Читать онлайн Оберег рыжего разбойника бесплатно
Иллюстрации Ирины Бордей
© Ф. Маляренко, 2020
© Издательство «РуДа», 2020
© И. Бордей, иллюстрации, 2020
Леший
Начало сумерек кузнец Климушка только на берёзе узрел. На высоте в два его роста ещё было светло. Вниз же косой солнечный луч уж не пробивался. А промышлял он грибом чагой. И купцы не только длинного рубля на него не жалели, но и серебром одаривали.
А улов был богатый, заплечный мешок раздулся под завязь. Тем временем солнце торопилось сползти в алое марево, и Климушка на железных кошках споро сиганул к берёзовому корневищу. Здесь его ещё ждала полупудовая корзина-плетёнка. Надо было выйти из чащи раньше, чем дикий зверь начнёт охоту. А страшнее всего ночью повстречаться с нечистью. В последнее время она шалила безнаказанно. Сельчане пропадали в лесу, а если и возвращались, то седыми и немыми от страха.
Внизу было темно. Он протиснул левую кошку в мешок, а кожаный ремешок правой надел на запястье. Дорогу он знал и легко ориентировался. Днём – по мху и солнцу. Ночью – по звёздам. А ещё у него было чутьё. Он по неуловимому запаху жилья всегда чувствовал дорогу к дому. Сверху пугающе громыхнул филин. Сбоку послышался волчий вой на луну. Она только вынырнула из-за облака. Он вздрогнул от дальнего рёва медведя, но понимал – бояться нельзя. Запах страха притягивает хищников.
Страшнее всего – рысь. От неё голову прикрывал капюшон. Его вязала Дуняша из грубой конопли. Только он мог уберечь от когтей огромной кошки.
Клим поднял голову. Он хотел встретиться глазами с ней: рысь спереди не нападала. Кузнец даже увидел блестящие пуговицы её холодных глаз: Клим хотел показать – я не устал и тебя не боюсь. Хитрое животное чувствовало усталость человека и нападало мгновенно. Кузнец был уверен – рысь его поняла.
На лесной окраине он неожиданно услышал странные тоскливые звуки из глубокого дупла в древнем дубе. Что-то жутковато-звериное и в тоже время жалобно-детское пробивалось сквозь плотную древесную кору. «Скорей всего, кто-то застрял в дупле…» – подумал кузнец.
Климушка узнал это в десять обхватов старое дерево, быстро сбросил мешок, прицепил к ногам кошки и поднялся к дуплу, на высоту конька крыши деревенской избы и, не раздумывая, сунул руку в глубокое дупло. Оно уходило далеко вглубь дерева. И тут боль пронзила запястье: кто-то впился в него зубами и когтями сразу. Кузнец резко выдернул руку и с трудом вытащил наружу что-то похожее на мохнатого ребёнка. Но даже в темноте Клим различил: существо – зелёного цвета, пахнет мхом и необычайно мохнатое. Оно вцепилось в его руку зубами и острыми когтями.
– Да отстань, проклятое! – пытался смахнуть эту нечисть, но существо совсем не торопилось разжимать зубы и убирать когти.
– Спасибо, что спас моё дитё! – прогремел густой бас, и Клим увидел в мерцающем свете луны огромный мохнатый шар. Страх мгновенно проник в сердце. Встреча с лешим не предвещала ничего хорошего: либо неминуемая гибель, либо безумие.
– Да не бойся, ничего дурного не сделаю…
– Как же ничего дурного-то? Сколько народу тобой в прошлом и нынешнем годе загублено. Сколько безумных и юродивых по деревням-то… – пытался побороть в себе страх кузнец.
– Да просто так ничего не деется… – ухал филином леший. – Видно, ваш загубленный люд что-то непотребное в лесу сотворил, и за это был наказан. И что это ты о других печёшься? Сначала освободись от моего сынка… Лешуня, прыг ко мне на руки!
