Читать онлайн Между ангелом и бесом 2 бесплатно

Пролог

– Мексика, ты расстроилась из-за рукавичек? – спросил Тыгдынский конь. – Не стоит так переживать. Гризелла пошумит и успокоится. А твоя ошибка с рукавичками, это естественный процесс – творческое мышление приветствуется, а не порицается. Мексика, ты уже десять минут молчишь. Мы приближаемся к Рубельштадту, а ты ни слова не сказала.

Но ответа Тыгдын не дождался. Он повернул голову и похолодел – девочки на спине не было. Тыгдын разозлился и, развернувшись, поскакал назад, к избушке ведьмы.

– На этот раз я сам накажу её, – возмущался он, – ну что за ребёнок, на минуту глаз спускать нельзя!

Однако на лесной полянке девочки тоже не было. Разорённая изба переступала с ноги на ногу, стараясь наступить на пушистого монстрика. Тот быстро перебирал паучьими ножками и с успехом уворачивался от мощных лап избы.

– Мексика, где бы ты ни пряталась, выходи! Такие шалости совсем неконструктивны и не могут положительно влиять на твоё духовное развитие. Да, ты мне можешь возразить, что эти же шалости хорошо отражаются на развитии физическом, но я бы предложил перенести подобные упражнения в более подходящее место.

Тыгдын внимательно осмотрел кроны деревьев, но ни на одном из них беглянки не было.

– Мексика, – снова заржал конь, чувствуя, что случилось что-то нехорошее. Он галопом понёсся по тропе, осматривая по пути каждый куст, каждое дерево.

Помогли лесные эльфы. Малыши сбросили с ветки красную панамку. Тыгдын замер, не решаясь задать вопрос, но болтуны затараторили так, что конь едва разобрал, что случилось.

– Великанское чудовище…

– А потом высунулась огромная лапа…

– Девочка у него…

– Он быстро убежал, и мы не успели остановить тебя…

– Он её похитил, похитил, похитил…

– Нам так страшно…

– Спасибо, – Тыгдын понял, что случилось, и рванулся с места.

Он галопом поскакал в Рубельштадт, думая о том, что сделает король Полухайкин с гонцом, доставившим ТАКУЮ! дурную весть.

Часть первая

Глава 1

Где-то, в неведомой стороне, раскинулись земли , которые в Небесной Канцелярии назывались «Мир типа фэнтези, номер такой-то», но сами жители называли свой край по-другому – Иномирье. Высокий горный хребет разделял Иномирье на две части. С одной стороны находились три королевства и империя. Империя была маленькой, гораздо меньше, чем самое маленькое из королевств, но так уж она называлась, а столицей заморской страны был город Талона. Наверное, империей это маленькое государство называлось потому, что отделено было от всего мира небольшим проливом, который жители с гордостью называли морем. Раньше империей правила королева Августа, но подошло её время – и оставила она этот мир. Король Полухайкин – её сын, горевал о смерти матушки, но дел государственных не забросил.

Когда-то, по вине всё той же пресловутой Небесной Канцелярии, был он перемещён в другую реальность, и проживал в городе Зелепупинске. Сначала – безвестным подкидышем в детском доме, потом – полноправным хозяином этого забытого богом провинциального городка. Была у него обида на жизнь, в которой сильный и богатый мужчина был лишён возможности пользоваться любой техникой – все механизмы, любая электроника, телефоны – всё либо взрывалось, либо ломалось в его руках.

Изменилась его судьба после того, как виновники того давнего инцидента заявились к Полухайкину, чтобы исправить свою ошибку. И оказался Альберт в невероятном мире, где были волшебники и ковры самолёты, драконы и прекрасные принцессы. Кстати, на одной из прекрасных принцесс он женился, и в скорости появилась у них дочь, которую Альберт Иванович Полухайкин назвал Мексикой. Сейчас девочке было пять лет. Супруге его, Марте, тоже досталось наследство – трон в королевстве Рубельштадт. Там, собственно, семья Альберта Полухайкина, и проживала постоянно.

Рубельштадт находился далеко от Талоны, у самых гор. Это была богатая страна, населённая очень практичными и порядочными людьми. Страна зажиточная и размеренная. С вершины гор любо дорого было смотреть на ровные квадратики полей, на ровные ряды фруктовых деревьев в садах, на ровные улицы города и посёлков. Всё в Рубельштадте было ровным. Пока не появилась там Мексика. Примерно год спустя за королевским дворцом появился зоопарк. За высоким деревянным забором жили подаренные малышке на день рождения животные. Там был крошечный белый ослик, был и огромный верблюд, с презрением взирающий на всех, кроме маленькой хозяйки, стая павлинов, которая нравилась королю Полухайкину, скорее всего потому, что являлась не просто стаей птиц, а символом его богатства.

Между Рубельштадтом и Талоной располагались ещё два королевства. Сразу за заливом, который называли морем, находилось государство военного типа. Собственно, во всём этом государстве был один город, но назывался он гордо – Крепость. Это действительно была крепость – всё, как полагается. И высокие стены, и подъемный мост, и узкие бойницы в толстых каменных стенах дворца. Правила там королева Брунгильда Непобедимая. Эта решительная амазонка добыла себе мужа аж из самой Небесной Канцелярии, где тот работал бригадиром в отделе крупных разочарований. Звали его чёрт Чингачгук, но он предпочитал сокращать своё имя, называя себя Гучей. История их знакомства и вспыхнувшей любви очень давняя, а плодом этой истории оказался сын – Аполлоша. К сегодняшнему дню ему исполнилось пятнадцать лет. Сейчас Гуча почти и не вспоминал о своём прежнем мире, а если и вспоминал, то только в связи с тем, как он правильно поступил, переселившись в Иномирье.

Небесная Канцелярия – или Энергомир, как называли его обитатели – напоминала большую контору со множеством коридоров и кабинетов. И обитатели его не знали другого занятия, кроме игры. Они, как теперь это понял сбежавший из душного мира Гуча, наивно полагали, будто контролируют жизнь других существ и других миров. Ещё он понял то, насколько эгоистичны жители Энергомира. Они вынесли в параллельные измерения все беды и пороки, все войны и конфликты, самонадеянно полагая, что мироздание в их руках послушно и подвластно их законам и распоряжениям.

Оказавшись в Иномирье, Гуча был не просто удивлён – он был выбит из колеи тем, что так тщательно написанные в Канцелярии сценарии судеб не имеют ничего общего с местными реалиями. Иномирье оказалось удивительным и невероятно сложным. Уже одно то, что кто-то когда-то разделил этот мир на две части, скрутив его в петлю Мёбиуса, было само по себе чудом. На одной части петли проживали люди и несколько волшебников. Точнее, волшебников было двое: ведьма Гризелла и рассеянный отшельник Аминат. Они оба когда-то жили в Небесной Канцелярии и сменили место жительства в связи с самовольным уходом на пенсию.

Ещё одно почти волшебное существо – конь по имени Тыгдын – был учителем принцессы Мексики Полухайкиной. Девочка была вторым в его жизни существом, которое поставило его в тупик своими вопросами. А первым задал такой вопрос Аполлоша. Именно тогда Тыгдынский конь разбил копытами камень, который, словно болт, фиксировал соединённые концы свёрнутого в петлю мира. И тогда хлынул в Иномирье поток такой нечисти, о которой граждане трёх королевств и одной империи даже не подозревали.

Сейчас Гуча проживал в озёрном и туманном государстве, которым управляла его супруга. Сам Чингачгук в государственные дела не вмешивался – у прекрасной амазонки Брунгильды Непобедимой государство жило как слаженный механизм. Как один большой организм, имя которому – армия. И как позже выяснилось, армия эта была просто необходима в Иномирье.

После сырых туманов, какие промочат вас насквозь в Крепости, вы попадаете в пекло пустыни. Это Фрезия. В центре песчаного моря – прекрасный оазис. Там расположена столица страны, город, который тоже называется Фрезия. Его жители хитры, предприимчивы, имеют врождённую склонность к торговле. Азиаты, одним словом. Именно эта предприимчивость позволила правительнице Фрезии – принцессе Гуль-Буль-Тамар прибрать к рукам все грузоперевозки во всех королевствах, все пассажирские перевозки, ещё прихватила и почту, и курьерскую службу. Её лихие джигиты только и успевали носиться из одного конца мира в другой, выполняя работу не только качественно, но и оперативно. Когда-то один очень рассеянный ангел по имени Бенедикт прочитал заклинание – и все мужчины во Фрезии стали женщинами. Это был удар ниже пояса – причём в буквальном смысле. Ведь у правительницы восточной страны был ни один муж, а целый гарем. И только после очень долгих мытарств и приключений удалось исправить содеянное по ошибке невезучего Бенедикта.

Сам ангел внутренне был не готов расстаться с любящим дядюшкой – начальником Небесной Канцелярии, Большим Боссом. По этой причине он появлялся в Иномирье набегами, и каждый раз его визиты сопровождались такими ситуациями, о которых потом вспоминали долго и со смехом.

Жили в Иномирье и другие волшебные существа. Одним из таких существ была огромная лягушка по имени Кваква. Когда-то она поймала стрелу, пущенную рыжим вором Самсоном, и тому пришлось на ней жениться. Кто-то сказал, что лягушка превратится в красавицу после поцелуя, но пять лет целовал супругу Самсон – а результат тот же. Как была Кваква лягушкой – так и осталась.

Самсон был сыном цыганского барона по имени Барон. Он бы давно ушёл с табором, да Барон наотрез отказался его принять. Сказал, что жену бросать – последнее дело. Особенно, если она лягушка.

По другую сторону гор находился городок, нищий и замусоренный. Это Последний Приют. За ним – Забытые Земли. Раньше земли те действительно были забытыми и считались опасным местом, населённым чудовищными монстрами. Но кто-то пошалил – и границы не стало. Мир стал целостным и единым. А это означало только одно – перемены.

В Иномирье, после того, как убрали заслонку меж мирами, хлынул поток таких существ, которых законопослушные и не очень законопослушные, граждане четырёх королевств сначала побаивались, но потом привыкли к новым соседям. И это помимо гномов, троллей, гоблинов, драконов, гаргулий. Вот, к примеру, уже третий раз королева Марта обнаруживала в курятнике странные розовые яйца. Большие, крупнее куриных, но почему-то розового цвета и тёплые. Внутри что-то трещало и поскрипывало, и благоразумная королева Марта, решив не рисковать, отправляла находку подальше и от греха, и от любопытной дочери, в дремучий лес.

Не обошлось, конечно, без конфликтов. Драки и скандалы то и дело вспыхивали, особенно в пограничных районах. Но король Полухайкин очень быстро наладил такую модель государства единого, что за прошедшие пять лет уже и забыли о том, что тролли когда-то ссорились с гномами, а дракон как-то, воспользовавшись отсутствием отшельника Амината, пробрался в его избушку и вылакал все его настойки, настоечки, и вина хмельные. Но о том, как напившийся дракон, не долетев до гор, заночевал в трактире Джулиуса, добавив ревнивому мужу несколько неприятных минут, помнили очень хорошо. И как тогда только Басенька не доказывала, что знать не знает этого крылатого пьяницу, бедняга трактирщик потом ещё девять месяцев ждал, что появится в его семействе ещё один сын – чешуйчатый, крылатый и рыгающий огнём. Но пронесло. Ребёнка Басенька родила обычного, правда на супруга совершенно не похожего. Джулиус по этому поводу раньше расстраивался, но после того, как в доме обнаружили пьяного дракона, вздохнул с облегчением. На этот раз пронесло, но на будущее заботливый муж решил на всякий случай не подпускать к любвеобильной супруге ни троллей, ни гоблинов, ни прочую нечисть. Он по-прежнему держал самый лучший во всём Иномирье трактир, однако по причине невероятной ревности, нелюдям туда ход был закрыт. За что и тролли, и гномы, и гоблины проштрафившегося дракона люто ненавидели.

Ненавидели потому, что за винами и настойками, до которых волшебные существа были очень охочи, приходилось ходить к отшельнику Аминату. О характере старика, думаю, напоминать не надо – по этой причине в Забытых Землях спиртное стоило очень и очень дорого.

А характер у старого отшельника портился и портился. С каждым днём Аминат становился всё злее и язвительнее. И причина раздражаться у него была очень веская.

Альберт, недовольный состоянием дорог в Рубельштадте, затеял, было, ремонтные работы, но Тыгдын подсказал королю, как избежать лишних расходов. Тогда Полухайкин заявился к отшельнику в гости и предложил старику стать министром путей сообщения и вообще всего дорожного хозяйства. После ночных бдений под фирменную настоечку, отшельник принял назначение, расценив его как уважение к своей персоне. На следующее утро он получил приказ переселиться в королевство Талону. Аминат пытался воспротивиться принудительному переезду, но бывший новый русский быстро пресёк возражения, обозвав старика мелким чиновником государственной службы путей сообщения. А заодно разъяснил «по понятиям», чем Аминату грозит нарушение принятых в угаре пьяной ночи обязательств.

С тех пор избушка старика меняла место чаще, чем его сбежавшая башня. Жилище отшельника появлялось то у стен Столицы, то не далеко от Крепости. И сразу же прокладывал народ к дому старого Амината дорогу. Мощёную камнем и ровную. Сейчас избу отшельника перенесли к перевалу, за которым находился Последний Приют, а за ним – Забытые Земли. И что вы думаете? Обрадованные горные гномы тут же прорыли сквозь горы тоннель и стали за пользование коротким путём брать плату – причем, как на входе, так и на выходе, не обращая внимания на обвинение в скупости. Не нравится, говорили они, лезьте через горы.

Побывала изба и на местах всех цыганских стоянок. Барон возражал против таких удобств сильнее, чем тогда, когда королева Марта повесила рекламные щиты, запретив цыганам выбирать лагерь по своему желанию. Старый цыган даже посетил Рубельштадт и долго ругался с королём Полухайкиным, но потом плюнул и увёл табор в Забытые Земли. Неведомые опасности волшебной страны были Барону милее принудительных удобств. Приезжал изредка – проведать сына. Но не через горы тогда направлялся табор, а в Последний Приют. Рыжий вор по-прежнему при каждом удобном случае старался стащить тот пресловутый перстень отшельника Амината, и в связи с этим обстоятельством регулярно оказывался привязанным вверх ногами на столбе в центре забытого Богом городка. Вот Барон и подгадывал встречи с сыном именно в такие моменты, чтобы не ехать по гладким дорогам через три королевства в Талону. Там он развлекал сына разговорами, пока не прискачет его жена – верная Кваква. Ей всегда удавалось снять непутевого супруга со столба, не смотря на заколдованные Аминатом веревки. И повторялась эта история с завидной регулярностью.. Жители Последнего Приюта знали, если Самсон на столбе оказался – месяц прошёл, следующий начинается. Расправиться с воришкой по-другому, старый волшебник не мог. Он только тем и занимался, что следил за сохранностью своего минизавода и драгоценных напитков в хрупкой посуде, чтобы, не приведись такого горя, не пострадали при очередном переезде. И проклинал при этом Тыгдынского коня. Формально был в неудобствах кочевой жизни виновен, конечно, Альберт Иванович Полухайкин, но поскольку с короля – и взятки гладки, не повозмущаешься сильно, то старый Аминат затаил лютую ненависть против его советчика. Он видеть не мог Тыгдына, и каждая их встреча перерастала в бурный скандал.

Тыгдынский конь был наставником и воспитателем. Правда, пятнадцатилетний Аполлоша теперь был занят изучением воинского искусства, и почти всё своё время проводил на плацу, но Тыгдын по праву гордился воспитанником и по этому поводу не расстраивался. Всё время, свободное от королевских советов он проводил с дочерью Альберта Ивановича Полухайкина – Мексикой. Той самой малышкой, которую Полухайкин нашёл в капусте. И ревниво следил за тем, чтобы родители не мешали претворять в жизнь изобретённую им программу развития. Единственным существом, которое в этот процесс вмешивалось с наглостью, была старая ведьма Гризелла. Её Тыгдынский конь и уважал, и, надо заметить, немного побаивался. Но признавал, что старуха мудра и справедлива, и девочку чему попало не научит.

