Читать онлайн Брежатые. Тайна пшеничных лабиринтов бесплатно
Глава 1. Власу́ница
Из маленького зёрнышка взошёл росток. Потянулся ещё тонким, но прочным и упорным стеблем к свету, набирая золотистый отлив и утолщаясь в пшеничный колос. Длинные ости-волосы, как струны, вытянулись к небу, и колос стал похож на царский венец. Так величаво он простоял несколько мгновений, любуясь сам собой в странно выкошенном пшеничном поле. Вольный полевой ветер склонил его в женскую руку, и тонкие пальцы выдернули из колоса прочь длинную пшеничную ость.
– Обернись, Вере́́́я, – произнёс властный голос, принадлежавший женщине с пышной копной русых волос, ниспадавших к земле и устилавших огромную прогалину в центре необычного поля. Колосья внутри него полегли кругом, однако по сторонам открывались входы, ведущие в пшеничный лабиринт.
Глаза женщины скрывала красная холщовая повязка. Женщина вскинула левую руку, перебирая тонкими пальцами, она словно ощупывая воздух. Пока не наткнулась на косу девушки, стоявшей к ней спиной. Коса та, перевязанная белой лентой, спускалась до самой земли.
– Распускай волосы! – сухо велела женщина. Она небрежно поправила высокий ворот красного платья расшитого золотой нитью. Царская одежда была под стать её строгому лицу с точёным, благородным профилем и немного растянутыми тёмно-розовыми губами.
– Я жду! – вскрикнула она и резко занесла над головой несчастной руку. Пшеничная ость в одно мгновение обернулась жёлтой стрелой и взвизгнула в пальцах длинноволосой правительницы, оцарапав ей палец, – из мизинца выступила золотистая кровь.
– Мне боязно, царица! – содрогнулась несчастная.
– Та́йники, – надменно произнесла длинноволосая, задрав властный подбородок, убедили меня в том, что именно ты, Верея, среди всех власунов станешь пого́дницей.
Я размолвилась с советниками, оттягивая как можно дольше этот момент, сомневаясь. И если они ошиблись, и Царский колос пропадёт зря, – она сжала в пальцах заветную стрелу и стиснула зубы. – То, нам снова придётся ждать целый год! Понимаешь?!
– Я никогда не хотела стать пого́дницей, царица, – робко повернулась к ней Верея. – Поверьте, мне не нужен ваш перст…
– Не хотела?! – возмутилась слепая. – Конечно! Никто не хочет брать на себя эту тяжкую ношу! – прокричала она, и тут её волосы взмыли в воздух широким парусом, затенив само солнце. Они пошли волнами, извиваясь, как живые.
– Видишь, что я могу?! – торжествовала она, раскинув руки.
– Вижу, я вижу, царица Ялань, – робко сказала Верея, присев на корточки.
– Так вот, – уже тише произнесла та, и опустила длинные власунские руки.
Волосы царицы послушно осели, спрятавшись, как маленькие ужи в пшеничных прогалинах. Повисла пауза, но Верея всё не отводила взгляда от женщины, ожидая её решения.
– Cкажу тебе честно. Я с трудом подчиняю вихри. Они стали тёмные, с чёрным сором, несущие смрадный дождь.
– Не понимаю, – распахнула свои огромные голубые глаза Верея. – Какой битве, царица?
– Мне нужна преемница! Пого́дница! – сердилась ворожея. – Нам нужно испытать тебя, как можно скорее, как бы я не сомневалась. Я слепая, понимаешь! Слепая! И силы мои на исходе, – с горькой досадой говорила она и, приблизив своё лицо к девушке, сорвала красную повязку, подняла веки. Верее открылись ужасные, потрескавшиеся глазницы, мутные, как прогоревшее стекло!
– А-а-а! – отшатнулась девушка и метнулась в пшеничный лабиринт. Затаилась. Но сердце её билось, как сумасшедший бубен в руках шамана.
– Моя нянька, – донеслось до слуха юной власу́ницы, – и первая Уба́я видела, как твои волосы шевелятся. Тайники тоже указали на тебя. Впервые за сто лет появилась надежда, что наконец-то в Златополье выросла преемница. Благодея – в опасности. Так что твой страх не в счёт! – громко вскрикнула царица. – Ты должна подчиниться воле власунов!
Верея прижалась к земле. Мысли, как малые птахи, метались в голове власуницы.
«Выходить нельзя, – решила про себя Верея. – Затаюсь и буду лежать. Ведь она слепая, не найдёт. А я так не хочу. Не хочу ослепнуть. Страшно, как страшно стать такой же».
Ялань вскинула перед собой руку, на которой поблёскивал лучистый перстень. При этом один из локонов царицы медленно распрямлялся, двигался вперёд, удлинялся и будто поводырь искал дорогу к спрятавшейся в поле.
Через несколько мгновений Верея услышала хруст смятых колосьев. Подняла голову. Перед ней стояла Ялань! Её страшные глаза… были уже укрыты повязкой. У ног царицы извивалась змейкой русая прядь.
– Но, если я не погодница, – пробормотала Верея сквозь слёзы и поднялась с колен. – После испытания мои волосы усохнут и вовсе перестанут расти. Никто во всей Благодее не знал такой участи.
– Ничего. Я тебя не брошу, – прервала её царица. – Возьму тебя власовязкой.
Ялань развернула девушку спиной к себе. Не дав ей опомниться, повелительница резко вонзила стрелу-колос в толстую косу Вереи.
– Я долго сомневалась в тебе, – призналась царица, отступив назад. – И если бы не последние знаки, наверное, я никогда бы так и не решилась на преемницу. Власть, – вздохнула она, и притронулась к своему кольцу, – словно увесистый драгоценный камень в толстой оправе – давно тебе давит и тягостен, но все ж его жалко сбросить, – произнесла Ялань, дрожащей рукой ощупывая косу власуницы.
Тут золотые лучи на перстне царицы пошевелились. Ялань с придыханием приблизила лицо к волосам девушки, будто ожидая чего-то неотвратимого. Как вдруг коса власуницы натянулась, словно тетива, затем набухла, разорвав белую ленту внизу, и, наконец, распустилась по спине густющей волной.
– Какие же это знаки царица? – едва улыбнувшись, всё еще дрожащим голосом спросила Верея.
– Соколи́ца-веща́лица прилетает к тебе уже третью ночь, – сухо ответила Ялань и отступила на шаг. – Так ведь?
Верея обернулась.
– Да! Но я не могла поверить, – с просиявшим лицом призналась она. – Мне было страшно, – она запнулась и вдруг спросила. – У нас получилось, правда?
Ялань молчала. По её скупой мимике было не разгадать ни одной мысли. В детстве Верея так и думала, видя царицу один раз в году на Большом Вече Златополья, что Ялань – восковая кукла, которую оживили тайники, наделив речью и ворожбой.
Внезапно резкий окрик «кьяк-кьяк-кья-я-я-к» донесся сзади, прервав раздумья девушки. Верея обернулась и, заслонившись рукой от ярких лучей, увидела, как крупная точка среди синевы неба приближается к ним, принимая очертания большой хищной птицы с серповидными крыльями. Верея боязливо попятилась за спину царицы, слегка наступив на её волосы. И та злобно вскрикнула:
– Отступи прочь, неуклюжая!
Верея подавила слёзы и снова метнулась в пшеничный лабиринт.
«Злыдня, сущая злыдня – негодовала она про себя, удаляясь. – Не хочу ничего! Убегу и всё! В Землестражию! А матушке весточку оставлю. Не моё это всё.
На глазах Вереи выступили слёзы, но всё ж она подсматривала сквозь высокие колосья, наблюдая, как огромная серая соко՛лица покорно села подле царицы в центре прогалины. Птица склонила вниз голову. Едва прикоснулась кончиком крючковатого клюва к протянутой ладони Ялани. Вдруг показалось, что она заметила беглянку и так и впилась своим черным глазом в её сторону.
– Боярыня, что так задержалась? Забыла уговор? – мягким и вкрадчивым голосом спросила царица. Соколица встрепенулась и прогорланила мягко « кхур-кхур», будто это был не сокол, а ручной голубь.
Неожиданно с другой стороны поля, послышался еще соколиный окрик.
Ялань погладила Боярыню по крылу:
– Ты прилетела не одна, – довольно сказала она и обернулась на приближающий звук. – Мы вернёмся вместе! – выкрикнула царица, будто точно знала, что девушка по-прежнему в поле. – Выходи, Верея! Твоя соколица здесь! Ты должна прибыть во Власоград, как моя преемница. Иначе тайники могут засомневаться в тебе.
Верея выглянула из пшеничного лабиринта. Перламутровая соколица, какой она еще не видывала – приземлилась напротив Боярыни с другого края прогалины. Её оперенье серебрилось на солнце, пестрило бурыми пятнами, а по широкой светло-сизой груди, стекали вниз каплевидные подпалины брусничного цвета. Несколько раз Верея примечала из окна своего дома двух соколов, прилетающих к тайникам, но они были не так огромны и красивы, как эти две.
Странно, но вдруг из души юной власуницы – ушёл страх и смятение. В приятном напряжении Верея разглядывала статную голову прилетевшей птицы с темными усами–полосками и пронзительными черными глазами, окаймлёнными округлыми желтоватыми тенями. Птица сидела неподвижно, вонзив острые когти в землю, и вдруг повернула голову в сторону власуницы.
«Неужели сейчас я приручу её?!» – Верея подалась вперёд. Она решительно вышла на поляну. И тут же почувствовала, как её распущенные волосы непривычно шевелятся. В смятении она коснулась их.
– Д-а-а, – заметив её жест, произнесла царица. – Видимо ты – будущая погодница, – задумчиво проронила Ялань.
« И как она видит всё вокруг?»
– Ну что ж, подойди, погладь её, – указала царица на прилетевшую птицу.
Ялань подала белую ленту.
– Время пришло. Окольцуй свою соколицу и дай ей имя, – произнесла она, пропустив редкую улыбку.
– Я назову её Росиной. – Она кажется мне светлой и чистой, как капля росы на листве, – Верея присела. Всё еще волнуясь, она повязала вокруг лапы ленту, и её Росина склонила голову, загуркав приятным бархатным голосом будто благодаря свою хозяйку.
– Хор-о-ошая, – погладила Верея птицу по мягкому оперению, и от души её вовсе отлегли смутные мысли.
– Возьми поводья, – сказала Ялань и протянула тонкий ремень. – Полетим вместе! Держитесь ниже Боярыни.
Вдалеке послышался гул. Он нарастал издалека, птицы встрепенулись, загорланили. Боярыня склонилась к земле, расправив крыло, словно помост.
– Нужно лететь! – торопилась Ялань и взошла по крылу.
Верея медлила.
– Ты не слышишь?! Садись на птицу! – потребовала царица, сидя на шее у Боярыни. – Во Власоград кто-то летит.
– Но я не умею управлять ею!
– Вздор! Ты погодница! Соколиный полёт у нас в крови! Смелей же!
