Читать онлайн Остражка детДомАвец Магия БлагоРодной бесплатно

Не волк вцепился в ее руку зубами так, что заболело даже сердце. Она уткнулась сердцем в его мягко-колючую макушку, чтобы утихомирить боль. И… началась та вечность.

Глава первая

Вирус исчезновения и таинственные игры

Самыми вредными людьми на свете, Женька считала свою прабабушку Александру и одну из подружек, с которой, честно говоря, не очень то и дружила, – Веру. Этой Вере, по мнению Женьки, вообще не подходило ее имя. – «Вот назвали бы Веру – Невера – все было бы верно».

Прабабушку Женька недолюбливала за то, что она считала врединой саму Женьку, и за ее странное поведение. Например, как говорила Женькина старшая сестра – Даша, – прабабушка просто нянчилась со своими старыми песочными часами. Всюду таскала эту невзрачную безделушку с собой, – не расставаясь с ней даже ночью, – и казалось, готова была обезглавить любого, кто хоть случайно покушался на ее целостность. А Женька, как и другие дети в семье, – покушалась – и не раз. И получала за свои покушения самые строгие выговоры, вбивающие ее, то в скучный белый угол, то в еще какие-нибудь неприятности. Эти неприятности, пусть и на время, превращали Женьку в некое злобное существо, которое жаждало покусать прабабушку, но не кусало из брезгливости. Зато ее слова – кусались. – «Ну и остра же ты на язык, девочка!» – недовольно покачивала головой прабабушка, спасаясь от словесной атаки правнучки. – «Недозволительно это детям – колкостями бросаться».

– И вовсе неправда, – бубнила Женька и так, и сяк крутя языком перед уже взмокшим зеркалом, когда прабабушка обвинила ее в остроязычии уже, как минимум, в сотый раз. – Ну, заостренный кончик языка, но не острый же, ни порезать, ни уколоть таким не получится. И зачем бабушка на мои колкости жалуется? Ну, а даже будь язык острым? Кого бы я им уколола то? Только саму себя. Вот это ужас – все губы в дырках бы были, как у соседки – Катьки. Вот у нее, наверное, язык, правда, острый, потому ей и приходится проколы в губах кольцами закрывать. И даже – в носу. – Женька попробовала достать кончиком языка до кончика носа, и уже почти-почти достала, но от нового достижения ее отвлекла вредная Вера, – она ждала Женьку у порога и ела уже второе мороженое, которое, как обычно, купила только для себя.

– Ты что, как кошка облизываешься? Если грязная, – иди просто умойся. Я тебя заждалась.

Женька оглянулась на Веру и фыркнула, будто подтверждая, что она кошка и есть. Про себя же Женька подумала, что умыться не мешало самой Вере – если после первого мороженого она еще была похожа на воспитанную девочку, то после второго – выглядела как абсолютная жадина, которая вместо того, чтобы поделиться лакомством с голодной подругой, просто размазала его по лицу.

Женька тоже хотела мороженое – это совершенно точно, но у нее был принцип – никогда ни у кого ничего не выпрашивать. Потому на свое желание она Вере даже и не намекнула. А если бы и намекнула? Вера, наверняка, дернула был головой и выдала: – «Сама купи! Не ври, что у тебя денег нет – ни за что не поверю! У меня же они всегда есть».

Кстати, за такие мыли Женька и прозвала Веру врединой.

– «Вот, не бывает так, чтобы у человека что-то было, а потом ничего не стало! – заявила как-то Вера Женьке и другим подружкам, когда одна из девочек заикнулась о том, что раньше их семья жила хорошо, а теперь не так уж…. – Бывает только наоборот. Сначала у человека чего-то мало, а потом его становится все больше и больше».

Тогда Женька промолчала. Но теперь она точно знала, – Вера говорила неправду.

– «Вот врушка!» – огрызнулась Женька на подружку мысленно, вспомнив, как в их доме все начало понемногу исчезать. – «Вруша и страшная вредина! А еще семечки считает!»

Страшной, конечно, Вера не была. А вот семечки, и в самом деле, считала. Обыкновенно Вера ни с кем, ничем не делилась – наверное, это противоречило ее теории о том, что ничто не должно исчезать, а только умножаться. Но вот семечками она с подружками однажды-таки поделилась. Но вовсе не вопреки своему правилу. Поделилась, да тут же, в каждой горсточке пальчиками покопалась. – «Вот, я вас угостила, – заявила она подружкам, – и вы меня на этой неделе теперь должны угостить. И чтобы столько же семечек дали. Если до конца недели не поделитесь, то потом больше должны будете».

Подружки тогда все, как одна, надулись, высыпали семечки в Верины карманы – все до одной, даже уже надкусанные, и высказали Вере, кто, что о такой щедрости думает. Объяснили, что правильные подружки так никогда не поступают, что в школе не для того считать учат. И, недовольно проглотив подсоленные слюни, разошлись. А Вера ни чуточки не смутилась, и просто решила, что, кто не хочет, то и не ест, а кто хочет – тот будет есть, обязательно.

– «Хорошо бы, чтобы так и было», – подумалось Женьке, еще чувствующей так и не облизанным носом сливочный аромат мороженого. Ведь, это очень плохо, когда есть-то хочется, даже слишком, – а есть не можешь – потому что нечего. А нечего – потому что, если что-то когда-то есть, оно вполне себе способно исчезнуть.

Может быть, с Вериной семьей такого и не могло случиться, а вот с Женькиной – случилось.

Все началось с папы. Сперва, он стал пропадать с семейных фотографий. Ну, не совсем чудесным образом…, а скорее, совсем даже не чудесным. Обыкновенно это происходило так: – Поставит папа фотоаппарат на штатив и начинает напротив него расставлять всю семью. Сначала папа устанавливал маму, затем прямо перед ней ставил старшего из детей, точнее старшую – ей, к Женькиному сожалению, была Даша. После Даши шла очередь Алешки. Перед Алешкиным носом, наконец-то, вставала Женька, заставляя брата поморщиться от щекотки в носу. – «Обрить бы тебя на лысо, а то ходишь, косматая, как лев», – дразнился Алеша в такие моменты, дергая сестру за толстые распушившиеся косы. А прабабушка, непременно, бродившая где-то рядом, добавляла – «будь моя воля, я бы ей волосы проредила – неприлично девочке с такой копной на голове ходить». – «А ты, как баран ходишь», – не давала Женька себя в обиду, намекая не только на Алешкины кудри, но и на его характер. – «А с шишками на голове вообще только драчуны всякие ходят», – бросала она прабабушке. Прабабушка хмурилась, начинала заем-то бранить вспышку, которая, по ее словам, в ближайшем будущем должна была сделать всех слепыми, и отходила от фотографирующихся подальше.

Не смотря на то, что прабабушка практически жила в доме Женькиных родителей, фотографироваться с потомками она ни разу не пожелала. Толи, действительно, так боялась ослепнуть, толи ей гордость не позволяла встать в шеренгу. Толи, как думалось Женьке, – прабабушка просто понимала, что, встав позади мамы, сможет обозначить себя на фото только лишь той самой шишкой из волос, про которую говорила дерзкая правнучка, и в которую она, как подлинная старушка, всегда собирала на затылке, так и не посидевшие окончательно волосы.

Но шеренга и без прабабушки была настолько длинной, что папе, нажавшему на кнопочку на фотоаппарате, с трудом удавалось добежать до ее конца и занять свое место в строю за мгновение до щелчка. Только, так было в те времена, когда перед Женькой ставилась кукла Ася.

Когда же, место Аси заняли близняшки – Нина и Инна, – папа начал исчезать. Он, по своему обыкновению, выстраивал всех перед фотоаппаратом, нажимал на кнопочку и, пока Женька давила ладошкой на макушку Инны, чтобы из-за той были видны хотя бы глаза Нины, мчался в конец шеренги. Все, у кого получалось, улыбались, яркая вспышка пугала прабабушку, и… папа исчезал. Правда, обнаруживалось это только впоследствии – при просмотре фотографий.

Да, все началось с папиных исчезновений с фото. А потом…, потом начало исчезать все подряд. И в конечном итоге – опять же стал исчезать папа – только уже не с фото, а из дома.

Исчезла папина работа. Папа ее просто в один из обыкновенных дней – взял и потерял. Правда, как можно было потерять целую работу – Женька не понимала. Она ведь была такая огромная – целый завод с людьми и машинами, и еще всякой всячиной. Впрочем, позже, Женька сделала для себя определенные выводы – она решила, что вся работа просто взяла и переместилась в какой-нибудь другой мир. Ну, а разве иначе такое странное явление можно было объяснить? Завод же не бусинка какая-нибудь.

Чуть позже – в доме исчезли все деньги, а вместе с ними почему-то и продукты начали исчезать. Правда, взамен денег у папы появились какие-то долги и какое-то новое дело. Но, новое дело у папы в руках не задержалось – тоже куда-то исчезло. А вот долги остались. Хотя Женька их в глаза никогда не видела, но по прабабушкиным причитаниям знала, что они большие и страшные. Возможно, это были монстры. Которые проскочили в мир людей в тот момент, в который из него исчез папин завод.

Одновременно с продуктами, стала исчезать мамина улыбчивость и воздушность, которыми Женька так восхищалась. Мама даже перестала прыгать на скакалке, над которой, как казалось Женьке, она просто парила, не касаясь пола, в то время, как скакалка просто проскальзывала под ее ногами без всякого толку. Сама же Женька парить не умела, а умела об эту непослушную скакалку только запинаться. Женька подозревала, что сначала ее мама была феей, но потом зачем-то перестала ей быть.

Мамино нечеловеческое происхождение выдавала не только ее воздушность, но и необычные игры, которыми она скрашивала досуг детей, когда последние из них пинали ее еще изнутри, а не снаружи. Однажды, поздно вечером, мама завела детей в темную детскую, попросила их зажмурить глаза как можно крепче, и по-очереди рассказывать, что они видят.

– «Я с закрытыми глазами только сны видеть могу, – после нескольких безуспешных попыток разглядеть что-то под своими веками, скривила рот набок Даша. – Но сейчас-то я не сплю. А когда сплю, то говорить, что вижу – не могу, потому, как сплю. Ерунда это все какая-то».

– «А я вижу! Вижу! – выкрикнул Алешка».

– «Что видишь?» – взволнованно спросила мама.

– «Вижу черного монстра с красными глазами за Женькиной спиной!» – С этими словами Алеша вскочил с кровати и, налетев на Женьку со скоростью бестелесного монстра, толкнул ее в спину. Женька рассердилась и, не открывая глаз, стукнула брата по макушке.

– «Это за тобой кто-то стоит», – сказала она. – «И глаза у него не красные, а желтые».

– «Хватит друг друга пугать и глупости сочинять», – остановила детей мама. – «Ну, неужели вы не видите перед своими глазами прекрасные узоры?»

– «Я – вижу! И цветочки, и разноцветный свет и много чего красивого, как в калейдоскопе», – поторопилась поддержать маму Женька. И она не лгала, – в первые секунды после смыкания век, девочка и в самом деле, видела чудесные узоры. Но потом почему-то начала видеть все так, будто смотрела на окружающее открытыми глазами. На всякий случай Женька даже потрогала веки руками – они были опущены. Но, когда за Алешиной спиной Женька увидела незнакомое ей существо, она поняла, что с ней происходит что-то не вполне нормальное. – «Может, Алешка тоже видит все, как я?» – мелькнуло у девочки в голове. Но, глянув себе за спину, она одновременно и огорчилась и обрадовалась – никакого черного монстра за ее спиной не было. Прослыть единственной «ненормальной» в семье, Женьке вовсе не хотелось, потому, она решила рассказать маме только про узоры.

– «Ну, вот видите, – обрадовалась мама – можно увидеть все, что угодно, стоит только захотеть».

– «Ага, если бы…, – Женька столкнулась взглядом с горящим взглядом желтых глаз. – А ты мне зачем, тогда, видишься, если я не хочу?» Женьке показалось, что странное существо пожало плечами, но точно разглядеть его действия она не успела. Глаза существа вспыхнули, озарив светом всю комнату, и оно растворилось в свете, как тень растворяется в темноте. Это папа вошел в комнату и включил свет.

– «А что вы все делаете в темной комнате?» – поинтересовался папа, помяв свои брови.

– «Смотрим», – улыбнулась мама.

– «Сны что ли? Так их лежа смотрят, обыкновенно, и во сне… что ли…».

