Читать онлайн Сказка о голубом бизоне бесплатно

В дорогу

В одном городе, на шумной улице, в высоком многоэтажном доме жил-был большой бородатый человек – Художник. Он рисовал картинки к волшебным сказкам и временами так увлекался, что забывал обо всём на свете. Так получилось и на этот раз. Всю зиму он рисовал картинки к сказочной книге и словно сам участвовал в удивительных приключениях.

Закончив книгу, он вышел на балкон и увидел, что пропустил весну. Сгинули неизвестно куда последние сугробы, высохли бойкие весенние ручейки, и деревья, нежно-зелёные и прозрачные весной, оделись плотной листвой. А вместо зимнего студёного ветра дул теперь ласковый теплый ветерок и словно звал его за собой.

– Ай-яй-яй, – огорченно сказал Художник. Обычно весной он любил путешествовать по маленькой речке – Снежке. Она рождалась весной из снега, а летом совсем пересыхала и каждый год текла по новому месту. Художник плыл по течению в лодке и рисовал всё, что ему встречалось: кусты, глядящие в воду, зеленый луг, пасущуюся на лугу корову.

Собрался Художник скоро. Положил в заплечный мешок складную лодку, кисти, краски, немного еды, приколол к двери записку: «Вернусь через три дня» и вышел из дому.

Город выглядел как всегда в начале лета. На перекрестках стояли бочки с квасом, а в центре на площади бил фонтан. Художник шагал большими шагами по городу и улыбался солнцу и птицам. И в центре на бортике у фонтана он увидел грустного Малыша.

Он знал в лицо многих городских малышей. Они бывали веселыми и озорными, задумчивыми, занятыми своими неотложными делами. А этот выглядел грустным. И Художник, разумеется, поинтересовался, что с ним произошло?

– Да, вот, – кивнул на фонтан Малыш, – дал им поиграть, а они…

На вершине фонтана подпрыгивал в водяной струе хорошенький красный мячик, а вокруг его плясали и веселились водяные капельки.

– Смотри, заигрались, а мне некогда.

Художник любил наблюдать веселый народец – водяные капельки. Они плясали в фонтанах и в лужах во время дождя, а если дождь в этом месте заканчивался, переходили в другое место по радуге-дуге. И теперь они развлекались, прыгали с верхушки фонтана на поверхность воды. А одна капелька даже выпрыгнула на тротуар и, прокатившись по пыли, оделась в смешную ворсистую шубу из пыли.

– Они готовы играть хоть целый день, – сказал Малыш, – а у меня дела, мне некогда.

– Что же ты делаешь, занятый человек?

На эти слова Малыш не ответил, насупился, потому что был сейчас не склонен шутить.

– Сначала выручи, бородач, – попросил он, – достань мячик. Не оставляй человека в беде.

– Тогда держись, – предупредил Художник. Обеими руками он перегородил струю. Вода брызнула в разные стороны, а красный мяч упал в траву. От брызг и Художник и Малыш стали мокрыми.

– Спасибо, – поблагодарил Малыш. Он был человеком воспитанным. – А то другие… И выручат, но нашумят, нажалуются хуже малышей. А ты бородач и жаловаться тебе ни к лицу.

– Жаловаться никому ни к лицу, – ответил Художник.

Но Малыш тяжело вздохнул.

– Но я лишь проверил тебя, – произнёс он, – а теперь выручи от неминучей беды.

– Да в чем беда? – Встречаются ещё на свете злые люди. И один из них пошутил, нарисовал на стенке ласточкино гнездо, а настоящее гнездо забелил. Ласточка спутала, влетела с размаха в стенку и расшиблась. Теперь её птенцов некому кормить. Пока-то я кормлю, только в понедельник меня отправляют за город, на лето, в лагерь, как и другую детвору. А взрослые – очень замороченные. Пообещают и забудут. Но ты человек слова..

– Дела, – поправил Художник.

– И дела, – согласился Малыш, – и не должен забыть. Обещаешь вернуться через три дня?

Художник очень любил зверей и птиц, и когда путешествовал по речке весной, не раз выручал их из беды в половодье.

– Обещаешь?

Художник пообещал и снова заспешил. Но когда он подошёл к реке, то увидел, что речка высохла, и ему долго ещё пришлось идти по течению, добираясь до большой воды. Там он быстро собрал складную лодку, сел в неё и поплыл.

Он плыл и смотрел по сторонам, потому что нет ничего дороже для Художника, чем новые впечатления. Он плыл по тёмной неглубокой воде среди ярких кувшинок и нежных лилий, высоко высовывающихся из воды и покачивающихся на волне.

Полянка желаний

Речка была коричневой от торфа, и нужно было тщательно вглядываться, чтобы не наскочить на притаившиеся в воде корягу или сук. Берега то отступали, то сближались, кусты местами сплелись над водой и, чтобы проплыть, приходилось раздвигать их руками. Художник плыл, смотрел в воду и у него устали глаза. Солнце уже опускалось над лесом и начали закрываться цветы.

Пение птиц становилось всё громче. Лягушки хрипло прочищали горло и вдруг затрубили дружно и слаженно со всех сторон. Над самой водой стремительно проносились стрижи, да летучие мыши чертили замысловатые зигзаги на малиновом закатном небе.

Художник был опытным путешественником. При знаках приближающейся ночи он начал подыскивать место для ночлега. Однако берега по сторонам были болотистыми и топкими. Но вот кусты расступились и стало видно далеко впереди.

Тёмно-зелёными барашками убегали вдаль холмы, коричнево-черной лентой текла между ними река, и там, на изгибе её открылось вдруг необычное место. Отдельный яркий луч света упал на высокий холм, и странно выступили среди сгустившихся теней шеренги белых берёз и голубых елей, спускавшихся парами с холма. Сжималось сердце от необыкновенной красоты, но почему-то казалось, что здесь чего-то не хватает.

«Здесь должен быть домик», – подумал Художник. Он часто смотрел на всё, как на будущую картину, а на картине здесь не хватало домика. И вдруг (или это ему только показалось) из елей, берез и кустов выглянул аккуратненький беленький домик с высокой черепичной крышей и острым шпилем.

Последний луч солнца прикоснулся к нему, и тут на его верхушке сверкнул сияющий золотой шар.

«Как в сказке», – подумал Художник, и ему захотелось в сказку. Тогда не нужно будет выдумывать, и он всё бы правильно нарисовал.

Стемнело. Он вытащил лодку и начал разыскивать хворост для костра. Небо позеленело, и только нежное розовое сияние указывало над потемневшим лесом солнечный след.

«Был ли там домик или ему только лишь показалось?» Ответ на этот вопрос придется отложить до утра. Уйдя от берега, Художник не боялся заблудиться, потому что от реки дул ласковый теплый ветерок. Художник шёл, разыскивая ветки для костра, и не заметил как подошел к необыкновенной полянке, заросшей высокой душистой травой. Над закрывающимся на ночь цветком порхала бабочка. Должно быть она упрашивала цветок.

– Ах, пожалуйста, не закрывайтесь. Я не успела поужинать. Умоляю вас.

А цветок, возможно, ей строго отвечал:

– Я закрываюсь в назначенный час. Такой порядок. Я приму вас завтра первой с утра.

У цветов, конечно, свои заботы. Им, к примеру, нужно закрыться на ночь, привести в порядок себя, чтобы с утра поражать всех свежестью и красотой.

«Интересно попасть в их мир», – подумал Художник, – проникнуть в жизнь бабочек и цветов. Услышать их тайные разговоры, понять язык, купаться в ароматах, а для того стать маленькими, как они. Тогда бы прямо здесь, пожалуй, начались бы удивительные приключения. И можно было бы переночевать под лопухом, похожим на крышу пагоды. А если стать еще меньше, самым маленьким, то можно повидать, не сходя с места, немало чудес.

И ему очень захотелось побывать в волшебной стране. Вокруг него всё действительно походило на сказку, и голубая шелковистая трава, и домик с высокой сказочной крышей, то ли действительно показавшийся, то ли померещившийся ему.

Едва успел он об этом подумать, как трава по сторонам начала расти. Вот она сделалась уже ему по пояс и всё росла выше и выше. Травинки выстроились по сторонам, точно зеленые стволы, верхушки их уходили ввысь и, чтобы увидеть их, приходилось задирать голову. Но почему трава выросла? И тут Художнику пришла в голову мысль, что не трава растёт, а он уменьшился. Наверное, и впрямь он оказался на полянке желаний, где все желания сбываются. И он закричал, что было мочи: «Хочу стать самым-самым маленьким, побывать в сказочной волшебной стране и в понедельник вернуться обратно».

Услышала ли теперь его желание полянка? Ведь голос его сделался очень тонким, пожалуй, потоньше, чем у комара? Но не всегда ведь обязательно громко кричать, чтобы тебя услышали. И громкий крик – не самый убедительный, когда речь идёт о желании. Да, и волшебные желания не обязательно повторять вслух, достаточно подумать о них.

Художник становился всё меньше и меньше. Земля, казавшаяся прежде твердой и ровной, состояла теперь из отдельных комков. Между ними зияли огромные дыры. Вдруг стало темно, как в непроходимом лесу. А ветерок, прежде слабый и ласковый, задул с непреодолимой силой. Он подхватил Художника и понёс.

На краю Мира

Долго ли, коротко ли он летел? В темноте трудно разобраться во времени. Темнота была, как говорится, хоть глаз выколи. Иногда вдруг снизу тянуло сыростью, и Художник, догадывался, что летит над водой, иногда до него доносились ароматы хвои, трав, сладкий запах дымков. Воздух вокруг был насыщен электричеством и всё время потрескивало, а порой появлялись искры и раздавался треск, словно рвали крепкое полотно.

Внезапно разом посерело вокруг. Он влетел в рассвет и стало видно далеко по сторонам. Внизу проносилась необыкновенная страна. Он пролетал над городом.

Взбегали на горбатый пригорок невысокие дома и теснились к площади. На круглой центральной площади еще горели ночные фонари. В домах растворялись окна, и жители выглядывали и здоровались. А на деревьях под окнами висели вниз головой разноцветные попугаи, и они кивали и здоровались. Художнику захотелось как следует рассмотреть городок, но он пронесся над ним на огромной скорости. Мелькнули дома с разноцветными крышами, причудливый замок с башнями и высокой стеной.

Из города выбегала красная дорога, петляя между холмов. Там, где она кончалась, стоял полосатый шлагбаум. На каменной площадке расставлены были пушки из красной меди, а рядом маршировали солдаты в малиновых мундирах и ими командовал усатый капрал. Он сам был одет в оранжевый мундир, в сапоги с отворотами, и длинная сабля волочилась за ним по земле.

За городом начинался разноцветный лес, напоминавший с виду морскую траву. Чуть в стороне виднелись огромные мастерские, а дальше шли холмы, пустые и голые. Полупрозрачные они тянулись очень далеко, точно из целого моря приготовили желе. А может были они из студня или киселя, как в сказке: молочные реки, кисельные берега.

Холмы дрожали и колебались и походили ещё и на огромных медуз. Опустишься вниз, и они обожгут тебя. Или, может, они ледяные, или из цельного стекла, и тогда о них можно ушибиться.

Художник летел очень быстро. Он чувствовал себя пушинкой, невесомым, и то взмывал, то опускался, и это было необычно. Он даже присвистнул от удивления. Однако свиста не услышал, будто летел в пустоте.

«Неужели, – подумал он, – я провалился сквозь землю и уже лечу в космосе?»

Впереди, среди пустынных холмов зажглись цветные шары. Они сияли разным цветом – фиолетовым, синим до голубизны, желто-красным, какой бывает восходящая над морем Луна цвета раскаленного железа. И стало видно, что впереди, за холмами – такой же город. Он даже подумал, что перед ним огромное зеркало. Нет, это было не зеркало, иначе он бы увидел в нём себя. Впереди тоже стояли пушки и возле них маршировали солдаты. Ими командовал усатый капрал в зеленом мундире, а солдаты были в синем и маршировали: не «левой, левой», а «правой, правой» и отдавали честь левой рукой.

Приглядевшись, Художник понял, что это другая страна, очень похожая на ту, что он только что пролетел, и всё же иная. Например, дома здесь были недостроены, словно не хватило материала или их строили впопыхах. Только разглядывать ему её было некогда, потому что он начал снижаться.

Под Художником проносились одинаковые восковые холмы, словно спины белых слонов. Чего доброго опустишься, и они тебя растопчут.

Он нёсся так, что захватывало дух. Вот он уже коснулся холмов и заскользил по ним, точно они были покрыты льдом или отлакированы. И в то же время они оставались мягкими, колыхались и ворочались под ним.

Он чувствовал себя словно конькобежец, разогнавшийся на катке, или как на водных лыжах скользил за катером. Но вдруг блестящая, скользкая поверхность закончилась, впереди была рыжая полоса. Художник взмахнул руками, как конькобежец, вылетевший со льда на асфальт, и покатился кубарем.

Человек-капелька

Придя в себя, Художник ощупал руки и ноги: целы ли? И с любопытством огляделся. Прямо перед ним светился огромный мерцающий шар. Его свечение то тускнело, то разгоралось. Внезапно шар лопнул, и из него вылетело что-то мохнатое искрящееся, с виду похожее на шмеля. Но это был необыкновенный шмель – мохнатый от искорок, сверкающий. Он взвился вверх, полетел по дуге, больно толкнул Художника и даже сшиб его с ног. Когда Художник поднялся, шмеля не было. Вокруг простирались унылые голые холмы.

Художник пытался пойти по ним, но это было не просто. Он словно шёл по глубокому снегу. Шагал и проваливался в прозрачном киселе, поскальзывался, взмахивал руками, стараясь обрести равновесие, но мягкая, странно колышущаяся земля уходила из-под ног. Он, как ребенок, учился ходить заново, и в этом что-то ему мешало. Сначала Художник подумал, что это, должно быть, вернувшийся шмель, но приглядевшись, увидел: перед самым его лицом танцует водяная капелька.

Художник хотел было дунуть, прогнать эту капельку, как надоевшего комара, но понял, что вокруг него отчего-то нет воздуха, и нельзя ни дунуть, ни крикнуть в пустоте.

Сначала капелька показалась ему радужным пятнышком, но, приглядевшись, Художник увидел, что у неё есть маленькое личико, да и сама она – крохотный танцующий человечек. Одет он был в необыкновенную одежду из множества мыльных разноцветных пузырей. Они сверкали и переливались с неярким блеском, словно внутри их было налито расплавленное золото или серебро. Серебро это переходило в золото и то тускнело, то разгоралось.

Внезапно гладкие покровы одежд вспенились, на них возникли затейливые узоры. Да, и не кружева это были вовсе, а нежные бутончики. И вот они распустились цветочньм облаком. Цветы эти походили на все цветы разом: на розы, георгины, орхидеи, но больше всего они напоминали пионы, хорошенькие разноцветные пиончики. Желтоватые и нежно-розовые, переходящие в голубой и опаловый цвета. Стебельки их были в мелких колючках, как у шиповника. И человек-капелька плясал себе в одежде из лепестков и казался веселым и беззаботным.

Художник раньше даже не мог себе представить одежду из цветов и с удивлением разглядывал цветочные шубу и фуфайку. Цветы распускались и увядали и расцветали вновь и делали человека-капельку пушистым и толстым. Приплясывая, он срывал на себе цветы, бросал их Художнику и сам их ловил, как умелый жонглёр, и прижимал к сердцу, отчего и без слов было понятно, что человек-капелька приветствует Художника. Приятно стало Художнику, что здесь далеко от дома, в этой необыкновенной стране его приветствуют языком цветов.

О многом может поведать цвет. Покраснел, скажем, человек, значит ему стало стыдно или жарко, побледнел – выходит, испугался, посинел замерз; пожелтел от болезни, почернел от горя. Художник хорошо разбирался в цветах. До этого он служил на флоте и знал, что корабли в море объясняются с помощью цветных шаров. Один корабль поднимает на мачте цветные шары: «Счастливого плавания». Другой корабль отвечает: «Спасибо. У нас кончился запас воды». И корабли подходят и делятся водой.

Цвет человека-капельки менялся, и Художник вдруг понял, что ему о чём-то рассказывают цветом, но делают это так быстро, что он не успевает разобрать. Тогда он показал: «Помедленнее, пожалуйста». И человек-капелька понял его и начал медленнее изменять свой цвет. Внезапно Художник с удивлением обнаружил, что отлично понимает его.

– Сначала я подумал, – объяснил ему, меняя цвет, человек-капелька, что ты ужасный косматый зверь Гиперон. Тогда ты должен спешить себе по неотложным звериным делам и превращаться в других зверей. Но ты, я вижу, не зверь Гиперон. Наверное, ты просто великан, свалившийся мне на голову. Откуда ты, если не секрет, из Страны Грёз?

Художник не знал, как ему ответить. Он было достал из кармана блокнот и начал рисовать, пробовал показывать руками, пока не обнаружил, что человек-капелька и без этого понимает его. Он просто подумал, что хочет рассказать о том, что он из страны, где горы и реки, где города и множество людей. Он думал, а лицо его, изменяя цвет, рассказывало за него. Обычно люди не замечают цвета лиц, и обращая на это мало внимания, объясняются словами, но в пустоте невозможен обычный разговор. И человек-капелька понимал его без слов и сам спрашивал, изменяя цвет. Так они и разговаривали.

– А. ты из Мира, – просиял человек-капелька, радуясь тому, что понял Художника, – тебе нельзя оставаться здесь, тебе грозит страшная опасность – тебя могут разорвать звери-перевёртыши.

Но Художник пока не видел опасности. Ему было любопытно.

– Куда я попал? – подумал он.

И человек-капелька понял его.

– Ты в Пограничьи, на самом краю Мира, – объяснил он. Там, откуда ты прилетел и здесь – всё Мир, а вот уже далее, за холмами и бездонной пропастью – чужая страна, Антимир. Она – враждебная нам страна, но с виду этого не поймешь. Всё у них вроде бы как и у нас, похожее. Когда они строят, то подражают нам, обезьянничают, но у них мало материала. А потому в их стране многое недостроено: сторожевые башни, трубы и крыши домов. В жизни у них по сравнению с нами – всё наоборот: хорошим для них считается злой человек. Наш Мир и их Антимир не могут жить вместе. Стоит коснуться меня человечку из Антимира и происходит взрыв, взорвёмся мы оба: и я, и он. И если столкнутся случайно наш и их зверь, то тоже взорвутся.

Когда-то мы воевали друг с другом, но позже поняли, что войны для нас бесполезны и в них никто не побеждает. С тех пор мы перестали воевать, и главное правило наших стран – жить в мире. Мы перебрасываемся только комочками света, потому что свет и цветы не знают границ и приятны всем.

Человек-капелька сорвал вдруг с себя цветок и с церемонным поклоном бросил его Художнику.

– К вам.

«Какой прекрасный обычай», – подумал Художник и, подражая человечку-капельке тоже поклонился и бросил цветок обратно: к вам.

– Мы так всегда приговариваем, – объяснил человечек-капелька. – у нас так принято повторять: к вам, к вам. И потому сам цветок называем «квантом». Мы перебрасываемся и комочками света. Они у нас, как и в Антимире – привет и лакомство. Мы перебрасываемся ими и с незнакомцами. Ведь не поймешь: откуда он? Может, из Антимира? Ты подойдешь к нему поздороваться за руку и взорвешься. Рукопожатия нам строго-настрого воспрещены.

– Кому это нам?

– Охотникам. Ведь мы – охотники Пограничной страны. Мы здесь охотимся на зверей-лазутчиков из Антимира, которые принимают вид переменчивых зверей.

– Откуда звери? – удивился Художник, обводя взглядом пустые холмы, голые и прозрачные, подсвеченные мертвенным светом мерцающих шаров. И очень пусто было вокруг, хоть шаром покати.

– Откуда? Ах, откуда же? – повторила капелька с лукавым видом. И по всему было видно, что объяснялась она с удовольствием. Намолчалась, видимо, и ей хотелось поговорить.

– Да, оттуда же, из Антимира, закордонной, враждебной страны. И вообще здесь зверей полно. Видимо-невидимо. Залегли себе, валяются в кромешной тьме. Обленились, стали прозрачными от голода, ни на что у них теперь не хватает сил. Но стоит их растормошить…

И Охотник-капелька ухватился за складки холма обеими руками и начал его трясти. 3атряслись, заколыхались холмы, заходили ходуном. В прозрачной их глубине возникло что-то неясное, зашевелилось и разом кинулось вверх, к поверхности.

Из студня холмов выглянули пучеглазые зверюшки-пучеглазы, похожие на глазастых рыб. Пучеглазы то выглядывали, то прятались. Появились и наглые бокогреи, разлеглись хозяевами на холмах, подставляя бородавчатые бока летящим искоркам, и тут же начали ссориться между собой.

– Их здесь видимо-невидимо, – объяснил капелька-охотник, – но невидимо больше, чем видимо. Здесь ведь все питаются светом, но долго было темно, и они сделались тонкими и прозрачными, лежат себе в глубине, но всё равно я их чувствую: есть и похуже некоторые.

И Охотник-капелька что было сил начал трясти дрожащие холмы. Вдруг из глубины поднялось что-то большое, неясное. Из желе холмов показалась огромная спина со множеством гребешков и наростов, а затем и само страшило-чудище: чудо-юдо-рыба-зверь. Голова у него была маленькая, зубастая, на длинной шее, лапы кривые, тело чешуйчатое, хвост в шипах. Сначала чудище высвободило три лапы, напряглось и выскочило из желе. 3атряслось, отряхиваясь, словно вылезшая из воды собака, зашлепало лапами, подняло трубою хвост. Рывком вытащило огромный жабий живот. Осталась в желе только задняя лапа. Вот-вот чудище вытащит и её, сделается проворным. И тогда от него не спрячешься.

Капелька-Охотник перестал трясти мягкие холмы. Бородавчатый зверь грозно сверкнул глазами. Для полного освобождения ему чуть-чуть не хватило сил. Гребешки его разом поднялись, он шлёпнул лапами, подпрыгнул и провалился и исчез в глубине.

– Здесь уйма зверей, – объяснил Охотник. – затаились и ждут, но у них мало сил. Добрых зверей немного, а эти лучше бы и не появлялись совсем.

– Они всегда очень слабые?

– Слабые от голода, а наедятся – становятся просто бешенными и готовы вцепиться в каждого встречного. Я всех их чувствую: и тех, что пока слабы, и тех, что уже накопили немного сил. Не знаю как, но я их чувствую и готовлюсь к отпору. А вот тебя они могут запросто погубить. Я не прощу себе тогда, что бросил тебя. Идём, я тебя провожу.

Кругом, насколько хватало глаз, простирались одинаковые холмы, в глубине их что-то порою вспыхивало, возникало и исчезало.

– Опасно здесь, – объяснил капелька-Охотник, в любой момент может появиться кто-нибудь и толкнуть, а от толчка начинаются превращения.

«Очень странно. – подумал Художник, – что обычно случается от толчка? Разве что синяк? А от синяка здесь в разговоре появится грустный тон. И только? Но ведь капелька предупреждает об опасности».

– Пошли.

– Идём. Как мне тебя называть? Скажи свое имя.

– А у нас в Пограничьи у капелек нет имен, – призналась капелька. – у нас только дразнилки-прозвища. Всех охотников здесь называют Протонами. Таков обычай, для всех находятся имена-дразнилки. И про охотников ходят у нас охотничьи истории. Мы сами друг с другом по-охотничьи делимся: про то, про то… Оттого нас и зовут Протонами. Это прозвище всех пограничных охотников. Но ты зови меня Маленьким Охотником. Хорошо? Ведь я ещё совсем маленький, мне исполнилась тысяча лет, а потому я неопытный и знаю не всё.

– У всех, у всех имена-дразнилки? – удивился Художник.

– У всех, – закивал Маленький Охотник. – Вот мы – водяные – человечки. И в мире нас называют водяной род – водород. Из нас составлена и ваша вода, водяные капельки нам дальние родственники. Мы очень древний трудолюбивый народ. Но есть у нас и свои бездельники. Они делают вид, что вечно заняты и непрерывно повторяют: Я занят, не троньте меня, не тронь… Не тронь, не тронь… А потому-то их так и зовут – Нейтрон. Нейтронами.

Охотник рассказывал и было видно, что для него это очень грустная история.

Художник уже научился разбираться в настроении Маленького Охотника. Когда ему тот стал рассказывать про дразнилки, то покраснел, а повторяя объяснения – желтел, рассказывая о Нейтроне, стал грустным, сиреневым. И от него летели к Художнику невесомые зайчики, световые росинки. Художнику были приятны их прикосновения.

– А как зовут эти искорки – капельки света? – спросил он.

– У нас обычно их обзывают Фотонами.

– А отчего?

– Обычно в нашей стране темно. И вот в темноте появляется первый комочек света, и дети радуются и кричат: «Вот он, вот он», – и ловят его ладошкой.

«Дети всюду одинаковы, – подумал Художник, – и у нас им нравится ловить ладошкой солнечные зайчики».

– Но дети не всё чётко выговаривают и чаще получается:

«Фот он, фот он». И искорку так и зовут: «Фотоном». У нас в стране есть свои скороходы, и всем, кто пытается их догнать, они кричат: «Утри нос». За что их тоже дразнят – Утринос.

Какое-то лёгкое воспоминание возникло в голове у Художника. Но тут же оно исчезло, и он не вспомнил ни обещания, данного Малышу, ни забот последних дней. Вспоминалось только давно минувшее. Просто покинутый Мир.

– У нас есть тоже капельки, – поделился он с Маленьким Охотником.

– Они у нас постоянно веселятся в фонтанах, в лужах во время дождя.

Пляшут и беззаботно прыгают.

Маленький Охотник покивал из вежливости, потому что он не знал, что такое дождь или фонтан. Он ведь никогда не видел фонтана. Он покивал из вежливости и продолжал рассказывать про свою страну.

– Мы – водяные человечки, только когда имеем электрическую пулю Электру, а без пули нас дразнят Протонами. Но ты, пожалуйста, называй меня Маленьким Охотником. Ведь я – Охотник в любом случае: с пулей и без неё.

– Конечно, – согласился Художник, – вот я – Художник и тогда, когда я не рисую, но рисовать мне постоянно хочется.

– А ты рисуй, – предложил ему Маленький Охотник.

– Кого?

– Здесь скоро много всяких появится. Вот-вот начнётся карнавал.

Праздник цветов

– Карнавал? – удивился Художник. – И тебе хочется погулять на карнавале?

– Нет, карнавал – не у нас, – объяснил Маленький Охотник. – Он в Антимире.

Он почему-то даже чуточку обиделся, и обнаружилась обида фиолетовым цветом, а объясняя он пожелтел.

– Мы не ходим друг к другу в гости, и в знак привета, разве что, перекинемся цветком. Карнавал у нас называют Праздником Цветов. Ведь цветы везде одинаковы: у нас, и в Антимире, но у нас преподносят цветок, а у них ими швыряются или стреляют из пушки. В Антимире в дни карнавала на карнавальной площади устанавливают пушку, и местные жители окружают её кольцом. Они теснятся, стараются выбраться в первый ряд. Пушка, заряженная цветком, стоит на скользком месте и её раскручивают. Она вертится и выстреливает, и с тем, в кого попадает цветок, начинаются удивительные превращения.

– Но отчего?

– Дело в том, что маскарад в Антимире – не карнавальные костюмы и маски, а удивительные превращения. Там можно запросто сделаться пингвином, слоном и обратиться на время даже в ужасного зверя Гиперона. Нам очень нравятся ласковые звери, но в Антимире – всё наоборот, и её жители мечтают превратиться в самого ужасного зверя.

– Но как? – удивился Художник.

– Это необычная пушка, – продолжал Маленький Охотник, – с тем, в кого она попадает, начинаются удивительные превращения. Когда в кого-нибудь попадает цветок, он ничего уже не соображает и несется сломя голову и иногда даже попадает в нашу страну. К карнавалу сюда из Страны Насмешливых Колдунов присылают особые клейкие дорожки. На них особенно-то не разгонишься. На этих дорожках гости из Антимира начинают тормозить и испытывают особенные превращения до тех пор, пока не превращаются в самих себя. Тогда они точно спросонья оглядываются и убегают обратно в свою страну. А мы им сигналим большими светящимися фонарями: поостерегитесь, вы попали в чужую страну. Сначала сигналим фиолетовым, затем предупреждающим – желтым и, наконец, запрещающим красным. Они же люди разумные и не злоупотребляют.

– А если из Антимира явится не карнавальный, а настоящий дикий зверь?

– Быть тогда большой беде. Столкнётся он с кем-нибудь нашем Мире, и оба взорвутся. Так постепенно звери-лазутчики могут разрушить нашу страну. На пограничной клейкой дорожке звери-лазутчики теряют силы и превращаются в зверюшек помельче, а те бегут стаей, и за ними трудно уследить.

«И у нас так, – подумал Художник, – крупный зверь бродит самостоятельно, а помельче бегают стаей».

