Читать онлайн Говорящий тайник бесплатно

«И вот в один прекрасный день…» Я заметил: многие книги так начинаются. И сразу же становится ясно, что этот самый прекрасный день закончится вовсе не так, как хотелось бы и как он обещал.

Наша история в этом смысле исключением не стала.

Сейчас, когда все трудности, опасности и загадки со всеми тайнами остались где-то позади, в прошлом, я стараюсь вспомнить: а с чего это все началось? Снежная королева? Чук и Гек? Жестяная коробочка из-под папирос? Или коварный Карлсон?

Впрочем, началось все очень просто… В один прекрасный день.

…В нашей семье есть традиция. Незадолго до Нового года, когда на балконе уже дожидается своего часа зеленая елка, мы… Нет, мы не ходим в баню и не летаем в город на Неве. Мы садимся пить чай с мамиными плюшками и смотреть по видаку очень старый и очень добрый фильм «Чук и Гек». Этот фильм – он настоящий новогодний. В нем – далекое путешествие и смешные приключения, волшебный зимний лес и добрый Дед Мороз в виде сурового сторожа, пушистая таежница-елка. В нем вообще много хорошего и полезного. Например, он не советует детям врать и выбрасывать в окно важные телеграммы.

Алешка больше всех нас любит этот фильм и рассказ Аркадия Гайдара, по сюжету которого он сделан. Ему очень нравятся шустрые братья. Наверное, потому, что он и сам такой же шкодник. Правда, телеграммы он в окно не выбрасывал, но и на его счету много таких «подвигов», что мало никому не показалось. Но я не буду сейчас об этом вспоминать. Тем более что не раз уже об этом рассказывал.

…И вот, в один прекрасный день, когда за окном в синем небе запорхал белый снег, мы досмотрели фильм и доели плюшки. Мама собрала посуду и отнесла ее на кухню. Папа ушел в свой кабинет звонить на работу, а Лешка придвинулся ко мне и задумчиво прошептал:

– Дим, а может, она до сих пор так и лежит под снегом?

– Кто? – удивился я.

– Ну, эта коробочка, с телеграммой.

Я попробовал его убедить:

– Леш, во-первых, это рассказ. А во-вторых, подумай, столько лет прошло, и никто эту коробочку до сих пор не нашел.

– Потому что никто не искал.

Ну вот и спорь с ним. Больше я не стал ему ничего объяснять, а только хмыкнул. И очень жаль. Если бы я кое-что объяснил Алешке, наша жизнь пошла бы другим путем. Ну, не совсем другим, а просто обошла бы сторонкой такие приключения, которых лучше бы и не надо. Это как раз тот случай, когда из-за неразумной мелочи получаются большие проблемы…

Глава I

Без двадцать восемь

Это зимнее утро было очень хорошее. Не школьное такое. Субботнее. И солнечное. За окном, пригревшись на тополе, чирикали воробьи. На подоконнике, снаружи, лежал и посверкивал еще чистый снег. Между деревьями синело небо. И никто в нашей дружной семье еще не знал, что в это хорошее солнечное утро начали возникать нехорошие мрачные события. Они отдаляли нас от спокойных семейных и школьных берегов и увлекали в неизвестную и опасную даль.

Сами по себе всякие события – я давно уже это знаю – не возникают. Они где-то таятся, дремлют и ждут. А потом кто-то дает им толчок под какое-нибудь место. И вот – нате вам – зашевелились события, стали развиваться, не остановить.

Толчок неожиданным событиям в нашей дружной семье обычно дает Алешка, мой младший неугомонный брат. Он человек хоть и юный, но очень многосторонний. С одной стороны, он деловой и практичный. Если уж за что-нибудь взялся, то обязательно своего добьется. Он мог построить самолет и полетать на нем. Мог, если очень надо, угнать пассажирский состав, а заодно и подъемный кран. Мог отыскать клад и избавить старинный замок от привидений. А с другой стороны, Лешка наивный и романтичный. Он до сих пор верит, что грибной дождь – это когда грибы сыплются с неба. А однажды, когда он еще ходил в детский сад, принес домой целый карман мелких камешков и похвалился: «Это мой кусочек дороги». Кстати, эти камешки до сих пор хранятся у него в столе, в коробочке от плавленого сыра «Виола». С еще одной стороны, Лешка очень доверчивый, как и всякий третьеклассник. А с еще другой стороны, он ничего не принимает на веру без проверки. Алешка, например, не согласен, что наша Земля – круглая. (Я, признаться, хоть и дошел успешно до девятого класса, тоже не очень-то в это верю.) Но Алешка не верит и в то, что Земля стоит, по мнению древних мудрецов, на трех китах.

– Представляешь, Дим, – возмущается он, – сколько этим китам жрачки надо? И кто их там кормит? Они же не в зоопарке! Но, воще, Дим, мне больше нравится, что на китах. А не вертится она среди космоса одна-одинешенька. Даже ее немного жалко, скажи, Дим? С китами хоть поговорить можно. Стоят они себе и улыбаются своими большими китовыми зубами. – Ну а дальше он понес полную несуразицу: – А как, Дим, они ударят хвостами – сразу Земля вздрагивает и начинается землятрясение. – Он до сих пор говорит «землятрясение». – А как свои фонтаны выпустят, так нахлынет наводнение. Вздохнут погромче – ураган получается. – И пошло-поехало. Такая вот у него логика.

Папа как-то сказал, что логика бывает разная: нормальная, женская, мамина. А особая – это Алешкина логика.

Впрочем, скажу наперед, что самая нелепая Лешкина логика порой оправдывается так сильно, что лучше бы он ошибся. Скоро вы в этом убедитесь.

При всей своей недоверчивости к бесспорным фактам, Алешка твердо верит печатному слову. Не газетному вранью, конечно, а книгам хороших авторов. Впрочем, плохих он не читает. Один раз попробовал почитать детектив одной знаменитой авторши, которая пишет по двадцать романов в год, – и тут же отложил книгу.

– Дим, что-то я не понял. Она написала: «Марк хлопнул дверцей и уехал на глазах соседей». Я подумал, что он на машине уехал, а он, оказывается, уехал на глазах соседей. – И невинно похлопал своими синими хитрыми глазами.

Он прав, конечно. И наш Бонифаций (учитель литературы) тоже говорит, что если автор небрежен в деталях, то ему нельзя верить и в главном. Я тоже как-то попробовал читать одного детективщика и сразу обалдел. «Он проснулся и впрыгнул в сапоги». Круто, да? Мальчик-с-пальчик какой-то. А еще он написал, что «Фортуна повернулась к нему лицом, чтобы показать свой зад». Я бы на месте этой Фортуны на него обиделся.

Вот и верь таким писателям. Но вот с очередных «верить – не верить» и началась эта опасная история. Давно известно, что необычные события начинаются с самых обычных дел…

Напомню: в один прекрасный зимний день мы сидели на кухне и мешали нашей маме готовить обед.

Когда мама готовит, она слушает нас вполуха, смотрит вполглаза и говорит невпопад. Она вся в кастрюлях и в сковородках, она вся на плите и в духовке, а тут еще и Алешка со своими неожиданными и нелепыми вопросами. Которые у него тоже возникают от задумчивости.

– Это кто? – задумчиво спрашивает он.

Хороший вопрос, да?

– Где? – уточняет мама, пробуя на вкус горячую воду из кастрюли.

– В школе.

– Откуда я знаю? – Мама смахивает с разделочной доски в кипящую воду нарезанную капусту, помешивает, принюхивается, опять пробует, задумчиво хмурится.

Неплохо поговорили, да?

– А это что будет? – опять спрашивает Алешка.

– Наверное, это будет борщ. – Мама переворачивает на трещащей сковороде котлеты. – Не толпись под ногами.

Тут она права. Когда Алешка рядом, то кажется, что Алешек целая стая. И все они одновременно щебечут и тусуются. И толпятся под ногами.

– Тетя Зина, – ябедничает с удовольствием Алешка, – говорила другой соседке, что у тебя борщи и котлеты получаются лучше, чем твои дети.

Тетя Зина все время завидует нашей маме. Она хочет стать такой же красивой и так же хорошо готовить.

– Откуда ей знать? – задумчиво удивляется мама. – Детей у нее нет, борщ она никогда не варит… А если…

Но Алешка не дает маме развить ее мысли. Он уже, как воробей, перескочил на другую ветку.

– Мам, а кто такой Непруха?

– Непруха? – мама осторожно сняла губами с ложки кусочек разваренной капусты, попробовала, покивала сама себе, окунула ложку обратно в кастрюлю. – Непруха? Плохо помню. По-моему, это какой-то древний поэт. Не то украинский, не то белорусский. Или художник. Кажется, польский. А тебе зачем?

– У нас, мам, в школе новый учитель возник. Его в Димкином классе Непрухой прозвали.

– Это другое дело, – терпеливо ответила мама, снова переворачивая зарумянившиеся котлеты. – Тогда это не белорусский композитор. И не польский поэт. Непруха – это невезучий человек. У которого бутерброд всегда падает на пол маслом вниз.

– А у него, мам, бутерброд всегда падает маслом на брюки.

– На чужие? – мама выключает газ и вытирает руки.

– А я знаю?

– Большая разница.

– Конечно. На чужие лучше.

– Смотря на чьи. У тебя все?

– А в нашем классе новенькая.

– Симпатичная? Или тоже Непруха?

– Еще не знаю. Зато говорит смешно. «Дорлога. Урлок. Дурлак».

– Дурлак это кто?

Алешка кивает:

– Лефка.

– Я так и знала. Обижал? Передразнивал?

– Еще чего! Я за нее заступился. Это Диакеза ее дразнил. Ворлоной назвал. А я ему зато в компот чихнул.

Диакеза тоже в нашем доме живет и с Алешкой в одном классе учится. Когда он был маленьким и вредным, то очень гордился какой-то своей загадочной болезнью. «У меня – диакеза», – хвалился. Все ему сочувствовали, и никто не догадывался, что это просто диатез, прыщики по телу. Так он вредной Диакезой и остался. И отец у него такой же вредный. Он бизнесмен. Жулик, говорят про него наши пенсионерки. И прозвали его Скарлатиной. Потому что он никогда не здоровается, всегда свой джип на газон ставит и старается проехать по луже так, чтобы обязательно кого-нибудь обрызгать грязной водой. В общем, Скарлатина. Вот только я не знаю, как ихнюю маму прозвали. Корью, что ли? Мы ее ни разу не видели – она все время «фитнес принимает».

– Лефка дурлак! – возмутилась мама. – Подрались?

– Нет. Он мне тоже в компот плюнул – и все! Мам, а знаешь, у этой Маринки какая фамилия? – И Алешка выпалил то, с чего все и началось: – Серегина!

– Ну и что?

– Не помнишь? – изумился Алешка. – Ты Серегина не помнишь? «Жил человек в лесу, возле Синих гор». – Это он процитировал первую фразу из фильма и из рассказа «Чук и Гек».

Но мама не обратила на это никакого внимания. И напрасно. Если бы обратила – многого можно было избежать, всяких опасностей и волнений. Мама отлила из кастрюли в другую кастрюльку свой свежесваренный борщ и сказала:

– Отнесите дяде Федору.

Это мы с удовольствием.

Дядя Федор – наш любимый сосед. Не то что тетя Зина. Он очень добрый человек. И немного одинокий. Родственников у него нет. Кроме белой собачки и черного кота. Кота почему-то он зовет Шариком, а собачку Мурзиком. Он подобрал их на помойке.

Мы любим носить дяде Федору мамин борщ и котлеты. Не знаю, догадывается она или нет, что дядя Федор честно делит обед на троих – как не поделиться с друзьями такой вкуснотой, говорит он при этом.

Вообще, дядя Федор – он не дядя Федор. Никто не знает, как его по-настоящему зовут. Дядей Федором его в нашем дворе прозвали. Во-первых, потому что он очень добрый, а во-вторых, потому что круглый год ходит в зимней шапке. Одно ухо у нее висит, а другое торчит – со стороны очень похоже на симпатичного Шарика. Но Шариком его никто не называл. Дядя Федор был отличный автомеханик и никогда не проходил мимо, если у кого-нибудь из нашего дома вдруг не заводилась машина. Однажды, когда он помогал еще одному нашему соседу и они оба согнулись над капотом, мимо проходил отец Диакезы и презрительно бросил:

– Посторонись, Шарик!

Наш другой сосед – он артист цирка и швыряется там здоровенными гирями – выпрямился во всю свою высоту и ширину и грозно сказал:

– Какой он тебе Шарик? Ты на себя давно в зеркало смотрел? Скарлатина!

Скарлатина промолчал (или промолчала?) и впредь тоже помалкивал.

…Дядя Федор разлил борщ в три миски и похвалил:

– Знатный борщец! В нашем микрорайоне никто такой не варит.

Нам было приятно. Особенно Алешке. Они с дядей Федором большие друзья. И чем-то похожи друг на друга. Вот наш Алешка до сих пор путает числа месяца и дни недели. Спросишь:

– Алеш, какое сегодня число?

– Четверг. Или октябрь.

– А день недели?

– Двадцатое.

Он иногда даже имена и фамилии местами путает, даже свои. Спросят его:

– Как тебя зовут?

– Оболенский.

– А фамилия?

– Алексей.

А у дяди Федора другая странность.

Спросишь:

– Когда вы придете?

– Без двадцать восемь.

– А который час?

– Без пятнадцать пять.

И я не очень удивился, когда дядя Федор доел борщ и помыл кастрюльку, а Лешка спросил его:

– А можно я с вами покатаюсь?

– А то!

Глава II

Безголовый таракан

Дядя Федор теперь пенсионер и подрабатывает на своей старенькой машине. Как таксист. И пассажиры у него тоже, как правило, пенсионеры. Они справедливо полагают, что такая поездка будет им по карману. Не будет же пенсионер драть с пенсионера.

Гаишники машину дяди Федора не останавливают. Во-первых, он ездит очень спокойно, соблюдает все правила, а во-вторых, инспекторы боятся его тормозить – вдруг эта старая развалина остановится навсегда и уже не тронется с места. В Москве и так пробок хватает.

И вот Алешка стал каждый день ездить с дядей Федором по Москве. И обычно он садится на переднее сиденье.

– Не возражаете? – вежливо спрашивает при этом дядя Федор очередного пассажира. – Внучек мой. Приучается.

Никто не возражает. Сначала. А потом… Потом Алешка, тоже из вежливости, заводит с пассажиром серьезный научный разговор, чтобы тому не было скучно.

– А вы знаете, что клопы могут десять лет жить без пищи? Зато уж потом как набросятся!

– А тараканы? – неосторожно спрашивает пассажир.

– Так себе. Они без еды живут всего один месяц. Зато без головы могут жить несколько недель. А потом умирают от голода – есть-то им нечем. Не верите? У вас есть тараканы? Нет? Жалко. Ну так и быть, я вам подарю своего ручного. – И Алешка лезет в карман за спичечным коробком, в котором кто-нибудь шебуршит. – Вот, вы можете проверить. Откусите ему голову и посадите в миску. Чтобы не удрал…

– Остановитесь здесь, пожалуйста, – просит почему-то пассажир. Наверное, ему не хочется кусать таракана за голову. Даже ручного.

– Мы же еще не доехали, – говорит дядя Федор.

– Ничего. Я лучше пешком дойду.

Вот так они и катались по Москве. А время шло. Близился Новый год. Москву засыпало снегом. Он быстро темнел от всяких выхлопов и реагентов и только во дворах и в скверах оставался пока белым и чистым.

Вот тут и началось! После очередной поездки Алешка ворвался в квартиру как ураган и, не раздеваясь, поставил кассету с «Чуком и Геком». И прилип к экрану. И завопил:

– Точно, Дим! Вот этот дом Серегиных. Вон шары на тумбах, лестница к подъезду! И совсем рядом – на Ленинском.

Тут только до меня дошло, что он искал по Москве тот самый дом, из окна которого вылетела жестяная коробочка с телеграммой. Наивняк березовый!

…А время шло. Близился Новый год. В школе началась суматоха. Заканчивалось полугодие, школа готовилась к новогоднему вечеру. В актовом зале уже стали появляться бумажные снежинки на окнах; Снеговики, Деды Морозы, Снегурочки и зимние зверушки – на стенах. В центре зала наш завхоз уже освободил место для елки.

Алешкин класс решил к празднику поставить «Снежную королеву». Бонифаций – наш учитель литературы и режиссер всех постановок – переделал им пьесу на школьный лад. Получилось здорово. Коммерции советник – вылитый директор, Снежная королева – наш завуч, ледяная такая дама, а маленькая разбойница – это Любаша, их учительница. Ее все так зовут, потому что в Алешкином классе она самая маленькая. Но характер у нее – разбойный!

Как мне рассказал Алешка, кастинг в их классе прошел нормально. Распределили все роли. Только Снежную королеву никто не захотел играть. В этом возрасте детишки очень откровенные и свои симпатии и антипатии выражают прямолинейно.

В общем, роль королевы досталась новенькой – Маринке Серегиной. Но когда пошла первая читка пьесы, наш главный режиссер Бонифаций застонал, как от боли:

– Ну какая это Снежная королева! Это нежная королева! Так не пойдет!

Решение проблемы нашлось. Бонифаций внес некоторые поправки в пьесу.

– Живой королевы не будет! Королевой будет кукла. Мы нарисуем ледяной дворец, и в глубине сцены, освещенная ярким прожектором, она будет смотреться прекрасно – сказочно и загадочно. У кого есть подходящая кукла?

– У меня, – сказала Серегина. – Я завтра принесу.

И принесла.

– Кукла, Дим, – сказал Алешка, – крутая! Вся из себя. Вся такая побелевшая красавица! Здоровенная такая, в полменя. А когда ее шлепнешь по затылку, она сердито пищит: «Хочу гулять». Настоящая Снежная королева. Только почему-то заикается.

Надо еще сказать, что Бонифаций задумку про Снежную королеву велел держать в секрете. «Это будет для всей школы таинственный новогодний сюрприз!»

И куклу прятали в учительской. А репетиции пошли успешно. Кстати, Алешке досталась роль Сказочника.

– В самый раз ему эта роль, – сказала Любаша. – Фантазер и выдумщик.

Мама сшила Алешке из своей старой черной юбки шикарный черный плащ и расшила его звездами из фольги. А папа склеил шикарный черный цилиндр.

Алешка повертелся перед зеркалом в этом наряде и, проворчав: «Фигня какая-то!» – умчался к дяде Федору.

– Шляпу сними! – успела крикнуть ему мама.

Алешка цилиндр сбросил, но зачем-то захватил из кухни совок для мусора. И только мы его и видели. Плащ на спинке стула, цилиндр на сиденье. Сказочник!

Как я уже убедился за свои годы – сказки кончаются былью. Правда, быль тоже бывает иногда сказочная, а бывает и такая, что лучше уж обратно в сказку…

Дядя Федор привез Алешку на Ленинский, к дому Серегиных, и поехал дальше «бомбить».

– Заеду за тобой без двадцать четыре.

– А то! – сказал Алешка. Ему хоть без тридцать пять – часов у него все равно нет.

Алешка походил под окнами, что-то прикинул, соображая, и начал решительно раскапывать снег мусорным совком. Словом, не устоял, решил не дожидаться весны.

Вот тут-то все и случилось…

Алешка старательно копал. А перед самым его носом вдруг что-то мелькнуло и утонуло в снегу. Алешка машинально вскинул голову – посмотреть, кто это бросает всякий мусор из окна на головы третьеклассникам. И успел заметить, как на третьем этаже захлопнулась фрамуга.

Алешка нагнулся и из ямочки, оставшейся в снегу, выковырял… небольшую жестяную коробочку старого вида. На ней еще можно было разобрать красивые слова «Золотое руно». Телеграмма от Серегина! Все ясно! «Задержись выезжать две недели. Наша партия срочно выходит тайгу. Серегин». Так подумал Алешка. А что? Новый год же, как же без чудес?

Коробочка легко открылась. В ней в самом деле находилась записка, написанная детской рукой. Но совсем не та, волшебная, а очень серьезная: «Меня заперли и не выпускают. Помогите».

Современный ребенок – Алешка сразу врубился: похитили какого-то пацана, заперли в пустой квартире и ждут, когда его родители привезут выкуп. Он еще раз взглянул на то окно, из которого вылетела коробочка, и решительно зашагал к подъезду.

Но нынче – другие времена. Непреодолимое препятствие в виде домофона. Алешка наугад нажал несколько кнопок и на вопрос «Чего надо?» ответил: «Сантехнический электрик» или «Электрический сантехник». – «Не вызывали. Гуляй дальше».

А все-таки повезло – дверь раскрылась изнутри, из подъезда вышел мужчина в надвинутой шапке и с поднятым воротником пальто. Такой закутанный, что был от него виден только чуточку раздвоенный на кончике нос. «Муравьед какой-то», – успел подумать Алешка и прошмыгнул в подъезд, резво потопал на третий этаж, отметив про себя, что и широкая лестница была точь-в-точь как в фильме. По этой лестнице летели вниз Чук и Гек за злополучной коробочкой с телеграммой.

На третьем этаже Алешка прикинул, какая дверь ему больше подходит, и отважно забарабанил в нее ногой.

Дверь отворилась – Алешка на всякий случай отскочил подальше. Выглянула из квартиры высокая и худая старушка с вязаньем в руках. На лице у нее были две пары очков. Одни цеплялись за нос, другие держались на лбу.

– Выпустите его сейчас же! – заорал Алешка. – Что вы его держите?

– Чего ты орешь? – Старушка тряхнула головой, чтобы верхние очки заняли свое положенное место, и с интересом его оглядела. Как таракашку на столе: прогнать или покормить? – Кто его держит? Он весь день шляется туда-сюда.

В подтверждение ее слов из квартиры выплыл громадный черный кот. Важно мурлыкнул, потерся об Алешкину ногу и снова исчез. Дверь захлопнулась. Алешка понял, что он ошибся квартирой. Постоял секунду, потом снова бухнул в дверь ногой. Дверь опять растворилась.

– Извините, – сказал Алешка. – Я ошибся.

– Все? – Старушка вернула очки с переносицы на лоб.

– Все.

– Будь здоров.

В другую квартиру Алешка стучать не стал – дверь в нее была приоткрыта. Алешке стало страшно. Страшно интересно. Это ему понравилось, и он просунул нос в дверную щель.

За дверью никого не было. Ни похищенного, ни похитителей. Был довольно длинный и широкий коридор. «Спросят, – подумал Алешка, – скажу, что заблудился». И пошел на цыпочках по коридору, заглядывая в комнаты. Везде было пусто и тихо. И беспорядок.

Последняя дверь, видимо, кухонная, была подперта снаружи здоровенной клюкой в виде дубинки. Алешка лихо выбил ее ударом ноги, распахнул дверь и заорал:

– Выходи, пацан! Ты свободен!

Никакого пацана на кухне не оказалось. На шею Алешке бросилась… Маринка Серегина:

– Лефка! Освободитель! Спасибо!

«Ну вот, – сердито подумал Алешка, – теперь влюбится и будет булочками кормить». Он так не зря подумал – печальный опыт у него уже есть. В Алешку одноклассницы часто влюбляются. Наверное, потому, что он симпатичный и не вредный. И они начинают за ним ухаживать – на каждой переменке таскать ему булочки из буфета. Наверное, потому, что он у нас к тому же худенький. «Дочки-матери» какие-то, с завистью говорил Диакеза. Ему булочек никто не носил. Но Алешка очень скоро сообразил свою выгоду и стал принимать знаки влюбленности только в виде сосисок. И относил их «родственникам» дяди Федора. «Баловство, – ворчал дядя Федор и делил сосиски на три части. – Без двести грамм полкило получается».

– Ну и что ты орешь? – сурово спросил Алешка Маринку Серегину.

Маринка похлопала глазами и успокоилась. И рассказала, что с ней случилось.

Она была дома одна, делала уроки. Проголодалась, пошла на кухню. И вдруг сзади кто-то схватил ее за шиворот, втолкнул внутрь и захлопнул за ней дверь.

– И страшным голосом, Лефка, прошипел: «Молчи, а то укушу!» Я и замолчала – думаешь, приятно, когда тебя кусают?

– Откуда я знаю? – честно признался Алешка. – Меня никто еще не кусал. А дальше что?

– Я затаилась, как мышка. И слышу всякие звуки.

– Какие звуки?

– Стуки и бряки. Будто кто-то ходит по квартире.

– А потом?

– Потом все стихло. Я хотела выйти, а дверь не открывается. Тогда я написала записку и в форточку выбросила. А потом ты ворвался. – И она посмотрела на Алешку такими глазами, будто уже была готова распахнуть для него холодильник. С сосисками.

Алешка поднял с пола клюку. Это была такая замысловатая палка из крепкого дерева, красиво изогнутая на одном конце.

– Это дедушкина палка, – объяснила Маринка. – Он раньше с ней ходил, когда лечил обмороженную ногу.

– Ну и дед у тебя! – возмутился Алешка. – За шиворот, да еще и палкой подпер. Где он прячется?

Маринка сердито посмотрела на него:

– Ты дурлак? Прячется! Он в Сибири прячется. Он там геолог.

«Здорово! – подумал Алешка. – Прилетел из Сибири, подпер дверь клюкой и обратно в свою Сибирь слинял».

Да нет, что-то тут не так. Какие-то «без двадцать восемь» получаются.

Алешка призадумался. И вспомнил, что иногда рассказывал нам папа о своих оперативных делах.

– Пойдем, – сказал он Маринке. – Надо посмотреть, что там в вашей квартире?

Они прошли по всем комнатам. И Алешке опять стало страшно. Страшно интересно. Во всех комнатах был беспорядок. Сброшены подушки с диванов, выдвинуты ящики в стенке, везде распахнуты дверцы шкафов.

– У вас всегда так? – спросил Алешка Маринку. – Такой беспорядок?

– Нет. Только когда ты приходишь.

Все было ясно: в квартире побывал жулик, который искал в ней ценные вещи.

– Посмотрите, гражданка, внимательно: что у вас пропало? Деньги, ценности, аппаратура.

Маринка стала добросовестно перечислять, загибая пальцы:

– Телевизор на месте, мамино колечко в вазочке так и лежит. Мой ранец тоже не пропал. Приставка цела. Люстра висит. Ой! Матреша пропала!

– Какая Матреша? Из золота? Очень ценная?

– Не очень. Кукла такая. Тряпочная. Ей сто лет с половиной. Мама говорит: деть ее некуда, а выбросить жалко.

– Что еще? – Алешка был суров и деловит.

Маринка пожала плечами.

– Больше ничего. А за Матрешу жулику спасибо.