– «Вот и я о том же», – бросила Даша, и пошла смотреть телевизор. А мама погладила свой большой живот, и больше ничего не сказала.

Ничего не сказала и Женька – да и не до того ей было. Она опять смотрела – на этот раз с открытыми глазами. Смотрела, как мамина рука, скользя по животу, делает видимыми барахтающихся в животе малышей. – «Их там двое, – не меньше, – подумалось Женьке. – Ой, что мы с двумя-то делать будем? Все, ведь, только одного ждут».

Мама стряхнула с ладони, казалось, видимые только Женьке рентгеновские лучи и, поднявшись со стула, пошла кормить папу.

Женька старалась забыть про странные видения и убедить себя в том, что ей все только показалось, что она такая же обыкновенная и нормальная, как все. И, спустя пару дней, девочка даже преуспела в самовнушении. Но новая мамина игра порвала в клочья все Женькины старания, и окончательно убедила девочку в том, что с ней все-таки что-то не так.

– «Потрите ладошку об ладошку. Только не ленитесь!» – предложила мама детям, собрав их в детской. Даша, Алеша и Женя старательно повторили мамины действия. – «Уже горячие? Хорошо. Значит, можно создавать невидимый шар». Мама начала увеличивать расстояние между своими ладонями, время от времени, снова приближая их буквально на пару сантиметров. Дети опять повторили. – «Вы чувствуете шар? Чувствуете, как он быстро раздувается в ваших руках?»

– «Ого!» – вырвалось у Алеши.

– «Я чувствую», – кивнула Даша.

Женька тоже закивала. Сначала она почувствовала, как по ее ладошкам забегали сотни паучков с тонкими лапками, а затем почувствовала его – шар, который, действительно, быстро раздувался. С интересом сжимая шар и ощупывая его с разных сторон, девочка отметила про себя, что он, то нагревается, то охлаждается и все больше покалывает ее руки. В какой-то момент Женьке даже показалось, что шар засветился и его стенки стали такими тугими и горячими, будто он готовился взорваться. И в этот же самый момент, словно почувствовав настороженность сестры, Алеша громко хлопнул в ладоши, и крикнул взрывное: «Бах!» прямо Женьке в ухо. Женька вздрогнула так, что едва не упала с кровати. Затем оглядела свои раскрасневшиеся ладошки и показала брату язык:– «бе».

– «Как всегда», – вздохнула мама.

– «Да, ну вас», – махнула рукой Даша. – «Если уж и колдовать, то лучше без малышни».

– «Глупостями занимаетесь», – покачала шишкой, заглянувшая в детскую прабабушка. – «Нашла ты, Света, чему детей учить».

– «Это только плохие дети, которые за другими подглядывают, – глупостями занимаются», – съязвила Женька, заступаясь за маму. – «А мы тут чудесами занимаемся».

– «Хотелось бы мне посмотреть, до чего вас эти чудеса доведут», – не подумала отступать прабабушка. – «Не до добра, это уж точно».

– «Не доведут», – скорчила рожицу Женька. Но скоро подумала, что была не права. Создание невидимых шаров довело до сильных переживаний – и ни кого-нибудь, а именно ее. Создавая с мамой шар во второй раз, Женька поняла, что свет, появившийся при первой попытке – вовсе ей не показался. Так как, при второй попытке, шар в Женькиных руках заискрился так очевидно, что она, поторопившись уничтожить его, еще долго дула на ладошки и незаметно для других вытирала их об подол платья, боясь оставить не погашенной хоть одну искорку. В третий же раз, даже сидящий рядом с Женькой Алеша почувствовал в локте легкое покалывание.

– «Ты что током бьешься?» – прикрикнул он на сестру. Но к счастью девочки, будучи занят своим невидимым шаром, даже не оглянулся на нее. И Женька успела-таки избавиться от улик. Хоть чей-нибудь поворот головы в ее сторону – и она была бы разоблачена. Все бы узнали, что с Женькой что-то не так.

С тех пор Женька боялась игр с маминым участием. Но когда многое хорошее в доме начало исчезать, стали забываться и мамины необычные эксперименты. Буд-то и не было никогда этих удивительных моментов. И Женька, вопреки жажде маминого внимания, тому даже радовалась. А как иначе? Не хватало ей еще шаровую молнию создать, которая будет потом как в Дашкиных страшилках носиться за испуганными людьми, или того хуже, подкрадываться к ним из-за угла, а потом ка-ак: «бах!» Перед таким «бахом» Алешкино «бах!» прозвучало бы как тихий шепот – не громче – Женька это знала точно.

Когда папа исчезал только с фото, всем в семье это казалось забавным. Разглядывая фото, дети шумно перебирали возможные, – точнее, самые невозможные варианты его исчезновения. Даша предполагала, что папа набегу, – преодолевая дистанцию между фотоаппаратом и мамой, – сбрасывал не только вес, но и рост, – оттого его из-за мамы становилось просто не видно. – «Ну, конечно, а так-то я на фото есть», – поддакивал старшей дочери папа. – «Да нет, ты просто разогрелся на бегу и испарился», – смеялся Алешка. – «А, может быть, папа так торопился, что не заметил, как выбежал из нашего мира – в другой – сказочный? Или просто папа умеет превращаться в невидимку?» – задорно выдвигала свою версию Женька. – «Давно мечтал», – улыбался папа.

О чем именно папа мечтал – о сказочном мире или о способности превращаться в невидимку – Женька поняла не сразу, а только тогда, когда папа и в самом деле стал для детей невидимым. Правда, некоторое время он еще оставался слышимым. Просыпаясь чуть свет от чьего-то рычания в ее пустом животе, Женька слышала папины тихие шаги за стеной и его приглушенный голос. А ночью, с аппетитом глядя на луну, которую то и дело надкусывал кто-то очень прыткий или прыгучий, – а то и летучий, – Женька слышала, как папа хлопает дверью, о чем-то перешептывается с мамой, шикающей толи ему, толи побеспокоенным малышкам, и падает на кровать.

– «Наверное, папа стал уходить так рано и возвращаться так поздно, чтобы за нас не запинаться», – как-то сказала Женька Вере, пытаясь оправдать папину невидимость.

– «Это как?» – не поняла Вера.

– «А он мне, Алешке и близняшкам все время говорил: – «Вечно вы под ногами крутитесь».

– «Да вы просто ему все надоели, вот он от вас и уходит. И скоро совсем уйдет. Папка Ромки вон так же начинал. А чем все кончилось? А? Тю-тю теперь у Ромки папки. Исчез! Совсем!» – высказал свое мнение соседский мальчик – Димка.

У Женьки появилось нестерпимое желание пнуть мальчика по коленке, да так, чтобы он начал прихрамывать и долго помнил, что нечего чужие разговоры подслушивать и, тем более, лезть в них со своими глупостями. Но она не пнула, потому что вовремя бросила взгляд на свои сильно поношенные сандалии и сообразила, что, пни она мальчика, он долго будет помнить совсем другое – ее шлепающую почти оторвавшуюся подошву. Пусть лучше кто-то кричит в след: – «Не шаркай ногами!», чем: – «А Женька башмаки голодом морит! Вон как пасть голодную раскрывают! Держитесь от нее подальше, а то, ка-а-ак сожрут!» Так что, проанализировав ситуацию, Женька просто показала мальчику кончик языка, немного пожалев о том, что, вопреки прабабушкиным обвинениям, он не стреляет острыми шипами.

– «Зато у Машки теперь папка есть!» – ляпнула Вера. Толи стараясь поддержать подругу, толи наоборот – Димку.

Но, как бы Женька не сердилась на Димкины обидные слова, скоро она поняла, что они не были лишены смысла. Пришло время, когда папа стал пропадать не только днем. Правда, Женька знала, где именно он пропадал. Папа прятался от пугающих его голодных глаз детей в «черной дыре» – так прабабушка Александра называла дом папиной мамы.

– «Затянуло твоего Сашу в черную дыру, – сказала она однажды Женькиной маме. – Не жди, что оттуда когда-нибудь выберется. И что все опять станет, как прежде – не надейся. Крутись сама».

– «Кто, затянула?» – испуганно спросила Женька.

– «Бабушка ваша затянула. Нет бы, о бедных внуках позаботиться, так она своего сыночка кормит, а про вас с вашей мамкой говорит: – «Кто ее просил столько рожать? Говорила я ей: – лишние рты плодить – с пустыми руками ходить! Пусть теперь сама крутится. Я своих детей сама вырастила. И она – не растает». – При мыслях о бабушке, прабабушкины глаза потемнели, как будто и их начало затягивать в черную дыру. Так, видимо, ее тревожила бабушкина бессердечность. Только вот саму прабабушку, ни Женька, ни ее мама, тоже, ни за что не назвали бы сердечной. Потому как, будь прабабушка Александра обладательницей большого сердца, не переняла бы от папы способность исчезать. А она переняла, и исчезала из дома аккурат в те дни, когда получала пенсию. Перемещалась к другим своим внукам. А когда исчезала пенсия, прабабушка снова появлялась на своем месте – в доме Женькиных родителей.

– «Мама точно не растает, – согласилась Женька, хотя и посмотрела на маму с некоторым беспокойством. – Она же не снеговик и…, и не мороженое. А крутиться маме зачем?»

– «Чтобы с голоду вы не умерли – крутиться ей надо, – пояснила старушка. – И чем быстрее, тем лучше».

– «Понятно», – девочка задумалась, потому, что ей все-таки мало что было понятно, и ушла в другую комнату. – «Надо помочь маме, а то она так закрутится, что совсем упадет», – при этих словах Женька начала кружиться, раскинув руки в стороны. Она кружилась сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, пока сама не упала. Стоило Женьке перестать кружиться, – кружиться начал дом, наверное, он, в отличие от некоторых людей, обладал сердцем и пожелал проявить участие, чтобы бедная семья не умерла с голоду.

С того дня Женька кружилась каждый день. И даже научила кружиться Алешу и малышек, сказав, что так они могут научиться летать. Летать, естественно, никто не научился, хотя иногда у детей и возникало чувство, что они мчатся куда-то прямо по воздуху. И даже голод от кружения никуда не делся. Но зато – никто не умер. Женька, конечно, сомневалась, что бабушкин метод реально работал, но опускать руки боялась и, на всякий случай, кружилась дальше. И даже докружилась до того, что однажды, как ей, толи показалось, толи нет, едва не ввинтилась в какой-то другой мир, где встретилась с уже знакомыми ей желтыми глазами. Тогда, испугавшись, Женька рухнула на пол и начала быстро-быстро моргать, стараясь выморгать из своих глаз изображение незнакомого мира и преследующее ее, так и не распознанное существо.

«Вирус» исчезновения не обошел стороной и саму Женьку. Он покусился на ее детскую наивность. Девочке пришлось учиться осознавать реальность и серьезность происходящего. А ведь, поначалу, когда все только-только стало пропадать, Женька еще верила, что любую пропажу можно вернуть. И даже, по совету подружки – Иры, пыталась что-то найти.

– «А ты поищи, вдруг, найдешь в каком-нибудь углу или под шкафом», – посоветовала подружка.

И Женька принялась искать, – она и все углы обнюхала, и всю пыль из-под шкафа на себя собрала – но ничего так и не нашла. Ни в первый раз, ни во второй. Даже на шкафу, и за ним – не нашла. Как итог – почти сдалась и научилась так сильно нервничать, что начала грызть ногти… на ногах. Усядется по обыкновению в позу паука, перебросив колени через плечи, обхватит ноги руками и давай грызть. Нет, не потому что ногти – хоть какая-то еда – взамен потерянной. За время ногтегрызства Женька точно узнала – ногти – они вообще не съедобные, еще и колючие – могут, наверное, и горло проколоть…. Просто, когда зубы ногтями заняты были, да еще и для этого потрудиться приходилось, Женька как-то отвлекалась от атакующих ее паутинных мыслей и переставала чувствовать, что нервничает. Почему паутинных? – потому что навязчивых – липких, как паутина, и готовых опутать целиком и полностью, и…. А что «и»? – лучше было и не думать.

Но следом за затеей с поисками, пришлось бросить и затею с ногтями. Заметив Женькину новую привычку и, видимо, решив, что Женька решила сгрызть себя полностью, начиная с ног, вредная прабабушка доходчиво объяснила правнучке, что от такого лакомства, в ее животе заведутся черви и съедят там все, что только смогут. И, не смотря на то, что существа они простейшие, избавиться от них будет очень сложно.