– Они бегут и теряют силы и снова превращаются, – продолжал Маленький Охотник. – Таков обычай этой страны. Они превращаются в меньших зверей, пока, наконец, не становятся крысами и саранчой.

«И у нас так, – подумал Художник, – появляются откуда-то тучи саранчи, от которых немало бед. То и дело приходят сообщения: саранча съела урожай, а жуки погубили картофель».

– Очень важно во время распознать: карнавальный это зверь или нет? продолжал Маленький Охотник. – Настоящего нужно встретить лицом к лицу. На защите Мира стоят, конечно, солдаты и пушки, но чем дальше, тем звери мельче и трудно попасть в каждого из них.

Художник с сомнением оглядел Маленького Охотника: какой из него защитник? Он выглядел беззащитным и голеньким.

Но человечек-капелька тут же прочёл мысли Художника и не обиделся.

– Не думай, – возразил он, – я не просто – капелька, я вооружен. Отойди подальше, пожалуйста.

Художник отошел в сторону и стал смотреть, как Маленький Охотник начал раскручивать около себя искрящийся светлячок, который принял вначале за шмеля, того, что пребольно ударил его.

«И это не шмель, – догадался Художник, – а электрическая пуля – Электра». И ему захотелось разглядеть Электру получше.

Но пуля вращалась и походила на светящийся светлячок и на искрящегося шмеля, или на жука с зеркальным панцирем, и, может, что-то в ней было и от рубинового колибри – крохотной птички, когда порхает она рядом с цветком в потоках золотистого света.

Электра вращалась всё быстрее и вскоре слилась в светящееся радужное облако, в большой расцвеченный шар. Из шара внезапно словно повалил снег. И это были не снежинки, а световые зайчики. Они слились, наконец, в сплошной поток и свет заструился вокруг. Он был поначалу ослепительно белый, затем голубым, после оранжевым, потемнел и даже казался чёрным. Искусство Охотника состояло в умении сделать его мерцающим или светящимся ровно. И только самым большим мастерам удавалось вращать пулю так, что она становилась невидимой.

Должно быть, Маленький Охотник считался искусным мастером, потому что он вращал пулю – светлячок так, что облако оставалось прозрачным и сквозь него было видно и его самого. Затем по желанию он демонстрировал разные цвета, и, наконец, отпустив пулю, вновь стал голенькой капелькой. Электра вмиг унеслась ввысь, и, превратившись, в мерцающий огонек, исчезла.

Художник с опаскою посмотрел ей вслед: не вернется ли?

– Не бойся. Она ручная, – успокоил его Маленький Охотник.

– Выходит, пуля – живая? – удивился Художник.

– Конечно, – ответил Маленький Охотник, – и очень жадная. Не заметил, у нее тысяча ртов? И она вечно ест и давится от жадности. Ест непрерывно и неопрятно.

Художнику было непонятно, как можно есть, вращаясь волчком? Но он не стал переспрашивать. Прервать Охотника было бы невежливо. А Маленький Охотник рассказывал, что очень трудно вращать пулю так, чтобы не было света. И всё равно какой-нибудь слабенький свет присутствует: чуть-чуть лазоревый или опаловый или такой, что постороннему глазу не видно, а ты его замечаешь. У нас в Пограничьи проводятся состязания по мастерству, так он – Маленький Охотник обладатель серебряного пояса.

– Обычно здесь скучно и пусто, – пожаловался Маленький Охотник.

– Не горюй. Я поброжу о тобой, – пообещал ему Художник.

– Нет, – возразил Маленький Охотник, – я никогда не прощу себе, если ты на моих глазах будешь разорван зверями-перевертышами. Это дикие звери, а добрых домашних у нас в стране пока ещё нет.

– А дикие звери не разорвут тебя самого?

– Нет, – заявил Маленький Охотник. – И это не хвастовство. Я очень увёртлив и с раннего детства приучал себя к толчкам и ударам. Конечно, сначала я ходил синий-синий, и тело моё выглядело сплошным синяком. Но я приучил себя терпеть и увертываться. А тебе не уберечься, и тебя может разорвать зверь из Антимира. У нас в Пограничьи выживают только Охотники.

Они подошли к дорожке из Страны Насмешливых Колдунов.

Должно быть она была из рыжего пластилина; такая клейкая и вязкая, что даже взгляд в ней вязнул, если посмотреть на неё.

– Такие необыкновенные дорожки присылают к карнавалу насмешливые Колдуны. На этих дорожках пробегающие звери непременно оставляют свои следы. У нас здесь обычно темно и самого зверя не видишь, но посветишь на дорожку и видишь его следы. А фонари мы зажигаем лишь перед карнавалом, хотя мы отчаянно любим свет и, наслаждаясь, купаемся в его лучах. Вот посмотри, здесь пробежал огромный Гиперон – Гиперонище Ужасный.

На рыжем глянце пластилина по склону холма отпечаталась вереница следов. Вначале было отчетливо видно, что бежал слон. Такими большими бывают только слоновьи следы. Но через несколько шагов следы уменьшились и стало очевидным, что это был бегемот. А дальше и не бегемот, а вроде медведь совершил прыжок, а приземлился не медведь, а крокодил. На пластилине были отпечатки брюха и хвоста. А может это был лев? Вот четко видны следы его когтистых лап. Но только тогда это был водоплавающий лев: среди когтей виднелись перепонки. И дальше вроде ползла то ли рыба, то ли змея, потом словно птица проковыляла на ходулях-ногах и много-много следов разных грызунов, которые дальше разом исчезли, должно быть, поднялись ввысь.

– Куда же они подевались? – недоумевал Художник. – Где слон и пришедший на смену ему бегемот? Они что поумирали?

– У нас никто никогда не умирает, – важно объявил Маленький Охотник, – а только превращается. Крупный зверь в мелкого. Гиперонище Ужасный в Гиперона помельче, который с виду разом похож на носорога, на бегемота и на жирафа.

А более мелкие Гипероны, с кабана похожи и на волков, и на тюленей, и на зебр. Те в свою очередь превращаются в дикобразов, сусликов, бурундуков, а дальше – в ос, комаров, тараканов и потом в микробов, которых и глазом не увидишь, но их-то вокруг полным полно. У нас бессмертная страна: никто никогда не умирает и обязательно превращается в кого-нибудь ещё. Но мы с тобой заболтались. Тебе поскорее нужно отсюда уходить подобру-поздорову, а мне дежурить на посту.

Было забавно разбирать рассуждения этого крохотного человечка, хотя Художник и не очень поверил ему.

«Что может быть страшного в этих пустынных холмах? Куда не посмотришь, пусто вокруг. Должно быть все Охотники – выдумщики и хвастуны».

Гиперонище ужасный

В этот момент что-то ярко сверкнуло и стало видно, что от пропасти Антимира сюда мчится косматый Гиперон. Даже издалека было видно, что он огромен и могуч. Наверное это был Гиперонище Ужасный. Чудовище быстро приближалось какими-то странными скачками прямо и вбок. Фигурой оно походило на слона и даже на мамонта. Красно-бурая шерсть свисала с него безобразными клоками. Местами виднелась и грязно-серая кожа, гладкая, как у кита, и в довершении всего торчал в уголках его рта свалявшийся китовый ус.

Вот в страшном прыжке ужасный зверь налетел на светящийся шар. И шар лопнул, а он уже мчался дальше, сотрясая холмы. Художник видел его теперь очень хорошо. Под клоками сизо-бурой и рыжей шерсти виднелся светлый подшерсток грязноватой желтизны. Передние ноги его были тонкими, как у жирафа, а задние, толстые и короткие, были чрезвычайно сильны. Хвост его был ни на что не похож. У основания, голый, как у ондатры, посредине пушистый леопардовый с львиною кисточкой на конце. Весь в пене, в облаке пыли, однако вблизи стало видно, что это не пена и пыль, а цветочные лепестки.

Он пробежал в стороне, но и со стороны был страшен. Вот он спустился с холма и скрылся из глаз. Вот он взлетел на следующий холм, где дремал местный Гиперон. Точно подброшенные пружиной звери кинулись друг на друга, сцепились когтями, колючками и шипами и начали друг друга трясти. Их скрыли, окутали облака цветочных лепестков, наконец, внезапная вспышка осветила пустынные холмы, на которых только что были звери, и снова были они голыми и пустыми.

Теперь Художника не нужно было уговаривать. Он понял, что угодил на звериную тропу, с которой следует убраться подобру-поздорову. Он с осторожностью поглядывал в сторону исчезнувших Гиперонов.

– Я слышал, – сказал ему Маленький Охотник, что в вашей далёкой стране, в Мире водятся разные звери, а у нас в Пограничьи одни Гипероны, гиперон побольше, гиперон поменьше, и из них самый могучий Гиперонище Ужасный. Ему одному по силам прыжок из Антимира. Конечно, здесь, на наших холмах водятся гипероны и поменьше, размером с волка или кабана, а есть с барсука и лисицы, и даже – с бабочку или клопа. Но клоп тот похож разом и на жука, и на паука, на стрекозу и на краба-рака, и на овода-жужелицу. Чем больше сил у гиперона, тем больше он сам. Но стоит ему силы растерять, он превращается в мелкого зверя. На клейких дорожках гипероны теряют силы, мельчают и разбегаются в глубь страны… Поберегись!

Со стороны Антимира прыжками несся новый Гиперон. Он был, казалось, даже больше первого и нёсся прямо на них. С каждым прыжком чудовище продвигалось вперед и в сторону, и было неясно, где оно окажется в следующий момент.

Передними лапами Гиперон угодил на дорожку рыжего пластилина и начал тормозить.

Вблизи стало видно, как на его тощей жирафьей шее напряглись толстыми веревками жилы. Во лбу его торчал острый короткий рог, а тело его было сплошь усеяно шипами. Длинным хвостом он стегал себя в нетерпении по бокам. Шерсть возле головы походила на мех грязного белого медведя, и в ней встречались отдельные рыжие и оранжевые островки, смыкавшиеся на груди, а на спине переходя в пятнистую шкуру леопарда.

Чудище раззевало пасть, и в ней виднелись ряды волчьих и акульих клыков. С них капала пена. И это опять-таки была не пена, а цветочные лепестки. Облака лепестков окутывали зверя.

Вблизи стало видно, что у ног гиперона крутятся мелкие звери, то появляясь, то исчезая в его густой шерсти. Целая свита горбатых маленьких бизонов окружала гиперона, выныривая из-под его толстого брюха и снова прячась. И вся эта стая неслась теперь по пластилиновой дорожке, сотрясая холмы.

– Всё, – мелькнуло в голове Художника. Он оказался на звериной тропе и будет растерзан.

Рядом торопился и не успевал Маленький Охотник. Увлекшись разговором, он упустил нужную минуту и не раскрутил пулю должным образом. Теперь, чтобы выиграть время, он бросал на пластилиновую дорожку охапку цветов. Электрическую пулю он крутил вокруг себя, как обруч хула-хуп. Вот она раскрутившись слилась в радужное облачко. Оно было разноцветным. Маленький Охотник кинулся наперерез зверю. Крутясь перед зверем, он бросал в морду ему колючие цветы. Облачко пули стало прозрачным, и Гиперон ринулся сквозь него. И тотчас прозрачный шар лопнул, как мыльный пузырь, а появившаяся пуля Электра описала короткую дугу и с ужасающей силой ударила гиперона в лоб.

Электра с виду казалась легким, искрящимся шмелем. На самом деле она была тверда, как алмаз и тяжела, словно пушечное ядро. Она ударила Гиперона в лоб и сшибла с ног. Вертевшиеся около него бизоны налетели друга на друга и началась общая куча мала. Звери сшибались, испытывали превращения, но в конце концов обращались в охапки цветов. Цветы, увядая, вспыхивали яркими огоньками, превращались в искрящихся шмелей. А те тут же кидались друг на друга. Грустные пули вцеплялись в весёлых и рассыпались огоньками. В конце концов осталась одна самая веселая пуля, улыбавшаяся тысячью ртов. Она оглядывалась по сторонам: кого бы ей разнести?

Но пуля Маленького Охотника бросилась ей наперерез. Они схватились и сверкнув исчезли, став световыми зайчиками. Вокруг разлилось ярчайшее сияние и в его ослепительном свете предстало чудесное видение прекрасный Голубой Бизон. Он был невелик, размером с пони, и с головы до ног покрыт шелковистой голубоватой шерстью. Когда он встряхивал её, она взлетала и опускалась мягкими волнами, и не было зверя прекрасней и удивительней его. Он лишь мгновенье покрасовался, гордо повернув голову, и тут же исчез в облаке лепестков.

– Ты спас мне жизнь, – улыбнулся Художник Маленькому Охотнику, но тот выглядел озабоченным.

– Скорей, скорее, – заторопил он Художника, – тебе нужно бежать из Пограничья. А я провожу тебя. Я потерял свою пулю и теперь безоружен. Какой теперь я Охотник? Мне нужно спешить за новой пулей на оружейный склад. Без пули я не смогу никого защитить. Какой Охотник без пули?

За электрической пулей

Потерять пулю было для Охотников обычным делом. В глубине Пограничья имелся сводный оружейный склад, и каждый спешил туда, стараясь уложиться в отведенное для этого время. На каждого, потерявшего пулю, службой времени перевёртывались особые песочные часы, и в отсчитываемый ими срок Охотник был должен добраться до склада и вернуться обратно.

Художник же был возбуждён, и ему не терпелось обсудить увиденное. Ведь только что на них мчался этот Ужасный Гиперон и его потрясло видение Голубого Бизона.

– Как ловко, – повторял он, – махал ты цветами перед Гипероном, дразня и выматывая его. Ты вёл себя словно настоящий тореадор, а Гиперонище бросался и терял силы и на глазах становился всё мельче.

Опасность была позади и, как всегда водится, потянуло на разговоры. Но Маленький Охотник скупо отвечал, увлекая Художника в глубь страны. Он вёл себя так, словно не было его заслуги и всё случившееся – в порядке вещей.

– Я просто – маленький, и они промахиваются, – объяснял он, – потому что звери – близоруки и видят только перед носом, вблизи. Бывает, мы сшибаемся так, что только искры из глаз, но мы же – охотники… Здесь на границе водится самое крупное зверье из Антимира, а дальше – в глубь страны зверье помельче. Вот почему в Пограничьи, на границе Мира дежурят только храбрецы.

Художник шел следом за капелькой и мог думать о чём угодно, ведь человек-капелька теперь не видел его.

– Нет, он – всё-таки хвастун, – подумал Художник. – Он, конечно, смелый, ловкий, и всё-таки – хвастун, как все Охотники.

– Тебя нельзя оставаться здесь, – повторял Маленький Охотник. Здесь могут жить только охотники. Вот я, получив на складе новую пулю, обязан тотчас вернуться на пост.

Как они шли, трудно понять. Обозначенной дороги не было. И голубые, прозрачные холмы колебались в такт их шагам.

Пограничное поле

Они уже далеко ушли от границы. Художнику не терпелось о многом расспросить Маленького Охотника. Но как это сделать? Ведь человек-капелька шёл впереди и не видел его. Иногда он оборачивался и повторял:

– Пожалуйста, поскорее. Прошу вас. Пожалуйста.

Художнику надоело спешить. Ему хотелось поговорить. Но разговаривать на ходу было неудобно. В ложбине, между холмов открылась вдруг речка из киселя.

– Какая речка, – восторгался Художник. – Сказочная. Молочные реки, кисельные берега. А эта вся заросла киселём. Пожалуйста, я только посмотрю, есть ли среди кисельных топей струйки молока?

– Да, речка – сказочная, – подтвердил Маленький Охотник, – она из сказки, как говорится у нас, из Страны Грёз. Нам запрещается подходить ко всему необычному. Оно уводит в несбыточное.

Художник хотел было поподробнее порасспросить, но трудно было разговаривать на ходу.

– Взгляни, – показал ему Маленький Охотник, – там Манящий город. Он тоже из Страны Грёз.

В пустынном однообразии холмов, в их серой дали поднялись вдруг стены ослепительно белого города, а крыши в нём были разноцветные, разной формы. Они весело выглядывали из-за подстриженной разноцветной растительности, напоминающей гигантскую морскую траву.

Спускаясь в долину, они было потеряли город из виду и снова его увидели. И каждый раз город менялся, словно был перестроен заново или по-разному показывал себя. Теперь он выглядел крепостью, опоясанной тысячью рвов. Открывались ворота и по откинутым мосткам выносилась блестящая кавалькада всадников. Гарцевали рыцари с флажками на пиках, а на козлах высокой черной кареты сидел усатый сказочный Кот в сапогах, рядом с ним, что-то объясняя, сидел Буратино, а в окне кареты виднелся нежный профиль принцессы. Вдруг она поморщилась. Вероятно в этот момент под колесо попал камешек, размером с горошину и принцесса почувствовала его.

Местами город смотрелся прозрачным садом, в котором деревья должно быть были стеклянными и выглядели как следы на стекле, зато плоды были свежими и яркими и будто парили в воздухе. А вдоль тесноватых улиц выстроились хрустальные дома.

Другие дома висели в воздухе, и с них спускались вниз разноцветные лестницы, к которым привязывали обученных стрекоз в сверкающей сбруе с блестящими седлами.

На каждом повороте дороги город выглядел иначе. Но как бы он не менялся, отовсюду был виден высоко над домами на остроконечном шпиле сияющий золотой шар.

Дорога дальше сворачивала в сторону. Холмы заслонили город, и он было совсем исчез из виду. И стало не ясно: видели ли они этот город в самом деле или он им только померещился?

Художник старался не отставать. Он смотрел под ноги и старался не упустить перемены окраски Маленького Охотника. А тот розовел, рассказывая о своей стране, и все цвета его были чуточку розовыми.

Художник вспомнил и о нашем обычном Мире. Какой у нас расчудесный собственный мир, в котором, судя по сказкам, было когда-то немало волшебства, а теперь оно сохранилось разве что на окраинах Мира. И все равно – наш Мир прекрасен и ничего на свете нет лучше его.

Он всё позабыл: и про свою работу и об обещании Малышу. Таким было свойство здешней земли – Пограничья – забывать всё обычное, чтобы оставалась только здешняя жизнь, которая требует и зоркости и внимания, и здесь нельзя отвлекаться на постороннее. И все-таки воспоминание о покинутом Мире мелькнуло в его сознании: вспомнились земные закаты, горы, деревья, огни вечерних городов и утреннее пение птиц. Всё это вспомнилось как-то неясно, нестойким сонным воспоминанием и вместе с ним охватила сердце тоска, хотя грустить пока было некогда.

Кругом простиралась великая однообразная равнина. Холмы подрагивали и прогибались, вспыхивали и угасали. Местами скользили внутри холмов неясные фиолетовые тени. Художник и Маленький Охотник спешили в глубь страны: вверх-вниз, вверх-вниз по холмам, с холма на холм. И вскоре всё перепуталось: низ и верх, левая и правая сторона. Художнику временами казалось, что местами шли они вниз головой, а дальше точно плыли на боку.

Временами их словно током подёргивало, и волосы становились дыбом, в других местах их будто притягивал спрятанный магнит.

– Как всё это называется? – спросил Художник, показав вокруг.

– Это наше поле, – ответил Маленький Охотник.

«Какое же это поле?» – подумал Художник, и он представил себе земное поле, зеленое, в цветах или осеннее жёлтое, в колосьях и синее небо над ним. А Маленький Охотник шагал себе впереди и был доволен здешним собственным полем. Хотя чему было, собственно, радоваться? Здешнее поле выглядело голым и пустым, точно болото. Местами оно искрилось разрядами крохотных электрических искр.

– Мне нравится именно это место, – объяснил Маленький Охотник, – А вот почему, не знаю, сказать не могу, но каждый раз в этом самом месте меня тянет улыбнуться.

И он порозовел улыбаясь.

– А в этом месте безо всяких на то видимых причин меня тянет проскакать на одной ноге. Просто это всегда здесь в голову приходит и сейчас пришло.

И человек-капелька сначала проскакал, а затем покрутился на одной ножке. И был при этом так доволен, что Художник снова подумал: у каждого – собственное поле, любимое, своё.

На привале

Привал они сделали у большой воронки. Какая-то темная жидкость то выступала, то снова всасывалась в неё. Сначала Маленький Охотник, уцепившись обеими руками за холм, потянул его на себя и сделал около воронки бугор. Затем залез на этот бугор и начал вглядываться в воронку. Из лучинок, торчащих среди холмов, он сделал острое копье и застыл не шевелясь, приготовившись. Набежала жидкость, и Охотник проворно сунул в неё копье. На острие копья оказалась лягушка. Она тотчас превратилась в рыбу, которая раздулась, из её боков выросли шипы. Тут она засветилась, а шипы сделались лучами. Маленький Охотник тряхнул копьем, и светящийся шар поплыл над холмами. Маленький Охотник наколол его на копье. Шар лопнул, раскололся на тысячи искорок, и Маленький Охотник поймал их пригоршню и протянул Художнику.

– Пожалуйста, угощайся.

Художник удивился и заставил себя взять в рот эти искорки. Они оказались вкусными, как ананас и вместе с тем как клубничное кремовое пирожное. И с каждой искоркой Художник чувствовал прилив новых сил.

А Маленький Охотник пускал в плаванье новые шары. Он дожидался пока шар несколько раз поменяет свой цвет и потускнеет, став нежно-коричиевым, тогда он прокалывал его копьем. Затем ловил коричневый шар в ладони, обжигаясь, перебрасывал, и отрывая от шара кусочки, отправлял их в рот или протягивал Художнику. Ах, какое это было объедение. Кусочки шарика напоминали горячие пончики, брусничное желе, сахарную пену и горячее мороженое. Они съели ещё несколько шаров, напоминавших свежую дыню, мятный леденец, шоколад и крем-брюле и почувствовали необыкновенную бодрость и прилив сил, так что готовы были идти теперь очень далеко. А потому они это так и сделали, сбросив остатки пищи в воронку. Маленький Охотник расправил холм, и они снова двинулись в направлении, известном лишь Маленькому Охотнику.

Теперь, когда Маленький Охотник позавтракал, он стал пушистым от цветов. Цветы, появляясь, были нежно-белыми и чуть голубыми, но когда они расцветали, то составляли разноцветную клумбу. Охотник бросал их и тут же ловил и делал это непрерывно и ловко. Художник помнил, как ловко Маленький Охотник крутил букет перед мордой Гиперона и даже царапал ему нос. И Гиперон, сердясь бросался за букетом, а Охотник увёртывался. Но для чего теперь нужно было бросать и ловить цветы, он понять не мог.

– А для того, чтобы тренироваться, – объяснил Маленький Охотник, – Вот ты, например, не сумеешь поймать цветок, а цветок у нас не бывает сам по себе. Лови. И он бросил Художнику расцветающий белый цветок. Пока цветок летел к нему, он пожелтел. Как ни старался Художник, он не сумел его поймать. И цветок, упав, сделался оранжево-красньм, а затем отчаянно заалел, а потом заискрился и вспыхнул так, что глазам стало больно, и искры брызнули, разлетелись по сторонам. А там, где только что лежал цветок, стало пусто.

– Ну, что особенного, – убеждал сам себя Художник, – вот и у нас, если вырвать из клумбы цветок и оставить его без воды, он измениться: завянет и пропадет. Но как умело бросает цветы Маленький Охотник. Они у него словно рукавички у маленьких, которые чтобы не потерялись, привязывают на резиночках. Тогда бросай их сколько угодно: они вернутся. А как жонглируют в цирке. Но жонглёры подбрасывают предметы вверх, а Маленький Охотник умудрялся бросать их в разные стороны.

– Я ведь пока лишь Маленький Охотник, – объяснил он, – но обязательно стану Великим Охотником, и нужно уметь отбрасывать цветы. Это обманывает зверей, – объяснял Маленький Охотник, – а если цветы не ловишь, то растеряешь их в два счёта. Искусство в том и состоит, что нужно так скоро и ловко отбросить цветок, чтобы и сам цветок не заметил, что его отбросили, и продолжал цвести. Лови.

И Маленький Охотник снова бросил цветок. он пролетел теперь очень близко от Художника, так близко, что стал виден его каждый лепесток. Художник бросился к нему и помешал Охотнику снова его поймать, и Художник увидел, что, увядая, цветок превратился в двух искрящихся шмелей.

Но он уже знал, что это были не шмели, а электрические пули – Электры. У каждой, было по тысяче ртов. Одна из Электр выглядела грустной и постоянно кривила рты. Другая улыбалась. Во ртах обоих, должно быть, были золотые зубы, сверкавшие золотыми зайчиками.

Электры большими шмелями закружили друг около друга. Художник ждал, когда же они, наконец, разлетятся и превратятся в мерцающие огоньки. Однако Электры не думали разлетаться и кружили рядом. И всё быстрее и быстрее.

Электры прямо-таки дрожали от нетерпения, и вот вертясь в бешенном хороводе, они слились в один общий ком и вдруг вспыхнули слепящим пламенем. Художник и глазом не моргнул, как их не стало, а ловкий Маленький Охотник успел поймать парочку искорок и протянул их Художнику.

Но есть уже не хотелось, и они стали перекидываться искорками, как снежками, и от этого их потянуло друг к другу.

– И это – свойство нашей страны, – объяснил Маленький Охотник. – По нашим правилам поведения рукопожатия Охотникам запрещены, но мы перебрасываемся комочками света – фотонами и нас от этого тянет друг к другу.

Художник тут же подумал: «Что же тут особенного?» – Ему хотелось доказывать, что и у него – замечательный Мир, хотя никто с ним не спорил об этом.

– И в нашем Мире обменяешься с кем-нибудь взглядами и тебя потянет к этому человеку. И сколько можно расхваливать свою страну? Её нужно просто любить и не распространяться об этом. Ведь тот, кто действительно крепко любит, не очень об этом говорит.

– Послушай, Маленький Охотник, – попросил он, – объясни. Мне показалось, что одна пуля выглядела грустной, а другая веселой и бесшабашной.

– А так оно и есть: наша пула – грустная, а та, что из Антимира, всегда беспричинно весела. Такой у неё характер.

Художник вспомнил, что перед тем, как сцепиться, Электры, приглядываясь, кружили друг подле друга. Одна с тоскою и грустью, другая весело и беззаботно.

– А отчего ваша Электра – грустная?

– Да, просто жизнь у неё безрадостная. Что может быть доброго в пуле, созданной для стрельбы? Быть пулей, вцепляться в каждого, что в этом хорошего? А в Антимире ведь всё наоборот, и считается доблестью ударить встречного, и пуле весело от этого дела, по их понятиям геройского.

– Но почему ты тогда одну из них не схватил?

– Так ведь она – не ручная. Здесь крутится много разных пуль. Из пустоты они появляются парами, и не успеешь схватить, как они сцепятся.

– Всегда?

– Всегда.

– Но нас же двое. Ты хватай одну, а другую я отгоню. Давай попробуем?

– Хорошо. Попробуем. Я вызову пули из пустоты.

Маленький Охотник затряс ближайший холм. Опять выглянули пучеглазы и наглые бокогреи. Что-то сверкнуло из глубины и появились пули – веселая и грустная. Вблизи было видно, что за пулями тянется блестящий шлейф их длинного платья. Кусочки его отрывались и становились самостоятельными, разлетаясь по сторонам. И в разных концах страны становилось известно, что появились новые пули. Все это разом чувствовали.

Сначала казалось, что Электры мирно разлетятся. Они кружили, приглядываясь, и глотали искорки. Делали они это в спешке, с жадностью и неопрятно. Искорки вылетали из их ртов, как крошки. Электры торопливо их глотали. Казалось, они даже не замечают друг друга. Но вот они закружились, замелькали. Выглядело это со стороны будто слились они в огненную каплю. Затем они разом вспыхнули, и пуль не стало.

– Всегда так, – кивнул Маленький Охотник. – не могут искорок поделить. Да, разве поймаешь их? Слишком резвые, многие пробовали их ловить. Но они – очень быстрые. Иначе бы их давно переловили.

Застенчивые звери

Художник с Охотником потеряли массу времени на разговоры и теперь приходилось спешить. Холмы колебались в такт их шагам и отдавались очень далеко.

– Ступай за мною след в след.

Теперь Художнику казалось, словно они шагают по натянутой паутине, и он подумал: а нет ли здесь где-нибудь паука или затаившегося страшного зверя, чувствующего колебания холмов и готовящегося их схватить?

– А звери здесь есть?

– Конечно, – радостно закивал Маленький Охотник. – В этих местах водятся очень стеснительные, робкие звери. Они застенчивы необычайно и чувствительны. Их можно даже взглядом толкнуть. Оглянись. Художник живо обернулся. Из – за ближайшего холма выглядывала пара зверей. Они были неуклюжи и напоминали мягкие игрушки. Взглядом их разом сдуло и унесло.

– Постой, погоди, – взмолился Художник, – мне хочется их нарисовать.

– Потом нарисуешь. Некогда.

