Читать онлайн Истории Дядюшки Дуба. Книга 1. Встреча бесплатно
Посвящаю Пау и Лайе, а также Л. и Дядюшке Дубу
Эмили Дикинсон
- И лепесток, и чашелистик, дерзкий шип –
- Набор привычных совершенств в природе.
- Роса в сосуде, незаметном вроде.
- Пчела в цветке. И усиков изгиб.
- Летит пыльца в далёкие края.
- И роза пахнет. Роза – это я[1].
Мир – это то, что перед твоими глазами.
Дядюшка Дуб
I. Дом. История русалки. Ворон
Жили-были брат с сестрой, медведь, волшебное дерево и Мальчик Йогурт.
Жили они во времена не столь давние и не за тридевять земель отсюда.
Брата и сестру звали Амайя и Густау, но в один прекрасный день они решили, что «А-ма-йя» и «Гус-та-у» звучат слишком скучно. Тогда они взяли и переделали свои имена и с тех пор называли друг друга не иначе как «Майя» и «Тау». Они и сейчас, должно быть, так себя называют.
Жили они в крошечном городке неподалёку от заповедника Сан-Льоренс-де-Мунт и Серра д’Обак[2], в домике старом и невзрачном – под стать городку.
Домик, надо заметить, неплохо сохранился: в нём были дверь, четыре окна и ещё одно маленькое оконце, проделанное в крыше. Во дворе имелся колодец, накрытый ржавой железной дверцей. К нему вела дорожка, по которой ходили так редко, что она даже не была заасфальтирована. Кроме колодца во дворе стояла каменная скамейка, а вокруг произрастали ароматные травы: вербена, базилик, розмарин, чабрец, душица, мята. Ещё росли там две розы, герань, большой куст жасмина, подпиравший стену дома, и лимонное дерево, на котором раз в год созревал один-единственный лимончик. Плод наливался и желтел, а потом падал и лежал себе тихонько на земле, поблёскивая золотистыми боками. Брат и сестра его подбирали и делали из него лимонад, а три косточки, которые неизменно оказывались внутри, складывали в жестяную банку. Дети вечно хранят всякую всячину в коробках, ящиках, пакетах и пакетиках, деревянных шкатулках или жестянках. Тут и объяснять нечего: всё и так понятно.
У брата и сестры были папа и мама, а ещё дедушка. Дедушка жил на чердаке под самой крышей: там у него была кровать, где он любил вздремнуть после обеда, уборная и много-много книг – и все до того старые и ветхие, что к ним не разрешалось притрагиваться. В иные дни дедушка не спускался с чердака даже поесть – так любил он своё уединение среди книг. Тогда дети относили ему наверх поднос со всякой снедью, которой хватило бы на троих. Чего там только не было: разогретые домашние булочки, ломтики хлеба с маслом и солью, бисквиты, посыпанные кедровыми орешками, сладкий пирог, полплитки шоколада, сливочное печенье, горячий чайник, кувшин молока, вазочка с малиновым вареньем или апельсиновым джемом, сухофрукты и три йогурта.
Дедушка съедал всё, кроме двух йогуртов и шоколадки.
– Это ешьте сами, – говорил он детям.
– Ну де-едушка…
– Если что-нибудь останется, ваша мама будет меня ругать!
По правде сказать, брат и сестра так любили йогурты и шоколад, что всё мигом съедали, как требовал дедушка – худой и высокий, с облаком седых волос над головой. В этом облаке временами можно было обнаружить забытые очки, карандаш, отвёртку или даже сухой листик дуба.
Иногда родители куда-нибудь уезжали на неделю-другую. У них была работа, о которой брат и сестра знали только то, что для неё необходимы чёрный чемоданчик и билеты на самолёт.
Наступали чудесные дни! Дедушка Друс (он получил это прозвище так давно, что даже его дочь, мама Майи и Тау, звала его не иначе как Друс) разрешал им играть где вздумается, убегать без спросу за дом и обшаривать чердак, пока сам он почитывал свои книги или записывал что-то в блокнот. Было лишь два условия: не открывать колодец и не прикасаться к книгам, которые были повсюду – стопками лежали на полу, полках, стеллажах, столах, хранились в сундуках, ящиках и коробках и даже в алюминиевом ведре. Зато всё остальное было в полном распоряжении детей.