Принцесса Полухайкина росла ребёнком резвым, развитым не по годам, и часто озорничала. Но Тыгдын свято верил, что ребёнку запрещать ничего нельзя, поэтому Мексику за её шалости никогда не наказывали, хотя рачительная Марта была недовольна тем, сколько денег уходит на возмещение причинённого дочкой ущерба. Единственный человек, который имел на девочку влияние – это Аполлоша. Перед ним пятилетняя принцесса благоговела, и слушалась не пререкаясь. Она раз и навсегда решила выйти за Аполлошу замуж, о чём объявила прямо на военном совете, который проводили правители четырёх государств. Гуча это решение одобрил, Полухайкин тоже, а Аполлоша надо заметить, сильно смутился. Прошло какое-то время, думали, что девочка уже и забыла о своём давнем капризе, но нет. Стоило только Аполлоше оказаться рядом – и Мексика уже ни на шаг не отходила от парня.

Гуча по этому поводу только посмеивался, а его супруга – Брунгильда Непобедимая, как всегда, ничего, кроме тренировок на плацу не замечала. Она, как и раньше, была сухощава и подтянута, так же предпочитала серую солдатскую форму, и по прежнему не теряла надежды привить мужу любовь к спорту и прочим воинским искусствам. Чёрт Чингачгук на это только посмеивался, и со своей стороны не терял надежды увидеть супругу в платье. Платьев жене Гуча накупил полные сундуки. К ним кольца и бусы, веера и туфельки, и много разных штучек, без которых женщины жить не могут. Обыкновенные, нормальные женщины. Но Брунгильда Непобедимая была ненормальной, поэтому платья примеряла обычно Мексика, когда гостила в Крепости. И ходила по длинным коридорам замка, громко стуча каблуками туфель, которые были, мягко сказать, большеваты. Чтобы девочка не запуталась во взрослой одежде и не упала, следом за ней обычно по этим же коридорам ходил Тыгдынский конь, что тишины тоже не добавляло. Тыгдына принцесса Полухайкина считала своей единоличной собственностью, и распоряжалась им поистине с королевским размахом.

Кроме Аполлоши прислушивалась Мексика ещё и к мнению ангела Бенедикта. Она его тоже любила, но пока не могла решить, за кого ей всё же выйти замуж. Бенедикта она немного жалела, потому, что ангелу очень часто не везло. Бенедикт же дочку Полухайкина просто обожал, и каждый раз, бывая в гостях у друзей, привозил ей какую-нибудь диковинку в подарок.

Он не остался среди людей, как когда-то хотел, но и не перестал регулярно появляться в Иномирье. Жениться тоже не женился – не мог выбрать. Все женщины были для ангелочка прекрасны, добры и достойны стать его подругами, и отдать предпочтение какой-то одной он считал неэтичным поступком.

Бенедикт оставался постоянным объектом беззлобных шуточек со стороны друзей, что, учитывая нелепые ситуации, какие ангел провоцировал с завидной регулярностью, было не удивительно.

А солнечная Фрезия, что раскинулась пустынями и оазисами между Рубельштадтом и Крепостью, шумела огромным базаром. И единоличная правительница – прекрасная Гуль-Буль-Тамар была невероятно хороша, приятна в общении и гостеприимна. Правда, ни Марта, ни Брунгильда, ни даже зелёная лягушка Кваква, почему-то дипломатические визиты своих мужей в государство гаремного типа не одобряли. Хотя, надо отдать им должное, скандалов по этому поводу тоже не устраивали. Альберт Иванович Полухайкин упорно называл соседей таджиками, а Гуль-Буль-Тамар иначе, чем Томкой Собакиной не величал. Это имя к восточной диве он прилепил после того, как впервые услышал прозвище, которое принцессе когда-то дал Гуча – Пит-Буль-Терьер. И не разобрался сразу, что это не настоящее имя соседки. А для лёгкости произношения переделал, посчитав, что так будет благозвучнее. С тех пор так и повелось – Томка и Томка, Собакина – и Собакина.

Глава 2

Стояло раннее утро. В крепости оно было не только ранним, но, из-за постоянных туманов, ещё и серым. По широкому двору шёл юноша. Он был одет в серые форменные брюки, крепкие сапоги, а через плечё были перекинуты рубаха и полотенце. Парень был высок ростом, широк в плечах, но лицо его было безусо – лёгкий пушок пробивался на румяных щеках и подбородке. Звали его Аполлошей, и был он сыном Брунгильды Непобедимой и Чингачгука – бывшего жителя Энергомира, бывшего карьериста в небесной канцелярии, бывшего чёрта, а теперь просто человека. И лицом Аполлон был похож на отца – Гучины острые тёмные глаза, хищный орлиный нос, тонкие губы. И волосы – чёрные и прямые, были так же, как у Гучи, собраны в хвост на затылке. На Брунгильду Аполлоша совсем не походил, разве что ресницы у парня были мамины – пушистые и загнуты почти до самых бровей. Да и страсть к спорту Аполлоша тоже от мамы унаследовал.

Сейчас он направлялся к конюшне, чтобы взять горячего скакуна и словно на крыльях, понестись к морскому берегу. Юный принц любил совершать долгие заплывы в ледяной воде. А ещё он любил вставать раньше всех, чтобы без помех любоваться родным городом. Ему нравилась тишина, нравилось смотреть на серые стены домов, нравился окутанный туманом замок. Казалось, что город, который назывался просто Крепость, сливается со скалами, становясь частью ландшафта.

Состояние утренней романтичности сменилось у Аполлоши сосредоточенной задумчивостью, стоило только подойти к конюшне. Дело в том, что благодаря какому-то невероятному стечению обстоятельств, он унаследовал от Гучи ещё одну черту – совершенно необъяснимую неприязнь к любимому маминому жеребцу Бяше, взаимную, между прочим. А задумчивым принц был потому, что Бяшка имел обыкновение поджидать Аполлошу у дверей конюшни, что делало доступ к другим лошадям очень проблематичным.

Аполлон немного постоял перед воротами, потом вдруг ухмыльнулся нехорошо и направился к изгороди. Направился затем, чтобы выломать кол из забора, которым огорожен загон для лошадей. Это его и спасло.

Только заточенный сверху кол оказался в руках юного принца, как прямо с неба опустились странные существа. Их было штук десять – все одеты в одинаковые длинные пальто с поднятыми воротниками, чёрные шляпы натянуты до самых глаз, а на носах тёмные солнцезащитные очки. Руки в перчатках, из под воротников пальто видны шарфы, укутывающие лицо незваных гостей до очков.

Они стояли шеренгой, позади самого маленького и толстого, видимо предводителя.

– Взять его! – скомандовал коротышка, и подчиненные кинулись на Аполлошу.

Тут то и началась для принца самая потеха. Он моментально сделал выпад, ударил палкой самого активного нападающего. И даже не успел удивиться, увидев, как активист осыпался на землю пустым пальто, в котором лежали очки и горстка праха.

Аполлон понял, что имеет дело с вампирами, и порадовался своей удаче – забор сделан из разных пород дерева, но он умудрился выдернуть именно осиновый дрын.

Вампиры отступили, потеряв ещё троих. Они посовещались, но не долго, и снова кинулись в атаку, теперь атакуя с воздуха. И он бы победил, победил потому, что боевые искусства изучал под руководством славной Брунгильды, но видимо, сказалась нехватка опыта. Аполлоша пропустил удар по затылку, потому что позволил противнику зайти в тыл.

К конюшне уже неслась Брунгильда Непобедимая, размахивая остро заточенным мечём. Она не успела – вампиры – оставшиеся трое – подхватили принца на руки и поднялись в воздух. Скоро они скрылись в клубах тумана, оставив несчастную мать в бешенстве и большой тревоге.

Непобедимая со всех ног кинулась в казарму. Она схватила горн и протрубила сигнал тревоги. И тут город ожил. Звон оружия, ржание лошадей, команды, отдаваемые зычными солдатскими голосами. Куда полетели похитители, Брунгильда не знала, но она была готова перевернуть весь свет, только бы помочь сыну, только спасти его! Но паника – не то состояние, в котором королева могла находиться хотя бы минуту. Брунгильда Непобедимая больше привыкла к холодной рассудочности. Она быстро успокоилась и решила сначала отправиться в Рубельштадт, где сейчас находился её муж, помогая королю Полухайкину решать серьёзные государственные проблемы. Как справедливо предполагала Брунгильда, проблемой государственного масштаба являлся вопрос – как снять похмельный синдром.

Уже опускали подъёмный мост, как сверху, с крыши дозорной башни раздался противный, режущий уши хохот. Брунгильда всегда сначала делала, а потом думала, и реакция у прекрасной амазонки была такой, что бывалые воины диву давались. Поэтому никто не удивился, услышав свист стрелы. На серые каменные плиты упала уродливая тушка, что минуту назад была совершенно живой гаргульей. Стрела попала ей прямо в раскрытую пасть, навсегда лишив возможности хохотать над чужими бедами, и сейчас из раны хлестала чёрная, будто смола, кровь. В когтистых лапах уродливого существа был зажат свиток пергамента. Брунгильда приказала прочесть.

Старшина спешился, взял свиток и, прокашлявшись, прочёл – сухо, без всякого выражения. Но по мере того, как до него доходило, что именно написано, его голос менялся, к концу чтения в нём гремел гнев и звенела ярость. Лицо старшины побагровело, брови сошлись к переносице, а глаза сверкали. Попадись ему сейчас в руки составитель этого письма, тому бы не поздоровилось.

Старшина с самого рождения Брунгильды занимался её воспитанием. Это был бывалый воин, преданный всей душой своей королеве. И Аполлошу он пестовал с пелёнок, втихомолку радуясь, что Тыгдынский конь на право тренировать принца не претендует.

– Я, великий и могучий правитель, – читал старшина, – требую, чтобы немедленно признали моё могущество и поклялись служить мне, и быть моими преданными рабами. После принесения клятвы бывшая правительница Крепости Брунгильда Непобедимая должна собрать всё золото, все драгоценные камни, всё богатство, какое только принадлежит её бывшим подданным и под охраной солдат отправить обоз в мой замок. Залогом выполнения этого распоряжения, а так же залогом верности будет Аполлоша. Принц останется у меня во избежание возможных военных действий. Как человек добрый, я понимаю, что сейчас чувствует материнское сердце и предлагаю, если Брунгильда Непобедимая того захочет, обменять голову её сына Аполлоши на голову её супруга Чингачгука.

Старшина умолк. Брунгильда нахмурилась – то, что прелагал похититель Аполлоши, было самой трудной задачей, какие вставали на жизненном пути решительной воительницы.

– Кто этот самоубийца? – спросила она таким голосом, что всем стало ясно – злодей не жилец на этом свете.

– Тентогль, – прочёл старшина.

Королева молча махнула рукой – и отряд понёсся по мосту. Брунгильда была очень красива, но её никогда нельзя было назвать прелестной или очаровательной. Это была холодная красота. Так красив вынутый из ножен меч, пущенная стрела, или выигранная схватка. Красота королевы была отстранённой, холодной.

Глаза её, большие и круглые, смотрели всегда немного с прищуром, будто прицеливались. Пушистые ресницы загибались почти до бровей, но были белыми, поэтому не сразу обращали на них внимание. Нос прямой и ровный, такой любят рисовать художники. Губы Брунгильды были бы похожи на бутон розы, если бы она хоть на минуту расслаблялась. Но привычка отдавать приказы сделала рот воительницы чётким и сжатым в тонкую линию. Лоб чистый и гладкий никогда не морщило раздумье. Королева всегда пребывала в спокойной уверенности в том, что думать вредно. Она была человеком действия. И она была солдатом. И поэтому сейчас Брунгильда попала в ситуацию невероятно трудную – ей предстояло разобраться в том, чья голова ей дороже – мужа или сына.

Промелькнули озёра и чахлые, замученные сыростью деревца. Вопреки обыкновению, взволнованная Брунгильда не только не остановилась на месте гибели дракона, но даже и не вспомнила об этом. Место это – поворот дороги сразу за озером – было для неё священно.

Именно здесь когда-то Гуча смог одолеть её в бою. Она тогда дрессировала дракона, а Чингачгук решил, что дракон напал на неё. И кинулся на помощь, разделав с таким трудом отловленного дракона на по всем правилам мясницкого искусства. И когда взбешенная воительница кинулась на него с мечём, тому удалось отбиться только благодаря волшебному клинку. Обычно Бруня останавливалась на этом месте, она вспоминала, как охваченная радостью, схватила победителя и приказала солдатом связать его.

Вспоминала она и прогулку под луной, когда с гордостью показывала чёрту коллекционную полянку. На той полянке были похоронены предыдущие женихи, которым не так повезло, как Гуче. Вспоминала и первый в своей жизни поцелуй.

Обычно, но не сегодня. Охваченная беспокойством, она пыталась осмыслить, что же ей делать.

В ультиматуме злодей предлагал обменять голову её сына на голову её мужа. И сколько не думала об этом Брунгильда, единственным правильным решением ей казалось просто разреветься. Она бы так и сделала, если бы знала, как это делается, и если бы была одна, но на глазах у верных солдат такое действо со стороны отчаянной предводительницы было совершенно неприемлемо.

В тяжких раздумьях миновали нарисованную на земле прерывистую линию границы – и попали в пекло пустыни. Песок не стал помехой отряду – по соглашению с соседкой, избушка старого Амината побывала и здесь. Сам отшельник, привыкший к прохладе предгорий, долго не выдержал. Он заключил очень выгодную сделку с ифритами, и те за час проложили несколько дорог высочайшего качества. И перенесли избу к перевалу. Естественно, что крепких напитков никогда не пробовавшим спиртное азиатам, Аминат продавать не стал. А вот как приготовить вполне нормальный холодильник в условиях пустыни – на это ифриты купились сразу.

И теперь отряд Брунгильды нёсся галопом как раз по такой дороге – взбивая копытами пыль с её сверкающего чёрного покрытия. Отряд нёсся, будто пущенная стрела. Песчаные холмы, редкие кустики верблюжьей колючки, обглоданные хищниками и солнцем кости, миражи – всё это мелькало, будто за окном поезда.

Очень скоро на горизонте возникли ажурные купола столицы. Это зрелище было похоже на волшебную грёзу. Башни и минареты, казалось, вырастали из бело-розовой, жёлто-красной, лиловой пены цветущих деревьев. Природа баловала Фрезию. Здесь никогда не менялись сезоны – одни деревья стояли в цвету, на других наливались соком плоды, а третьи уже радовали жителей сочными фруктами. Город манил прохладой фонтанов и запахом пряностей. Ветерок доносил до всадников соблазнительные запахи еды, аромат сладостей, атмосферу пира, но солдаты не думали сейчас об удовольствиях. Впрочем, они об удовольствиях не думали никогда.

Фрезия, вопреки обыкновению, не встретила гостей своей обычной шумной благопристойностью и пышностью. Если бы Брунгильда так не переживала за судьбу сына, она бы заметила, что у соседей тоже что-то случилось. И что-то очень плохое.

Город будто вымер. Лавки закрыты, привычная суетливая деловитость куда-то исчезла с улиц, надрывно орали ослы во дворах, тоскливо мычали коровы и блеяли овцы. А ещё казалось, будто жара сгустилась, стала осязаемой и плотной.

