Читать онлайн Проклятая бесплатно

Посвящается Марджори Бригэм Миллер

Ф. М.

Люси и Амелии, двум самым удивительным приключениям в моей жизни. Желаю, чтобы в собственных историях меч всегда был у вас.

Т. У.

• …Зато в священных гимнах различила
• Я голос, как вода журчащий, ибо
• Волшебница живет в пучине вод.
• Какой бы шторм ни бушевал над миром,
• В глубинах все спокойно. И когда
• Волнуется поверхность вод, по ней
• Пройти умеет Дева, как Господь.

(Альфред Теннисон, «Королевские идиллии», пер. В. Лунина)

– Ну что ж, – сказал Мерлин. —

Я-то знаю, кого ты ищешь, —

ты ищешь Мерлина;

и потому не ищи более,

ибо это я.

(Томас Мэлори, «Смерть Артура», пер. И. Берштейн)

Один

Нимуэ пряталась в стоге соломы, и с этого ракурса отец Карден походил на дух света. Было что-то в том, как он стоял (спиной к закатному солнцу, облака струятся над воздетыми ладонями, сокрытыми рукавами с драпировкой), что создавало впечатление, будто стоит он на небе. Неровный голос заглушал блеяние коз, треск горящего дерева, крики детей и материнский плач.

– Бог есть любовь! Любовь, что очищает, освящает, объединяет нас! – взгляд Кардена скользнул по жалкой воющей толпе, распростертой в грязи, окруженной монахами в красных одеждах.

– И Бог смотрит на нас, – продолжал Карден, – и сегодня Он улыбается, ибо мы исполнили Его работу. Мы омыли себя в Его любви и выжгли гнилую плоть.

Клубы дыма, вьющиеся возле его рук и ног, перемежались с хлопьями красного пепла. Изо рта отца Кардена брызгала слюна.

– Мы вскрыли демонический нарыв! Изгнали черное семя прочь с этой земли! И сам Господь благосклонно улыбается нам!

Карден опустил руки, и его рукава упали, точно занавес, открывая взгляду адскую картину из тринадцати крестов, горящих в поле позади. Распятых было сложно разглядеть в густом черном дыму.

Бьетта, крепкая женщина, мать четверых детей, поднялась и, словно раненый медведь, поползла на коленях в направлении Кардена. Один из монахов в красном выступил вперед и, поставив ботинок промеж ее лопаток, ткнул Бьетту лицом в грязь, где она и осталась, испуская стоны, обращенные к земле.

У Нимуэ в ушах стоял звон с того самого момента, как они с Пим, въезжая в деревню на Сумеречной Леди, увидели на тропе первый труп. Им показалось, это был Миккель, сын кожевника, что выращивал орхидеи для майских гуляний. Голова его была раздавлена чем-то тяжелым – а они даже не могли остановиться и проверить догадку, ибо вся деревня уже пылала огнем и повсюду виднелись паладины, чьи красные одеяния тоже казались языками пламени. Полдюжины деревенских старейшин сгорело заживо на крестах, наспех воздвигнутых на холме. Нимуэ казалось, что крики Пим звучат где-то далеко, ее собственный разум словно выцвел. Куда бы ни упал взгляд, она всюду видела соседей, которых выволакивали из домов и втаптывали в грязь. Два паладина за руки и за волосы тащили старую Бетси через гусиный загон: птицы нервно били крыльями и беспрерывно гоготали, делая происходящее еще более нереальным.

Нимуэ с Пим быстро разделились, и она спряталась в соломенном стоге, затаив дыхание, когда мимо протопали монахи. Они принесли одеяла с конфискованными вещами к открытой повозке, где стоял Карден, и бросили к его ногам, рассыпав содержимое. Жрец взглянул вниз и удовлетворенно кивнул: все так, как он и ожидал. Корень тиса и корень ольхи, деревянные статуэтки древних богов, тотемы и животные кости.

– Бог видит все, друзья мои, и от него не скрыть эти колдовские инструменты. Бог исторгнет ядовитое семя прочь, а вы, защищая себе подобных, лишь продлеваете свои мучения, – отец Карден отряхнул пепел со своей серой туники. – Итак, мои Красные Паладины ждут признания. Прошу, ради вашего же блага, сознайтесь открыто, ибо мои братья искусны в ремесле инквизиторов.

Монахи пошли через толпу, выбирая жертв для пыток. Нимуэ смотрела, как семьи и друзья цепляются друг за друга, стараясь избежать рук паладинов. Как кричат матери, когда из их рук вырывают детей.

Отец Карден не обращал на это ни малейшего внимания. Он сошел с повозки и пересек грязную дорогу, подойдя к высокому широкоплечему монаху в сером. Капюшон наполовину скрывал худое лицо со странными родимыми пятнами вокруг глаз, которые казались чернильными слезами, стекавшими по щекам. Нимуэ не могла расслышать ни слова из-за криков толпы, но ясно видела, как Карден положил руку на плечо монаху и зашептал что-то, заставив того склониться. Монах несколько раз кивнул. Карден указал на Железный Лес, монах кивнул снова и оседлал своего белого скакуна.

Нимуэ тоже обернулась к Железному Лесу и увидела десятилетнего Белку; он выглядел ошарашенным, по щеке стекала кровь, и он тащил за собой меч. Нимуэ выскочила из кучи соломы и бросилась к мальчику. Она слышала, как за спиной приближается лошадь серого монаха.

– Нимуэ! – Белка потянулся к девушке, и она дернула его, прижимая к стене хижины. Монах промчался мимо.

– Я не могу найти папу! – прокричал Белка.

– Белка, слушай меня! Ты должен найти дерево поблизости и спрятаться в дупле до самой ночи. Понимаешь?

Белка все пытался вырваться:

– Папа! – плакал он. Нимуэ встряхнула мальчика:

– Белка, беги сейчас же! Так быстро, как можешь, ты слышишь? – Нимуэ кричала ему прямо в лицо. – Будь храбрым! Ты должен бежать, как на наших лисьих бегах. Тебя ведь никто не может поймать?

– Никто, – прошептал Белка, собравшись с духом.

– Точно, ты же самый быстрый из нас, – Нимуэ подавила слезы, не желая отпускать его.

– Ты придешь? – умоляюще спросил Белка.

– Обязательно, – пообещала Нимуэ. – Но сначала я должна найти Пим, маму и твоего отца.

– Я видел твою маму возле храма… – Белка запнулся. – Они гнались за ней.

От этих слов у Нимуэ по венам пробежал холодок. Она бросила взгляд на храм на вершине холма, а потом снова повернулась к Белке:

– Быстро, как лиса! – скомандовала она.

– Быстро, как лиса, – послушно повторил Белка и внимательно посмотрел по сторонам. Ближайшие паладины были слишком заняты избиением сопротивлявшегося фермера, так что Белка рванул вперед и, не оглядываясь, припустил через пастбища к Железному Лесу.

Нимуэ побежала к храму, поскользнулась и упала на дороге, превратившейся в грязь от лошадиных копыт и крови. Когда она поднялась на ноги, из горящей хижины внезапно появился всадник. Нимуэ едва заметила промелькнувший железный шар, раскрученный на цепи. Она попыталась увернуться, но шар ударил в основание черепа с такой силой, что ее швырнуло на кучу дров. Мир распался на части, перед глазами полыхнули звезды, и Нимуэ ощутила, как по шее и спине потекло горячее. Растянувшись на земле среди дров, она увидела рядом длинный лук, сломанный пополам. Сломанный лук. Олененок. Совет. Хоксбридж.

Артур.

Казалось немыслимым, что минул всего один день. И ее, находящуюся на грани сознания, заставляла задыхаться от ужаса одна лишь мысль: все это ее вина.

Два

– Но почему ты должна уезжать? – спросил Белка, перелезая через покрытую мхом руку разбитой статуи.

– Это же не прямо сейчас, – сказала Нимуэ, разглядывая ветви пурпурного куста, растущего меж корней древнего ясеня. Она пыталась придумать, как бы перевести тему, но Белка не отставал:

– Почему ты хочешь уехать?

Нимуэ колебалась. Как могла она сказать ему правду? Правда навредит, собьет с толку, приведет к новым вопросам. Она хотела уехать, потому что ее не желали видеть в собственной деревне. Боялись. Осуждали. Перешептывались за ее спиной. Указывали пальцем. Деревенским детям запрещали играть с ней из-за шрамов на спине, из-за того, что ее бросил отец, из-за якобы висевшего над нею проклятия. Возможно, так оно и было. Ее связь с Сокрытым – именно этим словом пользовалась мать в отношении того, что Нимуэ считала одержимостью, – отдавала силой и тьмой и была иной, чем у любого другого из известных Небесных Народов. Она возникала неожиданно, проявлялась странно, порой жестоко: у Нимуэ случались видения, припадки, а временами земля прогибалась и дрожала или деревянные предметы рядом с ней сминались причудливым образом. Было ощущение тошноты, и после не лучше: она чувствовала себя потной, полной стыда – и опустошенной. Нимуэ не выгоняли из деревни с ножами и палками только оттого, что ее мать была архидруидом.

Зачем же валить все это на голову бедного Белки? Его мать, Нелла, была словно сестра матери Нимуэ, а самой Нимуэ – как тетушка, так что она избавила Белку от бремени темных сплетен. Он считал Нимуэ нормальной, даже скучной (особенно когда они гуляли на природе), и ей это нравилось. Однако она всегда знала, что это не будет длиться вечно.

Нимуэ ощутила укол вины, взглянув на первозданные зеленые склоны Железного Леса, где все жужжало, щебетало и полнилось жизнью, где обитали таинственные лица Старых Богов. Эти лица пробивались сквозь лианы и землю, и Нимуэ давным-давно дала им прозвища: Большой Нос, Печальная Леди, Шрам-на-лысине. Уехать отсюда – как расстаться со старыми друзьями.

Однако, чтобы не смутить Белку, Нимуэ продолжила лгать:

– Не знаю, Белка. Неужели тебе никогда не хотелось увидеть что-то новое?

– Ты про Луннокрылых?

Нимуэ улыбнулась. Под сенью лесов глаза Белки непрерывно выискивали фейри из клана Лунного Крыла.

– Вроде того. Или океан, или Потерянные Города, что принадлежали Богам Солнца. Или Плавучие Храмы.

– Это все сказки, – сказал Белка.

– Как узнать, если не попытаться их отыскать?

Вместо ответа Белка упер руки в бока.

– Ты уедешь и не вернешься? Как Гавейн?

Улыбка осветила лицо Нимуэ от одного только имени. Она вспомнила, как семилетней девочкой обнимала Гавейна за шею, когда он нес ее на спине через этот самый лес. В четырнадцать он знал секреты каждого цветка, листа и дерева Железного Леса, знал все о лекарствах и о ядах, знал, какие листья нужно заварить чаем, чтобы снизошло видение, а какие – для сердечного приворота, умел распознать кору, которую нужно пожевать, чтобы начались роды, и мог предсказывать погоду по птичьим гнездам. Она помнила, как сидела у него на коленях, а его длинные руки обвивали ее, словно Гавейн был ей старшим братом. Подле них пищали птенцы коршуна, и Гавейн рассказывал, как узнавать лесные секреты по узорам на скорлупках разбитых яиц.

Он никогда не судил Нимуэ по ее шрамам. И улыбка у него была легкая и добрая.

– Может, он когда и вернется, – но Нимуэ скорее надеялась на это, чем всерьез верила своим же словам.

– Будешь искать его? – Белка ухмыльнулся.

– Что? Не смеши меня! – Нимуэ ущипнула мальчика.

– Ой!

– А теперь не отвлекайся, – потребовала она, преувеличенно сердито глядя на Белку, – потому что я устала подсказывать тебе.

Она указала на куст, прикрытый крапивой.

– Корень Оша, – Белка закатил глаза. – Защищает от темной магии.

– И?

Мальчик наморщил нос.

– Помогает при боли в горле?

– Хорошая попытка, – поддразнила Нимуэ. Она приподняла камень, освобождая маленькие белые цветы. Глубоко задумавшись, Белка принялся ковырять в носу.

– Кровяной корень, от злых чар. И от похмелья хорошо.

– Да что ты знаешь о похмелье! – Нимуэ ткнула Белку, и он, хихикая, перекувыркнулся назад, на мягкий мох. Она погналась следом, но догнать Белку никому было не под силу. Он поднырнул под опущенный подбородок Печальной Леди и запрыгнул на ветку, откуда открывался великолепный вид на пастбища и хижины Дьюденна.

Нимуэ присоединилась к нему, немного запыхавшись и наслаждаясь ветерком, развевавшим ее волосы.

– Я буду скучать по тебе, – просто сказал Белка, взяв ее за руку.

– Правда будешь? – Нимуэ испытующе взглянула на него, но затем притянула его вспотевшую голову к груди. – Я тоже.

– А твоя мама знает, что ты уезжаешь?

Нимуэ обдумывала ответ, как вдруг ощутила зов Сокрытого где-то на уровне желудка. Она напряглась. Чувство было отвратительное, словно вор влез в окно. В горле пересохло. Она подтолкнула Белку локтем и хрипло сказала:

– Урок окончен.

Для ушей Белки не было музыки приятнее.

– Ура! Никаких больше занятий!

Он стрелой метнулся к валунам и исчез, оставив Нимуэ наедине с тошнотворным ощущением в животе.

Небесный Народ не чурался Сокрытого – невидимых духов природы, от которых, если верить легендам, и произошел клан Нимуэ. Ритуалы Небесного Народа в самом деле обращались к Сокрытому по любым поводам, большим и малым. В то время как архидруид председательствовал на важнейших церемониях года и решал споры между старейшинами и семьями, Призывающий обращался к Сокрытому, дабы благословить урожай или призвать дождь, облегчить роды, направить духов к солнцу. И все же, как Нимуэ выяснила еще в детстве, эти призывы были скорее церемониальными. Сокрытое редко откликалось на них. Почти никогда. Даже Призывающий, ответственный за пресловутую связь, был вынужден искать ответы духов в расположении облаков или вкусе земли. Для большей части Небесного Народа Сокрытое пряталось в струйке, капле росы. Нимуэ же ощущала его как бурный речной поток.

Но сейчас все было иначе. Этот гул, что поселился у нее в животе, пульсировал, но под сенью Железного Леса царила тишина. Сердце Нимуэ колотилось в груди, но не от страха – от предвкушения. Что-то приближалось. Она ощущала это в шелесте листьев, стрекоте цикад, шуме ветра. Сквозь звуки Нимуэ начинала разбирать слова, напоминающие гул возбужденных голосов в переполненной комнате. И все это порождало в ней надежду на осмысленную связь, на ответы, почему она так отличается от других.

Нимуэ вдруг почудилось движение рядом, и, резко обернувшись, она увидела олененка, что стоял совсем рядом. Гул в животе усилился. Глубокими черными глазами олененок смотрел на Нимуэ, и глаза его были старше мертвого пня, на котором она сидела, старше самого солнечного света на щеках.

«Не бойся».

Она могла слышать голос внутри, но он принадлежал не ей.

«Смерть – это не конец».

Нимуэ не могла дышать, боялась даже двинуться. Ее накрыла оглушительная тишина, а перед глазами расстелилось всепоглощающее благоговение. Она боролась с желанием убежать или зажмуриться, как делала всегда, ожидая, пока пройдет волна видения. Но теперь Нимуэ более всего желала оставаться в сознании. Наконец-то, после стольких лет, Сокрытое заговорило с ней.

Солнце скрылось за тучей, под сенью леса потемнело и повеяло холодом. Невзирая на страх, Нимуэ выдержала взгляд олененка: все-таки она была дочерью архидруида и не собиралась отступать, столкнувшись с Сокрытым лицом к лицу. Она услышала собственный голос:

– Кто умрет?

И тут воздух рассек звон отпущенной тетивы и свист. В шею олененка вонзилась стрела. Связь мгновенно оборвалась, и стая черных дроздов вспорхнула из-за деревьев. Нимуэ обернулась, охваченная яростью, и увидела, как Жосс – один из близнецов, детей пастуха – победно потрясает кулаком. Она снова обернулась к олененку, оседавшему в землю, глаза которого стекленели.

– Что ты наделал?! – закричала она, когда Жосс пробрался на опушку сквозь ветви, намереваясь забрать добычу.

– А на что похоже? Добыл нам ужин, – Жосс подхватил тушу за задние лапы и взвалил на спину.

Нимуэ ощутила, как гнев выплескивается из нее толчками, как по щекам и шее ползут серебристые нити, – длинный лук Жосса искривился и треснул пополам. Потрясенный, он отбросил и олененка, и лук, который извивался по земле, подобно умирающей змее.

Жосс уставился на Нимуэ. В отличие от Белки, он слушал все грязные сплетни о ней.

– Чокнутая ведьма! – он с силой оттолкнул Нимуэ к пню и потянулся за сломанным луком. Нимуэ уже намеревалась врезать ему как следует, но тут на опушке леса, словно привидение, возникла ее мать. Ленор вышла из-за дерева, и в голосе ее было достаточно льда, чтобы успокоить дочь.

– Нимуэ.

Шмыгая носом, Жосс подобрал олененка и лук и зашагал прочь.

– Ты еще вспомнишь обо мне, чертова ведьма! Они все были правы насчет тебя!

– Прекрасно! – выпалила Нимуэ. – Бойтесь меня! И оставьте в покое!

Жосс умчался прочь, оставив Нимуэ, чья решительность увяла под неодобрительным взглядом Ленор.

Нимуэ покорно следовала за матерью. Они шли по гладким камням Священной Тропы Солнца к секретному входу в храм, и, хотя Ленор, казалось, не торопилась, она все же обгоняла дочь на добрых десять шагов.

– Ты найдешь дерево, вырежешь лук и натянешь тетиву, – заявила мать.

– Жосс – просто недоумок.

– …и извинишься перед его отцом, – невозмутимо продолжала Ленор.

– Анис? Еще один недоумок. И знаешь, было бы замечательно, если бы ты хоть раз приняла мою сторону!