Странный гул, доносящийся издалека, перерастал в глубокое трубное жужжание. Верея всмотрелась в небо. На горизонте действительно показалось нечто странное…
– Что это? – спросила она.
– К нам гости. Но кто это может быть без ведома Шептовласа, не понимаю, – недоумевала царица и натянула поводья.
Боярыня повернула голову к Росине, пронзительно вскрикнула и стремительно оторвалась от земли, завихряя воздух крыльями. Пышные копны волос Ялани поднялись необъятным парусом, ниспадая широкими волнами вниз. Верея наблюдала за взлётом царицы, как заворожённая.
«Неужели я когда-нибудь стану могущественной правительницей Благодеи?!» – подумалось ей.
И тут Верею подкинуло в воздух! Росина подцепила её за пояс клювом, словно букашку! Проделав переворот, Верея вскрикнула и приземлилась на шею соколице, нелепо распластавшись на животе. Росина взмахнула крыльями: « Кья-я-я-к!» – вскрикнула птица.
– Теперь, она о чём-то просит меня?! Наверное, нужно накормить её?!
Соколица будто захохотала, – громко и отрывисто.
– Что же ей нужно?! Ялань разгневается! Лети, лети, давай, милая…
И тут её осенило! Поводья! Вот же недотёпа! Резким движением Верея выкинула вперёд повод – и, к её изумлению, Росина тут же захватила его клювом. Оставалось только поймать другой конец. И ей всё удалось! Натянув повод, будто она делала это сотню раз, Верея распрямила спину и, ощутив, как поток воздуха ударил её в грудь – они взлетели.
Впервые она увидела, насколько величественен её край! Пшеничные поля волнующимся золотом простирались от горизонта в необъятную даль до самой Землестражии, перемежаясь с голубой лентой водоплутской реки Каялы. А впереди плыли русые волосы Ялани – непрерывно растущие и падающие вниз.
Глава 2. Чёрный агроном
– Мишка, поехали со мной! – настаивал я, медленно застёгивая рюкзак. – Я точно знаю – там полно заброшек! Самсонов СМС прислал. В Меловой горе появились ходы, – интриговал я Мишку – заядлого искателя пещер, старых домов и штолен.
– Ну, какие там могут быть ходы, Егор? – усмехнулся Кравцов.
Я промолчал.
– Не врёшь? – все же спросил Мишка.
– Да, мне на то и Окрейша намекала, – ухмыльнулся я, в надежде, что лучший друг все-таки согласится со мной поехать.
Но тот состроил скептическую физиономию и откинул длинный блондинистый чуб на бок
– Ладно, приеду, – сказал он. – Но позже. Намекнули ещё на одно место. На окраине города поле. За ним на отшибе деревня была. Изба там осталась. Ерофеича, скорняка. Пойдем с Никитосом, а может и ещё кто с нами захочет, – криво улыбнулся он и протянул мне руку.
– Сами пойдёте?
– Да тут близко! От молкомбината где-то пяток километров. Сначала мимо старого кладбища, дальше посадка, потом минут десять вдоль трассы и поле, – с лёгкостью бывалого следопыта пояснил он. – За ним уже и заброшенная Хмаровка виднеется. Ерофеич тот, умер давно, наследников не нашлось. Но я то, знаю, у таких одиноких стариков в подполе, да на участках тайников немало оставлено. – А тебя так и тянет в деревню. Жутковатое место…
– Я всего-то на две недели, Окрейше на огороде помочь, – ответил я, вставил наушники и включил музыку. – Ладно, пока! – И побрёл к дому по берегу овражистой речки, протекающей сквозь тенистый парк.
Да, в мои пятнадцать лет я уже прослыл «ботаником» с «большими тараканами», чуваком «на своей волне», ну и прочие подобные эпитеты прилипали ко мне, как репей.
Эта чудная слава меня, в общем, мало волновала. Так как я и вправду видел неких природных сущностей и даже общался с одним из них в детстве.
В довесок моя слащавая внешность придавала мне некой детскости – вихрящийся чуб, лицо, подернутое весёлыми и частыми веснушками и большие серо-голубые глаза, как у какого-нибудь принца из сказочной Мурляндии. Спасибо, что брови достались отцовские – сросшиеся на переносице, хмурые и чёрные. Хоть что-то под стать кличке, что дал мне Юрка Пацык – занудный клевало из параллельного класса. И где-то я даже ему за это благодарен. По крайней мере, какая-то брутальная таинственность.
– Ну что, тебя до сих пор кличут «чёрный агроном»? – снова задал этот дурацкий вопрос отец, затягивая галстук.
Он приехал на обед домой и как всегда очень торопился.
– Ты, кстати, не видел мою синюю папку с договорами? – не дождавшись ответа, засуетился он.
Впрочем, он делал так часто – прерывал собеседника, вторя зычным директорским голосом. Я называл его про себя «Евзам». Не то что бы я его не уважал, но я не мог избавиться от чувства обиды и негодования за маму. Она пропала год назад, и я считал, что отчасти – отец был виноват в этом. И эта часть была очень значительной – часть равнодушия и игнора – её дел, её жизни.
Я до сих пор считаю, что она жива…
И я зол, что она не послала мне хотя бы смску! Но зная эту чертовщину, эту родовую бредятину, что творится в нашем роду – я смирился. Значит, не может…
Сегодня год. И я лишь ждал развязки. И в годовщину пропажи, меня, как магнитом потянуло в деревню – в это странное место, где проживала моя бабушка, известная на всю округу – ведунья Окрейша.
– Егор? – окликнул меня отец настойчивым тоном.
– А, да, иногда называют…, – после долгого раздумья ответил я. – Тебе пора на работу.
После того как мама исчезла, отец нарочито заботился обо мне, заводил разговоры на пустяковые темы, интересовался моей жизнью.
Хотя общего между нами по-прежнему было мало. Мы скудно общались до маминой «экспедиции», а после – так и уж вовсе.
Вскоре стало понятно, что говорить нам почти не о чем.
– Почему же, чёрный? – Евзам нервно взглянул на часы, но всё же присел рядом со мной на диван.
– Это давняя история.
– Всё равно, расскажи. – Мы так мало общаемся, – улыбнулся он.
– Ты занят…
– А ты на своей волне, а вечером избегаешь меня, – парировал он.
– Тебе это не понравится, я же знаю.
– И пусть…
Я вздохнул.
– Окей. Я умею оживлять растения.
– Что за бред?! Ты надо мной насмехаешься? – вскочил «Евзам».
– Я же говорил! Тебе не понравиться. Думаю, на будущей неделе попробовать с засохшим деревом в саду.
– Хватит! Что значит оживлять?
– Поеду попрактикую к Окрейше, – продолжал я в том же насмешливом тоне. – Подучусь ворожбе.
Отец резко обернулся, бросив отчаянный взгляд на меня.
– Злишься, да? Не можешь простить?! Пойми, я не смог найти её! Я приложил все силы!
– Значит не все! Не все силы, и поздно! Ты, как всегда был занят! Твой селектор длился три часа.
– Да! Бывает и больше. Это работа, понимаешь! Я не мог знать, что всё так обернётся с мамой, – сказал отец и попытался обнять меня.
Я отстранился.
– Помню, как когда-то, маленьким, ты дважды терялся в деревне, – сменил тему отец. – Кто знает, где ты только был?! Ты тогда рассказывал о каком-то уродливом гноме в саду, с которым гонял медведок, – усмехнулся он.
– И я, правда, его видел, – тихо, но чётко ответил я, не отводя взгляд от отца. – Это духи земли, па. Мы не одни в этом мире. И маму, они забрали… И я хочу знать правду. Я чувствую, что бабушка что-то знает. Хватит ждать! Её пропажа не случайна. Она связана с параллельным миром, о котором ты не знаешь!
Повисла пауза. Только тиканье часов на стене резало тишину на мелкие кусочки.
– Это странно слышать, Егор. Разве скрывала бы мать подробности пропажи своей родной дочери от нас?! – помрачнел в лице отец. – Скоро всё станут думать, что ты и, вправду, не в себе. Я, конечно, понимаю, – запнулся он, – что ты, и мы все переживаем о маме и надеемся…
– Это здесь не при чём. Она найдётся. Я это чувствую.
– Не хочу тебя расстраивать, но МЧС и полиция предприняли…
– Молчи! – я зажал ему рот. – Я так хочу думать. И всё.
Отец прикрыл глаза в знак согласия.
– Злаки цветут, – сказал он. – Всё время глаза чешутся. Аллергия, наверное.
– У мамы не было, – сухо ответил я, заметив влажность в глазах папы.
– Ну, ладно, – вздохнул отец. – Пройдёт лето и с нового учебного года тебе надо задуматься о серьёзных увлечениях с заделом на будущее, – сказал он и, хлопнув меня по колену, поднялся. – Ты же не собираешься стать фермером? А, чёрный агроном?
– Я ещё не думал над этим…
Отец остановился у двери, вприщур поглядев на меня. Да, я был мало похож на него – коренастый, руки плотные – с широкими ладонями и толстыми пальцами, как есть для труда. А я окинул взглядом его высокую, худощавую фигуру, вгляделся в строгое и аристократичное лицо. Отец поправил очки в серебристой оправе.
«Странное чувство, будто мы прощаемся…Хотя бред, нельзя думать плохое, – одёрнул я сам себя. "
– Да, и знай, мы по-прежнему ищем маму. Я по своим каналам…
– Я знаю. Всё нормально.
– Скоро уезжаешь?
– Через три часа. Может быть, ты успеешь вернуться с работы до моего отъезда? Поедем вместе…?
– Я постараюсь, но обещать не могу, – ответил папа уже в дверях. – Сегодня совещание, в конце недели принимаем новый объект. Но я приеду к выходным. Договорились? – И он неуклюже приобнял меня рукой, крепко держа синюю папку.
–Да, па…буду ждать.
Я закрыл дверь. Взглянул на мобильный. До отъезда оставалось еще много времени. Я прилёг на клетчатый диван в гостиной, остановив взгляд на портрете матери в летней соломенной шляпе, и с горечью задумался о ней…
Мама была доктор сельскохозяйственных наук, но мы понимали друг друга с полуслова, как говорят, дышали одним воздухом. Что случилось тогда? Я вновь и вновь прокручивал в уме тот день, вспоминая подробности.
В то пасмурное июньское утро я взбежал по крутой железной лестнице в старенькое здание лаборатории на второй этаж.
– Привет, мам! Я принёс бутерброды!
Красивая русоволосая женщина с правильными чертами лицами вскинула взгляд из-под очков. Пожалуй, её губы были несколько тонковаты и немного вытянуты в стороны и вверх уголками. Ярко-голубые глаза прозорливы – дымчато-голубые и завораживающие, словно у Туманной феи. Это была моя мама Ялисовета Романовна.
– Да, да, привет. Спасибо Егор, – рассеянно сказала она, смотря уставшими от бессонной ночи глазами. – Положи на тумбочку. – И продолжила рассматривать длинный пшеничный колос, вращая его в пальцах.