– А так хочется. Как говорят, руки чешутся.

– Но их уже нет. Ты взглядом их сильно толкнул. Твой взгляд для застенчивых – грубый толчок, и ты их отшвырнул, а, может, и расколошматил вдребезги. Здесь можно охотиться взглядом. Не даром есть выражение – тяжелый взгляд. Ты посмотрел и взглядом их пихнул, а это, согласись, невежливо. И как ты их станешь рисовать, если каждый твой взгляд толкает и отшвыривает. И всё меняется. Выходит, ты нарисуешь совсем не то. А вот, посмотри, ещё один здешний зверь.

По соседнему холму пробегал необычный зверь, переменчивый. Он просто менялся на каждом шагу.

– У нас такого зовут Резононом. Он из Страны Грёз. Это звери видения, перевёртыши. Наши звери тоже меняются, но не так, как он. Посмотри, не успеешь и глазом моргнуть, как он другой.

И действительно, зверь-резонон менялся на каждом шагу. Что ни шаг, то новый зверь, вполне определенный. Был он зайцем, бутылконосом, вот стал хомяком, и не таким, как другие звери этой страны, что могут быть всем понемножку: немного лисицей, немного петухом со щеками как у байбака и кожаными крыльями за плечами..

На соседнем холме застыла здешняя птица. Она выглядела цаплей, только горбатилась, как марабу, и клюв у неё был изогнут, как у фламинго, да тонкие ноги напоминали цаплю и под клювом виднелся розовый мешок, как у пеликана. Сразу видно – местная птица, похожая и на то и на сё, на кучу разных птиц разом. А вот Резонон менялся на каждом шагу, и это мешало как следует разглядеть его.

– Поймать бы Резонона сетью, – размышлял Художник, – нарисовать и выпустить. Теперь, пожалуйста, гуляй себе.

– Сеть здесь бесполезна, – возразил Маленький Охотник, – в сетях зверь так быстро меняется, и неизвестно заранее, с кем будешь дело иметь в следующий момент.

Вдруг за спиной, из того места Пограничья, откуда они ушли, заискрилось, засверкало. И это означало – из Антимира ворвался в Мир еще один крупный Гиперон и тут же схлестнулся с здешним мирным Гипероном. Они, конечно, вцепились друг в друга и начали друг друга трясти, пока не превратились в кипы цветов – братские могилы. И даже, может быть, что в неравной схватке погиб ещё один защитник Мира – Охотник, не оставивший доверенный ему пост.

– Вперёд, – заспешил Маленький Охотник, – здесь для тебя ещё опасная зона. Сюда ещё может добежать крупный гиперон. А вот уже с тех холмов местность пристреляна. Солдаты защиты готовы отразить ядрами чужеземное вторжение. Но им обязательно нужно посигналить. Иначе могут и нас принять за лазутчиков и начнётся обстрел. Они стреляют в упор, пока ядра не кончатся, а затем вступают в рукопашную схватку, в которой часто ценою их жизни защищается Мир.

Карнавал

В это время на самой высокой башне столицы Антимира взвился многоцветный флаг, объявляя начало карнавала. Ожидавшие его местные жители поспешили к центральной площади и выстроились у яркой белой черты, образующей правильный круг. В центре его стояла медная пушка, начищенная до зеркального блеска. Солдаты установили её на гладкое место и ожидали приказа.

Наконец, в галерее королевского дворца появилась младшая принцесса и уронила кружевной платок, вышитый её руками. В тот же момент над башней ратуши взвился голубой флаг.

Солдаты подожгли фитиль и раскрутили пушку. Зеваки теснее сгрудились у белой черты. Пушка быстро вращалась, а огонек бежал по запальному шнуру.

Выстрел грянул бесшумно, как всегда в пустоте. Из пушки вылетел светящийся алый цветок. Он тут же попал в грудь невысокого неприглядного человечка, и тот мигом преобразился в огромного дикого зверя, даже в двух зверей. Один, чешуйчатый и ластоногий, проворно пополз в глубь Антимира, другой взъерошенный Гиперон Ужасный очутился на пограничной полосе.

Перескочить пропасть, отделяющую Мир от Антимира, не представляло ему особого труда. В мгновение ока он очутился в Пограничьи и огромными прыжками понёсся по стране.

Охотники Мира принялись сигналить ему разноцветными шарами. Вот он уже угодил на дорожку рыжего пластилина из Страны Насмешливых Колдунов и стал тормозить свой бег. И сразу же начались превращения. Сначала он сделался Носорогом, но панцирем напоминал броненосца, а его ужасная пасть была как у саблезубого тигра. Он хищно оскалил зубы, но не успев еще сделать очередного прыжка, превратился вдруг в полукабана-полушакала, затем в суетливого енота с глазами лемура, но было в нём что-то и рыбье, вытянутое рыбье тело, как у рыбы-сабли или рыбы-бритвы, и огромные прозрачные плавники, как у летучей рыбы, а нос, как у рыбы-пилы, а вместе с тем складками кожи он напоминал ещё рыбу-тряпку.

Чудище сделало несколько прыжков-шлепков и обратилось в того самого невзрачного человечка, и он оглядываясь, побежал назад. Пограничные Охотники его не трогали, а пограничная дорожка была устроена особым образом и тормозила бег только в одну сторону, а в другую даже ускоряла его.

Разбежавшись по ней, невзрачный человечек благополучно перескочил к себе обратно в Антимир. Там его ожидала встреча с новоиспечённым братом. потому что ластоногий зверь, отправившийся в глубь страны, превратился в того же невзрачного человечка. Так и рождались люди этой страны, сразу становясь братом или сестрой.

Карнавал продолжался. На площади Антимира опять выстрелила пушка. На этот раз выстрел получился не очень удачным. Цветок сначала попал в одного, но отскочивши, задел и другого человечка. И с обоими начались карнавальные превращения. Один превратился в шустрого зверя, второй в ленивого. Ленивый не убрался с дороги шустрого, и они столкнулись. Получилась путаница. Тут все увидели, что в результате к границе помчались разом три зверя.

Один из зверей побежал вдоль границы, разделяющей Мир и Антимир, а два других перепрыгнули через пограничную пропасть. Дежурившим пограничникам было непонятно: какой это зверь – настоящий или карнавальный? Они засигналили им шарами.

Один из зверей, попав на дорожку насмешливых колдунов, испытал положенные превращения и превратился в человечка и побежал обратно в Антимир. Второй вихрем пронёсся по дорожке, не обращая ни на что внимания, и сделалось ясно, что этот зверь – настоящий. Все пограничники-охотники находились на своих местах, только Маленького Охотника не было, а зверь как раз и бежал по его дорожке.

Гиперон мчался по Миру огромными прыжками. Он перескакивал тропинки, прыгал с холма на холм. Остановить его могли только раскрученная пуля Электра, встреча с другим Гипероном или пушечное ядро.

Художник и Маленький Охотник не добрались ещё до зоны обстрела ядрами. Они шли, не подозревая, что творится за их спиной.

– Не бросай меня – уговаривал Художник Маленького Охотника, – ты покажешь мне свою страну.

– Не могу, – отвечал Маленький Охотник, – я ведь дал клятву и обязан вернуться на пост. Я провожу тебя до склада электрических пуль, а если отправлюсь дальше, то караульные солдаты непременно арестуют меня.

– Выходит, ты дежуришь из страха?

– Совсем не из страха, – обиделся Маленький Охотник. И пожелтел, – моё дежурство в Пограничьи важно и для страны, и для всего Мира. Но разве мало важных, но скучных дел. А здесь ещё и необычайно интересно. Где ещё можно увидеть столько разных необычных зверей? Я очень люблю зверей. Но ведь у нас в стране нет домашних зверей, а эти – свирепые и злые и близорукие к тому же, они ничего не видят даже под носом, бегут себе, пока не схлестнутся с другими и не начнут друг друга трясти. Им просто нужен пастух. Он бы их пас и друг от друга отгонял. Тогда они могли бы жить подолгу, и ни в кого не превращаться. У нас – удивительная страна.

Художнику так надоело охотничье хвастовство, что он теперь даже из приличия не промолчал и возразил:

– Что же здесь удивительного? И у нас в Мире есть точно такое, как и у вас, и даже многое получше, но я этим не хвалюсь и не хвастаюсь. У нас в Мире очень хорошо. Ведь только так кажется, что где-то получше. Удивительное рядом.

– Ты тысячу раз не прав, – горячился Маленький Охотник.

Ему показалось, что Художнику, видимо, не понравилась его страна, и это было обидно. К тому же он всё-таки был охотником и любил рассказывать про это и про то.

– У нас же зверь не сидит на месте, – старался он переубедить Художника. он постоянно мечется и может даже быть одновременно в разных местах.

– Так и у нас, – возражал Художник – посмотришь, скажем, на бабочку у фонаря: летает она вокруг фонаря, порхает, мечется и кажется, что она и там и здесь.

– Так это кажется, – волновался Маленький Охотник, – а у нас и на самом деле. Звери и там, и здесь. Кроме того, они – одновременно разные. Ты и сам видел – и зебра, и бобер. И нельзя выследить определенного зверя. Он превращается в кого-нибудь ещё.

– Так и у нас, – спорил Художник, – идёшь в лес и не знаешь, кто встретится тебе. Или на рыбалке: не угадаешь, кто попадётся на крючок?

– Но это – совсем не то. – Горячился Маленький Охотник. – В нашей удивительной стране ты ищешь кого-нибудь и никогда не знаешь, где он? А если узнаешь, то там уже кто-нибудь другой.

– И у нас, – не удержался Художник, – скажем, идешь на ярмарку с рублём и не знаешь, что купишь на него. А если и знаешь, то неизвестно где отыщешь нужное? В большом магазине или крохотной лавочке за углом?

Художнику сделалось стыдно, что он погорячился и спорил. Действительно, здесь – удивительная страна, но ведь всегда хочется похвалить собственную страну и по Миру он уже соскучился. А, может, и сам он по натуре был настоящим Охотником и его тянуло рассказывать про это и про то.

– У нас в Мире, – скромно добавил он, – много домашних животных. Они живут вместе с нами, не мечутся и не бегут. Мы заботимся о них. А они – ласковы и добры и часто беспомощны, и мы помогаем им.

– А здесь нет пока домашних, – загрустил Маленький Охотник, – но я знаю, кто может стать звериным пастухом. Он должен чувствовать помыслы зверей и знать их повадки. На это способен только Голубой Бизон. Он и сам – ласковый и добрый. Я бы расчесывал ему шерсть, а он пас наши стада, разгоняя зверей, чтобы они не схватывались. Только он прекрасный Голубой Бизон – способен пасти других и ни в кого не превращаться.

Художник покивал из вежливости, а сам подумал: «Всё-таки странная эта страна. У нас пасти – означает сгонять животных в стадо, чтобы они не разбегались, а здесь пасти – значит совсем наоборот – разгонять так, чтобы животные не схлестывались и не начали друг друга трясти, превращаясь в охапки цветов».

– Да, да, – закивал Маленький Охотник, – Именно так. У нас водятся близорукие звери. Пасти – означает разгонять их по сторонам. И пускай они превращаются, если иначе не могут, но пусть остаются зверьми, а не прочей мелюзгой – мышами, мокрицами, тараканами и комарами. Если слон превращается в кашалота или верблюда, а белый медведь становится тюленем или моржом, а кенгуру страусом, барсук – орлом, то пожалуйста. Только не нужно нам клопов и скорпионов или ядовитых, прячущихся в норки пауков. Мы не можем пока сделать зверей домашними. Ах, если бы отыскался замечательный Голубой Бизон. По предсказаниям звездочетов он должен стать первым звериным пастухом.

Рассказывая про свою страну, Маленький Охотник светился нежно и трогательно, и ему не хотелось возражать. Пусть каждый любит свою страну и считает её необыкновенной и удивительной. И от этого и ему и стране будет очень хорошо.

Чудики

Теперь в Пограничьи стало повсеместно известно, что Маленький Охотник покинул свой пост. В том месте, где он обычно стоял, образовалась лазейка для зверей из Антимира. За время, отведённое на то, чтобы сбегать на склад за новой пулей и вернуться в охраняемое место, там пробегал обычно один единственный Гиперон.

Сам Охотник, конечно, и в этот раз успел бы обернуться, но с ним теперь был Художник. И Охотник не мог бросить его. Он чувствовал, что его время уже на исходе, но вёл себя очень вежливо. В пути он как мог развлекал Художника, рассказывая о своей стране.

– У нас удивительная необыкновенная страна, – начинал он, рассказывая: – но на границе – скучно и пусто. Охотники не встречаются годами, а если и встретятся, то не имеют права подойти друг к другу, а только сигналят издали. Конечно, тут видишь всяких диковинных зверей, но они вечно несутся, спешат и часто взрываются на глазах. А без зверей очень скучно, тянет иметь своего постоянного четвероногого друга, но звери меняются, становятся мельче и злей. И только Бизон способен ужиться с другими зверьми и их пасти.

Ты, может, заметил в ногах Гиперона, в клубах цветочных лепестков маленьких симпатичных бизончиков. Они играют в чехарду и прячутся в шерсти Гиперонов, рыжие, коричневые и чёрные. Говорят, среди них встречается и редкий Голубой Бизон. Он так хорош, что его невозможно не полюбить. Он сам ни в кого не превращается и способен сохранить других зверей. Моя мечта – отыскать прекрасного Голубого Бизона, подружиться с ним и приручить его.

Художник с Маленьким Охотником шли теперь неширокой долиной между прозрачных холмов. Они увлеклись разговором и не заметили их мелкого дрожания, а спохватившись, поняли что именно сюда мчится крупный Гиперон.

– Бежим, – скомандовал Маленький Охотник, и они побежали.

Сюда, в глубь страны редко проникали крупные чужеземные звери. Но судя по тяжелой поступи догонявшего их Гиперона, он был как раз именно таким.

Холмы заходили ходуном и бежать по ним стало трудно. Они взобрались на высокий холм, с которого далеко было видно. Большой Гиперон бежал прямо на них из Антимира. Сокращая путь, он ринулся через кисельную трясину и начал вязнуть проваливаясь. Выдергивая ноги из кисельного болота, гиперон терял много сил. Он с ног до головы покрылся пеной. Но это опять-таки была вовсе не пена, а цветочные лепестки. Они покрыли его точно белой попоной.

Внезапно Гиперон превратился в трех огромных шерстистых носорогов. Они проваливались меньше и бежали быстрее. Затем из облака лепестков появилось шесть гибких и скользких ящеро-кашалотов. Они опять обволоклись цветочным облаком, из которого вырвалась стая ежеподобных шакалов и погналась за Художником и Маленьким Охотником.

– Скорей. Поскорее. Пожалуйста.

Они бежали, что было сил, но только силы их были на исходе. Им оставалось только убегать. Без пули никак не справиться со зверьем. А эти жадные звери если догонят, то разорвут их в клочки. От одного сумеешь увернуться и попадешь в лапы другого.

– Бежим.

Они бежали, как говорится, со всех ног. Оглянувшись, они увидели, что холм, на котором они только что стояли, разглядывая Гиперона, покрылся шевелящимся живым ковром. Это были суслики крапчатые и краснощекие, мохноногие тушканчики, пищухи и пасюки. Скакали в общем потоке и белки, обыкновенные и персидские, и спинки отдельных из них были с ярким рисунком, как у бурундуков. Но больше всего было серых крыс, хотя встречались и белые, рыжие и розовые. Бежал вместе с ними и золотисто-серебряный карп, переваливаясь на лапах-плавниках, и на носу его был молоточек, как у акулы-молот и длинноногий ушастый ёж. Местами шкура ежа была без иголок, бархатистая, как у крота. Словом, бежали все. Общей шевелящейся кучей разных грызунов.

Художник представил себе, как покрывает их этот живой ковёр, и по рукам, ногам, телу, голове, кусаясь, бегают юркие животные. Противно… брр… и, конечно, опасно. Но Маленький Охотник вдруг остановился.

– Такие уже нам не страшны, – объяснил он. – Мы можем отстегать их колючими ветками. Я так не люблю хищных и жадных грызунов. Но мне непременно хочется кормить и ласкать больших и добрых прирученных зверей. А там заграницей, в Антимире люди-капельки наоборот любят диких, свирепых и неприрученных, и больше всего на свете хотят хоть на время побыть в их разной звериной шкуре.

Мне вечно снится голубоватый ручной Бизон. По нашим легендам, он родственник света, ладит со всеми и добрый, как свет. А эти настырные, бесцеремонные, вечно лезут. Ну, кто их звал сюда в нашу страну в конце концов?

Бежавшие следом мыши и крысы на глазах превращались в многоножек и жуков и деловито карабкались на холм за ними. Торопились уховертки, клещи, хрущи, водяные пауки и скорпионы.

– Фу, нечисть, – Маленький Охотник только рукой махнул. Гиперон из Антимира сюда добегает редко, а если добрался, его нужно обязательно остановить, иначе они уничтожат всю нашу страну и погубят наших зверей.

– А где ваши звери? – спросил Художник, оглядываясь.

– А здесь. В этом месте живут чудики. Смотри.

Недалеко, через пару холмов, на голой вершине разлегся точно приспущенная надувная игрушка странный гиперон. Он лежал, шевеля лапами, изредка поднимал голову, ловя пролетающие искорки, и постепенно надувался. Затем он поскреб себе лапами грудь, вскочил и кувыркнулся через голову.

– Сейчас проявятся его причуды, – объявил Маленький Охотник, – отойдём подальше на всякий случай. Ведь заранее не знаешь, какие они? Чудачества проявляются с возрастом. Чудные долго живут, и превращаются снова в чудных. Только в иных. У них меняются чудачества.

Чудной гиперон был невелик, размером с кабаргу. Сзади он порос иглами, как дикобраз, а спереди шерсть у него была как у гиены – пятнами и полосами. Мордой он походил на енота, ленивца и на медведя – коалу, но отличался от него длинными ушами.

– С этим обхохочешься. Посмотри, ведь это медведь-лопух.

Уши странного зверя почти касались земли.

– Чудные долго живут, – повторил Маленький Охотник, – а если и превращаются, то тоже в чудиков. Посмотри.

И верно, полумедведь-полудикообраз превратился вдруг в полупони-полупингвина. Голова и крылышки его были пингвиньи, и в то же время он имел четверо ног. Причем задние непрерывно выделывали танцевальные «па». Он так и бежал – передними ступая нормально, а задние танцевали сами по себе. Танцуя, он наскочил на бежавших из Антимира мышей и леммингов, и началась общая кутерьма. Танцуя, он их давил, а антимирская мелочь огрызалась и превращалась в искры и цветы. Сам чудик тоже превратился в соню-хомяка, но не потерял чудачества, а лишь его изменил, он поскакал на одной ноге. И чудачество помогало ему. Он меньше теперь касался антимировских грызунов и ускакал на соседний холм.

Тем временем крысы и прочие грызуны превратились в мелких полёвок, а затем в стрекоз, ос и комаров. Те в свою очередь поднялись ввысь и закружились над холмом плотным облаком.

– Ну, вот, – показал на них Маленький Охотник, – полюбуйся, пожалуйста. Был себе зверь, как зверь – обычный Антигиперон, а измельчился, излукавился и превратился в тучу поганой нечисти. Можно сказать, потерял своё истинное лицо, превратился в мелюзгу.

– А можно его собрать?

– Как собрать?

– Из мелочи. Собрать вместе мелочь в кучу и столкнуть. Не станут ли мелкие снова крупными зверями?

– Осторожные они. Попробуй их собери.

– Их нужно столкнуть. У нас в Мире есть замечательная игра – хоккей. Вбрасывают шайбу…

– Шайбу? – удивился Маленький Охотник. – А что это? И где эту шайбу взять?

– Ну, скажем, не шайбу, а что-нибудь, чтобы они набросились..

– Я понял.

Тут Маленький Охотник подбросил кверху цветок. Пион попал прямо в самую тучу мошек и комаров. Он тут же завял и превратился в Электры – веселую и грустную. Они сцепились и завертелись, швыряясь искрами точно сегнерово колесо, и превратились в огненную капельку. Мошки из Антимира на миг застыли, словно очарованные, и разом кинулись на неё. Они неслись к ней со всех сторон и столкнулись. И вдруг появились летучие мыши, удоды и филины, огромные рыжие крысы с куньими хвостами и черепашьими поясами. Едва оглядевшись, они бросились на капельку и превратились в четырех кабанов с шеями ламы и тюленьей шкурой. И эти столкнулись. И появились два совсем необычных зверя: мохнатый сом с барсьими глазами и могучими волосатыми паучьими ногами и удивительный, стройный, прекрасный Голубой Бизон.

Мохнатый сом, путаясь и перебирая паучьими ногами, пытался уползти прочь. Но в этот момент с соседнего холма прискакал на одной ноге чудик. Он прыгал как раз наперерез сому-гиперону. А тот неуклюже путаясь многими ногами, упрямо полз вперед. Пути их пересеклись. Художник даже закрыл глаза: вот-вот гипероны встретятся. Конечно, полыхнет взрыв и этим всё закончится.

Когда он снова открыл глаза, всё было по-прежнему. Скакал себе чудик на одной ноге, а сом-гиперон торопился убраться подобру-поздорову.

– Чудные не схлестываются, – объяснил Маленький Охотник, – они выявляются не в схватках, а забавляются чудачеством и долго живут. А если все же и превращаются, то только в другого чудака.

В это время из-за холма сверкнула вспышка. Должно быть сом-гиперон встретил не чудного гиперона, и они не нашли ничего лучшего, как сцепиться. А Голубой Бизон всё ещё стоял на холме, гордо подняв голову.

– Милый Голубой Бизончик, не исчезай. Пожалуйста, прошу тебя, – сказал, не отрывая от бизона глаз, Маленький Охотник. – Не превращайся, пожалуйста, в тушканчиков и хорьков, или в тритонов и саламандр. Мы станем вместе бродить по пустынным холмам, и у нас в Пограничьи появятся стада.

Голубой Бизон был действительно необыкновенно красив. Его голубая шелковистая шерсть волнами лежала на нём, а черные небольшие копытца блестели точно лакированные.

Художник и Маленький Охотник смотрели на него во все глаза. Но он не пропадал и в нетерпении бил копытцем, выбивая искры из холма.

– Мой маленький круторогий телёночек, – продолжал Маленький Охотник. разреши мне тебя приласкать. Ты станешь ручным, и мы будем вместе пасти стада. И в нашем Пограничьи никто не будет больше одинок.

Но стоило Маленькому Охотнику сделать шаг к нему, как Голубой Бизон мотнул головой и понесся по холмам. И вот только дрожание холмов напоминало путникам о чудесной встрече.

– Бежим за ним, – не удержался Маленький Охотник, и они побежали..

Нейтроны и Кварки

Художник бежал за Маленьким Охотником, стараясь попасть ему след в след.

– Поосторожней, пожалуйста, – объяснял на ходу Маленький Охотник. – Здесь есть ловушка, и я её чувствую. Вот потянуло в неё, и это место следует обойти.

Спеша, они действовали неосторожно. От их шагов всё вокруг пришло в движение. Дрожали не только ближние, но и отдаленные холмы, а ближние просто ходили ходуном. Шаги отдавались по всей стране, словно под ногами у них был тугой барабан или как будто шли они по натянутой паутине. Они то поднимались на горки, то скользили с них точно в ледовом желобе.

Временами их тянуло в стороны и разворачивало. Вдали на холме разлегся спокойный Гиперон. Он просто лежал, изредка поднимая голову. И видно было, что он – свой, из Мира. Такой и с виду он был спокойный и мирный.

– Гипероны близоруки, – объяснил Маленький Охотник, – и видят только вблизи, у себя под носом. Но если увидят, то тут же вцепятся. Но если Голубой Бизон их разгонит и увлечет за собой, они забывают обо всём и могут жить в обоих мирах. Так как комочки света или цветы, и могут запросто сбегать в Антимир.

Вблизи было видно, что Маленький Охотник словно одет во множество прозрачных разноцветных плащей. Какие-то тени боролись в нём под этой многоцветной одеждой.

– Что это? – удивился Художник.

– Это кварки. Они находятся внутри каждого из нас и там внутри постоянно борются. Ведь так бывает забурчит что-то внутри тебя в животе, словно заквакает: ква-ква-ква-ррр. Это – кварки. Их имена: жадность, доброта, зло.

– Да, так бывает у всех людей, борются добро и зло – подумал Художник, но в человеке-капельке это видно и со стороны.

В этот момент большая Доброта сжала косматое Зло, и Маленький Охотник весь засветился добром. А Жадность оглядывалась по сторонам и всё тянула к себе. И Доброта с трудом справлялась с нею. Она была хотя и большой, но со слабыми мускулами и не всегда умела постоять за себя.

«Конечно же, – подумал Художник, – есть что-то и внутри нас, и даже существует выражение: „в меня вселился зверь“, и хочется на всех набрасываться».

И Маленький Охотник покивал, что это – так.

– Да, да, – подтвердил он. – Когда я в хорошем настроении, то каждому готов подарить цветок. А иногда мне кажется, что во мне куча зверей, и хочется прыгать и бодать всех подряд. Вот у хороших чаще побеждает Добро, но Зло порой тоже может победить, и человек злится. Добро и Зло постоянно борются. Они сжимают друг друга что было сил. И оттого разные настроения. То грустно, то весело, а иногда даже смелого человека охватывает страх. И говорят: У Страха глаза велики. Они у Страха действительно огромные, и он всё время дрожит.

Художник пригляделся и увидел внутри у Маленького Охотника тощего трясущегося Страха, у которого глаза были большие, как плошки.

– Если страшно тебе, значит Страх победил Смелость в тебе. Но она с ним постоянно борется и закаляется в борьбе. И Доброта не всегда справляется со Злом. Чтобы победить, нужно напрячь все силы, и не всегда это получается. Они сцепились друг с другом, сжали друг друга так, что каждый сделался очень маленьким. Но стоит чуточку одному отпустить: порой чувствуешь, что в тебе растёт доброта, значит её отпустило зло, а иногда сделается грустно и значит победила Грусть.

– И что они вечно борются?

– Да, постоянно. Но есть у нас и такие, что сдались без борьбы. Им имя – Нейтроны. Они очень безвольные и с виду добрые, по крайне мере не делают вреда никому. Только они – лентяи. Согласись, невежливо называть человека – лентяй, и мы говорим – Нейтрон, но знаем, что это настоящий лентяй. Они собираются вместе и затягивают остальных, как в болото. Когда их много, несметное количество, они становятся Черной Дырой, а ей противиться ни у кого не хватает сил. Она засасывает в себя всё – других нейтронов, нас – охотников, искорки, вот почему вблизи Черной Дыры – темно. Она затягивает всех, кто мимо идёт, как настоящий огромный пылесос. Мы называем так – Черная Дыра, а на самом деле это огромный нейтронный ком. В этих местах живет ещё и старый Белый Карлик. Он очень медленно бродит по полю и ищет Нейтронный ком. И если наткнется, проглатывает и тут же садится переваривать. Конечно, он в силах проглотить только маленький ком, а большая Черная Дыра затянет и его запросто.

– А как узнать, что неподалеку Черная Дыра или этот страшный людоед – безжалостный Белый Карлик?

– Да, тебя просто потянет туда, и искры туда летят и не возвращаются. Сейчас чувствуешь потянуло с той стороны?

Художник и впрямь почувствовал или ему только показалось. Оттуда шло лёгкое дрожание холмов.

– Наверное, кто-то попал в беду, – объяснил Маленький Охотник. – Только Нейтроны не сопротивляются. А остальные борются, но попавшие к Белому Карлику, не силах противиться ему. Здесь стоит сделать неверный шаг и отправишься в тартарары. Наш склад уже рядом, но время моё просрочено.

Внимание их привлёк маленький лысый человечек. Он кивал им с соседнего холма и жестами звал к себе. Но вдруг внезапно взмахнул руками и его стремительно понесло. Мелькнули лишь рыжие подметки жёлтых башмаков.

– Нейтрон, – кивнул в его сторону Маленький Охотник, отправился к Белому Карлику, а может даже и в Чёрную Дыру.

Художник поёжился. Их путь, оказывается, пролегал вблизи коварной Черной Дыры, а потому требовал от них внимания и осторожности.

Строительные Мастерские

– Иди всё прямо и прямо, – показал Маленький Охотник, – а мне теперь поворачивать налево, на оружейный склад.

На горизонте виднелись огромные Строительные Мастерские.

– Всё время прямо, и после спроси про дорогу в Мир.

Внезапно Художник понял, что слышит и может высказаться. Вокруг него уже был воздух, хотя и разряженный, как в высоких горах. И он уже мог вздохнуть полной грудью, заговорить и услышать ответную речь.

– Прощай, – сказал ему Маленький Охотник.

Его голос казался скрипучим, чуть по-птичьи попискивающим, мурлыкающим.

– Прощай, – повторил Маленький Охотник, но не подал руки.