– Этот олененок накормит много голодных ртов, – напомнила Ленор. Нимуэ возразила:

– Это был не просто олененок.

– И мы сопроводим все нужными ритуалами.

– Ты даже не слушаешь меня, да?

Ленор обернулась. Вид у нее был свирепый.

– Ну что, Нимуэ, что ты от меня хочешь? Чего я не слышу? – она чуть понизила голос. – Ты ведь знаешь, что говорят люди, знаешь, что чувствуют, глядя на тебя! И этот случай лишь подкормит их страх!

– Но я не виновата…

Нимуэ возненавидела себя за стыд, промелькнувший в голосе.

– Но твой гнев – только твой собственный. Ты виновата в том, что даешь ему волю, в том, что ни капли не владеешь собой. Тебе все равно! В прошлом месяце был забор Хаулона…

– Он плюнул на землю, по которой я прошла!

– …а еще тот пожар в сарае Гиффорда…

– Опять вспоминаешь!

– Потому что ты продолжаешь давать мне повод вспоминать! – Ленор схватила Нимуэ за плечи. – Это твой клан! Твои люди – не твои враги.

– Неправда, что я не пытаюсь сдерживаться! Пытаюсь изо всех сил! Но они никогда не примут меня, они меня ненавидят!

– Так научи их. Помоги им понять. Ведь однажды тебе придется повести их за собой. Когда я уйду…

– Повести за собой? – Нимуэ рассмеялась.

– У тебя есть дар, – сказала Ленор. – Ты видишь Сокрытое, ты переживаешь то, чего я никогда не пойму. Но это было подарено тебе, это привилегия, а не твое право от рождения, и принять эту привилегию следует со смирением и благоговением.

– Это вовсе не дар.

Вдалеке послышался звон колокола. Ленор бросила взгляд на разорванный подол платья Нимуэ, весь в грязи.

– Вы не могли хотя бы на сегодня сделать исключение?

Нимуэ смущенно передернула плечами, и мать вздохнула.

– Что ж, вперед.

Сквозь завесу из вьющихся растений – и вниз по древней лестнице, скользкой от грязи и мха. Чтобы не скатиться прямиком в Затонувший Храм, Нимуэ держалась рукой за стену, на которой были вырезаны сцены из мифов о Старых Богах. Через естественное отверстие в куполе солнце проникало на сотни футов вниз, освещая алтарный камень.

– Почему я обязана присутствовать?

Теперь Нимуэ шагала по наклонной дорожке, что спиралью уходила дальше в глубь храма.

– Мы выбираем Призывающего, который однажды станет архидруидом. Сегодня важный день; ты – моя дочь, и ты должна быть здесь, со мной.

Нимуэ закатила глаза, но они уже спустились до самого дна храма, где собрались старейшины. И некоторые явно были рассержены ее присутствием, так что Нимуэ прислонилась к дальней стене, дав понять, что не желает оставаться в круге. Перед алтарем на коленях медитировал сын Густава-целителя – Кловис, молодой друид, во всем помогавший Ленор и ее дочери и уважаемый за свои познания в целительной магии.

Старейшины сели в круг, скрестив ноги, а Ленор подала руку Кловису, помогая подняться. Густав-целитель тоже был здесь – в лучшем платье, сияющий гордостью за сына; он сидел подле старейшин. Ленор обратилась к сидевшим в кругу:

– Мы – Небесный Народ, и мы благодарны за свет, что дает жизнь. Мы рождаемся на рассвете…

– …чтобы уйти в сумерках, – хором ответили старейшины.

Ленор помолчала, закрыв глаза. Голова ее была склонена, словно она прислушивалась к чему-то. Через мгновение нити света, похожие на серебристые лозы, потянулись по правой стороне ее шеи, по щеке и вокруг уха.

Метки Эйримид поползли по щекам у Нимуэ и у всех, кто сидел в кругу. Ленор открыла глаза:

– Сокрытое здесь.

Мгновение тишины, и она продолжила:

– С тех пор как скончалась наша дорогая Агата, у нас не было Призывающего. Ее неожиданная смерть лишила нас подходящего преемника, который бы занял место Хранителя Мощей и Жреца Урожая. Агата также умела общаться с Сокрытым. Она была мне преданным и дорогим другом, и никто не в силах заменить ее. Но девять лун минули, и пришло время назвать нового Призывающего. Хоть он и должен обладать многими качествами, нет ничего важнее, чем постоянная связь с Сокрытым. Все мы любим дорогого Кловиса, – Ленор ободряюще улыбнулась молодому друиду у алтаря, – и нам нужно касание Сокрытого, что помажет избранного нами Призывающего.

Ленор прошептала древние слова и подняла руки. Свет, льющийся сверху, стал резким и ярким, словно огонь в кузнице, и крошечные искорки взлетели к небесам, танцуя в воздухе. Тот же свет исходил от мха, покрывавшего обелиски и древние валуны; он мешался с искрами, образуя струящееся к небу облако.

Кловис закрыл глаза и раскинул руки, готовясь принять благословение Сокрытого. Бесформенная искрящаяся масса потянулась к нему, но затем вдруг свернулась и поползла прочь и от Кловиса, и от алтаря – и, вытягиваясь, устремилась к Нимуэ. Широко распахнув глаза, та смотрела, как облако окутывает ее, и невольно подняла руку в защитном жесте, хотя искры совсем не причиняли боли.

В рядах старейшин начался переполох. Ленор стояла прямо, хотя лицо ее выражало глубочайшее изумление, и ропот протеста среди старейшин превратился в громкие выкрики, а Кловис поднялся с колен, готовый возражать:

– Этот… этот ритуал осквернен, – сорвалось с его губ.

– Сейчас очередь Кловиса! – поддержал кто-то из толпы. Другой голос добавил:

– Нимуэ мешает ритуалу!

– Кловис талантлив и добр, и я ценю его советы, – голос Ленор перекрывал крики спорящих. – Однако решение остается за Сокрытым.

– ЧТО?! – не выдержав, крикнула Нимуэ. От обвинений она чувствовала себя загнанной в угол. Щеки горели, и она, бросив на мать яростный взгляд, попыталась выбраться из облака, вскочив на ноги. Однако легкие искры явно были полны решимости следовать за ней, и ее фигуру освещали всполохи света, хотя более всего сейчас Нимуэ хотела бы стать невидимой.

Флорентин-мельник все еще пытался воззвать к разуму архидруида:

– Ленор, ты же не можешь всерьез полагать… Нимуэ еще слишком молода для такой ноши.

– Это правда, – согласилась Ленор. Она уже оправилась от первого удивления и держалась невозмутимо. – Шестнадцать лет – чересчур юный возраст для Призывающего, однако ее связь с Сокрытым куда важнее. Призывающий прежде всего должен ощущать течение Сокрытого и вести Небесный Народ к равновесию и гармонии по обе стороны завесы. И пусть Нимуэ молода, Сокрытое тянется к ней.

Люсьен – почтенный друид, который мог стоять прямо, лишь опираясь на крепкую тисовую клюку, – спросил:

– Но ведь не только Сокрытое тянется к Нимуэ, не так ли?

Нимуэ ощутила покалывание в шрамах на спине. Она хорошо знала, к чему клонит старик, как и Ленор, чьи губы слегка сжались, – что было единственным признаком охватившей ее ярости.

– В конце концов, она отмечена и темной магией, – Люсьен почесывал бороду, изображая невинность.

– Мы не дети, Люсьен. Мы живем под сенью Солнца, но это вовсе не означает, что мы не знаем о Тени. Да, еще ребенком Нимуэ заманил в Железный Лес темный дух, и, скорее всего, ее убили бы, а может, и хуже того, если бы не Сокрытое. Уже поэтому мы могли бы назвать ее следующей Призывающей.

– Да, именно так рассказывают, – усмехнулся Люсьен.

Нимуэ мечтала съежиться и забиться в крысиный лаз, но частицы света не оставляли ее. Раздраженная, она попыталась отмахнуться, но искры рассеялись лишь на секунду, чтобы через мгновение охватить нимбом ее голову.

– Что именно ты предлагаешь сделать с моей дочерью, Люсьен?

Густав попытался установить шаткий мир и дать сыну еще один шанс:

– Может, мы просто еще раз исполним ритуал – когда Нимуэ не будет рядом?

– Разве у нас есть сомнения в мудрости Сокрытого, чтобы отвергать его выбор? – вопросила Ленор.

– Она испорчена! – рявкнул Люсьен. Ленор взглянула на него с угрозой:

– Возьми свои слова обратно.

– Не мы одни так думаем, – продолжал напирать старик. – Собственный отец отверг эту девчонку, бросил свой родной клан, только бы не оставаться с ней под одной крышей!

Не выдержав, Нимуэ шагнула в круг старейшин:

– Да не хочу я быть вашим проклятым Призывающим! Теперь довольны? Я не желаю этого!

Прежде чем Ленор успела остановить ее, Нимуэ развернулась и бросилась прочь по извилистой лестнице. Крики, раздававшиеся внизу, эхом отражались от древних каменных стен.

Три

Дышать стало легче, только когда Нимуэ глотнула свежего воздуха Железного Леса. Она сдерживала слезы, потому что была слишком разъярена, чтобы позволить себе расклеиться. Ей хотелось утопить старого дурака Люсьена и повырывать матери волосы за то, что заставила ее присутствовать на церемонии.

Высокая, долговязая Пим – лучшая подруга Нимуэ – как раз тащила сноп пшеницы через поле, когда увидела, как та спускается с холма.

– Нимуэ! – она бросила пшеницу и догнала прошедшую мимо девушку. – В чем дело?

– Я – Призывающая, – мрачно ответила Нимуэ, не замедляя шага.

Пим перевела взгляд на холм. Потом снова на Нимуэ.

– Погоди… Что?! Это Ленор сказала?

– Да какая разница?! – Нимуэ презрительно сплюнула. – Все это просто смешно.

– Ты не могла бы идти помедленнее?

– Я ненавижу это место. Уезжаю. Сегодня же сяду на корабль.

– Да что случилось? – Пим обежала вокруг, чтобы увидеть лицо Нимуэ. Та выглядела свирепо, но в глазах виднелись слезы, которые она тут же утерла рукавом. Пим смягчилась.

– Нимуэ?

– Они не хотят, чтобы я была здесь. И мне они не нужны!

– Ты несешь чепуху!

Она нырнула в маленькую глинобитную хижину, которую делила с матерью, и вытащила из-под кровати мешок, пока Пим маялась возле входа. В мешке уже лежали тяжелый плащ из шерсти, рукавицы и запасные чулки, мыло из древесной золы, кремень, пустой мех для воды, орехи и сушеные яблоки. Нимуэ схватила со стола несколько медовых лепешек и так же быстро покинула дом. Пим последовала за ней.

– Куда ты теперь?

– Хоксбридж, – ответила она.

– Сейчас? Ты спятила?

И прежде чем Нимуэ успела ответить, раздались крики. Взглянув на дорогу, они с Пим увидели мальчика, которому уже помогали слезть с лошади, и даже издали Нимуэ видела, что круп запачкан кровью. Кто-то из деревенских подхватил мальчика на руки: кожа его была светло-голубой, руки – неестественно длинными и тонкими, а пальцы – узловатыми, подобно веретену, идеально подходящими для лазания.

– Он из клана Лунного Крыла, – прошептала Пим.

Деревенские торопливо понесли раненого Луннокрылого в хижину целителя, а разведчики бросились к Железному Лесу, чтобы рассказать обо всем старейшинам. Вскоре те вышли из леса во главе с Ленор, лица их были до крайности серьезными. Проходя мимо, они едва удостоили Нимуэ и Пим взглядом. Только Люсьен бросил в сторону Нимуэ кривую усмешку, проковыляв к хижине целителя.

Нимуэ и Пим опустились на колени, чтобы заглянуть в окно, в то время как Ленор и старейшины набились в хижину. Луннокрылых редко увидишь, потому что они застенчивы и ведут ночной образ жизни в глубине лесов. Их нога редко ступает на землю, а кожа может принимать цвет коры любого дерева, на которое они влезут, и становиться ей подобной. Древняя вражда, существовавшая между кланами Небесных Людей и Лунного Крыла, делала появление этого мальчика в Дьюденне еще более странным и тревожным.

Когда мальчик говорил, его грудь вздрагивала и голос был слабым:

– Они пришли, когда мы спали… На них были красные одежды… – он закашлялся, и голос зазвучал еще более хрипло.

– Они подожгли леса… заманили нас в ловушку. Многие умерли во сне, задохнувшись в дыму, другие бросились навстречу смерти… Тех, кто добрался до земли, уже ждал Серый Монах, тот, который громко кричит. Он выкосил наше племя… Остальных вздернули на крестах…

Мальчик задохнулся от очередного приступа кашля, и пока Ленор успокаивала его, Густав торопливо готовил припарки.

– Теперь это проблемы не только Юга. Красные Паладины движутся на север, и мы прямо у них на пути, – предупредил Феликс, фермер-старейшина с огромным животом, напоминавшим бочку.

– Никто не должен покидать деревню, пока мы не выясним, сколько их и куда они направляются, – сказала Ленор. Тут же в разговор вмешался Флорентин:

– Но как мы будем торговать без базарного дня?

– Отправим разведчиков, сегодня же. Надеюсь, что это только на время и не займет больше одной луны. Пока же придется обходиться тем, что есть. Придется пустить соседей в поля, делиться. И связаться с другими кланами.

Старейшины продолжали спорить, а Нимуэ тем временем оттащила Пим от окна и направилась к конюшне.

– Ты все еще собираешься ехать? – спросила подруга.

– Само собой.

Ждать – значит сделать ситуацию еще хуже. Нет, следовало ехать сейчас же, немедленно.

– Но твоя мать только что сказала, что нам нельзя в Хоксбридж.

Нимуэ вошла в конюшню, сняла с крючка упряжь и принялась седлать Сумеречную Леди, свою кобылу.

– Я не позволю тебе сесть ни на какой корабль! Я не буду прощаться!

– Пим, – Нимуэ старалась, чтобы голос звучал как можно тверже, но подруга сложила руки на груди:

– Не позволю.

До Хоксбриджа было добрых десять миль езды, через холмы и густой лес. Он был достаточно велик, чтобы артисты и наемники облюбовали его таверны, а по четвергам разворачивался приличный базар, так что для Небесных Людей, вроде Пим и Нимуэ, Хоксбридж представлялся Римом или даже целым миром. Со стороны северного холма город опоясывала мощная деревянная крепость, и больше дюжины повешенных на стенах служили кормом воронам, предостерегая приезжих и местных воров.

Пим вздрогнула, увидев эту картину, и посильнее натянула капюшон.

– Эти плащи нас совершенно не укрывают. И я весь день занималась тяжелой работой. От меня… пахнет.

– Я не хотела, чтобы ты увязалась за мной, – напомнила Нимуэ. – И ты вовсе не пахнешь. Не сильно.

– Ненавижу тебя, – прорычала Пим.

– Ты прекрасна и благоухаешь, как цветущая фиалка, – успокоила ее Нимуэ, на всякий случай тоже натягивая капюшон. Фейри носили волосы распущенными, в отличие от городских женщин, которые укрывали голову платком или покрывалом.

– Это совершенное безумие, – сказала Пим.

– За это ты меня и любишь.

– Вовсе я не люблю тебя. Я все еще собираюсь тебя остановить и очень зла, что ты так поступаешь.

– Без меня твоя жизнь вообще была бы лишена приключений.

– Без тебя я бы не знала ни проблем, ни наказаний.

У восточных ворот стража пропустила Нимуэ и Пим. Оставив Сумеречную Леди в стойле поблизости, девушки направились в порт Скаркрофт-Бэй – небольшую гавань, что пользовалась популярностью у местных рыбаков и торговцев. Громкогласые чайки кружили над корабельными остовами и зубцами ограды, ныряли к десяткам доверху полных рыбных ловушек, что расставили вдоль доков, и там шумно дрались за содержимое.

Приблизившись к гудящему людному причалу, Нимуэ ощутила, что подруга дрожит от волнения.

– Как ты можешь знать, что они возьмут тебя?

– «Медный Щит» берет по несколько дюжин паломников в каждое плавание. Мне говорили, что именно на нем когда-то отплыл Гавейн, потому что это единственный корабль, идущий в Пустынные Королевства.

Нимуэ обогнула мальчика с корзиной живых крабов и зашагала дальше.

– Конечно, он такой один! Знаешь, о чем это говорит? Никто не хочет плыть в Пустынные Королевства, вот что! И я, честно говоря, не понимаю, из-за чего ты подняла такую шумиху. Быть Призывающей – это же огромная честь! У них славные мантии, и они могут носить удивительные украшения. В чем проблема?

– Все куда сложнее, – сказала Нимуэ. Она любила Пим как сестру, но не могла обсуждать с ней Сокрытое, ибо Пим нравилось говорить лишь о том, что она видела и к чему могла прикоснуться. А Сокрытое оставалось той единственной темой, которую Нимуэ держала при себе.

– Твоя мама, по крайней мере, хочет, чтоб ты была при ней. Моя же пытается выдать меня замуж за торговца рыбой.

– Ах да, Вонючий Аарон, – сочувственно кивнула Нимуэ. Пим бросила на нее резкий взгляд:

– Вовсе не смешно.

С каждым шагом Нимуэ все больше осознавала, насколько серьезно то, что она намеревалась сделать, поэтому она повернулась к Пим, желая быть понятой:

– Старейшины не примут меня.

Но это была лишь половина правды.

– Кого волнует, что думают эти сморщенные луковицы?

– Да, но что, если они правы?

Пим пожала плечами:

– Ну ладно, у тебя видения, и?

– И шрамы.

– В них есть свой… шарм? – предположила Пим. – Я помогаю, как могу…

Нимуэ рассмеялась и обняла ее:

– Что же я буду без тебя делать?

– Так оставайся, глупая! – Пим прекратила шутить и вернулась к серьезному тону. Покачав головой, Нимуэ зашагала к причалу, и Пим побежала за ней следом, словно курица-наседка.

– А что, если кто-нибудь узнает, что ты фейри? Если увидит метки Эйримид?