Отряд Брунгильды Непобедимой стрелой пронёсся по притихшему городу и влетел в распахнутые ворота дворца. Прекрасная амазонка соскочила на землю так легко, будто на ней не было надето тяжёлых доспехов. Она сняла украшенный плюмажем из страусинных перьев шлем и распорядилась заняться лошадьми. Распорядилась скорее, для порядка – вымуштрованные за годы службы войны сами знали, что делать.

Под ноги кинулись слуги, расстилая перед солдатами красную ковровую дорожку. Эта дорожка была задумана Гуль-Буль-Тамар своего рода проверкой на вшивость. Восточная красавица приказывала стелить её под ноги визитёрам, когда никого не хотела видеть. Двое слуг раскатывали перед посетителями дорожку, двое скручивали её сзади обратно в рулон, ещё двое бежали рядом, чтобы целовать гостям обувь и обмахивать их опахалами. И всё это делалось с такой скоростью, что несчастным посетителям, не угадавшим с моментом визита, приходилось бежать во всю прыть, на какую они только были способны. После нескольких часов бега по лабиринтам лестниц и залов, посетители с удивлением обнаруживали, что они находятся снова у ворот. Если, конечно, принцесса Гуль-Буль-Тамар не меняла гнев на милость. Тогда посетитель оказывался у дверей тронного зала.

Бруня, отопнув слуг с красной ковровой дорожкой, которую те пытались засунуть ей под ноги, взлетела по хрупкой лестнице вверх, и короткой дорогой направилась в центральный зал дворца.

И едва не оглохла – из-за украшенных коваными цветами дверей доносился такой истошный крик, что Бруня недовольно поморщилась. Она распахнула дверь – и глазам предстала картина, какую когда-то наблюдали ошарашенные Гуча, Бенедикт и Самсон.

Гуль-Буль-Тамар пинала крохотными ножками толстые бока главаря таксистов – Хасана. Изящная, украшенная десятками колец и браслетов, ручка принцессы, крепко держала бороду проштрафившегося подданного.

– Ишак вонючий, ты зачем мне принёс эту записку, не достойную находиться в отхожем месте?! – вопила восточная красавица.

– Принёс, лунолицая, принёс ишак, – плакал Хасан, порываясь поцеловать туфельку экзекуторши, но та не давала опустить голову, отвешивая всё новые и новые оплеухи.

– Ты испортил моё божественное настроение, помёт дохлой вороны!!! Ты зачем не смотрел, кто тебе это письмо дал?!!!

– Так оно вместе с остальной почтой пришло, – слабо оправдывался Хасан.

– Томка! – гаркнула Брунгильда Непобедимая. – Собакина!!!

И, не дождавшись от увлечённой избиением таксиста соседки ни какой реакции, завопила:

– Моооолчаааать!!!! Смиррр-но!!!

Гуль-Буль-Тамар на мгновенье застыла, сердито топнула ножкой, но тут же расплылась в улыбке.

– Тебя добрые духи привели в мой город, о Непобедимая соседка Бруня, – пропела она голосом, полным одновременно и мёда, и яда. – Мне какой-то незаконный сын ифрита и старой коровы прислал ультиматум. Говорит, чтобы я отдала ему свою страну. А чтобы получить это, всю воду во Фрезии обещал высушить. Да ладно её, воду, – и принцесса досадливо отмахнулась от угрозы изящным жестом, будто отогнала надоедливое насекомое, – кумыс будут пить, молоко, соки. Это полезно даже. Я бы только посмеялась на такие угрозы-мугрозы. Но этот казёл-мазёл написал, что снова меня гарема лишит. Что все мои мужья опять женщинами станут!!!

От этой мысли Гуль-Буль-Тамар впадала в такую ярость, которая была сравнима, разве что с извержением вулкана. Её большие миндалевидные глаза, обычно влажные и блестящие, словно глаза лани, сверкнули молниями. Уста, напоминающие распустившуюся розу, увяли. На красивой горбинке носа выступили бисеринки пота, а высокий лоб потемнел и прорезался вертикальной морщинкой. Гуль-Буль-Тамар топнула обутой в крошечную туфельку ножкой, маленький кулачёк врезался десятью перстнями – по два на каждом пальце – в мясистую щёку главаря таксистов, потом лучезарно улыбнулась, вспомнив о знаменитом на всё Иномирье восточном гостеприимстве.

– Проходи, о Бруня, к нашему дастархану! – Произнесла хозяйка тягучим, мелодичным голосом. – Мой дом – твой дом!

Брунгильде было не до угощений. Она, не говоря ни слова, промаршировала к усыпанному подушками помосту в глубине зала. Одной рукой воительница вырвала из рук темпераментной Гуль-Буль-Тамар бороду несчастного таксиста, а другой толкнула стоящего рядом писца. Тот упал, сбитый с ног железной перчаткой Брунгильды, но безмолвное пожелание гостьи истолковал правильно – тут же, не поднимаясь, начал читать.

– Я, великий и могучий колдун обращаюсь к вам, недостойным целовать прах под моими ногами, – проблеял чтец, сжимаясь в ожидании удара. Он не ошибся – Гуль-Буль-Тамар тут же пнула его. Острый, загнутый вверх носок туфельки кровожадно вонзился куда-то под рёбра.

– Как смеют твои поганые уста, созданные для облизывания ослиных хвостов, произносить такое в моём присутствии?!!! – Завопила принцесса и повторила удар.

– Томка, – одёрнула её Брунгильда Непобедимая, – не разбрасывайся! Пусть дочитает, потом побьёшь за всё сразу!

– Твоя мудрость достойна украсить любое книгохранилище, о Непобедимая соседка Бруня, – пропела Гуль-Буль-Тамар. Она кивнула несчастному, уже получившему одну выволочку при первом прочтении послания, и тот продолжил:

– Повелеваю… – прохрипел он, пытаясь вздохнуть.

– Этот помёт шакала, осквернённый сожительством с обезьяной, смеет повелевать!!! – возмутилась Гуль-Буль-Тамар, вскакивая с подушек.

Несчастный мулла сжался, но принцесса вспомнила совет гостьи и снова уселась на подушки.

– Повелеваю собрать все драгоценности, всё золото, всё богатство, что имеется во Фрезии и под охраной солдат Брунгильды Непобедимой отправить в мою казну, – блеял писец. – Признать меня законным и единоличным правителем Фрезии и всего Иномирья, а себя – моими рабами.

– И этот чирей на седалище старого ишака называет себя законным?!!! – Снова завопила темпераментная восточная красавица, вскакивая с подушек. – Да он так же достоин называться законным, как незаконный сын ифрита прижитый от связи с пустынной черепахой!!!

– Томка, не перебивай!!! – Рявкнула рассердившаяся Брунгильда.

Гуль-Буль-Тамар знала, что соседка может не раздумывая ударить – Брунгильда этот делала машинально – и уселась на место, недовольно насупившись. Она подобрала под себя длинные, стройные ножки, укутанные в полупрозрачную, мерцающую ткань шаровар, скрестила руки на сверкающей драгоценными камнями кофточке, нахмурилась и недовольно засопела. Но больше не перебивала, поэтому слуга дочитал послание без помех.

– В случае неповиновения я осушу все колодцы, фонтаны, озёра, лужи и прочие водоёмы. Так же угрожаю снова превратить всех мужчин в стране в женщин, чем лишить правительницу Фрезии – уже бывшую – гарема. Единоличный и единовластный правитель Тентогль, – проблеял чтец, жалея, что всё на свете когда-нибудь кончается, и письмо тоже кончилось, а значит избиение неизбежно.

Лицо Брунгильды потемнело от предчувствия большой беды. Она повернулась к отползшему назад Хасану, и распорядилась:

– Немедленно запрягай свои половики. Направление – Рубельштадт. Томка, ты можешь всем тут головы поотрубать, но злодея-то рядом нет.

– И то верно, – согласилась Гуль-Буль-Тамар, – несите сурьму, белила, румяна. В Рубельштадт полетим.

А Брунгильда Непобедимая уже была во дворе. Она вскочила в седло – и отряд понёсся на север. В Рубельштадт.

И снова Бруня задумалась, чья же голова ей дороже – мужа или сына?

Глава 3

А в Рубельштадте, как и всегда, было чисто, уютно и основательно. Блестела вымытая дождём дорога, гордились одинаковой формой, размером и оттенком листья на деревьях. Мычали только что подоенные коровы – тоже чистенькие, с полированными копытами и позолоченными рогами. Зрела в огороде капуста – разная-разная. Были здесь и крепкие кочаны белокочанной, и кудрявые соцветия цветной, и грозди брюссельской. Радовали глаз раскидистые кусты, под которыми нежились в тени кабачки. Блестели оранжевыми боками умытые тыквы. Можно долго рассказывать, что росло в огороде королевы Марты – и всё равно всё не перескажешь, упустишь что-нибудь.

Огород находился позади двухэтажного дворца, основательного и солидного. Дворец был деревянным, построенным давным-давно. Но за зданием так смотрели, так его лелеяли, что простоит деревянный царский дворец ещё не один век. Впрочем, в Рубельштадте ко всему относились с заботой и хозяйским доглядом.

Невысокая ограда окружала выложенный коричневыми каменными плитами двор. Среди плит были яркие вкрапления зелени. Издали можно было подумать, что вкрапления эти – цветочные клумбы. Но тот, кто так подумал, ошибся бы. Марта считала, что цветы сажать не рентабельно, и поэтому на клумбах у неё произрастали пряные травы – и полезно, и глаз радует.

Лужи, что скопились во дворе, Марта давно бы приказала вытереть, но вот только в лужах этих по утрам любила нежиться частая в Рубельштадте гостья – гигантская лягушка Кваква.

Вот и сейчас сидела она во дворе, греясь на утреннем солнышке, и от удовольствия изредка поквакивала. Вокруг неё, заложив руки за спину, нервно ходил высокий рыжий детина. Иногда он останавливался, взмахивал руками, что-то доказывая зелёной супруге. И совсем не подозревал, что разговор этот они ведут при свидетелях.

На подоконнике расположились наблюдатели – Альберт Иванович Полухайкин и Гуча. Видно было, что вчерашний вечер провели они плодотворно – физиономии у обоих были помятыми, но плутовское выражение с них не исчезало. Альберт Иванович слушал с удовольствием. Его большое лицо покраснело – король изо всех сил старался не рассмеяться. Маленькие, глубоко посаженные карие глазки блестели, а ноздри большого, картошкой, носа, раздувались. Он то и дело поправлял корону, то наползавшую то на узкий лоб, то на квадратный, морщинистый, словно у шарпея, затылок.

– Дай поцелую! – просил Самсон свою нестандартную супругу.

– Отстань, – лениво отвечала разморённая Кваква.

– Ну, один раз дай… – продолжал настаивать рыжий вор, стараясь придать голосу просительную интонацию.

– Отстань, сказала, не дам! – Кваква перепрыгнула подальше от надоевшего мужа, но Самсон рванулся следом за ней.

– Ну, пожалуйста…

– Не дам! Не дам!!! Никогда не дам!!! – Огромная лягушка уже начала сердиться.

– Я только в щёчку, а? – заискивающим тоном выпрашивал разрешение рыжий вор.

– Да ты меня всю уже зацеловал! От бородавок на макушке до перепонок на лапах вся и зацелована! А толку-то?!

– А может быть именно сегодня и получится? Представь только – поцелую тебя, а ты сразу принцессой станешь. Или королевной? – В голосе мужа Квакве послышались слёзные нотки, но она не смягчилась.

– Велика честь! – ответила Самсону невозмутимая супруга. – Хотя, надо сказать, что принцесса воров – звучит гордо. Ха!

– Я – цыган, – ответил Самсон и обиженно отвернулся от неё.

– Ещё лучше – королевна десяти цыганских кибиток, – ответила Кваква и снова перепрыгнула в другую лужу.

Королева Марта тщательно следила за чистотой двора. Лягушке очень нравилось нежиться в лужах дождевой воды на влажных, прогретых солнцем плитах. Она вдыхала тёплый от испарений воздух и лениво переругивалась с супругом.

Гигантская лягушка сама забыла о том, кем она была раньше, и, если бы не это болтливое существо, по прихоти судьбы ставшее её мужем, она бы и говорить перестала. Вот и сейчас ей захотелось раздуть пузырь под горлом и громко, с удовольствием квакнуть. Лягушачья шкурка давно стала привычной и уютной, комаров вокруг – вдоволь. А это суетливое беспокойное существо пристаёт с расспросами.

Лягушка с трудом ответила по-человечески:

– Мне и лягушкой нравится неплохо, вот только цыганской женой быть очень хлопотно.

– Я цыган только наполовину, – ответил Самсон.

– Зато вор весь целиком, – возразила Кваква. – Зачем у Амината перстень украл? Между прочим, только в этом году двадцать четвёртый раз уже!

– Из спортивного интереса, – буркнул вор.

Он и сам не смог бы объяснить, почему с таким болезненным постоянством ворует этот злосчастный перстенёк с зелёным камешком. Самсон думал, что делает это для того, чтобы отомстить отшельнику за то, что тот когда-то повесил его на столбе вверх ногами, заколдовав верёвки. Но после каждой кражи он снова оказывался на столбе, и появлялся новый повод для мести. И так без конца! Если бы Самсон догадался поговорить об этом с пострадавшим – отшельником Аминатом, тот бы многое объяснил незадачливому вору. Он бы рассказал, что перстень волшебный и принадлежать может только одному хозяину – ему, волшебнику Аминату. И не только Самсон, любой, кто бы не украл эту вещицу, окажется на столбе, привязанным вверх ногами. И он – отшельник Аминат – тут не при чём. Перстенёк такой! Но Самсон не спрашивал, а Аминат не лез с объяснениями, хотя глупости вора старик удивлялся постоянно и за полётами на столб, в Последний Приют, наблюдал с долей злорадства.

– Спортивный интерес может быть и у тебя, но бегать на длинные дистанции приходиться мне. А я, между прочим, в марафонцы не записывалась. В этот раз не пойду в Последний Приют. Болтайся на столбе, если ты без него жить не можешь.

– Ну и не надо, – проворчал Самсон, отгоняя любопытного эльфа. Малыш засмеялся и полетел прочь, быстро махая радужными крылышками. Последнее время они что-то очень расплодились, и рыжий верзила подумал о том, что теперь без свидетелей с собственной женой невозможно поругаться. Каждый их с Кваквой скандал моментально становился достоянием общественности. Он слышал, что на поцелуй заключают пари – расколдуется Кваква в следующий раз или нет. Он оглянулся – никого рядом не было. Самсон порадовался, что друзья не слышали, иначе неделя насмешек была бы обеспечена.

За прошедшие пять лет Самсон не изменился – разве что одежду сменил. Теперь он щеголял в белоснежной рубахе, синих штанах и таком же синем жилете. Рыжие кудри давно не подрезали и они буйной волной падали на широкие плечи. Лицо у Самсона было таким, какие бывают у простодушных и глуповатых людей. Глядя на его веснушчатую физиономию, заподозрить этого простоватого человека в том, что он может украсть или обмануть, было невозможно. Большой курносый нос, ноздрями наружу, разноцветные глаза – один зелёный, другой – карий, толстые, всегда улыбающиеся губы – это была внешность деревенского простофили. За голенищем сапога выглядывала ручка цыганского кнута, а в ухо Самсон продел такую же серьгу, как у отца – только эти детали указывали на то, что он принадлежит к цыганам по праву рождения.

Сам Барон в данное время отсутствовал. После того, как Иномирье соединилось с Забытыми Землями, старого Цыгана невозможно было удержать на одном месте. Кочуя по стране, он передавал сыну весточки и подарки невесте то с попутным ковром-самолётом, то с эльфами. Подарков у Кваквы накопилось с телегу, но воспользоваться она ими не могла – не приспособлены цыганские украшения для болотной жабы.

