Читать онлайн Капитаны школы Виллоуби бесплатно

Предисловие от издательства

Тальбот Бейнс Рид (Talbot Baines Reed, 1852– 1893) – некогда популярный английский писатель, автор целого ряда «школьных повестей» для мальчиков, внесший значительный вклад в развитие этого жанра литературы для детей и подростков.

Он родился на окраине Лондона в семье успешного издателя и был третьим сыном сэра Чарльза Рида. Отец мальчика в течение многих лет возглавлял школьный совет в Лондоне, а некоторое время спустя стал даже членом парламента от лондонского района Хакни.

Одиннадцатилетний Тальбот, закончив начальные классы, поступил в Лондонскую городскую школу для мальчиков. Окончив ее в 17 лет, юноша продолжил семейный бизнес и до конца жизни занимался издательским делом.

Литературная карьера Рида началась в 1875 году, когда он, чтобы немного развлечь жену, написал пару небольших школьных рассказов. Один из них под названием «Мой первый футбольный матч» был напечатан в популярной газете для мальчиков «The Boy's Own Paper». После первого успеха эта работа была продолжена – и появилась целая серия рассказов «Мальчики в английской истории».

В августе 1879 года Рид написал свою первую настоящую повесть «Неприятности одного лентяя», за ней последовало еще около десяти произведений, принесших автору славу и признание. Умение взглянуть на жизнь глазами подростков и положить в основу своих повестей весьма жизненные сюжеты сделало писателя кумиром нескольких поколений английских школьников.

Повесть «Капитаны школы Виллоуби» была написана в 1884 году. Ее действие разворачивается в тот самый момент, когда эту легендарную школу, вырастившую немало государственных мужей, покидает главный капитан.

Кто же теперь будет отвечать за порядок в классах и отделениях? Эту ответственную должность по традиции должен занять первый ученик и отличный спортсмен – то есть лидер, пользующийся безусловным уважением товарищей. Однако у директора на этот счет иное мнение: он выдвигает, казалось бы, совсем неподходящую кандидатуру…

На русский язык повесть была переведена М. А. Шишмаревой в 1906 году и вышла в свет под названием «Старшины Вильбайской школы». Настоящее издание представляет собой литературную обработку указанного текста.

Глава I

Старый капитан

В школе Виллоуби происходило нечто необычное. Классные комнаты пустовали, над старой, увитой плющом школьной башней гордо развевался английский флаг. Издали доносились звуки оркестра, а вдоль большой лужайки, именуемой на школьном жаргоне «главной площадью», тянулся двойной ряд экипажей.

Воспитанники бегали на воле, одни во фланелевых куртках с бантами на рукавах, другие – в праздничных костюмах. Многие вели под руку своих сестер или кузин, присутствие которых придавало еще большее оживление праздничной картине. У старухи Гэллоп, продавщицы сластей и фруктов, не было отбою от покупателей.

Но из всех юных «вильбайцев», как издавна называли себя воспитанники школы Виллоуби, самый торжественный вид на сегодняшнем празднике был у маленького Кьюзака из отделения мистера Вельча. Он величаво выступал рука об руку со своим отцом.

Со дня своего поступления в Виллоуби мальчуган надоедал всем и каждому бесконечными рассказами о своем отце, капитане королевского флота, и теперь, когда у него наконец была возможность предъявить товарищам своего знаменитого родителя, он не помнил себя от гордости. Мальчик устремился вперед, точно маленький пароходик с большим линейным кораблем на буксире. Ему так не терпелось поскорее похвастаться своим отцом, что он даже забывал отвечать на его вопросы.

Капитан Кьюзак, кроткий, добродушный мужчина, покорно следовал за своим проводником. Ему было приятно видеть сына таким веселым и счастливым и сознавать, что причиной радости мальчика является он сам. Правда, отправляясь в Виллоуби, капитан не знал, что попадет на праздник. Он рассчитывал всего лишь повидать своего Гарри и посмотреть школу, в которой тот учится. Поэтому он был несколько удивлен, когда обнаружилось, что показывать будут его самого. Но моряку не хотелось огорчать сына, и он решил не подавать виду, что предпочел бы попасть в Виллоуби в менее шумный день.

Между тем Кьюзак-младший тащил отца мимо здания школы к главной площади, ни на минуту не замолкая.

– Вот это отделение мистера Вельча, наше отделение, – трещал он, указывая отцу на правое крыло длинного здания. – В середине – отделение мистера Паррета, а налево – директора. В саду на старых вязах про́пасть грачиных гнезд, только Падди не позволяет нам лазить за ними.

– Кто такой Падди? – спросил отец.

– Падди? Это директор Патрик, – ответил сын таким тоном, точно хотел сказать: «Неужели это не ясно?» – Ты увидишь его на площади – и его, и директоршу, и…

– А что написано над той дверью? – капитан указал на герб над подъездом.

– Не знаю. Какое-то латинское изречение… Однако, папа, нам надо спешить, а не то мы прозеваем «препятствия»!

– Что за «препятствия»?

Капитан так долго был в море, что успел отстать от новейшего школьного словаря.

– Это такая игра. Сегодня у нас два больших состязания: «препятствия» и «миля». А в обоих против нас – Раусон, член Лондонского клуба спортсменов. Он специально приехал, чтобы участвовать в наших играх. Но я буду болеть за Виндгама из выпускного класса: он отличился на мартовских бегах…

– Виндгам – воспитанник вашей школы?

– Да. Он у нас во всем первый. Сегодня его последнее торжество, потому что завтра он покидает школу… Ну что, братцы, начались «препятствия»?

Это обращение относилось к двум запыхавшимся мальчикам, которые попались им навстречу и остановились рядом.

– Кстати, это мой отец, он только что вернулся из плавания! – гордо объявил Кьюзак-младший.

Мальчики, одетые во фланелевые куртки и легкие башмаки (костюм для бега), застенчиво раскланялись с важным посетителем и застыли в замешательстве, не зная, бежать им дальше или подождать.

– Должно быть, и вы участвуете в играх? – ласково спросил капитан, оглядывая их костюмы.

Он не мог выбрать более удачной темы для разговора. Мальчики мгновенно оживились.

– Как же, мы участвуем в беге для младших классов, всего на сто ярдов1, – выпалил один из них. – Вы поспели как раз к последнему кругу! В первом круге победа осталась непонятно за кем – за мной или за Уоткинсом. Нас бежало трое: Уоткинс, Филберт и я. Филберту дали пять шагов вперед – и, по-моему, совершенно несправедливо. Правда, Тельсон? На мартовском беге он прибежал вторым после меня. Нас следовало поставить рядом. Но я все-таки перегнал его и прибежал вместе с Уоткинсом, а Тельсон прибежал вторым в своем круге!

– Я думал, что прибегу первым, но этот медведь Уэйс чуть не сбил меня с ног, и я отстал, – вставил Тельсон.

– А теперь должен победить один из нас, – продолжал первый мальчик, по фамилии Парсон, – нам дано пять шагов вперед против Уоткинса. Все остальные не опасны, так что победа будет или за мной, или за Тельсоном.

– Я готов поставить на тебя, дружище, – великодушно заявил Тельсон.

– Ну, не знаю. Ты бегаешь не хуже меня, – возразил Парсон.

– Все зависит от того, как я начну. Гулли отвратительно командует и всегда сбивает меня с толку. Не понимаю, почему бы не командовать Паррету!

И мальчики побежали дальше, тут же забыв о своем товарище и его отце, видимо вполне уверенные в том, что все эти флаги и банты красуются единственно в честь «бега для младших классов», в котором оба они участвуют.

Капитан Кьюзак с улыбкой проводил их взглядом и спросил сына:

– Гарри, кто эти мальчики?

– Они не из моего отделения, это «мартышки», – презрительно скривился Гарри.

– Я хотел бы посмотреть, как они будут бежать.

Но Кьюзак-младший вовсе не был намерен тратить время на такие пустяки, как бег учеников младших классов. Они уже дошли до главной площади, кишащей толпами воспитанников и гостей, поэтому мальчику было легко пропустить мимо ушей пожелание отца.

Главная площадь явно только что была свидетельницей какого-то важного события. Все общество толпилось за веревкой, натянутой на кольях вокруг лужайки. Воспитанники, учителя, гости – мужчины и дамы – смешались в одну пеструю толпу, так что даже юный Кьюзак, несмотря на всю свою ловкость, остановился в затруднении, не зная, куда и как провести отца.

В беседке играла музыка. Со стороны палаток слышалось дружное «ура!», а вокруг стоял такой оглушительный шум и смех, что бедный капитан перестал понимать, где находится. Ему хотелось засвидетельствовать свое почтение директору Патрику и его жене, а также наставнику отделения, в котором учится его сын. А еще он был бы не прочь посмотреть бег для младших классов. Но Кьюзак-старший понимал, что сегодня не он главный, и придется делать то, что скажет сын.

Между тем Гарри поминутно окликал в толпе своих знакомых и каждому объявлял, что к нему приехал отец. Но все вокруг были заняты, и представление ограничивалось тем, что вежливый капитан дружески кивал всей толпе, потому что при всем желании не мог различить, какие из окружающих его юных лиц принадлежат к друзьям сына.

Вдруг Гарри схватил одного из мальчиков за рукав:

– А, Пил, это ты! Я тебя искал. Вот мой отец.

– Как поживаете, капитан? – вежливо поклонился мальчик.

Он уже слышал от Гарри, что сегодня должен приехать его родитель, и заранее приготовил приветствие, чтобы встретить такого важного гостя, как капитан королевского флота.

Капитан улыбнулся и хотел уже вступить в беседу с другом своего Гарри, но это ему не удалось: оказалось, что Пил (его полная фамилия – Пилбери) очень спешит.

– Бегу домой за лентой, – объяснил он. – Я где-то потерял свой бант! Но еще успею вернуться к «миле».

– Разве «препятствия» уже кончились?

– Давно!.. Где же вы были? Знаете, кто взял приз?

– И кто же? – с нетерпением спросил Гарри.

– Виндгам! Не можешь себе представить, какое было торжество! После третьего препятствия в круге оставалось только пятеро: Виндгам, Блумфильд, Гейм, Типпер и Раусон. Гейм и Типпер не взяли четвертое препятствие и вышли из круга. Блумфильд перепрыгнул и очутился впереди, за ним Виндгам, а лондонский спортсмен ярдов на пять позади Виндгама. Лондонский-то себе на уме: он не спешил, потому что берег силы для пятого препятствия… Пятое все трое перепрыгнули почти разом, но Блумфильд споткнулся и упал. Если бы ты видел, Кьюзак, что было после этого! Лондонский, должно быть, воображал, что шутя возьмет приз. Как бы не так! Виндгам не отставал от него ни на шаг, а после шестого препятствия обогнал на целый ярд и добежал до финиша первым. Правда, здорово? Ну, однако, мне пора. Увидимся на «миле»!..

И Пилбери убежал.

Славная победа школы в «препятствиях» (то есть в беге с препятствиями) была столь же неожиданна, сколь и приятна для школьников: они побаивались приезжего спортсмена. Зато теперь они, видимо, надеялись, что и в «миле» победа будет на их стороне. Радостное возбуждение было написано на всех лицах.

Гарри внезапно сообразил, что, если он хочет показать отцу «милю», то есть забег на дистанцию в милю2, ему следует поторопиться, чтобы занять место у веревки. И мальчик потащил отца на другой конец лужайки, к столбу, обозначающему финиш, где толпа была немного пореже. Гарри, вовсю работая локтями, протиснулся к самой веревке. Отсюда им с отцом был виден почти весь круг.

До начала «мили» оставалось полчаса, и Гарри продолжал раскланиваться на все стороны и представлять своего отца публике.

Круг еще не был очищен для бега, и перед обоими Кьюзаками мелькала смешанная толпа гостей и школьников. Среди последних они узнали неразлучных Тельсона и Парсона, беспокойно оглядывающихся, очевидно, в поисках места.

– Ну что, кто из вас взял приз? – весело окликнул их капитан.

Сконфуженные лица мальчиков были весьма красноречивым ответом на его вопрос.

– Приз взял Уоткинс, – вздохнул Парсон. – У меня перед самой целью развязался башмак, и я упал.

– А мне Уоткинс подстроил каверзу! – пожаловался Тельсон. – Мы бежали рядом, и он задел меня плечом, как будто нечаянно. Я сбился с ноги и отстал.

– Дело в том, – подхватил Парсон, пролезая под веревку (к великому негодованию других мальчуганов), – дело в том, что Уоткинса не следовало допускать бегать с маленькими. Ему же, наверное, больше тринадцати лет. Правда, Тельсон?

– Конечно, больше, – кивнул Тельсон, также успевший протиснуться в первый ряд. – К тому же он в «чистилище», а этот бег – только для младших классов!

– Что такое «чистилище»? – поинтересовался капитан у сына.

– Право, не знаю, как это объяснить, – буркнул Гарри не слишком любезно, ему было досадно, что Тельсон и Парсон заняли лучшие места. – «Чистилище» – это… Ну, словом, «чистилище»!

– «Чистилищем» школьники называют средние классы, – пояснил Кьюзаку-старшему стоящий с ним рядом незнакомый мужчина.

– Вот так название! – расхохотался капитан.

Он завязал оживленный разговор с соседом. Оба мужчины так увлеклись воспоминаниями о собственном детстве и о старых школьных порядках, что не заметили, как пролетело время до начала бега.

Участникам соревнования предстояло обежать круг три раза. Всего их было четверо, причем трое уже отличились в беге с препятствиями. Высокий красивый юноша в красной полосатой куртке, занимающий позицию с внутренней стороны круга, – Виндгам. Рядом с ним – Эшли, в такой же полосатой форменной куртке. Между Эшли и другим воспитанником, Блумфильдом, готовился к старту Раусон – опытный лондонский спортсмен, которого так боялись вильбайцы. Его мужественное, обросшее бакенбардами лицо резко контрастировало с юными, почти детскими лицами соперников.

– Настал черед Эшли постоять за школу: он со свежими силами! – важно заметил Тельсон.

И действительно, сразу было видно, что Эшли в хорошей форме: не успели подать знак к старту, как он стремительно бросился вперед. Но это была всего лишь хитрая тактика, чтобы сбить с толку и утомить лондонца. И она возымела свое действие! Раусон, испугавшись смелого броска Эшли, тоже пустился со всех ног, стараясь не отстать.

Блумфильд и Виндгам особенно не спешили, к концу первого круга они отстали от лидеров ярдов на пятнадцать. Лондонец, видимо, никак не мог решить, держаться ему рядом с Эшли или поберечь силы для следующих кругов. Если немного замедлить бег, то, чего доброго, Эшли добежит до финиша первым. Если же держаться наравне с Эшли, то хватит ли потом сил на последний круг, когда задние начнут «припускать»?

Видимо, Раусон все-таки склонился к последнему, потому что продолжал бежать рядом с Эшли.

Из толпы раздались громкие крики поощрения, и громче всего – с того места, где стояли Парсон с Тельсоном.

– Молодец, Эшли! Держись! Не сдавайся!.. Лондонец запыхался!.. Припусти, Виндгам!.. Так, так, молодец! Ура! За школу!..

Состязающиеся пробежали мимо. Начался второй круг. К его концу Эшли начал выказывать признаки усталости, а Блумфильд ускорился.

– Эге! Кажется, не Эшли, а Блумфильд вывезет школу! – заметил Тельсон.

– Лондонец все еще впереди… Ничего! Блумфильд бежит, точно рысак!.. Эшли, голубчик, продержись еще чуточку! – подпрыгивал от нетерпения Парсон.

Но Эшли отставал все больше и больше и наконец сошел с круга, с честью выполнив черную работу на общую пользу.