Самыми интересными в этой комнате были фотографии на стенах. Зимняя тайга, синие горы, необитаемые озера. И всякие люди с бородами, с ружьями и рюкзаками и с геологическими молотками.

– А это кто? – спросил Алешка.

– Это все наши геологи. Вот папа, вот дедушка, вот прадедушка. Все Серегины.

Совсем интересно!

– А твоего прадедушку как звали? Чук или Гек?

– Сам ты Чук! Его звали Геннадий.

– Значит, Гек. Где у вас телефон?

– В прихожей. В полицию будем звонить?

– Вот еще! В Министерство внутренних дел! – Алешка набрал папин служебный номер. – Здесь Оболенский, – сказал он. – Сергей Александрович, попытка разбойного воровства в семействе Чуков и Геков.

– Алексей, не валяй дурака, говори толком.

– Правда, пап. Маринкину квартиру ограбили. Матрешу унесли. А Маринку клюшкой…

– Ударили?

– Подперли.

– Ясно, – сказал папа. – Запереть дверь и никого не впускать. Высылаю опергруппу.

– Только с собакой, ладно?

– С тигром! – папа положил трубку.

С опергруппой получилась маленькая проблема. «Папа сказал: никого не впускать!» Алешка их помурыжил вволю: заставлял подносить к глазку развернутые удостоверения и ворчал:

– Печать кривая, вся смазана! Фотография старая! – Но после того, как на площадке басовито и нетерпеливо залаяла служебная собака, отпер дверь. – Так бы сразу и сказали.

Началась обычная в таких случаях работа. Снимали отпечатки пальцев, расспрашивали Маринку, подбирали что-то с пола и укладывали в конверты. Зато собака сразу взяла след и уволокла своего проводника за собой.

– Странно, – сказал один опер. – Ничего не взяли. Видно, не нашли.

– Рано делать выводы, – сказал другой. – Девочка может не знать о том, что где-то в доме хранится что-то ценное. Дождемся взрослых. Ты их вызвал?

– Да, скоро будут.

Вернулась собака, втащив за собой запыхавшегося проводника. В зубах она держала какое-то разноцветное тряпье.

– С помойки притащили? – усмехнулся первый опер.

Собака положила тряпку на пол, села и улыбнулась.

– Это Матреша! – крикнула Марина. – За что же вы ее так растрепали?

– Никто ее не трепал, – обиделся проводник. – В таком виде нашли. На обочине. Видимо, злоумышленники там в машину сели. А куклу бросили.

Тут приехал папа и взял Алешку за ухо:

– Ну, что ты тут натворил?

– Ничего особенного – заложницу освободил.

Алешка еще раз рассказал все, что случилось.

– Когда ты возле дома вертелся, никого не видел рядом?

– Какой-то дядька из подъезда вышел.

– Подробнее, Алексей.

– В пальто, воротник был поднят. В шапке, она у него почти до носа была нахлобучена. В штанах, они…

– То, что в штанах – понятно, зимой без штанов не ходят. Хотя сейчас чудаков хватает. Что еще? Какие-то приметы?

– Нос! – сказал Алешка.

– Красный? Кривой? Длинный?

– У него кончик такой… раздвоенный. Я еще подумал – муравьед какой-то.

– Так! – папа переглянулся с одним из оперов.

– Неужели Шмагин? – удивился тот. – Ну и наглец. Он же в розыске.

– Разберемся. – Папа обратился к эксперту, который осматривал дверной замок. – Что у вас?

– Да ничего особенного, товарищ полковник. Замок открывали родным ключом. Или очень классными отмычками.

– Марина, – спросил папа, – ты никому не отпирала дверь?

– Нет.

– И никому не давала ключи?

– Нет.

– И не теряла?

– Нет.

– И ты ничего не слышала?

– Нет. Только потом его голос. Такой страшный!

– Ты бы смогла его узнать, этот голос?

– Да!

«Наконец-то, – подумал Алешка. – А то все нет да нет».

Он незаметно подобрал с пола куклу Матрешу Она имела жалкий вид. Снег с нее стаял, она была вся мокрая. Но самое главное – зачем-то разрезана сверху донизу. Из разреза торчала серая вата. «Вот дурак-то», – подумал Алешка. Это он сначала так подумал. А потом он подумал совсем по-другому. Но никому об этом ничего не сказал.

Тут примчались взволнованные Серегины-старшие. Они больше волновались за Маринку, чем за квартиру. И это нормально. И они тоже сказали, что ничего ценного у них в доме нет (кроме Маринки, конечно) и ничего ценного у них не пропало.

Оперативники пошли опрашивать соседей. И довольно скоро вернулись без результата. Только участковый – с результатом.

– Товарищ полковник, – доложил он. – Старушка в соседней квартире сообщила, что примерно в то время, когда случилось ограбление, к ней ломился какой-то молодой человек. Потом он вломился еще раз с извинениями. Попробую установить его личность.

– Я уже установил, – сказал папа. И кивнул на Алешку. – Сводите его к старушке на опознание. Если опознает, отправьте в отделение.

– Старушку? – улыбнулся участковый.

– Подозреваемого, – улыбнулся папа.

Папа отдал еще какие-то распоряжения и сказал Алешке:

– Иди в машину. Я тебя отвезу под домашний арест.

Глава III

Кусок мамонта

В машине Алешка спросил папу:

– А кто такой этот Шмыгин?

– Шмагин. Очень опытный квартирный вор.

– Опытный! – хмыкнул Алешка. – Что ж такой опытный в квартиру Серегиных залез? Они ведь геологи. У них, кроме камней, ничего нет.

– Камни бывают разные, – задумчиво сказал папа.

А Лешка это запомнил.

– И вот что, Алексей. Вы с Маринкой об этом случае в школе не болтайте.

– Мы в школе не болтаем, – серьезно ответил Алешка. – Мы там получаем знания.

– Так я и поверил, – усмехнулся папа. – Слушай, а отец Маринки тоже геолог?

– А то! Они все в Сибири жили. Он там всякие разыскания делал…

– Изыскания, – поправил папа. – И что он там искал?

У Алешки стали большие и круглые глаза от удивления:

– Полезные ископаемые!

– Какие именно? – не отставал папа.

– Всякие. Камни там, нефть, мамонты.

– И даже мамонты?

– А то! У них в другой комнате на стене целый кусок мамонта висит. Зуб такой, громадный и кривой.

– Бивень.

– Ага! – тут Алешка что-то сообразил. – Пап, а ведь этот… бивень, он же, наверное, очень дорогое ископаемое. Что ж этот Шмыгин его не спер?

– Я тоже об этом думал. А с другой стороны, куда бы он с ним делся? Все, приехали. Иди домой, маме привет.

– Не выйдет, – сказал Алешка. – Вези обратно. За мной дядя Федор должен заехать. Без двадцать четыре. Или в двадцать без четыре.

– Сразу сказать не мог?

– А ты спросить не мог?

– Пока не сделаешь уроки, – предупредила мама Алешку, – кормить тебя не буду.

– А нам не задали!

– Ну и нам не задали! – и мама захлопнула дверь на кухню.

Алешка не огорчился – знает он эти мамины штучки.

– Дим, смотри, – шепнул он мне и показал потертую жестяную коробочку, на которой сохранились буквы «Золотое руно». – Там телеграмма.

– От Серегина? – я рассмеялся. – «Задержись выезжать – сам приеду»?

– От Серегиной. Ее, Дим, похитили и заперли. И Матрешу зарезали.

– Все? Иди, мой руки – сейчас мама обедать позовет.

– Щаз! Ты лучше послушай! К Серегиным жулик забрался. И ничего не скрал. Он, Дим, наверное, искал у них всякое золото и всякие алмазы. И не нашел. Только какую-то драную куклу спер.

– Ну и что?

– Ты глупый? Значит, он опять придет. И опять будет искать. А мы…

– А мы что? – Я никак не мог понять, что ему надо.

– Мы с тобой, Дим, переедем к Серегиным и будем там сидеть в засаде. Он придет, а мы его – бац!

Скорее он нас «бац».

– А Маринка пока у нас поживет. Она маме понравилась.

Распорядился.

Тут пришла мама и позвала его обедать. Алешка не стал откладывать дело.

– Мам, можно у нас Маринка поживет?

– Можно. Лет через десять. Если ты на ней женишься.

Полугодие угрожающе кончалось, а настроение в школе было совсем не рабочим. Оно уже пахло Новым годом, елкой и каникулами. Каждый день какой-нибудь класс запирался в актовом зале на репетицию. Бонифаций строго следил, чтобы новогодний вечер для всех был сюрпризом. Чтобы ни один класс не знал, что там такое готовит другой. Но, вообще-то, все обо всем догадывались и все всё знали. Кроме куклы.

Для «Снежной королевы» наши художники расписали классный задник. Здорово получилось! По низу они нарисовали всех персонажей «Снежной королевы» – очень смешных и сказочных. Чуть повыше – заснеженное пространство, постепенно переходящее в ледяные скалы и всякие нагромождения. А на самом верху – ледяной дворец и подставка для королевы. Бонифаций сказал, что этот задник будет прекрасным фоном для всех других постановок. «Он создает настроение праздника»!

Один раз я даже попал на репетицию. Алешка – Сказочник отбарабанивал свой текст так, что вроде получалась таблица умножения, которую он ненавидит с детства. «Семью семь сорок семь»! И с королевой еще не очень получалось. Она, к примеру, должна говорить про новые коньки и весь мир в придачу, а вместо этого, заикаясь, начинала нудно долбить: «Хочу пить, хочу спать, хочу гулять», – пока ее не останавливали.

– Это ерунда, – сказал Бонифаций. – Запишем на диктофон голос нашей Любаши и пропустим через динамики. Вы, Любовь Сергеевна, скажете свой текст грозно и неумолимо. Будто вы говорите всему классу, что он всю неделю будет оставаться на дополнительные занятия.

После репетиции Любаша укладывала куклу в пакет и относила в учительскую. По дороге кукла пищала: «Хочу писать», на что Любаша один раз даже машинально ответила: «Потерпишь!»

Словом, Новый год с долгожданными каникулами приближался.

Маринка Серегина стала часто заходить к нам.

– Пусть привыкает, – говорил Алешка.

А мама всегда угощала ее борщом с чаем. И всегда, когда Маринка уходила, говорила:

– Как она мило картавит! Неужели это у нее пройдет с возрастом?

И мама даже иногда стала называть Лешку Лефкой. И дурлачком.

Но самое интересное, что и наш папа, полковник полиции, тоже проявил интерес к семейству Серегиных. Он, правда, не пытался выяснить, кто из их предков Чук, а кто Гек, его совсем другое интересовало.

Мы узнали об этом очень просто – подслушали. Однажды вечером папа позвонил Маринкиному отцу и пригласил его к нам.

Маринкин отец пришел вместе с Маринкой. Мама сразу же забрала ее на кухню, приготовить чай. А мы с Алешкой сели в своей комнате и изо всех сил стали делать уроки. А оба папы скрылись в кабинете.

– Конспираторы! – усмехнулся я.

– Они наивные, Дим, – хихикнул Алешка. – Выдергивай затычку.

Дело в том, что когда папу подключали к Интернету, то лихой мастер просверлил в стене, возле пола, лишнюю дырку. Как раз между нашей комнатой и папиным кабинетом. Не знаю почему, но мы эту дырку заткнули теннисным мячиком, и она нам верно и исправно служила.

Мы улеглись на пол, ушами к дырке, и я вытащил из нее затычку.

– Уголовное дело, Виталий Андреич, мы возбудили, – говорил папа. – Но не по факту кражи. Кражи, как таковой, не было. Было незаконное проникновение в жилище. Подозреваемый в этом нами установлен, на днях мы его задержим. И постараемся выяснить все обстоятельства дела. У вас нет никаких предположений? Что его могло привлечь в вашу квартиру?

– Я думаю, это случайность. Никаких особенных ценностей у нас не было и нет. – По голосу было слышно, что он улыбнулся. – Ни алмазов, ни золота. Разве что золотая рыбка в аквариуме. Но она желания посторонних лиц не исполняет…

Тут в комнату вошла мама со стаканами чая в руках.

– Что это вы разлеглись на полу? – удивилась она. – Устали? – Из-за ее спины с интересом смотрела на нас Маринка, держа в руках вазочку с печенками. – И что это у вас бубнит?

Я успел незаметно прижать ладонь к дырке, а Лешка сказал жалобно:

– Мы упали, мам. Спотыкнулись и упали. Прямо на пол. Еще вчера.

– «Спотыкнулись»… Встать можете? Нет? Ну тогда ползите на кухню чай пить.

– Можно я тоже с ними? – спросила Маринка.

– Чай пить? Конечно!

– Нет, поползу с ними. Я еще ни разу на кухню не ползала.

– Подумаешь! – сказала мама. – Я тоже.

И мама вышла из комнаты.

А Маринка плюхнулась рядом с нами на пол и сразу врубилась:

– Подслушиваете? Я – с вами.

Алешка тут же согласился – сразу понял, что в этом деле от Маринки может быть польза.

Я выдернул мячик. Кое-что мы, конечно, пропустили, но главное услышали.

– Виталий Андреич, припомните всех ваших знакомых, которые бывали в вашем доме. И составьте мне список.

Маринкин папа стал перечислять дядек и теток, а папа начал уточнять: а это кто, а он где, а она откуда? Потом сказал:

– Ну вот и хорошо. Пейте чай. Вы не будете возражать, если мы возле вашей двери поставим скрытую камеру?

– Напротив! Нам будет так спокойнее.

– И нам тоже, – сказал папа.

Тут они начали пить чай и разговаривать о далекой Сибири.

Мы «выключили прослушку».

– Ты чего задумалась? – вдруг спросил Алешка Маринку.

– Папа одного дядьку забыл назвать. Дядю Сему. Он наш сосед сверху был. И ко мне на день рождения приходил. Это он мне Снежную королеву подарил. Ну что, поползли чай пить?

– Мы только к обеду ползаем, – сказал Алешка. – И после обеда. А на чай пешком ходим.

А время шло, и Новый год приближался. Мне кажется, что ожидание праздника всегда вкуснее, чем сам праздник. И когда впереди что-то хорошее, то это гораздо лучше, чем когда что-то хорошее уже позади.

В общем, все шло нормально – как обычно. Я старался исправить «трояки», маму вызвали в школу, к директору. Алешка чего-то немного натворил.

Директор у нас новый. Из больших начальников. Его выгнали из Министерства образования на исправление в нашу школу. Прежний директор у нас был очень хороший. Он был очень строгий и крутой, но никто его не боялся. Он ушел на пенсию. А новый директор на пенсию уйдет, к сожалению, когда мы школу десять раз закончим.

– Ваш сын Алексей, – сказал он маме, – совершил отвратительный поступок.

Мама уже кое-что знала и поэтому ответила спокойно:

– По-моему, отвратительный поступок совершил чей-то другой сын.

…В день «отвратительного» поступка Алешка пришел из школы с легким фингалом под глазом.

– Опять? – спросила мама. – Диакеза?

Диакеза… На очередной репетиции Бонифаций ввел в спектакль роль новогодней Елки специально для Серегиной. Чтоб ей не было обидно из-за того, что из нее не получилась Снежная королева. Роль очень хорошая – без слов, но с подарками для всех артистов.

– Здорово! – сказал Диакеза. – Хорошо, что без слов. Все равно ее никто не понял бы, фепелявую ворлону.

Маринка заплакала, Алешка дал Диакезе в лоб. Директор вызвал маму.

Мама поняла, что разговаривать с ним было бесполезно.

– Я настаиваю, чтобы вы дали правильную оценку поступку вашего сына и строго наказали его.

– Я уже дала оценку, – ответила мама.

– Что ж, я рад…

– И похвалила его.

– Вы отдаете отчет своим словам? – вспыхнул и взорвался директор. – Я поставлю вопрос об исключении вашего сына из школы. Вы знаете, кого он побил? Это сын нашего спонсора!

– Плохо наше дело, – притворно вздохнула мама. И дальше стала говорить еще жалобнее: – Где уж Алешке с ним равняться. У него-то отец простой чиновник. Всего-то полковник полиции. Начальник отдела Интерпола. Правда, сам президент дважды вручал ему ордена и приглашал на дачу, но какое это теперь имеет значение? Где уж нам… До свидания. Я сегодня же напишу заявление с просьбой отчислить моего сына Алексея из вашей школы. Придется ему в Англии учиться.

Директор побледнел и открыл рот. Мама встала и грустно вышла из кабинета. А Бонифаций сказал директору из своего угла:

– Так вы скоро останетесь без учеников. – Помолчал. – И без учителей.

– Я извинюсь! – вскочил директор. – Я ее догоню!

– Вы лучше телеграмму дайте.

Бонифаций, он очень смелый. И сердитый. Он даже нам всем раздает, если надо, подзатыльники. Но пусть только попробует тронуть нас кто-нибудь посторонний. Он тут же становится грозным львом. Недаром его Бонифацием прозвали. Ну, еще и из-за прически. Такая вся в мягких кудряшках, будто над копной сена ураган промчался.

В общем, глупая, но поучительная история. Которая в тот же день получила продолжение. Еще более глупое и поучительное.

Вечером Алешка и дядя Федор занимались с его машиной. И тут кто-то подошел сзади и схватил Алешку за ухо. Это был (или была?) Скарлатина.

– Если ты, щенок, – прошипел он (или она?), – еще раз подойдешь к Шурику, я оторву тебе оба уха. Врубился?

– Не надо, – спокойно сказал дядя Федор. – Что с мальцом воевать? Он еще молодой, ухи быстро отрастут. Вы лучше его бате уши оторвите. Вон, как раз он подъехал.

У нашего подъезда остановился папин навороченный служебный джип. Из него вышли папа и еще один офицер, оба в камуфляжной форме. Папа что-то сказал своему сотруднику, и тот отдал честь и уехал.

– А где он? – вдруг спросил дядя Федор. – Куда Скарлатина делся? – И даже заглянул под машину.

Алешка посмотрел по сторонам, потом на асфальт:

– Даже лужи от него не осталось.

Эх, если бы у всех нормальных детей были бы в папах полковники полиции!

Но это еще не все. Мы уже собирались пить чай, как кто-то позвонил в дверь. Алешка открыл. Это приперся Диакеза.

– Я это… Как его… Извиняюсь.

– «Извиняюсь», так не говорят, – поправила его мама. Она на всякий случай возникла в прихожей. – Самому себя извинить нельзя, тебя должны извинить другие. Те, кого ты обидел.

– И вообще, – сказал Алешка. – Ты не по адресу. Иди к Серегиным. – И захлопнул дверь.

С этого дня очень многое изменилось.

Диакеза почему-то стал подлизываться к Маринке. Даже пригласил ее в гости.

– Я к чужим людям, – сухо ответила она, – в гости не хожу.

– Да, – обидчиво проныл Диакеза, – к Оболенским-то ходишь.

– Мы ей не чужие, – сказал Алешка.

Но Диакеза не отставал. Он тоже начал таскать из буфета булочки и сникерсы и ухаживать ими за Маринкой. Маринка посоветовалась с Алешкой и сказала Диакезе:

– Ладно, я тебя прощаю. Хочешь со мной дружить – таскай сосиски.

А дядя Федор уже начал ворчать:

– Я энти сосиски уже в морозилку кладу. Мы с ними не справляемся.

А еще через некоторое время Диакеза стал напрашиваться в гости к Серегиным.

– Я очень геологию полюбил, – ляпнул он. – Всякие ископаемые. И месторождения.

– Любил бы он их где-нибудь в другом месте, – пожаловался мне Алешка. – Что-то тут, Дим, очень подозрительное.

Да, я вспомнил. Этого квартирного жулика Шмагина все-таки поймали. Но толку от него не добились.

Сначала он отвирался, что в квартире Серегиных вообще не был.

Ему предъявили доказательства: на его отмычках экспертами была обнаружена смазка от замка Серегиных. Провели опознание по голосу. Собрали несколько человек, и они все орали: «Молчи, а то укушу!» Маринка безошибочно указала на голос Шмагина.

– Ну, был я на этой фатере, был. Но, однако, ничего в ей не брал. Нечего в ей брать. Пустая фатера. Одне книжки да фотки на голых стенах.

– А зачем же проник в нее?

– По ошибке, гражданин следователь. Ошибился адресом. Фатера та, а нумер дома совсем другой.

– Так, Шмагин, хватит дурачком прикидываться. «Фатера», «нумер», «ошибился»! А сам на компьютере отмычки подбираешь, замки сканируешь, прослушки ставишь. Ведь ты в своем деле профессор, а под дворника косишь.

– Ваша правда. Я ведь артист. Вор должен быть артистом. Иначе это не вор, а шмакодявка.

– Кто тебя навел на эту квартиру?

– Сам на нее вышел. Понаблюдал, информацию собрал. Сделал расклад: жильцы недавно въехали, значит, вещи еще не все разобрали. Зашел, пару чемоданов взял, пару коробок под мышки, компьютер в зубы – и пошел. Другое дело геологи. Где геологи, там золотишко. Они ведь как? Они ведь так: нашли месторождение, чайную ложку – государству, чайную чашку в свой карман.

– По себе-то не надо судить, Шмагин.

– А я не только по себе. Вот вы, законники…

– Тут ты угадал. Я одного задержал – в СИЗО его упрятал, а второго – себе на дачу, огород копать. Ну хватит, будешь говорить? Или на дачу поедем?

– А я все сказал.

– Куклу зачем унес?

– Да со зла. Столько возился, а взять нечего. Хотел еще окна побить, да постеснялся, зима ведь.

И больше от него ничего не добились.

Это нам все папа рассказал. Он, когда можно, иногда нам про свои дела рассказывает. Но, я думаю, не для нашего интереса, а для своего. Он все эти штуки вслух проговаривает в домашней обстановке, в окружении благодарных слушателей, и у него решение появляется. Особенно когда Алешка ему подсказывает.

– Тут странная вещь получается, – папа задумчиво помешивал чай в стакане, забыв положить сахар. – Мы решили выпустить его под подписку. – Алешка заботливо положил ему сахар в стакан. – Преступление, по сути, не серьезное. Попытка кражи. Да и то – недоказанная. Установили бы за ним наблюдение и вышли бы на заказчика. – Папа все крутил ложечкой в стакане. Я тоже ему сахара добавил. – А Шмагин вдруг уперся: не пойду на волю, и все! Должен, говорит, получить наказание как честный человек.

– Пап, – сказал Алешка и еще подсыпал сахара, – этот честный человек боится из тюрьмы выйти. Ему на свободе ухи оторвут.

– Я тоже так думаю, – вздохнул папа и наконец положил в свой стакан сахар. – Люблю послаще, – сказал он. Отхлебнул и вытаращил глаза: – А это что?

Когда мы ложились спать, Алешка мне шепнул:

– А знаешь, Дим, почему этот Шмага боится своих наводчиков? У Серегиных он искал что-то очень-очень дорогое. И они могут подумать, что он нашел это дорогое, а от них спрятал. Для себя лично.

– Понятно, – вздохнул я. Мне и без этого «дорогого-дорогого» проблем хватало.

Глава IV

«Сим-Сим, открой дверь!»

А время шло. Новый год приближался. Все как-то менялось в его преддверии. Не менялись только «трояки» и проблемы. Они мешали друг другу. Помимо оценок, мне нужно было справиться с еще одной задачей. Которую задал мне неутомимый Бонифаций. Он у нас еще и литературным кружком руководит. И мы в этом кружке сочиняем кто чего хочет. У нас есть поэты, барды, драматурги, прозаики. Мы собираемся раз в неделю, читаем вслух свои произведения, а потом беспощадно критикуем друг друга. Бонифацию это страшно нравится, он говорит, что такое общение будит в нас творческие идеи и помогает формировать наши этические и эстетические вкусы. Чтобы мы не писали в сочинениях, например, такого: «Плюшкин навалил у себя в углу целую кучу и каждый день туда доваливал».

И вот недавно Бонифаций узнал, что в Москве перед Новым годом проводится конкурс юных литераторов. И навалил на меня задание – написать небольшой рассказ с новогодними приключениями.

– У тебя прекрасный стиль, Дима. Хорошее чувство слова. Образный язык. Действуй! «Пятерку» за полугодие по своему предмету я тебе гарантирую.

Вот и приходится мне выкручиваться между рассказом и «трояками» по математике, информатике и биологии. Ну, с «трояками», может, еще как-никак выкручусь, а вот рассказ… Да еще с новогодними приключениями! И где их взять?

И тут в один прекрасный день меня осенило и озарило. А чем не новогодняя история, которая приключилась с Маринкой и которая, похоже, только что началась? Нужно только повнимательнее следить за ее развитием. Классно, клево, кучеряво!

В тот же прекрасный день, точнее в прекрасный снегопадный вечер, к нам пришла Маринка. Вся из себя Снегурочка. Алешка схватил веник и стал ее отряхивать от снега. Ничего особенного не получилось. Снега на ней осталось много, а воды на полу получилось еще больше. Пришла на помощь мама с платяной щеткой.

– Алефка дурлак? – с улыбкой подмигнула она Маринке. Маринка не обиделась, а рассмеялась.

Она принесла с собой торт, и мы «поползли» на кухню пить чай.

– А знаете, кто у нас сегодня был? – спросила Маринка. – Диакеза со своим отцом.

– Со Скарлатиной? – спросил Алешка.

Маринка пожала плечами:

– Да нет, вроде все здоровые. Они в гости пришли. Маме принесли цветы, папе – бутылку вина, а мне два торта.

– Это ихний? – испуганно спросил Алешка, тыкая ложечкой в свой кусок. – Мы не отравимся?

– Отравимся – так все вместе, – сказала мама. – Надо на всякий случай дяде Федору кусочек отнести.

– Три кусочка, – уточнил Алешка. – И чего они приперлись?

– Наладить отношения. Отец Диакезы всю нашу квартиру осмотрел. И говорит: «Скромно вы живете. Две комнаты всего». А мама говорит: «Еще и кухня». – «Все равно мало». А мама говорит: «Еще прихожая, еще туалет, еще балкон. Еще и холодильник». – «А знаете, – он говорит, – я по недвижимости работаю. Мы скоро новый дом сдаем, улучшенной планировки. Четыре комнаты, два туалета…»

– Знаю, – вмешался Алешка, – четыре прихожих, восемь лоджий и две стоянки – одна на балконе, другая на крыше. И что? Предложил меняться?

– А ты откуда знаешь? Говорит: вам почти ничего не будет стоить. Продадите свою квартиру, очень дорого, она у вас «сталинская», в престижном районе, а новая…

– Знаю! – опять перебил Алешка. – На Марсе. В трехтысячном году. И иномарка в придачу. И майка с логотипом Скарлатины.

Мама серьезно на него посмотрела и сказала Маринке:

– Лефка прав. Не надо спешить.