Только после этого острозубый, когтистый, мохнатый, зелёный, с большую собаку, шар отцепился и полетел вниз: то ли в руки, то ли в лапы огромному, в стог сена, шарищу.
– Подойди ко мне и не бойся, руку поправлю! – ухал леший.
Климушка на кошках, как по лесенке, спустился вниз. Правда, цеплялся он только левой. Пальцы правой, из-за перекушенного зубастиком запястья, не шевелились. Большой стог подъехал, как на колёсах, и мягко взял саднящую от боли руку кузнеца в широченные ладони. Потом широко раздвинул рот, не различимый в зелени усов и бороды, и жарким дыханием обдал – сначала открытую ладонь, а потом перевернул её и снова обжёг. Боль в вечерней прохладе мгновенно растворилась, и сила воротилась к нему.
– Вот ведьма лесная, – продолжал леший, – подумаешь, мой волосатый репейник с её Баюном чуток позабавлялся. Ну потаскал кота за хвост. Ну подрал за уши, ну, усы из морды энтой ожиревшей скотинки подёргал. Так зачем надо было так жестоко к чаду неразумному? В дупло моего лапоньку. Он там и повернуться не мог. От страха помер бы. Или Змей Горыныч сожрал бы милое дитятко.
– А чо Змей Горыныч, энтот трёхголовик мог лешон-ка слопать?
– А что ж не слопать? Думаешь, он одними царевнами, княжнами да красавицами питается? Это мы, лешие, народ постный. Всё травками да грибочками пробавляемся, а он у нас без разбору всё скоромное подъедает. И, бывает, падалью не брезгует. Волки кабана задерут. Так он, что останется, подъест. Это только в сказках он знатными девками потчуется. Больно нужно, чтоб на него охоту объявляли. Пошлют войско, так ему не устоять. Где ж столько огня взять, чтоб тыщу стрельцов спалить. А у них ружья, пушки да мортиры. Нет, он хитёр. А тут взял дерево опалил, вот тебе и жаркое из мого Лешеньки-Алёшеньки.
Услышав такие слова, зелёный моховой стожок заухал, да так заунывно, что у Климушки уши заложило.
– Уймись! Уймись, дитятко неразумное! Зачем тебе надо было над Баюнчиком измываться-то? У него в усищах главна силища. Он поёт, а на них, как на гуслях, музыку ведёт. Да таку, что любой мышь, заяц или селезень сразу в дрёму – брык. Вот из усопших или уснувших ведьма жаркое готовит. Тем и пируют.
– И мышью тоже?
– Нет, мыши норные и летучие у неё для лекарств от хвори да котику на зиму пропитание. Не больно любит он по снегу за глухарчиком и тетёрками охотничать. Да и зимой усы отморозить – пустяковое дело. А мы с лешачком Алёшенькой в спячку до весны, как медведи. Хороший он у меня, смирненький.
– Да, уж, смирненький! Зубищи, как у медведя, чай, руку чуть не отгрыз. И остры до неимоверности, будто кузнец камнем точил.
– Так, ещё раз повторю. Мы, лешие, народ не скоромной, а постный. Едим, что растёт. А грибы да ягоды когда идут-то? Вот с поздней осени и по лето корой да кореньями питаемся. А для них зубы надо иметь, как у бобра, заточенными. И расти ежечасно. А то к истиранию они, ой, как быстры. Вот почему от страха и вцепился в тебя зубищами и когтищами. И когти надобны, чтоб коренья из земли выгребать. Ну, как ручонка, вылечилась? Чувствуешь, силёнки добавилось. Давай вторую, тоже подкачаю!
Взял он левую ладонь кузнеца и также обдал горячим духом вяленых грибов. И Климушка почувствовал, что силы и во второй руке заметно прибавилось. Да и усталость куда-то делась.
– Спасибо тебе, леший! – поднял кулаки и сжал кузнец. – Я теперь, считай, богатырь.
– Я хоть и леший, но имя и отчество имею. Можешь Лексей Лексеевичем окликать.
