Читать онлайн Парадокс Ромео бесплатно

Глава первая

Вот такая жизнь

Папа обещал Всеволоду: «Закончишь класс – возьму тебя с собой в экспедицию. Весной. Надеюсь, с оценками у тебя все будет хорошо. Камбоджа и Вьетнам. Исследование естественных мест обитания животных. Сбор информации о сохранившейся первозданной флоре и фауне. Праздник поворота рек. Песни гиббонов».

Говорил он это, сидя у себя в кабинете. В огромном полутемном кабинете, где на столе горела старомодная лампа под стеклянным зеленым абажуром. Солидно тикали напольные часы. Их усики были опущены вниз: двадцать минут восьмого. Часы осуждали все, что говорилось. Они любили тишину. Из звуков принимали щелканье клавиш ноутбука. И еле слышный звонок сотового телефона. Ничего более. А тут вдруг разговоры.

– При одном условии, – категорично произнес папа. – Хорошая учеба. И никаких проблем в школе.

– Папа, – тяжело вздохнул Всеволод. – Как будто ты меня не знаешь.

– Очень хорошо знаю, поэтому и говорю!

Отец смотрел мимо Всеволода. Смотрел в себя. И говорил не с ним. Сам с собой. Всеволод даже не был уверен, что отец знает: школа начинается осенью. И в каком сын классе, он тоже не помнит. Высокий, крепкий, с седой густой шевелюрой, с холодным, словно застывшим лицом. Он редко улыбался, смеялся и того реже. С чего вдруг ему пришла в голову идея взять Всеволода с собой? Наверняка мать настояла. Она считает, что отец уделяет сыну мало внимания. Разве от этого предложения его стало больше?

– Папа! Это исключено! Какие у меня могут быть проблемы?

Всеволод пытался говорить спокойно. Но само слово «Камбоджа», от которого веяло чем-то далеким, жарким и влажным, заставляло волноваться. Индокитай. Гиббоны… Река Меконг.

В кухне звякнули тарелки.

– Стасик! Оставь ребенка в покое! – крикнула мама. – У него никогда не было проблем.

– Вот видишь, – картинно повел рукой Всеволод. – Лучше давай сыграем партию перед тем, как я уйду.

– Перед тем как уйти, пообедай. Мать жалуется, ты худой, плохо ешь.

Отец повернулся к компьютеру. Для него разговор был закончен. Но осталось что-то незавершенное. Не хватало финального аккорда. Чувствуя эту неправильность, Всеволод прошел к журнальному столику, где на стеклянной подставке стояли готовые к бою шахматы.

– Папа! Я не худой, а стройный. И мы все-таки сыграем партию. Я успею пообедать.

– Стасик! Не спорь! – снова донеслось из кухни.

Папа заскрипел креслом.

– Нравится обыгрывать отца? – посмотрел он на Всеволода поверх очков.

– Что поделать, если я одарен?

– А ты мать больше слушай. Она тебе напоет. – Папа, кряхтя, отошел от стола. – Расставляй.

В этот раз у отца опять не получилось выиграть. И он бы, наверное, расстроился – профессор, а мальчишка его каждый раз обставляет. Но что поделать, если Всеволод и правда был очень талантливым мальчиком. Видимо, место в экспедиции ему все-таки придется выхлопотать. Стажера. Или разнорабочего. Нет, на разнорабочего Всеволод не согласится. Значит, поедет стажером. Будет вести дневник наблюдений. С его-то дотошностью…

Через несколько дней стало понятно, что разговор о неприятностях состоялся не зря. Всеволод вошел в квартиру, хлопнув дверью.

– У тебя неприятности? – крикнул из кабинета отец.

– Нет у меня никаких неприятностей, – резко ответил Всеволод, застывая перед зеркалом в прихожей.

Высок. Худ. Длинные светлые волосы прикрывает армейская зеленая кепи с высоким мягким околышем. Темные глаза. Тонкие длинные нервные пальцы. Сейчас они барабанили по тумбочке, заставляя брошенные на нее ключи подпрыгивать.

– С чего бы им у меня быть? – прошептал он, зажмуриваясь.

– Ты уверен, что все хорошо? – переспросил отец. Сегодня он проявлял удивительную въедливость, как будто был готов к тому, что его предсказания сбудутся.

Всеволод глянул в сторону кухни. На пороге застыла мать. Невысокая полнеющая женщина. Она прижимала к груди полотенце, лицо – испуганно.

– Да все у меня нормально! – крикнул Всеволод, проходя в свою комнату. Здесь его встретил распахнутый зев синтезатора. Он нервно включил его, не сразу попав по клавише, нажал басовитое «до» и отправился к отцу.

– Папа, у меня неприятности, – сообщил он, появляясь в кабинете.

«Тик-так, тик-так!» – сказали часы, заставляя снять кепи.

– Это я уже понял, – отец медленно отложил лист бумаги. – Рассказывай.

– Не знаю, почему им это не понравилось. Я разыграл самую удачную партию. Она принесла бы наименьшие потери!

– Ты оправдываешься, еще ничего не сказав, – сухо заметил отец.

Всеволод оскорбленно вскинул подбородок.

– Обыкновенный гамбит! Отдать малое, чтобы выиграть большее.

– Весь во внимании!

– Я предупреждал, что делать этого не надо. Что по всем подсчетам…

– Ты не о том сейчас.

Всеволод окинул взглядом кабинет. Глазу не за что было зацепиться. Все знакомо. Все на своих местах. И все как будто серое, однотонное.

– Пропала одна очень ценная вещь. Пропала случайно. Ее можно найти. Но на это нужно время. А хватились ее сейчас.

– Какая вещь?

– Ценная. Из кабинета.

– А поподробней?

– Телескоп. Из кабинета физики.

– Ты принимал участие в краже?

– Его не украли! Его взяли на время. А потом он пропал. Стали искать. И Лелик…

– Белов?

Всеволод коротко кивнул, представив бледное узкое лицо, длинные, по плечи, волосы, очки, блеклые глаза, растерянную улыбку.

– В этом деле замешаны несколько человек, – вновь заговорил Всеволод. – У Лелика сдали нервы. Он решил, что если расскажет все сам, то его не так сильно накажут. К тому же выяснилось, он страдает патологическим чувством правды. Я опередил его. Теперь завуч знает, что взял телескоп Белов.

– Зачем ты это сделал?

– Чтобы ему не поверили, когда он придет рассказывать, как было на самом деле, начнет перечислять остальных и назовет всю цепочку. Чтобы у меня было время все исправить. И чтобы он не считал себя лучшим.

– Но он твой друг.

– Это было единственное верное решение. Лелик не захотел ждать.

– Какой ужас, – схватилась за голову мать – никто не заметил, когда она вошла в кабинет и застыла в дверях. – Лодя, что ты наделал?

– Мама! Я не знал, что ты подслушиваешь, – холодно произнес Всеволод.

– Все, что ты говоришь, ужасно. – Делая вид, что ничего больше слышать не хочет, мать побрела через гостиную.

– Я минимизировал потери!

– Настоящий друг сам бы… – подала голос из коридора мать.

– Какое может быть сравнение между мной и Леликом? – Всеволод повернулся к пустому дверному проему. Мать тут же появилась в нем.

– Самое обыкновенное!

Всеволод скривился:

– Мама, ты же понимаешь, что я не попадаю под стандарты!

– О боже! У меня болит голова! – заломила руки мама, снова уходя в коридор.

– Я спешу на занятия! – отрезал Всеволод.

– Мне нужно лекарство, – крикнула мать.

– В аптеку я зайду после музыкальной школы! – Всеволод посмотрел на отца. – Ты понимаешь, что я был прав?

