Читать онлайн Лайзл и По. Удивительные приключения девочки и ее друга-привидения бесплатно

Лайзл и По. Удивительные приключения девочки и ее друга-привидения

Часть I. Чердаки и чудеса

Глава первая

На третий день после смерти отца Лайзл увидела привидение.

В тот момент она как раз лежала в постели. В небольшой чердачной комнатке царили однообразно-серые потемки, так вот, тени в одном из углов вдруг как бы уплотнились, сгустились, заволновались – и вот уже рядом с шатким столом и колченогим стулом выросла фигура ростом примерно с саму Лайзл. Впечатление было такое, как будто темнота представляла собой что-то вроде листа раскатанного теста, и вот кто-то взял формочку и вырезал из нее «печенье» в виде ребенка.

Лайзл встревоженно вскинулась на кровати.

– Что ты такое?.. – прошептала она в темноту, хотя уже успела понять: перед ней привидение.

Обычные люди вот так, прямо ниоткуда, не появляются. И сотканными из сжиженных теней они тоже обычно не кажутся. К тому же Лайзл немало читала о привидениях. Она вообще много читала, сидя в своей маленькой комнате. Все равно особо больше нечем было заняться.

– По, – сказало привидение. – Меня зовут По.

– Откуда ты… пришло? – спросила Лайзл.

– С Той Стороны, – ответило привидение так, словно речь шла об очевидном. Таким тоном люди произносят «с нижнего этажа» или «с Дубовой улицы», когда речь идет о месте, которое все обязаны знать.

– Ты мальчик или девочка? – спросила Лайзл. На ней была лишь тоненькая ночная рубашка, которую она не меняла со вторника, когда умер ее отец. Вот ей и подумалось, что если перед ней стоит мальчик, не помешало бы повыше натянуть одеяло.

– Ни то ни другое, – прозвучало в ответ.

– Это как? – удивилась Лайзл. – Ты обязано быть либо одним, либо другим!

– А вот и не обязано, – с некоторым раздражением отозвался призрак. – Я – это я, и все дела. На Той Стороне, чтобы ты знала, все совсем не так, как здесь. Там все… как бы… более расплывчато, что ли.

– Ну а раньше? – не отступала Лайзл. – До того, как ты… В общем, прежде?

Некоторое время По молча смотрело на Лайзл. Ну, по крайней мере девочке казалось, что привидение на нее смотрело. У По не было глаз в общепринятом смысле этого слова. На их месте виднелись лишь как бы две складочки еще более густой тьмы.

– Не помню, – выговорило оно наконец.

– Вот как, – проговорила Лайзл.

В это время тени в углу снова зашевелились, и у ног По сгустилась еще одна призрачная фигурка, поменьше. Потом послышался звук – нечто среднее между кошачьим «мяу» и тявканьем небольшой собачки.

– А это еще что? – удивилась Лайзл.

По посмотрело туда, где находились его нематериальные ноги:

– Это Узелок.

Лайзл подалась вперед. У нее никогда не было домашнего любимца – даже в те времена, когда отец был жив и еще не начал болеть… Ох, как же давно это было! Казалось, сто лет прошло с той поры, как он встретил Августу, мачеху Лайзл.

– Твой? – спросила она.

– На Той Стороне ни у кого нету ничего «своего», – ответило По, и Лайзл показалось, что произнесено это было с оттенком некоторого превосходства. А По добавило: – Узелок просто следует за мной повсюду, куда я иду.

– А это кошечка или собачка? – с интересом спросила Лайзл.

Маленькое призрачное животное издавало что-то вроде горлового мурлыканья. Снявшись с места, оно тихо проплыло через комнату и снизу вверх посмотрело на девочку. Той едва удалось рассмотреть лохматую головенку и два остроконечных выступа темноты на месте ушей. Пониже бледно мерцали две полоски лунного света, напоминавшие глаза.

– О том и речь, – ответило По. – На Той Стороне… В общем, это ни то ни другое, а просто Узелок.

– Ну да, я помню, там все расплывчато, – торопливо поправилась Лайзл. Потом ее осенило внезапной идеей, и она спросила: – Ты здесь затем, чтобы меня преследовать и мучить?

– Еще чего, – сказало По. – Вот еще глупости! Делать нам больше нечего!

По явно выводило из себя предвзятое мнение живых людей о них, призраках. И с чего они взяли, будто привидения тем только и занимаются, что околачиваются где-то в подвалах и заброшенных складах, пугая людей?

Между прочим, Та Сторона – очень оживленное место. Уж не меньше, чем Эта. Если не больше. Две Стороны существовали параллельно, словно два зеркала, обращенные одно к другому. Другое дело, что По, как правило, весьма смутно отдавало себе отчет об Этой Стороне. Просто где-нибудь слева вдруг возникала размытая радуга красок, или справа вдруг ниоткуда раздавались невнятные звуки, или вовсе ниоткуда накатывало ощущение движения и тепла…

Правду сказать, По умело по желанию проникать на любую из Сторон, но ему редко приходила такая охота. За все время своего посмертия оно возвращалось назад лишь раз или два. Да и зачем бы ему?.. На Той Стороне было полным-полно духов и всяких теней, которые сталкивались, играли и даже дрались. Там были потоки темной воды – плавай, сколько захочется. И ночные безоблачные небеса, чтобы летать в них. И черные звезды, как маяки на пути в иные области Вселенной…

Лайзл сложила руки на груди.

– Ну хорошо, – сказала она. – В таком случае что ты вообще делаешь у меня в комнате?

Ей не слишком понравилось, что привидение разговаривало с нею словно бы свысока, и она успела решить: если По собралось с ходу показывать характер, то ведь и у нее характер найдется.

Знать бы ей, что По и само толком не понимало, с какой стати появилось в комнате у Лайзл. (Вот кто ни о чем не задумывался, так это Узелок. Призрачный зверек просто следовал за По, куда бы то ни пошло.) Вот уже несколько месяцев По замечало на самом краю своего восприятия что-то вроде маленького огонька. Каждую ночь тот появлялся в одно и то же время, и с ним рядом присутствовал кто-то живой. Это была девочка, и в сиянии огонька она создавала рисунки. А потом… Огонек не появлялся вот уже три ночи подряд. Ни сияния, ни новых рисунков. По невольно стало задумываться, отчего так, и тут вдруг хлоп! – его вышибло с Той Стороны на Эту, как пробку из бутылки.

По спросило:

– Ты почему бросила рисовать?

Разговор с привидением успел на время отвлечь Лайзл от мыслей об отце, но от этого вопроса горечь утраты с новой силой навалилась на нее. Она поникла на постель и ответила:

– Настроения не было.

По мигом оказалось возле кровати – тень среди теней, легко скользнувшая через всю комнату.

– Почему?

Лайзл вздохнула:

– Моего папы не стало.

По ничего не ответило.

– Он очень долго болел, – пояснила Лайзл. – В больнице лежал…

По продолжало молчать. Узелок встал на призрачные задние лапки и, казалось, смотрел на девочку глазами, в которых блестело лунное серебро.

– Моя мачеха, – продолжала Лайзл, – меня к нему не пускала. Она говорила… она говорила, мол, он не хочет, чтобы я его видела больным и слабым. Да какая мне разница, больной он или нет? Я просто очень хотела повидать его… попрощаться. Но я не смогла… И не увидела, и не попрощалась… А теперь я его никогда больше не увижу!

Горло Лайзл свела невыносимая судорога. Она крепко зажмурилась и трижды мысленно по буквам произнесла слово «невыразимо». Так она всегда поступала, когда силилась удержаться от слез.

Ей очень нравилось это слово – «невыразимо». Когда она была совсем маленькой, отец часто читал ей книги. Настоящие взрослые книги с настоящими взрослыми словами. Если попадалось какое-нибудь слово, которого она не понимала, папа обязательно объяснял ей его смысл. Он был очень умный. Папа был ученый, изобретатель, университетский профессор…

Лайзл ясно помнила, как однажды они стояли под ивой, и отец повернулся к ней и сказал: «Я просто невыразимо счастлив быть здесь с тобой, Ли-Ли!» И она спросила его, почему так говорят – невыразимо, – и он ей растолковал…

Вот с тех пор ей и понравилось слово, обозначавшее чувство столь обширное и глубокое, что никакими словами не выразить.

Впрочем, люди все равно придумали слово для описания неописуемого словами, и это как бы дарило Лайзл некоторую надежду.

По наконец подало голос:

– А зачем ты хотела с ним попрощаться?

Девочка изумленно распахнула глаза:

– Потому что… потому что так всегда делают, если кто-то уходит.

По опять замолчало. Узелок свернулся на полу, слившись с лодыжками своего призрачного хозяина.

Лайзл недоверчиво спросила:

– А что, у вас там на этой… то есть на Той Стороне «до свидания» не говорят? Или хотя бы «пока»?

По помотало полупрозрачной головой.

– Нет, – сказало оно. – Наши толкаются. Что-то бормочут. Поют иногда… Но «до свидания» не говорят. – Подумало и добавило: – И «здравствуй» тоже не говорят.

– Как-то неучтиво выглядит, – сказала Лайзл. – Тут, у нас, принято здороваться, когда кого-нибудь встретишь. Думаю, мне бы не очень понравилось на Той Стороне.

Плечи привидения словно бы замерцали, и Лайзл заключила, что оно ими пожимало. Потом По сказало:

– Вообще-то там не так уж все плохо.

И тут Лайзл вновь взволнованно вскинулась на постели, полностью забыв и про свою символическую ночнушку, и про то, что По могло-таки оказаться мальчишкой.

– Мой папа теперь у вас, на Той Стороне! – воскликнула она. – Он ушел туда, к вам! Значит, ты сможешь ему от меня весточку отнести!

Силуэт По расплылся и снова обрел четкость. Привидение явно сомневалось. Потом оно ответило:

– Не каждый, кто умер, к нам попадает…

Встрепенувшееся было сердце Лайзл снова упало:

– Что ты имеешь в виду?

– Я… – По в задумчивости повисло в воздухе вниз головой, потом спохватилось. Лайзл еще предстояло свыкнуться с этой его привычкой. – Я имею в виду, что некоторые без задержки уходят дальше.

– Дальше? Куда?..

– Дальше вперед. В другие места. В Иную Жизнь… – Оказывается, когда привидение сердилось, его становилось легче рассмотреть, ибо по краям силуэта появлялось что-то вроде подсветки. – Почем я знаю, куда!

– Но ты, по крайней мере, не могло бы разузнать?.. – Лайзл перевернулась и приподнялась на коленках, пристально глядя на По. – Пожалуйста! Не могло бы ты… просто спросить у кого-нибудь?

– Ну… Это можно. – По очень не хотелось попусту обнадеживать девочку. Та Сторона была очень обширна и плотно населена духами. Даже пребывая на Этой Стороне, По ощущало огромность своего мира, простиравшегося во все стороны без конца и края, чувствовало все новых людей, прибывавших в его мглистые и запутанные пределы. И еще надо было учесть, что на Той Стороне люди быстро утрачивали былой образ и память, становясь, как По и сказало Лайзл, очень расплывчатыми. Новоприбывшие постепенно делались частью бескрайней тьмы между звезд, неразличимыми, словно обратная сторона луны, не видимая с земли.

Но По сознавало, что девочка не в состоянии этого уразуметь, даже попытайся оно ей объяснить. И оно просто сказало:

– Это можно. Попытка не пытка…

– Спасибо! Спасибо тебе!

– Я обещаю только попробовать. Я не говорю, будто что-то получится!

– Все равно спасибо большое! – Лайзл впервые со дня смерти отца ощутила что-то вроде надежды. Как же давно кто-нибудь хотя бы пытался для нее что-то сделать! Разве только папа, да и то пока он еще не начал болеть. Потом Августа решила, что Лайзл надо переселить на чердак. С тех пор прошло много месяцев. Очень много. Столько, что Лайзл теперь едва могла вспомнить свою «дочердачную» жизнь. Память словно бы истончалась, как будто ее растягивали и растягивали… вот-вот лопнет, так и не коснувшись земли!

По, только что стоявшее совсем рядом, неожиданно вновь оказалось в углу. Лохматая маленькая тень жалась к его полупрозрачным ногам. Узелок продолжал то ли тявкать, то ли мурлыкать. Лайзл задумалась, как определить издаваемый им звук, и наконец решила, что это было не «гав!» и не «мяу!», а какое-то «мррав!».

– Ты для меня тоже кое-что должна сделать, – сказало По.

– Договорились, – кивнула Лайзл, но про себя забеспокоилась. Что вообще можно сделать для призрака? Особенно в ее положении – ей ведь не позволялось никуда уходить с чердака. Августа говорила, что это было бы слишком опасно. Мир представлялся ей жутким местом, где чуть зазевайся – и тебя тут же съедят. – Чего же ты хочешь?

– Рисунок, – вывалило По и опять замерцало, на сей раз от смущения. У него не было привычки открыто проявлять свои чувства.

– Я тебе поезд нарисую, – с облегчением пообещала Лайзл.

Ей очень нравились поезда. То есть, по крайней мере, нравилось их слушать – мощные гудки и перестук колес, доносившиеся с железной дороги. Крик удалявшегося локомотива всегда напоминал ей далекие голоса улетающих птиц. Иногда Лайзл даже путала их, и тогда ей думалось, – а может, у поезда есть крылья, и он уносит своих пассажиров высоко в небеса?..

По ничего не ответило, постепенно сливаясь с обыкновенными тенями в углу. Вот уже стало не разобрать, гда По, где Узелок, а потом в комнате остались лишь кривой стол и при нем – хромой стул.

Лайзл вздохнула. Она снова была одна.

Но тут знакомый силуэт По вновь как бы вырвался из потемок в углу и обратил на Лайзл черные промоины глаз.

– Пока, – сказал он затем.

– Мррав, – добавил Узелок.

– Пока, – ответила Лайзл, но По с Узелком исчезли уже окончательно.

Глава вторая

В то самое время, когда Лайзл произносила свое «пока», обращенное к пустой комнате, на тихой улице перед ее домом стоял одетый в обноски ученик алхимика. Задрав голову, он смотрел в темное окно и очень жалел себя самого.

На нем было бесформенное пальто с чужого плеча, спускавшееся ниже колен; последним его владельцем явно был кто-то раза в два крупнее ученика. Под мышкой паренек держал деревянный ящичек размером в половину буханки хлеба, волосы на голове беспорядочно торчали во все стороны, причем в них еще и путались сухие листья и сено; прошлым вечером он опять наделал ошибок, составляя снадобье, и алхимик выставил его спать на задний двор, где держали кур и другую домашнюю живность.

Но мальчик, которого вообще-то звали Уилл, но которому приходилось откликаться еще и на «Бесполезного», «Бездарного», «Сопляка» и «Плаксу» (по крайней мере, если это исходило из уст алхимика), жалел себя вовсе не из-за этого.

Все дело было в том, что вот уже третий вечер подряд милая девчушка с прямыми каштановыми волосами, которая обычно сидела у чердачного окна, окруженная мягким золотым сиянием масляной лампы, опустив глаза, словно над чем-то работала, – так вот, уже третий день подряд эта девочка не показывалась.

– Вот облом, – сказал Уилл. Так говорил его учитель-алхимик, когда был чем-нибудь очень расстроен. А поскольку Уилл был очень-очень расстроен, он повторил еще раз: – Вот облом.

Он был уверен, так уверен, что сегодня она непременно покажется. Он ради этого сделал большой крюк, далеко отклонившись от намеченного пути – вместо того чтобы прямо пойти на Эбери-стрит (о чем ему не менее двенадцати раз строго напомнил алхимик), свернул на Хайленд-авеню.

Идя по пустым улицам, минуя один за другим темные дома, в тишине, казавшейся густым сиропом, словно глушившим его шаги еще прежде, чем они успевали раздаться, Уилл яркими красками рисовал себе, как вот сейчас шагнет из-за угла – и увидит на верхнем этаже прямоугольничек мягкого света… и ее лицо, мерцающее, словно одинокая звезда в темноте.

И – не увидел.

А ведь он давно уже успел решить, что девочка не из тех, кто станет звать его обидными кличками, – только по имени; она не станет раздражаться, делать гадости, злиться попусту или задирать нос…

Эта девочка была само совершенство.

Естественно, Уилл с ней ни разу не разговаривал. И какая-то часть рассудка постоянно напоминала ему, до чего это было глупо – выискивать любой предлог, чтобы каждый вечер проходить у нее под окном. Он, несомненно, лишь зря тратил время. Без всякой пользы, как сказал бы алхимик. «Бесполезный» вообще было его излюбленным словом, и он то и дело употреблял его, давая характеристику каким-то планам Уилла, его мыслям, его работе и внешности, да и всей его личности в целом.

Еще Уилл знал, что, даже представься ему шанс переговорить с девочкой из заветного окна, он бы вряд ли отважился выговорить хоть слово. Да что гадать? Он был твердо уверен, что подобного шанса у него никогда в жизни не появится. Она так и останется за окном – там, где-то высоко-высоко, а он – на улице, далеко внизу. Вот так обстояли дела.

И тем не менее вот уже почти год, с того самого дня, когда он впервые увидел это личико в форме сердечка, окруженное золотым светом, – сколько бы он ни ругал себя, сколько бы ни пытался уходить в противоположную сторону, сколько ни клялся «ни за какие коврижки» не соваться на Хайленд-авеню, – ноги сами собой сворачивали именно туда и несли его на знакомый тротуар напротив ее окна.

Ибо истина состояла в том, что Уилл был совсем одинок. Днем он обучался у алхимика; тому было семьдесят четыре года, и пахло от него скисшим молоком, а поздними вечерами алхимик отправлял его с поручениями в самые темные, уединенные и сомнительные закоулки города. Так что до того, как девочка в окне впервые попалась ему на глаза, Уилл, бывало, неделями не видел других людей, – только своего алхимика да еще всяких непотребных личностей, с которыми ему приходилось заключать тайные полночные сделки. Он привык к темноте и молчанию, к тишине столь плотной, что иногда она казалась ему удушливым плащом на плечах…

Ночи стояли холодные и сырые. Прозябнув на улице до самых костей, Уилл никак не мог согреться, даже когда подолгу сидел у огня в доме алхимика.

А потом он увидел ту девочку.

Однажды в очень поздний час он просто свернул на Хайленд-авеню и где-то там, наверху, в маленьком чердачном окне огромного белого дома, украшенного балконами и всякими завитушками под стать кремовому торту, увидел одинокий огонек и в его сиянии – лицо девочки… и вдруг согрелся до самого нутра.

С тех пор он приходил сюда каждый вечер, чтобы увидеть ее.

Но вот уже третий раз подряд знакомый огонек не загорался…

Уилл переложил коробочку из-под левой руки под правую. Он уже долго стоял на одном месте, и ноша успела стать ощутимо тяжелой. Уилл не знал, что ему делать. Больше всего он боялся, что с девочкой могло что-то случиться. И еще он чувствовал – если с ней вправду что-то произошло, он этого себе никогда не сможет простить. Это было странно, ведь он ни разу не видел ее вблизи, ни разу даже словом не перемолвился…

Он смотрел на каменное крыльцо и двойные двери, видневшиеся за решетчатыми воротами дома тридцать один по Хайленд-авеню.

Вот бы войти в эти ворота, подняться по ступенькам и тяжелой железной колотушкой постучать в двери.

«Здравствуйте, – скажет он. – Я хочу узнать, что там с той девочкой, живущей на чердаке!»

Бесполезно, как выразился бы алхимик.

«Здравствуйте, – скажет он. – Гуляя поздними вечерами, я невольно обратил внимание на девочку, чье окно на верхнем этаже этого дома. Она очень хорошенькая, с лицом в форме сердечка. Вот уже несколько дней я не вижу ее, вот и заглянул убедиться, что с ней все хорошо. Если не затруднит, передайте ей, что Уилл про нее спрашивал…»

Сопли в сахаре, как выразился бы алхимик. Несусветная чушь еще хуже просто бесполезного. Ты прямо как лягушка, вздумавшая превратиться в цветочек!

Словесная выволочка набирала обороты в переутомленном и не способном к решениям мозгу, когда произошло чудо.

На чердаке зажегся свет, и в неярком, мягком сиянии возникло лицо Лайзл. Как обычно, девочка смотрела вниз, ни дать ни взять над чем-то трудясь. На миг Уилл вообразил даже (а он был склонен пофантазировать!), что она писала ему письмо…

Дорогой Уилл, могло бы оно гласить. Спасибо за то, что каждый вечер торчишь у меня под окошком. Мы с тобой никогда не встречались, но я выразить не могу, как ты мне помогаешь…

И хотя Уилл отлично понимал всю абсурдность, поскольку, во-первых, девочка в окне не знала его имени, и во-вторых, наверняка не видела из своей освещенной комнаты, кто там стоял далеко внизу, в кромешной уличной темноте, – просто созерцать эту девочку и воображать, будто она писала ему письмо, было для Уилла форменным счастьем. Таким, что он решительно не мог подобрать нужное слово. Это было счастье какой-то новой, неведомой ему доселе природы. Совсем не то, что на голодное брюхо дорваться до вкусной еды или (такое тоже бывало, хотя и нечасто) получить возможность поспать, когда глаза слипаются от усталости. И даже не то, что созерцать облака или бегать во всю прыть, когда люди не видят. Это было совсем небывалое, удивительно высокое и чистое ощущение, при всем том дарившее истинное удовлетворение.

И вот тут, стоя на неосвещенном углу, в объятиях темной тишины, смыкавшейся кругом него, словно исполинская горсть, Уилл вдруг вспомнил нечто такое, о чем не вспоминал уже довольно давно. Это было еще прежде, чем его взял к себе алхимик. Он возвращался из школы к себе в сиротский приют, а перед ним шел мальчик по имени Кевин Доннелл. И этот Кевин вдруг свернул с улицы и вошел в опрятные, красиво раскрашенные ворота.

Помнится, шел снег, а час был поздний – уже начинало темнеть. Проходя мимо дома Кевина Доннелла, Уилл видел, как там открылась дверь. Внутри горел свет, там было тепло и виднелся такой уютный силуэт крупной, полнотелой женщины. Обоняния Уилла коснулись запахи мыла и вареного мяса, он расслышал мягкий воркующий голос, произносивший: «Входи скорее, ты, должно быть, озяб…» От всего этого Уиллу на краткий миг стало больно, до того больно, что он даже начал оглядываться, решив, что наскочил прямо на разбойничий нож.

Так вот, смотреть на девочку в окошке было примерно так же, как заглядывать сквозь дверь в дом Кевина Доннелла. Только боли почему-то не причиняло.

В это самое мгновение Уилл дал себе молчаливую и страшную клятву: он нипочем не допустит, чтобы с девочкой в окошке случилась какая-нибудь беда. Мысль об этом пришла как нечаянное озарение, но все было предельно серьезно. Он просто не мог позволить, чтобы с ней стряслось что-то плохое. Он не взялся бы сформулировать точно, он просто со всей определенностью знал, что ее несчастье окажется страшной бедой и для него самого.

Церковные колокола грянули до того неожиданно, что Уилл аж подпрыгнул, чувствуя, как разлетелась вдребезги тишина. Два часа пополуночи! Он ушел из дома алхимика уже более часа назад, а сколько дел ему еще следовало переделать!

«Перво-наперво топай прямиком к Первой Леди, – напутствовал Уилла алхимик, вручая ему деревянную коробочку. – Я сказал, прямиком, никуда не сворачивая и нигде не задерживаясь! Сразу иди к ней и передай ей вот это. Никому не позволяй не то что касаться коробки – даже и смотреть на нее! Знай, что ты несешь с собой великое волшебство! Великое, могущественное волшебство! Величайшее из всех, что мне удавались! Раньше я даже и не пытался сделать подобное…»

Слушая его, Уилл подавил зевок, изо всех сил напуская на себя подобающую серьезность. Всякий раз, когда алхимику удавалось состряпать новое зелье, он объявлял его доселе не взятой вершиной искусства, так что разговорами Уилла впечатлить было уже трудновато.

Кажется, алхимик что-то почувствовал. «Бесполезный…» – пробормотал он вполголоса. Потом нахмурился и вручил Уиллу рукописный перечень предметов, которые, доставив коробку, он должен был забрать у мистера Грея…

И вот вам результат. Два часа ночи – а он еще ни к Первой Леди не добрался, ни мистера Грея не навестил в его мастерской!

Нужно было соображать быстро, и Уилл принял мгновенное решение. Первая Леди жила на другом конце города, не так далеко от лаборатории алхимика, тогда как мистер Грей – это был серенький человек, вполне соответствовавший фамилии, – всего лишь в нескольких кварталах от того места, где сейчас стоял Уилл. Если соблюсти порядок поручений, предначертанный алхимиком, придется бежать через весь город туда, потом обратно, потом снова туда – и в результате для сна останется всего какой-нибудь час. Нет, правда, не стоило ему сегодня идти смотреть на окно и на девочку в нем; в самом деле, что за глупая затея!.. Вот только Уилл никакой вины за собой почему-то не чувствовал. Совсем наоборот. Сейчас ему было очень хорошо, много лучше, чем во все предыдущие дни.

Значит, так! Сначала он заглянет к мистеру Грею, а к Первой Леди – по дороге назад. Алхимик и не догадается. Ко всему прочему (Уилл снова переложил коробку из руки в руку), «великое волшебство» наверняка было каким-нибудь самым заурядным порошком из тех, которыми лечат бородавки, заставляют расти волосы, улучшают память… ну или еще что-нибудь в таком роде.

Сунув руку в карман, Уилл вытащил мятую бумажку, на которой алхимик торопливо нацарапал список необходимого. Там значились ничем не выдающиеся ингредиенты: борода мертвеца, обрезки ногтей, две куриные головы, глаз слепой лягушки…

Уилл бросил последний взгляд на девочку в окне и окончательно решил: быть посему. Сперва покупки, доставка потом.

Сидя в комнате наверху, Лайзл рисовала поезд с крыльями, плывущий по небу…

Глава третья

В конце короткой, продутой ветром улицы, в подвале, куда вела крутая и узкая деревянная лестница, за знаком, гласившим:

МАСТЕРСКАЯ ГРЕЯ

ПРОВОДЫ В ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ

ТЕЛА

ОРГАНЫ ЛЮДЕЙ И ЖИВОТНЫХ

(основана в 1885 году)

нервничал мистер Грей.

И было от чего! В четвертый раз за две недели у него решительно и бесповоротно кончились погребальные урны!

Что-то люди больно быстро начали умирать. Ну нет бы прекратить это занятие. Ненадолго, всего хотя бы на недельку. Тогда у его изготовителя урн и мастера по шкатулкам было бы время пополнить запас…

Мистер Грей в задумчивости потер подбородок. Уж не попросить ли мэра распорядиться, чтобы в течение недели никто не смел умирать? Может, ввести налог на смерть?.. Он покачал головой. Нет, так не получится.

Он достаточно разбирался в смерти, чтобы отчетливо понимать: ее не подкупишь, не отменишь, даже не отложишь. Он всю свою жизнь провел в холодных подвалах похоронной конторы, основанной его прапрапрадедом. В детстве его игрушками были золотые зубы, вынутые у мертвецов. Он запускал их по полу, как другие дети – бутылочные крышки, и смотрел, как они играли на свету. Он успел поработать и могильщиком, и резчиком по изготовлению надгробных камней, и государственным палачом, и убийцей, лишавшим жизни из милосердия, и бальзамировщиком. В похоронном деле не осталось профессии, которую бы он не освоил.

В последнее время, правда, мистер Грей предпочитал заниматься чем попроще: похоронами и кремацией. Когда кто-нибудь умирал, он либо укладывал тело в добротный деревянный гроб, обитый черным траурным шелком, либо отправлял его головой вперед в специальную печь и, когда оно обращалось в золу, ссыпал прах в красивую урну: хочешь – ставь на каминную полку или на столик возле кровати, везде будет славно смотреться! К примеру сказать, прадедушка мистера Грея ныне помещался в «урне стиля № 27 (греческий)» на полочке над кухонной плитой, а матушка – в «урне стиля № 4 (роскошь)» на подоконнике, обращенном в сторону улицы, и рядом с ней почивал папаша, заключенный в «урну стиля № 12 (воздержание)». Мистеру Грею очень нравилось такое семейное окружение.

Естественно, он немного приторговывал налево. Так, по мелочи. Ну там, всякой всячиной вроде ногтей, пальцев ног, крови животных… Все это были, так сказать, отходы производства, отходы страшного производства смерти, но они приносили доход, которым не стоило пренебрегать. И мистер Грей только рад был выгодно «толкнуть» сморщенную и высохшую или, наоборот, подгнивающую мертвечинку, волею судеб попадавшую ему в руки.

Покачав головой, мистер Грей принялся рыться под раковиной в поисках хоть какого-нибудь пустого контейнера, способного вместить прах некоего Джона К. Смита, владельца бара, доставленного к нему поутру.

Ах, эта нехватка урн!.. Подумать только, всего лишь третьего дня он был вынужден пожертвовать старой матушкиной деревянной коробочкой для драгоценностей, даже и ее поставив на службу профессии. Теперь она стояла на кухонном столе, полная золы. Жаль было расставаться с коробочкой, тем более таким образом, но, с другой стороны, не мог же он отправить вдовствующей миссис Морбауэр прах ее покойного мужа в упаковке из-под зерновых хлопьев, как, увы, пришлось на той неделе поступить с миссис Киттл? Тем более миссис Морбауэр так щедро и так быстро заплатила ему за кремацию…

Мистер Грей вздохнул. Ну вот почему бы людям не прекратить умирать? Всего-то на недельку? Этой недели ему вполне бы хва…

Тук-тук-тук.

Негромкий стук в дверь прервал размышления мистера Грея.

Похоронных дел мастер подошел к двери своего заведения и посмотрел в грязное маленькое оконце, выходившее на улицу. Ему удалось различить лишь всклокоченную поросль черных волос, произраставшую, казалось, непосредственно из подоконника. Это пришел мальчишка алхимика – Билли, Майкл или как там его звали, мистер Грей никак не мог запомнить, да не особенно и пытался. Все дети казались ему одинаковыми. Странными, какими-то липкими, вроде прямоходящих медуз. В общем, лучше не связываться.

Тем не менее он открыл дверь.

– Здравствуйте, – несколько нервно проговорил Уилл, когда над ним навис мистер Грей. Левая рука у него успела затечь от веса волшебной коробки, и он в очередной раз переложил ее. После чего протянул мистеру Грею список алхимика: – Вот, пожалуйста… Найдется у вас?

Мистер Грей просмотрел список, и его длинное худое лицо сделалось еще длинней и костлявей.

– Входи, – сказал он наконец и отошел, пропуская Уилла в дверь.

Когда Уилл вступил в небольшую переднюю комнату, служившую мистеру Грею одновременно кухней, мастерской и приемной, его тотчас накрыл витавший здесь запах. Уилл далеко не первый раз приходил сюда за покупками, но привыкнуть так и не смог. В воздухе висело что-то горькое и обжигающее, плюс запах покойников. Все вместе производило впечатление костра, разожженного на грязном столе. Уилл срочно притворился, будто решил почесать нос. На самом деле он пытался дышать через рукав.

Мистер Грей, кажется, не заметил. Он продолжал изучать присланный алхимиком список, временами бормоча что-то вроде:

– Ага, хорошо, есть…

Или:

– Насчет двух куриных голов что-то я не уверен…

А также:

– Борода покойника? Где-то, помнится, у меня валялись усы…

Наконец мистер Грей поднял голову и потер подбородок.

– Садись, что ли, – сказал он Уиллу. – Придется подождать, пока все соберу.

– Спасибо, – отозвался Уилл.

Ему совсем не хотелось присаживаться к столу мистера Грея, заставленному таинственными горшками с какими-то вонючими химикатами и чем-то уже вовсе непонятным, но пришлось подчиниться, поскольку мистера Грея он, что греха таить, несколько побаивался и ни в коем случае не собирался сердить. Он поставил на стол деревянную коробку с волшебством, и она оказалась рядом с другой, выглядевшей сравнительно простовато. Возможно (уж кто-кто, а Уилл успел насмотреться), там лежали куриные сердца или еще какая-нибудь гадость. Мальчик сел, радуясь короткому отдыху.

Мистер Грей ушел куда-то во внутренние комнаты. Уилл только слышал скрип и шуршание переставляемых емкостей, временами – глухие удары и негромкие восклицания вроде: «Ну и где же оно?..» или «Могу поклясться, оно было в…». Уилл старался поменьше глазеть по сторонам. Однажды, в один из своих первых визитов к мистеру Грею, он сделал большую ошибку: присмотрелся к стеклянной банке вроде тех, в которых маринуют овощи. Так вот, та банка оказалась полна яблок. Только не тех, которые на дереве растут, а глазных. С той поры Уилл предпочитал комнаты мистера Грея не обследовать. Вместо этого он смотрел на огонь, горевший в углу, в огромной печи. Пламя отбрасывало на стены довольно странные тени…

Уилл хорошо знал, что в этой самой печи мистер Грей кремировал тела покойных. Тем не менее ему нравилось смотреть на огонь. За решеткой метались белые, красные, голубоватые язычки… таких цветов нигде больше не увидишь… Веки мальчика постепенно отяжелели, голова начала клониться вперед. Ночь выдалась действительно длинная…

И вот он уже лез куда-то вверх, цепляясь за толстую косу, сплетенную из цветных нитей. Он лез прямо в небо, а там ждал его поезд с пыхтящим паровозом, и клубы дыма смешивались с облаками. Странное дело – этот поезд был оснащен крыльями. Большими пернатыми крыльями, как у громадной птицы. А еще этот поезд был весь разрисован яркими красками – Уилл взялся бы назвать едва ли половину цветов. И в одном окне виднелась девочка из дома тридцать один по Хайленд-авеню. Она смотрела на Уилла и махала ему рукой, что-то говорила ему, кажется, окликала по имени… хотя нет. Она говорила ему свое, только он не мог ясно расслышать. Ксения? Кения? Или…

– Кхе-кхе.

Уилл вздрогнул, проснулся и увидел над собой мистера Грея. Тот держал холщовую сумку, из которой торчали разнокалиберные бумажные свертки.

– Держи. – Мистер Грей протянул сумку Уиллу. – Сделал, что мог. Передай Мерву… – это было имя алхимика, которое никто, кроме мистера Грея, не употреблял, – что куриных голов у меня решительно ни одной: вчера пришла миссис Финнеган и выгребла весь запас подчистую. Суп ей, видите ли, приспичило сварить.

– Х-хорошо… – Уилл кое-как поднялся на ноги. Тело еле слушалось, он никак не мог отойти от своего сна, столь грубо и внезапно прерванного. Он взял у мистера Грея сумку и вскинул ее на плечо. Из нее исходил запах вяленой рыбы и еще какой-то кислятины. Уилл взял со стола деревянную коробку, и она показалась ему еще тяжелей прежнего. – Спасибо…

– Ну, до следующего раза, – сказал мистер Грей. Когда мальчишка с коробкой и сумкой наконец вывалился за дверь, похоронных дел мастер испытал настоящее облегчение. И впрямь точно медуза, подумал он с неодобрением. Бледный, шаткий какой-то… но при этом проворный – увернется и не ухватишь. Дети все такие, сказал себе мистер Грей. Сплошное неудобство от них. Вот бы когда-нибудь избавить мир от детей. Может, предложить мэру?..

Он снова покачал головой и безнадежно вздохнул. Нет, нет. Не получится. Такова жизнь: ты рождаешься, потом ты ребенок, потом взрослеешь и наконец умираешь. И даже сам мистер Грей был когда-то ребенком, хотя почти этого и не помнил. Только то, что и в ту пору его одеждой были траурные черные костюмы и галстуки. И даже учитель в первом классе называл его не иначе, как «мистер Грей».

Появление ученика алхимика отвлекло его от дел, и какое-то время он просто стоял посреди комнаты, силясь вспомнить, чем же он занимался перед тем, как раздался стук в дверь… Ах да! Он искал подходящий контейнер, чтобы ссыпать в него бренный прах мистера Смита.

Он вновь наклонился под раковину – и наконец-то выгреб оттуда вполне подходящих размеров жестянку из-под кофе.

Как все странно, думал мистер Грей, отдраивая кофейную банку с помощью губки. Как все таинственно. Ты рождаешься, ты проживаешь целую жизнь… и в конце своего срока оказываешься в жестянке от кофе.

– Ну и ладно, – негромко проговорил он вслух. – Так устроена жизнь, и ничего тут не поделаешь. Жизнь – штука забавная… – И добавил уже про себя: – С кульминационным моментом в виде смерти.

Великая магия, оставшаяся лежать на его захламленном столе в деревянной коробке, так похожей на шкатулку покойной миссис Грей, испустила наружу искорку. Та дала короткую вспышку света, но мистер Грей стоял к столу спиной и ничего не увидел.

А снаружи, одолевая темную путаницу спящих улиц, ученик алхимика торопливо шагал к дому Первой Леди, неся деревянную коробочку для драгоценностей, наполненную бренным прахом отца Лайзл Морбауэр.

Вот такие вот случайные совпадения, вроде бы невинная путаница, подмена… И, глядишь – завязка истории.

Мистер Грей все-таки не ошибся. Жизнь – действительно очень забавная штука…

Глава четвертая

На следующую ночь после того, как Лайзл впервые познакомилась с привидением по имени По и его призрачным питомцем, эта парочка появилась опять. Разница состояла в том, что на сей раз Лайзл их ждала. Очень ждала!

– Тебе удалось что-нибудь выяснить? Удалось повидаться? Он у вас, на Той Стороне? – чуть дыша от волнения, спросила она, как только в углу наметилось копошение нештатных теней.

– Пожалуйста, убери свет, – сказало По. Вообще-то свет ему нравился, правду сказать, привидение очень даже стремилось к свету, которого Та Сторона была почти начисто лишена, вот только выносить его сделалось трудно. И одно дело было созерцать сияние масляной лампы с Той Стороны, когда он как бы фильтровался сквозь множество промежуточных слоев бытия, – так меняется и бледнеет солнечный луч, попадая в толщу воды. Напрямую это оказался совсем другой коленкор! Прорвавшись на Эту Сторону, поди-ка выдержи прямой удар этакого огненного сверкания!

Глаз в привычном смысле этого слова у По больше не было. Если уж на то пошло, у него не имелось и головы, а стало быть, вроде негде было хозяйничать и головной боли; тем не менее присутствие света вызывало у него глубоко внутри трепет и боль.

Лайзл не терпелось услышать какие-то новости об отце, но она послушно поднялась, подошла к лампе и вывернула фитиль. Лампа погасла, стало темно, но, удивительное дело, По с Узелком виделись в потемках даже четче, чем на свету. Их фигуры проявлялись яснее и выглядели какими-то более плотными, что ли. На свету это были всего лишь странноватые тени, скользившие на самом краю зрения и растворявшиеся, стоило сосредоточить на них взгляд.

– Ну и?.. – выполнив просьбу привидения, спросила Лайзл. От волнения у нее тряслись руки, а удары сердца отдавались болезненным умп-умп-умп. Как она ждала, что ответит ей По!

– Ты не сказала «здравствуй», – заявило привидение.

– Что?..

– Ты говорила, что люди на Этой Стороне всегда говорят один другому «здравствуй», – ответило По. Его силуэт слегка побледнел, и Лайзл поняла, что призрак обиделся. – А ты не сказала!

– Забыла, – отрезала Лайзл. Будь у привидения какая следует шея, она бы сейчас его, кажется, удавила собственными руками. – Мы с тобой договорились кое о чем, помнишь? Ты обещало поискать моего отца…

– Я помню, – сказало По.

Лайзл ждала продолжения, но его не последовало.

Девочка глубоко вдохнула и выдохнула. Она понимала, что недовольное или обиженное привидение может просто исчезнуть, и тогда она вообще ничего не узнает. Она решила начать разговор с самого начала и сказала:

– Здравствуй.

– Привет, – отозвалось По.

– Как поживаешь?

– Язык на плече, – ответило По. И это была сущая правда. С прошлой ночи привидение носилось без отдыха, покрыв немыслимые расстояния, причем не только в пространстве, но и во времени. Оно обследовало целые эпохи, раскинувшиеся, подобно пустыням, до самого предела Вселенной. И время там было точно вода в пустыне Сахара – оно попросту исчезало, обращаясь в пыль. По заглядывало в холодные темные моря, где жались одна к другой озябшие души, залетало в мрачные пропасти, выгоревшие в самой ткани реальности и тянувшиеся вдаль, вдаль, вдаль без конца…

Но рассказать Лайзл о своих приключениях оно не могло и поэтому лишь повторило:

– Язык на плече…

– В самом деле? – вежливо спросила Лайзл, но при этом так сжала кулаки, что ногти впились в ладони. Ее так и подмывало скорее возобновить расспросы об отце, но усилием воли она заставила себя следовать хорошим манерам: – Долгий, наверно, выдался день?

Она готова была биться об заклад, что привидение рассмеялось. Но мгновение минуло, и она решила, что это всего лишь ветер залетел в открытое окно чердака, прошуршав бумагами на столе.

– Дольше не бывает, – сказало По. – Не день, а целая вечность!

Откуда было знать Лайзл, что в устах По это было вовсе не иносказание. «Что за глупости!» – подумала она и едва не брякнула это вслух, но вовремя прикусила язык.

– Мне правда жаль, что тебе пришлось так потрудиться, – вежливо проговорила она, одновременно крича про себя: Да говори уже наконец, что тебе удалось разузнать про моего папу! Живо рассказывай, а не то я тебя точно убью и не посмотрю, что ты бестелесное! Вот убью, и будешь ты привидением привидения!..

– Тебе «жаль» – что это значит?

Лайзл попыталась подобрать необходимые слова. Оказалось, не так-то просто:

– Это значит… Ну, то и значит, что жаль. Я имела в виду, что из-за этого мне внутренне нехорошо, неудобно. И я очень желала бы, чтобы ты не чувствовало себя усталым из-за меня.

По перевернулось вверх ногами и вернулось в прежнее положение, продолжая, по всей видимости, теряться в догадках. Потом спросило:

– С какой стати тебе желать что-либо для меня?

– Выражение такое, – сказала Лайзл. Крепко задумалась и добавила: – Понимаешь, люди нуждаются в том, чтобы другие что-то чувствовали насчет них, что-то им желали. Когда просто варишься в собственном соку, становится как-то… одиноко, что ли.

По исчезло в углу и возникло прямо рядом с ней. Потом она ощутила присутствие Узелка – темный мохнатый силуэт у себя на коленях. Призрачный зверек не имел веса, не излучал тепла… и все равно она его чувствовала. Это очень трудно описать. Просто темнота как бы обрела вещественность, став похожей на сверток черного бархата.

По спросило:

– Ты не забыла про рисунок?

Лайзл не забыла. Она приготовила По картинку с поездом, у которого по бокам были огромные оперенные крылья. Образцом для них ей послужили крылышки воробьев, присаживавшихся за окном на вершины деревьев. Лайзл протянула было По свой рисунок, но вовремя вспомнила, что у привидения не было рук, чтобы его взять. Тогда она просто развернула его и показала ему.

Минуту-другую По молча рассматривало нарисованный поезд. Потом, видимо удовлетворившись, сказало:

– Мне удалось найти твоего отца. Он у нас, на Той Стороне.

Узелок то ли тявкнул, то ли мурлыкнул.

А Лайзл даже не знала, что чувствовать – облегчение или горечь, и поэтому испытала оба чувства одновременно. Получилось жутковато – ее как будто проткнули в разных направлениях сразу два острых ножа.

– Ты… ты уверено? Это точно был он?

– Несомненно, – сказало По и отплыло на середину комнаты.

– У тебя получилось… получилось переговорить с ним? Рассказать ему обо мне? – У Лайзл так перехватило горло, что она не говорила, а скорее пищала. – О том, как я скучаю, как мне его недостает? Передать ему от меня «прощай»?..

