Читать онлайн История Отечества IX – начала XXI века бесплатно

Сущность и функции исторического знания

Историческое сознание возникло, едва человеческое общество начало выделять себя из окружающего мира. Оно было и является самым естественным способом самоотождествления, самоосмысления и взаимодействия с миром путем знакомства с опытом предков. Вначале постижение крайне важных вопросов: «Кто я такой?», «Почему мы такие?», «Кто мы и откуда?» – происходило на уровне мифов, легенд, устных преданий.

Собственно историческая наука, т. е. научное познание опыта, который передается от поколения к поколению на основе выявления и анализа фактов из прошлой жизни общества, возникла позже и как каждая наука прошла в своем становлении множество этапов. В настоящее время историческая наука перестала считать своей основной задачей накопление или поиск новых сведений о прошлом, но развивается преимущественно как серьезное аналитическое направление. Ремесло историка не сводится к ответам на вопросы «Что, где, когда?», но в большей мере историк стремится к пониманию сути исторических явлений, ищет ответы на вопрос «почему?», пытаясь воссоздать причинно-следственную связь событий.

Как же сегодня можно ответить на «вечные» вопросы: «Что такое история? На что она пригодна? Чего следует нам ждать от изучения истории?»

Самое первое, что можно ответить, – это очевидное: история – наука о прошлом. Действительно, она изучает уже свершившиеся события, и в этом плане, помимо того, что она увлекательна, она выполняет познавательные функции. Ясно, что каждый человек должен иметь в своем интеллектуальном багаже определенный минимум знаний по истории хотя бы для того, чтобы прослыть человеком, который видит дальше собственного носа. Хорошо сказал об этом А.С. Пушкин: «Уважение к минувшему – вот черта, отличающая образованность от дикости».

Кроме того, историческое знание несет ни с чем не сравнимые мировоззренческие функции. Знание о прошлом – мощный фактор, который формирует в человеке определенную систему ценностей, духовные стремления, представления о себе самом и своем месте в этом мире не только на индивидуальном, но и на групповом уровне.

Во все времена историческая наука выполняла и воспитательные функции. Сохраняя и пропагандируя коллективную память народа, она формировала патриотические чувства, помогала возродить национальное единство. К примеру, О. Бисмарк признавал, что своим объединением Германия в первую очередь обязана школьному учителю истории, т. к. прежде чем германские земли оказались объединены политическими границами, в школах стали пропагандировать идею исторического единства немецкого народа. Можно привести обратные примеры того, как потеря коллективной памяти этноса разрушала общественное сознание, делала жизнь его бессмысленной, и народ прекращал свое существование.

Но специфика исторического знания не в том, что оно обращено в прошлое. Напротив, очевидно, что оно тесно связано с настоящим. Это наука об истоках современности. И в этой связи часто на нее возлагают прагматические функции. Высшей задачей и научным долгом любого историка является выявление той части исторического опыта, которая необходима человеку современности.

Часто повторяют изречение древнеримского историка Тацита: «История – учитель жизни». Но история полезна не потому, что открыто указывает, как следует действовать в определенной ситуации. В этом плане наоборот: история учит тому, что не может ничему научить. Человечество с завидным упорством повторяет прошлые ошибки, ничего не вынеся поучительного из прежних трагических уроков. Опыт Первой мировой войны не помог предотвратить Вторую мировую войну. Формула «Революция пожирает своих творцов», рожденная опытом Великой французской буржуазной революции, с наглядностью подтвердилась после революций в Советском Союзе и в Китае.

Практическую пользу от изучения истории следует видеть в том, что она представляет собой способы выявления корней современности, способ объяснения настоящего. Трудно спорить с известным изречением о том, что «жизнь ныне живущих поколений определяют поколения, давно умершие». В ходе прошлого развития общества сформировалось самосознание народа, привычка мышления, традиции отношения между обществом и властью, между членами общества, базовые духовные ценности. Инерцию этого наследия преодолеть очень трудно, и это обстоятельство всегда следует изучать и учитывать.

Итак, практическая польза от истории в том, что на данные этой науки можно опираться при строительстве общественных отношений, при проведении реформ в обществе. Поэтому история окружена таким пристальным вниманием политиков, общественных деятелей, администраторов.

И, наконец, последняя по счету, но не последняя по значению, прогностическая функция исторического знания. Она обеспечивается тем, что настоящий историк всегда старается проникнуть глубже лежащих на поверхности фактов. Изучая уникальные, неповторимые исторические события, он тем не менее пытается выявить общие законы развития человеческого общества, проследить связь времен, связать прошлое и настоящее, для того чтобы понять настоящее и прогнозировать будущее. Не случайно потребность в изучении истории становится такой острой, почти физической на изломах общественного развития, когда решаются судьбы стран и народов.

Поэтому такое пристальное внимание мы переживаем к истории Отечества в нынешней России. Ясно, что для того, чтобы избежать тупиковых политических ситуаций, реформаторы должны хорошо представлять и учитывать глубинные, веками складывающиеся особенности нашей страны и выбирать такие варианты реформ, которые не отторгнутся общественным организмом.

Представления об историческом пути и возможном будущем России тесно связаны с теориями, объясняющими историю развития человечества вообще.

Формационный и цивилизационный методы изучения истории

Из множества представлений о том, что представляет собой ход мировой истории, выделим три основных подхода:

– монистический;

– плюралистический;

– мироцелостный.

Ход современных дискуссий в области философии истории определяется конкуренцией двух первых подходов.

Согласно монистическому (от греч. «монос» – «один»), или унитарному (от лат. «унита» – «единство»), подходу мировая история представляет собой ряд последовательных ступеней прогрессивного развития человечества как единого целого. Разные народы проходят через одинаковые стадии развития, на которых действуют одни и те же законы истории. Очевидные различия в социальной, экономической, культурной жизни народов мира объяснялись тем, что одни народы продвинулись вперед, а другие отстали на этом едином для всех пути.

У истоков этого представления стоят деятели эпохи Просвещения (вторая половина ХVIII в.), и ясно, что в качестве эталона развития ими было взято европейское общество. Народы

Азии, Африки, Америки, чей образ жизни был не похож на европейский, признавались отсталыми, ведь их мерили европейской меркой. Научный облик этому представлению придала дарвинская теория эволюции живой природы. И в ХIХ, и в начале ХХ в. в науке бытовало разделение народов на передовых и остальных – дикарей, не равных европейцам. По отношению к последним предлагалось в лучшем случае цивилизовать, поднять их до европейского уровня, навязать им социальные, хозяйственные, культурные, духовные преобразования, пользы которых сами эти народы, по своей неразвитости, могут пока не осознавать. Реакционные же ученые и политики рассматривали эти народы тупиковой ветвью человеческой эволюции, которая должна отмереть и очистить жизненное пространство более передовым народам.

В русле монистической идеи однолинейного прогресса в середине ХIХ в. К. Марксом и Ф. Энгельсом была создана формационная теория, или теория общественно-экономических формаций (ОЭФ). Она была безоговорочно признана в советской исторической науке в качестве единственно верной. Она и сегодня разделяется во всем мире историками, стоящими на марксистских позициях.

Согласно этой теории, человечество последовательно проходит в своем историческом развитии пять стадий – пять общественно-экономических формаций, каждая их которых характеризуется определенным способом производства, т. е. способом получения материальных благ. В основе способа производства лежит определенный тип собственности на средства производства. А каждой форме собственности соответствует определенный тип социальных отношений, т. е. социально-классовая структура общества, определенный тип государства, идеология и т. п. Одна формация сменяется другой, как правило, путем социальной революции.

Были выделены следующие стадии:

1. Первичная доклассовая формация – первобытнообщинный строй, основанный на коллективной форме собственности. Поскольку все члены общества в равной мере владеют собственностью, то никто никого не эксплуатирует. С появлением частной собственности – основы неравенства людей – возникают классовые общества, в которых класс-собственник эксплуатирует класс, не имеющий собственности.

2. Рабовладельческая формация с двумя основными враждующими слоями населения: рабовладельцев и рабов.

3. Феодальная – с сословием феодалов – земельных собственников и зависимых от них крестьян.

4. Капиталистическая – с буржуазией и наемными рабочими – пролетариатом.

И, наконец, вершина исторического развития, конечная цель человечества:

5. Коммунистическая формация – общество равенства, справедливости, процветания – без частной собственности, классов и эксплуатации. Начало новой эпохи историки-марксисты связывали с Октябрьской социалистической революцией в России 1917 г.

В настоящее время признается, что теория ОЭФ устарела, что она отражает уровень науки ХIХ в. Рабский труд, несмотря на широкое распространение, всегда играл второстепенную роль; понятие «феодализм», выработанное на материале Западной Европы, не подходит для объяснения процессов в других регионах; понятие «капитализм» и объяснение отношений между буржуазией и рабочим классом не подходит для понимания современных процессов в европейских странах и т. п. Хотя полностью от теории ОЭФ, по крайней мере в объяснении европейской истории, отказаться невозможно. Формационная теория сохраняет сильные позиции и при объяснении механизма сменяемости этапов в жизни человечества, да и с наличием этих этапов – рабовладельческого, феодального, капиталистического – нельзя не согласиться.

Серьезным недостатком теории ОЭФ является ее техно-кратичность. Таким историческим явлениям, как преемственность духовной культуры, самосознание, привычки мышления, традиционные ценности народа, которые, к примеру, роднят французов ХIV в. с французами ХХ в., уделяется второстепенное внимание.

Этого нельзя сказать о плюралистическом (от лат. «плю-ралис» – «множество»), или цивилизационном, подходе к изучению истории, который возник на рубеже ХIХ – ХХ вв. В его становление важный вклад внесли французский историк Гизо, русский историк Н. Данилевский, немецкий философ О. Шпенглер, английский историк А. Тойнби, немецкий философ М. Вебер, американский антрополог Э. Тейлор. Этот подход отрицает единство исторического процесса, но утверждает, что мир в культурном отношении разнообразен, каждый народ уникален, и развитие человечества многовариантно. Человеческая история предстает как история сосуществования или последовательной смены во времени различных цивилизаций.

