Читать онлайн Ученица Лесника бесплатно

Пролог

На Москву медленно опускалась ночь. Давно уже зажглись фонари, кое-как осветив месиво грязного снега на тротуаре, сугробы по сторонам, свисающие с крыш сосульки и превратив кусты на обочине в призраков из недавно прочитанного романа английского автора по фамилии Толкин. В дополнение к картине издали раздался долгий собачий вой. Ирина поежилась. Вот надо же: почти центр города, столица, прости Господи, тысяча девятьсот семьдесят седьмой год на дворе, а как в трущобах каких-нибудь. Чудится всякая дрянь.

Вдалеке подмигнул красным светофор. Там была ярко освещенная Ленинградка, но туда ей как раз было не надо, а надо ей было вон в тот переулок, совсем уж темный. Ближайший фонарь горел метрах в тридцати и в его отсвете она с трудом различила на ржавой табличке номер дома: одиннадцатый. Ей нужен тринадцатый, то есть вон та, следующая пятиэтажка. Ну да, так ей дорогу и объяснили: будет пустырь, потом перекресток, а рядом с ним – теплотрасса и хрущевка. Вон она, хрущевка, а вон теплотрасса в алюминиевых листах поверх теплоизоляции.

Аккуратно ставя ноги в венгерских кожаных сапожках, купленных с рук по случаю, в давно нечищеный снег, она свернула к первому же подъезду. Вот и номера квартир на табличке. Сорок шестая должна быть на первом этаже. Как будто в ответ в ближайшем к ней окне вспыхнул электрический свет. Открылась форточка, изнутри послышался кашель. Кто-то был дома. Ну раз так, то… не зря же шла. На мгновение Ирине показалось, что она затеяла ненужное дело. Глупости все, ересь, сказки для детей дошкольного возраста. При чем для тех, кто еще не разучился верить в Деда Мороза. Потом на перекрестке показались две человеческие тени, помедлили, свернули в ее сторону и она, решившись, потянула на себя фанерную дверь.

В подъезде горел свет. Несмотря на призывы партии и правительства быть экономными, советские люди не спешили его гасить. И то сказать: а вдруг покурить захочется в подъезд выйти? Не тянуть же руку к выключателю.

Нужная дверь была слева от лестницы. Номера квартиры на ней не было, но на соседней он как раз был, не ошибешься. Ирина нажала на кнопку звонка. Тот не работал. Она подняла руку, чтобы постучать, но сделать этого не успела. Дверь вдруг отошла от косяка и тихо открылась, примерно на четверть.

– Входи, раз пришла! – послышалось изнутри.

Голос звучал довольно приятно. Не молодой, но и не старый. Прокуреный слегка, с хрипотцой, но сильный и уверенный. Похоже было, что человек привык распоряжаться и приказывать. Она ожидала чего-то другого… Но раз уж ее приглашают… Девушка перешагнула порог, оказавшись в маленькой прихожей. Слева горел свет в маленькой кухне.

– Проходи. Да не разувайся, не надо…

– Я натопчу. Там снег.

– Не волнуйся. Снег – не грязь. Хотя у вас в городе что грязь, что песок, что трава, что люди – и не разобрать. Тем более тебе волноваться не о чем.

В кухне горела тусклая лампочка без абажура. Спиной к ней у плиты стоял невысокий, худощавый человек. Джинсы, рубашка-толстовка, очень коротко стриженый, изрядно седой – это все, что она могла увидеть со спины.

Кухня была почти пустой. Раковина железная, плита, выглядевшая ровесницей этого дома, стол, три табуретки и стул с высокой спинкой. Небольшая полка на стене, на которой светил экраном маленький телевизор. На столе – пепельница и странная зажигалка. Присмотревшись, Ирина разглядела на ней орла, держащего в лапах свастику. Трофей с войны? Со спины человек не выглядел старым.

– Слушаю тебя, – произнес хриплый голос.

Он так и не обернулся. Девушка вздохнула и сказала:

– У меня умирает отец.

– Язва…

– Рак.

– Это врачи умные говорят: “рак”, а для меня рак – это зверь мелкий, что в речке живет. Это язва. Неделя ему осталась, не больше.

– Откуда вы?..

– Да знаю уж… Ты только что от него. Вся больницей и болезнью пропахла. Тоже мне: секрет.

– Врач сказал, что месяц-два.

– Наврал. Он потому и врач, что ему по должности врать положено. Ты садись, в ногах правды нет.

Чем-то железным он там позвякивал над плитой. Что-то делал. Пахло почему-то паленым сеном. Снова спросил ее:

– Ну так и что? Все когда-то умирают.

– Я слышала… Мне сказали, вы помочь можете.

– Чем помочь? От смерти не спасешься. Ни я, ни ты не сумеем, ни даже он! – Не глядя, он ткнул пальцем в беззвучно работавший телевизор. На экране шевелил губами трижды герой Советского Союза и генеральный секретарь. – Ее только отсрочить можно. Скажешь, не так?

Она промолчала, глядя ему в спину и думая, что на самом деле зря сюда пришла. Схватилась, называется, за соломинку. Подумалось почему-то о двери, которая сама перед ней открылась и сама закрылась за ее спиной. Человек, будто чувствуя ее взгляд, пожал плечами и повернулся. Самое обычное, славянское лицо. Что называется: без особых примет. Усы и борода коротко подстрижены. Во рту курительная трубка. Действительно на моряка похож и не выглядит стариком. Лет тридцать, на крайний случай сорок, не больше. В руках чайник и большая фарфоровая кружка.

– …и помочь кому? Если тебе, так тебе помощь моя ни к чему. Матери твоей давно уже все равно. Брату – тоже. А отцу… Может и лучше ему было бы дома помереть, в постели. Ты сейчас за него решаешь, но надо ли так делать?

– Я думала…

– Что жить – оно завсегда лучше, чем умирать? – он покачал головой. – Не всегда. Это смотря, как жить и смотря, как умирать. И где. И с кем. Тот, кто тебе про меня рассказал, тоже думал, что так будет лучше. Но будет ли?

Он снял с полки два стакана и через чайное ситечко налил в них из кружки какой-то настой, до половины. Разбавил кипятком и придвинул один стакан ей. Второй взял сам, понюхал и снова покачал головой.

– Не то… Ну ладно.

Пахло из стакана приятно. Ирина осторожно попробовала. Настой чуть горчил, но вкус был неплохой. Чувствовалась мята и еще что-то, непонятное. Она спросила:

– Так вы можете вылечить отца? Я понимаю, что это вера в чудо, но мне и ему сейчас только это осталось.

– Я не святой, чудес не творю. Отодвинуть срок твоему отцу не трудно. Правда потом он об этом пожалеет, но сделать это можно, хоть и ненадолго. И что мне за это будет?

– Все, что хотите.

– Так-таки все, что захочу?

Он первый раз посмотрел ей прямо в глаза. Странно. Раньше они ей показались серыми, но теперь в них явственно отсвечивала зелень.

– Конечно! У меня есть деньги.

– На что мне твои деньги?

Человек присел на стул, вынул из кармана рубашки небольшой кожаный мешочек, высыпал оттуда на ладонь немного какой-то травы, аккуратно положил ее в трубку и прикурил от той самой старой зажигалки. Мешочек же плотно завязал тесемкой и положил перед ней на стол.

– Держи. Пусть сделает самокрутку и выкурит.

– Ему врачи запрещают курить.

– Запрещают. Однако он курит. Скажешь, нет?

Ирина кивнула. Отец был заядлым курильщиком.

– Ну тогда сам и скрутит из газеты. Тут хватит раз на пять. Этого будет достаточно. Смотри-ка! А ведь они тебя ждут.

Он показал в окно. Занавесок на нем не имелось и было видно: те двое, что свернули в ее сторону тогда на улице, по-прежнему торчали неподалеку от подъезда. Ирина не нашла ничего лучше, чем спросить:

– Кто они?

– Мелочь. Сявки подзаборные. Пойду, шугану их.

Положил трубку рядом с пепельницей, повернулся и вышел в прихожую. Ирина услышала, как открылась и закрылась дверь квартиры. Люди за окном вдруг шарахнулись прочь и побежали в сторону фонаря. Один упал, но второй даже не остановился, чтобы помочь. Она привстала, посмотрела в окно и увидела на снегу, в падающем из подъезда свете, черную тень огромной собаки. Вот значит кого они испугались… Потом дверь закрылась и тень исчезла.

Теперь ее слегка пробрало холодком. Выходит, эта псина уже была там, лежала где-то. Может быть на площадке между этажами, потому что иначе не увидеть ее было бы невозможно. Судя по размерам тени, пес был высотой в холке метра полтора, так что и слава Богу, что не увидела. Тем временем хозяин вернулся. Ирина поинтересовалась:

– Там собака. Она ваша?

– Он сам по себе. Свой собственный.

– Как же мне идти?

– Ногами. Не бойся, никто не тронет тебя. Иди спокойно. Но сначала послушай, что еще скажу.

Она остановилась и обернулась.

– Когда срок твоего отца выйдет, найдешь меня. Поняла?

– Здесь же?

– Да. Теперь иди.

– А деньги?

– Не нужно денег. Иди.

…

Отец Ирины, полковник воздушно-десантных войск, быстро пошел на поправку. Врачи разводили руками, а он только смеялся и говорил, что советского десантника так просто не взять. Он погиб через пять лет, когда вертолет, на котором он находился, был сбит в Афганистане. Полковник сильно обгорел, но умер не от ожогов, а от жажды, пытаясь выползти к Пянджу. Проходившая мимо группа афганцев нашла тело, забрала оружие, документы и похоронила то немногое, что от него оставили шакалы, на месте, в каменистой сухой земле. Документы, которые им были абсолютно не нужны, они продали шурави на ближайшей заставе. Сгоревший вертолет, застрявший в ущелье, так никто никогда и не нашел.

Глава первая

Ирина в который раз перечитывала письмо. Сложенный вчетверо листочек серой писчей бумаги, вынутый из простого конверта без марки, с армейским штемпелем. Сослуживец отца сообщал о том, что тот пропал без вести, а его документы найдены на неопознанном трупе. Писал, что надежда еще есть, что может быть полковник в плену и просил не отчаиваться. Утешать у него получалось плохо. Да чего уж там? Правду тот знахарь сказал: костлявую можно отсрочить ненадолго, но сколько не бегай, совсем от нее не убежишь. Не получится. К тому шло.

По правде сказать, отец отдалился от нее тогда, после выписки из больницы. Стал частенько выпивать, хотя на службе, в штабе округа, по-прежнему был на хорошем счету. Пьющий офицер? Так кто сейчас не пьет? “Веселие на руси есть пити”, а офицеру Советской Армии вроде даже положено. Потом у него начались командировки, а она чуть было не вышла замуж, но потом передумала… Отец ее делами особо не интересовался. В общем, чужой человек погиб и все тут.

Кстати, о знахаре! Он ведь просил зайти, когда срок выйдет. Срок вышел, чего откладывать? Делать все равно нечего. Диплом на руках, с институтом она попрощалась два дня назад. Ирина сложила листок, сунула его обратно в конверт и бросила в сумочку. Проверила, на месте ли ключи. Газ? Выключен. Свет? Нигде не горит. Кот? У матери, на даче. Окна закрыты. Можно идти.

…

Летним днем улица выглядела совсем не страшно. “Хрущевка” утопала в зелени, окна первого этажа скрывала раскидистая черемуха. С дорожки к подъезду она увидела, что форточка в кухне той квартиры на первом этаже приоткрыта. Значит и дома кто-то есть, скорее всего. Она подошла к двери в квартиру и та, как и в прошлый раз, открылась перед нею сама.

– Можно? – крикнула она внутрь.

– Входи.

На кухне ничего не изменилось за пять лет. Та же самая пепельница, зажигалка рядом, даже Брежнев по телевизору, хотя он выглядел дряхлой развалиной. Хозяин перехватил ее взгляд, кивнул и сказал:

– Старый совсем уже. И твой отец, значит, все…

– Пришло письмо.

Она открыла сумочку.

– Не надо. Что мне с того письма? Ну и выбрал же он место! Мне теперь долго в горы нельзя будет.

– Почему?

– Потому. Каждый в ответе за то, что сделал. Я твоего отца вылечил, а он в те края войну принес. Не первую и не последнюю, конечно и не он один, но все же войну. Горы это запомнят и лучше мне туда теперь не соваться.

– Вы просили зайти, когда…

– Просил? – он хмыкнул. – Я не просил. Я сказал, чтобы пришла. Есть разница.

– Что теперь? Деньги?

– Говорил ведь уже, что денег мне не надо. На что они? Этими бумажками только стены в сортирах обклеивать.

– Тогда что вам нужно?

– Только тебя.

– Меня? – Ирина удивленно посмотрела на него, сжав в руках сумочку. – Вы хотите?.. Ну знаете!.. Я пошла!

Она повернулась к двери. Сзади как молотком по голове упало короткое слово:

– Стой!

Руки и ноги вдруг стали чужими. Ее до костей пробрал ледяной холод, как будто порыв зимнего ветра ворвался в “хрущевку”. “Да что же это такое!?” – подумала она. – “Что со мной?” Голос за спиной снова лязгнул:

– Повернись!

Тело повиновалось само. Было очень страшно, но ничего поделать она не могла, даже закричать. Зеленые глаза встретили ее взгляд.

– Пять лет назад ты сама сказала: “Все, что хочу!” Я переспросил, так ли это. Ты свои слова подтвердила. Теперь хоть ты что говори – поздно. Ни сделанного, ни сказанного не вернуть. Не веришь мне? Вижу, что не веришь… Сними-ка с себя одежду!

Она повиновалась, хотя внутри все переворачивалось от ужаса и руки еле двигались. Одежды, впрочем, было не слишком много. Стянула через голову платье, расстегнула лифчик, сняла трусики. Все. Выпрямилась, снова встретив холодный взгляд зеленых глаз.

– Ну что, – спросил он. – Поняла теперь, что себя отдала? Вижу, что не поняла…

Он поднялся, подошел к ней вплотную, осмотрел всю. Было очень стыдно. “Сейчас положит руку мне на…” – подумала она, не в силах пошевелиться, но он ничего такого не сделал. Вместо этого он спокойно сказал:

– Оденься.

Она быстро оделась. Озноб понемногу отступал, затаиваясь внутри.

– Страшно?

– Да.

– Бояться надо было раньше. У тебя остались долги здесь, в городе?

– Нет.

– Никаких? Даже три рубля никому не должна?

– Нет, никому.

– Это хорошо.

Снаружи послышался шум машины, притормозившей напротив подъезда. Ирина посмотрела в окно. Зеленая “Нива”. Водитель не вышел, оставшись за рулем.

– Пойдем, рыжая! – он вдруг улыбнулся. – Я тогда подумал, что ты красишься. Очень уж яркая. Теперь вижу, что нет.

Она покраснела, выходя из подъезда за ним следом.

…

В машине, на заднем сиденьи, Ирина почти мгновенно заснула. Вырубилась, как после бессонной ночи и пришла в себя уже в темноте, лежа на заднем сиденьи, с сумочкой под головой.

Машина стояла на какой-то поляне. Водитель сидел на своем месте и курил, выпуская дым в открытое окно. На стекла падал отблеск костра. Ирина поправила сбившееся вверх платье, спросила:

– Где это мы?

– Трасса на Минск, – отозвался тот. – На ночь остановились. Не любит он ночью ездить.

– Кто?

– Лесь.

– Его зовут Лесь?

– Да. А ты что, не знала?

– Нет. Где он?

– Вон там, где костер горит.

Она откинула вперед жалобно скрипнувшее сиденье “Нивы” и выбралась из машины. Не ночь, скорее поздний вечер. На западе еще было светло. В нос ударил вкусный запах жарящегося мяса. Лесь, расположившийся у костра, как раз переворачивал распяленую на прутьях тушку кролика. Большущий кролик, выдающийся… Где он его взял? В машине лежал, что ли?

– Это заяц, – буркнул Лесь и откашлялся.

– Настоящий!?

– А каким еще может быть заяц?

– Я просто никогда их не видела. Откуда он взялся?

– Сам пришел. Познакомьтесь, Ирина, это заяц. Заяц, это Ирина. Присаживайся.

Она, подогнув под себя ноги, опустилась на охапку сена. Сено кололось сквозь платье. Ирина ойкнула и почесалась. Лесь фыркнул.

– Мне надо… в кусты, – сказала она.

– Весь лес перед тобою.

– А можно?

– Конечно. Не лопнуть же тебе.

– Что, если убегу?

– Куда ты ночью в лесу денешься? Да и заяц хорош, отъелся за лето… Пожалеешь потом, если не попробуешь.

Она отошла в кусты, вернулась. Лесь уже разложил куски зайца на листья лопуха и позвал водителя. Тот подошел, держа в руке начатую бутылку “Столичной”. Ирина посмотрела на Леся, но тот только махнул рукой. “Пей, если есть желание”. Ну раз так… Она выпила пару глотков из горла. Водка провалилась в желудок и под кожей потекли быстрые ручейки тепла. Заячья ножка без соли показалась удивительно вкусной.

– Почему комаров нет? – спросила она. – Место какое-то особое? И ветер, слышно, в ветвях шумит, а здесь его нет.

– Посмотрел бы я на того комара, который осмелится меня укусить, – ответил Лесь.

Успевший допить бутылку водитель доел мясо и ушел в машину. Слышно было, как он там скрипит сиденьями, устраиваясь на ночь. Ирина задумчиво посмотрела в ту сторону. Спать в бензиновой духоте ей совсем не хотелось. Лесь опять угадал ее мысли и молча показал рукой в сторону стоящей неподалеку скирды.

– Возьми там сена.

Она принесла пару охапок, улеглась поудобнее, уже не обращая внимания на уколы сухой травы. В голове слегка шумело от выпитого. От костра шло ровное тепло. В сон не тянуло, выспалась по дороге.

– Куда мы едем? – спросила она.

– Никуда. Ты лежишь, я сижу.

– В смысле: на машине.

– На машине – в совхоз, где Иван работает.

– А потом?

– Потом пешком.

– Далеко?

– И да, и нет.

Она обратила внимание на кирзовые ботинки у него на ногах. Что, если идти придется по лесу?

– Я там пройду в туфлях?

– Пройдешь.

Они помолчали. Ирина вспоминала произошедшее за день. Случившееся плохо воспринималось разумом, казалось сном, или чем-то, произошедшим не с ней. Но это не сон. Она где-то между Москвой и Минском, у костра, на соломе. Напротив сидит самый странный человек из тех, кого она знала. Может быть, она с ума сошла? Или ее сбила машина. Сотрясение мозга и сейчас она лежит и бредит где-нибудь в больничной палате…

– Лесь…

– Что?

– Как мне вас теперь называть?

– Так и называй: Лесь.

– Я не о том. Вы мне сейчас можете приказать все, что угодно, да? Ну, чтобы я… Да?

– Да.

– Ну и как это называть?

– Это называется “учитель”.

– Ничего себе!.. А чему надо учиться?

– Знанию.

– Какому?

– Сама поймешь.

– Когда пойму?

– Не знаю. Но обязательно поймешь. Все понимают.

…

Утром Ирину разбудило солнце, светившее прямо в глаза. Она машинально одернула опять задравшееся почти до пояса платье, приподнялась и осмотрелась. Над лугом стелился густой туман, который еле-еле пробивало солнце, оставляя на нем четкие силуэты деревьев. Было холодно, но она почему-то не замерзла. И на траве роса, а платье было совсем сухим. Где все?

Сзади что-то звякнуло. Ирина обернулась и ойкнула. Прямо на нее смотрела грустными глазами самая обычная корова. Звенел большой медный колокольчик, висевший у нее на шее. Меланхолически поглядев на девушку, корова начала ощупывать травяную кочку.

– Пить хочешь?

Что-то слишком часто приходится оглядываться сегодня утром…

– Хочу.

– Держи.

Он отдал ей литровую банку, которую держал в руке. В банке было что-то белое.

– Молоко?

– Да.

– Это от нее, что ли?

– От нее. Что такого? Она, видимо, от стада отбилась. Пастух проморгал. Ночью на свет костра вышла. А доить их каждый день нужно. Вот я две банки и надоил.

Молоко было странным на вкус. Ирина отпила пару глотков и вернула банку.

– Странный вкус.

– Еще бы не странный! В городе настоящего молока и не видели никогда.

Из машины вылез жевавший кусок черного хлеба водитель. Тоже сделал несколько глотков из банки, запивая молоком свой ломоть.

– Мне бы воды, – сказала Ирина. – Умыться, да и вообще себя в порядок привести.

– Сходи к роднику, – предложил Лесь. – Где дорога изгибается, видишь? Где трава повыше. Вот там он и есть. В машине есть канистра, заодно набери в нее.

Спустившись к повороту, Ирина действительно увидела в траве маленький ручеек, бравший начало от тоненькой струйки, текущей из под насыпи. Вода была ледяной, от нее ломило зубы. С полной канистрой она вернулась к машине.

– Напилась? Поехали. Нам еще Минск миновать надо.

– А корова? – спросила она.

Лесь посмотрел на нее и ей показалось, что взгляд был удивленным. Ответил:

– Сама дойдет до деревни по дороге. Здесь ни волков, ни медведей нет. Только лисы, да бобры еще.

…

Минск они обогнули с юга. Дважды их останавливали гаишники. “Нива” была с московскими номерами, видимо это их и привлекало. Первый раз просто проверили документы у водителя, а во второй молодой сержант начал намекать на штраф и на решение вопроса на месте. Лесю это быстро надоело. Ирина видела, как он со злым прищуром покосился на инспектора. Тот вдруг выпрямился, побледнел, сунул Ивану права и быстрым шагом пошел, а потом и побеждал к растущим вдоль обочины кустам.

– Не успеет, – прокомментировал Лесь.

Иван зафыркал, давясь сдавленным смехом и тронул машину.

– Что с ним? – спросила Ирина.

– Ничего особенного. Его вдруг по большому сходить потянуло. Не донесет, бедолага, расплещет!

Теперь водитель рассмеялся в голос.

– Вы его…

– Сам виноват. Иван, сверни здесь. Поговорить нужно с одним человеком.

Машина свернула с трассы в пыльный микрорайон и остановилась на обочине. Лесь вышел, хлопнул дверцей и ушел куда-то во дворы.

– Иван! – позвала Ирина.

Тот повернул голову.

– Лесь – он кто?

Тот вздохнул и ответил:

– Я и сам не знаю толком. Лесником работает в заказнике. У нас говорили, что ведьмак он.

– Колдун!?

– Ведьмак. Только ерунда это. Он никому никогда не вредил, только наказывал, если есть за что. Вот как того гайца, но и ему его жадность недорого обошлась. Не так давно был случай. У одного мужика в деревне брат вернулся с зоны. Больше некуда было, так он в деревню подался. Родной человек, не выгонишь. Ну и начал попивать водочку. Сначала понемногу, потом все больше. Хуже, что и брата спаивать начал. Жена того мужика к Лесю сбегала, пожаловалась. Не знаю уж, что там он сделал, но с тех пор брат этот магазина просто не видел.

– Как это?

– А вот так. С получки бежит он в магазин, а того нет на месте. Вот улица нужная, вот дома знакомые, а магазина на ней нет, как не было. Он все село обошел, пока его искал. Так и не нашел. Пришел домой к брату с деньгами. Говорит: “Сходи ты! У меня кукушка съехала”. Тот пошел в магазин и тоже вернулся. Сказал, что встретил на улице здоровенную собаку чуть ли не с себя ростом. Та на него зарычала и шла за ним, пока он обратно в калитку не юркнул. В дом зашел, а тут как раз часы бить начали. Кукушка из них выглянула, да и улыбнулась ему. И спряталась обратно. Так и пошло: или магазина на месте нет, или еще чего приключится с ними. В общем оба пить бросили.

– И много у вас таких?

– Сейчас мало, я так думаю. А раньше, до войны, Полесье глухоманью было. Бабка рассказывала, что тогда все деревенские к колдунам ходили, в каждой деревне своя ведьма была. К кому еще? Врачей не было. Да хороший, сильный колдун и не ждал, пока к нему придут. Сам являлся. Сейчас мы все, считай, городские. Никто уже в это не верит, хотя как знать? Вот Лесь тоже как городской выглядит, штаны американские носит. По нему и не скажешь. Как тот придурок-то побежал, который с палкой полосатой… Ха-ха! Бабка, помню, говорила, чтобы поменьше этим интересовался, а то ведьмак придет, да и заберет в ученики. Горы золотые посулит, родня тебя ему и отдаст. Потом пожалеют, да поздно будет. Вот потому я тебя и не спрашиваю, как ты к нему попала.

– Вот и не спрашивай. Целее будешь.

Лесь появился рядом с машиной неожиданно и услышал конец их разговора.

– Да я что? Я ничего… – Иван сразу стушевался. – Едем, что ли?

– Едем.

Захлопнув за собой дверцу, Лесь сказал:

– Пойми, Иван, одно дело – учиться у деревенской знахарки. Ничего там сложного нет в травах и настоях, любой сможет, кроме разве что совсем дураков. Другое – у меня. Если не сможешь – сгоришь, а ты не сможешь. Тебя насквозь видно. Сам о смерти просить станешь, а она еще подумает, приходить ли.

– Дык я…

– Ты в Москву три дня назад на чем приехал?

– На “Запорожце”.

– А уехал на чем?

– На “Ниве”.

– Вот и радуйся жизни и тому, что ты мне ничего не должен.

– Да я ничего…

Они ехали еще часа два. Машина свернула с широкой трассы на узкую асфальтированную дорогу, потом пошла гравийка и наконец она остановилась прямо посреди леса. Лесь молча вышел, кивнул Ирине: “выходи”. Она тоже выбралась наружу. “Нива” фыркнула выхлопной трубой и уехала. Они остались одни.

Лесь долго стоял, глядя в лес и к чему-то прислушиваясь. Было тихо. Только птицы пели, да в траве стрекотали кузнечики. Наконец о сказал:

– Пойдем.

И первым пошел через дорогу. В траве обнаружилась узенькая тропка, на которую они и свернули. Тропа причудливыми зигзагами петляла между кустов и деревьев. В какой-то момент Лесь остановился и буркнул:

– Пошутить решил, что ли? Ну я тогда тоже пошучу!

– Что? – переспросила Ирина.

– Ничего. Я не тебе. А ты сними платье, выверни его наизнанку, да надень снова.

– Зачем?

– Затем! – он покосился на нее через плечо. – Делай, что говорю!

Она поставила сумочку на землю, стянула платье через голову и сделала, как он сказал.

– Все.

– Хорошо. Пошли дальше.

Они двинулись по тропе дальше. Странно, но петлять она вроде бы стало меньше, спрямилась, да и кустов поубавилось. В кронах деревьев зашумел ветер. Лесь поднял голову и сказал:

– Что, не нравится? В следующий раз не будешь баловать.

– Я?

– Не ты. Леший местный. Скучно ему, а тут люди пришли. Меня он не мог не узнать, но решил поводить по лесу, покуражиться. Тропу заплел, следы спутал. Это же звериная тропка. Ее закружить проще простого.

– А платье зачем?

– Не любит он беспорядка – вот и сердится. Ему теперь не до шуток.

– Может быть, обратно его вывернуть?

– Не нужно. В следующий раз думать будет, прежде чем что-то сделать. Всерьез напакостить он нам не решится, да и ростом он не вышел, чтобы мне пакостить.

Ветер опять зашумел, раскачивая сосны. В лесу будто бы потемнело.

– Я думала, что лешие только в сказках бывают.

– Сказки люди придумывают. Берут то, что есть и сочиняют, чтобы пострашнее было. Потом сами же и боятся.

– Значит он на самом деле не страшный?

– Ты его и не увидишь. Чего же бояться? Ладно, переодень. Он все-таки не со зла, а от скуки. Тебя он теперь запомнит, вредить не будет.

Она снова на ходу вывернула платье. Прислушалась. Ветер все так же шумел в кронах. Успокоился он, или нет? А может быть, Лесь ее разыгрывает?

Тропинка вынырнула из леса на опушку и теперь шла вдоль неглубокого ручейка. Ей сразу захотелось пить. Да и время уже шло к полудню, а вместо завтрака у нее было всего несколько глотков парного молока. Что ей мешало попросить остановиться у магазина, когда были в городе? Эх, задним умом медведь умен…

– Скоро придем, немного осталось, – сказал Лесь через плечо. – Ты сними туфли, без них проще будет.

Без обуви идти действительно стало легче, да и тропка мало помалу превратилась в хорошо утоптанную тропу. Люди здесь явно ходили частенько. Большое поле за ручейком было распахано и там колосилась то ли рожь, то ли пшеница, а может быть и вообще овес. Ветер качал ее, по полю то и дело пробегали волны.

– Лесь?

Он повернул голову.

– На поле тоже кто-нибудь вроде лешего живет?

– Не на каждом. На этом трактор ходил. Кто там жить будет после бороны? А так – бывает.

– Как их зовут?

– Не надо их звать. А называют – кто как хочет. Полевиками, полуденницами иногда. На самом деле это просто мелкие, глупые бесы-анчутки. Им до людей обычно дела нет и как их называют – им без разницы.

– Везде кто-то есть, да?

– А ты как думала? Где люди – там такого меньше, но все равно есть. Они конечно человеку никакие не враги, иначе бы не жили рядом. Зря их так боятся.

– А черти?

– Что ты про них знаешь?

Голос Леся звучал весело. Ирина пожала плечами.

– Ну… Они с рогами. Черные. Мохнатые.

– Корова тоже с рогами, черная и мохнатая. Молоко утром вкусное было?

– Да. Тогда кто они?

– Вот придем – я тебе Библию дам. Садись и читай. Найдешь там что-то про чертей – скажешь мне.

– А как же Сатана?

– Что Сатана?

– Ну он тоже черт, или нет?

Лесь громко рассмеялся.

– Ты про искушение Иисуса хотя бы слышала? Про то, как он постился в пустыне, а в конце поста к нему Сатана явился и предлагал поклониться ему.

– Нет. То есть давно, не помню уже.

– Вот такие вы, городские, и есть. Ничего толком не знаете, но обо всем судите. Разве стал бы он с нечистью разговаривать? Нету никаких чертей. Ни черных, ни рогатых, ни лысых в крапинку. Забудь про них. Правду говорят: страх от невежества.

– А Сатана есть? Кто он тогда?

– Конечно есть. Куда же ему деться? Он царь над всеми сынами гордости, лжец и отец лжи. Этим все сказано.

– Не очень понятно.

– Конечно. Куда тебе понять?

Глава вторая

– Вот и пришли. В прихожей ведра стоят. Сходи к роднику, за водой.

За водой!? Ирина смотрела, как Лесь вытаскивает веточку из дверных петель. Замка не было. Небольшая изба-пятистенок стояла в одиночестве на большой лесной поляне. Бревна, из которых она была сложена, почернели от времени. Из щелей между ними торчал мох. Только крыша, покрытая оцинкованной жестью, выглядела новой и весело блестела на солнце. Электрических проводов заметно не было. Как он тут живет?

Она спросила:

– Где здесь родник?

– Видишь ту тропинку? Прямо к нему выведет.

У порога был врыт в землю большой круглый камень. Дверь открылась без скрипа, петли были хорошо смазаны. В маленькой прихожей и правда стояли на лавке два больших пустых ведра, а рядом с ними висел на гвоздике маленький ковшик.

– Нет ли ничего на плечи накинуть? А то я в платье…

– Есть. Там на гвозде куртка висит. Одень ее.

Все-таки дорога сюда была. Две еле-еле видимых колеи заканчивались у сваленной рядом с сараем кучи дров. Лесь подошел к ней, выбрал один чурбак и махнул стоящим здесь же тяжелым колуном. Половинки с громким треском разлетелись в стороны.

– Что смотришь? – спросил он, не оборачиваясь.

– Первый раз вижу, как дрова колют.

– Так ведь огонь сам по себе гореть не будет.

…

До родника было совсем близко. Вода стекала по красной глине невысокого обрыва, собиралась в деревянный лоток, по нему лилась струйкой в траву и там собиралась в небольшой водоем. Под эту струйку она и подставила ведро. Обернулась и увидела подходившую к ней пожилую женщину с двумя ведрами на коромысле.

– Добры дэнь, – поздоровалась та с сильным акцентом. – Вы хто будете?

– Я к Лесю приехала, – ответила она.

– К лэснику? Зразумела. Вы кем ему доводитесь?

– Учиться у него буду.

– Лэсное дело, значит? То хорошо. А я с деревни, с вески. Сюды по воду хожу. Вода тут гаючая.

– Какая?

– Ну хорошая, значит. Целебная.

Она еще тараторила о чем-то, мешая незнакомые местные слова с русскими, но Ирина ее не особенно слушала. Выходит, местные Леся знают, как обычного лесника, или егеря и нисколько не боятся. Вот и женщина эта приезд на учебу восприняла совершенно нормально. Студентка на практике – что такого? Деревня, значит, тут рядом… А самое смешное, что она действительно заканчивала лесохозяйственный. Стоп! Ведь распределение же осенью будет, а я тут с ведром бегаю!

Она подхватила наполнившееся ведро, сказала: “До свидания!” – и быстрым шагом пошла обратно.

Ее заявление о том, что нужно вернуться в Москву, не произвело на Леся никакого впечатления. Он только отмахнулся и сказал, что это не важно и каждый сам выбирает, где трудиться. А то, что ей место определить должны – так и определят, какое надо, пусть не беспокоится. Сходит потом в контору местного леспромхоза, отдаст диплом и ей оформят все, что нужно. Кесарю – кесарево. Найдутся для этого нужные люди.