К Строительным Мастерским подводила широкая гладкая дорога. Вдоль неё стояли большие яркие плакаты о наборе добровольцев. По самой Стройплощадке ходили строители в светящихся красных фартуках. У входа на высоких желтых столбах красовался лозунг: «Мы строим Мир». Дорога привела Художника на небольшую ровную площадку, по которой расхаживал глашатай, выкликивая добровольцев. Сюда сходилось несколько дорог. По ним в одиночку и парами подходили местные жители люди-капельки. Они были наряжены в одежды из цветов, У одних были лимонные свитера из одуванчиков, в руках других – колокольчики-зонтики, а на головах шляпы из кувшинок и лилий. Одни из них явно гордились одеждой и щеголяли, другие – равнодушные нейтроны – имели скучающий вид.

Внезапно протяжно запели трубы, возвещая пробные испытания. Добровольцам из толпы предлагалось самое простое – постоять на одной ноге с закрытыми глазами. Не всем удавалась сразу «стойка аиста». Как только они закрывали глаза, их тянуло в сторону. Другим удавалось сразу, но делалось скучно и хотелось уйти, но было неловко возвращаться в толпу под насмешливые возгласы, и добровольцы крепились что было сил.

Художнику тоже захотелось попробовать. И он был поставлен в испытательную позу: стоять, как аист, на одной ноге. И это оказалось не просто. Его тянуло в разные стороны, и он крепился, как мог.

И дело было не в одной попытке. Все, кто собирался участвовать в строительстве Мира, должны были закалить себя так, чтобы уметь вечно стоять в заданной позе. На первых порах у них болели руки, ноги и мышцы спины. Но постепенно мышцы укреплялись и становились крепкими, как сталь.

Всех, кто успешно выдержал пробную попытку, отвели на следующую площадку. Там добровольцев расставили по особым местам. Вокруг каждого провели черту, за которую запрещалось заступать. Черта проводилась очень близко, и добровольцы маялись.

Теперь многие убедились, что строительство Мира – нелегкое дело, и были вынуждены попросить отсрочку. На тренировки им давался ровно год, но если у них и тогда ничего не получалось, их имена вытирались из Золотой Книги строителей, потому что до этого были вписаны временно в неё, карандашом. Они отправлялись читать новые объявления, чтобы приобрести нужную специальность. Их заносили потом в одну из почетных Книг: серебряную, бронзовую, берестяную. А тех, кто так и не попадал никуда, стыдились и не уважали.

Из не переступивших контрольную черту составили особые группы. Они должны были образовать пробный материал. Из менее стойких составляли смолу или глину. Они могли выдерживать лишь короткое испытание, однако стоять, как требовалось, вечно на посту – им было не по плечу. И даже не потому, что они этого не хотели. Просто характер у них был такой – общительный. Они оставляли пост и подходили друг к другу поговорить. Другие, более дисциплинированные составляли металл. А самые стойкие, что могли не сдвигаясь простоять сколько угодно, образовывали кристаллы.

Из рекордсменов составляли кристаллы необыкновенной чистоты и прочности, такие в мире называют алмазом. И нет материала красивей и тверже его.

Художник всё выдержал и даже попал в число добровольцев, составляющих алмаз. Однако при испытаниях было установлено, что алмаз не приобрел нужной прочности. Затем долгими проверками было выяснено, что в этом вина Художника. Оказалось, что Художник для строительства здесь не подходил. Его поблагодарили, но попросили покинуть строительство. При этом ему выдали справку, что он обладает алмазной стойкостью, но по невыясненной причине не может быть записан в одну из почетных книг. И пусть он не теряет надежды, каждый в конце концов займет надлежащее место в Мире.

Из любопытства Художник побродил ещё по стройплощадке. В разных частях её создавали различные материалы: воздух и воду, камень и глину, а потом с помощью колоссальных катапульт вещество запускали в Мир. Крупицы этого вещества сначала попадали в космос, а потом уже опускались на поверхность планет и звёзд. Из этих крохотных пылинок и был устроен весь чудесный Мир.

Вокруг пылинок вещества запускались и собственное спутники – Электры. На соседней стройплощадке изготовляли воздух. Его прозрачные клочки тоже катапультировали. И тогда Художник спросил:

– А нельзя ли его катапультировать в Мир.

– Мир велик, – отвечали ему, – да точность наша невелика. Мы умеем прицельно попасть только в Страну Насмешливых Колдунов, а остальная стрельба идёт в белый свет, как в копеечку, незнамо куда.

– Как же мне быть? Мне обязательно нужно в Мир.

– А ступайте, пожалуй, в город. В городе умников полно. Они что-нибудь придумают.

И Художник отправился туда, где далеко на горизонте виднелись зубчатые стены города.

Но едва он спустился с холма, как город скрылся из глаз и стало пусто вокруг и некого было спросить. Он непременно бы заблудился, не догони его Маленький Охотник. Он был с новенькой пулей – Электрой, полученной им на складе. Новая пуля охотно скалила зубы и была готова вцепиться в каждого. Она признавала только хозяина Охотника и чуть было не вцепилась в Художника. Но Маленький Охотник с трудом её удержал.

– Я провожу тебя до окраины, – промурлыкал Маленький Охотник, – и затем отправлюсь на пост. Я подумал, что ты можешь заблудиться и отправиться не в нужную сторону. Не в настоящий, а в Манящий город, и он поманит тебя. Манящий – город твоей мечты. У каждого он – разный. Если тебя поманило в сказку, то город твой – сказочный. Многих в молодости сначала тянет в сказку, но с возрастом привлекает Город удобных вещей, а затем и приятных воспоминаний.

Они уже далеко отошли от Стройплощадки, и каждый раз Манящий город оказывался на соседнем холме. И до него вроде было рукой подать. И всё было видно до мелочей: и гаражи с волшебными автомобилями, с ластами и лапами вместо колёс, и ковры-самолёты-вертолеты, и подземные вездеходы, напоминающие с виду кротов, и парящие управляемые облака. Всё здесь казалось недалеким, но было недосягаемо. Так уже устроен Манящий Город Мечты, что тянет к себе, но остаётся мечтой.

– Я отпросился проводить тебя, – объяснил Маленький Охотник, – когда узнал, что опустившийся Кислый Рыцарь собрал в этих местах вблизи города большую разбойничью шайку. Они здесь болтаются по холмам. Точнее сказать, им даже лень грабить, и они собираются вместе и тянут к себе всех. Всех, кто мимо идёт или летит, ничего не подозревая, особенно нездешних. Никто не в силах вблизи побороть их притяжение. Бороться с ними невозможно. Есть только один выход, единственное спасение обойти их стороной. Для этого ставятся загородки и предупреждения: «Осторожно. Черная Дыра». Но Кислый Рыцарь ломает загородки и швыряет их в Черную дыру, а та всё засасывает. Ему, самому следует вести себя осторожно, чтобы не оступиться и не угодить в Дыру. Что происходит в дыре, никто не знает, потому что из неё никто не возвращается. Только вечный путешественник Утринос может попасть в Дыру и вылететь из неё. Но о том, что он видел там, никто не знает, потому что Утринос никогда не останавливается, чтобы рассказать или поговорить.

– Тебя нужно, наверное, проводить в гавань, – рассуждал Маленький Охотник, – и посадить на корабль, а моряки знают куда везти. Они бывают везде по своим моряцким торговым делам.

– А ты не опоздаешь?

– Семь бед – один ответ, – отвечал Маленький Охотник.

Провожу тебя до окраины Настоящего Города, а не то ты спутаешь его с Манящим, выдуманным.

Наконец, перед ними показались стены города. С виду он походил на Манящий, и Художник, будь он один, непременно бы спутал города.

– Посмотри, – объяснил Маленький Охотник. – У настоящего города – высокие сторожевые башни. Когда-то в них сидели сторожевые петухи. Они смотрели вокруг и предупреждали об опасности. Но однажды случилась беда – петухи проспали нападение, и тогда осёл спас страну. Ужасным было это нашествие. Защитники Мира оборонялись и отбивали приступ за приступом, но Гипероны, даже разрубленные на куски, лезли на городские стены. После этого повсеместно пришли к выводу, что бесполезно воевать. В Пограничьи оставили только охрану. Солдаты остались у пушек на тот редкий случай, если прорвётся к городу крупный Гиперон. Тогда они ядрами и даже ценой собственной жизни защитят Мир. Но нашествий давно уже не было, и солдаты Первого Королевства несут службу в городе и тренируются.

Для пушек были заготовлены разные ядра. Искусство солдат доводилось до невозможного совершенства – в считанные мгновения по повадкам и особенностям суметь распознать лазутчика, тут же не мешкая, подобрать нужное ядро, выстрелить и не промахнуться. Потому что при промахе ядро угодило бы в Антимир и вызвало ответный обстрел.

На специальном стрельбище солдаты учились попадать в чучела зверей. Но все понимали, что основная защита не здесь и настоящая смелость требуется в Пограничьи, где дежурят Охотники. Охотников повсеместно уважали, и караульные солдаты завидовали им. 3аслуженные Охотники заносились в самую почётную – Алмазную книгу. Так высоко ценилось их мастерство. Но пограничным Охотникам строго-настрого воспрещалось покидать свой ответственный пост.

В пустующем месте получалась лазейка для лазутчиков из Антимира. На получение новых пуль охотникам отводилось ограниченное время, а просрочивший его считался дезертиром.

Маленький Охотник, не был дезертиром, он получил отсрочку. Но разрешенное ему время быстро истекло, и нужно было прощаться и спешить на пост.

Арест

Городские жители с уважением расступались перед Маленьким Охотником, но смотрели на него с удивлением, не понимая, отчего он здесь? На груди у Маленького Охотника была световая эмблема из переливающихся огоньков. И по всему было видно, что это Охотник. Но на него взглядывали настороженно, потому что не знали: с какою целью он появился здесь? Если бы он находился в отпуске, внутри эмблемы горел бы ровный жёлтый огонёк. Однако в эмблеме такого огонька не было. Он сразу погас, как только окончилось отпущенное Охотнику время. И все терялись в догадках и сторонились его.

Художник с Маленьким Охотником вошли в город. Улицы города были очень красивы. Около разноцветных домов росли густые чайные кусты. Улицы были вымощены цветным вымытым камнем. Тут же была гавань, у причалов стояли суда с цветными парусами, а на набережной под тентом из старых парусов разместился рынок, и там сидели купцы и зазывалы.

На длинных выкрашенных прилавках лежали бананы и ананасы, стояли корзины свежих овощей. Тут же в жаровнях, на углях шипела, жарилась свежая рыба, а в ящиках со льдом хранилось отличное мороженое. Но времени у Охотника не было. Они проталкивались сквозь толпу, когда все вдруг зашептались, повторяя: гребёнка, гребёнка.

И в самом деле по сторонам вдруг вырос забор, похожий на большую гребёнку, поставленную торчмя. Вдоль забора выстроились солдаты, а за круглым столиком занял место писец, разложив свои нехитрые письменные принадлежности. Глашатай в синем расшитом блестками камзоле поднялся на помост и прокричал трижды во все стороны:

– Уважаемые жители Первого промежуточного королевства и гости страны, объявляется очередной конкурс проходимости и изворотливости. Каждый должен пройти через контрольное препятствие – решётку. Прошу доказать свое умение и искусство проходимости…

Первой к гребёнке кинулась вертевшаяся в толпе Электра. Она, видимо, волновалась и щетинилась искорками, как рассерженный шмель. Перед самой гребенкой она превратилась в облако, а пройдя её, она снова превратилась в шмеля. Но отклонилась в сторону, и тут же была сбита метким выстрелом, потому что оказалась лазутчиком – Электрой из Антимира, хотя до этого ничем себя не обнаружила.

Человечки – жители страны свободно проходили частокол. Но здесь было модно ходить в длинных платьях. Местные красавицы носили разноцветные балахоны и платья со шлейфами, которые волочились по земле. Чтобы не наступать на платья, передвигаться им приходилось мелкими шажками. Сами они изящно миновали гребенку, однако шлейф нередко запутывался. Когда он цеплялся, они безжалостно обрывали его. И он разлетался по свету, демонстрируя красоту чудесного платья. Так разлеталась по свету мода, а платье тут же восстанавливалось.

– Смешно, – отметил Художник, – здесь платье может разгуливать самостоятельно, без хозяина.

Подошла и их очередь. Маленький Охотник свободно прошёл через гребёнку, а Художник не смог – щели между её прутьями были для него узкими. Его провели через боковую калитку к столику, за которым сидел писец. Рядом стоял, широко расставив ноги, патрульный офицер. Перед ним, виновато переминаясь, топтался Маленький Охотник, и Офицер монотонно и безразлично отчитывал его. Перечислив все новые поправки к законам, Офицер в заключение сказал:

– А теперь сдай оружие. Ты арестован, потому что ты оставил пост.

– Да, но я израсходовал свою пулю – Электру и поспешил за новой, оправдывался Маленький Охотник.

– Хорошо же ты спешил, – рассмеялся Офицер. – Склад там, а ты – здесь, в городе. По нашим сведениям за это время из Антимира в Мир прорвались три Гиперона. Еще не подсчитан полностью нанесённый ущерб. Пока ты болтался здесь…

– Я сопровождал чужестранца.

Патрульный Офицер был вежлив. Пока у власти находился король Изящество Второй за грубость строго наказывали. Но недавно король отправился в кругосветное путешествие. В его отсутствие караульный начальник – сержант Дубас издал приказ, которым он возвёл себя сначала в чин майора, а потом и генерала. Сразу сделавшись очень важным, он постоянно повторял:

– Арестовывайте, арестовывайте. К возвращению короля очистим страну. От этого выиграет Мир. Кто станет возражать против благополучия Мира?

Караульная служба требовала суровости. Поэтому Патрульный Офицер строгим голосом потребовал документ.

– Ваш документ?

Художник развёл руками. Никаких документов у него с собой не было..

– Тогда покажите знак качества.

Художник совсем забыл, что проходил испытание в Строительных мастерских и ему выдали почётный диплом, и снова развёл руками.

– Прошу меня извинить, – козырнул Патрульный Офицер и тут же скомандовал солдатам. – Под стражу.

Маленький Охотник попробовал объяснить, что он Охотник и, находясь на действительной службе, исполнял свой долг. Сюда он прибыл с границы, уберегая иностранца, хотя об этом его никто не просил. Он поступил так из вежливости и иначе не мог.

Смотревший на них во все глаза писец был новеньким. До этого он ухаживал за попугаями, но был замечен выдергивающим попугаям хвосты. Король в это время уехал, а генерал Дубас даже похвалил его и назначил писцом. И обещал со временем сделать его старшим писцом, если он будет ловко составлять протоколы.

Новый писец старался изо всех сил. Он составлял протокол, оставляя в нём только плохое и опуская хорошее. Во всех случаях, когда записывал он, обвиняемому выносили обвинительный приговор. На этот раз он записал: «Охотник оставил свой пост и привёл в страну разведчика – чужестранца».

Маленький Охотник снова повторил:

– Согласно неписаным законам гостеприимства я помогал чужеземцу избежать беды.

Писец ничего не записал. Обычно иностранцы появлялись из Антимира и взрывались по пути. Других иностранцев здесь не было. А тут, на тебе, живой иностранец и, конечно, шпион. В этом случае явно пахло наградой.

Патрульный Офицер покручивал усы и рассуждал.

– Все правильно, – улыбался он, – ты спас его от беды и взял беду на себя, а, значит, беда – твоя. Другими словами, ты в беде. Ты арестован и не только за то, что оставил пост, но и за то, что привёл в страну иностранца.

Художнику не терпелось вмешаться.

– Послушайте, – произнес он волнуясь, – спасти от беды – не значит взять беду на себя. Нужно избавиться от бед.

– Да, да, – подтвердил Маленький Охотник, – я пробовал отвести беду…

– Посмотрите на этого путаника, – засмеялся Патрульный Офицер. Он умел хохотать очень заразительно.

Глядя на него, начали хохотать солдаты и смеялись до слёз. Они хлопали себя по бокам, и крупные слезы катились по их обветренным красным лицам. Улыбался, склонившись над бумагой, писец. Наконец окончив смеяться, Патрульный Офицер повторил:

– Под стражу.

Солдаты схватили Маленького Охотника. Дошла очередь и до Художника.

– Ваше гостевое удостоверение, – попросил Офицер.

Удостоверения у Художника не было.

– Вы чей гость: государства или королевского двора?

Художник не знал.

– Кто прислал вам приглашение?

И на этот вопрос Художник ответить не смог.

– Как вы попали сюда?

Художник опять-таки оказался в затруднении. Он начал было рассказывать про полянку и речку, но никого не убедил.

– В таком случае, – потерял наконец терпение Офицер, вы подлежите казни без промедления. Но во имя правды и справедливости мы постараемся испробовать всё.

Писец теперь находился в явном затруднении. При подобных ответах совсем не требовалось его неприглядное мастерство. Потому на этот раз он только добавил от себя, что арестованный – непременный лазутчик и подлежит сверхсрочной казни. Затем он подписал протокол: старший королевский писец – свидетель и поставил круглую писцовую печать. Для казни этого документа было достаточно. Однако Патрульный Офицер медлил.

– Не отвести ли арестованного к генералу Дубасу? – сомневался он.

Он находился в раздумье, потому что наступило время обеда, и генерал (кто его знает?) под горячую руку мог и его самого разжаловать или казнить. Такие приказы выдавались здесь запросто. К тому же Патрульный Офицер ещё не знал, что именно сегодня утром генерал Дубас задумал новым приказом присвоить себе звание маршала и Главнокомандующего.

Маленького Охотника посадили в крохотную переносную тюремную камеру. Её поставили на носилки и понесли. Решётка на ней была мелкая, и цветы, одевавшие Маленького Охотника, высунулись и скрыли камеру и получалось, что понесли миниатюрную цветочную беседку, оплетённую вьющимися растениями.

«Маленькому Охотнику стыдно, – догадался Художник, – и цветы выручают его».

Они шли по улицам. На тротуарах стояли жители. Друг на друга похожие, толстенькие они с удивлением провожали процессию. Наконец, показался королевский дворец, но они прошли мимо него к крепостной стене. Здесь был дом начальника королевской охраны маршала Дубаса. Возле дома был большой огород, тянувшийся от королевских казарм до крепостной стены. Дом как раз и стоял посреди огорода, а перед ним была маленькая мощёная площадка, на которую и привели пленников.

Патрульный Офицер отправился доложить, а солдаты начали курить, окружив беседку. Художник оглядывался по сторонам. У ближайшей грядки трудился Огородник. Он вежливо снял шляпу и поклонился Художнику.

– Тружусь, – сказал он, кивнув на возделанный огород, – с утра и до ночи и даже в светлые ночи, но вот за труды мои меня собираются казнить.

– Как так? – удивился Художник.

– Да, видно место на огороде – заколдованное, – вздохнул Огородник, ведь что я ни посажу, как ни ухаживаю, вырастает только репа. На этот раз мне доверены дорогие заграничные семена дынь и ананасов, и сажаю я их под строгим присмотром. Но если снова вырастет репа, меня казнят.

Художник смотрел по сторонам. По дорожкам среди кустов расхаживали индюки. И это были не обычные кусты, а разросшаяся репа, и трава вокруг была мелкой репой. И ничего не выросло здесь кроме репы, лишь перед самым домом высилось одинокое дерево. Его Художник было принял за пальму, но приглядевшись увидел, что и это репа, высотой с дерево. На верхушке её спал крокодил.

При допросе преступников ставили под репу-дерево. Крокодил спал себе под разговоры. Но когда по знаку Дубаса ударяли в гонг, крокодил просыпался и падал арестованным на голову и спросонья не задумываясь их проглатывал. Так совершалась казнь.

Художника поставили под дерево. Солдаты должны были не позволять арестованным глазеть по сторонам. По высокой стене королевского дворца прохаживались королевские стражницы в позолоченных латах. Обычно ими становились победительницы конкурсов красоты – обладательницы самых длинных ресниц, самых пушистых волос или самых изумрудных глаз. На стене была неширокая дорожка и стражницы в золочённых латах парами расхаживали вдоль неё. Вместе с ними ходили важные павлины, свысока смотревшие на индюков со стены. Стражницы то и дело поглядывали друг другу в латы, как в зеркало, и поправляли причёски.

Прохожие, что шли в это время мимо, любовались стражницами и забывали о своих делах. Вот и теперь патрульные караульные солдаты смотрели на стражниц, разинув рты.

В это время распахнулись ворота дома и выехал маршал Дубас. Он был еще в генеральской форме, на которую успели нашить золотые вензеля главнокомандующего. На ногах у Дубаса были стеклянные сапоги. И было видно, что он очень спешил и надел их на босу ногу. Шея, затылок и спина Дубаса составляли единое целое, будто вытесанные из одного бревна. У него была куцая бородёнка, но толстые щеки предавали ему очень важный вид. Он сидел на брезгливом белом слоне.

Когда Дубас надувался, то очень походил на индюка, а индюки походили на него: также надувались, невнятно бормотали и выпячивали грудь. Тотчас алые королевские пчелы покинули улей и устремились к маршальской бороде. На ней всегда оставалось сладкое, к тому же их так приучили и у Дубаса получилась не куцая, а живая шевелящаяся алая борода.

Слон был белым и говорящим, но постоянно морщился и от этого у него был постоянно брезгливый и недовольный вид. И маршал Дубас выглядел недовольным: то ли из-за того, что его подняли с постели, то ли, что не успели сделать почётный лавровый венок с золотыми дубовыми листьями, но скорее всего от того, что он не успел перекусить и его тянуло к столу.

– Что? – спросил Дубас и зевнул, а слон поморщился.

Писец, немыслимо изогнувшись, подал протокол, в котором было указано, что пойманы два лазутчика. Один отрицает всё, другой называет себя пограничным Охотником. По всем законам их следует неотложно казнить.

– И это всё? – зевая спросил Дубас. Он было хотел уже хлопнуть в ладоши, чтобы прозвучал гонг, и крокодил упал с дерева, но во время заметил, что под дерево поставили одного. И крокодил, упав, съест одного, а это неэкономно. Но тут говорящий слон закивал и брезгливо напомнил, что по законам страны перед казнью полагается последнее слово.

Дубас тоже вспомнил и кивнул.

– Последнее слово. Да, покороче.

Художник шагнул вперёд.

– Уважаемый главнокомандующий, – произнёс он, – я чужестранец и прибыл сюда из далёкого Мира. От самой границы на каждом шагу меня подстерегали опасности. А храбрый Маленький Охотник рискуя охранял меня и предостерегал, а потому он вовсе не заслужил наказания. Наоборот, его следует поблагодарить и наградить, чтобы и у другие брали с него пример.

– Не слово, а речь, – поморщился Брезгливый Слон.

– Да, я давал тебе слово, – возмутился Дубас, – а ты произнес целую речь, а речи здесь разрешаются мне одному. Но я ещё не готов говорить. Я ведь ещё не поел и после еды не отдохнул. Но мне пришла в голову мысль: поступай-ка ко мне в охрану. Я – бородач и ты – бородач. И все подумают, что я – это ты, и даже во время моего обеда и сна. Начни служить у меня, и я разрешу тебе ношение синей бороды. Это большая привилегия, потому что только синей бороде разрешается душить своих жен.

– Но она у меня не синяя, – возразил Художник.

– А это зависит от освещения или можно приманить на бороду синих пчёл. Для этого её нужно смазывать синим медом. Соглашайся, чужестранец. У здешних жителей обычно не растёт борода и тех, у кого она всё-таки вырастает, сразу делают начальником.

– Соглашайся, – подтвердил Патрульный Офицер, – в противном случае маршал скажет свою речь – наказание.

– Речь, речь, – зашептали с испугом Солдаты.

Здесь боялись речей Дубаса, потому что умел он заговаривать до слёз. Речь его, как правило, начиналась после завтрака. Он сначала довольно похрюкивал, а потом из неясного бормотания и рождалась речь. Он умел говорить от завтрака до обеда, а отобедав до ужина. И всех, кто был вынужден слушать его, заговаривал до слёз. Солдаты решив, что начинается речь, достали вату для ушей. Но натощак Дубас никогда не говорил, а сегодня он ещё не успел пообедать.

Большой Мозг

Маршала называли Дубасом, хотя настоящее имя его было Куролес. Дубас – было прозвищем, потому что вначале охранной службы он нещадно дубасил всех. По новым законам запрещалось бить арестованного и чаще их отправляли на принудительные работы на маршальский огород. Но Дубас добивался, чтобы арестованные сами просились туда. Он создавал им такие ужасные условия, после которых работа на огороде казалась курортом. Причем их заставляли повторять: «нам нравится, нам здесь очень нравится». И Дубас заявлял без зазрения совести:

– Я – самый любимый в мире маршал, и все поголовно любят меня и сами просятся на мой огород.

Таращивший глаза писец изогнулся и напомнил, что арестованного полагается спросить, нет ли у него личной просьбы и не хочется ли ему на маршальский огород?

– Да, да, – закивал Дубас, а брезгливый Слон только поморщился.

– Есть, просьба, конечно, – ответил Художник. – Я прошу без промедления выпустить из темницы Маленького Охотника. Он спас мне жизнь и достоин не ареста, а награды.

– Не знаю, не знаю. – промямлил Дубас.

И все посмотрели и покивали головами. Ведь камера, где томился Маленький Охотник, была опутана цветами. Со стороны она выглядела пристойно и не выглядела тюрьмой.

В это время из толпы окружающих зевак выскочил верзила с перепачканным сажей лицом. Он смешно, по-клоунски, выбрасывая в стороны ноги, подбежал к слону. И был так высок, что дотянулся до маршальского уха и зашептал в него.

Дубас выслушал его, надул щёки и произнес:

– Вы все что-то путаете, и я не вижу тюрьмы. Есть только расчудесная беседка, где заслуженный Маленький Охотник отдыхает среди цветов. И ему, наверняка, хочется попасть на мой огород. Может, он задумал стать огородником. Что же – вольному воля.

Дубас кивнул и по его сигналу стражники подхватили Художника и беседку-камеру с Маленьким Охотником и потащили на маршальский огород.

Художник не знал, что ему повезло. Обычно арестованных здесь бросали в подвалы, полные голодных крыс. Здесь было два крысиных подвала мокрый и тёмный. В мокром повсюду были лужицы, и мокрые крысы бегали по арестованным, а в тёмном – было сухо, но так темно, что выходило ещё страшней. И поэтому арестованные из подвалов, конечно, просились на огород.

Огород был велик и упирался в стену королевского дворца. На этом месте прежде была площадь гуляний и ярмарок, но затем землю перекопали и устроили дубасовский огород. Недавно маршал был обыкновенным сержантом, а страной правил мудрый король. Он поступал по справедливости, и в особенно сложных случаях запрашивал мудрого совета из Страны Насмешливых Колдунов. Однако тамошние мудрецы как правило были заняты. У них были собственные неотложные дела, и для ответов они придумали Большой электронный Мозг, особенную машину, которая мгновенно отвечала на любые вопросы. На всё про всё. И помогала королю управлять страной.

Большому Мозгу построили отдельный дом с широкими воротами, в которые и вкатили его. Но он мог жить только в подвале. Такая была у него особенность. Он там и жил поначалу и выполнял отдельные поручения короля.

У короля были две дочери – невесты: Принцесса Белая и Принцесса Чёрная. Они были очень хороши собой и знали об этом, а потому были о себе очень высокого мнения. В своей стране им никто не нравился. Когда король-отец отправился в государственную поездку по соседним странам, то решил заодно подыскать женихов своим дочерям на стороне. Он оставил править страной вместо себя Большого Мозга, а сержанту Дубасу-Куролесу поручил охрану страны от лазутчиков. И поначалу тот добросовестно выполнял поручение короля.

Но принцессы в отсутствие короля начали задавать Большому Мозгу множество поручений. Их было так много, что Большому Мозгу стало некогда управлять страной. Чтобы справиться с заданиями, Большому Мозгу пришлось разрастаться. Он занял весь собственный подвал и соседний и через прогрызенную крысами нору перебрался в следующий. Постепенно он вытеснил прежних хозяев подвалов – крыс, и те прогрызали норы в новые подвалы, а за ними туда же переселялся и Большой Мозг.

В конце концов Большой мозг занял все подвалы страны. И осталось всего лишь два незанятых им подвала – мокрый и тёмный. Там ещё пока хозяйничали крысы. Наконец все крысы собрались там на совет и решали, что делать им, если их и отсюда вытеснят?

Когда Дубас был всего лишь сержантом, он считался очень деловым и исполнительным. С утра он проглатывал тридцать четыре чашки кофе и живо бегал по городу, но к обеду уставал и обязательно устраивался после обеда вздремнуть. Дремать он прятался на окраине города, в лопухах, и так как спящим его никто не видел, считалось, что он трудится без перерыва, не смыкая глаз.