Теперь все взгляды с тревогой обратились на троих оставшихся бегунов. Лондонец все еще возглавлял гонку, и расстояние между ним и Блумфильдом почти не уменьшалось, а между тем до финиша оставалось не более четверти мили. В толпе воцарилось зловещее молчание. Вильбайцы упали духом…

Но вдруг раздался единодушный радостный крик: Блумфильд и Виндгам начали нагонять лондонца. Крик перешел в такой неистовый рев, что перепуганные грачи вылетели из гнезд и закружились в воздухе.

Главная площадь Виллоуби еще никогда не видела такого великолепного бега. Шаг за шагом вильбайцы сокращали расстояние, отделяющее их от соперника. Раусон, видя опасность, тоже прибавил ходу. Несколько секунд неопределенности – и наконец лондонец стал сдавать позиции.

– Смотрите! Смотрите! Наши сейчас его догонят! – закричал Тельсон.

– Великолепно! Виллоуби! Ура! Поравнялись!.. Виндгам впереди! Оба впереди! Молодцы наши!..

Виндгам достиг финиша первым, за ним пришел Блумфильд, а последним – Раусон, окончательно посрамленный.

Веревка полетела на землю, и толпа зрителей бросилась к победителям. Все спешили поздравить героев дня, подхватить их на плечи и торжественно пронести по площади под восторженные крики и аплодисменты.

Так закончились майские бега 18… года. В тот день не было в Виллоуби ни одного мальчика, чье сердце не переполняла бы гордость за победу школы.

* * *

Виллоуби недаром славилась на всю округу своим искусством во всех спортивных играх и насчитывала в списке своих питомцев множество отличных бегунов, гребцов и игроков в крикет. Но чтобы школа смогла победить даже лондонского спортсмена, да еще два раза подряд, – на это могли надеяться разве только самые смелые, да и те были очень удивлены, когда их ожидания оправдались.

События этого достопамятного дня менее всех взволновали, наверное, самого героя дня. Виндгам – «старый капитан», как его теперь называли, потому что сегодняшний день был для него последним в школе, – отличался большой скромностью и сдержанностью. Он ненавидел всякие чествования и потому тотчас же по окончании бега скрылся в своей комнате, где необычно долго провозился с умыванием.

Толпа вильбайцев упорно ломилась в дверь, требуя, чтобы Виндгам вышел принять поздравления. Но он преспокойно продолжал заниматься своим туалетом. Тогда, видя, что здесь они ничего не добьются, школьники отправились чествовать Блумфильда, который, как всем было известно, относился к своим лаврам не столь равнодушно.

Впрочем, и «старому капитану» не удалось полностью избежать предназначавшихся ему почестей. Виндгам не мог не выйти к парадному обеду, всегда проходившему в этот день в большом школьном зале. Когда по окончании обеда директор, согласно обычаю, предложил тост за здоровье бывшего главного капитана школы, который, по его словам, был у них не только лучшим «классиком», но и первым во всех спортивных играх, то, право, можно было подумать, что старая крыша Виллоуби провалится от грома рукоплесканий.

Виндгам охотно отказался бы от обязанности отвечать на речь директора, если бы это было в его власти. Но школа скорее согласилась бы пожертвовать целой неделей каникул, чем остаться без речи в столь торжественном случае, как этот.

Когда «старый капитан» встал, оглушительные крики «Браво!» долго не давали ему заговорить. Неизвестно, сколько времени простоял бы Виндгам таким образом, если бы классные капитаны не приняли должные меры для водворения тишины.

Тогда Виндгам сказал следующее:

– Я очень благодарен нашему директору за ту доброту, с какой он отозвался обо мне. Конечно, все вы отлично знаете, что школа ничего не теряет с моим уходом. (Послышались крики: «Нет, нет, многое теряет!») Для такой школы, как наша, один человек ничего не значит, и те, кто сказал «нет», сказали это, не подумав.

Тут аплодисменты совершенно заглушили голос оратора. Те, кто кричал «нет», почувствовали себя пристыженными.

– Годы, которые я провел здесь, всегда будут лучшими годами моей жизни, – продолжал Виндгам. – Я горжусь тем, что был вашим капитаном. Я не гордился бы этим, если бы не считал, что наша школа – очень хорошая школа. А хороша она, как мне кажется, тем, что вильбайцы всегда ставили интересы школы выше своих собственных. До тех пор, пока так и будет, школа останется на прежней высоте. Благодарю вас, мистер Патрик, и вас, джентльмены!

Таковы были прощальные слова главного капитана школы Виллоуби.

На следующий день он уехал, и только гораздо позже вильбайцы поняли, как много они потеряли с его отъездом.

Почему они это поняли и как им впоследствии пришлось не раз припомнить прощальные слова своего «старого капитана», будет рассказано в следующих главах нашего повествования.

Глава II

Четыре часа из жизни фага3

На следующее утро после знаменитых бегов школа приняла свой обычный, будничный вид. Тем не менее всякий, кто взглянул бы в это утро на высокий холм, увенчанный зданием старой школы, согласился бы, что трудно найти более живописное место.

Было ясное летнее утро, одно из тех, когда все принимает какой-то особенно радостный вид. Утренний ветерок приносил из-за холмов свежий морской воздух, а вдали, от мыса до мыса, сверкали и искрились на солнце зеленоватые волны бухты. По эту сторону холмов, вдоль речки, рощи оглашались пением только что проснувшихся птиц, на лугах мягко волновалась молодая трава. Среди величественных вязов возвышалось увитое плющом старинное здание школы. Так стояло оно два столетия тому назад и так простоит, вероятно, еще не один век.

Утро было прелестное, но Фредерика Парсона, когда он, вынув из-под подушки часы и взглянув на них, лениво сбросил с себя одеяло, красота природы не радовала. Парсон был фагом Блумфильда, классного капитана из отделения мистера Паррета, и в это утро он находился в чрезвычайно дурном настроении.

Все были в заговоре против него. Вчера на беге младших классов он не взял приза, – ни он, ни Тельсон. Им с Тельсоном вечно не везло. За последние два года они участвовали во всех бегах и ни разу не выигрывали. Мало того, вчера после ужина, пробираясь к Тельсону через двор (Тельсон принадлежал к отделению директора), Парсон наткнулся на Котса, одного из классных капитанов, и Котс в виде штрафа за отлучку из школы в неположенное время велел ему написать восемь французских глаголов. «Неужели желание навестить друга уж такое преступление? Наверное, у Котса нет друзей, а то он не придрался бы ко мне за такой пустяк», – рассуждал Парсон.

Но и этим его несчастья не исчерпывались. Ведь он еще не заглядывал в своего «Цезаря», а на последнем уроке Вартон, учитель латинского языка, пригрозил, что пожалуется на Парсона директору, если тот еще раз явится в класс, не приготовив урока.

Пожалуй, Парсон еще успел бы списать заданный перевод у Тельсона (Тельсон списал его у кого-то еще к прошлому уроку), да вот беда: Блумфильд с Геймом вздумали сегодня кататься на лодке, и само собой разумеется, что ему, Парсону, придется править для них рулем. Конечно, править рулем нетрудно, и если служить кому-нибудь, то почему же не Блумфильду? Тем более, что теперь, после ухода Виндгама, Блумфильд, по всей вероятности, будет новым капитаном.

Но когда же, скажите на милость, ему приготовить перевод из Юлия Цезаря и написать эти несчастные французские глаголы? Не может же он взять книгу в лодку! Остается одно: смириться с возможными последствиями жалобы учителя. Нет сомнений, что директор его накажет. Парсона постоянно наказывают, гораздо чаще, чем Тельсона. Тельсону-то хорошо: он фаг Ридделя, и ему никогда не приходится катать в лодке своего патрона. Кроме того, Риддель всегда помогает ему готовить уроки. А от Блумфильда такой любезности не дождешься!..

Все эти мысли сильно портили настроение Парсона в это ясное летнее утро. Но хуже всего то, что он должен сию минуту встать с постели, чтобы разбудить Блумфильда, иначе ему достанется. А Блумфильда Парсон боялся гораздо больше, чем самого директора…

Мальчик угрюмо сбросил с себя одеяло и спустил одну ногу с кровати. Парсон не выспался: ему всю ночь снился вчерашний неудачный бег, и сон ничуть не освежил его. Если бы не это несвоевременное катание, как славно он мог бы приготовить свои уроки в постели!

Случайный взгляд на часы, все еще зажатые в руке, немедленно положили конец дальнейшим размышлениям. Парсон вскочил как ошпаренный, наспех оделся и со всех ног бросился по коридору в комнату своего повелителя.

По правде сказать, классному капитану так же мало хотелось вставать, как и его фагу. Парсону пришлось долго трясти Блумфильда, прежде чем тот начал подавать признаки жизни.

– Который час? – спросил он наконец сонным голосом.

– Шесть, то есть две или три минуты седьмого, – ответил Парсон.

– Почему же ты не разбудил меня ровно в шесть, как я тебе велел? – пробормотал Блумфильд, поворачиваясь на другой бок.

– Да ведь всего три минуты седьмого! – обиженно воскликнул Парсон.

– Ну хорошо. Сходи разбуди Гейма.

Парсон отправился будить Гейма, зная наперед, что не успеет он выйти за дверь, как Блумфильд опять захрапит. Так и случилось. Кое-как добившись от Гейма обещания, что он сейчас встанет, фаг вернулся к своему патрону и застал его спящим крепчайшим сном.

Пришлось проделать ту же процедуру, что и две минуты назад. Но Блумфильд так разоспался, что теперь на него уже не действовали ни толчки, ни встряхивания. Парсону очень хотелось бросить его и приняться за французские глаголы, но его останавливало предчувствие возможных неприятностей. Он решился на последнюю отчаянную меру и, сдернув с Блумфильда одеяло, крикнул ему в самое ухо:

– Блумфильд, вставайте, половина седьмого!

Это подействовало. Блумфильд мгновенно принял сидячее положение, точно автомат на пружинах, и спросил, протирая глаза:

– Как половина седьмого? Что же ты не разбудил меня в шесть?

– Я вас будил.

– Не лги. Если бы ты будил меня в шесть, так я и встал бы в шесть.

– Говорю же, что я вас будил! – проворчал Парсон.

– Ну хорошо, мне некогда с тобой разговаривать… Посмотри, встал ли Гейм, и узнай, готова ли лодка. Да поживей!

Теперь Блумфильд окончательно проснулся, и Парсон мгновенно присмирел.

– Вот что, Блумфильд, у меня к вам просьба, – кротко заговорил он. – Можно мне сказать сторожу, чтобы он поехал с вами вместо меня? Я не успел приготовить перевод, а еще мне надо написать восемь французских глаголов для Котса.

– Делай, что тебе сказано! Если ты не умеешь выбирать время для уроков, да сверх того еще попадаешься на нарушении правил, так уж это не моя вина, – отозвался неумолимый Блумфильд.

– Но я только шел к Тельсону, чтобы…

– А вот поговори-ка у меня еще!..

Блумфильд сделал движение в сторону своего фага, и тот мгновенно исчез.

Разумеется, Гейм спал, но с ним Парсон мог не церемониться. Обмакнув в воду полотенце, мальчик положил его на лицо спящего, потом, отбежав к двери, крикнул во весь голос:

– Гейм, вставайте! Блумфильд ждет вас в лодке!

С этими словами он устремился в другой конец коридора – предосторожность далеко не лишняя, потому что Гейм показался в дверях своей комнаты со щеткой в руке, видимо в поисках нарушителя своего покоя…

Катание по реке вышло более чем удачное. Мальчики невольно поддались очарованию раннего утра. Даже Парсон, сидя на корме и прислушиваясь к веселой болтовне двух шестиклассников, забыл о Цезаре и французских глаголах и радовался, что старшеклассники взяли его с собой. Однако целью этой прогулки было отнюдь не только удовольствие – по крайней мере, для Блумфильда и Гейма. На 20 июня были назначены шлюпочные гонки, на которых три четырехвесельные лодки трех отделений школы должны были состязаться в первенстве на реке, и сегодняшнее катание было началом подготовительной программы.

День гонок был не за горами, и Блумфильд, как опытный гребец, понимал, что, если он хочет привести свою команду в надлежащую форму, тренироваться нужно как можно чаще. По всем расчетам лодка отделения Паррета должна выиграть, поскольку в этом году у них особенно хороший подбор гребцов. К тому же с уходом Виндгама отделение директора, можно сказать, осиротело. Теперь лучший гребец в школе – Блумфильд, и если только ему удастся как следует погонять Гейма на гребле – «спустить с него лишний жир», да приучить Типпера сильнее загребать, а Эшли отучить от скверной привычки зарывать весла в воду, то у него получится прекрасная команда.

В это утро он взялся за Гейма, и бедный толстяк уже начинал находить, что процесс «спускания лишнего жира» в жаркое летнее утро не доставляет большого удовольствия.

– Хотел бы я знать, придут ли на реку Эшли с Типпером, – проворчал между тем Блумфильд, который греб на носу, чтобы лучше наблюдать за своим учеником. – Они обещали прийти. Дело в том, что Эшли… Ну же, Гейм, не отставай! Не может быть, чтоб ты уже устал… Дело в том, что Эшли слишком легок, так же как ты слишком тяжел… Приналяг-ка на весло: тут поворот! Лево руля, Парсон!.. Но если он перестанет зарывать весла в воду, то… Ты опять отстаешь, Гейм! Тебе жарко? Ну да, так и надо: тебе необходимо попотеть, а то не сбавишь вес. Я того и добиваюсь… Так вот, если он перестанет зарывать весла, то станет вполне приличным загребным… А, вон и директорская лодка! Это Портер с Ферберном… Греби, Гейм, не зевай: надо показать им себя!.. Вот уж не думал, что они возьмут гребцом Портера! Это все равно, что взять Ридделя. Значит, они нуждаются в людях… Здравствуйте, джентльмены! – приветствовал Блумфильд поравнявшуюся с ними лодку.

Директорская лодка подвигалась вперед как-то неуклюже. Мальчики гребли неровно: они конфузились под критическим взглядом первого гребца школы. Между тем Гейм объявил, что он уже решительно не в силах держать весла, и так как он добросовестно греб целую милю, то Блумфильд согласился пристать к берегу.

– Вот сюда, к ивам! Мы с тобой искупаемся и дойдем назад пешком, а Парсон отведет лодку, – сказал он Гейму.

Парсону этот план нисколько не понравился. Он рассчитывал, что если они вернутся так, как и выехали, втроем, то ему удастся урвать четверть часа перед утренней молитвой для подготовки уроков. Но если ему придется грести одному, он, разумеется, не только уроков не приготовит, но еще, пожалуй, и на молитву опоздает. А разве ему поверят, что он опоздал не по своей вине?..

А тут еще Блумфильд крикнул с берега, точно в насмешку:

– Живее, Парсон! Да, вот еще что: как отведешь лодку, зайди к сторожу и скажи ему, чтобы он растянул во дворе сетку для крикета. Только смотри, не копайся!

«Стоит ли жить после этого?» – подумал Парсон. Попробуй он только ослушаться Блумфильда и не зайти к сторожу, выйдет целая история. А зайти – непременно опоздаешь на молитву. Теперь половина восьмого. Утренняя молитва начинается в восемь, а сторожка в пяти минутах ходьбы от шлюпочного сарая. А тут еще перевод и глаголы… Думай не думай – все равно не поможешь… И искупаться не удалось, да уже и не успеть… После обеда разве? Нет, после обеда ему наверняка предстоит провести очень неприятные полчаса в кабинете директора. Какое уж тут купание…

На этом размышления Парсона были прерваны. Он услышал сзади громкий смех и плеск весел: его догоняла лодка с тремя второклассниками. Парсон сразу узнал их: это были три известных буяна из отделения Вельча. На руле сидел наш знакомый – Пилбери. Узнав Парсона, он весело крикнул ему:

– Берегись! Сокрушим!.. Навались на весла, ребята! Раз, два, три! Засади его носом в песок! Попался, брат, не уйдешь!.. Четыре, пять, шесть!.. Ура!

И неприятельская лодка с победным кличем налетела на свою соперницу. В следующий миг несчастный Парсон уже лежал на спине под скамьей, его лодка стояла у берега, зарывшись носом в песок, а торжествующие противники плыли вниз по реке, оглашая воздух веселым хохотом.