Женька, конечно, ни разу не видела под своими ногтями никаких червей, но на этот раз прабабушке поверила безоговорочно – разве же про такие жуткие вещи можно врать? И отчетливо представила себе, как эти самые мерзкие черные существа переползают из-под ее ногтей сначала на язык, а потом целым отрядом добираются до живота – внутри, разумеется. Да, что там – до живота? – до сердца, до рук и ног, даже до мозга! А кому захочется, чтобы его мозгом завладели черви? Женьке точно не хотелось, чтобы все ее тело захватили какие-то там простейшие. Девочка прекрасно понимала, что сама она личность наисложнейшая и подчинение ее сознания и воли простейшими, может привести к последствиям наистрашнейшим.

На несколько мгновений перед Женькиными глазами даже нарисовалась картина, на которой она, управляемая злорадствующими хихикающими червями, подобно роботу, идет, куда не хочет, машет руками, сбивая все стоящее, – а так же, стоящих – по сторонам, и даже зачем-то прямо на ходу, кувыркается через голову и пытается походить на ушах. – «Бррр»… – Женька тряхнула головой, густо заросшей темными, похожими на проволоку волосами, и бросила грызть ногти. Почти окончательно бросила. И начала грызть карандаши, ручки, и прочее…, прочее…, прочее….

Глава вторая

Невидимка без кусочка хлеба

– Так ты идешь, шишки для поделок собирать, или нет? – Видя, что Женька никак не может расстаться со своим кривляющимся отражением, Вера вытерла испачканное мороженым лицо рукавом кофты и постучала пальчиком по стеклу огромных наручных часов. – Время-то тикает.

– Тикает время на маленьких часиках, – сказала Женька. – А на твоих, оно бумкает.

– Зато они модные и дорогие, – защитилась Вера. – Пойдем уже, а? А то я одна уйду.

– И что, мне шишек не оставишь? – усмехнулась Женька, но все же поторопилась обуваться. – А тебе одной вообще нельзя. Тебя люди могут испугаться.

– С чего это? – Вера уставилась на циферблат часов, пытаясь разглядеть в нем свое отражение.

– А ты вся пятнистая, как человеко-жирафа.

– Не бывает такого животного…, то есть, человека…. То есть…, – Вера, вдруг, изменилась в лице, будто сама испугалась своего вида, все-таки отразившись в циферблате. – А можно мне в ванную забежать?

– Только ты быстро, а то я без тебя шишки уйду собирать, – пошутила Женька.

Дойдя до школьного двора, окруженного высокими соснами, подружки уговорились собирать только шишки упавшие на землю, чтобы не оставить голодными белочек и птичек, которые, как им думалось, лакомились содержимым шишек по ночам, когда надоедливые люди уже не угрожали их безопасности.

– Что ты их ковыряешь? – спросила Вера, заметив, как Женька старательно заглядывает под чешуйки шишек. – Они же нам красивые нужны.

– Проверяю, что там жуки не спрятались, – неискренне ответила Женька. – Ты что, хочешь, чтобы тебя поделка покусала? Вот я – не хочу.

– И я – не хочу, – Вера тоже принялась ковырять собранные шишки.

– «Совсем ни одного орешка, ни одного», – вместо желанного орешка, Женька проглотила ком, подкатившийся к ее горлу, и начала икать.

– Тебе попить надо, – сказала Вера. – Девять глотков воды выпить.

– Неа, мне поесть надо, – не согласилась Женька. – Лучше один кусочек хлеба, чем девять глотков воды.

– Глупости, «поесть» – от икоты не помогает. – Вера пыталась застигнуть распухший карман кофточки на пуговицу.

– Другим, может, и не помогает, а мне, ик, еще как помогает, – Женька, незаметно от подруги, отлепила от ствола сосны кусочек подсохшей смолы и положила его в рот.

– Ну…, – Вера пожала плечами, – пойдем к тебе домой, и возьмем по кусочку хлеба. Только со сгущенкой, или хотя бы с сахаром.

– А у нас нет хлеба, – прочавкала Женька, борясь с неподатливой жвачкой. – Сейчас – нет, – спохватившись, добавила она.

– И у нас нет сейчас, – Вера перестала бороться с карманом, и спрятала под манжету оторванную пуговицу.

– Правда? – удивилась Женька. – У вас – нет?

– Да у нас вообще часто хлеба не бывает, – в отличие от Женькиного лица, выражающего и тоску и сострадание, и даже смущение, – последнее оттого, что самой Женьке было бы очень стыдно признаться, что у нее дома нет еды, – Верино лицо выражало безразличие. – Ну, а что тут такого? Я мясо и без хлеба могу есть. А ты, разве, нет?

– А я…, – Женька запнулась, – а я вообще не люблю мясо.

– А разве такое бывает? – теперь удивилась Вера. – Оно же самое вкусное. Я тебе не верю. Почему ты мясо не любишь?

– Потому что оно раньше живое было, – съязвила Женька. – И, наверное, даже милое.

На самом ли деле Женька не любила мясо, – она уже и сама не помнила. А вот хлеб, девочка, вероятно, очень любила. Потому, что в голодные дни всегда в первую очередь мечтала о нем. Да и в последнюю тоже. Вот и сейчас, ненадолго прикрыв глаза, Женька попыталась вообразить, что жует не тягучую горьковатую смолу, а хрустящую хлебную корочку. И, толи Женькина фантазия решила поиграть с ней, толи ветер, заглянувший по пути в пекарню, но девочка почувствовала приятный аромат свежей выпечки.

– Ладно, пойдем уже по домам, поделки делать, – потеряв интерес к беседе и понимая, что шишек они собрали уже больше, чем нужно, Женька дернула подругу за рукав.

– Ты что делаешь, пуговица же выпадет. Потеряется, – проворчала Вера. – Мама мне тогда уши оторвет.

– Чтобы вместо пуговицы пришить? – засмеялась Женька.

Вера насупилась.

– Пуговицы, между прочим, денег стоят. А мама не любит, когда мы деньги теряем.

– «Мясо без хлеба едят, а пуговицу потерять боятся», – подумала Женька с непониманием. А вслух опять засмеялась. – А уши – бесплатные, да?

Шлепая по асфальту длинными языками голодных сандалий, Женька одновременно и поторапливала себя и сдерживала. Сдерживала потому, – что боялась потерять по дороге аромат свежей выпечки. А поторапливала – потому, что аромат этот, усиливаясь, а не уменьшаясь, внушал ей надежду и трепетную радость.

Добежав до входной двери, Женька несколько раз шмыгнула носом, икнула и, растянув на лице счастливую улыбку, вошла в квартиру.

– Ммм…, – с этим ароматом не мог бы сравниться даже аромат самого сладкого на свете пирожного. Белый хлеб, горячий настолько, что засунь в него руку за мякотью – непременно обожжешься. А корочкой второпях можно порезаться. Но он такой вкусный, такой…. – Женька облизнулась, скинула с ног обувь и влетела в зал. – Представляете, оказывается, запах хлеба улетает за целый километр! Я его еще около школы поймала!

– Ого! – Алешка поставил шах самому себе. – И что же ты с ним сделала?

– С чем? – не поняла Женька.

– С запахом хлеба. Кстати, а какого хлеба-то?

– С…свежего, – заикнулась Женька, чувствуя что-то неладное, а вместе с неладным, холодных мурашек, забегавших по ее рукам и животу.

– Съела, конечно, – Даша захлопнула книгу, лежащую на ее коленях. – Зачем же добру пропадать?

– Ага! Значит, ты сытая! Значит, мы правильно сделали, что твой кусок съели, – выпалил Алешка и зачесал в затылке, видимо, ломая голову над тем, как его левой стороне не проиграть его же – правой.

– Мой кусок? Вы шутите, да? – Женька опустила подрагивающие от укусов мурашек руки и немного побледнела.

– Да, какие там шутки? – Даша уже взялась за другую книгу. – Если бы хлеб тебя ждал, он бы засох. Так что, мы сделали доброе дело и спасли его.

– Я бы его размочила, – шепнула Женька. Затем приблизилась к Алеше, громко поставила ему «мат» и уронила на шахматную доску тяжелую слезу.

– Ты что мне игру портишь! – в мгновение рассвирепев, мальчик надел шахматную доску на голову сестренки. Шахматные фигуры отскочили от Женькиных костлявых плеч. Плечи заболели, а внутри девочки что-то сложилось, как рухнувший карточный домик, – наверное, это была надежда. И в животе появилась тяжесть, как бывает при переедании.

Первым желанием Женьки – было броситься в объятья мамы и пожаловаться ей на брата и сестру. Но она знала – мама снова оттолкнет. Мама уже давно не обнимала никого кроме малышек. Оттолкнет, не взглянув, потому что не сможет оторвать взгляда от научного журнала, в котором пряталась от окруживших ее проблем. Проблем ли…, или детей? Или сейчас для нее это было одним и тем же? Оттолкнет и, как обычно, скажет: – «Даша старшая – ее организму требуется больше пищи, чем твоему. Алеша – мальчик – будущий мужчина, – ему необходимы силы. А младшие – они же малыши. Как ты не понимаешь?» А Женька и не понимала. Вот, хотела бы понять, но не могла. Хотя и не была глупой. Хотя и не была бесчувственной. Но – не понимала.

Посмаковав соленые слезы, Женька достала из комода шкатулку для рукоделия, и ушла в детскую. Голод – голодом, а до завтра нужно было изготовить поделку в школу. Помимо ниток и игл, в шкатулке нашлось пять сухих фасолин. Это были те самые фасолины, которые оказались лишними год назад, когда мама делала поделку для Алеши – змею из фасоли. – Миленькие мои, – пролепетала Женька. Она попыталась проколоть иглой самую крупную фасолину, но игла соскользнула и один из пальцев девочки окрасился красным. – Надо вас размочить. – Женька сбегала на кухню и, вернувшись со стаканом, бросила фасолины в горячую воду. Пока цветные камешки размокали, девочка принялась нанизывать на иглу шишки. Но после нескольких неудачных попыток, поняла, что, подобно брату, без помощи мамы – не справится.

Мама, как Женька и предполагала, тонула в одном из старых выпусков научного журнала, сидя за кухонным столом.

Подойдя к столу вплотную, Женька тронула маму за локоть.

– Мам.

Мама не отреагировала.

– Мама, – повторила Женька чуть громче.

Но мама снова не отреагировала. Казалось, она совершенно не слышала дочь. Буд-то пугающего вида воронка, смотрящая на маму со страницы журнала, проглотила ее, и мамины уши улавливали только шум воды.

– Мама! Мам! – Женькин голос становился все громче и громче. Она звала маму снова и снова и снова, в течение нескольких минут, пока на кухне не появились близняшки и, деря друг дружку за растрепанные волосы, не завопили: – «Ма-а-а!»

– Хватит кричать! Я же не глухая! – резко повернувшись к дочери, мама шлепнула ее по не очень мягкому месту. – Что ты здесь крутишься? Видишь, мне итак Нина и Инна покоя не дают! Иди, занимайся своими делами.

И Женька вернулась назад в детскую, где, чтобы задавить обиду, принялась грызть еще твердые фасолины. Они были горькими, – но все же, – они были. И Женьке удалось слегка утолить свой физический, а заодно и моральный голод, потому, как крепкие зубы, вдоволь поборовшись, – все же победили крепкую пищу.

Пришло время победить и крепкие шишки. Женька положила одну из шишек себе на колено и, вооружившись стальным «копьем», принялась ее атаковать. Через пару минут по всему дому разнесся громкий крик. Наконец, услышавшая дочь мама, ворвалась в детскую и ахнула, – толстая цыганская игла, дрожа вместе с плачущей девочкой, торча у нее из ноги.

– Да, что ты за ребенок-то такой? – быстро освободив иглу из Женькиной ловушки, мама надавила на рану кусающиеся ватой. – Не умеешь что-то делать – не берись!

– Но мне в школу надо…, на завтра, – всхлипнула девочка.

– А что, попросить о помощи было некого? Не могла мне сказать, что тебе помощь нужна? – мама сунула вату в Женькины пальца и, поставив на стол тюбик с клеем, шлепнула девочку по затылку. – Чтобы я больше не видела, что ты иглы трогаешь! Не можешь пришить, так возьми, да приклей. Или ты и на это не способна?

– Я спо…, способна, – еще не перестала всхлипывать Женька. – А ты мне по… поможешь?

