Читать онлайн Школьная любовь (сборник) бесплатно

Анна Антонова

Свидание на Меркурии

1 Первый раз в десятый класс

– Почти все учителя будут новые, – делилась информацией всезнающая Юлька Щеглова.

– И классная? – шокировался кто-то из девчонок.

– Конечно. Не знаю только, по какому предмету. А еще, – Юлька сделала многозначительную паузу, – у нас будет новый историк.

И для особо одаренных уточнила:

– Мужчина.

– Да ты что? Правда? – загалдели девчонки.

– Ага, – подтвердила Щеглова, довольная произведенным эффектом. И заговорщицки продолжала: – Говорят, молодой. Седой только.

– Старый, значит? – простодушно уточнила я.

Вокруг засмеялись, а Юлька обиделась:

– Да говорю же, молодой! Седой просто.

Мы кучкой стояли возле самых ворот и устало смотрели на суету в школьном дворе – над гудящей толпой колыхались таблички с номерами классов, слышались писклявые голоса первоклашек, на крыльце настраивали вечно барахлящий микрофон…

Мы-то десятый класс, нам все это первое сентября уже, мягко говоря, поднадоело. Одна радость – народ после каникул повидать. Так и ту отняли – назначили сбор накануне, тридцать первого августа. И зачем – сообщить, во сколько линейка первого. И вот в этом вся наша школа!

Так что увиделись мы еще вчера, все обсудили, всех рассмотрели. Моя старая подружка Светка Неелова рассказала, как плавала с родителями на теплоходе до Астрахани и обратно, Ольга Тезикова похвасталась новой стрижкой и макияжем «вырви глаз» – нашла куда в таком виде заявиться!

Дурацкое имя – Ольга. Никак его не сократишь: «Оля» – слишком скучно, а чтобы выговорить «Олька», надо особое усилие приложить, вот и получается все время «Ольга». А за что Тезиковой, спрашивается, такая честь, если она самым свинским образом сманивает у меня подругу?

Конечно, я знаю трогательную историю, как Светка и Ольга раньше жили в одном доме и крепко дружили, учась в младших классах. Потом почему-то их пути разошлись, и Светка подружилась со мной. В соседнем с моим доме жила ее бабушка, и я все мечтала, чтобы Светка поменялась с ней местами.

И в конце концов это произошло! Бабушка отправилась в двухэтажный дом с частичными удобствами, а Светка с родителями – в ее благоустроенную квартиру. «Решила дать молодым пожить нормально», – как сказали у меня дома. А мне все это было, честно говоря, до лампочки, я просто радовалась, что теперь даже в школу и обратно можно ходить вместе.

Но недавно, буквально в прошлом году, откуда-то снова выплыла эта Тезикова, и Светка, естественно, сразу переметнулась обратно. Формально мы, конечно, продолжали общаться, но все это было уже не то… И я с горя задружилась с Иркой Александровой. Пока еще мы общались вчетвером, но я предчувствовала – недалек тот день, когда мы благополучно станем дружить по отдельности. Они вдвоем, ну и мы соответственно.

– А еще, – продолжала Юлька, – будет новенький. Не знаю только, у нас или у «ашек».

Девчонки возбужденно загалдели, а я не поняла причин ажиотажа. Ну новенький, и что? Своих умников мало?

Оглушительно затрещал микрофон, кто-то громко сказал в него: «Раз, два, три». Всегда одно и то же, хоть бы что-нибудь другое для разнообразия выдали: стишок, там, прочитали или спели чего… Очень подошла бы песенка Винни-Пуха, например. Я представила, как директриса Римма Алексеевна с весьма подходящей ей фамилией Зленкова, высокая сухопарая дама с идеально уложенной высокой прической, говорит в микрофон не «Раз, два, три», а «В голове моей опилки», и захихикала.

Уже и речь началась, и все почтительно примолкли, а я никак не могла успокоиться. Отвлеклась, только когда вещание про славные традиции и тому подобную чушь закончилось и дело дошло до первоклассницы с перевязанным бантом колокольчиком. На крыльце нарисовался Серега Рогожкин, длинный сутулый очкарик из параллельного класса.

– Везде эти «ашки»! – проворчала Юлька.

Конечно, у нас такого представительного очкарика нет. Вернее, был один – Сашка Смирнов. Но, в отличие от Рогожкина, без очков и других видимых признаков интеллекта. Поэтому после девятого класса он нас счастливо покинул в компании других недоумков.

Все-таки в старших классах много плюсов. Я представила Аглаева, Пучкова, Дудинова и всех остальных за партами правильных и полезных заведений под красивыми названиями «Лесомеханический колледж», «Торговый лицей»…

От приятных мыслей отвлекла Светка, толкнувшая меня локтем со сдавленным хихиканьем:

– Смотри!

Я послушно перевела взгляд и тоже прыснула: Рогожкин, изо всех сил пытаясь поднять первоклассницу, тянул ее под мышки, но бедная девчонка все время выскальзывала из его рук. Высоченные гладиолусы били ее по лицу, грустно мотались ноги в белых колготках и черных лаковых туфельках.

А я вдруг вспомнила, как опрохвостилась на своей первой линейке. Тогда директором школы был мужчина, и меня отправили дарить ему цветы. Я послушно побежала и вручила. Возвращаясь, я никак не могла понять, почему все смеются, да и сам директор взял цветы как-то неуверенно, со смешком. А потом выяснилось, что я одарила букетом стоявшего рядом старшеклассника!

– «Ашки», – презрительно бросил Леха Крохин. – Ничего поручить нельзя!

Крохин занимался боксом и уж точно бы не подкачал, несмотря на совсем не гигантский рост, вполне оправдывающий фамилию, и отсутствие очков.

Рогожкин тем временем оставил свои бесполезные попытки, взял девочку за руку и повел ее вдоль шеренги школьников.

– Позор! – крикнул Крохин, когда трогательная парочка проходила мимо нашего класса.

– На мыло! – поддержал его Димка Пименов.

– Сила есть, ума не надо! – обиделся кто-то из «ашек».

– Зато мы учимся лучше! – пискнул кто-то из их девчонок.

– Нашли чем гордиться! – заржал Леха.

– Ребята, тише! – неуверенно попросила какая-то незнакомая женщина в очках.

Парни переглянулись и пожали плечами, но на всякий случай заткнулись.

Рогожкин завершил свое позорное шествие, линейка кончилась, и взволнованные первоклашки стройными рядами потопали в школу. Наша очередь еще не скоро, так что можно было пока расслабиться.

– Так кто у нас все-таки классной будет, никто не в курсах? – поинтересовался Леха.

– А фиг его знает, – откликнулся Пименов. – Но уж всяко страшнее Аннушки им не найти!

– Да уж, такого монстра еще поискать! – содрогнулась от показательного ужаса Тезикова.

– Да ладно вам, – я вступилась за нашу старую добрую Анну Алексеевну. – Ну, подумаешь, строгая! Так ведь с нами по-другому нельзя. Мне мама все время говорит, что на ее месте она бы нас вообще поубивала. А зато мы ее уважали.

– Не знаю, – пожала плечами Ольга. – Я ее просто боялась, а не уважала.

– А я уважала, – не совсем уверенно возразила я.

– Ну посмотрим, что за клушу теперь выдадут, – подытожил Крохин.

– Ребята, пойдемте! – позвала нас тетенька в очках. – Наша очередь, все уже прошли.

Смущенно переглядываясь, мы дружно потопали за ней. Только тут я заметила, что в наши поредевшие ряды влилось пополнение в виде лучших представителей «В» класса. Правильно, столько народу после девятого откололось, вот классы и объединили. Хорошо, нам достался «В», а не «Г», там традиционно такой контингент подбирается… Вот и пусть теперь «ашки» с ними развлекаются, следят за успеваемостью!

– Что, неужели эта? – шепотом спросила Юлька.

– Ты меня спрашиваешь? – возмутилась я.

Щеглова сделала страшные глаза:

– Думаешь, она про «клушу» слышала?

– Даже не знаю…

– В любом случае это парни облажались, – быстро нашла выход она. – Сами виноваты, нечего выступать во всю ивановскую.

Войдя в школу, мы по привычке ломанулись было к лестнице – кабинет алгебры, преподаваемой зловещей Аннушкой, располагался на третьем этаже, – но тетя стала ковырять ключом в замке двери на первом. Мы озадаченно переглянулись. Компьютерный класс?

– Меня зовут Татьяна Дормидонтовна, – сказала она, когда мы расселись за компьютерные столы, стоящие по периметру кабинета. Это оказалось не очень удобно – пришлось развернуться вполоборота. Но за обычными партами, которых тут было совсем немного, места хватило далеко не всем.

Класс стих, осмысливая услышанное, а учительница тем временем продолжала:

– Да, у моего папы такое вот старинное русское имя – Дормидонт.

Она сказала это совсем просто, без всякой рисовки, и смеяться почему-то сразу расхотелось. То есть мне и сразу не хотелось, просто было заранее неловко за одноклассничков. Но, видимо, уровень дебильности после отбытия в среднеспециальные учебные заведения не лучшей части класса все-таки значительно снизился – пара смешков прозвучала, но как-то неуверенно, без былого молодецкого задора.

– Я буду вести у вас информатику, – поведала она то, о чем мы в принципе уже сами догадались.

– А поиграть дадите? – тут же вылез с вопросом Димка Клюшкин.

– Здесь компьютеры не очень мощные, особо не разыграетесь, – утешила Татьяна Дормидонтовна. – Так что играть будете дома, а я вас научу писать программы!

– Круто! – не расстроился Клюшкин.

– А сейчас я попрошу кого-нибудь из девочек помочь мне заполнить журнал, – сказала новая классная и шлепнула здоровенный талмуд перед сидевшими к ней ближе всего Светкой и Ольгой. – Надо будет вписать фамилии по списку.

– Подождешь? – спросила меня Светка, когда собрание закончилось и все стали расходиться. Первого сентября у нас традиционно никаких уроков не было.

– Не могу, – с сожалением сказала я. – Мы с Иркой в кино идем.

– Опять на «Магия бессмертна»?

Можно было бы соврать, но я толком не знала, что еще сейчас идет в кинотеатрах, поэтому пришлось сознаться:

– Ага.

– Который раз? – хмыкнула она.

– Пятый.

– Не надоело еще?

– Не-а. Ну, я думаю, вы и сами справитесь? – для очистки совести поинтересовалась я.

– Справимся, не волнуйся, – с улыбочкой заверила Ольга.

2 Вороны и гусеницы

Несмотря на начало сентября, все еще было очень тепло, и я обрадовалась, что в кои-то веки можно одеться в школу по-летнему. Сначала я вытащила из шкафа юбку с трехэтажными оборками а-ля Мальвина и открытую маечку с рукавами-крылышками. Но потом вспомнила, как в прошлом году Римма остановила нас с Иркой в коридоре и невозмутимо поинтересовалась, не забыли ли мы надеть юбки… И снова полезла в шкаф. Нашла скромненькую бежевую юбку до колена и застегивающуюся под горлом розовую блузку с рукавами до локтя. Ну вот, даже Римме будет не к чему придраться.

Мы с девчонками стояли у окошка в коридоре, дожидаясь, когда откроют кабинет. Мимо нас семимильными шагами пронеслось высокое сутулое существо со свернутыми трубкой картами под мышкой.

– Здрасьти! – торопливо сказала Юлька Дроздова.

Не сбавляя скорости, парень односложно ответил, кивнул и вскоре скрылся из виду.

– Это еще что за призрак коммунизма? – поинтересовалась я.

– Тише ты, – одернула меня Дроздова. – Это и есть новый историк.

– Что? Где? – я запоздало завертела головой. – Я не разглядела, седой он или нет!

– Насмотришься еще, – хмыкнула она. – Ты расписание читала? У нас сейчас как раз история!

Я думала, что к нам, как обычно в начале года, притащится классная и начнет занудно рассаживать в режиме «мальчик-девочка». Но ничего подобного, Агафоновна, или как там ее, Дормидонтовна так и не появилась. Все больше и больше плюсов обнаруживалось в старших классах!

Когда новый историк вернулся с ключами и наконец открыл кабинет, мы вошли и в первый момент даже растерялись. Но уже через секунду ломанулись забивать места.

Светка с Ольгой зачем-то уселись за первую парту в правом ряду и отчаянно махали мне оттуда. Ага, значит, еще не совсем вычеркнули из списков подруг! Я подошла, с сомнением примерилась ко второй парте. Не так страшно, как казалось, – место с краю, так что сильно в глаза не бросаешься. А видно все хорошо. Так, ну а что, я тут одна буду восседать?

– Можно? – остановилась рядом Ирка.

– Конечно! – обрадовалась я.

Я уже и не помнила, как Ирка прибилась к нашей компании. Все предыдущие годы она носила малопочетный статус зубрилы-отличницы и, конечно, была презираема за это худшей половиной человечества, к счастью, покинувшей нас после девятого класса. По-моему, как раз здесь, на второй парте, она с дураком Пучковым и сидела. Велика все-таки сила привычки!

Первый раз за все годы учебы я оказалась так близко к доске. Обычно на предпоследней какой-нибудь или даже совсем последней парте почетное место занимала. К счастью, придурка Дудинова, составлявшего мне там компанию, с нами больше не было, хотя справедливости ради надо отметить – он единственный из парней, прося списать, вежливо называл меня по имени. Так-то, стыдно сказать, мы до сих пор друг друга по фамилиям величаем, парни и девчонки, я имею в виду. Не то что в параллельном классе! «Ашки», что с них возьмешь…

Историк и правда оказался молодым, а легкой седины в волосах я и не заметила бы.

– Меня зовут Владимир Александрович Яблоков, я буду вести у вас историю и чуть позже обществоведение. Сразу хочу сказать, что я не приемлю никакой зубрежки и пересказа учебника.

В классе повисла напряженная тишина. Прежняя наша историчка Наталья Николаевна, маленькая и очень изящная белокурая дама, неизменно начинала каждый урок фразой:

– А сейчас – минуточка на повторение.

За эту «минуточку» все успевали чуть ли не наизусть вызубрить заданный на дом параграф, и оставшуюся часть урока длился опрос. Первую часть параграфа, в которой обычно рассказывалась ерунда типа географического положения или каких-нибудь предпосылок, запоминалась лучше всего, чем и пользовались наиболее продвинутые бездельники.

Помнится, Эдик Пучков настырно тряс рукой, его, конечно, вызывали, он выходил и бодро пересказывал эти самые предпосылки. Получая четыре или даже пять, он довольно удалялся на свое место и продолжал доводить Ирку. Никто, естественно, ответы одноклассников не слушал, в это время читался следующий раздел параграфа.

Правда, иногда историчка устраивала подлянку и спрашивала не все разделы по порядку, а, скажем, перескакивала через один. Поэтому, чтобы не попасть впросак, приходилось просматривать сразу два. Вот так мы вполне успешно изучали историю методом избы-читальни.

– Я хочу, чтобы вы научились анализировать материал и самостоятельно делать выводы. Так что предупреждаю: за пересказ учебника отвечающий сможет рассчитывать максимум на оценку «удовлетворительно».

Тишина стала совсем мертвой. Историк говорил тихо и совершенно спокойно, но почему-то его слова оказывали прямо-таки гипнотическое действие. Во всяком случае, производили куда более сильное впечатление, чем крики и вопли других училок.

– А сейчас давайте познакомимся. – Он раскрыл журнал и прочитал: – Антипова.

– Почему я первая?! – возмутилась я.

Все предыдущие годы первым по алфавиту выступал Алик Аглаев. В десятый класс он не пошел, но я не слишком волновалась – все равно передо мной еще Ирка.

– Я так понимаю, это вы, – повернулся ко мне Яблоков.

– Да, то есть здесь, – смешалась я.

– Александрова, – как ни в чем не бывало продолжал он.

Ирка бодро ответила:

– Здесь.

Историк пошел дальше по списку, а я позвала:

– Свет!

Та не откликнулась, и я дернула ее за хвост.

– Ну чего? – недовольно обернулась она.

– Почему я первая в журнале?

– Это мы тебя написали, – захихикала Светка.

– Зачем?

– Да просто так!

– А, – запоздало догадалась я. – Потому что я с вами заполнять не осталась, да?

– А сейчас записывайте тему первого урока, – сказал историк, тем временем закончивший перекличку. – «Общественно-политическая ситуация в России на рубеже XIX—XX веков».

Светка отвернулась, а я со вздохом раскрыла тетрадь.

После уроков мы распрощались с Иркой, которая жила совсем рядом со школой, втроем дошли до поворота и там расстались с Ольгой.

– Пока, – сказала она нам, а потом персонально Светке: – До завтра.

Все бы ничего, если бы завтра не была суббота.

– Почему до завтра? – спросила я у Светки, когда мы уже шли к дому.

– Не знаю, – смутилась она.

– Что ты не знаешь? – не отставала я. – Куда-то намылились на пару, а нам с Иркой – ни слова?

– Ну вы же тоже с ней вдвоем ходите…

– Куда мы ходим?

– В кино вот вчера…

– А что, вы бы с нами в пятый раз пошли на «Магия бессмертна»?

Светка ничего не ответила. Остаток пути мы проделали молча и холодно распрощались у моего подъезда.

Ну все одно к одному! С подругой поссорилась, да и программное заявление нового историка меня из колеи выбило. Это не учебник пересказывать, теперь самой соображать надо, выводы какие-то делать, мнение высказывать. У Натальи легко было быть отличницей, а вот теперь…

Когда я открыла дверь в комнату, мой младший братец Лешка отскочил от окна и что-то спрятал за спину.

– Привет, чего поделываешь? – небрежно поинтересовалась я.

– Да так… – его взгляд скользнул куда-то за мою спину.

Я обернулась, и глаза у меня полезли на лоб: угол комнаты и часть двери украшали многочисленные дырки.

– Это еще что такое?

– А это я стрелял, – смущенно пояснил он.

– Дома? – возмутилась я. – Ты что, совсем уже?

– Ну понимаешь, мне так захотелось… А в тире тренировка только завтра… Я вообще-то в фанерку стрелял, самые легкие пульки взял, а ее почему-то пробило…

– М-да, – хмыкнула я. – Действительно странно – почему это фанерку пробило? Если бы у тебя физики не было, я бы еще поняла. А так…

– А я еще через форточку пробовал, – похвастался Лешка. – Там ворона на дереве сидела, вот я в нее прицелился… Жалко, промазал.

– Зачем же ты в ворону стрелял? – возмутилась я.

– Да скучно все по мишеням да по мишеням, – пожал плечами брат.

– И не жалко?

– А чего ее жалеть-то.

Я предпочла не развивать тему, чтобы не услышать еще что-нибудь в том же духе. Лешка уже просто помешался на своем тире, постоянно говорил о пистолетах, пульках и соревнованиях. Приезжавшая на день рождения тетя подарила ему деньги – сколько-то там евро – и сказала:

– Это тебе на школьный костюм.

– Пусть пока у меня полежат, – попросил Лешка. – А потом я отдам маме.

А сам на эти деньги потихоньку купил себе пневматический пистолет.

– Как же ты деньги поменял? – поинтересовалась я, когда все раскрылось. – Ведь без паспорта нельзя.

– А я тут с одним парнем познакомился, у него отец в оружейном магазине работает, – похвастался он. – Я Игоря Сергеевича попросил, он со мной сходил и по своему паспорту поменял. А потом он в Ижевск за товаром ездил и пистолет мне привез.

– Заработал, значит, на тебе?

– Ты что, наоборот, без торговой наценки продал.

Так и уговорил дедушку оставить пистолет. Конечно, с условием, что стрелять он будет только на даче, только по мишени… И что?

– Ты только никому не говори. – Лешка пытался расправить клочки обоев и замаскировать дырки.

– Ага, – усмехнулась я. – А так, конечно, никто не заметит!

В субботу утром мы с мамой уехали на дачу. Лешку растолкать не удалось, он сквозь сон клятвенно пообещал приехать попозже. Но я напрасно прождала его два дня и ужасно злилась:

– Ну надо же, свинья какая!

– А я очень рада, что он не приехал! – заметила мама. – У вас же мира нет, одни обиды. Очень надо было два дня ваши ссоры слушать! Он еще маленький, а ты с ним общаешься на его же уровне. А ведь ты уже в десятом классе!

– Ну и что!

Был только один плюс – я перестала думать об истории и противных девчонках.

– Что же ты, Лешенька? – поинтересовалась я в воскресенье вечером. – Так и просидел все выходные дома?

– А нас тренер по стрельбе попросил поработать, – важно сообщил он. – Мы с Васькой сидели в тире в центральном парке, пульки продавали. Представляешь, одни, без взрослых, сами себе хозяева! Мы за день две тыщи заработали, и нам Сергей Петрович из них триста на двоих дал! Представляешь, сколько я заработал?

– Представляю, – проворчала я.

– К нам один пьяный мужичок завалился, – продолжал рассказывать Лешка. – Хорошо пострелял и дал нам полтинник. «Это, говорит вам на мороженое». Мы этот полтинник разменяли и тоже поделили.

– А это не опасно? – насторожилась я.

– Да завернула тут к нам компания отморозков, – небрежно сказал он. – «Пацаны, говорят, дайте стрельнуть». Ну мы на них винтовки наставили: «Ребят, говорим, не вы первые, не вы последние, лучше идите отсюда по-хорошему».

– Ну и?.. – заволновалась я.

– Они и ушли. Ты только никому не говори, – предупредил он. – А то меня больше не отпустят.

– Пару месяцев так поработать, – мечтал Лешка за ужином, – и плеер бы купил…

– Ну конечно, – сказала бабушка. – Бросай школу и иди.

– Ты, бабушка, не умеешь правильно распоряжаться деньгами, – невозмутимо ответил он. – Зачем ты свою пенсию на книжку складываешь? Лучше купила бы плеер. В нашем классе уже почти у всех есть, все музоном обмениваются…

– И что, они сами заработали? – встряла я. – Наверняка родители купили.

– Но пользуются-то дети! Вон у Михи Бондаренко дома вообще музыкальный центр с крутыми колонками, а он в кресле между ними сидит с пультом, как король…

– А это не его собирались в класс коррекции перевести? – невинным тоном осведомилась я.

– Спасибо, все было очень вкусно, – вскакивая из-за стола, Лешка скороговоркой бросил фразу, которой я научила его давным-давно, когда он был совсем маленьким.

– А посуда? – крикнула я вслед.

– Нет, – отрезал он, даже не оглянувшись.

Покончив с ужином и посудой, я стала разбирать сумки и вытряхнула большую мохнатую гусеницу, желтую с черными полосками. Вообще-то я подобных существ не сильно уважаю, но эта была уж очень хороша. Я посадила гусеницу на газетку и позвала:

– Леш, отнеси на улицу, а то мне одеваться долго!

Прибежавший брат бросил взгляд на газету и сморщился:

– Выбрось ее в унитаз!

– Сходи! – настаивала я.

Он снисходительно посмотрел на меня:

– Насть, неужели ты думаешь, что я куда-то пойду из-за какой-то гусеницы?

– Ладно, – разозлилась я. – Сама схожу. А ты попроси еще сочинение написать!

– И попрошу!

– Обойдешься!

– Тогда я с тобой разговаривать не буду! – Лешка резко захлопнул дверь в комнату.

– Ну и не надо! – крикнула я вслед, накинула куртку и пошла на улицу спасать гусеницу.

Вытряхнув ее на клумбу, я уже собралась нырнуть обратно в подъезд, но повернулась, почувствовав чей-то взгляд. То есть это уже повернувшись я поняла, что кто-то на меня внимательно смотрит. А хорошо бы научиться чувствовать взгляды, не поворачиваясь, и потом уже решать, реагировать или нет…

Таращился на меня какой-то парень, в компании Рогожкина из 10 «А» следовавший в соседний подъезд. Я было приосанилась, но потом вспомнила, в каком я виде – старая куртка поверх футболки и вытертых домашних джинсов, голову после дачи еще не помыла, без косметики, естественно, – и скоренько нырнула обратно в подъезд. Хоть и нет мне дела до разных там незнакомцев, а имидж все-таки не ничто! Хотя, если он знакомец Рогожкина, позорно прославившегося на линейке первого сентября, тем более все равно. Скажи мне, кто твой друг!

В понедельник утром я с самым независимым видом проследовала к своей парте.

– Что не здороваешься? – окликнула меня Ольга.

– Ой, извини, – спокойно сказала я. – Привет. Как выходные? Хорошо повеселились?

– А что, собственно, такого? – возмущенно начала она. – Ну, подумаешь, сходили на дискотеку. Что мы, везде вместе должны таскаться? Мы с Тамарой ходим парой?

– Парами за ручки, – фыркнула Светка.

– Очень была нужна ваша дебильная дискотека!

Я с размаху бросила сумку на парту и с грохотом отодвинула стул. Ирка, уткнувшаяся в учебник, даже не подняла головы.

3 Старый друг из-за границы

Потихоньку мы в учебный год втянулись. И к своему «старшеклассному» положению привыкли. Правда, нам от него доставались не только бонусы, но и неудобства. Например, мытье коридора. Наша школа здорово экономила на уборщицах, эксплуатируя рабский труд учеников!

План Риммы был грандиозен и всеобъемлющ – коридор полагалось намывать три раза в день: перед первым уроком, перед четвертым на большой перемене, ну и после уроков, это уж само собой. То есть это только в теории, конечно, перед уроком. Попробуй помой пол на перемене! Уж точно придется звонка дожидаться, когда все по кабинетам расползутся.

Нашему классу, видимо, в честь перехода в старшую параллель, достался самый ответственный участок – здоровенный вестибюль на первом этаже у раздевалки. Это сейчас, пока осень сухая, там относительно чисто. А вот что будет потом, когда начнется всякий дождь и снег… Самое противное, что следить за всем этим безобразием назначили меня!

Татьяна Дормидонтовна устроила классный час, чтобы, значит, получше с нами познакомиться. Но мы-то уже ученые, знаем, что это все отговорочки, а на самом деле задумано для того, чтобы на нас всяких дурацких работ и мероприятий навешать.

– Честно признаюсь, это у меня первый опыт классного руководства, – начала она. – И вообще, я по образованию не педагог, а программист.

Ох, зря она это сказала! Нет, все понятно – хотела, наверно, наше доверие вызвать, контакт наладить… Только не с нашими мальчиками! Хоть и остались к десятому классу наиболее приличные представители сильной, так сказать, половины, а все равно – тут же заржали, телефонами защелкали…

– Так что, – продолжала она доверительную беседу, – я вас попрошу мне помочь. И первым делом надо выбрать ответственного за дежурство.

Она раскрыла журнал и, недолго думая, прочитала:

– Антипова.

– А почему сразу я?! – возмутилась я, послав Светочке с Олечкой ненавидящий взгляд. Так я и знала, быть первой по списку – удовольствие ниже среднего!

И тут, конечно, все заорали:

– Да, давайте Антипову! Она у нас самая ответственная!

Я уже хотела решительно выступить против, предложить жребий, что ли, кинуть, но увидела, как растерянно смотрит на меня Татьяна Дормидонтовна, и осеклась.

– Настя, ты согласна? – переспросила она.

Ненавижу эти игры в демократию!

– Да, давайте, – уверенно заявила я. – У меня никто от дежурства отлынивать не будет!

И с удовлетворением отметила, что смешки смолкли. Вот так!

Сзади послышался какой-то подозрительный шум, а затем оглушительный грохот. Мы обернулись и увидели страшное – один из мониторов валялся на полу. Вокруг него с растерянными лицами стояли Крохин, Пименов и Смирнов. Тормозили парни недолго – засуетились, подняли монитор и поставили на прежнее место. Дормидонтовна взирала на все это с мрачным спокойствием.

– Давайте включим, проверим, – смущенно предложил Крохин.

– Нет уж, – отрезала она. – Ничего включать мы не будем!

Так мы и покинули кабинет информатики в полнейшей неизвестности.

Дома я взяла чистую тетрадку, расчертила ее и расписала, кто когда дежурит. Все оказалось просто: один день парта – то есть не сама парта, конечно, а те, кто за ней сидит, – класс моет, другой день – коридор. Соседняя парта – наоборот. Потом меняются. И далее по списку, по партам то есть. Так как все расселись кто с кем хотел, проблем с совместимостью быть не должно. Это раньше приходилось искать, с кем бы поменяться, или, если никто не соглашался, дежурить в компании какого-нибудь Пучкова. Дудинов, помнится, вообще предложил дежурить по отдельности – один день он, другой – я. Какой все-таки дурак…

Впрочем, нет, рано я обрадовалась, были проблемы: Димка Клюшкин и Ленка Папина. Оба малость не от мира сего. То есть Клюшкин-то вполне нормальный парень, просто роста мелкого и учится хорошо. А вот Папина – та точно со странностями. Она с нами в младших классах училась, потом исчезла, а в десятом снова появилась. Я относилась к ней с некоторым подозрением после одной давнишней истории.

Пригласила она меня в первом классе на день рождения. Я нарядилась, подарок взяла и отправилась в гости. С бабушкой: она сказала, что по адресу, данному Папиной, находится домоуправление. Так и оказалось! Никакой Папиной с ее днем рождения я тогда так и не нашла, вернулась домой, как дура, нарядная, с подарком…

Клюшкин с Папиной сидели по одному строго полярно – он на последней парте, она на первой, – и, конечно, сама собой напрашивалась идея объединить их в благих целях уборки. Но они, естественно, не согласились, так и убирались по одному, типа нас с Дудиновым.

Так что все нормальные люди на английский пошли, а мы с Иркой, как граждане второго сорта, коридор мыть.

– Ирка, давай быстрее, – сразу предупредила я. – Не хочу английский пропускать. Надеюсь, он мне больше в жизни пригодится, чем поломойство!

Тут хлопнула входная дверь, и кто-то громко сказал:

– Ой, блин!

Видать, шел себе товарищ в школу, ногу за ногу цеплял, а тут часы увидел, машинально отметила я, не поднимая головы. Я сосредоточенно развозила по полу грязную воду, как вдруг увидела – по свежевымытому участку топают ботинки, оставляя грязнущие следы. И где столько грязи в такую сушь нашлось, прямо какая-то классическая свинья из поговорки! Теперь перемывать, английский еще дальше откладывается, успела подумать я, прежде чем заорать:

– Ты куда? Не видишь, пол чистый?

Ботинки остановились, я наконец подняла голову и наткнулась на насмешливый взгляд парня с короткими вьющимися волосами. Где-то я его недавно видела… Ах да, во дворе в компании Рогожкина! И вчера я в каком-то затрапезном виде ему на глаза попалась, а сегодня и того чище, грязь после его ботинок убираю… Эти мысли отнюдь не привели меня в радужное настроение, и я буркнула:

– Ну, чего встал? Проходи давай. Только ноги вытри, – и шлепнула рядом с его ногами распластанную тряпку.

– Насть, не узнаешь? – вдруг услышала я, снова подняла голову, присмотрелась и недоверчиво спросила:

– Ромка?

– Ну наконец-то! – засмеялся он. – А то уж думаю, все, старость не радость, жизнь наложила свой отпечаток…

Пока я слушала весь этот веселый бред, в памяти всплывали картинки. Вот мы строим снежную крепость, Пименов с Крохиным нападают – надо же, неужели я с ними во втором классе играла во дворе? – а мы с Ромкой ее защищаем. Снежок попадает мне за воротник, и Орещенко – Ромкина фамилия вспомнилась сама собой – помогает вытряхнуть из-за шиворота холодное мокрое месиво…

А вот оттепель, дорожка вдоль дома превратилась в безразмерную лужу. Мы закладываем ее кусками шершавого льда, отколотыми от крыши лестницы в подвал. Ледяная вода обжигает руки, но стоит вытащить их из лужи, становится тепло без всяких варежек. По дорожке идет старушка, говорит: «Спасибо, ребятки…»

– Ты откуда? – глупо спросила я.

– Да родаки уезжали работать. Ну и меня, ясное дело, с собой увезли. А теперь вот вернулись, так что я снова к нам, – весело подытожил он и заглянул в какую-то бумажку: – В десятый «Б».

– Точно к нам, – обрадовалась я.

– Ладно, пошел я, – вдруг озаботился Ромка, взглянув на часы. – Опаздываю. – И посмотрел на меня с внезапной жалостью: – А ты что, тут подрабатываешь?

Я задохнулась от возмущения:

– Сам ты… Твои предки, наверное, на Северном полюсе работали, и ты там вконец одичал в компании пингвинов!

– Пингвины живут в Антарктиде, – невозмутимо заметил он. – То есть на Южном полюсе.

– Ну и топай учиться, умник! Посмотрим, как сам скоро будешь подрабатывать! – И я ожесточенно хлестнула тряпкой прямо по его ботинкам. Что, надо заметить, не сильно им повредило.

– Что это было? – осторожно поинтересовалась Ирка, когда Ромка наконец ушел.

– Да так, – мрачно отозвалась я. – Друга детства встретила.

– Ничего друг, – одобрила она. – Симпатичный.

– Забирайте, – язвительно откликнулась я, совсем как этот, как его… в общем, поддельный Иван Грозный из старинного фильма «Иван Васильевич меняет профессию».

4 Гоголь и отравляющие вещества

На прошлой истории мы писали первую самостоятельную по революции, и сегодня Яблоков – с такой фамилией историку даже прозвище как-то не придумывалось – должен был объявить результаты.

Мариновать нас до конца урока, как любят делать некоторые особо дружелюбные преподы, он не стал, сразу выудил из пачки один листок и сказал:

– Наиболее удачной я считаю работу Юлии Щегловой. Сделан совершенно верный вывод о том, что передача предприятий в руки новых владельцев способствовала появлению между ними конкуренции…

Я слушала про Юлькину конкуренцию, со стыдом вспоминала, что сама написала всего лишь о том, что предприятия продолжили работу, когда рабочие взяли власть в свои руки, и все больше убеждалась, что теперь мне придется привыкать к роли посредственности.

С расстройства я совсем не слушала историка, мы с Иркой азартно переписывались, обсуждая свой любимый фильм «Магия бессмертна» и его главного героя инспектора Виктора Крона.

– Использовались отравляющие вещества, – услышала я. – А какие – вы лучше у Николая Васильевича спросите.

Так звали нашего препода по ОБЖ, но я совсем об этом забыла, подняла голову от записки и громко спросила:

– Гоголя?

Класс грохнул. Ирка схватилась руками за голову, а историк иронически посмотрел на меня, но ничего не сказал.

Придя домой, я первым делом увидела разбитое зеркало в прихожей.

– Это еще что такое? – возмутилась я.

– А это у нас Алеша в стрельбе упражнялся, – невозмутимо пояснила бабушка.

– Зачем? – поразилась я.

– Не знаю, спроси у него. И заодно уроки проверь, а то такое впечатление, что он вообще ничего не делает.

Я отправилась в нашу с братом комнату.

– Лех, ты что?

– Да это я случайно прицелился, – смущенно пояснил он. – Ну и как-то автоматически на спусковой крючок нажал… Кстати, ты знаешь, что неправильно говорить «нажал на курок»? На курок нельзя нажать, его можно только взвести, а нажимают на спусковой крючок!

– Ты мне зубы не заговаривай, – не поддалась я. – Зачем в зеркало стрелял?

– Ну я случайно… – снова забубнил он. – Я думал, он не заряжен, честное слово!

– Индюк тоже думал, – проворчала я. – Ну надо его хоть снять, а то в разбитое смотреться…

– Настя, ты же умный, образованный человек, – важно заговорил Лешка. – И веришь в какие-то там приметы?

– Да, я верю в приметы, что дома стрелять не к добру!

– Насть, ну я случайно…

– Эта песня хороша, начинай сначала. Ты хотя бы по оконным стеклам не стреляй, ладно?

– Ну что уж я, совсем дурак?..

– Вот не знаю! Ты, кстати, уроки сделал? – я вспомнила, зачем пришла.

– Вот, черчение осталось, – он с готовностью подсунул мне папку. – Нарисуй вот эту детальку, а?

– Ты что! – возмутилась я. – Какое черчение? Я уже все забыла.

– Тогда сочинение, – не расстроился он. – Скоро сдавать, а я ни фига не знаю, что писать.

– Когда это вам успели столько всего назадавать? – удивилась я. – Год ведь только начался.

Лешка молча развел руками.

Я замешкалась, вспомнив гусеницу, он, похоже, это понял и продолжал давить на жалость.

– У меня и так по литре одни трояки в том году были, надо исправлять… А ты такие сочинения классные пишешь, – подлизался он. – Вот, помнится, в прошлый раз…

– Ладно, – сдалась я. – Сочинение, так и быть… Какая хоть тема?

– «Роль описаний природы в романе Пушкина „Евгений Онегин“, – с готовностью зачитал Лешка и раскрыл передо мной тетрадку. – Вот, садись, я сейчас тебе черновичок…

– Да ладно, не суетись, – проворчала я. – Мне сейчас все равно некогда, свои уроки надо делать.

Я решила серьезно взяться за историю. Что такое, в самом деле! Неужели я глупее какой-то там собирательницы сплетен Юльки Щегловой?

Открыв учебник, я попыталась сосредоточиться на революции. Орал телик, вернувшаяся с работы мама ругалась с Лешкой, заставляя его убирать осколки, а он вопил, что не умеет и вообще это плохая примета…

– Леша, ты же умный, образованный человек, – вставила я. – Неужели ты веришь в какие-то там приметы?

– Отстань, – огрызнулся он.

– Дурдом, – вздохнула я. И сообщила: – Мам, я пойду на улицу почитаю.

Мама ответила что-то невнятное, и я, расценив это как согласие, оделась и выскользнула за дверь.

Я вспомнила статью, где рекламировался какой-то авангардный метод обучения – в экстремальных условиях. Типа, чем больше отвлекающих факторов, тем активнее усваиваются знания. Сила действия равна силе противодействия, что-то в этом роде. То есть противодействие внешним факторам равно действию, направленному на обучение. Может, я чего и напутала, но твердо собралась проверить метод на практике.

Впрочем, дворик у нас вполне уютный и тихий. Даже скамейка у подъезда была пуста. Понятно, для мамаш с детьми поздно, для бабулек – рано. Кажется, противодействие отменяется. Ладно, будем учить по-простому, без всяких там выкрутасов.

Я открыла учебник и тут же услышала:

– Привет!

Ну вот, все-таки проверю теорию! Я подняла глаза и увидела на дорожке Ромку. Он стоял, засунув руки в карманы, и насмешливо смотрел на меня.

– Привет, – сдержанно отозвалась я. И окинула его внимательным взглядом с головы до ног. Опять же прочитала в каком-то журнале, что это верный способ смутить парня. Особенно если он сам без стеснения тебя разглядывает.

Но Ромка, похоже, журналов не читал, потому что нимало не смутился. Тут уже занервничала я, отвела взгляд и выпалила первое пришедшее в голову:

– Ну как, подрабатывать еще не устроился?

Он весьма натурально изобразил удивление:

– Что? Ты о чем?

– Да все о том, о подработке! А то обращайся, помогу, я ведь в нашем классе ответственная за дежурство. Устрою в лучшее время, в лучшей компании! Выбирай: Ленка Папина или Димон Клюшкин? Или могу по блату организовать персональный уборочный тур!

Я с удовлетворением отметила, как улыбочка с его физиономии слиняла. Вот так! Пусть не думает, что я помню всякий там детский сад со снежными крепостями и прочими глупостями!

– Насть, ты чего? – наконец отмер он.

Я выдерживала паузу.

– Ты из-за дежурства, что ли? – наконец догадался Ромка. – Ну, извини! Это я так, не подумав, сказал. Просто я с родителями долго за границей жил, а там в этом ничего позорного нет, дети подрабатывают кто где, в том числе и полы моют…

– Это в какой же загранице? – наконец соизволила поинтересоваться я.

– В Венгрии, – с готовностью сообщил он. – У меня отец работал по контракту, ну и нас с мамой забрал.

– А учился ты где? – я постаралась спросить это как можно равнодушнее.

– В русскую школу при посольстве ходил.

Повисла пауза. Ругаться вроде уже расхотелось, но и завязывать дружелюбный разговор пока желания не возникало.

– Что читаешь? – кивнул он на книжку в моих руках.

Я молча подняла учебник и продемонстрировала обложку.

– История? – удивился он. – Разве Яблочник уже достает?

– Вовсе и не достает! – горячо возразила я.

– Чего ж тогда так паришься?

– И ничего не парюсь, – обиделась я. – Просто наконец-то нормальный препод в школе появился. Вот и хочется…

– Что?

– Соответствовать!

– Поразить глубиной знаний? – прищурился Ромка. – Так для этого надо не учебник читать, а дополнительную литературу!

– Что-нибудь посоветуешь? – невозмутимо осведомилась я.

– А мне-то зачем? – отмахнулся он. – Я же не собираюсь к новому преподу подлизываться и глазки ему строить. Так и скажи: влюбилась в него, да?

– Что? – вспыхнула я.

– Да что такого, – небрежно откликнулся он. – Я тут слышал, как девчонки-«ашки» его обсуждали – он же у них классный, – так тоже все растекались: «Ах, Владимир Александрович то, ах, это…»

– Что, правда? – вскинулась я, но тут же опомнилась и подозрительно поинтересовалась: – А чего это ты рядом с «ашками» пасся?

– Ну ладно, – Ромка вдруг озабоченно посмотрел на часы. – Заболтался я тут с тобой, опаздываю уже. Пока! – бросил он, развернулся и с независимым видом потопал прочь.

Я раздраженно захлопнула учебник и откинулась на неудобную спинку скамейки. Никакая история в голову уже не лезла. Вот и проверила теорию!

Дверь в подъезд с грохотом распахнулась, и на крыльце нарисовался Лешка с помойным ведром.

– Ну как, убрали осколки? – поинтересовалась я.

– Угу, – мрачно ответил он. – А что это за тип к тебе клеился?

– И ничего не клеился, просто с одноклассником поговорила, – как можно равнодушнее сказала я. – А ты что, за мной следишь?

– Да очень надо! Из окна подъезда увидел. Пойдем со мной на помойку, – без перехода предложил он.

– Ну пошли, – согласилась я.

Мусоропровода к нашей старой пятиэтажке не прилагалось, и мусор приходилось относить непосредственно в контейнер. И ладно бы еще он стоял где-нибудь у дома! Так ведь нет, надо было обойти соседнюю пятиэтажку и еще пройти по узкой полосе лесопосадок.

– А у нас новая училка по рисованию, – сообщил Лешка по дороге.

– Ну и как?

– Да вообще ужас, – уныло откликнулся он. – Раньше такая милая девушка была, мы при ней все что угодно делали: по классу бегали, водой брызгались, Мишка Бондаренко под партами ползал…

– А она что? – невольно заинтересовалась я.

– Никогда не ругалась и замечаний не писала. А сегодня зашли мы в класс, предвкушая, как обычно, вволю повеселиться, – Лешка увлекся и заговорил в каком-то высокопарном стиле, как по писаному. – И увидели вместо нашей учительницы зловещую фигуру в затемненных очках, на здоровенной платформе и с красным резиновым слоником на шее. Она рылась по шкафам. Бондаренко и говорит:

– На уборщицу вроде не похожа… Спрячусь-ка я от этой ведьмы в шкаф.

Рассаживаемся мы за парты, тетка на нас внимания не обращает. Но тут она распахивает очередную дверцу, видит улыбающуюся физиономию Бондаренко и как заорет:

– А ты что здесь делаешь? Ну-ка вылезай!

Миша на свое место сел и говорит:

– Я над ней больше шутить не буду. С такой лучше не связываться!

А училка тем временем подошла к столу – там лежал мел и стояла какая-то странная машинка с ручкой, похожая на телефон, – и говорит:

– Здравствуйте, детки, меня зовут Наталья Вениаминовна.

Стоит, главное, не как палка, а как тонкая береза на ветру – согнувшись в области поясницы. А волосы у нее черные, перекрашенные в белые. Ну я Ваське и говорю:

– Витаминовна.

А он:

– Ага, Витаминка-Аскорбинка!

– Следующие три года ИЗО у вас буду вести я, и до девятого класса вы от меня не отвяжетесь. И чтобы у вас не было со мной проблем, знайте: меня надо любить, меня надо уважать, со мной надо дружить! Учительница ваша в другую школу перешла, а мне осталось четыре года до пенсии, так что ваш класс я доведу до конца! Прикинь, как мы приуныли? – перешел на нормальный язык Лешка.

– Угу, – кивнула я. – А дальше?

– А дальше стала она свои правила диктовать. Не мусорить, сказала, в ведро не плевать, огрызки яблок бросать в туалете, бранные слова на доске не писать. После каждого урока дежурные будут подметать пол. Люблю, говорит, чтобы в классе были чистота и порядок. И то и другое я вам устрою!

– Здорово, что у нас рисование кончилось, – эгоистично порадовалась я. – Кстати, а что за машинка-то у нее на столе стояла, узнали?

– Угу, кто-то из девчонок спросил. Оказалось, точилка. Наверное, еще довоенного выпуска. У всех, кому она на ней карандаши точила, потом грифель вывалился.

– Да-а, – протянула я, думая уже о своем. – Слушай, а историю у вас кто ведет?

– Наталья Николаевна, – довольно ответил Леха. – Нормальная такая, всегда повторить время дает.

– Эх, Лешка, – вздохнула я. – Ничего-то ты еще не понимаешь. Надо же не просто учебник пересказывать, а самому выводы делать, анализировать…

– А Наталья и так пятерки ставит, – легкомысленно заметил он.

– Но ты же не всю жизнь будешь в школе учиться, – назидательно сказала я.

– А когда поступлю еще куда-нибудь, там и видно будет, – не поддался на нравоучения брат.

– Так лучше заранее… – я никак не могла унять вдруг проснувшийся педагогический зуд.

– Насть, – с досадой сказал Лешка. – Хоть ты-то мне моралей не читай! И так все достали! И сделай мне черчение!

– Да не буду я! – рассеянно отмахнулась я.

– Я тоже не буду. Значит, без домашней пойду, – подытожил он.

– Сам делай свое черчение! Я уже сочинение пообещала, мало тебе?

Дома Лешка бросил ведро прямо в прихожей и закрылся в комнате. Я уже набрала воздуха, чтобы заорать «А ведро кто на кухню понесет?», как из двери высунулась его сияющая физиономия:

– А знаешь, какой у нас историчка маразм сказала: «Кто не знает, ребята, тот все знает!»

– Ох, не напоминай мне об истории! – вздрогнула я.

5 Целлофановые сосиски

Войдя в школу, я увидела Ирку, сосредоточенно изучающую что-то на доске объявлений.

– Привет!

Она вздрогнула и обернулась:

– Ну, напугала! Нельзя же так подкрадываться!

– Что пишут?

Она кивнула на красочное объявление: «Приглашаем всех желающих на прослушивание в театральную студию!»

– Давай пойдем! – загорелась я.

– Думаешь, стоит? – с сомнением протянула она.

– Ну хоть посмотрим, что это такое.

– Даже не знаю…

– Не понравится – уйдем.

– Может, Светку с Ольгой позвать? – робко предложила Ирка.

– Вот еще! – фыркнула я.

С того самого разговора мы так и не помирились. Иногда, конечно, обменивались репликами, но исключительно на тему уроков или дежурства.

– Ну давай я позову, – неожиданно проявила характер Ирка.

– Как хочешь, – пожала плечами я.

Я была права – они, конечно же, отказались.

– Вот еще, – фыркнула Светка.

– Да, несерьезно как-то, – согласилась Тезикова.

– Ну и ладно, – заявила Ирка. – Без вас сходим!

– Ну и идите!

– Ну и пойдем!

После уроков мы с Иркой подошли к кабинету… Как же эта тетенька называется? А, вот: «Завуч по внеклассной работе Нечаева Светлана Юрьевна» – прочитали мы на табличке. Близко сталкиваться с ней мне еще не доводилось, но я часто видела, как она носится по школе, организовывая всякие концерты и прочие дурацкие мероприятия. Впрочем, не дурацкие, если нам скоро предстоит в них участвовать!

– На сколько там было назначено? – спросила Ирка, глядя на часы.

– На два.

– А уже пятнадцать минут третьего.

– Да, от желающих, конечно, отбоя нет, – протянула я.

Дверь распахнулась, из кабинета выглянула его хозяйка.

– И это все? – удивленно протянула она.

Мы пожали плечами.

– Ну заходите, – вздохнула культмассовичка.

Мы робко просочились в кабинет. За длинным столом сидела еще одна организаторша культмассовых мероприятий – как ее зовут, я решительно не помнила, а собственным кабинетом с табличкой она, видимо, еще не обзавелась – и незнакомая девушка.

– А вот и наши девочки! – бодро провозгласила Светлана Юрьевна.

– Что, и это все? – удивилась незнакомка.

– Пока да, – не растерялась Светлана. – Но это только начало! Да вы садитесь, не стесняйтесь!

Мы робко опустились на мягкие – не то что у нас в классах! – стулья по другую сторону стола.

– Ну что, – обернулась на коллег культмассовичка, – попросим наших девочек что-нибудь показать?

Я уже пятнадцать раз пожалела, что пришла сюда и Ирку подбила. А после этого предложения мне еще сильнее захотелось бежать куда подальше.

– Прочитайте какое-нибудь стихотворение, – попросила девушка.

Я облегченно вздохнула. Стихотворение – это еще куда ни шло! И выдала по доброй воле выученное из Пушкина: «Пред испанкой благородной двое рыцарей стоят».

– Хорошо, теперь ты, – девушка повернулась к Ирке.

Та замялась, и я тихо подсказала:

– Помнишь, недавно учили Лермонтова?

Ирка кивнула и бодро продекламировала: «Люблю отчизну я, но странною любовью».

– Какие у нас высококультурные девушки, – подала голос вторая культмассовичка. – Предпочитают классику!

Так и захотелось в нее чем-нибудь запустить!

– Ну что ж, – подытожила Светлана Юрьевна. – Явных дефектов речи, кажется, нет…

Мы с Иркой переглянулись и синхронно фыркнули.

– Приходите, приводите подружек, – продолжала она. – Занятия у вас будет вести Юлия, – она кивком указала на девушку.

Мы вежливо попрощались и выкатились из кабинета.

– Ну что, Ирк, – подытожила я. – Явных дефектов у нас нет. Значит, в артистки годимся. Или они думают, что тайные в процессе занятий вскроются?

– Нет, ну как же, – растерянно проговорила она, – я думала, таланты какие будут проверять… Это что, кружок художественной декламации?

– Какие таланты, Ирка! Скажи спасибо, что дефектов нет!

– Ну как сходили? – поинтересовалась на следующий день Тезикова.

– Хорошо, – как можно равнодушнее ответила я. – Нас взяли.

– А вообще народу много?

– Не очень, – туманно высказалась Ирка.

– И когда теперь занятия? – не унималась Ольга.

Я поняла, что такой интерес неспроста, но вида не подала и небрежно ответила:

– По вторникам и четвергам в три.

– Я, наверно, с вами пойду, – поколебавшись, сообщила Тезикова.

«Ага», – возликовала я про себя, а вслух как можно равнодушнее сказала:

– Приходи, – и покосилась на Светку. Но та прослушала информацию без внешних признаков интереса. Ну и ладно, подумаешь! Все равно сдвиги есть, а то уже просто невыносимо продолжать друг на друга дуться.

Римма постаралась, чтобы мы вели активный образ жизни и ежедневно трудились на благо родной школы – кроме класса и коридора дежурить приходилось еще и по столовой. Но это было несколько проще – уходишь за десять минут до конца третьего урока, спускаешься в столовую и расставляешь по столам, отведенным твоему классу, тарелки и стаканы, раскладываешь ложки-вилки. Чтобы, значит, любимые однокласснички на все готовое явились и не передавили друг друга ненароком, ломясь за едой! И – самое ценное – сама спокойно усаживаешься есть. Не вскакиваешь как ошпаренная по звонку, если училка забыла про обед и не догадалась отпустить пораньше, не несешься сломя голову по коридору…

Так что за десять минут до конца биологии мы с Иркой собрали вещички, поднялись и потопали в столовку.

Как все-таки приятно ходить по школе во время урока, когда знаешь, что все сейчас сидят по классам и парятся. Ты крадешься себе по пустым коридорам и рекреациям – дурацкое слово, нигде, кроме школы, не слышала! – и как будто что-то пятки щекочет…

Мы быстренько все расставили и разложили. На обед сегодня давали толстые трубчатые макароны и дурацкие сосиски в целлофановой оболочке. Есть их – сущее наказание. Сосиски остывают, целлофан прилипает, а ножей в школе, естественно, не подают, так что ковыряешься вилкой и – куда деваться – руками…

– Ой, – вдруг спохватилась Ирка, – я, кажется, телефон забыла.

– Где?

– Да на биологии!

– Ну… может, девчонки увидят и возьмут? – неуверенно предположила я.

– А если не увидят?

– Давай я отправлю кому-нибудь смс и попрошу принести.

– А если мне позвонят? Не помню, я звук выключала?..

– Ну и выключат, урок-то уже почти кончился.

– Да, но они увидят… – Не договорив, Ирка выбежала из столовой.

Не успела я спросить, кто ей там может позвонить и почему она так боится, что об этом узнают. Поинтересуюсь как-нибудь под хорошее настроение. Посмотрим, как будет выкручиваться!

А пока я спокойно уселась в начале ряда, отведенного нашему классу. А то вечно последней прибегаю и сижу в конце, как рыжая.

Послышался отдаленный гул. Значит, звонок уже был. В двери начали ломиться первые голодные. Мои однокласснички, конечно. Что пятый класс, что десятый, разницы ноль…

– Антипова, блин, куда села! Иди на фиг отсюда!

Я даже не сразу поняла, что обращаются ко мне, машинально повернулась и увидела перекошенную физиономию Олега Смирнова.

– Ну, чего расселась? Это наше место!

На меня напал какой-то ступор, я ничего не могла ответить. А потом со всей силы закусила губу, чтобы не разреветься, и начала вылезать из-за стола.

– Чье это – ваше? – вдруг услышала я Ромкин голос.

– Да мое, Лехи Крохина, Димона Пименова, – вполне дружелюбно пояснил ему Смирнов. – А эта коза…

– Какая коза? – все так же спокойно переспросил Ромка.

– Да вот Антипова, – Смирнов брезгливо покосился в мою сторону, словно я была тараканом, ползущим к его тарелке.

– А разве здесь места у всех свои?

– Да мы просто всегда с пацанами… – Смирнов хоть и насторожился, но еще продолжал отвечать спокойно.

Договорить он не успел. Я толком не поняла, что случилось, успела только заметить короткий замах Ромкиной руки, и Олег тут же схватился за лицо. Сквозь его пальцы закапала кровь.

– А теперь извинись, – потребовал Ромка.

– Что? – наконец-то отмер Смирнов. – Перед кем?

– Перед ней, – Орещенко кивнул в мою сторону.

– Что? – опять тупо спросил Смирнов. – Ты из-за этой…

И бросился на Ромку. Дальнейшее я наблюдала словно из первого уровня сумрака. Как вошла учительница с каким-то из младших классов, остановилась в дверях и тут же исчезла, вернувшись через минуту с физруком…

6 Далее по тексту

– Ты что себе позволяешь, Антипова?! – грохотала Римма Алексеевна. – Спровоцировать мальчиков на драку! Уж от кого, от кого, а от тебя я такого не ожидала!

Я смотрела на вжавшуюся в стул Татьяну Дормидонтовну и понимала: возражать, доказывать, что я не верблюд, то есть что я тут вообще ни при чем, бесполезно. И даже все мое примерное поведение и отличное прилежание за предыдущие девять лет совершенно не зачтутся. От этого становилось совсем тоскливо, и я старалась представить себя где-нибудь подальше от директорского кабинета, например, в звездолете рядом с Виктором Кроном из фильма «Магия бессмертна»… Римма, видимо, это чувствовала и разъярялась еще пуще:

– Ты меня даже не слушаешь! Это просто безобразие, вызывающий случай! В нашей школе подобного еще не случалось!

Я в этом сильно сомневалась, но озвучивать свои возражения, естественно, не стала. Жираф, то есть директор, большой, ему видней.

– А все эти ваши короткие юбки, высокие каблуки, килограммы косметики…

Одета я была в джинсы и водолазку, а накрасилась, как обычно в школу, лишь скромненькими серыми тенями. Оглядев меня, директриса запнулась, но уже через секунду продолжала с прежним пылом:

– Я надеюсь, это был первый и последний раз! Еще одного такого инцидента я не допущу. Попрошу вас, Татьяна Дормидонтовна, внимательно за этим проследить! Все, иди, – величаво кивнула она мне, а Дормидонтовну, поднявшуюся было следом, остановила:

– Задержитесь. Мне с вами надо серьезно поговорить.

Классная бросила на меня грустный взгляд. Я, конечно, ей сочувствовала, но помочь ничем не могла.

Выйдя из директорского кабинета, я увидела в приемной Смирнова и Орещенко – они сидели на противоположных концах длинного ряда стульев. Я отвернулась, подняла голову и, ни на кого не глядя, пошла к двери.

– Насть! – рванулся за мной Ромка.

– Орещенко, немедленно сядь на место! – тут же окликнула его секретарь директора, такая же высушенная величавая дамочка.

– Да я здесь, в коридор только выйду, – нетерпеливо отмахнулся он.

– Я кому сказала, сядь! – повысила голос секретарь. – Потом будете свои амурные дела разбирать.

Смирнов гнусно ухмыльнулся, а Ромка торопливо проговорил:

– Подожди меня, ладно?

Я замешкалась с ответом, и он добавил:

– Пожалуйста!

– Орещенко! – повысила голос секретарь.

– Ладно, подожду.

Дверь в кабинет захлопнулась, и я оглянулась в рассуждении, куда податься. Уроки уже кончились, и какие-то бедолаги намывали коридор. Я осторожно прошла по грязному участку и остановилась у окна. Другие бедолаги наматывали круги вокруг футбольного поля. Наверное, какая-нибудь секция. Или кто-то уже физру пересдает?

Славная осень, и далее по тексту. Как все-таки стихи в память въедаются! В прошлом году Некрасова учили, а до сих пор помню. В голову немедленно пришел пример попроще, из детского анекдота: осень наступила, листики опали…

– Настя, – услышала я усталый голос Татьяны Дормидонтовны.

Я повернулась и вдруг начала запоздало оправдываться:

– Это не я. Они сами, а я тут вообще ни при чем…

– Я знаю, – неожиданно сказала она. – Только ты все равно постарайся поаккуратнее, хорошо? Рома новенький, ему тяжело. Не успел освоиться, а уже в историю попал…

– Он не новенький, – возразила я. – Он с нами до третьего класса учился, а потом с родителями за границу уезжал.

– Да неважно, – махнула рукой классная. – Вы же маленькие совсем были, не то что сейчас… Как мне тяжело с вашим классом! – неожиданно пожаловалась она. – Все такие гордые, независимые, не знаешь, как к кому подступиться…

Я только что рот не разинула – никогда еще не доводилось слышать от учителей таких откровений. Видимо, Татьяна Дормидонтовна и сама поняла, что сказала лишнее. Она торопливо бросила:

– Ну ладно, ты девочка умная, надеюсь, и сама все понимаешь, – развернулась и пошла к лестнице.

Я, конечно, понимала. Не могла уложить в голове только одного: что все это случилось из-за Смирнова. Мне он всегда казался вполне адекватным персонажем, нормальным парнем, по крайней мере нормальнее многих. Даже сомнений, помнится, не было, что он в десятый класс пойдет и потом в институт поступит. Если бы кто-то из придурков, я бы еще поняла. Нет, не поняла, конечно. Но хотя бы не приняла так близко к сердцу. Придурки, что с них взять. Но Смирнов-то в их славное племя никогда не входил!

– Насть…

– Ну как? – Я с сожалением повернулась к окну спиной.

Ромка дождался, пока мимо с независимым видом просвистит Смирнов, и только тогда устало ответил:

– Да что ты, Римму не знаешь?

– Можно подумать, ты знаешь! – не удержалась я. – В школе всего ничего, а туда же…

– Насть, ты что?

– Да ничего! Из-за тебя я во всю эту идиотскую историю влипла! Меня еще ни разу в жизни к директору не вызывали!

– Из-за меня? – изумился Ромка. – Так это я, получается…

– А кто тебя просил ввязываться? Ах, герой-спаситель у нас объявился! Фильмов насмотрелся или в комп переигрался?

– Ну знаешь! Я ради нее…

– А я просила? Что обо мне люди будут думать? Да я теперь со всем классом отношения испорчу!

– Ну спасибо! – саркастически усмехнулся он. – Выходит, правильно Смирнов тебя послал. Дура ты и есть.

– Что ты сказал?

– Подеремся? – невозмутимо осведомился он. – Давай, мне уже все равно, – и он дотронулся до свежей ссадины на скуле.

Я не нашлась, что ответить, а он развернулся и пошел к лестнице. А я, глядя ему в спину, самокритично подумала, что он не так уж и не прав. Ну а кто я после этого, если не дура?

Подождав еще немного неизвестно чего, я тоже пошла к лестнице. Когда я была на площадке, кто-то налетел сзади, едва не сбив меня с ног. Да что такое, всем я сегодня мешаю! Повернувшись, чтобы высказать все, что думаю по этому поводу, я остановилась, узрев Лешку. Мимо неслись его однокласснички, насколько я их помнила.

– Ой, извини! – отступил он.

– Чего носишься, как ненормальный? – буркнула я.

– Пошли, – брат потянул меня вниз.

– И вообще, что тут делаешь? – сообразила я, спускаясь. – Твои уроки должны были давно кончиться!

– А ты что, не слышала ничего? На третьем этаже батарею прорвало.

– Ну а ты тут при чем?

– Так мы из класса не могли выйти! – возбужденно заговорил Лешка. – Сидим мы себе на русском, вдруг – бах, хлопок. Мы, конечно, вскочили, думали – взрыв. Напрасно Бензопила «Дружба» орала.

– Кто?

– Классная наша Елена Александровна. По прозвищу Бензопила «Дружба».

Надо было бы сделать младшему братцу внушение, но вместо этого я непедагогично хихикнула.

– Ну так вот, – продолжал ободренный Лешка. – Кое-как она нас усадила и урок довела. После звонка выходим – во всем аппендиксе вода стоит.

– Где-где? – опять переспросила я.

– Ну в аппендиксе! – нетерпеливо пояснил он. – Где русский, не знаешь, что ли? Там коридор загибается и кишка получается.

– Где русский – знаю. Что это аппендикс – нет.

– Ну ты вообще тундра!

– Сам дурак, – не обиделась я. – И что дальше?

– Ну, видим – вода стоит, сантиметров пятнадцать.

– Да ладно! – усомнилась я. – Она бы тогда через порог к вам в класс полилась.

– Ну, много воды было, в общем, – не стал спорить Лешка. – Ну, думаем, что делать, как выходить. Девчонки завизжали, а Елена сделала вид, что ей вообще никуда не надо, уселась обратно за стол.

– И как? – послушно спросила я, прекрасно зная, что ответа сейчас все равно не получу – Леха мастер нагнетать интригу.

– Сначала Миха Бондаренко предложил покидать портфели и по ним выйти. Все согласились, но никто не дал свой портфель.

– Логично, – согласилась я. – Так как же в итоге вышли?

– А как бы ты вышла? – самодовольно спросил он.

– Ну-у… не знаю, – задумалась я. – Босиком, наверное.

– М-да? – скептически усмехнулся он. – Ну ладно, парни носки снять могут легко. А девчонкам как с колготками?

– Ну где-нибудь в уголке за шкафом…

– Давненько ты в русском не была, – вздохнул Лешка. – Там же никаких шкафов нет.

– Ну по очереди там, я не знаю, одни заслоняют, другие переодеваются…

– Нет, – торжествующе заметил он. – Все гораздо проще.

– Ладно, сдаюсь, – вздохнула я.

– Девчонки подошли к Елене, – продолжал нагнетать интригу Лешка. – А она говорит: «Ну что же я могу сделать. Идите так».