– Времени не было, – ответило По, и Лайзл показалось, будто она что-то уловила в голосе привидения. Неужели печаль?

А По было и вправду опечалено. На Той Стороне тебя со всех сторон окружают безбрежные океаны времени, но почему-то никогда не хватает минутки сказать или сделать то, что действительно необходимо… Вот только вряд ли следовало рассказывать об этом Лайзл.

Между тем у той так и сверкали глаза. Сквозь переполнявшую ее горечь мощно пробивалась надежда. Пробивалась и порождала невидимое обычному глазу сияние. Для По оно выглядело так, словно внутри Лайзл затеплилась лампа.

Некоторое время она молчала, потом спросила:

– Что это значит? В смысле, почему он оказался на Той Стороне? Почему не отправился дальше… в Иную Жизнь – так это называется?

Привидение пожало плечами.

– Все зависит от обстоятельств, – сказало оно. – А они могут быть самые разные. Я думаю, он еще привязан… привязан к Этой Стороне. Быть может, чего-то ждет…

– Чего же?

Терпению Лайзл быстро приходил конец. Она просто не могла больше выдерживать всякие недомолвки, отговорки и «быть может», ей требовалось знать точно и прямо сейчас, иначе хоть головой в стену! Ей было жизненно необходимо увидеть отца, спросить его… Как тяжело! Ей хотелось сжаться в комочек, покрепче зажмуриться и заснуть…

Но По по-прежнему стояло поблизости и смотрело на нее, и Узелок все так же ощущался непроглядно-бархатным клубком на коленях. Так что зажмуриваться и засыпать было нельзя.

А По думал о мужчине, который, шаркая ногами, прошел мимо него в нескончаемой череде новоприбывших душ. Человек покачивал головой, и волосы у него торчали в разные стороны – так бывает, когда ты сладко спишь, а тебя внезапно и грубо расталкивают. Помнится, он вел разговор с душой, топавшей непосредственно следом, и раз за разом рассказывал одну и ту же историю. Это было общее свойство всех недавно умерших. У них сохранялась привычка разговаривать между собой вслух. Они еще не выучились общаться без слов, не постигли языка глубочайших вселенских бездн, бессловесных ритмов, движущих по орбитам планеты, речи, порождающей дыхание и бытие.

– Он рассказывал о какой-то иве, – сказало По наконец. – Об иве у озера. Он очень хотел снова там оказаться.

Сердце Лайзл так и сжалось в груди. Некоторое время она не могла выговорить ни слова. Зато потом у нее вырвалось:

– Так ты и правда не врешь! Тебе действительно удалось свидеться с ним!..

– Конечно, не вру! – Контуры По так и заволновались. – Привидения никогда не врут. Да и зачем бы нам?

Лайзл даже не заметила некоторую обиду в голосе По.

– Я помню! – сказала она. – И эту иву, и озеро! Там моя мама похоронена! Мы туда часто ходили, прежде чем… прежде чем… – Лайзл так и не смогла выговорить: прежде чем мой папа встретил Августу; прежде чем мы переехали в Заупокой-Сити; прежде чем он начал болеть; прежде чем Августа перестала выпускать меня с чердака.

Она почти успела забыть, что в ее жизни имелось какое-то «прежде».

А вот теперь вспомнила. И, крепко зажмурившись, стала спускаться с башни, этажами в которой были месяцы, проведенные взаперти. Комнаты, открывавшиеся ей по пути, были до того пыльными и темными, что заглянуть в них удавалось лишь мельком. Но вот наконец показалось то, что она искала. Отец ведет ее в тень огромной густой ивы, и на щеках у него пляшут отблески зеленого света. А вот и ощущение зеленого бархата уже на ее собственной щеке: это она прижимается к нежному мху, укрывшему мамину могилу. А вот еще… Если повернуться влево и как следует сосредоточиться, перед глазами с абсолютной живой реальностью встают отцовские добрые голубые глаза, уютная грубоватость его обнимающих рук и этот голос возле уха, произносящий: «Когда-нибудь я вернусь сюда, чтобы снова улечься рядом с твоей мамой…»

– Тогда солнце еще светило, – выговорила она. И осознала, как давно ей не доводилось произносить слово «солнце». От него даже привкус оставался во рту – такой странный, очень легкий…

Лайзл давно сбилась со счета, но солнце не показывалось вот уже одну тысячу семьсот двадцать восемь дней. В какой-то момент небо просто затянуло облаками. Так не раз происходило и раньше, поэтому никто особо не забеспокоился, ведь завтра тучи обязательно разойдутся. Ну там, в худшем случае, послезавтра. Или послепослезавтра. Короче, небо точно уж когда-нибудь да прояснится!

А вот и не прояснилось. И с тех пор успело пройти не один, не два и даже не три дня, а целых тысяча семьсот двадцать восемь. Иногда шел дождь, а когда наступала зима, валил мокрый снег или град. Не было только одного – солнышка в небе.

Трава сперва пожухла, потом сгнила и наконец стала неотличима от грязи. Цветы попрятались глубоко под землю и впали там в спячку, ведь все равно их семена не смогли в свой черед процвести. Весь мир принял скучный серый оттенок, не исключая и людей. Все сделалось тусклого цвета безнадежно переваренных овощей. Кое-как вызревал и давал урожай один только картофель. Люди по всему свету страдали от голода.

Голодали даже те, кому приходилось полегче, то есть богатые. Правда, они сами не взялись бы сказать, какого рода был их голод. Они просто просыпались по утрам с ощущением грызущей пустоты то ли в животе, то ли в груди, пустоты столь свирепой, что она высасывала их изнутри и лишала здоровья. Бывало, люди вдруг сгибались пополам с криками боли, у них кружились головы, их тошнило…

– Это было давно, – прервал размышления Лайзл голос По.

– Еще давнее, – ответила Лайзл, и ей опять стало тяжело. Она трижды четко повторила про себя слово «невыразимо», со вкусом вслушиваясь в каждый его слог. Это слово почему-то напоминало ей мягкие холмики взбитых сливок – еще одно воспоминание из раннего детства, от которого ей стало чуточку легче.

– Знаешь, сегодня принесли его пепел, – сказала Лайзл. – Я приложила ухо к батарее и услышала болтовню слуг… – И она указала на радиатор в углу. Иногда, когда ей делалось особенно одиноко, она ложилась там на пол и прижималась к нему ухом. В полу было небольшое отверстие для трубы с горячей водой, и сквозь него ей нередко удавалось услышать, о чем разговаривали в своей спальне этажом ниже служанки ее мачехи, Тэсси и Карен. – Я так поняла, – продолжала Лайзл, – они взяли его тело и обратили в золу, а золу положили в деревянную коробочку. Карен сегодня принесла ее из мастерской мистера Грея. Они собираются закопать ее на заднем дворе…

У нее не хватило сил продолжать. Она зажмурилась, а когда вновь открыла глаза, вместо одного лунного диска на нее немигающим взглядом смотрели целых два.

Узелок наблюдал за девочкой, по-прежнему лежа у нее на коленях.

– Если ты снова встретишь моего папу, – сказала Лайзл, – сможешь ему весточку от меня передать?

– Передать-то нетрудно, вот только шанса опять встретиться практически нет, – ответило По. Привидению очень не хотелось попусту обнадеживать девочку. Оно знало, что при новой встрече вполне могло просто не узнать отца Лайзл. Да что там, тот и сам себя мог уже не узнавать. Когда тебя со всех сторон окружает вечность, волей-неволей начинаешь рассеиваться, словно песок в течениях безостановочных вселенских приливов. Может, папа Лайзл уже начал понемногу растворяться во Всеобщности. Уже почувствовал, как электрическое излучение далеких звезд пронизывает его, подобно пульсациям незримого сердца, уже ощутил на плечах всю тяжесть древних планет и воспринял дуновение ветров из отдаленнейших закоулков Вселенной…

– «Практически», – тихо повторила Лайзл. – Это же не значит, что такого шанса нет вовсе.

Она была, конечно, права. Не стоит объявлять что-либо бесповоротно несуществующим. Все в этом мире имеет некоторую вероятность, и По знало об этом. Привидение сделало в воздухе медленное сальто, и Лайзл, успевшая попривыкнуть к нему, пришла к совершенно правильному выводу, что призрак с ней соглашался.

– Когда увидишь, скажи ему… – начала было девочка и опять задохнулась, не в состоянии продолжать. Как много она хотела бы сказать, как много задать вопросов!.. Но плакать на глазах у кого-либо было недопустимо, особенно на глазах у кого-то с Той Стороны, и она лишь сказала: – Скажи ему, что я по нему ужасно скучаю…

И зарылась лицом в рукав ночной сорочки.

– Хорошо, – сказало По. – Только ты за это для меня еще что-нибудь нарисуй.

Лайзл молча кивнула.

– Пока, – сказало привидение, и Узелок тотчас исчез у нее с колен.

Темнота внезапно опустела.

– Погодите! – окликнула Лайзл сразу обоих. Навалившееся одиночество было слишком тягостно. – Мой папа больше ничего не сказал? Совсем ничего?

Она смотрела на вернувшееся привидение с такой жгучей надеждой, что ее лицо светилось едва ли не с силой давным-давно запропавшего солнца.

– Он сказал, что ему очень не хватает тебя, – ответило По. – Он сказал «до свидания».

Лайзл все-таки всхлипнула, а может быть, тихонько вскрикнула. Призрак не был уверен, но ему показалось, что в этом звуке удивительным образом сочетались радость и боль.

Дух не стал задерживаться и выяснять. Он и так слишком долго для одной ночи загостился на Этой Стороне. Пора было раствориться в мягких глубинах Той Стороны; это принесет облегчение и снимет усталость.

Подумать только – всего два подряд посещения Этой Стороны, и привидение стало заметно очеловечиваться.

В частности, По вспомнило, как говорить неправду…

Глава пятая

В ту же самую ночь ученик алхимика снова пробирался тихими и темными улицами, на сей раз прилагая все усилия, чтобы не отстать от хозяина. Он как можно плотнее запахнулся в свое безразмерное пальто и пригнул голову, спасаясь от ветра, – тот дул со свирепой силой и дышал отчаянным холодом. Никакого сомнения – это снова наступила зима. Хлестал дождь, перемежаемый мокрым снегом. Уиллу казалось, будто в щеки ему втыкались острые осколки стекла.

Вот алхимик резко обернулся к нему и велел прибавить шагу.

– Пошевеливайся! – рявкнул он на нерадивого ученика. На носу у него висела капля влаги; задрожав, она втянулась в левую ноздрю. – Не стоит заставлять ждать Первую Леди!

Уилл попытался выжать из своих ног чуть больше проворства, но вокруг каждой ступни, казалось, намерзло по ледяной глыбе. И дело, пожалуй, было не только в пронизывающем холоде. Все тело от макушки до пят было ужасно тяжелым. И даже волосы ни дать ни взять пригибали голову книзу.

Причина тому была самая незамысловатая: Уилл попросту ужасно устал. Вчера, когда он доставил Первой Леди посылку и наконец вернулся домой, было уже четыре утра. А в шесть тридцать алхимик уже разбудил его, попросту наподдав в ребра ногой. Оказывается, Уилл не услышал будильника, между тем как уже в шесть ему надлежало кормить огромного, скользкого, мутноглазого сома, обитавшего в зловонном пруду за жилым домом алхимика. После этого мальчик провел целый день за обычными занятиями – перемалывал коровьи глаза, отмеривал и разливал по пузырькам кровь ящериц, что-то смешивал, наклеивал этикетки… И все это под пристальным взглядом и под непрерывные замечания алхимика. Что бы ни делал Уилл, это однозначно оказывалось неправильно, так что слово «бесполезный» сегодня прозвучало в его адрес рекордные шестьдесят восемь раз – и это всего лишь в промежутке от четырех до шести часов вечера.

А потом, когда за полчаса до полуночи Уилл уже устраивался на своей убогой лежанке, благо сегодня в кои веки не предвиделось ни доставок, ни покупок, – в двери мастерской забарабанил посыльный. Алхимику предписывалось срочно прибыть в дом Первой Леди по какому-то явно безотлагательному делу.

– Вот оно! – произнес алхимик, когда посыльный ушел. – Настало мгновение, которого я ждал всю свою жизнь! Она сделает меня Официальным, вот увидишь! А все благодаря магии, которую я для нее сотворил! – И он метнул горящий взгляд на ученика. – Ты это увидишь! Ты пойдешь туда со мной и будешь делать заметки! Таким образом, когда я стану Официальным и мой талант удостоится широкого признания, у меня останется документальная запись о начале моего восхождения!

…И вот теперь Уилл, с трудом переставляя ноги, тащился обледенелыми улицами, чтобы уже во второй раз за неполные сутки посетить владения Первой Леди.

– Пошевеливайся! – через плечо прикрикнул алхимик. Он даже не удосужился обернуться. – Да что с тобой такое? Ходить разучился? Одно слово – бесполезный…

Его собственные башмаки так бухали, что детям, спавшим в темных комнатах окрестных домов, начинали сниться то ледяные горные пики, то скрежещущие один по другому ножи, то стекла, бьющиеся под молотками.

Алхимик едва мог скрыть владевшее им возбуждение. Будь его воля, он отрастил бы пару крыльев, чтобы скорее лететь на них к Первой Леди. Другое дело, на практике это было не слишком осуществимо. Поди в наше время достань соколиных когтей. А с помощью более доступных голубиных поди-ка вырасти крылья! Однажды он попробовал изготовить из них снадобье, так клиент потом рассказал, что вместо каких следует крыльев у него из лопаток еле-еле высунулись два хилых пера!

Поэтому приходилось добираться пешком. То есть в полном смысле слова шел только алхимик. Что до мальчишки, тот не шагал, а полз, тащился, сочился, точно улитка-переросток. Покосившись на него, алхимик в восьмимиллионный раз ругательски отругал себя за то, что, явившись в сиротский приют подбирать себе ученика, остановил взгляд именно на этом мальчишке – а выбор был широкий! Вот нелегкая попутала!.. Даже та девчонка без обеих рук оказалась бы полезней!

– Живее! – скрипучим голосом выкрикнул он снова.

Сегодня алхимик во второй раз лет за десять, если не больше, покинул развалюху, служившую ему мастерской и жильем. Первый раз это произошло сугубо по необходимости; хочешь, не хочешь, пришлось выбирать в детском доме нового ученика. Предыдущему не повезло с раствором для превращений, и мальчуган обратился в мышь, причем именно в тот момент, когда в дом сквозь вращающуюся дверку запрыгнула вечно голодная пестрая кошка алхимика. По совести говоря, тот ученик точно так же был безнадежен и при этом сущий поросенок. Даже его смерть была удивительно неопрятной – только вспомнить мышиные лапки и косточки, раскиданные по всему полу!.. Алхимик вспомнил неприглядную картину, и его аж передернуло.

В повседневной жизни он не видел особых причин покидать удобное пространство, ограниченное стенами его дома и лаборатории. Вся его жизнь была сосредоточена на работе, а для того чтобы бегать туда и сюда с разными поручениями, у него имелся ученик. Алхимик был ученым, а не посыльным, вечно мчащимся по какому-то делу. Он предпочитал проводить свои дни в испытаниях и экспериментах, проверяя старые рецепты и методом проб и ошибок составляя новые. Высоты, глубины, истинное величие магии – вот она, заветная цель!

А вот людей алхимик, чего уж там, презирал и не любил. С ними он по мере возможности старался не пересекаться. Люди не оказывали ему должного уважения. Они не чтили науку, которой он посвятил свою жизнь. Они называли его ремесленником от искусства или, того хуже, фокусником!

Стоило вспомнить оскорбление, и горло рефлекторно перехватило. Фокусник, ха! Сами они клоуны! Иллюзионисты с их дымом, зеркалами и карточными фокусами для вечеринок по случаю дня рождения!..

В отличие от них, он, алхимик, делал настоящее дело. Он занимался волшебными составами и превращениями. Он превращал лягушек в коз, а коз – в кружки с чаем. Он делал так, чтобы у людей вырастали крылья или добавочные ноги. Совсем недавно ему удалось создать зелье, благодаря которому человек вообще исчезал!

Он предавался древнему искусству, дошедшему из глубины поколений. Его секреты передавали шепотом, они хранились в пыльных фолиантах и беглых, полустертых, едва читаемых заметках на обрывках пергамента…

Давным-давно, когда он много чаще теперешнего выходил во внешний мир, он ежился, пробираемый внутренней дрожью, когда кто-нибудь кричал из открытого окна: «Фокусник идет!» Он поднимал голову и видел детей. Они показывали на него пальцами и в восторге кричали: «Покажи карточный фокус! Тот, в котором туз исчезает!» А ведь он был ученый, а не какая-нибудь ученая обезьяна!

Ну хорошо. Очень скоро всему этому будет положен конец.

Алхимик верил: состав, который он приготовил для Первой Леди, не знал себе равных. Магии подобного уровня он раньше не достигал. Это был вид волшебства, который он совершенствовал долгие годы – с тех самых пор, как впервые ощутил его великое будущее. А ведь началось все с краткой пометки на полях старинного сборника заклятий и зелий!

Маленькое стихотворение насчитывало всего три строчки, но какое обещание в них крылось! В них так и билась сила! Алхимик помнил – эти строки даже слегка мерцали на странице, словно наделенные собственным светом…

  • Восстанут мертвые в долинах и полях.
  • Истлевший соберется прах,
  • И юность заиграет в древних стариках.

А чуть пониже красовалось замечание:

Самая могущественная магия в мире (использовать понемногу).

Чего уж тут не понять! Перед ним было средство, способное возвращать молодость и даже возрождать к жизни умерших. Древнее, очень опасное и невероятно могущественное волшебство!

Его оказалось очень сложно творить, а держать в узде – и того тяжелее. Помнится, у него руки натуральным образом опустились даже от одного вида списка необходимых ингредиентов. Идеальная снежинка! Детский смех! Летний вечер!.. С подобными заклятиями алхимик дела никогда еще не имел…

Но окончательно сбитым с толку он себя почувствовал, добравшись до главной составляющей: чистый солнечный свет (одна чашка). И где этот самый солнечный свет прикажете добывать?..

Это в самом деле оказалось нелегко. А также долго и тягомотно. Несколько раз он был очень близок к тому, чтобы сдаться и бросить эту затею. Выцеживать и заключать в бутылки солнечный свет оказалось до того непросто, что за долгие годы попыток алхимик почти начисто опустошил небо, и мир сделался серым.

Однако в итоге у него получилось! Пять долгих и трудных лет, но наконец он восторжествовал!

И вот теперь его ждал миг заслуженного триумфа. Уже совсем скоро Первая Леди признает его гениальность и по достоинству вознаградит за представленный шедевр. Она сделает его Официальным Государственным Алхимиком, которого еще называют Первым Алхимиком Высшего Разряда. Он будет присутствовать на торжественных обедах и раздавать визитные карточки – такие толстые, плотные, цвета сливок. На них будут указаны его имя и титул, а вот адрес – увольте. Он сам станет решать, кого ему принимать. И когда. А еще у него появится прекрасно оборудованная лаборатория для дальнейших исследований. И тогда пусть кто-нибудь попробует обозвать его фокусником!..

…Наконец впереди замаячила узорчатая кованая ограда и за ней – шестиэтажный городской особняк Первой Леди. За оградой клубился туман, не позволявший во всех подробностях рассмотреть просторные хоромы Первой Леди, только смутно просвечивали озаренные окна. Глядя на них, алхимику поневоле думалось о дорогой мебели в чехлах, богатой позолоте, темном полированном дереве. Скорее бы попасть внутрь! Алхимика так и снедало нетерпение. Поговаривали, что Первая Леди в своей родной стране была принцессой, только никто не знал, что это была за страна: одни утверждали, что Австрия, другие – Россия. Алхимик точно не помнил, да и не пытался запомнить. Про себя он считал, что Первая Леди, скорее всего, вела свой род из Германии, а впрочем, кто знает? Сегодня люди говорят одно, завтра – прямо противоположное. Главное состояло в том, что эта дама была фантастически, невероятно богата. А поскольку ей явно благоволил мэр – еще и очень влиятельна…

У ворот новоприбывших остановил караульный. Тут алхимик так разволновался, что едва смог внятно представиться.

– А это кто? – спросил страж ворот, кивая на Уилла.

– Да так, никто, – отозвался алхимик. – Всего лишь мой ученик.

Ну вот понадобилось охраннику напоминать ему о существовании мальчишки, забыть о котором ему только-только почти удалось! То есть ему, конечно, требовался кто-то, способный записать все подробности судьбоносной встречи с Первой Леди… Но алхимик предпочел бы, чтобы на месте Уилла оказался кто-то другой. Более достойный.

Между тем со стороны Уилла доносился какой-то странный, дробный перестук. Алхимик прислушался, нахмурился и понял, что у мальчишки лязгают зубы. Верхние стукались о нижние и отскакивали, производя звук вроде того, какой раздается, когда в деревянной коробочке трясут игральные кости. Алхимик зло сжал кулаки и тяжело задышал носом, силясь сохранить спокойствие. Когда его сделают Официальным, он заведет себе настоящего помощника. Ну вот почему он был вынужден довольствоваться ходячим несчастьем, неспособным даже уследить в общественном месте за собственными зубами?

– Час очень поздний, мальчику лучше было бы сидеть дома, – задумчиво проговорил стражник, и алхимик понял по этим словам, что звезд с неба тот явно не хватал.

– Все в порядке, он со мной, – отрезал ученый.

– По-моему, он очень замерз, – с ноткой неодобрения проговорил караульный. – Ему бы хоть шапку какую надеть. Вон уши уже фиолетовые, точно непрожаренный стейк!

– Не твоя забота! – потерял терпение алхимик. – Доложить о нашем приходе и проводить нас внутрь – вот твоя прямая обязанность! Нас там ждут, мы и так малость опаздываем, и я не склонен думать, что сердить Первую Леди тебе по карману!

Привратник еще раз покосился на Уилла, изо всех сил старавшегося прекратить зубной перестук – для этого мальчик даже прикусил конец рукава, – потом ушел в маленькую караулку и надавил какой-то рычаг. Кованые створки ворот застонали и медленно разошлись.

– Идите прямо, – напутствовал стражник, и алхимик с учеником ступили во двор, где клубами плавал туман.

Глава шестая

Привратника звали Мел. Это было сокращение от «меласса», то есть черная патока, которую принято считать медлительной и тягучей. Прозвище так рано и так крепко прилипло к нему, что своего настоящего имени он теперь почти и не помнил. И, что греха таить, – в то время как сердце у него было большое, щедрое и горячее, точно распахнутая ладонь, мозгов у Мела был в самом деле некоторый дефицит.

Закрыв ворота, он вернулся в тесную каменную караулку, где его ждал недоеденный бутерброд с маслом и консервированными сардинами и чашка густого горячего шоколада, который он каждый день осторожно заливал в термос с надписью «КОФЕ». Другие охранники смеялись над ним за то, что он предпочитал пить шоколад, а не кофе, и даже обзывали его «ребенком» и «тряпкой». Поразмыслив, Мел нашел выход и продолжал попивать любимый шоколад, но уже тайно.

В дальнем углу раздался шлепок, потом негромкое мяуканье. Это явилась Левша, черная, с прихотливым белым узором кошка Мела, для которой он в задней стене караулки устроил особую дверцу. Через нее кошечка выходила в переулок, где играла в свое удовольствие и обследовала окрестности, а потом возвращалась.

– Привет, Левша, – ласково окликнул Мел, и в ответ моргнули два зеленых светящихся глаза.

Сняв с бутерброда сардинку, охранник протянул ее кошке. Материализовавшись из теней, Левша взяла рыбешку у него из руки и потом еще облизала каждый палец по очереди жестким розовым язычком.

– Ай ты, моя девочка, – любовно похвалил ее Мел.

Левша мяукнула еще раз, словно ответила, потом развернулась и вновь выпрыгнула наружу – только дверца хлопнула вслед.

Разделавшись с бутербродом и с наслаждением допив густой шоколад, Мел глубже натянул фуражку на уши, поустойчивей уселся на стуле и тотчас заснул. Снилась ему всякая всячина. Сперва он оказался в рыбной лавке, но продавец сам был здоровенной сардиной и никак не хотел обслуживать Мела, а потом сон вдруг сменился, и Мел увидел сестру.

На ней была розовая в голубую полоску пижамка, точно как тогда, когда Мел в последний раз видел ее. Сестра держала на коленях любимую игрушку: потасканного, набитого опилками барашка. Одного глаза у него недоставало, и опилки лезли наружу.

Скрестив ноги, она сидела на полу его спальни. Но это была не та памятная из детства спальня – дело происходило в его нынешнем жилище, так что пол был каменный и совсем голый (Мелу пришлось убрать ковер, чтобы не завелись блохи), стены – беленые и опять-таки голые, а матрас – твердый, как деревяшка.

«Привет», – самым обычным голосом сказала она Мелу. Так, словно и не было ни ее исчезновения, ни двадцатилетней разлуки. И, как обычно в подобных снах, Мел сперва задохнулся от переполнивших чувств и некоторое время не мог выдавить ни звука, а бескрайнее сердце словно бы свело судорогой. Эмоции напоминали борцов, сошедшихся где-то в самой середине груди. Облегчение оттого, что она, оказывается, жива; радость оттого, что она опять с ним; отчаяние оттого, что он, как ни крути, постарел, а она осталась совсем прежней; и наконец – сожаление о том времени, которое они могли бы провести вместе, но вот не довелось.

«Где же ты была так долго? – кое-как выдавил он наконец. – Мы тебя повсюду искали…»

«А я под кроватью сидела», – сказала сестра. Как и у самого Мела, у нее имелось прозвище, только ее звали Белла, то бишь красавица, и поделом. В радиусе самое меньшее трех миль ребенка красивее точно не было. А может, и в целом мире не было – как знать!

«Под кроватью?.. – Мел чувствовал себя совершенно сбитым с толку. Что-то у самого края сознания настойчиво твердило: Это невозможно! Тебе приснилось! – но он отмахнулся от здравого голоска, точно от назойливой мухи. Ему так не хотелось, чтобы возвращение Беллы оказалось только сном. Ну пускай, пускай окажется, что все правда! – Под кроватью, так долго? Чем же ты там питалась?»

«А мне Левша еду приносила, – со смехом, как о чем-то само собой разумеющемся, ответила Белла, и мимо в самом деле шмыгнула кошка Мела, только мелькнули полоски черного и белого меха. – Вот смотри, я тебе покажу!»

И она потянула его за руку, чтобы он встал на колени и заглянул под кровать. Он даже смутился, ведь он далеко перерос маленькую сестру. Когда она исчезла, они были примерно одного роста, а теперь он, наверное, казался ей неуклюжим гигантом.

«Давай за мной! – Белла юркнула под кровать, повернулась там и выставила руку. – Тут полно места!»

«Я же не пролезу, – окончательно засмущался Мел. Белла подмигнула ему из темноты. – Слушай, – спросил он, – так ты что, действительно сидела там все это время?»

И тут он расслышал приглушенные крики откуда-то снизу. Родители! Мама и папа Мела звали его вниз, ужинать.

«А тут было очень даже неплохо, – пожала плечами Белла. – Немного холодно временами, а так – все в порядке…»

Крики делались громче и требовательней. Мел понял – нужно поторопиться. Мама очень сердилась, когда они с сестрой опаздывали к ужину. Он спросил:

«Значит, тебе было холодно?..»

«Очень холодно», – ответила Белла, и он заметил, что дыхание вырывалось из ее рта облачками пара. Тут до него дошло, что под кроватью было не просто зябко. Там просто можно было замерзнуть. То-то у сестренки зубы так и стучали…

А внизу продолжали голосить, да так резко, сердито:

«Куда ты подевался? Куда пропал? Сколько можно ждать тебя к ужину?..»

«Ты бы, Белла-Пчелка, хоть шапку надела…» – сказал Мел… и проснулся.

Оказывается, перед ним в самом деле были потемки. Только не под кроватью, а под столом в караулке. И еще там маячила бледная и перепуганная физиономия мальчишки с непокрытой головой, что приходил вместе с алхимиком. И зубы у пацана стучали в точности как у Беллы во сне.

Мел, у которого еще плавало перед глазами недавнее сновидение, даже не особенно удивился.

– Привет, – сказал он, зевая и протирая глаза. – Слушай, какого ты…

Но парнишка отчаянно замотал головой – дескать, нет-нет-нет!.. – а потом прижал к губам палец. И в это время до Мела дошло, что приснившиеся крики ему, собственно, вовсе и не приснились. Они действительно раздавались снаружи.

– Где ты, бездарность, растяпа, бесполезный разиня? – орал кто-то во дворе. – Попадись только, и, клянусь, я тебя на ужин сварю, а из кишок сделаю колбасу!..

Мел узнал голос. Кричал тот деятель с каплей на носу, представившийся алхимиком.

«Вот это да, – сказал себе стражник. – Я-то думал, меня ужинать звали, а тут кое-кого самого собрались слопать на ужин. Веселенькая перспектива…»

– Если будете грозить ему, он нипочем не покажется, – долетел резкий голос Первой Леди. Потом, сменив тон, она принялась ласково окликать: – Выходи, малыш, все в порядке! У каждого бывают ошибки, ничего страшного. Просто выйди и расскажи нам, где осталась настоящая коробочка с волшебством, и я кое-что тебе подарю. А еще будет горячее питье и, возможно, новые варежки…

Материнское воркование в ее устах звучало просто пугающе, потому что в нем проскальзывали какие-то скользкие нотки. Все вместе напоминало букет роз, выложенный поверх гниющего трупа.

– Я кочергу ему в брюхо воткну и поворачивать буду, – неудержимо изобретал казни алхимик. – Я сотворю хищных слизней, и они глаза ему выгрызут!

– Да заткнитесь вы! – рявкнула Первая Леди.

Мел спустил ноги со стола и поднялся, надвигая фуражку на лоб.

– Видишь вот это? – шепнул он мальчику, указывая себе на голову. – Тебе такая пригодилась бы. Голове в ней тепленько и уютно, точно тебе говорю. Без шапки весь жар уходит из головы прямо наружу, а под шапкой – ходит кругами, и нам тепло и уютно!

Мальчишка указал пальцем в сторону двора, потом – на себя и вновь отчаянно замотал головой.

– Не дрейфь, – подмигнул ему Мел. – Я же не иуда какой.

Он даже изобразил у себя на груди косой крест, прямо там, где стучало его обширное сердце. И с этими словами вышел во двор разузнать, в честь чего был весь сыр-бор.

Первая Леди и алхимик стояли посередине двора, окруженные плавающим туманом. Мел подошел к Первой Леди и немедленно озяб. Ему, по обыкновению, подумалось, что, верно, не зря она все время носила невероятные меховые шубы, украшенные хвостами всевозможных животных. Их воротники прятали ее затылок, а полы мели дворовую мостовую. Мел всегда подозревал про себя, что по жилам владелицы дома вместо крови бежал лед.

Впрочем, он принудил себя вежливо поклониться и жизнерадостно сказать:

– Добрый вечер, хозяйка. Могу я быть чем-то полезен?

Первая Леди обратила на него большие фиалковые глаза. Поговаривали, будто у нее были самые прекрасные глаза во всем городе.

– Мы мальчика ищем, – холодно проговорила она. – Ты не видел, он тут не пробегал?

– Мальчик? – задумчиво переспросил Мел.

Сунул палец под фуражку и глубокомысленно почесал голову. Какую добрую службу, оказывается, может иногда сослужить репутация тугодума…

– Да! Мальчик!!! – взорвался алхимик. – Тот, что со мной еще приходил! Этот бесполезный, злобный, ничтожный… – Его речь утратила внятность и перешла в неразборчивый стон. – Он же меня разорит… уничтожит… да-да, он именно этого добивается… Чтобы я на веки вечные так и остался неофициальным… Вот благодарность за все, что я для него сделал… я ж его как родного сына растил…

– Хватит ныть, – резко оборвала Первая Леди. – Слышать этого не могу! И, кстати, возможно, мальчишка правду сказал. Не удивлюсь, если вправду путаница случилась. Нужно немедля идти к мистеру Грею и забрать наше волшебство.

– Нет! Никакой случайной путаницы не было! – мрачно пробормотал алхимик. – Он украл мою магию и намеревается продать ее, выдав за свою! И это после всего, что я для него сделал! Вот поймаю… Точно шкуру спущу. Начну с пальцев ног… нет, пожалуй, лучше с ушей… или нет – с мизинцев на руках…

– Довольно! – загремела Первая Леди. Ее голос разнесся по двору с гулкостью ружейного выстрела. Даже Мел, и тот едва не подпрыгнул.

Первая Леди глубоко вздохнула, зажмурилась и сосчитала до трех. Как всегда, когда внутри у нее закипал гнев и готов был вихрем черной пыли прорваться наружу, ей казалось, что вместе с ним откуда-то вздымался запах капусты и мокрых носков. Это был жуткий, удушливый запах домика в лощине Ховардс-Глен, и шел он не откуда-нибудь, а из ее прошлого. Он возвращался в минуты гнева, чтобы терзать и мучить ее…

Она быстро отогнала прочь лишние мысли. Те дни давно прошли, миновали, и она похоронила их в глубокой могиле. Чтобы успокоиться, она припомнила все свои потайные шкафчики, обитые темно-фиолетовым бархатом. И великолепные драгоценности, рядами выложенные на бархатных полках. А еще – девяносто две пары изящных туфель и башмачков, аккуратно расставленных на чудесной работы дубовых стойках для обуви… Первая Леди постепенно начала успокаиваться. Ее вещи! Ее комнаты! Шепот шелковых простыней, приглушенные голоса вышколенных слуг… Вот она – ее надежная защита от глупостей и треволнений внешнего мира.

– Подложная коробка еще у вас? – открывая глаза, уже спокойнее произнесла Первая Леди, обращаясь к алхимику.

Тот кивнул.

– Давайте сюда.

Он чуть-чуть призадумался, но все-таки протянул ей коробочку для бижутерии, некогда принадлежавшую матушке мистера Грея, – ту самую, которую Уилл по ошибке взял со стола похоронного мастера.

Первая Леди повернулась к Мелу:

– Открой ворота, охранник.

Мел послушно взялся за рукоятку и начал ее вращать, медленно разводя створки. Первая Леди быстрым шагом вышла на улицу, помедлила и обернулась к алхимику. Тот все тряс головой, скорбно бормоча что-то про неофициальный статус и скорое разорение.

– Ну? – требовательно проговорила она. – Идемте же!

– Я? Вы хотите, чтобы я пошел с вами?.. – И алхимик выдавил смешок. Он бы нипочем не сознался, но длинный и тощий мистер Грей, водившийся с мертвецами и знавший все их секреты, неизменно нагонял на него жуть. – Знаете, я вообще-то не могу. Час слишком поздний… Нет, это полностью исключено… Требования моей профессии…

Однако Первая Леди устремила на него такой пронизывающий и злой взгляд, что он тотчас умолк и ни дать ни взять усох внутри просторного пальто. Первая Леди между тем вернулась во двор. Она двигалась так медленно и неотвратимо, что Мел невольно подумал об огромной кошке, вышедшей на охоту.

– Вы, похоже, не понимаете, – негромко проговорила она, и у Мела по спине побежали мурашки, хотя обращалась она совсем не к нему. Просто эта мягкость в ее голосе могла кого угодно перепугать. – Я – Первая Леди этого города. И я попросила вас предоставить в мое распоряжение самую могущественную магию в мире. А вы присылаете мне – вот это! – Она подняла коробочку на всеобщее обозрение и резким движением подняла крышку. Ветерок подхватил и понес прочь толику серой пыли. – Здесь какая-то грязь! Никчемная и пустая!

И она закрыла коробочку, так хлопнув крышкой перед самым носом алхимика, что тот вздрогнул и отшатнулся.

– Так вот. Пока вы не разыщете мое волшебство, – тут она наклонилась совсем близко к алхимику, – я глаз с вас не спущу! Ни на мгновение! И если я выясню, что все это – часть какого-то коварного плана… что никакой магии не было и в помине… – Она очень неприятно рассмеялась, глаза зло блестели. – Вот тогда вам точно никакая магия уже не поможет. Надеюсь, мы друг друга поняли?

– Магия существует! – пискнул алхимик. – Клянусь! Мое высшее достижение…

– Ну и отлично. – Первая Леди отстранилась. – Итак, мы идем ее забирать.

– Но как быть с мальчишкой? – спросил алхимик. – Неужели мы так и позволим ему скрыться?

Первая Леди уже снова выходила на улицу. Длинная шуба волновалась вокруг ее ног.

– О мальчишке можете не беспокоиться, – сказала она. – У меня по всему городу полно соглядатаев, стражников и просто друзей. Его рано или поздно найдут. А когда это произойдет… о нем позаботятся.

Последние слова она выговорила так, что у Мела шевельнулись волосы. Так, словно по затылку и шее пробежали маленькие насекомые.

– Идемте же! – властно приказала Первая Леди. Она, не оглядываясь, зашагала вперед, и окончательно съежившийся алхимик засеменил следом.

Когда наконец они скрылись в тумане и – заметно позже – не стало слышно шагов, Мел со вздохом облегчения затворил ворота.

– Все чисто, – шепнул он, входя в каменную караулку и заглядывая под стол. Однако темный закоулок был пуст.

Мел выпрямился и вновь почесал голову.

– И куда он… – начал было охранник, но тут ему на глаза попалась кошачья дверца. Она покачивалась на своих петельках и чуть слышно постукивала о стену.

Мел неуклюже опустился на четвереньки, приоткрыл дверцу и, как мог, выглянул наружу.

Он как раз успел увидеть мальчика без шапки, исчезавшего за углом в конце переулка. Еще шаг – и скрылся из глаз…

Глава седьмая

Переговорив с Лайзл, привидение по имени По с большим облегчением скользнуло обратно на Ту Сторону. Явно повеселел и Узелок. Призрачная зверюшка прыгала и скакала впереди По, то и дело ныряя во все, что попадалось им на пути. Узелок исследовал, интересовался, совал нос, неожиданно раздувался бесформенным облаком и вновь становился собой – и все это затем, чтобы развеселить По.

А По все думало о Лайзл. Вначале привидение вовсе не собиралось ей врать. Ложь выскочила как-то сама собой… и тут-то пробудились давно позабытые привязанности и чувства. И даже вернувшись на Ту Сторону, в объятия беспредельной звездной ночи, скользя вперед по волнам легкого ветерка, между залитыми вечной тенью долинами и холодным светом темных звезд, привидение никак не могло отделаться от воспоминаний о личике Лайзл, которое так жалобно вздрогнуло, когда она выговорила: «Скажи ему, что я очень скучаю…» А какие глаза стали у нее, когда По произнесло свою ложь!.. Беззащитные, доверчивые и счастливые! Прямо как обрызганный росой луноцвет из тех, что в изобилии растут на Той Стороне, – белые, с лепестками-полумесяцами.

Было в этой девочке что-то такое, от чего воздушные струны, составлявшие существо По, начинали трепетать и свиваться, порождая давным-давно забытые чувства…

Не надо нам с тобой больше ходить на Эту Сторону, Узелок, – послало По Узелку внятную мысль. Звериный разум Узелка понял и выслал в ответ простое согласие. Узелок всегда соглашался со всем, что говорило По. Это был очень верный питомец.

Все как-то неправильно, – сказало По. – Это против природы. Мы с тобой как-никак мертвые. Нам там не место.

Мррав! – отозвался Узелок. Это означало: «Точно. Тебе лучше знать».

А живая девочка не пропадет, – подумало По. – Как-то же она без нас обходилась? Значит, обойдется и дальше…

Мррав! Как скажешь, хозяин.

Вот только рисунков не хватать будет… – подумало По.

Узелок не ответил, кувырком катясь впереди.

Кем он был при жизни, кошкой или собакой, – теперь невозможно было сказать. Иногда в любознательном наклоне головы, в подергивании хвоста и в манере настораживать уши сквозило что-то кошачье. А в других случаях привычка всюду сопровождать По и взволнованно «мрравкать» при виде падающей звезды или завитка облака вроде как изобличала в нем бывшего пса.

Как бы то ни было, ясно оставалось только одно: Узелок был великим исследователем. Его любимым занятием было выискивать непознанные закоулки Вселенной. Тогда он рассеивался, переносясь в заинтересовавшее его место, проникая в него и сливаясь с ним. А потом, удовлетворив любопытство, возвращал себе привычную туманно-косматую форму. Не обладая в посмертии ни обонянием, ни зрением, ни осязанием, Узелок использовал вот такую форму познания: он сливался.

Иногда, притомившись, Узелок рассеивался и смешивался с По. Поскольку он не мог забраться хозяину на колени (ввиду отсутствия оных), призрачный питомец проникал внутрь. Тогда он уютно сворачивался где-то в недрах сущности По, и привидение некоторое время ходило с тайным ощущением присутствия второго существа, мерцавшего где-то там, словно звездочка в темноте.

На самом деле именно это чудо – возможность вобрать другую сущность и нести ее в себе – казалось По самым удивительным из всех диковин, которых оно успело насмотреться на Той Стороне. Всякий раз, когда Узелок возвращался к обособленному существованию, По испытывало сосущую боль одиночества, и эта боль пробуждала смутную память о когда-то покинутом теле.

Пошли-ка на наше место, – мысленно обратилось По к Узелку.

Мррав! – отозвался питомец.

По с Узелком перевалили вершину мерцавшей в лунном свете горы и оказались там, где черная вода бежала между мягкими, как подушки, холмами в покровах облаков. Это было тихое, уединенное, спокойное место. Оба призрака хорошо знали и нередко посещали его.

И вот сегодня – поди ж ты! – там сидел кто-то другой. По замерло на месте, а Узелок «мрравкнул» от удивления. Это же было их тайное место, располагавшееся ровно в трети пути от бесконечного водопада к звезде номер 6.789. Ни разу за время своего посмертия По не встречало здесь посторонних. Ни единого разу!

Этот новый призрак сидел спиной к По с Узелком и что-то бормотал про себя. Было похоже, что он был из новеньких. Он еще не утратил четкости облика – даже со спины можно было понять, что при жизни он являлся мужчиной.

Подплыв ближе, По расслышало:

– Вот бы мне еще разок добраться к той иве! Оттуда, уверен, я разыскал бы дорогу домой… В пятнадцати футах от ивы раскинулся пруд, а наверху маленького холмика стоит дом. Там ждут меня маленькая Ли-Ли и ее мама…

По было попросту потрясено. Все атомы, составлявшие его, непредсказуемым образом заметались; это было что-то вроде дрожи, прокатившейся внутри и снаружи. По отнюдь не шутило, рассказывая Лайзл, что шансы снова встретить ее отца были ничтожно малы. А в итоге – с ума сойти можно! – вот он, пожалуйста. И не где-нибудь, а в их с Узелком тайном убежище!

От удивления По аж свистнуло. Звук получился довольно резким. Призрак отца Лайзл вздрогнул и обернулся.

– Здравствуйте, – проговорил он. – Я просто не услышал, как вы подошли.

По не стало ему объяснять, что вообще-то привидения перемещались бесшумно, попросту не имея ног, чтобы топотать ими. Этому новенькому и так было явно не по себе от внезапности всего с ним случившегося. Тем не менее его силуэт оставался удивительно ясным и четким, только волосы окутывала легкая клякса, как если бы он носил темную шляпу. Вот он поднес руку к щеке, что-то смахнул…

По никогда раньше не видело, чтобы призраки плакали. Да и откуда бы им взять настоящие слезы! Так, просто черные дрожащие пятнышки. Они как бы раздвигали атомы лица, создавая дырки, в которые заглядывали далекие звезды. Призраки не зря называются бесплотными, и к новеньким это тоже относится.