Отец тяжело смотрел на сына. Бесстрастное лицо, холодные глаза, легкая улыбка… И ему становилось не по себе.

– Но это ведь еще не все? – тихо произнес отец. – Что ты хотел у меня спросить?

– Да, конечно!

Всеволод рубанул ладонью воздух и прошел по комнате. Здесь стояло много знакомых вещей. Еще было довольно светло, чтобы рассмотреть. Книжные шкафы темного дерева с тяжелыми застекленными дверцами. Низкие диваны черной кожи, журнальный столик со стеклянной столешницей. Большой кабинетный стол, старинный, с зеленым сукном. Предметы на нем стояли как будто в правильном шахматном порядке. Все в этой комнате было правильно.

– Да! Я хотел спросить, – повторил Всеволод. – Этот случай ведь не будет считаться происшествием?

– А ты сам это происшествием не считаешь?

– Нет, конечно! Это недоразумение. И оно скоро разрешится.

– Думаю, это она и есть.

– Кто?

– Проблема. Теперь я не смогу тебя взять в экспедицию.

Всеволод быстрее зашагал по комнате. Тронул тяжелое пресс-папье на журнальном столике.

– Но ведь все сделано правильно.

– Давай закончим этот разговор.

Всеволод постоял, глядя на фарфорового лося с тяжелыми лопастыми рогами.

– Знаешь, папа, о чем я подумал? – Он все смотрел и смотрел на лося. За столько лет статуэтка словно приросла к своему месту. Она была символом его, знаком постоянства. Вместе с часами. – У Горького прочитал. Раньше говорили: «Это мое дело». И делали его. В самом слове «дело» заключается решение. А сейчас говорят: «Это моя проблема». А что делать с проблемой? С ней живут. То, что произошло, это не проблема. Это дело. Его всего лишь надо решить.

– Был уговор, – напомнил отец.

Всеволод расстался взглядом с лосем. Странно, что его не поддержали.

– Лодя! – не уходила из коридора мать. – Ведь ты обманул. И Лелик – твой друг.

– Не надо, мама!

Он прошел мимо матери в свою комнату. Ему надо было подготовиться к музыкальной школе. И в первую очередь собраться с мыслями.

Всеволод был поздним ребенком в семействе профессора Бортко. Поздним, а потому страстно любимым, как довольно пожилым папой, так и еще молодой мамой. Родился он болезненным, и с самого начала его стали возить по пансионатам и санаториям под бдительным присмотром мамы. До школы он воспитывался дома. Мама, в прошлом блестящий аккомпаниатор, все бросила, чтобы заниматься сыном. Однажды она заметила, что мальчик с любопытством поглядывает на пианино, тянется, чтобы достать до клавиш. К Лоде была приглашена учительница. Первую любовно сшитую дома тетрадь музыкальных сочинений сына маме удалось показать музыкальной знаменитости Сергею Банееву. Тот похвалил юное дарование и благословил на дальнейшую учебу. Еще не научившись складывать и читать, Лодя был определен в музыкальную школу. Там же со своим педагогом он стал играть в шахматы, и очень скоро выяснилось, что к этой игре у него тоже талант. Одним словом, к восьмому классу, то есть к пятнадцати годам, Лодя был весьма захваленным мальчиком, нежно любимым всеми учителями за четкость и точность. А с одноклассниками…

Повезло – у них собрался хороший класс. Так бывает. С самого начала к ним не попали явные сорвиголовы и горлодеры, не выросли из этих ушастых мальчиков и курносых девочек циники и подлецы. Может, потому что первой учительницей у них была молодая практикантка, а может, еще почему. Но в классе они жили дружно.

Мама положила много сил на то, чтобы к Лоде в гимназии относились достойно, все-таки он выигрывал почти все олимпиады и шахматные турниры. Еще были концерты. Сольные концерты, которые обязательно проходили перед всеми праздниками. Все шло своим чередом, и вдруг этот случай…

Всеволод постучал пальцами по столу. Очень все неудачно складывается. Он уже видел себя на берегу реки Меконг. И даже сказал об этом Лелику. Выходит, что поторопился.

Телескоп нужен был для наблюдения за звездой Шедар из альфа Кассиопеи. Она появлялась в десять вечера, к одиннадцати достаточно высоко поднималась над горизонтом, чтобы можно было начать наблюдение. И фотографировать. Если поставить фотоаппарат на сильную выдержку, сделать несколько кадров, а потом наложить их друг на друга, то получался приличный снимок. Покупать для этого телескоп казалось бессмысленным. Его можно было взять на время. Где? Конечно, в гимназии, в кабинете физики. Он там давно пылился. Просить? Уйдет много времени. Брать без спроса?

Всеволод всего лишь обмолвился о своем желании наблюдать вечером звезды, остальное случилось само собой.

Телескоп взяла Нина, вручила Свете, та принесла Лелику, чтобы он передал Всеволоду.

Зазвонил телефон. Всеволод подхватил нотную папку.

– Лодя! – позвала мама. – Это тебя!

– Я ушел.

Гулкая лестничная площадка старого сталинского дома. Наверху разгулявшийся сквозняк хлопает не закрепленной форточкой.

Поздняя осень несла с собой хмарь и холод. Всеволод натянул перчатки – стоило беречь руки. Музыкальную школу он закончил в шестом классе и теперь второй год брал дополнительные занятия по фортепиано у Кадима Алиевича. Музыка не прощает перерывов. Тем более если он хочет поступить в училище.

Облака на небе застыли размазанными кляксами. Хлопнуло на верхних этажах окно. Эхо пробежалось по П-образному двору, стукнулось лбом о ржавые качели. Тонкий звук, у всех людей вызывающий только раздражение, заинтересовал Всеволода. Он потянул его к себе, прислушался и вдруг почувствовал, как из него начинает плестись мелодия. Через секунду Всеволоду было уже все равно, кто и что про него говорит.

– Расскажи, пожалуйста, что все это значит?

В прихожей напротив двери стояла большая белая коробка, некрасиво перетянутая светло-бежевым скотчем. На подзеркальнике под ключами два конверта.

– Что это?

Отец говорил негромко, но в его голосе было слишком много всего, чтобы просто так пройти мимо и скрыться в комнате.

– Вероятно, что-то ценное, – произнес Всеволод, глядя в сторону. В дверном проеме кухни тут же появилась мама, и вновь пришлось посмотреть на отца.

– Вероятно? – Брови отца от удивления поползли на лоб. – Это в математике – вероятно. А здесь все точно. Приходил твой друг Белов, принес телескоп. Новый! Потом прибегали девочки, принесли деньги, чтобы ты купил телескоп. Уже другой. Еще один, видимо. Я могу сказать, что у тебя очень хорошие друзья. Чего нельзя сказать о тебе. Куда ты дел телескоп из гимназии?

Всеволод смотрел на коробку, пытаясь представить, когда Лелик все успел. Кажется, сегодня у него занятия в клубе. Значит, не пошел. Где, интересно, взял деньги на покупку и когда сходил в магазин? Это же тысяч десять-пятнадцать. С его-то вечными финансовыми проблемами!

– Всеволод! – кипятился папа. – Я жду ответа.

– Телескоп у меня отобрали, – холодно ответил Всеволод.

– О боже! – всплеснула руками мама. – Лодя! Тебя били?

– Как у такого здорового лба могли что-то отобрать? – вскричал папа.

Отвечать не хотелось. Слишком все было нелепо.

– Женщина из соседнего подъезда. Она решила, что я подсматриваю в чужие окна.

– Лодя! Какой ужас! – не забывала вставлять реплики мама.