Привлекательность цивилизационной теории в том, что она признает, что каждое человеческое общество ценно само по себе и имеет свое место в мировой культуре. Цивилизационный метод требует уважения к иному образу жизни, к иным, непонятным европейцу, ценностям. Цивилизационный метод способствует мировоззренческой терпимости, что важно для пестрого в культурном отношении населения планеты.

Недостатком этой теории является отсутствие единого определения цивилизации и четкого критерия ее выделения. Более ста определений цивилизации за последнее время появилось только в российской науке. На наш взгляд, удачным является определение Л. Семенниковой, согласно которому цивилизация понимается как сообщество людей, объединенное основополагающими духовными ценностями, имеющее устойчивые черты в социально-политической организации, культуре, экономике и психологическое чувство принадлежности к этому сообществу.

Ясно, что, в отличие от формационного метода, который во главу угла ставит способ производства материальных благ, цивилизационный метод учитывает множество факторов, придающих своеобразие той или иной цивилизации. Механизм жизнедеятельности цивилизаций определяется целым комплексом факторов: географическая (природная) среда, система ведения хозяйства, социальная организация, религия и духовные ценности, политическая система, особенности эпохи, в которой она существует. Эти факторы должны находиться в сбалансированном, согласованном состоянии, и это обеспечивает цивилизации как системе внутреннюю гармонию, способность к самоорганизации, саморазвитию.

Особое внимание сторонники цивилизационного подхода уделяют миропониманию человека. В центре их внимания – ментальность: совокупность умственных установок, привычек мышления общества и индивида, общественное сознание. Полагают, что для того, чтобы понять сущность цивилизации, нужно реконструировать присущий людям этой цивилизации менталитет – способ восприятия действительности. И, следовательно, исчезновение цивилизаций, возникновение новых вызвано не столько развитием производительных сил, экономическим развитием, сколько изменением в ментальности, в системе основополагающих ценностей. Поэтому период существования цивилизаций различен.

В процессе развития цивилизации проходит несколько стадий: – зарождение;

– расцвет – достижение высшего уровня развития;

– кризис – исчерпание духовных, социально-экономических, материальных ресурсов для дальнейшего развития;

– выбор альтернатив – поиск путей выхода из кризиса.

Поиск путей может иметь разные варианты. Можно противостоять кризису в рамках сохранения традиций (путь консервации цивилизации). Но отсутствие перемен в ответ на вызовы времени может привести к деградации общества и гибели цивилизации. Другим вариантом выхода является частичная реконструкция (модернизация цивилизации), которая, не меняя ее сути, дает выход из кризиса. Но если модернизация частичная, носит поверхностный характер, то общество будет развиваться от кризиса к кризису.

Третий вариант выхода из кризиса предполагает радикальную модернизацию всех сфер жизни общества, что позволяет цивилизации обновиться, перейти на иной тип жизнедеятельности и, по сути, начать развиваться уже как другой цивилизации. Последний вариант требует изменения духовной основы цивилизации, привлечения различных экономических, социальных, интеллектуальных ресурсов. Нередко это болезненный процесс, потому что происходит качественное изменение ментальности, структуры общества.

Ясно также, что насильно перевести общество, относящееся к одному типу развития, на другой тип жизнеустройства нельзя, т. к. это чревато разрушением внутренних механизмов жизнедеятельности социальной системы и народ как целое деградирует, даже если отдельные личности адаптируются к новым условиям. Примером может служить драматическая судьба американских индейцев, коренных народов Российского Севера, других народов колоний.

Третья из рассматриваемых нами концепций развития человечества – мироцелостностный подход – сводится к попытке увязать монистический и плюралистический подходы. Согласно ему, разнообразные по природе цивилизации на современном этапе развития должны слиться в единую общемировую (экуме-нистическую) цивилизацию. Основой для этой новой всемирной цивилизации должны стать так называемые общечеловеческие ценности, которые стали популярны в разных странах: рыночная экономика, правовое государство, гражданское общество, права человека, демократические политические институты.

Кажется, что созданию новой всемирной цивилизации способствует и появление общепланетарных систем связи, транспорта, транснациональных экономических и международных политических организаций, а также появление глобальных проблем, сплачивающих человечество (экологического и демографического характера, проблема ядерной угрозы и т. п.).

Но к концу ХХ в. мир демонстрирует, вопреки ожиданиям сторонников концепции мироцелостности, все большую приверженность к собственным национально-культурным особенностям, ценит свою культурную специфику и признает многообразие человечества ценностью.

Отметим, что цивилизационный подход, его элементы, принципы разделяются большинством современных исследователей разных направлений и даже сторонниками монистического подхода. Последние выделяют три цивилизации, сменяющие друг друга в истории. Первая – традиционное общество (аграрная цивилизация) с примитивным сельскохозяйственным производством, с иерархической социальной структурой, с властью земельных собственников, с церковью и армией как главными социальными институтами. Вторая, с конца XVIII до первой половины ХХ в., – индустриальная цивилизация, общество с бурным развитием тяжелой промышленности, широким внедрением достижений науки и техники в производство, с резким повышением уровня капиталовложений. Третья, с 80-х гг. ХХ в., – постиндустриальная цивилизация (информационное общество) с высоким массовым потреблением, в котором основными являются проблемы развития сферы услуг, производства товаров массового потребления, теоретического знания.

Различия позиций сторонников цивилизационного подхода сводятся в основном к спору о критериях выделения цивилизаций. Кто-то выделяет цивилизации по национальному признаку: японская, турецкая, русская, китайская, итальянская. Кто-то основывается на региональном критерии и выделяет атлантическую, тихоокеанскую, средиземноморскую цивилизации. Кто-то в качестве главного берет религиозную принадлежность и говорит об исламской, православной, католической, конфуцианской цивилизациях. Кто-то обращает внимание на сходный образ жизни и объединяет в одну цивилизацию разные народы на основании общности менталитета, исторической судьбы, сходства политического строя, общественно-экономического развития, общих интересов. Последняя позиция позволяет говорить о западном и восточном типах цивилизаций.

Основные черты европейского и азиатского типов цивилизаций

Восточный, или азиатский, тип цивилизации включает в себя не просто государства, находящиеся в Азии, но общества с определенным образом жизни в различных регионах Земли: Древний Египет, арабо-мусульманский мир, Византию, отчасти средневековую Европу. Главные черты этого типа цивилизации были выделены на примере Индии и Китая. Особенность восточного типа цивилизации в том, что это традиционалистское общество, т. е. высшей ценностью в нем являются не перемены, новаторство, а сохранение традиций, использование опыта предков без изменений. Поэтому там велик авторитет старших, нет места для проблем отцов и детей, нет разрыва поколений.

Цивилизации восточного типа развиваются, но развитие их происходит медленно, т. е. на протяжении жизни одного поколения существенных изменений не происходит из-за относительно медленного характера перемен в технике, хозяйстве, культуре. В государствах восточного типа и проявилась концепция отсталости Востока от Европы. К началу ХIХ в. в глазах европейцев Восток стал синонимом застоя, возникла иллюзия его неполноценности.

Парадокс ситуации в том, что Восток, с его благоприятными климатическими условиями, стал родиной великих культур древности, и в средние века он считался более развитым, чем Европа. На Востоке раньше, чем на Западе, появились товарно-денежные отношения, монеты, подобие векселей, имелась частная собственность, он опережал Запад по уровню хозяйственного развития, торговли, городского строительства. Там впервые появились компас, порох, бумага, инженерное дело, фортификация, многие науки (медицина, алгебра, астрономия), там было больше образованных людей, чем на Западе. Многое из того, что легло в основу ускоренного развития Европы в Новое время, появилось впервые на Востоке. Но почему Восток не смог этим воспользоваться так, как Европа?

Причин много, и кроются они в особенностях религии, социального и политического строя, которые не способствовали динамичному развитию общества. В менталитете народов восточного типа цивилизаций особое место занимает религия, и человек постигает мир не на уровне разума, а на эмоциональном уровне, через призму высшей божественной идеи. Главным содержанием бытия восточные религии представляют не реализацию конкретных целей, а постижение высшего смысла жизни. Сосредоточенность на духовных ценностях – отличительная черта восточного общества.

В еще большей степени ответить на вопрос об особенностях развития Востока поможет обращение к принципам взаимоотношений человека и общества. Общества восточного типа построены на принципах коллективизма. Личностные интересы подчинены общим, личностное начало развито слабо, человек ощущает себя частью коллектива, а именно – родовой, семейной, кастовой, профессиональной, территориальной общин, которые играют важную роль в общественном устройстве. Здесь преобладали не частные, а коллективные, общинные формы пользования водой, землей. Регулярно могли производиться переделы земли, что сдерживало хозяйственную инициативу отдельного человека. С одной стороны, коллектив подавлял личность, насаждал уравнительность, но с другой стороны, страховал человека, давал ему чувство защищенности перед лицом болезней, природных катаклизмов, неурожаев, оказывал повседневную помощь. Известно, что чем беднее и труднее жизнь, тем больше люди стремятся раствориться в коллективе.

Важным моментом, объясняющим своеобразие восточной цивилизации, является отсутствие полных прав частной собственности и порядок отправления политической власти. Верховным собственником всего в стране выступало государство, правитель был верховным хозяином всего, что находилось в стране. Имущественные права частных лиц не имели никаких правовых гарантий. Собственники не имели уверенности в завтрашнем дне. Любое неудовольствие чиновника, государственного человека, вовремя не получившего «бакшиш» – взятку, вознаграждение, оборачивалось разорением, если не гибелью, и конфискацией имущества в пользу казны.

