Читать онлайн Санки бесплатно

Санки

1

1994 год.

В январские морозы сельскую школу протопить тяжело и уроки заканчиваются чуть раньше обычного времени. Зимний день только набрал свои обороты, как тяжелая деревянная дверь распахнулась и мы с криками и свойственным нам запалом выбежали из школы. Звонок еще не закончил звенеть, мы были первые. Все утро шел снег, покрывая школьные ступеньки ровными белыми, девственно нетронутыми волнами, солнце резало глаза, неудобная шапка съезжала на лицо, я поправлял ее мокрой толстой варежкой, ею же стирал сопли, в то время как Сашка крикнул: «Лови!» – и бросил чей-то набитый рюкзак вперед так, что он перелетел через мою голову, чуть не задев ее. Пашка шел впереди и лепил комок, а Ден где-то сзади, у него все время развязываются ботинки, и он отстает от всех. До дома два с небольшим километра, мы проходим их за полчаса, если идем без остановок, но только не в такую погоду, сегодня мы доберемся до дома только к вечеру, а всю светлую часть дня будем играть в снежки и мерить сугробы. Мы прошли вдоль школы и завернули за угол, где находилась дверь в подсобное помещение, из которого есть проход в столовку и спортзал, это тыльная часть нашей школы, иногда, летом, когда эта дверь открыта, мы проходим через нее, чтобы срезать круг. Пашка остановился и стал ждать, когда подтянутся все остальные.

– Ну что вы плететесь? – крикнул он, разводя руками.

Мы подтянулись и встали в круг, Пашка положил руку мне на плечо, а вторую протянул к Дену.

– Итак! – наклонив голову и прищурив глаза, тихим, хрипловатым голосом заговорил он: – Бэшки выйдут через урок, нам нужна крепость и запас патронов…

Сашка перебил его:

– Смотрите, санки! – и ткнул пальцем в тыльную, слегка приоткрытую дверь школьной подсобки.

Мы обернулись, на пороге действительно стояли санки: старые, грязные, без спинки, с коваными металлическими полозьями. Длиннющая веревка, свернувшись словно питон, лежала в снегу. Санок ни у кого из нас не было, не то чтобы дефицит, но просто не сложилось. Отец еще в первом классе обещал подарить, но все как-то не до них. У Пашки отца и вовсе нет, у Сашки на санках возят младших в сад; Ден уже взрослый для них, вымахал выше матери, хотя ему всего 12, тем летом в качестве транспортного средства получил в подарок велик на больших колесах.

Сашка подошел ближе, чтобы посмотреть, Ден подхватил веревку и сунул мне прямо в руку:

– Слабо?

– Нет!

– Бежим! – скомандовал он и бросился прочь через поле наискосок по протоптанной дорожке.

Пашка тоже побежал, я был последний, а за мной, отставая на три метра, неслись старые, ржавые санки. Поле полностью просматривалось из школьных окон, наискосок метров 300–400, снега много, бежать получается не так быстро, как нужно. Казалось, наш побег длился вечно, я запомнил этот момент на всю жизнь: сердце колотилось в груди, ноги немели от страха и ужаса, мороз обжигал щеки и нос. Мы добежали до угла, завернули, чтобы нас не было видно и плюхнулись в снег в попытке отдышаться. Я бросил веревку. Изо рта шел пар, я лежал и смотрел в чистое голубое небо, на котором в тот день не было ни одной лишней точки.

Сашка перевернулся на живот и подполз к углу забора.

– Ну что там? – спросил Ден. – За нами гонятся?

– Да! Милиция уже подъезжает! – засмеялся Сашка.

– И пожарка! – добавил я.

Мы шутили, но на самом деле всем нам было страшно, мы даже не представляли, какое наказание ждет нас за это импровизированное воровство, в случае если его раскроют. Мы отдышались, поднялись и стали думать, что делать дальше, Ден стоял на шухере. Я знал, почему это произошло, во всем было виновато слово «слабо»: с ним не поспоришь, его не победишь, оно имеет такую власть, что стоит только его произнести, как оно полностью завладевает разумом и все, даже самые взрослые и сильные ребята склоняют головы и неумолимо выполняют его требования. А иначе ждет неминуемая расплата перед всей школой, это знают даже первоклашки!

– Давайте вернемся? – скромно, дрожащим голосом предложил я.

– Ты дурак? – Ден дал мне ногой по рюкзаку. – Представляешь, что с тобой сделает отец, когда ему позвонят из школы и директриса своим тонким, противным голоском расскажет о твоем сегодняшнем подвиге? У тебя еще с прошлого раза на заднице синяк, а ты хочешь новых? – Ден толкнул меня в сугроб, я бы устоял, если бы не портфель с книгами, они меня перетянули, и я завалился.

– Пути назад нет! – громко сказал он всем нам, щеки его еще больше порозовели, то ли от мороза, то ли от страха, он поправил куртку, вытряхнул снег из ботинка и дал команду бежать. Никто не посмел ослушаться. Все бежали без остановки через город до тех пор, пока не очутились в самом опасном и безлюдном месте.

Мы зарыли санки глубоко в снег на склоне песчаного карьера, что находился на краю города, и поклялись молчать об этом, что бы ни случилось. Молчать вечно!

2

Всю ночь я не мог уснуть, ворочался с боку на бок, переворачивался на живот, потом обратно, поправлял задравшуюся футболку, пытался расслабиться – все было тщетно. И вот наконец-то, спустя несколько беспокойных часов, я провалился в глубокую темную яму. Сначала не было ничего – ни мамы, ни папы, ни директрисы, даже самого себя я не ощущал, чувство сродни тому, когда человек умирает и забывает все, что было с ним при жизни. Затем я увидел голубое небо – то самое, что запомнилось навсегда, оно было высоко и одновременно низко, прямо над моим носом. Я проснулся и тут же вспомнил про санки, сел на край кровати и начал слепо моргать в ночной темноте, будто бы в ней есть какая-то правда. Санки, снег, ребята, школа, дорога. Наши следы в гладком карьере видны издалека, мы думали, за ночь их заметет, но снег ни разу не шел с тех пор, а днем так солнечно и ярко, вдруг их найдут? Я стиснул зубы очень крепко, от этого свело челюсть. Вдруг мои глаза привыкли к темноте и я увидел темные силуэты мебели, стоящие в комнате. Все были привычные, кроме одного. Я подошел ближе и разглядел санки – те самые, что мы украли у школы и зарыли в песчаном карьере на краю города. Сердце заколотилось так же часто и громко, как и в тот момент. Я запаниковал, но свет включать не стал, потому что боялся разбудить маму и папу. Дрожащей рукой я провел по холодному железному лезвию, снег таял и скатывался вниз словно слезы, или это и были мои слезы, вырывавшиеся из глаз навстречу страху? Проще умереть, чем узнать правду. Максимально заглушив панику, я стал думать так, как не думал никогда, даже на итоговой контрольной. Я решил одеться, взять санки и отправиться в карьер, чтобы снова захоронить там улику нашего преступления, но это было бы рискованно, так как провернуть это беззвучно не получится, еще и с санками в руках, а куртка и варежки сохнут в маминой комнате на батарее, туда пробраться бесшумно точно не получится. Придется идти без одежды, но дверь закрыта на ключ, открыв ее, я точно привлеку внимание, и меня сразу же поймают с поличным, еще и с украденными санками в руках. Папа вызовет милицию, потому что не станет скрывать такое преступление, оно ляжет темным пятном на его идеальную, прозрачную биографию, он откажется от меня, потому что не такого сына он хотел бы иметь. Мама промолчит и сделает так, как сказал папа, скрыв от всех свое чувство любви и сострадания ко мне, проигравшее папиной репутации. Нельзя так нельзя. Я вылезу в окно своей комнаты, это будет надежнее всего, меня никто не заметит, надену две кофты, нет – три, мне будет тепло. Но как спуститься вниз?! С санками?! А потом забраться обратно на третий этаж?! План провалился, я снова сел на кровать и начал думать еще сильнее. Если бы я был девчонкой, то мог бы громко заплакать и забить ногами, вытянув указательный палец в сторону санок.