– А мы и не спешим. Мы решили подумать. До моего день-рожденья.

– Это почему так? – удивилась мама.

– Так получилось. В разговоре. Папа сказал: «Мы еще подумаем, время есть. Вот отметим Маринкин юбилей и будем думать». – «А когда у тебя юбилей и что тебе хочется?» – это он меня спросил, отец Диакезы.

Алешка вдруг подскочил:

– И ты сказала: куклу?

Маринка от него даже шарахнулась. Алешка снова сел.

– Ничего я не сказала про куклу! Он сам сказал. «У тебя старую куклу украли – будет у тебя новая».

Алешка опять подскочил. Тут даже мама испугалась:

– Ты что, на кнопках сидишь?

Алешка не среагировал. Он весь исчез – остались только большие глаза и внимательные уши.

– А кому ты разболтала, что у вас куклу украли?

– Никому не болтала. – Маринка даже обиделась.

– А откуда же он про это знает?

– В газете прочитал, – сказала мама. – Или вы пьете чай, или одно из двух.

Мы допили чай, доели «отравленный» торт. И проводили Маринку до троллейбуса. Уже поставив ногу на ступеньку, она прижалась боком к Алешке и что-то шепнула ему в ухо. Ухо я его не видел, а вот глаза стали еще больше.

– Ну, – спросил я Алешку, когда мы подошли к своему подъезду, – в любви призналась?

Алешка очнулся от своих глубоких мыслей.

– Дим, она сказала, что один раз уже видела эту Скарлатину. Знаешь, где? В квартире дяди Сени.

«Ну и что?» – подумал я. А надо было подумать покрепче. Это тебе не рассказы писать.

А время шло, и Новый год приближался.

– Пап, – спросил Алешка, когда папа развернул газету, а мама включила телевизор, – а кто такой дядя Сеня?

– Дядя Сеня? А… Это мамин двоюродный брат. Он живет то ли в Омске, то ли в Томске.

– В Тюмени, – сказала мама. – Или в Казани. Троюродный племянник.

– Нет. Который поближе. В Маринкином доме.

– Ну, брат! Откуда мне знать? Это ведь ты в нее влюбился, а не я. Когда я влюбился в вашу маму, я каждого кота в ее подъезде знал по походке.

– И они тебя тоже, – сказала мама, вспомнив молодость.

– А фамилия этого дяди Сени? – спросил папа. Он всегда со всем вниманием относился к нашим проблемам.

– Откуда мне знать? – рассердился Алешка. – Я ж не в него влюбился.

– Ну, узнай. Если надо, я наведу справки. – Тут он вынырнул из газеты. – А зачем это тебе?

– Надо, – сказал Алешка.

– Ну, раз надо… – Папа вздохнул и снова ушел в газету.

На следующий день после уроков Алешка опять уехал с дядей Федором. На Ленинский проспект, в дом имени Чука и Гека. Маринка фамилию дяди Сени не знала, пришлось вести разведку. Дома у Серегиных еще никого не было, и Лешке пришлось дежурить на улице в ожидании случая, чтобы просочиться в подъезд. Наконец подошел какой-то замерзший парнишка со стопкой рекламных листовок под мышкой, и Алешка без проблем проскочил за ним.

Квартиру дяди Сени на четвертом этаже Алешка уже знал. На всякий случай в нее позвонил, постучал, прислушался – тишина. Тогда он смело позвонил в соседнюю квартиру. Дверь открыл просторный мужчина в пижаме и со стаканом пива в руке.

– И что? – спросил он недовольно и торопливо, наверное, какой-нибудь футбол смотрел. – Попить? Пописать?

Алешка махнул рукой в сторону квартиры дяди Сени:

– Я к Ивановым пришел, а их никого. Не знаете, когда они придут?

– К Ивановым? Ну так к Ивановым и иди. А эти – Пищухины. Да их тоже давно не видать. – И он захлопнул дверь.

Что же, дело сделано. Но вопросы еще остались. Алешка спустился на полпролета и сел на подоконник, решил дождаться Маринку. Он терпеливо сидел в подъезде, но скучно ему не было – он думал. И чем больше он думал, тем больше мыслей его одолевало. Потом, когда эта история заканчивалась, он сказал мне, что уже тогда, в Маринкином подъезде, на подоконнике, обо всем догадался. Нужно было только кое-что уточнить.

Внизу гулко хлопнула дверь подъезда, разъехались со скрипом двери лифта. Вернулась домой Маринка.

– Чего сидишь? – спросила она.

– Тебя жду. Соскучился. – Алешка не любил долго объясняться, бродить вокруг да около. – А где же твой дядя Сеня?

– А я знаю? Он после моего дня рождения куда-то уехал. Или улетел.

– Попрощался?

– Он на дне рождения попрощался. Сказал: «Береги эту Марианну, она принесет тебе счастье. Не расставайся с ней. Никому ее не отдавай». Зайдешь к нам?

– А торт еще есть?

– Кончился.

– Тогда в другой раз. Когда тебе снова Скарлатина торт подарит.

– Лефка дурлак, – был простой ответ. Искренний такой.

Очень простой ответ. Но далеко не верный. Когда папа «пробил» дядю Сеню Пищухина, он сам ахнул и мы тоже немного поахали. Только не Алешка.

Семен Семеныч Пищухин (бандитская кличка Сим-Симыч) был когда-то очень большим и важным человеком – депутатом и заместителем министра. Занимался культурой. Сим-Симычем его прозвали за то, что перед ним открывались все двери, даже кремлевские, такой он был могучий и необходимый человек. И вот однажды он возглавил культурную делегацию в Америку, чтобы представить там российскую коллекцию уникальных алмазов. Делегация благополучно улетела в Штаты с алмазами и благополучно вернулась в Россию… без них. Куда они исчезли – неизвестно до сих пор. Небольшая часть из них, правда, всплыла в Англии, на каком-то полуподпольном аукционе, а остальные бесценные камушки пропали без следа.

Провели расследование, к ответственности привлекли членов делегации и Сим-Симыча. Но вина его не была полностью доказана, и осудили его условно, зато на много-много лет. Папа над этим приговором сердито смеялся.

Во время следствия Сим-Симыч заходил, как я уже говорил, по-соседски к Серегиным поздравить их любимую дочь с днем рождения и подарил ей классную куклу по кличке Марианна. И сказал при этом: «Никому никогда ее не отдавай – она принесет тебе счастье». А сразу же после суда Сим-Симыч бесследно, как и алмазы, исчез.

После уроков, в раздевалке, Маринка сказала Алешке:

– Лефка, какой этот Диакеза глупый!

– Тормоз? – уточнил Алешка.

– Зацикленный, – она постучала себя по лбу. – Пристает все время со своими дурацкими вопросами.

– Может, в лоб ему дать?

Лучше в суп чихнуть.

– Может, и дать. – Маринка слегка задумалась. – А может, он, как дурлак, обо мне мечтает?

– Он мечтает в лоб получить. – Алешке казалось, что он эту Диакезу видит насквозь. – А про что он тебя спрашивает?

– Про все. А больше всего про мое детство. Его моя ранняя биография интересует. Какая я была маленькая? Какие мне игрушки больше всего нравились? Признался, дурлак, что очень любит в куклы играть.

Алешке страшно не понравилось, что Маринка называет Диакезу «дурлаком». Он как-то уже привык к этому слову. Как англичанин ко второму имени. Он уже его считал своим собственным и нарицательным.

– А он не спрашивал, какая у тебя любимая кукла по жизни?

– Еще как спрашивал! Раз пять.

– А ты что сказала? – Алешка насторожился. А Маринка рассмеялась:

– Сказала, что моя любимая куколка – это плюшевый бегемот.

Самое странное, что и сейчас Диакеза все время маячил возле них с разных сторон. Пытался, наверное, подслушивать, но близко не подходил. То колупал ногтем чью-то немного отставшую фотографию на стенде «Наши знаменитые выпускники», то зачем-то внимательно изучал расписание уроков десятых классов. Но все время направлял глаза и уши в их сторону.

Маринка показала ему язык и предложила Алешке:

– Поедем сейчас к нам. Я тебе елочное платье покажу. Мама его почти уже дошила. Скоро буду Елкой с подарками. Поехали? У нас опять торт есть.

Торт… Платье с подарками… Все это здорово, но сейчас Алешку интересовало совсем другое.

– Поехали, – сказал он.

Возле дома Серегиных, как ни странно, уже ходил «взад-назад» задумчивый Диакеза. Как заведенный часовой. Или замерзший, хлюпающий носом сыщик. Алешку это не удивило. Удивило только, что Диакеза добрался сюда раньше них. И ведь в троллейбусе они его не видели.

Алешка осмотрелся и острым глазом засек в глубине двора хорошо знакомую иномарку, прячущуюся за сугробом. Из-за которого она торчала запасным колесом на дверце багажника.

Папа часто говорил, что дети очень наблюдательны. Они видят многое, на что взрослые не обращают внимания. Поэтому он любил брать на место происшествия молодых сотрудников. Опыта у них еще нет, говорил папа, а глаз свежий, «незамыленный». А все потому, что дети и молодежь очень любознательны. Им все интересно.

Уж это точно! Алешке все интересно. Он иногда весь как вопросительный знак. За обедом, например, наворачивает борщ:

– Мам, а почему борщ один, а щей всегда много?

Мама не сразу поняла:

– Добавки, что ли?

Алешка объясняет:

– Борщ – он? А щи? Щи – они. Почему? Или шашлык… Он один, а мяса в нем несколько.

– Не толпись под ногами, – отвечает мама. – Наелся?

– Доверху, – Алешка провел ладонью по горлу.

Вот и здесь, во дворе Серегиных, Алешка быстро увидел и быстро сообразил.

Диакеза подошел поближе.

– Чего тебе? – вежливо спросила Маринка.

– Ничего. Гуляю перед обедом. – Диакеза шмыгнул мокрым носом и намекнул: – Весь замерз и весь голодный.

– Дома поешь и весь согреешься, – вежливо сказала Маринка.

– А дома нет никого, – еще жалобнее намекнул Диакеза. – Мама фитнес принимает, а папа на фирме.

– Ага, – сказал Алешке со смешком, – вон он, в вашей машине фитнес принимает.

А сам подумал, что все это здорово подозрительно и тревожно. Будто какие-то мухи назойливо вьются над блюдечком с медом. Что это за мед, Алешка еще не знал, но уже догадывался, где этот мед прячется, в каком дупле. И решил принять меры, чтобы он не попал в чужие алчные руки.

– Ладно, – вдруг сказал Алешка, – берем его с собой. Накормим его чаем и согреем на плите.

Диакеза очень обрадовался. Но Алешке было ясно, что эта радость вызвана вовсе не тем, что его будут разогревать на газовой плите. Лешка был уверен: чтобы сорвать вражеские планы, нужно их знать.

Как только ребята вошли в серегинскую квартиру, Диакеза прытко забегал по комнатам. Точно мышка в поисках кусочка сыра. И затрещал:

– Марин, а ты старые игрушки бережешь? Я – берегу, они у нас в кладовке. Лешк, помнишь, наша воспиталка в детском саду все уговаривала: «Мальчики и девочки, несите свои старые игрушки в наш садик!» Помнишь? А я сказал: фиг! Я друзей детства никому не отдаю. Марин, а где твои друзья детства? Можно я в кладовку загляну?

– Можно, – сказала Маринка. – Только дверцу широко не распахивай, а то все крысы разбегутся. Лови их потом. Тебе это надо?

Знал Алешка, что ему надо! Знал, но никому пока не говорил. Даже мне.

Маринка поставила чайник на плиту и ушла в другую комнату переодеваться в «елочное» платье.

Когда она вышла и встала в позу «В лесу родилась елочка», ребята ахнули.

– Клево? – спросила Маринка. – Классный прикид, да?

Клевый и классный прикид. Платье было узенькое вверху и постепенно расширялось книзу. Оно было все сшито из зеленых лохмотьев, будто еловые лапы. А на них вышиты елочные игрушки и мандарины с яблоками и конфетами.

Алешка потом с восторгом рассказывал маме:

– На ней, мам, такое зеленовое мандариновое платье все в серебряных шишках. Вылитая такая сосновая елка! Вроде лошади в яблоках!

Мама ничего не ответила, только прижала пальцы к вискам.

Маринка вертелась перед ребятами, как перед зеркалами, и верещала:

– А еще будет такая шапочка в виде звездочки на голове. А еще папа повесит на меня гирлянду, и я буду светиться во все стороны. Отпад, да?

– Ага! – сказал Диакеза. – А в руки тебе надо взять куклу, чтобы ты была Елочкой со Снегурочкой! Здорово я придумал?

– Да отстань ты со своей… то есть с моей куклой! Я ее давно в школу отнесла, – не выдержала Маринка. – Пошли лучше чай с Диакезой пить. Ой, извини, Шурик! С тортиком!

– Я не буду! – отказался Диакеза.

– Ты обиделся? – удивилась Маринка. – Я ж случайно.

– Я не обиделся. Я очень спешу. – И он ринулся в прихожую.

Когда за ним захлопнулась дверь, Алешка приложил палец к губам и тихонько отворил ее. Потому что он заметил, что Диакеза, одеваясь, нашаривал в кармане мобильник. Не зря он так заспешил.

Алешка не ошибся. Выйдя на цыпочках за дверь, он слушал, как внизу Диакеза бормотал в трубку:

– Ага! Я ее нашел! Она у нас в школе!

– Он не просто ребенок, – вздохнул Алешка мамиными словами, покачав головой, – он испорченный ребенок.

Глава V

Друг Карлсон

Алешка и Маринка сильно сдружились. Они даже чем-то похожими были друг на друга. Оба худенькие, независимые и самостоятельные. И оба притягивали на себя всякие события. И все время шушукались на кухне. Мама по этому поводу шутила:

– Я подслушала, Дим. Они решают – куда им поехать в свадебное путешествие: на Канары или на дачу. Деньги решили откладывать.

Совсем не о том они шушукались. Не об этой ерунде. Потому что вокруг Маринки все время что-то происходило. Но что именно, я по полной программе не знал. Кое-что иногда мне Алешка рассказывал (когда я настаивал), о чем-то я догадывался, ухватывал краем уха фрагменты их шушуканья. Но, честно говоря, больше всего я надеялся, что Лешка без моей помощи не обойдется и тогда расскажет все – всю правду и всю неправду.

И вот в один прекрасный день Маринка вынула из почтового ящика письмо в красивом, с цветочками, конверте на ее имя. Она его тут же, в подъезде, прочла и тут же помчалась к Лефке. Вся сияя от счастья.

Вообще-то, нормальные люди такие письма либо выбрасывают на помойку, либо несут в милицию, и уж конечно не Лефке.

– Вот что мне прислали! – Маринка протянула ему конверт. – Читай!

Алешка ее радость не разделил. Потому что сразу заметил, что на конверте нет почтовых штемпелей: значит, он пришел не по почте, а его просто сунули в почтовый ящик. В таких конвертах содержатся либо рекламки зубных врачей, либо анонимки с угрозами и требованиями денег. Здесь было ни то ни другое.

«Дорогая Мариночка! Наш фонд «Добрый Карлсон» проводит благотворительную акцию. В ее рамках мы организовали веселый конкурс «Моя любимая кукла». У тебя есть шанс стать победителем этого конкурса и получить замечательный приз. Какой? Это большой секрет! Принеси послезавтра в половине девятого твою любимую эксклюзивную куклу Марианну в наш офис по адресу: Тропаревский пр., дом 16, кв. 8. И никому не открывай этой тайны, иначе волшебство не состоится. Не упусти свой ШАНС! Твой друг Карлсон».

Алешка, прочитав письмо, сначала ехидно хмыкнул, а потом сердито нахмурился. И сказал:

– Неси! Неси свою куклу в офис!

– Ой! – Маринка прижала ладошки к щекам. – Она же в школе. Сопри ее, ладно? На время.

– Сопру, – спокойно пообещал Алешка. – Будет им эксклюзивная Марианна. Даже две! Только ты не радуйся.

– Почему это мне не радоваться?

– А волшебство не состоится. Ты же тайну уже открыла. Проболталась.

– Тебе можно, – отмахнулась Маринка. – Это не считается.

Все, что проделал потом Алешка, я узнал намного позже. Иначе я бы запретил ему… впрочем, я бы не запретил. Я бы помог. Хотя бы обеспечивая его безопасность. Потому что с этого момента он вступил в борьбу с опасным, жестоким и коварным врагом. Да не с одним, с целой бандой.

Для начала Алешка, ближе к вечеру, помчался в школу. Там почти все уже разошлись, только кто-то остался в учительской да возле входных дверей нерушимо сидел охранник. Наш человек. Увидав Алешку, он широко улыбнулся, встал и шутливо отдал ему честь. Это папин бывший оперативный сотрудник. Он уже пенсионер, да к тому же и после ранения. Папа устроил его в нашу школу. У нас до этого уже был один охранник, но он продавал старшеклассникам сигареты и даже пиво, и его быстренько вышибли. А у дяди Левы не покуришь. У него разговор короткий. Иногда даже без слов.

– Привет, Оболенский, – сказал он. – Что-нибудь забыл?

– Ага. Двойку по поведению.

В учительской, кроме Любаши, уже никого не было. Алешка затараторил:

– Любовь Сергеевна, Бонифаций велел мне еще вчера вставить в Снежную королеву диктофон с ее голосом.

– Бонифаций – это кто? Ах да… Сейчас.

Любаша отперла книжный шкаф, где хранились всякие исторические школьные ценности вроде дырявого глобуса и сломанных указок. Достала куклу.

– Только аккуратнее, – предупредила она Алешку. – Корону не смахни, я ее три дня делала.

– Не смахну! Ни за что! Честное слово! Прекрасная корона!

Алешка уселся подальше от Любаши, за самый угловой столик, где наш физрук обычно разгадывал кроссворды, и занялся куклой. Повертел, потряс – отчего она жалобно пропищала: «Хочу есть».

– Я тоже, – проворчал Алешка и поставил куклу обратно в шкаф.

– Что, уже сделал? – спросила Любаша. – Беги домой.

– А вы?

– Я еще посижу, поработаю. У меня вон еще сколько тетрадок непроверенных.

– Трудная у вас работа, – посочувствовал Алешка с притворным вздохом. – Да еще и мы в придачу.

– Да еще и вы. Один Оболенский чего стоит.

– Да, – согласился Алешка, – не подарочек. Я пошел, чтобы вас не расстраивать.

Алешка спустился на первый этаж. Дядя Лева отпер ему дверь:

– Бате привет передашь?

– А то!

Вечерок у Алешки выдался хлопотливый.

– Мам! – крикнул он с порога. – Я пришел!

– Очень рада, – сказала мама. – Мой руки и садись ужинать.

– Я поужинаю, но руки мыть не буду – некогда.

– И куда ты собрался на ночь глядя?

– В школу!

– Соскучился?

– Любаша велела. Надо в куклу диктофон впарить. А никто не умеет. Дай мне самые белые нитки и свои любимые маникюрные ножницы. И иголку. Самую большую. Чтоб не потерять. Папа не пришел? Ты ему привет от дяди Левы передай. Он будет рад.

– Кто? Папа или дядя Лева?

– Обои. Я пошел!

– Обои! – строго сказала мама. – Ты и Дима. Одного тебя не пущу – уже поздно.

Снега вокруг школы было уже много, и поэтому здесь было светлее, чем во дворах. А школа уже отдыхала от нас. Только на первом этаже светились окна, да еще в учительской. Где Любаша исправляла в тетрадках «истчо» и «самальоты».

Дядя Лева немного удивился, но возражать не стал. Любаша зато сильно удивилась:

– Опять?

– Со мной не соскучишься, – согласился Алешка. – Я диктофон впарил, а батарейки забыл. Бонифаций зубами будет топать и ногами скрипеть.

– Может, все-таки наоборот? – улыбнулась Любаша и снова склонилась над тетрадкой.

Алешка посадил куклу на стол, а мне показал глазами, чтобы я прикрыл его.

Что он там делал с этой несчастной королевой, я не видел. Видел только, что в руках его появился прозрачный пакетик с какими-то камушками. Как будто горошинки. Но попадались и фасолинки. На лице Алешки – вот это мне было видно – сначала возникло удивление на пару с недоумением, и он пробормотал: «Фигня какая-то. Я такого добра хоть целый самосвал наберу», а потом Алешка улыбнулся, будто у него сошлась с ответом трудная задачка. Он сунул пакетик в карман, опять что-то поковырял в кукле и сказал:

– Пошли домой. С нашим Бонифацием без ужина останешься. До свидания, Любовь Сергеевна. А хотите мы вам поможем?

– Хочу! – Любаша вскинула голову: – Вот исправь это слово.

– Запросто.

Я тоже заглянул в тетрадь. Там было подчеркнуто красной ручкой слово «вторнег».

Алешка фыркнул:

– Ну и грамотей. Надо писать «фторнег».

Любаша вздохнула и закрыла тетрадь. Ученика 3 «А» класса Оболенского Алексея.

Алешкино «правильнописание» всех безмерно удивляет. Папа, как прочтет, хмыкает в кулак, мама делает свои большие глаза еще больше, а Любаша хватается за голову и седеет прямо на глазах.

– Ну кто так пишет: «сентяп, октяп, нояб…»?

– Декап! – безмятежно продолжает Алешка.

В этот прекрасный хлопотливый вечер Алешка зачем-то залез в морозильник и строго сказал мне:

– Отвернись.

Я отвернулся и услышал сначала его недовольный шепот: «Холодная зараза», а затем чмокнула дверца холодильника.

Но и это еще не все. На следующий день, после уроков, Алешка зачем-то пошел на стройку. У нас, в нашем микрорайоне, все время что-нибудь строят. Уже вокруг настроили сто высоток разных видов. Ну вроде как башенки из кубиков. Жилые дома такие. Только почему-то в них еще никто не живет. Они так и стоят пустые. И вечерами в них не светятся разноцветные окна.

Что Алешке понадобилось на стройке, я так и не узнал. Хотя он этого и не скрывал, коротко ответил:

– Заменитель!

Вот и все дела. Заменитель. Я так и думал. Чего проще. Но вот почему-то этот заменитель Алешка, поморщившись, выкинул в помойное ведро и насыпал в пакетик свои драгоценные камешки – помните, «кусочек дороги». Мне эти камешки показались очень похожими на те, которые я видел в учительской – горошинки и фасолинки. И после этого он опять помчался в школу. Опять в учительскую. Поменять батарейки. И опять попросил у мамы ножнички и иголку. Мама уже начала что-то подозревать. Но ни о чем не спросила (все равно ведь не скажет), зато строго предупредила:

– Консервные банки ножничками не вскрывать, иголку кому-нибудь в стул не втыкать.

– Обязательно, – торопливо пообещал Алешка. – Иголкой не вскрывать, банку в стул не втыкать.

На этот раз в учительской был только наш физрук. Он сидел в своем углу и изо всех сил разгадывал спортивный кроссворд.

Алешка опять посадил королеву на стол и что-то с ней начал проделывать. Физрук поднял голову. Алешке это не понравилось. Поэтому он незаметно набрал на мобильнике номер учительской. Телефон зазвонил. Физрук неторопливо поднялся, прошагал спортивным шагом к столу завуча, снял трубку и долго в нее «алекал», а когда надоело, сказал: «Перезвоните, пожалуйста, вас не слышно».

За это время Алешка что-то успел сделать и снова усадил куклу в шкаф.

Физрук поднял голову, Алешка замер. Но зря: учитель таким образом собирал в своей голове мысли. Взгляд его, затуманенный размышлениями, остановился на Алешке.

– Оболенский? Выручай: «Большая машина для дорожных работ». На букву «т».

– Трансформатор, – ляпнул Алешка.

– Здорово… – вздохнул физрук. – Но не влезает.

– Транспарант.

– Подходит! Погоди, не уходи. Давай дальше.

– Я не могу, – сказал Алешка. – Сейчас будет «Поле чудес» – надо маме буквы подсказывать.

И вот настал очередной прекрасный день. Алешка отлил из кастрюли борща и пошел к дяде Федору. И о чем-то его попросил.

– А то! – сразу согласился безотказный дядя Федор. – Хошь, я и Мурзика возьму, для охраны? Он боевой.

– Пока обойдемся.

– Оно и ладно! Пусть спит. Когда машину подавать?

– К восьми часам вечера.

– Без нуль двадцать. Понял.

«Без нуль двадцать» машина приняла Алешку с каким-то свертком, напоминающим большую куклу. Еще мне стало известно, что за пять минут до этого события Алешка позвонил Маринке и приказал:

– Ты готова? Форма одежды – джинсы и кроссовки. На голове – лыжная шапочка.

– Ну вот, – огорчилась Маринка. – Я уже в сапогах и в маминой шляпке. Так вырядилась!

– Выряжайся обратно! По-быстрому! Мы уже едем.

Маринка, конечно, его послушалась и вышла из подъезда в джинсах, в короткой шубке и в кроссовках.

– Как я вам? – спросила она.

– А то! – сказал дядя Федор. – Токо взяла б мою шапку, она теплее будет.

Маринка от шапки отказалась и спросила Алешку:

– Куклу спер?

– Еще как! Вот она, – он приподнял с сиденья сверток – большой пакет, похожий на завернутую куклу.

Когда машина остановилась возле нужного места, уже совсем стемнело.

– Это мне не нравится, – сказал дядя Федор. – К энтому дому надо сквером идти, а там темно и пусто. Я девочку одну не пущу.

– Я тоже, – сказал Алешка, всматриваясь в сумрак сквера, где почти не было уличных фонарей, а только заснеженные деревья, над которыми повис бесполезный узенький месяц. Ни тепла от него, ни света. – Мальчик туда пойдет. В виде девочки.

Потом Алешка мне сказал, что он этот скверик сразу заподозрил в нехорошем. Он рядом с нашим парком, близко к оврагу, и в вечернее время там наши жители даже с собаками не гуляют.

Алешка повернулся к Маринке и неожиданно спросил:

– Тебе моя куртка нравится? Хочешь поносить?

Маринка захлопала глазами.

– Давай меняться, – предложил Алешка.

– Это ограбление? – засмеялась Маринка.

– А то! – сказал дядя Федор. – И шапку свою скидавай.

Ребята быстренько переоделись. Маринка попробовала рассмотреть себя в новом прикиде в зеркальце заднего вида. И вздохнула:

– Сфоткаться бы, да?

– Все, – сказал Алешка, натягивая на голову ее шапочку почти до плеч. – Я пошел. – Захватив свой пакет с куклой, он решительно зашагал по дорожке в темноту. Очень похожий издалека на девочку Марину с куклой Марианной.

У Лешки, конечно, много хороших качеств в характере: он упрямый, вредный, нахальный, но самое главное – он бесстрашный, как воробей.