– Ты совсем не спала, ма.…Так нельзя. Поешь и иди домой.
Мама отодвинула от себя микроскоп, встала и распахнула окно. В душную лаборантскую ворвался свежий разнотравный воздух – цвёл чабрец, благоухала медуница, терпчил степной шалфей, – как сейчас это помню.
– Не могу, – ответила мама Яля. – Мне нужно в поле. И взяла в руки колос озимой пшеницы, подставив его солнцу, словно гигантской лупе.
– Что там? – выглянул я из-за её спины. Всё, чем она занималась на сельскохозяйственной станции, почему-то интересовало меня, манило природной тайной.
– Не знаю. Но что-то с ним не так, – задумчиво проговорила она.
– С кем с ним? – уточнил я и включил чайник.
– С колосом. Какие-то странные ости, слишком длинные…
– Ости – это жесткие волоски вокруг зерна?
– Да. – Она бережно положила колос на ладонь. – И цвет чешуй какой-то аномальный, словно позолоченный. Они так ярко сияют на солнце. Однако стоит свету пропасть – и они темнеют до коричневого. А потом колос словно погибает, прямо на глазах. Быть может, природа подаёт нам какой-то знак…
– Ма, – поморщился я. – Ты, кажется, переутомилась.
Мам Яля сдвинула на нос очки, недовольно посмотрев в мою сторону.
– Нет! – вскинул я руку. – Ты классный биолог и всё такое, но, правда, – подал я ей кружку чая, – тебе пора перерыв сделать.
– Чай выпью. Бутерброд съем. Но домой – к обеду! – отрезала она, отхлебнув глоток. – Не возражай. Мне нужно в поле.
И я лишь пожал плечами. А надо было прицепиться, как репей надоедливый! Быть с ней, идти в это клятое поле!
– Это опытный образец. Его привёз наш агроном вчера вечером. И он тоже показался ему странным. Я должна побывать там…непременно.
И она сделала так, как задумала. И исчезла. Вскоре, мы нашли лабиринт. Путаные пшеничные коридоры, выстриженные в виде спирали появились в одночасье в нескольких километрах от станции. Я думаю, туда вошла мама Яля.
Искали, сбившись с ног. Давали ориентировки по соседним областям. Потом, даже в областное НИИ звонили в надежде, что мама срочно поехала на консультацию к коллегам, не сказав нам ничего. Напрасно. Доктор Чаброва туда не приезжала.
Но я сразу почувствовал их. Духов земли, что являлись мне в детстве. Это их лабиринт, лабиринт для избранных.
Почему они исчезают?! В тот злополучный день я всё стоял и смотрел, вглядывался в ровный коридор, уходивший таинственной червоточиной в пшеничное поле. В один момент мне показалось, что тело подалось вперёд, ноги налились какой-то неведомой силой, толкая меня вбежать. Пророчество для рода по материнской линии сбывалось.
Я что-то слышал об этом от бабушки. Я стал вспоминать, думать.
Таинственная история, что произошла с младшей сестрой моей матери Еленой Чалой несколько лет назад – тут же всплыла в памяти. Как острые осколки мозаики – эти два несчастья составили странный, таинственный узор в моих размышлениях.
Моя тётя была одним из лучших ихтиологов-рыбоводов края. Летом жила в доме на колесах у рек, переезжала с место на место. Елена отменно плавала и ныряла, именно поэтому, то, что случилось – не укладывалось в голове. Друзья, что отдыхали вместе с ней в лагере, видели, как Елена ушла спать в палатку, а утром её, как ни бывало.
Некоторые всё же утверждали, что ночью она пошла купаться. Кто-то заметил, как её тусклый фонарик скользнул в темноте. Но на этом более никаких подробностей и деталей. Ни вещей на берегу, ни криков о помощи. Ни самой утопшей не нашли даже спустя годы. Будто растворилась мава в так манящем её мире бурной, южной реки.
О Елене я вспоминал ещё долго с щемящей тоской. Она пропала, когда мне было девять лет. Я хорошо помнил то, что друзья её прозвали мава, то есть русалка. Возможно, за способность глубоко нырять и задерживать подолгу дыхание в воде. Незадолго до этого – светловолосая Елена научила и меня плавать и нырять. Спустя год, после её пропажи, я упросил маму отдать меня в спортшколу. В память о тёте я много тренировался, вскоре я научился задерживать дыхание почти на четверть минуты, в тайне мечтая о глубоководном дайвинге.
Я так и не смог заглушить душевную боль о ней. Но мама…
Глава 3. Загадка Ерофеича
Мишка Кравцов вышел на поиски избы в семь вечера. Долго ожидал Никиту у старой дамбы, но тот не пришёл, и даже выключил мобильный.
– Ну что за человек! Хоть бы предупредил! – нервно произнёс Мишка и закинул походный рюкзак за спину.
В дурном расположении духа, но с упорным настроем к поискам он зашагал по обочине. Купил бутылку воды в последнем окраинном ларьке, одел наушники, включил радио и двинулся мимо старого кладбища к заброшенной Хмаровке.
«В нашей области ожидается крупнейшее за последние тридцать лет нашествие саранчи, и многие видят в этом дурное предзнаменование. В соседнем крае уже уничтожены десятки тысяч гектаров посевов насекомыми огромных размеров. Кроме того, ученые и агрономы не могут объяснить таинственное свечение из множества бледно-зеленых огоньков на полях, появляющееся перед нашествием насекомых. Бедствие идёт к нам из западных районов. И о погоде. Сегодня ночью возможен дождь…» – вещал диктор.
– Археологам привет! – прогорланил велосипедист, проезжающий мимо.
Это был Антон Крабров из 9 «Б» по кличке Краб. Он считался самым продвинутым геймером в городе, слыл чудаковатым выдумщиком и приколистом. Светловолосый, худощавый и модно одетый подросток в дорогую рубашку-поло и джинсы носил необычную причёску с выбритой на левом виске буквой «Z» и длинными прядями, болтающимися по долговязой шее. Лицо его лицо было добрым – с пухлым носом и живыми карими глазами.
– Привет. Только я не археолог, – недовольно буркнул Мишка, которого никогда не тянуло общаться с Крабровым. – Мы просто ищем заброшки, иногда штольни и пещеры, – пояснил Кравцов, остановившись. – Жюль Верн выискивает редкие минералы, ну и мы ему помогаем. Это его увлечение, понимаешь? – зыркнул он пронзительными зелёными глазами на геймера, упомянув молодого учителя географии, которому приклеили книжную кличку.
– Да понял я, понял, – развёл руками Краб, рисуясь, бросив руль. – Куда идёшь? – не отвязывался тот. – Могу с тобой. Мне всё равно заняться нечем.
Мишка ничего не ответил, взглянул на часы. По плану в восемь часов вечера он должен был быть уже в Хмаровке. Вечерний сумрак – подходящее время. Можно залезть в старый дом, не зажигая фонарь и не привлекая бродячих псов. Стрелки показывали уже половину девятого, а он даже ещё не зашёл в деревню. Мишка взглянул на Краба исподлобья, потом скосился на велик.
– Садись! – кивнул геймер на багажник.
По дороге Кравцов изложил план поиска скорняжной избушки. Через пять минут они съехали с проезжей части к лесопосадке. Жаркое южное солнце медленно стекало за горизонт, остывая там и тая, словно горячее мороженое на плоском блюде. Быстро наползала чернота. В темных окнах домов за рекой Глубокой зажигался свет. Лесопосадка резко прервалась диким полем – ещё зелёный, колосистый овёс часто перемежался с пахучим разнотравьем.
– И где же твоя Хмаровка? – тихо спросил Антон, будто его кто-то подслушивал и остановил велик.
– Отсюда не видно, – задумчиво произнёс Мишка. – К деревне только через поле можно пройти, напрямки. – Если хочешь, езжай обратно.
– Нет уж, – оглянулся назад Антон, – я с тобой. Любопытно же, что там за изба такая. Дома всё одно и то же! А что это ты сегодня один, без напарника? – поинтересовался Антон, озабоченно озираясь по сторонам.
Внезапно, чуть не из-под ног Краба, выпорхнула крупная птица.
Хищный тювик пронзительно вскрикнул, и взметнулся ввысь.
– Да так, – нехотя ответил Мишка, топая впереди, – у Никитоса не срослось что-то. Чабров в деревню мотанул.
Антон, непривычный к вечерним походам, беспрестанно вертел головой и озирался.
– Смотри! – указал Краб в сторону, – что это там? Проход какой-то?
– Где?
– Ну, вон там, – ткнул он влево и присел, видишь? – Там полоса, посреди поля.
Действительно, немного левее в сумраке наметились очертания стройного травяного коридора.
– Какая-то чертовщина, – произнес Мишка, вступая в ровный степной покос.
– Это дааа, – растерянно протянул Антон.
С каждым шагом их взглядам открывались новые стройные входы, коридоры расходились, уходя влево и вправо. Трава становилась всё выше и гуще и уже через пару шагов укрыла искателей с головой. Мишка включил фонарь.
– И куда нам дальше? – заметно нервничая, спросил Антон. – В деревню или обратно?
– Похоже, придётся вернуться. Мы заблудились. Наверное, это не то поле. Выйдем по этому же коридору, – ответил Мишка, – и повернулся с фонарём в руках назад.
– Ух ты, ма- гист-ра-тура! – подскочил Краб и тут же попятился, потому что выхода позади как не бывало. Густой и корявый чертополох торчал крючковатыми ветками на два метра кверху, растопырив свои широкие и колючие лапы.
– Неплохое начало, – проговорил опешивший Мишка. – Сдаётся мне, что в нашем районе действительно аномальная зона.
– Начало?! – вдруг заорал Краб. – Давай скорей, пошли отсюда! Не собираюсь пропадать без вести молодым! У меня были, знаешь, другие планы!
– Не ори! – осадил Мишка геймера. – И успокойся. Ничего с нами здесь не случится. До города, рукой подать. Тем более у нас телефоны, – пресёк он истерику Краба и пошарил в карманах шорт.
«Длинькь–длинькь», – тонко просигналил Мишкин мобильный, и экран вдруг потух.
– Ну вот, позвонил!
– Сейчас. Мой то, ещё не разрядился. Включим навигацию и вперёд! – сказал Краб и нырнул в барсетку за айфоном.
Геймер провёл по экрану пальцем, вводя графический ключ. Но тот не совпадал.
– Что за чёрт! – взбесился Антон. – Этого быть не может! – нервничал он, пытаясь в очередной раз войти в меню.
– Ладно, успокойся. Ну, бывает, забыл.
– Ничего я не забыл! Это бред какой-то! Мы пропали! – схватился он за голову. – Я так и думал. Вот свяжись с вами искателями. Сидел бы лучше дома, в приставку играл!
– Так я тебя и не заставлял! Ты сам привязался! – парировал Мишка.
Внезапно, совсем неподалёку завиднелись блуждающие огни. Мишка и Антон переглянулись и, не сговариваясь, побежали вперёд.
– Это, наверное, нас ищут, – предположил Краб, влача за собой велосипед.