Среди всякого хлама на чердаке обнаружились две китайские сабли, аркебузы[3] и пистолеты, цветок в глиняном горшке, бинокль, моток старой верёвки, два огромных ржавых топора, ёлочная гирлянда, индейские стрелы в колчане, пластинки с музыкой, давным-давно вышедшей из моды, лира из панциря гигантской черепахи, скрипка Гварнери[4] (ей было лет четыреста, не меньше), тамбурин[5] из черепа ископаемого животного, диковинные механизмы, которые приводились в движение с помощью верёвок, дощечек и шестерёнок… А ещё была там изящная мраморная рука, выполненная до того искусно, что чудилось: стоит к ней потянуться – и она ухватит тебя за палец. Детям нравилось прикасаться к её прохладной мраморной коже. Им казалось, что рука любит, когда её гладят.
Иногда дедушка показывал детям старую рыболовную сеть, в которую однажды попалась русалка. «Не сказочная, – пояснял дедушка, – а самая что ни на есть настоящая».
Как известно, русалки плавают в море совершенно голыми. В воде одежда не греет и только мешает. Всё, что на них есть, – обломки кораллов, запутавшиеся в волосах, бусы из застывшей морской лавы или рыбьи плавники, разрисованные слезами кита.
И вот как-то раз русалка из нашей истории наткнулась в глубинах океана на затонувшее парусное судно. На дне парусника темнела здоровенная пробоина, оставленная торпедой или острым рифом. Любопытная, как все морские существа, молоденькая русалка осмотрела корабль от носа до кормы.
В одной из кают её ждало сильнейшее потрясение. Там, обнявшись на веки вечные, лежали два тела: юноши и девушки. Лица их были бледны, а глаза полуприкрыты. Парочка рыбок-клоунов устроила себе дом в волосах юноши, и тот, казалось, им улыбался. Вероятно, когда произошло кораблекрушение, юноша и девушка спали. И так крепко держали друг друга в объятиях, что не слышали удара. Как они, должно быть, любили друг друга! Над телами, словно не желая с ними расставаться, парил длинный шёлковый шарф. Этот шарф трепетал в подводном течении, подобно прозрачному сердцу. Был он розовый и до того мягкий, что русалка приняла его за плод любви двух человеческих существ. Будто бы прямо из их сердец родился этот нежный цветок, это розоватое пламя!
Дрожа от волнения, русалка осторожно потянула шёлковый шарф за кончик. Она провела им по щеке, по лбу, по груди, намотала на шею и завязала на узелок. Когда она плыла, шарф позади неё развевался, как хвост кометы, возвещая о том, что где-то в мире – под водой ли, в волшебной ли стране, где никакой воды нет и в помине, – существует любовь.
Но легкомысленная русалка забыла одну важную вещь: в толще океана чудесный предмет не только волновал воображение, но и таил в себе опасность.
На другой день стайка рыбок-бабочек с переливчатой оранжево-жёлтой чешуёй застыла на месте, увидев перед собой шарф, а в следующий миг кончик его запутался в сетях рыбака.
Русалку объял ужас: шарф сдавил шею, она начала задыхаться! Но крепкая, мускулистая рука схватила её за хвост, русалка взмыла в воздух и впервые взглянула в чёрные глаза.
А чёрные глаза молодого рыбака утонули в густой синеве с перламутровыми искорками: такими были глаза русалки.
Оба тотчас поняли, что влюблены – с первого взгляда, как бывает в сказках. Когда к ним устремились другие рыбачьи лодки, русалка развязала шарф, острыми коготками морского животного разорвала его надвое и быстро накинула рыбаку на шею одну половинку. А вторую повязала себе. Вся надежда была теперь на эти два платка: они должны помочь рыбаку и русалке встретиться вновь. В последний раз заглянули влюблённые в глаза друг другу. И со стоном, напоминающим тоскливый крик чайки, русалка бросилась обратно в воду.