– Вы что тут делаете? – обратилось По к отцу Лайзл, а Узелок осторожно двинулся вперед. Призрачный зверек не стал сливаться с новичком, просто обернулся вокруг его ног. Так на Той Стороне выглядело обнюхивание.

– Я, кажется, заблудился… – Отец Лайзл тряхнул головой и посмотрел вниз, на полупрозрачного зверька у своих ног. Потом на реку, что текла черной пылью, и наконец – на медленно кружившиеся планеты за белыми холмистыми облаками. – Я вроде бы шел, шел, шел… а теперь дорогу назад найти не могу. – Тут он сощурился на По и спросил: – А вы кто?

– Меня зовут По.

– Простите, я как-то не особенно четко вас вижу. Я, кажется, позабыл дома очки… – И отец Лайзл ощупал нагрудный карман рубашки, благо та была еще видима. На Той Стороне первой растворялась одежда, ведь ее ничто не скрепляло, ни душа, ни сущность, ни суть. Одежда была всего лишь вещью, а вещи так легко теряются, обращаясь в ничто. – Меня зовут Генри Морбауэр. Если вас не затруднит подойти чуточку ближе…

По подплыло немного ближе, заранее зная, что толку от этого не будет.

– Ага, вот так куда лучше, – выдал Генри заведомую неправду, а потом неуверенно потряс ногой. – Кажется, я в какую-то грязь наступил…

– Это не грязь, – сказало По. – Это Узелок.

Генри вновь сощурился:

– Кто?.. Что это?

– Узелок. Он просто свернулся у вас под ногами. Ему, понимаете, все интересно. Поэтому я склонен думать, что когда-то он был собакой. С другой стороны, если учесть, как его притягивает созвездие Рыбы… Как тут не подумать про кошку?

– Да, да, конечно, – сказал Генри. – Вот именно. Я вижу…

Хотя на самом деле ничегошеньки он, конечно, не видел. Он просто решительнее толкнул ногой, и Узелок, отцепившись от него, вернулся к По.

– Так-то лучше, – сказал Генри, и По услышало, как Узелок мысленно отозвался неодобрительным Рифф! – Вы, то есть вы с Узелком, здесь часто бываете? – продолжал Генри. – Вы, должно быть, хорошо знаете эти места?

По подумало о дереве, с которого ветер обрывает листья. Эта мысль некоторым образом помогла привидению правдоподобно передернуть плечами.

– Да уж не хуже других, – сказало оно.

Лицо Генри озарилось так, что на него стало больно смотреть, уж очень он сделался похож на Лайзл.

– Отлично! – сказал он. – Так вы здешний! Пожалуйста, укажите мне, в какую сторону идти? Я хотел бы добраться домой…

Тут По решило покончить с недомолвками.

– Вы на Той Стороне, – твердо объяснило оно новенькому. – Вас больше нет среди живых. Вы пересекли черту.

Выслушав это, Генри некоторое время молчал, только на лбу у него образовалась черная трещина; сквозь нее По явственно видело завихрения космической пыли. Генри распадался – медленно, но верно. Он смешивался. Очень скоро он сделается таким же, как само По, – частью Всеобщности. Видя это, По испытало странную смесь грусти и облегчения. Пришлось даже напомнить себе, что подобный распад соответствовал природе вещей, а значит, ничего плохого в нем не было. Так уж устроен мир, и грустить тут не о чем.

Наконец Генри покачал головой.

– Все это я очень хорошо понимаю, – выговорил он твердо. – По пути сюда я встретил очень милую женщину… Кажется, ее звали Кэрол. Она мне все объяснила. Она сама недавно скончалась от гриппа после того, как холодной ночью отправилась украсть немного картошки. Потом еще был мужчина, которого зарезали в пьяной потасовке. Знаете, именно поэтому я никогда не злоупотреблял спиртным… Но, как бы то ни было, мне необходимо попасть домой. Я должен снова увидеть пруд, и большую иву, и супругу, и маленькую Ли-Ли. Они там, наверное, с ума уже сходят от беспокойства!

По не сразу нашлось, что на это ответить. Потом привидение решило, что переход через черту не слабо встряхнул все атомы у Генри в мозгу.

– Мне жаль, – медленно проговорило оно затем, – но вы, похоже, все-таки не понимаете. Вы умерли. У-мер-ли…

– Да все я отлично понимаю, – чуточку отрывисто произнес Генри. – Я вам о чем только что толковал?

– Но… но… – По тщетно подыскивало слова. Ему нечасто доводилось так помногу разговаривать вслух, и на какой-то миг оно даже пожалело, что нелегкая дернула его вообще вылезти в спальне Лайзл. – Домой вам нельзя, – сказало наконец привидение. – Дом – на Этой Стороне, там, где живые. Выглянуть туда можно, но вот насовсем – не получится. Даже и пытаться не стоит.

Генри поднялся на ноги. Вернее, призрак Генри распрямился в стоячее положение. Новичок или нет – он явно начинал привыкать к новому окружению. Узелок проворно юркнул внутрь сущности По, и привидение ощутило, как зажглась звездочка присутствия маленького зверька.

– Мальчик мой… – начал Генри, вновь подслеповато сощурился и поправился: – То есть, простите, девочка… В общем, кто бы вы ни были. Я, может, и умер, но мой дом – там, где я устраивал свою жизнь, и именно туда я хочу вернуться в посмертии. Дом – это место, где родилось мое дитя, это место, где упокоилась в сырой земле моя первая жена, моя истинная любовь. Ее, похоже, нету здесь, в этих пределах, которые вы называете Той Стороной. Потому что, будь она здесь, она бы меня немедленно разыскала. Однако ее нет среди тех, кто носится в здешних мглистых просторах, и я вам объясню, почему. Она просто ушла домой. Туда, где над прудом склонилась огромная ива. Мне все равно, жив я, мертв или болтаюсь где-то посередине. Я просто отправляюсь домой. Вы меня понимаете?

По мере того как он произносил эту речь, голос Генри становился все суровей и громче. По почувствовало себя маленьким и ничтожным, и ему сделалось стыдно. К нему даже начала возвращаться далекая-далекая, почти утерянная память. Запахи бумаги и мела, неудобство в коленках, втиснутых под слишком низкую парту… Узелок, устроившийся внутри его сущности, тоже зашевелился, обнаруживая глубоко похороненные воспоминания о постыдной луже между лапами, о резких голосах, о темном пятне, расплывавшемся по такому красивому ковру…

Стоило, однако, попробовать сосредоточиться на воспоминаниях, как они исчезали.

– И как вы думаете туда попасть? – обратилось привидение к Генри.

– Меня доставит туда моя дочь, – сказал Генри. – Она знает дорогу.

– Она по вам очень скучает, – вспомнив обещание, данное Лайзл, сказало По. – Она просила это вам передать.

– И мне тоже так не хватает ее… – вздохнул Генри, и его голос тотчас утратил всякую суровость. Горестно покачав головой, он прошептал: – А знаете, все дело было в супе. Зря я стал его есть…

– Что?.. – недоуменно переспросило По.

– Так, пустяки, не обращайте внимания. – Генри снова сложился в сидячую позу над молчаливой, быстро текущей рекой. Вид у него вдруг стал совсем потерянный и безнадежный, и По увидело, как тьма начала разъедать его плечи и верхнюю часть рук. Похоже, Всеобщность взялась за душу Генри всерьез. – Пожалуйста, оставьте меня, – сказал покойный профессор. – Я так устал…

– Ну хорошо, – отозвалось По, потом вспомнило еще кое-что, чему научила его Лайзл, и проговорило: – Мне жаль, что вы так устали.

– Это неважно, – проговорил Генри. Он больше не поднимал глаз на По. Он глядел на звезды, на небеса, на величественную картину распахнутой Вселенной. – Когда Лайзл принесет меня домой, там-то я отдохну…

Глава восьмая

Тем временем на Этой Стороне Уилл со всех ног мчался плохо освещенными переулками, спасая свою жизнь.

Он бежал и бежал, имея весьма смутное представление – куда. Именно это и называется – «куда глаза глядят». Он бросался то вправо, то влево, срезал углы, выбирая самые вонючие переулки и такие темные улицы, что бежать приходилось чуть ли не на ощупь.

План! – думалось ему. – Мне нужно придумать план!

Однако сердце так колотилось, что Уилл почти не слышал собственных мыслей.

Совершенно точно он знал только одно. Возвращаться к алхимику было ни под каким видом нельзя. Если он хотел жить, соваться в мастерскую не следовало. Потому что алхимик его сразу убьет, и всему настанет Самый Последний Конец.

Уилл давно привык к дурному нраву хозяина. Бывало, тот орал, срываясь на визг, и тогда лицо у него делалось багровым от ярости. Вот как в тот раз, когда Уилл спутал маранту с имбирем, – а речь шла об исключительно сложном оберегающем порошке, который из-за ошибки Уилла оказался ни на что не годен – разве что супы заправлять.

Но никогда прежде алхимик не пугал его до такой степени, как в эту холодную ночь! Помнится, Первая Леди вошла в свои личные покои и отослала прочь слуг. «Оставьте нас», – сказала она, и от этих слов комнату словно бы наполнила арктическая стужа.

По этому самому тону, по взгляду темных, яростных, сверкающих глаз стало ясно, что она вызвала к себе алхимика вовсе не затем, чтобы поздравить с успехом, поблагодарить и продвинуть в Официальные. Поняв это, алхимик обернулся к Уиллу с такой испепеляющей яростью, с такой ненавистью, что у мальчика буквально все внутри затрепетало и растеклось. И хотя в угловом камине вовсю бушевал огонь, его зубы вновь принялись отбивать чечетку.

«Он бесполезен!» – загремела Первая Леди, обращаясь к алхимику. При других обстоятельствах Уилла, быть может, даже позабавило бы знакомое оскорбление, адресованное хозяину… но только не теперь. Он мигом сообразил, что произошло нечто ужасное. И обвинят во всем, конечно же, его.

«Простите, не понял?..» – переспросил алхимик, и глаза у него полезли вон из орбит.

«Он бесполезен, я понятным языком говорю? Я велела вам доставить мне самое могущественное волшебство на свете, а вы мне присылаете какую-то золу!»

И, открыв деревянную коробку, она показала им бледно-серый пепел внутри. Никакой магии там не было и в помине – просто мертвая холодная пыль. Мертвая и холодная, точно засохший корень, выкопанный в самую глухую зиму.

Вот тут-то алхимик побелел на глазах, но это была белизна самой горячей сердцевины огня. На какой-то миг он даже говорить разучился. Он стоял столбом, разглядывая деревянный ящичек в руках у заказчицы. А потом он повернулся к Уиллу и выговорил один-единственный слог:

«Ты!..»

Тем не менее это коротенькое словечко вместило в себя все пять лет ненависти, разочарования и разбитых надежд. Уилл прямо ощутил, как оно обрушилось на него самым вещественным ударом, какой только бывает. Оно было точно кулак, врезавшийся под ребра. В тот миг Уилл понял, что его жизнь у алхимика кончилась сразу и бесповоротно. Не спать ему больше на зябкой и узкой лежанке под каминной трубой, не вставать до зари, чтобы покормить рыб головастиками, или под неусыпным взглядом алхимика перетирать сухую каменную пыль, или отмерять в кубок точное количество козьих слез, а потом добавлять к ним ровно две – ни больше ни меньше! – капли лунного света, чтобы получилась самая лучшая мазь от прыщей.

Алхимик попытался что-то объяснить взбешенной заказчице. Несомненно, произошла путаница, и к ней попал не тот ящичек. Тот, что она держала в руках, не имел ничего общего с тем, который он посылал… Вот тут все и вскрылось. То, что Уилл ослушался строгого приказа и вместо того, чтобы сразу идти к Первой Леди, отправился для начала к мистеру Грею, а когда пришел, то заснул, пригревшись возле огня. После чего ему, толком не проснувшемуся, сунули в руки тяжелую холщовую сумку, и еще он взял деревянную коробку… одну из двух, стоявших рядом на столе… и очень похожих… он тогда вышел за дверь, едва разлепляя глаза и не удосужившись проверить, правильную ли коробку унес…

Да кому были нужны его жалкие оправдания? Первая Леди яростно визжала, алхимик проклинал его страшными проклятиями, и тогда Уилл понял: надо бежать. Если этого не сделать, они его точно убьют.

И он рванул наутек. И сумел спрятаться в маленькой сторожке, когда, бросившись к воротам, обнаружил, что они заперты. Перелезть их никакой возможности не было, но зато в сторожке очень кстати обнаружилась дверца для кошки. В нее-то Уилл и протиснулся.

План! Нужно срочно придумать план… план… Заветное слово металось в закоулках сознания, отскакивая от стенок, точно шарик для пинбола[1]. Дыхание раздирало горло. Если прежде он мерз, то теперь обливался потом, да так, что воротник рубашки липнул к шее. Сердце болезненно колотилось, он понимал, что нужно передохнуть. Юркнув в узенький переулок, Уилл остановился перевести дух, а заодно и прислушаться – не слыхать ли звуков погони, громких выкриков, топанья ног… Однако все было тихо, если не считать возни потревоженных крыс. Ну и хорошо. Значит, хвоста за ним не было. По крайней мере, пока…

Уилл понимал: из города пора убираться. Куда угодно, лишь бы подальше от алхимика, от Первой Леди с ее бесчисленными слугами, приспешниками и прихлебателями. Идти ему вообще-то особо некуда, но какое это имело значение?

Уилл был сиротой, и у алхимика жил даже не на положении приемыша, а скорее как раб. Пожалуй, у него никогда в жизни не было места, куда захотелось бы вернуться. И никого, к кому он мог бы обратиться за помощью.

Он впервые задумался об этом только теперь, сгорбившись в грязном крохотном переулке. Странное дело, но вместо того, чтобы окончательно ввергнуть в бездну отчаяния, эта мысль подарила ему некое чувство свободы. Так бывает, когда входишь в комнату, и все вдруг замолкают, и ты понимаешь – да, они тут действительно перемывали тебе косточки и кто-то говорил, что у тебя ноги тухлой рыбой воняют… А ты думаешь об этом и понимаешь, что тебе вообще-то плевать.

Итак, из города ему придется бежать. Ну и что с того? Теперь он волен отправиться, куда только пожелает. Где-нибудь он рано или поздно себя обретет – да там и останется.

Потом он вспомнил, как, живя в сиротском приюте, они с мальчишками иногда удирали на путепровод и смотрели, как тяжело пыхтевшие паровозы тащили к станции составы. А еще возле железнодорожных путей обитал бродяга по имени Чокнутый Карл. Он собирал стеклянные бутылки. Чокнутый Карл устроил себе логово в проржавевшем вагоне, брошенном возле дороги. Там он кое-как укрывался от дождя, ветра и холода. Уилл невольно задумался, лежал ли на прежнем месте этот вагон. И жил ли в нем по-прежнему Карл?

Существовал только один способ выяснить это.

Когда сердце перестало отчаянно колотиться и вновь застучало как положено, Уилл выглянул из переулка и посмотрел в сторону железнодорожной станции и путепровода. Сегодня надо будет попробовать отоспаться. А завтра – сесть в поезд.

Глава девятая

Лайзл только-только заснула, когда возле постели наметилось какое-то движение. Длинный палец погладил ее по щеке, и на какой-то миг она вновь ощутила себя маленькой девочкой, жмущейся лицом к бархатистому мху на могиле матери – там, где над прудом склонялась рослая ива. Потом Лайзл открыла глаза и, конечно же, снова оказалась все там же, в чердачной комнатке, из которой ее так долго не выпускали. Прямо в лицо ей смотрели лунно-серебристые глаза Узелка, и она даже расслышала возле уха тихое «мррав».

А рядом с кроватью стояло По. Привидение выглядело довольно-таки бледным – если можно так сказать о существе, сотканном из сгущенных теней.

– Привет, – сказала Лайзл, садясь на постели. – Вот уж не ждала, что ты так скоро вернешься!

По не стало уточнять, что вообще-то совсем не собиралось возвращаться.

– Мы опять виделись с твоим отцом, – сказало оно. – Он услышал все то, что ты просила ему передать.

Лайзл так разволновалась, что попыталась схватить привидение за руки. Ее пальцы едва ощутили сопротивление чего-то чуть плотней воздуха, а привидение, кажется, содрогнулось.

– В самом деле? Ты правда рассказало ему? И как он выглядит там? Он что-нибудь говорил?..

По слегка попятилось прочь от кровати. Прикосновение до некоторой степени лишило его присутствия духа. По умело проходить сквозь кирпичные стены, ничего особенного при этом не чувствуя. Оно могло безболезненно растворяться в воздушных течениях. Но вот прикосновение рук девочки… Казалось, Лайзл способна была дотянуться до самой сущности По. Привидение хорошо понимало, что его сущность не имела отношения к материальному миру. К ней никто не мог прикоснуться и подавно – разрушить. Очень полезное свойство.

Люди могли пихать тебя и пинать, садиться тебе на шею, проверять на вшивость. Они могли даже разрушить тебя, быстро или медленно. И все равно – в твоем сердце, в душе что-то да останется неприкосновенным.

По ничего этого не знало, покуда было живо. Зато теперь все это было известно его призраку.

– Он сказал, что ему определенно не следовало есть какой-то суп, – припомнило По и стало ждать, будет ли это что-нибудь значить для Лайзл.

Однако она лишь задумчиво выпятила губы, почти коснувшись ими носа, и спросила:

– Суп?.. Какой еще суп?..

– Не знаю. Просто он так сказал.

– А еще он что-нибудь говорил? – жадно спросила Лайзл. Как же ей было обидно, что По смоталось в страну мертвых и обратно только затем, чтобы сообщить ей о какой-то невкусной еде!

– Да, – помедлив, ответило По. – Он сказал, что ему надо домой. В какое-то место, где растет ива. По его словам, там он сможет отдохнуть. Обрести покой. Еще он сказал, что ты сможешь доставить его туда.

Лайзл какое-то время сидела очень тихо… Она была так неподвижна и так бледна, что По даже несколько испугалось, хотя давным-давно уже отвыкло бояться живых. Живые – они ведь такие хрупкие, они так легко гибнут и распадаются… У них кости, способные ломаться, непрочная кожа и еще эти сердца, которые вдруг отказываются работать, испускают тихий вздох и переворачиваются верх тормашками…

Кажется, с Лайзл именно это и собиралось случиться. Она сидела в постели, скомкав у пояса тонкое одеяло, и была очень похожа на готовое вот-вот разбиться стекло. А привидению очень не хотелось, чтобы это произошло.

Кажется, Узелок тоже что-то почувствовал. По увидело, как расплывчатая косматая тень расплылась еще больше, снова обрела четкость, расплылась, опять уплотнилась… Это Узелок пытался слиться с Лайзл, только у него не получалось. За живыми такое водилось, они всегда были сами по себе – и никаких вариантов. Они не умели сливаться. Они умели быть только самими собой. Иногда, по правде говоря, у них даже и это толком не получалось.

– Значит, я должна отнести его прах к иве и пруду, – вдруг прошептала Лайзл, и в ее голосе звучала уверенность. – Я должна похоронить папу рядом с мамой, и тогда его душа отправится дальше… в Иную Жизнь.

Она смотрела прямо туда, где у По полагалось находиться глазам, не будь оно привидением. И вновь По ощутило, как самая сердцевина его сущности затрепетала в ответ.

– А ты мне поможешь, – докончила Лайзл.

Вот к этому привидение оказалось не готово.

– Я? – несчастным голосом выговорило оно. – С какой стати?

– С такой, что мы ведь друзья, – ответила Лайзл.

– Друзья, – повторило По. Слово показалось ему совсем незнакомым. Что-то шевельнулось в запечатанной глубине памяти, возникли смутные отзвуки внезапного смеха, запах толстой вязаной шерсти, что-то мокрое на щеке… Мы играли в снежки, внезапно сообразило По и даже удивилось, откуда всплыли эти слова. Оно целую вечность их не вспоминало. Так долго, что миллионы звезд успели разлететься пылью и вспыхнуть опять… – Ну ладно, – сказало По, никак не ждавшее, что во всей Вселенной у него снова заведется хотя бы один друг. – Я тебе помогу.

– Я знала, что ты мне не откажешь! – вскрикнула Лайзл и хотела обнять привидение, по ходу дела чуть не свалившись с кровати, потому что вскинутые руки не нашли опоры. Однако потом у нее внутри ни дать ни взять что-то поникло, она откинулась на подушки и с отчаянием проговорила: – Вот только зряшная это затея. Ничего у нас не получится. Как мне папу под ивой похоронить, если мне с чердака-то спускаться запрещено? Сколько месяцев я уже тут сижу под замком! Августа знай твердит, будто снаружи повсюду такая жуть, что меня тут держат ради моей же безопасности. А дверь запирается снаружи. И ее отпирают всего дважды в день, когда Карен мне приносит поесть…

Карен была одной из служанок, которых Августа наняла на денежки отца Лайзл. Дважды в день она одолевала винтовую лестницу, неся поднос, на котором зачастую красовался лишь крохотный обрезок слишком жесткого мяса – объедки, оставшиеся от трапезы самой Августы, – да чашка молока размером с наперсток.

Что касается Августы, она ни разу не посетила падчерицу за все тринадцать месяцев ее заключения на чердаке. У нее было целых три служанки, ей через день меняли прическу, но она только и жаловалась, как «объедала» ее падчерица; ей было положительно не по средствам кормить «этого крысенка на чердаке».

По некоторое время молчало. Потом поинтересовалось:

– В какое время она обычно приносит поднос?

– Перед рассветом, – ответила Лайзл. – В это время я еще сплю.

– Предоставь ее мне, – сказало привидение, и девочка поняла, что не ошиблась, наградив гостя с Той Стороны званием своего самого лучшего друга.

Глава десятая

Карен Мак-Лафлин очень не нравилось ходить на чердак. Чтобы добраться туда из кухни, приходилось одну за другой одолевать три лестницы и потом еще длинную череду узеньких деревянных ступеней. Да еще с подносом в руках!

А всего менее ей нравилось встречаться с Лайзл. Эта девчонка своим бледным-бледным личиком и огромными синими глазищами попросту нагоняла на нее оторопь. Она никогда не плакала и не кричала, не закатывала истерик, даже не жаловалась, что ее заперли на чердаке. Обычно она просто сидела и смотрела на Карен, и той делалось жутко. Все было как-то неправильно. Не так, как следовало быть!

С этим соглашалась даже Милли, кухарка.

«Неестественно это! – говаривала она, поливая кипятком бульонный кубик, чтобы получился супчик для Лайзл, или разбивая большим молотком жир и хрящи, чтобы девочка, по крайней мере, смогла их раскусить, не переломав зубы. – Маленькие девочки не должны содержаться на чердаках, словно летучие мыши на колокольне. Будет нам всем от этого большое несчастье, вот увидите!»

Еще Милли всякий раз говорила, что «с этим нужно что-то делать», правда, дальше благих намерений у нее дело не шло. Времена стояли нелегкие, работу поди подыщи, люди во всем городе либо голодали, либо были близки к тому. И если служанкам в доме Августы Морбауэр приходилось мириться с бледной синеглазой девочкой на чердаке – что ж, значит, и быть по сему. Худшие вещи с людьми иной раз происходят!

(Таков уж был мир, в котором все они жили. Когда людям есть чего бояться, они не всегда поступают так, как им кажется правильным. Они отворачиваются. Они закрывают глаза. Они говорят себе: Завтра. Завтра я постараюсь что-нибудь на сей счет предпринять… И так оно и тянется до самой их смерти.)

Про себя Карен полагала, что Лайзл – призрак. Служанка была отчаянно суеверна. Станешь тут суеверной, когда на дворе времена серости и темноты! Когда солнце давным-давно перестало ярко светить, а там и весь мир постепенно утратил яркие краски!

Другое дело, Карен слыхом не слыхивала о призраках, которые бы нуждались в еде, а Лайзл исправно очищала тарелку, какую бы еду туда ни клали на кухне, будь она даже вполне отвратительной и полугнилой. Кроме того, Карен несколько раз доводилось касаться девочки – естественно, не по своей воле. Два таких случая было, когда Лайзл подхватила лихорадку, и еще однажды Милли послала наверх испорченную рыбу, так что Лайзл потом целые сутки выворачивало наизнанку. Поэтому Карен доподлинно знала, что Лайзл была вполне материальной и даже теплой. Тем не менее при каждом посещении чердачной комнатки Карен ощущала очень неприятные мурашки по коже, о происхождении которых она сама не имела ни малейшего понятия. Примерно так она чувствовала себя, когда монахи застукали ее за похищением шоколадного печенья из коробочки для завтрака, принадлежавшей Валери Кимбл. Вот и теперь за ней словно бы следили. И взвешивали ее поступки.

Вот почему два каждодневных восхождения на чердак навевали на нее такую тоску. Вот почему она при малейшей возможности старалась приносить еду в такое время, когда девочка, скорее всего, спала.

Было пять тридцать утра, когда Карен полезла вверх по ступеням, удерживая поднос, на котором сегодня лежало немного черствого хлеба, размоченного в горячей воде – вот тебе и пирожок без начинки, вот и утренняя кашка, – и обычная чашка с несколькими глотками молока. Во всем доме царила удивительная тишина, только тени казались служанке несколько странными – очень уж большими и черными. Когда что-то мягко коснулось ее лодыжки, она так и подскочила, едва не выронив поднос. Но вот в темноте замяукала кошка, потом раздалось характерное царапанье когтей, удалявшееся вниз по лестнице, и Карен с облегчением перевела дух. Это был всего лишь Тунец, шелудивый кот, прижившийся на кухне и взявший привычку шататься ночами по всему дому, – благо Августа, у которой не заржавело бы мимоходом пнуть его в брюхо, в это время спала.

– Просто кот, – пробормотала Карен. – Вот мелкий паршивец!

Сердце, однако, тяжело стучало у самого горла, и под мышками щипало от проступившего пота. Сегодня в доме определенно творилось нечто странное. Карен чувствовала это печенкой. Она знала – и все!

Дело, должно быть, в прахе, – сообразила она в какой-то момент. Всему виной был пепел, деревянная коробка с которым покоилась на каминной полке. Плохо это, что его там поместили. Неправильно. Это же все равно что выставить покойника посреди жилых комнат! Ведь где тело, туда и дух, чего доброго, явится! Зря ли говорят, что привидения часто ошиваются вблизи своих тел! Вот и сейчас покойный хозяин дома, быть может, следил, как она на цыпочках поднимается по ступенькам. Следил, готовый вот-вот сомкнуть у нее на шее темные, ледяные, бесплотные пальцы…

Что-то коснулось ее щеки, и у Карен вырвался придушенный вскрик. Но нет, это был всего лишь сквозняк. Всего лишь обыкновенный сквозняк.

– Призраков не существует! – вслух прошептала она. – Не существует, и все тут!

Тем не менее последние ступени, что вели к чердачной комнатке, она одолевала на последнем градусе ужаса. Достигла двери и осторожно отперла замок особым «проходным» ключом, подходившим ко многим замкам этого дома.

И тут в очень быстрой последовательности произошло сразу много всякого разного.

– Доброе утро, – сказала ей Лайзл, которая, как оказалось, против обыкновения совсем даже не спала, а сидела в постели.

По, стоявшее с нею рядом, изо всех сил сфокусировалось на едва уловимом воспоминании о чем-то большом и белом, горевшем высоко в небе. От этого по краям его силуэта «включилась подсветка», словно где-то позади темноты затлела звезда. Глазам Карен все четче и четче представал детский силуэт, сотканный из темного воздуха.

– Бу-у-у-у! – сказало По.

– Гр-р-р-р, – подхватил Узелок.

Карен выронила поднос.

– Господи, спаси и помилуй! – громко завопила она.

После чего развернулась и кинулась с чердака прочь со всей быстротой, на которую была способна. Больше она не вопила, потому что в горле, перехваченном ужасом, раздавалось лишь негромкое бульканье.

И, конечно, она ни на миг не вспомнила о ключе, так и оставшемся торчать в замочной скважине.

– Поторопись, – сказало По, обращаясь к Лайзл. Та отбросила простыни и слезла с постели. Вместо тонкой ночной рубашки она была одета в брючки, великоватый, поеденный молью свитерок, почтенного возраста бархатную фиолетовую курточку и уличные ботинки. Лайзл так долго обувалась исключительно в шлепанцы, что поначалу ей оказалось даже трудновато идти.

– У нас мало времени, – сказало По, невесомо скользя впереди. Усилия, которые потребовались, чтобы показаться служанке, отняли массу энергии, и привидение радо было вернуться к своему обычному состоянию едва видимой тени. – Скорее, скорее, поторопись!

Узелок метался туда и сюда, пропадая из виду и возникая то в одном углу, то в другом. Маленький приятель По так разволновался, что его заносило даже на потолок.

– Да я спешу… – шепотом отозвалась Лайзл. Закинула на спину загодя собранный рюкзачок (там лежала смена одежды, рисовальные принадлежности и кое-какие мелочи с чердака) и опасливо двинулась к двери. Невзирая на всю решимость, девочке было жутковато. Она так давно никуда, совсем никуда не выходила со своего чердака, что теперь было даже страшно его покидать. Она толком уже и не помнила, что было там, по ту сторону вечно запертой двери, и как это – стоять снаружи, под открытым небом? И как она намерена обойтись без единого гроша в кармане, не говоря уже о четкой идее, куда и каким образом ей следовало отправиться?..

В общем, было мгновение, когда она чуть не сказала По: «А знаешь, я передумала».

Но Лайзл тут же вспомнила об отце, представила себе иву и мягкий мох на маминой могиле… И вместо малодушных слов у нее вырвалось только:

– Прощай, чердачок.

После чего, следуя за темной фигурой привидения, она вышла за дверь и стала спускаться по лестнице.

Карен уже вовсю повествовала Милли о своем ужасном приключении, а Милли, что называется, пускала пузыри и призывала ее успокоиться и говорить внятно, а то, дескать, ни словечка разобрать невозможно. При этом стряпуха мысленно спрашивала себя – ну вот почему что ни служанка, то либо пьянчужка, либо шарики за ролики в голове заскакивают?.. Так вот, пока все это происходило, маленькая девочка со своим приятелем-привидением и призрачным зверьком, крутившимся под ногами, забрали с каминной полки в гостиной деревянную коробку, в которой хранилось могущественнейшее волшебство, и очень тихо, никем не замеченные, покинули дом.

Часть II. Удивительные спасения и пугливые воробьи

Глава одиннадцатая

Сделав первый шаг из дома наружу, Лайзл резко втянула воздух и даже приостановилась, так что По пришлось поторопить ее.

– Идем скорей! – сказало привидение. – Надо спешить, пока они тебя не хватились!

И Лайзл последовала за двумя тенями – одна побольше и человекообразная, вторая маленькая, похожая то ли на кошку, то ли на песика, – вдоль по дорожке, потом за железные ворота и дальше на улицу. Тут она снова остановилась, силясь осознать происходившее.

– Какое все большущее, – вырвалось у нее. – Гораздо больше, чем кажется с чердака! А я и отвыкла…

Конечно, она не только улицу имела в виду. Она говорила обо всем мире с его дорогами, перекрестками, развилками, с лево-право, с возможностью выбора…

Во время своего заточения она несколько месяцев следила за крохотными птенчиками-воробьятами, вылупившимися и подраставшими в своем гнезде непосредственно у нее за окошком. Ее особенно завораживали их первые, неуверенные шажки по краю крыши, неуклюжие и неловкие, совсем как у человеческих детей, когда те только учатся ходить. А потом, под взволнованное чириканье родителей, птенчики расправляли крылышки – и взлетали…

Она часто думала о том, какая смелость, должно быть, требовалась для первого полета. Птенцы прыгали в пустоту, еще никакого понятия не имея о том, как это – летать. Они и обучались-то действовать крыльями только потому, что уже прыгнули.

А теперь Лайзл сама себя чувствовала таким вот юным воробушком. Девочка стояла на темной промозглой улице, и вокруг нее раскинулся город, а вокруг города – весь остальной мир. Она словно бы висела в пустоте, не ощущая под собой никакой опоры.

– Куда идем? – поинтересовалось По.

Лайзл знала, что им было необходимо найти железнодорожный вокзал. Просто потому, что поезда ходили из Заупокой-Сити в такие места, где над озерами стояли пушистые ивы. В голове у нее пели птицы. Она часто видела из окошка важного вида мужчин, которые шагали по улице в сторону городского центра, и их просторные пальто развевались, хлопая, точно вороньи крылья. Это были значительные люди, разъезжавшие по важным делам. Их возили туда и сюда длинные поезда, запряженные пыхтящими паровозами. Вспомнив о них, девочка быстро вычислила направление.

– Вон туда! – ответила она По, указывая рукой.

Узелок пустился вперед, По поплыло следом. Когда два привидения пересекли улицу и слились с тенями на той стороне, Лайзл хотела двинуться за ними… но ее ноги никак не могли тронуться с места. Вперед! – приказала она себе. – Прыгай!

Ничего не произошло.

По заметило, что она все еще стояла, точно примерзшая к месту, и вернулось к ней.

– Чего ждем? – спросило привидение.

– Я… – В последний миг Лайзл все-таки не решилась сказать По, что ей было страшно. И она ответила: – Я забыла тебя поблагодарить.

По замерцало в воздухе.

– Поблагодарить? – удивилось оно. – Это как?

– Это значит: «Спасибо! Ты было великолепно!» – подумав, ответила Лайзл. – Или еще так: «У меня ничего бы не получилось без тебя!»

– Ясно, – сказало По и снова заскользило вперед.

– Погоди. – Лайзл потянулась его удержать, но, как и следовало ожидать, ее рука схватила пустоту. Она даже хихикнула: – Упс…

– Что еще? – Привидение с явным трудом сдерживало раздражение.

Лайзл издала еще один нервный смешок и даже прикрыла рот ладошкой, чтобы заглушить звук.

– Я хотела попросить тебя помочь мне перейти улицу, – сказала она. – Все время забываю, что ты не реальное.

– Еще какое реальное! – ощетинилось По. – Точно такое же, как ты сама!

– Да ладно, не злись, – взмолилась Лайзл, но По заскользило прочь, и она поставила одну ногу перед другой, сама не слишком это заметив. За первым шажком последовал второй, потом третий. – Ты же отлично знаешь, что я имею в виду.

– Ну, нету у меня тела, и что? У ветра или молнии их тоже небось нет, но от этого никто почему-то их нереальными не обзывает!

– Это просто фигура речи, По, – сказала Лайзл, одолевшая наконец улицу. – Ну как ты не понимаешь!

– И у света нет тела, – гнуло свое По, а где-то впереди тявкал, прыгал, закладывал сальто Узелок. – И у музыки, но она ведь реальна!

– А ты, – сказала Лайзл, – для бестелесного уж очень чувствительное.

Одинокий охранник, возвращавшийся с нескончаемо долгой и зябкой смены при особняке Первой Леди, услышал голоса и, помедлив у входа в свой дом, увидел симпатичную девчушку с рюкзачком за спиной и деревянной коробкой в руках. Она о чем-то щебетала сама с собой на ходу, а вокруг нее колебались и вились довольно странные тени…

Какая жалость, если безумие постигает даже таких юных, – подумалось охраннику. – Впрочем, таков нынче весь наш мир…

И, шагнув внутрь, он прикрыл за собой дверь.

А девочка с приятелем-привидением удалялись по улице, продвигаясь в сторону центра и продолжая свой спор, а Узелок метался туда и сюда, плавая подле них в воздухе.

Они спорили и шагали, шагали и спорили… И все более удалялись от дома 31 по Хайленд-авеню, а заодно и от чердака.

Наверное, таким же образом поступали и воробьи. Должно быть, они ужасно внимательно рассматривали обрызганные росой макушки ближних крыш и далекие новые горизонты, пока не забывали, что еще не выучились летать. А потом вдруг оказывались в свободном падении – и распахивали крылья, чтобы взлететь.

Глава двенадцатая

Мел не долго задумывался о симпатичной девочке-болтушке, случайно встреченной на улице. У него других забот было полно.

Уже поднявшись по ступенькам в свою квартиру и сняв толстую куртку, чтобы переодеться в термобелье и домашнюю пижаму, уже выпустив Левшу из мягкой переноски, в которой брал ее с собой на работу (переноска представляла собой что-то вроде перевязи через шею и плечо), уже налив любимице в блюдечко теплого молока – короче, даже переделав уйму дел, Мел все не мог отрешиться от воспоминаний об ученике алхимика. Такой маленький, и без шапки, и зубы у него такую дробь выбивали…

Мел нередко про себя сравнивал собственную «бестолковку» с большой жестяной банкой, наполненной в основном воздухом. Залетавшие туда мысли бесцельно носились взад и вперед, звонко отскакивая от стенок. В результате причины со следствиями принимались играть в чехарду, и в большинстве случаев Мелу никак не удавалось разобраться в ходе вещей. Иной раз он принимался обдумывать начало длинной фразы, и все шло хорошо, но, приближаясь к окончательной точке, он успевал забыть, о чем шла речь.

Матушка, помнится, говорила, что у него не мозги, а швейцарский сыр. Сплошные дырки, сквозь которые все вечно вываливается!

Однако временами какая-нибудь мысль все-таки избегала этих дыр и ввинчивалась непосредственно в сырную мякоть. И уж если такое происходило, искоренить ее было решительно невозможно.

Так вот, последняя мысль, прочно оставшаяся на жительство в его голове, была следующей: этому мальчонке непременно нужна шапочка!

Еще Мел думал о том, нашел ли пацанчик сухое и теплое местечко, чтобы провести ночь. Он мог на это только надеяться. К сожалению, мальчик слишком быстро удрал. Будь у них чуть побольше времени, Мел всенепременно рассказал бы ему о садовом сарайчике за Первой академией для мальчиков. Или о подвалах церкви Святого Джуда Богодухновенного…

Мел все знал о городских тайниках, убежищах и укрывищах, будь то чуланы или переулки, окрестности железнодорожных станций, подземные тоннели или заброшенные сараи. За много лет он буквально перевернул город вверх дном, изучив его до последнего закоулка, – он ведь так и не прекратил поисков Беллы, хотя ему много раз говорили, что это была идея полностью безнадежная; дескать, забудь, успокойся и живи себе дальше. Поначалу мама с папой тоже искали дочку, но затем сдались – один за другим, окончательно и навсегда. Они попросту умерли. С разницей точно в один месяц. От разбитого сердца.

Один Мел так и не сдался. Наверное, для этого у него не хватало ума.

Большая, теплая шапка-ушанка. Небось сразу перестал бы зубами стучать…

Мел попробовал строго одернуть себя. Мальчишка был не его заботой – на что и указал ему долговязый тощий алхимик с противными каплями на носу. Квартирная хозяйка Мела, миссис Элкинс, тоже всегда говорила, что ему следовало бы побольше думать о себе и поменьше совать нос не в свое дело. И вообще, любопытство кошку сгубило.

Ну и так далее.

«Вечно вы пытаетесь всех спасать, – строго выговорила ему миссис Элкинс, когда однажды он в очередной раз задержался с квартплатой, ибо отдал последние десять долларов нищему на углу. – А ведь большинству людей вовсе не нравится, когда их спасают. Кроме того, они привыкают, что кто-нибудь обязательно кидает им спасательный круг, и так и не научаются барахтаться сами!»

Она была, наверное, права. Она вообще была ужасно умная, эта миссис Элкинс. А Мел был великовозрастным дурнем, вечно принимавшим слишком близко к сердцу чужую беду. Все так говорили, сколько он себя помнил. Еще ему говорили, что однажды это кончится плохо. Примерно как когда он взялся было спасать с улицы бездомных кошек и собак и тащить их всех к себе домой. И что? Одичавшие животные, втиснутые в крохотную двухкомнатную квартирку, немедля передрались, да и соседи начали жаловаться. Пришлось Мелу сдать всю живность в приют. О тех временах напоминал теперь стофунтовый запас недоеденного собачьего корма – и блохи, которых никак не удавалось вывести из ковра.

В общем, все кругом были правы. Если человеку дать рыбку, он будет сыт один день. А если научить его рыбачить, он будет сыт до конца жизни.

– Рыбка… – вслух проговорил Мел. Это прозвучало как напоминание. Поднявшись, он прошел в тесную кухню, снял с полупустой полочки над газовой плитой банку консервированного тунца и аккуратно открыл ее, чтобы Левше, уже расправившейся с молоком, было что пожевать. Кошка с мяуканьем подбежала и, подергивая хвостом, принялась тереться и виться у Мела в ногах. – Терпение, девочка, – ласково проговорил Мел. – Ты же помнишь, твой хозяин не из самых проворных…

Выложив тунец на блюдечко для Левши, Мел отправился спать. По комнатке вовсю гуляли сквозняки, так что он натянул одеяло до самого подбородка, покрепче зажмурился и начал думать о том, о чем вроде бы полагается думать, если хочешь заснуть. В перечень входили розовые слоны, теплая вода с солнечными бликами на поверхности и русалка, которая высовывалась из этой воды и брала его за руку со словами: Идем же, идем со мной в глубину…

Но тут в оконное стекло что-то забарабанило, и русалка тотчас улетучилась, а вместе с ней – и все перспективы уснуть. Снаружи пошел град.

«То дождь, то снег, и так целую неделю, – подумал охранник. – Мальчишка небось уже вымок, а теперь замерзает…»

Шапка-ушанка. Теплая, пушистая и непременно очень большая. Чтобы налезла на оттопыренные детские уши…

Мел понял, что не сможет уснуть, и ни русалки, ни розовые слоны ему не помогут. Он отпихнул тонкое одеяло и встал. В комнате у него не было особой обстановки, только узковатая кровать, деревянный стол, пара стульев и небольшой шкаф для одежды. Подойдя к нему, Мел отодвинул в сторону все три комплекта своей формы (все три – опрятно выглаженные, конечно) и вытащил из глубины деревянную коробочку с поблекшим трафаретным рисунком из белых и розовых цветов на боках.

Внутри хранилось ожерелье из морских ракушек со сломанным замочком, маленькая желтоволосая кукла без одного глаза, одинокая варежка, пухлая вязаная шапка… и еще запах. Очень-очень слабый и тем не менее по-прежнему осязаемый запах малины…

Мел вынул шапку, некогда принадлежавшую его сестренке, закрыл коробочку и убрал ее обратно в шкаф.

(Вот так и мы с вами давайте задвинем подальше историю о пропавшей девочке по имени Белла. Не все, что случается, следует ворошить, в особенности прилюдно…)

Между тем небеса за окошком из непроглядно-черных понемногу делались серыми. До рассвета оставалось час или два, вот только теплее явно не станет. Это уж точно. И ветер там небось дует, точно бритвами режет…

Мел быстро переоделся в уличную одежду и сунул в карман куртки сестрину шапочку. Не ушанка, конечно, но с клапанами-наушниками. Стало быть, сойдет.

– Набила пузико, малышка? – обратился он к Левше, и та, сытая и довольная, с мурлыканьем потерлась о его ноги.

Мел нагнулся за кошкой и бережно усадил ее в переноску-повязку. Повесил мягкий домик на шею и правое плечо. Теплая кошка привычно устроилась у него на груди, и Мел улыбнулся.

Раз уж он не мог себя переделать, оставалось только надеяться, что очередное вмешательство в чужую судьбу не кончится полным крахом. Если уж на то пошло, та плачевная история с бродячими кошками и собаками принесла ему не одних только блох да залежи собачьего корма, ведь Левша была по-прежнему с ним!

И вот он запер за собой квартирную дверь и пустился искать непутевого ученика алхимика, а его неповоротливый разум все перекликался с огромным, скорым на сочувствие сердцем, транслируя одну и ту же мысль: этому мальчонке непременно нужна шапочка!