– Когда? Мне еще малышек укладывать, Даше школьную юбку зашивать, и Алеше учебники собирать. А завтра чуть свет вставать, завтрак вам…, – мама осеклась, и устало махнула рукой. – Хоть завтрак не готовить…. И не ной! Хочешь помощи – иди, ищи отца! Что мне-то со всеми вами делать? Чем я-то перед всеми провинилась? – Мама сама заплакала и вышла из комнаты.

Женька сидела, словно окаменев не меньше двух минут. Она сидела и думала. Думала и о себе и о маме, но не могла понять, – кого ей жаль больше, кому нужнее помощь и сочувствие, кому больнее. Женька отняла вату от ноги и безразлично уставилась на рану – ей даже стало стыдно за свой крик, – разве же из-за таких пустяков кричат? Разве же это больно? Больно не здесь…, больно где-то между горлом, едва ли не лопающимся от огромного кома, и глазами, – из которых наружу будто бы рвутся не жидкие, а каменные слезы.

– Я выключаю свет! Я спать! – влетев в комнату без предупреждения, Алеша так же без предупреждения стряхнул со стола Женькины шишки и клей. – Иди в другом месте лепи!

– Вот именно, – мне завтра до школы еще стих повторять, – добавила, появившаяся в дверном проеме Даша. – Иди на кухню, что ли. А лучше, просто выбрось свой мусор. Кому он в твоей школе нужен? Все равно же все в мусорку потом пойдет.

Женька молча собрала шишки в подол. Схватила клей и через зал побежала на кухню. В зале сидела мама. Рядом с ней лежал собранный Алешин рюкзак. В детской кроватке сопели носами покачиваемые маминой ногой малышки. Мама в потемках зашивала Дашину юбку.

Женькина стремительность заставила маму вздрогнуть и уколоть палец. Мама подняла на дочь покрасневшие глаза.

– Ты это мне на зло, да? Посмотри, что я из-за тебя сделала?

– Это не из-за меня, это из-за Дашки! – обиженно огрызнулась Женька. – И…, не умеешь шить – не берись! – выпалила она, не сбавляя шаг.

– А я тебе говорила, сама себя береги, – дети беречь не станут, – они вредители, – послышалось из родительской комнаты, в которой теперь жила прабабушка.

– Сами вы – вредитель! – процедила Женька сквозь зубы уже из-под кухонного стола. Забившись в темный угол, она открыла тюбик с клеем и залила плохо пахнущей жидкостью несколько шишек.

Руки никак не справлялись с поделкой, а мысли о странном положении не покидали маленькую голову. Нет, не о положении самой головы, – которая располагалась сейчас ниже колен, – Женька опять сидела в позе паука. А о положении самой Женьки в их большой семье.

Даше доставалось что-то хорошее или прощалось плохое – потому, что она старшая. Алеше – потому что мальчик, – единственный в своем роде. Родители хотели еще одного мальчика и рискнули родить четвертого ребенка – чтобы у Алеши был братик, и он перестал мучить всех своей уникальностью. Рискнули…, – а тут нате вам – мало того, что родились двойняшки, да еще и обе девчонки. В итоге, и Алеша не потерял свое одиночество в большой семье, и Женька перестала быть младшей. А младшие – это же прямо пуп земли – им вообще все самое лучшее и все с ручек сходит – потому что младшие. А Женька – она кто? Она какая? Получается, что никакая – пустое место – невидимка?! Угораздило же ее родиться такой никудышной – ни к месту, ни ко времени.

Шишки почему-то охотнее прилеплялись к пальцам, чем друг к дружке. Но Женька, вооруженная уже отросшими ноготками и острыми зубами, не сдалась, пока не смастерила снеговика. Голова снеговика заняла более почетное место, чем голова его создательницы, и глаза девочки закрылись от усталости.

– «Здесь и останусь спать, раз уж заснула», – подумалось Женьке, когда на месте темного окна вырисовались два зеленых холма. На дороге между холмами появился силуэт человека. Человек приближался. Собственно, был ли это человек или кто-то другой, Женька наверняка бы сказать не смогла. Колышущаяся от ветра и шагов длинная зеленая накидка прятала путника под собой очень надежно. Оказавшись всего лишь в паре метров от девочки, таинственный незнакомец позволил своим рукам вынырнуть из-под накидки и принялся поглаживать ладони друг о дружку, будто катая маленький шарик из теста или пластилина. Но вместо шарика между ладонями вспыхнул свет, и образовалась искрящаяся синими волнами полупрозрачная сфера. Женька хотела зажмуриться, но вспомнила, что ее глаза уже закрыты. Сфера принялась расти. Незнакомец поднял ее до уровня своей головы. Женьке показалось, что свет сферы растворил в себе ткань капюшона, и она увидела мужское лицо, обрамленное серебряно-синими волосами и бородой.

Следом за капюшоном, в свете сферы стал растворяться и сам незнакомец. Но, прежде чем исчезли его руки, он успел метнуть сферу в сторону прихожей. Женька повернула голову. Сфера висела в воздухе, напоминая собой раздутую луну. На фоне поддельной луны появилось четвероногое существо с горящими желтыми глазами.

– Я найду, – сказало существо, прожигая взглядом Женькино съежившееся сердце.

– Меня? – испуганно спросила девочка.

– Тебя, – ответил уже другой голос. Это был голос мамы. Она прошла прямо сквозь мечущую тонкие молнии сферу, сквозь преследующее Женьку существо, и приблизилась к столу.

Будто соперничая с мамой, сфера быстро уменьшилась и, облетев ножку стола, остановилась перед Женькиным носом. Внутри сферы что-то переливалось, что-то похожее на осколок хрустальной вазы. Женьке отчего-то очень захотелось вынуть этот осколок из сферы. Она протянула руку вперед и тут же отдернула ее назад, почувствовав резкую боль в кончике безымянного пальца.

– Я кое-как нашла тебя, – опять заговорила мама. – Почему ты до сих пор не в постели? Люди под столом не спят. Ты же не животное какое-нибудь.

– Но я же сплю, – тихо ответила Женька и, открыв глаза, вздрогнула, – мама ей вовсе не снилась. Мама, действительно, заглядывала под стол и ждала реакции дочери. – Я не спала?

– Спала, не спала, – вылезай уже, – мама помогла девочке выползти из убежища и, сдвинув брови, воззрилась на ее безымянный палец. – Я же запретила тебе брать иголки.

– Я и не брала, – Женькин голос звучал взволнованно. – Они же у тебя.

– Не может быть, чтобы кровь до сих пор не свернулась. Может ты укололась о шишку?

– Может…, – неискренне согласилась Женька. И, взяв своего снеговика, напоследок окинув кухню смущенным взглядом, убежала в детскую, где, боясь сомкнуть веки, еще долго-долго, почти до самого утра, лежала с открытыми глазами.

Глава третья

Упавшая голова и невоспитанный монстр, злящийся на

несправедливость

– Хватит дрыхнуть! – утром Женьку разбудил брат, бесцеремонно сдернувший с нее одеяло. Вместе с одеялом с кровати полетел снеговик. Приземлившись под подоконником, он, как по велению злого волшебника, превратился обратно в шишки.

– Что ты наделал? – Женька бросилась собирать останки своего творения. – Как я теперь в школу пойду… с этим?

– Как миленькая, пойдешь, – и не подумал раскаиваться в содеянном Алешка. – А можешь и не идти. Подумаешь, сама шишками обрастешь.

– Какими шишками? – Женька ссыпала шишки в портфель и добавила к ним тюбик с клеем, все еще надеясь успеть спасти себя от плохой отметки.

– Папиными, – усмехнулся брат.

– Но его же дома нет.

– Ради такого дела – появится.

– Ну и пусть…, пусть появится, – пробормотала Женька, но в школу все-таки пошла.

Как только закончился первый урок, на партах Женькиных одноклассников и одноклассниц начали появляться поделки из природных материалов. Были среди них и милые, и забавные, и даже страшные. Но все эти поделки объединяли две вещи: – они, по большей части, были изготовлены руками усердных родителей учеников; и каждая из поделок была обречена принести с собой из школы пузатую пятерку, которая упадет в копилку гордости заслуживших ее родителей.

Женька же вместо поделки высыпала на парту кучку шишек и, мечтая о том, чтобы учительница как можно дольше отсутствовала, а клей стал более клейким, чем ночью, прикусив язык, начала мастерить. За время перемены она так погрузилась в работу, что не почувствовала приближения второго урока, и громкий звонок, застав мастерицу врасплох, просто выбил из ее рук шишку, уже готовую превратиться в голову снеговика.

Прокатившаяся по полу, не состоявшаяся голова, остановилась прямо у ног вошедшей в кабинет Нины Сергеевны.

– Если я не ошибаюсь, – полная женщина, склонившись за шишкой, с трудом выпрямилась обратно, – это задание я задавала на дом, а не на урок или перемену.

– Но, я почти уже доделала, – попыталась оправдаться Женька. – Можно мне, пожалуйста, взять голову?

– Дети, у которых головы катаются по полу, а не сидят на плечах, не могут рассчитывать на хорошие отметки, Евгения, – учительница стукнула шишкой по Женькиной парте. – Посмотри, какие другие девочки молодцы. Даже мальчики оказались трудолюбивее тебя. Посмотри по сторонам и, я уверена, что тебе станет стыдно.

Женька послушно огляделась. Нина Сергеевна прошлась по рядам и, усевшись за учительский стол, снова обратила взгляд своих увеличенных глаз на создательницу снеговика с болтающейся головой.

– Ну что, стыдно?

– Нет, – честно ответила Женька.

– Ах, вот даже как…, – взгляд учительницы переполз на снеговика и он, видимо, от суровости этого взгляда, снова лишился верхней шишки. – Так вот, что я тебе, девочка, на это скажу: – ответственные дети сегодня пойдут домой с высоко поднятой головой, а безответственные, должны склонять голову так же низко, как это делают их отметки, – и она вывела в Женькином дневнике кающуюся двойку с изогнутой спиной и поникшей головой.

Будто чувствуя совершившуюся несправедливость, в Женькином животе проснулся монстр и громко рыкнул на учительницу. Женька и сама была не против зарычать от обиды, но вместо этого просто покраснела.

– И в который раз говорю, – по утрам нужно хорошо завтракать. Помните дети, – завтрак это самый важный прием пищи. Как же мне жаль, что не все это понимают.

– Вот вы – понимаете, – осуждающе похвалила Женька полушепотом.

– Ты что-то сказала? – учительница принялась выводить сытые оценки в дневниках других учеников. – Надеюсь, ты усвоишь сегодняшний урок?

– Нет, – ответила Женька на первый вопрос и тут же сообразила, что опоздала. – Ну….

Учительница уменьшила свои глаза за счет вдавливания очков в нос.

– А ведь в прошлом году ты была отличницей, Евгения. Ты меняешься в худшую сторону.

– Она меняется в худую сторону, – выкрикнул мальчик по имени Тимур. Но Нина Сергеевна проигнорировала небессмысленное заявление.

– И куда только смотрят твои родители?

– Мама – в черную воронку, а папа – в черную дыру, – серьезно ответила Женька.

– Ты еще и остра на язык стала. Я просто обязана сигнализировать твоим родителям, пока не так поздно, – с этими словами учительница вернула привычный размер глазам и заставила Женькин дневник уподобиться его хозяйке, то есть, – покраснеть. А покраснел дневник от следующей записи, устыдившей целый разворот: – «Евгения безответственно относится к учебе и дерзит учителю. Родители! примите соответствующие меры по перевоспитанию».

– Да, поздно сигналить нельзя, – теть Марина – наша соседка будет ругаться, – плохо понимая, что вообще происходит, пробормотала Женька и спрятала в рюкзак виновника своих новых огорчений – безголового снеговика.

На большой перемене, когда в кабинете не осталось никого кроме Женьки, монстр в животе девочки, словно почувствовав свободу, стал вести себя совсем невоспитанно. Он разрычался прямо-таки на всю школу, – по крайне мере, так показалось Женьке. И, чтобы хоть как-то заставить внутреннего монстра замолчать, девочка откусила кусочек мела. Затем предприняла вторую попытку. Следом – третью. Последняя же попытка привела к тому, что, вернувшаяся вместе с остальными учениками из столовой учительница, растерянно топталась у доски не меньше минуты.

– Евгения, в кабинете оставалась только ты, – обратилась Нина Сергеевна к Женьке, не желая соглашаться с мыслью, что ее память ей изменяет, – ты не знаешь, куда девался новый кусок мела?