Спустя время в одном турецком порту молодой рыбак проиграл в карты свой платок. Он слишком много пил и слишком много болтал – и в итоге его раздели до нитки.
Словно обезумев, металась русалка по морю, пока, обессиленная и измученная, не оказалась в бухте к северу от Бланеса[6]. Там-то её и выловил дедушка Друс.
Такая вот история.
Как и другие дедушки и бабушки, дедушка Друс рассказывал свои удивительные истории, только когда его внимательно слушали. Иногда он открывал какую-нибудь старую книгу и читал детям вслух, пока луна не заглядывала в оконце, проделанное в крыше: это был знак, что уже ночь и пора спать.
И вот как-то раз Майя и Тау, как это рано или поздно случается со многими детьми, пошли погулять и заблудились.
В тот день они вместе с родителями отправились в поход к Серра д’Обак. С собой они захватили картофельный омлет, жареное мясо на обед, оливки, фрукты и пирог, испечённый с вечера. Ещё у них была вода, а в термосе – чай с мёдом.
Шли они долго. Залезли в пещеру. Потом вскарабкались на дерево. Нашли гнездо из травы и глины и в нём птичьи яйца, а какая птица их снесла – не знали. Одно яйцо разбили, чтобы посмотреть, что внутри, но не обнаружили ничего примечательного – всего лишь густой яркий желток да жидкий прозрачный белок.
В тени старого дуба они устроили привал, чтобы напиться воды. Неподалёку журчал ручей. В небе ярко светило солнце.
– Друс вам уже рассказал, кто такой Дядюшка Дуб? – спросила мама.
Ни о каком Дядюшке Дубе дети не слышали. Мать с нежностью погладила рукой шершавую кору дерева. Затем запрокинула голову и всмотрелась в пышную зелёную крону, устремлённую в небо и раскинувшуюся так высоко над их полянкой, что казалось: где-то там, в вышине, навсегда спрятано от чужих глаз нечто далёкое и почти забытое.
– Значит, у вас всё впереди, – пообещала мама.
– А расскажи нам сама про Дядюшку Дуба, – попросили дети.
– Подождите немного, – сказала мама. – Друс это сделает намного лучше, чем я.
И они пошли дальше.
После обеда они снова решили отдохнуть. Папа прилёг вздремнуть, а мама открыла толстенную книгу, которую предусмотрительно захватила с собой, чтобы почитать на привале.
– Далеко не уходите, – предупредила она детей.
– Ладно, – пообещали дети. – Только посмотрим, что вон за тем деревом.
– Будьте… осторожны… – пробормотал папа из-под шляпы, надвинутой на лицо. Через секунду он уже спал.
В этот миг ворон, который давно следил за путниками, взмыл в небо.
Птица расправила чёрные крылья и дважды описала круг над головами детей. А затем исчезла в чаще. Напоследок она издала зловещий крик, но брат и сестра его не услышали:
– Кар-р!
II. Солнце. Волшебный огонь и Старуха, пожирающая всё подряд
Вскоре дети заблудились.
Такое случается: долго шагали, устали, присели отдохнуть. И сами не поняли, где очутились.
Тау хотел, чтобы Майя поиграла с ним в говорящих медвежат. А Майя отказывалась. Ей хотелось поиграть в двух маленьких волшебников.
– Почему ты всё время командуешь? – злился Тау.
– Ой, да кто бы говорил, – отвечала Майя.
Всё ещё ворча себе под нос, Тау погнался за белой бабочкой.
– Только не убегай! – крикнула ему Майя.
– Тебе надо – ты и не убегай, – огрызнулся Тау.
Но вдруг споткнулся и покатился прямо в кусты.
Майя кинулась брату на выручку. Когда же она наконец помогла ему выбраться из кустов, на них напал целый рой пчёл. Дети бросились бежать со всех ног.
Пересекли вброд ручей, пару раз шлёпнулись, поскользнувшись на лесном мху, и наконец увидели пещеру, где и укрылись.
Пчёлы уже давным-давно отстали.
– Интересно, где мы? – спросил Тау, оглядываясь по сторонам.
Внезапно пол в пещере задрожал. Дети услышали тяжёлые шаги какого-то великана. Что-то надвигалось на них из темноты!