– Ты лучше баню протопи, да вымойся как следует, а то пропахла насквозь гарью, бензином и резиной жженой.

– Как ее топить?

– Очень просто. Пойдем, покажу.

Баней оказался маленький домик за избой. Внутри из мебели была один широкий полок в два яруса. В углу на железном поддоне стояла печка. На печку были навалены камни. В потолок уходила жестяная труба.

– Много дров не клади. Стрелять начнут, угольки полетят – так и баню сжечь можно. Огонь, до молнию заговорить сложнее всего.

– Как это, “заговорить”?

– Тебе уже интересно? – он усмехнулся. – Во всем разберешься, дай срок. А пока – разжигай огонь. Дров я наколол.

…

Вода из ковшика полилась на камни и пар ударил вверх тугим комом. Лицо обожгло. Ирина легла на нижнюю скамью полока, где не так сильно пекло. Она не могла понять, нравится ей это издевательство, или нет.

Пот стекал по телу струйками. Было жарко и в то же время хорошо. Хотелось растечься по полоку блином и валяться бесконечно в этой влажной жаре.

Не глядя, она протянула руку к подоконнику, где оставила мыло. У колдуна не водилось ни трав, ни каких то особых снадобий на этот случай, обычное “Банное”. Мочалку она сама скрутила из травы. Дело не хитрое, в пионерском лагере научилась. Не дотянулась конечно, надо было вставать. Вдруг пальцы ощутили скользкий окатыш.

– На, не урони.

– Ой! Кто тут?

Она подскочила, прикрылась руками и сквозь пар разглядела в углу маленького, тощего, бородатого старичка. Тот смотрел на нее из угла и ухмылялся.

– Кто ты?

– Как кто? Банник он. Не узнала что ли, девка?

– Как я тебя узнаю, если никогда в жизни не видела?

– И то верно. Рыжая… Баская… Ты к хозяину приехала?

– Тебе какое дело?

– Им дело есть. Они здесь давно живут, им не все равно, кто с ними рядом будет.

О себе он говорил почему то в третьем лице, а голос звучал тоненько, но громко.

– Учиться у него буду.

– А-а-а! Тогда прости, что напугал. Это дело нужное. Хозяину, слышь, давно ученик-то нужен, только он все никак найти не мог, чтобы по силам был. Ты их не бойся. Они для тебя не опасные.

Ирина уже осмелела и махнула на банника травяной мочалкой.

– Сгинь тогда! Чего пялишься!?

– А то уж и посмотреть нельзя… Ладно, не буду.

И старичок исчез, как будто его и не было. Она снова опустилась на полок, держа в одной руке мыло, а в другой мочалку. Это было уже слишком. Теперь что, каждый раз в компании мыться? Хотя… Чем ей эта нечисть мешает? Да ничем. И она решительно намылилась.

…

Выслушав ее, Лесь кивнул и сказал:

– Банник, или банный дух. Он не злой, только не крестись при нем. Ты, гляжу, скоро со всеми тут перезнакомишься.

– К кем “со всеми”?

– С бесами, что вокруг людей пристроились. Есть те, кому человек не нужен вовсе, но есть и другие, те, кто без хозяина не может. Домовой, банник, баечник, возила… Эти поумнее бывают. Научились и разговаривать за много лет, что с людьми живут. Не ссорься с ними. Или вот ледащий… Ты на соломе вчера сидела? Сидела. А ледащего поблагодарила? Нет. А ведь он ее хранил. Может и обидеться, пакостить начнет по мелочам. Зачем тебе это?

– Надо же… Все как в сказках пишут.

– Так ведь сказку сочинить – тоже умным человеком быть нужно и свой талант иметь.

– А почему вы их бесами называете?

– Потому что если хозяин себя неправильно ведет, то они беситься начинают. Вредничают, каждый по-своему. Но если их не злить, то не мешают, даже помочь стараются. Они ведь тоже созданы для этого мира, как и человек.

– Чем?

– Мне – ничем особенным. Разве что дом посторожить. А тому, у кого большое хозяйство, очень даже пригодиться могут. Обычно они на глаза стараются не попадаться, но сейчас любопытно им, кто это во дворе появился. Ты есть хочешь?

– Давно уже.

– В комнате, на столе узелок. Принесли, пока ты парилась. За травами иногда люди приходят, благодарят, чем могут. Денег я не беру, так они еды приносят. Бери и ешь.

– А вы?

– Я не голодный.

В узелке оказалась большая банка с молоком, несколько яиц, большую луковицу и каравай белого хлеба. Сварить яйца, что ли? Ирина посмотрела на полку. На ней стояли бутылка, судя по всему, с подсолнечным маслом, а в печке она видела сковороду.

– Как насчет яичницы? – крикнула она в комнату.

– Как хочешь!

Она вышла во двор, к бочке с дождевой водой, чтобы ополоснуть сковороду, но остановилась в дверях. Во дворе, рядом с поленницей сидела здоровенная серая собака и глядела прямо на нее, навострив уши и вывалив наружу длинный язык.

Собак Ирина не боялась никогда, поэтому просто подошла к бочке, зачерпнула ковшом воды и стала тереть сковороду тряпкой. Пес тем временем поднялся, подошел и понюхал подол платья. Фыркнул и снова уселся. Вернувшись в дом, она отрезала от каравая краюху, вынесла ее наружу и протянула псу. Тот подошел, заинтересованно наклонил голову, принюхался, аккуратно взял хлеб зубами и утащил в тень.

– Там собака во дворе, – сказала она Лесю, вернувшись.

– Знаю, – отозвался тот.

– Ваша?

– Нет. Не бойся. Это Серко, он зря не обидит.

– Я и не боюсь. Хлеба ему дала.

Он усмехнулся.

– Зря. Будет теперь хвостом ходить, не отвяжется. Так-то это и не собака на самом деле, а волк. Но местные думают, что просто похож.

– Как это, волк? Он вон какой здоровенный. Я думала, они меньше.

– Вот так вот, волк. Не простой, конечно, это ты правильно заметила. Раньше он человеком был, да так вышло, что перехитрил сам себя.

– Расскажете?

– Почему же нет? Тебе такие вещи и нужно знать. Давно уже тому назад, еще до первой великой войны, жил в здешних местах знахарь один. И полюбил он дочь одного местного пана-помещика. А родителей тогда крепко слушались, не то, что сейчас и мимо отцовской воли паненка бы за него не пошла. Решили они к ее отцу вместе прийти и в ноги броситься. Так и сделали. А пан тот знал, кто такой этот знахарь и спросил его: “Что ты для меня сделать можешь?” Знахарь ответил: “Все, что в моих силах”. “А дар свой передать мне сможешь?” “Смогу”. Это можно сделать, когда по обещанию. Ну и стал тогда знахарь обычным человеком, женился на любимой и прожил обычную человеческую жизнь. А пан стал знахарем.

– При чем же здесь волк?

– При том, что тому, первому знахарю, срок подходил через десять лет, а помещик вместе со знанием и судьбу его принял. Что тут поделать? От другого Морану еще можно отогнать на время, а от себя – никак. На погост неохота. Начал тогда пан старые книги искать и читать их. В Варшаву ездил, в Петербург, в Москву, по монастырям всяким искал и в итоге нашел способ уйти от костлявой. Нужно ему было обернуться за три дня до смерти волком. Зверь – не человек, у него судьба своя. Как это сделать, он конечно знал. В нужный день перекувырнулся через девять ножей, стал зверем и убежал в лес. А до того, чтобы потом обратно в человека превратиться, велел своей дочери те ножи через три дня сломать. Вот только ломать она их не стала, а намазала маслом, чтобы не ржавели и где-то спрятала. Где – неизвестно, она тоже кое-что умела, так что даже я потом не нашел. Так и остался пан помещик волком. Смерть он все же обманул. Пока он в волчьей шкуре, она его не видит. Волки его в стаю не принимают, люди опасаются, он и прибился ко мне.

– Зачем она это сделала?

– Панночка? Так из-за наследства же, из-за земли окрестной. Когда ее отец пропал, она все и получила, только впрок оно ей не пошло. Сначала мировая война, потом революция, потом гражданская… Всего лишилась и сама сгинула. Местный совхоз, считай, на этих землях и помещается. А этот, серый, отсюда не уходит. Он все-таки поумнее обычного зверя и помнит, что здесь хозяином был когда-то.

– Грустная история.

– Это точно, – Лесь кивнул. – Когда жадность человека борет – это всегда грустно. Ты вроде яйца зажарить хотела? Забыла?

– Ой!

Глава третья

Утром Ирину, спавшую в маленькой комнате, разбудили голоса за дверями. Она выглянула в окно. Лесь о чем-то говорил с полным, усатым мужчиной. Потом гость сел в стоящий за забором “козлик”, завел мотор и уехал. Лесь вернулся в дом, сразу пошел к печи и вытащил из под нее два небольших горшка. Сказал ей:

– Пойдем, поглядишь.

И вышел. Ирина вышла за ним.

– Приезжал председатель, жаловался, что засуха идет. Помочь просил. Иван ему рассказал, что я приехал.

– Вы и это можете?

– Это как раз самое простое. Любая деревенская ворожея справится, если знает, как. Сложнее в меру все сделать, чтобы дожди не лили потом пару месяцев. И надо помнить, что из ничего дождь не возьмется. Если где-то ливень, то в другом месте будет сухо. Здесь тоже своя мера нужна. Гляди теперь!

Он зачерпнул из бочки немного стоялой, зазеленевшей уже дождевой воды. Сложил горшки вместе, устьями один к другому. Потряс их и резко развел руки в стороны. Вода веером разлетелась в стороны.

– Вот и все. Теперь подождать.

Мимоходом он толкнул полную зазеленелой воды бочку. Та упала. Вода выплеснулась на двор. Лесь снова поднял ее и поставил под водосток. Вдалеке лениво, будто нехотя громыхнул гром. Ветер, и до того еле ощущавшийся, совсем стих и над землей разлилась жаркая духота.

– Вот так хорошо… Править не нужно. Главное: аккуратно все делать и тогда оно к добру будет.

Над их головами с криком пронеслась ласточка, за ней еще одна. Лесь проводил их взглядом, повернулся и ушел в дом. Ирина смотрела, как далеко на юге небо постепенно заволакивается тучами.

У нее было странное ощущение того, что кто-то смотрит на нее. Безразлично, даже и не замечая почти, как она бы не заметила песчинку в горсти родниковой воды. Ну лежит, так и пусть себе лежит. Пить-то хочется. И в то же время ее явно заметили и сделали отметку на память: вот, мол, есть такая, стоит во дворе босиком и надо учитывать ее наличие. Она села на лавку, привалилась спиной к бревенчатой стене и закрыла глаза, слушая тишину. Мир медленно вращался вокруг нее, в нем что-то менялось и тихо гудела огромная, невидимая струна. Потом это гудение превратилось в шум мотора и она открыла глаза.

…

Знакомая “Нива” тормознула у забора. Иван и еще один молодой парень выскочили из нее. Второй начал возиться с другой стороны машины, а Иван подбежал к ней. Спросил:

– Где Лесь?

– В доме, – ответила она. – Что случилось?

– Да свояченица у брата рожать вдруг надумала. Ей рано еще, восьмой месяц, а тут пошла к матери, да и споткнулась на тропке, упала. Хорошо, Петр оттуда же шел. Услышал, как стонет. Он ее успокоил, да ко мне и побежал. Я – за руль. Насилу там проехал через овраги. Лесь, поможешь?

Тот уже вышел и слушал, стоя в дверях. покачал головой.

– Не проси. Не сумею. Ребенка могу испортить и ей плохо будет. Сама должна справиться.

– Да как так-то?.. – Иван всплеснул руками.

– Мне ее трогать нельзя. Будет хуже.

– В город везти – не довезем. Она ведь полдня уже мучается.

Лесь молчал. Ирина посмотрела на его хмурое лицо и решилась:

– Воду нагрейте.

– Что?

– Воду нагрейте, говорю. У нас военной кафедры не было в институте, так мы в медицинский ходили. Я, между прочим, санитарный инструктор по военно-учетной специальности. Нельзя же ее так просто бросить. Лесь поглядел на нее, подумал и ушел в дом. Сразу же вышел обратно, держа в руке ведро с водой.

– Несите ее под навес. В этот дом нельзя ей.

И спросил у Ирины:

– Такая вода сойдет?

Она сунула в ведро локоть.

– Сойдет. Иван, в машине аптечку видела. Неси сюда. И эту, которая… под навес, на сено.

Когда стонущую женщину опустили на сено, лежавшее под навесом, она без церемоний стянула с нее юбку и белье.

– У-у-у! Заросла-то как! Ладно, давай посмотрим, что там у тебя… Иван, брысь отсюда! А ты останься, мало ли помочь надо будет.

Мужик торопливо закивал.

…

Когда женщину, обнимающую завернутого в ее же кофту ребенка, наконец усадили на заднее сиденье машины и увезли, Ирина устало села на лавку и наконец расслабилась. Роды прошли тяжело. Сказался испуг и ранний срок, но все-таки все закончилось удачно. Стихли женские крики и в предгрозовую тишину вонзился жалобный детский вопль.

– Над Петькой теперь смеяться будут в селе, – сказал Лесь, стоявший сзади. – Скажут: “Ты теперь гинеколог. Сходи бабку Марию посмотри, не заросла ли совсем?”

– Он же ее муж?

– Чей? Бабки Марии!?

– Этой, которая родила.

– Нет. С чего ты взяла, что он ее муж? Он ей дальняя родня, третья вода на киселе, а муж ее – Ивана двоюродный брат, Никита-тракторист. Петька просто шел в деревню и ее лежащую увидел.

– Да? А я его помогать припрягла… Но нельзя же было ее вот так просто выгнать?

– Почему?

– Но как же?..

– Вот так. Отказать и все, с концами. Это мой дом, я в своем праве. Пойми: тут нечисти – прорва и для любого из них детский крик – приманка, как сыр для мыши. И мне тоже к новорожденному притрагиваться нельзя.

– Мне, значит, можно?

– Тебе – можно. Знахарить у женщин всегда лучше получалось, чем у мужчин. Природа у них такая. Ты и оборотня хлебом с рук покормила – и ничего, и банника мочалкой, чуть ли не в бороду, а он стерпел. Это при том, что ты и не умеешь еще ничего.

Из-за угла показалась большая серая башка. Серко подошел, понюхал руку Ирины и сел рядом. Она почесала его между ушей.

– Видишь? Мне бы он не дался, ушел бы. Тебя терпит.

– Значит вы бы так и отказали, не будь здесь меня?

Лесь вздохнул.

– Глупа же ты еще… Боль Наташке кто облегчил? Ты, что ли? Зачем я с утра печь протопил и ведро с водой на нее поставил? Почему на вас там ни одна муха не села? Люди должны понимать, что ты здесь не просто так, сбоку припека, но помочь можешь. Теперь помолчи-ка до ночи и подумай о том, когда говорить надо, а когда и нет.

Он щелкнул пальцами. Серко наклонил голову и заскулил, а Ирина поняла, что она не может сказать ни слова.

Глава четвертая

– Когда был создан первый человек, то первое, что он сделал, это начал изучать окружающий его мир, а значит собирать знания о нем. Давал имена окружающим его вещам и животным. Верно сказано, что знания – сила. Но он, хоть и был создан по образу и подобию, не смог справиться один и тогда в помощь ему была создана Ева. Так и вышло, что у женщины гораздо больше любопытства, чем у мужчины и способность к именам у нее особая. А заговор – это и есть правильно произнесенные имена. Там, где мужчина приказывает, женщина просит и уговаривает.

– И что лучше?

– От человека зависит. От таланта его, от способностей. У одних к лечению душа лежит, у других – к войне, у третьих – к богатству. Куда пошел – туда и пойдешь, но как далеко – зависит только от тебя. А что выбрать – сам, заранее, не узнаешь. Учитель может помочь, подсказать, но тех, кто способен учить, очень мало, по пальцам пересчитать можно. Поэтому и шарлатанов так много вокруг. Чувствует человек, что может что-то сделать, а как – не знает. То вспыхнет его искра, то погаснет, то чадит и воняет. Где-то получится, где-то нет. Где-то он поможет, где-то навредит.

– То есть только три направления есть?

– Это я так сказал, для примера. Но я считаю, что главных путей и есть три. Можно менять мир, можно менять людей и можно менять самого себя. Учитель должен все три дела уметь, а уж куда эти дороги его заведут: к жизни, или к смерти, никто заранее не знает. Теперь понимаешь, почему учителей так мало?

– Если умеешь одно, то к остальному не тянет.

– Да. Тяжело одновременно и добрым быть, и жестоким, и сильным, и слабым. Еще тяжелее другого этому научить. Учить нескольких людей сразу – во сто крат тяжелее. Даже у Иисуса всего тринадцать учеников было, а ведь он мог мертвого на ноги поднять. Сейчас таких людей нет и браться учить кого-то приходится с большой опаской. Ну как возьмешь, а он окажется дураком? Его ведь не бросишь потом.

– Почему? Выгнал, да нового взял.

– Это только на словах просто: “выгнал”. Есть очень старая пословица: “Когда учишь – учишься”. Если у тебя ученик есть, то и сам учитель быстрее силу набирает. Выгони его, а он часть твоей силы с собой заберет. Кому лучше будет? Так можно и вовсе без нее остаться и копить потом сто лет! Поэтому учить нужно до тех пор, пока не сможешь сказать, что более ты ему ничего передать не можешь. Тогда и отпускать можно. Сейчас редко такое бывает. Чаще ученик доживает до своей смерти, а научиться ничему толком не так и не сумеет.

– Ты тогда говорил, что силу можно любому человеку передать.

– Можно, да. Но и тут все не так просто. Во-первых: согласие требуется у обоих. Насильно нельзя заставить ни отдать, ни принять. Хоть ты человека на костре жги – не получится. Во-вторых: из одного в другого все не перельешь. Это как водопад, все очень быстро происходит и часть знаний обязательно прольется. Хорошо, если меньшая часть. И в-третьих: от одного знающего к другому тоже знания не передашь и в ученики его не возьмешь. Запрет на этом. Пытались раньше доминиканцы, псы господни, святая инквизиция. Много колдунов сгорело, но без толку. Сила расточалась и ее приходилось по частям собирать, а это долго и те, кто пытался, сами плохой смертью умирали.. Зато если умрет вдруг кто-то сильный, то тот, кто его убил, или ученик умершего, может его силу собрать быстро. Все равно, как не промывать золото из песка, а монеты разбросанные поднимать. Часть пропадет, но все равно обогатишься. Слабых, понятное дело, убивать смысла нет, а вот сильных… На них охота всегда шла.

– И на тебя?

– Конечно. Но меня достать сложно. За меня вся эта земля заступится при случае, как и я за нее заступался. Подскажет, если кто подобраться решит. Узнаю заранее и кто тогда дичью-то станет, а? Ученик может тебя предать, но и тут для него большой риск пустым остаться. Силу ведь не только он подбирать будет. Желающих много найдется и они опытнее. Как думаешь, почему Иуда повесился на осине? Он учителя предал, того убили, а что предателю досталось? Ничего, одно серебро. Вот и расстроился он так, что в петлю полез. Туда и дорога. Слышишь меня? Да ты спишь… Ну посмотри тогда сон. Мой сон…

…

Потом в героических книжках напишут, что они погибли, но не сломались. Это будет враньем. Если у тебя во рту два дня не будет ни капли воды, ты обязательно сломаешься. Другое дело, что это никому не будет нужно.

“Дурханглагер номер 182” – так это место называли немцы. “Ад” – так его называли русские пленные. Огромная толпа людей в карьере кирпичного завода под Уманью. Грязная, завшивленая, медленно умирающая от голода и жажды. Смрад от уманской ямы, говорят, чувствовался за десять километров. Пленные умирали, но меньше их не становилось, потому что каждый день сюда пригоняли новых.

Лесю повезло. Он попал сюда, когда немцы кое-как организовали питание. Дважды повезло, что пошли дожди и он не загнулся от дизентерии на третий день. А еще у него был противогаз и он знал десяток слов по-немецки.

Раз в день немцы раздавали баланду. Котелков почти ни у кого из пленных не было и они считались огромной ценностью. За них дрались и убивали, потому что в ладони горячее варево не нальешь.

У их навеса вместо котелка был большой горшок. Один на полсотни человек. У соседей – жестяное ведро. Но из ведра пить было совсем уж неудобно, поэтому баланде давали чуть остыть и черпали ее горстями, по очереди.

Лесь был совсем богач. Ходил к кухне с резиновой маской, говорил: “Битте, герр официр!” Немец в грязном фартуке ухмылялся и наливал в нее полный черпак. Иногда его прогоняли. Тогда он собирал в резиновую маску подтекающую с глиняных стен карьера воду и поил раненых, тех, что были в сознании. Те все равно умирали, но когда противогаз попытался отобрать какой-то рослый украинец, остальные пленные набросились на него и били, пока тот не перестал шевелиться.

Так прошла неделя и он равнодушно прикидывал, что продержится еще дня три, не больше.

– Малой! Слышь, малой!..

Его трясли за плечо. Лесь с трудом открыл глаза. Каждый вечер он засыпал с надеждой не проснуться и каждое утро… Но утром еще и не пахло, рассвет только-только занимался.

– Нахер будишь? Дай сдохнуть спокойно.

– Погоди подыхать. С тобой поговорить хотят. Наш сержант. Пойдем.

Лесь присмотрелся в полутьме. Пленный был из новых, еще не ослабел, голос звучал сильно.

– Какой еще сержант?

– Увидишь сам. Пошли. Не тащить же тебя. Да не ссы, он здесь, под навесом. Ты его вечером водой поил.

Он вчера двадцать человек напоил, может среди них и был какой-нибудь сержант. Черт его знает… А этот не отстанет.

Лесь поднялся.

– Ладно, пошли.

Они обогнули спящих людей, сбившихся в одну большую кучу. С противоположного края действительно лежал человек и еще трое солдат сидели рядом с ним. Немного поодаль от остальных. Новички в лагере всегда поначалу пытались как-то отделиться, но потом понимали, что это глупо. Горшок-то под баланду один на всех.

Он подошел, посмотрел. Даже его притупившееся за это время обоняние чувствовало запах гноя, просачивающегося из под повязок. Не жилец. Зря вчера воду тратил.

Его сопровождающий опустился рядом с сержантом на колени и прошептал:

– Лесник, слышь! Привел я его. Еле нашел.

– Привел? Молодец… – простонал сержант. – Это хорошо. Где он там? Я голову повернуть не могу. Скрутило всего. Фашист, сука, больно уж силен оказался. А вы отойдите.

– Малой, давай сюда, – сказал солдат и вместе с остальными отошел шага на три.

Лесь наклонился к умирающему, сказал:

– Воды нет. Утром наберу, принесу.

– Дурак. Я не о том. Тебя как зовут?

– Лесь.

– Белорус?

– Да.

– Выбраться отсюда хочешь?

Бредит. Немцы даже на работы никого отсюда не забирали.

– Ну, хочу.

– Не нукай, не запряг, – он тяжело, с надрывом вздохнул, закашлялся, сплюнул в ладонь черной в предрассветном сумраке кровью. – Что отдал бы за это?

– Все бы отдал.

– Заметано! Возьми меня за руку и слушай. Выведи отсюда моих людей. Это будет твоя плата. Выведешь – мы в расчете. Не сделаешь – на том свете найду. Понял, щенок?

– О чем ты?

– Руку давай, вот о чем. Времени нет совсем, сила уходит. Немец не простой пулей стрелял, но и я ему не даром дался. Ученик его уже в ад стучится, а без него найдется, кому за меня отомстить.

– Какой еще ученик?

– Такой. Руку давай, говорю! Моя в крови, твоя в земле – в самый раз. Хрен ему, а не сила моя.

Холодные пальцы с неожиданной силой стиснули ладонь Леся, сомкнулись стальным кольцом. Кольцо это вдруг стало очень горячим. Будь он здоров – заорал бы на всю яму, а так только дернулся, пытаясь вырваться. Не смог. Черное звездное небо вдруг оказалось близко-близко. Звезды смеялись и пытались что-то сказать ему, видимо то, что не успел сказать Лесник. Потом пальцы разжались и он наконец сумел разлепить плотно сжатые веки.

Солнце уже поднялось над горизонтом. Четверо пограничников (“откуда я это знаю, на них же нет знаков различия?”) сидели рядом с ним. Труп сержанта тоже никуда не делся.

– Ну что, малой? – спросил знакомый голос. – Что делать будем?

– Что делать?..

Леся сейчас переполняла сила, каким то образом “занятая” им у изможденных людей вокруг. У каждого понемногу, с миру по нитке. Он резко поднялся, но сразу одернул себя: нельзя было казаться окружающим здоровым. Понятно было, что это подарок того, кого звали Лесником. Пользоваться этим подарком он пока не очень умел, но на заданный вопрос мог ответить уже сейчас.

– Поднимайте его и пошли.

– Куда?

– На выход.

Те переглянулись и повиновались.

Мимо навесов, под которыми прятались от солнца люди, мимо кухонь, которые охранялись немецкими автоматчиками, мимо забора из колючей проволоки они вышли к караульным. Немец за колючкой поднял карабин и что-то крикнул. Лесь в ответ поднял в вытянутой руке свой комсомольский билет, который прятал в обмотке и закричал, показывая на труп, лежащий на шинели:

– Герр офицер! Битте! Комиссар!

Немец заинтересовался и вытянул шею, пытаясь разглядеть, что там ему показывают., Сам к колючке не пошел, а вытащил из кармана свисток и издал громкую трель. Вскоре появился еще один фашист, с какими то нашивками, явно не рядовой. Выслушал часового, повернулся к Лесю, сделал знак рукой: “Несите, мол, к проходу” – и сам пошел вдоль проволоки.

В большом сарае, из которого немцы сделали пропускник, они встретились. Немец требовательно протянул руку, щелкнул пальцами. Лесь протянул ему красную книжечку и… нанес удар. Не рукой конечно, рукой он эту орясину и в лучшие времена не смог бы с ног сбить, а доставшейся ему силой. Глаза фашиста округлились и сошлись, как будто он хотел разглядеть кончик носа. Немец весь побледнел, но сразу пришел в себя и, держа в руке комсомольский билет, пошел к выходу из сарая.

Лесь и пограничники двинулись за ним. Стоявший за перегородкой часовой направил было на них автомат, но тот, что с нашивками рявкнул на него и замахал рукой, чтобы они быстрее шли следом. Странно, но на этот раз Лесь почти понял его фразу. Что бы ему не досталось в наследство, сейчас оно крепло в нем, набирая силу. “Вот и чужой язык разбирать научился…” – подумал он.

По дороге они поднялись к домикам, в которых жила администрация лагеря, прошли между ними и вошли в крайний. Теперь все было совсем просто. Здесь, в караулке, нашлась немецкая форма и через десять минут пятеро рядовых вермахта, возглавляемые фельдфебелем, промаршировали колонной по два мимо не обратившего на них никакого внимания часового.

…

Через три часа после того, как они скрылись за лесом, с другой стороны к лагерю вырулили две машины. Одна легковая, вторая – грузовик с охраной. Из легковой вышел подтянутый офицер в полевой форме вермахта. К нему из домика выскочил комендант и они вместе пошли к ограждению. Приехавший долго смотрел на толпу пленных, потом повернулся, не говоря ни слова сел в машину и уехал.

Собирать было нечего. Сила ушла отсюда. Ничего, наступит день, когда он встретится с ее нынешним обладателем. Тот не скроется. Найти его – лишь вопрос времени, но сейчас его ждал фронт.

Глава пятая

– …кашель так со мной так с тех пор и остался. То ли он у меня уже был тогда, в концлагере, то ли от учителя достался, вместе с судьбой. Вот и приходится… Выкуришь парочку – полегчает.

Лесь выбил трубку, достал уже знакомый Ирине кисет и снова набил ее.

– Вылечить нельзя?

– Ты знаешь, что такое рычаг? “Дайте мне точку опоры и я сдвину землю” – это про нас и есть. Точка опоры – ты сам. Весь мир может знающий сдвинуть, но только не себя.

– Кто-нибудь другой может.

– Не может, рыжая. Мы часть этого мира. Его ось, если хочешь. Изменишь себя – и мир начнет вращаться по-другому. Поэтому себя менять сложнее всего.

– А как же тогда спортсмены? Они тренируются, становятся сильнее.

– Это другое. Они только внешне меняются, все на это направлено. Но смотри сама: даже так, даже если меняешься только внешне, все равно у тебя и поклонники появляются, и последователи, а потом ты и сам учить начинаешь. След за тобой остается и след глубокий. То есть даже так человек может за собой других людей вести. А такому, как я, меняться – страшное дело. Тебе бы понравилось, если бы здесь, вокруг нас, была пустыня и кактусы? Хотя кактус – тоже растение полезное, но пусть лучше здесь у нас растет то, что растет.

– Расскажи.

– Это показывать надо. Что толку рассказывать, если человек сам не видел? Пойдем на обход – тогда. Хотя…

Он приподнялся и взял с окна лежавшую на подоконнике сухую травку. Потер ее в пальцах. Терпкий, сильный запах ударил в нос, Ирина чихнула.

– Болиголов, – сказал Лесь. – Еще багульником называют.

– И что с ним делают?

– Кто?

– В каком смысле “кто”? – удивилась Ирина. – Люди конечно.

Лесь улыбнулся.

– Люди… Кроме людей есть еще пчелы, лоси, кабаны, бобры, Солнце, Луна, нечисть разная. И каждый с ним что-то делает. Ну а он что-то делает с ними. Мир немножко сложнее, чем тебе казался. Ведь вроде бы травка простая, болотная. Растет на торфе. И вдруг на тебе: кому он только не нужен… Ты про вересковый мед слышала?

– “Из вереска напиток забыт давным-давно…”

– Да, это самое и есть.

– Из него делали?

– Не из него. Но это тоже вереск и свойства у него те же самые. Если пчелы с болиголова мед соберут, то он получается особенным. Видения может вызвать, или приступ злобы Отсюда и все рассказы о том, как в старину медом допьяна напаивали. Берсерки тоже такой мед ценили.

– Надо же…

– Крупинка знаний, крупинка силы. Но просто узнать что-то мало. Нужно понять. Попробуй послушать его, попросить рассказать о себе. Сама ему о себе расскажи. Может быть, он и отзовется, как знать? Сам тебе объяснит, для чего он и чем помочь может. Я ведь и сотой доли не знаю о нем. А еще можно у местных жителей спросить.

– Тут же болото. Здесь что, люди живут?

– Я не про людей говорил. Послушай-ка сказку…

…

Балда – это такой кузнечный молот. Тяжелая, здоровенная железяка. Махать ею – ума много не нужно, зато нужно немеряно силы и выносливости. Вот Емелю за силу, к которой Бог не добавил при рождении ума, Балдой на деревне и звали. Отец пытался его пристроить. В кузню деревенскую ходил, управителю помещичьему кланялся, но никому его сын не был нужен. Так и мазнул рукой.

“Подвигами” своими Балда был прославлен на всю округу. Лошадь, было дело, на себе таскал, подковы гнул… Его кузнец и выгнал за то, что он с подначки разогнул все, что были в кузне, лошадь же перепугалась и стала беситься. Дурак – он и есть дурак, хоть и не юродивый, но даже землю пахать не годился. Идет за плугом, идет, а потом встанет и давай на птичек смотреть. Выпить, опять же, любил. Пьяным становился буен и гонял корчмаря по деревне. В общем одно слово: Балда.

А потом Емеля влюбился. В поповскую дочку, девку на выданье. Парень загрустил. Отец заметил, что с сыном не так что-то, вызнал, посмеялся, да мало того: язык за зубами не удержал. Вскоре о его кручине знала вся деревня. Посыпались шуточки, а хуже всего пришлось поповне. Ее совсем задразнили, все спрашивали: скоро ли ей за дурака замуж идти? Девке это надоело и она высказала Балде все, как есть, прямо при людях. И убежала. А Балда взял в сарае веревку подлиннее и пошел в лес, вешаться.

Он выбрал на берегу реки подходящий вяз, растущий на обрыве и закинул на ветку веревку. Потянул, прикинул, не прогнется ли та, скрутил петлю.

– Что, паря, жизнь не мила, раз любовь подвела?

Он обернулся. Сзади стоял незнакомый старик с суковатой палкой в руках и, несмотря на начало осени, в теплой шубе. Балда тоже стоял и смотрел на него. Вешаться при свидетелях было как-то стыдно.

– Чего остановился? – спросил старикашка.

– А ты чего?

– Я стою, смотрю. Нельзя, что ли, поглядеть, как ты душу свою загубишь?

– Нельзя. Иди себе, куда шел.

– Так я сюда и шел. А тут ты, веревку в речке мочишь, да воду мою мутишь.

Парень не знал, что делать. Злым он не был и просто подойти к старику, развернуть его, да попотчевать на дорогу пинком под зад, ему даже в голову не пришло. Он мял в руках веревку и смотрел на старика. Тот покачал головой и сказал:

– Не дело затеял, сам понимаешь. Вижу я беду твою… Что же сделать-то с нею? Помочь тебе разве?

– Как?

– Как, спрашиваешь, помочь? Надо подумать… А если помогу, то что мне будет?

– Нету у меня ничего.

