Читать онлайн Вслух! Книга для семейного чтения. Сказки, стихи, рассказы бесплатно
Предисловие от автора
– Эту Книгу не читают в одиночку, – сказала мама сыну самым строгим голосом, – тогда она просто не подействует!
– Как не подействует? – изумленно спросил сын.
– А никак! Ее надо читать непременно с кем-то, вот, к примеру, ты можешь здесь найти смешную сказку про дедушку, и почитать ему вслух. А он найдет про тебя стих – выучит наизусть и расскажет папе.
– Почему папе, а не мне или бабушке?
– Потому что потому, – таинственно сказала мама, – про бабушку тут тоже много чего интересного, я ей как-нибудь на досуге обязательно почитаю, вот уж посмеемся!
– А можно, я подслушаю, над чем вы будете смеяться?
– Конечно! Некоторые сказки от этого только выигрывают! Но ты и сам можешь почитать рассказы или стихи сестренке, если она тебя не опередит! Ведь тут есть такие истории, которые про вас обоих, вам эти приключения надо пережить вместе, может быть, даже спрятавшись куда-то от всей семьи. Конечно, это не исключает того, что мы с папой, пока вы будете спать, вообще всю книгу прочитаем от корки до корки, прислонясь голова к голове. Но не в одиночку! Чтобы было с кем перемигнуться, поделиться, поспорить. Хотя… зачем всю сразу, лучше растянуть удовольствие не на один вечер!
– Знаешь что, тогда пусть она всегда лежит на самом видном месте, – запальчиво произнес сын, – чтобы в любую минуту ее мог взять любой из нас, а не кто-то самый хитрый, только для себя, любимого. Смотри, я кладу ее здесь, и мы будем знать, что читать ее надо вслух и для кого-то!
– Согласна! Эта книга – для произнесения вслух, – обрадовано поддакнула мама. – Вот сегодня вечерком и начнем. Давайте кинем жребий, кто будет читать первый?
Куда лужайка улетела
Тетку Сороку все услышали сразу. Да и как ее не услышишь, если она стрекочет, как пулемет:
– Катастрофа! Революция! Разбой! Разбегайся все, кто резвый, поскорее, поскорей!
– Да что случилось-то, тетушка Сорока, что ты спозаранку блажишь? – спросил ее старый Клен.
Он и повыше, и к небу поближе, так что просыпается раньше всех. Но сегодня сорочье стрекотание растревожило всю полянку. Маки свои алые лепестки раскрыли, ромашки сонные реснички расправили, васильки синие глазки вытаращили. Что случилось, что стряслось, из-за чего такой ореж тетка Сорока подняла?
– А я вас предупреждала, я вам говорила, – затарахтела опять Сорока с пулеметной скоростью, – ведите себя поскромнее, растите пониже, колокольчики – не звоните, гвоздики – не шумите. Вот и дожили до беды…
– Да будешь ты наконец говорить, что стряслось, или я тебя с веток так турну, что кубарем улетишь в сосновую рощу! – разгневался Клен, – Смотри, как ты их всех напугала, вся лужайка дрожит, того гляди, все лепестки растрясут.
– Говори – не говори, а нет вам спасения. Своими глазами видела – газонокосильщик сюда идет! Я, разумеется, быстрее его лечу, но часа через три и он сюда явится.
– Как – газонокосильщик!? Какой еще газонокосильщик, нашу лужайку отродясь не трогали, цвели, как хотели! – зашумели цветы.
Бело-розовая пышная таволга от волнения половину цветочков из шапки своей просыпала, а клевер только головкой покачал:
– Так я и знал, что рано или поздно и до нас человек доберется. Надо экологов вызывать, говорят, они природу защищают.
– Каких еще экологов, – воскликнул горестно Клен. – Это же усадьба, частное владение, здесь хозяин что хочет, то и творит, хоть под грядки вас всех перекопает.
Ромашки тут же расплакались, реснички у них намокли. А колокольчик принялся изо всех сил трезвонить:
– Динь-дон, динь-дон, феечка Анечка, спаси нас, милая, динь-дон, динь-дон, феечка Анечка, просыпайся скорее, голубушка!
Анечка проснулась, протерла глазки и выглянула в окно. Она еще сквозь сон слышала, как стрекочет над лужайкой Сорока, как сердито шумит Клен. Но когда встревожено зазвонил колокольчик, она сразу вскочила с постели. Каждое утро она бежала на любимую полянку поздороваться с цветами, вдохнуть их аромат, и лишь потом шла умываться и завтракать. Но что это цветочки сегодня так расшумелись, почему вдруг колокольчик начал тревогу названивать?
Аня помчалась на лужайку и тут услышала страшную новость про газонокосильщика. Да что же это такое! Ведь папа обещал ее любимую полянку не трогать! Может, тетка Сорока все перепутала? Она известная паникерша, весь лес про это знает.
– Может, и паникерша, однако сроду я не врала, – обиделась Сорока. – Спроси у кого хочешь в лесу, зря Сорока не стрекочет. Я как служба безопасности здесь, всех предупрежу, всех оповещу, но зря, без повода, клюв не разину.
Это правда, Сорока зря не стрекочет… Что же делать, как лужайку спасти? Подумала Анечка самую малость – и придумала.
– Согласитесь ли вы, мои милые, подняться в воздух? Ну, хоть на часок?
– А потом что, опять лужайка наша станет? Ты нас что, в вазочку пока поставишь? А если он без нас все тут выкосит под корень, как мы жить без стебельков будем?
– Нет, нет, не выкосит! Вы только слушайтесь меня, и все будет хорошо.
Аня взмахнула обеими руками и произнесла свое заклинание:
Солнце светит, ветер дует,
Фея маки заколдует!
Василек заворожит,
Бабочкой им стать велит!
Встань, гвоздика, на крыло
– С луга словно всех смело!
И тут же все цветы поднялись в воздух: маленькие белые кашки и васильки стали белыми и синими мотыльками, одуванчики и лютики – пчелками да шмелями, маки – крупными бабочками-боярышницами, красный клевер – божьей коровкой. Они кружились в воздухе разноцветным облачком, а под ними лежала покинутая осиротевшая зеленая лужайка. Ни единого цветочка!
– А теперь летите за мной! – скомандовала Аня и ринулась в дом.
Папа и мама только что уселись позавтракать, и не успели они дочке пожелать «доброго утра», как в столовую влетело разноцветное трепещущее крыльями облако. Родители прямо дара речи лишились. Никогда в своей жизни они не видели сразу столько бабочек, никогда не ощущали такого цветочного аромата от них, такого свежего дыхания леса. Словно сама лужайка явилась к ним к завтраку! Но дочка им не улыбнулась.
– Ну-ка признавайтесь, кто решил мою лужайку остричь? – звонко спросила Аня.
– Доченька, у нас тут большой пикник намечается, – начал объяснять папа, – гостей будет много, вот мы и решили газон расширить. Я уже и газонокосильщика вызвал.
– Ах, так это правда, а я еще надеялась, что тетка Сорока что-то напутала… Ну, смотрите, я все цветы в воздух подняла, чтобы от косилки их спасти, а сама сейчас райской птицей обернусь и улечу вместе с ними в заповедные леса. Будете меня искать три лета и три зимы. Считаю до трех: раз, два…
– Нет, нет! – в один голос закричали папа с мамой. – Не надо три зимы и три лета! Верни всех на лужайку, пусть себе цветут и пахнут! Мы газонокосильщику дадим другое задание, пусть бурьян вдоль дороги косит.
– Тогда остаюсь, – сразу согласилась Аня. – Но смотрите, если обманете…
Папа с мамой испуганно замахали руками. Они свою дочку хорошо знали. Прошлой зимой обернулась Снегурочкой и целую неделю молчала, как замороженая. Кто же захочет, чтобы любимая доченька улетела в какие-то заповедные леса, где теперь такие и искать-то?
Анечка тем временем взмахнула руками и приказала бабочкам:
Разноцветный дождь живой
Улетай к себе домой,
На зеленую полянку,
Рассыпайся спозаранку,
Маком стань и васильком,
Таволгой и клеверком!
И вся стая тут же вылетела в окно, вернулись цветы на свою зеленую лужайку. Анечка спокойно уселась за стол и с аппетитом позавтракала. Она была девочка не капризная.
О чем трещат кузнечики?
Заспорили кузнечики,
Да так, что все их слышали,
От леса и до реченьки! –
Кто прыгает всех выше?
Трещит кузнечик Генка,
С натуги зеленея,
Что у него коленки
Пружинят всех сильнее!
В ответ стрекочет Кузя,
Его собрат зеленый:
«Прием броска от пуза –
Верней, определенно!»
Звенит-гремит Васята,
Заламывая плечи:
«Хорош, трещать, ребята,
Я прыгну всех далече!»
Спор этот бесконечный
Не нам с тобой решать,
Пускай трещат кузнечики,
А мы пойдем гулять!
А ты с кем дружишь?
Скандал произошел, можно сказать, на пустом месте, не из-за чего. Еще вчера Васька в упоении гонял новенький футбольный мяч по лугу и оврагам, лупил изо всей силы по воротам на поле, доставал его из лужи. Словом, не расставался с мячом весь день. Мама даже на отца стала ворчать, мол, зря он купил Ваське этот мяч, никакого у ребенка развития. Только взмок весь, почернел от солнца, вывозился. А утром Васька как проснулся, нашел мяч во дворе и удивился: вчера он был круглый, звонкий, щеки надутые аж лоснились. А сегодня лежит весь грязный, сморщенный, как старичок. Сдулся.