– Мама! Ни за кем я не подсматривал!

– А почему ты не смог это объяснить? – спросил папа.

Всеволод молчал. У взрослых свои представления о прекрасном, и спорить с ними не имеет смысла.

– Где сейчас телескоп из школы? – Папа понял, что ответа на предыдущий вопрос не дождется.

– В полиции, вероятно, – пожал плечами Всеволод.

Ему не терпелось пройти в комнату. Звук хлопнувшего окна, застрявшего в качелях, волновал его. Он пытался проиграть его на занятиях, но пока ему что-то мешало до конца расслышать придуманное.

– Боже мой! Полиция! – волновалась мама.

– Соседка говорила, что отнесет туда. Чтобы вы забрали. Может, и не отнесла. Я никак не могу с ней встретиться. – Всеволод посмотрел на отца. – Кажется, она уехала.

– Так!.. – решительно пошла по коридору мама.

– Не мешай! – остановил ее отец. – Что ты намерен делать?

– Надо дождаться, когда она вернется, – Всеволод снял перчатки и бросил их поверх конвертов – для него это все уже было неважно, – и отнести телескоп обратно в гимназию.

– А в школе его уже ищут?

– Да, и если бы не Лелик, на наш класс даже не подумали бы!

Скорее в комнату! Почему этот разговор ни о чем такой долгий?

– Что же, разбирайся тогда с тем, что тебе принесли, – вздохнул отец. – Я так понимаю, Белов купил за тебя телескоп, а девочки принесли деньги еще на два телескопа. Видимо, друзья не знают, куда ты дел школьный телескоп. Наверное, они считают, что ты его просто потерял.

– У нас была договоренность. И Лелик ее нарушил.

Всеволод смотрел на дверь своей комнаты. С чего вдруг весь этот шум?

– Может, сходить в полицию и объясниться? – суетилась мать.

– Он все сделает сам, – отрезал отец.

– Лодя, – взмолилась мама. – Ну, как же так?

– Мама! Ничего не произошло.

Наконец-то он попал в свою комнату и закрыл дверь. Но мелодия ушла от него. Он смотрел на белые клавиши электронного пианино и чувствовал, что ничего не сможет сыграть. Звук умер. Он остался в виде зрительной картинки: двор, окно, качели. Но самого звука, похожего на тщательно ограненный хрусталик, не было.

Всеволод поймал себя на том, что думает о телескопе. Он сам мог взять у отца деньги и купить его. Не такая уж это и запредельная сумма. Телескоп можно было вообще не брать. Звезду еще можно было бы наблюдать неделю. Вот только погода… Надо было торопиться, и решение пришло неожиданно. И если бы не странная соседка, налетевшая на него, начавшая кричать… Но телескоп вернется. Торопиться некуда. Ничего особенного не произошло.

Утром стало понятно: произошло. И даже много что произошло. Как будто само белое здание гимназии все узнало и теперь демонстративно отворачивалось от него – входную дверь слегка перекосило, и она не сразу открылась.

Первым, кого он встретил в раздевалке, был Лелик.

– Зачем ты принес мне телескоп? – подступил к нему Всеволод. – Мог бы сразу нести его в гимназию.

Лелик тонок и высок. У него такие же, как у Всеволода, длинные светлые волосы. Позолоченная оправа очков делает его лицо строгим.

– Кто брал, тот пускай и возвращает. – От волнения у Лелика бегают глаза. Он старательно смотрит мимо, но все равно мажет растерянным взглядом по лицу приятеля.

– Если исходить из твоей логики, то ты должен был отдать телескоп Сергею, он Свете, и уже Нина принесла бы его в кабинет. Нина! Все подумают на нее. А так как она одна не ходит, только вместе со Светой, то на них обеих.

Лелик резко приблизился, так что Всеволоду пришлось сдержаться, чтобы не отойти.

– Ты трус! Еще и сволочь! И не приплетай сюда Свету с Ниной! И вообще – катись в свою Камбоджу! Гиббон!

Он оттолкнул Всеволода и пошел прочь.

– Лелик!

Белов уходил.

– Алексей!

– Мне не о чем с тобой больше говорить, кхмер!

– Ой, что будет?

Нина подошла незаметно, потянулась, чтобы взять Всеволода за локоть. Но он резко опустил руку в карман.

– Держите свои деньги! – протянул он конверты. – Я сам решу этот вопрос! Не надо лезть не в свое дело!

Нина попятилась, глядя на высокого одноклассника снизу вверх. В глаза. Лоб прикрывают кудряшки челки. А у него… у него волосы прямые. Как у черных фигур. Это у белых – волнистые.

– Телескоп не у тебя? – пытала Нина.

– Это не важно!

Он сунул конверты в Нинин кулачок.

– Спасибо, что приходили. Но помощь никому не нужна.

– А Лелик? За что ты его? И при чем здесь Камбоджа?

Ах, как Нине хотелось пробиться сквозь эти холодные глаза, достучаться до этого рационального мозга, разворошить его палкой, чтобы найти обыкновенную человеческую эмоцию. Но Всеволод смотрел мимо, и что у него там внутри было, что пряталось за этим упрямым лбом – так и оставалось непонятным.

– У нас, кажется, сейчас литература.

Он поправил на плече сумку, убрал кепи и вышел из раздевалки.

– Только не наделай глупостей! – налетела на него Света и помчалась дальше по коридору.

Странно, но это событие его взволновало. Приходилось сильно задирать подбородок, подбадривая самого себя, иначе все эти разговоры начинали сбивать его с толку. А у него высшая цель. У него есть музыка, есть шахматы. Остальное – суета, жизненный мусор. И эта история с телескопом… Все очень некстати.

Класс возмущенно гудел. Уже ни для кого не было секрета в том, что произошло, а поэтому обсуждение шло в полный голос.

– Ты неправ, – шипела Света. – Пойди и извинись.

– Твой гамбит не работает, – усмехнулся Мишка, щелчком закрывая учебник и тут же большим пальцем другой руки возвращая обложку обратно.

– Работает, когда к нему не примешивают эмоции, – Всеволод простучал по парте первые такты марша.

Лелик хмыкнул, но голову не повернул.

Всеволод положил руки перед собой. Да, с Камбоджей он поторопился. Зря сказал.

Длинные тонкие пальцы невольно шевелились. Он слушал музыку класса, и ему хотелось все это немедленно переложить на ноты. А еще он пытался расставить класс по шахматной доске. Лелик будет прямолинейной турой. Нина со Светой – легкомысленными конями. Мишка станет резвым офицером. Остальные сойдут за пешек, бессмысленные, разменные фигуры. Себя он видел гроссмейстером, поэтому на доску не выдвигал. Первой пойдет вперед королевская пешка, чтобы открыть дорогу ферзю. Решительный и категоричный – это, конечно, отец. Королем, как это ни странно, станет мать. Ее полнота и малоподвижность очень соответствуют этой неповоротливой фигуре, от которой все зависит.

– Бортко! – вывел Всеволода из задумчивости голос учителя литературы. – Кажется, ты сейчас не с Пушкиным.

– Нет, – легко согласился Всеволод.

– Почему? Чем он тебе не угодил?

– Пушкин любил играть в карты, а я предпочитаю шахматы.

Ответ противника, и вторым ходом надо выводить коня.

– Сева, не заиграйся! Вспомни, что стало с Германом.

– Он положился на случай. Чистая игра – это точный расчет.

Класс наконец-то притих, прислушиваясь.

– Никакой расчет не может быть точным, – негромко возразил учитель. – Потому что человек не знает все наверняка. Неизменно есть что-то, что ему незнакомо. Ты помнишь историю Ромео и Джульетты?