– Как так нету? – старик прищурился. – А веревка?

– Веревка есть.

– Вот ее и отдашь. Только давиться я тебе на ней не разрешу.

– Да я уж того… и сам передумал.

– Это правильно. Я бы, может, и не стал бы тебе, дураку, мешать, да очень уж меня ее родитель обидел однажды. Чем – тебе о том знать не нужно, но рассчитаться с ним ты мне поможешь.

– Я того…

– Не бойся. Убивать я тебя заставлять не буду, да и обида не из тех. Слушай меня внимательно. Сейчас иди домой и живи, как ни в чем не бывало. На носу зима. Поповна попьет холодной воды, да и заболеет. А когда сляжет – ты к попу пойдешь, скажешь, что можешь ее вылечить и попросишь за то дать ему в лоб три щелчка. Как согласится он – приходи на этот бережок и за веревку подергай. Я услышу.

Балда поглядел на веревку, а когда снова повернулся к старику, того уже не было. Почудился, что ли? Или то леший был? Бабка сказывала, что не в каждой речке водяной хозяин. Есть и те, которые под лешим. Он решил подождать зимы.

Зимой сбылось по сказанному. В ноябре поповская дочь простыла, слегла, да так, что и до Рождества не думали, что доживет. Балда понял, что пришло время. Прибежал к попу и сказал, что сможет вылечить. Поп ему не поверил, но утопающий и за соломинку хватается. Согласился он. Лечи, хуже не будет. А когда дурак сказал, что за три щелбана в лоб поповский сделает – даже засмеялся, хотя было ему вовсе не смешно. Балда-дурак, что с него возьмешь?

Балда – бегом в лес. Веревка так и висела на дереве, одним концом на ветке, а второй врос в лед. Подошел он к ней, дернул три раза и смотрит в лед, как будто оттуда кто-то вылезти должен.

– Ну что, паря? Прибежал?

– Прибежал, дед. Давай свое снадобье, как обещал.

– Насчет щелчков с попом сговорился?

– Сговорился.

– Ну тогда держи! – и подает ему горшочек малый, пергаментом завязанный. – Мед это болотный, да не простой. Если здоровый его попробует – заболеет, а если больной – на ноги поднимется. Девчонке – одну большую ложку на полный котелок воды намешай и давайте пить по два глотка в час. Как выпьет все – поднимется на ноги. А теперь беги назад, да не оглядывайся. Оглянешься – ничего не получится.

Он давай оттуда ноги! Какое там “оглядываться”? Как заяц пролетел до деревни, еле дыхание перевел. Сразу к попу. “Вот он, зимний мед!”

Через три дня поповна на ноги поднялась. Пришел черед расплаты. Балда попу напомнил про щелчки, тот смеется. Говорит:

– Зачем? Возьми барана, или там козу за службу. Или денег дам тебе.

Но Балда уперся. “Хочу щелчки!” – да и только. Поп, чтобы не позориться, его в церкви после службы оставил.

– Щелкай, – говорит.

Ну Балда и дал щеблана! Аж колокол сверху звоном отозвался. У попа глаза в кучу сошлись, на лбу шишка выскочила, а парень ему уже второй раз собирается вдарить. Тут поп заорал:

– Не бей!

– Опять заболеет, коли не расплатишься.

Что попу делать, куда деваться? Говорит он:

– Отдам за тебя дочь, только не бей!

Тогда Балда оставшиеся два раза ему легонько щелкнул.

Попова дочь, за него тоже пошла охотно. Вылечил ведь, значит талант знахаря открылся. Дело полезное. С тех пор в деревне его звали не иначе, как Емельяном и людей он болотным медом лечил от простуды и от кашля. Но сам как был дураком, так и остался. Дети у него, правда, умные были. В мать удались.

…

– Вот такая история… – Лесь снова раскурил свою трубку. – Мне ее водяной местный рассказал. Давно уже дело было.

– Но зачем он Балде помог?

– Как зачем? Попу отомстил. Чем-то тот водянику насолил, а у того память крепкая.

– Болотный мед… Вересковый мед…Но это ведь Пушкина сказка, “О попе и работнике его Балде”?

– Так ведь и зеленый не мне первому ее рассказал.

Глава шестая

– Озеро…

– Да. Это Свитязь. Слышала?

– Нет.

Оно показалось Ирине почти идеально круглым и было совсем маленьким. До противоположного берега было не больше двух километров. Тишина была такая, что ей показалось, будто она оглохла. Вода была зеркалом, в котором отражались облака, упавшим на землю кусочком неба. Солнце садилось и облака были подсвечены красным светом заката.

– Говорят, что здесь сердце этой земли, – сказал Лесь, присев на лежавшее возле кострища бревнышко.

– В нем можно купаться?

– Конечно.

– А водяной там живет?

– Нет. Оно родниковое. В него не впадают реки, только вытекает одна. Нечисть не любит такие места. Купайся, если хочешь.

– Конечно хочу. Вся в пыли. Сколько мы шли?

– Километров десять примерно.

– Хорошо, что ты здесь все тропы знаешь.

– Хорошо… Поймай там парочку язей на ужин.

Ирина с изумлением посмотрела на него.

– Как я их поймаю? Ни удочки, ни сети.

– Тебе и не нужно. Приплывут – и выбросишь на берег.

– С чего это они ко мне поплывут?

Ответа не последовало. Ирина ушла за кусты, быстро разделась, потрогала ногой воду.

– Холодная!

– Я же сказал: оно родниковое. Но на мелководье солнце должно было воду прогреть.

– Ну ладно… А-а-а!

Она бултыхнулась в воду и рассмеялась. Та, после первого холодного ожога, показалась вдруг теплой, как молоко. Воды у берега было по пояс. По ноге вдруг что-то скользнуло. Ирина дернулась, сунула в воду руку и недоуменно посмотрела на дергающуюся в кулаке довольно крупную рыбу.

– Лесь, я и правда ее поймала!

– Так кидай сюда.

– Держи!

Рыбина улетела за кусты. Оттуда послышалось:

– Маловата. Еще штуки три таких надо.

– Зачем они ко мне плывут?

– Ты же есть хочешь? Вот и плывут.

Когда она оделась и вышла к стоянке, держа кеды в руках, на кострище уже весело потрескивал небольшой костерок и на рогатке над ним висел котелок с водой. Сев рядом с ним, она блаженно вытянула ноги. Спросила:

– Значит если я есть захочу, то ко мне рыба сама приплывет?

Лесь усмехнулся и спросил в ответ:

– Ты сюда половину дороги босиком прошла. Хоть раз ноги наколола, или поранила?

– Нет…

Ирина подогнула ногу, осмотрела ступню.

– Даже кожа не загрубела.

– Вот это и есть ответ. Пока ты на этой земле, ничто не причинит тебе вреда. Рыбы сами приплывут, зайцы сами прибегут, в лес зимой выйдешь и не замерзнешь. Но только если это тебе действительно нужно. Помнишь того зайца, которого жарили по дороге сюда из Москвы?

– Он тоже сам?

– Ты думала, я за ним с лопатой по полю гонялся? Нельзя конечно сказать, что он этого хотел, но…

Она покачала головой.

– Сам прибежал… В голове не укладывается.

– А что такого? Человеку и ангелы служат, что уж о зверях говорить? Прикажешь – и придут. Тебе даже и приказывать не нужно было, рыба сама приплыла. Но если сейчас попробуешь еще хоть одну поймать – не получится.

– Почему?

– Потому, что тебе больше не нужно и ты сама это знаешь.

Он посмотрел на огонь и улыбнулся, будто что-то вспомнив.

– Когда ты так глядишь, это значит, что что-нибудь расскажешь.

Он кивнул головой.

– Жил здесь неподалеку один жадный пан. Он небогатый был, из той шляхты, что сама землю пашет, потому что земли у нее – кот наплакал. Но гонору у него было – хоть отбавляй, а уж жаден… словами не описать. И решил он нанять батрака. Нанял, пообещал зерна с урожая, одну меру из пяти. Это было щедро, потому что и сам пан на той же земле работал, и жена его, и дети. Работящий пан был, неглупый, только очень жадный. А когда после жатвы настало время с батраком расплачиваться, пан ему и говорит:

“Ты у меня работал?”

“Работал”.

“Все, что я говорил, выполнял?”

“Все выполнял”.

“Признаю это. Выполни и еще одно. Сходи на осеннюю ярмарку в соседние Сорочинцы, да принеси оттуда мне “Ой!” и “Ай!” Понял ли?”

Ничего не понял батрак, но на ярмарку пошел и у всех там спрашивал, есть ли у кого оев и аев Этого добра у всех хватало, но как его с собой унести? Так ничего он и не добыл. Что делать? Сел он тогда у дороги и горько плачет. А на ту беду мимо шел колдун деревенский. Спросил: “Чего ревешь?”

Батрак ему рассказал, как дело было. Колдун посмеялся и говорит: “Обманул тебя пан. Но я знаю, что делать. Пошли…”

Вместе зашли они в лес. Там колдун подманил ежика колючего, сунул в мешок, завязал и отдал батраку. “Иди, отдай пану!”

Батрак пришел и отдает хозяину мешок. Тот руку внутрь сунул, на ежиные иголки наткнулся и кричит: “Ай-ай-ай!” Батрак ему: “Видишь, сколько их там много! Ты поглубже сунь руку-то, поглубже! Там и “Ой!” сыщется.” И пришлось пану отдать батраку заработанное.

Ирина рассмеялась.

– Сам себя, значит, перехитрил.

– Так оно всегда и бывает. Если жадность и хитрость человека оседлали, то будут на нем ездить, пока не загонят до смерти. Нельзя им этого позволять. Пан один заболел как-то раз. Позвал знахаря. Тот ему говорит: “Простудился ты, надо больше кушать, тогда на поправку пойдешь”. Но тот пан был скупым, скупее некуда и всегда питался впроголодь, как и его семья. Кушать вволю не стал, так и помер. Зато деньги сберег. Ни земля таких не любит, ни вода.

Ирина приподнялась и заглянула за кусты.

– Лесь, там лодка плывет.

– Я давно уже слышу.

– К нам?

– Конечно. Кто-то видел, как ты купаешься.

– Ой!

Ирина прижала ладонь к губам.

– Вот тебе и “Ой!” Там еще и “Ай!” есть. Не забыла?

– Неудобно как…

– Неудобно – это когда соседские дети на тебя похожи. Все остальное – мелкие неприятности. Ну да ничего… Я знаю, кто это плывет. Ему твои прелести без надобности. Ему другое надо.

Лодка с тихим шорохом ткнулась в берег. Слышно было, как пассажир кряхтя выбирается из нее и, шумно топая ногами, идет в обход кустов к ним.

– Что, Микола, почуял, что уху без тебя готовят? – громко спросил Лесь.

Из-за кустов хмыкнули и к стоянке вышел пожилой мужик, одетый в свитер, зеленые брюки и резиновые сапоги.

– Лесь, ну ты хоть бы предупредил! – сказал он. – Есть же телефон в санатории. Мог бы и позвонить, что зайдешь.

– Я бы так и так завтра зашел, – ответил тот, помешивая варящуюся в котелке рыбу.

– Завтра… Друг, называется! Засел там у себя, как медведь в берлоге.

Пришедший уселся рядом с ними напротив костра и сказал, обращаясь к Ирине:

– Вот не поверишь, но мы с ним полвойны вместе прошли, а он теперь и носа не кажет. Как это называется?

– Чего людей зря тревожить? – Лесь улыбался. – Я и так знаю, что у тебя все в порядке.

– Еще бы тебе не знать… Это кто с тобой?

Старик кивнул на Ирину.

– Практикантка из Москвы, в наше лесничество.

– Красивая. А я сторож местный. Смотрю: дымок поднимается. Думал, опять туристы, да как бы лес не попалили. Как звать-то?

– Ирина.

– Вот, Ирина… В этих местах мы все леса и болота на пузе исползали с сорок первого по сорок четвертый.

– Да, – подтвердил Лесь. – И не надо думать, что здесь все вокруг были друзьями. Друзей как раз было очень мало. Восточнее – там да: партизанское движение было, а здесь крестьян запугали. Здесь ведь до тридцать девятого года была польская территория. Поляки советских не любили. Еще неизвестно, что лучше было: на немцев напороться, или на Армию Крайову. Нам везло, они на нас напарывались, а не мы на них. И так три года.

– Из тех, кто в сорок первом начинал, осталось три человека. Я, Лесь и еще один мужик. Он в позапрошлый год умер. Сколько тут крови пролито, девка… Если всю собрать, так наверное на это озеро с лихвой хватит. Лесь, поплыли ко мне? Сейчас никого почти нет в санатории. Три человека всего живет.

– А уха?

– Бери с собой. У тебя здесь ни перца нет, ни листа лаврового. Там, у меня и сварим. Поплыли, а?

– Уговорил…

Они погрузились в плоскодонку и сторож короткими взмахами весел погнал ее на другой берег, к видневшейся у воды деревянной пристани.

Глава седьмая

– …ну и нашли его потом знаешь где? Ни за что не догадаешься. Было в лесу дерево, которое громом расщепило, а оно потом снова срослось. Посередине ствола получилось сквозное дупло. И вот туда-то леший мужика и засунул, да так, что ни вперед ему, ни взад. Висит там, орет! Деревенские прибежали и стали думать, как его вызволить. Решили вырубить стенку у дупла. Сбегали за топорами, лестницу принесли, начали махать, а дерево-то и не рубится вовсе. Искры летят, как от железа. Наконец догадался кто-то сбегать в деревенскую церкву и принести святой воды. Окропили ею березу – мужик и выпал сразу. Вывалился, да как побежит! Только у самой деревни его догнали. С тех пор он позабыл, как в лесу ругаться.

После второй выпитой ими бутылки сторож разговорился. Рассказывал истории одну страшнее другой про козни нечистой силы. Двое сидевших вместе с ними у костра отдыхающих, семья, приехавшая из Минска, слушали открыв рты. Уха была давно съедена. В костре пеклась картошка.

Ирине и в институте нравились такие посиделки на природе. Выезды на практику в Подмосковье у них в лесохозяйственном были обычным делом в силу специфики обучения. Они оставались в лесу на выходные, спали в палатках, или располагались на туристических базах. Тоже брали с собой картошку, иногда мясо, или рыбу. Обязательно – гречку и тушенку. Жгли костер, пели песни под гитару и никто не задумывался о том, что лес полон иной, невидимой для них жизнью.

– …или вот еще жил тут неподалеку до войны кузнец. Матерщинник был – просто страх. В кузне когда работал, слова приличного не говорил, а пуще всего чертей любил поминать матом. Черти и сговорились ему отомстить. Притворился один чертяка молодым парнем, пришел в кузню и попросился в подмастерья. Кузнец его взял. На следующий день приходит туда же второй черт, уже в виде дряхлого старика и говорит: “Кузнец, перекуй меня на молодого!” Кузнец посмеялся только, но тут “подмастерье” ему сказал, что знает старый заговор про это и что можно попробовать. Начал он заговор читать, а “старик” полез в горн и вылез оттуда молодым. У кузнеца глаза на лоб вылезли. Побежал он домой, притащил свою жену старую и говорит “подмастерью”: “Читай заговор!” Тот опять начал читать и кузнец бабу свою кинул в горн. Она и сгорела.

– Ужас какой! – произнесла молодая женщина, сидевшая напротив Ирины и поднялась. – Пойду, проверю, как там Даша. Ей с утра нездоровится.

– Конечно ужас! – сторож усмехнулся. – А вот не ругайся где ни попадя. Нечисть этого дела шибко не любит и всегда отплатить старается.

“Нездоровится?” Ирина поглядела на Леся. Тот внимательно смотрел вслед ушедшей женщине и лицо у него было встревоженным. В костре громко треснуло сухое полено. Полетели искры. Лесь поднялся и пошел в темноту. Ирина последовала его примеру.

– Что? – тихо спросила она.

– Не понимаю… – так же тихо прошептал он. – Вроде и некому здесь пакостить…

– Объясни.

– Порча на ней. Неправильная какая-то. Непонятная, как будто с подбора. Но ведь некому… С города привезли, что ли? Идем, посмотрим.

Они быстрым шагом пересекли поляну и Лесь потянул на себя дверь домика. Стоявшая у кровати женщина обернулась.

– Что с нею? – спросил он.

– Не знаю. Без сознания. Температура и дышит тяжело. Еще днем все в порядке было. Кошмар! Как-то до утра дотянуть и в Минск, в поликлинику…

Лесь тем временем, не обращая особого внимания на больную, осматривал комнату. Обошел ее, внимательно глядя на пол и заглядывая под кровати. Взглянул даже на потолок и пожал плечами.

– Не понимаю.

– Холодно… – сказала Ирина.

– Точно! Холодно… Сильный кто-то сделал, раз даже ты почувствовала. но зачем!? И со мной связываться, считай у меня же дома… Откуда холод идет? Присмотрись.

– С полки. Вон с той.

– Ах ты!.. Теперь вижу. Вот оно что!

Он выглянул в открытую дверь и позвал:

– Микола!!

– Что? – донеслось снаружи.

– Я знаю, что у тебя сеть рыбачья есть. Волоки сюда.

– Зачем?

– Надо. Неси бегом, кому сказал!? А ты… – он повернулся к Ирине – приготовься.

– К чему?

– К тому! Посмотри на полку. Что видишь?

Ирина подошла к источнику холода. На полке лежала книга. Стругацкие, “Понедельник начинается в субботу”.

– Книгу.

– Еще что?

– Лист сухой. Карандаш. Пуля.

Пуля выглядела очень старой. Вся черная от времени, с еле различимыми полосами нарезов. Ирина протянула к ней руку и сразу отдернула ее. Пальцы обожгло прямо таки арктическим холодом, как будто к куску сухого льда прикоснулась.

– Не трогай!

Лицо у него стало злым.

– Это оно?

– Да. Нужно в костер бросить. Взять ее сейчас в руки – это смерть.

– Может быть, вместе с полкой?

– Не получится. Нельзя ее трогать. А не трогать – девчонка двух часов не протянет. Интересно, где они ее нашли?

– Пулю? – мать девочки недоумевающе глядела на Леся. – Вчера, на дне озера, когда рыбачили. Блесна зацепилась и на дне ее подобрали.

Лесь покачал головой.

– Лучше бы вы там на гадюку наткнулись, или на крокодила… Где там Микола?

Сторож вошел, легок на помине, держа в руках старую сеть.

– Ну вот. Зачем она?

– Выйди! И этого мужика прихвати, нечего ему тут. Ирина, раздевайся.

– Зачем?

– Затем! Еще одна любительница вопросов… Снимай одежду, говорю. Всю.

Ирина торопливо стянула с себя спортивный костюм, в который была одета, потом трусики. Лесь набросил на нее сеть и, начал обматывать ее ею, не обращая внимания на отвалившуюся челюсть дашиной матери.

– Готово. Теперь запоминай: берешь пулю, выскакиваешь из домика, бежишь к костру и кидаешь ее туда. Все делаешь быстро. Поняла?

– Поняла. Беру и в костер.

– Да… Делай!

На этот раз холод был вполне терпим. Она схватила с полки кусочек металла, который показался ей гораздо тяжелее, чем выглядел с виду и кинулась в двери, успев заметить, что узлы на сети стремительно развязываются и та превращается в простую зеленую нить, падающую на пол. Чуть не сбила с ног заглядывающего в дверь сторожа, подбежала к костру, сунула руку в пламя и разжала пальцы.

Огонь взметнулся вверх, окрасившись оттенками синего и зеленого. В темное небо полетели искры. Ее отбросило и она больно ударилась копчиком.

– Сеть туда же!

Ирина торопливо стянула с себя наполовину уже распустившуюся сетку и швырнула ее в костер. На этот раз искр не было, пламя выглядело почти нормальным, если не считать маленького темного пятна внутри на углях. По тянувшейся в домик нитке пробежал маленький огонек.

– Все… На, держи.

Лесь протягивал ей ее одежду.

…

– Узел – это, как бы сказать, замок. Можно ветер им завязать, чтобы не дул, или удачу у человека. Но одновременно это и оберег, от той же самой порчи. Пока вся сеть не распустится, она до человека не дойдет, а распустить все узлы – времени много нужно и человек понять успеет: что-то неладно. Микола сам ее вязал, руками. Повезло нам. Но тут конечно умения в проклятье вложено было изрядно. Сколько пуля на дне лежала? И все равно силу сохранила. На полк бы хватило. Попади такая в танк – и он остановится. Ты запомнила свои ощущения?

– Да.

– Вот и не забывай. Мало ли, где и с чем столкнуться придется?

– Лесь, а кто это сделал?

– Пулю проклял?

– Да.

– Видишь, какое дело… Это я сам и сделал. В войну я для своих винтовки заговаривал, патроны, гранаты, но со своим знанием еще только осваивался, вот и не рассчитал. А главное: все время боялся, что кто-то сильнее меня явится от немцев по мою душу, поэтому пули эти как раз на знающих и заговорил. Мне ее в руки брать никак нельзя было. Обычного человека она бы долго убивала, а меня – мгновенно. От себя самого нет защиты. И оставить ее, как есть, тоже было нельзя. Вот так вот…

Лесь, ссутулившись, смотрел в костер и о чем-то думал. Потом сказал:

– Ты иди в домик, отдыхай. Не беспокойся ни о чем. Эти люди к утру все забудут, а Микола и сам знает, о чем болтать не след.

Глава восьмая

– Слышишь?

Лесь, всегда просыпавшийся на рассвете, поднял голову и посмотрел в окно. Над озером висела густая пелена тумана.

– Что? – спросила Ирина, высунувшись из под шерстяного одеяла.

– Ворон прокричал. Трижды.

– Что это значит?

– Это значит: к покойнику.

– А если бы цапля кричала?

– Цапля пусть себе кричит, сколько хочет. А вот ворон… Схожу, проверю, как там эта девочка. Все ли в порядке?

Ирина снова закуталась в одеяло, но сон уже пропал. Она поворочалась с боку на бок. Заснуть не удавалось. Тогда она села на койке и вдруг с удивлением увидела на пороге большую черную птицу. Та повернула голову и вперилась в нее немигающим взглядом.

– А ты еще кто?

Птица в ответ раскрыла крылья и вдруг на ее месте появился сидящий на корточках человек в черной одежде. Это произошло так неожиданно, что Ирина попросту остолбенела от удивления. Человек между тем медленно выпрямился, устало оперся о косяк и спросил:

– Лесник здесь?

– Что? Кто?

– Не бойся так. Я спросил: здесь ли Лесник?

– К-какой еще?.. – она не поняла сразу, о ком речь.

– Я здесь! – послышалось сзади. – Что тебе нужно?

Человек обернулся.

– Не мне. Норманн прислал сказать, что его срок пришел. Он зовет тебя.

– Я понял. Передай, что приду. Кого он еще зовет?

– Татарку. Я сейчас к ней.

Человек снова присел на корточки. Мгновение – и на его месте снова была черная птица. Ворон разбежался, захлопал крыльями и полетел сквозь туман, набирая скорость. Лесь проводил его взглядом и сказал негромко:

– Значит Норманн…

– Кто это был? – спросила Ирина.

– Ученик его.

– Что это значит?

– Как что? Ты же слышала: срок пришел. Умирает Норманн. И это плохо, потому что для него настоящего наследника нет. Наследник учителя – его ученик, но этот, которого ты видела, слаб. Сгорит он.

– Как же “слаб”? Он только что на моих глазах птицей стал.

– Ну и что? – Лесь пожал плечами. – Подумаешь, талант к оборотничеству! Такое многие умеют, да только зачем оно нужно? Девок пугать, разве что. Нет, он конечно тоже не слаб, но знания Норманна он не поднимет, уж это я вижу точно. Плохо… Ладно, пойду к Миколе. У него там в конторе телефон есть, позвоню в совхоз. Вызову Ивана на его “Ниве”. Не самим же ногами топать.

– А если…

– Воронами? Даже не думай. Сложно не обернуться, а разум при этом сохранить. Ты этого не сможешь. Мне воробей, или тетерев в учениках не нужны.

…

– Норманн – самый старый из местных учителей. Рассказывали вам в школе про Рюрика?

– Это он что ли???

– Нет. Но пришел он с ним.

– Тысяча лет!

– Больше. Как бы не две. Он, говорили, уже тогда был не молод. Все здесь обошел, а устроился на севере, в Новгороде. Ты думаешь, почему татары в свое время на Новгород и Смоленск не пошли?

– Из-за него?

– Да. С Татаркой у них старые счеты. Наверное рассчитаться и хочет перед смертью. Только учти: это для него она Татарка, а для меня и тем более для тебя – Княжна. Нас она старше настолько же, насколько Норманн старше ее и княжеский титул у нее самый настоящий.

– Они что, драться будут?

Лесь изумленно посмотрел на нее.

– Нет. С чего ты взяла? Чтобы сила не пропала, рядом должны быть знающие – вот это ему и нужно. А вот почему он именно нас с нею выбрал?.. Ее – понятно, она тоже с войной привыкла дело иметь. Они с нею схожи. Но меня? Я его и видел-то два раза всего. Один раз в сорок четвертом, в Минске, а второй уже после войны.

– Может быть, не ездить? Что, если это ловушка?

Он покачал головой.

– Нельзя. В такой просьбе не отказывают.  И ловушкой это никак быть не может. Источник силы – земля. Хочешь где-то силу набрать – нужно туда и идти. А если знающего куда-то заманить и убить, то она рассыплется там, где он жил. Видимо все-таки Норманн тоже понимает, что ученик его не из лучших, а я молодой – вот и хочет со мной поделиться, а не с Шаманом, или Хозяйкой. Да что гадать? На месте все и узнаем от него самого.

Пока они ждали машину, Ирина сорвала и связала в букетик несколько веточек цветущего бессмертника и полыни, чтобы перебить запах бензина в дороге.

…

Ирина представляла себе какую-то Бабу-Ягу, или Пиковую Даму, как у Пушкина, но Татарка-Княжна оказалась совсем не страшной. Не старая еще женщина, с виду где-то между тридцатью и сорока, с черными, длинными, без единой белой нити, волосами. Лицо отнюдь не азиатское, глаза тоже не раскосые. На улице встретишь – от русской не отличишь. Самое обычное синее платье, самая обычная машина, “шестерка”, за рулем которой она и сидела.

Княжна приглашающе махнула рукой. Лесь вышел из “Нивы”, подошел к ней, сел на переднее сидение “шестерки”. Они несколько минут о чем-то разговаривали. Видно было, как Татарка рассмеялась, Лесь высунулся и тоже махнул рукой Ирине: “Давай к нам!” Она подхватила свой рюкзачок, под клапан которого был засунут букет из бессмертника, подошла, села на заднее сидение.

Женщина спросила:

– Что, уже сама оберег может сделать?

– Да какое там?.. – отмахнулся Лесь. – Баловство одно пока.

– Какой оберег? – не поняла Ирина.

– Как какой? Вон там, у тебя на рюкзаке, что?

– Где? А, это! Цветы. Чтобы в машине запах гари перебить.

Татарка посмотрела на Леся. Тот улыбнулся и оба рассмеялись.

– Сама сделала, сама заговорила, сама не знает, что получилось.

– Зачем учить, если сама учится? – спросил Лесь, тоже улыбаясь.

Ирина скептически посмотрела на свой букетик. Оберег? Ну так-то да: она же и сделала его затем, чтобы вонь в машине не чувствовалась. Значит беречь. И что, вот это и есть волшебство? Вот так буднично?

– Не удивляйся, – сказал Лесь. – Когда человек хоть что-нибудь знает, умеет, и делает, как может, у него обязательно что-то получится. Не всегда то, что он хотел, но получится. А если талант есть, то получится, даже если не знает. В любом деле так.

“Шестерка” тронулась с места, не торопясь поехала по ленинградским улицам. Город проплывал мимо, словно громадный, старый корабль. В Москве у Ирины никогда не было такого ощущения. “Нива” Ивана держалась сзади, как привязанная.

– Плохой город, – сказала Княжна тихо.

Лесь молча кивнул. Спросил:

– Я закурю?

– Кури. Мне оставь. Тяжело здесь. Силен хозяин, очень силен.

По машине поплыл приятный мятный запах. Лесь отдал свою трубку Княжне, та затянулась и спросила:

– Как с твоим кашлем? Держишься?

– Держусь пока. Если из дома надолго не уезжать, то терпимо.

– Не поддавайся. Кто лечить станет, если ты под гору пойдешь?

– А вот она! – Лесь посмотрел на Ирину в зеркало.

– С ней тебе повезло, но она еще не скоро в силу войдет.

– Я тоже долго осваивался, хотя сила мне сразу досталась.

– Вещи заморачивать лучше тебя никогда и никто не умел.

– Вещи портить много ума не надо.

– Не прибедняйся. У меня до сих пор в наградном пистолете твоя обойма. Вынуть ее лишний раз боюсь.

– Я и не прибедняюсь. Третьего дня как раз напоролись на один из моих старых сюрпризов. Ладно, хоть не погиб никто, вовремя спохватились. Долго еще ехать?

– Рядом уже. Смотри-ка!

– Да… Налетело стервятников.

Вдоль всей улицы, на которую они свернули, стояли машины. Частью пустые, но в большинстве из них сидело по одному, или по два человека.

– Зачем они здесь? – тихо спросила Ирина.

– А как обычно! Мелочь всякая кусочек оторвать пытается, – злым голосом отозвалась Княжна. – Чувствуют, что смерть рядом, вот и собрались. Если что-то упадет, они подхватят. Но рановато они слетелись.

– Разве вы не можете их выгнать?

– Нет смысла, – сказал Лесь. – Много званых, да мало избранных, а этих и не звал никто. Пусть себе ждут неизвестно чего.

Они вышли из машины, прошли немного по набережной, по направлению к синим куполам Троицкого собора, потом свернули. С уличной скамейки навстречу им поднялся ученик Норманна. Кивнул, повернулся, пошел впереди, к неприметной серой двери. Та сама открылась перед ними. Короткая лестница… Еще одна дверь без всяких украшений…

– Они пришли, – сказал их проводник.

– Знаю.

Голос звучал негромко, но Ирине показалось, что от него вздрогнули стекла в рамах.

– Здравствуй, Старый Медведь, – сказала Княжна, первой входя в большую комнату.

– Давно уже не медведь, – отозвался сидевший в большом кресле, лицом к окну. – Не берсерк, все в прошлом. Ты это знаешь, Татарка.

– Княжна.

– Ваши князья для меня не старше молодой травы.

Ирина не видела его лица, только копну седых волос, да большую руку на подлокотнике.

– Хорошо, что вы пришли. И хорошо, что успели. Подходите, не бойтесь.

Они подошли, обступив кресло. Норманн медленно поднял голову, посмотрел прямо на нее. Сказал:

– Единственная дочь в семье, некрещеная, талант есть, да еще и девственница. И ты встретил ее совсем молодым. Раз в жизни такое бывает… Ты хоть сам понимаешь, как тебе повезло, малыш?

– Понимаю.

– У Рагнара когда-то была такая же золотая ель. Ее имя было: Аслауг. Я видел, как она вышла к нему, одетая в сеть. Но он был глупцом. Растратил силу на ерунду и умер, так и не поняв, где ошибся. Ты знаешь, что такое “викинг”, девочка?

Он обращался к ней. Ирина ответила:

– Знаю.

– Не знаешь. “Викинг” – это поход по морю. За славой, за добычей, иногда торговый. Когда-то очень давно я ушел в свой последний викинг за Хрореком и не вернулся. Эта земля имеет странное свойство делать своими детьми тех, кто сюда приходит. Вот она, – вздохнув, он кивнул Княжне, – хороший пример. Пришла и осталась. Все, кто был тогда со мной, давно вернулись. Пора и мне.

Лесь провел рукой перед его лицом.

– Можно отсрочить немного, если хочешь.

– Не хочу. Свой конец оттягивай, а для меня два дня ничего не решат и ничего не изменят. Для него и для вас тоже. Так чего ждать? К тому же я очень устал.

Норманн посмотрел на своего ученика.

– Знаю, что скажете. Да, он слаб. Нужно было отказаться, но тут уже я проявил слабость. Не хотелось одному уходить. И все-таки был и есть шанс, что он примет наследство и останется жить. Теперь слушайте меня внимательно…

Он впился взглядом в Леся.

– Лесник, я видел во сне бесцветное пламя, пожирающее леса и убивающее все живое. Мертвый лес, но в то же время живой. Желтая хвоя и желтые листья. Человеческие смерти. Мертвые города. Мне было страшно. Что это значит, я не понял, раньше никогда с таким не сталкивался. Разбираться придется тебе.

Синие глаза уперлись в Княжну.

– Татарка… Часть того, что мы взяли во время последней войны, вернется на свое место после моей смерти. Рейху не долго быть разделенным. Германцы поднимутся вновь. На этой земле многое изменится и от тебя зависит, что будет дальше. Все ли вы поняли? Теперь ты! Давай руку.

Только сейчас она обратила внимание на стоящий у кресла меч. Не очень длинный, обоюдоострый, из тускло-серой стали, с простой крестовидной рукоятью и тяжелым оголовком. Правая рука Норманна легла на рукоять меча, а левую он протянул к ученику. Тот сделал шаг вперед.

За окнами старой ленинградской квартиры потемнело. На город обрушился сумрак и лишь купола хорошо видимого отсюда Троицкого собора все так же светились бирюзой на фоне неба. Прогремел раскат грома. Ирина видела, как под невидимым грузом ученик упал на одно колено, попробовал выпрямиться, но не смог. Княжна подхватила его под плечо, но было видно, что и ей не под силу его удержать.

