Читать онлайн Странное происшествие на Тенистой улице бесплатно
Lindsey Currie
The Peculiar Incident on Shady Street
Перевод с английского В. Владимирова
Оригинальное название:
The Peculiar Incident on Shady Street First Aladdin hardcover edition October 2017 Text Copyright © by Lindsay Currie Published by arrangement with Aladdin, An imprint of Simon & Schuster Children's Publishing Division All rights reserved. No part of this book may be reproduced or transmitted in any form or by any means, electronic or mechanical, including photocopying, recording or by any information storage and retrieval system, without permission in writing from the Publisher.
Jacket designed by Jessica Handelman Author photograph by Alan Klehr ООО «Клевер-Медиа-Групп», 2019
«Странное происшествие на Тенистой улице» – книга, в которой сочетаются леденящие душу приключения, семейная история и крепкая дружба.
Еще вчера Тесса Вудвард жила в солнечной Флориде, а сегодня она отправляется в дождливый Чикаго вместе с семьей. Ее ждет новый город, новая школа и новый дом – странный и пугающий.
Тессе нелегко – она еще не завела новых друзей и скучает по пляжу, океану и лучшей подруге Рейчел. Но больше всего ее тревожит новый дом. В старинных стенах происходят пугающие вещи: гаснет свет, в альбоме Тессы появляются таинственные рисунки, а кукла ее брата плачет настоящими слезами. Чьи шаги слышны на верхних этажах и почему здесь так холодно? Чья рука рисует в ее альбоме? Найти ответ не так просто, но Тесса не одна – ей помогут новые друзья. Именно друзья и семья поддержат ее, будут рядом и помогут раскрыть самые жуткие тайны!
«Вообще я иногда злюсь на них из-за того, что они не похожи на других родителей. Они другие, более сложные, и это нормально. То же самое можно сказать и о моих друзьях.
Эндрю делает вид, что футбол – это его жизнь, но на самом деле его жизнь – это его друзья. Ричи притворяется, что главное для него – набить желудок, а на самом деле главная его черта – это блестящий ум. Нина кажется стеснительной и скромной, но говорит намного больше, чем Рейчел, когда та волнуется. Кэссиди думает, что ей не нужна помощь, а в действительности просто не знает, как о ней попросить. А я? Я поступаю так, будто ненавижу приключения, но втайне просто обожаю их».
Про автора
Линдси Карри – писательница из Чикаго, мама троих детей и хозяйка трех собак. Она обожает кофе, Хэллоуин и волшебный мир Диснея. Ее дебютный роман «Странное происшествие на Тенистой улице» был выпущен в 2017 году и имел огромный успех. На русском языке роман публикуется в серии Middle Grade издательства Clever.
Глава 1
Привет, Рейчел.
Поверить не могу, что меня всё-таки уговорили. Скорее заставили. Мы уже сидим в машине, а за стеклом темно, хоть глаз выколи. Я просила, умоляла их передумать, но мне сказали, что новая папина работа очень важна для него. И что родным нужно всегда поддерживать друг друга, а не вынуждать их отказываться от того, что для них по-настоящему дорого. Очень сомневаюсь, что они слушают хотя бы собственный внутренний голос. Иначе меня не заставили бы бросить Флориду. И тебя. Знаешь, я уже скучаю…
Пока,
Тесса
Капли дождя барабанят по лобовому стеклу нашего древнего мини-вэна, не давая покоя дворникам. Городские огни в моих усталых глазах превращаются в размытые яркие пятна и постепенно тускнеют. Из Форт-Майерса мы уехали в четверг утром. Девятнадцать часов на заднем сиденье с пристёгнутым ремнём, четыре пирожных «Твинки», двадцать одна серия «Симпсонов», потом ещё ночёвка в каком-то душном придорожном отеле. И вот наконец мы здесь… в Чикаго. В городе ветров…
Родители не перестают мне твердить, что именно здесь мы получим от жизни всё, что нужно. Просто мы до сих пор не знали, что на свете существует такое место. Вот поди разберись, что они хотели этим сказать…
– Заметьте, наш дом был построен ещё в конце девятнадцатого века. Поэтому там, наверное, предстоит кое-что переделать, – заявляет папа.
Он произносит это достаточно громко, чтобы слышала я. Но всё же не так громко, чтобы разбудить моего младшего братишку Джона. Мама энергично кивает:
– Знаю, знаю. Небольшой ремонт не помешает. Но новый дом того стоит. Подумать только, сколько там места! И какие высокие потолки! Просто мечта.
Я закатываю глаза. Не знаю. Никакая это не мечта. Но родителей, пожалуй, расстраивать не стоит.
Автомобиль вдруг резко отклоняется в сторону, объезжая что-то на дороге. Я вытягиваю шею, пытаясь рассмотреть. Но вижу перед собой лишь танцующие в темноте тени.
– Что там было?
– Ничего особенного, обыкновенная выбоина. Не волнуйся. Мы уже почти приехали, – отвечает папа успокаивающим тоном. – Как ты там, милая?
Я поднимаю голову, но не могу разглядеть в зеркале заднего обзора выражение его лица.
Впрочем, я даже рада. Если бы я увидела его, то отец, вероятно, показался бы мне возбуждённым и взволнованным. Так всегда бывает, когда он говорит об этом переезде. И о своей новой работе.
Я рассталась с лучшей подругой Рейчел, бросила седьмой класс, а в придачу ещё и свои любимые уроки рисования. Поэтому мне пока не слишком хочется видеть в зеркале этот взгляд…
– Всё хорошо. Немного нервничаю. Мы ведь скоро приедем? – спрашиваю я, когда от капота с грохотом отскакивает очередная ветка. В воздухе неистово кружат мокрые листья. Они прилипают к лобовому стеклу и создают на нём хаотичные узоры.
– Конечно, Тесс. Не переживай, это обычная осенняя гроза, – отвечает папа, ещё сильнее наклоняясь вперёд. – Разве такое сравнишь с ураганами во Флориде? Помнишь, как нас чуть не эвакуировали однажды?
Кивнув, я не произношу ни слова. Верно, нас много раз едва не эвакуировали. Но переезжать на новое место всё-таки не пришлось. Зато там было тепло. Солнце буквально следовало за мной по пятам, согревало плечи и осветляло волосы. За те пару раз, что мы приезжали в Чикаго, когда подыскивали себе подходящее жильё, я быстро поняла, что здесь всё по-другому. И главное, намного прохладнее…
Мама оборачивается, ища меня глазами в темноте. Я беру её за руку, хотя чувствую, что ещё не успокоилась. В глубине души я понимаю, что это не её вина. И вообще ничья. Когда звонят из Чикагского симфонического оркестра и предлагают работу, как тут не согласиться? Ведь мой папа – лучший скрипач во всей Флориде. И его первого пригласили на прослушивание, когда у них появилась вакансия.
Я бросаю взгляд на маленького Джона. Пристёгнутый к детскому креслу, он крепко спит и ничего не слышит. Обеими ручонками он плотно обнимает Рено. Это деревянная кукла чревовещателя, которую Джон везде таскает с собой, не расставаясь с ней ни на минуту. Терпеть не могу, когда этот Рено смотрит на меня. Он буквально сверлит меня взглядом, как будто следит! Глаза-бусинки, одежда как у клоуна и копна приклеенных к деревяшке тёмных волос… тьфу!
Джон слегка морщится и издаёт тихий стон. Я понятия не имею, как он вообще спит с этой чёртовой куклой, да ещё под шум грозы. Хотя в какое-то мгновение мне даже хотелось, чтобы он проснулся. Возможно, если бы он заплакал или его стошнило, папа остановил бы машину. И тогда мы все могли бы немного отдохнуть. И потом неслись бы уже не так быстро. Если бы, если бы…
Папа вздыхает:
– Уже час колесим по городу… Хотя, судя по навигатору, наш дом совсем рядом. Кажется, вон там, за углом. Вроде знакомое местечко, не так ли, Лили?
– Ну, в темноте-то, конечно, разобрать трудно, – отвечает мама. – Но, думаю, что ты прав.
С её губ срывается нервный смех. Для меня мама – самый уверенный и позитивный человек. Но мне кажется, что она, как и я, тоже боится этого переезда. Может, ещё больше, чем я…
Понимаю её. Мне, например, пока трудно представить, как она станет продавать здесь свои картины. И сможет ли вообще это сделать. Здесь ведь нет приморских арт-бутиков и лавок… Не могу представить, чтобы жители Чикаго выкладывали деньги за картины, на которых изображены чайки, черепахи и морские волны.
Автомобиль в очередной раз поворачивает, и мы медленно въезжаем на небольшую улочку с односторонним движением. Вот и нужный нам квартал. Деревья тянутся вдоль невысоких металлических оград. На каждом шагу парковочные знаки. А на углу какая-то навороченная металлическая конструкция в виде гнезда. Для украшения, наверное. Мама говорит, что это произведение искусства. Лично мне кажется, что это жуть какая-то. Искусство должно быть мягким, светлым, ненавязчивым… а не металлическим, бесформенным и острым.
– Приехали, – говорю я, не в силах сдержать разочарование.
За два предыдущих приезда я хорошо запомнила этот квартал и сам дом. Папе с мамой он так запал в душу, что они просто сгорали от нетерпения поскорее здесь поселиться. Мне хотелось выть от тоски, но я всё же улыбнулась. Потому что родители, несмотря на свой оптимизм, всё-таки чувствуют себя виноватыми в том, что приволокли нас с Джоном сюда. Это заметно по взглядам, которые они бросают друг на друга, когда думают, что я не вижу. Я, конечно, буду скучать по родной Флориде, но не хочу их огорчать. «В жизни всё бывает» – так, кажется, пишут на бамперных наклейках.
– Ну наконец-то! – с облегчением вздыхает папа.
Он выруливает на небольшую цементную площадку, которая всё равно считается дорогой, и заглушает двигатель. Фары ещё несколько секунд горят, освещая деревянные двери. Кажется, это въезд в подземный гараж.
Папа поворачивается, втискиваясь между мамой и мной, чтобы можно было поговорить с обеими.
– Вы ведь помните, что сейчас в доме почти пусто. Хотя прежние владельцы кое-что оставили, чтобы как-то облегчить нам переезд. А нашу мебель и всё прочее привезут завтра.
– Ты хочешь сказать, что там остались вещи, которые они просто не захотели забирать? – удивляется мама. – Не так ли, Крис?
В ответ папа подмигивает ей и усмехается. Я вглядываюсь в темноту сквозь моросящий дождь. И спрашиваю себя, что именно могли оставить в доме прежние хозяева. Наверное, мелочь какую-нибудь. Что-то никому не нужное…
Распахнув дверцы машины, мы с мамой несёмся к дому. Отец тем временем вытаскивает Джона вместе с детским креслом. Добежав до крыльца, я слышу истошный визг разбуженного брата. Соседи, наверное, подумают, что к ним на территорию проникло какое-то дикое животное.