Дорожка становилась уже, деревья – ближе, а вечер – темнее. Показался за поворотом дом шестнадцать. В котором трудится на благо детишкам добрый Карлсон. Но в этот раз до этого дома Алешка не дошел. Добрый Карлсон вдруг… нет, он не свалился с крыши, а вышел из-за высокого куста. Он вцепился в пакет с куклой, рванул его и прошипел:

– Дай сюда!

Алешка не возражал, не заскулил и не заплакал – спокойно выпустил из рук пакет.

Карлсон отшагнул в тень куста и лихорадочно взялся «распатронивать» добычу. Пришлось ему поработать – Алешка добросовестно обклеил пакет липким скотчем да еще понизу обвязал бечевкой. И, задрав голову, со спокойным интересом наблюдал за стараниями Карлсона. А тот даже стянул зубами с рук перчатки и старался изо всех сил нетерпеливыми толстыми пальцами.

Наконец он содрал пакет, и в руках его оказался… веник из квартиры Оболенских.

– Это что? – обалдело спросил Карлсон.

– Это веник, – пожав плечами, ответил Алешка. – Я его в починку нес.

Веник тут же полетел куда-то в темноту.

– А ты кто? – грозный вопрос.

Алешка не успел ответить: где-то на краю сквера разрезал ночную тишину длинный автомобильный сигнал.

Карлсон вскинул голову, позыркал глазами по сторонам, тяжело подпрыгнул и исчез. Судя по треску сучьев и ворчливым ругательствам, он не взлетел на своем пропеллере, а ломанулся в овраг пешим ходом. Кувырком.

Алешка же не спеша пошел назад. Но тут на его пути оказалась еще одна мужская фигура с какой-то зловещей железякой в руке. Алешка притормозил, прикидывая, под какой кустик бы нырнуть, но фигура оказалась дядей Федором с монтировкой.

Мама распахнула дверь, и так как Маринка вошла первой, то на нее и «спустила собак»:

– Алексей! Где наш веник? – Тут она притормозила: – В чем дело? Что за маскарад?

– Лефка замерз, я ему свою шубу отдала. – Общение с Алешкой даром не проходит. Маринка научилась у него быстро находить ответы на неудобные вопросы.

– А веник где? – все-таки настаивала мама.

– А зачем нам веник, мам? У нас же пылесос есть.

– Вот когда наш веник найдется, – пригрозила мама, – узнаешь, зачем он нужен. Мало не покажется.

– Я так замерз, давай чаю попьем. У нас торт есть. Правда, мы его в сквере забыли.

– Вместе с веником? – фыркнула мама.

Когда они пили чай, Алешка, в задумчивости насыпав полчашки песка, сказал:

– Знаешь, Марин, а все-таки по этому адресу надо сходить.

– Страшно.

– Оболенским не страшно. Они даже веников не боятся.

Глава VI

Шкарлатина

Этот дом стоял в самом конце нашего квартала, на самом краю оврага, за которым начинается дремучий парк, где водились только дети с родителями и собаки с хозяевами. Ну и вороны.

Дом был облезлый, но со всех сторон обсаженный деревьями. И перед ним была снежная горка и снеговик, у которого вместо носа морковкой торчал красный маркер. И еще Алешка заметил на деревьях птичьи кормушки, в которых шустрили воробьи и синицы. Судя по всему, в этом старом доме жили в основном хорошие люди. Почему в основном? Да потому, что на входной двери было написано неприличное слово на букву «ж». Что оно обозначало – трудно догадаться. Одно из двух.

Домофона не было, лифта тоже. Зато весь подъезд, как осенний лес, был по колено завален всякой рекламой. Она романтично шуршала под ногами.

Дверь восьмой квартиры открыл взлохмаченный дядька в пижамных штанах и почему-то в теплой уличной куртке.

– Здоро`во! – сказал он.

– Привет, – сказал Алешка. – Это вы дядя Карлсон?

Мужчина на всякий случай обернулся и удивился:

– А что, похож?

– Не очень. – Алешка не стал говорить, что он даже на фрекен Бок не похож. Разве что на привидение без мотора. – Ну, это вы кукол собираете на конкурс?

– Кукол? – дядька отступил на шаг и кивнул в угол, где поблескивала стайка пустых бутылок. – Вон мой конкурс. Хобби такие. А ты чего приперся?

– По объявлению.

– А что объявляли? По телеку? Или в газетах?

Алешка молча протянул ему письмо.

– Во хрень-то! А я не добрый Карлсон, не дорогая Мариночка. Я сорок лет Чижов.

– Но адрес-то ваш! – От Алешки так просто не отвяжешься. Показал в письме на адрес.

Сорокалетний Чижов повертел листок, даже понюхал. Еще больше удивился.

– А кто знает ваш адрес? – Алешка что-то почуял, он ведь не зря сюда пришел.

– Да никто. Только милиция. И полиция. – Тут Чижов поскреб макушку и задумался. Но не надолго. – Шкарлатина!

Алешка даже немного испугался. Подумал, что детская скарлатина отбила дядьке память.

– Точно – Шкарлатина! Он, гад, что придумал. Он говорит: ты, Чижов, все равно свою зарплату в один день пропьешь. Так я, говорит, буду тебе ее высылать на домашний адрес, по частям. Пока, мол, придет перевод, пока сходишь на почту – вот и протрезвеешь. Ну не гад, скажи, пацан?

– Гад, гад, – закивал Алешка. – А кто он такой?

– Начальник. Дома строит. – Опять поскреб макушку, поправился: – Оно не так. Мы строим, а он деньгу гребет. Шкарлатина и есть!

– Длинный такой? – спросил Алешка, умышленно сказав неправильно. – Голову книзу держит. Будто сто рублей потерял, да?

– А вот и нет! Не длинный, но широкий. А нос держит кверху и глазами всех презирает.

Похож, подумалось Алешке, или все скарлатины одинаковые?

– Это что ж? – все распалялся дядька Чижов. – Это он мне вместо зарплаты письмо прислал? От Карлсона? Слышь, а это кто такой будет? Спонсор? Или олигарх? Вот у него-то рублишек стрельнуть, а? Где ж он живет?

Алешка снова сунул ему под нос письмо:

– Тут написано.

Чижов долго вчитывался, потом вздохнул:

– Мой адрес. Однако на моих метрах такие не проживают. Слышь, у тебя рубель есть? На пиво не хватает. Нет? Ну и шагай отседова.

Алешка не стал спорить. Но последнее слово оставил за собой.

– Только вы неправильно говорите – Шкарлатина. Нужно говорить – Скарлатина.

– Ты второгодник, да? Двоечник? Пойми: скарлатина – это болезь, а Шкарлатина – это гад. Понял? Ну и шагай отседова. – Все-таки последнее слово за ним осталось.

С этого дня опасные и загадочные события посыпались, как осенняя листва с деревьев. Будто ветром их сорвало и понесло…

В школе у нас ЧП. Никто из учителей нам, конечно, об этом не сказал, но все равно мы об этом узнали.

Глубокой ночью кто-то постучал в школьные двери. Наш охранник дядя Лева разглядел сквозь стекло, забранное решеткой, какого-то взволнованного и испуганного парня.

– Эй! – кричал тот. – Помоги, мужик! На меня напали!

Дяде Леве показалось, что лицо парня залито кровью. Но дядя Лева был опытный человек, он хорошо знал всякие такие штучки. Хотя в то же время, может, и правда парень нуждается в помощи. Поэтому, отпирая дверь, дядя Лева был настороже. И не ошибся. Он сразу понял, что лицо парня не в крови, а измазано кетчупом, как это делают в детективных сериалах. И поэтому, когда тот выхватил из кармана газовый баллончик, дядя Лева вывернул ему руку, и вся злая газовая струя попала парню в лицо. Он рухнул на пол.

Зажав рот и нос платком, дядя Лева распахнул окно и вызвал полицию.

Наш Алешка позвонил папе на работу и похвалился:

– А к нам в школу жулик забрался!

– Знаю, – сказал папа, – я сводку происшествий смотрел.

– И что ему у нас понадобилось? – схитрил Алешка. – У нас в школе никаких ценностей нет. Кроме знаний.

– Я звонил в отделение, – усмехнулся папа его хитрости. – Задержанный пояснил, что намеревался похитить компьютер.

– Я так и думал, – сказал Алешка. – Привет тебе от мамы. – Положил трубку. – Мам! Я пошел за веником, я его в ремонт сдал.

Когда Алешка начинал явно что-то врать, мама обычно «выключалась» и старалась его не слышать. Она только отвечала на его враки невпопад.

– Да, – сказала она, – только не заблудись.

Сначала Алешка в самом деле пошел разыскивать веник, лазил в кустах по пояс в снегу, веник подобрал (теперь уж точно он нуждался в ремонте), но на этом не остановился. Пошел по снежным следам «Карлсона» – благо они были глубокие и широкие.

Алешка вышел по этим следам на другую сторону оврага, где следы человека кончились, а появился след внедорожника. Он, видимо, стоял здесь долго, ждал Карлсона: возле него в снегу валялось несколько сигаретных окурков.

Потом Лешка пошел в школу.

– Ты чего с веником? – спросил его дядя Лева.

– Следы заметаю, – сказал Алешка.

– Хорошая у нас школа. Позавчера завуч с метлой приходила.

– Она на ней летает, – объяснил Алешка.

– Да, – согласился дядя Лева. – Похожа она чем-то на Бабу-ягу.

– Да что вы, дядя Лев, я совсем не об этом. Она у нас в спектакле ведьму будет играть.

– В самый раз, – вздохнул дядя Лева.

– Да, – задумчиво сказал Лешка, – хорошая у нас школа. Какие-то жулики в нее лазают, компьютеры ищут… – И замолчал, ожидая.

Дядя Лева его понял.

– Нет, Леша, ничего такого не было. Только послышалось мне, как со стадиона с нашего машина отъехала. Тебе это важно?

– А то!

– Веник-то захвати. Ты им дрался, что ли?

– Я на нем летал.

На нашем стадионе зимой – только лыжня для физкультуры и уборная для собак. Поэтому место, где стояла ночью машина и потом отъехала, нашлось сразу. Нашлись здесь и окурки. А за сугробом, которым были завалены футбольные ворота, нашлась и бутылочка из-под кетчупа.

– Знаешь, Дим, – сказал мне вечером Алешка, – ему-то зачем это надо?

– Кому? – удивился я.

– Кому-кому… Ему!

Вечером мама нас порадовала:

– Завтра буду делать куриные котлеты!

– Ура! – сказал папа. – Наконец-то!

– Здорово! – сказал я. – Дождались!

– Вот еще! – пренебрежительно фыркнул Алеша.

Маму это очень удивило. Куриные котлеты для Алешки всегда были любимым лакомством. Как для Карлсона плюшки.

– Ты не заболел? – беспокойно спросила мама.

– Нет, мне курицу жалко.

– Ладно, – «посочувствовала» ему мама, – я для тебя специально овсянку сварю. На воде. И без соли. «Геркулес» тебе не жалко?

Алешка немного растерялся. Или расстроился? Но почему-то не уступил.

Впрочем, Алешка, как всегда, оказался в выигрыше. При загадочных, как всегда, обстоятельствах. Следующим днем он, морщась и ворча, съел, как и обещала мама, свою овсянку, а с куриными котлетами случился облом – курица сбежала.

– Господи, – удивлялась мама перед распахнутой морозилкой, – я сама ее вчера здесь видела! И где она?

– Наверное, – предположил папа, – Алешка ее спас. Наверное, он выпустил ее на травку, попастись.

– Что вы мне голову морочите? Куры не пасутся! Тем более зимой! Куда вы ее спрятали?

(Курица в конце концов нашлась. Много позже. Когда вся эта история благополучно подошла к концу. Она нашлась в морозилке старенького холодильника дяди Федора. Лешка сдал ее на хранение. Зачем? Почему? Скоро станет ясно.)

– Овсянка-то хоть осталась? – с надеждой спросил папа.

– Как же! – сказала мама и стала делать яичницу. – Посмотри на его щеки!

– Щеки как щеки, – проворчал Алешка. – Овсяночные. – Он хотел сказать что-то еще, но в прихожей зазвонил телефон, и Алешка помчался первым схватить трубку.

– Эта Марлинка, – с улыбкой сказала мама, – очень хорошо влияет на Алешку. Он стал такой собранный…

– Ага, – согласился папа. – Мороженых кур ворует. Овсянки даже отцу не оставил… Ты что, Алексей?

Я первый раз увидел Алешку растерявшимся.

– Пап, это Маринкина мама звонила. Про нее спрашивала…

– Ну и что?

– Она пропала, пап. Пошла в магазин и не вернулась.

– Так, – сказал папа. – Давно пошла? Впрочем, набери-ка мне их квартиру.

Папа пошел в кабинет, где у него был другой, параллельный аппарат. Мы, конечно, взяли трубку в прихожей.

Сначала папа постарался успокоить Маринкину маму и сказал, что в полицию обращаться еще рано, в крайнем случае – подождать до вечера. Потом спросил, как Маринка была одета, сколько было у нее денег и в какой магазин она пошла. И еще раз успокоил. А потом позвонил нашему участковому.

Мы его хорошо знаем, он еще молодой и не очень опытный и часто обращается к папе за советом. «Я у вас, товарищ полковник, учусь оперативному мастерству». Вот папа и дал ему указания по оперативно-розыскным мероприятиям. А потом сказал нам:

– Я знаю, что вы подслушиваете. Собирайтесь, поедем вместе опрашивать население.

И мы поехали на Ленинский.

Опрашивать население мы начали в магазине. Опрашивали, конечно, не мы с Алешкой, опрашивал папа, а мы стояли рядом и хлопали глазами и слушали ушами.

Одна из кассирш вспомнила Маринку.

– Как же! Заметила я ее, приятная девочка, вежливая. И говорок такой заманчивый – ровно ручеек по камешкам журчит. Творлог, говорит, крлупа, фоколадка.

– Вы не обратили внимания, – спросил папа, – кто-нибудь из взрослых с ней был?

– Никого, самостоятельная девочка.

Повезло нам немного, когда мы уже вышли из магазина. Возле дверей курил парень-узбек, он в торговом зале продукты по полкам развозит. Папа и его спросил. Парень рассказал:

– Который девочка? Такой маленький? С большой сумка? Приезжал. И обратно уезжал. Машина который? Весь черный, колеса круглый, пять штук. Марка это что? Марат не знай. Номер? Зачем смотреть – курю и думаю.

– Если я вам фотографию покажу, – спросил папа, – сумеете машину узнать?

– Один раз!

Тут как раз подошел наш участковый. И развел руками.

– Вот что, – сказал папа. – Езжай вот по этому адресу, – он дал ему чью-то визитку, – спросишь Илью Абрамовича. Подожди, сейчас я с ним свяжусь.

Дядя Илья – это папин знакомый, он торгует машинами.

– Привет, Илья. Как бизнес? Я рад. Слушай, сейчас к тебе подъедет мой человек. Дай ему каталог по иномаркам, часа на два. Вернем, конечно, вернем. Спасибо.

Участковый уехал.

– Пап, – сказал Алешка, – Маринка не могла на машине приехать. Никакой машины у них нет.

– А она и не приезжала на машине. Марат видел, как она уехала – вот и решил, что она и приезжала на машине.

– Ее похитили? – прямо спросил Алешка о том, чего мы больше всего боялись.

– Пока не знаю. Все это может быть вполне невинно. Подъехал кто-нибудь из знакомых, пригласил в гости… Волноваться еще рано.

Но мне показалось, что папа уже давно волнуется, только не показывает своего волнения.

– Пошли-ка на ту сторону, там еще поспрашиваем.

Через дорогу вытянулись в ряд всякие мелкие торговые точки: «Цветы», «Печать», «Табак» и прочие. Мы походили по ним, в одном месте нам опять повезло.

– Здравствуйте, – сказал папа продавщице и показал ей свое удостоверение. – Вам ведь хорошо виден вход в магазин?

– Да я с него глаз не спускаю! Там моя подружка Райка работает. Мы с ней кофе ходим пить, вон в ту кафешку. Она, как освободится, так с крыльца мне машет.

– Это очень хорошо, – сказал папа. – Может, вы обратили внимание на девочку, которая садилась в машину? Десяти лет, в дубленой курточке, красная шапочка…

– Видала, видала! – обрадовалась продавщица. – Она как с «Пятерки» вышла, тут возле ней машина стала. Мужчина из дверцы выглянул и что-то девочке сказал – она тут же в заднюю дверь и шмыгнула. Так и уехали.

– Какая машина, не вспомните?

– Черная, иномарка, пятиколесная.

Опять пять колес! Что ж за машина такая? Иномарка или инопланетяшка?

– Значит, вы утверждаете, что девочка сама села в машину? Никто ее не принуждал?

– Сама, сама! Еще смеялась.

– Номер вы, конечно, не заметили? – это папа без всякой надежды спросил.

– Да я его и не видела.

– А куда машина поехала? Вправо, влево?

– Прямо, вон в ту сторону.

Папа нахмурился. И мы с Алешкой поняли почему: налево и направо – выезд на проспекты, наш и Ленинский, а прямо – это в сторону области, за город.

Папа сказал продавщице «спасибо», и мы вернулись к магазину. Тут же подъехал наш участковый и привез с собой довольно толстую и разноцветную книгу. В ней были собраны фотографии всех новых машин со всего мира.

В магазине папа что-то шепнул охраннику, и тот провел нас в маленькую комнатку. Тут сидел еще один охранник, пил пиво и наблюдал по экранам видеокамер торговый зал. Чтобы пенсионеры не крали спички.

Первый охранник сходил за Маратом, папа усадил его за стол и раскрыл перед ним каталог на разделе внедорожников.

Марат очень долго и старательно разглядывал фотографии – как ребенок занимательные картинки в книге сказок. Мне даже подумалось, что он забыл, зачем его позвали, и просто размечтался – выбирает для себя машину, на которой вернется на родину в свой родной кишлак. Но я ошибся.

– Один раз! – громко и уверенно сказал Марат и ткнул пальцем в фото. – Который машина этот девочка сидел. Пять колес.

Мы тоже свои носы сунули: джип «Wrangler». И колес в самом деле пять. Пятое на дверце багажника. Как мы сами не догадались? Красивая машинка! И больше того – знакомая. Впрочем, таких машин сейчас больше, чем бездомных собак в нашем парке.

– Точно? – спросил папа.

– Совсем точно. Один раз!

– А водителя вы видели?

– Который водитель, как видели? Стекло черный совсем.

Глава VII

«Хочешь, скажу?»

Когда мы вернулись домой, папа еще раз позвонил Серегиным. Сказал: если Маринка до двенадцати ночи не объявится, нужно заявить в полицию.

– А я со своей стороны, – добавил папа, – ваше заявление поддержу.

– Неужели Маринку похитили? – волновалась мама. – Такая славная девочка.

– Да, – согласился Алешка. – Очень славная, за нее много денег потребуют.

– Дурлак Лефка! – рассердилась мама.

Но она не права. Ох и не дурак же!

– Мам, – сказал он, – что-то мы давно нашу бабушку не навещали. Совсем ее забыли. Сходил бы кто-нибудь ее проведать, правда? Отнес бы ей кто-нибудь пирожок и горшочек маслица.

– Вот и отнес бы, – сказала мама. И взглянула на часы. – Правда, время уже позднее.

– А я у нее останусь, – сказал Алешка. – Утром съем пирожок и горшочек с маслицем – и в школу. Клево?

– Клево, – мама машинально кивнула. – Но подозрительно.

Мне это тоже показалось подозрительным. Дело в том, что наша бабушка – зубной врач. Когда она уходила на пенсию, ей отдали на память ее старинное зубное кресло. Алешка его с самого детства боится.

Навещать нашу бабушку – целая проблема. Она сразу усаживает нас по очереди в свое страшное кресло и «обследует полость рта». Мы, конечно, терпим, потому что ей скучно без любимого дела. Алешка, правда, брыкается больше всех и предпочитает навещать бабушку по телефону, а тут вдруг такой героизм. Горшочек с маслицем.

– Все-таки поздновато уже, – сказала мама.

– Меня дядя Федор отвезет.

Быстро и ловко все у него получается. Но все равно подозрительно. А еще подозрительнее то, что он нашептал мне в прихожей.

– Дим, ты мне друг? Тогда, если я в школу опоздаю, соври что-нибудь Любаше. Чтобы она маме не вздумала звонить. Усек?

Ничего я не усек. Но это мне очень не понравилось.

– Что ты задумал?

– Потом расскажу.

Тут в прихожую вышла мама с пакетом, в который она собрала, кроме пирожка и горшочка, всякие плюшки и другие продовольственные продукты.

Дядя Федор согласился ехать без всяких слов, только спросил: «Куда?»

– Маринку выручать. Ее похитили. Она на даче у Шкарлатины.

– А… знаю. Бывал я у него, проводку ему исправлял. Мурзика возьмем?

– Сами справимся. Только сначала к бабушке заедем, пирожок ей отвезем.

– Это хорошее дело, – одобрил дядя Федор. – Бабушек надо подкармливать, особенно пирожками. А с чем пирожки-то?

– Еще не знаю. Сейчас посмотрим.

Чайник у дяди Федора был уже горячий, они быстренько «посмотрели» по пирожку с яйцом и по пирожку с вареньем.

– А давай, Леха, бабушке в гостинцы сосисок доложим. У меня их цельная морозилка набралась – куда их девать?

Сосисок доложили «без сто грамм кило», а Лешка, покопавшись в пакете, отложил кое-что для Мурзика и Шарика, и они поехали к нашей зубной бабушке.

– Ба, – с порога соврал Алешка, – у Ваньки…

– У Ванечки, – строго поправила его бабушка.

– У Ванечки родители на дачу уехали. Он меня в гости позвал.

Бабушка у нас продвинутая, сразу врубилась.

– Оттянуться собираетесь? По полной программе? И чтоб родители не знали?

– А то!

– Ладно, – сказала бабушка, – прикрою. – И взяла трубку: – Эй, Оболенские! Здесь Штирлиц. Принимайте шифровку. Алекс прибыл. Пьем чай и играем в карты. Просим не беспокоить. До связи. Юстас.

– Спасибо, ба. Я пошел.

– А полость рта? Без проверки не выпущу! Ванечка подождет.

Но Алешка уже ссыпался по лестнице и только в машине вспомнил, что забыл оставить бабушке гостинцы. Впрочем, это оказалось очень кстати.

Теперь, пока они едут за город, я постараюсь объяснить все, что произошло. И как до всего этого Алешка догадался.

Помните, Алешка и Диакеза были у Маринки в гостях? С тех пор Алешка все чаще замечал Диакезу возле Маринкиного дома. И, странно, завидев Алешку, он не линял подальше, а все время приставал к нему со всякими дурацкими вопросами. Он терпеливо дожидался Алешку, и домой они возвращались вместе, хотя Алешке очень этого не хотелось. А хотелось поскорее от него отвязаться. Но никак не получалось. Недаром в школе Диакезу называли еще и Липучкой.

И приходилось Алешке до самого дома слушать его хвастливую трескотню. И очень хорошо, что приходилось. Вскоре понадобилось. Вот как это было.

– А мы скоро переедем на дачу! – хвалился Диакеза. – Знаешь, какая у нас дача? Три этажа, съел? И еще гараж в подполье. И два балкона, понял? И колодец, и тарзанка! И знаешь где? В Солнечном, понял? И недалеко, и природа есть. А у вас есть дача?

– Она как бы есть, но ее как бы нету, – ответил Алешка мамиными словами.

Дело в том, что на нашей даче еще ничего нет. Только строительный вагончик, трава по пояс и березы до самого неба. Вроде есть дача, а вроде ее и нет.

– А у нас дом прямо на холме. И пасутся вокруг всякие деревья.

– А у нас, – не выдержал Алешка, – ночью светит луна, а утром – солнце! Съел? И грибы под березами пасутся. И лягушки скачут. И комары пищат.

Диакеза похлопал глазами, почему-то понурился и побрел к своему подъезду.

В общем, Алешка все это сопоставил – джип пятиколесный, который уехал от магазина в сторону области, по направлению к Солнечному, дача с гаражом, а главное – интерес Шкарлатины к Маринкиной кукле.

Было уже совсем темно, да еще и вдобавок пошел снег – мокрый, крупный, липкий.

– Как будем действовать? – спросил дядя Федор под монотонный скрип «дворников». – Монтировкой по башке или хитростью? – Дядя Федор чихнул.

– А я знаю? Сначала посмотрим.

– Собак у них вроде нет. А охрана есть – два лба таких. Они в сарайчике живут. А в самом дому сторож обитается. Он там всегда один, но здоровый, правда. Как бочонок.

– Пустой или полный? – спросил Алешка.

– Пустой, – дядя Федор для убедительности постучал себя по лбу. – Считай, приехали.

Они остановились невдалеке от дома. По пригорку разбрелись редкие деревья – паслись на снегу. Окна в доме все до одного были темные.

– Пойду посмотрю, – сказал Алешка, выходя из машины. – На разведку.

– Вместе пойдем. С монтировкой. – И тут дядя Федор неожиданно чихнул так, что распахнулась форточка на левой двери. – Вот не к делу-то! Это у меня от шерсти – Мурзик линяет. – И он снова оглушительно чихнул.

– Вы мне так всех врагов распугаете, – расстроился Алешка. – Разбегутся – ищи их потом.

– А то! Ладно, здесь побуду. Шумни, если что, прибегу.

Алешка пошел к дому. Месяц еще только-только выкарабкивался на небо, но из-за чистого белого снега было довольно светло. И под ногами весело поскрипывало. Будто кто-то капусту под полом хрумкал, в погребе. Было тихо. Лишь вдали время от времени раздавался приглушенный «чих».

Забора вокруг дома еще не было, только торчали кирпичные столбы вроде замерзших на посту часовых. И дом казался необитаемым. В таких домах, подумалось Алешке, домовой еще не завелся, а привидения уже водятся. Да и дом для них был вполне подходящий – в виде старинного замка. Но построенного непослушными детскими руками – смешной такой, нескладный: торчат на крыше нелепыми пупками всякие башенки. И окна все разные – где круглые, где квадратные, а где в узорчатых переплетах.

Алешка внимательно осмотрелся. Все вокруг было как бы знакомо по рассказам Диакезы и дяди Федора. Сарайчик, где светится одно окошко и где, наверное, вовсю спят или играют в карты охранники. Возле сарайчика – две легковые машины. Вот и колодец с воротом. Как у нас на даче. Тарзанка на высокой сосне.