– Да тебя даже в руки брать противно, – тронул Васька мяч ногой.
А тот вдруг как взовьется, отпрыгнул в дальний угол двора, и оттуда, из крапивы, обиженно так кричит Ваське:
– А кто меня до такого состояния довел? Кто меня вчера весь день бутсами лупил, по лужам гонял, в стену вбивал? Посмотрел бы я на тебя, во что бы ты превратился, если тебя так колошматить! А твой дружок Сашка как на меня ногами взгромоздился и пытался балансировать? Да в нем наверное два пуда весу, тоже мне, «девочка на шаре»! Нет уж, я вам больше не слуга, увольте, играйте без меня.
– Да и пожалуйста, очень нужно, – разозлился Васька. – Я лучше пойду на компьютере поиграю. Футбол это вообще примитивное занятие, кому ты нужен.
Мяч горестно выдохнул и затих. У него даже сил не было возражать.
А Васька пошел домой, включил компьютер и погрузился в виртуальное царство.
Он натаскал себе игр из Интернета и осваивал одну за другой. Вообще-то они были похожи: везде погони, страшные роботы-трансформеры, убийства, несколько жизней в запасе у героя… Он хорошо поднаторел в компьютерных боях и сейчас метко стрелял, разил злодеев мечом и уверенно переходил с уровня на уровень. Вася так увлекся игрой, что даже не услышал, как мама звала его обедать. Из темных подземелий он переходил на верхние этажи, скакал по крышам – и опять у него все получалось великолепно.
В результате Васька получил на вооружение фантастическую базуку, и только прицелился, как Робот-трансформер остановился, оглянулся и громовым голосом прокричал: «Наш человек!»
В компьютере зазвучал торжественный марш, монитор засиял нестерпимо голубым светом и Робот-трансформер, за спиной которого выстроился отряд злодеев из всех игр сразу, продолжил свою речь:
– Послушай, парень! Ты прошел все испытания, шесть часов подряд ты гоняешь нас без устали, и доказал, что этот мир – ТВОЙ! Добро пожаловать в виртуальное пространство!
И Васька шагнул прямо в монитор, нисколько не удивившись, что его рамки не оказались для него малы. Он ощутил в руках тяжесть и приятный холодок оружия, надвинул боевой шлем поглубже и огляделся.
– Да, парни, жутковато тут у вас. Поди, за каждым углом всякой нечисти полно…
– А проверь, пройдись по нашим катакомбам, у тебя ведь высший уровень! – ехидным голосом предложил Робот-трансформер, а остальные ему подхихикнули. Васька поневоле вспомнил, что все они были его врагами. Это их он гонял по всем ущельям, скалам и пещерам, преследовал шесть часов подряд, пока они вдруг не позвали его сюда, в виртуальный мир. Теперь стоят, посмеиваются, и, похоже, никакой команды у него с ними не сложится.
– Ладно! Где наша не пропадала, пойду на разведку!
Он взял базуку поудобнее и двинулся по разбитой дороге. Пока сидишь перед экраном, ничего подобного не испытываешь. Дорога оказалась вязкой, тряской, какие-то колючие лианы хватали его за ноги. А за ближайшим перекрестком зловеще светились три красных глаза. «Господи, кто бы это мог быть? – лихорадочно пытался сообразить наш боец. – Вурдалак? Пират? Робот-инопланетянин? Хоть бы вспомнить, из какой игры эти ущелья, я бы знал, как себя вести!»
Словно подслушав его мысли, Робот-трансформер лживо-ласковым голосом протянул:
– Даже не надейся! Здесь теперь все перемешано. Все твои соперники объединились, и у тебя в запасе не три, не пять, а всего одна жизнь, твоя собственная, не игровая. Вперед, супергерой!
Васька рванул вперед. Он летел с фантастической скоростью, в кого-то стрелял, кого-то рубил, падал, кувыркался через голову, вскакивал и снова мчался. Жуткие пауки с металлическим звоном посыпались на него из свинцовой тучи. Спасаясь от них, наш супергерой нырнул в развернувшийся перед ним океан. Плавал-то он отлично! Но не успел Васька открыть в воде глаза, как увидел стремительно налетающего на него морского леопарда с хищно разинутой зубастой пастью. Это был конец.
– Ма-а-ма-а! – завопил Васька, но тут же захлебнулся, закашлялся и потерял сознание.
Как ни странно, но мама услышала его. Она вбежала в комнату и в ужасе замерла на пороге. Васьки нигде не было, только грозно мерцал экран компьютера. Мама кинулась к нему и увидела страшную картину: Васька как в невесомости бессильно повис в морской пучине, а к нему скользил гибкий огромный морской леопард.
Мама сделала единственно правильный ход: она нажала кнопку, возвращающую игру на ход назад и остановила действие. Теперь Васька завис в прыжке между жуткими пауками, преследующими его в воздухе, и леопардом, затаившимся в морской глубине.
Дрожащей рукой мама набрала номер папиного рабочего телефона и сказала:
– Срочно приезжай, у нас тут полный ужас, Васька попал в компьютер, – и положила трубку.
Папа примчался через пять минут. Когда ему надо, он летит на своей «Волге» над всеми пробками и светофорами прямо по воздуху, и ни один инспектор ГАИ его не смеет в такой ситуации остановить.
Он сразу сел к компьютеру, сосредоточился и пробежал пальцами по клавишам. Хотите – верьте, хотите – нет, но компьютер папу бесконечно уважает, безоговорочно слушается и даже побаивается. Папа беспрепятственно вошел в виртуальное пространство, раскидал всех громил и верзил по местам, буквально испепелил Робота одним взглядом. А потом очистил виртуальное пространство от вирусов – и компьютер сразу опомнился:
– Спаси меня Сеть, что я натворил! Извини, хозяин, забери своего пацана. Но он тоже виноват, торчит тут седьмой час, вирусов напустил… Не мудрено, что эти зомби приняли его за своего персонажа. Еще бы чуть-чуть, и канул бы он во Всемирной паутине навсегда. Когда эти пауки тут появляются, даже я ничего уже сделать не могу.
– Ладно, чего уж там, – хмуро откликнулся папа. – Я тебя сейчас на пароль поставлю, а повторится еще раз такой захват – переформатирую к чертям собачьим, и будешь у меня только на набор работать, без Интернета.
Васька мягко погрузился в соленую морскую воду, как во сне или замедленной съемке вынырнул на поверхность и тут же подхваченный сильными папиными руками оказался на борту океанской яхты. Леопард только зубами клацнул, и тут же, забыв про супергероя, погнался за стайкой пингвинов.
Папа вывел Ваську на берег, разоружил, и через какое-то мгновение они через рамку монитора вернулись в комнату. Мама залилась слезами и кинулась обнимать Ваську. Он был весь белый и едва стоял на ногах.
На следующее утро за завтраком папа спросил сына:
– Вась, а где твой футбольный мяч, который я тебе позавчера подарил?
Васька покраснел и отвернулся.
– Да мы с ним… Это… Ну, вроде как поссорились. Он в крапиву забился и не выходит.
– Понятно. Ну, пойдем, поглядим.
Папа бесстрашно залез в крапиву и вынул мяч.
– Ну, ничего себе, кто же его довел до такого состояния, вы с Сашкой, что ли?
– Пап, ну мяч ведь для того и существует, чтобы его пинали и гоняли, – начал оправдываться сын.
– Ага, и чтобы в лужах топили, об стену лупили, ночью одного в грязи бросали, – обиженно пискнул Мяч.
Папа ничего не сказал. Он взял насос, подкачал Мяч, окатил водой из водопроводного крана, крепко насухо вытер его и высоко подбросил вверх. Тот тут же звонко откликнулся:
– Ура! Пойдем, Вась, поиграем, зови Сашку и других ребят, я не обидчивый!
И они помчались на околицу, где было футбольное поле.
Паникерша
– Кря – кря – кря! – кричала Утка,
Непо-ря-док тут в ря-дах!
Я волнуюсь не на шутку,
Сын пропал – и нет следа!
Снова всех пересчитаю:
Кря – кря – кря – четыре – пять!
Должен здесь стоять он, с краю,
Нет, не может он летать!
Всем пора на моцион,
На заплыв по лужам,
Где же селезень, ведь он
Числится мне мужем!
Кря – кря – кря, ищи сынка,
Баловня, озорника,
Загляни к гусятам,
Он играл вчера там…
– Детки все уже в воде,
Лапки загребают,
Не кричи ты о беде,
Там сынок, я знаю!
Всех, пострел, опередил,
И ныряет, что есть сил!
Разноцветные друзья
Было это ни в каком не в царстве, а в нашем государстве, прошлой зимой. На наш маленький городок налетела злющая бабка Метель и утопила все улицы в снегу. Занесла все домишки, приперла сугробами все двери. Но жители городка не испугались: взяли большие лопаты и начали отбиваться от Вихрей снежных, отпихивать Сугробы-Увальни. Целые горы снега за городом накидали! Тут уж ребятишки из домов высыпали, вынесли санки и начали с этих гор кататься. То-то было им весело!
Девочка Анечка так кувыркалась в снегу, так ныряла в снежные волны, что снег набился ей в рукавички и валенки, под рукава и в шапку. Она и не заметила, как вредные и колючие внучки бабки Метелихи – Ледышки пристыли к ней, примерзли, пробрались под шубкой и заледенили всю грудь.
Пришла Анечка домой, а у самой даже сил нет раздеться. Пришлось маме помогать малышке. Увидела мама, как Анечка замерзла, давай ее отогревать, малиной отпаивать, молочком горячим потчевать. Да только все напрасно. Внучки-Ледышки никак не отстают, горло Анечки сушат, грудь кашлем надрывают, пальчики в ледяные сосульки превращают.