Дальше выводим пешку, чтобы защитить коня и освободить место для слона.

– Вы хотите сказать, что Ромео поторопился?

– Нет, Ромео все правильно рассчитал – без Джульетты он бы не мог жить. С одним упущением. Даже если ты видишь тело в склепе, не факт, что человек мертв. А Джульетта не была мертва. Он этого не мог знать, поэтому умер. Если бы знал, не умер бы.

Всеволод отвел взгляд, мысленно представляя шахматную доску. Теперь хорошо бы разыграть партию слона, но он куда-то делся. Само поле стало вести себя странно. Его как будто встряхнули, и теперь не разобрать, где какие фигуры.

– Я учту это.

Всеволод сел, откинувшись на спинку стула. Класс смотрел напряженно, ждал. Но ему нечего было сказать. Во всей этой истории он не видел и капли своей вины. Почему ему должно быть кого-то жалко?

– Что ты собираешься делать? – насела на него на перемене неугомонная Нина.

В очках, с хвостиками, она была похожа на трудолюбивую пчелку. А еще румянец, словно она только что долго и с удовольствием занималась спортом. Этот румянец волновал. Было в нем что-то неправильное. Какой может быть румянец после многочасового неподвижного сидения за партой? А он был! И это придыхание, словно после долгого бега. Или перед долгим бегом. Сплошное нарушение законов физики.

– Играть в шахматы с историком. – Всеволод с трудом оторвал взгляд от лица Нины и стал не спеша складывать тетрадь, учебник, дневник. Разложил ручки в пенале, выровнял их по размеру.

– Я про Лелика и телескоп.

– Телескоп вернется на место без чужих истерик. – Щелкнул замок портфеля.

– Роман Сергеевич сказал, что за такое выгоняют из школы.

– Возможно, но это не самое страшное, что бывает в жизни. – Он одернул на себе пиджак и пошел к двери.

– Если ты не скажешь, то скажу я!

– И кто после этого будет предателем? – Всеволод обернулся в дверях. – Я сказал, чтобы спасти всех. А ты хочешь сказать, потому что тебе обидно. Разные мотивации.

– Ну, нельзя же так! – Ниночка готова была расплакаться. Сжала кулачки, сдерживаясь, и даже на цыпочки приподнялась.

– Нина, тебе не кажется, что эмоции глупы?

– Как ты можешь!

Всеволод перевесил сумку на другое плечо, поправил лямку. Зачем он стоит? С кем говорит? О чем?

– Если разбирать эту ситуацию, – со вздохом произнес он, – то взяла телескоп ты.

– Но я же для тебя! – Нина широко раскрыла рот, словно ей не хватало воздуха.

– Плохая была идея, – скривился Всеволод.

– Но я же хотела…

– Это понятно. Ты собираешься говорить правду, тогда говори ее до конца, называй все имена. И свое в первую очередь. – Надо было идти. И Нину надо было как-то успокоить, чтобы она не суетилась. – Пострадает гораздо больше человек, чем ты можешь представить. Мы об этом говорили. И все согласились. А Белов струсил. Но защищаете вы почему-то его, хотя я всего лишь поправил ситуацию.

Как легко людей поймать в моральный капкан. Все знают, что такое «хорошо» и что такое «плохо», даже пытаются мерять события линейкой со шкалой «хорошо-плохо». Но тут же начинаются несоответствия, натянутости и проколы. Типа того, что Том Сойер хороший парень, хоть и врет, ворует, издевается над взрослыми, прогуливает школу. Это даже несколько скучно.

День накатывал приливной волной. Математика, физика – все отлично. Литератор попросил зайти поговорить. Физкультура с прыжками через коня – ладно, забудем. Надо беречь руки, он так и сказал физруку. Лелик ходит, кривит губы в усмешке. Считает себя напрасно обиженным. А потому победителем. Ну, ничего, побеждает тот, кто побеждает. А Всеволод победит. Немного времени, и он докажет свою правоту. И тогда они поймут, что он поступил правильно. И Ромео не умрет. А ведь действительно, его надо было всего-навсего предупредить, но письмо отца Лоренцо опоздало. Опоздало… И Ромео поторопился…

– Сева, ты сегодня рассеян.

Они только начали игру. Всеволод всегда ходил очень быстро, почти не обдумывая ходы: за свою жизнь отыграл столько партий, что, глядя на противника, мог сказать, какую манеру игры тот выберет. Партнер только заносил руку над фигурой, а Всеволод уже был готов сделать следующий за этим ход.

– Меня расстраивает, что в жизни все подчинено не логике, а эмоциям, – негромко произнес Всеволод, поигрывая снятой с доски пешкой.

– Ты удивляешь меня! Как можно жить без эмоций?

Историк молод и азартен, с маленькими усиками. Тяжелые волосы с рыжинкой подстрижены ровным кружком.

Фигуры расходятся по полю, падают на парту поверженные. Бой идет по всем правилам.

– Эмоции создают историю.

– Историю создает расчет. То, что нужно человеку на данный момент. – Всеволод попытался вернуть ритм и тут же стал делать ошибки. – Александр Македонский понимал, как можно прославить свое имя и страну. Наполеон собирался остаться в истории. Гитлер ратовал за возвышение арийской нации и уничтожение евреев с цыганами. Где же тут эмоция?

Его тура слетела с поля.

– И все они были невысокими людьми с большими комплексами, – осторожно закончил историк, выдвигая вперед ферзя. – Ты еще забыл Нерона, любившего свою сестру. А также Ивана Грозного, всю жизнь мстившего за смерть матери. Без эмоций никуда.

– Ни Нерона, ни Грозного не волновало, что о них думают. – Всеволод теперь смотрел только на доску, но было поздно. Игра шла не в его пользу. – Грозный приглашал к себе в Александровскую слободу купцов, сажал за обеденный стол, а потом натравливал на них разъяренных медведей.

– Шах. – Историк с улыбкой глянул в горящие глаза Всеволода. Все это было так знакомо и так наивно. – В следующем году вы будете проходить «Преступление и наказание». Раскольников построил теорию, обыкновенную, все объясняющую теорию, а когда решил применить ее на практике, не справился с эмоциями и попал на каторгу.

Это была ловушка. В памяти зазвучал танец игрушек из балета Чайковского «Щелкунчик». Последнее время его постоянно пытаются поймать на мелких несоответствиях.

– Но есть ведь что-то, что выше эмоций, – он попытался увести короля, хоть это и было безнадежно.

– К сожалению, нет, – передвинул свою фигуру историк. – Эмоция самый сильный двигатель в мире. Шах. И, извини, мат. Впрочем, есть еще правила. Если им следовать, вероятность проигрыша будет минимальной. Типа того, что не надо курить на территории школы – не будет проблем. Недавно выгнали парня из одиннадцатого. А все почему? Правило! Не нарушай. А если нарушаешь, то сначала изучи предмет. Ты же сегодня рассеян. Вероятно, кто-то тебя расстроил. Это эмоция.

Всеволод прищурился.

– Это всего лишь игра, – тихо произнес он. – В следующий раз я буду внимательней. Только и всего.

– Пускай будет стечение обстоятельств, – усмехнулся историк. – Ни Нерона, ни Грозного не осуждали, потому что они были выше всех, кто их окружал. Тебя осуждают равные, твои одноклассники.

– Мне нет равных, – поднялся Всеволод. – Все это отлично знают!

Историк широко улыбался в усы. Всеволод почувствовал себя оскорбленным. Он уже набрал воздуха, чтобы ответить, но историк опередил его:

– Для своего возраста – да. Но тебе всего пятнадцать, и вокруг слишком много тех, кто может тебя оценить.