– Не увидит, – зашипела Нимуэ. – Ты позаботишься о Сумеречной Леди?

– Конечно, но… у тебя есть деньги?

– Двадцать серебряных, – Нимуэ начинала раздражаться.

– А вдруг тебя ограбят?

– Пим, хватит!

Они подошли к лысому, потному начальнику порта, который сидел за столом, отмахиваясь от особо агрессивных чаек.

– Простите, сэр, но который из них «Медный Щит»? – спросила Нимуэ. Начальник даже не поднял глаз от своих бумаг:

– «Медный Щит» отплыл вчера.

– Но… я думала… я… – Нимуэ повернулась к Пим. – Гавейн уехал в середине зимы, а сейчас только ноябрь. Он должен стоять в порту!

– Скажите это восточному ветру, – с досадой отозвался начальник порта. Он выглядел измотанным.

– Но когда он возвращается? – Нимуэ умоляюще уставилась на служителя, чувствуя, что теряет его внимание. Тот наконец поднял сердитый взгляд:

– Через шесть месяцев! А теперь, ты не возражаешь?..

Неподалеку завязалась шумная потасовка между рыбаками: ловушки уже опрокидывались, птицы бросились врассыпную – и начальник порта тут же позабыл о Нимуэ и Пим, устремившись в толпу.

– Эй! Никаких драк! Немедленно прекратить!

Нимуэ повернулась к подруге. Глаза ее были полны слез.

– Что же мне делать?

Пим заправила выбившуюся прядку волос Нимуэ под капюшон.

– Ну, по крайней мере мне удалось задержать тебя на какое-то время.

Нимуэ хмуро взглянула на горизонт, пытаясь вообразить еще полгода в деревне. Шесть месяцев ощущались вечностью. Пим обняла ее за плечи.

– Помирись с мамой.

И потащила Нимуэ к конюшне.

– Есть еще караван пилигримов! – вспомнила Нимуэ, остановившись и намереваясь повернуть к городу.

– Пилигримы? Они ненавидят фейри! Да это вообще последние люди, к которым тебе стоит обращаться!

Нимуэ и сама понимала, что хватается за соломинку, но перспектива возвращения в Дьюденн была невыносима. Пим схватила ее за руку, и Нимуэ ощутила, что подруга решительно настроена переубедить ее.

– Я знаю, погоди, – заявила Пим, меняя тактику. – Давай я буду Призывающей. А ты… ты выйдешь за Вонючего Аарона.

Нимуэ не могла продолжать хмуриться.

– Я не собираюсь…

– Ага! Значит, твоя жизнь не так уж и ужасна!

Нимуэ ринулась прочь, и Пим погналась за ней.

Стоял базарный день, и по узкой улочке едва можно было пройти из-за быков, тащивших повозки с зерном, лошадей, навьюченных каменными блоками для строительства храма, и ватаги босоногих фермерских мальчишек, которые гоняли туда-сюда стаю заблудших гусей. Семья из четырех человек – пилигримы, судя по одежде, – одарила девушек хмурыми взглядами, и отец семейства что-то пробормотал себе под нос, когда они прошли мимо.

– Пилигримы, – поморщилась Пим. – Опознали в нас фейри, несмотря на плащи. Почему бы тебе не попросить их подбросить тебя до каравана?

Нимуэ хмурилась.

– Ну же, мы купим хлеба и сыра в дорогу и вернемся домой еще засветло, – уговаривала Пим. Она тянула Нимуэ за собой по улице, ведущей на широкую городскую площадь. Рты их наполнились слюной, стоило только окунуться в густой аромат свежеиспеченного хлеба. Жена пекаря накрыла стол со свежими королевскими булочками прямо подле другого стола, уставленного пирогами с сыром бри и пряными кексами. На еду тут же набросился жонглер в поношенной тунике, в то время как остальные участники труппы заняли сцену неподалеку.

Пока Пим аплодировала, взгляд Нимуэ скользнул по площади и остановился на двух угрюмых всадниках в красных монашеских одеяниях. Оба едва ли были взрослыми – вероятно, ровесники Пим и Нимуэ – с одинаково по-монашески выбритыми затылками. И худые, хотя один казался на добрую голову выше другого.

Нимуэ сжала запястье Пим и кивнула на всадников.

– Думаю, это они.

– Кто? – Пим оглядела толпу.

– Красные Паладины.

Подруга невольно ахнула, рука ее взметнулась ко рту.

– Не привлекай внимания, – предупредила Нимуэ.

Пим опустила руку, хотя глаза ее были широко раскрыты от страха.

– Хочу подойти поближе, – заявила Нимуэ, не обращая внимания на все попытки Пим остановить ее. Она осторожно пробиралась через толпу, пока монахи пришпоривали лошадей и прогуливались вдоль палаток на другой стороне площади. Они остановились у стола с мечами. Один из монахов что-то сказал кузнецу, тот кивнул, затем выбрал один из кинжалов и протянул второму. Тот осмотрел изделие, одобрительно кивнул и сунул оружие в одну из седельных сумок, направляя коня к следующей палатке. Сердитого вида кузнец потребовал плату, и тогда монах, тот, что пониже, развернул коня, подъехал ближе и ткнул кузнеца сапогом в грудь, отчего тот упал на стол. Гора мечей рассыпалась. Красный Паладин прогарцевал вокруг, ожидая, что кузнец продолжит спорить, – но тот молча вернулся за прилавок. Монах фыркнул и огляделся, однако ни купцы, ни крестьяне не торопились явить храбрость. Довольный, монах вернулся к товарищу, который пристраивал краденый кинжал в седельной сумке.

– Они просто обокрали его, – с обидой прокомментировала Нимуэ.

– И что с того? – шепнула Пим. Она наклонилась, словно стараясь стать ниже ростом и более незаметной.

Нимуэ буквально скрутило от гнева. Она отставала от паладинов шагов на пятьдесят, не забывая прятаться за пилигримами, фермерами и коробейниками, однако это стало сложнее, когда они свернули на узкую улочку – на углу возле ратуши и лавки мастера весов. Нимуэ втащила Пим в открытую галерею со сводчатыми арками: здесь торговали корзинами, полными трав и овощей. Монахи то и дело мелькали между колоннами, но в какой-то момент скрылись из виду, и Нимуэ помедлила лишь мгновение, прежде чем, подхватив Пим, рвануть в конец галереи. Они оказались на узкой улочке. Девушек от паладинов отделяла процессия из вьючных лошадей, которая присоединилась к еще двум братьям в красных одеяниях. Те восседали на конях под трехэтажными строительными лесами, в то время как где-то наверху, под резкими порывами ветра, фермеры чинили крышу. Нимуэ и Пим укрылись в дверном проеме в тридцати шагах от паладинов, пока те вполголоса совещались.

– Мы их увидели. А теперь пойдем отсюда! – прошипела Пим, потянув Нимуэ за рукав.

Оставив подругу позади, Нимуэ вышла из дверей и зашагала по дороге подле вьючной лошади, тяжело плетущейся от рыночной площади. Бок о бок они прошли несколько шагов, после чего животное случайно прервало совещание Красных Паладинов: улица была недостаточно широкой, чтобы все могли легко разъехаться.

Каменщик на повозке съежился:

– Прошу прощения, братья, – пробормотал он, пытаясь объехать монахов. Паладины нахмурились, кони их отступили назад и обогнули повозку каменщика, Нимуэ же проскользнула между лошадьми паладинов, вытащила украденный кинжал из седельной сумки и спрятала его в рукав. Когда низкий монах обернулся, он увидел лишь мелькание юбки – Нимуэ уже заворачивала за угол, выбегая в переулок.

Пим стремительно укрылась в суматохе галереи. Она едва успела перевести дыхание, как ощутила холодное лезвие у шеи и замерла.

– Выкладывай все монеты из карманов! – прорычала Нимуэ ей в ухо.

Пим развернулась и с силой оттолкнула смеющуюся подругу, и отвешивала ей тычки до тех пор, пока сама не начала хохотать.

– Прекрати! У меня будут синяки по всему телу! – Нимуэ прикрывала голову руками.

– И не подумаю, ты ненормальная! – Пим продолжала драку, пока какая-то крестьянка не накричала на них за то, что они опрокинули ведро с капустой. Девушки припустили что было сил и протолкались через толпу обратно на рыночную площадь. Нимуэ подошла к палатке кузнеца и под прикрытием звона наковальни незаметно вернула украденный кинжал на место.

Четыре

Они шли на звуки музыки. Двое молодых людей воткнули мечи подле колес повозки и устроили импровизированное представление. Нимуэ заметила, что многие молодые леди, стоящие поблизости, покачивались в такт песне:

Нимуэ с любопытством уставилась на певца. Широкоплечий, мальчишеское лицо обрамлено длинными волосами, отливающими медью в солнечных лучах. Его более неуклюжий товарищ подхватывал припев:

Голос молодого певца казался приятным, хоть он и сам испытывал трудности с высокими нотами. И все же было в нем что-то такое, что приковывало Нимуэ к месту. В животе пульсировало нечто, возле уха нарастал шепот Сокрытого. Она коснулась щеки, пытаясь убедиться, что не проявились метки Эйримид. «Кто он такой?» – мысленно задалась вопросом Нимуэ. Насколько она могла судить, перед ней стоял не фейри, и все же Сокрытое упорно пыталось поведать ей что-то об этом юноше. Она старалась отмахнуться от ощущений, но это было не так-то просто. Предупреждение? Призыв? Или то и другое сразу?

Пим прищелкнула языком и локтем подтолкнула Нимуэ.

Взгляд певца упал на Нимуэ, и он запнулся посреди куплета.

Щеки Нимуэ вспыхнули. В первую секунду она смущенно отвела взгляд, но затем все же позволила себе посмотреть в серые глаза певца. Она уже видела подобное выражение, у волчат в Железном Лесу: взгляд настороженный и игривый, который скоро станет откровенно опасным. Он продолжал петь:

Певец улыбался Нимуэ.

– Ты ему нравишься, – шепнула Пим, и Нимуэ рассмеялась, несмотря на смущение. Однако пульсация в животе и серые глаза певца – все это было чересчур, и она вернулась на переполненный рынок, где жонглер, окруженный детьми, выделывал кульбиты. Он неумело подкидывал шары, и один из них откатился в сторону, мимо Нимуэ и прямо под ноги молодому певцу, но вместо того чтобы вернуть шар жонглеру, тот протянул его Нимуэ:

– Мисс, вы обронили!

Нимуэ ухмыльнулась, но приняла шар из его рук:

– Я, по-вашему, похожа на жонглера?

– Ах да! – парень окинул ее взглядом. – Я знаю, чего не хватает!

Жонглер уже заметил пропажу к этому моменту, но так и не получил потерянного. Певец стащил с головы своего товарища шляпу и водрузил ее на голову Нимуэ:

– Вот теперь идеально, – заявил он.

Пим фыркнула, хозяин шляпы запротестовал, а Нимуэ позволила себе чуть поддразнить нахала:

– Чтоб вы знали, я жонглирую только огнями.

– Так я и знал! – певец шутливо погрозил ей пальцем.

Судя по его поношеной тунике и грубым манерам, юноша был из числа наемников – так, по крайней мере, решила Нимуэ. На лесных дорогах близ Дьюденна Небесные Люди старались избегать подобных.

Жонглер, у которого с юмором явно были проблемы, отобрал у Нимуэ шар, а певец нахлобучил шляпу менестреля на голову.

– Ладно, теперь без шуток, говорю совершенно честно: я – великий мастер жонглирования Джузеппе Фаццини Фаццини… два Фаццини… ну и все такое. И я ищу ученика, которому смогу передать свое мастерство!

Певец схватил две репы из бочки какого-то фермера и принялся жонглировать ими, стараясь держаться подальше от настоящего жонглера, который бросил свои шары и теперь наравне с детьми пытался сорвать шляпу с головы певца. Нимуэ не могла удержаться от смеха: молодой наемник пытался одновременно лягаться и жонглировать, и оттого истощил свои – и без того не великие – способности до предела. В конце концов юноша и репа повалились в кучу, и на том поединок был окончен.

– Желаете эля? – спросил певец, которому теперь срочно требовалось увести Нимуэ и Пим от разъяренного фермера. Он тянул их в направлении таверны под названием «Крыло ворона».

– Извините, но нам пора домой, – сказала Пим.

– А у меня внезапно разыгралась жажда, – заявила Нимуэ.

– Великолепно, – и с этими словами он улыбнулся и последовал за ней в таверну.

– Кстати, я – Артур, – сказал певец, ставя по кружке эля перед Нимуэ и Пим и придвигая стул к их маленькому столику в «Крыле ворона». Таверна была переполнена, и Пим огляделась. Люди подозрительно косились на них.

– Нимуэ. А это – Пим, – Нимуэ подтолкнула подругу локтем, и на мгновение на губах Пим промелькнула улыбка.

– Какое у тебя красивое имя. Нимуэ, – произнес Артур, поднимая кружку. – Должен сказать, мне нравятся плащи – очень таинственный вид у вас. Вы сестры из монастыря или вроде того?

– Мы наемные убийцы, – невозмутимо ответила Нимуэ.

– Так и знал.

Артур подыгрывал, хотя Нимуэ видела, что он все еще старается вытащить из них что-нибудь.

– Живете в Хоксбридже?

– Довольно близко.

Нимуэ совсем не торопилась отвечать на его вопросы. Одна кружка эля с местным парнем – много ли будет вреда? Она глотнула пива, и губы закололо. Напиток казался кислым и теплым, но с каждым глотком его вкус улучшался.

– А ты?

Он подмигнул:

– Да просто мимо проезжал.

– Ты из вольных наемников?

– Не совсем. Мы все же рыцари, – поправил Артур, мотнув головой в сторону шумного стола по соседству, где несколько неотесанных парней играли в кости.

Кто-то из местных вскочил из-за стола, бросив: «Кучка жуликов!» Навстречу ему поднялся большой наемник, кидавший кости; он был одет в кольчугу и щеголял несколькими шрамами на лысой макушке – под стать своему переломанному носу. В глазах его виделась такая угроза, что недовольный поспешил покинуть таверну, – и тут наемник уставился на Пим и Нимуэ.

– Борс командовал войском лорда Аделарда, пока у старика сердце не отказало, – коротко поведал Артур.

Борс определенно не выглядел рыцарем. Он и его спутники смеялись и кричали как люди, которые ищут драки, и местные жители сидели, уткнувшись носами в кружки. «Крыло ворона» наполнялось народом, над западными воротами садилось солнце. Нимуэ смотрела, как бард настраивает свою скрипку, когда голос Пим наконец прорвался через завесу ее мыслей:

– …к ночи! Эй! Нимуэ? Твоя мать сдерет с нас три шкуры!

– Тем более нет смысла торопиться.

Еще один из местных проиграл Борсу в кости. Он протянул мешочек с монетами, под насмешки «рыцарей».

– Нимуэ, ты слышишь меня? Ночью в лесу небезопасно, и у нас нет денег платить за постой. Что, по-твоему, нам делать?

– Не уходите пока, – Артур мягко коснулся плеча Нимуэ.

– Артур! Что ты там прячешься? – рявкнул Борс. – Веди этих служанок сюда, чтоб мы тоже поздоровались!

Артур поморщился, но тут же спохватился и изобразил улыбку. Он поднялся, а за столом Борса раздалось бормотание, за которым последовал очередной взрыв смеха.

Пим умоляюще посмотрела на подругу, но Нимуэ допила эль, утерла рот рукавом и последовала за Артуром к игорному столу. «Вот что значит жить в большом мире, – сказала себе Нимуэ. – Приключения за каждым углом!» Она вообразила, как выигрывает целый мешок монет и покупает мягкое седло в роскошном торговом караване, что направляется к южным морям. Если же вернуться к реальности, то пара монет спасли бы ее и Пим, дав ночлег, стол и возможность хорошенько обдумать будущее.

Эль сделал ее походку более свободной, что стало заметно во время путешествия от стола Артура к игорному.

– Джентльмены… – начал было Артур, но Борс тут же перебил:

– Парни, Артур нашел себе весьма приятную компанию!

Нимуэ совсем не нравилось, как смеются эти мужчины. Она смотрела на них и видела за столом только Жоссов: множество бестолковых голов и непрерывный шум.

– Ну-ка, девочки, скиньте плащи, посмотрим на товар!

Борс разглядывал Нимуэ и Пим, словно скотину на базаре.

– Осторожнее с выражениями, – заметил Артур. Он уже собрался проводить девушек прочь, как Нимуэ выступила вперед:

– Я хочу сыграть, – сказала она, не обращая внимания на смех. Толстыми пальцами Борс пересчитал монеты на столе и взглянул на нее.

– Плохая идея, – отозвался Артур.

– Нимуэ… – а это уже шипела Пим.

Широкая улыбка растянула морщинистые щеки Борса.

– Ну конечно, моя дорогая! – остальные наемники одобрительно засвистели и захохотали. – У леди есть пять серебряных монет?

– Боюсь, что нет.

– Да и неважно, у нас принимаются любые ставки, – он помолчал и оглядел ее. – Как насчет поцелуя за один бросок?

Пим схватила Нимуэ за плечо:

– Мы уходим! – но та вырвалась.

– Идет!

Это вызвало новый всплеск одобрительных воплей у мужчин. Артур покачал головой, а Нимуэ взглянула на Борса:

– Но в случае выигрыша я получаю десять серебряных.

– Договорились, – Борс усмехнулся и собрал кости огромной рукой. – Итак, леди умеет играть?

– Ты выбираешь число?

– Вроде того. Все, что тебе нужно сделать, это выкинуть семерку в любой комбинации. Два и пять, три и четыре, шесть и один. Как видишь, шансы в твою пользу, моя сладкая. Мне остается только надеяться на удачу.

Нимуэ взяла кости в руку и покатала их в ладони. Тяжелые… разумеется – ни один дурак никогда не возьмется выкинуть на них семерку. Но Нимуэ и не была дурой. Она швырнула кости на стол и, едва они коснулись поверхности, закрыла глаза и мысленно потянулась к Сокрытому. Что-то сжалось в животе, и тонкая серебристая нить поползла вверх по щеке, почти не видная из-за капюшона. «Сокрытое откликается», – удовлетворенно заключила Нимуэ. Порой ей удавалось немного управлять силой.