Самсон вздохнул. Он бы сам с удовольствием отправился с табором, но куда денешь эту обузу? В разноцветных глазах плескались бы радость и довольство собой, если бы не жена -лягушка.

Самсон снова вздохнул – супруга всё ещё ворчала.

– Акробат несчастный, гимнаст на столбе, – не унималась лягушка, для неё колечко с зелёным камешком на пальце мужа было всё равно, что красная тряпка для быка. – На этот раз оставлю тебя там, не поскачу!

– Ну и не надо, я уже привык, – огрызнулся вор.

– Где ж тебе не привыкнуть? Да по тебе уже в Последнем Приюте календарь сверяют! Даже если на всю жизнь лягушкой останусь – не поскачу за тобой!

– Ну, зачем же на всю-то, Кваквочка? Ладно, мучайся сама, если нравится, но мне-то, зачем жизнь портишь?!! – взвыл Самсон. – Давай ещё раз попробуем, а? Ну, может вот сейчас поцелую и…

– И снова обсохатишься, в натуре, – услышал Рыжий.

Он поднял глаза – из открытого окна за семейной сценой с удовольствием наблюдали король Полухайкин и Гуча. По хитрым физиономиям было заметно, что они не пропустили ни слова из прозвучавшего диалога. Самсон с досады выругался, но друзья и не подумали сделать вид, что не подслушивали.

– Самсонушка, а может ты её не так целуешь? – ласковым голоскам, полным самой едкой издевки, пропел Гуча.

– Да ну вас, – отмахнулся, было, Самсон, но так, как любая информация по больному для него вопросу живо интересовала Рыжего, то он всё же рискнул спросить:

– А как надо?

– А попробуй, лох ты наш конопатый, этот… типа… французский.

– Точно, – с трудом сохраняя серьёзное выражение лица, поддержал Альберта Гуча, – говорят, что французский поцелуй помогает в особо трудных случаях.

– Это как? – Самсон с надеждой посмотрел на друзей, как вдруг полыхнуло синее пламя, и в воздухе появился Бенедикт. Он был совершенно голый, но, как всегда, с готовой информацией по любому вопросу. Видимо, он слышал последние фразы.

– Французский поцелуй – это такой поцелуй, когда ты нежно, – менторским голосом уставшего лектора произнёс ангел, опускаясь между Самсоном и зацелованной Кваквой, – отмечаю, очень нежно, захватываешь губами нижнюю губу партнёрши…

– Без штанов, блин, – изумился Полухайкин, – а это… типа, инструкция с собой!

– Не мешай, пусть теоретик говорит, – остановил его Гуча, чувствуя, что сейчас, с помощью ангелочка, их невинная шутка вырастет до гигантских размеров. Он даже дыхание затаил, предвкушая, какую глупость на этот раз сморозит наивный Бенедикт.

– Так вот, ты нежно обхватываешь нижнюю губу партнёрши и покусываешь её, она то же самое делает с твоей верхней губой. Её язык в это время проникает в твой рот и нежно ласкает нёбо, а ты стараешься втянуть его как можно глубже в свой рот, как бы захва… Что это с ним?

Самсон сначала побледнел, потом его лицо приобрело землисто-серый оттенок. Разноцветные глаза закрылись, и вор мешком осел в лужу под ногами.

– Обморок, – ответил чёрт, наблюдая, как ангел переворачивает Самсона. – Фантазия у Рыжего богатая, а супруга – ой какая нестандартная!

– Не, в натуре, ты сам-то понял, чё сказал? – поддержал брюнета Полухайкин. – С неба падает голый мужик и несёт такую отборную порнуху, что даже у меня это… как его…

– Стыдливость проснулась? – помог Гуча и, не в силах больше сдерживаться, расхохотался.

– Точно, я даже покраснел, – сказал Полухайкин и тоже рассмеялся.

– Право, я не подумал, друзья, что у Самсона так развито ассоциативно-образное мышление, – расстроился Бенедикт, шлёпая по щекам не в меру впечатлительного вора.

Кваква на инцидент внимания не обратила. Довольная тем, что надоедливый супруг, наконец-то, умолк, она прикрыла глаза и с удовольствием квакнула.

Полухайкин, наблюдая это, вдруг нахмурился и, подумав минуту, сорвал с гардины занавеску и бросил её вниз.

– Прикройся, ангелок, а то Марточка выглянет в окно и смутится, а тогда, по понятиям, я буду обязан набить тебе морду. Сильно набить, даже не смотря на то, что она у тебя ангельская.

Бенедикт быстро намотал занавеску, воровато оглядываясь по сторонам. Из открытых окон второго этажа по пояс свесились служанки и, тихонько хихикая, смотрели на него во все глаза. Ангел внимательно рассмотрел их – Марты среди девушек не было, а на других дам «понятия» короля Полухайкина не распространялись.

– Ангелок, я новую примету выявил, – сказал Гуча, – и, между прочим, связанную с твоим появлением.

– И какую же, Чингачгук Эфроимович? – поинтересовался ангел.

– А такую, Бенедиктушка, что вернее не бывает. Альберт, ты заметил, что когда ангелок прилетает в гости, то обязательно случаются неприятности? – чёрт подмигнул королю, и Альберт, немного подумав, поддержал друга:

– В натуре, амиго!

– Так вот, друг Полухайкин, чем меньше на нашем нимбоносце надето вещей, тем эти неприятности крупнее.

– Дело говоришь, – Полухайкин помрачнел, вспоминая прошлогодние события. Он нахмурился – складки с затылка поползли на лоб, по пути уронив корону. – Верно подметил! Помнится, в прошлый раз этот отморозок в одних штанах прибыл – и что было!

– А что было? – спросил Самсон, не открывая глаз. Видимо, первым чувством, которое к нему вернулось, было любопытство. Он в прошлый визит Бенедикта отсутствовал – висел вниз головой на столбе в городе своего детства.

– А то и было, что в прошлый раз друг наш прибыл не один, а с козлом… – Самсон расхохотался. Смеясь, выбрался из тёплой лужи и подошёл ближе – ему не хотелось пропустить ни слова. История, как по опыту знал Самсон, обещала быть интересной. – Не, Рыжий, ты не смейся, – серьёзно сказал Полухайкин, – в натуре, он козла с собой притащил. И не простого козла, а опущенного!

– Не «опущенного» козла, а козла отпущения. Из Израиля, между прочим, – внёс поправку ангел, – от древних евреев доставил. Они на него все грехи, накопившиеся за год, складывали и отпускали в пустыню.

– Ну и вёз бы его в пустыню, к Томке Собакиной, пусть бы верблюжью колючку там жрал. На черта ты его в мой огород выпустил? Я до сих пор кротам в глаза не могу спокойно смотреть, – и Альберт с раздражением ударил ладонью по мощной ляжке, обтянутой коричневой кожаной штаниной. – – До сих пор эту… как его там…

–Моральный ущерб возмещаешь, – подсказал чёрт.

– Точно, типа дань плачу, – вскричал Полухайкин.

Не смотря на то, что прошёл целый год, неприятные события всё ещё были свежи в памяти Альберта Ивановича. Дело в том, что козёл съел всю капусту в Марточкином огороде.

Гуча помалкивал, он прищурил глаза и хитро ухмыльнулся. Это он отвязал козла. Не специально. Просто так получилось. Помнится, тогда они со стариком Аминатом вели задушевную беседу у той самой изгороди, к которой злополучное животное было привязано. Наглая скотина из Израиля дико орала и нарушала ход плавной философской беседы. Под фирменную настоечку отшельника трудно было поймать нить ускользающей мысли, а тут ещё этот… козёл! Кто же знал, что животина, обретя свободу, сразу же понесётся в огород? И не просто сходит на экскурсию, а устроит там такую потраву, что спокойная Марта, увидев это, зайдётся в диком визге и перебудит весь Рубельштадт?

– Утром, услышав вопль жены, Полухайкин выскочил из постели и в одних подштанниках, но в короне и с мечём в руке, и понёсся спасать благоверную, – продолжил рассказ Гуча. – Не увидев врага, Альберт минуту стоял, пытаясь сообразить, что же так расстроило супругу, а когда, наконец, понял, то тут же самолично, этим же клинком, раскопал все норы, вскрыл весь лабиринт, в котором проживали землеройные гномы. А Марта плакала, не в силах остановить супруга от дальнейшего разгрома капустной плантации.

Гномов Альберт выловил всех до единого и посадил в птичьи клетки. А потом устроил расправу.

– Не, амиго, – перебил рассказчика король, всё ещё хмурясь, – я же их не бил. Чё ты несёшь? Какая пытка? Так, кошку иногда запускал к ним, но до мокрухи ни разу не дошло. Не по понятиям…

– Добрый ты у нас, Альбертушка, – рассмеялся чёрт. – А потом, Самсон, потом было самое интересное!

– Что было то? – Самсону не терпелось услышать конец истории.

– А то и было, – помрачнел Полухайкин, – что козла отпущенного выловили.

– Вот и я говорил, что зря ты на гномов разозлился! – Гуча похлопал друга по богатырскому плечу.

– Точно, амиго, но я, когда на кротов наехал, не знал же, что белобрысый такое западло в подарок притащил…

–Слушать друзей надо, я тебя предупреждал! – серьёзно произнёс чёрт.

Он ни кому не говорил, что это он отвязал козла и являлся едва ли не прямым виновником прошлогоднего инцидента. Не только не говорил, а даже втихомолку гордился учинённым переполохом, объясняя себе эту гордость свойством натуры, которую, как известно, не переделаешь. Чёрт он, в конце концов, или кто? Но молчал и молился, чтобы отшельник тоже не вспомнил о том, кто отвязал прожорливое животное. Во всём, что могло испортить настроение его жене, Альберт был скор на расправу.

– Я не специально, – пролепетал Бенедикт, – я обряд интересный хотел на местную почву привить…

– Вот и прививал бы в пустыне, там эта… типа, почва, для таких козлов в самый раз!

– Нет, Альберт, ты не прав. Нашей почве эта история тоже на пользу пошла! Ты так огород перепахал, когда гномов ловил, что трактор соляркой захлебнулся бы от зависти. Если бы он тут был, конечно.

– А гномы что? – не унимался любопытный вор. Он не однажды наблюдал утренние совещания короля с маленькими подземными жителями. Сам король эти сборы называл «стрелками».

– А что кроты? Забили стрелку и развели по понятиям. Я же не крыса какая, если сам косяков наворотил, то сам и вину могу признать. Не прав был. Зато бригада у меня теперь крутая, пацаны хоть и маленькие, но если что надо, то из под земли достанут… Не, Самсон, ты не смейся, они хоть и недомерки, типа, но пацаны правильные, с понятиями!

– Вот значит как, – покачал рыжей головой Самсон, а ангел поморщился, предугадав следующий вопрос.

– А Бенедикту что было, за то, что козла опустил?

– Чё? Ты чё несёшь? Козла не он опустил, а если бы он, то я бы ему морду не стал бить – не по понятиям руки марать! Он же не настоящий козёл, а этот… типа – муж козы! А Бенедикт его отпустил! В мой огород отпустил!!!

– Что, и мордобой был? – Самсон посмотрел на Бенедикта.

Тот покраснел и опустил взгляд. Синие глаза потемнели, а гладкий лоб перерезала морщинка. Ангел не любил вспоминать, как его впервые в жизни побили. И не просто побили в случайной драке, а целенаправленно, кулаками, разукрасили всю физиономию! Он покраснел и, глубоко вздохнув, посмотрел на друзей.

Альберт сегодня надел национальную одежду Рубельштадта. На нём был коричневый кафтан и кожаные штаны. Он сидел на подоконнике, оседлав его, словно коня. Мощная, мускулистая нога свисала наружу, другой ногой он постукивал по полу в тронном зале, немного нервничая. Примета, которую вывел Гуча, слегка напрягла короля. Полухайкин временами становился очень суеверным. А когда рядом был Бенедикт, то Альберт не только верил во все приметы, но и не снимал оберег – тяжёлый серебряный крест, купленный ежё в Зелепупинске. Он поднял с пола корону, нахлобучил её на макушку и сурово взглянул на ангела.

Тот выставил вперёд ногу и заложил руку за спину. Замотанный в занавеску блондин был похож на помесь римского патриция с индийским йогом. Полухайкин усмехнулся забавному сравнению и подумал, что это, наверное, из-за родинки меж бровей. Кришнаит прямо! Когда Бенедикт появлялся в Иномирье, родинка сразу начинала светиться перламутром и все старания ангела, который перепробовал все средства для того, чтобы свести её, были тщетны.

Родинку эту ему сделали в гареме Гуль-Буль-Тамар, где Гуча, желая поскорее отвязаться от Самсона, которого по ошибке приняли за принца, решил женить рыжего пройдоху. Но они попали впросак, не зная, что у правительницы Фрезии уже есть муж – и не один, а целых семьсот. Там «женихов» затащили в купальню и разукрасили по всем правилам, согласно местным канонам красоты.

– А хеппи-энд у нас был такой – ангелок всё лето пахал на капустной плантации. От рабыни Изауры отличался только тем, что плантация не хлопковая была, а капустно-овощная, – подвёл итог Гуча, просмеявшись где-то в недрах тронного зала и снова влезая на подоконник. Глаза его блестели, а кончики тонких губ так и норовили расплыться в широкую, до ушей, улыбку. – И заметьте, друзья мои, он тогда в штанах прибыл, а теперь голый. Совершенно голый, между прочим!

– Точно, амиго, быть беде, – сказал Полухайкин могильным голосом.

– Насколько я могу предположить, то события начнут развиваться с потрясающей скоростью, – констатировал Гуча.

– Уже развиваются, – отметил Полухайкин, наблюдая, как Самсона подняло вверх и понесло по воздуху. Судя по направлению – в Последний Приют.

Жители Рубельштадта много раз наблюдали подобные перелёты. Поначалу они изумлялись и старались прижаться ближе к стенам, но потом привыкли. Они поднимали шляпы и вежливо здоровались с другом королевской семьи, летящим над головами прохожих.

С Кваквы моментально слетел сон. Она в три прыжка преодолела двор, перепрыгнула через забор, почему-то проигнорировав открытые ворота, и понеслась по улицам, судя по скорости – туда же, в Последний Приют, снимать непутёвого супруга со столба. Почему-то у лягушки это получалось без всякого колдовства. Стоило её только появиться рядом, как заклятье Амината теряло силу и узлы на верёвках, что крепко держали Рыжего, развязывались сами.

К тому, что вслед за Самсоном по улицам города на большой скорости пронесётся гигантская лягушка, люди тоже привыкли, поэтому, как только вор пролетал мимо, они отходили на тротуар, и готовились поднять шляпы, чтобы поздороваться с Кваквой.

Глава 4

– Не вешайте на меня всех собак, – возмутился Бенедикт, проводив взглядом лягушку, – Самсона понесло на столб в посёлок отщепенцев, и понесло потому, что он снова украл перстень старика Амината. До моего прибытия, между прочим, украл! Сейчас он висит он себе преспокойненько вниз головой на центральной площади в Последнем Приюте. Ну, напутал я немного при перемещении, ну и что? А напутал потому, что к вам торопился. Вы же обвиняете меня в чём ни попадя, валите на меня всякую возмутительную гадость…

– Не… ну ты… ты, это, типа… сам это сказал! – Полухайкин смотрел вверх уже несколько минут, прислушиваясь к странному вою.

Сбитым «мессершмитом», с воем и проклятьями, с неба упала ведьма Гризелла. Упала на ангела Бенедикта и, не восстановив дыхание, замахнулась неисправным летательным аппаратом.

– Возмутительная, говоришь, – проскрипела старуха, охаживая вопящего Бенедикта метлой, – гадость, говоришь! Я тебе покажу, гадость! У меня метла сломалась, паршивец, авария, можно сказать, произошла, фулюган, иначе бы я к тебе и не подошла!!!