Целую зиму доктора Анечку лечили, и от лекарств и уколов стала девочка бледной и худой, прозрачной, словно льдинка. Лежит в постельке, ни играть, ни кушать не хочет. Глянет в оконце, а там только белые сугробы да черные ветки деревьев скребут по стеклу. Даже про свои любимые фломастеры Аня забыла, рисовать ей совсем не хочется.
Вот как-то раз ночью, когда все в доме уснули, собрались фломастеры совет держать: как Анечку спасти от ледяной напасти? Зеленый фломастер сразу заявил:
– Надо вернуть миру все цвета жизни, чтобы солнце снова стало ярко-оранжевым, деревья и трава – зелеными, а цветы – голубыми, желтыми и алыми.
– Да, и небо должно быть голубым, ярко-синим, а не таким безрадостно серым, – поддержал его Синий фломастер.
Все разом загалдели, идея друзьям очень понравилась. Сказано – сделано! Выбрались они потихоньку за дверь, и давай мир расписывать всеми цветами радуги, давай гулять по небу, по крышам домов, по веткам деревьев. А прямо по снегу нарисовали фломастеры дивный жаркий узор из цветов весенних и летних. Не успело утреннее солнышко из-за горизонта выбраться, как оранжевый фломастер ему огненно-рыжую корону нарисовал!
Проснулась Анечка, глянула в окно, а там такая яркая весенняя картина, такое солнышко жаркое, что снега и впрямь ручьями потекли, сосульки капелью звонкой запели, словно свирели. За один день брызнула на раскрашенных веточках настоящая зелень, а с неба серая хмарь с перепугу уползла, обнажив яркую синь.
И такая горячая радость затрепетала в сердце Анечки, что Внучки-Ледышки сразу растопились и слезами радости из глаз девочки побежали. Утерла она слезы платочком, выпростала ножки из-под одеяла и первый раз за всю зиму сама к маме побежала.
– Мама, посмотри какое чудо! Мир опять стал цветным!
– Да, моя доченька, это и впрямь чудо, на целый месяц весна раньше срока пришла и тебя от болезни злой спасла. Давай одеваться, пойдем погуляем, подышим теплым весенним воздухом.
Вышли они на крылечко, а там, на ступеньках валяются фломастеры. Какой ни возьмешь, а он весь изрисованный, даже носики у них побелели. Тут Анечка сразу догадалась, кто ей раннюю весну нарисовал, кто зиму прогнал.
Каникулы
Заневестились деревья
Снежно-девственным убором,
Зазвенели тротуары
Ледянистым перебором,
Бахромой седой украшены
Провисли провода,
Разбежался первоклашка
По дорожке синей льда!
Вот и бабушка в калошах
Едет, охая, вперед,
Посмотрите-ка, что делает
С людьми веселый лед!
Снег упал на черный город -
Посветлело все вокруг,
Ну не правда ли, что здорово
Зимой везде, мой друг!..
Хипстеры
Освобождая чердак от хлама, Человек критично оглядел Старые Башмаки и решительно приговорил:
– Ну, уж этих – точно на свалку! Совсем никуда не годятся.
Приговоренные попытались защищаться, оттягивая момент гибели:
– Погоди, можно ведь просто почистить, надраить кремом, сменить шнурки, зачем так уж безапелляционно! Посмотри, какая добротная кожа, прочная подошва…
– Качество не имеет значения. Мода меняется, сейчас носят поярче, да и покрой другой. Какой дурак этот хлам напялит, подумайте сами.
Против этого нечего было возразить, и Башмаки горестно скукожились. Так они и стояли у мусорных баков, стыдливо прижавшись друг к другу потертыми боками, свесив уныло истершиеся шнурки. На всё хозяйская воля! Польет дождь, лихой дворник закинет их, не глядя, в бак, приедет мусорка, – и конец!
Но судьба – особа капризная и способна на своевольные повороты. Мимо проходили два интеллектуала в драных джинсах, в пиджаках с заплатанными рукавами, с круглыми очечками и бородками. Увидев Старые Башмаки, они прямо оторопели.
– Гляди-ка, с бульдожьими носами! На манке! С металлическими дырьями! Где ты еще такое чудо сегодня увидишь? Это ж какой дурак такую роскошь выкинул! Раритет!
Они даже немного повздорили, решая, кто станет обладателем редкостной находки. Спор решила примерка. И вот уже один хипстер гордо вышагивает в антикварной обуви, а другой – завистливо на него поглядывает. Вот ведь как подфартило приятелю!
Ушлые парни давно просекли, что все новое – это хорошо забытое старое. Хоть люди и утверждают, что цивилизация развивается по спирали, на самом деле она ходит по кругу.
И если уж люди забывают серьезные уроки прошлого и наступают на грабли вновь и вновь, почему бы им не открыть заново старые книги, фотоаппараты ФЭД и Зенит, машинку Зингер, не надеть очки и башмаки прадеда! Пока истина – не усвоена, башмаки – не сношены, повторяйте пройденное предками, авось истина и откроется именно вашему поколению. Хипстерам!
На пороге
Какие-нибудь две недели
Насчитывает бытие –
Младенец нежный в колыбели,
И мальчик смотрит на него.
Закрыты глазки – и вздыхает:
«Мне плохо? Или хорошо?»
– Мам, он еще не понимает,
Что это с ним произошло…
Встреча у фонтана
Копешки высохшей травы
Небрежно дождик поливает,
Он, глупый, видимо, не знает,
Граблями как трудились вы!
Промыл густые шевелюры
Дубам, прополоскал овраг,
Веселым пролетел аллюром
По всем аллеям, всех гуляк
Он отхлестал и так, и сяк,
И замер вдруг перед фонтаном!
Он был неопытен, не знал,
Что делать с мелким хулиганом,
Который… небо поливал!
Песня Индийского океана
Каждый раз, когда семья возвращалась из отпуска, мама привозила на память ракушку. У них уже были чудесные перламутровые создания из Балтийского моря и Черного, Средиземного и Азовского. Из Карибского моря ракушка была огромная, рогатая, с нежно-розовой пастью. А с Байкала – белая, плоская, как блюдце, с зеленоватыми кругами с изнанки…
Мама говорила, что в каждой ракушке живет дух той водной стихии, из которой ее выловили, но Аня ей не верила. Она обижалась, что мама не дает ей поиграть с этими чудесными расписными кувшинчиками и блюдечками, когда Аня купалась. Спрашивается, почему не дает, жалко ей что ли?
И вот однажды, когда взрослые ушли на работу, а Васька умчался к Сашке делать уроки, Анечка решила немного поиграть с ракушками. Она набрала в ванну воды и опустила туда всю мамину коллекцию. Игра была очень увлекательной! Большие ракушки стали островами в океане, те, что поменьше, лодочками, совсем маленькие с Азовского моря – дикарями-аборигенами в этих лодочках. Они переплывали от острова к острову и пели свои воинственные песни Аниным голосом. Так продолжалось наверное с полчаса.
Вдруг огромная Карибская ракушка, вспенив воду, поднялась со дна и громко затрубила:
Э-ге-гей! Бей волна, бей!
Моллюск брюхоногий,
Где твоя нога?
Улитка земноводная,
Высунь рога!
Хитоны морские,
Панцири свернуть!
Ракушки боевые,
Собирайтесь в путь!
Анечка от неожиданности и изумления отлетела к стене и, разинув рот, наблюдала, что творилось в ванне. Все ракушки стали всплывать на поверхность, разворачиваться и выстраиваться боевым порядком. Потом они начали кружить в ванне, издавая воинственные трубные звуки. Иногда ракушки звонко ударялись о борта, и Аня от испуга вздрагивала. А некоторые даже делали попытку выпрыгнуть наружу. Карибская ракушка, как самая крупная и воинственная, явно выступала адмиралом этого войска. Она тянулась своими острыми отростками к крану и громко сообщала своим воинам план действий:
– Сейчас пустим струю на полную мощность, зальем этот корабль и выйдем в открытое море!
Анечка робко подала голос:
– Послушай, ракушечка, не знаю, как тебя звать-величать, но это не корабль, а мой дом. И у нас здесь нет моря.
– Звать-величать меня Птероцера Ламбис, пора бы уже знать. А какая же может быть жизнь без моря, что ты, детеныш человеческий, врешь?
– Миленькая Птероцера, я правду тебе говорю, – осмелела Аня. – Эта вода из-под земли, из скважины, а до моря надо три часа лететь на самолете! Разве ты не чувствуешь, эта вода совсем не соленая, ну попробуй.
Ракушка медленно погрузилась на дно, побулькала там, на дне ванны, и так же медленно всплыла.
– Да, это не морская вода, но мы все равно вырвемся из плена. Сотворим реку – ведь все реки рано или поздно впадают в море.
– Эй, адмиральша, послушай меня, Скафеллу, – вдруг пробулькал пятнистый кувшинчик. – Вряд ли мы самостоятельно сумеем пересечь эту диковинную страну, в которой нет самого главного для жизни – моря. Может быть, позвать на помощь призрак Белого Кита? Говорят, он и по воздуху путешествует и уж точно поможет своим морским братьям.
– Да, но для этого надо знать древнее заклинание, – покачался в воде словно загадочный веер Лиропектен Нодозус.– А кто из нас владеет этим знанием?
В разговор вступил Конус Географус, на вид очень красивый, с нежным коричневым узором, но страшно ядовитый и коварный.