Когда король в этот раз отправился в путешествие, Дубас первое время только и спал. Он спал до завтрака, а затем и до обеда, потом до ужина, и снова до утра. Он издал приказ, по которому будить генерала разрешалось только в экстренных случаях, угрожающих безопасности страны.

Исключение было сделано для двух плутов – любимцев Дубаса. Они были мелкими жуликами, но говорили Дубасу только приятное, и он их обожал. Один из них бегал по-клоунски, выбрасывая в стороны ноги, и чтобы выглядеть посмешней, вымазывал сажей лицо. За это его прозвали Сажка. Второго жулика называли Хрюком, потому что он уморительно хрюкал. И за спиной генерала делал такие уморительные рожи, что все покатывались со смеху.

Жуликов не боялись и им доверяли тайны, потому что считалось способный смешить не способен на подлости. Со временем жители стали замечать, что всех, кто смеялся с Хрюком над генералом, схватили солдаты. И смех постепенно совсем исчез в этой стране. Теперь разве только принцессы, да их ближайшие фрейлины позволяли себе особенный серебристый смех.

Дубас поначалу дубасил и правых и виноватых. Но слух о его бесчинствах мог докатиться и до путешествующего короля. Поэтому он запретил называть себя Дубасом, а обращаться к нему не иначе, как Ваше превосходительство генерал главнокомандующий, а потом и маршал страны. И начал наказывать арестованных с помощью речей. На речи, сами понимаете, очень трудно пожаловаться.

Особами, приближенными к Дубасу, считались Сажка и Хрюк. Наедине они часто друг с другом ссорились, не желая делить ворованное. «Я вправе иметь, – кричал возмущенно Сажка, – я – правая генеральская рука, а ты Хрюк – всего лишь левая». «Нет, это не так, – кричал ему Хрюк в ответ, – Я – тоже правая». И так они ссорились, пока Дубас не издал приказ, которым объявлялось, что оба плута – его правые руки.

Когда-то жулики были обыкновенного роста, но они отведали особой секретной солдатской травы и сделались очень высокими. Причём у Хрюка сохранилось кукольное личико, а Сажки вырос огромный и острый нос, который он непременно совал в чужие дела.

Дубас бродил по стране, похрюкивал, и завидя что-нибудь хорошее, приказывал тут же тащить это казну. И постепенно страна опустела, а жители стали грустными и тонкими, и лишь Дубас оставался краснощеким и толстым и непрерывно бубнил.

Сначала он просто бубнил себе под нос, а Сажка и Хрюк аплодировали и восклицали: «Прекрасно сказано. Замечательно и нужно услышать всем». И постепенно Дубасу начало казаться, что он действительно расчудесно говорит. Он стал говорить перед зеркалом по несколько часов подряд. Затем надевал все свои награды и говорил речь для народа. Час говорил, другой. Его слушатели валились с ног от усталости. Вот так речи Дубаса сделались наказанием.

Слушать его добровольно никто не шёл, и к нему под конвоем начали приводить арестованных. Сажка и Хрюк постоянно шептали Дубасу в уши. По четным дням один в левое, другой в правое, по нечетным дням наоборот. Уши у Дубаса были огромные. Как-то во время его сна в одном из них свила гнездо летучая мышь. С этих пор генеральское утро начиналось обычно с прочистки ушей. Затем ему прочищали горло, а после завтрака у Дубаса чесался язык. Он начинал ворочать им, похрюкивал, издавал неясные звуки, но сам считал, что именно так и зарождается речь.

Говорить он мог очень и очень долго, но только поев. В этот раз его вызвали прямо из-за стола, когда он лишь съел для аппетита первую ложку искусно поджаренных хрустящих пауков и откусил кусок булки, намазанной джемом из гусениц.

К арестованным он всё-таки вышел, но не только на речь, но и на обычное похрюкивание у него сил пока что не хватало. Он хотел было рукой махнуть и хлопнуть в ладоши, чтобы свершилась быстрая казнь. Однако Сажка и Хрюк зашептали ему, что преступников будет полезней отправить на маршальский огород.

Огород

Бежать с дубасовского огорода не было никакой возможности. С одной стороны его замыкала высочайшая стена королевского замка, с других сторон были стены казарм. Арестованных отправляли сначала к разноцветным лоткам с семенами, и они сами отбирали семена. Хотя по мнению Огородника это занятие не имело смысла, потому что в конце концов был один результат – в огороде каждый раз вырастала репа. Художник отобрал себе семена редиса. Маленький Охотник попросил передать ему в камеру семена цветов. Арестованные были конвоированы на огород. Но пока маршал завтракал, прочищал горло и изначально похрюкивал для удовольствия, а затем начиная речь, произошли исключительные события.

По стене высокого королевского замка как всегда расхаживали стражницы-фрейлины. Когда-то белокурые фрейлины входили в свиту принцессы Белой, у которой были золотые волосы, а свиту принцессы Чёрной составляли фрейлины, у которых волосы были черны, как ночь. Но потом всё перемешалось и дежурили попеременно и белокурые и темноволосые девушки. Всю ночь они ходили по королевской стене, перекликаясь птичьими голосами и вместе с ними на стенах замка были попугаи и орлы.

По утрам дозорные фрейлины докладывали принцессам о событиях в городе и о том, как прошла эта ночь. Доклады делались в Королевской парикмахерской, когда восемь парикмахеров расчесывали принцессам волосы. Они водили по ним черепаховыми гребнями, а фрейлины не спеша докладывали. Тем временем дневные стражницы приводили в порядок латы. Они тёрли их специальными бархотками, доводя до зеркального блеска. Ведь целый день им и принцессам предстояло смотреться в них, приводя в порядок ресницы, губы и волосы.

Однако на этот раз ещё не закончился доклад ночных дозорных фрейлин, как постучались дневные стражницы и попросили дать им слово, Они доложили принцессам о бородатом чужестранце, и принцессам так захотелось увидеть его, что они прервали обычный ритуал причёсывания и отослали парикмахеров.

На стенах дворца были нарисованы чудесные картины. Они обновлялись каждую ночь по желанию принцесс, а наутро нарисованное оживало: и начинали бить чудесные фонтаны, а изумрудные водопады низвергали каскады воды, и начинали порхать нарисованные райские птицы, развлекая принцесс.

Прохаживающиеся по стенам фрейлины были не только лишь королевской стражей, они демонстрировали новинки моды. Обычные жители страны были приземисты и не имели талии, зато фрейлины были необычайно изящны и стройны и одеты в необыкновенные платья.

Платья были чрезвычайно длинными и, чтобы не наступить на них, приходилось ходить мелкими шажками. Необыкновенные платья имели способность менять свой цвет и даже умели разгуливать самостоятельно. Но на фрейлинах они были особенно восхитительны. Хотя случались и казусы. Если платье цеплялось или случайно наступали на подол, из него вырывался клок, который вёл себя тоже необыкновенно. Клочок платья делался тоненьким, как паутинка или легкий дымок, и разлетался по сторонам. И по нему в стране узнавали, что демонстрируются новые платья принцесс, модели которых надеты пока на фрейлинах. И все спешили к королевскому замку.

Новые платья были событием. Их появление обсуждалось по всей стране, и к королевскому дворцу направлялись делегации. И целый день фрейлины в новых платьях прохаживались по стене недоступно высоко, а самих принцесс никому не показывали до свадьбы.

Принцессы наблюдали окружающий мир из хрустальных башен. Такие необыкновенные башни соорудили когда-то хрустальных дел мастера. Из них было всё видно вокруг как на ладони, тогда как со стороны они выглядели сверкающими и слепящими глаз. Полы башен и подводящих к ним лестниц были выстланы пушистыми коврами, заглушающими шаги. Прозрачные каменные ступени вели кратчайшим путем в подвал к Большому Мозгу и в сад к качелям-верчелям, на которых, качаясь, скучали принцессы.

Выслушав доклад дозорных, принцессы тотчас поднялись в хрустальную башню и, обладая острым зрением, стали смотреть на площадку маршальского дома. Бородатый чужестранец им очень понравился. Тогда они спустились по лестнице и постучались в двери подвала, за которыми без отдыха работал Большой Электронный Мозг. Они попросили его совета, как помочь чужестранцу? Большой Мозг мгновение соображал и посоветовал сажать семена не в специальные грядки, а вскопать землю вдоль королевской стены. «Всё дело в том, – объяснил он, – что прежде на месте нынешнего огорода был рынок и там когда-то просыпали семена репы, целый воз привезенных на продажу семян и стоило это место только полить, как репы начинали расти»…

Принцессы спешили и не дослушали советы Большого Мозга. Они боялись опоздать и тотчас начали объяснять дневным фрейлинам-стражницам специальное задание. Прогуливаясь по королевской стене, фрейлины-стражницы по-прежнему любовались собою в латы и прихорашиваясь распевали на этот раз не песни, а слова совета Художнику. Они произносили слова так скоро, что пение их принимали за чириканье птиц. И Художник думал, что слушает птиц, но спетые слова как будто сами залетали ему в голову.

Он вскопал свою грядку у самой королевской стены и посадил семена редиса. И тотчас сверху закапал на грядку дождь. Это фрейлины, помогая ему, принесли воды в золочённых шлемах и полили новую грядку.

Маленькому Охотнику не разрешили выйти из беседки-тюрьмы, и он попросил передать ему горсть земли. Художник набрал земли у королевской стены.

Стражницы ещё раз полили с королевской стены новую грядку, и случилось чудо: к концу маршальского завтрака на грядке у стены взошёл чудесный редис.

Маршал Дубас уже плотно позавтракал, прочистил горло, похрюкал для удовольствия, затем попробовал говорить речь, и тут ему доложили, что случилось чудо: на грядке взошёл редис.

«Тайна, – одновременно зашептали в маршальские уши Сажка и Хрюк, нужно обязательно и непременно выведать её у арестованных». И Дубас приказал продолжить допрос.

Пленников снова привели и поставили под репой-деревом, в ветвях которого дремал прожорливый крокодил. Писец заточил новый карандаш и приготовил кипу чистой бумаги. И допрос начался. Сначала Маленького Охотника спросили о его самой большой мечте.

– Когда я был ещё совсем-совсем маленьким, – отвечал Маленький Охотник, а голос его из беседки звучал очень грустно и глухо, то я хотел иметь зеркальные зубы, чтобы каждый раз при улыбке рождались световые зайчики. Но теперь я вырос и имею иную мечту – о чудесном Голубом Бизоне. Хочу, чтобы в пустынном Пограничьи появился необыкновенный пастух – Голубой Бизон.

– Чушь, – вскричали разом Сажка и Хрюк, – такого не бывает.

– Да, – важно произнес маршал Дубас, – такого не может быть.

– Ваше Превосходительство, – начал было Патрульный Офицер, но Сажка и Хрюк его поправили.

– Владыка – с укоризной подсказали они ему.

Владыкой не называли в стране даже короля, но Сажка и Хрюк тем и были полезны маршалу, что непрерывно увеличивали его славу и власть и прятались в их тени. Они давно научились называть правду неправдой и обзывали хороших людей проходимцами, и Дубас приказывал их казнить. И вот уже ни одного честного человека не осталось в дубасовской свите.

Один человек долго крепился, не поверял сокровенных тайн Сажке и Хрюку. Он ни над чем не смеялся и постоянно ходил, опустив в землю глаза. И Сажка и Хрюк просто-таки не знали, чем его извести. Однажды этот человек шел по берегу реки, а Сажка тут же влез в воду, но оступился и начал действительно тонуть. Его крики слышали, но Хрюк и не думал ему помочь. А шедший по берегу этот человек бросился в воду и спас Сажку, но только тот оправился и отряхнулся, как заявил:

«Зачем ты вытащил меня? Я выполнял важное поручение генерала. Я должен был непременно пригласить к нему на службу повелителя крокодилов».

Тот человек очень удивился. Он точно видел, что Сажка тонул.

– Повелитель крокодилов, встречая, обнял меня, – объяснял Сажка. – Он был огромный, зелёный, на гребне его в несколько рядов горели изумруды, а рот у него был полон рубиновых и бриллиантовых зубов. А ты меня вытащил и я не смог выполнить поручение генерала, а вместо Повелителя крокодилов ему пока служит самый обыкновенный крокодил.

Услышав это, генерал Дубас тут же приказал казнить последнего честного человека из своей свиты, а Сажку с Хрюком с тех пор ещё больше приблизил к себе.

– Как вы изволили заметить, – продолжал Патрульный Офицер, – мне приходится бывать в далеких краях по делам королевской охоты и, неся патрульную службу, я разглядываю окрестности в очень сильную подзорную трубу. но о том, что рассказал чужеземец, даже я не берусь судить, не могу сказать – правда это или ложь?

– Ложь. – завопили разом Сажка и Хрюк.

– Ложь, – закивал головой писец.

– Ложь, – заторопилась подтвердить и вся генеральская свита.

Маршал было хотел объявить, что так сказал народ… Однако Патрульный Офицер ещё не закончил ответ.

– Сам я подобных зверей не видел, но слышал о них от прибывавших в арсенал Охотников. Возможно, эти края расположены очень далеко и нам о них трудно судить.

Художник видел, что разбирательство дела ведётся неправильно, но не знал: как всё изменить и откуда ждать помощи? Он с надеждой смотрел по сторонам. Но так же невозмутимо прохаживались по королевской стене белокурые и черноволосые стражницы, словно всё, что случалось не во дворце, их совсем не касалось, и, наверное, сами принцессы качались на качелях-верчелях в саду хризантем и сладкоголосые райские птицы, слетавшие со стен услаждали их слух необыкновенным пением.

Огородник на счёт их имел особое мнение.

– Ведь если разобраться, – ворчал под нос старый Огородник, – именно принцессы должны быть не только самыми нежными и самыми красивыми, но и, конечно, самыми воспитанными. На их воспитание тратится столько средств. А всё не так. Принцессы заняты только нарядами, да выбором женихов. И это – дочери первого должностного лица в королевстве нашего короля. А он сам? Всё бросил и отправился путешествовать искать женихов и даже не интересуется, как идут в королевстве дела?

Художник слышал эти слова. И хотя поглядывал на королевскую стену, но помощи оттуда не ждал. Он даже не заметил смену караула. На стене дежурили теперь медноволосая фрейлина – обладательница самых длинных в мире ресниц и черноволосая, у которой волосы были иссине-черны и самые длинные в королевстве ногти.

Фрейлины, как правило, одевались в волшебные электрические платья. Они походили на легкие потрескивающие облачка и были очень длинны, так что ходить в них приходилось лишь мелкими шажками. И от этого семенить сделалось в королевстве модным. Королевство было невелико, но если ступать очень мелкими шажками, то даже очень маленькая страна может показаться великой. И поэтому даже существовал особый королевский указ ходить только крохотными шагами.

По королевской стене разгуливали не только фрейлины, но и отдельно их платья. Они были чудесными и самостоятельными, от них исходило необыкновенное сияние. Но издалека трудно было разобрать патрулировали ли фрейлины или их платья?

Платья были способны кого угодно сбить с толку. Когда кусочек их обрывался, он разлетался со скоростью света в разные стороны, разнося не только вести о моде. Он становился тонким и проникающим и проникал в любую щель, принося последние королевские известия. И получалось, что не было в стране более заслуживавших внимание известий, как вести королевского дворца, а, например, то, что творилось рядом, даже под королевской стеной в известия не попадало.

Пока платья фрейлин самостоятельно расхаживали по стене, фрейлины занимались своими делами. На этот раз они прилаживали и себе и караульным пантерам большие складные крылья, намереваясь полетать над аллеей роз и садом хризантем, хотя совсем рядом, под королевской стеной могла идти совершенно иная жизнь как в настоящий момент вершился неправедный суд, и жизнь арестованных повисла на волоске.

Допрос

– Пора, – недовольно сказал маршал Дубас, – вынести приговор: помиловать или казнить?

– Казнить, – закричали разом Сажка и Хрюк.

– Казнить, – закивал головой писец.

– Казнить, – зашептала свита, привыкшая к частым казням.

Только Брезгливый Слон поморщился и напомнил, что в соответствии с существующим порядком нужно запросить перед этим Большой Электронный Мозг.

– Ступай, – приказал тогда маршал Дубас Патрульному Офицеру, – и попроси у Мозга разрешение на казнь.

Патрульный Офицер молча поклонился, отдал честь и подошёл церемонным шагом в королевской стене, сделал руки рупором и закричал:

– Милые фрейлины, откройте, пожалуйста, нижнюю дверцу и пропустите по делу в подвал дворца.

– Увы, мы не можем сделать этого. Большой Мозг занят, – ответили фрейлины. – Он выполняет задание принцесс. На сегодня ему задано обдумывание закона, утверждающего их вечную молодость. Посудите сами: короля всё нет, а с ним и обещанных женихов, а время идёт.

– И что с законом? – поинтересовался Патрульный Офицер.

– Большой Мозг с утра представил проект, по которому для сохранения вечной молодости требуется вечная темнота, и в темноте нужно говорить молодым голосом, чтобы было непонятно – сколько вам лет?

– Так поскорее утвердите закон и впустите меня.

– Проект был забракован, – отвечали фрейлины, – закон не устраивает принцесс. Ведь если вечная темнота, то кто увидит их новые платья? К тому же в темноте – скука, и в ней заводятся страхи. Поэтому Большой Мозг теперь обдумывает свой совет, его не следует отвлекать.

– Так как же нам быть?

– Обходитесь своими средствами, – отвечали фрейлины, а если уже вы такие бестолковые, то отправляйте посыльного в Страну Насмешливых Колдунов.

Патрульный Офицер вернулся ни с чем, и Дубас его отругал.

– Ты не выполнил мое приказание, – грозно сказал он. – Ты, должно быть, даже не понял его, и поскольку не понял, ты должен отвечать: Я не понял вашего приказания, но я его выполню. Ступай теперь с глаз долой. Привести сюда Прокурора.

Солдаты тотчас приволокли толстого заспанного прокурора.

Прокурор на ходу протирал глаза и на всякий случай повторял великие прокурорские заповеди:

– Можно всё, кроме того, что нельзя… Что написано пером, того не вырубишь топором… Что записано писцом, не оспорится истцом…

С прибытием Прокурора начался официальный допрос. Прокурор надел большие очки и начал задавать свои вопросы.

– Чтобы верить тебе, чужестранец, – объявил он скороговоркой, – нужно знать, кто ты есть. Назови своё ремесло.

– Я. – Художник, – ответил Художник, – я рисую всё, что придёт в голову.

– Бестолковое занятие, – произнес себе под нос Прокурор и спросил: – А какие в этом прок и польза?

– Я могу всё нарисовать и этим как бы остановить время.

– А его можно и так остановить, – заметил Прокурор. – Или запустить в обратную сторону, и если этого не делают то от того, чтобы не вышло путаницы. А потому это строго воспрещается и позволяется в исключительных случаях. А ты играешь со временем без разрешения, и мы обязаны тебя за это судить. Кто желает добавить что-нибудь к показаниям Художника?

Из беседки-тюрьмы раздался голос Маленького Охотника. Сквозь завесу цветов он звучал очень глухо.

– Чужестранца нельзя судить по нашим законам. Это наш гость. И он знает то, чего не знаем мы. Он это доказал: вырастил редис и обладает секретом Голубого Бизона.

– Но Голубого Бизона нет. Он выдуман, – сказал Прокурор. – Он, наверное, из страны Грез, а всё, что касается этой страны, преследуется законом.

– Нет, – возразил Маленький Охотник, – Голубой Бизон есть. Только вы его не видели. И чужестранцу известно, как развести бесчисленные стада на пустынных холмах Пограничья.

– Арестованному запрещено выступать в суде, – напомнил Брезгливый Слон, и Прокурор прервал Маленького Охотника.

– Так как же по-вашему получить Голубого Бизона? – спросил он Художника.

– По-моему очень просто, – ответил Художник, – нужно взять тысячу тараканов, а лучше две тысячи для верности и их столкнуть между собой.

– Тараканы толкаться не пойдут, – в раздумье сказал Брезгливый Слон.

– Сытые не пойдут, – подтвердил Прокурор. – Они на всё идут неохотно, а заморить их голодом, они становятся прозрачными и невидимыми. И это чистая теория. Да, где их взять, сытых?

Сажка и Хрюк задрожали при этих словах. В амбарах, откуда они воровали зерно, было полным полно жирных тараканов. Но если пойти за ними, то обнаружится и их воровство.

– Конечно, можно столкнуть и крыс, – размышлял Художник.

– Да, где их взять – поскреб затылок Прокурор. – Можно попробовать и проверить слова Художника. Ваше превосходительство, – обратился Прокурор к Дубасу, – прикажите….

– Ступай, – распорядился маршал, – спроси об этом Большой Мозг.

Патрульный Офицер молча поклонился и отправился к королевской стене.

– Милые фрейлины, – закричал он, – откройте нижнюю дверцу.

Но фрейлины-стражницы не сочли нужным ответить ему и с независимым видом прохаживались по стене, а когда фрейлины ушли, вместо них прохаживались их новые платья. И сколько не кричал Офицер, ему никто не ответил со стены.

И вдруг из темницы-камеры, где томился Маленький Охотник, высунулся необыкновенный букет. Его вырастил на горстке земли Маленький Охотник, поливая цветы слезами. Тут были розы и гиацинты, герберы и нарциссы и ещё многие другие цветы с мудрёными названиями, и у них был необыкновенный стойкий аромат и нежная расцветка.

И оказалось, фрейлины наблюдали за всем, что происходило внизу через узкие проёмы королевской стены.

– Подайте тотчас нам этот букет, – закричали они, – мы отнесём его принцессам. Ступайте, ступайте, мы откроем дверцу в стене.

Открылась дверца, и все вступили во внутренний двор. Фрейлины-стражницы получили букет и побежали к принцессам. А вошедшие оглядывались по сторонам. Перед ними открылся прекрасный белый дворец. На его стенах были нарисованы чудесные райские птицы. Они разом ожили и начали кружить, резко крича и шумя крыльями. Привратник в жёлтой одежде вежливо и важно распахнул перед вошедшими двери главного подвала, и они увидели Большой Мозг.

Большой Мозг с виду походил на расползшуюся по подвалу квашню. Он был мягок и толст и обожал сырые, прохладные помещения. Но при своём неказистом виде он был очень умен. Он постоянно что-то выдумывал, и если его не загружали, то начинал творить каверзы и перессоривал всех между собой.

«Отчего он такой умный и такой гадкий?» – удивлялся король, но вслух этого не произносил, опасаясь обидеть мыслителя. Отправляясь в дальние страны, король строго-настрого запретил допускать к Большому Мозгу посторонних и для пользы дела разрешил принцессам загрузить его всякой чепухой, чтобы ему не осталось времени на пакости.

До сих пор принцессы это и делали, но теперь они увлеклись чудесным букетом. Ароматом его дурманил их головы и уводил от действительности в Страну Грез. И они уже путешествовали в мечтах, позабыв обо всём на свете.

Из уважения к мыслителю Маршал Дубас слез со слона и почтительно обратился к Большому Мозгу.

– Уважаемый мыслитель, – произнес он, – никого нет в нашем королевстве умнее тебя. Выручи.

– Выручи, выручи, – проворчал Большой Мозг, – всем до зарезу требуется, чтобы их выручили. Сами они не желают и пальцем пошевелить и ждут, чтобы их выручили. И вот находится тот, кто выручит, и все начинают просить: выручи. Он всех выручает – трудится утра и до ночи, и у него на себя самого не остаётся времени.

Затарахтело печатное устройство. Из него поползла лента с результатами расчетов. Большой Мозг остановился, проверил напечатанный итог и продолжал:

– Учитесь сами выручать себя.

– Я слышал, – возразил Дубас, – что существует на свете палочка выручалочка.

– Это из сказок, – объяснил снисходительно Большой Мозг. Из Страны Грез. Хотя, возможно, кто-то ненароком коснулся этой палочки и всех выручает.

– Мыслитель, – почтительно произнес Дубас, – у нас произошел спор: можно ли столкнув тараканов, получить крупных зверей?

– Это возможно, – ответил Большой Мозг.

– А как это сделать?

– Просто. Сейчас в подвалах мокром и тёмном собралось множество крыс. Двери подвалов как раз напротив, друг против друга. Следует лишь распахнуть их разом.

– Спасибо, мыслитель.

И все отравились выполнять задуманное. У дверей расставили солдат. Патрульный Офицер выпалил в воздух. Двери распахнулись, и перепуганные крысы выскочили из них. Полчища крыс из подвалов мокрого и тёмного столкнулись и началась всеобщая кутерьма.

Крысы сталкивались и появлялись звери побольше – краснощекие суслики и байбаки, куницы и броненосцы, ехидны и утконосы. Те тоже сталкивались и появились гиена и кенгуру. Красный волк щелкал зубами и озирался, а затем кинулся в общую кучу-малу. Появились жирафы, верблюды и носороги и, наконец, длиннорогие волы и мохнатые бурые и черные бизоны. Но Голубого Бизона среди них не было.

Солдаты стражи мигом перестреляли зверей, иначе те разнесли бы убранство входов дворца и растоптали сад хризантем. Маршал Дубас и свита вернулись в подвал Большого Мозга.

– Все было так, как и предсказано, мыслитель, – почтительно обратился маршал к Большому Мозгу. – Но отчего же не появился Голубой Бизон?

– Дело тут в тонкостях и просто ошибиться, – ответил Большой Мозг, – и нужен точный расчёт: сколько взять тараканов, мышей, белозубок и рыжих пасюков. Расчет этот сложен и лучше найти готовый рецепт в книгах Страны Насмешливых Колдунов. Отправьте посыльного, и следует поторопиться, потому как раз сегодня там начинается всеобщий ремонт, а сами знаете, что искать что-то во время ремонта – дохлое дело. Пошлите скорохода, причём человека заинтересованного и не из ваших коротконожек, что разучились совсем ходить. Вам лучше выпросить у принцесс скользящие шлёпанцы-скороходы. Теперь оставьте меня. Я занят важной задачей, мне некогда.

Привратник в жёлтой одежде довел их обратно, до королевской стены и тщательно запер за ними дверь. И все вернулись на маршальский двор.

Поручение

Как всегда, отдавая повеление, Маршал Дубас принял чрезвычайно важный вид и произнёс:

– Отправить посыльного, человека заинтересованного, не научившегося ещё модно семенить.

Начались поиски. Оказалось, что таким посыльным может стать только сам Художник. Его предупредили, что на всё про всё ему даются только три дня. И если он не вернётся к этому времени, то дезертира-охотника казнят. А точнее, согласно законам этой страны его навсегда превратят в Нейтрона, что для любого и особенно для Охотника – страшнее всего.

В этот момент с королевской стены раздался шелест чудесного платья и появилась стражница-фрейлина, обладательница самых длинных ресниц. И хотя она имела самое срочное поручение, она сначала похлопала ресницами и приняла самый незаинтересованный вид. Все внизу любовались ею.

– Итак, – сказала она, – принцессы благодарят вас за чудесный букет и по совету Большого Мозга дают напрокат скользящие королевские шлёпанцы. Отмечу лишь, что на скользящей дороге они превосходят в скорости сапоги-скороходы и уступают только ковру-самолету. Запомните, в них не нужно делать шагов. Они скользят, как коньки. Большой Мозг попросил объяснить вам и скрытое свойство шлёпанцев. Если их, перепутав, надеть не на ту ногу, то время повторится. Прошедшая минута воротится, и так, как с заезженной пластинкой, будет без конца. Шлепанцы королевские, отдавать их без королевского согласия воспрещается, так что не подведите принцесс.

Художник поблагодарил и попрощался. На прощанье Маленький Охотник воткнул ему в петлицу оставшуюся распустившуюся розу. «Запомни, прошептал он, – если лепестки цветка завянут, я в беде».

Затем Художника вывели на блестящую красную, точно отполированную дорогу. Художник надел шлёпанцы и осторожно ступил на неё. И не успел он оглянуться, как заскользил по этой дороге, только ветер засвистел в его ушах.

Ах, какая это была расчудесная дорога, и почему у нас не делают подобных дорог? Путешествовать по ней было очень удобно. Дорога сама несла его. По сторонам проносились леса – красные, фиолетовые, оранжевые, домики с травяными крышами, разноцветные поля. Кое-где на бурых скалах виднелись замки, над которыми парили грифы и орлы. Как приятно и весело было скользить по этой дороге.

Художник даже не смотрел себе под ноги, а глазел по сторонам. У края дороги он заметил свежевыкрашенный дорожный знак. Художник его не понял. Не разобраться в дорожных знаках на обыкновенной дороге – беда, а на чудесной дороге – беда вдвойне.

Художник несколько раз проскочил мимо этого дорожного знака, похожего с виду на восьмерку, пока не понял, что возвращается каждый раз на одно и тоже место, как бы делая круг за кругом, как на катке.

Спросить ему было некого, а повторять раз за разом то же путь не хотелось. Тогда он с тревогой взглянул на ноги, не перепутаны ли шлёпанцы? Однако шлёпанцы были надеты правильно. Художник ступил с блестящей дороги в сторону и очутился на обочине. Рядом с обочиной начиналась вязкая, точно глина, земля. Он осторожно шагнул на неё и отправился напрямик к домам на горизонте.