– Вот! – обрадовалась я. – Как я и предлагала!

– Сразу видно – женщины, – вздохнул брат. – Никакой фантазии!

– Угу, – подтвердила я. – Ну ладно тогда… Какие оценки сегодня?

– Что? – сбился он. – Какие оценки?

– Есть такое заведение, называется школа. В ней ставят такие циферки, называются оценки…

– Глумишься, да? – надулся он. – При чем тут оценки?

– Так ты ж про потоп рассказывать не хочешь, – я деланно равнодушно пожала плечами.

– Я не хочу?

– Рассказывай тогда, – поймала я на слове.

– А… – секунду Лешка соображал, а потом зловеще протянул: – Тем временем в конце коридора собралась порядочная толпа, приготовившаяся как следует повеселиться, глядя, как мы пойдем по луже. Так бы и произошло, если бы не я! – торжествующе закончил он. – Я один догадался поставить стулья и выйти по ним!

– И Елена разрешила?

– С условием, что стулья мы потом помоем. Нам, конечно, было лень, и мы решили просто снять обувь.

– И что?

– Так и перебрались на сухое место. Девчонки, конечно, бестолковые, – пренебрежительно отозвался он, – то портфели, то туфли роняли. Но в целом все прошло благополучно. Потому что руководил операцией я!

– А Елена?

– Когда разочарованная толпа разошлась, мы закричали: «Елена Александровна, выходите!» Но она ответила, что ей надо проверять тетради. Так и не удалось посмотреть, как она выбирается из класса!

– А мне вот удалось посмотреть на драку, – мрачно поведала я.

– Да ты что? – заинтересовался Лешка. – Где?

Я рассказала о своих сегодняшних приключениях. В брате я была уверена на все сто – взрослым мы друг друга никогда не закладывали.

– Вот и не знаю, что теперь будет, – грустно подытожила я. – Я ж теперь посмешищем на весь класс стану. А Смирнов вообще затаит злость и отомстит…

– А почему тебе-то? – удивился Лешка. – Пусть этому Орещенко и мстит.

– Ага, а меня опять к директору?

– За что?

– Провоцирую мальчиков на драки, – процитировала я.

– Фигня, – авторитетно заявил Лешка. – Даже не парься, ты тут вообще ни при чем. Один чувак свинья, другой – нет. Пусть между собой и разбираются. Кстати, это какой такой Орещенко? – вдруг заинтересовался он. – Который тогда во дворе к тебе подкатывал?

– Угу, – не стала отпираться я. И уныло протянула: – Легко сказать – не парься. А я даже не знаю, как завтра в классе показаться…

– Как ни в чем не бывало, – уверенно сказал братец. – Вот увидишь, никто не подойдет и ничего не спросит.

– А Смирнов?

– А что Смирнов? Он хоть и скотина, но не совсем же болван, понимает, что не по делу выступил. Наоборот, теперь побоится к тебе лезть.

– Ага, Орещенко испугается!

– А почему бы и нет? Мы, парни, знаешь ли, только силу и понимаем, – самокритично признал он.

– Ну наконец-то ты с темы женской глупости свернул!

– Да ладно тебе, – совсем по-взрослому сказал Лешка. – Вот увидишь, все нормально будет.

В чем я лично, честно говоря, сильно сомневалась.

7 Француз Жак Иванов

К счастью, наутро нам с Иркой снова надо было драить коридор. Я не ожидала, что так быстро опять подойдет наша очередь. Казалось, что еще очень не скоро, я даже на всякий случай с графиком сверилась – нет, все правильно. Но сейчас я даже была этому рада – не придется идти в класс, ловить там любопытные взгляды, что-то объяснять девчонкам, которые наверняка не преминут высказаться… Нет, конечно, ничего не помешает им высказаться позже, на перемене, но это будет уже не то, основной запал пройдет…

К тому же дополнительный плюс, что первый урок – физика. А физика – это вам не английский. Как раз опрос пройдет, и мы культурно появимся аккурат к объяснению новой темы. И ничего не потеряем.

– Это я виновата, – сокрушалась Ирка, возя по полу намотанной на швабру тряпкой.

– Почему это? – удивилась я.

– Если бы я за телефоном не пошла, ничего бы не случилось.

– Ну вот еще не хватало, чтобы ты себя виноватой чувствовала! – с досадой сказала я.

– Ну как же, если бы я не ушла, мы бы с тобой там не сели, и ничего бы не случилось.

– А почему это мы бы там не сели? – возмутилась я. – Мы что, люди второго сорта? И наше место на задворках? Тоже мне господа нашлись!

– Все равно нас вдвоем он бы не послал! – упиралась Ирка.

– Уверена? – прищурилась я. – А по-моему, ему абсолютно все равно.

– Даже если так, за меня Орещенко заступаться бы не полез! – хитро усмехнулась она.

– Что ты хочешь этим сказать? – подозрительно переспросила я.

– Насть, ну неужели не понятно, что это он все из-за тебя, а вовсе не ради борьбы с мировым злом и восстановления вселенской справедливости!

– Откуда ты знаешь, может, как раз из-за борьбы, – смущенно проговорила я. – И восстановления.

– Ага, как инспектор Виктор Крон!

– Вот-вот!

Я оглянулась – вымыта была лишь ничтожно малая часть нашего участка коридора. Такими темпами мы вообще на физику не попадем, не то что на опрос! А самостоятельно изучать новую тему, как ни крути, удовольствие ниже среднего.

– Ирк, давай быстрее, – поторопила я, и мы с удвоенными силами взялись за швабры.

Нет, это просто наказание какое-то – по только что вымытому полу протопали грязные ботинки.

– Опять? – возмущенно бросила я. – Ну ты и…

– Здравствуйте, – ответили мне тихим вежливым голосом.

Я подняла глаза и буквально онемела – передо мной стоял историк.

– Здрасть… – пролепетала я. – Извините. Мы вот тут пол…

– Хорошо учитесь, – невозмутимо кивнул он и пошел к лестнице своей фирменной походочкой.

Я остолбенело смотрела ему вслед, смысл произошедшего доходил до меня медленно, но верно.

– Все, Ирка, – наконец грустно сказала я. – Со мной надо что-то делать. Второй день подряд накалываюсь по-крупному…

– Да ладно тебе, – отмахнулась она. – Ничего не будет. Ты что, Яблокова еще не изучила?

– А ты изучила?

– По крайней мере вижу, что жаловаться и скандалить он не будет. Слыхала, как он обо всем этом поломойстве отозвался? «Хорошо учитесь»!

– Вообще да…

– Ладно, давай, правда, домывать, а то времени уже… – Ирка бросила выразительный взгляд на большие часы над входом. Мы, конечно, знали, что наши куранты спешат, но даже с учетом этого они показывали, что большая, очень большая часть физики уже безвозвратно миновала.

Оглушительно хлопнула входная дверь, протопали и остановились шаги. Я медленно повернулась, удостоверилась, что на этот раз передо мной действительно Ромка, а не, скажем, физик Жак Ардолеонович, который сейчас, наверное, как раз к новой теме переходит. Ссадина на его физиономии подсохла, но, конечно, все еще отлично просматривалась, и это придавало Орещенко какой-то браво-романтичный вид. Прямо как у… инспектора Виктора Крона из «Магия бесмертна»! Вот же меня занесло. А все Ирка виновата!

Мы стояли и молча смотрели друг на друга, и это было ужасно глупо.

– Ты всегда опаздываешь? – все-таки первой отмерла я.

– Только когда ты дежуришь, – ухмыльнулся он.

Брякнуло ведро. Это Ирка, оказывается, домыла коридор и пошла в туалет выливать воду. Типа, я не в курсе, но мне неинтересно!

Орещенко тоже не задержался – кивнул мне, так и не придумавшей никакого остроумного ответа, и, что-то напевая, пошел к лестнице. Как будто вовсе не опаздывал на физику. Без уважительной причины, в отличие от нас!

Ирка все сделала сама – вылила воду, отжала тряпки и отнесла ведро со швабрами в кабинет информатики. Хорошо хоть недалеко, по лестнице не тащить. А может, площади для поломойства распределяются как раз в зависимости от того, на каком этаже классный кабинет? И нам достался этот грязнущий вестибюль не потому, что мы старший класс, а из-за Дормидонтовны? Так вот кто нам удружил!

Я намеренно забивала голову не относящимися к делу глупостями – чтобы не думать о Ромке. Поэтому к кабинету физики подошла с абсолютно пустой головой. И, как оказалось, напрасно.

Мы с Иркой тихо проскользнули за свою парту – благо она совсем рядом с дверью – и затаились. Физик расхаживал у доски и что-то вещал. Ну, здорово, значит, опрос закончился и теперь новая тема, мы даже не очень опоздали. Очень хотелось обернуться и посмотреть, на месте ли Ромка, но я запретила себе это делать.

К чудному имени физика – Жак Ардолеонович – приделывалась самая что ни на есть простецкая фамилия – Иванов. В его внешности французского тоже не было ни на грош – нос картошкой, светло-рыжие кудряшки. А вот Жак Ардолеонович, и все тут!

В классе поднялась какая-то странная суета. А, это физик отчего-то замолчал и двинул к своему столу.

– Ну вот и все по вектору электромагнитной индукции, – сказал он. – А сейчас давайте вернемся к теме прошлого урока.

И взялся за журнал!

Мы с Иркой ошарашенно переглянулись и принялись дергать Светку с Ольгой:

– А что, еще не спрашивали?

– Нет, – отмахнулись они, хватаясь за учебники.

– К доске пойдет… – задумчиво проговорил физик.

Класс замер. Я давно заметила – вот в такие секунды тишина бывает самой полной, глубокой, ничем не нарушаемой. Все замирают, склоняются над партами и тупо таращатся в заданный на дом параграф. Смысл его не очень-то доходит, особенно не запоминаются формулы, но есть наивная надежда, что в памяти отложится хоть что-то.

– Так, тема сложная, думаю, надо спросить кого-нибудь из мальчиков, – сказал тем временем физик. И опять уткнулся в журнал.

Девчонки облегченно вздохнули. А он объявил:

– Смирнов.

По классу снова пронесся облегченный вздох, но обрадовались мы рано, потому что Смирнов встал и честно сказал:

– Я не готов.

– Два, – в том же телеграфном стиле ответил Жак и нарисовал в журнале закорючку.

– Тогда к доске пойдет…

Я боялась, что вызовут Ромку. Вряд ли он физику выучил, учитывая все вчерашние события. А мне почему-то жутко не хотелось, чтобы он вот так же, как Смирнов, стоял дурак дураком и говорил, что не готов.

– Крохин.

Крохин в отличие от Смирнова не просто встал, но и прошел к доске.

– Сме-е-ертник, – пронеслось по рядам.

– Ни пуха! – подбодрили откуда-то с задних парт.

Но, как оказалось, снова напрасно – Крохин помялся-помялся, да и пошел себе восвояси.

– Вижу, мальчики что-то нас подводят, – хитро усмехнулся Жак. – Придется позвать на помощь девочек!

Парни, надо сказать, нисколько не расстроились, наоборот, выдохнули и расслабились. А мы снова уткнулись в учебники, глаза судорожно забегали по странице… Не раз уже замечала: за какие-то доли секунды каким-то шестым или седьмым чувством понимаешь – тебя.

– Антипова!

Уже вставая, последний взгляд на страницу. Тревожный шепот Ирки:

– Знаешь?

Отвечать было некогда. Проходя мимо первой парты, я услышала ободряющий шепот Светки с Ольгой:

– Подскажем!

Это утешает, но, в принципе, я справилась и так: законную «четверку» получила. И когда после урока мы толпой выходили из класса, Орещенко тихо сказал:

– Молодец, – и тут же стал остервенело проталкиваться к выходу.

А я так и осталась с раскрытым ртом. Как будто не по физике ответила, а экзамен по высшей математике сдала!

Да и вообще день прошел вполне мирно, напрасно я боялась – никто на меня косо не смотрел, не лез с вопросами. Только перед физрой случился казус.

Когда мы пришли в раздевалку, там еще были «ашки». Счастливые, у них физра уже кончилась… Я, как обычно, спряталась в угол за вешалку – никогда не могла заставить себя переодеваться на виду у девчонок.

– Ну, как там у вас Яблоков? – услышала я из своего угла, высунулась и увидела Олеську Петренко – самую отвязную девчонку из «ашек».

– Нормально, – откликнулась Юлька Щеглова. – Нас он больше любит!

– Ну да, – усмехнулась Олеська. – Куда нам против тебя.

– Ты что это? – вдруг толкнула меня Ирка.

Я обнаружила, что вылезла из-за вешалки и стою посреди раздевалки с колготками в руках, не сводя взгляда с болтающих девчонок.

– Ревнуешь? – не отставала она.

Я смутилась и отошла к стене:

– Нет, что ты.

– Что у него за жена! – продолжала тем временем Петренко. – Такому мужику рубашки погладить не может!

И тут уж я не выдержала, снова вылезла из-за вешалки:

– Какое ваше дело? Только и знаете в грязном белье ковыряться!

– Да, и постирать рубашки тоже не мешало бы, – невозмутимо кивнула Олеська.

– Да что вы вообще понимаете, – отмахнулась я.

– Ой, конечно, ты-то про своего любимого историка все понимаешь!

– Я его как человека и личность уважаю, – твердо сказала я. – Не то что вы…

– Да конечно, рассказывай!

Короче, мало мне было вчерашнего скандала, так сегодня в новый ввязалась. Ну что я за человек такой, а?

А когда мы с Иркой снова драили коридор, на этот раз заключительно – после уроков, – я снова встретилась с Лешкой.

– Ты чего опять так поздно? – осведомилась я, орудуя шваброй.

– Давай домывай быстрей, по дороге расскажу, – заговорщицки оглянулся он.

– Умный какой – домывай! Хочешь быстрее, помогай.

– Ну давай швабру, – на удивление быстро согласился он.

– А швабры у нас лишней нету, – развела руками я.

– А может, ну его? – выдвинул рациональное предложение Леха. – И так чисто!

– Ирка, слышишь? – с сомнением оглянулась я.

– И так, – без промедления согласилась подруга.

Оглядевшись и не заметив поблизости никаких заинтересованных лиц, мы досрочно свернули поломоечную деятельность и, не привлекая внимания, тихо разошлись по домам.

– Ну колись, – сказала я по дороге. – Чего опять натворили?

– Ты только никому, – дежурно предупредил Леха.

– Обижаешь!

– Короче, приходим мы сегодня, смотрим – лужи нет, а стулья стоят на своих местах. Миха предположил, что Елена до сих пор сидит в классе, не зная, что вода высохла, и питается цветами из горшков и мелом, но ее там почему-то не оказалось. А вскоре появилась бригада сварщиков! – торжествующе объявил он.

– И что? – не разделила его восторга я.

– Да ты что! – возмутился Леха. – Сварщики – это же выдающиеся люди! Температура сварки две тысячи градусов, поэтому они рано уходят на пенсию. На руках сохнет кожа, устают глаза, так что сварщики – люди нервные и раздражительные. Поэтому они все время матерятся.

– Что? – возмутилась я.

– Мы сами слышали, в столовой. Они варили во время уроков, чтобы никто не видел, и мы смогли как следует рассмотреть их только в столовой. Они сидели в грязных спецовках и матерились.

– А я ничего такого не видела, – удивилась я.

– Просто наши столы рядом стояли. Ну так вот. Миха Бондаренко увидел провода, сказал, что они хотят взорвать школу, и решил им помешать. На следующей перемене мы спрятались за угол аппендикса и увидели, как невеселые сварщики тащатся с двадцатикилограммовым мотком провода, разматывая его на ходу. Мишка подождал, когда они отойдут подальше, наступил на провод, а потом потянул на себя. Скоро из-за угла показался сварщик. Увидев Миху, он сказал: «Не балуйся» и обматерил его.

– Да ладно! – усомнилась я.

– Не веришь – спроси Миху, – горячо возразил Лешка.

Спрашивать странноватого Миху я, естественно, не собиралась, поэтому братец продолжал рассказ:

– Миха сказал: «Хорошо, хорошо», но вернулся, когда сварщик ушел, и снова натянул провод. На этот раз мы успели убежать, но сварщик остался караулить. Так что на той перемене мы уже ничего не смогли сделать. Но к следующей тупые сварщики все забыли, и мы начали по новой.

– И как?

– Да на каждой перемене этим и развлекались. А после уроков, – Леха сделал интригующую паузу, – мы долго следили за сварщиками, выбирая момент, когда они отвлекутся. И тогда Миха зацепил провод за ручку двери нашего кабинета русского, где сидела классная.

– И что? – невольно заинтересовалась я.

– Да мы сразу убежали, так что не знаю, чем дело кончилось.

– Ну вы даете, – вздохнула я.

– Ты обещала – никому, – еще раз предупредил Леха.

– Да что толку, если вас там и так видели.

– Я же имею в виду – дома, – расплылся в улыбке он.

8 Зима на Меркурии

Астрономию у нас вел все тот же Жак Ардолеонович.

– На этот предмет нам выделена всего одна четверть, – сразу предупредил он. – Поэтому будем двигаться ускоренными темпами и на сегодняшнем уроке рассмотрим параграфы с первого по пятнадцатый.

Мы и ахнуть не успели, как понеслось. Периоды обращения планет, масса, скорость света и звука… Все это даже было бы интересно, если бы не формулы. Такие же, как на физике, даже еще сложнее!

– А еще, – сказал Жак в конце урока, – каждый из вас должен будет сделать доклад по различным небесным телам. Начнем, конечно же, с планет Солнечной системы и будем двигаться сверху по алфавиту.

Я фыркнула и собралась было записать это выдающееся высказывание в специальный блокнотик для маразмов, как до меня дошло, с какой первой по алфавиту планеты Солнечной системы начнет Жак.

– Итак, на следующем уроке Антипова Анастасия сделает нам доклад о Меркурии.

– Ну, спасибо, – прошипела я. – Ох, кому-то, кто журнал заполнял, надо руки оторвать!

Светка с Ольгой синхронно оглянулись и захихикали.

– Да ладно, – попыталась меня утешить Ирка. Видимо, чувствовала себя виноватой оттого, что на моем месте должна была быть она. – Всем же когда-нибудь придется. А так отделаешься, и все.

Физик тоже, видимо, заметил мою излишне бурную реакцию на Меркурий и успокоил:

– Я книжку дам, по которой можно готовиться.

И на том спасибо!

– Сразу предупрежу на будущее, чтобы морально подготовить, – усмехнулся Жак и заглянул в журнал. – Через урок мы послушаем доклад Александровой Ирины о второй планете Солнечной системы – Венере. Потом книгу передашь, – кивнул он мне.

И Ирка сразу перестала меня утешать.

На сегодня было назначено первое занятие театральной студии, и мы договорились встретиться в школе без пятнадцати три. С большим удивлением я узрела не только Тезикову, но и Светку. Я поздоровалась с ней как ни в чем не бывало, чтобы это не выглядело каким-то из ряда вон выдающимся событием. Пусть не думает, что судьбоносное одолжение нам сделала! И все-таки интересно, как Ольга ее на это раскрутила? Надо будет при случае поинтересоваться.

– О, еще народ прибавился, – радостно приветствовала нас девушка, кажется, Юлия.

– Все равно, что ж вас так мало? – задумчиво оглядела нашу скромную компанию Светлана Юрьевна.

– Ну, может, потом еще какой народ подтянется, – оптимистично предположила Юля.

– Ну хорошо, занимайтесь, – милостиво разрешила культмассовичка. – Пока в этом классе, а там посмотрим.

После ее ухода все облегченно вздохнули.

– Давайте знакомиться, – весело предложила девушка. – Меня зовут Юля, я учусь в училище культуры, вернее, уже заканчиваю в этом году. Меня к вам на практику отправили. Так что будем с вами заниматься актерским мастерством. Начнем с чего-нибудь простенького, ну, скажем, я вас попрошу показать какую-нибудь профессию. Подумайте минутку, и жду ваших выступлений.

Думала я недолго. Вышла к доске, оглядела ряды поднятых на парты стульев и объявила:

– У меня будет…

– Нет, не надо рассказывать, – прервала меня Юля. – Наоборот, мы должны угадать.

– Ну, думаю, вы легко угадаете, – отчего-то смутилась я.

– Показывай уже, не надо оправдываться.

Я послушно прошествовала, как по подиуму, вдоль доски и обратно.

– Ну манекенщица, – сказала Ольга.

– Да, – кивнула Юля. – Это-то понятно. Но надо постараться, чтобы в этом небольшом выступлении была какая-то фишка, событие. Например, упало что-нибудь или расстегнулось…

– Брюки превращаются… – пробормотала Ирка.

– Да, что-то в этом роде, – кивнула преподавательница. – Ну давайте дальше.

Иркин «фотокорреспондент», Ольгина «повариха» и Светкина «учительница» удостоились примерно таких же комментариев.

– Что ж вы сразу не предупредили, что событие нужно, – упрекнула Ольга.

– Хотела посмотреть, догадаетесь ли вы сами! – заявила Юля. И без перехода продолжала: – А вообще-то нам с вами теорией заниматься особенно некогда, Светлана Юрьевна четкую задачу поставила – сделать номер к юбилею школы.

– Какому еще юбилею? – удивилась я.

– Ну вы даете, – в свою очередь удивилась она. – В родной школе юбилей, а вы не в курсе?

– Не-а, – вразнобой ответили мы.

– Ну так знайте! Вашей школе скоро стукнет тридцать лет, и по этому поводу готовится грандиозный концерт, на котором мы и должны выступить. Я так понимаю, театральная студия в основном для этого и создавалась.

Мы понимающе кивнули. Римма всегда славилась любовью к показухе!

– Помимо номера, – продолжала Юля, – нашей студии почему-то еще поручили написать юбилейные стихи для праздничной стенгазеты. Кто возьмется?

Мы замолчали, потупив глазки.

– Значит, стихи будет писать… – Юля оглядела наши скромные ряды и постановила: – Настя.

– Почему я? – сразу вскинулась я.

– Уверена, у тебя получится, – кивнула она.

Я совсем не разделяла ее уверенности, но спорить не стала. Пусть сама убедится!

Дома я отнюдь не ударилась в стихотворство, а нашла у Лешки энциклопедию «Астрономия для самых маленьких» и засела за доклад. Несмотря на то что для маленьких, вполне толково написано. Главное, наглядно, с картинками. Хоть как-то компенсируется заумность книжки, выданной физиком!

Неожиданно для себя я увлеклась. Такая интересная планета этот Меркурий, кто бы мог подумать. Оказывается, он вокруг своей оси не вращается, а только вокруг Солнца. Поэтому на одном полушарии там вечная зима, а на другой – вечное лето.

Зачитавшись, я не заметила, как явился со своей стрельбы Лешка и, конечно, немедленно развопился:

– Опять мою энциклопедию взяла? С тебя еще одно сочинение!

– Может, еще два сочинения?

– Можно и два, – не стал отказываться он.

– Тогда с тебя доклад по астрономии!

– Какой еще доклад?

– По астрономии! – повторила я. – Раз энциклопедия твоя, сам и делай!

– Ну… – растерялся Лешка и тут же разрешил: – Ладно, бери уж. Так и быть.

– Ну спасибо!

Я увлеченно занималась Меркурием, когда рядом снова нарисовался брат.

– Насть, когда сочинение напишешь? – совсем другим тоном спросил он.

– Напишу, – вздохнула я, вспомнив, что так и не выполнила обещание. – Напомни тему.

– «Роль описаний природы в романе Пушкина „Евгений Онегин“.

– Ладно, давай своего Пушкина.

Так от звезд небесных я плавно переплыла к земным. После Меркурия картины природы показались мне просто детским садом.

– Все, переписывай, – я подала Лешке двойной листок. – Только без ошибок!

– Так ты ж потом проверишь, – легкомысленно отозвался он.

Лешка уселся переписывать в тетрадку плоды моих трудов, а я решила заняться возложенной на меня высокой миссией – сочинением праздничных стихов для стенгазеты. Начало – «В школе нашей юбилей, тридцать лет сравнялось ей» – далось относительно легко. А вот дальше меня замкнуло. Ну никак я не могла продвинуться дальше двух этих несчастных строчек.

– Насть, это что за слово? – беспардонно вторгся в мои творческие муки Лешка.

– Где? – я с досадой заглянула в текст. – «Проникновенный», что непонятного!

– Попробуй разбери твою куропись, – проворчал он.

– Не нравится – не ешь, – отозвалась я.

– Да нет, мне все нравится, – сразу передумал он, принимаясь снова строчить в тетради.

Нет, в таких условиях писать стихи совершенно невозможно! Я быстренько оделась и пошла в прихожую. А что, все великие поэты искали вдохновения в природе. Тот же Пушкин не придумал же свои описания! Мне, конечно, не пейзаж нужен, но все-таки…

– Настя, куда так поздно? – окликнула мама.

– Во двор, – отозвалась я. – Ненадолго.

– Ненадолго! – строго повторила она.

Я вышла из подъезда. И правда, уже совсем стемнело. Я поежилась – и похолодало. Осень наступила, листики опали. Не все пока опали, конечно, только пожелтели и покраснели… Ничего, лучше будет думаться. Вот и у Пушкина как раз осенью самое вдохновение случалось.

Ушла я недалеко – в лесополоску за соседним домом. Там было совсем нестрашно, да и на помойку время от времени кто-нибудь пробегал.

Да, так на чем я остановилась… Я шла по краю дорожки, зарываясь носками ботинок в сухие листья, и не могла не признать, что так мне думается гораздо лучше. В голове сами собой рождались строчки:

Так, стоп! Что-то меня совсем не в ту степь понесло. Вдохновение, называется! Я пыталась перестроить себя на празднично-юбилейный лад, но в голове помимо воли появлялось:

Нет, опять не то! Коридор – сторон, это разве рифма? Почти как у Незнайки: палка – селедка. А делать – дело? Вообще не рифма, а чушь какая-то, ботинки – полуботинки. И слова повторяются: два раза «заставят». Ну это, положим, можно списать на специальный прием, типа, усиление эффекта, что-то в этом роде мы по литре проходили…

Сзади послышался подозрительный шорох. Я обернулась – из темноты на меня огромными скачками неслась здоровенная псина. Вот кого я боюсь, так это собак. Даже маленьких и надежно привязанных к поводку. А тут и не маленькая, и не привязанная…

– Уберите собаку! – срывающимся голосом крикнула я.

Думать, что милая собачка гуляет тут сама по себе, не хотелось.

– Файлик, ко мне! Файлик, фу! – раздался смутно знакомый голос.

Неужели опять? Я замерла на месте, зная, что бежать от собаки ни в коем случае нельзя, и наблюдала, как Ромка застегивает на шее чудовищного Файлика поводок.

– Привет! – слегка задыхаясь, сказал он, с трудом удерживая псину.

– Твой? – спросила я вместо приветствия.

– Угу. Классный, правда?

– Не знаю, – с сомнением протянула я.

– Не любишь собак?

– Не-а.

– Да ладно, Файлик хороший, – горячо возразил он. – Не кусается.

– Угу, все так говорят…

– А ты чего тут одна бродишь? – Ромка благоразумно решил сменить тему.

– Стихи сочиняю.

Я понимала, как по-идиотски это прозвучит, но никакого более логичного объяснения придумать не смогла. Ну а что я тут брожу, в самом деле? Разве что, зная, когда он гуляет с собакой, специально подгадала, чтобы «случайно» встретиться. Правда была не лучше, но все-таки…

– Что?

– Мне поручили написать стихи для праздничной стенгазеты в честь юбилея школы, – пояснила я.

– Какого юбилея?

– Еще один, – вздохнула я и поведала новость про неизвестно откуда свалившийся праздник.

– Ты занимаешься в театральной студии? – недоверчиво переспросил он.

– Угу, – подтвердила я, уже жалея, что упомянула об этом факте своей биографии.

– Здорово! Когда выступать будете?

– На этом самом юбилее.

– Обязательно приду, – пообещал он.

– Попробовал бы ты не прийти, – усмехнулась я.

– А что, это обязаловка?

– Ну ты ж хотел посмотреть мое выступление!

– А, точно! Придется прийти, – развел руками он.

Мы оба старательно делали вид, что ничего не случилось, не было ни столовой, ни Смирнова, ни директора, и я боялась сказать лишнее, чтобы снова не рассориться.

– Ром, – осторожно позвала я, – а помнишь…

– Насть! – раздался громкий Лешкин голос.

Ой, сколько времени?

– Тебя, – заметил Ромка, видя, что я не спешу откликаться.

– Да, – крикнула в ответ я.

Лешка появился на дорожке, окинул нас внимательным взглядом и сказал:

– Меня мама послала тебя искать.

– А чего меня искать, я что, куда-то пропала? – с вызовом поинтересовалась я.

– Вот сама ей и объясни!

– Ладно, пойду, – с сожалением бросила я Ромке. – Пока.

– А стихи? – вдруг спохватился он.

– Потом, – отмахнулась я.

– Что за стихи? – подозрительно поинтересовался Леха, когда мы уже шли к дому.

– Пушкина, – мрачно ответила я. – Праздничные описания природы в романе «В нашей школе юбилей».

9 Хорошо, но нехудожественно

Ох и выступила я на следующей астрономии! Все про этот Меркурий рассказала. И меня даже слушали! Вот что значит действительно интересное рассказывать, а не просто по учебнику шпарить.

Но физик, однако, не угомонился, даже когда я все рассказала, и ехидненько так предложил:

– А теперь, Настя, нарисуй нам схему обращения Меркурия вокруг Солнца.

Наверное, думал, что я не знаю! А я картиночку эту прекрасно запомнила – она в Лешкиной энциклопедии была, кстати, а вовсе не в физиковой книжке! – и добросовестно воспроизвела на доске: в центре солнышко, а по орбите Меркурий циркулирует. В этой точке такое положение, в этой – этакое. Тут вечное лето, тут вечная зима. Красота!

За моей спиной послышалось какое-то подозрительное хихиканье. Я повернулась и увидела, что Светка с Ольгой согнулись пополам и чуть ли не лежат на парте от смеха, а Ирка делает мне какие-то непонятные знаки. Я снова посмотрела на рисунок – ну да, все правильно. Странно, может, у меня нос в меле или еще какая неприятность во внешности случилась?

Физик в рисунке тоже никаких странностей не отметил, похвалил, сказал, что «пять», и отпустил садиться. Вполне довольная собой, я вернулась на место. Ой, с доски-то я не стерла! Присмотревшись к своим художествам, я фыркнула. Глянула еще раз и уткнулась носом в рукав, еле сдерживая рвущийся смех: посередине доски светило маленькое солнце с кривыми лучиками, а вокруг него летала огромная кособокая планета Меркурий во всех своих положениях на орбите…

Рисовать я никогда толком не умела. Помнится, как-то в младших классах задали нам нарисовать осенние листья. Постаралась я от души, листья у меня получились ярко-красные и ярко-желтые, а черенки и прожилки коричневые. На следующем уроке учительница продемонстрировала листок с моими художествами и громко вопросила:

– А это что за земляные червяки? – тыча пальцем в толстые коричневые прожилки на мои рисунке.

Потом, правда, мы никаких листьев уже не рисовали, ни осенних, ни весенних, все больше вазы да натюрморты. Помнится, задали нам нарисовать натюрморт и не дали никакой натуры. Вот просто рисуй по памяти что хочешь, и все! Я рисовала кастрюлю и примкнувшие к ней овощи.

А вот Серега Сараев, который, кстати, потом куда-то из нашего класса делся, создал высокохудожественное произведение с бутылкой на заднем плане и рыбьим скелетом на переднем. Рисовал Серега хорошо, так что с художественной точки зрения придраться в рисунке было не к чему. Заметив нездоровое оживление в нашем углу, учительница подошла, посмотрела в альбом Сараева и как раз застала момент, когда он старательно выводил на бутылочной этикетке окончание «ейн». Она помолчала, а потом придушенным голосом проговорила:

– Я бы попросила без надписей!

Эта история стала классикой школьного фольклора и до сих пор пересказывалась из поколения в поколение.

– … так что, к сожалению, больше мы докладов слушать не будем, – донесся голос Жака, вторгаясь в мои ностальгические воспоминания.

Похоже, я пропустила что-то важное! Надо бы послушать, что там физик вещает, вдруг полезное.

– Времени на астрономию выделено очень мало, а успеть надо много. Так что на следующем уроке мы с вами пишем контрольную. И сегодня нам надо освоить параграфы с пятнадцатого по двадцать пятый.

Ирка, которой я так и не успела передать книжку, радостно сказала:

– Круто! – но, покосившись на меня, замолчала.

А я не расстроилась. Ну и пусть. Неизвестно еще, что там за контрольная. А так пятерочка у меня уже есть!

После урока ко мне подошел Орещенко:

– Отличный доклад! И рисунок такой хороший…

– Ты теперь будешь хвалить за каждый ответ у доски? – прищурилась я.

А вечером занятие театральной студии посетила сама Светлана Юрьевна – прослушать с горем пополам дописанный мною шедевр «В нашей школе юбилей».

Все подозрительно молчали. Значит, сейчас будет критический разнос моего позорного творчества…

– То, что нужно, – наконец сказала культмассовичка. – Есть беловой вариант? Давай я отдам художникам стенгазеты.

Она забрала у меня распечатанный стих и удалилась со словами:

– Надеюсь, и номер на ту же тему не заставит себя долго ждать!

– Вообще-то, – робко сказала я, когда мы остались своей компанией, – у меня есть еще один вариант.

И с выражением зачитала альтернативный шедевр «В школу ходим мы с тоскою».

Отсмеявшись, Юля сказала:

– А давайте и номер сделаем пародийный.

– Да вы что, не примут, – испугалась я. – Сказали же – в духе юбилейного стиха. Значит, должно быть пафосно и торжественно.

– А мы никого конкретно задевать не будем, – заверила Юля. – Никакого мытья коридоров! Настя напишет абстрактные стишки на тему школьной жизни, а потом разыграем…

– Опять Настя напишет? – ужаснулась я.

– Ну а кто еще? – развела руками она.

На следующий день Лешка был на тренировке в тире, и я с комфортом занялась стихоплетством дома. Думала, что ничего не получится, но неожиданно для самой себя довольно быстро накатала кучу стишков про разные школьные предметы. Что-то мне нравилось, а что-то казалось совсем не смешным. А, ладно, на занятиях разберемся! Но больше всего радовал меня такой стих:

Я потом еще долго ломала голову, куда бы воткнуть Виктора Крона, да так ничего и не придумала. Ни к какому предмету славный инспектор не приделывался!

– Ну как, проверили сочинения? – поинтересовалась я, когда Лешка наконец появился.

– Проверили, – неохотно отозвался он.

– И что?

– Четыре-четыре! – сказал он с обидой. Таким тоном, словно оценка была два-два!

– Почему это четыре? – возмутилась я.

– Плохо написала, – с вызовом ответил Лешка.

Я просто обалдела от несправедливого обвинения:

– Ничего себе! Все я хорошо написала, как для себя! Это ты мне оценку испортил своей двоечной репутацией!

– Ну допустим, – нехотя согласился он. – За содержание. А за грамотность почему «четыре»?

– Это ты переписал с ошибками.

– Ты же проверяла!

– Дай посмотреть.

Я пролистала сочинение – красной пастой была поставлена одна запятая.

– Ну извините, – развела руками я. – Нам недавно на литературе рассказывали, что у великих писателей бывают авторские знаки препинания.

– Как это?

– Где не надо, можно поставить, и где надо – наоборот…

– Так то у великих, – вздохнул Лешка.

– В следующий раз сам пиши!

– Нет, ну а что ты, писатель, что ли? – сразу пошел на попятную братец.

– Я поэт, – скромно, но с достоинством сказала я. – Мои стихи в юбилейной стенгазете будут. И в концерте.

– У тебя авторский знак, а мне оценку снизили, – пробурчал он.

– Ой, снизили! Да тебе «четыре-четыре» и не снились!

– Ладно, – нехотя сказал он. – Спасибо…

– Кстати, – поинтересовалась я, – как там у вас Витаминка поживает? А то я сегодня что-то рисование вспоминала.

– Ой, да вообще прикол! – оживился он. – Как раз сегодня рассказывала пропорции лица.

– Да-а? – удивилась я. – А нам никаких пропорций не рассказывали… Это вообще о чем?

– Ну нарисовала на доске физиономию и расчертила ее линиями, типа, расстояние от глаза до носа должно быть таким-то, от носа до уха – сяким… А потом мы стали рисовать портрет. Она сказала, все равно чей, главное – соблюсти пропорции.

– Ну и кого ты рисовал?

– Я рисовал Васькин портрет, а Васька – мой. Бондаренко рисовал портрет Витаминки, а Дюша Смирнов – телеведущего Сванидзе. Подошла к нему Витаминка, спрашивает:

– Это кто?

– Сванидзе, – ответил Дюха. – Знаете, передачу по телевизору ведет?

– Не знаю, – процедила она. – Рисуй-ка лучше кого-нибудь другого.

– Что хочу, то и рисую, – возмутился Дюха. – Я свободный гражданин и всегда имею право обратиться к Гражданскому кодексу! А вы по закону не имеете права применять к ученикам силу!

И Дюха выхватил из сумки книжку и стал листать. Это и был Гражданский кодекс, Андрюха всегда его с собой носит, при каждом удобном случае достает и цитирует.

– Не занимайся на уроке посторонними делами, – прошипела Витаминка.

Тут кто-то из девчонок и говорит:

– А вы, Наталья Вениаминовна, его дома навестите!

– Хорошая идея, – обрадовалась она и пошла к своему столу искать в журнале адрес. – Вот, улица Индустриальная, дом пятнадцать, квартира сто.

– Это Катьки Смирновой адрес, – тихо сказал Дюша.

– Круто, – развеселился Васька. – Она будет искать сотую квартиру в двухэтажном доме!

– Ну, я с ней еще разделаюсь, – пригрозил Дюха. – У нее будет крутой облом!

– И чем дело кончилось? – поинтересовалась я.

– Не знаю, завтра Дюха расскажет, приходила ли.

– А что с портретами?

– Да мы в конце урока обменялись с Васькой рисунками, – небрежно сказал Леха.

– Ну и как?

– Получилось хорошо, – сказал он. И, подумав, добавил: – Но нехудожественно.

– Ой, – спохватилась я, посмотрев на часы, – заболталась тут с тобой, у нас сегодня первая репетиция, а я еще даже не обедала!

Скоростными темпами залив в себя суп, я оделась и вылетела из квартиры, уже на улице вспомнив, что забыла дома листки со стихами.

– Сейчас, – бросила я дожидавшейся меня Светке и побежала обратно в подъезд.

Влетев в квартиру, я завопила:

– Леш, принеси со стола листочки!

– Какие?

– Там стихи! Неровные такие строчечки!

– Думаешь, я совсем тупой, – проворчал он, нарисовываясь в прихожей.

– Не читай! – я выхватила у него листки, захлопнула дверь и понеслась вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. И допрыгалась. Приземлившись на площадку, я охнула и схватилась за щиколотку…

Сгоряча я думала, что нога поболит и пройдет, и как ни в чем не бывало пошла на занятие, зачитала там стишки, получила горячее одобрение… А вот обратно уже еле доползла.

– Ты ее подвернула, – сказала мама. – Сейчас принесу лед из холодильника.

Я сидела на кровати, следя, чтобы завернутый в тряпочку лед не сваливался с ноги, и, глубоко несчастная, готовилась к назначенному на завтра зачету по истории.

Историк решил отличиться – у нас еще никогда зачетов не было, тем более посреди четверти. Обычно контрольные всякие, самостоятельные… Вот интересно, кстати, почему такое название, а контрольная что, несамостоятельная, что ли?

Какая-то ерунда лезет в голову, занимая расчищенное под историю место, может, это боль в ноге так действует?

Зачетов еще не было, а вот экзаменов – сколько угодно! Первый раз – в шестом классе. Нечего сказать, повезло со школой, вечно Римма какие-то эксперименты ставит – то у нас пятидневка, то шестидневка, то три урока в день, то семь, то выпускные экзамены после шестого класса, да не просто так, а на выбор. Ну я и выбрала литературу с ботаникой. О литературе уже все воспоминания выветрились, а вот ботанику я почему-то отлично запомнила, особенно доставшийся мне билет «Мхи и лишайники». А вторым заданием было опознать растение из гербария. Вот его я боялась больше всего, но как раз с растением проблем не возникло, потому что это оказалась банальная пшеница…

Так, стоп. Я раскрыла учебник – какая уж там дополнительная литература! – и усилием воли заставила себя переключиться с пшеницы и лишайников обратно на октябрьское вооруженное восстание, как историк предпочитал называть Октябрьскую революцию.

10 Три пятерки за зачет

История была последним уроком, и Яблоков сразу отпускал с зачета тех, кто ответил. Когда пошла отвечать Ирка, я обвела взглядом пустой класс и убедилась, что остаюсь последней!

Я запаниковала, но деваться уже было некуда. Ирка получила «пять» и вышла, послав мне на прощание бодрую улыбочку. А я медленно поднялась, охнула, машинально наступив на больную ногу, и, аккуратно прихрамывая, подошла к учительскому столу и села напротив.

– Слушаю вас, – улыбнулся историк.

И я начала вещать про Октябрьскую революцию, то есть вооруженное восстание. Вещала я хорошо. Прямо самой нравилось, как складно и красиво получается. Даже выводы делались как-то автоматически.

– Анализ революционной ситуации в России в октябре 1917 года показывает, что восстание было неизбежно, – закончила я, вдруг обратив внимание, что за окном уже начало темнеть.

Видимо, это заметила не только я, потому что историк улыбнулся и сказал:

– Засиделись мы с вами, – выводя в журнале напротив моей фамилии – сначала я подумала, что мне мерещится – две «пятерки» подряд.

Я вернулась к своей парте, покидала в сумку вещички. Краем глаза отметив, что историк тоже поднялся и собрал портфельчик, я вдруг засуетилась и быстро, насколько могла, пошла к двери. Нога опять заныла, но чувствовать боль почему-то было приятно.

Открыв дверь, я увидела у окна в коридоре Ирку.

– Видите, – улыбнулся историк, – ждут вас.

– До свидания, – торопливо сказала я и похромала к подруге.

– Чем вы там занимались? – прошипела она.

– Тем, что ты подумала, – вяло огрызнулась я.

Выйдя за ворота, мы с ней распрощались, и я потихоньку побрела домой, стараясь не сильно наступать на больную ногу.

– Привет! – Ромка налетел сзади и со всей дури хлопнул меня по плечу.

Меня аж отнесло в сторону, я потеряла равновесие и подстраховала себя как раз больной ногой. Хорошо так наступила на нее, качественно. И как только не заорала, не знаю. Силы, наверное, берегла.

– Совсем дурак, да? – прошипела я.

– Что? – испугался он, наконец заметив мою перекошенную физиономию. – Это я тебя так толкнул?

– Нет, – мрачно утешила я. – У меня нога подвернута. Я на нее машинально оперлась, и теперь болит.

– Сильно? – обеспокоился он.

Я не стала его жалеть и коротко ответила:

– Угу.

– Так пойдем ко мне, – чему-то обрадовался он. – Нас на ОБЖ учили повязку на вывих накладывать.

– У меня никакой не вывих, – обиделась я. – И не учили нас такому на ОБЖ, не ври!

– Да это еще не в этой школе было.

Я уже хотела сказать, что мне бабушка дома забинтует, но почему-то вместо этого подозрительно поинтересовалась:

– А кто у тебя дома?

– Никого, – просто ответил он.

Почему-то это меня успокоило, и я ответила:

– Ладно, пошли.

Я думала, у Ромки дома все будет уставлено всякими сувенирами и прочими заграничными штучками, но ничего подобного, совершенно обычная оказалась квартира.

– Садись, – он деловито кивнул на кресло. – Я сейчас.

Он ушел в другую комнату, а я тем временем сняла носок и закатала штанину джинсов. Хорошо, что я в юбку не нарядилась по случаю зачета, а то как бы сейчас колготки снимала… Впрочем, тогда бы я вообще никуда не пошла, успокоила я себя и тут же пожалела, что не надела юбку. Впрочем, какая юбка с подвернутой ногой, что-то я уже совсем…

Ромка появился с эластичным бинтом, встал на колени и довольно ловко замотал им мою щиколотку.

– Все, хозяйка, принимай работу, – весело сказал он.

Я осторожно покачала ногой, поставила ее на пол.

– Ну как?

– Вроде лучше, – сказала я, прислушиваясь к своим ощущениям.

Зафиксированная нога и правда больше не вихлялась из стороны в сторону и успокоилась.

– Спасибо, – улыбнулась я, а Ромка вдруг отвернулся и спросил:

– Как зачет?

– Хорошо, пятерка, – довольно сказала я, подумала и уточнила: – Две пятерки.

– Три пятерки! – дурашливо подхватил он. – Четыре пятерки! Кто больше!

Я почувствовала подвох, но не подала вида:

– А ты как сдал?

– Да что я, ерунда! – все тем же неестественным тоном продолжал он. – А вот ты, я вижу, не зря готовилась, все же блеснула знаниями! И даже наедине!

– Не поняла? – тихо переспросила я.

– А что, не ты последняя осталась?

– Ну я, а что?

– А то! – непонятно высказался он, но я уже поняла, что он хочет сказать.

– Так ты меня специально в гости затащил, чтобы про своего любимого историка расспросить? – зловеще поинтересовалась я.

– Конечно, я еще тогда понял, что ты в него влюбилась!

– Ну ты и…

– Сама-то! Специально осталась последняя, чтобы никто его от твоих великих знаний не отвлекал!

– Свинья, – наконец закончила я.

Я вернулась домой в совершенно растрепанных чувствах, даже Лешка заметил:

– Что это собой?

– Нога болит, – отговорилась я. И, чтобы не развивать тему, поинтересовалась: – Ну как там Витаминка, посетила этого вашего Дюху?

– Ой, да вообще круто вышло, – развеселился Лешка. – На перемене сидит Витаминка за столом, что-то пишет. А Дюха прохаживается вокруг, будто бы случайно, и бормочет:

– Бомжи какие-то в очках приходили… Вчера ломились… Я им не открыл, а то еще обворуют…

Витаминка делала вид, что ничего не замечает, и тогда Дюха отошел и рассказал нам подробности. Сидит он, короче, дома и смотрит футбол «Спартак» – «Аякс». За десять минут до конца встречи спартаковцы забивают гол! И тут, на самом интересном месте, звонок в дверь. Дома у Дюхи была только бабушка, поэтому, догадавшись, кто к нему пожаловал, он первым подбежал к глазку. Свет на площадке он вырубил заранее, но все же смог разглядеть зловещую фигуру в очках. Андрюха отошел от двери и сказал бабушке, что там какие-то бомжи. Бабушка смотреть в глазок не пошла, но Витаминка не растерялась, позвонила в квартиру соседей и велела передать, чтобы ее навестила мама Андрея. Видимо, соседи маме пока ничего не передали, и Дюха ходил веселый и довольный.

– Как же она нашла, если адрес неправильный списала?

– Не знаю, наверное, потом проверила, – с сожалением протянул Леха.

– Хорошо, что у нас рисование уже кончилось, – снова порадовалась я.

– Угу, – кивнул он. – Я тут слышал, седьмой «Д» написал директору письмо, чтобы у них убрали Витаминку. Весь класс подписал. Андрюха тоже подбивал нас написать письмо…

– И что?

– Да у нас в классе ничего из задуманного не делается, – махнул рукой Лешка.

– Прямо как у нас, – кивнула я.

– И потом, если честно, мы боимся мести Витаминки. А то у нее рука не дрогнет нарисовать «два» просто так! Да и вообще… у меня лично проблем с ней нет.

– Вот и все так рассуждают, – согласилась я.

11 Месть Медведя-Тугодума

Прозвенел звонок, а литераторша все не появлялась. Уже раздались первые робкие предложения забить на это дело и пойти куда подальше, но тут дверь распахнулась. Но появилась на пороге вовсе не литераторша, а Татьяна Дормидонтовна.

– Пойдемте в актовый зал, – хмуро сказала она.

– Что? Зачем? – повскакивали мы.

– Быстро, – не отвечая, скомандовала классная.

Видеть ее такой было непривычно, так что мы без долгих разговоров собрали вещички и потопали в указанном направлении.

Похоже, в актовом зале собралась вся школа. Все спрашивали друг у друга, в чем дело, но никто ничего не понимал и вразумительно ответить не мог.

– Война, что ли? – раздался чей-то тонкий голос.

На него зашикали, замахали руками. И тут на сцену поднялась Римма.

– В нашей школе произошло вопиющее и крайне возмутительное событие! – трагически провозгласила она.

Ну слава богу, «в нашей школе». Значит, все-таки не то, что кто-то там предположил. А у нашей директрисы любая мелочь вопиющая и возмутительная. Но что могло случиться, если по этому поводу в актовом зале всех собрали?

– Какие-то… – она сделала паузу, подбирая слово, – негодяи расписали стены и дверь кабинета истории неприличными надписями и рисунками. И разбили там окна.

Зал загудел, то ли возмущенно, то ли восхищенно.

– Считаю, что заниматься в такой школе недопустимо, – продолжала директриса. – Так что на сегодня занятия отменяются.

– Ура! Круто! – тут же завопили в зале. Народ повскакивал с мест и с радостными воплями повалил к выходу.

Я сидела прямо, словно меня вжало в спинку жесткого неудобного кресла турбулентностью. Единственный нормальный препод во всей школе! Не орет, не истерит, не заставляет тупо пересказывать учебник… Интересно, они, дебилы, которые это сделали, в институт поступать не собираются? А почему, собственно, я решила, что это кто-то из старших классов? Ой, что-то у меня в мозгах совсем помутилось – историк только в старших классах, кажется, и преподает…

А Римма хороша! Неужели она всерьез полагает, что отпустить с уроков – это наказание? А может, ей казалось, что всем станет стыдно, мы возмутимся и закричим: «Нет, нет, мы хотим учиться!» Да если бы она хотела, чтобы ученички на самом деле что-то поняли, надо было заставить все это дело убирать! А заодно и остальную школу отдраить, устроить массовую генеральную уборку. Да еще и стекла заставить самих вставить. Вот тогда бы мы, может, что-нибудь и осознали…

Хотя, наверное, директриса не хочет, чтобы мы любовались на «неприличные» надписи и рисунки. Так что все как раз крайне педагогично…

– Пошли, – дернула меня Ирка, словно прочитав мои мысли. – Посмотрим, что там за надписи.

Как оказалось, неумеренным любопытством отличались не только мы – народ тоже ломился отнюдь не вниз, а вверх по лестнице. И напрасно – вход на третий этаж был надежно перекрыт. Да не какими-нибудь банальными дежурными по школе с красными повязочками на рукавах, а школьными охранниками.

Так и не полюбовавшись на интригующие надписи, мы вместе с толпой вышли во двор и удовольствовались видом на окна, которые и в самом деле оказались разбиты. Все три. Бедный историк…

Кстати, а где он сам? В зале я его не видела, да и вообще… Вообще, конечно, трудно представить его в таком расстройстве, что не смог вести уроки и попросил выгнать всех из школы. Неприятно, да. Но отмена уроков – наверняка Риммина затея, вполне в ее духе.

Где же Яблоков? Может, уволиться решил? От этой мысли стало совсем тошно, и я ее сразу отогнала. Да нет, не мог он. Это ж не какая-нибудь истеричка, а наш Яблоков. На моих глазах еще никому не удавалось вывести его из себя, да и не на моих, думаю, тоже. Он никогда не повышал на нас голоса, но это почему-то действовало куда лучше, чем крики и вопли других учителей.

Как-то в девятом классе, когда концентрация дебилов еще значительно превышала предельно допустимые нормы, они довели до слез училку по русскому Ольгу Владимировну. В классе повисла мертвая тишина, а она плакала у окна, повернувшись к нам спиной. А потом, всхлипывая, диктовала упражнение…

Нет, это явно не про историка. Двоечники и прочие хулиганы боятся и ненавидят его без всяких истерик. И вот решили достать по-другому… Стоп. Какая-то очень неприятная мысль пришла мне в голову, но додумать ее я не успела.

– Ну что, куда двинем? – спросила Ирка. – Может, еще раз на «Магию»?

– А она еще идет? – удивилась я.

– Угу, где-то на окраине.

– Нет, Ирк, извини, не могу, – с сожалением отказалась я.

– Ну и ладно! – надулась она. – Одна схожу!

Подружка обиделась и ушла, но сейчас мне было не до нее. Я без особой надежды прошлась по двору, высматривая Ромку, и с огромным удивлением обнаружила его в компании Смирнова! Они вполне мирно общались, время от времени поднимая глаза на разбитые окна третьего этажа.

Здраво рассуждающий внутренний голос пытался меня остановить, но я задвинула его советы куда подальше и решительно направилась к новым друзьям.

– Привет! – как можно беззаботнее сказала я.

Они обернулись и переменились в лице. Или у меня мания величия? Но Смирнов тут же торопливо бросил:

– Ладно, пока, – пожал Ромке руку и быстро пошел к выходу со двора.

– Привет, – только после этого ответил Орещенко.

– Ничего не хочешь мне рассказать?

Он пожал плечами:

– А что тебе рассказать?

– Про это, – я кивнула на разбитые стекла, которые, впрочем, уже начали вынимать из рам.

– А при чем тут… – вскинулся было он, но опомнился и закончил нарочито спокойно: – Я к этому не имею никакого отношения.

– Уверен? – прищурилась я.

– А ты, я вижу, не уверена?

– Ты о чем со Смирновым разговаривал? – вопросом ответила я. – Перенимал опыт? Тоже теперь будешь меня посылать?

– У тебя мания величия, – Ромка неожиданно подтвердил недавно поставленный мною самой себе диагноз. – Думаешь, больше и поговорить не о чем?

– Но вы же… – я растерянно замолчала.

– Ну подумаешь, подрались, чего между людьми не бывает, – пожал плечами он.

Я внимательно посмотрела на него, молча развернулась и пошла к выходу со двора.

Ромка догнал меня у самых ворот.

– Насть, ну извини! Мы со Смирновым просто…

– Отомстили историку, – подхватила я. – Чего между людьми не бывает!

Он презрительно дернул плечом:

– За что мне ему мстить?! Мне лично он ничего плохого не сделал!

– Что же ты так бесился из-за зачета?

– А то, – начал закипать Ромка, – что он дешевую популярность у девчонок зарабатывает! А вы и ведетесь, дуры!

– Так, значит, это все-таки ты? – тихо спросила я, даже пропустив мимо ушей «дур».

– А что, если я? – с вызовом сказал он. – Настучишь на меня Римме?

– Уже! – кивнула я и не оглядываясь пошла прочь.

По дороге я встретила Лешку.

– Круто, да? – бурно радовался он. – Уроки отменили, да и историчке нашей кабинетик подпортили…

– Какой еще вашей историчке?

– А ты что, думала, там один Яблоков единолично сидит? Это ж общий кабинет истории! В нем еще и наш Медведь-Тугодум гнездится.

– Почему Медведь-Тугодум? – невольно заинтересовалась я.

– Да она обычно орет по пол-урока глухим низким голосом: «Так, братцы, времени нет, денег нет, всем день добрый, сели-поехали…»

– Что, прямо так и говорит – «денег нет»? – усомнилась я.

– Да нет, это мы уже сами добавляем, – снисходительно пояснил Лешка. – Просто она вечно всех подгоняет, а на самом деле только тормозит своей болтовней. Недавно раздавала контурные карты:

– Вот, братцы, посмотрите на эту работу. Не знаю, что ставить, три или два. Поставила три с пятью минусами.

Так всегда и говорит – минусами. Потом взяла другие карты:

– Чья это работа неподписанная? Во всех классах уже спросила, кроме вашего! Разве это карты? Это мазня!

Бросила на пол и давай топать сапогами – она всегда ходит в платье, похожем на домашний халат, и кожаных сапогах. Так вот, а потом подняла эти карты и на урну положила:

– Я, говорит, от вас таких результатов вообще не ожидала. Такое впечатление, что у вас не голова, а задний орган!

Тут Бондаренко громко заржал, но его никто не поддержал. Я Ваське говорю:

– Надо записать и послать в газету, в отдел маразмов.

А историчка тем временем продолжала:

– Я говорю, оно будет или оно не будет, или за оно будет два! А то что такое, половина класса сдает, половина нет…

Васька знай в своем блокноте строчил:

– Представляешь, говорит, какую нам премию пришлют из газеты за маразмы! Только надо изменить имя и город, а то Медведь нас убьет…

В итоге, когда историчка перешла к новой теме, прошло уже пол-урока.

– Сами знаете, братцы, крестовые походы проходили в двенадцатом веке…

– Откуда мы знаем? – громко удивился Миха.

– А ты, Бондарденко, помолчи! – рявкнула она.

Мы, конечно, заржали, а Мишка не растерялся и поправил:

– А вы неправильно сказали, у меня фамилия Бондаренко.

После этого историчка совсем рассвирепела и остаток урока орала сначала на Миху, а потом на весь класс. Так мы больше про крестовые походы в тот день ничего и не узнали. А на перемене девчонки вытащили из урны карты и говорят:

– Это же Аньки Белимовой! Она сейчас болеет!

– Ничего себе! – удивилась я. – Что-то она у вас действительно…

– Ну я же говорю, – с удовольствием подтвердил Леха. – А на следующем уроке Анька закатила скандал. Подошла к историчке, картами размахивает и говорит:

– Покупайте мне новые!

Медведь у нее альбом вырвала, расправила и спокойненько так говорит:

– И так сгодится. Все равно ты никогда больше тройки на картах не нарабатывала.

– Я мать позову! – закричала Анька.

– Зови, – невозмутимо ответила историчка. – Только побыстрее, а то времени нет!

Так они и ругались почти весь урок, и опять мы про крестовые походы ничего не узнали.

– Да-а, – протянула я. – У вас, я смотрю, еще веселее!

– Конечно, – с гордостью согласился Леха.

– Кстати, – вдруг сообразила я. – Какой еще Медведь-Тугодум? А Наталья куда делась?

– Не знаю, вроде из школы ушла.

– Ну надо же, какого ценного кадра лишились… Слу-у– у-шай, – осенило меня. – А вдруг это была месть как раз вашему Медведю, а вовсе не Яблокову?

– Ага, – скептически отозвался Лешка. – Вот только надписи и картинки там были совсем не про нашего Медведя!

– А ты откуда знаешь?

– Да уж знаю, – туманно высказался он.

– Ну и что там? – живо поинтересовалась я.

– Тебе еще рано, – высокомерно заметил он.

– Ах, так? – возмутилась я. – Ладно-ладно, попроси еще сочинение…

– А нам теперь долго не зададут, – легкомысленно отмахнулся Лешка. – А потом ты все равно забудешь.

12 Здравствуй, плоскость!

На следующий день уроки начались как ни в чем не бывало. Все желающие, конечно, сбегали посмотреть на кабинет истории, но ничего интересного там уже не было.

После уроков в класс забежала Татьяна Дормидонтовна. У меня екнуло сердце – неужели опять? – но она озабоченно заговорила:

– Ребята, вы не забыли, что сегодня КВН с десятым «А»? Кто будет участвовать?

Конечно же, про дурацкий КВН все забыли, хотя Дормидонтовна говорила о нем на последнем классном часе. Народ сразу поскучнел, засобирался и стал потихоньку просачиваться к выходу из класса, бормоча:

– Мне в музыкальную школу…

– Брата надо из детского сада забирать…

– Мы с мамой в магазин идем…

– Девочки, – в отчаянии обратилась к нам классная. – Ну хоть вы-то не подведите! Вы же в театральной студии занимаетесь и вообще… наша великолепная четверка!

Слышать такое, конечно, было приятно, но только КВНа нам сейчас не хватало! И так сплошные репетиции, уроки некогда делать… Краем глаза я с беспокойством заметила, что класс потихоньку пустеет и бросаться на амбразуру, кроме нас, уже некому.

– Девочки! – продолжала Дормидонтовна. – Я вас очень прошу… Сорвем внеклассное мероприятие… – она не договорила и махнула рукой.

Я неуверенно оглядела «великолепную четверку»:

– Ну что, давайте?

– Да ну… – скривилась было Светка, но меня неожиданно поддержала Ольга:

– Давайте.

– Вот спасибо! – обрадовалась классная. – Начало в три часа в актовом зале. Правда, вас мало, конечно… Попробуйте мальчиков позвать, – простодушно предложила она.

Ха, это каких же мальчиков?

– Вот Рома Орещенко… – сказала было она, но я на нее так посмотрела, что она осеклась и замолчала.

– В общем, как хотите, – устало сказала Дормидонтовна. – Только вам же самим сложнее будет. Надо еще название команде придумать, девиз, приветствие…

– Когда? – ужаснулись мы. – Уже час!

– Уверена, вы справитесь, – повеселела классная, берясь за ручку двери. – Надеюсь на вас, девочки!

Класс тем временем совсем опустел, мы остались одни. Вот влипли!

– Зачем ты согласилась? – затянула Светка.

– Ну не могла я отказать, – развела руками я. – Жалко ее стало. Неплохая вроде тетка, как к людям к нам относится…

– Ну и парься теперь…

– Да что мы, в какой-то дурацкий КВН не сыграем? – преувеличенно бодро сказала я. – Притом с «ашками»! Зря, что ли, в самом деле в театральной студии занимаемся!

– Но еще надо придумывать всякое, притом нас мало, что мы, вчетвером будем…

– Предлагаю сейчас пойти по домам, – решила я. – Пообедать, подумать и здесь в полтретьего собраться. Чего-нибудь да сбацаем!

– А кого мы еще в команду заманим? – задумалась Ольга.

– А кого по дороге встретим, – легкомысленно ответила я.

Никого мы по дороге, конечно, не встретили. Ни туда, ни обратно. Прямо как в мультике про суслика и бобра: «И никого не встретив…» Совершенно непонятно, с чего я так развеселилась: ничего не готово, команды, считай, нет, а вот весело, и все тут!

Девчонки тоже оказались бодры и веселы. Наверное, на командном духе положительно сказался обед и то, что мы сменили скучную школьную одежду – форму хоть еще и не вернули, а с Риммой все равно не забалуешь! – на веселенький наряд: мы договорились одеться более-менее одинаково, в джинсы и рубашечки.

Мы со Светкой и Иркой сидели в кабинете информатики. Тезикова где-то задерживалась.

– Ну что, придумали название и девиз? – спросила Дормидонтовна.

Ответом ей стало невнятное мычание.

– А знаете, – вдруг осенило меня. – Я летом в лагере отдыха была, и там тоже КВН устраивали. Так у нас команда называлась «Шип». И девизы были, целых два на выбор: «Шутя, играя, проиграем, шутя, играя, победим» и «Шип не только умеет колоться, шип умеет шутить и бороться».

– Ну и отлично! – оживилась классная. – Девочки, вам нравится?

Ирка и Светка кивнули – еще бы не понравилось, если все готовенькое и голову ломать не надо! Я не стала рассказывать, что и в лагере мы название с девизами придумали вовсе не сами, всем этим добром нас снабдила какая-то девчонка, в свою очередь, тоже поживившаяся на каком-то КВНе.

Даже интересно, сколько уже этот «Шип» странствует по планете! Впрочем, времени совсем не было, поэтому выбирать не приходилось.

Хлопнула дверь, в кабинет влетела Ольга.

– Там наши парни… – запыхавшись, выговорила она, – контрольную по алгебре переписывают! Уже заканчивают!

– Татьяна Дормидонтовна! – хором обратились мы к классной.

– Нет, – покачала головой та. – Если я попрошу, они точно откажутся. Так что, девчонки, давайте сами, вас они скорее послушаются.

– Да сейчас! – скептически заметила я. – Вы что, наш класс не знаете?

– Пойдем, – нетерпеливо окликнули меня девчонки уже от двери.