Алешка тихонько – вот тут даже снег под ногами не скрипел – поднялся на крыльцо, подергал дверь – заперто, пошел вокруг дома. И сразу за углом увидел слабый свет, внизу, почти у земли. Это было что-то вроде узкой отдушины в подвальном помещении. Алешка заглянул в нее и тут же сообразил, что надо делать. И вернулся к машине, дорабатывая в уме стратегию и тактику освобождения Маринки.

– Дядя Федор, – сказал он, – скоро будем удирать. Они за нами погонятся.

– А то! – Чих!

– Вы отъезжайте в сторонку. Только не в ту, куда они помчатся.

– А то! – Еще один чих!

– И ждите нас. Как они уедут, так мы и появимся. И спокойно поедем домой. Они спереди, а мы сзади.

– Ты молодец, Леха. Умный. Почти как мой Мурзик. От него куда ни спрячь, все равно найдет. Сумку-то прихвати – вдруг задержитесь.

Алешка вернулся к дому и первым делом забрался на сосну и срезал тарзанку. Ну, что такое тарзанка, объяснять не надо. Веревка, а на ее конце – палка, привязанная поперек.

Потом он пошел к колодцу, подумал, глядя на ворот, вокруг которого змеилась железная цепь с ведром на конце. Алешка отсоединил ведро и стал разматывать цепь – ворот вертелся, поскрипывая, цепь становилась все длиннее, но до отдушины ее не хватило. Тогда Алешка привязал к цепи свободный конец тарзанки. Теперь уж точно хватит.

Волоча за собой веревку с привязанной к ней палкой, пошел к отдушине. Заглянул внутрь: ничего особенного – обычный подземный гараж: голые бетонные стены со следами опалубки; в дальней стене – большие железные ворота с калиткой, еще одна дверь – видимо, в дом. Несколько голых лампочек под потолком.

У одной стены – старое кресло, в котором еле помещается здоровяк (точно – бочонок) в черной шапочке на всю голову. В прорези шапочки блестят глаза. Напротив, у другой стены – застеленная одеялом раскладушка. На ней, подобрав ноги, сидит Маринка. И слушает здоровяка-бочонка, который вещает, сложив на коленях руки, шевеля толстыми пальцами:

– Хочешь, скажу? И будешь ты сидеть тут до летних каникул. И останешься на второй год. Хочешь, еще скажу? И не увидишь своих родителей как своих ушей.

– Я свои уши каждый день вижу.

– Это как так? – Бочонок так удивился, что даже его толстые пальцы застыли. (Алешка уже видел раньше эти волосатые пальцы. Которыми мнимый Карлсон нетерпеливо раздирал пакет с веником.)

– А так! Когда умываюсь. В зеркале. Хочешь, я тоже скажу? Когда Лефка узнает, тебе первому голову оторвут. Вместе с ушами.

Здоровяк на всякий случай проверил свои уши – они были надежно упрятаны под шапочкой.

– Лефка? – спросил он. – Кто такой? Крутой?

– Самый крутой в нашем районе! – выпалила Маринка. И не остановилась в азарте: – А его лучший кореш – полковник полиции! Хочешь, еще скажу?

– Пока хватит. – Он заерзал в кресле, привстал. – Схожу-ка я кой-куда.

– Давно пора, – напутствовала его Маринка.

Алешка этот диалог слушал с удовольствием. А полковник полиции, как он понял, – это наш папа. Лучший кореш на свете.

Здоровяк выбрался из кресла и исчез за дверью, звякнул снаружи щеколдой. Алешка не сомневался – он пошел звонить своему шефу.

– Хочешь, скажу? – шепнул Алешка в дырку. – Только не ори.

– Лефка? – Маринка подпрыгнула на заскрипевшей раскладушке. – Ты чего так долго?

– Некогда было. Давай вылезай.

– А как? – Отдушина почти под потолком, стена крутая и гладкая.

– А так! Приставь к стене раскладушку торчком. Приставила? Лезь по ней. Как по лестнице.

– Лезу!

Раздался грохот – раскладушка сложилась.

– Ты прямо корова, – рассердился Алешка. – Никогда по раскладушкам не лазала?

– Не лазала! Некогда было! – Маринка отваги и решительности не теряла. Тем более что рядом был самый крутой Лефка. – И на кухню на четвереньках не ползала.

Но тут звякнул засов, ржаво скрипнула дверь – вернулся Бочонок. Алешка едва успел шепнуть Маринке:

– Отдай им куклу. Пусть подавятся!

– Ты чего разбушевалась? – Бочонок плотно уселся в кресло. – Поставь мебель на место. Хочешь, скажу? Если ты не вернешь куклу, то тебя отпустят…

– Давно пора, – хмыкнула Маринка.

– Хочешь, скажу? – продолжил Бочонок. – Тебя отпустят. А вместо тебя на эту раскладушку посадят твою любимую мамочку. И твоя дорогая мамочка не будет есть и пить до тех пор, пока…

– Ладно, ладно, – заторопилась Маринка, – подарю я вам эту дурацкую куклу. Иди звони своему хозяину. Только скажи, что даром куклу не отдам. Как вы, так и мы! Тыщу рублей, понял? Нет, лучше тыщу баксов!

Было видно, что глупый здоровяк с толстыми пальцами очень обрадовался. Выбрался из кресла и снова исчез за дверью.

– Быстро! – скомандовал Алешка – Снимай шубу, а то не пролезешь, и цепляйся.

Маринка увидела, что в отдушину спускается палка с привязанной к ней прочной веревкой. Что-то похожее на тарзанку. Маринка встала на палку, вцепилась в веревку, веревка неудержимо поползла наверх.

Алешка тем временем пыхтел возле колодца, с трудом вращая ворот.

– Маленькая, а тяжелая, – ворчал он.

Когда Маринкина голова показалась в отдушине, Алешка помог ей выбраться наружу.

– Здурово, – сказала она, вставая. – Давай еще разок, мне понравилось.

– Некогда, – сказал Алешка, – надо удирать. Одевайся.

– А во что? – удивилась Маринка. – Шубка-то там осталась.

– Точно – корова! – рассердился Алешка. – Лезь обратно.

Когда Маринка с удовольствием спустилась в гараж, Алешка ей прошипел:

– Дверь креслом припри. Поняла?

Маринка подтащила тяжелое кресло к двери.

– Молодец!

– Не корова же!

– Привяжи к веревке свою шубу и одеяло. Молодец.

– Не корова же!

Словом, когда здоровяк Бочонок начал ломиться в дверь, Алешка и Маринка, подхватив сумку с горшочком масла и одеяло, уже скрывались среди лесных деревьев.

– А чего мы в лесу не видели? – спросила Маринка.

– Мы здесь немного посидим. Подождем.

– Кого?

– Соображай: за нами будет погоня. До самой Москвы.

– Здорово! А мы не замерзнем?

– В лесу только дурак замерзнет.

Это Алешка правильно сказал. Мы с нашим папой много путешествовали по лесам и морям. И летом, и зимой. И очень многому научились. В первую очередь научились не бояться леса. Потому что в любую погоду и в любое время года в лесу не погибнешь от холода и от голода. Лес – это не враг, а верный друг. Он и обогреет, и накормит. И мы научились делать хороший костер, даже под дождем, устраивать ночлег, даже без палатки, добывать воду и находить дорогу. А как-то один раз папа сказал, что настоящий мужчина даже в городе всегда должен иметь в кармане неприкосновенный запас – кусочек сахара, коробок спичек и перочинный нож.

И папа в этом очень прав. Однажды они пошли с мамой в гости, и мама сломала на эскалаторе каблук. А у папы, конечно, был с собой нож, которым он быстро этот каблук починил. (Правда, мама об этом случае рассказывает совсем по-другому. Она говорит, что папа не починил каблук, а сломал второй. И мама оказалась как бы в босоножках. И в гостях все ее спрашивали: «Где вы такие миленькие и модненькие туфельки достали?»)

А Лешка один раз тоже оказался в трудном положении. Они с Ванечкой забрались на чердак нового дома, а их там случайно заперли и свет погасили. И ничего – спички были, в темноте не заблудились и замок дверной ножиком вскрыли.

Вот и сейчас они зашли поглубже в лес, нашли уютную поляночку. Алешка под симпатичной елкой оттоптал снег и стал разводить костер. И что удивительно – Маринка оказалась ему в пару: тут же взялась ломать и стелить на снег еловые лапы.

– Мы, Серегины, – сибирские. Я сколько раз с папой в тайгу уходила.

Затрещал костер, ребята накрыли лапник одеялом, уселись.

Ничего картинка? Зимняя ночь в лесу. С неба заглядывает под елку холодный месяц. Горит костер. И возле него сидят, как два воробушка, девочка и мальчик. И болтают, будто не в ночном лесу, а в классе за партой.

– Марин, а кто тебя в машину посадил?

– Никто. Я сама. Дядька какой-то высунулся и говорит: «Эй, Мариша, давай к Оболенским подброшу!»

Вот и подбросил.

– Ты его раньше видела? Он из себя какой?

– Я и не разглядела, я ведь сзади сидела. Потом смотрю – а мы уже за городом. Я ему: «Ты куда»? А он: «К Оболенским. Они на даче, там и родители твои».

– И ты поверила?

– Как же! Но из машины ведь не выскочишь…

Алешка подложил в костерок сучьев.

– А этот… который в подвале?

– Да он все время в маске. Только пальцы его и видела. Как сосиски… Волосатые, противные.

– Сосиски… – Алешка сказал это с теплотой в голосе. – Сосиски – это хорошая штука. Даже волосатые.

– Ты есть хочешь, да? И я тоже.

– Хочешь, скажу?

– Скажи.

– Алефка дурлак! У нас же целая сумка продуктов. Пирожок и горшочек маслица. Это я бабушке вез. Проведать.

Тут уж совсем хорошо стало. Опасность позади. Продуктов полная сумка. Костерок весело греет. И запутавшийся в ветвях месяц силится разглядеть, что там за звездочка зажглась на снегу.

Вскоре Алешка встал и сказал Маринке:

– Пойду проведаю наших друзей. А ты не высовывайся.

Он прокрался к дому. Там уже царила суета. Охранники орали, ругались, Бочонок оправдывался, размахивая руками, и тоже ругался. Наконец захлопали дверцы машин, взревели двигатели, вспыхнули фары и стало тихо. Бочонок вернулся в дом.

Алешка прокрался за ним. Спустился к гаражу, прислушался. За дверью слышалось, как Бочонок переворачивает в сотый раз раскладушку и стонет:

– Куда же она делась?

– Хочешь, скажу? – крикнул Алешка и задвинул засов.

Потом он опять поднялся в дом, нашел телефон и позвонил домой.

– Пап! – сказал он. – Сообщи Серегиным, что Маринка едет домой. Пусть они тортик из холодильника достают.

– Тебе помощь нужна? – почему-то спросил папа.

– Не, я с дядей Федором.

– А я думал, с бабушкой.

Ребята забросали костер снегом, свернули одеяло. Возле дома Алешка притормозил, просунул одеяло в отдушину.

– Эй, Карлсон! Хочешь, скажу? Ложись спать, а то скоро спецназ приедет.

– Куда будем ехать? – спросил дядя Федор. И закашлялся.

– Сначала на Ленинский, – ответил Алешка. – Потом домой. А утром – в поликлинику.

– Поранился? – встревожился дядя Федор.

– Кашель лечить.

– Сам пройдет. От горячего борща. Твоя матушка делает такой борщ, что его и кушать-то жалко.

Алешке было приятно это слышать. Он и сам всю еду разделял на ту, что «кушать жалко», и ту, что не жалко съесть. Но сейчас ему было не до маминого борща: он устал и его одолевала дремота.

– Вот они! – разбудил его голос дяди Федора. – Разбойники!

Навстречу неслись одна за другой две машины. А за ними – небольшой микроавтобус с темными стеклами.

– Ща им будет! – злорадно прошептал Алешка.

– Посмотреть бы, – помечтала Маринка.

– А то! – сказал дядя Федор и развернулся. Ему и самому было интересно.

Недалеко от дома, в прекрасной видимости, он притормозил и остановился.

Машины въехали на участок. Автобус – за ними. Из него выскочили вооруженные люди. Четверо из них выдернули охранников из машин, бросили их на снег, другие кинулись в дом.

– Как бы Бочонок не расколотили, – посочувствовал Алешка. – Поехали спать.

Глава VIII

Маракатица

По дороге заехали к Серегиным. Папа с мамой были уже там. Ну, тут пошли обнимашки, поцелуйства. И всякие вопросы. Маринка почему-то отмалчивалась, зато Алешка развернулся:

– Ну а этот злобный такой! Весь в сосисках, круглого цвета! Я ему – раз! И тут как эта хрень выскочит! А мы уже у костра, горшочек с маслицем доедаем. А над лесом автоматы бухают. Мы – раз! – и в машину. Дядя Федор – по газам! Скажите, дядя Федор.

Дядя Федор пил чай, чихал и согласно кивал:

– Вот так все и было, как Лешка описывает. И хрень выскакивала. И сосиски в холодильник сбрасывали. И чох на меня напал.

– Ага! – подтвердил Алешка. – Я даже этот чох в колодце слышал – чуть цепь не оборвалась.

Маринка молчала и надуто хмурилась.

– Вы молодцы, – сказал Серегин-папа.

– Я бы на месте Маринки, – сказала Серегина-мама, – Алешку расцеловала.

– Я с ним не разговариваю.

Вдруг стало тихо.

– Что за новости? – с удивлением спросила Серегина-мама.

– Он меня коровой обозвал!

Тут все подумали, что наш герой застенчиво извинится. Щаз-з!

– А ты и есть корова! Не умеешь на стенки по раскладушке лазать.

– Я тоже не умею, – призналась наша мама.

– В твоем возрасте простительно, – буркнул Алешка.

Мне показалось, что все с трудом удержались, чтобы не расхохотаться. Но дядя Федор всех выручил:

– А то! Такой солидной дамочке по стенам лазать. – И тут же опять чихнул. – Это у меня от шерсти. Линяют мои родственники. И, главное дело, что по очереди. Не успеешь от одного отчихаться, уже другой поспел.

Я тут подумал: что за человек этот дядя Федор? Другой бы на его месте быстренько от таких «родственников» избавился. Не зря папа говорит, что у дяди Федора не только руки, но и сердце золотое.

– А ты, Мариша, не права, – продолжил дядя Федор. – Ты лучше не обижайся, ты лучше учись по стенкам лазать. И тогда Леха тебя не коровой будет звать, а козочкой. – И дядя Федор чихнул.

А Маринка рассмеялась:

– Мне бы еще научиться на кухню ползать. Как Оболенские.

Когда мы выходили из подъезда, дядя Федор тихонько сказал папе:

– Вы уж, Сергей Александрович, младшого-то не шибко журите. Парнишка-то молодцом.

– Я подумаю, – пообещал папа и, когда мы добрались до дома, закрылся с Алешкой в кабинете.

Мама подслушивала под дверью – не завизжит ли Алешка: «Ухи! Ухи!»

Там была тишина. А вытащить «клапан» из подслушки я при маме не решился. Да все равно Алешка мне все сам расскажет.

Но… он не рассказал, только задумчиво произнес:

– Дим, в этом деле полно белых мест и темных пятен.

Вы поняли? Вот и я тоже.

В школе новость – в младших классах новая училка по физкультуре. Прежний физрук забрал свои кроссворды и куда-то уехал насовсем. Кто-то сказал, что в Америку. Нужен он там.

– Она холостяшка, – сообщил за завтраком Алешка. – Довольно прекрасная женщина. Не какая-нибудь маракатица.

– Охарактеризовал! – хмыкнул папа. – Что еще?

– На ней прическа. И сумочка из крокодиловой шерсти.

– Это как? – заинтересовалась мама.

– Ну… не из шерсти. Из этой… из чешуи.

Вскоре выяснилось, что Лидочка (так ее прозвали ребята) довольно крутая и строгая. Выстроила свои классы по полной программе. Они у нее стали не только бегать, прыгать, осваивать кольца и турник, а даже многие (один или два) начали заниматься по утрам гимнастикой.

По вечерам она тоже долго оставалась в школе, но не кроссворды отгадывала, а сочиняла всякие новые упражнения и спортивные игры. И сидела за тем же столиком, где раньше сидел наш бывший спортсмен-кроссвордист, возле шкафа, в котором томилась Снежная королева.

В общем, она всем понравилась, а дяде Леве – особенно. Когда Лидочка проходила мимо, он вставал и отдавал ей честь. Лидочка на это сердилась.

И вот в один прекрасный день папа заехал в школу за Алешкой и отвез его в какое-то полицейское управление.

– Посадишь? – хмуро спросил Алешка.

Папа молча кивнул.

– Родного сына?

Опять кивок.

– Младшего?

– Ты посидишь там в одном кабинете и будешь поглядывать. Будут приходить разные люди. Может, кого-то узнаешь? Только в этом случае не ори «Вот он!».

– А чего орать?

– Просто запомнить и сказать об этом следователю Павлу Петровичу. Все понял?

Теперь Алешка молча кивнул.

– Повтори, – сказал папа.

Ну, Алешка повторил – кивнул еще раз, жалко, что ли?

Папа только покачал головой.

Папа оставил Алешку в коридоре.

– Только не шляйся по кабинетам.

По кабинетам Алешка шляться не стал, а по коридору – ему же не запрещали. Рассмотрел всякие плакаты, приказы, лозунги; долго простоял возле стенда с фотографиями «Лучшие офицеры нашего управления». Офицеры ему понравились. Все они были в форме с погонами и таращили глаза в объектив.

Тут кто-то тронул его за плечо.

– Оболенский? Шагай за мной.

Он привел его в кабинет, где сидел за столом следователь в обычном костюме и какой-то гражданин.

– Павел Петрович, не возражаешь, пацан тут посидит? В розыске был, сейчас родители за ним приедут.

– Да пусть сидит. – Следователь глянул на Алешку: – Только не болтай, ладно?

– Ногами? – уточнил Алешка.

– Языком.

Гражданин за столом усмехнулся. А следователь сказал ему:

– Продолжим, гражданин Новиков. Где вы находились четвертого мая две тысячи первого года в девятнадцать часов?

– А вы?

– Что я?

– А вы помните четвертое мая двух тыщ первого года?

– Здесь вопросы я задаю. Идите, посидите, подумайте. – Он нажал какую-то кнопку в столе и сказал: – Петров, забирай Новикова, заводи следующего.

Алешке стало интересно. И он начал вспоминать, а где он сам находился четвертого мая две тысячи первого года. Никак не вспоминалось. Потом дошло, и он сказал вслух:

– Нигде!

– Ты что? – удивился следователь.

– Четвертого мая «двух тыщ» первого года я еще нигде не находился.

– Это почему же?

– Потому что еще не родился!

Следователь улыбнулся.

– А как тебе этот гражданин Новиков?

– Никак. Никогда я его не видел, ни в «двух тыщ первом», ни в «двух тыщ тринадцатом».

– Ясно. Будем работать дальше.

Следующим гражданином была гражданка. Следователь выложил перед ней на стол небольшие бумажки.

– Это вы ценники на товар заполняли?

– А то кто же? В нашем ларьке одна я грамотная.

– Вот это что?

Гражданка прочитала вслух:

– Лепешка миндальная.

– Нет, гражданка, вы прочитайте, как написано. А написано вами: «Липошка медальной». Не стыдно? Идите в коридор и все перепишите правильно. Я тут вам поправил.

– Ну что? – спросил следователь Алешку.

Алешка помотал головой, хотя ему показалось, что на нашем рынке он мог ее видеть. Но там много таких «липошек».

В общем, без всякого толку он просидел в этом кабинете часа два. Но в один прекрасный момент вошел очередной гражданин. Алешка уже начал уставать и особого внимания на него не обратил. Но тут гражданин попросил разрешения закурить. Следователь придвинул к нему пепельницу. Гражданин закинул ногу на ногу и поставил пепельницу, как сказал Алешка, на верхнюю коленку.

Тут Лешка стал незаметно к нему приглядываться и прислушиваться.

Голос ему не был знаком, вид, в общем-то, тоже, но все-таки…

– Ну что? – устало спросил следователь, отправив и этого гражданина.

– Кажется, я его видел.

Алешка стал изо всех сил припоминать. Точно – он мельком видел его в подъезде Маринкиного дома. Этот дядька сидел на подоконнике и курил, поставив на коленку консервную банку. Видимо, курящие жильцы приспособили ее под пепельницу.

– Где ты его видел?

– В доме имени Чука и Гека.

– Это как? В Музее Гайдара, что ли?

– Нет, на Ленинском, – Лешка назвал номер дома. – Он там в подъезде курил.

– Это точно? Это он? – Следователь снял трубку телефона, набрал номер. – Валя? У тебя записи с камеры, что на квартиру Серегиных ставили? Отлично, занеси поскорей.

Валя принес записи, они уткнулись в экранчик. Алешка тоже пристроился и, хотя обещал папе, все-таки завопил: «Вот он!»

Этот дядька целиком в объектив не попал. Попал только ногами, на одной из которых стояла банка с окурками. А над банкой время от времени появлялась рука с сигаретой и стряхивала с нее пепел. Очень характерным движением.

Следователь и Валя переглянулись с удовольствием, а потом оба одновременно сказали:

– Спасибо, Алексей Сергеевич! – И добавили: – Вот что значит потомственный сыщик!

Тут вошел папа, и они втроем стали говорить вполголоса. Алешка, конечно, прислушивался и кое-что уловил: «Петрухин? Актер? Он, без сомнения! Срочно освободить и установить за ним наружное наблюдение!»

Когда папа и Алешка выходили из здания управления полиции, вместе с ними вышел и Петрухин. И весело зашагал к остановке автобуса.

Дома Алешка потребовал у папы объяснений. Папа не стал отнекиваться и кое-что, не очень секретное, рассказал Алешке. А он – мне.

Вот эти граждане, которых «пропускали» через Алешку, были или свидетели, или подозреваемые. И все они так или иначе были связаны с Сим-Симычем. Какими-нибудь делишками.

– А Шкарлатина? – спросил Алешка. – А Бочонок?

– Это кто такие? Из твоего класса?

– Из твоего!

Разобрались общими усилиями.

Шкарлатина – гражданин Грачев, бизнесмен, был связан по бизнесу с Сим-Симычем. Тот ему в чем-то помогал наладить строительные дела.

К похищению Маринки он никакого отношения не имел. Его «пятиколесный» джип в тот день угнали, в полиции есть своевременное заявление потерпевшего Грачева. А уж что там на его машине делали – он не в ответе.

Алешка возмутился:

– Маринку же на его дачу привезли!

– А он и этого не знал. Дача еще не достроена, он там не проживает. Злоумышленники выбрали это место, чтобы никто не помешал «поспрашивать» Маринку.

– Шкарлатина! – вырвалось у Алешки. – А Бочонок? Тоже ни при чем?

– Бочонок? Гражданин Кабанов утверждает, что его просто попросили посидеть с девочкой, пока ее родители делают в городе шопинг. И он развлекал Маринку разговорами о ее куклах. Ясно?

– А веник у меня отобрал? Мама так расстроилась.

– Этот эпизод вообще доказать трудно.

– Ничего! Докажу! – пригрозил Алешка.

– Отставить! – грозно приказал папа. – Если ты сделаешь еще хоть один шаг в сторону этой истории, я тебя тут же отправлю в зимний детский лагерь. Будешь там снеговиков лепить.

Алешка сделал вид, что понурился и смирился.

А я к тому, что вспомнил ранее, записал и эти сведения. Набросал первые главы и показал Бонифацию.

– Очень неплохо, – сказал он. – Увлекательная завязка. Не знал, что ты такой фантазер.

А в Москве начались морозы. Младшие классы на три дня даже освободили от посещения занятий. Чтобы наши хилые детишки не простудились по дороге в школу. Я тоже думаю, что гонять на улице весь день по морозу гораздо полезнее.

Но холода стояли недолго. После них нагрянула слякоть. За ней пошли всякие простуды, ОРЗ, гриппы и ангины. Даже некоторые наши учителя пострадали, а особенно – охранник дядя Лева. Его увезли прямо из школы с высокой температурой. Врач даже высказал подозрение на алкогольное отравление. Но это ерунда. Даже две ерунды, как сказал Алешка. И сердито добавил: «Сам он алкогольник, этот врач». Во-первых, дядя Лева ничего, кроме холодного чая, не пьет. У него для этого на подоконнике, рядом со столиком, всегда стоит термос. А во-вторых, в нашем буфете никаким алкоголем не торгуют.

Вместо дяди Левы возле входных дверей сел за его столик пожилой такой парень. Прикинутый. На эстрадного артиста похож: у него кудри до плеч, усы висячие, черные очки и бандана на башке. Бонифаций сказал, что наш директор взял его из охранного агентства. Может, и правда. На поясе у него в футлярчике газовый баллончик, а когда наша усталая школа затихает и отходит ко сну, то на его столе появляется тяжелая резиновая палка. А Лешка мне шепнул, что у него и пистолет есть, под мышкой прячется. В общем, крутой мен.

Но в один прекрасный день, вернее – вечер, папе позвонил из больницы дядя Лева. Мы сказали об этом папе, он ушел разговаривать в кабинет, а мы – подслушивать в прихожую по параллельному телефону.

– Сережа, привет. Это Михайлов потревожил.

– Как ты, Лева?

– В норме, однако еще дня четыре доктор обещал.

– Докторов, Лева, надо слушать.

– Не смеши, начальник. Лучше срок скости.

Нам было слышно, как они оба посмеялись, а потом дядя Лева сказал:

– Слышь, Сережа, дело темное получается. Я еще не в себе был, но слышу, доктор сказал сестренке, что, мол, очень похоже на отравление. И лекарство назвал. Я его, конечно, не разобрал и не запомнил. И сестрица, видать, тоже не поняла и спросила: что, мол, за лекарство? Ну, он и объяснил. Добавляют его лихие люди, чтобы человека из сознания вывести. Получается похоже, будто сильно он пьян.

– Вот так, да? – тревожно спросил папа. – Это надо проверить.

– И я к тому же. Надо бы мой термосок изъять. Там еще чаек остался.

– Если его еще не «изъяли», – хмуро ответил папа. – Через полчасика сможешь перезвонить?

– Конечно.

Папа положил трубку и вышел из кабинета.

– Вы, конечно, все слышали, не отпирайтесь. За это вам срочное задание. Бегите в школу и…

– …И притащите дяди-Левин термос, – сказал я.

– …Но только чтобы никто не видел, – сказал Алешка.

– И в кого вы такие умные? – удивился папа.

– В зубную бабушку, – ответили мы.

Время было еще не позднее, но новый охранник встал у нас на пути. Похлопывая дубинкой по ладони.

– Куда? – строго спросил он.

– Туда! – сказал Алешка.

– Зачем?

– На репетицию, – сказал я.