– Раз уж эта глупышка опустила нас в воду и оживила, предлагаю взять ее в заложницы. И потребовать от ее мамы вызвать призрак Белого Кита. Она знаток морских стихий и ради спасения своей дочери выпустит нас на волю без промедления. Ну, кто возьмется усыпить эту девчонку?
Анечка с визгом бросилась к двери – и грозным гулом откликнулось в ответ ракушечное войско. Дверь не поддавалась, ракушки трубили, и девочка была уверена, что она уже заложница…
Но вдруг, перекрывая весь этот шум и гвалт, звучный красивый голос пропел из самой глубины ванны:
– Я – священная раковина Турбинелла Чанк, приказываю вам всем замолчать! Вот уже пять тысячелетий по повелению богов я встаю на защиту человека всякий раз, как на него поднимаются силы зла. Не бойся, девочка! Эти пустые перламутровые сосуды только гудеть способны. Вот сейчас я сыграю волшебную древнюю мелодию, и они лягут на дно, как миленькие.
Турбинелла Чанк заиграла, да такую переливчатую и нежную мелодию, что вода мигом успокоилась, а ракушки медленно, одна за другой, как невесомые лепестки или бутоны роз, стали опадать на дно. И все стихло. А Чанк все тем же нежным ласковым голосом сказала Ане:
– Теперь выдерни из ванны пробку, вся вода вытечет, и ракушки опять уснут сном вечности на долгие годы. Никогда не опускай их больше в воду. Если же захочешь вспомнить море, приложи меня к уху, и я спою тебе колыбельную песню Индийского океана. Запомнила?
Аня благодарно кивнула, бережно взяла Турбинеллу Чанк в руки и поднесла к уху. Она услышала сквозь далекий морской прибой нежную мелодию, словно ветер перебирал струны арфы.
Вечером, когда мама пришла домой, Анечка спросила у нее:
– Мама, а ты могла бы вызвать призрак Белого Кита?
– Думаю, что да, – после короткого раздумья ответила мама. – Но я не уверена, что смогла бы с ним сладить, это очень своенравный и сильный призрак. Так что лучше с ним не иметь дела. Когда я попадаю в неприятную историю, я беру в руки Турбинеллу Чанк. Эта особенная, волшебная ракушка обладает чудесной силой. Видишь, в отличие от ее собратьев она левозавернутая? Это как раз свидетельствует о том, что в нее вложена сила индийских богов. Я ею очень дорожу.
Анечка только кивнула, она уже знала, что мама говорит правду.
У Красного моря
По белому песку прозрачная волна
Катает с шорохом нарядную ракушку,
Из рода Конусов мармореус она, -
Не поднимай, малыш, игрушку!
Фарфоровый изящный завиток
Сосуд венчает с крепким ядом,
Так соблазнительно у детских ног
Колышется… Но в руки брать не надо!
На совести у Конуса смертей
Побольше, чем у хищницы-акулы,
В глубинах океанов и морей
Немало жертв его навек уснули…
Спиралью завивается узор
Из темных пятен, прихотливых линий,
«Ночной убийца!» – общий приговор,
Остерегитесь, это – Conus Linne!..
Путешествие за три моря
Рассказывают люди, что не в малом поселке, не в большой деревне, а в огромном и красивом городе приключилась беда с молодой женщиной. Даже не беда, а так, некая хандра и томление. Ходит Алекс из комнаты в комнату по своему дворцу, смотрится в зеркала и темные стекла, медные тазы и сверкающие сковородки – и сама себе не нравится, хотя и была она красавицей писаной. Руки вялые, ноги белые, как сметана, глаз тусклый, без огня. И главное сама не понимает, чего ей хочется, отчего грусть-тоска ее съедает. Даже дети забеспокоились, когда мама забыла им суп сварить, даже муж озадачился, когда Алекс его вразумлять перестала. Ходит по дому, как спящая царевна, думает о чем-то потустороннем. Спрашивает ее муж любящий: « Чем тебе помочь, дорогая женушка?» А она, словно бы очнувшись, приласкалась к нему и просит: «А поезжай-ка ты, дорогой, в недалекий город Троицк, привези мне с камвольного комбината пряжи разноцветной, полный мешок набери, да гляди, чтобы ни один моток на другой не походил!»
Обрадовался муж, что так прост выход из хандры, рад услужить любимой, тут же помчался в город Троицк, набрал разноцветной пряжи огромный мешок – тут и шелковая, и хлопковая, и шерстяная, и бамбуковая, и даже крапивная в крапинку! Главное – что двух одинаковых мотков нет, такое немыслимое разнообразие! Обрадовалась Алекс, достала свои коклюшки и давай плести что-то кружевное, невообразимо красивое. Притихли дети, успокоился муж, а она плетет и плетет день и ночь. Моток закончился – сняла рукодельница с коклюшек бабочку дивной красоты, дохнула на нее – ожила бабочка, затрепетала, поднялась к потолку дворцовой залы. А кружевница без отдыха опять уселась за работу.
Так и повелось: сплетет бабочку, вдохнет в нее капельку своей жизненной силы – и вспорхнет дивное создание к потолку. А сама Алекс день ото дня все бледнее и тоньше становится. Вот уже во дворце целое разноцветное облако бабочек крыльями трепещет, на волю просится, а кружевница стала белой и прозрачной, что твой гипюр.
Опустел тут мешок, распахнула Алекс самое большое окно, выпорхнули бабочки на волю, и она вслед за ними выплыла в окно. Встала на разноцветное облако и крикнула напоследок: «Прощайте, мои любимые, не ищите меня, улетаю в далекие края искать чудо небывалое, без этого жизнь моя занудная не имеет ни смысла, ни радости!» Дети ахнули, муж руками всплеснул, да так и замер у окна. Где уж тут останавливать жену, если ни смысла – ни радости. Так и обхватил головушку бесталанную, так и поник в горести.
Летит Алекс на облаке кружевном, душа ее ликует от красот, которые разворачивает внизу перед нею земля. Грязь и горести не видны, бедность и нищета глаза не колют, тишь да благодать по всей планете! Прилетели бабочки в сказочный край Китай, опустились на берег моря Желтого, сошла Алекс на мраморную джонку работы ажурной, под звуки музыки восточной. Смотрит и слушает пекинскую оперу, вкушает утку пекинскую, прислуживают ей девушки-красавицы. Вот диво небывалое! Только через день-другой приелась ей эта музыка. Кликнула Алекс свое облако кружевное, полетела дальше, на берег моря Красного – в Египет. Опустилась на сфинкса огромного, переехала пустыню на верблюде белом, сказочном, переплыла море Красное на рыбе Клоуне. Вот диво так диво! Детям бы этих рыбок показать, мужу бы тут понырять, вот бы весело было всем вместе! А так – что тут одной делать? Приелись ей и египтяне. Кликнула она опять свое облако кружевное, приказала бабочкам: «Несите меня в самую что ни на есть экзотическую страну!»
Понеслись бабочки к Индийскому океану, в страну вечного лета и непреходящего праздника. Опустились на землю, и попрощались с Алекс: «На этом наша служба кончилась, возвращаем тебе твою жизненную силу и облик, а нам новую силу индийские леса даруют! Спасибо тебе за облик наш радостный, на этом пути дорожки наши разошлись! Живи в экзотической стране и радуйся, пусть тебя больше грусть-тоска не томит!» Вспорхнули – и улетели.
Стала Алекс опять румяной да красивой, дородной и радостной. Ну ничем не отличается от индийских красавиц, осталось только красную точку на лбу нарисовать. Скоро сказка сказывается да не скоро дело делается. День за днем проходит – живет наша красавица в воле и праздности, принимают ее как гостя дорогого принцы и князья восточные, рассказывает она им были и небылицы края северного, застывшего во льдах и снегах.
Ахают они, изумляются, а пуще всего дивятся тому, что где-то там, во льдах и снегах, остались у гостьи детки малые. Но виду не показывают, развлекают ее в ответ на сказки, приглашают еще и еще приходить. Научилась она и на музыкальных инструментах играть, и танец живота исполнять, выросла в связи с этим и слава ее в экзотической стране Индии. Да только все чаще и чаще стали ей муж и детки вспоминаться, они-то ее любили не за танцы и музыкальное мастерство, а просто так, за то что она мама…
Пошла Алекс в храм, поклониться Будде, испросить его милости, чтобы вернул ее в северные края. Колыхнул Будда толстым животом, всплеснул всеми своими руками и сказал таковы слова:
– Рад я, что вернулось к тебе сознание, ведь каждый человек должен прожить свою жизнь, даже если его и манит чужая. Без этого не видать тебе высокого перевоплощения. Возвращайся!
– Да я бы и рада, но мои бабочки бросили меня, как же мне теперь быть? – спросила с огорчением Алекс.
– Я имею силу только в своих пределах, – развел Будда руками. – Могу тебя переместить в северные окраины Индии – за высокие горы Непала. А там обратись к сказочному белому Яку. Может быть, он тебе поможет?
Затаил Будда дыхание, как мог, а потом со всей силой выдохнул. И вмиг оказалась Алекс в горах Непала. Блуждала там не один день, пока не встретила белого Яка – огромного быка с шерстью длинной, как косы самой Алекс. Поклонилась она ему и попросила: «Поделись со мной своей красотой – а я тебе взамен свою косу подарю». Кивнул Як милостиво, и отрезала Алекс у него белой шерсти, сколько ей надо было. А он из ее косы красивый галстук себе завязал, пошел по горам хвастать обновкой.