– А какие хоть парни? – подозрительно поинтересовалась я. – Если контрольную переписывают, значит, двоечники…

– Да некогда же! – Тезикова подбежала и за руку выдернула меня из-за парты.

– Очень они нужны, – недовольно бормотала я по дороге, – толку от них…

– А одной тебе очень охота париться? – обернулась Тезикова.

– Но нас же четверо…

– Ну и что это за команда такая? А так хоть будем выглядеть прилично, особенно по сравнению с «ашками».

– Ну разве что выглядеть, – проворчала я.

Мы успели вовремя – завалившие контрольную как раз выходили из кабинета алгебры.

– Ребят! – подскочила Ольга к Лехе Крохину. – Пошли!

– Куда? – удивился он.

– На КВН с «ашками»!

– Когда?

– Сейчас! – подстраиваясь под его телеграфный стиль, ответила Ольга.

– Сейчас? – обалдело переспросил он. И вполне логично отреагировал: – Не, ну на фиг…

– Лех, домой идем? – позвал его Пименов.

– Да вот тут… – затруднился описать происходящее Крохин.

– КВН! С «ашками»! Прямо сейчас! – одновременно заговорили мы.

Тут из класса вышли Смирнов и Орещенко. Я моментально заткнулась и спряталась за спинами девчонок, которые продолжали вопить про КВН, про «ашек», про «прямо сейчас»…

– Да, давайте! – поняв, что к чему, с ходу согласился Ромка. – Чуваки, вы что, прикольно же!

Так я и знала! Еще Смирнова позвать, и полный комплект!

– Олег! – позвал Орещенко.

Ну все, полна коробочка.

Парни, недовольно ворча, поплелись за нами к кабинету информатики.

– У нас уже девиз и название есть, – торопливо доложила по дороге Тезикова. – Насть!

Я рассказала про поднадоевший «Шип».

– А конкурсы? – уныло спросил Крохин. – Их ведь надо было заранее готовить…

– Это в телевизоре заранее, а здесь все по-честному.

– Ну а приветствие? – не отставал он. – Его-то все равно сразу надо?

– Да, приветствие, конечно… – растерялась я.

– Сейчас придумаем, – бодро сказала Тезикова.

Войдя в класс, она с ходу объявила Татьяне Дормидонтовне:

– Нам надо порепетировать. А здесь негде.

– Так пойдемте в актовый зал, – спохватилась она.

– Там же «ашки»!

– Нет, они в кабинете музыки.

– А что, еще и музыка должна быть? – ужаснулась я.

– Ты КВН по телику смотрела? – ехидно спросил меня Ромка.

Вообще-то я с ним не разговаривала, но демонстрировать это прилюдно… Пауза затягивалась.

– Так то по телику, – глядя в сторону, ответила я.

– Кто-нибудь умеет играть на фоно? – Орещенко окончательно взял инициативу в свои руки.

– Ну я… – неохотно отозвалась Ирка.

– Отлично! – развеселился он.

Конечно, отлично! Знать бы еще, что мы петь будем!

За этим увлекательным разговором мы дошли до актового зала. Ирка уселась за пианино, а мы разбрелись по сцене.

– Ну и что? Какие идеи?

Судя по напряженному молчанию, идей ни у кого никаких не было. Ирка тихонько заиграла что-то из классики.

– Слушайте! – вдруг осенило меня. – Я вспомнила приветствие из нашего КВНа в лагере…

– О, КВН в лагере! На свободу с чистой совестью! – искрометно пошутил Орещенко.

Я смерила его презрительным взглядом:

– Очень смешно! – и повернулась к Ирке:

– «Очи черные» знаешь?

Она кивнула.

– Короче, на этот мотив исполняется такой текст:

– А что, нормально! – одобрили плоды чужих трудов Светка с Ольгой.

Парням, судя по всему, было все равно, даже Орещенко воздержался от комментариев.

– Ну что, репетируем? Встанем на сцене в шахматном порядке, сначала название с девизом, а потом обращение к жюри… ой, а давайте на колени упадем! – придумала я. – Только надо будет синхронно в музыку, всем одновременно. А то некрасиво получится.

Мы пару раз проиграли эту композицию.

– Как-то слишком коротко, – озвучила мои мысли Ирка.

Но времени придумывать что-то еще не было – в зал стали заходить «ашки».

К нам подошла озабоченная Татьяна Дормидонтовна:

– Готовы?

– Ну так… – без энтузиазма отозвались мы.

– Кстати, – спохватилась она, – а я вам сказала, что это математический КВН?

Повисла пауза.

– Та-ак, – зловеще протянула Ольга. – И что нам теперь, алгебру с геометрией в приветствие втыкать?

– Все, некогда, – решительно сказала я. – Лучше меньше, да лучше. Краткость – сестра таланта.

– Точность – вежливость королей, – невозмутимо вставил Ромка.

Я смерила его взглядом и отвернулась. Тоже мне шутник!

«Ашки», похоже, домой не ходили – на них была обычная школьная одежда, да и вид они имели весьма утомленный. Зарепетировались без обеда! И это при том, что наверняка не первый день готовятся, все же у них классный – историк, а он не такой бестолковый, как наша Дормидонтовна, наверняка напомнил им пораньше. Впрочем, «ашкам», наверное, и напоминать не пришлось…

Так, стоп, я не о том. Нам выступать, считай, без репетиции, а я «ашек» разглядываю. Впрочем, противника надо знать в лицо. Так-то я на них, конечно, мало насмотрелась…

В зал подтянулось жюри: все школьные математики, Татьяна Дормидонтовна с Яблоковым, Римма, само собой, обе культмассовички, куда ж без них… Еще какой-то народ набился, но все равно аншлага, конечно, не наблюдалось. Ну и хорошо, чем меньше свидетелей нашего позора, тем лучше.

Математичка Наталья Евгеньевна произнесла краткую приветственную речь и в конце добавила:

– А сейчас на сцену приглашаются капитаны команд для жеребьевки!

По лесенке уже поднимался главный «ашкин» отличник Сашка Любимов.

– Ждем десятый «Б»! – поторопила математичка.

Возникла заминка.

– Давайте Орещенко! – мстительно предложила я.

– А чего сразу я! – возмутился он.

– Да иди же! – поддержали меня все. Видимо, тоже не забыли про конкурс капитанов.

– Ждем Романа! – заметила наши телодвижения математичка, и пришлось Орещенко выползти на сцену.

Он не подвел, вытащил второй номер. И мы, на время облегченно вздохнув, стали смотреть приветствие конкурирующей фирмы.

«Ашки» развернулись на славу! Их команда под оригинальным названием «Синус», что тоже как-то там расшифровывалось, со старательным азартом долго выступала на тему этого самого синуса, а также остальных тригонометрических функций.

Наше выступление оказалось короче раза в три. И, конечно, мы сбились, не вступили вовремя на «Жюри доброе». Еще бы, после одной репетиции!

– Ребят, ну что? – спасая ситуацию, демонстративно всплеснула руками Тезикова.

– Соберитесь! – подхватили мы со Светкой.

– Обыгрывают! – громко догадался кто-то в жюри.

Ирка заиграла сначала, и со второй попытки нам удалось вступить вовремя. Мы упали на колени – я боялась, что будет больно, но это оказалось совершенно не страшно – и заголосили, озвучивая, чего мы хотим от жюри, вызвав в этом самом жюри дружный смех и робкие хлопки.

– Ребята, вы молодцы! – подбежала к нам классная во время подсчета баллов. – Здорово смотрелись!

– Да куда там здорово, – вяло отмахнулась я. – Завалили начало…

– Это ерунда, если учесть, сколько вы готовились… Зато дальше пойдут конкурсы без подготовки, и вы уже будете в равных условиях.

– Результаты конкурса «Приветствие»… – громко объявила математичка голосом тетеньки из настоящего КВНа.

Конечно, мы отстали от «ашек» по очкам. Но не так катастрофически, как могли бы.

Следующим конкурсом была, как водится, разминка. И мы, и «ашки» поднялись на сцену и встали в противоположных углах.

От «ашек» выступил Сашка Любимов и задал первый вопрос:

– Сколько диагоналей в семиугольнике?

Мы, неосознанно копируя телевизионный КВН, сгрудились кучей и начали совещаться.

– В квадрате две диагонали… – неуверенно, пока мысль еще не оформилась, проговорила я. И уже гораздо бодрее закончила: – Скажите нам, сколько в семиугольнике квадратов, и мы вам скажем, сколько в нем диагоналей!

– Круто! – одобрили парни.

Я довольно улыбнулась. Так-то, Ромочка!

Озвучивать ответ отправили Светку.

– А теперь – свой ответ, – сказала математичка «ашкам».

– Как вас зовут? – церемонно спросил Любимов.

– Света, – слегка удивленно ответила она. Как будто он не знает!

– Это элементарно, Света, – с пафосом сказал он. – В семиугольнике четырнадцать диагоналей!

Наши парни фыркнули.

– Это что, типа, остроумный ответ? – скептически поинтересовался Крохин.

В общем, после разминки мы сравняли счет.

– Нельзя забывать, что это хоть и математический, но все же КВН, – заметила Наталья Евгеньевна, объявляя результаты.

Мы довольно улыбались. Даже парни, судя по всему, увлеклись и втянулись в процесс.

– А теперь, – сказала математичка, – следующее задание: сочинить признание в любви. Но не простое, а, как вы уже могли догадаться, математическое, в нем должны обязательно присутствовать слова: плоскость, прямая, параллельность, равенство, луч…

Мы только ахнули. Вот это да!

– Времени на подготовку – пять минут.

Мы опять придвинулись друг к другу.

– Здравствуй, плоскость, я прямая, – хихикнул Крохин.

– А что, давайте в стихах! – загорелась Ольга. – И тут же продолжила: – Познакомимся с тобой…

Общими усилиями мы сочинили продолжение:

– «Тобой – тобой» – это вообще не рифма, – угрюмо заметила я.

И здесь стишки! Прямо деваться от них некуда.

– Значит, не «познакомимся с тобой», а «познакомься ты со мной», – легко решила проблему Ольга.

Я скривилась.

– Что опять не так?

– Да вообще бред какой-то, – откровенно высказалась я.

– Время! – возвысила голос математичка.

Ольга торопливо дописала последнюю строчку и сунула листок Ромке:

– Иди!

– Почему я? – опять возмутился он и неосмотрительно поинтересовался: – Кому я это читать-то буду, жюри?

– А вот Насте, – не растерялась Тезикова.

– Команда «Шип»!

– Да идите же! – чуть ли не силой выпихнули нас.

– Здравствуй, плоскость… – уныло начал Ромка, не отрывая взгляда от бумажки.

Я стояла на сцене, слушала всю эту белиберду и чувствовала себя дура дурой. Страшно мешали руки, я не знала, куда их деть, и в итоге засунула в карманы.

– Ну что, довольны? – зло спросила я, когда мы наконец убрались со сцены.

– Мы тобой, Настя, очень довольны, – язвительно отозвалась Тезикова.

На сцену поднялись «ашки». Любимов читал какое-то пространное любовно-геометрическое объяснение Олеське Петренко, а она кокетливо вертелась и хлопала глазками, в общем, живо реагировала на происходящее в отличие от некоторых, которые даром что в театральной студии занимаются…

– А теперь – конкурс капитанов!

– Ну ни пуха! – напутствовали парни Ромку. И, совсем как на физике, уважительно протянули: – Смертник…

– Итак, капитаны должны загадать некую профессию и рассказать о присущих ей качествах. А капитан-соперник должен отгадать, о ком идет речь.

– Наш герой, – степенно начал Любимов, – ходит на работу не в одно и то же время, имеет дело с разными людьми и в процессе работы часто моет руки…

Ромка задумался. Почему-то стало… не то чтобы жалко его, а как-то неловко. Что он ответит какую-нибудь глупость или вообще не ответит…

Крохин вдруг фыркнул от смеха и что-то сказал сидящим рядом парням. Те заржали.

– Что? – ревниво поинтересовались мы.

– Наемный убийца, – сквозь смех выговорил Крохин.

Мы тоже покатились со смеху. Ромка растерянно смотрел на нас со сцены и делал какие-то знаки, но ничего подсказать мы ему, к сожалению, не могли.

– Команда «Шип»! – прикрикнули на нас из жюри.

Команда «Шип» была полностью деморализована, и пришлось Любимову отвечать самому:

– Учитель.

– Кто? – по новой расхохотались мы.

– Школьный учитель, – невозмутимо пояснил он.

– А почему ходит на работу в разное время?

– Так или в первую, или во вторую смену…

– А руки часто моет?..

– Из-за мела.

Похоже, жюри тоже не очень-то удовлетворило это смехотворное объяснение.

Ромка, в свою очередь, глядя почему-то на меня, описал нечто ходящее по подиуму, носящее красивую одежду и привлекающее внимание, в чем Любимов без труда опознал манекенщицу, сам при этом глядя на Олеську Петренко.

В итоге мы проиграли «ашкам» два очка. За это нам вручили торт, а им – два торта. Такие результаты нас вполне устроили, мы даже не расстроились. А Дормидонтовна на радостях, что мы не завалили мероприятие, организовала чай в кабинете информатики.

Мы вышли из школы все вместе, как дружные «ашки». Заметив, что Ромка застрял на крыльце и нетерпеливо оглядывается на моих девчонок, я остановилась и нарочно завела с ними разговор о предстоящем концерте. Помаявшись, он прошел мимо. Вот так-то! Пусть не думает, что я все забыла из-за какой-то там дурацкой «здравствуй, плоскости»!

13 Полюбила Парашка Андрияшку

На сегодня была назначена генеральная репетиция, и Юля велела взять с собой одежду для выступления. Конечно, никаких особенных костюмов у нас не предполагалось – все-таки сценки из школьной жизни разыгрываем, а не «Ромео и Джульетту», – но какое-то минимальное единообразие требовалось. Сначала мы решили приодеться как на КВН – в джинсы и рубашки, – но Юля сказала:

– Насколько я поняла, ваша директриса не очень-то брюки на девочках уважает. Так что давайте лучше юбки.

– Короткие юбки она тоже не уважает, – вздохнула Ольга.

– А вы некороткие наденьте, – прищурилась Юля.

– А смысл тогда? – возмутилась Тезикова. – На сцене в длинных юбках!

– Девчонки, ну уж разберитесь сами, – махнула рукой преподавательница. – Уверена, вы справитесь!

Мы, конечно, справились. Юбки надели умеренной длины – и не слишком короткие, так, чтоб Римма не придралась, но в то же время вполне позволяющие полюбоваться не только нашими талантами, но и красотой.

В общем, настроение с утра было вполне радужное, и омрачало его только одно – лабораторная работа по химии, которую у нас вела не кто-нибудь, а сама Римма.

Лабораторная по химии, впрочем, как и по физике с биологией, – страшно унылое и утомительное занятие. Независимо от того, что ты там наколбасишь во время так называемых опытов, оценивается только результат, который напишешь в тетради, а он, естественно, заранее известен. Поэтому можно, по правде говоря, вообще не париться, просто нарисовать в тетрадке формулы с выводами, и все.

Правда, один раз я накололась по-крупному. Биологичка решила провести лабораторную «по-честному» – выдала нам по микроскопу и задала изобразить в тетради то, что мы там разглядим. Я не видела в этом дурацком микроскопе ровно ничего, напрасно щурилась и до красноты терла глаз, надеясь таким образом навести резкость. А Дудинов даже смотреть не пытался, сидел и ждал, что изображу я, намереваясь потом перерисовать.

В итоге он ничего не дождался и вообще не стал сдавать тетрадь, а я в спешке, уже после звонка, воспроизвела в тетради картинку из учебника, представлявшую собой сообщество клеток.

На следующем уроке выяснилось, что увидеть в микроскопе надо было банальную клетку с ядром, цитоплазмой и прочим добром. В итоге я получила за свое художество трояк, а не сдавший тетрадь Дудинов – просто ничего! Вот и где после этого справедливость?

Короче, когда мы пришли в класс, на столах уже стояли спиртовки, реторты и флакончики со всякими страшными веществами.

Чтобы не терять время, мы с Иркой привычно разделили обязанности: она писала формулы, а я возилась с реактивами и вспоминала вчерашний КВН – мысли о нем против воли лезли в голову. Неплохо мы все-таки сыграли, особенно если учесть отсутствие всякой подготовки. Вот только конкурс с признанием в любви завалили. Мало того что стих дурацкий сочинили, так еще исполнение подкачало, наверняка мы с Орещенко смотрелись полными дураками. Я так ярко все это себе представила – как я стою на сцене и…

Ой, блин! Я что-то плеснула из флакончика мимо пробирки, прямо себе на руку. Повернув пузырек, я прочитала этикетку: «Концентрированная серная кислота».

Дальнейшее происходило словно в замедленной киносъемке. Я оглядела класс: Ирка как ни в чем не бывало строчила в тетради, Римма ходила по рядам и контролировала процесс – у кого что получается. Жалко, до нас еще не добралась, уж в ее-то присутствии я бы наверняка думала о химии, а не о всякой ерунде….

Господи, что ж я так торможу, ведь надо что-то делать, вспомнить, как там положено по технике безопасности. Для начала смыть большим количеством воды, кажется…

И, не раздумывая больше, я вскочила и направилась в примыкавшую к классу лаборантскую. Там я метнулась к раковине, открыла воду, сунула руку под струю и только после этого объяснила обалдевшей лаборантке:

– Я серную кислоту на руку пролила.

Ответить она не успела, в лаборантской появилась Римма, видимо, все-таки заметившая мой маневр:

– Что случилось?

– Я серной кислотой…

– Понятно, – не дослушав, директриса бросила лаборантке: – Свет, смажь ей руку, – и снова ушла в класс.

Я аккуратно вытерла руку о висевшее рядом с раковиной вафельное полотенце, наблюдая, как Света лезет в аптечку.

Обработав мне руку, она недовольно бросила:

– И зачем только рассказала, и так ничего бы не было.

Я замерла с открытым ртом. Ничего себе! Концентрированная серная кислота! Это что же они вместо реактивов наливают? Понятно теперь, почему у нас опыты никогда не получаются. Да, но ожог-то у меня на руке вполне настоящий…

Так ничего и не поняв, я обиженно сказала:

– Спасибо, – развернулась и пошла в класс.

Ирка встретила меня неласково.

– Ты где была? – прошипела она. – Я тут уже запарилась, а она где-то шляется!

Вместо ответа я сунула ей под нос заклеенную пластырем руку.

– Это что?.. – начала было она, но я коротко бросила:

– Потом расскажу. Некогда, работать надо, а то уже пол-урока прошло.

– Кто бы говорил! – обиженно фыркнула она.

– Ирк, я серной кислотой облилась, – коротко объяснила я. Почему-то вдаваться в подробности и выглядеть совсем уж неловкой дурой не хотелось. – Так что дальше опыты делай сама. А мне пока формулы дай списать!

Но тут, как назло, у нашей парты нарисовалась Римма да так и паслась вблизи до самого конца урока. Понятно, доверия ко мне больше нет… Так что пришлось писать формулы самостоятельно, пока директриса помогала Ирке с опытами.

Периодически скашивая глаза на тетрадь, которую добрая Ирка как бы случайно отложила на середину парты, я радовалась, что налила кислоту на руку, а не на рукав новой блузки, надетой специально для репетиции.

– Поднимаю голову – Настьки нет, – рассказывала Ирка.

– Что, ты даже не заметила, как я ушла? – недоверчиво переспросила я.

– Говорю же – нет!

Светка и Ольга слушали ее с веселым ужасом.

Мы сидели в актовом зале и ждали начала репетиции. На сцене настраивали микрофон – он опять не работал, и из колонок доносился только оглушительный треск. В углу какие-то девчонки в кокошниках повторяли народный танец, за кулисами распевался хор.

Только мы ничего не делали – и так все готово! Вот только Юля возилась у музыкального центра, настраивая музыку для нашего номера.

На сцену поднялась Светлана Юрьевна.

– Начинаем прогон номеров, – осторожно сказала она в микрофон и прислушалась к получившемуся звуку. Микрофон судорожно всхрипнул вначале, но потом повел себя вполне адекватно.

Весь концерт, на мой взгляд, был полной чушью, и единственным нормальным номером в нем я считала, конечно, наш. Вот взять хотя бы ансамбль народной песни. Ну какая девчонка в здравом уме нарядится в парня в косоворотке и картузе и будет распевать в компании других девчонок, одетых деревенскими девушками, совершенно дурную песню «Полюбила Парашка Андрияшку…»?

Или кружок современного танца. Вообще тихий ужас – разнокалиберные девицы-одиннадцатиклассницы неумело, но старательно машут руками-ногами.

– А вот та, в углу, смотрите, какая толстая, – хихикала Тезикова.

– Поэтому ее в угол и поставили, – заметила Светка.

– Нет, а зачем она им вообще? – недоумевала я.

– Для количества!

– А вот эта, на первом плане, ничего двигается, вполне даже в музыку…

– Поэтому она и на первом плане!

– Вот и танцевала бы одна, без массовки.

– Девочки, вы готовы? – раздался строгий голос Светланы Юрьевны.

Мы аж подпрыгнули от неожиданности. Интересно, давно она подошла и слушает наши лестные комментарии?

– А… музыка готова? – срочно перевела разговор в другое русло Ольга. И закричала: – Юля!

Преподавательница подошла к нам и успокоила:

– Все в порядке, я буду сидеть со звукооператором и сама за всем следить.

Успокоившись, мы пошли за сцену готовиться.

С диском и правда все оказалось в порядке, так что мы весело и задорно отыграли свой номер.

Вернувшись в зал, мы увидели, что около Юли стоят Светлана Юрьевна, вторая культмассовичка и почему-то Олеська Петренко. А она-то что тут делает, я ее вообще среди выступающих не помню… Но тем не менее говорила как раз Петренко.

– Нет, ну я не знаю, может, для твоего училища это и нормально, – обращалась она к Юле. – Но вообще, честно говоря, какой-то отстой. Это все уже давно устарело…

Почему-то сильнее всего меня задело, что она говорит Юле «ты». Мы, конечно, вполне понимали, что преподавательница совсем чуть-чуть старше нас, но все равно обращались к ней на «вы», соблюдали субординацию.

Светлана и вторая культмассовичка нас почему-то совсем не защищали, и я поинтересовалась:

– Олесь, а у тебя какой номер? Что-то я не помню, с балалайками, кажется?

Лицо Петренко вытянулось, а Светлана поспешно сказала:

– Нет, Олеся в концерте не участвует, просто она член совета школы…

– И что? Занимается цензурой?

– Настя!.. – попыталась остановить меня Юля.

– Нет, мне просто интересно, – не унималась я. – Вдруг на последней репетиции появляется какой-то член совета школы и говорит, что…

– Олеся, мы с тобой позже поговорим, – поспешно сказала Светлана. – А вам, девочки, спасибо, можете быть свободны!

Мы вышли из зала и уселись на подоконнике в коридоре.

– Ну и что? – наконец сказала я. – Нас теперь с концерта снимут?

– Ага, – скептически усмехнулась Ольга. – А чем заменят? Выступлением Петренко с рассказом, какой на этом месте должен быть номер?

Ждали мы долго, но так ничего и не дождались, разошлись по домам в полнейшей неизвестности.

14 В упорной борьбе

Войдя в школу, я первым делом увидела плакат, рекламирующий юбилей. То есть это был даже не плакат, а здоровенная стенгазета, плотно покрытая приветами и поздравлениями. Красовался там и мой стих. Я присмотрелась и… Нет, надо же, они его подписали! «Анастасия Антипова, 10 „Б“. Ну спасибо! Я-то надеялась, будет скромненько висеть неопознанный стих, творчество, так сказать, коллективного бессознательного. А теперь… Все, мне не жить!

Я не ошиблась. Не успела я войти в класс, началось.

– О, Антипова! – возликовал Крохин. – Величайший поэт земли русской!

– «В нашей школе юбилей», – кретинским голосом подхватил Пименов.

Да, кажется, с иллюзией, что к старшим классам парни умнеют, можно распрощаться окончательно. А главное, кто: Крохин и Пименов, с которыми мы так дружно и весело играли в КВН! Я даже порадовалась, подумала, что исправляются наконец, так, глядишь, и по именам начнем друг друга называть…

Оставив без ответа дурацкие замечания, я прошла к своей парте. Сегодня мне предстояло весьма ответственное мероприятие – ответ по истории. Оценки у меня были спорные – половина пятерок, половина четверок, – насколько я могла заметить, воспользовавшись возможностью заглянуть в журнал.

Юльке Щегловой как старосте однажды поручили отнести журнал в учительскую, и она гостеприимно предоставила его на обозрение всем желающим. Чем мы незамедлительно и воспользовались, столпившись вокруг журнала, разложенного на подоконнике в коридоре. Отпихивая друг друга, мы заглядывали в него из-за спин и голов друг друга, пока нас не разогнала какая-то училка.

Вот, кстати, интересно, почему журнал так тщательно охраняется? Что они там пишут такого секретного? Или мы не имеем права свои оценки знать? Учителя, наверное, боятся, что мы там что-нибудь исправим! Вот только это интересное занятие требует тщательности и вдумчивого подхода и вряд ли реально осуществимо на подоконнике в коридоре…

В общем, мне чудом удалось заглянуть в журнал и убедиться, что оценки у меня по истории спорные, а конец четверти не за горами. В таких случаях учителя поступают по-разному: кто-то обязательно вызывает к доске, чтобы выявить перевес, а кто-то, не мудрствуя, ставит оценку, ориентируясь на последнюю. Второй вариант меня решительно не устраивал, так как последней у меня стояла как раз четверка. И я решила осуществить первый – выучить все как следует и поднять руку. Правда, была опасность, что кто-то еще, находясь в сходном положении, выучил то же самое с перспективой яростно трясти рукой. В конце четверти бывает настоящий аншлаг.

В начале урока – как положено, а не в конце, как разные там псевдофранцузы! – историк сказал:

– А теперь вернемся к теме прошлого урока.

Я спешно подняла руку и оглянулась – конкурентов вроде не наблюдалось.

Яблоков посмотрел в журнал, поднял глаза на меня и сказал:

– Ну что ж, ваше желание мне понятно… Прошу!

Я вышла к доске и начала уверенно вещать:

– В упорной борьбе с метрополиями колонии отстаивали свою независимость…

Мы сейчас проходили политический раздел мира, но в учебнике не разъяснялось, что такое метрополия. Я сама посмотрела в словаре иностранных слов и очень этим гордилась.

Покончив с изложением учебника, я сказала:

– Таким образом…

– Да, – подхватил историк. – Самое интересное, что прозвучит после «таким образом».

В классе раздались невнятные смешки.

– Таким образом, – уверенно продолжила я, – политический раздел мира в период с 1871-го по 1914 год имел очень серьезные последствия, которыми стали в том числе Первая и Вторая мировые войны.

Меня заклинило, и я опять сказала:

– Таким образом…

Смешки усилились.

– …последствия этого раздела мы ощущаем до сих пор.

– Ну что же, – улыбаясь, сказал Яблоков. – Таким образом…

Класс полег окончательно.

– Анастасия Антипова в упорной борьбе со мной, – передразнил он, – все же получает решающий перевес и пятерку в четверти!

Я, ликуя, вернулась на место.

– Нормально я отвечала? – шепотом спросила я у Ирки.

– Нормально, – кивнула она. – Только непонятно, почему англичане подавляли восстания, используя танки.

– Танки? – ужаснулась я. – Какие танки? Разве я сказала не «артиллерия»?

Ирка только хмыкнула в ответ.

После уроков мы делегацией направились к кабинету Светланы Юрьевны – узнавать судьбу нашего номера. Настроены мы были весьма решительно и в случае чего готовы были разбить под ее дверью лагерь и объявить голодовку.

– Да ну, чего унижаться, – воспротивилась поначалу Ирка. – Как будто мы бедные родственники какие-то и всех достаем своим отстойным творчеством!

– И вовсе нет! – возразила я. – Дело в том, что все было нормально, всем все нравилось, и тут вдруг на последней репетиции появляется какая-то Олеся Петренко из совета школы и говорит, что…

– Да что вы спорите, – вмешалась Ольга. – Идем и все узнаем.

– Ой, девочки! – засуетилась Светлана, когда мы нарисовались на пороге ее кабинета. – Только собиралась вас найти! Вы не волнуйтесь, пожалуйста, все в порядке, ваш номер никуда не делся…

– Ну и к чему тогда все это было? – ворчливо заметила я.

– Да вы не обижайтесь на Олесю, она просто такой человек… Она вам больше слова не скажет, – заверила культмассовичка.

– А нас в день концерта от уроков не освободят? – пользуясь тем, что она признала свою вину, влезла предприимчивая Ольга.

– Я поговорю с директором, – важно кивнула Светлана Юрьевна.

На следующей химии Римма раздала тетради. Под моей злополучной лабораторной красовалась «четверка». Все бы ничего, если бы Ирка не получила «пять»! И это при том, что в тетрадях у нас было ровно одно и то же! То ли химичка видела, что я у Ирки списываю, то ли снизила оценку за злостное нарушение правил техники безопасности.

Между прочим, что бы там ни говорила глупая лаборантка, ожог у меня на руке имелся приличный, и я с гордостью демонстрировала его всем желающим, рассказывая героическую историю, как я облилась концентрированной серной кислотой, а мне было предложено не обращать на это внимания.

А вопрос нашего освобождения от уроков так и повис в воздухе. Светлану мы уже найти не смогли, видимо, ее поглотила предконцертная подготовка, а сама подкатиться с этим к Римме я после известных событий на лабораторной да еще и «четверки» за нее не решилась. Я предложила сделать это кому-нибудь из девчонок, но никакого понимания не встретила.

15 В нашей школе юбилей

Все-таки Светлана Юрьевна поимела совесть и забрала нас с двух последних уроков. Особо ценно было, что это оказались две физики! Культмассовичка пришла вместе с классной и объявила, что мы участвуем в концерте. А физик перебьется. И мы с триумфом покинули класс, провожаемые завистливыми взглядами.

В актовом зале царили суета и суматоха. И на этот раз мы не стали выпендриваться и приняли в ней участие по полной: Ирка тихонечко бубнила слова, Светка с Ольгой повторяли нашу мизансцену. А у меня не осталось сил даже волноваться, я просто сидела, наблюдая, как над сценой растягивают приветственный плакат «…с юбилеем» – не могли раньше повесить!

Добавляло острых ощущений отсутствие Юли. Даже Светлана Юрьевна уже прибегала, выражала беспокойство. Но мы не сильно волновались – наша преподавательница частенько опаздывала.

К нам опять подошла культмассовичка.

– Девочки, – торжественно сказала она, – будете выступать с микрофонами.

– С ка… ка… – заклинило Светку, – какими еще микрофонами?

– Обыкновенными, – пожала плечами та. – А то будет полный зал, и в последних рядах вас не услышат.

– А почему только сейчас… – возмущенно начала я. – Мы же репетировали без всяких…

– Ничего страшного, – заверила Светлана. – Номер ведь от этого не меняется.

– Нам надо порепетировать, – решительно заявила я.

– Да некогда уже репетировать, – отрезала культмассовичка. – Вот-вот концерт начнется!

– Эти ваши микрофоны вечно не работают, – угрюмо заметила Ирка. – Они вырубятся, а мы будем, как дуры, по ним стучать и орать «раз, два, три»?

От представленной картины стало жутко, я даже зажмурилась, чтобы отогнать видение нашего позора.

– Нормальные у нас микрофоны, – обиделась Светлана Юрьевна. – Новые. В прошлом году покупали. Ладно, некогда мне тут с вами, – бросила она и пошла к сцене, крича: – Ну как вы вешаете? Разве не видно, что криво?

– Мы все Юле расскажем! – обиженно крикнула ей вслед Светка.

– Кстати, Юля пришла? – обернулась культмассовичка.

– Нет еще…

– Звонили ей?

– Нет…

– Так чего же вы ждете?

– Да мы и сами все прекрасно помним, – возмутилась я. – Нам суфлер не нужен!

– Суфлер вам, может, и не нужен. А как насчет музыки?

– А что, музыки нет?

– Да, Юля забрала диск, что-то там дописать. Не будет музыки – не будет номера!

И Светлана Юрьевна убежала руководить дальше. В зал уже начали заходить первые зрители, так что мы убрались за кулисы и смешались там с разнокалиберной толпой выступающих.

Ирка набрала Юлин номер – нам сообщили, что абонент недоступен. Вот тут-то мы и забеспокоились по-настоящему. Даже не стали переодеваться, просто потихоньку выбрались из-за кулис, через второй вход вышли из зала и побежали вниз, на первый этаж. Конечно, мы не сомневались, что Юля найдет дорогу самостоятельно, но ждать в нервничающей толпе да еще под сверлящим взглядом Светланы Юрьевны было бы куда тягостнее.

Мы повисли на подоконнике и уставились в окно. Со второго этажа донеслась приглушенная музыка.

– Концерт начался, – с тоской протянула Ирка.

– Ну и ладно, – чересчур оптимистично заметила Ольга. – Подумаешь, выступим и без музыки. Она нам ведь только для красоты нужна…

– Ага, без музыки! – возразила я. – Слышала, что Светлана сказала?

Повисло угрюмое молчание.

– О, артистки! – вдруг услышали мы, обернулись и увидели Орещенко.

Он стоял в своей излюбленной позе – засунув руки в карманы – и окидывал нас фирменным прищуренным взглядом.

– А вы что тут делаете? Концерт-то уже начался!

– А ты что тут делаешь? Кино-то уже кончилось, – передразнила я.

– Вот и я думаю – неужели ваше выступление пропустил! А вы, оказывается…

– Слушай, иди отсюда, а? – устало попросила Ольга. – Без тебя тошно…

Я уже хотела возмутиться, что это она моим парнем… – стоп, я действительно подумала «моим»? – командует, как Ирка вдруг завопила:

– Смотрите!

Мы снова прилипли к окну и увидели, как у школьных ворот затормозила машина, из нее выскочила Юля и побежала к крыльцу.

– Вы где были? Концерт уже начался! Светлана сказала… – наперебой завопили мы, когда она влетела в двери.

– Извините, девчонки, – запыхавшись, проговорила она. – До последнего диск доделывала!

Конечно, неплохо бы выяснить, почему она озаботилась этим только в последний момент, но было уже некогда. Поднимаясь по лестнице, мы с возмущением рассказали про микрофоны.

– Да ладно вам, – сказала Юля. – Подумаешь, микрофоны! Вот мы на одном концерте должны были играть сцену из пьесы Островского, а нам костюмы не привезли. Так и пошли на сцену в чем были!

Мы тихонько просочились в зал. Юля сразу направилась к звукооператору, а мы – за кулисы, переодеваться.

– Девчонки, – сказала Тезикова, когда мы уже ждали своего выхода. – А ведь микрофоны еще надо под свой рост подстраивать!

– Ну да, – вздохнула я, вспомнив, какими дураками обычно выглядят те, кто пытается подогнать под себя стойку, а она или заедает, или, наоборот, падает…

Ничего этого с нами, к счастью, не случилось.

Мы уже миллион раз стояли на этой сцене – и на репетициях, и на КВНе, – но тогда перед нами был пустой или полупустой зал, не то что сейчас… Начав говорить, я не узнала свой голос, слышала себя словно со стороны. Хорошо хоть текст был выучен до такой степени, что произносился сам собой, не требуя дополнительных усилий.

с выражением продекламировала я. Зал грохнул хохотом, а я успела заметить, как перекосилось лицо сидевшей в первом ряду Риммы.

Я переложила на стихи известный и уже довольно бородатый анекдот, так что придраться было не к чему. Но все наверняка поняли нас правильно, а в первую очередь сама Римма. Рифма в этом стихе даже не хромала, а просто ехала в инвалидной коляске, но я не стала на этом заморачиваться.

Так же искрометно мы пошутили про остальные школьные предметы и ушли со сцены под бурные аплодисменты.

– Молодцы, девочки, – радовалась Юля.

А Светлана Юрьевна поджала губы, словно не видела нашего номера на десятке репетиций!

Остаток концерта мы провели за кулисами, потихоньку обсмеивая номера. Напоследок Римма произнесла речь в своем любимом пафосно-прочувствованном стиле, и публика начала расходиться.

Девчонки обсуждали с Юлей наше триумфальное выступление, а я торопливо попрощалась и, даже не переодевшись, побежала вниз. Сама не знаю почему – как будто что-то толкало меня в спину.

В вестибюле на первом этаже было пусто. Только кто-то в одиночестве драил пол.

Что-то я с этим концертом давно график забросила и совсем перестала следить, кто там что поделывает. Но, видимо, однокласснички и без посторонней помощи разобрались, кто за кем дежурит, иначе Римма давно бы подняла панику и призвала Дормидонтовну, а через нее и меня к порядку. Но кто же у нас тут трудится в поте лица? Я подошла поближе…

– Привет! – беззаботно бросила я, остановившись на еще не мытом участке. – Подрабатываешь?

Ромка хмуро взглянул на меня, не отрываясь от швабры, и буркнул:

– Отойди, не мешай.

– А ты что, один? – не обратила внимания я.

– А ты с кем меня поставила? – язвительно поинтересовался он.

– Не помню, – пожала плечами я.

Я и правда не помнила. Даже самого факта вписывания Орещенко в график. Поговорили тогда, и все…

– Ты поменялся, что ли, с кем-то?

– Да, – иронично кивнул он. – С Ленкой Папиной. И Димоном Клюшкиным.

– С обоими сразу? – не поверила я.

– Ага.

Повисло молчание. Надо было идти, но я продолжала стоять, опомнилась, только когда рядом с моими туфлями по касательной просвистела мокрая грязная тряпка.

– Ты что? – возмущенно отскочила я.

– Сказано – не мешай.

– Значит, я тебе мешаю, да? – начала было я, но тут меня посетила неожиданная мысль: – А ты что, на концерте не был?

– Чего я там забыл?

– Ну… там я выступала…

– А то я так тебя не видел!

Разговор опять зашел в тупик.

– Давай помогу, – неожиданно предложила я.

От удивления он даже выпрямился:

– Спасибо, не стоит.

– Схожу за шваброй.

– Что это ты так стараешься? – ехидно поинтересовался он. – Перед Риммой вину заглаживаешь?

– А откуда ты знаешь, что я ее чем-то обидела? – прищурилась я.

Ромка не ответил. Я быстренько сбегала в информатику, вооружилась поломойными принадлежностями и присоединилась к нему. Мы в полном молчании домыли коридор. Пока я относила швабры, Ромка вылил воду и отжал тряпки.

– Это не ты глумился над кабинетом историка, – скорее утвердительно, чем вопросительно сказала я, когда мы вышли из школы.

– Не я, – согласился Ромка.

– А Смирнов?.. – я не договорила, но он понял.

– Он тогда подошел сказать, что был не прав. Извиниться, типа.

– Перед тобой? – изумилась я. – А передо мной он не хотел извиниться?

– Ну я не знаю, постеснялся, наверное, – пожал плечами он. – А скорее побоялся, что ты его пошлешь.

– Правильно побоялся, – кивнула я.

Мы опять замолчали.

– Насть, – неуверенно начал он. – Давно хотел тебе сказать…

– Не надо, – отчего-то испугалась я.

– Ну не надо, так не надо, – легко согласился он.

И мы пошли дальше.

Светлана Лубенец

Записка с сюрпризом

Ранее повесть «Записка с сюрпризом» выходила

под названием «Любовь в противогазе»

1 Раскол в результате всеобщего тайного голосования

Девочек седьмого «Д» класса учителя называли «Птичьим базаром», потому что их фамилии в большинстве своем были птичьими: Орлова, Воробьянинова, Журавлева, Дятлова, Голубева и даже самая настоящая Иволга. Пенкину с Малининой также с полным правом стоит причислить к Птичьему базару, потому что и пеночка, и малиновка – птицы не хуже других. У мальчиков фамилии были ничем не примечательные, если не считать Толика Летягу, которого можно хоть как-то поставить на одну доску с птицами. Всем известно: помимо простых белок бывают и белки-летяги, исходя из чего Толик был причислен к летучему племени класса. Еще у одного мальчика седьмого «Д», Сереги, была фамилия Раскоряда, которого, естественно, все звали Раскорякой. Понятно, что к Птичьему базару эта фамилия не имеет никакого отношения, но, согласитесь, странно было бы ее не упомянуть, раз уж мы заговорили о фамилиях.

Как раз сегодня, а именно в понедельник второй недели сентября, седьмой «Д» собрался на классный час для того, чтобы выбрать себе командира.

– Я предлагаю на эту ответственную должность Тасю Журавлеву, – сказала классная руководительница Наталья Ивановна. – Она хорошо учится, дисциплинированна и инициативна. Все учителя характеризуют ее положительно. Социальный педагог школы тоже настаивает на ее кандидатуре, потому что в прошлом году Тася хорошо себя проявила в школьном активе.

Седьмой «Д» встретил предложение классного руководителя напряженным молчанием. Даже Птичий базар не издал ни единого писка, квохтанья или клекота. Тася Журавлева действительно была очень инициативна, чем замучила своих одноклассников до зубовного скрежета. Как член школьного актива она проводила бесконечные проверки: то заполнения дневников, то ведения тетрадей, то состояния учебников. Особенно она любила классные часы, где оглашала итоги своей бурной деятельности и клеймила позором провинившихся, которых выявлялось всегда гораздо больше, чем отличившихся. С особым чувством удовлетворения Тася зачитывала фамилии одноклассников, которые будут вызваны на школьный актив для дальнейшей проработки и выволочки. На активе она сидела с сознанием до конца выполненного долга, с поджатыми губами и презрением во взоре.

– А чего это все Журавлева да Журавлева? – нарушил молчание Толик Летяга. – Не пора ли ей на заслуженный отдых? На пенсию!

Это заявление Летяги вызвало целый шквал поддерживающих возгласов:

– Вот именно!

– Надоела уже эта Журавлева! Строит из себя!

– Другие тоже хотят!

– Есть не хуже Таськи!

– Долой Журавлиху!

Тася поджала губы, как на заседании школьного актива, и молча смотрела в одну точку над головой сидящего впереди Летяги, который при такой мощной поддержке класса почувствовал себя хозяином положения.

– Точно! Долой Таську! – крикнул он и даже замахал над головой спортивной курткой, которую только что снял, поскольку вспотел от напряжения, решая такой важный вопрос.

Тут же несколько мальчишек вскочили со своих мест и тоже замахали над головами чем придется: тетрадями, контурными картами и даже собственными сумками. Раскоряка выскочил к доске, схватил тряпку и стал крутить ее мокрый жгут над собой, как пропеллер.

– Хватит! – классная руководительница прекратила бурные проявления воли одноклассников, грозившие вылиться в митинг протеста с флагами и транспарантами. – Вот ты, Летяга, кого предлагаешь?

– Я-то?.. – замялся Толик.

– Ты-то! – суровым голосом пригвоздила его к месту Наталья Ивановна. – Нельзя просто отвергать. Следует всегда выдвигать встречное конструктивное предложение. Есть у тебя конструктивное предложение?

– У меня-то?.. – совсем растерялся Толик. – Конструктивное… Это как?

– Это из которого можно, как из конструктора, собрать нового командира вместо Таськи! – выкрикнул Раскоряка, и все рассмеялись.

– У меня есть предложение! – неожиданно подал реплику Женя Рудаков, мальчик с умным лицом закоренелого отличника и фигурой будущего борца армрестлинга. На самом деле Рудаков был весьма средней успеваемости, а красивая фигура досталась ему по наследству от отца без всякого физического напряга. В дополнение к фигуре Женя имел такие бездонные серые глаза и так красиво стриг волосы ежиком, что весь Птичий базар, исключая, конечно, Тасю Журавлеву, готов был тут же согласиться с любым его предложением. – Давайте проведем выборы!

– Точно! – обрадовался Толик. – Кто за Джека… То есть за Евгения Рудакова, прошу голосовать! – И сам первым поднял руку.

– Не мельтеши, Летяга! – осадил его Рудаков. – Я другое предлагаю: выборы путем всеобщего тайного голосования. Голосовать – так по-честному, чтобы никто не поднимал руки, глядя на остальных.

– Конечно же, тайное! – скривилась Журавлева, оторвавшись от своей точки над головой Летяги и повернувшись к Рудакову. – Кто ж за тебя будет открыто голосовать, когда ты только что «пару» по матеше схватил, а вчера еще по литературе! Стихотворение не можешь выучить, а туда же!

– Какое-то жалкое стихотворение делу не помеха! – вступился за друга Летяга. – Командир класса должен не стихи учить, а… совсем другое делать!

– И что же, например? – Тася развернулась к Толику всем корпусом, с презрением меряя его взглядом. – Ага! Не знаешь! Не знаешь!

– Почему же не знаю? Как раз знаю! Командир должен нами командовать! Вот! И не как ты со своими списочками, кто плохой, кто хороший, а по-другому! Дела нам интересные придумывать. Поход, например! Или футбольный матч с седьмым «В»!

– Ага! Еще скажи «войнушку» против восьмого «А» организовать и «стрелку» с седьмым «Б» забить! – ядовито заметила Журавлева. – Тоже мне командир! – Она насмешливо хмыкнула: – Ерунда все это, правда же, Наталья Ивановна?

– Честно говоря, мне предложение Рудакова понравилось, – ответила учительница. – В самом деле, давайте устроим тайные выборы командира. Даже интересно, что у нас получится. Таким образом и выявится, кто у нас настоящий лидер!

– А тайные – это как? – тоненьким голосом испуганно спросила Ксюша Воробьянинова. Ей почему-то представилась темная камера подземелья, где у нее под страшными пытками намереваются вырвать признание в том, какой мальчик их седьмого «Д» ей больше всех нравится. О том, что командиром может быть девочка, ей почему-то не хотелось и думать. Командир – и слово-то мужское. А Таська Журавлева никакая не командирша, а так… зануда из зануд!

– Тайные – это значит тайные! – глубокомысленно изрек Рудаков, которого одноклассники все-таки чаще всего звали Джеком. – Пишешь на бумажке фамилию кандидата, скручиваешь ее в трубочку и кладешь на стол Натальи Ивановны, а она потом подсчитывает число голосов. Или… – Джек воодушевился и засверкал глазами. – Или можно создать специальную комиссию! Хочешь в счетную комиссию, а, Воробьишка?!

– Пусть Наталья Ивановна считает! – не дала Ксюше согласиться Журавлева, которой казалось – раз учительница только что была на ее стороне, то уж непременно подсчитает так, что командиром класса станет она.

А одноклассники уже безжалостно отрывали последние страницы тетрадей, чтобы писать на них фамилию будущего командира. Тася не стала портить тетрадь. Она аккуратно оторвала один листочек от пачечки розовой бумаги для заметок, толстым синим фломастером вывела на нем «Журавлева Таисия», скатала в трубочку и положила ее на стол классной руководительницы вслед за Летягой и Джеком.

Когда на стол Натальи Ивановны легла последняя трубочка, класс замер в ожидании оглашения собственного решения. Ко всеобщему неудовольствию оказалось, что всеобщие тайные выборы проблему командирства над седьмым «Д» не только не решили, а, наоборот, усугубили. Тася Журавлева, несмотря на недовольные выкрики в начале классного часа, получила десять голосов. Женя Рудаков – тоже десять. Два голоса получил Толик Летяга и по одному голосу – Митя Толоконников и Люба Малинина.

– Это несправедливые выборы! – тут же возмутился Летяга. – Все подстроено!

– Что же тут может быть подстроено, Толик? – удивилась классная руководительница. – Все же делалось на твоих глазах!

– Да?! А может быть, эта Журавлева сама себе десять бумажек написала! Кто теперь докажет?

– Вот еще новости! – вскочила со своего места Тася, подбежала к учительскому столу, схватила свою розовую бумажку и принялась тыкать ею в нос Летяге. – Вот! Смотри! Розовая! У меня одной бумага такая! Сам знаешь! Все время у меня ее на шпоры по геометрии клянчишь!

– Да ты, может, специально одну розовую написала, а десять – в клетку, как у всех! – не сдавался Толик.

Тася еще много чего могла бы сказать Летяге, но Наталья Ивановна осадила их обоих:

– Летяга! Журавлева! Немедленно прекратите перебранку! Если бы Тася написала десять бумажек, то их у нас было бы тридцать три штуки, а у нас их ровно двадцать четыре. Значит, все ребята положили на стол только по одной записке.

– Все равно! Таська вообще не должна была себя писать! – продолжал возмущаться Летяга. – Если бы каждый себя написал, то что получилось бы?! Двадцать четыре разных кандидата! Разве так командира выберешь?! Так вообще никого не выберешь!

– А сам-то! – Тася опять подбежала к столу и взяла в руки один из листочков с фамилией Толика, которые лежали отдельно от ее кучки и стопочки Рудакова. – Вот! Глядите! – Она продемонстрировала его всему классу. – Летяга тут возмущается, а сам тоже себя написал! Почерк его! Вылитый! Уж я-то знаю! Сто раз тетради проверяла! Надо бы еще и второй листок проверить!

– Ничего не сам! – вспыхнул Летяга, и всем сразу стало ясно, что Тася права.

– Толя! Тася! – опять вынуждена была вмешаться Наталья Ивановна. – Остановитесь, наконец! Конечно, Летяга прав! Надо было сразу оговорить, чтобы никто не писал свою фамилию. А теперь что уж руками размахивать и языками молоть!

– Так можно ж переголосовать! – предложил неугомонный Летяга.

– Согласна, – Наталья Ивановна кивнула головой. – Но раз уж у нас четко выявились два лидера, то голосование проведем только по двум кандидатурам – Журавлевой и Рудакову – при условии, что Женя с Тасей не будут принимать в этом участия. Думаю, против никто не будет.

Против действительно никто не был.

Новое голосование опять ничего не дало. Класс раскололся ровно пополам: одиннадцать человек отдали свои голоса Рудакову и одиннадцать – Журавлевой. Седьмой «Д» удрученно молчал, а классная руководительница, раздосадованная результатом не менее своих учеников, попросила тайм-аут на обдумывание создавшейся ситуации.

2 Глаза цвета слоновой кости против общественной работы

После классного часа Тася Журавлева шла домой со своей подругой Ирой Пенкиной и сердито выговаривала ей:

– Вот Летяга Джеку настоящий друг! А ты целый классный час промолчала в тряпочку! Нет чтобы выступить за меня, как Летяга!

– Этот самый Летяга действительно много выступал, а как до дела дошло, так вместо Джековой свою фамилию написал! И это, по-твоему, друг? – не согласилась с Тасей Ира.

– Все равно! – упрямилась Тася. – Могла бы что-нибудь хорошее сказать про меня!

– Тась! А если не за тебя и не за Джека, то за кого ты проголосовала бы? – Ира решила перевести разговор в другую плоскость, потому что говорить про выборы ей надоело.

– За тебя, конечно!

– Тась! А если не за меня и… вообще не за девочку… То за кого?

– Я больше не вижу достойной кандидатуры на этот серьезный пост.

– Тась! А если не кандидатуры, а просто… Ну… вот кого из мальчиков ты выбрала бы, если бы тебе пришлось выбирать?

– Это смотря куда. Вот нам надо еще выбрать ответственного за учебники, так я вообще не стала бы парней выбирать, потому что…

– Тась! А если не за учебники… – перебила подругу Ира.

– Если ты имеешь в виду школьный актив, так меня туда без всяких дурацких голосований пригласят, потому что я себя там уже очень хорошо зарекомендовала. Разве ты не слышала, что сказала Наталья Ивановна?

– Таська! Ты совсем помешалась на общественной работе! – рассердилась Ира, остановилась посреди тротуара и даже нетерпеливо притопнула ножкой в новой туфельке с умопомрачительной пряжкой. – Я же не это имею в виду!

– А что? – испугалась Тася.

– Что-что! Неужели непонятно? Я русским языком спрашиваю, кто тебе из наших мальчиков нравится? Все еще Толоконников? Как в шестом классе?

– А тебе? – тут же нашлась инициативная Журавлева.

– Так нечестно! Я первая спросила!

– Раз ты первая лезешь в душу, так первая и отвечай! – Тася Журавлева отличалась еще и сообразительностью.

– Ну… ладно… – сдалась Ира, потому что ей очень уж хотелось поговорить на эту тему. – Да! Ты права! Джек по-прежнему мне нравится. И даже больше, чем в прошлом году. Как ты думаешь, Тася, у меня есть хоть какой-нибудь шанс?

– Думаю, что нет, – жестко ответила Журавлева.

– Совсем-совсем?

– Ирка! Ты же прекрасно знаешь, что он без ума от Малининой. И, по-моему, они даже тайно встречаются.

– Как это – тайно? Когда? А откуда ты знаешь? – Ира забрасывала подругу вопросами, как учебными гранатами.

– Я видела их в книжном магазине. Между прочим, вчера.

– Подумаешь, в книжном… Могли случайно встретиться… За контурными картами по географии пришли, вот и…

– Могли, конечно, и за картами прийти, не спорю. Но если бы они покупали карты, то и рассматривали бы их. А они выбирали альбом для фотографий и стояли близко-близко! Нос к носу! Так что у тебя, Ирка, нет никакого, даже самого малюсенького шанса.

– Думаешь, у тебя есть шанс с Толоконниковым? – не осталась в долгу Ира.

– Может, и нет, – согласилась Тася. – Но, в отличие от тебя, я не схожу от этого с ума. У меня полно других дел. Как ты думаешь, кто все-таки победит: я или Джек?

– Какая же ты скучная, Таська! – взвыла Ира. – Если честно, то мне абсолютно наплевать, кто победит.

– Вот из-за таких равнодушных, как ты, в мире происходят войны и чудовищные преступления!

– Ага! Конечно! Именно из-за меня! Вчера по телику в новостях рассказывали, как какой-то бандит в подъезде напал на пожилую женщину и отнял у нее пенсию. Скажешь, тоже из-за меня?

– Из-за таких равнодушных, как ты! Наверняка кто-то что-то слышал из-за дверей своей квартиры, но решил не вмешиваться.

– Получается, что ты меня с этим бандитом равняешь? – возмутилась Ира и покраснела.

– Не равняю, конечно, но все-таки…

– Что «все-таки»? Договаривай, договаривай!

– Все-таки ты могла бы побольше интересоваться делами класса и поменьше личной жизнью!

– Да? Значит я, по-твоему, не интересуюсь делами класса?!

– Я же сказала, что мало интересуешься.

– Ах так! Ну и ладно! Ну и пожалуйста! Ну и целуйся со своими делами класса и со школьным активом, а Толокоников Лариске Иволге достанется! Будешь потом локти кусать, а никого рядом не будет: ни меня, ни Митеньки! А на выборах Джек победит! Вот увидишь! – И разъяренная Ира, развернувшись на сто восемьдесят градусов, пошла прочь от Таси Журавлевой.

Тася еще постояла немного там, где ее оставила Ира, раздраженно перебросила сумку с одного плеча на другое и пошла домой. Пенкина сумела-таки сделать ей больно. Митя Толоконников действительно нравился Тасе. И не с шестого класса, как думала Ира, а чуть ли не с рождения. Во всяком случае, сколько Тася помнила себя, столько она помнила и Митю. Их мамы дружили и даже были одноклассницами. Тася с Митей ходили в одну группу детского сада и все это время учились в одном классе. В детсадовском возрасте они считали друг друга чуть ли не братом и сестрой, а в школе почему-то отдалились и даже никогда больше не общались один на один. Возможно, Митя стеснялся дружеских отношений с девчонкой, поскольку они презирались его новой мужской компанией, а может быть, ему и впрямь понравилась Лариса Иволга, хрупкая темноглазая и темноволосая девочка, тихая и спокойная, в отличие от неутомимой общественницы Таси Журавлевой. А эта буйная деятельность Таси, между прочим, и произошла из той пустоты, которая образовалась в ее сердце после потери Митиной дружбы. Девочке надо было эту пустоту чем-то заполнить, и она ударилась в активную общественную деятельность. Во время проверки правильности заполнения дневников и сохранности школьных учебников Журавлева каждый раз бросала особые вопросительные взгляды на Толоконникова, особенно долго и тщательно перелистывая страницу за страницей его школьных принадлежностей. Митя ее взглядов не замечал или делал вид, что не замечает. Он сердито вырывал из ее рук дневник или учебник и, не слушая никаких ее замечаний, быстренько отходил к своим приятелям.

Митя Толоконников был стройным и для своего возраста весьма высоким. Все у него было удлиненным: и чистое смугловатое лицо, и тонкий прямой нос, и пальцы с овальными ногтями, которые сделали бы честь любой девушке. Он нравился не только Тасе, но и многим другим девчонкам, но ввиду своей молчаливости казался загадочным и недоступным. Куда проще был Джек, резкий, прямой и веселый, да еще и обладающий, как уже было отмечено выше, красивыми серыми глазами. Девчонки седьмого «Д» кокетничали с Джеком, но ни одна не была бы против, если бы из своих заоблачных высот Толоконников спустился на землю и соизволил обратить на них внимание. Чаще других на Митю бросала пылкие взгляды Лариса Иволга, и некоторые особи Птичьего базара уже не раз отмечали, что Толоконников начинает потихоньку проявлять к ней интерес. Разумеется, Тасе Журавлевой это очень не нравилось. Еще бы! На Иволгины взгляды он, видите ли, обращает внимание, а на ее – нет! Куда это годится?

Дома Тася бросила сумку на диван и уселась рядом, забыв снять куртку. Может быть, Ирка права? Может, она действительно делает что-то не то, неправильно живет? Никто из девчонок, кроме нее, не рвется ни в школьный актив, ни в командиры класса. Все перемены они обсуждают наряды, косметику и мальчишек. Люба Малинина вчера демонстрировала такой потрясающий набор теней и пробных помад, что приходили смотреть даже девчонки из восьмого. А она, Тася, еще ни разу не употребляла косметики. Может, зря? А что, если попробовать? У мамы много всяких баночек, коробочек и тюбиков…

Тася скинула мешающую куртку и прошла в родительскую спальню. У большого зеркала действительно располагался чуть ли не косметический салон. Тася повертела в руках некоторые баночки. Крем, пенка, маска, скраб… Какое ужасное слово «скраб»… Похоже на крем, но с какими-то кусочками… Пахнет хорошо… Помазаться, что ли? Но кусочки свалятся с лица… Или прилипнут? Тася повертела в руках нарядную жемчужно-розовую баночку, прочитала на ее выпуклом боку инструкцию и решила, что чистить лицо ей незачем. Вон у нее какая гладкая кожа! А губы! Что за прелесть ее губы! Пухлые, нежные, цветом не хуже жемчужно-розовой баночки! Тася улыбнулась своему отражению и от губ перешла к глазам. Вот глаза… Что же это за цвет? Говорят, карий… Но какой же это карий? Вот у Лариски Иволги действительно карий, то есть коричневый, очень насыщенного тона. А у Таси скорее бежевый… Бежевые глаза? Смешное сочетание! Глаза цвета темной слоновой кости… А бывает темная слоновая кость? Может, и не бывает… А ресницы? Ресницы так себе! Не длинные и не густые. Если уж честно сказать, то редкие и короткие! Может, стоит их подкрасить? Малинина иногда красит. Вообще-то красиво. Ей идет. Она сразу делается похожей на девушку с журнальной картинки.

Тася покопалась в выдвижном ящичке тумбочки перед зеркалом и нашла тюбик туши для ресниц. «Estee Lauder». Наверно, хорошая фирма. Мама плохой тушью краситься не будет. Девочка отвернула удлиненную крышечку, вытянула прикрепленную к ней щеточку и неумелыми, неловкими движениями принялась наносить на ресницы тушь. Кисточка отчаянно вырывалась из рук. Несколько раз Тася попадала себе в глаз, исходила слезами, умывалась и начинала все сначала. В конце концов, получилось очень хорошо. Глаза распахнулись чуть ли не на пол-лица и стали еще светлее: настоящая темная слоновая кость! Даже если у слонов и не бывает такой кости, Тася теперь только так будет называть цвет своих глаз. А ресницы стали выше всяких похвал! Во-первых, они здорово удлинились, во-вторых, выглядели более густыми, а в-третьих, загнулись кверху чуть ли не до бровей! Вот вам и «Estee Lauder»! Ведь вы этого достойны! Или это реклама другой фирмы? Какая разница! Та-а-ак! Что бы еще покрасить? Вот это, кажется, тени… Точно, тени. И какой же выбрать цвет? Может, вот этот, зеленый? Ну-ка попробуем… Не-е-ет… Получилась какая-то кикимора болотная…

Тася перебирала цвет за цветом, стирая краску с век и нанося новую. В конце концов у нее заболели глаза, и она сделала вывод, что тени ей не идут. Она также забраковала тональный крем для кожи и губную помаду. С накрашенными губами она показалась себе даже не кикиморой болотной, а клоунессой из детской передачи, в игровой форме обучающей малышей английскому языку. Нет, это не ее стиль. Тася будет позволять себе иногда красить ресницы и наносить на губы бесцветный блеск. Это ей идет. Она делается почти красавицей, хотя никогда себя таковой не считала.

Тася сняла с волос заколку-крабик и распустила волосы. Они у нее тоже хороши. Светло-русые, густые и длинные, до середины спины. Может, походить в школу с распущенными волосами? А что? Малинина иногда ходит. Если она их не завьет, то они у нее торчат во все стороны, прямо смешно. А у нее, у Таси, они торчать не будут, потому что тяжелые, лежат сплошной золотистой массой и даже не лохматятся. Она уже пару раз ходила к одноклассницам на дни рождения с распущенными волосами. Они даже почти не спутались, хотя Тася вовсю веселилась, прыгала вместе со всеми и танцевала. Если бы Митя Толоконников увидел ее с распущенными волосами и такими вот длинными пушистыми ресницами, то, может быть, он вспомнил бы, как они дружили… И, может быть, они снова могли бы…

Тася тряхнула головой, отгоняя от себя мысли о Мите, завернула волосы в узел и снова сколола своим крабиком. Надо поесть и сесть наконец за уроки. А ресницы? А ресницы пусть пока побудут накрашенными! Кому это мешает?

Стоит отметить, что манипуляции с мамиными косметическими средствами так благотворно подействовали на Тасю, что весь вечер она ни разу не вспомнила о выборах командира, которые раскололи седьмой «Д» пополам, и о своей судьбе в свете этого раскола.

На следующий день Тася исхитрилась задержаться дома до тех пор, пока родители не уйдут на работу. Как только за отцом, который уходил после мамы, захлопнулась дверь, она бросилась к хорошо себя зарекомендовавшей «Estee Lauder». Всего лишь парочка взмахов кисточкой, а какой эффект! Интересно, заметит ли кто-нибудь в классе, что у нее накрашены ресницы?

Первым уроком был предмет под названием ОБЖ. Преподаватель Николай Васильевич, подполковник в отставке, начал урок с объявления:

– В следующий понедельник стартует общешкольная военно-спортивная игра «Зарница», продолжительностью ровно две недели. Вы будете соревноваться в категории седьмых – девятых классов.

– Ур-р-а-а-а! – дружно грянули мальчишки.

– Ну-у-у-у… – разочарованно протянули девчонки, а преподаватель, переждав то и другое, продолжил:

– Наша школа будет объявлена батальоном, я уже назначен комбатом. Каждый класс будет называться ротой, и вам предстоит выбрать себе командира.

– Ну-у-у… Опять выбирать… – недовольным оказался уже весь седьмой «Д».

– Первый раз вижу класс, который не хочет выбирать командира, – удивился поведению семиклассников Николай Васильевич. – Обычно предложения кандидатур сыплются как из рога изобилия.

– Мы уже навыбирались, – ответил за всех Летяга. – У нас ничего не получается! – И он рассказал про вчерашние выборы командира класса.

– Ну… Если насчет кандидатуры в командиры класса вы еще можете подумать, то ротного должны выбрать немедленно! Сейчас каждый класс школы так же, как и вы, выбирает себе командира роты, потому что сразу после этого урока состоится их первый сбор для получения инструкций. От вашего класса непременно кто-нибудь должен быть! Иначе вы не узнаете, что нужно будет подготовить к следующей неделе!