Это маленькое приключение, как легко поймет читатель, отнюдь не успокоило взволнованные чувства Парсона. Не говоря уж о смешном положении, в каком он оказался по милости этих буянов, мальчик долго провозился с лодкой, прежде чем удалось столкнуть ее в воду. Конечно, теперь нечего было и думать заходить к сторожу: он боялся, что и без того опоздает на молитву.

Высвободив лодку, Парсон налег на весла и пристал к шлюпочному сараю без семи минут восемь. К счастью, он догадался передать поручение Блумфильда сыну сторожа, принявшему от него лодку, посулив ему два пенса4, если он аккуратно передаст поручение своему отцу. Затем Парсон бегом пустился к школе и успел как раз вовремя, чтобы незамеченным втиснуться в толпу молящихся.

Нельзя сказать, чтобы в этот раз Парсон усердно молился. Чувство неудовлетворенной мести за только что произошедшее и неприятное предчувствие того, что ожидало его в ближайшем будущем, совершенно поглощали его мысли, не позволяя вникать в смысл слов, которые он слышал. Однако в течение получаса, пока продолжалось чтение молитв, мальчика никто не погонял, и это само по себе уже было для него некоторым облегчением и утешением.

Семь часов с четвертью было временем, назначенным в школе для чтения утренних молитв на все месяцы, кроме мая, июня и июля, когда ввиду раннего купания и катания по реке молитвы читались на три четверти часа позже. При этом пропадал обычный получасовой промежуток между первым завтраком и первым уроком.

Такое распределение времени было неудобно для Парсона. Будь у него свободные полчаса перед уроком, он успел бы еще наскоро приготовить перевод, написать французские глаголы (разумеется, с чужой помощью), и даже – кто знает! – нашел бы время поквитаться с Пилбери за его утреннюю проделку. Теперь же у него не было на это времени. Сейчас зазвонят к урокам…

Парсон вошел в класс довольно спокойно, как человек, который знает, что участь его решена. Впрочем, оставалась еще одна надежда – на Тельсона, его соседа в классе. Парсон знал, что Тельсон выручит его, если только это будет в его власти.

– Тельсон, я не приготовил перевод, – прошептал Парсон, как только уселся возле своего друга.

Тельсон тихо присвистнул:

– Вот так так! Задаст же тебе Вартон!

– Кажется, ты списал этот перевод к прошлому уроку. Где он у тебя? Я мог бы им воспользоваться.

Тельсон сконфузился и сказал:

– Видишь ли, Риддель поймал меня за списыванием и отобрал у меня перевод.

– Какое дело Ридделю, кто у кого списывает? С какой стати он сует свой нос в эти дрязги? – в негодовании воскликнул Парсон.

Разумеется, Парсона огорчало не столько поведение Ридделя, сколько то, что рухнула его последняя надежда.

– Собственно говоря, Риддель не отбирал у меня перевод, он только уговорил меня отдать ему, – честно признался Тельсон, оправдывая своего повелителя.

– И ты имел глупость его послушаться?

– Он сказал, что нечестно списывать уроки у других.

– Ну, Тельсон, не думал я, что ты размазня! – проворчал Парсон.

– Да ведь я не знал, что перевод может тебе понадобиться, – возразил пристыженный Тельсон и вдруг, просияв, прибавил: – Ничего, я буду тебе подсказывать!

– Спасибо. Только вряд ли это мне поможет, – уныло отозвался Парсон.

Трудный день выдался для Парсона. Ему не везло с самого утра. Но хуже всего он чувствовал себя сейчас. Мальчик сидел ни жив ни мертв, ожидая, что учитель сейчас его вызовет… И вдруг счастье ему улыбнулось! Первый же ученик, которого мистер Вартон заставил переводить, запутался в синтаксическом разборе какой-то очень сложной фразы.

Надо сказать, что мистер Вартон как раз в это время писал книгу о латинском синтаксисе, и место, на котором запнулся ученик, оказалось превосходным грамматическим примером, на который преподаватель раньше не обратил внимания. В восторге от своего открытия он пустился в длиннейшие объяснения разных грамматических тонкостей, стал приводить примеры, уже подобранные им для своей книги, сравнивать их между собой и вообще разобрал чуть не весь синтаксис…

С каким восторгом слушал Парсон эту лекцию! Какой благодарностью к учителю было переполнено его сердце! Мальчик не понял из лекции ни слова, но для него дело было не в этом: наблюдая исподтишка, как часовая стрелка медленно передвигается к десяти, он молил Бога только об одном: чтобы кто-нибудь не прервал учителя.

– Однако пора заканчивать, – сказал мистер Вартон, взглянув на часы. – Сегодня мы увлеклись грамматикой и забыли о переводе. Впрочем, ничего: то, что я объяснил сегодня, пригодится вам впоследствии. Урок окончен.

Он и не подозревал, как обрадовался Парсон его последним словам!

– Вот так удача! – говорил он своему другу, прогуливаясь с ним под руку по коридору. – Если бы мне теперь написать глаголы, прежде чем Котс меня хватится! Тельсон, ты когда-нибудь видел, как пишут тремя перьями одновременно? Вставляют как-то три пера в одну ручку и пишут сразу по три строчки. Знаешь такую штуку?

– Я как-то пробовал, да только эта игра не стоит свеч, – ответил Тельсон. – Перья то и дело вываливаются, и вставлять их такая возня, что гораздо проще три раза написать одно и то же обычным способом. Да ты не переживай, я напишу за тебя половину.

– Вот спасибо, дружище! Надеюсь, Риддель не сочтет нечестным с твоей стороны то, что ты выполняешь за другого часть его работы?

– Пожалуй, что сочтет. Но я ему не скажу… Эге! А вон и Котс.

Классный капитан в своей форменной четырехугольной фуражке подошел к ним и спросил Парсона:

– Парсон, вы приготовили то, что я вам задал?

– Н-не совсем, – нерешительно ответил Парсон.

– Много ли вы сделали?

– Да пока еще ничего. Я как раз собирался начать, – краснея, пробормотал Парсон.

– Теперь уж поздно. Утром я видел вас на реке. Если у вас есть время для прогулок, вы можете выбрать время и для уроков. Пойдемте со мной к школьному капитану.

Идти с классным капитаном к капитану школы означало, что дело довольно серьезное. Дисциплина в школе целиком лежала на классных капитанах, которые вместе с главным капитаном школы отвечали перед директором за внутренний порядок. Редко случалось, чтобы дело доходило до школьного капитана – обычно власти классных было вполне достаточно.

Парсону в первый раз предстояло столь грозное судилище. Он струсил не на шутку и уже почти пожалел о том, что не был наказан Вартоном и не избежал тем самым своей теперешней участи. В этот момент в коридоре показался другой классный капитан – Эшли.

Он подошел к Котсу со словами:

– Котс, помоги мне, пожалуйста, наладить удочки. Ты в этом мастер, а я не знаю, как взяться за дело.

– Сейчас приду, только отведу к капитану вот этого молодца, – ответил Котс.

– К какому капитану? Ведь, кажется, еще никто не выбран на место Виндгама.

– В самом деле, я не подумал об этом! Можете идти, Парсон. Да смотрите, к завтрашнему утру приготовьте уже двенадцать французских глаголов и принесите в мою комнату.

Так Парсон опять спасся и вдобавок узнал интересную новость, которой и поспешил поделиться со своим классом: школа остается пока без главного капитана.

Глава III

Междувластие

Кто будет школьным капитаном? Этот вопрос никому не приходил в голову до тех пор, пока не уехал Виндгам. Школьники до того привыкли к старому порядку вещей, продолжавшемуся целых два года, что мысль о подчинении кому-нибудь другому, кроме «старины Виндгама», казалась им просто дикой. Но так или иначе, а с отъездом Виндгама пришлось примириться с этой мыслью и решить вопрос, кому занять его место.

С незапамятных времен капитаны в Виллоуби были тем, что называется «на все руки мастер». Должно быть, в местном воздухе было что-то такое, что одинаково способствовало как развитию мускулов, так и успехам в науках, потому что три последних капитана соединяли в своем лице первого ученика и главу клуба спортивных игр – две совершенно разные роли.

Лучшим из троих бесспорно был Виндгам: он далеко опережал своих товарищей и по древним языкам, и по математике. А такого гребца, такого игрока в крикет не было во всей школе! Оба его предшественника тоже были первыми учениками. И хотя в спортивных играх они не первенствовали, их мастерство давало им право на столь почетное место. Таким образом, в памяти настоящего поколения капитаны школы целых пять лет были первыми во всем. И вдруг оказалось, что этот порядок вещей может нарушиться…

Вторым учеником после Виндгама считался Риддель, юноша сравнительно неизвестный, приехавший в Виллоуби из другой школы два года тому назад. О нем знали только, что он очень застенчив, слаб физически и редко принимает участие в спортивных играх, а также что у него очень мало друзей и что он никогда не вмешивается в общественные дела школы. Злые языки уже давно окрестили его «святошей».

Вообще говоря, Ридделя в школе не любили. Таков был юноша, которому, согласно «букве закона», то есть как первому ученику, принадлежало теперь лидерство. Вряд ли нужно говорить, с каким отчаянием встретила школьная молодежь это известие.

– Не может быть, чтобы директор назначил Ридделя! Риддель – капитан школы? Ведь это курам на смех! Уж лучше сразу закрыть школу, – сказал Эшли, когда вечером того же дня в своей комнате обсуждал этот вопрос с Котсом.

– Назначение капитана не зависит от личного вкуса директора, – возразил Котс.

– Как не зависит? Разве есть такой закон, по которому первому ученику должно принадлежать капитанство, даже если он не умеет держать весла и не может пробежать и сотни ярдов?

– Положим, что нет. Только… кто же будет главным, если не Риддель?

– Как кто? Понятно, Блумфильд! Он самый подходящий парень. Все хотят, чтобы он был капитаном.

– Но он чуть ли не последний в своем классе…

– Что ж за беда? Фельтон ничего не смыслил в гребле, однако, пока он был главным, он же командовал и школьной флотилией…

Тут в комнату вошел третий классный капитан.

– Послушай-ка, Типпер, что тут несет Котс! Он уверяет, что Риддель будет школьным капитаном, – обратился к вошедшему Эшли.

Типпер расхохотался:

– Вот было бы забавно! Представь себе Ридделя, отстаивающего интересы школы на июньских шлюпочных гонках или на мартовских бегах!.. Верно, Котс так думает, потому что он из отделения директора. Напрасно, друг мой Котс! Увидишь, что скоро мы, парретиты, победим вас, директорских…

– Уж не метишь ли ты в главные? – спросил Котс Типпера с язвительной улыбкой.

Типпер рассердился. Он отлично играл в крикет и хорошо бегал, но учился плохо. Всем было известно, что он с трудом перешел в шестой класс. Поэтому слова Котса сильно его задели, и он ответил с раздражением:

– Что ж, я думаю, что в должности капитана я был бы не хуже любого из вас, директорских. Но если хочешь знать правду, то я говорил не о себе, а о Блумфильде.

– Вот и я говорю то же самое, – подхватил Эшли. – Но Котс доказывает, что Блумфильд не может быть капитаном, потому что он плохой ученик.

– Вздор! – отрезал Типпер. – Не все ли нам равно, будет капитан первым или двадцатым в своем классе? Лишь бы он был первым во всем остальном! Я не понимаю, как директор может даже колебаться в своем выборе…

К такому выводу пришли вильбайцы почти на всех советах, собиравшихся в этот день повсеместно. К этому заключению пришел и сам Блумфильд.

– Вы понимаете, друзья, что меня нисколько не интересует капитанство само по себе, – говорил он своим ближайшим товарищам в тот же вечер после уроков. – Я знаю, как нелегко быть капитаном: все к тебе лезут со всяким вздором, а ты за все отвечай. С одними «мартышками» хлопот не оберешься: того накажи, этих помири… Но, разумеется, я займу эту должность, если все найдут, что это требуется для пользы школы.

– Я надеюсь, что если директор сам не догадается, до какой степени Риддель и капитанство не вяжутся между собой, то у Ридделя хватит ума отказаться. Я не думаю, чтобы это его особенно привлекало, – заметил Портер.

– Конечно, нет, – подхватил Блумфильд. – Однажды я слышал, как он говорил, что очень жалеет Виндгама и ни за что не хотел бы оказаться на его месте, особенно в те дни, когда идет подготовка к экзаменам.

– По-моему, проще всего пойти к Ридделю, сказать ему прямо, что мы обо всем этом думаем, и попросить его, чтобы он отказался от должности, – предложил Гейм.

– Конечно, это будет очень прямо, но нельзя сказать, чтобы вежливо, – засмеялся Портер.

– Какая тут вежливость, когда дело идет о судьбе школы! – проворчал Гейм. – Риддель не обидится: он сам должен понимать, что как капитан никуда не годится. Его ни в грош не будут ставить!

– Это правда, – согласился Блумфильд и добавил со скромной улыбкой: – Надеюсь, никто из вас не считает меня хвастуном, но мне кажется – говорю это по совести, – что я уж во всяком случае лучше Ридделя сумел бы сохранить в школе дисциплину и порядок.

Блумфильду очень хотелось попасть в школьные капитаны, хотя он тщательно скрывал это не только от других, но даже от себя самого.

– Еще бы! Недаром все в один голос называют тебя и говорят, что не хотят никого другого! – сказал Вибберли, известный подлипала, который в последнее время сильно заискивал перед Блумфильдом.

– Воображаю, как хорош будет Риддель в роли верховного судьи! – со смехом заметил Гейм. – Хотел бы я взглянуть, с каким лицом он будет наказывать кого-нибудь из «мартышек». Я думаю, он первым делом в обморок упадет!..

– Или возьмет преступника в свою комнату и вместе с Ферберном и всей этой компанией святош начнет его отчитывать. Бедные «мартышки»! – с комическим вздохом отозвался Джилкс, классный капитан из отделения директора, не слишком приятный юноша с кошачьими манерами.

– Да уж! Я предпочел бы, чтобы Блумфильд поколотил меня раз двадцать, чем выслушать одну проповедь этого плаксы Ридделя, – поддакнул Вибберли.

– Я думаю, что никто не имеет права называть Ридделя плаксой, – вмешался вдруг Портер. – Он хороший малый и, наверное, сумеет постоять за себя не хуже каждого из нас. А что он не силач и не любит физических упражнений, так он этого и не скрывает, и, наконец, в этом нет никакого преступления.

– Ай да Портер! Настоящий проповедник! – не вполне естественно захохотал Вибберли.

– Портер прав, – нахмурившись, сказал Блумфильд. – Ридделя не за что бранить. Я только нахожу, как и остальные, что он слишком мало известен, чтобы стать капитаном, и что на эту должность нужен человек, который… которого все знали бы и уважали… Однако хватит об этом! Скоро все решится. А пока, Гейм, не прокатиться ли нам еще разок по реке? Утром ты не слишком много наработал. Что ты на это скажешь?

Гейм вздохнул и покорно ответил:

– Ладно.

Друзья принялись разыскивать своего рулевого – нашего знакомца Парсона. Но это оказалось делом нелегким. Мальчика не было ни в классных комнатах, ни в коридорах. Никто не видел его после окончания уроков…

Не найдя Парсона в его собственном отделении, Блумфильд и Гейм, естественно, отправились в отделение Тельсона. Но и там его не было, и – странное дело – не было и самого Тельсона. Но еще более странным было то, что, как показали розыски, кроме Парсона и Тельсона, недоставало еще пятерых мальчуганов из отделения мистера Паррета. В результате Блумфильд и Гейм пошли на реку вдвоем, взяли рулевым сына сторожа и перестали думать о Парсоне и его компании.