– Где же ты, Одноглазый? – прохрипел старик. – Так и знал, что скальды все врут…

Княжна тоже рухнула на колени под невидимым грузом. “Им бы талисман, защиту какую-нибудь!” – подумала Ирина. – “Да ведь у меня же он есть!” И, не долго думая, она бросила ученику свой рюкзак с букетом из бессмертника и полыни. Тот вытянул левую руку и подхватил его. Гром ударил так, что казалось: дом сейчас провалится в ад, а за ним и весь город.

Она пришла в себя, лежа на полу. Перед лицом торчали длинные ворсинки мягкого ковра. Вставать не хотелось. Ирина спросила сама у себя:

– Все кончилось?

– Да, – ответили сзади.

“Знакомый голос…”

– А как там Ворон?

В ответ рассмеялись сразу два голоса.

– Слышишь? Вот тебя и окрестили. Теперь никуда не денешься.

– Хорошее имя. Ты-то как?

– Сейчас вспомню, как вставать.

Снова смех. Да это же Лесь и Татарка угорают. Смешно им, значит и правда все хорошо. Чего-ж так болит-то все? И почему-то пахнет кровью и дымом пожара.

…

Вчетвером они перенесли тело на деревянный баркас и опустили носилки между скамеек. Потом выбрались обратно на причал. Ворон остался, отвязал швартовочный канат, поднял парус. Когда баркас медленно тронулся и поплыл к центру озера, он подпрыгнул в воздух, мгновенно обернувшись птицей, чье имя теперь носил и несколькими взмахами крыльев оказался на причале, рядом с ними. Требовательно каркнул.

Княжна расстегнула молнию на большой сумке, вынула из нее короткий лук с натянутой тетивой. Короткий скрип… Лесь поднес свою зажигалку к намотанной на наконечник стрелы веревке. Выстрел. Огненная черта в темноте. Парус охватило пламя и быстро побежало вниз, к заполнявшим баркас дровам. Старый викинг отправился в свой последний поход.

Сумрак между ними и горящей лодкой вдруг сгустился в призрак дракара. Скалила зубы драконья голова на форштевне, медленно поднимались и опускались весла, за укрепленными на бортах щитами мелькали головы гребцов. С корабля раздался громкий рев боевого рога и все исчезло, только пылал вдалеке огонь, отражаясь в озерной воде.

– Лесник, ты помнишь, о чем он говорил? – спросила Княжна.

– Конечно.

– Я погощу у тебя немного. Надо подумать, что там за огонь такой бесцветный. Ты как, не против?

– Не против.

– Тогда сейчас и поехали. Чего время зря терять?

Она ловко зажала лук под коленом и сняла с него тетиву.

Глава девятая

“Все-таки у нее есть что-то азиатское в глазах” – подумала Ирина. – “Уголки немножко раскосые. Без макияжа это сразу видно. А фигура!”

Они сидели в бане, стоявшей на сторожке Леся. Княжна, блаженно закрыв глаза и привалившись к стене, дышала ароматным травяным паром. Свою черную гриву она заплела в косу, причем завязывать ее не стала. Волосы как-то держались сами.

Интересно, что когда “шестерка” княжны затормозила у забора, баня уже была протоплена, в ней стояла вода, кувшин с квасом (холодным!) а пол был застелен свежей соломой.

– Нечисть местная постаралась, – не открывая глаз сказала Княжна.

– Что?

– Баню нам приготовили и прибрались везде.

“Она тоже мысли читает, что ли?”

– Это не трудно, если мысль всего одна.

Княжна наконец открыла глаза и улыбнулась.

– Ты сейчас на простыни поглядела, потом на солому. Ясно, о чем подумала: “Откуда взялось?” А это Лесь своим жильцам дал знать, что гость приезжает, вот они и  расстарались. Они умеют, когда хотят.

– Боятся Вас?

– Тебя.

– Меня!?

– Нет, меня. Говори мне “ты”.

– А почему тебя боятся?

Княжна с улыбкой посмотрела на нее.

– Шутишь? Они хорошо помнят то, что семьсот лет назад творилось. В этих местах тумены не проходили. Тут нечего взять было. Нищие поселки, да городища, а северные торговые пути до Смоленска Норманн отстоял. Зато южнее – там все горело, от горизонта до горизонта. То, что люди забудут, нечисть будет помнить вечно.

Она посмотрела на полок и сказала:

– Эй, хозяин местный! Хороший квас у тебя.

– Рад послужить, – глухо донеслось из-за стенки. – Может быть, пирожков попробуете?

– С лягушками?

– Обижаете! Яички перепелиные, лучок полевой. А домовой вам там чай приготовил.

– Хорошо, попробуем. Видишь, Рыжая, боятся – значит уважают. Так и надо. Не будут бояться – на шею сядут. Ну что, пойдем? Оценим местный чай, сравним с китайским.

Она ловким, пружинистым движением поднялась, прихватив со столика кувшин с квасом и, не затрудняя себя одеванием, толкнула дверь. Ирина все-таки решила, что для нее это слишком и обмоталась простыней.

– Хорошо тут у вас… А ты еще что за чудо!?

Посреди двора сидел и глядел на них Серко. Княжна щелкнула пальцами свободной руки. Волк-оборотень вдруг взвизгнул, припал к земле и метнулся к забору так быстро, что с разгона ударился об него. Скрылся в высокой траве и там залег.

– Что с ним?

– Ничего особенного. Слепым часик походит – потом думать будет, когда надо глаза пялить, а когда и спрятаться подальше.

– Он хороший.

– Все они хорошие, пока сытые. Этот хотя бы обычным человеком раньше был, а бывает всякое.

Они вошли в дом. Стол был накрыт. Ароматно дымился котелок с чем-то, судя по запаху, очень вкусным. Горкой лежали на большом деревянном блюде булочки и пирожки. Отдельно стоял горячий чайник.

– Не удивляйся, Рыжая. Это мужикам все равно, как ходить, а мне и тебе одежда только мешает. Да и сама подумай: кого мне здесь стесняться? Людей в округе нет. Леся после шабаша этим не смутить, да и видит он через одежду насквозь. Он же знахарь. Нечисть смотрит – да и наплевать. Ведьмы мы с тобой, или нет?

– Ой, да какая из меня ведьма?

– Самая обычная. Если уж есть к этому способности, то куда денешься? А тебе еще и к Леснику в ученицы повезло попасть, хотя ему конечно с тобой повезло еще больше. Что тут у нас? Картошка… А на мясо кто пошел? Надеюсь, не ежик?

– Заяц, – послышалось откуда-то из-за печки.

– Да шучу я! Пахнет вкусно…

Она поднялась, вышла из избушки и через минуту вернулась с бутылкой “Столичной”.

– Полгода уже в машине лежит. Пригодилась. Ну что, помянем Норманна и пожелаем удачи ученику его.

Ирина выпила и налегла на картошку с зайчатиной. За всеми делами как-то и забылось, что она не ела почти двое суток. По телу побежали струйки тепла, выступил пот. Простыня на теле промокла. Княжна первая расправилась со своей порцией, положила добавки, съела ее тоже и наконец откинулась на спинку с полным стаканом настоя в руке.

– Наелась так, что сейчас лопну. Хорошо тут у вас. Надо на подольше остаться.

Тут она покосилась на печь и усмехнулась.

– Что? – спросила Ирина.

– Да так… Домовик сейчас подумал: “Спаси и сохрани!” Эй! Подумал ведь?

– Не так, – донеслось глухо.

– Не бойтесь. Норманн, когда умирал, рассказал об огне бесцветном и о мертвом лесе, который в то же время живой. Слышали когда-нибудь о таком?

– Нет, не слыхали, – ответили из-за печки. – Лесник уже спрашивал. Не знаем мы.

– Плохо, что не знаете… Рыжая, пойдем загорать!

– А купальник? Вдруг кто-то пойдет мимо?

– Смотри!

Княжна поднялась. На ней неизвестно откуда оказался зеленый закрытый купальник с длинными вырезами на бедрах и на спине. Наверняка импортный.

– Нравится?

– Еще бы! А погляди на себя.

– Ух ты!

На Ирине теперь был такой же, только синего цвета с красными вставками.

– Это иллюзия, но если в нем в святой воде не купаться, то продержится долго. Ну что, идешь загорать? Потом еще разок в бане погреться можно будет.

Ирина кивнула. Они вышли и расположились на пятачке мягкой травы у сарая. Она почти сразу задремала и проснулась, услышав разговор рядом. Повернула голову, убрала с глаз мешающую прядь. Ага! Да это же тот самый парень, который не так давно вместе с нею принимал роды. Как его? Петр, кажется. Чего это он прибежал? Но если и по делу, то об этом деле он уже забыл напрочь. Стоит, о чем-то разговаривает с лежащей на боку Княжной и лыбится во все тридцать два зуба, да еще и пялится на вырез купальника довольно-таки откровенно. А ей это, кажется, нравится…

Княжна обернулась.

– Ирина, ты когда успела прославиться? Тебя тут уже роды принимать зовут.

– Меня!?

– Ну не меня же. Конечно тебя.

– Что, срочно? Где она?

– Не беспокойтесь пожалуйста! – заторопился Петруха. – Завтра срок врачи определили. А в роддом она ехать не хочет. Боится, дура.

– Кто “она”?

– Сеструха моя. Мать сюда и послала.

– Впрочем не важно. Схожу, поговорю с ней.

Она поднялась и пошла к дому.

– Особо не отговаривай, – сказала княжна ей в спину. – Хочет дома – пусть дома. Здесь и стены помогут.

И она снова повернулась к Петрухе.

Ночью Ирина проснулась от звуков тихого смеха во дворе. Она выглянула в приоткрытую дверь. В свете луны в сарайчике лежали на сене два тела. Вот, значит, о чем они там с Петькой говорили…

…

Роды на следующий день прошли легко и буднично. Она приняла ребенка, Княжна ловко перевязала и перерезала пуповину. Сказала матери:

– Держи богатыря.

Та благодарно улыбнулась.

Потом, когда они шли в сторожку, Ирина сказала:

– Петька теперь сохнуть о тебе будет.

– Не будет. Ему в этом году в армию, там будет не до того.

– Все равно это как-то…

– Что не так, Рыжая? – Княжна замедлила шаг и посмотрела на нее. – Ты что, не заметила, как его сестра сегодня легко родила? Без мук, без криков, почти без боли. Думаешь, это это просто так произошло? Ночью я у ее брата его мужскую силу забрала до весны. Хватило и боль облегчить, и ребенка сберечь, да и Петру заговор на войну сделать. В Афганистан он не поедет, но не помешает. А то, что его не спросила, так он бы и сам не отказался.

Ирина смотрела на нее широко открытыми глазами, не зная, что сказать. а Княжна уже шла дальше по тропинке.

– Ничего не берется из ничего, Рыжая. Запомни это. То, что ты кому-то отдашь, ты должна у кого-то взять, иначе отдашь свое и окажешься в могиле быстрее, чем успеешь глазом моргнуть. Леснику проще. У него за спиной – весь этот лес, родники, реки, звери, нечисть. Огромная сила и власть. Бери сколько хочешь, меньше не станет. Когда-нибудь и у тебя это все будет. Но если ты, на чужой земле, в городе, среди людей – только так, как я сегодня. Мы ведьмы, Рыжая. Этим все сказано.

– Берешь у одного, отдаешь другому?

– Да. Вот только часто так получается, что берешь ненужное, а отдаешь самое дорогое. Можно конечно все себе оставлять, но это тоже путь в могилу. Человека разорвет, как паука, если только брать. Так и идет: в одну сторону наклонишься – смерть, в другую – тоже смерть. И чем ты сильнее, тем дорожка уже.

– Понимаю.

– Знаешь что? Они тебя в суматохе не отблагодарили, но обязательно спохватятся и придут. Попроси у них конопляной нити. Она еще пенькой называется.

– Зачем?

– Узлы тебя научу вязать и сети плести. Ты, когда сюда ехали, рассказывала про то, как Лесник тебя в сеть одевал? Ну вот. Если бы ты сама ту сеть связала, да по-правильному, по росе, в лунном свете, то пулю могла бы даже до костра не тащить, а просто взять ее и проглотить. На сети парочка узелков развязалась бы, вот и весь вред на этом. Конопляная нить для такого дела – самое лучшее, а если у них где-то старая нить ручной работы сохранилась, то совсем хорошо.Но есть и еще лучшие материалы.

– Какие?

– Крапива и конский волос. Но кто нам коня отдаст?

Глава десятая

Лесь вернулся поздно вечером, усталый, но довольный. Отдал Ирине большой кусок мяса, завернутый в листья лопуха, выслушал ее рассказ о том, как она в очередной раз принимала роды. Кивнул и сказал:

– Так пойдет – местные только к тебе и станут бегать. Отправляй их в роддом районный. Нечего тут…

– Что с мясом сделаем?

– Закоптим завтра. Оставь его здесь, чтобы Серко не унюхал.

– Сила впору пришлась, да, Лесник? – спросила Княжна.

Он снова кивнул.

– Очень даже впору. Прошелся, представился обитателям местным. поглядел новым взглядом. Но и вы тут, я гляжу, не скучали?

– Мы так, по мелочам.

– Местных только не портите. Знаю я ваши “мелочи”. Оглянуться не успеешь, а вокруг все уже на метлах летают и скотина бесится.

– Я задержусь у тебя немного, Лесник, – сказала Княжна. – Можно? Поучу ее тому, что сама знаю из простого. Силу она набирает быстро, а вот понимать ее – с этим пока никак. Может, и по пророчеству Нормана какую-то зацепку найду.

– Оставайся конечно. Что мне, места на печке жалко? Но пока я ходил, у меня одна мысль появилась насчет этого.

– Да? Какая?

– Давно уже, сразу после войны, искал я московскую библиотеку. Не нашел. Но сейчас можно опять попробовать. Что скажешь?

– Ничего не скажу, – Княжна покачала головой. – Несбыточное задумал.

– Библиотеку?– удивленно переспросила Ирина.

– Не простую библиотеку, а библиотеку Ивана Грозного. Давно меня эта тайна занимает.

Княжна  взяла с подоконника кожаный мешочек с травами, посмотрела на Леся. Тот достал из кармана свою трубку. Пока он ее раскуривал, все молчали.

– Грозный силен был, уж я-то знаю, – сказала Княжна, затянувшись первой. – Сам поднялся по власти и еще тысячу лет могли бы Рюриковичи править, если бы не потянуло его на некромантию. Сгубил и сына, и себя, и страну в Смуту загнал. Тем более опасно его наследство искать. Между прочим и твой наставник, который тебе знания перед смертью отдал в сорок первом году, тогда на Москву ходил и ходил не с добром. Видимо он тоже эти книги к рукам прибрать, да не нашел и тебе это желание завещал.

– Может, и так. Даже наверняка так. Ну и что? Знания есть знания, а слова про мертвые города с этим очень хорошо вяжутся.

– Знания знаниям рознь. Все, кто к этой силе тянулся, плохо кончили. Все, о ком я слышала. Шейх, Грозный, фра Томмазо, Зигфрид… Ты Зигфрида не встретил на последней войне, совсем немного разминулся, а вот я с ним столкнулась лоб в лоб. Не прикончи твой учитель его ученика, я бы здесь не сидела. Но даже мне его убить не удалось, только сковать.

– Все спросить хотел: та война из-за него началась?

– Вряд ли он к этому руку приложил. Он воин был, а не фанатик. Просто воспользовался возможностью. Но некромантией он занимался, я уверена.

– Может быть, он про атомное оружие говорил? – спросила Ирина.

– Атомная бомба не так действует, – подумав, ответила ей Княжна. – Там огонь самый обычный и города она разрушает, а не убивает. Их можно отстроить заново. Может быть Лесник и прав. Мертвечиной попахивает Но почему старик так прямо и не сказал, что кто-то опять с запретным связался?

Она оперлась подбородком на сложенные  руки и казалась теперь обычной усталой женщиной.

– Спросить бы у мертвых, но нам они не ответят. Нет у тебя, Лесник, знакомого медиума на примете? Так и думала… А медиум тут нужен хороший, потому что спрашивать нужно не о прошлом, а о будущем. Значит так и так надо на Перекресток ехать. Есть тут еще один момент: она сама родом с Перекрестка, ей проще будет вопросы задать. Будет ли ответ, я не знаю, но попытаться можно.

– Это где? – не поняла Ирина.

– Перекресток – это Москва, – сказал Лесь. – Там все дороги сходятся, поэтому это ничья земля. Место встреч. Туда каждый из нас может прийти и жить там. Главное: не пытаться захватить ее и своей сделать. Да это и не получится. Слишком уж много там людей полегло. Старые города, Рыжая, это разговор отдельный. Чтобы из них силу брать, нужно быть старше их, а таких знающих на планете можно по пальцам пересчитать, причем на одной руке пальцев хватит. Если город еще и большой, то и вообще его подчинить невозможно.

– Тогда едем?

– Не спеши. Я до сих пор этим особо не интересовался. Подумать нужно, у людей поспрашивать, кто там с кем дело имел.

– Лесник, а ведь полнолуние скоро, – сказала Княжна. – У вас шабаш давно не собирали?

– Читаешь мои мысли. Не очень я такие мероприятия люблю, ну да так уж и быть. Лишний раз старого берсеркера помянем.

– Надеюсь, ты ученицу не собираешься туда брать?

– Еще чего! Молода слишком.

…

– Смотри: вот основа, шаблон и челнок. Вяжем на основе первую петлю, вот так. Запоминай, распускать не буду. К ней подводим шаблон и в нее же заводим челнок. Получилась петля, ее прижимаешь большим пальцем. Здесь самое важное и самое сложное – наговор. Нужно все время помнить, зачем плетешь сеть и для кого. Чем больше ты знаешь, чем ты сильнее, тем крепче узел будет. Дальше челнок проводишь вот так, потом вот так. Петельку отпускаешь и затягиваешь узел. Готово. Шаблон, челнок, петля, пауза, наговор… челнок, узел. Способ тем хорош, что от тебя самой ничего не требует. Вот луна, вот две осины и твое желание – это все, что нужно.

– Дай я попробую.

– Нет. Я эту начала – я ее и довяжу. На шабаше пригодится. Там, знаешь ли, разные люди попадаются. А еще вот так можно сделать…

Княжна перебрала пальцами прядь своих шелковистых волос, выдернула один и привязала его к основе сети.

– Если вплести волос, то тот, чей он, узнает об опасности, когда узел распустится и поймет, от кого она исходит.

Челнок летал, сеть росла. Не прошло и двух часов, как она сплела не меньше двух метров в длину и полметра в ширину. Растянула, полюбовалась.

– Ну и хватит. Давай спички. Резать такую нить нельзя, только пережигать. И солнцу готовую показывать тоже нельзя. Если сплела – сразу на себя.

– Как на себя?

– Очень просто.

Княжна скрутила сеть и завязала ее на талии, как пояс.

– Давай теперь ты.

И она села в траву, опершись на руку, потом вообще легла и вытянулась, подставив лучам луны обнаженное тело. Сказала:

– Как тихо… Только кузнечики трещат. А звезды какие яркие… У нас говорили, что это глаза Тенгри.

– Кто это?

– Тенгри – бог неба. Степь принадлежала людям, горы и подземелья духам-хозяевам, миром правили стихии. Тенгри давал родившемуся человеку душу и забирал ее, когда тот умирал. Люди почитали предков, а те помогали им. Народом правил Небесный Волк. Солгавшим хоть один раз не позволяли иметь потомство. А потом пришел Темучин и сказал: “Теперь вас поведу я. Именем неба!” Он разгромил ближайших врагов и все сказали: “Это хорошо!” – и я тоже так сказала. Потом он разгромил мусульман на юге и снова все сказали: “Это хорошо!” и я согласилась, потому что для мусульман мы были язычниками, они не хотели мира и убивали наших торговцев. Под копыта коней одна за другой ложились чужие страны и всадники сказали: “Война – это хорошо!”  Так я выбрала свой путь и стала Войной. Мы прошли от центра земли до западных и восточных морей и никто не мог противостоять мне и моему хану. Потом он умер, я осталась одна и эта земля стала моей. Прав был старик. Есть у нее такое свойство: привязывать к себе пришельцев.

Она надолго замолчала, потом провела рукой по траве и добавила:

– Сколько веков прошло мимо, а глаза Тенгри все так же смотрят на нас. Никогда не становись Войной, Рыжая. И без тебя найдется, кому обрушить звезды с небес на землю.

…

К утру у Ирины получилась сеточка размером с большой носовой платок. Лесь, поглядев на нее, хмыкнул и улыбнулся.

– Сойдет для первого раза. На солнце не держи ее. Силу потеряет. Носи всегда при себе, может и пригодится.

Глава десятая

Уехавшие днем перед полнолунием Лесь и Княжна вернулись только на через день, за полночь. Машина остановилась прямо посреди двора. За рулем был Лесь. Княжна выбралась с заднего сидения и приветственно помахала Ирине пивной бутылкой. Ее шатало. Бутылка явно была не первой. На ее светлой блузке расплывалось красное пятно, казавшееся в свете луны черным.

– Эй, рыжая! Мы вернулись! Держи, про тебя не забыли, – она сунула ей сумку с бутылками и пошла к дому, на ходу расстегивая пуговицы на своей блузке. – Прекрасная ночь… В такую ночь мне всегда хочется немножко полетать. Жаль, что не время сейчас.

Блузка полетела к стене избушки. Лесь смотрел на это, слегка улыбаясь. Княжна между тем скинула туфли и закружилась в лунном свете так, что ее волосы разлетелись вокруг тяжелой волной.

– Знаю, чего хочу! Купаться! Рыжая, пойдем?

Ирина пожала плечами.

– Я даже не знаю… Август, поздно уже.

– Ничего не поздно! – Княжна наконец справилась и с юбкой, оставшись обнаженной. – Пойдем, на русалок посмотрим. Ведьмы мы, или нет? А, Лесник?

Тот отозвался:

– Ведьмы-ведьмы… Водяного только до смерти не перепугайте.

– Слышала, Рыжая? Пойдем. Местный хозяин разрешил. Ах, какие тут у вас нравы в провинции… Сплошная патриархальщина. Знаешь, что они мне тут подарили? Черного петуха. Сто лет не пила крови.

– Кровь?

Ирина посмотрела на валяющуюся на земле блузку с красными пятнами на ней.

– Да. Ты думаешь, я от вина такая пьяная? Лесник, айда с нами!

– Не пойду.

– Ну и как хочешь… Рыжая, бери еще пиво в машине. Мы на Лыса-Гура были, в Польше. Пиво их с чешским никак не сравнить, но для сельской местности сойдет. Вкус приятный.

Маленький речной плес в лунном свете казался большим зеркалом. Местная речушка была не широкой, в некоторых местах ее можно было даже перепрыгнуть с разбегу, но здесь, в балке, она образовала маленькое и довольно глубокое озерцо.

– То, что надо!!

Княжна с разбегу бросилась в воду, проплыла несколько метров и перевернулась на спину, все также не выпуская из руки бутылку. только сейчас Ирина только сейчас обратила внимание на то, что сети у нее на поясе больше не было. Она спросила:

– Княжна, а где сеть?

– Расплелась, почти вся. Три ячейки осталось. Знала бы ты, сколько на меня всего вчера повесить пытались! Ну да Бог им судья, дуракам-то… Прыгай сюда. Будем пить пиво и смотреть на луну.

Ирина разделась, вошла в теплую воду и по-собачьи поплыла к центру заводи. Княжна отдала ей бутылку.

– Допивай. Я же говорю: патриархальность тут у вас прямо таки бьет ключом. Лесь меня представил, как свою гостью, но его-то здесь знают все, а меня – никто. Местные и подумали, что со мной побаловаться можно. Ха-ха-ха! Сижу, а сеть на мне неторопливо так расплетается… Они и понять ничего не могут. Не выходит – давай еще! Лесь смотрит, улыбается, а я их силу в комок по ниточке собираю. Собрала, да и показала, что после крови сделать могу. Вот тут-то их и припекло!

– Что им сделала?

– Одному хвост отрастила, другому рыло свиное и рога. Они же мне сами себя слили, с потрохами. Третьему его мужское достоинство удлинила в пять раз. Видела бы ты его рожу! Этакая смесь гордости и страха… Давно так не веселилась. А Лесник-то как смеялся… Посмотри-ка! Там, на берегу.

Из травы высовывалась большая серая голова. Ирина присмотрелась.

– Это Серко. Не обижай его, не надо!

– И не подумаю. Зачем? Он его и послал, присмотреть за нами. Беспокоится, как бы мы его русалкам хвосты не накрутили. Чувствуешь, какая вода?

– Теплая.

– Луна прогрела.

– Разве луна может прогреть воду?

– Конечно может.

Княжна перевернулась и поплыла по заводи, бесшумно разводя воду руками. Ирина вытянула ноги вниз, достав песок на дне. Небо на востоке посветлело. Полная луна полная висела над самым горизонтом, просвечивая насквозь редкие облака и аркой изгибался над нею Млечный Путь. На берегу оборотень вынес, держа в пасти, сумку с бутылками и снова ушел за кусты.

– Он пиво притащил.

– Вижу. Поплыли?

– Поплыли.

Она оттолкнулась ногами от дна. По ноге что-то проскользнуло. Рядом плеснулась большая рыба, а на берегу громко пшикнула открытая Княжной бутылка. Ирина вышла из воды, легла на траву.

– Красиво, – Княжна сделала глоток и посмотрела в небо. – Знаешь, что это, Рыжая?

– Млечный Путь.

– Это Стеклянный мост. Он очень крутой и только чистая душа может взойти на него и попасть на небо. У подножия его вечно горит огонь. Те, кто жил плохо, падают в него,  снова начинают карабкаться вверх и так, пока их грехи не сгорят. Все эти звезды на нем – это души людей. Но бывало, что и живые забирались туда. Один юноша искал наставника. Он думал: “На земле я не могу найти себе учителя, так найду на небе! Заберусь к самому Солнцу и попрошу его. Может быть, он мне не откажет?” Долго ехал, но добрался до подножия моста. Смертного огонь пропустил, а чтобы подняться по стеклу, он одел сапоги и рукавицы с нашитыми на них рысьими когтями. Когда же забрался наверх, то увидел там огромный костер, вокруг которого сидели двенадцать духов, слуг солнца, каждый из которых считался одним из двенадцать месяцев в году. Они спросили его:

“Живому здесь не место. Зачем ты здесь?”

Он ответил:

“Хочу, чтобы Солнце стало моим учителем!”

Духи рассмеялись.

“Разве ты не знаешь. что Солнце зимой держится очень далеко от земли? Сейчас зима только началась и оно не услышит тебя. Возвращайся домой и приходи летом!”

“Постойте!” – сказал самый старый дух – “Пока он спускается, у него вся жизнь пройдет. Давайте поможем ему, ведь наш господин давно ищет ученика, который мог бы подменить его хоть на пять минут”.

Духи запели песню. Поочередно каждый из них вставал и пел, а юноша видел, как внизу, под Стеклянным мостом, зиму меняла весна, а ее лето. Вдруг сверху раздался голос самого Солнца:

“Что это вы делаете? Почему на земле беспорядок?”

“Этот юноша хочет быть твоим учеником!” – ответили двенадцать духов.

“Хорошо, я приму тебя. Но учти, что учиться придется долго и на землю ты больше не вернешься”.

Юноша согласился и Солнце взял его с собой в небо. Иногда рядом с ним на рассвете видна маленькая яркая звездочка – это он и есть. Но то ли ученик оказался бесталанным, то ли учитель плохим, то ли наука очень сложна, но подменить Солнце в небе ученик так и не смог.

Княжна сдернула крышку еще с одной бутылки. Снова плеснула в заводи вода. В листве окружающих ее деревьев зашелестел ветер и громко закричала какая-то птица.

– Скажи, – спросила Ирина, – а зачем там был черный петух?

– Это старый обряд, – ответила Княжна. – Очень старый. Слышала загадку: “Два раза родился, ни разу не крестился, сам всю жизнь пел, а умер – не отпели”?

– Нет. Кто это?

– Петух. Первый раз рождается, когда курица яйцо несет. Второй – когда вылупляется. И всю жизнь поет, встречая рассвет. Это символ похоти, Рыжая, а черный петух еще и символ Нави, мира мертвых. Есть очень сильное заклятье, на подчинение. Один из местных, когда у них там ничего не вышло со мною, вспомнил про него. Принес мне петуха, дурачок… Тогда я и показала, что с ним на самом деле нужно делать. Им не очень понравилось. Ничего, умнее будут. Кроме того, был там один симпатичный парнишка, который не пытался мне напакостить и мы с ним чудно провели день… Заодно перьями запаслась.

– А перья тебе зачем?

– Ты же видела мой лук. К стрелам нужно оперение и воробьиные перышки тут, сама понимаешь, не подойдут.

Она потянулась.

– Ах, какая ночь!.. Я уже отвыкла от такого. У меня дома стоит куда-то выйти – все разбегаются, а здесь хозяин свой и отношение другое. Опасаются, боятся, но не шарахаются, как от огня. Водяной сидит, притаился, но не уплывает… Там в сумке хлеб есть. Брось ему.

Внутри сумки действительно нашлась половинка батона и Ирина всю ее забросила на середину заводи. В воде снова плеснула рыба.

Эпилог

– Ну что, Лесник? Развлеклись мы хорошо, но никто нам ничего толкового не посоветовал. Собираемся на Перекресток?

– А я сразу сказал, что путь туда лежит.

– Значит так тому и быть. Только я тебя прошу: не рыскай ты за книгами этими проклятыми. Не доведут они до добра. Давайте я покажу вам, чем кончается, когда знания ищут в мире мертвых. Пойдемте!

Они втроем вышли во двор. Княжна повернулась к заходящему солнцу, выпрямилась вся, склонив голову и сложив руки перед грудью. Постояла так немного, потом развела ладони.

Закат разошелся, как огромный занавес. Перед ними был город. Огромный, от горизонта до горизонта. Дворцы, маленькие домики, какие-то храмы, городские стены, улицы, площади… и на этот город медленно падала синяя звезда. Маленькая, совсем не страшная, она спокойно плыла вниз и облака вокруг нее обращались в ничто. Потом звезда коснулась земли и город исчез в ослепительной вспышке, а когда синий свет наконец погас, на его месте были только океанские волны. Исчезло все, даже горы вокруг города.

– Так бывает, когда кто-то переходит предел.

Голос Княжны звучал глухо, как будто издалека.

– Это была Атлантида? – спросила Ирина после долгого молчания.

– Про Атлантиду я ничего не знаю. Слушайте меня и запоминайте! – Княжна повернулась к ним. – Я за свою жизнь убила довольно много людей. Убью и вас, если вы обратитесь к запретному. Запомните мои слова.

Глава первая

Дощечки сухо постукивали друг об друга. Руки Княжны ловко протягивали челнок между толстыми льняными нитями и плетеный пояс вырастал буквально на глазах. Ирина уже поняла основной принцип такого плетения и даже прикидывала, как можно будет набрать простенький узор. Дощечки Княжна сделала сама. У нее в машине нашлись и пила-ножовка, и дрель с несколькими сверлами, и даже наждачная бумага. Разрезать кусок фанеры на одинаковые прямоугольники, просверлить в каждом четыре отверстия по углам и обработать поверхность заняло у них всего пару часов.

Загорелась Княжна этим, когда они нашли на чердаке сторожки широкую полосу выделанной кожи. Лесь на вопрос: “Нужна?” – покачал головой. Когда дощечки были готовы, кожу раскроили на длинные, тонкие ремешки. Очередной талисман, на этот раз – плетеный пояс в два пальца шириной, выходил из под пальцев просто и буднично.

– Это уже не сеть, – рассказывала ей Княжна. – То, что заговариваешь на пояс, остается в нем навсегда и расплетать его нельзя.

– А что заговаривают? – спросила Ирина. – И как?

– Так же, как сеть. А заговоры есть разные. На защиту, на удачу, на мужскую силу… Что нужно – то и вплетаешь. А сейчас оберег от нечисти сделаю.

– Зачем тебе?

– Это не мне, а тебе. Меня местные жильцы и так боятся, а тебе могут попробовать и подстроить что-то, ради смеха. Будешь мой пояс носить – у них таких мыслей не возникнет.

– Ты ведь говорила, что ведьме одежда только мешает.

– Так и есть. Но то, что мешает мне, тебе пока снимать рановато. Если меня в таком виде, как сейчас, увидит кто-то из местных, то он даже понять не успеет, что на мне нет ничего. Глаза отведу – вообще забудет, что меня встретил. Ты этого еще не умеешь. Хотя конечно не везде так можно появиться…

Княжна, сколько Ирина ее знала, действительно обычно обходилась без одежды. Иллюзия халатика, или купальника, да густые черные волосы до середины бедер. И никаких украшений. Никогда.

– Зимой?

– Зимой тоже. Но главное: в большом городе можно нарваться на что-то случайное, неожиданное. Кто-то может сквозь иллюзию посмотреть, как Лесник, или колокол церковный зазвонит рядом не вовремя – и пожалуйста! Ты на улице голая. Люди смеяться будут. Вообще иллюзии и обман – это не для тебя, Рыжая. Не пытайся в эту сторону идти. Твое дело защита, обереги, природные силы, нечисть. Я тебе это и показываю сейчас.