– Ребята! – с трудом заставив себя дослушать Николая Васильевича до конца, во весь голос завопил Летяга. – «Зарница» упрощает нам дело!

Переждав нестройные вопли: «Как это упрощает?», «Ничего себе упрощает!» и прочие, Толик выпалил:

– Как же вы не понимаете! Как сказала Наталья Ивановна, у нас четко определились два лидера, так пусть один командует классом как седьмым «Д», а другой – седьмым «Д» как ротой во время «Зарницы»! А там посмотрим, кто себя как проявит!

– Точно! – подхватил Раскоряка. – Предлагаю в ротные Джека, потому что не девчонке же распоряжаться в военной игре! А Таська пусть себе заведует тетрадочками да оценочками! Мы пока потерпим! Верно, ребята?!

За объединенную идею Летяги с Раскорякой единогласно проголосовали все: мальчики – с большим воодушевлением, Птичий базар – с нестройным чириканьем, лениво и без интереса.

Тася Журавлева не была уверена, что все происходящее ей нравится. Командиром роты тоже интересно побывать. Может быть, даже интереснее, чем классом командовать. В самом деле, надоело уже следить за успеваемостью, дисциплиной и обертыванием учебников. Но надо честно признать, если бы не грядущая «Зарница», то и в главнокомандующие класса наверняка прорвался бы Джек. Тася вздохнула, хлопнула пару раз накрашенными ресницами, которые в горячке так никто и не заметил, и тоже подняла руку вместе со всеми.

После звонка Джек во весь дух понесся в актовый зал, где собирали ротных командиров, а возле кабинета ОБЖ сбились в кружок девочки седьмого «Д».

– Ну! И кому нужна эта детская «Зарница»? – задала риторический вопрос Люба Малинина. Риторический вопрос на то и риторический, что ответ на него ждать не надо, поэтому Люба тут же заговорила дальше: – Будем как дураки бегать в противогазах и бросать учебные гранаты! Мы уже давно выросли из этих игр! У меня, между прочим, прическа, которая ни в один противогаз не влезет! – и она бережно поправила руками тугие кольца волос, которые прилежно завивала с помощью маминых электрощипцов.

– Что за глупость ты несешь, Люба! – сердито сказала ей Тася. – Неужели ты будешь беречь свои кудри и отказываться от противогаза даже тогда, когда по-настоящему произойдет утечка отравляющих веществ?

– По-настоящему не произойдет! – убежденно возразила ей Малинина. – На что тогда нужны все взрослые и всякие военные, вроде Николая Васильевича! И вообще! Лучше бы организовали какой-нибудь осенний карнавал, чем эту «Зарницу»! Мы с Ольгой Дятловой купили себе такие прикольные заколочки в виде кленовых листьев!

– И правда, Тася! – обратилась к Журавлевой Лариса Иволга. – Ты как командир класса могла бы организовать какое-нибудь мероприятие для девочек, например, дискотеку, тем более что уже тоже начала красить глаза!

– Да ну?! – не выдержала Пенкина и протиснулась к Тасе сквозь строй девчонок, напрочь забыв, что они вчера поссорились. – Ну-ка, покажись! – Она приблизила свое лицо почти вплотную к Тасиному и деловито осведомилась: – Чем красилась?

– «Estee Lauder», – гордо ответила Журавлева, будто бы практиковала это давно и только время от времени меняла фирму.

– Не слабо! – согласилась Ира. – У матери стащила?

– Это… мне… подарили… – попыталась возразить Тася, но ее уже никто не слушал, потому что Малинина вытащила бледно-розовую помаду, и Птичий базар принялся щебетать и прищелкивать над ее умопомрачительным «мокрым» блеском.

Тасе вдруг почему-то сделалось нестерпимо скучно. Она хотела уйти, но Ира Пенкина подхватила ее под руку.

– Раз уж мы с тобой все равно помирились, – сказала она, – то хочу тебе сообщить, что целиком и полностью поддерживаю Лариску. Нашему классу немедленно надо организовать дискотеку, потому что в коллективе уже начали складываться кое-какие отношения, и просто необходимо их закрепить.

– Какие еще отношения? – не поняла Тася.

– Такие! Романтические! И Иволга в этом деле далеко не последняя! Я тебя, между прочим, предупреждала!

– О чем ты? – еще больше испугалась Журавлева.

– Не «о чем», а о ком! О Мите Толоконникове!

– И что Митя?

– Сегодня в школу пришел вместе с Лариской!

– Не может быть!

– Сама видела!

– Может, только на крыльце встретились?

– Я видела, как они от дома Лариски вместе шли! Может, он за ней даже зашел!

Тася почувствовала, как к глазам подступили слезы. Конечно же, она занимается ерундой! Командирство, «Зарница»! Кому это нужно, если Митя… если с Митей…

– Не стоит так расстраиваться, – посоветовала ей Пенкина. – Вот устроим дискотеку, ты пригласишь на белый танец Толоконникова и все ему скажешь.

– Что скажу?

– Ну… что-нибудь вроде того, что ты без него жить не можешь.

– Легко тебе говорить! – возмутилась Тася.

– Ничего не легко! Я, между прочим, тоже собираюсь объясниться с Джеком! Вот поэтому и говорю, что нам нужна дискотека! Пообещай, что устроишь ее… как командир класса!

– Не могу я этого обещать, тем более что сейчас все будут заняты «Зарницей».

– Да… Ты права… – согласилась Ира и закусила в раздумье губу. – Но уж после игры надо сразу, потому что на Рудакова полкласса девчонок зарится, не то что одна твоя Иволга!

3 Переход на военное положение

После уроков ротный командир Евгений Рудаков, или попросту Джек, собрал свою роту в виде седьмого «Д» на внеочередной классный час.

– Значит, так! – солидно откашлявшись, сказал он. – Слушайте все сюда! «Зарница» будет проходить так же, как в прошлом году, хотя, конечно, в ее проведение внесены кое-какие изменения. Лыжного кросса, как вы понимаете, в сентябре быть не может, зато будет кросс обыкновенный, на пятьсот метров, и эстафета в противогазах, с носилками, с условно раненными и пораженными отравляющими веществами. Всякое прочее тоже будет, но это все ерунда… Справимся. Главное – другое! Вот, глядите! – Он показал одноклассникам сшитую из цветного картона книжечку. – Это хоть и книжечка, но называется «Путевой лист». Здесь написано, в какой день, в какое время и в каком соревновании мы должны участвовать, кто наши соперники и кто судьи. В этой книжке будут отмечаться все наши достижения и проставляться баллы, которые мы заработаем за день…

– Подумаешь, новшество! – презрительно скривился Летяга. – В прошлом году все это было написано на листе ватмана, который висел на стене в коридоре. Только и всего! Даже удобнее было! Подходишь, читаешь – и все знаешь и про свой класс, и про другие тоже! И баллы все на виду. Всегда можно прикинуть, кто вырвался вперед, и поднажать, чтобы… значит… не отстать!

– Ты, Толик, как всегда, тарахтишь и не даешь мне сказать самого главного! – рассердился Джек. – На стене все, что надо, висеть будет, не в этом дело. Вот здесь, – он открыл последний разворот книжечки, и все увидели, что страницы там голубого цвета, – будет фиксироваться, сколько с нас снимут штрафных очков…

– Что еще за штрафные очки?! – опять не выдержал Летяга. – Это за что же они будут сниматься?

– За «двойки»…

– По физкультуре! – догадался Раскоряка.

– Наверняка по ОБЖ, – вставила реплику Тася.

– Не только! Представьте, будут отниматься баллы за «двойки» по всем предметам!

– Вот так номер! – возмутился Летяга. – Что же это получается?! Получается, что из-за «пары» за какие-то, например, дурацкие причастия, которые вообще непонятно для чего нужны русскому народу, класс страдать должен?

– Выходит, что так, – нехотя согласился Джек, которому все это тоже не очень нравилось. – Директриса сказала, что в прошлом году во время «Зарницы» все так забросили учебу, что сильно пострадала успеваемость школы. Поэтому в этом году учителя решили снимать баллы за «двойки», за опоздания, за забытые дневники и сменную обувь, за плохое дежурство, а еще за плохое поведение и шум на уроках.

– Ничего себе! – крикнул расстроенный Раскоряка, который десяти минут не мог просидеть спокойно и получал бесконечные замечания от учителей на уроках. – Эдак все потом и кровью заработанные баллы и уйдут на всякую ерунду.

– Да уж, Сережка, туго тебе придется, – усмехнулась Тася.

– А если я, например, ничего не понимаю в геометрии, то мне что, лучше вообще в школу не приходить? – обратилась к командиру роты Ира Пенкина.

– Да ты что! – накинулся на нее Джек. – Да за прогулы у нас столько баллов отнимут, мало не покажется!

– Твою геометрию, Ира, я беру на себя! – успокоила подругу Тася. —Вместе будем заниматься! Я вообще считаю, что каждый, кто хорошо разбирается в каком-нибудь предмете, может помочь отстающим! И вообще! Неужели не понятно, что эти две недели, в которые будет проходить «Зарница», всем стоит поднажать и заниматься в полную силу?! И уроки надо делать все, а не на улице пропадать, вспоминая лето золотое!

– Знаешь, Таська, мы так не сдюжим, чтобы и тебе кросс с носилками, и причастные обороты! – выкрикнул Летяга. – Мы обыкновенные дети, а не терминаторы – универсальные солдаты! Ну-ка, Джек, погляди в этом «Путевом листе», какое соревнование у нас самое первое, в следующий понедельник!

Джек полистал книжечку.

– Та-а-ак… Сейчас найду… У нас в понеде-е-ельник… В понедельник у на-а-ас… Ага! Вот! Нашел! Страшное дело! – он обвел растерянным взглядом одноклассников. – У всей школы смотр строя и песни! Вот тут написано: общий сбор в физкультурном зале… с подъемом флага.

Седьмой «Д» взорвался возмущенными возгласами:

– Ничего себе!

– А мы и не тренировались!

– А я вообще петь не умею!

– А я и не собираюсь петь!

– Мы с прошлого года строем не ходили!

– Вот я и предлагаю сегодня же после классного часа потренироваться в хождении строем! – повысил голос Джек. – И песню какую-нибудь попробуем спеть!

– Какую?

– Ерунда какая – петь!

– «Во поле березонька стояла…»

– Не буду я ничего петь! – неслось со всех сторон.

– Я предлагаю хотя бы «Катюшу», – встала со своего места Тася Журавлева. – Слова все знают, вот мы и попробуем под нее идти строем!

– Ты, Таська, совсем с ума сошла! Какую-то древнюю «Катюшу» вспомнила! – презрительно заметила Малинина. – Ты бы еще предложила «Наши жены – пушки заряжены! Вот кто наши жены!».

– Не нравится «Катюша» – не надо! Я не настаиваю! – не обиделась Тася. – Пожалуйста, предложи что-нибудь свое!

– Больно надо! Я вообще не собираюсь с вами ходить строем! Детский сад какой-то! У меня вот! Туфли на каблуках! – и она выставила в проход ноги в новеньких модельных туфельках.

– Походишь пару недель без своих каблуков, не развалишься! – строго сказал Джек, хотя видно было, с каким трудом далась ему эта строгость. Все в классе знали, что Люба Малинина ему жутко нравится. – Кстати, – продолжил Рудаков, – нам надо еще придумать какие-нибудь элементы военной формы в одежде. К этим элементам, слышишь… Малинина, никак не подойдут твои каблуки. Придется снять!

– И не подумаю! – еще более презрительно скривившись, ответила ему Люба. – И элементы ваши не надену! Мне уже почти тринадцать лет! Я уже вы-рос-ла! Понятно тебе, ротный командир?! Если вам нравится, – она обвела взглядом класс, – можете играть в свою «войнушку» в элементах, а я, пожалуй, пойду! – И она, схватив со стола такую же модную и новую, как туфли, сумочку, гордо и грациозно вышла из класса.

Седьмой «Д» ошеломленно молчал. Джек нервно кусал губы. Все в классе понимали, что ему очень хочется броситься вслед за Малининой, но командир роты выдержал и не бросился. Это всему классу очень понравилось, а гораздо больше других – Ире Пенкиной, которая имела на Джека большие виды. В полной тишине очень громко прозвучал высокий голос Ларисы Иволги:

– Если честно, то мне тоже совершенно не хочется в противогазе… И вообще, что это еще за элементы военной формы?

– Это, Лариска, например, погоны! – сказал Летяга.

– Чур, мне маршальские! – тут же крикнул Раскоряка.

– А мне генералиссимуса Суворова!

– А мне Звезду Героя!

– А мне орден!

– А я возьму автомат Калашникова! – понеслось со всех сторон.

Ротный командир в растерянности смотрел на раздухарившихся одноклассников и не знал, как прекратить их буйное веселье. А мальчишки уже повскакивали с мест и с помощью пальцев, линеек, треугольников и других подручных средств стали изображать различное стрелковое оружие, гранатометы и даже установку реактивных снарядов «Град». Когда Раскоряка завыл, изображая летящий фугас, класс потряс взрыв. Одноклассники в унисон вздрогнули и застыли в самых нелепых позах. Оказалось, что «взрыв» организовала Тася, изо всех сил стукнув по столу толстым учебником по литературе.

– В самом деле, детский сад какой-то! – возмутилась она. – Как вам не стыдно!

– А почему нам должно быть стыдно? – спросила ее Ольга Дятлова, задушевная подруга Малининой. – Любка права! Мы уже выросли, чтобы изображать из себя оловянных солдатиков! Только и остается, что посмеяться над всем этим!

Рассерженная Тася Журавлева вскочила со своего места и горячо заговорила:

– Как же вы не понимаете, что «Зарница» – это не столько игра, сколько тренировка! В случае стихийного бедствия или какой-нибудь катастрофы мы должны уметь и противогазами пользоваться, и раны бинтовать, и хорошую физическую подготовку иметь!

– Интересно, кто это во время стихийного бедствия станет строем ходить, да еще и «Катюшу» горланить? – поддела ее Ольга.

– Строй и песни нам нужны, чтобы праздничное и торжественное настроение создать! Если игра военизированная, то глупо горланить, как ты выражаешься, про любовь или выкрутасы брейк-данса демонстрировать!

Джеку уже давно надоело смотреть, как Журавлева выступает на первых ролях, забыв, кто тут ротный командир, и он во все горло гаркнул:

– А ну-ка, хватит базарить! Пацаны! Быстренько сдвигайте столы в сторону! Будем тренироваться ходить строем! Надеюсь, все помнят, как в прошлом году разбивались на четверки!

Когда столы были сдвинуты, а семиклассники выстроились прошлогодними четверками, Джек, стоящий перед классом, ужаснулся тому, что увидел. Вверенная ему рота выглядела самым нелепейшим образом. Девчонки за лето вытянулись и очень повзрослели. На многих были туфли на высоких каблуках и яркая одежда. Некоторые накрасили губы и сверкали крупными серьгами. На их фоне мальчишки казались если и не детским садом, то учениками начальной школы – уж точно. Одеты они были в простенькие джинсовки и спортивные костюмы, а высоким ростом отличались только трое: Толик Летяга, Митя Толоконников и он сам, Евгений Рудаков. Ну, еще и Раскоряда был ничего… не карапузом… Когда седьмой «Д» несколько раз прошел строем мимо своего командира, Джек чуть не заплакал с досады. Одноклассники смущались и стеснялись друг друга. Строй ломался и разваливался. «Катюшу» пели тихо, фальшиво и нестройно. Раскоряка откровенно кривлялся, а девчонки подхихикивали. Наверное, Джек в сердцах кому-нибудь надавал бы подзатыльников, если бы в класс не пришла Наталья Ивановна. Она быстро навела порядок, и семиклассники довольно прилично промаршировали несколько кругов и два раза бойко спели «Катюшу». В качестве элементов военной формы все действительно сошлись на погонах рядовых Российской армии, которые можно сделать из цветного картона. Джеку постановили надеть погоны лейтенантские, а Наталья Ивановна даже обещала выпросить в военной части, где у нее служил кто-то из знакомых, настоящие солдатские пилотки.

4 Ананасное мороженое и ванна холодной воды

Митя Толоконников был единственным парнем седьмого «Д», который совершенно не обрадовался грядущей «Зарнице». Он был очень неспортивным товарищем. Прыгал он недалеко и невысоко, бегал медленно, а на кроссах вообще всегда сходил с дистанции. Подача у него была слабая, и та команда, за которую физрук ставил его играть в баскетбол или волейбол, вечно была недовольна. Что касается силовых видов спорта, то тут дело обстояло еще хуже. Толоконников не мог ни отжаться от пола, ни подтянуться на перекладине, ни залезть вверх по шесту или канату. Мяч и гранату он кидал на смехотворное расстояние и с трудом проплывал дорожку в бассейне. Он не был классным посмешищем только потому, что в школе, где они учились, физкультура проводилась отдельно для мальчиков и девочек. Ни одна девчонка не видела еще его позора. Парни на его счет помалкивали и не теряли к нему уважения, потому что он лучше всех разбирался в компьютерах и даже сам мог составить не слишком, конечно, сложную программу.

В прошлом году «Зарница» проводилась в школе первый раз. Ее Митя счастливо проболел. В этом году ему от нее не отвертеться. Здоров, как бык. Эта «Зарница» станет его концом. Одно дело – болтаться сосиской на перекладине на виду у парней, которые если и посмеиваются, то в тряпочку. Им всем нет смысла хохотать во все горло и обзываться обидными словами, потому что потом все равно придется ползти к нему же за объяснениями заданий по информатике. И совсем другое дело – позориться перед девчонками. И, главное, перед ней… перед Тасей Журавлевой… Они дружили с ней до школы. Когда пришли в первый класс, Митя понял, что подобные «дружбы» в мужском коллективе не только не поощряются, а, даже наоборот, высмеиваются, и быстренько сделал вид, что никаких особых отношений у него с Журавлевой нет. Тася сначала обижалась, требовала от него объяснений, а потом смирилась, отошла в сторону и слилась с Птичьим базаром. С тех пор они почти не общались, но каждый свой шаг по-прежнему проверяли друг на друге: бросали быстрые вопрошающие или оценивающие взгляды.

А Тася год от года становилась все красивее и красивее. Недавно пришла в школу с распущенными волосами. Учителя не ругались, потому что волосы очень красиво лежали у нее на спине, не лохматились и никому не мешали. Мите очень нравилось смотреть, как Тася, не соглашаясь с кем-нибудь, качала головой, и ее волосы плотной золотой массой перемещались из стороны в сторону, переливались и блестели. Ему очень хотелось возобновить с ней былые отношения, но подойти к девочке было стыдно. Это же он, Митя, ее предал и отказал в дружбе! Вот Толоконников к Тасе и не подходил, а молча мучился этим. И вот теперь эта самая Тася Журавлева увидит, что он на самом деле собой представляет. Он же не мужчина, а жалкий, тщедушный слизняк!

Конечно, можно было предусмотреть такое развитие событий и потренироваться летом, а с начала сентября записаться в какую-нибудь спортивную секцию, но он этого не сделал. Все лето провел на даче у речки, а с начала учебного года опять плотно уселся за компьютер. И что теперь? Неужели позориться перед Тасей? Ни за что! Лучше смерть, чем позор! А поскольку умирать что-то совсем не хочется, он что-нибудь придумает! Конечно! Есть же самый простой выход! Нужно заболеть, как в прошлом году! Правда, сейчас это сделать сложнее. Прошлая «Зарница» проходила в феврале. Было вьюжно и холодно. Митя потому и заболел, что, одетый весьма легкомысленно для такой погоды, он накануне долго прождал автобус. Сейчас тепло почти как летом. Простудиться проблематично. Можно, конечно, натрескаться мороженого. Горло у него слабое. Пожалуй, надо так и сделать. Митя вытряс из коробочки из-под шоколадных конфет деньги, которые у него оставались от школьных завтраков. Сумма оказалась не слишком внушительной, но на два больших брикета пломбира ее хватит. Митя накинул спортивную куртку и, не теряя времени даром, побежал в соседний универсам.

Держа в руках две холодные пачки ананасного мороженого, Толоконников подошел к выходу из магазина – и столкнулся там с Тасей Журавлевой. Вместо мороженого она сжимала в руках два батона. Встреча была так неожиданна, что Митя, который уже сто лет не здоровался с Тасей, вдруг сказал:

– Привет.

– Привет, – отозвалась Журавлева.

Можно было, конечно, сразу пройти мимо, но Митя вдруг понял, что судьба дает ему шанс наладить с Тасей отношения. Вроде бы она радостно ответила на его приветствие.

– Булки, значит, купила, – глупо сказал Митя, чтобы хоть что-нибудь сказать.

– Да вот… булки… Бабушка попросила сходить… – отозвалась Тася. – А ты, значит, мороженого…

Митя видел, что неутомимая классная командирша находится в таком же замешательстве, как и он. Толоконников от этого несколько взбодрился, и тут же ему в голову пришла счастливая мысль:

– Я тебя могу угостить…

Тася пожала плечами, потому что не очень представляла, как можно угоститься огромным пломбиром прямо на улице. Не откусывать же и не руками отрывать! Митя понял это и сказал:

– Пойдем к нам! Ты давно не была…

– Так у меня же вот… – и Тася показала глазами на батоны.

– Подумаешь, батоны! Подождут ваши часик и без них! А хочешь, можем отнести эти батоны, а потом уж и к нам?

Тася радостно кивнула, и они побежали к ее дому, чтобы мороженое не успело растаять. Дома Тася впихнула батоны изумленной бабушке в руки прямо на пороге, скатилась по лестнице к Мите, и они опять побежали, потому что из пачек начали уже капать на асфальт белые тягучие капли.

Дома у Толоконниковых все оставалось по-прежнему, как в те времена, когда Тася была у них частой гостьей, только на кухне поселился новый большой холодильник. Пока Митя с Тасей делили мороженое, поливали его вишневым вареньем, терли на терке завалявшуюся и закаменевшую шоколадную конфету, им было весело. Они торопились, чтобы мороженое окончательно не растаяло, хохотали и не заметили, как съели обе пачки.

С исчезновением с тарелочек мороженого непостижимым образом куда-то испарилось и веселье. И Митя, и Тася вдруг вспомнили, что не общались уже несколько лет, что они совсем не знают друг друга – таких, какими они стали сейчас: новых, повзрослевших. Оба притихли.

– Ну… я, пожалуй, пойду… – сказала Тася и покраснела.

Митя кивнул, хотя совсем не хотел, чтобы она уходила.

Тася, которой тоже не очень хотелось уходить, бросилась к раковине.

– Я только сначала вымою посуду, – сказала она.

– Да я и сам могу помыть, – возразил Митя и огорчился своему возражению. Она ведь сейчас уйдет, раз больше в их кухне нечего делать.

– Ну… тогда… до свидания? – В ее прощании так ясно прозвучал вопрос, что Митя понял: он непременно должен ее задержать.

– Нет… подожди… Не уходи! – Он вскинул на нее глаза и быстро, чтобы не раздумать, сказал: – Прости…

Тася покраснела еще больше, а Митя решил сказать уж все до конца, раз начал:

– Я виноват… Мы дружили, а я… В общем, я бы хотел, чтобы мы снова… Ну, ты понимаешь?

– Я… Я понимаю… – эхом повторила Тася.

– И… что? – Митя с надеждой посмотрел в ее светло-карие глаза.

– Митя, а как же… Говорят, что ты и Иволга…

– Что Иволга?

– Говорят, что вы… ну… Я не знаю, как сказать… Она тебе нравится?

Толоконников тяжело вздохнул и ответил:

– Лариса… Она предлагала мне… ну… дружить…

– А ты?

– А я… Почему бы не дружить… Она хорошая девчонка…

Он увидел, что Тасины глаза вмиг наполнились блестящей влагой, и очень обрадовался. Это хорошо, что ей не понравилось про Лариску. Значит, она, Тася, к нему неравнодушна, несмотря ни на что!

– Но дружу я, в общем-то, со всеми в классе. С Иволгой чуть побольше, чем с другими, но… Это ничего не значит! На самом деле, я хочу с тобой… чтобы, как раньше! А, Тася?!!

Что могла сказать Журавлева, если сама только и мечтала об этом? Конечно же, она сказала, что не имеет ничего против, и снова села на табуретку к пустой тарелочке. Митя топтался рядом, и оба они совершенно не знали, что еще сказать друг другу. Когда они были маленькими, все у них получалось просто и естественно, а сейчас, после такого длительного перерыва, было очень нелегко начать все сначала.

– Ты уже сделал погоны? – спросила Тася.

Митя отрицательно покачал головой. Он огорчился тому, что она вспомнила «Зарницу», которая очень быстро положит конец тому, что только что опять зарождалось между ними. Какой девочке понравится, что ее друг совершенно не может ни подтянуться, как мужчина, ни кросс пробежать? Да никакой! Что подумает такая девочка? Конечно же, она подумает, что он, Митя, никогда не сможет ее защитить ни от хулиганов, ни от стихийных бедствий. А на что нужен такой бесполезный друг?

– Знаешь, Тася, – начал он. – Мне кажется, что Люба Малинина права. Все эти детские игры смешны. Мы уже выросли…

– Да что ты, Митя! – возмутилась Тася. – Я уже в классе говорила, что она не права. Не буду опять повторять то же самое! Ты и так все слышал! В конце концов, «Зарницу» можно воспринимать просто как соревнования в быстроте, силе и ловкости между классами! Не понимаю, чем вам это не нравится? Не возмущаетесь же вы, например, международными олимпиадами? Взрослые люди со всего мира съезжаются и не считают, что занимаются детскими забавами!

Митя очень хорошо знал, чем ему не нравится «Зарница», но признаться ей в этом не мог.

– Да понимаешь… Все эти самопальные погоны… строй… песни хором… Глупо как-то, – сказал он. – Олимпийцев выдающиеся дизайнеры одевают, и даже на церемониях открытия и закрытия спортсмены выходят вольным строем, а не маршируют под «Катюшу».

– Ну что ж! – уже совсем другим, не дружеским, а командирским голосом начала говорить Тася. – Вы с Малининой можете не участвовать, раз уж так вам невмоготу! Мы, конечно, получим несколько штрафных очков, но, думаю, наверстаем! Этапов много! Обойдемся как-нибудь и без вас, очень взрослых! – И Журавлева гордо покинула квартиру Толоконниковых, уже не слишком сожалея об этом. Интересы класса были для нее все-таки превыше личной жизни, которая опять рушилась, едва начавшись.

Митя совсем расстроился. Он знал, что эта «Зарница» подорвет его и без того не очень прочный авторитет в классе, но что сегодняшняя встреча с Тасей, так много обещавшая, закончится настолько плачевно, он, конечно, не ожидал. И что же теперь делать? Мороженое закончилось. Горло, похоже, не заболит. Он посмотрел на него в зеркало. Не воспаленное. Розовое. А что, если покашлять? Тоже не получается. Денег больше нет. И как же, скажите на милость, без денег простудиться в сентябре? Может, выкупаться? На него посмотрят как на идиота, если он полезет в воду на виду у всего честного народа на пляже у Петропавловки. Не ехать же для этого дела в какое-нибудь курортное место на Финском заливе! Да и там уже никто не купается…

Митя подумал еще немного и решительно прошел в ванную. Душ, под который он встал, был горячим. Митя рассудил, что сначала надо как следует нагреться, а потом уж и обрушить на организм холодный удар, чтобы сразу пробрало до костей. На удар он, правда, так и не отважился. Толоконников потихоньку заворачивал кран с горячей водой и понемножку прибавлял холодную воду. Это было даже приятно. Когда тело совсем привыкло к прохладе, Митя сел в ванну и начал набирать в нее уже абсолютно холодную воду.

5 Первое поражение, которое оказалось очень полезным

Пилотки были отвратительными. Старые и поношенные, они даже не стояли домиком на головах семиклассников, а заваливались набок вялыми петушиными гребнями. Люба Малинина хохотала во все горло:

– Ой! Не могу! Вояки! Штрафбат! Я же говорила, что все это – дурацкие детские игры! Разве можно победить в таких пилотках?!

– Да-а-а, – растерянно протянула Наталья Ивановна, вытаскивая из пакета последнюю пилотку. – Не ожидала… Хотя это можно было предположить. Новые пилотки находятся на головах у солдат. Они их не могут нам отдать, поскольку они являются частью их уставной формы. Но это… – она повертела в руках бурый головной убор, – конечно, нам не подойдет… И что будем делать?

– Подумаешь, без пилоток! Ну и что! – тут же встала со своего места Тася. – Погоны все сделали! Если мы отмаршируем как следует и хорошо споем, то все равно сможем набрать приличное количество очков.

– По-моему, нужно договориться, чтобы все оделись примерно одинаково, – вставил Джек, вспомнив, как смешно выглядела его рота, когда все были одеты вразнобой. – И чтобы девчонки были без каблуков, – Рудаков, когда это говорил, специально не смотрел на Малинину, – и без всяких своих штучек в ушах, и без красных ртов.

– Женя прав, – поддержала классная руководительница. – Поскольку игра военизированная, предлагаю всем надеть темные брюки… или там… джинсы… И хорошо бы белые или светлые рубашки.

– Какие еще рубашки? – спросила Ольга Дятлова. – У меня нет ни одной рубашки!

– Папашину надень! – хохотнул Раскоряка.

– Так она на мне будет как халат! У меня папа ростом под два метра! К тому же, белых у него нет! Не носит!

– Все равно! – не сдавался Джек. – Пусть у девчонок будут не рубашки, а какие-нибудь кофты… я не знаю, как они называются, но чтобы светлые, не в цветочек и без этих ваших всяких бусиков, бантиков и цепочек!

В конце классного часа еще немного промаршировали, пару раз спели все ту же «Катюшу», поскольку ни на какой другой песне так и не смогли остановиться, и разошлись на выходные до понедельника, когда с самого утра уже надо будет выступать строем перед всеми классами, играющими в «Зарницу».

Когда в понедельник седьмой «Д» подошел к физкультурному залу, где должен был проходить смотр строя и песни, ребята приуныли. Оказалось, что другие классы подошли к делу более серьезно, чем они. На седьмом «Б» были надеты настоящие матросские гюйсы. Девятый «А» где-то раздобыл вполне приличные гимнастерки, не чета дрянным списанным пилоткам седьмого «Д». Плечи учеников восьмого «Г» украшали самые настоящие, а не картонные погоны.

Джек с раздражением оглядел свою роту. Раскоряда вообще забыл, что в понедельник с самого утра начинается «Зарница», и явился в школу без погон, в спортивном костюме, под которым была надета цыплячье-желтая футболка с волком из «Ну, погоди!» на груди. Дятлова надела светло-розовую кофточку с опушкой по вороту и рукавам. На вопрос Джека, чего это она так расфуфырилась, Дятлова ответила, что оделась, как просили, – темный низ и светлый верх. Рядом с нежным розовым пушком картонные погоны смотрелись на редкость отвратительно. Еще две красотки из Птичьего базара все-таки напялили туфли на каблуках, а толстяк Сеня Головлев вырядился в белую рубашку, которая, похоже, осталась у него с начальной школы. Она все время вылезала из его брюк, расстегивалась на могучей груди, а рукава пришлось ему завернуть, чтобы не было видно, что они доходят только до локтей.

Пока Джек от расстройства кусал губы, Тася начала перестройку класса, запихивая некондиционно одетых товарищей внутрь строя, чтобы не так бросались в глаза. Джек в очередной раз с уважением посмотрел на Журавлеву, которая всегда почему-то раньше его догадывалась, что надо делать и что говорить. Но даже такие своевременные и единственно правильные Тасины действия уже мало что могли изменить в создавшемся положении. Во-первых, у окна коридора стояла Малинина с лицом, раскрашенным как для дискотеки, и снисходительно улыбалась, глядя на своих одноклассников. Наталья Ивановна вместе с завучем по воспитательной работе пытались ее выгнать из коридора, чтобы она своим легкомысленным видом не нарушала военизированную строгость школьных рядов и не отвлекала на себя внимание молодых солдат, которые пришли помочь в проведении «Зарницы». Люба на это ответила, что ничего плохого не делает, а классная руководительница с завучем нарушают ее гражданские права, а именно: она, Люба Малинина, имеет право находиться в школе, в которой учится, сколько хочет и там, где считает нужным. Наталья Ивановна с завучем не смогли ничего возразить на такую юридическую подкованность Малининой, и обескураженно отошли к классам, а молодые солдаты продолжили подмигивать Любе, игнорируя девочек и в гюйсах, и в гимнастерках, и в погонах, причем как в картонных, так и в настоящих.

Во-вторых, глядя на серьезно экипированных представителей других классов, ученики седьмого «Д» чувствовали себя не в своей тарелке. Их погоны были нелепы, Сеня Головлев смешон, а розовая кофточка Дятловой неуместна. Ротный командир надеялся на то, что на фоне Ольги с Сеней судьи, может быть, не заметят, что на Раскоряде вообще нет погон.

Несмотря на то, что Джек командовал как мог – серьезно, громко и красиво, а Тася изо всех сил тянула в марше носок, выступил их класс отвратительно. Девчонки стеснялись взглядов солдат и тех классов, перед которыми их пришлось маршировать. Они пытались делать вид, что на самом деле им нет никакого дела до этой «Зарницы», что они так только, для смеха тут выступают. Мальчишки стеснялись своих картонных погон, Сени, который изо всех сил пытался сжаться в точку в своей маломерной рубашонке и от этих напрасных усилий без конца сбивался с ноги. Пели нестройно и вразнобой. Вместо третьего куплета Летяга почему-то снова заголосил второй, и классу пришлось снова затянуть «Выходила, песню заводила…», хотя они только что это пропели. Третий куплет спеть вообще не успели, потому что как раз дошли до того места в зале, где должны были остановиться.

После седьмого «Д» свое искусство по части строя и песни показывали еще много классов, и все выступали слаженно и красиво. Семиклассники притихли и вслед за своим ротным командиром нервно кусали губы. Особенно грустно им было смотреть на одетых в гимнастерки ребят из девятого «А», которые, как солдаты на плацу, бодро и нога в ногу два раза обошли зал под марш-попурри из песен группы «Любэ». Когда они пели «И на рассвете вперед уходит рота солдат, уходит, чтоб победить и чтобы не умирать…», им подпевал весь зал и даже воинские командиры, которые, как оказалось, тоже присутствовали на школьном смотре строя и песни.

Из физкультурного зала седьмой «Д» вернулся в раздавленном и уничтоженном виде.

– Ну что?! Довольны?!! – бросил своим солдатам разъяренный ротный. – Хуже всех! Опозорились!!! А все из-за тебя! – Джек с укором посмотрел на Любу Малинину, которая пришла в класс вслед за всеми. Она все видела и теперь уже не выглядела так вызывающе, как до выступления. – Взрослая нашлась! В «войнушку» она, видите ли, не играет! А девятый «А» видела? Постарше тебя будут, и ничего – выступили, не постеснялись! А мы как дураки!

В класс вошла расстроенная Наталья Ивановна.

– В чем дело, ребята?! – спросила она. – В субботу пели прилично и маршировали в ногу! И что с вами сегодня случилось?

– А то, что никому дела до класса нет! Вот что! – ответил ей Джек и обратился к Раскоряке: – Вот ты, Серега, почему вырядился в волка и погоны не надел?!

Раскоряда молча опустил голову.

– А ты, Дятлова! Знала ведь, что твои перья для военной игры не подходят! – продолжил разнос Джек. – Зачем надела?

Ольга тоже не нашла, что ответить, и отвернулась к окну.

– Хорошенькое начало, ничего не скажешь! – горячился Джек. – Если так и дальше пойдет, то мы будем на последнем месте!

– А на что тебе первое? Что ты мечтаешь получить за него? – усмехнулась Малинина. – Картонные медальки?! Такие же, как твои погоны?!

– Вечно ты все перевернешь, Любка! – как всегда бросилась на защиту класса Журавлева. – Разве дело в медалях? Хуже других не хочется быть, понимаешь?! Мы всегда дружными были, и все у нас всегда получалось! В прошлом году заняли второе место! Помнишь, как мы планы строили, что в будущем году поднатужимся и непременно возьмем первое?! И что теперь? В кусты?!

Люба Малинина решила не отвечать разбушевавшейся Журавлевой. К чему? Разве ее перекричишь?! Тася тоже замолчала и с расстроенным лицом села на место.

– Я предлагаю вам все-таки не падать духом, – сказала Наталья Ивановна, глядя на то, как приуныли ее подопечные. – «Зарница» только началась, и вы вполне можете еще отыграться на других этапах и соревнованиях. Что там у вас следующее по «Путевому листу»?

– «Путевой лист» остался в зале, где проходил смотр, – ответил Джек. – Сказали, что отдадут позже, когда подведут итоги. Но я и так помню, что после уроков у нас… ну… у мальчиков – подтягивание, а девчонки в медкабинете будут повязки всякие накладывать… шины…

– Ну, и как вы оцениваете свои шансы? – Классная руководительница с интересом оглядела седьмой «Д».

– Неважные у нас шансы, – вздохнул ротный командир. – По одному разу, может, все и подтянутся, а вот больше одного – всего-то человек пять…

– А как дела у девочек?

Разумеется, отвечать стала Тася Журавлева:

– А у девочек, я думаю, будет все в порядке. Мы на ОБЖ много тренировались. Если Малинина прекратит упрямиться, то мы наверняка сможем обойтись вообще без штрафных очков.

– Ну и что нам на это скажет Люба? – Наталья Ивановна очень строго посмотрела на отступницу.

– Да ладно… – махнула рукой Малинина. – Схожу… Не хуже других…

– Вот и отлично! – подвела итог классная руководительница. – Приступим, пожалуй, к алгебре. Не забудьте, что две недели будет подвергаться штрафу каждый ваш промах, каждая «двойка» и шум на уроках.

– Наталья Ивановна, неужели вы станете нас штрафовать? – хитро улыбнулся Летяга. – Неужели у вас рука поднимется на родной класс?

– Еще как поднимется, Толик! Вот прямо сейчас! Давай-ка к доске!

Митя Толоконников сидел ни жив ни мертв. Никакая алгебра на ум не шла. После пятого урока он принесет классу кучу штрафных очков, потому что подтянуться не сможет. Даже толстяк Сеня Головлев, кряхтя и повизгивая, кое-как один раз подтягивается, а он, Митя, ни разу. Хорошо, конечно, что девчонки как раз в этот момент будут в медкабинете, но все равно ведь узнают. Раскоряка разболтает, не удержится. И Тасе все про него станет известно… Лежание в холодной воде после ее ухода ничего не дало. Митя тогда вылез из воды весь синий, но, похоже, только закалился. Ни кашля, ни насморка, ни покраснения горла. Будто в живой воде выкупался, как Иван-царевич.

– Толоконников! Митя! Ты что? Заснул? – услышал он голос классной руководительницы.

– А? Что? – вскочил он со своего места.

– Ничего особенного! К доске тебя приглашаю. Давно не спрашивала.

Митя поплелся к доске. Наталья Ивановна продиктовала пример. Митя смотрел на цифры с буквами и ничего не понимал. Какой кошмар! Интересно, сколько из-за него классу дадут штрафных очков? Хорошо, если одно… Если «b» вынести за скобку… «10а»… А если дадут сразу десять очков? Тогда что?

– Что-то ты, Дмитрий, слишком медленно решаешь! – сказала Наталья Ивановна. – Так мы ничего не успеем! И пример-то пустяковый! Повторение прошлого года!

– Да-да… Я сейчас… – Митя быстро застучал мелом по доске.

– Нет! Так не пойдет! Здесь нужен не минус, а плюс… «b» нельзя выносить за скобки… А вот эти коэффициенты складываются… Что с тобой, Митя? Неужели ставить «двойку»? И это в условиях «Зарницы»?

– Не ставьте, Наталья Ивановна! – вскочил со своего места расстроенный Джек. – Ну, пожалуйста! Он потом вам пересдаст! Вы же знаете, что у него всегда было хорошо с математикой!

– Знаю, – кивнула головой учительница. – Я, конечно, не поставлю сегодня «двоек» никому! Но не надейтесь на такое же снисхождение со стороны других учителей! Да и я завтра буду ставить «пары» вам в лучшем виде! Сегодня уж так и быть… Один день на раскачку…

На перемене к Мите подошла Тася Журавлева. Митя заранее сморщился, представляя, что она станет выговаривать ему за алгебру.

– Спасибо тебе, – неожиданно сказала Тася.

– За что? – Митя даже испугался.

– За то, что ты все-таки пришел на смотр строя и погоны сделал. Я думала, что ты, как Малинина… будешь изображать из себя взрослого…

Митя совершенно не знал, что ей на это ответить, а Тася, как-то нервно поправив свои золотые волосы, опять сказала нечто совершенно неожиданное:

– А алгебра… Это из-за меня, да? Ты расстроился, что у нас так все получилось?

Толоконников совершенно растерялся. Конечно, он расстроился, что они плохо расстались, но пример не смог решить совершенно из-за других дум… не о Тасе… Но не говорить же ей об этом. Он промямлил что-то маловразумительное, а она все продолжала произносить неожиданные вещи:

– Я тоже хочу, Митя, чтобы у нас все было как раньше. Пойдем сегодня после школы в парк? Покатаемся на машинках, на колесе обозрения, а то скоро аттракционы на зиму закроют. Пойдешь?

Разве мог Митя отказаться? Конечно, он кивнул головой. Тася отошла по своим делам, а Толоконников подумал, что после уроков ничего хорошего не будет, никаких аттракционов, потому что когда Журавлева узнает о его позоре, то уже никаких машинок не захочет. Какие могут быть машинки со слабаком? Что же делать? Может, сходить в медкабинет и сказать, что болит живот? Наверняка домой отпустят. Как проверить, болит у него на самом деле живот или нет? Да никак и не проверить! Обрадованный найденным решением Толоконников побежал в медкабинет. На лестнице на полном ходу он столкнулся с учителем ОБЖ, Николаем Васильевичем, и тот рассыпал фломастеры, которые держал в руке. Разноцветные трубочки покатились по ступенькам. Когда Митя собрал их, Николай Васильевич велел ему идти за ним к стенду под названием «Мы играем в „Зарницу!“. Возле стенда учитель сунул ему в руки листок с цифрами и попросил диктовать баллы, которые набрали роты во время смотра строя и песни. Седьмой „Д“ оказался на предпоследнем месте. Хуже них был только восьмой „В“, который славился в школе как самый хулиганистый и неуправляемый класс.

– Николай Васильевич, почему у нас так много штрафных очков? – спросил Митя.

– Он еще спрашивает! – возмутился учитель. – Да на вас противно было смотреть! Ни строя удержать не могли, ни в ногу идти. А уж пели – как стадо медведей… Или не медведей… В общем, как будто вам всем это самое стадо медведей не только уши отдавило, но и все остальное!

– Медведи стадами не ходят, – зачем-то сказал Толоконников и в огорчении поплелся в класс, поскольку как раз прозвенел звонок на урок. До медицинского кабинета он так и не добрался.

Все остальные перемены тоже оказались заняты разными неотложными делами, и где-то в середине последнего, пятого урока, которым была его любимая информатика, Митя сообразил, что теперь уже глупо идти жаловаться на живот. Не поверят, да и в медкабинете уже, наверное, вовсю готовятся к девчачьим соревнованиям. Все-таки он попросился выйти из класса в надежде, что в пустынном коридоре школы его озарит каким-нибудь решением. И его озарило.

6 Личный рекорд после вынужденного заточения

После звонка с урока преподаватель информатики Игорь Дмитриевич, записав на доске домашнее задание, сказал:

– Все! Бегу в спортзал! Я сегодня в судейской комиссии! Дежурные, вот ключ! – он положил его на кафедру и уже от дверей крикнул: – Доску вымойте – и все; больше ничего не делайте! Некогда сегодня убираться! Ключ в зал принесете!

– Девчонки! – обратился к Птичьему базару Джек. – На вас вся надежда! Сколько мы там наподтягиваемся, никому не известно, а вы и в прошлом году здорово бинтовали! Постарайтесь уж и сейчас, а?

Это его последнее «а?» прозвучало так жалобно, что сама Малинина поспешила его успокоить:

– Нас и просить нечего! Одна Лариска чего стоит! Бинтует, как заправская медсестра! Да и Ксюшка тоже! Ручонки так и мелькают!

Джек посмотрел на Любу с такой благодарностью и любовью, что всему Птичьему базару, кроме Таси Журавлевой, стало завидно. Свой взгляд, полный такого же безграничного чувства, Тася обратила к Мите Толоконникову, но он собирал в рюкзак тетради и ничего не заметил. Несмотря на это, Тася счастливо улыбнулась. Сейчас они быстренько забинтуют пару-тройку статистов, ответят на вопросы, а потом она пойдет с Митей в парк. Они будут кататься на машинках и сидеть близко-близко друг к другу. От приятных размышлений Журавлеву оторвал возглас Летяги:

– Чего-то дверь не открывается?

– Совсем ты обессилел, Толик, как я погляжу! – сердито заметил ему Джек. – Как подтягиваться будешь?

– Иди сам попробуй, а я посмотрю, – буркнул Летяга и принял самую независимую позу, на которую только был способен.

Пока Джек застегивал кучу «молний» на своем новом рюкзаке, в дверь успел толкнуться Сеня Головлев.

– Точно, пацаны! Дверь не открывается! Заклинило! – крикнул он.

Тут уж Джек вынужден был бросить рюкзак и подбежать к двери. Она действительно не открывалась. Рядом моментально собрался весь класс.

– Как это не открывается?

– С ума сошли, что ли?

– Толкните посильнее! – неслось со всех сторон.

– Ну-ка, отойдите! – крикнул Сеня.

Одноклассники послушно разошлись в стороны. Сеня разбежался и всем своим могучим телом врезался в дверь. Она даже не дрогнула.

– Закрыта! На замок! – констатировал богатырь, потирая здорово ушибленный локоть. – Наверно, Игорь Дмитрич нечаянно закрыл нас на ключ… машинально…

– Машинально? Нет! Он же оставил ключ! Вот кретины! – стукнул себя по лбу Джек. – Сейчас откроем! – Он повернулся к кафедре, на которой должен был лежать ключ, и пробормотал: – Э! А где ключ? Кто взял ключ?

В классе повисла напряженная тишина. Как всегда первой пришла в чувство Тася.

– Ребята! Хватит! – строго сказала она. – Пошутили – и будет! Отдайте ключ! У нас уже почти совсем не осталось времени! Через… – она посмотрела на часы, – …семь с половиной минут начнутся соревнования!

– А если опоздаем, штрафное очко или даже несколько нам обеспечено… – сообщил расстроенный Джек.

– Ну вот! Только собралась проявить сознательность – и на тебе! – Люба Малинина швырнула на стол свою нарядную сумочку. – И что ты собираешься делать, ротный командир?

– Не знаю… Давайте стучать, что ли…

– В эту дверь стучать можно до конца света, – бросила ему Люба. – Никто не услышит.

Одноклассники с Малининой согласились. Поскольку в кабинете информатики находились материальные ценности в виде тридцати персональных компьютеров, дверь была массивная, металлическая, со стороны класса обитая мягким кожзаменителем. По этому кожзаменителю стучи не стучи – никакого толку. Кричать тоже смысла не было, поскольку от основного коридора кабинет был отделен тамбуром, в котором вряд ли кто окажется сейчас, когда по всей школе идут соревнования «Зарницы».

Как по команде седьмой «Д» обернулся к окнам. Они были забраны густыми решетками.

– Да-а-а… – протянул Летяга. – Положеньице… Мы на втором этаже. Если бы не эти решетки, то можно было бы хоть как-то…

– Ребята! Ничего страшного не случилось! – обрадованно заголосила Ксюша Воробьянинова. – Мальчишки не придут на подтягивание, Игорь Дмитрич непременно прибежит узнать, почему мы задержались в его кабинете, и откроет!

– Интересно, чем? – насмешливо спросил ее Джек. – Ключ-то он нам оставил.

– На вахте возьмет! Там запасные ключи от всех кабинетов!

– Ну… может, ты и права… Но мы все равно огребем кучу штрафных очков за опоздание.

– Лучше парочка штрафных очков, чем неявка! – Ксюша, обрадованная тем, что догадалась вперед всех, как может разрешиться дело, весело сверкала голубыми глазами.

– Пожалуй, – вынужден был согласиться Джек. – За неявку снимают сразу десять очков.

– Ужас какой! – ахнула Тася. – Мы же тогда вообще в минусе окажемся!

– Не каркай, пожалуйста! – попросила ее Малинина. – И вообще! Мы не о том говорим! Я бы хотела знать, куда делся ключ! Все видели, как Дмитрич его на кафедру положил?

Класс нестройно подтвердил.

– Значит, его взял кто-то из нас! Признавайтесь! – Люба обвела одноклассников страшными глазами, но это ни на кого не подействовало. В ответ не раздалось ни звука.

– Тогда надо выяснить, кому это может быть выгодно? – подскочила к Малининой Тася.

– Интересно, какая может быть выгода в том, чтобы сидеть взаперти? – с сомнением покачал головой Летяга. – Зачем…

– Предлагаю устроить общий шмон! – перебила его Малинина. – Ну-ка, быстро всем отойти от своих рюкзаков и сумок!

– Еще чего! – возмутилась Дятлова и прижала к себе бежевую сумочку с болтающимся на кольце ручки медвежонком. – Я ключ не брала! Он мне совершенно ни к чему! А рыться в своей сумке я никому не позволю!

– Если бы я тебя, Ольга, не знала сто лет, то решила бы, что именно ты и утащила ключ, – сказала Люба.

– Если уж проверять сумки, то ни для кого не должно быть исключения, – отчеканил Джек и положил на кафедру свой рюкзак. – Пожалуйста, проверяйте.

Никто не шелохнулся. Летяга подошел к кафедре и положил рядом с Джековым новеньким рюкзаком свою видавшую виды школьную сумку. Он хотел сказать, что ничего не имеет против, если ее обыщут, но в это время из-за двери послышался приглушенный голос учителя информатики:

– Ничего не понимаю! Дверь закрыта! Куда они все делись? И ключ не отдали, прохиндеи!

– Не мог же целый класс испариться! – заметил ему второй голос, который, похоже, принадлежал обэжэшнику Николаю Васильевичу.

– Игорь Дмитрич! Мы здесь!

– Николай Василич! Дверь не открывается!

– Мы заперты! – наперебой кричали семиклассники, а мальчишки еще молотили кулаками в дверь.

– Ничего не понимаю! Седьмой «Д»? Это вы, что ли? – голос учителя информатики выражал крайнюю степень изумления. – Почему вы не в спортзале?

– Мы закрыты!

– Нас заперли!

– Откройте нас, а то мы на соревнования опаздываем! – бушевал у дверей седьмой «Д».

– У вас же ключ есть! – возмутился странным поведением семиклассников Игорь Дмитриевич. – Хорош уже дурака валять!

– Штрафных очков наставим, мало не покажется! – поддержал его учитель ОБЖ.

– Ну-ка тихо! – осадил одноклассников Джек. – Дайте я скажу!

Когда класс затих, он объяснил учителям создавшуюся ситуацию.

– Ну, погодите! – рассвирепел Игорь Дмитрич. – Лично вытрясу из вас ключ! На свои деньги замок ставил и ключей уже целую кучу заказал! Сторожи их, Василич! Я на вахту сбегаю.

Через некоторое время учитель информатики вернулся без ключа, зато с Натальей Ивановной, которую пришлось оторвать от викторины. Она проводила ее с восьмиклассниками.

– Ребята, что за ерунда? – классная руководительница обратилась к своему классу. – На вахте тоже нет ключа.

Джеку пришлось еще раз объяснить, что дверь оказалась закрытой, а с кафедры пропал ключ.

– Поищите, пожалуйста! Может, он упал на пол? – предположила Наталья Ивановна.

– Искали уже, – буркнул Джек. – Не дураки…

– Но ведь он не мог сам пропасть из кабинета, если никто из него не выходил. Вы проверили, все ли ребята на месте? Может быть, кто-нибудь глупо пошутил? Посмотрите, кого нет с вами?

Семиклассники начали переводить взгляды друг на друга, но понять, все ли на месте, было очень трудно.

– Быстро все садитесь за свои столы! – опять первой сообразила Тася.

Седьмой «Д» с грохотом расселся по местам. Обескураженный Джек оглядел класс, подошел к дверям и, тяжело вздохнув, прокричал учителям:

– У нас все на месте, – потом подумал и спросил: – А на соревнования мы еще успеем?

– Не у-ве-рен! – отчеканил Николай Васильевич. – Они, конечно, еще идут, но нам вас совершенно нечем открыть.

– Может, дверь взломать, а? – осторожно предложил Джек.

– Ага! Сейчас! – рассердился Игорь Дмитриевич. – Да эта дверь столько стоит, что вам и не снилось!

– И что же делать? – встревоженным голосом спросила Наталья Ивановна. – Не ночевать же им здесь!

– Ну… положим, до ночи еще далеко!

– Тогда, может быть, стоит вызвать Службу спасения?

– Чтобы они замок взломали, да? – еще сильнее рассердился Игорь Дмитриевич. – Не дам!!! Не позволю!!! Всякие… будут ключи красть, а я двери новые ставить?!

– А разве они замки ломают?

– Да кто ж их знает, что они делают! Я никогда не вызывал…

– А вы, Николай Васильевич, вызывали? – с большой надеждой в голосе спросила уже не на шутку испуганная классная руководительница седьмого «Д».

– Тоже, знаете ли, не приходилось… Пожалуй… Придется мне сбегать домой. Мой сосед – слесарь-золотые руки! Думаю, откроет!

Возле дверей кабинета информатики осталась Наталья Ивановна с очень воинственно настроенным Игорем Дмитриевичем.

– Я вас предупреждаю, Наталья Ивановна, что я – материально ответственное лицо! И если ваши… я не побоюсь этого слова – охламоны… Да-да! Охламоны! Так вот, если ваши охламоны испортят хоть один компьютер!!! Вы понимаете?!! Хоть один!!!

– Я все понимаю, Игорь Дмитриевич… Но, с другой стороны, – не понимаю! – очень замысловато выразилась классная руководительница. – Как вы могли оставить класс без присмотра?!! Если бы после урока вы вывели мой седьмой «Д» в коридор, как, между прочим, делает всякий порядочный учитель… Да-да! Я не побоюсь этих слов – как всякий порядочный учитель! Так вот, если бы вы это сделали, то не случилось бы ничего из того, что случилось!

– Ах, вы, значит, считаете меня виноватым?! – взвизгнул учитель информатики.

– Я только сказала, что вы могли бы предотвратить…

– Нет!!! Это неслыханно! Класс крадет мой ключ, и я же еще и… А не пройти ли нам, Наталья Ивановна, к директору?

– С удовольствием, Игорь Дмитриевич!

– Я не хотел доводить дело до директора, уважаемая Наталья Ивановна, но, видимо, придется!

– Я тоже так думаю, не менее уважаемый Игорь Дмитриевич!

И обиженные друг на друга учителя покинули тамбур кабинета информатики, бросив седьмой «Д» на милость судьбы и Николая Васильевича, который пообещал привести слесаря-золотые руки.

– Пока мы будем ждать обэжэшника с его чудо-соседом, все соревнования закончатся, – угрюмо произнес Джек, когда за дверью стихли голоса учителей.

– Да-а-а, – протянул Летяга. – Вы только представьте, как завтра на стенде про «Зарницу» нам станут выводить нули. Будем хуже даже восьмого «В».

– Какие там нули, – махнул рукой Джек. – Наш счет уже в минус пойдет…

– Как стыдно, – покачала головой Тася, а потом обвела взглядом одноклассников и тихим, совсем не командирским голосом попросила: – Ребята, пожалуйста, отдайте ключ! Не доводите класс до такого позора!

– Держи карман шире! – презрительно бросила ей Малинина. – Так он и признается, когда уже такой сыр-бор заварился!

– Почему это сразу «он»? – возмутился Летяга. – Может, это ваш брат – девчонка!

– Знаете что?! – Журавлева опять обвела класс глазами, но уже не печальными, а обрадованными. – Я придумала! – Она сняла свою вязаную курточку на «молнии», расстелила ее на учительском столе и сказала: – Вот!!!

– Таська, ты часом от расстройства умом не тронулась? – с жалостью посмотрел на нее Летяга.

– Не беспокойся, Толик, со мной все в порядке! – заверила его Тася. – Я предлагаю каждому подойти к куртке и сунуть под нее руку! Тот, кто взял ключ, должен там его оставить. Никто ничего не увидит.

– Придумала тоже! – недовольно буркнул Джек. – Хочешь, чтобы этот гад вышел сухим из воды?

– Может, он не гад! Понимаете? Может быть, он… ну… Этот человек хотел просто пошутить, а дело вышло нешуточное! Он уже и сам не рад, а выхода никакого не видит.

– А что? По-моему, это хорошее предложение! – обрадовался ротный командир и в очередной раз с большим уважением посмотрел на Журавлеву. – Я могу первым!

– Нет, погоди, – задержала его Люба Малинина. – Когда под кофтой появится ключ, это сразу почувствует тот, кто подойдет к столу после нашего преступника.

– И что?

– А то! Никто не станет там оставлять ключ, чтобы его не вычислили! Неужели неясно?

– Тогда сделаем так! – Тася шлепнула на стол коробку из-под принтера, сняв ее с подоконника, и опять накрыла курткой. – Вот! Я буду следить, чтобы, сунув руку под куртку, до дна никто не дотрагивался. Ключ можно бросить. Или пусть кто-нибудь другой следит, если мне не доверяете.

Ольга Дятлова вдруг сняла свою мягкую кофточку с опушкой, безжалостно смяла в комок, опустила на дно коробки и сказала:

– Это чтобы стука ключа о дно не слышно было.

– Молодец, Оля! – похвалила ее Тася и обратилась ко всем: – Только нужно, чтобы никто демонстративно не совал под куртку растопыренную пустую ладонь! Пусть каждый сделает вид, будто у него в руке что-то лежит. Вот так. – И она показала классу сжатый кулак.

– Нет! Вы только подумайте! Этому гаду прямо все условия! – недовольно пробурчал Летяга, вытащил из кармана джинсов руку со сжатым кулаком и подошел к коробке. – Следи, Таська! – сказал он и сунул руку под куртку, подержал ее там немного и вытащил на волю.

– Хорошо! Молодец, Толик! Делайте все так же! – сказала Тася.

И седьмой «Д» начал по одному человеку подходить к коробке. Тася внимательно следила, чтобы никто не нарушал правил, и старалась определить, кто же виновен в похищении ключа. Но никто не выдал себя ни суетливыми движениями, ни бегающими глазами, ни излишним румянцем. То ли похититель умел очень хорошо владеть собой, то ли такового среди одноклассников не было. Тогда вообще непонятно, куда делся ключ.

Тася сунула руку в коробку последней. Когда вытащила ее обратно, почувствовала, что в лицо бросилась краска. Сейчас все узнают, брал ли кто-нибудь из них ключ.

– Джек, посмотри ты в коробку, – попросила она Рудакова. – Что-то мне как-то нервно…

Ротный командир, тоже почему-то нервничая, подошел к столу и сдернул Тасину куртку. На нежных перышках кофточки Дятловой лежало два ключа, красивые, длинные, с узорчатыми бородками.

– Ничего себе, – пробормотал Джек и вытащил ключи на всеобщее обозрение. – Размножаются они, что ли?

Ксюша Воробьянинова так громко охнула, будто Женя достал из коробки не ключи, а страшно ядовитую гремучую змею.

– Два? – удивился Летяга. – Игорь Дмитрич оставил нам один…

– Так это, наверно, тот, который с вахты пропал! – догадался Сеня Головлев.

– И как же он сюда попал? – Толик обвел взглядом одноклассников, призывая их высказать свои предположения. – Никто же после урока из класса не выходил!

– Значит, это было до урока, – предположила Тася, – или… – она медленно повернулась к Мите Толоконникову, – …во время урока… Ты ведь, Митя, выходил с информатики…

– И что?! – взвился Толоконников. – Имею право! Это вовсе не значит, что я взял ключ!

– Ну… вообще-то… Не значит, но… – Тася не договорила, потому что из-за дверей послышались голоса вернувшегося со своим золоторуким соседом учителя ОБЖ, а также Игоря Дмитриевича, Натальи Ивановны и директора школы.

– Погодите! – бросился к дверям Джек. – Не ломайте! Мы ключ нашли! – И он вставил его в замочную скважину.

В распахнувшейся двери семиклассникам предстал разъяренный Николай Васильевич.

– И как же это называется?! Совесть-то у вас есть?!. Егорыч! – обернулся он к соседу, маленькому юркому мужичку с блестящей красной лысиной. – Извини, друг! Видишь, эти…

– Охламоны! – подсказал Игорь Дмитриевич.

– Не могу с вами не согласиться! – учитель ОБЖ кивнул учителю информатики и опять обратился к соседу: – Эти охламоны, видите ли, нашли ключ! Им наплевать, что я за тобой бегал, что тебя оторвали от дела!

– Нам не наплевать, Николай Васильевич! Простите нас! – взмолился Джек. – Честное слово, мы не специально! Мы еще и сами не поняли, как ключ нашелся! Мы потом разберемся, а сейчас… Может быть, можно еще подтянуться?

– То, что вы сделали, Рудаков, не лезет ни в какие ворота! – Николая Васильевича оттеснила от дверей в сторону директор школы. – Всех подняли на ноги, оторвали от дел столько взрослых людей! И после этого ты еще имеешь наглость требовать, чтобы вам устроили дополнительные соревнования!

– Я не требую… – пробубнил Джек.

– Мы еще разберемся с ключами! После! Сегодня у нас в школе в гостях офицеры и солдаты из воинской части. Они сейчас в актовом зале. Малыши им такой концерт приготовили, а я тут… с вами… Марш по домам! И никаких соревнований! Штрафники!!! Стыд и срам!!!

Директриса величественно удалилась. Учитель информатики ворвался в класс и бросился проверять целостность дорогих его сердцу компьютеров. Раздраженный Николай Васильевич пошел провожать своего соседа, а Наталья Ивановна тяжело опустилась на стул. Видно было, что она медленно отходит от пережитого волнения. Она радовалась, что с ее учениками ничего страшного не произошло, но чувство беспокойства ее не отпускало. С ключами предстоит еще разбираться.

– Ваше счастье, что с компьютерами все в порядке! – обиженный Игорь Дмитриевич сказал это то ли семиклассникам, то ли их классной даме, ни на кого не глядя.

Джек, который так и стоял впереди своих притихших товарищей с двумя ключами в руке, спросил:

– Нам-то что делать?

– Как это что? – учитель наконец соизволил перевести взгляд на седьмой «Д». – Вас же послали… по домам! Вот и идите себе! Ключи только оставьте! Кто их стянул, потом разберемся… Когда время будет… Но разберемся! Уж будьте уверены!

Одноклассники начали медленно расходиться. Наталья Ивановна пошла следом. Понурая Тася еле передвигала ноги. Она уже забыла, что приглашала Митю в парк, потому что все ее мысли были заняты только классными неприятностями. Она уже надевала куртку, когда увидела, что Джек, горячась, пытается что-то объяснить учителю ОБЖ. Тася посчитала своим долгом прийти Рудакову на помощь.

– Ну Николай Иванович! Это же такой позор получится, если вы завтра нам нули на стенде нарисуете! Ну разрешите! – упрашивал учителя Джек.

– Глупости ты, Рудаков, говоришь! Ты же не сможешь отработать за весь класс!

– Ну хоть сколько-нибудь! Скажи, Тась! – обратился он к подошедшей Журавлевой. – Нам бы хоть сколько-нибудь баллов! Обидно же, что из-за одного гада весь класс должен страдать!

Тася поняла, что Джек просит разрешить ему подтянуться, с сомнением покачала головой (ну сколько один человек может набрать баллов?) и все же поддержала его:

– Разрешите, Николай Иванович! Ну что вам стоит?