Узловатые деревянные колени Рено постукивают, когда папа сквозь завесу дождя семенит к дому. Он усаживает Джона на верхней ступеньке крыльца, затем рукой приглаживает мокрые волосы.
– Ну вот, – говорит он, роясь в кармане.
Надеюсь, он ищет ключи. А то на улице как-то зябко.
– Ну вот, – эхом отдаётся голос мамы, которая берёт заплаканного Джона за руку. А тот сжимает своего Рено, словно спасательный круг. – Вот наконец мы и дома!
Наш новый дом невероятных размеров – целых три этажа. И выглядит он как Форт-Нокс. Такой материал чикагцы называют серым камнем. Забавное название для дома из кирпича и цемента. Провожу пальцем по стене. Какая же она холодная! Я даже вздрагиваю. На родине, во Флориде, кирпичных домов почти не встречалось. Тем более таких серых и мрачных. У нас там были дома ярких цветов – синие, зелёные и даже жёлтые.
Я замечаю одно из окон на втором этаже. Это моя комната. Мама сразу выбрала её во время осмотра дома. И тут же принялась торопливо рассказывать о том, как получше здесь всё обставить и украсить, какие подобрать цвета. Она была уверена, что я буду в восторге. Но тогда это была лишь старая комната с искорёженными деревянными полами и потрескавшейся краской. А сейчас передо мной серая стена и тёмные зияющие окна. Этот дом… он следит за мной. Ждёт не дождётся, чтобы заманить в свои затянутые паутиной углы и скрипучие шкафы…
Глава 2
Я ворочаюсь на грубых простынях, смятых от долгого хранения в коробке. В окно струится свет, и я машинально закрываю глаза руками. Как можно продавать дом без занавесок? Это все равно что продавать пирожное без глазури, так ведь?
Приподнявшись, склоняюсь над краем кровати. И едва не вскрикиваю, когда вижу рядом два своих пастельных мелка. Синий и розовый – два моих самых любимых цвета. Там, где их быть не должно. В другом конце комнаты стоит открытая коробка с мелками. Как эти два мелка оказались здесь, рядом с моей постелью?
Протерев глаза, я поднимаю мелки с пола, смутно припоминая, что накануне вечером пережила какой-то кошмар. Мне показалось, что кто-то выл в прихожей. Или, может быть, кричал. Сейчас я не уверена, но от самой мысли у меня до сих пор в руках покалывает…
– Тесс! – слышу я за дверью голос мамы.
И тут же хватаю мелки, проверяя, целы ли их хрупкие кончики.
– Что?
– Завтрак готов. Вообще надо бы сбегать в продуктовый магазин. Нам, в конце концов, нужно запастись нормальной едой, – хихикнув, говорит она.
В животе у меня как раз заурчало. Мы уже второй день живём на новом месте, но питаемся лишь бутербродами и кексами, которые взяли в дорогу.
– Хорошо. А папа ведь здесь? – отзываюсь я, ступая по холодному деревянному полу к столу, на котором лежит мой альбом для рисования.
Забавно: вся моя одежда ещё в коробках, шкафы, стулья и цветочные горшки не расставлены, картины и зеркала не развешены. Зато распакованы все мои принадлежности для рисования! Но что тут поделаешь, они мне очень нужны.
Дверь слегка приоткрывается, и в проёме появляется голова матери.
– Прости, милая, не хотела кричать. Ведь маленького Джона будить ещё рано.
Я смотрю на часы. Восемь пятнадцать.
– Разве Джон ещё спит? Он ведь у нас обычно встаёт ни свет ни заря!
Мама бросает на меня неодобрительный взгляд. Я в ответ пожимаю плечами. Она терпеть не может эту фразу, хотя мы с папой всегда считали её забавной.
– Мальчик не выспался. Честно говоря, даже не знаю, каким словом назвать его сны… разве что ночными кошмарами. – На мгновение лицо её становится задумчивым. – Такой храбрец для своих четырёх лет. Но переезд, видно, совсем его доконал.
Ночные кошмары. Бедняжка. Как бы он ни раздражал меня своей жуткой куклой, мне не хотелось, чтобы ребёнку снились дурные сны. И тем более кошмары.
– Итак, папа здесь, а Джон ещё в постели. Поняла, – говорю я, продвигаясь ближе к блокноту.
Мама внимательно посмотрела на меня.
– Тесса, завтра ты идёшь в седьмой класс в новой школе. Тебе не кажется, что пора распаковывать вещи? Начать как-то обустраиваться?
Она скрещивает руки на груди. Но мне не хочется обустраиваться. Здесь мрачно. И пахнет как в домах, где живут старики. И в каждом углу паук. Нет уж, спасибо.
– Хорошо, сделаю. Просто для этого мне потребуется несколько дней.
И ещё билет домой. В один конец. Я соскучилась по шуму волн и запаху пропитанного солью воздуха. Я скучаю по ящерицам и песку между пальцами ног. И мне так не хватает Рейчел…
Рейчел… ну это как арахисовое масло для желе. Как сметана для зелёного лука. Как кола к чипсам. Она моя лучшая подруга, а я вынуждена была расстаться с нею. Неправильно, несправедливо! Я нащупываю маленький серебряный медальон на шее. Единственная вещь, которая сейчас соединяет меня с ней. И единственное общее, что у нас есть. Только у Рейчел медальон на чёрном кожаном шнурке и внутри моя фотка, а у меня на цепочке. В остальном всё одинаково.
Мама подходит ко мне и обнимает меня. Она пахнет лавандой. Легонько вздёрнув вверх мой подбородок, она улыбается. Кажется, что даже небольшая родинка в правом углу её рта лукаво подмигивает мне.
– Тебе скоро станет легче, милая. Обещаю. Я специально освобожу здесь место, и ты продолжишь рисовать. Мы ведь художники. Творцы собственной судьбы!
Смахнув волосы с моего лба, она целует меня в голову. Мне бы очень хотелось поверить в это, но как-то не получается. Неужели всё наладится, когда я пойду в новую школу? Или когда заведу новых друзей и начну прокладывать себе путь в пока чужом городе?
Мама отпускает меня, потом на минуту замирает у двери.
– Здесь есть своя прелесть, Тесс, своя красота. Надо лишь отыскать её.
– Постараюсь, – отвечаю я. И говорю так прежде всего потому, что доверяю маме. Мы с ней всегда сходились во взглядах на многие вещи. Наверное, потому, что мы обе художницы. Она видит мир через маленькие морские стекляшки и ракушки, и я люблю её за это.
Дверь с щелчком закрывается. Я хватаю со стула джинсы, которые бросила здесь вечером. Мой альбом приоткрыт, и я вдруг застываю на месте, заметив странное пятно в верхнем левом углу листа. Пятно серовато-чёрное. Как будто я начала что-то рисовать, а затем провела по этому месту подушечкой большого пальца.
– Что такое… – начинаю я, склоняясь над страницей.
Вчера вечером я ничего не рисовала. Я так устала таскать коробки в этом огромном доме, что сразу рухнула в постель. Внимательно рассматриваю пятно. Оно маленькое и похоже на перевёрнутую букву L. Приподняв альбом и встряхнув, я наблюдаю, как пятно превращается в пыль и исчезает в воздухе. Там, конечно, останется тёмный след, но я потом просто заштрихую его. Что-то в этом знаке всё-таки беспокоит меня. Что-то здесь не так.
Закрывая альбом, выдвигаю ящик стола и кладу его туда. Родители купили этот стол специально для моих занятий. Его ящик намного больше, чем у других столов. Он глубокий, в него можно поместить несколько коробок с мелками.
До меня доносятся звуки отцовской скрипки, и мне трудно сдержать улыбку. Пусть именно эта скрипка притащила нас сюда и разрушила все мои мечты, я по-прежнему обожаю её звучание. Оно напоминает мне о летних закатах, о морском окуне на гриле и о холодном чае со льдом.
Музыка напоминает мне о доме…
Глава 3
Говорят, первый шаг в работе с пастелью – нарисовать непрерывный контур. На самом деле это непросто. Провести первую линию немного страшновато. Лежащий перед тобой лист бумаги… он поначалу такой недружелюбный, такой белый и пустой. Очень трудно сделать этот первый штрих. Притом не важно, светлый или тёмный, потому что всё равно боишься испортить.
Я бы замучилась рисовать ту перевёрнутую букву L. И уж точно не забыла бы, если бы нарисовала сама. Но ведь я точно помню, что пока даже не выбрала себе тему для очередного рисунка…
Включаю свет в ванной и хмурюсь. Я уже и так на пределе из-за таинственной метки, которую обнаружила утром в своём альбоме. Мысль пойти в ванную и умыться отнюдь не вдохновляет. И вообще здесь ещё темнее и мрачнее, чем вчера, когда я чистила зубы. Она стала ещё более жуткой. Пол покрывает тусклая чёрно-белая плитка. Старая ванна с потрескавшейся эмалью и отбитыми краями стоит в углу на четырёх ножках. Здесь всего одна раковина, а не двойная, как во Флориде. И в ней тёмно-коричневый след от ржавой воды. Когда здесь в последний раз делали уборку?
– Фу, – раздражённо бормочу я, пытаясь отыскать полотенце.
Но удача, как всегда в последнее время, не на моей стороне. Полотенца, наверное, ещё не распакованы, и я вынуждена вытирать лицо краем рубашки. Древняя ванна. Запущенная раковина. Никаких занавесок. Никаких полотенец. Я будто попала в одно из реалити-шоу, где участники оказываются в чрезвычайных обстоятельствах. В сегодняшней серии Тесса Вудвард пытается выжить в мерзкой ванной!
Повернув кран, я набираю в руки воду и умываю лицо. Делаю это осторожно, чтобы не касаться волосами раковины и тем более ржавых следов. Смахнув капли ладонью, поднимаю голову и смотрю в зеркало. Щёки слегка раскраснелись. Вроде проснулась… Всё же лучше, чем было.
Уже поворачиваюсь и собираюсь спуститься вниз, как вдруг круглые лампочки над туалетным столиком начинают гудеть. А потом мерцают по очереди. Странно. Отец, конечно, упоминал об оставленной мебели и о течи под раковиной, которую надо поскорее устранить. Но не припомню, чтобы он говорил о каких-то проблемах с электричеством…
Глубокий треск эхом отдаётся от голых стен, и мои руки тут же покрываются мурашками. В считаные секунды непонятный страх заполняет всё вокруг. Как будто просачивается через невидимую трещину. Я оглядываюсь, чтобы понять, что происходит. Но тут же замираю, когда все четыре лампочки тускнеют, оставляя меня в полумраке.
Ох… это для меня сигнал. И ещё стимул. Я бросаюсь к двери, хватаюсь за ручку, дёргаю её… Но ничего не происходит. Она не поддаётся. Когда я внимательно рассматриваю металлическую накладку вокруг ручки, то невольно вздрагиваю. Никакой защёлки нет. Почему тогда ручка не поворачивается?