Поэтому частная собственность, товарно-денежные отношения и другие атрибуты рыночной экономики, возникнув на Востоке, силы для самостоятельного развития не обрели, сразу оказавшись под контролем государства. Зависимость от государства, отсутствие правовых гарантий собственности, скованность личной инициативы стали тормозом для дальнейшего развития интенсивной экономики. Деньги предпочитали вкладывать в роскошь, а не в «дело», не превращать их в работающий капитал. Богатство и собственность без власти мало что значили, напротив, принадлежность к власти, получение какой-либо должности давало право на богатство. Человек, облеченный властью, являлся более значимым, чем имевший собственность. Поэтому на Востоке такую господствующую роль играла бюрократия, чиновники.

Отсутствие полноценной частной и господство государственной собственности связаны с еще одной важной чертой восточных обществ – абсолютным преобладанием государства над обществом. Все отношения в обществе регулировались государством. Все: и богатый, и бедный, и знатный, и простолюдин – оказывались равно бесправными перед государственной властью, равно зависели от нее. Государство связывало воедино общины, брало на себя функции управления, распоряжения экономикой, контроля над культурой, духовной сферой.

Неудивительно, что характер государственной власти, как правило, был деспотичным, т. е. во главе государства находился правитель, власть которого никем не ограничивалась, была бесконтрольной, не стеснялась никакими законами, нормативными правилами. Правитель рассматривался наместником бога на земле, а бюрократия, управлявшая от его имени, играла колоссальную роль.

Еще одной важной чертой государств восточного типа является их многонациональность. Цементирующим началом, удерживающим народы с разными языками, историей, культурами в одной стране, являлась сильная государственная власть. При ослаблении ее эти империи распадались.

Но, следует отметить, общества восточного типа обладают достаточной прочностью. На базе рухнувшего по какой-либо причине государства с легкостью возникает новое, с такими же чертами, даже если создает его иной этнос. Например, государство Великих Моголов на останках государства Рашпутов, государства Передней Азии, сменявшие друг друга, – от Урарту до Арабского халифата, государства на территории Египта и т. д.

Западный, или европейский, тип цивилизации также представляет собой не географическую категорию, а символ определенных жизненных ценностей. К нему относятся античные цивилизации Древней Греции и Рима, европейские государства с начала Нового времени, США, Австралия, Новая Зеландия, Канада.

Главной чертой общества западного типа является нацеленность на прогресс, улучшение, на постоянное развитие во всех сферах жизни – экономической, политической, социальной, культурной. Темп перемен, характерный для этих обществ, быстрый, поэтому опыт предыдущего поколения стремительно устаревает. Общество нацелено в будущее, ориентировано на движение вперед, на изменение, совершенствование не только социально-экономических и политических отношений, но и предметного мира, окружающей среды.

Если общества восточного типа нацелены на духовное самосовершенствование, на эмоциональное восприятие мира, то западная цивилизация – скорее на преобразование окружающего мира, на рациональное его познание. Сознание человека западного типа рационально. Он может верить в бога, но все же воспринимает мир в реальности и в решении практических вопросов свободен от религиозных норм. Цели деятельности здесь носят, главным образом, прагматический, практический характер.

Динамическому развитию обществ западного типа способствует идеология индивидуализма, согласно которой одной из основных ценностей является самоценность индивида, его экономическая, мировоззренческая, политическая свобода, его право самому определять направления своей деятельности и приоритеты своей жизни. Второй стороной индивидуализма является осознанная ответственность человека за самого себя, за благополучие своей семьи. Человек западного типа цивилизации ориентирован прежде всего на личный успех, его поведение жестко никем не регламентируется, хотя коллективные интересы, безусловно, учитываются. Их оберегают нормы морали, религии, законы.

Важную роль в формировании системы ценностей западного типа цивилизации сыграл протестантизм – течение в христианстве, которое сформировалось в ходе Реформации ХVI в. Суть его в том, что успех в земных делах, а именно экономическое процветание, признается богоугодным делом. «Труд – та же молитва», через работу человек обретает спасение души, а экономический успех, богатство есть свидетельство богоизбранности. Девиз протестантской этики: при личной скромности в потреблении, при отказе от роскоши в быту, от роскошной церкви – процветающее «дело». Протестантизм нацеливает человека на активную деятельность, на экономический успех, на самостоятельное решение собственных проблем.

Еще более существенной основой западной цивилизации, чем религия, является принцип святости частной собственности. Юридические нормы для защиты частной собственности, гарантии ее сохранения были выработаны еще во времена Древней Греции и Рима, они сохранялись незыблемыми и в Средние века, и именно их считают основой рыночной экономики, условием для развития личной инициативы и активности западного человека. Это является условием для существования «самоподдерживающейся» экономики с быстрым и эффективным внедрением достижений науки и техники в производстве, с быстрым и гибким реагированием на спрос.

В политической сфере особенностью государств западного типа цивилизации являются отношения диалога между государственной властью и обществом. Государство не довлеет над обществом. Даже в Средние века власть монарха не была безграничной, он делил ее с феодальной знатью, с городскими общинами, с римским папой. Она не обожествлялась, а у населения всегда были рычаги давления на государственную власть, контроля над ней с помощью вначале сословно-представительных органов, а после – демократических институтов правового государства, в котором санкции государственной власти ограничиваются законами.

Кроме того, государство в обществах западного типа не обладает всей монополией на управление обществом. Если в обществах восточного типа человек сталкивается в повседневной жизни, как правило, только с государством, которое, в его представлении, должно заботиться о нем, помогать в решении личных дел, наказывать виновных, то на Западе многие функции берет на себя гражданское общество. Наличие гражданского общества – автономной от государства системы общественных институтов (профессиональных, церковных, научных, спортивных обществ, клубов), которые могут решать разные проблемы граждан, оказать давление на государство, заставить власть считаться с их интересами, – является важной характеристикой обществ западного типа.

И здесь в качестве основного ядра выступает собственник.

Наличие независимого от государства источника дохода, с одной стороны, делает его относительно независимым от политической власти, и, с другой стороны, порожденное этим чувство хозяина, осознанный личный интерес требуют от него активного участия в политической и общественной жизни и не меньшего проявления инициативы, чем в экономической сфере.

Исторические традиции привели к тому, что характерной формой политического режима в странах западного типа стала либеральная демократия, атрибутами которой являются парламентский строй, буржуазные свободы, частная собственность, свобода экономического предпринимательства.

Особенности российской цивилизации

Проблема особенностей российской истории теоретически начала разрабатываться с первой трети ХIХ в., со времен знаменитых споров западников и славянофилов. Из множества мнений современных исследователей по этому поводу можно выделить четыре основные принципиальные позиции.

Обращая внимание на то, что в России существовала частная собственность, в начале ХХ в. имелись политические партии, буржуазные свободы, подобие парламента, ряд исследователей делает вывод, что Россия исторически развивалась в общем русле с Европой, правда, отставала от нее, но в целом принадлежит к западному типу цивилизаций. И в настоящее время, после ликвидации тоталитарного режима большевиков, Россия может вернуться на прежний, общий с Западом путь с рыночной экономикой, парламентом, демократическими свободами.

Вторая точка зрения заключается в том, что Россия – страна восточного типа. Ей всегда были присущи черты восточных обществ: авторитарное государство, коллективистское сознание, сильные общинные и антисобственнические традиции в менталитете, отсутствие реальных экономических свобод, экономическое и политическое господство бюрократии, неверие в силу закона, подчинение общества государству. Поэтому все попытки ввести ее в европейскую культуру оканчивались неудачей.

Третья позиция заключается во мнении о самобытности российского общества, о существовании самостоятельной российской цивилизации. Главными ее чертами являются преобладание духовно-нравственных основ над материальными, культ добролюбия и «внутренней правды», нестяжательство, самобытные формы демократии в виде артельного и общинного самоуправления, наличие хозяйственного механизма, достаточного для обеспечения страны всем необходимым.

Четвертая концепция (из выделенных нами) сводится к тезису о том, что Россия занимает промежуточное положение между цивилизациями и поэтому то колеблется в сторону реформ, приближающих ее к западному типу, то отказывается от них, возвращаясь к восточному типу. В основе этого – доминирующая роль государственного начала в организации всей жизнедеятельности страны и слабость, точнее сказать, отсутствие гражданского общества. Непрерывная военная угроза, соперничество с Западной Европой требовали от государства постоянных реформ в области хозяйства, социальных отношений, и оно действовало, исходя из собственных потребностей.

Таким образом, входя в общеевропейский процесс, российская государственность развивалась на манер азиатских деспотий. Это определяло своеобразный маятниковый ритм развития российской государственности, который может быть описан по схеме: реформы (либерализация) – контрреформы (возвращение к авторитарным методам управления), «смутное время», революция – усиление государственного начала.

Эшелонная концепция модернизации России

Модернизацию в собственном смысле слова можно рассматривать как переход от традиционного (преимущественно аграрного) общества, которое строится на отношениях личной зависимости, к современному (преимущественно индустриальному) обществу, где господствуют рыночные отношения, преобладает индустриальный труд, действуют правовые нормы, признающие суверенность личности и принцип разделения властей, а в духовной сфере устанавливается плюрализм. Модернизация неотделима от эволюции западноевропейской цивилизации, а также от того влияния, которое оказывала эта цивилизация на неевропейские общества.

В ходе первой модернизации в Западной Европе складывались централизованные «государства-нации» с сильной королевской властью. Под их покровительством возникали единые национальные рынки, системы денежного обращения и налогообложения, развивались законодательство и руководствующаяся законами судебная власть. Формировалось, хотя и не без конфликтов, гражданское общество.

В то же время эта модернизация привела к так называемому первоначальному накоплению капитала – насильственной экспроприации у крестьян и ремесленников, свободных частных собственников их собственности, прежде всего на землю, которая переходила в руки крупных купцов, «обуржуазившихся» феодалов, верхушки ремесленных цехов. А с первоначальным накоплением капитала появлялись и мануфактуры – сугубо капиталистические предприятия.