Успокоилась бабка только тогда, когда покусанное зубастыми монстриками средство передвижения разлетелось в щепки.

– Приятно видеть, что вы всё ещё энергичны и полны жизни, – пролепетал вежливый ангел под громкий смех друзей. Те уже были не в состоянии говорить, только хрипели и икали.

– И вам доброго здоровья, – проворчала ведьма, слезая с Бенедикта. – Не сердись Бенедиктушка, это темпераментная я такая…

– Точно, Гризелла, ты на ангелочка сначала темпераментно глаз положила, а потом, из-за темперамента и крушение пережила! Как только увидела его, так сразу темпераментно, словно орлица на добычу, кинулась на нашего красавчика! От страсти в такое крутое пике вошла!!! О-о-ох… Ха… – просипел Гуча.

– Ну… ик… типа… каскадёр… в натуре!!! – сказал Полухайкин и расхохотался.

– Молчите, насмешники, – ведьма погрозила пальцем Гуче и Полухайкину. Она встала с несчастного Бенедикта и, поправив одежду, сказала:

– Не сердись. Ангел ты, Бенедиктушка! Спасибо за мягкую посадку!

– Иногда мне хочется стать чёртом, – прошептал ангел. – Мне кажется, что тогда жизнь бы стала проще.

– Вот ещё, если бы ты был чёртом, то я упала бы рядом и насмерть расшиблась бы о землю. Как мне повезло, что ты подвернулся, иначе бы костей не собрала!

Гризелла на минуту остановилась и плотоядно улыбнулась, посмотрев на гостеприимно открытую дверь. Ведьма была так стара, что давным-давно переступила тот рубеж, когда ещё можно определить возраст по количеству морщин на лице. Морщин у Гризеллы было столько, что тот, кто решился бы их подсчитать, обязательно бы потерпел неудачу. Нос ведьмы был загнут крючком и почти касался бороды, редкими пучками выбивающейся из-под морщин. Казалось, ещё чуть-чуть, и бородавка, примостившаяся на самом кончике носа, всё-таки не удержится и провалится в глубокую ямочку на подбородке. Маленькие слезящиеся глазки смотрели остро, взглядом старуха могла убить, так он был тяжёл. Мелкие кудряшки неопрятной копной свисали на лоб, они казались пыльными и никогда не встречавшимися с водой. Гризелла была мала ростом и очень суха, но характер имела такой, что её хрупкость окружающими не воспринималась. Когда она говорила, то всем казалось, будто ведьма занимает всё свободное пространство.

Одежду старухи давно бы следовало превратить в половую тряпку, но по непонятной прихоти та почему-то никогда не меняла наряд. Все знали, что под этим рваньём, которое язык не поворачивается назвать одеждой, старуха носит невероятно красивое и столь же невероятно дорогое нижнее бельё.

Сейчас она стояла, уперев острый кулачёк в бок, и смотрела на Гучу.

– Гризелла Бенесафуиловна, вы единственный человек, которому повезло рядом с ним. Обычно всё бывает наоборот! – сказал тот, будто подводя итог случившемуся.

Чингачгук был, как всегда, поджар, энергичен и язвителен. Одевался в свою любимую одежду – белоснежная рубаха, красный плащ и неизменная торба со всякой всячиной. Талию обхватывал серебряный поясок, сделанный в виде змейки с изумрудными камешками на пряжке. Пряжка ремня точно изображала змеиную головку, даже раздвоенный язычок был ювелирно выполнен неизвестным мастером. Поясок этот был не простым. Если на змеиный язычок капнуть крови, то змейка становилась настоящей и выполняла желания хозяина. Когда-то она спасла жизнь и самому Гуче, и его друзьям – Самсону и Бенедикту.

Правда, тогда он их друзьями не считал, парни были для него неприятным довеском, от которого он мечтал освободиться. Сейчас Гуча уже и не вспоминал о тех временах.

Вытянутое смуглое лицо любителя розыгрышей тоже было таким же, как пять лет назад, разве что от частого смеха появились морщинки в уголках глаз. Но взгляд так и остался взглядом опасного и решительного человека. Сейчас его чёрные глаза лукаво поблёскивали из-под длинных прямых ресниц. Гуча с удовольствием выступал в роли арбитра, когда ему случалось присутствовать в Рубельштадте одновременно с Гризеллой.

– Хватит вам на парня наезжать, везучий он! – одёрнула насмешников ведьма, жалея недотёпу Бенедикта, хотя сама много раз удивлялась тому, как часто ангел умудрялся попадать впросак.

– Нет Гризелла, он просто галантный, и не мог допустить, чтобы женщина упала на голую землю. Другие пальто дамам под ноги стелют, а этот дурачок сам в лужу кинулся, чтобы ты, Гризеллочка, платье не замочила.

– Вообще-то меня сшибли, но если бы я заметил, что Гризелле Бенесафуиловне грозит беда, то я сделал бы всё от меня зависящее, чтобы помочь ей!

– Ага, ты бы обязательно помог… – съязвил Гуча. – В беду попасть! Гризелла, душенька, тебе действительно повезло, что он не заметил!

– Метла подвела, – проворчала ведьма, зло зыркнув на Гучу водянистыми маленькими глазками.

– А метлу что, типа, моль поела? – Поинтересовался Полухайкин. Теперь, подумав о крушении, которое претерпела Гризелла, он снова подумал о подмеченной Гучей закономерности. Его вдруг охватило очень нехорошее предчувствие. И после разговора о приметах, отмахиваться от этого предчувствия он не стал.

– Почти моль. Хотя нет, скорее то, чем моль питается. Мексика, дочка твоя, опять набедокурила, – ответила Гризелла.

Папашу сразу сдуло от окна. Ни для кого не секрет, что дочь свою король Полухайкин бессовестно баловал, за что собственно и рассчитывался. Деньгами. Бережливая Марта пыталась повлиять на мужа, но потерпела фиаско и в бухгалтерских книгах добавила графу: «проделки Мексики».

– Не прячься, Альбертушка, не смотря на то, что меня снова оставили без жилья, я скандалить не буду, так, немного поругаюсь, – ведьма плотоядно улыбнулась, оскалив длинные жёлтые клыки, и вошла в королевский дом.

– Гризелла Бенесафуиловна, позвольте сказать, что мне очень приятны ваши слова и мне хотелось бы принести извинения… – ангел наконец-то поднялся на ноги, но ведьма его уже не слышала – она во всю распекала короля Полухайкина в глубине тронного зала.

Бенедикт подошёл к окну, подпрыгнул, зацепился руками за подоконник, подтянулся – и сразу же столкнулся с летящим навстречу предметом. Когда он снова поднялся на ноги, то порадовался, что предмет оказался мягким – всего-навсего подушка с трона. А ведь с его-то счастьем мог бы вылететь и сам трон. Зная Гризеллин характер и свое везение, ангел бы этому не удивился. Из открытого окна неслась скрипучая старушечья брань, рокотали оправданья Полухайкина, пересыпалось всё это язвительными замечаниями Гучи.

Ангел подошёл к двери и остановился на пороге. Стоит ли присоединиться к компании в тронном зале или, с его то судьбой, безопаснее будет остаться о дворе? Страсти кипят не малые, а день и так начался не очень хорошо. Но любопытство оказалось сильнее осторожности, Бенедикт собрался, было, переступить порог, как вдруг за спиной послышался грохот. Ангел оглянулся и с ужасом уставился в бешеные глаза Тыгдынского коня.

Чёрный жеребец попытался затормозить сразу всеми четырьмя копытами, но не успел погасить скорость. Да и плиты двора были скользкими после недавнего дождя, и Тыгдын влетел в распахнутые двери.

Как ангел успел вцепиться ему в шею, осталось загадкой и для шумной троицы внутри, и для Тыгдына, и для самого Бенедикта. Впрочем, удивлялись потом, а в тот момент Гуча, Альберт и Гризелла так были увлечены спором, что восприняли въёхавшего на крупе Тыгдына с Бенедиктом на шее как нечто само собой разумеющееся. Гризелла спокойно отошла в сторону, а Гуча спросил:

– Ангелок, поскольку коней на скаку только русские бабы останавливают, то смею предположить, что ты его душишь?

Тыгдын хрипел и мотал головой, пытаясь стряхнуть не званого наездника, но Бенедикт, кажется, был в шоке. Шею коня он сжал мёртвой хваткой, не понимая, что сейчас эрудиту придёт конец.

Полухайкин посмотрел в глаза Тыгдыну и, кажется, сообразил, что произойдёт это очень скоро.

– Ангелок, ты пальчики, типа, расслабь, – ласково сказал он и, разогнув по одному скрюченные, посиневшие пальцы ангела, спас коню жизнь.

Альберт бережно отнёс блондина в другой угол и усадил на трон. Бенедикт всё ещё не воспринимал окружающее. Даже когда король кинул ему на колени узел с одеждой, Бенедикт не вздрогнул. Накладки с одеждой во время перемещения из мира в мир случались постоянно, и поэтому как у Альберта, так и у Гучи в Крепости, всегда наготове был запасной комплект белья и платья для рассеянного путешественника по параллельным измерениям.

Ангел непослушными пальцами развязал узел и принялся натягивать одежду. Он несколько раз совал ногу мимо штанины, пока надевал разноцветные брюки, непослушными пальцами застегнул пуговицы шитого золотой нитью кафтана и нахлобучил шляпу с фазаньим пером, даже не заметив, что головной убор надет задом наперёд.

– Мексика… – прохрипел Тыгдын.

– Что, и тебе сегодня досталось? – участливо спросил чёрт. – Талантливая у тебя дочка, друг Полухайкин.

– Мексику украли, – выговорил, наконец, конь.

Его огромная грудь раздувалась, словно кузнечные меха, глаза бешено вращались, а с боков хлопьями падала пена. Тут же в зал вошла толстая поломойка со шваброй в руках и принялась вытирать пол. Она неодобрительно смотрела на коня, но молчала – король быстро отучил её ворчать в своём присутствии. Вредная уборщица с трудом сдерживалась, но потом, как правило, отводила душу на кухне, долго ругаясь в присутствии служанок. Она всё ни как не могла забыть историю пятнадцатилетней давности – когда гостевая комната по вине Бенедикта, Самсона и Гучи была завалена навозом.

– Ты уверен, что это не очередная шалость? – Осведомилась Гризелла.

– Это не шалость, это беда. Девочку украли прямо с моей спины и унесли в неизвестном направлении, а я даже не заметил, кто это сделал, – Тыгдын опустил голову, мокрая грива повисла длинными сосульками.

– Кем бы этот похититель ни был, – ехидно пропела Гризелла, – надеюсь, что он знал, что делал.

– Что за шум во дворце ранним утром? – в зал вошла королева Марта с полным передником яиц.

За прошедшие годы королева стала ещё пышнее и основательнее. На круглом, словно полная луна, лице – ранеточный румянец, ямочки на щеках. Носик – маленький, пуговкой, усыпан мелкими коричневыми веснушками. Аккуратная коричневая одежда и обязательный для женщин фартук – белоснежный в любое время дня. Как жительницы Рубельштадта умудрялись сохранить эту белизну в первозданном виде при многочисленных делах – оставалось загадкой. Две тугие, с руку толщиной, косы, опускались из под белого чепца на необъятную грудь. Марта была довольна жизнью, приветлива и очень рачительна.

– Марточка, ты это … не волнуйся, – Полухайкин решил сначала подготовить супругу, чтобы известие не стало ударом. – Дочку украли.

– Ох, – всплеснула руками Марта.

Яйца посыпались из передника и раскатились по всему залу. Они были крупные, идеально круглые и, почему-то, розовые. Но самым удивительным было то, что, упав на пол, ни одно не разбилось. Она кинулась к мужу, и Полухайкин, обняв жену, погладил её по волосам огромной ладонью. Сердце его сжалось от страха за дочь, но не только – в Альберте волной поднималась ненависть, грозя затопить и душу, и тронный зал, и всё Иномирье. Кем бы ни был похититель, он очень пожалеет о случившемся!

– Я несколько раз прочесал всю дорогу до того места, где девочка задала последний вопрос, расспросил лесных эльфов, те крикнули древесных гномов, короче, выяснил, что её схватило невиданное ранее чудовище. Толком никто не рассмотрел, все видели только руку, покрытую чёрной шерстью, – хрипя, закончил рассказ Тыгдын.

– Ой, да что же мы делать будем, – разрыдалась Марта, прижимаясь к мужу.

– Ну, в первую очередь, мы успокоимся, поскольку слезами горю не поможешь, – сказал Гуча. Он заставил себя разжать кулаки и прошёл к столу. – А во вторых, кажется мне, что среди нас есть ведьма. И не будь я чёрт, если у неё не припрятана какое-нибудь волшебство.

Гуча с надеждой посмотрел на Гризеллу. Та задумалась, сморщила лоб и, вдруг вспомнив что-то, стала выворачивать карманы. Когда ей удалось найти нужную вещь, складки кожи на щеках разъехались и оскал длинных клыков, означающий улыбку, обезобразил лицо.

– Вот! – Сказала она и поставила на стол оловянное блюда. Потом запустила руку в другой карман и выудила сморщенное старое яблоко. Блюдо было покрыто толстым слоем грязи и сильно погнуто.

Бенедикт, наконец-то пришедший в своё нормальное состояние, подошёл к столу, взял посудину и приложил к лицу. Вмятина точно соответствовала по форме и размеру огромной шишке на лбу.

Гризелла забрала у ангела волшебный предмет и игнорируя неодобрительный взгляд Марты, снова поставила его на сверкающую столешницу. Потом потянулась за яблочком, но пальцы наткнулись на пустое место. Все уставились на ангела. Тот покраснел и несмело положил на стол огрызок.

– Извините, пожалуйста, – пролепетал он, едва не плача.

– Вот саранча, – воскликнул Гуча, всплеснув руками, – жрёшь всё, что не попадя!

– Я нечаянно, – прошептал виновник, – я не осознаю, как это происходит.

Бенедикт не был обжорой, он просто был рассеянным существом. Иногда казалось, что его руки живут отдельно от остального тела. Стоило только рядом оказаться еде, как руки ангела принимались засовывать в рот всю снедь, до которой могли дотянуться. Другой бы на его месте растолстел, но Бенедикт оставался таким же стройным и узкоплечим, как будто не поглощал калории в невероятных количествах.

Ведьма прошипела что-то не очень приятное об аппетите Бенедикта и, засунув руку в бездонный карман выудила ещё одно яблочко, ещё старее первого. Прошептав заклинание она подкинула яблочко. Оно завертелось в воздухе, упало на блюдо и… остановилось.

– Яблочко наливное, – сказал Гуча, догадавшись, что задумала старуха, – но, к сожалению, не функционирует – либо тарелочку долго амортизировали, либо яблочко сгнило. А жаль! Сейчас мы и девочку бы увидели, и похититель бы обозначился.

– Так это, типа, телек? – догадался Альберт.

– Это, типа, камера наружного слежения, – объяснил чёрт.

– Так чё, не понял, кина, типа, не будет? – произнёс Полухайкин, ни к кому, конкретно, не обращаясь. А поскольку интерес у него к данной посудине был личный, то действовал он решительно. Он взял оловянное блюдо и выпрямил его. Несколько движений мощных пальцев – и яблочко весело закрутилось по идеально ровной поверхности, показав сначала кусок неба, потом верхушки деревьев, а потом…

А потом за спинами людей раздался противный, режущий уши звук. Компания, с нетерпением ожидающая, пока тарелка покажет целую картинку, синхронно вздрогнула, люди оглянулись на звук.

На подоконнике сидело маленькое уродливое существо. Огромная пасть была открыта, острые зубы блестели, глаза кровожадно смотрели по сторонам, а звуки, которые издавала гаргулья, можно было назвать как угодно, только не смехом. Острые когти сжимали свёрнутую в трубочку бумагу.

