга. Белочка шаловливо запрыгала по ветвям огромных дубов. Какой-то пушистый зверек высунул из дупла дерева свою острую подвижную мордочку. Где-то прозвучал вдалеке унылый крик хищной птицы.

От этого крика первый проснулся Андрей. Он вылез из своей снежной пещерки и не без изумления оглянулся кругом. В его лице отразились испуг и тревога. Он хорошо знал местность, окружавшую лесную нору. Хорошо знал прилегавшую к жилищу лесных бродяг тайгу, знал по крайней мере верст на десять кругом. Но здесь он еще не бывал ни разу. Местность казалась ему совсем незнакомой и дикой. Деревья разрослись здесь так густо кругом, что в лесу было сумрачно, как в могиле. Иногда, сплетаясь ветвями, они образовывали непроходимую стену, и только у корней их оставалось небольшое отверстие, которое можно было миновать, не иначе как только пригнувшись чуть ли не к самой земле. Невольное смущение охватило душу мальчика. Здесь, в этой непроходимой чаще, что могли поделать без крова и пищи он и вверенная его попечению самой судьбой маленькая девочка?

Андрюша подошел к самодельной пещерке и заглянул в нее. В ней, подложив худенькую ручонку под голову, безмятежным сном сладко спала Сибирочка. Белокурые волосы, выбившись из-под платка, обрамляли ее личико, белое и нежное, как фарфор.

– Бедная маленькая девочка, – прошептал Андрюша, – что ждет тебя!.. Голодная смерть в дикой тайге. Бедная маленькая девочка! Как мне жаль тебя! – Он нагнулся к спящей и крепко поцеловал ее.

Сибирочка проснулась и недоумевающе открыла свои большие синие глаза. Она с минуту не понимала ничего. Потом оглянулась кругом и сильно испугалась, увидя незнакомую местность.

– Мы заблудились! Да? – со страхом прошептала она.

Андрюша хотел ответить своей маленькой подруге, но чьи-то тяжелые шаги, раздавшиеся в эту минуту, заставили его замереть на месте. Шаги приближались с каждой минутой, делаясь все слышнее и слышнее…

– Это Зуб! – прошептала в тоске и страхе Сибирочка.

Продолжить чтение