Первая модернизация обеспечила западноевропейской цивилизации военно-техническое превосходство над другими цивилизациями, позволив навязать им свою «модель развития», втягивая в систему мировой торговли. Но в силу естественных исторических различий между ними и Западной Европой, конкретных форм вовлечения в орбиту европейского влияния, разные страны по-разному испытывали на себе это влияние. Такое взаимодействие и столкновение цивилизаций привело к образованию трех эшелонов модернизации.

К первому эшелону модернизации принадлежали страны, где модернизация была органичной (эндогенной), вытекала из хода повседневной жизни: Великобритания, Франция, Голландия, Северная Германия, отчасти Северная Италия, Швейцария, а впоследствии – США и Канада. В них все стороны общества – обыденная жизнь, экономика, политика, духовная сфера, правовые отношения – развивались равномерно, хотя это не исключало и социальных конфликтов. Эти страны образовали ядро мировой модернизации, или центр системы капитализма.

Но за географическими и цивилизационными границами Западной Европы и Северной Америки, внутри которых рождались модернизационные импульсы, находились полупериферия и периферия мировой капиталистической системы – второй и третий эшелоны модернизации.

В странах второго эшелона модернизации внутренние, в том числе социокультурные, предпосылки капитализма не могли или не успели сложиться, поэтому они оказывались неорганичными (экзогенными). Развитие капитализма стимулировалось влиянием со стороны Запада. Но при этом такие страны были и оставались политически независимыми. Основным субъектом модернизации, инициатором и организатором преобразований в этих странах было государство.

Ко второму эшелону принадлежали страны Восточной и Юго-Восточной Европы, Япония, Турция и Россия. Их правящую элиту или сменявшие ее группы к модернизации побуждали такие внешние факторы, как, например, угроза независимости страны. Так, реформы Александра II в России стали прямым следствием военно-политического поражения в Крымской войне. Страны второго эшелона активно использовали опыт социально-экономического и технического развития, формы организации производства и социальных институтов более развитых стран. Правда, такое заимствование не сопровождалось соответствующими переменами в культуре и обычаях общества, и тогда эффект от него резко снижался. Несмотря на трудности, страны второго эшелона вступали на путь индустриального роста, развития промышленности, техники и массового образования, политической демократизации и верховенства закона.

Но был еще третий эшелон модернизации, к которому исторически принадлежало подавляющее большинство стран Азии, Африки и Латинской Америки. Модернизация этих стран начиналась путем их колонизации и включения в систему мировой торговли в качестве поставщиков колониального товара. Ради этого строились порты, дороги, склады, здания торговых и административных контор, создавалась инфраструктура, необходимая для жизни колонистов и местных чиновников. Такая модернизация обычно мало затрагивала уклад жизни основной массы населения. В результате ее между различными формами экономических отношений и социальных связей не возникало того соответствия, которое было характерно для них в странах органичной модернизации. Главным результатом модернизации в странах третьего эшелона стала их зависимость от Запада.

История России XVIII–XX вв. изобилует множеством конфликтов на почве вынужденных, догоняющих модернизаций. Развитие России во многих отношениях представляло собой мучительный процесс приспосабливания к логике исторической эволюции Запада. Причем оно определялось этой эволюцией не меньше, а возможно, и больше, чем развитие других стран, расположенных за географическими пределами Западной Европы и Северной Америки.

Как только Западная Европа делала очередной шаг вперед в приращении своей технической и военной мощи, Россия должна была делать то же самое – во имя сохранения собственной независимости. Так еще в XV–XVI вв. закладывались предпосылки специфической модели развития России – имперской модели модернизации. Страна должна была проводить необходимые преобразования, не дожидаясь, пока созреют для них внутренние предпосылки.

В данном случае интересна позиция известного автора теории «стадий роста» У. Ростоу. Применительно к России его позиция сводится к тому, что страна в своем развитии проходит те же стадии, что и Западная Европа, разница лишь во времени прохождения, когда Россия отстает на 60–70 лет. Вторую из них («предпосылки взлета», т. е. отход от традиционного общества) он предлагает датировать двумя исходными моментами:

– с точки зрения политической модернизации – это 1696 г. (начало царствования Петра I);

– с точки зрения развития экономики – это 1861 г. (отмена крепостного права).

В третью стадию («взлет», или развитие капитализма от домонополистического к монополистическому) Россия вступила в 1890 гг. (реформы С.Ю. Витте) и завершила ее к 1914 г. Франция, США и Германия прошли эту стадию еще в середине XIX в.

Имперская модернизация начиналась по инициативе наиболее активной и дальновидной части правящей элиты и опиралась на мощь государства, т. к. в России не было сплоченного предпринимательского класса, который мог бы стать инициатором обновления снизу, как в странах первого эшелона капитализма. Такая модернизация не была направлена ни на улучшение условий жизни народа, ни даже на обогащение правящей верхушки. Если в ходе модернизации происходило и то, и другое, то только как побочный результат преобразований. Задачей же имперской модернизации было создание сильной армии, оснащенной современным вооружением, и сети работающих на нее предприятий.

Для этого на Западе выборочно заимствовались технические достижения и научные знания, которые прямо или косвенно относились к военному делу. Нередко такие заимствования стимулировали развитие собственной науки и техники. Но на первых порах, когда начинался виток имперской модернизации, многие технологии и образцы технических достижений приходилось закупать за границей в обмен на сырье и продукты питания – лес, пеньку, меха, зерно, мед.

Имперская модернизация требовала концентрации огромных масс рабочих рук для строительства дорог и крепостей, кораблей и новых заводов, а также городов и дворцов, должных подчеркнуть величие империи. При этом, разумеется, нельзя было обойтись как без насилия по отношению к народу, так и без мощного аппарата управления.

Имперская модернизация в силу ее верхушечного, принудительного характера почти не затрагивала культуру и повседневную жизнь большей части общества или затрагивала их в отрицательном смысле. Тем не менее она невольно стимулировала индивидуалистическое начало в культуре России, по крайней мере, выборочно, у отдельных лиц и социальных групп. Так, Петр I опирался на инициативу отдельных незаурядных личностей. Другой пример – модернизация, начатая Александром II, которая не могла бы осуществиться, если бы не способность к личной инициативе и предприимчивость многих русских людей, причем на всех уровнях общества.

Но как только разрыв между Россией и Западной Европой сокращался до «приемлемых размеров», самодержавие более не нуждалось в проявлении личной инициативы, к которой оно относилось с большим подозрением. Общинное начало, его опора, вновь брало верх над индивидуализмом. Период реформ заканчивался, наступал период контрреформ, продолжавшийся до тех пор, пока разрыв между Россией и Западной Европой вновь не принимал угрожающих для российского самодержавия масштабов.

Впрочем, контрреформы не могли не наступить. Поскольку ресурсы для имперской модернизации добывались за счет эксплуатации крестьян, то на подлинную модернизацию всего хозяйства, как в странах Западной Европы, ресурсов просто не оставалось. Это увековечивало бедность, а бедность в свою очередь способствовала сохранению крепостничества и общины, которые помогали выжить. Следовательно, бедность способствовала и преобладанию общинного начала над личностным в народной культуре, что препятствовало органичной модернизации.

Верхушечный, во многом вынужденный характер имперской модернизации предопределял отчуждение основной массы народа от целей и методов преобразований. Модернизация выступала как чуждое народу явление, предзнаменование конца света или других напастей. Недаром в годы петровской модернизации самого Петра в народе сравнивали с Антихристом. В ходе имперской модернизации возникал и усугублялся социокультурный раскол общества, с которым были связаны социальные конфликты (между крепостными и помещиками, а позже между рабочими и предпринимателями)1.

Одним из последствий форсированной модернизации в России стало разрушение традиционного образа жизни, вызвавшее, помимо раскола, массовую маргинализацию населения. Правда, в годы петровских реформ маргинализация уравновешивалась тем, что согнанные со своих мест люди превращались в крепостных рабочих посессионных мануфактур или шли в солдаты, становясь служивыми людьми. В ходе модернизации, начатой Александром II, не находящие себе применения, разоренные крестьяне превращались в полупролетариев, поденных рабочих или попросту в бродяг. Подобная участь ожидала и многих из тех, кто жил и работал в городах. Эта массовая маргинализация накапливала взрывоопасный потенциал в обществе.

Известно, что в конце XIX – начале XX вв. по темпам роста промышленного производства Россия была впереди всей Европы. К началу Первой мировой войны империя сумела наладить собственное производство многих видов машин и оборудования, заменяя ими импорт. Но индустриальные успехи в полном соответствии с имперской моделью модернизации достигались в первую очередь за счет крестьян, т. е. основной части населения страны. Попытки П.А. Столыпина провести аграрную реформу и создать опору самодержавия в деревне – класс частных хозяев-землевладельцев, – хотя и повысили эффективность сельского хозяйства, в целом лишь запутали ситуацию. Отторжение рынка и частной собственности крестьянским, традиционным обществом только усилилось, поскольку реформа разрушала последнюю опору основной массы крестьян – общину.

На фоне обострения социокультурных проблем и структурных несоответствий в экономике оставалась нетронутой архаичная система управления. Собственно, это и было проявлением поверхностного, верхушечного характера имперской модернизации. Абсолютно не соответствуя новым задачам, которые вставали перед Россией, система управления развалилась в экстремальных условиях войны. В этом отношении неудача в войне с Японией ничему не научила российскую правящую верхушку. Ограниченность и исчерпанность имперской модернизации, проводившейся царским самодержавием, стали очевидными для широких слоев российского общества. Но при этом задача модернизации отнюдь не снималась с исторической повестки дня. Наоборот, события военных лет показали ее актуальность.