– Сомневаюсь, что так быстро. Думаю, там жилая деревня, а мы вышли с другой стороны.
Странное поле сменилось просёлочной дорогой. Огни пропали из виду, но под ногами угадывался путь с аккуратно притоптанной травой. Вскоре, вблизи очертился покосившийся дом.
– Ну что, здесь и переночуем, – пошутил Мишка, настороженно приближаясь к старой избушке. – Согласен? Это лучше же, чем блуждать по окрестностям в темноте. Наткнёмся ещё на бродячих псов.
– Нет уж! Я на это не подписывался. Я собирался до Хмаровки! А ты, куда меня привёл?!
– Так и иди обратно! – не сдержался Мишка. – Кто ж тебя держит?! И вообще, какие ещё предложения?! – недоумевал Кравцов.
Крабров недовольно выдохнул, и положил, велик на землю.
Избёнка встретила их тягучим и жалобным скрипом полуоткрытой двери. Ржавый болтающийся на дужке замок, глухо бился об доски.
– Похоже, что это и есть избушка Ерофеича, – сказал Мишка, проходя под свисающей с одного края притолокой.
– Да, можно сказать, что мы в древнем храме, – съязвил Антон.
– Слушай, какой ты вредный! – ответил Мишка, освещая сплошь побитую шашелем избу.
Посредине комнаты стоял длинный дощатый стол, в углу перевёрнутая вверх дном бочка. Окна выбиты, лишь лохмотья обветшалой серой шторки телепались внизу. Легкий ветер возился с клочьями чей-то шерсти, разбрасывая их по углам захудалой избёнки, наполненной таинственным шорохом и смрадным запахом.
– Уже стемнело. Всё равно ничего не найти, – расстроился Мишка, оглядывая дом. – И он осветил фонарём стену, утыканную гвоздями – кое-где на них висели ржавые скорняжьи инструменты: обрубки железных кос, гнутые концами вниз чёски, пинцеты, покорёженные щипцы для вытяжки шкур. – У меня в рюкзаке есть палатка.
– Я здесь не засну, – мрачным голосом произнёс Крабров. – Давай домой пойдём…
– А я не рискну блуждать по полю. Исчезнем ещё, как Егора мама, – ответил Мишка.
Внезапно в окно с писком ворвалась летучая мышь. Искатели шмякнулись на пол, а вампирёныш на мгновенье застыл, но вскоре бесшумно вылетел в окно.
– Наверное, они здесь ночуют, – сказал Мишка и осветил фонарём потолок.
– У-у-у-! – простонал Краб.
Под потолком гнездилась целая колония рукокрылых, вперив мелкие чёрные глазницы в непрошеных путников.
– Дёру отсюда! – прошептал Мишка.
– Куда? – прохрипел Антон.
– Во двор.
И они выбежали по скрипучим ступеням на улицу. Молодой месяц желтел на темном полотне небосвода, отбрасывая холодный свет на подсолнух с понурой шляпкой. Приятели присели на скрипучую лавочку и, не сговариваясь, некоторое время молчали.
– Когда-то у скорняка и огород тут был, – нарушил тишину Мишка, приметив, покосившийся заборчик перед огородом.
– Ага. Вон, там, вдали желтеет что-то, – прищурился Краб. – Может тыква?
– Не может. Кто бы её здесь сажал? Кругом глушь, – отмёл предположение геймера Мишка, а сам всмотрелся в темноту, где действительно что-то мерцало.
Затем промелькнули зелёные огни.
– Ты видел? – подскочил Антон.
– Виидееел, – растянул в удивлении гласные Мишка.
– И что это? – сглотнул Краб. – НЛО?!
– Нет. Это бесовские или блуждающие огни. – Мишка привстал. – Жюль Верн нам рассказывал. По поверьям они появляются на кладбищах, в полях и болотах, но, нередко, – повернулся он Краброву, – над кладами. Возможно, это духи. Или душа скорняка Ерофеича ведет нас к сокровищам.
И Мишка шагнул вперёд, как зачарованный. Открыл кривую калитку ветхого заборчика.
– Ты куда? – прохрипел Антон.
– К ним, – ответил Мишка и включил фонарик.
– Я не пойду.
– Ну и стой тут один! Только тихо, – прошипел Кравцов. – Жди.
Краб чуть не взвыл от негодования, не желая оставаться в полном одиночестве. Через мгновение он уже дышал Мишке в спину. Подростки шли вперёд, освещая фонариком, появившиеся то здесь, то там стройные огородные грядки.
– Что за ерунда! Откуда здесь огород? – сказал Кравцов.
Вдруг некто прошмыгнул у его ног, недовольно бурча.
Мишка выронил фонарик, свет которого упал на куст картофеля.
Там стоял бородатый коротышка с пупырчатым лицом и большим овальным носом. Коротышка сердито забормотал и скрылся в листве.
– А-а-а-а-а, – ломанулся к избе Антоха. Запнулся, упал.
Мишка стоял как вкопанный. Он изумлённо наблюдал, как сразу в нескольких местах огорода появились зелёные вспышки. Яркими парами они собирались вместе в единый круг.
Мишка медленно попятился.
– Я жжже говорил тебббе, – произнёс Антон, едва ворочая языком. – Это – инннопланетное втторжжение.
Тем временем зеленоглазые собрались в кучу, и в мёртвой тишине послышался монотонный таинственный шепот.
– Ты слышишь? – спросил Антон. – Они обббщаются. Сейчас они посссовещаются и сожрут нас. Надо сматываттться. Я уже видел подобное в одном гейме.
– Видел он. Меньше в компьютерных играх сидеть надо, – буркнул Кравцов, в то время как у Краба уже зуб на зуб не попадал.
– Ппппошли отсюда! – взмолился Антон.
– Трусишь? Если б не ты, я бы остался. Интересно же, посмотреть, что будет дальше, – произнёс Мишка. – Не думал, что ты такой жидкий.
– Лад-д-дно, – простучал зубами Крабров, собрав волю в кулак. – Да-да-давай ещё пппосмотрим. – Только из дома. – Кивнул он в сторону избёнки.
Они медленно попятились на карачках. Как вдруг Антоха истошно заорал:
– Ой-ой-ой, мамочки! Какое страшилище, крипер меня дери!
Из густых кустов свекольной ботвы на них таращилось то самое существо с зелеными глазами – толстым и продолговатым носом. Рядом показались еще одни глаза, затем еще и еще.
– Мы окружены! – дрожащим голосом произнёс Кравцов. – Не делай резких движений. Попробуем их обойти.
Краб оцепенел. Мишка продвинулся в сторону на шаг. Карлики проводили его взглядом. Он сделал ещё один:
– Пошли за мной! – процедил он сквозь зубы Антону.
Внезапно разразился гром, проблески молнии разрезали темное небо, осветив землю и десятки зеленоглазых существ.
Они взялись за руки, образовав круги – спирали. Понурили головы. А затем стали что-то нашептывать друг другу поочерёдно, словно шаманы.
С каждым переданным словом над головами сущностей вспыхивал зелёный шар и соединялся с последующим изумрудной нитью. И та становилась все длиннее и длиннее, превращаясь в яркий виток.
– Что это? – едва шевеля губами, шепнул Краб.
– Не знаю…
– Они на нас не смотрят. Уйдём?
– Мы в центре круга. Вероятно, это ритуал, – сказал Мишка.
Сущности качались из стороны в сторону, бормоча что-то невнятное. Самый рослый в центре – воздел руки к небу и хлопнул в ладоши. Вверх взмыло множество искр, а изумрудная спираль потухла. По земле пополз зелёный туман. Антон и Мишка раскрыли рты, наблюдая во все глаза, как на плечо Краброва медленно падет один из продолговатых светящихся огоньков.
– Это семечко, – тихо произнёс Антон
И в тот же миг нескольких шагах от ребят снова возник толстоносый бородач. Волосы его были всклокочены, из узких глаз, походивших на прорези в темной маске, струился яркий зеленый свет.
Мишка сглотнул от потрясения – он стоял от незнакомца на расстоянии вытянутой руки…Чужак приближался. Ростом он был мал и, чтобы подойти, ему потребовалось примерно с дюжину маленьких гномских шажочков.
Кравцов зачем-то сосчитал их в уме…
«Пятнадцать», – заключил он, когда незнакомец подступил к его ногам и, положил, как показалось Мишке, нечто шевелящееся на сизый язык и съел.
В один миг гном вытянулся вширь и ввысь. Теперь он был Мишке по колено. Тут обнаружилось, что нос зеленоглазого – не нос вовсе, а форменный огурец, а ноги и руки покрыты зелёными пупырками. Борода седая, длинная, но в ней почему-то желтели цветочки, как на цветущем кусте огурца.
– Мне плохо, – произнес Краб и схватил за рукав Мишку. На лбу геймера проступили капли пота, ноги подкосились. Лица у обоих побледнели.
– Споко-о-йно, – выдавил из себя Кравцов. – Возмо-ож-но, у нас галлюцинации.
Но тут карлик заговорил…
– Доброй ночи. Я – Макуш, сын Жохри – огородный верховода трикоробонадцатый! Перейду сразу к делу, – чеканил слова старик, сверля зелёными глазами подростков. – То, что вы застали нас здесь – нелепая случайность. Сейчас вы подвергнетесь действию огородного хитрования. Это не больно. И неопасно. Просто повернитесь и идите восвояси, как только выйдете за калитку огорода – всё увиденное забудется.
– Хор-р-ро-шо, – выдавил из себя Каравцов.
Мишка и Антон, как по команде развернулись в сторону избы.
Сущности расступились пред ними.
– …Ожидается нашествие, – произнёс старик странную фразу. – Пусть в памяти останется лишь это.
– Де-есе-ептиконов?! – обернулся вдруг геймер, при этом его глаз нервически подёргивался.
– Макуш, пусть идут по домам! – вальяжно заявил кто-то, выходящий из толпы странных существ. – Не видишь, парни в шоке, – усмехнулся он и тоже увеличился на ходу.
Приятели вытаращились на умопомрачительного человечка с носом из маленькой капусты-брокколи и ершистой причёской.
Его обмундирование походило на военное: яркий пятнисто-желтый комбинезон с капюшоном, на ногах кожаные сапоги, за плечами – колчан для стрел. Грудь – прикрыта корсетом с неизвестной эмблемой – цветка, стебель которого обвился вокруг огородных грабель. Воинственный гном разительно отличался от своего староманерного и низкорослого верховоды в холщовых, мешковатых одеждах и с лохматой бородой:
– Парни, доброй ночи! Я – Вярус, сын Цезаря, – горделиво представился он и приветственно поднял руку.
Ребята переглянулись.
– Того самого? Императора? Как-то профилем не вышел, – пшикнул Антон и надул щеки, едва сдерживая нервический смех. Чувство юмора не покидало его, даже когда он дрейфил. Мишка зло зыркнул на попутчика.