И снова Альберт действовал быстро и решительно. Он схватил со стола первое, что попало под руку и бросил, точно попав в пасть незваной гостье. Гаргулья захлебнулась смехом, раскашлялась и полетела прочь, грязно ругаясь.

К сожалению, под руку Полухайкину попалось наливное яблочко. Ведьма взвыла и, наверное, впервые в жизни, потеряла дар речи. Она открывала рот, но звуки, вылетающие из него, напоминали те, что только что издавала гаргулья.

Полухайкин виновато отвёл глаза, и вдруг улыбнулся – на полу лежал предмет, идеально круглой формы. Он нагнулся и протянул Гризелле розовое яйцо.

– Остолоп! Фулюган! – обрела наконец-то дар речи ведьма, бросая на блюдо альтернативный вариант наливного яблочка.

Ведьма раскрутила яичко, и оно весело покатилось по тарелке.

Взору людей открылось следующая картинка: кусок синего неба, верхушки деревьев и большой зверь, который по этим верхушкам скакал.

– Обезьяна! – вскричал Полухайкин.

– Мексика, – в голос зарыдала Марта, увидев в руках похитителя дочь, а Гризелла всхлипнула и высморкалась в гриву Тыгдынского коня.

Обезьяна словно почувствовала, что за ней наблюдают – она оглянулась, состроила рожу, потом, с ловкостью циркового гимнаста, спрыгнула на землю и юркнула в нору.

Сеанс прервался – яйцо пошло сеткой трещин и развалилось, выпустив на свет маленького, розового дракона. Не смотря на лилипутский размер, дракончик обладал всеми признаками своей породы, мерзким характером в том числе – он немедленно плюнул огнём, превратив блюдо в сверкающую оловянную каплю.

– Не понял, – произнёс Полухайкин, – это чё, типа, кина совсем не будет?

Он попытался прихлопнуть вредителя ладонью, но тот оказался шустрее – взмахнул крыльями и взлетел под потолок.

Дальше было и вовсе не до него – в зал ворвалась разъяренная Брунгильда с мечём в руке. Голубые глаза прекрасной воительницы сверкали мрачной решимостью. Она занесла меч над головой супруга и крикнула:

– Прости, любимый!

От смерти Гучу спасло только то, что пять лет жизни с прямолинейной амазонкой приучили его всегда быть наготове. Брунгильда сначала действовала, а потом думала.

– Сдурела, Бруня, – кричал муж, отбивая мощные удары волшебным клинком.

– Аполлошу украли, – ответила супруга, яростно нападая. – Сказали, что обменяют голову мужа на голову сына.

– Ну и зачем тебе два безголовых мужика? – крикнул супруг, запрыгивая на подоконник. Вопль заглушил звон металла и пробился в сознание Брунгильды.

– Меня обманули! – взревела Брунгильда, опуская меч.

– Нет, Брунечка, они над тобой пошутили, а ты, как всегда, восприняла всё буквально, – сказал Гуча, с трудом переводя дыхание.

– Ты, Брунька, не чуди, в натуре, – Полухайкин отобрал у Непобедимой меч, – твой Аполлоша взрослый мужик и наверняка просто так не дался врагам.

– Да, во дворе десять трупов лежат, точнее, одежда от них, – ответила Брунгильда Непобедимая – в голосе звучал гордость за сына, хотя непонятно было, гордится она им как мать, или как наставник успехами ученика в рукопашном бою. Брунгильда вздохнула, сняла шлем и встряхнула короткими белыми кудрями. Тонкие брови сошлись к переносице, смяв гладкую кожу на лбу в решительную морщинку. Было видно, что Брунгильда Непобедимая уже приняла решение начать войну со всем светом во имя спасения сына.

– А сынок твой уже без головы и отдыхает рядом с ними? – ехидно поинтересовалась ведьма.

– Нет, Гризелла, – шмыгнула носом прекрасная воительница.

– А если нет, чего мечём махаешь, дура! Какую они тебе голову отдадут? А куда тело денут?!!

– Я бы тоже какой-нибудь саблей-маблей взмахнула, если бы умела, – пропел за окном нежный голосок Гуль-Буль-Тамар. – Какой-то ишак оставил Фрезию без воды. Все колодцы высохли, поэтому мне пришлось разрешить своим подданным пить вино. Бумага мне пришла, от этого сына недостойной ослицы. Если я не сделаю его хозяином моей великолепной Фрезии, то он снова превратит всё мужское население столицы в женщин. Я сначала тоже хотела с мечём, но подумала, что не женское это дело – войну вести, когда рядом такие сильные соседи есть!

– Правильно, Тамарка, – одобрил Полухайкин, подавая руку восточной принцессе. Та перепрыгнула с ковра-самолёта на подоконник и, благосклонно приняв помощь западного соседа, грациозно ступила маленькой ножкой на тканый ковёр, что устилал пол в тронном зале. Она обвела собравшихся томным взглядом раскосых глаз и, звеня браслетами, подошла к Гуче. За окном раздавались громкие шлепки – это приземлялись джигиты на коврах-самолётах.

– Дай-ка мне письмецо, что тебе прислали, – Гуча протянул руку.

– Вот, – одновременно ответили Непобедимая и Бультерьерша, и положили на стол две бумаги. В одной говорилось, что в обмен на власть и деньги, мужиков в баб превращать не будут, а в другой предлагали взаимовыгодный обмен головы Аполлоши на голову Гучи.

Гуча поднял с пола третий ультиматум – тот, что выпал из лап гаргульи, и положил рядом.

– Величайший и неповторимый самоназначенный правитель Иномирья, – прочёл чёрт, – приказывает королю Полухайкину сложить оружие и сдаться на милость победителя.

– Когда это меня кто-нибудь побеждал?!! – взревел Полухайкин, но ему никто не ответил – все слушали Гучу.

– Приказываю доставить сначала Альберта Ивановича в цепях и под охраной солдат Брунгильды Непобедимой в мою темницу, а уж потом заняться сбором денег. Чтобы все сольдики, каких в Рубельштадте великое множество, были собраны и перевезены в мою казну. В случае невыполнения этого ультиматума я даю гарантию, что умерщвлю девчонку самым болезненным способом.

– И кто у нас такой хитромудрый контракт накатал? – Спросила Гризелла, недобро прищурившись. Она сама бы могла ответить на свой вопрос, догадалась уже, но всё же хотела получить подтверждение догадки.

– Тентогль, – прочитал Гуча.

–Тентогль, – прошипела ведьма.

– Вот вредитель недобитый! – Альберт выпрыгнул в окно, прямо на ковёр-самолёт, разостланный во дворе. Ангел по инерции прыгнул следом, а Гуча скомандовал:

– Бруня, собирай армию и в забытые земли, а мы к лесной норе, по следу пойдём.

– А как же Мексика, – крикнула всполошившаяся Марта, – там же сказано, что если против Тентогля войной пойдём, то он её…

– Не волнуйся, милая, дочку я быстро найду, – успокоил жену Альберт.

– Гуль-Буль, ты тоже, собирай своих джигитов и в разведку – выясни, где этот гад окопался, а провиантом Марта займётся, – распорядился чёрт и выпрыгнул из окна на взлетающий ковёр-самолёт.

Глава 5

Рубельштадт гудел, как растревоженный улей. По городу уже разнеслась страшная весть. Мексика была всеобщей любимицей, и каждый житель города принял известие о её похищении близко к сердцу.

Ко дворцу начали съезжаться подводы – это граждане Рубельштадта, прослышав о войне, привозили продукты, одежду, подковы – и ещё многое другое, что может понадобиться в дальнем и трудном походе. Марта, не смотря на страшное беспокойство, а может, благодаря ему, была деловита и сдержанна. Она давала указания, что и куда грузить, какая повозка пойдёт первой, а что наоборот, поставить в конец обоза. Распорядилась привезти котлы вместе с поваром – кашеварить для солдат. Война войной, а обед по расписанию. И, как самое ценное в обозе, разместила в середине, приставив к повару охрану.

Тут же метались ковры-самолёты соседей. Брунгильда Непобедимая только успевала отдавать приказы. Она уже отправила воздушным путём старшину с приказом о всеобщей мобилизации. И вот теперь таксисты каждые двадцать минут докладывали, как продвигается её дружина.

–Молодые, горячие, – вздохнула Гризелла, наблюдая, как разлетаются в разные стороны ковры-самолёты, как отряд Брунгильды скачет через Рубельштадт, наводя панику на мирных прежде улицах, как Марта собирает обоз для похода в Забытые Земли с армией Брунгильды. – Нет, всё, конечно правильно, но зря они к норе понеслись. Если Тентогль всё это затеял, то и искать надо его, а не обезьяну, которая девочку утащила. Он трус и действует только тогда, когда за его спиной сила большая стоит. А вот где он эту силу взял, предстоит выяснить. Давай-ка, Тыгдын, этим и займёмся. Ну-ка, пригнись.

– Это ещё зачем? – удивился конь.

– Затем, что возить меня будешь, пока новую метлу не справлю.

– Я не извозчик, – обиделся Тыгдын.

– Я тоже не смесь полицейской ищейки и жокея в весе пера, – огрызнулась ведьма. – Подставляй спину, эрудит недоделанный и дуй к Аминату.

– А он то зачем? – спросил Тыгдынский конь, подставляя спину. Гризелла кряхтя, взобралась на него, сожалея, что упрямый жеребец наотрез отказывается надеть седло.

– А затем, что надо выяснить, откуда у Тентогля такая сила взялась, – проворчала старуха, ёрзая на неудобной конской спине. – Это надо ж – над самой отвратительной нечистью господином стал. Армию собрал и войну всему Иномирью объявил! А старик – самый древний обитатель этого мира. Он много знает, так что, если не все мозги пропил, то может что дельное и скажет.

–Дело говоришь, Гризелла, вот только где его искать? Он свою избушку на новое место перенёс.

–Ты то ли поглупел, Тыгдын? Сам же советовал Альбертушке не мучиться ремонтом дорог, а просто переносить избу старика туда, где новый путь требуется положить.

– Точно поглупел, я ведь даже предложил его министром путей сообщения назначить. А что, народ к его дому такие тропы протаптывает, что и камнем мостить не надо. Да его дом издалека учуять можно – по запаху. Я совсем забыл, что от его самогонного аппарата такой сильный запах сивушных масел исходит, что за много километров чувствуется!

– Вот я и говорю, как увидишь в лесу новую дорогу, по ней и скачи, наверняка в нужное место приведёт.

Тыгдын покинул тронный зал и, аккуратно перебирая копытами, спустился с крыльца. Он оглянулся, удивляясь, как это получилось перемахнуть через высокие ступени, когда влетел во дворец, и не сломать при этом ноги. Потом решил, что в состоянии тревоги и не такое сделаешь и, под понукания ведьмы, поскакал со двора.

На улицах Рубельштадта суетился народ. Ужасная весть облетела не только население столицы, но и всей страны. Люди готовились к войне.

Тыгдын быстро проскакал мимо аккуратненьких деревень, миновал лес и, распугав разбойников, пронёсся через их лагерь. Потом, взрывая копытами песчаное дно, пересёк мелкую речушку, возле которой раньше жил отшельник, и выехал на широкую дорогу. Дорога эта вела мимо двух старых башен к горам.

Нужное место на этот раз находилось у подножья горного хребта, который отделял Иномирье от Забытых Земель.

Жилище отшельника прилепилось прямо к скалам. Это был домик без окон, перекошенный на одну сторону. Запах спиртного витал в воздухе, из двери вырывался белёсый пар – казалось, будто домик неисправимо, хронически пьян. Из соломенной крыши торчала неудержимо клонившаяся влево труба, из которой, не смотря на тёплый день, валил дым.

Внутри кипела работа. А если сказать точнее – в огромном, плотно укупоренном крышкой котле кипела и булькала брада, поставляя белёсый пар в сложное переплетение трубок и шлангов. Самогонный аппарат был любимым детищем старого Амината, его делом, его творчеством, его жизнью, наконец. Старик экспериментировал, методом проб и ошибок создавая такие рецепты вин, какие на выставках всегда бы получали первые места, если бы такие выставки проводились в Иномирье.

Избушка отшельника – отремонтированная в связи с частыми перемещениями, что, кстати, не помогло искоренить перекос, стояла посреди широкой дороги. Амината не спасло даже то, что он прилепил жильё вплотную к горам. Путь к дому волшебника проложили не только со стороны Иномирья. Обитатели Забытых Земель тоже постарались – с той стороны, мимо Последнего Приюта, к горам вымостили широкую дорогу. А горные гномы, подхватив почин, пробили в горах тоннель и установили шлагбаум, сбирая плату со всех, кто желал попасть к отшельнику. Платили исправно, потому, как лезть через перевал никому не хотелось.

Рядом с тоннелем предприимчивый Джулиус установил киоск. Дела шли хорошо и красное лицо владельца питейного заведения, лучшего в Рубельштадте, лоснилось потом и удовольствием. Ещё это лицо было красным и украшенным многочисленными родинками. Глазки светились предвкушением прибыли и постоянным беспокойством. Беспокоился он о своей семье, с которой на некоторое время был разлучён. И беспокойство это было не напрасным – бедняга боялся, что его прекрасная любвеобильная супруга Басенька в его отсутствие родит ещё одного сына, похожего на кого-нибудь из соседей. Толстые, волосатые руки порхали над прилавком, коротенькие пальчики, пересчитывая деньги, мелькали со сверхсветовой скоростью. Подсчитывая прибыль, он испытывал радость, но беспокойство всё равно не отпускало, а воображение рисовало картины одну страшнее другой. Например, что Басенька родит не одного сына, а сразу трёх или четырёх, и все они будут похожи на разных мужчин. Трактирщик был толст, огромный живот едва помещался за прилавком.

Вокруг киоска рогатого простофили жительницы Последнего Приюта устроили торговые ряды, предлагая путникам вяленую рыбу и прочие морские деликатесы. Движение через тоннель было оживлённым, поэтому и Джулиус, и торговки, и гномы зарабатывали хорошо, только успевая пересчитывать сольдики. Вот и сейчас у шлагбаума топтался старый гоблин. Он пытался бесплатно проскочить за него, но бдительные гномы стеной встали на защиту своих интересов, затеяв перебранку с нарушителем.

Гризелла легко спрыгнула со спины Тыгдынского коня и взлетела на крыльцо, перешагнув через три ступеньки. Она заколотила в дверь остреньким кулачком. Стук получился звонким и раскатистым. Из избы донеслась не менее раскатистая брань. Воспитанный Джулиус поморщился и заткнул руками уши. Старик не стеснялся в выражениях и щедро пересыпал речь ругательствами.

– Уйду! В пустыню уйду! – летели из-за закрытой двери вопли отшельника. – И когда же это кончится?! Я отшельник, я специально в горы ушёл, а эти идиоты базар вокруг моей избы устроили. Я всех в собак превращу, болезней напущу, если не прекратят это безобразие!!! И когда же всё это кончится?!!

– Никогда, – ответила ведьма, пинком открывая дверь. – Выходи, алкоголик, разговор есть.

– Ты скандал так ласково разговором обозвала? Ты и разговор – понятия несовместимые. Ты, Гризелла, мне уже плешь проела, в печёнках у меня сидишь…– Съязвил старик, но всё же вышел и присел на скрипучие ступени расшатанного частыми посетителями крыльца. Он злобно зыркнув на Тыгдынского коня, который делал вид, что находится в другом месте, с отсутствующим выражением на морде разглядывая жужжащих вокруг мух.