– Мама! – кричу я через дверь. И задыхаюсь, когда лампочки гаснут.
Становится совсем темно. Я едва различаю собственную руку. Потом начинаю колотить по двери, царапать её. Но всё без толку. Потрескивание усиливается, от него гудит в ушах.
– Мама!
Наконец я сползаю на пол и затыкаю уши. Звук невыносимо громкий. Кажется, он просачивается сквозь кожу и проникает внутрь. Я моргаю в темноте, но ничего не вижу. И не уверена, хочу ли я сейчас что-нибудь увидеть…
В этот момент острая боль пронзает мне рёбра. Вскрикнув, я отскакиваю от двери в противоположный угол ванной. Что бы ни устроило мне ловушку в ванной, теперь оно перешло в нападение. Но тут вспыхивает свет, и я вижу лицо мамы. Её губы шевелятся, но я почему-то ничего не слышу. Один только треск. Мама склоняется надо мной и мягко убирает руки от моих ушей. Шум прекращается.
– Тесса, милая, что с тобой? – спрашивает она, привлекая меня к себе. Я чувствую, как её руки обнимают меня, и кладу голову ей на грудь. А потом сама себе говорю: «Успокойся и становись взрослее». – Я, случайно, не ушибла тебя, когда открывала дверь?
– Огни, – бормочу я в ответ. – Начали мерцать, а потом этот жуткий треск…
– Огни? – удивляется мама. Потом, сообразив, указывает на лампочки над раковиной.
Я киваю:
– Да, они почти погасли. Все четыре! Я услышала шум. Как будто какое-то шипение или треск. – Я смотрю вокруг, разглядываю стены. Но вижу лишь облупившуюся краску невыразительного цвета. Никаких отверстий, через которые сюда могли пробираться неведомые трескучие существа. – Не знаю, отчего возник этот мерзкий звук…
Нахмурившись, мама встаёт. Она внимательно разглядывает выключатель, потом смотрит на меня. Протягивая руку, она помогает мне подняться.
– Я, конечно, не специалист по старым домам, но думаю, случившееся объясняется довольно просто.
Я с любопытством наклоняюсь к ней поближе:
– И что же это?
Она жестом указывает на выключатель.
– Посмотри, как работает этот выключатель. Непонятно: то ли он включён, то ли выключен.
Держу пари, что во многих викторианских домах барахлит проводка. И возможно, именно это и вызвало мерцание лампочек.
Я осматриваю выключатель. Он и в самом деле замер в каком-то промежуточном положении.
– Выходит, я чуть не устроила пожар? Треск и в самом деле был очень громкий.
Мама усмехается, и её смех согревает мне сердце.
– Ну не думаю. До этого дело бы не дошло. Просто ты немного испугалась, вот и всё.
Отдышавшись, пробую улыбнуться. Я знаю, что вряд ли получится, но что мне остаётся? Собираюсь выйти из ванной, как вдруг вспоминаю про дверную ручку. А это тогда что? Неполадки с проводкой тут явно ни при чём. Неужели двери в доме такие старые, что всё время заедают?
– Да, и дверь, похоже, заклинила. Вот почему я позвала тебя.
Мама выглядит смущённой. Её яркие глаза на мгновение застывают на мне. А потом она пожимает плечами:
– Знаешь, я не слышала, как ты окликнула меня. Честно говоря, я оказалась здесь совершенно случайно. Зашла почистить зубы.
Она поднимает левую руку, показывая мне свою косметичку.
– Ты ничего не слышала? – ошеломлённо спрашиваю я. – Ни тот жуткий треск, ни мой крик? Ничего?
Мама качает головой:
– Прости, солнышко. Агент по недвижимости сказал, что сейчас больше никто не строит такие дома. Слишком дорого. Ведь они сделаны из очень качественных материалов, – говорит мне мама и в подтверждение барабанит пальцами по двери. – Слышишь? Она из цельного дерева. Не полая, как делают сейчас. Здесь всё намного толще и прочнее, чем в современных постройках.
Напомните мне, что если я когда-нибудь соберусь упасть, стукнуться головой или потерять сознание, то должна сделать это в комнате с открытой дверью. Вот так-то. Повернувшись, я оказываюсь перед зеркалом. Весь былой румянец на моём лице сошёл на нет, оставив лишь пепельно-серую маску.
– С тобой всё в порядке? – спрашивает мама и кладёт мне руки на плечи.
Кивая, я пытаюсь забыть о недавних страхах. Всё будет хорошо. Если уж я пережила такую долгую поездку и первый день на новом месте, то смогу пережить и эту жуткую старую ванную.
Глава 4
Когда я спускаюсь по скрипучей лестнице на кухню, ноги ещё плохо меня слушаются. Не самое удачное начало второго дня на новом месте. Какая-то доисторическая, покрытая пылью мебель. Странные звуки ночью, а теперь ещё и взбесившаяся электропроводка. Этот дом начинает всерьёз беспокоить меня…
Я останавливаюсь, чтобы осмотреть картину на стене, доставшуюся нам от предыдущего владельца. Она не очень большая – наверное, размером с экран обычного ноутбука. Судя по трещинам, написана масляными красками. И держится на обыкновенном гвозде, вбитом в стену.
«Почему они не забрали её с собой?» – спрашиваю про себя и наклоняюсь поближе. Мама иногда оставляет свои творения, желая, видимо, удивить того, у кого иначе не хватило бы денег на такую роскошь. Но я так не делаю. Мне не хочется, чтобы кто-нибудь видел мои рисунки. Так, по крайней мере, было до сих пор.
Я пытаюсь разглядеть картину в тусклом свете нависающей над головой лампочки. На холсте изображены цветы и стебли с усиками, обвивающие высокий каменный забор. Сначала, когда видишь перед собой только стену и ярко-красные лепестки, становится жутковато. Но в то же время это красиво. Хороший контраст, как сказала бы моя учительница рисования.
С трудом сглотнув, я мысленно заставляю себя не думать о своей учительнице рисования Джейн. Она невысокого роста, белокурая, с пронзительным голосом. У неё великолепная техника пастельного рисунка. У меня сдавливает горло, я готова вот-вот расплакаться. Но качаю головой, надеясь, что воспоминания не будут долго меня мучить. По крайней мере, они не должны причинить мне столько боли…
– Доброе утро! – говорит папа, аккуратно откладывая скрипку, когда я захожу на кухню. Джон уже не спит и с усмешкой поглядывает на меня. С его подбородка стекают капли сиропа, а вокруг стола разбросана дюжина коробочек из «Макдоналдса». – Как ты, выспалась?
– A-а… Ну да. Наверное. Правда, снились какие-то дурацкие сны.
– Мне тоже, – хмуро вставляет Джон. – В прихожей были призраки.
Я едва сдерживаю смех. Благодаря весьма вольному воспитанию Джону сходит с рук куда больше, чем любому другому четырёхлетнему сорванцу. Включая просмотр всех мерзких шоу об охоте за призраками на канале «Путешествия». Папа говорит, что Джон во многом следует зову сердца. Мама считает, что в нём бушует дух свободы. Я же говорю, что это просто самый ненормальный, озорной мальчишка.
– Там были призраки! – не унимается Джон, запихивая в рот ещё один кусок блина.
– Ладно, ладно. Достаточно, Джон. Давайте всё же сосредоточимся сегодня на чём-то приятном, – говорит папа, усаживая Джона к себе на колени. – Мы ведь в новом городе, здесь так красиво!
Я перехватываю его пристальный взгляд, направленный в сторону окна. Сама я не вижу там ничего, кроме облаков на небе. И они все серые, как наш дом.
– Итак, наше первое воскресенье в большом городе. Как только мы здесь обживёмся, то возобновим наши воскресные семейные дни. Но сейчас у нас с мамой скопилась целая кипа бланков, которые надо непременно заполнить. И ещё нужно позвонить в кучу разных компаний. Итак… Что будем делать? – спрашивает папа, и лицо его расплывается в широкой улыбке.
У него на подбородке щетина, мешки под глазами, но в целом он выглядит счастливым. Я пожимаю плечами. Не хочется его расстраивать. Мой папа просто замечательный, и я знаю, как тяжело ему всё это досталось. И маме, кстати, тоже. Но именно сейчас, кажется, нет ничего лучше, чем заползти обратно в постель, натянуть на голову одеяло и сделать вид, что мы никуда не уезжали и ничего такого со мной не произошло.
– Ну же, Тесс. Чикаго просто пропитан историей. И здесь полно отличных мест для рисования. – Папа замолкает и оглядывается на стойку. Там стоит старая банка Мейсона с отвинчивающейся крышкой. Я с ужасом наблюдаю, как он быстро пересекает комнату, хватает её и приносит мне. С гулким стуком он ставит её на стол, а я смотрю на свёрнутые бумажные квадратики внутри. И ёжусь от страха.
Банка приключений. Родители придумали это два года назад. Они вкратце описывают будущие приключения на небольших листочках бумаги и бросают их в банку, затем ждут удобного момента, чтобы подсунуть это Джону или мне. Обычно мне.
– У меня сейчас нет особого желания использовать банку приключений, папа, – бормочу я.
– Ерунда! – смеётся папа, когда поднимает банку и встряхивает её, чтобы перемешать бумажки. – Она стала катализатором многих интересных затей! Помнишь, как мы с её помощью решили на выходные отправиться на Флорида-Кис?
О, я-то хорошо помню.
– Да, в те выходные я пропустила вечеринку с ночёвкой в гостях. А всё потому, что кто-то забыл заглянуть в календарь и проверить расписание мероприятий.
Папа фыркает:
– Эти вечеринки устраивают каждые выходные, Тесса, а вот шанс увидеть что-нибудь новенькое выпадает не так часто. И Джонни тоже было интересно. Только вспомни, сколько всего удивительного мы там встретили! А всё потому, что не сидели сложа руки, говоря: «Ну да, хорошее местечко, выберемся туда как-нибудь». Так поступает большинство людей, которые никуда не ездят. А мы просто взяли и поехали. – С этими словами он подталкивает банку ко мне.
Затаив дыхание, я беру её в руки и начинаю отвинчивать крышку. Я знаю, что родители пытаются сделать нас с Джоном так называемыми учениками мира и что я должна это ценить. Но случаются дни, когда просто хочется посидеть на диване и отключиться, побыть одной. Видимо, сегодня не такой день.
Поёжившись, я вытаскиваю клочок бумаги. Я действительно надеялась, что мама придумала… как обрести душевный покой, ну или что-нибудь в таком роде. По крайней мере, это помогло бы мне некоторое время побыть наедине с собой. Но сейчас, видимо, на это рассчитывать не приходится…
– Исследовать неизвестное, – говорю я, комкая бумажку и швыряя её на стол.