– Значит, надо стать выше всех, – произнес Всеволод, вскидывая подбородок.

– Попробуй. Но помни про правила. Их нарушать не стоит.

Фигуры с грохотом посыпались в нутро деревянной коробки.

– Иначе желающих доказать твою неправоту будет очень много. Ты к этому готов?

– Если все будет правильно рассчитано, то никаких доказательств не понадобится.

– Интересное утверждение. Не оригинальное, но интересное. Хотя если говорить про правила, то ты их сейчас нарушаешь. Неправильно нарушаешь.

– И как же я должен был поступить?

– Переводить стрелки на друга – это неправильно, это нарушение.

Всеволод открыл рот, чтобы возразить, историк не дал ему сказать.

– Не торопись! Предавать плохо, но если очень нужно, оправданно, то сделать это можно. Но опять же делать это надо по правилам. И правило простое: надо было всего лишь скрыть, что Белова выдал ты. Вот и все. – Историк развел руками. – Правило, – посмотрел он на правую руку. – Нарушение правил, – посмотрел он на левую. – Все просто. Нарушать тоже надо по канону.

Всеволод потянул к себе коробку. Не закрепленная нижняя часть распахнулась, выпуская на волю фигуры. Падая, они звонко сталкивались. Без всяких правил.

Всю дорогу домой Всеволод думал, что историк неправ. Потому что никакого правила он не нарушил. Наоборот, он поступил правильно. Сделал все, чтобы другие правила не нарушили. Но все это было чересчур сложно.

В небе собирались тучи, обещая дождь. Ноябрь, а снег все еще слишком робок, чтобы лечь надолго. Все время тает, оставляя под ногами противную жижу. А с неба льется дождь. Звезд не будет.

Всеволод подставил руку в перчатке под дождинки. Они сразу запорошили черную кожу, побежали по морщинкам ленивыми ручейками. Он сложил ладонь ковшиком, заставляя воду сбежать в получившуюся воронку. Все ведь можно сделать так, как хочется. Надо только подождать…

Мама держалась. Она поджимала губы, поглядывала в окно на дождь и молчала. Собирается спрашивать и наставлять, но пока молчит. На обед сделала винегрет и котлеты. Всеволод смотрел на бордовую смесь в своей тарелке. Нагромождение кубиков картошки, моркови и огурца было неправильным – все это рождало странное ощущение неудовольствия от беспорядка.

– Ешь лучше, – заметила мать. – Тебе сегодня еще заниматься.

– Я никуда не пойду!

Смотреть в окно и слушать радио «Эхо Москвы» – нет, не сегодня. Всеволод с тарелкой отправился в гостиную. Телевизор – вот что его сейчас спасет.

– У тебя разве нет дополнительных по физике? – шла за ним по пятам мать.

– У меня больше нет дополнительных!

На экран выплыла сцена из сериала.

«Я прошу тебя, пожалуйста! Нам надо с тобой поговорить!» – кричала героиня уходящему в дождь герою.

– Как это нет? Как это? – кудахтала мама.

«О чем? О чем мы можем с тобой говорить? Ты сама сказала, что не любишь меня! Какие еще могут быть разговоры?» – надрывался брошенный юноша, залитый слезами и дождем.

– Мама! Не видишь? Я ем! – Всеволод утопил вилку в салате.

«Не уходи! Я не хочу, чтобы ты расстраивался. Ну, подожди!»

Он подавился винегретом и фыркнул.

– Ну что, что? – устало бросила перед ним салфетку мама. – Уже и есть разучился.

«Хватит этих разговоров! Поговори с кем-нибудь другим!» – крикнул герой, но уходить не торопился. Стоял спиной к зрителям и чего-то ждал. Дождь картинно барабанил по его куртке.

«Ты все не так понял!» – Теперь и героиня выбежала под дождь. Волосы ее подозрительно быстро намокли. Белая блузка облепила тело. Создалось впечатление, что на актрису забыли надеть нижнее белье.

Всеволод сильнее закашлялся, давясь винегретом. Выступили слезы. Приступ удушья заставил пропустить пару реплик. Когда он восстановил дыхание и проморгался, герои уже стояли обнявшись. Она прижималась к нему как-то совсем не по-братски.

«Ты пойми, – лицом на весь экран вещала героиня, – вокруг так запутано, так непонятно. Если бы ты согласился подождать…»

– Идиот! – не выдержал Всеволод. – Беги оттуда.

Мать вздрогнула.

– Ты это кому?

«Я… Я… – заикался главный герой. – Я буду ждать тебя всегда. Ты только скажи, что все может измениться».

Всеволод хмыкнул, обреченно качая головой.

«Я… Я… – теперь уже заикалась героиня. – Я не знаю. Дай мне время».

– Какое время? – ткнул вилкой в экран Всеволод. – Она вон дура редкостная! Бросай ее скорее.

– Ты чего это, с телевизором разговариваешь? – испуганно прошептала мама.

– А что они ерунду показывают! – возмущенно бросил вилку Всеволод. – Она не знает, а треплет. Где логика?

– Лоденька, но ведь это жизнь… – пролепетала мама.

– Что? – стал медленно подниматься Всеволод.

– Жизнь.

Глава вторая

Ловушка

Был уже вечер, а дождь все лил и лил. Тяжелая вода падала с неба. Просто падала. С узаконенной скоростью свободного падения.

Появившаяся на пороге Нина была мокрой.

– У нас зонты отменили? – спросил Всеволод, распахивая дверь. И как только Нина ухитрилась миновать домофон? Было бы время подготовиться. А тут – такая неожиданность.

Мама суетилась: пыталась увести Нину на кухню, предлагала чай, теплую кофту. Требовала, чтобы она сняла куртку, платье. Нина вырывалась.

– Это у тебя телефоны отменили! – возмущалась она, выглядывая из-за широкой мамы. – Сотовый иногда включай!

– Он мне мешает.

Нина выбралась из маминых предложений.

И вновь она стояла близко-близко, смотрела, задрав голову. Кудряшки рассыпались, открыв покатый лобик. Светлые глаза смотрели требовательно. На стеклах очков капельки дождя. Губы поджаты, от этого вокруг собрались некрасивые складки. И румянец. Это как всегда.

– Знаешь, кто ты? – крикнула Нина.

Это называется «агрессивная игра». Когда выводят ферзя, и он начинает убирать все фигуры вокруг, пока не попадет в ловушку.

– Ты могла позвонить на домашний, – чуть отступил Всеволод, создавая себе поле для маневра. – Что ты хочешь?

– Я хочу, чтобы ты сейчас же пошел к Белову и объяснился! – выпалила Нина, не желая ничего слушать.

Всеволод слегка откашлялся, выигрывая время.

– Я считаю, что он сам во всем виноват.

– Как же виноват, если ты его заложил!

– Лодя! Разве так можно? – пошла в наступление мама.

– Мама! Прекрати! – взорвался Всеволод. – Я не с тобой разговариваю!

Он схватил Нину за локоть и втащил в свою комнату. Сжавшаяся, перепуганная, она сидела на кровати и боялась открыть глаза.

– Ты зачем пришла? – холодно спросил Всеволод, и Нина перестала жмуриться.

В первую секунду комната показалась мрачной. Темно-бордовые шторы, коричневые обои, черное покрывало, блестящий черно-белый шкаф, как будто шахматное поле…

Увидев все это, Нина сморщила носик и неожиданно чихнула.

– Тебя Лелик послал?

Всеволод покосился на планшет, где у него была открыта страница соцсети. Фотография Лелика мигала зеленым уголком. Он был онлайн. Он был дома. Если ему что-то надо было, мог и сам написать.