– Спасибо.

– Не за что. Не будь, как я. Будь сама собой. Надо понимать, куда ты за Лесником идешь и что тебе нужно. А вот и он!

Лесь вошел в домик, держа в руках тазик, в котором лежал довольно большой кусок мяса. Посмотрел на кожаные ремешки в руках Княжны, снисходительно хмыкнул и сказал:

– Рыжая, держи. Покромсай его, закоптим. Я пойду, ольхи настрогаю.

Ирина кивнула, забрала мясо, поставила его на стол. Пару раз провела по лезвию старого ножа стертым точильным бруском и начала разделывать кусок, бросая отрезанное обратно в бадейку. Мясо было жилистым и нисколько не жирным. Видимо корова прожила довольно долгую жизнь.

– Я пытаюсь быть сама собой. Но я не понимаю, что я делаю. Сеть сплела, помнишь? Лесь сказал, что для первого раза неплохо, значит получилось. Но как это получилось?

– Конечно не понимаешь. Никто не понимает на самом деле. Как тебе это объяснить Рыжая? – дощечки перестали постукивать. – Представь, что тебе предложили гвоздь в стену забить, а ты не знаешь, что такое молоток. Ты этот гвоздь возьмешь, будешь на его руками давить, заталкивать в дерево… Затолкнешь до середины и скажешь, что больше не получается, да? А другой человек с молотком подойдет и вгонит по шляпку, с одного удара. Он знает, как это сделать и у него есть, чем. Получается, что он сильнее тебя. А можно и без молотка обойтись. Выстрелить в стену из винтовки и запихнуть гвоздь в дырку от пули. Что понимает тот, кто стрелял, в порохе и в том, как пуля устроена? Ничего. Но с задачей он справился, а ты нет. Так же и ты, когда ту сеть плела: не понимала, но знала, что делать. Это, Рыжая, и есть талант. На самом деле тебя с твоим оберегом можно было на шабаш взять. Тебе ничего не грозило там, особенно рядом со мною.

– Что, неужели он так хорош?

– Ты и не представляешь, насколько. Нет, не шедевр конечно, но сделан правильно и вовремя. Ритуал – великая вещь, Рыжая! Давай еще один пример приведу. Допустим, ты варишь картошку. Ты можешь объяснить, зачем ты ее варишь?

– Ну как же… Она мягче становится. Кушать можно будет.

– Это понятно, что мягче. А почему?

Ирина задумалась, вспоминая школьный курс химии. Из чего там картошка состоит? Из белков? Нет, кажется не из них…

– Не знаю.

– Вот видишь! – Княжна усмехнулась. – Это и есть ритуал. Человек что-то делает, даже не понимая смысла действия и это дает какой-то результат. Если обряд проводится правильно, то власть у него все равно есть. Многие ли из попов нынешних в Бога верят? Очень не многие! Но молятся, исповедуют, причащают… Понимать не обязательно, но можно сделать “по рецепту” и все получится. Так же и ты свою первую сеть сплела. Я тебе показала, как это сделать, а дальше – ты сама… Если в придачу еще и поймешь, что сделала на самом деле – тогда это уже знание. Это – сила, Рыжая! Настоящая сила. Вот тогда с тобой никто не справится, потому что ты понимаешь смысл действия, а он – нет.

Дощечки снова зашуршали.

– Поэтому я предпочитаю быть обнаженной. У меня все основано на ощущениях, а не на ритуале. Понимаешь? Я предпочту в мороз голой, босиком ходить, лишь бы лучше ощущать этот мир. Как не замерзнуть, я знаю. А у тебя свой путь и насчет одежды решать тебе, а не мне. Мы с тобою обе ведьмы, но мы разные. Понимаешь меня?

– Понимаю…

– Нет! Пока еще нет… Примо: знаешь, что делаешь. Секундо: знаешь, почему делаешь. Терцио: делаешь вовремя. Кварто: (это важнее всего!) понимаешь, почему все сделано именно так…  Тогда тебе не может противостоять никто. Вообще никто. Даже тот, кто создал этот мир и по чьему образу и подобию создана ты. Это власть, Рыжая. Огромная власть! Именно поэтому я, спустя семьсот лет, выгляжу так, как ты видишь. Именно поэтому Норманн перед уходом не выглядел старым. Мы не стареем, потому что мир вокруг нас не стареет и тебе это еще предстоит понять.

– Сложно все…

– Да. Чтобы понять, насколько все сложно, мне понадобилось три сотни лет. Будь готова к тому, что тебе понадобится не меньше и глупо думать, что ты справишься сама. Ты с Перекрестка. Самой тебе этот путь не пройти. Более того: только дурак может решить, что сможет пройти его от начала до конца без помощи учителя и поэтому вокруг нас так много недоучек и шарлатанов. А ты своим первым, неумелым оберегом, спасла Ворона. Помни об этом.

– Ага… Ай!

Ирина порезалась и не долго думая сунула палец с выступившей на нем капелькой крови в рот.

…

– Лесник, сюда!!!

Лесь вбежал и застыл в дверях, держа в руке топорик. Между ним и дверным косяком просунул голову Серко. Потом волк-оборотень жалобно заскулил.

Ирина одновременно осознала, что она стоит, опираясь на четыре конечности, что она видит одновременно и дверь, и окно, находившиеся по разные стороны от нее и что вместо ладоней у нее копыта. Сами руки покрыты короткой, черной шерстью. На шее что-то мешалось, но что – видно не было.

– Му-у-у! – жалобно сказала стоящая посреди кухни корова.

Лесь внимательно смотрел на нее.

– Рыжая!?

– Му-у-у…

– Стой, не шевелись.

– Му-у-у?

– Княжна, это ты ее обернула?

– Нет. Но неплохая телка получилась!

– Как тогда?.. Да ладно, сейчас не важно. А ну, вернись обратно!

Через мгновение Ирина стояла перед Лесем на четвереньках в своем обычном облике, разве что платье у нее было собрано на шее, а от белья остались только тряпочки. Серко довольно взвизгнул и выскочил во двор. Она попыталась выпрямиться, но неуклюже села на задницу. Пол под ней качался, а глаза по-прежнему старались смотреть в разные стороны.

Какое-то время все трое молчали. Потом Княжна протянула руку, взяла с полки стоявшую там почти опорожненную бутылку “Столичной” и протянула Ирине. Та отхлебнула из горла и закашлялась. Поняла, что почти голая и машинально прикрылась руками. Лесь смотрел на это, не выпуская из рук топорика.

– Что это было? – спросил он.

– Не знаю, – Ирина снова закашлялась. – Я мясо резала… И вдруг…

– Княжна, ты что видела?

– Да ничего, – помотала та головой. – Стояла, плела, сзади удар. Обернулась – корова стоит. Вот и все.

– Постой-постой… Дай-ка руку!

На указательном пальце левой руки все еще сочилась кровью свежая царапина. Лесь посмотрел на сидящую на полу Ирину и тоже сел, на лавку.

– А я-то тогда еще удивился… Помнишь, Норманн сказал, что у нее талант, но не сказал, к чему? То ли думал, что я сам знаю, то ли пошутить решил напоследок.

– Кровь? – спросила Княжна.

– А что еще? Резала мясо, порезалась сама, да и сунула, наверное, палец в рот. Так и было, Рыжая?

– Да.

Ирина все еще разглядывала свои руки, не веря, что на них больше нет ни шерсти, ни копыт.

– Я не хотела!

– Верю, – ответил Лесь. – Какой дурак захочет в корову оборачиваться, да ещё и через собственную кровь? Ни зубов, ни клыков. Уж лучше в волка, или собаку. В ворону, на худой конец. Ладно… Доделывай мясо, Рыжая и неси к коптильне. Мне нужно обдумать все это.

Глава вторая

Коптильня Лесю служил небольшой сейф, лежавший на боку, подставленных снизу кирпичах. Под ним разводился костер, внутрь насыпались стружки и щепки и ставилась решетка с мясом. Потом дверца сейфа закрывалась и мясо коптилось, пропитываясь ольховым дымом.

Серко валялся на траве рядом с костром, увлеченно обрабатывая зубами говяжью кость. Лесь уютно расположился рядом, под навесом, на автомобильном сидении, с книгой в руках.

– Ну что, Рыжая, – спросил он подошедшую Ирину, – сено на зиму запасать, или как?

– Вам смешно… А я так испугалась!

– И платье испортила. Придется в село идти, в магазин. Хотя на самом деле ничего особенного не произошло. С новичками такое частенько бывает. Знала бы ты, сколько людей вот так вот пропало… Да вот хотя бы он!

Лесь кивнул на Серко. Тот на секунду отвлекся от кости, насторожив уши.

– …и ведь в том, что с ним случилось, никого не обвинишь. Сам хотел обернуться, а вышло так, что назад-то и не получилось. Дело даже не в том, что это опасно само по себе, а в том, что обернувшись, ты и разум получаешь звериный. Редко кому удается, чтобы зверь как человек думать начал. Очень редко. Для этого нужно слиться со своим оборотнем, ощутить его, как себя, а значит и самого зверя нужно знать досконально. Раньше, говорят, были такие люди, которые и разницы не понимали между собой-человеком и собой-зверем. Про князей Вольгу Всеслава и Олега Вещего каких только сказок не рассказывали.

– А сейчас?

– Сейчас – не знаю. Может быть и есть кто-то такой, но я о нем никогда не слышал. Видимо дело в том, что это на самом деле людям не особо нужно. Так подумать, зачем становиться волком? Ответь мне: зачем?

– Отомстить кому-то. Или поохотиться.

– Отомстить можно и проще. Взял ружье, подошел, да выстрелил, или ножом ударил. А с охотой совсем сложно будет. Волк ведь с детства волком быть учится. Его мать-волчица убивать учит, показывает тропы лесные, он в своей стае живет и вместе с другими волками охотится. Человек, если и станет зверем, то где он будет зайца искать? Точно так же с птицами: летать кто тебя учил? Никто. Ну и как ты полетишь, если сейчас филином станешь? Как камень. Серко тоже рядом с человеком держится. Он конечно и в лесу проживет, но у домов ему проще.

– У Норманна ученик летать умеет, – сказала Ирина.

– Так он ведь сколько учился? И лет ему немножко побольше, чем тебе. Раза в три примерно. Поверь: пока тебе себя с ним сравнивать рановато.

Лесь захлопнул книгу, бросил ее рядом с собой и откинулся на спинку сидения.

– Здесь другое интересно: насколько легко у тебя это получилось с помощью крови.

– Я сама не знаю, как. Стою, режу мясо, потом раз! И у меня на руках копыта. То есть на ногах. То есть… вы понимаете, да?

Лесь кивнул.

– Кстати! Принеси-ка тот нож. И накинь все-таки мою энцефалитку, или Княжну попроси иллюзию на тебя набросить. Она тебя уже приучила без одежды ходить, но ко мне должны люди приехать. Ты пока чужое внимание ощущать не умеешь и они будут смущены. Да и тебе будет стыдно.

Принесенный Ириной нож он взял в руки безо всякого интереса. Покрутил его, присмотрелся.

– Цена два рубля, двадцать пять копеек. Самая обычная железка. Не хотел он тебя ранить, очень не хотел… но пришлось. А что было делать, если ты настаивала?

– Что значит “не хотел”?

– То и значит. Там, где он тебя зацепил, лезвие слегка выкрошилось. Присмотрись, сама увидишь.

Он передал нож Ирине, рукояткой вперед. Та взяла его, провела ногтем по лезвию.

– Да, вот здесь щербинки. Почему?

– Как объяснить?.. Ты ведь знаешь, что такое инерция? Она не сводится к простой механике. На самом деле она есть у всего. Если ты хочешь изменить существующий порядок вещей, ты должна совершить определенное усилие, чтобы преодолеть их сопротивление. Не важно, что именно ты меняешь: вещи, людей, или себя – все зависит только от этого усилия. Если твоих знаний для этого недостаточно, то все останется на своих местах, а ты устанешь. Если оно слишком сильное, то и изменения могут быть катастрофическими. Выкрошившееся лезвие – это проявление этой инерции. Нож мог даже сломаться, если бы его держала не ты сама, а кто-то другой.

– То есть получается, что нож знал, что произойдет? Так?

– Нет. Это просто нож. Что он может знать? Но ты собиралась смешать свою кровь с кровью животного. Этого было достаточно. Ты как будто ружье зарядила, а когда лизнула палец – нажала на спусковой крючок. Для тебя усилие было совсем небольшим, но последствия превзошли все ожидания.

Ирина помотала головой.

– Лесь, я не понимаю. Ведь на такое превращение нужна энергия и она не может взяться из ничего.

– Не может.

– Но для меня усилие было совсем небольшим.

– Да. Ты слушала невнимательно. Я же сказал: ты хотела, чтобы нож пошел вниз. Твоя воля – это самое главное. Физическое усилие совершенно не важно. Энергию для превращения дала твоя же собственная кровь. Щербинки на ноже – только следствие того, что произошло.

Он внимательно посмотрел на Ирину и усмехнулся.

– Ты разве не заметила, что на ноги подняться после обратного оборота не сразу смогла? Голова кружилась, взгляд сфокусировать не удавалось… Если ты думаешь, что крови у тебя всего пара капелек вытекла, то ты очень сильно ошибаешься. Не меньше литра сгорело. Княжна сразу твою слабость заметила, потому и водки выпить дала, чтобы из шока вывести. Понимаешь теперь, почему оборотни всегда жрать хотят? Это вторая опасность: потерю крови проще всего восполнить чужой кровью, а разум-то после обращения звериный, не человеческий. Зверь не понимает, что делает, когда грызет всех вокруг.

Из домика вышла Княжна, подошла к ним и повесила Ирине на плечо плетеный поясок.

– Носи, Рыжая.

– Спасибо.

– Не снимай до темноты. Пусть привыкнет к тебе.

– Он что, живой?

– И да, и нет.

– Такая вещь – это твоя связь с миром, – сказал Лесь. – Вернее: одна из таких связей. А мир… он не живой и не мертвый. Он просто есть и ты его часть. Только не вздумай испугаться. Это даже не ошибка была, а так… мелкое недоразумение. Ты себя вела, как ребенок, который тянется к пламени свечи. Оно красивое, светится, его так и хочется потрогать. Потрогала. Больно. Чтобы больно не было, ты должна понять его, научиться с ним общаться… Смотри!

Он сунул руку под коптильню и вытащил оттуда раскалённый уголь. Подержал его в руке, дунул, заставив вспыхнуть багровым огнем и снова бросил в костер. Показал Ирине пальцы, на которых не было не только ожога, но даже черных следов пепла.

– Если бояться, то ничего не получится. Но огонь остаётся огнем и обжечься можно в любой момент. Если это происходит, то причина не в огне, а в тебе. Значит что-то ты делаешь не так, как надо, не зная, что делаешь. Так сегодня и получилось.

– Ей нужно бояться, – сказала Княжна, присев рядом с Ириной на корточки. – Кровь – это на самом деле опасно.

– Все опасно. Стихии, война, кровь, природа, знахарство, смерть, свет, тьма… Даже эта трава под нашими ногами опасна. Я могу и из нее сделать парочку ядов, а ты – оружие. Нет знаний, которые не могут причинить вреда. Но ты оделась?

– Вижу, что к тебе люди должны приехать.

– Да, должны… Так вот, Рыжая, первое с чем сталкивается ученик, это страх. Часто этот барьер для него непреодолим. Он много знает, но боится применять свои знания. Такой человек бесполезен. Бывает и другая крайность: страха совсем нет. Такие сами пугают всех вокруг и не живут долго. Без страха нельзя, но нужно уметь его преодолевать.

Он надел рукавицу, открыл дверь коптильни и извлёк решетку с мясом. Повалил ароматный дым. Лесь начал складывать потемневшие куски в холщовый мешок. Убрал все, кроме четырех, кивнул на оставшиеся и сказал:

– Угощайтесь!

Копченая говядина была твердой, темно-красной на разрезе и очень вкусной. Ирина воспользовалась тем же самым ножом, которым порезалась. Серко подхватил свой кусок и унес в сторонку. Княжна просто рванула свой зубами. Потом спросила:

– За ним и приедут?

Лесь кивнул.

– Смотри, Рыжая. Специи самые обычные, щепа тоже, а какой эффект!

– Какой эффект?

– Лесник, ты ей не рассказывал?

– Не ко времени было, – покачал головой Лесь.

– Потенцию повышает. Афродизиак.

Ирина со страхом посмотрела на оставшийся у нее маленький кусочек мяса и снова подняла глаза на Княжну. Та сказала:

– Не бойся. Это не так действует, как ты подумала. У тебя просто обмен веществ стимулируется, ничего особенного. Но людям нравится.

– Раз уж мы решили, что едем на Перекресток, то нужны будут и деньги. Город есть город, а от моего мяса никакого вреда нет, кроме пользы.

– Я слышу машину, – Княжна повернулась в сторону леса. – “Волга”. Двое едут. Лесник, познакомишь?

– Если ты этого хочешь.

– Конечно хочу. Обожаю знакомиться с новыми людьми. Тем более, что они с Москвой как-то связаны. Что-то в них есть странное…

– Что?

– Не знаю пока. Но узнаю. Одолжишь мне ученицу на время? Вдвоем нам гораздо проще будет.

Лесь молчал, хмурился. Идея "поделиться" ему явно не слишком нравилась. Наконец он сказал:

– Давай сначала их дождемся и вместе посмотрим.

Глава третья

Ждать пришлось не долго. Белая "волга" остановилась у заборчика, за кустами рябины. Хлопнули двери. Шаги двух пар ног прошуршали по траве к калитке. Ирина с любопытством посмотрела на вошедших.

Первый был блондином, в серой футболке, спортивных штанах и кедах. Второй одет во вполне приличный черный костюм. Лакированные ботинки смотрелись в этой ситуации несколько неуместно. Облик второго дополнялся благообразной сединой и очками в серебряной оправе. Ни дать, ни взять, профессор из какого-нибудь столичного университета.

"Профессор"? Мгновение спустя Ирина вдруг поняла, что это правда. Он на самом деле имеет отношение к преподаванию. Она это откуда-то знала совершенно точно. А вот второй… С него взгляд как будто соскальзывал, не замечая деталей одежды, или примет.

– Здравствуйте. Мы от Захарова.

Это благообразный сказал. Молодого она все так же не могла разглядеть толком. Лесь молчал кивнул в ответ и показал рукой на лежащий рядом с ним мешочек с мясом.

– Прошу вас… – тот протянул ему конверт, который Лесь взял и равнодушно бросил рядом с собою. – Благодарю вас.

– Не за что, – сухо сказал Лесь.

– Вы сейчас в Минск? – вдруг спросила Княжна.

Вопрос застал "профессора" врасплох. Ему явно не хотелось называть конечный пункт своего маршрута. Наконец он ответил вопросом на вопрос:

– Вас подвезти?

– Если вам не трудно… – она очаровательной улыбалась. – У нашей девушки случайно пришло в негодность любимое платье. Хочу подобрать ей новое.

– Не трудно, конечно, но… Мы же не вернемся сюда. Как вы потом доберетесь обратно?

– Не беспокойтесь. Успеем на автобус. А если нет, тоже ничего страшного. Так вы не против?

– Ну что вы! Конечно нет. Мы подождем в машине.

Он кивнул, повернулся и зашагал обратно к калитке, держа мешочек с мясом в руке. Княжна бросила быстрый взгляд на Леся. Тот молча кивнул. Она повернулась к Ирине:

– Поехали. Сеточка, которую ты сплела, с тобой?

– Да!

Ирина показала из кармана кончик сети.

– Хорошо. Пусть там и будет. И пояс мой не снимай. Кроме тебя его никто развязать не сможет.

– А что?

– Ничего особенного. Молодой – не человек. Надо разобраться, кто их послал и зачем. Поехали.

Ирина поднялась, но Лесь вдруг показал ей пальцем на нож, который так остался и лежать рядом с ней.

– Взять его с собой?

Кивок в ответ. Она повертела нож в руках, не зная, куда его пристроить. Потом засунула его в длинный, узкий карман на бедре брезентовых штанов.

…

В машине было очень душно. Ирина в своей энцефалите сразу вспотела, от подмышек вниз потекли противные струйки пота.

"Куда меня понесло?" – зло подумала она. – "Княжна – та ещё кошка, но зачем меня с собой потащила?"

Злость, однако, почти сразу прошла. Это была не ее мысль и душно в "волге" было не из-за того, что та долго ехала по солнцепёке. Какое там? Конец лета, жара давно минула. Это было что-то другое. В ноздри почему-то настойчиво лез запах мяты.

Княжна между тем весело щебетала, разговаривала с "профессором", который сидел впереди, наполовину обернувшись назад. Знакомство шло полным ходом, а Ирина даже дышать могла с трудом. Постепенно она кое-как успокоилась, но все равно их почти не слушала. Попыталась сосредоточиться на звуке мотора и это неожиданно помогло. Ровный шум будто бы вытащил ее на поверхность из под воды. Звуки снова стали отчетливыми и резкими.

– Значит научная работа? Студенты? Ах, как это знакомо! Я вот тоже свою практикантка вывезла на природу перед дипломом. Здешний хозяин – мой старый приятель, я к нему часто выбираюсь, вот и сейчас совместили приятное с полезным. Вы бываете в Москве? Когда будете наездом? Ну мы же современные люди! Какое ещё неудобство? К тому же, не побоюсь этого слова, интеллигентные… Ирина! Эй!

– Извините, укачивает, – отозвалась она.

– Потерпи, тут не далеко ехать. Ну так о чем мы? Ах, да! Конечно я буду только рада увидеть вас в Москве. Я там одна живу. Нет, уже давно…

"Знали бы они, насколько давно! Но зачем она разматывает всю эту словесную шелуху?"

Ирина мазнула взглядом по зеркалу заднего вида, в котором отражалось лицо водителя. Совершенно спокойное, не выражающее никаких эмоций. Он даже не щурился, когда дорога поворачивала машину лобовым стеклом к солнцу.

"Нечисть? Лесь называл нечисть бесами-анчутками, но как то мало верится, что это существо вообще может испытывать эмоции…"

“Профессор” все сильнее верил в силу своего потасканного очарования. Княжна поддерживала его в этом, а Ирине хотелось блевануть прямо на пол. Она бы так и сделала, если бы в желудке было что-то кроме копченого мяса. Между тем, они въехали в Минск и им было предложено остановиться и перекусить. Разумеется, предложение было принято.

Машина затормозила у здания с вывеской “Столовая”. Водитель вылез и сразу полез зачем-то под капот. Княжна со своим кавалером под ручку направилась к дверям столовой. Ирина пошла за ними. Не оставаться же было около машины. Они вошли в здание, прошли мимо пустых вешалок в раздевалке, свернули в длинный, полутемный коридор и наконец вышли в совершенно пустой зал. Ни столов, ни раздачи. Столовая?

Что-то ударило Ирину в спину, отшвырнув в сторону. Она охнула, но не упала. Удержалась на ногах и отскочила к стене.

– Держи его! – рявкнула Княжна.

“Кого!?”

Впрочем, и так было ясно, кого. К ней уже летел “профессор”, которого ведьма, крутанув вокруг себя, швырнула в вбежавшего в зал белобрысого. Тот увернулся. “Профессор” врезался в стену, плюхнулся рядом с Ириной и она, не долго думая, врезала ему кулаком по челюсти так, что он мешком свалился на пол. Она насела на него сверху, достала нож и приставила к горлу.

Ни водитель, ни Княжна не обратили на это никакого внимания, кружа по залу и не отрывая взглядов друг от друга. Пальцы блондина странно удлинились и когда он махнул рукой стало понятно, что из них тянутся здоровенные когти. С Княжной же происходило что-то еще более странное. Ее волосы шевелились, как живые и присмотревшись Ирина с ужасом поняла, что они и живые и есть. На врага пялились с ее головы открывшие пасти змеи. Несколько из них прямо на ее глазах скользнули вниз по рукам Княжны и секунду спустя из ее рук уже свисали два тонких, черных кнута.

– Кто тебя послал, тварь? – прошипела ведьма.

Водитель молча прыгнул вперед, размахивая когтями.

“Профессор” дернулся под нею. Ирина плотнее прижала к его шее нож, но он только просипел:

– Все… все… всеми-и-и-лостивейшая Хатор! Не убивай меня, я все скажу.

“Что он там пищит?”

Что-то привлекло ее внимание. Ирина подняла голову и в зеркалах, висевших вдоль стены зала. Там отражалась она сама, но почему-то у нее на голове были рога.

“Опять превращаюсь??? Нет-нет, нельзя!”

В этот момент в зеркало, разбив его, спиной врезался белобрысый. Черные кнуты тут же хлестнули его поперек туловища и он развалился на две половинки, рухнувшие на пол.

Мужчина, на котором сидела Ирина, вдруг обмяк. Она испуганно отдернула нож, но похоже, что было поздно. Тело под ней почему-то расплылось, как наполненный водой резиновый мешок, раздулось и лопнуло, выпустив наружу зеленую, вонючую жижу. Ирина успела отскочить, держа нож перед собой.

– Блин… Тот дохлый и с этим теперь не поговорить.

На полу лежал разбитый на отдельные кости белый скелет, а Княгиня, успевшая спрятать своих змей, с досадой смотрела на получившуюся из “профессора” вонючую лужу с лежащей в ней человеческой кожей.

– Я нечаянно.

– Ладно. Что теперь поделать? Пошли отсюда.

Вся схватка заняла секунд десять, не больше.

…

“Волга”, мимо которой они прошли, выглядела теперь так, будто стояла на этом месте уже пару лет. Колеса были спущены, а бампер проржавел насквозь. Княжна обошла машину по широкой дуге.

– Я ошиблась. Это была не нечисть, а самая настоящая нежить.

– В чем разница?

– Нечисть – обитатели этого мира, как и мы. Нежить – другого. Что-то несуразное сегодня произошло, Рыжая. Неправильное. Так не должно быть. Я посреди города дралась с ожившим скелетом… Не могло такого случиться.

– Но ведь случилось!

– В том-то и проблема, что случилось. Нежить к нам обычно не лезет. Ей не нужны тела, души и то, чем владеют люди. Навь ее вполне устраивает и чтобы она его покинула, да еще и приказы выполнять согласилась – я даже не знаю, что ей пообещать нужно. Мертвые ненавидят живых и мы для них нисколько не приятней, чем они для нас.

– А как я того толстого прикончила – ты можешь объяснить?

– Тут и объяснять нечего. На клинке остались коровья кровь и твоя. Лесь нож очищать не стал. Когда ты этому несчастному шею царапнула, то ему пришлось обращаться сразу и в тебя, и в корову. Он и превратился, как умел. Что получилось – ты видела.

– Выходит, я человека в навоз превратила, так что ли?

– Да. Ты опасный человек и лучше тебя к разделке мяса не подпускать.

Глава четвертая

Лесь и Серко встретили их на окраине Минска. На ночь глядя они никуда не поехали, а развели костерок в придорожной рощице. Ведьмак слушал их и кивал головой.

– Видел я через нее, – он кивнул на Ирину, – как вы дрались… Я-то почти сразу понял, кто это был, – сказал он. – Но эта дохлая падаль отлично чует обман. В голос ничего нельзя было сказать, он меня слушал и сразу бы в драку полез. Я попробовал по-тихому до тебя достучаться, но ты уже закрылась. Только и успел, что нож ей дать.

Княгиня поморщилась.

– Зря дал. Она им толстого прикончила с перепугу.

– Она моя ученица, Княжна. Я могу ею рискнуть, но не стану подставлять, как живую приманку в мышеловке.

– Я все понимаю. А ты что, уже имел с ними дело?

– Имел. Ты никого из них уже не застала, я всех нашел и упокоил, но поднято было немало. Тот ученик Зигфрида… еще неизвестно, кто из них учителем был. Когда этого некроманта на тот свет унесло, здесь все вокруг его смертью перетряхнуло. Многие повылазили, хотя утешает то, что немцам от них гораздо больше досталось. Стон земли тогда никто не слышал, кроме меня и не хотелось бы мне услышать его снова.

– А уж мне-то как не хотелось бы… Но тут дело совсем другое. Этот ни на кого не напал. Наоборот: охранял живого.

– Тоже не понимаю, зачем ему это. Но все имеет свою причину и примем, как данность, что кому-то удалось эту тварь заинтересовать, или заставить выполнять приказы. Этот кто-то очень плохо меня знает, иначе бы не послал скелета ко мне. И это не тот толстый самоуверенный колдунишка, с которым вы так жестоко обошлись. На самом деле скелет его и не защищал вовсе. Он вообще на него внимания не обращал в бою, а если бы охранял живого, то в целях сохранения тайны убил бы его в первую очередь. Но бросился на тебя, так что насчет охранника ты ошибаешься.

– Он же сопровождал его.

– Сопровождал, да. Но у скелета был какой-то свой интерес. Подозреваю, что ему поручили посмотреть на меня и определиться на месте, что к чему. Он посмотрел, ничего не понял (не ему меня пробить, не надо так плохо обо мне думать), а когда моя ученица сама к нему в лапы полезла, решил, что синица в руках – тоже очень неплохо. Толстого кто-то в темную использовал, чтобы внимание отвлечь. Сказал: “Съезди, вот этот тип тебя отвезет”. Тот и поехал, дурачок.

– Значит и по следам “толстого” идти смысла нет? Всех его знакомых мы не перетряхнем, а даже если и займемся этим, то некроманта найти – задачка еще та.

Лесь долго смотрел в пламя костра, потом согласился:

– Да, наверное ты права на этот раз. Смерть стоит за каждым и отличить одну от другой сложно. Зато легче легкого ошибиться, особенно с учетом того, что искать придется в городе. Вот что я думаю: кто-то узнал про пророчество Норманна и заинтересовался им, а так как оно напрямую касалось меня, он заинтересовался и мною. Он не местный, потому что в здешних местах меня знают все. Не стал бы никто связываться. Это не Ворон, который мог бы просто прилететь ко мне и сказать: “Хочу разобраться в пророчестве учителя”. Тем более не Хозяйка, не Шаман и не Устад. Их отношение к смерти известно. Это кто-то из молодых “талантов”.

– А вы почему так беспокоитесь? – спросила Ирина. – Что не так с этой некромантией? Объясните.

– Потом, – ответил Лесь и потер рукой лоб. – Не на ночь же глядя об этом рассказывать. Сейчас есть у нас другое дело.

…

Нож был очень красивым. Вернее не нож, а кинжал, потому что заточка была двусторонней. Сталь потемнела от времени, а вся металлическая накладка на гарде была в мелких оспинках коррозии, но сам клинок был чист и по-видимому очень остер. Оружие явно было боевым, не декоративным, предназначенным для убийства, а не для парадов.

Лесь покрутил его в пальцах и отдал Ирине, сказав:

– Они писали на клинках: “Моя честь – верность”, но этот без гравировки.

– Кто “они”? – спросила она, рассматривая оружие.

– Немцы. Это их железяка. Обычный эсэсовский кинжал. Вернее не совсем обычный. Их выпускали примерно до середины войны и они все были с гравировками, а на этом нет ни ее, ни орла на рукояти, ни даже заводского клейма. Может быть, он был восстановлен после поломки, но для нас это значения не имеет. Главное, что им убивали и не раз.

– Откуда ты знаешь?

– Оттуда. Это мой кинжал. Взял с немца и всю войну с ним прошел, а потом еще и… но это сейчас тоже не важно. То, что он без надписей, это хорошо. Они бы сейчас только мешали. Помнишь, что делать?

– Да.

– Ну что же… Тогда начинаем. Луна полная, в самый раз.

– Я боюсь.

– Правильно делаешь.

Он повернулся и пошел по траве к приготовленной куче дров. Поднял руку над поленьями и между ними сразу заструился дымок. С другой стороны то же самое сделала Княжна.

Ирина подождала, пока костры разгорятся, как следует, глядя на висящую в небе луну. “Солнце ведьм”, как ее поэтически назвала Княжна, равнодушно светило вниз и ему было совершенно безразлично, что там под его лучами происходит. А вот ей было страшно, даже несмотря на всю нереальность происходящего.

Когда отблески пламени с обеих сторон заплясали на ее обнаженной груди, она повернула кинжал лезвием вниз, обхватила его левой рукой, сжала рукоятку правой и резко потянула ее вверх, как будто вытаскивая его из ножен. Острая боль заставила чуть ослабить хватку, но усилия хватило. По клинку стекала красная струйка, казавшаяся черной в лунном свете. Хорошо резанула.

Перехватив рукоять левой рукой, она подняла окровавленный кинжал перед собой. Костры вдруг вспыхнули. Оранжевое пламя стало синим, нестерпимо ярким, как свет ртутной лампы. Этот свет обжигал кожу, но почти сразу погас, снова сменившись пляской оранжевых языков. Княжна и Лесь оказались рядом, протянули руки к кинжалу и на клинок упало еще две капли крови, сразу же исчезнувших, как будто впитавшихся в сталь.

Костры разом погасли и с чистого, безоблачного неба закапали холодные капли слепого дождя.

…

Утро следующего дня выдалось пасмурным. Они сидели в доме, втроем. В воздухе струился дым из трубки Леся, из которой время от времени затягивалась и Княжна. На столе стоял большой чайник с травяным отваром.

– У каждого есть что-то, чем он лучше всего умеет убивать. Так, или иначе, но обойтись без этого нельзя. У Княжны – ее лук, у меня – ружье, которое висит на стене в сторожке. Ты их видела. Теперь такое оружие есть и у тебя.