Глава тринадцатая

Лайзл стояла посреди железнодорожного вокзала, чувствуя себя совершенно потерянной. Сколько движения, сколько народу кругом! И поезда, втекающие на станцию и вытекающие из нее подобно стальным рекам!

Жизнь по-настоящему кипела и клокотала кругом.

– И куда мы теперь? – раздался голосок возле уха.

По и жавшийся к нему Узелок были еле-еле видны. В ярком свете мощных ламп под сводами вокзала привидения казались неуловимыми отблесками серебра на краю зрения. Примерно так мелькают в толще воды бока играющих рыб.

Заупокой-Сити был прибрежным городом. Южнее простирался океан, на востоке имелся всего один рыбацкий городишко – и опять океан. Так что поезда отсюда ходили только на север и на запад.

Теперь, когда Лайзл выбралась из чердачного заточения, путешествовать по «башне памяти» стало несколько легче. Девочка прикрыла глаза и подумала о высоченных сугробах с загнутыми гребнями на вершинах (невыразимый снег, подсказывал разум). Ей вспомнился вкус ледышек, таявших на языке, и яркие пятна румянца на щеках отца, топот теплых зимних ботинок, запах дровяного огня…

– На север, – сказала она.

По, на мгновение став более видимым, присмотрелось к табло «Отбытие».

– Поезд сто двадцать восемь, – сказало оно. – Отправляется с двадцать второй платформы через десять минут. Идет куда-то на север.

Но Лайзл вдруг вспомнила, что за все в этом мире следовало платить деньги. Кусочки бумаги, лежавшие, оказывается, в первооснове всего.

– Только у меня билета нет, – с упавшим сердцем проговорила она. – И денег, чтобы его купить.

– На этот счет можешь не волноваться, – сказало По. – Я тебя научу, как становиться невидимой. Фишка в том, чтобы думать, как призрак!

Судя по выражению лица, Лайзл ему не очень поверила.

– Думай о пыли, – принялось объяснять По. – О тенях, о всяких скользких штуковинах, которые никто в упор не замечает!

Лайзл попробовала. Мысленно она слилась с пылью между каменными плитами пола, растворилась в тенях… Удивительно, но у нее получилось – во всяком случае, и она, и оба привидения беспрепятственно миновали крупного дядьку в униформе, проверявшего билеты у выхода на двадцать вторую платформу. Благо непосредственно перед ними проходила орава каких-то скандальных, до невозможности крикливых и писклявых детей под водительством всклокоченной мамаши, без конца повторявшей: «Да откуда мне знать, сколько их тут! После шестого я просто перестала считать, так что можете пойти и забрать себе одного, если больно охота!»

В это самое время Уилл тоже подбирался к вокзалу, питая самые радужные надежды на будущее.

За час до того он проснулся не в самом лучшем состоянии – озябший, голодный и совершенно разбитый. Пальцы у него болели от холода, в пустом животе играли оркестры. Спасибо и на том, что заброшенная будка у подземного перехода не дала ему замерзнуть вконец, оградив хотя бы от дождя и мокрого снега!

Когда минувшей ночью он подошел к железнодорожным путям, никаких признаков Чокнутого Карла там обнаружить не удалось. Зато будка оказалась чисто выметена и пахла деревом, а также, что странно, вареным мясом. Не такое уж неприятное сочетание. Уилл забрался в самый темный уголок, свернулся клубочком и немедленно уснул…

Как ни странно, выспаться удалось очень неплохо. Пол оказался ненамного жестче его лежанки в доме алхимика, и еще здесь не было будильников, которые пронзительными трелями выдергивали бы его из сна. Не говоря уже о кошмарах, в которых ему представали огромные рыбины со стеклянными глазами и гремели неодобрительные голоса, обзывавшие его бесполезным…

Короче говоря, Уилл двинулся в направлении вокзала, будучи прямо-таки в приподнятом настроении. И что с того, что он был бездомен и нищ, голоден и в каком-то смысле вне закона? Ему стало еще лучше, когда возле самого вокзала его обогнала какая-то быстро мчавшаяся карета, и в голову ему едва не угодила печеная картофелина, вылетевшая из окошка. Еще теплая, истекающая маслом, опрятно завернутая в вощеную бумажку, картофелина была почти целой – ее едва надкусили с одного конца. Люди, ехавшие в карете, были, наверное, очень состоятельными. Времена стояли такие, что еду никто больше не выкидывал, разве что самые состоятельные богатеи. Уилл подхватил картофелину и, чуть не плача от счастья, запустил зубы в теплую, ароматную, маслянистую мякоть…

Словом, на вокзал он прибыл относительно сытым и хорошо разогревшимся после прогулки пешком. Ехать, по его мнению, следовало на запад. Именно туда, кажется, в основном ехал народ. Почитав расписание отбытий, Уилл присмотрел себе поезд, отправлявшийся часа через полтора, а пока пошел бродить по вокзалу. Ему все здесь нравилось – и эхо множества ног, шаркавших по каменному полу, и высокие сводчатые потолки над головой, и серый свет, вливавшийся снаружи сквозь просторные окна, и витавшие повсюду запахи кофе, пота, духов, шерстяной одежды и зимы. И то, как женщины в элегантных шубках разгуливали туда и сюда по залу ожидания, а мужчины сосредоточенно шагали не иначе как по важным делам, все такие значительные и серьезные…

А чего стоили поезда!.. Тяжело пыхтящие и вздыхающие, окутанные облаками пара и дыма, они прибывали неизвестно откуда и, погудев, снова отбывали в неведомые места! Уиллу всегда нравились поезда. Кажется, целый день до вечера стоял бы здесь и смотрел…

Один из поездов, уходивших на север, как раз собирался отчалить от платформы номер двадцать два, и Уилл подошел ближе, чтобы полюбоваться отбытием. Ему нравился и резкий запах горящего угля, и басовитый гудок, и даже голос кондуктора, призывавшего пассажиров занять свои места, а провожающих – выйти из вагонов.

Он даже не сразу расслышал еще один голос, кричавший:

– Эй, ты там! Ты! Лопоухий!.. Ушастый!..

Уилл зачарованно рассматривал гладкие красные бока паровоза, любовался отполированными поручнями – и ничего кругом не замечал, пока на плечо ему не опустилась тяжеленная ручища.

Уилл едва не выпрыгнул из собственной кожи.

– Вот ты, оказывается, где, – тяжело отдуваясь, сказал ему Мел.

Пробежка за Уиллом с другого конца станции далась ему нелегко, и причин тому было две. Первая состояла в том, что Мелу уже давненько не доводилось так проворно передвигаться. Второй причиной была Левша. Ее растрясло в переноске, и недовольная кошка стала царапаться.

Что же касается Уилла, его с головы до пят окатило ледяным ужасом. Он тотчас узнал охранника из особняка Первой Леди и нимало не усомнился, что тот явился сюда по приказу хозяйки. Сейчас он арестует Уилла и поволочет его обратно к алхимику – на пытки и смерть…

Ужас породил тьму, а тьма родила ненависть. Привратник, помнится, пообещал хранить тайну Уилла. В тот момент он показался ему почти другом. А теперь он держал его за плечо, и под тяжестью его ладони плечо готово было затрещать. Уилл понимал, что в драке с этим великаном у него не было ни единого шанса. Мужик был просто громаден. У него даже запястье было толще, чем у иных людей шеи.

А Мел все никак не мог отдышаться. Наверное, все же не стоило ему пить такое количество горячего шоколада. Три… нет, четыре чашечки в день, и все, хватит. То-то последнее время форма стала казаться ему тесноватой.

– Так… и… думал, – кое-как пропыхтел он, – что здесь… тебя… отыщу. Сюда… все беглецы…

– Последний звонок! Последний звонок! – окликал кондуктор. – Есть провожающие?

Момент был совершенно отчаянный, и Уилл вдруг вообразил, как на веки вечные улетает отсюда, возносясь на крылатом поезде в беспредельное небо. Вот что-то завизжало и заскрипело – это кондуктор снимал состав с тормозов. Локомотив тяжело засопел и тихонько пополз вперед – прочь со станции.

– Я… боялся, что ты… сядешь в поезд…

И Мел, выпустив плечо Уилла, согнулся, упираясь руками в колени – так ему легче было дышать.

Ощутив свободу, Уилл не промедлил даже доли мгновения. Тотчас крутанувшись, он задал стрекача, стремительно лавируя в толпе.

– Эй!.. – донесся сзади голос охранника. – Мальчик, вернись!..

Уиллу уже не было особой разницы, в какую сторону спасаться, – на запад, на восток, на север или на юг, прямым ходом в океан. Просто деться куда-нибудь – вот и все, чего он в эти минуты хотел… Удирая, он налетел на женщину, державшую на руках маленького черного пуделя. Песик тявкнул, дама строгим голосом предложила Уиллу извиниться, но он даже не остановился. Поезд, уходивший на север, вовсю набирал ход. Вот бы успеть… Вот бы вскочить на подножку последнего вагона…

– Погоди, мальчик!.. Постой!..

– Там охранник тебя зачем-то зовет, – заступая Уиллу путь, сказал господин с жесткими седыми усами.

Уилл панически шарахнулся прочь, подвернув лодыжку. Боль взорвалась раскаленными сполохами, грозя стреножить его на каждом шагу, но Уилл продолжал нестись во всю прыть. Он догонял поезд, он его действительно догонял. Еще шаг-другой…

Из-под натужно вертевшихся колес летели искры, Уилл ощущал тепло огня, бушевавшего в топке.

– Кто-нибудь!.. Остановите мальчишку!..

Еще чуть-чуть, еще, еще чуть-чуть…

Уилл двумя отчаянными прыжками рванулся вперед, выбросил руку – и его пальцы сомкнулись на ручке двери. Рывок – и его ноги поволокло по земле, потом стало подкидывать, и наконец он повис.

И вот он уже стоял на подножке поезда номер сто двадцать восемь, глядя из дверей последнего вагона на крохотную, все удалявшуюся фигурку охранника, так и не сумевшего его изловить.

А тот, стоя в конце двадцать второй платформы, все размахивал каким-то мягким клочком, издали напоминавшим детскую шапочку…

Глава четырнадцатая

Притворяться невидимой минуту или две было легко и даже приятно. Но на самом деле, в отличие от своих бесплотных приятелей, Лайзл невидимой не была. Когда она устроилась на удобном сиденье в одном из первых вагонов и поставила подле себя тяжелый на вид ящичек, другие пассажиры начали на нее как-то странно коситься. Людям казалось, что для путешествий без сопровождения взрослых она была еще слишком мала. Если маленькие девочки в одиночку садятся на поезд, это как-то неправильно. Это нехорошо!

Стало еще хуже, когда Лайзл взялась что-то бормотать, ни дать ни взять разговаривая сама с собой; ведь если люди и видели в воздухе рядом с ней легкий намек на тень или, наоборот, световой блик, они думали вовсе не о призраках или магии, а просто говорили себе – обман зрения.

– На тебя все таращатся, – шепнуло По.

– Да знаю я, знаю… – ответила Лайзл.

– Нужно, чтобы на тебя обращали поменьше внимания.

– И что я должна по этому поводу предпринять?

Другие пассажиры сидячего вагона – в основном пожилые люди со сморщенными лицами и дурными характерами – видели всего лишь малолетнюю девочку, которая беседовала сама с собой и так поглаживала деревянный ящичек, словно там хранилось несусветное волшебство (мы помним, что именно так дело и обстояло, хотя Лайзл о том и не подозревала).

Кончилось тем, что одна немолодая дама, опиравшаяся на трость, наклонилась к Лайзл и осведомилась:

– А где же твои мама с папой, малышка?

– Они умерли, – вполне чистосердечно ответила Лайзл. – Мой папа – вот тут… – И она постучала по крышке коробочки. – Я везу его туда, где растет ива, чтобы он мог отдохнуть с миром.

Увы, вполне правдивый ответ лишь укрепил почтенную даму во мнении, что у ребенка не все в порядке с головкой. А ведь, как известно, пожилых теток с тросточками ничто так не раздражает, как люди, у которых головы устроены как-то своеобразно.

– Да, да, – сюсюкающим тоном пробормотала она, но все-таки отодвинулась на пару дюймов подальше, гадая про себя, имеется ли в поезде полицейский. – Я понимаю. Ящичек у тебя, должно быть, тяжелый. И вообще ты выглядишь очень усталой…

– Я и правда очень устала, – кивнула Лайзл. – Мы так долго шли…

– Мы?..

– Я и По, – и Лайзл указала на пустое место подле себя. – И еще Узелок. Только они не устают. Ну, или устают, но не в том смысле, как я. У призраков ведь все по-другому…

– Да, да, деточка, – слабым голосом ответила тетка. – В самом деле, трудно представить, чтобы призраки уставали. – И она кое-как растянула губы в улыбке, правда, вид получился такой, словно она объелась лимона. – Знаешь, милая, схожу-ка я в вагон-ресторан, куплю тебе булочку. Или маффин[2]. Хочешь свеженький картофельный оладушек?

До этого момента Лайзл даже не осознавала, насколько проголодалась, но при мысли о картофельном оладушке рот буквально затопило слюной.

– Ой, – Лайзл поспешно сглотнула. – Конечно, хочу! Спасибо вам большое!

– Не уходи никуда, я скоро вернусь, – поднимаясь, сказала тетенька с тростью. – Сиди и даже не шевелись, хорошо? Я быстро вернусь, моргнуть не успеешь!

– Спасибо вам, – благодарно повторила Лайзл.

Дама пошла по проходу, направляясь в соседний вагон, и По сказало:

– Что-то не доверяю я ей…

– Ты о чем? – Лайзл устала и отчаянно проголодалась, и ее доставала эта манера По корчить из себя всезнайку. – Она мне оладушек принести обещала! – И мелочно подкусила привидение: – Ты просто ревнуешь, ведь ты больше не ешь и даже вкуса ощутить не способно!

По не повелось на подначку.

– Жди здесь, – сказало привидение, скользнуло в сторону и исчезло.

Оставшись одна, Лайзл тотчас пожалела о вырвавшихся словах. Теперь, когда рядом действительно был просто пустой воздух, на девочку навалилось огромное одиночество. И сама собой пришла мысль о том, что в целом свете у нее не было никого, совсем никого…

Но потом по ее руке словно бы провели клочком дрожащего бархата. Это ластился к ней Узелок, оказывается, так и не покинувший колен Лайзл. Способность к ласке у привидений весьма относительная, но девочке сразу стало гораздо, гораздо легче.

По возникло рядом, практически не задержавшись.

– Скорей! – шепнуло привидение. – Она не в ресторан пошла, а звать полисмена! И сейчас ведет его сюда! – И По добавило, сочтя, что этот факт мог иметь значение: – Полисмен – мало что здоровяк, в его сущности так и сквозит зло…

Лайзл имела о сущностях весьма смутное представление, но о здоровяках-полицейских была наслышана. Равно как и о блестящих наручниках, тюремных камерах и о том, что проезд на поезде без билета считался преступлением против закона. Она испугалась и сильно побледнела, став похожей на привидение, какими их обычно в книжках рисуют, – ведь книжные иллюстраторы обычно понятия не имеют, как выглядит настоящее привидение.

– Что же делать?.. – спросила она. Воображение уже нарисовало ей крохотный подземный застенок, сырой, тесный и мрачный, куда хуже покинутого чердака. Но это еще не главная беда – что, спрашивается, станет с прахом отца, если ее схватят? Лайзл схватила ящичек и судорожно прижала к груди, готовясь защищать его до последнего. Откуда ей было знать, что в считаных дюймах от ее сердца вихрилась и переливалась величайшая магия! Сердце так колотилось, что ничего странного она даже не ощутила…

– Прятаться надо, – рассудило По.

Узелок спрыгнул с колен Лайзл, коротко, взволнованно «мрравкнул» и до времени рассеялся в воздухе.

Лайзл тихонько сползла с сиденья, по-прежнему не отнимая шкатулку от груди. Поезд покачивался, колеса стучали на стыках. Лайзл крепче вцепилась в коробочку и, покачиваясь в такт движению вагона, выбралась в тамбур. Она успела заметить пожилую даму, входившую с другого конца в сопровождении полицейского. Дама торопилась, и железный наконечник ее трости выбивал по полу зловещее «клак-клак-клак». Сзади, облаченный в ярко-синюю форму, двигался действительно очень крупный полисмен, лицо у него было злое и неприятное. К полному и окончательному ужасу Лайзл, он загодя приготовил наручники. Они зловеще поблескивали, свисая из его массивного кулака…

– Вон она! – услышала девочка визгливый голос тетки-предательницы. – Уходит!

– Скорее, – сказало По. Чуточку помолчало и добавило: – Узелок их отвлечет.

И точно, Узелок возник рядом с ними, а потом выкатился в проход, устремляясь навстречу правоохранителю и старухе.

Лайзл было натурально плохо от страха, и все-таки от нее не укрылось, что По с Узелком, кажется, только что переговорили без слов. «Как странно, – пронеслась у нее на удивление ясная и четкая мысль. – Как странно – и здорово! Иметь возможность сказать именно то, что хочешь сказать – и при этом не раскрывать рта!»

– За мной, – сказало По и поплыло в хвостовую часть поезда.

Лайзл быстро и осторожно двинулась следом, бережно неся драгоценную коробку и концентрируясь на том, чтобы как следует ставить ноги, – поезд дергался, недолго было и равновесие потерять. Оглядываться она не отваживалась, только слышала позади звуки погони – тяжелые шаги полисмена и дробное «клак-клак-клак» стального наконечника теткиной трости. Уже почти чувствуя на запястьях прикосновение холодного металла наручников, Лайзл отчаянно и горячо взмолилась, ни к кому конкретно не обращаясь:

«Пожалуйста…»

И в это самое мгновение жуткое «клак-клак-клак» за спиной вдруг прекратилось. Лайзл услышала, как у ее преследовательницы вырвался короткий возглас изумления, но и тогда не стала терять драгоценное мгновение на то, чтобы обернуться.

– Сюда, – позвало ее По.

Лайзл дотянулась и распахнула дверь, отделявшую ее вагон от соседнего. На миг девочку оглушил грохот несшихся по рельсам колес, в лицо хлыстом ударил ледяной ветер, она увидела на полу то сходившуюся, то расширявшуюся щель, в которую было видно, как внизу проносилась земля… Она шагнула вперед и оказалась в другом вагоне.

А тетка с тростью и противный полисмен все не могли прийти в себя от странного и неожиданного ощущения. Обоим словно бы обхватило горло чем-то бархатным и невесомым. Было не то чтобы страшно, но до того непривычно, что оба – независимо друг от друга и неведомо почему – вдруг подумали о домашних любимцах, которые у них были когда-то давно, в детстве.

Узелок, очень довольный собой, легким усилием мысли перенесся прямиком к По…

Полисмен и тетка проморгались и стали оглядываться, но девочки с деревянной коробкой, разговаривавшей с воображаемыми друзьями, нигде не было видно.

Уилл прятался в вагонном туалете, пока не удостоверился, что кондуктор у всех проверил билеты и удалился. Тогда он с удобством устроился на откидном сиденье в одном из последних вагонов, возле окна, и стал любоваться пейзажами, проносившимися за стеклом. Снаружи мелькали бурые луга и далекие фиолетовые горы, увенчанные снежными шапками. Уилл никогда раньше не бывал за пределами города, а единственными горами, которые он когда-либо видел, были отвалы битого кирпича. А сколько же тут открытого пространства!..

И пускай все выглядело бурым и мертвым (зеленые растения давно перестали расти), мальчика не оставляли мысли о беспредельной свободе, о том, что можно было раскинуть руки и бежать, бежать, бежать, нигде не встречая преграды…

Он был так поглощен видами за окном, что не очень-то обратил внимание на девочку, которая вышла из тамбура и шмыгнула мимо него, неся деревянную коробку. А ведь это была та самая шкатулка, из-за которой и начались все его беды.

По правде сказать, Уилл навряд ли узнал бы этот простой ящичек, даже если бы пристально на него посмотрел.

Но он не смотрел – его больше занимали горы, проплывавшие за стеклом…

Глава пятнадцатая

В первом багажном вагоне резко и малоприятно пахло, и повсюду высились клетки. Вдоль одной стены в несколько рядов стояли клетки с курами, напротив сидели в своих контейнерах собаки и кошки. Кто-то – в модных дорогих переносках с кожаными петельками, другие – в простых решетчатых клетках. Собаки порыкивали на кошек, кошки шипели на кур – короче, гам стоял немыслимый.

– Пошли дальше, – сказала Лайзл.

Во втором вагоне оказалось очень холодно и темно. Здесь пахло пылью. Все пространство было сплошь набито коробками, чемоданами, сундуками, корзинами и баулами, громоздившимися до самого потолка. Шаткие сооружения покачивались в такт рывкам поезда и грозили обрушиться. Дыхание Лайзл вырывалось облачками пара, но здесь, по крайней мере, было спокойно и тихо, и злобная тетка с тростью навряд ли сюда доберется, не говоря уже о полицейском или кондукторе, проверяющем билеты.

Облюбовав уголок между двумя гигантскими деревянными сундуками, Лайзл села на пол и поджала коленки к груди, а драгоценную коробку бережно устроила возле ног. По сложилось пополам, втискиваясь в узкую щель рядом с девочкой, а Узелок вспрыгнул на чемоданы и вытянулся наверху, превратившись в бесформенную темную кляксу.

Лайзл зевнула.

– Ты, наверно, совсем вымоталась, – сказало По. Привидение только сейчас сообразило, что предыдущей ночью девочке почти совсем не пришлось спать.

– Язык на плече… – слабо улыбнулась Лайзл и опустила подбородок на колени.

Поезд, размеренно громыхая, катился вперед. Девочка и привидение некоторое время молчали. Наверху, над их головами, виднелось одно-единственное окошко. Сквозь него вялыми струйками втекал серый свет дня и время от времени мелькало затянутое тучами небо.

Потом По спросило:

– А как мы поймем, что прибыли туда, куда нужно?

Лайзл немного подумала.

– Я помню город… он состоял из дыма и огня, – сказала она наконец. – Там нам надо будет сойти с поезда. Потом мы будем долго-долго идти по дороге прочь от этого города – на запад, в холмы. За этими холмами мы увидим дом, и пруд, и большую иву возле пруда…

– Город из дыма и огня? – Силуэт По замерцал по краям. – Звучит похоже на некоторые места на Той Стороне…

Лайзл заинтересованно повернулась к нему:

– А у вас на Той Стороне тоже есть города?

– И еще какие! Огромные, куда больше тех, что на Этой! Есть такие, в которых пыль и вода. Есть огненные. А есть холодные и темные города в глубоких недрах планет, они врезаны в камень…

Лайзл обдумала услышанное:

– Как там вообще, на Той Стороне?

По едва не сказало ей: Там ты чувствуешь себя как бы всем сразу. Ты словно бы несешь в себе всю Вселенную, но и сам являешься ее частью… Но Лайзл вряд ли бы поняла, и привидение ответило проще:

– Трудно объяснить… Быть может, однажды ты сама все узнаешь.

Лайзл задумчиво поковыряла ногтем стенку сундука, стоявшего перед ней.

– Может быть, – повторила она. Она не могла с уверенностью сказать, пугала или притягивала ее эта идея. – Слушай, а ты не скучаешь по прежней живой жизни? По Этой Стороне?

Ляпнула – и немедленно поняла, что обидела По. Его очертания резко потемнели, а по краям ярко вспыхнула «подсветка».

– Еще чего! – сказало привидение. – Очень надо! Там просто другая форма существования, вот и все!

– Но здешняя форма называется жизнью, – осторожно заметила Лайзл. – А там – не-жизнь.

Утверждая, будто ни о чем не жалеет, По, конечно же, лгало. Ну, по крайней мере привирало. Зря ли оно само ей рассказывало, что души, не оставившие привязанности к Этой Стороне, уносились куда-то дальше. В новые пределы. В Иную Жизнь.

А По между тем взвилось вверх и подплыло к окошку.

– Когда ты плаваешь и опускаешь голову в воду, – сказало оно, – там, внизу, все выглядит таким странным, и звук искажается, и вообще… И что, все это время ты только и скучаешь по воздуху, жаждешь надводных видов и звуков? Нет ведь? Там просто все по-другому…

– Верно, – сказала Лайзл и опять на некоторое время умолкла. Однако потом продолжила свою мысль: – Однако спорю на что угодно, что ты станешь жаждать воздуха, если будешь тонуть. Что угодно отдашь, чтобы только оказаться над водой!

Настал черед По надолго умолкнуть. Привидение беспокойно болталось по багажному вагону; то тут, то там потемки неестественно сгущались, а на потолке возникали нештатные тени. Лайзл было очень не по себе оттого, что она расстроила друга, она очень хотела что-нибудь сказать, чтобы утешить и подбодрить его… но ей слишком хотелось спать. От этого мысли трудно и тяжело ворочались в голове, а веки опускались сами собой.

Потом По вновь оказалось подле нее:

– Ты захватила бумагу для рисования, как я тебя просило?

Лайзл кивнула.

– Покажи, – потребовал призрак.

Вблизи его голос прозвучал странновато. Он показался девочке куда более живым, чем обычно. Это чувства, – сказала она себе. Голос По был действительно полон чувства.

Она сунула руку в брезентовый рюкзачок и вытащила альбом для эскизов, карандаши и два рисунка, сделанные для По.

Привидение некоторое время молчало, глядя то на рисунки, то на чистый лист в альбоме на коленях у Лайзл.

– Хочу, чтобы ты мне солнце нарисовала, – сказало оно наконец.

– Боюсь, не получится у меня, – запинаясь, ответила Лайзл. – Я уже и не помню, как оно выглядит.

– А ты попробуй, – сказало По. – Постарайся – и вспомнишь.

Лайзл неуверенно изобразила на бумаге кружок. Потом стерла его и нарисовала другой, побольше, в самом центре страницы. Этот вариант тоже ей не понравился. Он был каким-то скучным и пустым и… глупым, короче. Точно лицо, лишенное выражения. Вот бы вспомнить отчетливей… Как же давно она не видела солнца!

Она прикрыла глаза, и ее карандаш завис над белым листом. Лестница в «башне воспоминаний» уводила ее все ниже. И вот рука понемногу начала двигаться. Вагон подпрыгивал и качался, и, открыв глаза, она увидела, что испещрила лист непонятной бессмыслицей. От круга посередине отходили загогулины, напоминавшие языки огня. Они тянулись влево и вправо, вниз и наверх – до самых краев листа.

– Чушь какая-то получилась, – сказала Лайзл и хотела было порвать испорченный лист.

– Нет! – По так резко остановило ее, что Лайзл даже вздрогнула. По продолжило уже потише: – У тебя все правильно и хорошо получилось. Правильно и хорошо…

И привидение опять всплыло к окошку под потолком.

Лайзл подумала о том, что привидение определенно соврало. Конечно же, По ужасно скучало по Этой Стороне. А еще Лайзл поняла, что каждый тонет по-своему. И что у каждого – свой воздух, без которого не обойтись. Даже у призраков…

Сто двадцать восьмой поезд на всех парах несся мимо мутновато-серых пейзажей, мимо черных растрескавшихся полей.

Уилл расплющил нос о стекло.

Лайзл опустила подбородок на колени и крепко заснула.

Узелок присматривал за девочкой.

По слилось с тенями на стенке и перестало шевелиться.

Пожилая дама с тростью обыскала последний из пассажирских вагонов и накинулась на полисмена, отчитывая блюстителя порядка за то, что упустил сумасшедшую девчонку с непонятной коробкой.

Мел читал газету, прихлебывая из чашки дымящийся шоколад. Стремительный экспресс нес его в город Клевер-Таун, где Мел собирался перехватить сто двадцать восьмой северный.

Левша проворным розовым язычком подчищала случайные капельки шоколада с его бороды.

Алхимик и Первая Леди стояли перед воротами дома тридцать один по Хайленд-авеню, куда, как им удалось выяснить, по ошибке отправилась коробочка с волшебством.

Некий черноволосый воришка, желавший попасть в город Удач-Вилль, стибрил с могилы умершего шесть серебряных монет.

Время двигалось вперед. Где-то в пучинах Вселенной сталкивались звезды, рождались и погибали планеты. В каждом закоулке, в каждой складочке бытия происходили удивительные чудеса.

И данный момент исключением не являлся.

Глава шестнадцатая

Карета Августы Гортензии Корыст-Морбауэр, второй жены покойного Генри Морбауэра и мачехи его дочери Лайзл, выезжала из-за угла на Хайленд-авеню.

Дочь Августы, Вера, сидела против мамаши. Несмотря на большое количество пудры и густой слой румян, вид у нее был болезненно-бледный. Она никуда и никогда не выходила без макияжа и все равно выглядела каким-то головастиком, упакованным в кружево и меха.

– Последний раз говорю: прекрати ерзать! – рявкнула Августа на дочку.

– Простите, маменька, – пробормотала Вера. Хотя на самом деле просто не могла удержаться. Она вечно ерзала, когда ей делалось не по себе. А поди-ка сохрани душевное равновесие, когда матушка пребывала в настроении вроде теперешнего!

Все нынешнее утро Вера старалась вести себя тихо и по мере сил помогать. И это при том, что еще до зари матушка подняла с кровати, произнеся леденящие душу слова: «Маленькая мерзавка сбежала! Удрала! Исчезла!»

Потом они носились по городу в карете, громыхавшей колесами по мостовой, наблюдая в окошко, как разливался по улицам тусклый серый рассвет, и тщетно пытаясь хоть что-нибудь разузнать о беглянке. Все это время матушкино настроение только становилось все взрывоопасней. Августа орала, срывалась на визг, рвала на себе волосы, извергала отборную брань. Все пропало, кричала она, все пошло прахом, все катится в тартарары. И это было именно так. Даже картошка, испеченная стряпухой им на завтрак и заботливо обернутая в вощеную бумагу, оказалась решительно несъедобной, так что Августа, едва отведав, в ярости вышвырнула ее в окошко кареты.

Внешне Августа выглядела полной противоположностью Веры. Она была широкой, плоской и очень крупной, с толстощеким грубоватым лицом и мясистыми руками. Она тоже была облачена в сплошные кружева и меха, но казалась не головастиком, как дочь, а вполне взрослой жабой. И гнев отнюдь не красил ее. Когда она злилась, две крупные бородавки на лбу, казалось, наливались еще больше, словно она собиралась ими кого-нибудь забодать.

А сейчас Августа Гортензия была ох как сердита! Какое там, она пребывала на последнем градусе ярости! На таком, что бородавки на лбу чуть только не лопались. Даже Вера при виде них съежилась, отодвигаясь подальше.

Августа опасалась, как бы не пошло коту под хвост все то, что она выстраивала в неустанных трудах. Как бы не пришлось лишиться достатка и безопасности, которые она по крупице, по соломинке, по кирпичику отвоевывала у жизни. Прекрасный дом на Хайленд-авеню, молчаливая, вышколенная прислуга, приемы, выезд, наряды, роскошные трапезы, когда столы натурально стонали под тяжестью жаркого, запеканок, пудингов и пирогов, – и это когда половина мира страдала от голода! Как допустить, чтобы все это в одночасье исчезло, улетучилось прямо у нее из-под носа?

А ведь так и произойдет, если мерзкую девчонку не удастся найти…

Ее брак с отцом Лайзл состоялся, скажем так, из соображений обоюдного удобства. Первоначально Августа была домашней учительницей Лайзл. Она уже тогда успела возненавидеть мелкую дрянь, но выворачивалась буквально наизнанку, чтобы этого не показать, и даже сумела подвести Генри Морбауэра к убеждению, что станет его единственной дочке доброй и ответственной мачехой. Она ведь прекрасно понимала, что полюбить ее он никогда не полюбит. В сердце профессора по-прежнему царствовала только одна женщина – его первая жена. Августа знай хмыкала про себя, полагая, что эта особа была глупа настолько же, насколько красива. В доме имелись ее портреты, так вот, на всех без исключения она смеялась! Так, словно в этом дурацком мире существовало что-то смешное! И еще на портретах она была одета в простенькие платья из хлопка, хотя могла позволить себе самый дорогой атлас… Ну не дура ли, а?

Еще Августе было известно, что, невзирая на их с Генри Морбауэром законный брак, менять завещание в ее пользу профессор вовсе не собирался. В случае его смерти и дом, и несметное состояние Морбауэров полностью переходили к маленькой Лайзл. Маленькой, бледной и абсолютно недостойной подобных благ. Лайзл была такой же глупышкой, как и ее мать. Совсем маленькой ей нравилось танцевать под дождем, вы только подумайте! И ведь она действительно танцевала! Угробила при этом пару отличных шелковых тапочек. Ну не дура ли, а?!

Нет, надо было пойти по пути наименьшего сопротивления и прикончить не только Генри Морбауэра, но и его так называемую наследницу. Августа подумывала об этом, но убоялась возможных подозрений. Медленное угасание мужчины средних лет вряд ли кому-нибудь придет в голову объяснить действием яда, особенно если давать яд очень постепенно, по ложечке, подмешивая мужу в суп на протяжении целого года. (Августа считала себя женщиной многих достоинств, и одним из этих достоинств несомненно было терпение.) Но когда следом за отцом внезапно умирает ребенок… Вот это уже могло вызвать ненужные пересуды!

В какой-то момент Генри отправился в больницу, а там, спустя известный срок, и скончался. После этого Лайзл заперли на чердаке, а Вера Корыст была представлена адвокатам и бансковским управляющим как Лайзл Морбауэр – и стала законной владелицей состояния таких размеров, что даже Августе понадобилось бы несколько жизней, чтобы его промотать.

Однако сегодня – о черный день! – маленькое чудовище ускользнуло из заточения, и блистательный план, выношенный, взлелеянный, доведенный в тяжких раздумьях до истинного совершенства и осуществленный со всем бережением скульптора, ваяющего хрупкую ледяную скульптуру, – этот план приблизился к трагическому краху.

Бородавки у Августы на лбу сделались похожи на брюшко рыбы-ежа, когда она надувается, и уже в который раз за это несчастное утро из ее горла вырвался форменный рев:

– Мы обязаны ее разыскать!

– Да, маменька, – покорно согласилась Вера.

– Не то она нас разорит!

– Конечно, маменька.

– Хватит уже соглашаться с каждым моим словом, ничтожество! Слушать противно!

– Как скажете, маменька…

Августа закатила глаза и сквозь зубы выдала такой словесный шедевр, что Вера забилась в угол кареты, а ее лицо приняло еще менее вдохновляющий оттенок бледно-зеленого цвета.

– Стой! – внезапно заорала Августа, обращаясь к кучеру, и карета остановилась у тридцать первого дома по Хайленд-авеню, где возле ворот, беседуя сквозь решетку с перепуганной горничной, стояли алхимик и Первая Леди. Служанка, стоявшая с просунутой между прутьями головой, напомнила Августе преступницу, выставленную у позорного столба.

На самом деле несчастная горничная, пожалуй, предпочла бы надеть колодки и встать у столба. Сделаться рыбешкой в кухонном горшке, картошкой на сковородке – все лучше участи Карен Мак-Лафлин, сподобившейся за одно короткое утро увидеть настоящее привидение, нечаянно выпустить малолетнюю узницу и поиметь за это от хозяйки такую порку, что некоторые части тела по сию пору зудели!

И вот в довершение всех бед у ворот нарисовалась очень высокая, очень разгневанная дама в невероятно длинной меховой шубе и тоже с ходу принялась орать на бедную Карен!

Собираясь выходить из кареты, Августа расслышала невнятные извинения горничной:

– Простите, мэм, пожалуйста, простите меня, но правила… они правила и есть… И никто, даже Нервная Леди…

– Первая Леди, дубина! – Фиалковые глаза готовы были вылезти из орбит. – Это значит – других таких и близко нет!

– Да, да, мэм, простите… даже Верная Леди без разрешения мадам Августы не может…

– Разрешение дается со всем нашим почтением, – вмешалась Августа, покидая карету и приседая перед Первой Леди в глубоком поклоне. При ее приближении алхимик содрогнулся: ему показалось, будто на него выкатился приземистый валун.

Вера нерешительно выбралась наружу следом за матерью. Августа тотчас ткнула ее локтем в ребра, да так, что дочь согнулась от боли. Первая Леди благополучно приняла ее судорогу за поклон.

– Чему, – спросила Августа голосом до того приторно-слащавым, что кучер на своих козлах еле поборол приступ тошноты, – мы обязаны столь непомерной честью, ваша милость?

Первую Леди от злости аж трясло.

– Никогда… – вместе со слюной вылетело у нее. Пришлось прерваться и начать заново: – Никогда, ни единого разу в жизни меня не принуждали дожидаться перед воротами! Никто, будь то день или ночь, себе подобного не позволял! Ни разу я не торчала на улице, точно… точно какая-нибудь…

И она замолчала, попросту не находя слов. Кругом витал мерзкий запах вареной капусты, и вместе с ним – воспоминания о захудалом домишке в Ховардс-Глен. В ушах зазвенели отзвуки далекого смеха, долетели даже голоса: «…а толстухе – оплеухи, вот тебе, грязнуля Гретхен!»

Она резко открыла глаза. Те дни миновали. Она давно похоронила их и запретила возвращаться к себе.

– Точно какая-нибудь простолюдинка? – подсказала одна из служанок Первой Леди, стоявшая чуть поодаль от остальных.

– Вот именно. Точно простолюдинка. – Первая Леди, оказывается, успела подзабыть это слово. Произнеся его, она заново ощутила на языке вкус скисшего молока, испорченных овощей, чего-то несвежего… то бишь – нищеты.

– Вам придется простить мою горничную, – сказала Августа, тем не менее испепелив девушку взглядом, в котором однозначно читалось обещание еще одной порки, причем гораздо более жестокой, чем первая. – Когда она была ребенком, пьяница-мать постоянно роняла ее, и она то и дело ударялась головкой.

У Карен задрожала нижняя губа.

– А вот Милли говорит, моя мама была доброй и набожной женщиной, – выговорила она.

– Значит, врет, – отрезала Августа. – А ну, брысь отсюда – и за работу!

Карен убежала в дом, всхлипывая на ходу.

Августа же вытащила из сумочки толстый позолоченный ключ и отомкнула ворота. После чего широким жестом пригласила Первую Леди во двор – дескать, мадам, только после вас. Глубоко внутри Августа так и дрожала от волнения. Какой визит! Сама Первая Леди удостоила ее посещением! Настоящая принцесса из Испании (шут ее знает, а может, все-таки из Португалии? А, неважно!). Небывалое, неслыханное дело! Теперь все соседи уж точно полопаются от зависти…

Она только надеялась, что как раз сейчас означенные соседи выглядывали в окна. Пожалуй, в уголке окошка гостиной Сьюзен Сэлвей в самом деле дернулась занавеска! Вот и отличненько. Пусть Сьюзен любуется, как она, Августа Гортензия Корыст-Морбауэр, вводит в свой дом Первую Леди! Пусть смотрит и страдает от зависти – поделом! А нечего было изводить Августу нескончаемыми монологами о достижениях маленьких Джереми с Джозефиной! Тоже, фи, предмет для гордости и хвастовства – два тощих бледных создания с мордашками, словно недопеченные вафли!

Августа даже испытала легкое разочарования, когда пришлось проводить Первую Леди непосредственно под домашний кров, где никто из соседей уже не мог видеть ее могущественную гостью и слышать, что та говорила.

И вот тогда-то Августу посетила одна черная мысль. Такая черная, что окружающий мир на некоторое время словно бы затянуло туманом. Мысль состояла в следующем: все, чем она в данный момент наслаждалась – посещение Первой Леди, завистливые взоры соседей, не говоря уже о раззолоченной карете возле ворот, – все это могло ускользнуть у нее из рук, если Лайзл, эта вредоносная пакость, не будет отыскана, причем как можно быстрей!

Размышляя таким образом, Августа вела своих гостей через просторную прихожую, и ее вдруг осенило.

Плевать на риск! Она просто не могла допустить, чтобы Лайзл – настоящая Лайзл – болталась по белому свету, готовясь пустить прахом все тяжко заработанное и, несомненно, заслуженное благосостояние Августы.

Этого попросту невозможно было допустить! Ни под каким видом!

А стало быть, как только она отыщет девчонку, она ее немедля убьет.

Вот так-то.

Приняв в минуту озарения такое простое и радикальное решение, Августа сразу почувствовала себя лучше.

– Чайку выкушать не желаете? – жизнерадостно обратилась она к высокопоставленной гостье. – Или, может быть, кофе? Горячего шоколаду?

– Недосуг, – бросила Первая Леди, вперед хозяйки вплывая в гостиную, словно это был ее дом, а не Августы.

Когда все (в смысле, Августа, Первая Леди и алхимик – Вера куда-то ускользнула, как только представился случай) расселись, Первая Леди устремила на Августу пронизывающий взгляд. И у той, как она ни крепилась, пробежал по спине холодок. Да уж, мечтать о посещении Первой Леди было определенно приятнее, чем действительно ее принимать…

– Перейду прямо к делу, – сказала Первая Леди. – Намедни произошла ужасная, непозволительная путаница. В результате у вас оказалась вещь, принадлежащая мне, а у меня – нечто, принадлежащее вам.

– В самом деле? – вежливо отозвалась Августа, немало разочарованная тем, что, оказывается, это был не светский визит, а сугубо деловой. А она-то раскатала губу – думала, что он знаменовал ее восхождение в высшие общества сферы! Впрочем, Августа сочла за лучшее не показывать своих истинных чувств и просто спросила: – О какой вещи вы говорите?

Первая Леди покосилась на алхимика. Тот молчал, успев за краткое время их непосредственного знакомства твердо уяснить для себя, что в ее присутствии лучше всего держать рот на крепком замке и тихо надеяться, что она вовсе забудет о твоем присутствии. Однако сейчас эта политика не сработала, – видя его бездействие, Первая Леди с силой наступила ему на ногу. Вскрикнув, алхимик вскочил с кресла. В руках у него была деревянная коробка.

– Полагаю, это принадлежат вам, – сказала Первая Леди. Алхимик приподнял крышку, и Августа увидела мягкие холмики серой пыли. – Его ведь звали Генри, не так ли?

– Не пойму я вас, – сказала Августа.

– Это ваш муж, – на удивление долготерпеливо принялась объяснять Первая Леди. – То есть его бренные останки. Естественно, до кремации они выглядели несколько иначе…

– Тут какая-то ошибка, – сказала Августа, начиная приходить к выводу, что Первая Леди выжила из ума. – Прах моего дражайшего супруга, да упокоится душа его с миром, пребывает на…

И она широким жестом указала было на каминную полку – но осеклась, не договорив. Она действительно поставила туда шкатулку, прибывшую от мистера Грея, на тот шальной случай, если кто-нибудь из сильных мира сего явится с соболезнованиями. Августа рассчитывала некоторое время изображать убитую горем вдову, а потом, когда все уляжется, выбросить пепел в маленький туалет для слуг, размещавшийся на заднем дворе. Пепел, но не коробочку; шкатулка показалась ей довольно симпатичной – что ж зря добру пропадать?

Так вот, симпатичной шкатулочки нигде не было видно.

Поняв это, Августа как-то гортанно булькнула, и это бульканье перешло сперва в пронзительный вой, сменившийся настоящим ревом. Заслышав этот ужасающий звук, в комнату поспешно влетела Вера. Сейчас, без шляпки, с безжизненными каштановыми волосами, прилипшими к выпуклому блестящему лбу, она больше обычного напоминала грустного головастика.

– Что-то не в порядке, маменька? – спросила она.

– Все не в порядке! – прокаркала Августа. – Это ты утащила деревянную коробку с каминной полки?

– Нет, маменька, что вы, я ее даже не трогала…

Грузное тело Августы потряс очередной спазм, бородавки на лбу приготовились взорваться.

– Карен!.. – взревела она.