Женька снова залилась краской.

А мальчик по имени Тимур снова неудачно пошутил:

– А она его съела!

– Вот у тебя, что ни выстрел – все ни в цель, – упрекнула мальчика учительница.

А Женька невесело подумала, что если бы слова были стрелами, то Тимур заслужил бы звание самого меткого лучника.

Глава четвертая

Ароматная диета

Как только Женька вышла на крыльцо школы, к ней подбежала Вера и заставила превратиться из поникшей двойки в опешившую единицу.

– Я стащила котлету из столовой. Пойдем со мной котенка кормить, который здесь под лестницей живет. У него глаза такие голодные. Мне его, жуть, как жалко. А тебе? Что – не жалко?

– Жалко, – голодным голосом ответила Женька.

– Ага! А где же твоя котлета тогда? – Вера вонзила в подружку недоверчивый взгляд. – Съела, да? А еще утверждала, что мясо не любишь! Я же говорила, что такого не бывает, чтобы кто-то мясо не любил! Значит, и ты любишь, да? Еще как любишь, да? Но, если ты добрая и не жадная, то должна замечать, когда кому-то плохо. И помогать, – голос «милосердной» девочки приобрел нравоучительный тон. – Вот я – добрая. А ты?

Женька только приподняла острые плечи и нечаянно позавидовала котенку, хотя тоже искренне жалела всех обездоленных существ.

Несчастный котенок, увидев девочек, зашипел. Вера бросила угощение на большой опавший лист дерева, как на тарелку. Котенок впился в котлету зубами, а Женька впилась в нее мыслями и украдкой принялась вдыхать аромат.

– Постоим, пока не съест полностью, – сказала Вера, – а то, стоит уйти, сразу собаки появятся, я их знаю.

– А пока мы здесь, они не появятся? – усомнилась Женька.

Вера только открыла рот, чтобы ответить, но ее перебило громкое «гав!», донесшееся из-за спины.

Вера вздрогнула. Но из испуганного, ее взгляд тут же превратился в сердитый. Позади девочек стоял Верин одноклассник – Ромка.

– Иди отсюда, пока я настоящих собак на тебя не натравила.

– А ты что, отравительница собак? – засмеялся мальчик. – А котенка ты тоже отравленной котлетой кормишь, да? Ну, я всем теперь расскажу, что Верка ведет войну против животных.

– Зачем ты, что попало болтаешь? Ты что, врун какой-нибудь? – заступилась за подружку Женька.

– Вот-вот, – согласилась Вера. – Я теперь всем буду рассказывать, что ты – врун!

– Тогда вы всех вообще запутаете, – Женька постаралась остановить спор, пока он не перерос в драку. Хотя Вера обыкновенно с мальчиками не дралась. Впрочем, она не дралась ни с кем кроме своего младшего братишки. А вот сама Женька пару раз вступала в неравный бой. Один раз она, будучи еще семилетней, подралась с девятилетним соседом из-за сломанного им молодого ягодного дерева, которое потом лечила вместе с подружкой Ирой, забинтовав все надломленные вандалом ветки. А в другой раз, набросилась аж на двенадцатилетнего мальчика, потому что он обижал голубей, дергал за косички девочек и называл ее маму заведующей детдомом. Сравнение ее семьи с детдомом особенно сильно задевало Женьку оттого, что она и сама все чаще проводила эту параллель.

– Да, ладно, я пошутил, – в подтверждение своей капитуляции, Ромка протянул Вере конфету. – Будешь?

– Да! – довольно улыбнулась Вера. Но, развернув фантик, вознамерилась бросить его содержимое в своего обидчика. Вместо конфеты в фантике оказался кусок мела.

– Не бросай, он же больно бьет, – предупредила Женька подружку. – Отдай лучше мне, я по дороге домой порисую.

Ромка, воспользовавшись моментом, убежал. И Вера, фыркнув носом, вложила мелок в руку Женьки.

– И фантик тоже дай.

– Так в нем же нет конфеты.

– А мне как раз без конфеты нужен. Для коллекции.

– А…, ну, на.

Женька взяла фантик и понюхала, – измятая бумажка вкусно пахла шоколадом.

– А ты когда-нибудь слышала об… ароматной диете?

– О мясной слышала, а об ароматной – нет, – видя, что котенок проглотил последние крохи котлеты, Вера закинула рюкзак на плечи. – А ты слышала что ли?

– Да, – кивнула Женька, уже шагая рядом с подружкой. – Я слышала, что одна девочка по несколько дней только ароматами и питалась. Ну…, почти. Она еще пять фасолинок ела и еще…, ну и еще там что-то.

– А ты поменьше бы слухам всяким верила, – Вера говорила с таким видом, что казалось, в ее правоте, сомневаться было просто не позволительно – никому. – Вранье это. Грязной воды – вранье! Эта твоя девочка при такой диете умерла бы.

– Умерла? – Женька оглядела себя и даже больно ущипнула, вспомнив совет из какого-то фильма. – Ау! – вырвалось у нее вслух, а в мыслях мелькнуло: – «живая, точно».

Расставшись с Верой, Женька убедилась, что за ней никто не наблюдает и, откусив кусочек от добытого хитростью мелка, понюхала конфетный фантик. Ромкин мелок оказался более плотным, чем тот, который девочка съела на большой перемене, но именно такие мелки Женька любила больше. По вкусовым качествам они превосходили рыхлые – значительно меньше горчили. Благодаря данному факту, Женьке удалось убедить себя, что она ест настоящую конфету. – «Подумаешь, сложно кусается – о грильяж, вон, вообще зубы можно сломать. А в ирисках, – даже целиком их оставить».

Про ириски Женька придумала не сама. Когда-то очень давно, – года два назад, а может, и больше, – когда в доме Островых еще почти ничего не исчезало, родители не редко покупали конфеты. И самыми любимыми у Женьки были именно ириски. Так вот, однажды прабабушка, видя, с каким удовольствием правнучка жует липкую сладость, показала девочке огромную щель между своими зубами и сказала: – «Вот видишь, сразу три в ириске остались. Будешь так жевать, и твои останутся». – «Теперь я знаю, почему у вас желудок всегда болит», – брезгливо отвернувшись от пугающих ее голых десен, ответствовала Женька. – «Ваши зубы в него внутри воткнулись. И теперь получается, что вы сами себя всегда за желудок кусаете. Если бы у меня были такие же вываливающиеся зубы, как у вас, я бы никогда в жизни ириски не ела. А еще, сыр и хлеб, и…». – «Лучше бы ты свой острый язычок съела», – почему-то рассердилась прабабушка.

С тех пор Женька хоть и не перестала любить ириски, но все же стала их немного побаиваться. Правда, боялась она не за зубы, как прабабушка, а именно за язык – вдруг тот со своей вертлявостью, и в самом деле, мог вместе с ириской под зубы подвернуться, – попробуй-ка, разберись сразу, где то, где другое.

Женька наслаждалась мнимой конфетой до самого подъезда, но съела только треть мелка, так как остальное решила оставить Даше и маме – Даша тоже любила погрызть мел, а маме его в организме вообще не хватало – из-за двойняшек, которые, не смотря на свой солидный двухлетний возраст, все еще ели мамино молоко.

Глава пятая

Меры по перевоспитанию испортившегося ребенка были приняты

Дома, первым делом убедившись, что ни в шкафах, ни в холодильнике, ни на столе, ни даже под столом и кроватью не появилось никакой еды, Женька взялась за уроки. Отыскивая в рюкзаке нужную тетрадь, она, к своему ужасу уронила на пол дневник, и тот предательски открылся на пристыженных учительницей страницах. Но, к Женькиной радости, рядом в этот момент оказалась только прабабушка Александра, вечно жалующаяся на свое плохое зрение. Ну, пусть не вечно, но очень часто, настолько часто, что временами Женьке даже казалось, – во всех страданиях старушки каким-то образом виновата именно она. А иначе – почему прабабушкины сетования и причитания всегда покушались именно на ее уши?

Женька торопливо подняла дневник, и хотела было спрятать его назад в рюкзак, но отворившаяся входная дверь заставила ее замереть. Из-за двери показался папа.

– Папка! Мама, папка из черной дыры выбрался! – девочка бросилась навстречу отцу, но прабабушка неожиданно схватила ее за руку и выхватила из нее дневник.

– Вот, возьми, Александр, полюбуйся, до чего твой ребенок докатился, без крепкой отцовской руки. Погляди, может, хоть образумишься.

Папа, подобно фокуснику, безошибочно отгадал загаданную прабабушкой страницу и, доказав помрачневшим взглядом, что от черной дыры он избавился не окончательно, потянулся к ремню.

Если бы к Женьке домой сейчас заглянула Ира, то она посоветовала бы подружке загадать желание, так как Женька стояла между двух людей с одинаковыми именами. И у Женьки, действительно было сейчас одно очень большое желание, – она желала, чтобы папин ремень так вцепился в его брюки, чтобы никакая сила не смогла вытащить этого злобного змея из их петель. Но, видимо, чуда с прабабушкиным зрением и чуда с появлением папы, на этот день было более чем достаточно, и сбыться Женькиному желанию, оказалось не суждено.

Каких-то пять секунд, и красные линии из дневника будто переползли на тело его хозяйки. Взвизгнув пару раз и разрыдавшись, Женька убежала в детскую, где, утопив лицо в большой подушке со скомканным наполнителем, представила себе довольный взгляд Нины Сергеевны.

– «Меры по перевоспитанию испортившегося ребенка были приняты», – мысленно отчиталась девочка перед учительницей. И ей, вдруг, подумалось, будто учительница написала в дневнике не простые слова, а сильное магическое заклинание, которое смогло сотворить то, чего не мог сделать ни детский голод, ни отцовская совесть. – «Может, она могущественная волшебница, которая просто работает под прикрытием?» – спросила Женька у самой себя. – «В следующий раз, когда соскучусь по папе, опять не выполню задание, прабабушка прочитает заклинание и папа появится», – загорелась в маленькой голове необычная идея. Но заклинание, отпечатавшееся на теле девочки, заставило ее тут же передумать. – «Нет, лучше подговорю Алешку – не выполнить», – закончила она мысль, и продолжила смачивать подушку соленой водой.

– Посмотрите, кто пришел, – вернув ремень на его место, папа прошел в зал и раскинул руки в стороны, ожидая, что дети бросятся ему в объятья. Но Даша, читающая в это время очередную толстую книгу, только отвернулась. Алешка встал по стойке смирно, не зная, что будет правильнее – бежать «к», или бежать «от». А малышки спрятались за подлокотник дивана, выдавая себя только непричесанными макушками.

– А ты нас тоже бить будешь? – немного погодя рискнул спросить Алешка.

– Что это за вопрос такой? – нахмурился папа. – Папка вас столько дней не видел, а вы как чужие себя ведете.

– Ну, уж нет, – не согласилась Даша, – чужих бы ты лупить не стал. – А Женьке вон прямо с порога влетело. Откуда же нам знать, что ты и нас не отлупишь? Сидел, наверное, у бабушки, ждал, пока наши провинности скопятся. И теперь разом всех воспитать решил. Умно, конечно, – раз в пару недель пришел, ремень достал – и отцовский долг выполнен.

– Даша, прекрати, – появившаяся в зале мама, остановила дочь, но сама подняла на мужа осуждающий взгляд. – Тебя что, мать прислала?

– Почему сразу, прислала? Просто попросила позвать вас всех к ней на ужин. Она ждет. Пирогов гору напекла.

– С чего это? – вместо того, чтобы обрадоваться, мама насторожилась.

– По внукам соскучилась, – неуверенно ответил папа. – Бабушка она им или нет?

– А ты сам-то как думаешь? – Светлана вытащила Нину из укрытия и, усадив ее на диван, бросила Даше детское платьице.

– Если проанализировать ее отношение к нам за последние пару лет, то она скорее – антибабушка, – сквозь зубы проговорила Даша, пытаясь вдеть в платье перевернувшуюся вверх ногами сестренку.

– Вот каким разговорам тебя твои книжки учат, – папа взял в руки книгу, недочитанную дочерью и, открыв окно, выбросил ее на балкон. – Чем такой грамоте учиться, лучше уж тебе безграмотной остаться.

– А книга-то тут причем?! – рассердилась Даша. – Мы не у книг, а у старших жизни учимся. Какой пример подадите, такими и вырастем.

– Вот именно! – Алеша скрутил руки на груди. – А с чем пирожки?