Художник шёл медленно, потому что земля была вязкой, как пластилин, и затрудняла движение. К тому же ему мешали шлепанцы. Он снял их и понёс под мышкой. Не сразу, но постепенно он приблизился к домам. Они оказались башнями без окон и были сделаны из твердого белого материала, блестящего и гладкого, точно их выточили из кости. Вблизи домов он увидел странного человечка. Одежда на нём была длинная, до пят, в складках, разукрашенная звёздами. Были ещё на нём огромные роговые очки и таз на голове вместо шляпы. И этот странный человек сидел на низенькой скамеечке и тщательно затирал землю у ног.

Художник вежливо поздоровался и попросил указать ему путь в Страну Насмешливых Колдунов.

– Да, вот она – эта страна. Кругом. – И человек повёл рукой вокруг себя. – А что касается дороги… Дорог на сегодня нет.

– Как нет дорог? – удивился Художник.

– Сегодня в стране начался общий ремонт, и чтобы никто не мешал, начала дорог, приводящих в нашу страну, соединили с концами их. И можно без толку двигаться по ним, не попадая никуда. На это указывают поставленные дорожные знаки.

И человечек рассмеялся.

– А что касается дорог, всё очень просто. Они у нас расстилающиеся, как коврики, и всё зависит от того, как их расстелить. Сегодня их так расстелили, чтобы не приходили никуда. Ходить сегодня по ним – безнадёжное занятие.

Тогда Художник спросил:

– А как пройти, например, к ближайшему дому, где можно и пыль отряхнуть, и перекусить, чтобы набравшись сил, продолжить поиски?

– У нас тут есть неподалеку гостиница для приезжих под названием «Золотой осёл».

Художник опять вежливо осведомился:

– А нет ли в этом названии насмешки над путешествующими?

– Нисколечко, – отвечал человечек-мудрец. – Когда-то осёл спас нашу страну. И в этом сыграло роль его ослиное упорство. В честь этого события установлено множество памятников и сооружений. Их отличает венчающий золотой шар. Что же касается гостиницы, она при въезде в страну. Там останавливаются все, кто прибыл сюда.

– А как мне её найти?

– Вернитесь опять на дорогу и идите по ней всё время правой стороной, пока она не перейдёт в левую сторону. Тут, понимаете, дорога под названием Лист Мёбиуса, и вдоль неё одни дома стоят нормально крышами вверх, а другие – вниз, но вам совсем не нужны ни эти, ни те, а именно тот, что лежит, как бы вам это пояснить, на боку.

– И что же, – спросил удивленно Художник, – во всех домах, которые, как вы говорите, снизу, ходят по потолку?

– И вовсе нет, – заверил его мудрец, – сами увидите. Хотя это только как назвать: потолок, пол. Не вижу никакой разницы.

Художник опять удивился. Ведь пол есть пол, по нему ходят, а потолок над головой. По потолку только мухи ходят. Для них-то нет разницы.

– А не могу ли я вас попросить проводить меня? Я боюсь запутаться, – попросил Художник.

– Никак не могу, – весело объяснил мудрец, – ни в коем случае. Ведь я на сегодняшний день – ответственный за точку.

И он потёр землю перед собой рукавом, и там заблестел металлический пятачок. Точка.

– Для измерений нужна начальная точка, – объяснил мудрец. – А у нас её часто затаптывают, но ведь расчёты ведутся именно от неё, и приходится дежурить по очереди. Да, и не стоит провожать. Я же всё объяснил.

– С непривычки, знаете, трудно, – почесал в затылке Художник, разобраться, где здесь – верх и где – низ, а где, извините, бок.

– Хорошо, я могу объяснить вам по расположению планет и звезд. Я дам соответствующие углы отсчёта.

– Нет, нет, – испугался Художник и решил пойти наугад: авось дорога куда-нибудь приведёт.

Очень скоро он вышел не на дорогу Мёбиуса, а на какую-то более сложную, потому что дома здесь стояли одновременно и вверх и вниз. Точнее это были совсем не дома, а круглые башни из очень белого, гладкого и твердого материала.

Художник принялся стучаться в ближайший из них, но у него ничего не получилось. Оглянувшись, он обнаружил, что за ним наблюдает со стороны неизвестно откуда появившаяся птица-секретарь. Под крылом у неё была большая, ярко окрашенная папка. Она стояла, не приближаясь, на одной ноге, склонив голову набок. Затем она переменила ногу и склонила голову на другой бок.

– Послушайте, – обратился к ней Художник, – куда подевались жители? Стучу уже полчаса.

– Они заперлись, – объяснила птица-секретарь, – каждый в собственной башне. Эти башни из слоновой кости чрезвычайно прочны, – доверительно сообщила она, – и пока они заперты, есть гарантия, что никто не проникнет в них и не потревожит. Обитатели этой Страны – звездочеты, ученые мудрецы – очень заняты. Идёт общий пересчёт страны, потом начнется её ежегодная перестройка. Конечно, вы вправе спросить: как попала сюда я обыкновенная птица-секретарь. Охотно отвечу вам. Я из числа привлечённых лиц. Ведь колдунов очень мало, и они привлекают помощников со стороны. Я здесь учёным секретарем, а ещё из птиц используют попугаев, из тех, что обладают необыкновенной памятью. Их приучают хранить несложные задания и отвечать на вопрос. Они заучивают всё наизусть, но иногда отвечают невпопад и от этого путаница.

– Уважаемая птица-секретарь, – взмолился Художник, мне крайне необходимо срочно попасть на приём к мудрецам.

– Очень сожалею, – проскрипела в ответ птица-секретарь, приёма нет и неизвестно, когда он будет возобновлён. Впрочем постучитесь.

И Художник снова застучал. Наконец, высоко вверху башни открылось маленькое окошко, и птица-секретарь, взлетев, села на приступочек рядом с ним.

– В чем дело, уважаемый секретарь? – спросили изнутри. – И что за грохот? Я в третий раз принимаюсь за расчёт и сбиваюсь со счета.

– Дело в том, уважаемый мудрец, – проскрипела в ответ птица-секретарь, что не принят один неотложный посетитель.

– Как же так? – удивился мудрец. – Согласно последней сводке уже все неотложные посетители приняты, дороги закольцованы и в страну невозможно попасть. А оказывается, в стране находится посетитель, которого не успели обслужить.

Птица-секретарь не умела лгать, но ей очень хотелось помочь попавшему в беду, и она, будто не слыша, промолчала и принялась чистить перья.

– Хорошо, – продолжал мудрец, – я приму его, но запретите ему стучать. От грохота у меня в голове полный кавардак и сплошная путаница.

Мудрец принял Художника на лужайке искусственной зелени. Когда Художник начал рассказывать о Маленьком Охотнике и самодурстве Дубаса, Мудрец нетерпеливо его прервал.

– Все учтено и взвешено, – объявил он. – Для маршала уже включен обратный ход времени, и маршал, сам того не подозревая, возвращается в детство. Вот-вот он впадёт в полное детство, и его злодейства окончатся. Он будет просто в кроватке лежать и пускать пузыри. И эти его «дай» и «хочу» в детстве естественны. А что касается Голубого Бизона, то нужен точный расчёт. Да, он записан в наших учёных книгах, но сейчас ремонт и на расчёт просто нет времени. Отправляйтесь-ка лучше в экспедицию.

Мудрец задумался, и Художнику показалось, что он забыл про него. Но спустя минуту, мудрец четко сказал птице-секретарю:

– Уважаемый секретарь, снарядите незамедлительную научную экспедицию. Дело в том, что именно теперь у Жабьего болота, за Круглым озером пасётся искомый Голубой Бизон. Его нужно поймать, обмерить, взвесить и в результате получится рецепт – сколько чего. Сколько на бизона идёт обыкновенных крыс и сколько нужно пищух и летучих мышей и именно каких: ушанов или нетопырей? Только учтите, что пасущийся Голубой Бизон – эталонный, и после обмера животное следует отпустить, не причинив ему ни малейшего вреда. Составьте научную экспедицию, всех строго проинструктируйте и чтобы всё было по правилам – с лекарем и поваром, как всегда. Экспедиции будет выделен один говорящий попугай.

Художник поблагодарил мудреца, и направились в гостиницу. По дороге птица как могла развлекала его.

– Пребывание в этой стране, – объясняла она скрипучим голосом, – связано с массой неудобств. Правительство лишь мирится с учёными, расходы на всё урезаны и путешествовать придётся пешком.

– Ну что же, – возразил Художник, – пожалуй, это и привлекает путешествующих.

– Здесь вы не встретите привычных благ, – продолжала птица-секретарь, а только лишь лишения, о которых я по долгу службы обязана вас предупредить. Но вообще-то вам все-таки повезло, потому что в Страну допускается ограниченный круг лиц. В гостинице, не откладывая, подберите участников экспедиции из лиц, ожидающих приёма. Это будет нетрудно, так как приём прекращен и делать им пока нечего.

В гостинице

Гостиница оказалась маленькой и без удобств. В ней ожидали очередь на приём к мудрецам те, кому по их мнению советы мудрецов были очень нужны, но их всё же не включили в число неотложных посетителей.

Единственную ванну в гостинице занимал пожарник-морж. Он был ответственным за королевские леса. Леса непрерывно горели, а пожарник гасил огонь водяной струей. Он и в гостинице непрерывно тренировался, ныряя в ванне и выпуская струю. Пока он был здесь, леса оставались без присмотра, и это волновало пожарника.

– Возьмём, скажем, зайцев, – объяснял он. – Как говорится, если зайца бить, он спички научится зажигать. А зайцев в королевских лесах очень обижали, и теперь они где не окажутся, ищут спички. Найдут коробок, обронённый охотником, и сразу зажигают.

Морж-пожарник вздохнул, выпустил очередную струю и продолжал:

– Схватишь его за уши: «Ты что, косой? Руки чешутся?» А у него и впрямь лапы чешутся. Он непрерывно лапой дергает, словно спички зажигает. Пробовал я давать им спички без коробка. Думал, не зажжет. А они и без коробка зажигают. И оттого в лесу непрерывный пожар. Я командирован сюда за средством от пожаров. Но ожидая приёма, боюсь, что сгорят королевские леса и тушить, увы, больше будет нечего. Что тогда прикажете мне в ежегодном докладе доложить королю?

Под самой крышей жил, ожидая приёма, Рыжий лекарь. Он был обучен лечению иглоукалыванием кактусом. Уколами кактуса он лечил от всего. Но это лечение было болезненным, и не все соглашались на него. Поэтому лекарь и отправился к мудрецам – узнать, нельзя ли ему лечить как-нибудь по-иному и чем? Однако лекарь боялся, что пока у колдунов ремонт, заболеют все в государстве. И он настойчиво добивался приёма.

На балконе гостиницы обычно курил неизменную трубку моряк Ловила. Он целый год ждал у моря погоды и попутного ветра, чтобы отправиться в торговый город Лимпур. А вышло так. После длительного рейса Моряк списался на берег и ушёл в долгожданный отпуск. Отдыхая, он проводил свое время как обычно: ловил с помощью выдр речную рыбу, ходил по грибы, а вечером у камина в своём любимом моряцком свитере, склеенном из гагачьего пуха, попыхивая трубкой, рассказывал необыкновенные морские истории. И его совсем не тянуло в море.

Но с некоторых пор море опять-таки начало сниться Ловиле по ночам. Он заскучал, и ему сделалось ясно, что пока он вновь не отправится в море, не будет ему покоя. Тогда он прервал свой отдых и отправился в гавань ждать у моря погоды. Но уходило время, а ветер не надувал паруса, и суда сиротливо стояли у причалов.

Ловила ждал попутного ветра с рассвета, когда окрашивались нежным сиянием верхушки местных лиловых гор, и до позднего вечера, когда горы казались черными. Он засыпал только в те редкие часы, когда наступала кромешная тьма и одни мерцающие вихри кружились над морем. Он ждал, как истинный моряк, терпеливо и настойчиво своего попутного ветра, необходимого, чтобы отправиться в торговый город Лимпур. Но погоды не было. Пришлось отправиться за советом к Насмешливым Колдунам, но приёма не было. И в ожидании приёма он курил и рассказывал морские истории, и все с интересом слушали их, особенно повар-лягушка.

Лягушкою повара прозвали за большой живот и за боязнь жары. Он поселился в полуподвальном этаже и в жаркое время ложился спать не на кровать, а прямо на крашенный пол. Из дома он выходил только вечерами и то лишь в сырую погоду. В его профессии ему полагалось безотлагательно стоять у плиты. И он за это не любил свою профессию и выполнял её очень плохо, то пересаливал, то слишком перчил, то не доваривал, то пережаривал, чаще потому, что не снимал кастрюлю во время с плиты. Его постоянно ругали, и он отправился в страну Насмешливых Колдунов узнать, как ему дальше быть и оставаться ли ему поваром? Попав в гостиницу, он не спешил записаться на приём, а лежал весь день на полу и лишь вечерами совершал прогулки и слушал Моряка Ловилу.

Повар-лягушка не только плохо выучил профессию, он плохо знал и себя. Например, он не мог ответить: смелый он или трус? Когда он слушал Моряка Ловилу, ему казалось, что и сам он храбр и совершает смелые поступки; ну, а затем гуляя пугался темноты.

В этот вечер Моряк рассказывал очередную истинную историю.

– Однажды, – попыхивал неизменной трубкой Ловила, – случилось нам с грузом драгоценных камней идти выгодным рейсом в Транспеликанию. Море было спокойным, небо безоблачным, но что-то творилось в воздухе, неуловимое, тревожное, и бывалые люди говорили, что в воздухе пахнет грозой. Пока мы завтракали в кают-компании, море пришло в движение. Всё двигалось по кругу, и кто-то из старых моряков сказал, что мы угодили в скаковой круг дьявола, а из него не возвращаются. Единственное спасение – двигаться вместе с ним. Мы подняли все паруса, но было безветрие, хотя вода кипела вокруг.

На нас двинулась вращающаяся стена. Паруса в мгновение были разорваны, наш корабль закружило и понесло. Драгоценный груз был вышвырнут из трюмов. И позже разные драгоценные камни находили в приморских странах на берегу.

Из экипажа спаслись только двое: я и корабельный повар-кок, которого вместе с каютой забросило на верхушку пальмы одного из необитаемых островов. Кок обычно страдал морской болезнью и пережидал шторм на койке в каюте. А когда, наконец, качка закончилась, он открыл дверь каюты и упал с пальмы, сломав ногу. Но, конечно, сами понимаете, ему всё-таки повезло.

Повар-лягушка открыв рот слушал Моряка Ловилу. И ему казалось, что он сам и есть – этот повар-кок, путешествующий и страдавший морской болезнью. При рассказе о качке его даже чуточку затошнило, а в конце рассказа повару показалось, что болит его старый перелом.

Между тем птица-секретарь, не мешкая, принялась за дело. Ею было объявлено, что отобранные в экспедицию, будут до окончания ремонта вне очереди приняты в Стране Насмешливых Колдунов. И желающих стало поэтому хоть отбавляй. Однако опытная птица-секретарь поначалу отобрала только руководителя экспедиции – бывалого Моряка Ловилу, а затем рыжего лекаря и повара, без которых по существующим правилам путешествовать было воспрещено.

А затем устроили испытания. Повару-лягушке птица-секретарь предложила червивое яблоко. Повар объел червивое место и выпустил на землю маленького зеленого червячка. И когда подошла очередь повара, его не стали проверять, потому что яблоко и было его проверкой. И потому, как он поступил с червячком, решили, что он добрый и внимательный человек. А он просто не хотел червивого и ему было жаль выбросить огрызок, потому что он жаден был до невероятности.

Моряка Ловилу проверили, как он ориентируется по странам света, для чего был напущен густой туман, и он находил в тумане дорогу, а Рыжего Лекаря проверили на знание следов, и он отличал следы снежного барса от следов леопарда, рыси, пантеры и подражал звериным голосам.

Затем птица-секретарь провела требуемый инструктаж. Она рассказала о ядовитых мокрицах и уховертках, о сладкоголосых муравьях, которых заслушиваются путешественники, о злопамятности и коварстве ушастой совы, о несдержанной выпи, пронзительный крик которой не отличают от гиканья ведьм, о семижальных скорпионах, водяных пауках, прожорливых тигровых акулах, обитающих в глубоководных лужах, в которые опускают усталые ноги неопытные путешественники и нередко лишаются ног. На этом их путешествие и заканчивается. Но особо предупредила она об опасностях, подстерегающих путников в Стране Грез.

– Это особенная страна, – наставляла, потряхивая хохолком птица-секретарь. – Её называют также Страною Сказок, а ещё и Кукольной страной, но Страна Грез – её настоящее научное название. – В ней невозможно отличить настоящее от кажущегося и многое – из придуманного, из сказок и снов. Там можно запросто отыскать и даже поймать Голубого Бизона, только по возвращению окажется, что это был сон. Там нет ни Солнца, ни Луны, а звери-насекомые. Крылатые слоны, жирафы, бегемоты порхают среди цветов. Там можно путешествовать точно по сказочной книге, переходя со страницы на страницу и верить, будто это в действительности. Вам непременно нужно разобраться, не попали ли вы в Страну Грез. Одуряющие ароматы там кружат голову. Но к ароматам быстро привыкают и не замечают их, и в этом – главное коварство Страны Грез.

И ещё многое объясняла птица-секретарь отправляющимся в путешествие, пока у всех не стали слипаться глаза. Тогда, сводив путешественников на склад за провизией, птица-секретарь отправила их спать, потому что экспедиция начиналась рано утром.

В Стране Грёз

Наступила ночь. Где-то в стороне ухали филин и ушастая сова. Но все в гостинице спали. Вдруг Художник проснулся, потому что кто-то дергал его за ногу.

– Вставай, – зашептал ему в ухо Моряк Ловила.

Художник спросонья ничего не понимал. Он тер глаза, с удивлением слушая Моряка.

– Понимаешь, – говорил Моряк, – отправляться в путь без сапог-скороходов – дохлое дело.

– Но у меня есть скользящие шлепанцы, – возразил Художник.

– Шлепанцы не годятся. Они для скользящих дорог и их придётся оставить здесь.

– Но в чём я тогда пойду?

– Придется вначале идти босиком, – сказал Ловила и сам начал разуваться. – Идём пока все спят, без шума. Нам до утра необходимо смотаться в Страну Грез.

Ещё пригодились бы нам кошки железные, с которыми забираются на столбы, – вздохнул Ловила, – но где их теперь возьмёшь?

Крадучись, вышли они из гостиницы и сразу же заблудились.

Моряк зажигал захваченные спички, а когда спички кончились, они начали снимать с кустов светящихся светлячков и светить ими под ноги. Моряк шёпотом ругал Насмешливых Колдунов, перепутавших дороги. Наконец, со стороны потянуло ароматом.

– Это знак, – прошептал Ловила, и они пошли на аромат.

Сначала шли они крадучись, оступаясь и поскальзываясь. Кругом была кромешная тьма, чем дальше, тем темней. Художник всё же отправился в скользящих шлёпанцах и поминутно поскальзывался, но это было лучше, чем идти босиком. Моряк Ловила тут же наступил на кактус и занозил ногу и теперь шёл с чрезвычайной осторожностью.

Временами Моряк вытаскивал из кармана морской компас со светящимися стрелками и сверялся с направлением. Однако кое-где компас бездействовал и приходилось ориентироваться на дурманящие ароматы.

Жителям королевства заходить в Страну Грез строго воспрещалось. Заблудившийся в ней и одурманенный её ароматами, впадал в беспробудный сон и мог вечно спать здесь и видеть волшебные сны. Надышавшись ароматами, Художник и Ловила тоже начали зевать. Им очень хотелось спать, и они крепились, как могли, и непрерывно зевали.

– Используем старое испытанное средство, – сказал, наконец, Ловила обычный трубочный табак.

Он закурил, и они прошли полосу ароматов, окружив себя плотным табачным облаком.

– Запахи здесь от того, – объяснил Моряк, – что когда-то здесь был диковинный сад, где росли необыкновенные деревья и растения. Например, в саду вызревали персики, отведав которые не чувствуешь голода. Месяцами тебе не хотелось есть. Их давали поесть морякам, караульным, стоявшим на посту, охотникам.

Вдали показался огонек. Сначала он выглядел дрожащим, и неверным. Он пропадал и приходилось снова его искать, потом он сделался ярче. Ближе, ближе и вот они увидели свет и услышали звон. Они подошли к кузнице. На ней была крупная надпись: «Кузнец своего счастья».

В кузнице умело и весело работал румяный кузнец. Зеркальные стены отражали огонь, искры от наковальни и самого кузнеца. Он совал заготовку в огонь и, выхватив её из печи огромными клещами, бил по ней молотом то осторожно, то с размаху.

На минуту он остановился, вытер пот со лба, и, заметив спутников, кивнул им.

– Сил и умения, – пожелали они ему. – Как идут дела?

– А они у меня не идут, – весело ответил кузнец. – Ведь известно, что от добра не ищут добра, а я достиг своего счастья. Смотрите.

Клещами он выхватил из огня огромный крючок и стал бить по нему что было сил.

– Ведь счастье меняется, – объяснил кузнец. – Сначала я выковал счастье в виде маленького крючка, который мне всё ловил. Тогда у меня ещё ничего не было, и крючок всякого натащил. Теперь мне и этого мало, и я делаю большой крючок для большего счастья.

– Выходит, – сказал Ловила, – счастье у тебя – жадное.

– А тут ничего поделать нельзя, – вздохнул румяный кузнец. – Если ты жаден, то сколько себе не говори, что жадность плоха, будешь всё тянуть себе для собственного счастья. Задумал я и волшебный магнит, что притягивает взгляды. Хочу, чтобы все смотрели на меня. Дело-то в том, что пока я ковал своё счастье, мне не было дела до других. Так всегда бывает: тебе нет дела до других, а им нет дела до тебя. И возле тебя образуется пустота и никто тебя не замечает. Но очень скучно быть на свете одному. Вот вы заглянули ко мне, и я вам рад, хотя вы меня отвлекаете от работы.

– Мы хотим поручить тебе свой заказ, – сказал Ловила, – выковать кошки железные и капкан-ловушку для Голубого Бизона.

– Рад бы, да не могу, – вздохнул Кузнец, – для других я работаю, спустя рукава. Рукава мои сами опускаются, а что за работа с опущенными рукавами? Не верите? Давайте сюда рисунок ловушки, ваш чертёж.

Художник тотчас нарисовал ловушку. Кузнец засунул в огонь металлическую заготовку, взглянул на рисунок, и у него опустились рукава. Он аккуратно их засучил, однако они снова опустились. Тогда он молча указал на вывеску, где было кривыми буквами выведено: «Кузнец своего счастья».

Он снова выхватил из огня крючок. Его самодельное личное счастье было кривым, как и буквы вывески. Но тут ничего нельзя было поделать. Было здесь какое-то волшебство, непреодолимое для кузнеца, потому что тот, кто начал ковать собственное счастье, никогда не может остановиться и выковать его до конца. Он будет выковывать разного размера крючки и никогда не успокоится.

– Выходит, ты для других так ничего и не сделал? – спросили они кузнеца.

– Делал, – сказал Кузнец. – Я был таким же как и все: подковывал лошадей и даже тем, у кого лошадей не было, ковал сувенирные подковы на счастье. А после отковал как-то ногу Бабе-Яге, и она спросила меня: «Что тебе, кузнец, за работу?» Я ей шутя ответил: «Счастья». «Каждый – кузнец своего счастья», – сказала она и заколдовала меня.

– Для чего она просила кованную ногу? – спросил Ловила. – Ведь известно: Яга – костяная нога.

– Сломала она костяную ногу и заказала новую, из чугуна. Но та была тяжела для полётов. Ну, что поделаешь? Поумирали костяных дел мастера, а мастера чугунного литья она, поспешив, на радостях съела, и пришлось ей до старости летать с тяжёлой чугунной ногой. А потом, куда денешься, явилась сюда, пожаловалась: «Мол, стара я стала, тяжело мне с чугунной. Выручи. Торжественно тебе обещаю не съесть тебя, а наградить». И наградила.

– Послушай, кузнец, – вспомнил Моряк-Ловила, – не видел ли ты сапоги-скороходы?

– Видел такие у Бабы-яги, – отвечал кузнец. – Да, только не нравится ей летать, видите ли, в сапогах, хотя теперь повсеместно такая мода. А вам очень нужно? Упросите её. Она старуха не глупая, правда, с характером. Но если ласково подойти, ничего. Подхода требует. Она – человек трудной судьбы и тяжёлого характера.

– Как нам её отыскать?

– Живет она рядом, в нескольких минутах ходьбы.

Баба-Яга жила не в избушке на курьих ножках, а в пещере у водоема, у старой мельницы. На мельнице продолжал работать дряхлый домовой. Он жил там же, на чердаке среди паутины, в обществе летучих мышей и сов. Ночью, когда всё вокруг засыпало, он, кряхтя, запускал вертеться старый жёрнов, и мельница, скрипя, работала.

Путешественники обошли мельницу, и домовой, прячась на чердаке, наблюдал за ними в щели. На крыше пронзительно дерзко хохотала сова, да сомы подплывали к поверхности, пытаясь разглядеть, кого ещё принесло?

Наконец, они отыскали в обрыве дыру и по скользким ступеням спустились вниз, в пещеру. Стены пещеры были липки и влажны, хотя в пещере горел огонь. На треноге висел закопченный котёл. В нем кипело варево. Косматая старуха время от времени что-то бросала в котел, помешивала и снова усаживалась на обрубок пня и смотрела телевизор. Он был, разумеется, не простой, а волшебный – по телевизору показывались чужие сны.

Варево было почти готово. В него лишь нужно было добавить сушенных водяных орехов, да подмешать ночного тумана, чтобы получился нужный настой и подсыпать приправы – особого порошка, приготовленного Бабой-Ягой. Стены пещеры никогда не просыхали, и на них водились мокрицы, сколопендры, сороконожки. Их она постоянно собирала и сушила на быстром огне, а затем растирала в порошок, который и добавляла для остроты в кипящее зелье.

Одним глазом она поглядывала в котёл, другим в телевизор. И то и дело щелкала ручками, переключаясь на другой сон. Взглядывала, снова переключала, потому что ей нравились страшные сны. Сны, как назло, попадались обычные, и ведьму это раздражало, и она непрерывно трещала ручками, отыскивая ужасный сон.

– А вот и человечинкой запахло, – обернулась она к вошедшим. – Зачем пришли?

– Мы, бабушка, – ответил Моряк Ловила, – наслышались о твоей судьбе. Шли мимо. Дай, думаем проведать зайдём: нужна ли какая помощь?

– А чем вы мне поможете? – ворчала, шмыгая носом, старуха. – У меня грязные дела.

Но видно и ей было приятно услышать доброе слово. Приятно было, что кто-то вспомнил о ней. Она ведь была одинока и стара и время от времени напоминала о себе: то бурей, то смерчем, то градовой тучей, а то и нашествием жаб или саранчи. А тут просто так кто-то подумал о ней, поинтересовался, зашёл, проведал.

И хотя путешественники очень спешили, они не показали этого, а попросили:

– Бабушка, расскажи нам про свою судьбу.

В пещере было сыро и грязно, но путешественники вели себя так, словно не замечали этого, и словно здесь было уютно и красиво. С разрешения хозяйки уселись они у огня на деревянной скамье.

Старуха помешала в котле, выключила телевизор и начала недовольно, но постепенно увлекаясь:

– Так уж и быть. Была я девушкой смешливой, как говорили, с придурью в голове. Хохотала – палец покажи, бесилась – дом ходил ходуном, играла каталась на метле. И всем завидовала и постепенно сделался у мена характер несносным, сварливым. Дальше хуже – жадничала, пакостила в мелочах. Раз показалось, что зуб у меня вроде бы стал больше других, а он и впрямь начал расти. Вырос в клык, да так, что рот и не закрывался с тех пор. Сперва я подумала: за ним и другие зубы подрастут, потому что от рождения зубы были у меня мелкие. Но вырос только передний. Затем начали расти усы. То ли усы, то ли какие-то отростки. Все дразнили меня, и было очень обидно.

Люди постоянно шептались у меня за спиной, и как-то я услышала: «Ведьма». Сначала обиделась, а после подумала – мне нечего терять. Ведьма так ведьма, и превратилась в настоящую ведьму. Попробовала на метле полетать. Получилось не сразу. Научилась колдовать и начала людям мстить, досаждать. Дурная слава поскакала по свету, а я ещё добавляла к слухам. Разбушуюсь, нашумлю, чтобы все слышали обо мне. Вы, например, как узнали про меня?

– Мы не только слыхали, – ответил Моряк Ловила. – Я чудом спасся от беды. Попал в скаковой круг дьявола.