Начало светать, темно-голубой свет придал санкам более отчетливую форму, багровая коррозия проступила словно кровь, они высохли, и я почувствовал специфический запах школьной столовой, он быстро распространялся по комнате и наполнял ее энергетикой страха и преступления. Времени оставалось мало, я схватил санки, открыл окно и выбросил их. Улика упала и беззвучно воткнулась в мягкий, как масло, сугроб. Я бросился в кровать, натянул одеяло на голову и мгновенно уснул.

Утром я проснулся вспотевшим, встал и медленно подошел к окну. Пока я отдергивал занавеску, чтобы посмотреть вниз, в голове моей разыгрывался сценарий сегодняшнего дня: там, внизу, в этой страшной пропасти уже наверняка куча полиции, они огородили находку красной лентой, чтобы зеваки не подходили и не портили снег, в нем может быть много улик, следователь с собакой ходит вокруг сугроба, он говорит ей: «Мухтар, бери след!» Собака делает несколько кругов и с воем устремляется вверх, будто бы лая прямо в мое окно, я даже чувствую ее горячее зловонное дыхание около своего лица. В дверь уже стучат, папа идет открывать, остались считаные секунды – и его репутация рухнет… стук усиливается, но это стучат не в дверь, это колотится мое сердце в тот момент, когда я свешиваю голову из окна и смотрю – внизу ничего нет, только сугроб, на нем какие-то следы, я видел их еще вчера или позавчера, они точно не свежие. Я пребываю в полном недоумении, потому что уверен, что это был не сон.

В школе все было обычно, ребята подрались, Пашку отправили к директору на разборки, а Ден убежал с последнего урока, потому что у него была записка от мамы. На самом деле он написал ее сам и весь последний урок провел на заднем дворе, дожидаясь меня, чтобы вместе пойти домой.

– Ты чего такой вялый сегодня? – толкнул меня Ден.

В этот момент мы завернули за школу и оказались в том самом месте, откуда вчера увезли санки. Все было обычно, ничего не предвещало беды, и тут я спорол глупость:

– Слушай, Ден, а может, вернем эти санки? Привезем их незаметно, когда стемнеет, оставим на прежнем месте и делов-то. Совесть будет чиста, спать будем спокойно.

Ден резко обернулся, ударил меня в лицо кулаком, схватил за грудки, тряханул так, что воротник с левой стороны затрещал, затем развернул и со всей силы толкнул в снег.

– Ты дурак, что ли? – сказал он тихим, низким голосом, таким, как говорит папа, заглядывая в дневник. – Хочешь нас всех сдать?

Яркий свет резал глаза, а кончики ушей тут же загорелись от мороза. Я не мог встать, портфель с книгами будто пригвоздил меня к земле.

– Не смей даже думать об этом! – я увидел розовый мокрый кулак перед своим лицом, он пах бензином и сырым табаком.

Затем Ден снова взял меня за грудки и поднял, словно пластмассовый манекен. Он безусловно сильнее меня, хотя я старше на месяц, и я не решаюсь ему возразить, нужно просто забыть эту дурацкую историю.

К вечеру я успокоился и уверовал в собственное убеждение, что все это был сон, что никаких санок в моей комнате не было, просто я очень мнительный и много воображаю, как говорит мама. Перед сном я задернул шторы и вдруг увидел на полу два высохших водяных следа от талой воды, как раз в том месте, где согласно моему сну стояли эти злосчастные сани. В горле пересохло, руки затряслись, я был в полном недоумении – это что, такая шутка? Издевательство? Но чья она? Может, папа все знает и таким образом пытается проучить меня? Но на него это уж слишком не похоже, он, скорее, выпорол бы меня ремнем и лишил всех удовольствий до конца четверти.

Я собрался, сделал глубокий вдох и составил план действий. Сначала я хотел все записать, но потом решил, что это лишняя улика, которую наверняка кто-нибудь случайно найдет, и тогда мне точно не поздоровится. Буду держать все в голове. Ночью я побегу в карьер. Мне нужно запастись теплой одеждой и едой, нет – еда не нужна, я же не на всю ночь уйду, а всего на час или два максимум. Моя голова высунулась из-за угла комнаты: перед сном мама идет к входной двери и закрывает ее изнутри на два оборота, затем отправляется в ванну, а после сразу в спальню. Я открою дверь в тот момент, когда будет шуметь вода, этого никто не услышит, и ночью, когда все уснут, незаметно выберусь на улицу.

Я сделал все, как спланировал, дождался полночи, оделся и тихо, словно мышь, вышел из квартиры, прошел вдоль дома так, чтобы меня не заметили из окон, свернул в узкую мрачную аллею и бросился бежать. Темно, вокруг ни души, только оранжевые светящиеся пятна осуждающе смотрят на меня с высоты фонарных столбов, а снег под ногами похрустывает, будто бы посмеивается надо мной. До карьера я добежал минут за 40, еще минут 10 ушло на отдых, я выдыхал клубы струившегося пара, словно дракон, и любовался белоснежными волнами зимнего песчаного океана. Затем принялся за дело: рыл снег руками, ногами, носом и всем телом, но ничего похожего на санки не было. Я еще раз осмотрелся и попытался воспроизвести вчерашний день – вроде бы мы зарыли их именно тут, но, может быть, чуть левее или чуть дальше. Везде были наши следы, и, если честно, я не очень хорошо запомнил место захоронения, так как находился в состоянии шока или – как там говорится? – аффекта.

Час или два я рылся в снегу, но ничего, кроме чьей-то варежки, не нашел. Мокрый и потный, я вернулся домой и лег спать. Пока я не мог придумать никакого оправдания, кроме того, что всему виной моя мнительность и лучшее, что я могу сделать в этой ситуации, – переключиться. Например, на игру или на уроки, на что угодно – лишь бы не думать об этих санках.

3

Я вздрогнул, меня будто толкнули, я открыл глаза и вспомнил момент удара – у Дена очень сильная рука, щека до сих пор побаливала. Я посмотрел на часы – 4:15, можно спать еще три часа, повернулся на другой бок и тут увидел небольшой темный силуэт.

– Не-е-е-е-ет! – простонал я вслух и сгримасничал так, будто сейчас заплачу, натянул одеяло на лицо и сжался от пронзающего все тело страха, тысячи ножей вонзились в мое тело одновременно, спину жгло, я лежал на куче раскаленных углей и не мог шевельнуться – санки. Они стояли на том же месте и смотрели на меня лицевой решетчатой стороной. Полоски, словно тюремная камера, отрезали часть комнаты и заперли меня внутри моего собственного отчаяния.