Между тем таинственное исчезновение семерых мальчиков объяснялось очень просто. Наступившее в школе временное междувластие, послужившее причиной чудесного избавления Парсона от рук правосудия, подало ему и его верному другу блестящую мысль достойным образом отпраздновать это редкое в школьной хронике событие. А отпраздновать было чем. Уже давно младшие воспитанники отделения мистера Паррета жаждали свести кое-какие счеты с младшеклассниками отделения мистера Вельча.

Долг был давнишний: еще в середине Великого поста вельчиты ни с того ни с сего поколотили парретитов, да и сегодняшнее оскорбление, нанесенное Парсону на реке, нельзя было спустить им с рук. Надо сказать, что парретиты гордились своей аккуратностью в счетах. Поэтому их очень огорчало то, что до сих пор обстоятельства, над которыми они не были властны (другими словами – страх перед Виндгамом), мешали им расквитаться с обидчиками.

И вот наконец представился прекрасный случай свести счеты. Главного капитана нет, значит, они ничем не рискуют (потому что самое большее, что может сделать классный капитан, – оштрафовать пятью-шестью страницами стихотворений, а ведь это сущие пустяки!). А раз они ничем не рискуют, то, разумеется, грешно терять драгоценное время.

Поэтому Парсон и еще пятеро фагов из отделения мистера Паррета, с подкреплением в лице Тельсона из директорского отделения, не откладывая в долгий ящик отправились с деловым визитом в отделение мистера Вельча. По этой причине Блумфильд и Гейм и не смогли найти себе рулевого в отделении мистера Паррета…

Мы сейчас узнаем, что делали юные парретиты в отделении мистера Вельча. Но прежде следует дать краткую характеристику этого отделения.

Отделение мистера Вельча считалось самым буйным во всей школе. Младшие его воспитанники, когда поднимали шум, шумели так, как не смогли бы оба других отделения, вместе взятые. Все самые непозволительные шалости в школе исходили из отделения мистера Вельча. Вельчиты систематически досаждали и учителям, и товарищам. Сами они считали себя обиженными. Действительно, за последние пять-шесть лет ни одна награда, ни один приз не попадали в отделение мистера Вельча. Почему – этого вельчиты не понимали и считали, что весь мир ополчился против них, а потому воевали со всем миром. Впрочем, это им не мешало ссориться и между собой. Все отделение распадалось на враждебные кучки, раздорам не было конца. Старшие воспитанники вечно грызлись между собой и не обращали внимания на младших, а те делали, что хотели.

В описываемый вечер в отделении мистера Вельча, в комнате, занимаемой Кьюзаком и Пилбери, шел пир горой. Накануне вечером капитан Кьюзак, прощаясь с сыном, подарил ему пять шиллингов5. Само собой разумеется, что на следующий день во время большой перемены Кьюзак-младший сбежал из школы в Шеллпорт – местечко в полумиле от школы, – захватив с собой пустую картонку, и вернулся с той же картонкой, битком набитой всевозможными лакомствами. Тут были и мятные пряники, и орехи, и засахаренные сливы, и баночка с шербетом, и леденцы, и копченые сельди. Весть о покупке Кьюзака мигом разнеслась по всему отделению, и в результате Кьюзак внезапно приобрел необыкновенную популярность среди товарищей. С большим трудом ему удалось благополучно донести картонку до своей комнаты.

Там, посоветовавшись предварительно со своим другом Пилбери, Кьюзак решил в тот же день после уроков устроить вечеринку и пригласить на нее четверых своих приятелей: Куртиса, Филпота, Моррисона и Моргана.

Разумеется, эти четыре счастливца приняли приглашение с восторгом. Понятно также, что все остальные, не удостоившиеся этой чести, очень обиделись на Кьюзака и сочли его скаредом.

Если точность есть признак вежливости, то в этот вечер Куртис, Филпот, Моррисон и Морган оказались самыми вежливыми молодыми людьми во всей школе. С последним ударом колокола, возвестившего об окончании уроков, они уже были в комнате Кьюзака.

– Очень мило с твоей стороны, дружище, что ты позвал нас, – сказал один из гостей, с нежностью наблюдая за распаковкой картонки. – Что у тебя тут?

– Разные разности: орехи, пряники, засахаренные сливы…

– Сливы! Ах, какая прелесть! Где ты их достал?

– В новой лавке. В старой ничего нет, кроме изюма с миндалем и тому подобной ерунды.

– И сельди! Вот это славно! – заметил Морган, любивший основательно закусить.

– Нельзя же без существенного, – деловым тоном отозвался хозяин. – Только вот горе – сковородки-то у нас нет. Не знаю, на чем мы их будем жарить.

– А на твоей грифельной доске разве нельзя? – придумал Куртис.

– Оно бы можно, да у меня на ней записано решение геометрической задачи, которое я еще не успел переписать в тетрадку, – ответил Кьюзак.

– Досадно… Как же нам быть с селедками?

– Я придумал, друзья! – воскликнул вдруг Филпот. – В лаборатории есть чудесная кастрюлька – та, в которой разводят фосфор и всякую всячину для опытов. Лаборатория сейчас не заперта – я видел, там занимаются шестиклассники. Так я мигом сбегаю и притащу вам эту кастрюльку!

– Но ведь она грязная! Отравишься еще, чего доброго, – заметил благоразумный Пилбери.

– Пустяки! Мы ее вымоем и выжжем.

С этими словами Филпот скрылся. Остальные, чтобы не терять времени, занялись растопкой камина.

Прошло пять минут, потом десять, а Филпот не возвращался. Это было очень странно, так как лаборатория была на том же этаже, в конце коридора. Камин горел ярким пламенем, угощение было разложено по тарелкам.

– Куда он запропастился? – не выдержал Куртис. Ему не так хотелось селедки, как мятных пряников, но он понимал, что нельзя приниматься за десерт до основного блюда.

– Уж не наделал ли он какой беды в лаборатории и не досталось ли ему от шестиклассников? – пришло в голову Кьюзаку.

– Да что нам его ждать? Начнем без него! – предложил Куртис, умильно поглядывая на пряники.

И начали бы, если бы было на чем поджарить сельдей.

– Давайте съедим их сырыми. Не все ли равно? – Куртису было, конечно, все равно, так как сельди были для него делом второстепенным, но Морган, любитель серьезной еды, решительно воспротивился такому варварскому предложению.

– Нет, это не годится, – заявил он. – Уж лучше я схожу к экономке и попрошу вилки. Насадим рыбины на вилки и поджарим прямо на огне – еще вкуснее будет!

И он вышел. Прошло еще несколько минут. Гости стояли вокруг стола, нетерпеливо постукивая об пол каблуками и глядя жадными глазами на аппетитно разложенные на столе яства.

Хозяин достал откуда-то из угла однозубую вилку и стал было жарить селедку, но вилка оказалась слишком коротка. Кьюзак обжег себе руку, уронил селедку в огонь, рассердился и наконец воскликнул:

– Да что с ними приключилось, в самом деле? Таких молодцов только за смертью посылать, право! Пойду-ка я сам…

Кьюзак вышел – и тоже пропал.

– Однако это становится скучным, – объявил Кур-тис после трех минут общего тягостного ожидания. – Не приняться ли нам за пряники? В сущности, ведь все равно, с чего начинать – с селедки или с пряников. Жаль будет, если пряники зачерствеют…

Ему ничего не ответили. Пилбери задумчиво отломил кусочек пряника и положил в рот. Моррисон зевнул.

– Претяжелая, должно быть, эта кастрюля – трое донести не могут! – пошутил Куртис.

– Погоди, кажется, идут, – прервал его Моррисон.

Куртис выскочил в коридор, Моррисон за ним.

Пилбери услышал за дверью топот нескольких пар ног, шум борьбы и крик Куртиса:

– Сюда, Пил! Выручай!

Пилбери высунулся за дверь, недоумевая, что могло случиться с его товарищами. Вдруг чьи-то цепкие руки схватили его за плечо и выдернули из комнаты с такой силой, что он стукнулся головой о противоположную стену коридора. Затем мимо него в пустую комнату прошло несколько фигур. Пилбери узнал в лицо только Парсона и Бошера, но, разумеется, догадался, кто были остальные.

Дверь с треском захлопнулась, щелкнул замок. Прощайте, пряники, шербет и сливы!

Пилбери, Моррисон и Куртис, очутившись втроем в темном коридоре, не сразу пришли в себя. Вдруг с трех разных сторон они услышали три знакомых голоса. Филпот кричал из лаборатории: «Отоприте!» и неистово стучал в дверь. Морган кричал из собственной комнаты, где тоже сидел взаперти, а голос Кьюзака слабо доносился откуда-то издали – как потом оказалось, из умывальной.

Только тут бедные вельчиты поняли всю глубину своего несчастья. Однако у них хватило присутствия духа освободить товарищей и напасть на неприятеля объединенными силами.

Но осада не увенчалась успехом: враги прочно засели в крепости. Осаждающие тщетно ломились в дверь, грозили, даже просили – в ответ раздавался лишь вызывающий смех.

– Не стесняйтесь, друзья, будьте как дома, – говорил в комнате чей-то знакомый голос, но у говорившего рот был так набит, что трудно было сказать точно, кому именно он принадлежит. – Чудесные сливы! Бошер, возьми себе еще, не стесняйся!

– И сельди недурны. Кьюзак, почем ты платил за селедку?

Этот голос несомненно принадлежал Парсону.

– Жаль только, что мы доску твою немножко испортили, – продолжал первый голос. Говоривший успел проглотить то, что у него было во рту, и осаждавшие узнали голос Тельсона. – Очень уж спешили к тебе в гости и не успели захватить сковородку. Прости, друг любезный!

Громкий хохот осажденных встретил эту шутку. Осаждавшие же принялись в бессильной ярости колотить кулаками в дверь. Кьюзак наклонился к замочной скважине и закричал дрожащим от гнева голосом:

– Воры! Негодные мальчишки! Сейчас же выходите из моей комнаты!

– Погоди, неловко вставать, не закончив ужин, – ответил ему Тельсон.

– Смотри, Тельсон, доберусь я до тебя!

– Ха, когда это еще будет! А вот до твоих селедок мы уже добрались…

Наступила короткая пауза. Вдруг Пилбери закричал испуганным голосом:

– Директор идет!

– Напрасно, голубчик! Не попадемся мы на эту удочку. Директор уехал в Шеллпорт, я сам видел, – послышался в ответ спокойный голос Парсона.

– А раз так, я сейчас же иду жаловаться на вас капитану! – объявил выведенный из терпения Кьюзак.

– Сделай милость! Только вот беда – капитана-то у нас нет! – соболезнующим тоном ответил Парсон и дружелюбно прибавил: – Да вы не волнуйтесь, джентльмены: мы не все съедим, и вам немного останется…

Убедившись, что переговоры ни к чему не приведут, осаждающие затихли. Распростившись с мечтой о вкусном ужине, они перешли к выжидательной тактике, утешаясь тем, что когда-нибудь неприятель должен же будет выйти из крепости, и тогда настанет их черед действовать.

Но осажденные продумали свой набег во всех деталях и заранее позаботились об отступлении. План был прост: часть войска отвлечет внимание неприятеля, то есть будет болтать, стучать посудой, вообще делать вид, что ужин все еще продолжается. А остальные тем временем потихоньку отставят стол и скамью, загораживающие дверь, а затем по сигналу все бросятся в коридор и пробьют себе дорогу кулаками.

Сказано – сделано.

Ужин затянулся, поэтому у осаждающих уже ныли ноги от усталости. Вельчиты прислонились к двери, в угрюмом молчании ожидая конца пира.

Филпот и Куртис уже подумывали, не сесть ли им на пол, как вдруг дверь распахнулась (надо сказать, что она отворялась внутрь) и трое из осаждающих – Кьюзак, Куртис и Пилбери – повалились на пол, прямо под ноги осажденным. Те, перепрыгнув через распростертые тела, выскочили из крепости плотной кучкой – по всем правилам военного искусства – и пустились бежать к своему лагерю.

Моррисон, Филпот и Морган попытались перерезать им путь, но были отброшены с потерями. С торжествующим смехом парретиты добежали до лестничной площадки, и их преследователи имели удовольствие наблюдать, как они один за другим съехали по перилам и как ни в чем не бывало попарно отправились в свое отделение.

Глава IV

Директор представляет школе нового капитана

Описанный в предыдущей главе смелый подвиг фагов из отделения Паррета не остался незамеченным, хотя и не имел таких последствий, какие были бы неизбежны в другое время. Потерпевшая сторона со всеми подробностями изложила дело старшему классному капитану своего отделения. Но результат этой жалобы только доказал предусмотрительность, с какой маленькие сорванцы выбрали момент для своего предприятия.

Старший капитан отделения мистера Вельча передал жалобу своих фагов Блумфильду, но тот едва успевал наказывать за проступки, совершаемые в его собственном отделении, а потому посоветовал своему коллеге обратиться к главному школьному капитану. Капитан отделения мистера Вельча указал Блумфильду, что в настоящий момент в школе главного капитана нет. На это Блумфильд ответил, что это «не его забота». Тем дело и кончилось.

Было ясно, что, пока школа остается без капитана, закон будет бездействовать. Такое положение не могло долго продолжаться, и все ждали скорых перемен. И действительно, классные капитаны получили от директора приказание собраться в библиотеке следующим утром.

Все понимали, что значило такое приказание, а когда в тот же день прошел слух, что Риддель приглашен к директору на чай, то всей школе стало ясно, куда дует ветер.

– Здравствуйте, Риддель! Как поживаете? – встретил Ридделя директор, когда тот после долгих колебаний решился наконец переступить порог страшной гостиной. – Это Риддель, моя милая. Кажется, ты его уже видела у нас… С моей свояченицей, мисс Стринджер, вы тоже, полагаю, знакомы…

Риддель покраснел и с внутренней дрожью подошел сначала к хозяйке, потом к другой даме, ее сестре. Обе со снисходительным видом протянули ему руку.

– Надеюсь, мистер Риддель, ваши родители в добром здравии? – деловым тоном обратилась к юноше миссис Патрик.

– Благодарю вас, они здоровы, – ответил Риддель и вдруг, спохватившись, что от смущения сказал неправду, поспешил поправиться: – То есть отец здоров, а мать хворает, – и еще больше сконфузился.

– Очень жаль это слышать, – заметила хозяйка тем же тоном, пронизывая гостя строгими глазами. – Надеюсь, по крайней мере, что нездоровье вашей матери не слишком серьезно?

– Надеюсь, что нет. Благодарю вас, мэм, – пробормотал Риддель, не замечая, что выражается не совсем точно.

– Извините, как вы сказали? – произнесла хозяйка с полуулыбкой, слегка подаваясь вперед и склонив голову набок.

– Виноват, я хотел сказать: «надеюсь, что да», – ответил Риддель, заметив свою ошибку и окончательно теряя голову.

– Вы хотите сказать, что думаете, что нездоровье вашей матушки серьезно? – неожиданно заговорила мисс Стринджер, подаваясь вперед так же, как ее сестра, и тем же тоном, только с более глубокими басовыми нотами в голосе.

– О нет, вовсе нет… надеюсь, что нет, – забормотал несчастный Риддель.

– Очень рада это слышать, – усмехнулась мисс Стринджер.

– И я тоже, – поддержала ее хозяйка.

Тут Риддель начал всерьез подумывать о бегстве. Неизвестно, на что бы он решился, но в этот момент в комнату вошла служанка с подносом, и его мысли приняли более спокойное направление.

– Садитесь к столу, Риддель, и займитесь чаем, – ласково сказал ему директор, догадавшись, должно быть, что пора прийти на выручку бедному юноше. – Расскажите мне, что говорят в школе о предстоящих шлюпочных гонках. Чья лодка должна выиграть? Как думает школа?

– Кажется, большинство стоит за лодку Паррета, – ответил Риддель, благодарно взглянув на своего избавителя.

– По всей вероятности, мистер Риддель хочет сказать «за лодку мистера Паррета», – заметила миссис Патрик самым мягким тоном, но подчеркивая слово «мистера».