Соответственно в рамках системы, которая существовала в России до 1917 г., не было социального субъекта, способного возглавить и провести новую модернизацию. Конечно, в среде царской бюрократии, военных, буржуазии, интеллектуалов были яркие личности, мыслившие современно и болевшие за судьбу России. Но не они задавали тон в стране. Чтобы решить задачу новой модернизации России, требовалась «внесистемная сила». А такая сила, в свою очередь, должна была выступить под антикапиталистическими лозунгами. Отрицание капитализма должно было помочь выполнить его же историческую работу, т. е. капитализм должен был развиваться через собственную противоположность.

Таким образом, для осмысления особенностей российской цивилизации большое значение имеет применение разных методов исторического познания, которые помогут в определении основных черт европейского и азиатского типов цивилизаций. Существует множество разных подходов в постижении истории России. Авторы данной работы придерживались эшелонной концепции модернизации России. Поэтому изучающие историю нашей страны должны сами, в силу своих знаний, избрать ту или иную точку зрения.

Вопросы для самоконтроля

1. Перечислите и охарактеризуйте функции истории.

2. Какие методы изучения истории вы знаете? Расскажите о них. 3. Чем отличаются европейский и азиатский типы цивилизаций? 4. Место России в цивилизационном процессе. В чем заключается проблема российской истории?

5. Что такое модернизация? Каковы были особенности модернизации в России?

6. В чем состояли особенности России как страны второго эшелона капитализма?

Список рекомендуемой литературы

1. Андреев, А.Л. Россия и Европа: культурно-психологическая дистанция глазами социолога / А.Л. Андреев // Общественные науки и современность. – 2003. – № 3. – С. 96–106.

2. Бельчук, А.И. Россия: восток Запада или запад Востока / А.И. Бельчук // Свободная мысль. – 2008. – № 4. – С. 29–42.

3. Валитов, О.К. Россия в мировом сообществе наций / О.К. Валитов, Ф.Г. Умеркаев // Социально-гуманитарные знания. – 2005. – № 2. – С. 33–50.

4. Искандеров, А.А. Два взгляда на историю / А.А. Искандеров // Вопросы истории. – 2005. – № 4. – С. 3–22.

5. Лубский, А.В. Цивилизационные образы России / А.В. Лубский // Социально-гуманитарные знания. – 2005. – № 4. – С. 47–61.

6. Поляков, А.Н. Древнерусская цивилизация: вопросы социальной мобильности / А.Н. Поляков // Вопросы истории. – 2009. – № 9. – С. 65–80.

7. Самуйлов, С.М. О России как северной цивилизации / С.М. Самуйлов // Свободная мысль. – 2007. – № 5. – С. 21–34.

8. Свистунов, М.Н. О влиянии русской православной церкви на формирование основ русской цивилизации / М.Н. Свистунов // Социально-гуманитарные знания. – 2004. – № 1. – С. 252–261.

9. Седов, Л.А. Россия: культурно-генетическая специфика / Л.А. Седов // Общественные науки и современность. – 2007. – № 6. – С. 98–110.

Происхождение восточных славян, их занятия и социальная организация

Древнейшей общеславянской прародиной большинство специалистов считает Центральную Европу – верховья бассейнов рек Дуная, Вислы, Одера и Эльбы (Лабы). Современные славянские языки (традиционно принято их деление на три группы: восточнославянские языки – русский, украинский, белорусский; западнославянские – польский, чешский, словацкий, язык лужицких сорбов; южнославянские – болгарский, македонский, сербский, хорватский (сербско-хорватский), словенский) – принадлежат к индоевропейской языковой семье. В эту семью входят также языки германские (немецкий, английский, скандинавские); балтийские (латышский, литовский); кельтские (ирландский); романские (французский, итальянский, испанский); греческий; албанский; армянский; иранские (персидский, таджикский, осетинский); языки ряда народов Индии. Многие древние индоевропейские языки к настоящему времени исчезли (например, хеттский, фракийский). Согласно одной из гипотез, в V–IV тысячелетиях до н. э. говорившие на родственных диалектах индоевропейские племена занимали территорию степной и лесостепной зон современной Украины и северные районы Балканского полуострова. Около IV–III тысячелетий до н. э. начинается постепенное расселение индоевропейцев, и на севере они достигают Скандинавии и Прибалтики, на западе – Атлантического океана, на юге – Средиземного моря, на востоке – территорий Ирана и Индии. Предки славян относительно прародины индоевропейцев незначительно сместились на север.

Вопрос о происхождении славян в науке является дискуссионным, по нему не существует общепринятой устоявшейся точки зрения. Согласно теории отечественного исследователя этой проблемы В.В. Седова, первой археологической культурой, с которой можно достоверно связывать предков славян прасла-вян, является культура подклошевых погребений, сложившаяся в V–IV вв. до н. э. в южных и центральных районах современной Польши. В конце II в. до н. э. на этой территории и несколько западнее формируется пшеворская культура, население восточной части которой считается праславянским. На протяжении нескольких веков происходили миграции представителей пше-ворской культуры на восток – в Поднестровье, на Волынь и далее, до Днепра. Здесь они приняли участие в формировании черняховской культуры (III – начало V в.), охватывавшей огромную территорию лесостепи и степи от Левобережья Днепра до Нижнего Подунавья. Черняховская культура сложилась с участием различных народностей, т. е. являлась полиэтнической по составу. Наряду с праславянами на ее территории расселились ираноязычные сармато-аланы; фракийцы; пришедшие в конце II в. в Северное Причерноморье из Нижнего Повислья германцы – готы и гепиды. В конце IV в. в причерноморские степи вторгаются вышедшие из Центральной Азии тюркоязычные кочевники-гунны, нанесшие серьезный урон населению черняховской культуры, но не уничтожившие ее.

В начале V в. пшеворская и черняховская культуры перестают функционировать, но на их основе к VI в. складываются две уже достоверно славянские археологические культуры: пражско-корчакская и пеньковская. Первая в VI – начале VII в. тянулась широкой полосой от Правобережной Киевщины до Верхней Эльбы, на юге достигая Среднего и Нижнего Подунавья, вторая занимала земли от Нижнего Дуная до бассейна Дона. С пражско-корчакской культурой связывается раннесредневековая группировка славяноязычного населения с самоназванием словене («ясно, понятно говорящие»), с пеньков-ской – группировка с самоназванием анты. Археологические данные хорошо согласуются со сведениями письменных источников: готский историк середины VI в. Иордан указывал, что словене занимают земли между низовьями Дуная, Днестром и верховьями Вислы, анты – между Днестром и Днепром (в дальнейшем анты утратили свою специфику и самоназвание, слившись со славянами).

Первые бесспорно славянские памятники появляются в Восточной Европе на берегах Днепра в VI в. н. э. Древнейшая русская летопись «Повесть временных лет» сохранила рассказ о приходе славян на Днепр с Дуная через Карпаты, где в VI в. существовал сильный племенной союз дулебов.

В VII–VIII вв. славяне составляли уже значительную часть населения Восточной Европы. Постепенно они осваивали покрытые густыми таежными лесами пространства центра европейской части нашей страны, преимущественно с юга (возможно, что Псковщину и прилегающие области они заняли еще в V в., придя из Польши). Проникновение славянских племен в северные районы Восточно-Европейской равнины носило, в основном, характер постепенной инфильтрации, что не исключало отдельных военных столкновений. Мирное в целом сосуществование славян с балтами и финно-уграми привело к ассимиляции, ославяниванию значительной их части.

Плотность населения в лесных чащобах была мала, поэтому славянам не приходилось захватывать освоенные местными племенами земли, что и не приводило к военным конфликтам. Чередование финских и славянских названий рек и поселений также свидетельствует не о вторжении, а о медленном проникновении славянских переселенцев, занимавших пространства между редкими поселениями финно-угорских племен.

Широкое расселение славян по Европе в период раннего Средневековья послужило мощным импульсом их дифференциации. Согласно лингвистическим данным, около VII–VIII вв. происходит распад праславянской языковой общности, начинается формирование отдельных славянских языков. С этого времени можно говорить об истории собственно восточных славян.

Согласно летописным и археологическим данным, накануне образования Древнерусского государства восточные славяне образовывали несколько племенных союзов (каждый из которых включал ряд племен). Составленная в Киеве «Повесть временных лет» (XII в.) с особой симпатией рассказывает о живших в Среднем Поднепровье предках киевлян – полянах. Их соседями, получившими свое название именно по расположению относительно полян, были северяне, обитавшие на Днепровском левобережье. Неподалеку располагались древляне, обитавшие, судя по названию, в глухих лесах (среди деревьев). К северу от Припяти, между Днепром и верховьями Немана, проживали дреговичи, названные так по болотистой местности («дрягва» – болото), вдоль р. Полоты – полочане, главным городом которых стал Полоцк, а вокруг южной части Чудского озера, в верховьях Западной Двины, Днепра, Волги – кривичи. В районе о. Ильмень, рек Волхов и Мета возникли поселения ильменских сло-вен. Территорию к востоку от Днепра осваивали радимичи, жившие по р. Сож, и самое отдаленное славянское племя – вятичи, поселившиеся в бассейне Верхней и Средней Оки. Наконец, к юго-западу от Киева, в Прикарпатье, расположились волыняне (бужане), уличи, тиверцы и хорваты.

Названия славянских племенных союзов большей частью связаны не с единством происхождения, а с районом расселения. Это свидетельствует о том, что в то время у славян территориальные связи уже преобладали над родовыми.

Основу экономики восточных славян составляло земледелие. Специфику его ведения в различных регионах Восточной Европы определяли природно-климатические условия. В южных степных и лесостепных районах, отличавшихся плодородием почвы и незначительным количеством лесов, земледелие являлось залежным: участок целины распахивался и использовался несколько лет, затем его забрасывали до восстановления плодородия почвы, после чего использовали повторно. В северных районах, преимущественно покрытых многолетними лесами, применялась подсечно-огневая система земледелия: деревья предварительно подрубались, после их высыхания сжигались, удобренная золой почва в течение нескольких лет давала хороший урожай, потом земля истощалась, и приходилось расчищать новый участок, но заброшенные пашни использовались вновь после восстановления плодородия. Лишь в VIII в. в степных и лесостепных районах наряду с залежным распространилось пашенное земледелие – землю пахали и давали ей регулярный отдых под паром. В лесной полосе подсека господствовала вплоть до XIII в.