Папино лицо сияет так, как будто он выиграл в лотерею.
– Замечательно! Здесь просто масса возможностей! Подумай только, ведь сам переезд в Чикаго уже само по себе приключение!
– Предпочла бы остаться во Флориде. И могла бы сейчас нежиться на пляже.
Я смотрю в окно, и мой взгляд останавливается на сером небе. Папино лицо вытягивается и немного мрачнеет.
– Эй, я знаю, что первые несколько дней получатся довольно сумбурными. И для тебя, и для нас с мамой. Но ты лучше думай так: «Я не увижу этот мир и все те замечательные вещи, которые он может мне предложить, если оставлю свои глаза закрытыми».
Мои глаза широко открыты, и, наверное, в этом-то как раз и проблема.
– Помнишь место, о котором рассказывал агент по недвижимости? Северный пруд, кажется? Ты могла бы исследовать его для начала!
Я смотрю на папу так, как будто у него три глаза.
– Папа, я даже толком не понимаю, где нахожусь! Я даже не знаю, как называется наша улица. Как мне вообще добраться до Северного пруда!
– Вообще-то Чикаго, как и другие города, нанесён на карты. Если ты знаешь координаты места назначения, то доберёшься туда без особого труда.
Я кривлю губы, стараясь удержаться от спора. Не в кайф мне блуждать по странному району в одиночку. Мне не страшно. Просто не хочется. Пока не хочется.
– На Тенистой, – добавляет папа, накалывая на вилку кусочек колбасы и отправляя себе в рот. Потом берёт со стола салфетку и вытирает уголки губ.
– Что?
– Я говорю, что мы живём на Тенистой улице. До пруда отсюда всего несколько кварталов. Я бы не предложил этот вариант, если бы он таил в себе какую-то опасность. Ты же знаешь. С тобой ничего не случится, радость моя.
Меня разрывает от смеха:
– На Тенистой? Наша улица называется Тенистой?
Брови папы ползут вверх, он, видимо, смущён.
– Да. А что?
Качая головой, я натягиваю свитер.
– Да нет, ничего. Ну просто… Не знаю… нелепо как-то. Дома здесь почти все серые, арт-объект на углу похож на средневековый станок для пыток. Да и вообще, с тех пор как мы сюда приехали, всё время льёт дождь!
Папа вытирает каплю сиропа с барной стойки. Когда он поворачивается ко мне, я вижу на его лице улыбку.
– Вот оно что! Теперь понимаю. То есть тебе такое название улицы кажется смешным и нелогичным. Ну что ж, госпожа Вудвард, я думаю, возможно, вы представляете себе всё в неправильном свете. Мне, например, название «Тенистая» сразу напоминает гамак под пальмой, на котором я нежусь и слушаю кантри в исполнении Джимми Баффетта.
Мне же название «Тенистая» всё ещё напоминает книги ужасов Р. Л. Стайна или что-нибудь в этом роде. Но, может быть, папа и прав. Возможно, я просто не даю нашему новому месту ни единого шанса мне понравиться.
– Вполне справедливо. Но только в ваших сегодняшних планах по поводу меня вы кое-чего не учли. На улице холодно.
– Привидения были холодные, – перебивает меня Джон, и папа бросает на него сердитый взгляд. Маленький Джон морщит лоб. – Они были! Точно! Честное слово! Я лежал в постели, когда они всё вокруг заморозили!
Отец ерошит себе волосы и вновь переключает внимание на меня, но на душе у меня уже неспокойно. У меня из головы не выходят слова Джона о том, что привидения были холодными.
И вдруг вспомнила! Ночью меня разбудил крик. Или плач. Притом достаточно долгий, чтобы понять, что пальцы моих ног торчат из-под какого-то небольшого стёганого одеяла. Мне пришлось им накрыться, потому что моё ещё не было распаковано. Так вот, пальцы были холодными как лёд! И всё вокруг тоже стало холодным. Я присела, чтобы получше укрыться, и почти уверена, что видела пар от собственного дыхания! Бессмыслица какая-то.
– Папа, ты думаешь, здесь что-то не так с… гм… ну, в общем, с отоплением? Во Флориде нам ведь никогда не приходилось обогревать дом…
Нам не требовались большие металлические конструкции, как здесь.
– Радиаторы, что ли? Да нет, я думаю, что они работают нормально и с ними всё в порядке. Кроме того, сейчас не так уж и холодно. – Он смотрит на свой мобильник. – Да-да, Тесса. Вероятно, тебе кажется, что здесь прохладно, ведь мы так привыкли к теплу в Форт-Майерсе.
Внимательно прислушиваясь, я улавливаю низкое шипение, доносящееся из той штуки в углу. Радиатор. Становится теплее. Значит, папа, видимо, всё-таки прав.
– А что касается призраков, то, думаю, у нашего малыша просто невероятное воображение. Видимо, когда-нибудь он станет прекрасным художником или даже писателем-фантастом. – С этими словами папа крепко обнимает Джона, и оба смеются.
Я выглядываю из окна, немного успокаивая себя тем, что папа и Джон вполне счастливы. Почему бы и нет? Папа получил работу, о которой мечтал, а Джон… он ведь просто ребёнок. Не так уж трудно оставить всё, когда ты только пошёл в детский сад. Когда я сама ходила в детский сад, целью моей жизни было научиться считать до ста.
Папа щёлкает пальцами, отвлекая моё внимание от проплывающей по небу группы облаков.
– Вперёд! Наслаждайтесь запахом опавшей листвы и горящих каминов! Наслаждайтесь октябрём! Не успеете оглянуться, как наступит ноябрь. А о зимах на Среднем Западе я слышал удивительные вещи.
Конечно, слышал. И все слышали. В прошлом году мой преподаватель естественных наук сказал, что однажды в районе Чикаго пронёсся полярный вихрь, погубивший большую часть рыб во всех прудах, озёрах и реках в радиусе пятисот миль вокруг. А что сделала моя семья? Не придумала ничего лучше, как приехать именно сюда!
– Послушайте, мама скоро вернётся, а мне нужно на некоторое время съездить в Филармонический центр. Может, составите мне компанию? Посмотрите мой новый офис?
Слово «офис» он произносит с улыбкой, и я чувствую его радость. Я понимаю, что он взволнован, и, наверное, разделяю с ним это волнение.
И всё-таки мне по-прежнему не очень весело. Мне пока не хочется в Филармонический центр, потому что именно сейчас я ненавижу его. Что-то бормоча, Джон поворачивает голову Рено в моём направлении. Тёмные линии по бокам подбородка Рено – это просто разрезы, благодаря которым рот открывается и закрывается. Но издалека они похожи на следы крови. Венозной крови. Я с содроганием наблюдаю, как прямоугольные челюсти-деревяшки громко щёлкают, словно что-то произносят…
– Хочешь поиграть, Тесс?
Когда я слышу тонкий голосок Джона и вижу, как синхронно с ним двигаются челюсти Рено, мне становится не по себе. Я вскакиваю со стула и мчусь к двери. Я чувствую, что Рено всю дорогу наблюдает за мной, и по спине пробегает холодок. Я не могу ничего сказать Джону, потому что не хочу обидеть брата. Но мне кажется, дело не в уродстве Рено… Просто… я слегка побаиваюсь его. Папа нашёл Рено на дворовой распродаже в Форт-Майерсе и купил всего за пять долларов. За такую мерзость – просто грабёж. Это скорее экспонат для какого-нибудь мрачного музея, но не для нашего дома.
– Нет уж, спасибо. Думаю, что всё-таки послушаюсь твоего совета и выберусь из дома на некоторое время.
Ненадолго и недалеко. Эту фразу я произношу про себя. Впрочем, папа не станет возражать, если я прыгну в автобус и укачу в другой город.
Глава 5
Привет, Рейчел.
В Чикаго скучно и паршиво, и мне очень тебя не хватает. Здесь холодно и всё время моросит дождь. Ты уже пошла в школу? У меня завтра первый урок. Не знаю даже, как пойду туда без тебя. Я по-прежнему ношу медальон. Напиши мне поскорее!
С любовью,
твоя Тесса.
Р. S. Домашнего телефона у нас нет, но скоро проведут интернет. И тогда я наконец смогу общаться с тобой по электронке.
Письмо Рейчел и пастельные мелки я кладу в рюкзак и делаю первые шаги по Тенистой улице. Я понимаю, что мне нужно разложить свои вещи. И сейчас я бы так и сделала. Но я хорошо знаю папу. Он не успокоится, пока я и в самом деле не исследую что-нибудь, даже если это просто какой-нибудь парк в нашем новом суматошном районе.
Северный пруд расположен к юго-востоку от дома. Папа показал мне его на карте. У меня есть компас – родители купили мне его два года назад, когда мы отдыхали в кемпинге. Природа, компас… Всё хорошо… если только не заблудишься или не попадёшь под ливень. Маме не нравится всё время зависеть от прогноза погоды. Она говорит, что можно высунуть руку из окна и лично убедиться, холодно там или жарко. И идёт ли дождь. Может, и так, но наличие смартфона всё-таки сильно облегчает жизнь. Если бы я могла использовать навигатор, чтобы добраться до водоёма, то мой телефон просто указывал бы мне, в каком направлении двигаться и где повернуть. Я оказалась бы на месте в мгновение ока! А вместо этого нужно изрядно попотеть, чтобы добраться до цели. Мне придётся бродить по окрестностям, поглядывая на крошечный пластмассовый циферблат со стрелкой, чтобы не заблудиться.
Порыв ветра заставляет меня остановиться и поправить свитер. Я опускаю глаза, чтобы убедиться, что стрелка компаса сохраняет положение между S и Е. Воздух пахнет какой-то смесью хотдогов и сырости ванных комнат.
– Коллектор, – уверенно сказал папа, когда мы впервые ощутили этот запах, разгружая грузовик с коробками. – В канализационной системе Чикаго осталось много старых керамических труб. Они довольно хрупкие. Непрерывное строительство время от времени вызывает протечки.
– Коллектор? – переспросила я, наморщив нос. – Откуда ты знаешь?
Мама вытерла бусинку пота со лба и вздохнула:
– Мы с отцом провели целое расследование, прежде решиться перевезти вас сюда. Но поверь, парочка странных запахов не помешает нам реализовать мечту твоего отца.
Это меня взволновало, хотя я и не подала виду. А как же тогда я и мои мечты? Как насчёт арт-клуба, в который я планировала ходить? Как насчёт школы танцев, которую мы с Рейчел собирались посещать вместе? Что-то впереди вдруг отвлекает меня от нахлынувших воспоминаний. Какой-то просвет, группа деревьев, настолько красивых, что у меня даже захватывает дух. Ярко-оранжевая и красная листва кажется неземной, словно это деревья с другой планеты. Я продолжаю идти вперёд, воздух становится чище, свежее и слаще, он пахнет как новый лист из моего альбома для рисования. Лично мне очень нравится.