– Виноват, я ошибся, – поспешил поправиться Риддель.

– Полагаю, нам будет очень недоставать Виндгама, – продолжал директор, делая вид, что не слышал замечания жены.

– Нам и теперь его недостает.

Удивительно, как Риддель сумел произнести такую связную фразу, если принять во внимание, что в этот момент он лавировал перед мисс Стринджер, которая, стоя напротив него, торжественно ждала, чтобы он пропустил ее к чайному столу. Юноша почувствовал облегчение, когда чай был разлит и он смог заняться своей чашкой и не видеть обращенных на него пристальных взглядов хозяек.

– Кажется, вы не любитель общественных игр? – спросил Ридделя директор после небольшой паузы.

– Вы правы, сэр, – ответил Риддель, упорно избегая смотреть на дам.

– Я нахожу, что физические упражнения принесли бы вам большую пользу.

– Глядя на мистера Ридделя, можно предположить, что он слишком много времени уделяет умственным занятиям, – заметила хозяйка.

На эту фразу, которая могла бы служить комплиментом, но по тону больше походила на выговор, Риддель уже решительно не нашел, что ответить, и от смущения чуть не захлебнулся горячим чаем.

– Не говоря уже о вашем здоровье, – продолжал директор. – Я думаю, что и ваши отношения с товарищами были бы лучше, если бы вы принимали больше участия в их развлечениях.

– Я сам это иногда чувствую, сэр, – согласился Риддель, в его голосе звучали искренние нотки.

– Надеюсь, мистер Риддель, что не боязнь за свое здоровье мешает вам принимать участие в этих столь полезных упражнениях? – обратилась к Ридделю хозяйка.

– Виноват, мэм, боюсь, я не понял вашего вопроса, – вновь растерялся Риддель.

Миссис Патрик не любила, чтобы ее переспрашивали. Она была уверена, что ее речь всегда ясна и не нуждается в повторениях. Она повторила свою фразу несколько медленнее и в тех же выражениях:

– Надеюсь, что не боязнь за свое здоровье мешает вам участвовать в этих столь полезных упражнениях?

Риддель подумал немного и ответил с торжествующим видом человека, с успехом вышедшего из трудного испытания:

– Благодарю вас, мэм, я совершенно здоров.

– Очень рада это слышать, – произнесла хозяйка весьма холодно, потому что фраза Ридделя показалась ей суховатой и произнесенной не к месту.

– И я тоже, – отозвалась из-за чайника сестра хозяйки.

Наступило молчание. Риддель желал бы, чтобы оно длилось до его ухода. Не будь в комнате дам, он с удовольствием поговорил бы с директором о делах школы, но в нынешних обстоятельствах оставалось только молчать и терпеливо ждать конца испытания. Он едва сумел скрыть свою радость, когда пробило одиннадцать часов и он смог встать и уйти.

В этот вечер Риддель лег спать с жестокой головной болью. Но, прежде чем он ушел, директор успел шепнуть ему в передней:

– Риддель, мне нужно переговорить с вами кое о чем. Приходите ко мне в кабинет завтра утром.

Юноша ответил, что обязательно придет, и от души пожалел, что директор раньше не догадался позвать его в свой кабинет и тем самым избавить его от напрасной пытки.

Риддель, конечно же, догадался, что ждет его завтра и почему его сегодня пригласили к чаю, однако нельзя сказать, чтобы он обрадовался тому, что его ожидало.

Как и большинству школьников, мысль о необходимости назначения нового главного капитана не приходила ему в голову до тех пор, пока Виндгам не уехал из школы. Только когда это случилось, Риддель начал догадываться, кому предстоит стать преемником Виндгама, и им овладел ужас. Он знал, что не может быть капитаном, что не годится для этой роли.

Риддель прекрасно знал, что думают о нем товарищи. Они смеялись над ним за его нелюдимость, подозревали в трусости, многие вообще презирали его. Как же при всем этом он может быть их капитаном? Уж лучше ему сразу уйти из школы…

– Пожалуйста, сэр, назначьте кого-нибудь другого, – сказал Риддель директору, когда тот на следующее утро объявил, что выбрал его главным капитаном школы. – Я не гожусь для этой должности.

– Как вы можете это знать? Ведь вы еще не пробовали, – возразил директор.

– Товарищи не любят меня…

– А вы заставьте их полюбить вас!

– Это очень трудно… Они и раньше меня недолюбливали, а если я стану капитаном, просто возненавидят…

– Откуда вы знаете? Ведь вы не пробовали, – повторил директор.

– Я не умею ничего из того, что делал Виндгам. Он был превосходным капитаном!..

– А знаете почему?

– Он во всем был первым и участвовал не только в общих занятиях, но и в играх. Кроме того, он во всем подавал хороший пример.

– Вы и правы, и неправы, – усмехнулся директор. – В нашей школе много прекрасных гребцов и игроков в крикет, которые тем не менее были бы плохими капитанами. Что же касается участия в школьных забавах и хорошего примера, то все это в вашей власти.

Ридделю стало очень неловко. Выходило, будто он старается отделаться от возлагаемых на него трудных обязанностей. «А что, если это и на самом деле так?» – пришло ему в голову. Однако он попытался привести еще один аргумент:

– Среди моих одноклассников есть несколько, которые, мне кажется, гораздо больше меня подходят для этой роли. Например, Блумфильд…

Директор остановил его жестом:

– Об этом не будем спорить. Будьте уверены, что я и мои помощники всесторонне обсудили этот вопрос. Наш выбор остановился на вас. Теперь дело за вами, и, по-моему, вы обязаны принять капитанство. В жизни вам часто будут встречаться обязанности, которые будут противоречить вашему характеру. Однако вы, как честный человек, не позволите себе от них уклониться. Сейчас вам представился случай начать эту трудную борьбу с самим собой. Я не скажу, что вас ожидает приятный и легкий труд, не стану уверять, что дело быстро пойдет у вас на лад, особенно вначале. Но если я в вас не ошибаюсь, вы не испугаетесь. Разумеется, вам придется поработать над собой. Вы знаете, чего требуют школьники от своего капитана: отнюдь не одной только физической силы. Если сможете, постарайтесь обрести и это качество. Но главное – постарайтесь завоевать любовь и уважение товарищей. Если они увидят, что вы по-настоящему защищаете их интересы, что в ваших силах сохранить порядок, что для вас важнее всего процветание школы, то поверьте: они сами пойдут вам навстречу. Право, Риддель, стоит попытаться…

Юноша ничего не ответил, но лицо его просветлело, и когда он поднял на директора глаза, в них было уже гораздо больше уверенности.

В это утро Риддель пребывал в странном состоянии духа. В его душе тяжелые сомнения боролись с надеждой, и настоящее казалось ему каким-то странным сном. Когда он медленно проходил к своему месту между рядами школьников, на него со всех сторон обращались любопытные взгляды, вслед слышался полушепот и сдержанный смех. Одни смотрели на него с неприязнью, другие с презрением. Все вспоминали Виндгама и думали: «Что-то будет теперь с нашей школой?»

Даже одноклассники Ридделя не высказывали ему сочувствия, не один недружелюбный взгляд скользнул по нему, когда он садился на свое место. Только двое или трое смотрели на него участливо, но и те сомневались, справится ли он со своими новыми обязанностями.

К счастью для Ридделя, он не замечал всего, что происходило вокруг, полностью поглощенный теми новыми ощущениями, которые вызвали в его душе последние дружеские слова директора.

Совсем другие мысли занимали его фага Тельсона. Того внезапно осенило, что если Ридделя назначат, то он, Тельсон, станет фагом главного капитана, и он недоумевал, радоваться ли этому обстоятельству или огорчаться. Он поделился своими соображениями с верным другом Парсоном.

– Ты со мной не шути: теперь я фаг главного капитана, важная особа! – говорил он. – С завтрашнего дня буду записывать в тетрадку всех, кто опоздает на молитву. Смотри не попадайся, а то и тебя запишу!

– А приятно быть фагом главного капитана? – спросил Парсон.

– Как тебе сказать?.. С одной стороны – приятно, а с другой… Ведь чтобы записать всех опоздавших, нужно быть на месте первым. Шутка ли!

– Что ж? Прикажи, чтобы не звонили на молитву до твоего прихода, и дело в шляпе. Ведь ты теперь такая важная персона!..

– Смейся, смейся! А я, право, начинаю серьезно задумываться над своим новым званием. С одними классными капитанами сколько хлопот наживешь: ведь все приказания от Ридделя будут идти через меня, а еще неизвестно, придется ли это им по вкусу.

– Да, брат, трудно тебе будет… Однако тише! Надзиратель смотрит на нас…

И друзья притихли.

Классные капитаны собрались в библиотеке, как велел директор. Они знали, о чем он с ними будет говорить, и их вид ясно показывал, что они недовольны его решением.

Большинство из них искренне желали пользы школе и были убеждены, что, вручая Ридделю бразды правления, директор делает серьезную ошибку. Каждый думал, что имеет достаточные основания для такого мнения и что в его нежелании видеть Ридделя капитаном личная неприязнь не играет никакой роли. Многие были уверены, что они сами могли бы занять эту должность с куда большей пользой для школы, и обвиняли директора в пристрастности.

Речь директора была краткой.

– Наверное, джентльмены, все вы догадались, зачем я созвал вас, – начал он. – Виндгам, которого все мы любили и уважали и который много сделал для школы, уехал, и вы остались без главного капитана. Издавна повелось, что в главные капитаны школы выбирается первый ученик старших классов. Закона такого нет, это только обычай, и если бы возникли особые причины, по которым следовало бы нарушить этот обычай, он легко мог бы быть нарушен…

Тут присутствующие вздохнули с облегчением и стали слушать внимательнее. Последние слова директора очень походили на предисловие к приятному известию, что будет назначен не Риддель, а кто-нибудь другой. Но те, кто так подумал, скоро осознали свою ошибку.

– В данном случае я не вижу таких причин, – продолжал директор. – Риддель, первый ученик старшего класса, вполне понимает свои новые обязанности и, я уверен, сумеет их выполнять. Надеюсь, что все вы поддержите его усилия сохранить порядок и достойное положение нашей школы. Я убежден, что если вы будете дружно делить между собой как труд, так и досуг, то ни вам, ни мне нечего бояться за дальнейшее процветание школы.

Эта речь была встречена гробовым молчанием, не нарушенным даже тогда, когда директор вышел из комнаты. К немалому облегчению всех присутствующих, но больше всех Ридделя, в этот момент зазвонили к завтраку, и все направились в столовую.

Глава V

Попались!

Наш старый знакомый Парсон и его друзья – Тельсон (он хоть и числился в отделении директора, но все свое свободное время проводил в отделении Паррета), Кинг, Бошер и Лаукинс – после обеда, между последними уроками и перекличкой, затеяли маленькую прогулку по реке.

Рассевшись по местам в «Ноевом ковчеге» – так называлась большая лодка, отданная в распоряжение младших воспитанников отделения Паррета, мальчики принялись болтать, и понятно, что главным предметом их беседы был новый капитан.

На реке было полно катающихся школьников, как всегда в это время дня, а так как парретиты взяли себе за правило задевать команду каждого судна из других отделений, то их беседа оживлялась разными интересными приключениями.

– Неужели нашим капитаном так и останется эта баба Риддель? – говорил Парсон, стоя управлявший рулем, чтобы лучше видеть. – Право, он гребет даже хуже старины Бошера.

«Старина Бошер» делал как раз неимоверные усилия, чтобы сохранить равновесие и высвободить свое весло, которое зарывалось в воду, поэтому сравнение Парсона было особенно наглядно.

– Риддель мало того что баба, он еще и ябедник. В прошлом году он пожаловался на меня Виндгаму за то, что я щелкал хлопушками в постели, – отозвался Лаукинс со своего места на носу лодки.

– Фу, какая низость! Это никуда не годится! – раздался сочувственный хор.

– И знаете, что еще? – начал было Кинг, но тут Бошер, сидевший впереди, упустил весло и опрокинулся навзничь, прямо на Кинга. Поэтому осталось неизвестным, что тот собирался сказать.

После продолжительного маневрирования упущенное весло было поймано, и компания весело продолжила путь. Вскоре их обогнала ладная четырехвесельная шлюпка, тоже принадлежавшая отделению Паррета. Эта лодка предназначалась для будущих гонок, и гребцами на ней были Блумфильд, Гейм, Типпер и Эшли.

– Браво! Молодцы наши! Да здравствует Блумфильд! Да здравствует наш настоящий капитан! Ура! – приветствовали юные парретиты свою шлюпку, и разговор перешел к доблестям Блумфильда.

– Ну, не молодчина ли наш Блумфильд? Вот это так капитан! – слышались восторженные возгласы.

– Не чета этому святоше Ридделю, – заметил Лаукинс.

– Однако вы потише насчет директорских, я же сам из отделения директора! – вдруг возмутился Тельсон.

– А все-таки Блумфильд молодец, – продолжал Лаукинс.

Но Парсон не дал ему договорить:

– Берегись, ребята, неприятель близко! Навались на весла, а то они перережут нам курс! – закричал он в неописуемом волнении. – Эй, вы, держитесь крепче! Паррет идет на Вельча! Защищайтесь, если посмеете!.. Да где вам, трусам! Вы только лакомства припасать умеете, да и те у вас выхватывают из-под носа!..

Последние восклицания относились к неприятельской лодке, команда которой не нуждалась, впрочем, в поощрении, чтобы завязать борьбу, так как и сама пылала жаждой мести. И немудрено: она состояла из Кьюзака, Пилбери и трех других жертв недавнего хищнического набега парретитов.

Несколько взмахов весел – и враги сошлись. Последовало морское сражение. Обе стороны выказали немало храбрости и самоотверженности, никто не жалел ни себя, ни своей одежды. Весла мелькали в воздухе, брызги дождем летели во все стороны, лодки раскачивались, как в сильную бурю.

Битва прекратилась только тогда, когда все сражающиеся промокли до нитки. Непонятно, кому досталась победа, но Парсон, сделав вид, что победила его лодка, пустил вдогонку удаляющемуся неприятелю насмешливый вызов:

– Вот вам! Жалуйтесь теперь капитану!

– Если бы капитаном был Блумфильд, задал бы он вам! – ответили с другой лодки.

Это замечание неприятно подействовало на наших героев. До сих пор им не приходило в голову, что Блумфильд мог бы быть гораздо более строгим капитаном, чем Риддель, и что, пожалуй, при нем им пришлось бы проститься с такими развлечениями, как сегодняшнее.

Впрочем, эта маленькая неприятность вскоре была забыта: все-таки Блумфильд несомненно молодец, а главное – свой. Другая неприятность была посерьезнее: мокрые воины страшно озябли. К тому же было уже много времени, и пора было возвращаться к перекличке. Друзья уже собирались разворачивать лодку, как вдруг услышали сзади голоса и плеск весел.

К ним подходила другая четырехвесельная шлюпка, тоже готовившаяся к гонкам, но с флагом отделения директора на носу. Команда шлюпки состояла из Ферберна, Портера, Котса и Джилкса, на руле сидел Кроссфильд. Команда директорской шлюпки в первый раз появилась на реке в полном составе.

Шлюпка шла хорошо, но, конечно, ей недоставало того шика, которым отличались приемы гребцов шлюпки Паррета, – так, по крайней мере, думали наши герои. На «Ноевом ковчеге» заволновались: неужели они, парретиты, дадут обогнать себя этой шлюпке? О возвращении домой уже не было и помину. Гребцы налегли на весла.

Трудно было даже предположить, что «Ноев ковчег» способен развивать такую скорость. Парсон подбадривал своих, пересыпая речь колкостями по адресу нагонявшей их лодки:

– Ах вы бедненькие! Фагов обогнать не могут, а еще к гонкам готовятся! – кричал он. – Прошли те времена, когда ваше отделение брало призы!..

– Парсон, если ты еще раз так скажешь, я тебя поколочу, – заметил Тельсон.

