Читать онлайн Механизм чуда бесплатно
Глава первая
Ей хотелось
Ей хотелось спать. И еще немножко есть. Хотелось плакать. Танцевать, слушая через наушники музыку, чтобы только ей и никому больше. Хотелось покрасить ногти в ярко-красный цвет и чтобы держался долго, как гель, но не гель – его потом так тяжело смывать. Хотелось красивое платье в пол и чтобы браслеты бряцали на запястьях. Чтобы была тонкая рука. Хотелось, чтобы позвонил он. Хотелось болтать по телефону долго-долго. Хотелось сидеть в его комнате и слушать, как щелкают клавиши под его пальцами, в каждой вещи слышать его запах.
С желаниями все понятно. Даже с нежеланиями не было путаницы. Оставалось разобраться с реальностью, а она подводила.
Спать ей сейчас никто не даст. Еда – в холодильнике, но какая-то не та – котлеты с картошкой. Если сейчас разревется, до вечера лицо будет опухшим. Еще и голова заболит. В наушниках перетерся проводок, звук проходит через раз – проводок надо держать пальцами, а в таком положении особенно не потанцуешь. Яркий лак – развернут в школе и заставят смывать. Откуда взяться платью, тоже непонятно. Тонкие запястья со звенящими браслетами – это все равно что требовать, чтобы прямо сейчас выросла грудь, ноги стали длинными и стройными, а талия осиной. А вот и звонок… Но не от него.
– Ое! – оглушающе пророкотало в трубке. – Май литл герл! Ты идешь ко мне?
Стив. Приземист, крупноват. Лицо круглое, прыщавое и бледное. Коротко стрижен, но неизменно взъерошен. Глаза покрасневшие. Губы обветренные и покусанные, трещинки в уголках. Ходит в старой потертой коже – штаны и жилет. Белые рыхловатые руки с красными пупырками на плечах. Бррр. А! Еще любит музыку. Он главный в их компании спец по группам.
– Кто у тебя там?
– Пушкин!
Кто б сомневался, что этот прибежит первым.
– Он, кстати, мечтает о тебе, – крикнул Стив, и в трубку тут же ворвался другой голос:
– Евка! Мать! Ты чего зависла? – Голос, как у учителя, требовательный. Или как у следователей в старых фильмах.
– Думаю, что с собой взять – рубанок или электропилу, – пробормотала она. Пушкина никто не любил. Потому что Пушкин.
– Тащи все! На месте разберемся. С бензопилой осторожней. Был у меня дружок. Поехал он с папой в лес за дровами. Пока папаша бегал между елок, дерево хорошее выбирал, дружок решил пилу проверить. Дернул стартер, не удержал в руке, чиркнул по ноге. Пока до больницы довезли, пришивать уже было нечего. Помер от потери крови.
Это как всегда.
– Хорошо, не буду заморачиваться на бензопилу, возьму сразу пистолет для гвоздей.
– Для гвоздей? – не теряя делового тона, уточнил Пушкин. – Это вещь. Как в фильме… забыл название.
– Ежик пришел? – Задавать вопросы надо было до того, как Пушкин начнет рассказывать истории.
– Ползет уже. Ты тоже не тяни.
И дал отбой.
Ползет. А мог и позвонить. Мог зайти. Она бы чай приготовила. И бутерброды нарезала бы. Он бы починил ей наушники. Но Ежик не позвонил. Не пришел. Мысли не прочитал.
Глянула на телефон. Забыла спросить, как там Маша-Саша? Если уже появились, то и ей можно собираться.
Собираться… На кровати лежало то, что надо было надеть. Очки летчика времен Великой Отечественной (в инете купила). Браслеты из толстой цепочки (купила на сайте распродаж). Широкий черный пояс с тяжелой бляхой (раскопала в шкафу среди хлама). На нем серп и молот и что-то еще затертое. Волосы густо намазала воском, теперь топорщатся почище частокола – от резких движений между прядями свистит воздух. Легинсы. Юбка. Кожаная куртка. На руки кружевные перчатки с обрезанными пальцами. Стимпанк, так стимпанк. Хорошо бы придумать машину времени и отправить Стива к динозаврам. Пускай он их учит маршировать под барабан и выкрикивать дроби. И что она на него злится? Стив ни при чем. Отдал квартиру под вечеринку. А злится она потому, что нет того, кто просто обязан быть.
Крякнуло – в соцсети письмо. Не то, не то. Вот оно!
«Ты где?»
Тут. Это Машка. Пушкин достал ее рассказами, Машка ищет защитников.
«Иду! Ежик пришел?»
«Здесь давно. От его музыки уши болят».
Поймает Пушкина – голову оторвет. Зачем соврал, что Ежик только идет? На секунду задержала дыхание, вспомнив фигуру, поворот головы, услышав запах, и начала быстро одеваться. Глаза подвела черным, бровки домиком, помада красная. Видок – прощай, мама, мы с тобой не встретимся в этой жизни.
На улице темно, фонари горят через раз. Если идти медленно, то прохожие успевают тебя рассмотреть и удивиться. Каждому в ответ хочется сказать что-нибудь злое. Чтобы не трогали. Чтобы оставили свои комментарии при себе. Если прибавить шаг, становится не только видно, но и слышно – начинают звенеть цепочки. Впрочем, плевать. Она припустила бегом. Тяжело забухали гриндерсы. Чуть не сбила парня. Их трое, но налетела она на одного. Высокий. В очках. Взгляд удивленный.
– Танк, что ли?
– Сам – танк!
И что-то еще, что увидела, но не запомнила. Какая-то деталь. Неважно.
Улица, машины, грязь. Светофор далеко. Красный. Машины стоят. Рванула через дорогу. Откуда этот грузовик взялся? Черт косой, ботинки забрызгал.
– Евка! – повисла на шее Машка. – Что так долго?
В коридоре неслышной тенью возник Саша. Косуха – это, конечно, сила. Она способна изменить кого угодно. Даже тихого Сашу. Он как будто раздался в плечах и приобрел… Что-то приобрел, короче. От Машки немилосердно пахнет дешевым лаком для волос. Этот запах убивает таракана, а людей делает крепче. Маша в черном. Вместо пояса связка проводов с клеммами, на шее елочные лампочки.
– Ты изображаешь электрика? – осторожно спросила Ева.
– Дура! – легко бросила Машка. – Это кул. Смотри, что у меня есть! Сашка! Неси!
И Сашка принес. Он был очень послушный, этот милый Саша, прямо хоть себе забирай. А принес он огромную фару на длинной ножке. В его руках фара была похожа на гигантский глаз инопланетянина.
– Откуда это?
– С трактора! Правда, круто!
Фара была выпуклой – чистый глаз. Сзади металлический корпус. Тяжелая. «Ножка» шершавая. Бульк – инопланетный корабль уходит под воду.
Грохнула музыка, заставляя вздрогнуть.
– Убей своего Ежика, пожалуйста, пока я это не сделала, – крикнула Машка, забирая фару.
Фара – это вещь. Такую бы вместо лампы на стол. Настоящий прожектор!
Вибрация от басов шла по полу, ударялась в пятки, музыкальный сквозняк шевелил подол юбки.
Стив с Ежиком прилипли к компьютеру. От внезапной тишины заложило уши.
– Евка! Быстро увидела меня и поздоровалась!
Пушкин высок, худ, ушаст. Постоянно улыбается, демонстрируя щербинку между передними зубами. Не человек, а Чеширский Кот. И как Чеширский Кот – болтлив.
– Привет, классик! – Ева выставила руку, чтобы Пушкин к ней не приближался, а то ведь кинется целоваться. Этот может. – Что хорошего?