– Не знаю, – ответил уже недовольно брокколевоносый, – кто там у вас император. А у нас Цезарь – древний капустный род! А вам лучше убраться отсюда, да поживее. Идите, идите куда шли, – замахал он руками. – Представление окончено.
– Это почему это нам надо убраться?! – выпалил расхрабрившись Краб. – Может, это наш огород! А вы – непрошеные гости! Устроили тут шабаш! – развёл он руками и, хотел было, ещё что-то добавить, но тут Мишка толкнул его с укоризной локтем в бок и улыбнулся зеленоглазым:
– Уважаемые огородные гномы….э-э-э…
Бородач многозначительно посмотрел на мальчишек:
– Мы Землестражи. И никакие не гномы!
– Макуш! Макуш! – крикнули писклявым голоском издалека. – Даёшь команду на всходку?
Верховода лишь махнул рукой в ответ. И ребята узрели перед собой еще одного человечка в коротких штанах и холщовой рубахе, с пучком серых волос на макушке и чесноком вместо носа. Из глаз его струились белые слезы, он часто чхал, а по светлокожему телу, шее и рукам пошла сыпь.
– Они здесь! Я почувствовал их! – взволнованно проговорил он и скосился на подростков. Вот, – плачевно произнес он, вытянув руки, – я только сейчас это заметил.
– О! Это – сердитость, Зубрен! У всех чесночных огородных способность ощущать чужеродный дух так болезненна. Ты еще молод, но быстро привыкнешь, – успокоил его Макуш и довольно добавил. – Наконец-то ты стал настоящий чхион-разведчик!
И тут Краб не сдержался:
– Ой, не могу…Чхион 007! А табельное оружие у него есть?! – и отрывисто засмеялся, будто утка закрякала.
– Воины Землестражии! – прокричал Макуш. – Это, – положил он пупырчатую ладонь Зубрёну на плечо, – наш новый чхион! Наконец-то Зубрёнов род снова в ду՛хе! И он чует врага за версту!
– Апч-хи! – чхнул Зубрён, и вокруг разошёлся терпкий чесночный запах.
Мишка зажал нос:
– Какой же он шпион? То есть чхион?! От него же разит на километр?
– Молчать! – гаркнул на ребят Вярус.
– Чесночный чхион уже тоже пошёл не тот. Нюху нет того, что раньше, остроты, – добавил Макуш напряжённо вглядываясь в даль.
– Китайский, значит, – иронично предположил Мишка.
– Ладно, пошутили, и хватит! – сказал Макуш. – Идите, домой, восвояси. Некогда нам с вами лясы точить! – заявил он и указал подросткам на калитку.
– А мы, может, не хотим уходить! – запротестовал Антон.
– Вам здесь не место, – отчеканил Вярус.
–Землестражи! – крикнул Макуш. – Всем на всходку!
Антон скосился на Мишку:
– Никуда не пойдём! У них тут сходка намечается.
– Всходка, дурень! – поправил его Мишка, качнув головой
Глава 4. Ухтын
Мой сон прервался резким автомобильным гудком. Во дворе уже ожидал сосед, который возвращался из города в деревню, и я поспешил на выход. День пролетел незаметно. Я обзвонил друзей, позвал на реку купаться. Странно, но через полчаса на пляж пришло всего трое.
– Ну что, встретимся вечером? – спросил я уже по пути к дому Тёмыча.
– Не знаю, – странно ответил Артём Самсонов. – Возможно прошмыгну из дома.
– В смысле, прошмыгнёшь? Тебя что не пускают? – удивился я.
Самсонов здесь – мой лучший друг – пацан высокий, плечистый, легкий на подъём, смельчак. Мы сразу сошлись характерами и дружили с пяти лет.
Помню, когда меня впервые отправили на лето к Окрейше – мне было не по себе. Я боялся её сначала, свою бабушку. Её странную, висячую родинку у носа, и то, как она шепчет вечерами заговоры от болезней и растирает байбачьим жиром простывших людей – это не на шутку пугало меня. Потом я привык к этим ритуалам, потому что сам ощутил в себе дар.
– А, такие дела, – прервал мои воспоминания Артём. – Видел как на реке мало пацанов?
Я насупил брови: – Ну, поразъехались, что такого…
Самсонов отрицательно покачал головой, плотно сжав пухлые губы.
– Повсюду странное творится. В реке, в полях, даже на собственных огородах – местным мерещатся сущности, – как будто сам себе не веря, произнёс Артём. – Я когда услышал это, думал бред. Хорроров насмотрелись. Но даже мой дядька, непьющий и вообще, доктор. Ветеринар! Поехал неделю назад ночью по вызову в соседний посёлок через Белую гору, так вернулся, сам, как мел. Зашёл в дом, сел и молчит, а потом вдруг как ляпнет: « Мутанты, говорит, у нас в районе появились. В курганах живу. Сами белые, с кротовьими лапами и носом, туманными, молочными глазами. Как есть – чудь белоглазая!».
Я в ступоре выслушал рассказ.
– На поле, что за церковью круги появляются, спиралями, а внутри лабиринт. Через день-два исчезают. И гул оттуда идёт ночью, словно из-под земли. Вот так-то.
– Ясно, – только и ответил я. – Поживём, увидим…
– Поживём, поживём, – повторил натужно Артём. – Только некоторые ольховские уже дома продают, в город собрались. Говорят, мол, работу предложили. Сразу пяти семьям, – ухмыльнулся он. – Только одна Окрейша молчит, хоть и живёт на самой окраине, ближе всех к Редкодубу. Ворожея, одним словом, бабка твоя, – скосился Самсонов на меня. – Так что ты не обижайся, может быть так, что вечером никто и не придёт к твоему двору, – пояснил Артём.
Мы остановились у дорожной развилки, обрывающейся домиком моей бабушки.
– Но ты-то придёшь? – спросил я вдогонку Артёма.
– В восемь буду!
Я вздохнул и закрыл старенький заборчик на деревянную вертушку, зашел в освещённую закатными лучами комнату с рябыми половиками. Две деревянные скамейки у стола, кровать с пухлой периной, на которую я любил откидываться после сытных обедов; у зеркала маленький жестяной рукомойник. В углу – белёная печка, напротив – старинная икона с лампадкой.
Бабушка любила свой дом – и менять ничего не хотела. Её звали Любовь.
Окрейша колотила масло в ручной маслобойке.
– Бабуль, давай я взобью!
– О, явылся внучок, ну сидай ужинать, – проговорила она на донском диалекте, на который переходила время от времени, в основном, будучи хорошем настроении.
Я пристально смотрел на худощавую бабулю в съехавшем за ухо платке и думал, как начать разговор о маме и Елене, и странностях этого места.
Но бабушка опередила меня. Окрейша села напротив, вскинула на меня пронзительные голубые глаза. Налила в две белые кружки молока, открыла блюдо с блинами.
– К тебе пацаны придут или ложиться будем?
– Придут, наверное, ненадолго. Санька-малой кречета нашел возле дома, охота посмотреть.
– Ладно, недолго. Завтра картошку полоть пойдём под гору. Одной уже тяжко мне. Устала я. От всего устала, – вдруг горечью произнесла она.
Я ощутил холод внутри, дурное предчувствие отбило мне аппетит.
– Спасибо, за ужин.
– Вик мой на исходе, Егор, – вдруг проговорила бабушка и зачем-то потушила свет. Только маленькая лампадка горела над иконой.
Окрейша тяжело пошаркала к зеркалу в противоположный угол комнаты.
– Что ты, бабушка! Ты ещё у меня огого! – Я кинулся обнять её, но вдруг она отстранилась.
– Взгляни в зеркало, – тихо сказала она и подняла взгляд.
Я удивлённо посмотрел сначала на неё, а после в зеркало – края его вдруг сильно потемнели, оплыли мутными кругами, лицо же бабушки стало чётким, словно на картине. Лампада еле тлела, потрескивая из противоположного угла неровным пламенем. Мой взгляд остановился на левой щеке бабушки, где темнело родимое пятно, вытянутое в чёткий овал. Сейчас оно проявилось ещё чётче. Окрейша пристально смотрела мне в глаза через зеркальное отражение. И тут пятно на её щеке стало медленно тускнеть, исчезать, словно его стирали невидимым ластиком. Мои глаза расширились, прошиб пот, и вслед за этим я почувствовал жжение на своей левой щеке и увидел, как маленькая коричневая точка медленно проявляется выше скулы коричневым овалом.
Бабушка закрыла глаза, отошла прочь. Без сил легла на кровать.
– Пойди закрой калитку, – тихо сказала она.
– Я закрыл, – сглотнув, выдавил из себя я, держась за горячую щеку.
– В огород пойди.
Я послушно подошёл к двери. Ноги были ватными, голова гудела.
– Ты видишь их? – вдруг спросила она.
Я обернулся.
– Кого бабушка?
– Землестражей, духов Земли с зелёными глазами и уродскими носами.
– Да. Ты же знаешь… Последний раз в детстве было, – ответил я. – Он был с баклажановым носом, этот земле….
– Землестраж или огородный, – перебила она. – Он стёр тебе память о встрече.
Окрейша вздохнула и укрылась лёгким одеялом.
– Его, кажется, звали Филоня, – вдруг вспомнил я. – Маму Ялю они забрали? И почему возникают эти лабиринты в полях? Эти существа как-то связаны с людьми? – не переставая, задавал я вопросы, словно теперь, когда родимое пятно возникло на моей щеке, я почувствовал некую силу.
– Поля это знаки. Недобрые знаки, – мрачно ответила бабушка, повернувшись к стене. – Намаялась я. Скоро сам всё узнаешь. Иди теперь.
Скрипнув железной калиткой, я вышел в огород. Повсюду монотонно стрекотали сверчки, но были и другие звуки: шелест мелких летучих мышей, проносящихся мимо, шуршание листвы и таинственная вечерняя тишина. Ведь это тоже звук, только особенный. И я стоял с минуту, наслаждаясь этой тишиной. Прохладный воздух немного успокоил мои нервы. Я глубоко вздохнул…
Как вдруг внизу мелькнуло нечто. В метре от себя я увидел два ярких зеленых огня – два глаза! Несомненно, это было живое существо! Я уставился на него, не отводя взгляд. Вернее, не в силах его оторвать. Существо что-то забормотало на странном наречии, шурша листьями, раздвигало ботву. Земля стала зыбкой. Мне показалось, что пятки мои вязнут вглубь. Но тут с улицы донеслись голоса, словно вырвав меня из этого места.
Я с придыханием выскочил за двор. Шестилетний Санька держал маленького кречета в своей кепке и врал про русалку на роднике:
– Точно говорю. Иду я за водой, как обычно, утром. Поворачиваю, значит, из-за терновника, а там сидит она, с золотистой чешуей. Глазами лу′пает. Только маленькая такая, как рыба!
– Вот заливает! – гаркнул Степан Коробко, рыжий верзила, живший в конце улицы, уставившись в смартфон. – Селфи не успел сделать?
– Правда! – настаивал Сашка. – Я ей в глаза-то не успел посмотреть, потому и цел! – привирал он. – Хвостом, значит, она как вильнет! Широким таким, как у рыбы раздвоенным. И в воду!