Среди зерновых культур преобладала пшеница, рожь занимала небольшое место, известны были просо, гречиха, ячмень. Восточные славяне занимались также скотоводством (разводили крупный и мелкий рогатый скот, лошадей), охотой (в том числе ради ценного меха), рыболовством, бортничеством (пчеловодством).

У восточных славян шел процесс обособления ремесла от сельского хозяйства, выделения ремесленников (первоначально – кузнецов и гончаров) в качестве особой социальной группы. Следствием этого стало возникновение городов как центров ремесла, торговли и административного управления. В укрепленной части города – детинце – находились дворы князей и знати, к ней примыкал посад, населенный ремесленниками и торговцами. Уже в IX в. на Руси существовало более 20 значительных городов.

Как правило, города строились на торговых путях (Ладога, Новгород, Киев), важнейшими из которых в IX–X вв. являлись путь «из варяг в греки»2 и волжский3. Вывозили в основном мед, воск, меха, рабов, ввозили предметы роскоши (шелковые ткани, дорогое оружие, вина, с Востока также шел массовый приток серебряной монеты). Внешняя торговля обслуживала потребности знати, не затрагивая основной массы населения, жившей в условиях натурального хозяйства4, поэтому внутренняя торговля была незначительна.

Низшим звеном социальной организации у восточных славян являлась соседская (территориальная) община – «вервь»5. Соседские общины объединялись в племена, а те – в союзы племен, которые представляли собой достаточно сложный социальный организм. Их центром являлся укрепленный град6, например, Киев – у полян, Искоростень – у древлян, Новгород – у словен. В градах происходили собрания свободных мужчин союза (веча), на которых решались важнейшие вопросы. Но усложнение общественной жизни в рамках союзов племен вело к выделению особого слоя, специализировавшегося на управлении ими, – старейшин, поэтому значение народных собраний падает.

По своим религиозным верованиям восточные славяне являлись язычниками. Они почитали бога грома и молний, войны (поэтому ставшего богом-покровителем киевских князей и их дружины) Перуна, бога богатства, мира мертвых, покровителя скотоводства Велеса, богиню земли, плодородия, покровительницу женщин Мокошь, а также бога солнца (назывался Дажбог или Хорс), ветра – Стрибога, огня – Сварога. Поклонялись славяне также горам, деревьям (особенно дубам), родникам и колодцам.

В VI–IX вв., в эпоху массовых миграций и военных походов славян, в том числе восточных, нередких столкновений между племенными союзами, на ведущие позиции выдвигается слой профессиональных воинов – дружинники и их предводитель – князь, в руках которого постепенно концентрируется власть в союзах племен. Поэтому последние в науке определяются также как племенные княжения. Обладая реальной властью и военной силой, опираясь на свой авторитет и накопленные богатства, князья, дружинники, старейшины получали реальные рычаги для изъятия у рядовых общинников части произведенного ими продукта.

Таким образом, к середине IX в. в восточнославянском этносе вызрели предпосылки возникновения государства – набора властных структур, обеспечивающих управление обществом и его внутреннюю стабильность; создание внешнеполитических условий функционирования общества.

Норманнская и антинорманнская теории

Вопрос о времени возникновения государственности у восточных славян весьма спорен, причем мнения различных авторов значительно расходятся. Решение проблемы затрудняется скудностью исторических источников. И все же большинство современных историков датирует возникновение Древнерусского государства IX в. Правда, в источниках имеются указания о таких политических объединениях, существовавших в VIII в., как Куявия (в Киевской земле), Славия (вокруг озера Ильмень) и Артания (предположительно, на Таманском полуострове). Имеются также сведения о политических образованиях на Волыни под руководством Божа (IV в.) и Маджака (VI в.), но нельзя с уверенностью сказать, имели ли во всех этих случаях место государственные образования или догосударственные племенные союзы.

Возникновение государства у восточных славян протекало в непростых внешних условиях. В середине IX в. сложившаяся на севере Восточной Европы федерация союзов племен, в которую наряду со славянами (словенами и кривичами) входили неславянские этносы (чудь, меря), платила дань скандинавам (древнерусск. варяги, в Западной Европе их называли норманнами, «северными людьми»); другое протогосударственное объединение полян, северян, радимичей и вятичей являлось данником хазар7. Стремление варягов и хазар подчинить восточнославянские союзы племен во многом объяснялось желанием контролировать важнейшие международные торговые пути – складывавшийся в IX в. путь «из варяг в греки» и волжский.

В нашем распоряжении находится источник, который, казалось бы, исчерпывающе отвечает на вопрос о происхождении Древнерусского государства. Это древнейший летописный свод «Повесть временных лет». В летописи прямо говорится, что в IX в. наши предки жили в условиях безгосударственных, «порядка у них не было», что такое положение стало их тяготить и что они обратились с просьбой к варяжским князьям: «Придите правити и володети нами».

Этому событию предшествовал ряд моментов, когда члены северной федерации союзов племен изгнали варягов и прекратили выплату им дани. Но затем внутри федерации возникла острая, вплоть до вооруженной, борьба за власть. В этих условиях «за море к варягам, к руси» было направлено посольство с целью пригласить в качестве князя одного из тамошних правителей и тем разрешить конфликтную ситуацию. Прийти на княжение согласились три брата – Рюрик (862–879 гг.), Синеус, Трувор, первый из которых вокняжился в Новгороде, второй – на Белоозере, третий – в Изборске (недалеко от Пскова). Так, с точки зрения этого документа, образовалось Русское государство.

Сказочность летописного предания очевидна. Государство не может организовать один или несколько человек, даже самых выдающихся мужей. Государство есть продукт сложного и долгого развития социальной структуры общества. Тем не менее летописное упоминание о начале древнерусской государственности послужило основой появления так называемой норманнской теории.

Ее основоположниками являлись приглашенные в XVIII в. из Германии для работы в Российской академии наук ученые Г.З. Байер, Г.Ф. Миллер, А.Л. Шлецер. Опираясь на летопись, они создали научную концепцию о неполноценности восточных славян, оказавшихся неспособными к самостоятельному созданию государства, которое было принесено извне варягами, т. е. русью. Поскольку варягов-норманнов считали германцами, то возникла достаточно прозрачная историческая параллель с тогдашней действительностью: ведь в XVIII в. Россия была наполнена иностранцами. Вспомним, что и среди императоров того времени были представители Голштинской династии, правившей в России под именем Романовых, поэтому норманнская теория им очень импонировала. Также эта теория служила для противопоставления истории России и Запада. Если в Западной Европе государство создавалось завоеванием, то у нас – мирным призванием. А раз так, то в России нет оснований для борьбы между народом и монархией, которая сотрясала западные страны.

Резким противником данной теории уже тогда выступил М.В. Ломоносов, отстаивавший южные истоки древнерусской государственности и отрицавший роль скандинавов в ее формировании. Так, он сомневался в варяжском происхождении князей Рюрика, Синеуса и Трувора, полагая, что они могли быть и представителями каких-то славянских племен. С тех пор все историки, занимающиеся Древней Русью, разделились на два лагеря – норманнистов и антинорманнистов, полемика между которыми продолжается десятилетиями.

Сегодня вполне очевидна несостоятельность «норманнской теории», основанной на тезисе о возможности «научить государству», между тем как государство, в том числе Древнерусское, возникает только на основе длительного развития и усложнения местного общества. Но это утверждение не отрицает роли варягов, скандинавов в сложении Киевской Руси. Ныне можно считать установленным, что летописный рассказ о «призвании варягов» во главе с Рюриком достаточно точно отражает реально происходившие события. Возможно, что славяне пригласили нескольких князей с их дружинами в качестве военных специалистов, как это делалось и в более поздние времена на Руси, да и в Западной Европе. Но не эти князья организовали Древнерусское государство, а уже существовавшее государство дало им соответствующие государственные посты. Бесспорно лишь варяжское происхождение первых русских князей: Рюрик, Олег (Хельги), Игорь (Ингвар), Ольга (Хельга), Аскольд, Дир. Также на территории Восточной Европы найдены десятки скандинавских захоронений. Следует констатировать, что скандинавы приняли деятельное участие в создании Древнерусского государства, формировании его правящей династии. Но сами они сравнительно быстро растворились в среде местного славянского населения, например, уже сын Игоря и Ольги носил славянское имя Святослав (945–972 гг.).

Мы не знаем точно, когда и как конкретно образовались первые княжества восточных славян, предшествующие образованию Древнерусского государства, но, во всяком случае, они уже существовали до 862 г., до пресловутого «призвания варягов», например, в германской хронике с 839 г. русские князья именуются каганами – царями.

Зато момент объединения восточнославянских земель в одно государство известен достоверно. После смерти Рюрика князем стал его родственник Олег (879–912 гг.). В 882 г., спустившись по пути «из варяг в греки», Олег с помощью хитрости захватил Киев, убив княживших там Аскольда и Дира (по летописи – мужей Рюрика), и стал правителем объединенных под его властью севера и юга страны. Затем ему удалось присоединить и остальные русские земли, создав громадное по тем временам государство, в которое вошли, кроме славян, и некоторые соседние финские и балтийские племена. Хотя точные летописные даты для IX в. условны, 882 г. принято считать годом создания Древнерусского государства со столицей в Киеве (Киевская Русь). Древнерусское государство, таким образом, с самого начала было этнически неоднородным.

Что же касается слова «Русь», то относительно его происхождения в науке нет единства мнений. Споры по этой проблеме, начавшиеся еще в XVIII в., продолжаются до сих пор. Достоверным можно считать лишь то, что этот термин не славянского происхождения. До последнего времени существовало две основные точки зрения на вопрос о происхождении слова «Русь». По одной из них (не подтвердившейся) этот термин связывают с определенным географическим названием, в особенности с притоком Днепра речкой Рось.