– Да что у меня может быть хорошего? – радостно сообщил Пушкин. – Живу. Но лучше жить, чем не жить. Вот у нас вчера в классе один пацан. Нормально так – пошел в столовую обедать, взял булку, взял компот, а в компоте была сливина. Он ее съел и подавился косточкой.
– Помер? – Концовки в историях Пушкина были одинаковые.
– А кто его знает! – погрустнел Пушкин. – На «Скорой» увезли. Лежит в реанимации. Наши хотели к нему сходить, а их не пустили.
– Ничего, еще помрет, – подбодрила она его.
– А чего помрет? – стал возвращаться к жизни Пушкин. – Это же обыкновенный компот был!
Ева отвернулась. Сдался ей этот Пушкин. Почему с ней разговаривает он, а не кто-то другой? Стив приветственно махнул рукой. Ежик так и сидел, упершись взглядом в экран. Другой… и ничего тут не поделаешь.
– А вообще, может, конечно, помереть. – Пушкину было все равно, слушают его или нет. – Из вредности, потому что должен мне сто рублей.
– Ты ему напомни. Он непременно помрет.
Пушкин посмотрел на нее пристально. Очень внимательно. Словно запоминал перед долгой разлукой.
– А где рубанок? – спросил он, резко сменив тон. – Ты ж обещала. А вообще, нормально так выглядишь. Пояс где оторвала?
– От деда-партизана достался.
Колонки подпрыгнули, выплевывая новую порцию панк-рока.
– О! «Абней» нашли! – обрадовалась Маша. – А то до этого все своим Джоником грузили. Тебе ведь тоже не нравится Магнифисент?
– Дуры! Ничего не понимаете!
Ежик так и не повернулся. Крикнул, глядя в экран.
– Где остальные? – Если не смотреть на согнутую спину, то становится полегче. И Ева решила не смотреть. Как будто здесь смотреть не на что.
Маша-Саша сидели на диване, трогательно держась за руки.
– Левшин в магазине застрял, – доложила Маша.
– Нашли кого посылать, – проворчала Ева. – Он к завтрашнему утру только вернется.
– С ним Катрин, – нежно улыбнулся Саша.
– К завтрашнему вечеру.
– Не веришь ты в силу любви. – Маша прижалась к Саше.
Взгляд невольно скользнул по сидящим у компа. Во что тут еще можно было верить? Только в нее одну, но в фантастических книгах.
– Ты видела, что Стив себе забабахал?
Маша ткнула пальчиком в сумрак комнаты. Там висели качели. В самом углу. Сильно, конечно, не пораскачиваешься, но качели в комнате – все равно круто.
– Как это он так? – Ева коснулась канатов, держащих сиденье.
– Говорит, там раньше турник висел.
– А ты знаешь, что здесь до этого турника было? – как всегда незаметно подкрался Пушкин.
Ева глянула на вкрученные в потолок крюки.
– Страшное дело, – невероятно деловым голосом сообщил Пушкин. – Тут один чувак повесился.
– Сразу на двух крюках?
– Петля рядом с ним была пуста. Он договорился со своей подружкой, что повесятся вместе, но она в последний момент испугалась и убежала.
– А он побежал за ней.
– Куда побежал? – обиделся Пушкин. – Он же помер.
– Потому и помер. Забылся, рванул за любовью, табуретка из-под ног и выскочила.
Пушкин на мгновение завис, переваривая информацию. Губы его расколола неприятная улыбка.
– А знаешь, – прошептал он; вблизи особенно были видны потертости лица – между бровями, на скуле, на бровях, – когда человек вешается, он не от удушья умирает, а оттого, что у него ломаются шейные позвонки. Хрясь, и все.
Для наглядности он хрустнул пальцами. От такой демонстрации оставалось только поежиться, сглотнуть и отступить.
Музыка снова скакнула. Теперь это было что-то совсем незнакомое. Протяжно завыл контрабас, встроился довольно звучный голос, его подбодрили барабаны. И какой-то еще был инструмент, который Ева определить не смогла.
– Чего это? – сунулся к компу Пушкин. – Ааааа, я знаю этих чувачков. Это же «Коппелиус». Кстати, – повернулся он к слушателям, – вы знаете, что на самом деле они все родились в начале девятнадцатого века, занимались черной магией и знали Гофмана. Их накрыла инквизиция. Они вместе взошли на костер и, умирая, произнесли заклятья. Теперь они живут вечно, и если сходить на их концерт…
– Какая инквизиция в начале девятнадцатого века? – воскликнула Ева. – Инквизиция когда была-то?
– Спокуха, сеструха! – радостно вклинился в разговор Стив. – Для твоего сведения: последнюю ведьму забили камнями где-то в Германии аккурат сто с небольшим лет назад.
– Костры инквизиции пылают до сих пор! – обрадовался такой поддержке Пушкин. – По истории что-нибудь не так сказал – все, считай, костерок из парт тебе уже можно складывать.
– Трепло, – выпрямился Ежик и потер глаза. – «Коппелиус» лет десять назад впервые появился. Можешь полюбоваться.
Когда он отклонился, стал виден экран. На нем монохромная фотография: несколько мужиков в цилиндрах, старинных длиннополых фраках и пальто, выбеленные лица, ярко подведенные глаза. У одного круглые черные очки. В руках контрабас, альт и кларнет. Круто. Кларнет у панк-группы. Выглядят они вполне себе на восемнадцатый век. Но Пушкина все равно хотелось поддеть. Да и неувязку с инквизицией исправить.
– И Гофман тут совершенно ни при чем, – вставила Ева.
– Коппелиус – герой его книг. – Ежик говорил, зевая и потягиваясь. – Темная ты какая-то.
И повернулся.
Он был розовощек и кудряв. А еще он был рыжим. И от одного взгляда на него у Евы перехватывало дыхание. Так бывает. Ты все отлично понимаешь – не для тебя, не красавец, не любит, – но ничего не можешь с собой поделать.
– Читала я «Маленького Мука». – В голове крутился Щелкунчик, но произнеслось почему-то другое.
Наступила тишина. Совершенно неожиданная. Перед этим музыка гремела, а теперь вдруг стало тихо. И никто не спешил сказать первое слово.
– Евк, у тебя все хорошо? – наконец тихо спросила Маша.
– Ое, – щелкнул пальцами Стив. – Евка Гофмана с Гауфом перепутала.
– Ну, ты совсем, – тяжело вздохнул Ежик и снова сгорбился около экрана.
Ева зажмурилась, понимая, что сейчас расплачется. Нет, не из-за того, что ошиблась – подумаешь, имя перепутала. С кем не бывает! Обидно было, что сказал Ежик.
– А вы знаете, – медленно начал Пушкин, – что Гауф умер в двадцать четыре года?
– Е! Его смерть была трагична, но красива, – подхватил Стив.
– Хуже! – Пушкин наградил Стива своей фирменной злобной улыбкой. – Ты представляешь, как выглядит умирающий от брюшного тифа? О! Это жуткое зрелище!
Он согнулся, словно у него болел живот, издал хрипящий звук, грохнулся коленями об пол, подпрыгнул, дотягиваясь до Евы. На мгновение его пальцы вцепились в руку мертвой хваткой. Было больно, но настолько неожиданно, что Ева не успела ничего сказать.
– Вот! – торжественно показал Пушкин на следы от своего захвата. – Вот так выглядят розеолы. Они вскакивают у заболевших. О вздутом животе, сером налете на языке я уже не говорю.
Ева сглотнула – по горлу словно теркой прошлись.
– Вы что тут?
Появившийся в комнате парень был… был… необычным.
– Отомри, – прошептала Машка. Тихо так, одними губами прошептала, но Ева услышала и опустила глаза. Какая-то она сегодня задумчивая.