– Ладно! – махнул рукой учитель. – Что с вами делать?! Приятно видеть людей, до такой степени болеющих за класс. Пошли!

В физкультурном зале судьи соревнований по подтягиванию уже подводили итоги. Николай Васильевич подошел к физруку, являющемуся главным судьей, и что-то долго говорил ему, периодически показывая рукой в сторону Джека и Таси. Тот сначала только отрицательно качал головой. Потом Николай Васильевич, видимо, нашел какие-то убедительные слова, потому что к ним подтянулись остальные судьи и, похоже, тоже стали уговаривать физрука разрешить Рудакову подтя-нуться. В конце концов он в сердцах шлепнул на стол листочки с результатами соревнований и подошел к семиклассникам.

– Ну что, Рудаков! И на что же ты рассчитываешь?

– Баллов на двадцать, если вы засчитываете количество подтягиваний…

– Мы засчитываем сумму, состоящую из наибольшего числа подтягиваний, наименьшего числа подтягиваний, и прибавляем три балла, если в соревнованиях участвуют все. Ты собираешься двадцать раз подтянуться, Евгений? Это очень много!

– Ну… Я постараюсь…

– А наименьший результат будет Журавлева организовывать? – усмехнулся физрук.

– Я вообще-то не думала об этом… – испугалась Тася, – но могу попробовать…

– Да я пошутил! Соревнования-то мужские! Но, если честно, то наименьшее число подтягиваний у многих классов равняется нулю! Так что кое-какие шансы у вас есть. Пошли, Рудаков!

Джек тяжело вздохнул, посмотрел на Тасю, будто ожидая от нее поддержки. Журавлева немедленно сделала самые сочувствующие глаза и отчаянно закивала головой, что должно было означать: давай, Джек, я с тобой!

Первые десять раз Рудаков подтянулся довольно легко. Следующие пять дались ему уже труднее. Тася, затаив дыхание и вытаращив глаза, считала про себя, хотя делать это было необязательно: физрук считал вслух. Последние разы до двадцати Джек подтягивался уже с трудом. Лицо его покраснело, по вискам потекли струйки пота.

– Двадцать! – крикнул физрук. – Как обещал! Молодец, Женька! Настоящий мужик! Хорош! Заканчивай!

Но Джек заканчивать не собирался. С большой натугой, скривившись всем лицом, он продолжал подтягиваться дальше.

– Двадцать один… двадцать два… двадцать три… – продолжали считать уже все присутствующие в зале. – Хватит, Женя! Плохо станет! Нельзя так напрягаться!

Двадцать четвертый раз Джеку не дался. Рудаков, судорожно извернувшись, так и не смог приблизиться к перекладине. Руки его разжались, он упал на маты и замер.

– Женька-а-а!!! – испуганно крикнула Тася и подбежала к однокласснику.

Джек неловко лежал на боку, закрыв глаза, и очень тяжело дышал.

– Что же это?! Ему плохо! Помогите! Надо врача! – прошептала Тася, хотя хотела крикнуть, но Рудаков ее расслышал.

– Не надо врача, – прохрипел он, перевернулся на спину, и на его багровом лице вдруг расцвела улыбка. Он скосил глаза на Журавлеву и все так же хрипло сказал: – Целых двадцать три раза, Таська… Личный рекорд…

Рудакова со всех сторон обступили учителя и запричитали:

– Женя! Ты в порядке?

– Может, все-таки вызвать врача?!

– Разве же так можно!

– С ума сошел?

– Кому нужно такое самоистязание?!

Ротный командир седьмого «Д» класса отыскал глазами учителя ОБЖ и уже почти обычным голосом сказал:

– Записывайте, Николай Васильевич, двадцать три балла!

– Пожалуй, Рудаков, я приплюсую тебе еще один балл! Таисия так за тебя болела, что вполне может сойти за участницу, которая один раз подтянулась, – рассмеялся Николай Васильевич. – Думаю, никто возражать не будет?

Он оглядел учителей. Никто не возражал. Все улыбались.

Тася с Джеком вышли на крыльцо школы и остановились друг против друга. Им надо было идти в разные стороны.

– Ты молодец, Женька! – восхищенно сказала Тася. – У других классов гораздо меньше баллов, хотя там целый класс участвовал!

– Да что там! – махнул рукой Джек. – Я, может, и больше бы подтянулся, если бы не перенервничал с этим ключом. Как ты думаешь, кто его украл? Вернее, даже целых два?

У Таси были некоторые подозрения, но верить им не хотелось. Она опять вспомнила, что Митя Толоконников выходил на информатике из класса. Еще она вспомнила, что собиралась с ним в парк. Почему Митя сразу ушел, как только их отпустили? К ней даже не подошел… Неужели все-таки виноват? Сказать это Рудакову Тася не могла.

– Не знаю. – Она пожала плечами. – Ни на кого не хочется думать.

– Честно говоря, мне тоже.

Им пора было расходиться, но почему-то оба медлили и не уходили.

– Знаешь что, Тась, давай сходим в парк, – предложил вдруг Джек и вытащил из кармана несколько десятирублевок. – У меня полтинник есть. Отметим нашу маленькую победу – покатаемся на аттракционах, а?

И они катались на машинках. Да-да, на тех самых, на которых Тася мечтала прокатиться с Митей Толоконниковым. Вместе в одну машинку они сесть постеснялись. Они катались на разных. Катались, сталкивались друг с другом и опять разъезжались, а потом снова сталкивались – и хохотали, и хохотали до колик в боку.

7 Не хуже Билла Гейтса

На следующее утро вся школа столпилась у стенда «Мы играем в „Зарницу“. Впереди всех по очкам, разумеется, был девятый „А“. За строй и песню они получили максимально возможное количество баллов, а именно: двадцать. Седьмой „Д“ – всего лишь девять. За подтягивание девятый „А“ получил девятнадцать баллов и десять – за бинтование, а седьмой „Д“ только двадцать четыре – за подтягивание. Девятый „А“ опережал седьмой „Д“ аж на целых двадцать пять баллов.

– Ничего не понимаю, откуда у нас какие-то цифры за подтягивание? – удивилась Люба Малинина. – Перепутали, что ли?

– Ничего не перепутали! – ответила ей довольная Тася. – Это все Джек! – И она принялась рассказывать одноклассникам, как Рудаков упросил учителей разрешить ему подтянуться за весь класс и как потрясающе это сделал. Журавлева не жалела красок, и Джек выглядел в ее рассказе Гераклом, Ильей Муромцем и бойцом спецназа в одном лице.

Любе Малининой ее рассказ не понравился. Вернее, не сам рассказ. Ей очень не понравилось, какие при этом восхищенные взгляды Тася бросала на ротного командира. Еще ей не понравилось, какими теплыми взглядами отвечал Журавлевой Рудаков. Все знали, что до сегодняшнего дня он так смотрел только на нее, на Любу. И зачем она вчера так быстро ушла из школы? Ну и проныра эта Журавлева! Везде хочет успеть!

Ире Пенкиной переглядки Таси с Джеком тоже очень не понравились. Она повернула голову к Толоконникову и прикинула, насколько он ей симпатичен. Выходило, что так себе… Не слишком… Но, чтобы отомстить Таське, которая, похоже, перехватила Рудакова и у нее, и у Малининой, пожалуй, симпатии к Мите у нее хватит.

А Митя Толоконников со вчерашнего дня находился в самом растерянном состоянии. Он вообще не понимал, что происходит. Ему тоже не нравились взгляды, которые бросали друг на друга Джек с Тасей. Еще вчера ничто этих взглядов не предвещало. Неужели какие-то подтягивания могут произвести на девчонку такое впечатление? Что такое, в сущности, подтягивание? Возвратно-поступательные перемещения тела в вертикальной плоскости! И только! Большого ума не надо! Вообще никакого ума не надо! Одни мышцы! Да если бы он, Митя, захотел, то… Он просто не хочет зря терять время на все эти упражнения. Ему куда интереснее игра ума, чем мускулатуры. Вот, например, последнюю «самостоялку» по информатике он единственный в классе написал на «пятерку», а Рудакову, между прочим, с трудом тройку с минусом натянули. Билл Гейтс наверняка плохо подтягивался. Если бы он тратил время на подтягивания, то еще неизвестно, какие сейчас у нас были бы компьютеры! А девчонки не могут понять, что ум для мужчины гораздо главнее силы. Сила – что? Ее раз-два – и накачал! А попробуй-ка накачать мозг? Вон Сене Головлеву каких только репетиторов мамаша не нанимает, а все без толку! Мозги – они или есть, или их нет!

Звонок на урок прервал Митины размышления. Он с досадой передернул плечами и поплелся на третий этаж, где находился их кабинет. Первым уроком была математика. Наверняка классная затеет разборку с ключами. Да, один ключ действительно взял он. И именно тогда, когда выходил с информатики. Он сделал это очень ловко. Спустившись вниз, на вахту, затеял разговор с молодым охранником Степаном и даже попросил дать закурить. Вообще-то он, Митя, не курит. Не потому, что не крутой или маменькин сынок. Просто это не для него. Он пробовал несколько раз. Во рту делается горько, а потом противно пахнут руки и одежда. А этому Степану нравится покровительствовать мальчишкам. Он обычно читает нудную лекцию о вреде курения, ни в одно слово которой сам не верит, а потом, воровато озираясь по сторонам, сует сигарету или даже две, если у него хорошее настроение. И даже выпускает из школы покурить в подъезде дома напротив. Вчера Митя попросил у Степана сигарету. Пока тот, закатив глаза к потолку, рассказывал, как мучительно от капли никотина умирает лошадь, Толоконников, прислонившись к стенду с ключами, осторожно снял ключ от кабинета информатики и положил себе в карман. Ключ приметный – длинный, золотистый, с узорной бородкой. Настоящее произведение ключного искусства. Перепутать трудно. Получив от Степана сигарету, Митя пошел обратно в кабинет. Он действительно намеревался закрыть дверь на замок, чтобы никто не смог пойти на подтягивание. Он знал, что учитель обязательно оставит им свой ключ. Он всегда так делал: после последнего урока оставлял его дежурным и уходил обедать. Митя собирался прихватить и ключ Игоря Дмитриевича, но не успел. Он ничего не успел и, самое странное, ничего не видел. Кто-то другой взял с кафедры ключ и закрыл замок, видимо, тогда, когда Митя еще раздумывал, как лучше провести задуманную операцию. Интересно, кому еще надо было запереть седьмой «Д» в кабинете информатики и, главное, зачем? Они оба опустили ключи в коробку из-под принтера, потому что поняли, что к тому времени на подтягивание уже безнадежно опоздали. Или у того, второго, были какие-то другие, свои соображения?

Наталья Ивановна на математике выяснять ничего не стала. Сказала, что о ключах они поговорят на классном часе и что будет лучше, если тот, кто их взял, объяснит ей свое поведение еще до конца уроков, чтобы они вместе подготовились, как доложить обо всем коллективу.

На перемене к Толоконникову подошла Тася.

– Митя, – задушевно начала она. – Может быть, ты сначала мне скажешь, зачем всех запер? Может быть, мы вместе найдем выход из создавшегося положения?

– Мы его не найдем, – раздраженно ответил Митя и еще раз мысленно восхитился Тасиными золотыми волосами.

– Почему?

– Потому что не я запер класс.

– Митя, я понимаю, что неприятно сознаваться в некрасивых поступках, но все равно все тебя подозревают, – сказала Тася и подумала, что Митя со вчерашнего дня как-то потускнел. Какой-то он бледный и худой. Наверняка не смог бы столько раз подтянуться, сколько Джек.

– Это почему? – взвился Митя.

– Потому что ты один из класса на информатике выходил!

– Чтобы взять ключ с кафедры, вовсе не нужно было выходить из кабинета!

– Это было бы веским аргументом в твою пользу, если бы не пропал ключ еще и с вахты. Ведь если бы с вахты он не пропал, нас быстро открыли бы.

– Но ключ с вахты можно было взять в любой момент вчерашнего дня! Вовсе не обязательно на последнем уроке! Тебе так не кажется?

Митя твердо решил не сознаваться, потому что не чувствовал себя виноватым, даже несмотря на доводы Таси. Класс закрыл не он, значит, главный виновник – кто-то другой.

– Не знаю… Может, ты и прав… – вздохнула Тася. – Но кто же тогда это сделал? Зачем? У тебя есть какие-нибудь соображения?

– Нет у меня никаких соображений, – честно ответил Митя. – Сам удивляюсь, кому это было нужно.

На классном часе все молчали. Не признался никто, несмотря на пламенные речи Натальи Ивановны, Таси и Джека. Когда все поняли, что ждать признаний дольше уже не имеет смысла, начали обсуждать дальнейшие этапы «Зарницы». Сегодня они должны были сдать судьям стенгазету о городе-герое Одессе. Подготовить материал было трудно, потому что в библиотеках его оказалось не так много. Повезло опять-таки девятому «А», поскольку ему достался Ленинград, хулиганистому восьмому «В» – Сталинград, и двум шестым классам – Брест и Севастополь. Про эти города книжек навалом. Одно было хорошо – весь Птичий базар седьмого «Д» умел неплохо рисовать и газета получилась очень красочная.

– Ну что ж! Здорово! – восхитилась классная руководительница. – Главное достоинство вашей газеты в том, что она вся рисованная. Другие классы наверняка облепят свой лист журнальными картинками, как это часто делается. Думаю, что баллы вы получите приличные. А как дела с радиогазетой?

С радиогазетой дела были плохи, потому что быть дикторами хотели абсолютно все девчонки и довольно много мальчишек. Вместо того чтобы обсуждать содержание передачи, одноклассники без конца ссорились, кому говорить в микрофон.

– Ксюшка пришепетывает! Ее нельзя! – горячилась Ольга Дятлова.

– Почему это я пришепетываю?! Ничего не пришепетываю! – чуть не плакала Воробьянинова. – Это ты тарахтишь так, что ни слова не разобрать! Что это будет за передача, если ничего не понятно?!

– А мне за выразительное чтение всегда «пятерки» ставят! – объявила Люба Малинина.

– Ну и что?! Передача – это тебе не стихи «Мороз и солнце – день чудесный»! Передача должна быть патриотической! А это чисто мужское дело! – возразил ей Летяга.

– Интересно, почему это женщины не могут быть патриотками?! Еще как могут! – вставила свое слово Ира Пенкина.

Ей очень хотелось быть диктором. Дикторство казалось Ире чуть ли не последней возможностью обратить на себя ускользающее внимание Джека. Он бы услышал, как на всю школу звучит ее проникновенный бархатный голос, и обомлел. Конечно, гораздо лучше было бы выступить по телевидению, но до школьного телецентра пока еще никто не додумался, что бесконечно жаль.

– А материал для радиогазеты? Вы собрали материал? – возвратила всех на землю Наталья Ивановна.

Класс ответил ей дружным молчанием.

– Вот как! – рассердилась классная руководительница. – Тогда я вам категорически заявляю: кто в четверг принесет лучший проект радиопередачи, тот и будет диктором! А завтра не забудьте захватить с собой купальные принадлежности! Завтра идем в бассейн. Заплыв на пятьдесят метров. Надеюсь, больных и убогих среди вас нет? Все поплывут?

Седьмой «Д» нестройно заголосил:

– Нет больных!

– Все поплывем!

– Куда денемся!

– Пусть только кто-нибудь попробует увильнуть! – этот возглас, разумеется, принадлежал Джеку.

8 Сушите весла, клейте ласты!

Серега Раскоряда, более известный под гнусной кличкой Раскоряка, увиливать от плавания не собирался. Более того, он ждал этого дня, потому что надеялся на триумф. Плавал он очень хорошо. Его бабушка с дедушкой жили у моря в том самом городе-герое Севастополе, который достался шестиклашкам. Серега проводил там каждое лето. Если бы он не научился плавать, то его засмеяло бы все местное пацанье! И он научился. Да так, что если плыть на быстроту, то его мог обогнать только севастопольский плывун Вовик Корж. А этот Вовик, между прочим, на целых три года его старше. Еще Серега умел здорово нырять. Вот если бы на «Зарнице» еще ввели соревнования по нырянию, то он точно взял бы первое место. Он может нырнуть с какой хотите вышки! Он в Севастополе нырял с такой верхотуры, что высота вышек бассейна для него – семечки!

Раскоряде сильно надоело быть Раскорякой. Сколько можно, в конце концов? Они уже в седьмом классе! Совсем взрослые! Птичий базар уже во всю красит клювы и завивает перышки, а он, Серега, все Раскоряка да Раскоряка! И как избавиться от этого ненавистного прозвища? Он уже и сердился на приятелей, и дулся, и дрался – ничего не помогает. Конечно, почерк у него тот еще! Что в тетради, что на доске! Не буквы, а натуральные раскоряки! Русачка все время ругается и отметки снижает! А, собственно, за что? Почерк человеку от рождения дается, как походка или голос! Ни один учитель не снижает отметки Сеньке Головлеву, который пищит, как девчонка, несмотря на всю свою чудовищную толщину! И потом, у всех парней почерки не очень. Вот у Джека – почерк тоже гадкий: острый такой, неразборчивый! Его же никто не зовет Раскорякой! Почему Женьку можно называть Джеком, а его нельзя, например, звать Сержем? Тоже красиво! И вообще! Чем этот Рудаков лучше? Почему на него пялится весь Птичий базар? Конечно, он, Серега, не смог бы столько раз подтянуться, как Рудаков. Если честно, то подтянуться он может от силы три раза. Он очень надеялся, что Рудакову не удастся продемонстрировать свои способности. Для этого он и взял с кафедры ключ Игоря Дмитриевича и закрыл класс. Конечно, он даже не вспомнил, что на вахте висит второй ключ и что их очень легко открыть, но об этом подумал кто-то другой, чем здорово ему помог. Интересно кто? У него даже нет на этот счет никакого предположения! И зачем этот человек закрыл класс? Неужели тоже завидует Джеку? Серега первый раз подумал о себе, как о завистнике, и у него похолодело в животе. Некрасиво как-то… Хотя, с другой стороны, разве красиво всегда лезть вперед, как Рудаков? Ничего! В бассейне он, Серега, еще даст Джеку прикурить! Посмотрим, кому Птичий базар будет строить глазки после заплыва!

В бассейн, который находился на соседней улице, Серега пришел раньше всех и изнывал в ожидании одноклассников. Ему казалось, что они непростительно опаздывают и что если они еще немного задержатся, то вода будет занята какой-нибудь пенсионерской группой. Вон их сколько – бравых бабок, расхаживающих по холлу в купальных шлепанцах и с мочалками, торчащими из прозрачных пакетов! Такие непременно заладят нудить: у нас абонемент, а потому – выньте и положьте нам воду!

Три года назад школа строем ходила в бассейн целую учебную четверть вместо уроков физкультуры, но тогда еще Серега не слишком хорошо плавал, и хвастаться особенно было нечем. Теперь, когда он может плавать и кролем, и брассом, и знаменитыми саженками, и на спинке, и на боку, бассейн сильно подорожал и уроки физкультуры в нем не проводят. И вот сейчас, когда до Серегиного триумфа осталось каких-нибудь жалких сорок минут, одноклассники почему-то совершенно не торопились приобщиться к этому великому событию.

Серега уже выпил два стакана сока в буфете, посмотрел три мультика по телевизору, стоящему в холле, и уже собирался у тетеньки, сидящей за стойкой, попросить разрешения позвонить Джеку или Журавлевой, когда в двери бассейна кое-как протиснул свою мощную фигуру Сеня Головлев. Серега бросился к нему, как к родному.

– Ну наконец-то! – счастливо приветствовал он Головлева. – Сколько можно ждать?

– А что, все уже пришли? – удивился Сеня и посмотрел на часы. – Не может быть! Полчаса до заплыва! Вот говорил матери – рано еще! А она – опоздаешь да опоздаешь!

– Вот именно, что не пришли! Вот именно, что можно опоздать! Гляди, сколько народищу! – и Серега, будто полководец свои неисчислимые батальоны, обвел рукой снующий по холлу бассейна народ.

Вслед за Сеней в бассейн ворвался Летяга.

– Что, все уже тут? – спросил он, прямо у дверей наткнувшись на одноклассников.

– Не-е-е, – небрежно протянул Головлев. – Я да Раскоряка!

– За Раскоряку можно и ответить! – взревел Серега и хотел уже отвесить Головлеву хороший подзатыльник, но тот привычно увернулся.

Ловить его Серега не стал, потому что в дверь широкой рекой потекли наконец одноклассники и ученики других классов их школы. Пришла и Наталья Ивановна. В разговорах незаметно прошло оставшееся до заплыва время, и параллель семиклассников пригласили в раздевалку.

Переодевшись в спортивную форму, школьники вывалились в спортзал на разминку. Серега с особым остервенением делал все упражнения, которые предлагал физрук, и еще дополнительно массировал себе мышцы. На водной дорожке не должно быть никакого сбоя. С Раскорякой будет покончено навсегда! Он обязательно придет первым, и красиво придет! По собственной инициативе Серега залез еще и на шведскую стенку и гнулся там до тех пор, пока его не снял оттуда физрук.

– Что ты дурака валяешь, Раскоряда? – рассердился он. – Тебе же еще пятьдесят метров на скорость плыть, а ты уже выдохся! Не ученик, а настоящая мокрая мышь!

– Это ничего, что мышь! Я совсем и не устал! Вы даже удивитесь, как я проплыву! – Серега решил нацелить физрука на то, чтобы он получше следил за дистанцией и, чего доброго, не проворонил бы его победного финиша.

После разминки все снова бросились в раздевалки, чтобы сходить в душ и переодеться для заплыва. Серега как раз сбросил насквозь пропотевшую футболку, когда в раздевалку ввалился мокрый девятый «А», который уже свое проплыл.

– Суши весла, пацаны! – крикнул самый крупный парень девятого «А» Петруха Никодимов, тряхнув длинными волосами, с которых во все стороны полетела водяная пыль.

Серега охотно улыбнулся его шутке и достал из рюкзака пакет с мочалкой и мылом. Пусть сушат те, которые не умеют плавать, а он запросто опередил бы и Петруху, если бы им позволили выступать с девятиклассниками в одном зачете.

– Говорю же: суши весла, децл! – Никодимов обратился прямо к Сереге, который уже успел открыть дверь душевой. – Воды нету!

– Хорошая шутка! – уже несколько нервно улыбнулся ему Серега. – Там этой воды – целый бассейн!

– Правильно: бассейн полный, а в душе воды нет! Ни горячей, ни холодной!

– И чего ж?.. – поперхнулся вопросом Серега.

– Чего-чего! Ласты клей, парень! Не будет заплыва! А мы зря корячились!

– Почему зря?

– Потому что очки, которые набрали, отберут.

– Почему?

– Потому! С кем сравнивать-то, если вы не поплывете!

– Почему не поплывем?.. – Серега уже все понял, а вопросы продолжал задавать по инерции.

– Ну, ты тормоз, Раскоряка! – Петруха припечатал Серегу к дверям душевой все тем же ненавистным прозвищем, которое ему, видно, носить не сносить всю оставшуюся жизнь.

– Ну и что, что в душе нет воды! – рявкнул Летяга, который оказался тормознутым гораздо сильнее Сереги. – Плавают-то не в душе, а в бассейне!

– Во дает! – поразился его тупости Никодимов. – Кто ж тебе, грязному да немытому, даст бассейн пачкать?!

– Почему это я немытый, когда вчера мылся! – возмутился Летяга.

– Так то было вчера, бедолага! А сегодня – это сегодня!

– Может… обождать надо… Воду и дадут? – предположил Джек.

Петруха хотел сказать: «Ага! Догонят и еще дадут!», но в раздевалку зашел физрук и велел всем одеваться, поскольку в соседнем с бассейном доме произошла авария, и воду отключили до завтрашнего дня.

– Значит, завтра поплывем? – с большой надеждой обратился к физруку Серега.

– Нет, – сокрушенно покачал головой учитель. – Мы с бассейном только на один день договорились. Завтра дорожки будут заняты другой организацией.

– Как это другой, если мы еще не проплыли? – чуть не расплакался пожизненно приговоренный к Раскоряке Серега. – Мы же не виноваты, что авария…

– Другая организация тоже не виновата. Придется убрать заплывы из расписания «Зарницы»!

Огорчились этому известию все, кроме Мити Толоконникова. Даже тяжелый, как гранитная глыба, Сеня Головлев огорчился, потому что очень любил всякие массовые мероприятия, несмотря на то, что выглядел на них не самым геройским образом. Митя подумал, что ему опять здорово повезло. Но это ненадолго, потому что предстоит еще кросс на пятьсот метров и эстафета в противогазах. Он и так задыхается на дистанции, а уж в противогазе…

Сергей Раскоряда вышел из бассейна совершенно расстроенным и уничтоженным. Если бы на улице было темно, как в каком-нибудь ноябре, то он обязательно пустил бы скупую мужскую слезу, и наверняка не одну. Но стоял теплый яркий сентябрь, и Раскоряке пришлось изо всех сил сдерживаться. По мере того как Серега приближался к дому, настроение у него мало-помалу улучшалось. Совершенно очевидно, что авария с водопроводом случилась специально ему в наказание за зависть и срыв подтягивания, но поскольку наказание он уже практически перенес, то ему вполне еще может повезти на кроссе. Бегает он, конечно, хуже, чем плавает, но не так уж безнадежно плохо, как некоторые.

9 «I Love You!» для Взбесившейся Тыквы

По очкам, полученным за стенгазету, седьмой «Д» обставил-таки девятый «А», на что, собственно, и рассчитывал. Наталья Ивановна оказалась права. Все классы пошли по пути наименьшего сопротивления: навырезали картинок из журналов, книг и даже учебников, налепили на листы ватмана и снабдили минимальным количеством подписей. На этом темно-коллажном фоне газета седьмого «Д» свежо пестрела чистыми акварельными красками, а центр ее композиции – мужественную физиономию бойца с гранатой все нашли очень похожей на лицо учителя ОБЖ Николая Васильевича.

У стены с газетами Тася Журавлева и Женя Рудаков так радовались успеху своего класса, что стояли чрезмерно близко друг к другу и даже раза два соприкоснулись плечами. Это отметили стоящая позади них Ира Пенкина и привалившаяся к соседней стене Люба Малинина. Обе девочки, разумеется, не сговариваясь, решили действовать, каждая своим способом.

Для начала Ира подошла к Тасе, когда она освободилась от Джека и восторгов по поводу стенгазеты, и голосом самым ядовитейшим из всех ядовитых заметила ей, что нечестно строить глазки парню, который нравится подруге.

– Ничего я и не строю! – вспыхнула Тася.

– Ага! Покраснела! – прокурорским тоном заметила ей Ира. – А еще говоришь, что не строишь! Именно что строишь! Мало мне было Малининой и… остальных, так тут ты еще!

– Ты все выдумываешь, Ирка! – возмутилась Тася и покраснела еще больше, что называется, окончательно и бесповоротно.

– Ты должна строить глазки Толоконникову, но что-то я не вижу, чтобы ты с ним кокетничала, как тебе полагается! Зачем ты переметнулась на Джека? Специально, чтобы показать, какая ты замечательная и какая я ничтожная, да?

– Ничего я не хочу показать! Я, если хочешь знать, вообще не умею кокетничать и строить глазки!

– Ой! Не могу! Она не умеет! Не смеши меня! Это все девчонки умеют! В общем, так: иди, Таська, и завлекай лучше Толоконникова… по-хорошему… А то…

– А то что?

– Увидишь, что!

– Что ж! Придется посмотреть! – гордо проговорила красная как маков цвет Журавлева и гордо удалилась от подруги, которая, как выяснилось, ее совершенно не понимает.

А подруга, которой казалось, что она все понимает очень даже хорошо, решила перейти к крайним мерам. На следующем же уроке, которым был английский, Ира Пенкина написала Толоконникову записку немудреного содержания: «Я тебя люблю». Она долго думала, подписываться или нет, и решила не подписываться. Надо сначала посмотреть на реакцию Мити, а потом уж и подписываться. А то мало ли что… Она сложила записку аккуратным квадратиком, печатными буквами сверху вывела «Толоконникову» и подала ее сзади сидящей Дятловой. При этом Пенкина сделала очень безразличное лицо, чтобы Ольга подумала, будто она, Ира, всего лишь передаточное звено, а написал записку кто-то с первых парт или, может, и вообще с другого ряда.

Одержимая местью, Ира Пенкина совсем забыла, что на уроке английского языка начинать сводить счеты с Таисией Журавлевой опасно по причине невероятной вредности англичанки Марианны Эдуардовны Кабакчи. Понятно, что вредную училку с такой фамилией, да еще и с пристрастием к одежде светло-зеленых тонов каждый нормальный ученик будет звать Кабачком. Сначала Марианну Кабачком и звали. Учительница по этому поводу так злилась, настолько выходила из себя и писала в дневники такие длинные и пространные замечания, что кто-то в отместку назвал ее Взбесившейся Тыквой. Прозвище, получившееся слишком длинным и неудобным, очень скоро сократилось до Тыквы, но каждый изучающий английский язык знал, что эта Тыква не простая, а Взбесившаяся, и был с ней очень осторожен. Ира Пенкина, страдая от безответной любви, осторожность и бдительность утратила, о чем очень скоро пожалела. Тыква, которая заметила записку уже на третьем перехвате, дождалась, когда она попадет в нужные руки, и металлическим голосом произнесла:

– Толоконников! Читай свою записку вслух и по-английски!

Митя, уже развернувший листок и ознакомившийся с его содержанием, густо покраснел. Если бы в записке было написано что-нибудь другое, он смог бы пролопотать это специально на таком корявом английском, чтобы никто ничего не понял. Но эти слова перевести на английский может каждый школьник – «I Love You»… Толоконников тяжело вздохнул и начал плести что-то несусветно-английское на предмет того, что его просят сдать книги в библиотеку. Ира Пенкина, уже десять раз попрощавшаяся с серьгами, которые мама обещала ей купить и сразу же для них в салоне красоты проколоть в ушах дырочки, если она будет учиться без троек и замечаний, с благодарностью посмотрела на Митю и даже подумала, что за такой самоотверженный поступок его можно полюбить по-настоящему. Но оба они, и Ира, и Митя, недооценили Взбесившуюся Тыкву.

– Или ты неправильно строишь английское предложение, – начала она, встав с места и приближаясь к Толоконникову на опасное расстояние, – или твой адресат безграмотно пишет по-русски.

Митя промедлил всего лишь одну лишнюю секунду перед тем, как убрать записку в карман, но этого оказалось достаточно, чтобы Тыква выхватила ее у него острыми цепкими коготками цвета гнилой вишни. Она пробежала ее глазами и плотоядно улыбнулась тонкими губами такого же гнилостного цвета.

– Я так и думала! I Love You! Угумн! – это самое «угумн», вырвавшееся из вишневого рта учительницы, было так многозначительно и угрожающе, что Пенкина приросла к своему месту и больше уже не помышляла не только о серьгах, но даже и о шоколадке, которая была у нее спрятана дома в ящике письменного стола, подальше от младшей сестры. А Тыква снисходительно оглядела семиклассников и отчеканила: – Минус восемнадцать баллов! «Путевой лист» на стол! Быстро!

– Почему так много? – охнул в один голос седьмой «Д».

– Они еще спрашивают! Десять баллов за нарушение дисциплины, пять баллов – за вранье плюс два балла – «двойка», которую я ставлю Толоконникову, который не может составить грамотное предложение про библиотеку.

– Так нечестно! – крикнул возмущенный Джек. – Вы нам не задавали про библиотеку!

– Милый мой! Про библиотеку мы учили еще в пятом классе! Про нее вы должны без запинки отвечать, если вас ночью разбудят и по-английски спросят! Но тебя, Евгений, я могу спросить и домашнее задание. Пожалуй-ка к доске!

Джек обреченно поплелся туда, куда его пригласили, и кое-как сладил с «домашкой» на «трояк». До конца урока седьмой «Д» не издал больше ни одного постороннего вздоха и долбил английский, как того хотела Взбесившаяся Тыква.

– Ну и как это называется?! – Джек подскочил к Толоконникову сразу после урока.

– А что я мог сделать? – развел руками Митя.

– Мог хотя бы про библиотеку не гундосить, а сказать что-нибудь приличное!

– Я посмотрел бы, как ты сказал бы приличное? – не остался в долгу Толоконников. – Особенно в стрессовой ситуации и без подготовки…

– Кстати! – Джек обвел глазами столпившихся вокруг них одноклассников. – Очень интересно узнать, кто это устроил Митяю стрессовую ситуацию? Я вообще не понимаю, кто нам все время гадит и гадит? Так мы не только не выиграем «Зарницу», а вообще окажемся самыми последними!

Семиклассники глухо молчали.

– А ну, дай сюда записку! – Джек приказал это тоном не ротного командира – как минимум комбата, и Митя не смог ослушаться. Да и никто из седьмого «Д» не смог бы.

Джек взял протянутую записку и впился в нее глазами.

– Ага! Про любовь! И без подписи! Так я и знал! Ну, девчонки, погодите! Таська! – гаркнул он на весь коридор. – Гляди! Чей это почерк?!

Тася Журавлева взглянула на листок, и у нее потемнело в глазах. Разумеется, она узнала почерк собственной подруги, но не выдавать же ее Джеку. Тася очень болела за класс, но на предательство способна не была, хотя Ира по отношению к ней совершила самое настоящее предательство.

– Я не знаю, кто это писал, – севшим голосом сказала она.

– Как это не знаешь?! Вот еще новости!!! – возмущению Джека не было предела. – Вдоль и поперек все наши тетради с дневниками исследовала со своими проверками, а теперь говоришь, что не знаешь! И кто этому поверит?!

– Она просто кого-то покрывает! – встрял Раскоряда, которому очень не хотелось, чтобы разговор опять скатился на тех, которые классу гадят, и все снова принялись бы обсуждать ключи от кабинета информатики.

– Никого я не покрываю, – взяв себя в руки, а потому очень твердо сказала Тася и выбралась из толпы одноклассников.

Она быстро пошла по коридору, не оборачиваясь на окрики. Она не знала, что сказать друзьям, поскольку не понимала, что происходит с седьмым «Д». Как того и опасался Раскоряка, Тася тут же вспомнила заточение в кабинете информатики, а тут еще Ирка, влюбленная в Джека, почему-то пишет странную записку Мите. От этого всего у Журавлевой шла кругом голова. Неужели Пенкина перевлюбилась в Толоконникова? Такое, конечно, вполне может случиться, но как на это смотреть ей, Тасе? Что-то она никак не может разобраться с этим вопросом.

Ира Пенкина, которая стояла позади всех в толпе одноклассников, конечно, тоже была не в своей тарелке. Она понимала, что разъяренный Джек и без Таси сличит почерки и вычислит ее как миленькую. Последствия этого предсказать трудно. Она уже приготовилась к самому худшему варианту, когда Митя вдруг выхватил у Джека записку, порвал ее в мелкие клочки и сунул их в карман.

– Э! Ты что? Знаешь, как это называется?! – взревел комроты все тем же голосам комбата. – Это называется уничтожением вещественных доказательств! Улик!!!

– Никакие это не улики! – не менее громко ответил ему Толоконников. – Это или шутка… или…

– Или что?

– То! Если это не шутка… то… Человек сам является пострадавшим… и незачем узнавать его фамилию. А если шутка – тем более! Кто же знал, что взбесившийся овощ так отреагирует!

– Да все знают, как Тыква реагирует! А потому это сознательная провокация! Кто-то очень не хочет, чтобы мы победили в «Зарнице»! И я никак не могу понять почему? Какая от этого ему может быть выгода?

– Н-не знаю… – промямлил Митя, потому что понимал, что у каждого в классе могут быть какие-нибудь свои выгоды, какие были у него, когда он хотел запереть класс в кабинете информатики.

Ира Пенкина перевела дух и поняла, что Митя Толоконников, который за непродолжительный период времени спас ее целых два раза, очень даже здорово ей нравится и, пожалуй, достоин получить следующую записку уже с самой что ни на есть разборчивой ее подписью.

– Знаешь что, Джек, – Люба Малинина решила наконец переключить внимание командира роты на себя. – Вместо того, чтобы терять время на дурацкие любовные записки, я предлагаю тебе обсудить радиопередачу.

– С кем обсудить? – удивился Джек.

– Со мной, естественно! Наталья Ивановна же обещала, что вести передачу будут те, кто ее придумает.

– И ты придумала? – еще больше удивился Джек.

– Представь себе! – сказала довольная Люба. – И ты мне нужен в качестве помощника! – И она за локоть потащила за собой командира из толпы одноклассников, которые после их ухода тоже стали потихоньку расходиться.

Вскоре у дверей кабинета английского языка остались только несколько растерянный Митя, Ира, которая подумывала о том, не признаться ли ему во всем прямо сейчас без всякой дополнительной корреспонденции, а также Лариса Иволга, давно уже не скрывающая свою заинтересованность персоной Толоконникова. Ира хотела дождаться ухода Иволги, Лариса же ничего не собиралась дожидаться. Она взяла и сказала:

– Митя, это я написала записку.

Пока Ира, потрясенная враньем Иволги, хватала ртом воздух, Митя уже шел по коридору прочь от нее и бок о бок с подлой Лариской, которая нагло присвоила себе чужое «I Love You!».

После уроков преподаватель ОБЖ повел седьмой «Д» в тир стрелять из малокалиберной винтовки из положения лежа. Птичий базар чирикал, пищал и тренькал на все голоса, что для женщин – положение лежа очень некрасивое и что они предпочитают стрелять с колена. Николай Васильевич очень строго сказал, что условия стрельбы для всех одинаковые, а если седьмому «Д» они не нравятся, то он может засчитать им массовую неявку, и дело с концом. Джек с Летягой, Раскорякой и даже Сеней Головлевым показали девчонкам такие увесистые кулаки, что птичий гомон моментально сошел на нет, как будто его и не было. А Тася Журавлева по приходе в тир даже первой легла на мат и выбила все тридцать очков из тридцати возможных.

– Ну, Таисия! Ты даешь! – восхитился Николай Васильевич. – Здорово!

– Таська! Ты крутая! – пропищал Сеня Головлев и даже пожал ее тонкие пальцы своей могучей рукой.

– Молодец, Журавлева! – отметил и командир роты, очень ласково посмотрев на нее.

– Ой! Подумаешь! Как будто только Таська так может! – Люба Малинина заколола на затылке волосы, лихо шлепнулась на мат и выбила двадцать девять очков.

– Тоже отлично! – обрадовался Джек. – Классно! Если так и дальше пойдет… – он не договорил, плюхнулся на мат и потребовал себе винтовку: – Дайте-ка и я попробую!

Так в копилке седьмого «Д» оказалось еще тридцать очков. Дальше дело пошло хуже. Расстроенная после английского и после отвратительного поступка Иволги Ира Пенкина никак не могла собраться, и все выстрелы, как говорится, послала в молоко. Иволга стреляла не лучше. Ире бы огорчиться за класс, но она здорово обрадовалась промахам Лариски. Что ж! Они с ней на равных! Еще неизвестно, кого Митя выберет, когда она ему расскажет, как Иволга украла у нее «I Love You!»! Наверняка кусочки записки еще можно составить в одно целое, склеить и сличить почерк. Пенкиной уже казалось, что она любила Толоконникова страстной любовью всю свою сознательную жизнь, а некоторое увлечение Рудаковым было всего лишь слабым и несерьезным отклонением от магистральной любви к Мите.

Толоконников совершенно неожиданно, скорее всего от страха, выбил двадцать семь очков, чем еще более возвысился в глазах Иры Пенкиной. Ира во все глаза смотрела на предмет своей новой, но казавшейся такой старой любви, что совершенно не замечала удивленных взглядов Таси Журавлевой. А Тася никак не могла понять, что она испытывает при виде такого очевидного Иркиного предательства. Злости вроде не чувствует. Обиды – тоже. Странно. Она поискала глазами Джека, увидела, что он бурно обсуждает что-то с Малининой, и наконец разозлилась. И чего она, Тася, не поторопилась придумать радиопередачу? Ведь могла бы! Не глупее Любки!

10 Кому «I Love You!», кому Всемирная паутина, а кому – автомат Калашникова!

Седьмой «Д» потихонечку догонял восьмой «Г» и, соответственно, приближался к девятому «А», когда случилось непредвиденное. На следующий же день после очень удачных для семиклассников стрельб Евгений Рудаков, боевой командир роты учащихся седьмого «Д», забыл дома дневник, что каралось десятью баллами в минус.

– Как на других, так кричать! – особенно сердито возмущалась Ольга Дятлова, которая никак не могла простить Джеку издевательства над ее перышками на розовой кофточке в день смотра строя и песни. – По-моему, надо его переизбрать! Я предлагаю Таську! Вот она никогда дневник не забыла бы!

Она хотела еще много чего сказать в пользу Журавлевой и против Джека, но он вдруг перебил ее совершенно неожиданным заявлением:

– Я не против. Она достойнее меня. Я понял это еще раньше тебя, Дятлова. – И он посмотрел на Тасю опять таким теплым взглядом, что ту бросило в краску.

– Нет! Не стоит торопиться, – скороговоркой выпалила она. – Всякий может забыть дневник… И я тоже… – И она отдала Джеку такой же теплоты взгляд, от которого он тоже почему-то покраснел.

– Тася права, – вмешалась Наталья Ивановна. – Есть такая поговорка: «Коней на переправе не меняют». Это как раз наш случай. По-моему, Рудаков очень хорошо себя зарекомендовал, а неприятность может случиться с каждым. Тем более что сегодня Женя может еще реабилитироваться. Они с Любой подготовили очень хорошую радиопередачу. Мне кажется, что она будет самой лучшей из тех, что мы уже с вами слышали по школьному радио.

Передача, которая состоялась на третьей перемене, действительно оказалась очень хорошей. Она называлась «Герои не умирают». Малинина с Джеком подобрали в читальном зале материал о героях, отличившихся в «горячих точках» начиная с войны 1812 года и кончая современными войнами. Текст перемежался стихами, которые очень красиво читала Люба. Тася с удивлением отметила, что у нее каждый раз в груди что-то дрожало, когда из радиоточки раздавался голос Джека. «Я не против. Она достойнее меня», – слышалось ей между строчками радиопередачи.

А у Мити Толоконникова все ёкало внутри, когда он смотрел на Тасю. Лариска Иволга, конечно, тоже ничего: хорошенькая, черноглазая, в любви объяснилась. Митя, как честный человек, не смог ей ответить тем же, но в дружбе не отказал. Зачем обижать девчонку, тем более что Таси ему теперь не видать как собственных ушей. Если сама Журавлева еще не очень понимала, что с ней происходит, то Митя уже давно обо всем догадался. Ей нравится Джек. Как и всем другим девчонкам, кроме Иволги. Пожалуй, с Лариской только за одно это стоит дружить. А Тася тоже нравится Джеку. Он, Митя, видел, как Рудаков украдкой разглядывает Журавлеву, когда она на него не смотрит. Что ж! Они здорово подходят друг другу, Тася и Женька! Оба самые лучшие, самые сильные, самые красивые, самые болеющие за класс. Если бы все у них были такими, как они, то cедьмой «Д» в два счета обставил бы девятый «А». Но, к сожалению, у них есть еще он, Митя. Закончилась первая неделя «Зарницы». После выходных пройдут последние соревнования, участвуя в которых он еще будет, пожалуй, не хуже других: сборка-разборка автомата Калашникова и какая-то викторина по ОБЖ, а потом – все! Каюк ему! Крышка! Гроб с музыкой! Потом и Иволгу сдует от него как ветром, потому что останется кросс на пятьсот метров и эстафета в противогазах и с ранеными на носилках. А у него и руки слабые. Ему эти носилки ни за что весь этап не протащить, особенно если на них уляжется Сеня Головлев. Митя оглядел свои тонкие длинные пальцы. Вот если было бы какое-нибудь соревнование по передаче компьютерного сообщения, он передал бы его быстрее других в сто раз. Его пальцы так и мелькают, когда он набирает текст. Мама все время жалеет, что он, с такими быстрыми пальцами, не учится игре на пианино. А Мите и не надо никакого пианино. С него компьютера вполне достаточно. Он еще прославится как программист, и Тася тогда еще пожалеет…

– Митя, можно тебя на минуточку?.. – услышал он за спиной голос и обернулся. Это была не Тася. И даже не Лариса Иволга. Прижав к груди черную лакированную сумочку, из которой торчали едва умещающиеся в ней учебники, перед ним стояла Ира Пенкина.

Толоконников вопросительно заглянул ей в глаза. Ира – подруга Журавлевой. Неужели она хочет ему что-то передать от Таси? Ира полезла в кармашек сумки, вытащила оттуда половинку листка в клеточку и протянула ему, сказав:

– Вот. Я специально написала точь-в-точь такую же записку! Похоже?

Митя опустил глаза в листок, на котором, как и в тот раз, было написано по-русски «Я тебя люблю!», и опять покрылся краской. Действительно, записка такая же, какую передали ему на английском. Неужели все-таки от Таси? А Ира опять покопалась в сумке, вытащила какую-то тетрадь, раскрыла ее и передала ему. Митя удивленно оглядел диктант, который они только что написали на русском про лес и лису с лисятами.

– Что это? – спросил он Иру.

– Тетрадь. Ларискина. – Она захлопнула ее и ткнула пальцем в надпись на обложке. – Видишь: тетрадь для контрольных работ…. Иволги Ларисы.

– И что? – не понял Митя.

– Ну… как же? Записка похожа на ту, которую ты получил на английском?

– Ну… похожа… Вылитая…

– А почерк Ларискин похож?

– Н-нет… Вроде бы…

– Да не вроде бы! А абсолютно не похож! А этот похож? – И Ира раскрыла перед Толоконниковым другую тетрадь.

– А этот… вроде бы… похож… – Митя закрыл тетрадь, прочитал: – Пенкиной Ирины… – и честно сказал: – Ничего не понимаю!

– Что же тут непонятного?! Ясно же, что записку писала не Лариска…

– А кто?

– Как это кто? Я ее писала! Видишь, почерк один в один!

– Ты?! А зачем?

– Как зачем? – испугалась Ира. – Разве ты не знаешь, зачем такие записки пишут?

– Но ведь ты же не…

– Почему же не… Я как раз…

– И что теперь?

– Ну… Я не знаю… Ты сам должен решить.

– Все-таки я ничего не понимаю, – опять вынужден был признаться Митя. – Зачем же тогда Лариса сказала…

– Потому что она воровка, эта Лариска! – горячо перебила его Ира. – Решила себе присвоить мою записку, вот! Но я ведь тебе доказала? Скажи, доказала?

– Пожалуй, – нехотя согласился Митя.

– Ну? И кого ты выбираешь? – Пенкина решила идти до конца.

– Я… я не знаю, Ира… Это все так неожиданно.

– Ладно, – смилостивилась девочка. – Ты, пожалуй, подумай до… следующего понедельника, потому что на выходные я уезжаю к бабушке. По-моему, времени достаточно, чтобы определиться. Правда ведь?

Митя кивнул. Ему очень хотелось бы, чтобы понедельник никогда не наступил. Так же, как и вторник. И особенно – среда и четверг с их кроссом и эстафетой в противогазах. Все выходные он специально просидел в Интернете. Если Пенкина вдруг расхочет ждать до понедельника и надумает позвонить, чтобы узнать о его решении, то у нее ничего не выйдет. Всякий знает, что дозвониться до того, кто сидит в Интернете, совершенно невозможно.

А Тасино воскресное утро началось с того, что она вспомнила, как вышла из себя, когда увидела Джека мирно разговаривающим с Любой Малининой. Странно все-таки, почему ей это было так неприятно? Все знают, что Малинина нравится Рудакову с пятого класса. И вообще, что такого ужасного в их разговоре? Разве он не имеет права с ней поговорить? Они наверняка говорили о том, какая хорошая у них получилась передача. Передача и правда хорошая. Есть что обсудить… А если они обсуждали не передачу? Тогда что? А вдруг Джек куда-нибудь приглашал Любку! Например, покататься в парке на машинках, как тогда ее, Тасю… Нет! Совершенно невозможно будет вытерпеть, если выяснится, что Джек катался с Малининой. Тася шлепнула по столу кулаком и решила, что в понедельник она опять постарается задержаться утром дома, чтобы накрасить ресницы. Какой ужас!!! Она вдруг поняла, что собирается красить ресницы не просто так, а для ротного командира Евгения Рудакова. А как же Митя? Да никак! Ему и так пишут всякие записочки. Ирка пишет! Змея! Специально, чтобы досадить ей, Тасе! Из-за Джека. Можно подумать, что она нравится Джеку… Ему Малинина нравится…

– Доченька! К телефону! – крикнула из другой комнаты мама.

Тася, тяжело вздохнув, пошла к аппарату.

– Это я, Женя… – голос в трубке показался Тасе похожим на Джеков, но она этому не посмела поверить и поэтому переспросила: – Какой Женя?

– Ну… Рудаков… Джек, в общем…

– Что-нибудь случилось? – спросила Тася. Ей очень хотелось, чтобы ничего не случилось, чтобы Джек позвонил ей просто так, спросить, как дела.

– Тут такое дело, понимаешь… Обсудить надо кое-что.

– Что именно?

– Ну… У нас ведь на следующей неделе эстафета…

– И что?

– Вот я и предлагаю нам с тобой… Ну… как командирам… класса… и роты… В общем, надо обсудить, как кого расставить на этапы, потому что силы неравны. Представляешь, что будет, если на один этап встанут Сенька, Митяй и еще парочка слабаков! Мы продуем в два счета!

Тася предполагала, что физрук с преподавателем ОБЖ уже давно все этапы продумали, но готова была общаться с Джеком на любой предмет.

– Да… Пожалуй, это действительно стоит обсудить, – сказала она. – Только вот… где?

– Можно, например, в парке. Ты не против? Заодно и на машинках можем еще покататься. Как тогда? Конечно, после обсуждения…

Конечно, Тася не была против. Они договорились встретиться после обеда, и Журавлева с трудом дожила до условленных 15.00.

В парке они сразу же забыли обо всех своих благих намерениях по обсуждению этапов, потому что воскресный день оказался все еще по-летнему теплым. В парке было весело и многолюдно. Все громко разговаривали, смеялись, пили газировку, объедались мороженым и сладкой ватой, и никто даже не думал обсуждать какие-нибудь серьезные проблемы.

Тася с Джеком сразу же свернули на дорожку, ведущую к аттракционам, и подошли к любимым своим машинкам. Народу было так много, что им пришлось выстоять в приличной очереди, поэтому они не стали ждать, когда освободятся две машинки, а забрались вдвоем в одну. Они рулили в четыре руки, хохотали и сталкивались с другими такими же весельчаками – и очень огорчились, когда их время закончилось. После машинок они катались на колесе обозрения, потом на качелях-лодочках и закончили аттракционом «Сюрприз». Когда они, покачиваясь, с закружившимися головами, вышли за ограду аттракциона, навстречу им попались Малинина с Дятловой.

– Этот аттракцион не зря называется «Сюрприз», – сказала Малинина, сверля Тасю колючим взглядом. – Никак не ожидала вас здесь встретить… вдвоем.

– Мы тут… того… этапы обсуждали… – промямлил Джек.

– Какие еще этапы? – усмехнулась Люба, а Ольга Дятлова придвинулась поближе, чтобы лучше было слышно.

– Такие! Эстафетные… в противогазах… – неуверенно продолжил Рудаков.

– А-а-а-а! Хорошее место! Особенно когда «Сюрприз» вниз головой переворачивает, то очень хорошо обсуждать этапы с противогазами. Мы с Дятловой пробовали! Очень хорошо получается! Правда, Ольга?!

Дятлова яростно закивала. Вместе с ее головой закачались веселенькие пружинные рожки с розовыми шариками на кончиках.

– Ну… в общем, мы пошли… – сказал Джек. – Мы еще не все обсудили…

И они с Тасей, обойдя одноклассниц, пошли по дорожке парка. Все веселье как-то сразу куда-то улетучилось. Обоим казалось, что они в чем-то виноваты. Но вот перед кем? Не перед Дятловой же с Малининой! Первым не выдержал Джек. Он остановился посреди дорожки, посмотрел Тасе в глаза и сказал:

– Если честно, то я и не хотел ничего обсуждать… Я никак не мог придумать причину, чтобы тебя пригласить в парк. Вот и наплел про эстафету.

– Можно было бы и без причины пригласить, – тихо сказала Тася.

– И ты бы пошла?

– Пошла, наверно… То есть нет… Не наверно. Я точно пошла бы.

Стоит отметить, как провел выходные еще один учащийся седьмого «Д», а именно Сергей Раскоряда, который снова был полон желания распроститься со своей омерзительной кличкой. Поразить класс в бассейне ему не удалось, поэтому он решил блеснуть на сборке-разборке автомата Калашникова и на викторине по ОБЖ. Исходя именно их этих целей, он пошел в субботу в библиотеку и в читальном зале взял книгу об автоматическом оружии. Части автомата Калашникова он и так, в общем-то, неплохо представлял, но разглядывая глянцевые страницы хорошо иллюстрированной книги, выучил наизусть. На одном из разворотов был так хорошо показан порядок сборки, что Серега скоро понял: если разбудят ночью и сунут в руки разобранный автомат, он его соберет, еще досматривая последний сон.

С абонемента он взял домой все варианты имеющихся в библиотеке учебников по ОБЖ. Этот предмет никогда не считался в школе серьезным, поэтому с пятого класса у Сергея никогда никакого учебника по ОБЖ не было вообще. И ничего. Жил как-то, и даже «трояк» имел. В свете будущей викторины «трояк» выглядел настолько убого, что вечер субботы и все воскресенье Серега зубрил про стихийные бедствия, отравляющие вещества и порядки эвакуации. И это, заметьте, в то время, когда некоторые прохлаждались в парке или, как муха, бились во Всемирной паутине под названием Интернет.

11 Не было бы счастья, да несчастье помогло

Несмотря на нежелание Дмитрия Толоконникова, понедельник все-таки наступил. В школе он начался с очередных неприятностей на первом же уроке русского языка.

– Вы в пятницу писали диктант, – заявила русачка Алла Петровна, как будто cедьмой «Д» этого не знал. – И я не понимаю, – продолжила она, – куда делись две тетради: Иволги и Пенкиной! По-моему, они были на уроке. Что вы можете на этот счет сказать, девочки?

– Я сдавала! – тут же вскочила со своего места Лариса.

– Я тоже, – буркнула Пенкина.

Митя Толоконников с ужасом посмотрел на Иру. Она ответила ему взглядом, который означал только одно: «Видишь, на что я пошла ради тебя!»

– Поищите в своих сумках, – предложила Тася. – Может быть, вы не сдали… нечаянно… машинально…

– Вот-вот! Только учтите, если в ваших диктантах не будет ни одной ошибки, я ни за что не поверю, что вы их не сделали! Диктант был очень трудным! Даже Журавлева написала только на «четыре», – строго сказала Алла Петровна. – А если тетради вообще не найдутся, то это вам, седьмой «Д», обойдется в восемь штрафных очков: по два за каждую пропавшую тетрадь и еще четыре – за то, что прошляпили не простые тетради, а контрольные! Вы прекрасно знаете, что контрольные тетради на то и контрольные, что должны всегда находиться в школе, а не… непонятно где! Мало ли, сегодня нагрянет комиссия из РОНО и потребует показать ваши тетради, все до единой! Скажите на милость, что я должна буду им лепетать по поводу отсутствия диктантов Пенкиной и Иволги?! Я не хочу бледно выглядеть перед комиссией из РОНО!

– Но я же сдавала! – уже чуть не плакала Иволга. – Вспомните, Алла Петровна, я положила тетрадь и еще спросила у вас, как правильно пишется «семячки» или «семечки»! Ну… в шишках которые…

– Да… что-то такое было… – согласилась учительница. – Тогда я совсем не понимаю, куда делась твоя тетрадь!

– Я тоже не понимаю, – прошептала вконец расстроившаяся Лариса, села за парту, стараясь изо всех сил удержать подступающие слезы. Не только потому, что пропала тетрадь и классу угрожали штрафными очками, но еще и потому, что у нее были слегка накрашены ресницы. Будет очень стыдно, если по щекам побегут черные ручьи.

После русского в рекреации Джек опять собрал весь класс.

– Все! Мое терпение лопнуло! – заявил он. – Я объявляю войну тому уроду… или тем уродам, которые портят нам всю картину! Вы подумайте, стоит нам только преуспеть на каком-нибудь конкурсе, так на следующий же день нам раз – и подлянка! Итак! У нас три загадки: первая – кто спер ключи от кабинета информатики и запер нас в то время, когда надо было идти подтягиваться и бинтовать; вторая – кто подсунул любовную записку Митяю; третья – кто стянул контрольные тетради. Может быть, у кого-нибудь есть хоть какие-то соображения?

Мы-то с вами знаем, что соображения были как раз у тех, кто признаваться в них не собирался, а потому седьмой «Д» в очередной раз угрюмо промолчал.

И у Толоконникова, и у Раскоряки, конечно же, похолодело в животе при разглагольствованиях Джека, но хуже всех себя чувствовала при этом Ира Пенкина. Она понимала, что на того, кто взял ключи от кабинета, приходится всего одно преступление, а на нее – целых два: и записка, и тетради. С этими тетрадями получилась какая-то ерунда. Она совсем не хотела их выкрасть навсегда. Все дело было во внезапно обрушившейся на нее огромной любви к Мите. Она считала своим долгом доказать ему, что Лариска украла у нее «I Love You!». О том, чтобы собрать по кусочкам записку, не могло быть уже и речи, потому что Ира своими глазами видела, как Толоконников вытряс их из кармана в урну. А после диктанта как-то так удачно получилось, что она принесла свою тетрадь к учительскому столу сразу после Лариски. Она хотела аккуратно положить ее в стопочку, но увидела тетрадь Иволги, и план созрел в ее голове мгновенно. Пока Лариска базарила с русачкой про свои «семечки», Ира утащила ее тетрадь и не стала сдавать свою. О том, что тетради придется как-то возвращать, она тогда даже не подумала.

А что делать теперь? Когда все утихнет, тетради можно, конечно, подбросить. А можно и не подбрасывать. Что такое «двойка» по русскому в свете нечеловеческой любви к Толоконникову? Ну… пропали тетради и пропали. Разве кто-нибудь подумает на нее, на Иру Пенкину?! Она никогда не была замечена ни в каких неблаговидных поступках. Ира уже почти совсем успокоилась, когда вдруг вспомнила: а Митя!!! Он же видел в ее руках тетради! И на русском он посмотрел на нее с таким ужасом в глазах! Все кончено! Он никогда ее не полюбит. Кому нужна такая преступница, из-за которой класс потеряет сразу восемь баллов! И осознание этого придавило ее огромным, как глыба, горем, хотя всего неделю назад о Мите Толоконникове она даже и не помышляла. Ирины нервы не выдержали, и она разрыдалась прямо в толпе одноклассников. Тася Журавлева, которая тут же забыла про недавнюю размолвку с подругой, вытащила ее из общей массы и, по-матерински приобняв за плечи, отвела к окну.

– Ира! Возьми себя в руки! – очень ласково сказала она. – Ты же не виновата, что какой-то подлец стащил ваши с Лариской тетради! Я тебя уверяю, что этот гад выбрал первые попавшиеся! Если бы ему подвернулась моя тетрадь, или Джека, или Малининой, он стащил бы не задумываясь! Он стащил бы всю пачку, если бы это не было слишком опасно!

Надо ли говорить, что при этих Тасиных словах слезы полились из глаз Пенкиной водопадом. Она уже готова была во всем признаться Журавлевой, чтобы не тащить этот тяжелый груз в одиночку, когда над ухом прозвучало:

– Тася, разреши нам поговорить с Ирой один на один.

Пенкина захлебнулась слезами, и ужас охватил ее. Голос принадлежал Мите Толоконникову. Сейчас он скажет ей все, что о ней думает. И на этом все закончится.

Тася дипломатично отошла, и у подоконника остались Митя и окаменевшая Ира, которая боялась поднять на него глаза. Чтобы Митя с ходу не прокричал ей что-нибудь ужасное, Ира начала первой:

– Ты меня теперь презираешь…

Пенкина ждала, что после этих ее слов Толоконников сатанински расхохочется и скажет что-нибудь вроде того: «И ты еще смела писать мне про любовь!», но он сказал нечто очень странное:

– Я не имею права презирать, потому что сам такой же, как ты.

Потрясенная Ира повернула к нему лицо, моментально забыв, что у нее красный нос и некрасиво опухшие веки.

– Как это… такой же? В каком смысле? – испуганно спросила она, заливисто шмыгнув тем самым красным носом.

– Ты даже лучше поступила, чем я. У тебя цель была благородной, если… если ты, конечно, не врешь…

– Ничего не понимаю. Ты про что?

– Ну… про записку. Ты же помнишь, что там было написано.

– Я-то? Я-то… конечно, помню…

– И это… правда?

– Правда! – горячо воскликнула Ира, и самые правдивые слезы опять полились из-под уже не в меру опухших век.

– Вот видишь! Выходит, что из-за чувств ты пошла… Ну, в общем, на не очень хороший поступок. А я на него пошел совсем по другой причине…

Бедная Ира, которая не понимала уже вообще ничего, вместо рыданий плавно перешла к нервной икоте. Толоконников и сам был не в лучшем состоянии, а потому не заметил ни чудовищной распухлости Ириного лица, ни странных звуков, ею издаваемых. Он признался ей во всем. Делать это было не очень трудно. Ира не могла не понять, потому что… не могла – и все!

– Так что мы теперь с тобой одной крови, – горько закончил Митя.

– Я клянусь, что никому не скажу про тебя! – клятвенно прижала руки к груди Ира. – А ты… Ты клянешься?

– Клянусь! – не менее торжественно ответил Толоконников, и две клянущиеся стороны пожали друг другу руки.

Это не укрылось от внимания Ларисы Иволги, которая давно уже наблюдала за разговором Мити с пронырой Пенкиной. Все можно было вытерпеть, но только не нежное пожимание рук на виду у всей школы, да еще в такой момент, когда неизвестно куда пропали тетради с диктантами. Иволга решительным шагом подошла к окну и сказала первое, что пришло в голову:

– Не понимаю, Митя, почему ты выражаешь сочувствие Пенкиной, когда у меня такое же горе, как и у нее. Кажется, с прошлой недели мы с тобой уже не чужие друг другу люди! – глядя в его лицо, Лариса вообще-то не замечала в нем ничего не только родного, но даже и приветливого, но все же спросила: – Разве не так?

– Знаешь, Лариса, – взволнованным после собственного признания голосом сказал Толоконников. – Я знаю, что записку мне написала не ты. Так что…

Разоблаченная Иволга спешно повернулась на каблучках и скрылась в недрах школьного коридора. А Ира Пенкина подумала, что все-таки не зря стянула тетради. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. До чего же мудр русский народ! Как приятно в этом лишний раз убедиться!

12 Победный финиш под девизом «Холёсенькая псинка»

Субботне-воскресные бдения над книгами про автоматическое оружие и учебниками по ОБЖ принесли Сергею Раскоряде всешкольную известность, на что он тайно и рассчитывал. Автомат Калашникова Серега разобрал и собрал быстрее не только девятиклассника Петрухи Никодимова, но даже быстрее всех одиннад-цатиклассников. Когда потрясенный Николай Васильевич предложил Сереге посоревноваться лично с ним, тот и не подумал отказываться. Учитель ОБЖ закончил сборку на тридцать секунд позже Раскоряки… то есть не Раскоряки, а Раскоряды Сергея Алексеевича! Последнюю сборку-разборку автомата Калашникова вышеозначенный товарищ пару раз провел на бис с глазами, завязанными шарфом Ксюши Воробьяниновой.