Пройдя ещё одну улицу, я оказываюсь перед красивым сквером. Никаких зданий. Никаких автомобильных гудков и выхлопных газов. Никаких уродливых «украшений» на тротуаре. Просто цветы. Оранжевые, красные. А вдоль пешеходных дорожек деревья с ярко-жёлтой листвой. Я никогда не была осенью на Среднем Западе, хотя видела это время года на картинах и фотографиях. Невероятные осенние краски с лихвой компенсируют здешний холод.
Внезапно к моим ногам подкатывается футбольный мяч. Мальчик примерно моего возраста резко останавливается рядом, едва не сбив меня с ног. Он смахивает прядь светлых волос со лба и улыбается:
– Прости. Это я упустил. – Футболка с длинными рукавами и шорты испачканы землёй и травой. На загорелой коже тоже видно несколько пятен. Если бы не характерный гнусавый акцент, он вполне мог бы сойти за жителя Флориды.
Пожав плечами, я беру мяч и бросаю ему:
– Пустяки, держи!
Он ловит мяч руками и оглядывает меня с головы до ног:
– Что, заблудилась?
Качая головой, я пробую улыбнуться:
– Нет. Просто мы недавно переехали. И я пытаюсь отыскать Северный пруд.
Глаза мальчика загораются, и я замечаю, какие они голубые. Как океан.
– Ты почти нашла его. Вон там. – Он указывает вправо, где свет отражается от чего-то… по-видимому, от воды. – Откуда ты приехала?
Эти слова болью отдаются у меня внутри. Мне не хочется говорить о Флориде. Не хочется даже думать.
– Издалека. Чтобы добраться сюда, нам потребовалось девятнадцать часов. – Это всё, что я могу ему сейчас сказать.
– Девятнадцать часов, – задумчиво повторяет мальчик. Он даже почёсывает подбородок, как будто это помогает ему в размышлениях. – Что-то очень похожее на Бостон или Нью-Мексико.
Я качаю головой, и моих губ касается едва заметная улыбка:
– Нет и нет.
– Юта? Колорадо? Южная Дакота!
Я смеюсь. Он перечисляет штаты так быстро, я едва успеваю следить за ним.
– Прости, не угадал.
И вдруг он словно нажимает на воображаемую кнопку, глаза его вспыхивают:
– Флорида. Мой окончательный ответ – Флорида.
Ну хорошо, он угадал. И внезапно игра перестаёт быть забавной.
– Да. Форт-Майерс, Флорида, – почти выдыхаю я, напоминая себе, что это не его вина. Он ведь не знал, что его догадка может так сильно меня огорчить.
Мальчик усмехается и делает вид, что похлопывает себя по спине. Затем вытягивает шею, чтобы получше приглядеться ко мне.
– То есть вы недавно переехали и ты уже бросила своих родителей?
– Как это «бросила»? Да нет… Они там заняты распаковкой вещей. Просто надо было… В общем, они захотели, чтобы я немного прогулялась и подышала свежим воздухом.
– Ага. То есть ты из тех детей, которые находятся на свободном выгуле? Ха! – Он выжидающе поглядывает на меня, и края его губ изгибаются в улыбке.
Дети на свободном выгуле? Что-то новенькое! Я изо всех сил пытаюсь понять, что это такое. Дома, во Флориде, у нас были спортсмены, зубрилы, геймеры, ботаны, бездельники, хулиганы… Но я никогда не слышала о ребёнке на свободном выгуле. Такой «термин» вызывает подозрительные ассоциации. Выходит, обыкновенный семиклассник уподобляется домашнему скоту?
– Ну да, это целое движение за то, чтобы позволять детям стать самостоятельными и независимыми. И всё такое. Это довольно странно, но в то же время круто. Думаю, мои родители из тех, кто наполовину разделяет такое мнение. – Он громко смеётся. – Наполовину за свободный выгул, наполовину за то, чтобы их дети всё-таки были под присмотром взрослых.
Хихикнув, я искоса смотрю на него. Этот парень довольно забавный. Пожимая плечами, я указательным пальцем нащупываю под свитером ключ от дома.
– Думаю, я на сто процентов на свободном выгуле. Моих папу и маму, кажется, не волнуют многие вещи, о которых переживает большинство других родителей.
Я хочу прекратить этот разговор, мысленно напоминая себе о том, что выдавать семейные тайны – непростительная ошибка. Если я не буду себя контролировать, то наверняка разболтаю ему и про банку приключений.
– Ладно, мне пора. Желаю хорошей игры, – добавляю я, поворачиваясь, чтобы уйти.
– Меня зовут Эндрю. Эндрю Мартин, – говорит мальчик мне вслед. Он направляется к товарищу, с которым только что играл в футбол. Но то и дело поглядывает на меня. – Удачи тебе в Чикаго… гм…
Я глубоко вздыхаю. Родителям очень хотелось, чтобы на новом месте я непременно завела себе друзей. Даже если я никогда не увижу больше этого мальчика, он произвёл на меня приятное впечатление. А я на него?
– Тесса. Меня зовут Тесса.
Глава 6
Оказывается, Северный пруд довольно красив: причалы, заросли камышей, красивые лужайки и даже черепахи! Это совсем не то, что я себе представляла. Я провела там всего десять минут, а ко мне подплыли уже два утиных семейства!
Присев на корточки на самом краю причала, я вдыхаю запах воды и пытаюсь убедить себя, что снова нежусь на тёплом прибрежном песке. Я представляю, что в руках у меня бокал с лимонадом, а вокруг разбросаны пастельные мелки. Я бы могла в это поверить… если бы моё тело сейчас не было покрыто гусиной кожей!..
Потрогав застёжки на рюкзаке, я размышляю о том, не стоит ли сейчас порисовать. Я уже обнаружила здесь с десяток разных сюжетов, которые хотела бы перенести на бумагу. И поскольку домой меня скоро не ждут, то вполне могла бы попробовать. Тёмные стволы и ветки деревьев с яркой, разноцветной листвой. Даже плеск воды о сваи под причалом – это тоже здорово! Я и не представляла, что такое место находится совсем недалеко от дома. Просто чудеса!
Я открываю альбом. Передо мной чистый лист. Когда я думаю о первой линии, которую нужно провести, рука моя дрожит. Первая линия… она всегда определяет, часто ли придётся брать в руки ластик. Внизу плавает целая группа кувшинок. Лучшего объекта и не придумаешь. Круглые листья насыщенного зелёного цвета с лёгким оттенком коричневого по краям. Беру цветной карандаш – специальный, фирмы «Призмаколор», – который я использую лишь для контуров. И осторожно вывожу первый из пяти маленьких кругов. Медленно. Но уверенно.
Я уже вот-вот закончу последний круг, как что-то холодное и влажное падает мне на нос. Я вытираю нос ладонью и смотрю на небо. Ну вот на тебе! Снова дождь. А я в четырёх кварталах от дома и вдобавок без зонтика! Здесь что же, без дождя никак? Держа лист на расстоянии вытянутой руки, я рассматриваю только что нарисованные круги. Они вполне получились. И соответствуют по форме листьям, которые сейчас плавают внизу передо мной. Хоть что-то для начала.
Я осторожно, чтобы не помять, кладу в рюкзак альбом и прочие вещи. Вот ещё одна причина, по которой родителям уже пора разрешить мне иметь собственный сотовый телефон. Я могла бы сделать снимок этого места, чтобы потом не рисовать исключительно по памяти.
Перепрыгивая через холодные лужи, я бегу в ту сторону, где, как мне кажется, проходит наша Тенистая улица. Очень быстро мои кроссовки пропитываются влагой и пальцы ног немеют от холода. К чёрту холод! Мне нужно следить за компасом. Если я шла на юго-восток, то обратно должна идти на северо-запад… Ведь так?
К тому времени, когда в поле зрения оказывается мой дом, вся одежда уже промокла насквозь. Настроения никакого. Я очень боюсь, что мой новый рисунок тоже намок. Наверное, не только он, но и весь альбом. Я долго вожусь с ключом, который дал мне папа. Наконец входная дверь распахивается, и я оказываюсь в тёплой гостиной. Мама, склонившаяся над очередной коробкой с вещами, выпрямляется, и её лицо искажается.
– Тесса?! Что с тобой произошло?
– Ничего. Просто попала под дождь, – отвечаю я, смахивая капли воды со лба.
– Теперь вижу. Но я-то думала, что ты у себя наверху распаковываешь вещи. – Мамино лицо излучает крайнее беспокойство и, кажется, сильно побледнело. – Выходит… ты так и не поднялась к себе наверх?
Я качаю головой. Её взгляд пугает меня. Я опускаю сумку на пол.
– Папа сказал, что мне нужно пойти обследовать окрестности. И посоветовал Северный пруд.
Я говорю так для того, чтобы она поняла, что мне дали официальное разрешение уйти из дому. Не то чтобы я нуждалась в таком разрешении. Банка приключений никого не ждёт…
Мама качает головой. Её взгляд перемещается к лестнице, ведущей в мою комнату, затем снова возвращается ко мне. Если бы я не знала свою маму, то подумала бы, что она напугана. Но это не так….
– Мама? – спрашиваю я. – С тобой всё в порядке?
Она кивает в ответ, и её бледное лицо озаряет слабая улыбка.
– Всё хорошо. Я уверена, что всё хорошо. Скорее всего, это ветер или, может, ветка от дерева…
– Ты что-то услышала? Какой-то звук наверху?
Я снова чувствую, как шевелятся волоски на руках, а по спине пробегает холодок. Я не забыла о том, что говорил Джон: вчера вечером в прихожей были привидения. И уж точно не забыла о пятне в альбоме. О пятне, которое появилось там неизвестно откуда.
Мама пытается обнять Джона, но тот извивается, пока она не отпускает его, а потом вдруг хватает Рено.
– Сюда, приятель. Идём-ка наверх и посмотрим, всё ли в порядке в комнате Тессы!
Значит, шум доносился из моей комнаты?
– О-о кей, – шепелявит Рено.
Джон подскакивает ко мне со своей куклой, а я шарахаюсь прочь, боясь дотронуться до жуткого деревянного туловища…
На лестнице все ещё темновато, и мама начинает ворчать:
– Проклятые лампочки… у них маленькая мощность. Ладно, позже мы разберёмся со светом.
Пока мы поднимаемся наверх, я снова разглядываю картину на стене. Сейчас она выглядит как-то темнее и мрачнее, чем раньше. Лепестки на цветах кажутся почти… поникшими. Странно. Я ведь отчётливо помню яркие красные цветки, а не тёмные и сморщенные.
Такое же чувство возникло у меня и при виде того непонятного пятна в альбоме. Что-то в этой картине не то, но вот только никак не могу понять, что именно. Как может она сейчас так отличаться от той, которая запомнилась мне всего несколько часов назад?
– Тесса, поторопись. У меня ещё много дел, милая.
– Конечно. Прости.