А вот Пим увидела Метки Эйримид, судя по тому, как испуганно расширились ее глаза.

На костях выпало три и четыре.

Борс уставился на стол, наемники опустились на скамьи. Никто не говорил ни слова, пока Борс наконец не поднял взгляд на Нимуэ:

– Бросай снова.

– Почему? Я же выиграла!

Он наклонился вперед, подавая ей кости:

– Но два из трех – надежнее, верно? Да и честнее.

– Мы так не договаривались, – возразила Нимуэ.

– Брось еще раз, Нимуэ, и поехали, прошу, – взмолилась Пим.

– Тогда двадцать серебряных в случае моего выигрыша, – потребовала Нимуэ. Борс откинулся на спинку стула, который заскрипел под его весом.

– Можно ли верить маленькой служанке? – он покачал головой и расхохотался. – Хочешь двадцать серебряных? Что ж, тогда и я требую достойную плату, если выиграю.

– По рукам.

– Остановись! – Пим схватила Нимуэ за руку.

Нимуэ схватила кости и потрясла их в кулаке. Метки Эйримид поползли вверх по шее, за ухом, когда она бросила кости на стол. Шесть и один. Наемники взревели, не веря своим глазам, но тут же осеклись, увидев выражение лица своего командира.

– Ты что, ворожишь? – прорычал он.

В таверне воцарилось молчание. Нимуэ чувствовала, как множество незнакомцев уставились на нее, и тихий голос в голове шепнул: «Беги, бестолковая!» Игнорируя его, Нимуэ улыбнулась Борсу как ни в чем не бывало:

– А что, боишься ведьм?

Стук в ушах стал оглушительным, и плотину прорвало. Сила выплеснулась из нее, и на деревянном игровом столе расцвели абсурдные шишки и шипы, а стул Борса обвился вокруг его горла и груди, словно ветви дерева. Крик застрял в горле, и Борс опрокинул на себя стол вместе с кружками эля и кувшинами с вином. Наемники в ужасе вскочили на ноги.

– Магия фейри! – вскрикнул один из них.

– Эй, вы там! Пошли вон отсюда!

Обернувшись, Нимуэ и Пим увидели, что хозяин таверны указывает на них пальцем.

– Нам здесь не нужны отродья фейри, – продолжал он.

– Нам очень жаль, – выдавила из себя Пим, пятясь к выходу. Нимуэ охватило оцепенение: магия словно вытянула из нее всю силу, опустошив до костей. Она ощутила, как Пим тянет ее к дверям, и на выходе они столкнулись с Красным Паладином, который украл кинжал на рынке. Глядя мимо него, Нимуэ пробормотала: «Мне жаль, брат», – и поспешила к выходу.

Впервые за этот день она ясно ощутила страх.

Пять

Нимуэ и Пим изо всех сил погоняли Сумеречную Леди, стараясь успеть до закрытия городских врат. Большинство торговцев вернулись на фермы несколько часов назад, а все посетители Хоксбриджа должны были явиться страже до наступления темноты.

Луна тускло просвечивала через облака. От городских ворот их отделяла всего миля пути, и единственным источником звука были копыта Сумеречной Леди, стучавшие по дороге.

– Нимуэ, что это было?! Ты же знаешь, что в городе нельзя колдовать! Да нас за это повесят!

– Я не хотела, я просто… Я не очень хорошо себя чувствую.

Голова у Нимуэ раскалывалась. Они почти не ели – всего несколько галет, захваченных в деревне, – так что от эля все кружилось.

– Зачем, во имя всего святого, ты затеяла эти разборки?

– Им меня не напугать, – пробормотала Нимуэ, все еще ощущая слабость в теле. Однако Красные Паладины – совсем другое дело. Ее прежний гнев потух, оставив пустоту и болезненное ощущение, будто ее выбило из собственного тела, теперь она могла отстраненным взглядом видеть свое безрассудство.

– Нас небось ищет полдеревни, – обеспокоенно сказала Пим.

– Прости меня. Попробуй поспать на моем плече. Я доставлю нас домой.

Пим хмыкнула, но, уступая усталости, прижалась щекой к спине подруги. Однако сама Нимуэ не питала никаких иллюзий насчет предстоящего двухчасового путешествия: Сумеречная Леди не бывала в бою и могла напугаться волков, а на просеке промышляли воры (об этом все знали), для которых не было большего удовольствия, чем грабить торговцев, которые возвращались с базара с кошелями, туго набитыми золотом.

Мысли Нимуэ прервал стук копыт приближающейся лошади. Пим беспокойно пошевелилась:

– Что это?

– Тихо, – шикнула на нее Нимуэ и потянула поводья Сумеречной Леди, заставляя лошадь развернуться. Она хотела найти место, где бы спрятаться, но именно этот момент упрямая кобыла выбрала для того, чтобы стать как вкопанная посреди дороги. Нимуэ уперлась пятками под ребра Сумеречной Леди, и тут в свете луны показалась одинокая фигура. В отчаянии девушка выдернула нож для сыра, спрятанный в седле:

– Не подходи ближе! – А Пим испуганно вцепилась ей в плечи.

– Сдаюсь, сдаюсь, – раздался знакомый голос, и черный конь показался из темноты. В руках молодой всадник держал предмет одежды, показавшийся Нимуэ знакомым.

– Кажется, это принадлежит одной из вас?

Снова, как и в первый раз, Нимуэ ощутила пульсацию в теле от присутствия Артура. Она невольно потянулась рукой к горлу и, не нащупав застежку, осознала, что оставила плащ в таверне.

– Ты проскакал столько миль, чтобы вернуть его?

– Этот плащ весьма хорош.

– Ты один? – Нимуэ бросила взгляд через плечо Артура в темноту.

– Если не считать Египет, – Артур похлопал лошадь по длинной шее. Нимуэ пришпорила Сумеречную Леди, подъезжая ближе, и Артур протянул ей плащ.

– Никогда прежде не видел, чтоб кто-то так разговаривал с Борсом, – сказал он, и по тону было сложно понять, он впечатлен или напуган.

Нимуэ накинула плащ на плечи, не желая признавать, что ей тоже страшно.

– Какая жалость. Ему бы не помешало немного присмиреть.

– А тебе бы не помешало вести себя осмотрительнее.

– В твоих советах я не нуждаюсь, – Нимуэ старалась, чтобы прозвучало это уверенно, но сознавала, что в таверне заигралась. Артур почувствовал ее сомнение и улыбнулся.

– Ах вот как? Ты все решаешь сама, да?

Как бы очаровательно он ни улыбался, этот самоуверенный тон раздражал Нимуэ.

– По крайней мере, я не наемник, который исполняет чужие приказы да держит рот на замке.

– Спасибо, – вмешалась Пим, – за плащ. Ты вовсе не обязан был этого делать.

– Я не встречал никого из ваших прежде.

– И что с того? – поинтересовалась Нимуэ.

– А то, что, быть может, и ты видела далеко не все на своем веку. К примеру, здесь есть парень по имени Кольцо-в-носу: он любит устраивать засаду вон там, где дорога делает крюк.

Эти слова не на шутку испугали Пим, судя по ее виду.

– Дай-ка догадаюсь, – подхватила Нимуэ, – ты так хорошо осведомлен, потому что Кольцо-в-носу работает на тебя.

У Артура покраснели уши.

– На Борса. Иногда.

– Истинные рыцари, – усмехнулась Нимуэ.

– Слушай, в наши времена фейри негоже показываться на людях средь бела дня.

– Мы не ведьмы! – сердито огрызнулась Нимуэ.

– Одно дело, люди вроде Борса, – продолжал Артур, вторя ее мыслям, – но Красные Паладины… Я видел, как горели поля, а ты?

– Я много чего видела, – солгала Нимуэ.

– Тогда ты должна помнить тот запах, что висит в воздухе на многие мили вокруг. Южные лорды сидят за стенами и позволяют паладинам…

Неожиданно Нимуэ шикнула на Артура и прислушалась. Ей казалось, что она услышала какой-то звук на ветру…

Мгновение стояла тишина.

И затем раздался шелест голосов от просеки.

– Кто-то едет… Быстро, с дороги!

Нимуэ схватила под уздцы лошадь Артура и пришпорила Сумеречную Леди, направляя ее прочь с насыпи, в темные поля. Она чуть слышно присвистнула, заставляя лошадь спрятаться среди молодых деревьев; поддалась инстинктивному желанию спрятаться – пусть укрытие и ненадежно, зато далеко от дороги.

Ждали молча. Сумеречная Леди фыркнула, и Нимуэ погладила ее по шее, пытаясь успокоить. Спустя вечность они увидели четырех всадников: те остановились ровно на том месте, где еще недавно препирались Нимуэ и Артур. Один из людей поднял фонарь повыше, осматриваясь.

– Кто-то из друзей Кольца-в-носу? – шепотом спросила Нимуэ. Ответ Артура был так же тих:

– Мне они незнакомы, – рука его скользнула к рукояти меча, а лицо превратилось в камень, теряя всякую веселость. Мышцы напряглись.

«Он куда больше волк, чем щенок», – мимолетно подумала Нимуэ.

Тело ее откликалось на магию, но Нимуэ подавляла ощущения. Она чувствовала в Артуре нечто, какой-то сгусток энергии, сдерживаемый и почти первобытный – и пылающий, словно очаг. Нимуэ никогда прежде не сталкивалась с подобной аурой, и это вызывало одновременно любопытство и глубокий страх.

Артур был далеко не обычным парнем.

Холодный смех, раздавшийся с дороги, вернул ее к реальности. По грубым голосам мужчин, по их худо откормленным лошадям Нимуэ могла точно сказать одно: это не Красные Паладины. Постояв немного, путники двинулись дальше, свет их фонаря померк, и Артур наконец позволил себе расслабиться.

– За мной, – шепнула Нимуэ компаньонам, направляя лошадь в темноту и стараясь держаться подальше от дороги.

– Куда ты? – спросил Артур.

– Разбить лагерь. Сегодня ночью мы больше никуда не поедем.

Пим хватило полкружки вина, чтобы отрубиться: она тихонько похрапывала, лежа в траве. В лучах серебряной луны Нимуэ обогнула Артура, направив ему в лицо чуть дрожащий клинок. Юноша рассмеялся:

– Ну и что ты делаешь?

– Подкрадываюсь к тебе, – шепнула Нимуэ.

Артур нахмурился: он держал короткий меч, уткнув его конец в траву.

– Ты вообще держала меч раньше?

– Да я убила сотни!

Он осторожно шагнул в ее сторону.

– Аккуратнее, – она с удовольствием замахнулась, но он продолжал приближаться.

– Мне грозит смерть, а?

– Если не будешь осторожен, – Нимуэ держала меч двумя руками. Артур сделал ложный выпад влево, она снова взмахнула мечом – но только рассекла воздух.

– Ты используешь только острый конец, – сказал он. – Пустая трата времени для хорошего меча. – Нимуэ бросилась вперед, и Артур едва увернулся.

– А ты слишком много болтаешь, – но он снова оказался вне пределов ее досягаемости.

– Меч – это не только лезвие… – он ступил на землю меж ее ног. Нимуэ попыталась ударить его, но Артур поймал клинок своим.

– Это еще и гарда…

Он силой опустил их скрещенные мечи к земле и показал, будто бьет ее рукоятью в подбородок.

– И навершие…

Едва заметно ткнул коленом в спину.

– Ноги…

Развернулся и коснулся локтем щеки.

– И масса тела.

Нимуэ надулась. Артур ухмылялся.

И тут она со всей силы боднула его головой в нос.

– О боги! – он отшатнулся, зажимая нос. Меж пальцев текла кровь.

– Ты забыл про голову, – заметила Нимуэ. Он усмехнулся и посмотрел на окровавленную руку:

– Ты из тех, что буянят в тавернах, да?

Она снова сделала выпад, но Артур вовремя поднял меч, отражая удар. Новый замах – двумя руками и очень близко к его лицу. Он покачал головой:

– А ты опасная.

– Первая разумная мысль за весь вечер. Сдаешься?

– Едва ли, – фыркнул Артур, нанося колющий удар своим коротким мечом. Нимуэ развернулась, пытаясь блокировать его, но безуспешно: клинок скользнул к эфесу и с силой вывернул ее меч, она выронила оружие.

– Тебе просто повезло! – вскрикнула Нимуэ, баюкая больное запястье. Артур вложил меч в ножны, взял ее за руку и только потом ответил:

– Меч следует держать свободно. Как ты держишь повод лошади.

Пим фыркнула и что-то пробормотала, не просыпаясь. Ночной воздух отдавал влагой и холодом, но от рук Артура кровь в теле согревалась.

– Что ты делаешь? – спросила она, наконец обретя дар речи, потому что он принялся растирать ее ладонь.

– Болит?

– Ты слишком расслабился.

– Твой меч лежит в траве – я выиграл.

– Неужели? – Нимуэ вытащила из-под юбки нож для сыра и прижала его к горлу Артура.

– Да разве ж это нож? – Артур рассмеялся.

– В нем хватит остроты, – лезвие касалось шеи. – Так ты сдаешься?

– Ты невыносима…

Нимуэ невольно задержала на нем взгляд. В его серых глазах расцветала зелень, словно искорки изумрудов, и гул в ее животе усилился и пополз выше – по груди, к горлу. Она не успела собраться с силами для сопротивления и неожиданно для себя самой рванула вперед. Нет, нет, не она – что-то внутри нее вцепилось в Артура с такой яростью, что хотелось кричать. В голове вспыхивали непрошеные образы: клинок, отливающий зеленью, как его глаза… рука, покрытая язвами, которая тянется к ней… священные лики, вырезанные на стене пещеры… женщина с рыжими кудрями, которая носит шлем в виде дракона… сова со стрелой в спине…

Нимуэ казалось, что она под водой, не в силах дышать, и вода уже в легких… и…

Нимуэ проснулась, судорожно втягивая воздух и дрожа всем телом. Она боролась с тошнотой, отчасти вызванной вином, но во многом – страхом, что она поддалась видению и что Артур был тому свидетелем. Она не помнила, как уснула, но за ночь совершенно промокла и замерзла, а одежда отсырела от утреннего тумана. Слабое солнце не могло пробиться сквозь низкие облака, и никогда еще Нимуэ не было так холодно. Она поторопилась разбудить подругу:

– Пим, уже утро, мы должны ехать.

Пим повиновалась в легком оцепенении, какое бывает у того, кто только что проснулся. Они тихо миновали Артура – он спал, подложив под голову одну из седельных сумок, – забрались на Сумеречную Леди и поскакали по туманной дороге.

Девушки ехали с час, слишком мокрые и несчастные, чтобы разговаривать. Дорога оказалась пуста, если не считать странствующего знахаря, который весь вечер объезжал отдаленные фермы и выглядел так, будто не просыхал всю дорогу до Хоксбриджа. Тем не менее он предложил девушкам свои услуги, и они вежливо отказались. Был один забавный момент, когда он заметил на запястьях у Нимуэ браслеты, по которым легко можно опознать фейри. Знахарь казался испуганным: вначале он вроде бы указал на дорогу, собираясь составить им компанию, но момент храбрости быстро прошел. Пожелав леди доброго дня, он пустил лошадь рысью.

Туман рассеивался, и впервые за день Нимуэ и Пим ощутили, что начинают согреваться после вечерней прохлады. Но когда дорога стала уже, а лес сжался вокруг них (а значит, и до деревни осталось не более мили), навстречу вышел вол: он тянул за собой цепи, но плуга не было. Один из деревянных рычагов тащился за плечом животного, когда вол проковылял мимо, явно в панике. Нимуэ проводила его взглядом и повернулась обратно: в просветах меж деревьев зловеще поднимался столб черного дыма, а хлопья красного пепла мелькали на солнце и в листве.

Сердце у Нимуэ бешено заколотилось. Она пришпорила Сумеречную Леди, и, стоило им выехать из леса, как воздух наполнился криками.

Шесть

Высокие дубовые двери в Большой зал королевского дворца со скрипом распахнулись, и два лакея Утера Пендрагона, на чьих желтых ливреях были вышиты три красные короны дома Пендрагонов, втащили внутрь мага в полубессознательном состоянии. Его кожаные башмаки волочились по полу, а русая борода была запачкана в вине. Лакеи подтащили его к трону.

– Мерлин, – король Утер пригладил лощеную черную бороду. – Как раз вовремя.

– Это заняло какое-то время, однако мы отыскали его в капусте, сир, – с гордостью сказал Борли, старший лакей, чье тело напоминало огромную бочку. – Однако, боюсь, он пьян.

– Да что ты говоришь… – король Утер холодно улыбнулся.

Мерлин оттолкнул руки похитителей, разглаживая мантию цвета ночного неба, покачнулся и оперся о колонну.

– Ты обещал нам дождь, Мерлин. И, как обычно, не подкрепил слова делом.

– Погода переменчива, мой господин, – заметил Мерлин, поднимая палец к небу.

Король бросил кусок холодной баранины на пол – своим волкодавам.

«Он уже подозревает, – осознал Мерлин сквозь алкогольную хмарь. – Он знает, что именно я скрываю». Но он также знал, что они оба продолжат притворяться. Став монархом в двадцать шесть лет, Утер отличался молодостью, был неуверен в себе и не любил признавать за собой ни ошибок, ни слабостей. Мысль о том, что Мерлин – его тайный советник, легендарный мудрец – на самом деле не более чем дурак и пьяница, а вовсе не величайший колдун своего времени, была бы чересчур унизительной для Утера. «Покончим же с этой ложью раз и навсегда», – умоляюще думал Мерлин. Мерлин-волшебник, ха! Не лучше ли сказать – Мерлин-обманщик? Вот уже семнадцать лет как он утратил способности к магии. Только благодаря собственному умению обманывать – а также поскольку люди вообще горды и доверчивы, – только поэтому ложь еще жила. Мерлин чувствовал лишь усталость. Хотя что-то в нем еще отказывалось смириться с правдой, страх, вероятно, ибо он предпочел бы сохранить голову на плечах. Кроме того, известно: что сказано вслух, то становится правдивее правды. Становится окончательной истиной.