У парня было узкое бледное лицо, густые буйные черные вихры. Темные удивленные глаза. Он чуть сутулился. Это из-за роста. Высокие всегда сутулятся. В руках держал железную раму с прикрепленными к ней проводками, пружинками, гирьками. Сама рама была усеяна шестеренками, валиками с мохнатящимися барабанами, позвякивала цепями.
– О! – перестал умирать Пушкин. – Евка, смотри! Бог пришел. Сейчас станет жарко.
– Что вы тут стучите? Я же сказал, сам все сделаю.
Парень говорил негромко и спокойно. Голос совсем не вязался с тем, о чем он спрашивал. Вроде как должен быть недоволен шумом, а спрашивает тихо. Кого-нибудь разбудить боится? Он был одет в черные брюки и черную водолазку – цвет подчеркивал худобу.
– Мы поклонялись богу солнца, – хитро прищурился Пушкин. – Взывали к нему. Он пришел. Кстати, это – Ева.
Парень еле заметно поморщился.
– Привет! – повернулся он к Еве. – Я – Ра. Меня этот клоун привел.
Пушкин снова грохнулся коленями об пол, взметнул руки над головой.
– О, великий Ра! Мудрость свою яви нам! Да не погаснет над нами солнце!
– Чего он опять орет? – в дверном проеме появилась копия худого парня с точно такими же буйными вихрами.
– Птах, знакомься! – Ра резво схватил Еву за руку и потащил к своему двойнику. – Это Ева! А это – мой брат, Птах.
– Как? – После ошибки с Гауфом Ева не спешила проявлять свои знания.
– Солнце! Над нами взошло солнце! – бился на полу Пушкин.
– Это еще что! – хмыкнул от компьютера Стив. – У них есть третий брат. Зовут Гор.
– Привет, Ева! – радостно тряс руку новой знакомой Птах. Или это уже был его брат? – Если запутаешься, ерунда. Мы похожи! А имена нам давал дед. Он известный египтолог. Вот мы и оказались солнечными богами! Редька! Держи! Ты искал коммутатор.
– Ое! Вы собрали! – Стив маленьким танком прошелся по комнате, сметая все на своем пути.
– Еще нет! – Ра махнул перед собой рамой, свистнули провода и пружинки.
Ева отступила, уходя из зоны поражения – увлеченный Ра не видел, кто с ним рядом. И столкнулась с застывшим посреди комнаты Пушкиным.
– Солнечные божества – Птах, Ра и Гор, – тихо произнес он. – Ра правил в Гелиополе, Птах в Мемфисе, а Гор… уже не помню где. Птах среди них самый интересный. Он сама вечность, по ту сторону творения. Антиматерия. Прикинь? Винни Пух про него правильно сказал: он вроде есть, и его сразу нет.
– Слушай, – покосилась на него Ева, – тебе не надоело?
– Ты? Смертельно! Да и выглядишь ты сегодня хреново.
Он тут же исчез. Побежал выражать восторги железной раме. Ева привычно глянула на согнутую спину у компьютера. Музыка смолкла, из динамиков доносилось быстрое щелканье – Ежик что-то искал.
– Их Пушкин привел, – заговорила Машка. – Они в клубе в радиокружке занимаются.
Ева устало опустилась на диван. Если бы не Ежик, она бы сюда ни в жизнь не пришла. Да и из-за Ежика приходить тоже не следовало. Хотя Маша – тоже неплохая компания. И Стив. И Левшин. Теперь вот Ра.
– Нет, ты представляешь, какие у них имена! – тут же подцепила ее под локоть Машка. – Я бы умерла жить с таким именем – Ра. Или Птах.
– А если учесть, что имена влияют на человека, то вообще жесть. – Катрин бухнулась на диван, заставив подруг подпрыгнуть. Ваня, Коля – это понятно. Один соединяет в себе разные качества, другой – победитель, всегда уравновешен, трудолюбив. А как жить, если ты Гор?
– Вы пришли? – удивилась Ева. За всеми своими расстройствами она не услышала, как хлопнула дверь. – А где продукты?
– Там, – лениво отмахнулась Катрин. – Лешик на кухню понес. А этот бог Света как хоть выглядит?
– С головой орла, кажется. – Машка не любила Катрин и сейчас старательно отползала от нее подальше.
– Ну, понятно, родственник дятлу.
– У! Заработало! – взвыл Пушкин за дверью. В коридоре мелькнул Левшин. Ежик помчался на шум.
– Что они делают? – спросила Ева, недовольно поджимая губы. Не замечает! Совсем не замечает!
– Левшин! Стой! – вылезла из диванных подушек Катрин.
– Что может делать истинный стимпанковец? – подал голос Саша. Пока девочки разговаривали, он галантно стоял в стороне.
– Машину времени, – буркнула Ева. Ее все раздражало: и бесцеремонная Катрин, и дурак Пушкин.
– Вот именно! – обрадованно подпрыгнула на месте Маша.
– Они же в радиокружке занимаются, сказали, что могут собрать машину времени. Левшин для них за подсолнечным маслом побежал.
– Вы что, заболели? – отодвинулась от них Ева. – Какая машина времени на подсолнечном масле?
– У Булгакова же получилось. Аннушка пролила подсолнечное масло, и появился Воланд.
– Ууууууу! – вопили в коридоре. – Перемещаемся!
– Ну, что ты как маленькая, – толкнула Еву в бок Машка. – Главное, верить! В этом смысл стимпанка. Не брошки и колечки, а вера в то, что… что… – Она обернулась к Сашке, и он подхватил:
– В научно-технический прогресс. Время не главное. Мы можем быть всегда. Это как тоска по невозможному.
– Вот, вот! – заторопилась Машка. – Сегодняшний мир движется в неправильную сторону. Дальше тупик! Катастрофа! Все эти гаджеты, электроника, в которой давно уже никто не разбирается. Мы должны были развиваться по-другому. Не на атомной энергии, а на паровых двигателях. Мы можем все исправить, если отправимся в прошлое!
Ева почувствовала, как у нее от удивления вытягивается лицо.
– Ну, не совсем в прошлое, – мягко вступил Саша и погладил Машку по руке. – Исправлять можно и здесь.
– А что сейчас у нас не так? – прошептала Ева.
– Все не так! – торопилась Машка. – Глобальное потепление, киты выбрасываются на берег океана, птицы меняют маршруты миграции. Компьютер захватывает человека.
– Высокие технологии и низкие моральные принципы, – важно поддакнул Саша. – Киберпанк – отстой. Стимпанк спасет мир.
– Вперед! – завопили в дверях. – Назад!
В комнату ввалился Пушкин. Опираясь о пол рукам и ногами, он полз, сильно извиваясь, словно был ящерицей.
– Доисторическое время! – прорычал он. – Я стегозавр!
Следом за ним показался Стив. Спокойный, уравновешенный Стив прыгал на корточках, сильно вытянув шею и выпятив глаза.
– А я мар-р-разух!
Дальше шел один из братьев. Он двигался на полусогнутых ногах, сильно склонившись вперед.
– Тиранозавр, – представился он.
– А я, – писклявым голосом произнес Ежик, – маленький, но симпатичный динозаврик – эораптор.
С этими словами он упал на спину и поболтал в воздухе ногами.
– Тогда, – накинулся на него один из братьев, – я тебя съем.
Ева подобрала под себя ноги, чтобы «динозавры» ее не затоптали.
– Вы со временем не ошиблись? – проворчала она.
– Не мешай им! – попросил Саша. – Машина времени еще не настроена.
Ежик весьма бодро скинул с себя солнечного бога, но тут на помощь тиранозавру подоспел брат. Возня пошла всерьез. Пушкин сопел, отдирая от воротника рубашки цепкие пальцы одного из радиогениев.
– Ура! – запрыгала на диване Маша. – Машина времени работает! Она перенесла вас из мезозоя в Средние века! Даешь войну Алой и Белой розы!