Папа хотел отразить удар Даши гневной речью, но вопрос сына вернул ему доброе расположение духа.

– С яйцами и зеленым луком.

– Ух ты, мои любимые!

– А мои не любимые, – донесся из детской сипловатый голос Женьки.

– А тебе их и не есть, – голос папы снова стал строгим. – Ты еще наказана. Посидишь дома и хорошенько подумаешь над своим поведением. Такого еще никогда не было, чтобы Островы учителям дерзили.

– Было, – девочка вынырнула из подушки и приросла к дверному косяку, – Алешка же дерзил.

– Тоже мне, сравнила – Алешка пацан, а ни кисейная барышня.

– А я что – кисельная барышня? – Подумав про кисель, Женька сглотнула слюну и, оглядев себя, сделала вывод, что на кисель она не похожа. Разве что, ослабшие ноги немного напоминали нечто подобное – но все ж таки, не кисель, а скорее, дрожащее желе. – И ни чуточки не кисельная. А значит, меня не надо было наказывать, и значит, я должна теперь тоже с вами идти.

– Ты что, со мной еще спорить будешь? – папа зачем-то подцепил большими пальцами рук опоясывающую его «змею».

– Я боюсь! – Женька опять начала всхлипывать и давиться плачем. – Я не хочу одна дома…. Я боюсь! Вы меня одну не оставите! Я хочу с вами. В черную дыру…, с вами хочу.

– Ты останешься не одна, а с бабушкой Сашей, – попыталась успокоить Женьку мама, с трудом переборовшая сопротивление крутящейся Инны, не желающей перемещаться из домашнего сарафана в брючки с кофтой.

– Но она же почти всегда спит, – под Женькины острые ноготки заползли осколки сухой краски, покрывающей косяк. – И я не знаю, живая она или нет. Она же не двигается, и так на скелет, когда лежит, похожа. Особенно, когда темнеет, – у нее же глаза, как дырки становятся. Я не хочу с ней оставаться. Я с вами пойду. Мама, скажи, ну, я же боюсь!

– Да, пусть с нами идет…, – робко предложила мама.

– Я свое слово сказал, и менять ничего не собираюсь, – не уступил папа.

– Но ты же видишь, что ребенок сильно нервничает.

– Что ты мне из ребенка девчонку трусливую делаешь?

– Так она и есть девочка, – мама тоже начала терять спокойствие.

– Тьфу ты, забыл, – папа щелкнул по так и не расстегнутой пряжке ремня.

– «Совсем память короткая стала, – подумала Женька, – наверное, короче дециметра даже. Только что, ведь, помнил, что я барышня. Наверное, у него теперь в памяти тоже черные дыры. А если он так совсем беспамятным станет, или даже безумным?»

– Почаще надо с детьми видеться! Удивительно, что вообще еще их имена и лица не забыл.

– Да, пока различаю как-то, – толи пошутил, толи вполне серьезно сказал папа. И, подхватив на руки одну из малышек, добавил: – Идемте уже. Бабушка не любит долго ждать.

– А Женька-то как? – мама взяла на руки вторую малышку.

– А Женька все так же.

– Что, боишься, что Женька опозорит тебе перед твоей мамой? Ты же привык перед ней по струночке ходить. А тут вдруг – такая невоспитанная дочь. Позорное пятно на сияющей репутации всего рода Островых! – съязвила мама.

– Вот видишь, до чего доводят твои выкрутасы, – папа метнул в Женьку взгляд, утопающий в черной дыре. – Если ты будешь ссорить меня с мамой, я….

– Что, ты? – мама встала между мужем дочерью.

Женька не знала, что собирается сделать с ней папа, если она продолжит свои выкрутасы. В общем-то, она не знала даже, что именно подразумевалось под этим странным словом. Вроде бы она ничего ниоткуда не выкручивала. Раньше, конечно, бывало, – к примеру, лампочки цветные из гирлянды однажды вкрутила – они для бус нужны были, чтобы маму порадовать. Однако, как итог – и гирлянда светиться почему-то перестала, и бусы светиться даже не подумали. Но девочку беспокоил не скрытый смысл папиных слов, – она очень боялась войны. Войны, которая могла вот-вот завязаться между родителями. Боялась многим больше, чем страшной участи – остаться дома наедине со спящей прабабушкой и ее провалившимися в темноту глазами.

– Не надо, не ссорьтесь, я буду…, буду отбывать наказание. Я виновата! – Осколки краски вонзились под Женькины ногти так глубоко, что частично поменяли цвет. – Я уже не хочу к бабушке. Я хочу остаться дома. Не надо, не ссорьтесь.

– И останешься! – громыхнул папа.

– И хватит ныть! Тебе уже восемь лет! – зачем-то прикрикнула мама. Как будто до восьми лет человеку плакать полагается, а в восемь эта способность должна куда-то исчезать. Но плачь, это же не молочный зуб, чтобы раз – и выпасть, или раз…, два…, три…, четыре…, и выдернуть.

– Я не буду, не буду! – Наблюдая, как все самые близкие поворачиваются к ней спиной и двигаются к выходу, Женька захлебнулась рыданиями. Ей сейчас было так необходимо, чтобы кто-нибудь ее обнял, иначе, как казалось девочке, дрожь, разбивающая тело на мелкие частицы, могла просто разбросать ее молекулы во все стороны, подобно взрыву. Про то, что тело человека состоит из молекул, Женька, благодаря маминому интересу к научным журналам, знала уже давно. Мало того, она знала даже про атомы. Но, в данный момент, такие глубокие знания лишь вредили, заставляя несчастного ребенка воображать, как микроскопические непослушные существа, радуясь свободе, разбегаются по дому. Женька хоть и смутно, но понимала – случись такое, обратно атомы уже не собрать. Потому, чтобы хоть как-то сохранить свою целостность, она сама обхватила себя руками. – Я не буду…, не буду…, я не хочу…. Мама, я боюсь….

Глава шестая

Черная дыра и знакомство с Остражкой

Простояв в собственных объятьях не менее пяти минут, Женька с опаской посмотрела в сторону комнаты, где спала прабабушка – из комнаты не доносилось ни звука. Жужжащая тишина втолкнула девочку в детскую, и она заткнула уши углами подушки. Подушка, как ей и полагалось, в отличие от своей хозяйки, не умела ни говорить, ни выражать чувства. А будь иначе, она бы уже возопила: – «Хватит!» Потому, как не являлась ни морским дном, ни берегами, и ее предназначением было поддерживать уставшие головы, а не держать и хранить соленую воду.

Нарыдавшись до жжения в глазах и горле, Женька смяла невинную подушку при помощи кулаков и оперлась об нее спиной.

– Мама, – еле слышно выкашлянула девочка, подумав, – а, вдруг, ей все просто привиделось. Ведь не могло же быть так на самом деле, чтобы все ушли, а ее оставили. Чтобы даже мама не пожалела. Чтобы всем было все равно. Но мама, естественно, не отозвалась. – Значит, не хотите, чтобы я была с вами? Значит, не хотите быть со мной? Значит…, значит, не хотите и мой мел. А я вам его оставила, – Женька достала из кармана платья драгоценный мелок и поднесла его к губам. – Теперь я сама его съем! Сама! Вы все равно там…, в черной дыре пирожков наедитесь! У вас там целая куча пирожков. А у меня…, а у меня, зато, мел! И я сама его съем! Сама! Сама…, ма-ма…. Сама! – ее голос вырвался за пределы детской, и из прабабушкиной комнаты донеслось невнятное ворчание.

Открыв рот пошире, будто намереваясь проглотить мелок целиком, Женька прикрыла глаза. Но не успела она и начать приводить месть в исполнение, как ее что-то остановило. И этим чем-то была новая нежелательная встреча с желтоглазым существом. На этот раз существо подошло к Женьке так близко, что девочка почувствовала себя в его плену. Все ее тело будто оцепенело от страха. Почти слившись с кроватью воедино, она не могла пошевелить ни руками, ни ногами, даже пальцы – и те словно принадлежали кому-то другому.

– Я найду. Я обязательно найду, – простучало существо по барабану в Женькиной голове. Его теплое дыхание влетело в Женькины ноздри, а его взгляд проник в самые ее мысли. – Нельзя сворачивать с выбранного пути. Нельзя пятиться назад. Нельзя предавать свои надежды. Если я ищу, – значит, я найду. Я найду…. – стук в голове сменился протяжным воем, подобным завыванию ветра в трубе. И существо, напоследок обронив по несколько искр в Женькины глаза, прошло прямо сквозь нее и кровать, словно спускаясь по склону горы.

Девочка тряхнула головой, проверяя, способна ли она уже шевелиться и, открыв глаза, несколько мгновений наблюдала только за сверкающими бликами, так как помимо них больше ничего не видела. Но постепенно блики растворились, и Женька обнаружила, что все еще держит мелок перед лицом.

– Съем, сама съем, – сказала девочка вслух, пытаясь приободрить самую себя.

– «Нельзя», – прозвучало в ее голове.

– Вот возьму и съем. Пусть потом жалеют, что….

– «Нельзя», – прокатилось щекоткой от горла к сердцу.

– Ну и что? Вот возьму и… не съем…, – Женька скатилась с кровати и, разломив мелок на две части, один кусочек положила в мамин шкафчик. А другой вложила в Дашину книгу, между страниц, разделенных закладкой. При этом Женькин взгляд успел скользнуть по названию не начатой Дашей главы: «Ищи и ты найдешь» – гласило оно. Женьку передернуло. Она растерянно оглянулась по сторонам и, дыша на руки, будто пытаясь согреться, подкралась к комнате прабабушки.

Старушка лежала на спине, пальцы ее ног, равно как и макушка, стремились вдавиться в спинку кровати. Она казалась настолько худой, что не верилось, что ее кости покрывает не только кожа. Женьке подумалось, что каждый раз перед сном прабабушку вытягивает какая-то невиданная сила. Солнце, еще заглядывающее в окно, отчего-то отказывалось освещать бабушкины глаза, и они выглядели темными дырами.

– Бабушка, – скорее мысленно, чем вслух позвала Женька.

Старушка даже не шелохнулась, но из ее слегка приоткрытого рта послышалось шипение и, смешавшись с хрипом, преобразовалось в почти неразборчивую речь.

– Я ближе, чем тебе кажется. Ищет…, найдет…. Близко… скоро….

Женька перестала дышать в кулачки и большой палец правой руки сам заскользнул ногтем под ее зубы.

– «Лучше ногтегрызство, чем все это», – продиктовало сознание напуганного ребенка. Женька добежала до своей кровати и позволила вредной привычке взять верх над ее решимостью. А почему нет? Ведь сейчас у нее даже было вполне весомое оправдание – требовалось выковырять из-под ногтей осколки краски, причиняющие все более ощутимую боль.

Женькины острые зубки трудились очень усердно, основательно заглушая своим щелканьем все пугающие звуки окружающего мира. Но результатом их усердия стало не устранение боли, а ее обновление. Так как, избавившись от осколков, Женька едва не избавилась и от ногтей, которые теперь огибали красно-белые шершавые дуги.

– Как же щиплет…, щ…. Почему я это сделала? Мама будет ругать, а бабушка…, – подумав про прабабушку, девочка поджала ноги и, спрятавшись под одеяло, принялась считать воображаемых петухов. Почему петухов? Потому что их громкое кукареканье мешало прислушиваться к тишине, которую все еще могло нарушить что-нибудь очень нежелательное.

С каждым новым петухом под одеялом становилось все более душно, но Женька и не думала выбираться из своей темницы. Скоро ее мысли стали похожи на спутавшиеся после мытья волосы и девяносто седьмой петух прокукарекал уже во сне.

– «Кыш!» послышалось из-за богатого петушиного хвоста. Петух испуганно захлопал крыльями и, скакнув в Женькину сторону, поцарапал ей щеку.

– Вот вредная птица, – вырвалось у девочки.

– Это не птица вредная, а ты, – в одном шаге от Женьки стояла ее бабушка. – Почему ты не пришла ко мне сегодня?

– Меня не взяли.

– Нет, ты сама не захотела, я слышала твои слова. Ты ненавидишь мои пирожки. Ты ненавидишь меня. Ты очень плохой и невоспитанный ребенок.

– Это неправда, – Женька шмыгнула носом.

– Правда, – бабушка протянула к Женьке руки, Женька сделала шаг назад. – Напрасно…, напрасно ты удаляешься от меня. Они все равно достигнут тебя.

– Кто они? – не поняла Женька, но растущие бабушкины руки в ту же секунду ответили на ее вопрос.