Я догоняю их наверху, хватая ртом холодный воздух.
– Привидения! – вдруг кричит Джон.
Мама вздрагивает и подскакивает от его пронзительного крика.
– Джон, прекрати немедленно! Не видишь разве? Ты напугал маму. – Она убирает волосы с его лица и мягко улыбается. Но от моего взгляда не ускользает её рука, всё ещё прижатая к груди. – Знаешь, если бы здесь и были привидения, вряд ли они захотели бы причинить нам зло, не так ли?
Я делаю глубокий вдох. Большинство родителей убедили бы своих чад, что никаких привидений не существует. Но только не мои. Они свято верят в то, что мы должны в таких случаях принимать самостоятельные решения.
– Привидений не бывает, Джон, – говорю я брату, но в тот момент, когда эти слова срываются с губ, я начинаю в них сомневаться. В этом доме всё-таки творится что-то непонятное. Наверху всё какое-то промозглое. Здесь настолько зябко, что при вдохе я чувствую в лёгких ледяной воздух. На улице даже под дождём было не так холодно…
Лампочки вспыхивают и вскоре разгораются на полную мощность. Мама поворачивается к нам с Джоном:
– Не нервничайте. Это всего лишь гроза. У нас во Флориде такого добра было куда больше, чем у местных жителей.
Джон смотрит на меня, и в этот момент я отчётливо чувствую… его страх. Он, видимо, всерьёз думает, что наверху что-то происходит. Я его не виню. Я опускаюсь перед ним на корточки и пытаюсь выглядеть как можно спокойнее.
– Всё хорошо, Джон. Не бойся. Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось. И с мамой тоже. Понимаешь?
Он кивает и суёт большой палец себе в рот. Он такого не позволял себе уже целый год. Я встаю и делаю несколько шагов к своей комнате. Потом резко останавливаюсь, когда замечаю, что дверь приоткрыта. Я точно закрывала её, когда уходила.
Я помню об этом, потому что не хотела, чтобы Джон добрался до моих кисточек и красок. Теперь, выходит, дверь открыта. И ползущий сквозь дверной проём воздух холоден как лёд… не намного теплее, чем в нашем морозильнике.
Подойдя к двери, я тяну её за ручку, пока она не распахивается настежь. И потом… я вижу их. Мои пастельные мелки. Синий и розовый. И снова рядом с моей кроватью. Только на этот раз вместе с альбомом, который я убрала ещё утром. И он раскрыт…
Глава 7
От кого-то я слышала, что человеческий мозг устроен так, чтобы, если вы напуганы, мгновенно подготовить тело к драке или к бегству. Не думаю, что мой мозг работает правильно, потому что я обычно понятия не имею, что делать в таких случаях. Я знаю лишь одно: сердце начинает биться так сильно, что мне становится не по себе.
Что-то здесь, в этом доме, явно не так. Я вдруг так радуюсь, обнаружив на своём ночном столике небольшую лампу. Светит она не ярко, но без неё мы оказались бы в полной темноте.
– Ну что, есть там привидения? – спрашивает Джон, и его нижняя губа подрагивает. То ли от страха, то ли от холода. Пока трудно сказать.
– Тсс… Помолчи, – отвечаю я, пытаясь подавить собственный страх.
Ещё один порыв холодного воздуха бьёт мне в лицо. Тут я замечаю, что окно в комнате раскрыто настежь, а пол мокрый от дождя. «Как оно могло открыться?» – мысленно задаю я себе вопрос. И тут же бросаюсь, чтобы поскорее захлопнуть окно, иначе беда – всё промокнет. Поскользнувшись, я едва не падаю, когда пытаюсь закрыть тяжёлую раму. Она шумно захлопывается, а я замираю на минуту, заворожённая видом быстро плывущих по небу облаков. Они превращают унылое небо в густую чёрную массу. Как будто кто-то закрасил серую страницу чёрной пастелью.
– Мама! – зову я, крепко сжимая руку Джона, и отхожу от окна.
Ни звука. Сердце колотится в груди. Причём так сильно, что, боюсь, я стану первой двенадцатилетней девочкой, у которой случится сердечный приступ.
– Я здесь, в… – доносится откуда-то голос мамы, и я задерживаю дыхание, чтобы прислушаться.
Он кажется таким далёким, как будто она сейчас где-то в подвале. Я прикладываю ухо к трещине в краске. Я ведь ещё даже не изучила все помещения в доме. И мне не очень-то хочется отправляться на поиски туда, где толком не ориентируюсь. И в то же время мне нужно, чтобы мама поскорее оказалась рядом.
– Мама спряталась, – произносит Джон монотонным голосом, прижимая к себе деревянную куклу. Рот Рено шевелится, и его голова поворачивается ко мне. В едва освещённой комнате это выглядит ещё страшнее.
– Скорее иди сюда. Где бы ты ни была! Пожалуйста!
Удар грома сотрясает дом, и я вскрикиваю. За окном вспыхивает молния, и на потолке пляшут замысловатые тени. Но это ведь обыкновенная гроза. Всего лишь гроза. «У нас во Флориде часто бывали грозы», – повторяю я про себя много раз, отчаянно пытаясь заставить себя в это поверить.
– Джон, встань рядом со мной, – говорю я брату. – И никуда не уходи, пока не придёт мама.
– Рено я тоже никуда не отпущу, – отвечает он. – Ему не нравится темнота.
Мне тоже. Едва дыша, я пробую сдвинуться с места. Всего несколько шагов, и я окажусь рядом со своим альбомом. И мы посмотрим, есть ли что-нибудь в нём или нет. Какое-нибудь сообщение. Предостережение. Хоть что-нибудь.
Снова бьёт молния, и по комнате прокатывается громкий треск. На этот раз Джон не выдерживает и начинает плакать. И я ничем не могу ему помочь. Я лишь в ужасе смотрю на лежащий передо мной раскрытый альбом…
Я опять вижу там перевёрнутую букву L, но теперь передо мной уже законченный прямоугольник. Четыре идеальных угла вместо одного. И цвет более тёмный. Он чёрный как смоль, с лёгкими тенями на внутренних краях. Тени вообще-то рисовать не так просто. Даже трудно, чего уж там говорить. Это не лёгкое касание пастелью листа, не растушёвка. Это настоящий рисунок, выполненный со знанием дела.
Повернувшись к Джону, я чувствую, что начинаю паниковать. И понимаю: только сумасшедший может предположить, что мой брат способен изобразить такую сложную штуку. Но какое здесь может быть другое объяснение?
– Это ты сделал?
Джон фыркает и смотрит на лист бумаги.
– Что? – удивлённо спрашивает он.
Взяв альбом, я указываю на прямоугольник. Вообще-то Джон давно уже оставил в покое мои принадлежности для рисования. Не возьму в толк, зачем они вдруг ему понадобились. Кроме того, я никогда не видела, чтобы он рисовал что-нибудь, кроме ломаного контура. Но идеально заштрихованный прямоугольник? Нет, не может быть…
Тыкая пальцем в бумагу, я пытаюсь дышать глубоко и сохранить спокойный голос:
– Вот! Это ты нарисовал, Джон? Скажи мне правду.
– Что тут происходит? – спрашивает мама, которая в этот момент появляется в дверном проёме. На ней теперь толстая трикотажная рубашка, и лицо уже не такое бледное, как раньше. – Простите, ребята, но, пока я копалась в коробках у себя в комнате, снова вырубили электричество. Так что мне было не так просто сюда добраться.
Я поворачиваю голову к настольной лампе. А ведь она вроде не гасла.
– Электричество, говоришь? Но здесь всё работало!
Мама смеётся и отмахивается:
– Ну может быть. Не знаю, как такое возможно. Лично я пробиралась в кромешной тьме.
Я смущённо вздыхаю. Ведь если отключают электричество, то сразу во всём доме. Разве не так? Во Флориде у нас часто отключали свет. Едва заслышав о надвигающихся тропических бурях и даже случайном урагане, мы сразу доставали фонарики. И так каждые несколько месяцев. Но если уж свет вырубался, то во всём доме, а не в отдельных комнатах.
Мама гладит меня рукой по щеке:
– Милая, с тобой все в порядке? Что-нибудь случилось?
– Всё хорошо. Просто ты сказала, что слышала здесь какой-то шум. И ещё в альбоме я нашла вот этот знак.
Мама протягивает руку:
– Можно посмотреть?
Я киваю и передаю ей альбом, потом вижу, как Джон падает на четвереньки и заглядывает под кровать.
– Что ты делаешь, Джо?
– Ищу их, – шепчет он в ответ. Проползая вдоль кровати, он тащит за собой неразлучного Рено.
– Рено тоже слышал, как они копошатся здесь, наверху!
Я потираю покрытые мурашками руки, стараясь не думать ни о странном шуме, ни о том, что деревянная кукла Джона способна слышать так же, как живой человек. Единственное, что сейчас действительно имеет значение, – это загадочный прямоугольник в моём альбоме для рисования.
– Видишь? – нерешительно спрашиваю я.
Лицо мамы расплывается в тёплой улыбке.
– Вижу! Какие идеальные углы. И тени замечательные! Что ты собираешься поместить внутрь?
– Это не моих рук дело, – говорю я, наблюдая за её реакцией.
Мама склоняет голову набок. Она явно сбита с толку.
– Что ты хочешь этим сказать?
Я качаю головой и пытаюсь отыскать любые другие признаки присутствия посторонних в моей комнате. Пропавшие коробки, открытые ящики комода… всё что угодно. Зачем кому-то проникать в наш новый дом лишь для того, чтобы порисовать в моём альбоме? И как это мама никого не заметила? У меня мурашки ползут по телу от одной только мысли, что кто-то прячется в углах и коридорах этого дома…
Проведя пальцем по краю альбома, я пожимаю плечами:
– Не знаю, как это объяснить. Но это не я. И не думаю, что это нарисовал Джон.
Взяв под мышку Рено, мама поднимает брата. Чёрные глаза мерзкой деревянной куклы впиваются в меня, и я отворачиваюсь.
– Что ж, наверное, это произошло во время переезда. Может быть, в коробке, где лежал альбом, были разбросаны пастельные мелки? Коробку встряхнули, вот и…
Я с усмешкой смотрю на неё. Мама, конечно, рисует не так, как я. Она использует другую технику, но ведь она прежде всего художник. Она разбирается в пастельной живописи и понимает, что вероятность такого события, которое она только что описала, почти нулевая. Она отчаянно пытается найти объяснение… Наверняка.
– Нет. Там не было открытых коробок. И даже если бы альбом и пастельные мелки оказались в одной коробке, случайно такая тень возникнуть ну никак не могла!
Одной этой мысли достаточно, чтобы до смерти напугать меня. Я бессильно падаю на кровать и хватаюсь за голову обеими руками. И не поднимаю головы до тех пор, пока не чувствую тёплую руку мамы на плече.