– К кому?

– К Бонифацию.

– Это что за фишка?

– Начальство надо знать в лицо, – сказал Алешка.

Разговор зашел в тупик. Но, к счастью, спустился со второго этажа наш директор. В шубе и с мохнатой шапкой в руке.

– В чем дело? – спросил он охранника.

– Да вот, рвутся в школу в неположенное время. Грубят.

– Запомни этих учащихся. Наши люди. Пропускать без разговоров.

Здорово на него мама страху нагнала.

Директор надел свою меховую шапку и важно вышел из школы.

– Вы что, его дети, что ли? – спросил ошалевший охранник.

– Мы – дети Шерлока Холмса, – гордо ответил Алешка.

Честное слово, мы с Алешкой не сговаривались, но сработали четко и слаженно.

– Дим, ты меня здесь подожди, – сказал Алешка. – Я быстренько свой стишок расскажу и смоюсь.

Я взял его куртку и сел на скамеечку у входа в раздевалку. Алешка ушел. Настала тишина. Но не надолго. С площадки второго этажа раздался Алешкин вопль.

Охранник вскочил, глаза его заметались. Он растерялся.

– Слышь, Холмс, – попросил он меня, – побудь здесь, а? Никого не впускай. Я – сейчас! – И он заскакал по лестнице через три ступеньки.

А я подбежал к столику, отдернул на окне шторку… Термоса на подоконнике не было. Мне даже холодно стало. Хорошо, хватило ума заглянуть в угол, за столик. Термос стоял на полу. Я схватил его и выставил за дверь.

Очень вовремя: спустились Алешка и охранник. Охранник был в каких-то белых хлопьях, Алешка – в восторге.

Оказалось, что на площадке вдруг ни с того ни с сего сработал висящий на стене огнетушитель – не очень молодой и не совсем исправный. Алешка услышал, что он вдруг зашипел, как рассерженная змея, выползающая из своей темной норы, испугался и стал звать охранника.

Прибежав, тот начал срывать огнетушитель со стены. Тот окончательно проснулся и выбросил из своей пасти облако белой пены. К несчастью, бедный охранник оказался у нее на пути.

– Ничего, – утешил его Алешка. – Хорошо, что он в вас попал, а не в директора.

– Лучше бы в директора, – буркнул охранник, смахивая со своей формы клочья пены.

Тут вдруг откуда ни возьмись и Лидочка появилась, новенькая физкультурка.

– Что случилось?

– Наш охранник, – скорбно сказал Алешка, – чуть в огнетушителе не утонул. Мы его спасли. Сделайте ему искусственное дыхание.

Лидочка вместо этого отошла подальше и сказала:

– Ну вас!

– Ну, мы тогда пошли, – сказал Алешка. – На третьем этаже, кажется, еще кто-то шипел. Может, Бонифаций.

Мы вышли, я подхватил термос и сказал:

– Как удачно этот огнетушитель сработал. Вовремя, да?

– А то! – сказал Алешка. – Я уж прямо и не знал, как его включить. Напугался. Такое барахло.

Мне оставалось только хихикнуть.

Мы вручили папе термос.

– Никто не видел, что вы его забрали? – спросил он.

– Что ты! – сказал Алешка. – Там как раз такая паника была! На всех этажах вдруг заработали огнетушители. Первый этаж прямо залило мне по пояс.

– А Диме с ручками? – усмехнулся папа и отвернул крышку термоса… Термос был пуст.

– Вы что? – испугался папа. – Допили по дороге этот чай?

– Мы вещдоки не уничтожаем, – обиделся Алешка.

Папа понюхал горлышко и сказал:

– Впрочем, эксперты установят, что здесь было…

Когда мы ложились спать, Алешка сказал мне:

– Дим, этот охранник, он какой-то ненастоящий. И воще, я его где-то видел.

Это он мне специально сообщил. Чтобы я не сразу уснул.

Глава IX

Спасем Лидочку?

На следующий день Алешка позвонил папе на работу.

– Термос экспертам своим отдал? – спросил он довольно нахально. – И чего говорят?

– Да ничего особенного, – ответил папа. – Говорят, что я распустил своих детей и жалоба на вас уже ушла прямо к министру.

Эти слова означали, что сейчас папа ничего не скажет, а скажет вечером, но только то, что сочтет нужным и возможным.

– Дим, – вздохнул Алешка, положив трубку, – поползли на кухню. Мама беляши делает. Надо ей помочь.

Когда мы вошли на кухню, мама оглянулась от плиты и вздохнула. На сковороде румянились очень вкусные беляши.

Алешка начал разговор издалека.

– Мам, а как подмышка пишется?

– Подмышка или пАдмышка? – уточнила мама вопрос.

– Это я знаю: пАдмышка. А вот вместе или не вместе?

– Конечно, вместе. Это все знают. Кроме тебя. – Мама выложила порцию готовых беляшей на блюдо. Они так запахли! И на них еще весело пузырилось кипящее масло! Чего Алешка затеял эту грамматику? Нашел время!

– Вместе? Надо же! «Я взял книгу под мышку». Тоже вместе?

Мама задумалась. Потом рассердилась:

– Иди отсюда! Ты меня отвлекаешь.

– Ма, я очень люблю наш родной русский язык. Он необыкновенный. И я хочу его знать лучше всех.

Мама насторожилась.

– И что? – спросила она.

– Нам Любаша вчера очень интересную книгу читала. Про всякую старину. Там про всякие идеалы, про неземную любовь…

– Ну? – Мама пыталась понять, что ему нужно.

– Там на одной странице один графин говорит своей графине: «Я вас истово люблю!» Истово – это как?

– Очень сильно и глубоко. – Мама не отрывала глаз от сковороды.

– А потом он говорит другой даме: «Я вас люблю НЕистово!» Это как? Наоборот? Он ее ненавидит?

Мама повернулась к нему с большими глазами. Она растерялась, как охранник под огнетушителем.

– Истово… Неистово… Противоположные слова… Обозначают одно и то же понятие.

И тут мама нашла правильное решение. Единственно верное. Она взяла большую тарелку и положила на нее шесть беляшей прямо со сковороды. И прошипела… Мама у нас очень красивая. У нее самые большие и самые голубые глаза в нашем микрорайоне. Когда она сердится, ее глаза становятся еще больше. Прямо во все лицо. И тогда она прошипела:

– Забирайте! Идите отсюда! Прошу вас истово и неистово!

Мы схватили тарелку в четыре руки и, едва не застряв в двери, ринулись в свою комнату.

– Шесть штук, – задумчиво сказал Алешка. – На пятерых не делится.

Я даже оглянулся – а где же еще трое?

– Дяде Федору с его родственниками надо отнести. Дим, теперь ты иди за добычей.

– И чего я скажу? Еще один беляш?

– Ты спроси маму: «Да» и «нет» – разные слова?» Она скажет: «Конечно, разные!» Тогда ты скажешь: «Мам, спроси меня: ты сыт?» Она спросит. А ты скажешь: «Да нет, я голоден». Понял?

Ничего я не понял. К счастью, тут вошла мама с беляшами:

– Дяде Федору отнесете! Он дома?

– Да нет, – сказал Алешка.

Мама быстро закрыла за собой дверь.

– Леш, – сказал я с сочувствием к маме, – ну зачем этот спектакль? Сказал бы просто: «Мам, так хочется твоих великих беляшей» – и все.

– А то! Мы все это уже проходили в первом классе. Начнется: сначала – помойте руки, потом – сделайте уроки, еще потом – пропылесосьте большую комнату, вынесите ведро с мусором, сходите в магазин. А когда уже сил не останется – молодцы, вот вам за это!

Что-то он в последнее время много спорить стал. Невзирая на лица. У него, наверное, звездная болезнь начинается – я младший и самый умный сын Шерлока Холмса! Надо будет в моем рассказе эту тенденцию отобразить.

Но тут Алешка прервал мои мстительные мысли:

– Дим, хочешь, скажу? На меня две мысли напали. Они, Дим, одинаковые. Но разные. – Тут мне стало грустно: истово и неистово. – Я, Дим, все время вспоминаю: где я нашего нового охранника в своей жизни уже видел? И где я нашу физкультурку Лидочку тоже уже один раз видел. Я, Дим, ее видел на стене. А его, Дим, я видел на стуле.

– Ну и что?

– Я, Дим, видел их в одном доме!

Мне так и хотелось спросить: в сумасшедшем?

Беляши мы доели, но вопросы так и остались «недоеденными».

– Хочешь, скажу? – Алешка проглотил последний кусок и зашептал мне в ухо:

– Они, Дим, очень подозрительные. – И очень логично подвел итог: – Пошли к дяде Федору, отдохнем.

Дядя Федор нам обрадовался. И его родственники тоже. Мурзик встал на задние лапы и помахал передними, Шарик тут же напросился к Алешке на руки.

– Как батя? – спросил дядя Федор Алешку. – Не шибко ухи драл?

– Испугался! За одно ухо взял, а я как заору: «Я с дядей Федором ездил!» – он тут и передумал. «Тогда, – говорит, – ладно. Живи с ушами».

– На то и нужны друзья, – сказал дядя Федор. – Чтобы ухи сберечь. Чайник ставить?

– А то! Мы беляши принесли!

– Мамкины? Сколько штук?

– Без пять десять. Но мы уже свои четыре без десять съели. Это вам и родственникам.

– Родственникам не дам, пусть облизываются. Я их тут застал! – Дядя Федор поставил чайник на плиту. – Они что творят? Они, ребятки, холодильник гипнотизировают.

– Они умные, – сказал Алешка.

– Хотите поглядеть? Ну-к, пошли в залу.

Свою комнату дядя Федор почему-то называет залой. Хотя в ней никаких «зальных» прибамбасов нет. Нет ни паркета на полу, ни люстр на потолке, ни зеркал на стенах. Есть тахта, на которой спит дядя Федор, и раскладушка, на которой весь день валяются «родственники».

А еще на стене висела фотография молодого сурового бойца в камуфляже. Обвешанного всякими гранатами, с хвостиком рации из нагрудного кармашка, с укороченным автоматом на груди. В шапке-афганке на голове.

– Где-то я его видел, – сказал Алешка.

– Тихо! – сказал дядя Федор. – Сидим ровно без пять минут десять.

Без пять минут десять мы на цыпочках подобрались к кухне. Заглянули в дверь. Напротив холодильника, подобрав хвосты и насторожив уши, сидели «родственники». Закаменевшие. Уставившись на дверцу холодильника.

Без одной минуты две – мы сами все это видели – дверца холодильника чмокнула и распахнулась. Шарик мягким прыжком влетел внутрь, схватил сосиску и сбросил ее на пол – Мурзик наступил на нее лапой. А Шарик выдрал из пакета еще одну сосиску и, зажав ее в пасти, спрыгнул на пол. Обернулся, коротко, прямо через сосиску, мяукнул – дверца холодильника послушно захлопнулась.

– Во! – шепнул дядя Федор. – Кому скажи – не поверят. Я вот, по ихнему примеру, без тридцать минут час сидел напротив холодильника – хоть бы вздрогнул.

Алешка вдруг сообразил что-то свое.

– Дядя Федор, а ваш холодильник их слушается, только когда они вдвоем его гипнотизируют?

– А то! Один раз гляжу: Мурзик сел, сидел-сидел, даже скулить начал – нет эффекта. Позвал Шарика, видать, одной силы маловато было. Вдвоем справились, курицу стащили.

– Мою? – вдруг встрепенулся Алешка.

– Зачем твою? Мы чужого не трогаем. Твоя в морозилке мерзнет.

– Что за курица? – спросил я Алешку.

– А… дохлая. С камнями.

– С какими камнями? В печени?

– А я знаю, где у нее печень? Ты лучше подумай, где я нашу Лидочку видел? И этого охранника?

– В школе, – сказал я назло. – На стенде «Гордость нашей школы»!

Алешка вдруг дернулся, будто на кнопку сел. Посмотрел на меня внимательно и сказал тихо и вежливо:

– Спасибо.

Когда мы вернулись домой, я в свой рассказ, по свежим впечатлениям, вставил эпизод с гипнозом холодильника.

Позже Бонифаций прочел его и безжалостно перечеркнул красным фломастером. И назидательно произнес:

– Дима, не надо путаться в жанрах. Ты создаешь произведение приключенческое, а не фантастическое. Я бы даже сказал, что эта парочка – кот и собака – суть существа мистические.

Я не стал спорить, но, как вы потом узнаете, этот мистически-фантастический эпизод пришлось восстановить. В один прекрасный день…

Несмотря на всякие заморочки, настроение в семье и школе было хорошее – предновогоднее. В этом празднике и правда есть что-то волшебное. Мистически-фантастическое. Все время ждешь, что случится что-нибудь очень доброе и радостное. Независимо от того, заслужил ты его, это радостное, или не заслужил. Очень правильный праздник, как-то сказал Алешка. Я тоже сколько раз об этом думал. Вот недоволен сам собой: что-то плохо сделал, что-то хорошее сделать не получилось, а подарок новогодний будет всегда – как бы в утешение. А уж если сам собой гордишься, то и подарок воспринимаешь как заслуженную награду.

Бонифаций уже дал указание нашим художникам нарисовать, как он сказал, эпохальное полотно, на всю стену рекреации – поздравление с Новым годом и приглашение на волшебный праздничный вечер. Когда ребята начали набрасывать на длинной полосе из ватмана это полотно, мое личное настроение подпрыгнуло, как крепкий теннисный мячик.

Получалось здорово: во всю ширину – красивый заснеженный еловый лес. Вверху, в левом углу, еще не спрятался яркий веселый месяц, а в центре небо уже заалело от поднимающегося солнца – настоящего зимнего, тоже яркого и холодного. И оттуда, от солнца, из леса, мчится прямо к нам еще далекая тройка белоснежных лошадей.

И уж я не знаю, как такое удалось нашим ребятам, но когда глядишь на это «эпохальное полотно», то будто слышишь, как взбивается копытами сухой снег, как звенят бубенчики на сбруе, и видишь краснощекого, в белой бороде, Деда Мороза и беленькую Снегурочку, похожую на Маринку. А за ними, на санях – красный, расшитый большими снежинками мешок с подарками. И, знаете, почему-то начинает с радостью казаться, что в этом мешке – подарок не только тебе, но и всем твоим родным и близким.

Это очень приятное чувство. И я помню, откуда и когда оно взялось.

Когда мы с Алешкой были маленькими, папа за неделю до Нового года давал нам красивые новогодние открытки и говорил:

– Пишите письма Деду Морозу. Заказывайте подарки за свои успехи. Только очень много про них не врите.

Я делал свой заказ, в душе посмеиваясь, а Лешка старательно корябал: «Детмарос з новым годомм. Падари мне за маи павиденнья жилезнаю дарогу. И книгу пра Карсона. И машину для гулять ва дваре».

Потом папа забирал открытки и обещал по дороге на работу опустить их в почтовый ящик. Однажды, правда, случился прокол – папа потерял бдительность, и Лешка сам бросил открытку в ящик «ва дваре». Пришлось мне осторожно выведывать у него, что он там назаказывал за свои «павиденнья».

И вот в один прекрасный день он удивил меня безмерно, когда я прочитал в его послании Деду Морозу вот такие слова: «Падари папи дектаффон, а маме стеральную мошину».

Одним словом, с помощью Деда Мороза мы получали друг от друга те подарки, которые нам были очень нужны.

И в прошлом году в один прекрасный день Алешка опять удивил Деда Мороза, попросив в подарок… собачий ошейник. Папа и мама (наш личный Дед Мороз) не решились его огорчить. Под елкой, в волшебном сундучке, среди всяких других подарков оказался хороший ошейник желтой кожи.

– И где ты будешь его носить? – спросил папа, когда мы, расхватав свои подарки, сели за праздничный стол. – На поясе?

– Еще не решил, – увильнул Алешка.

А на следующий день Мурзик дяди Федора с гордостью разгуливал во дворе в красивом новом ошейнике.

Мне подумалось, что в этот раз Алешка закажет Деду Морозу намордник. И папа спросит:

– И где ты будешь его носить?

Алешка помолчит, подумает и снова увильнет:

– В ранце.

– Зачем? – спросит мама.

– Пригодится.

И окажется, как всегда, прав. Я не хочу забегать вперед, но в один прекрасный день…

В один прекрасный день, когда я старательно писал работу по математике, Алешка дернул меня за рукав, требуя внимания. Дернул хорошо – через всю страницу промчалась синяя шариковая линия, перечеркнув все, что было сделано непосильным трудом.

– Чего тебе? – сердито спросил я.

– Тебе Лидочка нравится?

– Какая? Из второго подъезда?

– Из учительской. Физкультурка.

– Откуда я знаю. Я ее один раз всего видел.

– А я – два! Дим, ее надо спасать!

– Ладно, – согласился я. – Сейчас перепишу задание, решу еще три уравнения, схожу в магазин, поглажу брюки и пойду спасать твою Лидочку. – Спасатель нашелся: то Маринка, то теперь Лидочка. – А куда идти-то? На пожар или на пруд? Горит или тонет?

Тут Алешка ответил очень странно:

– Младший вовсе был дурак!

– Не понял, – признался я.

– Знаешь, Дим, во всех сказках младший сын всегда дурак. А в жизни, Дим, наоборот.

Вот это я понял.

– А в лоб? – спросил я.

– А по лбу? – спросил Алешка, отскакивая от стола. – Хочешь, скажу? Эту Лидочку надо охранять. Она, Дим, наивная, а ей угрожает опасность. Каждый день.

– Это где же? – спросил я, соображая, как бы от него отделаться с его фантазиями.

– В нашей школе! – выпалил Алешка.

Ну… если глубоко задуматься, то в нашей школе, да и не только в нашей, каждому учителю так или иначе угрожает опасность.

– Пошли! – сказал Алешка. – Сам увидишь!

– Куда пошли? В школу?

– В полицию!

Этого мне только не хватало! Так не хватало, что я уже всерьез разозлился и решил его проучить. Ладно, пошли в полицию, и там я посмотрю, какая такая опасность угрожает учительнице физкультуры. И щелкну его по носу!

Я с удовольствием захлопнул учебники и закрыл тетради.

В Управлении полиции дежурный офицер попробовал было остановить нас вопросом: «А вы, молодые люди, по каким делам?» – но Алешка поднял такой хай, что сбежались все свободные от работы сотрудники. Алешку это не смутило, и он нахально потребовал вызвать следователя Павла Петровича. Да еще в такой форме:

– Дядю Пашу – сюда! Срочно!

«Дядя Паша» был тот самый следователь, у которого Алешка сидел в кабинете на негласном опознании. И надо сказать, он заметно обрадовался Алешке, даже с какой-то надеждой посматривал на него, когда мы шли в его кабинет.

– Что-нибудь новое вспомнил про «двух тыщ первый год»?

– Вот этот ваш дядька, который пепельницу на колено любит ставить…

– Петрухин? Актер?

– Кажется, я вам скоро скажу, где он находится в очень интересном месте. И в интересном виде.

– А сейчас не скажешь?

– Я еще не все уточнил. Вот когда я все уточню…

– Только вот что, Алексей. Я очень убедительно тебя попрошу все-таки держаться по возможности в стороне.

Алешка задумался и ответил как-то странно:

– А вот вы можете держаться по возможности в стороне от ваших сотрудников?

Следователь только вздохнул – он, похоже, уже в тот раз понял, с кем имеет дело. Но на всякий случай пригрозил:

– Отцу доложу.

На что Алешка, глазом не моргнув, безмятежно соврал:

– Он в командировке. В Париже.

– Значит, во Франции?

– Нет, в Париже. Ну, мы пошли. Да, – спохватился: – А это мой старший брат. Он тоже кой-чего соображает. Правда, медленно.

Мне показалось, что, прощаясь, следователь Павел Петрович с искренним сочувствием взглянул на меня.

– И зачем мы сюда приперлись? – спросил я в коридоре, предвкушая расправу над нашим маленьким «зазнайцем».

– Сейчас увидишь. – И Алешка остановился возле красивого стенда с фотографиями. Вроде как у нас в школе. У нас своя гордость, у них – своя. Вся в мундирах и погонах, даже и в орденах.

– Верхний ряд смотри, – спокойно подсказал Алешка. – Узнаешь?

Я посмотрел верхний ряд и… обалдел.

– Все понял? – спросил Алешка.

Глава X

Биться или мириться?

А события все нарастали и развивались. Теперь уже каждый день становился «одним прекрасным днем» с непредсказуемым вечером.

Сегодня, например, папа сказал, что по результатам экспертизы в чае дяди Левы скорее всего присутствовало какое-то снотворное. Как и когда оно туда попало – это уже дело не экспертов.

И второе. Соврав про папину командировку, Лешка, как говорится, накаркал: папа в самом деле должен был срочно вылетать, правда, не в Париж и не во Францию, а в Берлин.

Меня и маму это огорчило, Лешку – обрадовало: он получал свободу действий. Папа это сразу понял и сказал ему:

– Без меня ни в какие криминалы нос не совать! Лучше навестите дядю Леву. Он будет рад.

– А то! – сказал Алешка. – Мы ему сосисок отнесем. Без сто два кг!

– Нет уж! – возразила мама – Лучше я ему плюшек испеку.

– Плюшки лучше дома оставить, – поспешил Алешка. – А сосисок у нас – завались!

Все это очень мило, как говорят в хороших домах, но у меня застряла в голове эта фотография в Управлении полиции на Доске почета. Я об этом все время думал, а Лешка об этом будто совсем забыл.

Словом, в один прекрасный день все в моей голове смешалось: Лидочка, охранник какой-то не такой – не настоящий, снотворное в термосе, диакезы, скарлатины, нежные королевы. И я потребовал от Лешки объяснений. Сомнений нет: он что-то знает, но почему-то молчит.

– Дим, давай сначала навестим дядю Леву. И тогда тебе многое откроется. Такие тайны!

– А сейчас нельзя эти тайны открыть?

– Сейчас еще рано. Ты, Дим, не обижайся, ты очень наивный, и у тебя сразу можно все на лбу прочитать. И тогда мы спугнем всю эту банду.

– Какую еще банду? – ужаснулся я.

– Самую бандитскую, – спокойно ответил Алешка. – Пошли к дяде Леве. А то он там тяжко страдает без сосисок и плюшек.

Мы забрали плюшки у мамы и сосиски у дяди Федора. И он сразу предложил:

– Будем ехать?

– В госпиталь МВД, – подсказал я. – Вы знаете, где он находится?

– А то!

В госпиталь нас пропустили без звука – видно, папа успел предупредить охрану. А когда мы поднимались на второй этаж, я подумал, знаете, о чем? Откуда дяде Федору так хорошо известен этот госпиталь?

Дядю Леву мы застали в холле. Он сидел с каким-то дядькой на диване и играл с ним в шахматы.

– Какие бравые ребята, – сказал про нас его партнер.

– Дети Шерлока Холмса, – гордо ответил дядя Лева.

– Так у него ж вроде…

– Это у них оперативный псевдоним, – улыбнулся дядя Лева, складывая шахматы в коробку. – Полковника Оболенского ребята.

– Да ты что! Я ж с ним в одном управлении служил. Хваткий был опер. А сейчас он где?

– По Интерполу.

– Годится! Он головой уже тогда здорово работал. Аналитик!

Нам было так приятно услышать о папе эти добрые слова, что мы тут же высыпали на столик все плюшки.

– Ого! Славно! Ну-ка, Лева, постереги их, чтоб не убегли, а я за кипяточком сбегаю, чаек заварю.

Правда, Алешка не понял, что такое аналитик, а я – кого надо постеречь: нас или плюшки?

Алешка начал разговор, как и положено, со здоровья.

– А что мне сделается! – бодро отозвался дядя Лева. – Таблетка какая-то, не нож, не пуля.

– И откуда она взялась? – Алешка артистично развел руки.

– Вот и я думаю. Никуда не отлучался, термос никому не давал… Постой-ка! Вот вспомнил, как дело-то было. Захотелось чаек заварить, а ведь от поста не отойти. Тут как раз шустрый паренек подвернулся, кажется, Лех, с твоего класса. – Дядя Лева помолчал, припоминая: – Не хотелось мне его просить – озорник он не по-доброму, малышей обижает. Я его раза два журил. Однако попросил его сбегать, позвать кого-нибудь из старших ребят заместо меня на вахте посидеть, пока я за чайком управлюсь. – Он опять призадумался. – Вот-вот… А он и говорит: что ж, говорит, кого-то звать, давайте ваш термос, я схожу в буфет. Оно мне даже удобнее глянулось – пост не оставлю. Сыпанул я в термос заварки, травки мятной добавил и отдал ему.

Алешка так нахмурился, что я даже его пожалел. Но он почему-то ничего не сказал. Наверное, потому, что как раз вернулся шахматный партнер с чайником. И с мандаринами. И с шоколадами.

– Батя-то ваш что поделывает? – спросил партнер.

– Тоже чай пьет. В Берлине.

– В Берлине все больше пиво пьют, – сказал дядя Лева.

– А во Франции – кофе, – я тоже не отстал.

– И в Париже, – упрямо сказал Алешка.

Вот и поговорили.

Когда мы сели в машину, я спросил дядю Федора, откуда он знает этот госпиталь?

– А я тут лечился, – ответил он.

– От чего? – спросил Алешка.

– От скарлатины, – улыбнулся дядя Федор.

И тут до меня дошло – вот почему папа спокойно отпускает нас на всякие дела с дядей Федором.

А Лешка всю обратную дорогу был мрачен, как зимняя туча. Которая еще не решила: дождем пролиться или снегом завалить.

А дома нас ждал маленький сюрприз.

– Тебя товарищ дожидается, – как-то странно сказала мама Алешке.

– Маринка, что ли?

– Не очень, – сказала мама. – Скорее, наоборот.

– Диакеза! – догадался Лешка. – Ну, сейчас будет!

Диакеза смирно сидел на тахте, уложив руки на колени. Когда Алешка влетел в комнату, он встал и, опустив голову, внятным шепотом сказал:

– Леха, это я натворил. Случайно.

Алешка притормозил, но кулаки не разжал. Я его ни разу таким злым не видел. И на всякий случай ухватил за воротник.

– Ты дурак, Диакеза? – выкрикнул Алешка.

Диакеза вскинул голову, глаза его блеснули – то ли слезками, то ли злостью.

– Вот! Опять! Диакеза! А у меня имя есть! И никто его не помнит!

Он замолчал, и долго было тихо.

– Сам виноват, – наконец проговорил Алешка. Правда, не очень уверенно.

А я подумал: бывает так, что мы к чему-нибудь привыкаем и думаем, что так всегда было и так и должно быть. А потом вдруг что-то случается и видно, что это было неправильно. И даже жестоко. А мы этого не замечали и проходили мимо человека, который рад бы стать с тобой рядом, но не решается: возьмут и опять прогонят. Да еще и посмеются.