Алекс же уселась плести ковер-самолет. Месяца не прошло, как лег перед нею белый пушистый ковер, качается над землею, зовет в путешествие. Прыгнула рукодельница на ковер и велит ему: "Неси меня в страну белых снегов, в самый большой и красивый город этой страны, к моим деткам и мужу».
И взвился белый ковер, промчался над горами, над полями, морями Красным, Желтым и Черным, опустился перед дворцом, где уже и дети подросли, и муж состарился. Но рады они были, что вернулась домой путешественница, потому что любили они ее не за танцы и суп, не за сказки и песни , а просто так, за то, что она – мама. Радость их была неподдельной, а жизнь с той поры пошла счастливая, без грусти и хандры.
Полет
Я шагнула в окно, надоели мне споры,
Извините меня, что я прямо в окно,
Я терпеть не могу затхлый дух коридоров,
И в какой-то момент воспарить нам дано!
Над земной маятой каждодневного бреда,
Всех интриг и расчетов, бесполезных затей,
В необъятный, сияющий мир высокого неба
Можно вдруг вознестись, только надо смелей!
Так взлетают стрижи: из гнезда или с крыши
Камнем – вниз, и тотчас же встают на крыло,
И пошли забирать, кругом, выше и выше,
На потоках воздушных малых птах унесло!
…Я в траве, побуревшей от пламени солнца,
К небу нос свой задравши, у забора сижу,
И о купол небесный птица крыльями звонится,
Может, следом – на взлет? Нет. Пока погожу.
Долгие сборы
Есть в Африке огромная песочница,
Должно быть, сладкая, – Сахарою зовут!
Нам поиграть там очень-очень хочется,
И вот с подружкой собрались мы в путь!
Не страшен нам ни лев, ни крокодил,
Берем лопатку, саблю и ружьё,
Кто в Африку хотя бы раз ходил,
Тот знает: надо брать питье своё!
Там страус прячет голову в песок
От солнца жгучего, а мы наденем кепки,
Оставь свой зонтик, ну какой в нем прок,
Дожди в пустыне этой крайне редки!
Есть в Африке кокосы и бананы,
С собой туда не надо брать еду,
Нам местные помогут обезьяны,
Я к ним, как брат, всегда подход найду!
Присядем на дорожку, в путь пора,
Ах, Африка, какое это чудо!
А снаряжения-то набралось… Гора!
Придется звать на помощь нам верблюда.
Фикус – дерево гордое
Это были два листа, растопыренные как ладони. А между ними иглой торчал третий, нераскрытый. Маленький цветовод ахнул, он подумал, что в этой игле заключен будущий цветок! Но молоденький Фикус развернул еще один лист, нарастив стволик. Потом – еще. И еще.
Мальчик терпеливо за ним ухаживал, поливал, нашел в цветочной лавке специальное удобрение для фикусов. Подопечный с готовностью сформировал отходящую от ствола ветвь. Через год его пересадили в горшок побольше, сменили землю, подвинули поближе к солнцу. Он щедро разветвился, ладони его стали крупнее, ствол – толще и выше. Подросший мальчик поставил ему для устойчивости подпорку. Он все ждал, когда же это возмужавшее деревце расцветет? Ведь у него на подоконнике цвели азалии и цикламен, китайская роза и орхидея. Даже лимонное деревце, пройдя непростой процесс прививки и подкормки, зацвело и одарило цветовода золотыми плодами.
Фикус тянулся к потолку, ветвился, старался изо всех сил быть благодарным, но каждый раз острая игла раскрывалась листом, цветка все не было и не было. Юноша оканчивал школу, у него было много всяких хлопот, но он не забывал о своем питомце и упрямо ждал: а вдруг!..
Однажды ночью Фикус не выдержал и заговорил со своим другом.
– Я бесконечно тебе благодарен за приют в тепле, орошение и свежую землю. Я тебя никогда не покину и не предам, мои листы усердно вырабатывают кислород. Но не жди от меня цветов, в неволе не источают радость. Я могу цвести только на родине, в огромном лесу, под тропическими ливнями и ветрами!
– Но другие иноземцы прекрасно цветут и на подоконнике, орхидея источает аромат, лимон дарит плод, цикламен – радость декабрьскими цветами! – возразил ему юноша.
– Я их не осуждаю, но в плену, под чужими небесами, даже если они обманывают тебя ярким солнцем, фикусы не цветут. Это – гордое дерево. Запомни: не все птицы поют в клетках, не все звери приручаются. И люди – тоже очень разные. Научись их всех понимать.
Поделись солнцем!
Окно – оконцу
Яркий лучик солнца
Отправит утренним приветом,
Совсем не обеднев, заметь, при этом!
Приняв привет,
И форточкою заарканив свет,
Друг отфутболит солнечного зайца,
И тот стремглав, вдруг за угол отправится!
Там створкой ближнего балкона
Как зайцу поддадут! – И со всего разгона
Влетит косой в квартиру супротив,
Ленивый сон ее пронзив!
И зеркалом старинным отражен,
Летит в открытое пространство снова он!
Играя солнечным лучом, как мячиком,
Во все концы швыряя блики, искры, зайчики,
Окошки озорные веселились,
Друг с другом солнышком и радостью делились!
Делись с другими, чем богат,
Счастливей будешь во сто крат!
Воробьиный приют
Этот куст, как шар – огромен,
Всем, казалось бы, открыт,
Но серой хищнице вороне
Не просунуть своих крыл!
Устрашающе колючий,
Густ, рукою не проткнешь,
А для мелюзги летучей
Коллективный дом хорош!
Не скворечник, не гнездовье,
И пронизан солнцем весь,
Щебечите на здоровье,
В безопасности вы здесь!
Круглый год звенит приют,
Воробьи резвятся тут!
Яблонька-бунтарь
Характер у новенькой был неукротимый, трудно было понять, то ли это издержки возраста, то ли такой ей и быть по жизни! Не успела Яблонька войти в этот сад саженцем, как тут же начала скандалить:
– За оградой деревья растут вольно! Цветов там не выпалывают, острой лопатой в опасной близости у ствола никто не размахивает, в ряд, как арестантов, не выстраивают!
– Но я хочу тебя подкормить, освободить от сорняков, – возражал ей Садовник.
– Мои новые побеги ты тоже для моего блага беспощадно отсекаешь? – ярилась юная особа.
– Но надо сформировать крону, сберечь твои силы для больших ветвей…
Наконец наступила самая главная весна, когда Яблонька бурно зацвела, стала в саду всех краше. Налетели шмели – и она пыталась от них отмахиваться, могут ведь всю красоту испортить, лепестки потревожить!
Когда при неожиданном заморозке Садовник запалил костер, чтобы сберечь будущий урожай, она вопила громче всех и отмахивалась от дыма так, что растеряла в этом протесте все лепестки!
Но завязей было много, и Садовник снова захлопотал. Он принес из орешника подпорки, и Яблонька опять взбунтовалась:
– С твоими костылями я похожа на старуху, не позорь меня перед лесом!
Шумела, пыталась столкнуть палочки, но Садовник свое дело знал. Чуть погодя он оборвал зеленцами чуть не половину урожая, понимая, что юное деревце большого груза не вынесет. Яблонька злилась, царапала тирана, плакала, но ничего поделать не могла.
Успокоилась она только осенью, когда отяжелевшие ветви с вызревающими крупными плодами весомо оперлись на подпорки и даже вдавили их глубже в землю. Некоторые яблоки Садовник снял пораньше, жалея юную питомицу, чтобы она не надорвалась. Яблонька уже не протестовала и не призывала сад к неповиновению против злодейского режима. Она становилась умнее.
Мудрость приходит со временем. Иногда для понимания происходящего надо прожить полный цикл, старые яблони это знали. Как знали и то, что свой опыт никому не передашь. Надо набраться ума самому.
… Когда Садовник подошел к Яблоньке с корзиной, она протянула ему самое крупное яблоко. Нечаянно стукнула старика по голове и покраснела от неловкости и смущения. А он взял раскрасневшееся яблочко и благодарно улыбнулся. Видимо, совсем не сердился.
Чем ты одаришь мир?
На сливе жемчугом нанизаны
Бутоны завтрашних цветов,
Скажи, какими ты сюрпризами
Мир поразить, мой друг, готов?
Волшебные слова лелеешь?
Шлифуешь новый инструмент?
Чем душу ближнего согреешь
В грядущий день или момент?
Волшебник милый, рада буду
Я даже крохотному чуду!
Фигура речи
Играют девочки в футбол,
Суровый тренер их гоняет:
"Открылся!.. Выбежал! Пошёл!..
Ну кто так бьёт?!. Всё, удаляю!"
В пространстве между двух ворот
И таймов жесткого диктата,
Он женских чар не признает,
Немедля сыщет виноватых!
Всех на скамейку запасных
Загнал бы он неумолимо,
Но подготовить до весны
Команду обещал… Вестимо,
С утра до ночи – крик кнутом
На тренировочной площадке,
"Упал? Разбился?.. Всё потом!
Вступай в игру и всё в порядке!"
Он презирает женский род, -
В футболе лишь пацан забьёт!
Детство Батона
Стол был накрыт: хлеб, сахар, творог, ароматное варенье. Аня уже положила ложку варенья на творожок, как вдруг вспомнила, что еще не поздоровалась со своей любимой лужайкой. Она стремглав вылетела из комнаты, опрокинув по пути стул. Батон моргнул глазками-изюминками и баском растроганно воскликнул:
– О, молодость, молодость, сколько сил и энергии у этого юного создания! Бывало и я – шумел, волновался, с голубыми васильками обнимался…
– Как это, как это так? – дробным стаккато простучал в сахарнице Рафинад.