Сир Берик – второй советник Утера, круглолицый и бородатый, которого Мерлин полагал пиявкой и трусом, – фыркнул на слова старца и повернулся к королю:

– Засуха и голод, ею вызванный, сеют панику в ваших северных французских провинциях, мой государь. Отец Карден и его Красные Паладины воспользовались этим и сожгли несколько деревень фейри.

Глаза короля потемнели, когда он обратился к Мерлину.

– Красные Паладины не меняются, а, Мерлин? Можно сказать, на них можно положиться. Сколько селений фейри они сожгли, сир Берик?

– Около десяти, Ваше Величество, – Берик сверился со списком.

Если король и рассчитывал на какую-либо реакцию Мерлина, он был разочарован: маг лишь наполнил вином еще одну чашу. Утер же предпочел говорить с Бериком так, словно Мерлина не было рядом.

– Как видишь, Берик, Мерлин – человек весьма неоднозначный. Его собственный вид предают огню, однако он не готов и пальцем пошевелить. Не то чтоб его когда-нибудь полагали радетелем за народ – он ведь не любит южной грязи, предпочитая интерьеры нашего замка и сливовое вино, – Утер удостоил волшебника взглядом. – Не так ли, Мерлин?

– Тому, что происходит, есть очевидное объяснение. Народ фейри, честно сказать, одни из лучших фермеров, так что во времена нужды у населения появляется причина претендовать на их урожай. Что до отца Кардена и его паладинов, то они – лишь унылого вида сосуд для старой ненависти, не более того, – Мерлин утер пролитое вино с одежды. – Однако, если на то будет воля Вашего Величества, Повелители Теней могли бы предложить помощь.

Король промолчал в ответ – только кивнул виночерпию, и тот послушно наполнил чашу.

Паранойя Утера всегда усиливалась, стоило ему услышать о тайной шпионской сети Мерлина, на что старец и рассчитывал: маленькое напоминание королю, что Мерлин не из тех, кому стоит переходить дорогу… Повелители Теней беспокоили короля куда больше, чем поля, которые Карден щедро украшал крестами. Фейри скорее помеха, и королевской казне от них мало проку, но Повелители Теней – другое дело. Тайный союз ведьм, магов и колдунов со своими собственными сетью, гильдиями, ячейками повсюду: от самых низменных колоний прокаженных вплоть до королевского двора. И все они – вне досягаемости короля.

Однако Мерлин как будто забыл упомянуть, что для него самого Повелители Теней превратились в куда большую угрозу, нежели для Утера. За столько лет он заработал бесчисленное множество врагов внутри союза, где все чуют слабость и упадок: слухи о том, что он утратил силы, идут рука об руку с упоминаниями наемных убийц и щедрыми посулами за его голову.

И чем же отвечал на это Мерлин?

«Еще вина», – мрачно подумал он, совершенно утомленный.

Слуги тем временем внесли подносы с едой для короля, который все еще раздумывал над словами о Повелителях Теней.

– Ужин, Ваше Величество, – объявил дворецкий. Утер поднялся с трона, подошел, не сводя глаз с Мерлина, к столу и сел. С подноса сняли крышку, и по залу распространился аромат медальонов из говядины, что, впрочем, не улучшило настроение Утера.

– Мы заказывали голубей! – прорычал он.

– Приношу глубочайшие извинения, Ваше Величество, – тон дворецкого был успокаивающим, – однако у нас, похоже, проблемы на голубятнях. Мы нашли несколько… ммм… мертвых птиц.

– Сколько? – нахмурился Мерлин.

Голос дворецкого чуть дрогнул.

– Ммм, девять, сир.

Даже человек, потерявший зрение, способен вспомнить цвет неба, и Мерлин, лишенный способности видеть, не мог не распознать знак.

Девять голубей.

Девятка – число не просто магическое, это еще и символ мудрости, и лидерства. Мертвые голуби явно предсказывали разрушение старого мира и грядущую войну.

– Аппетита вы нам не добавили, – Утер вздохнул. – Подите прочь.

Дворецкий и королевские лакеи поспешили вон из тронного зала, а Утер впился зубами в мясо.

– Теперь уже поздно для твоих чародеев. Они не в силах помочь нам.

– Вовсе не обязательно, Ваше Величество. При правильном поощрении они могли бы…

Утер треснул кулаком по столу, отчего тарелка зазвенела, а волкодавы ответили лаем.

– Засуха! Голод! Голодные бунты! Мы не можем выглядеть слабаками в глазах наших врагов! Знаешь ли ты, что Ледяной Король и его северная дружина рыщут по нашим берегам и только и ждут подходящего момента, чтобы нанести удар? Известно тебе это, Мерлин? Нам нужен дождь!

Сир Берик опустил голову – гнев Утера вгонял его в дрожь. Король же смотрел на Мерлина, и глаза его горели огнем.

– К черту твоих Повелителей Теней! Наша мать сомневается, реальны ли они вообще.

– Я бы заверил королеву-регента, что все они более чем реальны, – Мерлин невозмутимо спрятал руки в широкие рукава мантии. – Однако Вашему Величеству необходим дождь – и нам следует удвоить наши усилия.

– Да, следует, – отрезал король. Но стоило Мерлину и его синим одеждам устремиться к выходу, как Утер добавил:

– Нам известно, как ты ценишь уединение, Мерлин. Было бы жаль, если бы весь мир узнал, что ты служишь трону, верно? Ибо кто знает, какие враги могут выползти из своих нор.

Мерлин кивнул, принимая к сведению эту ненавязчивую угрозу. Огромные двери тронного зала сомкнулись за ним.

Однако стоило свернуть в извилистые коридоры замка Пендрагонов, как старец немедленно протрезвел: он более не раскачивался, его чувства вернулись и обострились, словно у лисы. Мерлин вытащил факел из гнезда и завернул в темный коридор. Сделав несколько шагов, он замер, прислушиваясь. Где-то впереди раздался скрежет, а за ним – шум ветра. Мерлин зашагал в ту сторону, преодолел еще поворот, и глазам его предстала сорока, которая отчаянно ползла по полу, извиваясь в агонии.

Сорока – мощное знамение, не только колдовства, но и пророчества. Мерлин устремил взгляд наверх.

Несколько минут спустя, задыхаясь, он поднимался по последней лестнице самой высокой башни замка. Достигнув верха, он первым делом отметил тишину, а после увидел мертвых птиц по всему полу. Некоторые еще шевелились. И хотя само количество убитых вызывало беспокойство, более всего Мерлина встревожило то, как они располагались по полу. Сороки пали замертво, с невероятной точностью образовав десять узоров по три птицы.

Десять групп по трое.

Десять – то есть возрождение. Новый порядок.

Мертвые сороки… Конец пророчества?

И еще девять голубей.

Голова у Мерлина пошла кругом. Великий лидер магов. Новый рассвет. Великая война.

Вот что ждало их впереди.

Пальцы у доктора Деллума были длинными, что позволяло ему сшивать плоть с точностью швеи. Из-за сырости в покоях из черного камня с его длинного носа капал пот – прямо на труп, который он обрабатывал. Его комната не могла похвастаться ни высокими потолками, ни наличием окон, а единственным источником света служили две масляные лампы в противоположных концах комнаты. Они тускло освещали шесть широких столов; на четырех лежали обнаженные тела разной степени разложения.

– Мне говорили, что ты любитель собирать коллекции. Это так?

Деллум взвизгнул, выронив инструмент.

– Кто здесь?

– Я. – Мерлин ступил в круг света.

– Да, но как вы…

– Дверь была открыта.

Деллум утер пот грязной тряпкой, что висела на поясе.

– Мерлин? Волшебник?

– А ты не ответил на мой вопрос.

– Я не… – Деллум опустил глаза. – Мне было велено прекратить. И я больше не собирал. Все по-честному.

– Жаль, – вздохнул Мерлин. – Я бы щедро заплатил, чтобы увидеть некоторые из твоих… – он запнулся, подыскивая слово, – …диковинок.

– Правда? – Деллум почесал руку и бросил взгляд на тяжелую дверь из дуба в дальнем конце комнаты. – И что же… эээ… какой предмет вы ищете?

– Нечто, связанное с числом три, – ответил Мерлин.

Деллум нахмурился, но спустя мгновение лицо его просветлело.

– Возможно, у меня есть именно то, что нужно.

Тяжелая дверь с трудом отворилась, и Мерлин прошел вслед за Деллумом в комнату поменьше. Свет фонаря выхватывал ряды полок, на которых стояли пыльные маленькие сосуды мрачного вида. Мерлина затошнило от запаха испорченного мяса, а Деллум, не обращая внимания на все это, пересек комнату, нетерпеливо схватил какой-то сверток и принес его к смотровому столу, дабы продемонстрировать Мерлину. Предмет был завернут в промасленную ткань.

– Принесли три дня тому назад, – пояснил Деллум. – Родился в крестьянской семье в Колчестере.

Он развернул ткань. Как обычно, Мерлин предпочел не выказать никаких эмоций.

Младенец успел пожить, вероятно, неделю или две. Сморщенный, бледно-зеленый от гнили, маленькие ручки скрючены, а кулачки судорожно сжаты. Два лица, на каждое из которых пришлось по уродливому глазу и собственному носу.

Мерлин повернулся к Деллуму и вопросительно поднял бровь.

– Позвольте, – мягко сказал врач. Он поднял ребенка и перевернул, словно желая помочь ему срыгнуть. На крошечной спине проступало третье лицо – будто существо, попавшее в ловушку между мирами.

– Довольно, – тихо сказал Мерлин. Мысленно он был уже далеко отсюда. Деллум снова завернул тело:

– Могу я, эээ, поинтересоваться, отчего вас так занимает число три?

– В тройке пересекаются прошлое, настоящее и будущее, – пробормотал Мерлин почти про себя. Мантия развевалась за спиной, когда он проследовал к дверям и добавил:

– Нечто страшное и могущественное пробудилось. Тебе следует бояться. Всем нам.

И дверь захлопнулась.

Семь

Нимуэ проснулась от жалобных криков. «Как долго я была без сознания?» – задумалась она. Мысли казались липкими и медленными, голова раскалывалась от боли. Рука невольно потянулась к мокрой голове и нащупала шишку прямо над левым ухом, в том месте, куда попал железный шар. Все еще в оцепенении, она выбралась из груды поленьев и огляделась. Деревенские старейшины горели на крестах, повсюду мелькали красные одеяния, дети плакали в грязи. Каждая деревенская хижина, попадавшаяся ей на глаза, была охвачена огнем. Собаки обнюхивали трупы на дороге.

Гортанный крик «Мама!» вырвался у Нимуэ сам собой, и она бросилась через дорогу, мимо тел и опрокинутых телег, чувствуя, как пульсирует болью голова. Почти сразу же кто-то из Красных Паладинов схватил Нимуэ за плащ, но она вывернулась и вырвала ткань из чужих рук.

Нимуэ взбежала на холм, паладин преследовал ее. Когда она проносилась мимо обугленных тел на крестах, не глядя на искривленные конечности, паладин позади споткнулся, и Нимуэ смогла немного оторваться. И дальше, в Железный Лес, петляя между деревьями, пока сапоги ее не ступили на истертые камни Священной Тропы Солнца. Нимуэ пролетела сквозь завесу у входа в храм и сверху увидела Ленор, скорчившуюся у алтарного камня.

– Мама!

Столб дыма от горящей деревни высился над Белкой, словно черная башня, пока он мчался по оленьим тропам Железного Леса. Он вырос, охотясь с дядьями и дедом, и теперь его выживание зависело от этих троп. Меч кузена в очередной раз больно ударил по ноге, когда Белка увидел родное лицо сквозь ветви:

– Дядя Кипп!

У фермера Киппа руки были – что стволы деревьев. Несколько других жителей деревни, знакомых Белке, знаками попросили его замолчать, в то время как дядя Кипп заметил племянника и поспешил к нему.

– Белка, дитя мое, не стоит кричать, пока мы пытаемся отыскать тех ублюдков, которых погнали в лес.

– Мы должны вернуться! – взмолился Белка. – Они там все умирают!

Кипп покачал головой. Морщины на его лице проступали сильнее обычного, и он казался на десяток лет старше.

– Их уже нет, дитя.

Идущие впереди люди резко остановились, и Кипп с племянником поспешили нагнать их.

– Что вы… – начал было Кипп, но прочие слова застряли в глотке, когда он увидел Серого Монаха со странно слезящимися глазами. Он ждал их в высокой траве, словно призрак, его конь пасся рядом.

В лесу воцарилась тишина. Монах не двигался. Белка ощутил запах пота от мужчин – кислый, какой бывает от страха. Они были не воины, а плотники и сыновья пекарей. Из них только дядя Белки прежде убивал сталью, но и тому минуло много лет – он тогда защищал семью от набега викингов. Однако если сейчас дядя и боялся, то не показывал страха. Вместо этого он прорычал:

– Нас – семеро, он – один!

На самом деле их было восемь – просто дядя забыл посчитать Белку. Прочие мужчины обнажили мечи одним слитным движением, и Белка попытался поднять свой, но все же отставал на шаг. Монах так же спокойно достал из ножен сверкающий клинок.

Один из мужчин, Тенжен, оказался прямо за спиной монаха и вытер вспотевшие ладони об одежду. Монах же держал меч свободно и низко, у левого бока; он слегка наклонил голову, когда Тенжен переступил с ноги на ногу. У Белки запульсировало в висках от напряжения. Он смотрел, как остальные мужчины пыхтят, готовя себя к битве, в то время как у монаха даже дыхание не изменилось.

Тенжен взревел и рванул вперед, но Серый Монах плавно увернулся от удара и так же плавно шагнул назад, преграждая путь сопернику. Белка не заметил, как промелькнул меч монаха, – он увидел только, как тот вышел из спины Тенжена, скользкий от крови. С влажным звуком монах выдернул клинок, и тело Тенжена рухнуло в грязь.

Белка инстинктивно поднял меч, но в голове вдруг стало пусто. В ушах слышалось ужасное жужжание, а во рту пересохло. Крики людей доносились будто бы издалека, движения замедлились. Взлетели вверх мечи, и монах завертелся внутри круга, его одеяние колыхалось, а на клинке плясало солнце. Меч жалил, словно змея, и люди летели следом за его движениями. Монах подсекал сухожилия на ногах противников, и они падали, как марионетки, после чего он перерезал им горло и протыкал сердце. На нем же самом не оставалось ни царапин, ни порезов – ни малейшего следа.

Рухнул на колени Эван, сын пекаря, хватаясь руками за горло в попытке удержать хлещущую кровь. Этими же самыми руками в доме отца он украшал печенья каплями меда.

Дроф, сын мясника, промахнулся, и меч его воткнулся в землю. Пока он изо всех сил пытался выдернуть меч, монах низко нагнулся и ударил снизу вверх, буквально отрывая Дрофа от земли и пронзая его тело. Острие меча вышло под правой лопаткой.

Дядя Белки первым смог хотя бы отразить удар монаха, поймав клинок соперника рукоятью. Сталь заскрежетала, соприкоснулись плечи, на долю секунды монах был захвачен врасплох и открылся сбоку. В этом-то Белка и увидел свой шанс.

Он шагнул вперед, стремясь помочь дяде, но Херст, двоюродный брат Тенжена, думал о том же. Он рванул вперед, обгоняя Белку. Монах, должно быть чувствуя приближение еще одного противника, обхватил Киппа руками и резко развернулся, заслоняясь его телом. Меч вошел в бедро, Кипп вскрикнул и обхватил рану, и тогда монах повернулся на месте, отрубая Херсту голову.

Чужая кровь оросила щеки Белки. Кипп храбро стоял на ногах, хотя и был ранен. Монах двинулся кругом, Кипп попытался удержать его на расстоянии длины меча. Монах дважды сделал ложный выпад. Кипп замешкался – и на том дело было кончено: монах проткнул грудь дяди Белки, и тот рухнул наземь.

Серый монах разглядывал мертвецов и умирающих, и странно: глаза его выглядели так, словно он плакал. Он толкнул Тенжена сапогом, но не дождался ответа, затем ткнул близнецов, Кевина и Трэя, и прикончил каждого из них точным ударом в сердце. Следующим на пути ему попалось тело Киппа, монах поднял меч и…

– Не надо! – только и смог крикнуть Белка.

Монах едва ли обратил внимание на сами слова. Он резко развернулся… и заколебался. Белка слышал, как нетерпеливо вибрирует лезвие рядом с его ухом. Дрожащими руками поднял он меч кузена и направил его в сторону монаха. Белка не видел глаз противника под глубоким серым капюшоном – только странные родимые пятна, похожие на слезы, и кровавое пятно на левой щеке. Один сильный удар – и выбитый из рук меч Белки полетел в кусты. Мальчик зажмурился и напрягся, готовясь к удару, молясь лишь о том, чтобы смерть была легкой.

Несколько глубоких вздохов. Белка осторожно открыл один глаз.

Он стоял совершенно один.

Никакого монаха.

Нимуэ неслась вниз по винтовой лестнице, мимо бесстрастных вырезанных скульптур, пока сапоги ее не застучали по трещинам мраморного пола. Ленор лежала подле алтаря, одежда ее была вся в крови, а в нескольких футах корчился в луже собственной крови умирающий паладин.

– Мама! – Нимуэ упала на колени рядом. – Я здесь, мама!

Она притянула голову матери на колени и увидела окровавленный кинжал, валявшийся рядом. Мать свернулась, защищая своим телом нечто, завернутое в мешковину и перевязанное веревкой. У подножия алтаря валялся камень: прежде он был в основании, но теперь его достали, чтобы открыть тайник – что бы в том тайнике ни хранилось.

Ленор схватила руки Нимуэ. Волосы ее были растрепаны, лицо в крови, но ясный взгляд и ровный голос не оставляли сомнений в том, что она была в сознании:

– Отдай это Мерлину. Найди его… не знаю как, но найди, – Ленор сунула сверток в руки дочери. – Он знает, что нужно сделать.