– Даешь! – вскочил на ноги солнечный бог. – Я вызываю вас на бой!
И метнул в Стива тапкой.
– Драться будем на половниках! – хрипел Пушкин, придавленный к полу соперником.
– Ну что вы возитесь, как младенцы! – не выдержала Ева.
Ее не услышали.
Увлеченные очередным перемещением, мальчишки вооружались. Предусмотрительный Пушкин наматывал вокруг себя плед, из подмышки у него падала подушка. Один из братьев азартно стучал подошвами тапочек, хлопки получались звонкие, как выстрелы.
– Отправь их уже в какое-нибудь другое место, – взмолилась Ева. Вид здоровых парней, увлеченно играющих в детскую игру, расстраивал.
– Сходимся! – кинула перед мальчишками мятый платок Маша.
– Убью! – ринулся в бой Стив.
Они сшиблись. Пушкин тут же оказался на полу.
– Я звоню, звоню, а вы не открываете, – недовольно протянули из коридора.
– Скачок во времени! – гаркнул кто-то. – Джек-Потрошитель на улицах Лондона!
Дерущиеся в комнате тут же отпустили друг друга и ринулись в коридор.
– Какой Потрошитель? – вопил перепуганный Левшин. – Я масло принес!
– Никакой пощады маньякам! – подзуживал голос из-за двери. Снова раздались звуки, похожие на выстрелы. И тут же погас свет.
– Дверь! Дверь откройте! – заорал Стив, вваливаясь в комнату. За стеной что-то упало, и стало светло.
Прямо в уличных ботинках вошел Левшин, за его спиной безуспешно пряталась пухлая Катрин. Левшин прикрывался пакетом с продуктами, как щитом, и орал:
– Масло хотели! Я принес масло!
– Новый скачок! – крикнули из коридора.
– А у вас весело!
На пороге комнаты стоял сухощавый мужчина и широко улыбался. Улыбка резала его острое лицо пополам.
Глава вторая
Хотелось другим
С приходом Левшина сумасшествие усилилось. Узнав, что он на полном серьезе намеревался использовать подсолнечное масло в «машине времени», фантазия братьев понеслась вперед. Ра махал рамой, задевая проводками и пружинками стены и людей, требовал совершенствования техники. Он был шумный и быстрый. Его брат больше наблюдал и слабо улыбался. В руках он постоянно вертел пружинки или проводочки, от этого кончики пальцев у него были черными.
Перезагрузка машины времени произошла стремительно. Проводов стало больше. Был подсоединен таймер с батарейками, недовольно потрескивая, загоралась лампочка. Левшин, лохматый неуклюжий Левшин в своем нелепом свитере и мешковатых вельветовых штанах, первым был отправлен в прошлое. Прилипчивая Катрин цеплялась за его рукав, он беспомощно ее стряхивал, но свитер, этот дурацкий оттянутый свитер, оставался в жадных коготках. Судя по тому, как Левшин завис, он не понял, куда переместился. Сказал бы, что это темные улицы Лондона, а он Джек-Потрошитель, Катрин бы от него сразу отстала.
– Мальчишки, им бы играть, играть.
Появившийся следом за Левшиным мужчина оказался отцом Ежика. Приходящим отцом. Он давно не жил в семье, но регулярно навещал сына, что вызывало у Ежика то приступы раздражения, то гордости: отец был шишкой в крупной компании, весьма состоятельным человеком. Как он ухитрился прийти на вечеринку, никто не понял.
– Позвонил. Просто позвонил, – извиняющимся тоном произносил он.
Ежик отцу как будто обрадовался. Обнял, похлопал по плечам, но тут же отошел.
– Александр Николаевич! – представился мужчина.
– О! – тут же вынырнул из небытия Пушкин. – А я Александр Сергеевич.
– Пушкин? – пошутил отец.
– Ну, знаете, – приосанился Пушкин. – Не все Александры – Пушкины. Не каждому, понимаете ли, дано.
– Его фамилия Сидорчук! И не надо его звать Пушкиным, – грубо вклинился в разговор Ежик.
– Хорошо, не буду, – легко согласился отец и весело оглядел собравшихся. – А я вас знаю, – задержал он взгляд цепких холодных глаз на Еве. – Вы вместе с Антоном в школе учились. Да ведь, учились?
– Давно, – опешила Ева. Это было много-много лет назад, на машине времени не доехать.
– Вы – Ева. А по отчеству? – изогнулся в поклоне отец.
– Павловна, – от происходящего макабра по телу пробегали мурашки.
– Да… – протянул отец, оглядываясь. – Вот так вот, Ева Павловна… Вот так вот…
Он пересек комнату, мельком глянул на экран компьютера и легко сел на подоконник. С ногами. Закинул их, сломав в острых коленях. И улыбнулся.
– Я не скоро, – проявился Ежик.
– Да я понял, понял… занимайся, – щедро разрешил Александр Николаевич.
Ева заметила, что, не отрываясь, смотрит на мужчину, и потупилась. Она его помнила. Отец Антона пару раз появлялся в школе. Всегда приносил огромные букеты учительнице. Что-то организовывал.
– Вот так вот… да… – вздохнул Александр Николаевич. – И ничего с этим не поделаешь.
«С чем не поделаешь?» – мысленно спросила Ева. Говорить вслух с этим странным человеком не хотелось. Чего она боялась? Мирный дядька, сидит, поддакивает. Александр Николаевич бросил холодный взгляд на Еву и улыбнулся острой, резкой улыбкой.
– Мальчишки. Что они понимают в отношениях? Игры, музыка – это да. Особенно игры.
– Нормальные они, – вступилась за убежавшего друга Маша.
– Никто и не спорит – нормальные, – развернулся к ней Александр Николаевич. – Умные. Все знают. На английском говорят, как на родном. Им же много не надо. Дать базу, чтобы развивались. У Антона всегда были последние операционные системы, лучшие учебники, возможность поехать куда угодно и когда угодно. Но в отношениях… В отношениях – да…
Ева внимательней вгляделась в сухое лицо. В этом человеке было что-то странное. Одновременно и интересное, и отталкивающее. Его лицо было похоже на каменистую пустыню. Ветер выдул в ней глубокие впадины, засуха пропахала извилистые трещины, выжидали вулканы глаз. Не человек, а сплошная сейсмически опасная зона.
– Вот вы пожимаете плечами, – заметил Александр Николаевич. – Но со мной соглашаетесь. Ведь соглашаетесь?
– Да нормальные они, – повторилась Маша, не находя других аргументов.
В коридоре грохнуло. Заорал Ра. Громко заржал Пушкин. Заверещала Катрин.
Дверь распахнулась.
– Хватит гипнотизировать девушек, – ворвался в комнату Ежик. – Пошли отсюда.
«Как пошли?» – дернулась Ева, тщетно пытаясь подобрать слова, чтобы вмешаться в происходящее.
– А давай проводим Еву Павловну. – Взгляд, усмешка. По спине пробежали мурашки.
– Сама дойдет! – Ежик перебирал разбросанные по столу диски, закрывал программы на компьютере. Ева смотрела на его лихорадочные действия с удивлением. Куда он торопится? Что происходит?
– Не стоит, – спустил ноги с подоконника Александр Николаевич. – Темно уже.
– Дойдет, не развалится.
– Была у меня одна знакомая, – нарисовался в дверном проеме Пушкин. – Она вот тоже так пошла с вечеринки… С тех пор ее никто не видел.
– Она стала облачком и улетела на небо? – довольно хмыкнул Сашка, просачиваясь мимо Пушкина к дивану.
– И собаки потом неделю выли, – кровожадно закончил Пушкин.
– Значит, провожаем. – Александр Николаевич отправился в прихожую.
Ева глянула на Ежика. Он недовольно тряс головой, прыгал на лбу рыжий чуб. Губы надул. Скажи хоть что-нибудь!