– Так, может, то и был карась! – подметил Артём.
И все покатились со смеху. Я промолчал.
–Ты что-то к вечеру совсем скис, – заметил Самсонов. – Устал?
–Да, есть немного. Пойду ложиться, завтра ранний подъем.
– Егор, – остановил меня Артём.– Окрейшин огород всё ещё у рощи под Белой горой?
– Да. А что? – насторожился я.
– Да так, – протянул загадочно Артём и кивком позвал в сторону.
Самсонов оперся на столб тусклого фонаря, странно скосившись на меня.
– Нет там уже ничего.
– Как понять? – насупился я.
– А так, – приблизился он. – Редкодубом поросло. Чаща вперёд продвинулась, поросль дубовая заняла всё поле вокруг. С весны началось.
– Какой-то бред! – Как за несколько месяцев это возможно?
– Завтра и увидишь!
Я еще долго не мог уснуть, таращась в серый потолок с толстыми балками. Древесина избы неприятно потрескивала, остывая от жаркого дня. С черно-белых фотографий, висевших на стенах в старинных рамках, смотрели лица предков, давно ушедших родственников: мужчин с суровыми лицами в казачьей форме, женщин, одетых по-деревенски просто, но по тем временам даже богато – в длинных юбках и батниках, сдобренных крупными, наверное, яркими бусами.
«Возможно, они тоже были колдунами, как бабушка…?» – подумал я, и уже в полудрёме казалось, что родственники кивают мне в ответ головой
Утром, сквозь сон послышался голос бабушки.
– Егоор, уже кочет три раза сбудыв. Вставай. Пойдём пока нежарко.
Я тяжело поднялся, ломило спину от мягкой перины, слегка кружилась голова. Я подошёл к зеркалу – пятно осталось на месте. Так же темнело на левой щеке, как мазок от толстой магической кисточки. Бабушка молча возилась по кухне, собирая завтрак. Мы почти не разговаривали. И, покормив имеющуюся живность, двинулись в путь.
Огород находился примерно в километре от дома. Окрейша на удивление бодро шагала вперёд, напевая какую-то старинную народную песню на южном диалекте. Я никогда не слышал такой раньше. И стал вслушиваться в слова, как вдруг…
На полпути действительно, нам стала встречаться молодая поросль дубов. Юные гибкие стволы густо покрывали некогда возделываемое поле. Через каждые десять метров поросль становилась всё выше и выше. И вот, когда дубки высились уже по пояс, Окрейша спросила:
– Егор, а термос большой ты взял? На криницу сходить-то не помешат.
– Нет, бабушка, забыл. Прошли же уже полпути.
Она вздохнула, подвязала съехавший платок:
– Вернулся бы ты за ним. Сегодня день особенный. Другого такого не будет.
– Местные говорят, чаща разрастается. И родник, наверное, зарос уже. Здесь странное место, пропащее. Местные его боятся.
– Иди уж, – натянуто усмехнулась она. – Я здесь пидожду.
Я кивнул. Через сто метров, обернувшись, я увидел, как бабушка всё смотрит мне вслед. Не уходит. Вернувшись, я не застал её. «Наверное, пошла к бабе Рясе, поздороваться», – подумал я и направился к роднику. По пути вспомнил, как Санька заливал вчера про здешнюю русалку.
– Конечно, нет здесь никаких русалок, – бурчал я себе под нос, шагая по тенистой тропинке. – Откуда тут им взяться, в роднике под горой? Санька просто хороший выдумщик, любит порисоваться, – ухмылялся я, озираясь по сторонам.
Вдруг впереди в кустах что-то хрустнуло. То ли ветка сломалась от ветра, то ли птица взлетела. Я остановился. Странная мелова′я гора, которую еще называли Белой, нависала острой верхушкой над речкой, давая густую тень. В детстве мне казалось, будто гора – это огромный белый колпак, который грозный великан разорвал на две части, потому что она мешала ему пройти. Одну из половин он взял себе, чтобы пожевать мел, а другую поставил на землю. Но сейчас этот колпак изменился – чёрные дыры виднелись то здесь, то там. Округлые зияющие провалы, словно ходы в темное нутро неизвестной сущности, глядели на путников таинственными глазницами.
Я неспешно шёл по узкой тропе вниз. Родник вытекал из-под горы у самого склона, где всегда было особенно прохладно и сумрачно. Я остановился. Тихо. Спустился вниз. Быстро открутил крышку и, не смотря по сторонам, погрузил баклажку в чистую ключевую воду. Термос громко забулькал выходящими пузырьками воздуха, отпугнув любопытную сойку – и та, с криком вспорхнула. Я закрутил термос, и собирался было уже уйти, как вдруг…
–Ухх-у, ухх-у, – вдруг раздалось из дубравы.
«Наверное, филин, – успокоил я сам себя и сделал шаг прочь…»
Однако там, за моей спиной, всё же творилось неладное – снова треснули ветки, раздался шлепок. Затем тишина. И снова шорох листвы. Было очень похоже на то, будто кто–то сорвался с дерева. Я окинул взглядом прибрежный камыш у реки, куда впадал родник. Из воды виднелись лишь пучеглазые головы притаившихся лягушек, а река тихо несла свои воды. Всё как обычно. Померещилось. Но, нет…
–Ух, и ушибся же я. – Донеслось до моего слуха. И голос этот был странный и хриплый.
Старик в Редкодубе? Я затаил дыхание и пытливо вгляделся в дубраву, незаметно для себя перешагнул ручей, отделявший терновник от чащи. Раздвигая ветви молодых дубков, мягко и тихо ступая, я всё отчетливее слышал чьё-то бурчание.
– И занесло же меня на людскую сторону. Тысяча сычей! Как теперь выбираться то! – сетовал кто-то, вдруг начав издавать протяжные ухающие звуки, словно отчаявшийся трубач.
Я несмело приблизился к яме. Это была западня, вероятно, давно расставленная кем-то из местных охотников. Я подошёл ещё ближе и взглянул вниз.
На дне я увидел существо – лохматое, рыжее, размером с большую кошку, пытающееся выбраться из-под сетки. Длинная и густая шерсть сплошь покрывала его тело.
«Леший…или оборотень », – ужаснулся я и так и застыл на месте. Пальцы мои разжались, термос гулко стукнулся оземь. Лохмач в яме замер.
Так прошло несколько секунд. Существо по-прежнему не шевелилось, словно выжидая, пока нежеланный гость уйдет. В роще стало сумрачно. Где-то в глубине леса раздался протяжный совиный крик. Я вздрогнул, но не мог сделать и шага, словно ноги мои приклеились к этому месту. И тут лохмач обернулся. На меня устремились огромные рыжие нечеловеческие глаза с узким зрачком.
– Ну что же ты, передумал меня вытаскивать? – спросило существо. – Тысяча сычей! В ловчую сеть угодил! – сердился он и зачем-то закрыл глаза.
– Неет, – сдавлено произнёс я.
Пленник ямы вёл себя странно. Он стал медленно покачивать головой то вверх, то вниз, а затем резко открыл глаза. Его зрачки расширялись, превращаясь в два черных омута…
– Неси длинную ветку, – завораживающим голосом приказал он. – А там, под дубом, найди белый нож и скинь его мне!
– А-а как я на-а-йду-у ээтот дуб? – отчего-то очень медленно спросил я. Каждое слово давалось мне с трудом, тянулось, как липкий мёд.
« Ноги сами приведут тебя куда нужно» – пронеслось в моей голове.
Не спеша, словно на ходулях, я добрел до нужного дерева. Там действительно лежала длинная ветка. Рядом я нашел и странный нож чужака – большой, похожий на светлый, тонкий камень. Время шло неспешно, как в замедленном кино, и лишь одна, единственная мысль, блуждала в моей голове – «вытащить лохмача». Когда я вернулся к яме – машинально скинул нож, затем спустил ветку и бездумно наблюдал, как возится внизу незнакомец, освобождаясь.
Рыжеглазый выбрался и стал рядом. Густой и длинный покров бурых волос так часто устилал его тело, что было трудно разобрать, крепкий или худой этот оборотень с совьими глазами, с черным носом крючком и узкими, почти нитевидными губами. И вроде всё в остальном было у него, как у людей – руки и ноги, даже одежда – короткие коричневые штаны на одной лямке через плечо. Ничего особенного.
Мы стояли напротив, глядя друг другу в глаза. Только я – сверху-вниз, поскольку незнакомец был мне по колено.
– Меня Ухты′ном зовут. Присядь и дай мне свои руки, – спокойно произнёс он, впившись в меня круглыми магнетическими глазами, в которых сгущалась какая-то тьма.
Я послушно опустился на корточки. Рыжеглазый уставился на меня, явно изучая, а затем схватился за мои запястья: – Подтверди свои силы! –прошептал он.
Я отшатнулся и попытался высвободить руки из шершавых и грубых, как кора дерева, ладоней оборотня. Но рукопожатие чужака лишь окрепло, а острые, птичьи когти больно впились мне в кожу.
У меня застучало в висках, кровь прилила к затылку, и всё поплыло перед глазами. Я понял, что попал к одному из тех, кто забрал мою мать.
– Кто вы? – закричал я.
– Древожил. Я один из народа Благодеи, – сказал лохмач и снова расширил зрачки.
Что есть сил, я выдернул руку и ухватился за ствол засохшего дерева, чтобы вырваться прочь. Лохмач не шелохнулся, он прочно держал меня за одну руку, и я оказался, будто распят. Я не чувствовал боли от его впивающихся когтей, не чувствовал страха. Свобода и воля, вот то, что я желал сейчас!
И тут…
Моя левая кисть, держащая ствол, налилась красным, затем запястье, локоть, предплечье… Дерево скрипнуло и отшатнулось от меня. В шоке, я забыл о древожиле. Что за чёртовщина?! Засохший дуб зеленел! Я взглянул на руку – она уже приняла прежний телесный цвет, но дерево трещало и ветвилось прямо на моих глазах, обретая новую жизнь.
– Отличная древожба! – довольно сказал лохмач. Теперь я уверен в том, что ты новый брежатый и я могу представить тебя Совету Древолесья.
– Что за древожба?! Я хочу знать, где мои мама и тётя?
Вместо ответа древожил закатил глаза, вытянул шею и жутко проухахатал. Да! Именно проухахатал! То ли смех то был, то ли совиное уханье, непонять.
– Жулхутрух тты-ы-ы-ыш! – сотрясался он в судорогах, по-прежнему не отпуская моей руки.
Меня обуял ужас и растерянность: сердечный ритм участился, потемнело в глазах и всё будто сжалось. Пространство вокруг перекосило – лес и рыжеглазого свело в водоворот, а дальше всё смеркло.
В себя я пришёл от тряски. Старик нёс меня на спине вглубь леса, как какой-то мешок. Наконец, он остановился, разжал руки и сбросил меня в траву.
– Не вздумай бежать. Я наслал на тебя окачун, – сурово произнёс он.