Весь понедельник Серега был героем дня и вторник, кстати, тоже. Седьмому «Д» на викторине достались стихийные бедствия и правила поведения в данных экстремальных ситуациях. Серега с ходу отвечал на любые вопросы, касающиеся землетрясений, селей и даже схода снежных лавин. Когда бывший Раскоряка со знанием дела рассказывал, как определять стороны света и направление движения по звездам, старенькая учительница географии Юлия Матвеевна, которая была в жюри, даже умильно прослезилась и долго хвалила его.

Таким образом, к среде второй недели «Зарницы» седьмой «Д» по баллам догнал восьмой «Г». Разрыв с девятым «А» сократился и составлял всего лишь каких-то жалких пятнадцать баллов.

– Смотрите у меня! – Джек показал одноклассникам увесистый кулак. – Чтобы никто и не подумал сорвать кросс или эстафету! Лично буду следить за всеми!

На кросс Митя Толоконников шел как на публичную казнь. Его, конечно, поддерживала Ира Пенкина – и добрым словом, и нежным взглядом, но совершенно неизвестно, каким станет ее взгляд, когда Митя при всех самым жалким образом сойдет с дистанции. Они, конечно, теперь навечно связаны с Ирой клятвой, но кто знает, на сколько Пенкиной хватит. Может, вовсе и не навечно. Они дружат-то всего несколько дней. Так быстро человека не узнаешь. Вот если бы у Мити был брат-близнец, который неожиданно вдруг нашелся бы, тогда можно было бы его, как в сказке, спрятать в кустах перед финишем, и – все в порядке! Брат-близнец не стал бы выходить первым, он дождался бы, пока прибежит основная масса одноклассников, и финишировал бы вместе со всеми. Но… брата-близнеца не было. И вообще никакого брата не было, даже и не близнеца.

Старт мальчиков седьмого «Д» был общим с седьмым «В». Это – чтобы Мите позора было побольше. Участники выстроились в одну линию возле школы и после свистка физрука рванули к скверу напротив, который должны были обежать два раза, что и составляло пятьсот метров.

Митя отстал почти сразу же и оказался в пятерке таких же малосильных кроссменов, как и он сам. На кричащих и свистящих зрителей он старался не реагировать, так как знал, что очень скоро от них скроется. На одном из своих поворотов трасса почти вплотную прилегала к забору зонтичной фабрики. Там зрителям стоять было негде.

Именно на этом повороте его догнал запыхавшийся и багровый лицом Сеня Головлев.

– Слышь, Митяй, – еле продышал он. – Давай рванем через сквер. Хоть немного сократим дистанцию…

– С ума сошел! – бросил ему Митя, хотя предложение Головлева ему сразу понравилось.

– Так мы же не ради себя…

– Как это?

– Так это! Мы – ради класса. Ну… чтобы не последними… Джек наверняка одобрил бы…

– Думаешь?

– Уверен…

Митя Толоконников не стал больше ничего спрашивать, а мгновенно юркнул в кусты прямо перед тем, как надо было бы выбегать из-под сени зонтичной фабрики. С необыкновенным проворством Головлев шмыгнул за ним и тут же повалился на начинающую желтеть траву под куст шиповника, не обращая никакого внимания на его колючки. Митя тяжело опустился рядом. Они подождали, пока мимо пробегут последние участники, потом минут пять отдохнули и принялись совещаться, что делать дальше. Головлев предлагал пробраться сквозь кусты к финишу.

– И как ты себе представляешь наш выход? – усмехнулся Митя. – Думаешь, когда ты покажешься из-за кустов, тебе за это медаль дадут?

– А что ты предлагаешь?

– Предлагаю дождаться второго круга и выбежать сразу после лидеров, потому что к финишу мы как раз опять отстанем на приличное расстояние, что будет для нас в самый раз.

– Может, ты и прав, – сказал обрадованный такому решению вопроса Сеня, но глаза его почему-то вдруг мгновенно остекленели от страха.

Митя повернул голову в направлении головлевского взгляда и похолодел. Прямо против них стояла Сильва – мерзкая злющая дворняга, которую все вокруг грозились свести на живодерню за гадкий нрав, но так и не вели, потому что побаивались к ней приближаться. Сильва для начала пару раз негромко взлаяла.

– Если мы сейчас с тобой побежим, – прошептал Сеня, – то либо финишируем первыми, либо…

– Либо эта псина разорвет нас на куски, – таким же шепотом закончил Сенино предложение Митя.

– Что ты предлагаешь?

– Нет у меня никаких предложений…

Сильва еще несколько раз пролаяла и угрожающе зарычала.

– Сильвушка… Холёсенькая псинка… – засюсюкал Сеня, забиваясь в колючие кусты все глубже и глубже. – Иди-ка лучше домой!

– У нее, Сенька, везде дом, – напомнил ему Митя.

Сильве, похоже, это замечание не понравилось. Она оскалила зубы и, продолжая злобно рычать, начала приближаться к мальчишкам.

– У тебя случайно нет для нее чего-нибудь вкусненького? – жалобно спросил Митю Головлев.

– Ага! Я всегда ношу с собой на кросс мозговые косточки и скисшие супы в кастрюльке! – ядовитым тоном ответил Митя.

Больше всего ему хотелось забиться под такие же колючки, но еще одного куста шиповника рядом не было. Вся остальная растительность колючей защиты не имела, и Сильва запросто могла вытащить Митю из-под любого другого куста. Толоконников решил короткими перебежками (чтобы не очень заметно для собаки) двинуться к дорожке, которая вела к колючим зарослям барбариса, но Сильва сразу смекнула, что ее хотят одурачить. Ей хватило одного прыжка, чтобы отрезать Мите путь к отступлению. Собака с осуждением посмотрела в глаза Мите и залаяла так душераздирающе, что Головлев, продравшись сквозь колючки своего шиповника, опять выбежал к трассе кросса. Толоконникову, который остался с разъярившейся псиной один на один, делать было нечего, кроме как отступать туда же.

В это время лидеры как раз бежали мимо зонтичной фабрики вторым кругом. Сильва проводила их вполне доброжелательным взглядом и даже весело вильнула на прощание хвостом. Митя, обрадовавшись смене настроения злобной собаки, только хотел перевести дух, как Сильва с особым смаком рыкнула и бросилась прямо к нему.

– Беги, Сенька! – крикнул Митя и припустил вслед за лидерами школьного кросса на пятьсот метров.

Не стоило бы и говорить, что Головлев выполнил его команду незамедлительно. Таким образом, Митя Толоконников и Сеня Головлев, подгоняемые лающей во всю собачью глотку Сильвой, вместо арьергарда оказались в группе лидеров и финишировали почти сразу после них.

– Толоконников! Головлев! Классный результат! – хохотал физрук. – Теперь всегда буду на уроки физкультуры приглашать Сильву и даже выхлопочу ей в школьной столовой специальный паек!

Злобная псина, пригнавшая Митю с Сеней, как заблудших овец в загон, посчитала свою задачу выполненной, прекратила жуткий лай и в два прыжка покинула финиш школьного кросса.

Лучшее время, как всегда, было у Джека и у Лехи Крашенинникова из седьмого «В». Потом друг за другом шли Летяга с Серегой Раскорядой, которого после иллюзиона с автоматом Калашникова никто уже даже и не помышлял называть Раскорякой. Следующие результаты дали еще три паренька из седьмого «В», а потом… потом – Дмитрий Толоконников и Семен Головлев.

– Колитесь, как вам удалось? – отведя двух героев кросса на безопасное от физрука расстояние, спросил Джек. – Зуб даю, что отсиделись в кустах! У зонтичной фабрики, да?

Митя, может быть, и не согласился бы с этим Джековым заявлением, потому что и так уже был весь во вранье, но Головлев затарахтел, как ненормальный:

– Ну и что, что отсиделись! Ты посмотри, Женька, какая от этого вышла польза классу! Мы бы с Митяем последними приползли, если бы…

– Если бы не Сильва! – усмехнулся Джек, который никак не мог решить, сердиться ему на одноклассников или не стоит.

К ним приблизились Летяга с Серегой Раскорядой.

– Отсиделись у фабрики, – кивнул на Митю с Сеней Джек. – Думаю, стоит признаться, что два результата у нас нечестные.

– Совсем обалдел! – констатировал Летяга. – Кому какое дело, кто где отсиделся! Все видели, что их Сильва пригнала!

– Конечно! Толик прав! – вступил в разговор Серега. – Когда сзади такая собака Баскервилей несется, можно и чемпиона Олимпийских игр обогнать! Все уверены, что они так классно пробежали из-за Сильвы! Зачем физрука разочаровывать! От так смеялся!

– Ну… не знаю… Подумаю… – бросил им ротный командир и пошел к школе.

За ее зданием, на школьном стадионе, уже должен был закончиться девчачий кросс. Рудакову хотелось обсудить создавшееся положение с Тасей. Он встретил ее, раскрасневшуюся и тяжело дышащую, на крыльце школы.

– Ну как? – спросил он ее.

– Нормально! Наташка Яблокова из седьмого «В» первая, я – вторая, Малинина – третья… Ну и дальше тоже неплохо. А как у вас?

– Все как всегда, если не считать… – и он рассказал ей о Головлеве, Толоконникове и собаке Сильве, а закончил свое повествование следующим: – Ума не приложу, как поступить. Что ты на этот счет думаешь?

– Как это что? Это же подлог! – возмутилась Тася. – Отвратительно побеждать с поддельными результатами! Тебе так не кажется?

– Вообще-то кажется… Но, честно говоря, Сильва их чуть не разодрала. От нее и не так пробежать можно! Ты же знаешь: страшенная псина!

– Все равно это нечестно, и я предлагаю признаться во всем физруку.

– Прямо сейчас?

– Конечно! Пока еще результаты не вывесили на стенде. Потом стыднее будет, когда придется на виду у всей школы переправлять цифры.

– А не будет это похоже на ябедничество, предательство, а?

– Ты же командир, Женька! – строго сказала Тася. – Ты должен сражаться за честь класса, а не за обман!

Тасин пыл произвел на Джека большое впечатление, и они вдвоем побежали к физруку.

Расставшись у поворота к собственному дому с Джеком, Тася наткнулась на Митю Толоконникова.

– Мы с Рудаковым попросили физрука не засчитывать ваши с Головлевым результаты, – без всяких предисловий заявила она.

– Было бы странно, если бы вы сделали по-другому, – зло ответил ей Митя.

– Тебе, похоже, это не нравится?

– А почему мне должно нравиться? Наслаждаешься моим унижением, да?

– С чего ты взял, что наслаждаюсь? Мне это неприятно!

– Конечно! Тебе приятно вертеться около Джека, который всегда и во всем первый! И почему вы, девчонки, цените только быстрые ноги и развитую мускулатуру!

– С чего ты взял? – опять повторила Тася, но уже не по-боевому, а растерянно.

– С того! Я не могу забыть, как ты восхищалась его подтягиванием! Джек то! Джек се! А я, между прочим, чтобы ты им не восхищалась, почти на преступление пошел… Только все зря… – Он махнул рукой и хотел двинуться в сторону к своему дому.

– Погоди-погоди! – остановила его Тася. – На какое еще преступление?! Ну-ка, быстро признавайся? У нас еще есть нечестные результаты?

– Нет у нас больше нечестных результатов.

– А в чем тогда твое преступление?

– Это я взял ключ от кабинета информатики!

– Ты?!! Зачем?! – ужаснулась Журавлева.

– Чтобы ты не ахала от восторга над Джеком, понятно?

– Ты из-за этого нас запер?!!

– Честно говоря, запереть я не успел. Это сделал кто-то другой.

– Кто?

– Понятия не имею. А ты теперь можешь бежать и докладывать своему Джеку, какой я гад! Ну беги! Чего же ты стоишь!

Тася посмотрела на него печальными глазами и сказала:

– Я не побегу, Митя. Я никому не скажу.

– Почему? – недобро усмехнулся Толоконников.

– Во имя нашей старой дружбы… И потому, что ты все-таки не запер…

– А если бы запер, тогда что?

– Не знаю, – честно ответила Тася и побрела к дому.

Митя не был бы так откровенен с Тасей, если бы знал, что их слышит стоящая за углом дома Люба Малинина, которая как раз собиралась выяснить отношения с Журавлевой по поводу ее свиданий в парке с Джеком. Ненароком она оказалась обладательницей тайны, что могло ей здорово помочь. Надобность в объяснении с Тасей отпала сама собой.

13 Триумф «последних героев»

Не такова была Люба Малинина, чтобы откладывать дело в долгий ящик. Прибежав домой, она сразу же бросилась к телефону.

– У тебя с Журавлевой любовь? – с места в карьер спросила Рудакова Люба.

– Мы с Журавлевой… дружим, как… с товарищем по классу, – слегка дрогнувшим голосом ответил Джек.

– А она, между прочим, дружит еще кое с кем! И далеко не как с товарищем по классу!

– Ну… и что?

– А то! Знаешь, как это называется? Это называется – и нашим, и вашим за копейку спляшем!

– Тебе-то что за дело? – не сдавался командир роты.

– Такое дело, что это касается не только ваших с ней отношений, но и всего класса в целом?

– Что ты имеешь в виду?

– То, что она покрывает того, кто запер нас в кабинете информатики! Вот! – Люба единым духом выпалила убойную новость.

– Ты хочешь сказать, что Тася знает, кто это сделал? – недоверчиво спросил Джек.

– Не только знает. Твоя Тасечка обещала ему молчать об этом, как она выразилась, «во имя нашей дружбы»! – Люба решила опустить слово «бывшей», потому что оно могло испортить все впечатление.

– Ты-то откуда это все знаешь?

– Оттуда! Нечаянно слышала!

– Подслушивала?

– Ничего подобного! Я действительно слышала это случайно, хотя такой сговор не грех было бы и подслушать!

– И что ты от меня хочешь? – сухо спросил Джек.

– А ты даже не желаешь знать имя того, кто нас запер, и зачем он это сделал? – вопросом на вопрос ответила Люба.

– Ну… и кто он? – все же не вытерпел Джек.

– Митенька Толоконников!

– Митяй? – поразился Рудаков. – Не может быть! Зачем ему?

– А это ты у него и спроси… Или у своей Тасечки!

– А ты знаешь, зачем он это сделал?

– Знаю, только не скажу! Говорю же: спроси у Таськи и посмотри, какое у нее будет при этом лживое лицо!

Люба решила, что с Джека пока достаточно, и шваркнула трубку на рычаг.

В шесть часов вечера Тася Журавлева вышла во двор с велосипедом. Они договорились с Джеком покататься по тому самому кругу вокруг сквера, по которому утром бежали кросс. Она просидела на лавочке возле детской площадки минут пятнадцать, но Рудакова почему-то все не было. Тася решила вернуться домой, чтобы ему позвонить. Мало ли что с человеком может случиться! С неудовольствием посмотрев на велосипед, который опять придется затаскивать в лифт, она поднялась с лавочки и вдруг увидела Джека. Засунув руки в карманы джинсов, он демонстративно медленно шел к ней без всякого велосипеда. Она вопросительно взглянула ему в лицо, когда он остановился напротив нее.

– Значит, так! – чересчур твердым голосом начал Рудаков. – Я не хочу, чтобы мне дурили голову, ясно?

Джек был уверен, что Тася тут же начнет оправдываться и изворачиваться, но она только кивнула головой в ожидании продолжения. Рудаков вынужден был спросить:

– Ты ни в чем не хочешь мне признаться?

– А в чем я должна признаваться? – пожала плечами девочка.

– В подлости, вот в чем!

– В подлости… – эхом повторила Тася и в ужасе попятилась. Она задела боком велосипед, прислоненный к ограде детской площадки, и он с жалобным звяком рухнул на асфальт. Поднимать его никто не бросился.

– Вот именно, в подлости! Как выяснилось, вы с Толоконниковым заперли нас в кабинете информатики! – Испорченный телефон сработал исправно. Хотя Малинина этого и не говорила, но в мозгу Джека Тася с Митей уже прочно соединились в одну преступную группировку. – Не пойму только, зачем вы это сделали! Может, объяснишь?

– Я н-не могу… – промямлила Тася. – Это не моя тайна.

– А чья? Твоего дружка Толоконникова, да?

– Да… Это Митина тайна…

– Нет! Вы только посмотрите на нее! – Джек, очевидно, призвал в свидетели двух ободранных дворовых кошек, потому что кроме них рядом никого не было. – У них с Толоконниковым есть такие страшные тайны, ради которых они принесли в жертву целый класс!

– Все не так, Женя! – в отчаянии крикнула Тася.

– А как? Объясни!

– Но я не могу!

– Э-эх! Понятно теперь, почему ты «не узнала» почерк записки Толоконникову! – Джек безнадежно махнул рукой и быстро пошел прочь от Журавлевой.

Тася закрыла лицо руками и, давясь слезами, опустилась на лавочку.

Командир роты Евгений Рудаков намеревался на следующий же день провести в классе показательный процесс по разоблачению страшных преступников – Журавлевой и Толоконникова. Особенно он жаждал мести Тасе, так здорово маскирующейся под неутомимую общественную деятельницу. По пути в школу он встретился с Раскорядой.

– Ты представляешь, Серега, мне стало известно, кто запер нас в информатике! – не выдержал Джек.

Раскоряда остановился, пригвожденный этим «радостным» известием к асфальту.

– Кто? – прошептал Серега и весь покрылся липким потом.

– Хорошо реагируешь! – похвалил его Рудаков. – Я тоже никак не могу в себя прийти. Ты не поверишь, но это сделал Митяй Толоконников! Кое с кем!

– С кем? – ужас Раскоряды был таким сильным, что Джек испугался:

– Да ты что, Серега! Не надо так расстраиваться! В конце концов, дело уже прошлое…

– Вот именно… – синими губами проговорил Серега, которому из-за угла школы уже снова весело подмигивала ненавистная кличка – Раскоряка. Он собрал все свои силы, чтобы более-менее членораздельно спросить: – И что ты собираешься делать с Толоконниковым и… еще кое с кем?

– Перво-наперво объявлю о них в классе. Все вместе решим, что нам делать с этими двуличными людьми.

– Может, не стоит объявлять про этих… Ну… двуличных? – жалобно попросил Серега.

– Почему это не стоит?

– Кому от этого будет хорошо? Все уже почти забыли…

– Директриса еще напомнит! Она обещала! Да и Игорь Дмитрич не забудет, не говоря уже об обэжэшнике, который соседа нам на помощь приволок…

– Они тоже забудут, если «Зарница» кончится образцово-показательно! Вот увидишь! – Серега уже полностью оправился от ужаса, поскольку понял, что Джек в злодействе его даже и не подозревает.

– Ты что же предлагаешь? Спустить им это дело с рук?

– Давай, Женька, спустим! По крайней мере сегодня! А то вдруг Митяй и этот… Кое-кто… распсихуются и сорвут еще и эстафету! На нервной почве!

– Да? Пожалуй, ты прав… Они могут и не на нервной! Они могут и специально! Ладно! Разобраться с ними мы всегда успеем! Здорово, что ты попался мне по дороге, а то я сгоряча мог бы все дело испортить!

Весь школьный день до эстафеты Тася провела в напряжении. Джек на нее даже не смотрел. Возле него постоянно крутилась Малинина, с которой он разговаривал очень благосклонно. Тася боялась, что Джек затеет разбирательство с Толоконниковым, но он почему-то этого не делал, хотя бросал на него испепеляющие взгляды. Перед эстафетой он показал Мите свой внушительных размеров кулак, но Журавлева поняла, что это связано с отсидкой в кустах во время кросса, потому что кулак он показал и Сене Головлеву. Кроме того, Джек потребовал, чтобы Сеня встал с ним в одну четверку, а Мите велел пойти в четверку Раскоряды и Толика Летяги.

– И чтобы слушаться беспрекословно! – закончил Джек и снова показал кулак уже только одному Толоконникову.

Первый этап эстафеты мальчиков должна была бежать четверка Джека. Рудаков был самым быстрым и сильным в классе, и его четверка собиралась задать тон всей эстафете. Седьмой «Д» намеревался начать обгонять другие классы уже на первом этапе. Четверку Раскоряды с Летягой решено было поставить на последний, решающий этап. Серега с Толиком тоже были отличными бегунами, а Летяга к тому же – довольно сильным товарищем. Еще один мальчик их четверки, Вова Никишин, был так себе: ни то ни се, средний такой, но куда же его денешь, если в эстафете должны участвовать все.

Сереге в ожидании забега захотелось сказать что-нибудь ободряющее Мите, который, как оказалось, был с ним кровным братом по ключам от информатики. Он посмотрел на тонкие компьютерные пальцы Толоконникова и предложил:

– Ты, главное, здорово не напрягайся! Мы парни крепкие! Ты, главное, не бросай носилки! Делай вид, что несешь!

– Почему я должен делать вид? – пробурчал Митя. – Я понесу!

Раскоряда хотел по-братски потрепать его по плечу, но как раз в этот момент подбежали запыхавшиеся одноклассники. Они тащили на носилках очень упитанную пятиклассницу Ленку Муравьеву, которая разлеглась в них, как в дачном гамаке, и, похоже, получала от эстафеты море удовольствия.

Митя ухватился за ручку носилок и сразу понял, что Ленка необыкновенно тяжелая. Пальцы сразу напряглись и вроде бы даже хрустнули. Он не успел этого испугаться, потому что в дополнение ко всем радостям эстафеты раздалась еще и команда «Газы!». Ленку пришлось поставить на землю и быстренько натягивать противогазы. Со своими они кое-как справились, но ведь нужно было еще надеть противогаз Муравьихе.

– Хоть бы помогла, – прогундосил в противогаз Летяга, а Серега чувствительно ущипнул пятиклашку за толстый бок.

– Я условно пораженная отравляющим веществом! Мне нельзя! – заголосила Ленка. – А будете щипаться, все про вас расскажу на финише!

– Гляди, Муравьиха! Эстафета когда-нибудь кончится, и что я с тобой после нее сделаю – страшно даже подумать! – пробулькал из своего противогаза Серега.

Его глаза так страшно сверкали из-за уже изрядно запотевших стекол, что Ленка мигом натянула свой собственный противогаз, и одноклассники потащили ее дальше. Видно было плохо, потому что здорово дымили шашки. Очень скоро стекла начали запотевать и у Мити. Вот кретины! Вместо того, чтобы просто стоять и ждать своей очереди, могли бы еще раз промазать стекла! Руки Толоконникова напряглись и готовы были разжаться в любой момент. Когда серым дымом окончательно заволокло все вокруг, Митя вообще потерял всякую ориентацию в пространстве и счет времени. Ему казалось, что он всю свою жизнь тащится с толстой Ленкой на носилках неизвестно куда. Он уже готов был разжать руки, когда впереди что-то произошло и носилки ткнулись в землю. Ленка что-то завопила сквозь противогаз, а Митя понял, что упал, обо что-то споткнувшись, Летяга. Они пытались помочь ему встать, но он только стонал и держался за ногу. В конце концов Толик сорвал противогаз и, сразу прослезившись, прокашлял:

– Придется вам без меня… Похоже, вывих… Мне не встать… – И снова натянул противогаз.

Носилки пришлось тащить втроем. Митя с Вовой Никишиным перешли вперед, а Раскоряда один встал к ним сзади. Тащить стало еще тяжелее. Митю качало из стороны в сторону. Ноги заплетались и, как вскоре выяснилось, не только у него одного. Вторым рухнул Никишин и пропал где-то в клубящейся серой бездне. Толоконников с Серегой, еле переступая ногами, брели уже без всякого направления на автопилоте. Ленка Муравьева в гамаке носилок затихла намертво, и Митя даже за нее побаивался: не задохнулась ли в этом дыму. Вдруг у нее оказался плохой противогаз. Но останавливаться и проверять нельзя. Они эту Ленку потом вообще никогда не поднимут.

Митя вяло раздумывал над тем, какой смысл мучиться с такой тяжестью, если условно пораженная Ленка там уже все равно задохнулась, и вдруг заметил, что прирос к носилкам намертво. Руки слились с их ручками и уже не собирались разжиматься. Митя понял, что сможет нести эту толстую Муравьиху столько, сколько потребуется. И он поднимет ее снова, если так будет надо. Толоконников остановился. Раскоряда ткнул его в спину носилками и тоже встал. Митя опустил на землю свой край и бросился к Ленке. Сквозь очки испуганно моргали Муравьихины глазки. «Живая!» – понял Митя, опять взялся за ручки, и они с Серегой потянули свою нелегкую ношу дальше. Пот заливал глаза, но это уже не имело существенного значения, потому что в сером дыму все равно ничего не было видно.

Оба «последних героя» очень удивились, когда вдруг неожиданно выбрели на совершенно чистое от дыма пространство. Этап кончился. Ветер относил дым шашек в сторону дистанции эстафеты. Когда они оба сорвали противогазы и в изнеможении рухнули на желтеющую траву, со всех сторон их облепили ребята, закончившие первые этапы, а Птичий базар тут же зачирикал на все лады:

– Первые!

– Молодцы!

– Герои!

– Молотки!

– А грязные-то какие!

– А где Летяга?

– А Никишин?

Митя с трудом разлепил запекшиеся губы и попросил:

– Посмотрите, как там Муравьева… Вроде не в себе была…

– Да в порядке она! Яблоко уже трескает!

– Настоящий Муравьед!

– Чего ей сделается! – пищали девчонки, а потом отлепились от Мити с Серегой, потому что из дыма еле выполз потерявшийся Никишин, и надо было почирикать над ним.

Толоконников вытер тыльной стороной ладони грязное лицо, кивнул в сторону дымящейся дистанции и сказал Раскоряде: «Пошли».

Серега без слов поднялся. Он понял, что надо идти искать Летягу. Тоже ведь неизвестно, какого качества у него противогаз. Раскоряда вывернул Муравьеву из носилок, которые та не спешила покидать, и, ничего никому не говоря, два одноклассника, натянув свои мокрые и какие-то склизкие внутри противогазы, опять скрылись в дыму. Поскольку эстафета уже заканчивалась, он уже не был таким плотным, и бедный Летяга, обнявший свою ногу и раскачивающийся от боли из стороны в сторону, довольно скоро был ими обнаружен. Он тяжело перевалился в носилки, и Серега с Митей опять впряглись в них, как боевые кони.

Когда они снова вынырнули из дыма, на помощь им кинулись одноклассники во главе с Джеком. После того, как Летяга был сдан в медкабинет, командир роты решил пожать руки двум героям дня: с удовольствием – Сереге и с раздражением – Толоконникову.

– Ну что тут скажешь – молодцы! – скупо похвалил он их. Сереге Рудаков мог сказать бы гораздо больше хороших слов, но преступному Мите – не хотелось.

– Знаешь что, Джек, – Раскоряда остановил собирающегося отойти в сторону командира. – Тут такое дело… Понимаешь, это я запер всех в кабинете информатики…

– Ты?!! – в один голос вскричали Джек с Митей. – Зачем?!!

– Сам не знаю… Нашла какая-то дурь… В общем, позавидовал я тебе. Знал, что лучше всех подтянешься, Птичий базар распищится… И все такое…

– Из зависти, что ли? – удивился Рудаков.

– Получается, что так…

– А ты зачем ключ взял? – Джек повернулся к Мите.

– Да примерно за тем же самым!

– А Таська?

– Она ни при чем.

– Точно?

– Точно!

Джек помолчал немного, потом взялся за голову и проговорил:

– Ну дураки! Ну придурки! Чуть «Зарницу» нам не сорвали!

– Но ведь не сорвали… – тихо сказал Раскоряда. – Согласись…

– Да ладно! Чего уж теперь! – махнул рукой Джек и наконец улыбнулся.

Серега с Митей тоже расцвели улыбками.

– А если директриса не вспомнит, может, и мы не станем разбираться с ключами, а Джек! – предложил Серега. – Мне кажется, мы с Митяем заслужили!

– Пожалуй, заслужили, – согласился Джек. – А как быть с запиской и тетрадями?

– А это, Женька, личное дело… одной девчонки… – решил кое в чем признаться Митя. – Она не хотела неприятностей классу! Клянусь! Нечаянно получилось… Если бы не Тыква, все вообще обошлось бы без потери очков! Но ты же знаешь Тыкву! От нее и захочешь, да не убережешься!

– А скажи, Митяй, она… ну… Эта девочка… Это Журавлева? Вы с ней… дружите, да? – осторожно спросил Джек. Ему казалось, что чем вкрадчивей будет его голос, тем больше вероятность того, что Тася не является этой девочкой.

Вкрадчивость голоса Джека не подвела. Митя покачал головой и ответил:

– Нет, это не Тася. Я был бы не против, чтобы это была она, но мне кажется, что ей нравится совсем другой человек…

Джек решил ничего больше не уточнять, потому что все складывалось наконец хорошо. А от добра, как говорится, добра не ищут.

Раскоряде тоже все очень нравилось, потому что если Джек помирится с Журавлевой, то у него есть некоторые надежды на внимание красавицы Любы Малининой, особенно в свете окончательной потери гнуснейшей клички и после очередного его сегодняшнего успеха.

Эпилог

В эстафете седьмой «Д» взял первое место. Девятый «А» вышел из дыма практически одновременно с Митей и Серегой, но их условно пораженный пришел на своих двоих, вместо того чтобы мирно, как Муравьиха, покоиться на носилках в противогазе. Однако в общем зачете выше третьего места седьмой «Д» все-таки так и не поднялся. Лидерство продолжал держать девятый «А», а на второе место неожиданно выбился седьмой «Б», тот самый, который на смотре строя и песни выступал в матросских гюйсах. Они выбили больше всех очков в тире и оказались единственным классом школы, который за две недели «Зарницы» не получил ни одного штрафного очка за плохие оценки и дурное поведение на уроках.

Несмотря на третье место, одноклассники седьмого «Д» чувствовали себя победителями. От полного недоверия к игре на ее старте и неуверенности в собственных силах они подошли к финишу настоящей сплоченной ротой. Никого уже не надо было уговаривать, чтобы на последнюю линейку, на которой должен произойти спуск флага «Зарницы», оделись в темные джинсы и светлые рубашки. Погоны у всех тоже были отличными. Они, конечно, по-прежнему были сделаны из картона, но уже аккуратно и красиво, поскольку вышли из-под рук художниц Птичьего базара. Маршировал седьмой «Д» так красиво и так гордо и слаженно пел свою «Катюшу», что Николай Васильевич даже посчитал нужным им заметить:

– Вот бы так с самого начала! Глядишь, и место было бы повыше.

– Это ничего! – ответил за всех Джек. – Мы и этому рады!

За третье место семиклассники получили шикарный торт с морем из взбитых сливок и корабликами из шоколада. После его дружного поедания ученики седьмого «Д», разумеется, устроили себе дискотеку, о которой так мечтали девочки. Можете не сомневаться, что Джек танцевал с Тасей, а Митя Толоконников – с Ирой Пенкиной. Люба Малинина сначала сердилась, что Раскоряда распугал всех остальных претендентов на танцы с ней, а потом перестала сердиться, когда Ольга Дятлова ей заметила, что у Сереги очень красивый профиль и мужественная улыбка. Люба вгляделась в Серегу получше и минут через двадцать полностью согласилась с подругой.

Обиженной судьбой чувствовала себя только Лариса Иволга, но ей поделом. Нечего было присваивать себе чужое любовное послание. Собственную записку надо было писать!

Ирина Щеглова

На зависть королеве

1 Тайны Французского двора

Меня зов ут Диана. Так уж вышло. Маме всегда н равилось это имя, и она решила: если у нее будет дочь, то только Диана – и все!

Я не имею ничего против. Но обычно представляюсь просто: Дина. Друзья зовут меня Динкой.

Когда я была маленькой, домашние в шутку называли меня леди Ди, а я еще плохо говорила и потому произносила это так: Ди-ди. Бабушка называет меня Даночкой; мама и папа – Дианой.

Диной меня назвала Марина.

Марина была моей лучшей подругой с тех пор, как я перевелась в новую школу, то есть с шестого класса.

Когда я впервые пришла в свой класс, учительница, видимо, не знала, как меня зовут. Но вошла Маринка, подала ей журнал и что-то шепнула на ухо. Классная кивнула и представила меня: «Познакомьтесь, ребята. Это – Дина». Я поправила ее: «Диана». Классная смутилась, посмотрела в журнал, потом на меня:

– Ах да, извини, пожалуйста, Диана.

С тех пор и пошла эта путаница.

«Дина короче и проще, – уверяла меня Маринка, – а Диана это уж как-то слишком!»

Мама сказала, что Дина и Диана совершенно разные имена и что такое сокращение не совсем верно. Но я привыкла.

В новом классе я оказалась чуть ли не самой высокой. Маринка же была пухленькая белокурая девочка, пониже меня, с короткой стрижкой, спокойная и умненькая. Целых три года мы были просто идеальными подругами! Повсюду вместе: в школе – за одной партой, в выходные – на даче. Мы расставались только во время летних каникул.

А потом что-то произошло. Я не сразу обратила внимание.

Хотя у Маринки и раньше была такая манера: задирать нос. Наверное, из-за этого ее считали гордячкой. Со мной она была другой, мы всегда были на равных.

Но потом я с удивлением стала замечать: стоило мне высказать свое мнение, сказать что-то важное, и Маринка смотрела на меня надменно и вздергивала подбородок. Интересно, когда же я впервые это заметила? Недавно…

Да, точно, в прошлом году она так не выставлялась!

В девятом классе Маринка сильно вытянулась, похудела и возомнила себя необыкновенной красавицей.

Она так и говорила, вертясь перед зеркалом:

– Гляди, у меня все идеально. – Она вытягивала шею, изгибалась и посматривала на мое отражение, маячившее за ее спиной. – Подойди, – она хватала меня, ставила рядом с собой и улыбалась покровительственно, – вот, видишь. Все познается в сравнении.

А я, как назло, поправилась и рядом с ней казалась себе смешной кубышкой.

– Да, – вздыхала я, – действительно, ты – очень хорошенькая.

Она стала носить умопомрачительно короткие юбки, а я от них отказалась. Она отрастила волосы, и они легкими белыми локонами лежали у нее на плечах. Мои же, густые и тяжелые, приходилось собирать каждый день в тугую косу, да еще и закалывать, чтоб непослушные пряди не лезли в глаза.

Но мы дружили по-прежнему. И с чего бы нам ссориться? Ведь никто не виноват в том, что Маринка стала выше меня на голову.

Ну, задается она немного, и что? Зато она очень добрая и абсолютно бесстрашная. Никогда не боялась мальчишек. Если на улице видела, как большие обижают тех, кто помладше или слабее, она вступалась не раздумывая. Прогоняла обидчиков, а для пострадавшего у нее всегда находился чистый платок и доброе слово.

Однажды она пришла к нам с маленьким ежиком, которого отобрала у мальчишек. Несчастный был так измучен, что нам показалось, будто он плачет. Мы как раз собирались на дачу. Выпустили страдальца по дороге в лес. А он забился под машину и никак не хотел вылезать. Маринка и тут не растерялась, она просто легла на живот и заползла под днище, вытащила ежика и отнесла его подальше от дороги.

Потом мама, которая вечно выхаживает брошенных котят и другую живность, часто вспоминала этот Маринкин поступок, даже ставила Маринку в пример.

Короче говоря, моим родителям Маринка нравилась. Наша дружба всячески поощрялась, хотя с семьей Маринки мои родители так и не сошлись. Не знаю почему. Может, интересы не совпадали…

Как любит говорить моя мама: «У всех свои странности…» У Маринки, например, был такой пунктик: как-то она заявила, что в ее жилах течет княжеская кровь.

– Ты разве не знаешь? – удивилась она. – Наш род идет от бояр Шуйских!

– По какой линии? – довольно глупо спросила я.

– По линии отца, конечно! – И она гордо вздернула подбородок.

Вообще-то, Маринкина фамилия – Шуйцева.

Но у нее было довольно оригинальное доказательство принадлежности к древнему роду. Маринка притащила книжку «Петр I» Алексея Толстого, открыла заложенную закладкой страницу, торжественно прочитала небольшой абзац, где говорилось об этом самом боярине. А потом объяснила, как фамилия «Шуйский» превратилась в «Шуйцев». После революции, мол, всех аристократов уничтожали, вот ее предки и подстраховались, изменив несколько букв в родовом имени.

История Маринкиной семьи произвела на меня сильное впечатление. Я даже с мамой поделилась. Вот, дескать, какие у Маринки предки!

Правда, мама была не столь уверена в знатности Маринкиного рода.

– Откуда такие сведения? – удивилась мама. – Маринин отец вырос в детском доме, он вряд ли что-то знает о своих родителях. А вот бабушка, мамина мама, действительно из старой московской интеллигенции. Там есть чем гордиться.

– Но фамилия! – напомнила я.

– В каждой семье есть свои легенды, – сказала мама, – твой прадед, например, утверждал, что он выходец из старинного аристократического рода, причем немецкого.

– Ух ты! Это правда?

Мама засмеялась:

– Не знаю. Но, насколько мне известно, отец твоего прадеда был портным. Его расстреляли за участие в мятеже против советской власти.

– Вот видишь! Может, он и правда был аристократом до революции, а потом стал портным!

– В те времена не разбирали, кто князь, кто крестьянин. Твоего прадеда тоже едва не расстреляли, хотя ему было всего пятнадцать лет. Это сегодня все кинулись искать в себе дворянскую кровь. Модно! А тогда дети отказывались от родителей, если тех объявляли врагами народа.

– Ну вот, все сходится. Всякие князья и дворяне, чтоб скрыть свое происхождение, меняли фамилии. Шуйские стали Шуйцевыми.

– Если Маринке нравится быть княжной, пусть будет, – улыбнулась мама. – Можешь ей сказать, что ты тоже голубых кровей.

«Так-то оно так», – думала я, но яркость Маринкиной легенды померкла, уж слишком много «но». Так любого можно в князья записать. Мало ли у кого какая фамилия…

Но я все-таки рассказала Маринке свою родословную.

– Пф! – она фыркнула, но потом приобняла меня за плечи и покровительственно улыбнулась: – Портной… я так и думала, что-то в этом роде… Знаешь, не переживай, это ведь совершенно не важно. Царь Петр дружил с Меншиковым, а тот был, как известно, из простых… и, кстати, немцев Петр уважал!

Я похлопала глазами и смирилась. В конце концов, если Маринке нравится быть княжной, пусть будет.

Когда в Маринку влюбился Антон, я не удивилась.

Бегал он за ней отчаянно, но она почему-то сторонилась его.

Дело было так: наши мальчишки начитались «Трех мушкетеров». Сначала два закадычных дружка Антон и Денис открыли для себя Дюма. Видимо, книга произвела на них неизгладимое впечатление, и они стали воображать себя Атосом и д’Артаньяном. Им, естественно, стало недоставать Арамиса и Портоса, тогда они привлекли к себе еще двоих: Пашу и Владьку. Пашке, собственно, было наплевать, а Владька пытался соответствовать. Не очень убедительно. В отличие от красавца Арамиса, Владька был маленького роста, белобрысый и смешной.

В то время как все нормальные люди охотились за «Гарри Поттером», у нас мгновенно возникла и быстро распространилась другая эпидемия: класс лихорадочно читал «Трех мушкетеров» и все старались догадаться, как же будут распределены следующие роли.

Это все произошло в самом начале осени. Я, конечно, тоже прочла захвативший всех роман.

В один из выходных дней мне позвонила Маринка и весьма торжественно сообщила:

– Антон звонил, сказал, что я – Констанция.

Я обрадовалась:

– Он влюбился?! Теперь-то уж точно!

– Мне все равно, влюбился он или нет, – довольно холодно заявила Марина, – но он сказал, что роль Миледи больше всего подходит тебе!

Вот это да! Честно говоря, Миледи, на мой взгляд, наиболее интересный персонаж в этой книге. Так что мне даже польстило заявление Антона. Как оказалось, я рано радовалась. На самом деле Антон так же страстно ненавидел Миледи, как и его любимый герой д’Артаньян. Чем же это я ему так насолила?

Встретившись, мы с Маринкой подробно обсудили новое увлечение наших ребят. Я еще пошутила:

– Не бойся, Маринка, я тебя не отравлю!

И мне было приятно внимание к моей подруге самого интересного парня в нашем классе. Только я не понимала, почему Маринка отвергает его.

– Он не похож на принца, – объяснила Маринка.

Помню, я всплеснула руками и засмеялась:

– Не похож? Да ведь это же так романтично! Он называет себя мушкетером, а тебе отводит роль прекрасной Констанции!

– Угу, – засопела Маринка, – мелкопоместный дворянчик и жена галантерейщика! Хороша парочка, нечего сказать! Нет, я предпочла бы роль Анны Австрийской! – мечтательно добавила она. – Королева Франции и герцог Бэкингем!

– Его же убили! – напомнила я.

– Неважно, – отмахнулась Маринка, – зато королева была красивейшей женщиной своего времени, а герцог – самым известным кавалером в Европе.

Я подумала и согласилась. Конечно, приятнее быть королевой, а не безвестной кастеляншей, да к тому же еще и отравленной. Бр-р-р! Явно Тоха перегнул палку со своими ассоциациями.

И все-таки мне было лестно ощущать на себе отсвет Маринкиной славы.

Это было здорово – проходить с ней рядом по коридору мимо влюбленного Тохи и гордо задирать голову. Вот, мол, какие мы неприступные!

Хотя иногда я немного жалела его, мы раньше неплохо относились друг к другу.

А потом случилась неприятная история. У Антона, или Тохи, как мы его называли, был день рождения; он пригласил тогда и меня, и Маринку, но она не пришла. Позвонила накануне и отказалась. Без объяснений.

Нас собралось довольно много, по крайней мере все, кого Тоха считал своими друзьями, я еще порадовалась, что тоже вхожу в их число… а вот Маринки не было. Помню, Тоха очень обиделся. Я тоже чувствовала себя не в своей тарелке. Да еще полезла к нему с вопросами: «Почему ты сказал, что роль Миледи подходит мне больше всего?»

Антон ответил уклончиво: мол, он совсем не то имел в виду, и вообще, с чего я взяла… Так и не добилась от него ничего вразумительного.

Но самое неприятное случилось на следующий день. Прошел слушок, будто это я отговорила Маринку идти на день рождения. Для меня эти слухи были такой же новостью, как и для всего класса. Надо было разобраться.

Маринка только плечами пожимала и советовала не обращать внимания. Но в классе росло напряжение. А тут еще и Антон перестал со мной здороваться.

Я не рискнула снова обратиться к нему, предпочла Дениса – Дэна. Улучив момент, когда ни Маринки, ни Тохи в школе не было, пересела к нему.

Надо сказать, Дэну я всегда симпатизировала. Я думала, что тоже ему симпатична. По крайней мере так утверждала Маринка. Сама я ничего такого не замечала, но привыкла верить подруге. Не станет же она просто так утверждать, что Дэн ко мне неровно дышит. Поэтому, когда я поставила свой рюкзак на стул рядом с ним, то ожидала, что Дэн обрадуется или сделает вид, что ему вроде как все равно. Но он вздрогнул и уставился на меня, словно я – не я, а какой-то монстр из ужастика.

Я удивилась, но отступать было поздно.

– Можно? – спросила с самой милой улыбкой. – Одной скучно, Маринка приболела, – начала оправдываться я.

Дэн пожал плечами.

– Садись, – нехотя ответил он.

Я тут же уселась рядом. Его стол стоит у стены, второй от начала. Кажется, это был урок истории. С оценками у нас все было нормально. В общем, вполне можно было потихоньку поговорить.

Прозвенел звонок. Вошла учительница. Урок начался.

Дэн максимально отодвинул свой стул от моего и упрямо смотрел на классную доску. Времени оставалось все меньше.

– Тоха за что-то взъелся на меня, – шепнула я.

Дэн чуть скосил на меня глаза.

– А ты не знаешь? – ехидно спросил он.

– Честно говоря, нет.

Он чуть заметно усмехнулся.

– Дэн, я правда не понимаю!

– При чем здесь я? Спроси у Тохи, – он был неумолим.

– Послушай, я подумала… – тут я смешалась, подбирая слова, но учительница сделала нам замечание, пришлось замолчать, а потом ляпнула, уже не думая: – Я знаю, что нравлюсь тебе, и ты мне тоже, поэтому…

– Кто тебе сказал?! – Дэн забыл, где находится, и произнес это почти в полный голос.

Учительница пообещала выпроводить нас в коридор, если мы не успокоимся.

Мы притихли. Но, по-видимому, я все-таки задела Дэна за живое, потому что спустя несколько минут он написал мне на клочке бумаги: «Кто тебе сказал?»

Я ответила: «Маринка».

«Нет», – размашисто черкнул он.

Я прочла и захлопала глазами.

«Ты мне не нравишься», – появилось рядом с прежней записью.

И только тогда до меня дошло! Вот это да! Я, уверенная в том, что Дэн ко мне неровно дышит, усаживаюсь к нему за стол, кокетничаю и всячески стараюсь расположить его к себе. А он, оказывается, терпеть меня не может!

Видимо, все мои мысли отчетливо отразились на лице, потому что Дэн вдруг сжалился: «Я думал, ты распустила слух, что я влюблен в тебя», – появилось на бумажке.

Я отчаянно замотала головой и уставилась на него умоляюще.

Так мы таращились друг на друга несколько секунд. Потом он быстро написал: «Я лично ничего не имею против тебя, но никаких чувств к тебе никогда не испытывал». Он подумал и добавил: «Извини».

Я кивнула и тут же набросала, что никаких претензий не имею, что сама была введена в заблуждение, так что прошу прощения и все такое… Он опять посмотрел на меня, размышляя: сказать мне или нет. Все-таки решился: «Тохе сообщили, будто ты уговорила Маринку не ходить к нему на день рождения, потому что сама не собиралась, а она без тебя не хотела».

«Это неправда», – ответила я.

Он прочитал и недоверчиво качнул головой.

«Ты отговаривала Маринку встречаться с Тохой?» – появилось на бумаге. Дэн снова внимательно посмотрел на меня. Мне нечего было стесняться, поэтому я посмотрела ему прямо в глаза.

«Никогда ничего подобного не было!» – размашисто черкнула я.

Кажется, Дэн немного удивился или растерялся, не знаю, во всяком случае, больше он ничего не писал.

Урок закончился. Не говоря ни слова, Дэн подхватил свою сумку и выбрался из-за стола. Я не стала его преследовать, слишком много любопытных глаз.

В тот день, после уроков, ко мне подошли девчонки и стали расспрашивать о Маринке. Меня немного удивило такое внимание с их стороны. Но я отвечала как ни в чем не бывало: мол, приболела и все такое.

Отвечала невпопад, мысли были заняты перепиской с Дэном. Я ничего не понимала. Девчонки скоро отстали.

Я вышла из школы и, погруженная в размышления, направилась в сторону дома.

2 Илона

Меня нагнала Илона.

– Ты домой? – спросила она.

Я удивленно уставилась на нее, не понимая, чего она хочет.

– Да, – ответила машинально.

– Немного провожу, если ты не против, конечно.

Я пожала плечами.

Заметив мое недоумение, Илона рассмеялась.

– Нам по пути, – объяснила она. – Мой дом во-о-он там, – она махнула рукой в сторону пятиэтажек за школой.

– Надо же, сколько раз проходила мимо и не знала, что ты там живешь, – ответила я, проследив взглядом за ее рукой.

– Неудивительно, – сказала она, – никто не знает.

– А почему? – спросила я.

– Так вышло, – улыбнулась она.

А ведь правда, она была незаметной. Причем незаметной настолько, что я лишь сейчас рассмотрела ее. Невысокая, худенькая, волосы пышные, золотистые, глаза широко расставленные, с поднятыми вверх уголками. Присмотрелась, но так ничего и не вспомнила о ней; разве что ее упорное нежелание посещать уроки физкультуры, над чем смеялся весь класс.

Мы как-то вместе сбежали с последних двух уроков, но домой не пошли, а отсиживались в раздевалке. Илона тогда рассмешила меня рассказом, как она получает оценки, не посещая уроков. Посмеиваясь, Илона рассказывала, какой долгой и изнурительной была борьба. Физкультурник настаивал, она отказывалась, доставала липовые справки, забывала форму, а то и просто убегала. Тогда он вынудил ее оставаться с ним на индивидуальные занятия. Она подчинилась. Физкультурник решил, что сможет научить неспортивную девчонку хотя бы самым элементарным упражнениям. Он учил ее бегать, показывал, бежал рядом, объяснял; но Илона по-прежнему растопыривала руки, запрокидывала голову и бежала со скоростью быстро идущего человека. Физкультурник накалялся, но терпел, тащил подопечную в спортзал осваивать снаряды. Пару раз ему пришлось снимать Илону с каната. На коня она запрыгивала с ногами и оставалась сидеть на нем, с недоумением глядя вниз: мол, как же это она тут очутилась… Если к ней летел мяч, Илона просто уклонялась или нелепо закрывала руками лицо. Кувыркаясь, она чуть не свернула себе шею. Физкультурник сдался и отступил. И пообещал ставить ей тройки при условии, что Илона не будет попадаться ему на глаза. Класс жестоко высмеивал ее, но Илона словно не замечала издевательств, существовала как-то сама по себе. От нее скоро отстали, забыли, как это часто бывает.

– Слушай, – спросила я, – а почему ты так не любишь физкультуру?

– Чушь какая! Ничего глупее даже представить не могу, – совершенно искренне призналась Илона.

– Ну, гармоничное развитие тела и все такое…

– Что лучше моему телу, кроме меня, не знает никто, – отрезала она.

Честно говоря, я с ней была согласна. Всякие там уроки домоводства и физкультуры тоже вызывали у меня некоторое раздражение. Даром потраченное время, вот и все. Но мне и в голову бы не пришло спорить с преподавателями или доказывать нужность или ненужность какого-нибудь предмета. Так принято, вот и все…

Через две минуты мы уже болтали, как давние подружки. Я не заметила, как мы оказались у Илониного подъезда и все никак не могли расстаться. Несмотря на все наши различия, оказалось, что у нас много общего. Нам нравились одни и те же фильмы и книги, у нас были одинаковые взгляды на жизнь, только я часто соглашалась с предлагаемыми условиями, Илона же восставала против них, устраивала тихий бунт и выходила победительницей.

– Может, зайдешь? – предложила Илона.

– Ой, нет, мне пора, – я действительно торопилась, надо было помочь маме, да еще в сад за братом идти…

Время приближалось к трем часам, я побежала домой. Но в тот вечер с удовольствием вспоминала наш с Илоной разговор, и мне даже хотелось поскорее попасть в школу, чтоб снова поболтать с ней.

Естественно, на следующий день мы вышли из школы вместе.

Почему же раньше я не обращала на нее внимания? Да и никто в нашем классе особенно не интересовался ею. У нее была единственная подружка – Лариса. Их воспринимали как неразлучную парочку серых мышек. И действительно, учились обе кое-как, перебиваясь с троек на четверки; особенной красотой не блистали. И, если говорить совсем уж честно, мы все считали их девчонками недалекими, в основном из-за Ларисы, конечно, с ее вечными глупыми вопросами и не менее глупыми поступками. Илона, та чаще отмалчивалась, держалась особняком, но так как она все время была с Ларисой, то и ее зачислили в разряд дурнушек-дурочек.

И вот, на тебе: на самом деле Илона оказалась весьма и весьма продвинутой девчонкой. Я спросила у нее, почему она так держится, почему не выйдет из тени. Илона только усмехнулась:

– А мне не за чем приобретать какое-то влияние в классе или завоевывать симпатии. Мне скучно, безумно скучно, – призналась она.

Класс не любил Илону, она отвечала ему тем же.

– А с Лариской тебе весело? – спрашивала я. – Она же глупенькая!

– Она хороший человечек, – заступалась Илона, – Лариска не способна на подлость. Очень редкое качество. – И она пристально всматривалась в меня, ожидая ответа.

Я же никогда не сталкивалась с подлостью, а потому считала, что настоящих подлецов мало и мир в основном состоит из хороших людей. Я все время доказывала это Илоне. Она говорила, что мне можно позавидовать. Почему? Да потому что я счастливый человек, раз не встречала плохих людей.

А вообще ее вопросы частенько ставили меня в тупик, и от этого общение с Илоной становилось все более и более притягательным.

Я так увлеклась своей новой неожиданной приятельницей, что даже забыла о Маринке. Сначала меня подмывало позвонить ей и выяснить наши отношения. Но потом я подумала, что если Маринка болеет, то лучше будет, если мы поговорим, когда она выздоровеет и придет в школу.

Всю неделю я провела с Илоной.

Она жила в небольшой двухкомнатной квартире, погруженной всегда в полумрак из-за задернутых штор. Илона говорила, что так уютнее.

– Здесь мой мир, пусть маленький, но мой, – объясняла она, задергивая тяжелую бордовую штору.

Дневной свет мерк, и мы оказывались в теплом сумраке; мы разбрасывали по полу диванные подушки, заваривали чай, включали музыку. Нам никто не мог помешать. Отец Илоны был водителем и пропадал неделями в дальних рейсах. Мама работала по сменам на каком-то заводе. Мы вовсю пользовались нашей свободой. Слушали музыку, обсуждали прочитанные книги, рассматривали картинки в модных журналах, мечтали о будущем, да и просто сплетничали об одноклассниках.

А еще Илона умела слушать. А я, честно говоря, отвыкла от того, что меня кто-то слушает. Чаще приходилось слушать самой: родителей, Маринку, учителей…

Так прошла неделя.

Наконец Маринка появилась в классе. Она прошла мимо меня с гордо поднятой головой, даже не кивнув на мое приветствие. Я удивилась и пожала плечами. Маринка, конечно, девчонка с характером, но такое с ней случилось впервые. Наверное, обиделась на меня за то, что я ей не звонила.

На перемене нас с Илоной и Ларисой окружили несколько одноклассниц. Среди них главная заводила, Светка Гончарова, сразу же поставила меня в известность:

– Ты в курсе, мы решили объявить Марине бойкот, – заявила она.

Я опешила:

– Кто это – мы? И с какой стати?

– Мы – это весь класс, – сказала Светка, – а с какой стати, ты знаешь не хуже меня. Из-за тебя.

– Из-за меня?! – Я чуть не рухнула на пол. – Извини, я не просила… Да ну, ерунда какая-то!

– Ну хорошо, не только из-за тебя, – сжалилась Светка. – Маринка давно нарывалась. Все эти ее выходки, гордость эта…

– Какие выходки?

Девчонки принужденно рассмеялись:

– Да ладно! – сказала Светка. – Твоя замечательная подружка про тебя сплетни распускает, а ты не в курсе?!

– Объясни толком, потому что я все равно не понимаю, о чем ты, – разозлилась я.

– Ну-ну, – усмехнулась Светка. – Уже весь класс знает, как она Тохе наплела одно, а тебе – другое. Да еще и Дэна сюда прицепила.

Честно говоря, мне стало обидно. Не знаю, откуда Светка узнала все эти подробности и кто из ребят проболтался, но узнать вот так о том, что у тебя за спиной весь класс обсуждает твои личные дела…

Я посмотрела на Илону, но она только плечами пожала и кивнула тихонько: «Потом поговорим».

Тогда я снова повернулась к девчонкам:

– Итак, значит, вы все обиделись на Маринку из-за меня? – уточнила я.

– Можно и так сказать, – согласилась Светка, – короче, мы тебя предупреждаем о бойкоте. С Маринкой уже поговорили…

– Вы что, ей угрожали? – возмутилась я.

– Очень надо! – фыркнула Светка. – Мы же цивилизованные люди! Ребята встретились с ней перед началом занятий и расспросили. Она и не подумала извиняться или оправдываться. Тогда ей объявили бойкот. Так что ты будешь полной дурой, если станешь с ней после всего этого общаться. Не можешь сама за себя постоять, так это сделаем мы!

– Спасибо за заботу, – огрызнулась я.

– Не за что. – Светка тряхнула волосами и удалилась, окруженная своими приятельницами.

Я удивленно смотрела им в след.

– И что ты обо всем этом думаешь? – наконец спросила я Илону.

Но в этот момент прозвенел звонок, и мы поспешили в класс. Маринка, гордая и одинокая, сидела за последним столом у стены. На ней было облегающее коричневое платье с узкими рукавами, платье чуть собралось, максимально открывая великолепные Маринкины ноги. Она смотрела прямо перед собой, щеки ее горели.

Место рядом со мной осталось свободным. Илона всегда сидела с Ларисой.

– Девочки, вы что, поссорились? – удивленно спросила классная.

Мы промолчали.

– Ну что ж, – вздохнула она, – начнем урок…

Бойкот продержался примерно неделю. И всю неделю я сидела одна на уроках, Маринка по-прежнему уходила на последнюю парту, всем своим видом выражая полное безразличие к классу. Некоторые девчонки бесились. Ребятам вся эта история особого удовольствия не доставляла, Илона только плечами пожимала. А когда я пристала к ней с расспросами, напомнила о Ларисе.

– Я вот, – сказала она, – насчет Лариски всегда совершенно спокойна. Я ей доверяю.

Но ведь я тоже всегда доверяла Маринке!

– Зачем она это сделала? – недоумевала я. – Если я чем-то обидела ее, то почему она не сказала мне об этом?

– Тебе лучше у нее самой спросить, – советовала Илона. Но я поняла, что она просто отмалчивается. Естественно, у нее уже сложилось собственное мнение о происходящем, но она предпочитала держать его при себе.

Маринка молчала, я тоже.

Казалось, бойкот ее никак не трогает. Гордо появлялась со звонком и так же гордо покидала класс.

Напряжение потихоньку спадало. В начале бойкота класс чего-то ждал от Маринки: возможно, извинений, или разговора с Тохой, или новых событий. Но ничего не происходило.

Потом кто-то случайно что-то попросил у Маринки, и она отозвалась. С кем-то перебросилась парой слов на перемене, и как-то все само собой рассосалось. На нее все еще дулись, но только те, кто считал себя пострадавшими. Остальным по большому счету было наплевать.

В классе теперь царила Светка Гончарова. Прошел слушок, что она ходила с Антоном в кино. Девчонки шептались: «Антон влюбился в Светку и бросил Маринку». Ребята, посмеиваясь, обсуждали Светкину доступность, якобы и в кино Антона Светка пригласила, и там, на последнем ряду, они целовались, а потом Антон даже расстегнул Светкину кофточку…

– Какая гадость, – сказала, поморщившись, Илона.

– Может, ничего и не было, – предположила я, – ведь Антон никак не реагирует на Светку.

– Глупо было бы, – отмахнулась Илона, – зачем она ему?

– Ну, ходили же они в кино… – начала я.

– Знаешь, если я сейчас стану себя предлагать, то никто не откажется, – перебила меня Илона. – Дешевка это все!

Возразить было нечего.

Тем временем история с бойкотом постепенно забывалась.

Хотя со мной Маринка по-прежнему не разговаривала, только чуть заметно кивала, когда проходила мимо. Я отвечала тем же. Маринка как-то вообще исчезала из класса, я видела, как она разговаривает с девчонками из параллельного, видимо, завела там приятельниц, обидевшись на своих.

После уроков мы с Илоной быстренько убегали, причем норовили забыть Лариску. Нас ждали совершенно пустая квартира и полная свобода. Мы забрасывали наши рюкзачки, кипятили чай, включали музыку и блаженствовали, забывая о времени. Мы рассказывали друг другу о том, какие мы станем, когда повзрослеем. Илона представляла меня, а я – ее. Это было так увлекательно! Мы описывали, как будем выглядеть, что станем носить, какие у нас будут друзья, чем мы будем заниматься. И все это с самыми мельчайшими подробностями!

Однажды придумали, как мы встретимся, когда нам будет лет по двадцать. Мы – студентки институтов, причем я – будущая журналистка, а Илона – психолог. Мы приехали на каникулы из разных городов, нет, лучше из разных стран, на зимние каникулы.

– На тебе такая короткая рыжая шубка, – прикрыв глаза, увлеченно описывала Илона, – и джинсы, заправленные в мягкие замшевые сапожки…

– А на тебе черная куртка с большим воротником из чернобурки, – подхватывала я, зная пристрастие Илоны к черному цвету.

– Да, – соглашалась она. – Мы такие красивые, что у парней просто дух захватывает. И мы сразу же знакомимся с двумя суперскими друзьями.

– Послушай, – перебила я, – а разве у нас за границей нет парней?

– Есть, конечно, но они же не с нами, – Илона лукаво подмигнула, и мы засмеялись.

– Ну да, ну да, знакомимся, а потом?

– Потом мы все вместе идем в лес, а там так красиво, все заснеженное, пушистые елки, снег глубокий, и мы играем в снежки… У тебя волосы разметались по рыжему меху шубки…

– Здорово! – восхитилась я.

Илона училась не очень хорошо, школу не любила. Сначала я думала помочь ей с учебой, объяснить что-то. Но скоро поняла, что Илона во многом разбирается не хуже меня, а зачастую даже лучше. Родители не мешали единственной дочери делать то, что ей хочется. Отец собрал большую библиотеку, Илона очень много читала. Причем она читала не только художественную литературу, но и публицистику, и всякие довольно сложные философские сочинения. Она великолепно разбиралась в литературе, истории, философии. При этом была совершеннейшим профаном в точных науках, терпеть не могла математику, с трудом переносила физику, а химия приводила ее в недоумение. На уроках она предпочитала отмалчиваться, хотя могла по гуманитарным предметам получать высокие оценки, но почему-то скрывала свои знания.

– Послушай, – недоумевала я, – разве тебе не обидно?

А она только плечами пожимала. Вот, например, спросит ее о чем-нибудь учительница, она встанет с таким видом, будто ее оторвали от важного дела. Вот так медленно поднимется, обопрется пальцами о крышку стола и молчит, да еще улыбается чуть насмешливо.

– Любашевская! – возмущались учителя. – О чем ты мечтаешь?!

Илона усмехнется, опустит голову и молчит. Или, если дела совсем уж плохи и надо получить положительную оценку, она скороговоркой отвечала заданный параграф и выжидательно смотрела на преподавателя.

– Ладно, садись, «четыре»…

Илона шла на место под шепоток усмехающихся одноклассников.

– Ты же могла ответить на «отлично», – говорила я ей после урока.

– Мне пятерку не поставят, – отвечала она безразлично.

– Но почему?

– Разве я похожа на отличницу? Знаешь, учителя меня никогда не любили, с самого первого класса. Не любили, и все. Сначала я удивлялась, а потом решила, не любят – и не надо. Я ведь их тоже не люблю.

– Да, но аттестат-то нужно получить, – напоминала я. – И, желательно, с хорошими оценками.

– Как-нибудь, – отмахивалась она.

Но когда я уж слишком доставала ее рассуждениями о высоких оценках, Илона не выдерживала и спрашивала:

– А тебе не обидно? Ты самая красивая девчонка в классе, а строишь из себя дурнушку!

– Я?!

Признаться, красавицей себя я не считала. Так, обычная девчонка, каких много. Вот Маринка – это да! Она высокая, ноги от ушей. Мы измеряли, 117 сантиметров, как у знаменитых манекенщиц…

Но Илона быстренько разбивала мои доводы:

– Ноги длинные, но это еще не показатель красоты, верно? При этом щиколотки слишком толстые, руки грубые, кожа бледная, под глазами мешки, ресницы и брови белесые, нижняя губа выпячена, да еще веснушки! Нет уж, какая она красавица? Да и кто тебе сказал?

– Ну…

– В том-то и дело, – усмехалась Илона. – Она сама так сказала, а ты поверила.

– В классе так считают, – не сдавалась я.

– Кто? Тоха? Так он влюблен, ему положено.

После таких разговоров я приходила домой и недоверчиво рассматривала себя в зеркало, словно заново узнавала.

Вот я: лицо как лицо, конечно, оно не бледное, как у Маринки, кожа у меня золотистая, безо всяких там веснушек. Глаза? Какие у меня глаза? Серые? Нет, серые у Маринки, как две ледышки. А у меня ярко-зеленые и ресницы длинные, густые, не то что у Маринки – коротенькие, белесые… И брови тоже: у меня темные, красивой формы, дугой. У нее же еле видные черточки над набрякшими верхними веками. И губы у меня красивые…

В другой раз, возвращались из школы, болтали, и вдруг Илона спросила:

– Ты зачем волосы прячешь?