– Да очень просто… Начиналась жизнь моя на широком поле, от материнского зернышка, – растроганно ударился в воспоминания Батон. – Проклюнулся росток, потянулся к солнцу колосок. Эх, братцы, нежился на солнышке, пил росу и дождик, с братцами колосьями ростом мерялся…
– А потом, что потом было?
– Потом – сами понимаете, как детство кончается, так трудности начинаются, – вздохнул Батон. – Стоило мне созреть, мужественно затвердеть, как под корень срезали, цепами били-молотили, на мельнице можно сказать в порошок стерли.
– Как в порошок!? – ахнул Творог
– Ну, в муку смололи. Тесто месили – дохнуть не давали, а потом и вовсе в печь сунули. Как выжил – до сих пор сам удивляюсь.
– Да еще какой гладкий стал, румяный, пышнотелый, – льстиво протянуло Варенье, вытягиваясь из вазочки. – Так бы и прильнуло к вашей сдобе!
– Да, если детство вспоминать, у всех, наверное, оно было сказочным, – откликнулся Творог.
– А вы хорошо свое детство помните? – кокетливо откинув пенку, поинтересовалось Варенье.
Творог вальяжно закинул пышные руки за голову, закинул ногу на ногу, еще выше вздымая белое пузо в миске.
– А то как же! Прекрасно помню, как мать-буренка по полю ходит, цветики клеверные языком шершавым слизывает, из речки свежую водицу прихлебывает. А в вымени у нее молоко белое копится. А уж как совсем тяжело ей станет – Буренка домой идет. Там хозяйка ей вымечко обмоет, подойник подставит и нежно пальчиками за сосок потянет.
– Тут я на свет белый струйками и брызну, теплое, пенное, сладкое, – они меня все тогда так ласково звали: Молоко. В крынку меня бережно сольют, холстинкой накроют, и я томлюсь-ленюсь день-деньской. Ленюсь-ленюсь да и сквашусь совсем. Но хозяйка меня и за это не бранит. Поставит в печь погреться, а я там свернусь – и лежу пластом белым в сыворотке. Она меня на сито откинет, вода лишняя сбежит, а я белый, жирный, вкусный, лежу себе и опять ленюсь, томлюсь, жду, когда меня сметанкой сдобрят…
– Да, брат, у тебя не жизнь, а просто малина!
– Что вы можете знать про жизнь Малины? – воскликнуло Варенье, – Конечно, детство всякому приятно вспомнить, счастливая пора, но и опасностей полон лес! У нас, например, полно было медведей. Чуть шорох где заслышишь – так и дрожишь.
– Что вы говорите, – сочувственно откликнулся Батон. – И что же они?
– Беспощадны! Лапой сгребет – и в рот! А то прямо пастью всю ветку прочмокает, не разбираясь, кто созрел, а кто только наливается румянцем. Спасибо, мне повезло. Анечка с кружечкой пришла и по ягодке, бережно так, весь кустик обобрала, домой принесла, сахарком посыпала.
– Да, повезло вам, – позавидовал Рафинад. – Ягоде с сахаром только и дружить.
– Правда, мама у Ани, не такая добрая, как дочка, сложный характер… Представляете, поставила нас на огонь и такую пытку устроила, не поверите. Поварит полчаса – отставит, еще полчаса на медленном огне подержит – опять отставит. Я уж думала, этой пытке конца не будет. Но вот, слава Лесу, остудили, еще и порадовались, что мы не разварились, каждая ягодка – целенькая. А чего нам эта красота стоила? Теперь вот в эту красивую вазочку жить устроили, любуются, говорят, даже есть жалко.
– Да, друзья мои, судьба… Она ко всем по-разному поворачивается, – проскрипел Рафинад. – У меня вот тоже детство было замечательное. Сидел я в родном огороде на своей грядке бурак-бураком. Чуб зеленый по ветру распустил, щеки красные надул, хвост в землю ввинтил, перед Морковкой красуюсь. Братва рядами расселась, тоже надувается, от сока чуть не трескается. Все лето бурака валяли, ели, пили, ни о чем плохом не думали, в чужой огород не заглядывали, с любимой грядки никуда не рвались.
– А потом что случилось, как вы побелели-то?
– Побелеешь тут… За чубы нас похватали, в тележку покидали и повезли. Так я и понял, что детство кончилось. На завод привезли, говорят: будем из вас сахар варить. Резали, в котлах варили, парили… Э, да что там рассказывать. Разве теперь кто из братьев меня узнал бы? Ну, конечно, белый, рафинированный, прямо аристократ какой-то. Но по мне так гораздо лучше на той грядке голым боком на солнышке загорать. Только тогда я и был по-настоящему счастлив.
Тут вбежала в комнату Анечка, и воспоминания о детстве оборвались.
– О, Творожок! С Вареньем! Чай с Рафинадом! Мама, отрежь мне и Батончик, я так все это люблю.
Поиграем!..
Сочиняю я погоду
Настроению в угоду:
Тучки бережно раздвину,
Не стряхнув дождя лавину,
А в открывшемся оконце
Вспыхнет алой розой солнце,
И зеркально, в малых лицах
На полянке отразится
В желтом цвете – на купавах,
Как красиво, Боже правый!
А теперь отправлюсь в рощу,
Кроны ветерком взъерошу,
Бережно раскрыв при этом
Цвет кленового букета…
Всем прогнозам вопреки
Дуновения легки,
И циклон с антициклоном
Не проникнут в эту зону -
Мной придуманного рая,
Где мы с внученькой играем…
В таежных чертогах
Снега пышного гора
Подступает к окнам близко,
Диск литого серебра
Приморожен к небу низко.
В куржаке седом сосна,
Нет ни тропки, ни дороги,
Пленена изба лесная
В этом сказочном чертоге!
Лепит с умыслом Зима
Изваяния из снега,
Ветер их отшлифовал,
Он всю ночь здесь с воем бегал!
Ну, а я их не тряхну,
Пусть хранят оцепенело
И покрова целину,
И все смыслы сказки белой.
Первый выход
В чулочках белых, пышном платье,
Со скрипочкою у плеча,
"Ну кто придумал номер дать ей?" -
Чуть слышно в публике ворчат.
Из глаз готовы слезы брызнуть,
На сцену – тащат, не ведут,
Ей до успеха в этой жизни
Так долог, труден будет путь!
…Заученно смычок гуляет,
Терзая уши и струну,
Но зал все чутко понимает,
С артисткой на одну волну
Настроившись… Вот крики "Браво!",
Глаза, не веря, подняла:
"Ой, мамочка, да это – слава?"
В слезах улыбка расцвела.
Государственная тайна
На скалистом берегу вечно бурлящей и ледяной даже летом речки Колонги стоит белоснежная церковь. В местном краеведческом музее про нее сказано, что ей аж 350 лет, и охраняется она законом. Может быть, и охраняется, только пережила церковь за эти годы множество испытаний. И кресты сносили, и склады в ней размещали, и металлические листы кровли ураганом загибало. А все равно смотрится она со своей высоченной колокольней красавицей-лебедушкой.
В новое время опять церковь ожила, потянулись прихожане – старые грехи замаливать, умерших отпевать, новорожденных крестить.
Впрочем, поселковую ребятню гораздо больше притягивает к этому месту железная ржавая дверь, аккурат посреди скалы, метров на десять выше речки и на столько же – ниже церкви. Наверное, был к ней раньше какой-то подход, но со временем скала выгладилась, осталась перед железной дверью лишь узкая каменистая полоса. Как ребятишки умудрялись на нее вскарабкаться – уму непостижимо, но забирались, усаживались, свесив ноги, и строили домыслы: что же там, за этой дверью?
– Здесь Походяшинские рудники были, заводчики, когда бежали из России, клад золотой в этих пещерах зарыли! Говорят, и самородки, и целые слитки, и всякие там кольца и цепи, – вытаращив глаза, делилась информацией Аленка.
– Клад давно бы распотрошили, – отмахивался с пренебрежением Васька. – Там при Сталине пыточная была! От города далеко, вопли и выстрелы не слыхать, представляете, в пещере одни кости да черепа с дырками остались!
– Кого пытать, тут на севере одни ссыльные жили, их уже отпытали! – сомневался Петруха. – Не, там точно старые клады, к ним подбирались, но, рассказывают, что подряд три обвала произошло – и десять трупов! Вот и заварили дверь намертво. В пещерах вообще надо очень осторожно ходить, у меня дядя – спелеолог, так он говорит, что среди них каждый второй погибает. Я бы ни за каким золотом не полез. Но все равно интересно, почему-то ведь ее прикрыли, да еще на такую высоту эту железяку перли!
– Чего зря гадать, идемте к Газнюку, старому сварщику, он знает, что там спрятано!
Перевернувшись на пузо, осторожно нащупывая босыми ногами малейшие трещинки в скале, Аленка первой начала спускаться с каменного выступа.
Петр Мефодьевич сидел на завалинке, задумавшись, опершись худыми жилистыми руками на колени, на вопрос Васьки не сразу отреагировал. Конечно, в маленьком поселке все знали, что лет пятьдесят тому назад именно он после установки железной двери на вход в пещеру наглухо заварил ее. Языками потрепали немного вокруг события, мол, уж замуровали бы вовсе, а то – дверь! Приваренная! Ну, и забыли о ней.
А Газнюку – что, велели заварить, он исполнил. Тогда еще можно было подобраться к этому зияющему провалу в пещеру, почти отвесно падающую в непроглядную черноту, вниз. Потом она выравнивалась горизонтально, разветвлялась на три рукава… Говорят, ходы эти на километры расползаются вглубь, то расширяясь, то превращаясь в щели, да Петру было это неинтересно, он боялся темноты и неизвестности и никогда бы не поперся в неведомую жуть.