– Мама, нам нужно бежать! – замотала головой Нимуэ. – Сейчас! Ну же, мама!

– Теперь это твоя обязанность. Отвези это Мерлину. Это все, что имеет значение.

Нимуэ растерянно смотрела на сверток.

– О чем ты говоришь? Мерлин ведь просто выдумка, я не понимаю…

Прежде чем Ленор успела ответить, в храм ворвался паладин с болезненно-желтым лицом. С его меча капала кровь. Ленор с трудом поднялась на ноги, опираясь на алтарный камень, и подняла с пола кинжал.

– Беги, Нимуэ! – но та застыла в нерешительности, прижимая ценную ношу к груди:

– Я тебя не оставлю!

– Беги же! – закричала Ленор.

Нимуэ сделала лишь несколько шагов к лестнице, когда Красный Паладин преградил ей дорогу. Его тусклые черные глаза метались, будто выбирая между девочкой и женщиной. Ленор, бледная и шатающаяся от потери крови, двинулась на паладина.

– Мама! – вскрикнула Нимуэ, пытаясь ее задержать, но Ленор остановила ее взглядом. Глаза матери были полны любви и раскаяния:

– Я люблю тебя! Мне жаль, что это выпало на твою долю, но ты должна отыскать Мерлина! – Она повернулась и кинулась на Красного Паладина с обнаженным кинжалом, оставляя Нимуэ драгоценную секунду на спасение.

Перед глазами стоял туман от слез; Нимуэ карабкалась вверх по тропинке к Затонувшему Храму, борясь с желанием оглянуться, отчаянно желая оглохнуть и не слышать звуков драки, доносившихся снизу. Она сжимала сверток под мышкой и, пошатываясь, пробиралась сквозь завесу плюща к Железному Лесу. А вот и поляна, где еще прошлым утром они со Белкой смеялись и устраивали шутливую возню.

Отсюда было видно весь Дьюденн: холм с горящими крестами, всадников-паладинов, скачущих через поле с востока, чтобы отрезать путь тем, кто пытался сбежать. У подножия холма другая группа монахов спустила с поводков огромных черных волкодавов, отправляя их в погоню за выжившими. Нимуэ развернулась и рванула обратно в лес, моля всех старых богов Небесного Народа указать ей путь.

А в этот самый момент небеса над замком Пендрагонов кипели и рвались на дыбы, словно кони. Никогда еще лучники на сторожевой башне не видели, чтобы шторм надвигался так внезапно и угрожающе. Они укрылись в нишах, а наверху вспыхивали молнии, и сами камни замка дрожали от громовых раскатов.

В сотнях футов над их головами, в самой высокой угловой башне Мерлин замкнул круг, который чертил жиром на полу. В центре рисунка покоилась раскрытая книга заклинаний. Уже долгое время Мерлин не практиковался, а потому проверял все по два раза: может, магию он и утратил, однако все же оставался мастером темных искусств. Поднявшись с колен, он отпихнул в сторону украшенный перьями талисман – Мерлин повесил его на древо чуть раньше, чтобы должным образом расположить четыре тяжелых зеркала в четырех углах башни, – затем зажег несколько больших свечей, угасших от сильных порывов ветра, и, запалив от их пламени ветвь полыни, коснулся ее краем жирного круга на полу, отчего тот тоже вспыхнул.

Еще один раскат грома сотряс замок до самого основания, и снаружи раздался вопль:

– Мы заходим! Тут творится просто черт знает что!

– Нет! – рявкнул Мерлин, поворачиваясь к двери.

По другую сторону стены лакеи – Чест и Борли – цеплялись за кирпичи, из последних сил сопротивляясь сумасшедшим порывам ветра. Град рикошетом отскакивал от камней и беспрерывно барабанил по их шлемам.

– Вы не посмеете! – взревел Мерлин и со всех ног выбежал из башни навстречу ветру и мокрому снегу. Он подтянулся, взбираясь на зубчатую стену, мантия его развевалась над обрывом высотой в две сотни футов. Лакеи потянулись к чародею, однако Мерлин не удостоил их и каплей внимания. С губ его срывалось бормотание: то были заклинания на языке куда более древнем, чем латынь. К огромному двадцатифутовому шесту из железа, покрытому вязью рун, он привязал мешочек с хрустальной пудрой и яичной скорлупой, щедро намешанной на его собственной крови.

«А ведь были времена, когда бурей был я, – промелькнуло в голове у Мерлина. – Когда с моих пальцев срывались молнии, а шторма повиновались мне». Теперь же он цеплялся за камни, стараясь удержаться на стене. И все же он не был покорен. «Пусть я больше не тот друид, которым был, но и не беспомощен! Я все еще Мерлин, и я проникну в глубины божественных тайн!»

В руках у Мерлина оказался свиток, запечатанный воском и закрепленный на конце железного шеста.

– Вашей задачей было удержать это! – не выдержав, Мерлин зарычал на лакеев, однако слова его унесло бурей, и в то же мгновение над головой сверкнула молния. Она пульсировала внутри огромного темного облака, словно пылающее сердце бога, и билась – раз, два, три.

Пришлось убрать с лица волосы и смахнуть капли дождя, ибо Мерлин уже не мог доверять зрению. Снова сверкнувшая где-то в облаках молния высветила неестественные фигуры.

– Не хочу умирать! – кричал Борли, шаг за шагом вдоль стены продвигаясь к башне, от которой веяло иллюзией безопасности.

– Постойте! – завопил великий чародей, спрыгивая с зубца. Схватил Честа за плечи и швырнул его к стене.

– Что за… Да что такое?! – Чест сопротивлялся изо всех сил, но Мерлин держал его крепко, не сводя глаз с пульсирующего света.

Это повторилось. Три фигуры.

Повернувшись к Честу, Мерлин прижал руку к его груди, накрыв ладонью герб Пендрагонов – три красные короны на желтой ливрее. Глаза чародея снова обратились к небу; в облаке бесновалась молния, образуя божественный ореол вокруг трех красных корон.

– Боги, – едва слышно шепнул Мерлин. Все знаки указывали на одно.

Чудесное дитя. Исход пророчества. Смерть короля.

Восемь

Кроны деревьев заглушали звуки резни. Крики стихли на ветру, и теперь Нимуэ могла слышать только собственное тяжелое дыхание, мчась по тропам, которые принадлежали ей с рождения. Карта прошлого прокладывала узкую дорогу к выживанию. Она миновала оленью рощу и дуб, в дуплах которого гнездились вьюрки. Краем глаза Нимуэ заметила, как между деревьями мелькнуло что-то темное. И еще одна тень среди валунов.

Волкодавы.

Она бросила сверток на один из дольменов – широкий плоский камень, добрых десять футов в обе стороны. В мирные времена он служил сценой для детских спектаклей, а после – лежанкой для ленивых деревенских собак. Теперь же станет местом последней битвы Нимуэ.

Она еще карабкалась на камень, а жадные пасти уже окружили ее со всех сторон, пятеро рычали у края. Один наполовину запрыгнул на выступ, и Нимуэ ударила его пяткой в морду. Зверь растянулся на земле, но тут же вскочил и снова предпринял попытку забраться на дольмен. Нимуэ попятилась, загнанная в угол.

Позади десять футов отделяли ее от собачьих челюстей. Еще один зверь вскарабкался на плиту и вцепился Нимуэ в ботинок. Она кричала, отчаянно брыкалась, пока волкодав не отцепился, – но в конечном счете это был только вопрос времени.

Глаза Нимуэ блеснули серебром, и она обратила взор на сверток у своих ног. В одном месте мешковина разорвалась, обнажая темное железное навершие с вырезанной на нем руной из четырех кругов с пятым, центральным, пересекающим их, который был инкрустирован серебром.

– Засухе конец! – провозгласил король Утер. Его подбородок был высоко задран, свидетельствуя о славной победе. Слуги внесли бадьи с дождевой водой и поставили в центре пиршественного стола, подле оловянных блюд с жареной курятиной, тушеным кроликом, голубями в беконе, медовыми куропатками и пухлыми фазанами. Настроение в зале стояло праздничное, хотя буря не стихала. Каждый новый раскат грома вызывал вздохи и аплодисменты. Утер стоял во главе стола:

– Это боги улыбаются нам, – хвастался он. Собравшиеся стучали ножами по столу и скандировали имя Утера, повторяя за ним: «Конец засухе!» Один из дворян поднял кувшин с элем:

– За короля!

– За дождь! – закричал кто-то другой, и гости рассмеялись. Усмехнулся и Утер.

– О нет, друзья! Мы будем пить не за дождь, мы будем пить сам дождь!

– Да здравствует Утер! – грохнуло в ответ. – Да здравствует король!

Утер поднес бадью к губам и сделал долгий, сладкий глоток. С восхищением и аплодисментами гости наблюдали, как жидкость стекает по его ухоженной козлиной бородке к горлу, окрашивая торчащий белый воротничок в ярко-красный цвет.

В зале воцарилась тишина.

Утер нахмурился, опустил бадью и улыбнулся гостям скользкими от крови губами:

– Боюсь, мы немного пролили…

Дамы в страхе закрывали лица руками, и по глазам гостей Утер видел: что-то не так.

– В чем… – король взглянул на окровавленные рукава своего дуплета. – Что это? – он поставил бадью на землю и утерся рукавом, оставляя кровавые следы на одежде. – Что за фокусы?!

Дворецкий Утера побелел от ужаса.

– Эт-то вовсе н-не фокусы, Ваше Величество…

Утер опрокинул бадью, и река крови потекла по столу. Гости ахнули, некоторые закричали и бросились бежать, опрокидывая скамьи.

– Эт-то дождь, Ваше Величество, – чуть не рыдал дворецкий, – дождь, что обрушился на замок!

– Мерлин! – заорал Утер, пиная еще одну бадью, и еще, и кровавый дождь забрызгивал оловянные блюда и стекал на пол. В глазах короля стоял чистейший ужас, и, возведя глаза к небу, он взвыл:

– МЕРЛИН!

А в этот момент на вершине зубчатой стены одинокая молния рассекла бурю и ударила прямо в железный шест. Каскад энергии обрушился на железо, и ударная волна захлестнула Мерлина, швыряя его, распростертого и пылающего, в двери башни, прямиком в объятия огненного круга. Мерлин взревел в агонии, пытаясь освободиться от горящей одежды, и лакеи бросились ему на помощь, но буря не отставала. Потоки дождя схлестывались с пламенем, и черный дым проникал в легкие. Лакеи кашляли и размахивали руками, пока наконец из дыма не появилась фигура волшебника. Обнаженный, словно новорожденный, он сидел посреди комнаты, и ужасный ожог пузырился на его коже от самого правого плеча вниз по ребрам, через бедро и дальше. Борли и Чест в неверии отступили на шаг назад: по форме ожог был точь-в-точь рыцарский меч.

Нимуэ сунула руку в сверток и сжала потертую кожаную рукоять древнего меча. Широкое лезвие было потемневшим, покрытым зазубринами – должно быть, этим мечом сражались много веков назад. Она подняла таинственное оружие и ощутила, как вскипела кровь в жилах, когда на камень вскочил волк. Нимуэ отсекла ему голову одним быстрым движением, – тело рухнуло наземь, и прочие волкодавы отскочили в сторону.

Нимуэ уставилась на меч. В ее руках он излучал холодный свет и ощущался легким как перышко. Метки Эйримид поползли по ее щеке, образуя связь между мечом в руках и разлитым в воздухе Сокрытым.

Следующий волкодав подобрался к выступу, и Нимуэ рассекла ему череп: кромка прошла поперек морды и вонзилась в камень на добрых три дюйма. Она попыталась выдернуть клинок, но другой зверь вцепился ей в локоть и потащил через край дольмена.

Нимуэ перекувыркнулась в воздухе и рухнула на спину. Глаза закатились, она извивалась всем телом, а волкодав сжал челюсти на подоле ее юбки. Рванувшись и разорвав ткань, Нимуэ бросилась к мечу, который упал в траву в нескольких футах от нее. Она как раз дотянулась до рукояти, когда другой волк прыгнул, метя ей в горло, и тогда Нимуэ хватила животное по плечу. Тварь все вертелась в грязи, скуля, не в силах подняться на лапы, пока Нимуэ, шатаясь, поднималась на ноги. Она ощущала вкус крови на губах. Перед ней стояли два жирных волкодава; ощетинившись, они лаяли и скалились на нее.

– Ну же! – взревела она, чувствуя прилив сил.

Один бросился вперед, пытаясь вцепиться ей в лодыжку, и Нимуэ вонзила меч в собачью спину. Последнего волкодава она убила быстрым ударом в шею.

Все было кончено.

Она стояла, тяжело дыша, в луже крови. Нимуэ втянула воздух поглубже и закричала на мертвых животных.

Она оставляла следы волчьей крови на дороге, пока брела через лес вслепую – мимо лунного камня, где мать когда-то обучала ее. В ушах звенело. Она слышала позади Красных Паладинов: всадники, и несколько человек пешком. Нимуэ попятилась, укрываясь в терновом лабиринте (здесь дети любили играть в прятки), но враги окружали ее быстрее. Она видела лысые макушки монахов за невысокой изгородью, что росла на стыке лабиринта и поляны. Красные Паладины приближались со всех окружных тропинок. Она насчитала семерых и безвольно опустила меч, ткнув его острием в траву. Руки, казалось, плавились от усталости. Нимуэ опустилась на колени, не сводя глаз с грязных ног преследователей – они носили простые сандалии. «Я не хочу быть одна, – подумала Нимуэ. – Так будет лучше».

Но смирение уступило место воспоминанию: голос матери, в ту пору, когда Нимуэ была еще ребенком и встреча с демоном оставила шрамы на ее спине. «Призови Сокрытое, Нимуэ». Спокойная уверенность мамы омыла разум, будто холодная вода, и Нимуэ ощутила чистоту и ясность мысли. И в этом состоянии кристальной чистоты она потянулась к земле под ногтями, к воронам, что кружили наверху, к ветру, шевелящему траву. Она окликнула речной поток, загустевший от крови невинных, и муравьев, подтачивавших мертвый ствол Старика – самого древнего дерева, что было на поляне. По стенам тернового лабиринта пробежала дрожь, словно их коснулась невидимая рука. Сокрытое пульсировало в ее теле, а меч – в ее руке. Словно они были каким-то образом связаны, словно это меч направлял Сокрытое по ее венам.

Ближайший к Нимуэ паладин занес меч над ее головой, но зацепился лодыжкой за ветку. Другой пытался высвободить одежду, застрявшую в колючках, а третий обнаружил, что путь ему необъяснимо преградили торчащие из земли корни.

Осмелев, Нимуэ заставила себя открыться этой связи. От внутренней дрожи Сокрытого волосы на руках встали дыбом; и терновые лозы обвивались вокруг рук, икр, плеч и шей. Лабиринт жадно пожирал Красных Паладинов, которые только и могли, что скулить от страха, и звук этот был музыкой для ушей Нимуэ, и ноги ее наливались силой.

Она стояла прямо, а паладины были обвиты до самых колен. Она смотрела в их выпученные, полные недоверия глаза – и улыбалась сквозь слезы. Думала о матери, которая бросилась на монаха, чтобы спасти ей жизнь. Думала о Бьетте, Пим и Белке. Костяшки пальцев побелели – до того сильно Нимуэ сжала рукоять меча. Она поднимала его все выше и выше, а потом опустила, словно палач свой топор. Кровь плеснула на листья вокруг, на терновые лозы, но она не остановилась.

Меч взлетел, и упал, и снова, и снова.

Мокрые одежды паладинов облепили их дергающиеся в агонии тела. Глаза Нимуэ сверкали праведным гневом, и она рубила и рубила, высвобождая наружу боль потери и ярость.

Девять

Отец Карден ткнул сапогом отрубленную собачью голову и заметил небольшие кровавые отпечатки на земле. Плачущий Монах стоял у него за спиной. Они пробрались через луг к терновому лабиринту, и потребовалось час рубить его топорами, чтобы добраться до убитых товарищей. Отец Карден прошел по свежей вырубке: он хотел лично взглянуть на тела. Плачущий Монах последовал за ним.

Бывшие Красные Паладины. Неопознаваемые куски мяса в объятиях живой изгороди.

– Мерзость, – прошептал Карден. Он сдернул капюшон с лица убитого, обнажая искаженное ужасом лицо. Карден покачал головой, укрыл лик и снова обратил внимание на маленькие следы в самом центре этого кровавого месива.

– Все это сделал один ребенок?

Плачущий Монах опустился на колени рядом с другим телом.

– Саймон видел, как из храма выбежала девочка, и у нее в руках что-то было.

Он осторожно коснулся пятна, напоминающего ожог, на руке убитого. Карден присоединился к нему, разглядывая отметину.

– Смотри. Этот ожог был нанесен не снаружи – он проступил изнутри, а значит, мы имеем дело с могущественным злом.

По форме ожог напоминал ветвь, расходившуюся на три стебля.

– Зуб Дьявола, – заключил Карден. – Это его метка.

Плачущий Монах взглянул на Кардена. Святой отец задрал мантию на теле другого убитого. То же клеймо, но на горле. У третьего – на шее. Карден поднялся на ноги, на лице его было написано потрясение:

– Мы столкнулись с древним оружием нашего врага. Меч Силы найден и теперь в руках одного из детей Дьявола, – он указал на изгородь. – Одна девица способна сотворить такое. Извратить Божье творение, превратить землю и воздух в чудовищные оружия. Любой ценой мы должны очистить мир от этой скверны. Великая война началась.

Шепот отца Кардена заставил Плачущего Монаха откинуть капюшон.

– Найди меч. И девицу.

Нимуэ лежала на насыпи среди мокрых листьев, размышляя о Белке. Полуденное солнце светило ярко, но давало мало тепла.

Она вернулась на то место, где они договаривались встретиться, но в дупле ясеня Белки не было. Вместо этого Нимуэ обнаружила тела шестерых деревенских, зарубленных в поле и оставленных на корм волкодавам.