– Не прячу, просто закалываю, чтоб не мешали, – оправдывалась я.

– Вот-вот, залижешь назад, зачешешь, да еще и заколкой прихватишь. Ты что? Старушка?

Волосы у меня длинные, ниже лопаток, и густые.

После Илонкиных рассуждений я пошла в парикмахерскую и сменила прическу.

В школе все ахнули.

Учительница по географии даже съязвила:

– Что-то Дина у нас заневестилась, как бы замуж не выскочила.

Я смутилась и забрала волосы в хвост, чтоб не так бросались в глаза.

А Илонка только посмеивалась.

Еще она много рассказывала мне о своих деревенских друзьях. Каждое лето Илона уезжала к бабушке, и там была по-настоящему счастлива, там она была другой Илоной. Я никак не могла понять почему.

Однажды Илона упомянула о какой-то девушке, которая появлялась в деревенском клубе. Она приезжала верхом на гнедом жеребце, никогда не привязывала его, потому что никто, кроме хозяйки, не мог подойти к норовистому коню.

Она входила в душный зальчик, поигрывая стеком, и все замирали, глядя на нее. Но она никогда никому не отдавала предпочтения. Словно ждала…

– Она была красивая? – спросила я, выслушав Илону.

– Она была необыкновенная, не такая как все, понимаешь?

Кажется, теперь я понимала ее…

3 Выбор королевы

Зима промелькнула незаметно. Перед Новым годом в школе разразилась эпидемия гриппа, поэтому общий вечер отменили, а потом я вообще уехала на каникулы к бабушке.

Весна наступила в одночасье: буйная и ранняя. В середине марта стояла почти майская теплынь, снег сошел. Пахло летом.

Как-то перед выходными Илона повела меня к своей соседке Рите. Рита училась в параллельном классе и, оказывается, давно приятельствовала с Илоной. Каково же было мое удивление, когда у Риты мы столкнулись с Маринкой.

Тут уж, хочешь не хочешь, пришлось общаться. Мы обе успешно сделали вид, что никакого бойкота не было, да и ссоры тоже, болтали, как всегда, непринужденно, словно не существовало этих месяцев, когда мы едва кивали друг другу. Илона снова загадочно улыбалась и молчала. Маринка вела себя со мной очень корректно. Даже комплимент отвесила по поводу того, что я стала хорошо выглядеть. Я приятно удивилась и подумала, что наша размолвка подействовала на нее положительно, что теперь-то Маринка кое-что осознала и мы сможем общаться, как и раньше, только теперь наше общение будет на равных.

Я поняла, что сильно соскучилась по своей подруге. И как-то так получилось, прощаясь, мы расцеловались и договорились созвониться, потому что в выходные наши родители собирались ехать на дачи, а дачи у нас рядом, так что…

Илона ничего мне не сказала. Да и я ей тоже.

У Маринкиных родителей дача была давным-давно; вообще-то она принадлежала деду с бабушкой, родителям Маринкиной мамы, а не пресловутым потомкам бояр Шуйских… Маринкин отец немного ее перестроил. Особенно мне нравились террасы, выложенные камнем, они располагались друг над другом и на каждой росли цветы. Сама дачка была небольшая и очень светлая, с круговой верандой и большими окнами. На маленьком огородике родители сажали все, что только можно: и помидоры, и картошку, и ягоды… «Чтоб ничего не покупать, чтоб зря не тратить деньги», – объясняла Маринка. Она гордилась этим. Я, конечно, знала, что семья у них небогатая, и все-таки часто удивлялась этой их экономии, доходящей до абсурда. Чайные пакетики не выбрасывались, а заваривались многократно, мясо они, по-моему, вообще не ели. «Сейчас нет натурального мяса, и все вокруг заражено…» – брезгливо морщась, сообщала Маринка, когда я приходила в гости. Мы садились за стол на кухне, пили чай из многократно выполосканных пакетиков и ели жареную мойву.

Правда, у меня дома Маринка частенько спрашивала, «нет ли чего-нибудь поесть», и с жадностью набрасывалась на мамины блюда: плов, бефстроганов, борщ, отбивные или бифштексы.

Мама вздыхала:

– Бледненькая какая Марина, и далась им эта машина!

– При чем здесь машина? – удивилась я.

– Отец машину хочет, вот они и копят, – объяснила мама, – а дети голодные бегают.

– Ладно тебе, повторяешь чужие сплетни! – возмутилась я.

– Да при чем здесь сплетни? – обиделась мама. – Сама не видишь, что ли?

Честно говоря, ничего я не видела. Маринка всегда фыркала и возмущалась, когда при ней говорили о покупке новой машины, или мебели, или техники. Она называла все это мещанством и сообщала с самым независимым видом, что их старый телевизор в тысячу раз лучше всех этих новомодных экранов, что компьютер ей не нужен, что отец прекрасно обходится и без машины, а если она нужна, так можно заказать такси…

Такси они не заказывали. На дачу ее родители добирались на автобусе. Правда, сама Маринка не отказывалась доехать с нами. Иногда она приводила с собой младшего брата и держала его всю дорогу на коленях. Это значило, что родители тоже с кем-то поехали, но там не хватило на всех места.

И все-таки я всегда радовалась, если Маринка ехала с нами. Раньше я не задумывалась. Спрашивала:

– Ты будешь в выходные на даче?

– Нет, – отвечала она, – надо к бабушке сходить.

А мне и в голову не приходило: почему, например, бабушка не ездит на свою же дачу… Потом я стала догадываться и словно бы невзначай предлагала:

– Марин, давай, поехали с нами…

Я, мол, ее в гости зову, или – вместе веселее… Она никогда не отказывалась.

Вот и в тот раз, у Риты, я спросила, поедет ли она на дачу, она сразу сказала – поедет. А я не стала уточнять на чем.

Пригласить Илону мне как-то не приходило в голову. Может быть, потому, что я так и не познакомила ее с родителями, а может, потому, что не представляла себе Илону на даче, не знаю.

В общем, я уехала с родителями и братом в тот же день вечером. А утром в субботу Маринка уже входила к нам во двор.

– О, Марина, здравствуй! – обрадовалась мама. – Что-то тебя давно не видно у нас?

– Я была занята, – спокойно ответила она.

Мы пили чай на веранде, а потом пошли бродить по берегу реки. Я чувствовала, что она скучала по мне, так же, как и я по ней. Мы не вспоминали ни об Илоне, ни о Маринкиных новых приятельницах, она ни словом не обмолвилась о бойкоте, зато поведала мне совершенно потрясающую историю.

– Месяц назад я поехала в университет, – рассказала Маринка, она собиралась поступать на биофак, и у них там был день открытых дверей или что-то типа того.

Так вот, на этом собрании были не только преподаватели, но и студенты, Маринка, естественно, потрясла всех своей красотой, и после того, как все закончилось, приняла приглашение каких-то третьекурсников погулять по городу. И все было очень мило, а потом ее уговорили зайти в клуб, там новые знакомые познакомили ее еще с какими-то ребятами… Среди них был он…

– Кто? – удивленно спросила я.

– Его зовут Стас, – призналась Маринка, – я влюблена!

У меня просто челюсть отвалилась.

– Влюблена? Но кто он? – я засыпала Маринку вопросами, и она отвечала подробно, как будто заранее готовилась, а может, ей просто некому было рассказать, и она только и ждала этого нашего примирения.

Маринка то и дело останавливалась, смотрела на бегущую воду в реке, вздыхала, глаза ее то и дело наполнялись слезами, и все это казалось мне таким необычно прекрасным, ведь сама я еще ничего подобного не испытывала, разве только в книжках читала.

– Знаешь, – говорила Маринка, – он такой красивый! Очень похож на Брэда Питта, это чтоб тебе было понятно, как он выглядит…

– С ума сойти! – выдохнула я.

– Когда я его увидела!.. – Маринка многозначительно помолчала. – Ну, ты понимаешь!

– Да-да, конечно… А он что? Заметил тебя? – волновалась я.

– О! – загадочно улыбнулась Маринка. – Он сразу же пригласил меня танцевать.

– Правда?!

– Представь, вокруг полно народа, гремит музыка, и мы в самом центре стоим совсем близко, я положила голову ему на плечо, а он только слегка касался моих рук…

Я готова была разрыдаться:

– И что же дальше? Вы встречались еще?

– Разумеется. Мы виделись так часто, как только могли. У него учеба, у меня – тоже.

– Ну и вы уже целовались? – замирая, спросила я.

– Я была у него. – Маринка опустила голову.

– Ты? Марин, у вас что-то было?! – ужаснулась я.

Маринка возмущенно взглянула на меня:

– Как ты можешь! Он совсем не такой!

– Прости, пожалуйста, – взмолилась я, – просто ты так об этом сказала…

– Он бы никогда не позволил себе ничего лишнего, – сжалилась Маринка, – просто был холодный дождливый день, он живет в общежитии, его сосед куда-то уехал. Вот Стас и пригласил меня зайти. Мы были совсем одни. Стас зажег свечи, играла музыка, но очень тихо, мы выпили вина, совсем немного. На мне был в тот день белый свитер, ну тот, облегающий. Стас смотрел на меня такими глазами! Мы целовались, а потом он подвел меня к зеркалу и встал за моей спиной, он сказал: «Посмотри, какая ты красивая!» А я себя не видела, я видела его. Мы смотрели друг на друга в зеркало, понимаешь?

Я кивала, как заведенная.

– Он посвятил мне стихи, – внезапно призналась Маринка и сразу же принялась читать, самозабвенно прикрыв глаза:

Она остановилась и посмотрела на меня выжидающе.

– Это любовь! – убежденно заявила я.

– Ты думаешь? – задумчиво переспросила Маринка.

– Конечно! Никаких сомнений!

– Ах, откуда тебе знать!

Я спохватилась: да, действительно, мне неоткуда было знать, я сказала ей об этом, я согласилась, но при этом принялась убеждать ее, что я чувствую, что твердо убеждена в том, что это – та самая настоящая любовь, о которой мечтает каждая девчонка.

Маринка смущенно улыбалась, рассеянно срывала сухие метелки с прошлогодней прибрежной травы, и вообще она была вся такая рассеянная, романтичная, нежная. А я вилась вокруг нее, выспрашивала, хватала ее за руку, заглядывала в глаза, впитывала каждое слово.

Так мы дошли до ее дачи. И там смотрели старое видео, где нам лет по тринадцать. Нас снимал Маринкин отец на камеру, тогда тоже была весна, и я впервые приехала на дачу. Я там получилась очень смешная, в растянутой сиреневой кофте, с косой…

Выходные промелькнули быстро. Домой я вернулась наполненная Маринкиной тайной и Маринкиной любовью.

Мы снова сидели вместе на уроках, шушукались на переменах, бегали друг к другу в гости и постоянно обсуждали Стаса. Что он сказал, что сделал, как выглядел. Я ни разу не видела его. Да мне и в голову не приходило предложить Маринке познакомить нас. Иногда Маринка исчезала, и тогда я знала, что она где-то со Стасом, а потом она появлялась, вся такая загадочная, и мы опять уединялись и говорили о нем.

Илона ушла в тень. Нет, я не забыла о ней, мы по-прежнему возвращались вместе домой, нам ведь было по пути. Но теперь с нами снова была Лариса, а при ней не очень-то поговоришь. Да и не могла же я рассказать Илоне чужую тайну.

Так прошел май, началось лето, и мы все разъехались на каникулы.

4 Тимофей

Летом мы изредка перебрасывались эсэмэсками. Маринка отвечала односложно и очень редко. Я знала, что она сидит на даче, а ее возлюбленный Стас уехал домой к родителям, ведь у него тоже были каникулы.

Зато с Илоной мы подолгу болтали по телефону, да еще и писали друг другу. Она, как обычно, проводила лето в Одесской области, а я довольно много путешествовала: сначала побывала в Крыму, потом с родителями в Греции и напоследок около месяца просидела в деревне у деда с бабушкой.

Лето как-то очень быстро кончилось, оно всегда так кончается: кажется, вот, началась совсем другая жизнь, и даже начинаешь привыкать к этой новой жизни, врастать в нее, а потом глядь – конец августа, ты в самолете, и уже объявляют посадку, и ты с трудом понимаешь, что стюардесса произносит название твоего родного города, температуру за бортом самолета и все такое.

Помню, как вошла в квартиру, и так накатило что-то. Бросила сумку, плюхнулась на диван и замерла. Мама говорит:

– Вещи разбери.

А я подняться не могу, сил нет, и все.

Потом, конечно, пришла в себя. Вечером даже начала звонить друзьям, выяснять, кто где. Так вот, Маринка дома была, а Илона еще не вернулась. Она не торопилась, это понятно. Тамошняя жизнь устраивала ее куда больше здешней.

С Маринкой мы встретились на следующий день. Она осталась такой же бледной, казалось, что она еще похудела и еще вытянулась. У Маринки кожа слишком чувствительная, она загорать не может. Зато каждую весну она покрывается веснушками и у нее сразу же обгорает нос. Маринкино время – зима и осень. Мое – весна и лето. Так уж получилось.

Август выдался жаркий. Маринка носила широкополую шляпу, длинный сарафан и солнечные очки, закрывающие пол-лица. Наверное, мы довольно комично выглядели вместе: я – черная от загара с выгоревшими волосами, собранными в конский хвост, в шортах и топе, и она – длинная, белая, наглухо закрытая от солнца.

– Много загорать – вредно, – первое, что я от нее услышала. Но только рассмеялась в ответ.

Мы сходили вместе в школу на собрание. Я, конечно, первым делом спросила, как Стас? Она загадочно сообщила, что его еще нет, но они переписывались все лето, теперь она ждет его возвращения. И все. Никаких подробностей.

Илона появилась спустя неделю.

Мы уже вовсю учились и страдали оттого, что приходится снова вставать по утрам и просиживать часами в пропитанном солнцем классе. Сентябрь выдался совсем летним, осень не спешила, после уроков домой не хотелось. Мы бродили по скверам, разбрасывали опадающие листья, наперебой рассказывали друг другу о том, кто, где и как провел лето.

Мне было интересно узнать о той девушке, наезднице; о ее гнедом жеребце, о том, дождалась ли она…

Оказалось: дождалась. Там где-то по соседству был конезавод, и вот оттуда прискакала целая ватага парней и девчонок. Они все были в большущих венках из цветов и трав, они смеялись и звали с собой. И девушка, вскочив на своего жеребца, унеслась в ночь с ними. Они отправились праздновать Ивана Купалу.

– А потом? – спросила я.

Илона пожала плечами.

– Больше та девушка на танцах в клубе не появлялась, – ответила она.

– Понятно, что ей там делать? – согласилась я.

Маринка как-то незаметно сдружилась с Илоной, а мне понравилась Рита, поэтому мы собирались теперь довольно большой компанией: тут и Лариска, и еще кто-нибудь из девчонок присоединялся.

А потом начались дожди, и я влюбилась в Тиму…

Я его с начала учебного года заметила. Нет, конечно, я и раньше его видела, но почему-то не обращала внимания. Даже пару раз танцевала с ним на школьных дискотеках. В общем, ничего особенного. А теперь едва здоровались, когда встречались в школьных коридорах. И щеки у меня неизменно заливались краской, я старалась пониже опустить голову и быстро-быстро проскочить мимо.

Я думала о нем. Часто. Очень часто. Он не то чтобы красивый: среднего роста, широкоплечий, светловолосый, глаза у него большие, серые и задумчивые, даже когда он улыбается. И улыбка хорошая, добрая, открытая. Он не играет на гитаре в ансамбле, не поет, насколько мне известно, не пишет стихов, носит костюм, в отличие от многих наших ребят, которые норовят одеться чем нелепее, тем лучше.

Короче, он не такой, как все.

Учителя разговаривали с ним, как с равным. Я знала, что он свободно говорит на английском, неизменно побеждает во всех олимпиадах, учится лучше всех среди выпускников и собирается поступать в МГИМО. И еще я знала, что он сделал себя сам. Семья у него самая простая, мама медсестра, отец где-то на заводе работает, вроде бы еще есть сестра младшая.

Раньше мне нравился его одноклассник – Игорь. То есть он мне просто нравился, ничего такого. Я и Маринке об этом говорила. Но она сразу резко остановила меня:

– У него есть девушка!

Есть так есть. Я же не против. Можно подумать, сразу кинусь отбивать.

Ну, у Тимы-Тимофея никакой девушки нет. Это я узнала, не обращаясь к Маринке. Просто навела справки, и все. Друзей много. Веселый, компанейский и совершенно свободный.

Эта новость нас сблизила. Я имею в виду Илону и Маринку, потому что никому другому о своей влюбленности я не сообщала.

Новость затмила Маринкиного Стаса, и, как ни странно, мы даже перестали говорить о нем, словно забыли. А может, я в тот момент так увлеклась собственными переживаниями, что мне просто не до того было, не знаю…

В школе устроили первую в учебном году дискотеку. Как я готовилась! Мы с Илоной перебрали весь мой гардероб, подбирая наиболее удачный наряд. Наверное, на первый бал так не собирались. В общем, остановились на черной обтягивающей кофточке и совершенно потрясающей юбке. Юбка французская, папа из Парижа, между прочим, привез. Так что в смысле внешнего вида все было замечательно. То есть я не должна была ударить лицом в грязь.

Сначала был концерт, и я должна была читать стихи. Но тут начались неприятности. Мы с Маринкой сидели за столиком недалеко от сцены. Илона на такие мероприятия не ходит. Она меня собрала, напутствовала и проводила. Дальше я должна была справиться сама. А я не справилась. Но – все по порядку.

Итак: в актовом зале расставили столы и стулья, чтобы создать праздничную, непринужденную обстановку. Мы с Маринкой сели за такой стол, чтоб быть неподалеку от компании Тимы.

Я краснела и бледнела, поглядывая на своего избранника. Маринка шепотом давала мне какие-то советы, которых я не слышала. Потом меня объявили, а я не расслышала, объявили еще раз, Маринка двинула меня под столом ногой, я вскочила… точнее, дернулась, чтобы вскочить, и тогда (о ужас!) стул накренился, и я полетела на пол. Вокруг засмеялись. Маринка подала мне руку, я встала и, чтоб не терять лицо, засмеялась тоже. Быстро пошла на сцену, чувствуя, как подгибаются колени. Я могла грохнуться еще раз, потому что высоченные каблуки мешали мне сохранять равновесие и непринужденность. Я смотрела в пол, боясь увидеть Тимино лицо, поймать на себе насмешливый или сочувствующий взгляд. Короче, глупее я не чувствовала себя никогда в жизни.

Стихотворение протараторила скороговоркой, потому что у меня пылали щеки и сама себе я казалась уродливой дурой, неизвестно зачем оказавшейся на сцене у всех на виду. Закончив тараторить, я быстренько сбежала со цены, юркнула за свой столик и, переведя дыхание, сквозь зубы прошептала Маринке:

– Совсем кошмар?!

Она только головой покачала, я поняла, что дела мои плохи.

– Хочешь, уйдем? – спросила Маринка.

Я кивнула.

Как только все выступления закончились, мы потихоньку покинули зал, оделись и выскользнули из школы, никем не замеченные.

Вскоре мы уже стояли у дверей Илонкиной квартиры. Она открыла и уставилась на нас с недоумением.

– Что, дискотека уже кончилась?

– Нет, только началась, – ответила я, – мы ушли.

Илона кивнула:

– Входите…

Родители ее были уже дома. Так что мы закрылись в комнате и шушукались, как заговорщики.

Я все время хваталась за голову и рассказывала о себе как о последней идиотке, Маринка щурилась и бесстрастно пожимала плечами. Илона слушала, а потом подвела черту:

– Ну и правильно сделали, что ушли.

– Ты думаешь? – переспросила я.

– Конечно.

– Но что же мне теперь делать?

– Надо подумать, – ответила Илона.

А потом разговор перешел на Маринку. Она ведь рассказывала Илоне про Стаса. Ну Илона и спросила:

– Как Стас?

А Маринка ответила:

– Его в армию забирают…

Мы так удивились. Я даже забыла о своем промахе. Как же так? В армию? Стаса? Ведь он учится, должна же быть отсрочка!

Маринка что-то невнятно объясняла, путалась, сетовала на то, что сама толком не понимает, что произошло. Мы сочувствовали, конечно, даже пытались советовать. Домой разошлись поздно.

Потом были выходные, а в понедельник никто уже и не вспоминал о злополучной дискотеке. Неделю я ходила по школе тише воды, ниже травы. Тиму старалась не замечать. И каково же было мое удивление, когда однажды, на лестнице, он, пропуская меня вперед, приостановился и поздоровался, как будто мы с ним давние друзья. Вот странно!

Илона шла за мной. Она расценила поведение Тимы как хороший знак. Я ликовала. Значит, я все-таки не такая уж дура!

5 Письма Стаса

Маринка пришла в школу торжественно-строгая и отрешенная.

– Что случилось? – спросила я.

– Стаса забрали! – она сообщила эту новость трагическим шепотом, так, что мне стало не по себе.

На уроках и переменах Маринка то и дело доставала платочек и прижимала его к глазам.

– Тушь потекла! – оправдывалась она, хотя ее глаза оставались сухими, мне казалось, что она готова заплакать, просто сдерживает себя усилием воли.

Я пыталась как-то поддержать ее, утешить, спросила, была ли она на проводах. Оказалось – нет, не была, потому что Стаса забирали из его родного города, и она никак не могла поехать. Это было ужасно!

– Он обещал написать, – прикладывая платочек к глазам, говорила Маринка.

– Конечно, конечно…

– Знаешь, мне так тяжело! Ты не могла бы после уроков пойти со мной?

Разумеется, я не отказала. Еще бы, у человека такое потрясение! Наши ежедневные посиделки с Илоной пришлось отложить до лучших времен. Прошла неделя. Каждый день неизменно я провожала Маринку до дома, мы сидели у нее на кухне, вздыхали по очереди и пили чай из пакетиков.

Потом я плелась домой с надоевшим рюкзаком, мечтая только об одном: поскорее остаться одной.

Илона изредка звонила, спрашивала: «Ну как?» Я отвечала: «Все так же…» Мы вздыхали, прощались до завтра, а завтра повторялось все то же.

Прошла еще неделя. Илона не выдержала первая:

– Писем так и нет? – спросила она.

– Не знаю…

– Она не говорит?

– Я не спрашиваю.

– А ты спроси.

– Неудобно как-то…

– Ты же не собираешься их читать! – возмутилась Илона. – Просто спроси: пришло письмо или нет.

Наверное, я бы не решилась, но, едва мы с Маринкой оказались у нее дома, она сама сообщила:

– Пришло письмо от Стаса!

Я даже подпрыгнула на стуле:

– Наконец-то! Вот здорово! Как он там? Куда его направили?

Маринка покачала головой:

– Я не знаю.

– Как это? – опешила я.

– Письмо пришло без обратного адреса.

– Ничего себе! Может, забыл написать? Ты посмотри, там штемпель должен быть… Можно запрос послать через военкомат… Адрес родителей знаешь? Еще через институт можно, – я очень торопилась, соображая, что же предпринять в таком случае.

Но Маринка отнеслась к моим попыткам холодно.

– Может быть… – только и сказала она.

– Как же ты теперь ему ответишь? – расстроилась я.

Маринка вздохнула:

– Погоди, я тебе сейчас покажу. – И она вышла из кухни, вернулась через минуту с тетрадным листиком в руках.

– Вот, – она протянула мне листок.

Я смутилась и отстранила письмо:

– Нет, нет, что ты! Я не могу!

– Прочти, – попросила Маринка, – я хочу, чтоб ты это прочла.

Я с замиранием сердца, даже с благоговением, прикоснулась к письму, осторожно развернула. Письмо было коротким, всего половина страницы. Оно было полно нежных слов о любви и тоске по любимой. В нем не было ни слова о том, где сейчас Стас, как ему служится. Но мне никто никогда не писал так красиво о любви.

Когда я возвращала листок, щеки мои горели и к глазам подступали слезы.

– Бедный Стас, – шептала я, – как это прекрасно!

Маринка удовлетворенно кивнула, сунула письмо в карман халатика и уселась пить чай как ни в чем не бывало.

Письма стали приходить регулярно. По-прежнему Маринка давала мне их читать. И я все так же восторгалась тем, как красиво они написаны. Маринка шепотом сообщила, что ее любимый в горячей точке, но это – секретная информация, и она, Маринка, не имеет права ее распространять.

– Но я же никому! – так же шепотом ответила я, как будто вокруг нас спрятались враги, которые только и ждут, когда же Маринка расколется и скажет, где воюет ее Стас.

Я страдала вместе с Маринкой.

Илона на все мои россказни реагировала немного странно.

– Как романтично, – чуть насмешливо говорила она.

– Ты просто завидуешь! – вступилась я за Маринку.

– Чему же тут завидовать? – она пожала плечами. – Любимого парня забрали в армию с четвертого курса института, он прислал письмо без обратного адреса. По-моему, ничего особенно радостного.

– Зато он есть! А твоя наездница так и не дождалась своего рыцаря, – съязвила я.

Я думала, что она обидится. Но Илона почему-то весело расхохоталась.

– Кстати, ты хоть раз конверты видела? – спросила она, отсмеявшись.

– Да при чем здесь конверты?

– Так, я просто подумала, почему Маринка дает тебе письма, но не показывает конвертов.

– Я же тебе объясняю, человек служит где-то в горячей точке, понимаешь? Секретная часть и все такое…

– Ну-ну.

6 День рождения

Раньше в нашем классе дни рождения принято было отмечать весьма бурно. Обычно именинник собирал у себя пятнадцать-шестнадцать человек, бывало, что и больше. Все зависело от популярности приглашающего и приглашенных. Скажем, Илону никто не приглашал, разве что Рита и Лариса. Но Рита училась в параллельном, так что она не считается, а Лариску и саму никуда не звали. Хотя она с завидным упорством писала приглашения и раздавала их чуть ли не всему классу.

Маринка всегда отмечала свой день рождения с родителями и родственниками. О том, что день рождения Илоны в феврале, я узнала совсем недавно.

Самой большой популярностью, как я уже говорила, пользовались вечеринки у Тохи. Дэн к себе не приглашал, но каждый год он приносил в школу всякие вкусности, после уроков мы его поздравляли, а потом весь класс шел в кино или кафе.

У меня тоже собиралось много народа. Во-первых, потому что мама любила гостей, относилась к нам как к взрослым. Во-вторых, накрывала большой стол, а готовит она очень хорошо. В-третьих, нас оставляли одних. Родители уходили и возвращались только к девяти вечера.

Так было все четыре года, вплоть до десятого класса. Но в этом году традиция была нарушена. И нарушил ее Тоха. Накануне своего дня рождения он собрал «мушкетеров» и объявил, что на этот раз «обойдемся без баб». Так и сказал. Наверное, так и не смог забыть прошлогоднего инцидента с Маринкой. В результате «мушкетеры» в назначенный день собрались и поехали на концерт какой-то знаменитой группы.

Дэн подхватил инициативу. И, хотя ежегодные тортики все же присутствовали, вторая часть программы опять-таки принадлежала только «мушкетерам». Они отправились на футбольный матч.

Девчонки обиделись. И следующие дни рождения представляли собой посиделки с чаем и разговорами о том, «какие же они все-таки идиоты, эти парни!».

В довершение ко всему, на Маринкин день рождения были приглашены мои родители. Приглашение было настолько неожиданным, что мама всполошилась не на шутку. Одно дело, когда иду только я, а другое – вся семья! Папа к приглашению отнесся довольно холодно. Друзьями они никогда не были, несмотря на все наши с Маринкой попытки их сблизить. А провести целый вечер в обществе чужих людей папе совершенно не улыбалось. Да еще проблема с подарком. Что дарить?

Мама всплескивала руками и закатывала глаза. Я совершенно не понимала, к чему вся эта суета. И пыталась как-то урезонить маму:

– Мам, это, скорее всего, Маринкина инициатива. Мы с ней ссорились, потом помирились. Наверное, она решила как-то отметить или отблагодарить. Не знаю.

Мама хваталась за голову и словно не слышала меня.

– Купи ей набор косметики, – предлагала я.

– Этого мало, – отказалась мама. – Там ждут, – неопределенно объясняла она.

– Чего ждут? – спрашивала я.

– Ну, как тебе объяснить?! – раздражалась мама. – Это же «свадьба с генералом». Причем генерал – наш папа. Господи! Как бы отказаться, а?!

– Почему?

Она только досадливо отмахивалась.

В конце концов родители пришли к какому-то решению. Маринке купили золотую цепочку. Ее маме – французские духи, отцу – бутылку коньяку, еще какие-то подарки были для бабушки и брата.

Мама вздохнула с облегчением.

– Ну вот, вроде бы все прилично, – приговаривала она.

– Ты думаешь, вас из-за подарков приглашают? – обиделась я.

– Ах, не знаю я, не знаю! – вздыхала мама.

У меня тоже был подарок для Маринки – деревянная расписная шкатулка, я присмотрела ее заранее и думала, что Маринке она понравится. В ней так удобно хранить письма…

Было самое начало ноября, подмораживало, но снег еще не выпал. Отец собирался подъехать на машине. Но мама отговорила его. Так что брата пришлось тащить на руках.

Маринкина квартира преобразилась. Вместо верхнего света горели приглушенные бра. Да еще свечи в подсвечнике на журнальном столике. Из большой комнаты исчезло все лишнее, так что временами казалось, что мы сидим в кафе.

Все чувствовали себя немного неловко. Взрослые были зажаты. Мама раздала подарки. Родители Маринки ахали и рассыпались в благодарностях. Маринка тут же надела цепочку и почему-то надулась. На шкатулку она почти не обратила внимания.

Бабушки не было. Маринкин брат подхватил игрушки и убежал с ними в другую комнату.

Ели мало. Мама деликатно похвалила фирменный салат Маринкиной мамы: чернослив с грецкими орехами и свеклой.

Коньяк пили из крохотных металлических стаканчиков, вроде бы привезенных из Армении.

Расстались с облегчением.

Когда возвращались домой, папа попросил:

– Ты как-нибудь сделай так, чтоб они нас больше не звали, ладно?

– Да, но нам все равно придется их пригласить, – сказала мама, – а то как-то неудобно…

– Ну, пригласи, – досадливо поморщился папа. – Но я к ним больше не пойду, имейте это в виду, девочки.

Я быстро согласилась. Вечер произвел на меня тягостное впечатление.

О том, чтоб пригласить родителей Маринки с ответным визитом, я уже не заикалась. Но накануне моего дня рождения мама спросила:

– Ну что, звать родителей Марины? Или ты пригласила друзей?

– Пригласила, – ответила я.

– Тогда мы их пригласим на папин день рождения, народу будет много, так что, я думаю, скучать они не будут.

– Да, наверное, – согласилась я. – Только ты зря переживаешь, по-моему, им ваше приглашение не нужно. Я же тебе говорила, это была Маринкина идея.

– Маринкина или нет, не знаю, – сказала мама, – мое дело пригласить, а там пусть как хотят.

– Как у вас, у взрослых, все сложно! – возмутилась я.

– Вот и не создавай нам дополнительных трудностей, – попросила мама.

Потом она уточнила, кто придет ко мне в этом году.

– Как обычно, – неопределенно ответила я. Потому что никак не могла решить: приглашать ли мне вообще кого-нибудь.

В классе объявила во всеуслышание:

– Приходите!

Никаких персональных приглашений. Будь что будет. Придут настоящие друзья, и все станет на свои места.

Была суббота. Утром я почувствовала себя взволнованной, целый день блуждала по квартире, невпопад отвечая на мамины вопросы.

К шести часам мы накрыли стол в большой комнате. Я села во главе, оглядела бесчисленные закуски и салаты. Нетронутой белизной отливали тарелки, холодно поблескивали ножи и вилки. «А что, если никто не придет?» – с ужасом подумала я. Мама посматривала на меня вопросительно. Я подумала, что она рассердится, а потому молчала.

В седьмом часу позвонил Тоха. Сдержанно поздравил и извинился за то, что они с Дэном прийти не смогут. «Мы не в городе», – сказал Тоха.

Я кисло улыбнулась, поблагодарила и положила трубку. Вот, значит, как Тоха отомстил мне. И за что?

– Не переживай, – сочувственно сказала мама, – подождем еще немного…

Стол угрожающе наступал на меня всем своим великолепием.

– Может, уберем это все? – предложила я.

В этот момент позвонили в дверь. Мама обрадовалась и побежала открывать.

В освещенную прихожую ввалились промокшие под ноябрьским дождем девчонки: Маринка, Рита, Илона, Лариса; за ними робко маячил Владька.

– Мы не опоздали? – весело крикнула Илона.

– Думаю, что вы будете первыми и последними, – едва сдерживая слезы, ответила я.

– О, какая роскошь! – воскликнула Маринка, увидев стол. – Никого нет?

– Как видите.

– Значит, нам больше достанется!

Вот так. Владька галантно помог девчонкам раздеться. Сам он был в костюме и при галстуке. На Арамиса, конечно, не тянул, но все-таки держался молодцом.

Мы расселись, причем заняли только край стола. Пришел папа, усадили и его, и маму. Впервые родители никуда не ушли, остались с нами.

Мама расслабилась, угощая всех своими кулинарными изысками. Папа, кажется, тоже был доволен. Девчонки веселились. Владька держался очень серьезно. Одной мне было почему-то немного грустно.

Как раз тогда Илона и сказала мне потихоньку:

– А я никогда никого не приглашаю и не жду. Приходят те, кто знает и считает нужным.

– А когда у тебя день рождения? – спросила я.

– В феврале.

Я запомнила. Потому что знала: я приду!

7 Королевская милость

Маленькая собачонка неожиданно выскочила на тротуар из заснеженных кустов и с визгливым лаем яростно бросилась на меня. Меня спасли брюки и сапоги. Шавка не смогла добраться до моей ноги, хотя кусала изо всех сил. Я сначала растерялась, ну что с ней делать? Хорошо еще, что она размером не вышла! Собачонка вцепилась в брючину и принялась терзать ее, при этом она рычала, не разжимая зубов. Я попыталась отшвырнуть ее, топнула, но собака даже ухом не повела. «А вдруг она бешеная?» – с ужасом подумала я и свободной ногой что есть силы пнула псину. Послышался треск ткани, брюки не выдержали. Собака отлетела в сторону, заскулила. На мгновение мне даже стало жаль ее. Но псина тут же вскочила, залаяла злобно, взахлеб и снова приготовилась броситься на меня. Мне повезло, ее внимание привлек еще какой-то прохожий, и она переключилась на него. Я поспешно бросилась бежать.

Было уже совсем темно, тусклый свет фонарей тонул в снегопаде; я торопилась, надо было быстро миновать ярко освещенную площадку перед магазином. Здесь людей было много, правда, вряд ли кто-то из них станет рассматривать мою порванную собачьими зубами брючину, но все-таки…

Я бегом миновала двери супермаркета. Кажется, никто не обратил внимания. Дальше – проще. Через дворы, мимо катка… нет, мимо катка я не пойду, там слишком светло, лучше обойду с другой стороны дома, там нет подъездов.

Брюки жалко, совсем новые, да еще с мамой объясняться… Поверит ли она рассказу о собаке?

Ну и денек выдался!

Сегодня Маринка сказала мне, что я неаккуратная и совершенно не умею одеваться. Надо же, столько лет мы с ней дружим, что же она раньше-то не заметила? Почему именно теперь?

И почему именно сегодня?

Мысли одолевали.

Вот и мой подъезд. На четвертый этаж поднялась пешком, чтоб еще немного подумать наедине с собой.

Отец еще не вернулся с работы, он часто работает в выходные. Мама почему-то не ругалась, увидев испорченные брюки.

– Хорошо, что сейчас зима, – сказала она, – одежды много, а то пришлось бы уколы от бешенства делать.

Я согласилась.

Весь вечер думала: сказать маме о новогодней вечеринке или подождать? Честно говоря, я побаивалась. Мы с Маринкой сегодня только об этой вечеринке и говорили.

Новость обрушилась на меня совершенно неожиданно. Сначала Маринка позвонила и сказала, чтобы я скорее приходила к ней, мол, надо поговорить. Она так многозначительно выдержала паузу! И вот я прибежала к ней, гадая всю дорогу: что же такое случилось. Едва я вошла, как Маринка, захлопнув дверь, потащила меня к себе в комнату и сказала многозначительно:

– У Игоря будет вечеринка…

Игорь живет с Маринкой в одном подъезде, а Тима – его лучший друг. Понятное дело, Тимофей тоже там будет!

– Меня, как ты понимаешь, пригласили, – с гордостью сказала Маринка, – ну, и я замолвила за тебя словечко…

Она так выжидательно посмотрела на меня, как будто была уверена, что я сейчас брошусь ей в ноги от счастья. А я, честно говоря, растерялась.

– Да ты что? Не рада?! – возмутилась подруга.

– Я рада, я, конечно, рада… только… ведь это вечеринка для своих, так?

– Ну и что? – Маринка пожала плечами. – Игорь сказал, что они собираются классом, но каждый может привести с собой друзей. Вот я и намекнула ему, что неплохо было бы и нас пригласить.

Она осеклась и поправила себя:

– Точнее, он меня сразу пригласил, ведь мы тысячу лет знакомы. А я уж за тебя попросила.

– Как-то неудобно…

– Вот еще! – она фыркнула. – Между прочим, для тебя же стараюсь. Мне, сама знаешь, все равно!

Я все еще продолжала сомневаться, несмотря на ее недовольство.

– Ну, знаешь! – возмутилась Маринка. – Давай-ка спроси у Игоря, если мне не доверяешь. Увидишь, все совершенно нормально.

И она действительно позвонила Игорю, тот пришел очень скоро. Подтвердил, что будет ждать нас с Маринкой. Потом мы обсудили, что надо приготовить и принести. Он сказал, что девчонки придут заранее, чтоб стол накрыть, салаты порезать и прочее. Мы тоже можем помочь, поэтому надо собраться днем тридцать первого.

В общем, я успокоилась и согласилась.

Дело за малым: уговорить родителей. Ведь я еще ни разу не уходила из дома на всю ночь.

Когда Игорь ушел, мы принялись возбужденно обсуждать предстоящий праздник, строили планы, рассказывали друг другу о нарядах, думали, что бы такое вкусненькое приготовить. В конце концов решили испечь пирог и сделать фирменный салат Маринкиной мамы.

Все было замечательно. И все-таки меня что-то тревожило.

У Маринки же никаких проблем не было. Родители отпускали ее совершенно спокойно. Еще бы, достаточно подняться на четвертый этаж – вот она, квартира Игоря.

А мне что делать?

Позвонить Илоне? Конечно, надо позвонить ей и рассказать об этой вечеринке…

– Хм, – Илона задумалась, – она это делает ради тебя?

– Не знаю, – растерялась я. – А почему ты спросила?

– Знаешь, я не навязываюсь, но было бы лучше, если бы я тоже туда пошла.

– Ну-у-у, я могу поговорить с Маринкой и…

– Нет, – отрезала Илона.

– Почему? – я перестала ее понимать.

– Ты же знаешь, я не люблю таких мероприятий. Мне совершенно не улыбается перспектива провести новогоднюю ночь среди малознакомых людей, которых ни я не интересую, ни они меня.

– Да, но ты же сказала, что…

– Я сказала: было бы лучше, – напомнила Илона.

– Так может, мне тоже не ходить? – я расстроилась. Пойти хотелось. Несмотря ни на что. Я знала, что родители вряд ли отпустят меня, знала, что предстоит придумать какой-то трюк, какую-то отмазку, что-то такое, что я смогу выдать за правду. И хотя мне ничего не приходило в голову, я надеялась получить совет у Илоны.

– Сходи, – сказала она, – тебе надо туда сходить. Ты все поймешь сама. Потому что… – и она замолчала.

– Почему?

– Знаешь, давай поговорим обо всем после вечеринки, ладно?

Она знала что-то такое, чего не знала я. Причем она не хотела мне об этом говорить. Я совершенно запуталась. Что еще оставалось? Пожаловаться на Маринку? Но это она пригласила меня на вечеринку, где будет Тима.

– Ладно, давай. До завтра, – вздохнула я и положила трубку.

Набралась смелости и пошла к родителям.

Действовать надо было очень тонко и осторожно.

Сначала я, как бы между прочим, спросила у мамы, что они с отцом собираются делать на Новый год. Но мою маму так просто не проведешь!

– Что, куда-то лыжи навострила? – тут же среагировала она. – Забудь!

– Но мама, я же только спросила…

– Мы идем к тете Вале, а ты останешься дома с братом.

Вот это новость! Значит, так, да? Они идут в гости, Маринка будет развлекаться на вечеринке, а я – просто лягу спать, после того как уложу моего трехлетнего братца?! Хорошенький Новый год мне предстоит!

Я заперлась у себя в комнате и поплакала потихоньку, чтоб мама не заметила. Иначе было бы еще хуже.

Но, как известно, слезами горю не поможешь, надо было искать выход. Я не намерена была отказываться от своей затеи.

Первым делом о разговоре с мамой узнала Маринка. После занятий я, по обыкновению, провожала Маринку до дома. Мы обсуждали предстоящую вечеринку.

– Знаешь, меня не отпускают, – пожаловалась я.

Она дернула подбородком и высокомерно заявила:

– Я для тебя сделала все, что могла. Теперь тебе самой решать.

«Спасибо, подруга», – подумала я. Но у меня еще была Илона. По дороге домой от Маринки я зашла к ней.

– Ты все никак из школы не вернешься? – пошутила Илона.

– Да я у Маринки была.

Потом я рассказала Илоне обо всех моих неприятностях.

– Да, положеньице, – она задумалась. – Ты по-прежнему, настроена пойти на эту вечеринку?

– Теперь – это дело принципа, – ответила я.

– Ну, что ж, – вздохнула Илона, – я готова тебя подстраховать.

– Как? – удивилась я.

– Скажу родителям, что Новый год мы будем отмечать с тобой. Ты мне позвонишь, как только твои родители уйдут, потом уложишь брата, а я посижу с ним, пока ты сбегаешь на это сборище.

Я была восхищена:

– Илона, неужели ты правда хочешь так провести праздник?

– Да какая мне разница, где быть, – она равнодушно пожала плечами. – Посмотрю телевизор, почитаю…

– Ты даже не представляешь себе! До чего это все здорово! Только зачем нам такая конспирация? Давай, я просто скажу родителям, что ты придешь скрасить мое безрадостное существование. Мама наделает всяких вкусностей, я предоставлю тебе все диски, которые у нас есть. Хочешь, что-нибудь новенькое куплю?

– Не суетись, – отмахнулась Илона.

Но меня уже прорвало:

– И потом, я не собираюсь долго тусоваться; ты не успеешь соскучиться, побуду немножко и прибегу к тебе.

– Ладно, не загадывай заранее.

На том мы и остановились.

Я сказала родителям о том, что на Новый год ко мне придет Илона. Мама даже расчувствовалась. Она-то ожидала скандала, а я так тихонечко на все согласилась.

– Конечно-конечно, – обрадовалась мама, – а я вам торт куплю, конфет, что вы там еще любите?

– Да мы сами чего-нибудь приготовим, – сказала я.

– Вот и отлично! Потом все каникулы будешь общаться со своими друзьями и с Маринкой… Кстати, а почему она не придет?

– Ее на вечеринку пригласили, – с невинным видом ответила я.

– Вот уж чего не одобряю, – поморщилась мама. – И родители не против?

– Так ведь вечеринка в их доме. Так что все под контролем.

– Все равно, – не согласилась мама, – лично меня родители не отпускали, я считаю – это правильно. Нечего молоденькой девушке шляться по ночам неизвестно где. Вы такие дурные! – Мама сокрушенно покачала головой. – Не одобряю!

– Мамуля права, – папа согласно кивнул.

Вот и поговорили.

8 Ничего личного

Дел хватало.

С начала учебного года мы готовили проект на областной конкурс. То есть мы должны были придумать некий виртуальный коммерческий проект и защитить его. Победителей ждала поездка в Норвегию.

Обычно всякие такие мероприятия поручались Антону, как самому продвинутому. К тому же он занимался на специальных курсах, где преподавали экономику, маркетинг, менеджмент и все прочее.

Антон по просьбе нашей директрисы собрал группу – семь человек из двух десятых классов. Естественно, Маринка оказалась в группе, хотя мы все понимали, что она просто балласт, толку от нее никакого. Но уж очень просилась. Таким образом, в группу вошли: сам Антон, Дэн, Владька Баринов, Маринка, Рита, я и еще парень и девчонка из параллельного класса.

Маринка считалась запасным игроком. Казалось, она относится к этому совершенно спокойно. По крайней мере, она утверждала, что участие в проекте ей нужно для характеристики.

Антон быстро набросал общую схему и распределил обязанности. Теперь у нас были должности: директор, коммерческий директор, бухгалтер, маркетолог и прочее.

Мы собирались в выходные, обменивались информацией и репетировали выступление.

Так как Маринка плохо понимала суть происходящего, Антон взялся позаниматься с ней отдельно.

Как же он был счастлив! Маринка оставалась с ним после занятий, они гуляли, даже пару раз заходили к Антону домой.

А потом Антон довольно серьезно простудился.

До конкурса оставалось меньше недели. Мы были готовы, беспокоились только за Антона, вдруг он не успеет выздороветь.

На одной из последних репетиций появилась завуч и сказала, что в связи с болезнью Антона его место займет Марина Шуйцева.

Мы переглянулись. Маринка скромно потупила глазки. Дэн вскочил с места:

– Это нечестно! Антон мне звонил и сказал, что будет на конкурсе.

– Мы не можем рисковать, – заявила завуч.

Дэн грохнул стулом и отвернулся к окну.

– В таком случае, я тоже не буду участвовать, – процедил он.

– Что за детский сад! – возмутилась завуч. – Как ты можешь! Да еще накануне конкурса! Ты же собираешься защищать честь школы!

Она еще долго разглагольствовала, взывая к совести Дэна и к нашей заодно. Она высказалась в том смысле, что Антон правильно воспримет свое смещение, потому что болезнь – не шутка. В общем, она добивалась своего, Дэн упорствовал, а мы все переводили взгляды с одного на другую и не знали, как нам быть.

Назревал скандал. Пришлось идти к директрисе. Но ее на месте не оказалось. Она, как назло, тоже приболела.

В конце концов завуч пообещала, что сама позвонит Антону и все уладит.

О чем они говорили, я так и не узнала.

Перед самым конкурсом Дэн исчез.

А Маринка прибежала ко мне и чуть ли не со слезами на глазах уговаривала поддержать ее. И снова она взывала к моей сознательности. Даже вспомнила старую историю с лагерем. Наша школа победила в олимпиаде по математике, я должна была поехать по путевке в международный лагерь. Но вместо меня поехал Дэн, потому что меня попросту не оказалось дома. Было лето, и мы с родителями уже укатили в отпуск. Путевка пришла слишком поздно. Я вообще узнала о ней только в сентябре. Честно говоря, я даже внимания тогда не обратила: ну, поехал и поехал. Но Маринка мне все уши прожужжала и теперь снова вспомнила.

– Да что же ты сравниваешь! – возмутилась я.

– А то! Дэн занял твое место. И ты не протестовала. Так почему же сейчас он кричит о несправедливости?

– Дэн вообще ни при чем!

– Конечно! Это ты такая добрая! А не знаешь, что его мамаша подсуетилась и выбила сыночку ту путевку!

– Надо же было кому-то поехать.

– Надо! – выпалила Маринка. – Только почему этим «кем-то» оказался Дэн?

– А кто? На олимпиаде были я, он и Антон. Ни меня, ни Антона на тот момент не оказалось в городе…

– Да ну тебя! – злилась Маринка. – Дэна отправили потому, что он хорошо учится, но у него оценки не лучше моих!

Вот в чем дело! Маринка, оказывается, хотела в лагерь. И она была в городе. Но в лагерь поехал Дэн.

Она все время хотела, но не получала желаемого. Я устала сопротивляться и доказывать.

Чтоб окончательно не погубить дело, я согласилась участвовать в конкурсе.

Наш проект занял первое место.

Школа получила диплом, в котором были указаны все наши имена; но ни Антона, ни Дэна в этом списке не было.

Маринка позировала с дипломом в школьном вестибюле. Владька увлеченно снимал ее. Рита и двое других лауреатов стояли в стороне, наблюдая за Владькиными прыжками и приседаниями.

– Идите все сюда! – велела Маринка.

И тогда я заявила:

– Я отказываюсь от поездки.

– Как хочешь! – фыркнула Маринка.

Владька попытался оправдаться:

– Мы же честно выиграли…

– Нет, не честно. Проект принадлежит Антону, – отрезала я.

– Да он проболел все время! – возмутилась Маринка. – Мы вполне обошлись без него. Ты вообще тащила две роли: свою и Дэна.

Я не стала вдаваться в подробности. Я не стала спрашивать у нее, каким образом ей удалось уговорить завуча и занять место Антона. Сама ли Маринка или ее мама устроили эту подмену, не знаю.

На конкурсе Маринка держалась отлично. Свою роль она вызубрила, как параграф из учебника. Ее хвалили. Как и всех нас.

Кому и что я теперь могла доказать?

Никому и ничего.

Я сталась не смотреть в глаза Дэну. Он-то остался верным другом до конца.

Антон в школе так и не появился.

– Ты должна поговорить с ним, – настаивала я.

– Может, мне в ногах у него поваляться?! – возмущалась Маринка.

– Мы виноваты перед ним.

– Неправда! Все было по-честному! Ты теперь воду мутишь, а мы все, между прочим, хотим в Норвегию!

– Но ты украла его проект! – напомнила я.

– Ничего я не крала!

Маринка просто бесилась, едва я начинала говорить об Антоне. Ее раздражала моя позиция. Когда я пыталась спокойно объяснить ей, почему мы обязаны поговорить с Антоном, она приходила в ярость. Она доказывала мне, что никак не причастна к смещению Антона, что все это решили без нее и чуть ли не сам Антон был инициатором ее назначения.

Я не верила.

Несколько раз порывалась позвонить ему. Но каждый раз останавливалась, я не знала, что сказать. Но я думала, если позвонит Маринка и просто попросит прощения, Антон простит.

Я понимала, что ей хотелось за границу. Насколько мне было известно, Маринка никогда в жизни не покидала пределы области. А тут такой шанс! Она просто не устояла перед соблазном. Кто ее надоумил? Мама? Скорее всего. Да это и неважно. Мне очень хотелось, чтоб Маринка сама поняла, почему она не права. А она упорно не желала понимать. Более того, она уговаривала меня не отказываться от поездки.

– Ребята тоже виноваты, да? Почему они не должны ехать? – теребила меня Маринка.

– Пусть едут, – вздыхала я.

– Я же хотела, как лучше! – стонала Маринка. – Мы с тобой вместе в Норвегии! Представь!

– Я уже сказала, что не поеду.

– Конечно! Что ты там не видела! Родители отвезут, куда и когда захочешь!

– Ну, перестань! При чем здесь родители!

– При том!

Вдруг меня осенило:

– Марина, может, ты хотела отомстить Тохе за прошлогодний бойкот? – осторожно уточнила я.

Лучше бы не спрашивала. Маринка пришла в ярость.

– Что?! Ты в своем уме?! – орала она. – Какой бойкот? Да за кого ты меня принимаешь? Не было никакого бойкота! Ясно тебе?! Не бы-ло! – по слогам произнесла она.

– Хорошо-хорошо, – я испугалась, – не было, значит, не было. Просто ходили слухи…

– Вот именно, – перебила меня Маринка, – ходили слухи, а ты их слушала! Ты слушала Светку Гончарову, Дэна, Илону, даже Лариску, но только не меня!

Я окончательно запуталась.

– Постой, погоди, – я попыталась ее остановить. – Во-первых, ни Илона, ни тем более Лариса мне ничего не говорили. А у Дэна я спросила открыто: нравлюсь я ему или нет.

– Ну и дура! Кто же тебе признается! – фыркнула Маринка.

– Но почему – нет?

– Да потому что он обмолвился об этом случайно, а я услышала и тебе сказала по секрету, а ты сразу бросилась болтать!

Вот так-так! Выходит, я была тогда по уши виновата? Выходит, это я – предательница?! Мне стало мучительно стыдно.

– Извини, – пролепетала я, – но почему же ты не рассказала мне всего раньше?

– А ты спрашивала? – усмехнулась Маринка. – Нет, ты поверила сплетням. И вместо того, чтоб подойти ко мне и честно поговорить, ты предпочла общество Илоны. Ты что, не видела: нас хотели поссорить, все время, с самого начала! Нам завидовали!

– По-моему, ты преувеличиваешь…

– Ой, святая простота, – язвительно заметила Маринка. – А если я скажу, что проверяла тебя? Проверяла нашу дружбу?

– И что?

– Ты не выдержала!

– Да, но…

– И не оправдывайся! Я тебя давно простила, – заявила Маринка, – я подумала, что надо дать тебе шанс. Ведь я очень хорошо тебя изучила. Ты не подличала, ты просто попала под влияние тех, кто хотел нас поссорить, вот и все. Короче, давай забудем!

Я чуть не плакала.

По словам Маринки выходило, что я кругом не права, что она все делает правильно. И она почти убедила меня. Но внутри меня бился и бился беспокойный вопрос: отчего так? Если она права, то почему ее поступки выглядят так непорядочно? Отчего ее слова, такие правильные, вызывают во мне сомнения? Отчего я сопротивляюсь и не верю?

Я так запуталась, что уже не находила в себе сил спрашивать и доказывать, а только твердила все время, что все-таки она должна извиниться перед Тохой за то, что использовала и его, и его идею.

Наверное, наш спор никогда бы не кончился, если бы не случай.

Мы столкнулись с Антоном, когда он выходил из кабинета директора.

– Ой, привет, – смутилась я.

– Привет…

– Как ты?

– Вот, документы забираю…

Он старался не смотреть на Маринку.

Маринка нервно постукивала каблуком о пол.

– Ты куда-то уезжаешь? – удивленно спросила я.

– Нет, перевожусь.

– Посреди года?

– Так получилось…

К нам подошел Дэн, глянул исподлобья.

– Пойдем? – спросил он.

– Ну, пока, девчонки, – улыбнулся Антон.

Я слабо махнула рукой. Они пошли по коридору. Маринка, прищурившись, смотрела вслед.

– Антон! – неожиданно позвала она.

Он резко остановился, медленно повернул голову.

– Ничего личного! – крикнула Маринка.

– Просто бизнес! – отозвался он. – Удачи, Миледи!

– И тебе, – я попыталась улыбнуться.

Антон с Дэном переглянулись и рассмеялись.

– Удачи, Динка! – крикнул Антон.

И они ушли. А мы остались стоять.

– Ты довольна? – наконец спросила Маринка.

Я промолчала.

– Что-то я не поняла, кого он назвал Миледи? – нахмурилась Маринка.

9 Новогодняя вечеринка

Тридцать первого днем я отпросилась ненадолго к Маринке.

– Заодно и в магазин зайду, – сказала маме.

Мне выдали список, деньги и велели не задерживаться.

Я влетела к Маринке, как ошпаренная.

– Бегом! У меня времени совсем мало!

Маринка в халате и с полотенцем на голове торопиться не собиралась.

– К Игорю еще рано идти, – сказала она.

– Почему рано? Я бы сейчас помогла приготовить, у меня потом не будет возможности!

– Как у тебя все сложно! – Маринка закатила глаза. – Вот у меня – никаких проблем!

– Марина, я же не виновата!

– Твои родители – странные люди! Сами собираются развлекаться, а на тебя вешают брата! Вот мои тоже идут в гости, но я при этом совершенно свободна!

– Да, если учесть, что твоему брату восемь лет, а моему только три! – напомнила я.

– Ну и что?

– А то. Твой вполне может самостоятельно лечь спать, да и дома его можно одного оставить. И проверить его ты сможешь в любой момент.

Маринка фыркнула презрительно, но через секунду резко изменилась, подобрела и даже сказала: «Мне просто повезло, что Игорь живет со мной в одном доме».

После этого она безропотно переоделась, и мы пошли к Игорю.

Игорь встретил нас с распростертыми объятиями.

– Девчонки! Здорово! Молодцы, что пришли пораньше, а то я с ног сбился! Давайте, вы будете мной руководить, а я – выполнять, потому что ничего не смыслю в приготовлении вечеринок.

Оказалось, родители его уехали еще рано утром. Единственное, что сделал Игорь – произвел кое-какую уборку, и теперь страдал от отсутствия помощников.

Мы посмеялись, отправили незадачливого хозяина в магазин, а сами занялись готовкой.

Периодически звонила мама и спрашивала, где я есть и почему не иду домой.

– Я же сказала, что мне надо к Маринке, я сейчас у нее, – оправдывалась я, но решила держаться стойко, ведь в гости родители раньше десяти не пойдут, значит, обойдутся пару часов без меня.

– Чтоб в три была дома! – заявила мама.

– В три буду. – Меня это вполне устраивало, около двух должны были прийти одноклассницы Игоря, так что нас сменят.

Девчонки пришли в начале третьего, мы им передали вахту. И я, захватив от Маринки сумки с продуктами, понеслась домой.

Дома я с мучительной тревогой считала часы, изо всех сил старалась казаться спокойной. А на самом деле вся бурлила и клокотала, как скороварка.

Когда же они уйдут? Когда!

Только пять! Успею ли я собраться? Юбку и блузку я приготовила заранее. То есть мне надо было лишь накраситься и сделать прическу. Но ведь на это тоже надо время!

В шесть я ушла в ванную и сидела там больше часа. Пыталась расслабиться. Извела на себя море пены, скраба, шампуня и кондиционера.

В восемь позвонила Илона и спросила, как у меня дела.

– Жду! – коротко ответила я.

Потом звонки следовали один за другим, как всегда в праздники. Все звонят друг другу, хотя звонки отрывают от дел, сборов и приготовлений, хотя каждый раз, хватаясь за трубку, мама или папа тихонько ругались, но тут же сами начинали звонить еще кому-то, чтоб там так же ругались и звонили… Сумасшествие какое-то!

Да еще брат под ногами все время путался. Он же чувствовал, что вокруг него что-то происходит, взрослые на ушах стоят, мама носится по квартире и кричит:

– Дина, займись братом!

В девять мы попытались уложить его. Куда там! Он орал, вырывался и так всех нас вывел из себя, что мы просто перессорились. Даже папа не выдержал и заявил, что, если мы не успокоимся, он уйдет из дома один.

Я кое-как уговорила брата, пообещала почитать сказку и увела к себе в комнату.

– Собирайся скорее! – посоветовала маме.

В десять брат наконец уснул на моем диване. Пришла Илона, а в начале одиннадцатого родители, поздравив нас с наступающим Новым годом, отправились в гости.

– Я позвоню сразу после двенадцати, – пообещала мама.

Едва за ними закрылась дверь, я прошла в комнату, без сил упала в кресло и разревелась:

– Все, никуда я не пойду!

Илона спокойно уселась напротив и спросила:

– Что случилось?

– Ой, прости меня, пожалуйста! Я всех взбаламутила, а теперь выходит, что мои старания не имели смысла.

– Почему? – безмятежно спросила Илона.

– Да потому что мама позвонит сразу после двенадцати, а я в это время буду у Игоря, и…

– Не паникуй, – отмахнулась Илона, – я скажу, что ты в туалете.

– Нет, номер не пройдет, – я покачала головой. – Мне все равно надо будет перезвонить, а то она будет проверять бесконечно, начнет трезвонить на мобильник и так далее и тому подобное.

Илона промолчала.

– Что ж, побудем с тобой вдвоем, ты уж извини меня, что так вышло.

Илона посмотрела на часы.

– Уже половина одиннадцатого, – заметила она. – Тебе надо поторопиться.

Снова зазвонил телефон. На этот раз это был Игорь.

– Ты когда придешь? – спросил он.

– Ты знаешь, у меня тут проблемы… – начала я.

– Ну, надумаешь, приходи, – перебил меня он. – С наступающим!

– И тебя также…

Я бросила трубку и метнулась в свою комнату. Оделась впопыхах, пока красила ресницы, Илона привела в порядок мои волосы.

– За тобой кто-нибудь зайдет? – спросила она.

– Нет…

– Как же ты одна, ночью?

– Добегу как-нибудь.

Легко сказать. Я выскочила на совершенно пустую улицу. Двенадцатый час, до Маринкиного дома быстрым шагом минут двадцать, не меньше. Я помчалась, не обращая внимания на редких прохожих, несколько раз меня пытались остановить подвыпившие компании. Но я их благополучно миновала.

Влетела в подъезд, изнемогая от быстрого бега и сладостно замирающего сердца. Вот, прямо сейчас, я увижу Тиму!

Входная дверь оказалась открытой. Я остановилась, чтоб отдышаться, откинула капюшон, встряхнула волосами. Вдохнула, выдохнула и вошла.

В пустой прихожей сняла шубку, переобулась в босоножки на высокой шпильке. Робко заглянула в комнату.

На меня почти никто не обратил внимания.

Народу было много, в основном 11-й «А». Кого-то я знала хорошо, кого-то не знала вовсе. Ко мне повернулись несколько голов, равнодушные взгляды скользнули и сразу же переключились на что-то более для них интересное. Я потопталась на пороге, все еще надеясь, что меня пригласят войти. Наконец откуда-то выскочил Игорь, он радостно схватил меня за руку, подтащил к дивану, наскоро представил тем, кто там уже сидел, и снова убежал. Я стояла, не зная, что делать. Вдруг я заметила Маринку, она сидела в кресле, закинув ногу на ногу, и потягивала из бокала.

– Ты чуть не опоздала, – она начала меня отчитывать.

Но кто-то крикнул:

– Сейчас пробьют куранты!

Народ кинулся к столу, все зашумели, появились бутылки с шампанским.

– Скорее! Скорее!

– Ой, только не стреляйте!

– Нет, надо выстрелить!

Звук телевизора сделали на полную громкость, вот уже и президент заканчивал свою речь, на экране появились куранты.

– Раз! – закричали хором.

– Два!

– Три!

Полилось шампанское, белое от пены. Кто-то сунул мне в руки бокал.

В толпе я совершенно не видела Тиму. Даже испугалась, здесь ли он.

– Двенадцать!

– Ур-ра!!! – заорали разом.

– С Новым годом!

Девчонки завизжали. Все потянулись друг к другу, стали чокаться, я тоже чокалась со всеми, улыбалась натянуто, вежливо отвечала на поздравления. А сама в то же время искала глазами Тиму.

Он нашелся. Стоял почти напротив и чуть насмешливо, как мне показалось, рассматривал меня из-за своего бокала с шампанским.

Я залилась краской, опустила голову и отступила в самый темный угол. Там меня ждала Маринка.

– Ну, что же ты, – покровительственно произнесла она, сидя в кресле, – все в твоих руках, давай! – и, приподняв руку, взмахнула кистью: иди, мол.

Я же мучилась. Мне казалось, что Тима откуда-то знает о том, что я здесь ради него. И теперь он ждет, что же я буду делать. Может быть, если бы он не так сильно мне нравился, я бы переборола себя, подошла, нашла бы предлог, заговорила… Но он мне слишком нравился, а его выжидающий взгляд меня просто парализовал. Да еще эти Маринкины штучки!

– Надо позвонить, – бросила я и быстро смылась в коридор. Мне пришла в голову мысль, если я успею поздравить родителей первая, то они не станут больше звонить домой, и у меня окажется в запасе несколько часов свободы.

Сначала я поговорила с Илоной. Поздравила ее наскоро, выяснила, что родители еще не звонили, после этого набрала мамин номер.

Долго ждала, пока она ответит. Наконец услышала ее голос.

– С Новым годом! – жизнерадостно крикнула в трубку.

– Да, да, с Новым годом! – отозвалась мама. – Как вы там?