– Да, было, было, – словно вспомнив приятное, зашамкала старая ведьма, так силы теперь не те. Заслышу прежде уханье сов и посвист летучих крыс и марш на игрище. Сажусь на помело и полетела – ветер в ушах свистит. Да, по дороге из озорства заверчу какую-нибудь тучку, да так, что либо град из неё высыплется, либо получится вихрь, и может он самостоятельно двигаться и крушить. А как соберёмся на игрище, накрутимся, нахохочемся, такое, бывало, по молодости, натворим, приятно вспомнить потом.

Теперь старая стала, колдую у огонька и кое-что получается. Вот Скаковой круг дьявола стал даже лучше выходить. Не очень он у меня получался в молодости. Терпения не хватало. Не просто ведь перебаламутить целое море и такое вращение закрутить, чтобы перемешать и воздух и море. Не сразу получится, но если вышло, держись. Можно пустить его в долгое путешествие. Неделю бродит вихрь по морю, по побережью, по островам. А я за ним по телевизору наблюдаю, по четвертой программе. А если сил нет: намаялась или прихворну, включаю другие программы и наблюдаю чужие сны.

Она снова защёлкала ручками волшебного телевизора. На экране появились обрывки чьего-то кошмарного сна. Кто-то за кем-то гнался, хватал жертву за горло, душил. Кто-то хрипел, тонул, задыхался под одеялом, а старуха смотрела и повторяла:

– Было, было и это было. До чего же старый сон. Ну, кого удивишь сегодня погоней? А вот скрипнула дверь. Ну, что ужасного в скрипе двери? Последнее время стали спокойно спать. Что случилось? Скучище. – Она зевнула так, что рот её перекосило. – Давненько не было у нас землетрясений или вулкан не извергался, и все – непуганые теперь. Может, пришла пора жахнуть по Миру метеоритом?

Она потянулась выключить телевизор, но тут на экране появился новый сон. Страхи и ужасы в длинных балахонах, необычайно тощие скопом ловили ведьму. Она увертывалась, пускала в ход доступное ей колдовство, а они окружали её, обволакивали, залепляли ей рот, впивались жуткими своими глазами в её глаза.

Это заинтересовало ведьму. Она уставилась в телевизор, забыв обо всём.

Художнику и Моряку Ловиле это только и нужно было. Теперь они были уверены, что ведьма привыкла к их запаху. Они на цыпочках обошли пещеру, хотя могли ходить, не таясь: грохот кошмарного сна раскатывался по пещере, а ведьма увлеклась зрелищем, сидела, раскрывши рот, не отрывалась от экрана.

И хотя по углам пещеры было темно, многие вещи светились сами, объявляя о своём волшебстве.

Много здесь было диковинного: и искусная ловчая сеть – паутина и обоюдоострый меч секир-башка, а у самой стены стояли сапоги. С виду были они неказисты: грязные, поношенные, да к тому же с дырой. Но они были желанными сапогами-скороходами, и особое клеймо светилось на них: «Сапоги фабрики „Скороход“», даже чек был приклеен намертво к голенищу из магазина «Богатырь».

Художник и Ловила примерили по сапогу и захватили ещё и для лекаря, и для повара, и не успели в них ступить, как очутились возле гостиницы.

Ночь уже подходила к концу. Перекликались дозорные. Разом посерело вокруг и стали видны цветные стёкла гостиницы, черепичная крыша и венчающий крышу золотой шар на остром шпиле.

В гостинице спали. Вместо того, чтобы незамеченными юркнуть в неё, Ловила остановил Художника.

– Подожди. Вещи из страны Грез – нестойкие и пропадают. Достанешь, скажем, волшебный зонт. Необыкновенный зонт, защищающий не только от дождя, но и от дурного глаза и колдовства. Только в обычном мире он может пропасть в любой момент, и ты окажешься вдруг под дождём. Или приносят чудесный складной мост. Через любую реку он может перевести или через любую пропасть. Но только в обычном мире он может исчезнуть в любой момент, как и другие волшебные вещи из Страны Грёз. И поэтому приносить вещи из Страны Грёз строго воспрещается.

– И могут исчезнуть сапоги-скороходы? – спросил Художник.

– Запросто, но от этого, – весело ответил Моряк, – припасен мною особый заморский гуталин, закрепляющий волшебство.

Они почистили гуталином сапоги-скороходы и улеглись спать. Утром в гостинице никто не догадался, что у порога стоят волшебные сапоги, потому что с виду они были совсем обыкновенными – поношенными и с дырой.

Экспедиция

Утро следующего дня птица-секретарь провела в хлопотах. Ведь очень не просто снарядить экспедицию. Любой экспедиции выделялся свой говорящий попугай, который заучивал массу сведений. Но этот был пуганным. Недавно он пострадал и опасался незнакомых компаний. По меньшей мере, – думал он, – услышишь обидное – «попка-дурак», а могут, к примеру, и дернуть за хвост.

Всё утро ему пришлось заучивать массу сведений. В последние минуты он заучивал маршрут. Чтобы всё запомнить, ему нужно было повторить сведения по двадцать раз.

Попугая несколько раз перебили, крича, что некогда, время прошло и пора идти, а не мешкать, и он точно не помнил, сколько раз повторил.

Повторив меньше, не всё запомнишь, больше – забудешь всё.

Наконец, экспедиция отправилась в путь, и птица-секретарь долго махала им вслед крылом.

Путники, сделав пару шагов в сапогах-скороходах, проскочили и заповедный лес, и Черный мост, и Круглое озеро, и очутились по ту сторону Жабьего болота. Они не привыкли ещё к сапогам-скороходам и делали большие шаги. Ступив назад, они проскочили назад, да ещё и Соловьиную рощу в придачу. Пришлось учиться делать крошечные шаги.

Попугая несли в наружном карманчике рюкзака. Ему было стыдно, что он не признался, что запомнил не всё. Объясняя, он путался, и вынув его в очередной раз, Моряк Ловила в сердцах засунул его в кармашек вниз головой. Попугай обиделся и умолк. Еще раз он захотел было высунуться и объяснить, но рюкзак тряхнуло, и попугай стукнулся о что-то твердое, и тогда совсем обиделся и умолк.

Научившись делать крошечные шаги, путники очутились между Лазоревым лугом и болотом, где рос выморочный карликовый лес. Выпустили попугая. Попугай поел и развеселился, ему захотелось летать и шутить. Но его заставили снова пересказывать маршрут.

Попугай путался. Было ясно, что он не всё повторил, а по тому и не всё запомнил. Каждый раз он отвечал по-иному. Наконец, невыдержанный Повар-лягушка обозвал его попкой-дураком и пообещал выщипать попугаю хвост.

Попугай не на шутку встревожился. Он опасался незнакомых компаний. В предыдущей экспедиции он лишился своих лучших перьев и очень переживал. Дело в том, что он собирался свататься к прекрасной попугаихе и без перьев мог получить отказ. Слыша угрозы повара, он совсем потерял голову. Ум у него был невелик и до отказа заполнен сведениями и подорожными советами: не углубляйся в лесную чащу; беги от ароматов; не умывайся стоячей водой… Для мыслей собственных в его голове просто не оставалось места. И потому попугай вел себя очень просто. Испугавшись, попугай тотчас улетел. Путешественники оказались сразу и без маршрута, и без советов и прочих нужных сведений и были вынуждены действовать на свой страх и риск. Попугай, не помня маршрута, сразу заблудился и залетел в тёмный лес. Там, взывая о помощи, он осип и ужасными криками пугал всех.

Ловила не сделал выговор повару. Он только заметил, что животные и птицы требуют ласки, и каждому нужно обдумать, как себя с ними вести. Но Повар-лягушка пропустил эти умные слова мимо ушей.

Путешественники сняли сапоги-скороходы, В теперешнем положении они были им ни к чему. Они спрятали их в первую попавшуюся на пути нору.

Пришлось дальше идти босиком. Только Художник надел захваченные шлепанцы, с которыми не расставался, потому что понимал, что если их где-то оставишь, то разве найдёшь? А он привык возвращать одолженные вещи.

Сначала Повару-лягушке нравилось ходить босиком, земля холодила ноги. Но редколесье окончилось, пошли заросли бесстыдниц, деревьев, лишенных коры. Вокруг их гладких стволов вилось множество лиан. Кусты лезли дружно из земли, и продираться через них не было никакой возможности. Пришлось идти по дну высохшего ручья. Оно было в белых гладких валунах. И здесь случилась их первая неприятность: Повар-лягушка, оступившись, подвернул ногу.

Рыжий лекарь сделал единственное, что умел – уколол его кактусом. Но с этого момента, повар-лягушка сердился на всех, даже на себя за то, что согласился отправиться в рискованную экспедицию.

Их путь пролегал теперь по границе Страны Насмешливых Колдунов, и от сюда виднелись рыжие горы без вершин, словно их верхушки снесло эемлетрясение. Художник полюбопытствовал: отчего такие горы?

Рыжий Лекарь ничего путного ответить не смог. Повар-лягушка был занят собственной ногой, и Моряк Ловила объяснил, что колдуны ежегодно перестраивают свою страну, лепят горы и долины. Но только горы их получаются без вершин. Потому, что вершины не поддаются расчёту. А без расчёта они здесь не строят ничего. На то они и мудрецы. У них – очень точная страна.

Они двигались по опушке леса. Здесь росли необыкновенные грибы, большие, как зонтики, потому что здесь была особая грибная почва.

Грибы здесь никто не собирал. В низинах, в топких местах встречались лечебные водяные орехи. Но не было времени их искать. С одной стороны начинались топи огромного Жабьего болота, с другой стороны был дремучий лес, и, чтобы хоть как-нибудь сократить дорогу, путешественники вступили в него.

В лесу было мрачно и сыро. Мхи и лишайники покрывали землю, камни, деревья, седыми прядями спускались со стволов. Повар-лягушка опять оступился и не мог дальше идти. Здесь густо росли хвощи и папоротники в человеческий рост. И тут они услышали страшный рёв. Кто-то ворочался и ревел в зарослях. Они не сделали ещё и шага, как на поляну выскочил крысолев на тонких крысиных лапах с головою льва и крокодильим хвостом. Его огромное рыжее тело казалось ещё больше в зарослях высокой травы, а страшные выпученные глаза налились кровью.

Художник попытался скинуть и переменить шлёпанцы. Да, не тут-то было. Ноги тонули в высоком мху. Скинуть-то он скинул, а попасть в них наоборот: левой ногой в правый шлепанец, а правой в левый – не сумел.

Крысолев тем временем, не мешкая, изготовился к прыжку, и, разинув пасть, прыгнул на путешественников. Распластавшись, взлетел он в воздух, да так и застыл. Потому что Художник всё-таки переменил шлёпанцы, и всё повторилось сначала. Крысолев готовился к прыжку, прыгал и застывал. Затем шлепался назад в траву, страшно рычал и снова готовился к прыжку. Так повторилось несколько раз. Такое свойство имели волшебные шлёпанцы.

Но время шло, а они не сдвигались с места. Художник заметил, что с каждым прыжком крысолев сдвигается к краю поляны. Возможно, повторение получалось неточно, может шлёпанцы были изношены или просто помогали им. Заметив это, Художник понял, как выбраться из беды. Рядом с поляной начиналась топь Жабьего болота. Прыжки крысольва смещались, и вот он уже застыл над трясиной. Художник ловко переменил шлёпанцы, и крысолев шлёпнулся прямо в топь. Он грозно рычал, фыркал, но завязал лапами, и трясина поглотила его.

Путешественники побоялись идти дальше лесом, пошли по опушке и шли целый день. Иногда их пугали звуки тёмного леса, иногда они встречали следы страшных лап, но самих зверей не видели.

Только раз вдалеке, на открывшейся среди деревьев одинокой скале они увидели маленького оленёнка. Он красиво и гордо стоял на тоненьких ножках, а затем парящими прыжками бросился вниз и исчез золотистой спинкой среди кустов.

Путешественники встречали по пути дровосеков, и те рассказывали им, что именно здесь водится Голубой Бизон. Одни встречали его: одни у реки, другие в лесу – в разных местах, и создавалось впечатление, что Голубой Бизон даже тянется к людям, хотя и опасается их. По всем рассказам это очень красивое и умное животное.

В сумерках, перед привалом вдалеке они увидели горбатого быка. Какого он был цвета – разобрать было трудно? В темноте бык казался чёрным.

Они ночевали в брошенной избушке, не разжигая огня. Повар-лягушка так и не сумел разжечь печь. Дрова тлели, не давая тепла, а дым валил из плиты, заставляя их чихать и плакать.

Все скоро уснули. А повар-лягушка слушал звон капель дождя и стоны ветра и думал, как поскорей вернуться обратно. Он просто бы убежал, но не был уверен, что найдёт дорогу обратно. «Но всяком случае нужно кончать с этой дурацкой экспедицией», – думал он.

Он встал рано. И хотя болела нога, отошел от избушки в сторону и начал тренироваться. Он нашел одинокое сухое дерево, что выросло на открытом месте, на семи ветрах. Ветки его были скрючены и изогнуты. Он начал тренироваться, набрасывая веревку на дерево. Когда у него это стало получаться, он отправился на опушку леса, где вчера они видели чёрного быка. На кустах он увидел клочки оставленной шерсти. Она была голубого цвета. Тогда повар-лягушка пошёл по следам. Следы копыт повели в чащу, но повар-лягушка побоялся пойти туда, и долго стоял, выжидая.

Вдруг трава зашевелилась. Он испуганно вздрогнул. Какой-то голый прозрачный человечек выкарабкивался изо мха. Он был похож на леденец и на сосульку, и повар-лягушка догадался, что это и есть соляной человечек, о котором рассказывали им лесники и дровосеки. Они говорили, что бизоны очень любят соль и ходят по следам соляного человечка.

Повар-лягушка спрятался за дерево, и соляной человечек его не заметил. Он отряхнулся, очистился от мха и пошёл, оставляя за собой прозрачные соляные следы.

Повар-лягушка крался за ним, прячась за деревья. Он весь дрожал от холода и от возбуждения и от того, что ему неожиданно повезло, и он запросто может стать главным героем экспедиции. Вот затрещали кусты, и появился бизон. Он был покрыт голубой шелковистой шерстью и очень красив. Он шел по следам соляного человечка и лизал следы, потому что очень любил соль. От наслажденья он даже закрыл глаза и застыл. И в этот момент повар-лягушка набросил верёвку ему на шею. Бизон вздрогнул, стукнул копытом и рванулся, но верёвочная петля затянулась туже. Бизон беспомощно бился и хрипел, копыта его скользнули по мху, и он упал на колени.

Повар-лягушка тянул верёвку, что было сил. Он подвигался всё ближе к бизону, и петля туже сдавливала шею бизона. Он представлял, как задушит зверя и его назовут Охотником. А он приготовит королевский обед и, может, даже вернувшийся король отдаст за него замуж одну из принцесс, неважно какую, и он поселится в королевском дворце. Другие станут готовить обеды ему, а он будет развлекаться и повелевать.

Замечтавшись, он не заметил, что наступил на следы соляного человечка, поскользнулся и ослабил веревку. Бизон рванулся и, оборвав верёвку, унёсся прочь.

Бизон бежал большими прыжками, плавно и легко. Когда попадались тоненькие деревья, он не сворачивал. Они сгибались под напором его груди. Куда там было поспеть за ним повару-лягушке. Он подобрал обрывок веревки и, погрозив кулаком вслед соляному человечку, отправился к избушке.

Голубой Бизон

В избушке спали, и повар-лягушка развесил у печки свою мокрую одежду и тоже уснул. Проснулся он, когда солнце стояло высоко в небе. Его не будили, потому что печь была с утра занята. Рыжий лекарь готовил на ней снадобье-мазь для мышц. Сам рыжий Лекарь не умел составлять снадобья, но Моряк Ловила взялся ему помочь. Однажды, будучи в рейсе, за Фиолетовым Морем, на берегу, в Оранжевой пустыне он повстречал Фазиля – Быстрые Ноги, который легко обгонял и гепардов и антилоп. Фазиль поведал ему, что для того, чтобы иметь железные ноги нужно долго тренироваться, не меньше чем год, но можно сварить необыкновенную мазь и сделать ноги стальными и скорыми.

Сам Фазиль – Быстрые Ноги узнал секрет этой мази случайно. Гонялся он как-то за легконогим джейраном по пустыне и не как не мог его догнать, потому что тот выискивал у колодцев редкие травы и с их помощью восстанавливал силы к утру. Фазиль ходил джейрановыми тропами и перепробовал множество трав, пока не составил нужную мазь. По этому рецепту они её сейчас и готовили.

Когда, наконец, мазь была готова, путешественники натёрли ею ноги и мышцы окрепли на глазах. Затем все отправились на поиски Голубого бизона, но так и не встретили его. Тогда они разделились: Повар-лягушка отправился на север, Рыжий Лекарь на юг, Художник на запад, а Ловила на восток.

Везде встречались следы бизона. Крепкими зубами он подрезал кору на деревьях, а когда они засыхали, сходу валил деревья грудью, создавая непроходимые завалы. Встречавшиеся на их пути лесники рассказывали, что Голубой Бизон обычно доверчив и добр, но видно кто-то его недавно напугал и теперь он сторонится людей.

Сначала Повар-лягушка опять-таки начал искать следы Соляного человечка и вскоре увидел знакомый зеркальный след. Но их никто не лизал. Это было видно, и искать бизона по ним было бесполезно. Тогда он обежал заросли. Он знал, что днём осторожный бизон спит. Для сна он, конечно, выбирает места с мягкой травой. Готовясь к ночлегу, бизон подрезает траву. Она сохнет, становится бурой и ломкой, и никому не удаётся неслышно подкрасться к нему.

Хотя Повар-лягушка и обнаружил несколько подобных бурых мест, бизона там не было. Решив про себя непременно высмотреть и убить бизона, Повар-лягушка не вернулся в избушку, а переночевал в лесу. Он проклинал день и час, когда согласился отправиться в экспедицию, и вспоминал о прохладной комнате в гостинице, как о далёком и желанном, а перед сном он мечтал убить бизона и подарить голубую шкуру принцессе, чтобы в ответ она полюбила его и он женился на ней.

Ночью в лесу было жутко и холодно, завывал ветер, вдали погромыхивал гром. Повар не спал. Он думал теперь об одном: как поскорее убежать из экспедиции? Конечно, хорошо бы поймать и убить бизона. И Повар-лягушка убеждал себя, что этим он всем принесёт несомненную пользу. Они закончат погоню, и вообще пора избавиться от этого безумного зверя, иначе он разнесёт страну и поломает в ней все деревья. Но почему бизон не оставил вчера следов? Бесследно исчез. И вдруг Повара-лягушку словно осенило: бизон спасался от преследования по реке.

Дождавшись утра, Повар-лягушка не пошёл в назначенную ему сторону, а двинулся к реке и не прошёл по мосту, а спустился к воде и двинулся по воде вброд. Вода в реке была чёрной и отражала стены ущелья. Местами к реке спускались ступени, но у воды они обрывались. Река вела в каменное сердце гор. Повар против течения по воде поднимался выше и выше. Вокруг виднелись тёмно-лиловые прибрежные скалы. На вершинах повисли клоки утреннего тумана. Здесь не было птиц, обычных для леса и равнин, которые украшал их, словно драгоценными камнями. Птицы в нарядных перьях, смотрелись, как бриллианты. Без птиц здесь было скучно. Лишь в стороне над вершиной угрюмо парил орёл.

Он явно кого-то высмотрел, и Повар-лягушка отправился именно в эту сторону.

Туман из низин поднялся ввысь, смешиваясь с облаками, которые цеплялись за вершины, окутывая их мягкой пеленой. Река была уже далеко внизу и было очень тихо, когда Повар-лягушка поднялся на утёс. Обычно здесь дули разные ветры, но в этот день ветры дули разом со всех сторон и получилось полное безветрие. В плотном тумане образовался прозрачный след, похожий на извилистый коридор. Украшенный водяными бисеринками, он вел к краю утёса, где застыло горбатое облако. Сердце Повара-лягушки забилось радостно. Он понял, что это – Голубой Бизон.

Он крался к бизону, уговаривая себя: «Не спеши. Этот зверь – твой. Ему не убежать. Он на краю обрыва. Бежать некуда. Будь терпеливым, ловким и обязательно убей его».

Повар-лягушка на этот раз всё рассчитал и, подкравшись близко, набросил петлю на шею спавшему бизону. Она попала в старые ранки и причинила бизону боль. Он кинулся прочь, сшиб повара с ног и помчался вниз, но Повар-лягушка не выпустил веревки. Он вскочил на ноги и тоже понёсся с вершины вниз. Его железные ноги, намазанные чудесной мазью, легко несли его за бизоном. Они уже не выбирали дорог.

Спустившись с гор, они пронеслись и полем, чудом не увязнув в трясине на берегу озера, и лесной опушкой. Их следы встречали потом на всех окрестных холмах. И вот, когда уже казалось, что силы бизона на исходе, повар, споткнувшись, упал. Свободной рукой он в злобе царапал землю и рука зацепила что-то мягкое. Им оказался спрятанный сапог-скороход.

Повар понял, что случай помог ему. Кое-как, волочась за бизоном, он натянул на ногу сапог-скороход и вскочив быстрее ветра побежал за бизоном. Самый сильный и выносливый зверь в конце концов устаёт от погони, а Повар-лягушка в сапоге-скороходе бежал очень быстро. Бизон с головы до ног был в пене, он спотыкался и вот он остановился, не в силах сделать следующий шаг.

Он стоял перед Поваром-лягушкой и косил на него выпуклыми глазами.

Шерсть его была мокрой и не выглядела голубой. Он теперь только и мог смотреть на преследователя, а Повар-лягушка говорил себе: «Он – твой. Ты догнал его. Затяни поскорей верёвку и достань острый поварской нож».

Но Бизон смотрел на него так, что Повар-лягушка забыл о своём желании и залюбовался гордым и красивым животным и ему расхотелось его убивать. Он снял верёвку с шеи бизона, сбросил сапог-скороход и босиком отправился в гостиницу. Так получилось, иначе он поступить не смог и даже поклялся, что никогда в жизни не будет больше охотиться.

Белый карлик

Сначала участники экспедиции поджидали Повара-лягушку, потом отправились его искать. Они разыскивали его и днём, и поздним вечером и ночью с фонарем из светящегося трухлявого пня. Ранним утром следующего дня они напялили сапоги-скороходы и еще раз обежали окрестности: Лазоревый луг, берега Круглого озера, заросли Жабьего болота. Повсюду видели они следы Повара-лягушки и круглые бизоньи.

Они отправились по следам. Но следы мешались и путались. Одно они поняли, что Бизона опять спугнули, и здесь им его не найти. Что было делать? Моряк-Ловила предложил:

– Давайте отправимся в Страну Грез, отыщем Голубого Бизона и вымажем его гуталином, закрепляющим волшебство.

Но все понимали, что это никудышное предложение. Да, и у кого поднимется рука мазать прекрасного Голубого Бизона, точно он сапог-скороход?

– Тогда, – предложил вновь Моряк-Ловила, – судя по карте неподалеку большое селение и в нём зоопарк. Проверим, нет ли в нём Голубого Бизона?

Дорога в селение шла через поле цветов. На одном цветке сидела красивая бабочка. Она была так нежна, что даже взгляд мог повредить её крылышки, смахнуть с них пыльцу. Бабочка боялась взглядов. Но она была так красива, что все любовались ею. И бабочке пришлось летать в тех местах, где никого не было.

Это было несправедливо. Никто не мог теперь наслаждаться её красотой. Но что поделаешь? Ведь взгляд для неё был вроде брошенного камня. Летала она в уединенных местах, и, заметив случайного прохожего, перепархивала в другой конец поля.

Когда бабочка неожиданно увидела членов экспедиции, то очень испугалась. Но они прошли мимо, и поняв, как она нежна, даже деликатно отвернулись, хотя была она необыкновенно красивой, и не у всякого хватило бы сил не посмотреть на неё. Бабочка была им за это благодарна.

Они дошли до окраины селения, где был забор, на котором крупными буквами было написано «Зоосад». Путники постучали в ворота. Служитель вышел и объяснил им, что зоосад пуст.

– Зверей стало нечем кормить, – объяснил он, – и они разбежались кто куда.

– Из клеток сбежали?

– Так у нас необыкновенные переменчивые звери, – объяснил служитель. Они поступают к нам из Пограничья. – Вот, например, доставили нам льва. Его посадили в самую большую клетку, а он выполз.

– Как это выполз?

– Просто превратился в змею. Поди отыщи теперь… Если их кормят, то звери не убегают, а превращаются. Но в зоосад теперь никто не приходит, и не на что покупать зверям корм.

– А почему?

– В ущелье за нашим селением стал раздаваться диковинный голос, и жители боятся и не выходят из домов.

– Может это кричит наш одичавший говорящий попугай, – предложил Моряк-Ловила, – А что? Заблудился, изголодался, одичал и орет сорванным голосом.

Они прошлись пустующим селением. Дома были заперты. Жители из-за занавесок разглядывали смельчаков. Они дошли до ущелья и спустились по скользкой тропе.

Бабочке, встреченной путниками на цветочном поле, нравилось беззаботно порхать среди цветов. Но диковинный рев, раздававшийся за селением, стряхнул с её крыльев пыльцу. А при голых крыльях возникали воздушные вихри и швыряли её из стороны в сторону. Летать как прежде, плавно опускаясь на цветы, она больше не могла. А если спрятаться и сидеть в траве, умрешь с голоду. Как быть, что делать? Бабочка задумалась.

Спускаться в ущелье было не просто. Не зная здешних тропинок, того и гляди угодишь в тартарары. И путников выручила бабочка. Она теперь не выглядела красивой. Без пыльцы она была даже неприглядной. С прозрачными крыльями она летала теперь рывками, зигзагами, видимо, из последних сил. Никто не узнал теперь в ней прежней красавицы с разноцветными крыльями и, чтобы привлечь внимание, приходилось напрягать последние силы. Она порхала над теми местами, где имелся удобный спуск, и помогала путникам. Пользуясь её подсказками путники спустились в ущелье.

Внезапно Художник споткнулся и посмотрел под ноги. Там лежал полупрозрачный прут. Он хотел было отпихнуть его ногой в сторону, но нога стукнулась о него, как о тяжелый рельс.

– Ни с места, – скомандовал опытный Моряк Ловила, – это волос Белого Карлика. Он прошёл здесь ещё в своей молодости и, старея, где-нибудь осел. Карлики не уходят далеко. Из их волос получаются отличные дубины, а волосы потолще используют при строительстве мостов.

Художник хотел было поднять волос Белого Карлика, но не смог, так тот был тяжел. Он был тяжёлым, как бревно, даже тяжелее бревна, хотя и выглядел мягким и тонким.

И тут путники услышали рёв. Он раздавался громко и близко. В нём слышались бессилие и тоска, не жалоба и просьбы, а недоумение животного. Должно быть крупный зверь попал в расставленную ловушку и не мог вырваться из неё.

– Это бизон, – сказал опытный Моряк Ловила.

Рев раздавался со всех сторон, отражаемый стенами ущелья и потому не было возможности определить его настоящее направление. Они осторожно пошли по пролому в скале и за поворотом увидели широкое место. Посреди него на замшелом камне сидел сморщенный Белый Карлик. Кожа и волосы у него были белыми с желтизной. Он сидел, сгорбившись и хлопал ресницами, но и это давалось ему с трудом.

– Один мизинец Белого Карлика, – объяснил путникам Моряк Ловила, весит как стадо слонов. А чтобы поднять карлику веки, потребовалась бы целая армия.

Белый Карлик сидел на замшелом камне, свесив ноги, и пялил глаза, а глаза у него были круглыми и блестящими. Чтобы лучше видеть, Художник сделал шаг вперед.

– Ни с места, – крикнул Моряк Ловила, – ни шагу к нему, там его территория. Он только с виду – такой безучастный. Карлик жесток. Он никого никогда не прощает и глотает всех без разбора. Он вечно сидит, никогда не встаёт, никого не догоняет, но на его территории с ним невозможно бороться. Он глух, кричать и молить его бесполезно.

– Эй, ты, – закричал вдруг Моряк Ловила, – глухая тетеря, слышишь нас?

Но в этот момент Карлик поднял голову и посмотрел холодным тяжелым взглядом, словно молча ответил: смейтесь, смейтесь, вы все равно попадёте ко мне, настанет мой час.

На поляне Карлика топтался Голубой Бизон. Он ревел от бессилия. Карлик притягивал его, и как тот не упирался, его неумолимо влекло к Белому Карлику. Всеми силами Бизон рвался на волю, пытался убежать, но у него ничего не получалось. И как он не упирался, он постепенно приближался к Белому Карлику.

Карлик выглядел уверенным и безразличным. Он не сомневался в исходе, знал, чем дело кончится: бизону не убежать. На глазах у путешественников Бизон приблизился к ровной и голой площадке, окружавшей Белого Карлика, из которой никто не возвращался.