Я снова начал думать, периодически зажмуриваясь и открывая резко глаза в ожидании, что санки пропадут, но этого не случилось. Решение было принято – утром, когда папа перед работой зайдет в мою комнату пожелать хорошего дня и увидит санки, признаюсь во всем, расскажу, как все было, и понесу достойное наказание. Я отвернулся от санок и натянул одеяло еще больше, ступни оголились и почувствовали холодный воздух. Запах школьной еды вызывал тошноту и рвотные позывы, тело было напряжено до предела, а мышцы на ягодицах сжались и засвербели в предвкушении ударов ремня. Конечно же, ремень я стерплю, он даже «пойдет мне на пользу», как считают некоторые, а вот презрение ребят – нет. Я лучше умру, но не сдам остальных, расскажу, что сделал это один, и сам за все отвечу. Я уснул.

Следующим днем.

Школьный звонок резко и неожиданно ворвался в мое сознание – разбудил. Я открыл глаза и тотчас оторвал тяжелую голову от книги, ребята стояли вокруг меня, их лица отражали смех, губы беззвучно шевелились, я не слышал их, потому что звонок все еще продолжал раздражать мои барабанные перепонки. Тут все расступились и передо мной появился Ден, одетый в темно-красный свитер, связанный бабушкой на вырост, голова торчит из воротника, будто из песка. Он схватил меня за грудки и прямо в лицо проговорил: «Хватит спать, бежим в столовку!» – словно проскреб металлическим скребком по бордюрному покрытию, от него разило колбасой и белым сдобным хлебом. Я скинул все вещи в рюкзак и побежал следом за всеми. Это состояние было похоже на сон, я пытался восстановить свое утро дома, но мое сознание напрочь отказывалось, и тогда я решил, что, наверное, сейчас – это сон и утро дома еще впереди. Весь класс в привычном нам режиме торопился в столовую, обычно я плетусь сзади, но сегодня толпа поглотила меня и я оказался в самой середине, мне даже не нужно было шевелить ногами, меня толкали сзади так, что я прижимался к холодному кожаному портфелю Сашки, который в свою очередь нажимал на тех, кто перед ним. Мы вывалились на лестничный проем, и кто-то из первых упал, все последовали за ним, я прижался к Сашке и сгруппировался, пытаясь приготовиться к удару, но падение оказалось на удивление мягким и безболезненным, на меня сверху навалились еще несколько человек, а вот тем, кто упал первыми, не повезло – их стоны и крики вырывались из самого сердца человеческой кучи.

Когда я поднялся и отряхнул брюки, перед нами, словно железный занавес, выросли три силуэта: завуч, библиотекарша и училка младших классов. Они втроем, будто апостолы нашей школы, всегда являлись в ненужном месте в неподходящий момент. Так было и в этот раз, они стояли и резали нас на части своими кровавыми глазами, пылающими досадой и презрением. Их голоса отражало эхо коридора и возвращало ко мне множество раз, тогда я понял, что все это явь, а не сон, и вновь попытался вернуться в утро. Вспомнил, как встал, как впопыхах собирался, натягивал брюки, запихивал в себя бутерброд и заливал его горячим чаем, кажется, я даже все еще чувствую неприятную шершавость на обожженном языке. Наверно, я просто забыл про санки, не заметил и они до сих пор стоят в моей комнате. Мама сегодня придет домой раньше всех, войдет в мою комнату и увидит санки, позвонит папе, он приедет с работы и…

Страх с новой силой охватил меня, словно электрический разряд пробежал по телу, ударил в ноги и вернулся обратно в голову. По ногам неожиданно побежала горячая струйка, я обмочил штаны, не сильно, совсем чуть-чуть, но это было со мной впервые. Главное, удержать себя в руках, сделать глубокий вдох-выдох – так учил нас тренер по волейболу в летнем лагере – и взять паузу, чтобы подумать. Я так и сделал, но обдумать все не успел – завуч закончила речь, и весь поток гуськом двинулся дальше – медленно, но очень торопясь, ведь от большой перемены осталась только половина.

– Ты что такой бледный? – толкнул меня Ден своим мягким вязаным рукавом. – Испугался, что ли? Бегать больше не будем-бум-бум-бум, – сказал он и рванул вперед.

Сашка и Павлик тоже побежали, а я плелся сзади, самый последний в противоток первоклашкам, которые уже поели. Мне было стыдно, неприятно и очень страшно, что пятно на брюках могут увидеть. Тогда я придумал план. Мне нужно срочно уйти домой, этим я решу сразу две проблемы: мокрых штанов и санок. Сейчас дома никого нет, я успею избавиться от улики до появления родителей, высушу штаны и сяду делать уроки, никто ничего не заметит. Так и сделал: дождался, пока все рассядутся по местам, так, чтобы стол, где сидят ребята, был полностью занят, расстегнул рюкзак впереди себя, делая вид, что ищу важную вещь, например, пенал или кошелек с деньгами. Не нашел, отыграл возмущение, и быстро направился к выходу, проговаривая про себя только что рожденную в голове отговорку про забытые в классе вещи, на случай если вдруг Ден заметит мой уход. Он всегда все замечает, даже когда сильно увлечен другими.

В этот раз мне повезло, никто не заметил моего ухода, я прикрыл за собой дверь в актовый зал, прошел по длинной, извергающей холод кишке школьной пристройки и завернул в раздевалку. Натянул сапоги и набросил куртку так быстро, как мог, будто бы она не моя и я снова ворую чужое. Вышел, осмотрелся. Мне предстояло самое сложное – проскочить незамеченным до выхода. Одетый в уличную одежду после третьего урока, я однозначно привлеку к себе внимание, и меня спросят: «Куда ты собрался, мальчик?!» На этот вопрос ответ пока не родился. Сердце заколотилось, я выглянул из-за угла – чисто! Закинул рюкзак на плечо и, далее полагаясь на судьбу, побежал, распахивая перед собой тяжелые деревянные двери школы, томящиеся под множеством слоев коричневой краски. Я бежал через поле, наискосок, навстречу вязкому снегу, холодному солнцу и обжигающей лицо свободе и не мог в это поверить. Казалось, что сзади за мной неслись проклятые, громыхающие, режущие снег своими острыми лезвиями санки, я не держал их за веревку, но они не могли отстать, за ними бежал Ден в своем красном вязаном свитере, за ним тройка апостолов в узких юбках и каблуках, за ними неслась мама в розовом домашнем халате и папа с портфелем и командировочной сумкой наперевес, а за ним вся его работа…

Я пытался остановиться, но не мог, ноги несли меня сами, несмотря на жжение в области мокрого пятна на брюках, которое к тому же стало холодным и вызвало ужасное раздражение.

Я остановился, отбежав от школы на километр, встал под большое дерево и, почувствовав, что план удался, начал приходить в себя. С дерева доносилось карканье вороны, я поднял голову вверх и увидел голубое небо сквозь заснеженные желто-красные листья клена, что не опали с осени. Где-то там сидела и птица, но ее я не видел. Сердце перестало биться, оно замерло вместе со всем вокруг, я осмотрелся – было непривычно тихо и безлюдно. Мне хотелось еще постоять, но я вспомнил про свой план и немедленно двинулся вперед, параллельно испугавшись того, что Ден, не найдя меня в школе, отправится на поиски и непременно окажется тут, словно по написанному сценарию.