– Не надо, бабушка, я не хочу в черную дыру, – взмолилась девочка. – Я не хочу.

– А кто предлагал тебе выбор? – захихикала бабушка и, сдавив плечи внучки пухлыми пальцами, расплылась в темное пятно.

– Я не хочу, не хочу, не хочу, – Женька начала брыкаться. Ее колено врезалось в ее же щеку, и девочка открыла глаза. Она по-прежнему находилась в детской, правда, уже не под одеялом. Никаких петухов в комнате не было, как и бабушки с ее, не знающими границ, руками. Но темное пятно на стене было, и растворяться вместе со сновидением почему-то не собиралось, даже после того, как Женька потерла глаза.

– Уходи, – дрогнули губы девочки.

– Надо…, надо искать, – послышалось в ответ.

В следующий же момент из Женькиной груди вырвался искрящийся шар. Женька онемела. Шар описал несколько кругов вокруг ее головы и, резко нырнув за черное пятно, взорвался с таким громким звуком, что к Женькиной немоте добавилась глухота.

И девочке осталось только сидеть и молча наблюдать за рассыпающейся стеной. Будто та была сделана из одного песка.

Вопреки Женькиным ожиданиям, за исчезнувшей стеной открылась не соседняя комната, а пустота…, сплошная пустота.

Из этой самой пустоты в детскую ворвался сильный ветер. Обогнув черное пятно с двух сторон, он окутал Женьку собой, как пеленами и, сдунув ее с кровати, забросил в черную дыру. Теперь Женьке казалось, что она еще и ослепла. Так как, сколько бы ни оглядывалась по сторонам, везде виделась одна кромешная тьма. Будто, ни вокруг, ни вверху, ни внизу, совершенно ничего не было. Но спина девочки – причем каждый ее несчастный позвонок, а также колени, а после и локти с темечком, болью кричали об обратном. Женька то катилась, то кувыркалась по чему-то твердому и неровному, словно по круто падающей вниз дороге, наскоро заасфальтированной кем-то не особо ответственным и честным.

– Ау! Ф-ф-ф…. Ау! – Словно выплюнутая из гигантской трубочки, похожей на ту, из которых знакомые Женьке мальчишки обычно пулялись неспелой ягодой, девочка налетела на что-то пушистое, но не очень мягкое. – Ой, это мне не кажется, – теперь ты на сомом деле здесь? – с удивлением обнаружив перед своим лицом морду поверженного ею уже почти знакомого существа с желтыми глазами, удивленно протараторила Женька.

– Нет, это ты здесь…, – недовольно ответило существо. – То есть…. Ну, я тоже здесь…, только я тут был и до «теперь». А вот ты пришла оттуда, – существо ткнуло изумрудным носом в сторону исчезающей черной дыры.

– Не оттуда, а из дома. И не пришла, а прикувыркалась, – отважилась поспорить Женька, но вдруг вспомнила, что забыла испугаться, и испугалась.

Существо почувствовало, что давление ослабло, и через мгновенье поверженной оказалась уже Женька.

– А ты кто? Волк? – спросила девочка, надеясь немного заболтать существо и, вывернувшись, убежать. Однако, с трудом повертев головой, обнаружила, что бежать некуда. Черная дыра исчезла, а трехметровый пятачок земли, к которому она сейчас была прикована лапами, почти лишившимися шерсти, со всех сторон окружал глубокий обрыв. Точнее, не совсем так, – одна дорожка все же соединяла пятачок с большой землей. Но она была настолько узкой и выглядела так ненадежно, что Женька вряд ли могла отважиться ступить на нее.

– Вовсе не волк, – даже обиделось существо. – Я крылтон. Самый настоящий, между прочим. Благородных кровей, – последние слова прозвучали как-то неуверенно, казалось, что существо, где-то под серо-белой с бирюзовым отливом шерстью, даже покраснело.

– Так ты меня теперь будешь есть, что ли, да? – Женька уже начала подбирать в голове слова для прощальной речи, посвященной семье, но подходящие слова, как назло, попрятались по извилинам мозга, как прячутся по углам дома непослушные дети, когда заканчивается время игры и приходит время платить за веселье уборкой.

– Фу, – существо брезгливо поморщилось, – я мясо вообще не ем, тем более, – живое.

– Сам ты – мясо, – к Женьке начала возвращаться смелость.

– Прости, – желтые глаза-фонарики выразили чувство вины. Существо убрало лапы с Женькиной груди и, сев рядом с ней, уронило голову.

– Ты что, заснул? – просидев в молчании долгие шестьдесят секунд, Женька толкнула существо плечом.

– Нет, я просто грущу, – тихо ответило существо.

– А…, ну тогда, ладно, – Женька приготовилась помолчать еще минуту, потому что ей тоже очень захотелось погрустить. Но, защекотавший язык новый вопрос, заставил девочку усмехнуться. – А почему ты так странно называешься? Как будто у тебя крылья есть.

– Ничего смешного, – существо сдвинуло бирюзовые брови к изумрудному носу. – От этого все мои неприятности.

– Отчего, «от этого»? – Женька тоже попыталась опустить брови на нос, но только стала выглядеть чуть более курносой и совсем чуточку постарела. – Ой! – причудливая мимическая гимнастика заставила девочку заметить царапину на ее лице. – Неужели это было на самом деле?

– Что «это»?

– Ну, прыгучий петух, длиннорукая бабушка и…. Я думала, что они мне приснились. Но петух меня поцарапал. А раз царапина есть на самом деле, значит…, – Женька вовсе не обрадовалась своему открытию. – Ты мне, выходит, снишься?

– И совсем не снюсь, – насупился крылтон.

– А откуда ты знаешь? Тот, кто снится, не может знать, что он снится. Потому что…, потому что он вообще ничего не может знать. Потому что, он не на самом деле есть.

– А я вот знаю.

– Это тебе просто так кажется.

– Не кажется! – существо даже рассердилось и укусило…, но не Женьку, а себя. – Ф-ф-ф…, ну вот, больно же. А то заладила: – «снишься, снишься».

– Так и боль тебе тоже кажется. Потому что ты не себе, а мне снишься. А в моем сне ты можешь, что угодно делать и чувствовать.

– Тогда давай, я тебя укушу, – предложил крылтон.

Женька с готовностью протянула руку. Но едва коснувшись пальцев девочки влажным носом, существо передумало.

– Да это ты сама себя во сне поцарапала, так что не было никакого петуха. Посмотри только на свои колючие огрызки вместо когтей.

– У меня не когти, а ногти, – Женька стыдливо спрятала руку за спину.

– Пусть ногти, – но и тех нет. А вот я – есть. И все, что происходит сейчас, – на самом деле, а не во сне.

– Наверное…. – Женька уронила задумчивый взгляд на лапы животного. – А у тебя вон лапы облезшие. Тоже грызешь, да? Ведь, да?

– Это у меня от долгого тяжелого пути, – защитился крылтон, но казалось, опять покраснел, и лег на лапы так, чтобы их изъянов не было видно.

– А куда ты ходил?

– Не ходил, а иду…, ну, не прямо сейчас, а вообще…. Я семью свою ищу.

– Ты что, ее потерял?

– Да…, то есть нет, – желтые глаза существа лишились своей яркости. – Они оставили меня…, бросили одного. Я долго бежал за ними, надеясь, что они вернутся, или подождут меня. Я бежал…, а они летели. Меня бросили…, потому что я не такой…, не правильный…, у меня… крылья не прорезались.

– Так ты не крылатый крылтон? – Женькины темно-серые глаза стали чуточку светлее.

– Это так…, но…, – почувствовав понимание, существо придвинулось к Женьке вплотную и положило голову на ее разбитые колени. – Называй меня лучше по имени – Остражка. А про крылья забудь.

– А меня Женька зовут, – Женька нерешительно опустила руку на макушку существа. – То есть, Женя. А почему тебя именно так назвали? Вот меня Евгенией мама назвала, потому что это имя означает – благородная. Только я совсем не благородная. Благородные, они вон какие…. Ну, как в сказках. Богатые, красивые…, иногда. И еще их все уважают. А я…, я какая-то никакая. Мне даже в нашей семье места нет, как и…, – девочка осеклась. – Ну, мне иногда кажется, что я детдомовка, которая живет дома. Ты понимаешь?

– Конечно, понимаю, – кивнуло существо. – Да ты не бойся, гладь. Я против не буду.

– Хорошо, – Женька улыбнулась и с удовольствие погрузила пальцы в переливающуюся шерсть. – Так почему тебя зовут Остражкой? Ты же не меч какой-нибудь острый.

– Я конечно, не меч. Но уши у меня очень даже острые. Так что, лучше не трогай, а то поранишься.

– Ты шутишь? – спросила Женька, но все же постаралась держать руку в стороне от заостренных ушей.

– И да, и нет. Имя мне, конечно, не по ушам подбирали. Просто о нашей семье давным-давно было произнесено пророчество, из-за которого все решили, что именно у нашей мамы должен родиться ребенок, которому суждено стать стражем.

– Стражем чего? – поинтересовалась Женька.

– Да, не знаю…, – дернул носом Остражка. – Да и какое мне дело до смысла. Это все равно была ошибка. Это не моя судьба.

– А почему же все подумали именно на тебя? Ты же не единственный ребенок в семье, правда?

– Я седьмой, – а именно о седьмом и говорилось в пророчестве.

– Тогда почему ты думаешь, что оно не о тебе?

– Да, потому, что все так думают. Вот родители, сначала думали, что у них родился избранный страж. Радовались, хвалились мною. А потом раз…, и у меня крылья не прорезались. – Глаза Остражки стали похожи на два маленьких солнца, спрятавшиеся за прозрачные облака.

– А что, без крыльев стражем стать нельзя?

– Ну, во-первых, все и всегда думали, что избранным может быть только совершенный во всех отношениях крылтон. А во-вторых, в пророчестве упоминается о том, что: «крылья его разрезают воздух, как два острых клинка».

– А…. Зато у тебя уши острые…, – постаралась приободрить друга Женька, но тут же поняла, что промахнулась.

– Ну и ладно…, – Остражка дунул носом, будто сдувая неприятные мысли. – А вот ты никакая не никакая.

– Что? – не поняла Женька.

– Ну, ты-то точно избранная.

– Кем? Зачем? – даже испугалась девочка.

– Ну…, а мне-то, откуда знать? Найдешь, узнаешь.

– Что найду? Я ничего не ищу…, уже не ищу.

– Найдешь, узнаешь, – повторился Остражка.

– Ага, легко тебе говорить. А мне вот совсем нелегко. Я вообще не понимаю, что здесь делаю и…, и где я вообще нахожусь. Хотя…, кажется, мало что изменилось…, дома я была такая же запутанная….

– А избранным не бывает легко, – поспешил утешить Остражка. – Но ты не переживай и не бойся, я слышал, что избранные, это те, кому суждено найти. Ведь не каждый, а только избранный пойдет по дороге, которую не видно. Значит, ты точно найдешь ответы на свои вопросы.

– Да? – Женька с сомнением посмотрела на свои босые ноги. – И ты найдешь… свою семью. Я верю. А… а мне придется идти одной? Или мы пойдем вместе?

– Вместе, – казалось, Остражка улыбнулся. – Иначе, зачем ты меня чуть не раздавила?

– Я не могла раздавить, я худенькая, – улыбнулась Женька в ответ. – Хорошо, что мы пойдем искать вместе. Теперь мне не так страшно.

– А тебе было страшно?

– Ага, особенно тогда, когда я тебя еще дома видела. Я же думала, что ты ищешь меня, а не семью.

– Зачем? – удивился Остражка.

– Ну, чтобы сожрать, наверное….

– Я же сказал, что не ем мясо, – крылтон поменял положение, и его оглоданные ноги снова обратили на себя Женькино внимание.

– «А себя вон уже доедаешь», – подумала Женька, но вслух сказала другое: – А я-то думала, что волки только мясо и едят.

– Так я же не волк.

– Ой, прости. А почему они ушли…, то есть, улетели? – Женька поторопилась сменить тему. – Это я про твою семью спрашиваю.

– По очень простой причине, – в этих местах не осталось для нас пищи. Я, кстати, уже дней десять ничего не ел.

– Ого! – вырвалось у девочки.

– У тебя случайно, с собой ничего съестного нет? Ну, кроме тебя самой, конечно, – в голосе Остражки прозвучала грустная ирония.