– У нас все нормально. Вовка спит, мы смотрим телевизор…

– А, ну ладно. Мы часиков в шесть придем, наверное, – не очень уверенно пообещала мама.

– Развлекайтесь! – великодушно разрешила я. Вовремя нажала отбой, потому что в коридор повалила толпа.

– Идем на площадку!

– Салют, салют!

Я поняла: все собрались запускать фейерверки. Пропустила тех, кто наиболее рьяно рвался на улицу. Поискала глазами Тиму. Он стоял в дверном проеме и тоже ждал, когда станет свободнее. Я скользнула у него под рукой.

– Ой, извини, – он чуть посторонился.

Я кинулась на поиски Маринки, распугала несколько парочек, целующихся по углам. Столкнулась с Игорем.

– Как ты? – спросил он.

– Нормально…

– Скучаешь?

Я пожала плечами.

– Ты не стесняйся, здесь все свои. Вот Наташа с тобой хотела поближе познакомиться.

Он крикнул:

– Наташа!

К нам подбежала улыбающаяся девчонка из 11-го «А», небольшого роста, светленькая, с короткой стрижкой, миленькая. Я вспомнила, ведь она – девушка Игоря.

– Привет! – Она чмокнула меня в щеку. – Как тебе с нами? Никто не обижает?

Я немного растерялась, но девчонка так хорошо, по-доброму улыбалась, что мне ничего не оставалось, как улыбнуться в ответ.

– Спасибо, все очень здорово…

– Правда?! – обрадовалась она. – Но ты поздно пришла. Я так и не поговорила с тобой. Ничего, сейчас пойдем на улицу, я тебя всем нашим девчонкам представлю.

Сзади подошла Маринка и небрежно приобняла меня за плечи. Моя голова оказалась у нее под мышкой. Я постаралась выскользнуть, но Маринка прижала меня, так что пришлось замереть.

– Ты ее задушишь! – засмеялась Наташа, освобождая меня из Маринкиного захвата.

– Ничего, она привыкла, – ответила Маринка, но все же выпустила меня.

Я поспешно поправила волосы и взглядом поблагодарила Наташу.

– Как жаль, что ты поздно пришла! – повторила Наташа.

– У Динки дома проблемы, – сообщила Маринка.

– Что такое, родители строгие? – спросила Наташа.

– Да неважно, – отмахнулась я.

– Девчонки, не отставайте! – позвали из коридора.

Тима уже вышел. Игорь помог нам одеться. И мы пошли смотреть фейерверк.

На улице творилось светопреставление! Над нашими головами выло, взрывалось, визжало и хлопало. Я даже подумала, во время войны снаряды рвутся еще громче или нет? Наверное, ночью при налетах вражеской авиации небо так же светится огнями. Я как-то видела по телевизору: огни падают сверху, трассирующие пули оставляют светящиеся следы, лучи прожекторов шарят по небу в поисках самолетов… Если не задумываться о количестве жертв, об ужасе, который охватывает обычных людей, если просто смотреть на экран и не слушать слов диктора, то можно подумать, что показывают новогодний фейерверк.

Маринка подтолкнула меня в спину. Наташа подхватила под руку. Я тряхнула головой, отгоняя ненужные мысли, и пошла вместе со всеми на площадку. Площадка – это пустырь возле школы. Летом – огромная поляна, а зимой – снежное поле, как будто специально оставленное для запуска потешных огней.

Пока ребята закапывали в снег боеприпасы, устанавливали ракеты и еще какие-то мудреные штуки, я все время наблюдала за Тимой. Он не обращал на меня внимания, теперь-то я это поняла. И, несмотря на поддержку Наташи и Игоря, чувствовала себя совершенно чужой среди этих давно сдружившихся парней и девчонок.

Маринка тоже мало с кем общалась, перебрасывалась изредка словами, переходила от одних к другим, меня она как будто перестала замечать. Вокруг грохотала канонада, слышались восторженные крики, небо вспыхивало цветными огнями.

Кто-то из ребят принес из дома ракетницу, и все по очереди стреляли в ночное яркое небо. Потом взлетели и взорвались большие ракеты, а за ними стали вспыхивать огненными фонтанами салюты и фейерверки всех мастей. Ребята подготовились не на шутку. На некоторое время наша артиллерия заглушила все остальное. Но и наши запасы истощились.

– Все, мужики, патронов больше нет, – пошутил кто-то из ребят.

Загалдели, одни предлагали гулять, другие – вернуться. Лично я уже просто хотела очутиться дома, там меня ждала Илона, с которой можно было чудесно поболтать, вместо того чтоб всю ночь страдать о Тиме. Хотя я бы все равно страдала, вне зависимости от того, пошла бы я или не пошла на вечеринку.

Наташа и Игорь взялись меня опекать. Теперь я уже не чувствовала себя одинокой, и в другое время, возможно, мне было бы приятно с ними пообщаться, но сейчас я была не в том настроении, отвечала невпопад, глупо хихикала, и вообще вряд ли производила впечатление нормальной девчонки. Но они почему-то терпели.

Мы подошли к дому. Я наконец решилась:

– Ребята, пожалуй, мне пора, пойду…

Они переглянулись понимающе.

– Марина говорила, у тебя проблемы с родителями? – спросила Наташа.

– Нет у меня проблем! – я разозлилась, хотя ребята не были виноваты. То есть они-то совершенно были ни при чем, даже хотели мне помочь. Я с трудом взяла себя в руки и объяснила: – Родители ушли в гости, а я должна присматривать за братом. Вместо этого я здесь.

Игорь кашлянул и опустил голову. Наташка вздохнула. Она взяла меня за руку и мягко сказала:

– Бедненькая…

– Вы чего, ребята? – я растерялась. – Все нормально…

Народ тем временем заходил в подъезд. Вот и Тима подошел, он чуть задержался, посмотрел на нас и скрылся за дверью.

– Игорь, может, позовешь его? – неожиданно спросила Наташа.

– Кого? – испугалась я.

– Тиму, кого же еще. – Наташа уставилась на меня удивленно. – Ты же из-за него здесь, насколько мне известно?

– Я?!

– Наташ, ну зачем ты… – Игорь беспомощно развел руками.

– Погодите, я что-то не понимаю, – я быстро перевела взгляд с Наташи на Игоря.

Наташа тоже растерянно смотрела на него.

– Я просто хотела сказать… неважно! Игорь, позови Тиму!

И тогда до меня дошло!

– Стой, Игорь, не надо! – крикнула я ему в спину.

Он остановился.

– Спасибо, все было очень здорово! И… с Новым годом!

Я резко развернулась и побежала прочь от этого дома, от милой Наташи с ее сочувствием, от Игорька, такого доброго и внимательного, от всех от них, тактичных и воспитанных парней и девчонок из 11-го «А». Я бежала от Тимы, от его чуть насмешливого интереса и ожидания: «Что же она будет делать?» Я бежала от Маринки. От моей подруги Маринки! Потому что это – она! Она! Больше-то некому! Разболтала всем о моем чувстве к Тиме!

Что это? Опять проверка нашей дружбы на прочность? Испытание чувств? Или очередная Маринкина месть? И что она теперь будет говорить? Да и хочу ли я ее слушать?

Как же я себя ненавидела! Вот дура! Попалась на удочку! Слезы, конечно, залили глаза, тушь потекла, я размазала ее перчаткой по щекам, но мне больше не для кого быть красивой!

Игорь и Наташка едва догнали меня. Оба тяжело дышали.

– Ну, ты рванула! – отдувался Игорь. – На мировой рекорд пошла?

А Наташка молча достала платочек и аккуратно вытерла мои щеки.

– Что ты со мной, как с маленькой, – всхлипнула я.

– Ой, я просто так привыкла, – объяснила Наташа, – у меня две младших сестры.

– Вот-вот, – усмехнулся Игорь, – мы ее знаешь, как прозвали? Мамочка!

Я улыбнулась сквозь слезы.

– Возвращайтесь, ребята, мне тут совсем недалеко…

– Нет уж, – отрезала Наташа, – мы тебя проводим, нельзя одной в такую ночь.

– Вас там ждут.

– Подождут.

Вот так. Они проводили меня до дома. Потом я уговорила их подняться и выпить чая, потому что мы уже изрядно промерзли.

Илона не спала, смотрела фильм. Она радушно улыбнулась гостям, и мы замечательно посидели вчетвером на кухне. Я успокоилась. К тому же я была дома, время – только четыре утра, родители не придут раньше шести. Я все успела.

У Игоря то и дело звонил телефон, он отвечал коротко: «Гуляем…», или: «Квартиру не громите…», или совсем просто: «Скоро…»

О Тиме мы не говорили. Мне все и так было понятно, а они, видимо, предпочитали меня не расстраивать.

Посмеивались над Илоной, спрашивали: как Новый год? Она невозмутимо отвечала: «Никогда ничего подобного у меня не было». Вот бы мне научиться такому бесстрастию!

Наташа предлагала пойти на каток, как только рассветет, но тут мы с Илоной, не сговариваясь, ответили «нет». Ребята переглянулись и не стали настаивать.

Потом Игорь, смеясь, сказал, что все-таки он должен вернуться в свою квартиру, иначе он рискует остаться без крыши над головой.

Мы очень тепло попрощались, и они ушли.

– Хорошие люди, – сказала Илона, пока мы мыли посуду.

– Да…

Когда со стола было убрано, Илона предложила:

– Если ты хочешь остаться одна, то я могу уйти домой.

– Еще ночь. – Я взглянула в морозное темное окно.

Внутри меня было так же темно и холодно.

– Ты как будто изменилась, и всего за одну ночь, – заметила Илона.

– Не пойму, что со мной, – призналась я. – Ничего внутри – пусто. Знаешь, Маринка продала меня с потрохами. Весь 11-й «А» с интересом наблюдал за девочкой, влюбившейся в их одноклассника. И эта девочка – я.

Илона сочувственно вздохнула, но промолчала.

– Послушай, ты ведь знала, да?

– Ничего я не знала, – отозвалась она, – предполагала – да, но не знала.

– Что предполагала?

– Ну, в отличие от тебя, я Маринкой не очарована. Поэтому я ждала от нее чего-то подобного. К тому же она уже один раз пыталась выставить тебя дурочкой перед всем классом. Но просчиталась. Теперь отыгралась таким способом.

– На мне? Но зачем? Ведь мы же подруги!

Илона покачала головой:

– У Маринки не может быть подруг, ей нужны вассалы.

Я вспомнила, как Маринка мечтала об Анне Австрийской. Усмехнулась:

– Королева, как же… Но даже королям нужны друзья.

– Наверно, – согласилась Илона. – Только, если королева начинает завидовать другу или подруге, она просто приказывает отрубить ему голову.

Опять это слово: «завидует». Выходит, всеми и всегда движет зависть? Я не выдержала и возмутилась:

– Что?! Гордячка Маринка? Завидует? Кому – мне?

– Ты что, такая наивная или притворяешься? – ответила Илона. – Конечно, завидует. У нее лицо делается совсем белым, когда тебе покупают новую тряпку. На день рождения к Антону она не пошла, помнишь? Ей просто нечего было надеть, а у Антона родители люди не бедные, квартира, сама знаешь, какая!

Я открыла рот, слушая Илону. Все это казалось настолько невероятным, что просто не укладывалось в голове.

– Маринка из кожи вон лезет, чтоб доказать всем собственную исключительность, но ее съедает зависть, понимаешь? Зависть к вещам, к чужим деньгам, к модным тряпкам, машинам и прочей дребедени.

– Но она же сама всегда говорила, что это все – мещанство! Что ее мама шьет лучше, чем все кутюрье в мире, вместе взятые! Автомобили загрязняют воздух, компьютер – современный наркотик…

Илона кивала в такт моим словам:

– Да-да, так и есть, когда все эти вещи принадлежат не ей. Когда ее отец купил музыкальный центр, ты вспомни, как она похвалялась!

– Он у них стоит в большой комнате на самом видном месте, – растерянно сообщила я.

– Кто втихомолку копит на автомобиль, ругая на чем свет стоит тех, у кого машины есть?

– Но при чем здесь родители? – поморщилась я.

– Ой, Диана, какой ты еще ребенок! – вздохнула Илона.

– Ну, знаешь! – я вспыхнула. – По твоим словам выходит, что Маринка мстит мне за то, что мой отец много зарабатывает.

Но Илона ничуть не растерялась:

– И за это тоже. Но главным образом за то, что ты лучше нее. Во всем. Она зубрит целыми днями и получает четверки, а ты вообще ничего не делаешь, по ее словам, но у тебя всегда все на отлично. Она ходит на те же факультативы, посещает дополнительные занятия, рвется на части. Но на олимпиады посылают тебя. Заметь, ее мать работает в школе, и даже это не помогает ей быть первой. А эта недавняя история с Тохой? Она тебя тоже ничему не научила?

Я сникла. Тоху Маринка подставила капитально. И он попался, попался, несмотря на то, что уже знал о том, какая она. Просто потому, что был влюблен.

Я вспомнила нашу встречу у кабинета директора, рассказала о ней Илоне.

– Ну что ж, – прокомментировала Илона, – мысленно жму Тохе руку. Лучше поздно, чем никогда.

– Но ведь это чудовищно! Если все, что ты говоришь – правда, я просто не знаю, как она вообще живет!

– Выживает, – поправила Илона, – ей некомфортно жить в предлагаемых обстоятельствах, она пытается их изменить.

– И ты говоришь об этом так равнодушно? Ты что, ее оправдываешь? – растерянно спросила я.

– Я никого не оправдываю и никого не осуждаю. Я пытаюсь тебе объяснить поведение Маринки, вот и все, – Илона, кажется, сердилась.

– Ты ведь все это испытала на себе, так? – устало спросила я.

– Да, только мне тогда лет было меньше, и рядом не было никого, кто смог бы помочь, – призналась Илона. – Так что пришлось до всего доходить самой.

– И ты… – я запнулась, но все-таки продолжила, – стала такой?

– Какой?

– Равнодушной, спокойной, умной.

– Ты хочешь сказать: погруженной в себя, испуганной, циничной? – усмехнулась Илона.

– Да нет же! Нет!

– Неважно, – отмахнулась она, – мне так легче, и этим все сказано.

– Значит, Маринке тоже легче так, – задумчиво произнесла я.

Мое негодование внезапно сменилось жалостью.

– Бедная Маринка, – сказала я.

– Я знала, что ты именно так и скажешь, – Илона согласно кивнула. – Я поэтому и пришла к тебе, поэтому и настаивала на том, чтоб ты попала на вечеринку. Если бы я все рассказала тебе заранее, ты, пожалуй, разозлилась бы! Благородное негодование и все такое…

Она невесело улыбнулась.

– Но откуда тебе все это известно? – чуть слышно прошептала я.

– Мне? Почему только мне? Это известно всем, кроме тебя, конечно.

Я растерянно замолчала.

Скоро рассветет. Придут родители, уйдет Илона…

Впереди зимние каникулы, у меня будет время подумать.

10 Пепел на снегу

Родители так и не узнали о моей самовольной отлучке.

И мама сдержала обещание. Она предоставила мне полную свободу во время каникул!

Я целыми днями пропадала у Илоны. Нет, мы не сидели в квартире, мы бродили по морозному заснеженному городу, ходили в кино, пару раз посетили клубы, но не надолго, потому что у меня было строгое предписание – в десять быть дома!

Встречались с друзьями. Но я ни разу не позвонила Маринке. Просто не знала, как мне теперь с ней говорить.

Маринка пришла сама.

Как-то днем мы сидели у Илоны, слушали музыку и мечтали. Зазвонил телефон. Илона нехотя сняла трубку, я заметила, как у нее удивленно приподнялись брови, и она сказала кому-то чуть изменившимся голосом: «Дома, да… конечно, приходи…»

– Лариска? – спросила я.

– Нет. Это Маринка. Она сейчас придет.

– Вот это да!

– Действительно, удивила, – задумчиво произнесла Илона, – кажется, у нее что-то случилось, по-моему, она плакала…

Я совершенно растерялась. Плачущая Маринка? Я не видела ее с самой вечеринки и ничего не знала. Мы даже не попрощались, той ночью я просто ушла с ребятами, и все. Маринка пропала. Вместе с Маринкой исчезла и моя влюбленность. О Тиме я больше не думала, словно его кто-то вычеркнул из моего сердца, из моей памяти. Бывает же такое!

Она появилась очень скоро. Мы даже в себя не успели прийти после ее звонка, а Маринка уже стояла у двери.

Впервые я увидела смущенную Илону: она суетилась, не знала, куда девать руки, и все время как-то нервно посмеивалась.

Маринка выглядела осунувшейся. Она вошла, не глядя на нас, сняла пальто, уронила его на пол и прошла в комнату прямо в сапогах.

Илона подняла пальто, пристроила на вешалку; мы остановились в дверном проеме, не решаясь нарушить Маринкино горе, заполнившее постепенно квартиру.

– Марин, может, чаю? – робко предложила Илона.

Маринка подняла на нее полные слез глаза.

– Стас погиб! – сказала она и зарыдала.

Илона бросилась на кухню, я в ванную, за полотенцем. Мы прибежали: Илона с валокордином в чашке, я – с мокрым полотенцем.

Маринка, стуча зубами, выпила валокордин, после чего мы ее разули и уложили на диван, накрыв лоб полотенцем.

– Извините меня, просто не к кому больше пойти, – лепетала Маринка.

Мы, как могли, утешали ее, уверяли, что она правильно сделала, что пришла. Илона снова бегала на кухню, заваривала зеленый чай, металась туда-сюда. Я спохватилась и догадалась выключить музыку.

В квартире наступила абсолютная, вяжущая тишина, от нее закладывало уши и даже как-то темнело в глазах.

С полчаса Маринка просто лежала и тихо плакала. Потом нам показалось, что она задремала. Мы сидели молча, я у Маринки в ногах на диване, Илона – в кресле рядом. На столике остывал забытый чай.

Маринка открыла глаза.

– Как ты? – встрепенулась Илона.

– Спасибо, мне немного лучше. – Маринка приподнялась и села, подогнув под себя ноги. Она была в черном свитере и длинной серой клетчатой юбке, тонкие светлые волосы разметались по плечам, в этот момент я увидела, что Маринка не красива, нет, она прекрасна!

– Как это произошло? – охрипшим от волнения голосом спросила Илона, и тут же спохватилась: – Если не хочешь, не отвечай.

Маринка слабо мотнула головой:

– От него давно не было писем… а сегодня пришло… от его родителей… от отца. Он сообщил, что…

Маринка закрыла глаза.

– Ладно, – мягко произнесла Илона, она взяла Маринкину руку в свои и, поглаживая ее, принялась шептать слова утешения. Она говорила о своей бабушке, которую безумно любила, и когда бабушка умерла, для Илоны это было таким страшным ударом, что она на много месяцев замкнулась в себе. Она долго не могла смириться со смертью, признать ее, привыкнуть. Но постепенно пришла в себя благодаря другой бабушке, которая сумела объяснить то, что происходит со всеми людьми, всегда, во все времена… Илона говорила о вечности, и еще о чем-то, чего я не знала и не понимала, но чувствовала: все правильно, именно об этом и именно так надо сейчас говорить.

Маринка слушала молча, не перебивая, не соглашаясь и не споря. Она просто слушала.

Потом Маринка вроде бы успокоилась. Подумав, достала из кармана вчетверо сложенный листок бумаги.

– Вот письмо, – сказала она.

Развернула и начала читать. Очень хорошее письмо, в нем отец Стаса сообщал Маринке о гибели сына, о том, как много слышал от него о ней. И считает ее чудесной девушкой. Он был благодарен Маринке за ее любовь к его сыну. Надеялся на то, что в ее жизни все еще сложится, потому что она только начинает жить.

Она закончила читать и передала письмо мне. Я всмотрелась в крупные острые буквы, ровные строчки, взгляд скользил по странице вниз, наткнулся на подпись: «папа и мама Стаса». Я никак не могла отделаться от назойливого воспоминания, какой-то неподобающей мысли. А она настойчиво возникала снова и снова, хотя я всячески пыталась прогнать ее.

У меня невольно вырвалось:

– У Стаса был очень похожий почерк…

Маринка забрала у меня письмо.

– Ничего удивительного, они же родственники, – сказала она, и голос ее дрогнул.

В тот день мы больше не говорили о Стасе.

Только один раз, когда Маринка сказала, что хотела бы сжечь его письма, Илона ответила: «Да, так будет лучше…»

Мы долго сидели втроем.

Когда Илона предложила перекусить немного, Маринка даже оживилась, сказала, что с утра ничего не ела и теперь у нее кружится голова.

Илона сразу же потащила ее на кухню, усадила за стол, извлекла из холодильника кастрюлю с борщом, поставила на плиту; достала хлеб, колбасу, сыр и велела мне все это нарезать.

Маринка таскала куски прямо из-под ножа:

– Как есть хочется! Это нервное, наверное…

Она опустошила тарелку борща, съела почти все бутерброды, выпила чаю, откинулась на стуле и блаженно зажмурила глаза.

– Полегчало тебе? – усмехнулась Илона.

– Вы вернули меня к жизни, – выдохнула Маринка.

Вернулась с работы мама Илоны, и мы стали собираться. Решили проводить Маринку до дома.

Всю дорогу она оглядывалась, словно что-то искала. Вдруг остановила нас и сказала:

– Здесь.

Мы переглянулись. Калитка в школьном заборе была распахнута, за ней темнели деревья, в снегу чуть заметная тропинка. Мы прошли по ней в небольшой парк, утопая в сугробах, добрались до глухого угла. Теперь нас никто не смог бы увидеть. Маринка судорожно рванула из сумочки пачку писем, перетянутых ленточкой. Я сразу поняла, что она хочет делать.

Илона спросила:

– А где конверты?

Маринка быстро ответила:

– Я их сжигала сразу же, как только приходили письма.

Маринка бросила пачку на снег и стала рыться в карманах.

– Должна быть зажигалка, – повторяла она.

– Вот, возьми, – Илона протянула ей коробку спичек.

– Спасибо. – Маринка неумело чиркнула спичкой, та сломалась, за ней последовала другая. Наконец Маринке удалось извлечь огонек, она склонилась над пачкой, чтоб поджечь, но спичка потухла.

– Дай-ка я, – предложила Илона.

Она отобрала у Маринки спички, присела на корточки, развязала ленточку, взяла верхнее письмо и подожгла его с уголка, бумага горела плохо, она была в снегу, Илона догадалась вытащить письмо из середины и снова подожгла его. В конце концов ей удалось сжечь всю пачку. Черный пепел покрыл грязными ошметками синий вечерний снег.

– Ну, вот и все, – сказала Илона, отряхивая ладони.

Мы постояли немного, пока совсем не замерзли, и медленно пошли к Маринкиному дому.

Мы молчали.

Она пожала нам руки, кивнула молча и скрылась в подъезде.

Итак, мы стали свободными и одинокими.

Теперь нас связывал серый пепел на снегу и молчание. Сожженные письма без конвертов – погребальная служба по Стасу. Последнее и единственное, что мы могли для него сделать.

А жизнь между тем продолжалась. После каникул мы начали учиться уже без Антона. Родители перевели его в какой-то новомодный лицей, так что Маринка лишилась своего самого преданного ухажера. Илона по-прежнему не обращала внимания на наших ребят. А мне все так опротивели, что я смотреть ни на кого не могла. Особенно на Тиму, который вдруг стал проявлять ко мне настойчивый интерес.

Теперь мы пытались дружить втроем. Точнее, я всячески избегала Маринку. Она же зачастила к Илоне. Илона металась между нами.

Стоило нам оказаться втроем, и мы не знали, о чем говорить.

Поездка в Норвегию откладывалась до лета.

В конце февраля закружили метели. Илонин день рождения выпал на воскресенье. А так как она ни словом не напоминала о нем, то я предвкушала, каким сюрпризом будет мое появление.

Я брела сквозь секущий снежный ветер и улыбалась. Илона любила белые цветы. Осенью у нее всегда стоял букет пышных хризантем, весной – белая сирень, тюльпаны – а чуть позднее, бледно-розовые пионы.

Я купила ей розы, хотя понимала, что, наверное, выглядят они довольно «по-мещански» – как сказала бы Маринка. Но не гвоздики же дарить!

Знала я и о другой Илониной слабости: косметика! Косметикой был вечно завален стол Илоны и забиты все ящики. Я, конечно, не могла рисковать и покупать декоративную косметику, но я знала, какие ей нравятся духи, к ним я добавила красивую косметичку и набор кисточек для нанесения макияжа.

Подарки я выбирала долго. Бродила по книжным магазинам, искала что-нибудь необычное. Хваталась то за классиков, то за современных лауреатов всяких премий. В конце концов остановилась на сборнике Эдгара По. Илона всегда восхищалась им.

Нагруженная пакетами, я приближалась к дому Илоны. Во многих окнах уже горел свет, потому что на улице, несмотря на ранний час, было довольно темно из-за низких снежных облаков.

Вот и знакомый подъезд. Чья-то едва различимая сквозь метель фигура уже входила в дверь. Я ускорила шаг.

Дверь хлопнула у меня перед носом. Но почти сразу открылась, чья-то рука придерживала ее, давая мне пройти.

– Спасибо, – поблагодарила я, отряхивая снег.

– Привет снежному человеку, – услышала знакомый голос.

– Марина?!

– Не ты одна помнишь о дне рождения Илоны, – сказала Маринка.

– Какая ты молодец! – обрадовалась я.

– Могла бы и позвонить, – проворчала Маринка, – я страшно измучилась с подарком!

– Как-то не подумала, – смутилась я.

Мы поднялись на второй этаж. Маринка сняла перчатку и нажала кнопку звонка. Мы прислушались. Из-за двери явственно доносились звуки музыки.

– Хм, кажется, мы не вовремя, – предположила Маринка. – Незваный гость, как говорится, хуже некуда…

Дверь распахнулась. Смеющаяся Илона не дала нам рта раскрыть, как мы уже оказались в прихожей.

– Илона, мы пришли тебя поздравить, – начала Маринка.

– Сейчас поздравите, – улыбалась Илона, – сначала одежки снимите. Да проходите же!

Она втолкнула нас в комнату, залитую электрическим светом. Лариска и Рита хором закричали:

– Сюрприз!

– Вот это да! – немного опешила я. – Хоть бы позвонили…

– А сама-то! – потешалась Рита.

– Вы когда пришли?

– Да только что, – сказала Рита.

– Девчонки, давайте праздновать! – перебила нас Илона. – Полный холодильник всякой еды. Даже вино есть!

– Вот это да!

– Супер!

Мы повалили на кухню.

– Ну, уж нет! – погнала нас Илона. – Идите-ка в комнату! Праздник у нас или не праздник?

На стол-то мы живо накрыли. Помимо всего прочего, Рита принесла пирог собственного приготовления, да еще и со свечками. Для цветов пришлось доставать все вазы, которые были в доме.

Мы заставили Илону дуть на зажженные свечи, а потом торжественно преподнесли ей подарки…

Илона разворачивала оберточную бумагу, сидя прямо на полу. Вскоре у ее ног лежали… три одинаковых томика рассказов Эдгара По. Лариска оказалась самой везучей, она тоже подарила книжку, но – про любовь.

Илона хохотала, как сумасшедшая, до слез. Мы тоже начали потихоньку хихикать. В конце концов Илона торжественно поставила наши книги в один ряд с собранием сочинений злополучного автора.

– Как же я могла забыть?! – вырвалось у меня.

– Не переживай, – успокоила меня Илона, – никто не знал. Папа подарил, только вчера.

Несмотря на неловкость, возникшую вначале, мы провели чудный день с Илоной. Ей как-то удалось объединить нас: чопорную Маринку, смешливую Риту, глупышку Ларису и меня, с моим постоянным чувством вины.

То ли выпитое вино так подействовало на нас, то ли радушие и непринужденность именинницы, которая заявила, что «сегодня прием без галстуков!». Но нам было хорошо. Искренне, от души хорошо и весело.

И расставались мы с сожалением, как будто чувствовали: этот день больше не повторится.

В понедельник Илона блестяще ответила на истории. Учительница, удовлетворенно кивая головой, вывела в журнале жирную пятерку.

Потом последовала пятерка по литературе и потрясающий реферат по обществоведению.

Классная заявила: «Илона, я тебя просто не узнаю!»

Да ее никто не узнавал.

– Я в кураже! – шепнула она мне, после того, как ее сочинение по литературе зачитали как образцовое.

11 Последняя капля

Так прошла зима, наступил март, сырой и ветреный.

Папа привез мне из очередной командировки красивое весеннее пальто и умопомрачительную кепку. И, хотя было еще довольно холодно, я не сдержалась. Так хотелось сбросить с себя зимнюю тяжесть!

Я зашла перед школой к Илоне, позвонила в дверь и быстренько приняла самую картинную позу, какую только могла себе представить: отступила к лестнице, облокотилась о перила, согнула ногу в колене и попыталась изобразить на лице мечтательность.

Дверь распахнулась.

Илона ахнула и всплеснула руками.

– Француженка! – воскликнула она, выскочила на площадку и закружила меня, так что я чуть не уронила кепку и не сломала каблук.

– Ну, ты даешь! – вопила она, втаскивая меня в квартиру.

Я немного ошалела, глупо улыбалась и спрашивала:

– Тебе правда нравится?

– Отпад! Да ты посмотри на себя в зеркало!

Она развернула меня перед большим зеркалом в коридоре, там стояла тоненькая девушка в коротком зеленом пальто, серой кепке, черных перчатках, изящных сапожках…

Я себя не узнавала и узнавала, это было здорово!

– Весь класс выпадет в осадок, это я гарантирую! – засмеялась Илона.

– Весь?

– Ну, кое-кто станет завидовать, – намекнула она.

– Илона…

– Что?

– А почему ты никогда никому не завидуешь? – спросила я, мне давно хотелось задать ей этот вопрос.

– Зачем завидовать, когда можно радоваться? – вопросом на вопрос ответила она. – Вот сегодня такой серый день, ветер, мокрый снег и паршивое настроение с самого утра. Тут приходишь ты, такая красивая, весенняя, немного чужая. И мне радостно, как если бы выглянуло солнце и сверкнуло в лужах, и запахло почками и теплым ветром. Понимаешь?

Я кивнула:

– Кажется, понимаю.

В школе я действительно произвела впечатление. Парни отвешивали комплименты, девчонки шептались и осторожно мяли пальцами ткань пальто, мерили кепку.

Маринка прошла мимо, задев меня локтем, приостановилась, дернула подбородком и довольно громко бросила:

– Глупо выглядишь…

Кто-то захихикал за спиной.

Мы нагнали ее перед классом.

Илона звонко крикнула:

– Маринка!

Она обернулась, окинула нас надменным взглядом.

– Илона, хоть ты на нее повлияй, – процедила она, – а то вечно вырядится, как…

– А по-моему, очень красивое пальто, и Диане оно очень идет. – Илона смотрела Маринке прямо в глаза.

Маринка картинно пожала плечами и закатила глаза.

– Пальтишко ничего себе, – со вздохом согласилась она, – но не для Динки.

– А для кого же? – насмешливо переспросила Илона.

– Для того, у кого более подходящая фигура, – парировала Маринка.

– Ты имеешь в виду кого-то похожего на тебя, не так ли? – Илона перешла на шепот.

Я заметила, как у Маринки раздуваются ноздри. Она злилась, злилась всерьез!

А Илонке словно того и надо было. Она продолжала:

– Так давай, примерь его, а мы посмотрим…

Вокруг нас собрались заинтересованные одноклассники.

– Примерь, Маринка, – веселились они, – а мы посмотрим.

– На перемене! – Маринка резко повернулась и вошла в класс.

На перемене народ, смеясь, пошел к раздевалке. Маринка с гордо поднятой головой схватила пальто и, не позволив никому помочь, сама натянула его на себя. Застегнулась на все пуговицы.

Кто-то тихонько прыснул.

– Коротка кольчужка, – пробасил Дэн.

Засмеялись громче.

Маринка бросилась к зеркалу. Взглянула и в ужасе стала сдирать с себя злополучное пальто, которое некрасиво обтянуло ее.

Конечно, будь оно на размер больше, Маринка смотрелась бы в нем лучше. А теперь оно с трудом налезло на толстый свитер и длинную юбку, из рукавов торчали крупные Маринкины руки, пальто разъезжалось на груди и бедрах, было узко в плечах, в общем, если кто-нибудь пробовал надевать вещи младшей сестренки, тот знает, что это такое.

Народ ржал, не скрываясь. У нас ведь как, если человек, который не очень всем нравится, совершает ошибку, то могут и затоптать.

Маринка сорвала с себя пальто, бросила его на руки Илоне и быстрым шагом удалилась.

– Кто роет другому яму… – медленно процедила Илона, вешая пальто на место.

– Почему ты это сделала? – спросила я у Илоны, когда мы остались одни.

– Я помогаю тому, кто слабее, – просто сказала она, – если бы ты унижала Маринку, то досталось бы тебе. Это справедливо, по-моему.

Я не нашла что сказать в ответ.

После этого случая Маринка перестала с нами общаться.

А по классу разнесся слушок: «Вы же знаете, теперь Динка учится за двоих…» И теперь я уже не сомневалась в том, откуда ветер дует.

Илону все это неожиданно развеселило.

– Кажется, я нажила себе врага! – со смехом говорила она мне и Рите. – Жизнь бьет ключом!

12 Тайна раскрыта

У меня появилось множество поклонников. После уроков кто-нибудь из ребят непременно поджидал у ворот школы, и словно невзначай оказывалось, что нам по пути.

Очередной провожатый тянулся за нами до Илонкиного дома, вздыхал и говорил глупости.

До поры до времени это нас развлекало, мы подолгу смеялись, едва захлопывалась входная дверь Илониной квартиры.

Приставали незнакомые ребята, прямо на улице. Часто это были взрослые парни. Вели они себя по-разному. Кого-то приходилось отваживать сразу. Но пару раз я даже бегала на свидания, просто так, из любопытства. Мне хотелось понять: как это – встречаться со взрослым парнем. Все-таки история со Стасом не давала мне покоя.

Первого звали Толиком. Он так и представился: «Толик». Ему уже исполнилось двадцать лет! Он был вежливый, робкий, все время восхищался мной и льстил беспардонно. При этом у него был невыносимо писклявый голос, он казался мне старым и толстым, его рубашка обтягивала тугой животик, подбородок расплывался по воротнику. Я еле-еле сдержалась, чтоб не нагрубить ему и не сбежать почти сразу же. Все-таки он был вежливым парнем и ничего плохого мне не сделал. Так что я выдержала это свидание, но рассталась с Толиком с большим облегчением.

Второй был значительно лучше. Мы познакомились у кинотеатра, я ждала друзей, он тоже кого-то ждал. Мы разговорились. Женя, так его звали, был довольно симпатичный, высокий и с хорошей фигурой. Выглядел он вполне приемлемо в костюме и белой рубашке. Мне нравится, когда парень носит костюм. Выяснилось, что Женя учится на третьем курсе в политехе…

Короче говоря, когда я заметила своих друзей, я сделала вид, что их не вижу. А так как мы стояли на боковой лестнице, то нас тоже довольно сложно было заметить. Я не спросила Женю, кого в тот вечер ждал он. В итоге у нас вышло довольно милое свидание. Мы гуляли по вечерним улицам, Женя оказался интересным собеседником. Точнее, говорил в основном он. Я все больше слушала. И в конце концов он меня изрядно утомил. Если бы не эта его разговорчивость, возможно, мы бы еще встретились.

Я сбежала от него, когда мы проходили мимо Илониного дома. Я «вдруг» вспомнила, что мне надо срочно к ней зайти. Женя грозился подождать, на что я ответила: «Ни-ни, уходи, а то у подружки папа строгий, неправильно поймет!»

Мы с Илоной давились смехом в коридоре, а потом бегали на балкон и подсматривали за Женей. Он стоял у подъезда минут пятнадцать, наверное, надеялся, что я выйду.

После двух попыток понять, что же это такое – взрослые парни, я решила, что теперь у меня достаточно опыта, повторять не стоит.

Илону ужасно смешили мои рассказы о «студентах», как она их называла. Так что мы с ней изрядно перемыли косточки моим неудачливым ухажерам.

Я так увлеклась новыми впечатлениями, что совсем выпустила из вида Маринку.

Она тем временем совершенно отдалилась от нас и теперь снова общалась с двумя девчонками из параллельного класса.

– Маринка наконец обрела свою свиту, – шутила Илона. Наша бывшая подруга шествовала по школьным коридорам с гордо поднятой головой, а за ней, чуть позади, семенили ее новые приятельницы.

Вся школа знала о том, что в Маринку безответно влюблен Владька Баринов. Маленький и белобрысый, бывший Арамис. Он так же повсюду следовал за ней, как паж за королевой. Да она и держала себя с ним как королева: «Поди туда, принеси то…» Владька покупал билеты в кино, водил Маринку в кафешки, ему позволялось провожать Маринку до дома, выполнять всякие поручения. Причем, когда ему говорили, что он на побегушках, Владька не обижался, а заявлял: «Вы ничего не понимаете…»

Потом прошел слух, что Маринкиному отцу предложили работу в другом городе.

Маринка стала рассказывать об этом всем и каждому.

Однажды мы столкнулись с ней у Риты.

Это было в начале мая. Выпускные классы вовсю готовились к экзаменам, а мы наслаждались теплыми днями и свободой. Учебный год кончался. Впереди – последнее школьное лето. Вечером мы с Илоной собирались к нам на дачу. Днем бродили по магазинам, потом решили зайти к Рите.

Когда она открыла нам дверь, то тихо шепнула:

– У меня тут такое!.. Получите удовольствие!

Мы молча переглянулись, прошли в комнату и увидели Маринку в окружении свиты.

Маринка картинно расположилась на широком диване у стены, Владька сидел на полу у ее ног. Обе девчонки жались в уголке. Ритка с чуть заметной ироничной усмешкой наблюдала за происходящим.

– Не хотите ли чаю? – светским тоном произнесла она и удрала на кухню, сдерживая смех.

Маринка медленно перевела взгляд с меня на Илону и милостиво кивнула.

– Привет, – жест ее руки можно было расценить как разрешение садиться. Не сговариваясь, мы подошли к дивану и плюхнулись рядом с Маринкой. Владька поморщился, девчонки испуганно моргнули. Маринка чуть побледнела, но сдержалась.

– Что поделываете? – ее голос звучал величественно.

– Да так, – Илона забралась на диван с ногами, подсунула себе под спину подушку и расстегнула пуговицу на блузке. – Жарко сегодня, – сообщила она.

Маринка негромко хмыкнула.

– Холодной минералки? – встрепенулся Владька.

– Пожалуй, – согласилась Маринка.

Он вскочил и бросился на кухню.

Я слышала, как он о чем-то спрашивал Риту, потом звякнуло стекло, хлопнула дверца холодильника.

Владька появился с подносом, нагруженным пустыми стаканами, и двухлитровой бутылкой воды.

С ловкостью заправского официанта, Владька открутил крышку и наполнил три стакана.

Маринка приняла свой, чуть пригубила, поморщилась.

– Не остыла еще, – недовольным голосом произнесла она.

– Я сейчас принесу лед! – воскликнул Владька.

– Не суетись, – попыталась остановить его Илона, – и так хорошо, спасибо.

Но он, не слушая, снова исчез на кухне.

– Эй, – крикнула Ритка, – кто-нибудь, остановите Владьку, он слишком рьяный сегодня!

Маринка криво усмехнулась, девчонки робко хихикнули.

– Идемте чай пить, – пригласила Рита.

Мы потянулись на кухню.

Илона мгновенно оказалась на ногах, скользнула мимо Ритки, и когда я вошла, то увидела, что она уже сидит, причем спиной к окну. Она похлопала ладонью по стулу рядом с ней.

Маринка вздрогнула и заняла место у стены. Владька сразу же задернул шторы.

– Вы же знаете, мне вредно быть на солнце, – обиженно проговорила Маринка.

Девчонки, хихикая и жеманясь, попытались устроиться на одной табуретке. Рита пресекла их попытки, рассадив на разные стулья.

– Не стоило так беспокоиться, мы на минуточку. – Маринка осмотрела накрытый стол и осталась довольна.

Владька налил всем чаю. Маринка выбрала бутерброд и с наслаждением принялась его есть. Владька, замерев, смотрел на нее, девчонки прихлебывали пустой чай, Ритка опустила нос в чашку, она была смешлива и теперь с трудом сдерживалась. Илона невозмутимо размешала сахар, отложила ложку и спросила:

– Так, значит, ты будешь доучиваться не с нами?

Маринка вздрогнула.

– Почему же, – она собралась с силами и отчеканила, – я остаюсь.

– Вот как? – Илона изобразила удивление. – Довольно странно…

– Ничего странного, – быстро ответила Маринка, – мы все вместе так решили. Родителям надо устроиться, осмотреться. А у меня – последний год. Адаптация в новой школе – всегда стресс. Так что я поживу у бабушки.

Ее лицо покрылось красными пятнами. Разговор, судя по всему, был для нее крайне неприятен.

Мне стало жаль ее. Новость меня несколько обескуражила. Я знала, как Маринка привязана к маме, знала, что переезд – это большие затраты, и теперь, очевидно, Маринке придется совсем туго. У бабушки однокомнатная квартира и маленькая пенсия. Смогут ли родители помогать? Ведь раньше, насколько мне известно, бабушка существовала только на то, что у нее было.

Нет, родители Маринки не были жадными или жестокими людьми, их можно было понять, они хотели жить по-другому, хотели избавиться от бедности, они скрывали ее, как будто стыдились. И все-таки странные они были люди… Ведь вокруг них жили семьи с разным достатком.

Ритин отец погиб, и ее мама воспитывала двоих детей, но Ритка никогда не комплексовала. Родители Илоны, по-моему, вообще были равнодушны к деньгам. Так же к ним относилась сама Илона.

Но люди бывают разные, и живут они по-разному, и думают тоже. Кого-то устраивает то, как он живет, а кто-то хочет большего и добивается.

Родители Маринки не могли смириться и решили изменить жизнь. Это их право. Но теперь Маринке предстояло провести целый год в таких стрессовых условиях, что никакая смена школы рядом не стояла.

Она храбрилась, как могла, и, как могла, оправдывала родителей.

Маринка поникла. Мы все почувствовали себя неловко. Илона, сбив с Маринки спесь, тут же сжалилась над ней и больше не задавала вопросов. Разговор свернулся. Чай допили молча и быстро. Маринка поспешно вскочила из-за стола.

– Ну, мне пора, – заявила она, – Рита, спасибо за чай. Извини, что напрягли.

– Перестань, – отмахнулась та, – ты чего, как неродная?

Маринка нервничала и пыталась оправдываться:

– Много дел… Надо все собрать, помочь…

– А как же ваша дача? – вспомнила я.

– Мы ее уже продали, – не глядя на меня, ответила Маринка.

Когда гости выскочили из квартиры вслед за своей предводительницей, Рита только плечами пожала.

– Странные какие-то, – сказала она, – зачем приходили? Минералку свою забыли в холодильнике…

Она вышла на балкон, чтоб позвать Владьку, но тот почему-то не вернулся.

Мы снова собрались на кухне, уселись вокруг стола, Рита машинально собрала чашки с недопитым чаем, поставила в раковину.

– Зря я так, – вздохнула Илона, – ей и без того несладко.

– Да, – согласилась я, – не позавидуешь, да еще эта история со Стасом…

– Да при чем здесь Стас… – поморщилась Илона.

– Как при чем? – удивилась я. – Ведь она его любила…

– А, это вы о той истории, – кивнула Рита, – я помню, очень романтическая.

– Нет же! Какая там романтика! Трагедия, а не романтика. Он же погиб зимой! – я уставилась на Илону, потому что она посмотрела на меня с сожалением. А Рита, как всегда, с ироничной улыбкой.

– Ты что, еще ничего не поняла? – спросила Илона.

– Ты о чем? – опешила я.

– Не было никакого Стаса, – вдруг выдала Илона. А когда я на несколько минут замерла с открытым ртом, добавила: – Я думала, ты догадалась, когда мы жгли письма, там, в школьном дворе.

В моем сознании что-то сместилось, щелкнуло, как будто кто-то нажал нужную кнопку, и части картинки-пазла встали наконец на место. Отсутствие конвертов, редкие встречи, потом этот уход в армию…

Но главное – почерк! Почерк отца пресловутого Стаса, похожий на почерк самого Стаса… эти крупные острые буквы: размашистые у Стаса, мелкие у его отца и более крупные, выстроенные в безупречно ровные строчки у самой Маринки.

Да еще текст! Словно я где-то уже читала все это! Но зачем?!

– Зачем? – повторила я вслух.

– У нее все должно быть безупречно! – отозвалась Илона. – Она не могла встречаться с обычным парнем, таким, как Тоха. Королеве нужен король, ну на худой конец звезда экрана. Маринке понадобился Брэд Питт. За неимением, пришлось придумать Стаса. И здесь она не была оригинальна, у нее папу Славой зовут.

Я обхватила голову руками. Рита сочувственно вздохнула.

– Она хотела, чтоб ты ей завидовала, – продолжала объяснять Илона, – а ты не стала завидовать, ты всячески восторгалась и поддерживала ее любовь, которой на самом деле не было. Маринке стало скучно, и она убила несостоятельного Стаса, которого, как ты теперь понимаешь, не было и быть не могло.

Я верила и не верила. Все это было слишком сложно. Мне бы и в голову не пришло придумывать настолько сложную игру, и ради чего?

Я помотала головой:

– Не может быть! То есть я допускаю, что Маринка придумала своего Стаса…

– Диана, ну нельзя же быть такой наивной! – возмутилась Илона. – Вся эта история и была придумана в расчете на твою наивность. Маринка хорошо тебя изучила. Но все-таки судила по себе, да еще и соблазн!

– Но как ты догадалась? – спросила я.

– Не только Илона, я тоже, – добавила Рита.

– И ты?

– А чему ты удивляешься? – пожала плечами Илона. – Она вынуждена была рассказать свою историю мне и Рите, чтоб выглядело правдоподобнее. К тому же Маринка страшно ревновала.

– Это я понимаю…

– Вот именно! Она к тебе привыкла, ты была ее тенью, и чем дальше, тем больше ей хотелось полного подчинения. А тут вдруг, бац! Подружка-то, оказывается, имеет свое мнение, у нее могут появиться друзья на стороне и другие интересы.

Мне стало не по себе.

– Выходит, она меня использовала?

Илона махнула рукой:

– Ты ее не суди слишком строго. Так получилось. Если бы я не вмешалась, ничего бы не было. Так и бегала бы ты с ней.

– И Стас бы не возник?

– Думаю – нет.

Значит, вот как… Выходит, Маринка занималась моей дрессировкой. Она делала из меня серую мышь, причем совершенно намеренно. В глаза называла лучшей подругой, а за глаза рассказывала парням, что я в них влюблена, что я дурочка, не умею одеваться… Потом она стала говорить мне это в глаза, чтоб убедить окончательно. И она убедила бы! Я же помню приглашение на вечеринку, где все заранее предвкушали покуражиться над влюбленной дурочкой! Я должна была согласиться с тем, что мне ничего не светит!

Но Маринка переборщила.

Я вышла из оцепенения.

– Илона, выходит, ты тоже ставила на мне эксперименты? – горько усмехнулась я. – Так чем же ты тогда отличаешься от Маринки?

– Мне ничего от тебя не нужно, – ответила Илона.

Рита кивнула:

– Подтверждаю, – сказала она.

Ну, знаете ли!

13 Королева навсегда

В субботу утром мы с Илоной пошли гулять по дачному поселку. Я все еще никак не могла успокоиться после вчерашнего. Мое волнение постепенно передалось Илоне. Поэтому мы все больше молчали, изредка перебрасываясь ничего не значащими фразами.

Незаметно мы подошли к зоне отдыха. Как ни странно, людей было мало. «Наверное, еще слишком рано», – подумала я.

Илона кивнула в сторону компании под одним из навесов.

– Смотри-ка, кажется, это наши!

Действительно. Под навесом сидели Рита, две Маринкиных приятельницы и еще несколько парней и девчонок из параллельного класса.

Рита заметила нас и махнула рукой.

– А я уж собиралась идти вас искать, – обрадовалась она.

– Что же ты не сказала, что собираешься приехать? – спросила я.

– А я не собиралась, утром позвонила Маринка и пригласила…

– Маринка? – удивилась я. – А где же она сама?

– Во-о-он там, с Владькой на катамаране, – Рита указала в сторону водохранилища.

Мы посмотрели. Одинокий катамаран скользил по гладкой воде довольно далеко от берега.

– Ничего не понимаю, – вполголоса произнесла я, – зачем он Маринке?

– Затем же, зачем мне нужна была Лариска, – ответила Илона, – он не предаст.

– Выходит, я все-таки предательница?

– Почему бы тебе самой не поговорить с ней обо всем? – вопросом на вопрос ответила Илона.

– Какие-то вы сегодня скучные, – заметила Рита, – пойду искупаюсь.

И она побежала по пляжу, на ходу стаскивая кофточку. «Вот она – настоящая красавица», – думала я, глядя ей вслед. Высокая, смуглокожая, с пышными золотисто-рыжими волосами, Рита с шумом врезалась в воду, нырнула. Через несколько секунд ее голова показалась над водой, и она поплыла, мощно, по-мужски работая руками.

Илона проследила за ней взглядом:

– Знаешь, когда я только пришла в эту школу, мне было очень плохо. Так плохо, что хоть караул кричи! Однажды я сидела на скамейке у подъезда и ревела в три ручья. Ко мне подошла незнакомая девчонка, толстая и рыжая. Села рядом и стала успокаивать. Я с пятого на десятое рассказала ей о своих горестях, о том, что я не хочу ходить в школу, и о том, как меня никто не любит… в общем, обо всем. А она мне и говорит: подумаешь, меня вообще дразнят жареной свиньей. А я – ничего. Пусть! Этой девчонкой была Рита…

– Подумать только! И где теперь ее обидчики? Слюну пускают?

– Выходит – так, – ответила Илона.

Рита тем временем доплыла до катамарана и взобралась на него. Катамаран медленно повернул и начал приближаться. Я видела сидящую с непроницаемым лицом Маринку и Владьку, сосредоточенно крутящего педали. Причем Владька был в плавках, а Маринка, по своему обыкновению, в длинном сарафане, широкополой шляпе и темных очках.

– Хоть бы она кремом каким-нибудь намазалась! – вздохнула я.

– Может, у нее аллергия, – предположила Илона.

Рита спрыгнула и добралась до берега вплавь. Маринку со всеми предосторожностями снял с катамарана верный Владька.

Королева медленно брела по воде, придерживая подол сарафана, как край мантии.

Она поздоровалась, но в ее голосе больше не было вызова или спеси, она казалась мне усталой и какой-то потерянной.

– Как водичка? – спросила я. – Наверное, еще холодная?

– Отличная! – ответила Рита. – Рекомендую.

И потащила Илону на катамаран.

– Ну, если ты меня утопишь, то сама будешь объясняться с моими родителями, – в шутку пригрозила Илона.

– Не боись! – пообещала Рита. – Я старая морская волчица!

Владька натянул джинсы и побежал в киоск, чтоб купить нам мороженое. Мы с Маринкой остались одни. Ребята из параллельного делали вид, что не замечают нас, а может, действительно не замечали.

Маринка забралась на скамейку с ногами, обхватила колени, сжалась в комок и молча уставилась в одну точку.

– Как ты? – спросила я.

– Спасибо, хреново, – отозвалась она.

– Из-за отъезда родителей? – чуть помедлив, уточнила я.

Она кивнула.

– Так жалко, с этим местом у меня связана, считай, вся жизнь. Хотела на нашу дачу посмотреть и не смогла…

– Все образуется. – Я понимала ее. Кажется, теперь понимала. Мне захотелось как-то ее поддержать, и я спросила: – Помнишь, как мы гуляли с тобой здесь прошлой весной?

– Да…

– Марина, скажи, зачем ты придумала Стаса?

Вопрос, видимо, прозвучал неожиданно. Она вздрогнула. Но быстро взяла себя в руки:

– Я ничего не придумывала.

– Брось…

– Не хочешь – не верь!

– Ладно, я просто так спросила.

Маринка нервно пожала плечами.

– А насчет Тимы? Скажешь, не ты разболтала? – я решила узнать все.

– Как бы я иначе объяснила твое присутствие на вечеринке? – невозмутимо парировала Маринка. – Я оказала тебе услугу! Не понимаю, в чем проблема?

– Чего ты хотела, Марина? Хоть сейчас объясни мне, – попросила я.

– Ничего, – отрезала она.

К нам спешил Владька. Маринка тут же изменила позу, сбросила шляпу, откинулась назад, опираясь на локти, и вытянула ноги.

– В конце концов, я рада, что ты в хороших руках, – покровительственно произнесла она, принимая от Владьки мороженое. – Ты быстро учишься, – продолжила она. – Думаю, влияние Илоны пошло тебе на пользу.

Я открыла рот и уставилась на нее, не понимая, о чем она.

Но рядом сидел Владька, а ребята из параллельного затеяли игру в мяч на песке, совсем рядом с нашим навесом.

– Извини, но… – Маринка усмехнулась и повысила голос, – ты так и шла по поселку?

На мне был оранжевый купальник и парео.

– Да, а что?

– Весьма неприлично, – громко возвестила Маринка, – весьма!

Я засмеялась и поднялась со скамейки. Она была неисправима.

– Девушкам в нашем возрасте особенно вредно находиться под солнцем! – донеслось мне вслед. Я махнула рукой и побежала купаться.

14 На балу

Одиннадцатые классы решили пригласить нас, десятиклассников, к себе на выпускной. Не знаю, чья была идея, но она всем понравилась.

Я собиралась на вечер, как на войну.

На этот раз даже Илона соизволила поприсутствовать. Было жарко. Я с ожесточением перерыла все свои наряды. Если я надену желтое шелковое платье, то все будут думать, будто я специально вырядилась в пух и прах, чтоб затмить возможных соперниц. Итак, от желтого пришлось отказаться не без сожаления.

Тонкое, шифоновое, с нежными букетами цикламенов я забраковала. Оно меня полнило. Французскую юбку все уже видели.

Надо было придумать что-то неожиданное и в то же время абсолютно подходящее случаю. Но что?

И тогда я решилась надеть красную из лоскутьев юбку и к ней простой черный атласный топ на тонких бретельках.

Результат меня вполне удовлетворил. Хотя мама сказала, что я похожа на цыганку. Ну и пусть!

Когда я шла по улице, все встречные парни спотыкались и выворачивали шеи. Те, кто посмелее, свистели вслед. А хоть бы и так!

Я зашла за Илоной.

Увидев меня, она всплеснула руками и ничего не сказала. Я немного испугалась. Но она быстро успокоила меня.

– Хочешь, проверим? – подмигнула заговорщицки и позвонила в соседнюю дверь.

– Что ты делаешь? – шепнула я. – Там же старушка живет!

Но дверь открыл незнакомый парень, темноволосый, загорелый и симпатичный. Наверное, Илона разбудила его. Он был сонный, в одних шортах, поэтому я сразу отметила про себя, что у парня фигура – будь здоров!

– А, это ты, – сказал он, увидев Илону, – привет…

– Привет, – небрежно откликнулась она, – я спросить хотела, ты книгу дочитал?

– Не-а, – он зевнул, – тебе она сейчас нужна?

– Я обещала ее Диане… Кстати, познакомься.

Парень медленно повернул голову и посмотрел на меня. Его взгляд из сонного мгновенно стал оценивающим. Он кашлянул и чуть отступил за дверь.

– Пардон, я не одет.

Я кивнула.

– Это Саша, – представила его Илона, – а это – моя подруга Диана.

– Принцесса или богиня? – улыбнулся Саша.

– Нет. Сама по себе, – ответила я.

– Вы куда-то собрались? – спросил он, повернувшись к Илоне.

– В школу. Сегодня выпускной.

– Ты же вроде еще не закончила?

– Нет, – рассмеялась она, – нас пригласили.

Он окончательно проснулся:

– Вам провожатый случайно не нужен?

– Надо подумать… Ты как? – спросила она у меня.

Я пожала плечами.

– Девчонки, я мигом! – Саша скрылся за дверью. Илона расхохоталась и потащила меня в свою квартиру.

– Ну, как он тебе?

– Симпатичный, – призналась я. – Кто он? Я его раньше не видела.

– Внук старушки, иногда приезжает навестить бабушку. Я его давно знаю. Довольно знаменит в своих кругах. Пишет стихи, занимается какой-то восточной борьбой, точно не знаю какой, но уже выигрывал соревнования.

– Ничего себе! – я даже ахнула. – Сколько же ему лет?

– Шестнадцать.

– А где он учится?

– В колледже.

– И когда только люди успевают!

Тут Илона опомнилась и побежала переодеваться. Она натянула черную юбку с серой кофточкой и осталась вполне собой довольна.

Саша уже настойчиво звонил в дверь.

– Извините, фрака у меня не оказалось, – пошутил он. Летние брюки и белая футболка. Конечно, ведь он ехал в гости к бабушке, а не на званый вечер.

– Ничего, и так сойдет, – согласилась Илона.

На улице Саша подхватил нас под руки и всю дорогу смешил, так что у входа в школу мы уже изнемогали от смеха.

Пропустили нас безропотно. Многие пришли со своими друзьями и родственниками. Так что народу собралось порядочно.

Я отыскала глазами Маринку. Она была в сером коротком платье-футляре, серебристых босоножках, в общем, смотрелась очень эффектно. Окруженная свитой, она стояла холодная и неприступная, как снежная королева.

Выпускники были все такие торжественные, напряженные и немного сумасшедшие. Девчонки почти все явились в длинных вечерних платьях; ребята в костюмах и галстуках были так непохожи на себя, так непривычны. И еще они все казались взрослыми, хотя нас отделял от них всего лишь год.

Саша быстро перезнакомился со всеми нашими, очаровал девчонок, что-то интересное рассказал ребятам.

Во время торжественной части, когда говорили всякие напутственные слова, он тоже вызвался поздравить и прочитал свои стихи. В них говорилось о бухте детства и океане жизни, о том, что вот-вот начинающих пловцов подхватит волна, штиль останется за спиной, а впереди шторма, бури, водовороты и отмели… в общем, хорошие стихи. Все хлопали, а наша преподавательница по русскому языку даже подошла потом и спросила, давно ли Саша пишет стихи и где он учится. Я, честно говоря, немного возгордилась: вот, мол, какого человека мы с Илоной привели! Тимофей тоже хорошо выступил, но на фоне Саши он как-то померк.

Торжественная часть кончилась, все стали рассаживаться за столы. К нам подошел Игорь и потащил за свой стол. Его Наташка была веселая и красивая как никогда. Мы расцеловались как самые добрые подруги.

Я чувствовала себя необыкновенно легко.

Вскоре к нам подсел Тима. Но я была свободна от него. Я была свободна от всех! Мне так нравилось это неизвестное до сих пор чувство. Я весело приветствовала Тиму, я болтала со всеми, здоровалась, знакомилась, смеялась… И не сразу обратила внимание на то, как Тима устроился между мной и Сашкой, как он незаметно оттеснил его от меня. Потом мы танцевали, и он все говорил и говорил, что ему очень жаль, мол, такая девушка, а у него все времени не было… чушь какая!

Меня спас Дэн. Перехватил во время очередного танца. Я была ему страшно благодарна. Но и Дэн повел себя довольно глупо. Когда он положил мне руки на талию, у него дрожали пальцы, и даже сквозь ткань чувствовалось, что ладони у него влажные от пота.

И тогда я поискала глазами Сашку. Народу было – не протолкнуться! Но я все-таки нашла его. Он сидел у стола, развернув стул к залу, наблюдал за толпой и улыбался каким-то своим мыслям. Заметив меня, Сашка мгновенно оценил обстановку и кинулся меня спасать. Он ловко вырвал меня из Дэновых рук, и мы сразу смешались с танцующими.

– Что, поклонники одолели? – стараясь перекричать грохот музыки, спросил Сашка.

– Ага…

Мы покружили по залу в поисках Илоны и нашли ее, мирно беседующей с Ритой за одним из столиков. Рита тоже пришла с молодым человеком. Но они уже собирались потихоньку улизнуть. Мы тут же решили уйти с ними.

Но не успели.

Несколько ребят-выпускников забрались на сцену и предложили выбрать королеву бала. Народ завопил, раздались аплодисменты. Стали голосовать. Мы, естественно, тоже приняли самое горячее участие. Я голосовала за Наташку. Оказалось, не я одна.

Вскоре смущенная королева поднялась на сцену, ребята извлекли откуда-то корону и водрузили на голову Наташке.

– Но это еще не все! – крикнул Тимофей. – У королевы должна быть преемница!

Присутствующие замерли. Видимо, выпускники подготовили еще какой-то сюрприз. А Тима, сделав многозначительную паузу, продолжил:

– Мы, по праву старших, предлагаем кандидатуру будущей королевы, дальше – решать вам!..

И он выкрикнул мое имя!

Толпа расступилась. Сашка отвесил мне поклон, Илона и Рита присели в реверансе.

Ко мне подбежали два парня и потащили на сцену.

– Как вам избранница? – спросил Тимофей.

Раздался дружный вопль одобрения.

На меня нахлобучили еще одну корону, Наташка расцеловала меня.

– Ну, вы даете! – шепнула я. – Предупреждать же надо!

– Как жаль, что я опоздал, – Тима коснулся губами моего уха. Но сразу же отступил, хлопнул в ладоши, вызвав в зале новую волну оваций и свиста. Мы с Наташкой, придерживая короны, кланялись направо и налево, как китайские болванчики.

Потом от нас потребовали выступлений. Наташка спела песенку на английском. А я всех поблагодарила, поздравила выпускников и пошутила, пообещав в будущем году давать списывать всем нуждающимся. Последнее заявление понравилось больше всего.

Еще примерно с час пришлось выдерживать всяческие поздравления, танцевать со всеми, выслушивать комплименты, признания в любви, причем не знаю, какие были в шутку, а какие всерьез.

Маринка исчезла. Во время награждения я видела ее бледное лицо, обращенное прямо ко мне. А потом она ушла, с ней вместе пропала и ее свита.

Наконец и нам удалось сбежать. Все-таки это был не наш выпускной…

Так как я жила дальше всех, то сначала проводили меня.

По дороге я все время пыталась снять корону, но Сашка упорно надевал ее обратно и обращался ко мне «Ваше величество».

Эпилог

Что еще добавить?

Вы спросите: встречаемся ли мы с Сашей?

Да, встречаемся. Не часто. У меня – последний год в школе. У него – учеба, спорт, да еще литературное объединение. Ведь он поэт.

Наши отношения скорее дружеские, так что не подумайте ничего такого.

Тимофей поступил в институт, но в школу заходит иногда, так что мы с ним видимся. Он мне совершенно разонравился, я даже не знаю, что я в нем раньше находила…

Игорь и Наташка учатся вместе и собираются пожениться.

У Антона все вроде бы хорошо, говорят, что у него появилась девушка. Дэн тоже встречается с кем-то, но не из нашей школы.

Илона стала моей лучшей подругой. Правда, в ее жизни ничего не изменилось. Если не считать значительно улучшившихся отношений с классом, учителями и оценками. А что до другой ее жизни – пока не знаю. Илона существует как бы в двух мирах: в этом, где я, школа, наш город; и в другом – где на гнедом жеребце скачет юная амазонка в венке из диких цветов и трав.

А Маринка…

Мы вполне дружелюбны друг с другом, хотя прежних отношений, конечно, уже нет. Она ездила в Норвегию, но вернулась немного разочарованная. Интересно, чего она ждала от поездки? Коленопреклоненной Европы? Она заметно притихла. Варится в своем мирке. Ее по-прежнему повсюду сопровождает Владька.

Она живет у бабушки в однокомнатной квартире и ждет не дождется, когда же закончится этот год, чтоб уехать к родителям.

По слухам, у них все сложилось. Может, теперь Маринка будет счастлива…