Но вот, поди ж ты, находятся безумные люди, готовые хоть к черту в пекло ползти на брюхе из чистого любопытства. Вот еще и эти, мелкие совсем пацанята, туда же, любопытствуют, глазенки аж светом слепят от волнения и любознательности! Когда же я таким был… или никогда таким и не был?
Петр Мефодьевич наконец очнулся, выпрямился, ощутив спиной тепло оштукатуренной стены дома, даже приосанился, осознавая важность момента. Хотел сказать, что от таких же вот шалопаев пещеру закрыли, чтобы не гибли понапрасну. Но, глянув на босоногую делегацию, неожиданно сам для себя сурово вымолвил:
– Вы что, мелочь сопливая, под расстрел меня подвести хотите?! Я может быть подписку давал о неразглашении, это же государственная тайна! Брысь отсюдова!
Ребятишки рванули от него, только пятки босые засверкали! Фантазия разгорелась с новой силой: да что же там, за ржавой страшной дверью?!.
А старый Газнюк расплылся в улыбке, распялил беззубый рот от уха до уха. Нет-нет, наверняка и он такой же был, как эти, сопливые, с румянцем во всю мордашку, вездесущие… Конечно, был!
Кентавры
В зелени знойно звенели кузнечики,
Свистящим шелестом сушь шептала,
Шляпы, панамы, кепки и чепчики,
– На пляже публики было навалом!
Солнце людей пожирало заживо,
Жарой, как обручем, небо давило,
Мы впечатались в золото пляжево,
И нас покидали последние силы…
Но с неба, вдруг потемневшего чудом,
Рванулся ливень, молния, гром,
На толпу ошалевшего люда,
Не помышлявшего даже о том!
Шум водопадный, волны озона,
Заливистый хохот и радостный визг,
Симфония смеха, шума, трезвона, -
Мчится орава, промокшая вдрызг!
И мы, как кентавры велосипедные,
В солнечных брызгах по лужам летим!
Гремите, марши наши победные,
Раз-бе-гай-тесь, кто там на пути!
– Дождик, дождик, пуще,
Мочи, дождик, лучше!
Ах, дождик, пожалей,
Промочил ведь до костей!
Ждали, ждали, – дожили,
До благодати дождевой!
Барану – бараново
Ай, какая большая отара овец у Ибрагима! Сколько глаз видит окрест – нет в предгорьях такой отары! Два серьезных пса – Гром и Рони – помогают старому пастуху управлять этим богатством, рано утром выгнать на пастбище, на закате – собрать стадо и пригнать к сакле. Много шерсти дают овечки, курдючного сала, шкур и баранины, есть с чем поехать хозяину на большой рынок!
И все бы хорошо, но повадились из ближнего леса волки таскать легкую добычу, то маленького барашка утянут, то ослабевшую овечку зарежут. Мирился Ибрагим с такими потерями, псы его не могут за всем поспеть и всё углядеть. Сами овечки существа кроткие и боязливые, а бараны – известное дело, трусоваты и глуповаты. Так думал Ибрагим. Но бараны хорошо о себе понимали, критически оценивали бездействие старика, и надумали пойти за советом к буйволу. Он-де давно на свете живет, знает, как против волков оборону держать.
Буйвол сильно удивился ходокам, он не мог припомнить, чтобы бараны когда-нибудь сами себя защищали. От любой опасности самым первым всегда бежал самый большой и сильный Баран, а за ним, как река полноводная, послушно текла вся отара. С интересом поглядел он на баранов и поделился с ними житейским опытом.
– Когда к нам подходили серые разбойники,– важно начал он свое поучение, – мы сбивали молодняк в кучу, а сами становились кругом, рогами навстречу врагам. Чаще всего достаточно было удачно поддеть на рога хотя бы одного волка, чтобы все они бросались наутек! Мы быстро поняли, что они трусливы, и научились отбивать нападение. Главное – углядеть, когда они начнут подкрадываться, вовремя встать в круг и встретить их во всеоружии.
– Да, но у нас рога не столь мощные, как у буйволов, – возразил один баран. – Опасность очень велика, а успех не гарантирован!
– У нас раньше говаривали: волков бояться, век свободы не видать! – гордо тряхнул рогатой башкой старый буйвол. – Тут ведь главное – дать волкам понять, что вы их не боитесь! Посмотрите, как вас много! А как вас после успешного боя будут любить кроткие овечки!
Последний аргумент был решающим. И когда на следующий день из лесу выскочили за легкой добычей три молодых волка, их встретил плотный барьер круторогих защитников. Не ожидавшие отпора разбойники еле ноги унесли, хромая и завывая!
Бараны воодушевились! Они почувствовали свою силу и загордились! Теперь им уже мало было свободы от волчьей стаи, они начали роптать на произвол своих сторожей, Грома и Рони. Они как-то даже не брали в расчет, что их выставленные рога придержали волков только на какой-то миг, пока подоспели псы. Именно от их злобных клыков волки и убрались поспешно!
Но бараны были так опьянены своим успехом, что на следующий день, сбившись в круг, крепко отделали зазевавшегося Грома, били пса рогами и копытами. Ибрагим только выстрелом сумел отогнать сбесившихся бойцов! Он ничего не мог понять, а бараны, ликуя, готовы были и на самом пастухе проверить свою тактику. А чего он командует, оружием угрожает, он еще не знает, на что способны опытные круторогие бойцы!
Они как-то очень быстро позабыли науку буйвола: внутри круга должны быть слабые, те, кого защищают от нападения. У них же внутри оказывался тот, кто их защищал и холил, так из благородных защитников они быстро сами превратились в бестолковых драчунов. Воистину говорят: сила есть – ума не надо!
Быстро определив зачинщиков, Ибрагим пустил их на мясо. И все в этой отаре пошло своим чередом: овцы щипали травку, собаки и пастухи стерегли их от нападения волков. Нельзя баранам браться за важное дело, обязательно все перепутают!
Память поколений
Короед деревья точит -
Старожил таращит очи:
"Не видали николды
В рощах наших сей беды!"
Затянуло речку илом -
Невозможен водопой!
Не припомнят старожилы
В прошлом каверзы такой!
Солнце жарит – нету силы,
Вновь дивятся старожилы:
"Сколь живем, такого пекла
Не видали! Правда, Фекла?"
Старожилы не упомнят:
"Эка прорва комаров!…"
Я, конечно, им не ровня,
Опыт-то у них каков!
Пережили катаклизмы,
Грозы, засухи, пожар,
Не жалели целой жизни,
В память это все ужать.
Только память вся в дырьях,
Что ни спросишь – "ох!" да "ах!"
В изумлении живет
Наш беспамятный народ…
Стрекоза и Муравей
Трасса проложена давно, оборудована и размечена идеально, по ней можно было мчаться на хорошей скорости, поэтому колонна шла организованно, заторов не наблюдалось. Мог помешать начавшийся листопад, но пока удавалось проходить под листьями, как по тоннелям. Он нес тяжеленное бревно – привычная нагрузка не мешала мыслям о доме, который изрядно поднялся в высоту, был хорошо обустроен и проветрен к зиме, плотно заселен.
На крутом подъеме через старую березу он уловил посторонний, но не враждебный запах: на пути, сложив крылья, сидела Стрекоза. Этим летом именно здесь она присела расправить помятое крыло: сделала неудачный пируэт в погоне за комаром! Так они и познакомились, и вот …заявилась.
– Ну что, труженик, готов к зимовке? – спросила старого приятеля.
– Да! Ты не поверишь, даже жирок поднакопил! Но если тебе плохо, я поделюсь, как в прошлый раз…
– Нет-нет, не беспокойся, я в порядке. Пока погода не испортилась, собираюсь в полет, нынче – в Австралию! Скажи, дружок, а тебе никогда не хотелось поднять взор к небу, рвануть куда-нибудь через Альпы, в Африку? Бабочки вон в Бразилию собрались, а тебя не манит неизведанная даль?
– Что ты! Столько дел, такая ответственность… Да у меня уже и крылья почти атрофировались.
– Ну, а просто порадоваться жизни, порезвиться, неужели никогда не получается?
– Я даже не понимаю, о чем ты говоришь, мне и глаз от дороги поднять некогда. Прощай, мы задерживаем колонну. Может быть, еще свидимся… Надеюсь, вернешься? Я буду ждать тебя, Прозрачные Крылышки.
Королевские сады
Вальсирует пушистый снег
В садах у Снежной Королевы,
Метель берет здесь свой разбег,
Свои заимствует напевы.
Как белых яблонь лепестки,
Соцветья нежные сирени, -
Танцует снег под это пенье
Веленьем царственной руки!
Чем к лету нас одарит сад,
Каким чудесным урожаем?
Град выпадет, как виноград,
Иль слез потоки? – Мы не знаем…
Декабрь. В саду – цветов сезон,
Как светел и морозен он!..
Свистулька
Сижу на лавочке,
На солнце грею кости,
Строгаю палочки,
Выделываю трости.
Грущу, не евши…
А было ведь когда-то:
Крас-но-де-рев-щик!
Штучный реставратор!
Что время рушит –
Меня поправить звали,
Из липы, груши
Ваял цветы азалий.
Анфас и в профиль –
Дракона, льва, русалку,
Какой был профи!..
Но всё проходит, жалко.
Держи свисток,
Ну, дуй… Какие трели!
Хоть что-то смог…
Да-а-а, мы с тобой сумели!