– Ладно, пошли, – резко повернулся он и, даже не взглянув на Еву, потопал следом за отцом.
– Ты уже уходишь?
Вопрос черноволосого Ра заставил вздрогнуть. Неужели кого-то интересует, что она делает? Что она вообще здесь делает!
– Останься! – Он вытер перепачканные в масле руки о штаны, словно хотел схватить Еву и унести.
– Лешенька!
По коридору прошел Левшин с повисшей на нем Катрин.
– Ребята! – игриво шевельнула пальчиками Катрин в их сторону.
– Ну, что ты? – Ежик, как всегда, хмур. – Так и будем здесь стоять?
– Ева Павловна, какое пальто ваше? – вкрадчиво спросил Александр Николаевич. – Это?
Ева успела поднять руку, чтобы показать на зеленую куртку, как по пальцам сильно ударили.
– Грабли убери, – тихо произнес Ежик, проходя мимо. – Отец! Хорош! – Он щелкнул замком двери и на секунду повернулся к Еве. – А ты тоже – стоишь, рот открыла!
Улыбка Александра Николаевича стала странной. Жалостливой.
– Бывай! – Антон обнялся со Стивом. – Не грусти! – протянул он руку Пушкину.
– Да я что, – поник Пушкин. – Увидимся ли?
– Куда ты денешься!
Ежик легко стукнул Пушкина по плечу кулаком, и тот демонстративно рухнул под вешалку.
– А что? – тут же взбодрился он. – У нас так одного парня тоже до дома проводили, чуть ли не в постель положили. А утром, бац, он не проснулся. Говорят, испугался чего-то сильно.
– Кто говорит? – с интересом спросил Александр Николаевич.
– Как кто? – не терялся Пушкин. – Люди!
– Все люди? – За разговором Александр Николаевич не забыл подать Еве куртку, придержал ей открытую дверь. – Или через одного?
– А-а-а-а! – вдруг завопил Пушкин, обваливаясь обратно на обувь. – И внезапная смерть! А вы смеетесь.
– Вы там долго? – крикнул Ежик с лестничной клетки.
На улице Антон недовольно засопел, как паровоз.
– Ну, все, – он грубо оттер плечом Еву от Александра Николаевича. – Показал себя, можешь идти!
– Но надо ведь проводить. – На фоне Ежика его папа выглядел невероятно спокойным. Если бы Ева стала так хамить отцу, то уже через секунду получила бы по полной программе, с популярной инструкцией, куда ей с таким воспитанием идти.
– Провожу – я! А ты иди домой! – упрямился Ежик.
– А мне торопиться некуда. Могу и пройтись. Пройтись – хорошо.
– Пройдись! В противоположную сторону.
Папа усмехнулся. Непонятно, что сидело у него в глазах. Наверное, чертики.
– Надеюсь, с вами он будет вести себя не так, как со мной, – чуть поклонился Александр Николаевич Еве. – Еще увидимся. Увидимся?
– Давай, давай, иди. И нечего к девушкам приставать.
Улыбка отца стала еще шире. Он как будто извинялся и за себя, и за сына.
– Хорошего вам вечера, – чуть поклонился он и зашагал прочь.
Только через несколько секунд Ева поняла, что смотрит на мыски своих ботинок. Ей было страшно неудобно, что она оказалась меж двух огней.
– Ну что, пойдем?
Голос Ежика изменился. Он как будто бы устал.
– Классно ты сегодня выглядела. Пояс и вообще. – Он подхватил Еву под локоть и повел вдоль длинных девятиэтажек, сквозь бесконечный строй фонарей. Ева открыла рот, чтобы ответить, но увидела усмешку, знакомый взгляд и промолчала.
– Ты слышала последний альбом «Эбная»?
– Нет, – прошептала Ева.
– Приходи ко мне. Я тебе заодно книжку покажу. «Вокзал потерянных снов» – хорошая вещь.
– Чье это?
Он снова мазнул по ней взглядом.
– Ну да, ты же у нас в писателях не сильна, – злой отцовской улыбкой отозвался Ежик. – Это Мьевиль. У него еще имя смешное – Чайна.
– Китаец? – Очень хотелось показать себя перед Антоном умной. Чем больше старалась, тем хуже получалось.
– Типичный англичанин! – фыркнул Ежик, давая понять, что насчет интеллектуальных способностей подруги он не обольщается. – Ты бы видела его портрет! Он баллотировался в парламент, а сам носит пять колец в ухе. Представляешь, сидит у нас такой чувак в Думе – бритый и с пирсингом в носу.
Ева фыркнула и заторопилась ответить:
– Я читала Полу Волски.
И тут же получила за свою неосмотрительность:
– Неужели «Великий Эллипс»? Это же ерунда.
– «Наваждение», – еще пыталась выправиться Ева.
– Тоже фуфло! Никакой не стимпанк. Трэш сплошной. Ты еще скажи, что читала «Луну гоблина»[1].
– Ничего я не читала, – прошептала Ева.
– Надо тебя научить в «Арканум» играть. Примитивная штучка, но тебе понравится.
– Конечно, – уже не так убедительно согласилась Ева. Компьютерные игры она не любила.
– Там, правда, все по-английски, но ты поймешь…
Дальше Антон без перехода стал рассказывать про игрушку, как они со Стивом рубились в нее на фестивале игр. По всему выходило, что фэнтезийная ролевая игра – это здорово.
Ева молчала. Ей нравилось идти рядом с Антоном, слушать его голос. У него была мягкая, чуть пружинящая походка. Он всегда с удивительной легкостью подстраивался под ее шаг. За разговором не забывал чуть придерживать под локоть, когда она перешагивала лужи, не забегал вперед. И очень интересно рассказывал. Надо было только подбрасывать в топку беседы постоянные «поленья» вопросов – обо всем и ни о чем. Дорога до ее дома быстро закончилась. Но они еще час простояли в подъезде. Сначала Антон договорил про игру, потом поругал Пушкина, что дает Еве глупые книги, напомнил про новый диск и, наконец, притянул Еву к себе.
– Классная ты, – прошептал он ей в макушку.
Ева вздохнула. Ради этих мгновений можно было потерпеть вечер упреков, издевок, незамечаний. Потому что Антон – Ежик, он ничего не умет делать сразу по-доброму. Ему какое-то время нужно поворчать, поскрипеть, поиздеваться. Но зато потом… потом…
– Смотри, какое небо красивое, – прошептала Ева.
– Да, – так же шепотом ответил Антон. – А знаешь, как вон та звезда называется? Это Шедар, альфа созвездия Кассиопеи. А вон там, – развернул он Еву чуть в сторону, – звездный треугольник: Денеб, Альтаир и Вега, альфы Лебедя, Орла и Лиры…
Антон знал все! Это было потрясающе. С ним можно было говорить на любую тему. Жаль, что Ева не всегда могла поддержать беседу и поэтому боялась показаться Антону неинтересной.
– Ага, – закивала Ева, и звезды запрыгали у нее перед глазами. Антон внимательно смотрел на нее. «Только бы он не спросил, где какая звезда!» – мысленно взмолилась она тем самым звездам, и они ее услышали.
– Ну ладно, – медведем обнял ее Антон. – Давай целоваться, и я пойду.
От такого предложения Ева всегда терялась. Ей хотелось спрятать лицо в куртке Антона, но он решительно поднимал его за подбородок и касался губами ее губ. Ева успевала провалиться в небытие, но оттуда ее неизменно вытаскивал насмешливый голос:
– Тройка тебе за поцелуй!
Они еще стояли и стояли, не в силах расстаться. Проходящие мимо взрослые понимающе хмыкали и жадно смотрели на них. Эх, если бы они знали, как все это непросто.