Дома никого не было, я открыл дверь ключом, который мама оставила мне под половицей, и тихо зашел. Стянул ботинки и сделал несколько шагов в сторону своей комнаты. Тяжелый рюкзак сполз по плечам и брякнулся на пол. «Если эти злосчастные сани стоят в моей комнате, то я возьму их, побегу в лес и сожгу, пусть же сгорят дотла и навсегда отставят меня в покое!» – родил я новый, гениальный и, как мне казалось, очень вразумительный план. Я стиснул зубы так, что скулы заскрипели, сжал кулаки добела и подошел к двери. Мои ноздри извергали горячие струи углекислого газа, вдыхая в ответ остатки маминого утреннего парфюма вперемешку с запахом мочи, исходящим от моих брюк.

Момент истины – я распахнул дверь в свою комнату, немного не рассчитав силы, дверь ударилась в стену и неспешно прикатилась обратно. Я вошел. Осмотрелся. Санок не было, и никаких следов их пребывания тоже. На секунду мне стало легко, я выдохнул и расслабил скулы, затем сел на кровать и представил картину, как мама и папа утром, после моего ухода, нашли санки, отнесли их в милицию и до сих пор сидят там, заполняя кучу разных протоколов и объяснительных бумажек! Папа опоздал на работу и невероятно сильно злиться на меня, повторяя себе под нос: «Ох, и получит он у меня!» Мама просто разочарована и будет ходить с грустным лицом весь вечер и следующий день.

Вечер.

Я намыливал штаны хозяйственным мылом и драил их жесткой щеткой, вода брызгала в разные стороны, образуя на полу пенную лужу. Мама и папа уже должны были быть дома, но их не было, наверное, задержались в отделении милиции, дело ведь непростое, надо все точно описать. Вдруг хлопнула входная дверь. Я выбежал из ванны и застыл прямо перед ними. Мама, сморщив усталое лицо на одну сторону, стягивала сапоги, папа стоял сзади и бормотал: «Сейчас он у меня получит».

Я не выдержал, пытаясь возбудить в себе чувство самообладания, бросился в комнату и встал между шкафом и стеной, там, где папа хранит свои ненужные тубы с чертежами. Тубы посыпались вниз одна за другой, выдавая меня.

Я поднял глаза, оба они молча стояли напротив и вопросительно смотрели на меня. Ягодицы горели, предвкушая удары ремня, мышцы сжались и стонали, желая, чтобы все произошло быстрее. Родители переглянулись, вопросительным кивком решая, кто из них начнет. Папа открыл рот, а мама в этом момент уже сказала:

– Мне звонили из школы! – быстро, возмущенно, рвано.

Папа снова набрал воздуха в грудь.

– Ты! Ты! Как ты мог? Мы с папой столько делаем для тебя! – продолжила мама, изменив интонацию на вымаливающую.

Папа вздыхал, будто сам говорил эти слова. Теперь и в школе все знают про санки, значит, Дена и остальных тоже поймали, и все это из-за меня. Я готов был стерпеть сто папиных ударов ремнем против одного удара Дена.

– Зачем ты сбежал из школы? – наконец-то произнес отец.

– Я хотел спрятать санки! – ответил я, уставившись взглядом в рисунок на ковре. Я бы придумал что-то получше, но у меня не хватило духа и фантазии, я был заперт в маленьком душном пространстве своего несовершенного тела.

– Какие санки? – спросили они в один голос и переглянулись. Я понял, что снова оплошал, но в целом ситуация не так плоха, как мне казалось.

– Никакие! – мои губы словно онемели и не хотели шевелиться.

– Так зачем ты ушел?

– Я заболел и хотел домой.

Такое было со мной впервые, я продолжал жадно впиваться взглядом в коричнево-зеленые хаотичные рисунки ковра. Мама что-то говорила, папа поддакивал, потом начал перебивать и возмущаться, они стали спорить между собой, их голоса переместились в кухню, тема сменилась, включился телевизор. Потом папа вернулся ко мне и попросил приготовиться к наказанию – это был ремень, а мама была против, утверждая, что нужно действовать методом убеждения, а не физически. Папа сам вырос «на ремне», уверовав в то, что это единственно верный метод. Но я точно знаю, что оба их метода совершенно не действуют, так как они и понятия не имеют о том, как обстоят дела на самом деле.

В этот день я получил 10 заслуженных ударов ремнем и лег спать без ужина за то, что самовольно удрал из школы без всяких причин. Я лежал и смотрел в темную пустоту, слушая, как соседи сверху передвигают мебель. Это не мешало мне, но заснуть все же не удавалось. Слезы текли по щекам, хотя обычно я не плачу, но именно сегодня я дал себе волю, и мне стало легче. Если я засну, эти санки снова появятся в моей комнате, а этого я не могу допустить, нужно бороться, и тогда я одержу над ними верх. Не буду спать, не буду! Не буду… С этим твердым решением мои веки потяжелели и я, как слабак, провалился в сон. А дальше было все то же самое, что и вчера, – я открыл глаза и увидел, как перед окном, освещенные лунным светом, стоят те самые сани!

Я протер глаза и понял, что хорошо выспался – это было со мной впервые за последнее время, встал и подошел к окну. Обошел несколько раз сани по кругу, заглянул сверху – ничего необычного. Я вышел из комнаты и тихонько, на всякий случай, закрыл за собой дверь. Прошел на кухню, открыл холодильник и откусил от батона вареной колбасы столько, сколько влезло мне в рот. Потом откусил от сыра и снова от колбасы. В горле пересохло, сыр плохо проталкивался, я взял кувшин с водой и, запрокинув его, увидел через его дно плоский человеческий силуэт. Папа стоял в дверном проеме и смотрел на мои ноги, даже в ночном полупрозрачном свете холодильника были видны темно-синие пятна от его ударов. Его вид был растерянный и испуганный – мой точно такой же, но мысли совсем о другом – лишь бы только он не зашел в мою комнату! Папа сел на стул и попросил подойти к нему ближе, я хотел, но не мог, не мог сделать шаг, только и делал, что тяжело дышал и всхлипывал. Я был настоящим заложником этой ситуации, этой дурацкой, безвыходной, безнадежной ситуации… Собрав все силы в кулак, я мгновенно сорвался с места и рванул в свою комнату, закрыл дверь, приставил стул, придвинул тумбочку, пылесос, гладильную доску. Я перетаскивал все предметы, что мог поднять, и припирал ими дверь до тех пор, пока не убедился, что ее невозможно открыть. Затем сел на пол рядом с санками, поджал колени и начал раскачиваться, всхлипывая так громко, как мог, от жалости к себе и нестерпимой боли в ногах и ягодицах.

Это был последний раз, когда папа прошелся ремнем по моей заднице, все последующее воспитание проходило по маминой технологии разговоров и убеждений.

4

– Звонок! – Крикнули несколько человек в один голос, залезли на парту и стали жестикулировать, будто у нас в классе есть глухонемые.

Затем Ден зашагал по столам, перепрыгнул через учительский проход и оказался прямо передо мной, стоя одним ботинком на учебнике по биологии, который и без того рваный.

– Бежим! – крикнул он и рванул, обложка отлетела и с шелестом пронеслась по классу, оказавшись под учительским столом.

«Теперь придется клеить», – подумал я, корячась под столом. Большая неожиданная тень подкралась сзади и накрыла меня с головой, словно одеяло.

– Не забудь приклеить, – прокомментировала она, прочитав мои мысли.