С другой точки зрения, народа «русь» не существовало – так назывались скандинавские дружины «гребцов» (от шведского rups-), участников походов на гребных судах, проникавших в Восточную Европу и получивших в славянской среде название «русь» (от финского ruotsi-). Первоначально этот термин имел чисто социальное значение и обозначал определенную социальную группу, притом привилегированную.

Таким образом, выражение «вся русь» означало не какое-то конкретное племя, а дружину в походе на гребных судах. Это название княжеских дружин распространилось в процессе консолидации Древнерусского государства на все непосредственно подвластные ему территории от Ладоги и Верхнего Поволжья до Среднего Поднепровья, дав наименование «Русской земле» и «всем людям Русской земли» – восточнославянской в своей основе древнерусской народности.

Становление государственности. Киевская Русь

Размышляя над особенностями становления древнерусского государства Киевская Русь, мы должны отчетливо осознать, что говорить об особенностях мы можем лишь условно, если сравнивать его с образованием европейских государств. Если Европа и стала образцом для России к XVI–XVII вв. (но только не в области идеологии, когда «Святая Русь» отделяла и противопоставляла себя Европе), то этого нельзя сказать о времени раннего Средневековья, когда закладывались основы феодализма и Европа была периферией цивилизованного мира, а Русь развивалась почти синхронно с варварскими королевствами, являясь ее составной частью. В конечном итоге, в этот период образцом для подражания были прежде всего восточные страны – Византия и Арабский халифат, но от них Русь была отделена «диким полем», населенным кочевниками. Сама Европа первоначально черпала опыт Востока, пока стечение обстоятельств не сделало ее на рубеже Средневековья и Нового времени тем трамплином, по которому человечество взлетело резко вверх.

И все же расхождения, пусть первоначально и незначительные, зародились и начали накапливаться уже с периода образования раннефеодальных государств. Этому способствовали особые условия, определившие специфику развития и восточнославянского общества, и государства Киевская Русь.

Восточная оконечность Европы была зоной, где проживали народы, стоящие на стадии родоплеменного строя, и продвинувшиеся сюда славянские племена не встречались на своем пути с древними цивилизациями, которые могли бы оказать влияние на их социальное развитие. Действительно, восточные славяне относятся к ареалу тех варварских народов, которые ранее не имели прямых и длительных связей с греко-римским миром, составившим основу будущей европейской цивилизации. Это так называемые государства «бессинтезной зоны», где феодализм развивался самостоятельно, путем разложения первобытных общин, а не впитывал в себя элементы античной культуры – римское гражданское право, государственные учреждения, науку, искусство, мораль. Следствием этого является более длительный период вызревания феодальных отношений, когда одновременно сосуществовали элементы разлагающихся первобытнообщинных структур и нового, нарождающегося феодального уклада.

Область расселения восточных славян – это равнинная, слабозаселенная огромная территория, с юго-востока окруженная «диким полем», населенным кочевниками. К тому же с суровым климатом – холодной зимой и коротким летом. Эти, на первый взгляд, несущественные особенности играли тем не менее в жизни восточных славян важную роль, воздействуя на социальные процессы.

Во-первых, зарождающемуся государству труднее, чем в Западной Европе, было защищать свои границы, и это заставляло быть в постоянной боевой готовности и княжескую дружину, и всех общинников. Следовательно, заставляло сохранять ополченческую организацию свободных общинников, что приводило к постоянному воспроизведению традиций военной демократии.

Во-вторых, давление кочевников заставляло славян переселяться все дальше на северо-восток в лесные малонаселенные земли. Происходили постоянные миграции населения. Это было связано и с тем, что земли были малоплодородные, но их было много. Отсюда подсечное земледелие на севере и смена участка по мере истощения почвы.

В-третьих, суровый климат, когда короткий период полевых работ не давал возможности жить поодиночке, сплачивал население в большие семьи и территориальные общины. Сама природа делала в тех условиях общинную организацию незаменимым институтом выживания. Все это определяло большую, чем в Западной Европе, крепость общины, затрудняло имущественное расслоение, переход к частной собственности, а следовательно, к задержке процесса расслоения общества и появления государственности.

В-четвертых, большой фонд земель давал возможность ведения экстенсивного земледелия; земля не была тем богатством, которым следовало особо дорожить и стремиться приобрести ее в личную или частную собственность. Это задерживало развитие феодализма вглубь, а миграции разряжали обстановку в центре страны и давали возможность не доводить дело до конфликтов из-за собственности на землю.

Что же касается возникновения самой государственности у восточных славян, то вопрос этот до сих пор остается дискуссионным. Но общее представление о путях зарождения и эволюции государственности позволяет по-новому взглянуть на историю государственно-политической организации средневековой Руси. У восточных славян политогенез8 датируется IX в. К этому времени в ходе Великого переселения народов около 150–200 праславянских племен оказались на равнинах Восточной Европы. Немногочисленные туземцы (балты, иранцы, фин-но-угры) растворялись в славянской среде. Но здесь славяне встретились и с более сильными соседями. Пользуясь разобщенностью славянских племен, эти соседи стремились подчинить их своей власти. Особенно активной была Хазария – огромная империя, имеющая богатый опыт государственного строительства на территории Восточной Европы и Азии. На некоторое время она подчинила вятичей, северян, полян, радимичей. Хазарский каганат получал с этих славян пушную дань и контролировал их торговые связи с Востоком. Славяне, проживавшие западнее, также попадали в зависимость от соседних государств. Так, волыняне и хорваты сначала были включены в состав Великой Моравии, а затем до конца X в. подчинялись Польскому и Чешскому княжествам. Для будущих новгородцев серьезным противником являлись скандинавские викинги (варяги). В середине IX в. варяги из Швеции проникали в земли сло-вен и кривичей и взимали с них дань – откуп. Постоянная борьба шла и между самими восточнославянскими племенами, не упускающими случая «примучить» друг друга.

В такой ситуации острее проявлялась тенденция к новым формам объединения, возрастала роль связанных с войной и руководством вождей и дружин. Стали образовываться союзы племен, а следом и более сложные суперсоюзы. В IX в. обозначились два региона, где политогенез протекал ускоренными темпами. Его ускоряло также активное использование внешних резервов. Роль такого резерва, в частности, сыграли отдельные отряды викингов во главе со своими конунгами. Славяне заключали с ними соглашения, и викинги как готовая военная сила иноземного происхождения способствовали укреплению зачатков новой политической организации.

Так, при участии варягов Дира и Аскольда9 возник южный очаг протогосударственности – Полянское княжение с центром в Киеве. Это княжение первым разорвало данническую связь с Хазарией и вступило с ней в вооруженную борьбу. Подчеркивая свое независимое положение, его князья именовали себя хазарским титулом «каган». Киевские каганы пытались установить отношения с Византией и Францией, а также значительно раздвинули границы княжества, присоединив соседние славянские племена. Каган Аскольд даже организовал первый в истории восточных славян поход на Византию. Хотя поход закончился неудачей, он свидетельствовал о появлении в Европе новой серьезной политической силы.

Помимо южного, возник и северный очаг протогосудар-ственности. Его первоначальным центром была Ладога. Для своего времени Ладога являлась крупным международным торгово-ремесленным поселением. Северный суперсоюз располагался на берегах великих озер: Ладожского, Ильменского, Белого, Псковского. Славяне пришли сюда с польского Приморья относительно поздно, в VII–VIII вв. Родственные западным славянам колонисты осели прежде всего на удобных и важных речных путях. Они установили тесные отношения с местными финно-угорскими племенами и небольшими группами скандинавов, которые в ходе «эпохи викингов» также оказались «на Востоке». В 830–840-х гг. с населения Ладоги и ее окрестностей взимали дань пришлые викинги-свеи. Но вскоре словене, кривичи и чудь подняли против них восстание. Объединившись, восставшие изгнали свеев. Общая победа не положила конец всем проблемам: ведь Ладога была сожжена, а победители свеев ослабляли себя paздорами и соперничеством. В 862 г. к борьбе подключился варяжский князь Рюрик с дружиной. Скорее всего, это был Рорик Ютландский из Дании. Конунг Рюрик давно утратил связи с родиной, превратился в наемника и зарекомендовал себя как враг шведских викингов. Опытный норманн и его дружина оказали определенное влияние на развитие событий в северном суперсоюзе. Полагают, что они выступили на стороне словен и помогли им объединить местных кривичей и чудь. Спустя некоторое время Рюрик уничтожил и часть словенской родовой знати, недовольной усилением военно-служилого слоя. Так внешний «варяжский» фактор придал ускорение политогенезу и в этом регионе.

Южное и Северное княжения были протогосударственны-ми объединениями. Они имели в своей структуре элементы политической организации: земли нескольких племен составляли единую территорию, существовали общие повинности, постоянное войско-дружина, грады-убежища и грады-святилища, над-племенные органы управления.

Дальнейший импульс развитию государственно-политических элементов дало слияние этих двух княжений. Известно, что оно произошло в 882 г., когда «северяне» покорили «южан». Северянами в тот момент предводительствовал варяг Хельги, или, по-славянски, Олег. Войско Олега, состоящее из славян, чуди и норманнов, захватило несколько важных пунктов на Днепре и, главное, сам Киев. После того как Олег убил киевского князя Аскольда, «южане» без сопротивления признали его своим князем. Они полагали, что пришлый князь пользуется лучшим покровительством богов и обеспечит большую удачу, чем прежний.

Олег стал первым правителем нового образования – Киевской Руси, или «империи Рюриковичей». Олег и его преемники (князья Игорь, Святослав, Владимир, Ярослав Мудрый) стремились прежде всего расширить державу, «окняжить» множество еще самостоятельных восточнославянских племен и союзов. Окняжение в то время означало их подчинение судебной, административной и финансовой власти Киева. Эта задача решалась в ходе беспрерывных войн киевских князей с ближними и дальними соседями и в основном была выполнена к концу XI в. Кроме славян, в состав «империи Рюриковичей» вошло 25 неславянских народов. Ее территория достигла 1 млн км², а число жителей – нескольких миллионов человек. Еще раньше за новым восточноевропейским государством закрепились два самоназвания – «Русь» и «Руська земля».