– Оно может помочь против мертвых?

– Что делать, если так и тянет судьба в эту сторону? Оно может помочь против чего угодно. Наша кровь поверх твоей, хотя и одной твоей бы хватило. Таким клинком можно пробить все, до чего он дотянется, но этим его свойства не ограничиваются. Предсказать, на что он способен, на самом деле невозможно. С кровью всегда так. Ее знание – это знание хаоса. Вообще-то не стоило его тебе давать, но ничего не поделаешь. Лучше дать человеку оружие и надеяться, что он не убьет им кого не надо, чем лишить его возможности защищаться.

– А если я им порежусь?

Лесь усмехнулся и переглянулся с Княгиней.

– Ну попробуй.

Ирина поднесла лезвие к ладони. Снова посмотрела на Леся, спросила:

– Можно?

– Давай-давай!

Ирина прикоснулась кинжалом к коже, потом надавила, но не ощутила ни боли, ни даже прикосновения металла, как будто оружие перестало быть материальным. Лезвие вошло в ладонь на несколько сантиметров и посмотрев на нее с другой стороны она увидела выставляющийся наружу кончик.

– Тебе, Рыжая, хаос вреда не причинит, – сказала Княжна, с улыбкой глядя на ее широко раскрытые глаза. – Не знаю уж, почему эта сила на тебя глаз положила, но даже мне рядом с тобой нежить уничтожать было гораздо проще.

– Хаос?

– Называй, как хочешь. Энтропия, беспорядок… Дело не в словах. Может быть, потому тебя и к Леснику судьба подтолкнула. Его знания – это тоже в своем роде хаос, только подчиняющийся определенным законам. С ним тебе проще и в то же время ему навредить тебе сложно.

Лесь кивнул.

– Помнишь, мы говорили про то, что ты ни разу ногу не наколола, пока босиком ходила? Даже кожа не загрубела, все такая же мягкая. Причина та же самая: лес не причинит тебе вреда. Острой веткой ты ладонь при желании проткнешь, это не зачарованное оружие, но получить ею по лицу тебе гораздо труднее, чем другим. Нужно самой подставиться. И раз уж мы заговорили о хаосе, то как ты думаешь, какой у хаоса антагонист?

– Порядок, наверное, – ответила Ирина.

– Верно, порядок. Жизнь – это вечное движение. Смерть – это покой. Абсолютный покой.

Она вспомнила выражение отражавшегося в зеркале заднего вида лица нежити. Вот уж точно: покой. Мертвый. И запах этот мятный… Фу!

– Некромантия опасна тем, что овладеть ею может практически каждый. Талант не нужен, знания не важны, имеют значения только ритуалы. Если ты соблюдаешь их в точности, то сила границы миров будет твоей и ты сможешь ею распоряжаться. Не долго, конечно.

– Поднимать мертвых?

– Княжна, – спросил Лесь, сколько раз мертвых поднимали?

– Восемь случаев знаю, – ответила та.

– И я знаю столько же. Но лишь один, единственный раз подняли старый, уже разлагающийся труп. Понимаешь, Рыжая? Только один раз, за всю описанную историю. И тот, кто это сделал, прожил очень не долго. Я тебе давал Библию. Помнишь, как это было?

– Иисус и Лазарь.

– Да. Лазарь был братом Марии из Магдалы. Видимо она Иисуса к этому и подтолкнула, а заодно и к смерти. Именно тогда Каиафа задумал убить его. Наверное понял, к чему все идет.

– К чему?

– Не понимаешь, Рыжая? Знание у каждого свое. Я не могу воевать так, как Княжна, а она плохо разбирается в растениях. Но в некромантии то, что сумел один, сумеет и другой, потому что важны действия, а не знания. Так и получилось. Ученики Христа тоже умели воскрешать мертвых. Свежих, правда, нетронутых, но умели. А учеников у него было аж тринадцать и если бы не предательство Иуды, который хотел все знания своего учителя для себя одного заграбастать, то неизвестно, что было бы дальше.

– А как Иисуса Откровение называет, помнишь? – тихо спросила Княжна. – “Первенец из мертвых”. Может быть он и Сын Божий, я не знаю, свечку не держала, но с чего ты взяла, что он живым-то был? И про Суд Божий тоже всякий слышал, но кто сказал, что там будут подсудимые и обвинители? Может быть, еще и адвокатов предоставят? Ничего подобного. Суд Божий – это ордалия, суд поединком между жизнью и смертью. Похоже, что нас в эту схватку ненароком и втянуло.

Ирине показалось, что пасмурный день за окошком еще больше потемнел.

Глава пятая

Они сидели вдвоем, у заводи, в которой обычно купались по вечерам. Ирина играла со своим кинжалом. Крутила его в пальцах, осваиваясь с тяжестью оружия. Княжна смотрела на это с улыбкой.

– В воду не бросай его, – сказала она. – Водяной местный и так встревожен, а если к нему такая вещь в речку упадет, то и вообще сбежит. Подумает, что ты на его драгоценную жизнь покушаешься.

– Им можно и нечисть убить?

– Можно. Если она сама придет и наколется. Ты же с ним пока обращаться не умеешь толком.

– Никогда бы не подумала, что волшебнику нужно уметь драться на ножах.

– Ты не волшебница, ты ученица. Волшебники бывают только в сказках. Разница принципиальная. Волшебнику нужно только захотеть и все исполняется, а мы знаем как сделать и делаем. Понимаешь?

– А некромант?

– Некромант – тем более не волшебник. У него есть ритуал. Если он его выполнил правильно, то мир меняется. Если нет, то некромант умирает. Смерть очень сильна и обратиться к ней достаточно просто.

– Зачем ты мне это рассказываешь? – Ирина внимательно посмотрела на Княжну. – Ты же говорила, что в эту сторону даже смотреть нельзя.

– Нельзя, – кивнула Княжна. – Но что делать? Попала собака в колесо – пищи, да бежи! Если уж мы столкнулись с мертвыми, то ты должна понимать, чего ждать. Знать что-то само по себе не плохо, плохо пользоваться этими знаниями.

…

– Мир один, но он существует на трех планах: Навь, Явь и Ирий. Иногда говорят, что Навь – это изнанка нашего мира. Это не так. Она не связана с Явью напрямую, они как-бы в разных измерениях. Нельзя пойти за тридевять земель и прийти к мертвецам, но в то же время нет ничего ближе. Обитателей Нави вообще-то не правильно называть и мертвыми, потому что с их точки зрения они вполне живы. Для нас их мир – это мир кошмаров, но и наш для них тоже ничего хорошего не означает. Миры проходят друг сквозь друга, но живущим в них по большому счету наплевать на “соседей”, потому что хватает и своих дел.

– Тогда почему их называют мертвецами? – спросила Ирина.

– Надо же было их как-то называть. Смерть для человека всегда была самым страшным, что может с ним случиться. Непонятным, неведомым. Мертвецов боялись, да и сейчас боятся. Даже Создатель угрожал Адаму смертью, если тот съест плод с дерева познания. Что могло быть страшнее? Адам, однако, запретом пренебрег и они с Евой стали первыми из знающих, так что ты на всякий случай имей в виду: где-то есть такое дерево, которое дает знания. Съел один плод – и можно не учиться. В общем, с точки зрения жизни и смерти: у нас тут живут и умирают смертные существа, в Нави нет жизни и нет изменений, а в Ирии нет смерти. Мне приходилось слышать мнение, что этот, наш мир, на самом деле настоящий, а два остальных – это его границы, за которыми есть другая Явь. Не знаю, правда ли это, но почему бы и нет? Пока это нас интересовать не должно. Важно то, что обращение к внешним силам вполне возможно и это может сделать кто угодно. Если, конечно, он обратиться правильно.

– Молитва?

Княжна улыбнулась.

– Ты удивишься, но я много раз видела, как это помогало. Однако молящийся не может знать, помогут ли ему. Все просят о чем-то своем и их желания исключают друг друга. Если эту внешнюю силу заинтересовать, например святому пообещать в честь него церковь построить, то результаты могут быть впечатляющими. Однако что можно пообещать мертвецу? Я тебе честно говорю: не знаю. В мире живых нет ничего, что было бы ему необходимо.

– Слушай! – Ирина решилась. – Мне тогда Лесь ничего толком об этом не сказал… А Сатане что необходимо?

– Почему ты об этом спросила? Детское любопытство? Сатана – случай особый. Он был херувимом, одним из старших слуг Создателя и считается, что он был сброшен с небес за свою гордость. Назаретянин сказал: “Я видел Сатану, упавшего с неба, как молнию”. Если он – Бог и если он лишь наблюдал за падением, то значит Сатану с небес никто не сбрасывал. Значит он сам, по собственной воле пришел в этот мир. Но вот чего он хотел – я не знаю и никто не знает, что бы там люди не говорили.

– Но ведь это он яблоко Еве скормил. Разве его не за это?

– “Скормил”? Забавно… Подумай! Яблоко он ей дал, но ведь ему-то никто не запрещал это делать. Хоть весь лес яблоками накорми, было бы желание. Это Еве и Адаму было запрещено их рвать и есть, так при чем тут Сатана? Он искуситель и отец лжи, это так, но кто сказал, что отец лжи сам должен врать постоянно? Его дело предложить, а дело Евы было – отказаться, но она не отказалась. Люди свободны, не забыла? У нас в народе тоже была легенда о том, что когда мужчина и женщина были созданы Тенгри, он долго не давал им свободу воли, опасаясь, что они воспользуются ею, чтобы творить зло и разрушать созданный им мир. Повелитель царства мертвых Эрлик узнал про это и решил сам сделать людей свободными. На земле он был слеп, поэтому попросил собаку и кошку помочь ему, пообещав одной, что она всегда будет жить рядом с людьми в их доме, в второй теплую шерсть, чтобы защищаться от морозов. Те согласились, привели его к людям и Эрлик вложил в них живые души, которые сотворил из подземного огня. С тех пор люди свободны в своем выборе, но потеряли бессмертие. Однако души их не попадают к Эрлику, как тот надеялся. Они принадлежат этому миру, потому что огонь всегда стремится ввысь. Кошки же так и живут рядом с нами, а собаки не боятся мороза.

Княжна поднялась, вошла  воду и прыгнула вперед, подняв облако брызг.

– А-у-у! Когда я вспоминаю старые сказки, я чувствую себя маленькой девочкой. Давай похулиганим, Рыжая?

– Как?

– Ты летала когда-нибудь?

– Да. На самолете.

– Это не то. Поплыли на тот берег.

Пока Ирина барахталась, Княжна вышла из воды, взбежала на кромку оврага и выпрямилась на краю, похожая на бронзовую статуэтку на фоне неба. Медленно подняла руки ладонями вверх, потом протянула их вперед и резко встряхнула мокрыми волосами. Во все стороны полетели брызги. Ирина ойкнула от неожиданности, когда холодные капли попали на кожу, а Княжна обернулась и протянула руку, помогая подняться к ней.

На поле рядом с ними кружился смерч. Воздух летел по спирали, поднимая стебли сухой травы и немилосердно трепля листья растущих рядом с оврагом осин.

– Прыгай, Рыжая!

Она прыгнула следом за Княжной в середину вихря, не отпуская ее руку и не успев даже толком испугаться. Воздух обнял их, сжал в горячем коконе и медленно приподнял над землей. Это было настолько необычно, что Ирина рассмеялась. Трава внизу сначала отдалилась, а потом стремительно понеслась назад. Мелькнуло и сразу исчезло озерцо, в котором они только что купались, верхушки деревьев, сторожка. Их уже подняло довольно высоко. Кучевые облака казались очень близкими и обалдевшая птица шарахнулась в сторону, чуть не врезавшись в них.

– Это даже лучше, чем скакать на коне. Да, Рыжая!?

– Не знаю. Я никогда не ездила на конях.

– Я тебя научу!

Скорость резко выросла, зато они опустились к земле и летели теперь над самой травой, которая даже не шевелилась. Свернули в лес, пронеслись вдоль опушки над кустами, спугнув большого серого зайца. Тот кинулся за деревья, а они свернули еще раз и оказались совсем рядом со сторожкой. Вихрь мягко опустил их с Княжной на землю и распался, напоследок подняв пыль на дворе.

– Ну как?

– Это было… невыразимо!

Она никак не могла отдышаться.

– Оборачиваются птицами те, кто не умеет летать сам.

– Что я говорил? – проворчал вышедший из домика Лесь. – Не успеешь оглянуться – начинаются полеты, а потом округу будет не узнать.

На его руке сидела большая серая ворона. Потом она громко каркнула, расправила крылья и взмыла в воздух.

– Не обижайся, Лесник. Есть новости из столицы?

– Да, есть. Сегодня прилетел вестник от моего знакомого. Мы можем ехать. Нужный человек найден.

– Что он хочет за помощь?

– А как ты думаешь? – Лесь усмехнулся. – Но он не знает, с кем имеет дело и его ждет сюрприз.

– Обожаю устраивать сюрпризы!

И Княжна звонко рассмеялась.

Глава шестая

Подъезд, третий этаж, знакомая дверь. Замок щёлкнул, открываясь и Ирина в первый раз за два месяца вдохнула запах квартиры, в которой прожила всю жизнь. После лесного воздуха Полесья московский казался ей отравой, а уж в комнатах было вообще невмоготу. Она несколько секунд стояла на пороге, привыкая.

– Мя-я-я! – послышалось с пола.

Дымчатый кот выскочил из коридора, подбежал и в недоумении поднял голову, нюхая воздух.

– Кеша, отощал-то как!

– Мя-я-я!

– Прости, ничего нет. Сейчас посмотрим на кухне.

Кот, задрав хвост, помчался к холодильнику.

– Пойдёмте, – сказала Ирина Лесю. – Вон та комната моя. Подождите, я сейчас коту что нибудь дам.

Тот кивнул, но никуда не пошел. Так и стоял в прихожей, глядя в полутьму квартиры. Входную дверь он тоже оставил открытой.

– Кто там? Ох!.. Ирина!

Мать была дома. Смотрела на них из своей комнаты удивленно, в своем затрапезном халатике, в котором Ирина ее только и помнила.

– Явилась, наконец!

"Ну вот… Началось…"

Конечно она звонила домой из сельсовета. Застала мать дома, объяснила, что уехала на практику. Тогда это не вызвало никаких особых эмоций. Уехала, ну и уехала. Мать никогда не интересовалась ни ее учебой, ни личной жизнью, но обожала жаловаться на нее всем окружающим, а при отсутствии таковых – самой Ирине. Сейчас как раз и предстоял такой монолог, а роль слушателя отводилась Лесю. Отец тогда начал спиваться из за нее… И в больнице у него она была всего один раз…

Затхлый воздух московской квартиры вдруг сменился лесной свежестью, запахами хвои, озера, ветра и, не слишком понимая, что делает, Ирина поднесла сложенные в щепоть пальцы к своим губам.

Монолог оборвался, не начавшись. Мать так и стояла в дверях, открыв рот, но не могла сказать ни слова. Глаза у нее понемногу расширялись, а рука начала было подниматься ко рту, но остановилась на полпути.

Лесь вошел в ее комнату и осматривалася, пока Ирина лазила по ящикам стенки, собирая в рюкзак то, что могло пригодиться. Вышло на удивление немного. Пара платьев, белье, большой бархатный берет – подарок отца, который привез его из ГДР, пара книг, папка с документами. Вот и все. Она взвесила рюкзак на руке и повесила его на плечо.

– Собралась. Это мой дипломный.

Она увидела, что Лесь листает толстую папку с ее дипломной работой. Он кивнул и сказал:

– Возьми тоже с собой. Это интересно.

– Вам!?

– Да. Взгляд из города. Возьми.

Он отдал ей папку, вышел в коридор, посмотрел куда-то влево-вниз.

– Мя-я-у!

Лесь немного пригнулся. Черный кот прыгнул с пола, вцепился когтями в рукав куртки и вскарабкался на плечо. Учитель шагнул к двери, Ирина последовала за ним. На ходу посмотрела в сторону матери. Та, выпучив от напряжения глаза, всё ещё пыталась что-то сказать. У нее получалось.

"Ой, я же не знаю, надолго ли это!"

Лесь как обычно угадал вопрос до того, как она его задала.

– На полчаса завязала.

– Тогда ладно.

– Будь осторожнее, – сказал он, спускаясь по лестнице. – Человека так можно и на всю жизнь сглазить. Хорошо, если я рядом, а если нет? Не бросайся по пустякам.

– Ты кота моего взял…

– Что ему здесь делать? Хозяйка занята, а он прохлаждается. Давно надо было сказать, что у тебя свой зверь есть.

– Я не знала, что это важно.

– Как же не важно? Он с тобой с детства. Ты через него связана с этим миром и обратная связь тоже работает. Причем это не оберег, а живое существо. У него есть свои эмоции, мысли какие-то кошачьи. Ни один талисман такого не может.

– Вроде тотема?

Лесь покачал головой.

– Нет. Тотему не важно, кого защищать. Это скорее абстрактная концепция, вроде иконы в церкви. А кот живой.

– А почему он к тебе запрыгнул, а не ко мне?

– Он просился к тебе. Ты не поняла. Он-то сразу сообразил, что ты изменилась и что он тебе нужен. Эй, пойдешь к хозяйке?

– Мя-я!

Ирина взяла у него кота, расстегнула энцефалитку и сунула его за пазуху. Кешка, повозившись немного, высунул наружу голову и передние лапы. В таком виде она и подошла к машине. Княжна, увидев ее, рассмеялась:

– Вернулись с добычей? На шапку маловат будет.

Она протянула руку и прочесала кошачью голову. Кот спрятался и пополз под курткой за спину.

– Не нужно его пугать, – сказал Лесь. – Это и так есть, кому сделать.

– Куда теперь?

– Я до сих пор не уверен, что нам нужно это делать. Очень тут непривычно все. Сложно, запутано… – глядя под ноги, он потер рукой подбородок. – Недавно здесь был, но уже многое изменилось.

– В городах всегда так. Люди, ауры, церкви наконец… Ты ощущаешь опасность?

– Нет. Не больше, чем всегда. Грязно здесь очень. Даже родники – и те грязные.

– Это еще что!.. – Княжна откинулась на спинку сидения. – Видел бы ты, что здесь в двести лет назад творилось. Канализации никакой, только реки, а здесь уже тогда заводы разные были.

– Та грязь и сейчас никуда не делась.

– А почему я ничего такого не ощущаю? – спросила Ирина.

– Потому что ты здесь родилась и выросла, – ответил Лесь.

Он набил свою трубку, прикурил и спросил Княжну:

– Коломенское знаешь где?

– Конечно.

– Вот там.

– Ну и местечко они выбрали…

Машина тронулась. Кот снова высунул голову из куртки наружу. Ирина спросила:

– Что с тем местом не так?

– Нехорошее оно. Волосов овраг называется. Но это сейчас его зовут “Волосов”, а раньше, до того, как тут город встал, его звали “Велесов” и было в нем святилище бога Велеса. Жертвы ему приносили. Пройдем мимо – сама посмотришь.

…

По ведущей на дно оврага тропке они спустились к ручью. В этом месте Москвы Ирина еще ни разу не бывала и впервые увидела странной формы камень, выступавший из склона примерно на полметра. Темно-серый, неправильной формы, с какими-то бороздами на нем и слегка обколотый по краям, невыразимо древний, видевший бродивших здесь дикарей, которые даже и людьми-то еще настоящими не были. Незаметный в тени, но сразу приковывавший к себе взгляд.

– Не бойся, – тихо сказал Лесь. – Кровь, которая стекала по нему, давно смыта дождями. Сюда даже иногда приходят местные колдуны, отколоть кусочек, на удачу.

– А он приносит удачу?

– Вряд ли. Тем, кого на нем убивали, точно не повезло. Но к тебе бы он в те времена благоволил. Велес как раз и был богом хаоса, а идолы изображали его с коровьей головой. Обернись ты во время обряда коровой – все вокруг на колени бы попадали.

Ирина прикоснулась к серому камню кончиками пальцев. Нет, ничего. Ни искры, ни дрожи. Просто холодная глыба, уходящая глубоко в землю. В землю… Землю…

– Мя-а-а-у!

Кошачий крик вырвал ее из оцепенения. Кот царапнул ей живот лапой. Она зажмурилась, снова открыла глаза. Спросила:

– Что это было?

– Тебя нужно спросить, – ответила Княжна.

– Я не знаю. Был только этот камень и кровь. Лесь, кровь не ушла с дождями. Она здесь, тут все пропитано ею. Она ждет.

– Чего ждет?

– Я не знаю. И земля тоже ждет. Что-то должно произойти. Скоро, очень важное. Нить натянута и вот-вот порвется.

– У меня было такое же ощущение в сорок первом, – сказала Княжна. – Когда вскрыли могилу Тимурленга, Хромца. Тоже как будто натянутая струна звенела в воздухе. Я тогда подумала: “Что-то произойдет!” Не ошиблась, произошло.

Лесь посмотрел на нее, спросил:

– Сейчас звенит?

– Нет.

Он прикоснулся к камню, постоял так и пожал плечами.

– Можно предположить, что она чувствует чью-то смерть. Кого-то важного для нее, но не твою и не мою.

– Только не она, а жертвенник чувствует.

– Ну да, камень. Что сейчас гадать? Мы не умеем предсказывать, но ведь мы затем и пришли сюда. Пойдемте. Здесь рядом, за прудом, деревня и если я что-то понимаю в этой жизни, то нас там уже ждут. Не забывайте, что ждут не знающих, а обычных людей. Раньше времени не раскрывайтесь. А спрашивать будешь ты, Рыжая. Ты сама местная, с Перекрестка. С нами разговаривать не станут. Говорить будешь вот что…

…

Они поднялись по склону, вышли на прямую, идущую мимо небольшого пруда дорогу и по ней вошли в деревню. Собственно, от деревни было одно название. Всего несколько домиков.

– Вспомнила! – сказала Ирина. – Здесь всех расселяли перед олимпиадой. Странно, что кто-то еще остался. Видимо потом вернулись.

– Эту выселишь, как же!.. – буркнул Лесь, сворачивая налево.

Из-за забора на них загавкала мелкая черная собачонка. В ответ зашипел из под куртки кот. Собака замолчала, насторожила уши, потом убежала за забор. У крайнего домика они снова свернули, на полузаросшую травой тропинку между больших кустов сирени. Скрипнула калитка. Лесь вошел первым и остановился.

– Опоздали.

Это сказала сидевшая у стены старуха у ног которой сидела гавкавшая на них собака.

Лесь развел руками.

– Извиняйте. К гусиному камню завернули.

– Из литвы будешь, что ли? – голос старухи слегка подобрел. – Говор-то выдает.

– Из литвинов.

– Я это и сказала. Сама из тех мест. Как в сорок первом немцы под зад дали коммунистам, так мы только и успели, что детей в охапку схватить, да на поезд запрыгнуть. Потом, после войны, вернулись, но какое там? Несколько холмиков земляных – вот и все, что осталось. Ничего не уцелело, все война взяла. Ты-то молодой, небось и не помнишь ничего, что тогда было?

– Все помню.

– Ладно… Чего сейчас о прошлом? Оно все равно не вернется. Говорила я отцу: “Не езди!” – не послушал. Там же сердце прихватило, ну и лег в родную землю, последним… Ктой-то там с тобой? – она наклонила голову. – Никак ведьма пожаловала? Да еще и с котом… Ладно, хоть пешком, а не с метлы на крышу спрыгнула.

Старушечий взгляд уперся в Ирину. На Княжну она не обратила никакого внимания. Ирина молчала.

– Чего молчишь?

Она наконец решилась ответить:

– Здравствуйте.

– Ну слава тебе, Господи! Удостоилась счастья: поздоровались со мной. И тебе не хворать, а перекрестить бы тебя не помешало на всякий случай.

– Крестите. Я не боюсь.

– Креста, ежели он с истинной верой положен, все ведьмы боятся. Вот только грешница я, так что вряд ли смогу так, как нужно. Лучше и не пробовать.

Старуха медленно поднялась на ноги, опираясь на суковатую палку, подошла, вгляделась ей в лицо подслеповатыми глазами. Мельком глянула на Княжну. Та улыбнулась и кивнула ей с дурацкой улыбкой.

– Значит ты, ведьма, узнать что-то захотела? Ну а что отдашь за знания?

– У меня нет ничего, – ответила Ирина, как учил ее Лесь.

– Так уж и нету? А этот, за пазухой?

Она кивнула на кота. Тот опять зашипел.

– Он сам по себе. Свой собственный.

– Сам, значит, за тобой побежал? – старуха прищурилась. – Ой, глупый… Но по-правильному надо у тебя что-то взять. Может, молодостью своей поделишься?

– Поделиться можно. Вот только старость твою тогда придется взамен забрать. Согласишься?

– Ну да… И судьбу вместе с нею, а мне потом помирать вместо тебя? Нет уж, девка. Каждому – свое.

– Тогда может быть попросту деньгами возьмете? – спросила Ирина.

– У других бы взяла деньгами, но ведьма не каждый день в калитку заходит. Работу от тебя потребовать сделать, что ли?

– Работу? – Ирина кивнула. – Работа у меня есть. Смотрите.

Она достала из кармана и развернула маленькую сеть, связанную под руководством Княжны. Небольшую, размером всего-то с большой носовой платок. Старуха испуганно сделала шаг назад. Ирине даже показалось, что она сейчас упадет. Собачка тоже встревоженно тявкнула, но та сразу пришла в себя и снова подалась вперед, внимательно разглядывая оберег.

– Ишь ты! Да ты понимаешь ли, девка, что отдать хочешь? С такой вещью тебя и правда крести, не крести – все едино.

– Еще сплету. Ну так что?

– Сама плести умеешь? Ну тогда договорились… – она взяла сеть, поднесла к глазам, посмотрела сквозь нее. – И солнце не темнит, и в церковь с нею можно, и зла на ней нет совсем. Редко такое увидишь. Теперь, глядишь, и деревня эта устоит, не исчезнет. Сохраню, как умею. Пойдемте.

Лесь улыбнулся Ирине, подмигнул (“Все правильно сделала!”) и пошел за старухой к дому.

…

– Раньше-то здесь и цари жили. Деревня большая была, говорят, но я этого уже не застала. Отсюда еще до войны в город начали люди переезжать, а после нее, как каменные дома строить вокруг начали, совсем народу мало стало. Молодежи, понятное дело, в городе лучше, а потом и старики за ними потянулись. Опять же: расселение… Теперь вот всего несколько человек и осталось. У меня внук выучился на ученого по древностям всяким. Вспомнила молодость, показала ему, где тут рядом старый царский дворец был. Копают теперь. Ну а тебе, ведьма, что показать?

Старуха села в стоящее у окна кресло, наклонила голову и приготовилась слушать. Остальные расселись на стул и на табуретки. Ирина сказала:

– Недавно в Ленинграде умер один человек… очень сильный человек. Перед смертью он рассказывал о своих снах. Мне нужно узнать, что они значат.

– Так… И у кого спросить хочешь?

– Есть подозрение, что мертвые могут об этом знать.

Старуху передернуло.

– Сдурела, девка!? Дорогу на ту сторону показать не трудно, но кто же туда по доброй воле пойдет? Откажись от этого. Пока не поздно, откажись!

– Значит можешь?

– Могу. Но ни разу такое хорошо не кончалось. Нет, на вопросы-то они тебе ответят и советов надают полную шапку, вот только все их советы всегда к одному – к смерти. Ну так что, не передумаешь? – она встала, тяжело ступая подошла к серванту и вынула оттуда маленький хрустальный графинчик. – Нет? Тогда смотри мне в глаза через хрусталь. Три вопроса у тебя будет. С умом спрашивай.

Она поставила графинчик на стол перед Ириной. Та хотела спросить, как она будет смотреть, если старуха стоит, а она сидит, но не успела. Падавший из окна солнечный свет разбился в гранях хрусталя и ударил ей в глаза.

…

Небо было радугой. Спектральные цвета неуловимо для глаза перетекали один в другой. Ни солнца, ни луны, ни звезд. Мягкий свет, идущий отовсюду, без теней и оттенков. Вероятно так видят дальтоники. Было очень холодно, но снег, в который по щиколотку уходили ее босые ноги, был скорее теплым. Рядом был обрыв. Ирина заглянула за край и увидела застрявший в расселине сгоревший вертолет.

“Это не снег!” – подумала она. – “Это пепел. И тишина…”

– Тебя слушают, – послышалось сзади.

Она обернулась. Спиной к ней сидел на большом камне человек в военной форме. Офицер. Полковник. Ирина разглядела большие звезды на погонах и казавшиеся черными в этом идущем ниоткуда свете просветы между ними. Лица видно не было. Голос у человека был тихим, ни каждое слово слышалось совершенно отчетливо.

– Я…

– Я знаю, кто ты, – он не пошевелился, спина даже не вздрогнула. – Не подходи ближе. Тебя и оттуда слышно.

– Что означают сказанные перед смертью слова Норманна про бесцветное пламя, про лес, который горит в нем и не сгорает и про мертвые города?

Ирина перевела дух. Вопрос был задан именно так, как хотел учитель. Сидевший глухо ответил:

– Рано, или поздно, сила всегда обращается против того, кто ее призвал. Власть над нею призрачна, но люди не понимают этого.

– Не понимаю.

– Яснее ответить нельзя. Я не знаю нужных слов. Это дела вашего мира.

– Это какое то новое оружие?

– Нет, это не оружие. Но смерти будут и мертвые города – тоже.

“Последний вопрос… Лесь тогда сказал, чтобы попыталась узнать что нибудь об ожившем мертвеце, но как об этом лучше спросить?”

– Недавно я дралась… мы дрались с выходцем отсюда. Он был убит и на глазах превратился в скелет. Зачем он проник в наш мир?

После долгой паузы последовал ответ:

– Он не был убит. Нельзя убить то, что не живет в вашем мире. Точно также нельзя убить и тебя, пока ты здесь. Тот, с кем дралась сильная, попал в ловушку. Вы освободили его, причем освободила именно ты. Я не могу объяснить словами, что произошло, но ты можешь найти книгу первого мертвеца. Если прочитаешь ее, то все поймешь сама.

“Первый мертвец? Что там Княжна про Христа говорила? Первенец из мертвых – это Христос. Но ведь Евангелия написал не он, а апостолы…”

Вслух она сказала:

– Я читала Библию, но…

– Речь не о ней и не о том, о ком ты подумала. Первый из мертвых, запомни. Книга под пятью ногами отрубленной головы. Она совсем рядом с тобой. Теперь уходи, иначе навсегда останешься здесь.

“Знать бы еще, как?”

Она закрыла глаза и подумала: “Хочу домой!”

…

Солнечный свет по-прежнему дробился радугой на хрустальных гранях. Похоже было, что прошло совсем немного времени. Солнце за окном не успело сдвинуться. Ирина посмотрела на Леся. Тот кивнул и сказал:

– Вернулась… Это хорошо. Не всем так везло. Пойдем.

Не обращая больше никакого внимания на старуху, он поднялся со стула и вышел из комнаты. Ирина тоже встала, но пол вдруг качнулся и Княжна подхватила ее под руку.

– Тяжело было? – спросила она.

– Нет. Только холодно там у них. И пепел…

Она посмотрела на ноги. Разумеется, пепла на них не было.

…

Берег пруда был изрядно замусорен. Вокруг валялись пустые бутылки, бумага, полиэтиленовые пакеты, а большое кострище свидетельствовало, что любители отдыха на природе сюда приезжают частенько. Если бы они еще любили убирать за собой…

Лесь прошел по тропинке вдоль берега, остановился, молча набил свою трубку. Княжна тоже молчала.

– Итак… – сказал наконец учитель. – Ничего толкового нам не сказали.

– Я спрашивала, как мне было сказано, – Ирине почему-то было стыдно.

– Мы все слышали. Ты всё-таки моя ученица. Тебя никто ни в чем не винит. Видимо они просто не поняли, что нам нужно, да и сами ведь сказали, что у них нет нужных слов. Это дела нашего мира. Не война, потому что это не оружие. Не эпидемия и не что-то подобное. Сила обернется против тех, кто ее контролирует…

– Главное, что это не некромантия, – сказала Княжна.

– Мы не знаем точно. Они не умеют лгать, но их слова всегда расплывчаты и непонятны.

– Почему “они”? – спросила Ирина. – Он там был один.

– В том мире нет разницы между одним и многими. Вообще нет понятия “личность”. Именно поэтому из мертвецов получаются очень хорошие слуги… – он протянул трубку Княжне. – Хотя я ведь говорил уже, что на самом деле они не мертвы, просто мы привыкли так называть тех, кто прорывается в Явь.

– Тот с кем мы тогда дрались, попал в какую то ловушку…

– Они не приходят по собственной воле. Никогда. Нет у них такой привычки. Нужен призыв, или какая-то глобальная катастрофа. А труп – это то, что им лучше всего подходит для материализации, причем не обязательно человеческий труп.

– Между прочим, они благодарны тебе, Рыжая, если конечно это слово уместно, – вмешалась Княжна. – Сами сказали, что это ты освободила того мертвяка. Видимо, когда ты того некроманта через себя обернула и прикончила.

– Они не знают, что такое благодарность, – покачал головой Лесь. – Любовь, эмоции, чувства – для них это непонятно. Подчиняются они только правильно выполненному ритуалу и никогда ничего не делают без причины.

– Без своей причины.