Я собрался и пошел вниз, когда все уже убежали вперед. «Интересно, Ден вообще помнит про санки? – думал я, волоча за собой рюкзак и еле-еле переставляя ноги: – Все ему сходит с рук». Злость на Дена копилась и нарастала как снежный ком. Мне хотелось подойти и врезать ему со всей силы, чтобы он упал, чтобы ему было больно, и сказать: «Это за то, что ты испортил мне жизнь своим глупым, бездумным поступком!» Я еще раз проговорил эту фразу про себя, пошлепав губами, стиснул зубы, сжал кулаки и прибавил ходу. В столовой, перед самым буфетным окошком я нагнал их, схватил Дена за плечо и развернул к себе. Все застыли, Ден смотрел на меня, выпучив оба глаза как вареный рак, еще несколько секунд мертвой тишины, слышно было только, как сопят наши носы.

– Ты чего? – закричал Ден так громко, что все находившиеся в помещении перестали жевать и обернулись в нашу сторону.

Меня трясло, сначала внутренне, потом и внешне, так что это было видно всем. Кто-то сзади уже закричал:

– Драка! Драка!

Я разжал окаменевшую ладонь и выпустил из нее сжатый кусок свитера Дена, он расправил плечо и еще раз спросил:

– Ты чего?

Я растерялся, гнев отступил, и сквозь трясущиеся губы удалось произнести несколько слов:

– Санки помнишь?

Ден изменился в лице, наши позиции поменялись, теперь он держал меня за кофту на плече и говорил прямо в ухо, прикасаясь своими неприятными влажными губами:

– Еще раз ты вспомнишь о них, я вырву тебе язык и закопаю его там же, где эти санки, понял? – он говорил так тихо, что слышал его только я, а сзади уже собралась толпа, кричащая «Драка! Драка!».

Пашка и Санек стояли не шевелясь, словно манекены в магазине одежды.

– Понял меня? – еще раз переспросил он.

Я уверенно кивнул. Ден толкнул меня в сторону стола с грязной посудой, я врезался в него, и часть тарелок, сложенных стопкой, обвалилась. Можно было обойтись и без этого. Я снова не поел, потому что сначала собирал посуду, а потом писал объяснительную завучу, почему спровоцировал драку в школьной столовой. Вечером мне предстояло еще раз пройти унизительную процедуру объяснений перед папой и мамой, так как красная запись об этом горела на страницах моего дневника и была такой внушительной, что даже пропечатывалась на следующую неделю, этот случай наслоился бы на свежий вчерашний побег из школы и привел к недопустимым последствиям. Придя домой, я вырвал страницы с записями и, тщательно разорвав в клочья, смыл их в унитаз, ничего более толкового мне не придумалось, казалось, дело было сделано, но не тут-то было – вода подозрительно кружила по кругу унитаза и совсем не собиралась уходить вниз. Видимо, я поторопился и бросил слишком много бумаги одновременно. Следовало подождать, пока бумага размокнет, но времени на это совсем не было. Я спешно полез на антресоль за вантузом, с трудом представляя, как им пользоваться, видел всего пару раз, как папа, наклоняясь перед унитазом, делал возвратно-поступательные движения. Наверно, это не сложно, а иначе были бы специальные курсы по чистке унитазов от застрявших в них листков дневника. Очень высоко, мне нужно еще несколько сантиметров, я уцепился за пакет и потянул его, из пакета посыпался разный хлам: запчасти от старого аквариума, фильтр, трубки, блоки для воздуха. Последним, ударившись об мою голову, вылетел и вантуз. Я спустился и не раздумывая стал повторять вспомнившиеся движения – ничего не получалось, возможно, нужно больше сил. Я выдохнул, протер неприятно влажный лоб и снова погрузился в унитаз. Брызги летели во все стороны, но бумага упрямо не поддавалась давлению. Стрелка на часах ползла вниз, словно растаявшее масло на тарелке. Вот-вот откроется дверь, и тогда мне точно не жить. Напрягаясь, я чувствовал, как зудят свежие синяки на ногах и ломит спина от сегодняшнего удара об стол.

Я понял, что в работе с вантузом главное – не скорость, а глубина погружения и величина давления, с каждым разом я улавливал маленький прогресс, у меня уже начало получаться и стало походить на рыбалку: еще пару минут – и рыба будет на крючке, мне даже стал нравиться этот процесс. Я сделал очередное возвратнопоступательное движение, надавил плавно что было силы и готов был выдернуть вантуз, как вдруг распахнулась дверь. Я обернулся и машинально дернул. Бумага вместе с тайным содержимым нашего унитаза вырвалась на поверхность и, словно профессиональный серфингист, на гребне волны, перехлестнув через край унитаза, выкатилась на пол. У мамы на лице застыл ужас, а папа ничего не видел за застывшим туловищем мамы, он просунул голову между ее рукой и стеной будто жираф и вопросительно посмотрел на меня.

– Я тут решил прибраться, – пришло мне в голову, но белые обрывки дневника предательски выдали правду.

Вечером, сидя за столом, папа перелистывал страницы дневника и подозрительно всматривался в сгибы, пытаясь найти место, из которого пропали листы.

– Почему дневник не пронумерован? – обратился он к маме, оторвав проникновенный взгляд от стола, и получил в ответ немое пожатие плечами.

Мама пряталась за кухонной утварью, погруженная в свои дневные дела, не желая вникать в проблему. Она часто приходила домой словно робот с заданной программой, и любое отклонение от нее вводили ее ступор. А я знал – дневник нельзя нумеровать, нужно оставлять человеку право на личную жизнь, на такую, о которой никто не узнает, – озвучить эту позицию я, конечно, не решился. Весь вечер в нашем доме царила немая тишина, которую разрывал лишь шелест бумажных страниц. Это было вроде наказания, созданный траур призывал меня к совести и размышлению над своими действиями.

Наконец-то этот день закончился, мама вышла из ванной и, заглянув ко мне, отправилась спать. В комнате запахло кремом для рук и огуречной маской, это ее вечерний запах, он стал таким родным, что, если бы мне заменили маму, я попросил бы новую пользоваться этой же косметикой и вовсе не заметил разницу. Я лег и начал думать о санках, периодически остро и метко стреляя взглядом в то место, где они обычно появляются. А чтобы бы сделал Ден на моем месте, если бы эти санки явились к нему? Я повернулся на спину и уставился в потолок широко открытыми глазами. Ден бы не плакал, не убегал, не вырывал бы страницы и не бегал ночью по улице. Он просто подошел бы к этим санкам, прищурив один глаз и подняв бровь, сжал кулак и треснул бы своей жилистой рукой так… так… так… сильно! Что санки разлетелись бы на мелкие щепки. А потом он спокойно, без паники взял бы совок, собрал все обломки и выкинул их в мусор. Я представил это так красочно, что у меня перехватило дыхание. Обычно я не одобряю жесткие насильственные методы Дена, но именно в этой ситуации готов действовать любыми доступными мне способами.