– А я, так, Клим Климыч, – тут же представился кузнец и почувствовал: не боится он лешего. Не сделает тот ему ничего плохого.
– Так вот, Клим Климыч, наделю я тебя полезным умением. Даже не умением, а чутьём. Будешь видеть, што другие не смогут. Ты только волшебные слова произнеси. А они простые: «Лешик, Лексей Лексеич, подсоби!» – и называй, чем я тебе подсобить должон. И тут же то, што тебе надобно, хоть днём, хоть ночкой чернющей засветится тусклым светом. Вот, попробуй, спроси.
Климушка тут же брякнул.
– Лешик, Лексей Лексеич, подсоби с грибочками красноголовиками! – оглянулся, а под деревьями сквозь траву и палые прошлогодние листочки просвечиваются оранжевыми головками грибы подосиновики на ослепительно-белых ножках.
– Ох ты, диво дивное! – удивился он. – Спасибо тебе, Лексей Лексеич!
– А ещё научу видеть угрозу, закрытую от человеческого взгляда. Вот смотри…
И тут глаза у Климушки расширились, и увидел он пять волков. Те скалились и смотрели на него жадным взглядом. И медведя, чей рык был слышен в стороне. И даже узрел недовольные глаза рыси. Как бы она не хотела, а Клим её обнаружил.
– Ну, бывай! – бросил негромко леший. Климушка оглянулся, а тот с лешачонком исчез, будто его здесь не было.
Собрал Клим немного грибков красноголовиков на жереху. Оглянулся, а темень – хоть глаз выколи. Грибы в земле светились, а в корзине – свет теряли. Луна куда-то закатилась, а жадная сила слизала с небосвода россыпь звёзд.
Климушка даже озадачился. Куда идти-то? Хоть он ни разу не плутал, а темнота, как во время казней египетских, загустела клюквенным киселём. И чтоб через неё пробиться, нужно было не просто идти, а ещё руками помогать – ветки да кусты с тропинки убирать. А хоть силищи в руках кузнеца от лешачьего дыхания прибавилось, да одна была корзиной занята. И тут кузнец вспомнил – леший его приговоркой одарил, и негромко произнес:
– Подсоби, лешик, Лексей Лексеич, тропинку-то отыскать! – оглянулся – никакого подсвета не видать. Он ещё раз повторил – то же самое. Неужто надурил волосатый? И всего-то волшебства на один разок хватило. А, может, порядок слов не тот?
Подумал Клим и произнес ещё раз и погромче:
– Подсоби, Лексей Лексеич, лешик! – и опять темно вокруг и тишина. И тогда он вспомнил – нужно обратиться вежливо:
– Лешик, Лексей Лексеич, пожалуйста, подсоби тропинку к дому сыскать! – и тут же перед ним на земле показался свет.
«Не обманул леший, не обманул…» – обрадовался кузнец. И быстрёхонько, почти бегом – ноги сами понесли без всякой усталости – направился к дому.
Дурная весть
Тропинка светилась под ногами до самой деревни, а на околице – пропала. Да и какая-то грозная сила раздвинула тучи, выкатилась луна, и звёзды вновь рассыпались по небосводу от края до края. Климушка опознал свой с резными белесыми ставнями третий с околицы дом и поспешил к нему. У ворог, узнав его, залаяла собачонка Мошка. Налай словно откликнулись – захрюкали поросята и замычала корова Пеструня.
Клим отворил калитку и увидел при свете луны на крыльце свою молоденькую жену Дуняшу.
– Беда, Климушка, беда! – запричитала она с порога. – Нас хотят разлучить…
– Как это разлучить? Кто разлучить? – не понял он.
– Как кто? Новый барин…
– Он, что, поместье продать хочет?
– Не знаю. Он хочет ехать в Неметчину и забрать тебя с собой. А как же я?