Старик был высок ростом и плечист. Совершенно седой – длинные, до пояса волосы спускались неопрятными прядями до пояса, а борода опускалась ниже колен. Борода, тоже нечесаная, перекрученным жгутом была заткнута за пояс. Глаза отшельника – непонятного цвета, с красными от чрезмерного потребления спиртного белками, прятались под кустистыми, густыми бровями. Под глазами нависали большие мешки, видимо, появившиеся в результате ночных бдений над рукописью. Нос сизой сливой выглядывал из буйной растительности, что закрывала половину лица. Одет волшебник Аминат был в просторный серый балахон с капюшоном, подпоясанный обыкновенной, сложенной вдвое, верёвкой.

– В печёнках у тебя цирроз сидит! – ведьма злобно посмотрела на бывшего супруга из-под лохматых бровей.

Она скрестила руки на груди, выставила вперёд ногу, и глянула на старика сверху вниз. Её поза, казалось, выражала всё то превосходство, всё презрение, которое Гризелла испытывала к бывшему супругу. Супругами Гризелла и Аминат были очень недолго, расстались со скандалом, который продолжался при каждой встрече стариков. И не смотря на то, что сейчас ни один из них не вспомнил бы причину развода, ругались они виртуозно и с большим удовольствием. Как справедливо предполагали свидетели этих ссор, им просто нравилось это занятие.

– Значит в желудке, – Аминат проигнорировал грозный взгляд, – потому, как язва ты сибирская! С чем пожаловала?

– С вопросами, старый пень! Сынок твой чудит опять, Тентоглюшка, снова всё Иномирье на уши поставил.

–А мне всё равно, что он делает, потому, как я от него отрёкся.

– От мира этого тоже отрёкся?

– И от него тоже, – кивнул отшельник, – вот только мир этот, к сожалению, имеет другое мнение по данному вопросу, причём, совершенно противоположное моему, и ни как не хочет оставить в покое меня. Я никуда не пойду!

Он положил ногу на ногу, взмахнув полой серого балахона, и скрестил на груди руки, всем своим видом показывая, что не готов к сотрудничеству. Более того – категорически против любых контактов!

– Да тебя ни кто, ни куда и не завёт, трус несчастный, – возмутилась ведьма, – но на вопросы– то ты сможешь ответить?

– А что, Тыгдынский автоответчик голос потерял? Или у него память отшибло? – Отшельник зло посмотрел на главного советника короля Полухайкина. Он не мог простить Тыгдыну историю с его назначением на пост министра путей сообщения.

С Тыгдынского коня мигом слетело безразличие, он громко заржал и яростно взмахнул хвостом.

–Да как ты смеешь обвинять меня в некомпетентности? – взревел Тыгдын, взбрыкивая.

– Я тебя ещё и в тупости обвиню, – крикнул отшельник, распалив себя воспоминаниями.

– Ты самый асоциальный тип, и деградант к тому же! – рассвирепел темпераментный жеребец, но ведьма быстро успокоила его, стукнув сухоньким кулачком между глаз.

– А ну, тихо! – крикнула она, проделав ту же процедуру с отшельником. – А ну, уймитесь! Тут беда такая, а вы, два остолопа, старые обиды поминаете! А ну быстро отвечай, Аминат, не то хуже будет!!!

– А чего ты ко мне-то пристала? Ты к этой наглой скотине пристань – он же сам пять лет назад давал ответы Тентоглю на его загадки. Вот пусть этот кандидат на живодёрню и вспомнит, о чём его спрашивал мошенник и какие ответы получил!

– Точно! – обрадовалась Гризелла, – Он, когда в трещину провалился, а потом в боковой тоннель юркнул, всё кричал, что конь на его вопрос ответил, а значит он победит. Опять таки, последние дни в Иномирье странные дела происходили – то животное в человека превратится, то предметы без заклинаний свойства свои и сущность меняют.

– Ой, дурень я – взвыл Тыгдын. Он бы стукнул себя кулаком по лбу, будь у него эти кулаки – столько запоздалого сожаления было в его голосе, столько недовольства собой.

– Первый раз от Тыгдынского нахала мудрые слова слышу, – рассмеялся отшельник.

– Я ведь сам ему об оборотнях рассказал и о том, как их пробудить ото сна и призвать к действию, – продолжал сокрушаться Тыгдын, впервые не обращая внимания на полное едкой издевки замечание старика.

–Так ты знал? – рассвирепела ведьма.

Конь попятился и приготовился сорваться с места в карьер при первых же всплесках эмоций скандальной старухи. Но Гризелла сдержалась и, на удивление спокойно сказала:

– А ну, выкладывайте, в чём тут дело! – Приказала Гризелла.

– Есть в Забытых Землях народ, – начал отшельник. – Народ волшебный – лесные оборотни. Но лесными их зовут потому, что их замок лесок небольшой окружает, да волосы у них зелёного цвета, а так к лесу они никакого отношения не имеют. Так вот, народ этот принимает любое обличье, какое только захочет. Перекидываются во что угодно – в камень, в дерево, в людей и животных. Только вот беда – волшебство у них коллективное.

–Это как? – спросила старуха.

– Как если бы ты, Гризелла, летать на метле могла только тогда, когда рядом с тобой я сижу, или Тыгдын, например.

–Чур, меня! – Ужаснулась ведьма.

–Так и они – пока у них королева есть – они волшебники. А стоит только королеву убрать – замирают в каком бы не находились обличье и забывают, кем были раньше.

– И что же, они такие грозные?

– Нет, Гризелла, не очень, когда поодиночке, – вступил в беседу конь.

–Дело говоришь, Тыгдын, – кивнул Аминат, прислоняясь к перилам. Он поёрзал, почёсывая спину, и с удовольствием крякнул – процедура чесания показалась старику очень приятной. – По одиночке они слабенькие, – сказал он, с сожалением прекращая любимое занятие, – и больше озорничают, шалости мелкие творят, а вот вместе – сила великая. Особенно, если объединить их высокой целью.

– Точно, – согласился с отшельником Тыгдын, – Тентогль меня об этом и спрашивал, а я ему посоветовал найти пропавшую королеву. Даже идея поисков объединит народ в единый организм и в результате даст мощную армию, в составе которой будут не только оборотни, но и подчиненные им народы – вампиры, тролли и прочая мелочь. Королева лесных оборотней пропала давно, а без неё весь народ живёт бессмысленно, словно овощи на грядке.

–Это что же у нас получается – стоит только найти настоящую королеву, как Тентогль сразу силу потеряет? – Подвела итог Гризелла.

Она нахмурилась, сморщила складками лоб, хотя, казалось, куда ещё сильнее? Лицо ведьмы сплошь покрывали морщины – и мимические, и возрастные. Она по привычке каждый вечер смазывала лицо сметаной, но то ли в силу возраста, то ли по причине зловредного характера, морщин не только не становилось меньше, но и губы делались тоньше, а загнутый крючком нос почти соединился с острым подбородком.

Ведьма шевелила лохматыми бровями, пытаясь вспомнить какое-то давнее событие, связанное с только что рассказанной историей. Она почесала затылок и вскрикнула, запутавшись пальцами в вороньем гнезде мелких перманентных кудряшек.

Отшельник покачал головой и вздохнул, удивляясь, как ему удалось прожить с ведьмой столько лет, но решил, что любое его замечание по этому поводу вызовет новый скандал. Он проглотил вертевшуюся на языке колкость и спокойно сказал:

–И силу потеряет, и армию, и я очень удивлюсь, если он жизнь свою пустую сохранит. Королева оборотней, как я слышал, дама очень решительная.

– И где же эту решительную даму искать? – Ни к кому конкретно не обращаясь, произнесла ведьма.

– Ты, Гризелла, отупела что ли от постоянной ругани? Или память у тебя от частых воздушных катастроф сдавать стала? Или тебя, наконец-то, старческий склероз посетил?

– Ты о чём?

– О том, что ты же сама на неё проклятье наложила, – усмехнулся отшельник, довольный тем, что первый раз сумел озадачить ведьму.

– На кого? – старуха удивилась и выпучила глаза.

– На королеву лесных оборотней, – хохотнул Аминат и довольно потёр руки.

– Я?!

– Ты!

– И кто же она?

– Кваква, – ответил отшельник, – жена нашего рыжего вора, чтоб ему мой перстенёк мозоль на пальце натёр!

– Ква… Ква… – пролепетала совершенно ошарашенная старуха.

– Ну да. Ты что, не помнишь, как много лет назад одна проказница у тебя одежду стащила? Тебе потом пришлось по синему небу, в чём мать родила, лететь.

– Так это получается, что Самсон на Акаве женился?

– На ней. Хотя как можно было заколдовать королеву колдунов-оборотней, я ума не приложу! И не только заколдовать, но и забыть об этом!

– Позвольте заметить, – донеслось из торговой палатки, – уважаемый Аминат, что вы меня тоже превратили в речного рака и забыли об этом на два года!

– А ну цыц! – рыкнул отшельник и злобно посмотрел на трактирщика. Джулиус не только пропустил ни слова из их беседы, но и не удержался, чтобы не вступить в разговор. Аминат повернулся к ведьме и впервые в жизни похвалил её:

– Я всегда говорил, что ты талантлива, жаль только, что это проявляется, только когда ты злишься.

– Точно, – расцвела от похвалы Гризелла, сразу помолодев на пару сотен лет, – разозлилась я тогда сильно. Что же теперь делать будем?

– Надо поцеловать лягушку – и всё, – снова вступил в беседу Тыгдынский конь, – а найти Квакву просто – она в Последнем Приюте, снимает муженька с позорного столба.

– Желаю удачи, – желчно произнёс Аминат, – может коллективный поцелуй окажется более действенным, чем индивидуальный!

– Он ещё меня язвой обзывает, – вскричала Гризелла, лихо, запрыгивая на коня. – На себя посмотри, отщепенец!

– Конечно, получила от меня всё, что хотела, а теперь и обозвать можно, – проворчал отшельник, поднимаясь с крыльца.

– Я всё удивлялся, как это лягушке удаётся заговоренные узлы развязать, – проговорил конь, направляясь к тоннелю. – Теперь-то всё понятно! Если она сама колдовской породы, то отшельник тут отдыхает со своими бытовыми заклинаниями. Дальше, думаю, всё просто – поцелует её Самсон, и всё.

– Да не всё. Не всё так просто Тыгдын, – Гризелла тяжело вздохнула. – Я тогда с лягушачьим заклятьем переборщила немного. Девчонка жестоко посмеялась надо мной. Я отыскала девицу после того, как сраму огреблась и на всё Иномирье прославилась, пролетев в нижнем белье днём по синему небу. Нахалка только посмеялась надо мной и говорит, что мне, старой вешалке, платье получше надо справить. Представляешь, какая наглость?!! Вот тогда я разозлилась и наложила на высокомерную девицу заклятье. Говорю ей, походи, ты в обносках, а я посмотрю. А если снимешь платьице хоть на минуту, то превратишься в жабу и чтобы принять прежний облик, тебе надо будет выйти замуж за принца. И поцелуй, Тыгдынушка, сработает только тогда, когда супруг её полюбит всем сердцем. А ты сам знаешь, что насильно мил не будешь.

– Именно поэтому Самсоновы поцелуи не действуют?

– Именно поэтому. Нам надо скорее рассказать им, скачи быстрее, Тыгдын.

– А куда они денутся? Либо они ещё там, в Последнем Приюте либо уже нам навстречу направились.

Глава 6

Последний Приют был небольшим городком, в котором жили потомки воров, пиратов, и прочих нарушителей спокойствия. Городок этот поражал нищетой, неухоженностью и разрухой. Примерно пятьдесят домов выстроились одной длинной улицей, которая тянулась вдоль подошвы горы. Дома старые, полуразрушенные. Ни один житель этого убогого поселения никогда не брал в руки инструментов. Более того, подобная мысль даже и в голову не приходила поселянам. Они проводили время в праздном безделье, изредка выходя в море на старых лодках. Тот залив, что отделял Талону от Крепости, изгибался подковой и другим концом выходил к Последнему Приюту. Женщины немного приторговывали, но на этих двух занятиях – торговле и рыболовстве – трудовая деятельность жителей заканчивалась.

Город был завален мусором, который никогда не убирался. Горы отбросов кое-где поднимались выше заборов, а у некоторых домов и выше крыш. Порядок в городке навели только один раз – во время свадьбы Самсона, когда тот, вернувшись из Забытых Земель, обнаружил в городе своего детства всех друзей и знакомых, а так же готовые к свадебному пиру столы. Королева Марта тогда приказала вычистить это «стойло», как она тогда выразилась. Жители были недовольны, но возражать не посмели, а уж сопротивляться принудительному субботнику – тем более. За ними, приставленные по просьбе Марты, бдительно следили солдаты Брунгильды Непобедимой.

Единственная улица в середине посёлка расширялась, это расширение называлось площадью. В центре площади стоял деревянный столб с прибитой к нему перекладиной – любимое место Самсона, где он проводил время, медитируя и размышляя о жизни, в ожидании супруги.

Но Самсона и Кваквы в Последнем приюте уже не было. Дело в том, что отшельник решил немного помочь и снял заклятье с верёвок прежде, чем ответственная лягушка доскакала до столба. Самсон, такой подлости ни как не ожидал – привык, что веревки развязывает супруга. Он больно ударился головой о землю и пришёл в себя только когда почувствовал на щеках мощные шлепки огромных лягушачьих лап. Супруга шлёпала его по щекам, приводя в чувство. Вор открыл глаза, посмотрел вверх и спросил:

– У меня бред или ты тоже это видишь?

Кваква взглянула на небо и сказала:

– Да я тоже это вижу.

Три странных существа, одетые не по сезону, в длинные пальто, с трудом удерживали черноволосого юношу. Группа крутилась в воздухе и едва двигалась вперёд. На лету они умудрялись удерживать пленника и поправлять на лицах очки с тёмными стёклами.

– Интересная картинка, – пробормотал Самсон – среди бела дня летят по небу вампиры. От солнечных лучей спасаются тем, что нарядились в тёплые пальто с высокими воротниками, в шляпах, очки нацепили. Интересно, как они умудряются одновременно удерживать и зонтики, и Аполлошу?

– Аполлоша! – вскричали супруги и Самсон, вскочив Квакве на спину, скомандовал:

– За ними!

Кваква понеслась за стайкой вампиров по тропе, что вела в Забытые Земли. Она впервые не возразила мужу, впервые за пять лет семейной жизни.

Забытые Земли начинались сразу за большой пустошью, поросшей ямшаном, полынью и лебедой. Дорога, появившаяся в этих местах благодаря живейшему интересу к винам и водкам и зелью хмельному, что производил отшельник Аминат, была очень кстати. Квакве пришлось бы плохо, если бы приходилось преодолевать овраги, огибать завалы, продираться сквозь густые кусты, что встретили их в Забытых Землях. Они наверняка потеряли бы вампиров из виду, и тогда бы Аполлоше грозила большая беда. Тогда бы уже ни что не помогло юному принцу.

Вампирам было совсем плохо. Аполлоша – парень сильный и извивался так, что либо упал бы он, либо зонтики. Он пришёл в себя, и теперь умудрялся вести вой в невероятно сложных условиях – в воздухе.

Беда случилась над мутными колодцами – вампиры всё же уронили пленника. Как ни спешила Кваква, она не успела к месту катастрофы. Паренёк ударился о каменный бортик и затих. Вампиры опустились рядом. Они с ужасом уставились на распростёртое тело юноши.

–Ну и что будем делать? – спросил тот, что был повыше ростом.

– Господин нам головы оторвёт, – промолвил другой, дрожащим от страха голосом.

– Точно, он сказал, чтобы мальчика доставили живым, – произнёс третий, живо представляя, как они валяются с оторванными головами.

– Жаль, он забыл добавить, что мальчик такой большой, сильный и драчливый. Сколько наших полегло, – вздохнул первый вампир, – а могли бы обойтись без жертв.