Я открыл глаза – 4:15. По стене в лунном свете бежали темные пятна, отражая падающие хлопья снега за окном. Санки стояли на своем месте, я узнавал их по характерному запаху и холоду, исходящему от металлических лезвий, хоть они и стояли достаточно далеко от меня, холод я ощущал даже через одеяло. Я сжал кулак и разозлился, но этого было недостаточно для того, чтобы разнести санки в пыль. Я вспомнил Дена, как он ударил меня по лицу, вспомнил, как он выкрутил мне руку в прошлом году и я заплакал от боли, вспомнил, как он смеялся, поставив мне подножку, я тогда катился кубарем несколько метров и разодрал ногу так, что не мог ходить несколько дней. Воспоминания нахлынули на меня разом, и наконец-то: все, что происходит со мной сейчас, – это тоже из-за него. Я сжал челюсти так, что в висках начало стучать, собрал весь свой гнев и вскочил с кровати – удар! Я пробил деревянную поверхность, и кулак вошел в пустое пространство. Раздался грохот, мне на голову повалились книги и прочий хлам, годами лежащий на шкафу, словно шапка. Дверь распахнулась, загорелся свет, и родители одновременно вбежали в комнату. Мама что-то визжала на своем паникующем языке, а папа бросился ко мне и вытащил мой окровавленный кулак из пробитой фанерной стенки шкафа. Кожа почти вся была содрана, но кроме жжения я ничего не чувствовал. Это из-за эмоций, я наконец-то победил эти санки, больше они меня никогда не потревожат. Их обломки остались под горой упавшего хлама, который можно заодно и выбросить!

– Что случилось? – спросил папа, пока мама промывала мою ободранную руку перекисью водорода.

– Мне приснился страшный сон, я убегал от монстра, – пробормотал я, залипнув на шипящих пузырьках крови («Врешшшшшь, врешшшшшь», – шептали они как будто наяву).

– Вот! Я же говорила! – укоризненно прокомментировала мама наконец-то вменяемым голосом. – Все эти игры и журналы до добра не доведут.

– Ладно, завтра разберемся, а сейчас надо спать, – закончив бинтовать мою кисть, папа снял очки и протер красные глаза большим и указательным пальцами к центру.

Утро. Суббота.

Дверь глухо хлопнула, а телевизор продолжал бубнить какие-то утренние новости. Папа ушел по своим «выходным» делам, а мама все еще копошилась в кухне, но вскоре звуки стихли и дверь хлопнула еще раз – правда, по-другому: громче и быстрее, это мамин профиль – ушла по магазинам. У меня был час до их возвращения, чтобы убраться и собрать обломки санок. Я вскочил и не завтракая принялся за дело, жаждая скорее избавиться от улик навсегда. Разобрал книги, тубы с папиными чертежами, собрал в коробку старые игрушки, вычистил разбитое стекло. Жертвой оказался фарфоровый набор посуды, подаренный кем-то на юбилей, он уже лет десять жил то в одном шкафу, то в другом, словно платяной призрак. Набор совсем не жалко, освободилось место под коньки. Уборка закончена, но никаких признаков сломанных санок я не обнаружил. Им снова удалось меня обмануть, и я не понимал, как они это сделали. Собрав мусор, я надел шапку, влез в папины валенки и вышел на улицу. Белизна резала глаза, снежные сугробы блестели, как алмазные горы. Люди, закутанные в теплую одежду, одиноко бродили в просматривающейся насквозь парковой зоне. Я выбросил мусор и, похрустывая резиновыми калошами, отправился домой.

Весь оставшийся день я проспал, мама несколько раз заходила в мою комнату и трогала мне лоб холодной ладонью, я чувствовал ее где-то очень далеко и не мог даже пошевелиться в ответ.

5

Я выбрал неправильную тактику! Агрессия не дала никакого результата, что натолкнуло меня на мысль действовать иначе – я отвезу их обратно к школе, когда они вернутся на свое место, им не нужно будет больше являться ко мне по ночам и мучить меня, взывая к совести за содеянное. Я снова разработал план побега из дома ночью, все просчитал, подготовился и лег в кровать частично одетым. Уснуть не удалось, потому что я вспотел, а дурные мысли не давали мне расслабиться. Всю ночь я ворочался с боку на бок, ожидая их появления, но ничего не произошло, моя комната осталась пустой до самого утра, с рассветом я стянул мокрую, пропитанную потом одежду и уснул. Весь следующий день я чувствовал облегчение в надежде, что санки больше не явятся ко мне. Может, они сами нашли дорогу домой, а может, просто испугались, увидев, каким я могу быть, если меня разозлить. Так или иначе мысли об этом подбадривали и мне удалось вернуться в реальность, сосредоточиться на учебе, получить четверку по биологии, двойку по истории и, как бонус, удар в бедро от Дена. Удар предназначался не мне, просто я оказался в ненужном месте в ненужное время и принял его на себя.

За обедом характерный запах еды, витающий в стенах актового зала, навеял мне воспоминания о ночных кошмарах, он был идентичен тому, что появлялся в моей комнате вместе с санками. Я занервничал и начал крутить головой, осматривая помещение позади себя.

– Ты чего? – тут же заметил Пашка, сидящий напротив с набитым ртом. Он откусывал такие большие куски, что его челюсть не могла полностью сомкнуться. – Спер, что ли, булку? – решил он.

– Нет! – возразил я так уверенно и звонко, что мой голос отскочил от больших стеклянных витражных окон, словно мяч, и ударился о наш стол.

– Ладно, ладно, я же пошутил! – проговорил он, пережевывая еду, что утрамбовалась у него во рту.

Я сделал вывод, нужно быть более бдительным по отношению к своим эмоциям, чтобы они случайно, как сегодня, не выдали меня. Я еще раз прокрутил все произошедшее в голове и задумался об этом запахе. Почему от санок воняет едой? Я мысленно вернулся в тот роковой день и прошелся по логической цепочке: санки стояли у задней двери, которая ведет в столовую, значит, они связаны непосредственно с едой, поэтому от них так и воняет. Гениальный вывод. Внезапно в мое сознание ворвались воспоминания, отпечатавшиеся незадолго до дня X: в те дни выпало много снега и мы до вечера играли на школьном дворе, санки тоже стояли около задней двери. Далее: в тот день, сразу после каникул, когда я опоздал на первый урок и со всех ног несся наискосок по полю, – они тоже стояли. Воспоминания, словно пазл, собрались воедино, и передо мной предстала истина: это санки нашей кухарки, она возит на них остатки еды домой. Я даже вспомнил, как видел ее по дороге, она шла мне навстречу, согнувшись пополам, а за ней на длиннющей веревке ползли нагруженные помоями сани. Меня прошиб пот, и я снова обмочился. Это произошло рядом с домом, и шанс, что кто-то увидит, был минимальный. После того как я переоделся в сухое и проанализировал все, что вспомнил сегодня, решил действовать по совести, если вдруг санки еще раз явятся ко мне.

Всю ночь я ждал их, ворочаясь с боку на бок: принюхивался, вглядывался, прислушивался, но санок не было. Не появились они и в следующую ночь, и через одну. Уставший от мучительных ожиданий и угрызений совести, я вспомнил, как ударил в шкаф ночью, собрав в кулак всю злость и обиду. «Наверное, все же способ Дена действует», – думал я по дороге в школу. За несколько спокойных ночей мне удалось отоспаться, я перестал быть бледным и усталым, тело стало легче килограммов на десять и я начал забывать эту ужасную историю.