Пошел холодный дождь, и у Нимуэ даже кости заныли от холода. Ноги гудели, она потеряла счет тому, сколько миль пробежала за сегодня. Все, что у нее было, – меч.

Зачем мать прятала его?

Если эта вещь так важна, что Ленор пожертвовала ради нее жизнью, – почему Нимуэ никогда не слышала о ее существовании?

И еще Мерлин… тот самый Мерлин из детских сказок? Он что, настоящий? Как это возможно…

«Не имеет значения», – решила Нимуэ. Она не переживет и эту ночь. Ее преследуют, у нее нет ни крова, ни пищи, ни воды – шансы выжить ничтожны. В лесу поджидают собаки и убийцы, в городе – шпионы Кардена. Она не знала никого, только собственный клан, и всех их вырезали на ее глазах. Нимуэ осталась одна во всем мире.

Она снова взглянула на меч. Руны, покрытые серебром, вырезанные на рукояти, – все это должно было чего-то стоить. Денег хватит, чтобы безопасно перебраться через море, – и разве это не самое важное? Разве мать не хотела бы, чтоб она прежде всего выжила? Нимуэ взвесила меч в руке. Такой легкий. Невероятно.

«Мама отдала жизнь за этот меч».

Разве, продав его за объедки, Нимуэ почтит этим память матери? Но был ли у нее выбор? Она убийца, она убила семерых паладинов, и за это ее непременно повесят, или того хуже. И она призывала Сокрытое, чтобы совершить это убийство. Ее заклеймят ведьмой.

Жалкие слезы лились по щекам Нимуэ, мешаясь с каплями дождя. У нее толком не было времени осознать произошедшее. Пим. Сумеречная Леди. Ее мама… Все случилось так быстро. Нимуэ ощущала, как ее охватывает отчаяние, но, прежде чем оно окончательно овладело ее разумом, в голове всплыло имя.

Артур.

На мгновение Нимуэ задумалась, а потом поднесла лезвие к мокрым светлым волосам, отсекла их и позволила прядям опасть на землю. Нужен плащ. Будет слишком подозрительно тащиться в Хоксбридж в рваной юбке и с драгоценным мечом за спиной.

Не прошло и часа, а Нимуэ уже кралась через пшеничное поле к бельевой веревке. Это была одежда каких-то крестьян: шерстяные носки, дуплеты, рубашки. Она сорвала с веревки плащ и штаны и бросилась обратно в поле, стараясь бежать как можно ниже, чтобы укрыться в пшенице.

Вечером Нимуэ разорвала подол юбки и сделала из полос пояс, который удерживал штаны фермера на талии. Плащ был так огромен, что скрывал меч, который висел у нее за спиной, – а ведь она сама была вовсе не низкого роста. Нужно было добраться до Хоксбриджа как можно скорее, ибо Нимуэ сомневалась, что переживет еще одну ночь: ноги превратились в огромные колоды, руки висели вдоль тела пудовыми гирями. К тому же ее мучил голод. Но, приблизившись к Хоксбриджу, она запаниковала: у ворот почти не было повозок, и хуже того – рядом со стражниками стоял Красный Паладин.

Внезапно кто-то свистнул – чуть слышно и знакомо. Нимуэ обернулась и увидела странствующего знахаря на одноконной повозке, которого они с Пим повстречали нынче утром.

Знахарь был лысым, но лицо обрамляли длинные каштановые бакенбарды, а по щекам вились усы, отчего он казался похожим на унылого пса. Его плащ потемнел от крови пациентов, глаза тоже были красными, с мешками под веками, что Нимуэ мысленно оправдывала усталостью, а вовсе не элем. Похоже, знахарь как раз закончил обходить местные фермы и направлялся домой, в Хоксбридж.

У Нимуэ не было никакого плана, так что она просто стала на пути его повозки. Знахарь нахмурился, потянув поводья.

– Все в порядке, мисс? – с обрезанными волосами, в мешковатой одежде Нимуэ стала совершенно неузнаваема. Она прижала руку к щеке и сморщилась:

– Мой зуб, сир.

– Вот как? Боюсь, на сегодня я закончил с работой. Расскажите, где вы живете, и, быть может, я смогу заехать к вам послезавтра.

– Но это слишком долго! Прошу вас, сир!

– Большего я не могу, мисс.

Глаза Нимуэ наполнились слезами отчаяния – совершенно неподдельного, учитывая ее мучения.

– Боль просто невыносимая! И я не могу работать по дому, а моя мама бьет меня, если я не работаю…

Знахарь оценивающе взглянул на нее. Впечатленным он не выглядел.

– У тебя, надо думать, и монета имеется?

– Мой брат заплатит вам. Он как раз ждет за воротами, в таверне «Крыло ворона». Уверена, он будет благодарен, что вы сжалились надо мной, и даже угостит вас медовухой. – Нимуэ вся сморщилась и сжала зубы. – Прошу, пожалуйста, я не могу больше терпеть.

Она потянулась к щеке, и тут плащ соскользнул с запястья, обнажая браслеты. Знахарь нахмурился.

– Сегодня с утра… Я помню тебя. И твою подругу.

Нимуэ окаменела, глядя, как знахарь мучительно размышляет. Он посмотрел на ворота. Оставалась всего одна телега в очереди, и спустя несколько секунд стражник приблизился к их повозке.

– Рассказывай, зачем едешь, – скучающе сказал он. Знахарь обернулся к Нимуэ.

– Прошу… сир, – прошептала она.

Страх, жалость, чувство вины – вот что она увидела в его больных глазах. Знахарь смотрел на стражника, совершенно не находя слов, и тут к ним подошел Красный Паладин.

– Я слушаю, – раздраженно повторил стражник.

– З-з-зубы, сир, я просто лечил зубы, – выдавил знахарь, и Нимуэ заметила, как дрожат его руки. – А теперь… закончил объезжать села и возвращаюсь домой.

– А она? – стражник оглядел Нимуэ с головы до пят. Знахарь облизнул пересохшие губы.

– Она… она…

Верно, где-то глубоко внутри он отыскал крохи мужества, потому что продолжил:

– Она моя пациентка, сир.

Нимуэ с облегчением выдохнула, забираясь в повозку.

– Одна из постоянных, – добавил знахарь.

– Сними капюшон, – приказал Красный Паладин.

– Да, сир, – Нимуэ повиновалась, не сводя глаз с грязных ботинок знахаря.

– Откуда ты, девочка? – спросил паладин. Она старалась, чтобы голос звучал легко и уверенно:

– Родилась в Хоксбридже, милорд. Мать у меня прачка в замке, а я приношу ей щелок из монастыря. То есть… когда у меня зуб не болит.

– Какой зуб у тебя болит?

Нимуэ поколебалась, прежде чем указать на правую щеку.

– Вот… вот этот, милорд? – она наметила место на щеке. Красный Паладин взглянул на знахаря:

– Девочке больно. Чего ты ждешь? Вырывай.

Знахарь приложил ладонь к уху, словно не расслышал.

– Сир?

– Зуб. Рви его. Сейчас же.

Он качнул головой, не понимая:

– Но я… ээээ… у меня нет… – он все смотрел на Нимуэ, ожидая подсказки. У нее звенело в ушах, от паники хотелось бежать, и все же Нимуэ закрыла глаза и кивнула знахарю. Был только один путь.

Стражник поморщился:

– Что, прямо здесь?..

– Заткнись, дурак! – рявкнул Красный Паладин. Повернувшись к знахарю, он настойчиво повторил:

– Сейчас же. Это проблема?

– Нет… ээээ… никаких проблем.

Нимуэ тупо смотрела, как знахарь достает из сумки окровавленные щипцы. На мгновение она осмелилась взглянуть на Красного Паладина, и он тут же впился в нее взглядом. Нет уж, лучше смотреть в пол.

– Ну что ж… давайте посмотрим, что у нас тут, – пробормотал знахарь, с силой разжимая челюсти Нимуэ. – Прости, – тихо шепнул он. И потом, громче: – Ах да, вот он, виновник всех бед! – и ткнул в один из коренных зубов.

Нимуэ представила, что стоит в ручье подле разбитой статуи, что в Железном Лесу. Она воображала, как холодная вода омывает ноги, пока знахарь прилаживал щипцы на ее совершенно здоровый зуб. Первый же рывок выдернул из плоти несколько корней, и она гортанно вскрикнула. Руки у знахаря были сильные, работал он споро: дернул вправо, затем влево. Она инстинктивно попыталась откинуть голову назад, уходя от боли, но щипцы не пустили. Где-то рядом раздался голос знахаря:

– Вам станет легче, миледи.

Кровь заполнила пустоту во рту, когда щипцы сделали свое дело и вытащили зуб. В рот ей сунули какую-то тряпку. Нимуэ открыла глаза и сквозь туман увидела стражника, стоявшего чуть в стороне, и самодовольную рожу Красного Паладина. Рука знахаря лежала у нее на шее, а губами он почти касался ее уха:

– Ну вот и все, дитя мое.

Стражник махнул рукой, возвращая себе командование:

– Хватит уже. Проваливайте.

Знахарь цокнул лошади, избегая встречаться взглядом с паладином, а Нимуэ застонала в тряпку. Щека ее пульсировала. Красный Паладин не сводил с нее глаз, пока они ехали мимо. Все время хотелось обернуться, и, только когда они проехали ворота, она облегченно выдохнула.

Десять

Нимуэ соскочила с повозки и поспешила в толпу.

Времени оставалось в обрез. Если она не сможет найти Артура, Хоксбридж станет ей ловушкой – паладины охраняют город снаружи и изнутри.

На ночь лавки закрывались, но в «Крыле ворона» было людно. Нимуэ протиснулась меж двух фермеров, которые маячили у входа, и зашла внутрь. Взяла стул, встала на него и, все еще прижимая ко рту окровавленную тряпку, оглядела толпу. Сердце у нее упало: в углу, где Борс накануне обирал местных фермеров, сегодня сидели мальчишки с закопченными лицами – работники железного завода.

– Эй! Слезай оттуда! – кто-то потянул Нимуэ за плащ, а другой подтолкнул в спину. Нимуэ покорно слезла со стула, оказавшись среди людей, большинству из которых была по плечо. Больше идти было некуда. Ее мысли снова обратились к мечу: может, литейщики переплавят его на монеты? Или банк предложит за него солидную сумму?

Над площадью уже сияли звезды, лакеи зажигали фонари. Нимуэ прикинула, стоит ли идти к кузнецу, дабы он оценил стоимость меча. Прийти туда – значит раскрыть себя, навлечь вопросы, на которые она не готова отвечать. Уставшим взглядом она выискивала арки, где могла бы подремать, прежде чем стража вышвырнет ее вон из города. Внезапно раздался звон колокола, и на площадь вышел городской глашатай; сопровождали его два Красных Паладина. Горожане и лавочники собрались вокруг.

– Слушайте! Слушайте все! – завопил глашатай. – По приказу Ватикана, за самые гнусные преступления, включая детоубийство, людоедство и умерщвление слуг Господа по сговору с демоническими силами…

Нимуэ отпрянула и судорожно огляделась, ища укрытие.

– …тринадцать золотых динариев за живую или мертвую фейри-убийцу, известную как Ведьма Волчьей Крови! Любой, кто предложит ей помощь или убежище, вершит ересь, а потому будет подвергнут пыткам, а затем сожжен по закону Церкви!

Нимуэ натянула на лицо капюшон и поспешила прочь от глашатая, чуть не врезавшись в зад лошади. Конь уже было поднял копыто, намереваясь ударить ее, когда всадник оглянулся с раздраженным смешком. Это был Борс.

– Смотри, куда прешь, тупой ублюдок!

Он не видел лица Нимуэ под капюшоном, так что она поспешила обогнуть его лошадь и прошагала мимо других наемников к Египет – черной лошади Артура. Нимуэ коснулась руки наездника и, когда он посмотрел вниз, откинула капюшон.

– Нимуэ?

От облегчения и усталости слова застряли у нее в горле. Она зашаталась, и Артур спрыгнул с коня, торопясь подхватить девушку. Бросив взгляд на товарищей, он отвел ее на несколько ярдов в сторону, и они остановились в неровном свете факела.

– Я… – Нимуэ попыталась снова, но смогла только всхлипнуть.

– Что стряслось?

– Их больше нет! – выдавила она, ненавидя себя за то, что не может сдерживать рыдания.

– Кого нет? Что ты говоришь!

– Всех! – прорычала она, одновременно борясь с гневом и подступающей паникой. Нимуэ схватила Артура за руку, боясь, что только отпугивает его этой истерикой.

Огромная тень накрыла их внезапно. Борс развернул Нимуэ за плечи, и по его лицу она видела: он мучительно пытается вспомнить, что было, учитывая остриженные волосы, непросто.

Выбора не оставалось. Она быстро утерла слезы, меняя тактику.

– Я хочу нанять вас. Я заплачу, – и вот тут глаза Борса расширились:

– Ты… та самая ведьма!

– Я заплачу, – повторила Нимуэ, – если поможешь мне отыскать Мерлина. У меня к нему дело.

Артур смотрел то на Нимуэ, то на Борса, не понимая, о чем она говорит. Она и сама до конца не понимала. Борс же усмехнулся:

– Мерлин? Ты посмотри, Артур, она знакома с Мерлином! Ты чокнутая, верно, девочка? Держу пари, у тебя и ночного горшка нет, чтоб помочиться, не то что денег!

– У меня есть… кое-что. Очень ценное. Я должна доставить это Мерлину, и он, если поможешь, щедро заплатит тебе, – Нимуэ быстро глянула в сторону площади. Красные Паладины, должно быть, еще где-то поблизости.

Борс грубо ухватил Нимуэ за воротник плаща:

– Что ты должна, ведьма, так это заплатить по счетам… Что это?

Должно быть, он ощутил меч сквозь плащ, потому что мгновенно вырвал у нее оружие.

– Это всего лишь меч, – пробормотала она.

– Ну-ну. Давай поглядим.

Нимуэ решительно вырвала его из рук Борса:

– Я покажу тебе, – она освободила меч от ткани. В свете факелов сверкнули руны. Борс жадно утерся:

– Дай сюда! – но Нимуэ мгновенно спрятала меч под плащ.

– Нет уж, хватит тебе и этого.

– А где твоя подруга Пим? – спросил Артур.

– Мертва, я полагаю.

– Мертва? – Артур нервно взъерошил волосы. Однако времени на объяснения не было совершенно.

– Я должна отвезти меч Мерлину. Он вывалит за него больше золота, чем вы способны вообразить. Но выдвигаться надо сейчас же.

– А может, я просто заберу меч, и мы в расчете, а? – Борс ухватил Нимуэ за полу плаща, но она стряхнула его руки.

– Даже не думай!

– Борс… – начал было Артур, но начальник ткнул в него пальцем:

– Помни свое место, мальчишка! Как по мне, ты чересчур дружелюбен с этой девкой. А что до тебя, девочка, – Борс снова обернулся к Нимуэ, – то я предлагаю тебе отдать мне меч и ехать, куда ты там собиралась.

– Нет!

Нимуэ прижалась к стене пекарни, ощущая, как та расцарапывает шрамы на спине. Борс приближался:

– Или… я могу просто забрать его, а потом притащить тебя за ноги и бросить под ноги Красным Паладинам. Тебе решать.

– Слушай, я мог бы… – вмешался Артур, но тут Борс развернулся и ударил его по лицу тыльной стороной ладони.

– Ты мог бы сесть на коня, вот что! Тебя все это совершенно не касается!

Артур поплелся обратно к Египет, держась рукой за щеку. Лошадь втянула воздух и вздыбилась.

– А теперь давай его сюда, дорогая, – и мясистая рука Борса потянулась к Нимуэ.

Она перекинула плащ через левое плечо, а правой рукой развязала узел, удерживавший меч на перевязи. Клинок лежал на сгибе руки, ладонь ее скользнула по железной крестовой гарде. Глаза у Борса блестели.

– Хорошая девочка, – протянул он.

Метки Эйримид проявились на щеке Нимуэ. Гул в животе превратился в шипящую лаву, и кровь вскипела до самых кончиков пальцев. Нимуэ крепче сжала кожаную рукоять, быстро развернулась и отсекла Борсу запястье. От силы, с какой был исполнен удар, обрубок летел футов тридцать, пока не приземлился на площади.

Борс взревел, уставившись на то место, где прежде была рука.

– Попробуешь сделать это снова – и я отсеку тебе и вторую!

Нимуэ ощущала нечто дикое внутри, будто она была десяти футов ростом и могла каблуком раздавить и Борса, и его вопли. Меч же ощущался продолжением руки – легко и естественно.

Горячий ключ силы бил сквозь ее жилы, перетекая в меч, – и невольная улыбка озаряла ее уста.

Борс отпрянул, схватившись за окровавленную культю, и заорал:

– Убейте ведьму!

Эйфория чуть спала, хотя чувства Нимуэ оставались обострены. Она перебежала площадь, оттолкнула Артура и вскочила в седло Египет, протягивая ему руку:

– Ну же!

– Артур! – заорал Борс. – Я тебе кишки выпущу!

Артур вскочил в седло позади Нимуэ, она пришпорила Египет, и лошадь поскакала через площадь.

Горожане бросились в разные стороны, еще только завидев кровь. Повинуясь приказу Борса, слуги вбежали в переулок с восточной стороны, в то время как наемники, оседлав коней, устремились в погоню за Артуром и Нимуэ.

– Куда ты собралась? – заорал Артур.

– Понятия не имею!

– Так дай мне чертовы поводья!

Он перегнулся через Нимуэ, направляя Египет прочь от ворот.

– Что ты задумала?

– Западные ворота! Меньше охраны!

Один из паладинов попытался достать их с земли, но Артур пнул его сапогом в подбородок, и паладин полетел в канаву. Юноша пустил Египет галопом меж двух домов, свернул в переулок, стараясь оторваться от преследователей, и наконец выехал на тихую площадь, над которой возвышался недостроенный собор. Вдалеке зазвонил колокол.