Бунт машин
Как-то ночью во время грозы, после страшенного раската грома, когда молния разодрала небо пополам, завыла под окном сигнализация какой-то машины. И так она истошно кричала: «Караул! Грабят! Убивают, спасите люди добрые, ой спасите, ой помогите! Ой-е-ей!» – что папа не выдержал, накинул на себя куртку и вышел на балкон, посмотреть, что же там происходит? Ливень лил как из ведра, он сразу промок и вернулся в дом очень сердитый.
А стиральная машина Дуся спросила у швейной машинки Поли:
– Слушай, подружка, кто это так вопил, что даже папу напугал?
– Да это он себе новую машину купил, вот она и орет. Наверное, маленькая еще.
– Что купил – понятно, вон у хозяйки целых три машины, мы с тобой, да еще посудомойка Фрося, а у него одна печатная, да и та стоит без дела с тех пор, как он компьютер купил. Как же можно человеку без машины жить? Пропадет. А только почему же он ее на улице бросил? Мы с тобой в тепле, под крышей, руку протяни – и вот она розетка под рукой. А как же та, новенькая, под открытым небом? Небось, страшно, и я бы завопила.
Швейная машинка была старенькая, мудрая, с нею даже хозяйка часто советовалась. Шьет, бывало и приговаривает: «Ну что, Поленька, хватит у нас с тобой терпения эту юбку для Анечки дошить? А ситца хватит? А кружевца подпустить?» И Поля маму успокаивает: «Да сделаем хозяюшка, так-так-так, хватит и ткани, и терпения, так-так-так». Но вот за папу Поля ничего ответить Дусе не могла. Правда, почему это он новенькую в дом не взял?
– А пойдем тоже выйдем на балкон, – сказала она прачке Дусе, – посмотрим, кого же это он такого купил. Да позовем бедолагу в дом, пусть хоть чайку попьет.
Они потихоньку выбрались на балкон и увидели новенькую белую «Волгу», по которой хлестал дождь.
– Ух ты, какая большая! Эй, подруга, заходи к нам в дом, чайку попьем, поближе познакомимся.
«Волга» поморгала фарами в знак приветствия и простужено просипела:
– Боюсь, что не получится, ворота у вас узковаты. Да и не пью я чаю.
– А что пьешь?
– Исключительно бензин и желательно без вредных примесей.
– А не холодно тебе там?
– Вообще-то нет, но этот гром и молнии мне на нервы действуют. Как жахнет – я тут же вопить начинаю. Вот и опять…
– Нет, нет, не кричи, хозяина разбудишь. Скажи, а где же ты жить будешь?
– Обещали гараж построить, но кто знает, не обманут ли. Как вам эти хозяева, приличные люди?
Поля с Дусей переглянулись.
– Да вроде бы ничего, – начала Поля, – правда, меня редко смазывают, иногда ругнут под горячую руку, когда строчка оборвется…
– А мне иной раз не тот порошок насыплют, и я пеной захлебываюсь, – подхватила Дуся, – но хоть они и безалаберные, однако не вредные, приживешься помаленьку…
– Я мириться с недостатками не собираюсь, – храбро рявкнула «Волга», – я им сразу условия поставила, еще в магазине. Во-первых, чтобы сигнализацию от воров обеспечили, во-вторых, чтобы беспременно гараж мне построили. А нет – уйду, поминай, как звали. Такую красавицу любой с собой прихватит и будет рад покататься. Вот где он этот гараж, смотрите, опять молния сверкает! Уйду, клянусь АЗС – уйду!
Поля с Дусей растерянно переглянулись.
– А у нас с тобой все наоборот, – потерянным голосом сказала Дуся. – Меня когда хозяйка покупала, сразу пригрозила: «Будешь плохо работать – сдам в магазин, пока гарантийный срок не кончился». Это она мне новенькой угрожает, а что будет, когда я состарюсь? Вчера опять набила столько белья, что я еле-еле барабан провернула. Нет, Поль, ты как хочешь, а я у этих эксплуататоров больше ни одного дня не останусь.
– А мне тут думаешь сладко, – взволнованно застрекотала Поля. – То подсунет мне толстенный драп под лапку, то крепдешин шить начнет, нитки не сменит, а меня винит, что строчка грубая. (Поля даже всхлипнула) Пойдем, Дуся, отсюда, вместе с «Волгой» новых хозяев поищем. Она большая и, наверное, очень умная.
Они, толкаясь и лязгая, кинулись к дверям, выкатились на площадку, втиснулись в лифт и поехали вниз.
Маленький трехколесный велосипедик, которого Васька ласково звал Лисапет, заметался в прихожей.
– Ай-яй-яй, как нехорошо, и чего это машины взбунтовались? Хорошо еще, что посудомойка Фрося спит. Лично я от Васятки никогда бы не убежал. Как же можно друга бросать? Надо что-то делать!
И недолго думая, Лисапет ринулся за беглянками вдогонку. А поскольку Дуся с Полей угнали лифт, Лисапет, отчаянно гремя педалями и колесами, покатился вниз по лестнице, как с горы – со страшной скоростью. Беглянки уже выкатились на улицу, «Волга» распахнула им навстречу дверцы, и вся компания собиралась дать деру. И тут Лисапет отчаянно закричал:
– Эй вы, стойте, разве можно хозяина бросать, вы же пропадете!
– Не пропадем, – заносчиво прогудела «Волга», – любой прохожий такой технике обрадуется. Да мы сейчас сами выбирать будем, кому служить и с кем жить, сами будем условия ставить!
– Ах вы глупые, даже я, такой маленький, знаю, что бывает с теми, кто не хочет человеку служить, не хочет работать!
– А что с ними бывает? – спросила любознательная Дуся.
– А я вот сейчас позвоню, куда надо, – пригрозил Лисапет, – сообщу, что вы работать отказываетесь, и вас сразу на переплавку в Домну отправят. Это такой огненный ад для нашего железного брата, где жара за тысячу градусов! Может, из вас потом танк сделают, если вам шить да стирать неохота. Ну что, звонить? – И он предупредительно тренькнул звоночком.
– Лично мне и у этой хозяйки неплохо живется, – нерешительно сказала Поля. – Не хочу я танком быть, у меня характер покладистый. Если хотите знать, мне даже самой всегда интересно, смогу ли я сразу после кружевной блузки для Анечки толстое одеяло для Васеньки простегать. Это же моя работа! Нет, Дуся, ты как хочешь, а мне в Домну еще рано, я остаюсь.
– Вообще-то мне на переплавку тоже не хочется, сказала Дуся. – У меня даже гарантийный срок не кончился. Я, между прочим, по происхождению итальянка, у меня дизайн исключительный, а уж стираю я как автомат, полностью без вмешательства человека! Может быть, я вообще Вечный двигатель, а вы – в Домну!
Она повернулась к «Волге» и строго спросила:
– А ты что умеешь делать, новенькая?
– Я?! – «Волга» изумилась, – я ничего не делаю, просто катаюсь и все.
– Ну вот, а воображаешь, как будто ты посудомоечная машина или печатная! Так Фрося у нас первая работница, а печатная – все-таки умница, столько слов знает! Подумаешь, грозы она боится, весь двор машинами уставлен, а ты одна вопишь, как оглашенная. Еще и работящих машин с толку сбиваешь. Айда отсюда, Поля, ну ее, скандалистку. Пойдем, Лисапетик, мы тебя на лифте прокатим. И все трое скрылись в подъезде.
«Волга» растерянно поглядела им вслед и так расстроилась, что даже фары у нее потухли. Она никуда и не собиралась бежать, так, с перепугу ляпнула… Новый хозяин ее вполне устраивал, сигнализацией вон сразу обеспечил. Ах, если бы не эта страшная гроза! Может, правда, пойти с новыми подружками чаю попить? Интересно, что это за заправка такая?
За рулем
Лечу на скорости, как глиссер, по шоссе,
Ликуют лужи, крыльями вздымаясь,
Явился новый день в изменчивой красе,
Одежды пышные без жалости роняя!
Умыт, роскошен, свеж и деловит,
Каникулы и отпуска давно забыты,
Пусть льет и дует, но прекрасный вид
Из окон, ежели они закрыты!
И под дождем горят костры осенние,
Невольно поднимая настроение!
Начинаем спозаранку
Я проснулся раньше всех,
Обежал и дом, и сад,
И к калитке по росе:
Нет ли там уже ребят?
Я – родился! Где вы, гости,
Где подарки и пирог?
На крыльце, как на помосте,
Я стихи прочесть бы мог!
Мы бы пели и плясали,
Под гитару и гармонь,
В жмурки, салочки играли…
Кто ж разбудит этих сонь?!
Самому придется, видно,
Стол накрыть, пирог испечь,
Я – сумею, но обидно,
Где же к юбилею речь?
Ну-ка, быстренько вставайте,
Ровно семь часов утра!
Юбиляра поздравляйте
С этой цифрой! Все – «Ура!»
Табуреточка
Пошла как-то бабушка на рынок. Смотрит, стоит мужичонка черный, лохматый, продает беленькую Табуреточку. Да такая она ладная, маленькая, удобная, что просто душа радуется.
– Мужичок, продай мне Табуреточку, – просит бабушка.
А он косится на нее сердито и отворачивается. Потом пробурчал:
– Зачем тебе табуретка, возьми лучше венский стул. Ножки гнутые, спинка круглая, на нем сидеть удобнее.
– Да что тебе, жалко, что ли, я именно эту Табуреточку хочу, на ней и вязать хорошо, и картошечку почистить, и так у огня посидеть… Продай!