Что было делать? Путники стояли, опустив руки. Вдруг перед ними опять появилась странная бабочка. Она приблизилась к голому месту и её неумолимо потянуло к Белому Карлику.

Что было сил махала она прозрачными крылышками и все-таки неизбежно приближалась. И тут бабочка поступила странно. Она полетела вокруг карлика. И чем быстрее летела она, тем становилась крупнее и тяжелей и тем сильнее её отталкивало от Карлика.

Она летела неровно, но быстро и почти вылетела из опасной зоны. Но, видно, силы её закончились. Она безвольно сложила крылья, полет её замедлился, и её тут же понесло к Белому Карлику.

Карлик лениво разинул рот, и бабочки не стало. Путники горестно наблюдали ужасную картину. Только Моряк Ловила в волнении закричал:

– Умница бабочка. Она нам подсказала выход.

Моряк попросил всех отойти подальше, надел сапог-скороход и начал бегать вокруг Белого Карлика. Он разогнался так, что замелькал в глазах и вырос в великана. На ходу он подхватил валявшуюся хворостину-ресницу Белого Карлика и подскочив к Голубому Бизону пребольно стегнул его. Бизон взревел от обиды, но не тронулся с места. Тогда Ловила, пробежав ещё круг, снова приблизился к нему.

Теперь Бизон ожидал Моряка, выставив рога. Он кинулся на обидчика, но Ловила увернулся, и Бизон помчался за ним. С каждым кругом Бизон и Ловила уходили от Карлика.

Ловила при этом проявлял чудеса ловкости. Он то бежал впереди бизона, как бы убегая от него, то оказывался сзади и ухитрялся стегнуть его хворостиной, и непременно хитростью и умением заставлял его двигаться по кругу.

Они уже так далеко убежали от Белого Карлика, что тот ничего не мог поделать с ними, а лишь удивленно моргал глазами. И никогда после Художник не мог забыть его тяжелый, приковывающий к себе взгляд.

Моряк Ловила перестал дразнить и стегать бизона, и тот замедлил свой бег и сразу уменьшился и превратился из огромного бизона-великана в обычного Голубого Бизона. Он очень устал, бока его ходили ходуном, и Ловила, успокаивая, погладил его.

Они ушли от этого ужасного места, от Белого Карлика и долго не могли успокоиться. Потом они покормили бизона, и он засветился нежным голубым светом. Привыкнув к ним и беря корм из рук, он сделался добрым и ручным. Они напялили сапоги-скороходы на копыта бизону, и в миг очутились возле гостиницы Страны Насмешливых Колдунов.

Поутру к ним постучалась Птица-секретарь и принесла обещанные ответы. По заведенной форме на бумаге с печатью Страны Насмешливых Колдунов давались ответы на их письменные запросы. Рыжему Лекарю был вручен справочник лекарственных трав. Там вместе с рисунками давалось их применение и рассказывалось, где они растут и как их собирать. И чтобы не тратить время на дорогу в разные концы страны, ему оставили сапоги-скороходы.

Моряку Ловиле не нужно было теперь ждать у моря погоды, потому безветренный сезон закончился и не только попутные ветры, но и попутные течения способствовали путешествию. Ему ещё был вручен новейший Атлас-справочник движения океанских вод. Упомянуто было также, что Моряку впредь нечего было бояться Скакового Круга Дьявола потому, что запускающая его ведьма раскаялась и подала письменное заявление, что с этих пор станет запускать только маленькие и неопасные кружки лишь для развлечения.

Не забыли и Повара-лягушку. Его оставили для перевоспитания и рекомендовали ему поступить на работу в зоосад, чтобы укрепить обнаружившуюся у него любовь к животным.

Голубого Бизона обмерили, тщательно взвесили и поручили дежурному мудрецу составить точный Рецепт. Мудрец занялся порученным делом, но, видимо, думал о чем-то ещё, потому что написал в одном месте о чёрных тараканах, а дальше в другом о том же, но о жуках. Художник заметил это, но на его вопрос птица-секретарь ответила странно:

– Это не имеет значения.

И мудрец отмахнулся:

– Какая разница?

Но Художник снова спросил, и тогда птица-секретарь объяснила ему:

– Не важно жуков брать или тараканов. Для дела важен их вес, тонут они в воде или нет, выпуклая у них спинка или вогнутая, и, наконец, сколько у них ног?

Художник опять ничего не понял и извинился перед птицей. На что она отвечала, что в этом нет ничего обидного, и чтобы это понять, необходимо долго учиться. И мудрецы, а речь пошла именно о мудрецах и учёных, не обращают внимания на мелочи и обращают внимание только на главные свойства. Для них, например, одинаковы, и шляпа, и таз, и они могут носить таз на голове. Бублик они путают с кружкой, потому что в обоих по одной дырке. Только у бублика дырка в центре, а у кружки под ручкой. И так во всём. Они выделяют в предметах главное.

Художнику всё это показалось странным, но он не стал возражать и не хотел обидеть птицу-секретаря.

В конце концов Художнику выдали нужный рецепт. В нем было сказано строгим учёным языком, что нужно взять тысяча одного майского жука или тысячу одного чёрного таракана, тысячу крыс средних размеров, из них обязательно двух рыжих пасюков. И если столкнуть всех разом, в результате появится Голубой Бизон.

Так они и сделали, и появился второй Голубой Бизон, непуганый, ласковый, с голубой шелковистой шерстью. Первого бизона отправили пастись в окрестные луга, а Художник с другим Голубым Бизоном отправился в маршальский двор.

Долго ли, коротко ли, но в конце концов они оказались они под редькой-пальмой в маршальском дворе.

Суд

Всё было так, как предсказали Насмешливые Колдуны. Маршал Дубас уже впал в детство. Он лежал в коляске во дворе и губами пускал пузыри. Всем теперь заправляли Сажка и Хрюк. Они заставляли Дубаса пыжиться. «А ну-ка надуй щеки», – приказывали ему они. И маршал пыжился, а если ему становилось страшно, он пытался спрятаться в собственной бороде.

Художник успел вернуться вовремя, потому что на маршальском дворе подходил к концу суд над Маленьким Охотником.

– Ты всё ссылаешься на несуществующего Голубого Бизона? – громогласно спрашивал прокурор, а любопытный писец, выбирая из его речи самые грозные слова, строчил обвинительный приговор.

– Я требую, – продолжал прокурор, – самого строгого наказания во-первых за ложь, во-вторых за очковтирательство, в третьих за сочинение басен о несуществующем Голубом Бизоне.

Прокурор так увлёкся речью, что не видел того, что уже увидели все.

За деревом репой-пальмой стоял удивительный Голубой Бизон.

Остановился и перестал писать любопытный писец. Маршал Дубас ещё больше надул щеки и раскрыл рот. Фрейлины-стражницы замерли на королевской стене, и одна от удивления сняла шлем и по плечам её рассыпались прекрасные золотые волосы. Но никто на это внимание не обратил. Сажка и Хрюк напряглись, словно гончие перед прыжком. А прокурор продолжал бубнить, не отрывая глаз от бумаг. Закончив читать ещё один лист, он сделал паузу, и наступила полная тишина.

– Дай, хочу, – закричал вдруг, протягивая руки маршал Дубас.

Сажка и Хрюк разом бросились к бизону.

А белокурая стражница уронила шлем с высокой королевской стены, и он со звоном упал. Крокодил, спавший на вершине репы-пальмы, проснулся и решив, что это сигнальный гонг, прыгнул с дерева и проглотил подскочивших Сажку и Хрюка. Проглотив двоих, он опять не полез на дерево, а отправился переваривать проглоченных в кусты. Только тогда прокурор оторвал глаза от бумаг и увидел Голубого Бизона.

От удивления в первый момент он не смог ничего вымолвить, а когда к нему вернулась, наконец, речь, разорвал обвинительный приговор и произнёс:

– Вольному воля.

Распахнулись дверцы беседки-темницы и появился бледный но радостный Маленький Охотник. Художник хотел было броситься и обнять его, но во время вспомнил, что для Охотников объятья запрещены.

– Спасибо, мой верный друг, – сказал ему Маленький Охотник, – ты выручил меня и осуществил мою мечту. Теперь у водяных человечков появятся стада домашних зверей, и только этот Голубой Бизон способен пасти их так, чтобы они никогда не превращались в тараканов и мышей.

Конечно, Маленькому Охотнику хотелось приласкать Голубого Бизона, погладить его, погружая руки в его шелковистую шерсть, но он только ласкал его взглядом, приговаривая:

– Я буду кормить тебя световыми зайчиками. Принесите свет.

На огромном серебряном блюде принесли горку комочков света и поставили перед бизоном. И тот с удовольствием проглотил их перед дорогой. С оружейного склада Маленькому Охотнику прислали новую электрическую пулю. Он уже собрался в обратный путь, когда ему закричали с королевской стены:

– Погоди, Маленький Охотник. Одна из принцесс полюбила тебя.

Пожалуйста, угадай кто?

На королевской стене появились прекрасные принцессы. Они были удивительной красоты. Одна загорелая с черными, как воронье крыло, волосами, другая бледная с нежно-розовым румянцем щёк.

Пока Художник путешествовал, принцессы обменивались букетами с Маленьким Охотником. Стража не видела в этом ничего опасного. Но это были букеты-письма, говорящие языком цветов, и одна из принцесс полюбила Маленького Охотника.

Выбор женихов для принцесс был делом государственной важности, и поэтому сам король занимался таким выбором среди других государственных дел. Но король задержался в заморских странах, а принцесса, полюбившая Маленького Охотника за мужество и благородство, не хотела с ним расставаться. Ей хотелось с ним разделить трудную охотничью жизнь, но она была послушной дочерью и должна была получить согласие короля.

Две принцессы неописуемой красоты стояли теперь на королевской стене. Принцесса Чёрная смотрела Охотнику прямо в глаза, а Белая потупилась, и Маленький Охотник угадал, что полюбила его Принцесса Белая.

– Оставайся, – кричали фрейлины Маленькому Охотнику, – вернётся король и устроим свадебный пир. А пока оформим тебе отсрочку.

Но Маленький Охотник был человеком долга и не мог бросить свой пограничный пост. И Белая Принцесса обещала ему получить согласие короля и приехать на границу, а Чёрная обещала попросить у короля орден Дружбы для Маленького Охотника. Затем Маленький Охотник поклонился всем церемонным поклоном и, надев сапоги-скороходы на себя и на Голубого Бизона, перенёсся с ним в Пограничье.

Весточка

Оказалось, что и Принцесса Черная выбрала жениха. Белая полюбила Маленького Охотника, а Принцессе Чёрной понравился Художник. И она хотела дать ему поручение – известить короля, но одновременно хотела, чтобы он не отлучался из страны, потому что желала, чтобы любовь её к Художнику, как и Художника к ней, окончательно созрела.

– Милый Художник, – сказала ему принцесса, – отыщите поскорей Короля. Мы вас очень об этом просим.

А где его найти? Художник сначала отправился в гавань, но корабль Ловиллы уже уплыл. Оставалось только довериться посредникам, что сидели на длинной скамейке в порту.

– Мы – посредники, – объяснили они ему, – мы выполняем любые поручения – чужие желания.

– А что чаще вам поручается?

– Доставлять посылки и знаки внимания.

– Уважаемый посредник, – сказал Художник одному из них, – а у тебя самого нет ли собственного желания?

– Не знаю, – растерянно ответил посредник, – мне хочется то, что поручено.

– Как же так, – удивился Художник, – вот сейчас тебе самому что-нибудь хочется?

Посредник на минуту задумался, как бы прислушиваясь к себе.

– Нет, – ответил он твердо, – и я – робкого десятка.

Робкий десяток занимал самый край посреднической скамьи. Все они сидели понурясь. Так они были приучены, ждать подолгу: час, а если нужно и год, ожидая задания – поручения.

– Эй, лёт-быстролёт, мой друг, – прогремел вдруг над гаванью громкий голос, – мой верный друг и помощник, есть у меня для тебя задание, только тебе по плечу. Ты ведь у нас – не робкого десятка.

Робкий сморщенный человечек из робкого десятка встал и вышел на шаг вперёд. И стал не похож на себя. Он весь подрагивал от возбуждения. И было видно, что он уже не робкого десятка, а сам по себе. Горделиво поглядывал он на других и верил, что он – верный друг и помощник громкого голоса. Его лучший друг.

– Лети-ка, друг, в Лазоревое Лукоморье, – вещал тем временем громкий голос, – там увидишь корабль со светящимися парусами. На нём отыщешь Моряка Ловилу.

Лёт-быстролёт так и вздрагивал от нетерпения. Ему очень захотелось выполнить поручение. До этого он совершенно не знал, что ему хочется? А теперь у него не было сомнений в том, что больше всего на свете ему хочется лететь именно в Лазоревое Лукоморье к кораблю со светящимися парусами. От нетерпения у него зачесались пятки, он подпрыгивал и порывался лететь, но не знал зачем и каким будет следующее поручение, а лететь наобум за тридевять земель – было занятием бессмысленным. И он, как умел, сдерживал себя.

– Лети к Ловиле, – гремел громогласно голос, и передай ему поручение отправиться в город Лимпур, к королю..

– Постойте, – закричал вдруг Художник, – Мне тоже нужно кое-что передать королю…

И он побежал на чердак розового здания, откуда гремел этот Голос. На чердаке в малюсенькой комнатке сидел маленький лысый человек и говорил в микрофон обыкновенным голосом, а микрофон делал его громогласным.

– Постойте. Мне тоже необходимо, – закричал с порога Художник, – мне тоже нужно передать королю…

– Пожалуйста, не волнуйтесь, – боязливо взглянул на него человечек у микрофона. – Ведь всем что-нибудь нужно. Так что хотите вы передать королю?

– Передайте, пожалуйста, королю: его присутствие необходимо. Принцесса, дочь его, полюбила храброго Охотника и желает выйти за него замуж.

– Кроме того передай королю, – загремел над гаванью громкий голос, – что его ждут в королевстве неотложные семейные дела. Лёт-быстролёт, ты постиг поручение, запомнил?

– Постиг и запомнил, – закричал в нетерпенье Лёт-быстролёт.

Он стукнул пятками и, набирая скорость, взвился ввысь.

Но не уменьшился, а увеличился, потому что по законам этой страны чем больше скорость, тем больше и сам становишься. И это было удобно. Например, улетевший Лёт-быстролёт оставался отлично виден, хотя улетел уже очень далеко.

Художник наблюдал за полётом с набережной, а Громкий голос давал уже новое указание:

– Эй, кто ещё тут неробкого десятка?

Поднялся ещё один робкий человечек. Однако, встав, он выпятил грудь и надул щёки, упёр руки в бока и дерзко взглянул на других из робкого десятка.

– Послушай-ка, друг, поспеши следом за ним. Постиг? – командовал громкий голос. – Передай ему, что он – неумейка и робкого десятка. Его нельзя посылать с важным поручением. Он так раздулся теперь, что непременно разнесёт и корабль и Ловилу, и сам пострадает от удара. Как говорится, спешить нужно медленно. Смотри и сам не особенно разгоняйся, а то раздуешься с гору.

– А как мне не разгоняться? – возразил вдруг новый посредник, – Тогда я его не догоню.

– А ты поначалу разгонись, а потом притормози и подлетай с удобной для дела скоростью.

Второй посыльный так и сделал. Он разогнался, как мог, и полетел даже быстрее света. При такой скорости за ним потянулся светящийся след. Его было хорошо наблюдать со стороны.

Вот он догнал Лёта-Быстролёта и, полетев с ним рядом, тихонько толкнул его. Лёт-Быстролёт тотчас понял, что снят с маршрута, а потому сбавил скорость, сделался крохотным и незаметно вернулся назад. Вот он пристыженно уселся на край скамьи в гавани среди посредников робкого десятка.

Второй посыльный, было видно, сбросил скорость. Светящийся след за ним пропал и он уменьшился в размерах, но Громкий Голос был уверен, что он точно выполнит задание: Моряк Ловила на шхуне со светящимися парусами отправится в город Лимпур.

Второй посыльный ещё не вернулся с маршрута, но уже всем стало ясно, что он выполнил задание, потому что корабль со светящимися парусами увеличился в размерах. А это означало, что он набрал нужную скорость, отправляясь в Лимпур.

Художник, конечно, поинтересовался: достаточно ли скоро идёт корабль и не опоздают ли с поручением? Его уверили, что корабль со светящимися парусами движется так скоро, что время остановилось для него.

– Как так? – удивился Художник.

– Да, очень просто. В стране у нас единственные часы. Они очень точные, и каждую минуту в них открывается маленькая дверца, и механический петух кричит своё громкое ку-ка-ре-ку-у. А тем, кто в пути рассылаются записочки. Каждую минуту из специальной дверцы часов вылетают белые голуби. Их ровно столько же, сколько и путешествующих. Они летят и в клювах у них – записочки, в которых записано, сколько именно сейчас часов и минут. Но тех, кто мчится, как корабль со светящимися парусами, догнать нелегко.

И Художнику показали на белую точку, летящую вслед за кораблём. Он посмотрел в подзорную трубу и увидел, что это голубь, в красном клюве которого была записочка. Он летел, что было мочи, но не мог догнать шхуну со светящимися парусами.

– Теперь на шхуне время остановилось, – объяснили ему, – у них всё прежнее время, записанное в судовой журнал до тех пор, пока они не получат записочки с новым временем. Для тех, кто быстрее движется, время идёт медленнее.

«Здесь что-то не так, – подумал Художник, и тут же вспомнил, как быстро пролетает время, когда спишь, а если дел много, то день получается длинным. – Наверное, поэтому-то и звери любят двигаться, и те, кто привык двигаться, продлевает себе жизнь».

Корабль со светящимися парусами скрылся из глаз, пропали летевшие вслед ему голуби, а Художник всё ещё оставался в гавани, ожидая ответа короля. И вот пришла первая телеграмма: «Возвращаюсь. Король». Затем получили вторую: «Узнал подробности. Приглашаю весь мир на свадебный пир. Король».

Поручение принцесс было выполнено, и тут память вернулась к Художнику. Возможно, чары закончились, или просто всё на свете имеет конец. Он вспомнил обычный наш большой и красивый мир и затосковал по нему: по утренним зорям и вечерним закатам, по теплым дождям, солнечному свету, огням городов, по белому снегу и ломкому льду, и прежде всего по любимой работе. Он вспомнил своё обещание Малышу. Должно быть, когда он был полон ярких впечатлений, всё остальное вылетело из его головы. А теперь вернулось. Он очень соскучился по всему обычному в нашем милом мире, но чего не было здесь, в чудесной пограничной стране.

В пограничной стране он на всё смотрел с удивлением, не принимая в серьез. Его смешили местные красавицы, ходившие семенящим шагом, и их непрактичные платья, волочащиеся по земле. И все здесь были похожими и однообразными. Моряк обязательно ходил в берете с помпончиком и отпускал бороду, а мудрец обязательно был в очках и одежде до пят.

Только теперь Художник понял, как он стосковался по миру: по осенней листве, по звонким детским голосам, по шуму улицы, по серебристой лунной дорожке на спокойной воде. По нашему несравненному обычному миру, в котором мы все живем. Но как ему вернуться назад? Этого никто не знал.

Казнь

Художник у всех об этом спрашивал, но все в ответ пожимали плечами. Пришлось опять отправиться за советом в Страну Насмешливых Колдунов.

– Извините, но мы по-прежнему заняты, – объяснил ему дежурный Мудрец, – работа по перестройке страны ещё не окончена.

Но Художник продолжал требовать, и им поручили заняться птице-секретарю.

– Вы же получили свой рецепт, – холодно объявила она, – если вы его потеряли, я напомню. Возьмите тысячу одного черного таракана или столько же жуков…

– Нет, – перебил птицу Художник, – на этот раз я совсем по иному поводу. Я загостился здесь и прошусь в обычный мир. Помогите мне.

Волнуясь, Художник принялся раскачиваться с пятки на носок.

– Не делайте этого. Умоляю вас, пожалуйста, – попросила птица-секретарь.

– Почему? – удивился Художник.

– Вы можете оторвать незаметно для себя комочек земли, а это грозит последствиями…

– Какими?

– Просто ужасными, – произнесла очень строго птица-секретарь.

– Но почему?

– Всё уже здесь рассчитано: каждый изгиб дороги, каждый бугорок. Земля страны считается целой. Но если оторвётся кусочек, то по нашим правилам становится две земли. И их опять придётся рассчитывать. А куча прежних расчётов – напрасная трата сил. Кроме того, в стране мало пластилиновой волшебной земли и её под страхом смерти запрещается разбазаривать. И потому оторвать хотя бы крохотный кусочек считается преступлением. Умоляю вас, не сделайте этого.

– Нет, я это сделаю, – сказал Художник, – я это обязательно сделаю, если вы не соберёте срочный Совет Мудрецов. Мне обязательно нужно вернуться в обычный Мир?

– Ладно, – сказала с искренней неохотой птица-секретарь, – следуйте за мной.

Они вошли в самую толстую и высокую башню и по неосвещенной винтовой лестнице поднялись вверх.

– Тссс, – прижала к клюву крыло птица-секретарь, – не будем мешать.

В круглом простором зале два мудреца в длинной одежде и остроконечных колпаках выдували глобус Страны. Они дули через соломинки, смешно пыхтя и надувая щёки. Они выдули круглый шар размером с мяч, каким играют в футбол. На нем имелись все холмы и дороги Страны Насмешливых Колдунов и были башни слоновой кости.

Затем мудрецы начали измерения. Один из них диктовал, и на длинной бумажной ленте рабочие муравьи прокусывали дырочки, составляя расчетную программу.

Художник и птица-секретарь стояли так близко, что видели детали этой перестроенной страны.

Внезапно один из мудрецов поднял голову и был поражен присутствием посторонних. Он строго взглянул на птицу-секретаря.

– Вот этот чужестранец, – пояснила птица-секретарь, – угрожает оторвать кусочек нашей земли.

Мудрец был поражён – Отчего? – в страхе спросил он.

– Мне обязательно нужно вернуться в обычный Мир, – вмешался Художник, – причём срочно и непременно. Тотчас.

– Вас кто-нибудь здесь обидел?

– Нет. Но я хочу на родину. Мне здесь ничто не нравится. Здесь нет дождей, снега, даже пылинок, пляшущих в Солнечном Луче, нет и самих лучей. Здесь нечего делать Художнику.

– Вы этим хотите сказать, что наша страна плоха?

– Для вас, видимо, нет. Но всем дорога родина. У вас нет даже настоящих гор.

– Гор? – мудрецы переглянулись.

– Я знаю, – сказал один из них. – Так называют очень высокие холмы. Мы их не строим потому, что не умеем рассчитывать их острых вершин.

– Но для чего их обязательно рассчитывать? – возразил Художник.

– У нас, ответили разом мудрецы – точная страна и всё рассчитано.

В этот момент Художник, сам того не замечая, достал из кармана кусочек рыжего пластилина – земли колдунов, который он где-то оторвал по дороге, желая что-нибудь слепить, и начал мять его в руках.

Все художники такие. Они вечно рисуют или лепят, иногда сами того не замечая. А этот так стосковался по работе, что ничего уже с собой поделать не мог. Он даже не помнил, как попал к нему в карман кусочек пластилина? В обычном ли Мире или здесь в Стране Насмешливых Колдунов?

Заметив это, мудрецы побледнели, замолчали и смотрели на Художника, вытаращив глаза. Первой опомнилась птица-секретарь.

– Несмотря на строгие предупреждения, вы нарушили закон нашей страны, – скрипучим голосом сказала она.

– Извините меня, – попросил Художник, – в Мире, у себя на родине я только этим и занимаюсь, рисую и леплю. И везде мне хочется рисовать и лепить. Но уважая законы вашей страны, прошу снисхождения.

– Ни о каком снисхождении, – заговорил, наконец, старший Мудрец, – не может быть и речи. Ведь судит у нас не судья, а Электронный Мозг. Он назубок знает все законы, каждую букву закона. Его нельзя упросить или разжалобить. Сейчас мы набьем на ленте вашу вину.

Мудрец диктовал, а муравьи прокусывали в ленте дырочки, которые и означали, что посетитель оторвал кусочек земли.

– Всё очень просто. Теперь мы введем вашу вину в машину и на этой ленте получим ответ. Тяните, птица-секретарь.

Птица-секретарь потянула клювом ленту из машины и прочитала, прищуря глаз, ответ:

– Смертная казнь.

– Сейчас проверим, – сказал старший Мудрец, – не было ли сбоя? Так, так. Всё верно и сбоя нет. Заводим ещё раз для надёжности. Да, получается смертная казнь. И обижаться не на кого. Машина ответила. Приходится вас казнить. Конечно, вы можете выбрать себе любую казнь, но я бы советовал совместить ужасное с полезным. У нас пока слабо изучены Черные дыры, что возникают в океане время от времени и потому вас отвезут в то самое место, где возникла новая Чёрная дыра. Сюда. – И он показал место на карте, где была дырка. – Туда вместе о вами отправим двух морских котиков из привлечённых. И когда вас потянет в бездонную Чёрную Дыру, прошу вас, пожалуйста, прокричите им ваши научные наблюдения. Поймите нас – мудрецов, учёных. Ведь из Дыры никто не возвращается, и для науки знания о ней – бесценны.

Котики оказались болтливыми и по дороге к Дыре несли всякий вздор.

– Замечу вам, – начинал один, – что смертная казнь – удивительная отсталость. В Пограничьи, например, даже самой смерти нет.

– Нет, – подхватывал другой котик, – да и обходится она у нас слишком дорого. При этом гибнет целый корабль…

Правда, корабль, на котором плыли теперь Художник и котики, не приходилось жалеть. Он был совсем допотопный, развалюха какая-то, он даже в спокойном море скрипел.

Постепенно море из тихого сделалось волнующимся. Волны росли.

– Подумать только, – кричал один котик другому, пытаясь перекричать свист ветра и шум волн. – чего только не приходится терпеть из-за дурновоспитанного иностранца, которому раз плюнуть на законы этой страны.

Море штормило. Грохот волн и завывания ветра заглушали слова. Волны стали огромными. Потемнело. Судно, не выдержав, затрещало и развалилось на куски. Котики прыгнули в воду и что было сил поплыли обратно, выбираясь из кипящей воды.

Художника понесло. Он только успел крикнуть:

– Несёт в Чёрную дыру.

Впереди виднелся огромный чёрный круг, дыра, в которую обрушивались волны, и всё пропадало в ней. Ничего не было видно из-за темноты. Художника тянуло, вертело, несло туда и сюда. Видно, и в Дыре были свои течения. Затем течения слились. Что-то лопнуло, и Дыра поглотила Художника.

Возвращение

Очнулся он посреди поляны, среди пушистой, высокой травы. Трава была удивительно мягкой и обыкновенной, а не голубой. Начинался рассвет. Небо с востока окрасилось в нежные утренние цвета. Художник видел, что вокруг него обычный, прекрасный и желанный Мир.

Что случилось с ним? Может, он уснул на этой поляне, а волшебная, кукольная Страна приснилась ему? Он, зажмурив глаза, представил себе пограничные холмы, королевский замок, башни Насмешливых Колдунов. Но постепенно кукольная страна затуманилась и исчезла. Может, чары закончились или высохли слёзы в глазах, мешавшие ему, потому что он понял, что никогда больше не увидит эту страну.

В нескольких шагах от него текла река и на берегу лежала байдарка. В ней были вещи и его часы, которые показывали и минуты и дни. По часам было видно, что минула лишь ночь.

Он сел в байдарку и поплыл по реке, надеясь доплыть до островерхого сказочного домика. Но сколько не плыл, домик не появлялся. Может, он показался вчера видением из Страны Грез, а утром грёзы закончились.

Он вернулся в город ровно через три дня, как и обещал. И едва успел. На центральной площади города уже урчали автобусы, в которых рассаживалась детвора.

– Где ты был, бородач? – спросил его Малыш и схватил за руку. – Бежим.

И они побежали. Под карнизом дома вытягивали тонкие шейки беспомощные птенцы. Увидев Малыша, они запищали и раскрыли желтые клювики.

– Я кормлю их с ветки. Посмотри, бородач. Ветка тонкая и выдержит лишь малыша. А сумеешь ты достать, встав на цыпочки?

Художник попробовал. Встал на цыпочки и дал птенцам корм. Он сунул хлебные крошки в открытые клювики, и птенцы благодарно защёлкали ему..

– Бежим, – улыбнулся Малыш. – Где же ты пропадал?

– Долго рассказывать. Я всё нарисую в книжке, – сказал на бегу Художник.

Они едва успели. Малыш уселся в автобусе у окна. Автобус тронулся, и Художник замахал ему вслед.

Вернувшись домой, он тут же принялся рисовать приключения, начиная с полянки желаний и встречи с Маленьким Охотником, который в конце концов получил своего Голубого Бизона и вернулся с принцессой на свой пограничный пост.