– Прости, дружище, я забыл, что ты директорский. Дружнее, ребята! Долой Ридделя! Да здравствует Блумфильд!.. Ура! Мы их обогнали!..

Директорская шлюпка замедлила ход. Гребцы притворялись, что работают веслами изо всех сил, и, посмеиваясь над расходившимися мальчуганами, делали вид, что никак не могут их обогнать. А те пыхтели, дружно сгибаясь над веслами, и гордились воображаемой победой. Гонка продолжалась минут десять.

Когда команда «Ноева ковчега» окончательно выбилась из сил, Кроссфильд вынул часы и сказал, обращаясь к своим:

– Пора домой: пять часов.

Шлюпка круто развернулась и полетела вниз по течению, оставив «Ноев ковчег» далеко позади. Тут только наши мореплаватели поняли, что старшие просто посмеялись над ними. Но хуже всего было то, что они опоздали на перекличку.

– Пять часов! А перекличка в четверть шестого! Ох и будет же нам сейчас! – ужаснулся Парсон.

– Мне больше всех достанется: на этой неделе я уже два раза опаздывал. Теперь классный капитан уж точно пожалуется на меня главному, – уныло сказал Тельсон.

– И на меня. Я тоже не первый раз опаздываю, – поддержал его Бошер.

– Они это нарочно сделали, чтобы подвести нас, а теперь сами на нас и пожалуются. Как мы сразу не догадались!

Предпринимать что-либо было уже поздно. Оставалось только поторопиться: чем скорее они вернутся в школу, тем лучше. Друзья развернули лодку.

Путь домой был невеселым: гребцы утомились и расстроились, все молчали. За милю до школы они услышали звон большого колокола: это звонили к перекличке. Теперь в школе уже известно, что они опоздали. Мальчики молча переглянулись. Один Парсон не только сам не унывал, но еще и старался приободрить павших духом товарищей:

– Что вы приуныли? Опоздали так опоздали, эка важность! Ведь не съедят нас, в самом деле! Самое большее – оштрафуют страницей-другой греческих стихотворений. Да и опоздали-то мы немного, вот-вот будем дома. Греби дружней, ребята!

Но им не суждено было скоро попасть домой. Их ждало еще одно приключение.

Навстречу им шел ялик. Узнать гребца было невозможно, потому что он сидел к ним спиной. Парсон заметил, что у него на шляпе светло-голубая лента. Этого оказалось достаточно: голубой был цветом отделения директора. Вот когда они расквитаются со своими врагами или, по крайней мере, с одним из них!..

Парсон тихонько скомандовал, чтобы «сушили весла», и дал время ничего не подозревавшему гребцу подойти поближе. Когда тот был уже совсем близко, Парсон махнул рукой, и в два взмаха весел большая лодка очутилась рядом с яликом. Удивленный внезапным шумом, гребец быстро обернулся. О ужас, это был мистер Паррет!..

Избежать столкновения было уже невозможно, «Ноев ковчег» всей своей тяжестью налетел на ялик. У мистера Паррета вышибло из рук весло, легонькая лодочка накренилась, зачерпнула воды и опрокинулась вместе с гребцом.

Сначала мальчики совершенно растерялись и сидели неподвижно, бледные от испуга. Первым опомнился Парсон: он, как был, в одежде, бросился в воду, а за ним Тельсон и Лаукинс. Остальные двое остались в лодке.

Река была глубокая и течение быстрое, но опасность пловцам не угрожала. В Виллоуби все воспитанники умели плавать, а так как их учителем в этом искусстве был мистер Паррет, то вряд ли он нуждался в помощи своих учеников. Вскоре все четверо благополучно вылезли на берег.

Для троих мальчуганов настала тяжелая минута. Мокрые, дрожащие, они имели очень плачевный вид. Учитель ничего не сказал им, только крикнул двум мальчикам, оставшимся в лодке, чтобы они поскорее приставали к берегу и привели с собой его ялик. Стуча зубами, Парсон, Тельсон и Лаукинс тревожно переглядывались и искоса посматривали на учителя – не скажет ли он чего-нибудь. Но тот упорно молчал.

– Мое весло сломано? – только и спросил он, когда лодка подошла к берегу.

– Нет, сэр, – ответили ему.

Оказалось, что ялик не поврежден. Мистер Паррет сел в него и отчалил.

Тут Парсон не вытерпел:

– Ради бога, сэр, простите нас! – крикнул он с отчаянием в голосе. – Мы не знали, что это были вы!

– Простите нас, сэр! Мы очень сожалеем, что так случилось, – раздались еще четыре робких голоса.

На это мистер Паррет лишь спокойно заметил:

– Возвращайтесь скорее в школу и переоденьтесь, – и взялся за весла.

«Лучше бы он побранил нас», – подумали мальчики.

Когда они наконец вернулись в школу, товарищи встретили их известием: за отсутствие на перекличке главный капитан велел им передать, чтобы завтра утром они явились к нему в комнату для объяснений.

А вечером им пришли сказать, что мистер Паррет незамедлительно требует их к себе.

Глава VI

Суд

Мистер Паррет был любимым наставником в школе. Он окончил Кембриджский университет, где, как известно, спортивные упражнения в большом почете. Благодаря именно его влиянию вся школа и в особенности его собственное отделение имели отличную подготовку во всех гимнастических и спортивных играх.

Он был самым терпеливым из «дрессировщиков». Все свое свободное время учитель отдавал любимому делу. Каждый день после обеда его, одетого в костюм для гимнастики, можно было встретить или на берегу реки, где он громким голосом давал наставления неопытным гребцам, или на лугу – играющим в крикет, или на руле лодки – управляющим школьной эскадрой.

Нельзя сказать, что школьники отдавали должное своему наставнику за то самопожертвование, с каким он принимал участие в их развлечениях. Он умел делать вид, будто сам наслаждается добровольно взятым на себя трудом, поэтому даже самые безнадежные из лентяев, с которыми он бился, не подозревали, что возня с ними доставляет ему, в сущности, не так уж много удовольствия.

Впрочем, мистер Паррет был вполне вознагражден за свой труд общей любовью учеников, которую он высоко ценил, и нигде он не был так популярен, как среди младших воспитанников своего отделения. Поэтому легко представить, сколь искренним было раскаяние пятерых мальчуганов после приключения на реке и с какими вытянутыми лицами они явились в назначенный час в комнату учителя.

Мистер Паррет сидел за чаем.

– Войдите, – сказал он, услышав стук в дверь. – А, вот это кто!.. Я вас встретил на реке сегодня после обеда. Все, кроме одного, из моего отделения, как я вижу.

– Да, сэр, все, кроме меня, из вашего отделения, – кивнул Тельсон и торопливо добавил: – Это моя вина, что так случилось, это я вышиб у вас весло и…

– Нет, вина моя – я же правил рулем, – перебил его Парсон.

Учитель едва сдерживал улыбку, глядя на серьезные, умоляющие лица маленьких преступников.

– Быть может, это моя вина, что я вовремя не обернулся и потому наткнулся на вас? – спросил он.

– Нет, сэр! Если бы вы и обернулись, это не помогло бы: мы опрокинули вашу лодку нарочно, – признался Тельсон.

– Нарочно? – переспросил учитель, не поверив своим ушам.

– То есть мы не знали, что это вы, – поспешил поправить товарища Парсон. – Мы думали, что это кто-то из отделения директора. Мы не сделали бы этого, если бы знали, что это вы…

– Это правда, сэр, мы бы этого не сделали, – хором поддержали его остальные.

– За кого же вы меня приняли?

– За воспитанника из отделения директора.

– За кого именно?

– Ни за кого конкретно, просто за кого-то из директорских.

– Гм, любопытно… За что вы так рассердились на отделение директора? Что оно вам сделало? – спросил заинтригованный учитель, откидываясь на спинку стула и отодвигая от себя чашку.

Вопрос был непростым, однако отвечать было нужно. Парсон покраснел и сказал не вполне твердо:

– Отделение директора… Там все мальчишки такие дрянные, сэр!

Тут Тельсон больно ущипнул своего друга. Тот принял предостережение и поспешил поправиться:

– То есть не то что дрянные, а только они нас не любят… И мы их не любим.

– Почему же вы считаете, что они должны вас любить? – спросил учитель.

Мальчики стали в тупик. Они ни разу не задавали себе этот вопрос и, не имея готового ответа, молчали.

– Выслушайте меня, – сказал мистер Паррет. – Я недоволен вами и накажу вас. Я сержусь на вас не за то, что вы меня опрокинули. Вы говорите, что сделали это по ошибке, и я вам верю. Я накажу вас и не за то, что вы опоздали к перекличке, – это дело капитана. Я накажу вас за то, что вы ссоритесь с товарищами. Мальчиков, которые сами всем надоедают, а потом жалуются, что их не любят, не должно быть в порядочной школе. Счастье еще, что ваша глупая выходка закончилась так благополучно, – могло выйти гораздо хуже. Вот вам наказание: всю следующую неделю я запрещаю вам кататься по реке, а до конца учебного года вы будете ходить на реку только с разрешения капитана или с кем-нибудь из старших. Можете идти!

Мальчики повернулись было к двери, как вдруг учитель прибавил:

– Тельсон, Парсон и Лаукинс, задержитесь-ка.

Три мальчика стояли у стола, недоумевая, зачем их оставили. Учитель обернулся к ним с каким-то новым выражением лица и спросил другим, «добрым», как подумал Парсон, голосом:

– Если не ошибаюсь, это вы трое бросились за мной в воду?

– Мы, сэр. Парсон прыгнул первым, – ответил Тельсон.

Учитель встал с места и, ни слова не говоря, пожал руку каждому из мальчиков – к их величайшему удивлению.

– Теперь можете идти. Спокойной ночи, – сказал он.

– Спокойной ночи, сэр, – и мальчики вышли.

Идя вдвоем по длинному коридору, Парсон и Тельсон долго не находили слов для выражения своих ощущений. Наконец Тельсон сказал:

– Какой странный этот Паррет!

– И добрый, – прибавил Парсон.

– Да. А с катанием по реке придется-таки проститься на целую неделю… Ужасно досадно!

– Да. А потом изволь всякий раз спрашивать разрешения. Уж лучше совсем не кататься, – заметил Парсон.

– Что-то скажет нам завтра Риддель? Побранит только или расправится тростью, как делал Виндгам? – спросил Тельсон.

– Где ему! Не решится… Скорее всего, просто оштрафует проклятыми стихотворениями. Ох, уж эти мне штрафы! На этой неделе я целых четыре заработал.

– А я три… Ну, да что вперед загадывать! Авось все обойдется. Утро вечера мудренее.

На этом философском замечании друзья расстались. Парсон прошел в свою комнату, а Тельсон отправился в свое отделение через двор, где ему пришлось пустить в ход всю свою ловкость, чтобы не попасться на глаза двум классным капитанам, которые ходили по двору «нарочно», как был уверен Тельсон, чтобы проследить за ним.

В этом он, однако, ошибался: классные – Джилкс из отделения директора и Силк из отделения Вельча – вышли просто подышать воздухом и потолковать на свободе. Они вовсе и не думали о Тельсоне.

– Я его ненавижу, – заявил Джилкс.

– Кого только ты не ненавидишь! – засмеялся Силк.

– Это правда, я многих не люблю, но ни к кому не чувствую такой антипатии, как к Ридделю.

– Положим, Риддель действительно не слишком симпатичен, но не знаю, можно ли его ненавидеть – он такой смирный…

– В том-то и беда, что он смиренник! Я дорого бы дал, чтобы подметить за ним хоть какой-нибудь грешок и отплатить ему за его отвратительное важничанье… Как ты думаешь, что он сделал как-то раз, когда еще и не думал, что будет капитаном? Он прочел мне проповедь перед целым классом!

– За что?

– За то, что я бранился… Положим, довольно крепко, но вовсе не с ним, а с другим. Какое ему дело до того, как я выражаюсь?

– Но ведь и Виндгам не позволял браниться, – заметил Силк.

– Правда. Но Виндгам имел на это право.

– Что же сказал тебе Риддель?

– Да я уж не помню. Он сказал… Ну, словом, сделал мне форменный выговор, как какому-нибудь мальчишке!

– Ха-ха-ха! Это на него похоже, – засмеялся Силк. – Я согласен с тобой: в сущности, он нахал, хоть и тихоня.

– Ну, я приму меры, чтобы это не повторялось, – сказал Джилкс. – Пусть только попробует еще раз сунуть нос в мои дела, уж я его проучу!

– Как же?

– Поколочу его.

– И сделаешь глупость. Если хочешь расквитаться с ним, то лучше его же монетой.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Вот что: следи за ним хорошенько, пока не поймаешь его на чем-нибудь таком… Словом, на чем-нибудь недозволенном, и тогда…

– В том-то и дело, что этого тихоню не поймаешь – он страшно осторожен! – перебил приятеля Джилкс.

– Конечно, с его стороны очень невежливо не давать нам случая подкараулить его, когда нам этого хочется! – расхохотался Силк. – Но ничего! Каким бы добродетельным он ни был, не может быть, чтобы за ним не водилось каких-нибудь грешков. Ты только следи в оба. Тебя он не заподозрит, так как ты в одном с ним отделении. Рано или поздно мы все-таки подставим ему ножку!

– Пожалуй, ты прав. С этого дня я начинаю караулить. Кстати, Ферберна я тоже недолюбливаю: ты ведь знаешь, они с Ридделем друзья, одного поля ягодки!

– А Ферберн-то чем тебя обидел?

– Он на меня злится. Как тебе известно, он сейчас капитан нашей шлюпки, и я знаю, что он решил исключить меня из числа гребцов.

– За что?

– Он говорит, что я ленюсь!

– Я слышал, что на вашей шлюпке сильные гребцы, у вас есть все шансы выиграть гонки, несмотря на отсутствие Виндгама, – заметил Силк.

– Это правда. Только если я останусь в команде, то постараюсь, чтобы приз она не взяла, – ответил Джилкс.

– А, понимаю! Верно, ты, как и я, держишь пари на деньги за шлюпку Паррета?

– Нет, пари я не держу, но все-таки хочу, чтобы выиграла шлюпка Паррета, потому что в ней Блумфильд. Если шлюпка Паррета возьмет приз, то будет больше шансов, что на будущий год Блумфильда назначат главным капитаном. А при нем нам, классным капитанам, будет сущее раздолье.

– Да, Блумфильд малый покладистый.

– Его легко водить за нос – стоит только польстить ему вовремя, – подтвердил Джилкс.

– Эге! Да мы с тобой, я вижу, пара! Умеем обделывать свои делишки, – усмехнулся Силк.

И это была чистая правда: оба они были на дурном счету как у учителей, так и у товарищей, и недаром, как скоро увидит читатель.

На следующий день между классными капитанами происходил такой разговор.

– Знаете, джентльмены, кажется, я нашел выход из этого трудного положения! – радостно воскликнул Эшли. – Если нам велят называть главным капитаном Ридделя, ничто не мешает нам в действительности считать капитаном другого.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Он хочет сказать – и, по-моему, это недурная мысль, – что если Блумфильд согласится взять на себя обязанности капитана, то мы будем обращаться к нему со всеми школьными делами. И если это будет признано всей школой, то все пойдет так, как будто бы Блумфильд и был назначен директором, – объяснил Гейм.

– Конечно, я готов быть полезным школе, но навязываться в капитаны мне не хотелось бы, – сказал Блумфильд, до сих пор молчавший.

– Тебе и не придется навязываться, – отозвался Эшли.– Это уж наше дело! Я уверен, вся школа будет просить тебя об этом.

Блумфильд не мог противостоять лести. Раз ему говорили, что он – последняя надежда школы и что он поступит благородно, занимаясь делами школы после той несправедливости, какую проявил по отношению к нему директор, он считал своим долгом пожертвовать собой и тем самым отблагодарить своих поклонников.

– Школа и так уже считает тебя главным, – заметил Гейм. – Слышал, как вчера на реке «мартышки» кричали тебе «ура»?

– Слышал.