– Вам хорошо, – сказал Диакеза. То есть Шурик. – Вы все вместе. А я всегда один.

– У тебя родители есть, – буркнул Алешка.

– А друзей нет. С одними родителями не проживешь.

А он неглупый парень, подумал я. А может, и неплохой.

– Зачем ты это сделал? – спросил Алешка. – Кто тебя научил?

Было видно, как трудно Диакезе… то есть Шурику признаваться. Но было видно и то, что он решился и не отступит. Я даже его зауважал, когда подумал, как это непросто.

– Я отомстить хотел.

– За что? – с великим удивлением спросили мы с Алешкой в один голос.

– Дим, – вдруг сказал Шурик, – ты Лешку-то отпусти, что ты в него вцепился.

Мне это тоже понравилось. Сам в таком положении, а о своем враге подумал.

– Этот дядя Лева… он, конечно, хороший. Но вредный. Все время учит. Замечания делает. И почему-то всегда при Маринке. Достал, в натуре.

Ага, тут еще и безответная любовь.

– Я папе пожаловался. А он говорит: «Никогда никому обиды не прощай! Тогда тебя будут уважать и бояться». Бояться – это мне не надо. А вот чтобы уважали, этого хочется.

– Дальше, – сказал Алешка. Хотя он все уже знал. Почти все.

– «Ты этому дураку, – сказал папа, – что-нибудь устрой. Чтобы он понял, что обижать тебя нельзя». Он мне и подсказал: «Ты говоришь, этот Лева чай на вахте пьет? Вот и славно. Брось ему в стакан таблетку слабительную. Вот он и забегает в туалет. А директор его уволит». Мне это очень понравилось. Только я не знал, что папа таблетки перепутал. И дал мне не слабительную, а сонную.

– Ничего твой папа не перепутал, – сказал Алешка. – Он тебе дал таблетку, чтобы дядя Лева потерял сознание на посту.

– Врешь ты все!

– А ты у папы спроси, – Алешка уже успокоился. – И еще у него спроси, зачем ему Маринкина кукла?

– А я знаю? – завопил Шурик. – Он меня попросил, я и сделал.

– Хочешь, скажу? – спросил Алешка. – Знаешь, ты кто? Ты глупое орудие в хитрых руках. А ты знаешь, что твой папа приказал похитить Маринку? И она просидела в вашем подземном гараже, как царица в темнице?

– Ты все врешь!

– А ты у папы спроси.

Тут приоткрылась дверь и появилась красивая прическа на маминой голове.

– Эй, богатыри, – спросила она, – что будете делать: биться или мириться? Чайник у меня готов. Правда, к чаю ничего нет.

Алешка вдруг улыбнулся – широко и беззаботно.

– Зато у нас есть. Димка целый пакет из госпиталя украл.

– Да, – сказал я, – у нас немного плюшек осталось. Еще мандарины, еще шоколадки, печенье и вафли.

– Это не кража, – сказала мама, – это ограбление.

– Да, мам, – наябедничал Алешка, – он чуть и чайник с заваркой не утащил.

Честно скажу: я за него порадовался. Потому что у него на сердце отлегло. И туча растаяла.

В общем, мы напились чаю с больничными подарками, я помог маме убрать со стола и помыть посуду, а Лешка скрылся с Шуриком в нашей комнате и о чем-то с ним долго совещался.

Потом он его проводил до двери и очень серьезно спросил:

– Ты с кем теперь? С нами или с ними?

– С вами, – сказал Шурик.

– Ну, Дим, – Алешка бросился на тахту и задрал ноги, – начинается борьба.

– Она у тебя уже давно началась, – сказал я.

– Это, Дим, была плохая борьба. Она, Дим, была под ковром. А теперь, Дим, будем стреляться в чистом поле.

– И кто победит? – на всякий случай спросил я.

– Дети Шерлока Холмса!

Как известно, всякая борьба и каждое сражение начинаются с подготовки. Я сразу понял, что бороться будет Алешка, а подготовка ляжет на мои плечи.

– Дим, – это Алешка сказал серьезно и со всем уважением ко мне. – Ваш Бонифаций очень тебя уважает. Пишешь ты всякую фигню, а он в восторге эту фигню читает и перечеркивает.

– Что еще? – Мне захотелось схватить его за немытое ухо.

– Но он к тебе прислушивается. Ты для него как Буратино для папы Карло.

Сейчас я его за оба уха схвачу.

Но тут Алешка прикрыл поплотнее дверь и зашептал мне в ухо. Отшептавшись, он отодвинулся и с сомнением произнес:

– Хотя, конечно, вряд ли у тебя получится.

Но мне эти штуки хорошо знакомы – на слабу берет.

– Да, – будто сомневаясь, сказал я, – пожалуй, я не смогу. Задача сложная. Она большого ума и тонкой хитрости требует. Нет, Леш, мне не справиться. Поищи кого-нибудь другого.

Алешка спохватился:

– У тебя, Дим, и тонкий ум, и большая хитрость. Ты воще, наверно, станешь президентом.

Мне осталось только посмеяться и спросить:

– Что нужно сделать?

Алешка очень толково мне все объяснил.

– Леш, это опасно, – сказал я, не отказываясь.

– Дим, а у папы работа не опасная? А дядя Лева? Он не зря говорил про ножи и пули. А дядя Федор?

Да, дядя Федор в ушастой шапке со своими «родственниками». Он в прежние годы отважно воевал в «горячих точках». Он был механиком-водителем бронетранспортера. И вот однажды их бронетранспортер подорвался на мине, и его окружили злобные и беспощадные враги. А он под их автоматным огнем вылез из машины и сумел ее починить. И вывел ее из-под обстрела и всех спас. А у него было четыре пулевых раны. Ему дали за это орден. А потом он трудился опером.

– Ладно, – сказал я. – Только ты держись за моей спиной.

После уроков я побродил по рекреации, обдумывая разговор с Бонифацием. К нему тоже нужен подход. Иногда нужно сказать правду, а иногда наврать такое, что он махнет рукой и скажет:

– Отойди от меня! Делай сам. Под свою ответственность.

Вот на этом я и остановился.

Я пошел в актовый зал, где наши художники завершали оформление задника. Получилось здорово. Оставались сущие пустяки и мелкие штрихи. Бонифаций прохаживался меж рядов и любовался.

– Клево, – сказал я.

Бонифаций сердито обернулся.

– Дим, тебе-то уж не пристало пользоваться жаргоном.

– Извините, погорячился. Очень красиво и сказочно. Только вот…

– Что такое? – Бонифаций забеспокоился.

– Знаете, – медленно начал я, будто в раздумье, – все-таки Новый год – это праздник волшебства. Все необычное в нем должно быть неожиданным. Как подарок.

– Ну, в целом верно. – Бонифаций недоумевал: то ли я скажу что-нибудь путное, то ли ляпну глупость и несуразицу. – А конкретно?

– Мне кажется, чем прекраснее и сказочнее становится под рукой наших мастеров это эпохальное полотно, тем больше народу о нем узнает. И не будет эффекта. Не будет сказки.

Бонифаций задумался.

– А ведь ты прав. Но критиковать всегда проще, чем сделать конструктивное предложение. Оно у тебя есть? Если нет – иди отсюда.

– Сегодня наш Максимыч (это учитель трудвоспитания) снял здесь прежние шторы и повесил новогодние. – Бонифацию надо говорить медленно, чтобы он проникся.

– Ну?

– А старые валяются…

– Лежат, – поправил Бонифаций.

Я подумал и возразил:

– Все-таки – валяются. Они валяются в мастерских.

– Безобразие! Все? Иди отсюда.

– Щаз! Так и пошел. Нужно сегодня всем нам – художникам – остаться до позднего вечера и завершить задник. Я тоже помогу рисовать.

– Вот этого, Дима, не надо. Пишешь ты, Дима, хорошо. А рисовать… Не обижайся. Но идея твоя мне нравится. Я тебя правильно понял? Сегодня мы работаем до позднего вечера, завершаем задник и прячем его за старыми шторами, которые валяются… то есть лежат в мастерской. И населению нашей школы обеспечен праздничный сюрприз.

– Все правильно!

– Ты молодец. Когда-нибудь ты станешь в нашей школе завучем!

Во спасибо! Алешка – президент, я – завуч. Мама – завхоз. Папа – космонавт.

– Только я тебя попрошу, Дима, не берись за кисть. Твое оружие – перо.

Мое оружие – ум! Скромно сказано, но со вкусом.

Я помчался домой и доложил Алешке о проделанной работе.

– Старший брат, – сказал он, – не всегда бывает самым глупым.

Комплимент? Или намек?

Глава XI

Ночная схватка

Идея, которую я подбросил Бонифацию, целиком захватила его. Он тут же собрал всех, кто так или иначе был причастен к оформлению спектаклей, объявил авральную работу и велел предупредить родителей. Чтобы они не очень волновались.

Мы с Алешкой, конечно же, затесались в эту веселую компанию. Но сначала сбегали домой – «обрадовать» маму тем, что раньше полуночи она нас не увидит.

– Это еще что за фокусы? – возмутилась мама. – Какой Бонифаций? Из мультфильма?

– Из нашей школы, – объяснил я.

– И что такое делает в вашей школе Бонифаций из мультфильма?

– Не из мультфильма, – объяснил Алешка. – Из учительской.

– О господи! – мама прижала пальцы к вискам. – Стоит только папе уехать, как у вас начинаются всякие мультфильмы в учительской!

Но нам повезло. Разговор шел на кухне, где в это время пил чай дядя Федор – он поменял нам кран в мойке. И спокойно вмешался:

– Да что! Нет беспокойства! Без двадцать двенадцать я поставлю машину возле школы. И приму ваших хлопцев. И доставлю.

– Только без Бонифация, – сказала мама, соглашаясь.

– А то!

Мы повертелись в актовом зале, а потом незаметно рассредоточились. Я рассредоточился поближе к учительской, Лешка – в район раздевалки.

Время было довольно позднее, в школе началась тишина, только из актового зала доносились порой громогласные указания Бонифация, смех и всякие восклицания.

Я уселся на подоконнике и стал думать: что мне делать, если ситуация будет развиваться так, как предполагал Алешка. Ничего путного я не придумал. Как получится – так и получится.

Тут послышались легкие шаги на лестнице – я насторожился. Но это объявился Алешка и шепотом попросил у меня мобильник. Набрал какой-то номер и потребовал к телефону – срочно – Павла Петровича. Ему что-то ответили. Это «что-то» Алешке страшно не понравилось. Видимо, ему сказали, что Павел Петрович давно уже дома и давно уже спит.

– Разбудите! – сказал Алешка. – И передайте ему, что он стряхивает пепел в шапку на коленке. Не перепутайте.

(Алешка звонил в Управление полиции. И, как ни странно, дежурный офицер оказался сообразительным и сделал то, что ему скомандовал какой-то нахальный пацан. Правда, офицер все-таки немного перепутал и сказал, что «он стряхивает шапкой пепел с коленки». Однако Павел Петрович все понял правильно.)

Надо сказать, что мне эта Алешкина фраза показалась совершенно дикой и нелепой. А на самом деле она была вполне правильной и точной. Но об этом – потом, в один прекрасный день.

Алешка опять ускользнул, а я снова сел на подоконник в недоумении. В расцвете моего недоумения растворилась дверь учительской, и из нее плавной спортивной походкой вышла физкультурница Лидочка.

Увидев меня, она вроде даже вздрогнула и приостановила свою беззвучную походку.

– Оболенский, а ты что здесь уселся?

На основании жизненного опыта я давно уже знал, что взрослым надо врать не задумываясь. И мгновенно ответил:

– Бонифаций велел.

– Ты никого здесь не видел?

– Почти никого. Алешка только приходил.

– А зачем?

– Бонифаций велел.

Лидочка немного подумала, ничего не сказала, заперла дверь и куда-то пошла, наверное, в туалет.

Опять стало тихо, скучно и страшновато. И опять на лестнице послышались шаги. Что меня толкнуло, я не знаю, но я тихонько спрыгнул с подоконника и шмыгнул за угол.

В конце коридора появился наш охранник. Постоял, прислушиваясь к шуму в актовом зале. Потом выключил несколько ламп, подошел к дверям в зал. Даже ухо к ним приложил. Достал из кармана связку ключей, выбрал нужный и… запер дверь. И опять долго стоял и слушал. «Вот сейчас, – подумалось мне, – он откроет в буфете газ и подожжет школу. Кто знает – может, он провел в ней самые плохие свои годы»?

Школу он поджигать не стал, а тихонько ступая, пошел к учительской. Я еще отступил на два шага. Все равно дальше было некуда – уперся спиной в простенок. И подумал – как бы не остался мой приключенческий рассказ недописанным. Бонифаций расстроится.

Охранник потрогал ручку двери, опять достал связку ключей, выбрал нужный и вставил его в скважину. Обернулся – и исчез в учительской.

И вот тут откуда-то нарисовалась наша Лидочка. Почему-то совсем непохожая на учителку. Она немного постояла у двери, прислушиваясь, а потом вдруг рванулась внутрь. Послышался какой-то вскрик, раздался шум и грохот. И все стихло – настала моя очередь. Я тоже ворвался в учительскую на помощь хрупкой Лидочке. И увидел картину.

Сначала мне показалось, что за столом завуча сидит какая-то незнакомая тетка. Но оказалось – совсем не тетка. Просто на круглой настольной лампе висели лохматые локоны. Парик! – догадался я. А возле стола лежал на полу лицом вниз лысоватенький мужичок, совсем не похожий на охранника. Руки его за спиной были схвачены наручниками. Рядом с его головой лежало что-то вроде дохлой мышки. Бывший охранник вздохнул и выплюнул изо рта второй такой же ус. Теперь валялись две дохлые мышки. И черные очки. И крутая бандана.

Лидочка стояла посреди всего этого безобразия с пистолетом в одной руке и с мобильником в другой. Она говорила:

– Докладывает лейтенант Андреева. Подозреваемый задержан с поличным. Высылайте наряд. Отлично. – Она взглянула на меня и весело подмигнула: – Наряд уже здесь.

И правда – в коридоре послышался топот многих ног. Первый топот был Алешкин – он влетел в учительскую и заорал:

– Спокойно! Всем оставаться на местах!

За ним ворвались еще трое – в камуфляже, в масках, с пистолетами. Они рывком поставили бывшего охранника на ноги. И тот возмущенно сказал:

– Требую прокурора! Требую адвоката! Это полный ментовский беспредел! Это не школа, а цирк!

– Все? – спросил вошедший офицер. – Чай, кофе, виски?

– Бумагу и авторучку! Я вашему министру напишу заяву! Что тут эта тетеха себе позволяет? Я охранник, как положено по инструкции, совершаю вечерний обход охраняемого объекта. На предмет нахождения посторонних лиц и невыключенных электроприборов. А тут какая-то тетеха наносит мне легкие телесные повреждения и заковывает в наручники. Беспредел!

Офицер, это было заметно, почувствовал некоторое смятение. Он взглянул на Лидочку, осмотрел комнату.

– Хорошо, разберемся. Отвезите задержанного в управление.

– Лучше сразу в прокуратуру, – обернулся в дверях охранник.

– А вам пора спать! – это офицер уже нам с Алешкой сказал. – Брысь отсюда!

Мы вышли в коридор и услышали:

– Вы, Андреева, не лейтенант, а в самом деле – тетеха! Задержание с поличным вы сорвали, поторопились, терпения не хватило, выдержки. А в нашем деле это главное. Объявляю вам замечание.

Я посмотрел на Алешку – он тоже был сильно расстроен.

– Теперь ее с Доски почета снимут. А такая красивая фотография.

– Папа заступится. – Хотя о сегодняшних делах нам лучше помалкивать. А то как бы маме за нас заступаться не пришлось.

В коридор вышла грустная Лидочка.

– Идите домой, ребята, – сказала она. – Школу я закрою.

– Давайте мы вас отвезем, – предложил Алешка. – Мы на колесах. А то уже поздно – вдруг на вас какой-нибудь маньяк нападет.

Насчет маньяка, это он просто так ляпнул – ему хотелось сделать Лидочке что-нибудь приятное.

– Спасибо, – сказала Лидочка. Заперла дверь, и мы спустились вниз.

Выключили свет и грустно уселись в машину.

– Дядя Федор, – сказал Алешка, – вот эта наша любимая учительница задержала опасного грабителя и нанесла ему всякие повреждения. Давайте ее домой отвезем. А то еще кто-нибудь ей подвернется.

– А то! – сказал дядя Федор. – Куда будем ехать?

– В управление, – сказала, вздохнув, Лидочка.

– Лех, – спросил я, – как ты этого «охранника» вычислил?

– Элементарно, Ватсон. Он курил на посту.

– Ну и что?

– А пепельницу на колено ставил. Привычка у него такая.

Лидочка с уважением глянула на него.

А я сказал:

– Может, мы вернемся и отопрем актовый зал? И выпустим декораторов с Бонифацием?

– Может, их еще и покормить? – буркнул Алешка.

– Сосисками, – добавил дядя Федор.

В один прекрасный день я что-то начал путаться во всех этих событиях. Как говорится, потерял путеводную нить. Но, как выяснилось, кончик ее Алешка крепко держал в своих руках. А точнее – в голове.

Когда я набрал и распечатал свои записки, он очень внимательно их прочитал. И я так же внимательно наблюдал за его реакцией. Она была всякой и разной. Он хмурился, хмыкал, задумывался и хихикал. А потом сказал, имитируя Бонифация:

– В целом, Дима, ты неплохо изложил события, но из-за недостатка информации много наврал и напутал. Самый удачный кусок – ты зря его убрал – гипноз холодильника. – Алешка с важностью перебрал листки. – Ну, про Зям-Зямыча ты правильно написал…

– Ни про какого Зям-Зямыча я ничего не писал.

– А… Это я так стал называть соседа Серегиных – Сим-Симыча.

Тут я понял – Алешка правильно его кличку переделал. Дело в том, что на нашей как бы даче, в нашем вагончике, в углу под потолком жил страшный и жадный паук, лохматый и прожорливый. Мама его все время боялась и все время гоняла веником. Но он всегда удирал и прятался. А Лешка хихикал:

– Мам, он тебя запомнил. И когда-нибудь подкрадется и укусит. Он такой кровоядный!

Паук все время чавкал мухами, и папа прозвал его Зям-Зямычем. В общем, Алешка не ошибся. Потому что этот Зям-Зямыч Пищухин, сосед Серегиных, был всеядный. Он был и важный чиновник, и большой жулик, и ловкий аферист. И все ему было мало. А чтобы побольше хапать, он сколотил большую команду, где у него были мастера на все руки. Группа из этих мастеров под его руководством каким-то образом оформила какие-то документы на алмазы, куда-то эти алмазы отправила, и они где-то исчезли. Затерялись в туманной дали.

Этих «оформителей» все-таки разоблачили и наказали, а Зям-Зямыч отделался тем, что нырнул в какую-то норку, а из нее тоже исчез. Затерялся, наверное, в заграничной дали.

Ну, у нас так часто бывает с жуликами высокого положения. Они все такие изворотливые.

Зям-Зямыч исчез и растворился, но паутина, которую он развесил, еще подрагивала. Скрывшись за границей, наш паук и оттуда продолжал ловить мух.

И почему-то вцепился в несчастную куклу. Ведь ясно, что все попытки разных людей были организованы одной рукой – точнее, мохнатой паучьей лапой.

Квартирный вор Шмагин, письмо от Карлсона, какой-то дурной парень с баллончиком, напавший на дядю Леву, Шкарлатина с Диакезой, похищение Маринки, «актер» Петрухин, которого задержала отважная Лидочка…

Кстати, о Лидочке. Увидев ее фотографию в Управлении полиции, Алешка сразу смекнул, что в нашей школе она появилась совсем не случайно. Было ясно, что за куклой Марианной внимательно наблюдал не только наш Алешка, но и следили те люди, которым это положено по работе. Они не сомневались, что еще кто-нибудь попробует пробраться в школу, чтобы спереть куклу. И поэтому пристроили к нам лейтенанта Андрееву, которая должна была схватить жулика на месте преступления. Что из этого получилось, вы уже знаете. А вот что получится, не знает еще никто. Кроме Алешки.

Ясно одно (даже Бонифаций об этом догадался по моим записям) – что в этой кукле находится что-то очень ценное или что-то очень нужное. И я спросил Алешку:

– Что же в ней такое есть?

Алешка снисходительно усмехнулся:

– Да ничего в ней нет. – Еще раз усмехнулся и добавил: – Кроме папиного диктофона. – И тут же шлепнул себя ладонью в лоб: – Дим, мы с тобой болтаем, а мне ведь надо еще записать на диктофон Любашину речь.

Текст у Алешки был – его написал Бонифаций. Что-то там про то, как получить весь мир и пару коньков в придачу. И мы помчались в родную школу.

Уже на подходе я почувствовал приближение праздника. В морозном воздухе стойко держался запах свежей хвои, а возле крыльца рассеялись по снегу мелкие еловые веточки – елку привезли!

Алешка поскакал в свой класс, а я поднялся в актовый зал. Здесь стоял веселый галдеж и царила суматоха. Посреди зала уже величественно возвышалась темно-зеленая красавица. Трудовик и завхоз, стоя на стремянках, обвешивали елку гирляндой и оборачивали ее настоящие шишки серебряной и золотой фольгой. В зале так оглушительно пахло хвоей, что даже немного щипало глаза.

На эстраде, на фоне задника, надежно завешенного старыми шторами, Бонифаций примерял костюм Деда Мороза. Костюм был ему так велик, что самого Бонифация почти не было видно. Две девочки-снежинки подкалывали ему полы шубы, а одна Снежная Баба примеривалась укоротить ножницами бороду, конец которой болтался ниже колен.

– Дима! – послышалось из глубины шубы. – Как ты меня находишь в этом амплуа?

– С трудом.

– А как ты думаешь, кто нас вчера здесь запер?

Я пожал плечами:

– Дед Мороз.

– Не сметь! – вдруг крикнул он Снежной Бабе, которая уже было защелкала ножницами. – Мы лучше в этот костюм кого-нибудь повыше ростом запихнем.

– Любашу, например, – подсказал я.

– Ей этот костюм маловат будет. – У Бонифация было прекрасное предпраздничное настроение. К тому же впереди ярко светились зимние каникулы, учителям тоже надо иногда отдыхать от нас. Так же, как и нам от них. – У Алексея все готово? Запись? Пульт?

– А то! – Запись готова почти, пультом он еще и не думал заняться.

– Это будет клево!

– Жаргон, Лексей Лексеич, – отомстил я.

– Иди отсюда, – сказал Бонифаций и принялся выбираться из костюма.

…За дверью Алешкиного класса я услышал какой-то неуверенный голос Любаши:

– Нет, Алексей, вот эта последняя фраза, она как-то в общий текст не ложится.

– Да, Любовь Сергеевна, никак не ложится. Но так велел Бонифаций! У него там еще какой-то сюрприз.

– Ну разве что, – вздохнула Любаша.

Алешка выскочил в коридор с диктофоном в руке и с ярким блеском в глазах. Опять что-то затеял.

– Лех, – сказал я, – Бонифаций про пульт волнуется.

– Что? – Алешка явно был не здесь. – Не брал я у него никакой пульт.

– Дистанционное управление для диктофона, – сказал я медленно и размеренно. Чтобы он врубился.

Это тоже Бонифаций придумал – чтобы управлять голосом Снежной королевы из-за кулис. Алешка обещал приспособить для этого старый пульт от нашего старого телевизора.

– Ой, Дим! Его еще найти надо. Он у меня где-то в столе.

Ну, значит, до следующего Нового года искать. Мама про Алешкин стол говорит: «У тебя там солдат с саблей потеряется». И два с винтовками, добавил бы я.

Алешка сунул диктофон в карман, и мы побежали домой. Ну и суета с этими праздниками. Да еще всякие контрольные и тесты под ногами толпятся…

Глава XII

Под березовой сосной

Пульт нашелся довольно быстро. Только почему-то не у Алешки в столе, а под его тахтой, в ящике с нашими старыми игрушками.

– И что ты там потерял? – ворчал Алешка, выковыривая пульт из детских завалов.

У Алешки много всяких качеств, которым я даже немного завидую (и горжусь, кстати), но два из них – особенные, далеко не каждому доступные. Алешка мгновенно находит общий язык со всякими животными (от пауков до крокодилов) и с любой техникой (от компьютера до экскаватора). Самая злобная и недоверчивая собака мгновенно решает, что у нее никогда в жизни не было такого прекрасного друга, которому она готова отдать свое сердце и порвать за него любые штаны.

А с техникой еще чище. Но не намного проще. Алешка смело берется за любой ремонт: «Фигня все это». И что интересно, после сборки прибора на столе остается кучка лишних деталей. И еще интереснее – все эти детали в самом деле лишние. Без них старый прибор не только начинает работать, но и работает еще лучше, чем в молодости. Как это удается Алешке, я не знаю. Правда, мама однажды сказала:

– Дело в том, что он с ними разговаривает по-человечески.

Вид у этого пульта был аховый. Цифры и символы на нем совершенно стерлись, клапан для батареек удерживала красная резинка. Я прислушался, когда Алешка положил его на стол и начал что-то бормотать. Мне представилось, будто старый опытный врач «колдует» над мнительным больным:

– Ну что, батенька мой, не так уж все и плохо. Новые батарейки вставим, эту панельку заменим, вот здесь чуть-чуть почистим, а эти хреновинки перепаяем задом наперед. И будете прыгать, как молоденький козлик.

Через полчаса Алешка провел генеральные испытания. Он положил диктофон на подоконник и отошел с пультом к двери. И нажал на нем кнопку. «Молоденький козлик» сработал – диктофон на подоконнике подпрыгнул и начал вещать железным голосом Любаши.

Я не особенно вслушивался во все эти «ледяные сердца и холодные души», но вдруг начало одной фразы меня насторожило: «Но главное сокровище скрыто в моем сердце…» – конца фразы я не услышал, потому что Алешка выключил диктофон.

– А дальше? – тупо спросил я.

– Узнаешь в свое время. В один прекрасный день.

И этот день настал. То, что это был не совсем обычный день, мы узнали в то же прекрасное утро: к нам пришел Шурик, бывший Диакеза.

Он вежливо поздоровался со мной, с нашей мамой, с Маринкой, которая уже на рассвете помогала маме печь новогодние пироги (мама месила тесто, Маринка щебетала весенним ручейком), и сказал Лешке:

– Пойдем в укромное место. У меня есть для тебя очень важная тайна.