– Никто меня не посылал! – подпрыгнула на жесткой кровати Нина, сбивая покрывало. – Просто это все неправильно и вам с Беловым надо объясниться.

Расклад не получался. Если белые фигуры это Нина со Светочкой, то против кого они ведут игру? Нина нападает, чтобы защитить… Лелика? Не сходится. Лелик среди черных фигур, значит, Нина должна нападать на него, а не защищать. Значит, есть кто-то, ради кого она это делает.

– Иначе – что?

– Лодя! Дай Нине чаю! – напомнила из коридора мама.

Всеволод плотнее прикрыл дверь.

– Что будет, если я с ним не поговорю?

– Он может наделать глупостей и всем все расскажет.

– Наделает глупостей… – пробормотал Всеволод. Вспомнилось сегодняшнее утро, раздевалка, пробегающая мимо Светка. Волосы, собранные в хвост, размазываются некрасивыми всплесками по спине от быстрой ходьбы. – А Светка за кого больше переживает – за себя или за Лелика?

– Ты бесчувственная деревяшка! – вскочила Нина. – Дубина!

Она бросилась вон из комнаты, но тут же попала в объятия мамы.

– Хватит бегать! Иди погрейся! – заявила она.

Как Нина ни билась, ее увели сначала в ванную, потом в кухню.

Всеволод смотрел на мигающий зеленый уголок под фотографией. Лелик просто ничего не понял. И если ему объяснить…

Он коснулся экрана, входя на страницу Белова.

«Будь дома. Мы сейчас подойдем», – набрал он и выключил планшет. Кстати, о Светке. Наверняка она мерзнет в подъезде. Всеволод отбил СМС, чтобы Света поднималась, и отправился на звук праздничного звона фарфора.

– Мама! Поставь еще одну чашку. У нас вторая гостья, – предупредил он с порога кухни.

Светка появилась через минуту. Не такая уж и мокрая, как представлялось.

– Надо торопиться! – ворвалась она в квартиру. – Пока…

– Пока он не наделал глупостей, – закончил за нее Всеволод. – Я все понял.

– Какой ты! – сжала кулачки Света. – Там человек страдает.

– С чего ты взяла, что он страдает? И вообще – с чего весь шум?

– Девочки, девочки, – звала мама.

Светка прожгла взглядом.

– Тебе сказать, из-за чего?

Нехорошо она как-то смотрела.

– Пожалуй, не надо, – пробормотал Всеволод, смутившись.

– Ну, где вы? – вылетела из коридора Нина. Света пошла за ней, но еще несколько тактов смотрела на Всеволода, словно мыслительный сигнал передавала.

– Пейте чай, пока горячий! – звала мама.

Гости с таким азартом принялись обсуждать случившееся, что Всеволоду захотелось закрыть уши. Он стал вышагивать по коридору, пытаясь понять, что происходит. С чего вдруг столько суеты?

– Лодя, что ты там топаешь, как слон, иди к нам!

Слон… Да, слон – он может и топать. Каждый его ход сотрясает доску.

Мама была радостно возбуждена гостями, раскраснелась.

– Какие хорошие девочки! – шептала она. – Как переживают за вас!

– Почему это они переживают за нас? Пока они переживают только за Лелика.

На мамином лице промелькнуло что-то, похожее на жалость.

– Маленький ты еще. И глупый.

Всеволод дернул вверх подбородок, отметая эти наглые слова.

– А к Ниночке приглядись! – осторожно посоветовала мама. – Очень хорошая девочка.

– Мама! Хватит! – вскрикнул Всеволод, отшатываясь.

Он сдернул с вешалки куртку, скинул тапочки, не сразу вдел ноги в ботинки.

– Я буду ждать на улице! – крикнул в сторону кухни. Девичьего щебетания это не прервало.

Он шел по лестнице, вгоняя каблуки в жалобно звякающие ступени.

Какое землетрясение обрушилось? Почему вдруг все разом переменилось? Откуда взялись недомолвки и непонятные переглядывания? С чего Светке заступаться за Белова? Лелик и сам неплохо может за себя постоять. Кому понадобились посредники?

Он оглядел двор. Та вредная тетка, что отобрала телескоп, приехала на черной «Ауди», Всеволод запомнил номер. Сейчас машины не было.

В тот злополучный вечер он всего лишь выбрал хорошее темное место, настроился смотреть, как вдруг его осветили фары. Она выскочила из машины и сразу стала орать. Он не спорил. Было непонятно, о чем здесь вообще можно говорить! А потом она сорвала с треножника телескоп и прорычала, что отдаст его только родителям. А лучше отнесет в полицию и напишет на него заявление. Что он извращенец, подглядывает в чужие окна. Больше эту машину он не видел. Раньше она часто появлялась, а теперь что-то исчезла. У соседей он узнал, что зовут женщину Людмила, что живет она в угловом подъезде. И что она уже порядком всем здесь попортила нервы своими правилами.

Пришло СМС: «Даже не думай ко мне приходить!»

Всеволод застегнул молнию на куртке и свернул в арку. Чтобы добраться до Белова, нужно было перейти шоссе.

Дождь сделал тяжелым сам воздух. Дышалось с трудом. Люди плыли в сумерках, как рыбы в аквариуме – медленно, лениво. Машины щедро разбрызгивали грязь из-под колес. Небо было зашторено плотными тучами. Гул улицы, мелькание пешеходов, желтые фонари, скрип заблудившихся велосипедов, отблески света в лужах. Пытаясь не замочить ноги, Всеволод вышагивал дурными зигзагами. Как слон. Переход с клетки на клетку. Шаг. Еще.

А девчонки – болтушки. Зачем они вообще полезли в это дело? Почему телескоп взяла именно Нина? Зачем потом передала его Светке? А Света удлинила цепочку, добавив в нее Лелика? Какая-то очень запутанная партия получилась. И ведь кто-то наверняка знал ответы на эти вопросы. Если бы Ромео предупредили, никто бы не умер. Если бы он хотя бы предположил, что можно не верить своим глазам. Допустил вероятность того, что смерть – не единственный вариант.

Засыпала звонками Нина. Отвечать не хотелось. Пропустив зеленого «пешеходика» на светофоре, Всеволод отправился более сложным маршрутом, на другую сторону перекрестка, где был тоннель. Стоило еще подумать, попробовать собрать пазл.

Дверь открыл не Белов, а его отец.

– Ага! Ты-то мне и нужен! – решительно вышел он на лестничную клетку, не пуская в квартиру. – Как ты мог так поступить? Сева! Вы же друзья!

Всеволод поморщился, с тоской глядя на небольшую щель между дверью и косяком.

– Я хочу побеседовать с Леликом, – с трудом выговорил он.

– Не надо с ним сейчас разговаривать! – Отец ладонью нажал на дверь, убирая щель. – Он страдает. Ты не представляешь, как он страдает! Ты был его лучшим другом. Он всегда хотел быть похожим на тебя. А теперь? Теперь – что?

Всеволод молчал. Это все Нина со своими истериками. Хотя, если бы Всеволод пришел с девочками, дверь не была бы закрыта. Но и поговорить им не удалось бы. Ну, почему нельзя все просто решить, не включая эмоции?

– Я могу все объяснить. Можно мне поговорить с Алексеем?

– Не надо, ничего не надо! – замахал руками отец. И вдруг исчез за дверью, на полуслове обрывая разговор.

Всеволод не спеша спустился на один лестничный пролет. За окном шел дождь. Он уже был не таким сильным и безысходным. Так, изморось. Со снегом.