– Бежим! – крикнула Майя.
Мощный рёв сотряс стены пещеры:
– Р-р-р!
Должно быть, это ревело гигантское чудище. Испуганным детям показалось, что они даже различают слова: «Вы кто такие? Вон отсюда!»
Оба бросились к выходу не разбирая дороги. Бежали молча, чтобы чудовище их не услышало. У обоих так колотилось сердце, что трудно было дышать.
Наконец Тау и Майя, потные и красные, выбрались из пещеры.
Дубы расступились, и перед детьми открылась круглая полянка, поросшая мягкой травкой и со всех сторон окружённая лесом. Только здесь они остановились и перевели дух.
Солнце жарило на полную катушку. Трава блестела, будто только что прошёл дождь. Там и сям мелькали фиалки, никем никогда не виданные, покачивались колоски, наливаясь зерном. На краю поляны росло вишнёвое дерево, усыпанное вишнями, ещё незрелыми и даже на вид кислыми. Слышалось пение удода, в чаще заливался щегол. Стрекотание цикад напоминало мерное тиканье старых часов.
Посередине поляны лежал ствол дерева. Обыкновенное бревно. Но, как ни странно, бревно это тихонько горело.
– Смотри, огонь!
На солнце огонь выглядел таким светлым, что мог остаться попросту незамеченным. И всё же это были самые настоящие язычки пламени. Почти прозрачные, они весело плясали, отсвечивая синеватыми всполохами. Дыма видно не было.
Брат и сестра осторожно приблизились к этому слабому, чуть живому огню, не оставлявшему на траве никаких следов, даже пепла. Они с удивлением рассматривали бревно, мерцающее раскалёнными угольками, которое при этом не тлело и не рассыпалось. Подойдя (огонь выглядел таким безобидным, что, казалось, его можно было накрыть ладонью), они невольно залюбовались огненным цветком, который на мгновение поднялся, высунул свой язычок цвета мяса и воды, потом исчез. Но в следующий миг появился вновь, такой чистый и нежный, что походил на бегущий ручеёк.
– Надо погасить! – воскликнула Майя. – Не то он сожжёт весь лес!
– Погоди, сперва мы могли бы поджарить немного…
– Если мы его не погасим, будет пожар!
Тау снял с пояса фляжку и вылил её содержимое на бревно.
Но от соприкосновения с пламенем вода не испарилась, а костёр не погас – не изменилось вообще ничего. Вода спокойно стекла на землю – и всё.
– Смотри, не гаснет!
Дети попробовали закидать костёр землёй, и снова у них ничего не вышло.
– Пописай на него, Тау!
– А почему я?
– Потому что ты мальчик.
Но и этот способ не подействовал. Таинственный огонь не поддавался ни земле, ни какой бы то ни было жидкости! Пущенные в ход камни и палки также ничего не могли поделать с этой простой деревяшкой.
Когда Тау ударял по бревну палкой, оно шипело и потрескивало, как будто жаловалось.
Всё это было необъяснимо и очень странно.
Внезапно где-то в вышине каркнул ворон:
– Не погаснет, даже не пытайтесь!
От неожиданности дети вздрогнули. Они подняли головы и посмотрели вверх. Интересно, откуда донеслось это карканье?
И вдруг они заметили, что позади них стоит старуха. Рот у неё чёрный-пречёрный! Вместо одежды – грязное обгорелое тряпьё. Вокруг почерневшего лица – лохматые клочковатые волосы, торчащие во все стороны, будто обугленные кусты. Нос заострён и загнут крючком, подобно вороньему клюву, а глаза серые, с оранжевыми зрачками, как у змеи. Вид у старухи был жуткий.
Но больше всего детей поразил её рот. Он их просто заворожил: тонкие губы, тёмные от старости и словно вымазанные дёгтем. Зубы – мелкие, круглые и матовые, тоже чернее чёрного. Этот рот казался духовкой, а язык – угольком. Голос же её скрипел, как ржавая печная заслонка.
– Покормите меня! – приказала она своим скрипучим голосом так, что слов было почти не разобрать.