В столовке сегодня непривычно много людей: слева толпятся льготники, получающие обед бесплатно, а рядом, словно волки к овцам, подкрадываются ребята из старших классов, желая полакомиться казенной котлетой и пирожками с повидлом. Я повидло не люблю, оно ужасно пахнет и всегда капает на брюки и в рукава. Встав в очередь, я огляделся и увидел, что наши все уже сидят, махнул им рукой – мол, и меня подождите. Очередь продвинулась, я заглянул в открытое деревянное окно кухни и положил локти на подоконник, чтобы подтянуться и прочесть меню на сегодня. Оно обычно висит так, что ничего не разобрать издалека.

– Убери локти и говори, что тебе? – тут же сказала помощница кухарки, разливающая суп по тарелкам.

– Ватрушку с творогом, – протянул я деньги, уставившись в глубину кухни.

Большая кастрюля кипела и булькала, охваченная синими языками пламени. Помощница исчезла с глаз, меня то и дело толкали в спину сзади стоящие со словами «давай быстрее», потом кто-то ударился о мою ногу и упал, в очереди образовалась драка среди первоклашек, не поделивших учебник. Кто-то заплакал. Я обернулся, чтобы посмотреть, а в окне появился огромный извергающий горячее дыхание силуэт. Я, испугавшись, вздрогнул. Это была та самая кухарка, ее огромная грудь выступала на полметра вперед, обтянутая белым заляпанным передником, она чуть было не касалась моих кистей. Я отнял руки и посмотрел ей в глаза, она тоже смотрела на меня. Ее зрачки, очень маленькие, заплывшие некрасивой морщинистой кожей, и красные, кровавые веки резали меня на куски. Я замер. Она, будто змея, пустила своим взглядом яд мне под кожу, парализующий все тело. Сзади опять толкнули, я не успел сгруппироваться и ударился подбородком о косяк. Это привело меня в чувство, и я увидел большую вздутую руку кухарки, протягивающую мне ватрушку с творогом. Сделав над собой усилие, я потянулся и взял ее. Кухарка продолжала безмолвно смотреть мне прямо в душу, будто читая все мои мысли, а тихий, низкий голос ее змеиной сути прошептал прямо у меня в голове: «Я знаю, что это сделал ты… ты… ты…» Вокруг меня воцарилась тишина, казалось, ее шепот околдовал всех находившихся в столовой. Ватной рукой я взял теплую, мягкую ватрушку и развернулся в зал. Передо мной стояла троица апостолов в юбках и туфлях на каблуках. Обычно их цоканье слышно издалека и можно успеть затормозить, если бежишь, и поднять портфель, если кидаешься им, или, например, прекратить драку. Но сегодня они явились абсолютно бесшумно, словно влетели по воздуху. Я испугался еще больше, потому что решил, что они тоже слышали этот голос в своих головах и сейчас начнут разбирательство, тогда кара неминуемо постигнет меня и всех остальных по моей вине. Я почувствовал, как потеплело в штанах и бросил все силы на то, чтобы сдержаться, при этом я открыл рот и стал жадно глотать пропитанный запахом еды воздух. Большой палец моей руки прошел ватрушку насквозь. Мне удалось сдержаться, я отошел в сторону и блаженно поблагодарил Бога за удачу в таком деликатном деле. Тут же ко мне, как вороны, подлетели Пашка, Санек и Ден. Они на лету разломили мою ватрушку и проглотили, оставив на полу несколько белых крошек. Прозвенел звонок, и все хлынули в класс, кроме тех, кого апостолы отчитывали за драку. Я бросил взгляд в окно кухни и понял, что кухарка продолжает осуждающе за мной наблюдать, я опустил взгляд на пол – еще и эти крошки. Нагнулся и собрал все, что осталось от ватрушки, я даже готов был снять кофту и вымыть ею пол, если бы это помогло избавиться от тяжелой, совестной ноши.

Вечером я лег спать немного раньше обычного и, не успев подумать о сегодняшнем дне, уснул. Мне снились сны, все разные и бессмысленные, скорее, несвязные фрагменты каких-то событий, происходивших со мной днем. Такие сны не дают выспаться, заставляя просыпаться и анализировать, с научной точки зрения это называется «выспался посреди ночи». Наконец, я перестал бороться с собой и решил взять книгу, прочесть что-нибудь из пропущенного в этой четверти. Протянул руку вверх, нащупал маленький карманный фонарик и тут почувствовал знакомый запах еды. «Наверно, это от меня так пахнет», – подумал я вдруг, но нет – это воняли санки, неожиданно заявившиеся в гости после небольшого перерыва. Я посмотрел, убедился в том, что это они, и рухнул лицом в подушку. «Я больше не могу-у-у-у-у», – промычал я в нее и заплакал. Дал волю чувствам. Иногда это можно делать, но только наедине с самим собой. Я вытер слезы и собрался с силами взглянуть прямо в лицо ответственности за содеянное, что преследовала меня в кошмарных ночных появлениях. Я тихо и быстро оделся, взял санки и вышел из комнаты. Родители спали за закрытой дверью, я крался по коридору словно вор, хватая на ощупь верхнюю одежду. Слышно было, как стучит сердце и цокают зубы, даже в стиснутом состоянии.

Дверной замок щелкнул, я замер, вслушиваясь в ночную звенящую тишину. Реакции не последовало, тогда я так же осторожно открыл дверь и прошмыгнул в подъезд, быстро оделся и пошел вниз. Половина лампочек перегорела, лестничные проемы окутывал таинственный полумрак, нашептывающий мне какие-то непонятные слова из моих снов. Вдруг внизу хлопнула входная дверь, я испугался и что было сил вдохнул носом, замер не дыша. Шаги поднимались вверх по лестнице, я продолжал стоять, обнимая санки обеими руками, и продумывал пути отхода: назад домой – не вариант, убегать вверх тоже – всего пять этажей, человек может подниматься на пятый, тогда я и вовсе окажусь в ловушке. Лестничные проемы сокращались, а идей не было: может быть, в окно? Там козырек, но до окна просто так не дотянуться, тем более с санками. Поздно – мужчина завернул и подошел к двери на втором этаже. Он задрал голову и возмущенно посмотрел на меня. Я поздоровался и прошел мимо него, делая вид, что сейчас не три часа ночи, и мне не 12 лет, и в руках у меня не украденные санки. От него разило спиртным, взгляд был плавающим, как у нашего школьного завхоза. Обычно таким людям не важно, что происходит вокруг, а если и нет, то они все равно не успевают среагировать на происходящее. Я выбежал и понесся прочь, санки на длинной тряпичной веревке, извиваясь и подлетая на кочках, неслись за мной. Они догоняли меня на пологих склонах дороги и отставали в горку. Ночь была теплая, я проваливался в мягкий мокрый снег, желающий проглотить мои сапоги. Очень быстро я оказался у школы, пересек поле наискосок и подошел к заднему входу. Утром кухарка придет в школу и обнаружит свои санки, заберет, и они больше не будут приходить ко мне – план был гениальным, почему только раньше до этого не додумался?! Такой тишины у школы я еще никогда не наблюдал, даже захотелось насладиться этим моментом, но я не стал мешкать, чтобы не нажить себе новых проблем. Поставил санки точно так, как они стояли в тот день, сложил аккуратно веревку и пошел досматривать свои чудные сны-фрагменты.

6

Вечером следующего дня я ввалился домой в половине десятого и рухнул от усталости на пол, к телу прижималась неприятная мокрая одежда, пропитанная потом и талым снегом. Так бывает всегда после нескольких часов катания на горке без перерыва. Не вставая, я начал стягивать сапоги, из них вывалился скомканный мокрый снег, затем я поднялся и стал стягивать куртку и брюки, на полу образовалась лужа, которую мама сразу же попросила убрать, крикнув об этом с кухни. Я убрал и направился в свою комнату, как неожиданно услышал холодный папин тон:

– Нужно поговорить, переоденься и зайти на кухню.