– Завтра придешь ко мне? – требовательно спросил Антон: когда он был такой добрый, он был не Ежик, а самый обыкновенный человек.
– Ты до скольких в школе?
Антон поморщился, словно его спросили о чем-то неприятном.
– Не пойду я туда. Давай в три.
– Давай, – тут же согласилась Ева и уже потом с запозданием и с ужасом стала вспоминать, что в три никак не сможет быть у Антона. В три только закончится последний урок, потом будет факультатив, еще надо бы сделать уроки, подготовить доклад к новому проекту по истории. А если она отправится в гости в шесть, то возмутится мама. Она придет с работы и тогда…
– В три, – подтвердила Ева – и все мысли о завтрашнем дне булькнули в бездну. Будь что будет!
Раньше Антон учился у них. А в седьмом классе перешел в английскую спецшколу. Парень и парень. Ева его особенно и не помнила. Но вот как-то его пригласили на новогодний огонек в старый класс. Он появился весь такой хмурый, чуть поправившийся. Взгляд исподлобья. Рассказал про новую школу, про увлечение музыкой, про компьютерные игры. Свои ребята на его фоне заметно померкли. Они были никакие, серые и скучные. Учились, мечтали быть банкирами и олигархами, мечтали уехать. А Антон стал другим. Словно его окунули в золотую краску, и теперь он сиял, переливаясь на солнце. Сам подошел к Еве, стал расспрашивать – чем занимается, что читает. Скривился, услышав «Гарри Поттера» и Коэльо.
– Ерунда все это, – припечатал Антон и засыпал ее названиями и авторами. По его словам выходило, что читать – это круто. Что последнее время это модно, что нельзя существовать, что надо жить. Что надо отмести окружающую их обыденность…
Это было почти год назад. Они стали встречаться весной, много гуляли, Ева брала у Антона книги и все пыталась его догнать, но ни в английском, ни в компьютерных играх у нее это не получалось. А он все ронял и ронял новые идеи, то одно его увлекало, то другое. И везде он добивался сногсшибательных результатов. Сейчас появился стимпанк, который ну никак уже не вписывался в ее жизнь. Но Антон так здорово о нем рассказывал, все было так интересно. Если она с ним, то и со стимпанком.
– Это что за барахолка? – спросила мама за вечерним чаем.
– Это стимпанк, – как можно независимей произнесла Ева, пряча нос в чашку.
– Панк… это хорошо, – поддакнул отец. – А ремень деда тебе зачем?
– Возврат в прошлое. – Таких красивых слов, как у других, у нее не было. Оставалось жалкое подобие. – Мы неправильно живем. Впереди нас ждет катастрофа. Мы уже не можем управлять электроникой, которая нас окружает. И если бы человечество в какой-то момент пошло по другому пути развития, все было бы гораздо лучше. Даже войны бы не было!
Родители переглянулись.
Слова, слова, вы где?
– Ну, ладно, – согласился отец. – Я не против изменений. А как вы это будете делать?
– С помощью машины времени.
Брови мамы дернулись, но она промолчала.
– Конечно, машина времени, – заторопился отец и опустил глаза.
Глава третья
Беззаботная
Прекрасное состояние беззаботности. Конечно, многое раздражает: школа с ее уроками, учителя с их придирками, погода с ее хмарью, друзья с их нежеланием понимать простые вещи, – но все это настолько привычно, что даже хорошо. Идя в школу, ты заранее знаешь, что там будет. Что скажут папа или мама вечером за чаем. И все это будет раздражать. И потому обо всем этом можно не беспокоиться. Можно жить себе беззаботно.
Если бы не Антон. Он непонятен. Он непредсказуем. Странно, что он вообще существует. И оттого, что он существует, беззаботность улетучивается, бежит, забирая с собой сон, покой, воспоминания об уроках и… что там еще после всего этого оставалось? Ева хмурилась. Брови вставали двумя взметнувшимися крыльями, а над переносицей появлялась морщинка. Класс уплывал белым пароходом, толкал железным бортом. Все погружалось в стимпанк. Крутились маховики, вздыхали поршни, часовая стрелка лениво шла назад. Когда-то была совершена ошибка. И если вернуться в эту точку и все сделать по-другому, то мир изменится. Будет то же самое, но без этой гнетущей тоски.
Звонок на урок заставляет вздрагивать, но не шевелиться.
– А вот что делать, если тебе не нравится, как себя ведет парень? – спросила Ева пустоту перед собой. – В смысле, если тебе все нравится, но кое-что нет.
– Скажи ему об этом, – отозвались слева.
– Как же ты об этом скажешь? – удивилась Ева. – Он еще обидится.
– Маленькие вы! – раздался голос с передней парты. – Не надо ничего говорить. Настоящий парень должен делать только то, что ты хочешь! Но не по указке. Если ему сказать в лоб, он, конечно, заупрямится. Парня надо осторожно подвести к решению. Как будто он сам это придумал. Тогда он все сделает.
«Ага, сделает он, как же!»
Неразрешимая дилемма давила на плечи – куда засунуть эту проклятую договоренность о встрече в три часа. Она сутулилась, борясь с желанием спрятаться под партой. Урок все не начинался. От безысходности ожидания Ева готова была заплакать. Соседка по парте Ксю оригинальностью не отличалась. Как же ему сказать, если он – Антон. Разве непонятно? Антон. Он все делает наоборот. Больше того: он делает так, как ты даже не можешь себе представить.
И тогда сказала свое веское слово командарм Че.
Вика Чембарцева была маленькая, рыжая и улыбчивая. Все знали, что она давно встречается с парнями и, если нужен совет, обращаться в первую очередь нужно к ней. Она презрительно кривила губы, когда слышала очередной рассказ о проблемах с парнями, при этом смотрела так, будто уже познала все и еще полный чемодан сверх этого.
– И как же ты это сделаешь?
В словах Че было что-то дельное. Это «что-то» могло спасти.
– Легче простого! – Че по-деловому перекинула ногу через стул, усевшись к спинке лицом. – Пускай он начнет ревновать. Ревность – двигатель прогресса. Чтобы тебя не потерять, он станет паинькой.
– А если он драться полезет? – засопела Ксю. Какой-то печальный у нее был опыт встреч с мальчиками.
– Не полезет! – Че загадочно улыбнулась. – Парни легко поддаются дрессуре.
– А если он обидится и бросит? – все больше и больше волновалась Ксю.
Ах, ну да, именно об этом Ева и подумала. Он не станет ревновать и устраивать сцен, просто молча развернется и уйдет.
– Значит, туда ему и дорога!
– Вы десятый? – на пороге класса нарисовался парень в очках. Челка высветлена белой прядкой.
– Не, десятый в соседнем, – крикнули с первых рядов.
Парень согласно кивнул и исчез. После секундной паузы все засмеялись. И тут же парень снова появился в дверях.
– Значит, десятый.
– Так соседний ведь! – все еще пытался шутить Волков, невысокий, крепенький, всегда собранный, как баскетбольный мячик.
– Соседний – каморка уборщицы.
– Разве? – не сдавался Волков. – Как я мог ошибиться?
– Как-то смог, – не стал обижаться парень. – Меня зовут Петр Павлович, я буду у вас вести спецкурс «История искусств». Вас должны были предупредить.
Класс зашуршал, вставая.
– Со мной будет коллега, он подойдет попозже. Садитесь.
Сели не сразу. С удивлением смотрели на учителя. Их предупреждали, что появится новый предмет. Для общего развития. И что вести будут практиканты, тоже говорили. Обещанное «скоро» наступило действительно скоро.
– Кто-нибудь, выключите свет. Мы начнем урок с диафильма.