На телефоне сбросил очередной звонок Нины и сам набрал номер. Как только произошло соединение, быстро произнес:

– Спустись на улицу. Я буду около подъезда.

И дал отбой.

Свой ход он сделал. У противника на размышления час.

Двор был темен и глух, это рождало умиротворение. От мусорных бачков несло гнилью, и Всеволод отошел, чтобы запахи не мешали думать.

Конечно, он понимал, что происходило. Понимал, что окружающие от него хотят вполне конкретных действий, но не собирался поступаться своими принципами. Если он начнет у всех просить прощения, то признается в своей вине. А значит, это действительно будет происшествие, после которого в Камбоджу его не возьмут. И это было несправедливо. Очень несправедливо. Каждый шаг отчеканивал слог: «Не-спра-ве-дли-во».

Звонок. Лелик все-таки вышел. Он ищет его.

Всеволод достал телефон, глянул на экран – это опять была Нина.

– Эй, пацан!

После светлого экрана темнота двора казалась абсолютной.

– Время не подскажешь?

Всеволод опустил глаза к телефону, чтобы ответить. Подошедших он так и не разглядел.

– Боже мой! Ну, почему ты пошел один? Я сейчас же звоню в полицию! Вызываю «Скорую». Ушибы надо зафиксировать.

– Мама! Хватит!

Наклоняться было тяжело. В голове начинало болезненно пульсировать. Вывихнутая рука гудела, рождая нехорошее желание ее отрезать. Зудел отбитый при падении бок. Они просто ударили и отобрали телефон. Денег не было, сто рублей – если вдруг понадобится куда-нибудь поехать – не считаются. Ну, и еще перепачкался он здорово. Куртку можно выбрасывать.

– Почему ты не дождался девочек? Они побежали за тобой! Ты говорил с Леликом? Что он сказал? А! – вскинула руку к губам мама. – Это он тебе так отомстил? Вы подрались?

– Мама!

Надо было разуться, но сил на это не осталось.

– Я поняла, – гробовым голосом сообщила мама, – он подослал своих дружков. Боже мой! Как хорошо, что вы больше не общаетесь!

Она присела, расшнуровывая ботинки сына.

– Мама! – вырвался из ее рук Всеволод. – Дай мне все сделать самому!

Он ушел в комнату с сильным желанием хлопнуть дверью. Но у них так было не принято. Пришлось ждать, когда мать, возмущенная его поступком, сама уйдет. Запиликали сигналы вызова. Она звонила отцу.

Всеволод, кривясь и шипя сквозь зубы, опустился на кровать. Больше всего волновала рука. Завтра занятие по музыке. С переломом он там наиграет. И даже ушиб не позволит нормально играть! Удачненько это он сходил. Зато теперь можно никому ничего не говорить и не доказывать. Пока все заживет, пока сойдут синяки.

Боль в голове накатила, разлилась. За закрытыми глазами прыгали всполохи, взрывался фейерверк.

«Как жаль, что у человека нет кнопки выключения. Хотя бы на время», – успел подумать Всеволод и уснул.

Вокруг снова было темно. За окном шуршало. Все еще шел дождь. Или это уже падал снег?

Кресло около стола скрипнуло.

– Папа! – прошептал Всеволод.

– Я был сегодня в гимназии, говорил с Романом Сергеевичем…

Лица отца не видно, но легко можно представить, как он сидит, как смотрит, слегка наклонив голову, как положил на подлокотники руки. Сидит покойно, уверенно.

– Зачем?

Собственный голос рождал неприятную боль в голове. Она холодными осколками рассыпалась по телу, иголками отзывалась то в руке, то в боку, то возвращалась обратно в затылок.

– Я так понял, что никто не в курсе, что произошло, – тихо произнес отец. – Я уже договорился с Павлом Семеновичем, он отдаст списанный лабораторный телескоп. Его привезут, как только появится машина.

– Папа! Зачем? – Шевелиться тоже было больно. Всеволод представил себя пешкой, сбитой резвым наскоком коня. И лежит эта пешка на боку и не может встать.

Кресло застонало. Пришедшая за этим тишина показалась зримой. Она превратилась в мягкий мармелад, еще тягучий, свежеприготовленный. Он залеплял уши, рот, нос. Он норовил задушить.

Надо вырываться. Надо идти ферзем. Бездействие губительно. Необходимо движение!

– Мать верно говорит: это Лелик подстроил?

– Папа! Прекрати! – От крика голова раскололась надвое. – Это случайность.

– Слишком уж все сошлось для случайности. Ну, спи. Завтра поедем в институт, тебя там посмотрят.

Какой институт? Волновало другое.

– Камбоджа, – пробормотал Всеволод. – Столица – Пномпень, река Меконг.

– Об этом сейчас не может быть и речи!

Кресло скрипнуло последний раз – отец уходил.

– Я не могу брать в долгую экспедицию конфликтных людей. Вы у меня передеретесь через неделю, а мне работать надо.

– Папа! – Всеволод попытался сесть.

Надо задержать отца, надо все объяснить. Произошедшее – одно сплошное чертовское недоразумение.

Темнота вдруг навалилась на него. Показалось, что потолок опустился. Штора замоталась вокруг шеи. Оставалось только закрыть глаза.

Он не проснулся, а выпал из небытия. По телу растеклась звонкая тишина, словно оно вдруг стало стеклянным. Было страшно двигаться, потому что тогда, нарушая все законы логики, тело рассыпалось бы, взорвалось болью, которая… Которой почти не было.

Слегка гудела голова, и немного саднило руку. Глядишь, сегодня можно будет играть. Запястье опухло, но пальцы работали.

На фоне все еще темной шторы маячил темный силуэт.

– Папа? – Всеволод неожиданно легко сел. Прислушался к себе. Внутри была пустота. – Что ты тут делаешь?

– Ничего-ничего, лежи.

Отец стал приближаться, но делал это как-то подозрительно медленно.

– Сколько времени?

Голосом он заставил все предметы вернуться на свои места. Никто никуда не шел. Все стояли. Отец тоже. Только чуть повернулся к нему. Легкий сквозняк шевелит шторы. Всеволод зажмурился. Страх метнулся по углам сознания и затих. Рано паниковать, ничего страшного не произошло.

– Уже девять, – тихо ответил отец.

– А почему темно? – спросил Всеволод. Никуда страх не делся, тут был, рядышком, сеял тревогу, заставлял всматриваться в окна. Там опять была ночь! Он проспал так мало?

– Потому что вечер.

– Сколько я спал? – Всеволод стал шарить по карманам и вокруг себя. Где-то должен быть телефон.

– Без малого сутки. У тебя сотрясение.

От мысли, что он выпал на целый день, закружилась голова. Затошнило. Страх в душе радостно подпрыгнул, захлопал в ладоши, так что от биения крови заложило уши.

– Как ты себя чувствуешь?

С трудом вспоминалось, что отец уже так сидел. Что скрипело кресло. Отец тогда успел что-то сказать.

– Нормально я себя чувствую, – прошептал, сглатывая неприятный ком в горле. Сердце тут же перестало отдавать эхом в голове. – Почему так тихо?

В темноте произошло движение. Вспыхнувший свет резанул по глазам.

– Мать устала тебя караулить. Спит. Все телефоны выключили. Здесь было нашествие…

Почему-то подумалось о бизонах и гиббонах. Но отец замолчал, не договорив.

– Нашествие чего?

– Сходи умойся.

– Папа! Я все обдумал, и мне с тобой надо поговорить.

Отец усмехнулся, отходя в сторону, освобождая больше света. Всеволод зажмурился.

– Обдумал он. Потом подумаешь. Додумался уже до нервного переутомления.