Я сделал вид, что не услышал, чтобы выиграть время. Это все двойка по истории, наверняка кто-то из тройки апостолов позвонил папе или маме на работу и все доложил. Нехорошо, нужно было признаться самому, было бы лучше. Я взъерошил рукой мокрые волосы, чтобы они быстрее просохли и, словно на казнь, медленно проследовал к отцу.

– Садись, – тут же предложил он стул. – Как у тебя дела?

– Хорошо, то есть не очень, точнее, все хорошо, но вчера я получил плохую оценку и не сказал.

– По какому? – мама оторвалась от книги и, приспустив очки на нос, посмотрела на меня.

– По истории, – в горле встал комок из загустевших слюней. – Нет, по биологии, – тут же исправился я, – или по географии.

Все дни смешались в один, предметы казались неразличимыми, учителя, будто клоны, повторяли друг друга. Все смешалось в один большой ком неразберихи.

– Ты не помнишь, по какому предмету получил оценку? – папа сдвинул брови, и они с мамой возмущенно переглянулись.

– Я просто готовился к олимпиаде, и в голове все смешалось, – тихо сказал я, опустив глаза в пол.

– Я хотел поговорить о другом, – продолжил отец, скрестив руки на животе, – наш сосед со второго этажа…

С этих слов я начал слышать папу, будто он говорил из глубокого-глубокого колодца, его дрожащий голос расслаивался и, отражаясь тысячи раз, доносился до моих ушей.

–.. Видел тебя ночью, – закончил он. Образовалась пауза.

– Это был не ты? – уточнила мама.

– Это был не я, – уверенно подтвердил отрицательным кивком головы.

– Ты спал дома? – еще раз переспросил папа, желая убедиться. Он заглянул в мои глаза, устремленные в пол, будто бы там есть подсказка.

– Я спал дома, – процитировал я еще раз утвердительно.

Какая-то тавтология получилась, подумалось мне, когда родители отпустили с допроса, можно было придумать что-нибудь вразумительное и внушающее правду. Но я слишком сильно устал, меня застали врасплох – это казалось достойным оправданием. А сосед не такой-то безобидный, как мне показалось, теперь буду обходить его стороной.

Я уснул спокойно, зная, что санки вернулись домой к своей законной владелице и больше не побеспокоят меня. Посреди ночи с крыши начал падать талый снег, он звонко ударялся о подоконник, затем глухим шлепком падал вниз. От этого я проснулся и встал, чтобы посмотреть в окно. Опешив от удивления, я замер – они опять стояли посреди моей комнаты. «Не сработало!» – прошептал я, плюхнулся на пол и, не меняя позу, просидел почти до утра, раздумывая над происходящим. Доносился шум проезжающих скорых поездов и шелест автомобильных колес, что проносились мимо нашего маленького ночного города. Я устал, и ничего, кроме как спрятать санки в шкаф, не пришло в голову.

На первом уроке я сидел как на иголках и думал о том, что может происходить дома. Хоть бы они стояли там тихо, хоть бы мама не зашла в мою комнату… Почему же они вернулись? Видимо, санки не дождались кухарку и снова вернулись ко мне, все пошло не по плану. «Возможно, тайный шепот кухарки подскажет мне ответ, нужно срочно бежать в столовую», – решил я и сорвался с места. Вдруг в классе образовалась тишина, я подбежал к двери и обернулся, будто бы вернулся в реальность, – все молча уставились на меня, и только возмущенная учительница с недоумением промолвила:

– Васин, ты куда?

– Я думал, что урок закончился, – выжал я, пытаясь выкрутиться.

Учительница бросила взгляд на часы и кивком головы указала сесть на место, до звонка оставалось еще 17 минут, это чуть меньше половины урока. Все засмеялись, выкрикивая разные неприятные слова в мой адрес, это продолжалось, пока математичка не взяла линейку и не треснула ею по столу так, что удар отразился на барабанной перепонке и на время оглушил меня. Очередная красная запись в дневнике неизбежна. После урока я щемился в коридоре, ненавидя себя за слабость и неумение совладать с собой. Папа всегда говорит мне, что надо ставить планку выше и тянуться к ней что есть силы, но пока я не могу решить свои проблемы и поделиться ими мне тоже не с кем. Я точно знал одно: я не придурок, не ублюдок и не дебил – каким считали меня окружающие и Ден, потому что я сорвал урок, а на это право есть только у него, как у главного в классе. С того дня меня сделали изгоем, Пашке и Саньку нельзя было даже здороваться со мной, мой портфель гоняли по классу будто мяч и кричали, что он заразный, все кому не лень толкали меня и плевали на спину. Это я переносил не так сложно и болезненно, как бесконечное появление украденных санок.

10:00. Столовка наконец открылась, тяжелые деревянные двери распахнулись, испустив клубы зловонного запаха по всему первому этажу. Я аккуратно протиснулся и затерялся в толпе первоклашек, они несли меня, как муравьиная стая сухую веточку в гнездо. Я заглянул в открытое окно кухни и оглядел ее: в котлах бурлило привычное варево, помощница кухарки резала хлеб большим ребристым ножом, горы чистой посуды, поблескивая, выстроились рядами, похожими на армию солдат, идущую в бой.

– Что тебе? – услышал я голос. – Что? Говори же?

Она стояла прямо передо мной, кажется, еще ближе, чем в прошлый раз, и ждала. Ее глаза показались более прозрачными, брови хмурые, кожа желтоватая, губы ссохшиеся и бледные, как у покойника, хотя покойника я никогда не видел, только в кино. Она лишила меня дара речи своими колдовскими чарами и парализовала ядом. Первоклашки толпились вокруг, наступая мне на ноги и дергая за лямку рюкзака.

– Я хотел спросить! – мое замороженное тело издало произвольный звук.

– Что ты делаешь здесь? А ну, марш в коридор! – перед моим лицом пронесся указательный палец учительницы младших классов, я понял, что она обращается ко мне. – Ваша перемена следующая! – возмущенно продолжила она, как будто я что-то украл.

«Украл, да, но не у нее», – думал я, выходя вон, пробираясь сквозь муравьиный рой, кружащий вокруг меня с тарелками, наполненными кислой томатной солянкой.

После пятого урока мне в голову пришла новая идея – я решил подкараулить кухарку на улице и посмотреть, как она справится с ведрами. Запах солянки все еще исходил от моего воротника и раздражал вкусовые рецепторы. Я перелез через сугроб, что разделял спортивную площадку пополам, огляделся и скинул портфель, усевшись так, чтобы видеть заднюю дверь столовой и дорогу, что вела из школы. Шансов упустить вышедшего человека из здания практически не было. День стоял теплый, многие остались гулять во дворе, бэшки строили крепость и, увидев меня, зазывающим жестом позвали на помощь. Мне очень захотелось подскочить и броситься к ним, играть дотемна, не думая ни о чем, но я не мог. Мне нужно было – очень, очень нужно! – решить эту непростую головоломку. Я привстал, махнул им рукой и с грустью отрицательно покачал головой – мол, я бы с радостью, но не сегодня.

Продолжить чтение