Широкими шагами цапли Петр Павлович прошел к столу, сбросил тощую папку и цапнул пульт. Все вокруг как будто замерло. Волков медленно, очень медленно выбирался из-за парты. Остальные так же медленно поворачивались, чтобы обменяться мнениями. Ева почувствовала, как у нее страшно зачесались мозги – прямо хоть засовывай руку в черепную коробку и шуруй там. Стоп, машина! Что-то со временем не то! Что она могла забыть?
– Дай телефон смс отправить, – щелкнула ногтями по парте Че. – На моем деньги кончились.
Ева нехотя потянулась к сумке. Вечно Че со своими просьбами не вовремя. Только с мысли сбивает.
Волков зацепился ногой за лямку сумки, падая, задел парту. Посыпались на пол тетрадки-ручки.
– Танк, что ли?
По экрану скакали картинки. Петр Павлович говорил, не отрывая взгляда от доски с проекцией. Мелькали древние горшки, покрытые битыми ракушками, гипсовая голова с отколотым носом, тарелка с заметными следами склеивания.
Свет погас, делая картинки ярче.
– Кто из нас не мечтал о машине времени!
Ева вздрогнула, вспоминая вчерашний день. Все стало слишком знакомо. И этот голос, и эта челка. И окрик… «Танк, что ли…» Она его встречала, практиканта…
– Если бы мы смогли перенестись в прошлое, смогли бы увидеть, как живут люди, узнать много нового, спасти библиотеку Ивана Грозного, предотвратить пожар в Александрии…
– А я бы в будущее смотался, – перекричал взметнувшийся гул голосов Волков.
– Да по барабану, куда мы отправимся – вперед или назад, – грубо отозвался Петр Павлович. – Результат один – мы ничего не поймем.
– Почему это? – Голоса смолкли, и возмущенный вопрос Ксю прозвучал в тишине.
– У каждого времени есть своя логика происходящего. И если мы полезем со своими знаниями и пониманиями в другую эпоху, то все испортим.
– А если, наоборот, исправим? – Командарм Че сидела вполоборота, выставив ноги в проход.
Петр Павлович усмехнулся:
– Нечего нам исправлять. Все идет, как идет. Скажем так, любой опыт поступает в копилку. Плохой, хороший – неважно. Человек без опыта – рыба, не умеющая плавать.
– А с опытом – рыба, не способная всплыть из-за проблем? – фыркнула Че.
– А с опытом – это суперрыба! – не стал вступать в спор Петр Павлович. – Смотрите! – Он ткнул пальцем в вазу, коричневую, с темными прорисованными фигурами. – У всех этих людей был свой опыт. Он помогал им в их жизни. Но что он нам дает? Ничего! Только удовольствие от искусства. Их опыт к нам неприменим. Так же и наш опыт им не поможет.
Прибежавший с сильным опозданием второй практикант оказался среднего роста худеньким восточного вида парнем по имени Ираклий Васильевич. У него была узенькая бородка, бегущая от края губ по подбородку и еле заметная линия усов. Весь урок он просидел за учительским столом, жмурясь и чему-то довольно улыбаясь. К концу занятия Петр Павлович разошелся. После слайдов пошли карточки, викторина. Он порхал по рядам, складывая свое длинное тело над партами, требовал ответов, выжимал их из молчащих учеников, спорил. Ева боролась с зудящим дежавю. Она знала этого длинного человека, где-то видела, когда-то слышала.
– Ну что, все понятно? – перевел дух Петр Павлович. И тут же за этим вопросом грянул звонок.
– Мне непонятно, – подняла руку Че.
Ираклий Васильевич расплылся в довольной ухмылке.
– Мне непонятно, почему спецкурс читается только во время уроков? Почему его нет после занятий?
– Чего ты хочешь после занятий? – опрометчиво спросил Петр Павлович.
Волков прыснул первым. За ним захихикали девчонки.
– Встреч и разговоров, – томно протянула Че.
– Встречайся со своими сверстниками, – отрезал практикант.
Он взял со стола так и не понадобившуюся ему папку, но выйти не успел. Ева, всегда тихая, осторожная Ева, помчалась к выходу.
– Танк, что ли? – бросил Петр Павлович, когда она чуть не сшибла его на повороте. Упала сумка, бряцнула мелочь в кошельке, грохнул пенал. И все вдруг соединилось. Вечер, дурацкие цепочки на куртке и ботинках, навязчивый звон лезет в уши. Темнота улицы. Компания. Окрик: «Танк, что ли?» И странность – высветленная челка.
– Там что-то разбилось? – равнодушно спросил Петр Павлович. – Чего ты на меня так смотришь?
На мгновение Еве показалось, что прыжок в машине времени состоялся. Что опять вечер. Что впереди встреча с Ежиком. И что все будет хорошо.
– Эй! Тебе больно? – позвал Ираклий Васильевич. Он был сама доброта и внимание: склонился, протянул руку к сумке.
– Нет, Мармышкина просто влюбилась, – прокомментировала Че, проходя мимо. Ираклий Васильевич тут же выпрямился и недовольно засопел.
– Ну, приятного аппетита.
Петр Павлович пошел к двери, унося с собой очарования вчерашнего дня.
– Не смешно! – обиженно отозвался Ираклий Васильевич, тут же перестав быть галантным. Он сунул Еве в руки поднятое и отправился следом за другом.
– Сама ты влюбилась, – буркнула Ева, собирая сумку.
– Не влюбилась, чего тогда стоишь? – Че толкнула Еву в плечо. – Искусство на тебя так подействовало?
– Я его знаю, – прошептала Ева, неловкими пальцами подхватывая ремень.
– Ха! Его теперь весь наш класс знает.
Но она его знала немного дольше, чем все остальные.
– А почему он тебя не узнал? – встряла в разговор Ксю.
Че внимательно смотрела на Еву. От этого взгляда она почувствовала себя неловко. Как тогда, когда сбила на дороге парней, не заметив их в темноте. Где ты, опыт? И когда ты уже начнешь чему-то учить?
К трем Ева не успела.
– У нас ввели дополнительные занятия – история искусств, – оправдывалась она по телефону.
– И что?
Голос у Ежика был такой, словно его разбудили.
– Бегу к тебе!
– У меня уже, – с такой издевкой, с таким неприятным растягиванием гласных повторил Ежик, – времени нет.
– Ты куда-то уходишь?
Ежик молчал, как будто истратил все слова.
Ева запаниковала. Она настроилась идти в гости, настроилась провести вечер с Антоном. Что она будет без него делать? Уроки?
– У меня времени нет, – вдруг повторил Ежик.
– И что?
Она успела накраситься. Че помогла. Ксю крутилась рядом. На горизонте ржал Волков.
– Ничего.
Сердце – бах, раз, другой. На третий такт взлет:
– Приходи.
А может, лучше уроки?
Ева шла знакомыми переулками, мысленно рассуждая, чего ей в данный момент хочется. Провести вечер с Антоном – это замечательно. Он расскажет что-нибудь интересное. Она будет сидеть на его узкой кушетке, вдыхать знакомый, чуть терпкий запах. В изголовье кровати с торца книжного шкафа свисает халат. Когда Ева садится, то плечом всегда задевает его, и он шуршит, отдавая свой запах. А дома – нет, дома все не так. Дома не посидишь молча, глядя в темноту. Дома надо быть. Ходить, говорить, делать. Но помимо рассказов и запахов будут вопросы, будут кривые ухмылки. Может, правда, попробовать? Как говорила Че, вызвать ревность. А для этого и соврать немного не вредно.
– А у нас практиканты в школе. Историю искусств ведут. Один русский, другого зовут Ираклий. Симпатичный. Я его знаю.
– Ты знакома с армянином? – Ежик оторвался от компьютера, крутанувшись на кресле. Наушники выдернулись из гнезда, и из колонок донеслось тяжелое дыхание человека, выкурившего пачку сигарет, а потом взбежавшего на двадцатый этаж по ступенькам.