– Ясно, что тебя будут слушаться больше, чем любого другого.

– Я знаю, что многие директорские думают так же, как и мы, но все они так преданы своему отделению, что скорее примирятся с Ридделем, чем допустят, чтобы капитаном был парретит, – сказал Типпер.

– Тем не менее настоящий капитан все-таки из отделения Паррета, – возразил Вибберли. – Я с нетерпением жду гонок: после них все выяснится. Когда наша шлюпка возьмет приз, директорские поневоле присмиреют!

– Еще неизвестно, чья шлюпка победит, – заметил Блумфильд. – Директорские тоже неплохо работают.

– Работают, но из-под палки, – покачал головой Гейм. – Я скорее готов поставить на шлюпку Вельча, чем на директорскую. У них только один Ферберн относится к делу как следует. Я еще удивляюсь, как они не взяли гребцом самого Ридделя…

Все расхохотались при одной мысли о подобной нелепости. Потолковав минут пять в том же духе, мальчики разошлись.

– Кстати, – сказал Гейм Эшли, когда они выходили, – завтра открытие нашего школьного парламента. Я думаю предложить в председатели Блумфильда. Поддержишь меня?

– Само собой, – ухмыльнулся Эшли.

Глава VII

Риддель вступает в должность

Всю ночь Риддель пролежал без сна, размышляя о сложности своего положения, что само по себе было неважной подготовкой к исполнению новых обязанностей, потому что привело его в беспокойное, нервное состояние, совершенно не подобающее главе большой школы. Мучило Ридделя не только то, что товарищи не любят его, но и сознание своего бессилия в борьбе с теми трудностями, какие непременно встретятся на его новом пути.

Как он справится с целой школой, если не может заставить слушаться даже собственного фага Тельсона? Новому главному капитану придется несладко, даже если классные капитаны будут с ним заодно. А для человека, оставшегося в одиночестве, без какой-либо поддержки, наводить порядок в большой школе – просто задача непосильная…

Как он поступит, например, если ему сообщат о беспорядке в младших классах или о каком-нибудь другом проступке, требующем его вмешательства?

Вдруг в голове Ридделя мелькнуло неприятное воспоминание. Ведь вчера ему принесли записку от одного из классных капитанов! Но вчера он был так занят и взволнован, что только мельком пробежал ее и сунул куда-то, кажется на камин. В записке говорилось о каких-то фагах, опоздавших к перекличке…

Не вставая с постели, Риддель протянул руку и стал шарить на камине. Вот и записка!

«Прк. п. в. Тельсон (о. д.), Бошер, Кинг, Лаукинс, Парсон (о. П.) отсут. Д. яв. к кап. 8-30 у. суб. (Тельсон 2, Бошер 1, Парсон 2)».

Изрядно поломав голову, Риддель сумел перевести этот таинственный документ на обычный язык:

«Перекличка, пятница вечером. Тельсон (из отделения директора), Бошер, Кинг, Лаукинс и Парсон (из отделения Паррета) отсутствовали. Должны явиться к капитану в половине девятого утра в субботу (Тельсон не явился на перекличку два раза на этой неделе, Бошер – один раз, Парсон – два раза)».

«Начинаются мои испытания», – подумал Риддель.

Что же ему делать? Сейчас половина шестого. Через три часа эти мальчики придут. Как поступил бы Виндгам на его месте? Расправился бы при помощи трости, конечно. У него, у Ридделя, трости нет. Да если бы и была, он все равно не решился бы ею воспользоваться.

Он с тоской смотрел на развернутую записку, мечтая очутиться в другом полушарии, подальше от школы со всеми ее порядками…

Просидев с четверть часа и придя к выводу, что, сколько ни думай, все равно ничего не придумаешь, Риддель встал и начал одеваться.

Не успел он завершить свой туалет, как услышал шорохи в соседней комнате.

«Ферберн встает. Вот кто может мне помочь! Нужно с ним посоветоваться!» – решил Риддель и направился к своему другу, но по дороге передумал – его удержала гордость: с какой стати сваливать свои обязанности и ответственность на другого?

Когда Риддель вошел, Ферберн надевал свой костюм для гребли – фланелевую фуфайку и панталоны. Он весело поприветствовал друга:

– А, Риддель! Что так рано?

– Мне что-то не спалось, я и встал…

– Вот и отлично! Надевай фуфайку и пойдем с нами на реку.

– Нет, не хочется. Да у меня, кажется, и фуфайки-то нет.

– Как?! Капитан – и нет костюма? Пойдем пока так, как есть. Сегодня у нас с Портером практика, мы будем грести, а ты – править рулем. Пойдем!

Риддель долго отнекивался, говорил, что ему не хочется идти, что он не умеет править, но Ферберн легко разбил все его доводы и утащил-таки на реку.

Появление Ридделя на корме двухвесельной шлюпки вызвало немалое изумление и смех окружающих. Однако несмотря на раздававшиеся вокруг нелестные замечания и постоянный страх Ридделя посадить шлюпку на мель или столкнуться с другой лодкой, прогулка доставила ему большое удовольствие и на время развеяла мрачное настроение. Но как только он вернулся в школу, тягостные мысли о предстоящем испытании вновь одолели его.

Наказанные мальчики все не появлялись, и новоиспеченный капитан уже начал надеяться, что никто и не придет, что, может быть, вчерашняя записка попала к нему по ошибке. Но тут в коридоре раздался топот ног, и у Ридделя екнуло сердце.

«Чего я волнуюсь? Это, в конце концов, глупо!» – сказал он себе и, когда в дверь постучали, довольно твердо ответил:

– Войдите!

Тельсон, Парсон, Бошер, Лаукинс и Кинг вошли в комнату и встали у притолоки, заложив руки в карманы и оглядывая комнату с таким развязным видом, как будто явились сюда единственно из любопытства. В ожидании их прихода Риддель наскоро приготовил фразу, с которой собирался начать свою речь. Но теперь эта фраза вылетела у него из головы, и он смотрел на гостей с растерянным видом.

Наконец, сделав над собой усилие, он выговорил, стараясь овладеть голосом:

– Кажется, вы те самые мальчики…

– Да, – ответил Бошер, не дав ему даже договорить, и облокотился на решетку камина.

– …которые опоздали к перекличке, – продолжал Риддель. – Погодите минутку…

Тут он неизвестно зачем взял записку и пробежал ее глазами:

– «Прк. п. в. Тельсон (о. д.)…» Да, Тельсон!.. Ты тоже опоздал? Почему ты опоздал?

Такой вопрос в стенах Виллоуби был совершенной неожиданностью. Виндгам бы в подобном случае отвесил Тельсону подзатыльник и вряд ли стал прислушиваться к робким оправданиям. Но чтобы главный капитан сам просил объяснения?! Это было неслыханно, и шустрые мальчишки мигом смекнули, как им следует действовать.

– Мы не виноваты, – начал Тельсон. – Я сейчас вам расскажу, как было дело. Мы катались на «Ноевом ковчеге» и уже хотели возвращаться. Тут нас нагоняет директорская шлюпка с шестиклассниками. Мы и подумали: «Значит, еще не поздно, если большие катаются», и решили погоняться с ними. Ведь так, Парсон?

– Так, – подтвердил Парсон. – И что за гонка у нас была – просто чудо! До самых ив мы держались с ними наравне, потом даже стали обгонять и обогнали бы, да вдруг Кроссфильд вынул часы и говорит: «Пять часов». Они повернули, и только мы их и видели…

– Это они нарочно заманили нас подальше, а сами удрали, – пояснил Лаукинс. – Ловко, нечего сказать!

– Мы еще, может быть, и поспели бы к перекличке, – продолжал Парсон, – да на обратном пути наткнулись на мистера Паррета в его ялике и опрокинули его. Понятно, пришлось его спасать, поэтому мы и опоздали. Если не верите, спросите мистера Паррета. Нам от него уже досталось!

Риддель был ошеломлен. Если мальчики не лгали, то виноваты были не они, а старшие, и было бы несправедливо наказывать младшеклассников. Да еще этот рассказ о мистере Паррете… Не может быть, чтобы они сочинили такую историю! Если они действительно опрокинули лодку учителя, то, разумеется, не могли не остановиться и не помочь ему. Их положительно не за что наказывать. Правда, Тельсон и Парсон опаздывали уже два раза на этой неделе, но ведь сейчас на них жалуются не за это. Вопрос лишь в том, должны ли они быть наказаны за свой последний проступок.

– Что вам сказал мистер Паррет? – спросил Риддель.

– Он очень сердился, – ответил Парсон, спеша воспользоваться всеми выгодами своего положения. – Он на целую неделю запретил нам кататься по реке, а потом позволил кататься только с вашего разрешения. Это ужасно досадно, особенно теперь, когда все готовятся к гонкам…

– Так, значит, мистер Паррет уже наказал вас?

– Ну да… Я скорее согласился бы не ездить домой на праздники, чем не ходить на реку! А ты, Тельсон?

– И я, – подтвердил тот.

– Если мистер Паррет уже наказал вас, – нерешительно произнес Риддель, – то я…

– Спросите его сами, если не верите! – подхватил Парсон. – Целую неделю совсем не ходить на реку, а до конца учебного года – только с разрешения капитана, так он и сказал. Ведь правда, Тельсон?

– Совершенная правда.

– В таком случае, вы можете идти… То есть я хотел сказать, вы не должны больше опаздывать, – поспешил поправиться Риддель.

– Мы больше не будем! – быстро ответил Парсон и юркнул в дверь.

– И я надеюсь… – начал было Риддель.

Но его слушатели, видимо, не интересовались тем, на что он надеялся. Они скрылись с изумительной быстротой, и, подойдя к двери, чтобы затворить ее за ними, Риддель слышал, как они бежали по коридору, громко болтая и смеясь над своим утренним приключением.

Минутное размышление открыло Ридделю глаза на то, как ловко его провели. Вместо того чтобы проверить рассказ мальчиков, он поверил им на слово. Теперь по всей школе разнесется, что новый капитан – дурачок, обмануть которого ничего не стоит, и что опаздывать на перекличку может любой, у кого хватит изобретательности придумать благовидную историю в свое оправдание.

Чудесное начало, нечего сказать! Теперь Ридделю все было ясно. Но уже поздно. Впрочем, почему поздно?

Он подошел к двери и выглянул в коридор. Шалуны уже скрылись из виду, но их шаги и голоса еще были слышны. Не вернуть ли их? Не лучше ли, подавив свою гордость, прямо признаться, что, поверив им на слово, он ошибся, чем допустить, чтобы их проступок остался безнаказанным?..

Риддель сделал несколько поспешных шагов в направлении голосов, но вдруг подумал: «А что, если они сказали правду? В какое положение я попаду тогда?»

Он вернулся в свою комнату и, захлопнув дверь, бросился на стул в полном отчаянии. Раз двадцать он собирался пойти к директору и отказаться от должности, но каждый раз его что-то удерживало. Словно какой-то голос шептал ему, что только трусы отступают перед первой же неудачей…

Звон колокола, призывающий к занятиям, прервал его тяжелые мысли, и Риддель радостно сбросил с себя бремя ответственности главы школы, чтобы предстать в гораздо более свойственной ему роли школьника.

Но и в классе все напоминало ему о его новом статусе. В числе его одноклассников были многие из классных капитанов, на лицах которых выражалась какая-то затаенная злоба. По их косым взглядам и перешептыванию Риддель ясно видел, что предметом их раздражения был именно он. Он и раньше не был любим товарищами и знал об этом, но никогда их неприязнь не выражалась так открыто, как сейчас, и юноше это было больно…

Но, странно сказать, именно эта общая неприязнь больше всего укрепила его решимость остаться капитаном. Если б ему только научиться действовать более уверенно! Но мог ли он надеяться на это после своей постыдной утренней неудачи?

В этот момент Риддель не мог даже предположить, что в этот же день его ждут куда более серьезные испытания…

Не успел он вернуться после первых уроков в свою комнату, где рассчитывал отдохнуть и собраться с мыслями, как к нему влетел Джилкс.

– Риддель, в четвертом классе драка, идите разнимать! – выпалил он залпом и тут же исчез.

Известие подействовало на нового капитана почти так же, как если бы в комнату влетела бомба. Драка в четвертом классе – самом центре «чистилища», где каждый был вдвое сильнее Ридделя и где самому Виндгаму не всегда удавалось удержать своих подданных в должных рамках!..

Чуть ли не с содроганием Риддель надел свою фуражку и отправился в четвертый класс.

Донесение Джилкса оказалось верным, поскольку за целый коридор до места драки Риддель услышал возню и крики. Весьма вероятно, что это была обыкновенная драка, какие часто случались в «чистилище», но могло быть и так, что ее затеяли нарочно, чтобы досадить новому начальнику. Так или иначе, но пресечь беспорядок было необходимо, и при мысли о том, что он должен прекратить драку, Ридделю стало так смешно, что он чуть не расхохотался…

Он отворил дверь в четвертый класс. Из-за шума и пыли его не заметили. В комнате кричали все, но разобрать, из-за чего возникла ссора, было невозможно. Обе воюющие стороны были возбуждены до крайней степени. Было ясно, что дрались не на шутку, а всерьез.

Риддель задумался. Как остановить драку? Перекричать дерущихся было немыслимо, броситься между ними – опасно. Оставалось, по-видимому, одно: стоять и ждать, пока они не угомонятся… Нет, его долг – прекратить этот гвалт, чего бы это ни стоило!

Улучив момент, когда шум стал чуть потише, Риддель подошел к мальчику, который был, по-видимому, предводителем одной из воюющих сторон, потому что кричал и размахивал руками больше всех. Тот сперва не заметил капитана, а когда наконец обратил на него внимание, принял за одного из своих врагов. Четвероклассник бросился на Ридделя, прежде чем тот успел опомниться, сшиб его с ног. Ряды сомкнулись, и битва закипела с прежней силой…

Трудно сказать, какова была бы участь Ридделя, если бы громкий крик: «Стойте! Человек на полу!» не прекратил военных действий. Такой крик всегда производил действие даже на самых отчаянных. Все остановились, выжидая, пока упавший поднимется на ноги.

Странное зрелище представлял собой Риддель, когда поднялся с пола: весь в пыли, бледный и растрепанный. Пораженные мальчики некоторое время молча рассматривали его, а когда узнали школьного капитана и догадались, зачем он пришел, в комнате разразился оглушительный хохот, положивший конец ссоре. Риддель растерянно стоял посреди толпы, звуки голосов и смех доносились до него как сквозь сон.

– Посмотрите-ка, на кого он похож! Откуда он взялся?

Шалуны облепили бедолагу и принялись его чистить, сопровождая свои услуги неистовым весельем. Наконец Риддель отделался от них и выбрался из толпы.

– Не надо, пустите меня… Я пришел только сказать, что вы слишком шумите, так нельзя…

Громкий смех перекрыл конец его фразы. Капитану оставалось одно: уйти как можно скорее. Что он и сделал.

В коридоре он встретил Блумфильда, Вибберли и Гейма, спешивших к месту драки, которая возобновилась, как только Риддель вышел за дверь. Все трое проводили его презрительными взглядами.

– Кто-нибудь должен прекратить этот гвалт, а то нам достанется от директора! – услышал капитан голос Блумфильда.

– Идем скорее, тебя они послушаются! – ответил ему Вибберли.

И действительно, через пять минут шум и крики стихли и больше не возобновлялись.

* * *

– Что сделал Блумфильд, когда пришел к вам сегодня поутру? – спросил Риддель вечером Виндгама, младшего брата бывшего капитана.

Виндгам-младший был в четвертом классе, и из уважения к его брату Риддель принимал в мальчике большое участие. Он предложил ему готовить с ним уроки по вечерам, для чего Виндгам приходил к нему почти каждый вечер.

– Он надрал уши Уоткинсу и Каттермолу и пригрозил, что запретит нам играть в крикет, если мы подеремся еще раз, – ответил Виндгам, который и сам был в числе сражавшихся.