Плечи её укрывала чёрная мантия, которая свободно болталась на тощей фигуре.
Майя и Тау остолбенели. Старуха меж тем приблизилась, бормоча что-то себе под нос. Она смотрела детям в глаза так пристально, что у них заныло в затылке.
Первой очнулась Майя. Она достала из кармана пакет, в котором оставалось немного печенья.
– У нас только это… – растерянно проговорила она.
Дрожащей рукой старуха схватила пакет и высыпала содержимое себе в рот. Туда же последовали и сам пакет, и даже резинка, которой он был стянут.
– Ещё-о-о-о, – требовательно проскрипела она.
Тау бросил ей в рот завалявшийся бутерброд. Старуха мигом его проглотила вместе с фольгой и полиэтиленовым пакетом.
– Ещё давайте, – приказала она. – Я есть хочу!
– Но у нас больше ничего нет.
– Мальчишка, – старуха ткнула в Тау своим крючковатым пальцем с пожелтевшим ногтем. – А ну-ка доставай конфеты из кармана!
Глаза блеснули, а рот открылся ещё шире, готовый не то крикнуть, не то что-нибудь проглотить. Она указала на карман Тау.
Мальчик запустил руку в карман и извлёк несколько завёрнутых в фантики карамелек.
– А девчонка пусть отдаст мне бумажные салфетки! – Она указала на карман Майи.
Тау и Майя послушно протянули старухе содержимое своих карманов, которое мигом исчезло в бездонной утробе. У детей перехватило дыхание.
– Фонарик давайте!
– Как, вместе с батарейками?
– Фонарик, я сказала, – рявкнула старуха, разинув пасть ещё шире.
Пока старуха пережёвывала очередную порцию, Тау поднял с земли ветки и бросил их в глубь бездонного жерла. И что же? Проглотила – и не поморщилась! Только завиток дыма вылетел из уголка рта.
– Фляжки!
Дети бросили ей фляжки. Старуха была до того голодна, что поймала их ртом на лету, как дикий лесной кот.
– У нас больше ничего!
– Ключи от дома доставай, девочка!
Оцепенев от немигающего взгляда старухи, Майя бросила в пасть связку ключей.
– Ботинки! Носки!
Майя и Тау повиновались. Теперь они стояли перед ней босые, держась за руки. Дети понимали, что им нужно бежать, но напрочь забыли, как это делается. Старуха пригвоздила их к земле пустым серым взглядом. А в следующий миг это страшилище приблизилось к ним почти вплотную.
– Ишь какие у вас аппетитные глазки… А давайте-ка их тоже сюда!
Дети вцепились друг в друга ещё крепче.
– Бежим! – крикнули они. Однако ноги по-прежнему не двигались, словно приросли к земле.
И тут откуда-то донеслось:
– Эй!
Старуха завертела головой, но никого не увидела. Она глянула вверх:
– Это ты, ворон? – удивилась она. – Давай-ка помоги: выклюй у них глаза!
И снова уставилась на детей. Тау побледнел, а Майя скуксилась, готовая вот-вот заплакать.
– Да что это с вами? – Старухино лицо сморщилось, как печёное яблоко. – А ну, не плакать! Не то ваши чудесные, ясные глазки погаснут! Фу, терпеть не могу плакс!
Взмахом руки старуха отогнала ворона. На этот раз она подошла так близко, что чуть не коснулась детей своим носом-крючком.
– Скажите «белый», – внезапно прошептала она.
– «Белый», – послушно пробормотали дети, дрожа от страха.
Старухин рот открылся и захлопнулся. Старуха принялась что-то пережёвывать, да так яростно, будто её душили. Она хрипела и смеялась одновременно, потом с размаху села на землю. Меж зубов показался белоснежный дымок.
Похоже, она проглотила… слово!
– Майя, – пробормотал Тау, – представляешь, я не помню, какое слово мы назвали…
– Тау, поверить не могу: неужели она правда его проглотила? Это было… Точно помню, что это был цвет. Цвет снега… Сейчас… нет, не помню. По-моему, нам срочно надо бежать отсюда.
Воспользовавшись тем, что старуха всё ещё сидит на земле, они осторожно попятились.