–Но он сказал непременно живым доставить. Точно, головы оторвёт! – проскулил третий.

–Не, не оторвёт, господин маленький и слабый, – немного подумав, предположил второй вампир маленький, но почему-то в самом широком пальто. – Если только покусает со злости – и всё!

–Точно, покусать!!! – осенило высокого.

– Покусать Господина?!! – ужаснулись двое вампиров ростом пониже.

– Мальчишку покусать, – объяснил высокий. – Его надо покусать, тогда он хоть и не совсем, но живым будет.

– Стой!!! – крикнул Самсон, но кровожадный упырь, игнорируя его крик, наклонился и укусил Аполлошу.

Вампиры бы успели взлететь, если смогли оторвать вожака от шеи Аполлоши. Но тот так увлёкся, что прекратил пить кровь, только получив камнем по спине. Это Самсон, соскочив с лягушки, метко запустил булыжник в кровососа.

Самсон и Кваква налетели на похитителей, словно ураган. Самсон ударил одного из вампиров, лягушка мощными шлепками перепончатых лап отшвырнула двух других. Злодей упали, но быстро вскочили и кинулись в драку. Вообще-то они были трусоваты, и нападали только с большим перевесом сил, например – сто к одному. Но страх перед неведомым хозяином пересилил обычную трусость, и они дрались яростно, что было немудрено – им не хотелось остаться без голов. У спасителей не было ни серебряных пуль, ни осиновых палок, а удары бессмертные твари переносили хорошо и к тому же сами обладали немереной силой. И, неизвестно, чем бы закончился бой, если бы Кваква не крикнула:

– Очки, Самсон! Сдёрни с него очки!!! Они боятся солнечного света!!!

Она сгребла в охапку сразу всех вампиров и с трудом удерживала, пока Самсон срывал с их носов очки с тёмными стёклами. Солнечные лучи доделали остальное. Вампиры дико закричали и осыпались вниз тем, чем должны были быть уже давно – горсткой праха.

– Получилось, – радостно вздохнул Самсон и кинулся к лягушке. – Получилось, Кваква! Какая же ты у меня умница, Кваква!!! Как же я люблю тебя!!!

Рыжий чмокнул лягушку куда-то в бородавку. Он испытывал такую радость, такое единение с супругой, что душа его переполнилась счастьем победы, чувством облегчения, радостью общего дела. И все эти чувства он вложил в один единственный поцелуй, впервые не думая о результате. Сейчас он даже и не вспомнил о том, что целует противную жабу, не переживал, превратится ли она в женщину. Сейчас ему было всё равно. Он целовал любимую, что была с ним и в горе, и в радости, и в ссорах, и в бою. Любимую, которая всегда рядом и в любой момент подставит зелёную спину, чтобы доставить его в нужное место.

И тут случилось чудо – лягушачья шкурка спала и перед ошарашенным вором предстала статная девушка невиданной красоты. Она смотрела на Самсона бархатными глазами цвета лесной травы, длинные ресницы изумрудного оттенка подрагивали, а прямые брови стрелами поднимались вверх, к вискам. Изящные губы округлились, тонкий, немного вздёрнутый носик вытянулся. Треугольное, сердечком, личико выражало одновременно и удивление, и растерянность. Грива волос тяжёлыми волнами спадала на округлые плечи, впрочем, не прикрывая точёную грудь.

Самсон облизнул пересохшие губы и, не веря своим глазам, охрипшим голосом спросил:

– Кваква, ты ли это?

– Я, – ответила девушка знакомым голосом Кваквы – несколько высокомерным и недовольным. – Только не Кваква я, я – Акава. И если ещё раз ошибёшься, то не сносить тебе головы.

– Вон как заговорила, будто и правда королева какая, – присвистнул Самсон, но решил не обращать внимания на такой маленький недостаток. Тем более, что супруга никогда не отличалась покладистым характером.

Он даже решил, что не будет замечать длинных ушей с кисточками на концах и зелёных волос. И острые когти, которые жена, словно кошка, выпускала, когда сердилась, он тоже решил не замечать. И высокий рост супруги Самсон тоже проигнорировал, думая, что после пяти лет брака со страшной жабой ему не стоит быть привередой.

Кваква… то есть, теперь Акава, потянулась, потом провела руками по крепкому, стройному телу. Она будто вспоминала его, трогая узкими ладошками. Самсон сглотнул, почувствовав, что во рту вдруг пересохло. А супруга покружилась на носочках, счастливо смеясь. Она вытянула руки и, приподняв над головой тяжёлую копну волос, резко отпустила. Волосы зелёным водопадом укутали её.

Рыжий вор стоял, разинув рот и хватая воздух, который ни как не проталкивался внутрь. Лицо его стало свекольно красным, спина взмокла, а коленки ослабли. Такой перемены внешности он не ожидал, и зрелище это выбило бы из колеи более холодного и спокойного человека, а Самсон спокойствием и выдержкой никогда не отличался.

Он забыл обо всём, даже об Аполлоше, что тихонечко лежал возле каменного бортика, что окружал мутный колодец.

Глава 7

Трое друзей быстро летели над лесом. Ковёр-самолёт нёсся стрелой, но охваченным беспокойством пассажирам это казалось медленно. Приземлившись в лесу, друзья сразу же увидели древесных гномов. Малыши подпрыгивали от нетерпения, рассказывая как найти вход в подземелье. Так же рассказали они, что место это опасное, и гномы туда не суются. Там даже землеройные гномы, на что уж подземные жители, не водятся. В их рассказ постоянно вклинивались эльфы, что только добавляло путаницы. Эльфы рассказывали о каком-то чудовище, которое поедало людей. За это оно было то ли убито, то ли уснуло вечным сном, что впрочем одно и то же. Король Полухайкин решил, что разбираться будут на месте и просто приказал эльфам проводить их к норе.

Дыра в склоне поросшего лесом холма была достаточно большой, чтобы Гуча, Бенедикт и Полухайкин вошли, не наклоняясь. Они долго шли по сырому подземному ходу, пока тоннель не разделился на три одинаковых коридора. У развилки стоял камень, и Гуча, который видел в темноте как днём, прочёл следующую надпись:

– Направо пойдёшь – богатым умрёшь; налево пойдёшь – женатым умрёшь; прямо пойдёшь – никогда не умрёшь. Ну, и что будем делать? – Он повернулся к друзьям и вопрошающе взглянул на них. Ему очень не нравилось то, что придётся разделиться, но другого выхода он не видел. И Полухайкин, и Бенедикт тоже понимали это. Обезьяна могла пойти любым из трёх путей, и терять время на две, как минимум, бесплодные попытки, когда малышка Мексика находится в опасности, они не имели права.

– Не по понятиям получается, я, это, типа разорваться не могу, – пробасил Альберт Иванович, почёсывая затылок – он всегда это делал в ситуациях, требующих большого умственного напряжения.

–А зачем разрываться, Альберт? – Воскликнул Бенедикт. – Ходов – три, и нас тоже трое. Разделимся и пойдём в разные стороны!

– А потом будем собирать тебя по запасным частям, – проворчал Гуча, не зная, что предсказал развитие событий почти точно.

– А затем, красавчик, что ты лох, и отпускать тебя одного не стоит, – поддержал друга Полухайкин, считавший ангела законченным идиотом, не способным позаботиться о себе. Но ещё Альберт считал его кем-то, вроде поэта, смешанного с профессором, а потому относился к беспомощности блондина снисходительно. Часто, когда Чингачгук начинал «лечить», как он выражался, Бенедикта за то, что тот совершенно не знает жизни, Альберт вступался за ангела. Он говорил: «Да ладно, он же это… типа – богема». И говорил это король Рубельштадта с долей уважения.

– Вот ещё, я налево пойду! – возразил ангел, выбрав тот путь, где обещали скорую женитьбу.

– Кому что, а вшивому баня, – мрачно заметил Гуча, которому всё меньше и меньше нравилась эта история.

– Точно, амиго, типа сауны с тёлками, – дополнил Полухайкин.

– Да перестаньте вы насмехаться, – обиделся Бенедикт. – Я, между прочим, приспособлен к этому миру, полностью адаптирован и мне ничего не грозит. А если меня и разберут на кусочки, – напомнил он Гуче, – как ты предсказываешь, то просто слетаю в Небесную Канцелярию и получу новое тело!

– Вот тут ты прав ангелок, – кивнул чёрт, он совсем выпустил из виду это обстоятельство.

– В связи с тем, что вы оба женаты, я выбираю левый коридор, – заявил Бенедикт, приводя железный аргумент в свою пользу.

–Ты, блондин, если постоянно налево ходить будешь, то никогда не женишься, в натуре! – Предупредил его Альберт.

–Это почему? – удивился Бенедикт.

– Это по кочану! Тебе женатые друзья голову оторвут, чтобы культурный отдых от семьи не обламывал, – поддержал шутку Альберта Гуча. – Ладно, шучу, ангелок! Левый коридор твой, а я пойду туда, где от богатства ласты завернуть можно. Так что, Альберт, тебе остаётся навстречу вечной жизни отправиться.

– Не, а чё вы меня от опасности, словно молодого оберегаете? – возмутился Полухайкин. – Я вам обоим фору в сто очков дам. Мне и не такое приходилось переживать, а вы меня, словно тёлку малолетнюю, бережёте!

– Да пойми ты, дурья твоя башка! – Воскликнул чёрт. – Нам действительно тут ничего не грозит. Ну, подпортят тело, ну новое в канцелярии возьмём – и всё! А вот тебе, Альберт, вечная жизнь совсем не помешает, так что, удачи.

– Ладно, пацаны, – Альберт обнял друзей и шагнул в центральный коридор.

Тропа пошла под уклон и Альберт Иванович не стал рисковать. Он пошёл медленно, нащупывая ногами место, прежде чем сделать следующий шаг. Он понимал, что если свернёт себе шею, то дочери ни чем не поможет. Коридор стал выше – это король чувствовал бритым затылком, и уже. А ещё этот узкий подземный ров петлял, заворачивался в спираль, резко, почти на сто восемьдесят градусов, менял направление.

За одним из таких поворотов его поджидала ловушка. Почва ушла из-под ног, и Полухайкин провалился в пропасть. Он махал руками, но пальцы скользили по гладкой стене, не находя ни одной выемки, ни одного бугорка. Каким-то чудом ему удалось зацепиться за торчащий корень, но слабая плеть тут же затрещала, грозя оборваться в любое мгновенье.

Альберт Иванович рассвирепел. Это что же такое? Он спешит на помощь дочке, а какие-то «козлы» ям понарыли! И силач вонзил пальцы в твёрдую почву. Получилось что-то, вроде альпинистского колышка. Он подтянулся повыше и резко ударил ногой, выбивая в отвесной стене ступеньку. Получив упор, он выдернул пальцы и вонзил в стену на метр выше, потом переставил ногу и выбил ещё одну ступеньку. Так, невероятно медленно, как ему казалось, он полз по отвесной стене. Он чувствовал бессильную ярость, кожей ощущая каждое мгновенье, что потерял при падении, а теперь теряет при подъёме.

Наконец, рука нащупала край провала. Он подтянулся и, навалившись грудью на кромку, с облегчением вздохнул. Вставать Альберт не стал – он пошарил руками у самых стен. С одной стороны его пальцы наткнулись на узенький козырёк выступа. Пройти по нему мог разве что, худенький мальчишка, но ни как не огромный мускулистый детина, каким был Альберт Иванович. Но другого пути не было. Альберт мог бы повернуть назад и пойти в другой коридор, но он подумал, что обезьяна – тварь прыгучая, а под потолком, что очень вероятно, может висеть ещё один корень, или канат, или ещё какая-нибудь лиана, за которую ловкое животное могло зацепиться. Он раньше, в Зелепупинске, любил смотреть программу «в мире животных», и видел, как эти самые обезьяны скачут по деревьям, словно воздушные гимнасты в цирке. Правда, досмотреть программу ни разу не удавалось – телевизор взрывался, но Альберт Иванович мог себе позволить к каждой следующей передаче покупать новый. И он пошёл. Пополз по козырьку, вонзая сильные пальцы в стену. Из-под рук сыпалась земля и камни. Они падали вниз, но стука камней о дно он так и не услышал.

Дальше дорога была ровной, но Полухайкин не сразу это заметил, сосредоточенный на том, чтобы удержаться на гладкой стене и узкой тропе над пропастью, он прошёл метров десять лишних, и лишь потом – оступившись, заметил, что ловушка осталась позади. Очень скоро Альберт вышел в огромную пещеру.

Пещера была обитаемой. Стены были расписаны страшными сценами убийств, геометрическими фигурами и картинками, похожими на иконы, только лица на этих иконах были уродливыми. Высокие колонны поддерживали потолок, в котором Полухайкин заметил крышку люка. Заметил потому, что через щели пробивался слабый свет. Других осветительных приборов не наблюдалось.

Альберт подумал о том, что он это уже где-то видел. Он задумался и решил, что помещение напоминает ему какой-то фильм, просмотренный ещё в Зелепупинске.

На полу длинными рядами стояли ящики. Ящики эти были сделаны из дерева и накрыты плотно прилегающими крышками.

– Стволы, – пробормотал Полухайкин, его глаза вылезли из орбит, а сердце лихо подпрыгнуло, не веря в такую удачу.

Он пошевелил пальцами, будто уже держал в руках пистолет, и на мгновенье ему показалось, что холодная сталь холодит кожу.

Альберт Иванович обрадовался и направился к крайнему ящику. Мечи и дубины порядком поднадоели бывшему новому русскому. Он больше пользовался кулаками, что, надо сказать, было намного эффективнее. Испытав приступ ностальгии по огнестрельному оружию, Альберт откинул крышку и разочарованно пробормотал:

– Облом, в натуре. Это чё, типа, гробы?

Это действительно были гробы. В ящике лежал труп, видимо, свеженький, потому что только бледность и отсутствие дыхания отличали мертвеца от живого человека.

Труп открыл глаза и в упор посмотрел на Полухайкина. На остальных гробах крышки зашевелились и с оглушительным грохотом стали падать на гранитный пол. Из ящиков вылезали бледные люди в тёмной одежде, они вертели головами, выясняя причину раннего подъёма.

– Ни фига себе, коммуналка, – изумился, было, Полухайкин, но потом решил, что жилищные условия пещерных жмуриков ему до лампочки. Он снова сосредоточил внимание на том ожившем мертвеце, который лежал в первом гробу. Бледнолицый в упор рассматривал Альберта.

– Я тут… это, ищу обезьяну, – сказал король Полухайкин, у него даже и мысли не возникло о том, что ему могут не ответить. – Не пробегала?

– Нет таких, – ответил мертвец и хищно улыбнулся, оскалив острые, белоснежные зубы с удлиненными клыками, – хотя, кажется, я вижу одну.

– Это которую? – Альберт вскинулся и окинул зал острым, исподлобья, взглядом. Но обезьяны не заметил.

– Это которую мы сейчас есть будем! – оскалился бледнолицый, явив взору Полухайкина острые белые клыки.

И тут Полухайкин вспомнил, в каком фильме он видел подобную пещеру. Фильм тот назывался «Дракула», а жмурики, что, окружая, прижимают его к стене, питаются только человеческой кровью и называются вампирами. Вспомнил так же, что они какие-то заразные, и зараза эта передаётся через кровь. Какая именно зараза, Полухайкин не знал, но решил, что, наверное, СПИД, потому что в том кино жертвы жмуриков сильно болели. Ещё он вспомнил, что в том же фильме рассказывали, как от них можно спастись. Альберт снял с шеи большой, в полкило весом, нательный крест. Крест висел на массивной, впору собаку садить, цепи и Полухайкин похвалил себя за то, что когда-то в Зелепупинске взял серебряный, не поддавшись на уговоры подружки купить золотой.