– Милая моя, мы проделали такой долгий путь, и твой мозг просто устал. Тебе надо хорошенько отдохнуть. И избавиться от ненужных волнений! – Она целует меня в лоб. – Кто знает, как такое произошло. Может, твоя подруга во Флориде решила, что это какой-нибудь запасной альбом или что-то вроде этого. Ну и нарисовала там…
Я не спорю с ней. Хотя могла бы сказать, что Рейчел знает меня лучше всех и ни за что не стала бы рисовать в моём альбоме. Во всяком случае, без моего разрешения. И ещё я могла бы сказать, что Рейчел всё-таки очень далека от искусства. Она с куда большим удовольствием просидела бы где-нибудь на футбольном матче, чем перед листом бумаги. Но сейчас это не имеет ровным счётом никакого значения. Тревожная, пугающая правда неумолимо просачивается в мой мозг.
В нашем новом доме живут привидения…
Глава 8
Привет, Рейчел.
Сегодня первый день в школе, и я бы всё отдала, лишь бы не ходить туда. Хотя нет, беру свои слова назад. Дома оставаться тоже не хочу – здесь происходит что-то странное. Даже пугающее. Какие-то звуки и непонятные мерцающие огни, а ещё в моём альбоме появились рисунки, которые я точно не делала. Как бы мне хотелось, чтобы ты была рядом и помогла мне во всём этом разобраться! Так или иначе, всё равно буду выпрашивать у родителей телефон. Потому что я просто умираю, как хочу тебе обо всём рассказать. А может, это Каспер?
Очень скучаю по тебе,
Тесса.
Р. S. А ты веришь в привидения?
Наша машина подъезжает к парковке около школы «Линкольн-парк». Я смотрю в окно на учеников, поднимающихся по главной лестнице. Кирпичные стены и бетонные ступени – именно так я всегда представляла тюрьмы.
– Когда, ты говоришь, нам подключат компьютер? – спрашиваю я у папы. Да, я тяну время, очень уж не хочется выходить из машины. Но в то же время мне действительно нужно это узнать. Ведь я так скучаю по Рейчел. Как же было бы здорово написать ей по электронной почте всё-всё-всё и сразу, а не таскать с собой повсюду бумажное письмо!
– Сам компьютер уже подключили, но надо подождать ещё несколько дней, пока проведут интернет. А что? – хмурится папа. – Боишься, что возникнут проблемы с домашней работой? Если так, я могу объяснить учителям…
– Нет, пап. – Я пытаюсь через силу улыбнуться. Это непросто. Но я обещала себе не выглядеть угрюмой. Ради родителей я готова потерпеть, чего бы мне это ни стоило. – Не волнуйся, с домашкой я как-нибудь разберусь.
– Тогда в чём дело?
– Скучаю по Рейчел.
Папина вечная оптимистичная улыбка исчезает. Он наклоняется и ласково заправляет мне за ухо выбившуюся прядь волос.
– Да, милая, я знаю, что ты очень скучаешь. Мне жаль, что мы с мамой во всей этой суматохе не подумали, как трудно тебе придётся. Ты ведь оказалась так далеко от любимой подруги.
Я начинаю быстро моргать, чтобы не заплакать. Это мой четвёртый день в Чикаго и первый школьный день. Мне надо произвести хорошее впечатление на одноклассников. Я не могу явиться к ним зарёванной.
– Ты можешь позвонить с моего телефона когда захочешь, – обнимает меня папа. – Позвони Рейчел. Думаю, она будет очень рада.
Я точно знаю, что она обрадуется. Но не хочу брать папин телефон. И вообще ненавижу одалживать чужой сотовый. Я не смогу спокойно поболтать с Рейчел, потому что папа будет ждать, пока я закончу разговор. Да и вообще мне нужен свой телефон. Как воздух. Тогда я смогу звонить, отправлять сообщения, электронные письма, ставить напоминалки…
– Милая, это очень хорошая школа. Тебе здесь наверняка понравится.
Я киваю и гляжу на группку малышей, которые мчатся к центральному входу с ланч-боксами в руках. Они визжат на бегу, словно маленькие сирены. Дома, в Форт-Майерсе, я не ходила в школу с детьми их возраста. У учеников средней школы было своё здание, в нём занимались с шестого по восьмой класс. А здесь все учатся вместе – от детсадовцев до восьмиклассников. Да уж…
Папа стучит по воображаемым часам на руке.
– Ладно, малыш, пора. А то мы что-то засиделись. Отправляйся на уроки, и пусть это будет твой самый лучший первый школьный день!
Папа отстёгивает мой ремень безопасности. Через окно я вижу девочку с синими прядями волос. Она останавливается рядом с нашей машиной и окидывает меня оценивающим взглядом. Синеволосая явно не впечатлилась, это по ней видно. Я вжимаюсь в сиденье и пристёгиваюсь обратно.
– Не могу…
– Ты всё можешь, Тесса. Ты же Вудвард. Ты сильная, ты красивая, ты…
Я машу на папу рукой, чтобы он перестал. Я благодарна ему за то, что он всегда старается меня поддержать. Но я просто новенькая. Таких новеньких приходит по два-три десятка каждый год.
Папино лицо смягчается.
– Послушай, я знаю, тебе нелегко. Я понимаю, как обязан вам с мамой и Джоном за то, что вы меня так поддержали. Играть с этим оркестром – моя давняя мечта. Как если бы мамины картины начали продавать в этих помпезных художественных галереях в самом центре. Так что ваша поддержка значит для меня очень и очень много, и я обещаю, что всё скоро наладится.
Я стискиваю зубы, чтобы не сказать папе, что я на самом деле думаю. Что его скрипка заманила нас в странный особняк с привидениями. Я тянусь к дверной ручке, бросив взгляд на заднее сиденье. Джон, кажется, спит, Рено, чуть наклонившись, сидит рядом.
– Пап, не разрешай ему брать с собой в детский сад Рено. Над ним будут смеяться.
Папа задумывается, затем усмехается:
– Согласен, пусть Рено побудет со мной. Скажем Джону, что, пока он в саду, я проведу для Рено экскурсию по консерватории.
Папа ещё раз обнимает меня:
– Я не переборщил? Сколько объятий разрешено родителю на школьной территории?
Мне трудно удержаться от смеха. Он даже не представляет, как мне важны сейчас и объятия, и поддержка.
– Всё будет хорошо, пап. Увидимся после уроков. Если, конечно, я выживу.
Наконец я выползаю на улицу и машу вслед уезжающей папиной машине. Я понимаю, что надо пересилить себя и пойти на уроки. Но вместо этого стою и пялюсь на огромный плакат на лужайке перед школой. На нём всё ещё написано: «С возвращением в школу!» Это притом что летние каникулы закончились месяц назад. Наверно, здесь, в Чикаго, не сильно спешат менять плакаты.
– Эй! Флорида! – слышу я знакомый голос за спиной.
А ведь это тот самый мальчик с Северного пруда. Эндрю. На нём рубашка, аккуратно застёгнутая на все пуговицы, и бейсболка козырьком назад.
– Привет, – дружелюбно говорю я. Всё же приятно увидеть хоть одно знакомое лицо. Лучше, чем ничего.
Он поправляет рюкзак, перекинутый через плечо, и улыбается. Солнце освещает лицо Эндрю, я вижу россыпь веснушек у него на носу. Прямо как Млечный Путь.
– А я и не знал, что ты тоже ходишь в эту школу. Отлично. Тебе здесь всё понравится. Ну, кроме миссис Поллак. Она… э-э-э… скажем так, не очень приветливая.
Я смеюсь и вспоминаю, что в моей старой школе никому не нравился мистер Леон, учитель экологии. Все другие учителя были молодыми и энергичными, а этот был пожилой и очень скучный. Он больше времени тратил на то, чтобы очистить усы от остатков еды, чем на сам процесс обучения. Рейчел считала его не особо умным.
Я поправляю рюкзак и смотрю на лестницу. Она почти опустела – наверное, скоро прозвенит первый звонок. Эндрю перехватывает мой взгляд.
– Ты уже видела своё расписание?
– Да, оно где-то тут.
Порывшись в карманах, я вытаскиваю помятый жёлтый листок. Эндрю берёт его и разглаживает о перила.
– Знаешь кого-нибудь из этих учителей? – спрашиваю я, надеясь, что он-то наверняка знает.
Мне вообще свойственно всё заранее планировать и обдумывать, в этом я не похожа на моих родителей. Они любят действовать по обстоятельствам, я же предпочитаю всегда иметь план.
– Отчего же, всех знаю, – усмехается мальчик. – А что? Боишься, что ли, девочка-сёрфер?
– Нет, конечно, – с ходу вру ему я. – И если я из Флориды, то это вовсе не значит, что я увлекаюсь сёрфингом.
Правда, перед глазами тут же возникает доска для сёрфинга, мокрая, немного испачканная песком. И меня тут же захлёстывает тоска по дому. Нет, дома я не была сёрфером. Но многое бы отдала за то, чтобы вернуться и попробовать встать на доску.
Эндрю хмурится, словно чувствует мою грусть.
– Гляди, у нас первый урок вместе. Поторопись, а то опоздаем. – Он складывает расписание и возвращает мне. Потом подхватывает рюкзак и идёт к входу.
Я без особого энтузиазма тащусь за ним, размышляя, что же он всё-таки за человек. Звезда спортивной секции? Зануда-ботаник? Бездельник? Такие есть в каждой школе. Но Эндрю не похож ни на кого из них. Он просто милый и дружелюбный парнишка.
Глава 9
Я поджимаю пальцы ног в кедах и в замешательстве разглядываю множество странных лиц вокруг. Я уверена, что миссис Медина – неплохая учительница, но всё же зря она так настаивает на том, чтобы я встала перед всем классом и рассказала о себе.
Эндрю ободряюще кивает мне со своего места. Я пытаюсь улыбнуться в ответ, но не получается – уж слишком я нервничаю.
– Меня зовут Тесса Вудвард. Я… э-э-э… я недавно переехала из Флориды.
Рассказать о себе? Ну вот, рассказала. Я пытаюсь сесть на место, но учительница меня останавливает.
– Я уверена, что ты можешь нам поведать немного больше, Тесса! – Она тепло улыбается мне. – Нам ведь интересно. Ты увлекаешься спортом?
Я снова возвращаюсь в центр класса и качаю головой:
– Нет, спортом не увлекаюсь.
– А может быть, ты играешь на каком-нибудь музыкальном инструменте?
– Нет.
– Или танцуешь?
– Нет…
Мне становится смешно. Я, наверное, самый неуклюжий человек на земле. Как-то Рейчел пыталась научить меня одному медленному танцу. Но после того как я в пятый раз отдавила ей ногу, она сказала, что пора прекращать, а то я сломаю ей ногу.