– Сейчас…, – Женька принялась шарить по карманам и, прибывая в какой-то растерянности, обыскивала себя довольно долго, пока не спохватилась: откуда было взяться еде в ее карманах, если единственное съедобное, что она держала сегодня в руках – было мелом? А последние кусочки этого странного лакомства она оставила дома.

– Жаль, – Остражке все стало ясно без слов. – А вообще, есть не так уж и хочется, если подумать о том, как хочется пить.

Женька посмотрела на сухие потрескавшиеся губы друга, и ей неожиданно тоже очень захотелось пить.

– А где здесь вода?

– Здесь – нигде. Воду можно найти только там, – Остражка указал носом на землю по другую сторону обрыва. – Здесь все высохло, сама видишь, как земля от засухи потрескалась, – мы с тобой теперь будто на отдельном островке. А ведь еще вчера этого островка не было. Точнее был…, ну не островок, а нормальная, только сухая земля…. Ну, ты же понимаешь?

– Ага, – кивнула Женька. – Так что, здесь все за одну ночь осыпалось, что ли?

– Ну, да. И дальше осыпается, – в этот самый момент, будто в подтверждение слов Остражки, последняя ниточка дороги, соединяющая пяточек с остальным миром, рассыпалась на камни и исчезла в глубине обрыва.

Женькино сердце снова задрожало, казалось мостик, соединяющий его с остальным Женькиным существом, тоже вот-вот рассыплется и сердце камнем полетит в темную бездонную пропасть.

– Как же я найду дорогу, которую не видно? Ты мне поможешь?

– Я, конечно, готов помогать тебе во всем. Но на свою дорогу ты уже ступила и без моей помощи. И даже не в тот момент, когда прикувыркалась в мой мир, а еще дома.

– Дома? Когда?

– Найдешь, что ищешь – поймешь.

– Как бы мне хотелось верить так же, как веришь ты.

– А ты веришь – только забываешь об этом, – Остражка вернул голову Женьке на колени.

– Хочешь сказать, у меня плохая память? Как у папы? Нет, память у меня хорошая. А вот ум какой-то неумный. Мы с тобой уже столько всего наговорили, а я все еще ничего не поняла. Может…, я все-таки сплю? Во сне – это нормально, когда все ненормально.

– Не спишь, – твердо сказал Остражка.

– А ты все-таки укуси меня…, – Женька сама сунула руку в пасть крылтона, – ну, на всякий случай…, чтобы я точно знала, что нужно идти дальше.

– Ладно, только ты потом не обижайся, – неуверенно ответил Остражка.

– Ни за что не обижусь, – заверила девочка.

И не волк покорно вцепился зубами в предложенную руку, причем сделал это настолько старательно, что заболело даже так и не упавшее Женькино сердце. Она уткнулась сердцем в мягко-колючую макушку друга, чтобы утихомирить боль. И… началась та вечность.

Глава седьмая

Между пропастью и тенью

Если бы на Женькиной укушенной руке были часы, она бы узнала, что проверяла реальность на реальность целые четверть часа. Но часов не было, и Женька ориентировалась лишь на свои ощущения. И только тогда, когда прошедшая через сердце и мысли боль начала притупляться, в Женькиной голове нашлось место чему-то еще.

– Ой, так надо же спешить отсюда уйти! – наскоро высвободив руку из дружеских тисков, воскликнула она и резко вскочила на ноги. – Пока мы сами куда-нибудь еще не провалились.

– Ну, я пока никуда и не проваливался, – отозвался Остражка, но тоже без промедления вскочил на лапы. – Правда и не хочу, – точно. Так что, ты права – давай поторопимся.

И друзья поторопились. Однако торопливость их закончилась так же быстро, как и растаяла Женькина едва появившаяся решимость. Оказавшись на самом краю островка, девочка сделала пару шагов назад.

– Я не знала, что здесь так глубоко.

– А ты не смотри вниз, – предложил Остражка.

– А что, если смотреть вверх, дорога появится? – Женька демонстративно задрала голову к небу. – Ее же совсем нет – никакой-никакой.

– Есть, – не согласился Остражка.

– Ты что, по воздуху ходить умеешь? Я только во сне так могу. А ты сам доказал, что я не сплю, – девочка даже почувствовала разочарование.

– Ну, а прыгать-то ты умеешь?

– Прыгать? – Женька хотела побледнеть, уже рисуя в голове ужасные перспективы, но случайно залилась краской. – Умею. Нас в школе учат. Только мы не через обрыв обычно прыгаем, а просто в песок.

– А в чем разница? – Остражка тоже сделал несколько шагов назад, затем начал разбегаться – именно начал, так как для полноценного разбега ему не хватило расстояния, – и, отпружинив лапами от самой каемки островка, вмиг оказался по другую сторону обрыва. – Раз – и ты здесь! Уже продолжаешь путь. Видишь, как просто?

– Разница в том, что если не допрыгнуть на уроке, то оценка ниже окажется, а не ты, – ответила Женька на первый вопрос.

– Но я же тебе не вниз предлагаю прыгать, а вперед…, – будто недопонял Остражка.

– Ладно, я постараюсь, – Женькино желание побледнеть, наконец, осуществилось. Она засеменила на желейных ногах вперед и…, плюхнулась назад.

– Ты что, набираешься сил? – крылтон постарался приправить голос нотками строгости. – Ну, отдохни, подожди, пока пропасть еще увеличится.

– Не хочу! – Девочка резко отодвинулась от края, уже успев представить себе, как осыпается вместе с ним. – Я сейчас. – Она предприняла вторую попытку, но…, опять не приблизилась, а удалилась от цели.

– Я знаю, что ты сможешь. Нам еще столько всего предстоит преодолеть. Эта пропасть – пустяк. Что с тобой? – Остражка заметил, что Женька насторожилась.

– Кто стоит у меня за спиной? – тихо спросила девочка.

– Говори громче, – попросил Остражка, дернув острыми ушами.

– Он за мной – кто это? – на этот раз Женькины губы пошевелились и вовсе беззвучно.

– Что ты хочешь мне сказать? – Теряя терпение, Остражка совершил второй прыжок и, обойдя вокруг девочки, уткнулся взглядом в ее глаза.

– Он там? Ты его видел? Кто он?

– Да, кто он-то? – совсем растерялся крылтон.

– Тот, кто стоит у меня за спиной. Темный….

– Темнота – не за спиной, а впереди, – если мы сейчас же не перепрыгнем на ту сторону.

– Там точно никого нет? – Женька почувствовала, как ее пробирает холод. Она оглянулась. Но увидела только прежнюю картину – сухую пустоту. И все же, ощущение присутствия кого-то третьего не исчезло. По всему телу девочки будто проползло что-то неприятное, в ее сердце начала умирать надежда. Мысли о желанном добре словно расплылись в туманное облако, а желание отступить, напротив, приобрело четкие очертания, будто являясь чем-то материальным.

– Ну, ты идешь? – Остражкино волнение возрастало.

– Может, все-таки, не надо идти… вперед. А лучше поискать путь назад? – вопросом на вопрос ответила девочка.

– Нельзя…, нельзя предавать свою цель. Она у нас очень важная.

– Важная? – Женька выглядела проигравшей бой, который только-только начинался. – Я, ведь, вообще не знаю, что ищу. А ты ищешь семью, которая тебя оставила. Зачем тебе их искать? Они же тебя бросили! – не пожалели!

– Но я-то их не бросал…, – Остражка потупил взгляд. – И не собираюсь, – уже чуть более бодро добавил он.

В Женькином сердце что-то встрепенулось, как молодой росток, расправляющий листики. Но во взгляде, направленном в глубину пропасти, все еще читалась безнадежность. Обманутые неведомой тенью чувства девочки говорили, что преодоление пропасти навсегда оторвет ее от дома. Но росток в сердце едва слышно шептал обратное – именно там – впереди – за пропастью – лежит верный путь домой.

– Если ты продолжишь плавать в сомнениях, я загрызу того, кто тебе их внушает, – Остражка для вида оскалил острые зубы и громко тявкнул в пустоту.

Женька вздрогнула, и что-то темное, как будто, не удержавшись, соскользнуло с ее души.

– Я пойду с тобой.

– Правда? – Крылтон хотел вздохнуть с облегчением, но решил повременить. – Но ты же так и не рискнешь прыгнуть?

– Прости…, кажется, не рискну.

– Ну, ладно, так уж и быть, садись на меня, – Остражка услужливо указал Женьке на свою спину.

– А не раздавлю?

– Ну, ты же худенькая.

– Хорошо, что ты шутишь, – девочка скромно улыбнулась и, оседлав бескрылого крылтона, обхватила его шею руками.

– Ну, вперед! – потоптавшись на месте, чтобы взвесить свои силы, Остражка сделал два шага вперед и оторвался от земли.

Женька зажмурилась. Ставший тяжелым воздух надавил ей на спину и затылок и тут же отпустил. Девочку тряхнуло.

– Слезай уже! – ворвался в Женькину темноту сдавленный голос Остражки.

Женька по очереди открыла глаза и, со смешанными чувствами, обнаружив, что пропасть, наконец, позади, послушно соскользнула со спины друга.

– Ну, ты и тяжелая, – выдохнул крылтон. – Прямо как обжора какая-нибудь.

– Сам ты…, – Женька хотела огрызнуться, но вовремя остановилась. – И где будем искать?

– Мою семью, твою цель, или воду?

– Ну, давай, сначала, воду.

– Там, – Остражка кивнул в сторону, где из-за сухих потрескавшихся холмов выглядывали вершины гор.

– А почему именно там?

– Я чую доносящийся оттуда запах прохладной воды.

– А…, – Женька старательно пошмыгала носом, но запаха воды так и не уловила. – Ну, пойдем.

Глава восьмая

Не светлый свет, крошечное добро управляющее временем и тяжелая дружба

На первый, вставший на пути холм, друзья взошли достаточно легко. Покорение второго далось несколько сложнее. Третий же превратился в настоящее препятствие, особенно для Остражки, наглотавшегося по пути и песка и земли и глины.

– Все, дальше мои лапы идти отказываются, – проскулил крылтон, упав на живот. – Они больше не такие крепкие.

– Просто тебе необходимо скорее попить, – Женька приложила все усилия, чтобы улыбнуться. – Попьешь и сразу окрепнешь.

– Не знаю…, наверное. Но идти я все равно не могу.

– А зачем идти? Когда можно катиться? Тем более, у меня уже есть опыт.

– Катиться? – Женькина идея пришлась Остражке по душе. – Но, в отличие от тебя, у меня нет опыта.

– А ты сядешь мне на колени, – девочка выбрала участок холма больше всего подходящий в качестве горки и приготовилась катиться. – Ты мне уже помог. Теперь моя очередь помогать.

– Ну, раз так…, – Отражка разместился на Женькиных коленях поудобнее, – поехали.

Женька оттолкнулась руками, но разгоняясь, не смогла удержаться в правильном положении и, покрепче обхватив друга, повторила историю с кувырканием.

– Тьфу ты, – оказавшись у подножья склона и проверив всего себя на целостность, Остражка принялась отплевываться. – Такой опыт у тебя точно уже был. Что ж, теперь будет и у меня.

– Я не виновата, – оправдалась Женька. – Одна бы я здесь хорошо скатилась.

– Но ты же не жалеешь, что идешь не одна?

– Конечно, нет. – Женька отряхнулась. Осыпавшийся с платья песок накрыл собой что-то зеленое. Девочка присела на корточки, и дунула. Из-под песка показался подсохший, но еще зеленый росток. – Смотри! Откуда он здесь взялся?

– Здесь еще есть жизнь! – оживился крылтон. – Значит, я прав – мы сможем найти воду.

– Она уже близко?

– Совсем близко, – Остражка принюхался. – Но, где именно, – я не знаю. Видишь, в горах несколько дыр? Это пещеры. В одной из них – наша мечта.

– С какой начнем?

– Ни с какой, а с каких. Тут нам придется разделиться. Нужно экономить время и силы.

– Нет, я…, – Женька была не вполне согласна с другом, но что-то, светлой искрой мелькнувшее под аркой одной из пещер, поманило ее за собой. – Я начну с этой.

– Кто найдет воду первым – завет другого, – напоследок выкрикнул Остражка, и похромал к пещере, выбранной его носом.

– Да, я позову, – тоже крикнула Женька, и отправилась преследовать своего светящегося проводника.

Пещера встретила Женьку ночным мраком, но скоро впереди вновь замаячил дразнящий огонек.