И снова услышали:
– Эй!
На этот раз голос явно доносился со стороны бревна.
– Так это не ворон? Смотри, бревно хочет нам что-то сказать.
– Но Тау… Мы же не в сказке.
– Ох уж эта старая обжора! Возьмите меня! Не бойтесь, не обожгу!
– Кажется, оно хочет, чтобы мы бросили его в рот старухе! – крикнула Майя.
Как всякие другие дети, Майя и Тау переслушали множество сказок и были готовы к любым невероятным поворотам. С величайшей осторожностью они подняли бревно с земли. Пламя в самом деле не жгло, а лишь щекотало руки. Приятный холодок полз вверх по позвоночнику, а затем стекал прямиком к пальцам ног: казалось, внутри тела плавают крошечные рыбки.
– А-а-а-а-а! – завопила старуха. Два слова «белый», которые она проглотила, на некоторое время утолили голод, но теперь она снова хотела есть.
– Я проголодалась! Давайте ещё, ещё еды! Кидайте сюда ваши тёпленькие ручки!
– Держи!
И Тау швырнул бревно в чёрное горнило рта, разинутого во всю ширь. И что же: бревно уместилось целиком!
Однако на этот раз, вместо того чтобы спокойно проглотить добычу, старушенция повалилась на землю и принялась чихать, визжать и вопить что было сил.
– Ай, горячо! Помогите, жжётся!
– Кар-р-р, – тут же пришёл ей на помощь верный ворон. Он запустил острые когти старухе в рот и отчаянно забил крыльями. Ещё немного, и они вдвоём вытолкнут бревно наружу. Но не тут-то было: ворон тоже обжёгся! Он закричал и захлопал крыльями. Старуха замахала руками, отбиваясь от чёрных когтей, нацеленных прямо ей в лицо.
– Бежим! – крикнула Майя.
Дети пустились наутёк, но вдруг услышали за спиной тонкий голосок бревна:
– По-дож-ди-те ме-ня! Возь-ми-те ме-ня с со-бой! К Дя-дюш-ке Ду-бу!
Но Майя и Тау удирали: уж очень напугала их прожорливая старуха.
Они что есть духу мчались обратно.
А вот и знакомая пещера. Они забежали внутрь и замерли от ужаса, потому что из темноты вновь донёсся какой-то жуткий звук. Они увидели пчелиный рой: испуганные пчёлы обеспокоенно жужжали. Но дети даже не обратили на них внимания.
Они выбрались из пещеры и побежали дальше.
– Бедное бревно! – крикнула на бегу Майя. – Мне его жалко!
– Не переживай, – ответил Тау. – Старуха его не проглотит. Оно обожжёт ей рот!
Они неслись босиком, в их ступни и щиколотки впивались острые ветки, их царапали колючки ежевики, чертополоха и сухой мяты. Они так запыхались, что почти не могли говорить.
– Не… останавливайся! – выкрикивали они друг другу на бегу.
Им попался ручей, который они переползли на четвереньках, причём Тау шлёпнулся в воду и с трудом поднялся.
Знакомый пригорок, заросли кустов.
А вот и родители! Мама по-прежнему читала, а папа всё ещё спал.
– Вернулись? Ого, а где же ботинки? Да что с вами случилось? И где…
Мама не договорила.
– Бревно! Старуха!..
Да, трудно объяснить вот так с ходу, почему ты явился босиком и где потерял ключи от дома. Ведь столько ещё нужно рассказать: про старуху, готовую сожрать весь мир, про злого ворона и огонь, который горит и не гаснет.
– Вас нельзя отпускать одних, – рассердилась мама.
Зато цикады стрекотали как ни в чём не бывало. Со всех сторон доносились пение птиц, шелест листьев и слабый, едва различимый шёпот ветерка. Где-то вдалеке кричал удод, попискивала неведомая зверюшка, жужжали насекомые, каркал ворон…
III. Дождь. Ключ. Дядюшка Дуб
В тот день дети решили лечь пораньше. Ужинать не хотелось. К тому же их отругали за то, что они потеряли новые ботинки, да ещё и ключи от дома. Но главное, где-то в глубине души они чувствовали странную пустоту, словно у них вынули кусочек сердца. Ещё бы! Прожорливая старуха отняла у них целое слово. А это дело серьёзное. Подумать только: крупица Вселенной погрузилась в небытие. Как же летнее облако, январский снег, морская пена, полярные медведи, выпавший молочный зуб… да хотя бы просто чистая страница в блокноте? Частичка мира пропала для них навсегда.