– Проклятье. Они запирают ворота, – Артур сменил направление. Свет факелов выхватывал фигуры преследователей, отбрасывая тени на высокие стены домов. Наемники мчались следом, словно одна сплошная яростная масса. Западные ворота показались впереди, всего в пятидесяти ярдах, и слуги торопились опустить их. Артур подстегнул Египет.

– Ложись! – взревел он. – Пригни голову!

Нимуэ прижалась лицом к седлу, и они помчались прямо на опускающиеся ворота. Артур обхватил руками шею Египет, когда они нырнули. Зубцы царапнули по спине, разрывая плащи, но им удалось миновать городские стены.

С грохотом они выехали на дорогу, освещаемую одними только звездами.

Одиннадцать

Реки крови стекали по дорожкам замка Пендрагона, пока армия рабочих вооружалась ведрами и щетками, чтобы убрать последствия кровавого дождя. Не прекращая работать, многие из них бормотали защитные молитвы. Повсюду шел слух об ужасном предзнаменовании и о том, что оно может значить для короля.

И никто не ощущал ужаса большего, чем сам Утер, который ворвался в замок в полном латном облачении. Он хорошо понимал, что кровавый дождь – это предупреждение, а потому окружил себя солдатами в доспехах и заставил верного сира Берика всюду следовать за ним.

– Мерлин! – закричал Утер. – Где он, черт побери?

Сир Берик бежал, стараясь поспевать:

– Мы не знаем, государь, мы искали повсюду. Или он не открывает двери…

– Так сломайте их!

Утер вывел отряд воинов с факелами во внутренний двор замка, подошел к домику Мерлина и застучал в дверь закованным в сталь кулаком.

– Мерлин, черт бы тебя побрал! Ты здесь?

Он был там.

Волшебник дрожал, завернувшись в простыни, пропитавшиеся потом и прилипшие к обожженной коже. Дабы заглушить боль, он вливал в себя вино и еще сильнее съеживался.

– Мерлин! – стены дома содрогались от ударов Утера.

Наконец Мерлин сел, поморщился и, шатаясь, подошел ко входу. Приоткрыв дверь, он столкнулся с королем нос к носу.

– Ваше… Величество?

– Боже, старик, ты пьян? – Утер наморщил нос.

– Все в порядке, государь, все под контролем… Мне нужно просто еще немного времени, чтобы изучить эти знаки, – пробормотал Мерлин.

– «Изучить знаки»? Весь замок в крови! Это тебе не шарада!

– Ждите моего полного отчета, Ваше Величество, очень скоро. Нельзя спешить с выводами! – и Мерлин захлопнул дверь перед носом Утера.

Щеки у короля побагровели.

– Сломать чертову дверь! Вытащите его на свет божий!

Двое поспешили исполнить приказ и с разбегу впечатались в дверь закованными в железо плечами. Дерево затрещало.

– Может, дыба приведет его в чувство, – проворчал Утер. Сир Берик закусил губу:

– Разумно ли это, мой король? Да, Мерлин – человек странный, но он, по крайней мере, наш человек. Я полагаю, мы не хотим еще больше разгневать темные силы?

Тут дверь с грохотом слетела с петель, и отряд ворвался в дом. Король Утер последовал за солдатами, но обнаружил, что комнаты пусты, а оконные ставни широко распахнуты.

Мерлина и след простыл.

* * *

Артур подхватил Нимуэ под руку, прежде чем она выскользнула из седла Египет. Девушка инстинктивно отшатнулась.

– Ты начала засыпать, – пояснил он.

– Вовсе нет, – пробормотала Нимуэ, выпрямляясь и слабо сжимая рукав Артура. Но через несколько мгновений ее лоб ткнулся ему в спину, а тело обмякло. Артур снова подтолкнул ее локтем.

– Прекращай! – прорычала она.

– Ты опять…

– Я в порядке!

– Да, верно, мне надо позволить тебе упасть и покончить с собой!

Нимуэ не могла собраться с силами – верный признак того, что она на пределе, а значит, скоро им придется остановиться на ночлег. Лошадь шла самым медленным шагом: они вот уже несколько часов двигались на юг в направлении гор, к Вершинам Трезубца – скорее углубляясь в земли Красных Паладинов, чем стараясь избежать их. Египет, конечно, будет идти, пока не падет в изнеможении, но Артур чувствовал, как напряжена лошадь, видел пену на ее губах. Чем дальше, тем хуже будет дорога – и тем опаснее. Только теперь, в тихой предрассветной тьме, Артур смог осознать всю серьезность и тяжесть ночных событий.

«Как мне избавиться от нее? – размышлял он. – Кто, черт побери, эта девица? И что мне теперь с ней делать?»

Быть может, монастырь в Ивуаре дал бы ей укрытие, не будь она фейри, преследуемой Красными Паладинами.

«И она отрубила руку Борсу!»

Артуру случалось попадать в разные передряги, включая разборки между шайками разбойников или войны из-за кровной мести, и обычно он легко ускользал от неприятностей, но сейчас все было иначе. Мысли метались, стоило ему попытаться вообразить, что сделает Борс.

Итак, два вероятных сценария. Первый: немедленная погоня – тогда не пройдет и часа, как их захватят. Борс и наемники – прекрасные наездники, и их лошади в хорошей форме, тогда как Египет, хоть и великолепная лошадь, везет сразу двоих и не отдыхала уже больше суток.

Или же – и на это Артур надеялся – рана Борса потребует помощи целителя, что замедлит его по меньшей мере на несколько часов. Со стороны рана казалась чистой (Артур не был уверен, что из сотни его ударов хотя бы один будет столь идеальным).

Был еще шанс, что Борс истек кровью прямо посреди улицы, но Артур не рассчитывал на подобное везение. В конце концов, Тристен был в состоянии соорудить приличную повязку, а Борс отличался крепким здоровьем.

Он никогда не оставит этого просто так. Артур предал его, и хуже того – один из мечей Борса перешел в руки девчонки с фермы, а значит, его поднимут на смех по всем тавернам отсюда и до Северного моря.

Артур покачал головой. Не след было вмешиваться; в конце концов, проблемы этой девушки не были его проблемами.

Отрубленная рука Борса пролетела добрых тридцать футов…

«Надо бы еще разок взглянуть на тот меч».

Нимуэ снова попыталась завалиться влево, и Артур ухватил ее за плащ, породив очередной слабый протест. И все же она снова постаралась выпрямиться в седле.

Час спустя они пытались спастись от холодного тумана с помощью небольшого костра. Артур устроил лагерь за рощицей и молился, чтобы костер оказался достаточно мал и остался незамеченным. Нимуэ спала, прижимаясь к дереву: она свернулась калачиком, словно ребенок, подложив под голову плащ. Артур вцепился зубами в головку твердого сыра, бросил взгляд на этот меч и подошел, стараясь не разбудить Нимуэ. Осторожно накрыл ей голову потрепанной тканью.

Он пристально рассматривал меч в свете костра. Поистине произведение искусства: оружие легкое, послушное, но острие идеально сбалансировано железом и сталью, дабы стать смертоносным.

Но было что-то еще: меч, казалось, гудит в руке Артура, отзывается. Сердце забилось быстрее, и он медленно взмахнул мечом, пригнулся, отражая невидимый удар, затем сделал резкий разворот, и лезвие запело возле уха. Артур коснулся зазубрин на потемневшем клинке: этот меч повидал много сражений. Странная руна у рукояти – никогда прежде он не видел серебряной гравировки. Королевский меч? Церемониальный? Он не был похож ни на германские, ни на монгольские мечи, его делал не римлянин и не генуэзец. Однако все это не имело значения, ибо этот меч внушал уважение. Он был неоценим.

Артур бросил на Нимуэ быстрый взгляд.

С таким мечом он мог бы попасть на торговые корабли, которые благополучно довезут его к дальним берегам. С таким мечом можно вести дела с викингами – заключая ли мирные сделки, или же перерезая глотки. Этот меч мог завоевать ему собственную армию наемников – настоящих бойцов, а не разбойничий сброд – и обеспечить аудиенцию во дворцах баронов, которые пожелали бы нанять такую армию.

И, если бы потребовалось, с таким мечом Артур мог бы отвоевать собственную честь.

Нимуэ пошевелилась. Повернувшись к Артуру, она увидела меч в его руках.

– Что это ты делаешь?

– Ничего. Я просто…

– Дай сюда! – она вскочила на ноги, вырвала оружие из рук Артура и сунула его в ножны, а ножны перекинула через плечо. Крестьянская рубаха сползла, обнажая спину.

– Я просто хотел посмотреть…

– Твое «посмотреть» чертовски походит на «украсть»!

– Свихнулась? Ты вообще умеешь отличать друзей от врагов?

– И кто же тут мой друг?

– Тот, кто добровольно засунул шею в петлю, чтоб спасти твою шкуру!

– А, так ты меня спасал. Или все же мой меч?

Нимуэ отвернулась и уселась на землю, обхватив колени руками.

– Ты ранена, – вдруг пробормотал он, подходя ближе. Нимуэ обернулась.

– Что? Вовсе нет!

«Он увидел шрамы». Щеки Нимуэ вспыхнули, когда она взглянула на свои обнаженные плечи. Пришлось немедленно задрать рубашку повыше, прикрывая их.

– Все в порядке.

На самом деле она едва могла думать: место, где знахарь вырвал зуб, непрерывно ныло.

– Это не ерунда, ты ранена!

– Я сказала, что в порядке!

– Я могу попытаться сделать перевязку, – тон Артура немного смягчился. – У меня еще есть немного вина и бинты. Если пойдет заражение, то тебе конец.

– Это вовсе не свежие раны, – помолчав, пояснила Нимуэ. – Просто так выглядят.

– Что ты имеешь в виду? – Артур осторожно присел возле огня.

– Просто шрамы. Старые.

– Шрамы, которые никогда не затягиваются? – Нимуэ кивнула. – Бессмыслица какая-то.

– Так случается… – она чуть замялась, – когда раны вызваны темной магией…

Он был смущен, – Нимуэ видела это по лицу, – и она разозлилась.

– О, так это потому, что ты… эээ…

– Что? Ведьма? – резко спросила она.

– Нет. Просто… не знаю. Я хотел сказать, я не подумал…

– О нет, совсем не подумал, верно? Что оно значит для тебя? Это слово?

– Слушай, забудь.

– Я принадлежу к Небесному Народу! Мой клан родился с первыми лучами солнца, и наши королевы в древности призывали дождь, овладевали силой солнца, давали жизнь урожаю. А твой народ в это время игрался с камешками.

Артур поднял руки.

– Сдаюсь!

Нимуэ закатила глаза и продолжила дуться. Невежество свойственно человеческой крови, и все же ее смятение таилось глубже. Ей никогда не убежать от этого. Шрамы. Навсегда помечена, навсегда изгнана. Ее собственный клан боялся ее – так с чего бы Артуру поступать иначе? Она могла видеть страх в его глазах: «Он хочет от меня избавиться. И сложно винить его за это».

Артур тем временем ворошил палкой угли в костре. Спустя несколько мгновений неловкого молчания он сказал:

– Просто они выглядят… болезненными.

– Они не болят, – быстро ответила Нимуэ. – Почти никогда.

Она подняла взгляд. Они смотрели друг на друга сквозь огонь.

– Похоже на следы когтей.

Нимуэ кивнула.

Воспоминание шевельнулось в глубине сознания. Она все еще помнила, как пахли луком волосы отца. Она спала между родителями – и то было самое безопасное, самое теплое место во всем мире. По крайней мере до той ночи, пока все не началось: видения, посещавшие ее, чужая ворожба и ужас, когда болезненно-сладкий голос позвал ее по имени.

– Мне было пять лет… – начала Нимуэ, не отводя глаз от костра.

«Нимуэ», – снова прошептал голос. Она выбралась из постели и вышла за двери деревянной хижины.

– Кто здесь? – тревожно спросила она в темноту ночного воздуха. В деревне стояла невероятная тишина. Она помнила, как ступала по грязи босыми ногами, а в желудке что-то дрожало, словно струна.

«Нимуэ, ну где же ты?»

– А где ты? – спросила она. Луна светила так ярко, что было видно всю дорогу, мимо дома вождя и в самую чащу Железного Леса.

В отличие от большинства детей, Нимуэ не боялась оказаться в лесу ночью. Ее мать – архидруид, а отец, Иона, – уважаемый целитель, и с самого раннего детства они рассказывали Нимуэ о Сокрытом. Она знала, что Сокрытое прячется в знакомых вещах и явлениях, таких как роса на листке или кора дерева, и что видеть его способны лишь те немногие, у кого есть особое зрение. Ленор умела петь такие песни, что выманивали Сокрытое на свет, и тогда его можно было увидеть – как искорки на шерсти, что возникали, если погладить кошку. Никогда у Нимуэ не было причин бояться Сокрытого. Никто не предупреждал ее, что не только свет, но и нечто темное способно отыскать ее и заговорить с нею. В пять лет Нимуэ полагала, что Сокрытое ей вроде тайного друга, с которым она только никогда не встречалась, – вот отчего этот голос так заворожил ее. Он казался теплым и обещал увлекательную игру.

Нимуэ зашла за деревья и почувствовала ногами сосновые иголки. Дрожь в теле безошибочно подсказывала, где искать источник голоса.

«Где же ты, Нимуэ?..»

«Я иду, – мысленно сказала она. – Потерпи, я никак не могу тебя найти». Она шла по лунной тропинке, пока не наткнулась на логово – нагромождение каменных плит, сиявших в свете луны, словно могильные камни. Даже в столь юном возрасте Нимуэ понимала, что ходить туда не стоит.

– Почему ты прячешься здесь? – спросила она.

Пауза.

«Мне нужна твоя помощь», – мягко ответил невидимый собеседник. Нимуэ вскарабкалась по камням, стараясь не порезаться об острые края.

– Я здесь!

«А я спрятался».

Нимуэ заглянула в расщелину между двумя огромными каменными плитами. Луна освещала участок земляного пола – до него было футов десять, и, поскольку Нимуэ всегда прекрасно лазила, ее маленькие пальчики нашли выступы и углубления в скале, позволившие спуститься относительно легко. Однако внизу была темнота, которую лунный свет не мог разогнать.

– Эй?

– Я здесь, милая! – сказал голос из темноты. – Подойди-ка поближе.

В животе болезненно гудело, нечто увлекало во мрак. Она поняла: то, что во тьме, каким-то образом притянуло ее.

– У тебя глаза матери, – прошептало оно.

В лунном свете мелькнуло что-то, похожее на темный мех, будто бы медведь стоял на четырех лапах. Но оно было больше медведя, больше любого животного, которое Нимуэ когда-либо видела, – плечи этого с трудом умещались меж стен пещеры. Когти были длиннее руки Нимуэ, желтые глаза – будто у свиньи, и лицо – изрезанное тысячью мелких шрамов. Оно улыбалось, раздвигая окровавленные челюсти, изо рта свисали куски плоти.

Нимуэ мысленно звала мать, пока Демонический Медведь выползал из мрака на свет, продолжая шептать:

– Только семя Ленор способно утолить мой невыносимый голод!

Она повернулась к стене, пытаясь найти, за что бы ухватиться, чтобы вылезти из пещеры, но не успела сделать и шага. Три острия вонзились ей в спину – так демон вцепился в нее когтистой рукой. Нимуэ взвыла. Раны горели огнем. Оглянувшись, она увидела, как демон слизывает ее кровь с когтей – будто ребенок, тайком пробующий сливки из бочки с молоком.

Он хихикал, а Нимуэ чувствовала, как прилипла к спине окровавленная ночная рубашка. Именно в этот момент она услышала голос матери – настойчивый, но спокойный: «Призови Сокрытое, Нимуэ!»

«Я не знаю как! – в отчаянии взмолилась она. – Помоги мне, мама!»

«Я не успею добраться до тебя».

Эта мысль встряхнула Нимуэ. Она закрыла глаза и простерла руку, потянувшись сознанием к каждому камню, листу и ветке, к каждой личинке, ворону и лисе. Ее обращение к Сокрытому было скорее криком, потому что Демонический Медведь жадно втянул ее запах и опустил голову, отряхивая грязь с окровавленной морды. Нимуэ могла чувствовать зловонный запах смерти из пасти демона, когда он разомкнул челюсти во всю ширь, собираясь проглотить ее целиком.

И все же она продолжала мысленно звать Сокрытое.

Стены задрожали под ее руками, и пульсация в животе стала сильнее. Демонический Медведь фыркнул и вскинул голову, и в этот момент пещеру тряхнуло, в воздухе взвилась пыль. Нимуэ услышала треск прямо над головой. Задрав голову, она успела увидеть, как большая каменная плита накренилась и рухнула, будто лезвие гильотины, – так быстро, что демон не успел среагировать. Нимуэ зажмурилась, услышав влажный хруст. Страшный вой, от которого воздух в пещере, казалось, вскипел, раскололся на тысячу криков разных голосов.

Спустя несколько секунд Нимуэ нашла в себе мужество открыть глаза. Она помнила, что стояла и глядела на могучую плиту, которая упала, расколов череп демона пополам.

Нимуэ так и не отводила глаз от огня.

– После того случая все изменилось. Раны так и не затянулись, и многие люди клана посчитали, что это проклятие. Даже отец смотрел на меня холодно. Больше никогда не обнимал меня. После той ночи у меня начались видения, порой столь сильные, что я… – Нимуэ бросила быстрый взгляд на Артура: он слушал с неотрывным вниманием.

– Я забывала о том, что происходило. Отец был в смятении: магия пугала его. Он заставлял меня пить кислые снадобья, полагая, что это очистит меня от влияния злых духов, но меня только тошнило. Вот почему он отстранился. Начал пить и часто бывал мрачен и даже жесток.

– А что твоя мать?

Тон голоса Артура поразил Нимуэ: он был мягок, безо всякого осуждения.

– Она полагала, что я особенная, но я ненавидела, когда мать принималась меня учить. Мы все время ссорились, – сухо сказала Нимуэ, замолкая. Стыд охватывал ее, на глаза навернулись слезы, и она отвернулась. – Я больше не хочу разговаривать.