– Именно. Нам она может быть и непонятна, но Рыжей они с одной стороны: ничего толком не сказали о том, что она хотела знать, а с другой: выдали больше информации, чем она просила. Первый из мертвых, книга какая-то… Я тоже сначала подумал о Назаретянине, но сам он книг не оставил, да и себя никогда не называл так. Первенец – да, но первенец – это первый из родившихся, а не первый из тех, кто умер.

– А кто умер первым из людей? – спросила Ирина.

– Как кто? – Лесь посмотрел на нее удивленно. – Конечно Авель!

– Авель умер первым из живых, – сказала Княжна. – Не просто умер. Он был убит своим братом. Когда Каин и Авель принесли жертвы Богу, тот выбрал жертву последнего. Авель был великим знатоком ритуалов и первым из учеников своего отца.

– Что? – удивилась Ирина. – Адам был ведьмаком?

– Из рая его и Еву изгнали, но собранные там знания остались при них. Вспомни, сколько жили он и его ближайшие потомки. Если Авель успел что-то записать, то я даже не знаю, как оценить такую книгу. Жертвоприношения это… – она задумалась. – Ведь Каин убил Авеля на том самом поле, где они приносили жертвы. Он принес в жертву брата, а Бог за это дал ему знамение, что если кто убьет Каина, то тому отомстится всемеро. Мне становится страшно. Кто из вас хочет побеседовать с Создателем без посредников и получить от него такой дар?

– Значит ты допускаешь, что такая книга существует?

– Допускать можно все. Если это так, то почему об этом сказали именно ей?

Лесь и Княжна посмотрели на Ирину. Та пожала плечами.

– Не знаю. Но я знаю, где эта книга может быть. Отрубленная голова и ее ноги, причем совсем рядом – это церковь Иоанна Предтечи. Она здесь, рядом и построил ее Иван Грозный. А само здание церкви состоит из пяти частей.

После долгого молчания Княжна сказала:

– Что-то я уже не очень уверена, что тебе повезло с ученицей, Лесник. Так и тянет ее на приключения.

– Я же говорил, что навьи никогда ничего не делают без причины.

Глава седьмая

Ветер летней ночи пах городом. Глинобитными домами, сточными канавами, деревянными стенами, рвом со стоячей водой и конечно людьми, которые укрылись сейчас в нем. Люди знали, что против опытных дружинников в открытом бою у них нет никаких шансов и надеялись отсидеться за укреплениями Искоростеня.

Стройная женщина средних лет в сопровождении трех мужчин не спеша поднялась на холм. Сняла и отдала одному из сопровождающих плащ. Развязала тесемки льняной рубахи, опустила ее с плеч, сбросила на землю, перешагнула. На ней остался только узкий серебряный обруч на голове, плотно обхватывавший светлые волосы, да еще пара ножей в пристегнутых к предплечьям ножнах. Порыв ветра растрепал ее волосы, разбросав их по плечам и груди.

Еще двое мужчин взбежали по склону холма со стороны города, таща третьего. Тот был связан по рукам и ногам, рот был заткнут и ему оставалось только с ужасом смотреть на освещеннуе лунным светом женскую фигуру. Молодой парень, почти мальчишка.

Пятеро факельщиков, стоявших до того в отдалении, приблизились. Встали у сложенных в “колодцы” дров и одновременно подожгли их. Теперь женщина и пленник находились внутри правильного огненного пятиугольника. Она что-то тихо пела с закрытыми глазами.

Пламя быстро разгорелось. Песня стихла. Женщина вырвала ножи из ножен на предплечьях, рухнула на колени и вонзила их в пленника. Сразу же ударила снова, выгнулась, запрокинув голову и подняв руки вверх, к луне. Несколько секунд ничего не происходило. Потом от земли между кострами поднялось багровое свечение. Оно окружило женщину и ее жертву, разорвалось на длинные полотнища, те быстро поплыли к городу, отчетливо видимые на фоне ночного неба. По пологой дуге огненные птицы прошли над стенами и исчезли из виду, скрывшись за ними. Над городом начало разгораться зарево.

Костры вдруг разом погасли. Сзади к женщине подошел воин в кольчуге, набросил ей на плечи плащ. Потом обнажил меч и махнул им в сторону пожара. В темноте залязгало железо и другие воины, держась на всякий случай подальше от места жертвоприношения волчьей рысью побежали к горящему городу. Дружина собиралась отомстить за своего князя.

…

Видение исчезло, Княжна опустила руки. Ирина спросила:

– Это была ты?

– Разве я на нее похожа? Нет, конечно. Мне это показали много позже. На месте того города не осталось ничего. Никаких следов. Когда ритуал связан с жертвой, высвобождающаяся энергия очень велика, а если еще и с кровью, то даже обычный человек способен на многое. Поэтому наши воины никогда не трогали священников и храмы. Темучин запретил это. Он-то прекрасно знал, что такое правильно проведенный обряд и что такое настоящая вера. Знаешь, что самое интересное?

– Что?

– Та женщина была христианкой, а убитый ею – язычником. Вроде бы должно было быть наоборот, но вот так сложилось. Так все и было, Рыжая.

У Ирины все еще стояли перед глазами дергающееся на земле тело и медленно разгорающееся над городом зарево.

– Да, так все и было, – эхом отозвался Лесь, сидевший рядом с ними. – Они приходили сюда и оставались здесь. Скифы, варяги, тюрки и много кто до них. Они были сильнее и побеждали, потому что больше знали. Эта земля впитывала их знания и тоже становилась сильнее. Они делали ее своей, а она делала своими их. Леса, степь, море, реки… Здесь слилось все. Но то, что могла она, мы с Княжной в точности повторить не можем. У нас свои пути и свои способы.

– Тоже жертвы?

– Нет. Сейчас это… скажем так: не в моде, – ответила Княжна. – Не принято убивать, чтобы добиться своих целей. На тех, кто это практикует, смотрят брезгливо. А поскольку есть много вещей, которые знающий в одиночку сделать не может, то такие люди не могут добиться ничего особенного. Но речь сейчас не о том. Я вам все это показала, чтобы вы поняли: на путях знаний мало что меняется за сотни лет. Мы действуем по-другому, но принципы те же самые: кровь, управление стихиями, жизнь, смерть… Все это знакомо. Но иногда, очень редко, происходит что-то, меняющее людей по-настоящему. Это может привести к гибели цивилизации, или к ее расцвету, но никогда не проходит без следа. Последним таким событием, которое я знаю, был Ренессанс. Я видела архитекторов, приехавших из Италии в Московию. Они были другими, совсем не похожими на тех европейцев, кого я когда-то знала. Не умнее, нет, просто другими. Мир изменялся на моих глазах и я вместе с ним. Я очень испугалась тогда, бросила все и отправилась в путь. И нашла причину.

Она мечтательно посмотрела в темное небо и вспыхнувшее пламя костра заплясало на ее распущенных волосах.

– Знания можно передавать от учителя к ученику, как это делаем мы. Так получается лучше. Но можно учить и с помощью записанного. Много раз книги становились путеводными звездами для миллионов людей. Когда была разгромлена Византия, оттуда было вывезено в Венецию несколько библиотек, в которых были старые свитки. Очень старые. Нашлись люди, которые прочитали их и изменились, приняв старые знания на основе своего собственного опыта. Потом процесс пошел дальше, от человека к человеку. А началось все с нескольких букв, написанных на пергаменте и папирусе. Теперь мы тоже приблизились к чему-то подобному, причем случайно обнаруженное нами гораздо древнее.

– Старые книги… – сказала Ирина. – Пусть так, но что в них может быть нового? Не фараоны же их писали.

– Фараоны!?

Лесь посмотрел на Княжну, та на него и они рассмеялись.

– Да ты что, Рыжая? Какие еще фараоны? – отсмеявшись, сказал Лесь. – Для тебя пирамиды в Египте – седая древность, но подумай сама: человеку, как виду, двести тысяч лет, а вся наша история – не более двадцати тысяч. Неужели ты думаешь, что за прошедшее время люди не могли изобрести ничего получше колеса, луков и копий? Конечно могли. Не надо считать своих предков глупее себя. Цивилизация поднималась не раз и не два. Поднималась и рушилась. Мы, люди знания, можем уничтожить весь мир, не заметив, что сделали. Понимаешь?

Большой камень, лежавший на берегу ручья, не слушал этот разговор. Он был старше всех жителей этого города, вместе взятых и все их тревоги и заботы его нисколько не волновали. У него было свое место в этом мире, он не собирался его менять и вообще не знал такого слова: “собираться”, но теплую кровь, когда-то стекавшую по нему, он помнил. Сейчас рядом с ним, как в старые времена, которые отнюдь не были для него старыми, горел огонь и сидели люди. Значит и кровь должна была скоро пролиться.

…

Ей снился отец. Такой, каким он был пятнадцать лет назад, когда его перевели обратно в столицу из Рязани. Ему тогда только-только исполнилось сорок и каждый выходной они с ним ходили смотреть город, который она, хотя и родилась тут, знала довольно плохо. А иногда они шли в спортзал. Она тогда занималась в секции самбо, отец быстро подружился с тренером, раздобыл себе белую куртку и выходил на татами против нее. Показывал разные десантные приемы и заставлял отрабатывать их на себе, а когда у нее не получалось, смеялся и говорил: “Сила? Тебе не нужна сила. Чтобы сломать палец, или ослепить, не нужно быть большим. Вот ты меня держишь. Вот я беру тебя за локоть двумя пальцами. Где тут сила? Два моих пальца сильнее твоей руки, а ведь я даже не надавил как следует” – и она валилась на татами, весело смеясь и с парализованной рукой.

“Он был прав. Сила не в величине…” – подумала Ирина в полусне.

Свистела какая-то птица, у ручья было сыро и холодно, но она не мерзла. Как обычно, впрочем. Она уже привыкла к этому маленькому чуду: лежать на земле, не ощущая ее твердости и не дрожать от сентябрьской прохлады без одеяла.

“Прекрасно выспалась. Кто это тут?”

Под боком пригрелся кот. Он ее и разбудил, заворочавшись под курткой. Что-то его встревожило. Ирина открыла глаза и повернулась на правый бок.

– Хы-хы-хы! Девка!

– Ага. Валяется…

Незнакомые голоса. А где Лесь и Княжна? Она почему-то их не слышала. Не было привычного ощущения горящего рядом холодного пламени и покачивающихся на ветру деревьев. Вернее деревья были, но это было не то.

“Где они? Или я еще сплю?”

Такое тоже не исключалось. Сны у нее в последнее время были очень реальными, цветными, прекрасно запоминающимися. Она снова вслушалась, позвала беззвучно. Ответа не последовало. Зато бьющее сквозь листву солнце кто-то загородил.

– Вот это нам повезло, пацаны! Живая хоть?

– Да чего там? Главное – теплая.

– Хы-хы-хы!

Ее грубо толкнули в плечо.

– Шевелится. Кто это тут у нас?

– Ты главное посмотри, что у нее под одежкой!

– Ага, щаз проверим…

“Что это еще за уроды?”

Чужая рука протянулась через плечо. Кот, мяукнув, шарахнулся прочь.

– Нормалек!.. А-а-а!!!

Палец переломился легко и просто. Вывернулся наружу в первой фаланге и нелепо оттопырился.

“Отец был прав. Физическая сила ни при чем. Пальцу много не надо…”

Махнув ногой, она перевернулась через спину и удар левой ноги пришелся пострадавшему куда-то в район печени. В ребра больно впился кинжал в ножнах, подвешенный под мышкой на сплетенном Княгиней поясе.

“…важны только скорость у умение. Но где Лесь и Княгиня?”

Поднимаясь, она мельком взглянула на нападавших. Трое парней. Молодых. Один отскочил, тряся поврежденной рукой, а двое обходили его и заодно ее, чтобы зайти с двух сторон. Первый тоже сейчас придет в себя…

Второй нападавший дотянулся до нее, попытавшись схватить за куртку. Она сбила его руку, смещаясь влево, вверх по склону и пытаясь выстроить их в линию, так, чтобы они мешали друг другу.

– Ах ты, су-у-у…!

Блок получился неправильным, не наружной стороной предплечья, в боковой. Рука заболела, но противнику тоже пришлось не сладко. Он отдернул руку, рефлекторно обхватил место удара ладонью, но сразу же снова сжал кулаки. Руки он держал у пояса, даже близко не похоже на правильную боксерскую стойку. Она стоит выше, можно попробовать поработать ногами, но третий обходит… Кинжал оказался в руке как будто сам собой. Короткий обманный взмах, удар кулаком в лицо, руки поднимаются для защиты. Получай!

Она не хотела убивать. Только распороть кожу поперек живота широким взмахом лезвия. Отпугнуть нападающего. А вышло по-другому. По нему будто бы прошлась секира, или какой-нибудь фламберг, перерубив тело почти пополам. Брызги крови из вскрытых легких фонтаном ударили Ирине в лицо и она ощутила на языке неприятный соленый вкус. Двое остальных замерли. Не теряя времени она прыгнула, сделала выпад и ударила без особых изысков.

Кинжал не подвел. Второй согнулся, схватившись за живот и рухнул. Первый, которому она в самом начале сломала палец, повернулся, успел сделать несколько шагов, но остановился, будто наткнувшись на бетонную стену. По склону спускались Княжна и Лесь.

– Прикоснись к нему! Быстро!

Лесь показывал на камень. Ирина подскочила к серой, мокрой от росы глыбе и дотронулась до нее перемазанной в чужой крови рукой. Камень вздрогнул.

Мир вращался вокруг нее. Огромный город, холмы, протекающая неподалеку река (“Лесь прав: лучше из нее не пить!”) дома, громада Кремля, этот овраг… Кинжал в руке стал непомерно тяжелым и раскалился, как будто она не человека им выпотрошила, а сунула его в жидкую лаву. Пахнущий гарью и дымом пожара ветер ударил в лицо, растрепав волосы. Вынырнувший откуда-то сзади всадник в овчинной шубе поверх кольчуги, и с копьем в руке рванул поводья, разворачивая коня в ее сторону… И вдруг все кончилось. Снова шумели вокруг ивы, ветер был самым обычным, только оружие в ее руке все еще было горячим. Ирина посмотрела на клинок и убрала его в ножны. Вытерла лицо рукой, посмотрела на ладонь. Та была чистой. Никаких следов крови. На одежде – тоже. Сердце колотилось, как сумасшедшее.

– Ну что, мальчик?..

Ирина обернулась на голос. Княжна стояла рядом с третьим нападавшим, положив руки ему на плечи. Ее волосы тихонько шевелились и она ласково улыбалась.

– …кажется ты хотел любви? Приготовься. Сейчас… я… тебя… съем…

Ирина отвернулась. Что бы там ни произошло, смотреть на это она не хотела. Лесь подошел к камню, прикоснулся к нему, пожал плечами. Сказал:

– Перекресток… Здесь свои законы и своя власть.

– Что это значит? – спросила Ирина.

– То, что я сказал. Надо отсюда убираться. Иначе я потеряю ученика, да и ты не проживешь долго… Только не вздумай вмешиваться!

– Во что?

– Не оборачивайся. И успокойся.

Сзади послышался шум падающего тела. Лесь покосился через плечо, поморщился и опять отвернулся. Черный кот запрыгнул на камень и начал вылизывать переднюю лапу. Дела людей его не волновали.

…

– Вы куда уходили? – спросила Ирина, когда они сели в машину и Лесь вывел ее на Каширку.

– К церкви, про которую ты говорила, – ответила княжна, переплетавшая косу.

– Что-то нашли?

– Нет. Там давно не было служб, церковь брошена, но аура осталась. Ничего не почувствуешь, а проверять мы не стали. Ты потому нас и потеряла, что мы закрылись.

– Но тот навья все так и сказал.

– Я помню. Возможно и есть что-то, но аура все глушит. Место для тайника, если он там, выбрано хорошее. Однако и у меня вопрос. Лесь, ты заметил, что она в бою ускорилась?

Тот, не оборачиваясь, кивнул. Сказал:

– Я ее этому не учил. И я это делаю не так, а оборотнем.

– А она смогла человеком.

– Я тоже могу человеком, но по-другому. Ты же сама видела.

– Тогда кто ее научил?

Лесь тихо хохотнул.

– Я знаю кто. Помнишь, ученик Норманна прилетал звать к нему в гости? Он, пока птичкой был, говорить не мог по понятным причинам. А у меня репутация не самого приветливого хозяина и он, когда обернулся в человека, приготовился… ну ты понимаешь, к всякому.

– Так она у него подсмотрела…

– Уверен. Движения одни и те же. Увидела, не поняла что, но запомнила. А тут понадобилось – умение как раз пришлось по руке.

– Что сказать? Молодец, Рыжая.

– Что значит “ускорилась”? – спросила Ирина.

– Ты тоже не заметила? Вспомни, как эти трое двигались. Не обратила внимание, что они как будто тормозили?

– Нет.

– Со стороны это было хорошо видно. Ты на время драки немного ускорила свои реакцию, восприятие и движения. На самом деле ничего сложного здесь нет, больше привычка нужна.

– А сейчас мы куда?

– Возвращаемся к Леснику. Сверху в этой церкви входа в тайник нет, а даже если бы и был… Лезть туда неподготовленными – самоубийство. Придется идти из под земли, а это тоже не так просто. Там свои обитатели, к нам они никакого почтения не питают, а накопано здесь преизрядно.

Княжна наконец закончила со своей черной косой и ее кончиком пощекотала Лесю ухо.

– Напилась крови, так на веселье потянуло, – буркнул тот.

– Конечно! Хотя кровь была – так себе.

– Но почему вы уверены, что вход вообще есть? – спросила Ирина.

– Наверняка есть! Если бы его не было, навьи бы про эту книгу не заикнулись. Это ловушка.

– Тогда лучше туда не лезть.

– Ты права. Но ловушка приготовлена для тебя и твоего учителя, а про меня они знать не должны. Это многое меняет, очень многое. Пусть ловят. Может получиться так, что попадется не тот зверек, которого они ждут, а кто-то гораздо более опасный.

Она жизнерадостно улыбнулась и откинулась на спинку сидения.

Глава восьмая

Гнедая лошадь поднялись на холм и остановилась на вершине, поводя боками. Княжна перебросила ногу вперед через лошадиную шею, спрыгнула на землю и хлопнула ту ладонью. Лошадь отошла в сторону, наклонила голову и принялась щипать траву. У Ирины так ловко спешиться не получилось, но все же она вполне прилично для новичка освободила ноги из стремян и соскочила на левую сторону, как учили. Пожилой мерин флегматично покосился на нее глазом и тоже отправился искать травку погуще. Уздечек на лошадях не было. Княжна сказала в конюшне, что со своей и ногами превосходно управится, а Ирине повод только помешает. Конюх скептически хмыкнул, но когда она с земли взлетела в седло, спросил:.

– Из цыган что ли? По лицу вроде не видно…

– Из татар.

– А-а-а… Ну все одно: осторожнее, – и пошел открывать ворота.

Сначала ехали шагом. Потом перешли на рысь и Ирина чуть не свалилась на землю от тряски, но как-то приспособилась, упершись ногами в стремена и подпрыгивая на лошадиной спине. Княжна сидела в седле, не замечая никаких неудобств. Ирина попробовала скопировать ее посадку, оперлась немного руками на луку седла и у нее понемногу начало получаться, но сейчас, когда она спешилась, ее ноги никак не хотели сдвигаться. Постепенно ей все же удалось выпрямиться.

– Думала, что свалюсь.

– Что за беда? Подхватила бы. Садись, посмотрим на закат.

Солнце медленно падало на запад, в красные облака.

– Как это мы, без поводьев… Я думала нужен этот… как его? Недоуздок?

Княжна усмехнулась.

– Недоуздок – это чтобы в стойле лошадь держать. При езде он не нужен. А то, что без уздечки – лошадь и так можно заставить слушаться. Как ты будешь стрелять из лука на ходу, держа одновременно поводья? Все равно их бросить придется.

– Как тогда поворачивать?

– Есть сотник. Он не стреляет, скачет впереди и ведет за собой сотню. Когда надо – поворачивает, чтобы на поле была карусель из стрелков. Остальные кони бегут за вожаком, а лучники бьют. Расстреляли колчаны – вернулись в  обоз за стрелами, или атаковали с мечами, если враг бежит. Если за ними погоняться, то в бой вступит вся тысяча.

– Что, если его убьют?

– Попробуй, убей его! У сотника самые лучшие доспехи и у первых двух десятков, которые ему подчиняются, тоже. Его прикроют и защитят. Но даже если собьют с коня, то его найдется, кому заменить. Бывало, что воин отставал от сотни, тогда он действовал самостоятельно, а конем управлял ногами и голосом. Главное, чтобы он из боя не вышел без команды. За боем всегда следил кешик, ханская гвардия. Трусов они ловили и сразу казнили, а сотню, в которой трус был, потом ставили на самый опасный участок в сражении, или на стену городскую первыми посылали. Все боятся, но страх нужно преодолевать. Кто не сможет этого сделать – погибнет первым и обречет на смерть своих товарищей.

– Быть смелым не научишься. Я до сих пор вспоминаю, как тех двоих…

Княжна вздохнула.

– Понимаешь, Рыжая… Нельзя человека заморочить так, чтобы он стал смелым. Страх смерти все равно сильнее. До боя он будет думать, что ничего не боится, но во время битвы плотина прорвется, он растеряется и испугается еще сильнее. Тут только самому справиться. Никто другой не поможет. Впрочем одно исключение есть. Ведьма может вести за собой людей, если сама идет впереди. Тогда это работает. Люди забудут про смерть, про страх, им плевать будет, сколько перед ними врагов, но для этого нужно их вести в бой, а не посылать. Орлеанская ведьма так и делала.

– Жанна д'Арк!?

– Орлеанская ведьма. У нее хорошо получалось и она не остановилась бы, выгнав с континента англичан. Не знаю, что было бы, сойдись мы с нею, но к счастью там против нее тоже были не простачки. Главное: так и не удалось выяснить, у кого она училась.

– Это так важно?

– Конечно. Власть учителя над учеником абсолютна. Лесник может приказать тебе что угодно. Хотя бы пойти и принести то, не знаю, что – и ты пойдешь искать. Глупость приказа будет очевидно, но отказаться ты будешь не в силах.. А Жанна была совсем молодой девчонкой и не могла научиться так, как учимся и учим мы. Возможно, ее учитель погиб и успел передать ей часть знаний. Тогда во Франции погибнуть было проще простого. Или она нашла какой-то другой источник. Очень хотелось бы знать, какой.

– Как это? Объясни.

– Если коротко, то учиться можно тремя путями. Первый: научиться у знающего, став его учеником. Второй: узнать все у самого Создателя. Удивительно, но находились люди, которые на это осмеливались. Третий: научиться чему-то самостоятельно.

Княжна пошарила рукой в траве и подняла небольшой камешек.

– Представь, что ты, Рыжая, первая из людей, кто видит этот камень. У него есть какие-то свойства, но тебе они неизвестны, потому что раньше в твоем племени никто таких камней не видел и ничего о них не знал. Ты разглядываешь его, пробуешь на вкус, пытаешься сломать, в итоге называешь его “гранит” и придумываешь, как его использовать. Потом ты смотришь на тень от камня, видишь, как она себя ведет, исследуешь ее и начинаешь что-то соображать про солнечные лучи… У тебя появляется ученик. Он видит, как ты обращаешься с камнем и делает какие-то свои выводы. Ты можешь из камней сделать дом, а он их, к примеру, зарядит в пращу. Ты это увидела и получается, что ты тоже узнала что-то новое. Так идет обмен знаниями у тебя и у Лесника, в результате вы оба становитесь все сильнее… Теперь представь, что ты и есть самая первая из людей и что сам Создатель помогает тебе познавать этот мир. Говорит с тобой, объясняет… Что тогда ты будешь знать об этом камне? Вообще все! Тайн в нем для тебя не будет. Ты будешь знать, как он образовался, что с ним будет в воде, что произойдет, если ты его проглотишь и так далее. Зарядив камень в пращу, ты никогда не промахнешься. Построишь из таких камней дом – он простоит тысячу лет… И наконец, узнав про гранит все, что возможно, ты пишешь книгу о нем. О его свойствах, о его тени, о том, как его бросать и как из него строить. Книгу через тысячу лет открывает какой-то человек, читает ее и в меру своего разумения воспринимает твои знания. Он может не понять половину, а может и наоборот добавить в них что-то свое.

Она выбросила камень.

– Вот эти три пути. Первый самый безопасный, но долгий и требует таланта у учителя и ученика. Второй требует безграничной веры. Читала, как Петр шел к Иисусу по воде? Усомнился – утонул. Третий путь не требует ничего, кроме времени на изучение источника. Он самый легкий и если человек понял и осознал написанное, то небольшой практики бывает достаточно, чтобы овладеть знанием. Теперь представь, что книга написана человеком, который учился у того, кто был создан самым первым и знания получал непосредственно от Создателя. Вряд ли он там писал о камешках. А прочитать ее может кто угодно и если он поймет то, что там есть, да еще и вера у него найдется, хоть немножко… Страшно, Рыжая? Нет? А мне вот страшновато. Я не раз и не два видела, что может сделать настоящая вера. Было дело – и солнце на небе останавливали. Смотри. Красиво, да?

Солнце падало в пылающие облака. Большое, багрово-красное, уже не обжигающее глаза. Длинные тени тянулись к их холму от леса, как будто подступающая вражеская армия.

– Давай останемся здесь, – сказала Княжна. – Посмотрим на звезды. Ночь будет ясная и теплая.

– Нас хватятся.

– Нет. Конюх про нас не вспомнит, я позаботилась, а Лесник и так знает, что с нами все в порядке.

– Костер разведем?

– Неси дрова.

– Неохота идти.

– Тогда не разведем.

– А если лешего попросить?

– Он не послушает. Он даже Лесника не послушает. Таким уж создан. Хочешь, расскажу тебе историю?

– Старую?

– Очень старую. Слушай. Однажды десяток воинов сидел у костров и жарил на огне баранину. Дул сильный ветер, дрова были сырыми, дым от костра несло как попало и бросало им в лица. Воины злились из-за этого и ругали десятника, который выбрал для стоянки неудачное место. Десятник сказал им: “Болваны! Я – ваш учитель”. Те удивились. “С чего ты это взял?” – спросили они – “Чему может научить этот дым?” Десятник ответил: “Вы учитесь на моей ошибке. Только что я всех вас научил правильно выбирать стоянку!” И воины согласились, что он на самом деле их учитель и отдали ему самый вкусный кусок баранины.

– Понятно. Пойду, дров наберу…

Когда она вернулась с большой охапкой хвороста и с небольшим трухлявым бревном под мышкой, рядом с Княжной лежала на траве груда кукурузных початков и на них заинтересованно посматривали лошади.

– На поле нарвала, – сказала та в ответ на ее вопросительный взгляд. – Запечем их на углях. Барана поблизости нет.

– Их можно печь?

– Конечно. Прямо в шелухе. Получится вкусно.

– А ты почему ученика не возьмешь?

Княжна ответила не сразу. Потом сказала тихо?

– Тогда тоже был сентябрь…

…

Эта сентябрьская ночь выдалась тихой. Канонада стихла к вечеру и здесь, на берегу тихой лесной речки, которую можно было буквально переплюнуть, можно было на время забыть о войне.

Женщина внимательно вглядывалась в противоположный берег из прибрежных кустов. Темнота не была для нее препятствием, света звёзд вполне хватало. Не заметив никого, она вышла на песчаный пляж, положила винтовку с оптическим прицелом и начала раздеваться. Черной волной упали вниз густые волосы и она вошла в воду по колено. Наклонилась, тронула ее рукой.

“Я здесь…”

Она не ощутила ничего. Вода молчала. Лес на берегах реки тоже не отвечал.

“Отзовись…”

Ничего. Ни вражды, ни приязни, ни даже легкого интереса. Это было неправильно, потому что Лесник погиб ещё в июле. Уж это-то она не могла не ощутить, даже сквозь все смерти, которые щедро раздавала во все стороны. Но пришедшие с запада не получили ничего из его знаний. Значит он смог передать их кому-то. Успел найти кого-то случайного, но подходящего.

“Ответь…”

Только холод воды под ладонью. Новый ведьмак, наследник, еще осваивается со своими возможностями, но пока он жив, сила не достанется пришельцам. Значит шансы ещё есть, если удержится север, а он удержится. Старый викинг ещё крепок. Его трудно вывести из себя, раскачать, но свое он будет держать мертвой хваткой. Ей сейчас умирать нельзя. Ни в коем случае. Хозяйка и Скиф не выдержат, если ее не станет.

Она сделала ещё несколько шагов вперёд, присела и поплыла, не обращая внимания на холод воды и подняв левой рукой над водой кобуру с револьвером.

“Три месяца не мылась. Благодать!”

Мягкое прикосновение к животу. Местный водяной пришел проверить, кто пришел купаться в неурочное время, признал ведьму и уплыл вниз по течению, от греха подальше.

Женщина повернула к берегу, но когда воды было по пояс, вдруг выпрямилась. Вот так оно и бывает: расслабиться на минутку, а тебя…

– Я сейчас шарахну из “нагана” – будешь знать, как подглядывать!

В кустах зашевелились и тихий мужской голос ответил:

– Дык я ничего… Видел, ты пошла, ну и поберечь хотел.

– Знаю я, чего ты хотел, – она усмехнулась. – Тоже мне, защитник… Ну и что бы ты за это отдал?

– Я? Все, что хочешь.

– Уверен? Тогда иди купаться. Я со старой границы в бане не была и ты, я думаю, столько же.

Из кустов выбрался молодой белобрысый парень в военной форме с лейтенантскими знаками различия на петлицах. Подошёл к воде, потрогал ее. Она громко рассмеялась.

– Что, боишься водички холодной?

– Вот ещё! – и он начал раздеваться.

…

Княжна перевернула початки, пекшиеся на углях.

– Близкого человека учить проще. В старые времена знания только так и передавались, от отца к сыну. Женщине и мужчине тоже полезно бывает хорошо знать друг друга.

– А почему тогда Лесник?..

– Не взял тебя? Ему это не нужно. Из любого правила есть исключения. Он в первую очередь связан с этой землёй, да и он сам еще молодой. Вот придет весна – сама все увидишь. Вторая причина: ты городская, да ещё и с Перекрестка. Что с тобой и с ним будет, если связь будет слишком тесной, предсказать трудно. Обычно общий ребенок означает конец обучения. И третья: сильно привязываться к ученику не следует.

– Почему?

– Потому, что тогда трудно будет пожертвовать им в случае необходимости, как пожертвовала я своим…

…

Она раньше никогда не брала учеников из русских. Иван оказался хорош, знания подхватывал налёту и через месяц уже мог и глаза отвести, и пулю при необходимости. Войне вообще учатся быстро, а уж когда она вокруг…

Они отступали вместе, цепляясь за высотки и реки, убивая и уворачиваясь от смерти. Потом была зима и немцы наконец остановились, а потом и откатились назад по обледеневшие дорогам, бросая технику и оружие. Но тот, кто их вел, так ни разу и не вышел под выстрел. Это произошло много позже, когда замкнулось кольцо окружения на Волге и перед потерявшим ученика еще летом сорок первого года Зигфридом встал выбор: лишиться своих лучших солдат, или рискнуть самому. Он выбрал второе.

…

– Прорвались.

– Согласна.

Противотанковая пушка за холмом выстрелила последний раз минуты три назад. Очередной рубеж обороны был прорван. Артиллеристов намотали на гусеницы, теперь был их черед. Замаскированные “ЗИСы” и “сорокопятки” полка ИПТАП ждали своего часа.

Она сделала все, что могла. Командир полка превзошел сам себя, выбирая позиции. Ротные не спали всю ночь, готовя огневые. Саперы заложили мины на дороге. Люди вымотались в сопли, но не ощущали усталости, потому что с ними была ведьма.

Полк ждал. У них даже были танки. Два чиненых-перечиненных Т-50, непонятно как уцелевших в первые два года войны, стояли в ложбинке, закиданные снегом. Слабоваты против немецких “четвёрок”, но это было все, до чего она дотянулась отсюда. В конце концов главным было не это.

Впервые она ясно ощущала перед собой настоящего врага, равного ей по силам, если не превосходящего. Опытного, смелого, побеждавшего всю жизнь, проломившегося от границы до Москвы и взявшего Севастополь, откуда с большим трудом смог спастись раненый Скиф. Враг не боялся идти первым и она даже могла бы его уважать, если бы не ненавидела так сильно.

Первый немецкий танк вывернул из за поворота на дорогу и пошел по ней, разбрасывая из под гусениц грязный снег.

– Мины не взорвались, – тихо сказал Иван.

– Ожидаемо. Разведчик должен быть защищен, раз уж он вызывает огонь на себя. Не дождется…

Следом за первым танком появился второй, третий… "Четверки" съезжали с дороги на целину, разворачиваясь в боевой порядок. Следом шли бронетранспортеры. Острие группы “Дон” Манштейна. Изрядно затупившееся в предыдущих боях, но все еще сильное и готовое идти вперед.

– Знают, где мы…

– Но не знают, где позиции. Пусть идут.

– Восемнадцать машин.

– Справимся.

– Ох, твоими бы устами…

Они замолчали. Рев танковых моторов приближался и женщина поглаживала кончиками пальцев накладки на старом луке.