– Нет, с Петром Павловичем. У него еще челка такая…
– И что?
Ева подняла руки к голове, чтобы показать, какая челка, но застыла, потому что никому ее демонстрация была не нужна.
– Ничего. Он меня тоже узнал.
– И что?
– Прикольно. На меня теперь все так смотрят, как будто у нас с ним роман.
– А у вас с ним роман?
– Нет.
Стало нестерпимо страшно, что все откроется, что начнутся вопросы. Ответила слишком быстро. Глаза опустила… Сейчас обо всем догадается.
– Тогда иди сюда, смотри, что у меня есть.
Антон сунул ей наушник. В голове тяжело задышали. На экране компьютера были видны две руки. Одна держала арбалет, другая сжимала нечто, похожее на ружье. Картинка чуть покачивалась, от этого серо-зеленые стены домов то приближались, то удалялись. Тусклый свет лился по мокрым булыжникам улицы. Викторианский Лондон, не меньше. Каркают вороны. Вокруг фонарей клубится легкий туман.
– Это Дисоноред. Прикольная такая ролевочка. Ты играешь за Корво Аттано. Город называется Дануолл. Корво – лорд-защитник. Его обвинили в измене и бросили в тюрьму, но он оттуда сбежал и теперь должен убить всех врагов.
– Убить, – кивнула Ева.
– Можно не убивать. Если получится пройти незамеченным, все останутся целы.
– Лучше.
– Но это все ерунда.
Антон сел удобней, широко расставив ноги, отъехал от стола так, что пальцы стали едва касаться клавиатуры.
– Смотри, как он дерется!
В наушнике засопели, задышали и с натужным хыканьем побежали по улице.
– Этот, видишь? Он нас еще не замечает. Зато мы его прекрасно разглядели!
Герой мрачно выругался, и из арбалета полетел болт. Картинка вздрогнула. Враг успел прыгнуть к герою, но не дотянулся. Щелкнули клавиши. В руке героя появилась шпага, и враг был на нее насажен.
– Вот так с ними надо.
Ева на секунду оглохла от рева и грохота. Герой подбросил в руке арбалет и остановился.
– Сейчас народ набежит. Они тут хорошо на шум реагируют. Кидаются, главное, одновременно.
Враги слаженно появились из правого и левого переулков и дружно надвинулись на героя. Он принялся отстреливаться, арбалет менялся на пистолеты и гранаты. Экран постоянно окрашивался в красный цвет.
– Тут еще можно, – кричал Антон, сильно пригибаясь к клавиатуре, пальцы долбили по клавишам, – магией пользоваться.
Он резко отклонился, словно выстрел на экране мог его задеть, и стал перебирать клавиши в поисках нужной комбинации. Наушник выплевывал хрипы, крики, звуки выстрелов и предсмертного воя.
Герой что-то произнес, и картинка померкла, выбросив рамку с вопросом.
– Как-то так, – откатился от стола Ежик. – Или вот смешная вещь, – прищурившись, он поискал среди иконок вокруг игрового поля, – если натренироваться, можно прыгать по изгибам времени или переноситься с места на место. А можно одновременно прыгнуть и во времени, и в пространстве.
– Машина времени, – выдернула наушник Ева.
– Почти, только ненадолго. Небольшой прыжок.
– Прикольно. – Что еще сказать, Ева не знала.
– Сыграешь?
Ева представила, как она долбит по клавишам, как елозит в кресле по пятачку перед столом, как в азарте изгибается.
– А ты что будешь делать?
– Пойду чай себе налью.
– Ой, я тоже чаю хочу. А еще есть хочется.
Зря сказала, потому что ответ был давно известен.
– Ничего у меня нет.
Антон не был жаден. Книгами, фильмами делился легко, в кино пару раз водил. Но вот с угощением у него была одна странность. Он считал, что не может скармливать гостям еду из холодильника – ее покупала мать. Для него покупала, для него готовила. Сам он ничего не покупал, поэтому Еву ничем не угощал. Мог часами пить крепчайший черный чай, настаивая его в термосе. Чай был горьким. Поначалу. Потом Ева привыкла. Сахар ей никогда не предлагали. И правильно. В эту термоядерную смесь добавлять сахар было бессмысленно. Ева как-то приносила конфеты и пряники, но есть под презрительным взглядом Антона было невозможно, поэтому она тянула чай, от которого кружилась голова и горел язык.
Большая, прогретая кипятком чашка парила ладони. Пахло терпко и вкусно. Но она оттягивала момент, когда начнет пить. Хотелось не пить, а есть. Желудок возмущенно урчал. Антон не признавал режимов и правил, ел раз в день, когда придется, ночами работал или гонял монстров, чтобы следующие сутки ходить с красными глазами. Он как будто специально все делал не так, как делали все. Мог просидеть за столом на празднике и ничего не съесть, мог всю ночь смотреть в окно и не спать. Эта странность притягивала к нему людей. И Ева уже пила чай в надежде немного приобщиться к его тайне. Она очень старалась Антону соответствовать. Не ела, читала книги, погружалась в стимпанк. И в ответ-то хотелось получить всего ничего. Чтобы оторвался от компьютера и посмотрел на нее. Чтобы сел рядом, взял за руку, обнял. Чтобы сказал доброе слово. Заметил бы, что у нее кофточка новая. Абсолютный стимпанк. Асимметричные полочки, глубокая линия проймы, зауженные рукава от локтя до кисти, воротник не закреплен и ложится, как ляжет. Поверху накинула длинную цепочку с кулоном. Красиво. Но Антон рубился в свою стрелялку. Бросал в экран английские ругательства. Не смотрел.
А что, если и правда наговорить на практиканта Петрушу? С ним не обязательно на самом деле встречаться. Хватит рассказа. Как шла, как столкнулась, как помог перейти дорогу, показал нужный дом, как узнал в школе, как случайно задержались после занятий. Как предложил встретиться. Как…
От волнения глотнула слишком много горячего, прыснула.
– Ты что? – недовольно повернулся Антон.
– Вспомнила, – прошептала Ева, вытирая подбородок. – Мне надо бежать.
– Куда?
Игру смело с экрана.
– Мы же на вечер договаривались.
– Ты вроде как занят… – пролепетала Ева, не понимая, зачем она затеяла этот разговор.
– Так сама виновата: сидишь, молчишь.
– Завтра проект защищать.
Она смотрела в угол на халат и чувствовала, как краснеет, как начинает дрожать голос, как руки, не зная, чем себя занять, порхают по подолу новой кофточки.
– Какой проект? Ты куда собралась? – по-хозяйски возмутился Антон.
Куда она собралась? На мифическую встречу с Петрушей – вот куда. Чтобы подействовало. Чтобы оторвался от компьютера и обнаружил наконец, что она тут. От волнения нехорошо булькнуло в животе. Проклятый чай! И кто только научил Ежика так его заваривать? И тут же в голову полезли воспоминания о его отце, который так странно, совсем не по-взрослому сидел на подоконнике.
– Есть хочется, – прошептала Ева.
– Идешь-то ты куда? – Антон пропустил ее слова мимо ушей. Подошел, коснулся руки.
Куда она идет? Быстро придумала! Быстро!
– Заниматься надо, – выдавила из себя Ева. Хорошо, вовремя сдержалась, чтобы не сказать, что идет в школу, что спецкурс по истории искусств.
– С новым преподом?
Слишком очевидно все скатилось к этой теме. Обидно. Зачем так сразу подозревать?
– Ладно, никуда не пойду, – дала она задний ход. Попыталась сесть. Не дали.
– Нет уж, ты иди, – Антон дернул ее за руку к двери. – А то ведь ждать будут.
Пока топталась на пороге, Ежик снова оказался в кресле, смотрел в экран на застывшего лорда.