Постепенно грудь заполняло новое чувство, которого они не знали раньше – а может, и знали, но не очень хорошо: это чувство называлось «тоска». Тоска горькая, тягучая, как слизь улитки, полная стыда и сожалений. Они убежали как ошпаренные, хотя слышали, что бедное бревно умоляло о помощи. А ведь просило оно о какой-то малости – всего лишь отнести его к Дядюшке Дубу. Не обожгло им руки, ничем не помешало. Наоборот, оно их спасло! Ах, что же они сделали – вернее, чего НЕ сделали!
В ту ночь над их домом прошёл небольшой тёплый дождь. Капли падали повсюду, заставляя каждый предмет, по которому они ударяли, звучать по-своему.
– Пожелайте дедушке спокойной ночи, – велела мама. – Понять не могу, почему вы весь вечер ничего не ели? Может, заболели? Верно, простыли, пока бегали босиком…
Дедушку Друса они нашли на чердаке. Он что-то выписывал из большущего тома с крошечными буквами. Заваленный книгами стол освещали свечи в треснутых блюдцах. Дедушка усадил детей рядом с собой. Неразборчивым почерком с долговязыми косыми буквами он целыми днями что-то писал в одной из своих тетрадей.
Дети уселись на стопки старых романов. Им очень хотелось подольше остаться с дедушкой, но они уже вовсю зевали.
– Что, спать хотите? Так идите ложитесь. Доброй ночи.
– Спокойной ночи, дедушка.
Дедушка Друс смотрел на них поверх очков. Дети неохотно поднялись.
– Постойте-ка, – окликнул их дедушка, когда они уже стояли у лестницы. – В моей книге сказано, что вы грустите! Да я и сам это вижу. А ну-ка, выкладывайте, что случилось утром в горах.
Дождь тихонько барабанил по крыше. Чердак был залит тёплым мягким светом. Уютный запах воска и потрескивание свечей успокаивали расстроенные чувства.
Майя и Тау уселись к дедушке на колени. Сбивчиво, но не упуская ни единой важной детали, как обычно это делают дети, они пересказали всё, что с ними произошло.
– И теперь мы не можем назвать этот цвет, – грустно подытожил Тау.
– Цвет сливок и глазури на тортах… – подсказала Майя. – Цвет снега. И ещё… мыла.
– Бедное, бедное бревно, – вздыхал Тау.
– Хм, – только и сказал дедушка.
Он выдвинул ящик письменного стола и принялся что-то искать. Открывал и закрывал множество коробочек из картона, железа, дерева, полированного камня, перебирал и перекладывал бумаги, тетрадки, блокноты, курительные трубки, какие-то диковинные штуковины…
– Вам невероятно повезло: вы встретились с Говорящим Бревном, – проговорил он наконец. – И даже держали его в руках! Мало кто может похвастаться столь близким знакомством. Вы счастливчики. А старуху эту зовут Дебора. Уже очень давно я ничего про неё не слышал. Её прожорливая пасть способна поглотить любой предмет. Главное, чтобы он был хоть чуточку тёплым. Дай ей волю, она проглотила бы и луну, и солнце. А глаза она у вас случайно не просила? Больше всего ей по вкусу всякие блестящие вещицы. Как-то раз я сам видел, как она проглотила хижину дровосеков, а всё потому, что стояли холода и в хижине на плите кипел горшок с мясной похлёбкой. К счастью, дровосеки выскочили в окно. Но одному она таки успела оттяпать ногу вместе с носком и штаниной. А другой от ужаса закричал – и что вы думаете? Старуха сожрала его крик вместе с ужасом! С тех пор этот человек ничего не боится. Но если встречает опасность, не может позвать на помощь. А это очень плохо.