Вдруг вспомнилось: телефона нет, с Леликом так ничего и не решилось и что-то еще, связанное с Ниной. От этого имени в голове зазвучала мелодия, навязчивая, неприятная, но Всеволод тут же отмел ее – не до музыки было.

Свет в ванной уже не так раздражал. Больше на уши давила тишина. Отражение в зеркале настораживало.

Видок у него был… бледный. Под глазами налились тяжелые мешки. Кожу как будто всю немного потянули вниз. Во всем этом он снова увидел неправильность. Как в винегрете сегодня. Или вчера? Все не должно было быть так. По-другому. Значит, где-то он допустил ошибку. И ее еще можно найти.

Отца в комнате не было. На столе призывно подмигивал синим огоньком не выключенный планшет. А что, если?

Экран ожил от его прикосновений. Соцсеть бурлила своей мирной жизнью. Моргали зеленые уголки онлайн… Сегодня их было что-то много.

«Знаешь, кто ты?» – первой накинулась на него Нина.

Всеволод хмыкнул. Было бы удивительно, если бы это была не она. Или если ее вообще не было бы.

Он не успел ответить, как в развернутом чате посыпались возмущенные крики. В глаза бросались восклицательные и вопросительные знаки, вопли «ВЕРЮ!!!!!!» и злобные вопросы «С ЧЕГО ТЫ ВЗЯЛ?»

Он пролистал вперед, на начало разговора. Реплики здесь были длиннее и обстоятельнее. Первый пост был, конечно же, от Светки: «Бортко утверждает, что Белов специально натравил на него своих дружков. Хотел отомстить. Но это вранье! Лешик никого не натравливал. Мать Бортко уже ходит от директора к завучу. А за Лешика никто и не думает заступиться. Надо идти к директору. Почему Бортко можно, а Белову нельзя?»

Всеволод побарабанил пальцами по столу, возвращая себе чувство реальности. Память настойчиво билась в закрытую дверь воспоминаний. Там пряталась какая-то тайна.

Судя по комментариям, класс не сильно-то разделился. Все защищали Белова. И только Нина настойчиво твердила, что пострадал Бортко, что к нему надо сходить. Видимо, ее призыв был услышан, раз отец отключил звонок. Гости были. Много гостей.

Все это было странно и непонятно. С чего эта суета? Зачем? Ненужная шелуха, пустая пена дней. Мнения, мнения, мнения. Ничего, кроме мнений. Цитировались эсэмэски, дословно вспоминалось, кто и что сказал. Мелькали предположения, что Бортко угрожал Белову. Лелику ничего не оставалось, как защищаться. Вспоминали телескоп. Быстро запутались, кто кому что передал и где он в итоге осел. Запутались и тут же бросили о нем говорить, дружно перекинувшись на тему, было ли предательство. И если было, то чье. Снова все свалили на Всеволода, но тут вышла Нина с убийственным аргументом, что Белов трескает бутерброды с икрой, а Бортко лежит с сотрясением мозга и может вообще остаться инвалидом.

Всеволод усмехнулся. Рвение Нины его защищать умиляло.

«Что ты молчишь? – тут же появилось сообщение от Нины. – Ответь им!»

Всеволод отправил планшет в сон и устало опустил голову на ладони. Почему их всех так это волнует? Не все ли равно? Почему не хотят подождать? Есть дела, которые нужно решать сразу. Но не все же! Чтобы понять, кто виноват, должно пройти время. На ситуацию необходимо посмотреть со стороны. Так всегда бывает после неожиданного разрешения матча. Собираются игроки и анализируют… О чем он? Кому здесь думать?

Он откинулся в кресле.

За окном темно. Теперь это не кажется пугающим или тревожным. Темнота была благостной.

На следующий день Всеволода в школу не отпустили. Мать настаивала на походе в травмпункт.

– Надо зафиксировать ушибы! – категорично сжимала она кулачки.

– Из травмпункта информацию передадут в полицию. – Идти Всеволод никуда не хотел.

– И правильно! Пускай передают! Или ты хочешь, чтобы тебя каждый раз били по голове? Вот они – современные друзья. Все исподтишка, все из-за угла. Ничего не делают своими руками. Все норовят в спину ударить.

– Мама, с чего ты взяла, что это Лелик? Что за дикая мысль? Он из дома-то не выходил. Я говорил только с его отцом.

– Да! Но ты предупредил, что идешь к нему! Он успел подготовиться!

– Возвел баррикады и построил дамбы. – Все это было настолько смешно, что комментарии рождались непроизвольно. – Мама! Прекрати! Все произошло случайно. Они просто сидели там, а я прошел мимо.

Мать бросила полотенце на стол и обиженно уставилась в окно. На улице падал снег. Всеволод посмотрел на дно чашки. Там носились взбаламученные чаинки, лениво таяли крупинки сахара, оставляя после себя желейный шлейф.

– Я тебя не понимаю, – глухо заговорила мать. – Кому и что ты хочешь доказать? Тебе жалко Лелика? Сам говорил, что он нарушил договор и собирался идти к завучу.

– Мама! Я вообще об этом уже не думаю. – Чая не хотелось. Чаинки рождали неприятное чувство. – Я думаю, что надо позвонить Кадиму Алиевичу и попросить поменять расписание музыкальных занятий. Несколько дней я не смогу играть.

– Тогда поезжай к отцу. Пускай тебя посмотрят его светила.

– И к отцу я не поеду.

– Почему?

– Потому что я хочу в Камбоджу, на праздник поворота рек.

Мать взмахнула рукой, забыв, что полотенце она уже бросила.

Миловидная девушка старательно супила бровки и поджимала губы. Волосы у нее были собраны в очень тугой пучок, особо морщиться такая прическа ей не позволяла. Но по роли она была следователем, поэтому должна была изображать серьезность.

«Неужели вы не заметили, что в семье у вас не все ладно?» – сурово спрашивала она пожилого дядьку, неубедительно изображавшего равнодушие.

«Почему? У нас все в семье было хорошо», – лениво тянул дядька, как будто ему было неохота играть свою скучную роль.

Сидели они на уличной лавочке, звукооператор щедро наградил картинку звуками – шумом машин, цоканьем каблучков, детскими криками, но в кадре всего этого не было – ни машин, ни людей. Только эти двое.

«И вы разве не замечали, что Ксюша была несчастна?» – тянула свое следователь, в конце каждого слова решительно кивая.

Всеволод тяжело вздохнул, удобней устраиваясь на диване. Мать покосилась на него, но ничего не сказала.

«Почему несчастна? С чего вы взяли?» – оживился дядька, выпадая из роли задумчивого меланхолика.

– Действительно! – подпрыгнул на своем месте Всеволод.

«Нормальная жизнь. Жена занимается хозяйством, муж зарабатывает деньги».

«Жена, – осуждающим тоном произнесла девушка. – Но Ксюша ваша дочь».

– Вот ведь незадача какая! – хохотнул Всеволод.

– Лодя! – оторвалась от экрана мама.

«Что же поделать, если мать тяжело болеет? Вероника еще маленькая, ей в школе учиться, хозяйством некогда заниматься, – мужчина поскучнел. – Я из семьи военных. У нас всегда было принято, что хозяйством занимаются женщины. Кем бы они ни были».

Девушка, то ли забыв свои слова, то ли вдруг вслушавшись в то, что говорит мужчина, распахнула глаза.

Кадр сменился, показав квартиру незадачливого папаши, стругающую у стола огурцы Ксюшу, прыгающую с дневником малолетнюю Веронику. Сам военный сидел за пустым столом и щелкал кнопками пульта. Методично так щелкал, не задерживаясь ни на секунду.