Мигом явилась Карен, заплаканная, с красными глазами.

– Карен, – начала Августа, и ее глаза опасно сверкали, – где шкатулка, в которой хранился прах моего дражайшего, безвременно почившего супруга?

Карен посмотрела на опустевшую каминную полку. Открыла рот. Закрыла его. Снова открыла…

– Я не знаю, госпожа, – кое-как выдавила она. – Утром, когда я вытирала пыль, она здесь точно стояла. А потом я пошла с подносом, и на меня напал призрак… – Выговорив это слово, Карен тотчас одумалась, но было поздно. Видно, не хватило ей с утра одной порки за глупость.

К изумлению всех присутствовавших в комнате, алхимик так и вскинулся в кресле:

– Призрак? Говоришь, ты видела призрак?

– Да не обращайте вы внимания на ее болтовню, – вмешалась Августа. – Говорю вам, она головкой стукалась в детстве. Вот ведь жалость, совсем деток некоторые не берегут! – Она повернулась к Первой Леди и сделала жест рукой, словно опрокидывала в рот рюмку. – А всему виной виски…

Но от Карен не укрылось, с каким вниманием отнесся к ее рассказу алхимик. Он поверил ей, он готов был ее выслушать. И она продолжала:

– Да, призрак, и такой жуткий! Огромный, злобный и страшный, а глаза – что твои угли! – Тут Карен, конечно, преувеличивала, но привидение в самом деле запомнилось ей громадным и жутким, так что она не сильно и привирала. – Он просто стоял там подле девочки… маленькой девочки… так, как будто это она его и призвала! – И Карен промокнула передником взмокший лоб. – Вот какие ужасти на свете творятся!

Алхимика затрясло, он не мог говорить.

– Маленькая девочка? – отрывисто спросила Первая Леди. – Что еще за маленькая девочка?

– Да так, просто служанка, живущая на чердаке, – с нервной поспешностью отмахнулась Августа. – Не стоит вашего внимания. Просто маленькая легкомысленная тварь. Она еще и сбежала сегодня рано поутру. А все оттого, что кое-кто… – тут она опять обожгла Карен недвусмысленным взглядом, – забыл запереть дверь ее комнаты!

– Эта девочка! – наконец прорвало алхимика. – Она завладела волшебством! Она использовала его, чтобы вызвать призрак! Все в точности так, как и было обещано в книге! Она работает, вы понимаете? Моя магия работает! – Тут он с торжеством повернулся к Первой Леди и на радостях даже пустился в пляс. – Вот видите? Обещал я вам, что сотворю самую могущественную магию на всем белом свете? Магию, способную поднимать мертвых?

– Вы только забыли об одной несущественной малости, – мило улыбнулась Первая Леди.

– О какой еще? – спросил алхимик, весело топчась по ковру.

– ЭТА МАГИЯ НЕ У НАС! – во весь голос завопила Первая Леди.

С другой стороны улицы долетел звук бьющегося стекла, где-то залаяла собака. Алхимик упал назад в кресло. Казалось, его лицо начало проваливаться само в себя, точно суфле, которое слишком рано вытащили из духовки.

– Может быть, – проговорила Августа, ввинчивая мизинец в ухо до самой барабанной перепонки в надежде избавиться от поселившегося там звона, – кто-нибудь любезно объяснит мне, что здесь вообще происходит?

– Это все никчемный мальчишка, – с мрачной угрозой в голосе отозвался алхимик. – Бесполезная, бездельная и злобная пародия на ученика! Готов жизнь на кон поставить, что это все его козни! Это он, должно быть, отнес магию девчонке…

Августа с новым интересом повернулась к алхимику. Она никогда раньше с ним не встречалась, но о его работе была премного наслышана. Более того, неоднократно посылала слуг за его… скажем так – удивительными составами.

Вот, сказала она себе, человек, который разбирается в детях!

– Как вы сказали? Бесполезная, бездельная и злобная пародия на… что-то такое? Прямо портрет Ла… в общем, нашей беглой служанки. Ну до чего точные слова вы подобрали!

– Он отнес ей магию, которую я создал! Вот как он распорядился плодами моих почти что пятилетних трудов! И маленькая поганка употребила ее на то, чтобы нарушить Порядок Вещей! Она успешно вернула из мертвых…

– Вернула? Из мертвых? – Где-то в глубине под заплывшими жиром ребрами Августы трепыхнулся страх. Если Лайзл настропалилась поднимать мертвых… Если она вызовет призрак своего отца…

Августа даже зажмурилась, гоня прочь видение огромной черной фигуры с глазами, точно горящие угли. Фигура наставляла на нее указующий палец и замогильным голосом гремела: «Убийца!»

– Я в самом деле нередко замечала мальчишку, который ночами торчал там на тротуаре и пялился на окно чердака, – вставила Карен, жаждавшая хоть как-нибудь оправдаться. – Он выглядел таким потерянным и одиноким. Вечно что-то бубнил и руками знаки странные делал…

– Я знал! – с горечью вырвалось у алхимика. – Они сговорились, чтобы уничтожить меня! Это заговор! Это коллаборация, кооперация, ко…

– Это будет одиночная камера до конца дней, если ты немедленно не заткнешься, – рявкнула Первая Леди. Воцарилась тишина, и Первая Леди глубоко вздрогнула. Ей стало окончательно ясно, что все присутствовавшие – и разряженная в пух жабообразная баба, и ее грустная пугливая дочка, и горничная, и даже алхимик – все были недоумками. Пора было брать дело в собственные руки. – Миссис Морбауэр, – сказала она, – эта ваша беглая служанка… Как там ее звали?

Августа на миг начисто перестала соображать. Потом выдала:

– Вера.

Настоящая Вера придушенно пискнула.

– Итак, миссис Морбауэр, можно считать доказанным, что эта самая Вера и ученик алхимика…

– Бывший ученик! Я его со всей решимостью и немедля уволил!

– …И бывший ученик алхимика, – скрипнув зубами, продолжала Первая Леди, – сговорились с целью похищения могущественнейшей магии всего мира. Магии, нечаянным образом принадлежащей мне… – И она длинным, острым ногтем смахнула со своей шубы невидимую пылинку. – Естественно, я не могу подобного допустить. Заговорщиков необходимо найти. Вопрос в том, – и она наклонилась вперед, – вопрос в том, куда направились эти двое?

В гостиной сделалось тихо, только гулко тикали в углу большие напольные часы.

Настоящая Вера, выдававшая себя за Лайзл, отважилась кашлянуть.

– Простите… – выговорила она и тотчас вспыхнула зеленоватым румянцем под взглядами четырех пар глаз. – Сегодня я нашла вот это в комнате Ла… в смысле, в Вериной. Ну, когда вы, маменька, изволили приказать, чтобы я там все обыскала…

Сунув руку в отделанную мехом сумочку, она вытащила комок смятой бумаги.

– Что еще за мусор? – Августа выхватила у дочери скомканные листки и разгладила их на колене. Ее лицо сразу окаменело.

– По-моему, маменька, это рисунки, – пискнула Вера. И добавила: – По мне, очень даже неплохие… – Как ни странно, мать не велела ей заткнуться и с разворота не вмазала по уху, и Вера, вдохновившись, сказала еще: – Вот тут, по-моему, плакучая ива, а за ней пруд. Как реалистично! Мой учитель искусств, мистер Голд, наверняка сказал бы, что у нее есть l’oeil[3]. Это по-французски, конечно, и означает…

– Заткнись! – прошипела Августа, и настоящая Вера быстренько закрыла рот.

Августа же в недоумении рассматривала кучу рисунков у себя на коленях. Кто бы мог предположить, что девчонка настолько здорово помнила все детали? Сколько лет уже она не бывала в Красном Доме, где раскинулся пруд и стояла плакучая ива? Ровно четыре года, с той самой поры, когда Августа сделалась ее мачехой и настояла на переезде всей семьи в город. Сама Августа лишь дважды посещала ту ужасную, полную скрипов и шорохов дыру, но ей хватило с избытком. Жить в подобной развалине, с ее лабиринтами крохотных комнат, желтыми выцветшими обоями, кривоватыми коридорами и неистребимым запахом дикого вереска!.. Ужас!.. Одно воспоминание об этом заставило Августу содрогнуться. Только подумать, что ей предлагалось жить в этакой хибаре, когда мистер Морбауэр мог себе позволить любой дворец!..

Она нахмурилась и пришла к окончательному выводу, что у основателя династии Морбауэров точно были не все дома.

Когда они перебрались в город, Лайзл было всего семь лет. И вот вам пожалуйста – рисунок с потрясающей точностью воспроизводил мельчайшие подробности. Каждую травинку, каждый листок! Это ж надо!..

Тут до Августы дошло, что и алхимик, и Первая Леди смотрели на нее с плохо скрытым нетерпением.

Она поднялась на ноги, по ходу дела складывая рисунки и убирая их в свою сумку.

– Кажется, я поняла, куда они намыливаются, – угрюмо проговорила она. – По всей видимости, девка прямо сейчас едет в Удач-Вилль. Ее надо всенепременно остановить!

И добавила про себя: А там и прикончить.

Первая Леди ощутила в груди острое, болезненное биение. Это ее сердце, которое, как ни странно, иногда все еще напоминало о себе, выдало несколько панических ударов. Удач-Вилль располагался совсем рядом с Ховардс-Глен, а ведь она дала клятву до конца дней своих не посещать эту часть света!..

И вот теперь необходимость гнала ее именно туда, и она ничего не могла с этим поделать.

– Выезжаем немедленно, – сказала Первая Леди. И прежде чем кто-нибудь успел возразить, направилась к двери.

Глава семнадцатая

По разбудило Лайзл перед рассветом.

Открыв глаза, девочка несколько мгновений не понимала, где находится. Потом глаза приспособились к темноте, и вокруг замаячили нагромождения сундуков, ящиков и коробок, а в ноздри вторгся несвежий, отдающий плесенью запах багажного вагона. Поезд, покачиваясь, мчался вперед. Лайзл первым делом нащупала драгоценную коробочку у себя под ногами и с облегчением убедилась, что та пребывала в целости и сохранности.

– Лайзл, иди глянь, – сказало привидение и унеслось к окошку. В небесах еще царила бархатно-лиловая темнота, лишь по горизонту пролегла серенькая полоска.

Лайзл поднялась на нетвердые ноги. От неудобного положения все тело затекло и сделалось непослушным, мышцы сводило судорогой. С некоторым трудом одолев бастионы чемоданов и корзин, она присоединилась к По возле окна. Взобравшись на большой сундук, потом еще и на шляпную картонку и приподнявшись на цыпочки, Лайзл дотянулась и выглянула в окно. Поезд как раз входил в поворот, так что девочка увидела разом все передние вагоны, – подрагивая и громыхая, длинная металлическая змея неслась по черной равнине.

– Город из огня и дыма, – сказало По, и в его голосе прозвучала нотка волнения. Привидение указало вдаль призрачным подобием пальца.

Лайзл посмотрела вперед и увидела высокие башни города, к которому они приближались. Здания казались сложенными из сажи и самой темноты, и их густой пеленой окутывал смог. Тут и там виднелись трубы, извергавшие прямо в небеса ярко-оранжевое пламя и клубы чудовищно вонючего дыма…

– Похоже, здесь нам выходить, – проговорило По. Впрочем, в устах привидения это прозвучало скорее как вопрос.

– Мррав, – согласился Узелок.

В это самое время поезд начал замедлять ход, и скоро вагон совсем перестало качать. Мимо промелькнул указатель, гласивший: «Клевер-Таун – 2 мили».

– Да, – произнесла Лайзл. Она крепко держалась за нижнюю кромку окна, рассматривая языки дымного пламени и изо всех сил гоня мысли о привычной безопасности тесного чердака. – Здесь нам выходить.

Что касается Уилла, он сбил в комок свою курточку, чтобы она послужила подушкой, да так и проспал на своем откидном сиденье большую часть ночи, склонив голову к окошку. Когда он проснулся, поезд замедлял ход, подползая к какой-то станции.

Кондуктор уже шел по проходу, звоня в колокольчик и зычно объявляя:

– Клевер-Таун! Клевер-Таун! Поезд прибывает на станцию Клевер-Таун!

– Господи, зачем же он так орет, – пробормотал кто-то.

Уилл вздрогнул и оглянулся на голос. Он как-то не заметил, чтобы вблизи него кто-то устраивался, и вот вам пожалуйста – через проход сидела немолодая леди. Она раздраженно прочищала ухо мизинцем, давая понять, что кондуктор зря вопит, и постукивала по полу тростью со стальным наконечником. Рядом с ней, уронив на грудь голову, похрапывал здоровенный блюститель порядка.

Мальчик снова отвернулся к окошку. Он был премного наслышан о Клевер-Тауне. Это название вроде бы заставляло думать о зеленых, обласканных солнцем холмах, но на самом деле Клевер-Таун был городом заводов и шахт. Его действительно окружали холмы, но никакого клевера там не было и в помине – холмы были изрыты сплошными горными выработками. Туда-то, на шахты, попадали приютские мальчики, не нашедшие себе ни приемных семей, ни пристойной работы. Угодив в Клевер-Таун, они до конца своих дней работали под землей, в узких, темных, жутких забоях. Они вгрызались в земные недра, точно муравьи, и постоянно жили в давящем страхе перед возможностью обвала, ведь прямо над головами висели слои и слои горных пород, готовых в любое мгновение с грохотом обрушиться…

Девочек тоже отсылали сюда, только не на шахты, а на заводы и фабрики. Здесь они день и ночь шили, строча дешевое белье и тесемки для шляп. Рано или поздно у белошвеек отказывали глаза, и они слепли. Другие девочки размешивали в громадных чанах ядовитые химикалии. От этого со временем они сходили с ума: мозги у них размягчались, точно сыр в горячей духовке. Короче, жизненный итог и у тех и у других был один. Они становились нищенками и бродили по грязным, запруженным, загаженным улицам, выпрашивая «хоть грошик» у людей, живших разве что самую малость получше.

Обо всем этом Уилл очень хорошо знал, но воочию здешние пугающе-черные здания видел впервые. Они были покрыты таким густым слоем угольной пыли, что казались изваянными из окаменевшего дыма. И даже из поезда был слышен рев пламени в громадных печах.

Уилл невольно задумался, а правильным ли было его решение сбежать от алхимика, может, там у него все-таки был хоть какой-нибудь шанс?.. Алхимик его, по крайней мере, кормил (почти каждый день) и предоставлял крышу над головой… Воображение уже рисовало Уиллу участь мальчишек, попавших на шахты. Он же видел, как они тряслись, бедняги, когда большие повозки забирали их из приюта. Какие у них были лица – бледные, опечаленные, безнадежные, словно из живых мальчишек они уже успели стать призраками…

– Клевер-Таун! Клевер-Таун! Станция Клевер-Таун! Следующая станция – Ховардс-Глен!

– Оглохнуть можно, – буркнула тетка с тростью и принялась прочищать другое ухо.

Сходить в Клевер-Тауне Уилл ни в коем случае не собирался. Нет уж, решил он, уеду-ка я куда подальше отсюда! Буду сидеть в поезде до самой конечной станции где-то на севере. А там – ну что ж, выстрою себе домик из снега и поживу в нем какое-то время…

Ох, не загадывай! Стоило ему подумать про север, и случилось невероятное, немыслимое, невозможное. Прямо под окошком, сквозь которое Уилл разглядывал закопченный клевертаунский вокзал, прошла по перрону та девочка с чердака.

Она шла не торопясь, размеренным шагом, неся в руках небольшой деревянный ящик…

Уилл вскрикнул от изумления и спрыгнул с сиденья.

– Да это же она! – воскликнул он вслух, ни к кому конкретно не обращаясь. Его переполнила такая безбрежная радость, что выдержать ее молча оказалось решительно невозможно. – Девочка с чердака! Только она больше не на чердаке! Она тут! То есть там…

– Что еще за чушь болтает этот мальчишка? – раздраженно осведомилась пожилая леди. Кажется, никто в этом поезде не умел разговаривать нормальным, приемлемым тоном!.. Тем не менее тетка грузно поднялась и уставилась в окошко, желая знать, чему так радовался оборванец.

Лайзл в этот момент приостановилась, оглядываясь – куда идти дальше? – и, когда она повернулась, и тетка, и Уилл смогли как следует рассмотреть ее личико. Сущий ангел, подумал Уилл, и одновременно с ним тетка подумала: дьяволица!

И разразилась форменным воем.

Ну не странно ли, право, насколько противоположными могут быть разные взгляды на один и тот же предмет?

– Это она! – вопила тетка. – Та ненормальная! – И она пырнула полисмена своей клюкой, чтобы скорей просыпался: – Вставайте, бежим, пока она не ушла!..

Уилл уже сорвался с места и, обежав злобную тетку, вовсю проталкивался к двери, лавируя между другими выходившими пассажирами. Сердце отчаянно колотилось, он понимал, что ему явлен был знак. Знак, что он все-таки принял верное решение.

Стало быть, теперь он должен любой ценой ее отыскать.

Тетка и полицейский гулко топали где-то позади, но Уилл ни на что не обращал внимания.

– Простите, простите… – Он проворно юркнул мимо хрупкого с виду мужчины, несшего пустую птичью клетку, и выскочил на платформу.

Но место, где он успел заметить Лайзл, уже опустело. Девочка скрылась.

Сердце Уилла на мгновение ушло в пятки. Он ее потерял!.. Однако потом краем глаза заметил, как поодаль в толпе мелькнул фиолетовый бархат курточки и прямой каштановый локон – и со всех ног бросился догонять.

– Погоди!.. – кричал он на бегу. – Пожалуйста, погоди! Подожди меня!

Эх, ну почему, почему он не знал, как ее зовут?.. И Уилл принялся называть по очереди все девчачьи имена, приходившие ему на ум за последние тринадцать месяцев, отчаянно надеясь, что хоть какое-нибудь да подойдет.

– Ребекка! Катарина! Франсина! Элиза! Лаура!..

Но девочка уходила, не оглядываясь.

Уилл смутно слышал, как сзади – железо по камню – лязгала трость, раздавался еще чей-то топот и нестройным дуэтом звучали два голоса – один пронзительный и высокий, другой низкий, рычащий, – но не задумывался о них. Все, о чем он мог сейчас думать, это о девочке, уходившей вперед.

И вот наконец, когда их разделяло не более десяти футов, Уилл подал голос:

– Девочка! Девочка с чердака! Да погоди же ты!..

Она сразу остановилась, и Уилл едва не налетел на нее. Он хватал ртом задымленный воздух, не дававший легким никакой пищи, и смотрел, как она начала оборачиваться. Очень медленно, как ему показалось. Во всяком случае, он успел передумать множество мыслей. Что она скажет, что сделает, увидев его рядом с собой? Быть может, ее личико озарит радость. «Это ты, мальчик с угла улицы!» – скажет она. Или некоторым чудесным образом (потому что, по нерушимому убеждению Уилла, она вся была чудо, и подтверждением тому явилось ее появление на платформе) окажется, что она уже знает его имя. «Добрый день, Уилл», – скажет она. Или вовсе коротко: «Привет, Уилл!»

Но Лайзл поступила иначе.

Когда она обернулась, перед ней стоял паренек, которого она ни разу в жизни не видела. Он раскраснелся от бега и силился отдышаться. А позади него виднелась злобная тетка, которая пообещала ей картофельный оладушек из вагона-ресторана, а сама отправилась искать полицейского. Вот он, этот полисмен со злым и нехорошим лицом, он поспевает за теткой, и в руке у него – ярко поблескивающие наручники! Шарики и ролики в голове Лайзл завертелись в стремительном темпе, произведя следующее: Мальчиктеткаполисмен… – именно так, одним словом.

По шепнуло ей прямо в ухо:

– Беги!

И Лайзл повернулась и побежала. Нырнув в толпу, она принялась уворачиваться от толстых женщин с раскормленными детьми и мужчин с грязными лицами. В какой-то момент она с ходу ткнулась в чей-то мягкий живот и услышала приглушенное «мяу». Лайзл подняла голову. Над нею нависал огромнейший дядька в форме охранника. На плече у него висела мягкая переноска, в которой сидела кошка.

– Извините, – пискнула Лайзл, никогда не забывавшая о добрых манерах, и снова кинулась прочь.

Охранник же, успешно догнавший сто двадцать восьмой поезд благодаря быстрому экспрессу и дилижансу, выехавшему точно по расписанию, даже не заметил ее. Он стоял на перроне, собираясь садиться в вагон. Он держал в руке теплую детскую шапочку и сверху вниз смотрел на мальчишку с розовыми оттопыренными ушами, у которого только что вдребезги разлетелись все его затаенные мечты.

Уилла до того потрясло выражение ужаса на лице Лайзл – не такого он ждал, совсем не такого! – что у него даже не хватило решимости сразу продолжить погоню. Он стоял столбом, гадая про себя, чем успел провиниться. Что он такого сделал или сказал, что она бежала от него, точно от смерти? Может, ее напугали его торчащие волосы? Или он слишком бесцеремонно ее окликал? А может быть (тут он прикрыл рукой рот и принюхался), от него печеной картошкой несло, и это ей не понравилось?..

Тут тетка с клюкой догнала его, и ее ногти впились Уиллу в плечо.

– Где она?! – выговорила преследовательница, едва переводя дух. – Куда побежала?!

– Что?.. – От горя и потрясения Уилл едва мог ясно соображать. Больше года он тщетно мечтал переговорить с девочкой с чердака, и вот случай представился – и она от него убежала! Ну что за жестокая шутка судьбы!..

– Та девчонка! – Тетка сощурилась, так что глаза стали похожи на две коричневые горошины, утонувшие в сетке морщин. – Подружка твоя! Чокнутая!

– И никакая она не чокнутая, – мгновенно возразил Уилл, впрочем, его тут же одолели сомнения. В самом деле, ведь он ровным счетом ничего о ней не знал… И такое предположение очень даже объясняло ее необъяснимое бегство…

– У нее никаких мозгов в головенке нету, – фыркнула тетка. – Она тупая, как пробка! Она опасна для общества, ее запереть надо! – И она, ища одобрения, уставилась на полисмена. Тот согласно буркнул. Уилл покосился на него и с тревогой заметил приготовленные наручники.

– Не знаю я ничего ни о каких пробках… – пробормотал он и подался было назад, но тетка крепко держала его за плечо, вцепившись, точно когтями.

– Ты нас к ней отведешь! – сказала она, наклоняясь поближе, так что он во всех подробностях рассмотрел ее пожелтевшие зубы. – Это твой долг! Речь идет об общественной безопасности!

– Я… – собрался возмутиться Уилл, но тут на другое его плечо опустилась еще одна лапища. Он оглянулся и просто потерял дар речи, только ахнул, не в силах поверить своим глазам.

У него за спиной стоял охранник из особняка Первой Леди.

– Ну вот, наконец-то, – жизнерадостно проговорил Мел. – И здоров же ты бегать, парнишка!.. В экую даль забрался из Заупокой-Сити!

Уилл попытался ответить, но слова наружу не пошли.

– Пришлось на экспресс садиться, – продолжал Мел, не ощущая, что под его рукой мальчика начало натурально трясти. – Еле успел! Чуть не сел на сто двадцать восьмой, вдруг оборачиваюсь, а тут ты! Во здорово, да?

И Мел засмеялся.

– Прошу извинить, – нахмурилась тетка. – Если вы заметили, я как раз разговаривала с этим молодым человеком. Вы нам помешали!

– Покорнейше прошу простить, мэм. – Мел сдернул фуражку и слегка поклонился, не убирая тем не менее руки с плеча Уилла. – Меня зовут Мел, я к вашим услугам.

Левша высунула из переноски черно-белую мордочку и деликатно мяукнула.

Тетка завизжала так, словно перед ней возникло жуткое чудище.

– Что эта грязная вонючая тварь делает в вашем… в вашей… – И все, что она еще собиралась сказать, потонуло в грандиозном: – АПЧХИ!

– Левша вовсе не грязная, – укоризненно проговорил Мел и, говоря так, притянул к себе Уилла. – А если от нее чем и пахнет, так только сардинкой, которой она вчера закусила. А в остальном – очень даже чистенькая и опрятная кошечка!

– Все кошки – АПЧХИ! – грязные, мерзкие и вонючие! – не унималась злобная тетка и когтистой лапкой попыталась оттащить к себе Уилла. – Чтобы вы знали, у меня – АПЧХИ! – страшная аллергия! Немедленно – АААПЧХИИИ! – избавьтесь от этого заразного существа!

Мел сделал легкое усилие, и Уилл снова оказался подле него.

– Со всем уважением, мэм, осмелюсь спросить, вы хотя бы умывались сегодня? Левша, в отличие от вас, с утра мылась уже дважды…

Тетка рывком подтащила Уилла обратно.

– Если бы мое «умывание» состояло в облизывании себя от носа до… до… – АПЧХИ! – до хвоста, вы бы еще порадовались, что я – АПЧХИ! – ничем подобным не занималась!

Кошка, казалось, получала удовольствие от этого спора о ее чистоте. Во всяком случае, ее хвост, выставленный из переноски, весело подергивался туда-сюда.

Уилл вдруг увидел перед собой путь к спасению и, мысленно извинившись перед кошкой – Прости, кисонька, через минуту пройдет! – вытянул руку, поймал полосатый хвост и что было силы стиснул его.

Левша взвыла и выскочила из переноски, висевшей на груди Мела.

На мгновение зависла в воздухе.

И приземлилась точно в центре обширной, покатой теткиной груди. И вцепилась всеми коготками, чтобы не упасть.

Тетка и Мел разом выпустили Уилла.

Тетка издала такой вопль, что его услышала даже Лайзл, которая успела покинуть вокзал и уже пробиралась кривыми замусоренными улицами Клевер-Тауна.

– Уберите от меня это – АААПЧХИ! – страшилище! – заходилась «пострадавшая», приплясывая на месте и тростью пытаясь сбить с себя кошку. Все ее усилия пропадали даром – Левша только глубже запускала когти в ее теплый жакет. – Уберите эту – ААПЧХИ! – дрянь! Она царапается!

– Постойте смирно секундочку! – упрашивал Мел. – Пока вы так дергаетесь, я ее нипочем не сниму!

Полицейский не вмешивался, только затылок чесал.

А Уилл мчался прочь.

– Эй, – мрачно проговорил полисмен, глядя, как он исчезает в толпе. – Ваш мальчишка-то удрал.

Но ни Мел, ни тетка с тросточкой его не услышали. Тетка верещала и крутилась, Мел взывал к ее разуму. Левша перебралась повыше и примерилась укусить серьгу в теткином ухе.

Так что полицейский просто пожал плечами, зевнул и отправился перекусить картофельным пончиком. Ночь у него нынче выдалась такая длинная…

Глава восемнадцатая

Вот уже несколько часов Уилл бесцельно бродил по кривым улицам Клевер-Тауна. Он даже не знал, следовало ли ему разыскивать девочку с чердака. Как бы не оказалось, что противная тетка была-таки права. Может, девочка в самом деле не отличалась здравым рассудком?.. Подобная вероятность буквально вышибала у паренька почву из-под ног, и он не хотел даже думать об этом. Ну ладно, почему же тогда она от него побежала? И это выражение у нее на лице! Ее просто перекосило от ужаса! Даже вспоминать больно…

И вообще, каким ветром ее занесло в Клевер-Таун? Уилл силился хотя бы предположить, что у нее могли быть здесь за дела, но в голову ничего умного не приходило. Оставалось только надеяться, что ее не отослали сюда трудиться на фабрике. Представлять себе это милое, бледное личико склоненным над швейной машинкой или чаном с ядовитыми жидкостями, представлять эти длинные, тонкие пальцы в кровь исколотыми иголкой или обожженными горячей отравой было еще больнее, чем вспоминать ужас в ее глазах там, на перроне.

И Уилл твердо сказал себе: если ее все-таки отослали сюда работать, я непременно разыщу ее и спасу!

Вот он и шел, то ли ища девочку, то ли не ища, боясь и на что-то надеясь, и постепенно удалялся от железнодорожного вокзала, углубляясь в самый центр города, а потом – еще дальше, в окраины.

Случилось так, что ноги занесли его в одно особо скверное место. Здесь дома стояли так плотно, что казалось – они жались один к другому в поисках тепла. С обеих сторон здесь громоздились кучи мусора, а в них рылись нищие всех видов и возрастов – старые, молодые, хромые, слепые… Люди и мусор воняли одинаково невыносимо. Уилл начал задыхаться.

К нему подходили с разных сторон, трогали его потасканное пальто, касались волос:

– Подай грошик, паренек… всего один грошик…

– Имейте сердце, молодой человек, поделитесь!

– Мне ужасно жаль, – ответил Уилл. Он никогда не видел такой толпы предельно оборванных, безнадежно грустных людей – ходячие тени, живые скелеты. – У самого ни гроша!

И он поспешил прочь, молясь про себя, чтобы девочке с чердака ни в коем случае не довелось сюда забрести.

Потом он задумался, а не следовало ли ему вернуться на вокзал и продолжить свое путешествие на север, как он изначально и собирался. Покрутив так и сяк эту мысль, Уилл понял, что уехать от девочки не сумеет. По той же самой причине, по которой торчал у нее под окошком изо дня в день, месяц за месяцем…

Наконец очередная, довольно безлюдная улица вывела его на самый край пригорода Клевер-Тауна. Здесь стояли длинные, приземистые складские строения и курсировали грузовые повозки, запряженные очень невеселыми лошадьми, у которых можно было пересчитать все ребра. Воздух здесь казался ощутимо густым, витавшая в нем копоть чувствовалась на языке. На многих складах окна были забраны ставнями, в других сквозь мутные треснувшие стекла угадывались хмурые, истощенные лица, колебавшиеся внутри, словно языки тусклого пламени. Кое-где были распахнуты грузовые ворота, туда въезжали телеги, и Уилл видел, как в обширных, плохо освещенных складских недрах медленно двигались люди.

Вот уже некоторое время у него было очень неприятное чувство, как будто за ним наблюдали. Уилла это пугало, хотя он и не взялся бы сказать, почему. Промежутки между складами мало-помалу делались шире, на пустырях громоздились отвалы битого камня и бурыми пучками торчали жухлые травы. Постепенно перестали попадаться прохожие, но ощущение чужого взгляда не покидало Уилла, и глубоко внутри живота стали распространяться ледяные ниточки настоящего страха. Очень гадкое ощущение, и недовольное урчание желудка, в который за последние сутки попала всего-то единственная картофелина, вовсе не способствовало уверенности в себе.

Тогда Уилл принял решение: вот встретит прохожего и обязательно спросит дорогу обратно на вокзал. И сядет там на поезд, идущий на север. И выбросит из головы все мысли о девочке с чердака!

В это время он проходил мимо очень большого здания, выстроенного из черного, местами заплесневелого камня и усыпанного белесым пеплом. Оно выглядело бы совершенно заброшенным, но наверху торчали четыре черные трубы, и из них густо валил черный же дым. Потом слуха Уилла достигли человеческие голоса, и, завернув за угол, он увидел двоих мужчин. Оба – с грязными, нечесаными волосами, с измазанными в чем-то руками, щербатые и до ужаса гнилозубые. Рядом виднелось несколько телег, крытых толстым брезентом. Какой груз помещался на повозках, Уилл не мог рассмотреть, но ребра и углы, выпиравшие сквозь брезент, позволяли предположить, что там стояли какие-то ящики.

Мужчины о чем-то увлеченно беседовали, вернее, спорили между собой. Уиллу не хотелось к ним обращаться, потому что выглядели они не слишком-то дружелюбно, но все-таки он собрал в кулак все свое мужество и подошел ближе.

По мере приближения он отчетливей услышал их разговор.

Один из двоих тыкал другого в грудь узловатым и кривым указательным пальцем.

– Говорил я тебе, как опасны циркулярные пилы! – говорил он. – Вот уже четвертый маленький ублюдок потерял руку! И это всего лишь за месяц!

Второй мужик равнодушно ковырял в зубах.

– Такая у нас работа, – проговорил он, растягивая слова. – Без пил никуда, они дерево распускают на доски. А без досок – какие гробы?

– Ты меня не учи дело делать! – зарычал первый. – Вся беда – от этих мальчишек! Оглянуться не успеешь, а они уже кончились! Кому руку отхватит, кому ногу, кто р-раз – и без пальцев… Месяц назад одному даже голову отчекрыжило!

– Да найду я тебе новых мальчишек, – ответил второй. – Подумаешь, мальчишек достать!

Уилл остановился, укрываясь за одной из повозок. Сердце колотилось так громко, что он усилием воли приказал ему немножко притихнуть.

– Так ступай и разыщи мне какого-нибудь пацана! – заорал первый. – Давай-давай, шевелись! А не то заставлю оплачивать мне работу, которую я теряю из-за твоей нерадивости!

Уилл очень, очень осторожно попятился прочь, стараясь не производить лишнего шума, но двигаясь при этом как можно быстрей. Как хорошо, что он так к ним и не подошел! Ему были некоторым образом дороги и пальцы, и руки, и ноги, не говоря уже о голове. Еще не хватало, чтобы его заставили совать их под пилу!

И в это самое время ему прямо под каблук попалась стекляшка.

Оба спорщика разом оглянулись на громкий хруст.

Уилл поспешно пригнулся, таясь за большой телегой. В ее оглоблях уже стоял упряжной ослик. Не ожидая для себя ничего особо хорошего, ослик скреб землю копытом и пытался жевать пучок почерневшей от мороза травы…

– Что это было? – проворчал первый мужик.

– У нас тут, кажется, мелкий соглядатай, – сказал второй, и Уилл понял по голосу, что тот ухмылялся. – Прикинь, а вдруг это мальчишка? Как говорится, на ловца и зверь…

Послышались тяжелые шаги. Они неотвратимо приближались. Сейчас его увидят, выволокут из-за телеги и потащат на фабрику, где станут бить, обижать и ругать всякими словами, – чего доброго, даже бесполезным, как выражался алхимик! Дотянувшись, Уилл приподнял край тяжелого брезентового тента и юркнул в повозку, спрятавшись среди груза.

Сделал это он очень вовремя – двое мужчин как раз обходили телегу с другой стороны.

Под брезентом было темно и даже тепло. Зажмурившись для верности, Уилл замер и стал молиться, чтобы его не нашли.

Он слышал, как снаружи шаркали башмаки и доносилось невнятное бормотание.

– Черт меня побери, – сказал наконец первый. – Я поклясться мог, что кое-что слышал!

– Крыса пробежала, наверное.

– Не глупи! Крысы так не топочут!

– Ага, щас! Да я на заводе таких крысаков видел – впору ботинки носить и часы карманные навешивать…

– Что, правда? А я-то радуюсь, что моя половина хоть крыс в котелок не бросает, когда мясо заканчивается…

– Хорош врать, у тебя и жены-то нет!

Когда голоса отдалились, Уилл позволил себе с облегчением выдохнуть. Ловцы мальчишек, кажется, уходили. Когда перебранку больше нельзя было слышать, Уилл отважился открыть глаза…

И увидел прямо перед собой девочку с чердака.

У него едва не вырвался вскрик, но девочка быстрым движением прижала пальчик к губам и замотала головой, так что вскрик удивления пришлось проглотить.

Тут повозка тяжело содрогнулась, застонала и подалась вперед, и Уилл услышал снаружи голос, произносивший:

– Полегче, полегче! Сейчас маленько поднатужимся – и выезжаем…

Уилл сообразил, что это возчик разговаривал с осликом. И в самом деле, у передка телеги проскрежетали по мостовой тяжелые башмаки, по боковине тента хлопнул кожаный кнут.

– Вот так, малыш, молодца…

И повозка скрипуче закачалась, выезжая на улицу.

Только теперь, когда никто не мог их услышать, Уилл отважился прошептать:

– Что… что ты… тут делаешь?

– Безбилетничаю, – миролюбиво отозвалась девочка. – А ты что подумал?

– Безбилетничают обычно на кораблях, – не удержавшись, заметил Уилл. По крайней мере, именно так было принято выражаться в портовом Заупокой-Сити.

– Ну хорошо. Еду зайцем. Мне на запад надо, а повозка как раз туда направляется. Я слышала, как они говорили. Вот мы сюда и забрались…

Уилл никак не мог понять, узнала ли его девочка с чердака. Хорошо уже то, что она, по крайней мере, сбежать от него не пыталась. Видимо, потому, что они оба прятались под тентом на движущейся телеге, нагруженной… нагруженной чем?

Уилл сощурился, пытаясь распознать деревянные силуэты вокруг. Ящики покачивались в темноте, глухо стукаясь один о другой, и Уиллу вдруг стало нехорошо. Потому что это были не просто ящики, это были гробы! Повсюду кругом!.. Оставалось только надеяться, что гробы были пустыми…

Девочка, покинувшая чердак, сидела в узкой щели между двумя гробами, бережно держа на коленях деревянную шкатулку. Уиллу бросилось в глаза, что шкатулка была точь-в-точь как те, в которых алхимик, бывало, пересылал магию. Он погнал эту мысль прочь, собираясь накрепко забыть алхимика и никогда, никогда больше не вспоминать про него!

Уилл осторожно подсел к девочке. Она зачем-то посмотрела на пустое место по левую руку от него и, кажется, с трудом сдержала смешок.

– Что смешного?

– Да так. – И она прикусила губу. – Ты их чуть не придавил, вот и все. Правда, их не очень-то и придавишь, так что ничего не случилось.

Уилл почувствовал себя сбитым с толку. Кроме них да еще возчика, ни единой живой души на повозке не наблюдалось. Что же касается мертвецов, быть может, лежавших в этих гробах… Ох, лучше даже не думать!

– Придавил – кого?

Она открыла рот, намереваясь что-то сказать, но осеклась и только мотнула головой.

Может, дело действительно обстояло так, как утверждала тетка с клюкой. Может, эта девочка доводилась Спятившему Шляпнику[4] родной внучкой. Ну хорошо, он должен был испугаться? Или просто опечалиться?

– Почему ты тогда от меня убежала? – пустил он пробный шар.

Девочка искоса посмотрела на него, и на какой-то миг ее личико омрачилось тревогой.

– Так ты тот мальчик, которого я видела на вокзале! – проговорила она, похоже, только теперь его толком узнав. – Ты был с полисменом и той ужасной старухой…

– И вовсе даже не с ними я был, – оскорбился Уилл.

– Ну, по крайней мере, мне так показалось, – ответила девочка. – Они за мной гнались, чтобы арестовать, вот я и сбежала. – Снова покосилась на него и подозрительно осведомилась: – Если ты не из полиции, почему выслеживаешь меня?

– Никого я не выслеживаю, – буркнул Уилл и для очистки совести мысленно добавил: в некотором смысле. Девочка казалась ему вполне здравомыслящей, невзирая даже на то, что у нее были воображаемые друзья, и он решил быть с ней откровенным. – Я вообще-то в бегах, – сказал он. – Не знаю даже, куда и податься.

Ее лицо сразу прояснилось.

– Вот и мы из дома сбежали! Так что мы все теперь бездомные, хотя, если честно, у них особо и дома-то не было… уже давным-давно. Ведь не считать же Ту Сторону – домом?

– Ту Сторону?.. – снова запутался Уилл. – Это ты о чем? И кто такие «они»?

Девочка снова прикусила губу, сообразив, что, кажется, сболтнула лишнее.

– Они – это По и Узелок, – все-таки проговорила она. – Неужели ты их не видишь?

Уилл в который раз задумался о ее предполагаемом сумасшествии… И тут на самом краю зрения уловил какое-то нештатное шевеление. Он замер, стараясь вовсе не двигаться, и устремил взгляд в темноту. Там в самом деле что-то двигалось, постепенно проявляясь в потемках, – так, словно темнота была водной глубиной, и там, под поверхностью, двигались сразу две тени. Одна побольше, другая поменьше… А потом, ни дать ни взять настроившись на нужную волну, он увидел обоих ясно и четко. Одна тень напоминала ребенка ростом где-то с самого Уилла, вторая – маленькая и лохматая – по первому впечатлению показалась ему собачкой. Или большой кошкой. Поди разбери, когда все так расплывчато!

Опамятовавшись, Уилл так и ахнул:

– Кто… что это там?!

– А на кого мы, по-твоему, похожи? – Отчетливо слышимый голос звучал раздраженно.

Девочка указала пальцем:

– Это По… Оно бывает немного несдержанным, не сердись на него. Им на Той Стороне не до приличий. А вон то – Узелок.

Косматая тень тихо выдала нечто среднее между «мяу» и «гав».

Уилл с трудом сглотнул:

– Получается, они… они… они – настоящие привидения?!

– Вообще-то со мной можно напрямую общаться, – надулось По, и по краям у него включилась «подсветка» – казалось, края силуэта начали тлеть. – Кажется, уже ясно, что я тоже говорить умею!

– Конечно, это привидения, – сказала девочка. – А ты как думал?

– Да, но ведь они… они… они же… – Уилл не нашел нужных слов и бесповоротно почувствовал себя дураком. Всего глупее казался ему вопрос, который он собирался задать, но обойтись без него было никак невозможно. Он только не знал, к кому обратиться, к девочке или к этому По, так что просто закрыл глаза и осведомился в пространство: – А призраки… они не опасны? Я слышал, они людей пугают?..

– Либо ты завязываешь с идиотскими вопросами, – ответило По, – либо я такого холода за шиворот тебе напущу, что все зубы отстучишь!

– По, – проговорила девочка укоризненно. – Ты бы, что ли, помягче…

По обратилось в недвижную глыбу густой тьмы. Уилл заключил, что привидение смертельно обиделось.

– Они совсем не опасные, – сказала девочка, повернувшись к Уиллу. – Вот Узелок, например, такой ласковый…

И, словно в подтверждение этих слов, Уилл ощутил нечто бархатно-мягкое. Он опустил глаза и увидел у себя на коленях темную кляксу, из которой ему в лицо заглядывали два угольно-черных призрачных глаза.

– Мррав, – сказал Узелок.

Уилл осторожно поднес руку и погладил воздух у себя над коленями. Этот воздух показался ему не вполне пустым. В нем вроде бы ощущалась какая-то форма… какое-то присутствие…

Девочка одобрительно кивнула:

– Вот видишь?.. А По, когда не брюзжит, просто настоящее чудо, – добавила она чуть погромче. По буркнуло что-то в ответ, но что именно, Уилл не разобрал.

Он обратил внимание, что девочка называла По «оно», и задумался над этой странностью. Потом спросил:

– По – девочка или мальчик?

– Все различия утрачивают силу на Той Стороне. Так что По – ни то ни другое, и одновременно – все сразу. Точно так же Узелок – ни песик, ни кошка, но вроде как то и другое. Просто – питомец.

Чем дальше, тем интереснее, подумалось Уиллу.

– Но когда-то же они были… более определенными? Когда находились… по сию сторону?

– Ну, наверное, да, – ответила девочка, и Уилл понял, что для нее это особого значения не имело. – Они просто не помнят, и никто не может их за это винить. Они уже очень давно живут на Той Стороне. Так что теперь они – просто По и Узелок, и они – мои друзья! – Она наклонилась к уху Уилла и пояснила: – Они помогли мне убежать с чердака. Меня взаперти там держали…

При упоминании о чердаке сердце Уилла стукнуло невпопад. Он готов был сказать: «А я знаю!» – и поведать ей, как торчал на углу, глядя на ее окно, светившееся в темноте… Но в последний момент застеснялся и просто спросил:

– А почему ты убежала?

Девочка поерзала на месте, кажется, впервые ощутив некоторую неловкость.

– Просто время пришло, – расплывчато ответила она, но рука сама собой потянулась к деревянному ящичку, лежавшему на коленях. Уилл невольно задумался о том, что могло там храниться. Еще он подумал о шкатулке, которую должен был доставить Первой Леди и с которой, по сути, начались все его беды. Ну ведь точь-в-точь как эта была!.. Вот бы знать, какое непотребство держал в ней мистер Грей? Лягушачьи лапки, глаза тритонов, еще какую-то гадость?..