– Какую Неметчину, да где она такая? – он не понимал, о чём речь. – И что ему у нас в лесах не сидится? И охота, и рыбалка, и земля богато родит.
– Вот пришёл нынче к нам во двор и говорит: «Климке твоему надобно ко мне в имение завтра утром явиться и пущай готовится в дорогу. Поедем в Неметчину. Я там на фройлен жениться хочу».
– Так его здесь-то никто больно не балует. А уж там, гляди-ка, все на него слетятся, как на лучину комары…
– Так он себя красавцем выставляет.
– Длинный и худой, как кочерга. А туда ж – на фройлен. А меня-то – по што?
– Дак говорит мне: «Климка твой на все руки мастер и за кучера у меня на козлах будет, и за кузнеца, и телегу отремонтировать, и коня подковать. И за охран-щика в дороге от разбойников. И за повара, если оголодаю». «А я как?» – спрашиваю, а глаз от страха на него, ирода, поднять не могу. А он ответствует: «А, как и все. Ты девка крепостная, хочешь – жди, а хочешь – другого мужа сыщу. А беситься будешь, так и продам. Ты красная, видная, и за тебя хорошую цену дадут, а деньги мне, ой, как нужны, пока я себе красивую и богатую фройлен не сыщу. Да и кафтан, и сапоги, и шляпу с пером даром не дают. А мне наглядность вида нужна. И тогда фройлены на меня заглядываться будут и меж собой делить начнут»…
Опечалился Климушка, и хоть с утра во рту ни крошки не было, а Дуняша истомила в печи сутошные щи да кашу с репой напарила, есть от вести дурной не очень-то хотелось.
Да и рассказывать о сегодняшней встрече с нечистью не стал. Скажешь, так Дуняша, хоть и жена верная, и девка красная, а всё равно женского роду-племени. При случае сорвётся с языка, и тогда ходи, оправдывайся, дурачком прикидывайся. А то ещё скажут: с нечистью общаешься, и тогда все беды на тебя – и скотину потравят, и дом подожгут.
Барин
Идти рано к молодому барину Пегасу Поликарпычу не было никакого смысла. Он до поздней ночи либо пировал с молодыми барчуками, либо устраивал хоры с деревенскими девками. Парни бренчали на балалайках, а барин управлял хором, широко размахивая руками, и запевал. А потом вместе водили хороводы, частенько плясал он вприсядку, забрасывая непомерно длинные руки за голову. Да и ноги барина были у лошади краденными. Эти худющие оглоблины несли непомерно маленькое тельце. Венчалось всё круглым рыжим конопатым горшком с тусклыми зелёными глазками.
Поэтому с утра Климушка убрался за коровами в хлеву и почистил у свиней. Те были бесконечно рады хозяину, хрюкали, визжали и тыкались в ноги горячими рылами.
Потом с тоской оглядел своё хозяйство и пыльной дорогой пошёл в барскую усадьбу на другую сторону деревни. После смерти матушки нынешнего барчука, а минуло всего-то два года, усадьба поражала неухоженностью. Траву во дворе и вокруг скосили в начале лета, и теперь она вновь повырастала, но было не до неё.
Окна не мыты, да и одноэтажный дом в пять крестьянских изб с одной стороны покосился и требовал ремонта. Но барину, видно было, не до этого. Да и не до хозяйства.
Раньше матушка назначала крестьянским дворам, что им надобно сдать в виде оброка. И учитывала возможности каждого. Кто мог извернуться, платил деньгами. У кого хорошо удавалась капуста, сдавал по осени свежей, а то и квашенной с клюквой и яблоками в бочонках. Кто – репой. А кто – грибочками. Кто – сыром, кто – свиньями и поросятами, а кто – и телёнком.
А молодому Пегасу Поликарпычу требовались только деньги: наряжаться да выезжать к помещикам на балы. А деньги не всякий крестьянин заработать мог. Так Пегас последнее забирал в оброк и продавал за бесценок. Многие хозяйства разорил и пустил по миру милостыню собирать.