Найти в нашей квартире укромное место (кроме туалета) довольно сложно. Поэтому наши заговорщики вышли на площадку, пошушукались и вернулись. Закрывая дверь, Алешка загадочно сказал:

– Так я и знал! И все приготовил. А ты, Шурик, настоящий молодец. Я тоже люблю быть честным.

Эти слова услышала выходящая из кухни Маринка и погладила Шурика по голове, оставив на ней следы муки. Хорошо, что не теста. Шурик зарделся и загордился. А Лешка сказал ему:

– Как только он появится, сразу мне позвони.

Шурик с готовностью кивнул, а я спросил:

– Кто появится? И где?

– Заокеанский лайнер. На горизонте.

Мне захотелось щелкнуть его в лоб.

Шурик пошел к двери. Алешка догнал его словами:

– И наблюдай за ним. Чтобы он сделал так, как надо ему и немного надо нам.

Моя рука сама собой опустилась перед этой загадочной тайной.

Вскоре запах пирогов распустился по всей квартире и достиг соседки, тети Зины. Она тут же пришла со своей чашкой пить чай. Она всегда приходила к нам пить чай со своей чашкой. Во-первых, эта чашка была большая и емкая, а во-вторых, на ней были нарисованы пучок каких-то цветков и цифра восемь.

Тетя Зина очень гордилась и хвалилась этой чашкой, потому что выиграла ее накануне 8 Марта. Она первой прислала в газету ответ на длинный кроссворд. Как ей это удалось, я не знаю – сам как-то видел, как она вписывала в клеточки вместо слова «скипетр» загадочное слово «скиптор». Наверное, в редакции над ее разгадками посмеялись и прислали кружку, чтобы тетя Зина не заплакала.

Еще с порога соседка стала рассказывать маме новости нашего двора. Которыми ее усердно снабжали бабульки у подъезда. Мы с Алешкой особенно к кухне не прислушивались, но кое-что уловили:

– Говорят, у вас девочка какая-то проживает? Дочка твоя, что ли?

– Бабушка моя, по маме.

Молчание: тетя Зина «переваривает».

– Говорят, Сережа от вас куда-то съехал?

Мамин вздох и «признание»:

– В Париж. На постоянное место жительства. Он там наследство получил.

Тетя Зина, наверное, злорадно улыбнулась и пропела:

– Я люблю Париж весной…

– Под березовой сосной, – ядовито подпел Алешка.

– А дядя Федор зачем-то на свою развалюху эту фиговинку «такси» присобачил. Лучше бы своих собак в питомник отдал.

Вот кого бы в собачий питомник я отдал – так это сплетницу тетю Зину. А вот дядя Федор меня заинтересовал:

– Леш, а что, дядя Федор патент получил на извоз?

Лешка на полсекунды замялся, а потом ответил:

– Ему наши друзья временное разрешение дали.

– Какие еще друзья?

– Из полиции.

И все – Лешка замкнулся.

Остаток дня прошел в хлопотах. В основном из-за тети Зины. Уходя, она ухитрилась в прихожей плюхнуться на Алешкин цилиндр. Алешка взвизгнул, тетя Зина подскочила: наверное, решила, что уселась не на шляпу, а на кошку.

– Подумаешь, – сказала она. – У меня этих шляп – все антресоли забиты. Одна даже со стеклянными вишенками есть. Выбирай, мне не жалко.

– А со стеклянным арбузом нету? – проворчал Алешка. Но тетя Зина, к счастью, не расслышала.

Общими усилиями мы цилиндр починили. Правда, он остался после починки немного кривобоким.

– Ничего, – успокоила Лешку мама, примеряя цилиндр перед зеркалом. – Здорово, залихватски получилось. Тебе очень пойдет.

Школа нас встретила приветливо. Такой она бывает два раза в году – первого сентября и перед Новым годом. Окна всех классов и кабинетов были украшены бумажными снежинками, снеговиками и полумесяцами. Теперь они не растают до весны. И до весны, до первой весенней зелени в актовом зале будет пахнуть увядшей хвоей, а на сиденьях будут время от времени покалывать въедливые сухие иголки. Напоминание о новогоднем празднике.

Занавес в актовом зале был плотно задернут и сиял своими звездами и еловыми лапами с разноцветными шарами на них. За ним еще бурлила незаконченная работа. Там Бонифаций отдавал последние указания и приказания:

– Вот этот стул – живо сюда! Нет, лучше – сюда! Впрочем, он здесь вообще не нужен!

На секунду раздвигался занавес, в щели появлялся стул и, немного покачавшись, грохался на пол. И тут же раздавался вопль Бонифация:

– Кто убрал стул? Живо его вот сюда!

Высовывалась чья-то рука, ухватывала стул, он исчезал… Впрочем, я не уверен, что навсегда.

Алешка в цилиндре и со сказочным плащом под мышкой (или подмышкой?) просочился за занавес.

– Алексей! – воскликнул Бонифаций. – Где Снежная королева?

– Щаз будет.

– Она заряжена?

– Еще как!

– Тащи ее сюда!

– А вы за моим цилиндром присмотрите.

– Обязательно. Положи его на стул.

Догадался Бонифаций! Но я вмешиваться не стал.

Алешка спрыгнул в зал. У него было хитрое выражение лица, будто он затеял такой спектакль, что мало никому не покажется.

– Дим, – сказал он, блестя глазами, – пойдем вместе в учительскую, будешь нас охранять.

– Кого это вас?

– Королеву и Сказочника.

В учительской, кроме Лидочки, никого не было. И я подумал, что ее уволили из полиции и теперь она будет преподавать физкультуру в нашей школе до самой пенсии.

Лидочка ни о чем нас не спросила, она достала откуда-то ключ и отперла директорский сейф. В глубине его что-то белоснежно сверкнуло. Это была Снежная королева во всем своем блеске. Странно, что ей оказана такая честь. То скромно пряталась в пыльном шкафу, а то теперь в сейфе директора. Впрочем, кажется, я начал понимать, в чем дело. Особенно после того, как Алешка перемигнулся с Лидочкой, чмокнул языком и сказал:

– Клевая приманка.

Лидочка бережно достала королеву и поставила ее на стол. Королева при этом безостановочно и бесцветно бормотала все подряд: «Хочу пи-пи, хочу спа, хочу ку, хочу гу…».

Алешка быстренько ее отключил и заменил болтливый механизм папиным диктофоном. Отошел к окну и нажал кнопку пульта. В тишине учительской отчетливо и зловеще прозвучало:

– Послушай, мальчик Кай…

Больше Алешка ни мальчику Каю, ни нам слушать не дал, выключил королеву и взял ее в охапку. А Лидочка накрыла ее цветным платком.

Мы пошли в актовый зал. Торжественно пошли: в центре Алешка с королевой, а по бокам охрана в виде меня и Лидочки.

А народ в школе уже веселился вовсю. На всех этажах, во всех коридорах звенели в динамиках песни из новогодних мультфильмов и суетились мелкие гномики, зайчики, снегурочки, снеговики, мишки, птички и принцессы. Больше всего было снежинок. Они порхали повсюду. Не только под ногами, мне даже казалось, что и над головой. Несмотря на эту метель, мы благополучно и без потерь добрались до актового зала. И тут из-за занавеса послышался истошный вопль Бонифация:

– Кто плюхнулся на цилиндр Сказочника?

– Вы сами и сели, Лексей Лексеич.

– Я?! Я не имею привычки сидеть на головных уборах! – Молчание, тишина. – Впрочем… Какая-то нелепость. – Приглушенные смешки. – И что же делать? Восстановлению не подлежит.

Я взглянул на Алешку – никакого огорчения на его лице не увидел.

Мы поднялись на сцену. Смущенный Бонифаций держал в руках какой-то сплющенный блин. Увидев Алешку, он живо спрятал его за спину.

Но надо знать Алешку. Он поставил Снежную королеву на столик, огляделся.

– А где мой прекрасный цилиндр? Никто не видел? Папа купил мне его в Англии. За пятьсот баксов.

– Так лгать! Так лгать! – вспыхнул Бонифаций. – Пятьсот долларов! За картон, крашенный тушью. Твоего папу явно обманули!

– Обойдемся без цилиндра, – сказала, выходя из-за кулис, Маринка в костюме Елочки. Она сняла со своей головы «верхушку», похожую на сияющую звезду или на снежинку, и нахлобучила ее на Алешку. – Отпад!

– Ладно, сойдет, – согласился Алешка. – Только если опять кто-нибудь на нее сядет – мало не покажется.

– Круто! – сказал повеселевший Бонифаций. – Давайте стремянку.

Стремянку пристроили вплотную к прекрасному заднику, Бонифаций взобрался на самый верх и поставил Снежную королеву как бы на ледяной выступ скалы. Получилось здорово. Даже лучше, чем если бы это была настоящая, живая Снежная королева. Она сияла в свете направленных на нее ламп, и казалось, что ей очень хочется поскорее заговорить и навести порядок в своем Ледяном царстве.

Тем временем зал заполнился. Стали собираться и рассаживаться родители, чтобы полюбоваться на своих детишек, порадоваться вместе с ними и вспомнить свое далекое детство. Родители тоже были все нарядные и красивые. Наша мама пришла с тетей Зиной. Тетя Зина все время на нее поглядывала с завистью, а потом не выдержала, что-то шепнула маме и пересела на другое место. Я даже ей немного посочувствовал – рядом с нашей мамой любая женщина немного проигрывала.

А Бонифаций метался по залу в поисках. Он искал кого-нибудь из родителей на роль Деда Мороза. Сам он от этой роли отказался. В этом громадном костюме он выглядел как Заяц из «Ну, погоди!».

Дед Мороз никак не находился. Попробовала было предложить свою кандидатуру тетя Зина, но Бонифаций почему-то ей вежливо отказал.

В самую критическую минуту от стены отделился чей-то одинокий папаша и подошел к расстроенному Бонифацию. Улыбнулся и что-то сказал. В ответ Бонифаций обрадованно потащил его за кулисы: нашел Деда Мороза.

Я во всех этих представлениях не участвовал, поэтому сел рядом с мамой и уставился на занавес.

Вскоре в зале погас свет и зазвучала тихая музыка. Занавес заколебался и разошелся в две разные стороны. Зрители приглушенно ахнули от восторга. Задник был великолепен. Особенно наша Снежная королева. Она гордо стояла на самой верхушке своих ледяных чертогов и величаво молчала.

Тут появился Дед Мороз в красной шубе и с посохом, увенчанным ледяной звездой. Он сказал все то, что обычно говорят Деды Морозы на новогодних представлениях, поздравил с наступающим праздником и пожелал учащимся успехов в учебе, учителям – больших успехов в работе, а родителям – доброго здоровья.

Все ему дружно похлопали. Мне тоже его выступление понравилось, только показалось, что он говорит с легким акцентом.

Вместо Деда Мороза возник наш Бонифаций и стал объявлять по очереди все постановки, которые подготовил к празднику каждый класс. Началось с первоклашек, которые водили хоровод под «В лесу родилась елочка» вокруг нашей Маринки.

– Здорово! – шепнула мне мама. – Она в самом деле похожа на маленькую елочку, которая из любопытства выбежала на край леса.

Ну и дальше все пошло своим чередом. То один класс появлялся со своим спектаклем, то другой. То Дед Мороз, то Бонифаций.

Пошла наконец и наша пьеса. С большим успехом. Когда вышел со своим текстом наш Сказочник, мама ахнула:

– Бог мой! Что за сосулька у него на голове?

– Маринка дала поносить.

– А что? Очень мило!

Ну и дальше все шло очень мило. И настала заключительная сцена. Бедный Кай сидел на полу и долбил таблицу умножения, а над ним вдруг строго заговорила Любашиным голосом Снежная королева:

– Послушай, мальчик Кай. Ты будешь счастлив в моем королевстве. Здесь всегда тихо и спокойно. Здесь нет ни слез печали, ни слез радости. Здесь нет ни друзей, ни врагов. Здесь только чистые хрустальные вечные льды и замерзшие звезды. Здесь вечно горят разноцветные огни северного сияния, безразличные ко всему. Здесь нет ни праздников, ни будней, здесь не ссорятся, не мирятся. Здесь всегда тихо и холодно. И этот прекрасный мир будет принадлежать тебе, как только ты выучишь таблицу умножения до девятью девять, чтобы уметь считать сосульки. Но главное сокровище скрыто в моем сердце. И тот, кому оно достанется, станет самым богатым человеком.

Не успела Снежная королева договорить эти странные слова, как на сцене появился Дед Мороз. Он подпрыгнул, взметнув полы шубы, схватил королеву и бросился к выходу.

Сначала все замерли. Но тут же вскочили и дружно заорали и завизжали. Кто от неожиданности, кто от восторга. А двое ребят из моего класса бросились вдогон. Однако Дед Мороз ловко сбросил шубу им под ноги. Они грохнулись на пол, а он исчез, как утренний туман. Вся школа вскочила, намереваясь ринуться в погоню.

– Сидеть! – вдруг встала в дверях Лидочка. – По местам! Представление продолжается.

О том, что было дальше, мы узнали позже, но я расскажу об этом сейчас.

Одинокий папаша (бывший Дед Мороз) вылетел из подъезда, возле которого его ожидало такси, за рулем которого сидел дядя Федор. Он резко взял с места, завернул за угол, притормозил. И в машину с двух сторон вскочили двое мужчин. И все вместе спокойно поехали в Управление полиции. К следователю Павлу Петровичу.

Глава XIII

Ледяная курица

Все, что случилось на праздники, подстроил Алешка. С помощью Шурика. Ну и немножко при участии официальных представителей полиции.

Шурик, как и обещал Алешке, перешел на нашу сторону. Наверное, ему не очень нравилась эта история с Маринкой, с ее куклой. Наверное, ему было одиноко без друзей. Кто знает? И он, как оказалось, поговорил со своим отцом, Грачевым, сообщником Сим-Симыча. Ведь бывает в жизни такое, что дети начинают воспитывать, вернее – перевоспитывать своих родителей.

И вот что из этого получилось.

В один прекрасный день в квартиру Грачевых позвонил представительный мужчина иностранного вида.

– Здравствуйте, – сказал он папе Грачеву. – Вам привет от Сим-Симыча.

Папа Грачев нахмурился и предложил мужчине не чашку кофе, а покурить на лестничной площадке. Один из замков их стальной двери защелкивался автоматически, и поэтому папа Грачев оставил дверь не совсем прикрытой. Чем и воспользовался Шурик. И услышал очень интересный разговор.

– Я есть доверенное лицо Семен Семеныча. Он очень недоволен тем, что дело с куклой никак не приходит к завершению.

– Меня это не касается, – решительно отрубил Грачев.

– Очень касается. Вы многим обязаны Сим-Симычу.

– Он мне обязан не менее. Мы в расчете.

– Послушайте, вы не понимаете, – торопливо заговорил представительный мужчина. – Ведь эта кукла – не просто богатство, это огромное состояние. Вы получите свою долю и на эти деньги поправите свой бизнес.

– Обойдусь! У меня сын растет!

– Тем более. Ему ведь сколько всего нужно для счастья.

– Для счастья, как оказалось, не так уж много нужно.

– Сто тысяч?

– Чистая совесть.

Представительный мужчина ошалел. Помолчал, а потом ляпнул:

– Ну и дурак!

– А в лоб хочешь?

– Не хочу. Дайте мне только наводку – где сейчас находится кукла.

– Не знаю. Гуд бай, май лав. – И Грачев (бывший Шкарлатина) захлопнул дверь.

Шурика в прихожей, конечно, уже не было – он успел отскочить и начал соображать, как получше выполнить Алешкино поручение с учетом новой информации.

Когда Шурик выскочил на двор, представительный мужчина задумчиво стоял у подъезда. Он был не только задумчив, но зол и озадачен.

И тут к нему подошел Мальчиш-Плохиш. И тихо сказал:

– Я все знаю.

Мужчина тупо уставился на него.

– И что ты знаешь? Таблицу умножения? «Ча, ща» пиши через «я»?

– Я знаю, где кукла.

– Что?! Какая кукла?

– Та самая, не сомневайтесь. Богатая.

– И где же она? – мужчина еще сомневался.

– Сто баксов!

– А ты прыткий мальчик. Так я тебе и поверил.

– Ну и не надо. – Шурик повернулся и стал набирать код на пульте. – Пусть ваш Сим-Симыч рыдает.

– Постой! Держи. – Он протянул Шурику деньги. – Где она?

– У нас в школе. В учительской.

– А где твоя школа? Далеко? Денег больше не дам. И как мне попасть в вашу учительскую? Охрана у вас есть?

– Полно!

– А ты не можешь куклу вынести? Еще пятьдесят баксов.

– Не! Она у нас в спектакле играет.

– Понятно… – Хотя совершенно было ясно, что ничего ему не понятно.

– А вы сами ее заберите, – дружелюбно подсказал Шурик.

– Это как? Она ж в учительской.

– Это так. У нас сегодня в школе праздничный новогодний концерт. Вам надо…

– Что? Стишок прочитать?

Шурик стал объяснять ему, как маленькому.

– Куклу принесут на сцену. Она там постоит, потом речь скажет. А потом начнутся подарки, песни, дискотека. Вы свою куклу – хвать! – на улицу и в такси.

– А в школу как мне войти?

– Элементарно. С толпой родителей. Сегодня всех будут пускать.

– Молодец! Беру такси и…

– Вон видите возле второго подъезда? Это такси. Вам подойдет – машина неприметная. И ждать вас будет, сколько надо.

– Дал бы я тебе еще деньжат, да жалко.

– Конечно, жалко, – усмехнулся Шурик. – Богатство хотите схавать, а полсотни вам жалко.

– Иди отсюда!

Шурик вошел в подъезд, постоял немного, выглянул. И подошел к дяде Федору.

– Договорились? – спросил у него дядя Федор.

– А то!

Свое пальто представительный жулик предусмотрительно оставил в машине. Пробрался в актовый зал и даже «записался» в Деда Мороза. Правда, когда Снежная королева сказала свою ключевую фразу про свое богатое сердце, он не сдержал алчности и схватил куклу на глазах у всех. И умчался на такси… прямо в полицию.

Там он, конечно, поднял шум, разорался, что он этого произвола и беспредела так не оставит, и заявил, что является гражданином США.

– Вот и хорошо, – согласился Павел Петрович, – сейчас оформим ваше задержание и передадим вас в руки американских властей.

– И там вас посадят на электрический стул, – сказал с улыбкой один из оперативников. – На полчасика.

– Лучше уж у нас посидеть годика три без всякого стула, – пошутил второй опер, тоже веселый.

Курьер от Зям-Зямыча сидел молча. Мало того, что он не мог теперь рассчитывать на свою долю богатств, которые сулила Снежная королева, так еще и придется отбывать заслуженное наказание.

– Что ж, – сказал следователь Павел Петрович, – посмотрим, что там у нее на сердце. – И он взял в руки красивую, но несколько помятую куклу. – Петровну позови, – сказал он веселому оперу.

Пришла Петровна, молоденькая девушка-эксперт в круглых очках и в кудряшках на голове, со спецчемоданчиком.

– Вскрывай, Нина Петровна.

Девушка достала из чемоданчика узкий скальпель и ловко вспорола шов на спине королевы. И стала осторожно вынимать ее внутренности: папин диктофон, пищущий механизм и маленький прозрачный пакетик. В пакетике была горсточка мелких камешков. Петровна опять нырнула в чемоданчик, достала из него плоскую тарелочку вроде блюдечка и высыпала на него камешки, стала перебирать их пинцетом, разглядывать в лупу.

– Ну что? – спросил следователь.

– Мелкий гравий.

– Как! – посланец Зям-Зямыча вскочил со стула, но его тут же усадили на место. – Какой еще гравий? А где алмазы?

– Откуда мне знать? – Павел Петрович пожал плечами. – Значит, признаете, что совершили кражу… пожалуй, даже ограбление с целью завладеть драгоценными камнями, принадлежащими Алмазному фонду России?

– Не понимаю. Не знаю. Не буду отвечать.

– Ну и не надо, – легко согласился следователь. – Завтра наш сотрудник доставит из Берлина гражданина Пищухина по кличке Сим-Симыч. Тот уже дал согласие сотрудничать со следствием и первым из своих сообщников назвал вас.

Посланец опять было вскочил, опять плюхнулся и застонал:

– Он все врет! Я ничего не знал! Он просил привезти из Москвы забытую в спешке куклу его любимой внучки!

Следователь остановил его:

– Это все вы скажете на очной ставке. По делу о хищении алмазов вы пойдете как активный соучастник. Уведите его.

Эксперт Петровна высыпала камешки в корзину для бумаг, вставила в Снежную королеву ее законную пищалку, и кукла благодарно отозвалась:

– Хочу писать.

– Королевы не писают, – сказал веселый опер.

Ну вот, кажется, все и прояснилось. События пронеслись и завершились в один прекрасный день.

Этот мохнатый паук Зям-Зямыч знал, что у него в квартире будут делать обыск. Оставить украденные алмазы у кого-нибудь из своих соучастников (друзей-то у него не было) он, конечно, опасался – вдруг и до них дотянется рука Закона. Да и народ-то очень ненадежный. Вот он и придумал использовать для хранения драгоценных камней квартиру Серегиных.

А что? Обычная семья из честных людей, вселились они в этот дом недавно – значит, переезжать в скором времени не будут. Вот он и подарил Маринке куклу с алмазами внутри. Кстати, она потому и заикалась, что мешочек с камешками ей немного мешал. Куклу выбрал самую красивую, чтобы Маринка не вздумала с ней расставаться, да еще и наказал строго беречь, чтобы она принесла Маринке счастье.

Он как думал? Думал: пересижу опасное время за границей, а когда все утихнет, поручу своим ребятам забрать куклу и вернуть алмазы. И тогда в один прекрасный день начнется распрекрасная жизнь.

Может, так и получилось бы, если бы не вмешался маленький шустрый пацан. Он первым сообразил, что Снежная королева – кукла не простая и охота за ней не случайная. Правда, Бонифаций тоже как-то обронил свое слово про драгоценности, но сказал это, скорее всего, в шутку.

Да, все это хорошо, но где же алмазы?

Сотрудник, который должен был вернуть в Россию удравшего Зям-Зямыча, вы, конечно, догадались, – это наш папа. И, конечно, догадывались, что его коллеги держали, как говорится, руку на пульсе этого дела. Но действовали очень осторожно, чтобы не спугнуть тех, кто покушался на сердце Снежной королевы.

Кстати, эта несчастная кукла так и не вернулась к Маринке. Она заняла свое место в Музее полиции, как один из интересных экспонатов.

Но Маринка не пострадала. У нее есть точно такая же кукла – новенькая и без всяких булыжников в животе. Ей подарил ее Шурик, который купил Снежную королеву за сто баксов, которые он честно заработал.

И вот еще одна новость. Узнать, где находится Зям-Зямыч, помог… кто бы вы думали? Правильно – папаша Грачев. Когда-то Зям-Зямыч помог ему организовать свой бизнес, а потом стал требовать от него участия во всяких махинациях. Грачеву это стало противно, да тут еще и Шурик на него насел.

Папа вернулся из Берлина веселый и довольный. Привез всякие сувениры, а заодно и Зям-Зямыча. Сувениры отдал нам, а Зям-Зямыча – полиции. И сразу же спросил Алешку:

– Куда алмазы дел? На велосипед сменял?

– На фиг мне велосипед зимой? Сноуборд купил. И жвачку.

– Но что-нибудь осталось?

– Немножко.

– И где они?

– Я их курице скормил. Дохлой.

– А курицу Мурзик с Шариком поделили?

Так вот они посмеивались, а потом папа вызвал всяких необходимых людей, и мы пошли к дяде Федору.

Народу набилось – целая куча. Из полиции, из банка, из Алмазного фонда. Серегины тоже пришли, все трое. Папа назначил их понятыми и сказал:

– Ну, где наша дохлая курица?

– Где живут дохлые курицы, не знаешь? – удивился Алешка. – В холодильнике.

Но вот тут произошла заминка. Холодильник у дяди Федора очень старенький. Еще с замочком и ключиком. Наверное, такие холодильники выпускали, чтобы соседи не воровали друг у друга дохлых кур. И вот с этим замочком случился грех – заклинился он. Дядя Федор вертел ключик справа налево, слева направо, то вдвигал его, то выдвигал – вот фиг-то!

И тут Алешка вспомнил про гипноз.

Позвали Мурзика и Шарика. Они пришли, немного стесняясь такой большой толпы. Дядя Федор спросил их:

– А где сосиски?

Шарик и Мурзик уселись рядышком, замерли и уставились на дверцу холодильника. Тишина настала. А кое-кто из присутствующих тихонько хмыкал в кулак.

Так прошло минут десять без пять. И если мы все начали переминаться с ноги на ногу, то «родственники» дяди Федора сидели как каменные.

И вдруг раздался легкий щелчок, дверца холодильника растворилась. Шарик, как обычно, вспрыгнул на полку, сбросил сосиску Мурзику и взял вторую себе. И они спокойно ушли в комнату. А дверца холодильника вдруг мягко пошла назад, на закрытие. Хорошо, Алешка не растерялся и успел подставить ногу. Кстати, этого почти никто не заметил. Все находились под впечатлением гипноза холодильника.

Алешка достал из морозильника курицу и уронил ее на пол. Она брякнулась, как увесистый булыжник.

– Надо ее положить в воду, – сказала мама. – Сварить и отдать этим умницам.

Курицу стали отогревать, а дядя Федор заодно поставил чайник. Все присутствующие расселись, где только смогли. Генерал из МВД с удовольствием уселся на подоконник – видно, давно так не сиживал.

Наконец, напились чаю и отогрели ледяную курицу. Алешка вскрыл ее брюхо и бросил на стол пакетик с камешками.

– Во, – сказал он, – камни из почек.

На мой взгляд, эти самые алмазы нисколько не отличались от тех, которые хранились у Алешки в столе как «кусочек дороги». Конечно, я знал, что они пойдут в огранку, их отшлифуют ювелиры и эти горошины и фасолинки станут сверкающими и бесценными бриллиантами. Но все равно было скучно.

Но не нам, конечно. Тут у взрослых началась суетня с возгласами восторга и деловыми замечаниями. Камешки взвесили, опечатали в металлический контейнер, написали всякие протоколы и увезли алмазы в броневике под охраной с автоматами.

Остались только мы и Серегины. Мама стала варить «родственникам» вечномороженую курицу.

– А ведь я хотела свою Марианну, – вдруг сказала Маринка, – послать своей подруге в город Омск.

– Подумаешь, – сказал Алешка. – Мы бы их и в Омске нашли. А Омск это где? В Америке?

– А то! – сказал дядя Федор.

Этими словами и завершились мои записки. Я вручил их Бонифацию, а он послал их не на конкурс, а в книжное издательство…