– Ну а ты? – спросила вдруг девочка. – Ты-то из-за чего здесь оказался?

Уилл тотчас решил, что она могла плохо подумать о нем из-за путаницы, которую он устроил с доставкой алхимического волшебства, и, не желая выглядеть в ее глазах недотепой, просто сказал:

– Да так… Захотелось немного мир посмотреть.

По кашлянуло в углу, и Уилл заподозрил, что привидение некоторым образом распознало неправду. Он быстро продолжил:

– Пошел на вокзал, прыгнул в первый же поезд. Спрятался от кондуктора в туалете, пока тот билеты смотрел… А то за здорово живешь бы с поезда вылетел!

– Ну ты и молодец! Умница, – одобрила девочка, и Уилл исполнился внутреннего свечения. Кажется, еще ни разу в жизни его не называли ни умницей, ни молодцом. – А нам пришлось прятаться в багажном вагоне. Ну и пылища же там!

– Во-во, я тоже все время так делаю, – позволил себе Уилл невинное хвастовство. – Не по мне это, на одном месте сидеть!

По опять кашлянуло.

Ну и шут с ним, главное, что девочка ему вроде поверила. У нее так и округлились глаза:

– А родители тебя не разыскивают?

Настал черед Уилла заерзать на жестком днище повозки:

– Я… нету у меня никаких родителей. Я сирота.

– Ой, прости, – сказала девочка. Помолчала и вдруг призналась: – Знаешь, а я тоже сирота. У меня и мама, и папа умерли.

– Мне жаль, – сказал Уилл. – Правда.

– Теперь мой папа на Той Стороне, – продолжала девочка. – Мы поэтому на запад и едем. Мы должны доставить его пепел домой, под иву… Там он сможет упокоиться с миром и отправиться дальше, в Иную Жизнь.

И она кивнула на коробочку у себя на коленях.

– Ясно, – протянул Уилл, хотя ничего толком не понял. Девочка была куда более странной, чем он мог ожидать. Он понял, что особого значения это для него не имеет.

– Может, твои родители тоже там, на Той Стороне, – сказала она.

– Может, – согласился Уилл. На самом деле он никогда на сей счет не задумывался. Он только знал, что они умерли во время эпидемии жестокого гриппа. Он в то время только-только родился и, конечно, их не запомнил.

Тут девочка неожиданно рассмеялась.

– Двое бездомных сирот, – сказала она, – и два привидения! Ну и компания подобралась!

– Да уж, – сказал Уилл.

– Компашка что надо, – буркнуло По.

– Мррав, – откликнулся Узелок.

Девочка протянула Уиллу узкую бледненькую ладошку.

– Меня зовут Лайзл, – сказала она.

У него снова невпопад стукнуло сердце. Лайзл! Ее зовут Лайзл! Как отчаянно он хотел узнать ее имя, и вот теперь, когда все вдруг выяснилось, нашел, что оно идеально ей подходило.

– А я – Уильям, – сказал он. – Можешь звать меня просто Уилл.

Он взял ее руку, и они улыбнулись друг другу в темноте.

Тарахтящая повозка катилась на запад, везя груз гробов и четверых безбилетников…

Часть III. Перестановки и воссоединения

Глава девятнадцатая

Этот год для миссис Сопло выдался очень тяжелым… Она была владелицей одноименной гостиницы с рестораном, помещавшейся на Кривой улице в городе Удач-Вилле.

Удач-Вилль был городом в некотором роде пограничным. Дальше по дороге на целых сорок семь миль не было ни единого населенного пункта. Дорога углублялась в красноватые холмы, где кругом простирались только поля да поля и лишь временами попадались фермерские дома.

Вот вам и причина, по которой ресторан и гостиница «Сопло» никогда не приносили особых доходов. Для этого здесь было попросту слишком мало приезжих. Разве что изредка забредет охотник-промысловик, держащий путь на север, да появятся сезонные рабочие, ищущие найма на фермах. Тем не менее если уж кто действительно прибывал в Удач-Вилль, то непременно останавливался в «Сопло», ибо других гостиниц в городке не имелось. Поэтому миссис Сопло без зазрения совести бодяжила водой супы и рагу и очень редко меняла белье в номерах, а в помощниках у нее ходил малолетний, несколько туповатый парнишка, лишившийся глаза во время аварии на шахте. Хозяйка платила ему безбожно маленькое жалованье, а ничего не подозревающим гостям вместо добрых ломтей мяса подавала обрезки от ножек и голов.

Таким образом ей удавалось худо-бедно сводить концы с концами.

Однако нынешний год выдался особенным. Как же тяжко пришлось бедной миссис Сопло!

Если б не это, вряд ли бы она пустила в свою гостиницу черноволосого человека, нарисовавшегося с утра пораньше у нее на пороге, бурча, что ему нужна комната – и пожрать. Она ведь сразу почуяла, что постоялец был «мутным», точно небеса над Кривой улицей. Ворюга, разбойник, а чего доброго, и убивец! Правда, он выложил на конторку две полновесные серебряные монеты. Весьма грязные и, без сомнения, краденые. Но деньги есть деньги – и миссис Сопло не смогла ему отказать.

И вот она наблюдала за тем, как он жадно заглатывал уже третью миску картофельного супа – так жадно, что беловатый навар стекал по его длинной засаленной бороде. Глядя на это, миссис Сопло только вздохнула. Были же времена – давным-давно, когда еще солнце светило, – и все кругом зеленело, и процветали окрестные фермы, и за столики в ее заведении присаживались добропорядочные трудяги, – пахари, жнецы, сборщики яблок и скотоводы. Они пили ее слабенькое вино и охотно платили за него втридорога, и смеялись долго и громко, и засиживались у огня, распевая песни и рассказывая какие-то байки…

Когда в дверь негромко, но настойчиво постучали, миссис Сопло даже причудилось, что вот сейчас она откроет на стук, и внутрь ввалится орава докрасна загорелых, улыбающихся мужиков. «Привет, хозяюшка!» – скажут они, и ресторанчик снова наполнится шумом и смехом…

Можно вообразить ее разочарование, когда за дверью обнаружилась всего-то продрогшая девчушка и при ней – тощий пацан с непомерно большими, оттопыренными, ярко-розовыми от холода ушами. Шел дождь, и с обоих детей буквально текло.

– Извините, пожалуйста, – сказал мальчик, и миссис Сопло тотчас поняла, что он изо всех сил храбрился, только бы не оплошать перед девочкой. – Не найдется ли тут для нас комнатки на ночь?..

– Мы пришли очень издалека, – подала голос девочка. Голосок был негромкий, очень мягкий и вежливый. – Мы ужасно устали.

И миссис Сопло тотчас поняла, что девочка говорила правду. То-то глаза у нее так и порывались закрыться.

– Комната стоит доллар двадцать пенсов за ночь, – сказала хозяйка гостиницы.

Ребятишки переглянулись.

– У нас… у нас совсем нету денег, – сказал парнишка, и его голос сорвался.

– В таком случае у меня нету комнат, – ответила миссис Сопло и начала закрывать дверь.

– Ну, пожалуйста! – тоненько взмолилась девочка. – Пожалуйста, пустите нас, мы все отработаем! Посуду вымоем, полы подметем…

Миссис Сопло присмотрелась к ним пристальнее. На маленькой бродяжке была бархатная курточка, пусть поношенная и местами почти протертая, но когда-то, несомненно, красивая и дорогая. И в руках она держала деревянную полированную шкатулку…

Снаружи царили мокрые, холодные серые сумерки. На улицах было тихо и пусто.

– Как вы вообще сюда добрались? – подозрительно спросила хозяйка гостиницы. – Откуда держите путь?

Маленькие бледные дети снова переглянулись. Миссис Сопло не взялась бы с определенностью утверждать, в чем тут дело, но впечатление у нее сложилось такое, что оба какое-то мгновение молчали, словно бы прислушиваясь к ветру.

И правда, Лайзл с Уиллом прислушивались, только не к ветру, а к голосу По.

– Как по мне, – сказало привидение, – ей можно сказать все как есть.

– Мы из Клевер-Тауна приехали, – наконец ответил мальчишка. – Мы… э-э-э… на телеге приехали.

– Раз так, какие-то деньги у вас быть должны, – сказала миссис Сопло. – Никто никого задаром не возит.

– Вот мы все и потратили, – запинаясь, выговорил мальчик. Похоже, он был в отчаянии.

Миссис Сопло кивнула на шкатулку у девочки в руках.

– А это что там у тебя? Только не говори мне, будто таскаешь с собой пустую коробочку для бус и колец! Показывай, что имеешь!

За спиной у хозяйки что-то упало с металлическим стуком. Это черноволосый мужчина уронил ложку.

Девочка судорожно прижала ящичек к груди.

– Ничего ценного там нет! – с чувством выговорила она. – Вообще ничего!

– Или вы будете со мной откровенны, или я ничем не смогу вам помочь. – И миссис Сопло снова начала закрывать дверь.

– Ну пожалуйста! – Уилл сунул в дверь ногу, не давая миссис Сопло окончательно захлопнуть ее. Он выдохся и попросту замерзал, одежда на нем вся промокла, а после долгой и тряской поездки ноги отказывались идти. – Только на одну ночь! Утром мы сразу отправимся на запад, за холмы…

– Может, вы даже знаете это место, – немножко воодушевилась Лайзл. – Нам в Красный Дом надо.

Дверь, готовая защемить ногу Уилла, чуть приоткрылась: миссис Сопло приняла во внимание вновь открывшиеся обстоятельства.

– Красный Дом, говорите? – Она окинула Лайзл и Уилла пристальным взглядом и приняла какое-то решение. – Подождите-ка тут!

И она скрылась внутри. Лайзл только успела заметить весьма неприятного черноволосого типа, пялившегося на нее из обеденной комнаты, и дверь, щелкнув, захлопнулась у нее перед носом.

Ждать пришлось достаточно долго.

– Что она там копается? – спросило По и беспокойно замерцало, но ни Лайзл, ни Уилл ничего не ответили. У них на это просто не было сил.

Но вот миссис Сопло вновь появилась. Она несла две горячие картошины, завернутые в чайное полотенце.

– Вот, держите, – сказала она и сунула обе картофелины Уиллу. Тот поспешно сморгнул слезы благодарности, чтобы Лайзл их не увидела. – Я не могу предоставить вам комнату, потому что вам нечем за нее заплатить, но на заднем дворе у меня есть сарай, и там, полагаю, сухо и тепло. Можете переночевать там, если хотите.

– Спасибо, тетенька, – горячо поблагодарила Лайзл. От запаха горячей картошки в животе у нее так и пело.

– М-м-м-м, – неразборчиво отозвалась миссис Сопло. И вновь пристально, суженными глазами уставилась на детей. – До Красного Дома путь неблизкий… Дорогу-то знаете?

– Я… я вроде бы помню, – сказала Лайзл. Уиллу показалось, что особой уверенности в ее голосе не было.

– У подножия холмов вы перво-наперво увидите зеленый дом, – стала объяснять миссис Сопло. – Его так и называют – Вечнозеленым Особняком. Хозяйке, ее зовут миссис Неувядамс, скажете, что это я вас прислала. Она вас накормит и напоит и объяснит, как дальше идти.

Лайзл чуть не бросилась на шею доброй миссис Сопло. Только то и остановило, что хозяйка гостиницы вовсе не выглядела любительницей обниматься. Так что вместо этого Лайзл просто сказала:

– Спасибо вам огромное-преогромное.

– М-м-м-м. – И миссис Сопло дернула подбородком в направлении сарая. – А теперь проваливайте! Час поздний, вам обоим давно спать пора!

И с этими словами она вновь захлопнула дверь. И на сей раз Лайзл с Уиллом услышали, как там, внутри, лязгнул засов.

Вернувшись в обеденную комнату, миссис Сопло обнаружила, что черноволосого постояльца за столом уже не было. Только опустевшая миска стояла на столе в лужице разлитого супа. Хозяйка неодобрительно покачала головой. Люди положительно разучились вести себя в приличных местах!.. Ну ладно, спать ушел, и то хорошо. Как-то неуютно было, когда он тут ошивался. От оценивающего взгляда черноволосого на миссис Сопло нападала чесотка. Все время казалось, этот тип о том только и думал, сколько денег сможет выручить за золотые коронки, выдернутые у нее изо рта. А чего доброго, еще и прикидывал, не получится ли продать ее расчлененное тело мяснику под видом, скажем, свинины…

Миссис Сопло прошла на кухню. Там, пристроившись в уголке, ее одноглазый работник играл с клубком ниток, точно котенок.

– Ты! – сказала миссис Сопло, и мальчуган поспешно вскочил. Один глаз виновато поблескивал, вместо второго угадывалась пустая ямка под сморщенным, исцарапанным веком. Миссис Сопло так и не сумела пока привыкнуть к ее виду. Поэтому, разговаривая с мальчиком, всегда старательно смотрела ему на кончик носа. – Ты сейчас возьмешь Бенни… – так звали ее мула, существо костлявое и достаточно злобное, – и поедешь в Вечнозеленый Особняк.

– Да, мэм, – невнятно отозвался малолетний калека.

Хозяйка между тем выудила из кармана передника опрятную беленькую карточку. Это визитку ей не далее как утром вручила высокая дама в длинной-предлинной меховой шубе. На лицевой стороне красовались изящные буквы, и от карточки до сих пор едва уловимо пахло изысканными духами. Миссис Сопло еще раз перечитала написанное.

– Когда приедешь, – продолжала она, – отыщешь там даму, которую называют Первой Леди. Передашь ей, что появились новости о сбежавших ребятишках. Они, оказывается, держат путь в Красный Дом… А ну-ка, повтори!

– Держат путь в Красный Дом, – послушно повторил одноглазый.

Миссис Сопло удовлетворенно кивнула.

– Они должны добраться до особняка завтра к вечеру. Скажешь Первой Леди, чтобы была наготове!

– Да, мэм. – Маленький работник решительно натянул на уши шапку и собрался на выход.

– А ну дослушай сперва! – Миссис Сопло сверлила взглядом его нос. – Самое важное! Напомни ей о вознаграждении, которое она пообещала. Две цельные золотые монеты, ни в коем разе не меньше!.. Ступай и смотри, без денег не возвращайся!

Мальчик бросился в заднюю дверь, а хозяйка только вздохнула. Погладила пальцами квадратик атласной бумаги и убрала его обратно в карман.

Отчаянные времена, подумалось ей, требуют отчаянных мер…

Глава двадцатая

Лайзл с Уиллом жадно проглотили подаренные картофелины, даже еще не дойдя до старого сарая. Проглотили, едва ощущая вкус, обжигая пальцы и языки. Картофелины едва притупили их голод, но лучше уж немножко еды, чем вообще никакой.

В углу сарая, оказавшегося, как и говорила хозяйка, сухим и даже относительно теплым, да и навозом здесь если и пахло, то самую чуточку, – обнаружилось одно-единственное шерстяное одеяло.

– Придется потесниться, – зевнула Лайзл, осторожно ставя свою шкатулку на пол. Они с Уиллом улеглись бок о бок и до самых подбородков натянули на себя одеяло. – Ты ведь постережешь, По?.. – уже совсем сонным голосом спросила она.

– Постерегу, – сказало привидение. – И разбужу на рассвете.

Ни Лайзл, ни Уилл не поблагодарили его. Они уже спали, дружно посапывая, только одеяло размеренно поднималось и опускалось…

Глядя на них, По испытало такое чувство, будто откуда-то протянулась огромная рука и ущипнула самую сердцевину его сути. Привидение удивилось и несколько забеспокоилось, а из глубины памяти стали выплывать смутные образы. Вот дети собираются в кружок (По вдруг вспомнило давно забытое слово: игра), и лишь По одиноко стоит в сторонке – его не взяли.

Не взяли! Привидение примерилось еще к двум словам, которых тоже долго-долго не произносило. На Той Стороне не нужно к кому-то или к чему-то принадлежать, перед лицом Всеобщности всякая иная общность меркнет и исчезает; что о ней переживать? Бесплотный дух принадлежал Той Стороне, небу, воздуху и темному тоннелю времен, у которого нет ни стен, ни пола, ни потолка, лишь бесконечная протяженность…

Слишком долго мы с тобой пробыли на Этой Стороне, – послало По мысль Узелку, и, как всегда, в ответ раздалось согласное «мррав». – Нам тут не место…

Мррав.

– Пойдем, навестим-ка наше местечко, – вслух сказало По.

И они с Узелком тотчас же покинули мир живых с его бесконечными углами, запертыми дверьми и острыми, твердыми гранями. Просто сделали шаг на Ту Сторону – и исчезли на Этой.

По имело в виду задержаться там всего лишь ни минутку-другую, будучи уверено, что за это время с Лайзл никаких бед не стрясется.

Однако очень трудно уследить за временем, пребывая на Той Стороне. Там ведь нет никаких границ, одна бесконечность, там нет ни секунд, ни лет, ни часов, лишь время и пространство во всей их первозданности… Так что на Этой Стороне, где спали в сарае Лайзл и Уилл, минуты постепенно складывались в часы. А когда минула полночь, дверь еле слышно скрипнула, открываясь, и черноволосый тип осторожно скользнул внутрь.

Миссис Сопло хорошо разбиралась в людях: он был законченным профессиональным преступником, вором-рецидивистом по прозвищу Липучка. Он без зазрения совести крал все, что не было приколочено: деньги из церковной кружки для пожертвований, конфетку у маленького ребенка, последнюю рубаху у нищего. Про него говорили, будто его длинные, бледные пальцы сами собой притягивали к себе монеты, серьги, целые кошельки. Это свойство и принесло ему его кликуху – Липучка.

От него не укрылось, как ревностно оберегала девчушка свой ящичек, и он, подобно миссис Сопло, тотчас заподозрил, что она говорила неправду, утверждая, будто там совсем ничего не было.

И в самом деле, с чего бы ей при себе пустую шкатулку держать?..

И потом, коробочка была не простая, а явно предназначенная для хранения драгоценностей…

Стоя в темноте, слушая сонное дыхание двоих спящих детей, Липучка позволил себе с удовлетворением улыбнуться. Он уже явственно представлял себе выложенное бархатом нутро и на бархате – чьи-то фамильные драгоценности. Золото, серебро, крохотные блескучие «брюлики»…

Это будет приз из тех, которые попадаются раз в жизни. Достойный венец его карьеры вора. Не о таком ли он мальчишкой мечтал в Ховардс-Глен, когда они пихались и щипались со старшей сестрой, споря из-за узкой лежанки? Как он жаждал разбогатеть – настолько, чтобы купить огромный собственный дом, и купаться в роскоши и деньгах, и по локоть запускать руки в золото!.. Чтобы прожигать жизнь, спускать и накапливать бессчетные богатства… Чтобы лелеять и любить свои денежки!..

Тихо-тихо крался он по сараю… Его шаги не потревожили даже летучих мышей, спавших (дождь, как-никак) на стропилах. Как всегда в таких случаях, сердце вора отчаянно колотилось. Нет, не от волнения. Многолетняя практика сделала его выдающимся мастером своего дела. Сердце билось всего лишь от радостного предвкушения.

Ближе, ближе, все ближе… И вот он уже стоял над двумя фигурками, свернувшимися под одеялом, точно две запятые. Дюйм за дюймом вор наклонился и вытащил из-под пальто деревянный ящичек с картофельной мукой, похищенной из кладовки миссис Сопло. Тут он вновь позволил себе улыбнуться. Глазомер не подвел – ящичек почти точно совпадал по размерам с девочкиной шкатулкой. Да и весил почти столько же. Так что, если ему хоть сколько-нибудь повезет, к тому времени, когда она заметит подмену, он будет уже далеко. За много-много миль от этой гостиницы…

Он сунул под мышку шкатулку для драгоценностей и поставил на ее место коробку с картофельной мукой и еле удержался от ликующего смешка. Кажется, он провернул кражу века – и до чего же просто все оказалось! Пожалуй, даже слишком просто…

Пятясь, Липучка отступил к двери и выбрался из сарая наружу. Лайзл все так же спала. И Уилл спал. Летучие мыши под потолком – и те спали. Кажется, все кругом смотрело сладкие сны – кроме черноволосого вора, который быстро и целеустремленно шагал улицами Удач-Вилля и, сам того не подозревая, уносил под мышкой величайшее на свете волшебство.

Спустя некоторое время, отодвинув, так сказать, доску в заборе между мирами, По с Узелком проскользнули обратно на Эту Сторону. Здесь По с удивлением обнаружило, что небо по горизонту начало уже бледнеть. Вот тебе и «на минуточку»!.. Оказывается, они с Узелком пробыли на Той Стороне гораздо дольше, чем собирались…

В это самое время Лайзл зашевелилась, потом села, моргая и протирая кулачками глаза.

– Уже пора вставать? – хрипловатым со сна голоском спросила она. Уилл застонал.

– Да, – сказало По.

Лайзл зевнула во весь рот.

– Бедное По, – сказала она. – Ты, наверное, с ума сходило со скуки! Целую ночь сиднем просидеть, присматривая за нами!

По опять испытало странное, полузабытое чувство (вина! Еще одно словечко из далекого прошлого…).

– Да ладно, – сказало оно. – Ничего особенного.

– По вообще-то и сидеть не на чем, – сказал, приподнимаясь на локтях, проснувшийся Уилл. Волосы у него казались всклокоченными даже по сравнению с их обычным состоянием. – Ведь так, По? У тебя ни ног, ни попы, чтобы сидеть!

По не снизошло до ответа. Просто подлетело к окошку и сказало:

– Пора в путь.

Оно уже было собралось сознаться Лайзл в своей отлучке на Ту Сторону, но замечание Уилла напрочь отбило у него это желание.

К тому же, рассудило привидение, коробка стояла на месте, стало быть, ничего не случилось.

Мррав, – мысленно отозвался Узелок. – Мррав…

Глава двадцать первая

Дорога, уводившая за пределы Удач-Вилля, была совсем голой и бесприютной, хотя когда-то, по всей видимости, выглядела совершенно иначе. По обе стороны неширокой грунтовки до горизонта раскинулись лысые, лишенные растительности поля. Большинство ферм пришло в запустение еще годы назад, и, сколько ни оглядывалась Лайзл, ничего знакомого на глаза ей так и не попалось.

Хорошо и то уже, что наконец прекратился дождь! Стало даже немного теплей, и Лайзл с Уиллом расстегнули пальтишки. Несмотря на это, идти быстро не получалось, особенно когда дорога достигла холмов и стала подниматься в предгорья. Тут ее и дорогой-то стало трудно назвать. Временами она совершенно исчезала, и По с Узелком то и дело приходилось подниматься в воздух на разведку, чтобы Лайзл и Уиллу не приходилось зря тратить силы, отыскивая правильный путь, и возвращаться, забредя не туда.

Довольно скоро все без исключения стали раздражительными и нетерпеливыми.

– Зуб даю, – в сотый раз сказала Лайзл, утирая со лба пот, – сегодня эта коробка вдвое тяжелей, чем вчера была…

– Дай я понесу? – тоже в сотый раз предложил Уилл.

– Нет! – отрезала Лайзл.

Уилл что-то буркнул себе под нос и ушел вперед.

– Ты что там бормочешь? – спросила Лайзл. Сердце у нее так и стучало.

– Это сумасшествие! – заорал Уилл, поворачиваясь к ней лицом. – Вся эта поездка – полное сумасшествие! – И от избытка чувств он пнул крупный валун, видневшийся слева. Пальцы пронзила острая боль, и Уилл запрыгал на одной ноге, поджав ушибленную. – Весь день идем, идем, идем – и пока еще никуда не пришли! За последние два часа я мимо этого камня уже двадцать раз проходил, на что угодно поспорю!

– По-твоему, я плохой проводник? – холодно осведомилось По, а Узелок издал нечто среднее между шипением и рыком.

– Дико извиняюсь, – сказал Уилл, – но лично мне привидения особого доверия не внушают. Может, оно нас в эту глушь завело, чтобы тут и прикончить…

– Ага, чтобы провести вечность в твоем восхитительном обществе? Слуга покорный!..

– Хватит, хватит, перестаньте! – закричала Лайзл, да так громко, что По и Уилл сразу бросили препираться. Девочка устало опустилась на землю. – Все без толку, – сказала она. – Так мы правда никуда не доберемся. Мы забрались неизвестно куда и, кажется, потерялись. А тут еще и вы двое ссориться взялись! Кошмар какой-то!.. Смотреть на это не могу!..

По ее щеке скатилась слеза и повисла на подбородке.

Уилл делано рассмеялся.

– Мы с По и не думали ссориться, – ответил он, изображая веселье. – Это у нас шутки такие. Правда ведь, По?

– Шутки? Это что?.. – решило было привидение выяснить еще одно полузнакомое слово, но натолкнулось на свирепый взгляд Уилла и сочло за лучшее подтвердить: – Да. Точно. Шутки…

Лайзл утерла нос рукавом курточки:

– Правда?

И опять всхлипнула.

Уилл энергично закивал, и привидение поспешно повторило его движение. Оба здорово смутились и чувствовали себя совершенно несчастными оттого, что Лайзл была несчастна. И каждый желал больше всего, чтобы за той первой слезинкой ни в коем случае не последовала вторая. Утешать плачущих девочек ни Уилл, ни По не умели.

И только Узелок сразу поспешил к ней и как можно плотнее прильнул своей сущностью к ее сути, так что в душе у нее разлилось ободряющее тепло. Лайзл смахнула слезинку с подбородка тыльной стороной кисти.

Уилл решился заговорить снова.

– Э-э-э… Лайзл, все будет елочкой, – сказал он, чувствуя себя ужасно неловко. – Прорвемся. Вот увидишь.

В этот самый момент по холмам, порождая эхо, раскатился жуткий, пронзительный крик. Лайзл ахнула и едва не выронила шкатулку. Уилл так и подскочил, и даже По поспешно юркнуло на Ту Сторону, правда, чтобы вновь появиться всего через секунду.

– Что это было? – испуганно спросила Лайзл. Трудный путь впереди, равно как и ссора Уилла с По, мгновенно были забыты.

– Может, волк, может, еще что… – неуверенно предположил Уилл. Он ни разу не слышал, как воет настоящий живой волк, и только предполагал, что волчий вой должен был быть столь же ужасен.

– Надо двигаться, – сказало По. – А то скоро стемнеет.

Лайзл не без труда поднялась на ноги. У нее болели и жаловались все мышцы. И, когда Уилл в очередной раз предложил ей понести коробку, она протянула ее ему, только предупредив:

– Смотри, не урони…

– Ни за что.

– Поклянись!

Уилл изобразил косой крест у себя на груди, там, где стучало сердце.

И они двинулись дальше.

Глава двадцать вторая

Ужасающий вопль, так перепугавший Лайзл и ее друзей, издал вовсе не волк.

Это кричал Липучка, который только теперь, удалившись от городка на безопасное, как ему казалось, расстояние, опустил наземь похищенную шкатулку и дрожащими от жадности пальцами отомкнул крышку.

…Какими словами можно передать его оскорбленные чувства, его ярость и чудовищное разочарование, когда вместо рубиновых ожерелий, жемчужных бус и маленьких, переливчатых, звенящих колечек он обнаружил под крышкой всего лишь кучку никчемной пыли?

(Ибо так, в виде пыли, предстала его глазам великая магия.)

Наше перо воистину бессильно изобразить бурю, бушевавшую в корыстной душе вора. Он и сам не взялся бы ее описать – и поэтому просто завыл во все горло, оглашая холмы.

Если бы Липучка удосужился пристальней изучить содержимое шкатулки, не исключено, что он бы отметил некие необычные свойства субстанции, на беглый взгляд показавшейся ему простой пылью. Например, то, как она едва уловимо мерцала и тихонько двигалась, перетекая с места на место. Еще он бы заметил, что под определенными углами зрения казалось, будто «пыль» испускала сияние, наводившее на мысли о давно запропавшем солнце. И еще то, что она была вовсе не равномерного темно-серого цвета, – нет, в ней мерцали искорки радуги, от синего и пурпурного до алого и зеленого.

Но Липучка вглядываться не стал. В ярости он размахнулся ногой и наподдал шкатулку коротким, резким пинком. Ларчик взлетел на несколько футов и с треском приземлился на камни. Липучка со злорадством наблюдал, как отскочила защелка, как распахнулась деревянная крышка…

Тут его поразила неожиданная мысль. Он вдруг понял, что девчонка его попросту одурачила! Она каким-то образом догадалась, что он пронюхал о ее драгоценностях, и перед сном спрятала их, подсунув ему никчемную пыль!

Эта идея оказалась сущим спасением. Ну конечно же, драгоценности существовали, они просто не могли не существовать! А значит, и блестящая будущность, которую когда-то, еще в Ховардс-Глен, намечтал себе Липучка, оставалась по-прежнему достижимой.

(И – о, как он отомстит, разбогатев, своей вероломной и вредоносной старшей сестре!.. Он выследит ее, где бы она теперь ни была, и заставит сполна отплатить за все свои обиды. За то, что таскала его за уши, щипала за локти и называла поганой глистой!..)

Липучке запомнилось, что девочка спрашивала дорогу к Красному Дому. Вот туда он и направится. Теперь он ни к кому не станет подкрадываться в ночи. Он завладеет драгоценностями девчонки, даже если потребуется выкручивать их из ее мертвых, холодеющих пальцев!

Липучка улыбнулся, предвкушая, как это произойдет.

А магия, оказавшись на открытом воздухе, высыпалась из коробки на землю. И медленно, медленно, подхваченная ветерком, принялась распространяться по поверхности мира…

Глава двадцать третья

Мало-помалу заросшая дорога, которой следовали Лайзл, Уилл и По с Узелком, направилась вниз и прочь из холмов. Когда наконец они вновь оказались на равнине, сквозь тонкий покров облаков уже начинали просвечивать звезды. Дорога к тому времени пропала совсем. Повсюду расстилались нагие поля, утратившие плодородие. А впереди, в отдалении, виднелся довольно большой дом. И в его окнах приветливо горели свечи.

– Это, наверное, и есть Вечнозеленый Особняк, – сказала Лайзл. – Там мы сможем заночевать.

Никто ей не возразил. Сегодняшний долгий и многотрудный пеший переход измотал всех. Устало даже По – естественно, не в физическом смысле. Его сущность саднила и болела от бесконечных метаний вперед-назад, от необходимости все время ждать медлительных смертных, от необходимости держать рот на замке, когда Уилл в тысяча первый раз наклонялся вытрясти из башмака камешек.

И вот они шли к дому по схваченной заморозком земле, а кругом было тихо-тихо – ни голоса, ни ветерка. Каждый шаг вперед наполнял Лайзл все большей надеждой. Скоро они завалятся в мягкие, теплые постели и, может быть, их даже покормят. И, что важнее, теперь они были совсем рядом с Красным Домом. Лайзл в этом нисколько не сомневалась. Красный Дом стоял всего в одной-двух милях от края холмов. Завтра долгий путь будет окончен, и душа ее отца обретет покой. А потом…

Вот что касается этого «потом», тут она, по совести говоря, ни в чем не была уверена. Она попросту гнала эту мысль прочь. Вот когда настанет «потом», тогда и задумается. Или По что-нибудь изобретет. Может, они с Уиллом просто пойдут работать в гостиницу «Сопло», к той доброй хозяйке…

Уилл тоже как мог спешил к Вечнозеленому Особняку, вот только ноги у него заплетались. Лайзл говорила правду, ларчик оказался очень тяжелым. И еще Уилл был так голоден, что живот аж болел. Там ни дать ни взять барахтался маленький, но исключительно злобный и когтистый зверек.

Когда до заветного крыльца осталось каких-нибудь тридцать футов, Лайзл собрала последние силы и побежала.

– Скорей, Уилл! – крикнула она. – Мы почти пришли!

Уилл попытался последовать ее примеру, и ступню пронзила острая боль. В дырявый башмак снова попал камешек.

– Блин, – сказал он. – Я сейчас!

Лайзл была уже у двери и решительно стучала в нее. Уилл присел на большой камень, закатал штанину и, ругаясь вполголоса, стащил ботинок с ноги. Дверь дома между тем отворилась.

– Здравствуйте, – расслышал Уилл голос Лайзл. – Мы к вам из Удач-Вилля пришли. Миссис Сопло нам сказала, что вы не откажетесь нас приютить…

Занятый переобуванием, Уилл краем глаза отметил, как широко раскрытая дверь излила в ночь прямоугольник света, и внутри этого света возникла нечеткая человеческая фигура.

– Ну конечно, милочка, – заворковала она. – Входи скорее, входи.

И Уилла словно электрическим током пронизал такой ужас, что он тотчас забыл и про камень в башмаке, и про усталость.

Голос был какой-то… неправильный. Очень уж сладкий.

Как букет, брошенный на разлагающиеся останки.

Уилл узнал этот голос.

– Спасибо большое, – говорила тем временем Лайзл.

– Нет! Нет! – закричал Уилл что было мочи. – Не ходи туда, Лайзл!

Девочка встревоженно оглянулась… Первая Леди шагнула на крыльцо и обеими руками крепко схватила Лайзл, прорычав:

– А ну живо внутрь, дрянь паршивая!

– Беги, Уилл! – завизжала Лайзл, которую Первая Леди силой затаскивала в дом. – И не останавливайся, пока не…

Конец фразы Уиллу услышать не довелось. Дверь захлопнулась, и кругом опять стало очень тихо и очень темно.

Глава двадцать четвертая

Лайзл очнулась, чувствуя себя так, словно ей заехали дубиной по голове. И это было не так уж далеко от правды. Отчаянно отбиваясь от Первой Леди, она ударилась головой о дверной косяк – и обмякла, точно салатный лист в кипятке.

А Первая Леди по ходу дела совершила два очень важных открытия.

Первое: дети начинали куда больше нравиться ей, когда теряли сознание.

И второе: у девчонки не было при себе магии, следовательно, она была у мальчишки.

Лайзл лежала на узкой кровати в комнате с голыми белыми стенами. Лежала совершенно одна. Она не знала, какая участь постигла Узелка и По, не знала, что сталось с Уиллом, и лишь дрожала под тонким шерстяным одеялом, которое на нее кто-то набросил…

За дверью приглушенно спорили мужчина и женщина. Мужской голос показался Лайзл незнакомым, а женский принадлежал особе, которая затащила ее в дверь.

– Он не мог уйти далеко, – говорил мужчина. – Там темно, как в погребе, да и податься ему некуда.

Женщина парировала:

– Значит, ты с легкостью поймаешь его и приведешь сюда!

Лайзл услышала шаги, и голоса отдалились; только долетело слово «бесполезный», произнесенное несколько раз подряд.

Тогда девочка принялась изучать свою комнату. На столике в углу горела масляная лампа, у кровати виднелся простой деревянный стол и при нем – стул. Больше в комнате ничего не было.

Лайзл приподнялась и медленно села. От этого в голове усилилась дурнотная боль. Пришлось даже минутку посидеть, цепляясь за спинку кровати и по буквам повторяя про себя слово «невыразимо».

Наконец Лайзл почувствовала себя в силах подняться. Она не стала проверять дверь – и так было ясно, что ее заперли. Вместо этого Лайзл подошла к окну. Подъемная рама легко скользнула вверх, и в сердце трепыхнулась надежда, но стоило высунуться наружу, как все надежды тотчас съежились и исчезли. Земля оказалась очень далеко внизу – окошко Лайзл помещалось этаже на третьем, если не на четвертом. Точнее сказать было трудно, очень уж неровной и каменистой оказалась почва внизу. А самое ближнее дерево стояло на удалении футов в тридцать. И не дотянешься, и не допрыгнешь.

Новая тюрьма Лайзл выглядела очень надежной. Оставалось надеяться, что Уилл уже пробирался к Красному Дому и уносил с собой прах…

Она снова опустила раму, мимолетно удивившись собственному отражению в стекле. Снаружи царила темнота, так что лицо Лайзл и комната позади отражались, как в зеркале. Сколько раз она видела нечто подобное в окошке своего чердака, когда смотрела сквозь него на внешний мир и силилась вообразить себя его частью! И вот мечта сбылась, она вышла наружу – и запертая девочка, смотревшая из стекла, показалась Лайзл незнакомкой.

Все изменилось. Она изменилась…

Лайзл подумала, что сбежит. Непременно сбежит, чего бы это ни стоило. И пускай она осталась одна, пускай все безнадежно – она отсюда сбежит. Или погибнет, пытаясь. Лучше смерть, чем снова оказаться в плену!

– Привет, – сказало По.

Лайзл так и подскочила, когда привидение материализовалось подле нее, а следом из ниоткуда выскочил очень взволнованный Узелок.

– Где вас носило? – спросила Лайзл. Секунду назад она собиралась воевать в одиночку против целого мира, но при виде своих призрачных друзей едва не запрыгала на одной ножке от радости.

– Я летало сообщить Уиллу, что произошло, – ответило По. – И предупредить его, что ему тоже угрожает опасность.

– С ним все хорошо? Его не поймали? А коробка, коробка цела? – взволнованно расспрашивала Лайзл.

– Он в полном порядке, – с некоторым (как показалось Лайзл) сожалением ответило привидение. – Он успел добежать до леса, и там его навряд ли сумеют найти. И твоя коробка по-прежнему у него.

– Вот это здорово, – сказала Лайзл. – Хотя я пока в толк не возьму, как бы мне отсюда…

– Мррав, мррав, мррав! – подал голос Узелок.

– Ш-ш-ш, – прошипело По. – Кто-то сюда идет! В кровать, живо!

Лайзл поспешно скользнула под одеяло и натянула его до самого носа. В замке звякнул ключ, и дверь открылась вовнутрь комнаты.

– Наша маленькая спящая красавица просну-у-улась, – жизнерадостно пропела Августа Гортензия Корыст-Морбауэр, вплывая в комнату с подносом в руках.

Лайзл так и ахнула:

– Вы… вы-то как здесь оказались?

– Привет, тыковка, здравствуй. – Августа попробовала изобразить улыбку. Получилась гримаса.

– Это кто? – шепнуло По.

– Моя мачеха, – тоже шепотом ответила Лайзл.

Августа не увидела По. Она умела видеть только то, что можно было купить, взвесить, измерить. Поэтому она решила, что Лайзл просто отозвалась на приветствие.

– Ты же знаешь, мне никогда не нравилось это слово, – сказала она, опуская поднос на столик возле кровати. Лайзл увидела глубокую тарелку, накрытую щербатой металлической крышкой.

Девочка приподняла подбородок:

– Я вас называть мамой не буду…

– И не надо, сладенькая. Не называй, – и Августа выставила все зубы в новой гримасе.

Вот уже несколько месяцев Лайзл не видела свою мачеху – разве что издали. Августа никогда не поднималась к ней на чердак. Теперь, лицом к лицу, девочку поразило ее безобразие. Даже невзирая на изысканные чулки, дорогие туфли и шелковое платье, она выглядела жаба жабой. Подобным существам в грязи только валяться.

– Как вы меня нашли? – спросила Лайзл.

Августа присела на кровать, и та застонала под ее немаленьким весом.

– А ты далеко рассчитывала убежать? После такой-то выходки? – И она погрозила Лайзл пальцем. – Первая Леди так расстроилась из-за украденной магии, так расстроилась! Ты себе просто не представляешь! И алхимик расстроился! Пока мы сюда скакали в карете, он только и говорил о том, какие пытки учинит над мальчишкой, когда все завершится. Собирался в червяка его превратить и в птичью клетку засунуть, и это лишь для начала!

Лицо у Августы стало мечтательное. Алхимик определенно нравился ей. Вот, говорила она себе, человек с правильной головой на плечах!

Зато Лайзл что-то ничего не могла уразуметь.

– Магия?.. – переспросила она. – О чем это вы, не пойму?

Августа прищурилась. Насколько она могла судить, девка говорила вполне искренне.

– Почему вообще ты сбежала?

Лайзл какое-то время молчала. Затем повыше подняла голову:

– Я хотела отнести пепел отца к Красному Дому и упокоить под ивой, чтобы он мог отдохнуть… Он сам меня попросил, – добавила она, словно оправдываясь. И кому какое дело, что он не непосредственно с ней говорил, а через По!

– Попросил, говоришь? Он что, к тебе приходил? – спросила Августа, и в ее голосе звучала смертоносная вкрадчивость.

– Д-да, – после секундного замешательства ответила Лайзл. – Он хочет лежать под ивой, рядом с моей мамой.

Объяснять насчет По она мачехе не собиралась. Она уже поняла, что оба привидения для Августы все равно что не существовали.

Лицо Августы сделалось жестким. Она раздумывала, не зная, чему верить. Быть может, Лайзл догадалась о магии и вызвала из небытия призрак отца. Или не догадалась, а стало быть, и не вызвала. В любом случае паршивка о чем-то умалчивала, и Августе это не нравилось. Очень даже не нравилось.

– Так он к тебе приходил? – еще вкрадчивей спросила она.

Если бы Лайзл получше знала свою мачеху, она бы тотчас сообразила – настало время бояться.

– Он теперь на Той Стороне, – уклончиво ответила девочка.

Августа смотрела на девочку, лежавшую на убогой кровати. Как бы не оказалось, что она все же недооценивала Лайзл. Он хочет лежать под ивой, рядом с моей мамой!.. Такого не выдумаешь. Генри Морбауэр, этот сентиментальный слюнтяй, вполне мог подобного пожелать. Тьфу ты! Сколько лет минуло, а он так ту дурочку и не забыл!

И Августа дала себе слово, что в любом случае избавится от пепла как можно скорей. Мало ли на свете поганых вонючих дыр, одна из которых как раз ему подойдет! Пока она, Августа, жива, ни под какой ивой, рядом с какой-то там никчемной первой женой, ему не лежать!

Однако потом она снова скривила физиономию в самом близком подобии улыбки, какое могла выдавить из себя, и сняла с подноса тарелку. Комнату тотчас заполонил восхитительный аромат наваристого куриного бульона, моркови, свежего масла. Рот Лайзл открылся сам собой. Такой роскошной еды – да еще в подобном количестве – она давным-давно не видала. Она сглотнула слюну…

– Ну ладно, хватит болтовни, – закладывая салфетку за ворот рубашки Лайзл, сказала Августа. – Ты вся вымоталась в дороге и, должно быть, с голоду помираешь. На-ка, поешь… – Она склонилась совсем близко к Лайзл, растянутый рот напоминал полумесяц. – Я хочу, чтобы ты была здоровой и сильной!

В одной руке у нее была тарелка, другой она зачерпнула большую ложку горячего супа – золотистая курочка, рис, морковка…

– Ну-ка, раскрывай ротик, – ворковала она. – Сделай «ам»!

Лайзл не очень-то нравилось, что ее собирались кормить, точно маленького ребенка, но голод все заглушил. Она открыла рот. Ложка начала приближаться…

– Нет, Лайзл! – внезапно крикнуло По. – Не надо! Не ешь!

Девочка поспешно захлопнула рот. Ложка ткнулась ей в подбородок, и бульон вылился на салфетку, а кусочки курицы и морковки вместе с зернами риса скатились Лайзл на колени.

– Глупая девчонка! – прошипела Августа, но тотчас опомнилась. – Открой ротик еще раз, дорогуша.

Лайзл покосилась на По. Привидение стояло у самой кровати, его контуры ярко светились от ужаса. Лайзл спросила:

– В чем дело?

– Ни в чем, – сказала Августа, решив, что падчерица обращалась к ней. – Просто пытаюсь свою сладенькую девочку супчиком покормить. Уж Августа его для нее варила, варила… Ну, давай скушаем ложечку?

И она вновь зачерпнула бульону.