– Ну, может быть, ты хочешь ещё чем-то с нами поделиться? – Улыбка миссис Медины становится немного напряжённой. В тишине отчётливо слышны смешки учеников. Синеволосая девочка с ухмылкой смотрит на меня.
Я чувствую, что краснею. Если я что-то не предприму, чтобы спасти ситуацию, то шансов на то, что первое впечатление обо мне сложится хорошим, не останется никаких. Они и так уже, наверное, думают, что я жуткая зануда. Может быть, рассказать про то, что я рисую, или про то, что моя мама получила множество наград за свои работы? Это ведь интересно? Нет, лучше придерживаться первоначального плана – не делиться в первый же день слишком личными вещами. Пусть пройдёт немного времени. Надо сперва понять, кто что из себя представляет, а потом уже откровенничать. «Думай, Тесса, думай. А не то тебя заклеймят унылой занудой».
– Я живу на Тенистой улице. Она не похожа на то место, где я раньше жила, потому что очень старая… – Я сильно нервничаю, от напряжения мне хочется побыстрее убежать к своему месту. Миссис Медина пристально смотрит на меня, и я чувствую себя словно под микроскопом.
Ученики ёрзают и переглядываются. Их взгляды в любом городе одинаковы, их легко расшифровать: «Новенькая какая-то странная». Если я буду себя и дальше так вести, меня будут провожать подобными взглядами все годы учёбы. Надо что-то ещё им сказать. Что-то безобидное.
У меня колотится сердце и потеют ладони. Я очень не люблю импровизировать. В прошлый раз, когда я разнервничалась, то совершенно перестала контролировать себя и разболтала своему зубному врачу про то, что Рейчел влюбилась в Уорнера Хиггинса. Я поведала ему даже про то, как она подписалась «Рейчел Хиггинс» на первой странице учебника по истории. Я не хотела всего этого рассказывать. И вообще ничего не хотела рассказывать, но так уж вышло.
– У меня есть младший брат, его зовут Джон, – бормочу я. – Мы переехали, потому что папа получил приглашение работать в Чикагском симфоническом оркестре, он там первая скрипка. Моя мама – художница. Очень хорошая. Мне нравится Чикаго, здесь неплохо. Только довольно прохладно… и ещё этот запах… и постоянный дождь… И мой странный дом.
Такое чувство, как будто весь воздух вышел из комнаты. В тишине слышно несколько смешков. Я смотрю на Эндрю и вижу, что он больше не улыбается и не кивает, а уронил голову на руки. Ужас…
* * *
Запах прогорклого арахисового масла смешивается с чем-то похожим на запах грязных носков, я издаю стон и кладу банан обратно на поднос. Всё что угодно отдала бы за то, чтобы оказаться сейчас в другом месте. А не в этой шумной и вонючей столовой. Закрыв глаза, я представляю, как было бы здорово, если бы у меня был в этой школе друг. Хотя бы один. Эндрю, конечно, очень милый и всё такое. Но разве он друг?.. Может быть. Хотелось бы надеяться.
Взглядом я окидываю столовую и замечаю синеволосую девочку. Она сидит в одиночестве через пару столов от меня. У неё бледное лицо, она кривит рот, будто только что съела лимон. Словно почувствовав, что на неё смотрят, она поворачивает голову, и мы встречаемся взглядами.
– Тебе чем-то помочь? – спрашивает она.
Я оглядываюсь и понимаю, что вокруг никого нет. Значит, это она мне говорит. Я снова беру с подноса банан. Что ответить?
– Может быть. Вот никак не получается почистить банан, – пытаюсь я пошутить.
Из груди у меня вырывается приглушённый смешок. Хоть бы она перестала смотреть на меня так, как будто я выпала из космического корабля. Но она всё смотрит, прищурившись.
– Я знаю, что ты новенькая, но так пялиться глупо.
Даже не знаю, что на это сказать. Она права – я и в самом деле пялилась на неё. Раньше я даже не думала, что так трудно общаться с совершенно незнакомыми людьми. Я опускаю взгляд на свой поднос, сосредоточенно вожусь с едой – так, словно это очень важное дело. Лишь бы не смотреть на синеволосую.
Девочка с синими волосами тяжело вздыхает:
– Это ты рассказала всем, что живёшь в доме с привидениями?
– Может быть, – отвечаю я холодным тоном, надеясь, что ей незаметно, как я огорчена. Не важно, что я устала и разнервничалась, что я безумно скучаю по Рейчел. Это меня не оправдывает, не стоило всего этого говорить. Дом с привидениями! Мне надо научиться контролировать две вещи – не болтать и не пялиться.
– Эй! Ты где пряталась? – Эндрю появляется из ниоткуда и ставит свой поднос рядом с моим. С ним ещё двое – парень и девочка, которых я раньше не видела. Мальчик выглядит довольным, а у девочки взволнованный вид. Её большие карие глаза беспокойно бегают, словно рыбки в аквариуме, она прижимает к груди рюкзак.
Я собираюсь ответить, как вдруг понимаю, что вопрос был задан не мне. Он обращался к синеволосой. У меня от удивления открывается рот, я спешно его захлопываю, пока никто не заметил. Они знакомы?
– Да не пряталась я. Просто… была занята, – довольно резко отвечает синеволосая. Её голос звучит не раздражённо, даже виновато. Словно Эндрю прав, но она не хочет этого признавать.
– Чем занята? – не успокаивается мальчик.
– Делами.
– Делами, – повторяет Эндрю. – С каких это пор у тебя так много дел, что нет времени сходить с нами в кино? Или поесть мороженого. Или…
Синеволосая останавливает его взмахом руки:
– Хорошо, ладно. Я всё поняла. Успокойся. Я исправлюсь.
Её голос звучит приглушённо, а Эндрю скептически за ней наблюдает.
– Ну как скажешь. Потому что, если честно, я в последнее время своего рака-отшельника и то чаще вижу, чем тебя.
С этими словами он садится на скамейку рядом с синеволосой. Ничего себе! Я с трудом пытаюсь скрыть своё удивление. Эндрю и синеволосая не просто знакомы. Они друзья.
Глава 10
– Ого! Ты про Джимми? Он всё ещё жив? – удивлённо восклицает мальчик, который пришёл с Эндрю. – Твоему раку, наверное, уже лет сто.
– Ну, ему всего пять, – уточняет Эндрю. – И он с гордостью носит свою седьмую раковину.
Синеволосая девочка сдержанно улыбается. Я бы с удовольствием посмеялась вместе с ними над всей этой историей про рака по имени Джимми, но как-то не могу. Я растеряна. Ведь синеволосая – единственное, что мне не нравится в этой школе, ну кроме еды, конечно. И обнаружить, что она дружит с Эндрю, было неприятно.
Эндрю смеётся и показывает мне на своих друзей, сидящих рядом.
– Тесса, познакомься, это Ричи Уитфилд и его сестра Нина. Они живут недалеко от меня, на той же улице.
Ричи быстро кивает мне и отправляет в рот порцию плохо пропечённой картошки. Нина застенчиво улыбается, практически не поднимая на меня глаз. Сейчас, когда я смотрю на них, то вижу, что, хотя они разного роста – он высокий, она не очень, – они похожи. Оба кареглазые, с каштановыми волосами. Может быть, двойняшки?
– Приятно познакомиться, – говорю я.
Мне действительно приятно. Хорошо бы иметь побольше друзей в этой школе.
– А это Кэсс Стоун, – Эндрю указывает на синеволосую.
Кэсс. Интересно, это сокращённо от Кэссиди? Хотя мне абсолютно всё равно. Мама, скорее всего, заметила бы, что у синеволосой очень негативная энергетика и плохая карма. А я бы сказала, что она слишком грубая.
– Уже познакомились, – буркнула она, не отрывая взгляда от своего подноса. Ну и ладно.
– Тесса новенькая. Она из Флориды, – продолжает Эндрю. – Я думаю, мы могли бы показать ей нашу школу, провести экскурсию. Рассказать, кто из учителей разрешает жевать на уроке жвачку и всё такое.
– Я за, – отвечает Ричи. Он довольно сильно толкает в плечо свою сестру – и та едва не падает со скамейки. Любая другая девчонка дала бы ему сдачи, но Нина совершенно спокойна.
– И Нина тоже.
– Отлично! – Эндрю поднимает пакетик молока. – Объявляю проект «Тесса» открытым. Пусть она никогда больше не опозорится перед всем классом!
Ричи громко хмыкает. Нина перестаёт на него дуться и улыбается, уплетая сэндвич. Кэсс выглядит ещё более раздражённой, чем обычно. Она молча начинает складывать недоеденную еду на поднос.
И тут я не выдерживаю. Снова слова опережают разум. Я понимаю, что это плохая идея, но всё равно спрашиваю её:
– Ты не собираешься доедать?
– Нет.
– Почему?
Она выпрямляет сутулые плечи и смотрит мне прямо в глаза:
– А тебе какое дело?
– Кэссиди! – У Эндрю вытягивается лицо.
Она кидает не него быстрый взгляд:
– Не вмешивайся, Эндрю.
Он вздыхает и поднимает вверх руки, словно сдаётся. Может, это и так, синеволосая выглядит очень недовольной.
– Я не о том. Мне нет никакого дела. Просто любопытно, – говорю я. И это правда. Что-то мне подсказывает, что Кэсс вовсе не такая крутая, какой хочет казаться. Больше всего в её лице грусти.
Кэссиди, явно разозлившись, встаёт. Она держит свой поднос, и я замечаю на её бледных запястьях разноцветные силиконовые браслетики. Они кажутся слишком весёлыми для неё.
– Ладно, мне пора. Я опаздываю к миссис Гейст. Увидимся позже.
Эндрю, Ричи и Нина бормочут «пока». Потом удивлённо переглядываются. Наверное, пытаются понять, что приключилось с их подругой.
Их подруга. До сих пор не могу прийти в себя от такой новости.
Кэсс выкидывает еду с подноса в мусорный ящик и уходит. Хотя она ничего не сказала, но совершенно ясно, что именно я и есть причина её огорчений. Да уж, с каждым часом этот день становится все «лучше». Мне он нравится так же, как противный запах коллектора на Тенистой улице.
Я поглядываю на банан, задаваясь вопросом, будет ли Кэссиди всегда ненавидеть меня. Помню, как в прошлом году две девочки из восьмого класса решили, что цель их жизни – сделать Рейчел несчастной. Они писали разные гадости на её шкафчике, бросали ей во время ланча на поднос всякую невкусную еду, постоянно хихикали, глядя на неё. Выглядело это ужасно.
К счастью, Рейчел – самый сильный человек из всех, кого я знаю. Я до сих пор улыбаюсь, когда вспоминаю, как она им отомстила. Однажды её прадед пришёл в школу и рассказал на общем собрании о корнях их семьи. Оказывается, их предками были американские индейцы. Он пересказал местные легенды и даже несколько страшных сказок – из тех, что когда-то слышал в детстве в резервации. А потом он рассказал о проклятиях.