– Что вы хотите?! – спросил я и попытался подвигать пальцами ног. И точно, проклятый колдун сделал из меня получурбан – нижняя часть туловища полностью онемела.
Вдобавок, оглядев себя, я с ужасом осознал, что мои размеры уже не человеческие и я вровень с этим лесным оборотнем.
– Я никому не скажу, что видел вас. Да, в детстве я встречал какое-то зеленоглазое существо в саду, но он стёр мне память. Я могила! – выпалил я, ощупывая окоченевшие ноги.
– Огородного? – нахмурился Ухтын.
– Наверное. Бабушка называет их землестражами.
– Скоро весь Дивомир станет могилой, если ты не отправишься со мной. Всё уже решено. Я советник Древолесья и должен доставить тебя вожаку. Благодея – охранный мир вокруг Земли в опасности. Пропадёт она, погибнете и вы, люди. Потому сейчас, – твердо проговорил он, – ты полетишь со мной.
Тут Ухтын сложил ладони раковиной, прислонил к губам и в лес прорвались раскатистые звуки:
– Уху–ху-у-ху-у.
Древожил озирался, высматривая кого-то, и сердце моё сжалось от тревоги. И вот, спустя пару секунд, в чащу ворвался пронзительный писк, а следом зловещий птичий хохот.
– Вот он. Мой Туман! – гордо произнес старец.
К нам приближался огромный темно-серый филин, накрывая крылатой тенью поляну, он выставил свои когтистые лапы, приземляясь, – и я обхватив голову руками, прижался к земле.
– Говорят, хозяин и его птица похожи, – сказал древожил, сделав несколько шагов в сторону. – Туман похож на меня?!
Я боязливо приподнял голову. Мне казалось, что в воздухе филин был размером с легковое авто, однако приземлившись, он словно сжался, прикинувшись обычной земной птицей. Но этот обман ему не удался, так на макушке его предательски торчало третье ухо с длинной кисточкой.
– Да, только он серый, а вы рыжий, – как можно увереннее ответил я, хотя меня ещё больше заколотило от ужаса при виде треухого "воздушного судна" фантастической модификации.
– Ты боишься? Это древожильский филиноид, он доставит нас в Благодею. Где ты увидишь тех, кто живёт вечно, сроднившись с Землёй, – патетично произнёс рыжеглазый.
– Меня будут искать…
– Нет, – буркнул себе под нос Ухтын, разгребая листву под дубом.
– Почему это?
– Твоя бабушка, брежатая нашего мира. Но вчера ты заменил её. Обычно, – прищурился старик, – этот лес не впускает мужчин. И все ворожеи рода Чалых – женщины, и твоё присутствие означает недоброе. Благодее нужен воин.
Он задумчиво посмотрел на меня.
– У тебя даже есть родовая отметина, – ткнул старец в моё пятно когтем. – Древожба, сильное умение. Не все могачи Древолесья владеют ею.
Я притронулся к щеке:
– Моя мама, Ялисовета у вас?
Но Ухтын молча копошился в листве.
– Я не могу этого знать, – спустя минуту произнёс он, вытащив отрыв в земле какой-то ремень. – Некоторые, человеческие души связаны с нашим миром, они остаются в Благодее навсегда.
– Что значит души? Она не умерла!
Он промолчал в ответ, подкинул ремень в воздух. Туман ловко перехватил его клювом посередине.
Это была уздечка. Они собираются взлетать! Я был в ужасе! Моя жизнь резко менялась. Но хотел ли я этого?! Меня никто не спросил. Отказаться от всего! Ведь дар можно не принять, отвергнуть. Мои родовые способности просто угаснут и всё. Быть может тогда всё станет на свои места. И мама вернётся и больше никто, никто из моего странного рода не будет пропадать в тартарары!
В сумятице мыслей я вдруг почувствовал, что ноги …они будто оттаяли, как после мороза в тепле. Бежать! Я устремился прочь, не разбирая дороги. Пока путь не преградила река необычно-синего, почти ультрамаринового цвета. Она текла бесшумными водами в сумеречной дымке. Я сделал шаг. Переплыть?
Я взглянул в глубину и обмер. Там лежало синее тело лицом вниз. Длинные серебристые волосы, болтались в кристальной воде. Утопленница!
Тело вдруг перевернулось, обратив на меня три голубых глаза, один из которых зиял во лбу.
«Вьюить…!» – донеслось из толщи воды. Водное существо с гребнем на голове, всплеснуло руками, выкрутилось и исчезло в глубине. Сознание моё отключилось.
Пронзительный писк взбудоражил мой слух. Открыв глаза, я увидел Тумана, кружащего в полёте. На птице сидел мрачный Ухтын с черными, как смоль, глазами, – недовольный и злой. Он подал какой-то знак, и Туман подцепил меня за шиворот клювом и резко закинул себе на шею, как букашку.
После, Ухтын натянул уздечку, и мы взмыли ввысь. Летели час, может дольше, а лес всё не заканчивался. Он полз извилистой каракулей всё дальше и выше, и мне стало казаться, что чаща уходит в небеса.
И вот, когда солнце стекло за томлёные розовые небеса, за облака пластами свисающие сзади – необычно, вертикально к земле, словно преградой – мы снизились к огромному, высокому пню, вперившим свои корни в землю, между которыми виднелось небо. Он не стоял, а словно висел в воздухе. И я понял, что предо мной уже другое пространство.
Филиноид замер перед громадным дуплом, смотрящим на нас мрачной дырой, вытянутой вдоль ствола, словно око хищника.
Глава 5. Агудаловы акриды
На унылую долину с одиноко стоящей избой сползало зарево. Сначала с юга и севера, – затем со всех сторон – накрыло красным капюшоном землю кровавое свечение. С небес сорвался странный звук, будто великан шёл по сухим веткам, кроша их в труху гигантскими ступнями. Следом, донеслось шуршащее – «щщщща-а-а-акр, щщщщ-а-а-акр» – словно из пасти чудовища.
– Не боитесь? – лукаво взглянул на подростков Вярус, доставая из-за спины длинные иглы.
– Не-ет, – замотал головой Мишка. – А это что? На копьё похоже. – Кравцов обожал древнее оружие и приблизился.
– Это сулица, – ответил Вярус. Он проткнул иглой темную ягоду, и из неё брызнул чёрный сок. – Мы делаем их из шипов акации. А это – ядослён, – кивком указал он на чёрные кляксы, украсившие Мишкину красную футболку.
Вярус воинственно поднял сулицу и прогорланил: – Землестражи! К бою!
И двинулся вперёд к строю собратьев.
– Неужели всё зря? – шептал верховода, перебирая седую бороду.
Из красного купола всё отчётливее доносилось чудовищное шипение, заглушая отчаянные команды Вяруса:
– Надеть паучьи кольчуги! Достать шарило, сулицы, хмелохлыст!
– Смотри Мишка! Уже рассвет!
– Не-е-ет, это что-то другое, Антоха, – попятился Кравцов. – Слышал по радио, что саранча идёт на город.
– Тогда дуем отсюда, я – насекомофоб! – скривился Крабров.
– Это не саранча! – гаркнул Макуш. – Это Агудаловы акриды! Они прорвали вход, соединяющий наши миры. Бегите к дому Ерофеича. Влезьте в окно, что выходит в огород, сойдите по ступеням, как и пришли.
Мишка и Антон, не сговариваясь, втопили к избе. И замерли у порога. Дверь со скрипом отворилась, и изнутри повалил молочный туман – протянулся густой позёмкой к ногам беглецов и через мгновение преобразился в огромного белого деда с бородой, в длинных штанах и фартуке.
– Наконец-то! – прохрипел призрак и поднял гигантские руки над головами подростков. – Я долго ждал кого-то на смену. Много лет мытарствуя по земле, я искал приемника. А тут сразу двое! И оба подходящие, – пророкотал он, тряхнув туманной бородой.
Мишка и Антон окоченели от ужаса. Позади – жуткие звуки, впереди – призрак скорняка.
– Нарекаю вас брежатыми Хмаровской ляды! – прохрипел призрак и протянул сквозь подростков призрачные ладони до земли.
Тела Антона и Мишка съёжились, сухожилия и мышцы стянуло резкой судорогой и сплющило в десятки раз, а призрак Ерофеича шумно вздохнул и развеялся.
В тот же миг темноту прорезали сотни огней. Нарастающее шуршание накрыло округу оглушительным – «тща-а-а-а-акра…тща-а-а-акра…тща-а-а-акра». Земля невольно вздрогнула. Повсюду отчётливо слышался звук копыт – справа, слева, сверху, будто сотни лошадей сорвались с неба. Подростки оторопели. Кровь похолодела в жилах у обоих, а над головами осклабилась безобразная морда огромной саранчи с длинными саблезубыми клыками. Затем другая…третья. Десятки…! Мишка упал навзничь от потрясения. Антон истошно завопил и метнулся в сторону.
Дальше, всё растянулось перед Мишкиными глазами, словно долгий ужасающий кадр. Он в оцепенении взирал на химеру с уродской мордой саранчи и телом лошади. Чудовище уже раскрыло над ним клыкастую пасть и занесло копыта.
Макуш запустил в монстра отчаянно вопящую синюю колючку.
Следом, некто метнул в химеру отравленный шип, но он отскочил от скорпионьего хвоста, покрытого металлической чешуей. Ещё шип – хрустом вошёл глубоко в бок акрида, из нутра просочилась ржавая кровь, и саблезубый стал медленно заваливаться на землю. Издавая не то ржание, не то злобный стрекот, обнажая жуткие белые клыки – чудовище рухнуло прямо у Мишкиных ног. Хрипя и брыкаясь в агонии, акрид медленно таял в зелёной дымке.
Мишка выдохнул. Он решил пробираться ползком. Сквозь завесу зелёного тумана, становившегося всё плотней, он рассмотрел в нескольких метрах от себя ноги в коричневых сапогах. Это был Вярус. Ему он был обязан своим спасением.
Под ногами землестража лежал Крабров, накрыв голову руками.
Вярус всё метал отравленные шипы в демонов, и те валились с ужасным ржанием на землю, а зелёная дымка растворяла их тела.
«Это свечение, оно пожирает демоническую саранчу, – догадался Мишка. Или я просто брежу… Наверное. Это сон. Я сплю в избушке скорняка и вижу кошмар».
Кравцов ущипнул себя за бок. Почувствовал боль. Открыл глаза. Нет! Всё происходило с ним здесь и сейчас! Мишка пытался осознать происходящее. Принять какое-то решение, но тут над его головой просвистел хлыст и обвился мертвой хваткой вокруг копыт саранчука, прорвавшегося к избе.
Подле ступили две пары ног в красных сапогах – справа и слева. Арканы бросали землестражи в строгих темно-зеленых сюртуках, застёгивавшихся на круглые металлические заклепки, на плечах красовались погоны с фасолевыми бобами. У одного три, у другого четыре. Вместо носов – торчали корявые стручки.
Землестражи резкими бросками опутывали срывающихся с неба саранчуков шипованными хлыстами.