– Помнишь, что твой папа сказал мне, когда я встретило его на Той Стороне? – быстро заговорило По. – Не надо было мне тот суп есть… Ну, вспомнила?

У Лайзл голова пошла кругом. Перед внутренним взором проносились картины: вот она наблюдает из чердачного окна за Августой, которая едет в больницу проведать отца Лайзл и двумя руками держит перед собой большую супницу. Вот Лайзл лежит на полу возле отопительной батареи и слушает, как этажом ниже сплетничают служанки. «Что бы люди ни говорили, не может она быть такой уж злодейкой! Хозяину вот своими руками суп каждый день варит и в больницу таскает… Сказывают, самолично его с ложечки кормит, чтобы ни единой капельки не пропало!»

Не надо было мне тот суп есть…

Ужас и ненависть завихрились в груди Лайзл, и этот вихрь породил всего одно слово, ясное, отчетливое и правдивое:

Убийство!

– Открывай рот! – сказала Августа.

– Нет! – вскрикнула Лайзл. Шарахнулась по кровати назад, упираясь спиной в подушки, и наподдала тарелку ногой. Та отлетела прочь и вдребезги разбилась о стену, оставив на ней недолговечную «фреску» из кусочков вареного лука и размякшей петрушки.

Августа в ярости вскочила. Схватила Лайзл за плечи и принялась трясти.

– Дура! – выкрикивала она. – Гадкая, никчемная, дрянная девчонка!

Она так трясла девочку, что у той лязгали зубы. И все-таки Лайзл нашла в себе силы крикнуть в ответ:

– Убийца!

Хватка Августы тотчас разжалась. Лайзл свалилась на смятые простыни и, вскочив, тотчас отбежала, отгородившись от мачехи хотя бы кроватью.

– Ты что сказала?

Голос Августы снова стал очень тихим и вкрадчивым, и на сей раз Лайзл вовремя распознала опасность. Впрочем, ей было все равно. Ее переполняла такая жгучая, раскаленная ненависть, что она не боялась. В эти мгновения она сама была нешуточно опасна.

– Убийца! – повторила Лайзл и так стиснула кулаки, что ногти впились в ладони.

Августа смерила ее взглядом. Обычно невыразительные глаза блестели, как у ядовитой змеи.

– Ты сама не понимаешь, что несешь, – холодно проговорила она наконец. – Ты ударилась головой и плохо соображаешь. Тебе надо поесть, потом поспать, и тогда утром ты почувствуешь себя лучше.

И Августа принялась собирать с пола осколки.

– Очень даже понимаю! – крикнула Лайзл дрожащим от ненависти голосом. – Ты моего папу убила! Ты давала ему яд, а мне все время врала! Даже не пустила меня к нему, когда он умирал!

Августа ответила не сразу. Лайзл успела решить, что сейчас мачеха начнет отпираться. Более того, где-то в глубине души она на это даже надеялась. Но Августа вдруг улыбнулась – страхолюдной улыбкой, похожей на оскал дикой кошки за мгновение до прыжка на добычу, – и Лайзл ощутила тонкое, ледяное лезвие ужаса, поняв, что все было правдой.

– Да, именно так, – тихо произнесла Августа. – Ты правильно догадалась. Это я убила его. Я травила его медленно, капля за каплей, чтобы никто ничего не заподозрил. Кто бы знал, чего мне стоило это долготерпение! Но я выдержала! – Оскал хищницы сделался еще шире. – А вот с тобой, милочка, мне церемониться не придется. На сей раз я все проделаю быстро…

– Не подходи! – сказала Лайзл и добавила, как плюнула: – Ненавижу!

Августа окинула падчерицу оценивающим взглядом, словно прикидывая, какого сопротивления от нее ждать.

– А знаешь, – сказала она затем, – я ведь тебя за глупенькую держала. Выходит, ошиблась… Однако теперь это неважно. – И она направилась к двери. – Сейчас я вернусь. И принесу еще одну тарелку. Я сварила этот суп для тебя, с двойной порцией масла. Обещаю, что вкуса яда ты даже не ощутишь. Людям ведь полагается наслаждаться последним ужином перед смертью, не так ли?

– Не стану я есть! – крикнула Лайзл. – И ты меня не заставишь!

Августа обернулась.

– Тогда голодай, – прошипела она. – Умирай медленно. Ты вольна выбрать себе род смерти, но запомни одно: живой ты из этого дома не выйдешь!

С этими словами она вышла наружу и захлопнула за собой дверь. Лайзл слышала, как провернулся в замке ключ. Тяжелые шаги удалились по коридору. Сделалось тихо…

Глава двадцать пятая

– Будь ты привидением, мы бы живо управились, – в тысячный раз повторило По.

– Да поняла я уже это, поняла, – устало ответила Лайзл.

– Я просто пытаюсь помочь…

– И это я тоже знаю. – Лайзл терла кулачками глаза. Она не ложилась всю ночь и страшно устала. – Извини…

– Ты точно уверена, что не можешь развоплотиться? Даже чуть-чуть?

– Уверена, – вздохнула Лайзл, тяжело усаживаясь на постель. Несколько часов она расхаживала по комнате туда и сюда – от кровати к запертой двери и оттуда к окошку, – но никакого плана собственного освобождения так и не придумала. Она угодила в ловушку, из которой не было видно ни малейшего выхода. Вторая тарелка супа – несомненно, отравленного, – остывала нетронутой на прикроватном столе. Лайзл знала, что Августа в кои веки сказала ей правду. Либо она рано или поздно съест этот суп, либо умрет с голоду.

И никаких надежд на спасение.

По подошло к столу, а потом проследовало непосредственно сквозь стол, словно демонстрируя, как это на самом деле легко.

– Будь ты привидением… – пробормотало оно.

Лайзл вдруг напряглась. Уставилась на По и смотрела на него так долго и пристально, что призрак занервничал, обратившись на всякий случай в едва различимую тень.

– По, – с ноткой изумления в голосе выговорила наконец Лайзл, – а ведь ты право!

– А я и не сомневалось, что право, – ответило По. Ему было слегка не по себе: очень уж непоследовательно вела себя Лайзл. То она читала ему нотации, а в следующий миг вдруг принималась хвалить! Вот и поди пойми их, этих живых. – Но ты ведь не привидение, верно? Так что толку рассуждать?

– Н-н-н-нет, – задумчиво выговорила Лайзл. В ее голове медленно обретал форму какой-то намек на идею, и она очень боялась, как бы едва показавшаяся мысль случайно не улетучилась. – Нет, я не привидение. Но это не значит, что я не могу им притвориться… на некоторое время!

– Не пойму я что-то, о чем ты, – сказало По. Лайзл изъяснялась загадками, а загадок По не любило.

– Я о Той Стороне! – сказала Лайзл и соскочила с кровати, синие глаза возбужденно сверкали. – Понимаешь теперь? Я смогу последовать туда за тобой. А потом мы выйдем обратно на Эту Сторону. Где-нибудь в другом месте, там, где нам уже не будет опасность грозить…

Некоторое время в комнате было очень тихо. Лайзл ждала, затаив дыхание. Замер даже Узелок, что было для него очень нехарактерно.

Затем По произнесло:

– Ничего не получится.

– Почему? – спросила Лайзл. – Почему не получится?

– Живые люди не могут проходить на Ту Сторону. Это неслыханно. Это невозможно проделать!

– Невозможно или просто не принято?

– И то и другое, – сказало По. Его мысли тоже потекли куда-то не туда, принимая неожиданный оборот. – Все равно не сработает. Ни под каким видом не сработает…

– Когда ты уходишь на Ту Сторону, – гнула свое Лайзл, – ты же проникаешь в какую-то щелочку или разрыв, так ведь?

– Ну да, есть места, где ткань Вселенной несколько растягивается и истончается…

– И ты опять же выбираешь, где проскочить с Той Стороны на Эту, правильно я рассуждаю? Выискиваешь путь по всяким тоннелям и переходам?

– Ага, с некоторыми ограничениями…

– Хорошо, тогда почему я не могу проделать того же? Почему бы тебе просто не попробовать провести меня туда, а потом обратно? – Лайзл сделалась очень серьезна и до шепота понизила голос: – Знаешь, По, я ведь в любом случае окажусь на Той Стороне. Если я не отыщу способа выбраться, я туда скоро естественным путем попаду. Либо от яда, либо от голода…

По вновь замолчало. Это ему на ум как-то не приходило.

– Ну… допустим, я попытаюсь, – выговорило оно наконец. – Попробую… несколько увеличить отверстие. Чтобы ты смогла протиснуться во плоти.

Лайзл захлопала в ладоши и на радостях запрыгала по комнате:

– Я знала! Я знала, что мы непременно придумаем!..

– Мы еще не знаем, получится ли, – резко осадило ее По. – Я обещало только попробовать, а за результат не ручаюсь… Если удастся пролезть на Ту Сторону, держись поближе ко мне. Там немыслимые пространства, и некоторые места покажутся тебе очень странными…

– Договорились, – сказала Лайзл, и голос прозвучал чуть хрипловато.

– Я постараюсь провести тебя как можно быстрее к другому отверстию между мирами, и мы выберемся обратно. Учти, я понятия не имею, что может произойти с живым существом, если оно слишком надолго задержится на Той Стороне. Полагаю, ничего особо хорошего…

Лайзл кивнула. Сердце у нее колотилось вдвое чаще обычного, а в горле неожиданно пересохло.

– Ну что, готова? – спросило По.

– Прямо сейчас?..

– А чего дожидаться? – удивилось По. – Так ты готова?

И тут Лайзл замотала головой. Возбуждение сменилось страхом. Она даже пожалела, что вообще выдвинула такую идею…

Однако в глубине души она понимала, что другого способа выбраться все равно нет.

– Ладно, – сказало По. – Попробую соорудить для тебя дверь… – И уже напоследок привидение добавило: – Я не знаю, какой тебе покажется Та Сторона. Не исключено, что ты здорово напугаешься, а скорее всего, просто ничего не сможешь понять. Может, тебе лучше всего будет просто зажмуриться? Просто двигайся на мой голос, и я тебя проведу…

Лайзл кивнула. И тотчас крепко зажмурилась.

Ей померещился едва слышный звук – с таким рвется тонкая оберточная бумага. Потом в лицо потянуло холодным сквозняком.

– Поторопись, – сказало По, и Лайзл поняла по голосу, что привидение на пределе сил удерживало «дверь». – Шагни вперед!

Лайзл шагнула.

И тотчас же вокруг нее все завыло и понеслось. На девочку накинулись ветры сразу с тысячи разных сторон. Весь воздух мгновенно вылетел из легких, она начала задыхаться. Она больше не могла ни двигаться, ни дышать, все тело превратилось в один болезненный вскрик…

И тут она услышала голос По, звучавший, как это ни удивительно, не извне, а где-то внутри.

– Идем быстрей, – сказал этот голос. – Шагай прямо вперед, да не вздумай глаза открывать! Слушай меня! Слушай только мой голос!

Медленно, мучительно, словно продираясь сквозь густую вязкую патоку, Лайзл устремилась вперед, изо всех сил отвоевывая каждый дюйм. Визг и вой по сторонам делались все неистовей, ветры грозили содрать с девочки кожу, ее голова, казалось, готова была лопнуть…

Однако она непрестанно чувствовала в себе присутствие По и слышала его голос: привидение требовало, просило, уговаривало ее не сдаваться. Чувство было очень странное: глубоко внутри что-то словно бы разделилось, и Лайзл несла в себе сразу две личности… не считая Узелка – лохматой и почему-то мокрой тени в сознании. Узелок напряженно пыхтел, волновался и тоже как мог понуждал ее двигаться вперед, вперед, только вперед!

И Лайзл, неся внутри своей сущности обоих своих друзей-привидений, шла к неведомой цели, шагая извилистыми и непонятными тропками Той Стороны…

Ей показалось, будто прошла вечность. В некотором смысле так это и было, только вся вечность убралась в крохотный промежуток между секундами, ибо время теряло смысл на Той Стороне.

Потом в голосе По снова зазвучало предельное напряжение.

– Ну вот, – сказало оно. – Все чисто, можно обратно переходить.

Лайзл по-прежнему держала глаза очень плотно зажмуренными. Открывать их было еще и слишком страшно. Она хотела сделать очередной шаг и… врезалась в плотную стенку.

– Давай, давай! – подгоняло По. – Я не могу держать «дверь» слишком долго!..

– Не получается! – закричала Лайзл. – Что-то не пускает меня!

– Не вижу никаких препятствий! Доверься мне, вот и все!

– Я его чувствую! – Лайзл была готова расплакаться. – Я в стенку уперлась!

– Лайзл. – По говорило тихо, но девочка расслышала в его голосе панику. – Лайзл, Та Сторона начинает тебя забирать. Ты уже чуть-чуть расплываешься…

Лайзл почувствовала, как вскипают в глазах близкие слезы. Все тело налилось немыслимой тяжестью, как если бы ее кожа была оболочкой, от макушки до пяток набитой плотным песком.

По говорило что-то еще, голос привидения дрожал от усилия: оно еле удерживало отверстие между мирами.

– Когда я скажу, ты должна прыгнуть! Поняла? Просто бросайся вперед!

– Но…

– Никаких «но»! – яростно оборвало По. – Ты просто сделаешь это, и все!

– Хорошо, – ответила Лайзл, заранее зная, что у нее все равно не получится. Она утратила способность к движению. Она застыла, замерзла, ее парализовало, ветры вот-вот собирались порвать ее, точно стервятники – мертвечину…

И тут голос По заорал у нее в голове:

– Прыгай!!! Лайзл, прыгай!!!

Лайзл послала мысленный приказ всем своим мышцам. Слово «прыгай» отдалось по всем закоулкам ее сознания, не миновав ни единого чулана и давно забытого уголка. Она подумала о юных воробушках, что прыгали с крыши дома на Хайленд-авеню, – прыгали и взлетали. Воздух, подумала она. Полет. Папа…

И, хотя сдвинуться ей удалось всего на чуть-чуть – на крохотную долю дюйма, – этого оказалось достаточно. Та Сторона ослабила свою хватку. Лайзл испытала что-то вроде падения с чудовищной высоты. Она оказалась в свободном полете и едва не закричала от ужаса. Завывающие голоса ветров достигли немыслимого крещендо…

И вдруг смолкли.

А Лайзл упала на колени и почувствовала под ними твердую, влажную землю.

– Теперь ты в безопасности, – сказало По, и она обратила внимание, что голос привидения снова доносился извне. – Можешь открывать глаза.

Они стояли у опушки темного леса. Вечнозеленый Особняк возвышался на расстоянии в несколько сотен футов. Лайзл даже рассмотрела огонек масляной лампы, горевшей в комнате ее заточения. С этого расстояния окошко казалось всего лишь прямоугольником бледного света.

По было едва различимо. Запредельные усилия, понадобившиеся, чтобы дважды открыть широкие дыры между Сторонами, совершенно вымотали его, превратив в едва различимый контур во тьме.

– У нас получилось!.. – выдохнула Лайзл, не без труда поднимаясь на ноги. Она дрожала всем телом; ей тоже нелегко далось путешествие на Ту Сторону.

– Ага, – просто ответило По.

– Спасибо тебе большое.

– Ага, – повторило По.

Как странно, ведь минуту назад Лайзл несла привидение в себе. Девочка даже не знала, смущаться по этому поводу, радоваться или грустить, так что испытала все чувства разом. Впервые в жизни ограничения «самости» показались ей странноватыми. В самом деле, и почему живой человек способен быть только самим собой и не может вместить в себя кого-то еще?..

Потом на Лайзл вдруг напал смех. Так, без особой причины. Просто она вдруг посмотрела на ситуацию как бы со стороны. Привидение только что спасло ей жизнь, проведя через владения мертвых, – ну не абсурд?.. Начав смеяться, Лайзл никак не могла остановиться. Ее согнуло вдвое, у нее заболел живот…

– Не вижу ничего особо смешного, – буркнуло По. Понемногу его контуры все четче проявлялись в окружающей темноте.

– Ох, По!.. – Лайзл вытерла проступившие на глазах слезы, и тут же ее снова согнуло.

– Мррав, – подал голос Узелок.

– Ладно, хватит рассиживать, – сказало По. – Уилл там один в лесу, надо его найти!

В голосе По снова сквозило едва заметное сожаление. Будь его воля – пускай бы этот мальчишка и дальше болтался по лесу один-одинешенек.

– Правда, По, я даже не знаю, что бы я без тебя делала, – уже входя в лес, с безмерной благодарностью проговорила девочка. – Как я вообще жила до встречи с тобой? Зато теперь мы друзья, и ты ведь никогда не пропадешь насовсем, правда?

По не ответило, но Лайзл решила считать его молчание согласием.

Она была счастлива.

Глава двадцать шестая

Услышав, как сзади хрустнула веточка, Уилл крутанулся на месте, замахиваясь толстой палкой, словно мечом.

– Кто там?!

– Все в порядке, Уилл. – Лайзл вышла из-за дерева, сопровождаемая По и Узелком. – Это мы.

Уилл опустил палку, чувствуя себя глуповато:

– А я уж решил, это алхимик! Или Первая Леди…

– Алхимик? – Лайзл сморщила носик. – Тот, у которого ты работал?

По дороге из Клевер-Тауна Уилл в общих чертах поведал ей о своей жизни. Предпочтя, правда, умолчать о непритязательном статусе ученика.

– Они с Первой Леди пустились за мной в погоню, – пояснил он. – Это из-за коробки с волшебством, которую я потерял. Первая Леди устроила нам засаду в Вечнозеленом Особняке; это она тебя вовнутрь затащила. Короче, все наши беды из-за меня…

Вот так Уилл впервые упомянул об истинной причине своего бегства и даже повесил голову, так ему было стыдно.

Лайзл поспешила успокоить и утешить его.

– Ты тут ни при чем, – сказала она. – За мной гонится моя мачеха. Она хочет, чтобы я умерла… – И девочка прикусила губу, пытаясь сложить воедино все части головоломки. – Интересно, как они выяснили, где нас искать? И как догадались, что мы странствуем вместе?

– Первая Леди все знает, по-моему, – хмуро отозвался Уилл.

– Всего она знать уж точно не может, – возразила Лайзл. – К примеру, она понятия не имеет, что я удрала из особняка… Шкатулка цела?

– Я ее спрятал, – кивнул Уилл. Поднявшись на цыпочки, он сунул руку в дупло большого дуба и вытащил ларчик. – Я собирался…

Тут он смущенно умолк. Собирался он, вообще-то, спасать Лайзл, и непосредственно перед ее появлением вовсю мастерил лестницу из сучьев, прутьев и тому подобного мало-мальски подходящего материала, вот только особо далеко не продвинулся. Он даже отошел в сторону недоделанной лестницы, надеясь, что Лайзл за ним ее не заметит…

Он опоздал.

– А это еще что за штуковина? – поинтересовалось По. Привидение, вполне отошедшее от своего нелегкого испытания, было хорошо видимо в плотной лесной темноте. И оно уже вилось вокруг кучи веток, которые Уилл натаскал отовсюду и начал, как умел, связывать стеблями ползучих растений.

– Да так, ничего, – быстро сказал Уилл, все еще надеясь, что Лайзл не заметит. Но девочка уже заинтересовалась и обошла его.

– Это что? – спросила она и сморщила носик. – Ты что, лестницу мастерил?

Уилл решил, что отпираться нет смысла.

– Ну да, – сказал он, отчего-то чувствуя себя виноватым. – По мне сказало, что они тебя заперли где-то наверху…

– И ты хотел меня выручить? – спросила Лайзл.

– Да, – ответил Уилл. – Хотел попытаться.

Уши у него так и горели. Ни разу в жизни он не испытывал такого смущения. Теперь он отчетливо понимал всю глупость своей затеи. И потом, как выяснилось, Лайзл вовсе не нуждалась в спасителе. Пока он сооружал свою дурацкую лестницу, она самостоятельно выбралась из заточения. Так что алхимик, по всей видимости, говорил сущую правду. Уилл был бесполезен.

И тут вдруг Лайзл обняла его – неожиданно и до того крепко, что он чуть не потерял равновесие. Уилла еще никто ни разу в жизни не обнимал, и он толком даже не знал, как к этому относиться. Волосы Лайзл защекотали ему щеку, он сквозь все слои одежды почувствовал, как билось ее сердце. Он стоял столбом и только желал, чтобы она поскорей его отпустила.

Если минутой раньше он, как ему казалось, достиг предела смущения, то теперь понимал, что погорячился.

– Спасибо, Уилл, – сказала Лайзл. – Ты такой храбрый!

– Я?..

– Да. А еще ты – такой умный!

– Э-э-э… – Теперь, когда Лайзл наконец убрала руки с его плеч, Уилл испытал очень странное чувство. В голове точно лопались звонкие маленькие пузырьки. И еще она немного кружилась. – Э-э-э… то есть…

По громко фыркнуло.

А Лайзл снова почувствовала надежду.

– Идемте, ребята, – сказала она. – Мы теперь, наверное, совсем недалеко от Красного Дома! А еще они скоро обязательно обнаружат, что я убежала, и начнут нас искать!

– Не удивлюсь, если уже ищут, – произнес Уилл.

– Короче, пошли, – подытожило По.

И уже по привычке поплыло впереди, сопровождаемое Узелком.

В ту ночь дул небывалый ветер: крепкий, свежий, пахнувший переменами. У людей от него бежали по спинам мурашки. Старушки кутались в шали, дети дружно плакали, а служанки в богатых домах то и дело вскакивали проверять, закрыты ли ставни.

Уилл с Лайзл тоже чувствовали что-то необычное. Остановившись передохнуть, они вынуждены были прижаться друг к дружке за большим кленом, и все равно холод пробирал до нутра, – ветер как будто чего-то от них хотел и лез во все щели, врываясь в рукава и даже за пазуху.

Августа чувствовала, как этот ветер сочился между половицами Вечнозеленого Особняка, проникал сквозь щели стен и мелкие трещины рам. От этого душу заливало ужасом, которому не было названия. В итоге она побежала на верхний этаж – взглянуть, как там Лайзл, и, войдя, не обнаружила падчерицы.

Алхимик и Первая Леди, носившиеся по лесу с фонарями, ежились и озирались. Что-то ощутила и миссис Сопло. В душу хозяйки гостиницы пролилось острое сожаление, вот только о чем, почему – она не взялась бы сказать…

Вор Липучка, спешивший к Красному Дому, обнаружил, что даже мечты о скором и несметном богатстве уже не могли его согреть.

Что-то почувствовали и некий полисмен, и отчаянно чихающая пожилая дама с тростью, и чуточку тугодумный охранник, у которого из мягкой переноски выглядывала черно-белая кошка; вся эта публика сейчас двигалась через холмы, не оставляя намерения настигнуть Уилла и Лайзл. По дороге они встретили одноглазого мальчугана верхом на муле, и тот в ответ на расспросы о двоих детях заученно выдал фразу, втолкованную ему миссис Сопло: Они держат путь в Красный Дом…

Полицейский вполголоса выругался и плотнее подоткнул шарф.

Тетка очередной раз чихнула и нехорошо покосилась на кошку в переноске.

Кошка съежилась и распушилась, чтобы согреться.

Охранник на всякий случай пощупал шапочку, засунутую в карман.

Мальчик на муле подумал о своем утраченном глазе и о том, как выглядел мир, когда он смотрел на него сразу обоими.

А повсюду неслась, кружилась, рассеивалась, распространялась невероятно могучая магия, уносимая ветром…

Глава двадцать седьмая

Лайзл и Уилл благополучно преодолели лес; По с Узелком разведывали для них путь. Когда поредели деревья и впереди вновь раскинулись пустые поля, небо уже светлело. Когда совсем рассвело, небо стало молочного цвета – сплошной покров облаков без единого разрыва. А ветер все дул – мощный, странный, пробуждающий воспоминания и давно забытые чувства…

– Я поняла, где мы находимся, – сказала Лайзл. Край леса, бесплодные поля, русло пересохшего ручейка, этот ветер… Если раньше она с трудом одолевала винтовую лестницу «башни воспоминаний», то теперь словно летела кувырком с этажа на этаж. Она падала вниз, вниз, к самым истокам своей жизни, и перед ней проносились разрозненные картины былого. Вот свежий запах влажной земли; она стоит по пояс в полевых травах. Вот она бежит к пруду, сверкающему сквозь ивовые ветви, как новенькая монетка. Вот старый колодец с его мшистыми каменными недрами. Смех, веселые крики, легкое поскрипывание половиц старого дома и то, как он, подобно старческим суставам, словно бы распухал перед дождем; любимая игра в прятки; темные чуланы, запах шерсти и нафталина…

Были и другие воспоминания. Менее четкие, более загадочные. О щекотном тепле, касавшемся шеи. О лучезарной глубине чистого неба. О солнце…

– Дом вон там. – Лайзл вытянула руку. Она произнесла это шепотом, словно находясь в церкви; почему-то ей показалось, что говорить следовало именно так. – Вон там, за каменной стенкой. А ива и пруд – чуть-чуть подальше.

Уилл тоже начал понимать, что место, к которому они приближались, было по-настоящему свято. Он даже опустил голову и пошел осторожно, словно беспокоясь, что от его шагов земля могла треснуть. Замешкалось даже По. В мутном свете дня привидение казалось просто большой «запятой» сероватого воздуха, да и та без конца пропадала.

И только Узелок беззаботно несся впереди.

Несмотря на холод и хлещущий ветер, Лайзл вся взмокла, пока они пересекали последнее поле. Ладони сделались скользкими, и, боясь выронить ящичек, Лайзл по очереди вытерла руки о курточку. Они проделали такой путь, чтобы здесь оказаться, и тем не менее девочка до сих пор не слишком задумывалась, что, собственно, она станет делать, когда после стольких лет опять увидит свой дом. Она не думала и о том, как все будет, когда она опустит в землю пепел отца. А ведь тогда она останется уже совсем бесповоротно одна…

Уилл ни дать ни взять подслушал ее мысли.

– С тобой все в порядке? – шепнул мальчик.

– Да, – так же тихо ответила Лайзл и поудобнее перехватила шкатулку. Нет, – сказала она себе. – Я не одна. Я теперь никогда не буду одна. У меня есть Уилл, а еще По и Узелок…

Они добрались до невысокой каменной стены, какими разгораживают поля. Узелок и По рассеянно просочились насквозь, Уилл и Лайзл перелезли следом за ними. Сразу за стеной начинался длинный спуск. И там, впереди, у подножия отлогого холма, стоял Красный Дом. А за ним – плакучая ива и пруд, отражавший холодное серебро неподвижного неба. Листья у ивы были сплошь бурые, от чего старое дерево выглядело еще старше, печальней и «плакучей» обыкновенного.

– Ох, – вырвалось у Лайзл. – Ох, – повторила она, и в груди начала разверзаться неимоверная пустота. Дом, дерево, пруд – все было потрясающе знакомым и в то же время каким-то не таким, как ей помнилось. Все здесь вдруг показалось ей каким-то маленьким, стареньким и облезлым. Это было все равно что подойти поутру к зеркалу – и обнаружить, что за ночь ваше отражение постарело. Или новой родинкой обзавелось. Вот так и обнаруживаешь, что вещи меняются. И твоего на это разрешения совсем даже не спрашивают…

Лайзл все никак не могла справиться с этим ощущением. Она была частью мира, но этот мир ей не принадлежал. Она была в нем всего лишь крохотной растущей крупинкой, микроскопической бородавкой на шкуре слона. Где-то вихрился, пылал, сыпал волшебными искрами центр мироздания, но Лайзл была бесконечно далека от него. Это слегка печалило девочку, но в то же время и утешало.

– Вот тут мы устраивали пикники, – сказала она Уиллу, указывая рукой. – А зимой лепили из снега ангелов…

В горле у нее разрастался тяжелый, удушливый ком.

– Ну что ж. – Уилл хотел приободрить ее, но голос прозвучал слишком уж жизнерадостно. – Давай сделаем то, зачем мы явились сю…

– Тихо! – встревоженно зашипело на него По. – Тут кто-то есть!

И оба привидения тотчас исчезли.

Уилл с Лайзл застыли на месте. Оба изо всех сил напрягали слух, но ничего не могли уловить, кроме завывания ветра да стука собственных сердец.

Потом По и Узелок возвратились. Узелок взволнованно «мрравкал», а По было очень серьезно.

– Это они, – сказало привидение. – Тетка, которую вы называли Первой Леди, и тощий злой дядька при ней.

– Алхимик, – побелел Уилл.

– Скорей, – поторопила Лайзл и побежала к дому. Забраться так далеко – и чтобы у самой цели их кто-то остановил? Не бывать тому! – Там кладовочка есть прямо за лестницей. Спрячемся в ней!

Окна Красного Дома заросли толстыми напластованиями пыли, краска снаружи наполовину облезла – казалось, дом постепенно менял кожу. Однако парадная дверь, к удивлению Лайзл, открылась очень легко.

Алхимик и Первая Леди только-только подходили к дому, когда Лайзл, Уилл, По и Узелок проскользнули внутрь.

– Закрой дверь, – шепнула Лайзл Уиллу, и он так и сделал.

Окна были до того грязными, что свет совершенно не проникал в помещение. Теперь, когда дверь закрылась, Лайзл почти ничего не видела.

– Как думаешь, они нас заметили? – шепотом спросил Уилл.

– Не знаю, – ответила Лайзл.

– Мы с Узелком подежурим снаружи, – сказало По. – Как только выяснится, сюда ли топают те двое, сразу вам скажем.

И призраки испарились.

Некоторое время Лайзл с Уиллом так и стояли у двери, напряженно прислушиваясь. Они слышали, как переговаривались, спускаясь по склону, алхимик и Первая Леди. Сухая трава, покрытая примерзшей росой, на каждом шагу хрустела у них под ногами.

– Никаких признаков беглецов, – сказала Первая Леди.

– Не удивлюсь, если мы их обогнали, – ответил алхимик.

– Идем, – шепнула Лайзл. – Сюда… за мной…

И она очень осторожно двинулась в сторону лестницы, находившейся в задней части дома. Она пробиралась на ощупь, ведя руками по стенам неширокого коридора. Обои трескались и облетали у нее прямо под пальцами. Она хорошо помнила их: желтые, разрисованные пурпурными анютиными глазками. Воздух в доме был застоявшийся и затхлый, пахнущий плесенью: сколько же времени не открывали в нем окна?.. И все равно Лайзл упорно казалось, что сквозь все запахи запустения пробивались другие, памятные ей. Наплывали ароматы свежих булочек и печенья, дикого вереска, счастья…

Уилл следовал за ней по пятам, но он был тяжелее, и в какой-то момент под ногой у него скрипнула половица.

– Тише ты! – шепотом прикрикнула Лайзл.

– Постараюсь… – так же шепотом отозвался Уилл.

Дюйм за дюймом пробирались они по неосвещенному коридору. Лайзл все старалась вызвать в памяти расположение комнат первого этажа. Вот здесь, справа, в прежние времена была кухня… И точно, ее пальцы коснулись распашных дверей. Это значило, что по левую руку прямо сейчас должна была открыться столовая…

– АПЧХИ!

– Будь здоров, – сказала Лайзл.

– Будь здорова, – произнес Уилл.

– Я не чихала, – удивилась Лайзл.

– И я не чихал, – ответил Уилл, и его голос дрогнул от страха. – Слушай, по-моему, это…

Закончить фразу он не успел. Всюду вдруг зажглись яркие лампы, и поднялся крик.

– Ага, попались! – скрипуче орала старая тетка. – Говорила я вам, они в сговоре!

Лайзл и Уилла схватили грубые руки – с перепугу ребятишки даже не поняли, много ли там было рук и сколько народу вдруг материализовалось из потемок. Все смешалось, раздался ужасный вопль, похожий на завывание оскорбленной кошки, кто-то страшно расчихался, по стенам заметались тени…

Уилл увидел над собой широкую физиономию, показавшуюся ему в ярком свете непомерно огромной и страшной. Физиономия улыбалась, и от этого было еще страшней. Чуть пониже торчала кошачья мордочка – два ярко-желтых глаза и маленький розовый нос. Уилл с перепугу решил, что то и другое принадлежало одному существу – двухголовому демону, вызванному алхимиком из преисподней.

– Наконец-то, – сказала верхняя физиономия. – Так я и знал, что уж где-нибудь тебя да перехвачу! Смотри, я тебе подарок привез…

И Уилл увидел две огромные лапищи. Они тянулись к нему, держа маленький клочок черной ткани. Сейчас меня задушат, – понял мальчишка. – Я умру. Вот прямо сейчас…

И, пока Мел пытался натянуть ему на голову теплую шапочку, Уилл хлопнулся в обморок.

Глава двадцать восьмая

Придя в себя, Уилл первые несколько мгновений никак не мог сообразить, где оказался. Облезлые стены, боль в пояснице и знакомое бормотание едва не заставили его подумать, что он снова в мастерской у алхимика, а события последних нескольких дней – магия, доставленная не по адресу, побег, поезд, Лайзл – ему просто приснились.

– Хорошо ли спалось? – язвительно спросило По.

Уилл вздрогнул, дернулся… и ощутил острую боль в плечах и запястьях. Привидение померцало слева от него, потом переместилось к Лайзл. Оказывается, Уилл и Лайзл сидели рядом на двух расшатанных стульях. У обоих руки были заведены за спину и скованы наручниками, а ноги – привязаны к ножкам стула толстой веревкой.

Уилл ощутил, как вспыхнули щеки… Ужас какой – он грохнулся в обморок прямо на глазах у Лайзл!..

– Что… что случилось?

– Засада, – скучным голосом ответила Лайзл. – Они забрали шкатулку…

Уилл затряс головой, пытаясь сосредоточиться. Однако запах керосина и огоньки – в комнате на полу стояло сразу четыре фонаря – плохо этому способствовали. Уилл только сообразил, что их с Лайзл затащили в столовую. Посередине комнаты виднелся длинный деревянный стол, а вдоль него – несколько стульев, чьи шелковые сиденья, давно ставшие грязно-белыми от возраста и невзгод, были давно поедены насекомыми.

В одном углу стояли тетка с поезда, полисмен и гигант-охранник из особняка Первой Леди. У него по-прежнему висела на груди мягкая переноска, откуда выглядывала любопытная кошка. Вот оно, со стыдом понял Уилл, то двухголовое чудище, которого он так испугался!

Тетка с клюкой за что-то отчитывала великана. И знай пристукивала по полу своей клюкой, придавая вес словам.

– А я все равно настаиваю, чтобы их содержали под крепким замком! – вещала она. – Я нахожу это жизненно необходимым! Эти двое – АПЧХИ! – малолетние правонарушители, и, если мы считаем себя добропорядочными, верноподданными, законопослушными гражданами, мы – АПЧХИ! – обязаны препоручить их правосудию!

– Правонарушители, говорите? – Мел с растерянным видом тер лоб. – А по мне, так это просто дети малые…

– Мало ли, какой облик нынче принимает преступность! Вы что, не слышали, о чем – АПЧХИ! – говорила Первая Леди? Их застукали с украденной собственностью! АПЧХИ! И потом, они – АПЧХИ! – еще и бежали от правосудия!

– Ну, не знаю, – недоверчиво протянул Мел.

Дверь комнаты со стуком растворилась, впустив внутрь порыв холодного затхлого воздуха. Из коридора царственно вплыла Первая Леди, следом появился алхимик.

– Совершим церемонию прямо здесь, – проговорила она, указывая на старый обеденный стол. – Хочу своими глазами увидеть, как все заработает! На сей раз никакой ошибки быть не должно!

– Ни в коем случае, – поспешно заверил ее алхимик. – Ни под каким видом!

– Подождем только Августу, – сказала Первая Леди. – Как-никак, она была нам очень полезна.

Уилл почувствовал, как рядом с ним задрожала Лайзл.

– Еще и Августа здесь, – потерянно прошептала она. – Вот теперь она меня точно убьет…

– Я ей не позволю, – произнес Уилл с уверенностью, которой на самом деле не ощущал. – Не дрейфь, Лайзл! Мы что-нибудь придумаем и спасемся!

– Каким образом? – замерцало напротив них По. – Будешь в обморок падать, пока их насмерть не запугаешь?

– Нам бы время как-нибудь протянуть… – Лайзл попробовала вывернуться из наручников. Ничего не получилось: холодный металл только больнее врезался в тело. Тогда она попыталась освободить ноги. – Будет время, будет и план. Надо подумать…

– Нужен отвлекающий маневр, – сказал Уилл, вспомнив, как они с другими детдомовцами, бывало, запускали петарды под окном надзирателя, когда тот предположительно задавал порку провинившемуся мальчишке, и таким образом не давали ему отсчитать все сорок полновесных ударов.

– Отвлекающий маневр!.. – схватилась Лайзл за эту идею. – По, как по-твоему, может…

Но По куда-то исчезло, и вместе с ним – Узелок.

– Красота, – закатил глаза Уилл. – Вот кто у нас, оказывается, всех храбрей.

– Я уверена, По вернется, – сказала Лайзл, но и ей, судя по всему, стало не по себе.

Из коридора донеслись гулкие шаги, и в столовую ввалилась Августа. Перво-наперво она окинула комнату ненавидящим взглядом – дескать, уж эти мне задрипанные, отклеивающиеся обои, неровный пол, старый обеденный стол, драные стулья! От отвращения Августа даже сморщила нос.

– Я-то надеялась, что мне никогда не придется вернуться в этот клоповник, – произнесла она. – Ту все то же безобразие, как и когда-то!

– Здравствуйте, Августа, – сказала Первая Леди. – Вы как раз вовремя. Сейчас алхимик приведет в действие магию.

– Магия! То есть фокусы? – переспросила тетка из поезда. – Фи!

И снова чихнула.

– Магия! – зачарованно покачал головой Мел. – Кто бы мог подумать!

– Магия! – Лайзл помимо собственной воли исполнилась любопытства.

Августа повернулась в ее сторону.

– Вот ты где, золотко мое самоварное, – проговорила она. – Целое и невредимое! – И двинулась через комнату. Ее длинные юбки шуршали по каменному полу, производя звук, заставивший Лайзл подумать об огромной змее. Августа тяжело опустила руку Лайзл на плечо и тихо проговорила: – Впрочем, это дело поправимое. До Заупокой-Сити путь долгий, дороги опасные, всякое может случиться…

Лайзл так рванулась из-под руки мачехи, что едва не опрокинулась вместе со стулом. Августа ответила подленьким смешком.

– Все готово, – объявил тем временем алхимик. – Где магия?

– Единственным магическим фокусом, который я желала бы видеть, – сказала тетка с клюкой, – было бы заключение этих двоих беспризорников в тюрьму.

– Тихо! – властным голосом потребовала Первая Леди и испепелила взглядом тетку вместе с попутчиками. – Я дозволяю вам остаться только в благодарность за ваши заслуги в поимке и предании правосудию этих малолетних воришек. Особенно это касается вас, сэр. Вы оказались верным служакой. – И она кивнула в сторону Мела.

Тот покраснел от бороды до самой фуражки и метнул на Уилла отчаянный взгляд. Мальчик смотрел прямо перед собой. Он чувствовал себя так, словно его страшно и неожиданно предали.

– Тем не менее, – продолжала Первая Леди, – я решительно настаиваю на всеобщей и полной тишине. Если кто-нибудь осмелится издать хоть самомалейший звук, клянусь, я заставлю его об этом пожалеть!

Пожилая дама тайком чихнула в рукав. Мел из багрового сделался белым. И даже полисмен как-то виновато подался назад, точно мальчишка, которого застукали с рукой, засунутой в сахарницу.

Первая Леди скупо улыбнулась.

– Вот так-то лучше, – сказала она, усаживаясь во главе стола.

– Дайте сюда, пожалуйста, смесь, – произнес алхимик. Руки у него самую малость дрожали. Он все-таки пришел – его звездный час! Наконец-то все поймут, чего он стоил в действительности!

Первая Леди с превеликой осторожностью вытащила коробку, конфискованную у Лайзл, и бережно водрузила на стол перед алхимиком.

У Лайзл вырвался легкий вскрик удивления.

– Это же не магия, – сказала она, полностью забыв о запрете на разговоры. – Вы все перепутали. Это пепел моего отца, мы его сюда принесли, чтобы похоронить под ивой…

– Пепел? Твоего отца? – сузила глаза Первая Леди. Эта девочка со слов Августы была ей известна как служанка по имени Вера.

– Да не слушайте вы ее! – поспешно вмешалась Августа. – Она лгунья, каких свет не видывал! Они с мальчишкой сговорились украсть чудесный состав, а теперь выдают одно за другое, вымаливая у вас пощаду!

– Это говорит только о том, что она плохо знает меня, – холодно проговорила Первая Леди. – Можешь не изображать невинность, маленькая оборванка. Ты не хуже меня знаешь, что произошла нечаянная подмена. То, что ты все это время таскала с собой – величайший магический состав на всем свете!

– Во всей Вселенной, – вставил алхимик.

Только теперь в голове Уилла все окончательно встало на место, обретая смысл. Он вспомнил, как две очень похожие шкатулки оказались рядом на столе у мистера Грея, и как он спросонья подхватил не ту. Только тут Уилл понял, какую ошибку совершил. Он отнес к Первой Леди прах отца Лайзл. А в шкатулке, которую Лайзл, удирая с чердака, захватила из дома, хранился волшебный состав!

– Я нечаянно… – пискнул Уилл.

– Проклятый изменник! – прошипел алхимик.

– Ничего не понимаю, – пробормотала Лайзл. Голова у нее шла кругом. – Ну и где в таком случае пепел моего отца?..

– Я о нем уже позаботилась, – наклонилась к ее уху Августа. – Так что можешь не ломать на сей счет свою пустую гадкую головенку!

Лайзл страшно побледнела:

– Что ты с ним сделала?

Улыбка Августы была улыбкой хищной пираньи. Сплошные зубы – и никакого веселья.

– Я его замуровала глубоко в подвальной стене, – сказала она. – Знаешь, там, где темно, сыро и везде вонючая слизь, а в ней ползают всякие противные твари. Там он на веки вечные и останется!

– Ты чудовище! – еле выговорила Лайзл. Пол, на котором стоял ее стул, раскачивался, как палуба корабля, попавшего в шторм. Она подумала, что умирает, и сперва испугалась, но потом страх прошел. Ей, пожалуй, было теперь все равно.

На самом деле это ужасней всего, когда маленькие девочки начинают так думать…

– Хватит пустой болтовни! – рявкнула Первая Леди и указала на стул по левую руку от себя: – Прошу вас, Августа.

Августа церемонно кивнула и подсела к Первой Леди.

– Какая честь, – подобострастно проговорила она, устраивая свой обширный зад на узковатом сиденье. Стул заскрипел и застонал под ее тяжестью.

– Итак… – Первая Леди сложила руки на коленях, но внешнее спокойствие было обманчивым. Она смотрела на ларчик с жадностью кошки, следящей за раненой мышью. – Приступайте, алхимик.

В комнате воцарилась полная тишина. Даже тетка с тростью перестала чихать. Уилл и Лайзл затаили дыхание. И тогда алхимик открыл шкатулку.

Глава двадцать девятая

…И увидел вместо пропавшего и, казалось бы, обретенного магического состава – состава, с которого началась череда его несчастий, – вместо великой магии, выцеженной из летних вечеров, снежинок и смеха, из самого солнца! – короче, вместо лучшего плода своих многолетних трудов алхимик узрел кучку совершенно «левого» порошка, подозрительно напоминавшего картофельную муку.

Что забавно: ему показалось, будто все его внутренности внезапно обратились в такую вот муку, став сухими и готовыми осыпаться.

А потом, что еще забавнее, под ощутимой тяжестью взгляда Первой Леди он почти пожелал, чтобы так оно и произошло.

– Ну? – нетерпеливо спросила Первая Леди. – Все в порядке?