Незамысловатые слова болью отозвались в сердце капитана школы. «Надрал уши и пригрозил запретить играть в крикет…» Позволь себе что-нибудь подобное Риддель, его бы на смех подняли! Утренние затруднения и неприятности теперь сгустились в черную тучу. Все его страхи стали реальностью. Теперь ясно, и это вне всяких сомнений, что он не может быть капитаном. Не безумие ли с его стороны продолжать упорствовать? Не проще ли сейчас же отказаться от непосильного бремени?..

Но Риддель не отказался от должности и на этот раз, и причиной тому была гордость юноши. Но не та гордость, которая заставляет человека считать себя выше других. Нет, это была гордость, которая не терпит посторонней помощи и с которой человек не признает себя побежденным даже тогда, когда все считают, что он повержен.

Одним словом, Риддель твердо решил остаться школьным капитаном.

Глава VIII

Игра в парламент

Парламент был старинным изобретением в школе Виллоуби.

Бывшие вильбайцы, мудрые и седовласые, беседуя между собой о далеких школьных годах, и по сей день часто вспоминают свои подвиги в школьной «палате», когда еще Пиллигрю, впоследствии министр Великобритании, внес свое знаменитое предложение о том, чтобы просить директора о добавке патоки в воскресный пудинг. Воскрешая в памяти счастливые дни своего детства и игру в парламент, старики радуются, что эта игра процветает в Виллоуби и поныне.

Конечно, директор школы и все учителя знали об игре в парламент и допускали ее, но на заседания не являлись. Содержание обсуждаемых вопросов и порядок их рассмотрения ничем не регламентировались – лишь бы не нарушались школьные правила.

Ход заседаний был всецело в руках воспитанников, которые выбирали министров и других должностных лиц и вносили ежегодно по шесть пенсов каждый за право считаться членом высокого собрания. Заседания проходили по известным правилам, передававшимся от поколения к поколению и по возможности приближенным к правилам заседаний настоящей палаты парламента. Предполагалось, что каждый член является представителем города или местечка, и палате порой приходилось рыться в учебниках географии и атласах, чтобы выбрать места для всех участников игры.

Были, как водится, правящая партия действующих министров и партия оппозиции. Министров собрание выбирало в начале каждой сессии, и каждый из них назывался соответственно занимаемой должности: премьер-министр, министр внутренних дел, морской министр и так далее.

Предложения вносились в палату ее членами и обсуждались в порядке поступления. Поэтому каждый желающий войти с каким-нибудь предложением (а входить с предложениями имели право все члены парламента, до последнего фага) старался сделать это в начале сессии. Позднее, когда предложений оказывалось больше, чем вечеров для заседаний, за порядок обсуждения предложений голосовали и на каждом заседании решали, о чем говорить в следующий раз.

Кроме предложений были еще запросы. Каждый имел право обратиться к министрам с запросом по делам школы, и ответы на эти запросы были обычно самой интересной частью заседаний. Правда, часто бывало трудно определить, какому министерству адресовать тот или иной запрос, но обычай и традиции установили некоторые правила. Министру внутренних дел, например, направлялись запросы о действиях классных капитанов, морскому министру – о школьной флотилии, военному – о ссорах и драках. С сомнительными же делами обращались к премьер-министру, который, если находил для себя неудобным отвечать на такой запрос, отсылал его какому-нибудь другому министру.

Надо признать, что заседания палаты бывали подчас несколько шумными. Впрочем, до крупных ссор дело не доходило – отчасти из страха перед директором, который допускал собрания только с тем условием, чтобы они проходили чинно и не нарушали школьных правил, но главным образом потому, что палата имела право исключать из числа своих членов каждого нарушителя парламентской благочинности.

Сессия открывалась обычно в первую субботу после начала майских спортивных игр, и в этом году члены парламента были своевременно извещены, что заседания начнутся в обычный день и что первым вопросом будет избрание председателя (спикера) и министров.

Читатель легко поймет, что в существующих обстоятельствах открытие парламента сопровождалось особым оживлением. В назначенный час большая столовая, несмотря на теплый летний вечер, была битком набита школьниками. Входя в комнату, мальчики останавливались и читали «Книгу предложений», которая лежала открытой на специальном столике у двери. Ее страницы были испещрены заявлениями, из которых первые три обещали собравшимся очень оживленный вечер.

1. Чтобы в председатели парламента был выбран капитан школы. Предлагает Т. Ферберн, поддерживает Э. Котс.

2. Чтобы в председатели парламента был выбран мистер Блумфильд. Предлагает Д. Гейм, поддерживает Р. Эшли.

3. Чтобы в председатели парламента был выбран мистер Кьюзак, представитель острова Уайт. Предлагает А. Пилбери, поддерживает Л. Филпот.

Нелепость последнего предложения, рассчитанная на то, чтобы рассмешить публику, совершенно утонула в серьезном содержании двух первых. До сих пор всегда бывало так, что в спикеры палаты выбирался школьный капитан, и состязание при выборах на эту должность было событием беспримерным, нарушающим старинное правило.

Расхаживая по столовой в ожидании, когда часы пробьют шесть – час, назначенный для открытия заседания, – мальчики обсуждали между собой предстоящие выборы с торжественностью, достойной членов настоящего парламента.

Наконец раздался бой часов. В ту же минуту все члены парламента были на местах. Старшие заняли передние скамьи вокруг стола, остальные разместились на задних – кто сидя, кто стоя.

Согласно обычаю, Риддель, как главный капитан школы, встал и предложил «просить мистера Исаакса, старшего из второклассников, председательствовать в собрании до момента избрания спикера».

Появление капитана с этим предложением всегда бывало сигналом для начала шумных чествований со стороны палаты. Но в этот раз лишь из небольшой кучки директорских раздалось несколько слабых рукоплесканий, которые быстро замерли среди гробового молчания остальной толпы.

Предложение Ридделя было принято. К креслу, обычно занимаемому председателем, подошел бледный долговязый юноша. Стукнув три раза молотком по столу, он провозгласил: «Мистер Ферберн!» и сел. Надо заметить, что во время заседаний все называли друг друга «мистер такой-то».

Речь Ферберна была коротка и деловита.

– Я предлагаю, – начал он, – чтобы в спикеры парламента был выбран капитан школы. Не знаю, нужно ли говорить что-либо в подкрепление моего предложения.

– Конечно, нужно! – раздался голос из зала.

– Школьный капитан всегда был и председателем парламента, – невозмутимо продолжал выступающий. – Мистер Риддель принимал деятельное участие в наших прошлогодних прениях и знает, в чем заключаются обязанности спикера. Разумеется, с уходом мистера Виндгама все мы много потеряли…

Тут раздались сочувственные крики всего собрания.

– …но я уверен, что мистер Риддель будет его достойным преемником, – завершил свою речь Ферберн.

– Я поддерживаю это предложение, – заявил Котс.

Исаакс спросил, не имеет ли кто-нибудь возражений. В ответ на это встал Гейм – под громкие рукоплескания своей партии.

Гейм, как мы уже говорили, был честным юношей. Он думал то, что говорил, и говорил то, что думал. Он был убежден, что при новом капитане в школе все должно пойти вверх дном, и потому, будь Риддель хоть его родным братом, он протестовал бы против его избрания.

– Я имею возразить следующее, – сказал он. – Я полагаю, что в спикеры парламента должен быть избран не мистер Риддель, а мистер Блумфильд, потому что, по моему мнению, капитаном школы следовало бы быть мистеру Блумфильду, а не мистеру Ридделю.

Из отделения Паррета раздались сочувственные выкрики.

– Я ничего не имею против мистера Ридделя… – продолжал Гейм, вызвав радостные крики из отделения директора, – кроме того, что, как мне кажется, в качестве капитана он будет не на своем месте. Риддель был назначен против нашего желания. Мы не можем этому препятствовать, но не обязаны иметь его главным и здесь, в парламенте.

Неистовые рукоплескания «мартышек» чуть не заглушили его слова.

– Нам нужен такой человек, как мистер Блумфильд. Не далее как сегодня он за две минуты прекратил драку в четвертом классе, что не удалось бы мистеру Ридделю, оставайся он там хоть до завтра, – пояснил оратор свою мысль, вызвав общий смех. – Мистера Блумфильда все уважают. На последних бегах он был вторым и посрамил лондонца. Хотел бы я знать, что сделал для школы мистер Риддель? Нам нужен именно мистер Блумфильд, и я надеюсь, что ваш выбор остановится на нем!

Гейм сел, провожаемый бурной овацией, вызвавшей краску удовольствия даже на его серьезном лице.

На Ридделя обратились любопытные взгляды. Всем хотелось знать, какое действие произвела на него речь Гейма.

А тому еще в самом начале обвинительной речи сделалось до того неловко, что он даже шепнул сидевшему возле него Ферберну:

– Не уйти ли мне?

– Конечно, нет, – уверенно ответил тот.

Не столько слова, сколько тон Ферберна подействовал на Ридделя. Главный капитан сразу приободрился и выслушал все нелестные замечания Гейма с таким спокойствием, что привел в недоумение противников.

Речь Эшли, который поддерживал предложение Гейма, была не совсем удачной:

– Джентльмены, я согласен с предложением мистера Гейма. Пора прекратить существующий порядок!

– Какой? Какой такой порядок? – раздались голоса.

– Как какой? С какой стати нам сажают на голову человека, которого мы мало знаем, только потому, что он принадлежит к отделению директора? С какой стати всеми любимого мистера Блумфильда оскорбляют перед лицом всей школы только потому, что он из отделения Паррета? Пора признать, что во главе школы стоит отделение Паррета…

– Неправда! Неправда! – донеслось из отделения Вельча.

– В этом отделении все лучшие люди. Оно первенствует на реке…

– Пока еще нет! – подал голос Ферберн.

– Ну, так будет первенствовать! – выкрикнул оратор. – Оно во всем первое…

– Кроме ума! – съязвил Кроссфильд.

– Я не исключаю даже ума и в доказательство присутствия ума в нашем отделении поддерживаю предложение мистера Гейма!

Такое неожиданное и несколько туманное заключение речи Эшли не умалило ни восторженного приема, оказанного ей парретитами, ни негодования против нее директорских.

Не успел Эшли сесть, как встал Кроссфильд. Это было сигналом для шумных изъявлений восторга со стороны директорских и для общего внимания, потому что все члены парламента находили, что Кроссфильда стоит послушать.

– Милостивые джентльмены! Почему мистер Эшли поддерживает предложение мистера Гейма? Потому что он парретит, и мистер Блумфильд парретит. А все парретиты, естественно, считают, что капитаном должен быть парретит. Попугаям6 нельзя верить даже тогда, когда они выказывают признаки ума…

Раздавшиеся смех и аплодисменты вызвали легкую улыбку на лице говорящего.

– Не верьте попугаю, когда он говорит вам о попугаях… Доказательства того джентльмена, который внес предложение, я нахожу более убедительными. Он думает, что мистер Риддель не годится в капитаны. Я тоже так думаю.

Из зала раздались восторженные крики парретитов и недовольные возгласы директорских.

– Мистер Риддель и сам так считает… Но почтенный оратор находит, что главным капитаном должен бы быть мистер Блумфильд. С этим я не согласен. Мистер Риддель слабоват в спортивных играх, хотя, как я слышал, сегодня утром он управлял шлюпкой. Однако и мистер Блумфильд не без греха. Он, к примеру, мало смыслит в классической литературе…

Громкий смех из отделения директора на мгновение прервал речь, но говорящий не обратил на это внимания.

– Неужели, джентльмены, вы скажете, что человек, который не может перевести «Бальбус перепрыгнул через стену», не заглянув в словарь целых три раза, может быть капитаном Виллоуби? Я скажу: «Не может!» Я скажу, что главой школы должен быть именно мистер Риддель, рады мы этому или нет. И до тех пор, пока вы мне не укажете более достойного, я буду поддерживать мистера Ридделя!

Эта речь, произнесенная с большим воодушевлением, хотя и под непрерывный смех, развеселила все собрание, за исключением отделения Паррета, которому она, разумеется, не понравилась. Но прежде чем кто-нибудь из парретитов успел ответить на нее, с другого конца зала раздался тоненький голос:

– Джентльмены, дайте слово вельчитам!

Это жалобное заявление вызвало новый взрыв смеха, который только усилился, когда выяснилось, что оратор с тонким голосом – не кто иной, как мистер Пилбери. Он стоял, окруженный небольшой кучкой своих поклонников, которые с вызовом смотрели на собрание и усердно подталкивали «своего».

– Это, наконец, несправедливо… Все говорят, а нам не дают! – снова воскликнул Пилбери, но тут застучал молоток председателя, и крики: «К порядку!» остановили оратора.

– Уважаемый член парламента должен знать, что он не имеет права вносить свое предложение до тех пор, пока собрание не обсудит предложение, следующее по очереди, – заметил Исаакс.

Пилбери сделал угрожающую гримасу:

– Не твое дело, Ики, я хочу говорить!

Гейм встал среди общего смеха и спросил, обращаясь к председателю, допускаются ли в парламенте такие выражения.

– Конечно, не допускаются, – ответил Исаакс, – и мистер Пилбери должен взять свои слова обратно.

Мистер Пилбери показал кулак мистеру Исааксу и сделал новую попытку продолжить свою речь, но тут встал Ферберн и заметил «уважаемому члену», что если он подождет немного, то палата с удовольствием выслушает его.

После этого примирительного совета Пилбери стушевался, а собрание продолжило обсуждение предложения Гейма.

Прения были жаркие. Сила доводов была на стороне отделения директора, зато у парретитов было больше пылу. Раза два вставали вельчиты и нападали на обе партии, потом кто-нибудь из директорских говорил в пользу Блумфильда. Наконец палата разделилась, то есть все те, кто был за предложение Гейма, перешли на одну половину зала, а те, кто против, – на другую.

Считать голоса не понадобилось: вокруг Ферберна собралось всего двадцать пять человек, тогда как Гейма и его последователей окружила толпа человек в триста.

Противники нового капитана торжествовали. Риддель предпочел бы отказаться от выборов, но его друзья нашли, что такой поступок был бы трусостью, и он покорился. Теперь он принял свое поражение спокойно и даже присоединился к общему смеху, встретившему приглашение председателя.

– Мистер Пилбери, не угодно ли вам выступить? – предложил Исаакс.

Но мистер Пилбери забыл приготовленную речь. Если б ему позволили говорить тогда, когда он хотел, он мог бы сказать многое – так объяснил он своим друзьям, – но теперь он был «не в ударе». Впрочем, он сделал над собой усилие и начал:

– Джентльмены, дайте слово вельчитам!

Он не имел намерения сказать что-нибудь смешное, но тем не менее все рассмеялись. Пилбери продолжал, ничуть не унывая:

– Почему бы, джентльмены, старине Кьюзаку…

– К порядку! К порядку! – раздалось в зале.

– Да в чем дело? – смешался Пилбери.

Председатель заметил оратору, что во время заседаний члены парламента должны говорить друг другу «мистер такой-то».

– Этому Ики просто нравится сбивать меня с толку! – воскликнул обиженный Пилбери. – Ну так вот, почему бы, джентльмены, мистеру Кьюзаку не… Что ты говоришь?

Это относилось к Филпоту, который, стоя подле своего союзника, давно уже шептал ему:

– Не робей, Пил, дай им как следует!..

– Почему бы мистеру Кьюзаку не робеть… то есть… Кто тебя просит подсказывать, Филпот? Право, я тебя поколочу… Почему бы мистеру… Тельсон, не бросайся шариками!.. Почему бы…

– Кто поддерживает предложение мистера Пилбери? – спросил Исаакс, которому надоело ждать.

– Я, я! – закричал Филпот.

– Погоди, я еще не закончил! – перебил его взволнованный Пилбери.

– Мистер Филпот! – провозгласил председатель.

– Не надо Филпота! Я буду говорить! – кричал Пилбери.

– К порядку! К порядку! – раздалось со всех сторон.