Какая же форма государства была присуща Руси? Конечно, за время ее существования в качестве единого государства с конца IX до начала ХII в. политико-административная система совершенствовалась и укреплялась. Но в целом форму определяло разделение общества на два основных слоя. Это общинные «миры», которые объединяли главную массу населения, и княжеско-дружинные корпорации, которые объединяли правящий высший слой. По всем признакам Русь являлась патриархально-монархическим государством, типичным для ранней стадии средневековой цивилизации. Принцип монархического (единоличного) правления еще только вырабатывался. Самые первые киевские князья (Олег, Игорь, Святослав) управляли Русью фактически вместе с другими княжескими династиями, которые продолжали возглавлять подвластные Киеву племена и союзы племен. Позднее эти династии были частично истреблены, а частично пополнили ряды великокняжеского боярства. При Владимире Святославовиче установилась монопольная верховная власть одной династии Рюриковичей. Но и эта власть имела корпоративный характер, ибо считалась принадлежащей всему княжескому роду. По обычаю каждый князь имел право на свою долю власти. Он получал ее в виде первоначального удела, который назывался «причастье». Очень интересно, что все сыновья великого князя признавались равными между собой. Этот обычай долго вызывал ожесточенную борьбу наследников за единоличную власть над Русью. Когда в живых оставался один из них, он объявлял себя самодержцем. Так пришли к «самодержавию» Владимир Святой (980–1015 гг.)10 и Ярослав Мудрый (1019–1054 гг.). Его многочисленные потомки продолжали делить Русь, но уже с учетом определенного старшинства в роду. Эти княжеские доли нельзя было наследовать. Они снова и снова перераспределялись среди родственников по известной системе. Князья обычно за свою жизнь несколько раз меняли «причастье». Столичный город Киев никому первоначально не принадлежал и приобретался старшим в роду вместе с титулом киевского князя. Существование временных фиктивных княжеств не означало наступления настоящей политической децентрализации. Это была форма функционирования патриархально-коллективного властвования с характерными маятниковыми переходами: верховная власть то дробилась, то снова оказывалась в одних руках.

Своеобразно определялся также статус князя в качестве носителя верховной власти. В законах об этом вообще ничего не говорилось. У многих ученых возникало впечатление, что государь на Руси стоял выше закона и вне его, т. е. был деспотом. Но такое впечатление обманчиво. Подобная ситуация характерна для всех ранних государств. На этой стадии нигде в мире не практиковали договорных ограничений, но повсеместно воспринимали персональную власть как священное (сакральное) явление. Не был исключением и восточнославянский князь. Его личность и функции осмысливались в мифологических образах. Само государство отождествлялось со строением или продолжением тела князя. Он владеет государством, как собственными органами – руками, ногами, головой. Государственные налоги – это еда, корм князя. Чтобы законно унаследовать великокняжеский титул, не требовалось писать особый закон или завещание. Но будущий преемник обязан был присутствовать на похоронах отца – великого князя. К сожалению, эти воззрения, создающие особый комплекс идей о власти, применительно к Руси почти не изучены. Но ясно, что именно они содержали ограничительные и разрешительные нормы для политической деятельности членов княжеской корпорации.

Остальные корпорации также выполняли свою часть государственно-политических функций. Дружины князей были не только профессиональным войском, но и управленческим аппаратом. Они концентрировали и использовали ресурсы страны для обороны и экспансии, взимали дани, творили суд, оберегали общественный порядок. Характерно, что на первых порах дружина-аппарат действовала кочевым способом. Этот способ нашел выражение в практике полюдья – объезде подвластных земель для сбора дани и осуществления суда. Само полюдье – просто путь от нерегулярных поездок дружинников за данью до хорошо отлаженной общегосударственной системы. Арабские путешественники, например, оставили описание архаичного полюдья при князе Олеге Вещем. Оно еще больше напоминало набеги «руси» на славянские поселенья. Разбившись на отряды в 100–200 чел., «русы» собирали дань и кормились. «Они поедают достояние и расхищают добро славян», – констатировали арабы-современники. Князь Игорь Старый (912–945 гг.) организовывал полюдье иначе. В поход за данью отправлялась вся дружина, слуги, обозники. Экспедиция целых полгода (ноябрь – апрель) объезжала славянские земли, проходя более 1500 км. Ее «объезды» выполняли также идеологическую роль, символизируя власть князя и значимость княжеского окружения. Весной и летом «рycы» продавали или меняли собранные меха, мед, воск на заморских рынках.

Убийство князя Игоря древлянами в 945 г. вызвало важную реформу даннической системы. Реформу начала его вдова княгиня Ольга, но особенно активно внедрял новый порядок ее внук Владимир Святой. Территории общин теперь превращались в специальные округа-погосты. При этом дружинники везде уничтожали прежние общинные центры (погостины) и возводили новые княжеские крепости. Эти крепости сооружались по единому плану и имели единое назначение. В каждой из них размещался небольшой отряд воинов во главе с тиуном11. Тиуны с помощью гарнизонов крепостей руководили сбором дани, ее хранением и доставкой в Киев, выступали в роли судей, контролировали выполнение княжеских указаний. Традиционное объездное полюдье практиковалось меньше. Сам термин «полюдье» приобрел новое содержание. Полюдьем стал называться единовременный налог.

Сеть княжеских крепостей значительно усилила контроль над общинными корпорациями со стороны официального государства. Но погостовские общины, или верви, продолжали оставаться сильными автономными организациями. Они участвовали в сборе налогов. При необходимости общинники своей «сотней» под руководством старост выходили на войну. В погостах действовал свой суд. Судьями были главы семейств, которые на основе обычного права решали множество дел.

Для системы погостов было характерно специфическое переплетение политических функций всех корпораций. Поэтому она являлась основой патриархально-монархической государственности. Механизм ее работы не нуждался в организации сколько-нибудь сложных центральных органов. Для обсуждения и решения важнейших вопросов князья собирали на совет своих дружинников. Вначале в совещаниях участвовала вся дружина. Позднее эти совещания стали более узкими и сделались привилегией дружинной верхушки. Но и такие советы при князе не имели стабильного количественного и персонального состава. Не разделялись и решаемые советом дела, среди которых могли быть вопросы войны и мира, законодательные и прочие проблемы. В качестве исполнителей государственных решений князья также использовали свой двор, состоящий из их личных хозяйственных слуг. Княжеские люди, высшие и рядовые (повара, конюхи, псари и прочие), наряду с дружинниками одновременно являлись и частью тогдашней администрации. Таким образом, возникло уникальное явление, когда господствующее сословие и государство как бы сливались в дружинном институте (рис. 1).

Свидетельством укрепления государственной собственности стали возникавшие территориальные и должностные «кормления»12 для младших родственников князя и знатных дружинников. Другим проявлением той же тенденции было объявление территории государства княжеской «вотчиной», т. е. наследственным владением великого князя киевского. Вслед за этим князья начали реально распоряжаться землей: дарить, жаловать, обменивать. В результате с XI–XII вв. началось развитие крупного частного землевладения. На Руси оно приняло форму вотчинной системы. Вотчинник-землевладелец обладал правом распоряжаться своей землей: передавать наследникам, дарить, продавать, закладывать.

Рис. 1. Государственный механизм Киевской Руси

Первоначально вотчина и князя (его домен), и его слуг имела рабовладельческий характер, постепенно там появляются и феодально-зависимые крестьяне, но рабы все же преобладали в течение всего киевского периода. Таким образом, с XII в. в феодальной собственности образовалось два сектора – государственно-корпоративный и частный. Но вотчины основывались, главным образом, на рабском труде и представляли собой островки в море свободного общинного мира. Вотчинная система не стала господствующей, и если мы можем говорить о раннем феодализме, то он был прежде всего государственным.

Но вернемся к дружине. Она появилась в IX в. и существовала за счет государственных доходов. Основной обязанностью дружинников была военная служба. С князем дружинников связывали узы личной верности, носящие взаимный характер. Поэтому говорить о князе как самодержце в раннефеодальный период едва ли правомерно. Пополнялась дружина, как правило, не за счет старой родовой знати или рядовых общинников, а за счет маргинальных элементов: изгоев славянского происхождения, бродячих иностранцев, зависимой челяди князей, скандинавских викингов. Это облегчало превращение дружины в эксплуататорский слой, чуждый местному населению. Таким образом, дружина не вырастала из общины, а стояла над ней. Не случайно уже в IX–X вв., чтобы выделиться, дружина носила самоназвание «русь», имеющее социальное значение как синоним этнически пестрой дружины.

Дружина-«русь» сформировала свою специфическую культуру, отличную от простых славян. Она носила смешанный евроазиатский характер и проявлялась в вооружении, снаряжении боевых коней, костюмах, украшениях, домашней утвари, погребениях.

С Х в. внутри дружины существовала собственная иерархия. Ее члены делились на высших – «мужей» и низших – «отроков». Позднее к ним прибавился еще один разряд – «децкие». Часть воинов постоянно находилась при князе, составляя его ближайшее окружение и свиту, другая часть несла службу по городам. Города служили как бы общими замками и, в отличие от западноевропейских городов, были прежде всего административными, а не торгово-ремесленными центрами. С разрастанием рода Рюриковичей роль городовых дружин перешла к дружинам князей – родственников великого князя киевского.

Разложение дружинной организации в Киевской Руси намечается со второй половины XII в. При князе теперь оставалась лишь низшая прослойка дружины. Она получила название дворских слуг, дворян. Они охраняли князя, управляли его хозяйством, выполняли судебные и полицейские функции, ходили в походы.