…

Два легких танка довершили разгром, прошлись по пехоте, расстреляли не успевшие отойти бронетранспортеры. Когда немец не торопясь выбрался из люка танковой башни, его уже ждали. Машину Зигфрида били в конце боя три уцелевших пушки, но все, что они смогли – заклинить башню. Развернуться танк не мог, отползал задом, подставляя снарядам лобовую броню и подошедший Т-50 выстрелом в упор сбил ему ведущий каток.

Он спрыгнул с танка на землю и без лишних разговоров вытащил из кобуры “вальтер”. В ответ заскрипел натягиваемый лук.

– Давай!

Иван прыгнул вперёд, держа саперную лопатку в опущенной руке. Собственно, единственное, что в нем оставалось в этот момент человеческого – это и были руки. Голова была волчьей, без намека на шею переходящая в бугрившиеся от мускулов плечи. Колени выгнуло назад, превратив их в нечто совсем уж непонятное. Из разорванных сапог выглядывали длинные, когтистые лапы.

Немец выстрелил. Оборотень небрежно махнул лопаткой и оскалился при звуке рикошета. Ещё три выстрела, три взмаха и разочарованный визг улетающих в стороны пуль. Иван перешёл на бег. Он был уже совсем рядом с немцем. Налететь, закрутить, заставить подставить спину стреле… В левой руке Зигфрида появился из воздуха длинный меч-бастард.

Лучница улыбнулась про себя. Все это было ожидаемо. До сих пор она предугадывала все, что он мог. Сейчас Иван доберется до врага, меч взлетит, потом опустится и стрелу отбить будет уже нечем. Оборотня он конечно убьет. Ну что же, мы все когда-то умрем.

“Прощай, Защитник…”

“Прощай, Татарка…”

Клинок, превратившийся в переплетение нитей голубого огня, опустился, но не на нападающего. Удар пришелся в землю, та раскололась. Немец сделал шаг вперед и пропал. Вместе с ним исчез и оборотень. Трещина закрылась. Стрелять было не в кого.

Она опустила лук и коротко выругалась по-тюркски.

…

Костер потрескивал. Большое бревно наконец перегорело посередине и Ирина переложила его половинки на угли.

– В следующий раз надо будет топорик взять. Значит он остался жив?

– Не знаю, Рыжая. Не знаю. Я не ощутила ни его смерти, ни смерти Зигфрида. Но ученик, которому учитель приказал что-то, приказ обязательно выполнит, а Ивану я велела задержать немца и подставить под выстрел. Так что скорее всего он его и держит, все эти годы.

– Ты не пыталась найти их?

– Я не знаю, как это сделать. Но может быть там, куда мы собираемся, мы узнаем что-то новое. Леснику нужно время, чтобы подготовиться. Мне проще. Вскочила и понеслась, куда надо, а он никогда никуда не торопится. Сначала нечисть свою порасспросит, узнает, что там под землёй нас ждать может, потом соберёт все, что посчитает полезным…

– …а потом решит никуда не ходить, – подсказала Ирина.

– Нет, он не откажется. У него мечта всей жизни эту библиотеку найти.

Глава девятая

Такие станции, построенные по типовому проекту, в Москве называли “сороконожками” из за двойной колоннады, состоящей из сорока колонн. У нее не было наземных входов. Попасть внутрь можно было из подземного перехода. Отсюда они и вошли.

– Похоже, что линию строили во время войны, – сказал Лесь, обойдя станцию и посмотрев на колонны. – Чувствуется.

Ирина пожала плечами.

– Может быть. Это важно?

– Очень. Сама подумай: разве у Сталина не было других дел? Это ведь и люди нужны, и деньги. Значит линия каким то боком нужна была для военных нужд.

– Коломенскую открыли в шестьдесят девятом, – сказала Княжна. – Но я понимаю, что ты имеешь в виду. Что, если ветку изначально строили к какому нибудь важному военному объекту, который решено было разместить под землей? Штаб, или узел связи, или ещё что то. Он наверняка охраняется и вся линия должна контролироваться.

– Вот-вот… Не хотелось бы под землёй ещё и на солдатиков нарваться.

– Ничего, я разберусь.

– Хотелось бы обойтись без лишней крови.

Он посмотрел в темноту тоннеля.

– Туда мы конечно не пойдем. Зачем светиться? Да и рельсы под током. Тут есть аварийный выход из служебных помещений в кинотеатр на поверхности. Он наверняка заперт, но для нас ведь задвижки не преграда, верно?

– Зачем мы тогда сюда спускались? – спросила Ирина.

Лесь тихо засмеялся и не ответил.

– Что, просто посмотреть?

– А тебе, москвичке, удивительно, что деревенскому парню в метро интересно? Я здесь действительно никогда не был.

– Тогда давайте покатаемся? Я вам кольцо покажу.

– Веди нас Сусанин, народный герой.

– При чем тут Сусанин?

– Это стих такой. “– Куда ты завел нас, Сусанин-герой? – Отстаньте, ребята! Я сам здесь впервой. – А может, отрежем Сусанину ногу? – Не надо, не надо, нашел я дорогу!”

…

В квартиру, в которой Ирина пять лет назад впервые встретилась с Лесем, они вернулись только поздно вечером. Она валилась с ног, да и Княжна присела на стул в кухне с облегчением, но Лесь, казалось, совсем не устал. Он пропустил ржавую воду из под крана, набрал чайник и поставил его на плиту.

– Подземелье вытягивает силы, – сказала Княжна. – Даже красивое. Нельзя в нем долго оставаться. Как там только люди работают?

– Они привыкли.

Лесь сел на пол, опершись спиной о стену. Табуретку он великодушно уступил Ирине, а другой подходящей мебели в квартире попросту не было.

– Человек ко всему привыкает, даже жить под землей. Но ты права, ощущения еще те… Столько глаз со всех сторон! Хуже то, что далеко не все из них человеческие.

– Нечисть?

– Конечно. Там ее полно. Кроме того, что мы видели, под землей выкопано раз в пять больше. Многие тоннели уже благополучно забыты, а в оставленных людьми катакомбах нечисть селится очень охотно. Хуже то, что она вся незнакомая, да и не разбираюсь я особо в подземных обитателях. Сюда бы Хозяйку, но лучше не надо.

– Это точно! – Княжна кивнула. – Тут все как раз по ней, но ты прав: не нужно.

– Кто это, Хозяйка? – спросила Ирина.

– Знающая с Уральских гор, – ответила Княжна. – Характер у нее не приведи боже и ученики такие же бывают. Помнишь Варшаву, Лесь? Как с ее учеником тогда столкнулись?

Тот кивнул.

– Да. Угадай, Рыжая, сколько зубов вылетело и у кого.

– У вас они все целы.

– Точно. И у Княжны тоже. Но Хозяйка тогда сильно обиделась, хотя тот сам виноват был. Ее в свое время Медянкой звали, как раз за характер. Потом, когда местные легенды в народе пошли, к ней другое прозвище пристало: Хозяйка медной горы. Ей понравилось. Характер характером, а горы она знает, как никто.

Чайник закипел. Из рюкзака Леся на свет появился небольшой мешочек с заваркой и его старая трубка.

– В общем интересно было, – сказал он, набивая ее.

– Кому?

– Всем. Прежде всего конечно местных жильцов она заинтересовала, – он кивнул на Ирину. – Она и ножичек ее. Все уже знают, что на камень в Велесовом овраге снова кровь пролилась и знают, кто это сделал. Причем кровь человеческая, а такого давненько не случалось. Пристальное внимание обеспечено. Интерес к нам больше с нею связан.

– Плохо, что пристальное.

– Я бы так не сказал… – из трубки поднялся ароматный дымок. – внимание это скорее дружелюбное, чем враждебное. Я попробовал поинтересоваться тем, что связано с Коломенским. Церковь, овраг, камни эти… Но внятных ответов не получил. Лешие в лесу тоже любят загадками говорить, а у подземных ещё и загадки такие, что их не поймешь толком. Вроде бы запретов никаких на те места не наложено и вроде бы в сторону церкви как раз ведет ход. Не старый, разумеется, а новый, с рельсами. Я даже заметил это ответвление, когда проезжали тот участок.

– Когда идем?

– Завтра ночью. Подземникам без разницы, ночь, или день, а нам люди меньше мешаться будут. Завтра днем пройдемся по магазинам. Нужны каски и рабочая одежда. Прикинемся дежурной сменой ремонтников. Я за инженера по технике безопасности сойду, а вы… да хоть бы и за таких же инженеров. Внезапная ночная проверка из главка. Такие здесь бывают часто. Если кого-то встретим – заморочим. Будет думать, что настоящих проверяющих повстречал.

Они заварили чай, съели по куску копченого мяса из запасов Леся, который категорически отказался есть городские продукты из магазина. Княжне было все равно. Она вышла и вернулась с двумя батонами белого, свежего хлеба. Один они оставили на утро, а второй честно поделили с Ириной пополам.

– Не все же хищники, – сказала Княжна по этому поводу. – Кому-то и хлебца надо, чтобы молоко давать.

Лесь рассмеялся. Ирина наоборот обиделась. Первое, неудачное превращение в корову ей видимо не забудут никогда.

Потом Лесь ушел спать на разложенный в комнате диван. Немного погодя, его примеру последовала Княжна. Ирина долго сидела одна в кухне, смотрела телевизор, от которого совсем отвыкла за это время. Наконец она выключила его. Передачи казались какими-то непонятными, как будто за каждым словом дикторов и ведущих стоял кто-то чужой.

Вернулось ощущение вращающейся вокруг нее Москвы. Огромный город, миллионы тонн бетона, кирпича и металла, река, машины, люди – она была центром всего этого, осью, идущей через время. Невообразимая, чудовищная инерция этого медленного движения могла раздавить кого угодно, попытайся тот противостоять ему. Она долго сидела в темноте, завороженная тем, что сейчас чувствовала, потом встряхнула головой, прогоняя морок. Глаза слипались. Ирина поднялась, прошла в комнату и устроилась у стенки, прямо на полу, свернувшись в клубок и подложив под голову руку. Ей снились глубокие борозды на сером камне.

Глава десятая

Новенькая желтая каска постоянно задевала за низкий потолок прохода. В спину поддувал легкий ветерок – работала вентиляция. Было сухо, тепло и страшновато. От мысли, что над головой метров десять земли, становилась не по себе и Ирина старалась об этом не думать. Не думать получалось плохо.

Впрочем, ничего особенно пугающего не происходило. Нечисть, если она здесь и была, на глаза не лезла. Коридор шел прямо и по-видимому являлся частью какого-то гораздо большего тоннеля. В стенах регулярно попадались запертые двери, и под полом что-то шумело. Может быть, те самые вентиляторы, гнавшие сюда теплый воздух.

Люди им здесь встретились только два раза. Сначала двое электриков ковырявшиеся в щитке, висящем в нише. Мельком оглянулись на трёх людей в спецовках и снова продолжили свой спор про фазу и криворукого Петровича. Второй раз – целая бригада, с инструментом и каким то непонятным оборудованием на тележке. Шедший последним мастер в белой каске вопросительно посмотрел на них.

– Проверка из управления, – сказала Княжна, очаровательной улыбаясь. – Вы идите, мы вам не помешает.

Судя по ответной улыбке мастера во все тридцать два зуба, он поверил бы, даже если бы она представилась десантником с Альфа Центавра.

– Если буду нужен, по громкой связи от диспетчера вызовите меня, – сказал он и ушел за рабочими.

Наконец коридор кончился и боковой проход вывел их в тоннель Замоскворецкой линии.

– Вот оно, подземное царство, – сказала Ирина.

– Не шути так, – отозвалась Княжна. – Где царство – там и царь, а с царем шутки плохи.

– Он правда существует?

– Кто?

– Подземный царь.

– Не знаю. Но это не значит, что его нет. В любом месте всегда есть кто-то главный. Возьмёт, да и вылезет посмотреть, кто это по его владениям шарится. Мы здесь только гости, Рыжая. Гостям положено быть вежливыми.

– То-то вы вооружились…

– Правильно. Гость ведь должен вызывать уважение? Вот мы и соответствуем.

Лук Княжны “притворился” висевшей у нее на плече сумкой, а Лесь опирался на тросточку, которая на самом деле была его охотничьим ружьем. Вернее и ружьём эта вещь только казалась. Когда Лесь разбирал и чистил оружие, оно превращалось в карабин с несъёмный штыком. У Ирины ее кинжал как обычно висел слева, под одеждой. Можно было сказать, что они вооружены до зубов, вот только не было никакой уверенности, что это пригодится здесь и хоть чем-то поможет.

– Направо.

Под ногами хрустел крупный гравий. На всякий случай держась подальше от рельсов, они пошли вдоль стены. Дежурное освещение было очень тусклым и шедшая сзади Княжна включила большой аккумуляторный фонарь, купленный аж за сто двадцать рублей в том же магазине, в котором они приобрели спецовках и каски. Луч желтого света плясал на бетоне, отбрасывая угольно-черный тени от идущих вдоль вогнутой стены кабелей. Светлее от него не становилось.

– Долго ещё? – спросила Княжна.

– На поезде ехали всего минуты три. Посвети вперёд.

Луч утонул во мраке. Они снова двинулись по гравию.

– Вот он, отнорок. Теперь будьте внимательны. Здесь поезда не ходят, значит и люди редко бывают.

Они миновали стрелку, которая была навечно заблокирована цепью с насквозь проржавевшим замком, по-видимому не открывавшиеся с момента сдачи линии в эксплуатацию. Уходящие вправо рельсы были покрыты ржавчиной.

Княжна повесила фонарь на пояс, сняла сумку с плеча. Мгновенная метаморфоза – и в руках у нее оказалось древко лука и две стрелы. Она ловко согнула его, зажав под коленом нижний конец, натянула тетиву, одну стрелу зажала в левом кулаке вместе с древком, вторую приготовила к выстрелу.

– Бережного бог бережет, – сказала она. – Мало ли, кого встретим. Меня они точно не ждут.

– Давай не будем раньше времени…

Однако Лесь тоже перехватил свою трость. Та сразу же изменилась, вытянулась в длину и через пару секунд он уже держал за цевье свой карабин. Щёлкнул откинувшийся штык.

– Держись сзади меня, – сказал он Ирине шепотом и пошел по левой стороне тоннеля в темноту.

Княжна перешла на правую сторону, держась чуть позади. Ирина, спохватившись, полезла под спецовку, вытащила кинжал. По лезвию прошел блик от фонаря Княжны.

Света в этом тоннеле не было. Лампы на стенах имелись, но не горела ни одна из них. Зато гравий на полу в нем был мелким и идти стало легче.

– Как раз в нужную сторону идём, – сказал ей Лесь. – Камень вчерашний вон в той стороне, совсем рядом. Ты как? Ничего необычного не ощущаешь.

– Мне с того дня кажется, что город вращается вокруг меня.

– Знаю. Видел твой сон. Ничего удивительного в этом нет. Ты и должна так его ощущать. Это твоя земля и твоя сила. Используй ее. Только не увлекался особо.

– А что?

– А то, что она от тебя больше потребует, чем даст тебе. Те ведьмы, что живут в больших городах, умирают молодыми. Помнишь ту старуху-медиума? Ей ещё и семидесяти нет, а уже развалина. Летать она никогда не могла и не сможет. В городах сосредоточена большая мощь, но таким, как мы, с нею лучше иметь дело издали.

– Но осторожно – можно?

– Осторожно – можно. Хотя у тебя сейчас вряд ли получится осторожно.

Они шли ещё около часа по плавно изгибающемуся тоннелю, пока наконец не упёрлись в заглушку. Рельсы оканчивались сделанным из шпал отбойником, а тоннель – тупиком. Княжна провела лучом фонаря по бетонным плитам. Спросила:

– Наши действия?

– Ты как, Рыжая? Ничего? – снова спросил ее Лесь.

Ирина покачала головой.

– Тогда извлекай коробочку.

Она кивнула и полезла в карман. Княжна заинтересованно следила за ее движениями.

– Это то, о чем я думаю, – спросила она. – Да, Лесник?

– Да.

…

Лесная поляна в росе, под лунным светом выглядела, как будто покрытой серебряной краской. Лесь прошелся по траве, огляделся внимательно и сказал:

– Здесь…

– И как? – спросила Ирина.

– Закрой один глаз. Любой.

– Закрыла.

– Теперь опустись к самой траве и ползи по ней. Смотри перед собой, ни на чём не сосредотачиваясь и ни на что не обращая внимания. Вглядываться нужно на уровне травы, чуть выше ее.

– Сейчас… Ой! Она же мокрая. Лучше я сниму платье.

– Да, так будет лучше.

Девушка проползла по холодной росе метров пять, прежде чем снова ойкнула, на этот раз удивленно.

– Что увидела? – спросил Лесь.

– Кустик светится. Роса – как будто бриллианты.

– Нашла, значит. Хорошо. Знаешь, что такое “слепое пятно”?

– Знаю.

– Ты сейчас смотришь на нее сквозь него. Обычным взглядом разрыв-траву не заметишь. Нужно глядеть и не видеть. Запомни, как ты это сделала. Теперь выбери самый длинный стебель и сорви его.

Ирина протянула руку. На ощупь травинка была самой обычной.

– Сорвала.

– Возьми.

Он передал ей открытый серебряный пенал.

– Положи его туда и закрой.

– Сделала.

– Молодец. Храни ее у себя.

Она поднялась, держа в руке пенал. По коже стекала роса.

– Я думала…

– Мужчине ее трогать нельзя. Она станет обычной осокой. И Княгине нельзя. Травку эту ещё “ведьминым проклятьем” называют. Ведьма силу теряет, прикоснувшись к ней. Не надолго, но это очень неприятно.

– А мне?

– Тебе можно. Она показывает путь и может сломать любой замок, кроме одного. Понятно, какого?

– Потому что я… Ну…

– Ты стоишь передо мной голой и стесняешься слова “девственница”?

– Ох… Ну вы же учитель.

– Ещё раз: тебе можно брать её в руки. А ещё она помогает при родах и уничтожает любой сглаз. Носи ее при себе, Рыжая. Теперь когда будет нужно, ты знаешь, как найти еще одну. Но это будет не скоро, она долго не теряет силу в серебре.

…

– Тебе на нее лучше даже не смотреть, – сказал Лесь Княжне.

– Знаю. Один раз меня попотчевали такой травинкой. Ощущения отвратительные.

– Когда это?

– В Смуту. Марина Мнишек. Я тогда сунулась посмотреть, кого это везут к Димитрию и получила стрелу с подарочком. Я к такому была не готова, а от нее ведь даже не увернешься. Долго тогда отлеживаться и прятаться пришлось.

– Я-то думал: как до Смуты тогда дело дошло? Почему ты позволила?

– Вот потому и позволила. Предыдущий Лесник был изрядным засранцем и когда он наконец убрался восвояси, все вздохнули с облегчением. Но я-то конечно тогда дала маху крепко! Могла бы и сама подумать, что “Марина” означает “морская”. Твой учитель тогда морскую ведьму в Москву притащил.

– Да, ничего хорошего из этого не получилось… Давай, Рыжая, идём обратно. Держи руку у стены и будь осторожна. Потом будем страшные истории рассказывать.

Она медленно пошла обратно, держа кинжал в левой руке, а пенал с разрыв-травой в правой. Несколько шагов спустя, сразу две бетонных плиты, из которых состояла стена, беззвучно провалились внутрь. Гравий под ногами тихонько вздрогнул.

Княжна, натянув лук, заглянула в открывшийся проем.

– Кирпичная кладка. Старая.

– Строители старый подземный ход перерезали и не заметили этого.

Лесь тоже заглянул в дыру, посмотрел на противоположную сторону тоннеля, прикидывая что-то.

– Далековато… Но не исключено…

– Что не исключено?

– Да тут неподалеку резиденция царская была. Дворец. И Конюшенный двор был тут, рядом. Вот царь и подстраховался – прорыли туда подземный ход. Капитально сделали, на века. Двое людей без труда разойтись могут и ни капли воды на полу, а ведь мы ниже Волосова ручья.

– И к церкви отнорок наверняка есть. Может быть, это как раз он. Идём?

– Конечно. За тем и пришли. Рыжая, ты первая. Держи кинжал наготове и травку тоже. Княжна, у тебя лук помощнее моей машинки, так что ты вторая. Если что – стреляй и падай. Я поддержу сзади.

Княжна кивнула и Ирина первой шагнула под арочный свод подземного хода, в темноту, которую кое-как рассеивал луч фонаря.

…

– Это сколько же кирпичей сюда ушло?.. – спросила Ирина сама у себя.

Княжна ответила:

– Много. Но на Кремль наверняка больше. Когда сюда приехал из Италии Фиораванте, он первым делом забраковал все местные каменоломни, кроме одной. Сказал: “Никуда не годится!” Вернее это мой краткий перевод, а в оригинале там фраза была на полминуты и приличными словами в ней были только предлоги, да и то не все. Первое, что он здесь сделал, это построил кирпичный завод. Вот из того “итальянского” кирпича потом Москва и строилась. Уже потом, под его руководством, мастера восстановили Успенский собор.

– Интересно… А я только его фамилию слышала.

– Он сюда уже пожилым приехал. Но сделать успел много.

– Кладка изменилась, – сказал Лесь сзади. – Будьте внимательны.

Ирина качнула кинжал в руке. Ей показалось, что лезвие слегка светится красным и она поднесла его к глазам. Так и было. По кромке лезвия шла тончайшая алая линия.

– Княжна, взгляни!

Та убрала фонарь и присмотрелась, прищурившись.

– Да, все правильно. Он же на твою кровь заговорен. Вреда он тебе не причинить никогда, но его сила – это твоя кровь. Вот он ее у тебя и забирает помаленьку.

– У меня!?

– Ну не у нас же с Лесником. Нашей там всего по капле, да ещё сам наговор. Не бойся так. Капля в час уйдет, если опасности нет.

– А если есть? Я раньше такого с ним не замечала.

– Значит теперь есть. Не волнуйся так. Если он сможет тебя защитить, то защитит, а если не сможет, то ты умрешь не от потери крови.

– Нифига себе…

– Смотри на жизнь проще, Рыжая. Поверь: лучше терять свою кровь, чем пить чужую. Уж я-то знаю!

Путь преградила дверь. Деревянная, из толстых плах, плотно пригнанная к косяку. Ирина оглянулась. Державшийся сзади Лесь кивнул и она дотронулась до двери пеналом с разрыв-травой. Ничего не произошло. Толкнула, потом надавила сильнее.

– “На себя!” – подумал Штирлиц… – сказала Княжна.

Обругав себя за недогадливость, Ирина протянула за большое металлическое кольцо. Дверь отворилась с тихим скрипом. Замка на ней не было.

– Нашли… – тихо прошептал Лесь.

В луче фонаря был виден большой стол на резных ножках великолепной работы. Дальше луч терялся, но в слабом ответе были видны какие-то ящики и шкафы. Забыв обо всем, Ирина сделала два шага вперёд.

– Не спеши, Рыжая… Назад, Лесник! Наза-а-ад!!!

Сзади заскрипел натягиваемый лук.

– Держись!

Из темноты уже тянулись к ним какие-то лапы, щупальца, многоглазые хари, которые ей и в страшных снах никогда бы не приснились. Воздух наполнился хлопаньем крыльев и протяжными стонами. Они лезли из шкафов, из под стола и Ирина взвизгнула, рефлекторно выставив перед собой руки. Из-за ее спины ударила в этот ужас зелёная молния. Дверь за спиной захлопнулась.

Зелёное пламя рвало на части тянувшихся к ней существ. Кинжал тоже горел алым огнем, а серебряный пенал казался ледышкой, и обжигал руку. Ирина отлично видела границу между алым и зелёным и эта граница быстро ползла к ней.

“Это что? Все? Я не удержу ее. Кто-нибудь, помогите…”

Огромный город чуть-чуть замедлил свое движение вокруг нее.

…

Петька поправил волосы, чтобы не лезли на глаза и без нужды перехватил копьё. Тех, у кого были хоть какие-то доспехи, десятские из княжей дружины поставили в первые ряды, а у него, грех жаловаться, и кольчуга была, и шлем, и щит отцовский. Рожон для копья он сам себе выковал в Васильевой кузне. Неплохо вышло, кузнец похвалил. Да вот он, кузнец, Василий Иваныч. Рядом стоит.

Врага было хорошо видно, но татарва не спешила. Куда им спешить? По виду их раза в два больше, да все на конях. Бегать бесполезно, догонят. Сдохнешь усталым. Он невесело усмехнулся про себя.

– Фрязы… – проворчал стоявший справа Василий.

– Чего?

– Того… Самострельщики выходят. Сейчас начнется. Попробуют нас расстроить. Пригнись за щит, дятел. Может, и не прошибет издали-то.

– Ага…

Петька наклонил копье и опустился на одно колено, за щит. Кто-то из второго ряда сразу поставил сверху вторым рядом свой, круглый. Сразу последовал тяжелый удар по руке и Петька с удивлением посмотрел на стальное острие болта, высунувшееся прямо перед его глазами. Защелкали русские самострелы из рядов. Бой на Куликовом поле начался.

“Не пробил!” – подумал он и ему почему-то показалось, что мир тяжело поворачивается вокруг его копья.

– Ты чего, Петька?

– Да так… Почудилось чего-то, Василий Иваныч.

– Тогда стой крепко. Эй, лапти! Кто побежит – сам зарублю. Держитесь!

– Сам ты лапоть! – весело откликнулся десятник справа.

…

Простой каплевидный щит со стальной оковкой по верхнему краю появился прямо перед ней. Пламя ударило, в него, отскочило, снова ударило и вдруг погасло, только кинжал горел. Потом погас и он.

Из темноты больше никто к ней не лез, не пытался схватить своими щупальцами. Кажется, в темноте даже появился проблеск света. Ирина подумала и сделала шаг вперёд навстречу ему. Ничего не произошло, только свет стал ярче и тогда она сделала второй шаг.

…

Вместо кирпичей под ногами была трава. Серая какая-то, будто ненастоящая. И небо было серым. Ни намека на солнце, или луну. Тусклый свет шел ниоткуда на небольшой круг покрытой этой серой травой земли. Края круга обрывались в пустоту. Посредине стоял небольшой домик, к нему она и пошла. Не прыгать же было с обрыва в пустоту.

Дверь была немного приоткрыта. Ирина потянула ее на себя.

– Я же говорил: кто-то там есть. А ты: “Пить надо меньше!”

На нее с интересом уставились двое сидевших за столом мужчин. Совсем молодых, лет по тридцать, не больше. Один в советской военной форме и почему-то в рваных сапогах. Второй в черном комбинезоне с “Железным крестом” на груди. Немец?

– Ты кто?

Он спросил не по-русски, но она все поняла.

– А где я?

Оба рассмеялась. Тот, что был в форме Красной Армии, сказал:

– Хотел бы я это знать.

– Я ему миллион раз объяснял, – усмехнулся немец. – Это граница миров. Он не верит. Говорит, что такого места нет. Но ты-то кто?

– Учитель зовёт меня: Рыжая.

– А кто твой учитель?

– Лесник.

– Может быть ты знаешь ещё и Татарку?

– Княжну? Знаю. Да я и вас знаю.

Ей вспомнился недавний разговор у костра.

– Ты – Зигфрид, а ты – Защитник.

Вот тут их проняло. Они молча уставились сначала на нее, потом друг на друга, потом снова на нее. Потом Зигфрид посмотрел в окно, будто там было что-то интересное, но ничего нового не обнаружил. Все тот же неяркий свет с серого неба.

– Хорошо, Рыжая, – наконец сказал он. – Хорошо… Нам представляться, значит, не надо. Объясни пожалуйста, как ты тут очутилась.

– Я…

Ей пришло в голову, что не стоит особенно откровенничать с этим немцем.

– Не бойся! – немец поднял руку в успокаивающему  жесте. – Оттого, что ты нам что-то скажешь, ничего не изменится. Это – Граница. Здесь нельзя ничего изменить и отсюда ничего нельзя изменить ни в одном из миров. Здесь каждый день (хотя это не дни) все обновляется. Когда нас сюда забросило, у него на поясе была фляга с водкой, а у меня мой офицерский паек в сумке. Каждый день фляга снова полна водки, а в сумке снова появляются консервы и шоколад. Здесь нет времени, нет изменений. Ты можешь говорить на любом языке и тебя все поймут. Как ты сюда попала, я примерно представляю, но хотелось бы услышать это от тебя.

Защитник кивнул и сказал:

– Говори, не бойся. Тут даже умереть нельзя. Я пробовал. Два раза. Он говорил, что не получится, но я не верил. Зря.

– Но вы…

– Хорошо. Давай, я буду рассказывать, а ты кивай, если я говорю правильно. Ты и твой учитель искали какой-то артефакт. Старый и очень сильный. Может быть, книгу. Так?

Она кивнула.

– Такие вещи всегда очень сильно продавливают границу и оттуда лезут всякие твари. На вас напали. Либо нежить, либо ангелы. Так?

– Ни те, ни другие. Нежить я видела, она не такая. И ангелы не такие.

Немец улыбнулся.

– Интересно, где ты могла с нежитью познакомиться? Ну ладно, допустим, познакомилась. Откуда ты знаешь, какие бывают ангелы?

Она промолчал. В жизни ей действительно ангелов видеть ни разу не приходилось.

– Молчишь? Их конечно принято рисовать в белом и с крылышками, но это же художник. Он так видит. А на самом деле они очень разные.

– То есть в Ирии живут вот эти… с щупальцами?

– Был такой художник, Босх. Не слышала? Поинтересуйся потом. Он изображал на своих картинах демонов, сцены ада и так далее. Весьма натурально изображал. Но откуда взялись демоны, ты знаешь? Все было очень просто. Сатана, когда уходил из рая, взял с собой треть ангелов. Вот они и есть. Никакой разницы внешне. Есть красавцы, есть уроды. Ну а потом твой учитель по ним чем-то ударил, окончательно пробив границу и ты здесь, радуешься нас своим присутствием. Все так и было?

– Ну в общем да. Только не он, а Татарка. Княжна, то есть.

– Да, она может. Когда я там, на месте нашего боя, увидел ее лук… Ты знаешь, Рыжая, на самом деле она и есть мой первый учитель…

…

Ему было семнадцать лет. Простой кнехт Ордена, на половинном жаловании и без надежды стать оруженосцем. Принеси, подай, посмотри, сбегай… Однако жизнь была не так уж плоха. Жаль, что сегодня она кончится. Нельзя сказать, что он так уж сильно боялся этого, но все равно было как-то не по себе.

Издали послышался топот копыт. Неровный строй щитов с нарисованными на них красными и черными крестами вздрогнул. Залязгала сталь. Кто-то наспех читал молитвы, кому-то приспичило облегчиться перед боем. Здоровенный наемник-прусс, стоявший рядом с кнехтом, вытащил из сумки кусок хлеба и впился в него зубами. Правильно делает. А то убьют, а хлеб пропадет.

Ордынцы появились из тумана, с визгом пролетели на своих лошадках вдоль строя. Несколько стрел ударились в щиты и справа кто-то истошно заорал.

Слева послышался рев рогов и топот и крики рыцарской конницы на время заглушили визги варваров, но только на время. За туманом кричали, звенело оружие, а им никто так и не дал команды атаковать. Потом стало ясно, что бой проигран. Ордынцы опять проскакали мимо них, только на этот раз их было гораздо больше. Стрелы посыпались градом и тогда мальчишка в первый раз увидел эти глаза и облако черных волос.

Женщина-татарка натянула лук, глядя ему прямо на него. Сейчас стрела ударит и… В этот момент что-то изменилось в нем. Он вскинул щит и сделал с ним нечто, чего даже не понял поначалу. Стрела ударила в черный крест, прямо в центр и разлетелась на куски. Неяркое зеленое сияние вспыхнуло и сразу погасло. Он увидел в глазах женщины безмерное удивление.

Потом они отступали к перелескам, плотной группой, прикрывая щитами двух раненых братьев-рыцарей, каким то чудом выбравшихся из кавалерийской свалки. Ордынцы наседали на них время от времени, но потом оставляли в покое. Бой и так был выигран, а на поле хватало целей полегче, чем организованная группа пехоты. Мальчишка командовал, его слушались и они прорвались. Откуда-то он точно знал, что и как делать и как подчинить людей.

Этим же вечером он стал рыцарем и один из братьев, которых он спас, подарил ему свой меч, а второй – шлем.

…

– Так я стал учеником без учителя. Из Ордена вскоре пришлось уйти, подстроив известие о своей гибели. Я перестал стареть. На меня уже косились с подозрением и было недалеко до обвинения в колдовстве. Потом были войны, большие и маленькие. Я учился и выживал, пока снова не увидел этот лук и эти глаза.

Он поднял со стола флягу, покачал ее в руке и вылил все ее содержимое в рот. Русский покосился укоризненно, но ничего не сказал.

– Что там, в мире? Сюда доходят отголоски, но они как отдаленное эхо.

– Да ничего особенного, – ответила Ирина. – Германия проиграла войну. Правда было пророчество, что ей не долго быть разделенной.

– Да? Чье?

– Норманн перед смертью сказал.

– Значит старый медведь ушел в свою Вальхаллу… Предсказуемо. Он уже тогда мог лишь защищаться. У него был ученик?

– Да.

– Слышишь, Защитник? Нам недолго осталось здесь сидеть и пить твою водку. Если Германия объединится, я вернусь туда, а твоя клятва кончится. Тогда ты тоже вернёшься к ней. Это хорошо.

– Может быть… – тот потряс в руке флягу. – А всю водку выжрать – это хорошо?

– Это нужно для дела.

– Какого, н