– Давай Стращуг! Кто точнее?! – подначивал морщинистого лицом землестража напарник. – И ловко намотал аркан на деревянное кольцо.
– Учись Заруба! – выкрикнул ему в ответ сородич, и выверенным движением набросил петлю на шею саблезубому.
«Старлей, – подумал Мишка, сосчитав бобы на погонах у молодого. – А этот, капитан. Эти двое отлично защищали его путь, и Кравцов решил пробираться к Антону.
Он полз по-пластунски – обозревая, как повсюду землестражи забрасывали демоническую саранчу копьями, какими-то магическими колючками и самовоспламеняющимися шарами.
Мишка почувствовал нечто необычное. Словно страх и смелость смешались друг с другом в душе.
– Я с вами! – выкрикнул Кравцов и рванул к Макушу.
– Это невозможно! – отрезал он и хлопнул в ладоши. Он озарил воздух зелеными искрами, и трое саранчуков со злобным стрекотом рассыпались в ржавую пыль.
– Почему?! – взревел Мишка. – Дайте нам оружие, чтобы помочь! Дух скорняка обратил нас в брежатых!
Макуш прищурился и протянул Мишке копьё:
– Сообразил! Но, как только ты метнёшь первое оружие землестража – станешь уязвим для них!
– Согласен! – решительно ответил подросток.
Из глубины баталии пробирался Вярус:
– Мы больше не можем сдержать их! Наши задохи на них не действуют! Хмар спадает!
Вдруг слева от Вяруса осклабился огромный саранчук.
– Слева, Вярус! – вдруг подал голос Антон.
Землестраж уклонился и успел метнуть сулицу прямо в пасть чудовищу. Ощерившись, оно пало на землю, тая словно облако.
– Cулиц почти нет! – прокричал Вярус. – Гилмея дала ядослёна только на десятка два-три, не больше. А тут целое полщиче!
– Нам не остановить нашествие! – взревел верховода и достал из-за пазухи большую синюю колючку с лепестками. Макуш только взглянул на неё, и в глазах его вспыхнул красный свет, – а он сам стал похож на демона. Колючка истошно завизжала в руках старика, и он метко отправил её в цель.
– Макуш! В тебе еще полно духу! Ты по-прежнему метаешь чертогон лучше всех! – взбодрил его Вярус.
– Если акриды прорвутся к людям, будет беда, – ответил верховода. – Нельзя, чтобы хоть один из них прошёл эту границу. Иначе, всё! Ляда откроется для Агудаловых тварей навсегда!
– Антон! Давай им поможем! – прокричал Кравцов, но Краб был в полном оцепенении, вылупив глаза, озирался вокруг. – Я знаю, ты не такой уж трус! Ну! – выпалил он в лицо приятелю. Но тот, лишь прерывисто сглотнул.
Мишка с досадой рыкнул и кинулся вперёд.
– Эй, лови! – внезапно окликнул его Вярус и подбросил сизый шар с тремя ядовито-синими резными лепестками.
Мишка ловко поймал его, а затем еще несколько – ежи бешено запищали, попав в новые руки, закрутились, больно искололи ладони до крови. Мишка как-то интуитивно обломил третий лепесток, и орудие стало похоже на острый нож, крутящегося блендера. В один миг подросток перехватил маленький чертогон за один из лепестков и метнул в гущу химер. Попал в грудь саблезубого.
– Отлично! – выкрикнул Вярус.
Но следующее шарило срикошетило от хвоста акрида, и Мишка едва успел пригнуться.
– Полерун ухмра! – выкрикнул осипшим голосом заклинание Макуш и подкинул горсть семян.
Крабров содрогнулся, пришёл в себя. Жуткое оцепенение немного отхлынуло, а в воздухе повисли яркие искры, и стали стекать вниз, словно огненный дождь.
И вот, как только они коснулись почвы – землю прорвали, толстые стебли с овальными листьями, появились белые трубовидные цветы и с треском раскрыли огромные бутоны.
Из цветочного нутра поднялся серый дым, извиваясь пахучими кудрями подле акрид. Химеры замерли. Запах цветов был сладковат и сонлив, рык слышался все реже. Саранчуки вяло смыкали глаза, медленно припадали к земле засыпая.
Антон потёр глаза. Они были будто чужие, веки опускались, ресницы смыкались. Последнее, что он увидел, было то, что баклажановоносый огородный манит его в земляную воронку, а Мишку проносят мимо на полотняных носилках. Затем он почувствовал, как кто-то дернул его за ногу, и он ушёл сквозь землю…
Глава 6. Пляска древожилов
Я ожидал, что сейчас непременно провалюсь в таинственную пропасть. Однако под ногами чувствовалась твердыня дупла. Ухтын по-прежнему крепко держал меня за руку. Оба мы молчали. Мои глаза постепенно привыкли к темноте, и я увидел внизу щель двух полукруглых створок, через которые проглядывал слабый свет. Ухтын мельком взглянул на меня и топнул три раза подряд, словно постучав:
– Открой Сафрон дубовый трон! – оглушительно гаркнул древожил.
Страшная тишина продлилась пару секунд, затем раздался ужасающий треск. Скрипя всем нутром, старый пень вытянулся – и ствол сузился в дудку, грозя расплющить нас, как древесных жуков.
– Двоим здесь не место! – пророкотал голос. И пень вновь потянулся ввысь дубовым нутром, сплющив нас с Ухтыном.
– Спокойно, – прошептал Ухтын. – Сафрон пропустит нас, но будь готов к обману.
– Зачем тут человек? – скрежещущим басом отозвалось пень.
И в жилах моих замерла кровь.
– Он стрелял в моего филиноида и сильно поранил его, – сурово произнес древожил. – Туман, возможно, уже не вернется.
Я вытаращил глаза и едва успел открыть рот для оправдания, как пень пророкотал:
– Так иди один, а мальчишку оставь мне на забаву! Я ему столетние сказки сто лет порас-сказываю! Ха–ха–ха! – и затрясся в оглушительном смехе, от которого я едва не обмер.
– Не оставляй меня здесь! Прошу!
Ухтын бесстрастно посмотрел на меня и нарочито громко сказал:
– Хорошо Сафрон, пусть будет, по-твоему. Мы – древожилы уважаем волю входных дубов. Оставляю его тебе! Открывай! – и еще раз топнул ногой по светящемуся дну.
– Ухтын! Ты же хотел забрать меня в Древолесье!? Не бросай меня здесь, слышишь! Я же брежатый! Забыл?!
Но тот лишь качнул головой и скинул веревку с моего запястья. Пень задрожал. В днище проседала лишь одна полукруглая дверца, на которой и стоял Ухтын.
– Ты соврал! Хотел принести меня в жертву, подлый древожил! – заорал я, видя, как коварный лохмач исчезает в узком проёме, где мне никак поместиться. Как только я приготовился прыгнуть вслед – из ствола проросли корявые ветки. Древесные путы, цеплялись за мои руки и ноги, пробирались к шее…
–Ааааа, – заорал я, что есть сил, как вдруг ногу крепко обвила веревка, и кто-то с силой сдернул меня в тесный проём, который уже на четверть закрылся дверцей, оказавшейся клубком путаных дубовых корней. Я оцарапал бок, протискиваясь следом, но корни схватили меня шею. Ноги висели внизу, обвитые Ухтыновой верёвкой, – тот с силой тянул меня вниз.
" Ну, нет! Я не тело для пыток! Им не разорвать меня надвое! " – подумал я и с яростью ухватился свободной рукой за дубовый корень, душивший меня. И снова моя кисть покраснела, как калёное железо. Но боли и жара я чувствовал, однако старое корневище обмякло и отпустило меня.
–У-у-у-у-у, – протрубил вслед Сафрон. – Обману-у-у-л!!! Мой вход отныне закрыт для вас, древожилы!!! – гневался дубовик, издавая ужасный скрежет.
Но его голос неизбежно растворялся в тумане бездны – между временем и тайным пространством, куда падали мы двое…
Проход был тёмным и жарким, будто сквозь дышло горячей трубы. Низкий и монотонный гул сопровождал падение. Своё тело я не чувствовал. Оно стало невесомым и лёгким, словно в воде. Нечто красное промелькнуло в середине провала, затем снова стемнело. Дальше, перед глазами возникла светящаяся сеть, раскинутая в безмерном пространстве. Её ячейки то мелькали, то тухли. Она плавно раскачивалась, скручивалась в спираль. Одна ячейка расширялась, другая сужалась. Сетка сияла разными красками. И это было удивительно.
Спустя миг, падение замедлилось – стало неспешным и плавным, словно течение времени остановилось. Внезапно в одной из ячеек возникло изображение. Сюжет был довольно странным. Виднелась пустошь, усыпанная серым пеплом и дом, в окнах которого, двигались чёрные люди. Изображение приблизило лицо одного из них. Он обернулся. Это была ужасная белая маска без глаз, носа и рта. Только в области лба – светилось маленькое синее пятнышко. Кто это?! Я почувствовал, как всё холодеет внутри, конечности немые, непослушные. Внезапно страшное лицо исчезло, вздувшись и лопнув, как бульба. Фантастический невод вывернулся наизнанку, обнажая тёмную однотонность.
Меня перевернуло вниз головой. Я вылетел из дубового дупла огромного дуба.
В новом месте стоял полумрак, прохлада, пахло лесом. Я увидел Ухтына. Он шлёпнулся неподалёку, и тут же вскочил. Было понятно, что этот переход из мира людей случался с ним уже не раз. Я же, ещё не успел оглядеться, как почувствовал, что по спине пробежала странная дрожь, покалывая со всех сторон, словно иглами.
–Ай! – захлопал я себя по спине, отряхиваясь, вскочил на ноги. Что за шутки?!
– Это мурадревник! Ух-х-х-у-у, – заухал древожил забавным совиноподобным смехом, тряся рыжей бородой.
– Ничего смешного, – фыркнул в ответ я, наблюдая, как по руке ползёт чудное насекомое, телом напоминающее динозаврика в миниатюре, однако голова его была муравьиная.
– Ты мог бы и поблагодарить меня за то, что я выручил тебя от Сафроновой темницы.
– Спасибо, конечно, но если бы ты меня отпустил тогда у родника, я бы уже чай пил с Окрейшей на веранде, – бережно стряхивая мурадревку, ответил я.
– Это вряд ли, – туманно ответил Ухтын. – Пошли! Пора представить совету нового брежатого! – и старик направился в обход необъятного дуба, стоящего посреди рощи, словно пограничный столп.
С каждым шагом непроглядная тьма окрашивалась огненным светом, становившимся всё ярче и ярче. И вот, наконец, моему взгляду открылись одиннадцать парящих филиноидов вокруг огромного костра. В ярких отблесках пламени пестрое оперенье крупных и суровых птиц мерцало, будто усыпанное золотом.
На их треухих головах поблескивали золотые венцы, закрывающие лица седоков. Птицы медленно парили в отдалении от пламени. По глубокой ночной тишине одиноко разносился звук горящего костра.