– А… да, – сдавленно отозвался алхимик. – Все в полном порядке. Очень… волшебно…

И слегка наклонился, чтобы Первая Леди не могла заглянуть в ящичек. Его ум работал на бешеных оборотах. Он знал, что если ему еще не наскучило жить, ни в коем случае не стоило признаваться ей, что магия снова пропала. Она и так уже неоднократно сулила засадить его в самый далекий, темный и страшный из своих казематов, предоставив обществу крыс, если он не сумеет ей раздобыть обещанное волшебство!

– Так вы собираетесь продолжать или как? – поторопила его Первая Леди.

– Терпение, уважаемая, – сказал алхимик, слизывая с верхней губы капельку пота. – Магия, знаете ли, штука очень капризная… Нельзя ее понукать!

Первая Леди откинулась на спинку стула, что-то недовольно ворча. Алхимик промокнул рукавом лоб.

Время! Как же ему было необходимо время!

В противоположном углу комнаты о том же самом размышляла Лайзл. Она усердно двигала лодыжками туда и сюда и уже почувствовала, что веревки мало-помалу стали ослабевать. Шуровать ногами приходилось очень медленно и осторожно. Августа то и дело оборачивалась, окидывая маленькую пленницу не сулившим ничего хорошего взглядом, да и тетка с клюкой почти не спускала с нее бдительных глаз… Куда же запропало По, почему так долго не возвращается? Может, привидению удалось бы показаться и всех напугать, как тогда, на чердаке?..

Алхимик принялся бормотать. Звучало так, словно он произносил заклинание или вызывал духов. Спасибо и на том, что все взгляды были теперь обращены лишь на него. Лайзл задумалась о том, как бы потихоньку раскачать стул и повернуться к Уиллу. Вдруг он сумел бы помочь ей ослабить веревки?..

В воздухе над простертой ладонью алхимика затрепетал маленький голубой огонек. Алхимик продолжал бормотать, и огненный шарик постепенно разросся до размеров дыни.

Первая Леди привстала со стула, зрители еле слышно ахнули и притихли. Даже Лайзл перестала ерзать, воюя со своими путами.

Все происходило взаправду! Алхимик действительно творил волшебство!

– А теперь, – сказала Первая Леди, и ее зрачки были двумя отражениями колдовского огня, – вызовите мне мертвых!

Этого-то больше всего и боялся алхимик. Про себя он надеялся подольше отвлекать Первую Леди простенькой пиромагией. Он всегда брал с собой в путешествие немного особой растопки и толику огненного порошка. А теперь вот рассчитывал, что незамысловатое представление подарит ему хоть чуть-чуть времени на раздумья.

Не вышло. И он больше не мог тянуть резину. Придется выложить ей все как есть…

Огненный шар ослепительно вспыхнул.

Алхимик открыл рот.

– Магия… – начал он, собираясь добавить: утрачена.

Но фразы так и не кончил.

Вся комната неожиданно как бы моргнула. Пустой воздух задрожал и напрягся, а потом… в нем открылась щель наподобие рта, за которым виднелось длинное, темное горло.

Лайзл сразу поняла, что это был за тоннель. Она узнала путь на Ту Сторону.

Первая Леди вскочила на ноги так стремительно, что стул опрокинулся и с грохотом полетел на пол.

У алхимика отвисла челюсть.

Тетка с клюкой чихнула.

Оставаясь невидимым, По держал нараспашку дыру между мирами.

Еще мгновение – и оттуда завывающей вереницей хлынули духи. Их несли вихрящиеся энергии тысяч ветров.

И все обратилось в хаос.

Глава тридцатая

Необходимость отвлекающего маневра По поняло еще прежде, чем Уилл о нем заговорил. И привидение использовало первую же возможность, чтобы ускользнуть на Ту Сторону.

План, Узелок! – послало оно мысль своему верному спутнику. – Мы должны срочно что-то придумать!

Мррав – тотчас откликнулся зверек, вложив в этот звук еще больше чувства, чем обыкновенно.

Перед ними возвышались невероятные небоскребы, изваянные из отвесной черной скалы. Чьи-то души темным туманом вились вокруг. По увидело приближавшуюся издалека вереницу новоприбывших. Их были многие дюжины. Растерянные, сбитые с толку, они переговаривались хриплыми, почти человеческими голосами…

– Где мы?

– Куда мы попали?

– Ничего не пойму! Вышел из дому масла в магазине купить и…

– Тетя Кэрол всегда утверждала, что в городах жить очень опасно…

Бедолаги, еще не успевшие осознать, что с ними произошло!.. По смотрело, как они приближались, и испытывало странное чувство. Оно как будто бы растворялось, только еще хуже. Казалось, начала испаряться самая его сущность.

По знало, какое название дала бы этому ощущению Лайзл. Она сказала бы, что это печаль.

Голоса между тем приближались.

– Ну и местечко! Никогда ничего подобного не видал. Может, это Нью-Йорк? Я слыхал, они там понастроили зданий до самого неба…

Эти новенькие ничего так не хотели, как снова оказаться на Этой Стороне. А еще – вернуться во времени. Стать здоровыми и счастливыми… да пусть даже нищими и больными – все, что угодно, лишь бы живыми!

И внезапно По посетила блистательная идея.

Ему ведь уже случилось открывать проход, чтобы Лайзл смогла миновать границу между мирами.

Значит, получится и опять, чтобы эти души смогли навестить Эту Сторону…

Решимость По нашла выход в громком крике.

– Эй, вы там! – закричало оно, одолевая разделявшее их пространство. – Ребята, послушайте!

Новые привидения остановились. По-прежнему ничего не понимая, они уставились на По, а их голоса упали до шепота:

– Как по-вашему, что это такое?

– Никак не могу толком разглядеть этого парня… Или девочку?

– Какое-то все… расплывчатое. Вам так не кажется? Последнее время мой доктор намекал мне на проблемы со зрением…

Там, где стояло По, Эту Сторону отделяла от Той лишь тонкая пелена. Такая тонкая, что По даже сквозь нее чувствовало отчаяние Лайзл и то, как она сражалась со своими путами. Еще с Этой Стороны доносилось неразборчивое пение и просматривался постепенно растущий шарик света – впрочем, нет, это разгорался огонь. И было в нем что-то такое, что самую сущность По переполнила жгучая потребность спешить.

Привидение взялось было подсчитывать, сколько вселенских законов оно собиралось разом нарушить… Мысленно плюнуло и задвинуло эту мысль куда подальше.

– Сюда, – сказало оно новеньким. – Путь назад, который вы ищете, – прямо здесь!

Новые души зашептались и зашуршали, на все лады повторяя заветное слово «путь». По мимолетно задумалось о том, что ожидало лично его за этот обман, за нарушение границ… Но ритм колотившегося сердечка Лайзл был отчетливо слышен сквозь истончившиеся слои мироздания, да и огненный шар пылал, точно зовущий маяк.

И По солгало второй раз за время своего долгого, очень долгого посмертия:

– Кто хочет возвратиться домой – все сюда!

И, произнося последнее слово, рвануло междумировую мембрану, ухватив ее за самое слабое место. Уже привычно уперлось, вцепилось, напряглось – и между Сторонами разверзлась зияющая дыра.

И духи, завороженные великим обещанием, которое несло в себе слово дом, – а в этом слове магии было побольше, чем когда-либо могла вообразить Первая Леди, – с неистовыми криками устремились в дыру.

Это были совсем новые души, еще не начавшие, как водится на Той Стороне, сливаться и растворяться. Поэтому живые могли с легкостью их видеть, хотя, конечно, и не принимали за подобных себе. У кого-то посередине физиономии зияла дыра, у других недоставало руки или ноги (если эти части их физических тел уже начали свое смешение с земными стихиями). Уилл смотрел на них с изумлением и ужасом. Вот прямо на глазах у него распался на части дух какого-то старика, исчезнув, точно смытая акварель.

Даже трудно было сказать, кто сохранял больше здравого смысла – духи или живые. Призраки успели поотвыкнуть от Этой Стороны, их смущали свет, яркие цвета и резкие запахи, не говоря уже о бушевавших в комнате чувствах. Одним словом, если на Той Стороне они чувствовали себя потерянными, то теперь понимали, что это были еще цветочки. И они вели себя точно дикие звери, внезапно оказавшиеся в клетке, – бестолково крутились, наталкивались друг на дружку и беспрерывно вопили.

Тетка с клюкой принялась было визжать, и это вызвало новый приступ жуткого чихания. Полисмен хотел было спастись через окно, но, как на грех, рама не поддавалась. Августа свалилась со стула. Теперь она лежала на спине, руками и ногами отбрыкиваясь от привидений и во все горло крича:

– Пощадите!.. Довольно!..

И только Первая Леди неподвижно стояла посреди комнаты. Она подбоченилась, ее лицо светилось восторгом.

– Работает! – шептала она. – Моя магия работает!..

Что касается алхимика, он до того растерялся, что утратил контроль над огненным шаром, и тот, сбитый с его ладони вихрем носящихся привидений, улетел на другой конец комнаты, после чего взорвался. По стене тотчас разбежались языки пламени. Огонь ухватился за старые, ссохшиеся обои, достиг потолка, попробовал на вкус деревянные половицы… Жадный костер стремительно разгорался, подгоняемый движением воздуха. Попадая в него, привидения на миг обретали полное сходство с живыми людьми. После чего просто рассеивались.

От близкого жара у Лайзл заслезились глаза, во рту уже стоял вкус пепла.

– Надо выбираться отсюда! – закричала она, обращаясь к Уиллу, прыгая в его сторону вместе со стулом. – А не то превратимся в две головешки!..

Уилл тряс свои наручники и брыкался что было сил, стараясь освободить хотя бы ноги. Стул начал раскачиваться и в итоге перевернулся. Оказавшись на полу, Уилл закашлялся, глядя на языки пламени, мало-помалу подбиравшиеся к лицу. Из-за дыма он уже плохо видел, что происходило кругом. Всюду перекатывались густые темные клубы, в которых двигались дымные силуэты…

– Уилл!!! – закричала Лайзл. Ее голос показался ему очень далеким.

Но тут же прозвучал другой голос, поближе, и Уилл ощутил, как его ухватили за ногу.

– Держись, малец, – пробасил кто-то. – Чик-чирик – и все будет елочкой…

Уилл вывернул шею и узнал охранника, служившего у Первой Леди. Нагнувшись, гигант пилил веревку маленьким карманным ножом. Наконец лопнул последний узел, и ноги Уилла оказались свободны. Наручники не в счет – по крайней мере, теперь он был способен ходить!

Охранник одной левой поставил его на ноги, потом снова нагнулся и освободил ноги Лайзл. Девочка уже задыхалась в дыму – ее голова беспомощно свисала на грудь.

Повсюду были только дым и огонь.

Уилл больше не мог разглядеть ни алхимика, ни Первую Леди, ни Августу, ни полицейского. Лишь палящее пламя, наступавшее со всех сторон. Унять пожар уже не представлялось возможным. Огонь проник в погреб, вовсю бушевал на втором этаже, подбирался к чердаку…

– Некогда глазеть, парень, – снова пробасил Мел, и Уилл почувствовал, как могучая рука без особой деликатности хватает его за шкирку. – Тут становится горячо, пошли-ка на воздух!

Свободной рукой Мел сдернул со стула обмякшую Лайзл. Притиснул ее к груди… А потом, прикрывая Лайзл, Уилла и Левшу собственным телом, спиной вперед выломился наружу сквозь окно. Хрустнули рамы, со звоном разлетелось стекло – и в легкие ворвался прохладный свежий воздух.

Глава тридцать первая

Оказавшись вдали от огня и удушливого дыма, Лайзл тотчас ожила.

– По… – выговорила она, едва переведя дух.

– Все в порядке, – отозвалось привидение. – Я здесь, рядом с тобой.

Голос совсем ослабевшего По прозвучал очень тихо, но Лайзл все равно почувствовала облегчение.

– А Узелок?.. – спросила она.

В воздухе тотчас промелькнула хвостатая тень. Узелок тоже страшно устал. Ему ведь еще пришлось собирать духов и загонять их обратно на Ту Сторону; и только после этого По закрыл проход.

– Вообще-то, и со мной все в порядке, – сказал Уилл. Ему было несколько обидно оттого, что первая забота Лайзл оказалась о привидениях.

– Ну что ж, все живы-здоровы, – жизнерадостно проговорил Мел. Ему не было дела до того, что одежда у них почернела от дыма, на закопченных лицах остались следы золы, а руки Уилла и Лайзл еще сковывали наручники. – Смотрите-ка, Левша и та весела, точно птичка… хотя, правду сказать, еще веселее она была бы с птичкой в зубах!..

И Мел рассмеялся собственной шутке, кошка же, выглянув из переноски, с неодобрением уставилась на хозяина. По крайней мере, Уиллу так показалось.

Мел же наклонился к Уиллу и пояснил таинственным шепотом:

– Знаешь, я всего-то хотел тебе шапочку подарить. Чтобы уши не мерзли…

– Дом!.. – вскрикнула Лайзл. Они сидели на берегу пруда, как раз под ивой (Мелу показалось, что там было безопасней всего), и Лайзл пришло в голову оглянуться на треск за спиной. – Дом весь в огне!..

И правда, огонь, раздуваемый все тем же «ветром перемен», успевшим разнести магию далеко по стране, уже развевался знаменем над самой высокой башенкой крыши.

– Боюсь, так оно и есть, – вздохнул Мел. – От киля до клотика[5], как говорят моряки. Скоро только пепелище останется.

– Погреб… – о чем-то вспомнила Лайзл. – Августа сказала, будто замуровала папин прах где-то в погребе… Помните? Вот прямо так и сказала: глубоко в подвальной стене. А теперь там все горит…

Уилл торжественно кивнул и добавил:

– Выходит, он все-таки будет лежать под ивой, Лайзл. Он добрался, куда хотел.

Лайзл до боли стиснула кулачки.

– Что ж, пускай все горит, – прошептала она. – Пусть огонь все заберет. До последней дощечки…

Тут они увидели алхимика и Первую Леди – те брели в их сторону, опираясь один на другого. Августа, визжа как резаная, бежала к пруду – у нее вовсю горели завязки на туфлях. Тетка с поезда ехала на спине полицейского, да еще и подгоняла его, нещадно колотя тростью.

Дом, охваченный пламенем, вдруг тяжело содрогнулся, а потом с гулким раскатистым треском обрушился внутрь.

Стены просели и перестали существовать. Старое дерево легко обращалось в дым и золу. Жар добрался до маленькой деревянной шкатулки, и ее содержимое, вырвавшись на свободу, легким облачком поплыло кверху. Подхваченное воздушными потоками, оно вскоре достигло берега и начало осыпаться на свинцовую поверхность пруда, на бархатистую землю под ивой, – словом, туда, где ему и было самое место.

И Лайзл некоторым образом поняла это. Она поняла, что прах отца обрел место своего последнего упокоения. Когда знакомый дом сделалось уже совершенно невозможно узнать, Лайзл заплакала, но не от горя, – из ее глаз потекли слезы облегчения и радости.

Вот она наконец-то и выполнила все то, ради чего пустилась в долгое и опасное путешествие. Она отнесла папу домой. Теперь он мог отдыхать с миром.

По и Уилл беспомощно переглянулись. В холмах, помнится, им хватило одной-единственной слезинки, пролитой Лайзл. С подобным же проявлением чувств они справиться и не надеялись.

Ну а Мел просто уселся с нею рядом и принялся ее утешать.

– Не плачь, малышка, – сказал он, бережно похлопывая ее ручищей по плечику. – Все будет хорошо.

Лайзл была бессильна ему объяснить, что плакала она, в общем, больше от радости. Поэтому она просто кивнула.

Августа, затушив шнурки, выбралась в пруду на мелкое место. Окончательно убедившись, что опасность сгореть больше ей не грозит, она до колен задрала мокрые юбки и вылезла обратно на берег, где и плюхнулась весьма неизящно прямо на попу. Зрелище вихрившихся привидений до того лишило ее присутствия духа (а чего еще ждать от любительницы обижать слабых!), что она до сих пор повторяла как заведенная:

– Пощадите, смилуйтесь, сжальтесь…

Потом вытащила носовой платок и взялась промокать лицо.

Тетка с полицейским тоже добрались до пруда, и здесь тетка наконец покинула спину полицейского. Теперь, когда пышущие жаром руины остались далеко позади, она наконец решила дать волю своему возмущению.

– Безобразие! – завопила она, рассекая воздух неизменной клюкой. – Форменное безобразие! Это следует запретить!.. Я подам в суд!..

Она не конкретизировала, то есть, по всей видимости, имела в виду сразу все: магию, пожары, духов, что там еще?

Ну а Первая Леди вообще не могла ни о чем думать, потому что перед глазами у нее роились видения власти. Она уже успела навоображать себе призрачную армию, которая должна была бросить к ее ногам весь мир!

– Еще! – хриплым от проглоченного дыма голосом обратилась она к алхимику. – Я хочу еще раз их увидеть! Вызовите мне духов!

– Прямо здесь?.. – запинаясь, выговорил тот. Его более чем кого-либо потрясло явление призраков. Неужели он все-таки осуществил Великую Магию? Немыслимо, невозможно – однако по всему выходило, что это было действительно так. Неужели хватило одной силы желания – ведь в те отчаянные мгновения он так страстно хотел, чтобы порошок все же сработал, и привидения появились!..

Тут алхимика посетила неожиданная и очень приятная мысль. Похоже, он был гораздо могущественней, чем сам решался предполагать!..

– Да! Прямо здесь и сейчас! – Под слоем сажи Первая Леди была очень бледна, но глаза сияли как звезды. Она напоминала человека, охваченного лихорадочным жаром. – Я хочу знать наверняка. Я должна убедиться!

– Вы не посмеете! – взъелась тетка с клюкой. – Это оскорбление! Это бесчинство!

Никто не обратил особого внимания на ее возмущение. Все притихли, всем стало здорово не по себе. Даже Лайзл и Уиллу, знавшим, что духи прорвались на Эту Сторону только благодаря По, открывшему им проход (По уже успело все рассказать). Однако и они чувствовали, что вот-вот должно произойти нечто неординарное. Оба подались вперед, не сводя глаз с алхимика.

В воздухе и в самом деле витало нечто необыкновенное… волшебное. Даже алхимик ощутил некую силу, постепенно проявлявшуюся повсюду.

Естественно, он не знал – да и никто этого не знал, – что в воздухе действительно присутствовала магия. Она незримо мерцала везде, только ожидая, когда ее кто-нибудь призовет. Она плавала в воздухе, крупинками перекатывалась по земле… витала у самой грани материального мира.

Что же до алхимика – поскольку он не знал, каким образом ему удалось вызвать духов в тот первый раз, то и вторую попытку предстояло совершать опять-таки наобум. Делать нечего, он набрал побольше воздуха в грудь и произнес слова заклинания:

– Восстанут мертвые в долинах и полях! Истлевший соберется прах, и юность заиграет в древних стариках!

Его голос прозвучал на удивление раскатисто и породил эхо в отдалении.

Некоторое время все молчали.

Потом Первая Леди недовольно зарычала:

– Не вижу результатов!

Алхимик нервно хихикнул:

– Не пойму, что могло помешать моей…

– Смотрите! – перебила Лайзл. – Что-то происходит!..

Она не ошиблась. Кое-что действительно происходило. Незримая пелена магии, рассеянная повсюду, на один раскаленный миг сделалась видимой. Сразу весь воздух заиграл многоцветными радугами.

Уилл ахнул. Лайзл закричала. Тетка принялась креститься…

После этого задрожала земля.

– Что творится?! – заверещала Августа.

Алхимик и Первая Леди не смогли устоять на ногах и повалились. Алхимик при этом оказался сверху и тотчас запутался в ее пышных мехах.

– Немедленно слезь! – завизжала она, брыкаясь.

– Это что, землетрясение? – спросила Лайзл.

– Это магия, – сказало По, и в голосе привидения прозвучало ожидание чуда.

А потом откуда-то с неба простерся столб теплого золотого света и, словно указующий перст, уперся в самый центр пруда. Луч был похож на искрящийся огненный жгут, связавший воедино воду и небесные своды. Он сверкал и искрился, и при виде такого зрелища умолкла даже Первая Леди.

И вот холодная, твердая земля словно бы взорвалась. Куда-то подевалась бурая, безжизненная поверхность; вместо нее возникло слепящее изобилие изумрудной травы и алых цветов. Стрелами поднялись лилии, а по холмам рассыпались незабудки. Целыми полями раскинулись золотые нарциссы, камни покрыл темно-зеленый и даже фиолетовый мох. Деревья обросли зеленой листвой, старая ива обзавелась мириадами серебристых листочков, шепчущих на ветру. В фермерских полях сами собой возникли толстые кочаны салата, засверкали капельки росы на молоденьких огурцах, выглянули из-под налитых темной зеленью листьев краснощекие помидоры…

И впервые за тысячу семьсот двадцать восемь дней в небе разорвались ватные облака, открыв ослепительную голубизну. Оттуда лился свет, почти истершийся из людской памяти.

Это наконец показалось солнце.

Лайзл прищурилась и стала смеяться. Уилл втянул голову в плечи, смаргивая невольные слезы, смутился и сказал сам себе, что просто отвык от слишком яркого света.

Мел снял фуражку и прижал ее к груди, словно собираясь молиться. Левша выпрыгнула из переноски и погналась за бабочкой. Тетка уронила клюку, повалилась на колени и расплакалась, вспомнив наконец, как это – быть молодой.

– Ну, не чудно ли? – продолжая смеяться, спросила Лайзл. – Прямо как сон, только гораздо лучше!

Алхимик, утративший дар речи, сидел совершенно пришибленный. До него только сейчас начал доходить смысл древнего заклинания. «Восстанут мертвые в долинах и полях, истлевший соберется прах, и юность заиграет в древних стариках»!.. Ну что ж, мертвые и правда восстали. Безжизненные, иссохшие земли вдруг процвели и взялись плодоносить. Из мертвого чудесным образом прямо на глазах зарождалась новая жизнь. А казавшаяся бесконечной зима наконец-то уступала место весне.

От жизни к смерти и от смерти – обратно к жизни… Вот она, величайшая магия этого мира!

Поняв это, алхимик решил немедленно отойти от дел. Подать в отставку. Завязать.

– Нет!!! Прочь от меня! Прочь!.. – вдруг истошно завизжала Августа. Приподнявшись на колени, она смотрела в сторону пруда и так загораживалась руками, словно оттуда на нее надвигалось нечто неописуемо страшное.

У Лайзл пересохло во рту, а сердце отчаянно заскакало в груди.

Прямо по воде к берегу пруда шел человек.

Он казался полупрозрачным, словно мыльный пузырь, сквозь него просвечивали солнечные зайчики, игравшие на воде, но Лайзл его тотчас узнала.

– Папа, – кое-как выговорила она.

Он оглянулся.

– Привет, Ли-Ли, – прозвучал такой знакомый, родной, добрый голос. Сердце Лайзл затрепетало, как бабочка.

– Зло грядет!.. – Августа отползала прочь на карачках, словно разжиревший краб-переросток. – Это зло! Это против природы! Прочь! Изыди!.. Прогоните его!..

Призрак Генри Морбауэра приблизился к ней и грозно навис. В его голосе загремел гнев:

– Как смеешь ты употреблять это слово? Если тут и есть какое-то зло, так только ты сама!

Августа побелела, как простыня:

– Не-е-е-ет!.. Смилуйся! Сжалься!

– Вот как? А ты меня помиловала? Пожалела?

– Это вышло случайно… – забормотала трясущаяся Августа. – Случайно! Я не хотела!

– Лжешь!

– Я не хотела тебя убивать! Я хотела всего лишь, чтобы ты заболел! Немножечко, чуть-чуть заболел и перестал мне мешать!

Августа была недалека от истерики.

– Хватит лжи! – громыхнул призрак. – Ты – обманщица и убийца!

Августа судорожно оглядывалась, ища спасения. Безумные глаза лезли из орбит. Из перепуганного краба она стала крысой, загнанной в угол.

– Ты! – ткнула она пальцем, указывая на алхимика. – Это все ты, ты виноват! Это ты яд для меня приготовил!..

– Я… я… я… – принялся заикаться алхимик. – Я вовсе даже ничего такого… ни сном ни духом…

– Ничего такого? А как же «Фатальный Финал: Лей по капельке до дна – и повалит хоть слона! Иначе возврат денег»? Именно так было написано на этикетке!

– Повалит? Хоть слона? – насторожила уши тетка с клюкой. Вполне оправившись от нахлынувших было чувств, она ткнула полицейского своей палкой: – Вы слышали? Да тут у нас, оказывается, бытовое убийство! Эту женщину надо немедленно арестовать! Из соображений общественной безопасности!

– Во дела, – сказал Мел, почесывая затылок.

– Не наговаривайте. Грех это, – продолжал отпираться алхимик.

Поднявшись, он с видом оскорбленной добродетели отряхнул пальто и выпрямился во весь рост. Однако потом неожиданно повернулся и, одной рукой придерживая на голове шапку, со всех ног рванул прочь по склону холма.

Тетка с отчетливо слышимым звуком огрела полицейского по ногам тростью:

– За ним! Живо в погоню! Это тоже преступник! Он мало того, что с призраками якшается, так еще и яд варит! И продает!.. Боже, какой стыд!

И она громко шмыгнула носом.

Полисмен, точно проснувшись, устремился в погоню.

А призрак Генри Морбауэра вновь повернулся к дочери, и Лайзл увидела, что отец улыбался.

– Как тут красиво, – сказал он ей. – Правда, Ли-Ли?.. Ты помнишь, как мы устраивали пикники здесь, возле пруда? Ты еще всякий раз пыталась взобраться на дерево, но даже до нижних веток не могла дотянуться…

Она кивнула. В горле стоял ком.

– Папа… – только и выговорила она.

– Я знаю, Ли-Ли. Все знаю. – Полупрозрачная фигура купалась в солнечном свете. – Я невыразимо рад за тебя.

– Да, – кивнула Лайзл. – Да. Невыразимо…

Призрак Генри Морбауэра заколебался, превратившись на мгновение в едва различимую тень, потом снова проявился отчетливей. Он стоял, слегка наклонив голову, словно прислушиваясь к чему-то.

– Мне пора, Ли-Ли, – сказал он затем. – Я должен идти. Веди себя хорошо…

– Я буду скучать по тебе… – выговорила Лайзл.

– А я буду рядом, – ответил призрак Генри Морбауэра. – Я всегда буду здесь.

Перед Лайзл снова был всего лишь пустой воздух. Только ветер принес откуда-то и опустил к ее ногам несколько золотых лепестков.

На какое-то время сделалось совсем тихо. Потом Лайзл всхлипнула и спрятала лицо, чтобы никто не увидел слез, хлынувших у нее по щекам. Какое! Их все, конечно, заметили, хотя и не подали виду.

– Ловите Августу! – закричал Уилл. – Уходит!

И в самом деле – Августа, воспользовавшись тем, что все наблюдали за последним разговором Генри Морбауэра с дочерью, принялась проворно отползать прочь от пруда. Услышав за спиной крик Уилла, отравительница вскочила на ноги и побежала. Невзирая на свою толщину и длинные юбки, бежала она на удивление быстро.

Полицейский, который уже вел назад пойманного алхимика, аж застонал:

– Еще одна!..

– Я ее задержу, – предложил Мел, жаждавший тоже совершить что-то полезное.

Работая скромным охранником, он тем не менее давно лелеял мечту поучаствовать в стремительной погоне за каким-нибудь ужасным преступником. И вот – с ума сойти! – мечта исполнялась!

Он рванул с места.

Лайзл кое-как вытерла слезы.

– А где По? – спросила она. – Где Узелок?..

В воздухе рядом с ними не было видно привычных теней. Уилл пожал плечами, начал оглядываться… и неожиданно закричал:

– Лайзл, смотри! Там!..

Лайзл оглянулась и ахнула.

На залитой ярким солнцем траве стояли По и Узелок. Или, вернее, стояли те, кого Уилл с Лайзл привыкли так называть. Они быстро теряли свой сумеречный, расплывчатый облик и ни дать ни взять обзаводились вещественными телами. Вот только эти тела были не то позолочены, не то сплошь состояли из цельного золота. Прямо на глазах у По обозначились загорелые руки и плечи, шапка вьющихся золотистых волос, веселая улыбка, а Узелок обернулся скачущим, полным радости комочком солнечно-рыжего меха. Песик!

По посмотрел на Лайзл, и та внезапно смутилась.

– Я все-таки мальчик, – сказал он. Растопырил пальцы и повертел ими. – Я Питер! Меня зовут Питер!

– Гав! Гав! – откликнулся Узелок.

– Спасибо тебе, Лайзл! – рассмеялся призрак по имени Питер.

– За что?.. – удивилась девочка, но обращалась она уже к пустоте. Мальчик и собачка исчезли. Просто исчезли…

– Куда они пропали?.. – удивленно спросила Лайзл. – Что произошло?..

– Я думаю, они… – проговорил Уилл. – Я думаю, они отправились… дальше.

– В Иную Жизнь, – кивнула Лайзл, откуда-то зная, что именно так дело и обстояло. И все равно чувство было такое, словно ее ударили под дых, а мир вдруг стал каким-то пустым.

– Все идет так, как тому положено быть, – словно подслушав мысли девочки, шепнул Уилл. – Таков порядок вещей.

– Я знаю, – тоже шепотом ответила Лайзл. И в глубине души она действительно знала. – Я просто…

– Что?

– Я просто не знаю, куда теперь идти. Я не знаю, что теперь будет.

– Об этом можешь не волноваться, – сказал Уилл. – Мы что-нибудь придумаем. Прорвемся!

Лайзл сумела даже улыбнуться ему. Ей нравилось слово «мы»: какое-то распахнутое и теплое, словно объятия.

– Поймал!.. – долетел издали голос Мела. Он нагнал Августу и крепко держал ее. Она извивалась в могучей хватке охранника, пыталась лягнуть… Ничего не получалось. Попалась рыбка на крючок!

Тетка с клюкой поправила шляпку и отряхнула бархатное пальто.

– Ну что ж, – сказала она, шмыгнув носом. – Как-то много событий для одного дня. Привидения всякие, понимаешь, преступники, пожары… Полицейский! Наденьте на них наручники и произведите арест!

И она указала ему на Августу с алхимиком.

– Не могу, – робко отозвался блюститель порядка. Он провел с этой женщиной совсем мало времени, но уже до смерти боялся вызвать ее недовольство.

Как и следовало ожидать, она устремила на него гневный взгляд:

– Это еще почему?

Здоровенный мужик виновато потупился:

– Дело в том, что у меня с собой всего две пары наручников…

Лайзл и Уилл с надеждой переглянулись и, не сговариваясь, приняли по возможности невинный и честный вид.

Некоторое время тетка испепеляла их взглядом.

– Вижу, – сказала она затем. – Вот ведь жалость какая!.. Что ж, значит, делать нечего, детей придется отпустить. Они, по крайней мере, никого не убили, а тут у нас торговец ядом и отравительница! Здравый смысл и общественное благо не позволяют, чтобы они разгуливали на свободе!

И полицейский, по-прежнему таща за локоть сникшего алхимика, вытянул из кармашка ключ и присел разомкнуть кандалы на руках Уилла и Лайзл. Оказавшись совсем свободными, оба немедля вскочили и стали растирать затекшие запястья. Потом Лайзл обняла Уилла, а он неуклюже похлопал ее по спине и покраснел, точно помидор в поле, – весь, начиная с ушей.

Полицейский между тем надел наручники на алхимика и Августу и повел арестантов вверх по склону холма. Лайзл еще долго слышала их удалявшиеся голоса – ее мачеха громко протестовала, заявляя о своей невиновности, алхимик же твердил о сплошных заговорах и во всем винил нерадивых, бесполезных учеников. А потом все заслонили собой ветер, бабочки и пение птиц, и злые голоса смолкли.

– Ну что же, – нахмурилась Первая Леди. – Лично я вовсе не собираюсь весь день здесь торчать. Я – Первая Леди, могущественнейшая женщина в Заупокой-Сити, меня важные дела ждут!..

– Первая Леди? – раздался незнакомый голос с холма. – Вот, значит, как ты теперь изволишь себя называть? Неплохой титул для дочки рыбака, хотя и самовольно присвоенный…

Через каменную стенку перелезал малосимпатичный черноволосый тип, явно направлявшийся все к тому же пруду. Уилл с Лайзл тотчас узнали его – это был тот самый хмырь, что хлебал картофельный суп в заведении миссис Сопло. Он пристально смотрел на Первую Леди, и улыбочка у него была самая что ни на есть негодяйская.

А Первая Леди побелела, точно бумага, ее заколотила дрожь. Запах капусты! Он был повсюду, он окутывал и поглощал все!.. Первая Леди задыхалась, вокруг нее поднялись из небытия узкие и облезлые комнаты из ее прошлого – неистребимое воспоминание о горьком детстве и былой нищете.

– Нет! – ахнула она. – Это… этого не может быть! Я думала, ты давно умер!

– Ты выдавала желаемое за действительное, – сузил глаза вор по кличке Липучка.

– Что ты здесь делаешь?.. – Голос у Первой Леди был такой, словно она проглотила лягушку. – Как ты меня нашел? Чего ты хочешь?

Липучка, продолжая улыбаться, широко развел руки.

– Я просто подумал, – сказал он, – пришло время радостного воссоединения с любимой старшей сестрицей…

– Его сестра!.. – уже в который раз принялся чесать голову Мел.

– Его сестра!.. – фыркнула тетка, негодующе глядя на черноволосого оборванца.

– Его сестра, – разом ахнули Лайзл и Уилл.

Липучка тем временем окинул оценивающим взглядом дорогое меховое манто Первой Леди, бриллианты у нее в ушах и многочисленные перстни на пальцах. Это дивное зрелище заставило его сразу забыть о маленькой девочке и ее предполагаемых сокровищах. Что за счастливый денек!.. Он шел по следу воображаемого клада, а нашел совсем другой – настоящий и гораздо более крупный!

– Я смотрю, – сказал он, – ты неслабо приподнялась, Гретхен…

– Не смей меня так называть! – завизжала Первая Леди.

Уилл кашлянул. Ему даже в голову не приходило, что у Первой Леди могло быть еще и обычное человеческое имя. А ее, оказывается, звали Гретхен, и звучало это… как-то очень уж простонародно…

– Только не втирай мне, будто ты свое имя забыла, – сказал Липучка и вдруг запел: – А толстухе – оплеухи, вот тебе, грязнуля Гретхен!

– Замолчи! Заткнись!!!

– Наша Гретхен оборванка, носит юбку наизнанку…

– Я – сказала – заткнись!

– Простите, сэр, – вмешался Мел. Первая Леди никогда ему особо не нравилась, и последнее время – еще менее, чем когда-либо, однако номинально он все еще оставался ее служащим, а это значило, что в его присутствии никому не было позволено обращаться с нею неуважительно. – Как по мне, – продолжал он, – у вас, сэр, в головке что-то перемкнуло. Первая Леди – она, знаете ли, Очень Важная Персона. К тому же она у нас королевских кровей – настоящая принцесса из Швеции. Хотя нет, она из Норвегии. То есть, извините, вовсе даже из Италии, если мне память не изменяет…

И охранник умолк, несколько потеряв нить собственных размышлений.

– Принцесса?.. – фыркнул рецидивист. – Она вам романы толкает, а вы и позволили себе запудрить мозги?.. Если она над кем и принцесса, то разве только над камбалой и селедкой. Она дочка рыбака, ни больше ни меньше! В детстве она помогала косточки вытаскивать из сардинок…

– Вот это да! – покачала головой тетка с клюкой. – Кто бы мог предположить! Дочка рыбака!.. Как это необычно! Я бы даже сказала – неслыханно…

Первая Леди пребывала на таком градусе ярости, что язык едва ей повиновался.

– Заткнитесь! – взвизгнула она. – Все заткнитесь немедленно! А не то я вас всех…

– А не то ты нас что?.. – осведомился Липучка и подошел совсем близко к сестре, встав с ней практически носом к носу. – Знаешь что, сестренка, лично я больше тебя не боюсь. Так что, если желаешь сохранить в тайне свое прошлое, пропахшее рыбой, придется тебе за это платить…

Первая Леди внезапно ухватила Липучку за левое ухо, и у него вырвался громкий вопль боли.

– Слушай сюда, ты, мелкий, дрянной, назойливый паразит, – прошипела она. – Если ты вообразил, будто я позволю тебе наезжать или шантажировать…

– А ну пусти! – Липучка вывернулся из цепких пальцев сестры, но она рванулась вперед, и ее рука сомкнулась на его правом локте. – Прекрати щипаться, ты!..

– Что? Не расслышала, повтори? Кажется, просишь еще тебя ущипнуть?..

– Нет, нет, хватит! – Липучка пятился вверх по холму, отмахиваясь от сестры, а та настойчиво продолжала щипать его за уши, за щеки, за локти. В ее действиях чувствовалась обширная практика.

– Сегодня день противоположностей! «Нет» значит «да»!

– Хорошо, тогда – да! Щипли меня, да покрепче!

– Вот как? Еще захотел? Вот тебе, вот тебе…

Вертясь, наскакивая один на другого, обмениваясь щипками, пинками и оплеухами, «любящие родственники» понемногу удалялись от берега пруда. Скоро расстояние превратило их в каких-то гигантских сверчков, кружившихся в диковинном танце. Как раз когда они добрались до вершины холма, Липучка дотянулся и с силой дернул сестру за волосы, собранные в узел на макушке. Она визгливо закричала, перепрыгивая следом за ним через полевую стену…

Так они и скрылись из виду. Нам остается только предполагать, что весь остаток своих жизней они провели в бесконечных ссорах, задирая, обижая, дразня, раздражая и оскорбляя друг друга, – и вот так до самой могилы. Не подлежало сомнению, что каждый из них сделал другого очень несчастным – чего, собственно, оба вполне заслуживали.

Опять стало тихо. Мел, Уилл, Лайзл и тетка с тростью обдумывали увиденное.

Потом последняя громко шмыгнула носом.

– Ну, так я пошла, – сказала она. Кивнула всем сразу и быстро заковыляла прочь, с силой всаживая в землю свою клюку.

Под ивой остались лишь Мел, Лайзл и Уилл.

– Вот, – произнесла Лайзл и смущенно потупилась.

– Вот, – сказал Уилл, неуклюже переминаясь на месте.

– Вот, – проговорил Мел, весело поглядывая то на Уилла, то на Лайзл, то снова на Уилла. – Вот и потеплело, верно я говорю?

И он снял форменную фуражку.

Ребятишки дружно кивнули. Отвечать вслух они почему-то робели.

– Так жарко, что горячий шоколад, пожалуй, не к месту, – задумчиво высказался Мел. В голове у него неспешно оформлялась некая мысль.

Эти ребятишки выглядели так, словно им точно не помешало бы немножко заботы. Да! Мел видел перед собой мальчика и девочку примерно возраста Беллы, когда та пропала навеки. Горячая еда, перемена одежды и место, где прилечь на ночь, – вот в чем отчаянно нуждались Лайзл и Уилл.

– А вот шоколадное молоко пришлось бы как раз, – выдал он вслух. – Да, именно так я, пожалуй, и думаю. А вы двое что скажете?

Уилл с Лайзл переглянулись и заулыбались. Потом энергично закивали.

– Вот и хорошо, – произнес Мел. Его безбрежное сердце распахивалось во всю ширь, готовое вместить двоих сирот и сделать так, чтобы они никогда больше не почувствовали себя сиротами.

(И это, кстати говоря, само по себе составляет целый сюжет, ибо, если вы не верите, что сердца умеют цвести, что любовь раскрывается подобно бутону, невзирая на самые жестокие обстоятельства, – в этом случае, боюсь, ваша дорога окажется очень долгой и сумрачной, и вам придется помучиться, прежде чем вы отыщете свет.

С другой стороны, если вы в это верите, – значит, вы и так уже все знаете о волшебстве.)

– Ну тогда пошли, – сказал Мел и подозвал Левшу. Та бросила последний сожалеющий взгляд на слишком умную бабочку, никак не желавшую попадаться ей в лапки, и подбежала к Мелу, чтобы привычно устроиться в переноске.

Уилл и Лайзл шли рядом, касаясь друг дружки кончиками пальцев. Мел положил на плечо Уиллу большую теплую руку.

– А почему ты зовешь ее Левшой? – спросил Уилл, пока одолевали подъем.

– Хороший вопрос, – сказал Мел. – С этим, вообще-то, забавная история связана. Мне, знаешь ли, всегда туго давалась эта наука – поменьше совать нос в чужие дела. Так вот, миссис Элкинс – моя квартирная хозяйка, вы скоро с ней познакомитесь, – всю дорогу пыталась это мне втолковать…

Мел говорил, а Лайзл и Уилл слушали, мурлыкала кошечка, и сияло с небес солнце.

Они миновали место, где некогда стоял дом Лайзл. Девочка знала, что совсем скоро на развалинах вырастут цветы.

Она мысленно произнесла слово «невыразимо». Всего один раз…

Послесловие автора

Я написала «Лайзл и По» всего за два месяца очень напряженной работы. Эта книга не похожа ни на одну из тех, которые я написала. Я даже не знала, какой она получится и получится ли вообще. И я уж точно не ожидала, что выйдет история, пригодная для печати.

Я только знала, что мне было жизненно необходимо ее написать. В то время я пыталась примириться с неожиданной кончиной очень близкого друга. Потрясение, вызванное утратой, преследовало меня долгие месяцы. Мой мир посерел, потускнел, сделался пустым и печальным – примерно таким, в каком живет Лайзл в начале этой истории. Саму идею книги мне подсказала фантазия, одолевавшая меня в тот тяжкий период. Мне мучительно хотелось забрать пепел друга из колумбария, куда поместили урну, и рассеять его над водой в том единственном месте, где он ощущал себя в полной гармонии с миром.

Так постепенно и сложился образ маленькой девочки, которая пускается в долгий путь, и не только затем, чтобы отнести прах любимого человека в мирное и красивое место, – попутно она возвращает краски и свет в мир, ставший некогда бессолнечным и унылым.

Я только задним числом сообразила, что писала, оказывается, о себе самой. Путешествие Лайзл было моим собственным, так что «Лайзл и По» – очень личная книга. Хотя там я и не уточняю ни места, ни времени действия, хотя в сюжете задействованы магия, алхимики, привидения – перед вами настоящая исповедь.

А еще «Лайзл и По» воплощает все то, чем всегда являлась для меня работа со словом. Главным в ней уж точно не является заработок. Я пишу не ради идеи и не затем, чтобы сбежать от реальности. Скорее даже наоборот: это путь обратно. Это способ войти в реальность и придать смысл миру, который временами кажется таким жестоким, страшным и полным черных чудес.

И конечно же, это поиск счастливого завершения – и даже, а вернее, в особенности когда реальная жизнь нам в нем отказывает. Пусть моя книга укажет кому-то дорогу к спасению, раз уж и для меня она оказалась способом не опустить руки.

В общем, ее значение для меня трудно переоценить. Надеюсь, что и для вас она будет что-нибудь значить…

1 Пинбол – настольная игра, в которой игрок, выпуская шарик с помощью поршня, пытается закатить его в лузы, расположенные на игольчатой поверхности.
2 Маффин – «порционный» маленький кекс или оладья. Выпекаются из довольно жидкого дрожжевого теста со всевозможными наполнителями, в том числе и несладкими.
3 l’oeil – букв. глаз, здесь – художественное видение (франц.).
4 Спятивший Шляпник – персонаж книги «Алиса в стране чудес». В старину считалось, что шляпники нередко лишались рассудка из-за ртути, употреблявшейся при обработке фетра.
5 Клотик – самая макушка корабельной мачты. Выражение означает «сверху донизу; весь целиком».
Продолжить чтение